Эрнест Лависс, Альфред Рамбо

ИСТОРИЯ XIX ВЕКА

К оглавлению

Том 8. Часть 2. Конец века. 1870-1900.

ГЛАВА II. ЕВРОПЕЙСКАЯ ПОЛИТИКА СО ВРЕМЕНИ БЕРЛИНСКОГО ТРАКТАТА. ТРОЙСТВЕННЫЙ СОЮЗ. ФРАНКО-РУССКИЙ СОЮЗ. ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС. 1870—1900

I. Тройственный союз

Конец союза трех императоров.

Три монарха (австрийский, германский и русский) обязались между собой поддерживать территориальное status quo [Существующее положение. — Прим. ред.], созданное событиями 1866 и 1870 годов, разрешать дружественным соглашением осложнения, могущие возникнуть на Востоке, и, наконец, бороться с революционным движением.

Так как император Франц-Иосиф примирился с последствиями битвы при Садовой, то осложнения, способные нарушить это согласие, могли возникнуть только на Востоке. Там они действительно и возникли.

Россия ушла с Берлинского конгресса неудовлетворенной. Она надеялась, что Германия энергично поддержит ее здесь и что благодаря этой поддержке она будет в состоянии отказаться от некоторых уступок, сделанных ею Англии и Австрии во время переговоров, которые происходили после Сан-Стефанского договора и предшествовали конгрессу. Ничего подобного не произошло. Князь Бисмарк официально поддерживал все предложения русских уполномоченных, не отрешаясь, однако, ни на минуту от беспристрастия и корректности, которые он старался выставлять напоказ во время заседаний. В результате Россия утратила значительную часть преимуществ, приобретенных по Сан-Стефанскому договору, между тем как Австрия, не принимавшая участия в войне, заняла на Балканском полуострове положение, по меньшей мере равное положению России.

Недовольство в России было очень велико. Старый канцлер Горчаков заявлял, что Берлинский конгресс — “самая черная страница” его карьеры; печать вела кампанию, полную горьких упреков по адресу Германии и Австрии; сам император Александр II находил, что “господин фон Бисмарк забыл свои обязательства, данные в 1870 году”. [Осенью 1879 года Бисмарк определенно сообщил гостившему у него в имении французскому послу Сен-Валье, что Александр II угрожал Германии войной. “Александр II, желая разыгрывать Наполеона I, начал этим летом говорить с нашими послами угрожающим тоном... затем в августе он в одну из своих бессонных ночей написал два лихорадочных письма — одно своему дяде, императору Вильгельму, другое — Францу-Иосифу, нечто вроде ультиматумов (sortes d'ultimatums)”. Так говорил Бисмарк графу Сен-Валье 2 ноября 1879 года. Беседа впервые появилась в печати в Париже в 1889 году еще при жизни Бисмарка. Перепечатана полностью в подлинном тексте у Татищева, Император Александр II, т. II, приложение. — Прим. ред.]

Австро-германский союз.

Господин фон Бисмарк ничего не забыл; но, вполне сознавая затруднительность положения, он все же надеялся благодаря своей дипломатической ловкости и личному влиянию старого императора на его племянника Александра II достигнуть соглашения путем равномерного раздела влияния на Балканском полуострове и таким образом поддержать союз трех императоров. Политические осложнения, в которые силой обстоятельств была вовлечена Австрия, и справедливое сознание России, что принесенные жертвы требуют компенсаций, не допускали этого. В конце 1879 года наступил момент, когда Германии пришлось выбирать между двумя своими вчерашними союзниками. Со своей обычной решительностью Бисмарк быстро сделал свой выбор. Основные положения австро-германского договора были установлены во время свидания Бисмарка с графом Андраши в Гаштейне в августе 1879 года, а 15 октября старый император Вильгельм после долгих колебаний, вызванных в нем тем, что ему приходилось подписывать документ, предусматривавший возможность войны с Россией, этот договор утвердил.

Но с того момента как Германия и Австрия стали иметь в виду войну с Россией, было вполне естественно ожидать, что и Россия начнет подыскивать подходящего союзника против двух своих противников, и этим союзником (русская печать уже указывала на него) могла быть только Франция.

