Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Эрнест Лависс, Альфред Рамбо

ИСТОРИЯ XIX ВЕКА

К оглавлению

Том 5. Часть 1. Революции и национальные войны. 1848-1870.

ГЛАВА VI. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС. КРЫМСКАЯ ВОЙНА. ОТТОМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ И ХРИСТИАНСКИЕ НАРОДНОСТИ БАЛКАНСКОГО ПОЛУОСТРОВА


I. Турция, Россия и Европа


Молдаво-Валахская революция.

Революции 1848 года отразились на политической жизни вассальных княжеств Турецкой империи, Молдавии и Валахии. Здесь движение приняло такой же характер, как и в остальных странах Европы: оно было одновременно конституционным, либеральным и национально-объединительным. В Молдавии все движение ограничилось съездом, состоявшимся 27 марта в Яссах, почти на глазах господаря Михаила Стурдзы; на этом собрании выработан был проект конституции, представленный господарю, который обещал принять его во внимание. В этот же вечер он приказал арестовать вожаков движения — и все успокоилось.

Более серьезным характером отличалось движение в Валахии. Несмотря на осуществление ряда полезных реформ, господарь Георгий Бибеско стал очень непопулярным, главным образом — благодаря своим тесным связям с Россией. Из молодежи, проникшейся французскими идеями, образовалась оппозиционная партия, крайне враждебная русскому влиянию, которая в интересах освобождения своей страны из-под “ига протектората” готова была искренно присоединиться к Порте. [Записка, представленная турецкому комиссару Талаат-эфенди, напечатана в Объяснительной записке о румынской революции (Memoire justificatif de la revolution roumaine)]

Деятели этой партии мечтали об объединении Молдавии и Валахии и даже румынской Трансильвании; а пока они требовали отмены органического регламента 1831 года и введения конституции, обеспечивающей гражданское и политическое равенство, свободу печати, административную и законодательную автономию под контролем одной Турции. Несколько тайных обществ, особенно образовавшийся в 1844 году Союз братьев, пропагандировали эти идеи и группировали вокруг себя недовольных.

Когда либералы, склонные сначала действовать исключительно легальными средствами, убедились, что им нечего ждать от Бибеско, они решили прибегнуть к насильственным мерам. 21 июня в Исласе на “Поле возрождения” они провозгласили конституцию. В Бухаресте солдаты заявили, что “против своих братьев они драться не станут”, а 23 июня господарь согласился подписать конституцию. 25 июня, “чувствуя, что силы его не соответствуют требованиям обстоятельств”, он отрекся от престола и был немедленно заменен временным правительством. Революция совершилась без пролития крови.


Вмешательство России и Турции.

Так как либералы требовали восстановления протектората одной только Турции, султан, вероятно, признал бы новый порядок. Но царь Николай, помимо своего инстинктивного отвращения ко всякому революционному движению, не мог допустить переворота, результатом которого было бы ослабление русского влияния на Балканах. Поэтому 28 июня 12000 русских вступили в Молдавию и затем двинулись на Валахию. Этот поход был на некоторое время приостановлен протестом Турции и требованием объяснений со стороны Франции и Англии. Но царь усилил армию и держал ее наготове. Султан, в свою очередь, отправил за Дунай 20000 человек, отказался по подстрекательству русской дипломатии признать временное правительство и поручил чрезвычайному комиссару Сулейман-паше восстановить законный порядок. Сулейман, отличавшийся мягким характером, предложил валахам самим выбрать наместника (каймакама) согласно органическому регламенту, но вместе с тем обещал, что после того как “в стране восстановлен будет прежний порядок, основательные жалобы — если они будут представлены — будут приняты во внимание”.

4 августа выбрано было “княжеское наместничество румынской земли”. Верный своему обещанию, Сулейман весьма благосклонно рассмотрел обращенные к нему требования реформ, в результате чего была принята конституция, сходная, за исключением некоторых деталей, с конституцией, провозглашенной на “Поле возрождения”. Тесное согласие, установившееся между валахами и представителем Турции, не понравилось русским. Султану было предложено немедленно отозвать Сулеймана и назначить нового комиссара, который должен был действовать по соглашению с русским комиссаром генералом Дюгамелем. Не встречая ниоткуда поддержки, султан принужден был уступить. Фуад-эфенди и Омер-паша, за которыми следил русский комиссар, вступили в Бухарест; наместничество было заменено каймакамом Константином Кантакузеном; вожаки либеральной партии были арестованы и высланы из пределов страны. Чтобы обеспечить исполнение своей воли, царь в конце сентября послал в Бухарест 60000 солдат; правительственная власть фактически очутилась в руках генерала Дюгамеля, который без суда арестовал, заключил в тюрьму и изгнал всех противников русского протектората.


Балта-Лиманская конвенция.

1 мая 1849 года Россия и Турция подписали в Балта-Лимане конвенцию, определявшую новые условия существования Дунайских княжеств. Отныне господари, назначаемые на семилетний срок царем и султаном, должны были играть роль простых наместников, общие собрания отменялись, комитеты, назначенные русским и турецким комиссарами, должны были пересмотреть старый органический регламент. Оккупация княжеств должна была продолжаться впредь до полного восстановления порядка и до завершения комитетами своих работ. На основании этого договора русский ставленник, князь Стирбей, был назначен валахским господарем, а господарем Молдавии сделался турецкий кандидат князь Гика.

Таким образом, единственным результатом мирной валахской революции было сужение тех значительных вольностей, которые были предоставлены княжествам по Адрианопольскому договору; они лишились права самостоятельно избирать своих господарей и иметь общие выборные собрания. Реакционная политика Николая I восторжествовала в Бухаресте и в Яссах так же, как ей предстояло через несколько недель восторжествовать и в Венгрии. Попытка молдаво-валахов освободиться от влияния и вмешательства России привела только к усилению последней, получившей новые легальные средства для воздействия на княжества. Это означало также победу царя над султаном, новый успех в деле медленного завоевания Россией Балканского полуострова, новый шаг вперед в ее терпеливом и безостановочном продвижении к Константинополю.


Восстания в Боснии и в Болгарии.

В других областях Турецкой империи русская политика была менее удачной. Не подлежит никакому сомнению, что волнения, происходившие в Боснии и в Болгарии в 1849—1851 годах, не обошлись без участия русских агентов. В Боснии в июле 1849 года национальные стремления впервые объединили те элементы, которые до сих пор вследствие религиозных различий всегда выступали в качестве братьев-врагов — перешедших в мусульманство беков и христианскую райю. Восстание было организовано с целью парализовать всякое поползновение Турции вмешаться в венгерские дела. Инсургенты провозгласили учреждение “славянской федерации”, написали на своих знаменах имя хорватского бана Елачича и объявили одного из его родственников своим вождем. Они рассчитывали на содействие Сербии и Черногории; но сербский князь Александр Карагеоргиевич из ненависти к России заявил, что намерен верно исполнять свой долг турецкого вассала, а черногорцы из вражды к ренегатам-бекам напали на восставших.

Султан отозвал Омер-пашу из Бухареста и весной 1850 года послал его в Боснию; тогда русские агенты, воспользовавшись невыносимыми страданиями болгарской райи, подняли ее против мучителей болгарского народа — спахий. Их неизбежное поражение должно было доставить русскому царю предлог для вмешательства. Несчастные крестьяне, вооруженные большей частью косами и окованными железом дубинами, не могли устоять против турок. Началась дикая расправа, но она была столь быстро остановлена внезапным возвращением Омер-паши, что русские не успели вмешаться.

Омер-паша, назначенный генерал-губернатором Европейской Турции, даровал полную амнистию инсургентам и воспользовался обстоятельствами для того, чтобы принудить болгарских спахий к признанию реформ (танзимата); к этому же он принудил и боснийских беков, против которых поспешил возобновить кампанию. Обещанные танзиматом вольности быстро успокоили райю, которая начала даже помогать турецким солдатам преследовать взбунтовавшихся беков. В целях усиления турецкого могущества Омер-паша сам поспешил применить наиболее важные постановления танзимата; он обложил беков налогами наравне с райей [В тексте допущена неточность. Речь тогда шла не о равном обложения беков наравне с райей, а об отмене ленной кормленческой (тимариотской) системы, в связи с чем беки переводились на оплату жалованьем, как обычные чиновники. — Прим. ред.] и начал набирать рекрутов среди христиан, как и среди мусульман; эта система дала ему часть лучших сил той армии, которой вскоре суждено было остановить движение русских войск у подошвы Балкан.


Россия и Турция.

Быстрое подавление боснийского и болгарского восстаний, энергичный отказ султана выдать царю и австрийскому императору венгерских эмигрантов, тот факт, что султан принудил даже египетского вице-короля применить танзимат (май 1852 г.), — все это показывало, что турки начинают снова собираться с силами. Николай I не мог остаться к этому равнодушным. С момента своего вступления на престол он выжидал удобного случая, чтобы силой (как во время заключения Адрианопольского договора) или дипломатическим путем (как во время заключения конвенции в Ункяр-Искелеси) завладеть наследством “больного человека”. [Так Николай I называл Турцию. — Прим. ред.] А так как реформы Абдул-Меджида и энергия Решид-паши, изменяя условия существования “больного”, могли вернуть его к жизни, необходимо было ускорить события. Урегулирование конфликта, возникшего в 1851 году между Россией и Францией по поводу обладания “святыми местами”, доставило Николаю предлог для разрыва с Турцией.


Вопрос о “святых местах”.

Двенадцативековая традиция [Французская дипломатия возводит получение французами права покровительства над католиками и охрану “святых мест” к “двенадцативековой традиции”; в действительности же право покровительства Франции над французскими подданными, находящимися на территории Оттоманской империи, впервые в истории франко-турецких отношений было предоставлено в 1535 году. Затем это же право французская дипломатия при обострении восточного кризиса в целях обоснования своих претензий стала не только относить к IX веку, но и решительно толковать его как право покровительства Франции над всеми католиками Оттоманской империи. — Прим. ред.], подтвержденная многочисленными фирманами, обеспечивала католикам, или “латинянам”, состоявшим под покровительством Франции, охрану “святых мест” в Иерусалиме и Вифлееме. Эта привилегия с незапамятных времен возбуждала зависть армян и греков, неоднократно пытавшихся оспаривать это право у католиков. В 1757 году им удалось захватить некоторые святыни; несмотря на протесты и требования Франции, этот инцидент не был улажен еще в 1789 году. А так как революционные правительства и Империя совершенно не интересовались этим вопросом, то в 1808 году греки, при решительной поддержке православных русских, окончательно отняли у католиков обладание “святыми местами”.


Политика Наполеона III.

Реставрация и Июльская монархия не пытались добиться от султана перемены в положении дел, хотя этот вопрос имел важное значение для французского престижа и влияния на Востоке. Но все изменилось с того момента, как Наполеон III сделался президентом; он не намерен был допускать какого бы то ни было отступления от исторических прав Франции, особенно если это отступление могло пойти на пользу царю Николаю. С другой стороны, он нуждался в духовенстве для успехов своей внутренней политики, а выступая защитником католических интересов в “Святой земле”, он привлекал к себе симпатии духовенства. Наконец, в конфликте на Востоке, где интересы Австрии и России были в силу обстоятельств противоположны, он, по-видимому, усматривал вернейшее средство поссорить обе эти державы и изолировать Австрию на случай итальянской войны, о которой он уже тогда помышлял.

В мае 1851 года французский посол маркиз де Лавалетт потребовал от Высокой Порты предоставления латинянам: в Иерусалиме — гробницы и купола Святого гроба в церкви того же имени, а также совместного с православными владения “камнем преткновения”; на Голгофе — гробниц франкских королей и совместного владения голгофским алтарем Гефсиманской церкви и гробницы Пресвятой Девы; верхней Вифлеемской церкви с примыкающими к ней садами и кладбищами. Султан признал основательность французских требований, но ввиду протестов со стороны России сохранил существовавшее положение (status quo).

Тогда в Константинополе начался между Францией и Россией настоящий поединок, который принял особенно резкий характер вследствие поведения Николая по отношению к Наполеону после восстановления Империи. Усматривая в этой реставрации вопиющее нарушение трактатов 1815 года, раздраженный тем, что новый император ссылается на плебисциты и революционный принцип народного верховенства, царь хотел, чтобы старые монархии отказались признать Наполеона III или по крайней мере держали его на почтительном расстоянии. Но он сам должен был признать Наполеона III в начале января 1853 года; он сделал это с величайшей неохотой и вместо традиционного эпитета “брат” употребил в своем письме выражение “добрый друг”; объяснения русского посланника еще сильнее подчеркнули оскорбительный характер царского намерения. [Новейшие специальные исследования Бапста и других об отношениях между Николаем I и Наполеоном III, а также документы, опубликованные во Франции и России, и мемуары (вроде мемуаров генерала Граббе) рисуют дело так: в Петербурге при дворе известие о декабрьском перевороте было принято с полным восторгом. Николай I усматривал в поступке Бонапарта смертельный удар революции. Но затем он узнал, что Наполеон не только желает принять титул императора — вопреки торжественному постановлению 1814 и 1815 годов о том, что династия Бонапартов навсегда лишается прав на престол, — но что он еще будет называться Наполеоном III, показывая этим, что признает своего умершего двоюродного брата Наполеоном II, так как именно ему Наполеон I в 1815 году завещал престол. Это было принято Николаем I за пощечину, и тогда-то он нанес оскорбление Наполеону III. — Прим. ред.]


Проекты Николая и Англии.

Император, глубоко оскорбленный этими приемами Николая, естественно, меньше чем когда-либо расположен был сделать какие бы то ни было уступки царским претензиям в Палестине. С другой стороны, Николай, ободряемый робостью султана, счел нужным действовать смело и предпринять решительный шаг. Если бы ему удалось осуществить свой план, он сразу вернул бы себе то привилегированное положение, которое одно время было ему обеспечено договором в Ункяр-Искелеси, и действительно установил бы русский протекторат над Турцией; в случае же неудачи он получил бы столь давно ожидаемый предлог для объявления войны Турции. Но при этом Николай совершил ошибку, преждевременно раскрыв британскому правительству план, осуществление которого, как он полагал, было бы трудным без согласия и содействия Англии.

Во время одного бала, происходившего в Петербурге 9 января 1853 года, царь в разговоре с английским посланником сэром Гамильтоном Сеймуром высказал свое удовольствие по поводу дружественных отношений между русским и английским правительствами. “Когда мы действуем согласно, — сказал Николай, — я совершенно равнодушно отношусь к Западной Европе: то, что делают или думают другие, имеет мало значения”. А через пять дней он пригласил к себе посланника и повел речь о турецком вопросе. Турция, по его словам, впала “в состояние такой дряхлости”, что этот “больной человек” может внезапно умереть и “остаться на руках” у держав. Царь полагал, что было бы неблагоразумно “довести дело до такого сюрприза”, не выработав заранее “какой-нибудь системы” и не установив “предварительного соглашения”. “Я хочу поговорить с вами как с другом и джентльменом, — прибавил царь. — Если мне удастся столковаться с Англией по этому вопросу, остальное мне не важно: я решительно не интересуюсь мнением и действиями других”. При этом он напомнил, что во время своей поездки в Лондон в 1844 году он уже пытался войти по этому поводу в предварительное соглашение с английским правительством.

