КРИЗИС СРЕДНЕВЕКОВОЙ РУСИ: 1200-1304

меньше информации, чем до нашествия, что, возможно, объясняется фрагментарным и случайным характером южных источников: киевское летописание, если оно вообще существовало после 1240 года, очень слабо отражено в позднейших сводах, а великая Галицко-Волынская (Ипатьевская) летопись сообщает только то, что имеет отношение к Даниилу из Западной Руси и его, как правило, бурным отношениям со странами Восточной Европы.

Это был, однако, период скорых решений и стремительных изменений ситуации. Снова потомки Всеволода III были разделены на две группировки, стремившиеся к достижению противоположных политических целей. Но на этот раз вопрос заключался не в том, кто должен править в Суздальской земле или в каком центре должна быть сосредоточена власть — во Владимире или в Ростове. Вопрос стоял теперь иначе: каким должно быть отношение Всеволодовичей к татарам — сопротивляться или подчиниться? И какой должна быть их политика по отношению к Западной Европе? От ответа на эти вопросы зависело будущее Руси Более того, фактический разрыв между севером и югом Руси, почти полное прекращение политических и культурных связей между Владимиром и южными княжествами, а также глубокая вовлеченность Даниила Галицкого в местные и восточноевропейские дела и его освобождение от прежней зависимости от Киева — все это знаменовало собой начало изоляции большей части того, что когда-то было Киевским государством.

Чтобы понять систему распределения земель и порядок передачи власти от князя к князю на северо-востоке Руси, необходимо помнить, кто из потомков Всеволода III выжил в событиях 1237—1238 годов и каким было их положение в 1238 году. После смерти Юрия и трех его сыновей великим князем владимирским стал Ярослав, старший из его уцелевших братьев. Сорока восьми лет от роду, он был самым опытным в политике и стойким из всех Всеволодовичей. Большая часть предшествующей деятельности Ярослава прошла в его вотчине в Северном Переславле, которая к этому времени включала город Тверь на западе и граничила с новгородскими землями. В 20-х и 30-х годах он приобрел огромный опыт, управляя Новгородом при посредстве своих сыновей Федора и Александра и без их помощи, имея дело с непокорными горожанами и разрушая замыслы своего предприимчивого и честолюбивого врага, черниговского князя Михаила. Неудивительно, что никто не оспаривал принятие им владимирского престола. Два его брата, Святослав и Иван, не причиняли ему беспокойства. Святослав, которому в 1213 году уже была пожалована вотчина в Юрьеве Польском и который тихо прожил там четверть столетия, в 1238 году получил город и район Суздаля в знак его старейшинства — он был следующим претендентом на престол во Владимире. Иван, в течение сорока лет вообще не имевший никакой вотчины, получил мелкий район Стародуб на Клязьме, которым до своей смерти в 1228 году владел его брат Владимир и который в то время был не занят '.

Что касается следующего поколения — внуков Всеволода III,— то здесь для нас представляют интерес только две ветви этого рода:

потомки Константина Ростовского и потомки великого князя Яро слава Вспомним, что старший сын Константина Василько был казнен татарами после битвы на реке Сить в 1238 году Принадлежавшая ему главная часть вотчины Константина, Ростов, отошла не к его старшему брату, а в соответствии с правом первородства (которое начиная с 1238 года и до конца XIII века, по-видимому, соблюдалось потомками Константина) к его старшему сыну Борису, тогда как северный район, Белоозеро, отошел к его второму сыну Глебу Судьба второго сына Константина, Всеволода Ярославского, неизвестна, вероятно, он умер в 1238 году или вскоре после этого — о нем ничего не сообщается после короткого упоминания в летописи о том, что он сражался на Сити Его старший сын Василий, очевидно, стал княжить в Ярославле 2 Его третий сын Владимир, единственный, о котором известно, что он пережил события 1238 года, княжил в Угличе до своей смерти в 1249 году3 Таким образом, три ветви потомков Константина правили в обширной северо-восточной части Суздальской земли старшая ветвь — в Ростове и Белоозере, средняя — в Ярославле, младшая — в Угличе

Нам известно очень мало подробностей о жизни детей великого князя Ярослава до 1238 года Старший из них, Федор, умер в 1233 году в возрасте  14 лет   Александр,  родившийся около  1220  года 4, провел большую часть своего детства и юности в Северном Переяславле, а кроме того, подолгу жил в Новгороде со своим отцом и старшим братом В 1236 году Ярослав оставил его единственным правите леи в Новгороде, когда сам отправился на юг попытаться установить свою власть в Киеве  Александр, очевидно, оставался в Новгороде еще  в  течение четырех  спокойных  лет — новгородский  летописец не упоминает о каких-либо волнениях в городе, пока в  1240 году молодой князь не оставил его, вступив в конфликт с горожанами О других сыновьях Ярослава   Андрее, Константине, Ярославе, Данииле и Михаиле — летописи впервые упоминают в 1239 году, со общая, что они пережили татарское нашествие 5 Это же относится к сыну Святослава Дмитрию Сын Ивана Михаил упоминается только Татищевым  под  1276 и   1281   годами — он княжил в Стародубе6, унаследованном им, по всей видимости, от своего отца

Единственный внешний признак татарского присутствия, как уже указывалось выше, состоял в том, что все эти правители суздальских вотчин были обязаны время от времени отправляться в ставку Золотой орды в Сарае, чтобы выразить преданность хану и получить подтверждение своего права на княжение в том или ином районе Всего за 1242—1252 годы суздальские князья совершили не менее девятнадцати визитов к Батыю или его сыну Сартаку, а в четырех случаях были вынуждены предпринять долгое и трудное путешествие из Сарая к великому хану в Каракорум Два ростовских князя совершили три поездки между 1242 и 1250 годами, вероятно, для того, чтобы упорядочить смену владений, происходившую в то время Источники сообщают, что в Орду были призваны также три южных князя один был там убит и за это мученичество канонизирован (Михаил Черниговский в 1246 году) , другой прибыл для выражения особой преданности хану (Даниил Волынский и Галицкий в 1245

году) 8, а третий был по неизвестной причине отправлен в Каракорум (Олег Рязанский в 1243 году) q Это правило распространялось и на великого князя владимирского, и Ярослав ездил дважды в 1243 году для подтверждения права на владимирский престол («Ярославе, буди ты старей всем князем в Русском языце»,— сказал ему, как сообщают, Батый) lu и в 1245 году вместе с двумя своими братьями и двумя ростовскими князьями Во второй свой приезд он был послан в Каракорум

Ярослав прожил после татарского нашествия на Суздальскую землю еще восемь лет За этот период только в 1239 году он проявил какие-то признаки прежней воинственности, столь характерной для его деятельности до татарского нашествия В этом году он напал на Каменец на реке Хомора возле границы Киевского княжества и Волынской земли Цель этого необычного похода на столь удаленный от Суздальского Владимира город становится ясной, если вспомнить, кто захватил его в то время Оказывается, там находился не кто иной, как Михаил Черниговский, княживший в этот период в Киеве Он вывез свою жену с ее свитой в эту самую западную заставу на территории Киевского княжества — оставаться в столице становилось все более опасно В самом Каменце княжил двоюродный брат Михаила Изяслав Владимирович, которого четырьмя годами раньше Михаил временно ставил на киевский престол Нападение Ярослава удалось, что неудивительно, поскольку Михаил едва ли мог предполагать что-либо столь неожиданное от своего давнего, но к этому времени далекого врага, которого он недавно вытеснил из самого Киева Михаилу удалось бежать в Киев, но Каменец был взят, кроме того, Ярослав захватил жену Михаила и несколько его бояр и отправил их во Владимир " Это был акт личной мести, лишенный политической целесообразности, и он почти ничего не дал Ярославу он не захватит в плен своего старого врага, и даже если бы это ему удалось, то мало бы что изменилось дни Михаила как политика в Южной руси были к тому времени сочтены

Военные успехи Ярослава на этом не закончились Ближе к концу 1239 года он (возможно, по пути из Каменца) дрался с литовцами, вторгшимися на земли Смоленска Об этом сражении сообщается только, что Ярослав разгромил литовцев и «князя их ял (пленил)» (имя литовского князя не указывается), но запись в летописи добавляет, что он «смольняны урядив (то есть устроил дела в Смоленском княжестве)» и «князя Всеволода [Мстиславича] посади на столе» '•' Это вмешательство во внутренние дела Смоленска (очевидно, Ярослав уладил там какие-то династические проблемы, может быть, заменил Святослава Мстиславича, последнего известного нам правителя Смоленска, на его брата) знаменовало собой не только упадок могущества Ростиславичей, переставших быть силой, с которой нужно считаться, но также и признание ими власти великого князя владимирского

Однако это было фактически последнее из выступлений Ярослава, упомянутых в летописях, и последний случай, когда князь Суздальской земли влиял на смоленские дела Кроме поездок в Орду в 1243 и 1245 годах, летописи больше о нем не упоминают Трудно сказать,

каковы были результаты первой поездки Ярослава, помимо подтверждения его старейшинства среди русских князей. Возможно, он получил в свое ведение не только районы Суздальской земли, но также и Киев — оказывается, что назначенный им правитель, некто Дмитр Ейкович, обосновался там в 1245 году ''. Но об этой его киевской эпопее ничего больше не сообщается

О событиях, связанных с его второй поездкой в Золотую Орду в 1245 году, сообщается только в двух источниках (в летописи Владимира и у монаха Иоанна де Плано Карпини, посланного папой Иннокентием IV в Монголию), причем с такой предельной краткостью, что любое объяснение этих событий может быть только гипотетическим. Мы знаем только, что Ярослав был вызван Батыем, что он поехал с двумя братьями и тремя племянниками, что был послан дальше, в столицу империи Каракорум в Монголии, что двигался он с огромной свитой, большая часть которой погибла по дороге, и что он либо умер на обратном пути (версия русской летописи), либо был отравлен в Каракоруме 30 сентября 1246 года вдовой великого хана Угедея (версия Иоанна де Плано Карпини). Исследователи выдвигали различные объяснения. Советский историк В. Т. Пашуто, например, считает, что тот факт, что Ярослав, по-видимому, согласился на переговоры с курией, вполне мог послужить причиной для отравления, если таковое имело место. Другой причиной могло стать желание великого хана Гуюка и его матери иметь своего собственного ставленника на владимирском престоле '6 Американский историк Г. Вернадский указывает на «напряженность отношений» между новым великим ханом Гукжом (сыном Угедея) и Батыем и на возможность того, что Гуюк рассматривал Ярослава как инструмент в руках Батыя и, следовательно, «считал необходимым избавиться от него без лишнего шума» |6. Нельзя исключить и такую возможность, что Ярослав на самом деле просто умер естественной смертью, не выдержав тягот обратного пути, как это произошло со многими из его свиты по дороге в Каракорум. В целом версия об отравлении, выдвинутая посланником Иннокентия IV в Монголии, выглядит наиболее вероятной: в конце концов, Иоанн де Плано Карпини находился там в это время, и для него не составило бы труда получить сведения от спутников Ярослава. Что касается остатков собственной великокняжеской летописи Ярослава, то ее лаконичное сообщение о том, что он «преставился во иноплеменицех, ида от кановичь (т. е. из Каракорума)», являет собой, по всей видимости, попытку летописца того времени (или, что более вероятно, позднейшего редактора) избежать любого упоминания об участии татар в его смерти — типичное проявление нежелания обидеть татар или включить в летопись какие-либо сведения, которые могут быть истолкованы татарами как оскорбительные.

Если последние шесть лет правления Ярослава были отмечены нехарактерной для него бездеятельностью, можно сказать, пассивностью с его стороны, то те же годы прошли под знаком взлета его сына Александра. Это были годы энергичной деятельности Александра Ярославича на западе и северо-западе: Ярослав, очевидно, доверил сыну оборону границ Новгорода и Пскова.

Еще до татарского нашествия напряженность в этих районах возрастала. В первые три десятилетия XIII века немецкие рыцари из католического ордена Ливонских Меченосцев (позднее, в 1237 году, они соединились с Тевтонским орденом) постепенно продвигались на восток, обходя с севера Западную Двину, в современную Эстонию  (называемую в то время Чудь) и Ливонию (на территории современной Латвии). Но никаких нападений на русские земли с начала XIII века и до татарского нашествия не зафиксировано: большая часть военной деятельности немецких рыцарей была направлена либо против местных балтийский племен, либо против постоянно усиливавшегося Литовского государства. Со своей стороны литовцы проявляли все большую и большую воинственность, и в русских летописях в 20-е и 30-е годы XIII века зафиксированы их частые нападения на земли Новгорода, Полоцка и Смоленска. Эти нападения, однако, не были частью какого-то плана, не ставили литовцы своей целью и присоединение русских земель. Скорее это было похоже на набеги с целью захвата пленных и разграбления деревень.

Настоящая экспансия Литвы, можно сказать, началась в 1238 году, когда правителем стал Миндовг (Миндаугас). Его политикой было постепенное проникновение на соседние территории, и хотя он не добился успеха (ему не удалось закрепиться на землях Новгорода и Пскова), тем не менее он представлял для Александра большую угрозу, чем немцы на севере. Дело в том, что действительно уязвимыми русскими районами в то время были не Новгород и Псков и даже не северная часть Смоленского княжества, а развалившееся Полоцкое княжество, на территории которого бесчисленные литовские ударные отряды совершали набеги в период до татарского нашествия, и старые земли Турова и Пинска на северовосточных границах Волынской земли. Важное значение Полоцкого княжества, зажатого между, с одной стороны, Смоленском, где в 1239 году дало себя знать установление власти Ярослава, и, с другой стороны, Литвой, прекрасно понимал Александр — в 1239 году он взял в жены Александру. дочь старшего из полоцких князей, Брячеслава. Свадьба состоялась не в самом Полоцке, но, что существенно, в самом северном городе на Смоленской территории, Торопце, т. е в одном из ключевых городов в обороне Новгородской и Смоленской земель от набегов литовцев '8. И Александр поддерживал тесные связи с семьей своей жены в Полоцке. Мы знаем, что его первый сын находился в самом восточном городе Полоцкого княжества — Витебске, откуда в 1245 году в преддверии крупномасштабного литовского вторжения Александр перевез его в безопасный Новгород '9.

Но ни Александр, ни Ярослав ничего не смогли сделать, чтобы спасти Полоцк от литовцев. Проводимая Миндовгом жесткая политика централизации и превращение им земель некоторых крупных феодалов в свои вассальные поместья привела к междоусобной войне между Миндовгом и его племянниками, князьями Жемайтии, расположенной на северо-западе Литвы. Печальные обстоятельства этой войны, в которую были вовлечены тевтонские рыцари и Даниил Волынский и Галицкий и которая привела к временному обращению Миндовга в христианство и принятию им короны от архиепископа

рижского, здесь не рассматриваются. Необходимо только отметить, что эта война закончилась в начале 50-х годов, сын Миндовга Войшелк (Вайшвилкас) заключил мир, по условиям которого Черная Русь (самый западный район Полоцкого княжества, расположенный в бассейне верхнего Немана и его притоков) была признана частью Литвы 20 Это было началом значительного расширения Литвы за счет старых земель Киевской Руси: позднее, в XIII веке и в начале XIV века, остатки Полоцкого княжества, западная часть того, что когда-то было Турово-Пинским княжеством в верховьях Припяти, и северный треугольник Волынской земли с Берестьем (Брестом) в среднем течении Буга — все эти земли были присоединены к Литве

Александр был не в силах помешать постепенному переходу Полоцкого княжества в зависимость от Литвы, но ему по крайней мере удалось положить конец регулярным нападениям литовских отрядов на границы Новгорода и Пскова. После двух нападений в 1239 году на Камно (Белый Камень) 2| и Смоленск он построил ряд укреплений вдоль реки Шелони 22, к юго-западу от Новгорода, чтобы защитить город от нападений с юга. В 1245 году произошло крупнейшее по тому времени и самое решительное из вторжений в русские земли Начавшееся как набег на Бежичи (к востоку от Новгорода) и Торжок, это нападение переросло в грандиозный поход на восточные и южные районы Новгородской земли. Вместе с войском из Новгорода под началом Александра с литовцами сражались дружины из Пскова, Твери и Дмитрова Состоялись две главные битвы, у Жижеца (современной Жижицы) и Усвята (современных Усвятов), соответственно к северу от Смоленска и к востоку от Полоцка Более восьми литовских «княжицовъ (князьков)» было убито, и все награбленное ими в этом походе было взято обратно 23 До того как Александр принял владимирский престол в 1252 году, зафиксировано еще только одно литовское вторжение — это произошло в 1248 году, когда был убит брат Александра Михаил и «суждальскыи князи» разгромили литовцев у Зубцова недалеко от границы Смоленского княжества 24

Оценка, данная современниками борьбе Александра с язычниками-литовцами, наилучшим образом отражена, вероятно, в одном из фрагментов его «Жития» Описывая вымышленное, по-видимому, вторжение непосредственно после битвы на Чудском озере в 1242 году, автор «Жития» пишет: «В то же время умножися языка литовсь-каго и начаша пакостити волости Александрове, он же выездя [навстречу] и избиваше я Единою ключися ему выехати, и победе 7 ратии единем выездом, и множество князей их изби, а овех рукама изыма, слугы же его, ругающеся, вязахуть их к хвостом коней своих; и начаша оттоле блюстися имени его» 25

Еще более превозносит автор «Жития» успехи Александра в борьбе против шведов и немцев Две относительно мелкие победы — над шведами на Неве в 1240 году (отсюда прозвище Невский, данное ему летописцем XV века) и над немецкими рыцарями на льду Чудского озера — доведены в «Житии» до эпических размеров. Описание этих событий сделано по лучшим агиографическим образцам: с молитвами, видениями святых Бориса и Глеба, поддержкой ангелов

с воздуха, клише и гиперболами По всей вероятности, «Житие» было написано или составлено спустя приблизительно сорок лет после описываемых событий. Оно было создано человеком, имевшим веские основания быть настроенным против Запада, особенно против католического Запада,— а именно митрополитом Кириллом. Кирилл начинал печатником (канцлером) у галицко-волынского князя Даниила. В 1246 году Даниил послал его к вселенскому патриарху на посвящение в сан митрополита киевского. От трех до пяти лет провел Кирилл в Никее (Константинополь был все еще занят римлянами) и в конце концов вернулся не на юго-запад, а на север Руси, где и оставался в течение последних тридцати лет своей жизни твердым сторонником Александра во всех его начинаниях. Неудивительно, что после пребывания в, наверное, самом антикатолическом городе мира и зная, что его бывший хозяин Даниил, начавший заигрывать с курией в 1246 году, кончил тем, что принял корону от папы, Кирилл в своем стремлении добиться причисления Александра к лику святых просто обязан был прославлять в герое «Жития» выдающегося деятеля православной веры, великого борца против католической агрессии 26

Достоверные факты о борьбе Александра с Западом несколько отличаются от тех, что приводятся в «Житии» В первой половине июля 1240 года шведский отряд, в который входили шведы, мурмане (норвежцы — возможно, речь идет о нескольких норвежских рыцарях) и финны, пришедший «с князем и с пискупы», высадился на берегах Невы. Почему шведы решили совершить вторжение именно в этой точке, сказать трудно Советский историк И П Шаскольский, специализирующийся на русско-скандинавских отношениях раннего периода и всюду обнаруживающий «западную угрозу», считает, что вторжение было частью согласованного плана, вынашиваемого шведами, немцами и датчанами под верховным руководством папы Рассчитывая на слабость русских после татарского нашествия, они надеялись (и здесь И П Шаскольский ссылается на Новгородскую Первую летопись — единственный русский источник, помимо «Жития» Александра) закрепиться на берегах Невы и Ладожского озера, а затем двинуться на юг и завоевать Новгород и его земли27. Однако нет никаких свидетельств в пользу согласованности действий шведов, немцев и датчан, ничто не указывает и на то, что описываемые события были чем-то большим, чем продолжение противоборства между русскими и шведами за управление Финляндией и Карелией 28

Битва состоялась 15 июля и закончилась победой войск Александра, которые он в спешном порядке собрал в Новгороде и в районе Ладоги. «Множество много их паде»,— сообщает летопись о врагах, но также упоминает о примечательно малых потерях новгородцев — двадцать человек. Эта странность и тот факт, что ни летопись Суздальской земли (Лаврентьевская), ни один из шведских источников не содержат никаких упоминаний об этом событии, позволяет предположить, что «велика сеча» была не более чем очередным столкновением между шведскими отрядами и новгородскими оборонительными силами из происходивших время от времени в XIII

и XIV веках Удивительно в самом деле, что шведы «в силе велице» и присутствие в их войске «князя» и «епископов» остались совершенно незамеченными всеми летописцами, исключая Новгородского.

Новгородцы были благодарны Александру за помощь в защите от нападений шведов, но тем не менее в Новгороде (равно как и в Пскове) у него были противники Последовавшие в 1240—1242 годах события ясно это показали В год битвы на Неве отряд немецких рыцарей, поддержанный местными жителями Южной Эстонии и кня жившим в Пскове Ярославом Владимировичем, захватил важную крепость Изборск, расположенную к юго-западу от Пскова Псковичи пытались выбить захватчиков из города, но немцы устояли, а затем двинулись на Псков и, когда посадник (связанный, по-видимому, с Ярославом Владимировичем) открыл им ворота, заняли этот город

Ярослав Владимирович и немцы имели поддержку и в самом Новгороде не успел Александр вернуться с Невы, как в городе «бысть крамола велиа» В чем была суть «крамолы», ни в одном из источников не сообщается, но она послужила причиной того, что Александр рассорился («роспревъся») с новгородцами и в гневе отбыл в Переславль «с матерью и с женою, и со всемь дворомь своим (тес войском и администрацией)»  «Немецкая партия», если таковая была, явно праздновала победу Зимой того же года немцы совершили ряд решительных набегов на север новгородской территории Действуя в районе реки Луга, они взяли город Тесов, расположенный в 35 километрах от Новгорода, и построили крепость в Копорье, к востоку от устья Луги и приблизительно в 16 километрах от Финского залива Как обычно, новгородцы не смогли обойтись без князя, который бы повел их войско вместе со своей дружиной К великому князю Александру были отправлены посланники с настойчивыми просьбами о возвращении Ярослав предложил им своего второго сына Андрея Новгородцы отказались и сделали еще одну попытку, на этот раз успешную Но когда в 1241 году Александр к радости антинемецкой группировки прибыл в Новгород, он предпринял крутые меры повесил «многиа крамолники» в Новгороде, а захватив Копорье, казнил там местных «предателей», помогавших немцам 3|

Псков был источником еще большей угрозы по сравнению с немецким присутствием на севере, и Александр, на этот раз со своим братом Андреем, двинулся на Псков сразу после того, как вернул себе Копорье Город был взят без труда, и Александр, развивая успех, пересек границу и вторгся на эстонско-немецкую территорию Столкновение было неизбежным После того как нов городский передовой отряд потерпел серьезное поражение, Александр и Андрей стянули свои силы, как сообщают некоторые источники, на лед Чудского озера Немецкие рыцари, поддерживаемые набранными эстонцами, атаковали русских, построившись боевым порядком клином вперед, проникли в глубь оборонительных линий русских, но были разгромлены (5 апреля 1242 года) Пленные были отправлены в Псков Позднее в этом же году немцы согласились освободить все русские земли, которые они в то время занимали, и обменяться пленными 32

Так закончилось то, что многие историки называют одной из величайших побед русских в XIII веке: сокрушением крестового похода тевтонских рыцарей против Новгорода и Пскова, разгромом немцев, героической обороной западных границ от папской агрессии, решающим поворотом в отношениях между Русью и Западом и т д Многие из описаний самой битвы (в «Житии» и в позднейших летописных версиях) украшены подробностями, представляющими собой не более чем плод авторского воображения: численность участников явно преувеличивается, приводятся сравнения с победами Моисея над Амалеком и Давида" над филистимлянами. Псковичей укоряют за то, что они позволили немцам захватить их город, и предупреждают, что если они когда-нибудь забудут о ратном подвиге Александра, то уподобятся «жидом, их же препита Господь в пустыни манною и крастелми (хлебами) печеными».

Но была ли эта победа столь великой? Явилась ли она поворотным моментом в русской истории? Или это просто митрополит Кирилл или кто-то другой, написавший «Житие», раздул значение победы Александра, чтобы скрасить в глазах своих современников последовавшее раболепствование Александра перед татарами? Как обычно, источники того времени не помогают ответить на такого рода вопросы. Наиболее полное описание битвы содержится в Новгородской Первой летописи, что касается отражения этого эпизода в летописи Суздальской земли, то в ней не сохранилось никаких фрагментов из личных великокняжеских хроник Александра, а значение всего события преуменьшено, причем настолько, что героем оказывается не Александр, а его брат Андрей «Великыи князь Ярославь посла сына своего Андреа в Новъгород Великыи в помочь Олександрови на немци и победиша я за Плесковом (Псковом) на озере и полон мног плениша и възратися Андреи к отцю своему с честью»

О масштабах сражения мы можем судить, только анализируя приводимые сведения о потерях, на этот раз — со стороны противника: Новгородская Первая летопись сообщает, что «паде чюди (эстонцев) бещисла, а немець 400, а 50 руками яша (взято в плен)». Если летописец считает этих 450 человек рыцарями, тогда приводимая цифра является, несомненно, крупным преувеличением, поскольку в то время, когда произошло сражение, два ордена имели чуть больше ста рыцарей 34 и, вероятно, многие, если не большинство из них сражались в этот момент с другими врагами в Курляндии под началом ландмейстера ливонского Дитриха фон Грюнингена 35. Во всяком случае, древнейший и наиболее оригинальный западный источник, Ливонская рифмованная хроника, написанная в последнем десятилетии XIII века, сообщает, что только двадцать рыцарей погибло и шестеро попали в плен Свидетельство Ливонской хроники не дает оснований считать это военное столкновение крупным сражением, даже если принять во внимание стремление автора к стыдливому преуменьшению потерь своей стороны.

