«Продолжая учить в храме, Иисус говорил: как говорят книжники, что Христос есть Сын Давидов? Ибо сам Давид сказал Духом Святым: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих. Итак, сам Давид называет Его Господом: как же Он Сын ему?» (Мк. 12, 35-37)
Христос в этой реплике пилит сук, на котором сидели и сидят многие христиане. Ведь среди разнообразных попыток (всего лишь попыток!) выразить, кто такой Иисус, было и описание Его как Сына Давидова. Вполне традиционное суеверие: вот была в прошлом идеальная жизнь, потому что был идеальный царь, и будет идеальная жизнь, когда появится потомок этого идеального царя. Давид был помазан на царский престол - помазан буквально, оливковым маслом, символом духовной силы, и его потомок будет помазанник.
Отсюда и слово «машиах», которое греки произносили как «мессия», а перевели на греческий не совсем грамотно перевели как «христос». Так что сказать «Иисус — Спаситель» означает сказать, что Иисус «Сын Давидов», Христос. А тут Он объясняет, что Спаситель не может быть потомком Давида, потому что Давид обращался к Спасителю как к Кому-то, Кто бесконечно выше его.
Перевёртыш не случайный, и таких перевёртышей много в евангелиях, много и в истории веры, потому что люди вновь и вновь фиксируют свой опыт Бога в понятиях не божественных, а человеческих (да и откуда у людей другие понятия?). Фиксировать надо, без фиксации любой опыт как мытьё без воды, однако надо постоянно бить себя по лбу, напоминая, что всякое сравнение хромает, а сравнения в религиозной жизни хромают на обе ноги. Дело не в Боге, дело в людях, в языке, в том, что отражается в языке — человеческая жизнь во всём её несовершенстве. И самое несовершенное то, что претендует на самое большое совершенство — царство-государство. К царству Давида и его потомков это относится в первую очередь, поскольку это царство первое в очереди на величие, да ещё освящённое величие.
В современном мире очень много людей, которые мечтают восстановить Храм Соломонов. По деньгам построить такой храм может самый завалящий миллиардер, даже с учётом всевозможной золотой утвари. Не восстанавливают лишь потому, что хотят поставить именно на то место, где он стоял при Соломоне.
Много (слишком много, даже если их всего двое) и людей, которые мечтают восстановить государство Соломона, каким оно описано в Библии. Колоссальное вышло бы государство, от Египта до Ирака.
Никто, однако, не мечтает восстановить монархию. Может быть, тут как раз наибольшее отличие иудаизма и ислама от многих направлений христианства, включая православие. Английская королева и по сей день считается главой Церкви, испанский король не простой прихожанин, а уж в России ходят вокруг идеи восстановления монархии как кот вокруг сметаны, только никак не решат, в какой руке царь должен держать серп, а в какой молот.
Между тем, Бог не очень политизирован, однако именно о монархии позволил себе отозваться крайне резко. Конечно, надо понимать, что у этого отзыва был какой-то человеческий автор, были какие-то редактора (и все евреи), но отзыв-то остался и стал частью Откровения. Причины резкости очевидны: монархиями, причём самыми звероподобными, были все главные и неглавные враги Израиля, начиная с Египта. Да любой вождь любой деревни назывался царём. Политическая карта тогдашнего мира была похожа на шахматную доску, уставленную матрёшками от огромной до крошечной, но одинаково с коронами на голове.
Только Израиль, освободившись от рабства, превратился в милое патриархальное общество, эдакий идеал анархистов и либертариан. Иногда это называют «теократия», поскольку царём считался Бог, но от имени Божьего никакие жрецы не правили. Защищали себя от внешних врагов довольно успешно, а задачу защиты от врагов внутренних — то есть, суда — решали старые добрые патриархальные судьи. Аксакалы. И вдруг — даёшь монархию. Вот уж когда очень уместны были бы слова «не было такого никогда, и тут опять!»
В современном мире, заметим, эпохе этих судей соответствует не современный Израиль, а, скорее, современный Афганистан. Да-да, ненавистные талибы — это и есть патриархальное общество, которое решило за себя постоять и делает это довольно успешно, учитывая неравенство сил. Это ислам — то есть, религия, рождённая всё тем же Авраамом. Да и не только в Афганистане — во всех исламских странах не слишком доброжелательно относятся к монархии. Монархов терпят, им подчиняются, но над ними по-прежнему веет брезгливый отзыв Творца мира.
Царь — это эрзац-Бог. Его единственное преимущество перед Богом — зримость. В царя не нужно верить — вот он, полюбуйтесь. Царя легче любить — и надо жить в России, чтобы понять, как можно любить любого, лишь бы у него должность была соответствующая.
Бог долго перечисляет, как именно царь ограбит народ, заберёт себе лучшее, что есть у людей — то есть, их дочерей и сыновей. Наивный этот Бог! Да людям именно это и нравится — что их дочери и сыновья станут приближёнными! Людям в восторге от того, что их обчистят и на эти деньги понастроят дворцов, куда даже нельзя будет на экскурсии ходить.
Что ж, резюмирует Бог, и выкладывает последний аргумент: «Сами вы будете ему рабами!» (1 Цар. 8, 17).
Наивный Бог — так это именно людям и нравится! Быть рабами не кому-то невидимому, а зримому, явному земному повелителю!!
Что же в этом такого привлекательного? Почему по сей день люди срываются в рабство, восторгаясь очередным эрзац-богом?