Впрочем, Николай на этот раз не стал входить в подробности своего проекта; окончательно он раскрыл свои карты при третьей беседе, 21 февраля. По словам императора, он не унаследовал “тех мечтаний, которыми любила тешиться императрица Екатерина”; он не хочет “постоянной оккупации Константинополя русскими”, но он не хочет также, чтобы Константинополь был занят англичанами, французами или какой-либо другой великой державой. Он не намерен допустить восстановления Византийской империи или территориального расширения Греции, способного превратить ее в “сильное государство”. Еще меньше он потерпит раздел Турции на мелкие республики, которые “послужили бы готовым убежищем для революционеров”. Дунайские княжества сохраняют свою независимость под покровительством России. “Аналогичное устройство получают Сербия и Болгария”. “Что касается Египта, — продолжал Николай, — я прекрасно понимаю важное значение этой территории для Англии... Если в случае падения и раздела Оттоманской империи вы завладеете Египтом, я не стану делать против этого никаких возражений. То же самое я могу сказать относительно Крита; этот остров вам подходит, и я не вижу, почему бы он не мог войти в состав английских владений”. Разговор закончился следующими словами: “Предложите вашему правительству высказать свое мнение по этому вопросу. Я прошу от него не обязательств или формальной конвенции, а свободного обмена мнениями и слова джентльмена. Между нами этого довольно”.

Эти заявления вызвали в Лондоне живейшее волнение. Напрасно царь уверял, что “для него не имеет никакого смысла стремиться к дальнейшему расширению своей территории” и что расширение пределов его “и без того обширной” империи угрожало бы только опасностью; напрасно настаивал он, что желает только “продлить существование больного”. Если некоторые министры, как Эбердин, делали вид, что придают весьма важное значение этому последнему заявлению, то другие вместе с сэром Гамильтоном Сеймуром полагали, что “государь, который с таким упорством настаивал на неминуемом падении соседнего государства, в душе твердо решил, что наступила пора не дожидаться его разложения, а ускорить его”.


Миссия князя Меншикова в Константинополе.

Не меньшее беспокойство вызывала поездка в Константинополь чрезвычайного посла, миссия которого была объяснена царем сэру Гамильтону Сеймуру в следующих неопределенных выражениях: “Вы видите, как я действую по отношению к султану. Этот господин нарушает свое слово и ведет себя со мною самым невозможным образом; однако я довольствуюсь тем, что отправляю в Константинополь посла, который должен потребовать удовлетворения”. Но высокое положение лица, облеченного этой миссией, — бывшего морского министра и финляндского генерал-губернатора, адмирала князя Меншикова — заставило предполагать, что дело идет не о простой “демонстрации”; этого не думали и во Франции, где еще ничего не знали о тайных замыслах царя, но где с величайшим вниманием следили за всеми его ходами и за движениями русских войск на Пруте. Наполеон III и его министр Друэн де Люис были убеждены, что момент кризиса близок. И скоро поведение Меншикова в Константинополе подтвердило их опасения.

Прибыв 28 февраля в турецкую столицу, русский посол сразу повел себя вызывающим образом, отказавшись сделать традиционный визит министру иностранных дел Фуад-эфенди — “лживому” субъекту, с которым он не мог вступить ни в какие переговоры. Таким образом, он принудил турецкого министра выйти в отставку. Через пятнадцать дней Меншиков объявил о своей миссии; он открыто потребовал окончательного решения вопроса о “святых местах” — вопроса, в котором он мог опасаться противодействия только со стороны Франции. Затем под величайшим секретом и в форме ультиматума он потребовал, чтобы турецкое правительство подписало тайный договор, по которому России обеспечивался действительный протекторат над всем православным населением Турецкой империи. Если бы это предложение было принято, царь получил бы право непрерывно вмешиваться в турецкие дела. Зато он предлагал Турции оборонительный и наступательный союз, который должен был обеспечить султана от возможного нападения со стороны Франции. Меншиков требовал от турецкого правительства полного молчания, потому что если бы предложения России сделались известны, они должны были бы вызвать сопротивление и Франции, и Англии, и большинства остальных держав. Но английский посланник, лорд Стретфорд Радклифф, заставил Меншикова полностью раскрыть карты.

Решив будто бы помочь Меншикову в вопросе о “святых местах”, английский посол по соглашению с французским представителем действовал так искусно, что 4 мая дело было улажено к полному удовлетворению всех трех заинтересованных сторон (султана, царя и императора) и Меншикову не оставалось иного исхода, как или удалиться, или публично высказать действительную цель своего посольства. Он избрал последний выход. 5 мая он потребовал от султана дать в пятидневный срок “ненарушимые гарантии на будущее время в форме торжественного обязательства, имеющего силу договора”. 10 мая турецкие министры, поддерживаемые французским и английским послами, ответили, что султан “будет покровительствовать православной вере и уважать ее привилегии”, но что он не может заключить с Россией никакого договора, способного “скомпрометировать основные принципы его независимости и верховной власти”. 18 мая Меншиков заявил, что миссия его кончена. “Отказ Турции дать гарантии православной вере, — сказал он, — создает для императорского правительства необходимость отныне искать этих гарантий в собственной силе”. 21 мая русский посол покинул Константинополь.


Разрыв царя с Турцией.

Царь немедленно приказал своим войскам вступить в Дунайские княжества; он чувствовал — по его словам — на своей щеке следы пяти пальцев султана. Однако нота канцлера Нессельроде 31 мая объясняла, что движение русских войск не означает открытия военных действий; дело идет только о получении известных “материальных гарантий”, чтобы склонить “султана к более справедливым чувствам” и добиться “моральной уверенности”. Однако английское правительство решило, что наступил момент для принятия предохранительных мер, и 2 июня стоявший в Мальте английский флот присоединился к французской эскадре, которая с марта стояла у Саламина, а 13 июня пришла в Безику, у входа в Дарданеллы. Посланникам обеих держав дано было разрешение призвать эскадры в Константинополь для защиты султана.

Военные действия начались почти на пять месяцев позднее. Турция не была готова, царь был приведен в замешательство неожиданным для него сближением Франции с Англией. Если Пальмерстон склонялся к активной политике, то руководящий министр, лорд Эбердин, стоял за мир; Наполеон, удовлетворенный изолированным положением Николая, не хотел рисковать, ускоряя события, и таким образом возбудить недоверие, которое он всегда чувствовал вокруг себя. Он предложил передать данный спор на разрешение пяти держав, подписавших договор 1841 года.

Австрийский император, которого связывало с царем воспоминание об услугах, оказанных ему русской армией при подавлении венгерской революции, но который в то же время боялся всякого нарушения равновесия на Востоке, охотно примкнул к этому проекту; казалось, что и царь на него соглашается. К концу июля собравшиеся в Вене посланники выработали примирительную ноту, которая удовлетворила царя, так как была составлена в весьма неопределенных выражениях, но которую отверг султан — именно потому, что он, наоборот, желал вполне определенных формулировок.

Пока велись эти переговоры, пробудился мусульманский фанатизм, раздраженный изданием в России манифеста, которым Николай призывал к крестовому походу против турок. Улемы требовали, чтобы султан объявил царю войну или отрекся от престола; 25 сентября совет, состоявший из 163 лиц, предложил султану открыть военные действия; 8 октября Омер-паша обратился к князю Горчакову с требованием очистить в пятнадцатидневный срок княжества; 23 октября на Дунае начались военные действия.


Война. Англо-французское вмешательство.

В тот же день английская и французская эскадры вошли в Босфор. Однако вооруженное вмешательство обеих западных держав окончательно определилось только после разгрома турок 30 ноября, когда двенадцать турецких кораблей, атакованных на Синопском рейде вице-адмиралом Нахимовым, были потоплены после трехчасового боя. Тогда соединенный англо-французский флот вошел в Черное море с приказом прекратить в нем плавание каких бы то ни было русских судов. “Мы сохраним Черное море в качестве залога до эвакуации княжеств и восстановления мира”, — писал Друэн де Люис.

Дипломатические сношения были прерваны 4 февраля 1854 года. На личное письмо Наполеона III, предлагавшего заключение немедленного перемирия России с Турцией с одновременной эвакуацией княжеств и Черного моря, Николай ответил 8 февраля отказом и заявил, что “Россия сумеет в 1854 году показать себя такой же, какой она была в 1812 году”. 27 февраля лондонский и парижский кабинеты потребовали удаления русских войск из Дунайских княжеств не позднее 30 апреля; 18 марта Нессельроде ответил, что император не считает нужным отвечать на это требование, а 27 марта во французском и английском парламентах официально было объявлено о начале войны.


Константинопольский и лондонский трактаты. Венский протокол.

12 марта Англия и Франция подписали в Константинополе союзный договор с Турцией. Обе державы обязались защищать ее оружием вплоть до заключения мира, гарантирующего независимость Оттоманской империи и права султана; с своей стороны Порта брала на себя обязательство преобразовать учреждения империи в смысле обеспечения всем турецким подданным без различия религии полного равенства перед законом и судом, допуска ко всем должностям и равномерного распределения налогов.

10 апреля Англия и Франция заключили в Лондоне договор, по которому они обязались не вступать в сепаратные переговоры с Россией, не добиваться в этой войне никаких отдельных выгод и удержать от необдуманных поступков греков, подготовлявших восстание в Акарнании, Фессалии и Македонии.

Накануне представители Франции, Англии, Австрии и Пруссии подписали в Вене очень важный протокол, который определял основные принципы и условия sine qua non [Латинская формула: conditio sine qua поп, в точном переводе: “условие, без которого нет”, т. е. непременное условие. — Прим. ред.] будущих переговоров, а именно неприкосновенность Оттоманской империи, эвакуация княжеств, независимость султана, который должен был собственной властью даровать необходимые вольности и привилегии своим христианским подданным. Державы обязались действовать солидарно в деле разрешения выдвинутых вопросов и не заключать с Россией никаких отдельных договоров, условия которых не были бы предварительно установлены по взаимному соглашению. Этот протокол имел важное моральное значение; он констатировал и подтверждал изолированное положение России и, успокоив союзников относительно намерений Центральной Европы, позволил им употребить все свои силы на ведение войны, которая ввиду отдаленности театра военных действий сопряжена была с величайшими трудностями.


II. Крымская война. Военные действия


Характер войны.

С военной точки зрения Крымскую войну следует признать одной из самых своеобразных и тяжелых войн. Воюющие государства расположены были на двух противоположных концах Европы; не имея точек соприкосновения, они могли сообщаться друг с другом только морем, так что англо-французская армия должна была снабжаться боевыми припасами и продовольствием из пунктов, отстоявших от нее более чем на 4000 километров. Транспорты — большей частью парусные — должны были употреблять не меньше двенадцати дней, а часто и месяц на переход из Марселя в Галлиполи, откуда в Севастополь приходилось идти еще от шести до семи дней. Снабжение русской армии связано было почти с такими же трудностями вследствие огромных расстояний, несовершенства путей сообщения, отсутствия дорог или дурного их качества.

С другой стороны, союзники не имели заранее выработанного и согласованного плана действий, так что проекты английского и французского штабов сильно разнились между собой. Первоначальной целью союзников было остановить движение русских войск на Дунае; затем, когда последние очистили княжества, Наполеон начал подумывать о войне на суше, а англичанам хотелось произвести высадку в Крыму и разрушить морской арсенал в Севастополе. Когда крымская экспедиция была наконец решена, возникли разногласия по поводу того, каким образом вести кампанию на полуострове. По соображениям национального самолюбия за все время войны у союзных войск не было общего командования; три армии имели три отдельных генеральных штаба, которые составляли планы, вели между собой переговоры, обменивались нотами, посылали друг другу меморандумы, подписывали протоколы и подготовляли каждую военную операцию так, как дипломаты вырабатывают мирный трактат. Кроме того, в каждой армии командующие менялись: во главе французской армии последовательно стояли Сент-Арно, Канробер и Пелисье, во главе английской — Раглан и Симпсон; при этом каждый из них имел свой собственный план, который приходилось приспособлять к положению, унаследованному от предшественника. Положение еще более осложнялось вмешательством правительств, глав государств и министров, которые претендовали не только на общий контроль, но и на руководство военными действиями; они нагромождали один проект на другой и пытались — впрочем, тщетно — навязать генералам стратегические планы, которые (как, например, план, принадлежавший Наполеону III и относившийся к главной кампании) казались наиболее логичными и наиболее отвечающими истинным принципам великой войны; но эти планы возникали слишком поздно, когда военные операции уже развертывались. Но как бы твердо ни решались генералы не прерывать раз начатых операций, они не могли совершенно игнорировать инструкций своих государей; приходилось соблюдать внешние приличия, лукавить, лавировать, стараться выиграть время, т. е. терять его. Прибавьте к этому необычайно суровую зиму, в январе 1855 года уложившую в госпиталь 9000 человек — восьмую часть наличного состава французской армии, болезни — холеру, цингу, тиф, а в особенности — противника, одаренного редчайшими военными качествами, бесстрашного, упорного, не впадавшего в уныние, напротив, после каждого поражения бросавшегося в бой с возросшей энергией.


Сент-Арно и Раглан.

Первые французские войска покинули Марсель 18 марта под командованием Канробера и отправились в Галлиполи, чтобы подготовить там квартиры для главных сил. Восточная армия (таково было официальное название экспедиционного корпуса) первоначально должна была состоять из четырех дивизий, в том числе одной резервной, т. е. приблизительно из 30000 человек. Англичане предполагали послать 25000 человек. Главное командование всеми военными силами принадлежало маршалу Сент-Арно и лорду Раглану. Первый был еще молодой, блестящий африканский солдат, прославившийся завоеванием Малой Кабилии и сыгравший выдающуюся роль в декабрьском государственном перевороте; это был весьма деятельный генерал, способный из-за честолюбия и стремления к славе вести кампанию смело и решительно и отличавшийся в то же время крайним прямодушием, что давало ему возможность поддерживать хорошие отношения со своим английским коллегой. Лорду Раглану было в то время шестьдесят шесть лет; ветеран португальской и испанской войн, раненный еще в битве при Ватерлоо, несколько медлительный, холодный, резкий и подозрительный, он ревниво относился к своей власти и хотел быть вполне самостоятельным в своих действиях.


Силистрия, Добруджа, Бомарзунд.

Когда генералы прибыли в Константинополь, русская армия, задержанная на некоторое время действиями Омер-паши в княжествах, перешла в наступление и 23 марта переправилась через Дунай. 14 апреля русские начали осаду Силистрии. После совещания в Варне с Омер-пашой, Сент-Арно и Раглан решили немедленно открыть военные действия (10 мая). Однако когда пришлось перейти к делу, оказалось, что в Галлиполи ничего не подготовлено; войска, спешно отправленные на пароходах, испытывали недостаток в самых необходимых вещах, посланных на парусных судах. “У нас нет ни хлеба, ни сапог, ни котлов, ни манерок”, — писал Сент-Арно, объявлявший, что он располагает упряжкой только для двадцати четырех орудий. Сначала пришлось ограничиться отправкой в Варну одной английской дивизии и одной французской бригады.

Когда союзники получили наконец возможность действовать, русские после шести бесплодных штурмов 23 июля уже сняли осаду в Силистрии — не столько вследствие сосредоточения в Варне 30000 французов и 20000 англичан, сколько ввиду явно враждебного положения, занятого Австрией. 2 июня Австрия потребовала от царя эвакуации княжеств и сосредоточила значительные силы в Трансильвании; вместе с тем Австрия 14 июня подписала с Турцией конвенцию, разрешавшую ей впредь до заключения мира занять своими войсками Валахию и Молдавию. С этого момента военные действия на Дунае потеряли всякий смысл. Единственная совершавшаяся здесь операция состояла в разведках в Добрудже и стычках с казаками; во время этого похода среди дивизии Канробера начала свирепствовать холера, которая в двадцать дней унесла 1900 человек.

Серьезные столкновения произошли в других местах. 21 апреля на Черном море англо-французская эскадра бомбардировала и разрушила Одесский порт [Это неверно: повреждения, нанесенные англо-французским флотом как порту, так и городу Одессе, были незначительны, да и самая операция имела лишь демонстративный характер. — Прим. ред.], стараясь не повредить самого города. На Балтийском море английский флот бомбардировал Бомарзунд — крепость на Аландских островах, которая 16 августа была взята французским корпусом, состоявшим под начальством Барагэ д'Иллье.


Крымская экспедиция.

