Побережников И. В.

Провинциальный воевода и епископ 

(К истории конфликта на Вятке, 1740-е гг.)

// Проблемы истории местного управления Сибири конца XVI–XX веков. Материалы четвертой региональной научной конференции 11–12 ноября 1999 г. Новосибирск, 1999. – С.20-30.

В электронном тексте указана нумерация страниц печатного издания: \C._\.

© Побережников И. В., 1999.

Коммерческое использование и распространение в печатном виде, а также размещение в электронных библиотеках и изданиях без разрешения правообладателя недопустимы.

При цитировании и ссылках на данную публикацию указывать:

Побережников И. В. Провинциальный воевода и епископ (К истории конфликта на Вятке, 1740-е гг.) // Проблемы истории местного управления Сибири конца XVI–XX веков. Новосибирск, 1999. С. 20-30. (http://atlasch.narod.ru/)

\С.20\

Конфликты между представителями светской и духовной власти не были редкостью в российской провинции. Б.Н.Миронов упоминает в своей монографии «Социальная история России» конфликт между орловским губернатором кн. П.И.Трубецким и преосвященным Смарагдом (царствование Николая I), московского митрополита Филарета, который в середине XIX в. держал в страхе всю губернскую администрацию, противостояние саратовского епископа Гермогена и губернатора С.С.Татищева [1].

Острый конфликт в 1740-е гг. произошел на Вятке между провинциальным воеводой А.С.Писаревым и вятским епископом Варлаамом.

Варлаам, бывший архимандрит Московского Чудова монастыря, был посвящен в архиереи в Вятскую и Великопермскую епархию в 1743 г. 19 июня он прибыл в епархию. Тогда же в Вятской провинции появился и новый воевода, коллежский асессор Андрей Семенов сын Писарев.

В следующем году, когда в провинции началось проведение второй ревизии, между преосвященным и воеводой вспыхнула взаимная вражда, вследствие которой в 1745 г. оба были вынуждены покинуть Вятку. Дореволюционный вятский историограф А.Вештомов весьма лаконично коснулся этой деликатной и не красящей прошлое края темы: «Небережливость самого себя, самим званием возложенная, одного, дерзость другого и вообще обоих виновность (А.С.Писарева и Варлаама – И.П.), сама по себе боящаяся прибегать к правосудию верховной власти и силе законов, расположила обоих сих присвоителей верховных прав поставить в ссорах собственное произволение себе в закон и по оному управляться; сие с разными своими следствиями сопряженное обстоятельство представляет такую картину, которую скромность велит или вовсе не живописать, или прикрыть изображаемыя на ней действующих лиц сцены густою тению, или вовсе отвратить от нея взор; и потому, не останавливаясь вниманием на оной, упомянуть только надлежит, что воевода Писарев в сем 1745 году приговорен на вечное житье в деревнях, а епископу Варлааму, потребованному в Санкт-Петербург и съехавшему с Вятки 19 марта того ж года, повелено жить на смирении в Невском монастыре» [2].

\С. 21\

Сухие строки, посвященные А.Вештомовым событиям 1744 г., не в состоянии передать драматизма ситуации и накала бушевавших тогда страстей.

11 декабря 1744 г. Вятская провинциальная канцелярия направила в Сенат доношение, согласно которому, 9 декабря в четвертом часу ночи воевода отправился из своего дома в провинциальную канцелярию для свидетельства и утверждения ведомостей о недоимке по подушному сбору, приходящейся на государственных, монастырских и архиерейских крестьян провинции. На Ильинской улице, «против среднего переулка», по рассказу самого воеводы, на него напали «неведомо по чьему научению», «многолюдством с дубьем», школьники и служители архиерейского дома. По мнению воеводы, архиерейские люди хотели его «бить смертно», однако воевода с рассыльщиками и своими людьми сумел дать отпор нападавшим, задержал двоих из них и конфисковал семь дубин.

