Айлин БаркерНОВЫЕ РЕЛИГИОЗНЫЕ ДВИЖЕНИЯК оглавлению ПРИЛОЖЕНИЕ IIIНЕУДАВШЕЕСЯ ПРОГРАММИРОВАНИЕ:НЕКОТОРЫЕ СВИДЕТЕЛЬСТВАБытует множество историй о том, как человека «успешно спасли» от НРД.1 Они рассказывают о страданиях, которые пришлось перенести родителям и детям, и о том, как после ряда отчаянных приключений в лучших традициях романов «плаща и шпаги» все закончилось счастливым воссоединением семьи и единодушным обвинением НРД в злодействе. Случаи, представленные в этом Приложении, говорят совсем о другом. Здесь тоже есть мучительные переживания, но отсутствует счастливый конец. Мы не утверждаем, что эти истории типичны, в депро-граммировании не может быть ничего типичного. Они рассказаны четырьмя женщинами и одним мужчиной. К моменту выхода книги все эти люди по-прежнему оставались членами своих движений. Их возраст указан на момент попытки депро-граммирования. Показания, дававшиеся под присягой, записывались не позднее, чем через несколько недель после депро-граммирования. Все пятеро дали разрешение привести свои показания в этой книге. Четыре английских депрограммиста, упомянутые в них, обозначены буквами W, X, Z и Y. Случай 1. 32-летняя француженка в течение 9 лет была членом одного из новых религиозных движений. Она работала 179 секретарем в Лондоне. 11 июля 1981 года в доме ее родителей во Франции должна была состояться гражданская церемония ее брака. 5 июля она приехала во Францию и хотела направиться прямо к родителям, но на станции ее встретили зять и два брата. Они сказали, что отвезут ее в загородный дом, где будет проходить прием после свадьбы. В этом доме ее встретил W и еще какие-то люди. Как выяснилось позднее, все они были де-программистами. Меня держали там с 5 по 17 июля... Окна в комнате, где я находилась, были заколочены, двери не закрывались. Двери в ванную комнату и туалет отсутствовали, так что я постоянно чувствовала себя под наблюдением. Это совершенно лишало меня возможности быть одной. Дверь, ведущая из коридора на улицу, была заперта и постоянно охранялась... Под угрозой применения силы у меня отобрали кольца: золотое кольцо с эмблемой моей Церкви и кольцо, подаренное мне женихом. W снимал их у меня с пальцев, а М [француженка, помогавшая ему в депрограммировании] при этом цинично улыбалась. Из-за жестокого обращения — они лишали меня пищи и сна — я чувствовала себя истощенной и физически, и морально. Оскорбления, унижение, психологическое давление со стороны моих мучителей заставляли меня невыносимо страдать... 17 июля, во время насильственного перемещения в Испанию, ей удалось подбросить письмо к жениху в проходившую мимо машину. W выяснил это, когда жених начал ее искать. После этого W повел себя еще более жестоко и безжалостно. Он угрожал физической расправой над моим женихом, даже его смертью в случае их встречи... 29 июля я осталась с W совершенно одна, в полной от него зависимости. Переходя от доброты и сочувствия к жестокости, он пытался сломить мое сопротивление и лишить чувства собственного достоинства, принуждая к сексуальным отношениям (чему я отчаянно сопротивлялась) и намеренно заставая меня врасплох в те моменты, когда я была обнажена. К 8 августа я была совершенно сломлена и растеряна... W отвез меня обратно в Париж, в дом В [этот человек] знал, что меня ищет полиция... [Позже] W дважды ударил меня по лицу. К этому времени у меня просто не осталось сил... [В Париже] меня понуждали давать интервью журналистам и писать статьи, направленные против моей Церкви. 