ВО ГЛАВЕ ПЕТРОГРАДСКОЙ АВТОКЕФАЛИИ

 См. библиографию.

Одним из ключевых в биографии митрополита одного из самых известных архиереев Русской Православной Церкви XX века митрополита Крутицкого и Коломенского Николая (Ярушевича) был практически неизученный исследователями период, когда Владыка возглавлял так называемую Петроградскую автокефалию – самоуправляемое объединение приходов Петроградской епархии, которое в 1922-1923 гг. в условиях отсутствия канонической церковной власти отказалось подчиняться обновленческому Высшему церковному управлению (ВЦУ) и открыто боролось с ним.

Святейший Патриарх Тихон после ареста 12 мая 1922 г. передал патриаршие права и обязанности митрополиту Ярославскому Агафангелу, но Владыка не был допущен в Москву и 18 июня выпустил послание с указанием архипастырям управлять своими епархиями самостоятельно, игнорируя директивы захвативших власть обновленческих центральных органов.[1] Петроградская автокефалия оформилась одной из первых. Первоначально центром ее создания стал Николо-Богоявленский собор. 23 июля на общем собрании его прихожан единогласно приняли резолюцию об отделении от образованного обновленческого Петроградского Епархиального управления (ПЕУ). Начало массового сопротивления обновленчеству было встречено городскими властями негативно. В конце июля заведующий столом регистрации  Центрального городского района Мичурин сообщал через отдел управления в губисполком и ГПУ, что в районе активизировалась часть духовенства и граждан, «ведя пропаганду… под видом раскола против Высшего Духовного Совета, но и касающуюся Советской власти, настраивая темную массу враждебным характером». «Штаб означенной организации и пропаганды» находился в Никольском соборе, в него также входили: Русско-Эстонская церковь, Введенский собор, Александро-Невская Лавра, Сергиевский собор, Знаменская, Пантелеймоновская, Владимирская церкви.[2]

Наместник Александро-Невской Лавры епископ Петергофский Николай (Ярушевич) оказался в самом центре развернувшейся борьбы и вскоре вместе с другим викарием епархии епископом Ямбургским Алексием (Симанским) – будущим Патриархом Алексием I возглавил движение сопротивления. Следует отметить, что советские власти давно с подозрением относились к епископу Николаю. В ГПУ неоднократно, например в сентябре 1921 и в январе 1922 гг., поступали доносы осведомителей о «контрреволюционных проповедях» Владыки, его переписке с заграницей и т.п. В период подготовки процесса над священномучеником Петроградским митрополитом Вениамином (Казанским) и его ближайшими сподвижниками епископ Николай также подвергался аресту. Впервые его вызвали на допрос 19 мая 1922 г., но ограничились лишь тремя вопросами: как происходило вскрытие мощей св. кн. Александра Невского, не было ли при этом инцидентов, и как происходило изъятие церковных ценностей из храмов Лавры. После ответов Владыки, что все состоялось «очень спокойно», его отпустили.[3]

Однако 1 июня 1922 г. вскоре после ареста в Лавре митрополита Вениамина был арестован и еп. Николай. На следующий день состоялся допрос. Владыку спрашивали в основном о распространении посланий митрополита от 5 марта и 14 апреля 1922 г. (относительно изъятия церковных ценностей), отношении к ним, а также к посланию от 28 мая об отлучении от Церкви петроградских руководителей обновленческого раскола. Ответы епископа были очень уклончивы и дипломатичны, с одной стороны он оправдывал все послания митрополита, заявляя, что ничего не знает об их распространении, а с другой – соглашался в политической платформой лидера обновленцев протоиерея Александра Введенского и полагал, что отлучение последнего является лишь предупредительной мерой, а не отлучением как таковым: «Письмо я это [от 5 марта] считаю митрополитом написано правильно, ибо он был связан в этом вопросе с распоряжением патриарха Тихона, что же касается воззвания к пастве от 14 апреля я считаю, что оно ничуть не противоречит первому письму, но лишь имеются упущения в неточности разъяснения первого письма. Платформу действий протоиерея Введенского – о недопустимости политики в церковной жизни и лояльности всем законам и декретам Республики – считаю совершенно правильным. Послание митрополита от 28 мая к пастве об отлучении от общения с церковью о. Александра и других священников вызвано непредставлением заверенных документов о полномочии и понимается не как отлучение от церкви, а как предупредительная мера, ибо в этом послании ничуть не говорится о лишении сана».[4] Вероятно, епископ пытался своим ответом облегчить участь митрополита, арестованного, прежде всего, за отлучение обновленцев. Посчитав, что еп. Николай политически не опасен, ГПУ 3 июня освободило его (полностью следствие по этому делу было прекращено постановлением от 13 сентября 1922 г.).

