Иеромонах Нестор (Кумыш)

АРХИМАНДРИТ ЕВГЕНИЙ И ИЖЕ
С НИМ УБИЕННЫЕ НОВОМУЧЕНИКИ АЛЕКСАНДРО-СВИРСКИЕ

Оп.: Вестник СПБ. епархии, 2003, №8. http://www.mitropolia-spb.ru/vestnik/y2003/n08/12.shtml (с фотографиями)

«Польские шайки в конце владычества самозванцев и особенно с воцарением Михаила Феодоровича, разбиваемые в населенных центрах Русского государства, бродили по отдаленным местностям и причиняли беззащитным жителям всякие разорения и злодейства. Такие шайки появились и в Олонецком крае. Одна из них в 1613 году устремилась на разорение Свирского монастыря. Бывший в то время настоятелем обители игумен Паисий с братией не могли оказать никакого сопротивления разбойникам. Злодеи вошли в монастырь и посредством истязаний и пыток стали требовать от монахов монастырских сокровищ, но никто не решился выдать разбойникам монастырской казны, которая была спрятана в Покровской церкви под кирпичным полом. В этих пытках было умучено из братий 27 человек, в том числе был убит и игумен Паисий, да 32 человека из числа монастырских работников-служек»[1].

Эта запись о Свирских мучениках XVII века была сделана свирским иноком-хронографом в монастырской летописи, хранящейся сегодня в архивном монастырском фонде. В начале XX столетия мученический подвиг игумена Паисия был повторен его тогдашним настоятелем, архимандритом Евгением (Трофимовым). Однако более 80-ти лет эта тема находилась под запретом, и говорить о ней открыто не было возможности. Сегодня мы не только можем, но и обязаны прервать свое вынужденное долгое молчание и поведать боголюбивому читателю о мученическом подвиге свирского архимандрита, совершенном им в те трагические годы российской истории.

К 1917 году Александро-Свирский монастырь был одним из самых богатых и благоустроенных на севере России, известный своим крепким хозяйством и хорошо отлаженной молитвенной жизнью. Число братии к началу революции составляло около 150 человек. Богослужебная жизнь обители отличалась строгостью. В 4 часа начиналась утреня, продолжавшаяся до половины седьмого. Затем сразу после утрени отправлялась ранняя литургия. В 9 часов начиналась поздняя литургия. В 17 часов начинали служить вечерню, после которой читались три канона с акафистом Спасителю или Божией Матери. По окончании вечерней трапезы читались молитвы на сон грядущим, помянник и совершалось правило с Иисусовой молитвой и поклонами. Монастырское хозяйство заключалось в хлебопашестве, сенных покосах, огородничестве, скотоводстве и лесных угодиях. В обители имелись разные мастерские: живописная, ризничная, резная, позолотная, переплетная, столярная, сапожная, малярная, кузнечная, слесарная и другие. Действовала церковно-приходская школа, открытая в 1906-м году для мальчиков, живших и воспитывавшихся в обители на полном ее содержании. Монастырь был оснащен водопроводом по последнему слову техники. На плотине, выстроенной монахами, работала монастырская мельница. Монастырь имел состоятельных вкладчиков. Банковский капитал монастыря исчислялся 128 тысячами рублей, что по тем временам являлось немалой суммой. Проценты с этих денег, расходовавшиеся на монастырские нужды, превосходили те штатные суммы, которые обитель ежегодно получала от казны. Издревле жертвователями Александро-Свирского монастыря были члены Императорской Семьи, так как преподобный Александр считался покровителем Царствующего Дома. Поэтому монастырская ризница включала в себя несметное количество драгоценностей и реликвий, среди которых особой известностью пользовалась рака, в которой почивали мощи основателя обители. Она была изготовлена из 11 пудов чистого серебра, и ее фасады украшалась позолоченными орнаментами и священными изображениями.

