ИЗ ИСТОРИИ ХРИСТИАНСКОЙ ЦЕРКВИ НА РОДИНЕ И ЗА РУБЕЖЕМ

В ХХ СТОЛЕТИИ

К оглавлению

Митрополит Елевферий (Богоявленский)

НЕДЕЛЯ В ПАТРИАРХИИ

(впечатления и наблюдения от поездки в Москву)

(номер страницы следует после текста на ней)

К началу

III

До легализации Патриаршая Церковь была фактически гонимою, незаконною организацией), если только о ней можно сколько-нибудь говорить после закрытия Советской властью Высших Церковных Учреждений. Святейший Патриарх сознавал всю серьезность и опасность нового положения Церкви и потому хотел хотя высшему возглавлению Ее придать канонический законный характер; поэтому, когда по проискам живоцерковников власти удалили его от управления Церковью и предали гражданскому суду, то, желая получить от Советской власти хотя согласие своему преемнику на воспринятое власти, обратился к В.Ц.И.К. с просьбою: «В виду затруднительности в церковном управлении, возникшей по привлечении меня к гражданскому суду, считаю полезным, для блага Церкви, поставить временно, до созыва Собора, во главе Церковного Управления Митрополита Ярославского Агафангела или Петроградского Митрополита Вениамина: 12 Мая — 29 Апреля 1922 г.» На это получилось согласие от В.Ц.И.К., о чем Святейший Патриарх уведомил Протопресвитера Успенского собора Любимова для приема им м. Агафангела и предоставления ему жительства в Донском монастыре. Известно, как Советская власть поступила с м. Агафангелом после того, как он, вступив в управление Церковью, обратился с посланием к ней, имеющим всецело мирный церковный характер. Ссылка м. Агафангела в далекую Сибирь, казалось, дала полную победу живоцерковникам. Прикрывшись обманом, — будто им передал Высшую Церковную власть сам Патриарх, со всею стремительностью во всех епархиях, кроме Новгородской, захватили кафедральные соборы, — центры церковно-религиоз-ной жизни, и много других храмов; церковная жизнь, около трех сот лет шедшая без практически осознаваемой церковной свободы, без сознательного руководительства соборным началом, каноническою Истиною, данною Церкви по принципу: «Изволися Духу Святому и нам», пришла в замешательство.

222

Под внешним и сильным ударом по Церкви отступили от соборности многие иерархи; по свойственной иногда слабости и сильным личностям, не устоял пред искушением и нынешний возглавитель Церкви, м. Сергий. А простые миряне едва ли сначала заметили и поняли ворвавшийся в Церковь соблазн. Живя церковною жизнью почти только по традиции, они и расценивали церковные явления просто: облачившийся в архиерейские или священнические одежды и совершающий знакомые для них церковные службы, есть архиерей или священник. Наступило время, когда потребовалось свободное церковное осознание и каноническая расценка совершаемого. В эпоху Вселенских Соборов поддержанные императорами еретики очень часто захватывали господствующее положение, и истинная Церковь казалась побежденною ложью; между тем в этом видимом поражении только начиналась победа Истины, ибо в Ней только, в Истине, — действительная сила и свобода. Сознательно и свободно сохраненная в борьбе с еретиками даже в меньшинстве душ, вероучительная Истина, здесь укреплялась, жила благодатною силою и готовилась к торжеству над ложью. Вселенские Соборы, на которых силою Духа Святого Она торжественно выявлялась, открывали победный путь для Истины, пред которою ереси постепенно замолкали. Истина особорывалась, сознательно воспринималась, как благодатно объединяющее начало всех на спасительном пути, что в деле искания спасения особенно ценно.

Удаление Святейшего Патриарха и м. Агафангела, господство живоцерковников, были призывом Духа Божия к верующим — начинать духовную жизнь сознательно, не по традиции только. Истинная Церковь сохранилась; она только внешне умалилась; еще остались верными Ей и иерархи, особенно в столицах, почти в каждом городе в малом-ли большом-ли количестве, как духовная закваска; были и священники, и миряне, иногда имевшие один и то малый храм. Наступило время свободного осознания Истины; Она в меньшинстве, но тем больший подвиг, когда Она ищется не под ложным давлением силы только большинства, но опознается сама в себе, в малой закваске.

Хотя отступники от Истины, возобладав над Нею, как обычное явление, скоро проявляют во вне свою безблагодатность, но все-таки, чтобы осознать Истину, ощутить Ее, придти к Ней, с Нею воссоединиться, нужен духовный опыт, переживания спасительного действия Духа Божия. Это там в России и совершалось.

Одна, жившая в то время в Петрограде интеллигентная женщина, рассказала мне о себе следующее: «Я, как и многие другие, при появлении живоцерковников не делала различия

223

между ними и тихоновцами. С внешней стороны все как будто было по-прежнему. Однажды в будний день я вошла в храм побыть на Литургии. Вошла, и никакой, как прежде, не ощутила сердечной теплоты. Наоборот, как будто окружил меня холод. Подхожу к иконам, лобызаю и не чувствую никакого благодатного отзвука. Что такое, думаю себе? Быть может, я вошла в храм с рассеянною душою, без надлежащего настроения? Хоть уходи, нет потребности молиться. Вспомнила, что этот храм — у живоцерковников, но значения этому почти не придала. Вышла и пошла в храм православный, «тихоновский». Тут сразу меня обвеяла церковная теплота, молитвенное настроение, я простояла службу до конца и вышла удовлетворенною. Тут я поняла разницу между Православною Церковью и живоцерковною».

Каноническая Истина, «соборность» Церкви, свободно воспринималась первее всего в церковных центрах. Насильственное удаление Патриарха от управления Церковью в действительности не лишило его канонического на то права и благодатного возглавления им Церкви. И св. ап. Павел неоднократно был заключаем в тюрьму, но ни он, ни основанные им Церкви не прекращали установившихся взаимных отношений. Причем, св. ап. называл себя узником ради духовного блага не только христиан, но и язычников. Правда, ап. Павел поддерживал свое духовное руководительство посланиями к Церквам. Но здесь, в России, живым посланием Патриарха к Церкви были совести верующих, которые читали в них то главнейшее, что Патриарх — узник за Истину Христову, чтобы она крепко жила в сердцах верующих (2 Кор. 3, 2—3). Откликом этого живого послания было то, что в Москве*) к месту удаления Патриарха собирались толпы верующих и ожидали его благословения. Здесь уже зарождалось действительное поражение живоцерковничества. Надлежало на время удалить видимого возглавителя Церкви, чтобы осиротевшая паства с верными Истине пастырями опытно восчувствовали потребность в «соборности», в свободном духовном единении с каноническим Главою, сами руководимые Духом Истины твердо стали на каноническую почву. Из центра тем же благодатным действием «соборность» распространялась дальше. Тогда уже все «Соборы» живоцерковников, с их грозными постановлениями, все усилия их закрепить за собою похищенную власть, обрекались на ничто. Достаточно было явиться Патриарху, воплотителю церковной «соборности» выйти из заключения, как потянулись к нему взоры и сердца верных Истине, чтобы в

*) Об этом я не имел повода поговорить в Патриархии, а только читал и слышал заграницей

224

нем и с ним вместе стоят в Истине, действительной «соборности» и оберегаться ею. Высказанное Патриархом желание, как акт общечеловеческой слабости и некоторой усталости от борьбы с враждебною силою, сложить с себя Патриаршие полномочия без достаточного на то канонического основания, только ярче выразило живую силу Церкви Истинной, подлинную, уже могучую «соборность» и посыпавшиеся отовсюду к нему просьбы не думать о том и не губить Церкви, приняли уже «многоболезненный вопль» страждущей Матери.

Сила церковной соборности разрасталась. В 1926 г. мне писали из К. епархии, что вся она была захваченная живоцерковниками, теперь стала очищаться от них; сами крестьяне стали выгонять их из приходов и восстановлять надлежащий канонический строй со старыми церковными порядками.

Вместе с выявлением и свободным восприятием подлинной «соборности», живой канонической Истины, действительной благодатной силы шло, хотя и медленно, по тернистому пути, осознание во всей полноте Божественного начала: «несть власть, еще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. 13, 1).

В мирное время, когда государственная власть, соответственно своему назначению, заботясь о внешнем благосостоянии граждан, имела внешнее попечение о Церкви, церковной иерархии не трудно было своим сознанием, не проникая в существо Божественной заповеди о Власти вообще, признавать эту власть, власть мирного времени, данную Богом, если даже не говорить о том, что нередко, а может быть и часто говорилось на темы этого рода не по сознанию важности во всей его глубине принципа о Власти, а отчасти по страху пред «предержащими», а отчасти в цели поддержать в простом народе благоговейное отношение к власти, сознание чего едва ли было у самих властей, тем менее у интеллигенции, которая часто позволяла себе кощунственно повторять эти слова Духа Божия. При таком одностороннем, земно эгоистическом понимании заповеди о Власти застала нас великая революция, приведшая в полный развал все прежнее благополучие: храмы осквернены, святыни поруганы, семья разрушена, нравы одичали, грязные страсти разнуздались, злодейство торжествует, вероломство и предательство ширятся, добродетель считается пороком, порок — добродетелью; и все это не в хаосе, не в анархии происходило, а исходило от ставшей в православном русском цароде безбожной власти. Легко ли было нашему Первоиерарху, Святейшему Тихону, взойти на такую всепроникающую высоту духа видя как все дорогое воспринятое трехсотлетнею почти мирною государственною жизнию, с чем он сжился всем своим существом, не представляя себе на

225

земле ничего иного лучшего, сказать в полном сознании глубины истинности: если «несть власть аще не от Бога», то значит эта власть от Него. Человеческих сил было мало; тут требовалась помощь и озарение свыше, оно все же дается при подготовке к тому духа. Нужна была высота духа ап. Павла, который и в лютейшее гонение им. Нерона на христиан, находившего в том в себе наслаждение, сказал на все времена заповедь о власти, сказал не по страху пред гонителем, ибо он всегда духом ощущал приближение к себе спекулятора с мечем, но движимый Духом Истины. Говоря по человечески, ап. Павлу было легче постигнуть эту Истину, ибо он и родился и вырос при господстве над Иудеею Римской власти, которая на троне узурпаторски сменялась и утверждалась, ни разу не проявляя никакого справедливого отношения к христианам, в чем еще большую энергию проявляли к ним Иудейские власти. А тут? Пред Патриархом стояла головокружительная духовная высота, на которую ему судил Бог взойти постепенно. Всероссийский Московский Собор 1917—18 гг. в одобренном тексте молитвы о спасении родины и Церкви, как это и приличествовало ему, в общем выражении высказал свой правильный взгляд на безбожную, только что взявшую в свои руки управление страною власть: «Вразуми и укрепи всех, иже во власти, и возглаголи в них благая о Церкви Твоей и о всех людях Твоих».

Воплотить же его в жизни, выявлять его в действительности — уже самым существом дела возлагалось на только что восприявшего Высшую Церковную Власть Святейшего Патриарха Тихона. Но на такой духовный подвиг он мог найти себе силы только в истинной «соборности» Церкви, когда православный народ с иерархами восчувствует духовную потребность в объединении каноническою Истиною, соединяющею его с Вселенскою Церковью, и будет искать Ее в живом носителе Ее, каноническом Патриархе. Этого, как уже сказано, сперва не было. Поэтому и Патриарх Тихон в своем первом послании (1918 г. 19 янв.) явился не выразителем церковного взгляда на власть, — он ее не коснулся, при виде величайшего смятения и разрушения Церкви и родины «явными и тайными их врагами», но выявителем болезненно-горького чувства, крика пораженного небывалым горем своего сердца и благомыслящей I части народа. «Властию данною нам от Бога запрещаем вам приступать к тайнам Христовым, анафематствуем вас, если вы 1 только носите еще имена христианские и хотя по рождению 1 своему принадлежите к Церкви Православной», — со всею решительностию объявлял он всем в своем послании к Церкви. «Однако этот удар, не касаясь власти по существу, не затрагивал и прав Ее церковных, ибо во главе Ее стояли или безбож-

226

нвки или бывшие христиане, ставшие безбожниками. Анафема относилась к вр. забывшим совесть и разум русским пра-вославным, но и здесь она теряла свою силу, будучи безличною, общею. Скорее всего она явилась предохранительным средством для людей еще не потерявших страха Божия. Такого же характера были и последующие его послания, напр, по поводу заключения большевиками Брест-Литовского мира, Совету народных комиссаров (25 окт. 1918 г.). Как обращенные к безбожникам, они в прямом смысле не были Архипастырскими посланиями, а скорее с обезглавлением государства, воплем к Богу печальника Русской земли, а вместе с тем громким откликом потрясенных душ благоразумной части народа, в котором она могла найти своему горю хотя некоторое успокоение: «есть наша совесть — это Патриарх; пусть его не послушают, но он говорит и еще скажет за нас». Только при господстве чувства и могли вылиться такие неопределенные слова касательно важнейшего предмета: «не наше дело судить о земной власти; всякая власть, от Бога допущенная привлекла бы на себя наше благословение., если бы она воистину явилась «Божией слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, а для злых». Конечно, Патриаршего благословения на дела беззакония не могло быть, но и беззаконнующая власть все же Божие попущение. Впрочем, этот оборот речи у Святейшего был не столько выразителем существа Истины, сколько моральным аргументом для обращения к комиссарам с увещанием: «ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних и истребление невинных, простираем мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину своего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный отдых от междуусобной брани»... Сказать тогда народу с полным убеждением: «несть власти, еще не от Бога»... было бы ослепительным светом, от силы которого он мог пожалуй отвратить в сторону еще свой не готовый к тому духовный взор, а от Патриарха, невольно охваченного силою чувства, при наличии окружающих условий, потребовалось бы необычайное величие духа: необходимы были подготовка для первого и личный подвиг для второго. То и другое сделали узы нашего Первосвятителя. Появление живоцерковников и других канонических .отщепенцев дали толчок к кристаллизации в народе «соборности», свободного чрез личный опыт при воздействии Духа Божия, опознания канонического возглавления, канонической Истины, важнейшего условия для восприятия и Истины вероучительной, как бы она ни была высока, ибо и

227

каноническая и вероучительная Истина — от одного и того же Духа Истины, руководящего к спасению. А невинные узы за Истину Христову только углубили ум Патриарха в постижении Ее и укрепили в ней его волю.

Патриаршие узы легли гранью между прежнею его церковною деятельностью и будущею, между взглядом его на советскую власть прежним и созревшим в заключении. Открывалась борьба не с внешнею властью, хотя бы даже в форме протеста Великого Отца вместо народа против бесчинств ее, или в форме обличений, а борьба за Церковь, за Ее канонические и вероучительные устрой, под которые стали подкапываться при содействии советской власти разные церковные отщепенцы, сперва поломавшие каноническую ограду Церкви, а потом, в неизбежной последовательности, коснувшиеся и догматической Ее стороны.

Митрополит Агафангел, за насильственным отстранением Святейшего Тихона от управления Церковью, приняв от него заместительство, в виду всесторонней разрухи жизни, а может быть и предвидя свое заточение, в своем послании от 5— 18 июля. 1922 г. дал иерархам почти полное право на самостоятельное управление, «соображаясь с Писанием, священными канонами впредь до восстановления Высшей Церковной Власти». Это право должно было выявить каждого иерарха кто он? останется ли в истинной церковной свободе, в «соборности», в указанной ограде, или уклонится в самочиние, личный рационализм? Начиналось свободное осознание себя, очищение соборного иерархического лика. К выходу из заключения Патриарха в достаточной степени выявилась как факт, «соборность» народа, по крайней мере в столицах и других крупных центрах народной жизни и иерархического сословия. Освобожденный из уз Патриарх приступил на этой церковной, свободой созданной основе к собиранию Церкви, приведению Ее не к компромисному соединению разнообразных новых образований, но к единству на основе канонического возглавления и проистекавших оттуда последствий, при надлежащем разграничении того, что «кесарево», и что «Божие».

Как Великий Господин Российской Церкви, в котором, вследствие уничтожения большевистскою властию Свящ. Синода, по воле Всероссийского Собора и существу первосвяти-телъского служения, сосредоточилась вся Высшая Церковная Власть, в своей краткой грамоте к Церкви, данной еще из узилища Донского Монастыря (6 дек: 1922 г.), назвав «Высшее Церковное управление» антихристовым учреждением, анафе-матствует его, а выйдя из заключения, уже в своем послании (15 Июля 1923 г.) он называет его и всю его иерархию безблагодатными, оставшихся верными «Богоустановленному по-

228

рядку церковной жизни призывает оказать ему содействие в деле умиротворения Церкви», а «поползнувпшхся в настоящем веке лукавствия и чрез признание незаконной власти, волею или неволею, или неведением, отпавших от церковного единства и благодати Божией, умоляет сознать свой грех, очистить себя покаянием и возвратиться в спасающее лоно Единой Вселенской Церкви».

Здесь, таким образом, каноническим Кормчим Церкви торжественно провозглашено, где спасающая Матерь Церковь и где безблагодатная пустыня, всем указано начало истинной «соборности», соединяющее со вселенскою Церковью. Начиналось свободное осознание спасительного, но тернистого пути. «Царствие Божие нудится и нуждницы восхищают е». Открылась полная духовных подвигов чистка пшеницы от плевел, чистка длительная, но с надлежащей твердостью отделяющая действительно верных Христу от друзей грешного мира.

Что касается отношения к Советской власти, то сущность его была выражена еще м. Агафангелом в своем, как заместителя Патриарха, послании, — это признание ее, как уже власти установившейся: «Повинуйтесь с доброю совестью, просвещенною Христовым светом государственной власти, несите в духе мира и любви свои гражданские обязанности, памятуя завет Христов: Воздадите кесарево кесарю и Божие Богови». Тот же взгляд в отношении советской власти созрел в душе Патриарха во время его темничного заключения. «Отныне я определенно заявляю всем тем, кто будет пытаться восстановить его против советской власти, что их усердие будет совершенно напрасным и бесплодным, ибо я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило», писал он в своем послании уже на свободе (28 Июля 1923г.)*).

Нельзя согласиться с общераспространенным в эмиграции мнением, что это послание написано не самим Патриархом, а заранее заготовленное большевистскою властию только подписано им, как вынужденная уступка тому условию, под которым он мог получить свободу, крайне необходимую, по личному сознанию его, для Церкви. Мне лично не пришлось говорить в Патриархии по этому вопросу; да и не мог он прийти на память при совершающейся там церковной жизни, так реальность этой жизни не чувствовала его.

Но психологически это мнение трудно и, прямо скажу, едва ли допустимо. Я не стою за формулировку этого послания, но говорю о сущности его, о признании Патриархом Тихоном Со-

*) «Кризис церковной смуты и дальнейший ее рост за рубежом» — Проф. Стратонов, — «Путь» 1927 г. № 17, стр. 72.

229

ветской власти; мне думается, что он сделал это не под внешним только насилием, в душе оставаясь против власти, как •ласти, но придя к тому свободно в своих Первосвятительских советах и разуме. Иное мнение, это — точка зрения чисто мирская, подсказываемая политическим чувством, для которого закон христианской жизни «ищите прежде Царствия Божия и Правды Его, и это (остальное) приложится вас» (Мф. б, 33), не имеет первосушественного центрально-основного значения; для него этот закон, пожалуй, приемлем только в Обратной перестановке двух его существенных предметов. Для Первоиерарха же Исповедника Христова это недопустимо. Уже то обстоятельство, с каким достоинством и неустрашимостью он держал себя на суде над ним, жертвенно защищая собою всех бывших с ним на суде священников («они не виновны, ибо они исполняли мое предписание» (Иоан. 18, 8), свидетельствует о том, что Первоиерарх наш был не из тех, чтобы по важнейшему вопросу из-за страха уз поступить вопреки своему внутреннему убеждению. Узы он принял за Истину Христову, а в таких узах дух исповедника не ослабевает, но вызвышается, поддерживаясь и укрепляясь Духом Святым. В святом заключении иерарх может лучше постигать волю Божию в ее надлежащей полноте, если она в мирной жизни примрачалась обычными условиями суетливой жизни.

Св. Ал. Павел из уз написал возвышенное послание к Бфе-сянам, в котором говорит, что ему в узах дано Духом Святым глубочайшее постижение сокровенной от вечности, но открытой теперь, неведомой и ангелам тайны всеобъемлемости спасающей Церкви Христовой, созданной Им на Своей крови, что узы его сами по .себе благоветствуют о Христе, так что это благовестив уже достигло кесарева дома, и с этой стороны они являются не скорбью для Церкви, но славою Ее (Ефес. 3).

Нужно полагать, что и для Первоиерарха темничное заключение было тем добрым подвигом за Истину, который поднял его понимание заповеди Божией: «несть власть, аще не от Бога»... до безусловности ее, и определил его дальнейшую церковную деятельность, при известном отношении к гражданской власти, в соответственном заповеди направлении. Иная точка зрения только без всякого серьезного основания лишить его насильственно церковную изоляцию цены доброго испо-ведничества и представить его политическою личностью.

