К. И. Лобовикова

Греческий Патриарх Геннадий Схоларий и турецкое завоевание Византии.

Оп. в кн.: Проблемы теологии. Вып. 3. Материалы Третьей международной богословской научно-практической конференции, посвященной 80-летию со дня рождения протопресвитера Иоанна Мейендорфа, 2-3 марта 2006 г. Часть 1

Патриарх Геннадий Схоларий был сторонником политического сотрудничества византийцев с турецкой властью. Не случайно исследователи символически называют его "последним византийцем и первым эллином". Схоларию как первому патриарху при турецком владычестве было необходимо заключить политический союз с турками, так как от этого зависела дальнейшая судьба православной Церкви и христианского населения бывшей Византийской империи.

Геннадий был очень увлечен западной схоластикой и особенно учением Фомы Аквинского. На церковном соборе во Флоренции он выступал за заключение унии. Но в 1445 г., после смерти лидера противников унии Марка Евгеника, он резко изменил свою позицию. Геннадий вошел в историю как один из величайших антиунионистов в истории византийской Церкви. Действительно, исследователи причисляют Геннадия к тем церковным деятелям, именно благодаря которым попытки заключить унию с западной Церковью потерпели поражение. Дело в том, что Геннадий весьма скептически относился к готовности и способности Запада сделать хоть что-нибудь для спасения Византии. Таким образом, хотя вначале он и считал заключение унии целесообразным, в конце концов, он пришел к выводу, что "папская тиара не может быть предпочтительнее турецкого тюрбана".

После падения Константинополя Геннадий попал в плен и был увезен в Адрианополь. Но Мехмед II из политических соображений хотел, чтобы вакантный престол константинопольского патриарха занял противник церковной унии. Именно поэтому турецкий султан приказал найти Геннадия и освободить его. Мехмед возвел Схолария на патриарший престол 6 января 1454 г. Византийский историк Критовул сообщает, что Мехмед II даровал Схоларию управление Церковью, а также влияние и власть - такие же, какие получали патриархи при византийских императорах. Критовул также отметил, что возведение на престол сопровождалось необходимыми почестями и подарками. Кроме того, Мехмед возвратил Церкви большое количество ее богатств.

Турецкий султан благосклонно и уважительно относился к патриарху Схоларию. Патриарх называл Мехмеда "защитником Церкви", а также восхвалял его человеколюбие. Хотя народная традиция приписывает терпимость Мехмеда к христианству и греческому населению влиянию Схолария, исследователи объясняют толерантность Великого Турка особенностями политической стратегии турецкого султана. Тем не менее, некоторые исследователи склонны рассматривать упрочнение положения Церкви при турецком владычестве и привилегии, дарованные ей султаном, как несомненные достижения патриарха Схолария.

Мехмед II несколько раз специально встречался с патриархом Схоларием, чтобы поговорить о христианстве. Исследователи сходятся во мнении, что мотивами султана были скорее любознательность, интерес к религии завоеванного народа, чем желание подготовиться к принятию христианской веры.

Встречи константинопольского патриарха и турецкого султана состоялись в 1455 или в 1456 г. В результате этих встреч Мехмед пожелал получить письменное изъяснение христианской веры. Два трактата, написанных вскоре после бесед султана и патриарха, были по приказу султана переведены на турецкий язык.

Первое изложение веры, озаглавленное "О единственном пути спасения людей", показалось турецкому султану слишком пространным. Он попросил патриарха предоставить ему более лаконичный вариант. В итоге Схоларий написал еще один вариант "О нашей вере и ее главных догматах". Если первый трактат включает в себя двадцать одну главу, то второй вариант состоит из двенадцати кратких глав.

Хотя Геннадий Схоларий в проповедях к своей пастве воспевал мученичество за веру и призывал христиан, даже под страхом смерти, не принимать ислам, сам он в беседах с Мехмедом вел себя дипломатично и миролюбиво, вероятно, намереваясь уклониться от мученического венца. Схоларий не пытался ни обратить Мехмеда в христианство, ни предложить пути примирения ислама и христианства. Схоларий уклонился даже от традиционного сравнения ислама и христианства. В своих трактатах для турецкого султана, посвященных исповеданию веры Геннадий вообще не упоминает ни ислам, ни Коран, ни пророка Мухаммада. Схоларий желал написать только самое основное. Он, например, не стремился в своих работах ни очернить латинян, ни изложить для Мехмеда догмат об исхождении Святого Духа. По сути, эти произведения Геннадия представляют собой предельно ясное, лаконичное исповедание веры.