После освобождения наместник Лавры, как и временно управлявший тогда епархией епископ Алексий (Симанский) использовал тактику затягивания переговоров с обновленческим руководством о признании и подчинении ему. Как справедливо писали церковные историки А. Левитин и В. Шавров: «Основываясь на праве ставропигии, которым обладают Лавры, епископ Николай также непосредственно вел переговоры с ВЦУ; следует отметить, что тактика отсрочек и оттяжек применялась им необыкновенно умело и ловко, чему в значительной мере способствовала природная уклончивость его характера».[5]

Ситуация изменилась после вынужденного ухода от управления епархией еп. Алексия и образования 28 июня обновленческого Петроградского Епархиального управления. Еще 26 июня в Москве был рукоположен в качестве «архиепископа Петроградского и Гдовского» настоятель Введенской церкви на Петербургской стороне протоиерей Николай Соболев, 12 июля он прибыл в Петроград. Не желая признавать новое обновленческое руководство, и понимая, что Александро-Невской Лавре скорее всего будет не избежать закрытия в случае открытого сопротивления, еп. Николай с готовностью предоставил бессрочный отпуск или способствовал переводу в другие храмы тех насельников, которые не хотели оставаться в обители при обновленцах: иеродиаконов Серафима и Нестора (Вавиловых), иеромонаха Варлаама (Сацердотского), схимонаха Павла и др.

О чувствах Владыки в это время можно получить представление по рапорту  уполномоченного Петроградского губернского отдела ГПУ своему начальству от 15 июля 1922 г., в котором говорится, что 12 июля в Петергофском соборе при большом скоплении верующих епископ Николай провел богослужение с участием приезжего и местного духовенства (10 – 11 человек), во время которого молились за Патриарха Тихона и митрополита Вениамина и в заключении пропели им «многая лета». Уполномоченный отмечал, что настроение у собравшихся было большей частью антисоветским и просил принять соответствующие меры.[6] Еп. Николай был близок к Владыке Вениамину; приговор к смертной казни, а позднее и расстрел митрополита несомненно стали для него личным потрясением и укрепили желание бороться с обновленцами, несмотря на прежние дружественные отношения с некоторыми из их руководителей.

«Архиепископ» Николай Соболев, вступив от имени обновленческого ВЦУ в управление епархии, 17 июля прибыл в Лавру. Стремясь отсрочить открытый конфликт, наместник принял гостя. Эта ситуация хорошо описана в книге А. Левитина и В. Шаврова: «Епископ Николай вышел из положения со свойственным ему умом и тактом: выйдя навстречу старцу, он публично с ним облобызался, а затем, в качестве гостеприимного хозяина стал водить его по Лавре и пригласил к завтраку… На этот раз епископ остался верен себе: он осыпал Николая Соболева ласками, комплиментами, поцелуями, так что тот уехал совершенно очарованный и, возможно, в первый момент не заметил одной детали: наместник не пригласил его служить в Лавре, - а без этого вся его ласковость не имела ровно никакого значения и ни к чему его не обязывала (принимают же архиереи англиканских епископов, однако никакого признания это не означает)».[7]

Однако подобная линия поведения могла иметь лишь временный успех. Уже через неделю потребовалось ясно заявить о признании ВЦУ и войти с Николаем Соболевым в евхаристическое общение. 25 июля ПЕУ официально уведомило наместника Лавры о вступлении рукоположенного в Москве архиерея в «отправление обязанностей главы Петроградской Церкви» и известило, что теперь положено возносить моления о «Господине Нашем Преосвященном Николае, архиепископе Петроградском и Гдовском».[8]