В дальнейшем психологическом ходе, последнее послание Патриарха Тихона от 7 апреля 1925 г., по содержанию своему представляющее более подробное, обоснованное Словом Бо-жиим, раскрытие уже неизменно твердого воззрения на сущность церковной жизни и управления ею, а также и на отно-

230

шение его самого к советской власти, было бы обычным, естественным и не вызвало бы нигде ни спора, ни подозрения подлинной принадлежности его Патриарху, если бы продолжилась жизнь его. Но к сожалению оно явилось как бы предсмертным завещанием, хотя ни сам Патриарх не думал о том, ни само послание не носит ни малейших следов такого акта. Жизнь Святейшего, казалось для людей отдаленных от Москвы, прекратилась неожиданно, хотя для близких к нему эта неожиданность по роду его болезни, не исключалась: он был болен астмою. Естественно, за границею, а может быть и в России вдали от центра, появились различные толки о насильственной смерти Патриарха, и фальсификации якобы его последнего послания. И я так думал. Но в Москве ни в Патриархии ни от частных лиц я не слышал даже и намека на подтверждение наших заграничных слухов. Ни в естественности его смерти, ни в принадлежности ему послания там нет сомнений. В одной из частных бесед в присутствии м. Сергия и двух-трех иерархов, членов Синода, м. Серафим, рассказывая об обстоятельствах смерти, погребения Патриарха и о признании, согласно воли почившего, Местоблюстителем м. Петра, коснулся и последнего послания Патриарха. Рассказ собственно был для меня, а остальные хорошо знали обо всем. Часов в 7 вечера перед смертию были у Патриарха, проживавшего в лечебнице, некоторые иерархи. Обычная беседа со Святейшим не предвещала скорой развязки его со скорбною земною жизнию. Может быть в личном предчувствии смерти, он передал два пакета м. Петру — один о Местоблюститель-стве, а другой неизвестно о чем. После погребения, в присутствии всех участвовавших в отпевании умершего иерархов, был вскрыт пакет о Местоблюстительстве. Не мало было разговоров, как быть, как исполнить волю почившего, так как первые два кандидата — м.м. Кирилл и Агафангел были в ссылке, а налицо — третий, м. Петр. Благоразумие выяснило, что, согласно воли Патриарха, Местоблюстителем должен быть тот, кто может сейчас же, без внешних затруднений, воспри-ять эту власть; таковым и был м. Петр, который не смотря на отказ, упрошенный иерархами, а главным образом, в силу видимой необходимости, и принял на себя бремя Местоблюсти-тельства. Время было уже позднее; утомленные и служением и обсуждением иерархи подписали составленный акт о Местоблюстительстве и разошлись; а м. Петр, естественно взволнованный всем происшедшим, совсем забыл про другой пакет Патриарха, и вспомнил о нем уже через неделю. Пригласил к себе м.м. Тихона Уральского и Серафима Тверского и в присутствии их вскрыл пакет. Это было Патриаршее послание к Церкви. Они решили сообщить о том Тучкову; тот прочел и

231

сказал им: что же Вы медлили с этим важным для Вас же документом? и отдал его им для напечатали».

Если и есть в этом Патриаршем послании отдельные слова, некоторые выражения, которые без ущерба для сущности послания по иному мнению могли бы быть опущенными, то для Патриарха они оправдывались желанием «установить чистые искренние отношения» между Церковью и Советскою вла-стию, чтобы тем, — как он говорит в последних строках послания, — «побудить нашу власть относиться к нам с полным доверием и дать нам возможность преподать детям наших пасомых Закон Божий, иметь Богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книга и журналы». В общем же, если вчитаться в послание без предубеждения, то ни по содержанию, ни по стилю, ни тем более по духу, оно ни в коем случае не может быть признано произведением безбожного ума. И морально и психологически не под силу написать его гордому богоборному уму. И следует ли отрицающим подлинность Патриаршего послания, в противоречие своему взгляду на советскую власть, давать ей неподобающую честь, приписывая ей авторство послания?

Советсткая власть могла с торжеством сказать о победе своей над Патриархом и возглавляемою им Церковью. Иного отношения и вывода нельзя было и ожидать от власти, признающей одну только физическую силу. А Патриарх мыслил иначе. Не раболепно склонился он пред тяжелою рукою безбожной власти, а как верный служитель Христа, узами свидетельствовавший Истину Его, он только возвещал непреложную волю Божию о власти, и отношении своем к ней. Думаю, ему легче было бы умереть, чем рабским лицемерием вводить в заблуждение врученную ему для водительства к вечному спасению паству. Не легко было ему писать это послание, зная, что не все надлежаще поймут его, ибо не все духовно взрослы, и некоторые осудят его. Но долг святой выше ложного страха. Стоя в Истине, «в сознании лежащей на нем обязанности блюсти чистоту жизни Церкви, первее всего ищущей спасения людей и осуществления в жизни вечных Божественных начал», он засвидетельствовал: «Кесарева кесарю, Божия Богу». В области первой — мы подчинены, в области последней, безмерно высшей, в конце концов побеждающей первую — свободны. В области Божией — Православная вера и незыблемость свв. канонов, как ограда истинной Церкви; здесь нет и не может быть ни изменений, ни уступок.

Только в таком сознании можно написать: «Наши враги стремясь разлучить нас с возлюбленными чадами, вверенными Богом нам, пастырям, распространяют ложные слухи о том, что мы на Патриаршем посту не свободны в распоряжении

232

словом нашим и даже совестью, что мы .засалены мнимыми врагами народа и лишены возможности общения с паствою, нами водимою. Мы объявляем за ложь и соблазны все измышления о несвободе нашей, поелику нет на земле власти, которая могла бы связать нашу святительскую совесть, и наше Патриаршее слово». Не безбожному сердцу, тем менее уму, засвидетельствовать эту исключительную по силе исповедь сердца: «на земле нет власти...» Внешняя власть может опять взять в узы за благовестие Истины, но заставить подменить ее, отречься от Нее, она бессильна. Здесь уже слышатся завещательные слова предсмертного послания ап. Павла к Тимофею: «Помни Господа Иисуса Христа от семени Давидова, воскресшего из мертвых, по благовествованию моему, за которое я страдаю даже до уз как злодей; но для Слова Божия нет уз» (2 Тим. 2, 8—9). Только с такой духовной высоты могли быть сказаны утешительные предсмертные слова: «Небоязненно и с великим упованием взирая на грядущие пути святого Православия (может ли так говорить безбожник?), мы смиренно просим вас, возлюбленные чада наша, блюсти дело Божие, да ничтоже успеют сыны беззакония». Отсюда вполне естественно и понятно: «призывая на архипастырей и пастырей и верных чад благословение Божие, молим вас со спокойной совестию без боязни погрешить против Святой веры, подчиняться советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова Апостола: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо несть власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены» (Рим, 13, 7). Только в верности Истине, и твердом стоянии в Ней — всепобеждающая Божия сила: «сия есть победа, победившая мир, вера наша» (1 Иоан. 5, 4).

Это послание Патриарха сделалось как бы основным для деятельности восприемников его власти м. м. Петра и Сергия.

Местоблюститель, м. Петр, в своем первом, вступительном послании, со всею определенностью свидетельствует о каноническом соборном начале, осуществлявшем в лице Патриарха Тихона, а теперь канонически преемственно воспринятом им, находящимся в единении со всею православною законною иерерхией, в соответствии с чем все, самочинно отпадшее от единения с носителем соборного начала, является вне церковным, безблагодатным. А о своем понимании существа гражданской власти он высказывается не менее определенно, чем Патриарх, только в более сильном выражении: обращаясь к архипастырям, пастырям и всем православным, он говорит: «будем пребывать в союзе мира и любви между собою, будем все едино (Иоан. 17, 22—23), помогая друг другу охранять

233

нашу православную веру, являя везде и всюду примеры доброй жизни... смирения, повиновения существующей гражданской власти» не безусловно во всем, «а в согласии с заповедями Божий-м и (Мр. 12, 17; Рим. 13, 1; Деян. 4, 18—19), дабы последняя видела это и Дух Божий воз-глаголал бы чрез нее благая о Церкви Святой (1 Петр. 2, 12—14). .

Свое фактическое признание советской власти он засвидетельствовал, находясь уже в тюрьме, в подвиге Исповедниче-ства Истины, в резолюции об учреждении особой комиссии по управлению церковными делами: «означенная коллегия по соглашению с властями, пользуется правом пригласить...». Если бы кто подумал, что во взгляде на существо гражданской советской власти больше выражено лести и страха чем Истины, то мы скажем, что для безбожной власти все равно — признает ли глава Церкви и народ ее Богом данною, или нет, лишь бы повиновались ей; а главное укажем на то, с каким достоинством носитель Высшей Церковной Власти, еще находясь на свободе, отстранил все запугивания, какими хотел устранить его инициатор новой смуты, — А. Григорий (Яцковский) со своими единомысленными иерархами; отстранил, готовясь принять за Истину темничные узы. Когда в ноябре 1925 г. в советских газетах поднялась травля м. Петра, взводившая на него разные обвинения, то будущие его предатели, А. Григорий с другими немногими епископами, предложили м: Петру оправдаться в советской печати и созвать Собор из находившихся в Москве епископов. Тот сперва было согласился на то и другое, а потом отказался от обещания. И правильно поступил, в особенности в отношении созыва Собора из Московских иерархов, так как такое собрание не было бы Собором, а между тем церковные мятежники могли поставить на нем вопрос о самом Местоблюстителе и употребить все меры к тому, чтобы вынести решение против него; тогда ликвидация Местоблюстителем этого самочинного решения могла бы быть большим вредом для мира Церкви, а его самого положение, конечно, ни мало не улучшилось бы. Поэтому, он заявил, что ответственным лицом за Церковь является он; о действиях же его будет судить Господь и Всероссийский канонический Собор. В таком полном достоинства ответе Господь ему судил лучший выход — подвиг исповедничества. На другой день он был взят в тюрьму. А Заместителем себя, еще ранее заготовленным письменным актом, он назначил митрополита Сергия.

Признание нашими первоиерархами советской власти, как власти Богом данной, было свидетельством долга и верности

234

воле Божией. Но это само по себе, в прямом смысле, нисколько не могло побуждать советскую власть к легализации Православной Церкви, хотя и могло казаться, что главнейшим тормозом для того было недоверие в лояльности к ней церковной иерархии вообще. Безбожная власть уже по самому существу своему не может быть равнодушной, лояльной к Церкви Христовой, видя в Ней всегдашнего непримиримого врага себе; и это вполне естественно: дело ведь не в штыковой схватке двух враждующих сторон, а в неизбежном, глубоком и непримиримом внутреннем духовном антагонизме. Не признавая последнего, советская власть своим внутренним существом вынуждалась быть враждебною к Церкви, делая и позволяя в отношении Ее все, что могло ослаблять и расстраивать Ее внутреннюю и внешнюю жизнь. Конечно, о легализации Церкви, без какой-либо вынужденности к тому, не могло быть и речи. Открытое, действительное, нелицемерное признание Первоиерархами советской власти, как власти данной Богом, естественно, для самой власти показалось полною победою ее над Церковью, капитуляцией Ее. Однако, здесь-то и полагалась основа для концентрации духовной силы Церкви, при надлежащем подчинении Ее «кесарю». Церковь Христова только тогда бывает непобедимою страшною духовною силою для врагов Ее, когда Она облачается в волю Христову, делается послушною Ему и подвигом исповедничества является свидетельницею верности Ему. Вера народа крепла, истинная «соборность» ширилась, концентрируя народ около канонической церковной власти; вырастала такая духовная мощь, которая не могла быть не ощущаема властью, как сила ей опасная, если она не даст ей надлежащего течения. Постепенно выявилась нужда дать легализацию Церкви. Бог судил получить ее м. Сергию.

235

IV.

Высокопреосвященнейший м. Сергий — крупнейший иерарх мирного времени, иерарх незаурядного ума, учености, известный в широких кругах просвещенного русского общества. Не будучи членом Синода по положению, он, однако, почти неизменно заседал в нем. Это положение почти невольно и незаметно увлекало в политиканство, качество тогда считавшееся и в иерархе чуть ли не достоинством, порождавшее ненужную гибкость в деятельности и ослаблявшее прирожденную силу воли. Некоторые иерархи, вероятно, помня его совместную работу в Синоде, доселе считают м. Сергия человеком слабой воли. Но едва ли это так. Там была скорее обычная для многих того времени жизненная приспособляемость, и только, но не выявление природной воли. В мирное время эта гибкость могла проходить благополучно. Но в церковной смуте она нанесла ему сильный удар, от которого он, переживя бурю глубокого душевного потрясения, поднялся в надлежащем достоинстве, в присущей ему духовной красоте. Патриарх удален от церковного Управления. Основатели жи-воцерковничества, худшие из церковного клира, самочинно объявившие во всей Церкви себя Высшим Церковным Управлением, будто свободно переданным им Патриархом, потоком устремились к захвату в свои руки всей Церкви.

С борьбою ли, без борьбы ли, волею ли, или неволию, ведением ли, или неведением, — кто знает? но попущением Бо-жиим был увлечен сюда и м. Сергий. Его присутствие здесь, несомненно, придало живоцерковничеству огромную моральную силу и, быть может, некоторые чрез него и преткнулись о камень соблазна, перейдя в живоцерковный раскол. Но думается, что сам он своим светлым умом, более чуткою совестью, скоро почувствовал и уразумел силу падения. Но пред кем покаяться? Кто исцелит душу? Патриарх заключен. Целый год пришлось ему быть с самим собою, нося р себе свое падение, омывая его воздыханиями, а может быть и слезами. Освобож-

236

денный Патриарх обратился ко всей Церкви с посланием, в котором всех отступивших в живую Церковь иерархов назвал, по праву апостольского преемства, безблагодатными. Восчувствовал правду эту м. Сергий, и один из первых, если не первый, предстал пред Патриархом и всею Церковью с сокрушенным покаянием, снявши все иерархические одежды, как символ иерархической благодати и высокого сана, оставшись в положении простого инока. Потребовал ли от него такого покаяния Патриарх, или он сам предложил Святейшему свою искреннюю просьбу о том, только появление кающегося выдающегося иерарха пред лицом Первосвятителя с сонмом иерархов и духовенства, среди переполнившего собор народа, не говоря о произведенном на всех огромном впечатлении, свидетельствовало о таком глубоком сознании своего падения, пред которым в ничто обращались ложный стыд и все взоры и разговоры внешнего мира, лишь бы быть в единении с Матерью Церковью, а чрез Нее и со Вселенскою, в которой одной достигается спасение. От лица всей Церкви Патриарх принял покаяние, восстановил его в Митрополичьем достоинстве и поставил его сослужить ему в Божественной Литургии первым после себя. М. Сергий встал в подобающей ему высоте и природном достоинстве, величии духа. О слабости воли в нем тут уже говорить нельзя. Дальнейшие четырехкратные темничные узы для него были такими, о которых он рассказывает всегда с приятною на лице улыбкою. Ни тени огорчения или укора кому-либо. Кажется он желал их, чтобы с избытком, если только можно говорить здесь о духовной мере, покрыть свое грустное прошлое, и возрастать духовно*). Ни разу даже он не обмолвился мне о тяжести тюремного заключения, как будто ее он и не чувствовал. Это от того, что день и вечер он расположил для богослужебного и, так сказать, келейного молитвенного подвига, применительно к тем часам дня и вечера, когда он выполняется на свободе. Ему приходилось почти всегда жить в одиночной камере, в которой находилась койка, стол и стул. В определенное время доставлялся обед, восполнявшийся в достаточном количестве приношениями православных, кипяток при выдаче определенной порции чая и сахара. Для обеда и чая требовалось немного времени, а остальное он так располагал: утром по приведении себя в порядок от сна, прочитывал все положенные утренние молитвы; затем, после малого перерыва, становился для отправления утреннего богослужения, вычитывая положенные псалмы, а на кафизмах

*) Глубокое чувство к покрытому покаянием греху, мне кажется, он высказал в своем ответе на письмо к нему одного живоцерковного протоиерея по вопросу о безблагодатности «живой церкви»: не все ли равно, где человек ни утопает — в глубине ли реки или на мелком месте ее.

237

хорошо знакомые эктении, песнопения отдельные песни знакомого канона и первый час. Часов около 9-ти читал 3 и 6 часы, пел так называемую «обедницу» и песнопения литургийные; вечером совершал вечерню и вычитывал полностью молитвы «на сон грядущим». Никогда, говорил он мне, на свободе не приходилось на память вычитывать, положим, часы, шестопсалмие, и я думал, что не смогу прочесть; а потом постепенно все вспомнилось, так что уже впоследствии все это выполнялось без особого напряжения памяти. В промежутках времени отдавался религиозному размышлению: св. Евангелие знал, много раньше читал. Так духовно наполнялся весь день, все время отдавалось духовному деланию; потому проходило оно сравнительно незаметно; а главное, в душе не было ни раздражения, ни озлобления, а всегдашнее сознание — за истину Христову. Поэтому, я не удивляюсь, что четырехкратные узы Первосвятителя нисколько не умалили в нем врожденного благодушия ко всем и всему, но даже как будто прибавили.

Кажется после третьего заключения он был отправлен в один из монастырей Нижнего Новгорода без права выхода за стены обители.

Там, совершая ежедневно обычные духовные занятия, в свободное время он стал размышлять о составлении акафиста Божией Матери. «Никогда мне и в голову не приходило писать стихи, — рассказывал он, а тут вдруг акафист стал выливаться в стихотворной форме, и я написал акафист в честь Богоматери, именуемой Боголюбской и Умиления». Последний и я имею от него. Такое настроение в узнике — дело Божие. Бог и в темнице верным Своим посылает утешение.

Ему то Господь и поручил устроение церковной жизни на канонических началах при полученной им легализации Православной Церкви.

Но не сразу он приступил к этому важнейшему в нашей новой церковно-исторической жизни делу. Ему Бог судил ярче выявить основное для каждой самостоятельной Церкви начало о праве и власти первоиерарха Церкви, при том с новой, выдвинутой у нас смутною жизнию, стороны раскрытием данного Главе Церкви Всероссийским Москов. Собором права на случай угрозы смерти или заключения в тюрьму назначать своего заместителя или местоблюстителя.

В неожиданном для себя устранении от Управления Церковью Святейший Патриарх только частично осуществил данное ему Собором право: вместо трех кандидатов в заместителя себе он назначил только одного. М. Агафангела, вероятно, в надежде, что и тот в свою очередь сделает то же самое. Но м. Агафангел и этим не воспользовался, а, отправляясь в ссылку

238

в Сибирь, оставил иерархов согласно своему посланию самим себе, своей совести, при свободном руководстве ее Св. Писанием и св. Канонами. В то время, как мы указывали, в цер-ковно-практическом отношении это имело большое значение. Широкое право, данное м. Агафангелом, конечно, имело в виду не автономию каждого иерарха, а оно шло к иерархической, совести с вопросом — кто ты? в каноническом ли ты сознании, или почтешь это право за повод к бесчинию? Как ты отнесешься к 34 ап. прав., требующему признавать первого иерарха, как главу, и без его воли ничего не делать, кроме дел, касающихся твоей епархии? Патриарх в узах; его заместитель — в ссылке, оказавшись в внешнем положении одинаковым с положением Патриарха и потому потерявшим переданные ему Патриархом права на управление. Наступили ли вынудительные обстоятельства каждому идти своим путем, или, при отсутствии на свободе главы, пришло время осознать особую важность начала, указанного 34 ап. пр. и возможность, совершая в Церкви свое служение, духовно возглавляться узником, руководясь ранее сделанными им указаниями, а потом исшедшим от него из уз анафематствованием верховоди-телей «Живой Церкви»?

Здесь, с внешней стороны самом тяжелом положении Церкви, в глубине Ее жизни создавалась каноническая основа для широкого практического применения восприятия Церковью указанного Соборного начала о Заместительстве Главы Церкви. Мы знаем, что однажды, после ссылки в Сибирь м. Петра и всаждения в тюрьму назначенного им себе заместителя м. Сергия, прошел целый ряд сменяющих по разным причинам один другого Заместителей, пока не закончилась эта смена Архиеп. Угличским Серафимом, также спокойно принятым Церковью как и м. Сергий. Но на долю последнего выпало крупное дело отстаивать каноничность Заместительства, как единоличного возглавителя Церкви по прямому преемству от Патриарха, внутреннюю свободу Церкви и выяснить, как я сказал, размер канонических прав Заместителя, когда он на свободе и когда он лишен ее. Все это раскрылось в процессе борьбы м. Сергия с новым церковным расколом, «Григорьев-щинью», в котором, в целях помочь церковному делу, приняли такое или иное участие м.м. Петр и Агафангел.

