Геннадий Литаврин

МАЛОИЗВЕСТНЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА О ПОХОДЕ КНЯЗЯ ИГОРЯ В 941 ГОДУ

Литаврин Г.Г. Малоизвестные свидетельства о походе князя Игоря в 941 году // "Восточная Европа в исторической ретроспективе". М., 1999, стр. 38-44.

См. библиографию.

В своей недавней блестящей статье о творчестве Константина VII Багрянородного И. Шевченко (выступая как бы от имени самого императора) с сожалением заметил, что не припомнит, "чтобы какой-нибудь ученый, русский или иной, использовал отрывки, в которых я упоминаю о нападении скифа Игоря на нашу столицу"¹. Утверждение справедливое, хотя и не совсем точное: "отрывков" действительно два, но Константину принадлежат не оба, а лишь один из них; кроме того, уже издатель Ж. Даррузес увязал эти два уникальных, ранее неизвестных в науке сообщения с походом русов на Византию в 941 г. и кратко их прокомментировал (см. ниже)².

Свидетельство Константина было давно известно и мне, но из-за его краткости и риторичности не останавливало на себе внимания, причем - не только моего: опубликованное более трети века назад, оно воспринимается как не содержащее никаких дополнительных сведений сравнительно с уже известными историкам и поэтому остается до сих пор не введенным в научный оборот.

Упрек И. Шевченко заставил меня рассмотреть специально сообщение Константина. Результаты моего анализа я и излагаю в данной краткой заметке. Прежде всего, чтобы сделать более доступными оба упомянутых свидетельства современников событий, переведу их с греческого.

Первое из них представляет собой личное письмо самого императора Византии Константина VII Багрянородного (913-959) (а лишь его немногочисленные письма и являются сочинениями, достоверно принадлежащими его перу). Оно написано в ответ на недавно полученное им послание митрополита Кизикского Феодора, личного друга императора (у него не было от Феодора тайн - он писал ему даже о неполадках в собственной семье).

Ответ Константина Багрянородного митрополиту Кизика Феодору: "Хвалю столь горячую любовь твою ко мне и выраженное с восторгом столь пылкое и ревностное желание отозваться с радостью на нашу просьбу, так как ты хочешь всегда находиться поблизости и беседовать [со мной], и голос слышать, и рядом стоять, и руку пожимать. Ибо не так важно металлургам отыскать признаки золотой жилы или [не так ищут] знатоки камней чистые драгоценные камни, а ныряльщики³ - непорочные жемчужины, как ты, сей сладчайший мой Феодор, горячо и страстно считаешь постоянное пребывание рядом со мною - любимым, превыше прелести любой вещи и всего того, что считается необходимым для жизни. Поэтому и кратчайшего письма жаждешь, и недолгой беседы желаешь, и во сне часто видишь любимого. По меркам, равным с этими, и мы согласны любить того, кто так возлюбил нас.

Но что за напасть, ненавистный тиран, разлучитель любящих и непримиримый враг, разделил [нас] и разделяет доныне?⁴ Все расстроили дикий вепрь и нашествие скифов.

А часто писать письма препятствует нам не иное что-либо, как застаревшие вместе с нами непросвещенность и непричастность музам. Ибо, будучи в сущности неграмотными, совершенно не испившими из кубка муз и связанными, будто цепями, невежеством и необразованностью, мы становимся как бы еще более сдержанными в том, чтобы писать, а в особенности - отправлять столь ученому мужу нечто по стилю несовершенное и варварское. [Убогое] же пойло мы предпочли отставить, но не отведали и привычной сладости, ибо не дружеской рукой кубок поднесен, не внимательный взор прикован к любимому облику. "Но как сладки, - говорят, - слова твои для гортани моей" - ценились они больше, чем у древних нектар"⁵.