Отсюда для Германии и Австрии вытекала необходимость искать третьего союзника, который помог бы им в борьбе с возможной коалицией Франции и России, и таким образом заменить новым тройственным союзом прежний союз, который распался под влиянием событий на Востоке. Этого союзника Германия и Австрия нашли в Италии, а чтобы понять мотивы, побудившие Италию к этому решительному шагу в ее политике, придется опять-таки вернуться к Берлинскому конгрессу.

Тунис.

Князя Бисмарка обвиняли в том, что он на Берлинском конгрессе предложил Тунис одновременно и Франции и Италии, чтобы вызвать между этими двумя державами конфликт, который дал бы возможность вовлечь Италию в сферу австро-германского союза и таким образом создать тройственный союз. Правильность этого обвинения осталась недоказанной. [См. в книге Р. Н. X. (стр. 86) извлечения из решающей вопрос статьи Шарма (Charme) в Журналь де Деба от 29 октября 1339 года. См. гл. “Французские колонии”.] Во всяком случае Италия, вернувшись недовольной с Берлинского конгресса, видела в Тунисе “последние открытые двери для своей экспансии”, как сказал Дамиани в итальянской палате. С другой стороны, и Франция при данной географической конфигурации и при политическом положении обеих стран не могла позволить другой державе утвердиться в Тунисе, у ворот Алжира. Так думали все на Берлинском конгрессе, и лорд Сольсбёри дал понять это в письме к лорду Лайонсу от 7 августа 1878 года: “Что касается одного события, может быть, еще очень отдаленного, то я ограничусь замечанием, что образ действий Англии от этого не изменится. Она будет признавать, как и ныне, естественные результаты соседства такой могущественной и цивилизующей страны, как Франция, и она не станет выдвигать несогласных с этим требований”. Искренность этих слов получила свое подтверждение в отозвании главного противника французского влияния в Тунисе — английского консула Вуда.

Со свойственным им политическим чутьем итальянцы поняли, что надо торопиться, но они не сообразили, что, действуя таким образом, они заставляют Францию защищать свои интересы с еще большей бдительностью и энергией. Обе стороны роковым образом были приведены к ускоренной развязке, и таким образом событие, которое в 1878 году казалось лорду Сольсбёри столь отдаленным, совершилось гораздо раньше, чем можно было рассчитывать. Воспользовавшись последними нападениями крумиров (15 и 16 февраля, 30 и 31 марта 1880 г.), французские войска перешли тунисскую границу, и 12 мая бей подписал в Бардо договор, которым устанавливался французский протекторат над Тунисом. [Во всех этих рассуждениях автора о корректности и искренности Англии, об интересах Франции, о соревновании Италии едва ли не наиболее любопытной чертой является абсолютное не только нежелание, но просто неумение посмотреть на дело с точки зрения тех, кого грабят, т. е. в данном случае с точки зрения тунисских арабов, долгие столетия живших самостоятельным государством, имевших свою землю, свои законы, свою особую жизнь, никогда не беспокоивших французские владения и внезапно осужденных на полную потерю самостоятельности и подчинение чужой грубейшей военной силе. Захват Туниса особенно замечателен именно полной обнаженностью чисто грабительских целей. Даже повода никакого не выдумали. — Прим. ред.]

Присоединение Италии к австро-германскому союзу и превращение последнего в тройственный союз.

Таким образом, тунисский вопрос был разрешен в пользу Франции. Событие это произвело огромное впечатление если не на все итальянское население, то по крайней мере на политические круги страны; большинство итальянских поселенцев в Тунисе встретило установление французского протектората вполне равнодушно, если не сказать — с удовлетворением. Министерство Кайроли подало в отставку, уступив место кабинету Депретиса, причем портфель иностранных дел получил Манчини, и на всем полуострове возникла атмосфера враждебности, усиливаемая экономическими затруднениями, вызванными отказом Италии от торгового договора, связывавшего ее с Францией, злосчастными беспорядками, возникшими в Марселе, а больше всего полемикой в печати.

Последствием всего этого было превращение австро-германского союза в тройственный союз путем присоединения Италии. После двух путешествий короля Гумберта в Вену (октябрь 1881 г.) и в Берлин (1882) соглашение состоялось в 1882 году. С тех пор оно не прекращалось; напротив, оно возобновлялось три раза — в 1887, 1891 и 1896 годах.