Когда со взятием в тюрьму м. Петра, Архиеп. Григорий из числа 10-ти единомышленных себе иерархов самочинно, без ведома узника Местоблюстителя, создал Высший Церковный Совет (В.Ц.С.) и, с допущения народного комиссариата внутренних дел, приступил к управлению церковными делами, то митрополиту Сергию, получившему от м. Петра право заместителя его по возглавлению Церкви, хотя он, проживая в

239

Нижнем Новгороде, не пользовался полною свободою, не трудно было показать надлежащую цену составу этого самочинного учреждения, назвав их не «смелыми ревнителями» о благе Церкви, но «дерзкими похитителями» не принадлежащих им прав и потому «подлежащих наказанию по правилам Церкви, ибо это было грубым повторением узурпаторства «Живой Церкви», учредители которой уже анафематствованы Патриархом, разве с тем только различием, что учредители В.Ц.С. старались прикрыть свое самочиние обещанием, при сохранении в целости догматов и канонов Церкви, удерживать у себя Высшее управление только временно, впредь до созыва второго Всерос. Церковного Собора. Он без затруднения, в сознании за собою полноты прав, как Первоиерарх, всех членов В.Ц.С. лишил занимаемых ими кафедр и запретил в свяшен-нослужении, когда они не согласились на его предложение оставить свою затею. Как ни защищены были, по-видимому, в своих действиях дозволением на то Советской власти, однако, члены В.Ц.С. почувствовали силу канонического запрещения. Проникнув в темницу к Местоблюстителю и представив ему письменный доклад о положении Церкви в таком виде, что м. Сергий, не имея права выехать из Нижнего Новгорода, не может прибыть в Москву и принять церковное строительство, да ему будто и отказано в этом правительством, хотя он и назначает, посвящает и делает разные распоряжения, между тем, как вследствие того в Церкви появляются новые разделения, новые расколы, пытались убедить м. Петра аннулировать заместительство м. Сергия и передать им управление Церковью. Местоблюститель, вероятно, не придавая особого значения явному противоречию о м. Сергии, будто он, не получив разрешения на управление, все-таки действует как заместитель, всецело объятый скорбью о Церкви, в полном расстройстве физических сил, но все же, как он сказал о себе, не оставленный Богом, не утверждает В.Ц.С., а назначает для управления Церковью новую коллегию из трех иерархов, в состав которой третьим вошел и А. Григорий, назначает, однако, условно, «если это требуется для успокоения верующих и для блага Церкви». А. Григорий, всецело поглощенный личною заинтересованностью в получении власти, не заметив в резолюции на его докладе м. Петру ни условности ее, в которой вся суть дела, ни учреждения особой коллегии вместо В.Ц.С., известил телеграфно м. Сергия о том, что он Местоблюстителем освобожден от заместительства и, оставляя в силе В.Ц.С., выступил с своими распоряжениями не как председатель коллегии, которая в действительности и не составилась еще, а как председатель самочинного В.Ц.С., и вместе с тем послал к м. Сергию депутацию с заверенною им самим резолюцией м. Петра.

240

Дело осложнилось и м. Сергий, имея в виду телеграмму А. Григория, решил было сложить с себя обязанности местоблюстителя, заготовив о том и письмо А. Григорию. А когда прочел привезенную депутатами копию резолюции м. Петра, то в своем ответном послании А. Григорию он заявил, что не только не может почему либо^ но и не вправе устраниться от заместительства, ибо резолюция допускает учреждение коллегии только в том-случае, если это «признается полезным в интересах мира и единения церковного», тогда как, при наличии церковной жизни, именно устроение этой коллегии и внесет новый раздор и смуту в Церковь, так как назначение его заместителем всеми принято спокойно, и исполнение условной воли местоблюстителя будет только непониманием «советодателя» и заслужить не похвалу исполнителю, а наказание. Стоя на этой твердой позиции, м. Сергий, тонко разобрав все измышленные post factum А. Григорием основания к стремлению получить неканоничным путем высшую власть, канонически заградил ему все пути к приличному отступлению, указав ему особую огромность вины в том, что он, прося у м. Петра передачи В.Ц.С. власти, скрыл от него запрещение м. Сергием всех членов его и тем усугубил для себя каноническое наказание.

Но все же еще оставалось невыясненным отношение самого м. Петра к факту удержания м. Сергием прав заместителя и неисполнения хотя и условной его резолюции. Судя по письму м. Сергия к местоблюстителю, можно полагать, что члены В.Ц.С. осветили по своему отношения м. Сергия к м. Петру, представив его непокорным его воле и виновником разгорающейся церковной смуты; не забыли доложить ему и о том, что заместитель незаконно подверг их запрещению. Трудно сказать (я не спрашивал об этом), по просьбе ли Местоблюстителя, или заместителя, но, думается, менее всего по желанию А. Григория, м. Сергий под арестом был привезен в Москву и в Г.П.У. написал м. Петру объяснение, почему он не исполнил условную его резолюцию. Правилами свв. канонов, а также ссылкою на недавнюю законную практику Патриарха и самого местоблюстителя м. Сергий вполне доказал правоту своих действий, так что м. Петр в своей резолюции на письме м. Сергия аннулировал резолюцию об учреждении «коллегии», санкционировал действия его, подписавшись под нею: «кающийся м. Петр».

Отстаивая каноническую твердость восстановленного Всероссийским Московским Собором Патриаршего возглавления Церкви в преемственности его в местоблюстительстве, м. Сергий ходом дела в своих письменных актах вынуждается ограждать свободу Церкви, в умалении, а м. б. даже в потере кото-

241

рой без всякого на то основания стараются его упрекать некоторые в России, а многие за границей, не вдумываясь в действия тех которые сознательно или ненамеренно колеблют ее. В своем послании к Ар. Григорию от 16—29 янв. 1926 г. с сокрушительною критикою ответа последнего на первое свое к нему послание, м. Сергий пишет: «Св. Церковь повелевает «лишить не только общения, но и достоинства тех, кто помимо митрополита и епископов области обратится с церковным делом к гражданской власти» (Ант. 11), как это сделали Вы, подав заявление о регистрации В.Ц.С. для управления русской Церковью, без ведома и согласия этой Церкви и Ее иерархии» (Цер. Вед. 1926 г. № 5—6).

А в письме к находившемуся в тюрьме м. Петру он выясняет, что в единоличном возглавлении Церкви и есть залог сохранения свободы Ее: «Второе сомнение, вызываемое учреждаемой Вами коллегией (как выразительницей Ваших полномочий), состоит в том, что ею колеблется и самое основание церковного строя, восстановленного Собором 1917—1918 гг. Вы знаете, что коллегией заменил единоличное возглавление Церкви Петр Великий, пытавшийся присвоить себе это возглавление.

«Коллегия» — символ отказа от своей свободы и всего менее приемлема теперь, при отделении Церкви от Государства. Никто из ревнителей Православия не согласится возвратиться назад к Петровским порядкам, от которых, благодаря революции, мы избавились. Боюсь, что даже Ваше имя не сделает приемлемой эту коллегию, и она останется подобно В.Ц.У. без паствы» (Церков. Вед. 1926 г. № 11—12).

Защищает церковную свободу, не пользуясь личною свободою.

Здесь уже м. Сергий не скрывается за приспособляемость, а выступает в надлежащем достоинстве Первоиерарха, твердо стоящего на канонической почве и не засматривающего в свое лично ближайшее, что будет? Для него главное — сохранение Церкви в восстановленном ее достоинстве. Административное выступление из темницы м. Петра в учреждении им особой «коллегии» для управления Церковью в то время, как права на то уже были формально переданы им заместителю, м. Сергию от которого не получив никакого уведомления о состоянии церковной жизни, а поверив неправильной информации А. Григория, о бесчинстве которого он еще не знал, поставило на очередь каноническому сознанию вопрос: вправе ли Первоие-рарх, будучи не на свободе — в темнице ли, в ссылке ли — делать свои распоряжения по управлению, в то время, как на свободе есть им же назначенный Заместитель? М. Сергий сперва решил этот вопрос в утвердительном смысле. На

242

телеграмму А. Григория о том, что м. Петр освободил его от Заместительства, м. Сергий уже было счел себя освобожденным от Первоиераршеских прав, о чем было и приготовил А. Григорию письмо. На этот раз спасла церковное дело условная резолюция м. Петра.

М. Агафангел, возвращаясь из ссылки, из Перми от 18 апр. 1926 г. обратился с посланием ко всей Церкви, и к М. Сергию, как Заместителю, при частном письме, в котором, опираясь на свое заместительство, переданное ему еще Патриархом при удалении его от управления Церковью, и на завещание Святейшего о местоблюстительстве, в котором он был указан вторым кандидатом, объявил себя Местоблюстителем Патриаршего Престола. М. Сергий, получив от м. Петра ответ на свое уведомление о выступлении м. Агафангеля, в своем письме к нему пишет, что м. Петр «совершенно определенно заявил, что он считает обязательным для себя оставаться Местоблюстителем, хотя бы был не на свободе, а назначенный им Заместитель несет свои обязанности до окончания дела м. Петра». Взгляд м. Петра на дело был правильный, ибо основания, на которые опирался м. Агафангел в объявлении себя Местоблюстителем, имели свое значение только в определенное и на определенное время: первое — после удаления Патриарха от дел Церкви и совсем теряло свою силу с восприятием церковной власти Святейшим после освобождения из темницы, а второе — непосредственно после смерти Патриарха и до восприятия прав умершего Местоблюстителем Петром. Но м. Сергий, в принципе, можно думать, согласный с мнением м. Петра, вероятно, боясь как бы поспешным шагом не произвести нового церковного настроения, особенно, имея в виду почтеннейшую личность старейшего иерарха, м. Агафангела *), уже увенчанного изрядным подвигом исповедничества, счел для себя неудобным заявить м.Агафангелу о твердости своих прав, сославшись на м. Петра, а наоборот, пишет ему, что он, не смотря на нежелание м. Петра, ни минуты не колебался бы передать ему управление Церковью, если бы указанные им права на то были бесспорными и предлагает вопрос этот разрешить Собором архиереев. Здесь уже выявляется иное отношение м. Сергия, как Заместителя к воле Местоблюстителя, выраженной из тюрьмы. Если в своем первом письме к А. Григорию м. Сергий, желая указать основание, почему он не может сложить с себя обязанности Заместителя, имея в виду условность резолюции м. Петра об учреждении «коллегии»,

*) «Ведь никто не против Вашей личности, пишет м. Сергий м. Агафангелу, как таковой, ничего не имеет, особенно после перенесенных Вами лишений за Церковь Христову».

243

писал, что «резолюция Патриаршего Местоблюстителя не имеет такого характера, той безусловности и решительности, какие обычны для всех начальственных распоряжений, требующих от подчиненных точного исполнения», то теперь по делу м. Агафангела, он, уже имея у себя волю Местоблюстителя не условную, а безусловную и решительную, однако не находит для себя необходимым неуклонно следовать ей, а желает услышать голос епископата, конечно не всякого такого собрания, но только возглавляемого им, каноническим Первоиерар-хом Церкви. Таким образом, каноническая Истина стала выясняться с другой стороны, чем казалось ему прежде. Скоро потом, опираясь на голос епископата, м. Сергий уведомил м. Агафангела, что каноническое право его на местоблюстительство он считает утратившим силу. 22-го мая, вероятно, осведомленный односторонне, а может быть и лицами оппозиционно настроенными к м. Сергию Местоблюститель в своем письме из Перми к м. Агафангелу «просил его для блага Церкви и для устранения раздоров в Ней принять на себя исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя», а в письме оттуда же от 9 июня подтвердил ему свою просьбу (послание Местоблюстит. 1 Янв. 1927 г. Пермь). М. Агафангел, во исполнение воли м. Петра, снова выступил в роли Местоблюстителя. Но м. Сергий, опираясь на епископат, счел себя не вправе передавать Церковное Управление. И здесь нельзя отрицать правильности действий м. Сергия. Всероссийский Московский Собор не предоставил Патриарху права назначать в известных случаях Патриарха вместо себя, а только — при жизни своей — Заместителя, а на случай смерти — Местоблюстителя. В виду этого и Местоблюститель, м. Петр едва ли был прав, хотя будучи в ссылке, отказываться от Местоблюстительства, воспринятого им канонически, в пользу м. Агафангела только потому, что он был назначен Патриархом первым его Заместителем еще в 1922 г., имея уже действующего на свободе своего законного Заместителя, м. Сергия, ни от которого, ни от епископата не было донесений ему о желательности перемены возглавителя Церкви в виду крайней нужды того в Ней. Поэтому, м. Сергий, на предложение м. Агафангела сдать ему дела управления, отказал ему в том. А когда м. Агафангел настаивал на своем предложении, то м. Сергий в своем последнем ему ответе, как иШта гапо своих действий, указал на то, что Местоблюститель, находясь в тюрьме или ссылке, является только титулярным Местоблюстителем, и не может делать распоряжений по управлению Церковью, иначе им будет вноситься в церковную жизнь только хаотическое начало, и предупредил его, что если он не отменит своего распоряжения о вступлении в Местоблюсти-

244

тельство и не сделает должного указания о поминовении в своей епархии Местоблюстителя м. Петра, то он вынужден будет применить к нему канонические меры прощения. М. Ага-фангел отказался исполнить волю м. Петра и уведомил о том м. Сергия телеграммою, а Местоблюстителя письмом от 12 июня 1926 г.

Было бы ошибочным видеть в этом процессе какую либо борьбу за власть. Когда Церковь в опасности, тут- не до греховной борьбы. Да и первоиераршество там — тяжесть и великий подвиг. Все три иерарха были исполнены искреннею болезнию сердца за благо и мир страждущей Церкви. Местоблюстителю, м. Петру, первее всего приходилось переживать душевную туту за Церковь. Надломленный тяжелою болезнию расстройства нервов, он особенно должен был чувствовать тяжесть ответственности на себе за Церковь, так как он, хотя и в темнице, но все же Местоблюститель. Тут понятны колебания его в действиях: то настаивает он на своих правах местоблюстительства, то готов передать их другому, находя для того призрачное основание, чтобы только без ущерба для Церкви освободить себя от тяжелого бремени, — ведь м. Агафангел — старейший иерарх, известный всей Церкви, как самим Патриархом назначенный первым Заместителем Патриарха, а потом стяжавший славу великими лишениями за Церковь Христову? Кому же как не ему приличнее снять с него бремя и взять на себя, укрепленного уже исповедничеством, управление Церковью? — мог думать м. Петр.

И м. Агафангелу весьма естественно и со всею искренностью было думать, что именно ему-то и надлежит, как бы ни было то тяжело, принять руль церковного корабля. Высказанные им в послании основания к тому могли казаться ему вескими особенно если находились хотя не многие сторонники того. Старейшему всех иерархов в Церкви, физически ослабленному долгим пребыванием в ссылке, не под силу было вникать в канонические тонкости, выдвинутые осложнившеюся церковною жизнию. И он выступил в положении Местоблюстителя. Если что и могло показаться ему, как человеку и старейшему иерарху, в этом деле обидным, то предупреждение м. Сергия об угрозе прещением.

Не менее затруднительным и ответственным пред Церковью было положение в этом процессе и м. Сергия. Он — Заместитель канонический, следов., в меру эту — благодатный. Достаточно вспомнить, с какою прямотою, решительностью и углубленностью ума он выступил против бесчинии «григорьевщины», с какою смелостью он отстаивал свободу Церкви, чтобы отбросить всякую мысль о борьбе в личных интересах, если даже не знать его личного благородства. «Я не имею

245

права слагать с себя послушания, какие бы удобства ни обещало мне сложение» — писал он А. Григорию. В данном случае пред нами, — не А. Григорий с единомышленными иерархами, против которых он сразу выступил со всею строгостью канонов, а почтеннейшие иерархи — исповедники Церкви, сам Местоблюститель и старейший всех м. Агафангел. Но все же на нем в данное время и канонически и фактически лежала вся тяжесть церковного управления. Как бы ни не хотелось того, но именно ему, фактическому возглавителю Церкви, в содействии право канонически мыслящих иерархов, надлежало решить новый во весь рост современной нужды выдвинутый церковною жизнию вопрос об отношении к церковному управлению не только м. Агафангеля и подобных ему иерархов, имеющих в действительности мнимое основание к церковному возглавительству, но и канонического Главы Церкви, когда он находится не на свободе. М. Сергий стоял фактически в центре церковной жизни; ему она была виднее, чем кому-либо другому; в его расценке действительности правильнее всего могла выявляться каноническая истина, по крайней мере аd hос. И он его решил, и в конце концов заявил о том в решительном тоне как того в последнем действии требует каноническая истина.

Всем ходом дела создавалась повышенная духовная атмосфера, продолжительно державшийся подъем нравственных сил. В таких случаях чаще всего бывает возможность впасть в крайность, которая в применении к конкретному факту еще может быть понятна и оправдана, но как общий принцип не может быть принята. Что противоречивое, ничем серьезно не обоснованное выступление из несвободы м. Петра в деле Церковного Управления, при активном Заместителе, для Церкви не могло быть полезным — это верно. Но утверждать, как принцип, что Местоблюститель, будучи не на свободе, не может вмешиваться в церковные дела вообще, при каких бы то ни было обстоятельствах, потому что он в таком положении является только «титулярным», едва ли правильно.

Титулярными иерархами у нас принято называть живущих на покое, не имеющих области, где бы приложить им свое административное право. Насильственное лишение свободы Местоблюстителя не есть, конечно, удаление его на покой, освобождение его во всех смыслах от фактического местоблюсги-тельства. Он только временно передает свои права своему Заместителю, оставаясь Местоблюстителем, которому приличествует, насколько это возможно при условиях его жизни, в известном смысле наблюдение за ходом церковной жизни, совершающейся под непосредствевлым ведением его Заместителя. Конечно, он не может из темницы, или из ссылки по

246

личному усмотрению, даже при некоторой осведомленности о положении церковных дел, переменять своего Заместителя. Всероссийский Московский Собор дал право Патриарху, а вместе с тем вообще возглавителю Церкви в крайне нужных случаях назначать Заместителя себе, но только тогда, когда сами возглавители на свободе, стоят еще в центре церковной жизни, видят ее, знают преданных Церкви иерархов и свободно, без всякого внешнего давления,- могут достойному вр. передать свое высшее административное право; но достаточно предположить возможность того, если бы его Заместитель сошел с канонического пути, и стал бы уже не Заместителем его в точном смысле, а самочинником, или если бы личность Заместителя оказалась настолько не авторитетною, что в Церкви открылись бы разногласия, пререкания, возбуждающие церковную смуту, — чтобы глубже понять волю Собора и признать в таких случаях необходимость проявления своей власти и узником.

Церковная жизнь в указанных случаях представлялась бы аналогичною той, какая создалась при всаждении в узы Патриарха и появлении в Церкви живоцерковничества. Однако, Патриарх, находясь в узах Донского монастыря, не остался лишь пассивным зрителем церковного разложения, но виновников его предал анафем. И поступил правильно, ибо этим актом он указал канонический путь церковной жизни для ищущих его.

Для такого необходимого выступления несвободного Перво-иерарха требуется такая всесторонняя осведомленность его о положении церковной жизни, которая бы приближалась к той, если бы он был на свободе. Она возможна.

Лишенному свободы Первоиерарху несомненно известны если не все, то большинство, по крайней мере ближайшие к нему иерархи, а также другие лица из церковного клира, своею верностью соборному началу, т. е. вероучительной и канонической истине, твердостью, мужеством в защите ее. От них узнику надлежит ожидать доклада о положении церковной жизни. Если бы такого доклада от них не было, а Местоблюститель осведомлялся бы превратно и односторонне, то надлежит самому Местоблюстителю запросил их, а по получении ответа предложить и Заместителю представить свой отчет о состоянии Церкви. В таком случае дело освещается в возможной полноте и всесторонности, и первоиерарх, после серьезной оценки всех данных должен сказать со всею обоснованностью свою волю вплоть до передачи другому прав заместительства. Иначе как же может быть удален самочинный или не соответствующий делу Заместитель и быть погашена смута? Собором иерархов? Но Собор каноничен только тот, который собира-

247

ется Высшею Властию, а, при действительном отсутствии ее, старейшим иерархом. А здесь на лицо канонический Заместитель, который может и не созывать Собора. Здесь воля узника Первоиерарха не может не быть принятою Церковью, как акт канонический, который будет не в противность воле Всероссийского Собора, а только исполнением ее, ибо воля Собора и акт несвободного Первоиерарха имеют одну благую цель: мир Церкви.

Да и сам м. Сергий, будучи уже Заместителем, признавал за узником Местоблюстителем и это право, когда в ограждение свободы Церкви, вместо ошибочно назначенной им коллегии, рекомендовал никого не назначать Заместителем, а учредить при себе Свящ. Патриарший Синод и быть его Председателем.

«Единственно канонически-правильным и в то же время обеспечивающим нашей Церкви возможность легального существования выходом, писал он, является просто не назначать Вам Заместителя ни единоличного, ни коллективного, а оставить полномочие Местоблюстителя, впредь до избрания нового Местоблюстителя, (в случае Вашей кончины, отказа и под.) за Вами и образовать при Вас постоянно действующее собрание иерархов, которому присвоить по праву принадлежащее и более церковное название: «Патриарший (в отличие от обновленческого) Священный Синод». В состав его войдут намеченные Вами и, следовательно, одобренные гражданской властью архипастыри. Председателем Синода остались бы Вы, а в Ваше отсутствие — заместитель Председателя по Вашему назначению или по избранию Синода. Этому Синоду, когда он сьорганизуется и соберется, я с радостью передам свои полномочия, потому что я убежден, что такой Синод спокойно будет принят и Православным Церковным обществом».

Во всем процессе борьбы с «Григорьевщиною», с одной стороны, и выяснения во взаимной переписке с Местоблюстителем и м. Агафангелом канонических прав Заместителя, с другой, м. Сергий имел в виду дать канонически прочное основание волнуемой всякими самочиниями церковной жизни, но вместе с тем, не зная, что ему самому вскоре предстоит тюремное заключение, определял сущность отношения к себе тех, кому он передаст заместительство, и также как бы устанавливал некоторый контроль над своею церковной деятельностью по выходе из тюрьмы, в связи с пребыванием в ней, что имеет не маловажное значение там, внутри самой Церкви, и не должно быть пройдено вниманием здесь, заграницею, при оценке деятельности Заместителя м. Сергия.

