Василий Беднов(по Volumina Legum)К оглавлению Глава IV. От 1686 года до четырёхлетнего сеймаВечный мир Польско-Литовского государства с Московским явился результатом тех политических событий, которые переживались восточной Европой в 70-х и 80-х годах XVII ст. Австрия (германский император Леопольд I) вела войну с Турцией из-за Венгрии, население которой подчинение турецкому султану предпочитало немецкому деспотизму и религиозному гнету со стороны иезуитов. С той же Турцией из-за Украины, вследствие подчинения султану Петра Дорошенко, приходится вести войны Польше и Москве. Общая опасность должна была привести к союзу эти три государства. Прежде всего союз возникает между императором и Польшей. Последняя заключила было с Турцией в 1676 г. так называемый Журавинский мир, которым остались недовольны император и папа Иннокентий XI. Папа убеждал Яна Собеского отказаться от заключенного договора и продолжать войну с неверными[1]. Сам король опасался торжества Турции над императором, так как оно было бы гибельно для Польши, и начал склоняться, не без влияния папского нунция и духовенства, в сторону союза с Леопольдом. Так как и сейм 1683 г. высказался за союз с Австрией, то в том же году, при посредничестве папы, между Яном Собеским и императором Леопольдом I был заключен наступательно-оборонительный союз, обязывавший Австрию и Польшу вести общую войну с Турцией вплоть до одоления последней и заключения с ней мира[2]. После поражения в сентябре 1683 г. Яном Собеским под стенами Вены турецких полчищ, предводимых визирем Кара-Мустафой, польский король старается привлечь к священному союзу, или христианской лиге, для изгнания турок из Европы и другие государства, так как для осуществления широких планов Собеского относительно Турции лига нуждалась в возможно большем числе союзников. Весной 1684 г. к лиге присоединилась Венеция. В договор с нею был внесен пункт о том, что три державы (участницы лиги) приглашают к союзу всех христианских государей и «преимущественно царей московских»[3]. Московское государство для союзников было особенно желательно и необходимо, так как своими нападениями на Крым и побережья Черного и Азовского морей могло отвлекать турецкие силы от главных врагов мусульманства — Австрии и Польши. Польское правительство энергично взялось за дело привлечения к лиге России; ему деятельно помогал и германский император. Россия решила воспользоваться благоприятными политическими обстоятельствами и извлечь из них для себя выгоду. Она соглашалась примкнуть к союзу христианских государств против неверных только «а выгодных для себя условиях и требовала у Собеского вечного мира. Переговоры тянулись очень долго. Испытанные Польшей в 1685 г. военные неудачи в Молдавии, за которыми могло последовать вторжение турецких войск в ее пределы, побудили польское правительство быть более уступчивым по отношению к Москве. В начале 1686 года в Москву прибыло польское посольство (познанский воевода Гржимультовский и канцлер литовский князь Огинский), после семинедельных споров с князем Василием Васильевичем Голицыным, 21 апреля 1686 г. приняло предлагаемые Россией условия и был заключен вечный мир. По этому миру Польша уступала Москве Смоленск, Чернигов и Киев (последний за 146.000 рублей), а эта последняя обязывалась разорвать с Турцией мир и оказывать своей союзнице помощь против крымских татар (в следующем 1687 г., а «также в предыдущие лета многими силами на самой Крым... быти имеют»)[4]. Для вопроса о правовом положении в Польше и Литве православия имеет важное значение девятый пункт статей вечного мира. Содержание его можно передать в следующих словах. Король обещает не делать никаких притеснений церквам Божиим и епископам: луцкому, галицкому, перемышльскому, львовскому и белорусскому и при них монастырям-архимандриям: виленской, минской, полоцкой, оршанской и прочим, игуменствам, братствам, где только было и теперь есть употребление благочестивой греко-русской религии, и всем людям, обитающим в Короне и в Великом Княжестве Литовском и исповедующим эту веру, не будет делать притеснений и не велит принуждать их к католичеству и к унии; этого и быть не должно, но будет (король) блюсти их, по давним правам, при всех свободах и вольностях церковных. Если бы тем вышеупомянутым епископам Короны и Великого Княжества Литовского, ввиду перехода Киева к Москве, пришлось по духовному их чину и обычаю принимать благословение или рукоположение от киевского митрополита, то в таких случаях для них не должно быть никакой помехи со стороны польского правительства. В свою очередь, и царские величества не должны делать никаких несправедливостей людям и религии римской в своих областях, особенно в отошедших ныне к ним краям, не будут делать несправедливостей и принуждений к другой вере, напротив — они, придерживаясь своей веры, будут иметь всякую свободу и не понесут никакого вреда и убытка, в своих имениях, но будут свободно ис поведывать свою религию. Пункт этот, со всеми иными должен быть подтвержден королем и Речью Посполитой на вальном сейме и внесен в конституцию[5]. Этим пунктом вечного мира православию предоставлялась полная свобода, а православные епископы, остающиеся в пределах Польши, подчинялись Киевскому митрополиту, подданному московского государя. Россия, как договаривающаяся сторона, получала право наблюдать за тем, чтобы православная вера в пределах Речи Посполитой на самом деле пользовалась свободой и неприкосновенностью. Так как польское правительство и частные лица при господствующих в Польше фанатизме и поразительной религиозной нетерпимости никогда не соблюдало этого пункта, то русское правительство весьма часто было вынуждаемо вступаться за своих угнетаемых единоверцев. Четвертый период может быть охарактеризован, как период заступничества за православие русского правительства, так как внутри самой Речи Посполитой некому было отстаивать его права и интересы.
Положение православия в течение всего этого периода было крайне печально и тягостно не только фактически, но и юридически. Исчезновение казачества, ослабление братств и сокращение до минимума православной (как и вообще некатолической, отстаивающей религиозную свободу) шляхты лишили православие его внутренних защитников. Сеймы, очень часто срывавшиеся, свободно теперь постанавливают несправедливые и стеснительные для православия определения. Польско-униатская интрига отражается крайне пагубно на церковных делах православных. Львовский епископ Иосиф Шумлянский и перемышльский — Иннокентий Винницкий, давно уже принявшие унию тайно, к началу XVIII в. открыто заявляют о своем отступничестве от православия; их епархии были объявлены униатскими. То же самое было сделано и с луцкой в 1712 г. После этого на всю Речь Посполитую оставался только один православный епископ — белорусский. Недостаток православных владык ложился тяжелым бременем на русско-православное население и лишало его возможности противодействовать униатской пропаганде. Уния начинает быстро распространяться среди русского населения, чему главным образом способствуют насильственные меры ревнителей унии по отношению к несогласным принимать ее. Меры эти были крайне разнообразны. Православных обременяли налогами, насильно принуждали их принимать унию, противящихся подвергали пыткам и гонениям, церкви и монастыри отнимали, православное духовенство подвергали побоям и лишениям. Страшно теснимые поборниками католичества и унии, православные все чаще и чаще обращаются к единоверной России и молят ее о заступничестве и облегчении своей горькой участи. Русское правительство не оставалось равнодушным к воплям угнетенных и часто пыталось улучшить их положение. Петр Великий, Елизавета Петровна и особенно Екатерина II приложили много старания к тому, чтобы ослабить гнет, тяготевший над русско-православным населением в Речи Посполитой, но заботы русского правительства о православных очень часто делали последних предметом еще большей ненависти со стороны католиков и униатов.
Ян Собеский много прилагал стараний к тому, чтобы усилить унию и привлечь к ней схизматиков. Католическое духовенство и папа побуждали его к отнятию всех прав у последних[6]. Когда попытка короля соединить мирным путем униатов с дизунитами не увенчалась успехом, польское правительство начало действовать в этом направлении по тому плану, который был составлен Шумлянским. Пущена была в ход вся иезуитская изворотливость, лишь бы завлечь в унию большее количество русского народа. Кроме религиозного фанатизма, и теперь имеют большое значение политические соображения — желание покрепче привязать к Польше русские области и отвлечь их симпатии от православной Москвы. Наряду с тайной пропагандой унии шла и явная: путем насилий и притеснений над православными, интересы которых игнорировались ко благу униатов, их заставляли отказываться от своей праотцовской веры и переходить в ряды последних. Оставшееся верным православию небольшое количество шляхты продолжало включать в инструкции сеймовым послам требования касательно православия, но все это—только напрасные усилия. В 1688 г. волынская шляхта просит о восстановлении церкви в Острожском замке, о правильном распределении налогов на униатское и неуниатское духовенство во владимирской и луцкой епархиях и об освобождении тех из униатского и дизунитского духовенства, которые не имеют подданных, от военных тягостей, о подтверждении новой конституцией прав и привилегий Луцкого братства, на том основании, что при нем погребено много предков волынской шляхты[7]. Брацлавская шляхта в том же году поручает своим послам настаивать на уменьшении податей, взимаемых с разоренных имений православного духовенства (duchowienstwa ritus graeci), особенно во владимирской и луцкой епархиях, на освобождении домов православного духовенства, не имеющего подданных, от военных тягостей (ad omni onere militari), затем, на подтверждении новым законом всех привилегий, дипломов и актов в пользу православия и на отмене конституции 1677 г. о греческой религии, которой подтверждалась конституция 1676 г. о невыезде православных за границу[8]. В 1690 г. Брацлавское воеводство заявляет о том, что униаты нарушают конституции о спокойствии православных, отнимая у них имения, фундуши и церкви, возбуждают ссоры между духовными и волнения среди простого народа, и вместе с тем просит о новом подтверждении всех прежних постановлений о греческой религии и точном определении наказания для нарушителей закона[9]. В 1693 г. киевская шляхта просит, чтобы духовенство униатское и неуниатское не было отягощаемо гибернами, а дома его были свободны от военных постоев (a stativis militaribus) и жолнерских переходов (przechodow)[10]. Но все эти представления и просьбы шляхты об облегчении печального положения православия остаются напрасными. Во вторую половину правления Собеского сеймы часто срывались, а если и доводились до конца, то не обращали внимания на делаемые защитниками православия заявления.
Ревнители религиозного единения до самой кончины Яна Собеского (17 июня 1696 г.) продолжали навязывать унию русскому народу и привлекать его к ней. Русские резиденты в Варшаве хорошо были осведомлены о тех стеснениях, какие испытывают православные, так как последние, не находя себе защиты у польского правительства, начинают обращаться с жалобами к представителям России. Последние, основываясь на 9-м пункте статей вечного мира, заступаются за православных. Когда епископ перемышльский Иннокентий Винницкий открыто перешел на сторону унии и сделался жестоким гонителем православия, резидент русский (дьяк Борис Михайлов) заявил польскому правительству требование, чтобы этот владыка, как принявший унию самовольно, был удален с кафедры, а на его место был возведен православный. Но его труд оказался напрасным. Ему ответили, что король и Речь Посполитая не могут воспрепятствовать доброму намерению всякого желающего принять унию. Требования относительно свободного исповедания православия предъявлял польскому правительству русский резидент и в 1693 ив 1694 гг., но также напрасно. В 1693 г. он толковал с польскими министрами о чинимых православным обидах и насильственном обращении их в унию. Министры говорили, что унию принимают добровольно, а не по принуждению, и что русскому правительству не следует вмешиваться во внутренние дела Польши, точно так же, как и Польскому — в дела Московского государства. Когда же московский резидент указал на то, что владельцы в своих имениях обращают православные церкви в унию, и напомнил, что это противно статьям вечного мира, то ему ответили: «В договоре с царским величеством дело идет об одних королевских имениях, а не о панских и шляхетских маетностях, потому что пану в его имении указывать нельзя». В 1694 году резидент опять настаивал на том, чтобы Винницкий был отстранен, а на его место назначен тот, кого изберут православные, и чтобы церкви и монастыри были возвращены последним, но ему сказали, что этого никогда не будет[11]. Примечания[1] Zrodla Dziejowe, t.1, p. L I.
[2] Шлоссер, Всемирная История (перевод под ред. Зайцева), т. XV, 543; Бобржинский II, 229.
[3] Соловьев, кн. III, 984
[4] Соловьев, кн. III, 984-986, Бобржинский II, 231, Szujski, IV, 100
[5] Volum legum, VII, 77, § 9, Поли Собр. Зак. Российск. Импер. , т II, № 1186, с. 777 Сеймы не хотели утверждать статей вечного мира, несмотря на настойчивые требования из Москвы Только в 1710 г Петр Великий добился этого подтверждения от Варшавского сейма
[6] Szujski IV, 79
[7] Арх. Ю-3. Р.,ч II,т II,466
[8] Арх. Ю-3 Р,ч II, т. II,473
[9] Ibid , ч. II, т.II, 487-488
[10] Ibid , ч. II, т.II, 514
[11] Чистович II, 46-48, Соловьев, кн. III, т. XIV, 1132 Безвластие 1696 г. не могло сулить ничего хорошего православным. Ничтожное количество шляхты, оставшейся верной православию, лишало их надежды добиться какой-либо уступки в свою пользу на конвокационном и избирательном сеймах. Борьба партий на конвокационном сейме отвлекала внимание послов от религиозного вопроса и еще более усиливала для православных трудность получить что-либо. Тем не менее православные решились требовать прекращения тех насилий, какие были чинимы над ними. Волынская шляхта, посылая своих депутатов на конвокационный сейм, включила в инструкцию для них несколько пунктов касательно православия. В год смерти Яна Собеского произошел следующий крайне возмутительный случай. В Люблине некто Ян Гречина, врач по профессии, убил игумена местного братства Амвросия Гирича, но власти городские оставили его совершенно безнаказанным и выпустили на свободу. Случай этот возмутил всех православных. Волынская шляхта поручает своим послам требовать на сейме, чтобы названный убийца был предан генеральному каптуровому суду. Заодно с вышеизложенной жалобой та же шляхта представила и другую на ксендза Мартина Маркушевского, декана олыцкой коллегии, за то, что он подвергал оскорблениям и насилиям двух православных монахов из луцкой епархии. В селе Носовичах, принадлежащих Дионисию Жабокрицкому, епископу-номинату луцкому и острожскому, он схватил этих монахов, избил их и связанных завез в Олыку, где заключил их в подвал, служивший для погребения покойников. Волынская шляхта требует, чтобы и этот возмутительный поступок не оставался безнаказанным. Наконец, в инструкции своим послам та же самая шляхта включила еще и требование, чтобы имения, принадлежащие упомянутому Жабокрицкому, ввиду их разорения и заслуг перед государством самого владельца их, были освобождены от гиберн[1]. Времена, когда православные вместе с диссидентами составляли на сеймах внушительную силу, с которой приходилось считаться католической партии, и добивались улучшения своего юридического положения, прошли безвозвратно. Католики, пользуясь тем, что число разноверцев среди шляхты было невелико, думали об отнятии у них тех прав, которые были получены ими до 50-х годов XVII стол. Ожесточенная борьба партий на конвокационном сейме 1696 г. не позволила католикам добиться ограничений прав разноверцев, но это откладывалось только на недалекое будущее; на этом же сейме было подтверждено определение двух предыдущих конвокационных сеймов избирать в короли только католика и всеми силами стоять «за права и привилегии православной (orthodoxae) римско-католической и униатской греческого обряда церквей». Диссидентов и православных на этот раз соединили вместе и положение их определили одним общим пунктом, тогда как прежде о тех и других составляли отдельные параграфы. «Для сохранения среди диссидентов покоя всецело восстанавливаем давние законы и конфедерации, особенно конфедерацию 1674 года; при них и сохраняем диссидентов ненарушимо (inviolabiliter), удержав права и исключения Мазовецкого княжества; греческой же религии как униатской, так и дизунитской, в Короне и в Великом Княжестве Литовском, вместе с восстановлением всех конфедераций предшествовавших бескоролевий, обещаем соблюдать и хранить их сообразно с правами и привилегиями». В конце этого пункта замечено, что ариане, отступники, квакеры и менониты не подходят под эту конфедерацию[2]. По смыслу ее выходило, что те стеснения и юридические ограничения православия, какие были сделаны при Михаиле Вишневецком и Яне Собеском, не отменялись. Католическая ревность сенаторов и послов была настолько велика, что они не могли мириться и с тем, что оставлено было разноверцам, и очень многие из них при подписи акта генеральной конфедерации поместили оговорки: salvis juribus romanae ecclesiae[3]. Период правления короля Августа IIИзбирательный сейм, начавшийся 17 мая 1697 г., как и конвокационный, был очень бурным: на нем ожесточенно боролись две партии, из которых каждая выставляла своего кандидата. Сторонники саксонского курфюрста Фридриха Августа, перешедшего ради достижения польского трона из протестантства в католичество, 27 июня провозгласили королем своего кандидата, который и поторопился явиться в Польшу, чтобы лишить возможности своих противников стоять за французского принца де-Конти. Престол остался за Августом. При вступлении на польскую территорию, в пограничном селе Пекарах (27 июля нов. ст.), новоизбранный король подтвердил поднесенные ему pacta conventa с обещанием хранить их во всех артикулах, пунктах, заключениях и условиях, так что ни частное не должно противоречить общему, ни общее — частному (пес specialitas generalitati, пес generalitas specialitati deroget)[4]. В подтвержденных королем pacta'x conventa'x говорится то же самое, что было принято и скреплено присягой Михаила Вишневецкого и Яна Собеского. «Ввиду важных и трудных дел» на избирательном сейме, на котором составлялись pacta conventa относительно разрозненных в греческой религии, униатов и дизунитов, ничего не постановлено, но зато на будущем коронационном сейме немедленно, без всякого расследования и проволочек, все будет приведено к успокоению по давним правам той и другой стороны, при специально для сего избранных депутатах того и другого чина, через комиссаров обоих народов. Точно так же, как и перед избранием двух предыдущих королей, обещается, согласно с давними правами, не раздавать имений и высших церковных должностей недостойным (incapacibus) лицам и не позволять удерживать их per cessionem. Но сверх всего этого есть и новое обещание: возвратить по давним правам, киевской митрополией отторгнутые от нее (но не завоеванные) имения[5]. Последнее замечание относится больше к униатам, чем к православным. Как замечено выше, Шумлянский соглашался на унию с тем, чтобы получить звание администратора киевской митрополии, чего, действительно, и достиг при Яне Собеском (в 1679 г.)[6]. Последний своим привилеем (6 февраля 1684 г.) предоставил ему и Киево-Печерский монастырь[7]. Так как правительство намеревалось хитростью склонить к унии всю православную иерархию, то и решило возвратить митрополии, принадлежавшие ей прежде, но потом отнятые униатами, имения. При раздаче дигнитарств, сенаторских кресел и старосте pacta conventa обязуют нового короля следовать постоянному обычаю и старой практике Яна Казимира, Михаила Вишневецкого и Яна Собеского[8]. Об этих же королях известно, что они давали обещание не допускать разноверцев ни в сенат, ни к каким-либо должностям и не предоставлять им старосте[9]. Значит, это обещание устраняло некатоликов от всех вообще должностей и преимуществ и являлось новым ограничением прав их вероисповеданий. Православная и диссидентская шляхта лишалась из-за этого главнейшего источника обогащения, власти и влияния на общественные дела. Католики теперь свободнее могли проводить на сеймах стеснительные для разноверцев постановления.
Так как противная Фридриху Августу партия не хотела признавать его королем и, считая его избрание незаконным, составила в Сродзе конфедерацию «Для защиты веры и свободы от грозящей им опасности», то он поторопился со своей коронацией. Она состоялась 15 сентября (по нов ст.) 1697 г., аза ней последовал и коронационный сейм, который, ввиду неприязненных действий со стороны противной королю партии, был сокращен до двух недель[10]. На этом сейме было сделано немного постановлений (всего три конституции), но и те не касались религиозных вопросов[11]; на нем Август опять подтвердил присягой pacta conventa и издал обычную в таких случаях генеральную конфирмацию прав. Как и предыдущие короли, он обещает соблюдать все общественные и частные права и привилегии, хранить мир среди разноверцев, из-за религии никого не преследовать и оказывать всем подданным милость и справедливость[12], а в конфирмации признает авторитет обязательности за всеми законами, правами, привилегиями, вольностями и постановлениями, изданными и установленными всеми предыдущими королями и правителями Польши, Литвы и соединенных с ними областей, признанными сеймами во время бескоролевий до последнего включительно, равно как и за решениями, постановлениями и декретами трибунала, как последней (ultimae) инстанции. Не забыта в ней и римская церковь вместе с униатской: король обещал свято и ненарушимо хранить их привилеи. Диссидентам обещается прочный и ненарушимый мир и спокойствие[13].
Нельзя утверждать, что шляхта ровно ничего не хотела делать во время рассматриваемого бескоролевья в пользу православия. Выше говорилось, что волынская шляхта перед конвокацией предъявляла требования о наказании убийц люблинского игумена Амвросия Гирича, о наказании ксендза Марку шевского за насилия над двумя православными монахами и хлопотала о Луцком епископе-номинате Дионисии Жабокрицком. Перед избирательным сеймом в пользу православия поднимает голос киевская шляхта. В инструкции, данной ею своим послам, она поручает им настаивать на том, чтобы нарушаемые законы о должностях духовных и о церковных имениях были восстановлены и подтверждены, чтобы эти должности и бенефиции не совмещались по несколько в одном лице (даже под предлогом администрации),, и чтобы каждый епископ довольствовался своей кафедрой, не добиваясь прерогативы другой кафедры. Как на пример такого нарушения давних прав церковных указывает шляхта на епископа львовского Шумлянского, который, нося титул администратора киевской митрополии, владеет ее имениями без всякой пользы и выгоды для хвалы Божией и Киевского воеводства. Шляхта настоятельно просит через своих послов передачи их и администрации над киево-печерской архимандрией луцкому епископу-номинату Дионисию Жабокрицкому, как местному уроженцу, а вместе с имениями — юрисдикции и власти над всем православным духовенством во всех королевских, духовных и земских имениях (за исключением униатского духовенства) в киевской митрополичьей епархии[14]. Эта инструкция была составлена 14 января 1697 г.; а в мае та же самая шляхта делает особое постановление, один из пунктов которого содержит вторичное требование передачи имений киевской митрополии и киево-печерской архимандрии упомянутому уже Жабокрицкому. В числе мотивов к отобранию указанных имений от Шумлянского и передаче их Жабокрицкому указывается на то, что он, будучи еще светским, оказал услуги Речи Посполитой и своему воеводству и что он местный уроженец[15]. Указанными требованиями Киевское воеводство возбудило на избирательном сейме вопрос об имениях киевской митрополии и дало побуждение ко внесению в pacta conventa замечания о возвращении этих имений от Шумлянского митрополии.
