Александр Станиславский

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ XVII в.

К оглавлению

VI глава.
Государевы служилые люди

Пожалует государь чего захочешь, достигнешь места доброва.

Гадательная книга XVII в.

После Деулинского перемирия

Окончание иностранной интервенции позволило правительству царя Михаила вплотную заняться проблемой «вольного» казачества. Да и казаки в конце 1618—1619 г. не могли не прийти к пониманию того, что в новых условиях уход в автономные казачьи области оставался для них единственным способом сохранения «воли» и особой организации. Не там ли, на Волге и Дону, следует искать Тараса Черного, Андрея Гринева и некоторых других известных атаманов, упоминания о которых с этого времени исчезают из русских источников.

Как ни много бед и неприятностей причинили царю Михаилу казаки Сагайдачного (а может быть, именно поэтому), устройство полка Ждана Конши рассматривалось как особо срочное и важное дело, которое должно было продемонстрировать и другим украинским казакам [200] все преимущества службы царю Михаилу, а не польскому королевичу. В январе 1619 г. было решено направить казаков Конши на службу в 18 городов (в Коломну — 25 человек, в Рязань — 30, в Пронск — 25, в Щацк — 50, в Темников — 30, в Алатырь — 50, в Касимов — 20, в Курмыш — 10, в Арзамас — 50, в Нижний Новгород — 100, в Казань с пригородами — 100, в Астрахань — 50, в Переяславль Залесский — 20, в Ярославль — 50, в Кострому — 30, в Галич — 20, в Вологду — 50, в Белозерск — 30) и назначить им стрелецкое жалованье: самому Конше и сотникам — жалованье стрелецких сотников, десятникам — стрелецких пятидесятников, остальным — рядовых стрельцов. Последние (помимо хлебного жалованья, которое выдавалось не везде) получали тогда в провинциальных городах от 2 до 4 руб. с полтиной, в то время как стрелецким сотникам платили в 1619/20 г. от 7 до 30 руб. в год. Запорожцы сочли подобное обеспечение недостаточным. В апреле 1619 г. после нескольких челобитных и бегства некоторых казаков со службы в соответствии с боярским приговором им было установлено новое жалованье «против черкас старого выезда» — по 5-6 руб. (десятникам — по 6 руб. с полтиной) и по 8-10 четвертей ржи и овса человеку в год.¹⁾

Выезд полка Конши был первым шагом в восстановлении добрых отношений между Россией и украинским казачеством. Уже в 1620 г. в Москву прибыло посольство от Запорожского войска, и, хотя соглашения не последовало, запорожцам вскоре отправили «легкое» жалованье. Сами украинские казаки рассматривали позднее свой поход на Москву как ошибку, а П. Сагайдачный от имени всего войска просил даже иерусалимского патриарха об отпущении им «греха разлития крови христианской» в России.²⁾

Часть казаков, в том числе принимавших участие в походе Владислава, пополнила ряды сибирского казачества. В частности, в Тобольск 12 июля 1619 г. были отправлены «колодники, казаки Федка Бобров и Первушка Шершень с товарыщи», всего 19 человек. Тобольские воеводы должны были назначить им жалованье «против сибирских городов пеших казаков».³⁾

Поместье никогда не. было идеалом «вольного» казачества в целом: в челобитных вязниковского войска 1618 г. сформулировано требование об увеличении жалованья, но ничего не говорится о наделении казаков [201] землей. Не случайно многие казаки не воспользовались возможностями, предоставлявшимися боярскими приговорами 1618 г., и предпочли положению служилых людей «по прибору», или верстанных помещиков, более обеспеченную службу в холопах у богатых феодалов, иногда у своих прежних владельцев. Столичные дворяне охотно принимали казаков в холопы, так как привычных к военному делу и энергичных людей можно было использовать и в походах, и в вотчинной администрации — известно, что участник Первого ополчения украинский казак М. Вишневский с 1614/15 г. служил приказчиком во владимирской вотчине Д. К. Плещеева, а бывший донской казак Г. Сеченой в 1622 г. был приказчиком в мещевском селе Д. М. Пожарского.⁴⁾ Поступление в холопы позволило освободиться из тюрем и многим казакам из войска М. И. Баловнева.

Сохранившиеся фрагменты делопроизводства Холопьего приказа свидетельствуют о том, что в 1619 г. уход казаков в холопы был достаточно распространенным явлением: только с 7 июля по 26 августа поступили в холопы по меньшей мере 16 казаков. Многие их господа (бояре князья И. Н. Одоевский, И. В. Голицын, А. Ю. Сицкий, Г. П. Ромодановский, стольники князь А. Ф. Лыков, М. М. Бутурлин и др.) принадлежали к цвету московской аристократии, провинциальных дворян среди них не было вовсе. Еще раньше стал холопом болховского воеводы С. Л. Татищева украинский казак Сагайдачного В. Мартинов. В Казачьем или в Холопьем приказе была выработана даже новая формула в связи с поступлением казаков в холопство: «И вперед ему от... (имя владельца. — А. С.) не отниматца ни казачеством, ни стрелечеством, ни старым боярином, у ково будет он наперед сево служивал, потому что ныне бил челом ис казачества в холопы... (имя владельца.— А. С.) своею волею».⁵⁾

Похолопление казаков продолжалось и в следующем году — характерно, что упоминавшийся указ о холопах, принятый не позднее июля 1615 г., сохранился в составе «памяти», посланной из Казачьего приказа в Холопий в сентябре 1620 г. как раз в связи с запросом о казаках, поступивших в холопы. Некоторые казаки уходили в холопы даже после наделения их поместьями. В елецкой десятне 1621/22 г. записаны ставшие холопами боярина патриарха Филарета И. А. Колтовского и московского дворянина И. А. Хлопова казаки Василий Короткий и [202] Борис Иванов (последний даже не стал вступать во владение своим поместьем). В каширской десятне того же года отмечен как холоп князя Ф. Ромодановского атаман Ждан Самсонов. К 1622 г. уже жили в Москве «в боярских дворех» бывшие мятежные вязниковские казаки, получившие земли в Козельске, Афанасий и Герасим Дмитриевы. Казаки подчас недолго оставались в холопах. Стремление к свободе брало верх над выгодами сытого, но подневольного житья. Так, Иван Поленов, которого, по его словам, вскоре после возвращения из плена митрополита Филарета, в июне 1619 г., похолопил боярин И. П. Морозов, «не хотя... быть в холопстве», сбежал на Терек, где был принят на службу в конные стрельцы.⁶⁾

Привлекали казаков на службу монастыри и церковные иерархи. В упомянутой елецкой десятне отмечены казаки Василий Дьяков и Василий Евсевьев, принятые в служки Симонова и московского Данилова монастырей, и Василий Иванов, ставший сыном боярским сибирского архиепископа. В марте 1619 г. за смоленскую и можайскую службы, а также за участие в обороне Москвы было разрешено поступить в служки Боголюбовского монастыря двум верстанным казакам станицы Никифора Астраханца, а в июне 1619 г. — в служки Тихвинского монастыря казаку станицы Н. Маматова Шестаку Ерофееву. До 1631 г. служкой ярославского Спасского монастыря стал поместный казак Богдан Синцов.⁷⁾

Многие «вольные» казаки вступили в 1619 г. в уже существовавшие к тому времени корпорации служилых людей «по прибору». Так, путивльские казаки Е. Иванов, А. Юрьев, М. Иванов, Т. Антонов, М. и Ф. Якимовы и И. Никитин показали в 1628 г., что они служили «с казаками», а «после мирного наставления» (в 1619 г.) были определены на службу в Путивль. Казак Федор Дмитриев, сын сторожа Вяземской съезжей избы, в 1619 г. пришедший в Москву из Ярославля с войском князя И. Б. Черкасского, «тово же году, как прибирал на Москве голова стрелетцкой Данило Пузиков в стрельцы в Вязьму на житье... стал в вяземские стрельцы», получив при этом пищаль и 3 руб. денег. Казак станицы Б. Подорвана О. Федоров, вышедший из плена, куда он попал под Смоленском в 1616 г., уже в 1622 г. был определен в нижегородские стрельцы. Принимавшему участие в обороие Белой атаману Мартыну Кушникову удалось даже проникнуть в ряды мелких дворцовых слуг и получить должность задворного конюха. Вероятно, это [203] был не первый случай такого рода: еще в 1615 г. в царские конные псари пытался попасть атаман Влас Митрофанов.⁸⁾

Некоторые казаки сами подыскивали себе занятия, надеясь в дальнейшем оформить свое сословное положение. Из Москвы в Лебедянский у. к своему брату, сыну боярскому, уехал в мае 1619 г. казак (в прошлом епифанский сын боярский) Максим Иванович Милюхин — он намеревался, «приискав там места, пахать хлеб». Вместе с ним в Лебедянь направился казак Игнат Микитин. Позднее к ним должен был присоединиться сын М. И. Милюхина, живший тогда вместе с другими казаками в Москве. Несколько лет спустя, в 1622 г., вышедший из польского плена казак М. Михайлов подал челобитную с просьбой отпустить его к родственникам в коломенское дворцовое село Дединово, где он жил до того, как в 1611 г. ушел в Первое ополчение. Можно предположить, что крестьянами стали и некоторые другие казаки, однако сохранившиеся официальные источники повествуют, естественно, больше о судьбах казаков, оставшихся на царской службе.

Один из казачьих отрядов во главе с известным атаманом Караулом Чермным, возглавлявшим в 1618 г. целое войско, не дождавшись решения своей судьбы, бежал из Москвы. Казаки успешно добрались до отошедшею к Речи Посполитой Серпейского у., убив по дороге сына боярского И. П. Капустина. Далее они намеревались направиться в «Поле», но на них напали разбойники. К. Чермный перебрался в Комарицкую волость, где казаков вновь «погромили», теперь уже карачевские дети боярские. После этого спутники атамана «пошли врознь»; некоторые были пойманы и казнены, другим, возможно, удалось добраться до казачьих поселений. В июле 1619 г. в Комарицкой волоста находился еще один отряд беглых казков разных станиц во главе с атаманом Каргой. После боя с ратными людьми брянского воеводы князя В. Барятинского Карга с уцелевшими казаками «побежал за рубеж». В 1621 г. из Москвы «во розбойники» ушел командир едва ли не самой многочисленной станицы 1610-х годов атаман Казарин Терентьев с девятью казаками. В отличие от Карпа Косолапа, из разбойника превратившегося в атамана, он проделал обратную эволюцию. Наконец, какое-то количество казаков смешалось с «гулящими» людьми, которых было так много на Руси после «Смуты». Казак станицы П. Голяты [204] Иван Матвеев, например, вплоть до 1643 г. «скитался в розных городех и на Москве кормился своею работою».⁹⁾ После Деулинского перемирия западная граница Русского государства изменилась, и пограничными по существу городами стали Вязьма, Можайск, Зубцов, Козельск, Мещовск и др. Южная же оборонительная система в очередной раз серьезно пострадала в 1618 г.: некоторые крепости были сожжены, а старые корпорации служилых людей, и особенно служилых «по прибору», в результате событий «Смутного времени» катастрофически уменьшились. В Данкове численность служилых казаков к 1619 г. сократилась по сравнению с началом XVII в. с 500 до 166 человек, стрельцов — со 100 до 17, пушкарей и затинщиков — с 40 до 9, «а тех убылых, и побитых, и беглых, и которые померли стрельцы и козаки сторожевыя и полковыя и всякие служивыя люди — земля их — жеребьи, оклады запустели, лежат в пусто, не владеет ими никто». Уменьшилось в несколько раз и количество служилых людей «по прибору» в Ряжске и Ельце. Поредевшие гарнизоны пополнялись разными путями. Один из них — перевод служилых людей из городов, отошедших по Деулинскому перемирию к Речи Посполитой, в другие города, в частности из Новгорода Северского в Рыльск и из Стародуба в Брянск.¹⁰⁾ Одновременно с сыском беглых посадских людей, начавшимся в 1619 г., проводился сыск служилых людей «по прибору»: «А ныне по государеву указу и боярскому приговору велено стрельцов, казаков и черных посадских людей свозить по старине, откуда кто вышел». В результате этих мер с 1616 по 1632 г. стрелецкие гарнизоны к югу от Оки существенно пополнились — по подсчетам В. А. Александрова, на 1786 человек.¹¹⁾ Наконец, в 1619 г. правительство приступило к созданию новых корпораций служилых казаков, черпая для них кадры из обширного резервуара «вольного» казачества.

Поместные казаки или мелкопоместные дворяне?

Вскоре после Деулинского перемирия видный деятель сначала Первого, а затем Второго ополчения боярин В. П. Морозов и судья [205] Казачьего приказа окольничий Г. К. Волконский «с товарыщи» (ими были, вероятно, дьяки Сыскного и Казачьего приказов Г. Мартемьянов и П. Внуков, скрепившие верстальные списки) провели в Москве крупное верстание казаков. Одновременно верстания казаков проходили в некоторых других городах, в частности в Великих Луках. Новым в них было то, что в 1619 г. поместные и денежные оклады назначались не только участникам подмосковных ополчений, но и казакам, начавшим служить после освобождения Москвы. В их числе был Ф. Федосеев, поверстанный за службы под Смоленском, в Можайске и в Москве во время осады ее королевичем Владиславом. В 1631 г. верстанные оболенские казаки писали в челобитной, что «служили они... под Смоленском, и в Вязьме, и в Дорогобуже, и в прошлом в 127-м (1619. — А. С.) году по государеву указу за службу верстаны они на Москве, а верстал их боярин Василий Петрович Морозов, и поместные и денежные их оклады в Розряде в десятнях и в служилых списках были справлены». Казаки, верстанные в 1619 г. в Великих Луках, служили до этого под Смоленском, в Пскове, Рамышеве остроге, Невле и Торопце.

Грамота в Великие Луки раскрывает некоторые принципы верстания 1619 г. — казаков, «смотря по службе», следовало разделить на три «статьи»: «большая статья — 250 чети, денег из четверти 6 руб., другая статья — 200 чети, денег из четверти 5 руб., третья статья — 150 чети, денег из четверти 5 руб.». Аналогичные оклады назначал казакам и В. П. Морозов: Василию Юрьеву был определен поместный оклад 250 четвертей денежный — 6 руб.; Михаилу Иванову и Алексею Андрееву — поместный 200 четвертей, денежный — 5 руб. По-видимому, 150 четвертей земли и 5 руб. денег были минимальными поместным и денежным окладами казаков и во время более ранних верстаний. Оклады казаков, поверстанных до 1619 г., за участие в кампании 1617—1618 гг. были увеличены: у атамана В. Ломоноса, например, — с 600 до 700 четвертей и с 34 до 45 руб. На поместные оклады «прежних, старых атаманов» по 600-700 четвертей ссылался в 1643 г. и донской атаман Т. Лебяжья Шея, требуя увеличения своего поместного оклада.¹²⁾

Если в 1613 г. испомещения казаков происходили в основном на севере, то на этот раз подавляющее большинство верстанных казаков было поселено на юге, западе [206] и востоке страны на дворцовых землях и землях, отписанных у столичных дворян в «украинных городах» по указу 1619 г.¹³⁾ Документы Печатного приказа, отказные и писцовые книги, десятый и другие источники позволяют составить достаточно полную картину земельного устройства казаков после Деулинского перемирия.

Самые ранние сведения о получении казаками поместий относятся к февралю — марту 1619 г. Уже весной 1619 г. было установлено твердое соотношение между величиной поместных окладов казаков и реальными дачами, которое, за некоторыми исключениями, соблюдалось писцами и отдельщиками в большинстве уездов. В его основе лежал особый указ: в апреле 1619 г. поместья в Рязанском у. отделялись казакам «в их оклады по статьям, по колику которой статье велено дати чети». Сохранившиеся материалы об испомещении казаков позволяют реконструировать нормы этого указа: на каждые 100 четвертей оклада казакам давалось 18 четвертей реальной земли. Количество крестьянских дворов не было определено столь строго. В Рязанском у. всем казакам независимо от окладов досталось не более одного двора. В то же время в Каширском у. было установлено соответствие не только между окладами и поместными дачами, но и между окладами и максимально допустимым числом крестьянских дворов: казаку И. Обатурову при окладе 250 четвертей в сентябре 1619 г. отделили 45 четвертей земли с двумя крестьянскими дворами, но затем его поместье было уменьшено на 9 четвертей, так как «те крестьяне положены по крестьянской складке на 300 четвертей, а с пятидесят чети в тех же крестьянех ему ж, Ивану, девять чети; казаку Софону Гаврилову пять чети без третника, Матфею Спиридонову четыре чети с третником».