 Желая спасти обитель, епископ Николай 26 июля написал в Духовный Собор о том, что ввиду болезни передает временное управление Лаврой до своего выздоровления помощнику наместника казначею архимандриту Иоасафу (Журманову). Тогда же Владыка подал заявление в обновленческое ПЕУ: «Будучи вполне и безусловно лояльным в отношении ВЦУ и Петроградского Епархиального Управления, прошу Петроградское Епархиальное Управление об оставлении меня в должности Настоятеля Лавры, чтобы я мог продолжать посильную работу в пользу Церкви в новых условиях ее существования. Ввиду же моей болезни и полного переутомления покорнейше прошу о разрешении мне сейчас отпуска в пределах Петроградской епархии на месяц с тем, что я оставляю за собой общее руководство Лаврою во время отпуска».[9]

Это заявление дало отсрочку еп. Николаю еще на несколько недель. «Если можно говорить о дипломатическом искусстве, то епископ может считаться его мастером. Он умудрился одновременно уйти и остаться; и все признать и не признать ничего… Здесь что ни слово, то дипломатический шедевр – помимо «ухода с оставлением» (это давало возможность епископу Николаю не служить с Николаем Соболевым, когда тот 30 августа все-таки стал служить в Лаврском соборе), так и остается открытым вопрос о признании ВЦУ…Следует указать, что термин «лояльность» (добросовестность), который может характеризовать отношение гражданина к своему государству – совершенно недостаточен, когда речь идет об отношении духовного лица (да еще монаха) к церковной власти, которой он должен быть сыновне беззаветно предан».[10]  ПЕУ еще несколько недель продолжало считать епископа Николая наместником Лавры, лишь 14 сентября оно приняло постановление о назначении новым настоятелем обители признавшего обновленческие органы управления  архимандрита Иоасафа (Журманова).

Возникшую отсрочку Владыка использовал для консолидации сил сопротивления обновленцам в епархии. 22 августа 1922 г. последовал указ ВЦУ прекратить возношение имени Патриарха Тихона за богослужениями во всей Церкви. С этого момента упоминание священниками его имени стало расцениваться как признак контрреволюционности. И именно в это время крупнейшая из автокефалий 1922 г. – Петроградская подняла знамя борьбы против обновленчества. Окончательно оформилась она в конце лета. 26 августа группа духовенства и мирян епархии во главе с епископами Алексием и Николаем подала в губисполком довольно дипломатично составленное заявление, суть кото­рого сводилась к трем пунктам: 1. Они стоят на позиции безоговорочного признания советской власти, социальной справедливости Октябрьской революции и считают капиталистический строй греховным; 2. Отрекают­ся от Карловацкого Собора и не имеют ничего общего с духовными вождями, ставшими на путь контрреволюции; 3. Будучи православными христианами, не могут вступить в общение с ВЦУ, так как оно является самочинным, антиканоническим учреждением и признать его — означает отступить от Православия. Ввиду отсутствия канонического церковного центра они объявляют об образовании автокефалического (независимого) религиозного объединения и просят зарегистрировать его в губисполкоме. 1 сентября городским властям был представлен для утверждения проект устава Петроградской Православной кафолической церкви, под которым стояли подписи членов причта 30 храмов города.[11]

Полтора месяца губисполком отмалчивался. За это время была предпринята традиционная попытка путем репрессий покончить с набиравшим силу движением. Уже в сентябре была арестована группа священнослужителей автокефалистов, основную часть их 26 октября сослали в административном порядке на три года в Среднюю Азию, а епископа Ямбургского Алексия — в начале октября в Казахстан. Однако эта акция своей цели не достигла, и 18 октября отдел управления губисполкома наконец составил официальный ответ на заявление о регистрации: «...что же касается создаваемого Вами центрального объединения отдельных групп верующих, то таковое со стороны Советской власти допущено быть не может, а посему в регистрации представленного Вами устава... отказано».[12]