Недоразумения между новым королем и противной ему партией продолжались около двух лет, пока, наконец, так называемый пацификацийный сейм 1699 г. не примирил их; последняя согласилась признать избрание законным, когда король сделал ей некоторые уступки. Сейм этот начался 16 июня (по нов. ст.), продолжался до 31-го июля и оставил после себя значительное число конституций, из которых некоторые касаются и положения православия. Прежде всего на нем было совершено как бы вторичное избрание Августа II в польские короли: во-первых, он еще раз подтвердил свои pacta conventa с обещанием неизменно хранить их[16]; во-вторых, примас польский, кардинал Михаил Радзеевский и сеймовый маршалок Казимир Белинский от имени сената и шляхты издали особый «диплом избрания», которым доводилось до всеобщего сведения, что после смерти Яна Собеского в короли избран сенатом и шляхтой Фридрих Август, курфюрст Саксонский; при этом щедро расточались похвалы по адресу новоизбранного короля[17]. Сейм подтвердил этот диплом. Только после этого послы приступили к обычным сеймовым занятиям. Из постановленных на этом сейме конституций две направлены против православия. Так, в конституции относительно возвращенного в этом году от турок Каменца-Подольского, жителям которого, ввиду важного торгового и стратегического значения города и недавно перенесенной ими тягости мусульманского ига, давалась двадцатилетняя свобода от податей и повинностей, в ней говорится, что «люди греческой религии — дизуниты не могут жить в этом городе» Православные в данном отношении приравниваются к евреям, которым запрещалось иметь здесь собственность, заниматься торговлей и проживать в нем более трех дней[18] Результатом этого постановления было то, что все православные церкви Каменца-Подольского должны были перейти к униатам, но так как последних в Каменце было очень мало, то они воспользовались только одной, прочие же были запечатаны[19]. Другая конституция этого сейма под заглавием «Уния греческой веры» была еще вреднее предыдущей. Задавшись целью уничтожить схизму и распространить среди русского народа единение с костелом, польское правительство решилось уничтожить всякое политическое значение этого народа, которое ему доставляли общественные должности. Как указано выше, значение православной шляхты было ослаблено устранением ее от сенаторств и старосте, от всех вообще должностей[20]. Теперь очередь была за мещанством. Православные мещане в городах с Магдебургским правом, занимая разные должности в городском самоуправлении, оказывали услуги своим единоверцам и этим парализовали деятельность горячих сторонников унии Чтобы лишить православие и этой слабой защиты, нынешний сейм постановил названную конституцию, содержание которой дословно следующее. «Желая заохотить дизунитов греческой религии к единению в святой вере, восстановляем конституции 1667 и 1678 гг. об униатах. Вместе с тем объявляем, что люди мещанского звания, чистые униаты, достойные (capaces) вступления в должности (ad obeunda munia) и городские магистраты»[21]. Путем отстранения православных мещан от участия в городском самоуправлении польское правительство хотело унизить православное мещанство и через это ослабить опасные для успехов унии братства, которые к концу XVII века пополнялись исключительно мещанами Можно указать еще на одну конституцию о часто упоминавшемся уже jus patronatus. Ею восстанавливаются по настоянию и согласию чинов все права о jus patronatus, которые изложены в статуте и в собрании законов (in volumine legum), и дается обещание безотложно привести их в исполнение, за исключением только прусских аббатств[22]. Вред этой конституции для православия был очень велик: приходский священник отдавался всецело в руки владельца поместья, который по своему усмотрению выбирал его и по тому же усмотрению мог во всякое время прогнать его. Так как владельцами имений были исключительно католики, то церкви давались преимущественно униатам или тем, которые соглашались изменить православию, привязанных же к последнему лиц они всячески гнали. Указанные юридические ограничения православных должны были еще более ухудшить и без того незавидное их фактическое положение Православные испытывают один удар за другим.
В 1700 г. (16 мая) последовал открытый переход Иосифа Шумлянского, львовского епископа, на сторону унии[23], после чего он начал насильно отбирать во Львове православные церкви и принуждать население к унии. Стеснения, предпринятые отступником, были очень велики. Православное население обратилось с жалобой к русскому резиденту в Варшаве Любиму Судейкину, по требованию которого король издал указ на имя Шумлянского с предписанием прекратить насилия и возвратить православным отнятые у них церкви, но великий коронный канцлер отказался приложить печать к королевскому указу, и последний оказался недействительным[24]. В 1702 г. примеру Шумлянcкого последовал и другой православный епископ Дионисий Жабокрицкий (Луцкий), на которого православные особенно рассчитывали, ввиду его известной ревности к вере, начитанности и учености. Он был избран на луцкую кафедру еще в 1695 г. и, несмотря ни на какие усилия короля и униатов побудить его к отступлению от православия, оставался верен последнему. Но те стеснения, которым подвергало его польское правительство (привлечение к задворному суду за получение будто бы обманным образом королевской грамоты на церковные имения) и препятствие со стороны киевского митрополита Варлаама Ясинского к его посвящению (он был женат на вдове) вынудили его сделаться отступником, и он, к большому огорчению православных, принял унию[25]. Православные не хотели мириться с фактом потери для себя луцкой епархии и употребили немало усилий на то, чтобы сделать ее снова своей. Воспользовавшись тем, что по случаю борьбы Русских и Поляков со Шведами русские войска заняли многие области Речи Посполитой, православная шляхта, надеясь на их содействие, предприняла гонение против Жабокрицкого и, захвативши его в свои руки, в 1709 г. выдала русским, а те отправили его в ссылку, где он и умер[26]. Затем, православная шляхта Волынского и Киевского воеводств вздумала заменить его своим епископом и остановила свое внимание на Кирилле Шумлянском, племяннике известного изменника православию, львовского епископа. Его же рекомендовали в епископы сам король и униатский митрополит. Новоизбранный принял посвящение в Киеве от православного митрополита и выказал себя горячим сторонником православия. Тогда король объявил Кирилла изменником и лишенным епископства, а католическая шляхта постановила отнять у него кафедру и передать ее холмскому униатскому епископу, а самому Кириллу грозила арестом и ссылкой. Кирилл Шумлянский бежал в Россию, где получил в управление переяславскую епархию[27]. Он был последним православным епископом в луцкой епархии; после него (в 1712 г.) она окончательно уже переходит в руки униатов, к большому огорчению православных, у которых отныне остается только одна белорусская епископия.
Продолжительная война Августа II (в союзе с Петром Великим) со Швецией делала еще более тяжелым положение православных, так как вызванные ею неурядицы уничтожали и ту призрачную законность, которая царила в Польше. Поляки поделились на два лагеря[28], опустошали свои области и притесняли беззащитное население. Появление русских отрядов в некоторых местах на время облегчало положение страждущих и угнетенных: русские не позволяли делать религиозных притеснений, но это продолжалось недолго. После удаления «москалей» католики снова принимались давить схизматиков и принуждать их к унии. Русское правительство видело тот гнет, которому подвергались православные в Польше. Петр Великий решил для прекращения предпринять более действенные меры, чем представления посланника. Политические обстоятельства вполне благоприятствовали ему. После Полтавской битвы шведы были окончательно вытеснены русскими из Польши, и последние свободно хозяйничали в ней. Русский посланник в Польше, князь Гр. Фед. Долгорукий, приобрел здесь громаднейшее влияние. Его стараниями в феврале 1710 г. был созван вальный съезд в Варшаве, который должен был опять подтвердить королем Августа II, лишенного польской короны Карлом XII. Съезд этот, носивший характер конфедерации и находившийся под сильным давлением русского посланника[29], между прочим, подтвердил и статьи вечного мира с Россией[30], которые до сих пор не были приняты сеймом, хотя практически и имели полную силу для обоих договаривавшихся государств. На основании этого договора Долгорукий требовал от Августа II, чтобы униаты не были допускаемы на православные кафедры, а на них назначались «благочестивые» монахи[31]; но его требования были безуспешны. Тогда Петр Великий отправил в Могилев (в белорусскую епархию, на которую теперь было обращено все внимание униатов, желавших и ее подчинить себе) стольника Богуслава Шипневского в качестве комиссара для охранения православных от обид и притеснений со стороны латинян и униатов[32]. Но и эти решительные меры русского правительства мало помогали, а только возбуждали еще больший фанатизм среди католиков и униатов. Король не мог ничего сделать, а сеймы в большинстве случаев откладывались или срывались. С 1710 г. до самой смерти Августа II (1733 г.) доведено до конца всего лишь четыре сейма. Из них для рассматриваемого вопроса имеет значение только пацификацийный сейм 1717 г. (так называемый немой), которым подтверждалось примирение короля с недовольной на него шляхтой, составившей Тарногродскую конфедерацию.
Благодаря стараниям русского посла Юрия Долгорукого, король и конфедераты помирились; по этому поводу был составлен в 1716 г. Варшавский трактат, который и подтвержден на указанном сейме[33]. В этом трактате заслуживает внимания четвертый его артикул, содержание которого следующее. Ввиду господствующей всегда в Польше и ее областях ревности к святой католической вере, генеральными конфедерациями 1632, 1648, 1668 и 1674 гг. установлено, чтобы диссиденты довольствовались только старыми своими сборами, в которых и позволяется им совершать богослужение, а новых не строили, поэтому живущие в разных городах и местечках диссиденты могут отправлять свои богослужебные собрания только частно, по своим домам, без проповеди и пения. В Мазовии, относительно которой возобновляются теперь все ее давние законы и исключения, у них отнимаются все заново отстроенные молитвенные дома и запрещаются всякие богослужебные собрания. Кто отважится тайно или явно устраивать эти собрания, говорить проповеди, принимать учителей и проповедников, тот сначала будет подвергнут денежному штрафу, потом тюремному заключению и, наконец, изгнанию. Иностранные послы могут совершать у себя дома богослужения, но с тем условием, чтобы посторонние лица под страхом вышеизложенных наказаний не посещали их[34]. Как показывает содержание, артикул этот относится к диссидентам, но католики применяли его и к православным во всей Короне и Великом Княжестве Литовском, так что он, по выражению Петра Великого, сделался претекстом для оправдания постоянных гонений на православных[35].
Около 1717 г. все те разнообразные меры к истреблению православия в Польше, которые применялись по отношению к нему в течение XVII в., приводятся в строгую систему, преследующую вполне определенную цель не просто подавить православие и заменить его унией, но совершенно окатоличить и ополячить русский народ.
Эта система содержится в известном проекте уничтожения православия и русской народности в пределах Польши[36], который был представлен сейму 1717 г. и потом разослан по поветовым сеймикам. Факт появления такого проекта показывал, что православным нельзя было ожидать от польского правительства ничего хорошего. Ход событий подтверждал такое предположение на сейме 1718 г., в Гродне католики, воспользовавшись тем, что в числе послов был только один разноверец-диссидент, велюнский посол Петровский, лишили его права голоса, и потом, на следующих сеймах, этот единичный случай признавали обычаем и уже не позволяли диссидентам быть послами на сейм. Таким образом католики добились возможности делать какие угодно постановления против иноверцев, ибо теперь никто не мог противиться им[37]. Такие стеснения касались и православных; и у них отнималась возможность защищать свои права легальным порядком. С этого времени они еще более вынуждаются искать защиты вне Польши у русского правительства. Все чаще и чаще начинают они обращаться к нему и слезно молить об оказании помощи. В 1718 г. обращаются с такой просьбой к Петру Великому православные монастыри Литвы и Белоруссии; они заявляли, что без покровительства со стороны России они все будут обращены в унию. В 1719 г. жалобы на притеснения православия со стороны униатов были от гомельского старосты Красинского, а в следующем — от белорусского епископа Сильвестра Четвертинского[38]. Петр Великий не оставил без последствий этих жалоб: по настоянию русского посланника Август II издал 28 ноября 1720 года привилей, которым белорусская епархия с ее монастырями и церквами оставлялась за православными. В этом привилее король объявляет всем, кому ведать о том надлежит, что он, следуя примеру своих предшественников, королей польских и великих князей литовских, и сохраняя в полной силе и значении все данные ими дипломы, pacta conventa, конституции и занесенные в собрание законов (in volumine legum) сеймовые постановления о неприкосновенности (de immunitate) церквей древнегреческого обряда, желает иметь ненарушимыми права, обычаи, обряды (ceremonie), прерогативы, сообразно с древним пользованием и практикой, для духовных и светских. Такое королевское желание касается белорусской, мстиславской, оршанской, могилевской епархии с двумя кафедрами: в Мстиславле — Св. Троицы и в Могилеве — св. Спаса и всеми церквами в пределах Великого Княжества Литовского, относящимся к этой епархии, и особенно — монастырей ставропигиальных и частных (partykularne), по их фундушам, правам и привилегиям. После перечисления всех монастырей[39], в привилее говорится, что король и его преемники сохраняют за православными их прерогативы, либертации (libertacye), обряды, право совершения таинств с повсеместным напутствованием больных и погребения умерших, имения, монастыри, церкви, грунты, юрисдикцию, свободное исповедание и безопасность. Одним словом, обещается сохранение всего того, что предоставлено православию всеми предшествовавшими королями и Речью Посполитой для обеспечения обрядов, управления, целости, вольности, данных вообще и в частности духовным лицам религии древнегреческого обряда[40]. Но этот привилей оставался без исполнения, православные страдали по-прежнему. Белорусский епископ, князь Сильвестр Четвертинский, в 1722 г. лично жаловался русскому императору на те обиды, которые чинятся православным, в том числе и ему самому, и на то, что виленский бискуп запретил под страхом смертной казни вновь строить православные церкви. Петр I потребовал, чтобы была назначена комиссия «для освидетельствования обид», испытываемых людьми греческого исповедания, и «для получения за них удовлетворения» Посланнику Долгорукому поручалось отправить в Могилев переводчика при варшавском посольстве Игнатия Рудаковского и с ним московского монаха Иустина Рудинского, они должны были произвести исследование об обидах, переносимых православными Присутствие Рудаковского в пределах Литвы было очень полезно для православных. Последние засыпали его жалобами, которые были представляемы им своему правительству. Благодаря деятельности Рудаковского, успехи унии были приостановлены, а те монастыри и церкви, которые были отняты у православных (напр., пинские), вновь возвращены им Католическое и униатское духовенство, стесняемое присутствием русского комиссара, питало сильное нерасположение к нему; недовольно было им и польское правительство, винившее его в нарушении мира между католиками и дизунитами и в неверных донесениях своему правительству. Посланник русский тоже недружелюбно относился к Рудаковскому и советовал отозвать его, чтобы не раздражать поляков. Но пока был жив Петр I Рудаковский оставался в Могилеве и энергично отстаивал интересы православия, после же кончины великого преобразователя России посланник был вызван в Петербург. Вызов его опечалил православных, враги их стали действовать свободнее, возобновились нападения на православных, изгнания священников, отнятия церквей, частые обиды схизматикам. Виленский бискуп запретил строить православные церкви «выше жидовских школ». Православный епископ (князь Сильвестр Святополк Четвертинский) в письме в Петербург излагал опасности для него и для православия и просил присылки нового комиссара или возвращения прежнего, так как прежний был великой помощью для православных[41].
Дальнейшая история православия в Польше может быть охарактеризована так: католики и униаты самым ужасным образом преследуют православных, а те, не находя защиты и суда в Польше, беспрестанно жалуются представителям русской власти в Польше. Представления русских посланников не улучшают положения дела[42]. Поляки обычно откладывали удовлетворение жалоб до ближайшего сейма, а так как сеймы почти все срывались, то жалобы их оставались всегда без всяких последствий. Но все-таки, благодаря русскому правительству, на белорусской кафедре не прекращалось преемство православных епископов, которые назначались русским Священным Синодом и утверждались королями. Так обстояло дело до вступления на престол Екатерины II, усилиями которой в юридическом положении православия произошло важное изменение к лучшему. Елизавета Петровна старалась было назначить комиссию для расследования перенесенных православными обид и несправедливостей, но комиссия ничего не сделала, и потому честь улучшения правового положения православной церкви в Польше всецело принадлежит Екатерине II Прежде чем перейти к рассмотрению ее деятельности во этой области, надо сделать краткое обозрение правления Августа III. Примечания[1] Арх. Ю-3. Р, ч. II, т. II, 528 и далее
[2] Volum legum V, 407-408
[3] Volum legum V, 412-416
[4] Volum legum VI, 8, Szujski, IV, 157
[5] Volum legum VI, 15
[6] Арх Ю-3 Р, ч. 1,т IV, 45, 12
[7] Арх Ю -3 P, ч I, т IV, № 36, 72-73
[8] Volum legum VI, 15
[9] Антонович, I, 271 и 272
[10] Volam. legum VI, II
[11] Volum legum VI, 11-13
[12] Volum legum VI, 8-9
[13] Volum legum VI, 9-10
[14] Арх Ю -3 Р, ч II, т II, 539-540
[15] Арх Ю-3 Р,ч II, т II,547-48
[16] Volum legum VI, 13-27
[17] Volum legum VI, 27-28
[18] Volum legum VI, 35, § 19
[19] Арх Ю-3 Р,ч I, т IV, 122-123
[20] Volum legum VI, 15
[21] Volum legum VI 35, 21
[22] Volum legum VI, 33, § 7
[23] Чистович II, 49-50, „Киев Старина» 1891 г, Июнь, с 350 (статьи Мирона, „Иосиф Шумлянский, последний православный епископ львовский и его Метрика»)
[24] Чистович II, 50, ср. Крыловский, Львов став брат, 129-130
[25] Антонович I, 316-318
[26] Антонович I, 319-21
[27] Антонович I, 321-22, Чистович, II, 292-93
[28] Августа II и Лещинского, ставленника шведского
[29] Szujski IV, 227-228 Он подтвердил Сандомирскую генеральную конфедерацию, поддерживавшую Августа II Volum legum VI, 69
[30] Подтвердив его, съезд сделал оговорку о неприкосновенности святой и католической веры римской обоих обрядов - латинского и греческого, juxta statum et condicionem Volum legum VI, 73
[31] Соловьев, кн. IV, т XVI, 51
[32] Чистович, II, 51
[33] Volum legum VI, 112 Варшавский трактат заключен 3 ноября 1716 г, а немой сейм, продолжавшийся всего лишь шесть часов, происходил 30 января 1717 г, на нем были только маршалы и члены советов Сандомирской и Tapногродской конфедераций - Смоленский В , Истор. Польского народа, 224-225
[34] Volum legum VI, 124, art IV К пятому артикулу этого Варшавского трактата присоединены две формулы присяги для гетманов В конце каждой из них находится обещание не принимать в войско офицеров-диссидентов в ущерб католикам, но стараться о том, чтобы число их не превышало последних Volum legum VI, 127-128 Сейм 1718 г подтвердил постановления немого сейма Volum legum VI, 204, § 2
[35] Чистович II, 52
[36] Чистович II, 52-53 Титов, Рус. прав. цер. , т I, 1-я пол , 132-145
[37] Чистович II, 55, Бобржинский II, 253
[38] Чистович II, 54-56
[39] Монастыри эти следующие Виленский, братский Святодуховский с его принадлежностями (cum attinenttis lego), Слуцкая архимандрия Св. Троицы с Грозовским, Мороцким, Заблудовским, Старчицким монастырями, всем духовенством слуцкой капитулы и посольскими отцами при церквах княжества Слуцкого и Копыльского, - Кутеинский, Оршанский - Богоявления Господня, со всеми относящимися к нему монастырями, Могилевский - братский Богоявленский, Марковский св. Троицы с церквами Витебского воеводства, Буйницкий св. Духа, Тупичевский, Мстиславский св. Духа, Полоцкий - братский Богоявленский, Минский, Кронский, Грозовский, Сурдецкий, Селецкий, Новодворский, Купятицкий, Голдовский, Евейский, Кейданский, Прилуцкий, Друйский, Пинский, Соломерецкий, Шкловский, Городский- братский, Слуцкий, Дзендзяловский, Брестский, Яблоченский, Борисовский, Диснинский, Невельский, Якубово-Крыжбовский, Вохорский, Гриевский, Терешковский, женские Виленский, Минский, Слуцкий, Кутеинский, Оршанский, Варкалабовский, два Могилевских - братский и Никольский, Мазаловский, Шкловский, Косцяковский и др. монастыри и церкви, в разных воеводствах и поветах вел княж. Литовского находящиеся
[40] Соф рук, №423, лис 70-71, ср. Археогр. Сбор. IV, 199-200, где видим подтверждение его Августом III 30 декабря 1735 г, то же самое и в Арх Сбор. XI, № 61, с. 62-63
[41] Соловьев, кн. IV, т XVIII, 705-713, Чистович II, 57-61, Соловьев, кн. IV, т. XIX, 970-71 и 1126-27
[42] Некоторые из них, не русского происхождения и не православного исповедания (напр., резидент Голембовский, поляк и католик), мало придавали значения жалобам православных Наступившее после смерти Августа II безвластие дало возможность польскому фанатизму обнаружиться во всей силе. На конвокационном сейме 1733 г. было постановлено ограничить еще более права разноверцев В первом пункте генеральной конфедерации (составленной на конвокации 27 апреля 1733 года) этого сейма содержится запрещение причинять ущерб правам и привилегиям римско-католической и греко-униатской церквей, а вместе с тем и отстранение от всяких иностранных (exoticos) культов с обещанием твердо стоять по примеру предков за костел и его интересы Диссидентам обещаются мир, имущественная и личная неприкосновенность, согласно с древними конфедерациями и особенно — конституцией 1717 г., но тут же запрещается им участие (activitatem) в посольской избе, в трибуналах, комиссиях, созывание своих частных съездов или собраний, запрещенных законами, занятие коронных, литовских, воеводских, земских и городских урядов (исключение только для тех, кто в данное время занимает их) и, наконец, искание покровительства у иностранных послов под угрозой наказаний, определенных за измену. Диссиденты, таким образом, лишались всех политических прав Но дело православных было еще хуже: их совершенно игнорировали, как будто бы их и не существовало в Речи Посполитой, и относительно них на конвокации не сделали никакого постановления. Следующее место конфедерации может говорить о том, как смотрели католики на православие: «Будем хранить всеми нашими силами права и привилегии православной (orthodoxae) римско-католической церкви и церкви греко-униатского обряда, но не иного другого (et nullius alterius)»[1]. Православию совсем не было места в Речи Посполитой! Несмотря на ограничения прав разноверцев, сделанные конфедерацией 1733 г., ревностные католики не могли обойтись без известного уже «salvis juribus romanae ecclesiae» при скреплении ее своими подписями[2]. Эта оговорка была сделана примасом (Федором Потоцким), епископами и некоторыми светскими лицами. Очевидно, католикам хотелось, чтобы в Польше царило одно только латинство.