К этому времени, можно полагать, уже смягчалась прежняя острота враждебных отношений Советской власти к Правос-

248

лавной Церкви. В процессе борьбы м. Сергия с А. Григорием не видно прямого, активного участия, в смысле поддержки ею последнего. На письменной просьбе о регистрации самочинно созданного А. Григорием В.Ц.С., поданной Комиссару Внут. Дел, была положена резолюция только о том, что к открытию деятельности Временного Совета, впредь до утверждения такового, препятствий не встречается. И в дальнейшем она не препятствовала еще не пользовавшемуся свободою м. Сергию публиковать свои А. Григорию послания, до конца уничтожающие всякое основание к деятельности его В.Ц.С. Позволила м. Сергию, хотя под арестом, съездить в Москву и из Г.П.У. написал оправдывающее его действия письмо к м. Петру, после чего, отправленный обратно в Нижний Новгород, он получил свободу и вступил в управление Церковью.

Мало того, в письме своем к м. Петру, как о том уже сказано выше рекомендуя ему в ограждение канонического принципа единоличного церковного возглавления учредить при себе Синод, м. Сергий, очевидно, мыслил возможным существование такого Синода, который бы действовал на свободе хотя бы под председательством Заместителя Председателя-Местоблюстителя, без передачи однако ему последним своих по управлению Церковью прав. Мыслится возможность докладов о постановлениях и деятельности вообще Синода узнику-Местоблюстителю иначе, в каком же бы смысле он мог быть председателем? Значит здесь этот раскол — дело если не одного греховного честолюбия, то вместе с ним отсутствия канонического сознания только отдельных иерархов, которые в окончательной оценке «хотя и вышли от нас, но не были наши» (1 Иоанн. 2, 19).

Смягчение отношений Советской власти к Патриаршей Церкви, конечно, не означало того, что безбожная власть изменила свой взгляд на Нее, перестала видеть в Ней нежелательный институт для создания безбожного государства — это не мыслимо по коренному различию существа их, — но она видела Ее надлежащую покорность ей в гражданском отношении, и в то же время чувствовала в Ней какую-то не малую силу, хотя, разумеется, не сознавала, да и не могла сознать, в чем^эта сила. Безбожной власти естественно видеть ее в простой физической сплоченности народной массы, а церковно-Религиозному сознанию приличнее отнести ее первее и главнее всего к Церковной «Соборности», к духовному объединению народа православным вероучением и канонически церковным началом, указанным Вселенскою Церковью и примененным к жизни нашим Всеросс. Собором, действовавшим в свою меру по вероучительному принципу: «изволися Духу Святому и нам». Когда это внемирное начало воспринимается

249

верующими, а искание его ими обострилось разными бесчинными по существу маложизненными отложениями от Церкви, — тогда, в меру восприемлемости ими этого начала и чрез мирное настроение верующих, действует Божия сила, разрушительная для безбожной власти, только раздражающая ее и возбуждающая в ней внутренний разлад.

В общем все, — признание Церковью Советской власти, лояльность к ней и- перемена отношений власти к Церкви, — приблизили к осуществлению то, чего желали, но не могли достигнуть Патриарх и Местоблюститель, но что Бог судил получить Заместителю, м. Сергию законное существование Патриаршей Церкви.

О легализации Советскою властию Патриаршей Церкви м. Сергием было опубликовано посланием от 16—29 июня 1927 г. вслед за выходом его из четвертого темничного заключения.

Ничто так сильно и долго, кажется, не волновало зарубежную Русскую Церковь, как этот акт. Не самое признание гражданскою властию законного существования Церкви огорчило ее, этого конечно, не могли не желать эмигранты, но привело их в раздражение в различной степени против м. Сергия и его Свящ. Синода признание ими в гражданском смысле законною над собою и Церковью Советской безбожной власти. Если бы эмигрантская церквь принимала во всей ее безусловной непреложности волю Божию — «несть власти, аще не от Бога», то, конечно, послание м. Сергия было бы принято спокойно. Если кто, то заграничные иерархи, руководящие церковною жизнию эмиграции, бывшие все время на Всероссийском Московском Соборе, должны были бы вспомнить содержание принятой Собором к употреблению за Богослужением в церквах молитвы «о спасении державы Российской и утолении в ней раздоров и нестроений», принятой как раз в дни утверждения большевистского ига над Россией»*). А в ней Собор, говоривший в свою меру от Духа Божия, признает все, происходившее тогда в России, делом Божиим и, обращаясь к Богу, молит: «вразуми и укрепи всех, иже во власти суть, и возгла-голи в них благая о Церкви Твоей и о всех людех Твоих». Со всею прямотою и мужеством духа сочли бы они действительными фактами признание Советской власти Патриархом Тихоном с бывшим при нем Синодом и Местоблюстителем м. Петром, и ничего не нашли бы несоответствующего Православной Церкви в стремлении их получить для Нее законное существование, хотя в известной степени ограждавшее Ее от прямого преследования, как общества, организации незаконной. Тогда достижение м. Сергием легализации Церкви, при

*) Россия и славянство. № 42.

250

уже ранее выраженном Первосвятителями условии представилось бы только желательным достижением того, чего домогались последние. Тогда детали послания, как бы они ни были ярки по своему выражению, теряли бы свою силу, ибо суть-то не в них, а в получении гражданского права на открытое устроение церковной жизни на канонических началах. Разве могла бы тогда показаться с какой-либо стороны обидною для православного сознания просьба м. Сергия ко всей Патриаршей в России Церкви вознести «благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о святой нашей Церкви». Ведь в получении легализации дано Богом Церкви, хотя частично, в известной доле, в меру нужды Ее, то, о чем молился Всероссийский Собор. Неужели лучше, получив некоторый дар от Бога, пройти его молчанием, чем выразить Ему благодарность? Не нашлось бы тогда ничего недостойного ни для м. Сергия, ни его Синода, ни всей иерархии Патриаршей Церкви, в единомыслии с которою действовал м. Сергий, в том, что он пригласил всю Патриаршую Церковь «выразить всенародно благодарность Советсткому правительству за такое внимание к нуждам православного населения». Разве для Церкви лучше гонение, чем свобода от него, хотя отчасти и формальная? С открытою совестью, зше 1га, нужно стать пред этими вопросами. Но оценка, отсюда и отношение к содержанию послания м. Сергия, к факту признания Советсткой власти, шла не сверху, не из принципа Божественной воли, но из личного чувства тяжелой политической обиды, потери, подчинивших себе разум и поставивших его критерием не в раскрытии ясно выраженной воли Божией, но в обсуждении ее в том смысле — истинно ли общепринятое понимание Церковью этой воли, нельзя ли ограничить безусловность ее и подыскать чрез то какое-либо основание для подсказываемого болезнию сердца первенствующего положения политической жизни над цер-ковно-религиозной. Безусловная воля Божия рационализирована. Для рационализма нет безусловности, все в конце концов условно. Истина скрывается, затеняется; в предмете веры воспринимается не сущность его, а те детали, которые так или иначе отвечают личному чувству. Отсюда естественная возможность аберрации зрительного восприятия читаемого, как это и было у всей эмиграции при чтении места послания: «Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи». Отсюда заподазривания не только м. Сергия и его Синода, но и всего единомысленного с ним епископата в том, — признанием советской власти не поколебались ли канонические устои нашей Матери-Церкви и не помрачилась ли

251

чистота Православия? Эти более или менее общие заподазривания у некоторых эмигрантов-иерархов уже перешли в прямое обвинение их в том, вылившееся в ни с чем несообразном признании иерархов либеллэтиками, т. е. официально у Советской власти числящимися отрекшимися от христианской веры, а внутри себя держащимися ее*).

Церковная заграничная смута — тягостное явление. Но она, быть может, предупредила общее заграницей увлечение такими крайне неправильными воззрениями и предохранила большую часть эмигрантской Церкви от откола от Матери Церкви. Ведь до смуты весь почти интеллигентный круг эмиграции жил преимущественно политическою жизнию, не вникая сознанием в область каноническую, на которой должна устроиться внешняя сторона жизни Церкви, чтобы чрез то быть Ей в единении со Вселенскою. Смута заставила хотя отдельных лиц и в известной степени познакомиться со свв. канонами и своим печатным голосом указывать должное направление заграничной церковной жизни. Так по крайней мере могут быть восприняты и поняты достойные крайнего сожаления факты.

Считаю немаловажным для общего дела представить вниманию эмиграции то, как в России Патриаршею Церковью было принято теперь уже историческое послание м. Сергия о совершившемся факте официального признания им и едино-мысленным с ним епископатом Советской власти и легализации его Патриаршей Церкви.

Нужно хотя несколько представить себе состояние Патриаршей Церкви, тот внутренний развал Ее, к которому приложили все усердие не столько Советская власть своим гонением на Церковь, могшим только содействовать религиозному подъему в Ней, сколько внутренние разделения с различными самочинными организациями, из которых каждая хотела называться и называлась истинною Церковью, чтобы понять какую трудную и вместе с тем существенно необходимую задачу при существующих там условиях принял на себя м. Сергий, выступая с делом воссоздания церковной организации на канонических началах. «Господь возложил на нас великое и чрезвычайно ответственное дело править кораблем нашей Церкви в такое время, — писал он в своем послании от 18—31 дек. 1927 г., — когда расстройство церковных дел дошло, казалось,

*) Либеллатики — так назывались во время гонений на христианство в Римской империи христиане, подкупом или иным образом добывшие себе от языческих властей свидетельства (libilli) в том, что они отреклись от христианства и совершили жертвоприношения языческим богам, но на самом деле оставшиеся верными христианству. Церковь причисляла таких лиц к падшим и вновь принимала их не иначе, как через покаяние, соединенное с епитамией (Эн. сл. Брок., т. 16; из. 1896 г.).

252

до последнего предела, и церковный корабль почти не имел управления. Центр был мало осведомлен о жизни епархий и даже приходы, которые, блуждая как бы ощупью среди неосведомленности, жили отдельною жизнию и часто не знали, за кем идти, чтобы сохранить Православие. Какая благоприятная почва для распространения всяких басен, намеренных обманов и пагубных заблуждений; какое обширное поле для всяких самочиний. Можем не обинуясь исповедать, что только сознание служебного долга пред Святою Церковью не позволяло нам, подобно другим, уклониться от выпадавшего на нашу долю столь тяжелого жребия. И только вера во всесильную помощь Божию и надежда, что небесный Пастыреначальник в трудную минуту не оставит «нас сирых», поддерживают нашу решимость нести наш крест до конца».

Приступая к осуществлению душевных желаний своих предшественников по возглавлению Церкви, которые при них оставались только мечтами, м. Сергий, предварительно заручившись словесным согласием Советской власти дать Патриаршей Церкви права законного существования и представив ей проект просьбы с перечнем всех нужд для организационной церковной жизни и сознавая, сколь ответственный он делает шаг, разослал это проект всем иерархам с пояснением, что церковная жизнь будет устрояться на твердом основании Православия, с совершенным отграничением от безбожного коммунизма, между которым и Православием во всем существе того и другого лежит непроходимая пропасть. С извещением же о получении для Церкви законного права на каноническое устроение жизни ему Бог судил обратиться ко всей Церкви в послании от 16—29 июля 1927 г. после освобождения из четвертого тюремного заключения.

«Одною из забот почившего Святейшего отца нашего Патриарха Тихона пред его кончиной было поставить нашу Православную Русскую Церковь в'правильные отношения к Советскому Правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования. Умирая Святейший говорил: «Нужно бы пожить еще годика три», — так начал свое послание м. Сергий. Указать на преемственную связь начинаемого великого дела с деятельностью Святейшего Патриарха представлялось нужным не для того только, чтобы опереться на твердо живущий в сознании верующих авторитет почившего, но и показать каноничность, отсюда и внутреннюю силу начинания. Выступала Высшая церковная власть не конспиративно, а публично, опираясь на данное ей государственное право выявить свой долг в приведении в должный порядок Церковной жизни на канонических началах. В этом вся суть, здесь благодатная устрояюшая сила, направляющая жизнь по

253

пути, указанному Духом Святым. Здесь вера в успех предпринимаемого подвига, хотя бы этот подвиг, в силу духовным опытом опознанной воли Божией, что всякое доброе в христианском смысле дело совершается большими трудами, встречал на пути своем разнообразные и большие препятствия. «Ныне жребий быть временным Заместителем Первосвятителя нашей церкви, опять пал на меня, недостойного м. Сергия, а вместе с жребием пал на меня и долг продолжать дело почившего и всемерно стремиться к мирному устроению наших церковных дел. Усилия мои в этом направлении, разделяемые со мною и православными архипастырями, как будто не остаются бесплодными: с учреждением при мне Временного Патриаршего Священного Синода укрепляется надежда на приведение всего нашего церковного управления в должный строй и порядок, возрастает и уверенность в возможность мирной жизни и деятельности нашей в пределах закона» (там же).

Было бы непонятным, если бы новое положение Церкви не вызвало ярых выступлений и нападок на возглавителя Ее со стороны разнообразных врагов — в виде плоских насмешек над признанием церковью Советской власти безбожников-коммунистов, лжи и клеветы от живоцерковников, обновленцев и т. д., бессильных в существе против Истины, только своими выпадами содействующих поступательному обнаружению силы Бе. Поэтому, ни о предупреждении верующих касательно их, ни тем менее о духовном попечении о них не могло быть и речи в послании.

Твердое, неотступное каноническое дело, при молчании в сторону их, делало постепенною победою над ними. Но забота была о других. М. Сергий знал, что среди верных Церкви есть не мало таких, которые еще не изжили усвоенное в мирное время неправильное воззрение на отношение церкви к государству, по которому не только духовный рост, но и самое бытие Ее обусловливалось известною политическою формою, так что признание Церковью Советской власти равнялось уничтожению Ее, отступлению от Православия. Церковь может жить и без признания над собою безбожной государственной власти, хотя Ей и придется, пока существует эта власть, быть в гонении, всегда подозреваемой властью в противодействии себе, если бы даже она активно и не выступала против нее. Им трудно изменить свои привычные воззрения. Не живя никогда в мирное время серьезно церковною жизнию, будучи связаны с нею только традициями, всецело отдаваясь мирской жизни, люди такого порядка в тяжелое безгодье русского народа только и могут отдыхать душою в прошлом, не имея духовной силы подняться к вечности. Отсюда им почти не по силам понять Церковь, как надмирное бытие, хотя и пребывающее в

254

мире, распростертое в постепенно осуществляющейся идее над всеми народами с их разнообразными формами правления, независимое от них ни в цели, ни в средствах сущностного своего бытия, хотя в известном смысле и подминающееся последним. Им трудно оставить свой внутренний мирок. Изменить их взгляд на отношение Церкви к государству может только время и реальная жизнь благодатной Церкви.

«Такое настроение известных церковных кругов, выражавшееся, конечно, и в словах, и в делах и навлекавшее подозрение Советской власти, тормозило и усилия Святейшего Патриарха установить мирные отношения Церкви с Советским правительством, — говорит Заместитель. Недаром, ведь, апостол внушает нам, что «тихо и безмятежно жить» по своему благочестию мы; можем лишь повинуясь законной власти» (1 Тим. 2, 2) или должны уйти из общества. Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь со всей Ее организацией, может существовать в государстве, закрывшись от власти. Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя и, оставив свои политические симпатии дома, приносить в церковь только веру и работать с нами только во имя веры, или, если переломить себя они сразу не смогут по крайней мере, не мешать нам, устранившись временно от дела. Мы уверены, что они опять и очень скоро возвратятся работать с нами, убедившись, что изменилось лишь отношение к власти, а вера и православно-христианская жизнь остаются незыблемыми».

Выступление Церкви в новом положении среди почти жизненного хаоса, при враждебном настроении к себе недругов с одной стороны, и излишней подозрительности хотя некоторой части своих с другой, — должно было в своем организационном деле встретить трудности и трения. И это почти неизбежно там, где в жизнь полагается начало свободного творчества. Церковь входила в жизнь почти новою закваскою, которой надлежало постепенно заквасить свободное тесто. Обычному человеку легче идти по пути мало замечаемой им неправды. А восприятие Истины, особорование в Ней, объединение Ею, — подвиг. Царство Божие, устроемое на Истине, берется подвигом, и только употребляющие усилие достигают Его. В Истине — свобода и сила, но при свободе людской для одних она — «на всстание», для других — «на падение», преткновение о Нее. Активное свойство Истины — производить здоровое брожение в среде, где она действует. Только в таком брожении и возможно свободное осознание Ее и вхождение в Нее, или восприятие Ее в себя. Посему нет ничего удивитель-

255

ного в том, если выступление церкви в легальном Ее положении возбудило в верующей среде особое оживление, свободное брожение, даже недоверчивое отношение к Высшим руководителям Ее.

Брожение, даже всякая добросовестная подозрительность, которую можно назвать крайнею осторожностью, не опасны для Истины. Для Нее опасно только преднамеренное упорство. А оно чаще всего поддерживается ложью и даже клеветою на Истину, богато сочиняющимися врагами Ее. Если бы не было мощной церковной закваски, в существовании которой нельзя сомневаться, ибо она была опознана и ощущена еще Патриархом Тихоном, то, разумеется, м. Сергий едва ли бы счел своевременным выступать со строго обдуманным им делом. Ее составляли подавляющее число епископата, клира и мирян, особенно в центрах. Но это не исключало и оппозиции, которая, однако, не должна была задерживать выступление церкви в жизнь с Ее Истиною.

«Церковная разруха все же велика и нужны, может быть, несколько лет совокупных усилий всех нас: и Синода, и Архипастырей, и клира, и мирян, чтобы разрушенное восстановить, собрать рассеянное, обманутых убедить, заблудших вразумить и все это, если Господь примет наши покаянные молитвы и увенчает наши старания успехом, — писал он во втором послании от 18—31 дек. 1927. — К таким молитвам, к такой совместной и единодушной деятельности мы призывали Вас, возлюбленные отцы, братие и сестры, нашим первым посланием, призываем и теперь. Но чтобы наша совместная деятельность имела успех, необходимо между нами взаимное доверие, а его то именно и стараются всячески подорвать некоторые, — кто злонамеренно, кто по недомыслию, не желая понять, что они работают на разрушение церкви. И вот нам, временным управителям церковного корабля, хочется сказать Вам: «Да не смущается сердце ваше». Будьте уверены, что мы действует в ясном сознании всей ответственности нашей пред Богом и церковью. Мы не забываем, что при всем нашем недостоинстве, мы служим тем канонически бесспорным звеном (подчерк, наше), которым наша Русская Православная иерархия в данный момент соединяется со Вселенскою, чрез Нее — с Апостолами, а чрез них — с Самим Основоположителем Церкви Господом Нашим Иисусом Христом».

«От домостроителей же (строителей Церкви) требуется, чтобы каждый оказался верным» (1 Кор. 4, 1—2), говорит ал. Павел. От устроителей Русской Церкви нужно твердое, неподступное для заблуждения, стояние в Истине, быть чуждыми всяких компромиссов как бы они ни казались заманчивыми,

256

обещающими какие либо выгоды. Истина, стоя на своем высоком пьедестале, может склоняться до земли, чтобы приподнять к Себе заблудшего, но никогда не должна сходить с своей высоты, примешиваясь к какой-либо неправде. От церковных руководителей в наше, полное духовных опасностей время, требуется всегдашняя бодрость, осторожность и подсказываемая Истиною прямота в слове и деле.

Посему, м. Сергий с Священ. Синодом со всею определенностью и твердостью заявляет всей Церкви: «Мы более, чем кто-либо другой, должны быть стражами и блюстителями чистоты нашей святой веры, правил и преданий церковных; уже в первом своем послании мы ясно и определенно выразили нашу волю «быть православными» и от этого своего решения мы ни на йоту не отступили и, Богу содейсгвующу, не отступим и впредь. Всякие толки о нашем якобы сочувствии или даже сближении с каким-нибудь из раздорнических церковных движений, вроде обновленчества, григорьевщины или (на Украине) самосвятства, лубенцев и тому под., всякие такие толки суть или злостный вымысел с целью уловления неопытных, или плод напуганного воображения. Мы уверены, что все это со временем будет ясно и всем вам, «смущающий же вас понесет грех, кто бы он ни был» (Гал. 5, 10)... Забота о спасении души естественно порождает во всех нас боязнь, как бы не утратить союза со Христом, как бы не оказаться вне спасительного ковчега — Св. Его Церкви. Эта боязнь внушает нам особую осторожность при встрече со всяким новым церковным явлением — осторожность, нужно сказать, вполне оправдываемую всем тем, что происходит у нас на глазах в церковной жизни за последнее время. Но благоразумная осторожность христианина —.совсем не враждебная подозрительность фанатика или фарисея, который уже заранее готов всех, кроме себя, считать предателями... Боязнь потерять Христа побуждает христианина не бежать куда-то в сторону от законного священноначалия, а наоборот крепче за него держаться и от него неустанно искать разъяснений по всем недоумениям, смущающим совесть.