Хотя претензию Александра представить себя могучим защитником русских против немецкой и особенно папской агрессии с

произошло, сказать трудно. Очевидно, там шли горячие споры, в результате которых регентша, вдова Гуюка, решила дать Андрею право на великокняжеский престол во Владимире, а Александр получил «Кыев и всю Русьскую землю (т. е. всю Южную Русь)». Мы можем только догадываться о причинах, по которым был поддержан младший сын Ярослава. Гипотеза В. Т. Пашуто не лучше и не хуже других: по его мнению, регентша Огуль-Гамиш была настроена враждебно по отношению к Батыю и, поскольку считала, что Александр имел слишком тесные связи с Золотой Ордой, поддержала Андрея38. Что касается Святослава, то о нем больше почти ничего не слышно. Осенью 1250 года, через три года после изгнания, он отправился попытать свое счастье в Сарай. После этого о нем сообщается только, что он умер в феврале 1253 года 39.

Зимой 1249 года Андрей и Александр вернулись на Русь. Несмотря на свое назначение на киевский престол, Александр поехал с Андреем во Владимир, а на следующий год отправился в Новгород. Нам ничего практически неизвестно о пятилетнем правлении Андрея в качестве великого князя. В источниках нет никаких указаний на стычки Андрея с кем-либо из братьев, и если ему действительно приходилось бороться за сохранение престола (а усомниться в этом трудно), то его личные или более поздние летописцы позаботились о том, чтобы в записи не просочилось и следа этих раздоров. О его личной жизни мы знаем только, что зимой 1250/51 года митрополит Кирилл обвенчал Андрея с дочерью волынско-галицкого князя Даниила.

Хотя источники хранят молчание, выводящее из себя историков, очевидно, что в последние три года правления Андрея назревала беда. Кризис разразился в 1252 году. События этого года таковы: Александр отправился в Орду, оттуда была послана двойная экспедиция татар, одна — под руководством Неврюя против Андрея, другая — под руководством Куремши против Даниила Галицкого 4|. Последний без труда отразил нападение татар, а Андрей и его брат Ярослав были разгромлены в сражении при Северном Переславле (май или июль 1252 года). Андрей, не найдя убежища в Новгороде, бежал в Швецию, а Александр вернулся во Владимир со «старейшинством над всеми своими братьями», чтобы сесть на великокняжеский престол. Таковы факты, которые можно восстановить по многочисленным источникам, большая часть которых содержит фрагменты, сохранившиеся от различных великокняжеских летописей, т. е. личных летописей Андрея, Святослава, Александра и Ярослава Ярославича. Что касается фактов, то их более чем достаточно, а вот мотивы, которыми руководствовались два основных противника, Андрей и Александр, можно понять только с помощью дедукции.

Большинство источников, подвергшихся исправлениям, подчас неуклюжим, в более позднее время с целью оправдать деятельность Александра изображают Андрея несчастной жертвой обстоятельств. Разгромленный татарами у Переславля, он, как показано в летописях, не имел иного выхода, кроме как бежать из страны. Рассказ в Лаврентьевской летописи — занятная и бес-

порядочная смесь летописи Александра и незначительных фрагментов летописи Андрея — повествует, что еще до появления татар Андрей держал совет со своими советниками и решил лучше «бегати, нежели цесарям (ханам) служити». Покритиковав Андрея за слабость его правления, компилятор Никоновской летописи XVI века, с той же необремененностью вопросами хронологии событий, вкладывает в уста Андрея трогательную маленькую речь, якобы произнесенную им до сражения. «Господи! Что есть доколе нам межь собою бранитися и наводити друг на друга татар (но пока никто еще этого не сделал!), лутчи ми есть бежати въ чюжюю землю, неже дружитися и служити татаром». Но даже в этих искаженных и большей частью вымышленных описаниях есть намеки на истинные мотивы Андрея: «...лутчи ми... (не) дружитися и служити татаром». Эти слова, несомненно, выражают стремление Андрея сопротивляться татарскому давлению, его нежелание сотрудничать с ханами и быть зависимым от них; и в этом он был не одинок. Все источники подчеркивают тесный союз между Андреем и его братом Ярославом (который также потерпел поражение в битве у Переславля); не случайно, что карательный отряд против тестя Андрея Даниила был послан одновременно с походом под руководством Неврюя. Таким образом, нам не остается ничего иного, как принять, что сопротивление Золотой Орде исходило по крайней мере от двух из старейших князей Суздальской земли при поддержке правителей Волынской и Галицкой земель. Один признанный советский ориенталист даже утверждает, что между 1249 и 1252 годами произошло вооруженное восстание, подавленное ханом при молчаливом попустительстве Александра 42.

А что же такого совершил Александр в 1252 году? Конечно, ни один из летописцев не посмел возложить на него и тени вины за разгром братьев, так же как позднее, в XIV веке, никто из льстивых московских летописцев не рискнул и заикнуться об ответственности Ивана I за разорение Твери татарами в 1283 году43. Но стечение таких событий, как путешествие Александра в Орду и карательный набег во главе с Неврюем, с одной стороны, военная акция между его прибытием в Сарай и триумфальным выездом во Владимир — с другой, почти не оставляют сомнений в соучастии Александра. Русский историк XVIII века В. Н. Татищев подтверждает нашу догадку, цитируя, по-видимому, ранний источник, не попавший в летописи: в этом отрывке Александр жалуется сыну Батыя Сартаку на своего брата за то, что тот «сольстив хана, взя великое княжение под ним (Александром), яко старейшим.. и тамги хану платит не сполна» 44.

Александр с триумфом вернулся во Владимир, где его встретили «у Золотых ворот митрополит и вси игумени и гражане и посадиша и на столе отца его Ярослава», и «бысть радость велика в граде Володимери и во всей земли Суждальскои» 45. Его возвращение знаменовало конец борьбы между наследниками Всеволода III и начало новой эпохи подчинения Руси татарскому господству. Андрей и его сторонники сошли с политической сцены, хотя отметим, что Андрей позже вернулся из Швеции и получил

от Александра вотчины в Суздале и Нижнем Новгороде после того, как между братьями произошло что-то вроде примирения, а союзник Андрея Ярослав в конце концов стал великим князем во Владимире. Но тем не менее организованному сопротивлению татарам со стороны русских князей на долгое время пришел конец. Настало время реальной зависимости Руси от Золотой Орды, которое продолжалось еще в течение ста с четвертью лет. Так называемое татарское иго началось не столько во время нашествия Батыя на Русь, сколько с того момента, как Александр предал своих братьев.

Четырнадцать лет, прошедшие между победой татар над Юрием Всеволодовичем на реке Сити и разгромом его племянников Андрея и Ярослава под Переславлем, были отмечены, как указывалось раньше, еще одним крупным изменением структуры всей Руси, а именно фактическим прекращением политических отношений между северными и южными русскими жителями. О связях Владимира и Киева в этот период мы знаем только, что в 1245 году в Киеве, согласно не всегда достоверным сведениям из Ипатьевской летописи, правил ставленник великого князя Ярослава боярин Дмитр Ейкович. В 1248 или 1249 году, однако, Александр получил от вдовы Гуюка номинальную власть над Киевом. Но известно, что он так никогда туда и не поехал. Вместо этого он вернулся из Монголии княжить во Владимир и Новгород46. С тех пор нам ничего не известно о политических связях между Суздальской землей и югом Руси4', в источниках нет никаких упоминаний о каких-либо посольствах в старую столицу, сохранялись лишь формальные связи между главой православной церкви, который оставался «митрополитом киевским и всея Руси», и его епархией. Киев и вся Южная Русь как будто выскользнули из рук правителей Северо-Восточной Руси, и даже князья Волынской и Галицкой земель почти не проявляли интереса к своему восточному соседу. Чуть больше столетия понадобилось Литве, чтобы прибрать к рукам большую часть старого Киевского государства на юге, а также восточную половину Волынской земли. С тех пор борьба за контроль над богатыми украинскими землями тянулась веками, то и дело вовлекая Москву в истощающие войны с Западом. Начало правления Александра Невского явилось во многих смыслах крутым поворотом в истории Руси.

Правление Александра Невского (1252—1263)

Короткое правление Александра Ярославича в качестве великого князя Владимирского не принесло неожиданностей Оно было отмечено именно той самой политикой уступок, которая естественно вытекала из предшествующей деятельности Александра: крепкие связи с татарами из Золотой Орды и подчинение любому требованию хана; решительные действия в отношении Запада, бескомпромиссность по отношению к католической церкви и твердая

поддержка православной церкви, не лишенная смысла политика в отношении оппозиционных элементов в Новгороде, незамедлительное подавление малейших признаков восстания или оппозиции против его собственной или татарской политики, твердый контроль над своими родичами. Его стиль правления в точности соответствовал тому, который можно восстановить задним числом из пышных славословий автора «Жития», кем бы он ни был, написанного лет через двадцать после смерти Александра. К сожалению, более достоверные источники, летописи, не случайно изобилуют пропусками за этот период, как, впрочем, и за предшествующий,— не потому, что это время было эпохой большего культурного бесплодия, нежели любой другой период русской истории, но по причине своеобразных последствий горизонтальной системы наследования старейшинства. Тот факт, что титул великого князя вслед за Александром наследовали сначала два его брата (один из которых, несомненно, был настроен враждебно по отношению к нему), затем два его сына, а затем сын враждебно настроенного брата, означает, что отдельные фрагменты личной летописи Александра были сначала уничтожены или исправлены, затем восстановлены, а затем снова уничтожены или исправлены. Неудивительно поэтому, что большинство сведений о его правлении исходит не из летописи Владимира, а из несколько более объективной Новгородской летописи. «Житие», как и можно было ожидать, ничего не добавляет к тому, что известно из летописей. В самом деле, в этом произведении до предела сжато или просто опущено все, что может быть истолковано как хотя бы бросающее тень на образ Александра.

Даже несмотря на захват Андреем великокняжеского престола во Владимире в 1249 году, Александр никогда не сталкивался с проблемой наследования в связи со своими родичами, ростовской ветвью Всеволодовичей, потомками Константина. В соответствии с любопытным законом «наследования старейшинства» о (котором нельзя сказать, что он строго соблюдался применительно к престолу во Владимире в течение большей части XIII столетия) право старейшинства, т. е. право быть великим князем, переходило горизонтально от брата к брату, а когда очередное поколение князей выбывало, престол переходил к старшему сыну старшего брата. Однако дети тех князей, которые умирали раньше своих отцов или своих правящих дядьев, оказывались вместе со своими потомками навсегда лишенными права наследования великокняжеского престола. Именно это произошло со старшей ветвью Всеволодовичей. Два старших сына Константина, Васильке Ростовский и Всеволод Ярославский, умерли в 1238 году; в результате все их потомки оказались за чертой претендентов на владимирский престол. Что касается третьего сына, Владимира Угличского, он умер в 1249 году, т. е. раньше Святослава, который, хотя и потерял престол годом раньше, дожил до 1253 года. Следовательно, дети Владимира также были, по-видимому, исключены из числа наследников титула великого князя. Поскольку все дети Юрия умерли в 1238 году, не оставив наследников, открылся путь для потомков

Ярослава, и, действительно, титул великого князя владимирского, позднее московского и всея Руси, оставался в руках этой ветви рода до конца XVI столетия. Никто из потомков Святослава или Ивана никогда не претендовал на золотой престол, они по какой-то причине были также исключены из числа наследников

Трудно сказать, какими именно были отношения между Александром и потомками Константина, князьями Ростова, Ярославля, Углича и Белоозера. Удалось ли им образовать совершенно отдельную часть княжеского рода со своими собственными правами, своими собственными узами вассальной верности? Или они находились в той или иной форме зависимости от великого князя владимирского? Источники не сохранили никаких упоминаний о договорах, и можно только делать предположения о характере их взаимоотношений По нашему мнению, потомки Константина находились в определенной форме зависимости и подчинения по отношению к великому князю. Прецедентом для этого послужили события 1227 года, когда великий князь Юрий сместил своего племянника Всеволода Константиновича, отослав его править в Южный Переяславль, как будто тот был его сыном или младшим братом. И во время правления Александра происходило нечто подобное: в 1256 году он послал старшего князя, Бориса из Ростова, в Золотую Орду с деликатной миссией «просити за» Андрея, вернувшегося год назад из Швеции 48 Спустя два года Борис вместе с другими князьями поехал в Орду под началом Александра, а в 1259 году он вместе с Александром и Андреем прибыл в Новгород для проведения татарской переписи. Во всех этих событиях Борис участвовал как подчиненный Александра.

Два дяди Александра, Святослав и Иван, не причиняли ему беспокойства, по крайней мере в летописях об этом не упоминается Святослав после бесплодной поездки в 1250 году в Орду, по всей видимости с жалобой на захват престола племянником, умер в начале 1253 года Своему единственному сыну Дмитрию он оставил только небольшую родовую вотчину в Юрьеве Польском, затерянном между Владимиром и Переславлем; Суздаль был либо оставлен им при принятии престола во Владимире, либо Святослав потерял его, когда был изгнан в 1249 году49. Что касается Ивана, то он умер после 1247 года, вероятно, даже после 1264-го. Его фигура была столь незначительной, что летописи даже не упомянули о его смерти, хотя обычно летописцем фиксировались все кончины князей и переходы престола к наследникам. Сын Ивана Михаил унаследовал от отца Стародуб на Клязьме, расположенный к востоку от Владимира,— самое маленькое из всех княжеств Суздальской земли.

Два брата Александра, Андрей и Ярослав, играли более значительную роль. Потерпев поражение от татар в 1252 году, Андрей бежал в Новгород, рассчитывая найти там поддержку среди противников Александра. Но он неправильно оценил настроения в городе: начиная с 1242 года в Новгороде не было открытого противоборства с Александром, кроме того, в 1251 году новый

архиепископ Далмат был посвящен в сан митрополитом в присутствии Александра. Не исключено, что и должность посадника в то время находилась в руках представителя «великих» бояр, которые позднее составили основу сторонников Александра в городе. Во всяком случае, новгородцы совершенно не собирались досаждать защитнику своих границ. После неудачи в Новгороде Андрей отправился в Псков, где ему был оказан более дружественный прием и позволено дождаться прибытия его жены, которой удалось покинуть Владимир и бежать от татар. Из Пскова Андрей поехал в Ревель (Таллин) на Балтийском побережье, а уже оттуда отбыл в безопасную католическую Швецию.

Судьба брата и союзника Андрея Ярослава была менее счастливой. После сражения под Переславлем в 1252 году татары захватили в плен его детей, а жену и военачальника убили. Так или иначе, Ярославу удалось вернуться в свою вотчину Тверь, расположенную рядом с границей Новгородской земли. Но даже там он не был в безопасности и в начале 1254 года был вынужден бежать. Сначала Ярослав направился «с своими бояры» к Ладоге на севере Новгородской земли, рассчитывая, может быть, соединиться с Андреем. Но по какой-то причине его планы изменились, и от Ладоги он повернул к Пскову, в котором всегда были готовы с радостью принять любого, кто враждебно настроен по отношению к правящей в Новгороде группировке или к великому князю владимирскому. Прибытие Ярослава в Псков совпало по времени с коренным изменением «душевных привязанностей» правящих слоев в Новгороде в связи, может быть, с назначением нового посадника Ананьи, представителя боярской группировки, настроенной против Александра. Новгородцы привезли Ярослава из Пскова и посадили на новгородский престол, согнав с него сына Александра Василия, чем продемонстрировали открытое неповиновение великому князю. Это был момент кризиса и мятежа в Новгороде. Что потом произошло с Ярославом, точно неизвестно. Летописец просто сообщает, что о Ярославе говорили, будто он бежал из Новгорода. Во всяком случае, о нем ничего не слышно в течение примерно трех лет. По всей вероятности, он вернулся в Тверь, и между ним и Александром произошло что-то вроде примирения

Александр вряд ли мог рассчитывать на спокойное управление Суздальской землей, когда два его брата открыто выступали против него. Андрей и Ярослав явно пользовались существенной поддержкой среди населения княжеств Суздальской земли., а также Новгорода и Пскова. Жители бывших городов (это стало очевидным некоторое время спустя) открыто не желали подчиняться политике уступок, проводимой Александром, и поддерживаемому им татарскому контролю над их жизнями и имуществом. Более того, шведское вторжение или, что еще хуже, совместное немецко-шведское вторжение с участием Андрея при поддержке со стороны Ярослава внутри страны — вот уж с чем Александру совсем не хотелось бы столкнуться в начале своего трудного, неустойчивого правления. Единственным выходом из создавшегося положения

было   заключить   мир   с   братьями,   что   Александр   и   сделал   при первой возможности.

Сначала нужно было договориться с Андреем. Чтобы убедить его вернуться, необходимо было найти достаточно сильный побудительный мотив, и, по всей видимости, приманкой послужил Суздаль, освобожденный незадолго до этого дядей Андрея Святославом. Андрей вернулся на Русь в 1255 году и был тепло принят Александром. Согласно «Истории» В. Н Татищева, единственному источнику, в котором упоминается о возвращении Андрея, Александр отдал ему Суздаль не с легкой душой. Дело не в том, что он опасался потенциальной силы своего брата на суздальском престоле (примирение было, по всей видимости, полным), а в том, что Александру не удалось получить от хана благосклонного одобрения этому возвращению51. Прошло еще два года, прежде чем княжение Андрея в Суздале было узаконено: в 1255 году Александр был слишком занят волнениями в Новгороде, и только в 1256 году он смог послать ростовского князя Бориса в Орду с просьбой к новому хану Улагчи о «прощении» Андрея и одобрении его княжения . Тем временем Андрей получил дополнительно Городец на Волге и Нижний Новгород, недавно основанный его дядей Юрием на самой восточной границе Суздальской земли, он прибыл туда для официального принятия власти в 1256 году 5). С этого момента и до его смерти в 1264 году об Андрее Суздальском ничего не слышно S4. Мы знаем только, что он дважды сопровождал своего старшего брата в деликатных миссиях: в Золотую Орду в 1258-м и в Новгород в 1259 году для оказания помощи татарским сборщикам дани Александр превратил его из опасного противника и мятежника в угодливого служилого князя

Жизнь Ярослава после неудачи в Новгороде в 1255 году во многом сходна с тем, что произошло с Андреем после его возвращения из Швеции. В 1258 году он едет вместе с Александром в Золотую Орду. На следующий год у Александра хватило здравого смысла не брать Ярослава с собой в непростую миссию в Новгород, но в 1262 году Ярослав сопровождает сына Александра Дмитрия в походе против Юрьева 55. Больше о нем ничего не слышно до его восшествия на владимирский престол в 1263 году.

Если Александру приходилось быть очень осмотрительным в своих отношениях с двумя братьями, то с православной церковью в течение всего его правления у него были самые тесные связи Сотрудничество с митрополитом Кириллом оставалось непоколебимым — вряд ли Александр мог где-нибудь найти более преданного союзника. Когда Александр в 1252 году приехал из Орды во Владимир, митрополит Кирилл встречал его со всей церковной свитой, он же венчал его на великое княжение, сопровождал его даже в одном из военных походов 56, затем похоронил Александра со всеми почестями, произнеся над его телом погребальную речь («заиде (зашло) солнце Суздальской [земли]») 57. Кирилл большую часть времени прожил в городе Александра Владимире, а не в центре епархии Киеве. И что самое важное, он создал в 1261 году епархию в Сарае, столице Золотой Орды, установив таким образом постоян-

ную связь между ханом и православной церковью в Суздальской земле, а также удобный дипломатический канал связи с Византийской империей БЯ. В целом русская православная церковь смотрела скорее на Восток, чем на Запад.' «Житие» Александра содержит один любопытный и достаточно символичный эпизод, который очень хорошо показывает политическую и идеологическую ориентацию православной церкви того времени. «Некогда же,— повествует автор «Жития»,— приидоша к нему послы от папы из великого Рима, ркуще: папа нашь тако глаголет: слышахом тя князя честна и дивна, и земля твоя велика, сего ради прислахом к тобе от двоюнадесят кординалу два хытреша, Агалдада и Ремонта, да послушаеши учения их о законе божий». Ответ Александра на это предложение об обращении в католицизм был, как и следовало ожидать, резким и прямым: «Си вся добре съведаемь, а от вас учения не приемлем» 5Ч.

Ориентация русской православной церкви на Восток объясняется просто. Православное духовенство могло потерять все в результате обострения отношений с татарами и вряд ли много могло приобрести от тесных связей с Западом. Церковь была единственным институтом, который не подлежал переписи, с самого начала церковь была освобождена от уплаты дани и воинской повинности. Когда в 1257 году татарские «численици (переписчики) исщетоша (сосчитали, описали) всю землю Сужальскую, и Рязаньскую, и Мюромьскую» и разделили население страны на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч с целью определения числа плательщиков дани и рекрутов для монгольских войск, церковные служители были особым образом исключены из переписи: «Толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, крилошан (слуги, церковные судьи, чтецы, певцы или, может быть, просто младшее духовенство), [тех], кто зрить на святую Богородицю и на владыку» ьи. Точно неизвестно, включали ли названные категории всех, кто проживал в церковных и монастырских усадьбах, или же они подразумевали любого, кто работал в церкви или монастыре,— во всяком случае, эта запись в летописи явно показывает широкую степень защиты для церковного клира и церковной собственности Эти привилегии, позднее включенные в различные татарские ярлыки, означали, что православная церковь имела такие свободу и защиту, которые были неведомы другим слоям русского общества. С учетом этих обстоятельств вряд ли можно было ожидать от церкви чего-либо, кроме безоговорочной поддержки Александра в проведении его протатарской политики и создания в его «Житии» образа великого предводителя православия перед лицом папской агрессии.

Военные столкновения с Западом, по крайней мере те немногие, что попали в летописи того времени, были прямым продолжением прежней деятельности Александра: те же враги (литовцы, немцы, шведы) и во многом те же зоны противоборства — Смоленское княжество на западе и северо-западные районы Новгородской земли. Ничего как будто не изменилось в этих странно безрезультатных пограничных стычках: как и прежде, источником наибольшей опасности и разорений были литовцы Они проникали в глубь Нов-

городских земель (Торжок, 1258 год) и территории Смоленского княжества (Торопец, 1253 год, Смоленск, 1258 год). Но эти набеги ни к чему не приводили, и, наконец, в 1262 году политика великого князя Миндовга в отношении Суздальской земли коренным образом переменилась. В этом году он разорвал все отношения с Римом и с тевтонскими рыцарями и заключил договор с Александром61, в результате которого соединенное литовско-полоцкое войско вместе с русскими штурмовало Юрьев (Тарту, Дерпт). Только убийство Миндовга, его племянника Товтивиля (Таутвиласа) Полоцкого и двух из его сыновей (после чего великим князем литовским стал сын Миндовга Войшелк) положило конец этому обещавшему стать плодотворным союзу 62.

Немецкие рыцари были менее активны. Единственным их военным предприятием было неудачное нападение на Псков в 1253 году 63. Да и в этом случае инициатива находилась, по всей видимости, в руках русских. Они не только перешли в контрнаступление через реку Нарова в 1253 году после того, как выбили немцев из Пскова, но девять лет спустя предприняли крупное и очень успешное вторжение на немецкую территорию. В походе под номинальным командованием юного сына Александра Дмитрия приняли участие новгородский, тверской, полоцкий и литовский отряды. Соединенным силам удалось взять Юрьев (Тарту, Дорпат) — один из самых восточных на немецкой территории городов в Южной Эстонии, расположенный к западу от Чудского озера б4. Это было серьезное поражение тевтонских рыцарей.

Шведы могли соревноваться с немцами в бездеятельности. Единственный раз они появились на русской границе в 1256 году, когда, возможно, в ответ на призыв папы Александра IV к общему крестовому походу против «язычников» Восточной Европы они попытались построить крепость на реке Нарова вместе с финскими союзниками (емь и сумь) и, возможно, с отрядом датчан 66. Новгородцы успели только послать в Суздальскую землю за войском и мобилизовать свои собственные силы. Этого было достаточно, чтобы испугать шведов, которые, «услышавше, побегоша за море». Той же зимой Александр повел войско, состоявшее из дружин Суздальской земли и Новгорода, сначала на Копорье, а затем в Южную Финляндию. Этот поход как-то странно и туманно описывается в Новгородской летописи: митрополит сопровождал Александра до Копорья; новгородцы «не ведяху, кде князь идеть»; «и бысть зол путь, акы же не видали ни дни, ни ночи»; тем не менее русским дружинам удалось убить и захватить в плен значительное количество финнов, «и придоша... вси здорови» (летописное клише, обычно употреблявшееся для обозначения неудачного похода). Даже если этот поход не достиг тех целей, ради которых он был предпринят, то по крайней мере он отбил у шведов охоту совершать набеги на русскую территорию еще на четверть столетия.