180 Зная, что прямой отказ опять повлечет за собой жестокое обращение, я всячески тянула... С 25 августа по 8 сентября меня очень похудевшую и психологически сломленную вернули родителям [которые] сомневались в том, что я депрограммирована окончательно; они увезли меня снова в Париж... [11 сентября] в состоянии полной душевной растерянности я оказалась в доме, ... который, по словам W, он купил для реабилитации своих клиентов... С 30 сентября по 2 октября меня опять держали в Париже... где я наконец встретилась с женихом. После еще одной попытки шантажа 1 октября нам удалось бежать. Из этого ужасного испытания, которое можно назвать только психологическим надругательством, я вышла совершенно обессиленной и как-то морально деградировала из-за действий моего тюремщика и его сообщников. Им почти удалось превратить меня в марионетку, которой можно манипулировать, как им вздумается... Они заставили меня почувствовать себя виноватой во всем и жить в постоянном страхе. Из-за неуверенности и боязни, что не сумею сохранить свою волю, я начала сомневаться во всем, к чему стремилась. Унижая меня, они пытались уничтожить меня как личность, разрушить мои нравственные устои. Чтобы прийти в себя, мне пришлось обратиться к психиатру. 24 октября 1981 года мне выдали медицинское заключение о временной нетрудоспособности сроком на месяц. Я не хотела подавать в суд на родителей и братьев с сестрами, потому что они руководствовались своей любовью ко мне. Но мне глубоко отвратительны действия наемников — специалистов по душевным мукам, которые, можно сказать, обманом выманили у родителей 6000 фунтов. Единственным результатом происшедшего явился еще больший разлад между родными и мною. С тех пор я живу в постоянном напряжении из-за страха оказаться похищенной второй раз и прячусь, чтобы избежать встречи с W...1 Случай 2. 28-летняя англичанка 4 года была в одном иа НРД. Находясь вместе со своим движением в США, она с двумя другими членами того же движения была арестована американской иммиграционной службой и выслана в Великобританию, куда прибыла 18 марта 1982 года. 6 апреля знакомые пригласили ее ' выдержки из заявления, поданного на имя главного судьи Верховного суда в Париже от 23 ноября 1981 года (неофициальный перевод). 181 на чай. Приглашение оказалось ловушкой, подстроенной, для того чтобы похитить ее и подвергнуть депрограммированию, осуществить которое попытались W и еще один английский де-программист. ...Когда я вышла на улицу, ко мне подошли трое мужчин и запели <С днем рождения...» (типичный прием для того, чтобы сбить с толку ничего не подозревающих случайных свидетелей). К моему изумлению, они внезапно схватили меня и бросили в фургон... Сначала в той же комнате находились и мои родители. Я старалась уверить отца и мать, что люблю их по-прежнему, тогда как W все Бремя пытался убедить их, что для меня они — воплощение зла и сатанизма... Именно так этим «депрограммистам» удалось встать между мною и родителями. Я знала: если бы только мне удалось поговорить с родителями наедине, так... чтобы «депрограммисты» на них не влияли, я смогла бы доказать им свою правоту, но остаться с ними наедине мне ни разу не удалось. Чувствовать чужое присутствие у себя за спиной каждое мгновение дня и ночи, даже когда идешь в туалет или моешься в ванне, знать, что кто-то неотрывно наблюдает, как ты встаешь, садишься, дышишь — вообще все — одного этого достаточно, чтобы сойти с ума. ... они заставили меня чувствовать себя виноватой, заявляя, что я вынудила родителей организовать похищение, что из-за меня они истратили много денег (как будто эти деньги попали ко мне, а не к ним), что они из-за меня беспокоились, что я их сделала больными. Когда они увидели, что их аргументы меня сломали, то начали говорить, что на самом деле здесь нет моей вины, что такой меня сделало [движение]. До тех пор, пока ты не осознаешь, каким образом «депрограммисты» играют на таких естественных человеческих чувствах, как любовь и забота о близких, чтобы возбудить в тебе чувство вины и самобичевание, эта тактика может довести тебя до ужасного состояния. И даже хотя я понимала, что они пытаются переложить на меня вину за ситуацию, созданную ими самими и другими людьми, все равно беспрерывно выслушивать эти обвинения было очень тяжело... Больше двух месяцев «депрограммисты» продолжали это психологическое изматывание и манипулирование эмоциями и всячески старались разрушить мою цельность, мое уважение к себе, чтобы подорвать мою веру. 182 Они хотели, чтобы я почувствовала себя ненормальной, чтобы я потеряла уверенность в себе и считала