Схваченные были тут же допрошены в провинциальной канцелярии. Согласно доношению, один из них, крестьянин Курчюмской вотчины Успенского Трифонова монастыря Егор Шишкин, показал, что он находился в услужении в архиерейском доме. Ночью 9 декабря, якобы по распоряжению архиерейского сторожа, лакея, а также нового учителя, которые действовали от имени вятского архиерея Варлаама, Шишкин и еще человек с 50 (в том числе школьники архиерейского дома А.Крекнин, В.Лобовиков, М.Молчанов) с дубинами были направлены к воеводскому дому, чтобы избить самого воеводу. На Ильинской улице, разделившись на 3 группы, они караулили именно воеводу.

Второй задержанный – крестьянин архиерейской Сорвижской вотчины Кирсанф Ивков служил в архиерейском доме в хлебниках. По его рассказу, той же ночью в хлебню явился ключник Степан, велел хлебникам вооружиться дубинами и вместе со школьниками отправляться к дому воеводы А.Писарева. К.Ивков показывал на допросе, что, по словам Степана, они были направлены на задание по велению архиерейского казначея игумена Иоанна якобы защищать архиерея, если на него попытается напасть воевода [3].

В доношении продолжался рассказ о событиях бурной ночи 9 декабря. В пятом часу, когда захваченные воеводой люди были уже допрошены, к провинциальной канцелярии подъехали епископ Варлаам с архимандритом Успенского Трифонова монастыря Иоасафом Потемкиным и «многолюдством служителей своих». Согласно свидетельству А.Писарева, Варлаам явился в присутствие, где воеводу «при заседании пренебрегал и, нарушая правы государственные, бранил скаредною матерною бранию неоднократно и ударил при том же стоящем зерцале в присутствии его ж воеводу … правою рукою по левой щеке». После этого, уверял А.Писарев, Варлаам пытался силой отбить схваченных им, воеводой, архиерейских служителей. В качестве свидетелей непорядочных поступков вятского епископа Писарев назвал присланного из Сената для искоренения воров, разбойников и грабителей прапорщика Бутырского полка Петра фон Ламсдорфа, представителя Главного комиссариата солдата лейб-гвардии

\С. 22\

Преображенского полка Савву Ендагурова, канцеляристов П.Рылова, И.Шмелева, Е.Протопопова, копеистов А.Ширяева, Ф.Катарина, караульного за капрала Х.Олюшина, сторожа Т.Падерных.

В шестом часу ночи, после отъезда Варлаама из провинциальной канцелярии, сообщалось в доношении, «неведомо по чьему приказу» начался звон в набатный колокол. Вскоре в канцелярии появился городничий г. Хлынова Иван Пищаловской и объявил, что, услышав тот звон, он вместе с десятником Я.Устюжаниным побежал к колокольной башне. Однако на рынке Пищаловской якобы был остановлен вооруженными дубинами архиерейскими школьниками, которых было до полусотни. Последние, согласно доношению, жестоко избили городничего и десятника, отняли у городничего шапку «сукна василькового». Городничий и десятник «с великою нужностию» ушли от людей епископа и – по свидетельству провинциальной канцелярии – до сих пор находятся «в великой болезни».

Опасаясь, как бы не произошло на Вятке «смертного убивства и разорения» от «таких собраней многолюдством, яко разбоем с дубьем», провинциальная канцелярия проинформировала о случившемся Сенат, Синод и Казанскую губернскую канцелярию [4].

В доношениях в Синод от 7 и 8 января 1745 г. епископ Варлаам изложил собственную версию описанных выше событий, которая кардинально отличалась от версии воеводы.

Варлаам начинал свой рассказ с приезда к воеводе сына – подпоручика лейб-гвардии Измайловского полка Льва Писарева. Пребывание Льва в Хлынове ознаменовалось множеством «непорядочных поступков».