Итак, содержание письма не богато, хотя стиль его претенциозен: не обладая для того необходимыми средствами, император следует царившей тогда литературной моде среди всех державших в руках перо - "ни словечка в простоте"⁶. Не располагая также необходимыми средствами, я не буду говорить о далеком от совершенства стиле императора и неясностях смысла в отдельных местах его письма. Отсылаю здесь читателя к упомянутой статье И. Шевченко, который дал оценку возможностей Константина как писателя, погружая нас в бездну учености, неслыханной ни для высокоэрудированных друзей императора, ни тем более - для него самого⁷.

Содержание письма сводится, в сущности, к пяти пунктам: 1. К оповещению адресата о том, как сильно этот адресат любит отправителя письма и о согласии ответить адресату тою же мерою любви; 2. К выражению сожалений по поводу не состоявшейся, хотя и предусматривавшейся, встречи, когда бы царственный автор мог принять кубок со сладчайшим напитком из дружеских рук⁸; 3. К отзыву об адресате как об ученейшем человеке; 4. К самоуничижительной (не без кокетства: император жаждет опровержения⁹) оценке уровня своей собственной образованности в сфере словесности и, наконец, 5. К мельком оброненному упоминанию о причине, помешавшей и продолжающей мешать общению друзей - о "диком вепре и нашествии скифов".

Издатель письма Ж. Даррузес, замечая, что в переписке двух друзей весьма мало намеков на конкретные события (а если таковые и имеются, то и они "остаются достаточно темными"), тем не менее считает несомненным, что под помехой к общению друзей следует понимать "экспедицию Игоря в 941 г." и соответственно этим годом датировать и письмо-ответ Константина Феодору. Издатель резонно указал и на то, что в связи с нападением Игоря Константин счел необходимым говорить лишь о доставленной ему этим событием личной неприятности - отрешенный Лакапинами от дел государства, он занят собой и ничуть не озабочен угрозой империи со стороны Руси¹⁰.

Иначе говоря, предельно краток Константин именно в том месте письма, которое историку особенно интересно. Но как он ни краток, в его письме содержится информация, остающаяся до сих пор, как уже было сказано выше, не использованной. Она касается территориальных масштабов активности русов в окрестностях Константинополя и серьезности военной угрозы с их стороны региону, прилегающему к столице империи с юга.

В краткой статье об Игоре, конспективно суммирующей состояние исследований похода 941 г. на Константинополь на начало 1990-х годов, ее автор (А. Каждая) не допускает, кажется, мысли о том, что воинство Игоря достигло окрестностей столицы империи: флот русов, пишет он, подвергся разгрому уже 11 июня 941 г. близ входа в Босфор, после чего воины-русы на сохранившихся у них ладьях разоряли побережье Вифинии, от Понтийской Ираклии до границ Пафлагонии, пока 15 сентября их флот не был разбит вторично с помощью греческого огня у фракийского побережья, и остатки воинства Игоря ушли домой по суше¹¹.

М. В. Левченко - один из тех авторов, на которых А. Каждая ссылается, приводит показания Жития св. Василия Нового¹² (это житие упоминает и А. Каждая) и Повести временных лет¹³, что русы после первого поражения действовали не только на узком пространстве от Ираклии Понтийской до Пафлагонии, но и от Ираклии на Черном море до Никомидии на одноименном заливе Мраморного моря (т. е. до города, находившегося почти в 150 км к юго-западу от Ираклии), а также разорили берега Босфора ("Суд весь пожгоша"¹⁴). При этом Левченко полагал, что в Босфор ладьи русов проникнуть не смогли, а что касается их нападений, то на побережье от Босфора до Ираклии они совершали их с моря, а на районы до границ Пафлагонии, на страну Никомидийскую и азиатский берег Босфора - с суши¹⁵.