Ни связи Александра с членами его рода, ни его курс по отношению к православной церкви, ни военные походы не воссоздают целостной картины его общеполитической линии, его подхода к краеугольным проблемам эпохи, его ответов на жгучие вопросы то-

рых поддерживали простые люди («чернь»), зажиточные горожане («житьи») и купцы — именно они добились изгнания Василия и приглашения Ярослава, который, к слову сказать, бежал из города при первых признаках опасности. Александр немедленно объявил свое требование: выдать «ворогов». Обе стороны, стянув дружины, провели веча в разных частях города, на которых выработали свои программы и обсудили контртребования. Сначала «меньшие» бояре были полны решимости «стати всем, любо живот, любо смерть за правду новгородьскую, за свою отчину», тогда как «великие» бояре готовились «побети меншии, а князя [Александра] въвести на своей воли». Так или иначе, кровопролития не произошло, возможно, благодаря вмешательству архиепископа. Столкнувшись с решительным противодействием со стороны «меньших» бояр, Александр снял свое условие о выдаче всех «врагов» и потребовал только, чтобы ему был выдан Ананья. Если же требование не будет удовлетворено, угрожал Александр, то он больше не будет новгородским князем («ино аз вам не князь»), другими словами, разорвет свой договор с городом и пойдет на Новгород войной («ратью»). В процессе переговоров, на которые от Новгорода были посланы архиепископ и тысяцкий, Александр смягчил требование: Ананья обязан был оставить должность посадника. Это компромиссное решение было принято. Посадником был назначен ставленник «великих» бояр Михалко Степанович, внук сторонника Суздальской земли Твердислава. Александр с триумфом вошел в город, где его встретил «архиепископ Далмат со всем иереискымь чиномь», и «седе . на своемь столе» Однако, когда Александр уезжал из Новгорода, он не стал назначать своего сына наместником на целый год, Александр мог доверить новому посаднику поддержание порядка в Новгороде ь8

Трудно переоценить значение событий 1255 года в Новгороде На этот раз это была не просто очередная стычка между враждующими группировками по вопросу о том, кто должен стать князем в Новгороде и кто должен быть приглашен для защиты его границ. Это было эхо кризиса 1252 года, когда встал вопрос: каким должно быть отношение русских к татарам — бороться или подчиниться Удивительна в этой связи очевидная сила оппозиции Александру Три дня, отделявшие последнее требование великого князя от предпоследнего, город балансировал на грани войны. Обе стороны в полной боевой готовности ожидали начала сражения, и «меньшие» бояре, которых явно поддерживало большинство горожан, были готовы положить свои жизни «за правду новгородьскую». Очень важен и тот факт, что именно Александр и «великие» бояре были вынуждены в конце концов пойти на компромисс. Восстание новгородцев продемонстрировало Александру опасность положения внутри страны и силу оппозиции его политике уступок Нельзя исключить, что только в результате событий 1255 года он позволил Андрею вернуться из Швеции. Случайно или нет, но в единственном источнике, сообщающем о возвращении Андрея, в «Истории» Татищева, это эпизод помещен после описания событий в Новгороде

Хотя Александру удалось мирно решить  проблемы  со  своими братьями и вернуть их в отчий дом, его противоборство с Новго-

родом было далеко от завершения. Вскоре произошло еще более серьезное выступление оппозиции против великого князя На этот раз оно имело прямое отношение к поддержке Александром действий татар: в 1257 году состоялась первая упоминаемая в источниках татарская перепись Руси. Перепись началась со «всей земли Суздальской», другими словами, охватила все княжества, подчиненные великому князю владимирскому, и районы Мурома и Рязани. В единственном источнике, зафиксировавшем это событие (Лаврентьевской летописи), не упоминается о каком-либо сопротивлении, просто сообщается, что переписчики («численици») сосчитали («исщетоша») население, чтобы определить размеры дани и число военных слуг, назначили ответственных за группы в десять, сто, тысячу и сто тысяч человек («десятники, и сотники, и тысящники, и темники») — по-видимому, русских, а не татар, поскольку летопись не упоминает об их национальности,— и освободили духовенство от переписи.

Само собой разумеется, что татары не собирались ограничивать перепись Суздальской землей, Муромом и Рязанью. То же самое должно было произойти с Новгородом, и летом того же года в город пришло известие о предстоящем прибытии численников и их намерении наложить дань на горожан, а также установить таможенный налог («тамга»), очевидно, в форме процента на купеческий капитал. Эта новость вызвала в городе волнения. «Смятошася люди черес все лето»,— сообщает летописец. Установлению порядка не способствовало и то, что бывший посадник Ананья «умре» (был убит?) 15 августа, а его преемник Михалко Степанович был казнен в начале зимы — оба эти события явились, несомненно, прямым результатом «смуты». Явно напрашивается вывод, что Михалко был убит в отместку за смерть его предшественника. Летописец, сторонник Ананьи и «меньших» бояр, добавляет к описанию гибели Михалки горький пересказ Притчи Соломона 28.10: «Аще бы кто добро другу чинил, то добро бы [для него] было; а копая под другом яму, сам ся в ню въвалить». Сын Александра Василий и его советники также были на стороне «меньших» бояр. Как только татарские переписчики, сопровождаемые самим великим князем, прибыли в Новгород, Василий бежал в Псков.

Если Александр ожидал, что перепись окажется простым делом, то он глубоко заблуждался. Татары стали «просити... десятины, тамгы», но встретили резкий отказ. Вместо этого новгородцы осыпали татарских численников дарами для хана и каким-то образом убедили их уехать. Дружина Александра была слишком малочисленна, чтобы обеспечить перепись силой. Однако князь остался в городе после отбытия численников и определил соответствующее наказание своему сыну, советникам своего сына и непокорным новгородцам. Василий был взят под стражу в Пскове и с позором отправлен обратно в Суздальскую землю. Некто Александр, по всей видимости воевода личной охраны Василия, был казнен вместе со своей дружиной, а тем, кто «Василья на зло повел», отрезали носы либо выкололи глаза. И снова летописец добавляет умозаключение, на этот раз иронического свойства: «Всяк бо злыи зле да погыбнеть». Оставив по себе жесто-

кую память о том, что неповиновение карается казнью или увечьем, Александр вернулся в свою столицу. Новым посадником стал некто Михаил Федорович, привезенный с Ладоги,— перед ним стояла неблагодарная задача восстановить в Новгороде какое-то подобие порядка Ь9.

У Александра не могло быть и тени сомнения, что он будет призван татарами к ответу за свою неудачу в Новгороде. Посланные хану дары и жестокая расправа Александра с теми, кого он счел виновным в неподчинении татарам, вряд ли могло удовлетворить Золотую Орду. В следующем, 1258 году Александр был вызван в Орду — на этот раз не один, а с двумя своими в прошлом непокорными братьями Андреем и Ярославом и с Борисом Ростовским, старшим из потомков Константина. Наивно было бы рассчитывать на то, что не раз и не два правленная летопись Владимира и Ростова, единственная, в которой упоминается об  этой поездке в Золотую Орду, приведет какое-либо объяснение или сообщит подробности того, что произошло, кроме констатации факта о том, что князья «чтивше [хана] Улавчия (Улагчи, сына и наследника Сар-така) и вся воеводы и отпущени быша (не «с честью», заметим) в свою отчину» 70. Нашему удивлению не было бы предела, если бы почтительный автор «Жития» Александра хотя бы упомянул об этом эпизоде. Нетрудно, однако, самим догадаться о причинах, вызвавших эту встречу, и об указаниях, полученных князьями в Сарае. События следующего года слишком ясно указывают и на то, и на другое.

Новгородцы получили предостережение о том, что должно было произойти. В конце 1259 или в начале 1260 года71 в город прибыл посол из Владимира и пригрозил: или примите переписи, или вы будете завоеваны («уже полкы на Низовьскои земли (т. е. в Суздальской земле)»). Новгород согласился впустить татар Вскоре они прибыли в сопровождении Александра, его брата Андрея и Бориса Ростовского72 — другими словами, тех же князей, что ездили в 1258 году в Орду, за исключением Ярослава Тверского- в связи с его прошлым союзом с непокорными элементами в Новгороде Александр счел более разумным не брать с собой Ярослава Русские князья со своими дружинами и татарские отряды стояли в ожидании в Городище, крепости на берегу Волхова, расположенной к югу от города, пока численники делали свое дело. Несмотря на формальное согласие, новгородцы восстали, как только татары начали собирать дань и проводить перепись. «Бысть мятежь велик в Новегороде,— сообщает новгородский летописец,— и по волости много зла учиниша, беруче туску (налог) оканьным татаром» '', что указывает на то, что сначала татары собирали дань в сельской местности.

Новгородцы разделились на две группировки: «меньшие» бояре, простые люди («чернь») и купцы не желали подчиниться, «великие» бояре горели желанием повиноваться Александру и заставить своих противников не выступать против переписи Горожане взялись за оружие, и татары были устрашены их действиями. «Дай намъ сторожи, ать не избьють нас»,— жаловались татары Александру, который ответил им тем, что приказал «стеречи их сыну посадничю

и всем детем боярьскым (т е младшим служилым людям) по но чем» Снова Новгород находился на грани междоусобной войны, и, только когда Александр и «оканьнии татарове» пришли в Новгород из Городища, сопротивление прекратилось «И почаша,— завершает летописец свой рассказ,— ездити оканьнии по улицам, пишуче домы христьяньскыя, зане навел Бог за грехы наша ис пустыня звери дивняя ясти силных плъти (плоть) и пити кровь боярьскую» На этот раз Александру удалось заставить новгородцев повиноваться воле татар Подати были собраны, перепись завершена Нам неизвестно, в какой мере это было началом регулярного обложения Новгорода данью и сколько людей в результате переписи город поставлял в монгольские войска Но хан Золотой Орды мог быть доволен преданным сотрудничеством со стороны Александра Новгород, наконец, подчинился — пусть только номинально — власти этих «окаянных» татар '4

Трудно сказать с уверенностью, насколько настроения недовольства, проявленные новгородцами, были характерны для жителей Суздальской земли Конечно, летописцы Владимира и Ростова, сообщая о «числе» населения в 1257 году, не упоминают ни о каком сопротивлении татарским численникам или самому Александру Но необходимо помнить, что Лаврентьевская летопись, в которой сообщается о переписи, отражала собственную великокняжескую летопись Александра того периода И даже если она правилась его наследником (а в былые времена противником) Ярославом Тверским, то в последние десятилетия XIII века она, вероятно, была восстановлена более или менее близко к первоначальной форме сыновьями Александра Так что не приходится удивляться простому, без всяких подробностей сообщению о том, что численники «исщетоша всю землю Сужальскую, и Рязаньскую, и Мюромьскую» Однако бьпо ли сопротивление этим «диким зверям», этим «окаянным» татарам или не было^ Великое восстание 1262 года дает ответ на этот вопрос

Сбор дани и набор рекрутов в татарские войска происходил в Северо-Западной Руси начиная с переписи 1257 года, но только начиная с 1262 года мы знаем какие-то подробности о причиняемых при этом страданиях и о реакции населения на сборщиков податей Лаврентьевская летопись дает самую раннюю и наиболее живую картину событий 1262 года  Это было чисто народное восстание В крупных городах — Ростове, Владимире, Суздале и Ярославле — были созваны веча 76, и как будто в едином порыве люди прогнали татар Методы сбора податей стали невыносимыми помимо использования таких общих выражений, как «велика пагуба», «насилье», «беды», летописец обвиняет татар, которых он без разбору называет и мусульманами («басурмане»), и язычниками («поганые»), не только в том, что они заставляли тех, кто не мог собрать денег для уплаты дани, отрабатывать или угоняли их в рабство («роботяще резы»), но и в том, что они разбивали семьи, угоняя людей на службу в монгольские войска или на рынки рабов («многы души крестьянскыя раздно ведоша») Дополнительный свет на методы сбора податей проливает история «преступника» Зосимы, бывше-

го монаха, обращенного в мусульманство. Он служил в Ярославле у некоего Кутлу Бега, который был представителем 77 хана Золотой Орды. С помощью Кутлу Бега Зосима «творяше хрестьяном велику досаду», не исключено, что он даже пытался выжать подати из духовенства — о нем говорится, что он «кресту и святым церквам поругаяся» Когда горожане Ярославля «на врагы своя двигшася на бесурмены, изгнаша иных избиша, тогда и сего безаконного Зосиму» казнили и бросили его тело псам и воронам.

Очевидно, что это было массовое восстание, которому предшествовали локальные и отчасти согласованные вспышки сопротивления — маловероятно, что выступления против татар произошли спонтанно сразу во всех городах Суздальской земли. Никоновская летопись, пытаясь как-то приукрасить князей, изображает их вдохновителями восстания: «Князи же русстии согласившеся межи собою и изгнаша татар из градов своих» ; а Устюжская летопись XVI века добавляет к краткому сообщению о восстании полностью вымышленную, сочиненную в лучших традициях фольклора фразу о сборщике податей по имени Буга, которому русская наложница («взял... девицу насилием за ясак (в уплату подати) на постелю») сообщила о «грамоте» от «князя Александра Ярославича, что татар бити» 79 Но князья, и в том числе, конечно, Александр, не вдохновляли, не возглавляли и не поддерживали народное движение80- самый ранний источник (Лаврентьевская летопись) и слова не проронил об участии князей, а автор «Жития», горевший желанием изобразить будущего святого в наиболее героическом и патриотичном ореоле, вообще не упоминает об этом восстании, не говоря уже об участии в нем Александра

Какими бы ни были взаимоотношения между монгольскими правителями в то время — а это был очень сложный и напряженный период 81,— Берке, наследник Улагчи в Золотой Орде, не мог оставить восстание безнаказанным. В связи с конфликтом с ильханом Персии Хулагу и войной в Закавказье Берке нуждался в войсках и надеялся на рекрутов из Руси Из всех русских летописей только Софийская Первая рассказывает о непосредственных результатах восстания и об избиении, устроенном татарами на Суздальской земле. Войска были посланы, чтобы взять «христиан» (т. е. русских) в плен «Бе же тогда нужда велика от иноплеменник (т.е. татар), и гоняхуть христиан веляще [вместе] с собою воиньствовати» .

Александру ничего не оставалось, как отправиться в Золотую Орду. По всей вероятности, Берке вызвал его, чтобы Александр объяснил свою неспособность держать в повиновении жителей городов Суздальской земли. «Житие» и единственная летопись, в которой упоминается причина поездки, сообщают, что Александр отправился в Орду к хану, «дабы отмолити людии от беды тоя». Что подразумевается под «беды тоя», становится ясным из предшествующей фразы: «гоняхуть христиан веляще [вместе] с собою воиньствовати» 83 Насколько ему удалось достичь этих целей: спасти русских от наказаний за убийство сборщиков дани и отговорить хана от массовой мобилизации в Суздальской земле,— источники не говорят. Мы знаем только, что Берке держал Александра в Орде зимой

1262/63 года и что князь там заболел. Ни в одном из источников об отравлении не упоминается. Александр возвращался по Волге, в Нижнем Новгороде сделал короткую остановку. Затем, вместо того чтобы вернуться в свою столицу Владимир по Оке и Клязьме, Александр отправился дальше вверх по Волге к Андрею в Городец. Там, приняв схиму (высшая степень монашеского послушания), он умер 14 ноября 1263 года 84. Митрополит и все духовенство встретили похоронную процессию в Боголюбове, бывшем в свое время резиденцией великих князей, и перевезли тело Александра в расположенный неподалеку Владимир, где похоронили его 23 ноября в монастыре Рождества Богородицы. Надгробная речь митрополита, приводимая в «Житии», была короткой, но запоминающейся: «Чада моя, разумейте (знайте), яко уже заиде (зашло) солнце Суздальской [земли]».

Какие выводы можно сделать из всего того, что мы знаем об Александре, его жизни и правлении? Был ли он великим героем, защитником русских границ от западной агрессии? Спас ли он Русь от тевтонских рыцарей и шведских завоевателей? Стоял ли он непоколебимо на страже интересов православия против посягательств папства? Спасла ли проводимая им политика уступок Северную Русь от полного разорения татарами? Диктовалось ли его самоуничижение, даже унижения перед татарами в Золотой Орде самоотверженным стремлением к спасению Отчизны и обеспечению ее устойчивого будущего? Мы, конечно, никогда не узнаем истинных ответов на эти вопросы. Но те факты, которые можно выжать из коротких и часто вводящих в заблуждение источников, даже из умолчаний «Жития», заставляют нас серьезно подумать, прежде чем ответить на любой из этих вопросов утвердительно Ведь не было согласованного плана западной агрессии ни до, ни во время правления Александра; не было и опасности полномасштабного вторжения, хотя папство, немцы, шведы, датчане и литовцы могли полагать, что Северная Русь окончательно была ослаблена татарским нашествием, что на самом деле не соответствовало действительности Александр делал только то, что многочисленные защитники Новгорода и Пскова делали до него и что многие делали после него,— а именно устремлялись на защиту протяженных и уязвимых границ от отрядов захватчиков. Нет никаких свидетельств в пользу того, что папство имело какие-то серьезные замыслы относительно православной церкви и что Александр сделал что-либо для защиты ее единства. На самом деле он и не думал порывать с католический Западом даже после 1242 года: он собирался женить своего сына Василия на дочери норвежского короля Хаакона Кристине, готовил несколько договоров с немцами, заключил один договор с Норвегией, принимал посольства из северных и западных европейских стран, отвечал на папские буллы 85. Действительно, православная церковь многим ему обязана, но не сохранением своих земель и собственности и не освобождением духовенства от обложения данью и мобилизации. Религиозная терпимость была неотъемлемой частью монгольской политики еще со времен Чингис-хана, и ханы Золотой

3 ПСРЛ, т.  1, стб. 472, 523.

4 Только В. Н. Татищев (т. 4, с. 359) называет дату его рождения — 30 мая 1220 г.

5 ПСРЛ, т. 1, стб. 469 (также в Я/К, С/, МАК)- Младший сын Василий родился в 1241 г.

6 Т а т и щ е в , т. 5, с. 52, 56.

7 ПСРЛ, т. 1, стб. 471; стб. 795 (под 1245 годом); НПЛ, с. 298—303.

8 ПСРЛ, т. 2, стб. 805—808 (под 1250 годом).

9 ПСРЛ, т. 4, с. 228.

10 ПСРЛ, т. 1, стб. 470.

" О нападении на Каменец см.: ПСРЛ, т. 1, стб. 469; т. 2, стб. 782 (под 1238 годом); т. 30, с. 90 (Владимирский летописец — единственный источник, упоминающий о присутствии Михаила в городе: «... а князь Михаил утече»). Несколько иную версию дает Димник (D i m n i k . Kamenes, p. 26, 31—32).

12 ПСРЛ, т. 1, стб. 469; т. 25, с. 130.

13 ПСРЛ, т. 2, стб. 806.

14 ПСРЛ, т. 1, стб. 471; The Mongol Mission, p. 58, 65.

15 П а ш у т о .   Очерки,   с.   268—269.   Что   касается   отношений   Ярослава   с Римом, то В .Т. Пашуто упоминает буллу папы Иннокентия  IV Александру  Невскому (Historica Russiae Monumenta, vol. 1, p. 68—69). Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 148.

17 По заключенному в 1238 г. в Стенсби договору, северная половина Эстонии должна была находиться под управлением датчан, тогда как южная отходила к Тевтонскому ордену.

18 НПЛ, с. 77, 289. См. также: Пашуто. Образование, с. 376.

19 НПЛ, с. 79, 304.

20 Подробности см.: Пашуто. Образование, с. 377 и далее

21  П1Л, с. 13; П2Л, с. 21,81.

22 НПЛ, с. 77 («городици»), 289 («городец»),

23 НПЛ, с. 79 (под 1245 годом), 304 (под 1246 годом).

24 ПСРЛ, т. 1, стб. 471—472. В. Т. Пашуто (правда, не очень убедительно) считает набеги 1245 и 1248 гг одним и тем же событием, а запись в И пат под 1252 годом (в той ее части, где Миндовг послал «сыновца своего Тевтевила и Едивида [из Жемайтии]... на Русь воевать ко Смоленьску» (ПСРЛ, т. 2, стб 815), относящейся к этому походу (Пашуто Образование, с. 377—378)

25 П2Л, с. 14; Бегунов. Памятник, с. 173, 192.

26 Анализ «Жития» Александра Невского см.: Fen n ell and Stokes. Early Russian Literature, p 107—121.

27 Шаскольский Борьба Руси, гл VII. См. также: его же. Папская курия; и е г о ж е. Новые материалы.

28 Ср., однако: Christiansen. The Nothern Crusaders, p. 128

29 См.: НПЛ, с. 77. Описание из «Жития» см.: П2Л, с. 11 —13; Бегунов. Памятник, с. 162—168, 188—191.

30 НПЛ, с. 78, 294—295; ПСРЛ, т. 10, с   123.

31  НПЛ, с. 78, 295; ПСРЛ, т. 10, с. 125.

32 НПЛ, с. 78—79, 295—296; П1Л, с. 13 (приводится дата 1 апреля); П2Л, с. 13—14, 82; ПСРЛ, стб. 470; т. 5, с. 226—229.

33 ПСРЛ, т. 1, стб. 470.

34 Ледовое побоище, с. 227.

35 Т u m I е г Р. М . Der Deutsche Orden, p. 266—267. Заметим, что, согласно описанию в С/ (и фильму Эйзенштейна «Александр Невский»), магистр ордена участвовал в сражении (ПСРЛ, т. 5, с. 227).

36 Орден Александра Невского, установленный Екатериной I в 1725 г, был воскрешен Сталиным 29 июля 1942 г.— в разгар крупнейшего наступления немцев

37 Подробный анализ источников см.: Fennel I Andrej Jaroslavic.

38 Пашуто. Очерки, с. 271.

39 ПСРЛ, т. 1, стб. 473.

40 Александр был во Владимире в то время, когда умер его двоюродный брат Владимир Константинович Угличский (27 декабря 1249 г.) и сын другого двоюродного брата, Василий Всеволодович Ярославский (8 февраля 1250 г.) (ПСРЛ, т. 1, стб. 472). О его прибытии в Новгород см.: НПЛ, с. 80, 304

41  ПСРЛ, т. 2, стб. 829, под 1255 годом.

42 Гумилев. Поиски, с. 381.

43 См.: F е n n е 1 1   The Emergence, p. 105 et seq.

44 Т а т и щ е в. т. 5, с. 40.

45 ПСРЛ, т. 1, стб. 473.

46 В. Н. Татищев пишет, что из Новгорода Александр собирался отправиться в Киев, но новгородцы отговорили его «татар ради» (Татищев, т. 5, с. 39).

47 Поздняя Густынская летопись называет Александра в момент его смерти «князь московский (!) и киевский», а Ярослава Ярославича — «князь киевский» (ПСРЛ, т. 2, изд. 1843 г., с. 342—344).

48 Л просто сообщает: «Князь же Борис поеха в татары, а Олександр князь послал дары. Борис . приеха в свою отчину с честью» (ПСРЛ, т. 1, стб 474). В. Н Татищев, однако, утверждает, что Александр «посла послы своя (с Борисом). . просити (прощения) за Андрея» и что Борис «прощение испроси и возвратися со многою честию» (Т а т и щ е в , т. 5, с. 42).

49 Святослав получил Юрьев Польский в 1213 г. Суздаль он получил в 1238 г.

50 О передвижениях Ярослава между 1252 и 1255 гг см.: ПСРЛ, т. 1, стб. 473—474; НПЛ, с 80—81, 307.

51 Т а т и щ е в, т  5, с. 42.

52 Там же.

53 ПСРЛ, т. 1, стб   474; Т а т и щ е в, т. 5, с. 42.

54 Татищев называет его «князь великий Андрей Ярославич Суздальский» (там же), тогда как Т в 1264 г. сообщает: «... преставися князь Андреи Суж-далскыи, сынъ Ярославль» (ТЛ, с 328). Заметим, что Л прерывается в середине описания событий 1263 г.

55 НПЛ, с. 312 (только Комиссионный список).

56 НПЛ, с. 81, 309 (под 1256 годом).

57 П2Л, с   15; Б е г у н о в. Памятник, с. 178, 194.

58 Это было фактически объединенное с Южным Переяславлем епископство. Феогноста, преемника первого епископа Митрофана, именовали «епискуп Русьскаго Переяславля и Сарая» (ТЛ, с. 330, под 1269 годом).

59 П2Л, с 14—15, Бегунов. Памятник, с 175—176, 193. Миссия этих двух легатов была связана, вероятно, с буллой папы Иннокентия IV Александру в 1248 г (см. прим 15)

60 ПСРЛ, т. 1, стб. 475.

61  НПЛ, с. 83, 312, Пашуто. Образование, с. 382.

62 См.: НПЛ, с. 84, 313; Пашуто. Образование, с. 382—385

63 НПЛ, с   80, 307

64 НПЛ, с. 83, 311—312.

65 Шаскольский. Борьба, гл. 8, разд  2

66 НПЛ, с. 81, 308—309. Вместе с «свей, и емь, и сумь» пришел некто Дидман, который в указателе НПЛ охарактеризован как «вассал Дании»  (там же, с. 576). В   1253  г.   Василий  уже  вел  новгородские  дружины  против  литовцев  под Торопцом (НПЛ, с  80, 307).

68 НПЛ, с. 80—81, 307—308.

69 О событиях 1257 г. в Новгороде см.: НПЛ, с. 82, 309. О переписи в Суздальской земле, Рязани и Муроме см.: ПСРЛ, т 1, стб. 474—475. О монгольской переписи на Руси см.: А 1 1 s e n. Mongol Census Taking.

70 ПСРЛ, т. 1, стб. 475. Эта запись повторена (хотя уже без упоминания о Ярославе) под 1257 годом (там же, стб. 474). Интересно отметить, что ни свод 1448 г. (т. е HIV и С/), ни М не упоминают об этой, третьей для Александра поездке в

Сарай.

71 Первая запись под 6767 годом (1 марта 1259г.—28 февраля 1260 г ) сообщает о затмении луны, которое действительно имело место 1 декабря 1259 г. Последующие записи относятся к переписи.— См.: Бережков, с. 271.

72 ПСРЛ, т   1, стб. 475: последняя запись под 6766 годом, т.е. на год раньше.

