Александр Мазырин о катакомбной Церкви и Сергии Страгородском

В истории Русской Православной Церкви, вероятно, не было более тяжелого периода, чем 20—30-е годы XX века. С одной стороны, это время самых яростных гонений на нее извне, по своей ожесточенности ничуть не уступающих гонениям первых веков христианства. С другой, — это период величайших нестроений внутри Русской Церкви. Такого множества расколов и разделений, как в те годы, она не знала никогда. Количество разного рода автокефалий, новообразованных церковных управлений, просто церковных групп, отказывавшихся кому-либо подчиняться, исчислялось десятками.

Причина указанного явления коренилась в политике государства, намеренно провоцировавшего церковные расколы. Большевистское руководство не скрывало, что ставит своей целью формирование безбожного общества, в котором не будет места религии. Поэтому борьба с Церковью была одной из приоритетных задач советской власти с первых месяцев ее существования. По окончании гражданской войны руководство РКП(б) смогло убедиться, что уничтожить Русскую Церковь сразу и всю целиком не удастся. В результате с начала 1920-х и до середины 1930-х годов на вооружение была взята тактика ее уничтожения по частям.

Первым крупным церковным расколом 1920-х годов можно считать возникновение Украинской автокефальной церкви, организационное оформление которой произошло в конце 1921 года. Хотя автокефалистское движение на Украине не было порождено советской властью (оно возникло раньше усилиями украинских политиков-националистов), большевики сразу поняли, что его вполне можно использовать для борьбы с Православной Церковью, и поддержали его.

Вскоре в верхах РКП(б) возник план раскола Церкви уже во всероссийском масштабе. В начале 1922 года Л. Д. Троцкий предложил расколоть Русскую Церковь на два крыла, обозначив их как «черносотенное контрреволюционное» и «сменовеховское советское». «Чем более решительный, резкий, бурный и насильственный характер примет разрыв сменовеховского крыла с черносотенным, тем выгоднее будет наша позиция», — писал он тогда. После того, как этот разрыв

будет спровоцирован, следовало, по мысли Троцкого, «повалить контрреволюционную часть церковников», опираясь при этом на «сменовеховское духовенство», а затем, «не давая сменовеховским вождям очухаться», превратить их начинание в «выкидыш»1. Практическое проведение в жизнь плана Троцкого было возложено на 6-е отделение секретного отдела ГПУ (с ноября 1923 года — ОГПУ), возглавляемое Е. А. Тучковым. Во многом именно благодаря его усилиям появился обновленческий раскол со самозванным «Высшим церковным управлением» (ВЦУ) во главе.

Использование обновленцев позволило ОГПУ значительно эффективнее вести работу по ликвидации Русской Церкви. При их содействии были репрессированы наиболее достойные представители духовенства во главе со святым Патриархом Тихоном. С ролью доносчиков, провокаторов и сподручников преступной власти обновленцы справлялись очень хорошо. Выразительнейший пример их деятельности — постановление ВЦУ, принятое в июле 1922 года, на другой день после вынесения смертного приговора группе петроградских священнослужителей и мирян во главе со священномуче-ником митрополитом Вениамином. «Бывшего петроградского митрополита Вениамина (Казанского), изобличенного в измене своему архипастырскому долгу, <...> лишить священного сана и монашества», — говорилось в постановлении. Следом за этим «лишались сана» и другие осужденные на смерть священнослужители, а миряне «отлучались от Церкви»2. В мае 1923 года в преддверии ожидавшегося начала процесса над Патриархом обновленческим лжесобором было вынесено аналогичное постановление и в отношении святителя Тихона. Власти хотели, чтобы с церковного амвона на весь мир было объявлено о том, что ими преследуются не исповедники Православия, а политические преступники.

Однако в полной мере реализовать план Троцкого не удалось. Церковный народ в подавляющем большинстве не пошел за обновленцами. Это, конечно, неудивительно, поскольку представители духовенства, совратившиеся в инспирированный властями раскол, даже у самих сотрудников ГПУ вызывали чувство брезгливости. Так, например, в подготовленном для Политбюро в августе 1922 го-

да обзоре политико-экономического состояния РСФСР его составителям с Лубянки пришлось признать: «Раскол среди духовенства, охвативший своим движением почти всю Россию, последнее время замедлился. Это объясняется тем, что обновленцы до некоторой степени исчерпали весь запас попов, которые, благодаря расколу, пошли за реформаторами. Надо сказать, что контингент вербованных состоит из большого количества пьяниц, обиженных и недовольных князьями церкви, что в значительной мере способствует развитию антагонизма между двумя основными течениями духовенства. Сейчас приток прекратился, ибо более степенные, истинные ревнители православия к ним не идут, среди них последний сброд, не имеющий авторитета среди верующей массы». Двумя же абзацами ниже в том же обзоре было написано: «А о верующей массе и говорить не приходится. Если не считать весьма незначительных переходов на сторону обновленцев, можно считать, что раскол в церкви, расколовший духовенство, не коснулся еще верующей массы»1.

Для того чтобы расколоть эту «верующую массу», от органов ОГПУ потребовалась бблыпая изобретательность, чем использование тех, кого они сами определяли как «последний сброд» (хотя и обновленцам ведомство Тучкова еще долго находило работу). Проведший более года под арестом святитель Тихон летом 1923 года неожиданно для многих получил возможность вернуться к управлению Церковью. Это, однако, вовсе не означало, что Русская Церковь была оставлена богоборческими властями в покое. Патриарху сразу же стали навязываться такие шаги, которые, как казалось, должны были скомпрометировать его в глазах верующих и спровоцировать появление если не раскола, то, по крайней мере, массовой оппозиции ему. Речь идет о требованиях: ввести за богослужением поминовение советской власти, перейти на новый календарный стиль, допустить в состав высшего церковного управления самого одиозного обновленческого деятеля — «протопресвитера» В. Крас-ницкого (якобы принесшего покаяние), наконец, подписать подготовленное в недрах ОГПУ послание к пастве с призывом «стать за Рабоче-Крестьянскую власть Советов, содействуя ей всеми силами» . В последние годы жизни святителя Тихона давление на него агентов власти все более усиливалось. Однако добиться от Патриарха

последовательного проведения навязываемой ему политики не удалось. Хотя святитель Тихон и шел на уступки властям, но, как только видел, что его шаги могут нарушить внутренний мир в Церкви, возвращался на прежние позиции. В результате чаемый ОГПУ раскол «верующей массы» при нем так и не произошел, и в вечную жизнь в апреле 1925 года Святейший Патриарх отошел почитаемым православными как выдающийся исповедник Христовой Церкви.

Не удалось спровоцировать раскол и при возглавившем церковное управление по кончине святителя Тихона Патриаршем Местоблюстителе священномученике митрополите Крутицком Петре (Полянском). Тогда органам ОГПУ пришлось вновь прибегнуть к схеме, предложенной в 1922 году Троцким. Только на этот раз в качестве представителей «советского крыла» духовенства был использован не «последний сброд», подвернувшийся под руку, а иерархи, имевшие прежде авторитет среди православных, такие как архиепископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский) и епископ Можайский Борис (Рукин). Митрополит Петр был в декабре 1925 года арестован (здесь Тучкову вновь пригодились обновленцы), и практически сразу же на сцене появилась григорьевско-борисовская группа, самочинно организовавшая новое церковное управление. Подобно обновленческому ВЦУ, григорианский ВВЦС («Временный Высший Церковный Совет») быстро получил легальный статус. Не пожелавшие подчиниться ему православные являли собой, говоря словами Троцкого, «черносотенное крыло» и становились очередным потенциальным объектом репрессий ОГПУ.

Вскоре, однако, выяснилось, что влияние новой раскольнической группы в церковных кругах еще менее ощутимо, чем влияние обновленцев. В этом была немалая заслуга оставленного митрополитом Петром в качестве своего заместителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского). Борьба с Церковью при помощи разного рода раскольников становилась все менее и менее эффективной.

В результате к концу 1926 года власти убеждаются в необходимости запустить новый механизм церковных разделений. Иерархов, которые ставили интересы Церкви выше, чем указания с Лубянки, во главу церковного управления больше не допускали. Но и в организации какого-нибудь очередного самозванного ВЦУ органы Госбезопасности уже не видели резона. Нужен был иерарх, который не самочинно, а на вполне законных основаниях возглавив церковное управление, стал бы проводить от лица Церкви политику, угодную ОГПУ. Расчет был на то, что такая его политика вызовет

Введение

негативную реакцию в глубине церковной среды, произойдет серьезный раскол внутри по-настоящему церковного народа. Тогда борьба священноначалия за церковную дисциплину будет прикрывать репрессии ОГПУ против отделившихся «черносотенцев».

Здесь важно отметить, что речь шла не просто о требовании гражданской лояльности Церкви. Такая лояльность была недвусмысленно засвидетельствована святым Патриархом Тихоном еще в годы гражданской войны. Своим посланием от 8 октября 1919 года он призывал архипастырей и пастырей Церкви Российской: «Памятуйте же, отцы и братие, и канонические правила и завет св. апостола: "блюдите себя от творящих распри и раздоры ", уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях, "повинуйтесь всякому человеческому начальству" в делах мирских (1 Петр. 2, 13), не подавайте никаких поводов, оправдывающих подозрительность советской власти, подчиняйтесь и ее велениям, поскольку они не противоречат вере и благочестию»1. В своем воззвании от 1 июля 1923 года святитель Тихон писал: «Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни "белой ", ни "красной " Церковью. Она должна быть и будет Единою, Соборною, Апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу должны быть отвергнуты и осуждены»2. И далее, вплоть до начала 1927 года, руководство Патриаршей Церкви продолжало стоять на этой аполитичной позиции: «ни "белой ", ни "красной "». Чтобы вызвать новые потрясения в Русской Церкви, органам ОГПУ нужен был иерарх, который, возглавляя высшее церковное управление, отказался бы от этого нейтралитета.

Не сразу и не без труда Е. А. Тучкову удалось в 1927 году найти подходящего иерарха. Благо для ОГПУ, ему было из кого выбирать и с кем вести переговоры. Поскольку в нормальном порядке — путем избрания Патриарха на Поместном Соборе — сохранить преемство высшей церковной власти тогда было невозможно, действовал порядок чрезвычайный, хотя и не предусмотренный (кроме как для Святейшего Тихона) соборными постановлениями, но принимавшийся епископатом и церковным народом. Управляющий Русской Церковью иерарх назначался единоличным распоряжением предшественника. К началу 1927 года число архиереев, поименованных

1 Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917—1943 / Сост. М. Е. Губонин. М.: Изд-во ПСТБИ, 1994. С. 164.

1 Там же. С. 287.

в таких распоряжениях, достигло десятка1, и каждый из них, в принципе, мог быть призван возглавить церковное управление. Иерархом, согласившимся исполнять требования ОГПУ в обмен на обещание ослабить давление государства на Церковь, стал ранее уже исполнявший обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский). Он, хотя и снискал в 1926 году доверие православных за свое умелое противодействие григорианам, был, однако, и ранее известен своей склонностью к компромиссам с властью.

Конечно, никакого смягчения государственной политики в отношении Русской Церкви после этого не произошло. Антицерковный террор только усилился (это хорошо видно из собранной ныне статистики репрессий2). Как заметил по этому поводу Святейший Патриарх Алексий II: «Трагедия митрополита Сергия была в том, что он пытался "под честное слово " договориться с преступниками, дорвавшимися до власти». Эти преступники, как и следовало ожидать, его обманули, заставив с собой сотрудничать и содействовать расколу церковной народной массы.

В обзоре политического состояния СССР за август 1927 года, предназначенном для Сталина и других высших руководителей

1 Святейший Патриарх Тихон в своем завещательном распоряжении от 7 января 1925 года назвал трех иерархов, призываемых в случае его кончины временно принять патриаршие права и обязанности: митрополитов Казанского Кирилла (Смирнова), Ярославского Агафангела (Преображенского) и Крутицкого Петра (Полянского) (см.: Там же. С. 340—344). Священному-чеником Петром, ставшим в результате Патриаршим Местоблюстителем, в двух завещательных распоряжениях (от 5-го и 6 декабря 1925 года) были названы дополнительно еще четыре иерарха: митрополиты Новгородский Арсений (Стадницкий), Нижегородский Сергий (Страгородский), Экзарх Украины Михаил (Ермаков) и архиепископ Ростовский Иосиф (Петровых) (см.: Там же. С. 421—422). Последний из них, будучи уже митрополитом Ленинградским, распоряжением от 8 декабря 1926 года призвал к продолжению своих полномочий еще трех архиепископов: Свердловского Корнилия (Соболева), Астраханского Фаддея (Успенского) и Угличского Серафима (Самойловича) (см.: Там же. С. 489).

2 На графике, составленном на основе компьютерной базы данных о пострадавших за веру (разработана на кафедре информатики ПСТБИ), хорошо видно, что с 1927 года гонения на Русскую Церковь начинают возрастать небывалыми ранее темпами (см.: Емельянов Н. Е. Оценка статистики гонений на Русскую Православную Церковь с 1917 по 1952 гг. (по данным на январь 1999 г.) // Богословский сборник. Вып. 3. М.: Изд-во ПСТБИ, 1999. С. 273). Для большей убедительности можно привести обновленные сведения из этой базы данных об арестах священнослужителей и активных мирян в рассматриваемый период. По данным на 1 июня 2004 года, в 1926 году (надо заметить, не самом мирном для Русской Церкви: достаточно вспомнить, что в конце того года прошли массовые аресты в связи с попыткой тайных выборов Патриарха) было арестовано 124 человека, в 1927-м - 191, в 1928-м - 284, в 1929-м- 921, в 1930-м - 2713 (см.: За Христа пострадавшие: Компьютерная база данных // http:// www.pstbi.ru/bdn/bd.htm). Здесь важны не абсолютные величины приведенных чисел (они, конечно, существенно не полны), а их соотношение между собой, поскольку оно достаточно точно характеризует динамику репрессий.

' Святейший Патриарх Алексий П. Принимаю ответственность за все, что было // Журнал Московской Патриархии. 1991. № 10. С. 6.

страны, органы ОГПУ с явным удовлетворением сообщали: «Разосланное в августе митрополитом Сергием "послание Синода ко всем верующим"(опубликованное в "Известиях"ВЦИКот 19августа с. г.), которым Сергий торжественно провозглашает полную лояльность церкви к советской власти, внесло смятение в среду верующих и духовенства. Произошло разделение на две почти равные части»1.

«Послание Синода ко всем верующим» более известно как Декларация митрополита Сергия от 29 июля 1927 года. Ключевая мысль Декларации была выражена в следующих словах: «Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи». Следующая фраза давала понять, о каких «радостях и неудачах» шла речь: «Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие, или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас»2. «Варшавское убийство» — это убийство 7 июня 1927 года советского полпреда в Польше П. Л. Войкова, одного из организаторов расстрела Царской семьи в Екатеринбурге. Верующие призывались разделить отношение советской (большевистской) власти к подобным событиям, всецело встать на ее сторону. Ясно, что от невмешательства Церкви в политику здесь не оставалось и следа.

