Кристофер Брук

ВОЗРОЖДЕНИЕ XII ВЕКА

К оглавлению

IV. МАСТЕР ГРАТИАН БОЛОНСКИЙ

Каноническое право

Поразительно мало известно об авторе «Согласования несогласующихся канонов». Ни одно другое произведение не оказало такого глубокого влияния на школы XII века, и не только школы, ибо оно заложило основы как науки, так и практики канонического права, и тем самым определило форму папского правления на много столетий вперед. Однако та словообильная эпоха не оставила о самом Гратиане почти никаких упоминаний. Самая надежная из дошедших до нас традиций сообщает нам нечто совершенно неожиданное: Гратиан не был ни учителем, ни практикующим законоведом, а был он отшельником, монахом закрытого ордена Гамальдоли, и жил в Болонье, тогдашнем центре изучения права, в затворничестве. Но если присмотреться к этой ситуации более внимательно, она становится вполне объяснимой и даже исключительно существенной для понимания книги Гратиана.

Мы уже говорили о том, что видим некоторое сходство между Гратианом и Адамом Смитом, который революционизировал изучение экономики в определенной степени именно благодаря тому, что он не был .ни экономистом-практиком, ни городским человеком, а был по образованию философом, способным взглянуть на экономическую науку свежим взглядом, и при этом охватить ее в целом. В годы юности Гратиана ученость не была еще так специализирована, как в более поздние времена. В частности, теология и каноническое право еще не были разделены. Правда, в начале XII века занятие теологией стало прежде всего ассоциироваться с Парижем, а занятие правом - с Болоньей, но ни тот, ни другой город не был ни в коей мере единственным центром, где занимались теологией и правом. Совершенно ясно, что Гратиан вобрал многое из того, что мог ему дать тогдашний мир и в области теологии, и в области права. Гратиан был учеником Абеляра, если не во плоти, то по духу. Ясно также, что Гратиан был в курсе того, что происходит в учебных заведениях Болоньи, хотя, по всей видимости, он оставался совершенно равнодушным к практической деятельности судов.

Учебные заведения к северу от Италии образовались вокруг великих учителей, но то были церковные школы, контролируемые Церковью и наполненные клириками; в ту эпоху клирик не обязательно был членом какого-нибудь религиозного ордена, но обязательно носил тонзуру - выбритая макушка выделяла клирика среди мирян. В Италии же такого разделения не было; учебные заведения посещали как клирики, так и миряне; школа права часто представляла собой центр учености, и среди студентов права и адвокатов были как клирики, так и миряне. То право, которое они практиковали, в основе своей восходило к праву поздней Римской империи, но вплоть до XI столетия юристы знали лишь малую долю из главных источников по римскому праву, и многое из того, что практиковалось в ту эпоху, показалось бы странным и незнакомым таким, например, римским юристам, как Ульпиан или Папиан. В XI веке началось возрождение правовой учености, с центрами в Павии и Болонье, а честь окончательного восстановления Corpus Juris Civilis Юстиниана в его целостности принадлежит правоведу конца XI века из Болоньи по имени Ирнерий, о котором известно еще меньше, чем о Гратиане.

То было одно из самых важных событий ренессанса XII века, ибо оно дало небольшому, но жаждущему новых знаний кругу лиц не только грандиозную компиляцию «авторитетов»¹⁷, которую можно было использовать для сложения системы права, но и открыло целый мир правовой мысли, которая интерпретировала, гармонизировала и проясняла всю эту обширную впечатляющую систему в целом. Появление этой компиляции открыло, иными словами, идею системы, которая была совершенно новой для той эпохи. Corpus - вещь весьма сложная для усвоения, и сомнительно, чтобы в XII веке нашлось достаточное количество желающих - за пределами правовых школ северной Италии - попытаться его освоить; списков «Корпуса» в северной Европе, восходящих к той эпохе, очень мало. И тем не менее, его влияние оказалось глубоким не только в сфере права, но и во многих других сферах учености.