73 Одну из интерпретаций неясного термина «туска» см.: Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 220—221

74 О  событиях   1259—1260  гг.   в  Новгороде  см.:   НПЛ,   с.   82—83,   310—311.

75 ПСРЛ, т. 1, стб   476.

76 CI добавляет к этому списку Переславль (Залесский) (ПСРЛ, т. 5, с. 190); Я/К дает «по всемь градом Руским» (там же, т. 4, с. 233).

77 Л дает термин «титям> (или «титам» в Т), который был непонятен компилятору свода 1448 г.: CI добавляет «послом», HIV содержит только сокращенную версию МАК.

78 ПСРЛ, т. 10, с. 143.

79 ПСРЛ, т. 37, с. 30.

80 Ср., однако, точку зрения А Н Насонова (Насонов. Монголы и Русь, гл. 2, с. 50 и далее).

81 См.: Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 71 et seq.; Насонов Монголы и Русь; S p u 1 е г Die Qoldene Horde, p 39 et seq

82 ПСРЛ, т. 5, с. 190. Второе предложение повторено в «Житии» Александра — См.: П2Л, с. 15; Бегунов. Памятник, с. 177, 193.

83 Там же.

84 ТЛ, с. 328; НПЛ, с. 83, 312; ПСРЛ, т   1, стб. 524; т   5, с.  191; П2Л, с   15, Бегунов. Памятник, с. 177—178, 193—194. См.: П а ш у то   Очерки, с. 246.

86 Полная   канонизация   состоялась   только   в   1547   г — См.:   Клепинин Александр   Невский,   с.   179   и   далее;   Голубинский.   История   канонизации, с. 65, 100.

княжения и основным местом пребывания Дмитрия Александровича который к моменту смерти Александра продолжал оставаться также и новгородским князем. Где (если вообще где-либо) правили другие дети Александра, неизвестно. Василия по-прежнему было не видно, не слышно (возможно даже, что он находился в заключении) вплоть до его смерти в 1271 году. Что касается Андрея, которому было не больше восьми лет в то время, и двухлетнего Даниила, будущего правителя Москвы, то вряд ли отец обеспечил их чем-то перед тем, как умереть 2. Вторая по величине вотчина в Суздальской земле, расположенный в восточном течении Волги район Суздаля, Городца и Нижнего Новгорода, находилась к этому времени во владении брата Александра Андрея и его сына Юрия. В самом западном княжестве, в Твери, правил второй брат Александра, Ярослав. В оставшихся мелких районах Стародуба, Юрьева Польского, Северного Галича и Костромы правили соответственно семьи двух дядьев Александра (Святослава и Ивана Всеволодовичей), его племянник (Давид Константинович) и его младший брат Василий.

Эта семья явно не отличалась сплоченностью, поэтому неудивительно, что, как только Александр умер, титул великого князя стал предметом раздоров между старшими пережившими его братьями. Ни Андрей Суздальский, ни Ярослав Тверской не были, по-видимому, названы Александром в качестве наследников великокняжеского престола. Оба отправили своих послов в Золотую Орду с просьбой к хану Берке решить этот вопрос. Андрей как подстрекатель к сопротивлению татарам в 1252 году был потенциально опасен для завоевателей, и выбор Берке, естественно, пал на более молодого Ярослава, который получил право на великокняжеский престол должным порядком. Во время своего короткого правления (1264—1271) 3 Ярослав испытывал неодолимые трудности, когда ему нужно было собирать своих родичей и их дружины. Ни разу никто из правителей Ростова, Ярославля, Бе-лоозера и Углича не собрался под его знамена — с начала правления Ярослава и до его смерти в 1271 году в летописях практически нет упоминаний о совместных выступлениях князей. В крупном походе войск Суздальской земли, предпринятом в начале 1268 года с целью захватить город Раковор (Раквере) в Северной Эстонии, теми немногими князьями, которых Ярослав и новгородцы сумели убедить принять участие в походе со своими дружинами, были Дмитрий Переславский, два сына Ярослава — Святослав и Михаил Тверской, Юрий Суздальский (его оте.ц Андрей умер в 1264 году), Константин Ростиславич (младший смоленский князь) и Довмонт Псковский. Заметно было отсутствие Василия Костромского, и, действительно, два года спустя, в 1270 году, он открыто выступил против своего брата Ярослава в великом «мятеже» в Новгороде. Тот же недостаток единства преследовал и Василия во время его правления (1272—1277), особенно в ходе жестокой войны за Новгород в 1273 году между Дмитрием Александровичем, Василием и сыном Ярослава, с одной стороны, и Святославом — с другой.

Недостаток сплоченности нельзя назвать неожиданным в этот странный сумеречный период беспомощности власти, можно даже сказать, безвластия. Ни Ярослав, ни Василий не обладали достаточно сильными характерами, чтобы установить твердый контроль над своими племянниками и двоюродными братьями, а заодно и над Новгородом и Псковом То же самое относится и к двум сыновьям Александра Невского, Дмитрию и Андрею, правление которых пришлось на последние два десятилетия XIII века. Кроме того, никто из них не прожил достаточно долго, чтобы хоть приблизиться к цели, которую они, очевидно, себе ставили,— объединению Суздальской земли. Но главную причину слабого правления удаленными от Владимира районами следует искать не только в далеко не ничтожных целях великих князей, не в краткости их пребывания на великокняжеском престоле, даже не в последствиях пагубной политики Александра Невского, но скорее в том, что ни один из наследников Александра в XIII столетии не имел у себя в тылу достаточно крепкой и надежной вотчины, чтобы опереться на нее в проведении своей политики. Во-первых, они не были ограничены узкоместными интересами. Ярослав и Василий не могли осуществлять великокняжеское правление, сидя в Твери и Костроме, точно так же как позднее Дмитрий и Андрей во время своего пребывания на великокняжеском престоле не могли править Суздальской землей из Переславля и Городца. Это означало, что они не имели возможности подолгу оставаться в своих городах, с тем чтобы развивать и расширять собственные провинциальные районы, создавать крупные могущественные центры влияния, которые в конце концов смогли бы (как Москва в XIV веке) разделить великокняжеский престол с Владимиром и правление которыми могло бы передаваться исключительно в рамках одной княжеской семьи. Во-вторых, их княжества могут быть охарактеризованы лишь как отсталые — ив экономическом, и в военном отношениях — по сравнению со многими другими вотчинами в 60-х и 70-х годах XIII века

Ранняя история города и района Твери нам толком неизвестна Основанная только в конце XII века в месте слияния реки Тверцы (основной речной путь из Новгорода к Волге) и самой Волги, Тверь была поначалу самым западным городом района Переславля За первую половину XIII века о Твери сообщается только, что в 1209 году здесь был опорный пункт объединенного похода сил Суздальской земли против Мстислава Мстиславича в Новгороде К 1215 году Тверь уже была частью княжества Северный Переславль, оставленная, по-видимому, Всеволодом III своему сыну Ярославу в 1212 году 4. Наиболее вероятной датой выделения Твери в отдельное княжество можно считать 1247 год, когда великий князь Святослав «сыновци (племянники) свои посади по городом» 5, согласно завещанию Ярослава Всеволодовича: очевидно, Ярослав Ярославич получил крупную западную часть Переславской вотчины своего отца. О размерах Тверского княжества в то время мы ничего не знаем, но, поскольку за всю историю Твери как независимого княжества источники не сообщают ни о каких тер-

риториальных приобретениях ее правителей, то границы этого княжества в XIII веке, по всей вероятности, совпадали с его границами в XIV и XV веках. Оно простиралось по обе стороны верхнего течения Волги от Кашина на востоке до Зубцова на западе. На юге целиком на его территории протекала река Шоша, южный приток Волги, и важный приток Шоши река Лама, берущая свое начало от новгородской заставы Волока Ламского. На востоке Тверь была связана с Северным Переславлем по реке Западная Нерль, которая сливалась с Волгой у Кснятина. Нам ничего не известно о каких-либо важных событиях, происшедших в этом княжестве во время правления Ярослава Ярославича или его сына Святослава, умершего в первой половине 80-х годов XIII века, если не считать основания тверского епископства незадолго до смерти Ярослава в 1271 году6.

О Костроме нам известно еще меньше. Расположенная к востоку от районов Белоозера и Ярославля, к юго-западу от Северного Галича и к северу от Суздаля, удаленная Костромская земля никогда, повидимому, не считалась собственной вотчиной ни одной из ветвей рода. Правда, Василия Ярославича именовали «князь костромской», и после его смерти это княжество держал некоторое время, наверное, Андрей Александрович Городецкий, а потом его племянник Иван Дмитриевич, но вполне может быть, что Кострома считалась просто придатком к великому княжеству владимирскому, как это было с Переславлем в конце XIII столетия. В любом случае Василий Ярославич никогда не развивал Кострому в качестве своего военного опорного пункта. Слишком удаленная от бассейнов Клязьмы и Оки и от Новгородской земли, Кострома оставалась на политических задворках в течение последних десятилетий XIII века.

По нашему твердому убеждению, между великим князем владимирским и его родичами в Суздальской земле должно было существовать что-то вроде соглашения, хотя и не записанного в XIII веке: договоренность обязывала последних оказывать великому князю военную помощь при необходимости, а его в ответ — защищать их интересы, например оборонять границы от внешней агрессии и от нападений соседей. Но если не считать систему военной взаимопомощи, то отношения между членами княжеской семьи вовсе не были сплоченными. И речи не могло быть о том, чтобы великий князь вмешивался во внутренние дела на территориях его родичей; власть великого князя распространялась только на его собственное княжество и (в случае, если он был "признан «князем новгородским») на Новгородскую землю. Более того, любые соглашения, которые могли существовать между князьями, никоим образом не гарантировали подчинение старшему члену рода, который был в конце концов не более чем первым среди равных (primus inter pares), номинальным главой разобщенной федерации княжеств.

Беспомощность правления двух последовавших за Александром Невским великих князей владимирских становится особенно заметной на фоне той роли, которую играли татары Золотой Орды

в 60-х и 70-х годах XIII века. Даже описание поставления Ярослава в Сарае на великое княжение (содержащееся, правда, только у В. Н. Татищева, но от этого не менее правдоподобное) не только указывает на то, что право на великое княжение выдавалось исключительно Золотой Ордой, но также свидетельствует о том, что хан к этому времени уже разработал что-то вроде церемонии этого акта. «Егда прииде Ярослав во Орду, и хан прият его с честию, даде ему доспех и повеле обвестити его по чину на великое княжение. Коня же его повеле вести Володимеру Резанскому да Ивану Стародубскому, бывшим тогда во Орде. И августа месяца [1264 года] отпусти его с послом своим Жанибеком и с ярлыком на великое княжение» 7.

Но гораздо более важным, чем театрализация церемонии возведения в великие князья (если таковая действительно была), является тот факт, что татары в это время начали участвовать в военных делах русских. В 1269 году источники впервые упоминают о татарском чиновнике, принявшем участие в русском зарубежном походе. Новгородская Первая летопись описывает, как Ярослав и новгородцы затевали большой поход против Ревеля (Таллина) в Датской Эстонии. Святослав, старший сын Ярослава, был послан в «Низовьскую землю» (т. е. в Суздальскую землю) «полков копить» 8. «Совкупи всех князии и полку бещисла и приде в Новъгород; и бяше ту баскак велик володимирьскыи, именемь Амраган». Каковы были функции баскаков на ранней стадии татарского господства, доподлинно неизвестно: вероятно, баскаки, как и в более поздние времена, были старшими татарскими чиновниками, размещенными в различных центрах стратегического значения, и в их задачи входило поддержание порядка, пресечение волнений и общий надзор за сбором податей. Для этих целей они, вероятно, имели под своим началом татарские отряды или смешанные русско-татарские силы. Очевидно, «великий баскак владимирский» был главным представителем татар в Суздальской земле. Это первый баскак, упоминаемый в русских источниках, если не считать Кутлу Бега, энергично действовавшего в 1262 году в Ярославле. Вероятно, Амраган находился в составе войска Святослава в качестве ханского сторожевого пса, а может быть, и в качестве советника главнокомандующего; его присутствие означало, что этот и, несомненно, другие зарубежные походы предпринимались с одобрения татар и фактически под их контролем.

Однако простое присутствие баскака в русском войске в 1269 году и близко не может сравниваться по значимости с двумя инцидентами, когда русские фактически призвали татарские отряды в помощь для решения своих политических споров. В 1270 году, в начале великого мятежа в Новгороде, Ярослав, обиженный упорным нежеланием новгородцев пригласить его своим правителем, послал в Орду тысяцкого Ратибора Клуксовича с перечнем жалоб на новгородцев и с просьбой прислать военную помощь. Согласно «лживому слову» Ратибора, как выразился небеспристрастный летописец, новгородцы проявляли неповиновение хану, а именно отказывались участвовать в уплате дани, которую Ярослав

171

и его люди якобы пытались собрать. Ратибору удалось убедить хана в злодеяниях новгородцев — вряд ли он мог подобрать более убедительный аргумент для татарских властей в Сарае,— и в помощь Ярославу было послано войско. Оно повернуло обратно на полдороге благодаря действиям Василия Ярославича, брата Ярослава, который отправился в Орду в сопровождении двух новгородских бояр. «Новгородци прави,— сказал он хану,— а Ярослав виноват». Хан поверил Василию и приказал войску возвращаться в Сарай. Новгородский кризис был вскоре разрешен вмешательством митрополита, и татарские войска не применялись для того, чтобы убедить новгородцев подчиниться Ярославу. И все же была сделана первая запись о том, что русский князь обратился в Орду за военной помощью 9.

Три года спустя, в 1272 или 1273 году, два русских князя, Василий Ярославич, наследовавший после своего брата Ярослава великокняжеский престол во Владимире, и сын Ярослава Святослав Тверской, сражались против княжившего в то время в Новгороде Дмитрия Александровича, объединив свои силы с татарскими отрядами. Это была полномасштабная война с Дмитрием и Новгородом. И снова присутствовал Амраган, «великий баскак владимирский». «Князь велики Василей Ярославичь... с великим баскаком володимерским... и со [своим зятем] князем Айдаром и с многыми татары царевыми воеваша Новгородцкиа власти (волости, земли) и возвратишася со многим полоном в Володимерь» 10. В это же время другой татарский отряд под началом Святослава также атаковал район Новгорода. «Князь велики тферский Святослав Ярославич... иде с татары царевыми, и воеваша Новогородцкиа власти: Волок, Бежичи, Вологду, и со многимъ полоном возвратишася во Тферь» ". Давление было в самом деле столь сильным, что новгородцы заставили Дмитрия Александровича сдать город Василию. «Смутишася новогородцы,— пишет Никоновская летопись XVI века,— и бысть страх и трепет на них, гла-голюще: „Отьвсюду намъ горе! Се князь велики володимерский, а се князь велики тферский, а се великий баскак царев (ханский) с татары и вся Низовскаа (т. е. Суздальская) земля на нас"»' . Еще бы новгородцам не испытывать страха и трепета: дело ведь было не только в том, что создалось очень запутанное положение,— привлечение татарской военной помощи слишком хорошо напоминало те времена, когда князь воевал против князя с помощью печенегов, половцев и других степных кочевников в течение трех предшествующих столетий, что не в последнюю очередь .способствовало губительному ослаблению Русского государства.

Как бы нестабильность власти двух наследников Александра Невского ни доказывалась примерами нарастающего участия татар в русских делах, она еще ярче иллюстрируется теми огромными трудностями, с которыми оба они столкнулись на северо-западе — в Новгороде и в меньшей степени в Пскове. Как всегда, твердая власть над Новгородом была жизненно важна для каждого, кто правил во Владимире,— жизненно важна для экономики Суз-

дальской земли и жизненно важна для обороны северо-западных границ,— а события последних пятидесяти или около того лет показали, как трудно зачастую было великому князю добиваться и сохранять эту власть. Правда, Ярослав Всеволодович и его семья начиная с 1233 года были признаны единственными поставщиками князей для Новгорода: никогда больше не стоял вопрос о том, чтобы призвать или принять кого-либо из представителей других княжеских родов, даже из числа других потомков Всеволода III. И действительно, великий князь всегда добивался успеха за счет грубого военного давления. Но снова и снова стычки между ведущими новгородскими родами, или недовольство деспотичным правлением, или несогласие по вопросам обороны земли приводили к внутреннему сопротивлению и вынуждали очередного великого князя покидать город.

Если в первые тридцать лет XIII века мы фиксируем признаки движения к независимости Новгорода, то во вторые тридцать лет новые настроения стали очевидными — они выражались в решительных попытках сопротивления наиболее невыносимым проявлениям княжеской власти. Как было показано в предыдущей главе, Александр Невский при всем своем влиянии и опыте в новгородских делах испытывал огромные трудности в осуществлении твердой власти над городом; только благодаря поддержке «великих» бояр ему удалось разрешить кризис 1255 года, и только за счет военной силы (и угрозы военных репрессий со стороны татар) он преодолел последовавшие в 1257 и в 1259/60 году кризисы.

И все же при всем очевидном стремлении новгородцев ограничить княжеские полномочия и твердо противостоять его власти еще слишком рано говорить о Новгороде как о «республике». Правда, договорные отношения между великим князем и городом возникли не позднее времени княжения в Новгороде Ярослава Всеволодовича, если не еще раньше. Но тем не менее влияние князя на военные, юридические, экономические и административные вопросы жизни Новгорода в течение большей части XIII века было еще столь существенным, что, воспользовавшись выражением выдающегося историка Новгорода В. Л. Янина, можно говорить только о «двоевластии», о каком-то разделении власти между городом (посадник, тысяцкий), архиепископом и князем. Однако для того, чтобы понять, в какой степени была ограничена власть великого князя во второй половине XIII века, необходимо изучить отношения между Владимиром и Новгородом во время правления Ярослава Ярославича и Василия Ярославича.

В течение последних трех лет правления Александра Невского в качестве великого князя и почти целого года после его смерти Новгород не знал никаких внутренних неурядиц. Никто не пытался прогнать князя. Летопись сообщает нам прозаические (если не считать военных действий в 1262 году) данные о жестоких морозах, строительстве и ремонте церквей и о разрушительном пожаре — обычные события, которые летописец имел обыкновение записывать в спокойные времена или когда ничто во внешнем мире

не вызывало его любопытства. Когда Александр в начале 1260 года закончил перепись, он чувствовал достаточную силу, чтобы оставить юного сына Дмитрия в княжеских палатах в качестве символического представителя в напоминание новгородцам о своем близком присутствии в Переславле или Владимире. И хотя новгородский летописец сообщает, что Дмитрий возглавлял в походе крупное соединенное войско, захватившее Юрьев осенью 1262 года, фактическим главнокомандующим был брат Александра Ярослав, а последовавший договор с немцами подписал сам Александр 13.

Не только горькая память о не лишенном смысла обращении Александра с новгородцами во второй половине 50-х годов XIII века охраняла внутренний мир в Новгороде с 1260 по 1264 год, но также и то, что Михаил Федорович, ставший в 1257 году посадником вместо убитого Михалки Степановича, возглавлял исполнительную власть в городе в течение последних трех лет жизни Александра. В качестве предводителя «великих» бояр он помогал Александру заставить новгородцев подчиниться татарской переписи в 1260 году, а его сын — заметим, по приказу Александра — защищал татар по ночам от нападений горожан. Неудивительно поэтому, что с марта 1260 по март 1261 года «бысть тишина все лето» , если воспользоваться летописным клише, обозначавшим бедный событиями год, и в течение последовавших трех лет ничто не тревожило мир в этом городе. Оппозиция не могла поднять головы.

Известие о неожиданной смерти Александра должно было достичь Новгорода в конце ноября 1263 года. Тем не менее в течение еще почти года ничего не изменилось: очевидно, Михаил Федорович и его правящая группировка выжидали, кому будет пожалован ярлык на великое княжение: Андрею Ярославичу, старшему из выживших братьев Александра, или Ярославу Тверскому. Осенью 1264 года они узнали имя великого князя. К тому времени Андрей уже умер (ни одна летопись не указывает причину или обстоятельства его смерти, приводится только год— 1264-й) '5, и ярлык получил Ярослав. В сентябре он вернулся из Сарая и был торжественно возведен на владимирский престол представителем хана. Присутствие в Новгороде Дмитрия, племянника нового великого князя, теперь могло быть только помехой для посадника и его сторонников. Новгородцы знали Ярослава: десять лет назад он был приглашен противниками Александра, «меньшими» боярами, княжить в Новгороде, и теперь Михаил Федорович не имел ни малейшего желания обострять противоречия ни со своими политическими противниками в городе, ни с новым великим князем, что неизбежно бы произошло, если бы он продолжал предоставлять убежище сыну Александра. Склонный к сотрудничеству и благожелательный правитель во Владимире был предпочтительнее, нежели раздоры между боярами или намечавшаяся борьба, возможно, даже открытые вооруженные столкновения по вопросу о том, кто будет князем в Новгороде. Они выпроводили Дмитрия, «выгнаша новгородци князя» — так сообщает местный летописец; «зане князь еще мал бяше» — выдвигалось в качестве причины. К Ярославу

174

была отправлена делегация в составе сына посадника и «лучших бояр» просить его быть их князем. Он с готовностью согласился, и 27 января 1265 года новгородцы посадили Ярослава на престол 16. Вскоре после этого он взял в жены дочь одного из местных бояр '7.

Первое время своего правления в Новгороде Ярослав целиком был занят составлением проекта договора с городом. Трудно точно указать дату, когда закончились обсуждения и были произнесены клятвы с каждой стороны, но текст этого договора — самый ранний из сохранившихся документов такого рода 18 — убеждает нас, что новгородцы не теряли времени даром, оказывая давление на Ярослава, с тем чтобы он принял их условия. По нашему мнению, это было не первое соглашение, заключенное между князем и Новгородом; в самом первом пункте оговаривается, что Ярослав «целует крест» на тех же условиях, что и его отец. И действительно, в более поздних соглашениях (1267 и 1269 годы) упоминаются предыдущие договоры, которые заключали его «деди и отец». Трудно, конечно, определить, какие именно пункты относительно объема княжеской власти внесены в 1265 году в новое соглашение. Однако очевидно, что договор с Ярославом носит более ограничительный характер по сравнению с неизвестными нам ранними документами этого рода: трудно представить Александра Невского или Ярослава Всеволодовича соглашающимися на все, на что Ярослав Ярославич был вынужден согласиться. Из текста договора с Ярославом Ярославичем ясно, что Александр обходился с новгородскими владениями достаточно бесцеремонно: «А что твои брат (Александр) отьяль был пожне (луга) у Новагорода, а того ти, княже, отступитися».

Помимо того, что новгородцы вынудили Ярослава принять условия предыдущих соглашений, они настояли еще и на том, что князь не должен вмешиваться в дела города и его независимых волостей, дотошно перечисленных в договоре. Никакая часть новгородской территории не могла быть присвоена князем, никакая земля не могла быть отдана им кому-либо, и вообще любой вопрос о владениях Новгорода не мог решаться без согласия посадника. Высылка новгородских граждан в Суздальскую землю была строго запрещена, равно как и то, чтобы князь, его жена, его бояре и его дворяне владели или управляли любой территорией, признанной составной частью новгородских волостей.

Договор, однако, не был чисто ограничительным. Княжеские владения (к сожалению, не сообщается ни об их размерах, ни о том, где они находились) оставались княжескими владениями, и он мог поступать с ними по своей воле. Его дворяне имели свободу передвижения по всей новгородской территории, возможно, для осуществления каких-то функций, связанных с правосудием (в договоре ничего не говорится о судебных ограничениях), или для сбора налогов (даров) для князя, которыми облагался каждый район,— количественные данные опять-таки не указываются. Но что самое важное, в двух пограничных заставах — Волоке Ламском и Торжке,— где для обороны западных границ были размещены дружины Суздальской земли '9, управление осуществлялось

совместно   представителями   Новгорода   и   тиунами   (надсмотрщиками)  великого князя.

Это был унизительный договор, вряд ли побуждавший Ярослава оставаться в Новгороде подолгу, хотя он и был женат на местной девушке. Более того, явно назревало столкновение с городскими властями. Двумя годами раньше в результате междоусобной войны в Литве, которая вспыхнула вслед за убийством великого князя Миндовга и его племянника Товтивиля Полоцкого20, сын последнего Константин бежал вместе со своим окружением в Новгород, с которым он имел крепкие связи. В 1262 году Константин вместе со своим отцом и литовским отрядом участвовал в успешном походе на Юрьев, сражаясь на стороне соединенных русских сил, и теперь в качестве советника по литовским делам должен был располагать определенной поддержкой и влиянием среди бояр. Так что когда приблизительно в 1265 году в Пскове неожиданно объявилась группа из трехсот языческих беженцев из Литвы, в которой были мужчины, женщины и дети, то новгородцы (действуя, несомненно, по совету Константина) решили, что самый удобный способ решить проблему — это просто казнить всех до одного. Очевидно, беженцы представляли группировку противников Миндовга и Товтивила. Но Ярослав решительно поддержал их. Его сын Святослав, которого он назначил правителем Пскова, устроил все так, чтобы они могли отправлять свои культы, а сам Ярослав каким-то образом смог не допустить, чтобы новгородские власти предприняли что-либо против беженцев. Он отказался выдать их новгородцам 2|

Что затем произошло с Константином и его людьми в Новгороде и какова судьба трехсот литовцев в Пскове, нам неизвестно. Но этой стычки Ярослава с новгородскими властями было, вероятно, достаточно, чтобы убедить его оставить город и назначить Юрия, сына своего старого союзника Андрея, вместо себя в качестве князя-наместника. Однако это было еще не все.