Такое жестокое отношение конвокационного сейма к диссидентам и православию объясняется тем, что он происходил без стороннего влияния. Ни Россия, ни Австрия с Пруссией до времени не проявляли активного внимания по отношению к Польше. Но когда приступили к избранию короля, тогда на ход сеймовых решений оказали сильное давление русское и австрийское правительства. Польско-национальная партия выставляла кандидатом на трон Станислава Лещинского, бывшего уже королем по старанию Карла XII. Этот кандидат был неугоден России и Австрии, и они выставили своего кандидата — наследного принца Саксонского, сына покойного короля Августа II, тоже Фридриха Августа. Произошло разделение среди поляков. Примас и часть шляхты избрали Лещинского и составили для него pacta conventa, но противная партия, поддерживаемая сорокатысячным отрядом русского войска, избрала Августа III и поднесла ему свои pacta conventa, которые и включены в Volumina legum[3]. Так как сторонники Августа III находились под влиянием России, поддерживавшей последнего, то православию сделаны некоторые уступки: о нем повторено то постановление, которое было принято генеральной конфедерацией перед избранием Августа II, но с небольшим прибавлением.
Вот его содержание. Успокоение людей греческой религии, униатов и дизунитов, ввиду трудности иных дел не могло состояться на нынешнем избирательном сейме, но оно неотложно, без всяких отсрочек и расследований, будет приведено в исполнение комиссарами на сейме коронационном по давним правам той и другой стороны, при депутатах от обоих чинов. Это дело будет поставлено так (вот это новое добавление к конфедерации 1697 г.), чтобы были справедливость (jus) и удовлетворение для каждого в его доказанных притеснениях (in fundatis gravaminibus). За тем следует прежнее обещание не предоставлять имений и высших иерархических степеней греческой религии недостойным (incapacibus) лицам и возвратить juxta antiqua jura Киевской митрополии (очевидно, униатской) отторгнутые от нее имения[4]. По примеру своих предшественников Август III в своей присяге обещает соблюдать все законы, права и привилегии, издавна установленные в государстве, хранить мир и спокойствие среди диссидентов и не допускать преследований и стеснений из-за религии[5]. В генеральной конфирмации прав он подтверждает все, что было установлено до него королями и правителями Польши, Литвы и соединенных с ними провинций, сеймами и трибуналами. Эта конфирмация ничем не отличается от рассмотренных прежде[6]. Упомянутая присяга произнесена, а конфирмация издана Августом III во время коронационного сейма (в январе 1734 г.), который, ввиду малочисленности послов, не был доведен до конца, о чем и было сделано заявление в краковском гроде[7]. Сторонники Лещинского не хотели признавать Августа III своим королем и составляли конфедерации в пользу своего ставленника. Вражда эта продолжалась до 1736 г., пока Лещинский, лишившись поддержки со стороны Франции, не отказался от своих претензий на польскую корону. В июне этого года состоялся пацификацийный сейм, на котором Август III был признан королем и своими прежними противниками, а генеральная конфедерация 1733 г. и pacta conventa были вновь подтверждены.
Юридическое положение православных в Польше оставалось неизменным в течение всего правления Августа III. В 1735 г. он подтвердил белорусской епархии упомянутый выше привилей своего отца о неприкосновенности церквей и монастырей[8]. Никаких новых постановлений за все его тридцатилетнее управление Польшей не было сделано, так как все бывшие при нем сеймы срывались и не оставляли по себе никаких постановлений. В Volumina'x legum от 1736 г. до 1764 г. нет ни одной конституции[9]. Фактически православным приходилось переносить много страданий. На протяжении каких-нибудь десяти лет (от 1734 по 1743 г.) у православных было отнято и передано униатам свыше сотни церквей и пять монастырей[10]; им запрещали починять ветхие храмы и воздвигать новые вместо сгоревших; их всячески принуждают к унии и подвергают разного рода пыткам и гонениям. Русское правительство было засыпаемо жалобами православных на те угнетения, которым подвергали их католики и униаты. Императорское правительство по-прежнему делало представления польскому двору об облегчении горькой участи своих единоверцев, но это не поправляло дела. Польские министры иногда делали обещания удовлетворить требования в пользу православных (причем они никогда их не исполняли), но чаще всего отказывали, ссылаясь на то, что они никогда не слышали о притеснениях схизматиков, и выражали удивление по тому поводу, что польские подданные ищут защиты вне своего государства. На жалующихся православных они набрасывали перед русским правительством тень подозрения в их недобросовестности и желании ссорить соседние государства своими неосновательными доносами Такие представители русской власти в Польше, как посланник граф Кейзерлинг и резидент Голембовский, не сочувственно относились к православному населению польских областей и к епископу белорусскому Иерониму Волчанскому и старались возбудить в Петербурге недоверие к идущим туда из Белоруссии жалобам.
Со вступлением на престол Елизаветы Петровны у православных пробудилась надежда на улучшение своей печальной участи, так как императрица приняла близко к сердцу их положение. До нее делом о притеснениях в Польше православных ведала коллегия иностранных дел, но с 1742 г. заправление такими делами перешло в руки Св. Синода. Между ним и коллегией начались недоразумения. Синод поддерживал православных и упрекал представителей русской власти (графа Кейзерлинга и Голембовского), находившихся в Варшаве, в нерадении к интересам православия[11]; коллегия защищала их и неблагосклонно отзывалась о православных, якобы подававших повод католикам теснить их. Императрица держала сторону Синода и неоднократно делала представления польскому правительству о прекращении гонений и насилий над православными и наказании виновных. В 1743 году она велела Голембовскому подать польскому правительству мемориал с перечислением насилий, перенесенных в некоторых местах православными, и обращенных в унию монастырей и церквей. Когда и это не помогло, она велела заявить, что свои требования готова поддержать силой[12]. Ввиду такого решительного заявления со стороны России, король в 1744 г., после разрыва Гродненского сейма[13] и конференции с русским послом Бестужевым-Рюминым, обещал назначить комиссию для расследования претензий между униатами и неуниатами. Это не нравилось католикам; они не хотели допустить этой комиссии. Примас употреблял все усилия, чтобы затянуть дело, и распоряжение о назначении комиссии было поднесено королю для подписи только накануне отъезда его из Польши в Саксонию[14]. Св. Синод не ждал пользы от этой комиссии, считая ее простой уверткой поляков; православные в Белоруссии тоже не ждали себе добра от нее. В состав комиссии должны были войти 12 высших сановников Польши и несколько представителей православия (слуцкий архимандрит Иосиф Оранский с иеромонахом Гедеоном Онышкевичем и иеромонах Сильвестр Коховский). Но эта комиссия существовала только на бумаге; она все откладывала свои заседания под разными предлогами, хотя представители православных и были вызваны в Варшаву. В 1746 г. король, по настоянию русского посланника Бестужева-Рюмина, сдержал свое обещание: он возобновил комиссию[15]; но состоялось только первое заседание комиссии, а затем они опять начали откладываться. В 1748 г., перед сеймом, католическая шляхта подняла страшный крик против существования этой комиссии, как противной католичеству и вольности шляхетской. Всем послам дано было поручение требовать уничтожения этой комиссии королевским указом[16]. Комиссия прекратила свое существование. Православным, по донесению Иеронима Волчанского в Синод, стало еще хуже. Противники православия еще более ожесточились против его исповедников и стали преследовать их еще с большим озлоблением, мстя им за жалобы русскому правительству и «хотя православную веру вконец в Польше скоренить, дабы не было уже кому скаржить»[17]
Такое отношение к православию продолжалось до самой смерти Елизаветы Петровны, хотя последняя еще не раз делала дипломатические представления в пользу православных. В 1749 г., по случаю отнятия нескольких принадлежавших белорусской епархии православных церквей, графу Кейзерлингу поручалось сделать «пристойное представление королю и жалобу»[18]. В начале 1752 г. тот же Кейзерлинг, по случаю отнятия униатами в городе Кричеве и его окрестностях православных церквей (числом более 20), представил обширную, тщательно составленную промеморию, в которой доказывал, что «права неуниатов не могут подлежать никакому сомнению» и что «права неуниатов должны почитаться древнейшими и сильнейшими, чем права униатов , почему королю и должно принять меры к тому, чтобы прекратились преследования православных и отнятие у них церквей[19]. Сменивший Кейзерлинга Гросс подал в 1753 г. Августу III представление о том, что «жалобы исповедующих греко-российскую веру в Литве день ото дня умножаются, а представления королевского министерства не производят никакого действия»; для примера он указывает на то, что самогитский бискуп отнял у православных Зелецкий монастырь, виленский не позволяет строить и чинить церкви в православных монастырях, униатский митрополит (Флориан Гребницкий) отнял у православных три церкви и Соломерецкий монастырь, а великий маршал литовский, князь Огинский приказывал тяжкими денежными налогами и телесными наказаниями принуждать православных города Борисова к принятию унии[20]. В октябре 1759 г. Воейков, по поручению своего правительства, требовал, чтобы православным была выдана генеральная привилегия, ввиду того, что латинское духовенство притесняет православных «малослыханным образом»[21]. Но все многочисленные представления русского правительства в пользу теснимого православия оставались совершенно безрезультатными. Польское правительство давало уклончивые и неопределенные ответы и обещания прекратить гонения на православных, но это никогда не исполнялось. Сам король готов был удовлетворить требования петербургского двора, не раз давал обещание сделать все, что может, согласился даже в 1753 г. «для открытия истины» составить новую комиссию, в состав которой входил бы и православный белорусский епископ, но ввиду царившей в Польше анархии он не в состоянии был доставить православным облегчения[22]. Вся шляхта была настроена крайне враждебно по отношению к некатоликам, явно покровительствовала унии и старалась ограничивать права и преимущества некатоликов. Брестская, напр., шляхта поручала (9 сентября 1748 г.) своим послам настаивать на сейме, чтобы все отнятые у дизунитов церкви и по ревности к вере переданные унии вместе с теми, которые добровольно перешли в унию, навсегда оставались за униатами[23]. В 1752 г. Стародубская шляхта требует через своих послов, чтобы, в силу конституции 1717 г., диссиденты не допускались к войсковым урядам, а заодно с этим и к занятию старосте и королевщизн[24]. С аналогичными требованиями выступает в 1756 г. шляхта Новогрудского воеводства[25], а в 1758 г. — и Брестского[26]. Ввиду такого настроения шляхты, трудно было Августу III, по выражению русской коллегии иностранных дел, не имеющему «совершенной власти», сделать что-либо в угоду России.
Охваченное ревностью к католичеству, латинское духовенство поступало крайне своевольно по отношению к православным; шляхта не отставала от духовенства. Все старались истребить православие и дать торжество унии. С этой целью православных насильно принуждали к унии, запрещали строить новые церкви и чинить старые[27], отнимали у них церкви и монастыри. И подобные безобразия творились вопреки требованиям искренне желавшей помочь православию Елизаветы Петровны. Последняя сама констатировала бесплодность своих усилий, когда писала в рескрипте своему посланнику при польском дворе Воейкову (10 августа 1759 г.): «По причине происходящих от поляков, живущих в Польше и Литве, греко-российского закона людям всяких препятствий в возобновлении и починке обветшалых церквей и в постройке новых, хотя довольно рекомендовано было предместникам вашим, чтобы у короля исходатайствовать этим людям генеральную привилегию иметь им в этом деле совершенную свободу, однако такой привилегии до сих пор еще не исходатайствовано, а нашего закона людям иметь ее очень нужно»[28]. Политика имп. Екатерины II в отношении ПольшиЕкатерина II решила резко изменить прежние отношения России к Польше и добиться улучшения в положении угнетаемых здесь своих единоверцев. Кроме расчета усилить через заступничество за православных свое политическое влияние в Польше, она хотела еще этим приобрести среди русского народа в самой России славу защитницы православия и тем упрочить его привязанность к себе. Скорее всего, конечно, можно было добиться улучшения правового положения православных в Польше тогда, когда там будет король, расположенный к России. Поэтому, еще до смерти Августа III, русскую императрицу занимал вопрос о кандидате на польский престол. По ее мнению, самый подходящий кандидат тот, который будет избран исключительно по влиянию России и ей одной обязан своим королевским достоинством. Он скорее всего мог бы в благодарность за свое возведение удовлетворить требования России относительно точного, во исполнение мирного трактата между нею и Польшей, установления границ, о возвращении назад в Россию беглых и относительно того, «чтобы собственные польские и литовские обыватели греческого исповедания купно с их монастырями и церквами от приключаемого им доныне несносного утеснения в вере и отправлении службы Божией совершенное избавление получили, а отнятое у них имение и превращенные на унию церкви возвращены бы были; и чтобы все сие старанием такого нового короля вновь накрепко узаконено и в действительность приведено быть могло»[29]. Дело улучшения положения православных очень занимало Екатерину II, и согласие на него со стороны кандидата на польский престол она ставила одним из главных своих условий Подходящего к ее требованиям кандидата она намеревалась поддерживать всеми средствами. Еще при жизни Августа III она предписывала своему посланнику в Варшаве, известному уже графу Кейзерлингу, принять заблаговременно надлежащие меры, «дабы возведен был на польский престол такой король, от которого государственные наши (русские) интересы не только бы никакого ущерба не претерпели, но паче вящее приращение возыметь могли б». Конечно, прежде всего надо было подыскать подходящего кандидата, что посланнику и вменялось в обязанность. Для подкрепления выставляемого Россией претендента на польскую корону приказано было иметь наготове тридцатитысячный корпус, который бы «по первому указу» мог вступить в пределы Польши, и в наличности значительную денежную сумму для приобретения среди поляков сторонников России. Кроме того, Кейзерлингу поручалось «приласкать» примаса и других влиятельных поляков, обнадежив их обещанием русского покровительства и помощи, чтобы «когда случай настоять будет», они держали сторону России[30]. Чтобы усилить расположение поляков к России, тот же Кейзерлинг должен был уверять их в дружбе и расположении императрицы к Польше, в том, что она заботится о сохранении их вольностей и конституций, и в том, что ради блага самой Польши Екатерина II желает, чтобы после Августа III королем был избран поляк («собственный их патриот»). В качестве пригодных кандидатов императрица называла стольника литовского графа Понятовского и князя Адама Чарторыйского[31].
В ожидании кончины Августа III, Екатерина II приказывала графу Кейзерлингу «стараться искусным образом о приумножении в Польше наших (т.е. русских) друзей, защищать и охранять их по справедливости от всяких притеснений противной партии и тем самым приобретать их еще больше на нашу сторону». Он, посланник, не долен упускать «ни одного способного случая к умножению в Польше приятелей России», чтобы «во время опорожнения польского престола» можно было с их помощью «действовать в пользу государственных интересов» России[32]. Для приобретения среди поляков этих приятелей и друзей императрица не жалела денег для подкупа наиболее влиятельных лиц в Польше, будучи уверенной, «что без раздачи в Польше денег невозможно в намерениях наших иметь успеха». 21 февраля 1763 г. она приказала Кейзерлингу выдать примасу Любенскому и гетману Масальскому по 3 тыс. червонных и обещать им, что, при доброжелательстве и усердии их к России, им будут определены «ежегодные пенсионы». Другому гетману Браницкому она обещала «знатную сумму» и покровительство, если он будет держать сторону России[33].
Но желание увеличить число своих друзей в Польше не удерживает императрицу от представлений перед польско-литовским правительством в пользу теснимого православия. Отправляя 8 августа 1762 г. своим чрезвычайным и полномочным послом в Варшаву графа Кейзерлинга, Екатерина II поручала ему позаботиться о прекращении с польской стороны нарушений «вечного мирного трактата» 1686 года.