Схоларий не был единственным, кто пытался объяснить догматы христианства турецкому султану. Георгий Трапезундский, византийский интеллектуал, в юном возрасте переехавший в Италию, возложив надежды на мирное решение "турецкого вопроса", решил обратить Мехмеда II в христианство. В июле 1453 г., то есть почти сразу же после завоевания Константинополя, Георгий написал и отправил турецкому султану Мехмеду II трактат, озаглавленный "Об истинности христианской веры".

Геннадий Схоларий отмечал, что писал свои трактаты в "понятной и ясной манере", но в ущерб точности, для того, чтобы текст можно было легче перевести на турецкий. Стремление быть понятым присутствует и у Георгия Трапезундского, который пояснял, что пишет просто, чтобы люди турецкого султана могли с легкостью перевести трактат "на солнечный и ослепительный язык турок".

Так же, как и Георгий Трапезундский, Схоларий уделяет особое внимание объяснению догмата о Троице. Патриарх, зная об особой чувствительности мусульман к проблеме монотеизма, стремился опровергнуть мнение, согласно которому христиане верят в трех богов: "Эти три свойства мы называем ипостасями, и поскольку они не разделяют единую и простую сущность Божию, Бог является (даже с этими свойствами) единым Богом, не существует трех богов". Даже в кратком варианте своего исповедания веры Геннадий посвящает объяснению догмата о Троице пять глав из двенадцати. Георгий Трапезундский также посвящает объяснению догмата о Троице большую часть своего обширного трактата "Об истинности христианской веры".

Хотя А. Пападакис и Сп. Врионис утверждают, что Схоларий в своих трактатах не критиковал религию мусульман, все же у него можно найти некоторые намеки на антимусульманскую полемику. Так, например, Схоларий пишет, что христианская вера не содержит ничего невозможного и ничего материального, наоборот, все в ней духовно. В этом утверждении Геннадия можно усмотреть традиционное возражение христиан, согласно которому ислам является религией материальной, потакающей плотским наслаждениям.

Геннадий отмечает, что об имени Иисуса христиане совершали множество чудес. Традиционно, одним из доказательств ложности ислама служило указание на отсутствие чудес, совершенных пророком Мухаммадом. Наконец, патриарх пишет, что христиане могут легко и разумно опровергнуть любое возражение против их веры. Этот тезис можно считать возражением на распространенное среди мусульман мнение о том, что христианство является религией, противоречащей здравому смыслу.

Георгий Трапезундский также не был сторонником слишком явной критики ислама в произведениях, обращенных к мусульманам. Однако, даже в самом миролюбивом произведении Георгия - трактате "Об истинности христианской веры" — имплицитно присутствует критика религии мусульман, а в трактате "О вечной славе самодержца" Георгий критикует ислам уже вполне открыто.

Итак, в первом своем трактате Георгий порицает ариан и их учение, согласно которому Слово Божие, Иисус Христос, является творением. Таким образом, опосредованно Георгий критикует мусульманскую доктрину. Дело в том, что в другом своем трактате, "Сравнение философов Аристотеля и Платона", Георгий, уже открыто и явно критикуя учение пророка Мухаммада, объясняет, что тот придумал свое учение под влиянием арианского монаха из Александрии. Георгий Трапезундский, очевидно, воспринял византийскую легенду, согласно которой пророка Мухаммада наставлял монах - арианин.

Для византийской и западноевропейской полемики с исламом было также характерно мнение об иудейском влиянии на учение пророка Мухаммада. Сурово порицая иудейские представления о христианстве, близкие мусульманским, Георгий критикует также и некоторые представления мусульман. Так, мусульмане и иудеи традиционно обвиняли христиан в многобожии, порицая христианский догмат о Троице. Георгий пишет об этом следующее: "И потому, что мы превозносим, следуя Писаниям, эти три [ипостаси], а именно Бога Отца и Слово Божие и Духа Божия, то есть Духа Святого, нас евреи ложно обвиняют в том, что мы заявляем о [существовании] трех богов и верим в трех богов. Проклят каждый, верящий в трех и многих богов! Ибо мы этого не заявляем, но проклинаем тех, кто так говорит. Ибо мы говорим, что Бог Отец и Слово Его и Дух Его единым Богом являются, мы признаем одного Бога, одного Бога проповедуем".