В 1266 году еще одна партия литовцев объявилась в Пскове На этот раз ими руководил грозный Довмонт (Даумантас), князек с юго-восточной окраины Литвы, района Нальши, но, вероятно, не связанный родственными узами с Миндовгом и его семьей. Довмонт был одним из зачинщиков междоусобной войны в Литве (убийство Миндовга в 1263 году не обошлось без его участия), а позднее он впал в немилость у сына Миндовга Войшелка, который в 1264 году выдвинулся как самый могущественный князь в Литве. Довмонт бежал на Русь с явным намерением воевать с Войшелком и его вассалами в Полоцке, который в это время фактически находился в зависимости от Литвы. Он поселился в Пскове «с дружиною своею и с всем домом своим» 22, изгнал оттуда Святослава Ярославича и, подобно прошлогодним беженцам, принял христианство

Год еще не закончился, как Довмонт выступил в первый из многих своих боевых походов с псковскими дружинами. Целью был Полоцк, где правил некто Ердень, мелкий литовский князь и ставленник Войшелка Небольшой боевой отряд, всего лишь

270 псковичей, захватил жену Ерденя (которая случайно оказалась теткой Довмонта) и ее детей, преследовал и нанес серьезное поражение Ерденю, под началом которого было семьсот человек, и с победой вернулся домой, потеряв в походе только одного воина 24. Не успокоившись на этом, Довмонт зимой 1266/67 года выступил во второй поход против литовцев — на этот раз никаких подробностей о военных действиях не сообщается 25.

Отношение к Довмонту и его окружению правившей в Новгороде боярской группировки было в целом благоприятным. Литовцы в Пскове явно представляли собой группу совершенно иного политического веса, нежели триста прошлогодних беженцев. Константин, которому Миндовг приходился двоюродным дедушкой, постепенно исчез с политической сцены: может быть, он уехал из Новгорода с Ярославом. Во всяком случае, великий князь был решительно настроен вышибить чужака, который уже не только недвусмысленно продемонстрировал свою военную мощь, но также бесцеремонно сместил Святослава с княжеского престола в Пскове. Второй раз за два года Ярослав столкнулся с новгородскими властями. В начале 1267 года он прибыл в Новгород с войском из Суздальской земли, «хотя ити на Пльсков (Псков) на Довмонта». На этот раз уже новгородцам удалось не допустить, чтобы Ярослав что-либо предпринял. «Новгородци же възбраниша ему,— писал местный летописец,— князь же отосла полкы назадь» 26.

Если в начале 1267 года поведение новгородцев поразило Ярослава своей дерзостью, то их дальнейшие действия выглядели уже прямым шагом к расколу. Не испросив разрешения у Ярославова представителя Юрия и явно в пику великокняжеской политике в отношении Довмонта, новгородцы предприняли вместе с псковичами военный поход. Результаты похода как такового не представляют интереса — доподлинно мы знаем только, что он был направлен «на Литву» и завершился успешно. Важно то, что возглавлял поход не Юрий, а простой боярин, некий Елевферий Сбыславич (на которого позднее Ярослав жаловался новгородцам) и сам Довмонт. Трудно было придумать что-либо, что могло сильнее рассердить великого князя .

По всей вероятности, в это время новгородцы вынудили Ярослава подписать второй договор с ними, подобный договору 1265 года: многие статьи обоих документов совпадают. Но на этот раз ограничений княжеской власти стало больше. Ярославу было запрещено вмешиваться в дела новгородских земель, в которых Александр Невский или его сын Дмитрий чувствовали себя хозяевами. Он должен был воздерживаться от насилия, столь характерного для княжения Александра. Особо было оговорено, что он не должен вмешиваться в дела новгородской волости Бежецкий Верх (Бежичи), который граничил с землями Ярославля, Углича и Твери. Очевидно, Ярослав пытался просочиться на эту уязвимую пограничную территорию, поскольку в договоре было зафиксировано, что он не должен владеть землями в Бежецком Верхе (Бежичах), не должен нарушать законные привилегии, пожалованные его предшественниками Бежецкому Верху и району Обонежья (между озе-

рами Ладога и Онега), и не должен уводить силой никого из жителей этих земель 28.

События следующих двух лет не способствовали тому, чтобы рассеять недовольство Ярослава Новгородом или недоверие новгородцев к Ярославу и его племяннику Юрию. Это были годы энергичной военной деятельности. Невзирая на призывы Довмонта, новгородцы обращали свои взоры не столько на Литву, сколько на расположенную к западу от Пскова Эстонию, южная половина которой находилась под твердой властью тевтонских рыцарей, тогда как северная половина, от Ревеля (Таллина) до Нарвы, принадлежала датчанам с 1238 года. Ближайшими целями новгородцев были балтийский порт Ревель и замок Раковор (Раквере, Везенбург), построенный датчанами в 1252 году на полпути между Ревелем и Нарвой 29.

Первый поход, предпринятый в 1267 году, закончился полной неудачей. Войску недоставало предводителя и четко разработанного стратегического плана. Новгородцы посоветовались с Юрием — вспомнив вдруг, что он является представителем великого князя,— но не смогли определить направления первого удара: Литва, Полоцк или датская Эстония? Наконец войско выступило на запад вдоль по реке Шелони, держа курс на Литву или Полоцк, но несогласие между военачальниками нарастало. Войско остановилось, вернулось несколько назад вниз по Шелони и двинулось на северо-запад. Форсировав Нарову, новгородцы осадили крепость Раковор, но взять ее не смогли. Они вернулись в Новгород, окончательно разочаровавшись в племяннике великого князя 30.

Завоевание Раковора и в дальнейшем Ревеля по-прежнему, однако, считалось выполнимой задачей, и в конце 1267 года новгородцы предприняли полномасштабный поход. На этот раз они, наученные горьким опытом, не стали советоваться с Юрием и обратились за советом к посаднику Михаилу. Собранное войско было столь огромным, а камнеметные орудия, свезенные для ремонта в усадьбу архиепископа, столь впечатляющими, что тевтонские рыцари даже прислали послов, просивших новгородцев не нападать на их земли (т. е. на Южную Эстонию) и обещавших не вмешиваться, если удар будет направлен на Ревель и Раковор,— это обещание они потом нарушили. Военными действиями в январе-феврале 1268 года, которые очень подробно описаны непосредственным свидетелем событий в Новгородской Первой летописи31, руководил князь Дмитрий Александрович из Переславля, лучший из русских военачальников того времени. Были дружины "из Твери, Смоленска и Пскова, а также местные новгородские силы. В составе войска были Довмонт и Юрий, а также сам посадник. Но, несмотря на тщательную подготовку и огромное войско, поход завершился неудачей. Юрий, далеко не самый любимый персонаж новгородского летописца, бежал с поля боя, посадник Михаил был убит, а тысяцкий пропал без вести. Раковор выстоял, Ярослав, позволивший двоим из своих сыновей отправиться в этот поход, едва ли мог быть доволен таким исходом.

Ярослав чувствовал себя стесненным условиями договора, был

раздражен бесцеремонным обращением с его племянником Юрием и обеспокоен бесплодными, приводившими только к потерям сражениями на западных рубежах. В июне 1269 года он прибыл в Новгород собственной персоной, чтобы выразить свое недовольство. Ярость сквозит в словах, вложенных в его уста летописцем: «Мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися (нарушили мир) с Немци». Он возложил всю вину на трех ведущих бояр, один из которых, Елевферий Сбыславич, захватил место Юрия и возглавил поход против литовцев в 1267 году. Ярослав предложил конфисковать их имущество. Насколько обе стороны были близки к окончательному разрыву, видно из дальнейших событий. Новгородцы, ведомые посадником Павшей Онаньичем, сменившим Михаила, встали стеной за трех бояр; Ярослав пригрозил разорвать все отношения и «из города ехати». Новгородцы попытались предотвратить его отъезд, что могло вылиться в объявление войны, ссылаясь, но как-то неубедительно на то, что они «еще бо не добре ся бяху умирили (не закончили мирные переговоры) с Немци» — имелись в виду переговоры с тевтонскими рыцарями, последовавшие за безуспешным нападением немцев на Псков в мае 1269 года. В конце концов Ярослав потерял терпение и уехал из города. Только посланные к нему архиепископ и несколько крупнейших бояр смогли убедить его смягчить свой гнев и вернуться. Одним из условий возвращения он поставил назначение тысяцким своего близкого сторонника Ратибора Клуксовича вместо пропавшего без вести в раковорском походе Кондрата 32.

Конфликт между Новгородом и великим князем Ярославом был еще далеко не исчерпан. До конца 1269 года мир был неустойчивым, страсти кипели с обеих сторон; предстояло выработать очередное соглашение. На этот раз тон представителей Новгорода был чуть более дружелюбным: «А что, къняже, тобе было гнева на посадника и на всь Новгородъ, то ти, княже, все нелюбье отложити и от мала и от велика, не мщати ти ни судом, ни чим же... А до владыкы (архиепископа), отча нашего, гнева ти не держати». Две следующие статьи, однако, вводили новые ограничения на княжеские права: «А бес посадника ти, княже, суда не судити» — сильное ограничение по сравнению с теми судебными правами, что были у него раньше; кроме того, на новгородцев теперь не распространялись законы Суздальской земли, если они находились вне ее территории 33.

Во взглядах на внешнюю политику Ярослав не сходился с новгородцами. После того как датчане упросили новгородцев отказаться от еще одного крупного похода против Северной Эстонии, согласившись уступить Новгороду реку Нарову 34, Ярослав переключил свое внимание на Карелию, это яблоко раздора между Швецией и Новгородом, расположенную к северу от Невы и к западу от Ладожского озера. Но на этот раз новгородцы отказались принять участие в походе, и Ярослав был вынужден распустить большое войско, собранное им для вторжения в Эстонию.

Дело явно шло к крупному столкновению между великим князем и Новгородом. Кризис разразился в 1270 году. Новгород раз-

в XIII столетии эпизод, когда глава церкви не только выступил на стороне великого князя, но и добился цели, применив угрозу отлучения. Этот случай был предвестником той будущей поддержки, которую получали московские правители от митрополитов в XIV веке.

Вмешательство церкви принесло победу. Ярослав был восстановлен на новгородском престоле в присутствии двух послов хана 37, подчинившись, правда, всем условиям, выдвинутым Новгородом. Он согласился выполнять требования соглашения, выработанного в конце 1269 года, и принять дополнительные ограничения его власти: новгородские купцы могли теперь вести свои дела «по Суждальскои земли без рубежа, по цесареве (ханской) грамоте» (по-видимому, речь идет об уступках, которых добился от хана Менгу-Тимура Василий Костромской). Запрещалась насильственная высылка людей из Новгорода в Суздальскую землю или из Суздальской земли в Новгород, а все заложники, находившиеся в плену у Юрия, Ярослава, жены Ярослава и людей Ярослава, должны были быть освобождены 38.

В этом последнем столкновении между Новгородом и Ярославом явно начал вырисовываться образ будущих взаимоотношений Новгорода и великого князя. Правда, Ярослав как будто привлек на свою сторону могущественную фигуру Дмитрия Александровича Переславского и пользовался поддержкой некоторых из князей Суздальской земли, по крайней мере он так заявлял. Но Новгород продолжал укреплять свое положение и приобретал все большую и большую независимость от великого князя. Бояре противостояли князю более сплоченно, чем в любой более ранний период истории Новгорода; не было и признаков поддержки великого князя со стороны «великих» или «меньших» бояр. Юрия, которого Ярослав оставил вместо себя наместником Новгорода, изгнали из Пскова. Но что важнее всего, власть великого князя была резко ограничена рядом соглашений, заключенных между сторонами. Если первый договор 1265 года был для Ярослава и так достаточно ограничительным, то последовавшие за ним еще больше урезали его привилегии и права. Ко времени последнего принятия правления в 1270 году Ярослав и шагу не мог ступить без ведома посадника, его судебные права были урезаны, и он не имел никаких новых возможностей увеличить свое богатство за счет Новгорода. Он почти превратился в наемника, взятого для обороны границ и неспособного диктовать истинным правителям Новгорода, какую внешнюю политику им проводить.

Новгородцы вряд ли обрадовались возвращению Ярослава, но выбора у них не было. Митрополит грозил отлучением, а эту угрозу они не могли игнорировать. Присутствия представителей Менгу-Тимура было достаточно, чтобы Ярослав должным порядком воссел на новгородский княжеский престол, однако неудивительно, что он покинул город, как только все формальности были соблюдены. На этот раз Ярослав чувствовал себя настолько в силе, что рискнул оставить вместо себя простого боярина, некоего Андрея Воротиславича, который сотрудничал с ним на ранних стадиях мятежа 1270 года. Непопулярный у новгородцев Юрий, по всей видимости,

181

был отослан обратно в свою вотчину в Суздаль. Что касается Пскова, то Ярослав послал некоего «князя Айгуста» (Аугустуса?), чтобы заменить им Довмонта39. Кто такой Айгуст, нам неизвестно — возможно, литовский князек из числа противников Довмонта 40,— но его правление было недолгим. Весной 1271 года Довмонт уже отражает очередное из ставших обычными нападение тевтонских рыцарей на земли псковичей 41.

Несмотря на то что новгородский вопрос был на время улажен, мир на северо-востоке Руси не обещал быть долгим. Ярослав и его брат Василий находились в ссоре. Дмитрий Александрович, несмотря на его юные годы, был фигурой, с которой следовало считаться: его старший брат Василий перестал играть какую-либо роль в политической жизни Суздальской земли со времени изгнания из Новгорода в 1260 году, а после его смерти в начале 1271 года Дмитрий стал старшим из внуков Ярослава Всеволодовича и первым претендентом на великокняжеский престол после смерти его дядьев Ярослава и Василия. Но в интересы хана не входило позволить трем старшим князьям самим довести до конца спор из-за престола, поэтому в 1271 году все трое были вызваны в Орду. В источниках не записано, что там произошло: мы знаем только, что зимой того же года Ярослав умер, «ида из Татар» — эта фраза применялась в связи со смертью великого князя уже в третий раз только за последние четверть века,— и что Василий Костромской был возведен на владимирский престол 42.

Если даже Менгу-Тимур одобрил возвышение Василия и выдал ему ярлык на великое княжение, это вовсе не гарантировало прочного мира. Камнем преткновения был, как и следовало ожидать, Новгород. Хотя Троицкая летопись снова, как и шесть лет назад по отношению к Ярославу, утверждает, что Василий «бысть князь великий володимерскии и новугородцкии», принятие его Новгородом было далеко не решенным вопросом. И Василий, и Дмитрий, «хотя сести на столе», послали каждый своих представителей в Новгород. После рассмотрения их предложений бояре призвали не великого князя, а Дмитрия, который и «седе на столе» 9 октября 1272 года 4Э. Выбор новгородцев пал на Дмитрия не только потому, что он был популярен и хорошо известен в городе, поскольку «правил» им с 1259 по 1264 год и участвовал в походах на Юрьев и Раковор в 1262 и 1268 годах соответственно; были также и другие причины. В. Н. Татищев дает ключ к пониманию истоков нежелания новгородцев принять Василия. «Князь великий Василий... посла в Новгород наместники своя и повеле грамоты брата своего Ярослава отринути, рекий: «Не по делу вынудили грамоты у брата моего, чего ся испокон не повелось...» А новогородцы реша: «Ты, княже, тогда сам намо тако удумал (явное указание на поездку Василия в Орду в 1270 году), а чему ныне винишь? И не хочешь, княже, на том крест целовати, ино ты намо не князь, а мы себе князя добудем» 44.

Хотя другие источники не упоминают о требованиях Василия, версия Татищева, по нашему мнению, не является плодом его воображения и представляется довольно правдоподобной. Нежелание

182

Василия княжить в Новгороде на тех же условиях, которые был вынужден принять его брат, было, несомненно, главной причиной, определившей выбор бояр в пользу Дмитрия.

На этот раз войны было не избежать. Василий не собирался просто так уступать Дмитрию. Как только известие о восшествии Дмитрия на новгородский престол достигло Василия, он предпринял попытку запугать новгородцев: занял Торжок, сжег там несколько зданий и посадил в городе своих представителей или правителей (тиунов, наместников). В то же время он послал дружину под началом воеводы по имени Семен в поход против удаленных от Новгорода волостей 45. Когда стало ясно, что военные действия не принесли заметного результата, он призвал татарские войска. Племянник Василия Святослав Тверской с войском, состоявшим из тверичей и татар, напал на пограничные районы Волока Ламского, Бежичей и Вологды, а сам Василий «с великим баскаком володимерскимъ... и с многыми татарами царевыми» вторгся на новгородскую территорию. В это же время на новгородцев было оказано экономическое давление: все новгородские купцы, которым случилось оказаться в то время во Владимире, Твери и Костроме, были арестованы, а их товары конфискованы. В результате в Новгороде произошло резкое повышение цен на зерно 4 .

Война и нехватка продовольствия заставила новгородцев зашевелиться. Им ничего не оставалось, как предпринять ответные действия, и зимой 1272/73 года Дмитрий и все новгородские силы, какие ему удалось собрать, выступили на восток, на Тверь, ближайший район Суздальской земли. Однако перед тем, как решиться на военное столкновение с соединенными силами татар и Суздальской земли, Дмитрий послал трех старших бояр (среди них одного будущего посадника) к Василию во Владимир. Они поставили перед великим князем четыре условия: вернуть все захваченные новгородские районы, прекратить попытки завоевания новгородского престола, освободить всех арестованных купцов и заключить мир. Эти условия были совершенно неприемлемыми, и Василий, уверенный в своем военном превосходстве и своем неотчуждаемом праве великого князя на новгородский престол, отверг их. От победы его отделял один шаг. Когда Дмитрий и его войско прибыли в Торжок на пути в Тверь, весь город, управляемый тиунами Василия, поднял восстание против Дмитрия и Новгорода. Горожане натерпелись уже достаточно. Запуганные татарами и своими соседями из Суздальской земли («вся Низовская земли на нас» — такие слова вложил в их уста редактор Никоновской летописи), они примкнули к Василию. У Дмитрия не было иного выхода, как оставить Новгород и вернуться в Переславль, что он и сделал в январе 1273 года. Он княжил в Новгороде всего лишь три месяца 47.

Таким был конец невзгод Новгорода, по крайней мере на какое-то время. Должны были, конечно, последовать некоторые перестановки. Когда Дмитрий оставил Новгород, бежал и Павша Онаньич, бывший посадником с 1269 года, но позднее в том же году он помирился с Василием и был восстановлен в должности. Тысяцкий Ратибор Клуксович, миссия которого в Орду в 1270 году была столь

успешно сорвана Василием, был арестован, а виновные в крамоле наказаны 48. Но кроме этих мер, ничего не было сделано для разрешения тех противоречий, которые оставались между Василием и Новгородом. Василию не было предъявлено никаких новых требований, и сам Василий не пытался изменить условия соглашения, подписанного его братом: во всяком случае, никаких новых договоров не составлялось. До конца правления Василия в качестве великого князя спокойствие Новгорода не было потревожено ничем, что могло бы заслужить упоминания в летописях.

Василий прожил еще четыре года. За это время не было больше ни междоусобных войн, ни признаков вражды между правителями Северо-Восточной Руси. Но последние четыре года его правления были отмечены существенным и исключительно пагубным ростом зависимости русских от Золотой Орды, другими словами, усилением господства татар над Суздальской землей. Численность татарских войск, размещенных в то время в стране, была значительной; на это указывает та легкость, с которой и Василий, и его племянник Святослав смогли вызвать татарские подкрепления для борьбы против Новгорода в 1272 году. Но если эти подкрепления подчинялись русским военачальникам и действовали только в их интересах, то татарские отряды, участвовавшие в неудачном совместном русско-татарском нападении на Литву в 1275 году, совершенно игнорировали русских военачальников и действовали по своему усмотрению, принося немалый ущерб тем русским землям, через которые они прошли как до, так и после сражений в Литве. «Того же (1275) лета ходиша татарове и Русстии и князи на Литву, не успевше ничто же, възвратишася назад Татарове же велико зло и многу пакость и досаду сътвориша христианом (т. е. русскому населению), идуще на Литву, и пакы назад идуще от Литвы того злее створиша, по волостем, по селом дворы грабяще, кони и скоты и имение отъемлюще, и где кого стретили, облупивше нагого пустять» 49

Конечно, этот фрагмент Троицкой летописи мог быть добавлен к первоначальному сообщению в начале XV века, когда эта летопись была скомпилирована, но заключительная фраза — «это я написал так, чтобы люди помнили и учились на этом» — выглядит принадлежащей современнику описываемых событий. Похоже на то, что в 1275 году началась целая серия разорительных военных походов, предпринимавшихся татарами независимо от русских князей.

Еще более угрожающим выглядело растущее недовольство татар русскими князьями. В 1275 году Василий был вызван в Орду; он взял с собой дань татарам. Согласно «Истории» В. Н. Татищева, единственному источнику, в котором приводятся более или менее правдоподобные сведения об этом эпизоде, хан счел размер собранной дани слишком малым 50. Василий возразил ему, что число плательщиков подати соответствует последней переписи, в результате чего хан приказал провести вторую перепись всей Русской земли, исключая духовенство. В этот раз летописи ничего не сообщают о реакции русских княжеств на перепись. Противодействия переписчикам те не оказывали. И действительно, большинство лето-

писей вообще не упоминает о переписи 51   Сопротивлению пришел конец.

Василий возвратился из Орды в 1276 году. В январе 1277 года, тридцати пяти лет от роду, он умер, не оставив наследников, и был похоронен в своем городе Костроме В событиях правления Василия и его брата в полную силу проявило себя политическое наследие Александра. Ни Ярослав, ни Василий не сумели предпринять действенных шагов к укреплению власти великого князя или каким-то образом обеспечить будущее независимого государства на северо-востоке Руси. Среди потомков Всеволода III остро ощущался недостаток истинного единства. Новгородцы постепенно добивались самостоятельности своего местного войска, пытаясь поставить назначение князя-наемника в меньшую зависимость от оборонительных нужд; они старались разрешить противоречия между боярами, наносившие в прошлом ущерб сопротивлению политике князя; они ограничивали деятельность князя письменными соглашениями; и они вырабатывали систему, которая в конце концов привела к установлению Совета господ, состоявшего из представителей пяти районов города (концов) и к ежегодному назначению посадников. Все это сильно уменьшало риск междоусобных столкновений среди различных группировок, поддерживавших того или иного претендента на престол, заметно ограничивало возможный произвол правителя Новгорода и прокладывало путь к тому, что можно назвать олигархической республиканской формой правления.

Ни Ярослав, ни Василий не сделали ничего, чтобы распространить свое влияние к югу или к западу от Суздальской земли. Правда, за этот период западные рубежи новгородских владений и вся граница Суздальской земли остались нетронутыми, а нападения тевтонских рыцарей на псковскую территорию заметно ослабли Но все это время Литовское государство, переживавшее период становления, набирало силу, проникая и мирными, и военными путями в глубь северо-западных районов старого Киевского государства и устанавливая свою власть на этнически русских территориях Полоцка, Черной Руси (т. е в землях, омываемых верхним течением Немана), в северной части Волынской земли (районы Берестья и Дорогочина) и на западной половине того, что когда-то было Турово-Пинским княжеством 52. Воспользовавшись беспомощностью правителей Суздальской земли, Миндовг спокойно закладывал основы огромного Литовского государства, которое позднее включило большую часть Белоруссии и Украины. Если бы Довмонт получал помощь и поддержку в осуществлении своих литовских авантюр, то границы Восточной Европы в XIV и XV веках могли бы иметь совершенно другие очертания. Но, как уже было показано, Ярослав активно препятствовал планам Довмонта и был готов поддерживать его военные начинания только в Северной Эстонии, оказавшиеся в конце концов бесплодными.

Однако наиболее пагубным последствием политики Александра Невского явилось все усиливавшееся присутствие татар в Суздальской земле. Вопрос о сопротивлении татарскому господству

уже больше не стоял. Вместо этого русские стали обращаться в Орду за военной помощью для решения своих внутренних раздоров, а татары начали проявлять возрастающий интерес к русским делам и осознавать, что можно безнаказанно грабить богатства Русской земли. Последняя четверть XIII столетия была свидетелем ряда особенно разорительных татарских нападений, набегов и вторжений.

Междоусобная (civil) война и татарское господство (1277—1304)

В течение двадцати семи лет, непосредственно предшествовавших началу великой борьбы за преобладание на северо-востоке Руси между соперничавшими Московским и Тверским княжествами, продолжался политический упадок, упомянутый в предыдущем разделе. Большинство негативных черт, присущих периоду правления двух наследников Александра Невского, усугубилось в мрачное время междоусобной войны и усиления татарского господства. Ни один из двух великих князей, преемников Василия Ярославича на владимирском престоле, не имел ни силы, ни решимости, ни способности, ни даже удачи, чтобы объединить князей Суздальской земли или чтобы бросить вызов растущему влиянию семьи их брата Даниила Московского или их двоюродного брата Михаила Ярославича Тверского. Не удалось им создать и свои династии. К 1304 году их семьи угасли: наследники по мужской линии и Дмитрия, и Андрея к этому времени уже умерли 5 .

Князьям Суздальской земли, как и прежде, недоставало единства. К концу этого периода, правда, появились признаки могучих союзов княжеств, образованных как бы на пробу, но эти союзы в основном просуществовали недолго и были направлены, несомненно, не против внешних врагов, а против политических противников в самой Суздальской земле.

Но самым явным признаком ослабления власти великого князя была всевозраставшая покорность татарскому хану. Вторжения, набеги, захваты, частые вызовы князей в Орду и прежде всего горячее желание русских князей призывать на помощь татарские войска для достижения своих собственных политических целей — все это показывает беспомощность и кабальную зависимость Северо-Восточной Руси в конце XII столетия54.