Неудивительно, что такой монастырь оказался одним из первых, кто принял на себя удар ленинской богоборческой власти. Его сбережения и богатства не могли не возбуждать с особой силой большевистской алчности. В номере 3 за 1919-й год в советском журнале «Революция и церковь» на 73-й странице появилась скупая заметка в несколько строк, возвещавшая читателей о ликвидации уже разграбленного к тому времени Александро-Свирского монастыря. Все то, что на протяжении трех с половиной веков с любовью созидалось нашими благочестивыми предками, было в течении двух лет «национализировано» красными комиссарами и навсегда исчезло без всякого следа.

Сейчас невозможно полностью воссоздать историю закрытия некогда знаменитой Свирской обители. Преступная власть не была заинтересована в подробной и документальной фиксации своих злодеяний, а также в архивации таких документов. Однако не все ушло в небытие. Сохранились скудные данные, из которых можно отчасти видеть, как осуществлялся план по уничтожению древней святыни. По ним же можно установить, каким образом монастырская братия сопротивлялась действиям гонителей веры и как отстаивала интересы Христовой Церкви. Забегая вперед, скажем, что в этой неравной и предрешенной борьбе пятеро из них удостоились от Господа мученической кончины.

Первый красноармейский «визит» в обитель произошел в марте 1918 года. «В марте 1918 года, - говорилось в докладе сотрудника наркомпроса Н. Моласа, направленном в отдел по охране, учету и регистрации памятников искусства и старины, - в монастырь впервые прибыло несколько рот красноармейцев»[2]. В докладе, к сожалению, не говорится о том, для чего и кем в обитель были присланы красноармейцы. Из других источников, однако, известно, что представители власти появились в монастыре чуть ранее этого мартовского красноармейского поселения. Олонецкая уездная советская милиция направила в обитель для постоянного проживания в ней двух милиционеров. К середине марта отношения этих двух стражей нового порядка и монастырской братии осложнились настолько, что настоятель обители, архимандрит Евгений, вынужден был просить местную власть отозвать милиционеров из монастыря. «Имею честь, - писал он 18 марта 1918 года в управление Олонецкой милиции, - покорнейше просить совсем убрать из монастыря находящихся в настоящее время милиционеров В. Фомина и А. Трихнаева ввиду несоответствующего их должности поведения»[3]. Характерно выражение совсем убрать, говорящее о том, что просьба настоятеля была не первой, и что попытки решить дело миром предпринимались не один раз. Разумеется, просьба была отклонена. Настоятелю было велено передать милиционерам приказ начальника Олонецкой милиции явиться в управление милиции к 11 часам 27 марта. «Вместе с тем вторично (выделено мною - прим. авт.) уведомляю вас, что монастырским милиционерам должны быть предоставляемы для служебных разъездов монастырские лошади», - писал глава местной милиции Свирскому архимандриту[4]. Увы, уже через два месяца после обнародования ленинского декрета об отделении Церкви от государства настоятель монастыря не чувствовал себя главным распорядителем всего монастырского имущества.

Какова была цель присутствия милиции в стенах обители? Слишком богат был монастырь, чтобы оставить все находившиеся в нем ценности без присмотра. Была и другая причина. «После публикации январского декрета жители близлежащих к монастырю сел организовали Союз охраны церквей и часовен при Александро-Свирском монастыре, в который вошло до тысячи человек, что озлобило местные власти»[5]. В связи с этим необходим был внутренний контроль ситуации на месте.

Созданный Союз охраны в первый же месяц своего существования проявил свою активность и боеспособность. Благодаря умелым и хорошо организованным действиям Союза непрошенные красноармейские «гости» вынуждены были покинуть территорию обители. Таким образом, мартовская, первоначальная, попытка захвата монастыря, о которой писал Н. Молас в своем отчете, оказалась неудачной. Через месяц после вторжения красноармейцев в обитель «по инициативе соседних деревень из монастыря состоялся грандиозный крестный ход, причем все его участники потребовали ухода красноармейцев из монастыря, что ими и было исполнено, хотя и не вполне добровольно»[6].