В заключительной части трактата Георгий сообщает Мехмеду, что если тот не примет христианство, то последствия будут ужасные: "...я не хочу предсказывать го, что я не желаю? чтобы произошло, но твоя царственность рассмотрит сама те события, которые за этим последуют". Эта неясная угроза повторяется в трактате Георгия "О вечной славе самодержца" уже в более определенном виде. Георгий угверждает, что если Мехмед II не захочет принять христианство, то в таком случае после завоевания Рима Бог искоренит ислам. Силою Бога вера и Церковь будут объединены. В то же время мусульман постигнет та же участь, что и древних готов, которые после завоевания Рима за то, что презирали католическую Церковь, были стерты с лица земли.

Важно отметить, что общий тон трактатов как Георгия Трапезундского, так и Геннадия Схолария остается примирительным. Они явно старались избежать открытой критики ислама в произведениях, адресованных Мехмеду. Их действительное отношение к исламу лишь угадывается в тех трактатах, который были написаны специально для правителя турок. И Геннадия Схолария, и Георгия Трапезундского объединяет то, что, хотя они и отрицательно относились к исламу и видели в нем угрозу для христианского мира, тем не менее, они приняли факт турецкого завоевания Византии и выразили свою готовность к политическому и культурному сотрудничеству, как с турецким режимом, так и с самим Великим Турком. А это исключало ожесточенные религиозные споры и открытую критику религии мусульман.

Патриарху Геннадию Схоларию в беседах с султаном о христианской религии удалось избежать его гнева. Патриарх писал, имея, очевидно, в виду свои встречи с Мехмедом, что наибольшим чудом является то, что мусульмане открыто слушают о христианстве: "И если кто-то говорит со знанием дела и, с Божьей помощью, смело, то они [турки] не становятся ни сердитыми, ни разгневанными...".

В чем же причина сходства позиций патриарха и Георгия Трапезундского? М. Баливе в статье с интригующим названием "Аристотель на службе султана! Примирительная позиция по отношению к туркам и аристотелизм некоторых византийцев XV в." высказал интересное предположение. По мнению исследователя, философским фундаментом политического и культурного компромисса с турецкой властью, а также толерантного отношения к исламу был именно аристотелизм. Среди византийцев - аристотеликов, признавших факт турецкого завоевания и открытых для сотрудничества с турецкой властью, М. Баливе называет, кроме Георгия Трапезундского и Геннадия Схолария, Георгия Амируци, Матфея Камариота, Армения Афинского.

Известный итальянский историк Э. Гарэн в свое время высказал прямо противоположное суждение. По его мнению, стоило бы углубить изучение связей между примирительными позициями на политико-религиозной почве и платоновскими и эпикурейскими взглядами в философско-идеологическом плане. Итальянский исследователь напоминает, что Георгий Трапезундский без колебаний обвиняет платонизм и эпикуреизм в подрыве мощи Запада, открывающем путь для турок через примиренчество и призывы к миру.

Для Э. Гарэна очевидным является тот факт, что Георгий Трапезундский занимает ригористическую позицию по отношению к исламу, равно как и к платонизму. Поэтому, с точки зрения исследователя, Георгий Трапезундский вовсе не отличался толерантным отношением к религии мусульман или турецкой власти.

С нашей точки зрения, как гипотеза М. Баливе, так и точка зрения Э. Гарэна отличаются некоторой тенденциозностью и нуждаются в существенных коррективах. Показательно также и то, что Э. Гарэн строит свою версию, исключительно основываясь на трактате Георгия "Сравнение философов Аристотеля и Платона", а М. Баливе главным образом опирается на трактат Георгия Трапезундского "Об истинности христианской веры" и на его два письма к Мехмеду Завоевателю.

По нашему мнению, Георгия Трапезундского и Геннадия Схолария в философско-идеологическом плане действительно объединяет аристотелизм и ненависть к философии Платона. Скорее всего, М. Баливе прав в гом, что аристотелизм этих византийцев был источником их культурной и политической открытости к турецкому режиму. Но, с нашей точки зрения, тот же аристотелизм Геннадия Схолария и Георгия Трапезундского питал их сознание религиозной идентичности, их убежденность в исключительной истинности христианства, стремление оградить чистоту христианской веры как от влияния платонизма, так и от влияния ислама.

Именно поэтому Геннадий Схоларий в своих проповедях восхвалял христиан, даже под страхом смерти не перешедших в ислам. А Георгий Трапезундский в речи на смерть мученика Андрея Хиосского также превозносил мученичество во имя Христа и порицал ренегатов, принявших ислам, в частности, Георгия Амируци.