На первом месте она ставит нарушение девятого пункта этого трактата относительно свободы православия и непринуждения исповедников его к католичеству или унии. Трактатом вечного мира православным гарантировались четыре епархии, но из них три давно уже отданы униатам, а оставшаяся за православными белорусская епархия со своими монастырями, церквами и людьми, вопреки договору 1686 г. и польским конституциям и законам, претерпевает «непрестанно жестокие обиды» от римско-католического духовенства и шляхты. Духовных лиц православного исповедания «под разными претекстами» привлекают к гражданскому суду, а прочих бьют, церкви запирают или совсем отнимают, не позволяют ветхих поправлять, а новых строить, на королевские привилеи в пользу православных не обращают никакого внимания, но каждый из поляков с православными обывателями поступает по своему личному усмотрению, гонениями и побоями принуждают их к принятию унии, имущество их отнимают, а делаемые время от времени со стороны русского правительства перед королем и министрами польскими представления об удовлетворении обиженных остаются безрезультатными. Если бы даже у России с Польшей не было договора 1686 г., то и то первая вследствие единства веры имела бы достаточное основание заступаться за несправедливо притесняемых и защищать их от насилий. Ввиду этого, императрица Екатерина II рекомендует Кейзерлингу при польском королевском дворе как о старых, так и новых обидах «письменно и словесно наисильнейшие жалобы произвести» и «наиприлежнейше» домогаться от короля и его польского и литовского министерства при каждом случае, «чтобы сие дело без всякого отлагательства поправлено было, а именно: взятые на унию епископства, монастыри, церкви и люди от оной освобождены, отнятые имения возвращены, постройки вновь погорелых и починка старых церквей беспрепятственно допущаема и наикрепчайше под жестоким штрафом своевольникам о непринуждении впредь никого в унию запрещение учинено было», при этом никакие вымышленные отговорки не должны быть принимаемы, но только те, которые представлены будут письменно с указанием основательных резонов, почему известное требование не может быть удовлетворено польским правительством. Обо всех таких случаях посланник должен сообщать в Петербург с присоединением своего мнения, «каким образом в том лучше поступить надобно»[34]. В октябре 1762 г. она приказывала резиденту Ржичевскому приложить старание к обузданию неистового могилевского плебана Михаила Зеновича и подтверждению постановлением ближайшего сейма всех прежних конституций «о вольностях греческой религии, в том числе о свободном строении и починке церквей»[35]. Через несколько дней (23 октября) после такого предписания Ржичевскому императрица сообщила графу Кейзерлингу о том, что белорусский епископ Георгий Конисский от имени всех православных Речи Посполитой подал ей прошение, в котором изложены претерпеваемые ими обиды, и приглашала его «настоятельно оказать им покровительство». И такого рода требования Екатерина II выставляла во многих рескриптах своих в 1762 и 1763 гг., но так как поляки привыкли видеть, что все русские «декларации состояли в одних словах и угрозах, кои никогда в действо производимы не были»[36], то Екатерина II деятельно готовилась к близящемуся бескоролевью, чтобы осуществить свои планы относительно Польши, принявши самое активное участие во внутренних делах последней. Примечания[1] Volum legum VI, 286
[2] Volum legum VI, 295-301
[3] T VI, 301-309
[4] Volum legum VI, 302
[5] Volum legum VI, 311-312
[6] Volum legum VI, 312-13
[7] Szujski IV, 303
[8] Арх. Сбор IV, 201
[9] Составители Volumin'oв, посвящая королю Станиславу Понятовскому VII том, вменяют ему в заслугу то обстоятельство, что при нем всегда сеймы доводились до конца, между тем как раньше редко, а со времени пацификацийного сейма 1736 г до 1764 г никогда не доводились до конца, но всегда срывались Volum legum VII, 5
[10] Арх. Ю. -3 Р, ч I, т IV, № 196, с 448-453
[11] Основывался он не только на жалобах Иеронима Волчанского, но и на указаниях служившего при посольской церкви в Варшаве иеромонаха Сильвестра Коховского Чистович II, 69-70
[12] Чистович, II, 74
[13] На этом сейме русский посол, по решению коллегии иностранных дел, должен был добиться конституции, „которая бы, подтверждая все прежние вольности и привилегии греко-российского исповедания, дала королю власть все жалобы, на будущее время, удовольствовать, не откладывая вновь до сейма» Чистович II, 78-79
[14] Ак. В. А. К. , т. III, № 123, с. 188-190, Чистович II, 80, Титов, Рус прав церковь, т I, 2-я
полов , с. 177-178
[15] Ак. В. А. Ком., т. III, № 123, с. 188-190
[16] Чистович II, 90-92 и 101
[17] Чистович II, 102-103, Титов, Рус. прав.цер. , т.1, 2-я пол , 194-195
[18] Титов, Рус. прав. цер. , т. 1, 2-я пол. , 197
[19] Ibid, 198-199
[20] Соловьев, кн. V, 772-73
[21] Ibid , кн. V, 1123, Чистович II, 107-108
[22] Ibid , кн. V, 773
[23] Ак. В. А .К ., т. IV, № 402, с. 549
[24] Ibid, т. XIII, №64, с. 193-194
[25] Ibid , т XIII, № 65, с 201
[26] Ibid , т IV, № 405
[27] На основании закона 1480 г, см выше, с 44 Виленский бискуп в 1749 г заявлял, что возобновлять православные церкви есть contra legem a sancto principe Casimiro expetitam Голубев, Матер. для ист. зап.-рус. церкви XVIII ст, с. 10 (Чтения в Истор. Общ. Нестора Летоп., кн. IX)
[28] Соловьев, кн. V, 122
[29] Соловьев, кн. V, 1395, Сбор. Импер. Рус. Истор. Общ., т. XLVIII, № 350, с. 304
[30] Сбор. Импер. Рус. Истор. Общ., т. XLVIII, № 350, с. 303-304
[31] Ibid , т. XLVIII, №351, с. 305
[32] Ibid , т. XLIII, № 459, с. 412
[33] Сбор. Импер. Рус. Истор. Общ.,т. XLVIII, №381, с. 332-333
[ччч34] Сбор. Имп. Рус. Ист. Общ., т. XLVIII, № 63, § 6, с. 61-62
[35] Ibib , т. XLVIII, № 158, с. 150
[36] Ibid , т. XLVIII, № 646, с.626 Продолжение со с. 314. Сканировано мной - в варианте, который уже был в сети к 2008 г., окончание 4 главы попросту отсутствовало. Номер страницы перед текстом. - Прим. Я.Кротова, 1.6.2008. Внутренние события в Польше давали России вполне благовидный предлог для вмешательства в дела первой. Там шла упорная и ожесточенная многолетняя борьба двух партий — Чарторыйских, носивших название „фамилии", и Потоцких, — из-за преобладания в государственных делах. Партия Потоцких встречала поддержку со стороны Франции и Пруссии. „Фамилия" обращалась за помощью к Екатерине II, в которой та и не отка- 1 Сбор. Имп. Рус. Ист. Общ., т. XLVIII, № ба, § 6, с. 61-62. ЧЫЬ.т. XLVIII,№158,c. 150. 3 Ibid., т. XLVIH, № 646, С. 626. От 1686 года до четырехлетнего сейма 315 зывала'. Наступившее бескоролевье после кончины Августа III 5 октября 1763 г. вызвало среди поляков сильные волнения, из которых Россия решила извлечь для себя пользу. По получении известия о смерти Августа императрица рескриптом своим на имя графа Кейзерлинга (7 октября 1763 г.) предписывала последнему .домогаться всеми силами избрания в короли кого-либо из Пястов, человека такого, который бы, приписывая то единственно России, нам бы за то благодарностью всегда обязан, от нас зависим и совершенным по здешним интересам доброхотством нам же искренно и предан был" и, следовательно, был готов удовлетворить требования России относительно нарушений „со стороны Польши вечного мирного трактата". Чтобы облегчить Кейзерлингу, отягощенному делами, его тягостные труды, Екатерина II отправила в Варшаву „в характере полномочного министра" бывшего при прусском дворе министром генерал-майора, князя Николая Васильевича Репнина2. Вместе с тем, для обеспечения успеха в начинаемом деле, от имени императрицы отправляется циркулярное письмо к епископам, воеводам и министрам польским (всего 61 лицу); в нем говорится о расположении русского правительства к Польше и о его готовности содействовать и помогать „тем истинным сынам отечества", которые при избрании короля будут руководствоваться не своекорыстием, а желанием соблюсти узаконенный порядок и вольность голосов, а „вопреки чинимым покушениям" оно намерено „препятствовать"3. Для поддержки „друзей" под благовидным предлогом (для защиты и по просьбе сторонников свободы) были введены русские войска, которые помогали партии Чарторыйских торжествовать во время сеймиков над своими противниками. Конвокацион-ный сейм назначен был на 7 мая 1764 г. На предшествовавших ему сеймиках шла ожесточенная борьба между сторонниками Чарторыйских и их противниками (партии гетмана и придворная). Чарторыйские4 хотели добиться на конвокадионном сейме проведения некоторых государственных реформ, требуемых печальным положением государства (уничножение золотой свободы, liberum veto и введение сильного правительства — цель политики Чарторыйских)3, почему и старались на сеймиках об избрании в по- 1 Бобржинский II, 261. 1 Сбор. Имп. Рус. Истер. Общ., т. L1, № 668, с. 15-16. 3 Ibib., т. LI, № 702, с. 19-21. 4 „Фамилия" составила конфедерацию, поддерживаемую Россией; благодаря этой конфедерации, существовавшей несколько лет, сторонники ее и брали перевес над противниками. Поэтому впоследствии русский посланник убеждал Чарторыйских поддерживать его требования относительно диссидентов, не раз грозил уничтожить их конфедерацию. Бобржинский II, 263 и 267. 5 Бобржинский II, 259. 316 Глава IV слы людей, сочувствующих их намерениям. Русские войска и деньги помогли им в этом отношении. Варшавский сейм прошел так, как хотелось „фамилии", но расположения к православным не выказал. Как и на конво-кации 1733 г., и теперь о православии ничего не говорилось, уния же ставилась наравне с католичеством. За него и за соединенный с ним греческий обряд послы обещали стоять до смерти и не соглашались на умаление их прав1. Диссидентам предоставлялась личная и имущественная (в наследственных имениях) неприкосновенность по конституциям 1717 и конфедерации 1733 годов, но с уничтожением всех злоупотреблений против этих конституций2, по отношению же к православным не только не было никаких уступок, но еще были сделаны новые стеснения: была постановлена конституция „О поповичах" (о popowiczach), направленная во вред православию. „Предупреждая общепризнанную во всех русских краях опасность от того, что в тех краях умножаются праздные, без службы и ремесел остающиеся сыновья священников plebeiae conditionis, называемые поповичами", сейм постановляет: „Всякий из них, кто до пятнадцатилетнего возраста не будет пристроен к школьной науке или изучению ремесла не домогается (поп aspirans) духовного звания или не принадлежит к цехам в городе, тот делается подданным местных колляторов"3, т.е. делается крепостным того пана-помещика, в имении которого находилась церковь. В самой конституции такая суровая и несправедливая мера оправдывается желанием сократить в русских областях число праздношатающихся и ни к чему не пристроенных людей, нарушающих общественную безопасность. Но на самом деле тут преследовалась совершенно другая цель: желание лишить православное население священников и через это принудить его к переходу в унию. Православное сельское духовенство, обреченное на преследование со стороны католиков и униатов и на бедственное материальное положение, не могло обучать своих детей в школах; большей частью они жили при своих родителях, практически готовились к священному сану и после смерти родителей занимали их места. Закрепощение их за местным владельцем-коллятором могло отстранить их от церковных должностей. В силу такого постепенного закрепощения священнических сыновей мог оказаться недостаток в кандидатах в священники и постепенное уничтожение последних4. 1 Volum. legum. VII, 7. 2 Volum. legum. VII, 8. 3 Volum. legum. VII, 40. 4 Чистович, а затем и проф. Ф.И. Титов, в конституции „О popowiczach" видят случай применения в сфере законодательства знаменитого проекта (1717г.) окончательного уничтожения русской веры и народности в Польше. - Чистович II, S3, прим. 1-е; Титов, Рус. прав, цер., т. I, 1-я пол., с. 134. От 1686 года до четырехлетнего сейма 317 Сильная поддержка, оказываемая русским правительством партии Чар-торыйских, присутствие в пределах Польши русского войска и деньги, расточаемые Репниным среди шляхты для увеличения своих сторонников, да- ' вали основание надеяться, что конвокационный сейм обнаружит готовность облегчить участь православных. Екатерина II поручала в апреле 1764 г. своему послу, графу Кейзерлингу и полномочному министру, князю Репнину воспользоваться нынешним междуцарствием для восстановления новой конституцией всех прежних прав и преимуществ православных и диссидентов, обязанных „между собой ко взаимной обороне формальным актом 1599 года", и для ограждения на будущее время их личной безопасности, как и безопасности их имений. Православные епархии, монастыри, церкви этой же конституцией должны быть сохранены „от всяких нападок римского духовенства", а отнятые раньше „сполна сколько возможно" возвращены1. Такое желание петербургского правительства, без сомнения, было известно и руководителям русской партии — Чарторыйским, но они не думали удовлетворять его. Фанатизм среди шляхты был настолько велик, что об уступках православным и диссидентам и речи не могло быть. Чарторый-ские, думавшие своими реформами поднять Речь Посполитую из ее печального состояния, боялись возбуждать вопрос о религиозной свободе, чтобы не потерять в глазах шляхты своей популярности и авторитета. Немалое значение имели в данном случае и политические соображения Чарторый-ских, как и вообще патриотов-поляков. Восстановление прежних прав для разноверцев, во-первых, уничтожало результаты многовековой деятельности поляков над объединением входивших в состав Польши народов, уничтожало то видимое единство Речи Посполитой, которое получилось с отнятием политических прав у диссидентов и православных; во-вторых, усиливало влияние России в Польше, так как православные и диссиденты, получившие, благодаря России свои прежние права, из чувства признательности к своей покровительнице и благодетельнице будут идти навстречу ее планам и намерениям. Потому-то конвокационный сейм 1764 г., как видно из предыдущего, не только не облегчил участи разноверцев, но еще ухудшил положение православия (конституция „О popowiczach"). Ничего не сделал в пользу православных и избирательный сейм, хотя он находился под еще большим влиянием России. Несмотря на то, что, противная „фамилии" партия была многочисленной, она все-таки не отважилась обнаружить активного сопротивления при избрании нового короля. Провозглашение королем литовского стольника Станислава Понятовского не вызвало никако- 1 Сбор. Импер. Рус. Ист. Общ., т. LI, № 887, с. 273-274 (рескрипт 5 апреля 1764 г.). 318 Глава IV го возражения со стороны противников. Сами поляки говорили, что такого спокойного избрания никогда не бывало1. Сильное влияние России и теперь не заставило поляков изменить свои отношения к православным. В pacta'x conventa'x последнего польского короля православие совершенно игнорируется, о дизунии решительно ничего не говорится, как будто бы в пределах Польши существовала одна только уния. Греко-униатскому обряду вместе с католичеством гарантируются все права и преимущества, диссидентам —то, что предоставлено им конституциями 1717,1733 и 1736 гг., о православных же ни слова2. Это отличительная особенность pacta conventa Понятовского. Присяга его ничем не отличается от присяг его предшественников: те же обещания хранить все законы, права, привилегии, существовавшие прежде, изданные и подтвержденные королями и сеймами, блюсти мир и спокойствие среди диссидентов, не преследовать из-за религиозных отличий (causa religionis) и оказывать всем справедливость3. Ничего особенного и нового не содержит в себе и генеральная конфирмация нового короля4. Поляки остались верными своей политике по отношению к православным, которых теперь смешивают с диссидентами, и не согласились ни на какие уступки в пользу их, хотя Екатерина II и настаивала на улучшении их положения. В ответ графу Кейзерлингу и князю Репнину на присланное ими „приятное известие", что 27 августа состоялось избрание Понятовского, она предписывает им воспользоваться на коронационном сейме приобретенным влиянием России в Польше и обязанным ей королем, чтобы „привести к вожделенному окончанию дело диссидентов, а наипаче наших единоверных, кои все столь неправедно страждут под игом порабощения". Тут же сообщалось, что Россия и Пруссия заключили союз и решили совместно защищать православных и диссидентов и покровительствовать им3. 13 октября 1764 года Н. Панин писал Репнину, что „время теперь начать серьезным образом" заодно с прусским послом дело возвращения политических прав диссидентам и православным. Для этого надо переговорить с королем и теми магнатами, которые наиболее расположены к России, „об удобнейших и надежнейших способах к достижению желаемого предмета с меньшим сколько можно народу польскому огорчением и оскорблением", а затем в согласии с прусским послом стараться возвратить диссидентам если не все „у них похищенное", то, по крайней мере, наиболее важные права 1 Соловьев, кн. VI, т. XXVI, 51. 2 \folum. legum. VII, 98. 1 \folum. legum. VII, 133-34. 4 Nfolum. legum. VII, 134-35. 5 Сбор. Импер. Рус. Ист. Общ., т. LVI1, № 1052, с. 7-8. От 1686 года до четырехлетнего сейма 319 („довольно знатное и важное"). Чтобы расположить в пользу уступок раз-новерцам короля и магнатов, Репнин должен был, „кроме формальных трактатами определенных обязательств", ссылаться на услуги и благотворную для Польши деятельность России во время последнего бескоролевья. В случае неисполнения требований относительно диссидентов, Репнин должен был заявить, что Россия может прибегнуть к силе и оставить свои войска в пределах Польши. Русское правительство решило „страхом вырвать у поляков то, что от них ласкою добиться не можно было". Но говоря о диссидентах вообще, Репнин должен был „всегда предпочтительно упоминать о наших единоверных: кроме общих им с другими диссидентами претензий имеют они еще особливые собственные жалобы, кои не меньше заслуживают справедливого рассмотрения". Но в Петербурге сознавали трудность разрешения диссидентского вопроса: „Не думаю я (пишет тот же Н. Панин), да и думать почти нельзя, чтобы можно было в один раз возвратить диссидентам все то, чего они лишились, но не в том точно состоит и мнение мое, довольно, когда они в некоторое равенство прав и преимуществ республики приведены, и для переду от нового гонения совершенно охранены будут, дабы инако, продолжением прежнего утеснения не могли они, а в том числе и наши единоверные, к невозвратному ущербу государственных наших интересов, вовсе искоренены быть"1. 17 октября 1764 г. перед коронационным сеймом сама императрица писала Репнину, чтобы он особенно настаивал на требованиях относительно диссидентов2, под которыми прежде всего надо было разуметь православных. Репнин видел, насколько был велик фанатизм польский, и сообщал, что без насилия невозможно добиться полного уравнения диссидентов с католиками; он надеялся выхлопотать для них только свободу вероисповедания и право получать несудебные староства. На это ему отвечали из Петербурга, чтобы он употребил все средства для прекращения гонений на диссидентов и своих единоверцев, в случае упорства грозил, что наши отряды будут оставлены в пределах Речи Посполитой, и самая угроза должна быть немедленно приведена в исполнение. Согласно с такими инструкциями своего правительства, русский посланник на коронационном сейме опять начал настаивать на решении диссидентского вопроса, но его заявление произвело взрыв фанатизма и возбудило страшное негодование среди послов. „Энтузиазм, — писал Репнин о своем представлении, — так велик, что ни резоны, ни страх никакого действия не делают". Вопрос о диссидентах, поднятый по требованию рус- 1 Сбор. Импер. Рус. Истор. Общ., т. LVII, № 1061, с. 19-22 („депеша Н. Панина к кн. Репнину"). 1 Сбор. Импер. Рус. Истор. Общ., т. LVI1, № 1071, с. 34. 320 Глава IV ского посланника в заседании сейма, раздражил послов, они подняли ужасный шум и не позволили читать предложение, „крича все, как бешеные, что уже состояние диссидентов решено прошедшими сеймами, и перемены никакой не сделают; и тот безобразный крик прежде не кончился, поколь совсем материи не принудили переменить"1. Требование русского посланника было подкреплено мемориалами прусского, датского и английского резидентов, но все было напрасно. Вопли фанатиков на этот раз пересилили требования русского правительства, и коронационный сейм оставил нерешенным вопрос о восстановлении религиозных и политических прав диссидентов и православных2. Но эта неудача нисколько не ослабила доброго намерения Екатерины II улучшить положение православия в Польше; она думала во что бы то ни стало осуществить его и действовать в этом направлении до тех пор, пока разноверцы не получат отнятых у них прав. В 1765 г. по желанию ее в Варшаву приезжал белорусский архиепископ Георгий Конисский с жалобами на те притеснения, которые испытываются 1 О настроении шляхты ¦ 1764 году по отношению к православным и диссидентам можно судить по инструкции, которая была дана 31 октября 1764 г. послам Витебского воеводства на коронационный сейм. В одном из пунктов этой инструкции (именно 28-м) витебская шляхта заявляет, что она болеет сердцем из-за принижения католической религии и пренебрежения к ней, так как литовские и русские города, которые никогда с хвалой Божией и отменной для королевства пользой цвели униатами, она теперь видит переполненными схизмой и загаженными жидовством, а ум ясно говорит ей, что принижение униатов в Польше (u nas) служит явным признаком усиления схизмы и жидовства. Чтобы положить конец этому усилению, предки наши (говорит шляхта) добивались того, чтобы в сенате заседали и русские бискупы (разумеется, униатские), так как возвышенные этим ученые пастыри с большей пользою могли бы защищать и успешнее охранять своих овец от волков; но усилия предков не увенчались успехом или вследствие неоднократных препятствий (lamowania) чужеземцев и великих замешательств в отечестве вследствие бунтов и войн, или оттого, что схизматики брали верх над униатами. Теперь же, когда шляхта видит на троне Пяста, она основательно может надеяться, что новый король не захочет равнодушно взирать на пренебрегаемое равенство (па pogardzone_r6wnosc) веры и происхождение русских бискупов, и потому послам своим поручает усиленно стараться о проведении в сенат бискупов, чтобы через это, с одной стороны, было поддержано всеобщее равенство и защищена была святая уния, к стыду схизмы, от своего нынешнего унижения, а с другой стороны - для унижения (szydzacey) схизмы была приготовлена спасительная дорога к добровольному ее соединению с римским костелом (Арх. Сбор XI, № 90, с. 131). Относительно же диссидентов в той же инструкции говорится, что послы должны соглашаться на удержание за ними права владеть лишь наследственными имениями, к получению же моролевщизн и владению последними их отнюдь не следует допускать, ибо права их в достаточной мере определены разными конституциями, по которым они pro incapacibus признаны, особенно конституцией последнего конвокацион-ного сейма (Ibid., XI, № 90, с. 132). Известные уже результаты для православиых и диссидентов коронационного сейма показывают, что таким образом была настроена шляхта не в одном только Витебском воеводстве. 