В духе июльской Декларации развивалась вся последующая деятельность митрополита Сергия. И хотя он настойчиво подчеркивал преемственность своей линии курсу, взятому в свое время Патриархом Тихоном, перемена церковной политики была совершенно очевидной. Так, священноисповедник епископ Виктор (Острови-дов) писал в начале 1928 года в послании к пастырям: «Иное дело лояльность отдельных верующих по отношению к гражданской власти, и иное дело внутренняя зависимость самой Церкви от гражданской власти. При первом положении Церковь сохраняет свою духовную свободу во Христе, а верующие делаются исповедниками при гонении на веру; при втором положении она (Церковь) — лишь послушное орудие для осуществления политических идей гражданской власти, исповедники же за веру здесь являются уже государственными преступниками»^.

1 «Совершенно секретно»: Лубянка— Сталину о положении в стране (1922—1934 гг.). Т. 5: 1927 г. М.: ИРИ РАН; ЦА ФСБ РФ, 2003. С. 580.

'Акты... С. 510-512.

5 «Дело митрополита Сергия: Документы к церковным событиям 1927—1928 гг. Китеж, 1929». Машинопись. С. 261.

Нестроения в жизни Русской Церкви со второй половины 1927 года стали стремительно нарастать. Однако характер возникающих церковных разделений сильно изменился. Принципиально иными стали побуждения, толкавшие к отделению. Суть этого различия хорошо выражена в комментарии к сборнику «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917—1943»: «Рассматривая по прошествии уже многих десятилетий минувшие события русской церковной истории, необходимо различать расколы, начатые и развивавшиеся по конъюнктурным, властолюбивым, политическим, националистическим и другим подобным соображениям, такие как живоцерковный, обновленческий, григорианский, от разделений, возникавших по мотивам исповеднического стояния за духовную неповрежденность Истины и жизни церковной. В отличие от действительных раскольников такие оппозиционеры очень скоро были поставлены перед необходимостью пролить кровь, отдать свою свободу и жизнь за исповедуемые взгляды. Сам их мученический подвиг с большой силой свидетельствует о том, что разногласия и разделения их были поиском Истины, имели временный, тактический характер и, не искажая ни догматического православного учения, ни традиционной богослужебной жизни, не повреждали их принадлежности к Полноте Русской Церкви»1. В литературе этот вид церковной оппозиции получил наименование «правой». В истории церковных разделений 1920—1930-х годов «правая» церковная оппозиция Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому) занимает особое место. Ее представителей нельзя рассматривать в одном ряду с разного рода раскольниками первой половины 1920-х годов (до григориан включительно), и формальный подход здесь неприемлем.

Прежде всего, важно правильно понять суть конфликта «правой» оппозиции с митрополитом Сергием. В свое время еще обновленцы стремились доказать, что нежелание православных («тихо-новцев») подчиниться им вытекало исключительно из «политических настроений». Так, например, в редакционной статье «Борьба за мир в Церкви», напечатанной в 1926 году в официальном обновленческом «Вестнике», говорилось: «Самое тщательное научно-богословское вскрытие обнаруживает, что все чисто церковные мотивы не в состоянии объяснить нашего церковного раскола, или, вернее, откола староцерковничества от Соборной Церкви. И в то же время

1 Акты... С. 809.

тщательная проверка фактов приводит к явному выводу, что вся "тихоновская " оппозиция <обновленчеству> строится на политических настроениях»1.

Митрополит Сергий, как нетрудно увидеть, воспринял подобный стиль объяснения мотивов церковной оппозиции (только оппозиции уже не обновленцам, а ему самому). Со времени издания июльской Декларации 1927 года он настойчиво проводил мысль, что несогласие с его линией диктовалось чисто политическими соображениями. «Утверждение Советской Власти, — говорилось в Декларации, — многим представлялось каким-то недоразумением, случайным и потому недолговечным. Забывали люди, что случайностей для христианина нет и что в совершающемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять "знамений времени", и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием»2.

Очевидно, что более всех в таком объяснении было заинтересовано ОГПУ. Следователям не нужно было лишний раз доказывать, что тот или иной оппонент Заместителя — контрреволюционер. Достаточно было сослаться на писания самого митрополита Сергия. Так, например, в обвинительном заключении по делу оппозиции Заместителю в Казанской епархии говорилось: «Ориентируясь на черносотенного митрополита Кирилла, находившегося за к/р. деятельность в ссылке в Туруханском крае, Казанская церковно-монархическая организация <...> начинает свою организованную к/р. деятельность с распространения среди населения полученного от митрополита Кирилла воззвания, к/р. сущность которого сам патриарший местоблюститель митрополит Сергий вскрывает в своем от 2/1-31 г. ответном письме митрополиту Кириллу так: "Нет ничего неожиданного в том, что среди оппозиции стоят, по Вашим словам, люди, проявившие много усердия по борьбе с обновленчеством. Это говорит только о том, что многие восставали и против обновленчества не потому, что это было церковное бесчиние, а больше потому, что оно "признало" Советскую власть. Недаром и теперь кое-кто спрашивает — какая же разница у нас с обновленцами, если и мы "за Советскую власть""»1.

1 Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви. 1926. 3—4 (8—9). С. 8. 'Акта... С. 512.

5 Архив УФСБ РФ по Республике Татарстан. Д. 2-18199. Т. 5. Л. 31-32. Само письмо Заместителя со столь понравившимися сотрудникам ОГПУ рассуждениями см.: Акты... С. 677—681.

Политические критерии митрополит Сергий полагал и в основу классификации возникших в 1920—1930-е годы в Русской Церкви разделений. Пример этому можно найти в написанном митрополитом Сергием предисловии к вышедшей в 1942 году книге «Правда о религии в России»: «Те, кто не хотел отказаться от царской власти, не могли оставаться в Церкви, которая готова была обойтись без царя и не имела ничего против советской власти. Отсюда явились разные эмигрантские расколы, увлекшие из Церкви едва ли не всю нашу церковную эмиграцию. Одновременно с ними и, очень может быть, под их активным влиянием отделились от нас и некоторые центробежные группы в пределах России: иоанниты-иосифляне, викторовцы, данилов-цы и просто наши оппозиционеры, не мирившиеся с молитвой за советскую власть и вообще с краснотою, как они называли, нашей ориентации.

На левом фланге стоят уже расколы революционного происхождения, воспользовавшиеся открывшейся свободой не считаться с правилами и традициями Церкви и устраивать свою личную и профессиональную жизнь по своему усмотрению. Таковы обновленцы, отчасти григорьевцы. Сюда же нужно отнести и авантюрную деятельность Андрея Ухтомского, вообразившего себя чем-то вроде мессии старообрядчества, отчасти как будто из раздражения на центральную церковную власть.

Наконец, явились просто любители самочиния и всяких разделений, побуждаемые к тому иногда личными соображениями; эти пользуются, главным образом, тем, что, при действующей в государстве полной свободе вероисповедания, нарушения церковной дисциплины государством не наказуются. Например, один очень видный архиерей отошел от нас из-за того, что состав тогдашнего Синода казался ему не внушающим доверия» .

Трудно было бы ждать от митрополита Сергия какого-то иного объяснения происхождения церковных разделений, да еще в вышедшей в годы войны откровенно пропагандистской книге. Предложенная им схема выглядит достаточно просто, однако считать ее правдивой нельзя. Многие из числа «правых» оппозиционеров не были такими монархистами, как их пытался представить митрополит Сергий. Возглавлявший «иосифлян» (объединенных почему-то здесь с «иоаннитами») митрополит Иосиф (Петровых), например, считал для себя возможным делать такие заявления: «Никогда не был особым сторонником старого режима, с коим у меня посему даже были

1 Правда о религии в России. М.: Изд. МП, 1942. С. 10—11.

Введение

в прошлом немалые недоразумения (прекращение мною в 1905 г. всякого поминовения царской фамилии за Богослужением и за это лишение на некоторое время возможности священнослужения, перевод на худшее место, лишение наград и повышений по службе и т. п.)». Видный московский «иосифлянин» (впоследствии примирившийся с Заместителем), протоиерей Валентин Свенцицкий в определении своего отношения к монархии заходил еще дальше. «Лично я — противник царской власти и соввласть считаю наиболее пригодной государственной системой, если отбросить ее атеистичность», — показал он на допросе в 1928 году2. Святой митрополит Ярославский Агафангел (а судя по всему, именно он подразумевался митрополитом Сергием под «одним очень видным архиереем», смутившимся «составом тогдашнего Синода»*) вовсе не был «любителем всяких разделений», напротив, заботу о мире церковном он клал в основу своей деятельности.

В силу всего этого, прежде чем вести разговор о «правой» церковной оппозиции дальше, необходимо точнее определить, что будет вкладываться в это понятие. Под «правой» оппозицией митрополиту Сергию понимается весьма широкое внутрицерковное движение, в основе которого лежали не монархические симпатии его представителей, а неприятие ими инициированного ОГПУ курса церковной политики Заместителя Патриаршего Местоблюстителя. (То, что этот столь соблазнительный для церковных людей курс, выразившийся в издании июльской Декларации 1927 года, массовых перемещениях, а затем и запрещениях архиереев, введении обязательного богослужебного поминовения властей, ограничении церковных молений за ссыльное духовенство и т. д. и т. п., — прямо инициировался ОГПУ, с рассекречиванием части архивов органов Госбезопасности подтверждается документально4.)

1 «Я иду только за Христом...»: Митрополит Иосиф (Петровых), 1930 год / Публ., вступи, и примеч. А. Мазырина // Богословский сборник. Вып. 9. М.: Изд-во ПСТБИ, 2002. С. 395.

' ЦАФСБ РФ. Д. Р-41316. Л. 8.

Святитель Агафангел (правда, не один, а вместе с целой группой иерархов) указывал Заместителю в феврале 1928 года, что его Синод составлен «из людей случайных, доверием епископата не пользующихся» (Акты... С. 573).

Можно проиллюстрировать это на примере истории запрещения в священнослужении ленинградских «иосифлян». 15 декабря 1927 года Е. А. Тучков писал на секретном донесении из Ленинграда: «Сообщите, что мы повлияем на Сергия, чтобы он запретил в служении некоторых оппозиционных] епископов, а Ерушевич <имеется в виду епископ Петергофский Николай (Яру-шевич)> после этого пусть запретит некоторых попов». В полном соответствии с этим обещанием Тучкова своим ленинградским «коллегам», 30 декабря 1927 года митрополитом Сергием и

Вместе с тем под «правой» оппозицией Заместителю подразумеваются не вообще все несогласные со взятым им в 1927 году курсом, а лишь выразившие это свое несогласие деятельно (одни через полный разрыв с митрополитом Сергием, другие через отказ принимать от него какие-либо назначения и поминать его за богослужением). Было немало и таких, кто не понимал и внутренне не принимал политику митрополита Сергия, считал ее даже вредной для Церкви, но из соображений церковной дисциплины находил для себя обязательным исполнять все его распоряжения, хотя бы и вопреки голосу собственной совести. Едва ли таковых правильно было бы именовать оппозицией.

Наименование рассматриваемой церковной оппозиции Заместителю «правой» возникло вскоре после ее появления, по всей видимости, в сочувствовавшей митрополиту Сергию среде1. (Сам митрополит Сергий, как видно, такую терминологию охотно прини-

его Синодом было принято следующее определение: «1) <...> Преосвященных Гдовского Димитрия и Копорского Сергия на основании 13—15 прав[ил] Двукратного Собора, запретить в священно-служении. 2) Предоставить Преосвященному Петергофскому на npomfouepeeejВасилия Верюжско-го, Никифора Стрельникова и др. клириков, порвавших молитвенно-каноническое общение с митрополитом Сергием и Временным при нем Патриаршим Священным Синодом наложить запрещение в священнослужении впредь до их раскаяния» («Сов. секретно. Срочно. Лично. Тов. Тучкову»: Донесения из Ленинграда в Москву, 1927—1928 годы / Публ., вступл. и примеч. А. Мазырина // Богословский сборник. Вып. 10. М.: Изд-во ПСТБИ, 2002. С. 369—370).

В последующие годы ситуация стала еще более тяжелой. Так, в августе 1929 года Е. А. Тучков характеризовал положение Заместителя следующим образом: «Митрополит Сергий по-прежнему всецело находится под нашим влиянием и выполняет все наши указания. Им посылается запрос митрополиту Евлогию с требованием объяснений по поводу панихиды по расстрелянным. Сергий готов сместить его и заменить любым кандидатом по нашему указанию. Сергиевским синодом выпущен циркуляр епархиальным архиереям с возложением на них ответственности за политическую благонадежность служителей культа и с предписанием репрессирования по церковной линии за а/с. деятельность. Сам Сергий также приступил к этому репрессированию, увольняя виновных попов. Мы намерены провести через него указы: 1) о сдаче некоторых колоколов в фонд обороны страны и 2) о запрещении говорить тенденциозные проповеди с указанием тем, которые он разрешает затрагивать (темы догматические и богословские)». «Хотя Е. Тучков в своих докладах и был склонен преувеличивать свои заслуги, — замечает Д. В. Сафонов, обнаруживший процитированный документ в одном из фондов Центрального архива ФСБ, — но тем не менее, приведенный отрывок ярко характеризует то положение, в котором оказался митрополит Сергий после подписания "Декларации "»(«Завещательное послание» Патриарха Тихона и «Декларация» Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия // http://www.pravoslavie.ru/archiv/patrtikhon-zaveschanie3.htm).

Так, например, одна из анонимных апологий митрополита Сергия, появившаяся примерно в марте 1928 года и имевшая заголовок «Новый раскол в Православной Церкви», начиналась с таких слов: «В последнее время жизнь ленинградской епархии потрясена событиями, которые один из наших иерархов метко охарактеризовал, как "обновление справа "» (Архив УФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской обл. Д. П-81213. Л. 101). За рубежом одним из первых об «отколах справа» стал писать оставшийся в 1930-х годах в юрисдикции Московской Патриархии русский церковный историк-эмигрант И. А. Стратонов (см.: Русская церковная смута: 1921—1931 // Из истории Христианской Церкви на Родине и за рубежом в XX столетии. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1995. С. 155).

мал.) Это наименование должно быть признано условным и не совсем удачным (как заимствованное, очевидно, из партийно-политического лексикона), однако оно уже прижилось в историографии Русской Церкви новейшего периода и поэтому будет использоваться и в данной работе.

Более церковное наименование «правой» оппозиции митрополиту Сергию — движение «непоминающих» (не поминающих за богослужением власти и самого Заместителя). Это второе наименование, однако, не вполне эквивалентно первому. С одной стороны, не все противники «сверхгибкой» политики Заместителя, разорвавшие с ним молитвенно-евхаристическое общение, именовали себя «непоминающими» (поскольку само по себе непоминовение как форму протеста они считали недостаточным), а с другой, — не все «непоминающие» шли на полное отделение от митрополита Сергия (бывали даже и такие, которые благословение не поминать Заместителя испрашивали у своих правящих архиереев, самим же митрополитом Сергием назначенных и ему подчинявшихся). Таким образом, к наиболее радикальным оппонентам Заместителя наименование «непоминающие» применимо с оговоркой, также с оговоркой могут быть названы оппозицией наиболее умеренные из «непоминающих».

Существует и еще одно наименование «правой» церковной оппозиции, первоначально употреблявшееся следственными органами, а ныне весьма активно используемое некоторыми авторами, пишущими на церковно-исторические темы1. Это третье наименование — «Истинно-православная церковь», сокращенно — ИПЦ. В отношении этого термина можно заметить, что найти его в церковных документах 1920-1930-х годов в значении организованной оппозиции митрополиту Сергию очень нелегко2. Что же ка-

1 См., напр.: ОсиповаИ. И. «Сквозь огнь мучений и воды слез...»: Гонения на Истинно-
Православную Церковь: По материалам следственных и лагерных дел заключенных. М.: Сереб
ряные нити, 1998.