Таким образом, и Георгий Трапезундский, и патриарх Геннадий Схоларий были сторонниками политического и культурного сотрудничества с турецкой властью при непременном условии сохранения религиозной идентичности христиан и чистоты христианского учения. При этом оба были против насильственного решения проблемы христиано-мусульманского антагонизма.

Несмотря на сходство позиции Схолария и Георгия Трапезундского относительно турецкого завоевания, эти авторы кардинально расходятся по вопросу о возможности обращения Мехмеда Завоевателя в христианство. Мехмед II сам просил патриарха познакомить его с христианством. В случае Георгия Трапезундского инициатива познакомить Мехмеда с основами христианской веры исходила от самого Георгия.

Патриарх не пытался обратить Мехмеда в христианскую веру. Схоларию выпали на долю тяжелые годы патриаршества: он был обеспокоен необходимостью восстановления власти Константинопольского патриархата, массовым вероотступничеством христиан, падением церковной дисциплины, общим упадком духовной жизни христианского населения, деморализованного турецким завоеванием. Патриарху, как ставленнику турецкого султана, было просто неразумно стремиться обратить Мехмеда в христианство. Он едва мог удержать христиан от обращения в ислам, поэтому вряд ли он мог серьезно задумываться о возможности обратить самого Великого Турка в христианство.

Патриарха отличал прагматический подход к турецкой проблеме, определеенная гибкость, впрочем, не переходящая в оппортунизм, стремление смириться с существующим порядком вещей. Так, например, Геннадий Схоларий вошел в историю как патриарх, допускавший определенное ослабление церковной дисциплины для того, чтобы не подталкивать паству к переходу в ислам. Умение приспособиться к изменяющимся обстоятельствам было, видимо, особым даром патриарха. В одном из своих произведений Схоларий писал о том, что принципом поведения христиан должна стать покорность, они должны принять турецкое правление, как установленное Богом.

Что касается Георгия Трапезундского, то он, пожалуй, был единственным византийцем, кто действительно верил в возможность обращения Мехмеда II в христианскую веру и всеми силами стремился подготовить султана к принятию христианства. Никто не написал для султана на эту тему больше, чем Георгий Трапезундский, никто так не стремился лично встретиться с Великим Турком, как он.

Таким образом, патриарх Схоларий призывал свою паству к смирению и признанию турецкой власти. Он также надеялся на покаяние и возрождение духовной жизни христиан, что должно было привести, по мысли патриарха, к тому, что Господь вернет византийцам утраченную империю.

А Георгий Трапезундский возложил все свои надежды на обращение Великого Турка в христианство, что должно было, по мысли Георгия, поспособствовать "божественному единению христиан и мусульман", а также восстановлению утраченного единства "веры, Церкви и империи". Таким образом, Георгия Трапезундского можно назвать первым и последним византийцем, который стремился обратить Великого Турка в христианскую веру.

В заключение нам осталось сказать несколько слов о возможном влиянии трактатов Геннадия Схолария на христианский мир. А. Пападакис выдвинул по этому вопросу интересную гипотезу. С точки зрения исследователя, слухи о беседах патриарха и султана относительно христианства достигли Запада и обеспокоили престол св. Петра. А. Пападакис полагает, что римский папа Пий II написал свое письмо для Мехмеда, так как узнал о трактатах константинопольского патриарха. Однако эта версия нуждается в более веских доказательствах.

Более вероятно, что трактаты Схолария оказали определенное влияние на Георгия Трапезундского. Мы полагаем, что Георгий именно после того, как узнал о трактатах Геннадия Схолария, поспешил очернить в глазах султана Восточную Церковь, повинную, с его точки зрения, в схизме, и подготовить Мехмеда к присоединению к Западной Церкви.

Дело в том, что в своем первом трактате для Мехмеда "Об истинности христианской веры" (1453 г.), написанном задолго до появления трактатов Схолария, Георгий не затрагивает вопрос о расколе Церквей. Во втором, появившемся уже после работ Схолария, трактате "О вечной славе самодержца" (1466 г.), Георгий сурово осуждает константинопольского патриарха и Восточную Церковь, повинную, с его точки зрения, в церковном расколе. Это дает основание полагать о влиянии трактатов Геннадия Схолария на Георгия Трапезундского.

Итак, несмотря на сходство позиций обоих авторов по отношению к турецкому завоеванию и исламу, они по-разному относились к возможности обратить Мехмеда II в христианство. Геннадий Схоларий смотрел на вещи более реалистично и не возлагал надежд на обращение турецкого султана, а Георгий Трапезундский, напротив, направил всю свою энергию на воплощение идеи обращения Великого Турка в жизнь.