Провалившийся план военного вторжения в монастырь в марте 1918 года еще больше «подогрел» новую власть, которая была уверена в том, что организация крестного хода - дело рук Союза защиты и его главы архимандрита Евгения. 16 апреля состоялось заседание Олонецкого Совета крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, которое постановило: «1. Поручить военной коллегии немедленно сформировать отряд не менее 50 человек и отправить в Александро-Свирский монастырь. 2. Выбрать 5 человек и, поручив им произвести расследование о Союзе защиты, арестовать главарей союза, а также произвести опись и реквизицию хлебных продуктов, уполномочив этих лиц неограниченными правами при расследовании и обыске монастыря. <�…> 4. Поручить начальнику Олонецкой уездной милиции сформировать отряд из милиционеров для участия при расследовании»[7].

Такова была реакция новой власти на крестный ход Свирских богомольцев и на выдворение ее вооруженных представителей за стены обители. Интересы защищавших обитель крестьян, от имени которых действовал Совет, никого не интересовали. Их организованное сопротивление должно было быть подавлено беспощадно и в сжатые сроки.

Однако привести в исполнение это решение помешало одно неожиданное обстоятельство. Пока большевики готовили карательную акцию, территория, где находилась обитель, оказалась занятой другой властью. «На пасхальной неделе, - говорится в приводимом выше докладе Н. Моласа, - монастырь был захвачен белыми финнами». Докладчик отмечал разницу в поведении новых «оккупантов» монастыря, «которые забрали лишь продовольствие, и то в довольно корректной форме и за деньги»[8]. Для насельников монастыря наступила передышка, в течение которой они могли успокоиться от происшедших событий и подготовиться к дальнейшей борьбе за обитель. Передышка была очень кратковременной. А после нее последовал сокрушительный удар, от которого обитель уже не смогла оправиться. «Лето прошло спокойно», - продолжает свое повествование Н. Молас, - но 15 сентября 1918 года были арестованы и увезены в Олонец настоятель архимандрит Евгений и 5 монахов, где и расстреляны в декабре 1918 года»[9]. (Это сообщение содержит в себе ряд неточностей. Во-первых, арестован отец Евгений был 16/29 сентября. В монастырском богослужебном дневнике за 1918 год под числом «16 сентября» помещена об этом неуставная запись: «В 6 ч. утра настоятель уехал в Олонец»[10]. Во-вторых, вместе с ним были арестованы еще два монаха обители - казначей иеромонах Варсонофий и гостиник иеромонах Исайя. Двое других арестованных не состояли в штате монастыря. Это были студент Казанской духовной академии священник Алексий Перов, вероятнее всего, прибывший в обитель во время летних каникулов, а также крестьянин Свирской слободы Василий Стальбовский. В третьих, расстреляны все пятеро были не в декабре, как докладывал Н. Молас, а в ноябре месяце.)