Вот почему каноны нашей Св. Церкви оправдывают разрыв со своим законным епископом или Патриархом только в одном случае: когда он уже осужден Собором, или когда начнет про-воведывать заведомую ересь, тоже уже осужденную Собором. Во всех же остальных случаях скорее спасется тот, кто останется в союзе с законной церковной властью, ожидая разрешения своих недоумений на Соборе, чем тот кто, восхитив себе соборный суд, объявит эту власть безблагодатной и порвет общение с нею (Двукр. пр. 15 и мн. др.)».

Приведенные выдержки из посланий м. Сергия и его Си-

257

вода, в которых вылилась искренность души и благовейное серьезное отношение к делу, свидетельсвуют не о стремлении их к власти, и не об угодливости пред Советскою властию из-за страха за себя — перенесшему четырехкратное темничное заключение не страшно испытать его и пятый раз за Церковь Христову, если будет на то воля Божия, а о великой жертвенности их ради своей страдалицы Церкви. У нас заграницею нет других официальных данных, в которых был бы хотя какой-либо намек на иные намерения, на иные цели, иные пути высших руководителей церковной жизни в России; нет фактов, которые бы бросали тень на несоответствие их деятельности с их открытым заявлением не только перед верующими, но и перед Богом — быть навсегда православными, потому что в действительности нет этих фактов там. «К глубокому прискорбию моему, пишет в послании к своей пастве от 1—14 дек. 1927 г. Вятский Ар. Павел член Патриаршего Синода, находятся недобрые люди, стремящиеся во чтобы то ни стало подорвать доверие ваше к м. Сергию, ко мне и всему вообще составу Св. Синода распространением ложных провокационных слухов, что будто... мы и неправославны (не указывая, однако, конкретно, в чем выразилось наше неправославие и не приводя в подтверждение сего ни документов, ни фактов, ибо ни тех, ни других нет)». А если так, то кто же из эмиграции, за ответственностью перед Богом и совестию, может бросить туда, вдаль, где совершается благодатное горение духа, а в горении воссозидается блеск нашей родной Церкви, обвинение нашим подвижникам в том, что они отступают от Истины? Могут только разве те, кто ищет только повода, чтобы обособиться от Матери-Церкви. А кто ищет Истины и спасительного пути в единении со всею Вселенскою Церковью, тому достаточно и этих актов от Матери-Церкви и искренних размышлений, чтобы без колебаний признать, что канонически связующим звеном нашей Церкви со Вселенскою является фактический возглавитель Ее вр. Заместитель Местоблюстителя м. Петра, с Свящ. Синодом при нем.

В изложенном я имел в виду представить вниманию православной русской эмиграции теперь уже исторический процесс внутренней жизни нашей Страдалицы-Церкви в тяжелые годы Бе величайшей духовной страды, в котором Она всеми сторонами своей жизни стремилась охранять каноничность своего внешнего бытия и постепенно подготовлялась высказать устами своих первоиерархов ту непререкаемую Истину, что во всем происшедшем с Отечеством и Церковью — воля Божия, и через то приближалась к получению законного права на существование, к вступлению в новую эру своей внешней жизни, открыть первую страницу которой Бог повелел м. Сергию.

258

Здесь я пользовался исключительно теми официальными данными, которые разновременно печатались в Карловацких «Церков. Ведомостях» и других печатных органах, не придавая значения ни праздным слухам, в обилии существовавшим в нашей загранице, ни тем выводам, которые делались в печатных органах, помещавших у себя те официальные акты.

Я остановился на посланиях м. Сергия и его Синода, в которых, при кратком, но красочном изображении тяжелого внутреннего состояния нашей Церкви, намечались исходные пути к устроению Ее на канонических началах. Но для всякого православного русского не безразличного к Церкви, тем более болеющего с нею думаю, весьма желательно знать, в чем и как фактически осуществляется новое положение Церкви, какова жизнь Ее, сумели ли Ее руководители достигнуть чего либо из того, о чем они возвестили, как о р!а дезШепа, в своих посланиях, стоя на пороге новой жизни. Об этом я теперь и буду говорить, насколько я ознакомился о том расспросами и наблюдениями в течение недели в Патриархии. Я прибыл в Патриархию спустя 1 г. 4 м. после опубликования первого послания к церкви м. Сергием и Синодом, — время, кажется, достаточное для выяснения основного течения в глубине и на поверхности церковной жизни. Особенно в данном случае ценно настроение верующих и отношение их к Первое-вятителю в центре церковной жизни, в столице.

В Москве м. Сергий, как возглавитель церкви, пользуется неоспоримым авторитетом и личным уважением. У него нет кафедрального Собора; храм Христа Спасителя находится у живоцерковников. По праздникам он служит в различных приходских храмах, служит по приглашениям, которые делаются заблаговременно, чтобы не получить отказа за еще ранее данным им обещанием служить в другом храме. Храмы бывают многолюдны; а как относятся верующие к его иерархическому достоинству, я уже имел приятный случай говорить обо этом в речи о хиротонии нового иерарха, — как к нему стремительно после службы верующие бросились получить благословение. Никаких разделений и разногласий, связанных с его возглавлением, о которых ранее писали, вероятнее всего, враги Церкви, там нет. Может быть и есть отдельные личности, даже в каждом сословии, которые не смогли переломить себя, свои личные воззрения на отношение Церкви к власти, но оне ни в чем себя не проявляют, делаясь незаметными в общей верующей массе.

При нем — Патриарший Священный Синод из 12 иерархов, возглавляемых самим Заместителем. «Патриаршим» он назвал Синод не только в отличие от обновленческого, но и того, чтобы в церковном сознании не угасала идея восста-

259

ыовленного патриаршества, как единоличного канонического возглавительства Церкви, которым обусловливается свобода Ее. Б охранение именно этой свободы, при учреждении своего Синода, он определенно подчеркнул, что организуемый им Синод ни в коем случае не может стать коллегией, заменяющей в нужных случаях самого Заместителя, — он только — при нем; с уходом его с Заместительства и Синод прекращает свою деятельность.

Хотя Патриарший Синод составлен не по правилам Всерос. Моск. Собора 1917—1918 гг., могущим быть примененными в этом деле только при свободной возможности созыва Поместного Собора, о чем пока не время думать, но он по своему составу каноничен, как состоящий из канонически правящих епархиями иерархов, значит, ведающих частями церковного тела и приглашаемых к управлению церковью на полных правах для того Высшею каноническою Церковною Властию.

Да и самый организационный способ Синода не может быть назван вполне неканоничным. Правила Вселенских Соборов, даже и для мирного времени, разрешают в составленный на известных началах Поместной Церкви при Патриархе Малый Собор (Синод) приглашать в состав его на полных правах «прилунившихся» правящих иерархов. А для нашего исключительного безвременья для такой организации Высшего Церковного Органа, если только она даже возможна, выражена воля Веер. Моск. Собором йприсИе в том праве, по которому, в случае прекращения деятельности; Высших Церковных Учреждений по требованию гражданской власти, Патриарх или Местоблюститель назначают себе Заместителя не только для преемственности, но и для управления Церковью. По этому праву я Святейший Патриарх, по освобождении из заключения, организовал при себе Свящ. Синод.

До легализации Патриаршей Церкви Высшая Власть Ее не могла без риска репрессий сноситься ни с предстоятелями Автокефальных Церквей, ни тем менее с иерархами Церквей заграничных, чтобы поддерживать их каноническое единение с Собою, или по крайней мере определять, выяснять их отношения к Себе. Если бы была возможность действительного общения Высшей Власти с заграницей, то едва ли произошла так называемая «Карловацкая» смута. Едва ли и появились бы тогда самые попытки к организации канонически беспочвенной Высшей заграничной Церковной Власти. А в противном случае Высшая каноническая Власть своевременно остановила бы их, и каноническое сознание епископата восторжествовало бы во смирении. Но видимо Богу угодно было, чтобы каждый из заграничных иерархов выявил себя, как он, при отсутствии канонической принудительности, или отеческого фактического

260

попечения, понял каноническую свободу и при каких условиях он осуществил свое понимание ее.

С получением же легализации церкви м. Сергий получил возможность снестись с Восточными Патриархами, уведомив их о своем возглавительсгве Русской Церкви, полученном от канонического Местоблюстителя м. Петра. Это сношение имело исключительно братский характер, только известитель-ный, с полным сознанием достоинства возглавителя великой братской Русской Церкви. Были получены им и ответные грамоты; копии некоторых из них были присланы мне уже по возвращении из Патриархии.

Общие церковные неурядицы нисколько не умалили в сознании м. Сергия величия Патриаршей Русской Церкви, достоинство Которой он всемерно старался ограждать. Был такой факт. Приснопамятный, недавно умерший, Константинопольский Патриарх Василий, приветствуя м. Сергия с праздником св. Пасхи, прислал такое же приветствие и живоцерковному митр. Вениамину, именуя его Московским. Представитель Константинопольской Патриархии явился к м. Сергию с вопросом — не будет ли ответа и предложил свои услуги к пере-^воду его. М. Сергий ответил: Его Святейшеству известно, что титул «Московского» принадлежит только Всероссийскому Патриарху и Патриархия не знает никакого Московского Митрополита. А если Его Святейшество наравне с каноническим Заместителем признает еще какого-то «Московского» митрополита, то какой же может быть от меня ответ?

Через официальное сношение с заграничными церквами м. Сергий уяснил себе каноническое отношение каждой из них к возглавляемой им Матери-Церкви. Отношение это наших, находящихся в Европе церквей, к Патриаршей Церкви всем, живущим церковною жизнию эмигрантам, более или менее известно, и излишне о нем говорить; однако, считаю полезным упомянуть об этом отношении Предстоятеля нашей Церкви в Японии, А. Сергия, к м. Сергию. В делах Патриаршего Синода я читал его письмо к последнему, в котором он, признавая каноническим церковное возглавительство м. Сергия и осведомляя его о делах своей церкви, вместе с тем братски сожалел до укора о неосновательном разрыве Карловацких иерархов с ним.

М. Сергий и Патриарший Священный Синод при нем признаются Высшим Церковным Органом всею Патриаршею Церковью, а Патриаршую Церковь составляют не осколки Ее от разрыва Ее живоцерковниками, обновленцами, григорьевщи-ною, украинским самосвятством и т. п., и не какую либо сектантскую общину, «Сергиевскую Церковь», как думают, к счастью, только отдельные лица заграницей, на основании ка-

261

ких-то, вероятнее всего идущих из враждебных церкви сектантских, раскольнических общин, желающих клеветою ослабить подлинную силу Патриаршей Церкви, но, наоборот, огромное большинство православного русского народа, почти во всех прежних епархиях, возглавляемых иерархами, среди которого, как меньшинство, живут и указанные отколы от Нее, которые, к радости нашей, постепенно идут к упразднению за оставлением народом своих прежних вождей.

Этот постоянный рост Патриаршей Церкви обусловлен в огромной мере легализацией Ее. Прежде, когда Она не признавалась властью в законном Своем существовании и не допускалась Ее внешняя организация, то на перифериях Ее некоторые епархии оставались без епископов, а имевшие их, без церковного центра, жили разобщенно; естественно, там господствовали организованные живоцерковники и др. А теперь Заместитель с Синодом более или менее осведомлены о церковной жизни повсюду и могут исправлять недостатки ее; сюда в Синод отовсюду иерархами присылаются письменные доклады, некоторые приезжают с ними лично сами; сюда направляются возвращающиеся из Соловков, из Сибири, из тюрем отбывшие правительственную опалу иерархи, отсюда идут благодатные токи по всему огромному телу Русской Церкви для восстановления Ее в обновленном строе.

Появление в епархиях иерархов Патриаршей Церкви повсеместно производит свободное доброе брожение среди новых раскольников и возвращение их к Истинной. Так в Киеве, за ссылкою м. Михаила, долго не было возглавителя митрополии и разные отщепенцы господствовали там. Приехал м. Михаил (теперь уже умерший) и картина изменилась, народ постепенно оставлял своих самочинных вождей и слушал своего возглавителя Патриаршей Церкви. В г. Одессе тоже, за долгим неназначением архиепископа, почти всю власть в епархии захватил живоцерковный архиеп. Ювеналий*). Прибытие туда назначенного Синодом А. Анатолия (Грисюка, бывшего ректором Казанской Дух. Академии), с которым я виделся в Патриархии, так изменило дело, что даже в газете «Безбожник» появилась заметка, что в Одессе народ почти весь оставил живо-церковного Ювеналия и устремился к Анатолию.

Настолько пошла созидательная церковная работа в епархиях, что коммунистические газеты отмечают, что в Православной Церкви появилось 50.000 приходских Советов с 500.000 членов. Это сделала легализация Церкви, создавшая в ней канонически — административный центр, и пока он бу-

*) Не А Ювеналий Тульский, который был в ссылке в Соловках и при мне возвратился в Москву и получил назначение в Калугу

262

дет, нужно верить, что Патриаршая Церковь будет шириться и крепнуть.

В заграничных оппозиционных к м. Сергию кругах существует убеждение, что ни Местоблюститель м. Петр, ни м. Кирилл, назначенный Патриархом Тихоном первым кандидатом в Местоблюстители, ни Соловецкие узники — иерархи, не согласны с деятельностью м. Сергия, не одобряют, и даже прямо порицают признание им Советской власти и за то безбожной властью доселе держатся в заточении. Иначе, как же понять последнее обстоятельство, если произошло соглашение, в смысле примирения Церкви с Советской властью? А некоторые более простодушные идут дальше: узники могли бы быть освобождены м. Сергием, если бы они нашли правильным все его дело, но они, как истинные исповедники веры, не могли этого сделать, потому и несут дальше свой подвиг; значит, м. Сергий вошел с большевиками в какой-то ущербный для Истины Христовой компромисс.

Это ошибочное убеждение части эмиграции с крайними греховными выводами обусловливается неправильным представлением того, — в чем сущность соглашения м. Сергия с Советскою властию для регистрации Церкви. Ни о каком примирении не могло быть и речи, так как Православная Русская Церковь никогда активно не выступала против Советской власти. Она была просто гонима безбожною властию, как Церковь Христова самая могучая, притом жившая совместно с прежней государственной властью и через то ставшая для Советской власти в безосновательное подозрение существования в ней к себе враждебных действий. В действительности не совершено никакого вредного Церкви компромисса. А просто М. Сергий просил Сов. власть признать Патриаршую Церковь законно существующею религиозною общиною внутренне управляемою по своим правилам, свящ. канонам, и с своей стороны дал обязательство, что возглавляемая им Церковь ни явно, ни тайно не будет выступать против Советской власти. Последняя согласилась зарегистрировать ее на принятом для всех религиозных общин законном основании. Для Советской власти и теперь нет ни Церкви, как таковой, ни Синода, как церковного органа, ни митрополитов, ни епископов, ни священников, а есть только советские граждане, обязанные подчиняться гражданским законам, перед которыми все они ответственны наравне с прочими гражданами. И после регистрации Церкви контроль над членами ее нисколько не уменьшился и всегда возможно каждому попасть под всякой меры ответственность. Вот факт, подтверждающий это.

Заграницей существует убеждение, что м. Сергий свое пер-

263

вое послание составил в темнице, во время четвертого заключения, под давлением большевиков, приняв в него в готовой их формулировке некоторые их пожелания, за что и получил свободу. А в действительности со слов мне самого м. Сергия было так.

Соглашение со властями о легализации Церкви уже состоялось, послание было уже заготовлено, как вдруг его вызывают в Г.П.У. Там ему предъявили обвинение в нелегальном письменном сношении с эмигрантскими иерархами и в доказательство показали ему фотографию его частного письма, пересланного в частном порядке одному иерарху, впоследствии сделавшегося известным почти во всей заграничной церковной среде, и за это его, Заместителя Председателя Синода, Митрополита, посадили в тюрьму, где он просидел назначенное ему время и уже по выходе опубликовал свою ранее заготовленную декларацию.

Инициатива просьбы, след., исходила не от большевиков, а от м. Сергия, и вся просьба была о легализации Церкви. Как же можно было говорить при этой просьбе об освобождении иерархов-узников, которых большевики считают политическими преступниками, тем более настаивать на том? Если бы инициатива переговора была от Советской власти, тогда иное дело. Им всем приходится отбывать назначенный властью срок пребывания в опальной ссылке. Этим и объясняется то, что сама по себе легализация Церкви никому из ее деятелей не дала амнистии и никто из них в связи с нею не возвратился на место. Отсутствие каких-либо обязательств в этом отношении со стороны Советской власти, конечно, не исключало права ходатайства м. Сергия перед властию за узников. Мне лично не пришлось спросить м. Сергия, сделано ли что-либо по этому делу; но в послании к своей пастве член Патриаршего Синода, Вятский Архиеп. Павел, говоря о деятельности Синода, между прочим отмечает, что Синод «ходатайствовал об облегчении участи лиц, осужденных в административном порядке по гражданско-церковным делам». Вышло ли что-либо желательное из ходатайства, я не знаю. Но относительно церковной чистоты в «соглашении» этот же Архипастырь говорит: «Перед Богом и святыми ангелами Его свидетельствую вам, что мы доселе ни в чем не отступали от Истины Православия, ни в чем не погрешили против вселенской канонической правды».

Об отношении Местоблюстителя, м. Петра, к вопросу о признании Советской власти я уже имел случай говорить выше.

В частности, какого мнения м. Петр о декларации м. Сергия, мы имеем более или менее достоверное сведение. С со-

264

держанием ее он познакомился по «Известиям», в котором она была напечатана полностью. Вполне понятно, что, по положению ссыльного, лично самому из ссылки писать свой отзыв о ней невозможно. Молчание его и дало между прочим повод к толкам о недовольстве его этой декларацией. Но при мне в Патриархии был еп. Василий, викарий Рязанской епархии, который, возвращаясь из ссылки из отдаленной Сибири на пути зашел к м. Петру, и пробыл у него две недели. Вместе с братским приветствием м. Сергию и Синоду м. Петр просил передать им, что, по его мнению, это воззвание появилось в свет вполне своевременно, как подсказанное необходимостью современного момента исторического бытия родной нашей Православной Церкви. Это и засвидетельствовал еп. Василий в личном письменном рапорте, поданном Патриаршему Синоду.

Что касается м. Кирилла, то о нем в Патриархии известно, что он живет в далекой Сибири, здравствует, пользуясь услугами одной старицы монахини, которая, желая послужить иерарху-исповеднику, из Москвы отправилась туда. Ни в Патриархию, ни лично м. Сергию он не писал ничего, по своему положению ссыльного. Но говорили, что кое-кому из частных лиц в Москве он писал краткие письма. Ни о таком, или ином отношении его к м. Сергию и его деятельности я в Москве ни от кого ничего не слышал. Если бы что либо он писал неодобрительное по адресу Заместителя, как активного возглавителя Церкви, то об этом говорили бы в Москве. Лично я допускаю возможность чего либо в этом роде в сердце м. Кирилла; но это, могущее быть, лишено канонической принципиальности, а скорее может быть личным чувством, вызываемым положением ссыльного преклонных лет.

Один, возвратившийся из Соловков, узник-иерарх между прочим говорил мне о такого рода переживаниях тамошних узников.

«Когда освободили из темницы Патриарха Тихона, говорил он, то мы этому обрадовались и надеялись, что скоро и нас освободят. Нас не освободили и мы были уже недовольны на Патриарха, будто забывшего про нас. Вступил в месгоблюсти-тельство м. Петр, мы опять воспрянули духом, — не исходатайствует ли он и нам свободу. Этого не случилось, и мы говорили: «плохой Местоблюститель». Освободили из тюрьмы Заместителя, м. Сергия, мы снова ожили надеждою, — не будет ли и нам дана свобода по соглашению его с властями, что нам казалось вполне естественным и должным. И тут наши ожидания оказались напрасными. «Плохой и м. Сергий», — говорили мы себе в личном разочаровании. Тоже самое возможно допустить и в душе м. Кирилла, у которого могли быть и лично созданные поводы быть недовольным на м.

265

Сергия. В одно время в Заместительство м. Сергия, как об этом было слышно и заграницей, когда м. Кирилл был уже вблизи Казани, некоторые чрезмерные церковные ревнители, не могущие разбираться в окружающей их атмосфере, пустили в ход агитацию за избрание в Патриарха м. Кирилла. Об этом, конечно, скоро узнали власти и выслали его в отдаленный край Сибири. Старцу-узнику естественно было подумать, как это м. Сергий допустил такую неразумную агитацию, подвергшую его суровой опале? Да вообще-то психология узников понятна: всякий день ожидать себе облегчения участи; ее нет, вот и думается, что они забыты, а может быть забываются намеренно по каким-либо чисто греховным соображениям. Враг силен навевать и такие мысли, чтобы усиливать скорбное чувство и вызывать невольное раздражение иногда против ни в чем неповинных».

Да если бы даже допустить, что м. Кирилл действительно не согласен с деятельностью м. Сергия, то что из этого? Его личный взгляд не голос Церкви, а только мнение одного, хотя и видного иерарха. А Церковь-то Патриаршая признает м. Сергия своим врем, главою и действует в созидание себе. Цепляться за всякие неверные слухи, и на них раздувать свое недовольство против м. Сергия, как канонического Главы Матери-Церкви, не значит ли стараться расшатывать Ее, когда Она Божиею милостию созидается? Не думают ли те, которые распространяют никем и ничем не удостоверные слухи о принципиальных трениях между м.м. Петром и Кириллом с одной стороны и м. Сергием с другой, нанося ущерб Матери-Церкви, «что они службу совершают Богу?» (Иоанн. 16, 2).