II. Франко-русский союз

Итак, тройственный союз стал фактом, но рядом с ним и в противовес ему создалась новая группировка, также искренно преследовавшая миролюбивые цели, но решительно готовая, по удачному выражению, поддерживать желательный мир, а не мир вынужденный, — это франко-русский союз. [Ни тройственный, ни созданный в противовес ему франко-русский союз никаких “искренних миролюбивых целей” не имели. Оба союза были военно-дипломатическими боевыми машинами, которые всякий день могли быть пущены в ход. Дипломатия капиталистических стран и по существу не может воздержаться от войны, от нападений и провокаций каждый раз, когда ей кажется, что можно с шансами на успех начать побоище. Правда, тройственный союз, руководимый Германией, явственно был более склонен к провокациям в ту пору, когда он был создан, чем союз франко-русский. Но никакого “принципиального” миролюбия и во франко-русском союзе не было. — Прим. ред.]

Франция и Россия до Берлинского конгресса.

Первые зачатки этого союза приходится искать чуть ли не непосредственно после войны 1870 года. Некоторые русские политики уже тогда полагали, что Европе нужна могущественная и сильная Франция, чтобы помешать слишком полному преобладанию Германской империи, и эти чувства ясно проявились в 1875 году, когда император Александр II осторожным и вместе с тем решительным вмешательством положил конец натянутому положению между Францией и Германией, которое могло сделаться опасным. Но император Александр II был слишком привязан к своему дяде, императору Вильгельму I; он слишком был склонен видеть в системе сердечного соглашения с Германией одно из оснований русской политики и никак не мог отрешиться от этого взгляда. Ему не хотелось разрывать этого союза с Германией, а тем более вступать в союз с Францией, только бы не нарушался мир, только бы новый и более полный разгром Франции не угрожал русским интересам.

Россия “сосредоточивается”.

Тем не менее после Берлинского конгресса политика Александра II приняла новое направление. Выше мы говорили, насколько неудовлетворенной ушла Россия с конгресса и насколько она была в праве считать себя обиженной теми преимуществами, какие достались на долю Австрии. Выполнение условий дипломатического акта, явившегося результатом переговоров в Берлине, только усилило это недовольство. Россия усмотрела известное пристрастие по отношению к Австрии в образе действий немецких дипломатических агентов на Востоке, особенно в вопросе об установлении границ. Она горько жаловалась на это, причем на ее укоры, по-видимому, не обращали внимания. Свидание двух императоров, Александра и Вильгельма, в Александрове (1879), нисколько не изменившее взаимных чувств, их одушевлявших, ничуть не разрядило, однако, и того положения, которое могло бы измениться лишь в результате нового направления германской политики. Этого-то как раз и не было; наоборот, германская политика все больше и больше склонялась в сторону Австрии, отдаляясь от России, вплоть до того момента, когда был заключен австро-германский союз (октябрь 1879 г.), который после присоединения к нему в 1882 году Италии стал, по-видимому, еще более враждебным России.

Двойственный, а затем тройственный союзы были открыто провозглашены только много времени спустя после их заключения, но представляется маловероятным, чтобы Россия не догадывалась об этих крупных дипломатических событиях если не в самый момент их совершения, то по крайней мере вскоре после этого.

Однако трудность разрыва со старыми традициями, семейные и дружеские узы и, наконец, осложнения внутри государства, вызванные террористическими покушениями, помешали царю Александру II искать других союзников взамен союзов с Германией и Австрией. Согласно тогдашнему выражению князя Горчакова, как раз в последние годы правления царя-освободителя Россия “сосредоточивалась”. [Горчаков сказал эти слова вовсе не “в последние годы” Александра II, а именно в самые первые времена его царствования. Эти слова содержатся в циркуляре князя Горчакова от 21 августа 1866 года к русским дипломатическим представителям: “Говорят — Россия сердится. Россия не сердится. Россия сосредоточивается” (“La Russie boude, dit-on. La Russie ne boude pas. La Russie se recueille”). — Прим. ред.]

Император Александр III.