Мысль о необходимости упорядочить авторитетные источники по церковному праву, составив их в определенном порядке, вовсе не была новой в начале XII века. Столетием ранее Епископ Бурхард из Бориса составил полезное учебное пособие из главных источников, расположив их по рациональной схеме. На рубеже XI и XII веков Иво Шартрский создал как большую компиляцию, так и меньшее по объему вводное учебное пособие. Иво, в определенной степени, находился под влиянием римского права в своих поисках системы и в своем подборе материалов. В тех случаях, когда писания пап, решения соборов и творения Отцов Церкви оказывались не в состоянии разрешить ту или иную проблему, некоторые положения римского права были представлены в его компиляции как авторитетные источники по каноническому праву. И это случалось уже не в первый раз.

Отношение Гратиана к римскому праву было неоднозначным: его теория оказала на него глубокое влияние, а вот его практику он отвергал. Он не был очень скрупулезен при подготовке текстов, и в текстах, им собранных, имеются явные ошибки, но, тем не менее, его компиляция значительно более полна, чем предшествовавшая ей, и это уже само по себе было заметным достижением. Еще более примечательно допущение, если его провести до конца настойчиво и без всяких послаблений, что можно рассматривать всю эту, на первый взгляд, аморфную массу как серию вразумительных, последовательных аргументов. Судя по всему, «Корпус» Юстиниана оказал на него существенное влияние, однако он не принимал римское право как окончательный авторитет. В своем труде Concordia (или Decretum - именно под таким названием этот труд получил известность), в том виде, в котором он имел распространение в XII веке, Гратиан представил некоторое количество текстов из римского права. Но, как было показано, они не входили в первоначальный замысел Гратиана. Курьезно, но факт: книга в том виде, в каком она была изначально написана, т. е. без текстов по римскому праву, давала принципиальные основы решения неисчислимых затруднений, но не давала почти никаких указаний относительно того, как же эти затруднения решать на практике. Каноническое право представляло собой древнюю, вполне самостоятельную систему, но суды не были должным образом организованы; многие из его правил были и без того слишком усложнены; судебная процедура (по крайней мере, на бумаге) была примитивной и неоформленной. Для искоренения этих недостатков церковные деятели XII века, вполне естественно, должны были обратить свой взгляд на римское право, и, благодаря римскому праву и их собственному опыту, недостатки были быстро устранены. Ученики Гратиана ввели определенное количество текстов в его книгу уже после того, как она была завершена, и уже само по себе то, что такая необходимость возникла, подчеркивает две поразительные особенности его труда: чисто академические пристрастия Гратиана, с одной стороны, и его страстную вовлеченность в спор между империей и папством, с другой.

Книги Иво, и особенно его знаменитое предисловие, вдохновили Абеляра на создание его сочинения Sic et Non. На некоторое время Абеляр поставил теологию впереди канонического права в научном соревновании. Хотя Гратиан, вероятно, и не читал Sic et Non, он своими сочинениями показал, что ухватил главный смысл идей Абеляра, и это тем более поразительно, что он мог быть примерно одного возраста с Абеляром. В промежуток между приблизительно 1140 годом, то есть временем завершения Decretum, и 1150 годом, т. е. временем, когда Петр Ломбардский завершил свои «Сентенции», право снова оказалось впереди теологии. Два этих сочинения очень тесно связаны; в том, что такая ситуация вообще могла возникнуть во времена Абеляра, немалая заслуга Гратиана. Его труд поистине академичен. В основном, главная сложность труда Гратиана заключается в непрерывной, текущей аргументации, которая и определяет его построение, и современному читателю особенно трудно пробираться сквозь нее. Для студентов эпохи Гратиана такой трудности не возникало, так как они были вполне подготовлены к тому, чтобы отыскивать свой путь в лабиринте такого рода, и заполняли поля книги своими глоссами, включая изрядное количество перекрестных отсылок. Приведем пример метода подачи материала Гратианом.