Арест Свирского настоятеля был вызван его сопротивлением попыткам властей прибрать к своим рукам монастырские владения, а также тем авторитетом, каким он пользовался у братии и среди местного населения. Без его предварительной ликвидации совершить разгром обители было, вероятно, непросто. На голос архимандрита, уважаемого всей округой, призывавшего в случае необходимости встать на защиту обители, немедленно собралась бы многочисленная толпа. В пункте 14 устава Союза защиты говорится: «В случае нападения на церковное имущество грабителей, захватчиков следует призывать православный народ на защиту церкви, ударяя в набат, рассылая гонцов и т. д.»[11] О том, что настоятель настойчиво и безбоязненно отстаивал интересы обители до самого своего ареста, свидетельствует сохранившийся документ, поданный им в Лодейнопольский уездный земельный отдел. В своем ходатайстве архимандрит писал: «На случай отчуждения излишка площади земли, оказавшейся в Александро-Свирском монастыре, покорнейше прошу земельный отдел оставить в пользование монастыря следующие земли: Святое озеро, огородные земли на левом берегу его и за скотным двором»[12]. (Следует учесть, что до нас дошли только жалкие обрывки обширной переписки настоятеля с местными органами власти. Это обстоятельство придает особую значимость тем скудным сведениям, которые имеются в архивах о деятельности монастыря в самом начале советского периода.) Имеются и другие данные, позволяющие предполагать, что действия архимандрита Евгения мешали Олонецкому совдепу разграбить обитель. Так, на следующий же день после ареста настоятеля монастыря, 17 сентября, в обитель был послан чиновник из Земельного отдела с предписанием следующего содержания: «Вследствие предложения Олонецкого уездного Земельного отдела от 7 сентября земельный отдел просит все имеющиеся в монастырском ведении документы, относящиеся к земельным владениям, как-то: планы, межевые книги, купчие крепости и проч., выдать предъявителю сего секретарю исполкома Афанасию Агафонову»[13]. Несомненно, что отец настоятель расценивал подобные распоряжения местного совдепа как акты нападения на церковное имущество и не подчинялся им, рассчитывая на то, что созданный им Союз защиты не позволит властям провести в жизнь подобные решения. Вот почему для захвата обители необходимо было, прежде всего, ликвидировать идеологический и организационный центр защиты ее интересов. Характерно, что только после ареста настоятеля в монастырь одна за другой, как из рога изобилия, стали поступать требования из различных местных инстанций. Отдел Народного образования велел предоставить помещение для размещения сельхозшколы, военный комиссариат затребовал списки всех монашествующих, а также перечень повозочного состава «по прилагаемой форме», некий С. Слесарев прибыл в обитель с целью осмотра подходящего здания для обустройства в нем ружейной мастерской и т. д.[14] Создается впечатление, что заключение архимандрита в Олонецкую тюрьму развязало грабителям руки.

То, что в числе арестованных вместе с отцом настоятелем оказался казначей обители иеромонах Варсонофий, не вызывает вопроса. Казначей - это второе лицо в монастыре после настоятеля и его правая рука. Он тот, кто является ближайшей опорой главы монастыря. Ему вверено монастырское хозяйство и имущество, он являлся хранителем монастырской казны. А вот каким образом среди захваченных Олонецкой чк оказались гостиник иеромонах Исайя, студент Казанской академии иерей Алексий Перов и Василий Стальбовский, не совсем понятно. Имеющиеся архивные данные позволяют сделать только предположения на этот счет.

Еще до ареста отца Евгения, а именно 24 августа 1918 года, в монастырь пришло распоряжение о предоставлении «помещения для штаба Олонецкой пехотной дивизии и частей 4-го пехотного Олонецкого полка»[15]. Для этих целей был отведен монастырский гостиничный корпус. При этом монах-гостиник, находившийся при гостинице на послушании, превращался в денщика командного состава и обязан был ухаживать за размещенными красноармейцами. Об этом можно судить из прошения гостиника, занявшего впоследствии место расстрелянного отца Исайи. Им оказался иеродиакон Галактион. В январе 1919 года он обратился с прошением к новому настоятелю игумену Антонию, в котором писал: «В последнее время я прислуживал у начальства красноармейского полка за гостиника. Полк этот переселился на жительство в Кондуши. Начальник полка просит меня послужить у него, записаться на полгода или на год в полк в число красноармейцев и жить при полке в Кондушах или где будет стоять полк, обеспечивая меня всем наравне с красноармейцами. Ввиду сего осмеливаюсь просить о разрешении мне поступить в полк в число красноармейцев не более, как на полгода»[16]. Монах в сане просит отпустить его из обители в полк в качестве красноармейца, чтобы прислуживать, как он сам выражается, начальнику полка. Вряд ли на такой шаг он пошел добровольно, по собственному желанию. Солдаты Красной армии не отличались благочестием и уважением к священному сану. Один из членов комиссии по охране памятников, посетивший Свирский монастырь в январе 1919 года, в своем отчете, в частности, писал: «В течение 2-х дней я осмотрел все храмы, помещения и ризницу и нашел следующее. В одном из корпусов монастыря, смежных с Троицким собором и с храмом Покрова расквартировался дивизион артиллерии, что, конечно, весьма скверно отражается на жизни монастыря вообще и на его недвижимом и движимом имуществе, в частности. Около соборов - грязь, банки от консервов, конский навоз и человеческие испражнения»[17]. Остались и другие памятники красноармейского вандализма. «Имею долг почтительнейше донести, - рапортовал Свирский игумен Антоний епископу Иоанникию, - что при отъезде 170 Олонецкого полка из монастыря в Никольской церкви красноармейцы произвели погром: своротили с места св. престол и опрокинули его набок, под престолом пол цементный весь исковыряли и св. мощи из-под престола похитили, а также увезли с собой жертвенник, панихидный столик, аналой и умывальник»[18]. Из этого описания видно, что с монахами - представителями «буржуазного» мира - особенно не церемонились. Вероятнее всего, монастырский иеродиакон согласился на роль денщика командира большевистского полка из страха подвергнуться участи убиенного гостиника иеромонаха Исайи, который и был расстрелян, как думается, за нежелание пассивно взирать на безобразия, чинимые в монастырской гостинице красноармейцами.