себя уродкой. Они критиковали любые проявления моего характера, внешность, манеры, которые, как они уверяли, изменились с тех пор, как я стала работать для церкви... Они пытались убедить меня, что причина моего несогласия с ними — в недостатках моего характера, а не в различии наших взглядов. Они говорили, что я высокомерна и что это мешает мне быть объективной, — но при этом их критерием объективности являлось согласие с ними! Их тактика заключалась в том, чтобы давить на любое уязвимое место моего характера, даже если это никак не было связано с моей верой. Они явно пытались сломать меня как личность, чтобы я потеряла уверенность и стала их слушать. Они пользовались всевозможными средствами, чтобы заставить меня почувствовать себя виноватой, они говорили: «Если бы ты действительно любила своих родителей, разве такое могло бы случиться?» Они договорились до того, что стали утверждать, что, если бы мой отец, у которого слабое здоровье, умер во время судебного разбирательства, мне пришлось бы всю жизнь мучиться от угрызений совести... Мне внушали, что если бы я действительно покинула мою Церковь, то захотела бы сотрудничать с ними, чтобы помочь другим также осознать совершенную ошибку и покинуть Церковь. Было совершенно ясно, что, заставляя меня отвернуться от Церкви и привычной жизни, они пытались добиться, чтобы вне моей Церкви я зависела от их поддержки, хотя на словах утверждали, что якобы у них нет желания, чтобы я следовала за ними. И потом, несмотря на их притворные заявления, будто бы им не нужна моя благодарность, было очевидно, что они все млеют, когда перед ними благоговеют те, кого им удалось сломить. В конце концов меня снова привезли в Англию из Европы и позволили позвонить родителям. W не хотел отпускать меня домой, опасаясь, что члены [движения] по-прежнему — это через два с половиной месяца — слоняются вокруг с целью захватить меня. Поэтому я увезла родителей в Уэльс, где мы могли поговорить наедине. Я сообщила им, что по-прежнему хочу вернуться в свою Церковь. Это поразило их гораздо сильнее, чем я предполагала, поскольку, по-видимому, W заверил их, что я «депрограммирована»... Естественно, родители все еще беспокоились, но я пообещала, что через неделю я снова приеду к ним на уик-энд. Они мне поверили... ... после такого тяжкого испытания мне стало трудно доверять людям. Но я из счастливчиков — у меня в Церкви есть хорошие друзья, которым я доверяю, с кем могу откровенно поговорить. У тех же, кто не вернулся, психическая травма останется на всю жизнь. Доверие между мной и родителями сейчас потихоньку восстанавливается. Да, они по-прежнему не все понимают и согласны не со всем, что я делаю, но они готовы выслушать меня. Я очень часто приезжаю домой повидаться с ними и провела там три недели после Рождества...1 Случай 3. 23-летний молодой человек пожелал опровергнуть статью, появившуюся в Дэйли Мэйл 4 ноября 1985 года. Как и в случаях 1 и 2, депрограммированием занимался W. При попытке депрограммировать меня присутствовал R, репортер из Дэйли Мэйл. О том, что он репортер, мне сообщили лишь в середине второго дня. Под ложным предлогом меня привезли в какой-то небольшой дом. Там меня встретил W. В течение вечера я несколько раз говорил ему, что хочу уехать, но W отвечал, что не отпустит меня... W ... ни разу не удалось заставить меня хоть в чем-то изменить свое мнение или поколебать веру в учение... Я «сломался» только дважды: 1) после того, как узнал о присутствии репортера из Дэйли Мэйл. Для меня это было недопустимым вторжением в мою личную жизнь и я категорически заявил, что не желаю оказаться расписанным на страницах подобной газетенки. Я чувствовал, что Дэйли Мэйл не мою точку зрения представит, а состряпает какую-нибудь сенсационную историю, потому что заметил, что [репортер] усердно записывает слова W и игнорирует многое из того, что говорю я... 2) после того, как на второй день W разглагольствовал и изводил меня 10 часов подряд... Я не выдержал из-за того, что был просто истощен и из-за того, что он постоянно давил на меня, стремясь изменить мои взгляды...2 Случай 4. 