2 Современный исследователь М. В. Шкаровский пишет: «Автором термина ИПЦ- Истин
но-Православная Церковь (первое упоминание - 1928) - является Владыка Иосиф» (Иосифлянст во: течение в Русской Православной Церкви. СПб.: НИЦ Мемориал, 1999. С. 28). При этом, судя по всему, имеется в виду фраза митрополита Иосифа из его письма преподобномученику архимандриту Льву (Егорову), звучавшая так: «Мы <... > не только не выходили, не выходим и ни когда не выйдем из недр истинной Православной Церкви, а врагами ее, предателями и убийцами считаем тех, кто не с нами и не за нас, а против нас» (Акты... С. 562). Очевидно, однако, что словосочетание «истинная Православная Церковь» использовано митрополитом Иосифом вовсе не в значении оппозиционной митрополиту Сергию организации: было бы нелепо называть Заместителя «предателем» оппозиции самому себе. Слово «истинная» вполне могло бы быть заменено на любой синоним («подлинная», «настоящая» и т. д.) Неправильно в использовании
каких-то словосочетаний сразу же усматривать введение терминов со специфическим значени-

сается органов ОГПУ-НКВД, то смысл, вкладываемый ими в этот термин, явно не был устойчивым1. В настоящей работе наименование «Истинно-православная церковь» будет использоваться только при цитировании материалов следственных дел. Дополнительно расширять сферу его употребления, как представляется, не следует, поскольку оно предполагает существование единой антисергиев-ской (и антисоветской) церковной организации, каковая, по версии советских репрессивных органов, и была ими вскрыта и уничтожена, но каковой в действительности не было.

Еще менее оправданным является отождествление понятий «правая» церковная оппозиция и «Катакомбная Церковь». Если понимать под катакомбностью нелегальность, то нелегальные формы церковной жизни в условиях тех лет (особенно второй половины 1930-х годов) были характерны не только для ан-тисергиевской оппозиции. И среди подведомственных митрополиту Сергию иерархов были такие, которые не ограничивались лишь

ем. В противном случае, двигаясь по такому пути, можно было бы, например, начать утверждать, что термином *истинно-православные христиане (ИПХ)» в то время обозначались приверженцы митрополита Сергия, поскольку один из его апологетов — вятский протоиерей Николай Люперсольский — в изданной в 1928 году печатной записке «Митрополит Сергий Стра-городский — законный каноничный Заместитель Патриаршего Местоблюстителя» писал: «Каждый истинный православный христианин должен признать как то, что митрополит Сергий является каноничным Заместителем Патриаршего Местоблюстителя, так и то, что он временно имеет полномочия на управление Православной Русской Церковью на правах Патриарха, Священного Синода, Высшего Церковного Совета и соединенного Присутствия того и другого» (Там же. С. 626—627). Еще раньше «истинно православными» своих противников саркастически начали именовать обновленцы. Так, например, в послании обновленческого Синода «по вопросу о личности и деятельности митрополита Сергия» говорилось: «Священный Синод Православной Российской Церкви, в живом сознании Божественного Закона Единого Пастыреначальника Господа Нашего Иисуса Христа — "да будут все едино ", — во всей своей деятельности всемерно "искал и ищет мира и стремится к нему " (1 Петра III, II). С этой целью он неоднократно обращался с особыми воззваниями ко всем верующим, умоляя их общим разумом изжить смуту церковную. Но до сих пор, в горделивом превозношении "своим православием", "истинно православные ", вместо любовно-христианского ответа, посылают проклятия, ложь и новые клеветы и тем самым усиливают взаимную вражду» (Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви. 1927. № 7—8 (20—21). С. 3). Если учесть, что «любовно-христианского ответа» обновленцам не давали очень многие, вплоть до григориан, то становится ясно, что при желании в «истинно православные» можно записать кого угодно.

Если в начале 1930-х годов в принадлежности к «контрреволюционной организации ИПЦ» действительно обвиняли, как правило, представителей «правой» церковной оппозиции (см., напр.: ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Дело «Всесоюзной организации ИПЦ» в 11 т.), то во второй половине 1930-х годов это обвинение могло быть выдвинуто уже и против близких митрополиту Сергию деятелей, даже тех, чьи подписи в свое время были поставлены под июльской Декларацией 1927 года (см.: Архив УФСБ РФ по Владимирской обл. Д. П-8218. Следственное дело по обвинению архиепископов Сергия (Гришина), Филиппа (Гумилевского) и др. в 4 т.).

тем, что они могли делать легально (тем более что сама сфера легальности постоянно сокращалась)1.

Если теперь попытаться очертить круг наиболее известных представителей «правой» церковной оппозиции, то получится следующая картина.

Июльская Декларация митрополита Сергия и связанное с ней требование к заграничному духовенству дать письменное обязательство в полной лояльности к Советскому Правительству во всей своей общественной деятельности1 довольно быстро привели к волне отходов от Заместителя и Временного Синода при нем. Первым подобным образом отреагировал Архиерейский Собор РПЦЗ, заявив в своем окружном послании от 9 сентября 1927 года о прекращении сношения с Московской церковной властью3.

В пределах СССР первым из епископов, кто порвал отношения с митрополитом Сергием по причине несогласия с принятым им курсом церковной политики (политики, диктуемой ОГПУ), был, по всей видимости, епископ Старобельский Павел (Кратиров). Такой вывод можно сделать на основании его письма «Церковь в пустыне»4. Отход епископа Павла, произошедший в том же сентябре 1927 года, однако, большого резонанса в церковной среде не вызвал.

1 См.: Беглов А. Епископат Русской Православной Церкви и церковное подполье в 1920—
1940-е годы // Альфа и омега. 2003. № 1 (35). С. 138-155.

2 Это требование содержалось в постановлении митрополита Сергия и Синода при нем от
14 июля 1927 года № 95, которое гласило: «1. Предложить Управляющему Русскими церквами в
Западной Европе Преосвященному митрополиту Евлогию, а чрез него и всем заграничным русским
Архипастырям и прочим священнослужителям дать письменное обязательство в такой форме: "Я,
нижеподписавшийся, даю настоящее обязательство в том, что, ныне состоя в ведении Московской
Патриархии, не допущу в своей общественной, в особенности же церковной деятельности ничего
такого, что может быть принято за выражение моей нелояльности к Советскому Правитель
ству ".

2. Отказавшиеся исполнить условие, указанное в п. 1, или до 15-2 сентября с. г. не давшие ответа на настоящее предложение, а равно и нарушившие принятое на себя обязательство увольняются от должности и исключаются из состава клира, находящегося в ведении Московской Патриархии» (Церковный вестник Западно-Европейской епархии. (Париж). 1927.9/22 сент. № 3. С. 4—5).

! Архиепископ Никон (Рклицкий). Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галицкого: В 10 т. Т. 6. Изд. Северо-Американской и Канадской епархии, 1960. С. 231-232.

4 В этом письме, написанном в мае 1928 года, были такие слова: «В сентябре прошлого года (1927) один известный тебе грешный архиерей, не взирая на свое ничтожество, прервал молитвенное и всякое другое общение, как с м[итрополитом) Сергием, так и с активными последователями его, от. к. не мог уверовать в спасающую силу церкви-блудницы, а спустя 6—8месяцев великий сонм архиереев, во главе с тремя местоблюстителями и другими богомудрыми иерархами, также осудили Сергиевскую легализацию» («Дело митрополита Сергия». С. 450). Очевидно, что под «грешным архиереем» епископ Павел имел в виду самого себя.

Но месяц от месяца ситуация обострялась. Не меньшее возмущение, чем июльская Декларация, вызвал октябрьский указ митрополита Сергия о поминовение властей и одновременном частичном прекращении поминовения ссыльного духовенства1. В результате, когда в конце того же 1927 года на разрыв с Заместителем пошел епископ Виктор (Островидов), он уже был активно поддержан значительной частью духовенства и паствы Боткинской и Вятской епархий2.

Следующим громким отходом от Заместителя стал акт двух викариев Ленинградской епархии — епископов Димитрия (Любимова) и Сергия (Дружинина), — подписанный ими 26 декабря 1927 года, опять же при сочувствии значительной части ленинградского духовенства и мирян3. Вскоре свою поддержку их действиям засвидетельствовал отрешенный за три месяца до того от Ленинградской кафедры митрополит Иосиф (Петровых). Так было положено начало организационному оформлению наиболее крупной ветви «правой» церковной оппозиции — «иосифлянства». «Иосифлянское» движение не ограничилось пределами лишь одной Ленинградской епархии, а распространилось и на севере, и в центре, и на юге страны. Особенно мощную народную поддержку оно получило в черноземной зоне, в частности, в управляемой епископом Алексием (Буем) Воронежской епархии. Широкое распространение «иосифлянства» на низовом уровне, с одной стороны, показывало его силу, но с другой, — таило и опасность инкорпорирования в него разного

1 Текст указа от 21 октября 1927 года см.: Вслед за июльской Декларацией / Публ., вступл. и примеч. А. В. Мазырина и О. В. Косик // Богословский сборник. Вып. 9. С. 300—303. В одном из откликов на этот указ (так называемом «Ташкентском документе») по поводу измения формулы протодиаконского возглашения на архиерейской литургии отмечалось: «В выкличке вычеркнуто "о братиях наших в темницах и изгнании сущих ". Позор и бесстыдство, достойное разве невера или сектанта, ибо и инословные исповедания (католики, англикане) в здешних своих московских костелах за заключенных молятся, и об этом заповедает нам Христос в притче о Страшном Суде ("в темнице бе и посетили Мене ") и св. Апостол. А ведь большинство заключенных наши православные!» («Дело митрополита Сергия». С. 224).

2 Точную дату отхода епископа Виктора от митрополита Сергия установить нелегко. Извест
но его «Письмо к ближним», написанное в декабре 1927 года, в котором говорилось, что подпи савшие «воззвание» (июльскую Декларацию) «отреклись от Святейшей Церкви Православной» (Акты... С. 542). Однако прямо о прекращении общения с митрополитом Сергием в этом письме не говорилось. 22 декабря 1927 года Глазовским духовным управлением было принято решение: «Временно, до покаяния и отречения митр[ополита] Сергия от выпущенного им "воззвания " воздержаться от общения с ним и солидарными с ним епископами». На протоколе этого решения епископом Виктором в тот же день была наложена резолюция: «Радуюсь благодати Божией, просветившей сердца членов Духовного Управления в сем трудном и великом деле избрания пути истины» («Дело митрополита Сергия». С. 217). Видимо, этот день— 22 декабря 1927 года— и
следует считать днем окончательного отхода святителя Виктора от Заместителя.

3 См.: Акты... С. 544-545.

рода сомнительных, напоминающих секты, групп (вроде каких-нибудь «стефановцев» или «подгорновцев»1).

6 февраля 1928 года об отказе признавать за митрополитом Сергием и его Синодом право на высшее управление Церковью заявили возглавляемые старейшим иерархом Российской Церкви, митрополитом Агафангелом, архиереи Ярославской епархии2. Среди подписавших это обращение был и исполнявший некоторое время обязанности Заместителя Патриаршего Местоблюстителя архиепископ Серафим (Самойлович), а также и проживавший тогда в Ростове Великом митрополит Иосиф, его непосредственный предшественник на этой должности. Правда, позднее, 10 мая того же года, митрополитом Агафангелом и еще двумя епископами в разъяснение февральского акта было заявлено: «Принципиально власть Вашу как Заместителя не отрицаем». Но тут же следовала оговорка: «Распоряжения Заместителя, смущающие нашу и народную религиозную совесть и, по нашему убеждению, нарушающие каноны, в силу создавшихся обстоятельств на месте, исполнять не могли и не можем»3.

В мае 1929 года с заявлением о невозможности признания для себя обязательным к исполнению административно-церковных распоряжений, издаваемых митрополитом Сергием с участием его Синода, выступил один из самых авторитетных иерархов Российской Церкви — митрополит Казанский Кирилл (Смирнов)4. Святителя Кирилла поддержал ряд епископов, единомышленных с ним.

К 1929 году основные отходы от митрополита Сергия в России состоялись. Одновременно с этим раскручивался маховик репрессий ОГПУ против «правых» оппозиционеров, и к 1930 году их открытая деятельность была практически полностью свернута.

Новый всплеск неприязни к Заместителю был вызван двумя опубликованными в феврале 1930 года за его подписью интервью, в которых он заявлял, что «гонения на религию в СССР никогда не было

1 По этому поводу можно привести выдержку из протокола допроса епископа Димитрия (Любимова) от 21 декабря 1930 года: «На Украине было нечто вроде секты, хотя церковь их сектантами не считала. Я говорю о так называемых "стефановцах" и "подгорновцах , как они сеоя сами называли. Их отличительная черта - до известной степени - фанатичность, в силу которой они выделялись из остального православного населения. <...> Я не припомню как следует сейчас^ кому принадлежала инициатива вовлечения "подгорновцев " в нашу организацию, епископу Алексе Буй или Павлу Кратирову. При этом слиянии "подгорновцы "желали сохранить за собой это назв те. Я же требовал безоговорочного присоединения, в знак чего каждая община 'подгорновцев по вать была должна самостоятельные заявления о принятии. В конце концов подгорновцы условия приняли» (ЦА ФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 11. Л. 206-207).

! См.: Акты... С. 572-574.

3 Там же. С. 610.

4 См.: Там же. С. 638.

и нет*, а храмы закрываются «по желанию населения» и даже порой «по постановлению самих верующих»1. Такое заявление не могло не вызвать широкого возмущения, так что даже такой известный «борец с расколами», как епископ Мануил (Лемешевский), перешел на некоторое время на позиции «непоминающих»2.

Не без связи с тем же витком гонений на Церковь в СССР произошел и разрыв с Московской Патриархией основной массы западноевропейских русских приходов, возглавляемых митрополитом Евлогием (Георгиевским). 21 марта 1930 года митрополит Евлогий заявил, выступая на собрании в Лондоне: «Сам не пойду и мою паству не поведу по путям, имеющим хоть какое-либо соприкосновение с советской властью»*. В результате за участие в кампании протестов против религиозных преследований в СССР митрополит Евлогий 10 июня 1930 года был митрополитом Сергием и Синодом уволен со своего поста4. Митрополит Евлогий, поддержанный своим епархиальным съездом, этому постановлению Заместителя не подчинился. История, как известно, закончилась в феврале 1931 года переходом «евлогианской» группы в юрисдикцию Константинопольского

1 См.: Известия ВЦИК. 1930.16 февр. № 46 (3893); 19 февр. № 49 (3896); Акты... С. 682-683. 1Реакцию епископа Мануила на интервью Заместителя его ученик и биограф митрополит Иоанн (Снычев) описал следующим образом: «Сердце епископа вскипело. Из уст митрополита он услышал ложь. Ложь непростительную для иерарха, стоящего во главе высшего церковного управления. Гнев на Заместителя настолько был велик, что он прекратил возношение его имени за богослужением и не поминал митрополита Сергия около года. <... > Заместитель знал об этом, но никакого взыскания не налагал, а только переживал и мучился в своем сердце. А когда истек почти год, он вызвал его в Патриархию и в присутствии членов Синода заявил: "Вот человек, который не убоялся открыто высказать мне правду в глаза ". И, обратясь к епископу Мануилу, сказал: "Ну что ты делаешь, Мануильчик? Народ ведь смущается! Пора поминать ".