После ареста епископа Алексия признанным лидером автокефалистов стал епископ Петергофский Николай. Находясь в исключительно сложном положении, официально не признанный властями, травимый обновленцами, испытывающий недоверение со стороны более ортодоксально настроенных священнослужителей, он за короткий срок сумел создать мощную централизованную организацию. Совершая многочисленные богослужения в церквах, епископ Николай произносил пламенные проповеди, призывая верующих постоять за «истинное Православие». Своей активностью также выделялись протоиереи Василий Сокольский, Михаил Тихомиров, Александр Беляев, Михаил Прудников. Вскоре число петроградских приходов, порвавших с обновленцами, достигло 65. Борьба за автокефалию превратилась в широкое народное движение. Обновленческие архиереи уже не могли спокойно служить в большинстве городских храмов. Так, например, 1 ноября, в день ангела св. о. Иоанна Кронштадтского, они не были допущены местной «двадцаткой» в Иоанновский монастырь. Когда же власти не разрешили служить там одному епископу Николаю (Ярушевичу), прихожане монастырских храмов решили обойтись исключительно силами собственного причта. 20 декабря 1922 г. еп. Николай все-таки служил в Иоанновском монастыре. 

Обновленческий «архиепископ» Николай Соболев в своем ноябрьском воззвании удрученно писал: «Буря про­носится над Русской Православной Церковью. Мятутся души верующих. Смущают их сердце пастыри стада Христова... Иные из врученной мне Господом паствы склонны видеть во мне чуть не врага Церкви...».  А 2 января 1923 г. он даже подал заявление в Петроградское Епархиальное управление о том, что, переживая «страшное и грустное церковное разделение», слагает с себя обязанности правящего епископа и удаляется на покой.[13] (Правда, вскоре забрал свое заявление обратно.) Популярность епископа Николая (Ярушевича) все более росла, своим Владыкой его стали признавать и некоторые приходы соседних епархий – Карельской и особенно Новгородской.

Со временем еп. Николай предпринял ряд попыток узаконить свое положение в качестве фактического главы Петроградской епархии. Так, 11 января, содержавшегося в городской тюрьме викарного епископа Венедикта (Плотникова) посетили с секретным поручением от Владыки Николая протоиерей Василий Сокольский и архимандрит Досифей (Степанов). В ходе беседы они в числе прочих задали вопрос: «Считаете ли Вы Преосвященного Николай Петергофского временно правящим Епископом со всеми правами епархиального архиерея?». Однако в своем письменном ответе еп. Венедикт сообщил, что считает Преосвященного Николая «в настоящее время только законным викарием Петроградской епархии», а признать его правящим епархиальным архиереем может только в случае предварительного избрания «через законно собранных представителей от духовенства и мирян Петроградской епархии» и согласия на это законных архиереев области.[14] Выполнить данные условия в обстановке гонений со стороны властей было невозможно, и Владыка Николай возглавлял Петроградскую автокефалию как единственный оставшийся на свободе и не уклонившийся в обновленческий раскол викарный епископ епархии.

Постепенно еп. Николаю удалось несколько нормализовать отношения с Петроградским губисполкомом. Он подчеркивал свою лояльность к советской власти, но категорически отказывался признать ВЦУ, как неканонический орган. Впрочем, к отпавшим в обновленчество священнослужителям Владыка относился не слишком строго и не требовал покаяния. Воссоединением их с Православной Церковью он считал простое заявление и сослужение с ним. С одной стороны это усиливало массовость перехода духовенства в «Петроградскую автокефалию», но с другой растягивало процесс воссоединения у некоторых священнослужителей на несколько месяцев.[15]

Органы ГПУ уже осенью 1922 г. стали считать, что епископ Николай представляет политическую опасность, и 4 октября попытались арестовать его. В этот день по адресу Басков пер., д. 1, кв. 5 были посланы два агента, которым поручили по окончании «совещания попов…на выходе изъять Ярушевича». Но акция не удалась, в агентурной сводке от 5 октября говорилось, что по указанному адресу встречались четыре священника, и «по приметам Ярушевича среди них не было».[16] В течение следующих четырех месяцев попытки ареста епископа Николая не предпринимались. Причиной этого были, видимо, относительно спокойные контакты Владыки с органами городского управления.