Таким образом, оклад 300 четвертей соответствовал поместью в 54 четверти земли с 3 крестьянскими дворами, а минимальный оклад — 150 четвертей — поместью в 27 четвертей с одним крестьянским двором.

В Рязанском у. в 1619 г. получили поместья из дворцовых земель в Болванниковской волости и в Каменском стане тремя отдельными группами 68 казаков: 5 апреля (отдельщик Д. Н. Власьев), 17 апреля (отдельщики пушкарь Т. Калинин и М. Юрьев) и 12 июня (отдельщик Т. В. Бедрин). Из числа испомещенных наиболее известен Влас Митрофанович Казаков, впервые упоминающийся [207] как атаман в 1613/14 г. К 1619 г. он уже успел потерять свое белозерское поместье, переданное в 1617 г. есаулу З. Комынину. Трое казаков, поселенных в Рязани в 1619 г., носили чины есаулов, остальные были рядовыми казаками. За исключением В. Казакова, все они, по-видимому, не имели ранее земельных владений. «Угодья» предоставлялись каждой из трех групп казаков в совместное владение: «А сенные покосы и всякое угодье... всем им, помещиком, атаману и козаком, вобче по их дачам». За пользование пчельниками и рыбными ловлями казаки должны были ежегодно платить в казну по четыре гривны денег и пуду меда.¹⁴⁾

В Каширском у. все 39 казаков получили поместья одновременно, 15 сентября 1619 г., в дворцовой Лысцовской волости. Отделяли их С. С. Чириков и подьячий И. Шумов. Среди казаков было 5 атаманов и 5 есаулов. Иван Шумов впервые упоминается как атаман в 1615 г. В 1617 г. за участие в подмосковных ополчениях и другие службы он получил 13 руб. «вновь» из Галицкой четверти. Другие атаманы и есаулы встречаются в источниках еще позднее. Каких-либо сведений о наличии у каширских казаков поместий в других уездах до 1619 г. мы не обнаружили. «Угодья» были пожалованы сразу всем каширским казакам: «А луги у Оки-реки на берегу вопче со всеми помещики».¹⁵⁾

В Вяземском у. 17 и 19 сентября 1619 г. двум рядовым казакам были отделены пушкарем Иваном Коптевым бывшие поместья вяземских дворян, причем по более щедрой норме, чем их товарищам в Кашире и Рязани: по 32 четверти земли на 100 четвертей оклада. Если рязанские и каширские отказные книги дают (как показывают более поздние источники) полное представление об образовавшихся здесь корпорациях верстанных казаков (рязанские казаки писали позднее, что в Каменском стане получили поместья 24 человека — как раз столько казаков значится в отказной книге), то о вяземских отказных книгах этого сказать нельзя. Известно, что до 30 октября 1621 г. значительное число поместий было роздано казакам дьячком Ильей Копырей и Неврюем Коробовским — по-видимому, именно эти поместья получили в мае 1619 г. в селе Горки и в Чесовской волости есаул Михаил Вешняков и 35 рядовых казаков. В 1621 г. у большинства казаков поместья были отписаны и возвращены прежним владельцам, но еще и в 1622 г. в Разрядах упоминаются 13 вяземских [208] поместных казаков. Верстанным казакам жаловались поместья в Вяземском у. и позднее: 15 ноября 1625 г. атаман Влас Микитин при окладе 300 четвертей получил 40 четвертей земли с 5 крестьянскими дворами.¹⁶⁾ В целом представление об «исходном» состоянии землевладения верстанных казаков в 1619 г. дает табл. 2.

Таблица 2. Землевладение верстанных казаков по данным отказных книг 1619 г.
 (размеры поместий и поместных окладов приводятся в четвертях)*

* Таблица составлена по: ЦГАДА, ф. 1209, кн. 13369, л. 364об.-400; кн. 18193, л. 13-35 об.; кн. 10822, л. 1-7.

Самая крупная корпорация верстанных казаков в XVII в. была создана летом 1619 г. в Алатырском у. в селах Языково (отписанном у дьяка А. Шапилова) и Стемас (отдельные книги составлял Д. Теренин). В 1624 г. в Разрядах упоминаются 138 алатырских казаков. В списке алатырских поместных казаков, назначенных на службу в Рязань в 1627 г. (десятни или писцовые книги 1620-х годов по Алатырю не сохранились), перечислено 134 человека с поместными окладами от 150 до 600 четвертей и с денежными окладами от 5 до 32 руб., среди них 8 атаманов и 11 есаулов.¹⁷⁾ Юрий Улылевский (из служилых иноземцев, до 1619 г. какое-то время находился в плену) и Матвей Кириллович Белгородцев известны как атаманы Первого ополчения, последний в июне 1612 г, перешел на сторону К. Минина и Д. М. Пожарского и продолжал возглавлять станицу вплоть до осени 1618 г.¹⁸⁾ Богдан Твердиков в 1613 г. ездил к И. М. Заруцкому с грамотой от Земского собора. Курдюк Грудцов, Василий Балин, Богдан Подорван возглавляли станицы под Смоленском. Неустрой Яковлев стал атаманом, по-видимому, уже в 1618 г. Рядовые алатырские казаки входили в станицы И. Железкова, Т. Губинского, [209] М. Белгородцева и И. Костерева, защищавшие Можайск и Москву в 1618 г.¹⁹⁾

В 1619 г. казаков в Алатыре было, вероятно, несколько больше, чем в 1624—1627 гг., так как в документах 1619—1623 гг. встречаются алатырские казаки, отсутствующие в списке 1627 г., в том числе известнейший атаман Никита Манатов. Судя по немногим сведениям о размерах поместий алатырских казаков (у П. Григорьева — 36 четвертей, у Д. Прокофьева — 45, у X. Маркова — 54, у Ю. Демьянова — 63, у Н. Маматова — 99, у Б. Каменное Ожерелье — 117 четвертей), они давались по обычным нормам: 18 четвертей земли на 100 четвертей оклада. В одном случае это известно совершенно точно — оклад X. Маркова составлял в 1619 г. 300 четвертей. В отличие от верстанных казаков других городов алатырские казаки находились позднее в ведении не Разрядного приказа, а приказа Казанского дворца.²⁰⁾

К весне 1619 г. относятся первые сведения в документах Печатного приказа о наделении казаков поместьями в Елецком у. Более полное представление о корпорации елецких поместных казаков дает десятня 1621/22 г. — в ней перечислены 3 атамана, 6 есаулов и 53 рядовых казака с поместными окладами от 150 до 450 четвертей и денежными — от 5 до 15 руб. Один из елецких атаманов, Тимофей Кабардин, осенью 1618 г. возглавлял станицу в мятежном вязниковском войске. Атаман Гаврила Черницын летом 1618 г. выехал от королевича Владислава в войско Б. М. Лыкова, поместье в Ельце было дано ему, вероятно, взамен конфискованного шацкого поместья. Атаман Пересвет Тараканов возглавлял станицу в Москве осенью 1618 г. Несколько рядовых елецких казаков служили ранее в станице вязниковского атамана К. Терентьева.²¹⁾

Поселены казаки были на землях, отписанных у столичных дворян или принадлежавших ранее местным детям боярским. Испомещение проводилось в несколько приемов, многим казакам отводил земли З. Перцев. Весной 1619 г. казаки получали сравнительно крупные владения: С. Казанец — 50 четвертей при окладе 200 четвертей, Г. Ерофеев — 66 четвертей при окладе 350 четвертей. Позднее, однако, и в Елецком у. установилось «указное» соотношение между поместьями и поместными окладами, и 12 казакам с поместными окладами 150-200 четвертей, разделившим между собой бывшее [210] поместье Т. В. Измайлова, досталось по 27-36 четвертей земли.²²⁾

В Воронежском у. до 16 июля 1619 г. из «отписных» земель (в том числе стольника Г. И. Морозова и подьячего Г. Ларионова) получили поместья 83 стойких защитника Борисова Городища во главе с атаманами Антоном Синеглазовым (у него были максимальные поместный и денежный оклады — 600 четвертей и 28 руб.) и Михаилом Котовым. Кроме того, 10 августа 1619 г. воронежское поместье московского дворянина В. А. Унковского было поделено между двумя «вязниковскими» атаманами Иваном Филатьевым и Андреем Стародубом, а также казаком Титом Баевым. До августа 1620 г. бывший соратник Михаила Баловня А. Стародуб по извету Т. Баева был арестован и повешен за убийство архимандрита Печерского монастыря и двух монастырских слуг. Вскоре (до 1622 г.) и Иван Филатьев погиб от руки местного сына боярского. В 1619/20 г. поместье умершего воронежского сына боярского М. Струкова получил атаман Василий Ломонос, отличившийся в боях под Можайском (убил шесть «мужиков») и уже владевший к тому времени поместьем в Шацком у. В 1628 г. воронежское поместье было у В. Ломоноса отписано и возвращено сыну М. Струкова. К 1622 г. поместьем в Воронежском у. владел предводитель вязниковских казаков Иван Орефьев — его поместный оклад составлял 300 четвертей, денежный — 10 руб.; возможно, И. Орефьев был впервые поверстан только в 1619 г. В отличие от своих товарищей по вязниковскому войску он прожил в этом поместье не менее 20 лет, участвовал в Смоленской войне и в разные годы выполнил несколько важных поручений правительства, в частности в 1638 г. после захвата Азова донскими казаками ездил туда «для проведывания вестей».

В Воронежском у., как и в Елецком, казаки получали поместья по разным нормам: одни — из расчета 18 четвертей на 100 четвертей оклада, другие — по иным нормам. И. Филатьеву, А. Стародубу и Т. Баеву (оклад каждого из них составлял 300 четвертей) было пожаловано по 60 четвертей земли, в то время как И. Орефьеву, у которого был такой же поместный оклад, — всего 34 четверти.²³⁾

До 30 мая 1619 г. поместье в Ливенском у. в 100 четвертей было отделено атаману Воину Внукову, владевшему с 1613 г. еще одним поместьем в Вологодском у. [211] В июле того же года ливенское поместье он потерял «за воровство». До 6 июля 1619 г. еще более 50 верстанных казаков, в том числе станицы Нагая Тобынцева, получили поместья в Ливенском у. на землях, отписанных у столичных дворян, и, по-видимому, не все, но многие в соответствии с «указными» нормами — 18 четвертей земли на 100 четвертей оклада.²⁴⁾

В Оболенском у. Н. Татаров и подьячий И. Шурупов в 1619 г. отделили дворцовые земли по меньшей мере 62 казакам (данные на 1622 г.), в том числе 24 есаулам. За немногими исключениями, поместья давались по «указным» нормам, и, следовательно, казаки получили участки от 36 до 72 четвертей. Значительная часть, а может быть, и все оболенские казаки находились ранее в войске Б. М. Лыкова, защищавшем Можайск и Москву в 1617—1618 гг.: в Можайске в декабре 1617 и в 1618 г. служили есаулы Хвалим Вышегородов, Степан Афанасьев, Петр Ворогушин, Гаврила Ковалев, в Москве осенью 1618 г. — есаулы Федор Шитиков, Мартын Травин и т. д.²⁵⁾

В Перемышльском у. в мае 1620 г. В. Чернышев наделил поместьями не менее 75 человек во главе с атаманом Никитой Буякиным, принимавшим участие в обороне Можайска летом 1618 г. Немало среди перемышльских казаков было и «бельских сидельцев». Во владение казакам пошли земли мещовских дворян, испомещенных в 1613/14 г. в дворцовых волостях Перемышльского у. и переведенных затем в Рязанский, Шацкий и другие уезды. Поместные оклады почти всех казаков равнялись 200-250, поместья — 36-45 четвертям.²⁶⁾

В апреле 1619 г. 9 казаков уже владели поместьями в Черной слободе Белгородского у. (на каждого пришлось около 45 четвертей), а в августе в Белгороде получили 237 четвертей еще четверо казаков станицы Богдана Твердикова. Сохранилось описание хозяйств белгородских казаков Р. Савельева и С. Михайлова 1622 г.: у первого было 7 крестьянских и бобыльских дворов, корова, 8 свиней, 6 четвертей ржи, 2 четверти овса, полосьмины гороха, кроме того, «в земле» (т. е. посеяно) 4 десятины ржи, полторы десятины овса, две десятины гречихи, полдесятины ячменя; у второго — 3 крестьянских двора, мерин, корова, 5 овец, 6 свиней, четверть ржи, осьмина гороха, полчетверика пшена, «в земле» 3 десятины ржи, 2 десятины ячменя, осьминник пшеницы, десятина гречихи, осьминник конопли.²⁷⁾ [212]

В дворцовой Сологинской волости Клинского у. В. Шедяев отделял поместья казакам летом 1619 г. Судя по писцовой книге 1624—1625 гг., здесь было поселено 25 рядовых казаков станиц Третьяка Буркова, Ивана Железкова, Степана Красной Нагавки и Тита Гаврилова, защищавших Можайск и Москву летом — осенью 1618 г. Их оклады колебались от 150 до 350, наделы — от 27 до 63 четвертей. Первоначально, по-видимому, всем казакам независимо от окладов досталось по одному крестьянскому двору, но ко времени составления писцовой книги у некоторых из них крестьян уже не было.²⁸⁾

Не позднее 1619 г. в ближайшем к Звенигороду Городском стане Звенигородского у. (село Васильевское, деревни Мышкино, Агафоново и несколько пустошей) получили поместья 13 атаманов: Богдан Подорван, Влас Баврин, Семен Суровцев, Борис Топорков, Василий Митрофанов, Бессон Постников, Панкрат Вахтырев, Елизар Клоков, Иван Костерев, Микула Завьялов, Иван Железков, Натай Тобынцев, Третьяк Бурков. Все они принимали самое активное участие в кампании 1617—1618 гг., хотя и не принадлежали к старой казацкой элите — ни один из них не упоминается в источниках до 1613 г. И. Железков к 1619 г. уже имел поместье в 75 четвертей в Шацком у., в Звенигороде он получил дополнительно более 100 четвертей. Возможно, одновременно с поместьем в Звенигородском у. получил поместье в Алатыре Б. Подорван — в 1627 г. он записан по Алатырю с окладом 550 четвертей. В 1624—1625 гг. размеры владений звенигородских атаманов колебались от 60 до 118 четвертей, на одного атамана приходилось 68 четвертей и полтора крестьянских двора. Некоторые из них в служебном отношении числились по Шацку, и в 1628 г. шацкие казаки жаловались, что И. Костерев и Е. Клоков с ними не служат, а живут в своих звенигородских владениях.