После того как отступление русской армии поставило вне всякой опасности Константинополь и Европейскую Турцию, возник вопрос: что должна предпринять союзная армия, сосредоточенная в Варне? Каким образом принудить царя подписать мир на условиях, установленных венским протоколом? Австрийцы, объявляя о своем намерении занять Валахию, выразили желание совершить эту операцию совместно с французской армией; таким образом, в перспективе вырисовывалась кампания на Пруте, и эта идея улыбалась Наполеону. Но лондонский кабинет 29 июня послал лорду Раглану приказ приготовиться к отплытию и предложил французскому правительству экспедицию в Крым.


Севастополь.

На юго-западной оконечности полуострова, в его горной части, в центре скалистого плато, известного под названием Херсонесского, море врезается в материк глубокой бухтой, носящей название Северной. На южной ее стороне открывается перпендикулярно более узкая и короткая Южная бухта; обе они вместе образуют нечто вроде буквы Т. Здесь русские устроили сильный морской арсенал. Арсенал в собственном смысле слова был расположен на востоке, в части, называвшейся Корабельной бухтой; на западе простирался город. После того как союзные эскадры прошли через Босфор, в Севастопольской бухте укрылся весь русский военный Черноморский флот, состоявший из 14 линейных кораблей, 7 фрегатов и 11 паровых судов меньшего размера. Это была сила, которая в один прекрасный день могла захватить Константинополь; англичане хотели этот флот уничтожить, а для того чтобы сделать невозможным его восстановление, разрушить и самый Севастополь.

С другой стороны, оккупация Крыма несомненно способна была принудить царя к заключению мира и во всяком случае давала союзникам в руки важный залог к моменту открытия переговоров. Англичане полагали, что этот план может быть осуществлен очень быстро. Французы не разделяли их иллюзий. “Россия допустит оккупацию Крыма только после самого упорного сопротивления и самых крупных жертв, — писал маршал Вальян к Сент-Арно. — Поэтому мы должны быть готовы ко всему и не питать никаких иллюзий насчет тех жертв, которые нам самим придется принести”. Несмотря на эту совершенно верную оценку предстоявших затруднений, экспедиция была решена.


Экспедиционный корпус.

Начались обширные приготовления. Англичане отправили пять пехотных дивизий, одну кавалерийскую, девять полевых батарей, осадный парк — в общем 21500 человек; французы послали 30000 человек, разделенных на четыре дивизии (пятая дивизия вместе с кавалерийской дивизией осталась в Варне), двенадцать полевых батарей и шестьдесят пять осадных орудий. Кроме того, имелась турецкая дивизия из 6000 человек. Армия везла с собой 13000 туров, 24000 фашин, 180000 мешков для земли, продовольствие и фураж на 45 дней. Союзный флот, находившийся под начальством вице-адмиралов Гамелена и Брюа, Дёндаса и Лайонса, состоял из 89 военных судов и 267 транспортов, в общем из 356 паровых и парусных судов. 7 сентября эскадра снялась с якоря.


Высадка. Сражение при Альме.

В июле Канробер произвел рекогносцировку крымского побережья и наметил пункты для высадки. Чтобы избежать похода через неровную и лишенную дорог область, решено было высадить войско в низменной части Крыма, севернее Севастополя и несколько ниже Евпатории, которая 13 сентября сдалась по первому же требованию. 14 сентября началась высадка на широком песчаном берегу; русские не мешали этой операции. 19-го союзные войска двинулись к Севастополю.

Высадка союзников была для русских до известной степени неожиданностью. Несмотря на нескромность английской прессы, а быть может, именно благодаря этой нескромности, русские совершенно не предполагали, что враг нападет на Севастополь; они думали, что целью его стремлений является Одесса. Таким образом, в Бессарабии было сосредоточено 180000 человек, между Одессой и Николаевом — 32000, в Крыму же — только 51000 солдат под начальством князя Меншикова. Русские полагали, что если и произойдет нападение в Крыму, то разве в форме бомбардировки с моря, а со стороны моря крепость была сильно защищена, снабжена семью фортами и двумя батареями, а также казематными укреплениями с 600 пушек, поставленных в несколько ярусов. Со стороны суши город был почти не укреплен, начались некоторые земляные работы и баррикады сухой кладки, и на всем семиверстном протяжении незаконченного вала стояло не больше 145 орудий.

Итак, высадка союзников была для Меншикова сюрпризом; однако он сделал очень смелую попытку остановить их.

Переведя к северу от Севастополя все силы, находившиеся в его распоряжении, т. е. приблизительно 40000 человек, он расположился на евпаторийской дороге, на склоне террасы, которая слева спускалась к морю почти отвесным и на вид неприступным утесом, а с фронта прикрывалась руслом реки Альмы. По этому-то утесу и взобрались утром 20 сентября зуавы и батарея дивизии Боске, поддержанные огнем небольшой французской эскадры, и опрокинули левое крыло русской армии. Этот удар решил победу до полудня, но на правом фланге вследствие медленного движения англичан она была доведена до конца только к четырем часам вечера. “Я двигался бегом, — сказал Сент-Арно, — а англичане шли”. Поэтому у них выбыло из строя 2000 человек — десятая часть их наличного состава (потеря, втрое превышавшая потерю французов). У русских выбыло из строя около 6000 человек, что с достаточной ясностью свидетельствовало об упорстве их сопротивления.


Оборонительные укрепления Севастополя. Тотлебен.

Так как победа, одержанная союзниками при Альме, открывала им дорогу к Севастополю, Меншикову пришлось принять крайние меры для приведения крепости в оборонительное положение. Заслуживает восхищения быстрота и энергия его действий. Сам Меншиков, вместо того чтобы запереться в Севастополе, готовился выйти в поле, чтобы вести кампанию и поддерживать непрерывную связь с Россией; адмиралу Корнилову в тот же вечер, после сражения при Альме, он отдал приказ преградить дорогу неприятельскому флоту, затопив в бухте часть своей эскадры. В соответствии с этим было пущено ко дну пять линейных кораблей и два фрегата. Остальные суда, отведенные во внутреннюю бухту, высадили на берег весь экипаж, выгрузили артиллерию и всякого рода запасы; это дало Севастополю продовольствие на семь месяцев, 3000 орудий и 18000 матросов — первоклассных солдат, которые поражали своей дисциплиной и героизмом на бастионах так же, как прежде на кораблях. Командиры — адмиралы Корнилов и Нахимов — оказались достойными своих людей. Внутренняя организация обороны была облегчена тем обстоятельством, что Севастополь, по словам Руссе, был “не столько городом, сколько военной колонией”: из 42000 жителей насчитывалось едва 7000 человек гражданского населения.

Для организации внешней обороны Меншиков нашел в своем штабе подполковника Тотлебена. [Слова автора, что Меншиков “нашел” Тотлебена, в корне ошибочны. Тотлебена прислал к Меншикову (не спросясь даже у Меншикова) князь Горчаков из дунайской армии, а Меншиков, очень этим недовольный, чуть было не отправил Тотлебена обратно в тот же день, как тот прибыл спасать Севастополь. — Прим. ред.] Изобретательность и энергия этого инженера превратили город, почти лишенный защиты, в грозную крепость, где фашины и наполненные землей мешки заменили камень и известь; эти, так сказать, подвижные укрепления, легко разрушаемые бомбами и ядрами, восстановлялись с такой же легкостью, так что на следующий день после сражения неприятель находил пробитые накануне бреши снова заделанными. Союзники могли убедиться в важном значении этих земляных укреплений при первом же штурме: Большой редан [Реданом называется “двойное” укрепление, устроенное так, что его два фаса сходятся углом, повернутым в поле, и его артиллерия может разом громить и левую и правую неприятельскую позиции и препятствовать попыткам обходных движений. Атаке в лоб, которая могла бы для редана быть опасной, препятствуют пристраиваемые к фасам “фланки”. Но в данном случае редан страдал не от попыток штурма, а от огня дальнобойной артиллерии союзников, направленного на оба фаса. — Прим. ред.], почти до основания разрушенный английской артиллерией 17 октября, утром 18-го оказался совершенно восстановленным и снова укрепленным.

Благодаря Тотлебену оборона Севастополя приняла до некоторой степени активный, наступательный характер: защитники города не только не ограничивались обороной первой линии укреплений, но продолжали продвигаться вперед, даже под огнем союзников, последовательными апрошами, а в самом разгаре осады Тотлебен воздвиг перед Малаховым курганом знаменитое укрепление — Зеленый курган. Генерал Пелисье в письме к Наполеону III от 29 июня 1855 года удачно обрисовал тот странный характер, который получила осада Севастополя благодаря смелости Тотлебена. “Что представляет собой осада Севастополя? — писал он. — Это безостановочная борьба двух армий, которые двигаются друг против друга, создавая окопы, устанавливая батареи и оспаривая друг у друга обладание бранным полем, разделяющим их с самого начала, подобно тому как противники оспаривают друг у друга решающие позиции во время сражения. Это — бой, продолжающийся безостановочно в течение восьми месяцев... Каждый раз, когда мы останавливаемся, неприятель начинает наступать на нас...” Земляные работы производились столь энергично, что к концу осады союзники прорыли около восьмидесяти километров траншей.


Союзники перед Севастополем. Канробер.

Когда союзники 26 сентября появились на Херсонесском плато, к востоку и к югу от Севастополя, крепость была уже застрахована от нечаянного нападения. Впрочем, союзная армия осадила город только с юга, с севера же сообщение с Россией не прерывалось все время. Англичане расположились на востоке против Корабельной бухты, которую прикрывали Малахов курган и Большой редан. На западе, перед городом, защищаемым Мачтовым и Центральным бастионами, расположились французы. Сент-Арно, захворавший холерой, должен был передать командование Канроберу; 29 сентября он взошел на борт парохода “Бертоле” и в тот же вечер скончался.

Новый командующий французской армией, генерал Канробер, был известен своей храбростью и пользовался любовью солдат, о которых постоянно заботился и жизнь которых берег. Но ему недоставало твердости характера; сложность выпавшей на его долю задачи и связанная с нею ответственность тяготили его. Неуверенный в собственных силах, он колебался и не был способен принимать определенные решения — недостаток тем более серьезный, что лорд Раглан и без того склонен был к чрезмерной медлительности. Рядом решительных ударов можно было, по словам Тотлебена и маршала Ниэля, быстро овладеть Севастополем. Траншея была прорыта только 9 октября, а 17-го 53 французских и 73 английских орудия открыли огонь. Несмотря на содействие флота, французская атака была успешно отбита. Англичане, разрушившие Большой редан, не решились использовать свою удачу, и упущенный ими в этот день удобный случай больше уже не повторился.


Балаклава. Инкерман.

Не успели союзники как следует расположиться на плато, как им пришлось подумать о собственной защите. 25 октября Меншиков поручил генералу Липранди овладеть маленьким портом Балаклавой, где англичане устроили свои склады. Попытка русских закончилась неудачей, но англичане потеряли при этом лучшую часть своей легкой кавалерии, брошенную лордом Рагланом в “необъяснимую” (“impossible a comprendre” — выражение Канробера) атаку. Впрочем, для Меншикова сражение при Балаклаве имело значение просто авангардного боя: он готовился нанести неприятелю решительный удар в другом месте, а численный перевес, обеспеченный прибывшими из Бессарабии подкреплениями, подавал ему надежду на успех; он рассчитывал вскоре выставить 100000 солдат против 65000, которыми располагали союзники.

5 ноября, на заре, в густом тумане, поднявшемся после проливного дождя, английские аванпосты на Инкерманском плато были внезапно атакованы; нападение было произведено одновременно с Корабельной бухты и из долины Черной речки, так что англичане подверглись атаке с фронта и с фланга. В продолжение трех часов они держались с поразительной стойкостью, не желая обращаться к помощи французов, которые с начала боя схватились за оружие и, приблизившись на расстояние выстрела, готовы были двинуться в бой по первому сигналу. Однако в 9 часов, отброшенный к своим палаткам, потеряв шестую часть своего наличного состава, усеявшую трупами залитую кровью землю, не имея ни одного человека в резерве, раздавленный и обойденный справа, лорд Раглан призвал на помощь Боске.

В то же время на другом фланге союзных войск, против города, русские произвели вылазку на французские окопы; они были скоро отброшены, но эта диверсия несколько замедлила подход главных французских сил к Инкерману. Бурбаки, прибывший на место сражения беглым шагом с двумя батальонами, дал первый отпор наступавшим русским. В 11 часов солдаты Меншикова, теснимые пешими егерями, зуавами и алжирскими стрелками к обрывистому берегу Черной речки, были отброшены на другой берег. Из 40000 русских, принимавших участие в сражении, выбыло из строя 11800 человек, в том числе 5 генералов; со стороны англичан в этом деле участвовало 12000, а со стороны французов 4000 человек; у первых выбыло из строя 9 генералов и 2000 солдат, вторые оставили на обоих полях сражений 1700 человек. Эти цифры красноречиво говорят об ожесточенном характере битвы, во время которой союзники дрались не в погоне за славой, а защищая свою жизнь.


Зима. Осада Малахова кургана.

Хотя русские и потерпели поражение, но они достигли того, что союзники, также понесшие огромные потери, не смогли произвести предполагавшегося приступа (на город) и должны были выжидать прибытия подкреплений. Но если число французов скоро достигло 50000 человек, то подкреплений, присылавшихся англичанам, не хватало даже для замещения выбывавших ежедневно из строя. Внезапно наступила суровая зима; сначала шли проливные дожди, затем повалил снег, подули северные ветры и ударили морозы. Англичане, привыкшие к большому комфорту, оказались совершенно неподготовленными к суровому климату и потеряли предприимчивость и бодрость. В конце ноября люди ходили еще в холщовых шароварах; смертность свирепствовала среди них ужасающая: из 53000 человек, прибывших из Англии, боеспособных оставалось только 12000. Несмотря на всяческую помощь со стороны французов, которые делились с ними всем, что имели сами, английская армия буквально таяла: в 1855 году в течение одной только недели в лазареты поступило 2000 человек.

Поэтому лорд Раглан, самолюбие которого как англичанина сильно при этом страдало, принужден был сначала отклонить план совместного штурма, а затем попросить Канробера усилить его правый фланг перед Корабельной бухтой и взять на себя штурм укрепления, на которое до тех пор обращалось мало внимания, а именно — Малахова кургана. 13 января 1855 года англичане уступили французам Инкерманское плато и поле перед курганом; с этого момента французская армия окружала английскую со всех сторон. Как заметил начальник французских саперов генерал Бизо, от которого не ускользнуло стратегическое значение Малахова кургана, здесь необходимо было предпринять новую осаду и отложить решительный штурм до весны. Бизо ошибся в своих предсказаниях: для овладения Малаховым курганом, а значит и Севастополем, понадобилось не меньше девяти месяцев.

Несмотря на зимние холода, военные операции не прекращались. Русская армия, командование которой вместо Меншикова принял князь Горчаков, сделала неудачную попытку овладеть Евпаторией (17 февраля), охранявшейся турками под начальством Омер-паши. Смерть царя Николая, скончавшегося 2 марта, подала надежду на близкое заключение мира, но эта надежда скоро рассеялась. В манифесте к своему народу новый царь, Александр II, выразил веру в лучшее будущее и надежду осуществить виды и пожелания своих “славных предшественников: Петра, Екатерины, Александра Благословенного и своего, незабвенной памяти, августейшего отца”. Затем он удвоил усилия для того, чтобы доставить защитникам Севастополя новые подкрепления.

С своей стороны союзники старались сконцентрировать под Севастополем как можно больше сил. 26 января они подписали союз с сардинским королем Виктором-Эммануилом, и 15000 сардинцев под начальством Ламармора отправлены были в Крым. Наполеон послал часть своей гвардии и начал составлять резервную армию, над которой он намеревался лично принять командование. “Мое присутствие, — писал он Пальмерстону 26 февраля 1855 года, — обеспечит единство взглядов и действия: это единственное средство для того, чтобы поскорее довести предприятие до конца”. Проект этот, который так же не нравился англичанам, как и приближенным императора, не осуществился. К весне силы союзников превышали 140000 человек.