Между тем обновленцы, теряя влияние в Петрограде, проявляли все большую тревогу, забрасывая власти обращениями с просьбой срочно исправить ситуацию. В одном из таких обращений, написанном в ноябре 1922 г., содержался призыв принять меры к еп. Николаю и его сторонникам и выражалось недоумение, почему епископ остается «неуязвимым», тогда как еп. Алексий выслан в Семипалатинск, «не будучи таким упорным раскольником». Владыку Николая обвиняли в том, что он «помимо епархиальной власти самостоятельно назначает на места в приходы, возводит в протоиереи, возлагает митры, посвящает в священники, протодиаконы и диаконы разных лиц; совершает, где желает церковные службы, имеет свое особое управление и в общем не признает новой епископской власти». Авторы обращения призывали выслать епископа, как это уже было сделано со священниками Афанасьевым, Устименко, Гидасповым, Балыковым, Венустовым, Сербариновым и другими: «В общем не мешало бы энергично приняться за так называемых автокефалистов, разорите их гнездо и прекратите их агитацию и подпольную деятельность, – для блага Православной Церкви».[17]

28 ноября ПЕУ официально обратилось в Петроградский губернский отдел ГПУ с сообщением, что вследствие распоряжения ВЦУ от 14 ноября 1922 г. «отстранены от занимаемых ими мест» за контрреволюционную деятельность девять священнослужителей – ближайших помощников еп. Николая. Сам Владыка к этому времени уже был давно уволен обновленческими органами управления на покой. В составленной уполномоченным губотдела ГПУ «Сводке о деятельности религиозных культов по городу Петрограду и губ. за время с 1-го по 15-е ноября 1922 года» говорилось: «О епископах. В Петроградской губ. в данный момент имеется всего 5 епископов, которые разделяются так: 1.Николай Ярушевич, епископ Петергофский, ВЦУ уволен на покой, но не исполняя распоряжений ВЦУ, продолжает служить и является главным руководителем т.н. автокефалии в Петрограде. 2. Артемий, епископ Лужский, лояльный соввласти и признающий ПЕУ и ВЦУ правящими. 3. Михаил Попов вновь рукоположенный в епископы, Детскосельский. 4. Николай Соболев, вновь рукоположенный в епископы, правящий Петроградской епархией. 5. Николай Сахаров, вновь рукоположенный в епископы, Кронштадтский. Из всех 5-ти 2 епископа быв. времени и 3 рукоположены обновленцами, числящихся на покое или за штатом за исключением указанного выше Ярушевича нет, какового не мешало бы перебросить в другую епархию, а остальные для данной местности терпимы».[18]

Положение для обновленцев складывалось настолько серьезное, что ВЦУ было вынуждено в начале декабря 1922 г. обсудить специальную записку руководителя «Живой Церкви» протоиерея Владимира Красницкого «Об автокефалиях и борьбе с ними» и разослать ее в качестве циркуляра всем епископам. А 17 января 1923 г. ПЕУ вторично официально обратилось в ГПУ, побуждая к проведению арестов: «В целях ликвидации так называемого автокефального движения в Петрограде, под которым кроется реакционное церковное движение на политической подкладке, ПЕУ еще раз извещает, что оно снимает с себя всякую ответственность за явно контрреволюционную деятельность следующих лиц из духовенства Петрограда: 1. Николая Ярушевича, епископа…».[19]

Впрочем, в ГПУ поступало и достаточно много доносов на Владыку Николая от осведомителей. В частности в подобном донесении от 6 января 1923 г. говорилось: «В последнее время автокефалисты особенно энергично начали свою работу. На нелегальных собраниях у Сокольского решают методы работы. На Рождественских святках ходят по приходам, агитируют против обновленческого движения и соввласти…На подобную агитацию Николай Ярушевич дает благословение протодиакону Князь-Владимирского собора, запрещенному в священнослужении обновленцами за контрреволюционную агитацию. В подтверждение получения заграничных инструкций служит их теперешняя очень сильная агитация выборных Петроградского митрополита – выбрать Николая Ярушевича. При агитации Ярушевич выдвигается как человек высокого ума и надежный в политическом отношении, и с его выборами дело борьбы с соввластью будет обстоять очень хорошо. Массу, сочувствующую соввласти, они привлекают внешним чрезмерным благочестием. Им о Ярушевиче говорят как о человеке высокого ума и благочестия».[20]