Нескольким казакам в 1619 г. были пожалованы выморочные дворянские и казачьи поместья в Вологодском и Шацком уездах: известному атаману Алексею Жерлицыну, принимавшему участие в подавлении восстания М. И. Баловнева, — 83 четверти, есаулу Никифору Степанову — 150 четвертей, казакам Ивану Терскому и Сысою Петрову — по 46 четвертей и т. д.²⁹⁾

В Рыльск верстанные (или поверстанные уже в Рыльске) «донские» казаки были переведены из Новгорода Северского в 1619 г. Кроме того, 16 казаков были [213] присланы в Рыльск из Москвы в 1619—1620 гг. с указанием воеводам поверстать их поместными и денежными окладами. Уже в 1619/20 г. в Рыльском у. получили поместья атаман Василий Булатов (31 четверть), один из главных предводителей казацкого восстания 1614—1615 гг. на начальном его этапе, и атаман Дорофей Попов (79 четвертей). Многие рыльские казаки владели в 1631 г. также поместьями в Кромском у. (Д. Попову к этому времени в двух уездах принадлежало 113, а В. Булатову — 76 четвертей). В 1627 г. в Рьтльске значилось 38 поместных и 27 верстанных «кормовых» казаков, переведенных из Новгорода Северского с поместным окладом от 150 до 450 четвертей и денежным окладом от 5 до 22 руб. «Кормовые» казаки помимо годового жалованья получали месячный «корм» в размере 10 алтын и осьмины ржи.³⁰⁾

В Великие Луки из Невля в 1619 г. были переведены две станицы атаманов Богдана Порываева и Еремея Саламыкова. Уже в Великих Луках большинство казаков было поверстано поместными и денежными окладами. В списке 1623/24 г. значатся 128 верстанных казаков с окладами от 150 до 400 четвертей. В 1621—1624 гг. 28 из них получили поместья от 28 до 150 четвертей земли, лишь трое — с крестьянами. Остальные казаки продолжали служить за месячный «корм». 150 десятин «подгородной» земли, принадлежавшей казакам с 1619 г., на которые претендовали посадские люди, были в 1627 г. отписаны «на государя» и переданы посаду.³¹⁾

Более 70 верстанных казаков станиц Данилы Снаскирева, Семена Дмитриева, Томилы Антипьева, Кирилла Токарева и Ивана Заборского не позднее 1621 г. были направлены из Тихвина в Великий Новгород (возможно, многих из них верстали уже в Новгороде). Поместные оклады казаков составляли от 150 до 450 четвертей, денежные — от 5 до 17 руб. В 1626 г. 70 новгородских верстанных казаков подали челобитную, жалуясь на то, что за службу под Москвой, в Тихвине и в Новгороде они все ещо не пожалованы поместьями. В связи с этой челобитной новгородским воеводам было указано описать «в ближних в самых местах» от города выморочные поместья новгородских дворян и «лишние» земли. В ответ воеводы сообщили в Разрядный приказ, что таких земель под Новгородом нет. Помимо годового жалованья новгородские казаки получали ежемесячно рожь, ячмень и овес. [214]

В Пскове в 1629 г. значилось 203 казака (не известно точно, сколько из них было верстано), но далеко не все получили поместья. Большинство псковских казаков служили за годовое и месячное жалованье. В 1628 г. в Пскове получали «корм» 130 казаков.³²⁾

В Москве в 1628 г. находились «для посылок» 8 беспоместных верстанных казаков. Они получали по 4 руб. в год, месячный «корм» и за это несли караульную службу и ездили «в провожатых з государевою казною».³³⁾

В Одоевском у. в починке Левинском в 1622/23 г. были поселены 40 казаков (в десятне 1648 г. они записаны с окладами от 50 до 300 четвертей и от 3 до 10 руб.). Им отвели 1016 четвертей, т. е. приблизительно по 25 четвертей на человека. Возможно, это были «старые» верстанные казаки, переведенные в Одоев из западных областей, — во всяком случае минимальные размеры их окладов необычны. Ко времени составления писцовых книг 1627—1629 гг. число казаков, живших в починке, уменьшилось до 23, но все 1016 четвертей им удалось сохранить за собой. Кроме того, во владениях Ивана Сухорука «с товарыщи» находились в это время один крестьянский и три бобыльских двора. Осенью 1648 г. у казаков конфисковали 299 четвертей земли как записанные за ними без дач, «из выморочных жребьев».³⁴⁾

В других уездах получили дворы или поместья после Деулинского перемирия лишь немногие верстанные казаки: в Переяславском у. в начале февраля 1619 г. — атаман Булат Иванов (осенью 1618 г. вологодский поместный атаман с окладом 650 четвертей, участник обороны Москвы). В Ростовском у. 30 апреля 1619 г. более 120 четвертей получил казак Семен Кушников, брат владевшего здесь поместьем с 1613 г. атамана Мартына Кушникова. В Малоярославце в мае 1619 г. четверо казаков разделили между собой поместье Г. и Т. Гурьевых в 111 четвертей, в Белевском у. также в мае поместье в 44 четверти досталось казаку Еремею Ерофееву. В Епифанском у. в июне 1619 г. получил поместье верстанный казак станицы А. Синеглазова Семен Костин — в Епифани издавна существовала корпорация сторожевых казаков, служивших с участков размером 21 четверть земли; освободившийся «жребий» одного из этих казаков (без крестьян) и был пожалован С. Костину. В июле 1619 г. в Гуской волости Владимирского у. владел поместьем известный атаман Евстафий Петров, выехавший в июне 1612 г. из-под Москвы в Ярославль во [215] Второе ополчение. В Тарусском у. не позднее 1619—1620 гг. было пожаловано поместье казаку Мине Просеке. Несколько казаков получили поместья в Медынском у. — в разборном списке 1631 г. их упомянуто всего трое.³⁵⁾

Ни по каким другим уездам, помимо рассмотренных выше, поместные или верстанные беспоместные казаки в сметном списке 1631 г. и в других источниках не упоминаются. Хотя единичные испомещения могли и не отразиться в известных нам документах, собранные материалы позволяют с достаточной полнотой судить о численности и географии размещения верстанных казаков после Деулпнского перемирия.

С 1613 до середины 1620-х годов всего получили поместья или дворы в различных уездах Русского государства около 1500 верстанных казаков, причем большая их часть была испомещена с февраля по сентябрь 1619 г. Некоторые вологодские, шацкие, алатырские и другие поместные казаки в 1620 г. владели также дворами и дворовыми местами в столице.³⁶⁾

В целом верстанные казаки, получившие земли, не слишком отличались в имущественном отношении от окружавших их дворян. Например, в 1622 г. поместные оклады воронежских дворян (не считая «новиков») колебались от 100 до 600 четвертей, а денежные — от 4 до 25 руб., оклады казаков — соответственно от 150 до 600 четвертей и от 5 до 28 руб. На одного дворянина приходилось в это время около 73 четвертей земли, а на одного казака — 53,5 четверти. Таким образом, у воронежских казаков были несколько больше оклады, а у дворян — реальные владения.

Некоторые казаки в 1620-е годы были записаны в местные дворянские корпорации, при этом правительство опиралось на опыт предшествующих лет: в выписке 1626 г., составленной «на пример» в связи с челобитной атамана Г. Черницына, перечислены 10 вологодских атаманов, есаулов и казаков, «которые по государеву указу и по боярскому приговору написаны з городом в статьи в поместных окладах с городовыми детьми боярскими», среди них Федор Патрикеев, Гаврила Рязанцев, Алексей Жерлицын и др.

Атаманам Борису Каменное Ожерелье, Василию Ломоносу и Василию Шайдурову в 1625 г. удалось войти в звенигородскую дворянскую корпорацию на правах дворовых детей боярских, не имея даже земель в [216] Звенигородском у. (по этой причине в 1636 г. все трое были из нее исключены). Став дворянами, они в дальнейшем энергично расширяли свои владения в различных уездах. Так, Б. Каменное Ожерелье вскоре после назначения в 1627 г. головой к воронежским стрельцам и казакам в добавление к алатырской вотчине (117 четвертей), принадлежавшей ему с 1619 г., получил несколько поместий в Воронежском у. общей площадью 180 четвертей (из них 90 четвертей находились в совместном владении с В. Шайдуровым). Не довольствуясь земельными владениями, он занимался еще и торговлей и в июне 1631 г. получил жалованную грамоту на каменную лавку в Китай-городе на Ильинском крестце, в рыбном прасольном ряду. Весьма символична смерть бывшего атамана — он был убит татарином в 1638/39 г., когда «ехал из Танбова з беглыми своими крестьяны». Значительным землевладельцем стал и В. Шайдуров, тоже служивший головой в Воронеже. В 1636 г. он владел вологодской вотчиной в 100 четвертей и воронежскими поместьями в 186 четвертей.³⁷⁾

Дополнительных поместий пытались добиться (и в некоторых случаях с успехом) и те казаки, которым не удалось стать детьми боярскими. Уже в 1620/21 г. более 20 атаманов и казаков, испомещенных в разных уездах, ссылаясь на разорение своих поместий и малочисленность крестьян, подали челобитную о наделении их новыми поместьями в Воронежском у. из земель «старых» служилых казаков, которые те захватили самовольно. Служилые казаки, однако, утверждали, что «во всех-де городех беломестных атаманских и казачьих земель поместным атаманом и детям боярским в поместья не отдавали», и, кажется, сумели отстоять свои владения. В том же году елецкому казаку Г. Ерофееву было пожаловано 20 четвертей земли в Елецком же уезде, шацкому помещику (а затем вотчиннику) атаману М. Козлову — 32 четверти в Луховском у. и т. п.³⁸⁾ И все же получение казаками дополнительных поместий было не правилом, а скорее исключением, хотя размеры поместных окладов казаков и позволяли им надеяться на новые пожалования.

Весной 1619 г. был принят указ о частичном «переводе» в вотчины поместий участников обороны Москвы 1618 г., вошедших в «осадный список» (этот важный документ сгорел в 1812 г.): с каждых 100 четвертей оклада служилые люди имели право «перевести» из [217] поместного владения в вотчинное 20 четвертей земли. Поскольку большинству верстанных казаков поместья жаловались из расчета 18 четвертей земли со 100 четвертей оклада, значительная их часть получила возможность полностью превратить в вотчины свои владения, что не мешало им и в дальнейшем называться «поместными». При этом тех, кто был поверстан до 1619 г., «переводили» с окладов, которые были у них в момент осады в 1618 г. и с которыми они были записаны в «осадный список», а не с новых окладов с учетом придам за «осадное сиденье».

Выдача казакам по их челобитным жалованных грамот на вотчины началась не позднее июля 1619 г. (первыми их получили «старые» вологодские, белозерские и шацкие помещики) и продолжалась по крайней мере до середины 1620-х годов. Большая же часть грамот датируется 7128 (1619/20) г. К 1622 г. в Каширском у. поместья остались лишь у семи казаков, в Рязанском — у одного. В Воронежском у., напротив, в том же году на 3265 четвертей поместной земли в вотчинах у казаков было всего 425 четвертей.³⁹⁾

По данным писцовых книг, в середине и во второй половине 1620-х годов вотчины у верстанных казаков решительно преобладали над поместьями в большинстве уездов: в Оболенском у. в вотчинах было 1665 четвертей, в поместьях — 677 четвертей; в Клинском у. — соответственно 729 четвертей и 261 четверть; в Звенигородском у. — 550 четвертей и 391 четверть. Показательно, что в Звенигороде у атаманов, имевших там и вотчины, и поместья, все крестьяне жили в вотчинах. Жалованные грамоты, которые выдавались казакам на вотчины, содержали обычную формулу: «И по нашему царскому жалованью в той вотчине он... и ево дети, и внучата, и правнучата вольны, и вольно ему и ево детям, и внучатом, и правнучатом та вочина продать, и заложить, и в приданое дать, и в монастырь по душе до выкупа дать».⁴⁰⁾

Многие казаки поспешили воспользоваться своими правами. В Рязанском у. уже в 1619 г. П. Сувязев продал за 12 руб. вотчину в 54 четверти местному сыну боярскому Д. Совкову. В 1619/20 г. тот же Д. Совков тоже за 12 руб. приобрел вотчину в 36 четвертей другого рязанского казака — Д. Сидорова. Несколько каширских казаков к 1621/22 г. заложили или «сдали» свои вотчины другим поместным казакам, один из них стал в Москве [218] барышником, другой — торговцем в Епанечном ряду. Каширский казак Ф. Лихачев по духовной передал вотчину в монастырь. В Елецком у. казак В. Иванов, ушедший служить сибирскому архиепископу, продал свою вотчину московскому беломестному казаку, но сделка эта не была утверждена, и вотчина к 1621/22 г. перешла в поместье к другим верстанным казакам. Иногда казаки приобретали вотчины не только своих товарищей — в 1623 г. алатырский казак Никита Чепцов получил в заклад «до выкупа» деревню местного мурзы Сергея Полдякова.

Почти так же свободно, как вотчинами, казаки распоряжались и поместьями. В 1619 г. за 4 руб. «сдал» свое поместье в 36 четвертей атаману Андрею Долгому рязанский казак Никита Юрьев; юридически эта сделка была оформлена выдачей на имя А. Долгого новых документов из Поместного приказа и составлением 18 июля 1619 г. новой отказной книги. В том же году двое рязанских казаков, владевших поместьями но 27 четвертей земли каждый, «сдали» их за 10 руб. казаку Михаилу Турищеву, уйдя служить с неверстанными казаками в Можайск и Вязьму. Наконец, рязанский казак Григорий Артемьев и каширский казак Софон Иевлев (за каждым из них было по 36 четвертей) обменялись поместьями.

Некоторые казаки к 1621/22 г. уже покинули свои поместья и вотчины. Из Ельца двое казаков сбежали «от язычной молки по сыску князя Микиты Борятинского», двое других переселились в Москву (о каждом из них в десятне сказано: «валяетца по кабакам»). В Воронеже «пропали безвестно» казаки Парша Иванов и Василий Романов. Освободившиеся владения передавались правительством либо казакам, либо детям боярским.⁴¹⁾

В результате всех этих земельных операций и трудностей вхождения отвыкших от ведения хозяйства и крестьянского труда бывших «вольных» казаков в положение мелких помещиков и вотчинников корпорации посаженных на землю верстанных казаков уже в первые годы существования заметно уменьшились в ряде уездов: елецкая — к 1621/22 г. на 11 человек, воронежская — на 13, каширская — на 14. В то же время в Рязанском у. казаков стало даже несколько больше — 63 по сравнению с 59 в 1619 г.

Эксплуатация поместными казаками немногочисленных крестьян приводила к резким классовым конфликтам [219] между новыми помещиками и их крепостными, которые ничем не отличались от таких же конфликтов крестьян с дворянством и духовными феодалами. 30 марта 1623 г. был зарезан своим крестьянином алатырский казак Первой Алексеев. Некоторые крестьяне к 1622 г. бежали из владений поместных казаков.⁴²⁾

Н. П. Долинин полагал, что в 1620—1630-е годы правительство «вступает на путь пересмотра казацкого поместного и вотчинного землевладения в сторону его ликвидации».⁴³⁾ В действительности правительство преследовало как раз противоположную цель — не допустить сокращения численности поместного казачества. Для этого оно принимает меры к ограничению прав казаков распоряжаться своими владениями, что нашло отражение в соответствующем законодательстве.

Указ 1619/20 г., входивший, возможно, в развернутое уложение по земельным вопросам, принятое в марте 1620 г., сохранился в списках 1626 и 1640 гг.: «В государеве Цареве и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии и отца ево, государева, великого государя святейшего патриарха Филарета Никитича Московского и всеа Русии указе 128-го году написано. Государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии и отец ево, государев, великий государь святейший патриарх Филарет Никитич Московский и всеа Русии, указал и бояре приговорили. Которы[е] атаманы и казаки поместья учн[ут] здавать кому-нибудь, и им здавать и менять не велено, и по их зд[аче] не росписывати, а вотчин не продавать и в вотчинные книги без государского имянного приказу не записывать. А в городех о том заказ крепкий учинити, чтоб никто у атаманов и у казаков вотчин не покупали, а служити им с тех поместий и с вотчин велели самим. А которой атаман или казак пойдет в монастырские служки или в холопы в боярской двор или к кому-нибудь, или учнет торговати, или за кем сядет на пашне, и тех поместья и вотчины отписывать на государя».⁴⁴⁾

Указ 1619/20 г. был прямым откликом на практику распоряжения казаками своими владениями в первые месяцы после их получения, а упоминавшееся выше неутверждение продажи вотчины елецким казаком является, по-видимому, наиболее ранним известным случаем реализации этого указа. В 1622/23 г. в развитие указа 1619/20 г. был принят еще один указ, в котором более подробно определялись права казаков на их вотчины: [220] «Атаманом и казаком, которым давано в вотчину за московское осадное сиденье королевичева приходу владеть в вотчине им и их женам и детем и в род неподвижно. А которого атамана или казака не станет, а после их останутца жены и дети, и те вотчины женам их и детем, и их роду в вотчину ж. А продавать и закладывать и в приданые и в монастырь по душе давать тех вотчин атаманом и казаком по тому ж не велели».⁴⁵⁾ Известно, что многие указы, вошедшие в Уложение 1620 г., были подтверждены 20 сентября 1622 г.⁴⁶⁾ Не датируется ли 20 сентября 1622 г. и указ о казацких вотчинах?