Пелисье. Зеленый курган. Штурм 18 июня.

В это время Канробер, связанный, с одной стороны, планом императора об очищении всего Крыма от русских войск и о полном окружении Севастополя, а с другой — упорным отказом лорда Раглана изменить свои позиции, подал в отставку (16 мая). Он был заменен Пелисье, человеком твердой воли и быстрых решений, считавшим безусловно опасными побочные маневры, рекомендуемые императором, и твердо намеревавшимся держаться тактики беспрестанных и смелых нападений для подготовки решительного штурма. Он приступил к исполнению своих обязанностей с заранее выработанным планом, от которого решил ни в коем случае не отказываться, и открыто обращался в письме к императору со следующими словами: “Мои плечи достаточно крепки для того, чтобы выдержать возложенное на меня тяжелое бремя; но я смогу выполнить свою задачу тем лучше, чем свободнее я буду чувствовать себя в своих действиях”. А так как этой относительной свободы ему не предоставили, то он взял ее сам и не обращал никакого внимания на самые строгие приказания. 25 мая он приказал занять Керчь у входа в Азовское море и отрезал таким образом русским одну из двух продовольственных линий; 7 июня он овладел Зеленым курганом, прикрывавшим Малахов курган, и всеми внешними русскими укреплениями.

Опьяненные первым успехом, Пелисье и Раглан 18 июня, в годовщину сражения при Ватерлоо, предприняли штурм Малахова кургана и Большого редана. Атака, недостаточно подготовленная, издалека начатая и веденная без нужного единства, закончилась полной неудачей во всех пунктах, причем 5500 человек были напрасно принесены в жертву. Неудача этой попытки чуть было не повела к новой смене французского главнокомандующего: “Мое терпение истощилось, — писал император маршалу Пелисье, — и я впредь не потерплю нарушения моих приказаний”. Он предложил маршалу или подчиниться, или передать команду генералу Ниэлю, но маршалу Вальяну удалось настоять на том, чтобы Наполеон не отправил своего письма.

28 июня Раглан умер от холеры и был заменен Симпсоном.


Трактирный мост. Взятие Малахова кургана.

Проведение близких траншеи возобновилось с новой силой. Князь Горчаков, чувствуя, что падение Севастополя близко, пытался все-таки с помощью полученных подкреплений произвести отчаянную диверсию. 16 августа он атаковал три французские и одну сардинскую дивизии на Трактирном мосту [Так назывался мост, переброшенный через Черную речку, у которого стояла харчевня (“трактир”). В русской литературе эта кровавая битва 4 августа (16 августа нов. ст.) называется битвой на Черной речке. — Прим. ред.] на Черной речке, но потерял 8000 человек.

Начиная с 17 августа союзники открыли по Севастополю непрекращавшуюся бомбардировку, которая производила разрушительное действие на укрепления, уничтожала по 700—800 человек в сутки и наполовину дезорганизовала защиту, а 5 сентября, с проведением последней параллели, отстоявшей всего на 25 метров от Малахова кургана, началась последняя, “адская” бомбардировка. В продолжение трех дней 803 орудия громили город бесчисленным количеством бомб и ядер; только за 7 сентября было выпущено 70000 снарядов; в эти три дня погибло 7500 русских.

8 сентября 20000 франко-сардинских войск, стоявших перед самым городом, 25000 французов, расположенных перед Корабельной бухтой и Малаховым курганом, и 11000 англичан, стоявших перед Большим реданом, должны были двинуться на приступ крепости, в которой Горчаков располагал еще 50000 солдат. Это, собственно, был не штурм, а, как сказал Боске, общая схватка двух армий.

В полдень батареи сразу замолчали, и 1-й зуавский полк ринулся на Малахов курган; в два часа это укрепление было окончательно занято дивизией Мак-Магона. Русские, одержавшие победу на всех остальных пунктах, производили до пяти часов вечера отчаянные атаки, чтобы отбить Малахов курган, потеря которого была равносильна падению города. У горжи [Узкая ложбинка, подходившая к самому входу на Малахов курган. — Прим. ред.] укрепления разгорелась отчаянная борьба, к концу которой алжирские стрелки и гвардейские зуавы дрались за стеной трупов. Когда Горчаков убедился в бесцельности всяких дальнейших усилий, он приказал очистить Севастополь; войска отступили по мосту, переброшенному через Северную бухту. Это отступление продолжалось всю ночь; в это время один за другим взлетали на воздух бастионы и склады, а на рейде горели последние русские корабли, подожженные собственными экипажами. К утру от Севастополя осталась только бесформенная груда дымящихся развалин, из-за которых союзники в течение последнего дня положили 10000 человек, а русские — 13000.

Русские не очистили Крыма, но война была, видимо, закончена. Хотя союзники располагали почти 200000 человек и продолжали все время получать новые подкрепления, они ничего не пытались предпринять против Горчакова, стоявшего с 150000 человек под Симферополем. Англо-французские войска ограничились занятием Кинбурна, расположенного у Днепровского лимана (17 октября). Англичане требовали систематического разрушения порта, рейда, казарм, доков, шлюзов и верфей Севастополя, но этот вандализм глубоко претил французам. В Лондоне, где национальное самолюбие было сильно задето неудачей при штурме Большого редана, подготовлялась сильная экспедиция против Кронштадта. Но последние военные действия имели место в Малой Азии, в окрестностях Карса. Эта крепость была осаждена русскими в августе; Омер-паше не удалось принудить русские войска снять осаду, и 25 ноября Карc вследствие недостатка жизненных припасов должен был сдаться на капитуляцию. Взятие этой крепости, восстановившее до некоторой степени честь русского оружия, должно было склонить царя к началу переговоров с неприятелем и облегчило заключение перемирия.


III. Крымская война. Дипломатия. Парижский трактат


Австрийская политика.

За все время военных операций дипломаты не прекращали своей работы. Франция и Англия после подписания Венского протокола старались привлечь Австрию и Пруссию к военным действиям против России. В течение всего этого периода Австрия придерживалась двойственной политики, свойственной слабым, которым сознание бессилия не мешает питать алчные и честолюбивые замыслы и которые, не желая подвергаться ни малейшему риску, стараются в то же время добиться всего. Прежде всего Австрия стремилась к очищению Дунайских княжеств русскими войсками, после чего предполагала занять эти самые княжества своими войсками. Но, располагая слабыми, немногочисленными и разбросанными силами, которые притом трудно было собрать в одном месте, она старалась тщательно скрыть это от английских и французских дипломатов, которые так об этом и не узнали. Поэтому Австрия не хотела предпринимать никаких решительных шагов до тех пор, пока у нее не было уверенности в содействии Пруссии.


Прусская политика. Германский союз.

Между тем Берлинскому двору благодаря проницательности прусского военного атташе в Вене, князя Рейса, была прекрасно известна слабость австрийской армии. Ввиду этого Пруссия согласилась подписать только оборонительный союз (20 апреля 1854 г.) на тот маловероятный случай, что Австрия подвергнется нападению со стороны России. Пруссия соглашалась перейти к наступательной политике только в том случае, если будут задеты общегерманские интересы. Пруссия даже требовала, чтобы в подписании договора участвовал и Германский союз.

Зная, с какой симпатией дворы мелких германских государств относятся к России, Пруссия была уверена, что их участие в предполагавшейся комбинации послужит, по выражению Бисмарка, “тормозом, парализующим воинственные стремления Австрии”. Эти предположения оправдались на деле: германские государства вошли в союз только 24 июля, после продолжительных совещаний в Бамберге, и потребовали, чтобы без их согласия не предпринималось никаких шагов. Они предложили даже некоторые враждебные действия против союзников, например помешать им двинуться дальше Дуная; таким образом, Австрия, стремившаяся принять предохранительные меры, очутилась в таком положении, что руки у нее были связаны и ей даже грозила опасность выступить в защиту России и поссориться с Францией и Англией.


Венская конференция. Протокол “четырех гарантий”.

Так как Франция и Англия угрожали создать Австрии затруднения в Италии, канцлер Буоль поспешил организовать конференцию в Вене, и хотя Пруссия отказалась послать туда своего представителя, он подписал с союзными державами протокол 8 августа. Протокол этот устанавливал в качестве основных условий мира: 1) отмену русского протектората над Валахией, Молдавией и Сербией, который заменялся коллективной гарантией держав; 2) свободу плавания в устьях Дуная; 3) пересмотр конвенции о проливах; 4) отказ России от покровительства христианам в Турции, причем великие державы брали на себя обязательство добиться от султана подтверждения и охраны привилегий различных христианских вероисповеданий. Это — так называемые “четыре гарантии”.

Присоединение Австрии к этим требованиям казалось прелюдией перехода ее войск к активным действиям, но ничего подобного в действительности не произошло. С 31 июля 1854 года русские приступили к эвакуации Дунайских княжеств, где их в силу договора с Портой (14 июня) заменили австрийцы. Австрия достигла своей цели и не считала нужным заходить дальше.

Это не ускользнуло ни от французского, ни от английского правительства, а так как оба они не имели никакого желания “таскать каштаны из огня” для Франца-Иосифа, то они открыто возобновили переговоры с сардинским королем; их тактика отчасти увенчалась успехом.


Союз 2 декабря 1854 года. Союз с Сардинией.

2 декабря 1854 года Австрия подписала с Францией и Англией союзный договор, по которому три договаривавшиеся державы обещали не заключать с царем никаких отдельных соглашений без общего предварительного обсуждения. Австрия брала на себя защиту княжеств в случае нового наступательного движения России, причем Англия и Франция должны были поддерживать Австрию всеми силами. Наконец, тайный пункт договора постановлял, что если мир не будет заключен до 1 января 1855 года, то союзники “обсудят без замедления те решительные меры, которые следует принять для достижения цели их союза”, Австрия рассчитывала, что эта последняя оговорка даст ей возможность оттянуть на неопределенное время момент активного выступления, и льстила себя надеждой, что такое фиктивное обязательство позволит ей помешать заключению союза Франции и Англии с Сардинией. [Сардинское королевство (Пьемонт), руководимое тогда Кавуром, сильно рассчитывало на союз и дружбу с Наполеоном III, имея в виду современен получить от него помощь для изгнания австрийцев из Ломбардии и Венеции. — Прим. ред.]

Но державы не позволили себя одурачить. Наполеон стоял, со своей стороны, за привлечение Сардинии к участию в войне; и действительно, это было единственным средством для того, чтобы доставить ей возможность попасть на конгресс, который займется разрешением восточного вопроса, вступить таким путем в среду великих держав и торжественно привлечь внимание всей Европы к итальянскому вопросу. Начиная с мая 1854 года французский посланник Граммон подготовлял с Виктором-Эммануилом и Кавуром заключение договора, который был подписан 26 января 1855 года и в силу которого в Крым был послан сардинский корпус. Из этого договора должна была родиться свобода Италии. Тщетно Австрия, желая дать союзникам формальное удовлетворение, обратилась к Пруссии и союзному сейму с предложением мобилизовать германскую армию. Пруссия добилась отклонения этого предложения, которое привело лишь к ухудшению отношений между государствами Центральной Европы. И в этом пункте Наполеон III также достиг своей цели.


Третья Венская конференция.

Вскоре после смерти Николая I (2 марта 1855 г.) в Вене состоялась с целью выработки мирных условий новая конференция, к участию в которой стараниями союзников Пруссия не была допущена (15 марта). Для участия в этой конференции в Вену прибыли Друэн де Люис и Джон Россель. Представленные на совещании державы не могли столковаться ни по вопросу о коллективной гарантии неприкосновенности Оттоманской империи, ни по вопросу об ограничении морских сил России в Черном море, и конференция не привела ни к каким другим результатам, кроме выхода в отставку Друэн де Люиса и Росселя, поведение которых вызвало недовольство их правительств. А так как в Крыму не происходило никаких решительных событий, так как победа союзников еще не казалась тогда несомненной, так как Пруссия и Германский союз явно обнаруживали свои симпатии к России, — Австрия покинула союзников и распустила 60000 запасных.


Австрийский ультиматум. Венские предварительные условия.

Падение Севастополя изменило намерения Австрии. Опасаясь, чтобы Наполеон III не прибегнул в случае продолжения войны к революционным приемам и не обратился с воззванием к полякам, а с другой стороны, зная, что силы русских совершенно истощены и что, следовательно, заняв более воинственную позицию, он ровно ничем не рискует, венский кабинет сблизился с Наполеоном III и в ноябре предложил послать царю ультиматум. Даже Пруссия, начавшая опасаться войны на берегах Рейна, убеждала царя покориться. 16 января 1856 года Александр II принял ультиматум [20 декабря старого стиля (1 января 1856 г.) Александр II созвал совещание, которому и предложил высказаться по вопросу о войне или мире. Князь Орлов, Киселев, Воронцов высказали мнение о полной невозможности продолжать войну с какими бы то ни было шансами на успех. За продолжение борьбы стоял один только Блудов, у которого через его дочь А. Д. Блудову были связи с московскими славянофилами; его довольно сухо оборвали. Александр II решил заключить мир, боясь скорого выступления Австрии. Впоследствии Александр II сказал: “Я сделал подлость, пойдя тогда на мир”. — Прим. ред.], а 1 февраля в Вене были подписаны предварительные условия мира.


Парижский конгресс. Мир.

Ввиду преобладающей роли, сыгранной Францией, конгресс для заключения мира состоялся в Париже; он открылся 25 февраля 1856 года под председательством графа Валевского, французского министра иностранных дел. Австрия была представлена на конгрессе Буолем и бароном Гюбнером, Англия — лордом Кларендоном и лордом Каулеем, Россия — князем Орловым, Сардиния — Кавуром, Турция — Фуадом и Али-пашой. Прусский представитель был допущен на конгресс только после открытия заседаний и благодаря решительным настояниям Наполеона. Трактат был подписан 30 марта. Все обратили внимание на весьма доброжелательные отношения французского и русского уполномоченных: война оставила между обоими народами лишь чувство взаимного уважения, вызванное той храбростью, которую русские и французские солдаты проявили на поле битвы. С другой стороны, сближение между Россией и Францией, которое многие в то время предвидели, облегчалось общим враждебным отношением к Австрии.

Хотя державы и не должны были вмешиваться во внутренние дела Турции, однако трактат в окончательной форме не мог быть подписан прежде, чем султан торжественным актом не обеспечил своим христианским подданным известных гарантий; впрочем, Франция и Англия принудили его взять на себя в этом смысле вполне определенные обязательства. 18 февраля 1856 года появился хатти-хумаюн, который гарантировал права и привилегии, издревле предоставленные всем христианским общинам, подтверждал постановления танзимата, провозглашал равенство всех вероисповеданий и народностей и доступ христиан ко всем должностям, а также обеспечивал им представительство в государственном совете.

Этот хатти-хумаюн был сообщен конгрессу; статьей 9 Парижского трактата державы засвидетельствовали получение этого акта и признали “важное его значение”. При этом, конечно, предполагалось, что он ни в коем случае не дает державам права “сообща или отдельно вмешиваться в отношения султана к своим подданным, равно как во внутренние дела Оттоманской империи”. Таким образом, принцип независимости султана был огражден от посягательств. Статья 7 гарантировала “территориальную неприкосновенность” его империи, причем “всякое действие, способное нарушить ее, будет рассматриваться как вопрос общеевропейского значения”. В случае возникновения недоразумений между Турцией и одной из договаривающихся держав стороны, прежде чем прибегнуть к насильственным действиям, должны обратиться к посредничеству правительств, подписавших договор (ст. 8).