Однако без получения санкции государственного и партийного руководства произвести арест епископа органы ГПУ не решались. И вскоре такую санкцию они получили. 30 января 1923 г. Комиссия по отделению церкви от государства при ЦК РКП(б) под председательством Е. Ярославского рассмотрела комплекс вопросов, связанных с подготовкой обновленческого Собора. Была проанализирована деятельность ВЦУ, изучены предложения по оказанию ему помощи в борьбе с «тихоновщиной». Основное внимание в этом плане уделялось Петрограду, где, по сообщению ГПУ, у обновленцев существовали серьезные противники, которые пытались «возродить тихоновскую ориентацию». Комиссия поручила «намеченных ГПУ питерских священников во главе с епископом Ярушевичем арестовать и выслать».[21]

Готовя арест, ГПУ еще 10 января поручило своим агентам установить адрес Владыки. В представленной ими 20 января сводке говорилось, что епископ проживает в здании Александро-Невской Лавры, но в своей келье ночует не всегда, иногда у отца – священника Досифея Филофеевича Ярушевича по адресу: 7-ая линия Васильевского острова, д. 7, кв. 27 или в других местах. 26-28 января за Владыкой пытались установить слежку, но агенты не смогли выполнить задание. Поэтому, желая безболезненно провести арест, после получения указания из Москвы работники Госполитуправления 3 февраля вызвали епископа к себе. В этот день Владыке пришлось дать уполномоченному по религиозным культам Петроградского губотдела ГПУ И. Коршунову расписку в том, что он обязуется по первому требованию являться в ГПУ на Комиссаровскую (быв. Гороховую) ул., 4-20 «для объяснений», а также сообщать «один раз в неделю о месте, где можно было бы его найти».[22]

Параллельно работники ГПУ начали собирать компрометирующий материал. Важную роль здесь сыграли два донесения осведомителей, поступившие 5 и 6 февраля. В первом из них говорилось: «Наряду с обновленческим движением церковным в Петрограде, в противовес ему организовалось сильное контрреволюционное движение, именуемое автокефальным, которое, хотя и выдвигает церковные лозунги, прячется за них, но главные его цели – это организовать, спаять контрреволюционный элемент под маской церковности…Неоднократно приходилось слушать даже от Введенского, что от заграничного Карловацкого монархического собора есть инструкция автокефалистам – Сокольскому и другим организоваться, бороться с обновленческим движением…, и во что бы то ни стало добиваться выдвинуть в Петроград митрополитом своего епископа Николая Ярушевича. Главою организации и ее знаменем является епископ Николай Ярушевич, его сподвижники и в некоторых случаях являются еще сильнее его, это - Сокольский, Беляев, Ивановский и Тихомиров».[23]

Конкретный материал для обвинения Владыки был взят из второго донесения от 6 февраля: «Образчик проповедей Ярушевича.

Коммунист заболевает воспалением мозга. Он, конечно, не верующий, отрекшийся от Бога. При нем мать, глубоко верующая. Лечат лучшие доктора. Спасенья нет, все доктора отказались. Мать усердно молится около больного. Он без сознания, она ставит ему в голову икону Николая Чудотворца. И вот больной приходит в себя, подымает руку, берет икону, целует ее, прижимает к себе и просит послать за священником. И можно себе представить какова была его исповедь, заканчивает проповедник со слезами, производя на слушателей впечатление, что если духовным отцом умирающего был не он сам, то кто-нибудь из Лавры. Эта проповедь была произнесена незадолго до причащения «раскаявшегося коммуниста» у Скоропослушницы (Николо-Александровский Барградский храм)».[24]

8 февраля 1923 г. епископ Николай в соответствии с данной в ГПУ распиской сообщил, что будет в ближайшие дни жить у родных, и на следующий день – 9 февраля был арестован в квартире отца. При обыске агенты ГПУ конфисковали письма епископу от известного историка академика Сергея Платонова, брошюру «О делах Тихоновских» и некоторые другие материалы.