Указы о казацком землевладении 1619/20 и 1622/23 гг. находят параллель в законодательстве о посадских дворах. В 1620 г. в связи с жалобами старост и сотских московских черных сотен и слобод был издан указ, запрещавший продажу беломестцам московских тяглых дворов: «...тяглых дворовых мест... никому не отдать». В 1624 г. действие этого указа было распространено на все города Русского государства. Еще ближе к изучаемым указам по духу указ 1616 г. о поместьях иноземцев: «Вперед иноземцевых поместий не давать мимо иноземцев». Следует заметить, что практика ограничения у определенной группы феодалов права распоряжаться земельной собственностью не была новой — еще «уложения» Ивана III и Василия III запрещали землевладельцам некоторых районов продавать вотчины «мимо тех городов». Лишь в 70-е годы XVII в. потомки верстанных казаков были уравнены в правах с провинциальными дворянами и вошли в городовые дворянские корпорации.⁴⁷⁾

Первый известный случай реализации указа 1622/23 г. о казацких вотчинах относится к 1623 г. Вскоре после получения вотчины в Алатырском у. казак Артемий Лукьянов заложил ее другому поместному казаку, И. Огаркову. 21 сентября 1623 г. эта вотчина была пожалована на поместном праве казаку Юрию Демьянову. Два других земельных дела, в которых есть уже прямые ссылки на указ, связаны с судьбой владений атамана Дружины Белого. В 1622/23 г. перед смертью он дал в Троице-Сергиев монастырь шацкую вотчину в 69 четвертей и завещал своему духовному отцу попу Стефану вотчину в Каширском у. (36 четвертей), которую ему в свою очередь заложил казак И. Семенов. Когда же выяснилось, что «по государеву указу тех вотчин в монастырь вкладу давать не велено», троицкие власти [221] испросили разрешения продать шацкую вотчину «на сторону», и в 1624 г. ее купил подьячий Дворцового патриаршего приказа В. С. Евдокимов. Поп Стефан тоже продал каширскую вотчину в 1626/27 г. крестовому дьяку Ивану Симеонову. Эти сделки были в Поместном приказе утверждены,⁴⁸⁾ и таким образом, несмотря на указ, вотчины казаков все же перешли в руки представителей других сословий.

Указы 1619/20 и 1622/23 гг., как и многие другие указы XVII в., соблюдались непоследовательно и не во всех частях. С одной стороны, вотчины и поместья верстанных казаков беспрепятственно передавались по наследству (согласно справке 1639 г., «после московского пожару (1626 г. — А. С.) по нынешней по 147-й год казачьи поместья и вотчины после их детем их, сыновьям и дочерям, даваны»), а с другой — постоянно нарушалось запрещение продавать вотчины и передавать их монастырям. С 1630 по 1634 г. по меньшей мере семь алатырских поместных казаков «вложили» свои вотчины в Троице-Сергиев и алатырский Троицкий монастыри, причем Борис Шенчин отказал последнему монастырю вместе с вотчиной крепостного крестьянина и родных братьев, а двое других — своих вотчинных крестьян без земли. Продолжалась и продажа поместий: к 1631 г. перемышльский казак Василий Федоров, живший в это время «за государем в шацких селах», продал поместье дворянину М. Лодыженскому.⁴⁹⁾

В ряде уездов казаки испытывали сильное давление со стороны местных землевладельцев. Несмотря на территориальное ограничение землевладения столичного дворянства, сделали исключение для царского дяди Ивана Никитича, и его вотчина село Романово Городище в Лебедянском у превратилась в источник бедствий для елецких детей боярских и поместных казаков. В 1622 и 1626 гг. во владения Ивана Никитича были вывезены «насильством» двое крестьян есаула Ивана Демидова, в 1623 г. — крестьяне казака Дмитрия Шестакова, в 1627—1628 гг. — крестьяне есаула Гаврилы Родионова и казака Ивана Путимца. Выступления ельчан против «великого» боярина возглавили бывшие атаманы Пересвет Тараканов и Гаврила Черницын. Когда проводивший следствие Н. Д. Вельяминов предложил жителям города расписаться на чистом листе бумаги, с тем чтобы установить, кто подписал «воровскую» челобитную о злоупотреблениях И. Н. Романова, П. Тараканов заявил: [222] «То-де знатно воровское дело к порозжей бумаге руки прикладывати». В 1628 г. П. Тараканов и Г. Черницын были посажены в тюрьму и лишились своих елецких поместий. Местная администрация также не всегда считалась с владельческими правами новых феодалов — в 1621/22 г. воевода А. В. Измайлов забрал в станичные ездоки крестьянина белгородского поместного казака Л. Иванова.⁵⁰⁾

В 1630—1631 гг., накануне Смоленской войны, повсеместно проводились смотры верстанных казаков и верстания «новиков» (детей и племянников верстанных казаков), а также некоторых казаков, начавших службу до 1619 г., — в Великих Луках таких оказалось 93 человека. В 1630—1631 гг. поместные оклады назначались «с убавкою» по сравнению с 1619 г.: казакам первой статьи —200, второй — 150, третьей — 100 четвертей; денежные — по нормам 1619 г.⁵¹⁾

Верстание 1630—1631 гг. не компенсировало убыли казаков на протяжении 1620-х годов, и сметный список 1631 г. свидетельствует о сокращении численности верстанных казаков в большинстве уездов: в Алатыре их насчитывалось 109, в Вологде — 36, в Клину — 8, в Звенигороде — 4, в Шацке — 52, в Ливнах — 18, в Кашире — 60, в Оболенске — 51, в Перемышле и Медыни — 75. Остались на уровне 1619—1622 гг. или даже несколько увеличились казацкие корпорации лишь в Ельце (57 человек), Рязани (65), Ростове (7). В 1634 г. численность верстанных казаков несколько возросла за счет донских и яицких казаков, принимавших участие в походе под Смоленск и поверстанных в Москве боярином князем А. В. Хилковым и дьяками Ф. Пановым и И. Переносовым.⁵²⁾

Загадка термина «белозерцы»

С конца 1620-х — начала 1630-х годов в источниках начинает упоминаться служилая корпорация белозерцев. Наиболее раннее свидетельство о них относится к 1629/30 г., когда умер «белозерец» казак А. Шайдуров, в следующем году упоминается другой «белозерский казак» — вотчинник Тарусского у. М. Просека. 9 августа 1632 г. в поход под Смоленск [223] с войском М. Б. Шеина было указано выступить 323 «атаманом и казаком, которые испомещены в розных городех, а по городу они написаны по Белуозеру».⁵³⁾

Историки высказывали разные мнения о том, что скрывается под термином «белозерцы». Ближе всех к решению вопроса подошел, возможно, М. Ф. Владимирский-Буданов, видевший в них «не помещиков Белозерского уезда, а особый класс служилых людей, испомещенных преимущественно близь Северской Украины». В. Н. Сторожев различал «белозерцев-казаков» и «белозерцев-неказаков». И те и другие, по его мнению, были испомещены в Белой, Погорелом Городище, Волоке, Можайске, Оболенске, Кашире и Перемышле. Издатели «Актов Московского государства» понимали «белозерцев» как служилых людей Белозерского у. А. И. Копанев, И. Д. Мартысевич и А. Г. Маньков считали их землевладельцами Белозерского у. Самая развернутая характеристика «белозерцев» принадлежит А. А. Новосельскому. Он полагал, что «фиктивная» белозерская корпорация была создана в 1612—1613 гг. «из группы казаков подмосковного ополчения и других категорий служилых людей, испомещеыных на дворцовых и черных землях Белозерского уезда», а затем получивших дополнительные земельные дачи в других районах.⁵⁴⁾ Правильно указав на присутствие казаков в белозерской корпорации, А. А. Новосельский допускает неточности относительно ее состава и времени образования. Исследователя ввело в заблуждение то, что начиная с конца 1612 г. в Белозерском у. действительно наряду с испомещением казаков имели место массовые испомещения дворян. Между тем уже из наказа М. Б. Шеину 1632 г. (который до сих пор к решению данного вопроса не привлекался) видно, что, помимо казаков, иных категорий служилых людей среди белозерцев не было.

В источниках белозерцы упоминаются только как землевладельцы тех уездов, где, как мы знаем, имели поместья и вотчины и верстанные казаки — Вологодского, Белозерского, Суздальского, Клинского, Рязанского, Каширского, Тарусского, Алатырского, Вяземского, Оболенского, Перемышльского и Шацкого. В указе о переписи владений белозерцев 1671 г. прямо говорится, что они «написаны из казаков в службу». Еще яснее происхождение белозерцев раскрывается в «памяти» из Разрядного приказа в Пушкарский 1643 г.: «...которые атаманы и казаки были под Москвою и по [224] розным местам, и те государевым жалованьем, помесными и денежными оклады за службу поверстаны и написаны по Белуозеру».⁵⁵⁾ Следовательно, не вызывает сомнения, что белозерская корпорация была образована (во всяком случае в основном) из поместных верстанных казаков.

Поместные казаки отдельных уездов, в частности Елецкого и Воронежского, по каким-то причинам не вошли в новую корпорацию — в документах второй половины XVII в. белозерцы и поместные казаки различаются, хотя и стоят рядом: «А которые вашего полку разных городов дети боярские, и новокрещены, и татаровя, и белозерцы, и поместные казаки...» В 1661 г. и белозерцам, и казакам было выплачено равное жалованье за службу — по 30 руб. человеку, что свидетельствует о их равном сословном положении, в то время как дворяне и дети боярские получили по 50 руб.

Поскольку белозерская корпорация, состоящая из землевладельцев разных уездов, ни разу не упоминается в источниках до конца 1620-х — начала 1630-х годов и постоянно отмечается в более позднее время (в писцовой книге Шацкого у. 1616/17 г. казаки записаны именно как «казаки», а в переписной книге 1645—1646 гг. — уже как «белозерцы»; не упоминаются белозерцы и в писцовых книгах 1620-х годов), есть все основания полагать, что она была создана незадолго до Смоленской войны.

Итак, белозерскую корпорацию составили верстанные казаки, в подавляющем большинстве получившие поместья в различных уездах в 1613—1620 гг., причем поместья основные, а не дополнительные. Что касается ее названия, то в его возникновении, вероятно, сыграло роль не испомещеиие группы казаков в Белозерском у. после освобождения Москвы (в 1639 г. в Белозерском у. владели поместьями всего 13 «белозерцев»), а то обстоятельство, что в Белозерском у. в XVII в. не было своей служилой корпорации. До 1612 г. здесь на черносошных и дворцовых территориях вообще не было светского феодального землевладения, позднее на землях уезда получили поместья и вотчины столичные дворяне, дворяне Смоленского и некоторых западных уездов, служилые иноземцы и казаки, формально не «писавшиеся» по Белоозеру и входившие в другие служилые корпорации. Волоцкий городовой сын боярский И. Р. Епанчин в 1622 г. владел поместьем в Белозерском у. и жил в нем, [225] так как его поместье в Волоке запустело от «литовского разорения». В сентябре 1618 г., призывая белозерских помещиков идти на службу, царская грамота не называла их белозерцами: «...а вам, дворянам и детем боярским, смольняном, и вязмичом, и дорогобужаном, и иных розных городов, которые испомещены в Белозерском уезде... указали». Таким образом, для казаков был выбран свободный (в делопроизводственном смысле) город, по которому они могли бы учитываться в Разрядном приказе.⁵⁶⁾

Белозерцы были не единственной фиктивной служилой корпорацией в XVII в. После захвата поляками Смоленска и Белой правительство искусственно сохраняло служилые корпорации этих городов, хотя смоленские и бельские дворяне получили новые поместья в других уездах. Однако если сохранение «служилых городов» в этом случае имело ясный внешнеполитический смысл, то создание белозерской корпорации преследовало другую цель — организационно обособить землевладельцев, имеющих ограниченное (по сравнению с другими феодалами) право распоряжаться своими владениями, и этим способствовать сохранению поместного казачества. Не случайно поэтому не вошли в белозерскую корпорацию почти исключительно те поместные казаки, которые имели владения в уездах, где по указу 1619 г. столичным дворянам запрещалось приобретать владения и где поэтому угроза потери казаками своих поместий и вотчин была не столь велика.

Служба белозерцев, как и поместных казаков вообще, не отличалась от службы дворян других уездов; во время верстаний казаков поместными и денежными окладами они выбирали окладчиков, посылали делегатов на земские соборы и т. д.

Указы 1619/20 и 1622/23 гг. о казацких владениях, по-видимому, не только прямо нарушались, их обходили также путем сделок об обмене владений казаков на поместья и вотчины московских и провинциальных дворян. Например, в 1631 г. поместья обменяли перемышльский есаул М. Шершигин и местный сын боярский Р. В. Шушерин. Кроме того, фонд земель белозерцев уменьшался в результате раздачи дворянам владений умерших и не оставивших наследников казаков, которых было особенно много после Смоленской войны. Так, вотчина шацкого атамана Б. Чемесова, умершего во время отступления войска Шеина от Смоленска, была [226] передана в 1634 г. кречетнику И. Григорьеву. К 1645—1646 гг. в поместьях и вотчинах за дворянами значились вотчины еще нескольких щацких казаков (в частности, дворянину В. К. Селиафонтову принадлежала вотчина его тестя атамана П. Губинского).⁵⁷⁾

7 марта 1636 г. в связи с челобитной «перемышльских помещиков» Сидора Заварзина, Ивана Белавина и Томилы Хоботовского (они упоминаются в писцовой книге 1628—1629 гг. как казаки, получившие свои владения в 1620 г.) были запрещены мена поместьями и вотчинами между белозерцами и другими феодалами, а также продажа вотчин белозерцев и передача их выморочных поместий и вотчин кому-либо, кроме белозерцев. Обратной силы указ, однако, не имел, «потому что о тех их, белозерцов, поместьях и вотчинах ево, государева, указу, что им поместья не меняти, не было». Указ не удовлетворил казаков, и спустя год, 7 марта 1637 г., 150 каширских, оболенских и перемышльских белозерцев во главе с Иваном Оринкиным (в 1628—1629 гг. оболенский поместный есаул) вновь потребовали возвращения или отписания «на государя» проданных и обмененных ранее казаками земель («белозерцы, не хотя государевы службы служить... меняли жилые свои поместья... на пустые»), так как новые владельцы «грозят им убойством, проезду не дадут им везде, чтобы они и последние им здали». Челобитная И. Орипкина «с товарыщи» имела лишь частичный успех — 15 июня 1637 г. последовал указ «вперед никому казачьих земель ни купить, ни здавать, опричь казаков, а старых дач и продажных земель не поворачивать». Через два с небольшим года казакам как будто удалось добиться удовлетворения почти всех своих требований. В записной книге Поместного приказа сохранился не известный до настоящего времени указ от 16 июля 1639 г.: «...казачьи вотчины у тех людей, кто покупал и в заклад взял, взять и раздать беспомесным казаком».

Сохранились сведения, что указы 1636—1639 гг. применялись на практике. По данным одной из справок Поместного приказа, «по тем государевым указом казачьи вотчины, кому они проданы и закладываны, у многих отъиманы и отдаваны в роздачю челобитчиком». В 1639/40 г. были отписаны «на государя» перемышльские вотчины боярина Б. М. Салтыкова (180 четвертей), приобретенные им в 1634—1635 гг. у четырех перемышльских казаков; большую часть этих земель вскоре [227] передали трем беспоместным белозерцам. В 1641/42 г. был признан недействительным и обмен поместьями между белозерцем И. Никитиным и зубцовским дворянином П. Чашниковым.⁵⁸⁾ Отметим, что сделок между казаками указы не запрещали (об этом и не просили челобитчики), они продолжали совершаться: в 1635/36 г. белозерец И. Романов заложил отцовскую вотчину белозерцу Т. Ерлыкову, в 1652 г. белозерец И. Обатур продал каширскую вотчину дочери белрзерца И. Травина и т.п.