Сердце епископа смягчилось. Последовало примирение. И имя Заместителя с этого дня стало возглашаться за богослужениями в храме, где служил епископ Мануил» (Жизнь и служение митрополита Мануила: Биографический очерк. Самара, 1997. С. 191).

Это описание, производящее впечатление гротеска, не передает, конечно же, реальных трагических обстоятельств, связанных с заявлением «Мануильчика» о себе как об оппозиционере митрополиту Сергию. В действительности, созданное этим заявлением представление о нем сохранялось до конца 1930-х годов. Это сыграло роковую роль в судьбе московской общины «непоминающих», возглавлявшейся протоиереем Сергием Мечевым. Тогда по просьбе священномученика Сергия епископ Мануил совершил несколько тайных хиротоний его духовных чад. Вскоре после этого епископ Мануил назвал имена всех посвященных им НКВД (см.: ЦА ФСБ РФ. Д. Р-40405). Более того, по воспоминаниям близких к «мечевской» общине людей, «к отрицавшим посвящение дважды на дом приходил епископ Мануил и просил признаться "органам "» (Быков В. В. Послесловие к воспоминаниям об отце Арсении // Отец Арсений. 4-е изд., доп. М.: Изд-во ПСТБИ, 2000. С. 731-732).

5 Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни: Воспоминания. М.: Московский рабочий; ВПМД, 1994. С. 567.

4 См.: Журнал Московской Патриархии в 1931—1935 годы. М.: Издат. Совет РПЦ, 2001. С. 25.

Патриархата1. Причисление данной группы к «правой» церковной оппозиции не бесспорно, но допустимо, поскольку главной причиной ее отделения от митрополита Сергия все же было нежелание идти любой ценой в фарватере его политики все новых и новых уступок безбожной власти.

Последний крупный отход от Заместителя Патриаршего Местоблюстителя за рубежом произошел в 1933 году, когда окончательно оформился разрыв с Американской митрополией, возглавляемой митрополитом Платоном (Рождественским)2. (Впрочем, и до 1933 года в русских православных приходах Америки митрополита Сергия за богослужением не поминали3.)

Всего же от митрополита Сергия в конце 1920-х — начале 1930-х годов только в России (в пределах СССР) отошло порядка сорока православных архиереев".

Приведенный обзор рядов «правой» церковной оппозиции, конечно, никак не может претендовать на какую-то полноту, но, гля-

1 См.: Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 571—574.

2 См.: Журнал Московской Патриархии в 1931—1935 годы. С. 175—180,197—199.

1 На этот счет существует свидетельство (правда, небеспристрастное) митрополита Вениамина (Федченкова) (см.: Раскол или единство? (Материалы для решения вопроса об Американской Церкви) // Церковно-исторический вестник. № 4—5. М.: Изд. о-ва любителей церковной истории, 1999. С. 14-15).

* Лев Регельсон, основываясь на данных митрополитов Мануила (Лемешевского) и Иоанна (Снычева), составил список из 37-ми оппозиционных Заместителю иерархов, объединив их в несколько групп. В этот его список вошли: первым номером вне групп — митрополит Кирилл (Смирнов); далее «мечевская группа»— архиепископ Зиновий (Дроздов), епископы Арсений (Жадановский), Серафим (Звездинский), Аркадий (Остальский) и Афанасий (Сахаров); «даниловская группа» — архиепископ Феодор (Поздеевский), епископы Гавриил (Абалымов), Дама-скин (Цедрик), Иоасаф (Удалов), Николай (Никольский), Парфений (Брянских), Григорий (Козырев); «Ярославский церковный округ» — митрополит Агафангел (Преображенский), архиепископы Серафим (Самойлович) и Варлаам (Ряшенцев), епископ Евгений (Кобранов); «ио-сифлянская группа» — митрополит Иосиф (Петровых), епископы Димитрий (Любимов), Сергий (Дружинин), Григорий (Лебедев), Стефан (Бех), Иерофей (Афоник), Алексий (Буй), Василий (Докторов), Алексий (Готовцев), Павел (Кратиров), Максим (Жижиленко); «викторианская группа» — епископы Виктор (Островидов), Нектарий (Трезвинский) и Иларион (Вельский); «отдельные епископы» — Амфилохий (Скворцов), Синезий (Зарубин), Василий (Преображенский), Афанасий (Молчановский), Стефан (Знамировский), Сергий (Никольский) (Трагедия Русской Церкви: 1917—1945. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1996. С. 546—547).

Список, составленный Л. Регельсоном, очевидно, не полон и не совсем точен. Есть основания (они будут показаны) считать принадлежавшими к «правой» церковной оппозиции, например, таких иерархов, как архиепископ Прокопий (Титов), епископы Варлаам (Лазаренко), Василий (Зеленцов), Вениамин (Воскресенский), Макарий (Кармазин), Николай (Голубев). Кроме того, предложенное выше деление оппозиционных митрополиту Сергию архиереев на группы не выглядит достаточно обоснованным. Особенно это касается «мечевской» и «даниловской» групп. Складывается впечатление, что для причисления какого-либо архиерея ко второй группе достаточным казался факт его проживания в Даниловом монастыре в середине 1920-х годов. Что же касается так называемой «мечевской группы», то здесь вообще трудно понять, чем руководствовались разработчики предложенной классификации (главным образом — Преосвященный Мануил, у которого, как было выше показано, с «мечевцами» были особые счеты).

дя на него, нетрудно убедиться в ее весьма разнородном составе: от рафинированных «евлогиан» до полусектантских групп, вроде каких-нибудь «подгорновцев».

Митрополит Сергий в целом довольно просто определял свое отношение ко всем так или иначе отделившимся от него представителям Русской Церкви. Ведомство Тучкова с конца 1927 года настойчиво требовало от него обрушиться с церковными карами на несогласных с его политикой1. И митрополит Сергий не заставил себя долго ждать. Но эти кары нужно было формально обосновать, и в результате с января 1928 года в официальных актах Патриархии всякий раз, когда речь заходила об оппозиции, стало звучать слово «раскол» . Церковному сознанию активно навязывалась мысль, что между обновленцами и григорианами, с одной стороны, и представителями «правой» оппозиции Заместителю, — с другой, в каноническом отношении нет принципиальной разницы. Окончательно такое уравнивание обновленческих раскольников, григориан и последователей митрополита Иосифа (Петровых), на которых ранее было наложено запрещение в священнослужении, было оформлено в августе 1929 года синодальным постановлением № 1864. Таинства, совершаемые всеми ими, были объявлены недействительными .

При этом нужно заметить, что «иосифляне» были далеко не последними, кого Заместитель запрещал в священнослужении. В 1930 году им был запрещен первый, согласно завещанию святого Патриарха Тихона, кандидат в Местоблюстители — священномученик митрополит Кирилл (Смирнов)4; в 1931 году— управляющий русскими церквями в Западной Европе митрополит Евлогий (Георгиевский)5; в 1933 году — митрополит Северо-Американский Платон

1 Можно еще раз сослаться на публикацию: «Сов. секретно. Срочно. Лично. Тов. Тучкову». С. 369-370.

1Первым таким актом, по всей видимости, было постановление Заместителя и его Синода № 17 от 12 (25?) января 1928 года по делу епископов Димитрия (Любимова) и Сергия (Дружинина). О епископе Димитрии в этом постановлении было сказано, что он «в своем ослеплении расколом <... > дошел до такого безумия, что один из православных храмов (Спаса на водах) публично назвал храмом сатаны» (Акты... С. 565).

Епископ Димитрий на это ответил: «Свидетельствую моею архиерейскою совестью, что ни в частной беседе, ни публично я таких слов не произносил. Указ рассылается повсеместно, и найдутся люди, которые поверят этой клевете и соблазнятся» («Дело митрополита Сергия». С. 239).

4 Выписку из определения митрополита Сергия и Синода при нем № 28 от 11 марта 1930 года, где говорится о запрещении святителя Кирилла в священнослужении, см.: Голос Литовской православной епархии. 1937. № 3—4. С. 22.

s См.: Журнал Московской Патриархии в 1931—1935 годы. С. 79.

(Рождественский)1; в 1934 году— Первоиерарх РПЦЗ митрополит Антоний (Храповицкий) и другие карловацкие иерархи2. Все они после этого, согласно логике постановления № 1864, должны были считаться безблагодатными, подобно обновленцам. В 1931 году в «Журнале Московской Патриархии» была опубликована статья митрополита Сергия «Отношение Церкви Христовой к отделившимся от нее обществам», в которой он после тонких рассуждений о возможности действия благодати у инославных замечал: «Обновленческая, и григорьевская, и им подобные современные иерархии, несомненно, берут свое начало от православных архиереев; само производство хиротонии не вызывает в большинстве случаев особых возражений. Однако после запрещения, наложенного на вождей нового раскола, мы признаем эти иерархии безблагодатными и Таинства их недействительными (кроме крещения). Поэтому рожденных в этих обществах мы принимаем чрез миропомазание. <... > В таком же положении находятся и заграничные расколы, например Карловацкий» .

Митрополиту Сергию вторили его последователи. Так, в 1932 году живший в Берлине профессор И. А. Стратонов издал книгу «Русская церковная смута: 1921—1931 гг.», в которой писал: «Все раскольничьи образования имеют одно общее между собою, будет ли то живоцерковство или григорьевщина или карловацкое согласие: все они порвали общение с Русской церковью и, через это, с церковью вообще» .

В послевоенные годы тенденция изображать одним цветом всех отделившихся от митрополита Сергия не исчезла. Так, в изданной в 1947 году книге «Патриарх Сергий и его духовное наследство» говорилось: «Кроме раскольников-обновленцев, от подчинения власти заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола митрополита Сергия уклонялись и некоторые другие честолюбцы, вышедшие из Православной Церкви. Создавались новые расколы, так называемых григо-рианцев, иосифлян и других. Эти лица выступали по своим личным мотивам, претендуя на первенствующую и руководящую роль в Церкви. <...> Митрополит Сергий не повел какой-нибудь решительной борьбы со всеми этими видами раскола»5'.

Последняя фраза, по-видимому, рассчитана была на людей, совсем не представлявших, как все было на самом деле. Но советскую

4 Из истории Христианской Церкви на Родине и за рубежом в XX столетии. С. 142.

5 Патриарх Сергий и его духовное наследство. М.: Изд. МП, 1947. С. 40—41.

цензуру такая трактовка событий 1920—1930-х годов вполне устраивала. Так, не без участия заинтересованных государственных структур, сформировалась целая традиция причислять всех оппонентов митрополита Сергия к раскольникам. Когда в 1960-е годы архимандрит (впоследствии митрополит) Иоанн (Снычев) написал о них магистерскую диссертацию, он смог ее озаглавить не иначе как «Церковные расколы»1.

Эта традиция, однако, поддерживалась искусственно, что со всей очевидностью стало проявляться с ослаблением давления государства на Церковь. Как только появилась возможность, на повестку дня был поставлен вопрос о канонизации новомучеников и исповедников Российских. Подготовка этой канонизации сделала насущным выявление подлинно церковного отношения к тем, кому в 1920—1930-е годы совесть не позволила идти вместе с митрополитом Сергием по выбранному им пути. В докладе митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия «Об отношении Церкви к подвигу мученичества», представленном на заседании Священного Синода 25 марта 1991 года, говорилось: «Определенную трудность в подготовительную работу по канонизации новомучеников и новых исповедников вносит то обстоятельство, что церковная жизнь в 20— 30-е годы была омрачена нестроениями и разделениями. Грех раскола, по учению святых отцов, не смывается и кровью мученичества. В конце 30-х годов пострадали и многие обновленцы, но несомненное их пребывание в расколе не позволяет ставить вопрос о их прославлении.

Труднее решить вопрос о возможной канонизации погибших и пострадавших клириков и мирян, которые в ту пору пребывали в каких-либо разделениях и группировках, которые нельзя очевидно квалифицировать как несомненный раскол»2. Под последними, очевидно, имелись в виду именно представители «правой» церковной оппозиции.

Тема получила развитие в докладе митрополита Ювеналия «Ис-торико-канонические критерии в вопросе о канонизации новомучеников Русской Церкви в связи с церковными разделениями XX века», представленном на заседании Священного Синода 26 декабря 1995 года: «Давая оценку расколам и разделениям, возникшим в нашей Церкви в 20-е годы, нельзя, конечно, ставить в один ряд обновленческую схизму, с одной стороны, и "правую оппозицию" — с другой.

Введение

<...> В действиях "правых" оппозиционеров, часто называемых "непо-минающими ", нельзя обнаружить явно злонамеренных, исключительно личных, предательских мотивов. Как правило, их действия обусловлены были по-своему понимаемой заботой о благе Церкви»1.

Эта оценка была почти дословно повторена в докладе митрополита Ювеналия на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года2. Точно такой же взгляд выражен и в труде авторитетного специалиста по церковному праву протоиерея Владислава Цыпина3. Можно сказать, что после канонизации на Соборе 2000 года многих представителей церковной оппозиции такое понимание проблемы стало выражением общецерковного сознания. Так в очередной раз была явлена способность Церкви отличать историческую правду от лжи, которая под давлением атеистической власти настойчиво укоренялась ранее. Хотя нужно заметить, что и поныне еще находятся отдельные представители маргинального мышления, которым отказ от прежних стереотипов и упрощенных схем дается с большим трудом.

В предлагаемой читателю работе, конечно, не ставится задача осветить все вопросы, связанные с «правой» церковной оппозицией митрополиту Сергию 1920—1930-х годов. История этой оппозиции представляет собой одну из самых сложных страниц новейшей истории Русской Православной Церкви. Чтобы разобраться в ней, необходимо прежде уяснить позиции, занятые тогда наиболее видными российскими иерархами. Выбор здесь, конечно, может осуществляться по-разному, и церковному историку есть из кого выбирать: только канонизированных святителей 1920—1930-х годов уже более шестидесяти. Однако в основе этого выбора не должны лежать какие-то субъективные предпочтения. Критерий должен быть объективным, и такой критерий нетрудно отыскать.

Едва ли кто-нибудь в Русской Церкви станет сейчас оспаривать, что одним из самых великих святых за всю ее более чем тысячелетнюю историю явился Святейший Патриарх Тихон. С первых месяцев его патриаршества доверие, с которым относились к нему в церковных кругах, было необычайным. Одним из проявлений этого

доверия явилось предоставление ему Поместным Собором 1917— 1918 годов права единолично указать круг лиц, которым переходили бы его первосвятительские полномочия в случае, если бы он по каким-то причинам лишился возможности осуществлять их сам1. Насколько известно, нечто похожее в истории Русской Церкви было лишь однажды во времена другого выдающегося Московского святителя — митрополита Ионы. Тогда, в XV веке, незадолго до кончины святого Ионы великий князь и собор епископов обратились к нему с просьбой самому назначить себе преемника, что он и сделал2.

Святитель Тихон также исполнил соборное поручение обеспечить преемственность высшей церковной власти3. Конечно, указанных им иерархов нельзя в полном смысле слова назвать его преемниками. Им не передавалась по завещанию сама Московская Патриаршая кафедра. Они призывались лишь к временному исполнению обязанностей Патриарха до созыва Собора, который должен был избрать уже постоянного Первоиерарха Русской Церкви. Однако, очевидно, что, называя кандидатов в свои заместители или Местоблюстители Патриаршего Престола, святитель Тихон недвусмысленно давал понять и то, кого он предпочел бы видеть следующим после себя Патриархом Московским и всея России.