О Василии Стальбовском можно сказать следующее. Он являлся секретарем местного комитета деревенской бедноты. Из имеющихся документов видно, что между волостным исполкомом и комбедом были несогласия по вопросу распределения монастырского хлеба. Комитет бедноты отстаивал свои права на распоряжение монастырскими продовольственными запасами, распределяя их между бедняками, и не давал чиновникам совдепа пользоваться зерном по своему усмотрению. Когда исполком местного волостного совета потребовал, чтобы монастырь отпустил «для секретаря волости 3 пуда ржи»[19], то секретарь комбеда опротестовал такую просьбу и обязал обитель известить просителя о том, «что излишков у вас нет и что такие просьбы должно обращать в комитет деревенской бедноты», а не в монастырь. В условиях наступавшего голода такие действия не прощались. Один из членов аппарата новой власти, разъяренный действиями секретаря комбеда, открыто угрожал монастырю физической расправой за отказ выдать хлеб по его личному требованию. «В случае сопротивления, - писал он, - будет извещен уездный исполком, и я получу ордер, тогда будет другая форма по заявлению граждан»[20]. В этом же письме упоминается и В. Стальбовский в качестве иллюстрации несправедливого распределения зерна: «К примеру, дано вами В. Стальбовскому 5 пудов ржи, и на каких условиях, то прошу во избежании эксес (так в тексте - прим. авт.) дать назначенную норму». Эти 5 пудов ржи, вызвавшие столь бурную реакцию, Стальбовский получил не для себя, а для голодающих крестьян из двух деревень. «Комитет просит вас, - писал он архимандриту Евгению за два дня до инцидента с представителем местной власти, - выдать голодающим членам нашего общества деревни Новой и Старой согласно 2-х списков последней выдачи по 6 фунтов ржи на едока на 10 дней взаимообразно». Местный совдеп никак не мог простить секретарю комбеда, что он, защищая интересы голодающих крестьян, препятствовал расхищению монастырского хлеба со стороны чиновников аппарата власти. Скорей всего, за этот «проступок» он и поплатился своей жизнью. Не лишне будет здесь сказать и о том, что опись монастырского имущества и инвентаря была произведена местным комбедом уже после ареста В. Стальбовского. Может быть, он был одним из тех крестьян, кому дорога была обитель, и кто до последнего стоял на страже ее интересов.

Что же касается пятого участника Свирского расстрела священника Алексия Перова, то о причине его ареста нельзя сказать положительно ничего, так как в документах фондов Александро-Свирского монастыря его имя не упоминается. Остается только предположить, что он был причастен к деятельности созданного при обители Союза защиты.