Несколько слов скажу о Соловецких узниках — иерархах, подвиг которых воспринимается верующими эмигрантами в богоговейном чувстве. С некоторыми из них, возвратившимися оттуда, я виделся и беседовал. Все они по виду и в беседах благодушны. Не знаю, благодушие это есть ли естественная человеческая радость, что они на свободе, или дар Божий за подвиг веры? Скорее всего то и другое. Конечно, тюрьма есть тюрьма, ссылка есть ссылка, да еще в Соловки, с условиями жизни в которых эмигранты достаточно знакомы с описаниями их бежавшими оттуда, и сомневаться в действительности которых нет оснований. Но я от них не слышал ничего об ужасах тамошней жизни. Сами они не говорили, а расспрашивать при их благодушии не являлось желания.

Некоторые из них, когда, подъезжали к Соловкам, говорили в себе: «ну, теперь конец, отсюда не выбраться». Когда сопоставишь это личное чувство безнадежности с благополучным возвращением их отттуда, то невольно вспоминаешь слова св. ап. Павла, тоже в Асии перенесшего такую скорбь, которая

266

казалась ему «сверх силы, так что он не надеялся остаться в живых. Но сам в себе имел приговор к смерти, — говорит он, — для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых, Который и избавил нас от столь близкой смерти, и избавляет, и на Которого надеемся, что и еще избавит» (2 Кор. 1, 8—11). Предстоящие ужасы всегда почти так угнетают душу, что оттесняют мысль о вездеприсут-ствии Божием. -Ведь и в тюрьме, и в ссылке присутствует Бог и промышляет о всех. Иосиф за правду был брошен в тюрьму, но Бог его поставил там надзирателем за узниками, а потом возвысил его до положения второго после царя. И наши иерархи — исповедники за Истину Христову. В тюрьме ли, в ссылке ли они, конечно, то и другое тяжело, — но что для силы Христовой эти узы, если бы свобода их была нужна для блага Его Церкви? Прочтите об узах св. ап. Петра (Деян. 12). Как был уверен царь Ирод, что он доставит великую радость ненавидевшим апостола за проповедь о Христе иудеям, убив его чрез некоторое время, когда заключил его в темницу, сковав его двумя цепями и приставив к дверям темницы вернейшую стражу. Но все это оказалось слабее тонкой паутины. Ангел вывел -его из темницы, в то время, как бодрствующие стражи стояли, казалось им, при закрытых дверях, ничего не слыша, никого не видя, и провел его в город, или об узах св. ап. Павла (Деян. 16, 23—40). Жизнь их нужна была для Церкви и до известного времени ничего им люди не сделали. Я не собираюсь говорить о чем-либо чудесном, что было бы с нашими исповедниками в Соловках. Ничего в этом роде я от них не слышал. Но несомненно, не без воли Пастыреначальника Христа и они явились туда и пожили там исповедниками веры, и не для того ли, чтобы в верующих возбуждать чувство благоговения к подвигу твердости в вере, и самим им духовным взором усматривать вездеприсутствие любви Христовой. Жизнь их там протекает при обычных для человеческого наблюдения условиях. Не знаю, приходилось-ли им исполнять простые, черные, тяжелые работы? Да в том, может быть, и не было крайней необходимости. В мирное время Соловки с точки зрения экономической представляли огромное с различными хозяйственными отраслями учреждение. Когда большевики закрывали монастырь, и выселяли оттуда монахов, то оставили из них нужных по разным хозяйственным специальностям 60 человек. Потом они наполнили монастырь огромным числом ссыльных, которых распределяли на разные работы. Тут нужны были кроме рабочих и люди просвещенные, честные, способные хорошо выполнять и канцелярский труд, быть надсмотрщиками над артелями, расходчиками, выполни-телями вообще работы высшего порядка, чем непосредственно

267

тяжелый труд. Кому поручить ответственный труд, чтобы и начальнику быть спокойным за честное выполнение его, как не епископам, священникам, и им подобным, которые будут нести его не за страх, а за совесть? Они и несут его там, и, конечно, кроме естественного доверия ничего другого не могут вызывать к себе со стороны начальствующих. Не слышно, чтобы кто-либо из них пытался на побег оттуда. Все они несут подвиг, как волю Божию. А сколько морального воздействия в разнонастроенную массу идет от них! Тамошние жильцы представляются у большевистской власти самыми тяжелыми преступниками. Как бы ни были превратны эти представления о преступниках, все таки среди них есть действительно преступники, большинство почти или совсем безрелигиозные. Но все же все они люди и со сколько-нибудь открытою душею для восприятия хорошего влияния. Узники — иерархи это, конечно, ни в каком смысле — не преступники, а люди незаурядного напряжения духа, твердой веры, готовые, по силе Христовой, «вменити вся в уметы быти, да Христа приобря-щут» (Филип. 3, 8); у таких во всем — в словах, делах, отношениях, движениях чувствуется религиозная и нравственная сила, согревающая теплотою и хладные души. Это — те духовные очаги, около которых возможно отдохнуть, погреться и озлобленной жизнию душе. Подвиг исповедничества тут уже может переходить в подвиг духовного отца, брата, миссионера. Много такого доброго там делает А. Илларион, авторитет которого среди ссыльных, говорят, огромный. Хочется верить, что не одна душа, отравленная неверием в мире, хоть сколько-нибудь излечилась, оживилась там у духовных очагов. Быть может многие во всю жизнь потом будут свято носить в сердцах своих имена узников — иерархов, которые в союзничестве с ними во всем и всем проповедывали Христа.

Для оставленных в монастыре специалистов монахов предоставлен один храм. В нем совершают наши исповедники с монахами по возможности уставно подпраздничные и праздничные Богослужения. Есть свои певчие. В большие праздники служат два—три иерарха. Облачения им доставили из России. Приходят на богослужение и миряне. Много-ли, мало-ли их бывает, это в данном случае и при тамошних жизненных условиях — не первосущественно. Заграницею православные эмигранты — на свободе, но много ли посещают из них свой храм даже в праздничные дни? Но все таки они чувствуют себя православными, имеют свой, храм, есть свой священник, который совершает божественную службу «о всех и за все», хотя иногда этот пастырь, к великому сожалению, за неимением средств для жизни, вынуждается в будничные дни становиться за рабочий станок рядом со своими духовными

268

детьми. А храм в Соловках и Божественная служба в нем сами по себе — важнейшее дело. Это свет во тьме, необъемлемый тьмою. Пусть утомленные изнурительным трудом и тяжкими душевными переживаниями не пойдут в храм, но все же они сознают, что тут, невдалеке от них, совершается великая служба, — Божественная Литургия, приносится Бескровная Жертва и за них обремененных и за весь мир. Нет-нет да донесутся к некоторым, а через них и к другим, церковные о них молитвы: «Господи помилуй». Если чье сердце еще не совсем утратило чувствительность к Богу, то в тяжелые минуты жизни может скорее отдохнуть, будет ли оно в храме, или вблизи, перенесясь в него. Может быть редкая, но все же есть возможность в напутствие в загробный мир приобщиться св. Тайн. Есть там эта святыня! Труждающимся и обремененным есть кое-какая возможность скорее придти ко Христу и упокоиться в Нем.

Для обычного человеческого взгляда здесь нет ничего чудесного, все обычно. Но для него и существование Церкви на земле — дело едва замечаемое. А между тем Церковь Христова — величайшее чудо. А Она основана не на чудесах Христовых, а на смерти Его: и распространилась Она не столько чудесами, сколько кровию свв. мучеников и трудами исповедников веры.

С этой стороны жизнь в Соловках узников — иерархов, как воля и дело Божие, есть не воспринимаемое внешним глазом, но действуемое в глубинах сердец многих страдальцев, чудо, ибо чрез них хотя в малой степени поддерживается в них вера во Христа, а с нею и пребывание их в Церкви Его.

Было бы непонятным, если бы Соловецкие узники не ощущали духом всей глубины совершающегося святого дела в страдалице своей, — Матери-Патриаршей Церкви, и как-либо отделялись от него. Отсюда, для меня не было ничего неожиданного, когда мне бывшие узники — иерархи сообщали, что там на Соловках, все исповедники, за печальным исключением трех, не имеющих силы и значения, из которых одного знаю я, стоят с м. Сергием и его Синодом. Особенно горячим поборником его является все тот же А. Илларион.

Сделавшееся известным заграницею так называемое послание Соловецких узников, в действительности, написано единолично одним протоиереем и распространялось в России без подписи иерархов.

Несколько нашумевший там, и соблазнительно подействовавший здесь заграницей, откол от м. Сергия Ярославских иерархов, возглавлявшихся покойным м. Агафангелом, не имел в себе ничего принципиального, а всецело возник на личной почве по инициативе м. Иосифа, бывшего А. Ростов-

269

ского. Группу этих иерархов составляли: м. Агафангел, А. Серафим Угличский, викарий Ярославской иепархии, быв. Заместитель Патриаршего Местоблюстителя, м. Иосиф, третий из указанных Патриаршим Местоблюстителем Заместитель; А. Варлаам (бывший Псковский, вр. управляющий Любимским викариатством), смиренный Евгений, Епископ Ростовский, ви-карий Ярославской епархии. Так они подписались под своим постановлением об отделении от м. Сергия. Историю этого откола М. Сергий мне выяснил в таком виде.

В Петрограде долго не было Митрополита; управлявшие епархией викарные не имели надлежащего объединяющего влияния, так что церковная жизнь там распадалась на партии. М. Сергий с Синодом для восстаноления церковного единства назначил туда Ростовского Архиепископа Иосифа, возведя его в сан Митрополита. Это назначение состоялось незадолго до 30 авг., праздника св. Александру Невскому. Ко дню этого праздника власть возвратила православным Александро-Не-вскую Лавру. Радостная весть об этом быстро охватила весь Петроград. Народ двинулся на праздник в Лавру со всех сторон и не только заполнил храмы и лаврский двор, но и прилегающие к Лавре места. Как раз к этому дню приехал в Лавру новый Митрополит Иосиф. Когда народ увидел в службе митрополита, то его ликование как бы перешло свои границы. К сожалению, м. Иосиф огромное народное стечение и радость его связал с своею личностью, отнес все к себе. Народное торжество оказалось не по вкусу власти. Но это все было бы ничего, все улеглось бы мирно и жизнь приняла свой нормальный порядок, если бы м. Иосиф оставался безвыездно, хотя некоторое время, в Петрограде, пока уляжется ликование. Но он вздумал вскоре после праздника поехать в Ростов проститься со своею паствою. Обратно власти не пустили его из Ростова. Петроград опять остался без митрополита. В то время долго вдовствовала Одесская кафедра. Немалая забота была о ней, так как там укрепились живоцерковники. М. Сергий с Синодом для пользы церковного дела перевели в Одессу м. Иосифа. Этот перевод он счел для себя обидою, унижением,' не подчинился м. Сергию, заявив ему, что в Одессу он не поедет, а останется Петроградским, ибо там вся паства считает его своим. С этого и начался церковный откол. Его протест поддержали два петроградских викария со своими сторонниками. Не трудно было м. Иосифу подсилить свою оппозицию Ярославльскими викариями, ибо два из них едва ли были с надлежащими чувствами в отношении м. Сергия и до этой истории: А. Угличский Серафим, бывший во время последнего тюремного заключения м. Сергия, Заместителем Местоблюстителя, и освобожденный от сего м. Сергием по возвращении

27О

из тюрьмы последнего. Не могу утверждать, но только не без греховной опасности могу допустить, что в таких взаимных отношениях, хотя и нормальных и канонически правильных, у А. Серафима могло залечь нечто греховное, которое могло побуждать его зорче надлежащего следить за деятельностью м. Сергия и правильное действие последнего счесть за неправильное, поставить ему в вину, а при созданных м. Иосифом обстоятельствах побудить примкнуть к его оппозиции, хотя не в полной силе. Другой викарий — Евгений, переведенный из Мурома в Ростов на место назначенного в Петроград м. Иосифа. О нем мне рассказали: он был назначен и хиротонисан Муромским. После хиротонии он вдруг заявил м. Сергию, что он в Муром не поедет, а желает остаться в Москве. «Зачем же Вы принимали назначение, наречение и хиротонию в Муромского, если не хотите ехать туда?» — сказал ему серьезно м. Сергий. — «За нарушение присяги Вас нужно сейчас же лишить архиерейства». Тот смирился и поехал. Естественно, что в сердце его осталось чувство некоторой обиды на м. Сергия, и не невозможным было для него впасть в грех оппозиции последнему. Об А. Варлааме ничего не слышно с этой стороны.

Не трудно было этим иерархам воздействовать в греховном смысле и на главу митрополии М. Агафангела, перенесшего к тому времени два удара, притупивших в нем чуткость сразу узнавать в сложных делах каноническую сторону, особенно когда противники м. Сергия указали ему на неправильность действий м. Сергия, ибо и сам м. Агафангел, как известно, в свое время ошибочно считал себя обиженным м. Сергием, будто бы незаконно воспринявшим права Местоблюстителя, принадлежавшие ему.

Да простят мне эти иерархи, что я позволил себе своим личным суждением войти в интимную область их жизни. Это я сделал в единственной цели выяснить верующей эмиграции каноническую Истину, знать которую они, несомненно, желают. А когда не видишь принципиального обоснования известного морального факта, то для объяснения его нельзя обходить вниманием психологических мотивов, даже в виде обычных человеческих слабостей, если есть для них хотя и вероятные соображения. Ныне такое время, когда Истина вообще всячески затеняется часто будучи прикрываема именно человеческими немощами. А когда Церковь воссозидается, а воссоздать Она может и должна на Истине, то долг выявить эту Истину лежит прежде всего на Архипастырях.

Столкнутый с канонического пути, м. Агафангел, под влиянием переписки с м. Сергием, выяснившим ему всю ошибочность его откола, скоро сам восчувствовал ее. Официально эта группа епископов заявила м. Сергию о своем отколе от него 24

271

января (6 февр.) 1928 г., а уже в марте он просил м. Сергия пересмотреть его дело. Последний ответил ему согласием на то и выразил свою надежду на его возвращение, т. е. подчинение канонической власти. Но, обычно, падение совершается легко, а восстание медленно, требуя подвига смирения, которое доростает до нужной силы духовным трудом и помощию Божией.

Тем более затрудняется это духовное восстание, если окружающая живая духовная атмосфера сдерживает его. А около Ярославльского Первоиерарха, кажется, это и было. Член Патриаршего Синода, А. Павел, после погребения митрополита, разбирая дела его личной канцелярии, нашел одно дело, привезенное им в Синод, представляющее в себе официальную просьбу группы православных г. Екатеринбурга к м. Агафангелу, в которой они пишут ему: «у нас есть А. Иоаким Член Моск. Синода, григорьевщина; а тут еще еп. Виктор, Вятский викарий (сторонник м. Иосифа) завет к себе; где же Истинная Церковь?, кого нам держаться?» М. Агафангел на этом прошении от 17 сент. 1928 г. положил резолюцию: «рекомендую держаться А. Иоакима». Однако, резолюция из канцелярии не была отправлена просителям.

Но все же с м. Агафангелом был большой его духовный-подвиг, его лишения за Церковь, приобретавшие для него большую моральную ценность от его преклонных лет. В них он нашел себе благовременную помощь свыше (Евр. 6, 9, 10), чтобы , стряхнув временное искушение, подняться на высоту спасительной Истины. За несколько времени до смерти он формально заявил Синоду о своей ошибке и просил принять его в общение с Церковью; был принят и умер умиротворенным. О смерти м. Агафаигела уведомил м. Сергия А. Варлаам, прося его указаний о погребении, совершить которое и послан был член Синода, А Павел, ныне управляющий Ярославль-скою епархиею. Он же там в 40-й день совершал заупокойную литургию, при мне возвратился оттуда и дополнительно о нужном доложил Синоду. За м. Агафангелом, как передавали мне, присоединились А. Серафим и еп. Евгений, хотя и высланные властью из Ярославльской митрополии. Впрочем, о первом я здесь -уже слышу, что будто он опять выступил с посланием (к кому?), ставшим известным заграницей, против м. Сергия. Возможно и то, если только это его послание, ибо восстание совершается духовным подвигом. Не примиренным из «ЯроСяавльской» группы иерархов, как мне точно известно, остался один м. Иосиф. С ним стоят в оппозиции, м. Сергию два Петроградских викария, еп. Виктор, Вятский викарий, и вр. управляющий Воронежской епархией, еп. Алексий, как-то в переживаемое смутное время из простых келейников прошедший во епископы, переменивший несколько викариатств и

272

состоя потом Воронежским викарием, за смертию правящего, был назначен вр. управляющим епархией. Полагают: зная, что его не могут сделать правящим Воронежским, чтобы остаться в этом положении, он откололся от м. Сергия.

В храмах на ектениях так молятся о властях: «о богохра-нимой стране нашей, и о властях ее, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Никого в храме это поминовение не смущает; может быть и есть отдельные лица недовольные в душе и этим надлежащим, согласно, по ап. Павлу, воли Духа Святого, поминовением. Но это недовольство было бы и неразумным и греховным, ибо молитва за властей, даже гонителей, для указанного результата нужна не столько для последних, сколько для гонимых христиан, силою молитвы которых, по милосердию Божию, притупляется и вражеский меч, а проклятие только острит его против проклинающих (Рим. 1;, 14; 19—21) и на дольше задерживает удары по ним.

Сами большевики, думаю, этим не интересуются и, конечно, как безбожники, не могли и намекать м. Сергию на издание распоряжения о молитве за них, ибо это было бы подрывом не только атеистического их принципа, но и явным показателем их боязни народа, обнаружения чего они, кажется, всемерно избегают. Им приличнее всего в данном деле в ослеплении безбожием только глумиться над исполнением Церковью воли Божией, как это они и делали, и не препятствовать тому, как явному выражению, по их мнению, рабской боязни пред ними. Это распоряжение о молитве, конечно, — распоряжение м. Сергия и Патриаршего Синода, как канонической власти. Пусть кому угодно думать (но я стою за принцип и на принципе), что оно было подсказано неким страхом или даже угодливостью; я скажу, что и это хорошо, ибо, хотя под действием этих, с обывательской точки зрения, невысоких качеств, там стали на христианский путь, указанный Духом Святым, а не на путь греховного проклятия, которым только усиливаются гонители Церкви. Не силою ли тех молитв там ненависть врагов Церкви уменьшилась, и Церковь постепенно укрепляется, и не силою ли осуждения в эмиграции этого святого дела растет здесь взаимная вражда и разделения? Еще не понята и опытом не пережита здесь спасительная сила молитвы за врагов. Поэтому, можно судить, из каких кругов исходят оттуда, если только они идут из России, язвительные сарказмы над молитвою за властей, врагов Церкви, и с каким ненужным, даже греховным чувством повторяются они здесь, заграницей? Писали в газетах, что в России в церквах, по распоряжению м. Сергия, молятся: «О властях наших за тихое и безмолвное житие». Не от враждебных ли Церкви

273

лиц идут эти кощунственные вести и не повторяются ли оне здесь политиканствующими лицами, потерявшими всякое, даже малое, уважение и доверие к Российской исповедничес-кой иерархии? Ведь поверить этой вести, значит, допустить, что составитель этого прошения эктении, м. Сергий и одобрившие его иерархи Патриаршего Синода, — ибо м. Сергий все делает с обшего согласия, — кощунственно относятся не только к молитве, но и к слову Божию.

В Патриархии о политике вообще не говорят ни слова, по крайней мере так было при мне. Мне казалось неловким предложить кому-либо хотя бы один какой-либо вопрос из этой области. Пусть в этом видится страх всегда устрашаемых политическим сыском. Но я хочу взглянуть на это и с другой стороны. Представителям Церкви, иерархам, в это исключительно тяжелое время для Церкви и государства нужно всецело сосредоточивать все свои силы на том, что нужно первее всего, — на утверждении Церкви.

Когда в мирное время казалось, что всем нужно служить исключительно для государства, хотя это служение понималось различно, вплоть до революции, когда этой же цели греховно подчинили и Церковь, призвав Ее не к доброму содействию, а к рабскому услужению, когда вследствие этого и иерархи, взявшись за духовный плуг, больше озирались назад и по сторонам, делая себя неуправленными в Царствии Бо-жием, — то этим, унижая дело Божие, ослабляя Церковь, постепенно подготовлялся и развал государства. А теперь Бог повелевает, пусть через внешний страх, первее и непременнее всего созидать первую, чтобы потом воссоздалось на Ней и второе. Конечно, политиканам это может показаться смешным; но что же? Через этот смех приходится долго плакать.

В личных беседах с м. Сергием мы неоднократно возвращались к Карловацкой смуте. Я уже говорил о том, как смотрит Патриарший Синод на нее и на виновников ее. Здесь несколько добавлю. Виновниками этой распри там считали и считают Карловацкий Собор и Синод, без всякого канонического основания воспринявшие себе права Высшего Церковного Управления над всеми заграничными церквами. В.Ц.У. закрыто еще Патриархом Тихоном, и возникновение нового Синода признается самовольным, неканоническим учреждением; м. Бвлогий — канонически управляющим Зап. Европейскими приходами, со включением и германских, все постановления Собора и Синода до распри, равно как и все мероприятия их против м. Евлогия — не имеющими канонической силы.