А почему дети играют в войнушку? Почему ребёнок, из которого вырастет кротчайший и наимирнейший художник или политик, разыгрывает битвы и бабахает из пистолета, и это ему ничуть не вредит? И при этом отворачивается от телеэкрана, если там целуются?
Потому что любовь штука сложная и поцелуй есть итог длительного, бурного и криволинейного процесса, напоминающего прохождение самогона через змеевик.
Описание подвигов Ахилла или Давида — это не про войну, а про любовь. Настоящую любовь в ненастоящих, игрушечных обстоятельствах. Где человек человеку раб, рабовладелец и хозяин, — это такое обстоятельство, что жизнь становится ненастоящей, игрушечной, игровой. Только игра эта злая и игрушки эти смертоносные.
Давид прежде всего — великий любовник, и к Соломону это тоже относится. Это сигара иногда бывает просто сигарой, а меч никогда не бывает просто мечом, и никто ещё не обнаружил хотя бы одного отличия пращи от сперматозоида. Сердце, могучее на любовь — и поэтому любой слабак без труда ставит себя на место Давида или Соломона. Слабаки-слабаки, а в любви такие же царственно страстные!
Такие страстные, великие, любящие эгоисты. Что ж это были за люди, коли они «Песнь песней» писали, любимую воспевали, а потом засандаливали в гарем вторую любимую, третью любимую, четвёртую… Что у Соломона их было несколько сотен, конечно, очередное преувеличение, но ведь в любви больше единицы — уже сверх всякой меры.
Потому что эта единица — она ведь тоже имеет сердце, она тоже может и хочет любить, и умеет любить не хуже мужчин, а из неё делают, извините за грубое слово, объект. Да хотя бы даже она одна была — нельзя из живого человека делать объект, а именно это делается во всяком обществе, где мужчина царь, да женщина ему не ровня, где двое не одна плоть, а рассчитаны на первый и второй, на один во главе стола, а вторая на женской половине, где один Давид роди Соломона, а вторая вроде бы и не рожала.
Ничего не может быть подлее истории о том, как Давид увёл жену своего подчинённого, обрюхатил её, а когда подчинённый не захотел числиться отцом чужого ребёнка, послал гордеца на верную смерть. Но летописец считал, что Бог был недоволен Давидом исключительно из-за его завоеваний — крови много пролил, вот и не попустил Господь ему построить храм. Крови, конечно, Давид пролил немало, но семя своё он тоже мог бы попридержать.
То, что Давид не построил Храм, трудно считать наказанием. Наказание, как всегда, заключалось ровно в том же, в чём заключалось высшее достижение, как в разнообразных шутках на тему исполнения желаний. Стать миллионером на роскошном корабле — и очутиться посреди роскошной столовой «Титаника». Стать восточным самодержцем — и обнаружить, что восточные самодержцы жили в постоянном страхе, причём не пароноидальном, а вполне обоснованном. Родные дети спят и видят, как бы зарезать папочку, — что уж говорить о подданных, и мужьях, у которых ты увёл жён, да и о жёнах, которые могут и отравить, и зарезать, Юдифь свидетельница.
Повесть об том, как Израиль был полноценным царством, это повесть о любви, ведущей не к жизни, а к смерти. Не потому, что Израиль какой-то особый народ и монархия у него особая, а именно потому, что типовая монархия, типовой и народ. Сотни таких царств-государств было в мировой истории — ничтожные по современным меркам, но мнившие себя пупом вселенной, на вершине своего величия бывшие настоящим гадюшником, где все ненавидят всех. Под толстым-толстым слоем золота. Ну, правда, в Израиле и слой золота был довольно тонкий. Археологи не могут обнаружить никаких следов великого царства Давида и Соломона, тогда как от филистимлян следов осталось предостаточно.
Избранным, исключительным шофёром в автомобиле спасения Израиль стал и остаётся совсем по другой причине — слово. Всюду были цари-подлецы, но только от Давида осталось откровенное повествование о подлой сладострастности и не менее откровенное покаяние в сладострастной подлости, к которой и сводится всякая самодержавная власть, будь то власть отца народа или отца семейства. Книги, описывающие придворные интриги и кровавые разборки израильских монархов, интересны и сами по себе, хотя, конечно, уступают в красоте «Илиаде» с «Одиссеей», но искра вечности в этих книгах — от неземного взгляда на все эти красоты. У Гомера боги помогают героям, в Библии Бог пинками гонит героев в канаву, чтобы одумались. У Гомера хитроумен Одиссей, способный обдурить само Небо, в Библии хитроумен Творец. Он уступает Свои неразумным детям, но не бросает их, а бросается вместе с ними в, извините за банальность, пучину страстей, а когда их, наконец, начинает пучить, кладёт голову очередного помазанника Себе на колени и гладит, и гладит, пока тот не заснёт вечным сном.
Сказать, что любовь и смерть связаны, означает сказать пошлость, то есть правду, справедливую лишь на мелководьи жизни. Любовь и воскресение, любовь и бессмертие, любовь и свобода, — связаны, это да. Но прежде, чем это поймёт человек, он проходит тот же путь, что проходили самые разные цари — от упоения к протрезвлению — и лучше, если он пройдёт путь не с мечом в руке, а с Библией, не повторяя грехи Давида и Соломона, а читая об этих грехах и о том, как вопреки грехам Царь Небесный всё-таки показал, кто царь с большой буквы и навсегда, а кто лучше бы одумался и согласился, что лучше быть рабом Божьим всегда и навсегда, чем царём царей хотя бы на полсекунды.