То же самое продолжалось и в первые годы царствования его сына и преемника, императора Александра III. Но когда террористические покушения были, по-видимому, подавлены, когда Россия, казалось, отдохнула после славных подвигов, совершенных ею за время последней войны, этот государь, считавший себя прямым воплощением русского национального духа, стал обращать все больше и больше внимания на внешнюю политику великой страны, государем которой он был. А так как он отличался в одинаковой степени прямотой ума и души, то следует полагать, что мысль о союзе с Францией возникла у него именно в это время.

[Французские патриотически настроенные историки склонны всегда говорить в приподнятом и несколько восторженном тоне об Александре III, в котором они ценят создателя франко-русского союза. Они ему приписывают обыкновенно такие доблести, такие красоты ума и сердца, каких в нем не удавалось открыть решительно никому из сколько-нибудь близко его знавших людей в самой России. — Прим. ред.]

Период соглашения. Болгарский вопрос.

Однако Александр III потратил на осуществление союза с Францией около десяти лет. Частные лица, будь это даже очень значительные и влиятельные фигуры как во Франции, так и в России, могли сколько угодно обнаруживать чувства взаимной симпатии, одушевлявшие обе стороны, — сам император Александр III продолжал держаться выжидательной позиции. После свидания в Скерневицах в сентябре 1884 года он даже заключил с Германией соглашение, самое существование которого обнаружилось лишь в 1896 году, соглашение, в силу которого обе державы обещали друг другу доброжелательный нейтралитет, в случае если одна из них подвергнется нападению.

Тем не менее он не мог не заметить, что при всей многочисленности министерских перемен во Франции, которые беспокоили его и заставляли колебаться, одно обстоятельство оставалось постоянным и неизменным — это симпатия к России, проявляемая всем французским народом, и доброжелательная политика по отношению к ней, являвшаяся видимым знаком этой симпатии. Образ действий французского правительства, весьма определенный, проникнутый уважением к заключенным трактатам, независимо от того, кто в данную минуту стоял во главе министерства иностранных дел, — все это давало Александру III осязательное доказательство этой симпатии. Всего очевиднее обнаружилась она после приема, оказанного Флурансом болгарским депутатам в 1886 году, и тогда Александр III сделал первый шаг. Эти чувства еще более окрепли после его пребывания в Берлине в ноябре 1887 года. Хотя теперь и считают, что Бисмарк тогда или позднее сумел доказать русскому государю подложность знаменитых документов, так называемых “болгарских документов”, тем не менее Александр III вынес из этого свидания убеждение, что в восточном вопросе России не на кого рассчитывать, кроме Франции.

Досадный инцидент в Сагалло (17 февраля 1889 г.) не нарушил политической эволюции, вызывавшейся силой обстоятельств. [Речь идет о проходимце Ашинове, который, рыская со своим отрядом “вольных казаков” по восточному берегу Африки, забрел случайно на французскую территорию (в колонию Обок). С французского крейсера открыли стрельбу и перебили часть отряда, остальных арестовали. Когда французский посол в Петербурге Лабулэ, зная, что Ашинову покровительствовал сам царь, приехал к царю выразить глубокое сожаление по поводу пролитой русской крови, то, к изумлению и восторгу Лабулэ, Александр III заявил: “Туда им и дорога!”. — Прим. ред.]

Наконец, французские симпатии выразились в успехе русских займов 1888 и 1891 годов, а тем временем французское правительство своими благожелательными административными мероприятиями продолжало выказывать доброе расположение к великой северной державе.

Кронштадт.

Результаты не замедлили обнаружиться. Кронштадтские события в 1891 году и посещение русскими моряками Франции в 1893 году сделали этот результат очевидным для Европы и открыли ей существование новой политической группировки, целью которой было служить противовесом тройственному союзу и про которую можно было сказать, что она, подобно этому союзу, явилась результатом решений Берлинского конгресса.

Франко-русское соглашение.