Когда в 1277 году Василий Ярославич умер, не оставив потомства, генеалогический маятник качнулся обратно к семье его старшего брата, и великокняжеский престол наследовал племянник Василия Ярославича, старший из выживших сыновей Александра Невского, Дмитрий Переславский. Потомки старшей ветви Всеволодовичей, внуки и правнуки Константина Ростовского, были, как указывалось выше, отлучены от наследования и никогда не считались претендентами на великокняжеский престол, да и сами никогда не заявляли о своих на него правах. Что касается князей из небольших, не имевших особого значения районов Юрьева Польского

186

 Стародуба, где правили потомки Святослава и Ивана Всеволодовичей, то они тоже, как мы полагаем, не входили в число претендентов на наследование великокняжеского престола °5.

Со смертью Василия Ярославича мало что изменилось в распределении русских земель между княжескими семьями. Северные княжества Ростова, Ярославля, Белоозера и Углича оставались независимыми от великого князя владимирского — там, как и прежде, правили потомки Константина Всеволодовича. Наследовав престол во Владимире, Дмитрий Александрович сохранил за собой к тому времени уже считавшийся его вотчиной Северный Переславль Его следующему по старшинству брату, Андрею, пришлось довольствоваться отдаленным районом Городца на Волге, который в свое время был выкроен из бывших владений суздальского князя и теперь неудобным клином отделял Суздаль от расположенного на востоке и зависимого от Суздаля Нижнего Новгорода, вотчины сыновей Андрея Ярославича, Юрия и Михаила se. Москва, Тверь и Северный Галич (к которому был добавлен отдаленный от Галича район Дмитрова, расположенный к западу от Переславля) оставались в руках прежних владельцев: младшего брата Дмитрия Даниила, сыновей Ярослава Ярославича и малозначительного князя Давида Константиновича соответственно. Что касается Костромы, то трудно сказать, что призошло с этим районом после смерти Василия в 1277 году. Одно время там скрывался, а затем был убит воевода Андрея Александровича Семен Тонилович (1283); спустя десять лет сын Дмитрия Иван «седе на престоле Костромы», а в 1303 году сын Андрея Борис умер в этом городе Очевидно, район Костромы образовывал часть великокняжеской территории, и великий князь распоряжался им по своему усмотрению. Большую часть этого периода в Новгороде княжил либо сам великий князь, либо его ставленник, тогда как Псковом по-прежнему правил престарелый и решительный литовский князь Довмонт, доживший до 1299 года.

Очень мало известно о землях, раскинувшихся к югу от Оки Смоленском продолжали править члены рода Ростиславичей Федор Ростиславич из Можайска, ставший в 1260 году князем в Ярославле, породнился с потомками Константина (см выше, гл. 5, прим. 2) и, таким образом, унаследовал в 1280 году смоленский престол после своих старших братьев Глеба (ум. в 1277) и Михаила (ум. в 1279). Он оставался правителем обоих княжеств до 1297 года, когда его племянник Александр Глебович выгнал его из Смоленска. Рязань и Муром, расположенные к юго-востоку от Владимира, находились, видимо, под управлением каждый своего княжеского рода и были довольно независимы от Владимира. Что касается земель Киева, Чернигова и Южного Переяславля — сердца старого Киевского государства,— то мы практически не имеем сведений об их истории в последней четверти XIII века. Там были остатки княжеских семей, особенно черниговского рода, но, по всей видимости, большая часть юга Руси находилась под строгим контролем татар и для нее была характерна сильная раздробленность территории.

Юго-Западная Русь в течение последней четверти XIII столетия перестала привлекать внимание летописцев севера; во всяком случае, они совершенно не упоминали о старых княжествах Волынской и Галицкой земель. Только Ипатьевская летопись продолжала вести свой путаный и беспорядочный рассказ о потомках Даниила и Василька Романовичей. Отсутствие у летописцев Северной Руси интереса к этому району, расположенному на юго-западе Руси, на самом деле неудивительно. Суздальская земля находилась далеко от Волынской и Галицкой земель, была отделена от них землями Смоленска и старого Турово-Пинского княжества; династические браки, связывавшие потомков Всеволода с потомками Романа, больше не заключались; вся политическая энергия Волынской и Галицкой земель поглощалась отношениями с их соседями: литовцами на севере, поляками и венграми на западе, татарами на юге.

С тех пор как в 1260 году военачальник хана Берке Бурундай опустошил Волынскую и Галицкую земли, эти два княжества стали фактически вассалами Орды. Сопротивление татарам прекратилось. И все же какое-то время князья сохраняли частичную независимость от хана и его наместников, хотя и были обязаны получать от хана право на свой престол 57. Когда в 1264 году умер Даниил, Юго-Западная Русь была поделена между его сыновьями Шварном и Львом и братом Васильком, который сохранил за собой столицу Волынской земли Владимир. Шварн, державший восточную часть Галицкой земли и значительную часть земель на западном берегу верхнего течения Буга, одно время правил еще и Черной Русью: он получил этот район в верхнем течении Немана от своего литовского родственника Войшелка, но после смерти Шварна в 1267 году эти земли отошли обратно к Литве. Из других потомков Романа самым могущественным стал Лев Данилович, правивший большей частью Галицкой земли и землями на западном берегу Буга. Его отношения с Литвой были в целом мирными Правда, великий князь Тройден (Траиденис) однажды захватил Дорогочин на реке Буг, но в 1279 году Лев вернул себе город с помощью татар. Отсутствие серьезных столкновений с литовцами объясняется тем, что большую часть этого периода Литва была полностью занята борьбой с Тевтонским орденом. Фактически в последние три десятилетия XIII века Литва не сделала никаких других территориальных приобретений за счет Волынской и Галицкой земель. Что касается татар, то их господство на юго-западе Руси значительно укрепилось во время их опустошительных набегов 1286 и 1287 годов. Это резко подорвало власть русских князей и в конце концов привело к потере ими своих владений, отошедших к их северным и западным соседям. Но господство татар над Юго-Западной Русью постепенно исчезло только к середине XIV века. В это время Галицкая земля и отдельные районы на западе Волынской земли отошли к Польше, тогда как великий Оль-герд Литовский присоединил остатки Волынской земли, включая ее столицу Владимир 58.

188

Чтобы понять причины политического упадка Северо-Восточной Руси в последней четверти XIII века, растущей зависимости русских князей от татар и пагубных междоусобных войн, предшествовавших возвышению Михаила Тверского в великие князья в 1304 году, мы должны кратко рассмотреть политическую ситуацию в причерноморских степях в этот отрезок времени. История преемников хана Берке, умершего в 1267 году, сложна и интригующа. Даже последовательный рассказ о том, что происходило, позволяет считать это время междоусобной войны среди Джучидов эпохой упадка. Но при всех внутренних столкновениях ханам удавалось поддерживать все укреплявшееся господство над русскими князьями, усиливать свое влияние в Венгрии и распространять его на Балканы. Но сколь ни приходилось Кипчакской Орде распылять свои силы в 80-х и 90-х годах XIII века, русские были совершенно неспособны воспользоваться ситуацией, сулящей возможность ослабления власти их господ с юга.

Во время ханства внука Батыя, Менгу-Тимура, правившего в Сарае с 1267 (год смерти Берке) по 1280 год, взошла звезда еще одного джучидского князя. Звали его Ногай, он был правнуком Джучи, но по младшей ветви рода Его орда происходила из района реки Яик, впадающей в Каспийское море к востоку от Волги, а главная зона его деятельности лежала в западной части Золотой Орды — на северных берегах Черного моря и на Балканах. Постепенно он создал огромную империю, которая простиралась на запад от Днепра и охватывала земли болгар, валахов в нижнем течении Дуная, молдаван и позднее сербов. Он кочевал вдоль северного побережья Черного моря. Войска Ногая воевали в Закавказье, Трансильвании, Сербии, Бессарабии и Малой Азии. Временами он имел тесные дипломатические связи с Египтом и Константинополем. Две княжны из его рода были замужем за венгерским королем Ласло IV, тогда как сам он был женат на незаконнорожденной дочери императора Михаила VIII Палеолога 59. Приходится ли удивляться, что этот невероятно энергичный завоеватель, этот чингисхан причерноморских степей, стал соперником своих родичей в Сарае, избранных должным порядком кипчакских ханов?

Распад Золотой орды на две части (великий раскол) началось в 1280 году, когда Туда-Менгу наследовал от своего брата Менгу-Тимура титул хана Золотой Орды, а Ногай сам поставил себя фактическим соправителем. Постепенно Туда-Менгу терял опору, отдавая значительную часть власти в руки своему племяннику по имени Тула-Бука (Телебуга в русских источниках), который в 1287 году сам стал ханом после отречения Туда-Менгу. Отношения между Тула-Букой и Ногаем вскоре испортились. Оба похода Тула-Буки против персидских ильханов в 1288 и 1290 годах, целью которых был захват Азербайджана, закончились неудачей и привели к еще одному расколу: на этот раз враги Тула-Буки в Сарае противопоставили ему сына Менгу-Тимура Токту. Тула-Бука пригрозил Токту арестом, и тот нашел прибежище у Ногая. Ногай и Токту, объединившись, в 1291 году убили Тула-Буку, и

189

Токту был провозглашен ханом. Токту, однако, был иного замеса, чем его двоюродный брат или его дядя. Поставив себе целью быть единственным правителем среди татар причерноморских степей, он создал свой войско, укрепил свое господство на Руси и в 1293 или в 1294 году повел свои войска против Ногая, однако был разбит и только в 1299 году снова выступил против Ногая. На этот раз Ногай был убит, а его войско разгромлено. Это был конец периода двоевластия в кипчакских степях. Токту стал единственным ханом в Золотой орде. Орда его соперника распалась. Правление Токту (до 1312 года) и его племянника Узбека (1312—1341) знаменовало собой «апогей монгольского правления на Руси:

Необычайно жестокие междоусобные столкновения, разразившиеся на Руси в 80—90-х годах XIII века и в первые несколько лет XIV века, на первый взгляд, происходили по причине соперничества различных князей и княжеских группировок. Это выглядело, как огромная семейная ссора из-за власти и земель без малейших признаков стремления к общему благу. Но причиной особой жестокости этой борьбы была в значительной мере политика татар, и ход событий на Руси прямо зависел от колебаний маятника власти в кипчакских степях.

Междоусобная война началась не сразу после смерти Василия. В течение почти пяти лет князья не воевали друг с другом, ни одна летопись даже не упоминает о начавшемся соперничестве за великокняжеский престол между старшими сыновьями Александра Невского Дмитрием и Андреем Оба уже достигли возраста, позволявшего править великим княжеством: Дмитрию было не меньше 27 лет, а Андрею, вероятно, уже исполнилось 22 года ы. Похоже на то, что Дмитрий взял дело в свои руки и как старший претендент на престол просто объявил себя великим князем. Во всяком случае, он не ездил в Золотую орду за ярлыком, и нет никаких свидетельств в пользу того, что послы хана «посадили его на престол», как это обычно делалось. Большинство остальных князей были вызваны в Сарай в 1277 году, но не для того, чтобы получить подтверждение в качестве правителей своих вотчин 62, а для того, чтобы получить указание принять участие в кавказском походе под началом Менгу-Тимура 3. Андрей был в числе этих князей — вот объяснение, почему право Дмитрия на великокняжеский престол не оспаривалось в первые два или три года его правления. Это было на руку Дмитрию, поскольку в то время он был большей частью сильно занят в Новгороде. К. 1281 году Дмитрий наилучшим для себя образом уладил все дела на западе и вернулся в Суздальскую землю. Тогда-то и разразилась буря

В 1281 году Андрей Александрович отправился в Орду. Цель его путешествия заключалась, возможно, в том, чтобы выразить свое почтение новому хану Туда-Менгу, но не только в этом — он также попросил ярлык на великое княжение. Туда-Менгу отнесся к нему благосклонно и послал Андрея обратно на Русь с татарским войском. К Андрею присоединилось несколько князей — Троицкая летопись упоминает Федора Ростиславича Ярославского, Ми-

рия, первой целью которого было вернуть контроль над Торжком, а затем отвоевать Новгород. Новгородский посадник Семен Михайлович, сопровождавший Андрея во Владимир, был послан в Торжок с указаниями не признавать и не пускать людей Дмитрия или поставленных им правителей Сам Андрей уехал в свою вотчину Городец на Волге и оттуда снова отправился в Сарай.

Второе путешествие Андрея к Туда-Менгу было столь же успешным, сколь и первое. Чтобы добавить весомости своей просьбе, Андрей пожаловался на то, что его старший брат якобы пренебрежительно относится к хану и не только не собирается подчиняться татарам, но также — тут Андрей и не мог придумать преступления страшнее — не хочет платить дань 69. Его доводы возымели немедленное действие. Туда-Менгу дал ему другое войско, и с ним Андрей стал опустошать те же русские районы, что и прежде. Снова маятник успеха качнулся обратно к Андрею. Дмитрий понимал, что при всей прочности его положения в Переславле он не сможет выстоять против своего брата, татарского войска, новгородцев и большинства русских князей. И действительно, в начале 1282 года объединенное войско, состоявшее из новгородских, тверских и московских дружин, выступило против Дмитрия и уже было собиралось штурмовать Переславль, но после пяти дней переговоров, пока два войска стояли напротив друг друга под Дмитро-вом, отказалось от этого 70. Дмитрий же, воспользовавшись расколом среди татар, стал искать поддержки у Ногая

Дмитрий поехал к Ногаю и вернулся на Русь с еще одним татарским войском. Брат пошел против брата, оба при поддержке соперничавших татарских отрядов. Наступивший хаос лишь ясно продемонстрировал неспособность обоих братьев сделать что-либо большее, чем призывать на помощь внешние силы, шведов или татар, в непрекращающейся борьбе за власть. Хаос был столь велик, что современная тем событиям летопись Суздальской земли, симпатизировавшая Дмитрию, и Новгородская летопись, которая в то время, когда еще была свежа память о прошлых конфликтах Новгорода с Дмитрием, благоволила Андрею, дают различные и противоречащие друг другу описания того, что в действительности произошло. Противоположное отношение летописцев к событиям того времени естественным образом отражает чувство крайнего беспокойства и смятения, охватившее всю Северную Русь.

Первой реакцией Андрея на возвращение Дмитрия из орды Ногая было сохранить дружбу с Новгородом. Он встретился в Торжке с посадником Семеном Михайловичем и подписал ^договор, согласно которому Андрей не должен был отступаться от Новгорода, а Новгород со своей стороны не должен был искать себе иного князя, кроме Андрея 7|. Но, как это часто бывало в XII веке, военной поддержки Новгорода вряд ли могло хватить, чтобы перевесить чашу весов на сторону Андрея. Татарского войска Дмитрия и той поддержки, которую он смог получить от шведов или от других княжеств Суздальской земли, оказалось достаточно, чтобы заставить Андрея отступиться не только от Новгорода, но и от великокняжеского престола во Владимире. И все же Нов-

город отказался принять Дмитрия; потом новгородцам пришлось дорого заплатить за свое упорство. Зимой 1283/84 года «все князья» под началом Дмитрия и Андрея вместе с татарским войском вторглись в Новгородскую землю. Это был один из тех редких случаев во второй половине XIII века, когда «вся земля Суздальская» объединилась против Новгорода, и это был единственный случай, когда для этого использовалась поддержка татар И, конечно, успешно. После «многого зла» и ритуального предания огню городов и деревень был заключен мир. Дмитрий снова стал не только великим князем, но также и правителем Новгорода 72.

Не вызывает сомнений, что Андрей отступил перед Дмитрием только под нажимом — и очень мощным, и если Дмитрий надеялся, что, вернув себе великокняжеский престол, он приобрел мир и спокойствие, то он жестоко ошибался. Андрей вовсе не собирался сдаваться в этой борьбе за власть, тем более после того, как он узнал о судьбе своего старшего боярина Семена Тониловича. Семен, согласно, по крайней мере, настроенной против Андрея Троицкой летописи, был злым гением Андрея, его «споспешником и пособником», «коромольником льстивым»; именно он был одним из тех, кто разделял ответственность за призвание первого татарского отряда в помощь Андрею в 1281 году, и он же был одним из военачальников, если не главнокомандующим второго татарского войска, пришедшего на Русь в 1282 году. Сам Дмитрий ясно осознавал роль Семена и после своего утверждения великим князем послал двух бояр в Кострому, где Семен нашел пристанище после капитуляции своего господина. Никоновская летопись дает живое описание допроса Семена боярами, возможно вымышленное, но тем не менее внушающее нам доверие Бояре обвинили Семена в том, что он «поднималъ еси царя ординскаго и приводилъ еси татаръ на нашего господина великого князя Дмитрея Александровичя». Семен свою вину отрицал и советовал палачам обратиться за ответом к его господину, Андрею: «Той вам о всем отвещаеть» 73. Бояре, как и следовало ожидать, казнили его, несмотря на его клятвы.

Убийство Семена Тониловича всколыхнуло новую волну междоусобной вражды и вооруженных столкновений. Андрей снова отправился в Золотую орду и в 1285 году вернулся на Русь с уже третьим по счету татарским войском. Программа действий была во многом той же, что и прежде. Андрей и татары прошли огнем и мечом по деревням и селам. На этот раз, однако, они столкнулись с более действенным сопротивлением. Дмитрию удалось объединить вокруг себя своих двоюродных братьев: они выбили татарское войско из страны и захватили в плен нескольких бояр Андрея 7

После провала третьего татарского нашествия в течение приблизительно восьми лет было относительно спокойно, за этот период в источниках не упоминается о столкновениях между братьями. Дмитрий последовательно укреплял свое положение. В 1286 году он породнился с одним из ростовских князей, Дмитрием Борисовичем, женив своего сына Ивана на его дочери 75. Только Тверь подавала какие-то признаки неудовольствия; но в 1287 году Дмитрий вместе с Андреем, Даниилом Московским, Дмитрием Бори-

совичем и новгородцами выступил на Тверь походом. Город Кашин в восточной части княжества подвергся девятидневной осаде, а соседний Кснятин сожжен. Дмитрий Александрович, как видно, распространил теперь свою власть на всю Северо-Восточную Русь 76.

Похоже было, что проблемы Дмитрия решены, особенно после того, как его покровитель Ногай объединился с сыном Менгу-Тимура Токту и в 1291 году они скинули сарайского хана Тула-Буку. Но, как уже упоминалось выше, Токту не имел ни малейшего желания делить власть с Ногаем, и вскоре он объявил себя верховным правителем восточных кипчакских степей. В это же время на Руси Андрей энергично сколачивал новый союз против Дмитрия Растущая сила Токту в Сарае и успехи Андрея в привлечении на свою сторону ряда князей, горевших желанием столкнуть Дмитрия с обоих его престолов, привели, в конце концов, к самой серьезной вспышке междоусобной войны со времен первого похода Андрея. И снова это были не два русских войска, сошедшиеся на поле боя, а крупное татарское нашествие, призванное на Русскую землю одной из сторон для захвата власти силой татарского оружия.

«Дюденева рать», как в летописях называли это крупнейшее татарское нашествие 1293 года, была страшной и жестокой. Троицкая летопись, как и применительно к событиям 1281 года, использует все известные клише для описания ужасов, творимых захватчиками. Даже новгородский летописец, которого никак не заподозришь в плохом отношении к подстрекателю этого нашествия Андрею, перечисляя разграбленные татарами «безвинныя городы», не мог не воскликнуть: «О, много бяше пакости христианом». Опять все началось с поездки Андрея к хану. Это было его четвертое появление в Орде с подобной целью. В этот раз его сопровождали все князья Ростовской земли ", а также ростовский епископ. Очевидно, заключенный в 1286 году союз Дмитрия Александровича с Дмитрием Борисовичем Ростовским был к этому времени уже накрепко забыт. Андрей изложил ставший, наверное, уже привычным перечень жалоб на своего брата. Сначала хан хотел послать за Дмитрием 78, но его отговоили от этого и убедили в том, что нужно действовать немедленно. Татарским войском в этот раз командовал некий Дюдень (Тудан? 79), которого новгородский летописец называет братом хана Токту.

Нашествие развертывалось по привычному образцу. Несколько городов были атакованы, осаждены или разрушены объединенным татаро-русским войском: в числе пострадавших городов названы Суздаль, Владимир, Муром, Юрьев Польский, Переславль, Москва, Коломна, Можайск, Дмитров, Углич, Волок Ламский. Не соит и говорить, что вотчина Андрея Городецц была обойдена стороной, так же как и принадлежавшие ростовским князьям северные города. В начале нашествия было ясно, что самая тяжкая участь должна была выпасть на долю Переславля. В городе началась общая паника. Многие горожане бежали, а близлежащие города и деревни были оставлены их жителями. Дмитрий вместе со своим войском ушел из Переславля и бежал на запад до самого Пскова

«Замятеся   (была   в   смятении)   вся   земля   Суждалская»,— писал компилятор Троицкой летописи.

Тверь была последним городом Суздальской земли, который Андрей с татарами намеревался захватить. Город был переполнен беженцами из уже разоренных районов, и его жители были в глубокой тревоге, поскольку их князь и военачальник Михаил Яро-славич уехал в это время в Орду — несомненно, с целью искать поддержки у Ногая К счастью, он вернулся как раз вовремя, чтобы спасти свой город и княжество,— Андрей и Дюдень, услышав о его возвращении, не решились на нападение. Вместо этого они пошли на пограничный город Волок Ламский, избрав его в качестве зачина для вторжения на новгородскую территорию. Волок был взят, а все те его жители, кто сумел бежать в леса, были окружены. Понимая, что нападения не миновать, новгородцы предприняли единственно возможный для своего спасения шаг. Они подкупили татар, и те оставили Волок — подобно тому, как тридцать шесть лет назад новгородцы подкупили татарских переписчиков (численников), чтобы они уехали из Новгорода Не теряя времени, новгородцы попросили Андрея снова стать их князем Андрею этого было достаточно, и он отослал татарское войско обратно в степи, а сам поехал в Новгород, где был возведен на престол во второй раз в своей жизни 80.

Поход Дюденя завершился, но раздоры и стычки между князьями продолжались и продолжались Во-первых, не был решен вопрос о беглом великом князе Что он должен был делать? Оставаться в Пскове не имело смысла. Последней надеждой Дмитрия было объединиться со своим недавно обретенным союзником Михаилом Ярославичем Тверским и затем вернуться в Переславль Дмитрий едва добрался до Твери, по дороге чуть было не попав в руки Андрея, который отправился в Торжок с отрядом новгородцев, чтобы перехватить своего брата и соперника Правда, с обозом Дмитрию пришлось навсегда расстаться, но и только. Война могла вспыхнуть снова, но, как это столь часто бывало в последней четверти XIII века, когда русские сходились лицом к лицу с русскими без поддержки татар, братья пошли на взаимные уступки и заключили некое подобие мира 81 Дмитрий еще раз уступил великое княжение своему брату, а в ответ ему была возвращена его старая вотчина Переславль, которую в феврале 1294 года занял Федор Ростиславич, княживший и в Ярославле, и в Смоленске 82. Но Дмитрию больше не суждено было увидеть свою столицу. По дороге он умер у Волока Ламского Ни в одной из летописей — даже в летописи Суздальской земли, проявлявшей к Дмитрию нечто похожее на сочувствие, описывая перипетии его борьбы с Андреем,— не содержится хотя бы упоминаний о его доблестях. Переславль отошел к сыну Дмитрия Ивану, ранее посаженному своим отцом на княжение в Кострому Уезжая из Переславля по повелению великого князя, Федор Ростиславич в припадке уязвленного самолюбия сжег город до основания 84 Для завершения своего в высшей степени успешного предприятия Андрею оставалось решить еще только одну задачу: наказать и подавить Тверь. Исполнено это было очередным

татарским ханом или князем (летописцы называли его «царь» или «царевич») по имени Токтомер (Ток-Темир?) 85, который пошел на Тверь «и велику тягость учинил людей, овех посече, а овех в полон поведе» 86. Подавив Тверь (как потом оказалось, только на время), Андрей Александрович достиг, наконец, вершины своего могущества. Не осталось никого, кто был бы способен оказать ему сопротивление,— или, по крайней мере, положение вещей в то время выглядело таковым.

Андрею удалось продержаться в качестве великого князя в течение еще десяти лет, но его дни как верховного правителя были сочтены. Сила Андрея заключалась в том, что Ногай не хотел или не мог поддерживать его противников. Слабость Андрея была двоякой: во-первых, единственными его союзниками, помимо татар из Золотой орды, были ростовские князья, потомки Константина, никто из которых не имел ни достаточно политического авторитета, ни оснований для превосходства над другими князьями Суздальской земли, во-вторых, то, что он лебезил перед сарайскими ханами и опирался на их военную помощь, привело к опустошительным татарским нашествиям и вызвало невиданные дотоле страдания и глубокое негодование среди населения Северной Руси, что укрепило в его политических противниках решимость сильнее сплотить свои ряды для борьбы с великим князем Более того, как уже упоминалось выше, Андрей не имел могущественного центра, который стал бы основой и надежным тылом для его деятельности. Его вотчина Горо-дец была слишком удалена и, очевидно, по-прежнему испытывала недостаток населения 87 Кроме того, Андрей почти не имел времени позаботиться о своей вотчине, не говоря уже о том, чтобы пожить там и укрепить ее ресурсы и войско. В столичном городе Владимире и в Новгороде он проводил больше времени, чем на восточных окраинах Суздальской земли. Противостоявшие ему князья, напротив, не жалели сил для укрепления своих владений и, не имея дел в Новгороде или Владимире, могли сосредоточиться на развитии местных ресурсов. В последнее десятилетие XIII века на роль истинных центров могущества и влияния в Северо-Восточной Руси стали выдвигаться Тверь и Москва. Княжившие в этих городах Михаил Ярославич и Даниил Александрович вместе с сыном прежнего великого князя Иваном Дмитриевичем вскоре доказали Андрею силу своего союза.