Указы 1636—1639 гг. во многом способствовали сохранению фонда казачьих земель в руках белозерцев и их обособлению от провинциального дворянства. В частности, нередко белозерцы заключали браки в своей среде: атаман, позднее алатырский белозерец Матвей Кириллович Белгородцев был женат на вдове поместного казака Ивана Иконникова, их дочь в 1646/47 г. вышла замуж за белозерца Семена Борисовича Каменное Ожерелье, получившего в приданое алатырскую вотчину М. К. Белгородцева в 108 четвертей.

Во второй половине 1640-х годов указы предыдущего десятилетия стали нарушаться, и в 1648 г. «белозерцы розных городов помещики», ссылаясь на «уложенье» Михаила Федоровича и Филарета Никитича (т. е., по-видимому, на указ 1619/20 г.), в очередной раз просили возвратить им казацкие вотчины и поместья «из-за бояр, и из-за окольничих, и из-за дворян, и из-за дьяков». Указ от 6 июля 1648 г. подтвердил все земельные сделки и раздачи, совершившиеся в царствование Михаила Романова, в то же время он запретил в дальнейшем передачу земель казаков другим феодалам.⁵⁹⁾

В Уложение 1649 г. вошли указы 1636 и 1637 гг.: первый — в статью 49 главы 16 (на него имеется прямая ссылка), второй — в статью 50 той же главы (ссылки на него в Уложении нет).⁶⁰⁾ Немногим более чем через месяц после первого издания Уложения, 16 июня 1649 г., правительство решительно подтвердило неприкосновенность казачьих вотчин, повторив фактически без изменений указ 1639 г.: «Казаков, белозерских и перемышльских, и каширских и Оболенских помещиков, казачьи вотчины, кто покупал и в заклад взял, взять и роздать в роздачю беспоместным казакам». В июле 1650 г. белозерцам еще раз было запрещено продавать, менять и сдавать вотчины и поместья. В декабре того же года соответствующие статьи Уложения вновь были [228] подтверждены: проданные после 1649 г. казачьи вотчины надлежало возвращать белозерцам «в роды», а вопрос о денежной компенсации покупателям решать в суде.⁶¹⁾ Ссылка в указе на «уложенье», где говорится лишь о запрещении казакам (а не белозерцам) продавать и сдавать свои вотчины, показывает, что законодатели в это время не различали белозерцев и поместных казаков и что в статье 50, несомненно, имеются в виду и белозерцы.

По данным «подлинного» списка 1670/71 г., большинство белозерцев (242 человека) служили «городовую службу», около 100 человек поступили в солдатские и рейтарские полки, один человек был сотником, один — подключником и один — подьячим в Оболенске. Белозерцы-«новики» делились в 1675 г. на четыре статьи с поместными окладами от 100 до 250 четвертей и денежными от 4 до 8 руб. В 1672 г. было проведено особое описание владений белозерцев, связанное, вероятно, с какими-то земельными тяжбами и с обсуждением вопроса об их правах. Всего в шести уездах (Каширском, Рязанском, Перемышльском, Оболенском, Шацком и Алатырском) оставалось в это время 311 белозерцев помещиков и вотчинников (в Вологодском, Белозерском, Вяземском и Клинском уездах описание по каким-то причинам не проводилось). Им принадлежало 13 540 десятин земли (в том числе 7881 десятина пашни), 662 крестьянских и бобыльских двора (2762 крестьянина и бобыля) и 30 дворов задворных людей (83 человека). Некоторые поместья и вотчины белозерцев были к этому времени куплены московскими и провинциальными дворянами или сданы на оброк.⁶²⁾

Последний раз ограничение прав белозерцев на распоряжение своими землями зафиксировано в указе от 10 марта 1676 г. К этому времени в Поместном приказе уже не помнили о его причинах («а для чего белозерцам поместьями и вотчинами всяких чинов с людьми не менятись, и вотчин не продавать, и земель их в раздачу не давать, того в уложенье не напечатано»), и 10 августа 1677 г. оно было отменено: «...учинить тех белозерцов в дачах и в поступках поместных и в продажах вотчинных земель со всеми городами равно».⁶³⁾ Теперь, когда существование белозерской корпорации потеряло всякий смысл, оставался лишь шаг до ее ликвидации. 3 января 1678 г. он был сделан «белозерцев розных городов помещиков велено наимсать по городом, кто в котором городе испомещен».⁶⁴⁾ Так через 60 лет после [229] Деулинского перемирия потомки бывших «вольных» казаков окончательно слились с провинциальным дворянством.

Тень былых вольностей

После Деулинского перемирия индивидуальными поместными окладами была поверстана лишь меньшая часть казаков, находившихся в то время в составе русской армии. Однако декабрьский приговор 1618 г. предусматривал устройство на постоянную службу не только верстанных казаков, но и тех, кто индивидуальных окладов не удостоился. В 1619 г. правительство приступило к реализации своего обещания. Все неверстанные казаки были разделены на две большие группы — «можайских» и «ярославских». Источники хранят молчание о происхождении этих терминов, но читатель, уже знакомый с событиями 1618 г., может и сам без особого труда решить эту приказную загадку: «можайские» казаки — это, несомненно, казаки из войска Б. М. Лыкова, принимавшие участие в обороне Можайска и Москвы, а «ярославские» казаки — те, кто поднял в 1618 г. мятеж и лишь после Деулинского перемирия возвратился на службу в Ярославль к князю И. В. Черкасскому. Первым, как наиболее заслуженным, поместные оклады были определены по следующим нормам: атаманам — по 40 четвертей, есаулам — по 30, рядовым казакам — по 25 четвертей (к ним были приравнены «калужские сидельцы» и некоторые другие отличившиеся казаки); вторым, не участвовавшим в обороне Москвы, чьи заслуги в глазах правительства представлялись сомнительными, оклады были снижены: атаманам — до 30 четвертей, есаулам до 25 и рядовым казакам — до 20 четвертей.

Таким образом, оклады так называемых ярославских казаков соответствовали окладам полковых казаков, т. е. низшей категории служилых казаков, а оклады «можайских» были хотя и несколько выше «ярославских», но значительно ниже окладов высшей категории служилых людей «по прибору» — сторожевых казаков, имевших право на 50 четвертей земли.

В тех случаях, когда неверстанные казаки не [230] получали земель, их месячный «корм», выдававшийся из Казачьего приказа, также различался в зависимости от принадлежности к «можайским» или к «ярославским» казакам. «Можайские» атаманы получали в месяц 20 алтын с гривной, есаулы — 20 алтын, казаки — полтину, а «ярославские» атаманы, есаулы и казаки — ровно на одну пятую меньше. Если же казакам доставались наделы меньшие, чем им полагалось по окладу, то они тоже имели право на «корм», но в уменьшенном размере. Размеры дворовых участков в городах не были строго определены и различались в зависимости от местных возможностей: в Борисове Городище — 50 сажен в длину и 7 сажен в ширину, в Зубцове — соответственно 40 сажен на 7, в Сапожке — 30 на 13.⁶⁵⁾

Большинство лиц, возглавлявших в 1620-е годы станицы неверстанных казаков в городах, ранее в источниках не упоминаются — они, по-видимому, были выбраны в атаманы из рядовых казаков на место старых верстанных атаманов, которым пожаловали индивидуальные поместья в 1619—1620 гг. Сотни неверстанных казаков получили земли или дворовые места в городах и уездах уже к началу 1620 г., и 11 февраля из Устюжской чети «по памяти ис Челобитного приказу за приписью дияка Посника Колачова в Челобитной приказ атаманам и казакам, борисовским, и можайским, и боровским, и колужским сидельцом, за осадное сиденье и за селидьбу» было послано 2030 руб. 16 алтын 4 деньги. Мещовские казаки вспоминали позднее, что когда их послали на постоянную службу в Мещовск в 1619/20 г., то выдали на человека по 2 руб. с полтиной. Вместе с казаками на места их постоянного поселения из Москвы сразу же посылали «стройщиков», отводивших им земли и участки под дворы в городах.⁶⁶⁾

Наиболее раннее известное нам испомещение неверстанных казаков после Деулинского перемирия имело место в Ряжском у., где 20 сентября 1619 г. П. Полтев поселил в семи слободах в 17-20 верстах от Ряжска 94 «можайских» и «ярославских» казаков атаманов Василия Сеченова (в 1615 г. он был рядовым казаком в станице Авдея Федорова) и Петра Федорова. Расселение проводилось на землях старых ряжских казаков, умерших или ушедших «безвестно» в результате многократных разорений уезда, при этом на всех казаков пришлось лишь два бобыльских двора. Неудивительно, что в 1623/24 г. больше 40 казаков выбыло со службы, [231] а к 1631 г. численность ряжских казаков сократилась до 48 человек.

В Сапожковском у. в Черной слободе в июне 1620 г. получили бывшие земли «деловых людей» (т. е. холопов) И. В. Годунова 16 «можайских» казаков во главе с атаманом Василием Андреевым. Несмотря на то что до 1625 г. некоторые казаки бежали из Сапожка, а атаман В. Андреев получал жалованье за эти «мертвые души» «подставою», в 1629 г. казаков в Сапожке оказалось даже на несколько человек больше, чем в 1619 г. В приказах считали, что и ряжские и сапожковские казаки получили поместья «сполна», но в 1628 г. они наряду с казаками других городов жаловались, что живут на «пустых» землях и что часть этих земель у них отняли местные служилые люди. До 1629 г. сапожковские казаки получали месячный «корм».

Небольшая группа казаков получила земли в Гремячеве — в 1629 г. 30 гремячевских казаков, подведомственных Казачьему приказу, служили с «земель без корма».⁶⁷⁾

В Шацком у. Р. Ермолаев в 1620/21 г. «устроил» в старой казачьей слободе 146 или 149 казаков — «смоленских полоненников» и «борисовских сидельцев». Часть земель, которые им отвели, составляли наделы «выбылых» казаков, другая была просто отписана у местных казаков, служивших здесь еще с XVI в. Всего же казаки получили в Шацке по 14 четвертей на человека, а к 1647 г. их «дачи» возросли до 17 четвертей. За разницу между окладами и реальными поместьями они вплоть до 1640-х годов помимо годового жалованья получали и месячный «корм». Как, вероятно, и неверстанные казаки в других уездах, шацкие казаки делили каждый отведенный им участок между всеми казаками, с тем чтобы у них была приблизительно равная по качеству земля: «Пашня-де у, них, во всех полях смешана, а владеют промеж себя, через межи, в мелких полосах». В 1620/21 г. 85 шацких казаков все еще «дворами не устроились и ржи не сеяли за бедностью», к 1629 г. отряд шацких беломестных казаков сократился до 117 человек. На «выбылые» места было запрещено принимать на службу новых казаков, а освободившиеся земли в 1627 г. возвратили местным сторожевым казакам. Таким образом, хотя земли неверстанным казакам давались разом на целую группу, освободившиеся поместья не поступали автоматически в распоряжение общины. [232]

В Рязань в 1619/20 г. определили па службу 125 казаков, однако в следующем году почти все они были переведены в Мещовск, и в 1629 г. в Рязани служили всего 20 казаков «без корма и без земель». Тогда же 10 казаков, также не наделенных землями и не получавших «корма», находились в Серпухове.⁶⁸⁾

В Ливнах Г. Бартенев в октябре 1619 г. наделил землями «в ряд» со старыми казаками 110 «можайских» и «ярославских» казаков во главе с атаманом Василием Несвитаевым. Однако во время дозора 1623/24 г. выяснилось, что рядовые казаки владеют участками лишь по 8 четвертей, так как частью земель завладели ливенский Сергиев монастырь, местные полковые казаки и дети боярские. К 1623/24 г. лишь 28 казаков построили себе дома в слободе за рекой Сосной и в деревне Воротынск, а более 80 человек умерли или «розбрелись по городом и на Дон сошли». О настроениях ливенских казаков свидетельствует следующее высказывание Томилы Власова 1624-г.: «Государь-де нас не жалует, есть-де нас в заговоре человек со ста и больши, только б-де нам до просухи, и мы-де отъедем в Литву». В 1629 г. в Ливнах оставалось 45 казаков, находившихся в ведении Казачьего приказа.⁶⁹⁾

В Ельце в Кузьмодемьянской слободе в 1620/21 г. З. Шишкин отвел дворовые места, принадлежавшие ранее елецким полковым казакам, 120 «ярославским» и «можайским» казакам. «Ярославских» казаков возглавлял Трофим Власов, впервые упоминающийся как атаман в августе 1619 г. Помимо дворовых мест казаки получили в соответствии с окладами («сполна») пахотные земли в Елецком у., качеством которых они были, однако, недовольны. В 1624 г. было 94 елецких казака, в 1629 г. — 87, в 1631 г. — 69 елецких казаков. Один из них уже в 1630-е годы просил снять с него «белые» земли и передать их местному сыну боярскому, объясняя это тем, что сам он не занимается земледелием, а «пишет на площади».

В Оскольском у. в 1621/22 г. Я. Левыкин отделил земли 39 «ярославским» казакам атамана Федора Омельянова. В 1624 г. выяснилось, что дворов у новых казаков нет — «живут по чюжим двором в соседях», а земли у них отняли местные полковые казаки. В 1629 г. в Осколе значилось 33 беломестных казака. Подобно казакам Ливен и Ельца, они до конца 1620-х годов получали «кормовые» деньги.⁷⁰⁾ [233]

В Можайском у. 18 октября 1619 г. стройщик К. Дурной поселил на дворцовых землях 185 «можайских» и «ярославских» казаков, в том числе участников подмосковных ополчений 1611—1612 гг. Возглавляли их атаманы Тит Русинов и Исай Агеев. Хотя, согласно книгам К. Дурного, всем казакам были даны «белые» земли в «оклады их в даче сполна», сами казаки утверждали, что они получили наделы меньшие, чем им полагались по окладам, далеко от города и что стройщик переселил крестьян с их земель в дворцовые села. К 1625 г. число казаков в Можайске сократилось до 142 человек: есаул Григорий Сморкач был повешен «за воровство», другие казаки бежали или умерли. В том же году поселенные в Можайске казаки подали челобитную, в которой просили либо дать им пригодные для жизни и службы земли, либо перевести их на месячный «корм». В июле 1625 г. в Можайск выехал новый писец — Д. И. Истленев, который должен был полностью наделить казаков «ближней» землей.) Он подтвердил справедливость жалоб казаков, но найти им земли, очевидно, не смог, так как до 1628 г. помимо годового жалованья (у атаманов — 6 руб., у есаулов — 5 и у рядовых казаков — 4 руб.) казаки в Можайске получали и месячный «корм» («можайские» — 5 алтын 5 денег, «ярославские» — 4 алтына 1 деньгу). Однако в 1628 г. выплата «корма» была прекращена: «...за ними земли сполна, а вместо дальних земель им дадут ближние земли».

Некоторое количество крестьян казаки в Можайском у. все же получили и жестоко их эксплуатировали — в 1625 г. (во время пребывания в Можайске писца Д. И. Истленева) крестьянин бывшего дворцового села Шебаршина Сергей Иванов заявил: «Государь царь и великий князь Михайло Федорович всеа Русии велел можайским беломестным казаком и з своими дворцовыми крестьяны землю им отдать, а вы-де, беломестные казаки, станете нам пуще неверной литвы, и неверные у нас были литва, и те-де были лутче вас, верных». В 1629 г. в Можайске служили 135 беломестных казаков.⁷¹⁾

В Вяземском у. была создана самая крупная корпорация неверстанных казаков. М. Ф. Стрешнев 26 декабря 1619 г. наделил землями вяземских дворян (сдавших свои разоренные поместья и получивших взамен владения в Рязанском, Вологодском и других уездах) 404 «можайских» и «ярославских» казаков станиц атаманов [234] Власа Микитина (он приходился родным племянником крестьянину смоленского помещика М. Неелова Т. Григорьеву) , Моисея Иванова, Григория Скозлихи и Семена Резина. Из них М. Иванов и С. Резин упоминаются в источниках как атаманы еще до 1619 г., причем Иванов к 1619 г. был уже поверстан поместным окладом и в 1631 г. просил освободить его от должности станичного атамана, с тем чтобы он, как и другие вяземские верстанные казаки, мог служить «с детьми боярскими». Верстанным атаманом был и В. Микитин, добившийся в 1625 г. получения индивидуального поместья (48 четвертей с 5 крестьянскими дворами).⁷²⁾ Таким образом, верстанные атаманы в некоторых случаях продолжали возглавлять станицы неверстагшых казаков и после 1619 г.