В какой форме осуществилось соглашение, которое было причиной и вместе с тем результатом этой политической группировки? Довольно трудно определить это. [В своей дипломатической истории франко-русского союза Эрнест Доде писал: “В форме ли протокола, свидетельствующего о намерении объединиться ввиду некоторых случайностей, в форме ли военного соглашения, осуществляющего это намерение, дипломатическое орудие франко-русского союза ныне существует, являясь почти непосредственным следствием кронштадтских празднеств”. На какие источники опирается Э. Доде, делая подобное утверждение, об этом он умалчивает. Мы сочли своей обязанностью отметить это утверждение, оставляя всю ответственность за него на авторе. (В настоящее время уже определенно известно, что с самого начала франко-русского сближения соглашение между обоими правительствами предусматривало взаимную защиту обеих держав в случае нападения на одну из них военных сил тройственного союза. — Прим. ред.)] Мы можем сказать только одно, именно, что термин союз (alliance) произнесен был в первый раз с парламентской трибуны министром Ганото 10 июня 1895 года и что смерть Александра III, по-видимому, не внесла никаких перемен во взаимные отношения между Францией и Россией. После поездки императора Николая II и императрицы Александры Федоровны во Францию в 1896 году, после поездки президента Феликса Фора в Россию в следующем году можно было полагать, что “между двумя дружественными и союзными великими нациями” начинает существовать сердечное и прочное соглашение.

III. Восточные дела

Каковы были последствия тройственного и франко-русского союзов? Мы можем оценить их лишь со специальной точки зрения, т. е. с точки зрения восточного вопроса.

Болгарский вопрос.

Из тех вопросов, которые пытался разрешить Берлинский конгресс, только один создавал на Востоке обостренное опасное положение — это вопрос болгарский. Ни провозглашенное в 1886 году присоединение Восточной Румелии к Болгарии, ни избрание князя Фердинанда не были признаны различными державами, принявшими участие в конгрессе. Однако Англия и Австрия относились к этому благожелательно, а Германия и Италия казались вполне индифферентными. Франция и Россия оставались упорными в своей оппозиции. Насильственный образ действий правительства Стамбулова, резко противившегося русскому влиянию, едва ли был способен изменить их отношение.

Зато Болгария, уже добившаяся от Порты дарования бератов болгарским епископам в Македонии (26 июля 1890 г.), продолжала поддерживать с ней отношения, становившиеся все более и более сердечными. Султан ждал только случая, чтобы признать силу существующего порядка вещей в Болгарии. Этот случай был ему дан целым рядом событий, в которых случайность действовала столько же, сколько и воля людей. Падение, а затем убийство Стамбулова устранило самого решительного из противников русского влияния, а появление у власти кабинета Стоилова дало сторонникам этого влияния законное место в составе правительственных лиц. Решение князя Фердинанда перевести своего сына, князя Бориса, из католичества в лоно православной церкви являлось чрезвычайно важным событием для княжества. Когда царь согласился быть крестным отцом княжича, примирение с Россией могло считаться состоявшимся. Тогда и султан предложил различным европейским кабинетам признать существующий порядок в Болгарии, что и было выполнено.

Автономия Крита.

Одновременно получил свое разрешение и критский вопрос.

Согласно Берлинскому трактату, положение этого острова было урегулировано Галепским соглашением (30 сентября 1878 г.), которое изменяло и дополняло органический регламент 1868 года. Но после происшедших в 1889 году волнений часть привилегий, полученных критянами в силу этого соглашения, была отменена фирманом 26 октября 1889 года. Эти суровые меры не только не прекратили волнений, а наоборот, лишь усилили их. В 1894 году христианские делегаты единодушно потребовали у султана выполнения Галенского договора; ввиду чрезвычайных волнений, охвативших остров, султан решился послать туда христианского генерал-губернатора, бывшего князя Самосского, Александра Каратеодори-пашу.

Но Каратеодори-паша вскоре почувствовал свое бессилие перед взаимной враждой христиан и мусульман, причем последних втихомолку подстрекала сама Порта. Он подал в отставку, а на Крит снова послали его предшественника, Турхан-пашу. Это послужило сигналом к ухудшению положения дел, и державы вынуждены были потребовать у султана реформ, на которые он и согласился, а наблюдать за выполнением этих реформ была послана комиссия, образованная из проживавших в Канее консулов шести держав (август 1896 г.). Критяне согласились на эти мероприятия (4 сентября 1896 г.).