2 Соловьев, кн. VI, т. XXVI, 54-59. От 1686 года до четырехлетнего сейма 321 православными. Он был представлен королю и произнес перед ним речь (27 июня 1765 г.). В ней архиепископ обращал внимание Станислава Августа на переносимые православными невзгоды и доказывая, что они страдают совершенно невинно. „Нас, христиан, угнетают христиане же и нас верных удручают больше, нежели неверных: запирают наши церкви, в которых постоянно прославляется Христос, а еврейские синагоги, в которых Христос постоянно подвергается поруганию, остаются открытыми и безопасными! За то, что мы не дерзаем толковать вечный закон Божий по преданиям человеческим и смешивать земное с небесным, нас называют отщепенцами, еретиками и отступниками от веры. За то, что мы страшимся прямо противоречить совести, нас осуждают на тюремное заключение, на розги, меч и огонь!". Затем Конисский ссылается на узаконения Казимира Великого, Ягелла, Сигизмунда Августа и на постановления сеймов, благоприятствовавшие православным, и выражает надежду, что король верховною властью произнесет приговор в пользу православных и возвратит им прежнюю свободу. Свою речь Конисский закончил внушительным для польского правительства заявлением: „Наконец, дело наше поручает твоему королевскому величеству, как особенная защитница нашей религии, всероссийская царица грамотою своего императорского величества, которую с глубокою покорностью твоему королевскому величеству и подношу. Dixi"1. Король, выслушав речь и приняв прошение от Конисского, обещал было удовлетворить православных во всем том, на что они имеют права, но это обещание не приводилось в исполнение. Видно было, что польское правительство умышленно тянуло дело. Репнин поддерживал требования Конисского и представил два мемориала польским министрам, но они все-таки не соглашались на издание королевского универсала в пользу православных, л .вместо него хотели ограничиться рассылкой министерских писем к униатским епископам с предложением прекратить гонения на дизуяитов. Видя упорство польского правительства и его нежелание делать уступки в диссидентском вопросе, Россия решила добиться исполнения своих требований на ближайшем следующем сейме и поручила послу своему в Варшаве начать соответствующие приготовления к нему. Чарторыйские своим иесочувстви-ем к диссидентскому вопросу вызвали по отношению к себе недовольство русского правительства, а их сильное влияние на государственные дела Польши возбуждало зависть и недовольство среди противной им партии. 1 Ак. В. А. Ком., т. VIII, с. 628-631. Грамота Екатерины II, - Сбор. Имп. Рус. Met Общ., т. LVII, № 1109, с. 118-119. В этой грамоте императрица просила короля о покровительстве Конисскому, подтверждении ему привилея на белорусскую кафедру и возобновлении древних привилегий „как в пользу оной белорусской епископии, так и всех исповедующих греческий закон духовного и мирского чина людей". ПЗак.753 322 Глава IV Представители последней решились воспользоваться этим недовольством петербургского двора на „фамилию" и начали заискивать перед русским посланником. Репнину было предписано привлекать тайно на свою сторону руководителей противной Чарторыйским партии, сулить им русскую поддержку и покровительство, но в то же самое время не оставлять без внимания и Чарторыйских; им прямо говорил Репнин, что императрица требует от них содействия в диссидентском вопросе, так как этим они выкажут свою признательность к покровительствующей им державе. Одновременно с этим русский посланник старался расположить и короля к уступкам в пользу православных и диссидентов. Чарторыйским страшно не нравились требования Екатерины II; они сами не сочувствовали им и старались внушить то же самое отношение к ним и королю. Станислав Август пытался было смягчить требования России и доказывал, что при фанатизме польском нельзя ожидать их удовлетворения со стороны сейма; но ему прямо заявили, что Россия ни перед чем не постоит. Репнину приказано было объявить, что, при неисполнении желания его императрицы, немедленно будет введен в Польшу и Литву сорокатысячный отряд и размещен по имениям противящихся лиц на их полном иждивении. Тогда король представил Репнину проект постановления о диссидентах для будущего сейма, но этот проект оказался совсем неудовлетворительным. По словам русского посланника, в нем было много вредных и неприличных вещей: что говорится в пользу диссидентов, то изложено глухо и в общих выражениях, а что противно им, то выражено подробно и ясно; не упомянуто о церквах, о сохранении их с принадлежащими им имениями, о позволении починять и перестраивать церкви; не изъяснены религиозные права диссидентов, обеспеченные договорами и часто нарушаемые духовными и светскими лицами, и прямо говорилось, что разноверцы не допускаются к правительственным должностям и гражданским чинам. Проект послан был в Петербург, откуда последовало новое предписание настаивать на прежнем требовании. Так как король и Чарторыйские опирались на генеральную конфедерацию, составленную при содействии русского правительства еще во время бескоро-левья, то из Петербурга сообщали, что русские могут уничтожить ее, сейм сделать обыкновенным, а из диссидентов составить новую конфедерацию. Угроза была опасна, потому что прямым следствием ее была бы утрата Чар-торыйскими своего влияния и силы. В то же время Репнин еще раз объяснил королю, чего именно желает Россия, выдвигая на первый план диссидентский вопрос: она требует всех гражданских прав для диссидентов, за исключением права быть сенаторами и гетманами. Если Польша не уступит добровольно и вынудит Россию добиваться своих требований силой, то последняя тогда не согласится и на это исключение. От 1686 года до четырехлетнего сейма 323 В то же время не дремали и ревнители католичества, во главе которых стояли бискупы: краковский Солтык, виленский Масальский и каменецкий Красицкий. Они говорили, что католичеству грозит опасность и убеждали шляхту не давать прав еретикам; по своим епархиям они рассылали пастырские послания, в которых предписывали устраивать общественные моления об отвращении грозящей для римско-католической религии опасности и сохранении древних прав Речи Посполитой, и увещевали всех твердо противодействовать предполагаемым новшествам. Особенной смелостью отличался Солтык; он прямо заявлял королю письменно, что на сейме употребит все усилия к тому, чтобы диссиденты не получили никаких прав. Старания епископов не пропадали даром: сеймики вышли очень бурными, многие на них высказались против диссидентов, а краковский, под влиянием Солтыка, выгнал со своих заседаний всех диссидентов. Ввиду такого враждебного отношения к разноверцам со стороны поляков, Станислав Август соглашался только на узаконение религиозной терпимости, но не предоставление им гражданских прав. Чарторыйские говорили то же самое. Все это мало подавало надежды на желательное разрешение диссидентского вопроса. Сейм открылся 6 октября 1766 года. Еще 19 сентября Репнин вместе с министрами датским, прусским и английским представил всему польскому министерству заявление, что их дворы согласились действовать в защиту православных и диссидентов, почему они, посланники, и требуют восстановления диссидентов во всех их древних правах и вольностях. Сейму волей-неволей приходилось обсуждать неприятный для него вопрос Но решительная форма этого заявления так возмутила поляков, что они, по словам Репнина, возненавидели его, как главного виновника, и начали избегать его, как некогда избегали отлученных от церкви. Многие из сеймовых послов клялись скорее погибнуть, чем допустить какое-либо улучшение в положении диссидентов. Сейм занимался вопросами, интересовавшими особенно короля и Чарторыйских (финансовый и уничтожение liberum veto, введение принципа большинства голосов и др.), но русский посланник настаивал на диссидентском. Как только зашла о нем речь, среди послов поднялся крик негодования. Больше всех кричал Солтык. Он говорил, что религиозная разность вредна для государства, и потому он ни за что не даст своего согласия на такое нечестивое дело, как расширение диссидентских прав. „Если бы я увидел, — кричал изувер, — отворенные для диссидентов двери в сенат, избу посольскую, в трибуналы, то заслонил бы я им эти двери собственным телом, пусть бы стоптали меня. Если бы я увидел место, приготовленное для постройки иноверного храма, то лег бы на это место, пусть бы на моей голове заложили краеугольный камень здания". Подобные во- 324 Глава IV От 1686 года до четырехлетнего сейма 325 пли епископа не могли не производить впечатления на фанатическую толпу сеймовых послов и устраняли возможность удовлетворительного решения диссидентского вопроса. Видя общее сочувствие к себе со стороны послов, Солтык предложил проект конституции, запрещающей кому бы то ни было возбуждать на следующем сейме диссидентский вопрос под страхом жестокого наказания. Сейм не хотел удовлетворить требований русского правительства, отказать же наотрез опасался. Министры предлагали назначить комиссию для разбора диссидентских претензий, но Репнин справедливо видел в этом одно лишь желание — оттянуть дело и настаивал на подтверждении церковных и светских прав диссидентов на этом именно сейме. Все-таки требования России и других держав в пользу диссидентов сейм остат вил без всякого удовлетворения1; но в ответ на заявление русского, прусского, датского и английского послов сейм составил резолюцию, в которой заверяет монархов, послы которых представили декларацию, что по отношению к неуниатам и диссидентам Польша руководится и будет руководиться во всем теми законами и вольностями, кои или в силу отечественных постановлений (z ustaw oyczystych), именно конституции 1717 и позднейших годов, или в силу трактатов с другими государствами, несомненно благоприятствуют неуниатам и диссидентам. Ответ смелый и прямо вызывающий: поляки как будто уличали иностранные дворы, вступившиеся за польских некатоликов, во лжи. Неуниаты, дескать, и диссиденты напрасно жалуются, потому что их юридическое положение вполне удовлетворительно. Из этой ссылки на конституцию 1717 г., будто бы гарантирующую права разноверцёв, видно, что польское правительство забывало, какая существует разница между протестантами и православными, и отождествляло их в правовом отношении. Сейм 1766 г., по-видимому, относился более сочувственно к диссидентам, чем к православным. В той же самой резолюции на декларацию иностранных дворов относительно первых было заявлено, что для разбора их жалоб, возникающих из-за отправления ими своих обрядов, назначена особая коллегия (collegium) из арцыбискупа и биску-пов, под предводительством примаса, которая уладит с обычной справедливостью и любовью к ближнему все затруднения. О неуниатах же ничего не сказано. Соображения этой коллегии будут приобщены к актам метрики, а извлечение из этого документа вольно брать каждому2. Таких результатов добилось русское правительство от сейма 1766 года! Конечно, такое оскорбительное решение сеймом диссидентского вопроса не могло удовлетворить Екатерину П. На донесение Репнина об ис- ходе сейма она ответила: „Достоинство наше и истинные от Бога нам вверенной империи интересы требуют привести единожды к желаемому окончанию столь явно и торжественно начатое дело"1. Угрозы, высказанные прежде по отношению к полякам, должны быть приведены в исполнение. Еще раньше русское правительство заявляло королю и Чарторыйским, что оно, если сейм 1766 г. не уважит его требований относительно диссидентов, составит конфедерацию, враждебную конфедерации Чарторыйских. Теперь Репнин деятельно принялся за образование ее. Благодаря его стараниям и русским деньгам, в 1767 г. явилось две конфедерации: одна в Торне, в состав которой вошли диссиденты, другая — на Волыни, в Слуц-ке, к которой примкнули диссиденты и православные. Конфедерация Слуцкая, как видно из акта ее, составлена 20 марта 1767 г. из „дворянства и помещиков (rycerstwa у obywateldw) Великого Княжества Литовского как старорусского исповедания, так и обоих евангелических" (т.е. лютеран и кальвинистов). Члены Слуцкой конфедерации заявляют, что они собрались „на защиту прав, привилегий и вольностей, приобретенных кровью их предков и подтвержденных многими законами, конфедерациями и присягами" королей польских; терпение их уже истощено теми насилиями и правонарушениями, которые уничтожают шляхетскую свободу и равенство конфедератов, ссылающихся в подтверждение своих исконных прав на привилеи великих князей Литовских 1433, 1499, 1511, 1563 и 1568 годов и на гарантирующие свободу вероисповедания конфедерации и сеймовые постановления 1573, 1576, 1587-88, 1607, 1609, 1618, 1620, 1623, 1627, 1632-33,1638,1648, 1650, 1667 годов. Не имея возможности переносить больше эти стеснения, конфедераты теперь следуют примеру своих собратьев, которые таким же способом спасали себя в несравненно меньших утратах и в спорах только между фамилиями, и заключают конфедерацию. Для оправдания такого решительного своего шага они приводят примеры насилий и несправедливостей со стороны католиков по отношению к православным и протестантам, к их местам богослужения, духовенству (священникам и пасторам), мещанам и шляхте. „Прежде (говорится в акте конфедерации) в магистратах королевских городов заседали или одни только диссиденты, или смешанные с католиками; в прошлом столетии они были теснимы, а в нынешнем незаконно лишали их мест этих (т.е. в магистратах), а часто и собственного имения, выключали их из ремесленных цехов и отнимали у них все вольности и привилегии, чем и довели их до крайнего разорения и нищеты, а вследствие этого последо- 1 Соловьев, кн. VI, т. XXVII, 417-441. 2Volum. legum. VII, 214. 1 Соловьев, кн. VI, т. XXVII, 441. 326 Глава IV вал упадок ремесел и мануфактур в городах и местечках литовских". Особенно подробно распространяется акт Слуцкой конфедерации об обидах и нарушениях прав православной и диссидентской шляхты, которая считает себя совершенно равноправной с католической. „Особенная, выходящая из пределов благоразумия ревность (inordinatus zelus) римско-католического духовенства в течение целого прошлого столетия старалась подорвать значение предков наших, лишить их всех вольностей и достоинств и нас, их потомство, поставить в самое жалкое положение"; в подтверждение сказанного приводится ссылка на постепенное ограничение сеймами прав иноверцев, на случай изгнания из сейма посла-диссидента и на „строгие и обременительные" конституции 1717, 1726, 1733, 1736 и 1764 годов. Чтобы избежать окончательной гибели, некатолическая шляхта заявляет королю и отечеству: „Мы вступаем в этот тесный союз между собой не для чего-либо иного, а только для обеспечения себе прав, свободы, равенства, веры, чести, здоровья и имущества, взаимно уверяя себя и обязывая присягой настойчиво, до последней капли крови, защищать свои права, свободы, привилегии и вольности как в духовных делах, так и светских". Затем, конфедераты просят мощной протекции тех держав, которые гарантировали диссидентам права, свободу и вольности, т.е. России, Швеции, Пруссии, Дании и Англии, и заявляют, что они ничего не имеют против римско-католической религии, равно как и против короля и истинных сынов отечества, но выступают против нарушителей равенства, свободы и внутреннего спокойствия; их цель — поддерживать общую вольность шляхетскую и свободу совести каждого и отнюдь не препятствовать ни верховному Литовскому трибуналу, ни другим судам, существующим в воеводствах и поветах, авторитет и безопасность которых конфедерация будет всячески поддерживать. В числе подписавших акт Слуцкой конфедерации был и епископ белорусский Георгий Конисский1. Послы Торнской и Слуцкой конфедерации прибыли в Варшаву и представили королю свои требования. Тот сначала не хотел было принимать их (послов), но Репнин принудил его к этому, заявив, что за свой отказ принять послов от конфедерации он лишится расположения русской государыни2. В то же самое время русский посланник сумел организовать и третью конфедерацию из католиков, куда пристали все недовольные Чарторыйскими и королем. В числе требований, выставленных конфедератами, находилось и требование о восстановлении прав диссидентов; но большинство конфедератов-католиков согласилось присоединиться к этому движению 1 Ак. В. Арх. Ком. VIII, с. 609-617. 1 Костомаров, Соб. соч., кн. VII, с. 71. От 1686 года до четырехлетнего сейма 327 только из-за ненависти к Чарторыйским и нерасположения к королю. Все эти конфедерации соединились в одну общую в Радоме, и здесь был составлен акт генеральной конфедерации. Католики хотели было выкинуть из него пункт о диссидентах, но предводитель русского отряда Карр приказал оставить его. Поляки вынуждены были послушать его. Страх перед русским отрядом, окружавшим Радом под предлогом содействия конфедератам, побудил последних принять продиктованное Карром предложение собрать чрезвычайный сейм и на нем узаконить допущение к правам православных и диссидентов и принять от России гарантию правления Речи Посполитой. Репнин заставил примкнуть к конфедерации и короля, что тот и сделал, к великому изумлению многих челнов ее, примкнувших к ней по нерасположению к Станиславу Августу. Надо было теперь требования конфедератов подтвердить сеймом. По требованию Репнина назначен был день сейма, и начались собираться сеймики, на которых русские представители и даже целые отряды деятельно поддерживали сторонников России. Поляки спохватились, увидели, в чем дело, и решились противодействовать русскому влиянию. Сеймики были очень бурными; на некоторых дело доходило до оружия. Так, на познанском сеймике чуть было не изрубили двух преданных России лиц, которые очень усердно проводили русское дело. Только русский отряд, окружавший место собрания, спас их от неминуемой смерти. На подольском сеймике оскорбили двух присутствовавших здесь русских офицеров и принудили их удалиться с заседания. Католическое духовенство поддерживало в поляках неприязнь к русским и увещевало их не уступать. Известный уже краковский бискуп Солтык кричал больше всех. Он рассылал свои послания и убеждал всех твердо стоять за католичество, мужественно противиться претензиям диссидентов и защищать свои права и вольности. В пределах своей епархии он распорядился, чтобы во все время занятий наступающего сейма по всем костелам совершались особые молитвословия. Ревнители католицизма действовали энергично, но все было напрасно. Русские войска заставили везде принять предложенный Репниным проект инструкций и назначить послами угодных ему лиц. По окончании сеймиков в некоторых местностях были занесены протестации против незаконности выборов, но Репнин приказывал уничтожать их. Сейм открылся 5 октября (нов. ст.) 1767 г. Репнин принял все меры для проведения диссидентского вопроса и окружил Варшаву русскими войсками. Так как со всем сеймом было трудно вести дело, то он требовал, чтобы послы выбрали из своей среды делегатов, а эти последние постановили обязательное для всего сейма решение. Поляки не соглашались на это. Солтык, киевский бискуп Залусский и краковский воевода Вацлав Ржевусский 32& Глава IV больше всех противились предложению русского посла. Папский нунций своими внушениями возбуждал фанатизм среди послов. Низшее духовенство и монахи проповедовали везде о необходимости стоять за католичество и не уступать требованиям Репнина. Последний, чтобы напугать противников,, приказал русским отрядам расположиться в их имениях, а когда это мало поправило дело, распорядился схватить упомянутых трех лиц и отправить их в Россию. Это произвело сильное впечатление на послов, и они сделались уступчивыми. Требуемая делегация была назначена. В со-етав ее вошли шестьдесят послов, которым даны были полномочия вести переговоры, заключить и подписать трактат; но из них для разработки проекта улучшения положения православных и диссидентов выбрали четырнадцать человек и постановили решить дело большинством голосов. По требованию Репнина, сейм был отложен (лимитирован) до 1 февраля 1768 г., пока назначенная делегация не кончит своего дела1. Деятельность Репнина на этот раз не осталась напрасной: требования России касательно гарантии вводимого ею в Польше строя и улучшения юридического положения диссидентов были удовлетворены. Между Россией и Польшей был утвержден на этом сейме вечный трактат, проект которого составлен упомянутой делегацией под председательством примаса Гавриила Подосского; в нем со стороны императрицы гарантировались Польше все ее владения и основные законы и даровались некатоликам религиозная свобода и гражданские права. Третий артикул этого вечного трактата гласит, что Речь Посполитая и король ее, по чувству справедливости и уважения к русской императрице и другим иностранным дворам, сообща начавшим дело, постановили непременно обеспечить на вечные времена и в. числе основных (kardynalnych) польских законов утвердить особым (сепаратным) актом свободное исповедание греческой восточной неуниатской веры и диссидентских обоих евангелических исповеданий со всеми правами и преимуществами, светскими и духовными, в пользу всех обывателей Речи Посполитой и соединенных с нею провинций, которые содержат упомянутые выше исповедания. Подробно все эти права и преимущества нека-тояиков изложены в сепаратном акте, о котором в том же третьем артикуле говорится, что обе договаривающиеся стороны должны торжественнейшим образом подтвердить все его содержание и что он должен иметь для них такую же полную силу, важность и обязательство, как если бы он был вписан в названный трактат2. 1 Volum. legum. VH, 245; Бобржинский II, 267-68; Костомаров, Соб. соч., кн. VII, 72-77; Соловьев, кн. VI, т. XXVII, 476-495. 2 Volumlegum. VII, 253, art. Ill; ср. Пол. Собр. Зак. Рос. Импер., т. XVIII, с. 450, арт. 3. От 1686 года до четырехлетнего сейма 329 Сепаратный акт изложен параллельно на двух языках — польском и латинском — и носит такое заглавие: „первый сепаратный акт, заключающий в себе права и преимущества греков восточных неуниатов и диссидентов, обывателей и жителей в областях наияснейшей Речи Посполитой Польской и в присоединенных к ней провинциях"1. Помещен он непосредственно за упомянутым выше вечным трактатом и состоит из пяти артикулов, которым предшествует небольшое предисловие, а каждый артикул разделен на несколько параграфов. Из этого акта здесь будет излагаться только то, что имеет отношение к православным. Предисловие к сепаратному акту указывает причины составления его: требования императрицы русской и прусского, датского, английского и шведского королей об облегчении участи неуниатов и диссидентов, требования, основанные на договорах Оливском2 1660 г. и Московском 1686 г., с одной стороны, а с другой — желание польского короля явить справедливость своим подданным и выразить свое доброе согласие и дружбу с названными правителями и соседями. Такое вступление сделано, очевидно, для того, чтобы не оскорблять национального самолюбия поляков. Далее содержание его следует в таком порядке. Артикул I. Речь Посполитая и король сим сепаратным актом вступают в совершенное гражданское (civium) единение с греками неуниатами и диссидентами, но католичество остается господствующей религией. §§ 1-2. Католичеству во всех законах, конституциях и общественных актах предоставляется титло господствующей религии. Королем Польши может быть только римско-католик по рождению или обращению (vocatione); кто же осмелится выставлять кандидатом в короли некатолика, тот объявляется врагом отечества. Королева также должна быть католичкою или по рождению, или по обращению. Если же случится, что королева иной веры, то пока не обратится в латинство, не должна быть коронована. § 3. Переход из католичества в другую веру объявляется криминальным преступлением; позволивший себе сделать это будет изгнан (exul esto) из областей Речи Посполитой, а суд над таковым назначается в трибуналах коронных и Великого Княжества Литовского ex termino tacto. От этого закона освобождается всякий, кто до сего времени был in hoc casu; против него не будет никакого преследования. 