6 декабря, в день святого Николая Чудотворца, воевода с сыном, офицеры, местное купечество были приглашены на обед в архиерейский дом. За обедом подпоручик Писарев провозгласил тост за здравие верных слуг Ея императорского величества – певчие запели многолетие. Взяв бокал, Л.Писарев подошел к певчим и велел им петь вечную память. Сам подпоручик также присоединился к певчим. Когда гости начали пить за здоровье местного купечества, Л.Писарев, взяв кубок с пивом, произнес: «Здравствуйте, господа каналии – хлыновское купечество!» Своим поступком сын воеводы привел архиерея в «немалой стыд» перед купечеством, а само купечество – «в крайнее поношение и чести их уничижение».

Вошедший в раж Лев Писарев направился к келье архиерейского казначея, искал его и хотел наказать плетьми. Призвав с десяток воеводских людей с плетьми, Л.Писарев пытался выломать дверь кельи. Когда это не удалось, подпоручик послал человека за топором в воеводский дом, чтобы вырубить прочные дверные запоры. Наконец буян был остановлен самим архиереем и его людьми.

\С. 23\

Утром протрезвевший Л.Писарев с отцом и матерью явились к Варлааму и просили прощения за содеянное накануне. По словам архиерея, он простил воеводского отпрыска.

По версии вятского епископа, 9 декабря по приглашению подпоручика он, а также архимандрит, казначей-игумен и архиерейский секретарь Головков приехали домой к воеводе ради примирения с Писаревым «в прежней его злобе». Казначей и секретарь заметили, что воеводским сторожам велено не выпускать архиерейского казначея со двора, и последний поспешил уехать из дома А.Писарева. Вскоре и Варлаам отправился восвояси.

По версии епископа, после этого воевода с сыном и своими людьми поехал вдогонку за казначеем и схватил возвращавшихся домой, охранявших до этого казначея, двух человек – семинарского целовальника и хлебника.

Кроме того, Варлаам вспоминал, что Лев Писарев, выйдя из горницы, беспричинно «зашиб секретаря Головкова в щоку и, взяв за волосы, ударил о пол, и топтал ногами, и голову бесчеловечно пробил, от чего из раны и из ушей крови истекло так много, что от самого переднего окна до порогу кровавой пролив значился». По прямой указке воеводы, видевшего, что «секретарь вовсе бессловесен лежит весь в крови», его люди вытащили избитого человека за волосы и бросили в сани без чувств.

Архиерей, по его словам, не мог вытерпеть такого «бесчеловечного немилосердия», чинимого над своим подчиненным, и снова отправился к воеводе. Не застав того дома и узнав, что А.Писарев с сыном пьяные отправились ночью (часу в седьмом) в канцелярию, чтобы допросить там схваченных на Ильинской улице архиерейских людей, Варлаам также поспешил в канцелярию. Он сообщает, что там в застенке уже был разведен огонь, и воевода готовился начать пытку над своими пленниками. Епископ пытался пастырски увещевать представителя светской власти, требовал сатисфакции по поводу избиения своего секретаря и освобождения своих людей, чтобы те «напрасно истязаны не были». Действия А.С.Писарева епископ квалифицировал как «непорядочные», противозаконные, совершаемые «во угодность злобы сына его». Однако воевода не внял увещеваниям и принялся оскорблять Варлаама – «неучливые слова к поношению чести его архиерейской говорить не устыдился». Тогда епископ, «видя его, воеводы, крайнее бесстудие, а паче достойной пастырской чести его архиерейской уничижение», дал А.Писареву пощечину. После этого воевода с сыном ругали архиерея бранными словами с еще большей интенсивностью, причем воевода грозился взять Варлаама под караул и ударить в набатный колокол. Так и «не получа справедливости», Варлаам покинул канцелярию. По сведению епископа, целовальник и хлебник были нещадно биты кошками в канцелярии, а в городе по приказу воеводы били в набатный колокол и в трещетки.

\С. 24\

По версии архиерея, Писаревы все же осознали противозаконность собственных поступков, и той же ночью сын воеводы с компанией сопровождавших его людей бежали из города. Варлаам, однако, решил задержать «убийцу». Взяв с собой архимандрита Иоасафа и с десяток служителей, епископ нагнал Льва Писарева возле слободки Дымковской, где произошла очередная стычка.