Как минимум четыре раза за семь лет (с января 1918 по январь 1925 года) святитель Тихон составлял распоряжения о преемстве высшей церковной власти. Содержание первого из них, о котором говорилось еще на Поместном Соборе, широким церковным кругам так и осталось неизвестным. Затем, в мае 1922 года, в связи со своим арестом Патриарх Тихон призвал возглавить церковное управление или митрополита Ярославского Агафангела, или митрополита Петроградского Вениамина4 (жизнь которого, как известно, закончилась мученически в том же 1922 году). После своего освобождения святитель Тихон в ноябре 1923 года составил завещательное распоряжение уже на случай не только возможного нового ареста, но и своей кончины. Лишь спустя почти семьдесят лет это

1 Такое чрезвычайное право дано было святому Патриарху Тихону на соборном заседании
25 января 1918 года (см.: Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917— 1918 гг.: Деяния LXVI-LXXXII. Т. 6. М., 1996. С. 73-74).

2 См.: Митрополит Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Кн. 4. Ч. 1. М.: Изд-во
Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1996. С. 35; Голубинскип Е. Е. История Русской Церкви. Т. 2: Период второй, Московский. Первая половина тома. М.: Крутицкое Патриаршее подворье; О-во любителей церковной истории, 1997. С. 516.

1 На заседании Собора 3/16 февраля 1918 года о Патриаршем Местоблюстителе говорилось уже как о лице существующем (см.: Деяния Священного Собора Православной Российской Церкви 1917-1918 гг.: Деяния LXV1-LXXXII. Т. 6. С. 246).

4 См.: Акты... С. 213.

Введение

распоряжение было опубликовано. Первым в нем, как и в 1922 году, был назван митрополит Агафангел, вторым — митрополит Казанский Кирилл1. Наконец, наибольшую известность получило последнее завещательное распоряжение святителя Тихона, подписанное им на Рождество 1924/1925 года. Именно оно было обнародовано по кончине Святейшего Патриарха и при почти единодушном согласии иерархии Русской Церкви вступило в силу. В нем, как известно, были указаны уже три иерарха — кандидаты на должность Местоблюстителя Патриаршего Престола. Два первых имени, хотя и не в таком порядке, уже ранее назывались святителем Тихоном в подобных распоряжениях: митрополиты Кирилл и Агафангел. Последним, третьим, кандидатом стал митрополит Крутицкий Петр2.

Таким образом, среди всех российских иерархов середины 1920-х годов своим положением выделялись три митрополита — святители Кирилл (Смирнов), Агафангел (Преображенский) и Петр (Полянский). В них святой Патриарх Тихон видел наиболее достойных продолжателей своего подвига исповеднического стояния во главе Русской Церкви. Очевидно, именно они были ему наиболее близки по духу, и неслучайно всех их впоследствии Церковь прославила в лике святых. Установив, какой была их церковная позиция в 1920—1930-е годы, можно определить своего рода систему координат, вполне пригодную для дальнейшего изучения сложных вопросов истории Русской Церкви этого периода. Следует оговориться, что речь не идет о том, чтобы представить их позицию неким «эталоном» Православия и рассматривать позицию других видных церковных деятелей как большее или меньшее отклонение от этого «эталона». От каких-то частных погрешностей в суждениях не застрахован никто из людей, тем более в такой ситуации, как тогда. Однако, несомненно, что митрополиты Кирилл, Агафангел и Петр не просто замечательные святые, а святые, исключительным образом отмеченные в новейшей церковной истории. Им в наибольшей мере доверял Святейший Патриарх, которому, как никому другому, доверяла вся Русская Церковь. По этой причине вполне оправданно сопоставлять именно с их воззрениями на события церковной жизни тех лет взгляды их современников.

Цель настоящего исследования, таким образом, состоит в рассмотрении точек зрения трех указанных свя-

1 См.: Распоряжение Патриарха Тихона / Публ. Т. Ф. Павловой // Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв. Вып. 1. М.: Тритэ; Российский архив, 1991. С. 241.

2 См.: Акты... С. 340-344.

2 — 4729

тым Патриархом Тихоном кандидатов в Местоблюстители на конфликт митрополита Сергия с «правой» церковной оппозицией (с учетом того, что были и другие точки зрения).

Историография проблемы. Деятельность Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, приведшая к значительным нестроениям в Русской Церкви, конечно же, сразу вызвала множество письменных отзывов в церковных кругах. По прошествии недолгого времени стали появляться и первые исторические обзоры событий тех лет с их оценкой. Само собой, это были не академические научные труды, а полемические произведения.

Примерами таких произведений могут служить написанные соответственно в 1928 и 1930 годах очерки «Краткая годичная история Русской Православной Церкви. 1927—1928 гг.»1 и «Обзор главнейших событий церковной жизни России за время с 1925 года до наших дней»2. Оба названных произведения появились в оппозиционной митрополиту Сергию среде. Разумеется, не могло быть и речи о публикации их в России. Однако, когда они стали известны на Западе, они были опубликованы там. «Краткую годичную историю» читатель смог увидеть в издававшихся Зарубежным Архиерейским Синодом «Церковных ведомостях»3. «Обзор главнейших событий», сократив и изменив на свой лад его заключительную часть, опубликовал в 1931 году во французском журнале русских католиков «Благовест» католический священник А. Дейбнер. Под этим именем и названием «Русские иерархи под игом безбожников» основная часть этого «Обзора» и стала известна западному, а затем (благодаря М. Е. Губонину) и отечественному читателю4. Для настоящего исследования наибольший интерес представляет информация о событиях, связанных с именем митрополита Агафангела. В «Обзоре главнейших событий», помимо того, говорится и о выявлении позиций митрополитов Кирилла и Петра в 1929 году (примечательно, что А. Дейбнер предпочел эту часть «Обзора» не публиковать).

Конечно, свой вклад в умножение историко-полемической литературы внесли и сторонники митрополита Сергия. Выше уже был повод упомянуть книгу И. А. Стратонова «Русская церковная сму-

1 См.: ЦАФСБ РФ. Д. Н-7377. Т. 4. Л. 165-173. г См.: ГА РФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 263. Л. 1-17.

1 См.: Церковные ведомости. (Сремские Карловцы). 1928. № 23-24. С. 5-8; 1929. № 1-2. С. 5-8. №3-12. С. 32. 4 См.: Акты... С. 401-411.

та». Оппозиции митрополиту Сергию в России посвящена глава книги «Последние отпадения (1927—1931 гг.)». Этот автор, как уже говорилось, пытался доказать, что между живоцерковниками, гри-горьевцами и «правой» церковной оппозицией нет никакой существенной разницы: «Все они порвали общение с Русской церковью и, через это, с церковью вообще». При этом, делая такой радикальный вывод, И. А. Стратонов, как нетрудно убедиться, имел довольно мало сведений о «правой» церковной оппозиции в России: всю ее историю за четыре года он уместил на нескольких страницах1.

Большей информацией о том, что происходило с Русской Церковью в СССР, располагал другой зарубежный апологет Заместителя — митрополит Литовский Елевферий (Богоявленский). В 1933 году в Париже была опубликована написанная им еще в 1929—1930 годах книга «Неделя в Патриархии». Высокопреосвященный автор книги не только описал в ней свой визит в Патриархию (в результате которого он и стал митрополитом), но и дал общий обзор событий церковной жизни в России второй половины 1920-х годов2. Излагал он эти события, конечно, в соответствии с тем, как их ему осветили заинтересованные лица в Москве. Митрополит Елевферий подробнее, чем кто-либо до него, описал спор о местоблюститель-стве митрополитов Агафангела и Сергия в 1926 году и выступление ярославских иерархов 1928 года. В качестве приложения к своей книге Литовский митрополит издал специально написанный им разбор постановления ярославцев об отложении от Заместителя для того, чтобы переубедить тех, кто думал, «что это не раскол, а выявление подлинной Православной свободной Русской Церкви»1.

Со стороны Зарубежной Русской Православной Церкви наибольший вклад в историографию проблемы внес протопресвитер Михаил Польский. Еще в 1931 году в Иерусалиме была опубликована его книга «Положение Церкви в Советской России. Очерк бежавшего из России священника». Для этой книги, не лишенной литературных достоинств, была характерна особая полемическая заостренность. «Митрополит Сергий и его Церковь — не величина. Они — как ничто», — писал ее автор4. Впоследствии протопресвитер

1 См.: Стратонов И. А. Русская церковная смута. 1921—1931 гг. С. 153—156.

2См.: Митрополит Елевферий (Богоявленский). Неделя в Патриархии: (Впечатления и наблюдения от поездки в Москву) // Из истории Христианской Церкви на Родине и за рубежом в XX столетии. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1995. С. 173—318.

4 Священник Михаил [Польский]. Положение Церкви в Советской России: Очерк бежавшего из России священника. СПб., 1995. С. 57.

Введение

Михаил, как наиболее авторитетный в РПЦЗ специалист по вопросам, касающимся жизни Православной Церкви в СССР, написал еще несколько книг на эту тему. Наибольшую известность из них получил его двухтомник «Новые мученики Российские»1. Следует отметить, что, хотя протопресвитер Михаил и допускал в запальчивости выражения, подобные вышеприведенному, все же он, не понаслышке знавший о гонениях на Церковь в СССР, умел воздать должное мученикам за веру независимо от их юрисдикционной принадлежности. В его двухтомнике «Новые мученики Российские» можно найти рассказы о многих пострадавших от безбожников деятелях Русской Церкви, не отделившихся от митрополита Сергия. В контексте же настоящей работы наибольший интерес представляют главы, посвященные митрополитам Петру и Агафангелу, хотя, конечно, собранные протопресвитером Михаилом сведения о них не отличаются точностью и полнотой (сведений же о митрополите Кирилле, по-видимому, у него было совсем мало, и отдельной главы ему посвящено не было).

Оппонентом протопресвитера Михаила Польского выступил известный канонист профессор С. В. Троицкий2. Всячески оправдывая политику Заместителя, он не смог удержаться от очернения Российских новомучеников и исповедников. «Нельзя же считать исповедниками лиц, пострадавших за свои ложные убеждения, — в данном случае, за нарушение апостольского завета о признании бого-установленности власти и о повиновении ей не за страх, а за совесть», — с пафосом восклицал С. В. Троицкий3. Можно, однако, заметить, что в таком ключе С. В. Троицкий выступал не всегда, меняя свою позицию в зависимости от жизненных обстоятельств. В 1937 году, выступая в качестве эксперта Зарубежного Архиерейского Синода, он дал по вопросу о правомерности усвоения должности Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию столь невыгодное для последнего заключение, что Литовскому митрополиту Елевферию пришлось его усиленно опровергать в своем пе-

чатном органе1. Позднее же, когда Югославия, в которой жил СВ. Троицкий, из королевства превратилась в социалистическую республику, он резко изменил свои оценки.

В полемику с «покрасневшим» профессором Троицким вступил другой известный протопресвитер РПЦЗ — Георгий Граббе (впоследствии — епископ Григорий)2. Труды этого автора, как и труды С. В. Троицкого, историческими исследованиями можно назвать с большой натяжкой, и, собственно говоря, по теме предлагаемой работы в них довольно мало материала. (Единственным исключением, пожалуй, является эпизод обсуждения за рубежом вопроса о местоблюстительстве в 1937 году. Это обсуждение описано протопресвитером Георгием весьма детально, поскольку он, тогда еще мирянин Ю. П. Граббе, управляющий канцелярией Зарубежного Архиерейского Синода, принял в нем самое активное участие.) Однако они (их труды) хорошо иллюстрируют два сложившихся в зарубежной историографии противоположных подхода к рассмотрению истории «правой» церковной оппозиции Заместителю. Либо эта история рассматривалась сквозь призму идеи, что все оппозиционеры митрополита Сергия — отпадшие от Церкви раскольники, либо за основу брался противоположный тезис, согласно которому, от Церкви отпал сам митрополит Сергий и его сторонники. Оба направления в свете соборного прославления новомучеников Российских представляются тупиковыми.

Но были, конечно, и такие зарубежные авторы, которые стремились не впадать ни в ту, ни в другую крайность: трезво оценивать деятельность Заместителя, не называя белое черным и наоборот, но при этом не переносить критическую оценку его политики на всю Церковь, которой он управлял. К таковым можно отнести, например, Глеба Papa (А. Ветрова), пытавшегося описать события максимально объективно и не торопившегося с вынесением собственного приговора3. Такой подход наиболее оправдан, хотя, если говорить о вкладе, который внес в изучение истории церковной оппозиции 1920—1930-х годов Глеб Рар, то он не очень велик.

Немалая работа по рассматриваемой теме была проделана отечественными церковными историками, хотя их труды по понятным причинам в советское время опубликованы быть не могли. Очень много о церковных деятелях 1920—1930-х годов написал Преосвященный Мануил (Лемешевский), причем не всегда с академическими целями'. В научных кругах наиболее известен его 6-томный словарь русских православных иерархов, работу над которым митрополит Мануил завершил в 1965 году2. В своем труде митрополит Мануил не обходил вниманием церковную позицию иерархов в 1920—1930-е годы. При этом, как правило, он не вдавался в детали, за рядом исключений, например, в статье о митрополите Кирилле, где он попытался показать «скользкость» позиции Казанского святителя. Конечно, в словаре ничего не говорилось о гонениях, которые претерпел российский епископат в послереволюционные десятилетия, но и без этого существенных пробелов и недостоверных сведений в нем очень много (так, например, умалчивается о факте наложения Заместителем на священномученика Кирилла запрещения в священнослужении в 1930 году, но зато содержится ни на чем не основанное сообщение о его «примирении» с митрополитом Сергием3). Тем не менее словарь митрополита Мануил а продолжает широко использоваться церковными историками.

Учеником и последователем митрополита Мануила стал другой Высокопреосвященный церковный историк — митрополит Иоанн (Снычев). Выше уже упоминалась его работа «Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х годов XX столетия — григорианский, ярославский, иосифлянский, викторианский и другие, их особенности и история», представленная в МДА в качестве магистерской диссертации в 1966 году4. Несмотря на то что с момента ее написа-

1 Среди многих других можно обратить внимание на показания епископа Мануила от 13 ап реля 1932 года, содержащиеся в следственном деле епископа Серафима (Звездинского). Показания начинались так: «К Московскому церковному подполью, не разделяющему политического, в смысле лояльного отношения к Соввласти, курса митрополита Сергия, необходимо отнести следующие церковные ячейки <...>». Далее следовал список храмов и людей (ЦА ФСБ РФ. Д. Р-39811. Т. 1. Л. 249—250 об.) На следующий день после появления этих показаний было выписано не менее 90 ордеров на арест, незамедлительно были осуществлены и сами аресты (см.: Менькова И. Г. О следственном деле епископа Серафима (Звездинского) // Ежегодная Богословская конференция ПСТБИ: Материалы 1997 г. М.: Изд-во ПСТБИ, 1997. С. 199).

2 См.: Митрополит Мануил (Лемешевский). Русские православные иерархи периода с 1893 по 1965 гг. (включительно): В 6 т. Erlangen, 1979—1989.

