Глумление как особенность Путина

Есть злорадство — это душевная черта. Глумление же — акт агрессии, зло наружу. Глумление — фирменный стиль Путина, его слова о том, что «сердце кровью обливаются» при мысли об украинцах, которые вынуждены жить с Саакашвили, — классический глум.

Людоедская шуточка Путина про то, что посадить — это не преследование, а расследование, преследование — это когда всё, что сделал человек, разрушат до основания, сожгут его дом, снесут ео театр, испепелят жену и детей — заставляет вспомнить анекдот: «Да, деточка, я видел Ленина, когда был маленький... Добрыый! Он брился, увидел меня и продолжал бриться. А ведь мог бы бритвой по глазам!»

Глумление обязательно — акт высказывания. Злорадству противостоит благодушие — когда человек смеётся над тем, кто поскользнулся на банановой корке, это благодушный смех. Смеётся — и уже спешит на помощь, смеётся не над злом, а над своей и чужой беззащитностью перед случаем. Беззащитность — не зло.

Глумление же смеётся злу, которое видит в другом. Украинцы нацики оказались! Американцы негров травят, а сами туда же! Украинцы грудь колесом выкатывают, а против своих нано-путиных бессильны!!! Три ха-ха!

Именно такого глумления очень боялся псалмопевец, который, помимо прочего, воспринимал мир как военный, в парадигме победы и поражения. Либо я унижаю, либо меня унижают, третьего не дано. Либо над моей слабостью будут глумиться, либо я буду глумиться над чужой слабостью. По счастью, всё-таки Библия, кажется, не доходит до глумления, хотя злорадство и «блажен, кто возмет и разбиет младенцы твоя о камень» близки к опасной грани. Ситуацию спасает то, что после победы евреи (и еврейки — первая всё-таки Дебора, та ещё Александра Пахмутова) начинают благодарить Бога и так от этого дела устают, что на издевательства уже сил не остаётся.

Глумление есть извращение доброжелательности. Глумление выискивает в другом зло, доброжелательность выискивает в другом добро. Глумление обесценивает другого до такой степени, чтобы на его фоне смотреться бриллиантом, доброжелательство готово стушеваться до ада, лишь бы другой ощутил себя не отходом жизни, а старт-апом эволюции. Даже, если другой отход — но эволюция никогда не брезговала отходами, почему она и есть чудо, а не глумление над законом энтропии.