Подпоручик и сопровождавшие его люди (до 40 человек), вооруженные рычагами (дубины, колья), атаковали преследователей, били цуговых лошадей, а затем принялись и за архиерейских служителей. Пострадали кучер и шестеро лакеев и служителей, которым «испроломали» головы и руки. Причем, трое из потерпевших, по уверениям архиерея, оказались «к житью быть сумнительными». Нападавшие принялись бить рычагами в стенки и двери архиерейской кареты, а Лев Писарев атаковал самого владыку, зашиб ему одну руку, оцарапал другую, выхватил у него трость (архиерей с обидой писал, что эта трость до сих пор находится – «в посмеяние» – под караулом в канцелярии). В адрес Варлаама раздавались различные «непристойные речи». При этом отличился некий Юда Бакеев, кричавший: «Бей де архиерея до смерти!» В результате епископ, «хотя … последнее здравие свое спасти», был вынужден ретироваться; покинув карету и пересев в малые сани, он бежал домой.

В своих доношениях Варлаам просил расследовать «наглое воеводского сына и самого воеводы, и бывших в той компании учиненное ему архиерею нападение и озлобление», а также «бесчеловечно нанесенные обиды и смертной бой» секретарю и служителям архиерейского дома [5].

В феврале 1745 г. в Хлынов были направлены указы (воеводе из Сената и вятскому епископу из Синода) с требованием епископу и воеводе явиться для суда в С.-Петербург. В том же году в Вятскую провинцию был определен новый воевода И.Ф.Полянский.

В столице, в Синоде, Варлаам дал дополнительные показания по поводу своей ссоры с вятским воеводой.

Так, он остановился на событиях памятного дня 9 декабря. Варлаам обратил внимание на то, что это был воскресный день, не предназначенный к ведению канцелярских дел, согласно Уложению и Генеральному регламенту, поэтому у воеводы не было никаких оснований ехать в тот день в канцелярию. Епископ повторил, что воевода со своими гостями – достаточно пьяными – отправились в канцелярию в 7, а не в 4 часа, как утверждалось в донесении Вятской провинциальной канцелярии.

Далее Варлаам обратил внимание на противоречия в показаниях архиерейских служителей, захваченных Писаревым на Ильинской улице. Так, один из них показал, что служители архиерейского дома были посланы бить воеводу приказом самого епископа через сторожа, лакеев и учителя. Второй же говорил, что его отправили по велению ключника от имени казначея, причем не для нападения на воеводу, а для обороны архиерея. По мнению Варлаама, эти \С. 25\ разночтения в показаниях его людей служили опровержению самих допросов, полученных «из тиранского их мучения». Архиерейские служители показывали сами не зная что, утверждал Варлаам, из-за «страха и нестерпимых побой» («тот воевода, испроломав им головы, и хотел кнутом и огнем розыскивать»).

Прибыв в канцелярию, продолжал вятский епископ отвечать на вопросы синодских чинов, он обнаружил архиерейских служителей в крайне бедственном положении, а также заметил приготовления к розыску в застенке, где уже был палач.

Воевода, согласно Варлааму, не захотел слушать архиерейских увещеваний. Более того, он «с большею еще запалчивостью, подняв весьма бесчинный и презрительный судебному месту шум и крик, различными слуху и месту честному непристойными браньми его преосвященство поносил». Недостойно вел себя и сын воеводы. «Нарядившись противу звания и регул воинских в холопское платье, с бесчинными лаями, тако ж с отцом своим купно, наскакивал к его преосвященству нахально». Таким образом, объяснял Варлаам, пощечина, данная им воеводе, явилась ответом на незаконные действия Андрея и Льва Писаревых. Он, епископ, будучи «нестерпимо оскорблен, паки вне уже себя быв, оное ударение учинить понужден». При этом Варлаам уточнял, что ударил воеводу «не на судейском месте сидящего и не близ стола, но бесчинно … даже до дверей с ругательством на его, преосвященного, порывающегося, не яко уже воеводу, но яко бесчинника и уничтожителя судебного места, и презрителя прав и указов монарших». Епископ «почитал обиду судебного места государева, так как обиду дому Божия и места святого, понеже о судных местах как судьям, так и пришедшим пред суд по указу 724 года велено поступать чинно; наказание же бесчинным и в церквах, и местах святых биением безвинно судится» (При этом он ссылался на правила, которыми должна управляться церковь. В частности, толкование на 27-е правило Святых Апостолов гласило: «Аще кто целомудрен смысленный беззаконно нечто творящаго в церкви святой или во святых местах биет, таковый не извержется, понеже и Господь продающия и купующия из церкви бия изгна»). По мнению епископа, благодаря его вмешательству воевода был приостановлен в своем «жадно дышащем на кровопролитие неповинных людей усилии», а последние были спасены от вполне вероятной смерти.