' В 1991 году в журнале «Христианское чтение» были опубликованы отдельные части диссертации митрополита Иоанна (Состояние Русской Церкви при Сергии в период его заместительства, местоблюстительства и патриаршества // Христианское чтение. 1991. № 3. С.4—29; Расколы // Христианское чтение. 1991. № 6. С. 8—49). Спустя некоторое время труд митрополита

ния прошло уже около сорока лет, она и поныне остается единственным историческим трудом, в котором предпринята попытка рассмотреть историю «правой» церковной оппозиции (без зарубежных юрисдикции) комплексно, с анализом причин ее возникновения, подробным изложением хода событий, и, наконец, канонической оценкой выступлений ее участников. В свете темы настоящей работы особого внимания заслуживают такие главы труда митрополита Иоанна, как «Ярославский раскол» и «Оппозиция митрополита Кирилла», а также предпринятое в главе «Иосифлянский раскол» рассмотрение позиции митрополита Петра. Несомненным достоинством работы митрополита Иоанна является то, что при ее написании использовано большое количество церковных документов 1920—1930-х годов (главным образом, из архива митрополита Мануила). Многие из них приведены полностью. Что касается концепции работы (определяемой самим ее названием и рассмотрением «правой» церковной оппозиции в одном ряду с григорианами), то ее нельзя не признать устаревшей.

Однако и в России в лоне Московского Патриархата были в те годы церковные историки, не пленявшиеся ложными, навязанными извне концепциями. Таким выдающимся историком был М. Е. Губонин (tl971). В своих оценках М. Е. Губонин сумел на десятилетия предвосхитить соборное суждение Церкви, выразившееся в канонизации огромного числа подвижников, как порвавших с митрополитом Сергием, так и сохранивших с ним общение. Главный исторический труд М. Е. Губонина — снабженный обширными комментариями сборник «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917—1943». М. Е. Губонину принадлежит также и замечательный биографический очерк (к сожалению, еще не изданный) «Кифа», посвященный священномученику митрополиту Петру (Полянскому). Хотя в 1990-е годы было открыто много новых сведений о святителе Петре (главным образом, о последних годах его жизни), очерк «Кифа» и поныне остается самым объемным историческим трудом о нем.

Рукопись сборника «Акты Святейшего Патриарха Тихона» без разрешения М. Е. Губонина попала в руки Л. Л. Регельсона, который воспользовался ею, выпустив за рубежом в 1970-е годы книгу

Иоанна был опубликован полностью сначала в Сортавале (Изд-во Сортавальской книжной типографии, 1993), а затем в Самаре (Православная Самара, 1997). В настоящей работе указанный труд цитируется по самарскому изданию.

«Трагедия Русской Церкви: 1917—1945». Посредством этой книги многие важнейшие церковные документы 1920—1930-х годов, собранные подвигом М. Е. Губонина и подробно прокомментированные им, стали известны широкому читателю, хотя часто с диссидентски трактовкой Л. Л. Регельсона. При этом указать имя человека, без самоотверженного труда которого его книга не появилась бы на свет, Л. Л. Регельсон почему-то «постеснялся» и при первом издании книги на Западе и при ее переиздании в 1990-е уже в России1. Полностью исказить историческую картину, написанную М. Е. Губониным, и его церковный взгляд на нее Л. Л. Регельсон не смог. Это почувствовал в книге «Трагедия Русской Церкви» протоиерей Иоанн Мейендорф. «Подлинная церковность книги Регельсона выражается в том, что она вся покоится на вере в единство Церкви и единство Христовой благодати: спор между митрополитом Сергием и "оппозицией"есть спор внутри Церкви», — писал протоиерей Иоанн, не зная, однако, что в этом нужно видеть заслугу не столько Л. Л. Регельсона, сколько М. Е. Губонина2.

На книгу Л. Л. Регельсона во многом опирался протодиакон Владимир Русак. Однако если в «Трагедии Русской Церкви» события 1920—1930-х годов описаны довольно подробно, то протодиакон Владимир в своей обличительной книге «Свидетельство обвинения» почти сразу делал вывод: «Умитрополита Сергия не нашлось мужества. Не нашлось даже тогда, когда он потерпел полный разгром от мощного духом иерарха — митрополита Кирилла, самого авторитетного, как показал опрос 1926 года, иерарха в русской Церкви, первого из названных Патриархом Тихоном местоблюстителей, который в обращении к митрополиту Сергию 15-го мая 1929 года показал всю его неправоту на строго церковной, канонической основе, не оставив камня на камне от изощренных построений митрополита Сергия»3. Конечно, без глубокого анализа материалов полемики двух митрополитов и сопутствующих документов такой вывод звучал не очень убедительно.

Разумеется, не могло быть и речи о публикации в СССР не только книг Л. Л. Регельсона и протодиакона В. Русака, но и даже написанных с позиции подчеркнутой лояльности власти трудов митрополитов Мануила и Иоанна. В немногочисленных церковных изда-

1 См.: Регельсон Л. Л. Трагедия Русской Церкви: 1917—1945 / Послесл. протоиерея Иоанна Мейендорфа. Париж: YMCA-Press, 1977; М: Крутицкое Патриаршее подворье, 1996.

Там же. С. 624. Слова «внутри Церкви» выделены протоиереем Иоанном.

3 Протодиакон Владимир Степанов (Русак). Свидетельство обвинения: В 3 т. М.: Русское книгоиздательское товарищество, 1993. Т. 3. С. 41—42.

ниях если и содержались краткие обзоры новейшей истории Русской Церкви, то без рассмотрения вопросов, связанных с оппозицией курсу митрополита Сергия. Даже имя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра по возможности замалчивалось'. На Поместном Соборе 1988 года в докладе, посвященном истории Русской Церкви (доклад зачитывал тогда еще митрополит Филарет Киевский), говорилось о Декларации митрополита Сергия 1927 года и приводились выдержки из нее, но не было ни слова о том, какую реакцию вызвала в церковных кругах эта Декларация и ассоциируемая с ней политика Заместителя Местоблюстителя2.

Однако грядущие перемены в положении Русской Православной Церкви не могли не наложить отпечаток на церковную историографию. В том же 1988 году вышло в свет издание «Русская Православная Церковь. 988—1988», второй выпуск которого представлял собой очерки церковной истории 1917—1988 годов (имена их авторов не были указаны). В этих очерках в главе «На страже церковного единства» за разделом «Декларация 1927 года» уже следовал раздел «Размежевания в русской церковной среде в конце 20-х — 30-х годах». Правда, о сути разногласий митрополита Сергия с «правой» церковной оппозицией там было сказано так, что человек непосвященный едва ли смог бы что-нибудь понять: «Основной причиной "непоминовения " митрополита Сергия и отхода от него некоторых архиереев, клириков и простых верующих было непонимание линии Заместителя Патриаршего Местоблюстителя в отношении церковного управления. Они настаивали на сохранении ставших привычными прежних стиля и метода церковного руководства, в то время как митрополит Сергий, стараясь быть верным духу церковных канонов, осмотрительно выбирал новые пути в решении возникавших практических вопросов церковного устройства. Эти пути, по его искреннему убеждению, были единственно возможными в то время, как реально учитывавшие внешние обстоятельства церковной жизни»3.

Замечательно, однако, то, что, хотя в выпущенных в 1988 году очерках курс митрополита Сергия, закрепленный Декларацией

1 Так, например, в книге «Русская Православная Церковь» (М.: Изд. МП, 1980) говорилось: «Митрополит Сергий, возглавивший Русскую Церковь после Патриарха Тихона, продолжал дело внутрицерковного устроения, возгревая в духовенстве и пасомых чувство гражданского долга и патриотизм» (С. 117).

2 Тысячелетие Крещения Руси. Доклад митрополита Киевского и Галицкого Филарета // Поместный Собор Русской Православной Церкви. Троице-Сергиева Лавра, 6—9 июня 1988 года: Материалы. М.: Изд. МП, 1990. С. 115.

1 Русская Православная Церковь 988—1988: Очерки истории 1917—1988 гг. Вып. 2. Изд. МП, 1988.С. 46.

1927 года, и провозглашался «правильным», оппозиция ему нигде не названа расколом. Так церковное сознание постепенно стало освобождаться от чужеродных по отношению к нему представлений о событиях 1920—1930-х годов. Венцом этого освобождения, как уже было отмечено, стала канонизация на Юбилейном Архиерейском Соборе 2000 года в сонме новомучеников и исповедников Российских многих представителей «правой» церковной оппозиции митрополиту Сергию. Труды современных церковных историков следует рассматривать в контексте этой канонизации. Наиболее известными из них являются протоиереи Владислав Цыпин и Георгий Митрофанов и игумен Дамаскин (Орловский).

Протоиерею Владиславу Цыпину принадлежит наиболее полный на настоящий момент общий курс новейшей истории Русской Православной Церкви. Выпущенный первоначально в качестве учебного пособия для семинарий1, он впоследствии был доработан и издан под названием «История Русской Церкви: 1917—1997» в одном ряду с трудами великого историка XIX века митрополита Макария (Булгакова)2. Еще большей детальностью отличается труд протоиерея Владислава, посвященный более узкому периоду, — «Русская Православная Церковь: 1925—1938»3. Эта книга, помимо того что дает цельное представление о сложнейшем периоде церковной истории, является и прекрасной антологией документов тех лет (приведенных, правда, без ссылок и научного аппарата).

Опубликованные труды протоиерея Георгия Митрофанова охватывают собой период только по 1927 год4. Соответственно, в них не рассматривается ббльшая часть событий, составляющих предмет настоящего исследования. Однако в трудах протоиерея Георгия весьма обстоятельно изложена предыстория всех этих событий, в частности, им особенно хорошо разобран вопрос о непростых взаимоотношениях Московской Патриархии с представителями русского зарубежного епископата в 1920—1927 годах.

Огромный вклад в изучение подвига новомучеников и исповедников Российских внес игумен Дамаскин (Орловский), трудами ко-

торого выпущено семь томов жизнеописаний новомучеников1. При этом игумен Дамаскин стал первым церковным историком, широко привлекающим в своей работе ранее недоступные материалы из архивно-следственных дел. Такое расширение источниковой базы исследований по новейшей истории Русской Церкви позволило вывести их на качественно новый уровень. В контексте настоящей работы наибольший интерес вызывают составленные игуменом Дама-скином жизнеописания митрополитов Петра (Полянского) и Ага-фангела (Преображенского), помещенные во второй книге «Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской Православной Церкви XX столетия».

Помимо собраний игумена Дамаскина в последнее десятилетие появилось и много других агиографических трудов, посвященных новомученикам и исповедникам Российским. Среди них выделяется подготовленное под руководством протоиерея Владимира Воробьева издание «За Христа пострадавшие»2. Это издание включило в себя биографические справки более чем о 4500 пострадавших во время гонений на Церковь в СССР. Митрополитам Агафангелу и Кириллу в книге «За Христа пострадавшие» посвящены развернутые статьи протоиерея Владимира, содержащие глубокий анализ их позиций.

Наконец, нельзя не сказать о еще одном церковно-историческом труде, непосредственно предварившем предлагаемое исследование. Речь идет о написанной также под руководством протоиерея Владимира Воробьева защищенной в 2000 году в ПСТБИ диссертации А. В. Журавского «Жизнь и деятельность митрополита Казанского и Свияжского Кирилла (Смирнова) в контексте исторических событий и церковных разделений XX века»3. Написание этого труда тесно связано с подготовкой прославления священномученика Кирилла. Работа А. В. Журавского является самым полным на данный момент жизнеописанием митрополита Кирилла. В работе подробно проанализирована история тайных выборов Патриарха 1926 года, рассмотрены материалы следственных дел священномученика Кирилла 1934 и 1937 годов. Однако весьма ин-

формативное следственное дело митрополита Кирилла 1930 года, а также следственные дела большинства его сподвижников А. В. Жу-равскому были недоступны. В 2001 году в развитие идей, содержащихся в его диссертации, А. В. Журавским была предпринята попытка систематизировать экклезиологические взгляды священно-мученика Кирилла1. Когда подготовка настоящего издания была уже практически завершена, осуществилась давно ожидаемая публикация диссертации А. В. Журавского. В предисловии было сказано, что «автору представляется важным опубликовать свой труд практически в том виде, в каком он был завершен к осени 2000 года, за исключением небольших правок и дополнений»1. Дополнения были сделаны, главным образом, благодаря использованию публикаций сотрудников ПСТБИ, часть которых А. В. Журавский даже поместил в приложении к своей монографии, к сожалению, порой не избежав неточностей в ссылках на источники3.

Можно отметить, что в целом в последние пятнадцать лет отечественная церковная историография переживает свой расцвет. Интерес к истории «правой» церковной оппозиции не ослабевает, причем при ее рассмотрении серьезными авторами уже не допускаются те упрощенные подходы, которые практиковались в предыдущие десятилетия. Маргинальные направления историографии, в которых проблема рассматривалась в категориях «раскольники» или «отступники», в настоящее время поддерживаются по большей части зарубежными авторами (хотя и нередко публикующимися в России). Так, например, профессором из Канады Д. В. Поспе-ловским в «раскольники» были записаны уже не только «карловча-

1 См.: Его же. Экклезиологическая и этико-каноническая позиция митрополита Казанского Кирилла (Смирнова) в его воззрениях на церковное управление и церковно-государственные отношения // Русская Церковь: XX век. Кн. 1: Материалы конференции «История Русской Православной Церкви в XX веке (1917—1933 гг.)», г. Сэнтендре (Венгрия), 13—16 ноября 2001. Мюнхен: Обитель преп. Иова Почаевского, 2002. С. 406—428.

2 Его же. Во имя правды и достоинства Церкви: Жизнеописание и труды священномученика Кирилла Казанского в контексте исторических событий и церковных разделений XX века. М.: Сретенский монастырь, 2004. С. 6.

3 Так, следственное дело священномученика Кирилла 1930 года хранится в архиве Управления ФСБ не по Кемеровской области, а по Красноярскому краю. По недоразумению публикаторы материалов этого дела дали в свое время ссылку неправильно (см.: «Это есть скорбь для Церкви, но не смерть ее...»: Из материалов следственного дела священномученика митрополита Кирилла Казанского (1930) / Публ. и примеч. Н. Кривошеевой и А. Мазырина // Богословский сборник. Вып. 8. М.: Изд-во ПСТБИ, 2001. С. 326-351). У читателя, не знакомого с публикацией в «Богословском» сборнике», может сложиться впечатление, что в указанной ошибке повинен А. В. Журавский. Это не так, в приложении к его книге (Во имя правды... С. 567—580) просто воспроизведен текст первой публикации материалов красноярского дела со всеми ее неточностями, но без указания на нее.

не» и «иосифляне», но даже и святители Кирилл (Смирнов) и Афанасий (Сахаров)1. (Это при том, что последнего Святейший Патриарх Алексий I в 1955 году принял в общение без какого-либо намека на необходимость покаяния в якобы учиненном расколе2!) Антиподом Д. В. Поспеловского предстает другой иностранец — принявший православие англичанин В. Мосс, стремящийся доказать, что «Московская патриархия — вне Церкви», поскольку «она повинна именно в ереси» {«ереси сергианства»)3'. В свете описанного выше изменения оценок событий 1920—1930-х годов в церковных кругах, неудивительно, что приверженцы крайних взглядов на эти события все более находят себе место в разного рода сектах4.

Что касается нецерковной историографии, то в Советском Союзе научное изучение новейшей истории Русской Церкви было практически невозможно. До последнего времени труды советских религиоведов имели откровенно пропагандистский характер, и церковная история в них рассматривалась с «классовых» позиций. Так, на-

1 См.: Поспеловский Д. В. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР: Учебное пособие. М.: Изд-во ББИ, 1996. С. 267-268.

2Их переписку по этому вопросу см.: Молитва всех вас спасет: Материалы к жизнеописанию святителя Афанасия, епископа Ковровского / Сост., предисл. и примеч. О. В. Косик. М.: Изд-во ПСТБИ, 2000. С. 400-403,655.

3 См.: Мосс В. Православная Церковь на перепутье (1917—1999) /Пер. с англ. СПб.: Алетейа, 2001. С. 370.

4 Рассматривать собственно сектантскую литературу в настоящем обзоре не представляется уместным. Необходимо упомянуть о публикациях лишь одной особо активной группы, возглавляемой лицом, именующим себя «архиепископом Готфским Амвросием (графом фон Сиверсом)». В печатном органе этой группы, имеющем претенциозное название «Русское Православие», периодически сообщается о событиях «всемирного масштаба», самым значительным из которых является так называемый «Кочующий собор». На этом соборе, якобы имевшем место в 1928 году, решением 72 (!) епископов, в том числе и очень известных (упоминается, например, митрополит Ярославский Агафангел), митрополит Сергий был предан анафеме, «сергиевцы» объявлены еретиками, а их таинства — безблагодатными (см.: Соборы Катакомбной Церкви // Русское Православие: Всероссийский Вестник ИПХ. № 3 (7). 1997).

Можно было бы и не придавать значения подобным публикациям, если бы создаваемые в них мифы не оказались весьма привлекательными для некоторых светских исследователей, принявших грубые фальшивки за ценный исторический источник и активно использовавших их при написании своих работ. Так, например, в книге И. И. Осиповой «Сквозь огнь мучений и воды слез...» материалы, предоставленные «архиепископом Готфским», занимают едва ли не самое видное место.

Хуже того, сектантская версия церковной истории тех лет принимается уже и некоторыми священнослужителями Русской Православной Церкви, причем, как это ни парадоксально, в полемике с теми же сектантами. Обличая так называемых «катакомбников» наших дней, пытаются в как можно более мрачном свете выставить тех, кого эти лжекатакомбники изображают основателями своего течения. В результате многие подвижники Русской Церкви 1920—30-х годов, в том числе и уже канонизированные, обвиняются в том, чего они никогда не делали, например, в участии в том же мифическом «кочующем соборе» (см.: Священник Даниил Сысоев. Катакомбный раскол // http:// www.antirascol.nm.ru/katraskol.htm). Между святыми новомучениками и исповедниками, состоявшими в оппозиции митрополиту Сергию, и современными сектантами фактически ставится знак равенства, что, собственно, самим сектантам и нужно.

пример, в книге «Русское православие. Вехи истории», выпущенной «Политиздатом» в 1989 году, в главе «Православие в советском обществе. Основные этапы эволюции» (автор Н. С. Гордиенко) по поводу реакции церковных кругов на Декларацию 1927 года говорилось: «Как и следовало ожидать, "Декларация"митрополита Сергия и его синода была отвергнута с порога скрытыми и явными врагами Советской власти из числа политиканствующих церковников — в первую очередь эмигрантов. <...> Негативно отнеслись к "Декларации " и консервативно настроенные служители культа из числа тихо-новцев, выражавшие интересы еще сохранившихся элементов, принадлежавших к экспроприированным революцией классам»1.

Однако после того как у светских отечественных историков с начала 1990-х годов появилась возможность писать о Церкви без оглядки на марксистско-ленинские теории, сразу же появился целый ряд серьезных трудов, главным образом, на тему государственно-церковных отношений в СССР2. Что же касается истории собственно «правой» церковной оппозиции, то в ее изучение наибольший вклад из светских исследователей внес М. В. Шкаровский (перу которого принадлежит, вероятно, наибольшее число монографий по новейшей истории Русской Церкви вообще). Здесь особым образом следует отметить его монографию «Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви»3. Проработав множество разнообразных источников, автор монографии собрал в ней беспримерно большой фактический материал по истории «иосифлянского» движения. Такая фактографическая полнота, несомненно, является главным достоинством его работы. Однако множественность приводимых М. В. Шкаровским фактов имеет и обратную сторону: наряду со ссылками на источники, вполне заслуживающие доверия, в его работе встречаются и ссылки на откровенно сектантскую лите-

1 Русское православие: Вехи истории / Науч. ред. А. И. Клибанов. М.: Политиздат, 1989. С. 638.

г См., например: Одинцов М. И. Государство и церковь: История взаимоотношений, 1917— 1938 гг. М.: Знание, 1991; Алексеев В. А. Иллюзии и догмы. М.: Политиздат, 1991; Его же. «Штурм небес» отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. М: Россия молодая, 1992; Кашеваров А. Н. Государство и Церковь: Из истории взаимоотношений Советской власти и Русской Православной Церкви. 1917—1945 гг. СПб.: Изд-во СПбГТУ, 1995; Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922—1925 гг.: Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М.: «АИРО-ХХ», 1997. Одинцов М. И. Русская Православная Церковь в XX веке: История, взаимоотношения с государством и обществом. М.: ЦИНО, 2002. В последней книге можно найти библиографический указатель трудов по рассматриваемой теме, насчитывающий 1065 наименований (в список включены имеющие отношение к истории Русской Церкви публикации, появившиеся с 1903-го по 2000 г.).

5 См.: Шкаровский М. В. Иосифлянство: течение в Русской Православной Церкви. СПб.: НИЦ Мемориал, 1999.

ратуру1. По теме настоящей работы в монографии М. В. Шкаровского имеется определенный материал. Однако поскольку ни митрополит Кирилл, ни митрополит Агафангел, ни, тем более, митрополит Петр «иосифлянами» не были, этого материала не очень много.

Заканчивая настоящий историографический обзор, можно сказать, что исследований, вполне соответствующих теме предлагаемой работы, нет. Отдельным главам работы наиболее близки по своей проблематике очерк «Кифа», составленные игуменом Дама-скином (Орловским) жизнеописания святителей Петра и Агафанге-ла и, особенно, диссертация А. В. Журавского «Жизнь и деятельность митрополита Казанского и Свияжского Кирилла (Смирнова) в контексте исторических событий и церковных разделений XX века».

Источниковая база. В работе используются опубликованные и неопубликованные источники, такие как: официальные церковные документы, материалы церковной полемики, переписка различных церковных деятелей, периодическая печать (церковная и нецерковная), документы советских учреждений (главным образом, материалы следственного делопроизводства), а также дневники и мемуарная литература.

Важнейшим видом источников являются церковные документы 1920—1930-х годов как официального, так и неофициального характера. К особенностям изучаемого периода относится то обстоятельство, что возможности типографского распространения этих документов в СССР были крайне ограничены. (За рубежом таких ограничений не было, но туда сами документы попадали нечасто.) В основном они распространялись машинописным и рукописным способами. Существовавшее тогда положение может быть хорошо проиллюстрировано показаниями священномученика епископа Дамаскина (Цедрика), данными им в январе 1930 года: «В переживаемый нами период больших церковных потрясений естественно возникла целая литература, освещающая с разных сторон различные] моменты и явления церк[овной] жизни. Раз мы лишены возможности иметь свой частный орган, нужда находит себе выход в письмах, распространяющихся среди заинтересованных кругов. Даже

1 Так, со ссылкой на уже упоминавшегося «архиепископа Готфского Амвросия (графа фон Сиверса)» повествуется о все том же мифическом «Кочующем соборе», говорится о десятках якобы поставленных «иосифлянами» тайных архиереях и т. п. (см.: Там же. С. 29—30,173).

Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Це,

официальные] бумаги церковных органов распространяются только таким путем. За время проживания моего в г. Стародубе прошло предо мною немало таких писем. Нам нет оснований делать из них секрет, поэтому я совершенно свободно могу назвать много таковых: циркуляры митр[ополита] Сергия и его синода; переписка м[итрополита] Сергия с м[итрополитами] Агафангелом и Арсением; ответные письма тех; письма сторонников м[итрополита] Сергия и протесты против него; письма Петроградск[ой] группы, отделившейся от м[итрополита] С[ерги]я; протесты арх[иепископа] Серафима Угличского; послания м[итрополита] Михаила и циркуляры его; возражения противников его; постановления Киевск[ого] Собора еп[ископов]в; возражения м[итрополита] Кирилла; письмо Соловецких] еп[ископо]в; послания восточн[ых] Патриархов; довольно обширная литература против обновленцев, григорианцев, самосвятов; наконец, мнения отдельных церков[ных] лиц по отдельным вопросам. Все это приобретает в ц[ерковной] жизни существенный интерес, поэтому многие делятся имеющимся у них материалом с интересующимися».

С точки зрения органов ОГПУ-НКВД, почти все эти документы носили антисоветский характер (как выше было показано, даже письма митрополита Кирилла митрополиту Сергию, в которых о политике вообще ничего не говорилось, с легкостью были объявлены ими контрреволюционными). По этой причине их размножение, собирание и хранение были делом чрезвычайно опасным. Однако все-таки были люди, которые, несмотря на угрозу ареста, занимались этим делом. Самым выдающимся собирателем церковных документов 1920—1930-х годов являлся М. Е. Губонин. Выше уже упоминался составленный им сборник «Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти, 1917—1943». Этот сборник по праву занимает первое место среди собраний документов по новейшей истории Русской Церкви. Опубликование его в 1994 году стало значимым событием церковной жизни. Другие подобные сборники (нередко составленные при использовании материалов М. Е. Губонина) значительно уступают ему по полноте2. В собрании М. Е. Губонина можно найти ббльшую

1 «Совершается суд Божий над Церковью и народом русским...»: Архивные материалы к житию священномученика Дамаскина, епископа Стародубского (1877—1937) / Публ., предисл. и примеч. О. В. Косик // Богословский сборник. Вып. 10. М: Изд-во ПСТБИ, 2002. С. 450—451.

2 См.: Регелъсон Л. Трагедия Русской Церкви: 1917—1945; Русская Православная Церковь в
советское время (1917—1991): Материалы и документы по истории отношений между государ-

Введение

часть документов, характеризующих взгляды святителей Кирилла, Агафангела и Петра на современные им события церковной жизни.

Нужно, однако, заметить, что время и место составления этого выдающегося сборника все же сказались на его содержании. Возможности, которыми располагал М. Е. Губонин, были достаточно ограниченными. По этой причине некоторые церковные документы (особенно связанные с деятельностью заграничных ветвей Русской Православной Церкви) отсутствуют в «Актах...» вовсе, часть документов представлена только заголовками, другая часть содержит довольно значительные купюры. В качестве примера можно указать на то, что такой чрезвычайно важный документ, как постановление Священного Синода и Высшего Церковного Совета от 20 ноября 1920 года № 362 (на это постановление впоследствии постоянно ссылался и митрополит Кирилл, и другие представители церковной оппозиции), М. Е. Губонину остался не доступным.

При публикации сборника «Акты Святейшего Патриарха Тихона...» некоторые наличествовавшие в нем пробелы были восполнены редакцией под руководством протоиерея Владимира Воробьева. Еще более их позволяют восполнить некоторые зарубежные издания. Так, например, большое число церковных документов 1920— 1930-х годов было включено в десятитомное жизнеописание митрополита Антония, составленное архиепископом Никоном (Рклицким)1. Целый ряд важных полемических произведений тех лет можно найти в изданном в Джорданвилле сборнике «Луч света»2. Кроме того, после 1994 года было опубликовано довольно много ранее не публиковавшихся церковных документов 1920—1930-х годов (среди публикаторов следует особо отметить петербургского исследователя В. В. Антонова и старшего научного сотрудника ПСТГУ О. В. Косик).

К опубликованным источникам относятся и использованные в работе материалы периодической печати 1920—1930-х годов. Хотя святитель Дамаскин и писал: «мы лишены возможности иметь

ством и Церковью / Сост. Г. Штриккер. Кн. 1. М.: Пропилеи, 1995; Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917—1941: Документы и фотоматериалы. М.: Изд-во ББИ, 1996. В весьма объемистом сборнике «Страж Дома Господня: Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский)» (Сост. С. Фомин. М.: Сретенский монастырь; Правило веры, 2003) почти все документы 1920—1930-х годов заимствованы из «Актов Святейшего Патриарха Тихона».

1 Особый интерес в данном случае представляют 6-й и 7-й тома издания, см.: Архиепископ Никон (Рклицкий). Жизнеописание Блаженнейшего Антония, митрополита Киевского и Галиц-кого. Т. 6—7. Изд. Северо-Американской и Канадской епархии, 1960—1961.

См.: Луч света: Учение в защиту Православной веры, в обличение атеизма и в опровержение доктрин неверия: В 2 ч. / Сост. архимандрит Пантелеймон. Джорданвилль, 1970.

свой частный орган», — это больше относилось к тому кругу, к которому принадлежал он сам. Обновленцы, например, такой возможности не были лишены. С 1925 по 1931 год ими издавался «Вестник Священного Синода Православной Российской Церкви». Были и региональные органы обновленческой печати. Самым заметным из них был «Украшський православний благовюник» (несмотря на название, этот журнал был практически полностью русскоязычным). На страницах обновленческих изданий периодически комментировались и события жизни Патриаршей Церкви (тенденциозно, конечно), иногда даже публиковались церковные документы «тихо-новцев». С меньшим размахом, чем обновленцы, но все-таки выпускали свои издания и григориане.

С 1927 года определенный доступ к печатному станку получил и митрополит Сергий со своими сторонниками. Властям не было смысла чинить препятствия изданию документов, вносящих соблазн в церковную среду. Так, пресловутая июльская Декларация была первоначально отпечатана тиражом 5000 экземпляров, указ о поминовении властей за богослужением — еще более внушительным тиражом — 20 000 экземпляров (если, конечно, верить указанным на них выходным данным). Издавались послания единомышленных Заместителю иерархов, например, Экзарха Украины митрополита Михаила (Ермакова), архиепископа Вятского Павла (Борисовского)'. Иногда даже печатались полемические произведения в защиту митрополита Сергия и его прав (например, записка вятского протоиерея Николая Люперсольского «Митрополит Сергий Страгородский — законный каноничный Заместитель Патриаршего Местоблюстителя»2). Наконец, с 1931 по 1935 год издавался «Журнал Московской Патриархии» — издание, конечно же, строго подцензурное, но для публикации официальных документов митрополита Сергия вполне пригодное3.

Кроме того, существовала и зарубежная церковная печать. Зарубежным Архиерейским Синодом в югославских Сремских Карлов-цах до октября 1930 года издавались «Церковные ведомости», в которых регулярно публиковались документы, по разным каналам получаемые из России (публикация их, как правило, сопровождалась редакторским комментарием Ексакустодиана Махароблидзе —

1 См.: Вслед за июльской Декларацией. С. 297—322.

1См.: Акты... С. 622-627, 788.

1 Работу с этим источником значительно облегчило его переиздание, недавно осуществленное Издательским Советом Русской Православной Церкви (см.: Журнал Московской Патриархии в 1931-1935 годы. М., 2001).

Введение

управляющего синодальной канцелярией). Свой печатный орган был и у «евлогианской» группировки — «Церковный вестник Западно-Европейской епархии». Близким к митрополиту Евлогию по своему церковному направлению был и издаваемый в Париже «Вестник русского студенческого христианского движения». Особый интерес представляет выходивший в Каунасе журнал «Голос Литовской православной епархии». Главная ценность его заключается в том, что до 1931-го и с 1935-го по 1940 год этот журнал был практически единственным регулярным печатным органом, остававшимся в распоряжении Московской Патриархии (с учетом всех сложностей его заграничного местонахождения). В «Голосе Литовской епархии» был опубликован ряд важных церковных документов второй половины 1930-х годов, например, такие, как указ митрополита Сергия о роспуске Временного Патриаршего Священного Синода при нем, указ о титуловании его Патриаршим Местоблюстителем и др. Выдержку из постановления митрополита Сергия о запрещении митрополита Кирилла в священнослужении также удалось найти только на страницах литовского «Голоса».

Заканчивая разговор о материалах периодической печати, следует кратко сказать и о советских изданиях. В них тогда также эпизодически могли публиковаться некоторые церковные документы (конечно, те, в появлении и огласке которых были заинтересованы сами власти). Так, с июльской Декларацией Заместителя очень многие, если не большинство, из церковных людей ознакомились, прочитав ее в газете «Известия». В этой газете существовала даже специальная рубрика «Среди церковников», материалы которой информировали читателей о наиболее заметных событиях церковной жизни. Делалось это, разумеется, еще более тенденциозно, чем в обновленческой печати. Автор статей не скрывал своего отвращения к тем, о ком писал, и пытался передать это чувство и читателям. Значение этих антицерковных по сути публикаций в контексте настоящей работы определяется тем, что они иллюстрируют фон, на котором происходили события церковной жизни. Более того, к примеру, практически всеми, кто читал Декларацию митрополита Сергия в газете, читалась и сопроводительная статья редакции, и это не могло не накладывать определенный отпечаток на восприятие самой Декларации. Так, по-своему «крылатой» стала фраза из этой статьи о перекрашивании тихоновцев в советские цвета1. Дейст-

1 См.: Среди церковников // Известия ВЦИК. 1927 г. № 188 (3122). 19 авг. С. 4.

вительно, митрополит Сергий с той поры стал многими восприниматься как «красный» .

Однако несмотря на то что опубликованные источники рассмотренных видов представляют собой весьма внушительный массив документов, для проведения полноценного исследования их недостаточно. Значительная часть церковных документов тех лет еще не опубликована и содержится в различных церковных, ведомственных и частных архивах.

Так, например, в архиве Зарубежного Архиерейского Синода в 1920—1930-е годы была специальная папка, озаглавленная «О положении Православной Церкви в Советской России». В ней было собрано более тридцати церковных документов, датированных 1921—1937 годами, причем не все из них были опубликованы, хотя возможность такая на Западе, в принципе, была. После Второй мировой войны эта папка оказалась в СССР и ныне хранится в Государственном архиве Российской Федерации (ГА РФ)2. Выше упоминавшийся очерк «Обзор главнейших событий церковной жизни России» находится именно в этом архивном деле.

Однако в более существенных масштабах выявление неопубликованных церковных документов и введение их в научный оборот оказалось возможным благодаря использованию материалов следственных дел церковных деятелей 1920—1930-х годов. В качестве «вещественных доказательств» ко многим из этих дел были приобщены различные документы, изъятые при арестах подследственных. В отдельных следственных делах количество «вещдоков» исчисляется десятками и даже сотнями. Так, например, в деле так называемой «Всесоюзной организации ИПЦ» содержится более ста церковных документов: различные воззвания, полемические письма и даже целые брошюры и т. д.3 Среди них есть и немало таких, где упоминаются митрополиты Кирилл, Агафангел и Петр.

В другом следственном деле был обнаружен целый машинописный сборник церковных документов, объемом более чем 400 страниц. Сборник имеет символическое наименование — «Дело митрополита Сергия», подзаголовок — «Документы к церковным событиям 1927—1928 гг.». Место издания составители сборника обозначи-

1 Митрополит Иосиф, например, даже на допросе счел возможным заявить: «"Покраснение"— это нарушение устоев церкви, и обновленцев, и сергиевцев я считаю красными» («Я иду только за Христом...» С. 403).

!См.: ГА РФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 263.

' См.: ЦАФСБ РФ. Д. Н-7377.

Введение

ли как «Китеж», год составления — 1929'. Всего в сборник включено 124 документа, в том числе и значительное число нигде не публиковавшихся. Материалы из «Дела митрополита Сергия» дают возможность лучше понять исторический контекст, на фоне которого формировались взгляды трех митрополитов, хотя документов, непосредственно восходящих к святителям Кириллу, Агафангелу и Петру, в сборнике немного.

Наибольшее число таких документов, главным образом неопубликованных писем митрополита Кирилла 1920—1930-х годов, встречается в следственных делах близких им церковных деятелей. Так, например, в деле епископа Дамаскина 1929 года была обнаружена машинописная копия письма митрополита Кирилла архимандриту Неофиту (Осипову), датированного июлем 1928 года2. Это письмо позволило сделать вывод о том, что свое отрицательное отношение к политике митрополита Сергия святитель Кирилл впервые высказал не в 1929 году, а значительно раньше (правда, не во всеуслышание, а в своем кругу).

Перечисленные выше источники, хотя по своему содержанию являются церковными документами, в формальном отношении представляют собой уже материалы следственного делопроизводства. К этим же материалам относятся и такие, порой весьма информативные, источники, как протоколы допросов церковных деятелей 1920—1930-х годов (из которых мало кто не привлекался тогда к следствию). Хранящиеся в закрытых архивах бывшего КГБ (реже МВД), эти материалы до начала 1990-х годов были доступны разве что только сотрудникам этих ведомств. Но за минувшее десятилетие работа с ними стала отчасти возможной для исследователей, и они постепенно вводятся в научный оборот. Необходимо, однако, иметь в виду, что использование сведений, содержащихся в протоколах допросов, требует предельной осторожности. Нельзя забывать, в какой обстановке появлялись эти протоколы: жесточайшее давление на допрашиваемых, тенденциозность передачи их слов, порой прямые фальсификации показаний. Без учета этого контекста можно очень сильно ошибиться в выводах. Об этом уже

1 Кто был составителем сборника «Дело митрополита Сергия», в данный момент сказать трудно. Известно, что каким-то образом сборник попал за рубеж (хотя некоторые исследователи предполагают, что он изначально был составлен за рубежом, см.: Косик В. И. Русская Церковь в Югославии (20 — 40-е годы XX века). М.: Изд-во ПСТБИ, 2000. С. 39—40). После Второй мировой войны один из экземпляров сборника в качестве документального трофея был возвращен в СССР и ныне находится в собрании ГА РФ в фонде митрополита Евлогия (Ф. 5919. Оп. 1 Д. 1).

' Архив УФСБ РФ по Брянской обл. Д. П-8979. Л. 60 об.

не раз говорилось в церковных изданиях1. По этой причине сведения, содержащиеся в протоколах допросов, необходимо, по возможности, проверять по другим источникам.

В настоящей работе были использованы материалы четырех следственных дел митрополита Кирилла (1926—1927-го, 1930-го, 1934-го и 1937 годов2), трех дел митрополита Петра (1925—1926-го, 1930-го и 1937 годов). Митрополит Агафангел во вторую половину 1920-х годов к следствию не привлекался. Использованы также материалы следственных дел близких святителям Кириллу, Агафанге-лу и Петру церковных деятелей, таких как архиепископы Серафим (Самойлович), Варлаам (Ряшенцев) и Прокопий (Титов), епископы Дамаскин (Цедрик), Афанасий (Сахаров), Василий (Преображенский), Иоасаф (Удалов), Амфилохий (Скворцов), Евгений (Кобра-нов), Серафим (Звездинский), Вениамин (Воскресенский), архимандрит Неофит (Осипов), священник Евлампий Едемский-Своеземцев. Рассмотрены следственные дела ряда видных представителей «правой» церковной оппозиции, в том числе дела митрополита Иосифа (Петровых), архиепископа Феодора (Поздеевского), епископов Димитрия (Любимова), Алексия (Буя), Сергия (Дружинина), Василия (Докторова), Василия (Зеленцова), Макария (Кармазина), Парфения (Брянских), протоиереев Валентина Свенцицкого и Сергия Мечева, М. А. Новоселова, А. Ф. Лосева. Привлечены также материалы следственных дел таких известных церковных деятелей, как митрополит Сергий (Страгородский), архиепископы Филипп (Гумилевский) и Сергий (Гришин), епископы Андрей (Ухтомский) и Мануил (Лемешевский). Всего использовано пятьдесят с лишним следственных дел из более чем двадцати ведомственных архивов.

Понимание происходивших внутри Российской Церкви в 1920— 1930-е годы явлений невозможно без учета действия мощнейшего внешнего фактора, а именно — беспрецедентного давления на Церковь со стороны государства. Как уже было сказано, инициировавшаяся партийным руководством деятельность государственных ре-

1 См.: Протоиерей Владимир Воробьев. Особенности документов следственных дел 20—40-х годов // Ежегодная Богословская конференция ПСТБИ: Материалы 1997 г. М.: Изд-во ПСТБИ, 1997. С. 163—166; Головкова Л. А. Особенности прочтения следственных дел в свете канонизации новомучеников и исповедников Российских // Богословский сборник. 2000. № 6. (Приложение.) С. 1-13; Альфа и омега. 2000. № 4 (26). С. 206-215. Ее же. Ложь протоколов и правда святости // Московский церковный вестник. 2002. Окт. № 20 (249). С. 11.

Материалы последнего дела, по которому вместе с митрополитом Кириллом были приговорены к расстрелу митрополит Иосиф и епископ Евгений, предоставлены В. В. Королевой (Алма-Ата).

прессивных органов, осуществлявших это давление, была направлена на разложение и, в конечном итоге, на уничтожение Русской Церкви. Публикация архивных материалов, иллюстрирующих эту антицерковную деятельность, ведется уже более десяти лет1. В первую очередь, здесь следует указать на подготовленный Н. Н. Покровским и С. Г. Петровым двухтомник «Политбюро и Церковь: 1922—1925»2 и изданное ПСТБИ «Следственное дело Патриарха Тихона»3. Материалы этих публикаций, однако, охватывают только первую половину 1920-х годов. В настоящее время Институтом российской истории РАН совместно с Центральным архивом ФСБ ведется большая работа по изданию «Обзоров политического состояния СССР», которые ежемесячно готовились для Политбюро органами ОГПУ4. Немалое место в этих обзорах отведено церковной тематике. Издатели обзоров предполагают охватить период с 1922 по 1934 год. На данный момент публикация доведена до 1929 года (издано семь томов). Наибольший интерес в контексте разбираемой темы вызывают тома с 4-го по 6-й, поскольку в них заходит речь о таких событиях, как спор о местоблюстительстве митрополитов Сергия и Агафангела 1926 года, реакция церковных кругов на июльскую Декларацию и на другие действия Заместителя в 1927-м, выступления церковной оппозиции в 1928 году. В обзорах за 1929 год о событиях церковной жизни уже почти ничего не говорится (даже имя митрополита Сергия в них ни разу не встречается). Следует, однако, иметь в виду, что все эти обзоры изображают деятельность органов ОГПУ не столько такой, какой она была на самом деле, сколько такой, какой ее хотели выставить в глазах начальства5. Документы следственных дел, использованные в настоящей работе, не рассматривались на уровне Политбюро. Однако в этих де-

1 Наиболее полный на данный момент обзор этих публикаций и источниковедческий анализ важнейших документов можно найти в книге С. Г. Петрова «Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви» (М.: РОССПЭН, 2004).

! См.: Архивы Кремля. Политбюро и Церковь: 1922—1925 гг. В 2 кн. Новосибирск; М., 1997— 1998.

3 См.: Следственное дело Патриарха Тихона: Сб. док. по материалам ЦА ФСБ РФ. М.: Изд-во ПСТБИ; Памятники исторической мысли, 2000.

' См.: «Совершенно секретно»: Лубянка— Сталину о положении в стране (1922—1934 гг.): В 7 т. М.: ИРИ РАН; ЦА ФСБ РФ,.

s Издатели обзоров обращают внимание на наличие в ряде случаев их подготовительных экземпляров с редакторской правкой руководителей ОГПУ. Так, например, Г. Г. Ягода при просмотре обзора за апрель 1927 года распорядился убрать из него информацию о том, какие разговоры вызвало в Церкви и среди обывателей внезапное освобождение митрополита Сергия. «Вычеркнуть. Надо не это, а вставить усиление роста религиозности среди населения. Г. Я.», — написал Ягода. В результате раздел «Духовенство» вообще не вошел в окончательный вариант обзора (Там же. Т. 5. С. 15).

лах содержится довольно большое количество внутренних материалов органов ОГПУ (в том числе и прошедших через руки Е. А. Тучкова), которые позволяют лучше разобраться в сложной церковной ситуации тех лет.

Традиционные для работ на исторические темы такие источники личного происхождения, как дневники и мемуары, в настоящем исследовании почти не использованы. Дело в том, что в тяжелейшей обстановке 1920—1930-х годов, при при постоянной угрозе обыска и ареста, мало кто из видных церковных деятелей отваживался вести и хранить дневниковые записи. Они легко могли попасть в руки Госбезопасности и превратиться в «вещдоки» «преступной антисоветской деятельности» их авторов. Чудом сохранился и недавно был обнаружен дневник только одного активного участника рассматриваемых в работе событий, священномуче-ника Серафима (Самойловича), и то — лишь за один год1.

Также и для написания воспоминаний ни у митрополитов Кирилла, Агафангела и Петра, ни у их сподвижников условий просто не было (за исключением, быть может, святителя Афанасия (Сахарова), составившего в конце жизни краткую автобиографию «Этапы и даты моей жизни»2). То же самое касается и практически всех представителей «правой» церковной оппозиции, кроме разве что зарубежных оппонентов митрополита Сергия (в том числе и тех немногих, кому удалось бежать из России, уже разорвав отношения с Заместителем)3. Примеры мемуарной литературы участников событий тех лет из числа сторонников митрополита Сергия также малочисленны, кроме того у них явно не было большого желания подробно писать о разногласиях в Церкви, вызванных политикой Заместителя4.

В целом автор стремился к максимальному разнообразию используемых в работе источников, как по их содержанию, так и по происхождению. Это необходимо для того, чтобы рассмотреть затрагиваемые в ней вопросы с различных сторон и в силу этого как можно более объективно.

1 «Год скорби и печали»: Дневник священномученика Серафима (Самойловича), архиепископа Угличского за 1928 год / Публ. протоиерея Александра Салтыкова и Н. Д. Егорова // Мир Божий. 2003. № 1 (9). С. 36-45.

См.: Молитва всех вас спасет. С. 17—26. Еще более краткий вариант той же автобиографии под названием «Даты и этапы моей жизни» см.: Акты... 843—845.

Редкими примерами записанных воспоминаний могут служить труды митрополита Евлогия (Георгиевского) «Путь моей жизни» и архимандрита Феодосия (Алмазова) «Записки Соловецкого узника» (М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1995).

В качестве примера можно указать на воспоминания митрополита Вениамина (Федченкова) «На рубеже двух эпох» (М.: Отчий дом, 1994).

Иерей Александр Мазырин

ВЫСШИЕ ИЕРАРХИ О ПРЕЕМСТВЕ ВЛАСТИ В РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ В 1920-х-1930-х ГОДАХ