Иерархи — эмигранты еще Патриархом отчислены от своих кафедр, а занимающие их кафедры считаются не временными,

274

а действительными, полноправными церковными управителями.

М. Сергий с искреннею скорбию не раз упоминал в разговорах о нашей заграничной смуте. И когда он говорил мне: «Я не понимаю, из-за чего разыгралась вся эта заграничная история? Из-за чего спор? Из-за власти? Но ее там нет и не должно быть», — то я вполне понимал его. Ему, как и другим подобным ему иерархам, всегда жертвенно живущим в Истине, перенесшим узы и изгнания за Истину, положение эмигрантов представляется спокойною жизнию и всякие необоснованные трения — только греховными. Вся суть — в ряде ошибочных положений и действий, приведших в тупик, и больше ничего. А для возвращения на путь церковной Истины требуется не малый подвиг духовного мужества в смирении. М. Сергий говорил, что если уже Карловацкая группа иерархов не может братски жить с м. Евлогием, признавая его известные канонические права, то самое лучшее — подчиниться временно той Автокефальной Церкви, в территориальных пределах которой они живут.

Разговор о заграничной церковной распре сам собою в моем сознании подсказывал вопрос м. Сергию — свободен ли он в своих действиях и распоряжениях в отношении заграничной Церкви? Заграницей этого вопроса, кажется, не существует. Все почти так или иначе убеждены, что м. Сергий в своих сношениях действует под непосредственным давлением Советской власти, он здесь не свободен. До поездки своей в Патриархию и я предполагал, если не полное стеснение, то значительную эту зависимость: однако, в действиях м. Сергия и его Синода я не видел ничего неканоничного. Придавая серьезное значение этому вопросу, я поставил его м. Сергию со всею определенностью. «Заграницею, сказал я ему, существует уверенность, что Вы первое свое послание написали в тюрьме под давлением власти, внеся в него отдельные выражения, ею продиктованные; мне бы очень хотелось узнать действительность».

«В моей полной свободе в этом акте, ответил он, можно убедиться, проверив даты: — поставленную на заготовленном уже мною послании пред всаждением в тюрьму и дату освобождения меня из тюрьмы. Это можно узнать в нашем Синодальном архиве». Это было сказано с такою определенностью, которая не оставляла ни малейшего в том сомнения.

«А вообще то в своих актах по сношению с заграничною Церковью Вы свободны?»

«Полной свободы, конечно, здесь нет. Составленные определения по делам заграницы мы представляем власти для прочтения и сведения, и только после того отправляем».

275

«Это-то понятно в заграничных сношениях, сказал я; но не вставляет ли власть в текст Вашего акта чего-либо от себя, чтобы Вы приняли это за свое?»

Не-е-ет, и это «нет» сказано им в таком тоне, в котором едва-едва слышался отголосок душевной обиды, но спокойном и настолько твердом, что я не ощутил никакого сомнения в сказанном.

«Конечно, — заговорил м. Сергий, — в представляемых власти, так сказать для цензуры, предназначенных для заграницы наших официальных определениях власть может вычеркнуть себе неугодное, но добавлять в текст что-либо от себя, — этого не бывает. С этой стороны мы внутренне с в о б о д н ы. Точно также, когда мы кого-либо из иерархов перемещаем с кафедры на кафедру, или командируем кого-либо для известной цели, то мы спрашиваем: не будет ли препятствий в пропуске для него? Если там не согласятся дать пропуск указанному лицу, мы назначаем кого-либо другого, нам подходящего; но от власти не бывает давления за известную личность. И здесь, с внутренней, канонической стороны мы свободны, так как все же выбираем иерархов из своей среды».

В этом разъяснении весьма важного вопроса для заграничной церковной жизни я нашел для себя вполне достаточное удовлетворение. Для меня теперь несомненно, что все касающиеся заграничной церковной жизни акты, исходящие от Патриарха, от Заместителя, м. Сергия и его Патриаршего Синода — акты свободного канонического волеизъявления; вот почему в них и раньше я не находил ничего неканонического. Если раньше, до выяснения мною этого серьезнейшего вопроса, были возможны утверждения или сомнения касательно несвободы актов, то теперь, о чем я и свидетельствую, оставаться в неправильном убеждении и утверждать его, значило бы без всякого основания говорить против Истины и свои суждения о том подчинять цели, совершенно чуждой церковной жизни. Здесь было бы нечто подобное тому, как если бы кто-либо касательно подлинной принадлежности сочинения автору, стал бы голословно говорить, что она подложная.

Да и так подумать. Ведь наши первоиерархи, руководители церковною жизнию, начиная- с приснопамятного Святейшего Патриарха Тихона, были в тюрьмах, в изгнаниях из-за чего? Не из-за того ли, чтобы быть свободными в Истине, и тем сохранить Церковь, утверждающуюся на Истине. А разве есть какие-либо факты, чтобы утверждать, что теперешние руководители утратили эту жертвенность за свою и церковную свободу?

«Пред Богом и святыми ангелами Его свидетельствую вам,

276

писал в своем послании к своей Вятской пастве член Синода А. Павел, что мы доселе ни в чем не отступили от Истины православия, ни в чем не погрешили против вселенской канонической правды».

Не без основания можно думать, что Советская власть мало интересуется церковными делами заграницы. Конечно, церковная смута здесь ей может быть и приятна, но едва ли она оттуда принимала какие-либо меры вообще для усиления ее, не говоря уже о каком-либо насилии через м. Сергия и его Синод.

Когда в Патриаршем Синоде я закончил свой доклад о нашей заграничной смуте, то председатель м. Сергий, обратившись ко мне спросил: «а Вы как думаете, какие нужно бы принять меры для погашения смуты?»

«По моему мнению применять к карловацким иерархам какие либо репрессии, тем более крутые, было бы неполезным для Церкви, так как, насколько мне известно, они, по крайней мере теперь стоят на такой твердо непримиримой, хотя и ничем необоснованной, оппозиции к Матери-Церкви, возглавляемой Вами с Синодом, что это только бы больше их укрепило в ней и создало им среди их сторонников неподходящий для них эпитет защитников канонической правды; а это в свою очередь могло бы произвести более широкое брожение.

Время будет действовать за Истину. Быть может они сами осознают свою ошибку разрыва с Матерью-Церковью и возвратятся к Истине. Во всяком случае их дело — чисто челове-ч&кое и оно не должно устоять».

Возражений не было; можно полагать, что этом мнение было принято во внимание. С тех пор прошел уже год. Если бы Советская власть была активно заинтересована в заграничной распре и насилием через Синод содействовала развалу церковной жизни заграницей то, конечно, мы были бы уже свидетелями применения м. Сергием самых крайних мер в отношении виновников Карловацкой смуты, — запрещения в священнослужении, исключения из состава клира Патриаршей Церкви — мер, о которых Синод говорил в еще раннейшем известном своем постановлении и которые намеревался он применить к карловацким иерархам, если они не откажутся от занятой ими незаконной позиции и не дадут известной подписки о «лояльности» их к Советской власти. О действительности этих мер пока ничего не слышно.

Кратко скажу о состоянии живоцерковничества, каким именем я назову все вообще раннейшие самочинные отложения от Церкви.

277

В Москве у них 5—6 храмов, но мало посещаемых православными. Об отношении последних к живоцерковникам самым лучшим свидетельством может служить то, что в мирное время всегда переполнявшиеся молящимися часовни икон Иверской Богоматери и св. великом. Пантелеймона, теперь почти пустуют. В них можно видеть от 5—10 человек молящихся. Это сообщил мне мой спутник, побывавший в той и другой.

На время оставлены притоком молитвенного чувства эти церковно-народные святыни, чтобы реальными жертвами не питать лжи, не поддерживать раскола и не затягивать духовной болезни. Для верующих величайшая Святыня — Истинная Церковь, исполненная спасительной благодати в Таинствах и обрядах, в Которой каждый образ может чудодействовать. Чудеса истекают не от образов самих по себе, а через образы от Первообразов, от живых существ небесного мира, лики которых изображены на иконах. Для Богоматери и св. великом. Пантелеймона, благодатно живущих в истинной Церкви, не одинаковы в достоинстве — Истинная Церковь и самочинно отколовшаяся от Нее людская община, своим отколом только скорбь наносящая им и первее всего Христу. Неугодно им будет изливать благодатные свои милости через свои образы, хотя и прославленные чудесами, но находящиеся в пользовании тех, кто делает церковный раскол, который, по Златоусту, тяжелее ереси. Если бы эти святыни находились в среде безбожников или язычников, то там скорее могли быть проявлены святыми чудеса через свои образы для обращения вх ко Христу, подобно тому, как Ковчег Завета, находясь у филистимлян, взявших его в плен, производил силою Божиею поразительные для язычников чудеса, или как сам Христос совершил чудеса среди неверующих иудеев, для возбуждения в них веры в Себя, как Посланника Божия, или как свв. Апостолы, являясь в языческую среду, силою Христовою совершали многие знамения, привлекавшие язычников к вере во Христа. При всех этих совершавшихся чудесах не было спора или вопроса о том, где Истина, ибо Она была явно у тех, кто, проповедуя Ее, подтверждал действительность Ее чудесами. А в отношениях Патриаршей, истинной Церкви и живоцерков-ных отложений вся суть — где Истина? И живоцерковники отложились от Истины во имя какой-то истины и подменили Истину ложью. Посему, Богоматерь и св. Пантелеймон, пребывающие в Истине Христовой, а следов, в Церкви, утверждающейся на этой Истине, не пожелают благодатно пребывать в своих образах, оставят их, чтобы слабые верующие, не имеющие духовного опыта отличать Истину от неправды, при всяких случаях принимать первую и отвращаться второй, видя

278

чудеса, совершающиеся в церковном расколе, не «заменили бы Божию Истину ложью» (Рим. 1, 21—33).

В смутное время церковной жизни для выявления Истины благодать Божия действует особым образом. Эта-то благодать, пребывающая в глубинах сердец, ищущих Истины, спасения, б. м. мало осознаваемая, и удерживает народные массы от молитвенного посещения церковных святынь в местах живоцер-ковных, где оие не могут ощущать истинного благодатного действия. Святыни, чрез которые видимо проявлялась благодать, в сердцах народа не потеряли своего значения; в духовных глубинах своих он чтит их, но не идет туда выражать свои глубинные стремления, а духовно — бурным потоком устремится опять к ним тоща, когда оне возвратятся в Истинную Церковь, где оне и прославлялись и опять прославятся благодатными проявлениями. Все это — для возвеличения Истины и свободно-сознательного восприятия Ее верующими.

В других губернских городах живоцерковники держатся несколько крепче, благодаря тому, что им пришлось с самого начала везде, кроме Новгорода, захватить кафедральные соборы и много других храмов, в которые народ идет по привычке, не разбираясь в разностях истинной Церкви и живоцерковной. Но теперь, когда представилась возможность на законном основании организовать епархиальную жизнь, можно надеяться, что живоцерковничество скорее пойдет на убыль. Несколько тверже оно держится на юге России, в Малороссии, где оно лучше организовано.

На перифериях оно часто поддерживается местными властями в противовес Патриаршей Церкви по принципу третьей стороны к двум враждующим — поддерживать слабого, чтобы обессилить крепкого. Хотя местные власти не препятствуют приезду назначенных Патриаршим Синодом епископов в губернские города, но нередко не разрешают им объезд своих епархий; в таких случаях иногда Синод для этой цели в качестве помощника правящему командирует другого иерарха. Живоцерковные иерархи этого стеснения не имеют.

Что касается «Григорьевщины», то она осталась мертвою затеей. Сам А. Григорий с еп. Борисом живут в Донском монастыре в том помещении, где жил Святейший Патриарх Тихон. Им в Москве принадлежит один какой-то храм, который совершенно православными не посещается, так что еп. Борису, чаще всего служащему там, приходится самому читать, петь и прислуживать. У А. Григория .есть немного последователей в Екатеринбурге, бывшем его кафедральном городе, и в Донской епархии, где доселе живет глубокий старец м. Митрофан, один из шести основателей «Григорьевщины». А ведь этот откол, как и м. Иосифа, признает каноническою главою Церкви Ме-

279

стоблюстителя м. Петра и поминает его на богослужении. А сам-то м. Петр, осведомленный м. Сергием о бесчинии А. Григория, когда явился к нему последний, не принял его, как бес-чинника и сказал ему, что он вне церковного общения. По-видимому, чего бы вернее, как не за ними идти и епископату и народу Патриаршей Церкви, раз они возглавляются каноническим исповедником. А они оставлены с маленькою горсточкою своих приверженцев, все от них отвернулись, — почему? потому, что нельзя утверждать свои канонические отступления и увлекать на этот путь других, лицемерно прикрываясь авторитетом главы Церкви, не могущего управлять Ею, и противиться тому, кому он сам вручил это великое дело. Определенность, хотя и лживая, всегда более или менее увлекает за собою других, бедных духовным опытом, не могущих находить Истину, или ищущих моральных послаблений для жизни. В такой дерзкой определенности явились все «живоцерковники», которые, отбросив всякие канонические преграды, будучи сами рабами греха, объявили церковно-религиозную беспринципную свободу и без особого труда нашли сперва не мало последователей, даже среди образованного класса, не имевших в себе здоровых принципов православной веры и морали. Живо-церковничество в церковной области было некоторою параллелью той распущенности во всех видах, которую объявил большевизм для всех не только позволенною, но и желательною.

А «Григорьевщина» и «Иосифовщина»? Ведь они далеки от живоцерковничества. Они стоят у самых дверей Матери-Церкви стоят с опущенными вниз глазами, только не имея достаточного смирения, некогда при помощи Божией найденного в себе м. Сергием, чтобы покаянно войти в лоно Ее и пребывать в Ней в прежнем достоинстве. Они стоят на пороге церковном, потому и остаются почти одинокими, нищими, ибо Господь не попускает им укрепляться в неправде числом сторонников; они не служители греховной свободы, но подчинились греху противления власти. Это в каноническом смысше «полу-ариа-не», которым при своем «да и нет» пришлось в конце концов или пристать к арианам или восприять Истину в Православной Церкви.

Трудно думать, чтобы Патриаршая Церковь скоро смогла воссоединить с собою все церковные отколы. Пока в России власть коммунистическая, безбожная и в принциее желающая победы безбожию над христианством, она всегда в общем будет так или иначе препятствовать правильному и повсюдному устроению Патриаршей Церкви; но этим особенно смущаться нельзя: «Царствие Божие благовествуется, и всякий у с и л и-е м входит в Него» (Лук. 16, 16). Истинная Церковь там

280

есть, это — Патриаршая, имеющая канонический центр, возглавляемая каноническим лицом, всем своим существом возвещающая спасительную Истину, указывающая в себе для всех спасительный путь и, потому, всякий ищущий Истины послушает гласа Ее (Иоан. 18, 37). Воссоединение с Нею требует духовного подвига, опознания Истины, отказа от заблуждения, не малой личной ломки. А это и ценно; это уже будет не трость, ветром колеблемая, не ищущий мирских выгод, а духовный камень, легший на Христа, в Котором было сокрушившийся опять восстает (Мф. 21, 42—44).

Возглавителям Патриаршей Церкви, — м. Сергию и Синоду, нужно твердо, неподступно стоять в Истине, не склоняясь ни к каким компромиссам, имеющим повсюдный ход в мирской жшзни и обладающим обольстительной временной приманкой. Церковь — постоянна, вечна, а таковою Она может быть только пребывая в Истине, ибо только Истина вечна. Только в Истине развивается благодатная сила, сила притягательная; поэтому, к Ней идут и всегда будут идти, хотя этот путь «берется усилием».

Патриаршая Церковь милостию Божиею стоит твердо в Истине. Естественно, что к Ней тянутся и будут тянуться все, кто хотя сколько-нибудь «от Истины» (Иоан. 18, 37), а таких, может быть, не мало в разных отколах от Церкви, этой, хочется верить, временной, хотя и тяжелой болезни Ее. Потому Ей и нужно знать, кого и как принимать к Себе. Согласно установившейся еще при Патриархе Тихоне практике, иерархов старого посвящения принимают, в каком бы расколе они ни находились, через покаяние, отвержение всех заблуждений и сложение с себя всех иерархических отличий, приобретенных ими вне Патриаршей Церкви, а иерархов, посвященных уже в расколе, считают бесблагодатными.

«Слухи о нашем объединении с обновленцами — чистейший вымысел и вздор», — пишет в своем послании Ар. Павел. «Обновленцы, григориане и им подобные раздорники попирают каноны Церкви, а мы свято их охраняем и соблюдаем. Ни с обновленцами, ни с григорианами, и ни с какими другими современными раскольниками и отщепенцами ни Священный Патриарший Синод в полном своем составе за все истекшее время его существования, ни я, не имели л не имеем никакого молитвенного общения, и даже чуждаемся каких бы то ни было обычных деловых сношений с ним. Твердо, уверенно, и во всеуслышание я подтверждаю (в единомыслии с м. Сергием и прочими членами Синода), что для обновленцев, григориан и иных современных раздорников — отщепенцев и похитителей церковной власти единственный путь воссоединения их с Православной Церковью это — искреннее и чисто-

281

сердечное раскаяние их пред св. Церковью, и Ее законным Священноначалием, твердое обещание быть верными Православию и канонам Церкви, всецело подчиняться законно церковной власти и впредь не только не разорять вселенского Дома Божия Церкви Христовой, но, наоборот, со всемерною тщательностию блюсти и поддерживать единство благодатного тела церковного в единомыслии Православной веры и любви Божией.

Всестороннее же и в церковном масштабе суждение и высоко авторитетное решение об обновленчестве, григорианстве и иных современных раскольнических течениях, о путях к изжитию и прекращению их и о мерах к водворению в родной нашей Церкви общего, давно всеми нами ожидаемого церковного мира и порядка, произнесет грядущий законно составленный второй Всероссийский Церковный Собор, о котором сказано в воззвании от 16—29 июля с. г.».

В частных расспросах о знакомых мне иерархах я узнал, что бывший Белорусский Минский митрополит — живоцерковник Мельхиседек, после покаяния в Москве пред Патриаршею Церковью и сложения с себя звания митрополита и архиепископа, был принят в Церковь и теперь управляет одною из Сибирских епархий, возведенный м. Сергием и Синодом в Архиепископа. Приезжали к м. Сергию живоцерковные — м. Саратовский Анатолий и Ар. Василий с просьбою принять их в Патриаршую Церковь. Но когда м. Сергий предложил им сложить с себя иерархические отличия, полученные в живоцер-ковничестве, они, промолчав, отправились обратно, оставаясь доселе в расколе. Многие, вероятно, ожидают Всероссийского Собора, в надежде, что он к ним отнесется более снисходительно. Может быть и так. Ведь Поместный Собор, это — Поместная Церковь, своего рода благодатная купель разностороннего обновления, но все-таки в Истине. А пока он состоится, всем, чающим его, придется, подобно блудному сыну, питаться вне Церкви «рожками» (Лук. 15, 16), чтобы сильнее восчувствовать свой духовный голод и, покаявшись, потом твердо всем существом жить в Истинной Церкви.

Будущий наш Всероссийский Собор будет не только духовным врачеванием всех болезней, причиненных Церкви великою смутою Русской Земли, но и выявителем славы церковной. Представляя всю Церковь, он духовно ощутит соприсутствие в себе всех возлюбивших Христа до смерти и положивших за Него свои души, сонма невыявленных священно мучеников и мучеников, восчувствует силу и величие Православия, единственной «соборной» Истины, и, кто знает, не прославит ли он по внушению Духа Св. хотя некоторых из своих страстотерпцев? Но к сему светлому торжеству наша Церковь,

282

по воле Божией, должна еще идти, украшаясь подвигами тяжелой духовной страды.

Она живет только «днесь», по слову Христа (Мф. 6, 11), не засматривая человеческим беспокойством, что будет «завтра», веруя, что и «завтра» у Христа.

А пока «днесь» Патриаршая Церковь действует, не раздираясь новыми внутренними распрями. Имея право на законное существование, будучи внутренне свободною, опираясь только на Истину, Она выступает все смелее, численно растет все больше и больше, восполняясь членами, покидающими свои временные от Нее отпадения. Сила в Истине, и Истина победит.

Облеченные каноническим правом теперешние церковные руководители, если Бог благословит им остаться в живых, предстанут грядущему Собору с нелегким бременем исполненных трудов и, сложив свои полномочия, скажут ему: «мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лук. 17, 10).

Я окончил.

Свой малый труд я посвящаю всем заграничным православным русским. Верные нашей Матери, Русской Церкви, — не найдут ли здесь хотя что-либо в подкрепление своего подвига веры в Нее, как свободно стоящую в Истине и являющую в Себе путь спасения; а смотрящих на Нее с подозрением — не подам-ли повода серьезнее просмотреть свое напрасное недоверие к Ней, возглавляемой ныне м. Сергием с его Синодом, и не возвратятся-ли хотя немногие из них к Матери, оставив свой греховный откол? Здесь я бы ощутил душою, что не напрасно было и для них мое пребывание в Патриархии.

А если бы этого доброго плода и не было, то все же со мною останется мое личное сознание: для Истины я сделал, что мог.