1 \folum. legum. VII, 256. 2 В одном из пунктов Оливского трактата говорится, что люди всякого звания, состояния и религии должны пользоваться и утешаться своими общественными и частными правами, привилегиями и обычаями tarn in ecclesiasticis, quam in civilibus profanisque, которыми они утешались до войны, но всем сим они пусть пользуются по законам королевства Volum legum. IV, 345, И, § 2. 330 Глава IV § 4. Все дела и претензии, возникшие у неуниатов и диссидентов с католиками на почве религии до 1 января 1717 г., который считается в этом акте нормальным для обоюдосторонней справедливости, прекращаются, и никому ни под каким предлогом не позволяется возбуждать их. Артикул II. Шляхта — обыватели Речи Посполитой, восточные греки неуниаты и диссиденты обоих евангелических исповеданий составили свои конфедерации в Торне и Слуцке для восстановления своих давних прав и вольностей гражданских и церковных. Как генеральная (Радомская) конфедерация признала их законными, так признает законность их (т.е. конфедераций) и король с Речью Посполитой и считает конфедератов — православных (неуниатов) и диссидентов, как добивающихся только своих прав и справедливости, добрыми патриотами и верными своими подданными. § 1. Все давние привилегии от годов 1563,1568 и 1579-го, конфедерации и конституции от 1569, 1573,1576, 1632, 1648 и 1667 годов свидетельствуют, что Ягеллоновские статуты и эдикты от 1424 и 1439 гг. изданы против еретиков', а потому они не могут относиться к грекам неуниатам, которые давность своих прав, гражданских и церковных, возводят к 1340 г., — и к диссидентам. Не применим к ним также и декрет Януша Мазовецкого от 1525 г.2, потому что о нем нет упоминания ни в акте присоединения Мазо-вии к Польше, ни в последующих законах. Для устранения двусмысленностей (ambiguitates), Ягеллоновские статуты, как не относящиеся к грекам неуниатам и диссидентам, и декрет князя Мазовецкого навсегда отменяются. Также отменяются все противные грекам неуниатам и диссидентам пункты в конфедерациях и конституциях 1717, 1733,1736,1764 и 1766 гг., заключение (clausulam) клятвенной формулы для канцлеров и гетманов, внесенной ко вреду (in praejudicium) грекам неуниатам и диссидентам в трактат 1717 г.3, все, что есть противного для лиц всякого звания и состояния и их религии в законах, вышедших после 1660 пив pacta'x conventa'x нынешнего короля, равно как все реассумпции, сальвы, эксцепции (исключения), противные свободе исповедания — все это навсегда уничтожается. 1 Здесь разумеются гусситы; см. эти статуты в I т. Volumina legum под соответствующими годами. 1 Мазовецкий князь Януш cum toto consilio издал в 1525 г. декрет, коим воспрещалось мазов-шанам, в особенности жителям Варшавы, держать у себя и читать немецкие, латинские и всякие другие книги, содержащие в себе „лживое учение Лютера", следовать сему учению или склонять к нему других. Виновные в этом подлежат смертной казни, а их имущество -конфискации: ita tamcn, ut quicunque de hac secta legitime convictus et probatus ftierit, talis vita privari, debeat et bona ejus omnia quaecunque habet mobilia et immobilia confiscari et ad thesaurum ducalem recipi debeant Volum. legum. I, 223. 3 Vblum. legum. VI, 127 и 128. От 1686 года до четырехлетнего сейма 331 § 2. Из основного закона 1573 г. и королевских присяг видно, что имя „dissidentes" прилагалось ко всем христианским религиям, но так как с некоторого времени вошло в обычай называть диссидентами не римско-като-ликов, то теперь (без нарушения внесенных в королевскую присягу пунктов, которые остаются неизменными) определяется, под страхом наказаний, назначенных за поругание законов (contra convulsores legum sancitis), чтобы светские лица — греко-неуниаты и диссиденты — всякого звания и состояния назывались не еретиками, отщепенцами, схизматиками или ди-зунитами, но восточными греками неуниатами, диссидентами или евангеликами. Греческие духовные должны называться епископами, владыками, евангелические по своему чину — священниками (sacerdotes), духовными, пасторами или министрами слова Божия, а место богослужения у греко-неуниатов — церквами Божиими, у диссидентов — церквами и зборами, вера же их во всех общественных актах, печатных книгах и в прочих письменных документах (scriptis) должна называться не сектой и не ересью, но верой, религией или исповеданием. § 3. Греко-неуниатские церкви и диссидентские обоих евангелических исповеданий зборы, где бы они действительно ни находились в Короне, в Великом княжестве Литовском и присоединенных к ним областях и какой бы они ни были эрекции, кладбища, школы, госпитали и всякого названия (titulu) строения, принадлежащие церквам и духовенству, навсегда признаются „за сущие" (pro subsistibilibus), их можно возобновлять, сколько угодно, а если церкви и веяного рода относящиеся к ним здания повалятся или будут истреблены пожаром, то дается право восстанавливать и вновь строить их, не испрашивая на то позволения у римско-католического духовенства. Во многих местах колляторы, общины и их служители из-за этих церквей привлекаются к суду разных духовных и светских учреждений и впутываются в тяжбы, поэтому грекам неуниатам и диссидентам обеспечивается действительное владение своими церквами, без всякого препятствия со стороны изданных разного рода судебными учреждениями декретов и связанных с этими декретами штрафов (poenalitatibus). Такие декреты не должны вредить (praejudicare) ни владению, ни лицам их. § 4. Грекам неуниатам и диссидентам предоставляется свободное исповедание религии in extenso („во всем пространстве") т.е. совершать все акты благочестия, относящиеся к богопочтению (ad cultum divinum), поставлять священников и приглашать (wokowac-vocandi), совершать таинства, проповедовать на всяком языке, петь гимны, венчать, публично совершать погребения, посещать больных, напутствовать их тайнами — все это для людей их религии, — пользоваться колоколами и органами. Старшим их вольно визитовать церкви и делать все, чего требуют обычай и обряд каждой рели- 332 Глава IV гии, без всякого отношения к местному католическому бискупу и римско-католическим парохам и без всякой помехи с чьей бы то ни было стороны. Грекам неуниатам вольно, с ведома и разрешения своего епископа или консистории, везде, где только живут лица греко-неуниатского обряда, строить новые храмы и реставрировать старые, и во всех местах и храмах иметь вполне свободное отправление своего богослужения (сюда же включаются и публичные процессии), но с тем, чтобы не препятствовать богослужению (absque impedimenta cultus) римско-католиков и их процессиям, почему церковь и зборы должны строиться не иначе, как на расстоянии 200 локтей (ulnis) от католических костелов, что, в свою очередь, должно быть наблюдаемо и при сооружении последних. Во избежание смут (disidia) в один и тот же час не может быть двух процессий или погребений; в таких случаях настоятели (rectores) церквей должны дружески, без всяких ссор, условиться о времени, и тот, кто раньше предупредит соседа-пастыря о необходимости процессии, и будет первым отправлять ее или погребение. § 6. Греки неуниаты и диссиденты, светские и духовные, освобождаются от всякой церковной римской юрисдикции, и никто из них ни под каким предлогом не может быть привлечен ни в одну из римских консисторий, ни в духовный трибунал Великого Княжества Литовского. § 7. Навсегда отменяется обычай, в силу которого римское духовенство взимало с диссидентов особую плату, известную под именем jus stolae, требовало подачек (dationes) от них, колядовало ради какого-то пожертвования (offerencyi) и несправедливо принуждало их брать у католических па-рохов письменное разрешение на совершение богослужения и церковных обрядов. Все это надо разуметь также и относительно греков неуниатов; но десятины и миссалии („деньги за обедни"), где таковые законно следовали, и законно сделанные о них постановления (compositionibus) сохраняются. § 8. Епископ Мстиславский, оршанский и могилевский, занимающий теперь под именем белорусского названные кафедры со всеми церквами, монастырями и относящимися к ним фундациями как теми, которыми ныне владеют он и его духовенство, так и теми, которые будут возвращены ему смешанным судом, остается навсегда при греко-восточной неуниатской вере; в своей епархии он будет пользоваться юрисдикцией точно так же, как в своих епархиях пользуются ею католические бискупы, без всякой помехи с чьей бы то ни было стороны. К той же восточной вере будут принадлежать и все те монастыри и церкви, в Короне и Великом княжестве Литовском, относительно которых будет доказано перед смешанным судом, что они действительно по праву принадлежат или Киевской неуниатской митрополии, или каким-либо старшим той же религии. От 1686 года до четырехлетнего сейма 333 § 9. Свободное исповедание религии не может обойтись без богослужебных книг, которые теперь диссидентам приходится печатать за границей, хотя прежде и греки неуниаты, и диссиденты могли свободно печатать их в государстве; поэтому, с согласия короля, восстанавливаются свобода печатания книг и право закладывать типографии прежде всего (praevio) по отношению к королевским городам. Но типографщики не должны печатать еретических книг и не могут допускать в спорных пунктах насмешек и обидных выражений (a scomatibus expressionibus et aspero stylo repletis). § 10. Браки между лицами разных религий, т.е. католиками, греко-не-униатами и евангеликами обоих исповеданий не должны быть воспрещаемы. Дети от смешанных браков должны следовать религии родителей: сыновья — религии отца, дочери — религии матери; исключение может быть только для лиц шляхетского звания, которые на этот счет могут вносить в предбрачные договоры особые условия. Бракосочетание совершает священнослужитель религии, исповедуемой невестой, а если католический парох не согласится венчать католички, то это может сделать и диссидентское духовное лицо. Всякие судебные декреты, противные этой статье, уничтожаются (признаются не имеющими никакого значения). §11. Греко-неуниаты и диссиденты не могут быть принуждаемы к совершению (do obchodzenia) католических праздников и участию в процессиях и прочих костельных церемониях. Но паны диссиденты и неуниаты не могут препятствовать своей челяди римско-католического исповедания в соблюдении своих праздников. § 12. Никто не смеет беспокоить семинарий или училищ для воспитания, готовящихся к духовному чину лиц греко-неуниатской религии и вообще учащихся той же религии шляхетских и мещанских детей—и приходских школ для обучения детей начаткам веры, как прежних, так и тех, которые будут воздвигнуты когда-нибудь, вообще и особенно уже существующую Моги-левскую семинарию. Греческие священники и их семьи, монастырские, церковно-служительские и церковные слуги подлежат суду греческих неуниатских епископов и их консисторий, за исключением только согласно с Литовским статутом земельных дел (exceptis causis terrestribus). Греко-неуниаты и диссиденты никоим образом не могут быть принуждаемы к перемене своей веры; монастыри и духовенство греко-неуниатское и диссидентское должно быть уравнено с римско-католическим в несении общественных тягостей и свободно от податей и обязательств, которые обычно доставляются господам только их подданными. Но этому освобождению не подлежат священнические сыновья, еще не рукоположенные (nondum ordinati), и имения не-фундушовые. В местах, где обитают греко-неуниаты, все законно данные королем и апробированные конституциями привилегии должны оставаться 334 Глава IV ненарушимыми. Все церкви и монастыри со всеми принадлежащими им поместьями (fundis) и суммами, незаконно отнятые у гремо-неуниатов, должны быть возвращены им по представлении на то доказательств. Все это будет разобрано и решено смешанным судом по отношению к церквам по доброй воле прихожан, а по отношению к монастырям — по фундушам. В тринадцатом параграфе трактуется о смешанном суде, в ведение которого передаются все процессы по делам религии, прежде подлежавшие трибуналам и консисториям, вопреки конституциям 1627,1632,1638 и 1648 годов, так как еще предки желали для обеспечения чести и имущества диссидентов назначить процесс и экзекуцию utrique parti serviens; теперь и приводится в исполнение обещанные сеймовыми рецессами способ соглашения с разнящимися в вере греко-неуниатами и диссидентами1. В состав смешанного суда входит семнадцать лиц: восемь светских римско-католического исповедания и восемь диссидентов или греко-неуниатов, а велеб-ный греко-неуниатский белорусский епископ, как урожденный (natus) председатель своей очереди (каденции), будет семнадцатым. Сверх того, избираются без решающего голоса (sine voto decisive) два писаря для составления декретов и два регента-шляхтича для заведования архивом. Один писарь и регент — католики, а другой писарь и регент непременно греко-неуниаты или диссиденты. Обязанности членов смешанного суда и его делопроизводство точно определяются в следующих четырнадцати пунктах. 1) Ежегодно в июле король может назначать или тех самых шестнадцать членов, которые и были, или только некоторых из них оставлять на второй год. Избрание и смена писарей и регентов зависят от смешанного суда. 2) Эти избранные королем лица совершают свой суд в подходящем месте, в Варшаве, в течение шести месяцев следующим образом: четыре римско-католика и четыре греко-неуниата или диссидента приезжают на первую назначенную королем каденцию, приносят присягу в Варшавском городе, большинством голосов выбирают из своей среды председателем католика и, приведя к присяге писарей и регентов, три месяца продолжают свой суд. 3) В случае отсутствия кого-либо из сих восьми членов, достаточно для образования полного суда и шести, а в присутствии семи последний по чину от той религии, в которой сверхчетный, лишается решающего голоса. Если при полном шестеричном числе заболеет председатель, то первый по чину от той же религии занимает его место. Если же никто от этой религии не присутствует сверхчетным, то к нему придается писарь той же самой веры с решающим голосом; после принесения присяги он своим чином (sua ordine) пополнит число асессоров. 4) При председателе рим- 1 Рецессами еще времен Сигизмунда III. От 1686 года до четырехлетнего сейма 335 ско-католике писарем должен быть диссидент, хотя бы он был придан с решающим голосом на место асессора, и наоборот — при председателе греко-неуниате или диссиденте—римско-католик. 5) Другая каденция того же смешанного суда, по назначении королем лиц на нее, будет судить во вторые три месяца; при этом прежде всего после присяги должен быть избран президент из диссидентов; в первую половину каденции председательствовать будет белорусский епископ неуниат, а в случае отсутствия место его занимает диссидент. Равным образом он председательствует и во вторую половину каденции до конца, при отсутствии председателя диссидента. В случае отсутствия обоих председателей, первый по чину грек неуниат или диссидент занимает их место, а сверхчетный, лишаясь голоса, восполнит число от той веры, от которой отсутствует судья; то же самое надо наблюдать в случае необходимости и по отношению к писарю. 6) В этом смешанном суде1 будут разбираться дела tarn ex actoratu, quam ex reatu (как по вниманию, так и по обвинению), имеющие связь с религией и церковными предметами, наперед определенно (definitive) решенные в городе или в земстве и оттуда по апелляции или ремиссии переходящие в него. Его компетенции подлежат все тяжбы, могущие возникнуть в будущем между относящимися к римско-католическому костелу и греко-неуниатами и обоих исповеданий диссидентами, всякими духовными лицами и светскими всякого звания и состояния, — и наоборот, — как, например, о клевете на религию (calumniarum religionis), убийств духовного лица, насилия над духовными лицами, церквами, фундушами, школами, госпиталями, кладбищами, домами духовных лиц, причиненных светскими или духовными лицами, далее, вторжение в область чужой юрисдикции и духовных обрядов, споры из-за права патроната с включением сюда и десятин, словом — все возникающие из-за религии и обрядов споры, нарушающие мир и спокойствие среди разноверцев. Этот смешанный суд имеет власть по большинству голосов обсуждать все подобного рода дела, наказывать и решать безапелляционно, по закону и обычаю, и даже секвестровать доходы (рго-ventus) духовных лиц; из его компетенции исключаются личные наказания над духовными особами: духовные лица римско-католические отсылаются к местным властям (ad loci ordinaries), а монахи — к своему начальству, что должно быть соблюдаемо и по отношению к духовенству греко-неуниатскому и диссидентскому: их доходы можно секвестровать, а самих их отсылать для „персонального" наказания (pro poenis personalibus) к епис- 1 „Судам задворным, трибунальским, подкоморским, земским и городским остаются дела, им собственно подлежащие и к религии не имеющие никакого отношения" (Volum. legum. VII, 265-66). 336 Глава IV копу или в консистории. Тот же смешанный суд имеет власть пересматривать и подобного рода старые споры как те, которые остались еще нерешенными, так и те, которые декретами, постановленными с отягощением сторон (cum gravamine partium prolatis), назначены к исполнению (если они постановлены не раньше 1 января 1717 г., признанного в этом сепаратном акте нормальным), снова пересматривать и окончательно решать, доставлять удовлетворение (compensationem adjudicandi) обиженным сторонам и восстанавливать их во владении храмами, монастырями, госпиталями, школами, семинариями, фундациями своими и имениями частных лиц (если будет документально доказано обиженными, что они отобраны по религиозной ненависти), и наблюдать вообще за справедливостью. 7) Дела, возникающие у католиков с греко-неуниатами и диссидентами из-за границ церковных и фундушовых имений, поступают прямо, минуя первую инстанцию, в смешанный суд. Он для разбора их назначает съезд комиссаров из католиков и греко-неуниатов или диссидентов, а эти приглашают землемера и решают дело. Сторона, недовольная сим решением, апеллирует в смешанный суд, который и делает уже решительное определение. 8) Комиссары, назначаемые смешанным судом на такой съезд, или заменявшие их земские и городские судьи, не могут быть ни привлекаемы в суд для доставления отчета, ни подвергаемы наказанию. 9) Председатель, судьи, писари и регенты получают вознаграждение (salaria) из государственной казны. 10) Если в смешанном суде при первом и втором открытом голосовании какого-либо дела получается равенство голосов, то производится третье — закрытое; если это равенство получится и после него, то дело решается председателем, которому в таких случаях предоставляется два голоса. 11) Хотя и определено, что король назначает членов смешанного суда в июле, но первое назначение последует весьма скоро после ратификации сего особого акта; первая же каденция откроется 1 октября 1768 г. Дальнейшие заседания, форма процессов и прочие инструкции полнее и подробнее будут объяснены в ординации, предложенной смешанному суду и внесенной (inserta) в конституцию'. 12) И во время бескоролевий смешанный суд ведет свои дела, а если при этом наступит время назначения (termino nominationis), то это ведает примас2. § 14. Греко-неуниаты и диссиденты никоим образом не лишаются права патроната, потому что оно, по обычаю, относится к прерогативам наследственности (dominii hereditarii-dziedzictwa), почему они могут пользоваться этой прерогативой как в имениях, которыми они постоянно владеют, так и в 1 Volum. legum VII, 335 и далее. 2 Пункты 13 и 14 опускаются, так как в них мало относящегося к православию. От 1686 года до четырехлетнего сейма 337 других местах, на основании владения (ex possessione), им принадлежащими имениями наравне с римско-католиками; но греко-неуниаты и диссиденты к находящимся в их имениях римско-католическим костелам должны представлять священников римско-католиков, и, наоборот, поссессоры римско-католики к греко-неуниатским церквам и диссидентским зборам, находящимся в их имениях, должны давать презенты на греко-неуниатские церкви духовным той же религии, доброй жизни и нравственности, снабженным свидетельствами своего епископа или консистории, а на зборы диссидентов —лицам того же исповедания и избранным прихожанами. Раз введенного в должность пресвитера дедич не имеет права лишать бенефиций. Выше упомянутые презенты должны быть даваемы с обеих сторон без всякой корысти и денежного вознаграждения, во избежание вымогательств и симонии1. § 16. Греко-неуниаты владели правом шляхетского равенства еще со времени присоединения к Речи Посполитой, а диссиденты — в течение 11/2 века до самого 1717 года, в силу древних прав, конфедераций, конституций и привилегий, навсегда утвержденных Оливским трактатом и трактатом 1686 года и потому сим сепаратным актом восстанавливаются все их давние права и прерогативы, и они объявляются достойными всяких урядов в Короне, Литве и соединенных с ними провинциях, достоинств сенаторов, министров, дигнитарств коронных, земских, трибунальских, комиссарских, заграничных и сеймовых послов и всяких других по милости короля, достойны (capaces) занятия старосте городовых и не городовых, королевских имений, всех земских юрисдикции, словом — греко-неуниатам восстанавливается полное участие (activitas) и в гражданских, и в военных делах, а вместе с тем и в выгодах наравне с римско-католиками, которые дает им равенство происхождения. Ввиду этого равенства, религия не будет служить для греко-неуниатов препятствием к получению полного гражданства и шляхетства (indigenatu et nobilitate). § 17. Мещане греческой неуниатской религии и диссидентской обоих исповеданий получают полное равенство с католиками, по правоспособности, свойственной их состоянию, могут утешаться правом мещанства, занимать магистратские должности в местах своего жительства, предаваться торговле и купечеству, сооружать фабрики (но право разрешать остается в королевских городах за королем, а в наследственных имениях, селах и городах —за дедичами) и участвовать во всем прочем, свойственном мещанскому состоянию, наравне с католиками. Для людей сельского звания греков неуниатов и диссидентов, живущих в королевских имениях и староствах, 1 § IS к православию не имеет никакого отношения. 