Decretum

Decretum состоит из трех частей, из которых вторая, самая большая, представляет собой ряд Causae, то есть воображаемых судебных дел, которые используются как основа для каверзных вопросов по проблемам права; эти вопросы снабжены ответами в виде цитат, почерпнутых из авторитетных источников, и комментариями самого Гратиана, «dicta Gratiani». Два примера из Causae по проблемам брака начинаются следующим образом:

Женатый язычник был обращен в истинную веру, но его жена, вследствие ненависти к Христианской вере, оставила его. Он взял в жены Христианку, а когда она умерла, стал клириком. В конце концов, благодаря своей добродетельной жизни и своей учености, он был избран епископом. Первый вопрос таков: может ли брак между язычниками быть истинным? Второй вопрос: законным ли было решение этого человека жениться во второй раз, когда первая жена еще была жива? Третий вопрос: следует ли считать двоеженцем того, кто берет одну жену до крещения и другую после него?

Ответы Гратиана на каждый из этих вопросов могут показаться в наше время довольно странными: между неверными язычниками может быть достойный брак, но этот брак не может быть обязывающим; если жена-язычница, вышедшая замуж за язычника, уходит от своего мужа, тот (даже если он и стал после женитьбы Христианином) может иметь право жениться снова; но если он так поступит, то формально-юридически он является «двоеженцем» - двоеженцем в средневековом понимании: то есть мужчиной, который был два раза женат, а не тем, который имеет двух жен - а это считалось препятствием к достижению более высокого положения в обществе. Хотя Бл. Иероним не считал это препятствием, Бл. Августин однозначно отвергал самую мысль о том, что человек из этого вымышленного «дела» мог бы стать епископом; и Гратиан, следуя Августину и Папе Иннокентию I, отрицал возможность для такого человека стать епископом. Затем Гратиан переходит к ряду обстоятельств, которые для современного восприятия кажутся столь же отвлеченными.

Благородной даме сообщили о том, что сын некоего дворянина хотел бы взять ее в жены. Другой человек, не благородного, а весьма низкого происхождения... выдал себя за того, кто просит ее руки, и взял ее в жены, получив на то ее согласие. Первый... тоже объявился и заявил, что хочет взять эту женщину в жены. Она заявила, что была обманута и желает выйти замуж за того, кто первый стал добиваться ее руки. Первый вопрос таков: можно ли считать, что она действительно была замужем за вторым? Второй вопрос: если она поначалу приняла этого второго за свободного человека, а затем обнаружила, что он раб, могла ли она оставить его на этом основании?

Ответ на первый вопрос воодушевил Гратиана на перечисление целого ряда тончайших нюансов, но суть дела поясняется так: если какого-то человека «принимали за Вергилия, а он оказался Платоном», то в таком случае имело место то, что называется error personae (ошибочное опознание), и если женщина согласилась выйти замуж за одного, но была введена в заблуждение другим и вышла за этого другого замуж, нельзя сказать, что она дала свое согласие, которое, по мнению Гратиана, было решающим условием для признания брака полностью законным, и, таким образом, она была свободна. Что касается раба (зависимого человека), то в этом отношении авторитетные источники высказывали совершенно ясное мнение: всякий может вступать в брак с зависимым человеком, и в глазах Бога этот брак будет законным и обязывающим, но если одному из супругов не было известно, что другой супруг (или супруга) рабского состояния, то он или она должны считаться свободными от этого брака. Questio начинается знаменитыми словами Ап. Павла о том, что в Христе нет ни еврея, ни грека, ни раба, ни свободного¹⁸; ergo (отсюда), заключает Гратиан, так же должно быть и в браках христиан. Но как бы там ни было во Христе, в глазах средневекового общества, особенно в Южной Европе, зависимость и свобода не были ни в каком отношении одним и тем же состоянием.