Следующие статьи касались: 1) восстановления конвенции 1841 года о проливах; 2) нейтрализации Черного моря, на котором ни Россия, ни Турция не могли иметь ни арсеналов, ни военных судов; 3) свободы плавания по Дунаю, устья которого предполагалось углубить под надзором делегатов семи держав. Русская граница в Бессарабии была изменена таким образом, что Дунайская дельта целиком отошла к Молдавии; в Азии граница между Россией и Турцией была восстановлена в том виде, какой она имела до войны. Привилегии и вольности Дунайских княжеств, оставшихся под верховной властью султана, были гарантированы всеми державами. Русский и турецкий протектораты были совершенно отменены; княжества признаны были автономными и должны были получить национальную администрацию. Такие же гарантии были даны Сербии.


Результаты.

Таковы были основные постановления Парижского трактата. Впервые за все XIX столетие султан подписал договор, не сопряженный с какой-либо потерей его владений или с ослаблением его могущества. Турция добилась того, в чем ей было отказано в 1815 году в Вене, т. е. вступления в концерт держав и распространения на нее норм европейского публичного права; она даже поставлена была в привилегированное положение: ей было обеспечено доброжелательное вмешательство и посредничество других держав на случай необходимости избежать войны при каждом конфликте, который мог бы ее коснуться. Более того, она была объявлена неприкосновенной, и принцип неприкосновенности Оттоманской империи, равно как принцип ее внутренней самостоятельности сделались двумя догмами международного права и дипломатии. Наконец, Франция и Англия, уничтожившие военное могущество России на Черном море, и Европа, поручившаяся в том, что это могущество не будет восстановлено, обеспечивали Турции полную безопасность; таким образом, именно Оттоманская империя извлекла наибольшую выгоду из Крымской войны.

После Турции наибольшие выгоды достались на долю Австрии (так, по крайней мере, могло казаться) и Англии: на долю первой — в том отношении, что Россия была удалена из Дунайских княжеств и далеко отодвинута от Дуная, на долю второй — в том смысле, что ей удалось разрушить морскую силу державы, способной в один прекрасный день появиться на Средиземном море и оказать там противодействие английской политике. Но Австрия очень раздражила против себя всех: Россию — своей неблагодарностью, союзников — своей лицемерной политикой. На Парижском конгрессе она настойчиво требовала уступки Бессарабии в пользу Молдавии. “Господин австрийский уполномоченный, — заметил князь Орлов, — не знает, какого моря слез и крови такое исправление границ будет стоить его стране”. Через три года Россия отомстила Австрии в Италии. [Речь идет о секретной миссии двоюродного брата Наполеона III, принца Наполеона, в Варшаву к Александру II за несколько месяцев до нападения Наполеона III на Австрию в 1859 году. Александр II без всяких колебаний пообещал Наполеону III свой дружественный нейтралитет в предстоящей войне. Это решило дело окончательно. — Прим. ред.] Что же касается Англии, то своими требованиями, чтобы Россия не строила на Черном море никаких арсеналов и не держала там никаких военных кораблей, она превзошла всякую меру. Временно истощенная Россия вынуждена была подчиниться этим условиям, но ясно было, что при первом удобном случае она поспешит разорвать этот унизительный договор, сохранение которого, в общем, было выгодно одной только Англии.

Выигрыш Франции имел чисто моральный характер и сводился к восстановлению ее престижа в Европе и ее преимущественного влияния на Востоке. Материальных выгод она не искала, так как “была достаточно богата, чтобы заплатить за свою славу”. Но Наполеон достиг одного результата, на который многие первоначально не обратили никакого внимания: он разрушил коалицию абсолютистских государств — России, Пруссии и Австрии, чем значительно было облегчено и подготовлено осуществление заветной его мысли — освобождение Италии. Этот факт ясно обнаружился, когда к концу конгресса в результате соглашения, состоявшегося между императором и Кавуром, граф Валевский по поводу занятия Пирея французскими войсками заговорил об итальянских государствах, оккупированных иностранными войсками. Он указал при этом на ненормальность и опасность положения в Папской области и Королевстве обеих Сицилий и закончил заявлением о необходимости обратиться к итальянским государям с “предостережениями”. Одни только австрийские уполномоченные запротестовали; если конгресс и не принял по этому поводу определенной резолюции, то, во всяком случае, как впоследствии сказал Кавур, “итальянский вопрос занял отныне свое место в ряду европейских вопросов”. И это обстоятельство было одним из немаловажных последствий Восточной войны.

По предложению Франции на последнем своем заседании конгресс принял декларацию, состоявшую из четырех статей и внушенную теми правилами, которым следовали союзники во время войны. “Каперство отменяется. Флаг покрывает неприятельский товар, за исключением военной контрабанды. Нейтральный товар, плавающий под неприятельским флагом, не подлежит захвату, кроме военной контрабанды. Блокада признается обязательной только в том случае, если она установлена фактически”. За признание этих принципов Франция боролась около столетия.


IV. Турция и балканские христиане


Хатти-хумаюн 1856 года.

Если бы хатти-хумаюн 18 февраля 1856 года мог быть применен добросовестно и в полном объеме, он, без сомнения, изменил бы судьбы Оттоманской империи. На бумаге это был целый переворот, своего рода “89 год” этой империи. Провозглашая равенство всех вероисповеданий и всех народностей, равенство всех турецких подданных в несении налогов и в исполнении воинской повинности, доступ христиан ко всем должностям (ст. 8), султан вносил коренную перемену в традиционную организацию своей империи, где все отношения испокон веков основывались на подчинении христиан туркам и на угнетении райи мусульманами.

Кроме того, хатти-хумаюн постановлял учреждение смешанных судов и предоставление христианам права посылать своих представителей в государственный совет. Он обещал безотлагательную кодификацию гражданского и уголовного законодательства, реформу полиции и системы наказаний, преобразование провинциальной администрации, усовершенствование путей сообщения, основание кредитных учреждений для нужд торговли, коренную реформу монетной системы и даже ежегодное опубликование росписи доходов и расходов.

Всем этим прекрасным проектам суждено было остаться мертвой буквой ввиду сопротивления заинтересованных лиц, как мусульман, так и христиан. Мусульмане усматривали большую опасность в вооружении райи; еще меньше допускали они предоставление этой райе права командовать в армии над правоверными. С своей стороны христиане предпочитали старую систему хараджа — денежного выкупа — системе обязательной воинской повинности: денежный налог нравился им больше налога крови. Турецкое правительство сначала разрешило христианам ставить вместо себя охотников, а затем вернулось к подушной подати, восстановленной под новым названием (бедели-аскери).

С другой стороны, равенство всех подданных султана, провозглашенное хатти-хумаюном, должно было повлечь за собой отмену или по крайней мере пересмотр привилегий религиозных общин; такая перспектива вызвала решительное сопротивление со стороны патриархов и епископов, прекрасно понимавших, что только эти привилегии и доставляли им некоторую безопасность и что режим равенства немедленно превратится для них в господство полного произвола. Таким образом, общая реформа, возвещенная в 1856 году, свелась только к назначению некоторых новых чиновников и к учреждению двух министерств — юстиции и народного просвещения. Тщетно в 1859 году Россия требовала производства расследования о положении христиан, а различные европейские правительства официально выразили сожаление по поводу того, что султан “не приступает к постепенному и неуклонному применению реформ”. Расследование о положении христиан, начатое в 1860 году великим везиром, ни к чему не привело.


Ливанские события.

Убийство французского и английского консулов в Джидде (15 июля 1858 г.), за которым немедленно последовала бомбардировка города французским флотом, показало, что мусульманский фанатизм сохранил прежнюю силу. А события, происходившие в Сирии с мая по июль 1860 года, доказали, что Порта всегда будет поддерживать этот фанатизм. Друзы в Ливане и Антиливане напали на маронитов и произвели среди них страшное избиение; в Дамаске (9—11 июля) поголовное истребление христианского населения было предотвращено лишь благодаря героическому поведению Абд-эль-Кадера, который бросился со своими алжирцами в самую гущу толпы и превратил свой дворец в убежище для жертв побоища.

Турецкие власти, дамасский губернатор, маршал Ахмед-паша и сирийский губернатор Хуршид-паша ничего не сделали для прекращения этих жестокостей, в которых кое-где, особенно в Дамаске, турецкие войска приняли даже непосредственное участие. Французское правительство не забыло, что ему принадлежит протекторат над маронитами; в то время как оно подготовляло отправку экспедиционного корпуса в Бейрут, оно в самых энергичных выражениях потребовало от турецкого правительства наказания виновных. Порта испугалась и поспешила проявить суровость. Отправленный в Сирию Фуад-паша приказал расстрелять Ахмед-пашу и казнить сто восемьдесят пять мусульман, виновников и пособников произведенной бойни. Собравшаяся в 1861 году в Бейруте международная комиссия пыталась преобразовать управление Горной области. 9 июня в Константинополе была подписана конвенция, по которой управление областью поручалось единому губернатору, назначаемому из христиан, зависящему непосредственно от султана, назначающему чиновников и судей, взимающему налоги и обеспечивающему охрану порядка с помощью местной милиции без всякого участия турецких войск.


Абдул-Азис. Фуад и финансы.

25 июня 1861 года умер Абдул-Меджид; партия старотурок и противников всяких реформ возлагала все свои надежды на его преемника, Абдул-Азиса, но последний, по-видимому, обманул эти надежды. Он начал с того, что обратился к великому везиру с хатти-шерифом, в котором заявлял о своем твердом намерении продолжать политику реформ; затем он упразднил харем (гарем) и объявил, что намерен иметь только одну жену. Власть фактически почти все время находилась в руках двух представителей Молодой Турции, сначала Фуад-паши (до 1866 года), а затем Али-паши [Али-паша и Фуад-паша не были представителями “младотурок”, а, наоборот, принадлежали к консервативному лагерю. — Прим. ред.]; оба они были бывшими турецкими уполномоченными на Парижском конгрессе. Али-паша славился по всей империи — факт почти беспримерный — исключительным бескорыстием. Оба министра посвятили свои силы двойной задаче — попытке восстановить порядок в турецких финансах и хотя бы отчасти осуществить обещания 1856 года.

Фуад обратил главное внимание на упорядочение финансов, которые были приведены в самое жалкое состояние вследствие казнокрадства чиновников, чрезмерных издержек султана (в особенности на содержание харема [На харем в точном смысле (на содержание жен, их прислужниц, сторожей и т. д.) шла сравнительно небольшая сумма, но зато очень много денег и земель шло на сыновей султана, на обеспечение огромной массы родственников жен. Целые уделы выделялись на эти расходы, обозначавшиеся для краткости издержками “на харем”. — Прим. ред.]), бунтов и войн, а также волнений, вызванных реформаторскими попытками. Махмуд II, впервые прибегнувший в 1830 году к выпуску бумажных денег (кайме), внес еще больший беспорядок в финансы, и без того расстроенные. Подобно всем правительствам, незнакомым с финансовой наукой, турецкое правительство начало злоупотреблять этим на первый взгляд удобным средством доставать деньги. Для покрытия дефицита, достигшего в 1860 году 80 миллионов, оно прибегло к усиленным выпускам кредитных билетов; затем оно установило принудительный курс бумажных денег, полагая таким путем противодействовать падению их цены (кредитные билеты упали до двух седьмых своей номинальной ценности).

К несчастью, султан скоро забыл о своих первоначальных похвальных намерениях; он восстановил харем, в котором насчитывалось 900 женщин с 3000 служителей и в котором ежедневно накрывалось 500 столов по 12 блюд. Турецкое правительство безуспешно пыталось заключить за границей займы из восьми и даже из двенадцати процентов в 1865 году. Проекты коренной финансовой реформы закончились неудачей; единственным результатом всех реформаторских усилий было учреждение Книги государственных долгов (1865) и основание Оттоманского банка, организованного при содействии французских и английских финансистов.


Али-паша и административные реформы.

В 1864 году Фуад-паша сделал попытку отделить судебную власть от административной путем учреждения суда и совета именитых людей в каждом из административных подразделений государства — в вилайете (область), санджаке (уезд) и казе (стан). События, разыгравшиеся на острове Крите, побудили европейские державы снова протестовать против неисполнения хатти-хумаюна 1856 года; было установлено, что ни одно из обещаний не сдержано, что христиане по-прежнему не имеют доступа к должностям и не могут добиться правосудия и что организация финансов находится в самом плачевном состоянии.

Али-паша обратил серьезное внимание на этот протест; он действительно пытался последовать совету Франции и слить воедино различные составные элементы империи. Он учредил государственный совет из равного числа мусульман и христиан, а султан при открытии этого нового учреждения (18 мая 1868 г.) заявил, что “для него не существует никакого различия между мусульманами и христианами”. “До сих пор, — прибавил он, — религия и права христиан пользовались охраной, но христиане не призывались к занятию высших должностей в государстве. Такова была старая система; но теперь христианам открывается доступ ко всем должностям, не исключая поста великого везира. При назначении на государственные должности правительство будет руководствоваться только заслугами кандидатов”.

В Галате был основан французский лицей, имевший целью подготовлять чиновников с высшим европейским образованием и готовых применять реформы. В 1869 [Министерство внутренних дел было создано в 1836 году. В 1869 году была проведена лишь его реорганизация. — Прим. ред.] году учреждено было министерство внутренних дел; в том же году обнародованы первые законоположения, которым предстояло лечь в основу свода гражданских законов; наконец, в 1870 году было разрешено пользоваться метрической системой мер и весов.

Но Али-паша скончался в 1871 году (Фуад умер еще в 1869 году); с другой стороны, внимание Европы было поглощено событиями 1870—1871 годов, и Турция снова впала в состояние бессилия. Россия добилась от Лондонской конференции (13 мая 1871 г.) отмены тех постановлений трактата 1856 года, которыми Черное море было объявлено нейтральным, а русское влияние вытеснило в Константинополе влияние побежденной немцами Франции.

Задача министров-реформаторов была еще более затруднена двумя восстаниями, вспыхнувшими в Герцеговине и на Крите и вызвавшими дипломатические осложнения с соседними государствами.


Черногория.

Герцеговинское восстание разразилось в 1861 году и немедленно повлекло за собой конфликт с Черногорией. В небольшом православном славянском государстве (Черногории) в феврале 1852 года произошло важное для будущего политическое преобразование. С 1499 года в Черногории господствовала теократическая форма правления; власть принадлежала князьям-епископам (владыкам) из рода Негошей, причем власть регулярно переходила от дяди к племяннику. После смерти Петра II (1851) его племянник Данило секуляризовал княжеское достоинство. [Отделил сан владыки-епископа от княжеского сана. — Прим. ред.]

Так как с 1830 года Черногория почти находилась под русским протекторатом, Данило искал и добился одобрения своих действий у Николая I. Султан протестовал против этого переворота: хотя туркам никогда не удавалось стать твердой ногой в этой неприступной горной цитадели, тем не менее они претендовали на сюзеренную власть над Черногорией. Омер-паше приказано было наступать; после трехмесячной борьбы, в продолжение которой турки потерпели три поражения, Австрия принудила султана прекратить военные действия (1853). Это вмешательство и влияние французского консула побудило Данилу пойти наперекор требованиям своего народа, горячо преданного России, и держаться во время Крымской войны самого строгого нейтралитета.

На Парижском конгрессе Али-паша хотел, однако, добиться от Европы заявления, признающего Черногорию “нераздельной частью Оттоманской империи”. Данило немедленно протестовал, требуя официального признания своей независимости, исправления границ и уступки Антивари с портом. В ответ державы пригласили Данилу признать верховную власть султана, и только Наполеон III стал на сторону черногорцев. В 1857 году он принял Данилу в Тюильри и был восприемником намеченного им наследника. Когда в 1858 году турки без объявления войны вторглись в Черногорию, адмирал Жюльен де Лагравьер блокировал Антивари. 13 мая брат Данилы, князь Мирко Петрович, в рукопашном бою при Грахове нанес двадцатитысячному корпусу Хусейн-паши тяжелое поражение; 3000 турок было убито, а вся артиллерия попала в руки горцев.