Свирские узники находились в тюремном заключении чуть больше месяца. Через месяц после ареста настоятеля и казначея монастыря, мешавших осуществить план ограбления древней обители, последовал погромный налет на монастырь. О том, что произошло в этот день, епископ Олонецкий и Петрозаводский Иоанникий рапортовал святейшему Патриарху Тихону: «Рапортом от 29 октября сего года за № 515 братия Александро-Свирской обители донесла мне: «Обитель нашу постигло ужасное несчастье. 23 октября приехали красноармейцы с комиссарами, вызвали всю братию и трапезу, арестовали, отобрали ключи от келий и келии обобрали. После этого, угрожая револьверами, потребовали указаний о скрытых монастырских драгоценностях, и пришлось все открыть, и все они забрали. На второй день обобрали драгоценности в ризнице и взяли из Преображенского собора раку преподобного, сосуды и напрестольные кресты. Мощи преподобного из раки вынули и дерзнули своими руками открыть и даже глумиться над св. мощами. Мощи намерены были увезти с собой, но братия упросила оставить, и оставили. Увезли все драгоценности, как-то: две раки преподобного, серебряные доски от престола Петроградского подворья и небольшую раку того же подворья, хранившуюся в монастыре из опасения захвата неприятелем, несколько св. сосудов, евангелий и напрестольных крестов - серебряных, запрестольный крест из Преображенского собора. Из ризницы похитили сундук с бумагами. В келиях братии и настоятельских поснимали серебряные ризы с икон. Взяли часть провизии, арестовали архимандрита Назария, иеромонаха Меркурия и богорадника Гавриила Одинцова, которые и находятся в настоящее время в Лодейнопольской тюрьме (их вскоре выпустили - прим. авт.). Деревенский комитет бедноты производит опись во всех келлиях монастырского имущества и инвентаря, частями отбирает. По слухам, вышеозначенные комиссары намерены еще раз приехать в монастырь, но неизвестно, когда и зачем, будто бы за мощами преподобного»[21]. Из письма игумена Антония, поставленного военным комиссаром совместно с комитетом бедноты управляющим монастырем, видно, что разгром обители продолжался несколько дней и сопровождался пьянством, так как найдено было много церковного вина, заготовленного не только для обители, но и для церквей уезда .

Ущерб, нанесенный монаст.ырю, был невосполним. Председатель Олонецкого губчека О. Кантер в своем докладе Олонецкому губисполкому писал: «Что же касается обвинений в разорении монастыря, комиссия находит необходимым отметить, что обыском было обнаружено замурованного и действительно сокрытого в стене монастыря чистого серебра около 40 пудов в виде старинных монет, церковной утвари, рак и больших листов. Из нижеуказанной описи видно, что 74 вещи, конфискованные при обыске, отосланы в Петрозаводский исторический музей»[22]. Именно эти спрятанные драгоценности и являлись главным предметом поисков губчека, они же и послужили причиной ареста настоятеля обители и ее казначея. Именно в них следует видеть скрытую пружину всего Александро-Свирского дела.

Прошла еще неделя после грабительского налета на обитель, и последовал расстрел пятерых арестантов. На рабочий стол Олонецкого архиерея легло еще одно донесение: «Рапортом от 23 октября за № 522 игумен Антоний донес, что в ночь с 19-го по 20-е октября ст. ст. (с 1-го на 2-е ноября н. ст. - прим. авт.) настоятель обители архимандрит Евгений, казначей иеромонах Варсонофий и иеромонах Исайя расстреляны в г. Олонце. Вместе с ними расстреляны студент Казанской духовной академии священник Алексий Перов и гражданин Александро-Свирской слободы Василий Стальбовский. Мотивы неизвестны. Подробных и точных сведений о всем происшедшем в Свирской обители пока не имеется»[23].