В 1620/21 г. вяземские казаки подали челобитную, обвиняя М. Ф. Стрешнева в том, что он не выполнил поручения и не обеспечил их поместьями. В ноябре 1621 г. в Вязьму был направлен новый стройщик — Л. З. Скобельцын. К этому времени число вяземских казаков уменьшилось до 350. Скобельцын отвел казакам дворцовые земли, но «в дальних местах в разных станах», пашни казакам досталось 509 четвертей, а крестьян — 85 человек. Сдача земли в аренду и оброк с крестьян давали им 72 руб. 26 алтын в год (по подсчетам Ю. А. Тихонова, средняя величина платежей с одного крестьянского двора в имениях оброчного типа составляла в 1620-е годы около рубля). Как и их товарищи в Можайске, вяземские казаки требовали наделения их «живущими» землями «близко от города» или перевода на месячный «корм».

Следующий писец, И. Зубатый, произвел дозор владений вяземских казаков в апреле 1624 г. и подтвердил, что они расположены далеко от города. Некоторых пустошей, отведенных казакам, он вообще не нашел, другие, по его словам, «отошли за рубеж». Вскоре после возвращения в Москву И. Зубатый умер, и проверить результаты дозора было поручено князю И. Ф. Волконскому, который подсчитал, что пригодных для земледелия земель у казаков всего 791 четверть с осьминою и с четвериком, «а к тому надобно им в додачу против тех пустошей, которые от их усадищ далече и поросли лесом и которых в сыску нет, 7088 чети с полуосьминою и с четвериком». Рядом с городом писец свободных земель не нашел. Оставались, правда, дворцовые земли, но [235] 26 февраля 1627 г. был принят указ, запрещавший их дальнейшую раздачу. В 1628 г. 330 вяземских казаков всех станиц подали челобитную о замене им «белой» земли месячным «кормом», так как обрабатывать ее они не имеют возможности и «кормятся» только «наймом и работаю». В июле того же года правительство удовлетворило эту просьбу, и казацкие поместья перешли в фонд дворцовых земель. После этого у казаков осталось всего 26,5 десятины земли в самой Вязьме, на которой находились их дворы и огороды. К 1629 г. в Вязьме значилось 306 неверстанных казаков.⁷³⁾

В Верейском у. П. Кологривов в 1619/20 г. поселил 105 казаков в Борисове Городище на бывшей десятинной пашне. На посаде «против городовых задних ворот» казакам были отведены дворовые места. «Можайских» казаков, поселенных в Борисове, возглавлял атаман Василий Тельный, в прошлом сторонник королевича Владислава, перешедший на русскую службу в феврале 1613 г. вместе с Д. И. Конюховым; «ярославских» — недавний войсковой дьячок Юрий Десятого (Варфоломеев), активно сотрудничавший с правительством во время казацких мятежей 1617—1618 гг. и в 1619 г. поверстанный поместным окладом 300 четвертей (позднее ему удалось освободиться от командования станицей и войти в состав верейских детей боярских, сначала городовых, а затем дворовых). Земля не была размежевана между верейскими казаками, и, по словам очевидца, были «у них за землю брань и бой великой».

В 1624/25 г. верейские казаки вслед за можайскими и вяземскими заявили, что земли им даны «в их оклады не сполна», без крестьян (полное отсутствие крестьян у казаков подтверждает и писцовая книга), далеко от Борисова Городища и что они просят либо наделить их землями по соседству с городом, либо перевести на месячный «корм». В 1625 г. писцы Ю. Истленев и подьячий Я. Гурьев должны были найти для верейских казаков недостающие земли, однако поиски, кажется, не имели успеха, и до 1628 г. казаки получали месячный «корм», составлявший менее половины «корма» безземельных казаков. В сентябре 1628 г. выплата «кормовых» денег верейским казакам была прекращена. В 1629 г. в Борисове Городище по-прежнему значилось 105 казаков.⁷⁴⁾

В Боровске А. Челищев 3 сентября 1621 г. (уже после того, как там побывал стройщик К. Дурной) отделил [236] «посадцкую оброчную и выгонную землю» по обе стороны реки Протвы 43 казакам станицы Григория Татаринова (в Боровске они служили уже в августе 1619 г.). Атаману досталось 6 четвертей пашни без полуосьмины, есаулу — 5 четвертей без полуосьмины, рядовым казакам, оклады которых составляли 25 четвертей, — по четверти с осьминой человеку. В 1628—1629 гг. в Боровске служили 45 беломестных казаков, получавших денежный «корм». К 1647 г. ни численность боровских казаков, ни размеры их поместий не изменились.⁷⁵⁾

В Волоке в 1628 г. находилось 26 казаков, в 1647 г. — есаул и 30 казаков, причем за есаулом при окладе 30 четвертей значилось 8 четвертей земли с осьминой, а за казаками — по 7 четвертей, в то время как их оклады равнялись 25 четвертям.⁷⁶⁾

В Зубцовском у. казаки в 1619/20 г. были испомещены в бывших поместьях князя Н. И. Черкасского, П. В. Морозова и других столичных и провинциальных дворян, а также на посадских землях. Атаману (им был в конце 1620-х годов Никифор Макеев сын Городов) было отделено 40 четвертей «середней» земли, казакам — по 23-25 четвертей. Крестьян в их владениях не было. До 1629 г. они помимо годового жалованья получали и месячный «корм». К этому времени в Зубцове значилось 108 казаков.⁷⁷⁾

В Белеве уже к 1622 г. служила станица «можайских» казаков атамана Бажена Степанова. В 1628 г. здесь помимо атамана было 70 казаков, к 1647 г. численность белевских казаков почти не изменилась. В Белевском у. казакам отвели приблизительно вдвое меньше земли, чем им полагалось в соответствии с окладами.

В Карачеве в 1628 г. насчитывалось 63 казака. Они, несомненно, как и в Белеве, получили мало земли, ибо им выплачивались в это время и «кормовые» деньги.⁷⁸⁾

В Мещовск в 1619/20 г. было переведено из Рязани 120 казаков, участников обороны Можайска 1618 г. Земли им не дали, и до конца 1620-х годов мещовские казаки получали годовое жалованье и месячный «корм». В 1629 г. в Мещовске значилось 102 «кормовых» казака.

В Козельском у. И. Ярлыков и подьячий Т. Поздеев в 1620/21 г. «устроили» 125 «можайских» и «ярославских» казаков, в частности атамана Павла Борисова. В раздачу им пошли земли Ямской слободы, а также бывшие владения дворян и детей боярских в 3-15 верстах от города. В их числе было и отписанное в 1619/20 г. [237] поместье столичного дворянина С. П. Воейкова. Отведенная казакам земля составляла немногим более половины того количества, какое им полагалось в соответствии с окладами, и за «недодаточную» землю казаки получали «корм». В 1628 г. в Козельске было 122 беломестных казака, в следующем году их число уменьшилось на одного человека.⁷⁹⁾

В Мосальск станица «можайского» атамана Астафия Птицы была переведена из Калуги в 1620/21 г. Земли казакам не дали, и с 1621/22 до конца 1620-х годов они служили за месячное жалованье. В 1629 г. в Мосальске находилось 50 казаков.⁸⁰⁾

В Москве в 1628 г. служили, переменяясь помесячно, 100 неверстанных казаков станицы Куприяна Иванова. Земельных владений у них не было, до 1630-х годов казаки получали денежный «корм». В Новгороде Великом в 1631 г. служили 59 казаков, в Великих Луках до 1631 г. (когда они были поверстаны) — 93 «кормовых» неверстанных казака.⁸¹⁾

Всего начиная с 1619 г. получили земли или дворы в русских городах более 2000 неверстанных казаков, не считая украинских казаков П. Сагайдачного. Часть казаков была поселена на юге, другая, большая, — на западной границе в предвидении неизбежного возобновления войны с Речью Посполитой. Характер службы этих «новых», теперь уже служилых казаков не имел никаких отличий от обычной службы приборных людей: «А по государеву указу во всех городех казаком, которые посланы на белые земли, велено служить с прежними с стрельцы и с козаки городовая караульная служба». Мещовские казаки станицы Д. Попова «день и ночь» несли караульную службу, возили в Москву отписки и сопровождали выходцев из-за рубежа. Вяземские казаки писали в 1628 г., что их «в посылки и в острожки... и за беглыми за всякими людьми по дорогам и по стежкам посылают, и на заставе стоим, и на городе, и по острогу караулы караулим». В то же время если «старыми» служилыми казаками управляли в основном Стрелецкий и Разрядный приказы, то бывшие «вольные» казаки и после испомещения остались в ведении Казачьего и Челобитного приказов.

Таким образом, в XVII в. казаки одного и того же города часто относились к компетенции разных приказов. Шацкие сторожевые казаки писали в 1624 г., что они «слушают государевы указы из Розряду, а новых-де [238] казаков ведают в Казачье приказе». Не удивительно, что даже в московских приказах не всегда твердо знали, куда надо обращаться по вопросам, связанным со служилыми казаками, и, когда Разрядный приказ в 1635 г. запросил Челобитный о землях казаков, поселенных в Себеже еще в XVI в., последовал ответ: «А в Челобитном приказе казачьим землям писцовых и отдельных книг нет, потому что казаки землями устроены исстари». Но главное отличие «новых» казаков от подавляющего большинства других служилых людей «по прибору» заключалось в том, что, даже находясь на городовой службе, они сохраняли станичную организацию и право свободного выбора атаманов и есаулов — слабую тень своих прежних вольностей. Так, в Сапожке после смерти атамана Саввы Матвеева казакам его станицы было указано выбрать на его место того, «ково они меж себя излюбят»; в Борисове вместо умершего есаула Р. Ильина в 1626 г. «выбрали всею станицею козака тое же станицы в есаулы Нестера Мартинова» и т. п. Однако выбор этот подлежал утверждению правительством.⁸²⁾

Судьба сторонников Владислава

Для полноты картины остается проследить судьбу казаков, ушедших из России с королевичем Владиславом в начале 1619 г. Как показал С. В. Думин, по крайней мере часть из них получила земли в Смоленском воеводстве, переданном в управление Владиславу: к Смоленску были приписаны три хоругви по 100 всадников, к Стародубу — 100, к Почепу — 50, к Мглину — 100 и к Трубчевску — 30 всадников. Правда, служили в них не только бывшие «вольные» русские, но и украинские казаки. Во главе каждой хоругви стоял ротмистр. В период военных действий казакам выплачивалось жалованье, а остальное время они служили с земли, причем на каждого всадника полагалось четыре волока земли (один волок равнялся 21,36 га, или приблизительно 40 четвертям); казакам предоставлялось также право владеть крестьянами.

В Рославльском у. получил владение участник [239] восстания 1614—1615 гг., а позднее донской атаман, сторонник Владислава Борис Юмин. В Серпейском у., где были поселены исключительно русские казаки (им принадлежали там, в частности, деревни Мышарово и Холм), сохранилась прежняя, станичная их организации. Станицы серпейских казаков возглавляли участники похода Владислава в Россию атаманы Степан Круговой, Игнат Черный, Федор Борода.⁸³⁾ «Серпейские воры» на протяжении 1620-х годов не раз совершали нападения на пограничные области Русского государства (в 1624 г. они, например, разграбили деревню Кочуково в Мосальском у.). По словам казака станицы С. Кругового, бежавшего в 1622 г. в Брянск, русские казаки принимали участие в польско-турецкой войне 1621—1622 гг.: «...и как их побили турские люди, и королевич велел им, казакам, Круговому станицею итти... в Мозырь город... Из Мозыря пошли по украинским городом по поместьям, кому в котором городе казаком поместье дано».⁸⁴⁾

До 1623 г. восемь серпейских казаков, выехавших в Россию, были поселены в Шацком у. вместе с другими поверстанными казаками. В 1625/26 г. возвратился в Россию еще один казак Кругового — в архиве Разрядного приказа в 1626 г. хранился «отпуск в Мосальск о Якушке Иванове о казаке Круговой станицы 134 года». В 1628 г. ушла в Россию большая группа серпейских казаков во главе с самим Круговым и есаулом Е. Харламовым. Атаман был поверстан окладом 350 четвертей и в 1629 г. получил поместье в Шацком у. в 100 четвертей земли с 16 крестьянскими дворами. Есаулу, оклад которого составлял 250 четвертей, было пожаловано г. том же уезде 38 четвертей с 9 крестьянскими дворами.⁸⁵⁾

В сметном списке 1631 г. упомянуты «атамана Степановой станицы Кругового есаул, поместных казаков 4 человека да кормовых — 15 человек». Все они находились в ведении Разрядного приказа. В 1632—1633 гг. казаки С. Кругового участвовали в походе М. Б. Шеина под Смоленск. По данным С. В. Думина, после возвращения в Россию Кругового и казаков его станицы русские казаки, еще остававшиеся в Сериейском и Рославльском уездах, были переведены оттуда во внутренние области Смоленского воеводства.

Итак, правительство Михаила Романова, пойдя на известные уступки, смогло расчленить «вольное» казачество [240] и рассредоточить его по многочисленным городовым гарнизонам. В 1619 г. «вольное» казачество на основной территории России перестало существовать.

На протяжении 1620-х годов численность большинства новых городовых казачьих корпораций постепенно сокращалась из-за недостатка и плохого качества земель, отсутствия крестьян и давления со стороны столичных и провинциальных дворян, служилых людей «по прибору», посадских людей и духовенства. Тем не менее к концу 1620-х — началу 1630-х годов «новые» казаки составляли заметную часть всех служилых казаков на европейской территории России, а в начале 1620-х годов их удельный вес был, несомненно, гораздо значительнее. Не поддается учету число «вольных» казаков, вступивших в старые, созданные еще до «Смуты» корпорации служилых казаков, а также принятых в стрелецкие отряды и ушедших на Дон.

Части казаков удалось в конечном счете войти в состав мелкого дворянства или близкого к нему по положению верстанного поместного казачества, но только единицы стали «настоящими» феодалами с достаточно крупными вотчинами и поместьями, хорошо обеспеченными крестьянскими руками.

Массовое расселение как верстанного, так и неверстанного казачества по русским городам сыграло важную роль в восстановлении всей пограничной оборонительной системы Русского государства. Вместе с тем обеспечение казаков землей или постоянным содержанием смягчило на время остроту социальных конфликтов и знаменовало окончание длительной гражданской войны в России. [241]

Назад К оглавлению Дальше

¹⁾ ЦГАДА, ф. 210, Пр. ст., стб. 2521, л. 4, 18, 73-75, 335, 356.

²⁾ См.: Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. С. 184-185.

³⁾ ЦГАДА, ф. 199, д. 541, л. 344-344 об.

⁴⁾ ЦГАДА, ф. 210, Пр. ст., стб. 2521, л. 7; Б. ст., стб. 8, л. 398.

⁵⁾ ЦГАДА, ф. 396, стб. 39521, л. 1; стб. 39533, л. 1; стб. 39536, л. 1; стб. 39537, л. 1; стб. 39549, л. 1; стб. 39551, л. 1; стб. 39552, л. 1; стб. 39554, л. 1; стб. 39563, л. 1; стб. 39567, л. 1; стб. 39569, л. 1; стб. 39570, л. 1; стб. 39573, л. 1; ф. 210, Д. отд., стб. 10, л. 30; АМГ. Т. I. С. 139, 140, 144, 145.