Одним из авторитетных источников для Гратиана был отрывок из «Кодекса» Юстиниана, который в те времена приписывался «Папе Юлию», и благодаря ошибочному авторству этот отрывок оказался включенным в трактат Гратиана в обход его попыток избегать включения источников по римскому праву. В целом намерение Гратиана не привлекать источники по римскому праву было реализовано. Очевидно, у Гратиана были свои личные причины порывать таким образом с существовавшей традицией; вероятно, они проистекали из его неприятия самой идеи империи и, соответственно, юридических источников, зависящих от авторитета римских императоров; другой причиной могла быть его преданность папству. Папство, в общем, принималось как высший апелляционный суд всего Христианского мира. Но лишь в те времена, когда появилась книга Гратиана, апелляции к папам стали обычным делом в жизни Церкви. С этой точки зрения появление труда Гратиана было очень своевременным. В силу целого ряда причин тяжущиеся стороны находили удобным представлять свои дела в Рим на апелляцию. В ту эпоху стала остро ощущаться необходимость в упорядоченном правовом кодексе и системе судов с процедурой, достаточно усовершенствованной, чтобы отвечать новым требованиям. Гратиан, создав компиляцию авторитетных текстов, основанную на принципе, гласящем, что во всех делах духовного права папство имело верховенство, в значительной степени удовлетворял первую из упомянутых потребностей. Как основополагающая компиляция, его книга оставалась основой изысканий в области канонического права вплоть до XX столетия. Компиляция Гратиана не могла стать официально принятым кодексом, так как в лей содержалось большое количество личных размышлений автора, которые никогда не были утверждены авторитетом папства. Но вскоре после своего появления книга Гратиана была, тем не менее, принята Римом в качестве главного собрания письменных источников по праву, а ее статус был канонизирован, когда первое официальное собрание декреталий (постановлений) Папы Григория IX за 1234 г. было выпущено в виде дополнения к компиляции Гратиана.

Как развивалась идея апелляций к Риму, не совсем ясно, однако свет на ранние этапы этого развития проливается в письмах Иоанна Солсберийского, которые тот писал, будучи секретарем Архиепископа Беккета в конце 1150-х годов. Многие из апелляций касаются поразительно тривиальных дел, однако показывают, с какой быстротой идея апелляции укоренялась среди тяжущихся клириков в разных частях Европы, но одновременно и демонстрируют, какие большие трудности встречались на этом этапе на пути развития права. Определение прав приходов и приходских священников и принципов проведения границ приходов (права на десятину, сборы за похороны и тому подобное) поставило перед Церковью, которая четко осознавала необходимость развивать и стабилизировать пасторское попечение в приходах, массу проблем, и не только материального свойства. Споры, о которых упоминал Иоанн в своих письмах, особо часто велись именно вокруг этих проблем. Но каноническое право также регулировало и те проблемы, которые оказывали глубокое воздействие на светское общество. В письмах Иоанна описано нашумевшее дело знаменитого иска Ричарда Анстейского¹⁹, который успешно отсудил себе наследство своего дяди на том основании, что его двоюродный брат, наследник его дяди, был незаконнорожденным. Дела о наследстве рассматривал королевский суд, но суд этот был не менее строг при соблюдении принципов законности наследования, чем церковные суды; эта законность, в свою очередь, зависела от закона о браке, который подпадал уже под юрисдикцию духовных судов, на которых председательствовали архидиаконы, епископы, архиепископы и, наконец, папы; дело Ричарда отправлялось в архиепископский суд восемнадцать раз и в папский суд - два раза. В процессе этой тяжбы к арендаторам дяди Ричарда, в Ессекс прибыли посланцы самого Папы, так как все детали этого запутанного дела нельзя было окончательно прояснить в Риме; и, в соответствии с обычной процедурой, Папа передал расследование «делегированным судьям» - в данном случае епископу и аббату - в Англии, оставляя за собой право вынесения окончательного решения в соответствии с законом.