Что касается обвинения епископа со стороны гражданской власти в организации набатного боя, то Варлаам напрочь отвергал его. Дело в том, объяснял он, что колокол находился в ведомстве светской команды, от которой при нем постоянно состоял караул (так же, как и караулы на улицах при рогатках). Поэтому, утверждал епископ, звон в набатный колокол и был произведен по приказу воеводы (тем более, последний похвалялся сделать это будучи в канцелярии).

\С. 26\

В качестве дополнительного свидетельства лживости доношений А.С.Писарева и его виновности, которую осознавал и сам воевода, епископ сообщал, что Писарев, уже после отправки своих донесений в С.-Петербург, многократно пытался через граждан хлыновских и секретаря Перминова обратиться к архиерею с просьбой о прощении, а впоследствии и сам, «припадая к ногам его преосвященства, искал и просил … во всем … прощения». Однако «бесчестия и обиды», понесенные от воеводы, Варлаам считал для себя столь великими, что требовал по поводу них сатисфакции [6].

Постепенно, по мере следствия по данному делу в Петербурге, местный – вятский – конфликт конвертировался в противостояние на уровне центральных органов власти, в частности в святейшем Синоде, где различные позиции по поводу решения вопроса заняли синодальные чины (лица духовного звания), с одной стороны, и обер-прокурор Синода (гражданское лицо, назначавшееся монархом для надзора за деятельностью Синода, – «яко око и стряпчий о делах государственных»), с другой. Синодальные чины были склонны поддержать Варлаама, смягчить его участь, вероятно, сохранить за ним пост вятского епископа. Обер-прокурор Синода стремился скорее завершить дело, осудив Варлаама.

4 октября 1745 г. святейший Синод распорядился допросить архимандрита Иоасафа и троих архиерейских служителей, которые упоминались в показаниях Варлаама. Для этого преосвященному Луке, епископу Казанскому, отправлялись вопросные пункты, которыми он должен был снабдить «духовную, достойную и к делам заобыкновенную персону», отправлявшуюся в Вятский архиерейский дом для снятия показаний.

Однако 7 октября решение синодальных чинов было опротестовано обер-прокурором Синода, тайным советником князем Яковом Петровичем Шаховским (занимал должность обер-прокурора в 1742–1753 гг.), который посчитал, что синодальные чины «нарушили форму», и предложил им письменно «резоны», препятствующие допросу архимандрита и служителей.

В тот же день Синод решил предложить вопрос о вятском епископе к докладу, как только в собрании будет синодальный член – Стефан, архиепископ новгородский.

31 октября правительствующий Сенат ведением объявлял в Синод о приезде воеводы А.С.Писарева в С.-Петербург и просил проинформировать об определении по делу Варлаама и Писарева, учиненном в Синоде.

В ответном ведении в Сенат сообщалось, что Варлаам прибыл в Синод, однако последний обнаружил, что от воеводы нет ни доношения, ни прошения на вятского епископа, выполненного по форме, кроме доношения Вятской провинциальной канцелярии от 11 декабря 1744 г. о ссорах в Хлынове (причем и то было составлено в канцелярии с объявления от воеводы же и подписано одним воеводой без секретаря). Синод отмечал, что вследствие этого нет в \С. 27\ наличие документов, на основании которых можно было бы производить суд. Что касается Варлаама, то в ведении сообщалось, что архиерей не признает за собой вины и просит удовлетворения в нанесенных ему со стороны А.С.Писарева обиде и бесчестии.