Можно, конечно, задать вопрос, каковы были политические цели андрея после овладения великокняжеским престолом. Ответ, по нашему мнению, может быть только один: Андрей понимал необходимость сильной вотчины, расположенной близко к центру власти в Суздальской земле. Городец был слишком в стороне. То же самое относится и к Костроме (находившейся, вероятно, в распоряжении великого князя с тех пор, как умер Василий Ярославич), куда в конце концов Андрей посадил княжить своего сына Бориса Единственной вотчиной, на которую он, по его разумению, имел полное право и которая соответствовала его замыслу создать могучие семейные владения, был Переславль — старый оплот Дмитрия, исключительно плодородный и стратегически важный район 88 Мно-

гие внутренние раздоры, омрачавшие межкняжеские отношения в последние десять лет правления Андрея, были связаны с Переславлем, в котором после смерти Дмитрия княжил его сын Иван.

Озабоченный прежде всего Переславлем, Андрей в 1295 году отправился к Токте. На этот раз ему не удалось убедить хана помочь ему войском для разгрома противников. Вместо этого он вернулся на следующий год на Русь с полномочным послом хана. Тут же во Владимире был созван съезд «всем князем русскым».

Летописи описывают его так, как будто это было сражение: «и сташа супротиву себе, со единой стороны князь великий Андреи, князь Феодоръ Черный Ярославскыи Ростославич, князь Костянтин Ростовьскыи со единого, а с другую сторону противу сташа князь Данило Александровичь Московскыи (двоюродный) брат его князь Михаиле Ярославичь Тферскыи, да с ними переяславци с единого». И действительно, дело чуть не дошло до кровопролития; только вмешательство владимирского и сарайского епископов удержало князей от того, чтобы решить вопрос о Переславле силой оружия.

Достигнутое на владимирском съезде решение о том, что Переславль остается вотчиной Ивана Дмитриевича, было для Андрея совершенно неприемлемым. Он попытался взять своих противников на испуг, намереваясь напасть сначала на Переславль (Иван Дмитриевич к тому времени уже отправился в Сарай для получения ярлыка на княжение), а затем на Москву и Тверь. Но Даниил и Михаил остановили его у Юрьева Польского, и обе стороны, проявив традиционное нежелание сражаться без поддержки татар, заключили мир и подтвердили решения Владимирского съезда 89. В это же самое время положение Андрея в Новгороде было существенно ослаблено договором, заключенным между Тверью и Новгородом, согласно условиям которого Новгород согласился помогать Твери, «аже будеть тягота., от Андрея, или от татарина, или от иного кого» — другими словами, если Андрей или татары нападут на Тверь,— тогда как Михаил обязался помочь, «кде будеть обида Новугороду». Довольно существенно, что Михаил назвал в качестве своих союзников («один есмь с ...») своего старшего двоюродного брата Даниила Московского и Ивана (Переславского?) 90.

Несмотря на то что в 1296 году Андрею не удалось лишить Ивана его «вотчины» ни силой убеждения, ни силой оружия, он до конца своей жизни не оставлял надежды закрепиться в Переславле. В 1298 году он снова попытался захватить этот город и снова был отброшен совместными усилиями Даниила и Михаила91. В 1300 году Андрей созвал второй съезд, на этот раз в маленьком городке Дмитрове, расположенном к западу от Владимира и равноудаленном от Москвы и Твери. Обсуждался вопрос о распределении княжеств, или, другими словами, кому же держать Переславль. Была «смута великая», и, хотя Иван и Михаил не достигли соглашения по какому-то неназванному вопросу 92, Ивану было достаточно поддержки Даниила Московского, чтобы сохранить власть в Переславле вопреки противодействию со стороны Андрея и, возможно, также Михаила. Это указывало на быстрый рост влияния московского князя. Конечно, у Даниила не было ни ма-

лейшего желания бескорыстно укреплять положение своего племянника в Переславле; скорее, это был тонкий политический ход с его стороны, продиктованный желанием заслужить благодарность от жителей этого района и их князя Ивана

Андрей все еще не терял надежды заполучить Переславль В мае 1302 года, как только Иван Дмитриевич умер, не оставив потомства, Андрей быстро поставил в городе своих наместников, а сам поспешил в Орду, чтобы заявить там свои притязания на освободившийся престол. Но он опоздал Промосковский компилятор содержащегося в Троицкой летописи рассказа о смерти Ивана, пытаясь, несомненно, оправдать последовавший захват Москвой района Переславля, сообщает, что Иван «благослови в свое место князя Данила Московскаго в Переяславли княжити; того бо любяше паче инех». Неизвестно, правда это или нет, но летописец сообщает, что, как только Андрей уехал в Сарай, приехал Даниил и быстро заменил ставленников великого князя своими людьми 93. Да, Андрей проиграл окончательно, он больше не мог надеяться захватить Переславль. Даже после смерти Даниила в 1303 году ситуация не стала для Андрея более благоприятной Согласно опять-таки Троицкой летописи, жители Переславля немедленно сделали выбор в пользу старшего сына Даниила Юрия; они так сильно хотели, чтобы Юрий защищал их в случае возможного нападения со стороны Андрея, что даже отказались отпустить Юрия в Москву на похороны отца 94. Не приносили теперь успеха Андрею и поездки в Орду Когда в конце 1303 года Андрей вернулся из Орды с ханскими послами, он созвал еще один съезд князей, на этот раз в самом Переславле. Но родственники и на этот раз обошли Андрея Согласно ханским ярлыкам, зачитанным на съезде, Юрий твердо оставался правителем в Переславле, который с тех пор московские князья никогда не упускали из рук 95

27 июля 1304 года Андрей умер, и началась новая эпоха соперничества между князьями. На этот раз главные действующие лица — князья тверские и московские — были фигурами совершенно иного масштаба, нежели братья и сыновья Александра Невского Это уже не была борьба между князьями, не имевшими, по-видимому, ни крепких корней, ни достаточно сильных вотчин, чтобы позволить им выдвинуть постоянную программу семейных притязаний на верховный престол. Борьба теперь развернулась между княжескими династиями, способными проводить собственную политику, опираясь на крепкий тыл в виде могущественных наследственных вотчин, и которым не приходилось полагаться только на красоты' Владимира и торговые преимущества Новгорода

Основным центром междоусобной войны, продолжавшейся, то затухая, то вспыхивая с новой силой, с 1281 до 1304 года и растерзавшей Суздальскую землю на части, был неугомонный Андрей Александрович. Однако северо-западные районы Ростова, Углича, Ярославля и Белоозера сравнительно несильно пострадали от жестоких татарских набегов, которые из-за неспособности Андрея править без поддержки татар снова и снова обрушивались на центральные районы Суздальской земли. Хотя время от времени правители

этих мелких земель ввязывались в межкняжеские столкновения, обычные для Суздальской земли, повседневное управление их отчинами имело мало общего с соперничеством за владимирский престол или с борьбой за Переславль. И все же их конфликты и их княжества были во многом уменьшенной копией конфликтов сыновей Александра Невского и княжеств этих последних.

Ростов, давняя столица Константина Всеволодовича, был крупнейшим из городов и наиболее важным политическим центром Руси. После смерти Константина Ростов оставался в руках старшей ветви его рода: сначала там княжил старший сын Константина Василько, а затем сын Василька Борис. Когда в 1277 году Борис умер, его брат Глеб, получивший в свое время отдаленную вотчину в Белоозере на севере, занял Ростов. Но когда Глеб умер год спустя, там стали совместно править сыновья Бориса Дмитрий и Константин. Начались долгие и мучительные семейные раздоры, то затухавшие, то разгоравшиеся с новой силой в течение четырнадцати лет, что не могло не ослабить княжество, перешедшее, в конце концов, под контроль татар. Как в ссоре, захлестнувшей двух старших сыновей Александра Невского, так и здесь один из братьев, Константин, не гнушался татарской военной помощью для достижения своих политических целей, тогда как другой брат, Дмитрий, занимал твердую антитатарскую позицию. Первая стычка между братьями в 1281 году чуть было не привела к вооруженному столкновению, но была улажена миром благодаря ростовскому епископу Игнатию 96 Однако год еще не успел закончиться, как Константин уже участвовал в первом татарском походе Андрея, когда среди прочих был разграблен город Ростов — прямое указание на то, что в это время Дмитрий Борисович был единоличным правителем Ростовского княжества Связи Константина с татарами сослужили ему хорошую службу. Когда его двоюродный дядя из младшей ветви рода Роман Владимирович Угличский умер в 1285 году, не оставив наследника престола, Углич вернулся к двум старшим членам этого княжеского рода. На этот раз Константин, благословленный, без сомнения, ханом Туда-Менгу, занял Ростов, а Дмитрий вынужден был довольствоваться меньшим по размерам Угличским княжеством Но Дмитрий пока не собирался отказываться от борьбы за власть Он связал себя союзом с великим князем Дмитрием Александровичем, выдав свою дочь замуж за его сына в 1286 году и приняв участие в походе на Тверь в следующем году. Два года спустя Дмитрий Борисович выбил из Ростова своего брата Константина, который в свой черед был сослан в Углич Возвращение Дмитрия в Ростов совпало по времени (или послужило причиной) с всплеском антитатарских настроений среди населения: собралось вече, в результате которого многочисленные татары, присутствие которых в городе можно объяснить только тем, что их пригласил Константин, были изгнаны из Ростова. Взяв себе за образец поведение Андрея Александровича, Константин поспешил в Сарай жаловаться на своего брата. Ему не так повезло, как Андрею,— что неудивительно, ибо в Орде царила неразбериха,— и в Углич он вернулся без татарского войска 97.

Несмотря на феодальные распри, продолжавшиеся целое десятилетие, братья так или иначе умудрились просуществовать друг с другом еще четыре года. Очевидно, было выработано какое-то соглашение (modus viuendi), поскольку в 1293 году все князья старой Ростовской земли, даже Дмитрий Борисович, последовали за Андреем Александровичем в Орду и приняли участие в опустошительном походе Дюденя на Русь. Несмотря на то что Константин был сторонником Андрея, ему не удалось удержать татар от нападения на Углич. Однако ему не пришлось долго ждать своего часа: в 1294 году, когда умер Дмитрий Александрович, а его брат Андрей опять стал великим князем, смерть настигла и Дмитрия Борисовича. Он умер, не оставив наследника, и Константин снова стал ростовским князем, а в Углич посадил княжить своего сына. Persona grata в Золотой орде, в 1302 году он взял в жены татарскую княжну и оставался в Ростове до своей смерти в 1307 году. Его поддержка Андрея (он был его сторонником на съезде во Владимире в 1296 году) и постоянная готовность призвать себе на помощь татарское войско были столь же пагубными для Ростова, как и бездарная политика Андрея для Суздальской земли.

Белоозеро оставалось в стороне от борьбы за ростовский престол. Дмитрий Борисович, правда, пытался очернить своего дядю Глеба Васильковича Белозерского, когда последний умер в 1278 году. Через девять недель после его смерти епископ Игнатий приказал выкопать останки из ростовского собора 98, пытаясь тем самым показать, что покойный и его потомки не имеют более прав на ростовский престол, и размежевать позицию Дмитрия от заискиваний Глеба перед татарами; — «служаша им» — так характеризует Глеба его в остальном хвалебный некролог ". В следующем году Дмитрий отобрал те части района Белоозера, которые теперь принадлежали сыну Глеба Михаилу 10°. Но кроме этих двух эпизодов, об отношениях между Белоозером и Ростовом нам больше ничего неизвестно. Либо летописцы утратили интерес к этому княжеству после смерти Глеба, либо никаких столкновений не было. Во всяком случае, к концу XIII века Белоозеро фактически отделилось от других княжеств, некогда составлявших единое родовое наследие Константина Всеволодовича.

То же произошло и с Ярославлем. Федор Ростиславич, правивший почти сорок лет (1260—1299) этим полученным им посредством женитьбы княжеством, по-видимому, не имел тесных связей с Ростовом, Угличем или Белоозером "". За время своего длительного правления Федор Ростиславич нечасто бывал в Ярославле — он проводил время то в Золотой орде, то сражаясь на стороне татар в русских и иных землях, то управляя Смоленским княжеством, которое он приобрел после смерти своего брата Михаила в 1279 году и которое он номинально «держал» до 1297 года, пока его племянник Александр Глебович не отобрал у него Смоленск «лестию (хитростью)» 102. Подобно Белоозеру, Ярославль выпал из родового наследия Константина Всеволодовича и оставался независимым до окончательного поглощения его Москвой в XV веке.

При всей их независимости друг от друга правители Ростова —

При последних двух потомках Ярослава связи между Новгородом и великим князем стали постепенно ослабевать. Новгород неуклонно прокладывал свой путь к еще далекой пока независимости. Однако без военной поддержки ему было пока не обойтись, если не для защиты западных рубежей, то хотя бы для сопротивления господству татар и сопровождавшему его разорению. Татарская угроза постоянно нависала над новгородцами с тех пор, как Александр Невский поддержал перепись силой оружия в 50-х годах XIII века: Ярослав Ярославич был на волосок от того, чтобы призвать татарское войско для усмирения Новгорода в 1270 году, а в 1272 году Василий привел-таки татар, чтобы опустошить эту землю и прогнать своего племянника. Вот почему в Новгороде постоянно должен был находиться князь — или его ставленник — вместе с войском.

Во время первого правления Дмитрия Александровича в качестве великого князя его отношения с Новгородом были безоблачными. Он по-прежнему пользовался авторитетом князя, которого новгородцы дважды призывали на княжение, но который никогда не пересекал их рубежи во главе татарского войска, и с городскими властями он успешно сотрудничал. В начале 1278 года Дмитрий провел в высшей степени успешный совместный поход сил Новгорода и Суздальской земли в Карелию — обширную территорию с размытыми границами, расположенную между Ладожским озером и шведской Финляндией и простиравшуюся дальше на север. Объединенные силы под началом Дмитрия «казни корелу и взя землю их на щит». В том же году Дмитрий получил разрешение построить крепость в городе Копорье у Финского залива, возможное прибежище и перевалочный пункт по пути в Швецию на случай междоусобной войны и вынужденного бегства "°.

Поворотной точкой в отношениях Дмитрия с Новгородом стал 1280 год, когда между великим князем и городом вспыхнула ссора. В источниках ничего не сообщается о причинах, а только лишь о последствиях. Попытка архиепископа утихомирить Дмитрия успеха не имела, и зимой 1280/81 года он вторгся в Новгородскую землю с суздальским войском. И опять, как это часто бывало, когда русские противостояли русским, из этого вторжения ничего не вышло. Так или иначе, был заключен мир. Но нападение не прошло бесследно. Новгородцы больше не приглашали Дмитрия в князья, более того, они отказали ему в убежище во время первого татарского похода Андрея, сравняли с землей его крепость в Копорье, призвали в князья его брата в 1282 году. Новгородцы приняли Дмитрия на княжение только тогда, когда сила обстоятельств и крайняя степень военного давления вынудили их это сделать в 1283—1284 годах. Второй период правления Дмитрия (1284—1294) прошел большей частью при полном молчании осторожного новгородского летописца, который почти не упоминает о деятельности князя,— трудно даже сказать, находился ли он в основном в Новгороде в это время или же его заменял там его наместник. Правда, Дмитрию удалось заставить новгородцев пойти вместе с его войском походом на Тверь в 1287 году, но, с другой стороны, в городе

произошли три сильнейших восстания (1287, 1290, 1291 годов), что указывает на жестокую борьбу между боярскими группировками, поддерживавшими Дмитрия и противостоявшими ему "

Последнее правление Андрея в качестве новгородского князя (1294—1304), напротив, было почти столь же тихим и спокойным, как и первое (1281 —1284). Был, правда, договор между Новгородом и Тверью (заключенный между 1295 и 1298 годами), в котором «Андрей или татары» были названы возможными врагами Твери, и был также один случай, когда во время отсутствия Андрея новгородцы прогнали его наместников и призвали на короткий срок Даниила Московского112. Но все обошлось, и Новгороду никогда не пришлось защищать Тверь от Андрея. При Андрее не было тех неистовых восстаний, что омрачили последний срок княжения Дмитрия, не было договоров, накладывавших дополнительные ограничения на княжескую власть. И со стороны великого князя не исходило никаких угроз применить насилие. Вместо этого Андрей исполнял свои обязанности по обороне новгородских рубежей, помогая новгородцам в их периодических столкновениях со шведами и датчанами "3. Возможно, новгородцы старались держаться поскромнее с Андреем, памятуя о его умении призывать татарские войска для ведения своих войн. Во всяком случае, они тихо перетерпели своего последнего в XIII веке князя, может быть даже с толикой почтения. По крайней мере местный летописец не проявлял того неприятия по отношению к Андрею, какое было направлено на его брата.

Вполне дружественные, как мы видим, отношения Новгорода с Андреем не были шагом назад в медленном, но неуклонном движении города к независимости. Начиная с 1294 года вводился новый порядок выборов посадника До этого времени не был определен срок пребывания посадника в должности' он мог занимать ее всю жизнь, пока его физически не устраняли или, как это часто бывало, до тех пор, пока князь не требовал его смещения. Теперь посадники избирались ежегодно из числа учрежденного совета господ, члены которого пожизненно представляли каждый из пяти концов (административных районов) Новгорода. Сам факт, что такой совет был создан и что ни один боярин не занимал должность посадника столь долго, сколь долго он желал или был в состоянии ее занимать, уже означал, что боярская община в городе стала более сплоченной и более управляемой и что теперь существовал орган, способный к более согласованным, чем прежде, действиям против какого-нибудь беспокойного князя. И все же настоящая солидарность бояр была делом будущего, поскольку пока что не было системы регулярной смены посадников. Эта должность не переходила ежегодно от одного конца к другому, а оставалась в руках тех претендентов, которые были достаточно могущественны, хитры или богаты, чтобы повлиять на выборщиков. И действительно, в период с 1294 по 1304 год посадниками большей частью были поочередно сменявшие друг друга братья Семен и Андрей Климовичи "4. Новгород еще не стал республикой, но находился на пути к ней.

ССЫЛКИ И ПРИМЕЧАНИЯ

' Дата рождения Дмитрия в источниках не упоминается. Согласно русскому генеалогу XVIII в. Т. С. Мальгину, Дмитрий родился в 1250 г. (М а л ь г и н, с. 292), но, когда он в 1260 г. был оставлен княжить в Новгороде, ему было, по нашему мнению, больше 10 лет.

2 «Степенная книга» XVI в. сообщает, что Даниил получил Москву от Александра (ПСРЛ, т. 21, с. 296); согласно западнорусской Супрасльской летописи, к 1303 г. Даниил правил в Москве только одиннадцать лет (ПСРЛ, т. 17, с. 27); HI, однако, упоминает Даниила как независимого князя московского в 1283 г.: «Данило. с москвици» (НПЛ, с. 325). Согласно Те. сб., под 1408 годом, тиуны Ярослава Яро-славича правили в Москве семь лет, а Даниила «воскормил» Ярослав (ПСРЛ, т. 15, стб. 474); другими словами, Москва была частью великого княжества Владимирского с 1264 по 1271 г. — См.: К у ч к и н. Роль Москвы.

3 В. Н. Татищев сообщает, что в августе 1264 г. он отбыл из Орды, а в сентябре был возведен на престол во Владимире (Т а т и щ е в, т. 5, с. 44). Андрей умер приблизительно в 1264 г. (ТЛ, с. 328).

4 В 1212 г. Ярослав схватил в Твери двух новгородцев (НПЛ, с. 53, 252). Согласно второй редакции татищевской «Истории», Ярослав получил «Переславль, Тверь и Волок» (Т а т и щ е в, т. 3, с. 186). В первой редакции, однако, упоминается только Переславль (там же, т. 4, с. 342).

5 ПСРЛ, т. 1, стб. 471. «Ярослав князь тферьскыи» (там же, стб. 473).

6 Первым епископом был Симеон. Он похоронил Ярослава в Твери (ТЛ, с. 331).

7 Т а т и щ е в, т. 5, с. 44. Кто такой Владимир Рязанский, неизвестно. Иван Стародубский был, вероятно, единственным оставшимся в живых дядей Ярослава.

8 Слово полк у летописцев обычно обозначает воинское подразделение, реже — поход.

9 НПЛ, с. 88 — 89. В 1270 г. два татарских посла снова исполнили церемонию возведения (посаженая} Ярослава на новгородский престол. — См.: ГВНП, с. 11.

10 Только в Ник (ПСРЛ, т. 10, с. 151). Запись под 1273 годом — подробная и мало похожая на чисто литературный вымысел — отражает, вероятно, несохранившийся новгородский или тверской источник. Айдар также упоминается под 1269 годом (там же, с. 147) как зять Амрагана.

" Снова об участии татар упоминается только в Ник (там же). Ср : НПЛ, с. 322.

12 ПСРЛ, т.  10, с. 151, Ср.: НПЛ, с   322.

13 НПЛ, с. 312; ГВНП, № 29, с. 56—57.

14 НПЛ, с. 83, 311.

15 ТЛ, с. 328 (заметим, что в Л отсутствуют записи с 1263 по 1284 г.).

16 НПЛ, с. 84, 313. ТЛ, с. 328.

Напечатано в: ГВНП, №  1, с. 9—10. См.: Зимин, с. 104—105.

20 См.: П а ш у т о. Образование, с. 383 и далее.

21  НПЛ, с. 85, 314.

22 П2Л, с.  16.

23 В. Т. Пашуто считает, что на самом деле он прибыл с 300 литовскими беженцами в 1265 г. (Пашуто. Образование, с. 384).

24 П2Л, с. 16—17; НПЛ, с. 85, 314—315.

25 НПЛ, с. 85, 315.

26 НПЛ, с. 85, 315. Согласно Ник, Ярослав оставил своего племянника Дмитрия Александровича в Новгороде (ПСРЛ, т. 10, с. 145). Это выглядит маловероятным, поскольку в 1267 г. новгородским князем был Юрий и Новгородские источники не упоминают об этом. Ник также добавляет, что в 1267 г. в Новгороде было восстание («мятеж усобной»), не упоминаемое опять-таки в HI.

27 НПЛ, с. 85, 315. Более поздние летописи (HIV и Ник) добавляют, что был убит Ердень (ПСРЛ, т. 4, с. 236; т. 10, с. 145).

28 ГВНП, № 2, с. 10 — П. В договоре упоминаются посадник Михаил и тысяцкий Кондрат, ставшие впоследствии жертвами второго Раковорскйго похода (1268 г.). Следовательно, этот договор должен был быть заключен между 1265 г. и 23 января 1268 г. (в этот день Михаил и Кондрат выступили из города вместе с войском). Обсуждение раних договоров с Ярославом см.: Черепнин. Русские феодальные архивы, т. 1, с. 251—266.

29 См.: Christian sen The Northern Crusaders, p  108.

30 НПЛ, c. 85, 315.

31 Там же, с. 85—87, 315- 318

32 Там же, с. 87—88, 318—319.

33 ГВНП, № 3, с. 11 — 13. Л. В. Черепнин (Ч е р е п н и н. Русские феодальные архивы, т. 1, с. 263—266) считает, что последние три статьи договора, напечатанного в ГВНП, были добавлены в 1270 г. после второго крупного столкновения с Ярославом.

34 НПЛ, с. 88, 319.

35 См. версии, восходящие к своду 1472—1479 гг. (М, Е, Лье и Ник; ПСРЛ, т. 25, с. 149; с. 23, с. 88; т. 20, с. 167; т. 10, с. 149). Исходное описание мятежа (без угрозы отлучения) содержится в НПЛ, с. 88—89, 319—321.

36 Например, см. выше, с. ПО.

37 На обороте договора 1269—1270 гг. написаны слова «Се приехаша послы от Менгу Темеря цесаря (хана Менгу-Тимура) сажат Ярослава с грамотою», т. е. очевидно, что с ярлыком на княжение (ГВНП, с. 11).

38 Это были три последние статьи договора (ГВНП, № 3), которые, по мнению Черепнина, были добавлены в 1270 г. (см. выше, прим. 33).

39 НПЛ, с. 89, 321.

П а ш у т о. Образование, с. 54, 387.

ПСРЛ, т. 4, с. 241; т. 5, с. 197; П2Л, с. 17, 85.

42 ТЛ, с. 331.

43 НПЛ, 89—90, 321—322.

44 Т а т и щ е в, т. 5, с. 50.

45 НПЛ, с. 322; ПСРЛ, т. 10, с   151. " ПСРЛ, т. 10, с. 151.

НПЛ, с. 322, 471 («седев 3 месяци, выиде из града»); ПСРЛ, т. 10, с. 151 — 152. О бегстве Павши, временной замене его Михаилом Мишиничем и восстановлении в должности см.: НПЛ, с. 322. О Ратиборе и «крамольниках» см.: Татищев т. Ъ. с. 51.

44 ТЛ, с. 332—333.

50 «По полугривне с сохи (т. е. с единицы обложения податью), а в сохе числиша 2 мужи работники» (Т а т и щ е в, т. 5, с. 51). См. также: К о ч и н. Сельское хозяйство с. 92—93.

51 Ник, HIV и «Летописец Никифора вскоре» — последние два под 1273 годом, явно ошибочная датировка (ПСРЛ, т. 10, с. 152; т. 4, с. 219; Тихомиров. Забытые произведения).

52 См.: П а ш у т о. Образование, с. 386 и далее; Алексеев. Полоцкая земля, с. 285 и далее.

53 Но см.: К у ч к и н. Нижний Новгород, с. 239.

54 К а р г а л о в, с. 167—168.