Закон о браке

Брак в XII веке был очень нестабильным институтом; причиной тому могли быть опасности и тяготы жизни, которые делали преждевременную смерть одного из супругов явлением весьма обычным; другой причиной могла быть крайняя запутанность законов о браке. В принципе, развод - в современном смысле этого слова - был запрещен, но епископы и папы прекрасно отдавали себе отчет в том, что обычаи и реальные жизненные ситуации были очень многообразны, что закон был ненадежен, а сама доктрина неустойчивой. Папа Александр III (1159-81), известный тем, что ему удалось уладить сложное брачное дело, был выдающимся теологом и знатоком канонического права, Болонским учеником Гратиана, имеющим большой практический опыт ведения судебных тяжб и управления церковными делами. И все же он несколько раз менял свое отношение к тому, что следует понимать под законным браком. Он полагал, что заключение брака должно происходить в церкви или, по крайней мере, в присутствии священника; при этом следует четко определить, кем должны являться свидетели.

Вскоре он обнаружил, что введение таких правил аннулировало бы большую часть браков во всем Христианском мире. Очевидно, брак заключался менее церемонным образом, чем обычно считается, однако никакой случайности не допускалось. В высших слоях общества брак стал рассматриваться как ключевой способ передачи земельного имущества, и именно это сделалось главной задачей брака, которой было подчинено все остальное. Это привело к тому, что светская аристократия стала относиться к браку и законности значительно более серьезно как раз в то время, когда Церковь превращала брак в таинство. Теологи находились в парадоксальном положении, когда им приходилось, с одной стороны, подчеркивать священный характер брачного союза, существенная доля смысла которого заключалась в «супружеском ложе» и всех проистекающих отсюда последствиях, а с другой - придерживаться старой аскетической доктрины, утверждавшей, что плотские наслаждения необходимо содержат элемент греха. И все же взгляды Папы Александра на брак были, в определенном отношении, более гуманны, чем взгляды светской аристократии. Приведем пример. Граф Оксфордский был обручен с молодой девушкой, дочерью королевского гофмейстера. Еще до того, как начались собственно супружеские отношения, гофмейстер впал в немилость и потерял свои земли. Его дочь лишилась наследства, и в глазах графа как жена она уже не представляла интереса. Но девушка, несмотря на свою молодость и невзирая на то, что она находилась полностью во власти графа, объявила самым решительным образом, что он дал свое обещание в такой форме, что брак уже нельзя расторгнуть. Граф заточил ее в темницу и подвергал всяческим поношениям и оскорблениям с тем, чтобы вынудить оставить свои притязания, выставляя при этом исключительно нерыцарские причины того, почему брак не может быть сохранен. Ее жалобы достигли ушей епископа и Папы, и проигнорировать их они уже не могли. Однако к тому времени распря между Томасом Беккетом и Генрихом II достигла своего апогея; и Папе, и епископу не хотелось оказывать давление при решении такого деликатного дела, которое так близко касалось жизни и настроений двора Генриха. И ламентации девушки оставались тщетными в течение шести или семи лет. Затем убийство Беккета резко изменило ситуацию; Папа приказал провести расследование претензий девушки, после чего объявил свое окончательное решение. Граф подчинился; брак вступил в силу, и последовали двадцать лет внешне вполне благополучного супружества, в котором родилось несколько детей.

Более глубокое понимание сути христианского брака было продемонстрировано пятьюдесятью годами ранее Элоизой и Абеляром. Есть странная ирония в том, что в союзе выдающегося клирика, давшего обет безбрачия, и его подруги, а затем и жены проявляется больше понимания брачных проблем, чем у лучших умов следующего поколения. Но именно из таких парадоксов и состоит история.