После нескольких месяцев относительного спокойствия волнения вспыхнули с новой силой в начале 1897 года, когда христиане и мусульмане, первые — раздраженные, а вторые — ободренные нежеланием Турции провести обещанные реформы, увидели помимо всего, что Греция решила начать войну с турками из-за Крита. Державы решили подвергнуть Крит блокаде; после прибытия миноносной флотилии греческого наследника и высадки экспедиционного корпуса полковника Васоса султан вверил заботы о судьбах острова державам (февраль 1897 г.). Тогда те же державы отправили на Крит отряды войск для поддержания относительного спокойствия и для безопасности вверенной их попечению страны. Когда с прибытием этих международных войск в городах водворился некоторый порядок, а солдаты Васоса отбыли вследствие поражения Греции на материк, адмиралы, провозгласившие 22 марта автономию Крита, могли приступить в конце мая к снятию блокады. Тем временем представители держав в Константинополе занялись выработкой временного регламента, который и был принят в конце года.

Выход Германии и Австрии из концерта европейских держав (март 1898 г.) и новые волнения, происшедшие в сентябре того же года, не помешали Франции, Англии, Италии и России совместно работать над разрешением критского вопроса. Они удачно выполнили это дело. На острове не осталось ни одного турецкого солдата; суверенитет султана символизировался лишь турецким флагом, развевавшимся над одной крепостью. По предложению России греческий принц Георг был назначен верховным комиссаром, и его с энтузиазмом приветствовало все население, как христианское, так и мусульманское (декабрь 1898 г.).

Греко-турецкая война.

Мы видели, что возобновление волнений на Крите в начале 1897 года было вызвано образом действий Греции. События, происходившие на Крите со времени Галепского договора и сделавшиеся особенно серьезными с 1894 года, не могли не встретить отклика на греческом полуострове. Волнения настолько усилились, что правительство короля Георга, прежде, по-видимому, искренно склонявшееся к умеренности и миру, в начале 1897 года было вовлечено в войну. Известие об изменении позиции короля, навязанном ему общественным мнением и особенно происками тайных обществ, вроде Гетерии, было причиной критского движения в январе 1897 года, а это последнее в свою очередь вызвало во всем греческом мире такой взрыв воинственных настроений, что война стала неизбежной.

А раз дело обстояло так, то лучше всего было локализировать пожар, который уже невозможно было потушить. Державы, которые поняли это уже в феврале, тем не менее прилагали все усилия, чтобы не допустить до разрыва. И все же разрыв этот произошел 18 апреля, когда турецкое правительство вернуло верительные грамоты греческому послу в Константинополе, князю Маврокордато. Тотчас же открылись военные действия, начавшиеся уже несколькими неделями раньше столкновениями между отдельными иррегулярными отрядами на фессалийской границе. Результат войны известен. Греческие войска, несмотря на свою храбрость, не могли устоять перед турецкой армией, такой же храброй, но более многочисленной, лучше организованной и имевшей лучший командный состав. 11 мая, когда вся Фессалия была в руках врага, угрожавшего самому сердцу страны, Греция была вынуждена обратиться к посредничеству держав, которые отозвались на ее просьбу, под их покровительством 5 июня подписано было перемирие.

Предварительные условия мира, давшие повод к долгим и затруднительным переговорам между двумя воюющими сторонами и посланниками, бывшими представителями держав-посредниц в Константинополе, были подписаны лишь 18 сентября.

Греция согласилась на исправление фессалийской границы в пользу Турции, в результате чего ей пришлось уступить около 55 квадратных километров. Она обязывалась уплатить военное вознаграждение в размере 4 миллионов турецких фунтов и обещала начать переговоры о заключении с Турцией различных соглашений по вопросам о национальностях, о консулах, о выдаче преступников и о ликвидации бандитизма. Наконец державы постановили, чтобы в Афинах была создана международная комиссия, которая взяла бы под свой полный контроль “взимание и расходование доходов в количестве, достаточном для погашения займа, сделанного для уплаты контрибуции и других национальных долгов”. Таким образом, Греция вышла разбитой из борьбы, в которую она столь неблагоразумно ввязалась, но если этот договор знаменовал собой отступление эллинизма, тем не менее было очевидно, что не все усилия греков пропали даром, потому что Крит приобрел автономию под верховным управлением греческого принца Георга, и маловероятно, чтобы он когда-либо снова очутился под турецким господством.