Владыка был арестован по насквозь фальшивому обвинению. Оно звучало так: «Организация помощи международной буржуазии, заключающаяся в том, что он, Ярушевич, будучи реакционно настроен против государственной власти, умышленно давал разрешение своим подчиненным на служение молебнов на квартирах верующих, где последние вели антисоветскую агитацию». Состоялось лишь два допроса епископа. На первом – 10 февраля – его спросили, говорил ли он проповедь, «что коммунисты заболевают воспалением мозга в политическом смысле и в конечном итоге все перейдут на платформу веры в религию». Владыка ответил, что в своих проповедях не касался ни членов РКП, ни государственной власти в целом. На втором допросе – 13 февраля – речь шла о том, что священник Тихомиров и протодиакон Никольский ходили по квартирам верующих, служили молебны, и будто бы с благословения еп. Николая вели агитацию против обновленцев и советской власти. Епископ опять отверг обвинения и заявил, что ничего не слышал об агитации указанных лиц. Интересно отметить, что в графе протокола допроса «политические убеждения» Владыка довольно дерзко написал: «За реформу соввласти».[25]

Вместе с епископом Николаем арестовали и других названных в доносе от 5 февраля 1923 г. лиц: настоятеля Николо-Богоявленского собора протоиерея Александра Беляева, настоятеля Благовещенской Василеостровской церкви протоиерея Василия Сокольского, священника того же храма Иоанна Тихомирова и настоятеля церкви св. Андрея Критского при Экспедиции заготовления государственных бумаг протоиерея Петра Ивановского. Их обвинения были такими же фальсифицированными, как и у Владыки. Например, протоиерея Александра Беляева обвинили в том, что он, «будучи настоятелем собора, вел среди верующих антисоветскую агитацию, а также неоднократно бывал у епископа Ярушевича на неразрешенных заседаниях по сомнительным и вполне не ясным политвопросам».[26]

Первоначально над руководителями «Петроградской автокефалии» планировали провести публичный судебный процесс, но обвинительного материала оказалось явно недостаточно. Дело рассыпалось, и процесс пришлось отменить. 30 марта 1923 г. Комиссия НКВД РСФСР по административным высылкам постановила сослать на 3 года под гласный надзор губотделов ГПУ: еп. Николая, А. Беляева, П. Ивановского – в Коми-Зырянскую автономную область, а В. Сокольского и И. Тихомирова – в Тюмень.

Под репрессивными ударами, лишенная руководителей Петроградская автокефалия начала распадаться. Историки А. Левитин и В. Шавров писали: «...не имея четкой и ясной платформы, испытывая нажим со стороны властей, автокефалисты вынуждены были отдать обновленцам все свои храмы. Только 5 храмов из 123 не признавали ни Собора 1923 г., ни ВЦС. Самым большим из этих храмов был Спасо-Преображенский собор (на Литейном), который с огромным трудом отражал яростные атаки обновленцев, благодаря энергии и стойкости настоятеля о. Сергия Тихомирова».[27] Правда, эти сведения не совсем точны количественно, храмов в городе было значительно больше, и не менее десяти из них, по архивным данным, так и не признали узурпаторов церковной власти и выстояли до лета 1923 г., когда после освобождения из-под ареста Патриарха Тихона обновленчество резко пошло на спад и фактически потерпело крах.

В целом же значение Петроградской автокефалии было достаточно велико. Она стала центром борьбы с обновленчеством в стране в самый тяжелый для Русской Православной Церкви период отсутствия канонических органов Высшего церковного управления, воодушевила на сопротивление верующих и духовенство в других епархиях. Кроме того, Петроградская автокефалия фактом своей полугодовой фактически легальной деятельности показала возможность существования в условиях советской действительности признаваемых органами государственной власти канонических церковных структур и в определенной степени подготовила тот путь, по которому в конце 1920-х гг. пошло руководство Московской Патриархии.