24-летняя англичанка была связана с религиозным движением около года. 19 июля 1986 года, в пятницу, она выехала из Лондона, согласившись поухаживать за больной матерью на выходных. На остановке автобуса ее встретила сестра S и предложила пообедать у нее дома, а потом пойти к родителям. Когда мы пришли [к ней домой], S сказала, что меня ждут Z, моя сестра М и ее муж N. Я ответила, что не желаю разговаривать с Z и ухожу. S знала, что в ноябре 1985 года Z пытался депрограммировать меня, но мне удалось бежать из родительского дома. В тот раза она пришла мне на помощь и помогла уехать. Но теперь S и ее друг заявили, что, хочу я того или нет, мне придется поговорить с Z... Z ясно дал мне понять, что у меня нет выбора, я должна его выслушать, и меня будут держать здесь ровно столько времени, сколько ему для этого потребуется. После неудачной попытки к бегству ее перевезли в дом М. Я сказала, что хочу поспать хоть немного, но мне ответили, что спать вообще не позволят... Z, S и М продолжали нападать на меня за [участие в движении]. Около 6 часов утра Z ушел спать, а мои сестры продолжали... Около 10 утра Z снова спустился ко мне... Опять я попросила дать мне поспать, поскольку была совершенно без сил, но получила отказ. S, М и Z продолжали упрекать и изводить меня... Приблизительно в 3.30 дня я сказала, что хочу спать, и мне позволили прилечь на кровати М. Через час меня разбудили... N сказал, что у меня явные симптомы шизофрении, и что он может все устроить. Я попросила объяснить, что это значит. Он пояснил: у него есть знакомый, который может меня обследовать и запросто поместить в психиатрическую лечебницу как минимум дня на три. N — врач-консультант в больнице К, и я знала, что он может выполнить эту угрозу. Я пришла в ужас. Все они поочередно продолжали упрекать меня, обвиняя в болезни матери [как говорят, у нее рак]... В 3 часа утра [в воскресенье] меня оставили с R (третья сестра) и с Z; они продолжали словесные нападки. Около 10 утра... М сказала, что они намерены заставить меня сдаться, а для этого я должна заплакать. Они сидели прямо напротив меня, чуть ли не нос к носу и повторяли нараспев: «Плачь, плачь» минут пять... [Потом] я вынула фотографию F [своего друга] и, как только увидела его, так сразу заплакала... Z сказал, что все дело в F. Тогда S ... сказала, что больше я никогда не вернусь в Лондон и не увижу F и должна с этим смириться. В этот момент я поняла: если я ни в чем не буду с ними соглашаться, они, пожалуй, выполнят свою угрозу и поместят меня в психиатрическую лечебницу, поэтому я начала понемногу с ними соглашаться... Они были явно довольны и разрешили мне принять ванну и немного поспать. Я проспала 3 часа. Приблизительно в 5 вечера в воскресенье меня разбудили... [позднее] мне дали поспать целую ночь. [В понедельник утром пришел полисмен, чтобы подробнее расспросить об украденном видеомагнитофоне]. Я прервала расспросы и сказала ему, что меня здесь держат против воли... Он засмеялся и сказал, мол, родные не будут держать против воли. Тут же вмешался N и объяснил полисмену, что я в сильном расстройстве... Полисмен знал, что N — врач. Затем N спросил, не может ли полисмен подержать меня дня три под арестом. Тот сказал, что нет... Z начал с полисменом разговор, направленный против [движения], а М в это время попросила N позвонить своему знакомому, чтобы тот положил меня в больницу. N ответил, что позвонит, но не думает, что тот сможет меня госпитализировать... Немало пережив, она все-таки сумела вернуться в Лондон в воскресенье, 3 августа. Дни, когда мои родные вместе с Z насильно удерживали меня, стали самыми тяжелыми днями в моей жизни. Это был кошмар, которого мне не забыть никогда. Никому не пожелаю подвергнуться такому обращению со стороны собственной семьи. Я все еще нахожусь в постоянном страхе, что моя семья может опять предпринять какие-то меры, чтобы я вышла из (движения]. Я чувствую, что они ни перед чем не остановятся, поскольку, видимо, не уважают закон.1 Случай 5. 