Кто же были эти люди, архимандрит Евгений и иеромонах Варсонофий, защищавшие достояние монастыря до пролития своей крови? Архимандрит Евгений, в миру Ефим Трофимов, родился в 1868-м году в Новгородской губернии в крестьянской семье. В Александро-Свирский монастырь он пришел в 1894-м году, имея 26 лет от роду. Через три года он был пострижен в монашество и назначен на должность письмоводителя. Постепенно проходя монастырские послушания, в 1910-м году, он был избран братией настоятелем обители. Вот что сказано о нем в Послужном списке монашествующих за 1908-й год: «Казначей иеромонах Евгений, 40 лет, из запасных нижних чинов, из крестьян Новгородской губернии, в мире Ефим Трофимов, холост, обучался в сельской школе. Поступил в монастырь 24 июня 1894 года. По увольнительному свидетельству Новгородской казенной палаты определен в послушники монастыря 12 марта 1896 года. Проходил послушание привратника, помощника рухольного и впоследствии зав. рухольной. Пострижен в монашество 6 августа 1897 года в монастыре. Назначен на должность письмоводителя 1 апреля 1897 года. Рукоположен в иеродиакона 24 декабря 1897 года, в иеромонаха - 16 января 1900 года. Награжден набедренником 27 января 1901 года. Утвержден в должности ризничего монастыря 10 сентября 1901 года. Назначен на должность казначея монастыря 21 мая 1901 года. Утвержден в должности благочинного монастыря 11 января 1903 года. Преподано благословение с грамотой от Синода 6 мая 1904 года. Назначен на должность управляющего Палеостровским монастырем 29 сентября 1904 года. Согласно просьбе настоятеля назначение управляющим Палеостровского монастыря отменено, с оставлением на прежних должностях казначея, благочинного и письмоводителя 15 октября 1904 года. Освобожден от должности письмоводителя 1 января 1905 года. Награжден наперсным крестом от Синода 6 мая 1906 года. Исполняет чреду священнослужения и должности казначея и благочинного монастыря»[24]. Этот документ, характеризующий архимандрита Евгения, выходца из крестьянской среды, как честного, трудолюбивого и заслуженного труженика Церкви Христовой, не нуждается в комментариях. В добавление к нему остается только сказать, что избрание отца Евгения на должность настоятеля произошло после смерти известного подвижника благочестия архимандрита Агафангела, который своими неустанными трудами сделал Свирскую обитель знаменитой на всю Россию и необычайно возвысил ее духовно-нравственный авторитет. Чрезвычайно возросший уровень монастырской жизни требовал от кандидата на место почившего отца Агафангела особых качеств. Этим требованиям и удовлетворяла вполне личность иеромонаха Евгения, избранного Свирским братством в свои руководители. «Братия обители, - писали насельники монастыря в рапорте правящему архиерею, - помня твердо завет ее великого основателя, избрала из среды своей лицо, достойное, по ее мнению, занять ответственный пост ее отца и наставника, а потому, смиренно припадая к архипастырским стопам Вашего Преосвященства усерднейше просит не отказать в своем милостивом ходатайстве пред высшей духовной властью об утверждении в должности настоятеля Александро-Свирского монастыря выбранного ею единогласно казначея сея обители иеромонаха Евгения, как вполне отвечающего по общему признанию всей братии тем условиям, которые соединены с занятием этого высокоответственного поста»[25].

Монастырский казначей иеромонах Варсонофий, в миру Василий Ярицын, был на семь лет младше своего настоятеля. Запись в Послужном списке за 1908-й год сообщает о нем: «Иеродиакон Варсонофий, 33 года, из крестьян Олонецкой губернии, в мире Василий Ярицын, обучался в сельской школе, холост, пострижен в монашество 26 сентября 1907 года в монастыре. Первоначально прибыл в монастырь 25 марта 1900 года. Затем неоднократно выбывал по семейным обстоятельствам и окончательно прибыл 5 мая 1905 года. По увольнительному свидетельству Олонецкой казенной палаты определен в послушники 28 июня 1906 года. Проходил послушания звонаря, пономаря, келейника у о. настоятеля и помощника эконома. Командирован в монастырское подворье на послушание помощника свечника 15 сентября 1907 года. Рукоположен в иеродиакона 14 октября 1907 года. Проходит послушание свечника в часовне»[26]. После революции иеромонах Варсонофий, к тому времени уже занимавший должность управляющего монастырским подворьем в Петербурге, был избран братией обители на освободившуюся вакансию казначея и отбыл в Александро-Свирскую обитель. Произошло это 31 октября 1917 года[27]. Несомненно, это избрание совершилось не без воли Божией, направлявшей отца Варсонофия в обитель в самый трагический момент ее истории для принятия мученического венца в предстоявшей борьбе за монастырские реликвии и святыни.