Выход из ситуации Синоду виделся в следующем. Варлаам и Писарев должны были подать челобитные по поводу дела в соответствующие суды. Сенат же и Синод должны были после согласования создать совместную комиссию для решения дела о конфликте воеводы и епископа [7].

Дважды Синод обращался в Сенат с просьбой, чтобы воеводу Писарева доставили в Синод для уточнения обстоятельств дела («для лучшаго о вышеозначенных обстоятельствах испытания и рассуждения»).

29 апреля 1746 г. Сенат проинформировал Синод, что поднес императрице доклад по делу о конфликте на Вятке и поэтому «в том деле далее уже поступить не может».

Между тем 23 июня Варлаам поданным в Синод доношением сообщил о «довольной себе скорбии и печалии» вследствие того, что с марта 1745 г. он был вынужден покинуть свою епархию, оставив «во оной церковь божию без самоперсонального правления и призрения», которая, по мнению Варлаама, несомненно придет «в крайнее … повреждение и опустение». Варлаам обращал внимание на то, что во многих местах епархии дела и так обстояли неблагополучно – из-за недостатка священноцерковнослужителей или вследствие их «неисправностей»: имели место распространение раскола и суеверий в среде паствы, непосещение ею исповеди и святого причастия и т.д. Варлаам просил ускорить рассмотрение дела и принять по нему решение.

26 января 1747 г. Синод слушал дело и, посчитав, что остались не расследованными действия воеводы, нарушавшие святые правила и светские указы, решил все же допросить архимандрита Иоасафа (который в то время находился в Петербурге по делам своего монастыря) перед синодальным собранием. 28 января синодальные чины получили вторичное предложение от обер-прокурора Синода Я.П.Шаховского, которым он вновь остановил расследование дела. По мнению Шаховского, допрос архимандрита не имел смысла. Если синодальные чины преследовали цель получить в результате показаний Иоасафа материал «для познания истины об архиерейских поступках», то, пояснял Шаховской, свидетельства архимандрита, как подчиненного епископа Варлаама, не могут быть приняты судом ни к оправданию, ни к обвинению Варлаама. Если же Синод при этом заинтересован в показаниях Иоасафа по поводу поступков воеводы, то Шаховской считал подобное производство противным указам и сомнительным с юридической точки зрения, поскольку архимандрит приезжал к воеводе вместе с архиереем и мог считаться «причитающимся» к тому же преступлению, что и Варлаам.

\С. 28\

Кроме того, Шаховской считал, что в материалах дела, в частности в показаниях самого же Варлаама, вполне достаточно свидетельств поведения епископа, нарушающего правила и указы, поэтому обер-прокурор не видел нужды расширять «окрестности» данного дела.

Шаховской предлагал синодальным чинам обратиться к Сенату с требованием объяснить причины прекращения дела и проинформировать о содержании доклада на высочайшее имя с мнением Сената по поводу данного дела. Впрочем, по мнению Шаховского, «довольные по тому делу виды и ко окончанию резоны» позволяли членам Синода, не ожидая известия от Сената, представить императрице доклад с мнением Синода по существу проступков Варлаама.

Пытаясь все же обойти преграды, устанавливаемые Шаховским, 16 марта синодальные чины обратились к Варлааму с вопросом, приезжал ли архимандрит в Вятскую провинциальную канцелярию вместе с ним, до или после его прибытия; был ли приезд Иоасафа исполнением приказания вятского епископа. Варлаам в ответ сообщил, что Иоасаф приехал в канцелярию самостоятельно и после него, архиерея. Приезд Иоасафа, по мнению Варлаама, был связан с незаконным пленением воеводой людей из вотчин Успенского Трифонова монастыря, архимандритом которого и являлся Иоасаф [8].