Тогда султан согласился признать решения европейской комиссии, которая была созвана по инициативе Наполеона III и должна была заняться проведением границ между обоими государствами. В этой комиссии официально участвовал черногорский делегат. Труды этой комиссии еще не были закончены, когда 13 августа 1860 года Данило был убит в Каттаро одним человеком, которого он изгнал из Черногории. Сыновей у Данилы не было, поэтому он еще при жизни назначил своим наследником племянника своего — Николая, сына князя Мирко. Так как новому князю было всего девятнадцать лет, фактически делами руководил его отец.


Восстание в Герцеговине.

Граховская победа произвела сильнейшее впечатление на герцеговинских сербов и возбудила в их среде надежды на освобождение. Раздраженные злоупотреблениями беков и разбоями башибузуков, герцеговинцы восстали. Европейские державы, опасаясь вмешательства со стороны Черногории, способного взбудоражить весь Балканский полуостров и вызвать европейскую войну, настойчиво убеждали князя Николая сохранять строгий нейтралитет; он настолько считался с этими советами, что не разрешал провозить по черногорской территории обозы, предназначенные для снабжения продовольствием крепости Никшич, но он не мог помешать своим горцам отрядами спешить на помощь к их братьям по вере и по крови (так как и черногорцы и герцеговинцы — сербы).

Сначала Порта организовала блокаду княжества, затем, после поражения, нанесенного Омер-пашой инсургентам при Пиве, он потребовал, чтобы Николай разоружился, а когда последний отказался исполнить это требование, турки весной 1862 года перешли черногорскую границу. Омер-паша имел в своем распоряжении 60000 солдат; 20000 горцев в течение четырех месяцев оказывали упорное сопротивление турецким войскам; был момент, когда благодаря поразительной активности и энергии князя Мирко (по прозвищу “шпага Черногории”), поспевавшего решительно всюду, счастье как будто склонялось на сторону черногорцев. Там, где проходили турки, они оставляли после себя в полном смысле этого слова пустыню. Но разделенная тогда на враждебные лагери Европа оставалась безучастной.

Наполеон III начал уже вмешиваться в мексиканскую авантюру; Пальмерстон цинично заявил в палате общин, что “черногорские бунтовщики будут наказаны войсками султана при рукоплесканиях Англии”. Только папа Пий IX выступил в защиту черногорцев; в энциклике, обращенной к албанским епископам, он запретил католикам этой области оказывать какую бы то ни было помощь туркам.

В конце концов победа благодаря численному перевесу досталась турецкой армии. Желая остановить движение Омер-паши на Цетинье, Мирко без пушек, с остатками бойцов, дал последнее замечательное сражение 25 августа при Риеке и отступил только после шестичасового боя под градом снарядов, которыми осыпали его турецкие батареи. Однако Омер-паша не смог вступить в Цетинье; державы представили султану коллективную ноту, а князю Николаю был послан ультиматум, который он принял по совету французского консула. Князь Мирко должен был навсегда выехать из Черногории; дорога из Герцеговины в Скутари, проходящая через Черногорию, должна была отныне охраняться блокгаузами, занятыми турецкими войсками; ввоз оружия и военных припасов был воспрещен, а черногорцы лишались права возводить укрепления на своей границе.

Впрочем, требования этого ультиматума на деле выполнены не были. Порта сама отказалась от требования изгнания Мирко; она, правда, выстроила девять небольших фортов на дороге в Скутари, но Франция и Россия потребовали и добились их эвакуации и разрушения (протокол 3 марта 1863 г.); дорога должна была навсегда остаться открытой для торгового движения. Что же касается запрещения ввозить оружие, то на него никогда не обращали внимания. Правительство Наполеона III, доставившее в Черногорию хлеб, чтобы спасти страну от наступившего после войны голода, разрешило устроить во Франции лотерею, доход с которой пошел на покупку 12000 карабинов. Боевые припасы доставила Россия. Поражение, понесенное черногорцами, повлекло за собой подчинение Герцеговины, которая была жестоко наказана и снова подпала под ненавистное иго беков.


Греция. Король Оттон.

Далеко не так легко удалось туркам подавить критское восстание, чуть было не приведшее к войне с Грецией.

Вступление в 1832 году на престол Оттона Баварского не доставило молодому королевству внутреннего мира. Правление баварца и иностранные войска, служившие ему опорой, возбуждали недовольство, которым старались воспользоваться некоторые державы-покровительницы, особенно Англия и Россия; каждая из них хотела установить свое влияние в стране. В 1843 году Англия и Россия, потребовав уплаты процентов по займу, выпущенному греческим правительством при вступлении на престол Оттона, вызвали финансовый кризис, принудивший короля распустить свои баварские войска. С этого момента он остался беззащитным, а произведенный греческой армией бунт (3 сентября 1843 г.) заставил его созвать национальное собрание, которому поручено было выработать конституцию. Отныне (март 1844 г.) Греция получила ответственное министерство и две палаты: сенат, составленный из пожизненно назначаемых королем членов, и палату депутатов, избираемую всеобщей подачей голосов. Принятие православия поставлено было необходимым условием для получения наследственных прав на корону.

Введение парламентарного режима не положило конца внутренним распрям и борьбе держав за влияние. Французская партия во главе с Коллетти, против которой боролись Россия и Англия, господствовала до 1847 года; чтобы добиться ее падения, Англия поддерживала и даже вызвала в 1846—1847 годах восстание в Ахее, Мессении и на Эвбее. В 1850 году она пошла еще дальше: когда во время бунта был разграблен дом португальского еврея Пасифико, состоявшего под английским покровительством, Пальмерстон послал флот для блокады Пирея (15 января). Греческому правительству предъявлен был возмутительно грубый ультиматум; Франция тщетно предлагала посредничество и даже отозвала из Лондона своего посла. Греция принуждена была уступить; но цель, поставленная себе Англией и заключавшаяся в возбуждении восстания против Оттона, не была достигнута.

Теперь наступила очередь России интриговать. Когда в 1852 году греческое правительство предложило организовать национальный синод и в то же время признало первенство константинопольского патриарха, отвергавшееся со времени войны Греции за независимость, фанатический монах Христофор Папулакис поднял восстание в Майне (Морея) и был поддержан русскими агентами. Но и эта попытка закончилась неудачей.

Крымская война послужила причиной новых волнений. Патриоты хотели воспользоваться конфликтом, в котором оказалась запутанной Турция, для расширения тесных до смешного границ королевства; фессалийские инсургенты были снабжены оружием, и множество волонтеров явилось в их ряды для борьбы с турками. Но Франция и Англия не могли допустить благоприятной для русских диверсии на Архипелаге в то самое время, как они отправляли свои войска на Дунай и на Черное море. С другой стороны, они провозгласили и гарантировали территориальную неприкосновенность Оттоманской империи.

В связи с этим 26 мая 1854 года в Пирее высадилась французская дивизия, которая оставалась там до 1857 года и принудила греков к соблюдению мира. Это вмешательство Франции и Англии, а также разоблачение истинных чувств России по отношению к грекам (благодаря опубликованию бесед императора Николая с Гамильтоном Сеймуром) подорвали положение французской, английской и русской партий, а король Оттон сделался окончательно непопулярным за то, что не рискнул на отчаянную авантюру и не попытался оказать сопротивления Европе.

Враждебное отношение к королю приняло особенно резкий характер в армии; в 1861 году было раскрыто два военных заговора. 1 февраля 1862 года в Навплии вспыхнул военный бунт; потребовалась правильная осада для того, чтобы овладеть этим городом, где королевская власть была восстановлена лишь через два с половиной месяца (20 апреля). Во время этой осады произошло восстание на острове Сире; в стране фактически господствовали тайные общества — гетерии. Во время одной из поездок короля по стране взбунтовался гарнизон Мисолунги (19 октября). Движение распространилось на Афины, где солдаты разграбили королевский дворец, а 26 октября Оттон, понимая невозможность всякого сопротивления, отрекся от престола.


Король Георг.

Учреждено было временное правительство, состоявшее из Канариса, Булгариса и Руфоса; оно созвало национальное собрание, в котором участвовали депутаты заграничных греческих колоний. Прежде всего собранию пришлось заняться подыскиванием короля, так как предложение учредить республику было отклонено подавляющим большинством голосов.

Желая приобрести поддержку Англии и добиться от нее уступки Ионических островов, которые несколько раз — особенно в 1859 и даже в 1862 году — требовали своего присоединения к Греции, собрание избрало королем принца Альфреда, второго сына королевы Виктории. Но в силу Лондонского протокола 1830 года греческая корона не могла быть предоставлена членам царствующих династий держав-покровительниц — Наполеон III и Александр II отказались признать избрание принца Альфреда, а затем их родственника, принца Лейхтенбергского. Тогда дело взял в свои руки Пальмерстон, правильно рассчитавший, что если ему удастся дать Греции короля, то последний из чувства признательности сделается английским клиентом. При этом Пальмерстон заявил, что если новым монархом будет выбран желательный для Англии кандидат, то по случаю его восшествия на престол Англия подарит Греции Ионические острова.

После неудачного обращения к Фердинанду Саксен-Готскому, отцу португальского короля, на престол был избран племянник датского короля, Вильгельм-Георг, сестра которого была замужем за принцем Уэльским (30 марта 1863 г.). Только 18 июня он согласился принять корону. По договору, подписанному в Лондоне 14 ноября, Англия уступила грекам Ионические острова под условием нейтрализации Корфу и снесения укреплений.

Пока велись переговоры об избрании короля, анархия в стране достигла крайних пределов: в феврале 1863 года новое военное восстание повлекло за собой выход в отставку членов временного правительства. С этого момента вся власть перешла в руки национального собрания, в котором вследствие борьбы личных честолюбий и вмешательства армии, в свою очередь распадавшейся на различные партии, царствовал позорнейший беспорядок. 30 июня, уже после назначения короля Георга, в Афинах вспыхнул военный бунт, и в продолжение трех дней на улицах города происходили уличные стычки. Разбойничьи шайки — эта язва первых лет независимого существования Греции — снова появились по всей стране; да иначе и быть не могло после того, как собрание, реабилитировавшее даже убийц, например цареубийцу Донзиоса, отняло на десять лет политические права у членов министерства, которые, исполняя свой долг, подавили восстание в Навплии (1862).

Прибытие короля Георга (30 октября 1863 г.) ничуть не изменило положения; в первом своем манифесте к народу король обещал посвятить свою жизнь тому, чтобы сделать из Греции “образцовое королевство на Востоке”. В 1864 году можно было думать, что греки сознательно стремятся к гибели своего государства. Национальное собрание продолжало заседать под предлогом выработки новой конституции; депутаты всегда имели при себе пистолеты и кинжалы. Новая амнистия даровала свободу множеству уголовных преступников, которые для данного случая объявлены были “жертвами тирании”. Военные бунты вспыхивали со всех сторон. У самых ворот столицы, в местечке Миниди, муниципальный совет приговорил к смерти мэра и пятерых его детей, а толпа привела этот приговор в исполнение. Министерские кризисы происходили почти каждый месяц. В конце концов король пришел к мысли, что он завоюет симпатии большинства народа, если попытается положить конец анархии; 18 октября он обратился к национальному собранию с посланием, в котором приглашал его закончить обсуждение конституционного акта в десятидневный срок. Собрание повиновалось; 29 октября, ровно через год после прибытия Георга в Грецию, конституция была вотирована огромным большинством голосов.


Конституция 1864 года.

Национальное собрание, которому пришлось вырабатывать законы для страны, совершенно лишенной какого бы то ни было политического воспитания, сразу решило применить почти в полном объеме крайние радикальные доктрины. Помимо того, что оно провозгласило неограниченную свободу союзов, собраний и печати, оно вручило законодательную власть одной палате (буле), избираемой на четыре года всеобщей подачей голосов, и объявило министров ответственными перед этой палатой. Сенат был упразднен. Только с помощью большинства в двенадцать голосов королю удалось добиться учреждения государственного совета, которому поручалось рассмотрение законопроектов; но этот государственный совет был упразднен в первый срок своих полномочий (1865). Королю предоставлено было право распускать палату с условием в трехмесячный срок произвести новые выборы и созвать новую палату.

С этого момента началась ожесточенная борьба за власть между политическими партиями, которые фактически представляли просто группы людей, связанных местными интересами. Разные Комундуросы, Делианисы, Делигеоргисы, Булгарисы, Заимисы Руфосы сменяли друг друга, падали, возвышались, проходили и исчезали, как в водовороте. Каждый из них тащил за собой свою клиентелу, смещал всех чиновников и назначал на их место своих сторонников, подобно тому, как это принято в Соединенных Штатах. С мая по декабрь 1865 года сменилось пять министерств, а с 30 октября 1863 года по 17 декабря 1866 года, т. е. в продолжение трех лет и двух месяцев, сменилось одиннадцать министерств. Армия находилась в отвратительном состоянии, казна была пуста, а внутренняя безопасность становилась все менее надежной. Коротко говоря, три державы-покровительницы наконец встревожились и начали угрожать вмешательством. Посреди этой неслыханной анархии разразилось в августе 1866 года восстание на острове Крите.


Критское восстание.

На Крите, как и в большей части областей Турецкой империи, христианское большинство угнеталось мусульманским меньшинством. В 1770, затем в 1821, 1841, 1858 годах критяне пытались сбросить с себя турецкое иго, которое тем сильнее их тяготило, что они видели, как греческие их братья от него освободились. Обнародование в 1856 году хатти-хумаюна внушило им надежды на некоторое улучшение их участи, но скоро надежды эти рушились. В 1866 году христиане выбрали комиссию, которая представила султану петицию, перечислявшую жалобы критян и желательные для них реформы. Порта ответила неопределенными обещаниями, отказалась рассмотреть жалобы и угрожала суровыми наказаниями тем, кто не подчинится воле султана и попытается устроить собрание вопреки запрещению губернатора Измаил-паши.

Тогда критяне восстали, а общее собрание в Сфакии (23 сентября) провозгласило “нерасторжимый союз Крита с его матерью Грецией”; турки были разбиты в горных ущельях и отброшены к Кандии и Канее. Порта немедленно послала на восставший остров 40000 человек под начальством Омер-паши; попытка последнего овладеть крепостью Сфакией — этой исторической цитаделью и неприступным убежищем всех критских восстаний — закончилась неудачей. Франция, Италия, Пруссия и Россия, полагая, что эти повторные неудачи внушили султану мысль о необходимости умиротворения, вмешались и предложили послать на Крит международную комиссию, которая организовала бы управление островом; но эгоизм Англии и Австрии, не пожелавших присоединиться к этому предложению, сделали его совершенно бесполезным. Султан, понимая, что европейские державы далеко не солидарны между собой и, следовательно, ему нечего бояться, отклонил предложение упомянутых держав; впрочем, он послал великого везира Али для переговоров с инсургентами (октябрь 1867 г.), но эта попытка ни к чему не привела.

Критское восстание заставило на время умолкнуть внутренние раздоры в Греции; все боровшиеся между собой группы объединились на национальном чувстве, на желании расширить пределы своего отечества и помочь освобождению своих греческих братьев с этого большого острова. Организовались отряды волонтеров, которые доставлены были на остров с оружием и боевыми припасами, приобретенными министерством Комундуроса; на протесты Порты король уклончиво отвечал, во-первых, указанием на то, что конституция не дает ему возможности помешать вступлению греческих подданных на иностранную службу, а во-вторых — ссылкой на затруднения, созданные для греческого правительства бесконечными внутренними волнениями. И действительно, в Афинах скопилось свыше 60000 критских беженцев, для содержания которых пришлось установить особый налог.