338 Глава IV От 1686 года до четырехлетнего сейма 339 в их кривдах и делах одинаково с католиками будет оказываться справедливость судами, назначенными для римско-католиков того же звания. Артикул III. Во всех как больших, так и малых прусских городах и селениях диссиденты, в силу Оливского трактата, а греки неуниаты в силу постановления нынешнего сепаратного акта должны иметь вполне свободное отправление религии (liberum religionis exercitium), согласно постановленных в пользу диссидентов всей Речи Посполитой, Великого княжества Литовского и принадлежащих им провинций; поэтому никто из-за одной религии не должен встречать препятствий и быть устраняемым от пользования правами и преимуществами мещанства, от почестей мещанских и от получения должностей (urzedow) в их магистратах (не нарушая однако, в силу их прав, свободного избрания, несмотря, — что касается города Торна, — на декрет 1724 г.). § 1. Римско-католический клир нигде не должен вмешиваться в дела, подлежащие ведению (jurisdictionis) светских мещанских властей. § 3. Визитации, бискупские декреты и прочие распоряжения (ordinationes) римско-католического клира, относящиеся к прусским городам, не должны уменьшать прав и вольностей, предоставляемых сим сепаратным актом гре-ко-неуниатам и диссидентам Речи Посполитой; противные сему акту считаются недействительными и пустыми (pro nullis et irritis). § 5. Магистрату дается право буянов-студентов римско-католических, греко-неуниатских и диссидентских школ, как нарушителей общественного спокойствия, задерживать для наказания их соответствующим судом. Артикул четвертый касается Курляндии и Семигалии. § 1. Греко-неуниатская восточная религия будет иметь свободное отправление своего обряда в Курляндии и Семигалии, без всякой помехи и препятствия с чьей бы то ни было стороны. § 8. Шляхта и мещане греко-неуниатской веры в Курляндии и Семигалии пользуются теми же правами и преимуществами, которые им предоставлены сепаратным актом в других местах Речи Посполитой. Артикул пятый касается Пилтынского повета. § 2. И здесь последователи греко-неуниатской религии уравниваются в церковных и гражданских правах с католиками. После § 4 пятого артикула речь идет об обязательности и важности для договаривающихся сторон рассматриваемого сепаратного акта. Ввиду того, что все изложенные в нем пункты основываются, во-первых, как на естественном праве, так и на древних привилегиях и конституциях, служащих базисом равенства и вольностей польских, во-вторых, на том, что греки неуниаты и диссиденты спокойно пользовались всегда правами и преимуществами и не испытывали в них стеснений, за исключением незаконно постановленных конституций после Оливского мира 1660 г. и Московского трактата 1686 г., и в-третьих, на том, что русская императрица и датский, прусский, шведский и английский короли желают возвращения греко-не-униатам и диссидентам всех гражданских и церковных прав и преимуществ, —то ввиду всего этого, все изложенные в артикулах сего сепаратного акта пункты должны быть законом прочным, постоянным и ненарушимым. Нарушающий их будет считаться нарушителем общественного спокойствия и врагом Речи Посполитой. Этот первый сепаратный акт, как гарантируемый подписанным уже трактатом между польским королевским правительством и представителем русской императрицы, должен иметь такую же силу, действие и обязательство, как если бы он был вписан дословно в тот трактат; посему, он, при взаимных ратификациях трактующих сторон, должен быть принимаем во всем своем объеме (comprehendi in tota sua extensione). Акт скреплен подписями и печатями уполномоченных на то лиц, вошедших в состав назначенной, по требованию Репнина, делегации от сейма. Акт датирован по новому стилю 24 февраля, а по старому — 13 февраля 1768 года...1 В тот же самый день (13/24 февраля) и та же делегация от сейма подписала и второй сепаратный акт, заключающий в себе основные (cardinales) законы Речи Посполитой, навсегда устанавливаемые, и прочие материи относительно государства, которые могут быть решаемы только единогласно свободными сеймами. В этом акте заслуживают внимания третий, одиннадцатый и двенадцатый пункты отдела, озаглавленного: „Prawakardynalne". . В третьем пункте повторяется известное уже из первого сепаратного акта постановление, признающее католичество господствующей религией в Польском Королевстве, Великом Княжестве Литовском и соединенных с ними провинциях и определяющее отступникам от католичества, как совершителям криминальных проступков, изгнание из государства; повторяется он дословно2. В одиннадцатом пункте трактуется о шляхетском равенстве, которое дает доступ (capacitas) ко всем должностям и урядам в государстве, а в двенадцатом — этот доступ распространяется и на шляхту греко-неуниатского восточного исповедания, так как она в силу первого сепаратного акта уравнена в правах с католической3. Когда назначенная сеймом делегация выработала и утвердила трактат с Россией и два присоединенных к нему сепаратных акта, сейм 26 февраля 1 Volum. legum. VII, 256-276; ср. Пол. Соб. Зак. Рос. Импер., т. XVIII, № 13071, с. 452-465. 1 Volum. legum. VII, 277, HI; ср. Пол. Соб. Зак. Рос. Импер., т. XVIII, с. 466. э Volum. legum. VII, 279, XI-XH; ср. Пол. Соб. Зак. Рос. Импер., т. XVHI, с. 467-468. 340 Глава IV 1768 г. снова возобновил свои заседания. Прежде всего были ратифицированы трактат и оба сепаратные акта: их одобрили, благодаря решительным мерам русского посланника, целиком1. Попытки некоторых поляков протестовать против стеснения свободы послов Репниным остались напрасными2. Из других постановлений этого сейма касательно рассматриваемого вопроса имеет значение ординация (распоряжение) об известном уже смешанном суде, которая служит дополнением и разъяснением к тринадцатому параграфу второго артикула первого сепаратного акта. Содержание этой ординации может быть передано в таком виде. Первая очередь заседаний смешанного суда должна начаться 1 октября 1768 г. По назначению короля четыре католика и четыре греко-неуниата или диссидента должны прибыть в Варшаву и сделать то, что требовалось правилами о смешанном суде. В произносимой ими формуле присяги содержится обещание: „Судить каждое дело справедливо, по совести и законам Речи Посполитой, не взирая на разницу в вере, на богатого и бедного, приятеля, родственника и неприятеля, сообразно с тяжбой (podhig kontrowersy), пробацией и документами", не брать даров и не выдавать секретов судебной избы и мнений членов (wotuja.cych). В первой каденции председателем должен быть католик, а писарем греко-неуниат или диссидент; он тоже произносит присягу, равно как и регент. Первая и единственная в 1768 г. каденция будет продолжаться с 1 октября по 31 декабря, со второго же января следующего года начинается вторая каденция. Начиная с 1769 г., всегда будет ежегодно по две каденции, из коих каждая продолжается по три месяца: со 2 января по 31 марта и с 1 октября по 31 декабря включительно. Заседания должны совершаться, кроме праздников, ежедневно с 8 часов утра до часа дня, причем при заседаниях никто из посторонних не должен присутствовать. Указывается определенное содержание судьям, писарям и регентам. Отсутствовать во время заседаний можно только по болезни, но при этом требуется подтверждение присягой заявление о своей слабости. Противящиеся декретам смешанного суда подвергаются наказаниям, определенным за сопротивление трибунальским декретам. К смешанному суду могут обращаться те, которые сначала представляли свои дела в земские и городские суды (если эти дела по качеству своему подлежали их компетенции) и не удовлетворились их решением. Смешанный суд постановит уже окончательное решение. Если в таких случаях в смешанном суде обнаружатся новые документы, то он возвращает эти дела От 1686 года до четырехлетнего сейма 341 j в городской и земский суды, а чтобы они там не задерживались, i вводится особый реестр: causae injuriarum pacem et tranquillitatem _;ibus cautam laedentium)1 — один для дел более древних от нор-вго 1717 г., другой— более новых, после недавнего трактата num tractatum), и для разбора их земские и городские суды могут _____. одну лишнюю неделю сверх назначенной каденции. В самом Мнном суде должно быть четыре реестра: 1) causae antiquarum адп pacem et tranquillitatem dissidentibus cautam laedentium ab anno ui 1717; 2) recentiorum injuriarum post ratificationem traktatus anni 1768 I ct tranquillitatem dissidentibus cautam laedentium ex appellationibus et nibus (по апелляциям и ремиссиям); 3) относительно прусских го-causae injuriarum pacem et tranquillitatem dissidentibus cautam __m (второй и третий — sine beneficio aresti); 4) derecti mandati judicii } securitatis judiciariae, atque adeuntium et redeuntium. Дела по перво-tpy разбираются по понедельникам, вторникам и средам, по вто-¦ в четверги, пятницы и субботы, а из четвертого можно рассмат-i их ежедневно, так как в нем дела текущего года (о неуважении к f насилии над судьями при исполнении ими своих обязанностей, их [ и др.). Делам из третьего реестра должна посвящаться последняя (всякой каденции; к этому времени королем назначается в смешан-де четыре кандидата-диссидента из Торна, Элблонга и Данцига с голосом. Дальше следует подробное изложение хода судеб-еданий, порядка составления протоколов, подписи их членами и IB архиве. Рассмотрение всего этого не имеет особой важности2, .рение сеймовых постановлений 1767 и 1768 гг. в пользу право-i подданных Речи Посполитой показывает, что русское правитель-емившееся облегчить их горькую участь, достигло намеченной им возвратил им все гражданские и церковные права и преимуще-| признал их такими же полноправными членами государства, как и [. Но это стоило больших усилий со стороны России и сильного _ [ ее на поляков. Последние согласились на эти уступки не добро-, но в силу необходимости, из страха перед русским посланником jm, который не останавливался ни перед чем для того, чтобы скло-; к уступкам. Высылка в Россию упомянутых выше Солтыка, Рже-> и Залуского и постои русского войска в имениях противящихся i магнатов пугали всех. Во время сейма поляки возмущались стес- 1 Volum. legum. VII, 285. 2 Szujski IV, 430. Н> несправедливостях, нарушающих гарантированный мир и спокойствие диссидентов. a. legum. VII, 335-338. 342 Глава IV нением их вольности и, как выражались они, насилиями над их религией, но сдерживали свое негодование. Уравнение диссидентов и православных с католиками особенно возмущало их; духовенство начало метать громы против этого равенства исповеданий и возбуждать верных сынов костела к сопротивлению. Фанатизм усиливался, раздражение против России росло все больше и больше и, наконец, выразилось в так называемой Барской конфедерации, составленной каменецким бискупом Адамом Кра-синским 29 февраля 1768 г. в подольском городе Баре. Конфедерация эта домогалась уничтожения сеймовых постановлений 1768 г., особенно же ратовала против дарования прав некатоликам и гарантии Россией устанавливаемого в Польше строя. Она встретила необычайное сочувствие среди поляков и быстро распространилась по Польше. Турция, боявшаяся усиления России, поддерживала конфедератов обещаниями помощи, а Франция — присылкой небольшого отряда и деньгами. Король и польское правительство сначала сочувствовали конфедератам, надеясь с их помощью освободиться из-под русского влияния, и только тогда, когда они провозгласили бескоролевье, Понятовский начал склоняться на сторону России. Последняя принялась усмирять конфедератов, которые, ведя партизанскую войну, сумели, благодаря поддержке Франции и обещаниям Турции, держаться четыре года. Конфедератское движение было особенно тяжелым для православного населения Речи Посполитой, так как участники его, считая православных главными виновниками вмешательства России в польские дела, срывали на них свою злобу; но их насилия переполнили чашу терпения русско-православного народа на Украине, и он восстал против своих притеснителей (Максим Зализняк, Гонта, уманская резня). Для прекращения возникших в Польше настроений русское правительство склонно было отказаться от поддержки диссидентов. В 1770 г. (28 сентября) Панин, преподавая посланнику кн. Волконскому указания относительно польских дел вообще и в частности об организации в Польше новой русской партии, говорит, что петербургское правительство не станет препятствовать „добровольному соглашению между самими диссидентами и новосозидаемою нашею (русской) партией под руководством примаса, воеводы киевского и графа Мнишек". Диссиденты должны сделать уступки католикам, „например, добровольным их отрицанием от соучастия в сенате и определением точного чина, в каком им участвовать на сеймах, в трибуналах и других судебных местах, а особенно во владении старосте с городами". Но, „для сохранения перед публикой лица" русскому правительству нужно, чтобы это добровольное соглашение диссидентов и католиков „исходило и совершилось без видимого в оном соучастия" русского и чтобы „диссиденты не всего и навсегда уже лишены были, От 1686 года до четырехлетнего сейма 343 ибо иначе совершенным их исключением от законодательства и судебной власти состояние их сделалось бы хуже прежнего и было уже законным образом превращено в сущее моральное небытие", при котором дисси-; денты были бы лишены даже возможности протестовать против чинимых им притеснений. Волконский не должен был открыто и официально („в качестве посла") „мешаться в то любовное соглашение диссидентов с като- ¦ ликами", но в то же время обязан был делать соответствующие внушения руководителям обеих сторон1. Россия сознавала, что нет возможности поддерживать целиком постановления 1768 года... Барская конфедерация, ' дав повод к разрыву между Турцией и Россией, доставила много хлопот русскому правительству, но вместе с тем и причинила страшный вред Польше. Прусский король Фридрих II выступил со своим проектом разде- ¦ ла Польши между Пруссией, Россией и Австрией, как единственным средством умиротворения польских настроений. Екатерина II сначала проти- ; вилась этому проекту, но настойчивость Пруссии, дипломатические хит- ; рости последней и расположение Австрии к Турции, с которой тогда Рос- * сия вела войну, вынудили ее согласиться с Фридрихом, и 5 августа 1772 г. между русским, прусским и австрийским дворами состоялся договор о первом разделе Польши2. Делившие Польшу государства хотели придать своему захвату вид добровольной уступки со стороны Польши. Для этого они решили созвать сейм и принудить его к ратификации этих уступок. От русского, прусского и австрийского посланников было представлено королю требование созвать сейм. Король должен подчиниться этому требованию и назначил сейм на 19-е апреля 1773 г. Вопрос о правах православных и диссидентов неизбежно должен был обсуждаться на этом сейме, потому что поляки были недовольны сделанными им уступками на предыдущем сейме (1767— 1768 гг.). Политические осложнения, вызванные турецкой войной, заставили Россию отказаться от своего прежнего взгляда на диссидентский вопрос и согласиться на некоторые уступки в гражданских правах христиан некатоликов, чтобы хотя несколько успокоить католиков и ослабить их ненависть к разноверцам. Это заметно в инструкциях, данных двум русским посланникам при польском дворе, преемникам Репнина, князю Волконскому и барону Штакельбергу. Третьим пунктом инструкции Волконского последнему вменялось в обязанность „сохранять диссидентское дело в полной его силе и во всем его пространстве", но вместе 1 Сбор. Имп. Рус. Ист. Общ., т. 97, № 1991, с. 147-148. 2 Бобржинский II, 269-70; Костомаров, Соб. соч., кн. VII, 89-90. 344 Глава IV с тем было замечено, что можно сделать уступки, в чем сами диссиденты согласятся для скорейшего успокоения и примирения со своими соотечественниками1. В наставлении, данном Штакельбергу русской императрицей 24 февраля 1773 г. относительно предполагаемого сейма, говорится, что он и посланники союзных государств должны содействовать взаимному соглашению между диссидентами и католиками и что диссиденты могут отказаться от вступления в сенат и от министерских мест, если католики согласятся отменить закон о наказании за переход из католичества в другое исповедание. Другие права их должны быть оставлены во всей силе, „особенно право быть депутатом на сеймах"2. Но о добровольном согласии поляков на уступки диссидентам и православным нельзя было и думать: папский нунций, католическое духовенство и даже австрийское правительство убеждало их твердо стоять за интересы католичества. Нужно было и на этом сейме ждать больших затруднений по диссидентскому вопросу. Русский посланник барон Штакельберг, имевший возможность наблюдать на месте настроение польского общества, в письмах своих в Петербург не раз выражал опасение относительно исхода сейма. Поляки не ожидали ничего хорошего для себя от приближающегося сейма, а потому старались всячески тормозить дело. Солтык, недавно отпущенный из своего заключения в России, по-прежнему возбуждал поляков к твердости и неуступчивости. Не соглашаясь на уступку отторгнутых соседями областей, шляхта срывала сеймики и заносила протестации против незаконности раздела и сеймиков. Было сорвано тридцать два сеймика, пока избраны были послы на сейм. Сандомирское, Киевское, Волын-ское и Черниговское воеводства занесли протестации в свои гроды. Штакельберг должен был прибегнуть к репрессивным мерам и, объявив, что имения срывающих сеймики будут секвестрованы, повторил сеймики и силой принудил избрать сеймовых послов3. Сейм открылся 19 апреля 1773 года; он оказался очень малочисленным — всего было 102 посла. Несмотря на то, что многие из них были подкуплены, представители союзных государств опасались, что если сейм будет обычным (на котором дела решались единогласием), то ничего не добьются и потому согласились открыть его „под узлом конфедерации"4, т.е. признать его сконфедерованным, — таким, на котором дела решались большинством голосов. Штакельберг требовал, чтобы сейм для утверждения раздела избрал делега- От 1686 года до четырехлетнего сейма 345 1 Соловьев, кн. VI, т. XXVIII, с. 607-608. 2 Соловьев, кн. VI, т. XXIX, 934. 3 Szujski IV, 495. 4 Volum. legum. VIII, 5. цию. Угрозы заставили поляков согласиться; делегация, в состав которой входило 30 человек, была назначена, а сейм отсрочен до того времени, когда она окончит свои занятия. 18 сентября 1773 года эта делегация торжественным трактатом подтвердила первый раздел Польши. Каждое из государств, захвативших себе части Польши, заключило с нею особый трактат; в каждом из них идет речь о религиозных и гражданских правах православных и диссидентов. На первом месте в Volumina'x стоит трактат с Австрией. В пятом артикуле его говорится, что в присоединяемых к Австрии областях (часть малой Польши по Вислу, Червоная Русь и часть Подолии) греко-неуниаты пользуются всеми своими собственностями и поссессиями, по отношению же к религии они остаются iu statu quo, т.е. при том же свободном пользовании богослужением и дисциплиной (dans le mejme libre exercice de leur cult et discipline), со всеми своими церквами и церковными имениями, которыми они владели при переходе под власть Австрии. Австрийское правительство обещает не нарушать того statum, iu quo находилась греко-неуниатская религия в присоединяемых им областях1. В трактате, заключенном Польшей с русским правительством, последнее обещает свободу исповедания католической и униатской религии в тех областях, которые отходят к России, т.е. в Белоруссии (art. V), и гарантию остающихся еще за Речью Посполитой земель, всех конституций, постановленных нынешним сконфедерованным в Варшаве сеймом сообща с министрами трех договаривающихся сторон, для поддержания спокойствия и прочного порядка в Речи Посполитой (art. VI—VII). Эти же самые конституции должны утвердить форму свободного республиканского и независимого правления Польши и успокоить состояние греко-неуниа-тов и диссидентов. Для последней цели будет составлен особый акт, обеспечивающий упомянутые конституции; он будет подписан министрами и общими комиссарами, как часть сего трактата, а потому и будет иметь такую же силу и значение, как если бы он был вписан в него. Обе договаривающиеся стороны объявляют, что III, IV и V артикулы из трактата 1768 г. с относящимися к нему сепаратными актами должны быть понимаемы сообразно с тем, что будет постановлено в упомянутом акте (art. VII)2. В силу этого трактата Россия получала право заботиться о сохранении порядка в Речи Посполитой и, что всего важнее для рассматриваемого вопроса, спокойствия и безопасности православных, подданных Речи Поспо- 1 Volum. legum. VI1I, 17-18, art. V. 1 Volum. legum. VIII,, 26 и 27. 346 Глава IV литой. Точно так же и трактат с прусским королем содержит в себе обещание гарантии всех конституций, которые будут постановлены на этом сейме относительно формы свободного республиканского правления в Польше и умиротворения ее подданных греко-восточной неуниатской религии и диссидентской обоих евангелических исповеданий. И с Пруссией должен быть заключен особый акт, заверяющий упомянутые конституции и подписанный министрами и комиссарами от обеих сторон; он будет составлять часть сего трактата и иметь такую же силу и значение, как если бы он был вписан в него дословно'. К сентябрю 1773 года назначенная сеймом делегация составила трактаты2 о разделе Польши, и сейм возобновил свои занятия; он продолжался с перерывами и отсрочками3 целых два с половиной года и все это время занимался вопросами о форме правления и внутреннего порядка в Польше. Диссидентский вопрос вообще и вопрос о положении православных в остающихся за Польшей областях занимал тоже видное место и доставил немало хлопот русскому посланнику, по поручению своего правительства поддерживавшего интересы православия. Как уже было замечено, поляки, возбуждаемые нунцием, местным духовенством и австрийским посланником, не хотели делать никаких уступок разноверцам. Австрийское правительство серьезно тормозило дело разрешения этого сложного вопроса в благоприятном смысле. Диссиденты, опасаясь, чтобы Россия, вынужденная внешними неблагоприятными для нее обстоятельствами не отказала им в своем покровительстве, обратились к Екатерине II через Штакельберга с просьбой не оставлять их своими милостями и поддержкой и жаловались на ненависть к себе со стороны католиков, желающих лишить их навсегда права участвовать в законодательстве, права, которое одно может обеспечить им свободное исповедание своей религии и другие принадлежащие им преимущества4. Россия готова была поддерживать их и теперь, хотя Штакельберг и доносил, что добиться для диссидентов права быть сеймовыми депутатами совершенно невозможно, ввиду фанатизма нации и противодействия со стороны венского двора. Он считал диссидентский вопрос настолько трудным, что называл его страшным делом. Россия ограничила свои требования: согласилась на недопущение диссидентов в сенаторы и министры и на уничтожение смешан- 1 Volum. legum. VIII, 36, art. IX. 2 Трактаты подписаны 18 сентября по новому стилю, а по старому - 7 сентября. Volum. legum. VIII,, 20, 28 и 38. 3 Вследствие одной лимиты (limity) и шести пророгаций сейм закончился в 1775 г. Volum 4 Соловьев, кн. VI, т. XXIX, 948-49. От 1686 года до четырехлетнего сейма 347 ного суда, и дело уладилось. 13 марта (нов. ст.) 1775 г. был подписан обеими сторонами особый акт, служащий дополнением трактату 18 сентября 1773 года; в нем определялось положение православных и диссидентов в пределах Речи Посполитой. Акт имеет в себе три артикула. Прежде всего в нем напоминается, что русская императрица седьмым артикулом заключенного 18 сентября 1773 г. в Варшаве трактата обещала гарантировать все конституции, постановленные с общего согласия министров трех соседних государств нынешним сконфедерованным сеймом как относительно формы свободного и независимого республиканского правления, так и относительно умиротворения и состояния (stanu) греко-неуниатов и диссидентов, и что в силу этого особыми уполномоченными составлены и подписаны нижеследующие артикулы, которые должны иметь такую же силу и значение, как если бы они были дословно включены в самый трактат. Артикул I. Русская императрица, предупредившая в трактате от 18 сентября 1773 г., что относительно греко-неуниатов и диссидентов в Польше и Литве будет составлен особый акт, и король польский вместе с Речью Посполитой, сильно желавший некоторого изменения первого сепаратного акта к трактату 1768 г. в пункте о восстановлении давних прав греко-неуниатов и диссидентов, — оба они подтверждают целиком конец (cafyostatek) названного первого сепаратного акта и соглашаются на следующие изменения. 