Находясь с 29 сентября по 1 ноября в тюремном заключении, Свирские преподобномученики подвергались допросам. Цель у губчека имелась одна: им нужно было, чтобы арестанты указали место тайника, где спрятаны монастырские драгоценности. Но заключенные, и мы можем говорить об этом с уверенностью, отказались выдать им местонахождение этого тайника. Упоминавшийся выше сотрудник отдела охраны памятников Н. Молас, прибывший в обитель 29 сентября 1919 года, писал в отчете о поездке: «26 октября в монастырь прибыли представители следственной чк с сильной вооруженной охраной и под угрозой расстрела заставил братию указать место, ими два года тому назад из опасения прихода немцев были спрятаны самые дорогие и ценные вещи монастырской ризницы и храмов, и затем, забрав все эти предметы, увезли их в Петрозаводск и Лодейное поле»[28]. Не было никакого смысла угрожать братии, если бы местонахождение тайника чекистам выдали арестованные настоятель, казначей и те, кто были схвачены вместе с ними. Это обстоятельство позволяет нам называть гибель Свирских узников мученической и видеть в них подвижников, которые удостоены от Господа венцов святости за свое мужественное стояние в Истине.

Примечания:

[1] СПб. Архив Института истории Российской академии наук (ИИ РАН). Ф.3, оп. 3, д. 325, л. 32-33.

[2] СПб. Архив Института истории материальной культуры (ИИМК РАН). Ф. 67, оп. 1, д. 5, л. 32.

[3] СПб. Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 3, д. 602, л. 16.

[4] Там же, л. 13.

[5] В. Козлов. Судьбы мощей русских святых. // Краеведческий альманах «Отечество». М., 1991. № 2, с. 139.

[6] Архив ИИМК РАН, указанное дело.

[7] Петрозаводск. Национальный архив Карельской Республики (НАКР). Ф. 317, оп. 4, д. 1/1, л. 19.

[8] Архив ИИМК РАН. Ф. 67, оп. 1, д. 5, л. 32.

[9] Там же.

[10] Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 7, д. 51, л. 262.

[11] НАКР. Ф. 2434, оп. 1, д. 3/24, л. 87.

[12] Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 3, д. 607, л. 26.

[13] Там же. Ф. 3, оп. 3, д. 602, л. 75.

[14] Там же. Л. 82, 83, 88.

[15] Там же. Л. 66.

[16] Там же. Д. 607, л. 54.

[17] Архив ИИМК РАН. Ф. 67, оп. 1, д. 5, л.8

[18] Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 3, д. 602, л. 112.

[19] Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 3, д. 602, л. 64.

[20] Там же. Л. 56.

[21] НАКР. Ф. 28, оп. 1, д. 2/11, л. 53 об.

[22] Там же. Д. 28/232, л. 164.

[23] Там же. Д. 2/11, л. 53 об.

[24] Там же. Ф. 25, оп. 2, д. 68/5, л. 10-12.

[25] Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 3, д. 430, л. 5.

[26] НАКР. Ф. 25, оп. 2, д. 68/5, л. 33.

[27] Архив ИИ РАН. Ф. 3, оп. 3, д. 595, л. 39.

[28] Архив ИИМК РАН. Ф. 67, оп. 1, д. 5, л. 32.

© журнал "Церковный вестник", 2003.