Но эти уловки никого не обманули. В Афинах общественное мнение с каждым днем все громче требовало объявления войны туркам. Когда султан убедился, что державы из страха перед общим конфликтом не станут оказывать Греции никакой поддержки, он послал (11 декабря 1868 г.) королю Георгу ультиматум, в котором требовал, чтобы король разогнал скопища волонтеров и закрыл свои порты для судов, доставлявших продовольствие инсургентам. Турецкий посланник был отозван из Афин, а все греческие подданные, проживавшие в Турецкой империи, были оттуда выселены. Греция уже собиралась поднять брошенную ей перчатку, когда вмешались европейские державы.

По инициативе Франции и Пруссии в Париже собралась конференция, на которую была допущена и Греция, но только с совещательным голосом; тогда греческий представитель отказался принимать участие в ее заседаниях (январь 1869 г.). Греции предложено было впредь не допускать на своей территории никаких враждебных действий против Турции; она подчинилась этому требованию. Что же касается критян, они, лишенные всякой поддержки и истощив свои силы, были раздавлены турками (январь-февраль 1869 г.).

Во всяком случае еще раньше, 10 января 1868 года, султан обнародовал фирман, настоящий органический регламент, который должен был несколько улучшить положение критян. Христиане освобождались от уплаты налога, которым они откупались от воинской повинности, до тех пор, пока мусульмане освобождались от несения этой повинности. Греческий язык признавался официальным языком наравне с турецким. Учреждены были смешанные суды, члены которых выбирались населением, а также административные советы, частью выборные и заседавшие при султанских чиновниках, начиная от каймакама и кончая генерал-губернатором. Таким образом, критяне проливали свою кровь не напрасно.

Как только закончилось критское восстание, в Греции снова начались внутренние распри. Финансы были расстроены расходами на помощь инсургентам и на военные приготовления; банды грабителей распространились по всему королевству. В 1870 году в Марафоне разбойники захватили двух секретарей английского и итальянского посольств и пять путешественников, а затем умертвили четырех из своих пленников. Негодование, возбужденное этим преступлением, помогло Комундуросу провести ряд мер, которые дали возможность правительству покончить с анархией и подготовить восстановление порядка и внутренней безопасности.


Сербия. Александр Карагеоргиевич.

Если после Крымской войны султану удалось сохранить свою власть над непосредственно подчиненными ему христианскими подданными, то с другой стороны вассальные узы, связывавшие Сербию и молдаво-валахские княжества с Турцией, сильно ослабели.

В Сербии после революции 1842 года князь Александр Карагеоргиевич, “избранный князем, встреченный народными приветствиями и не имевший времени разобраться в том, что происходило”, держался сообразно своему темпераменту и интересам мирной политики и оставался покорным султану, своему сюзерену и покровителю. В то время как Милошу и его сыну султан в свое время пожаловал звание наследственных князей, берат, пожалованный Александру, не давал ему даже пожизненной инвеституры; таким образом, сербский князь оказался просто высоким сановником, который в любое время мог быть смещен по желанию Высокой Порты. Это было для Сербии значительным шагом назад в отношении национальной независимости.

Подобное обстоятельство не ускользнуло от внимания сербских патриотов, и князь сразу лишился популярности. С другой стороны, Александр слишком подчинялся австрийскому влиянию, что опять-таки оскорбляло национальное самолюбие сербов. В 1848 году, когда, венгерские сербы из воеводства стали добиваться автономии под верховной властью австрийского дома и подняли оружие против мадьяр, князь сначала доставил им денежную помощь, а затем послал им вспомогательный корпус. Поступая таким образом, он шел навстречу стремлениям своего народа, но в то же время служил интересам Франца-Иосифа. Это с особенной ясностью обнаружилось, когда после подавления венгерской революции император пожаловал ему высшие австрийские ордена “за содействие сохранению династии и неприкосновенности империи”. В то же время Александр не позволял посылать никакой помощи боснийским повстанцам, а султан, со своей стороны, наградил его за это орденом Нишани-Ифтихар и званием мушира (маршала).

Когда начался конфликт, приведший к Крымской войне, сербским министром иностранных дел был Илья Гарашанин — выдающийся человек, получивший политическое воспитание на Западе. Он понял, что Сербия, поставленная между Австрией, Россией и Турцией, ненавидимая одной и подстерегаемая обеими другими, ничего не имевшими против ее существования, но не желавшими допустить ее усиления, должна искать себе опоры на Западе и особенно во Франции. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания русского правительства, и Меншиков при исполнении своей миссии в Константинополе потребовал от князя Александра под угрозой разрыва дипломатических сношений, чтобы он в 24 часа уволил своего министра. Князь подчинился этому требованию.

Это грубое вмешательство России во внутренние дела княжества восстановило против нее сербский народ, что позволило Александру в течение всей Крымской войны сохранять строгий нейтралитет. За столь мудрую политику Сербия на Парижском конгрессе получила награду: она была освобождена от русского протектората, а ее вольности были торжественно подтверждены и поставлены под коллективную гарантию великих держав.

Удачный результат должен был бы упрочить положение князя, однако на самом деле ничего подобного не произошло. Открытое вмешательство Австрии в дела управления раздражало сербский народ, который, с другой стороны, был недоволен тем, что его держали вдали от дел: с 1842 года скупщина ни разу не была созвана. Еще сильнее сербы были возмущены тем, что князь ничего не сделал, чтобы добиться от султана полного применения хатти-шерифа 1830 года и статей, воспрещавших туркам проживать вне крепостей.

В октябре 1857 года был раскрыт заговор, в котором принимали участие председатели сената и кассационного суда. После тайного дознания заговорщики были приговорены к смертной казни. Державы не допустили привести этот приговор в исполнение. Князь благодаря вмешательству Порты, побуждаемой Францией и Россией, заменил смертную казнь каторжными работами, а затем изгнанием. Покушение на английского генерального консула, совершенное в Белграде одним турком (7 июня 1858 г.), сделало созыв скупщины необходимым; на этот раз это было не собрание тысяч сербов — нечто вроде всенародного схода, а настоящая выборная палата.

Скупщина собралась 30 ноября 1858 года, в день св. Андрея Первозванного. В подавляющем своем большинстве враждебная князю Святоандреевская скупщина (под этим названием она известна в истории Сербии) составила прежде всего список жалоб, а затем назначила комиссию из семнадцати человек, на которую возложена была “забота о спасении отечества”. Комиссия первым долгом потребовала, чтобы Александр отрекся от престола; князь укрылся в цитадель, занятую турками. Скупщина провозгласила низложение Александра и на этом же заседании 23 декабря избрала сербским князем Милоша Обреновича “с правом, предоставленным ему некогда Оттоманской Портой, передать престол по наследству”; последней фразой скупщина подчеркивала свое желание поднять достоинство Сербии и сделать княжеское звание не зависящим от прихоти султана.


Милош Обренович.

Милош, находившийся в то время в Бухаресте, был немедленно признан Наполеоном III и Александром II; их примеру последовала Турция. Австрия, которой угрожала потеря влияния в Белграде, проявила свое недовольство мелочной выходкой: она воспретила Дунайской компании предоставить в распоряжение князя какой-либо пароход. Въезд Милоша в Белград (2 января 1859 г.) совершился в самой торжественной обстановке; общество забыло его деспотические приемы в прежнее время. “Единственной моей заботой отныне, — сказал Милош, — будет сделать вас счастливыми, — вас, моих единственных братьев, вас и ваших детей, которые являются также и моими детьми и которых я люблю, как моего единственного сына, наследника сербского престола, князя Михаила”. Таким образом, Милош с первых же слов высказал твердое намерение восстановить принцип наследственности сербской короны, не считаясь с желаниями султана по этому поводу. Со своей стороны скупщина объявила (сентябрь 1859 г.) княжеское достоинство наследственным в роде Обреновичей и предоставила князю право усыновления на тот случай, если княжеский род угаснет. Она установила совершеннолетие князя в 18 лет и выработала условия регентства в случае несовершеннолетия князя.

Таким образом, Сербия, не дожидаясь органического регламента от своего сюзерена, сама выработала для себя законы и ограничилась тем, что предложила их султану на утверждение; последний отказал в своей ратификации. Вместо разрыва Милош ответил меморандумом 7 мая 1860 года, в котором, снова повторяя просьбу о ратификации принятых скупщиной законов, требовал точного применения хатти-шерифа 1830 года в тех пунктах, которые касались незаконного проживания турок в Сербии. Порта отклонила его требование; тогда 22 августа Милош торжественно заявил, что “никогда ни он лично, ни народ сербский не перестанут смотреть на все постановления, заключающиеся в меморандуме 7 мая, как на приобретенные и неотъемлемые права”.

Этой декларацией фактически провозглашалась независимость Сербии. Через месяц, 26 сентября, Милош умер. Сын его, Михаил, принял власть “естественно, в качестве наследственного князя, в силу пожеланий сербской нации, согласно закону 1859 года”. Это было равносильно открытому вызову по адресу сюзерена, который тем не менее дал Михаилу свою инвеституру.


Князь Михаил.

В момент вступления на престол князю Михаилу было 37 лет. Его способности развились, и ум созрел в продолжение шестнадцати лет, проведенных в изгнании. Он посетил главные европейские города: Берлин, Лондон, Париж, проникся западными идеями и поставил себе задачей довести до конца освобождение своей страны, добиться удаления турецких войск, расположенных еще в крепостях, подготовить, наконец, и осуществить восстановление старинного Сербского королевства, вырвав из-под власти султана еще подчиненных ему сербов, т. е. боснийцев и герцеговинцев.

Восстание 1862 года могло бы доставить удобный случай для частичного осуществления этого плана, если бы Сербия оказалась подготовленной в военном отношении. Князю Михаилу пришлось ограничиться принятием некоторых мер в защиту несчастных беженцев из Боснии и Герцеговины, искавших спасения от мести турок, и изданием закона, дозволявшего им селиться в княжестве (17 апреля 1862 г.). В то же время Михаил провел закон об организации национальной милиции, составившей резерв для постоянной армии. Протесты Турции по этому поводу были одобрены Англией, но встретили плохой прием со стороны Франции и России, которые относились к князю Михаилу с явной симпатией.


Вопрос о крепостях.

Вскоре разыгрался очень серьезный конфликт, во время которого Франция решительно приняла сторону князя Михаила. В Белграде происходили частые столкновения между мусульманами, которые оставались там вопреки договорам, и турецкими солдатами с одной стороны и коренным населением — с другой. 16 июня 1862 года один турецкий сержант убил сербского ребенка у фонтана; население взялось за оружие. Началась битва, прекращенная лишь благодаря энергичному вмешательству Гарашанина и французского консула Тастю. Сербы в силу писаного соглашения позволили турецкому населению Белграда войти в цитадель. На следующий день в 9 часов утра, когда инцидент казался совершенно улаженным, цитадель открыла по городу огонь, осыпая его в продолжение пяти часов бомбами и ядрами.

Этот варварский поступок возмутил Европу, и Друэн де Люис предложил немедленно созвать в Константинополе конференцию; французский посланник де Мустье, поддержанный русским и итальянским посланниками, потребовал очищения все еще занятых турецкими гарнизонами укрепленных пунктов. Австрия воспротивилась этому требованию, а Англия, относившаяся к сербам с еще большей враждой, осмелилась предложить протокол, оправдывавший происшедшую бомбардировку и разрешавший будущие бомбардировки. Протокол, подписанный 8 сентября, требовал разрушения двух крепостей — Сокола и Ужицы; кроме того, турки, проживавшие еще в городах, должны были выехать, оставив свое недвижимое имущество сербскому правительству за известное вознаграждение. Это было равносильно применению хатти-шерифа 1830 года, которого в свое время тщетно добивался Милош.

Но вопрос не был еще улажен окончательно; было до очевидности ясно, что сербы не успокоятся до тех пор, пока турецкие солдаты не оставят крепости. “Всякий действительный прогресс невозможен в Сербии до тех пор, — говорила скупщина в адресе князю, — пока крепости держат страну в вечном страхе”. В 1867 году, в министерство Бейста, Австрия перестала противиться этой эвакуации, которой все время требовала французская дипломатия. Последние турецкие солдаты были отозваны, и единственным символом вассального подчинения Сербии осталось турецкое знамя, развевавшееся над белградской цитаделью рядом с трехцветным сербским знаменем.


Смерть князя Михаила.

Между тем князь Михаил продолжал усиливать свою армию и организовывать милицию при содействии французского полковника Мондена. Признанной целью было завоевание Боснии. В Париже, в Вене и Лондоне начали с беспокойством смотреть на лихорадочную деятельность и честолюбивые стремления молодого княжества — этого “восточного Пьемонта”; были даже сделаны предостережения, которые, однако, ничего не остановили. Во избежание конфликта султан думал даже назначить князя Михаила пожизненным губернатором Боснии за уплату известной дани, но 10 июня 1868 года, во время прогулки в Оленьем парке, Михаил был умерщвлен бандой убийц, выскочивших из-за кустов. Глава заговора, вербовавший себе сторонников даже среди белградских каторжников, состоял в сношениях с князем Александром Карагеоргиевичем, но на процессе заявил, что составил свой заговор исключительно “с целью основать республику”.

Смерть князя Михаила была для Сербии величайшим несчастьем, но она лишний раз доказала, что фактически княжество стало независимым. Хотя султан не признал закона 1859 года о престолонаследии, тем не менее сербским князем немедленно был провозглашен ближайший родственник Михаила, его внучатый племянник Милан Обренович, четырнадцатилетний мальчик, воспитывавшийся тогда в парижском лицее Людовика Великого.

В правление Александра и Михаила Сербия сделала большие успехи в культурном отношении. В 1856 году основаны были школьные кассы (школьные фонды) для развития первоначального народного образования; в 1863 году были организованы средние учебные заведения (гимназии), в 1858—1865 годах введено реальное образование (реальные училища) и преобразованы высшие учебные заведения (велика школа). В 1844—1865 годах обнародованы были своды гражданский, уголовный и торговый и издан закон о судебном устройстве; в 1864 году издан закон об устройстве податной системы. В 1853 году открыта военная академия, а в 1861 году учреждено военное министерство; двумя законами (1861 и 1864 годов) была организована армия, которая при полной мобилизации состояла из 150000 человек (в стране, насчитывавшей около миллиона жителей).


Дунайские княжества.

В то время как Сербия с помощью Франции и России добивалась права на полное самоопределение, Дунайские княжества при содействии тех же двух держав осуществили свое объединение.

Так как Парижским трактатом Балта-Лиманский договор был отменен, естественно возникал вопрос о реорганизации Молдавии и Валахии, поставленных под протекторат великих держав. Выполнение этой задачи было возложено на европейскую комиссию, которой помогали в ее работе два дивана, выбранные населением княжеств.

Среди европейских держав Франция, Россия и Пруссия благосклонно относились к объединению румынской нации; Франция внесла на Парижском конгрессе предложение в этом смысле, и все знали, что свободно выбранные депутаты обоих княжеств наверное потребовали бы того же. Турция, Австрия и Англия желали сохранить существовавшее положение (status quo). Англия опасалась, как бы объединенное румынское государство не сделалось опасным союзником русских против Турции. Австрия боялась, что слияние Молдавии и Валахии послужит заразительным примером для трансильванских румын; кроме того, занимая своими войсками княжества до ноября 1856 года, Австрия надеялась рано или поздно окончательно присоединить их к своим владениям. Поэтому в июне 1857 года Англия и Австрия заключили тайный договор, имевший целью воспрепятствовать объединению Молдавии и Валахии.

Выборы, произведенные (июль 1857 г.) под надзором назначенных Портой каймакамов, оказались вследствие беззастенчивого давления крайне благоприятными для противников объединения. Франция, Россия, Пруссия и Сардиния потребовали признания этих выборов недействительными и добились от султана удовлетворения этого требования только после разрыва дипломатических сношений с Константинополем (6 августа 1857 г.).