1. Императрица всероссийская, желая устранить всякий повод (pozory) к раздорам между польским народом, соглашается (pozwala) на выключение шляхты греко-неуниатского и диссидентского исповеданий из сената и министерства в Короне и Литве. 2. Право греко-неуниатской и диссидентской шляхты на избрание в сеймовые послы ограничивается: число послов от них должно быть не более трех, т.е. по одному депутату от каждой провинции; за исключением этого греко-неуниатская и диссидентская шляхта будет пользоваться всеми прерогативами шляхетского происхождения и всеми выгодами и урядами коронными и литовскими; они могут исправлять все должности в трибуналах и комиссиях, — во всех юрисдикциях и дикасториях Речи Посполитой in civili et militari. Но эти права и преимущества относятся только к тем греко-неуниатским и диссидентским фамилиям и их потомству, которые действительно имеют право гражданства (indygenatu) в Польше и Литве. 3. Король и Речь Посполитая домогались уничтожения смешанного суда. Русская императрица согласилась на это при соблюдении следующих условий, а) Все дела, перечисленные и предоставленные первым сепаратным актом трактата 1768 г. этому смешанному суду, подлежат королевскому суду, т.е. коронной и литовской асессории (королевским асес- 348 Глава IV сорским судам)1. Ь) Если во время выбора асессоров не будут вызваны к этому королевскому суду в одинаковом количестве с католиками разно-верцы, то король призывает для разбора всех дел, перенесенных из смешанного суда в асессории, столько членов из греко-неуниатской и диссидентской шляхты с решающим голосом (cum voto decisive), сколько их необходимо для уравнения числа католических асессоров с разноверчес-кими. с) В каждые шесть месяцев как в Коронной асессории, так и в Литовской, назначается четырехнедельный срок для указанных греко-неуниатских и диссидентских дел; они решаются большинством голосов, если они рассматривались прежде в городских или земских судах и оттуда перенесены в асессории или путем апелляции (via appellationis), или путем ремиссии. В случае равенства голосов с обеих сторон дела решаются ре-ляцийным королевским судом; при отсутствии некоторых судей достаточно четырех для решения упомянутых дел. 4. Если диссиденты и греко-неуниаты пожелают хоронить покойников в праздники, то это они должны делать или очень рано, или по окончании всенародного богослужения у католиков. 5. Диссидентам запрещается на будущее время употреблять во вновь воздвигаемых по деревням церквах колокола. Во втором артикуле речь идет о короле, престолонаследии и управлении. Король — выборный, природный Пяст, шляхтич, имеющий поместья в пределах Речи Посполитой. Наследственность престола в Польше навсегда уничтожается: дети и внуки последнего короля могут быть избраны в короли по крайней мере по прошествии двух царствований. Управление в Польше должно быть всегда вольное, независимое и составленное из трех чинов: короля, сената и стана рыцарского. Кроме того, учреждался постоянный совет (rada nieustaja_ca), которому принадлежала исполнительная власть. Артикул III. Императрица всероссийская, ссылаясь на VII артикул трактата 1773 г., гарантирует Речи Посполитой не только эти два артикула сего акта, которые содержат в себе постановление (Гaffaire) о греко-неуниатах и диссидентах и основных законах, но и все конституции, касающиеся как особы короля, так и всех постановлений, сделанных на этом сейме „под узлом конфедерации", и все акты Коронной и Великого Княжества Литовского генеральной конфедерации. От 1686 года до четырехлетнего сейма 349 Для заверения подлинности сего особого акта полномочные обеих сторон собственноручно подписали его и скрепили печатями своих гербов1. Одновременно с вышерассмотренным особым актом (15 марта 1775 г.) был составлен на основании артикулов VIII и IX трактата России с Польшей в 1773 г. и подписан этой же делегацией еще один „особый акт, содержащий в себе разные постановления (akt osobny zawierai^cy r6?ne ustano-wienia)"2. Девятый артикул этого акта касается жалоб и недоразумений, возникающих между униатами и греко-неуниатами, число которых было всегда велико. По смыслу этого артикула жалобы греко-неуниатов на униатов и наоборот — последних на первых — будут рассмотрены и решены особой комиссией, назначенной с согласия договаривающихся сторон в течение трех месяцев со времени издания сего акта. Эта комиссия рассмотрит упомянутые жалобы и те законы (prawa — es droits), на основании которых решены жалобы относительно церквей, отнятых одной стороной у другой после трактата 1768 г. Владение (possessya), обусловленное сим трактатом, должно быть правилом в инструкциях, данных обоюдным комиссарам. Комиссары решат, кому по праву должны принадлежать спорные церкви, отдадут их надлежащей стороне и восстановят в обладании сими церквами священников, которым они принадлежали прежде; вместе с тем прикажут возвратить потерпевшим все, что было отнято насильно или вознаградить за него; словом — все приведут в состояние, обусловленное трактатом 1768 г. Постановление комиссии, согласно с упомянутым трактатом, должно быть приведено в исполнение. Чтобы отнять повод к подобного рода жалобам, обе договаривающиеся стороны издадут строгий приказ своим подданным ожидать с полным спокойствием решения этой комиссии и запретят военным отрядам вмешиваться в такие дела и оказывать кому бы то ни было помощь3. Трактаты с делившими Польшу государствами, принятые сеймовой делегацией 18 сентября 1773 г., были ратификованы всем сеймом. В конституции, заключающей в себе ратификацию трактатов (ratyfikacya traktat6w), говорится, что сконфедерованный сейм с общего согласия станов принимает во всем ратификацию трактатов, заключенных, с одной стороны, уполномоченными послами австрийским (Ревицким), русским (Штакельбергом) и прусским (Бенуа), а с другой — особой делегацией, которой даны были со стороны сейма на то полномочия4. Таким образом, все содержащееся в 1 На сейме 1776 г. для дел неуниатов и диссидентов назначено было шесть недель (с 15-го марта по 30 апреля) из числа шести месяцев (с 1-го ноября по 30 апреля), назначенных для занятий надворному асессорскому суду в Короне. (Volum. legum. VII1, 545). 1 Vblum. legum. VIII, 47-50. 1 Volum. legum. VIII, 51-54. 1 Volum. legum. VIII, 53. 2 Vblum. legum. VIII, 65-66. 350 Глава IV рассмотренных трактатах и относящихся к ним сепаратных (особых) актах получило силу обязательного для поляков закона. Но этот новый закон, несмотря на все усилия русского правительства, не уравнивал православных с католиками в политическом отношении. Религиозный фанатизм поляка-шляхтича не позволял ему согласиться на уравнение с ним схизматика или диссидента. Намерение Екатерины II, благодаря неблагоприятным для России политическим обстоятельствам и тому, что в Польше было очень мало православной шляхты, разбилось о скалу царившей в Польше религиозной нетерпимости. Первый раздел значительно сократил пространство, занимаемое Польшей (из 780 тыс. кв. километров за Польшей осталось 554 тыс. кв. км)1, сделал ее еще более слабой, чем она была до 1772 года. Но этот урок истории не образумил поляков, или, по крайней мере, тех магнатов, которые имели влияние на политические дела; в Польше по-прежнему царила анархия, и многие сторонники прежней свободы никак не могли мириться с теми порядками, которые вводились постоянным советом и были направлены к ограничению и подавлению вековой польской анархии. Так как король стоял за реформы, могущие улучшить положение Польши, то недовольные новыми порядками были настроены враждебно по отношению к Станиславу Августу, что заставило последнего искать поддержки у русского правительства. Во главе враждебной королю и новым порядкам партии стояли гетман Браницкий, князь Адам Чарторыйский, два брата Потоцких (Игнатий и Станислав) и др. Оппозиция решила воспользоваться в 1776 г. наступающим сеймом и энергично взялась за то, чтобы провести на сеймиках в послы своих сторонников. Были пущены в ход и подкупы, и насилия, лишь бы не допустить на сейм в качестве послов сторонников короля. Но так как русское правительство поддерживало короля, то русский посол Штакельберг позаботился о проведении в послы желательных для Станислава Августа кандидатов. Для этого ему пришлось издержать 50 тыс. рублей и разослать русские отряды в те пункты, где происходили сеймики. Немало было сеймиков, где не обошлось без кровопролития; на многих из них происходили двойные выборы послов: оппозиция посылала своих послов, а приверженцы короля и России — своих. Король и Штакельберг признали за лучшее объявить открывающийся сейм сконфедерованным, а послы от приверженцев короля охотно согласились От 1686 года до четырехлетнего сейма 351 на это. Сторонники оппозиции были удалены (в количестве более семидесяти), и сейм прош ел со верш енно спокойно1. Первым артикулом сепаратного акта 15 марта 1775 г. уничтожен был смешанный суд для разбора тяжебных дел православных и протестантов с католиками и униатами. Все эти дела переносились в королевские асессор-ские суды, где для разбора их назначался в каждые шесть месяцев четырехнедельный срок2. Сконфедерованный сейм 1776 г. назначил для занятий этого суда в Короне шестимесячный срок: с 1 ноября по 30 апреля отводилось для рассмотрения дел, возбуждаемых неуниатами и диссидентами3. От дальнейших сеймов 1778,1780 и последующих годов до самого четырехлетнего сейма не имеется ни одной конституции, касающейся православных. Православная шляхта и без того малочисленная в Речи Посполитой после первого раздела еще больше сократилась в количестве и потому ничего не могла предпринять для устранения таких ограничений, какие были сделаны по отношению к ней сеймом 1773-75 гг. Русское правительство, вынужденное сделать уступку полякам на том же сейме 1773-75 годов, как бы не решалось возбуждать вопроса о снесении сделанных тогда ограничений для православных и, довольствуясь тем, что Польша признавала гарантированный петербургским двором порядок, не старалось больше о предоставлении разноверцам отнятых у них прав; только время от времени оно, ввиду поступающих к нему жалоб неуниатского населения Польши на притеснения и насилия со стороны униатов и католиков, делало энергичные представления польскому правительству. Русский посланник в Польше приобрел громаднейшее значение и оказывал влияние на все области государственной жизни Речи Посполитой. Один из современников описываемых событий так изображает положение России по отношению к Польше. „Дошло до того, что Петербург сделался нашей столицей, а Варшава стала главным городом губернии, принадлежавшей России, где вежливым образом, но всем распоряжалась Москва: губернатор этой губернии назывался посланником, московское правительство — гарантией, губернский совет — постоянным советом, а председатель этого совета — королем; и в этом совете из тридцати шести членов большинством голосов приводилось в исполнение то, что приказывал посланник"4. И тем не менее, несмотря на такую силу и значение русского посланника, положение неуниатов в Речи Посполитой не улучшилось ни фактически, ни юридически; фактически оно еще даже ухудши- 1 Lewicki, 34S; ср. Смоленский, Ист. пол. нар., 285. 1 Volum. legum. VIII, 526-27; Korzon IV, 59; Соловьев, Ист. Рос, кн. VI, 1091-96. 1 См. выше, с. 434-435. 3 Volum. legum. VIII, 545. 4 Костомаров, Соб. соч., кн. VII, с. 95. 352 Глава IV От 1686 года до четырехлетнего сейма 353 лось. Поляки были ужасно недовольны опекой русского правительства, ненавидели русских, уступали требованиям русского правительства либо из-за денег, платимых послом сторонникам русской политики, либо из-за страха перед последним. Не будучи в состоянии оказывать открытое сопротивление петербургскому правительству, поляки старались излить свое негодование и злобу на беззащитном православном населении Польши, главным образом на крестьянстве. Поляки считали их виновниками вмешательства России во внутренние дела Польши; одних из них подвергали они новым стеснениям, а других старались обратить в унию. Попытки униатского духовенства привлечь к унии с Римом схизматиков встречали сочувствие и поддержку как со стороны польского правительства, так и польского общества. Ревнители унии с митрополитом Иасоном Смогоржевским во главе обратили особенное внимание на те области, где уния была слаба, именно на украинские воеводства — Киевское и Брацлавское и здесь усердно насаждали унию, принуждая местное население к переходу в нее из „благочестивой веры". Официалы униатского митрополита разъезжали с польскими военными отрядами по селам, насильно отбирали у православных церкви, хватали и подвергали насилиям православных священников, а посполитых принуждали к унии. Помещики и их доверенные по управлению имениями в данном случае действовали заодно с униатами и принимали активное участие в деле обращения своих подданных в унию. Так, например, князь Иосиф Любомирский в 1775 году приказал управителям своих имений в Уманской области изгнать из всех его имений православных священников и передать церкви униатам. Другой Любомирский (Александр) в 1778 г. отдал униатам православные церкви в своей части Смилянских имений. Волынский воевода Сангушко в 1782 г. писал Смогоржевскому, что он не дает дозволения ни одному православному священнику поступить на приход в его имениях. Гетман Браницкий, владевший громадными имениями в Белоцерковщине, все православные приходы, кроме одного, передал в 1782 г. униатам1. Еще усерднее в пользу унии действовали менее крупные помещики, с которыми униатское духовенство поддерживало частое общение и убеждало их действовать в пользу унии. Только немногие владельцы являлись противниками насильственного распространения унии и религиозного гнета своих подданных. К числу последних можно отнести таких магнатов, как князь Кса-верий Любомирский, владелец части Смилянщины, да молодой князь Адам (Адамович) Чарторыйский, владевший обширными имениями в Подолии. Распространяемая униатским и католическим духовенством, поддержи- ваемая панами и их официалами уния, по-видимому, росла и крепла. В 1773 г. на Украине было 1902 православных церквей; но затем униаты постепенно отнимали их у православных и обращали в униатские и в 1776 г. они, например, отняли у православных 800 церквей1. Стеснения православных со стороны униатов усиливались. Ко всему прочему с 1776 г. присоединяется еще одна тягость для православного духовенства — взимание с него (и белого, и черного) особого налога subsidium charitativum, который добровольно, по примеру католического, обязалось платить униатское духовенство. К уплате этого налога униатские власти постарались привлечь и православных священников, и монахов. Радомышльская униатская консистория приказывала деканам собирать деньги; они не замедлили с исполнением возложенного на них поручения; при этом они, пользуясь военными командами, производили много бесчинств и насилий над православными священниками и монастырями и захватывали православные церкви, где только им это удавалось2. Бесчинства эти были настолько велики, что князь Кса-верий Любомирский не мог спокойно на них смотреть. 12 марта 1782 г. он отправил переяславскому епископу Илариону письмо, в котором обращал внимание епископа на то, что „униаты ездят из села в село и насильно отнимают церкви, выкидывают священников из их собственных домов", и советовал ему донести русскому послу в Варшаве „об этих неправдах и насилиях и просить, чтобы он требовал удовлетворения" для угнетаемых священников „и побудить постоянный совет поступать так, как требует вера, свобода ее и правда"3. Епископ Иларион отлично знал об этих насилиях, так как за время 1777-1781 гг. к нему поступило немало жалоб со стороны пострадавших от униатов, но он обращался за содействием не в Варшаву, к послу Штакельбергу, а в Св. Синод, который делал соответствующие представления коллегии иностранных дел, а та — посланнику в Варшаву. Окольный путь жалоб на притеснения католиков и униатов оказывался более полезным и скорее достигал желательной для православных цели, чем непосредственное обращение к графу Штакельбергу, который, находясь под влиянием польского общества, не вполне доверял жалобам православных и не всегда оказывал последним нужное для них покровительство. Жалобы епископа Илариона встретили со стороны Св. Синода серьезное сочувствие в 1782 г., и в результате явился особый высочайший рескрипт на имя Шта-кельберга, в котором ему вменялось в обязанность сделать королю и посто- 1 Коялович, Ист. воссоед. униат., 167-168, 225-226 и 232-233. 1 Коялович, Ист. воссоед., 167-168; ср. Korzon, t. IV, p.p.. 1 Об обложении православного духовенства subsidium charitativum и о взимании его см. „Ки- евск. Стар." 1892 года, март, с. 382-402 (стат. прот. II. Орловского „Харитатыва"). 3 Коялович, Ист. воссоед., с. 225. 12 Зак. 753 354 Глава IV янному совету „пристойное представление" по поводу чинимых православным несправедливостей „в противность торжественному с нами постановлению республики Польской 1768 и 1775 годов". Так как еще в конце 1781 г. польское правительство обещало Штакельбергу сделать нечто для прекращения этих несправедливостей и ничего не сделало, о чем свидетельствуют продолжающие поступать в Св. Синод жалобы, то государыня велит послу сделать королю и постоянному совету следующие представления: „Что терпение наше в рассуждении сих весьма нас раздражающих обстоятельств легко может вовсе истощено быть, что с удивлением мы видим, что учиненные нами по оным домогательства оставались по сие время без уважения, что мы всеконечно не попустим, дабы единоверные наши были притесняемы и угнетаемы, не взирая на наше к ним высочайшее покровительство, что, наконец, мы непременно желаем и хотим, чтобы они, на основании трактатов, между нами и Речью Посполитою Польскою 1768 и 1775 годов заключенных, навсегда пользовались полною свободою в рассуждении особ, имения и собственности их, и монастыри их освобождены были от всяких незаконных поборов". Рескрипт заканчивается заявлением, что отговорка польского правительства о назначении комиссии (это та комиссия, которая, по смыслу 9 артикула сепаратного акта 1775 г., должна была состояться не более, как спустя три месяца после ратификации трактата 1773-75 гг.) „для разбора споров между разными исповедниками", совсем неуместна, „ибо теперь вопрос настоит не о возвращении насильно пред сим отнятого, но о том, чтобы остальное в целости соблюдено (было) и от обид и утеснений по земским законам (охранено было)"1. Но такой решительный тон петербургского двора был страшен только для короля и польского правительства, скорее всего испытывавших на себе давление русского правительства. Для всех поляков пока не представлялась осязательной опасности, так как при слабости исполнительной власти в Польше нелегко было добраться до виновников насилий и подвергнуть их заслуженной каре. Напротив, новые представления Штакельберга дали новый повод для обнаружения польского фанатизма и выступления оппозиции против короля. В 1782 г. происходил очередной шестинедельный сейм в Варшаве. На предшествовавших ему сеймиках ревнители унии старались возбудить шляхту против православных. Об этом много старался митрополит Иасон Смогоржевский, смотревший на унию, как на средство к спасению Польши. Благодаря его стараниям, шляхта Киевского воеводства включила в свою инструкцию для сеймовых послов требова- 1 Коялович, Ист. воссоед., с. 226-27. От 1686 года до четырехлетнего сейма 355 ние поддерживать на сейме католическую веру, как основание и охрану королевства, и не соглашаться ни на какие противные ей проекты. Послы должны „домогаться у светлейшего государя и членов сейма, чтобы: 1) положить предел распространяющейся схизме и чтобы церкви, насильно отнятые, возвращены были в унию; 2) чтобы переяславский епископ и другие заграничные духовные не имели духовной юрисдикции в нашей стране; 3) чтобы дозволено было брать военною силою апостатов (здесь разумеются перешедшие из унии в православие) и отдавать их митрополиту; 4) чтобы назначена была из светских и духовных лиц комиссия для разбора обид, учиненных неуниатами униатам; 5) если бы какой-либо помещик из-за собственной выгоды отдал в своем имении неуниату церковь, посвященную на унию, то такого помещика позвать в суд, и духовная власть, не обращая внимания на презенту, может выгнать неуниата и церковь отдать униатскому священнику"1. Требования шляхты Киевского воеводства были вредны для православия в том отношении, что в случае их удовлетворения сеймом, униатское духовенство получало еще большую возможность преследовать православных: число перешедших из унии в православие как светских, так и духовных лиц было значительно, и применение к ним военной силы должно было уменьшить их количество. Изъятие православных церквей из подчинения переяславскому епископу и юрисдикции заграничных духовных (разумеется русский Св. Синод), во-первых, лишало их (православных) той защиты, которую, по представлению переяславских владык оказывал им Св. Синод; и во-вторых, оставляло их без высшей иерархии, а, следовательно, без священства и без всякой церковной организации, что, конечно, было очень желательно униатам. Так называемые волошские священники не могли представлять такой силы, какой являлись священники, подведомственные переяславским архиереям. Помещики и их управляющие имениями нередко предоставляли церкви православным священникам, а не униатам, потому что первые давали больше за выдаваемую им презенту и не требовали со стороны владельца никаких материальных затрат, между тем как при обращении церкви на унию помещику приходилось давать в пользу священника-униата землю или ругу2. Чтобы побудить всех помещиков поддерживать среди своих подданных унию, киевская шляхта и включает в свою инструкцию требование суда над тем помещиком, который будет предоставлять свою церковь православному свя- 1 Коялович, Ист. воссоед., с. 243-44, подстроч. примеч. 2-е. 2 Коялович, Ист. воссоед., с. 171; Korzon I, 202. 356 Глава IV щеннику. Так как при беспрерывной борьбе на Украине православия с унией многие церкви не раз переходили из рук в руки, то количество посвященных на унию церквей, ввиду благожелательного отношения польского правительства и общества к унии, могло быть очень велико, и православные понесли бы великий ущерб, если бы требование Киевского воеводства было удовлетворено сеймом 1782 года. Но этот сейм был занят совсем иными вопросами и не сделал никакого постановления, направленного против православия, чего и можно было ожидать, ввиду того влияния, какое по-прежнему оказывала на Польшу Россия. Хотя ревнители унии и не переставали изобретать средства к ее насаждению, но ничего не добились и на следующих двух сеймах — Гродненском 1784 г. и Варшавском 1786 года, где внимание всех больше всего было занято борьбой оппозиционной партии с королевской. Оба эти сейма в своих конституциях не касаются отношений между православными и униатами. Только четырехлетний сейм уделил им много внимания и отважился поставить дизунитов в совершенно иное положение, то положение, о котором иногда подумывали такие короли, как Владислав IV. |