Парадокс действительно очень глубок. Каждая строка писем Элоизы свидетельствует о глубине ее преданности Абеляру. В своих письмах она прежде всего старалась показать ему свою преданность. При этом ее искренность не вызывает никаких сомнений, и это подтверждается поразительным пассажем в Абеляровой «Истории», в которой он довольно пространно описывает выдвигаемые ею аргументы против их брака. Мы узнаем, что намерение Элоизы полностью уйти в религию возникло лишь под влиянием Абеляра; что главным в ее жизни была ее преданность ему и что она стала настоятельницей монастыря лишь из послушания Абеляру, а не по причине Божественного призвания. Ее преданность была столь полной, что она предпочитала оставаться его любовницей, а не становиться женой. Абеляр сообщает, что она выдвигала три главных аргумента, пытаясь отговорить его от женитьбы: женитьба не утихомирила бы гнев ее дяди; супружеская жизнь, маячащая перед глазами толпа детей никак не вяжутся с жизнью истинного философа; бесчестье, связанное для него со вступлением в брак, погубило бы его карьеру. В письмах Элоизы мы можем видеть ясное отражение двух совершенно разных идейных миров: с одной стороны, традиционного мира той жизни, которая была связана с собором, в которой брак был нелегальным, но достаточно частым явлением, а неузаконенные отношения между полами - вещью вполне нормальной; и с другой стороны - мира папской реформы и новых теологических веяний, в котором брак рассматривался уже как таинство, освященное Церковью; здесь уже считалось, что оба супруга могут испытывать благодать этого таинства, но при этом указывалось, что для каноников, клириков и теологов, вследствие особого характера их деятельности, должна быть исключена возможность вступать в брак. По закону того времени, Абеляр не имел права жениться, так как он был каноником собора в Сансе, а, возможно, и состоял членом более высокой иерархии. Но с другой стороны, по тем же законам его брак имел полную силу, и после его заключения супружеские узы должны были соединить их навечно и могли быть разорваны только с уходом обоих в монастырь. Их обвенчали в церкви, в то время как большинство, по всей видимости, не венчалось в церквах, но венчание Абеляра и Элоизы было тайным, и супруги жили раздельно. Трагедия Элоизы состояла в том, что она разглядела в умозрительных построениях великого теолога любви, которому отдала всю себя без остатка, предвосхищение такого христианского брака, который был бы более всепоглощающим и возвышенным, чем то могли себе вообразить заурядные теологи многих грядущих столетий, но обстоятельства не позволили ей прожить в таком браке.

Теологи и юристы XII века изо всех сил стремились распутать клубок сложившихся представлений о браке. После того, как Папа Александр III упразднил представление, согласно которому законный брак мог быть заключен лишь в церкви, перед ним все еще стояли такие трудные вопросы, как: достаточно ли простого согласия обеих сторон вступить в брак в присутствии свидетелей для обеспечения законности брака? нужно ли для этого что-то еще? обязательно ли начало собственно супружеских, телесных отношений для того, чтобы считать брак обязывающим? В конце концов он пришел к заключению, что если слова о согласии вступить в брак ясно показывали желание сторон это сделать, то тем самым и заключался обязывающий брачный контракт. Судя по многим посланиям римских Пап конца XII - начала XIII века, Папы зачастую стремились добиться гуманного и всеобъемлющего разрешения разных вопросов и дел; решения Пап волей-неволей оказывали воздействие на все слои общества. В этой области Гратиан попытался дать практические установки для решения правовых вопросов, и его усилиями была заложена основа, на которой более изощренные умы второй половины XII века могли возводить более изощренные, и одновременно более крепко выстроенные системы права. Их вряд ли можно обвинять в том, что брачное право их века коснулось только лишь части проблем, на разрешение которых было направлено. Ап. Павел уподобил союз мужа и жены союзу Христа и Церкви, но все богатство учения о человеческой и Божественной любви редко прилагалось теологами в XII веке к их представлению о браке. Человеческая любовь приобрела новый смысл благодаря Иоанну Солсберийскому и Св. Бернару, но они вели речь только об искренней, теплой дружбе между мужчинами. Авторам конца XII века, писавшим на национальных языках, а не по-латыни, было что сказать о человеческой любви, но многие из них не видели или делали вид, что не видели никакой связи между любовью и браком. В этом, как и во многом другом, правовой ренессанс, который возглавлялся Гратианом, был блестящим начинанием, но он еще не стал - вопреки мнению многих - ключом от замка на цепях, опутывавших общество XII века.