М. В. Левченко, следовательно, допускал, что русы, чтобы оказаться близ Никомидии, начали свой путь по суше либо от черноморского побережья, либо от восточного берега Босфора, пройдя в глубь враждебной земли около 50 км и находясь при этом под постоянной угрозой атаки византийского сухопутного войска. Мне такой марш представляется совершенно невероятным. Вся ситуация оправдывает мысль о том, что русы не желали слишком отдаляться от своих ладей. Это подтверждается и ходом последующих событий: при серьезной опасности на суше они искали спасения на своих ладьях. Недаром и А. Каждая предпочел избежать упоминания о Никомидии как о камне преткновения при интерпретации источника.

Свое решение указанной проблемы предложил совсем недавно Дж. Шепард. Хотя английский историк считает данные Жития св. Василия Нового "полусказочными", он все-таки признает достоверными данные о разорении русами, высаживавшимися для этого со своих ладей, не только прибрежных районов Черного моря и восточного берега пролива (Босфора), но и "страны Никомидийской". В связи с этим Дж. Шепард предполагает, что русы перетащили в Мраморное море свои легкие суда по суше, может быть - поставив их на колеса¹⁶. Но о том, где и как они могли это сделать и на какое расстояние, Дж. Шепард не говорит ни слова. Я полагаю, что 50-километровый перевоз ладей от южного берега Черного моря до Никомидийского залива был совершенно исключен. Но невозможно было по тем же причинам перетащить ладьи и с восточного берега пролива, так как и здесь надо было начинать путь от довольно отдаленного от Константинополя участка Босфора, в обход Хрисополя и Халкидона, расположенных на азиатском берегу против столицы.

По моему мнению, теперь можно уверенно говорить о том, что перетаскивать суда по суше русам не было необходимости. Вход в Босфор не был для русов полностью заперт, несмотря на понесенное ими поражение 11 июня. Восточные берега пролива оказались вскоре во власти русов, и вдоль восточной кромки залива, по мелководью, недоступному для тяжелых судов византийцев, ладьи русов тогда же, во второй половине июня (пока не подошли вызванные из Эгейского моря главные морские силы империи), проникли в Пропонтиду. На то обстоятельство, что русы в их ладьях не опасались на мелководье тяжелых судов византийцев, оснащенных греческим огнем, указывает еще один современник, западный дипломат, находившийся тогда в Константинополе, - Лиутпранд¹⁷.

Таким образом, рассматриваемый источник не только подтверждает высказанную Дж. Шепардом гипотезу о проникновении русов в 941 г. в Мраморное море. Он свидетельствует также о том, что русы прервали сношения византийцев между Кизиком и Константинополем (т. е. между малоазийским и европейским берегами): митрополит Кизика Феодор именно поэтому не мог прибыть в Константинополь, чтобы повидаться с Константином. Следовательно, однодеревки русов и после сражения 11 июня рыскали довольно долго (может быть, до конца августа) вдоль берегов почти всего Мраморного моря, поставив под угрозу плавание по нему мирных судов и наводя страх на жителей побережья: ведь Кизик был ближе к Дарданеллам, чем к Босфору, будучи расположен примерно на 160 км на юго-запад от Никомидии. Итак, можно смело допустить, что лично принявший через несколько лет княгиню Ольгу Константин мог наблюдать боевые ладьи ее мужа не в столь большом отдалении от своей столицы как раз в то время, когда писал приведенное выше письмо Феодору.

Теперь о втором малоизвестном свидетельстве о нападении русов на Византию в 941 г. Оно содержится в письме опального митрополита Никеи Александра, оказавшегося около 944 г. по воле патриарха Феофилакта (933-956) в изгнании в захолустных Моноватах на Кавказе. Письмо датируется издателем примерно 945 г.¹⁸ Направлено оно было митрополиту Никомидии Игнатию. Обращусь лишь к одному пассажу письма, о котором в целом (как и о судьбе Александра) мне уже приходилось говорить в связи с локализацией Моноватов¹⁹.