55 Сын Святослава Дмитрий умер раньше своего двоюродного брата Василия Костромского; его потомки, таким образом, потеряли право на наследование. Сын Ивана Михаил, однако, был еще жив в 1281 г. (ТЛ, с. 339), но ни он, ни его потомки никогда не заявляли своих претензий на великоняжеский престол.

56 Ср., однако, точку зрения В. А. Кучкина, который считает, что в конце XIII века Нижний Новгород был частью района Городца (Кучкин. Нижний Новгород, с. 239).

57 См.: Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 158—159.

58 Подробное исследование истории Волынской и Галицкой земель с момента смерти Даниила и до конца XIII века см.: П а ш у т о. Очерки, с. 289—302.

59 Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 164 et seq.; Meyendorff. Byzantium, p. 36.

60 Meyendorff. Byzantium, p. 68. О событиях 1280—1300 гг. см.: Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 174—189; S p u 1 e r. Die Goldene Horde, p. 64—77; Федоров Давыдов. Общественный строй, с. 68—74.

61 Мальгин,  с.  296,— единственное «свидетельство»  о дате его рождения.

62 Ник сообщает, что они отправились в Орду «кождо (с заботой) о своих княжениах» (ПСРЛ, т. 10, с. 154), но это, вероятно, более позднее добавление к исходному описанию из Т.

63 В феврале 1273 г. они взяли «славный град Ясьскыи (осетинский) Дедяков (Орджоникидзе)» — См.: Vernadsky. The Mongols and Russia, p. 173 (ТЛ c. 334).

64 ТЛ, с. 338—339. Автор описания в /// явно благоволит к Андрею и просто сообщает, что «Андреи... вздыну рать татарскую, и взяша Переяславль на щит» (НПЛ, с. 324) В описании, содержащемся в HIV и С/, приводятся имена двух татарских военачальников «Ковкадыи и Алчедаи» (ПСРЛ, т. 4, с. 244; т. 5, с 199) Путаный рассказ о деятельности Довмонта содержится в НПЛ (с. 324), HIV и CI (ПСРЛ, т. 4, с. 244; т. 5, с. 200). Ник придает чуть больше смысла всему этому эпизоду (ПСРЛ, т. 10, с. 159—160).

ёь ТЛ, с. 338-339; НПЛ, с   324; ПСРЛ, т. 10, с   159—160.

67 См.; Татищев, т. 5, с. 57.

ь8 ПСРЛ, т. 25, с. 154.

69 ПСРЛ, т. 10, с. 160.

70 НПЛ, с. 325 (под 1283 годом); ПСРЛ, т 25, с. 154, т. 10, с. 160 (оба под 1282 годом).

71  НПЛ, с. 325 (под 1284 годом).

72 Там же, с. 325—326 (под 1284 годом). " ПСРЛ, т. 10, с. 161.

74 Упоминается только в HIV и CI (и производных летописях), но отсутствует в Т и HI (ПСРЛ, т. 4, с. 246; т. 5, с. 201).

75 ТЛ, с. 344.

7Ь Там же, с,. 344 (под 1287 годом), с. 326 (под 1289 годом). Самое подробное описание содержится в Ник под 1288 годом (ПСРЛ, т. 10, с. 167).

77 Дмитрий и Константин Борисовичи (только в Я/V), Михаил Глебович Бело-зерский и Федор Ростиславич Ярославский (и Смоленский). Наиболее полное описание этого похода содержится в: Т, Л, HI, HIV, CI, МАК и Ник. См.: ТЛ, с. 345—346; ПСРЛ, т. 1, стб. 483, 527; т. 4, с. 248; т. 5, с 201—202; т. 10, с. 168—169; НПЛ, с. 327. Заметим, что Ник, явно ошибочно, добавляет «Иван Дмитриевич (сын Дмитрия Александровича)» к перечню князей, сопровождавших Андрея

78 Только в Ник (ПСРЛ, т.  10, с. 169).

79  S р и 1 е г   Die Goldene Horde, p 73—74

80 ПСРЛ, т  1,стб. 483, 527; ТЛ, с. 346— 347. См также: Б е р е ж к о в, с  120—121.

81 ПСРЛ, т 1, стб 483; НПЛ, с 328 Согласно HI, Дмитрий послал епископа тверского Андрея и Святослава на переговоры. Однако Святослава Ярославича, старшего сводного брата Михаила, к 1294 г , вероятно, уже не было в живых, поскольку Михаил явно был старшим князем в Твери.

82 О занятии Федором Ростиславичем Переславля см.: ТЛ, с 346; ПСРЛ, т. 1, стб. 483 (где вместо Переславля ошибочно указан Ярославль).

83 Упоминается только в HIV, МАК и Ник (ПСРЛ, т. 4, с. 248; т. 1, стб. 527; т. 10, с 170)

84 ПСРЛ, т   1, стб   484; ТЛ, с. 347.

85 См/ S р и 1 с г   Die Goldene Horde, p 74, n 51.

 86ПСРЛ, т. 1, стб   483

87 О Городце см.: К у ч к и н. Нижний Новгород, с. 234—235.

88 О важном значении Переславля см.: Сахаров. Города, с. 34 и далее; Тихомиров Древнерусские города, с 413—415.

89 О поездке Андрея в Орду в 1295 г., съезде князей во Владимире и неудачном нападении на Переславль см : ПСРЛ, т. 1, стб. 494; т 4, с. 249; т. 5, с. 202; т 10, с. 171; ТЛ, с 347—348. Заметим, что Сим начинает описание событий 1296 г. словами: «.бысть рать татарская, прииде Олекса Неврюи .» (ПСРЛ, т. 18, с. 83). HIV и CI поясняют, что Неврюем звали посла Токты.

90 Тверская версия договора напечатана в: ГВНП, № 4, с. 13—14. Дата не приводится, но договор был, вероятно, заключен, когда Андрей отсутствовал%в Новгороде, т е. между 1295 и 1298 гг. Ср , однако, точку зрения Л. В Черепнина (Череп-н и н. Русские феодальные архивы, т. 1, с. 266—270). В. А. Кучкин считает, что Иван, упоминаемый в тверской копии договора (ГВНП, № 4), был сыном Даниила Московского, что он в конце 1297 г. был послан в Новгород своим отцом после того, как новгородцы временно прогнали наместников Андрея, и что договор был заключен между 1 сентября 1296 г. и 28 февраля 1297 г. (Кучкин. Роль Москвы).

 91Упоминается только в HlVu С! (ПСРЛ, т. 4, с. 250; т. 5, с. 202).

92 Ростовская летопись (МАК) туманно упоминает о вооруженном столкновении между Иваном и Константином Ростовским в 1301 г., вероятно, по поводу границ. Дело было улажено епископом Симеоном (ПСРЛ, т. 1, стб. 528).

93 ПСРЛ. т   1, стб. 486; т. 4, с. 252; т. 5, с. 203—204; ТЛ, с. 350.

94   ТЛ, с. 351.

95   Там же.

96   Там же, с. 338.

97 О событиях 1289 г. в Ростове (возвращение Дмитрия, изгнание татар и поездка Константина в Орду) сообщается только в МАК, (ПСРЛ, т. 1, стб. 526). в Ник Константин назван князем угличским в 1289 г. (ПСРЛ, т. 10, с. 168).

98 ТЛ, с. 337. В 1280 г. Игнатий был за это отлучен от церкви митрополитом Кириллом, но получил прощение после того, как за него вступился Дмитрий Борисович.

99 ТЛ, с. 335.

100 Там же, с. 336.

101 За исключением того, что его дочь вышла замуж за Михаила Белозерского в 1278 г. (ТЛ, с. 335).

102 О принятии им смоленского престола см.: ТЛ, с. 337; о возвращении Александра см.: ПСРЛ, т. 4, с. 250; т. 5, с. 202. По-видимому, во время своего призрачного «правления» в Смоленске Федор очень часто назначал вместо себя наместников из смоленского княжеского рода для управления княжеством.— См.: Baumgarten, Genealogies, p. 97—98.

103 ТЛ, с. 335. В. В. Каргалов (гл. 3) сообщает о цели похода, не упоминаемой в русских источниках.

104 ПСРЛ, т. 10, с. 157, 161, 168.

105 ПСРЛ, т. 15, стб. 405; т. 1, стб. 525 (-МАК).

106 Федор Ростиславич (ПСРЛ, т. 21, с. 309); Константин Борисович (1302 г.) и Федор Михайлович Белоозерский (1302 г.).—См.: ПСРЛ. т. 1, стб. 528 (-МАК).

107 См.: ПСРЛ, т. 21, с. 307—311. Его жизнеописание см.: Серебря иски и. Древнерусские жития, с. 222—234. По всей видимости, Федор провел в Орде по крайней мере шесть лет: три года до женитьбы и три — после (у него родились два сына). Вероятно, он жил там где-то между 1281 (первый татарский поход Андрея) и 1293 гг. (возвращение Федора в Орду вместе с Андреем Александровичем).

108 ПСРЛ, т. 10, с. 156, 167. В 1288г. нападениям подверглись также Муром и земли мордвы.

109 ПСРЛ, т. 10, с. 173; т. 1, стб. 486.

110 НПЛ, с. 323.

111 Там же, с. 326, 327.

112 См.: К у ч к и н. Роль Москвы, с. 60—62.

113 НПЛ, с. 91, 328, 330, 331.

114 См.: Янин. Новгородские посадники, с. 165 и далее.

Что исчезло к концу столетия? Прежде всего безнадежно устаревшая к тому времени система передачи правления по старейшинству, которая в течение двух с половиной веков подтачивала единство Руси. Принцип горизонтального наследования — брат наследует от своего брата главный престол страны либо рода, затем сыновья старшего брата, за которыми следуют сыновья второго по старшинству брата, и т. д.— надежно гарантировал только беспомощное правление и политическую разъединенность. И все-таки большинство потомков Ярослава Владимировича, прозванного Мудрым, по-видимому, так или иначе признали и приняли этот принцип, а многие из них даже пытались придерживаться его, иногда с недоверием и часто модифицируя его '. Во второй половине XI века круг оставшихся в живых Рюриковичей из киевской конфедерации фактически сократился до трех старших сыновей Ярослава, и кому-то могло показаться идеальной формой правления, когда в Киеве, великом княжестве, правил триумвират, состоявший из потомков «мудрого» правителя, столпов родовой преданности,— страной правил не один человек, а целый род. Но казавшаяся жизнеспособной Ярославу (если это он ее устанавливал), а потом его сыновьям, система эта была обречена. По прошествии двадцати лет триумвират был истерзан внутренними стычками. И хотя система горизонтального наследования рассматривалась как основной принцип наследования, и большую часть этого периода она соблюдалась при передаче престола в Киеве и отдельных вотчинах (и даже в младших ветвях отдельных княжеских родов), тем не менее она не могла не давать время от времени сбоев. Чем больше разрастался род, тем менее возможным становилось следовать таким сложным правилам. Но кто из князей, от Изяслава до Андрея, за два с половиной столетия существования этого принципа пытался изменить его или отменить вовсе? Пожалуй, никто. Ни Владимир Мономах, ни Всеволод III, ни Ярослав Всеволодович, если назвать только трех из самых реалистично мысливших и практичных правителей, казалось, не предпринимали никаких шагов, за исключением ограничения права наследования престола их детьми и внуками, резко сокращая тем самым число претендентов. Но этот же горизонтальный порядок соблюдался внутри их родов. Дело выглядит так, как будто они не могли освободиться от него.

Исходная цель такого порядка наследования — обеспечить мирную передачу власти, при этом подразумевалось, что государством правит род как целое. Наивно было бы ожидать, что чувство родовой преданности сплотит всевозрастающее число потомков Ярослава Мудрого, что двоюродные братья и племянники будут как само собой разумеющееся признавать власть «главы» рода, который вполне мог находиться в очень дальней степени родства Эта система неизбежно порождала и подогревала жадность и зависть, приводила к новым и новым виткам междоусобной войны. Князь сражался с князем либо за киевский или владимирский престол, либо за владение поближе к столице той или иной вотчиной. Кроме того, происходил естественный процесс выбывания — целые ветви рода исключались из борьбы за верховное положение или по решению старейшего князя, или по той причине, что глава ветви умирал раньше своего

правящего брата или дяди. Раздробленность страны возрастала К концу XIII века процесс измельчания княжеств, усиления раздробленности шел уже полным ходом в Суздальской земле: более дюжины княжеств фактически отделились от Владимира, а их правители не входили в число претендентов на великокняжеский престол. Сильная центральная власть отсутствовала, не существовало и внушительной военной силы, как не было их накануне монгольского нашествия, да и в любое другое время в XIII веке. О сопротивлении сильному внешнему врагу нечего было и думать. Суздальской земле просто повезло: ее потенциальные враги были в тот период заняты другими делами. Литва, например, консолидировала свои приобретения на территориях, некогда составлявших западную часть древнего Киевского государства, а Тевтонский орден покорял прибалтийские племена. Суздальская земля могла надеяться только на то, что либо православная церковь с помощью митрополита обеспечит особый путь объединения страны, и существует несколько драгоценных свидетельств того, что это происходило в XIII веке, либо на то, что порядок горизонтального наследования отомрет естественной смертью.

Случилось последнее. Как неоднократно указывалось выше, ни один из великих князей владимирских XIII века не имел возможности укрепить свою собственную вотчину настолько, чтобы она стала неоспоримым верховным княжеством Суздальской земли. В одних случаях вотчины были слишком незначительными, такими, как Юрьев Польский, например, или даже Суздаль В других — ранняя смерть или какое-то постоянное невезение не давали великим князьям развивать свои владения и превращать их, скажем, в такие могущественные центры, как Переяславль (вотчина Ярослава Всеволодовича, Александра Невского и Дмитрия Александровича). Уже в последние годы XIII века Москва и Тверь, великолепно расположенные со стратегической, экономической и географической точек зрения, быстро и уверенно развивались. В обоих городах правили умные, решительные и волевые князья. Оба княжества еще не были затронуты процессом дробления, к 1304 году Москва увеличила свою территорию почти втрое, присоединив районы Переславля, Коломны и Можайска. Все, что было необходимо для возникновения сильного централизованного государства, это одному из княжеств поглотить большинство остальных княжеств Суздальской земли и захватить территорию Владимира, самого великого княжества, а с ним и великокняжеский титул. В конце концов Москва добилась верховного положения. К 1371 году Дмитрий Донской заставил татар и русских князей в Суздальской земле признать его «великим князем московским и владимирским» 2. Другими словами, «великое княжество» стало его отчиной, т. е. неотчуждаемым владением потомков Даниила Московского. В своем завещании 1289 года Дмитрий Донской уже благословил старшего «сына своего, князя Василья, своею отчиною, великимъ княженьем» 3.

Старый порядок был сломлен. Правда, в начале XIV столетия титул великого князя владимирского дважды переходил к тверскому княжескому дому (1304—1318, 1322—1327) и один раз — к внуку

Андрея Суздальского (1327—1331). Впоследствии еще один потомок Андрея Суздальского, Дмитрий Константинович, держал великокняжеский престол короткое время (1360—1362). Но в течение трех четвертей XIV века титул великого князя и все, что с ним было связано, твердо находилось в руках потомков Даниила Московского и переходило от брата к брату только в том случае, когда правитель не имел сына. Начиная с Ивана II (1353—1359) и до угасания этой линии в конце XVI века наследниками отцов были старшие сыновья. Этот порядок был нарушен лишь в короткий период междоусобной войны в середине XV века. Право перевородства вытеснило архаичный порядок горизонтального наследования.

Ослабление власти великих князей в XIII веке, от могущественного Всеволода III до беспомощного Андрея Александровича, и угасание центростремительных тенденций отчетливо отразились и иллюстрируются фактом постепенного усиления позиций Новгорода по отношению к его правителям. По-видимому, в первые тридцать лет XIII века Новгород располагал определенной долей независимости и даже власти в выборе князя-наемника, подобно тому как это было в XII столетии. Это, в частности, означало, что княжение в Новгороде не было привилегией какой-либо одной ветви княжеского рода. В период между 1200 и 1230 годами в Новгороде княжили представители семьи и Всеволода III, и Ростиславичей из Смоленска, и Ольговичей из Чернигова. Правда, новгородцы могли (и часто пользовались такой возможностью) прогнать слабого князя, и это безусловно можно считать признаком силы. Но в период до 1230 года князей в Новгород назначали сильные внешние правители, или же они сами занимали новгородский престол; в любом случае это постоянно приводило к сокрушительным столкновениям между боярскими группировками Новгорода — сторонниками соперничавших родов. Сильный князь на новгородском престоле мог диктовать городу свои условия, и в целом власть князей в первые три десятилетия XIII века не ослабевала сколько-нибудь заметно. Боярство же большей частью пребывало в состоянии хронического раскола и потому не могло оказать действенного или продолжительного влияния на новгородского князя. Во время последнего чередования на новгородском престоле Всеволодовичей и Ольговичей (1224—1230) можно заметить, чуть-чуть больше сплоченности среди бояр, чуть-чуть больше стремления ограничить власть князя и потребовать от него должного соблюдения военных обязательств. Но еще пройдет немало времени, прежде чем сплоченность бояр проявить себя на деле и станут возможными активные шаги, ограничивающие власть князя.

За два с половиной десятилетия после татарского нашествия 1237—1238 годов Новгород оказался не способен укрепить свое положение или совершить сколь-нибудь значительный рывок к независимости, мало что указывает и на усиление сплоченности бояр. В период сразу после нашествия, когда на западных и северо-западных границах несколько усилилось давление со стороны тевтонских рыцарей, литовцев и шведов, в городе зарождается пронемецкая группировка бояр. Более того, непрекращавшиеся размоле-

ки между Александром Невским и Новгородом явно указывают на соперничество между боярами в то время. Раскол между соперничавшими группировками становится еще более очевидным во время правления Александра Невского на великокняжеском престоле Вспомним, как «меньшие» бояре поддерживали его брата Ярослава в 1255 году и вместе с большинством населения противостояли двум попыткам проведения переписи в конце 50-х годов XIII века, а «великие» бояре твердо держали сторону Александра во всех его начинаниях. Всякие усилия новгородцев утвердить свою независимость Александр решительно пресекал: восстание 1255 года было подавлено, сопротивление переписи сокрушено Александр был не из тех, кто стерпел бы даже малейший намек на сопротивление в непокорном Новгороде. И все же он с трудом преодолевал кризисы, с которыми ему приходилось сталкиваться. В Новгороде явно обнаруживались стремление и достаточные силы, чтобы отвергнуть наиболее невыносимые требования князя. Настроение менялось

И только когда Александра сменила череда более слабых и менее решительных правителей, сопротивление княжескому правлению возросло до такой степени, что князья были вынуждены пересмотреть свои взаимоотношения с городом. На права князя были наложены жесткие ограничения; составлялись договоры, увеличивавшие власть посадника и урезавшие власть князя; и бояре наконец достигли между собой некоего согласия, если не сплоченности, установив олигархический совет господ, из состава которого ежегодно назначались посадники.

Хотя правители XIV века были несравненно сильнее своих предшественников и могущество великого князя имело более крепкую основу, чем у любого из братьев и сыновей Александра Невского, тем не менее независимость Новгорода продолжала возрастать, а влияние князя или его наместника ослабевало. В целом история Новгорода в XIV веке отмечена новым духом самоутверждения, временами даже с долей пренебрежения к великому князю. Правители Москвы и Твери еще могли применить крайние меры и применяли их, чтобы запугать Новгород, например, лишить город поставок зерна, перекрыв реку Тверцу, или захватить заложников. Но Новгород оставался несгибаемым. Время присоединения давно прошло

Но при все растущей уверенности Новгорода в своих силах первая половина XIV века была свидетелем многих стычек между боярами. С 1304 до 1331 года, когда исход борьбы за великокняжеский престол между Москвой и Тверью был еще не решен, новгородские бояре разделились на промосковскую и протверскую группировки. Во время правления Ивана I (1331 —1340), известного своей нерешительностью в делах, касавшихся Новгорода, основными действовавшими силами были те, кто поддерживал Москву, и те, кто обращал свои взоры на Литву. При Семене Гордом (1340— 1353), который держал город более цепко, чем его отец (хотя ослабленная пролитовская группировка продолжала существовать), бояре были разделены узкоместническими интересами в погоне за землями и властью. Все это отрицательно сказывалось на власти посадника и ослабляло роль боярства в системе управления. Совет господ едва

ли мог действенно противостоять князю, когда его члены боролись за власть между собой. В 50 х годах XIV века, наконец, была установлена новая система коллективного посадничества, согласно которой шесть посадников избирались пожизненно, а один, старший посадник, выбирался ежегодно. Еще сохранялся какой-то элемент соперничества среди претендентов на власть, но главные основания для обескровливающей борьбы между боярскими группировками были теперь фактически устранены. Полное обновление всей правящей верхушки Новгорода, как назвал этот процесс один советский историк 4, знаменовало собой начало «боярской», или «олигархической», республиканской, формы правления в Новгороде. Это был самый крупный из когда-либо сделанных шагов к независимости города и его волостей. Если бы новая республика могла создать достаточно сильное войско, чтобы отражать нападения врагов с запада, независимость Новгорода стала бы полной

На конец XIII столетия пришелся не только упадок системы горизонтального наследования на Руси и продвижение Новгорода к независимости. Пошла на убыль власть татарской Орды, находиться в вассальной зависимости от которой было позорно и бессмысленно Если междоусобные стычки между князьями и несовершенство системы наследования власти способствовали установлению татарского господства над Южной и Северной Русью, то проводимая Александром Невским политика уступок надолго сохранила эти унизительные для Суздальской земли отношения с Сараем. Вторая половина XIII века была, как показано в предыдущих главах, эпохой постепенно возраставшего татарского давления — нашествия, набегов, оккупации, унижения Этот режим татарского гнета укрепился в последнее тридцатилетие века отчасти и в результате политики Александра Невского. Но вина за тяготы татарского господства на Руси лежит и на преемниках Александра, которые без колебаний следовали его примеру, призывая татарские войска на Русскую землю для достижения своих политических целей. Им, конечно, приходилось платить за «помощь», участвуя в войнах татар, бессильно взирая на то, как войска призванных ими пришельцев опустошают их земли, мирясь с обременительным присутствием татарских чиновников и татарских отрядов в своих городах и деревнях. Население сопротивлялось татарам; свидетельство тому — народные восстания 1262 и 1289 годов, но, как указывалось выше, сопротивление это никогда не направлялось самими князьями. Они были неспособны к борьбе или слишком напуганы и не могли сделать ничего, чтобы ослабить страдания народа. Может быть, они в конце концов просто привыкли к этому позорному положению?

В XIV веке уже начало проявляться новое отношение к татарам. Правда, им по-прежнем\ делали уступки князья, по-прежнему хлопотали о своих делах в Орде и беззастенчиво чернили при этом своих соперников, клянчили у ханов военную помощь для своекорыстных целей Однако теперь суздальские правители действовали с большей целеустремленностью и разумом. Сделки с татарами заключались уже не просто с целью снискать расположение или

устранить соперника, но и прочнее укорениться, с тем чтобы обезопасить себя от татарских набегов и прекратить междукняжеские феодальные свары Делалось это не без искусства и расчета и приносило успех. Многое изменилось в начале 30-х годов XIV века, когда Москва выиграла борьбу за верховное положение После 1331 года татары больше никогда не подстрекали русских князей к соперничеству Москва получила возможность процветать и направлять свои силы на сопротивление Литве. И только в конце 70-х годов XIV века «оборонительные» настроения русских по отношению к татарам сменились на активно наступательные. Москва стала силой, способной противостоять Золотой орде на равных — или почти на равных — условиях

В начале XIII века наблюдателю из Суздальской земли могло показаться, что все те обширные земли, которые в прошлом составляли Киевское государство, можно каким-то образом удержать вместе. Великий князь владимирский, по представлению многих, был деятелем, способным остановить усугубление раздробленности, угрожавшей Руси в течение большей части XII века. Правда, и в первые годы XIII столетия Смоленск, Чернигов, Волынская и Галицкая земля были втянуты в казавшуюся бесконечной борьбу за контроль над Киевом и югом Руси Но на Южную Русь вездесущий Всеволод III из Владимира оказывал сильное влияние Он был признан и уважаем южнорусскими князьями, даже внушал им страх, и часто оказывался главным действующим лицом при разрешении их конфликтов. Это позволяло добиваться некоторого равновесия в соотношении сил, но не более того. Со смертью Всеволода III в 1212 году влияние великого князя владимирского на Южную Русь как будто испарилось Сыновья Всеволода III — Константин и Юрий, всецело захваченные борьбой за власть на севере Руси, не могли оказать сколько-нибудь заметного влияния на события в Киеве, Чернигове и Смоленске В течение двадцати с лишним лет на южные княжества не влияла политика великих князей владимирских Стабильность положения достигалась благодаря ловкости и сплоченности Ростиславичей и закату Ольговичей Что касается Волынской и Галицкой земель, то ни Ольговичи, ни Ростиславичи, если не считать временных территориальных приобретений, успеха не имели Не суждено было сбыться и далеко идущим планам Даниила Романовича объединить Киев и Галицкую землю. После 1212 года Юго-Западная Русь постепенно отпала и от Киева, и от Суздальской земли

Окончательный разрыв отношений севера и юга Руси произошел во время татарского нашествия. После 1240 года, если перечитать спорадических перемещений митрополита между его престолом в Киеве и Владимиром на Клязьме, Суздальская земля фактически не имела связей с Киевом и Черниговом А после распада в начале 50-х годов XIII века недолгого союза между Даниилом Романовичем и Андреем Ярославичем Волынская и Галицкая земли разорвали все отношения с севером: их будущее было связано со странами Восточной Европы.

После татарского нашествия только одному из южнорусских регионов удавалось вести хоть и ненадежную, но свою собствен-