Армянский вопрос.

Гораздо меньшим успехом отмечены усилия армян. Статьей 61 Берлинского трактата Порта обязалась “осуществить... улучшения и реформы, вызываемые местными нуждами, в областях, населенных армянами, и обеспечить их безопасность от черкесов и курдов” и сообщать “периодически сведения о мерах, предпринятых в этом направлении, державам, которые должны следить за их применением”. Ввиду бездействия Порты обнаружилось в 1885 году пробуждение армянской национальности, а в январе 1893 года в Цезарее (Кейсарии) и Мерсиване поднялось движение, которое было подавлено с крайней жестокостью. Ответом на это были новые восстания в Битлисе (август-сентябрь 1894 г.) и Самсуне, вызвавшие зверские репрессии. Почти пятитысячное население было вырезано и деревни уничтожены. Ввиду энергичных представлений трех послов (английского, французского и русского) Порта решила принять некоторые реформы (приказ великого везира и декрет от 24 октября 1895 года).

Возвещение этих реформ имело лишь одно последствие: оно послужило сигналом к страшной армянской резне, в которой участие турецких властей обнаружилось с полной очевидностью: в Трапезунде, Эрзеруме, Битлисе, Диарбекире и Мараше были вырезаны тысячи армян без различия пола и возраста, между тем как в Зейтуне 2000 армян подверглись осаде значительными силами. В конце февраля 1896 года считали, что число убитых христиан превышало 37000, более 290000 доведено было до нищеты, около 40000 домов было разграблено. Тем не менее наступило некоторое успокоение, когда турецкое правительство согласилось на режим капитуляций для Зейтуна (11 февраля 1896 г.), и население, подавленное резней, удовлетворилось инспекторской поездкой Хакир-паши по деревням, где должны были осуществиться реформы. Воспользовавшись этим настроением, Порта не сделала ровно ничего. Тогда, чтобы обратить на себя внимание Европы, группа армян произвела вооруженное нападение на Константинопольский банк, послужившее сигналом к ужасной резне на улицах столицы (26 августа 1896 г.). На этот раз Европа, по-видимому, взволновалась. Количество стационеров в Константинополе было удвоено; державы отправили в турецкие воды свои суда, и ввиду этой манифестации было приступлено к проведению некоторых реформ (февраль 1897 г.); тем не менее армянский вопрос оставался самым трудным, самым щекотливым из всех вопросов, какие международной политике приходилось решать на Востоке.

IV. Результаты международной политики с 1878 года

Как ни трудно было поддерживать единодушное согласие между шестью державами, традиции, интересы и чувства которых так часто разнились между собой, эта международная политика все же привела с 1878 года к значительным результатам. Обеспечивая выполнение Берлинского трактата, она создала независимость Румынии, Сербии и Черногории. Благодаря ее усилиям Болгария вместе с присоединенной к ней Восточной Румелией пользовалась почти полной автономией, и в таком же положении силой вещей должен был оказаться и Крит. Если Греция жестоко, слишком жестоко поплатилась за свою неблагоразумную политику, то соглашение держав по крайней мере локализовало войну, которая, приняв более широкие размеры, могла превратиться в войну всеобщую и причинить непоправимый урон цивилизации и человечеству. Наконец, если в армянских делах международное соглашение оказалось почти совершенно бессильным, то не следует приписывать этого всецело тайным разногласиям, а надо скорее искать причину в особой трудности самой задачи: ведь приходилось обеспечивать необходимые гарантии народу, рассеянному в разных местах, нигде не составлявшему большинства и объединенному, наряду с языком, лишь расою и традициями. [Автор слишком оптимистически относится к европейским дипломатам и совершенно напрасно стремится уменьшить значение их “разногласий”. Лобанов-Ростовский не желал и слышать о помощи армянам, потому что знал, до какой степени Англия хочет втравить Россию в войну; Англия делала вид, что очень хочет поддержать армян, но негласно дала знать Абдул-Гамиду, чтобы он не беспокоился; германская дипломатия, как и австрийская, вполне поддерживала турок. Поэтому армянские погромы не вызывали редких дипломатических протестов держав. — Прим. ред.]