Диваны, избранные в сентябре, потребовали объединения обоих княжеств под властью иностранного принца, введения представительного правления и объявления нового государства нейтральным. Султан распустил диваны. Но так как после свидания в Штутгарте между царем и Наполеоном III установилось тесное согласие, то оба императора потребовали созыва конференции в Париже (май-август 1858 г.). Конференция закончилась компромиссом: оба княжества сохранили отдельные представительные собрания, и каждое имело своего господаря, выбираемого собраниями из среды местных уроженцев, но зато в Фокшанах учреждались общая для обоих княжеств центральная комиссия, верховный суд и кассационный трибунал. Молдавия и Валахия получили название Соединенных княжеств.


Князь Куза. Румыния.

Молдаване и валахи воспользовались этим решением для осуществления национального единства; оба дивана избрали господарем одно и то же лицо — полковника князя Александра Кузу (январь 1859 г.). Турция, конечно, протестовала; в Париже собралась вторая конференция, и в конце концов султан “в виде исключения” дал князю эту двойную инвеституру (сентябрь 1859 г.).

Куза, однако, составил два отдельных министерства: одно в Яссах, а другое в Бухаресте; эта комедия продолжалась два года, но в мае 1861 года оба дивана высказали пожелание сойтись для совместного обсуждения вопроса о взаимных отношениях крестьян и помещиков, а по случаю годовщины революции 1848 года 40000 человек устроили в Бухаресте манифестацию, требуя полного объединения княжеств. Порта снова уступила: в декабре она изъявила согласие на объединение обоих княжеств в законодательном и административном отношениях. Допустив для обеих провинций одного князя, она теперь допустила одно собрание и единое министерство. Тем не менее она сделала оговорку, что ограничивает свое разрешение исключительно временем правления князя Кузы; последний же в манифесте к своим народам имел право заявить, что “отныне положено основание румынской нации” (23 декабря 1861 г.).

15 февраля 1862 года оба дивана составили единое национальное собрание в Бухаресте, который сделался столицей нового княжества. Почти с самого начала возник конфликт между князем, который намеревался управлять страной по-диктаторски, и большинством собрания, состоявшим из дворян, которые требовали применения конституционного режима. Собрание конспирировало, а князь подготовлял государственный переворот. Убийство председателя совета Барбо-Катаржи у самых дверей собрания на время изменило намерения большинства, которое предоставило князю на шесть месяцев диктаторские полномочия (10 июня 1862 г.).


Дело “посвященных монастырей”.

Международные осложнения, вызванные вопросом о посвященных монастырях, привели к почти полному примирению враждовавших сторон, объединенных патриотическим чувством. В Румынии существовало множество очень богатых монастырей; многие из них, плохо управляемые занимавшими их общинами, особыми княжескими грамотами были поставлены под надзор прославленных иноземных монастырей — Иерусалимского, Афонского и Синайского. Доходы с монастырских имуществ должны были употребляться “на благотворительные и богоугодные дела внутри страны”, и только излишки должны были идти на заграничные предприятия, между тем в действительности почти все доходы румынских монастырей присваивались константинопольским патриархатом и греческими монахами.

Таким образом, по словам европейской комиссии, собравшейся в 1857 году, в руках иностранцев очутилась восьмая часть молдаво-валахской земли. Комиссия пришла к заключению, что “такое положение вещей весьма плачевно” и что греческие монахи за известную годичную ренту должны уступить румынскому правительству имущества этих посвященных монастырей. Последнее в полученных таким образом земельных владениях, подвергнутых более рациональной обработке, должно было найти необходимые средства для упорядочения своего финансового хозяйства и для улучшения участи некоторой части крестьян. До сих пор крестьяне эти были простыми арендаторами, теперь предполагалось сделать их собственниками. Но Россия, для которой греческие монахи играли роль политических агентов, высказалась против заключений комиссии, а Порта поддержала протесты царя.

В 1863 году вопрос еще не получил разрешения; тогда князь Куза решил наложить секвестр на имущества посвященных монастырей, предложив выплатить греческим монахам известное вознаграждение. Последним удалось помешать благополучному исходу переговоров князя с Портой; тогда палата вотировала секуляризацию всех монастырей — как посвященных, так и других (15 декабря). Почти в то же время Франция заявила, что не допустит никаких репрессивных мер против Румынии; Порта приняла вознаграждение, предложенное греческим монахам, которые заявили, что не могут согласиться ни на экспроприацию, ни на предложенное им вознаграждение (сентябрь 1864 г.).

Князь воспользовался этим конфликтом, чтобы превратить румынскую церковь в национальную и сделать ее совершенно независимой от константинопольского вселенского патриархата. Сначала князь присвоил себе право назначать митрополитов и епархиальных епископов, а затем объявил их подсудными национальному синоду — по духовным делам, и кассационному суду — по всем другим. Первое заседание первого национального синода состоялось 13 декабря 1865 года. Таким образом, было разбито еще одно из звеньев той цепи, которая привязывала Румынию к Турции.


Государственный переворот 14 мая.

Согласие, установившееся между князем и палатой по поводу посвященных монастырей, нарушилось даже раньше, чем этот вопрос был окончательно разрешен. Впервые палата вотировала порицание князю в 1863 году; составленная почти исключительно из дворян, представлявших меньшинство румынского населения, она высказывалась против всяких проектов демократических реформ, задевавших эгоистические интересы и предрассудки дворянства. Когда палата вотировала порицание министерству за то, что оно внесло аграрный законопроект, клонившийся к превращению крестьян-арендаторов в собственников, князь решился на государственный переворот, который он давно уже замышлял.

14 мая 1864 года палата была распущена, а свобода печати временно отменена; князь обнародовал избирательный закон, вводивший всеобщую подачу голосов, и дополнительный конституционный акт, которым наряду с палатой учреждался сенат. Народ, призванный высказаться по поводу этого переворота, одобрил действия князя 713285 да против 57 нет при 70000 воздержавшихся. Этот государственный переворот, являвшийся подражанием перевороту 2 декабря во Франции, доставил князю Кузе энергичную поддержку Наполеона III, следовательно, и одобрение Турции, а затем и всей Европы.

Протоколом 27 июня за Румынией было даже признано право изменять порядок своего внутреннего управления, не обращаясь к утверждению султана. Таким образом, Румыния, более счастливая, чем Сербия, юридически и фактически добилась неограниченной внутренней автономии, которую Сербия фактически тоже завоевала, но которая юридически ей не была предоставлена.

С этого момента князь Александр начал управлять с помощью декретов. Этим путем он осуществил самую настоятельную реформу — аграрную. Сначала крестьяне были освобождены от барщины; затем они получили в собственность те земли, которые раньше находились только в их пользовании.

С этой целью государство совершило принудительное отчуждение около двух третей помещичьей земли за известное вознаграждение и роздало эти земли 400000 крестьянских семей, которые в течение пятнадцати лет должны были вносить выкупные платежи.

Затем князь создал законченную систему общинных и окружных советов, построенную по французскому образцу, подобно тому как и румынский свод гражданских законов, уложение о наказаниях и судебные уставы были скопированы с наполеоновских кодексов. Князь ввел суд присяжных для уголовных преступлений, установил акты гражданского состояния, объявил первоначальное образование обязательным, основал сельскохозяйственные комиции [Так названы были учрежденные в Румынии тоже по французскому, а отчасти по баварскому образцу периодически созываемые совещания землевладельцев данной местности. Непосредственной целью этих комиций было обсуждение как технических, так и политических мер к поднятию сельского хозяйства. Эти комиции стали очень влиятельным органом румынских аграриев, упорно боровшихся за высокие ввозные пошлины на ввозимый в Румынию хлеб. — Прим. ред.] и конские заводы, изменил закон о рекрутском наборе. И, наконец, ему удалось на очень выгодных условиях заключить заем, необходимый для уплаты обещанного вознаграждения экспроприированным монашеским общинам.

Все это было выполнено в продолжение семи месяцев. Палата, избранная в декабре и собравшаяся несколько дней спустя, утвердила все действия князя и в течение почти целого года послушно вотировала все, что от нее требовали. Но реформы, затронувшие множество частных интересов, диктаторский режим, зависть румынских бояр к князю, вышедшему из их же среды, — все это доставило Кузе массу врагов. Число недовольных еще возросло вследствие повышения налогов и финансовых скандалов, в которых оказались замешанными некоторые из приближенных князя. Произошло несколько выступлений, подавленных строгими мерами.


Князь Карл Гогенцоллерн.

В ночь с 22 на 23 февраля 1866 года в Бухаресте князь, в спальню которого ворвалась группа военных заговорщиков под предводительством депутата-журналиста Розетти, принужден был подписать отречение от престола. Учреждено было временное правительство, а затем начались поиски государя; все румыны сошлись на том, что корона должна быть предложена иностранному принцу. Сначала они избрали графа Фландрского, брата бельгийского короля, но тот отказался от предложенного ему престола по настоянию Наполеона III. Россия интриговала в Молдавии против единства княжеств; поэтому необходимо было найти такого кандидата, который был бы угоден Наполеону III и благодаря которому временное объединение княжеств могло бы быть упрочено.

Выбор пал на принца Карла Гогенцоллерна, родственника Наполеона и племянника прусского короля, лейтенанта 2-го гвардейского драгунского полка прусской армии. Собравшаяся в Париже европейская конференция отвергла, вопреки желанию Франции, эту кандидатуру и заявила, что она согласна только на избрание румына. Прусский король, которого оскорбляла мысль, что Гогенцоллерн может быть вассалом султана, убеждал своего племянника подождать; но Бисмарк посоветовал ему “сделать решительный шаг и немедленно выехать в Румынию”: нужно было, чтобы державы очутились перед “совершившимся фактом”. Такое же мнение высказал и Наполеон.

22 мая принц был уже в Бухаресте. Турция начала готовиться к вооруженному вмешательству, но державы, хотя и порицавшие образ действий принца, воспротивились осуществлению турецкого плана. В конце концов султан по совету Франции признал принца Карла, который приехал (октябрь 1866 г.) в Константинополь за получением инвеституры. Объединение обоих княжеств окончательно было освящено, а княжеское достоинство сделалось наследственным.


Конституция 1866 года.

Палаты выработали и приняли новую конституцию, составленную по образцу бельгийской и вводившую национальную гвардию, а также свободу собраний и печати. Законодательная власть принадлежала двум палатам: сенату, выбираемому двумя коллегиями избирателей, удовлетворявших известному цензу, и палате депутатов, выбираемой четырьмя коллегиями, в которые входили все плательщики налогов. Министры, назначенные королем, были ответственны перед парламентом. Административное устройство было организовано по французскому образцу, с сильной централизацией и с разделением страны на префектуры и супрефектуры.

Применение парламентского режима совершалось на практике не без частых министерских кризисов. Три партии ожесточенно оспаривали власть друг у друга: белая, или консервативная партия, состоявшая из крупных землевладельцев, враждебная реформам и стоявшая за союз с Россией; красная, или либеральная партия, включавшая в себя буржуазию и приверженцев союза с Германией и Австрией (понятно, что эта партия пользовалась поддержкой князя; во главе ее стоял Иоанн Братиано — “румынский Бисмарк”, но скоро в рядах этой партии произошел раскол, и от нее отделилась под руководством Розетти влиятельная группа, выдвинувшая требование всеобщего избирательного права); наконец, молодая правая партия, враждебно выступившая против политики Братиано.

Братиано произвел новые выборы и с декабря 1867 года располагал прочным большинством; кроме того, он пользовался поддержкой князя, ценившего в нем его энергию.

Серьезные затруднения для румынского правительства возникли в 1868 году по вопросу о положении евреев в Молдавии, когда еврейская интернациональная пресса взволновала общественное мнение Европы в связи с незначительными происшествиями в Бакау, затем — по поводу образования болгарских повстанческих отрядов в Журжеве. Державы заподозрили, что Румыния замышляет напасть на Турцию, внимание которой было тогда отвлечено критскими и греческими делами. Принятие военного закона (13 июня), доводившего, как в Пруссии, численность армии в военное время до 150000 человек, сделанные берлинским фирмам заказы оружия, отправка посольства в Россию с целью сближения с русским правительством — все это, по-видимому, подтверждало возникшие подозрения. Турция, Австрия, Франция и Англия заняли угрожающее положение, и министерство Братиано в конце 1868 года вышло в отставку. Это послужило исходным пунктом для целого ряда новых министерских кризисов (два в 1869 году и четыре в 1870 году) и неоднократного роспуска палат. При таких условиях положение князя не могло упрочиться, и события 1870 года ввиду обнаруженных Румынией симпатий к Франции чуть было не привели к падению Карла.


Итоги. Французское влияние с 1848 по 1870 год.

Если мы бросим общий взгляд на историю балканских государств за период с 1848 по 1870 год, то заметим следующие основные факты.

Прежде всего, в главном государстве Балканского полуострова, в Турции, была сделана попытка изменить традиционный религиозно-вероисповедный характер государственного устройства. Эта попытка разбилась о сопротивление турецких консерваторов и об основательное недоверие христиан. Старые учреждения были приведены в окончательное расстройство; в то же время их не заменили новыми, рациональными, здоровыми и прочными. В результате получились административная анархия и полный финансовый беспорядок.

Второстепенные государства Балканского полуострова стремились к достижению двоякой цели. Те из них, которые оставались вассалами Турции, как, например, Сербия и Дунайские княжества, старались все более ослабить узы вассальных отношений и превратить свою автономию в независимость. В этом они встретили полное сочувствие и деятельную поддержку со стороны французской дипломатии, благодаря чему приобрели право устраивать свои внутренние дела совершенно свободно, без постороннего контроля. Инвеститура, даваемая Портой их князьям, обратилась в простую формальность.

Кроме того, все эти мелкие княжества старались завершить свое национальное объединение, но только Молдавия и Валахия добились желаемой цели: они образовали Румынию. Убийство князя Михаила помешало объединению Сербии с Боснией, которое могло бы совершиться в той или иной форме. Европейские державы, в особенности Англия и Австрия, не допустили присоединения Крита к Греции. В этой области французская политика отличалась менее решительным характером. Теоретически она относилась благоприятно к развитию национальностей. В Крыму французские войска сражались не за Турцию, а против России. Чтобы преградить России дорогу к Средиземному морю, Наполеон III хотел поставить на место дряхлеющей Турции новые и сильные государства, объединенные в союз. [См. по этому поводу брошюру V. Urechia, L'Alliance des Roumains et des Hongrois en 1869, Boucarest, 1894.]

Так как создание объединенной Румынии не было связано с каким-либо разделом Турции, то можно было поддержать дело румынских унионистов и довести его до победного конца. Наполеон III этой возможностью воспользовался. Но по отношению к другим балканским странам дело обстояло иначе: здесь Франция столкнулась бы с Англией и Австрией, враждебно относившимися к мысли о каких бы то ни было переменах на Балканском полуострове. Со стороны Англии такое отношение объяснялось систематическим и традиционным ее противодействием французской политике; со стороны Австрии — тем, что она сама является Турцией Центральной Европы, что некоторые провинции складывавшихся балканских государств подчинены ее игу, и уверенностью, что в тот день, когда произойдет раздел Оттоманской империи, независимые сербы и румыны обернутся против Австрии.

Франция по необходимости должна была ограничиться выражением платонических симпатий и искренних пожеланий, тем более, что в ту пору, когда Сербия могла пытаться наступать, т. е. в 1867—1868 годах, власть императора склонялась к упадку и все внимание Наполеона III было поглощено заботами о надвигавшихся осложнениях на Западе. Тем не менее в период 1848—1870 годов Франция неуклонно придерживалась в балканских делах великодушной и умной политики, и в продолжение долгого времени она, по выражению румынского короля Карла, играла на Балканском полуострове “ведущую роль”. [Notes sur la vie du roi Charles de Roumanie, par un temoin oculaire, p. 5.]

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова