Андрей Кураев в 1994 году в Екатеринбурге произнёс длинную речь, разыграл целый моноспектакль, пытаясь доказать, что церковные агенты КГБ никому вреда не причиняли, а защищали Церковь. Он лишь повторил тезис других, более чиновных стукачей — как Ридигера, Ротова, Гундяева: мол, если бы не сотрудничество с КГБ, Церковь была бы уничтожена, и никому стукачи вреда не приносили.
На самом деле, приносили. Епископы-агенты подавляли проповедь христианства, а многие агенты писали доносы, по которым сажали реальных верующих, проявлявших активность.
К тому же агентов вербовали не только для того, чтобы выявлять неблагонадёжных, но, прежде всего, для использования в пропагандистских целях. Так, десять студентов духовных семинарий России — в том числе, Кураев — которые были агентами КГБ — были посланы в 4 православные семинарии советских колоний. Медленная, неторопливая расстановка нужных людей, завязывание нужных контактов — а потом в нужное время вдруг поддержка Кремля со стороны «западных идиотов».
Но, конечно, внутри страны стукачи тоже бдили. Не все были стукачами. Стукачей знали, стукачей презирали. То, что Кураева полюбили — при том, что он заявил о себе как о стукаче — показывает перелом в психологии.
Кураев же в 1994 году объяснял так: епископ посылает активного священника в глушь, чтобы того не посадили. Посадить могут легко — вот ходят к священнику студенты, устроят суд, на котором студенты из училища КГБ заявят, что священник их совращал. Уполномоченный же пишет отчет о том, что проведена операция по обезвреживанию религиозного экстремиста.
Это фантазия по целому ряду причин. Во-первых, Якунин опубликовал отчёты не уполномоченных, а отчёты центрального ведомства КГБ. Во-вторых, как раз епископы-агенты активно помогали закрывать храмы, и за это их ценили и награждали. В-третьих, идея, что «надо подождать» — ложная идея. Сколько тысяч людей умерли, не дождавшись ничего. Да и Кураев, в конце концов, разочаровался и стал поливать грязью Церковь, православие, архиереев и все их достижения как предательство веры.
В 1994 году Кураев сумел заболтать тот факт, что были епископы-агенты. В его монологе единственный агент — церковный староста. Хотя в отчётах КГБ ни один церковный староста не упоминает.
Главная же вина — на аудитории, которой был нужен именно такой текст — лживый, вульгарный, подловатый и вороватый.
Ирония истории в том, что еп. Никон Екатеринбургский как раз и прославился позднее как создатель «гомосексуального лобби». И уж точно не был замечен никогда ни в какой проповеди Евангелия, зато прославился сожжением книг о.А.Меня. Вот на что была потрачена свобода, ради которой становились рабами ЧК.
«Так, представьте себе — да простит меня владыка Никон — представьте себе: я ваш епископ. Екатеринбургский. Тертый калач, путь в епископы не прост. И присылают мне из Загорска молодого парнишку, только что закончившего семинарию. Он получает у меня приход, вот, в Предтеченской церкви служит. Священник искренний, верующий, молодой, горячий, он проповедовать начинает живо, молодежь начинает к нему ходить. Он двери своей квартиры распахивает, к нему люди начинают ходить и так далее. Молодежь в храме бывает — властям это не нравится. Начинаются всякие намеки: ты бы там, отец Алексий, потише.
Староста начинает греметь ключами, когда батюшка проповедует. Староста на ГБ уж точно работает. Мелочь активно считать, сыпать, когда батюшка проповедь читает, чтобы не слышно было. Матюгами обкладывает каждую девушку, заходящую в храм: «Куда … приперлась» и так далее. Юбка у тебя не той длины… В общем, делает все — не помогает.
Начинает батюшке пояснять: «Ты по требам больше ходи, а не с молодежью мешайся, а то мне тебе зарплату нечем платить будет».
Батюшка всё равно продолжает. Уполномоченный с ним беседует, а он продолжает.
Тогда уполномоченный обращается ко мне как к епископу и говорит: «Да… Вы знаете что, владыка, тут вот проблемка такая есть… Вот есть у вас религиозный экстремист в храме. Вы, знаете, разъясните ему конституцию-то. По нашей конституции — что там сказано? Граждане Эсесерии имеют право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, вести атеистическую пропаганду и отправлять религиозный культ. В нашей конституции нет права на религиозную пропаганду. Кадилом пущай машет, а проповедь ни-ни. Вы бы ему пояснили — конституцию никому не позволено у нас нарушать».