Ссыльный митрополит узнал, что есть надежды на пересмотр дела и смягчение его участи, и поспешил разослать письма своим бывшим коллегам - митрополитам с просьбами содействовать благоприятному для него исходу повторного разбирательства. В числе адресатов Александра оказался и Игнатий, митрополит Никомидии, соседней с Никейской митрополией, кафедру которой Александр еще недавно занимал (Никея находится к югу от Никомидии едва в 50 км), причем в то время обоих митрополитов связывали отношения дружбы.

Итак - приведу отрывок и из этого письма:

"Поскольку же должно состояться собрание сошедшихся отовсюду иереев, как об этом я только что узнал, наставь еще не перешедших на сторону врагов, призови в наши союзники, чтобы не оказались совершенно уничтоженными священные каноны, которыми весьма нерадиво пренебрег трижды и сплошь обмаравшийся²⁰ митрополит Ираклий. Если ты еще как-то помнишь о крепкой нашей дружбе [к тебе] и о [нашей] помощи твоим никомидийцам во имя человеколюбия во время нашествия²¹, то пред лицом тех персон - и из сообщества [иереев] и от святейшей власти - встань и расспроси нас"²² (митрополит жаждет гласного разбирательства и возможности самому высказаться в свою защиту).

Трудно заключить с определенностью, имеет ли автор письма в виду только клириков Никомидийской митрополии или вообще паству Игнатия. Не хватает данных и для суждения о том, в чем состояла помощь никомидийцам со стороны Никейской митрополии. Скорее всего, она заключалась в предоставлении беглецам убежища за крепкими стенами Никеи и в материальной поддержке, оказанной им ее митрополитом, пока не миновала (в сентябре?) угроза со стороны русов. Издатель письма Ж. Даррузес считал, что речь идет о жителях города и - со ссылкой на Л. Брейе, опиравшегося на Житие Василия Нового, - что русы "безусловно разорили" Никомидию²³. Строго говоря, термин συμμαχία обычно предполагает военное содействие. Но здесь такое значение мне кажется мало подходящим, хотя выше в цитируемом пассаже это же слово и употреблено в связке "враги" - "союзники".

Совершенно невозможно, на мой взгляд, сомневаться теперь в достоверности известий Повести временных лет и Жития Василия Нового о проникновении войск Игоря до Никомидии. Более того, нам известно теперь, что летом 941 г. ладьи русов господствовали в Мраморном море и, высадившись именно с ладей в Никомидийском заливе, они подвергли тогда же серьезной опасности (а возможно - и разорению) не только "страну Никомидийскую", но и самую Никомидию и что ее бедствующим в этой связи жителям оказывала необходимую помощь соседняя Никея, во всяком случае - ее церковь²⁴.

Таким образом, оба современника: и византийский император (писавший свое письмо митрополиту Кизика Феодору во время самого нашествия русов, когда указанная опасность для морского путешествия Феодора в Константинополь еще не миновала - "непримиримый враг... разделяет доныне"), и митрополит Никеи Александр (через 4 года вспоминавший в своем письме митрополиту Никомидии Игнатию о том, как он помогал пострадавшим от нашествия Игоря никомидийцам), - оказались, каждый по-своему, лично причастными к событиям, связанным с нашествием русов в 941 г.

Теперь у нас есть все основания признать, что масштабы похода Игоря на Византию были более значительными, а последствия их поражения 11 июня - менее для них тяжелыми, чем историки до сих пор себе это представляли. Данную констатацию я считаю отнюдь не маловажным фактором при рассмотрении проблем, связанных с обстоятельствами заключения и условиями договора 944 г.

Примечания

1. Шевченко И. И. Перечитывая Константина Багрянородного // ВВ. 1993. Т. 54.

2. Epistoliers byzantins du X-е siede / J. Darrouzes. Paris, 1960. P. 321-322. Note 3; P. 75

3. Перевожу вольно, по смыслу: συλλέγοντες - буквально "собирающие" (а может быть, ювелиры, подбирающие жемчужины для ожерелья?). Грамматический cтрой всей этой фразы вообще не лишен cтранностей.