Между тем в апреле Синоду был объявлен именной указ, повелевавший ускорить решение дела вятского архиерея с воеводой и представить императрице кандидатов на место архиерея на Вятку.

Летом 1747 г. синодальные чины, собравшись на конспиративной квартире, а не в канцелярии святейшего Синода, как было положено, втайне от обер-прокурора сочинили доклад по делу и подали его вместе с экстрактом на имя императрицы. Подписали доклад архиепископ новгородский Стефан, епископ псковский Симон, архиепископ тверской Митрофан, архиепископ переяславский Арсений и архимандрит Рождественского монастыря Платон. С текстом доклада не были ознакомлены ни кн. Шаховской, ни канцелярские служители Синода. Авторы доклада писали, что хотя дело довольно ясное и не заслуживает того, чтобы по нему вести дальнейшее следствие, поскольку архиерей сам не запирается в своем поступке, за который заслуживает наказания, однако обстоятельства данного дела («то есть все оные причины, которые его, архиерея, столько возмутили, что он, от такового дерзновения аки вне себя быв, удержатся не мог») служат «немалому помилованию» Варлаама. В докладе описывалось противодействие синодскому следствию со стороны обер-прокурора Синода. Синодальные чины предлагали Варлаама за учиненную им дерзость лишить Вятской епархии и предоставить ему на 3 года келью в пристойном монастыре другой епархии для покаяния. По прошествии 3 лет, по мнению авторов доклада, Варлаама можно было бы вновь рекомендовать на вакантное архиерейское место, если на то будет монаршая воля. В данный \С. 29\ момент на место епископа в Вятскую епархию Синод представил императрице двух кандидатов: архимандритов Воскресенского монастыря – Иллариона и Соловецкого монастыря – Геннадия [9].

Узнав 17 июля о тайном обращении синодальных чинов к Елизавете Петровне, князь Я.П.Шаховской использовал свои личные связи (видимо, управляющего Кабинетом е.и.в. И.А.Черкасова), чтобы передать императрице рапорт (датированный 19 июля 1747 г.), в котором он излагал собственную версию событий. Ссылаясь на данную ему инструкцию, согласно которой обер-прокурор должен был следить, чтобы Синод поступал «истинно, ревностно и порядочно», «праведно и нелицемерно», «без потеряния времени по регламентам и указам», и приостанавливать некорректные действия Синода, Я.П.Шаховской объяснял, почему он дважды воспрепятствовал осуществлению синодского определения о допросе свидетелей по делу о конфликте между вятским воеводой и вятским епископом. Обер-прокурор описал тайные собрания синодальных чинов и предлагал принять меры, которые бы предупредили в будущем подобные «непристойности» [10].

9 октября 1747 г., в день тезоименитства императрицы, Варлаам обращался к Елизавете Петровне с просьбой о прощении. Варлаам подписался как епископ вятский, что свидетельствует о том, что формально он продолжал оставаться на этом посту. Варлаам надеялся на прощение, которое должно было доставить, по его мнению, «всежелательную отраду» «бедной и уже чрез 3 года без пастыря пребывающей пастве моей» [11]. Известно, что в марте 1748 г. императрица простила Варлаама и определила его епископом на Устюжскую епархию.

В целом епархия оставалась без епископа три года; лишь в 1748 г. Вятка получила нового преосвященного, которым стал архимандрит московского Новоспасского монастыря Антоний. 25 сентября последний прибыл на Вятку и отслужил там свою первую литургию.

А в начале 1750-х гг. на Вятке вновь случился конфликт между воеводой (полковником А.Н.Дубенским) и епископом (Антонием). На этот раз имеются более определенные сведения о причинах вражды. В это время начались волнения монастырских и архиерейских крестьян, которых стали поддерживать гражданские власти. По поводу конфликта на Вятку была отправлена следственная комиссия из Петербурга, которая продолжала разбирать дело до самой смерти преосвященного в 1755 г.