И так раз за разом начинает заниматься по этому поводу плясками. Я вновь скажу: отец Алексий человек молодой и жизни не знает, очень горяч. А я ему скажу — я епископ, я калач тертый, я ему скажу, я же знаю, чем это кончится. А чем кончится? Староста напишет письмо, куда надо, где скажет, что отец Алексий связался с иностранцами и контрабандой им иконы из нашего храма продал. Продаст-то их сам староста, естественно. Но напишет про отца Алексия. И давай, батюшка, за Уральские горы подальше, туда.
Это только один вариант, есть другой. С молодежью общаешься? Студенты к тебе, гад, ходят. А уж не гомосексуалист ли ты? А у нас никому не позволено совращать советскую молодежь. И у нас тут есть как у курсантов из училища КГБ практика — в порядке практики они дадут показания на суде, что, да, они у тебя были и ты им то-то и то-то предлагал. Все нормально. Был бы человек, дело найдется — известный принцип советского права, я как епископ это знаю.
И вот передо мной выбор: я знаю, что еще немного… А священник меня не слушает — я его тоже пробовал уговаривать, честно говоря — да подожди, потерпи, наше время еще не пришло — я ж тоже думаю: у него семинария, академия, он парень умный, и он чувствует, что еще немножко, и что-то изменится …
Вы себе представить не можете — но, действительно, мне, например, владыка Александр, ректор Московской Духовной Академии — он мне так и говорил в 85 году: «Подожди! Не надо сейчас никаких мелких уступок от власти. Будет время — и мы всерьез с ней будем говорить. Не надо мелочиться сейчас».
И я думаю, что мне лучше сейчас: лучше сохранить этого священника, один из самых образованных и верующих у меня в епархии… Кроме того, если его уберут сейчас, арестуют или еще что — скандал они поднимут такой, что всю церковь замажут, тоже плохо.
А дальше — тоже ведь я знаю, что будет. Вдруг окажется, что весной — у нас же плановая экономика. Весной во всей области я не могу купить ведра краски! Краски для Русской православной церкви. В докладе Косыгина было это? Не было. Мне крышу надо покрасить у этого храма. Нету краски! Краски мне дадут. К следующей весне крыша проржавеет. Потечет. И вот тогда, на майские праздники придет ко мне комиссия из исполкома и скажет: «А что это вы, граждане фанатики, с нашим памятником архитектуры сделали? Советская власть вам доверила, а вы, фанатики, такие мракобесы, его не сохранили. Мы забираем у вас этот храм, снимаем общину с регистрации, здесь у нас теперь музей будет». Это означает — машинно-тракторная станция, на самом деле.
Всё! Я потерял священника, я потерял храм, я приобрел кучу дерьма в газетах. Надо ли мне это, как епископу, ответственному за тысячи людей, живущих в этой области?
Я тогда вызываю этого отца Алексия, я ни в чём его не убеждаю, я даю ему указ: «Настоящим священник Алексий Иванов, настоятель такой-то церкви в граде Свердловске, назначается настоятелем храма такого-то в деревне Нижняя Ивасеевка в таком-то районе Екатеринбургской области».
И я ему говорю: «Знаешь что, дорогой, вот я ничего не могу поделать. Я тебя отсюда убираю. Езжай в деревню. Вот там, подальше от глаз властей ты немножко поживи. Посмотрим, годика два там поживем. А за это время, знаешь, как в причте, может, уполномоченный помрет, может, советская власть помрет, или еще что-то. Потом я тебя сюда верну, а сейчас иди, там поживи».
И даю ему этот указ, он едет. Как вы думаете, с чего начинается рабочий день моего уполномоченного по делам религий на следующее утро? Он пишет в Москву: «В результате проведенной нами оперативной работы агент такой-то — то есть, я — перевел религиозного экстремиста такого-то из города в глухую провинцию и тем самым закрыл ему рот. Источник религиозной пропаганды в нашем городе ликвидирован».
Проходит еще несколько лет, и отец Глеб Якунин торжественно публикует это донесение: вот, видите, вот они наши епископы какие, все под дудку КГБ делали».