4. Я согласен с издателем (Epistoliers. Р. 322. Note 3), что данная фраза (Άλλατίμέν διέκοψε και μέχρι τοΰ δεΰρο διακόπτει φθόνος, ό πικρός τύραννος και των φιλούντωνδιασπαστής και εχθρός άσπονδος; Ταΰτα δε κατελυμήνατο μονιος άγριος και Σκυθώνέφοδος) - риторическая фигура, обретающая конкретный смысл лишь вместе со словами, следующими непосредственно далее (ничего и никого иного, кроме нашествия русов во главе с Игорем, Константин здесь не имел в виду). Но я не согласен с издателем, что эта фраза не имеет реального содержания; скорее напротив - она полна важного для нас смысла, что я и надеюсь показать далее.

5. Epistoliers. P. 321. 11 -322. 25.

6. См.: Шевченко И. И. Перечитывая Константина Багрянородного. С. 24: ни Константин, ни кто-либо другой в его время "никогда не стремился к простому и ясному стилю".

7. Шевченко И. И. Перечитывая Константина Багрянородного. С. 19-4.

8. Упоминание о кубке, подносимом дружеской рукой Феодора, можно было бы и здесь принять за метафору (выше император жалуется, что не испил "из кубка муз"), если бы не было известно из другого письма Константина Феодору, что митрополит подарил императору великолепный кубок арабской работы (Epistoliers. Р. 60,328. 1 - 329. 8). Впрочем, нам остался не вполне ясен смысл выражения о το διάκλυσμα (полоскание, ополоски, пойло, а также монастырское вино): то ли Константин хочет сказать, что не в компании друга и вино - пойло, которое он поэтому пить не хочет, то ли намекает на подаренное (лучшего качества, чем имелось у Константина) или обещанное Феодором доброе вино, которое император, воспользовавшись кубком, ранее подаренным Феодором, желает выпить в самом его присутствии, то ли все-таки и здесь также и кубок, и сладкое вино - лишь олицетворение радости предстоящего общения (вино Феодор Константину посылал, и в риторике в связи с этим император упражнялся не раз - см.: Epistoliers. P. 318. 37-43; 320. 7-12; 329. 5-8. Не преувеличивали ли пороки Константина VII хронисты, обвиняя его в пристрастии к вину: мог ли потворствовать пагубной слабости его ближайший друг-митрополит?).

9. Epistoliers. P. 60.

10. Ibid. Р. 59. Ср. Р. 322. Note 3.

11. The Oxford Dictionary of Byzantium. New York; Oxford. 1991. Vol. 2. P. 984-985.

12. Веселовский А. Н. Видение Василия Нового о походе русских на Византию в 941 г. // ЖМНП. 1891. Ч. 261. С. 85.

13. ПСРЛ. Л., 1926. Т. 1. Стб. 44.

14. Там же.

15. Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956. С. 147-148. Другие из упомянутых А. Кажданом историков об отмеченных деталях похода 941 г. не упоминают (см.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 62; Сахаров А. Н. Дипломатия Древней Руси. М., 1980. С. 230).

16. Franklin S., Shepard J. The Emergence of Rus. 750-1200. London; New York, 1996. P. 114-115.

17. Die Werke Liutprands von Cremona / J. Becker. Hannover; Leipzig, 1915. 138. 31-33

18. Epistoliers. P. 28, 32.

19. Литаврин Г. Г. Моноваты - в Крыму или на Кавказе? // Византийские этюды. Тбилиси, 1978.

20. τρικάκκαβος . Об этом "звонком эпитете" издатель говорит как о редком в византийской литературе (Epistoliers. Р. 75. Note 15).

21. Ei δήποτε συντ (όνου) ημών μέμνησαι φιλίας και συμμαχίας της προς τους σους Νικομηδείς έν τη έφόδω φιλαντροπίας (Epistoliers. Р. 75. 24-25).

22. Epistoliers. P. 75. 18-27.

23. Epistoliers. P. 75. Note 16.

24. Ibid. P. 75. Note 16.