⁶⁾ ПРП. Вып. 4. С. 381-382; ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 87, л. 342-342 об.; кн. 16, л. 338; Б. ст., стб. 8, л. 167, 267.

⁷⁾ ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 87, л. 341-342 об.; С. ст., стб. 135, л. 272; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 241, 539.

⁸⁾ ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 40, л. 20об.-21, 24-24 об., 32 об., 37об.-38; Б. ст., стб. 8, л. 268-269; Н. ст., кн. 1, л. 44; М. ст., [264] стб. 2, л. 203; Пр. ст., стб. 2514, л. 15; ф. 396, кн. 517, л. 182; Переписи московских дворов XVII столетия. М., 1896. С. 27.

⁹⁾ ЦГАДА, ф. 210, Д. отд., стб. 17, л. 56-59; стб. 10, л. 48, 91; B. ст., стб. 111, л. 137; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 209; ф. 1209, стб. 2514, л. 402.

¹⁰⁾ ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 7, л. 117-118, 159-161; Б. ст., стб. 10, л. 430; М. ст., стб. 49, л. 327; ф. 159, оп. 2, д. 607, л. 1-17; Боярские списки. Ч. 2. С. 133, 134, 151.

¹¹⁾ ЦГАДА, ф. 210, Б. ст., стб. 8, л. 268-269; Александров В. А. Стрелецкое население южных городов России в XVII в. // Новое о прошлом нашей Родины. М., 1967. С. 239.

¹²⁾ ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 66, л. 3, 11-18, 32, 37, 55, 66; М. ст., стб. 59, л. 119, 121; стб. 173, л. 24-25; Дела десятен, кн. 297, л. 114 об.

¹³⁾ См. подробнее: Станиславский А. Л. Указ об ограничении землевладения столичного дворянства 1619 г. // Теория и методы источниковедения в вспомогательных исторических дисциплин: Межвузовский сборник. М., 1985. С. 72-77.

¹⁴⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 13369, л. 364об.-400. 764 об.; кн. 9553, л. 23; ф. 396, стб. 48760, л. 33; ф. 210, М. ст., стб. 2, л. 203; РК 1598—1638 гг. С. 289.

¹⁵⁾ РИБ. Т. 28. С. 327; Четвертчики. С. 327; ЦГАДА, ф. 1209, кн. 18193, л. 91.

¹⁶⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 10822, л. 1-7, 22 об.- 35, 89-92; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 362; Материалы для истории рода Селивановых / Собр. А. В. Селиванов // Труды Рязанской архивной комиссии. Т. 23. Вып. 1. Рязань, 1910. С. 14; КР. Т. 1. С. 838.

¹⁷⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 17, 19, 217; ф. 1209, стб. 42598, л. 45; ф. 210, М. ст., стб. 3, л. 75-78; Шумаков С. А. Обзор «Грамот коллегии экономии». Вып. 1. М., 1899. С. 100; КР. Т. 1. С. 990.

¹⁸⁾ ЦГАДА, ф. 210, Пр. ст., стб. 2, л. 56; В. ст., стб. 66, л. 25; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 426.

¹⁹⁾ Столбцы Печатного приказа. С. 6; РИБ. Т. 28. С. 315-316, 791; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 4, л. 313-315; стб. 7, л. 175; С. ст., стб. 2, л. 460.

²⁰⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 6511, л. 18-19, 94, 98-101; кн. 6008, л. 289; стб. 34615, л. 311; стб. 42598, л. 45; Шумаков С. А. Указ. соч. Вып. 1. С. 78-79, 100.

²¹⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 497, 540 и др.; ф. 210, Дела десятен, кн. 87, л. 324-343; ф. 396, оп. 2, кн. 204, л. 58 об.; ф. 1209, кн. 131, л. 20 об., 38 об.; ДР. Т. I. С. 333.

²²⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 132, л. 128, 152 об., 168 об.-169 об., 1260 об.- 1274 об.; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 497, 540; ф. 210, Дела десятен, кн. 87, л. 329, 333-338 об.; Материалы для истории Воронежской и соседних губерний. Вып. 1. Воронеж, 1887. С. 2.

²³⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 118-119; ф. 1209, ки. 76, ч. 1, л. 39-40, 317-402об.; ч. 2, л. 796 об., 857; стб. 34615, л. 21-22, 45, 53, 84, 90, 92; стб. 34684, л. 45; ф. 210, В. ст., стб. 66, л. 11; АМГ. Т. I. C. 513; РИБ. Т. 35. С. 689; Сторожев В. Н. Воронежское дворянство по десятням XVII в. // Памятная книжка Воронежской губернии на 1894 г. Воронеж, 1894. Отд. 3. С. 95-96.

²⁴⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 143, 267, 353, 618; ф. 1209, кн. 233, л. 173, 231 и др.

²⁵⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 325, л. 252-350; ф. 210, М. ст., стб. 4, л. 153; В. ст., стб. 66, л. 15; С. ст., стб. 82, л. 309-310; Разные столы, стб. 40, л. 41; КР. Т. 1. С. 834.

²⁶⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 1061, л. 95-313 об.; стб. 39454, л. 285, [265] 322-323, 331; ф. 210, М. ст., стб. 7, л. 185-187; С. ст., стб., 185, л. 253-273.

²⁷⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 34, 44; ф. 233, кн. 663, л. 68об.-70; ф. 1209, кн. 15817, л. 39.

²⁸⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 360; ф. 1209, кн. 190, л. 174об.-225об.; ф. 210, М. ст., стб. 2, л. 435, 471; В. ст., стб. 7, л. 88-89; стб. 66, л. 21; Пр. ст., стб. 4, л. 134.

²⁹⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 638, л. 518-571, 154 об.-172; кн. 530, л. 541-543; ф. 210, М. ст., стб. 63, л. 88; Б. ст., стб. 10, л. 208, 507; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 24, 135, 145, 493, 497; РИБ. Т. 28. С. 769.

³⁰⁾ ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 274, л. 155-163; С. ст., кн. 1; ф. 1209, кн. 10554, л. 436-456 об.; кн. 10555, л. 609. Кроме того, в 1627 г. в Рыльске значилось 75 «беломестных, верстанных» казаков из Новгорода Северского. Судя по странной терминологии и необычным окладам (от 100 до 200 четвертей), это старые служилые казаки, поверстанные в начале XVII в. за какие-то заслуги поместными и денежными окладами, т. е. верстанные беломестные казаки (ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 274, л. 93-115).

³¹⁾ ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 106, л. 25-39; кн. 297, л. 111-112; Н. ст., стб. 9, л. 1-42.

³²⁾ ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 297, л. 95-106; Б. ст., стб. 20, л. 38, 56-58; Н. ст., стб. 10, л. 581; 11. ст., стб. 3, л. 61-62; ф. 137, По Новгороду, кн. 12, л. 88; ф. 1209, кн. 8454, л. 810; кн. 4703, л. 69.

³³⁾ ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 108; М. ст., стб. 49, л. 65.

³⁴⁾ ЦГАДА, ф. 210, Дела десятен, кн. 156, л. 151об.-167 об.; ф. 1209, кн. 327, л. 426-432; кн. 47003а, л. 55-56.

³⁵⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 840, л. 264 об., 283; кн. 618, л. 61, 62, 513; кн. 140, л. 211 об., 277; стб. 34615, л. 326; ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 163, 220, 301, 613; ф. 210, М. ст., стб. 49, л. 273; С. ст., стб. 135, л. 277-278; КР. Т. 1: С. 834.

³⁶⁾ Переписи московских дворов XVII столетия. С. 21, 24-29.

³⁷⁾ ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 48, л. 109-146; стб. 121, л. 110; ф. 1209; стб. 34615, л. 311; ф. 233, кн. 15, л. 137.

³⁸⁾ ЦГАОР, ф. 907, оп. 1, д. 5, л. 1-14; ЦГАДА, ф. 1209, стб. 34615, л. 311; ф. 233, кн. 4, л. 525.

³⁹⁾ ЦГАДА, ф. 371, оп. 2, д. 8, л. 2, 12, 15 и др.; ф. 1209, кн. 5669, л. 140 об.; ф. 233, кн. 663, л. 68об.-70; ф. 210, Дела десятен, кн. 16, л. 331об.-332; В. ст., стб. 6, л. 631-650; Шумаков С. А. Указ. соч. Вып. 1. С. 100; Сторожев В. Н. Воронежское дворянство по десятням XVII в. С. 95-99.

⁴⁰⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 325, л. 252-350; кн. 190, л. 174 об.- 225 об.; кн. 638, л. 58-71, 154-172; стб. 18207, л. 90-93; стб. 34615, л. 18-22; стб. 42598, л. 54; ф. 281, д. 5779, л. 1.

⁴¹⁾ ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 6, л. 636, 644-649; Дела десятен, кн. 15, л. 333-333об., 345; кн. 87, л. 340об.-343; ф. 1209, стб. 34684, л. 71, 77; Шумаков С. Л. Указ. соч. Вып. 1. С. 82; Сборник снимков с русского письма XI—XIII вв. / Под ред. И. Ф. Колесникова, В. К. Клейна. 2 изд. Ч. 2. М., 1913. Л. 1.

⁴²⁾ ЦГАДА, ф. 1209, л. 100-101; ф. 210, В. ст., стб. 6, л. 632, 636, 646.

⁴³⁾ См.: Долинин Н. П. Разрядный список 1618—1619 гг. поместных казаков Рязани // АЕ за 1963 г. М., 1964. С. 397-407. В действительности Н. П. Долинин издал отрывок десятой 1622 г., причем не лучшим образом (с ошибочными чтениями, неправильным разделением текста на слова).

⁴⁴⁾ ЦГАДА, ф. 1209, стб. 39454, ч. 1, л. 97-99; кн. 5987, л. [266] 510-511. Опубликован по списку 1626 г., обнаруженному А. П. Богдановым (Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в.: Тексты. Л., 1986. С. 98). Жалованные грамоты казакам на вотчины и после указа 1619/20 г. продолжали составляться по прежнему формуляру и предусматривали возможность запрещенных указом земельных операций (ЦГАДА, ф. 135, отд. 1, Р. IV, д. 33, л. 1).

⁴⁵⁾ Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в.: Тексты. С. 115-116.

⁴⁶⁾ Указная книга. С. 42, 49, 55-59.

⁴⁷⁾ См.: Смирнов П. П. Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в. Т. 1. М.; Л., 1947. С. 388-391; Указная книга. С. 39; ПРП. Вып. 4. С. 524.

⁴⁸⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 6511, л. 98-99; кн. 5969, л. 120-153, 513-526; стб. 18193, л. 97-100.

⁴⁹⁾ ЦГАДА, ф. 1209, стб. 34615, л. 315; ф. 210, С. ст., стб. 135, л. 272; Шумаков С. А. Указ. соч. Вып. 1. С. 78-81; Дьяконов М. Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве. Вып. 2. Юрьев, 1897. С. 74-75.

⁵⁰⁾ См.: Сташевский Е. Д. К истории колонизации Юга (Великий боярин Иван Никитич Романов и его слобода в Елецком у.). М., 1913. С. 34-96; ЦГАДА, ф. 210, Б. ст., стб. 11, л. 381.

⁵¹⁾ АМГ. Т. I. С. 315; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 48, л. 276-277; Дела десятой, кн. 297, л. 114 об.

⁵²⁾ ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 49, л. 273, 342-343; РИБ. Т. 24. С. 703-704.

⁵³⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 5987, л. 486; стб. 34615, л. 326; ААЭ. Т. 3. С. 294; КР. Т. 2. С. 386.

⁵⁴⁾ См.: Владимирский-Буданов Ф. Хрестоматия по истории русского права. 3 изд. Вып. 3. Киев, 1889. С. 237; Указная книга. С. 126, 205; АМГ. Т. I. С. 734; ПРП. Вып. 5. С. 514; Вып. 6. С. 235-236; Маньков А. Г. Уложение 1649 г.- кодекс феодального права. Л., 1980. С. 67, 187; Российское законодательство X—XX вв. Акты земских соборов. Т. 3. М., 1985. С. 353; Новосельский А. А. Распад землевладения служилого «города» в XVII в. // Русское государство в XVII в. Новые явления в социально-экономической, политической и культурной жизни: Сб. статей. М., 1961. С. 233.

⁵⁵⁾ ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 462, столпик 3, л. 19, 21; Н. ст., стб. 277, л. 638. На «память» 1643 г. любезно указал автору В. Н. Козляков.

⁵⁶⁾ АМГ. Т. II. С. 107, 152; ЦГАДА, ф. 1209, кн. 12079, л. 153 об.-154, 163-165 и др.; ф. 210, Дела десятен, кн. 194, л. 19-19 об.; ГБЛ, ф. 343, карт. 1, д. 7, л. 3.

⁵⁷⁾ Новосельский А. А. Распад землевладения служилого «города» в XVII в. С. 239; Материалы для истории рода Селивановых. С. 2, 3, 14; ЦГАДА, ф. 210, С. ст., стб. 135, л. 250-283; ф. 1209, стб. 34921, л. 55; стб. 39383, л. 286; кн. 12079, л. 148 об., 183, 778об.-779.

⁵⁸⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 1061, л. 181об.-182, 232об.-238.об., 240-241 об.; кн. 4703а, л. 181-182; кн. 5987, л. 509-510, 516-516об.; Указная книга. С. 112-113, 125-126.

⁵⁹⁾ ЦГАДА, ф. 1209, стб. 18204, л. 167; кн. 6008, л. 511; кн. 6008, л. 276; Указная книга. С. 135.

⁶⁰⁾ ПРП. Вып. 6. С. 213. И. Д. Мартысевич полагал, что в статье 49 имеются в виду смоленские дворяне, владевшие поместьями в Белозерском у., а в статье 50 — казаки, получившие землю «во временное условное держание» и владевшие ею сообща (Указная книга. С. [267] 235-236). А. Г. Маньков также считает, что в статье 49 речь идет о помещиках Белоозера, а в статье 50 — о казаках (см.: Маньков А. Г. Указ. соч. С. 67, 187).

⁶¹⁾ ЦГАДА, ф. 1209, стб. 40980; ПСЗ. Т. 1. № 39. С. 238; № 53. С. 249; Т. 2. № 700. С. 117.

⁶²⁾ ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 462, столпики 3 и 4; стб. 503, л. 45-46.

⁶³⁾ ПСЗ. Т. 2. № 633. С. 19-20; № 700. С. 118.

⁶⁴⁾ ЦГАДА, ф. 210, Разные столы, стб. 47, л. 316. Приношу глубокую благодарность П. Ф. Демидовой, указавшей на этот источник.

⁶⁵⁾ ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 4, 92, 94 и др.; В. ст., стб. 111, л. 25, 193.

⁶⁶⁾ Приходо-расходные книги московских приказов 1619—1621 гг. С. 164; ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 123.

⁶⁷⁾ РИБ. Т. 28. С. 352; ЦГАДА, ф. 210, М. ст., стб. 49, л. 65; Пр. ст., стб. 14, л. 8; П. ст., стб. 3, л. 199-200, 208; Б. ст., стб. 10, л. 430.

⁶⁸⁾ ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 102, л. 174-175; Б. ст., стб. 10, л. 224-225; стб. 11, л. 273; Д. отд., стб. 48, ч. 1, л. 7-8; М. ст., стб. 49, л. 65.

⁶⁹⁾ Там же, П. ст., стб. 3, л. 167-171; В. ст., стб. 119, л. 209-211; Б. ст., стб. 111 л. 297.

⁷⁰⁾ Там же, П. ст., стб. 3, л. 202, 206; В. ст., стб. 70, л. 8; М. ст., стб. 49, л. 65, 79; ф. 396, стб. 39 576, л. 1.

⁷¹⁾ ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 92-107, 162, 214; В. ст., стб. 111, л. 2-3; Пр. ст., стб. 14, л. 363; М. ст., стб. 49, л. 65; ф. 847, оп. 1, д. 1, л. 1-8; д. 2, л. 1-10.