28-летняя англичанка была членом религиозного движения на протяжении девяти лет. Вместе со своей группой она находилась на учебных занятиях в Соединенных Штатах, но на несколько дней приехала в Великобританию и вместе с женихом остановилась в доме родителей. Все шло гладко до тех пор, пока в воскресенье 21 августа 1988 года, проводив жениха, она не вернулась домой. ... отец открыл дверь и сказал: «Тут к тебе пришли»... Я очень удивилась, увидев X, тем более что слышала о ее выходе из движения... Очень быстро я поняла, что она пришла с одной целью - убедить меня покинуть ' из искового заявления от 5 августа 1986 года. 186 [движение]... Вскоре я встала и попыталась позвать отца, поскольку не была уверена, знает ли он, что она пытается задержать меня в комнате. Он вошел... и сообщил, что все окна и двери заперты и они хотят только поговорить со мной. Так я узнала, что стала пленницей в своем собственном доме... Рядом со мной всегда кто-нибудь находился... и мне постоянно задавали вопросы о моей вере, о [движении], все время обвиняли меня в самых ужасных грехах, говорили, что я ненавижу родителей, что обманываю их и погрязла во всевозможных мерзостях и пороках... Звучали даже угрозы запереть меня в лечебнице для умалишенных, признать невменяемой и так далее... ... потом я поняла, что родители не выполнят своего обещания [отпустить меня], и что выйти отсюда я смогу только при одном условии - покинув [движение]... Я решила для себя, что единственный способ выбраться отсюда — это притвориться, что депрограммирование удалось... Х вела себя очень оскорбительно, ругалась и бросала обвинения, но я понимала, что другой депрограммист, Y, был гораздо... профессиональнее... Он вкратце объяснил, что в случае моего упорства он будет вести себя все жестче и жестче. Иными словами, вначале он будет говорить со мной тихим голосом, но, если я не буду реагировать, он начнет на меня кричать. Если я и здесь не одумаюсь, он начнет бросать в меня предметами и т. д. Вначале и мои родные, и Х заверили меня, что не будет никакого насилия, но с появлением Y я поняла: если он будет вести себя все жестче, невозможно предсказать, чем все это кончится. Мне кажется, Х говорила: «Мы, конечно, не любим действовать силой, но если будет необходимо, то, возможно, придется пойти на это». Так я поняла, что все может быть еще много хуже... Я просто не могла говорить на том языке, которым пользовался он, но никогда, никогда в жизни со мной так не разговаривали... в общем, он по-своему помог мне, потому что объяснил, что происходит, когда человек в конце концов ломается или хотя бы уступает и в самом деле выходит из своей секты или что там еще. Поэтому я довольно хорошо представила себе, что когда «расколюсь», должна кричать, часто плакать... в течение следующих дней или недель от меня будут ждать сонливости, полной эмоциональной или психической неустойчивости, поэтому я постаралась им угодить... [5 сентября ей удалось позвонить по телефону членам своего религиозного движения и попросить] приготовить для меня авиабилет, чтобы я смогла [уехать] как можно быстрее. Тут я сказала (человеку, с которым разговаривала], что на данный момент мне совершенно безразлично, что думают мои родители; я смогу позвонить им и наплести с три короба, чтобы сбить со следа, могу сказать им даже, что звоню перед тем, как наложить на себя руки, или что-нибудь еще. Главное для меня — улететь как можно быстрее, пока они даже не поняли, что произошло... [8 сентября ей удалось сесть в лондонский поезд.] Сегодня [8 сентября?] около 7.30 я позвонила Х и что-то насочиняла, чтобы навести их на ложный след... К тому времени, как они сообразят, что случилось, я буду очень далеко... Я уверена, Х пришлось долго уговаривать моих родителей прежде, чем они на это пошли. Не думаю, что сами по себе они смогли бы проделать такое.f выдержки из заверенного нотариусом заявления от 4 мая 1989 года. [Первоначально заявление было составлено в первой половине сентября 1988 года и позднее повторено под присягой (без изменений)]. |