⁷²⁾ ЦГАДА, ф. 1209, стб. 29654, л. 8-9, 149 и др.; ф. 210, М. ст., стб. 13, л. 87; Б. ст., стб. 22, л. 175-176; РК 1598—1638 гг. С. 289; Четвертчики. С. 330; РИБ. Т. 28. С. 311.

⁷³⁾ ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 2-5, 52-53, 67; М. ст., стб. 49, л. 65; Готье Ю. В. Замосковный край в XVII в.: Опыт исследования по истории экономического быта Московской Руси. 2 изд. М., 1937. С. 210-213; Акты писцового дела / Сост. С. Б. Веселовский. М., 1977. С. 117.

⁷⁴⁾ ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 113; В. ст., стб. 111, л. 149, 251; М. ст., стб. 80, л. 185; стб. 222, л. 200; ф. 1209, кн. 11833, л. 3об.-4об.

⁷⁵⁾ ЦГАДА, ф. 210, Пр. ст., стб. 5, л. 6 об.; стб. 2321, л. 330-342; П. ст., стб. 3, л. 138-139; М. ст., стб. 49, л. 65 об.; Д. отд., стб. 48, ч. 1, л. 5.

⁷⁶⁾ Там же, П. ст., стб. 3, л. 138; Д. отд., стб. 48, ч. 1, л. 138.

⁷⁷⁾ ЦГАДА, ф. 1209, кн. 150, л. 151об.-158об., 261об.-271об., 286-294; ф. 210, М. ст., стб. 49, л. 65; В. ст., стб. 70, л. 140.

⁷⁸⁾ Новомбергский Н. Слово и дело государевы: Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 г. Т. I. M., 1911. С. 311; ЦГАДА, ф. 210, П. ст., стб. 3, л. 123, 139; Д. отд., стб. 48, ч. 1, л. 5; М. ст., стб. 49, л. 65.

⁷⁹⁾ ЦГАДА, ф. 210, В. ст., стб. 84, л. 1-2; П. ст., стб. 3, л. 39; М. ст., стб. 49, л. 79; Д. отд., стб. 48, ч. 1, л. 6; Б. ст., стб. 10, л. 126.

⁸⁰⁾ Там же, Пр. ст., стб. 14, л. 625 об.; П. ст., стб. 3, л. 109; В. ст., стб. 102, л. 292; М. ст., стб. 49, л. 65.

⁸¹⁾ Там же, П. ст., стб. 3, л. 108; Дела десятен, кн. 297, л. 107-108; Книги денежного стола, кн. 389, л. 81.

⁸²⁾ Там же, Б. ст., стб. 10, л. 224; стб. 11, л. 273; П. ст., стб. 3, л. 44, 123; В. ст., стб. 70, ч. 1, л. 75; стб. 33, л. 428. [268]

⁸³⁾ ЦГАДА, ф. 389, кн. 97, л. 362-362 об.; кн. 102, л. 466-467 об.; ф. 210, М. ст., стб. 11, л. 26-27; ф. 79, кн. 38, л. 3 об.; ф. 1107, оп. 1, д. 152, л. 85-88.

⁸⁴⁾ ЦГДДА, ф. 210, Б. ст., стб. 11, л. 193; М. ст., стб. 11, л. 26-27.

⁸⁵⁾ Там же, М. ст., стб. 11, л. 26 - 27; Б. ст., стб. 10, л. 224-225; Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. Прил. С. 44.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Так кем же все-таки были казаки? На этот вопрос, поставленный в начале книги, можно теперь ответить, хотя и в самом общем виде. Они были... казаками и делали все возможное, чтобы казаками остаться, пока им не пришлось отступить перед всей мощью Русского государства.

Образование «вольного» казачества в России и на Украине явилось прямым следствием усиления крепостнического режима. Для тысяч холопов и крестьян, составивших самые крупные группы среди «вольных» казаков в России, уход в казачьи станицы был освобождением от феодальной зависимости и реализацией их мечты о «воле». К выходцам из непривилегированных или полупривилегированных сословий принадлежало и большинство предводителей «вольных» казаков: холопами в прошлом были И. И. Болотников и И. Муромец (Лжепетр), служилым казаком — М. И. Баловнев, крестьянами — атаманы А. Кума и В. Микитин, подьячим карельского архиепископа — атаман Я. Мурзанов и т. д.

Во время мощных антиправительственных движений военная организация «вольных» казаков распространялась на основную часть повстанцев. Холопы и крестьяне, стрельцы и служилые казаки, посадские люди и дети боярские, вступая в казачьи отряды и принося присягу, становились «вольными» казаками и изменяли свой сословный статус. С казачеством были связаны и основные программные требования повстанцев: восстановление на московском престоле «законного» и «доброго» царя, который бы выдал им «полное» жалованье за службу и оградил от произвола «злых» бояр; уничтожение противников «государя» («царя Дмитрия») в верхах русского общества; невыдача бывшим [242] владельцам холопов и крестьян, вступивших в повстанческие отряды; сохранение и расширение вольностей и привилегий повстанцев, объявивших себя «вольными» казаками.

Длительное и широкое распространение самозванщины в России также происходило при самом активном участии казачества. Ведь именно агитацию в пользу самозванцев подразумевал в 1614 г. атаман Е. Радилов под «смутными» словами, которые казаки «вмещают в простые люди», отчего, по его мнению, и произошли социальные потрясения в России («крови в Московском государстве розлилися»). Особенно стойко поддерживали казаки самозванцев, выступавших под именем царевича (затем царя) Дмитрия Ивановича, в победе которого они видели гарантии почетного положения казачества в русском обществе. Стремление казачества добиться воцарения в Москве своего претендента было использовано в 1613 г. романовской «партией». «Вольные» казаки явились одной из главных сил, способствовавших избранию на Земском соборе Михаила Романова, которого они противопоставили «боярским» кандидатам на русский престол.

В ходе внутренних социальных конфликтов и борьбы с иностранной интервенцией «вольное» казачество на основной территории России постепенно создавало собственную войсковую организацию: входившие в войско И. И. Болотникова, в отряды Лжедмитрия II, в полки земских ополчений казаки уже не связывали свою судьбу только с автономными областями Дона и Волги, где многие из них никогда не бывали, но стремились отстоять и закрепить свое положение служилых людей и свою особую организацию в самом центре государства. В Первом ополчении казаки, конечно, не контролировали правительство, и даже И. М. Заруцкого никак нельзя считать выразителем их интересов, однако соотношение сил под Москвой в 1611—1612 гг. было таково, что казаки временами могли почти не считаться с правительством и его воеводами и следовать лишь распоряжениям атаманов и казачьих кругов. Особенно ревниво — даже после воцарения Михаила Романова — оберегали они внутреннее самоуправление своих отрядов.

По мере становления сословной организации казаков все более определенными становились их требования «жалованья и корма». Годовое жалованье деньгами и ежемесячное содержание деньгами и хлебом были [243] обычными формами вознаграждения безземельных служилых людей, и борьба «вольных» казаков за увеличение размеров этого вознаграждения велась в первой четверти XVII в. постоянно. Однако в условиях социальных конфликтов, иностранной интервенции и общего разорения государства ни одно правительство не имело возможности достаточно щедро и регулярно вознаграждать казаков за службу. Поэтому казаки должны были искать другие способы своего обеспечения, компенсирующие недостаточность жалованья, и вставали на путь самообеспечения, в том числе прямого разбоя.

Недавно Н. И. Никитиным обоснована аналогия между общественным устройством «вольного» казачества и доклассовыми обществами периода «военной демократии». В этой связи интересно проведенное Л. Самойловым сближение первобытного общества и современного уголовного мира в исправительно-трудовой колонии (например, общей для них трехкастовой структуры): «...когда почему-либо образуется дефицит культуры, когда отбрасываются современные... социальные связи... из этого вакуума к нам выскакивает дикарь. Когда же дикари сосредоточиваются в своеобразной резервации и стихийно создают свой порядок, возникает (с некоторыми отклонениями, конечно) первобытное общество».1) Обращалось внимание и на возможность влияния на казацкие общины кочевых народов, находившихся на стадии патриархально-феодальных отношений. Но как бы то ни было, «вольное» казачество Дона, Волги, Яика и Терека начала XVII в. по своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства Русского государства того же времени. Не удивительно поэтому, что при образовании «вольного» казачества на основной территории России и наложении казацких обычаев на существовавшую к тому времени в стране социальную структуру возникли некоторые институты, характерные для раннего феодализма, и в их числе приставства как особая форма взимания феодальной ренты.

Хотя обычай кормлений — приставств русские казаки заимствовали у своих украинских товарищей, в России в начале XVII в. он распространился даже шире, чем в Речи Посполитой. Если на Украине казаки и другие ратные люди брали в кормления главным образом королевские имения, то в России в приставства попадали и дворцовые, и черносошные, и [244] монастырские, и частновладельческие земли. Такая практика создавала реальную угрозу для сложившихся форм феодального землевладения. Борьба между казачеством и дворянством длительное время велась как за господство в армии, так и за доходы, взимаемые с населения. В моменты наивысшего обострения этой борьбы казаки стремились, вероятно, к полному уничтожению дворянства как правящего класса, а дворяне в свою очередь мечтали об уничтожении «вольного» казачества не только в центре государства, но и на его окраинах.

Правительственная политика по отношению к «вольному» казачеству в начале XVII в. отличалась противоречивостью. С одной стороны, любое правительство, выражавшее интересы дворянства, стремилось поставить казачество под свой контроль, ликвидировать казацкое самоуправление, запретить или упорядочить казачьи приставства, прекратить приток в казачьи станицы феодально зависимого населения и даже вернуть часть казаков прежним владельцам; с другой — и царь Василий, и власти ополчений, и правительство Михаила Романова были заинтересованы в привлечении «вольного» казачества на свою сторону и в сохранении его как значительной военной силы, при этом степень правительственного нажима на казацкие вольности во многом определялась текущей военной ситуацией. Когда она позволяла, правительство «разбирало» казаков, назначая жалованье лишь «лучшим» из них и исключая со службы и возвращая в феодальную зависимость казаков, вступивших в станицы незадолго до «разборов».

Эволюция казачества в первой четверти XVII в. рассматривается нередко под углом представлений о постепенной имущественной дифференциации казаков на богатых, близких по положению к дворянам, и на казачью голытьбу. Следствием такого подхода явилось мнение, что на ранних этапах гражданской войны, когда имущественные различия между казаками были еще незаметны, казачество действовало против дворянства совместно с крестьянами и холопами и преследовало их интересы; по мере роста социальных противоречий внутри казачества его верхушка все более склонялась к союзу с дворянством и казачество в целом переставало действовать на стороне угнетенных сословий. Известные к настоящему времени источники не дают оснований для подобных заключений. До 1613 г. лишь единицы [245] среди казаков получили поместья, а поместные оклады, назначаемые казакам, еще не превращали их в помещиков. Более того, ни в одном документе не зафиксировано требование казачьего войска о наделении всех казаков поместьями, а при отсутствии недвижимости не могло произойти быстрого распада казачества на антагонистические группы.

Разумеется, в казачьих отрядах достаточно отчетливо выделяются «лучшие» казаки, рядовые и бесправные казачьи ученики; у отдельных казаков скапливались значительные суммы денег, им иногда принадлежало несколько лошадей; некоторые атаманы и «старые» казаки надеялись проникнуть в дворянство. Казачество было неоднородно, как неоднородна была и крестьянская община, однако, пока сохранялась власть казачьих кругов, пока подавляющее большинство казаков не имело земельных владений, старшина не могла успешно действовать вопреки интересам основной массы казаков, да у нее и не было каких-либо к тому стимулов, так как атаманы и есаулы не отличались существенно от этой массы.

Выделение среди «вольных» казаков группы верстанных казаков — помещиков, происходившее в основном с 1613 по 1619 г., было следствием не внутреннего развития казачества, а попыток правительства поставить казаков под свой контроль. Казачество в целом в течение длительного времени сопротивлялось этим попыткам, «выталкивало» из своей среды чуждые элементы и воссоздавало вновь и вновь войсковую организацию во главе с командирами, которым оно доверяло. Вплоть до 1619 г. «вольное» казачество сохраняло внутреннее самоуправление и, несмотря на запрещение правительства, продолжало пополнять свои ряды представителями зависимого и тяглого населения.

Таким образом, установленному факту растущей изоляции казачества в ходе гражданской войны начала XVII в. приходится искать иные объяснения. В восстании 1614—1615 гг. поместные казаки, насколько нам известно, участия не принимали. В то же время сохранились свидетельства, что повстанцы разоряли их владения и убивали поместных казаков, подобно другим землевладельцам. Если следовать обычным представлениям (бедные, беспоместные казаки действуют совместно с крестьянами против помещиков), можно было бы ожидать, что местное крестьянское население [246] повсеместно окажет казакам мощную поддержку. Однако в действительности этого не случилось.

Размежевание казачества с другими сословиями произошло не из-за внутреннего раскола или социального перерождения казачества, но было следствием становления казачества как особой сословной группы и оформления его сословной (войсковой) организации. Когда сословные интересы казаков вполне определились, стали ясны их существенные отличия от целей приборных людей и мелкого дворянства, чаяний основной массы крестьян, холопов и посадских людей. Более того, перед угрозой казацких грабежей крестьяне нередко действовали совместно с правительственными войсками, оказывая казакам вооруженное сопротивление. Трагизм ситуации для основной массы крестьянства заключался в том, что крестьянам предоставлялся выбор не между свободой и крепостной зависимостью, а между различными формами феодальной эксплуатации, причем ее традиционные формы, как выяснилось в ходе «Смуты», оказались для них не самыми тяжелыми: архаические казацкие приставства были еще менее привлекательны для крестьян, чем эксплуатация их помещиками и вотчинниками.

Крестьяне в начале XVII в. выступали как самостоятельная сила обычно лишь в тех случаях, когда перед ними вставали задачи самообороны. Тогда собранные по приговорам земских миров и плохо вооруженные крестьянские ополчения сражались с поляками, казаками или с любыми иными врагами, чтобы «тех воров в домы свои не дожидати», как писали в 1613 г. крестьяне одной из двинских волостей.2) Рассматривать же как крестьян казаков в армиях Болотникова, Лжедмитрия II, в земских ополчениях и т. д., даже если они и вышли из крестьянства, нет, на наш взгляд, никаких оснований. Таким образом, представление о «Смуте» как о крестьянской войне нуждается, по-видимому, в решительном пересмотре.

«Вольные» казаки, принимавшие участие в гражданской войне и борьбе с иностранной интервенцией, не смогли сохранить свою сословную организацию. Дворянскому правительству Михаила Романова удалось расчленить и уничтожить «вольное» казачество на основной территории государства, найдя ему место в существующей феодальной структуре русского общества. В ходе ряда «разборов», в том числе войска М. И. [247] Баловнева, тысячи казаков были возвращены прежним владельцам. Тысячи других погибли в боях с интервентами и правительственными войсками. Наконец, многие, не видя перспектив в продолжении казацкой службы в пределах Русского государства, бежали на Дон, добровольно уходили в холопы к богатым столичным феодалам, становились монастырскими служками или создавали разбойничьи отряды.

Лишь части «вольных» казаков в результате упорной борьбы удалось войти в различные группы государевых служилых людей, но их расселение (и распыление) по городам, переход на положение верстанных, поместных казаков и приборных людей способствовали в конечном счете укреплению государства именно в той форме, для которой «вольное» казачество представляло столь грозную опасность. Вместе с тем опыт борьбы с казачеством не прошел бесследно для русского дворянства: он способствовал консолидации различных его групп, осознанию ими общности своих интересов, показал необходимость реформ в организации феодальной армии. [248]

Назад К оглавлению

1) См.: Никитин Н. И. О формационной природе ранних казачьих сообществ (К постановке вопроса) // Феодализм в России: Сборник статей и воспоминаний, посвященных памяти академика Л. В. Черепнина. М., 1987. С. 236-245; Самойлов Л. Путешествие в перевернутый мир // Нева. 1989. № 4. С. 162-163.

2) Архив ЛОИИ, колл. 238, оп. 2, д. 58/18, л. 1.