ЕЛЕВФЕРИЙ, Митрополит Литовский и Виленский. 1929 г. 8 ноября.

283

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Неделя в Патриархии» написана мною четыре года назад За это время мы видим много новых обнаружении в церковной жизни там, в России, и здесь, заграницей. Новы они не по сущностям своим, а по выявлениям, плодам тех различных духовных сил, направлений, с которыми выступали видные ответственные деятели на ниве Христовой.

В России Патриаршая Церковь, израненная, почти истерзанная многими разнообразными расколами, получив законное для Себя существование, возглавляемая Патриаршим Заместителем, м. Сергием, став твердо на живой и оживляющий благодатный путь свв. Канонов, в сознании, при внешних, окружающих условиях, своего сиротства, при виде и надежде на особую близость к такому сиротствующему положению Главы Своей, Пасгыреначальника Христа (Иоан. 14, 18), под воздействием Его живительной благодати, стала с неослабною и неуклонною постепенностию оправляться от своих немощей. Без шума и излишней суетливости, без греховного самовосхваления, зорко оберегая себя на спасительном каноническом пути Она выявляла и выявляет Истину, а в Истине такую силу, пред которой почти незаметно раскинутые греховные сети в виде церковных расколов рвались и рвались и запутывавшиеся было в них чада Ее с любовию возвращались и возвращаются в лоно покинутой своей Матери.

Истина, пребывающая в Боге и исходящая от Него, в своем существе есть сила, могущая «ниспровергнуть замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленять всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор. 10, 4—5); но она побеждающе и спасительно действует тогда, когда верующие, особенно церковные руководители проявляют свободное, церковное «послушание» Ей (б ст.). Этим послушанием теперь живет, и сильна, и действует там Патриаршая Церковь, возглавляемая Патриаршим Заместителем м. Сергием, свято храня в себе вероучительную

284

Истину, как спасительную волю Божию и освещая Ею путь своей многотрудной деятельности в воссоздании Великой Русской Церкви, на время ослабленной самими же чадами Ее, в своих враждебных к Ней действиях не уразумевших тонких умыслов сатаны (2 Кор. 2, 11), врага нашего спасения.

Теперь уже о плодах побеждающей Истины свидетельствуют сами враги Патриаршей Церкви в своих почти официальных отчетах. Они, разумеется, говорят о силе Ее в своих агитационно-враждебных целях; а мы в этом свидетельстве читаем благовесгие Христово о силе Его Истины, подобное тому, как император Юлиан отступник, умирая возвестил о Ней Христианству и язычеству: «Ты победил, Галилеянин»... Нищая материально, без нарочитой миссии среди отпадших от Нее самочиний, лишенная возможности даже печатно говорить о Себе и своих путях, и с этой чисто человеческой стороны слабая, угнетенная, однако богатая и обогащающаяся духовно через стояние в Истине, Патриаршая Церковь, как бы стоя на месте, незримо для людей мира сего неудержимо все больше и больше развивает свою благодатную силу, шире и шире с ра-достию раскрывая свои материнские объятия для принятия блудных своих детей. Там теперь, по свидетельству безбожников, Патриаршая Церковь бесспорно занимает господствующее положение. Как выступившие из рек весенние грязные волны, совершив свой бурный разлив, оставляя на пути своего возвращения пригодный для хозяйственных целей ил, опять вливаются в свой исток, так там все раскольнические самочиния бурно, с самовосхвалением разгулявшиеся было по России, под действием спасительной благодати, оставшейся в Матери-Церкви, стали постепенно возвращаться к Ней, свидетельствуя об истинности Ее своим прежним вне Ее греховным существованием. И сектанты, обычно подкупом привлекающие к себе сторонников, пред силою спасающей Истины смолкают, теряя своих обманом отторгнутых членов, возвращающихся в спасительное Православие.

Там совершается воистину дело Божие. Русская Православная Церковь, Невеста Христова, разоблаченная разнообразными ударами во внешнем своем прежнем величии, оставаясь верною православию, одевается в внутреннюю благодатно-каноническую красоту и силу, чувствуемые теми, кто живет в Ней, любит Ее, кому Она и открывается во внутреннем своем великолепии. Деятели Ее могли бы о себе сказать с ап. Павлом: «Мы во всем являем себя, как служители Божий, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах в тесных обстоятельствах, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове Истины, в силе

285

Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах; нас почитают обманщиками, но мы верны; нас почитают умершими (заграницей), но, вот, мы живы; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, а многих обогащаем, мы ничего не имеем, но всем обладаем» (2 Кор. 6, 3—10). В дальнейших словах обращения св. ап. к Коринфянам не грешно будет видеть аналогичное обращение нашего Патриаршего Заместителя с Синодом к зарубежным нашим братьям, отвернувшимся от Патриаршей Церкви: «Уста наша отверсты к вам, Коринфяне, сердце наше расширено. Вам не тесно в нас; но в сердцах ваших тесно. В равное возмездие, — говорю, — как детям — распространитесь и вы... Вместите нас: мы никого не обидели, никому не повредили, ни от кого не искали корысти. Не в осуждение говорю; ибо я прежде сказал, что вы — в сердцах наших, так — чтобы умереть и жить» (11 —13, ст.; 7, 2—3).

Но что же наше православное зарубежье, два церковных самочинных отделения от Матери, Патриаршей Церкви?

Когда я писал «Неделя в Патриархии», Карловацкий отрыв уже разделился; м. Евлогий, выйдя из него, возвратился к Матери-Церкви, под юрисдикцию Патриаршего Заместителя, м. Сергия, получившего с признанием за Церковью законного существования возможность официального сношения с заграничными иерархами.

Мне казалось, что исходною причиною появления заграничной церковной смуты было совершенное разобщение заграничных иерархов с Центральною Церковною властию; я не допускал мысли, чтобы при свществовании такого канонического взаимообщения, наши виднейшие заграничные иерархи, всегда говорившие о церковных канонах, как единственных благодатных началах для устроения церковной жизни, могли пойти даже на что-либо похожее на противление Высшей Власти, тем менее на раскол; во всяком случае я верил, что если бы и наметилось что-либо в заграничной жизни, как начало обособления, под действием различных местных условий и обстоятельств, то Высшая Церковная Власть своевременно могла бы принять нужные канонические меры и, таким образом, остановить нарождающийся церковный грех, при господстве в иерархах канонического сознания. Поэтому, когда м. Евлогий возвратился в Патриаршую Церковь и вступил в лице м. Сергия в официальное взаимообщение с Высшею Церковною Властию, то мне и думалось, что за ним вот-вот пойдет к Матери-Церкви и Карловацкое обособление, ибо ведь канонических оснований такому печальному существованию я не видел никаких, да их и нет; а самостности, так сказать «физической возможности настоять на своем» не хотел допускать в них. Все это подсказывалось единственным желанием, чтобы русская церковная эмиграция, во главе иерархии, в каноническом сознании оберегала единство Русской Церкви, а через то и Вселенской, что имело бы особую церковно-истори-ческую цену, когда первая в центре своего существования поставлена в неимоверно трудные условия, отягчаемые тем, что свои же, прикрываясь ложною свободою, бросились растаскивать Ее внешнее величие и раскалывать Ее каноническое единство.

С тех пор прошло четыре года. И что же? Не долго пробыл в благодатном общении с Матерью м. Евлогий. Как только потребовалось послушание Высшей Власти для блага самой Церкви, то его и не нашлось у него. Незаконно не только сам он ушел от Нее, но и увлек с собою принадлежащую не ему, а Русской Церкви, паству в юрисдикцию Константинопольской Патриархии и тем осложнил условия к взаимному некоторому охлаждению братских отношений двух церквей.

Не сделали и Карловцы движения вперед на призывы Высшей Власти и Патриаршей Церкви к возвращению к Ней. Неизменное стремление печатно подорвать авторитет и достоинство Ее, к сожалению, говорит об обратном.

Патриаршая Церковь продолжает звать отпадшие к воссоединению с собою, изыскивает все меры к тому.

М. Евлогий, отдавшись воле Константинопольского Патриарха, теперь уже как будто сам возвратиться в дом Матери не может, как об этом заявил на июльском Парижском церковном съезде один из светских руководителей церковной жизни, (хотя исправить покаянием свою, неоправданную принятием его другою юрисдикциею, ошибку разве грешно?). Патриарший Заместитель, М. Сергий,уже три раза обращался к Константинопольскому Патриарху с просьбою восстановить каноническое положение Евлогианского отделения. Не слышно, чтобы был оттуда какой-либо ответ возглавителю Великой Русской Церкви. В той же цели облегчения возвращения в лоно Патриаршей Церкви Карловацкого течения он же, Патриарший Заместитель, обратился с письменною просьбою к Святейшему Сербскому Патриарху Варнаве о посредничестве в этом не малом печальном церковном деле. Я не знаю, сделано ли что-либо Его Святейшеством в этом направлении. Но сами-то руководители церковных отпадений, судя по газетной и журнальной их печати, стараются с достойною всякого сожаления энергией закреплять поддержанный в своем появлении церковный раскол. В разных странах и государствах русского рассеяния, хотя и не в большом количестве издаются русские газеты и журналы. Я ни разу не читал (кроме журналов Патриаршей Церкви, которых эмиграция боится взять в

287

руки, тем более прочесть), и не слышал, чтобы в них было хоть краткое упоминание о благодатном росте нашей Матери Патриаршей Церкви. Враги Ее, гонители, об этом свидетельствуют в печати, значит, всему миру; а наши русские православные эмигранты, считающие себя руководителями простой народной массы, пользуясь созданными ими печатными органами, этим великим орудием для проведения в народную толщу своих воззрений, намеренно закрывают свои глаза, с негодованием отворачиваются от благодатного лика своей Церкви, тщательно ищут в деятельности Ее иерархических представителей чего либо такого, чем возможно бы укорить их, дать им такое название, которое привело бы в страх в простодушии доверяющую печати народную толпу и отпугнуло бы ее от Истины.

Вероятно, сознавая полную беспочвенность с канонической стороны своих самочинных церковных отщеплений, если только добросовестно отнестись к разбору оснований высказанных представителями последних, данному м. Сергием в своих посланиях, и желая всемерно удержать в греховном расколе простой, все же, хочется верить, искренно ищущий правды народ, сотрудники печати вынимают уже было сложенные в церковно-исторический архив слова с данными им комментариями, которыми своевременно сумели восстановить его против Патриаршей Церкви, чтобы в своих статьях по поводу их обновить в сердцах народа враждебные чувства к последней. Я имею здесь слово «лояльность». Сколько раз пе-чатно разъяснялся подлинный смысл, вложенный в него самим дателем, м. Сергием, ничего не заключающий в себе, кроме предупредительной заботы от причинения вреда Матери-Церкви; и все таки это забывается, и воскрешается ошибочный смысл его, пугающий простое чувство народа. Не так ли это? И к чему это?

Перепечатывают когда-то сказанные речи Святейшим Патриархом Варнавою в благожелательном смысле к карловацким учреждениям, как бы подсказывая ему некий долг быть верным сказанному, хотя сами знают, что Патриарх уже узнал Истину в страждущей Русской Церкви и принял от Предстоятеля Патриаршей Церкви, м. Сергия, святую миссю быть посредником в прекращении карловацкого греховного дела; как-будто не знают, что и Патриарху, погруженному в громаду своих церковных дел и не имеющему достаточно времени вдуматься в смуту Русской Церкви, было естественно ошибиться, и что достоинство всякого человека, тем более Первоиерарха Церкви не в том, чтобы оставаться в осознанной ошибке, а в том, чтобы сознавать ее и, восприняв Истину, стать в Ней во весь свой рост и всемерно содействовать распространению Ее.

288

Воскресили тридцать лет тому поднесенный студентами Казанской Духовной Академии адрес Митрополиту, тогда еще епископу Антонию, отправлявшемуся с академической ректуры на Уфимскую самостоятельную кафедру, воскресили, чтобы польстить маститому старцу иерарху, уже вот-вот готовящемуся предстать с отчетом о жизни Христу, Который есть «Путь, Истина и Живот» и через то помешать ему даже мысленно сделать шаг вперед к примирению с Матерью-Церковью и задержать его в церковном расколе. «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное челове- * кам; ибо сами не входите и хотящих войти не допускаете» (Мф. 23, 13).

Если эмигрантская народная наша масса верит всему тому, что говорит печать о Матери-Церкви, если она проникается искренно такими убеждениями и думает, что тут Истина, а не там, в Патриаршей Церкви, страдным путем ставшей в Ней и своими страданиями укрепляющейся в Ней, то мы стоим перед страшным событием — укореняющимся расколом на лицо, с такою же нетерпимостью к Истине, с какою относились к Ней расколы первых веков христианства, для изжития каковой болезни, жизни вне спасительной Церкви, требовались целые столетия. Страшно подумать за наших родных русских, рассеянных по белому свету, терпящих нужду, горе, всякие лишения и из-за внушенного им страха не могущих поднять своих глаз на светящийся благодатию, хотя еще и в страдании, лик Матери, Патриаршей Церкви и верящих, что закрытием глаз на Нее «они служат Богу» (Иоан. 16, 2).

Хочется подыскать основание к надежде, что древняя затяжная история раскола у нас не повторится, что наш раскол не будет долговечен. Есть некоторое различие в самых условиях появления расколов древне-церковных и наших. Там причинами появления их были исключительно церковные события, без прямой примеси политических условий; а у нас наоборот, раскол произошел на национально-политической почве, только лишь закрашенной церковностию. Израненное, оскорбленное национально-политическое чувство покинувших родину русских, на чужбине только находивших облегчение ему в одиозных статьях и речах по адресу Советской власти, не захотело помириться с предложением церковному клиру оставить политические выступления, наносившие большой вред там, в России. Патриаршей Церкви и отдаться церковному воспитанию вверенной ему паствы, отказалось от подчинения Высшей Церковной Власти, впало в противление Ей и закончило его расколом. Переменится на родине политическая жизнь, вероятно так думают эмигранты, возвратимся домой и окончится заграничная смута.

289

Может быть и будет так. А когда будет? знает это один Бог. Да и жизнь вне церковной благодати идет своим путем. А между тем какая будет духовная цена такого погашения смуты? Войти, незаметно смешаться церковно с теми, кого чуждались, злословили и быть как ни в чем не бывало с ними, которые великим подвигом терпения и смирения охраняли восчувствованное ими единство Церкви, ограждая его подчинением свв. канонам? Примирение с Церковью чрез свободное покаяние, только оно высоко и религиозно ценно; оно очищает сердце, возвышает душу, делает ее достойною войти в сынов-ном положении в дом Матери и пользоваться в нем в свою меру от обилия благодати, воспринятой от Христа через страдания, уничижение через путь, которым и Сам Он, Глава Ее, вошел в подобающую Ему вечную славу.

Если такое примирение по своей высоте теперь еще затруднительно, хотя, конечно, и возможно, то полезно приближать себя к нему осознанием вреда, пагубности церковного раскола с бытовой, национальной, если угодно, даже политической стороны. Жизнь России, русского народа, создается там, на родине, совершенно обособленно от остального мира, от всякого влияния его. Русский народ в своей насильственной изоляции, под сильною энергией советской власти, вынуждается сосредоточиться только на самом себе, на своих национальных силах, найти их в себе, восчувствовать, осознать их. Этому, несомненно, всею своею мощию содействовала советская власть. Она перевернула всю жизнь и общественную и частную семейную, не говоря о политической. Пусть многое из проводимого в жизнь ею чувствуется там, как принудительное, навязанное под страхом ответственности, едва терпимое до времени, когда представится первая возможность с радостью сбросить с себя; но бесспорно и то, что столь же многое там принято свободно, усвоено, сделалось своим, народным. За шестнадцать лет Советы успели в воздействии на хотя бы в известной мере перемену воззрений во всех областях русской жизни; новые воззрения создали новые понятия, в некотором роде новый язык, пусть для заграницы отвратный, но там уже свой; заложены новые жизненные устои, на них создается новый быт; там, заграницей, на родине уже как бы другой свет, другая жизнь, правда, теперь горькая, полная всякого изнурения, но все же в своих началах чуждая всему остальному миру, непонятная для него, и не только для него, но и для русской эмиграции. Не даром, те, которым удалось отсюда побывать в России, среди новых условий жизни, чувствовали себя как бы чужими.

С другой стороны русская эмиграция, волею Божиею рассеянная по всему миру, унеся с собою русский быт, русскую

290

культуру, теперь уже стоит пред грозною опасностью, под воздействием сильных, окружающих ее разнообразных условий, приютивших их у себя народов, если еще пока не совсем потерять свое национальное, русскость, то в разной степени, б. м. до неузнаваемости ослабить ее, внеся в нее чуждородное ей. Искусственные меры, вроде дня «Русской культуры», для сохранения своих русских, бытовых начал, уже сами по себе подтверждают всю горечь правды сказанного.

А за этим постепенно входит разобщенность в духе. Последнего особенно питает и укрепляет мечтательно политическая жизнь эмиграции, свойственная вообще людям в таком положении и принимающая особый характер у русских, как нации богато одаренной, талантливой, могущей и любящей давать, но от себя и лично, как свое. Отсюда бесконечное дробление на партии, каждая из которых носит в себе начала дальнейшего разделения; при отсутствии крупной возвышающейся личности, почти каждый предлагает свое и настаивает на нем. При таком наличии о русском единомыслии в эмиграции не может быть и речи; а сно-то в существе своем представляет духовную силу и является прочною основою национального быта. Скорее его можно ожидать там, в России, ибо единомыслие, как духовный монолит, при исключительных национальных особенностях русского народа, создается под тяжелым прессом. Это, несомненно, будет так, но отсюда не видно ни того, что и как там происходит, тем менее, когда это будет.

Но вот открывается так напряженно ожидаемая возможность покончить с скитальчеством и возвратиться в родную землю. С чем явится туда ослабевший национально, духовно распыленный по миру в незначительной своей части русский народ? Что принесет он от себя в духовную силу народа? А ведь представители эмиграции, кажется, думают играть там доминирующую роль. Подарить ему воспринятый политический ->пыт европейских государств? Если бы даже в этой области 1: была устойчивость, то мечтать о сильном воздействии с этой стороны горсточки русских на скрепленный гнетом русский народ, значит не больше, чем думать, что вошедшая во Францию русская эмиграция своею культурою, в общем, конечно, сильною, оригинальною, изменит культуру французов. Принесут ли экономические, технические и других практических областей знания? Но без духовного единомыслия все эти привнесения малым чем будут отличаться от деятельности тех специалистов иностранцев, которые с желанием будут предлагать свой труд в духовно обновленном народе. Это единомыслие теперь может быть только одно — религиозно-церковное. Всякое другое общение эмиграции с русским народом теперь

291

закрыто; открыто одно, именно религиозно-церковное. Это великое дело Божие, залог будущего всестороннего величия русского народа. Трагедия православного русского народа и выросла на ослабленном почти до пассивности религиозно-церковном начале. Носителю евангельской Истины, православному русскому народу, теперь именно нужно осознать всю особую близость к себе благовестия Христова: «Ищите прежде Царствия Божия и Правды Его и это все приложится вам» (Мф. 6, 3). Нужна не только религиозная, но и церковная активность, свободное, настойчивое искание прежде всего Царствия Божия и Правды Его, а потом все остальное будет прилагаться Богом, будет расти на нем, как плод первейшей задачи человечества вообще, православного народа в частности, и первым плодом ее будет крепкое национальное начало, как корень национальной жизни и цветения ее. В основе искания Царствия Божия лежит спасительная Истина, как Она благо-вествуется Христом, самосущею Истиною, хранится и возвышается православною Церковью. Это есть не только вселенская Истина, но и вечкая, охватывающая, проникающая всю Церковь, видимую и невидимую, хранящая Ее в единстве через единомыслие до единосущия. Но Христу, нашему Искупителю, благоугодно было составить вселенскую Церковь из частных, национальных Церквей. Св. ап. Павел благовествует, что Бог от одной крови произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию, дабы они искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли, хотя Он и не далеко от каждого из нас» (Деян. 17, 26—27).

Каждый народ, соответственно своим природным началам, ищет одного и того же Бога. Искупителя; восприняв чрез бла-говестие спасительную Истину, он в некотором своеобразии исповедует Ее, ни в малой степени не изменяя Истины. Как солнце, в своих свете и теплоте преломляясь в каждом земном существе, усвояется им разнообразно соответственно различным началам каждого, через что мир приобретает свою красоту и величие, так спасительная Истина, будучи одною и единственною, воспринимаясь каждым народом, как собирательною личностью преломляется разнообразно, расцветиваясь в своем величии и красоте. Не одинаково Православие выражается у русских, греков, сербов, румын и т. д. Православие не насилует народных жизненных начал. Восприняв их и погрузив в себя, оно в благодатной силе дает им спасительный рост в особом религиозном единстве, составляющем национальную Церковь. Русскому православному близка, дорога своя Церковь, греку — своя, сербу — своя. Но это не делает церковного разъединения, а представляет только сосущество-

292

вание их при восприятии общей всем вечной спасительной Истины, что дает красоту и ценность Православию, как дает ее цветнику разнообразие цветов, саду — разнообразие фруктовых деревьев, лесу — разнообразие его пород. Изменять своему, родному Православию, своей Церкви, значит свидетельствовать о неверности в малом: «Вереный в малом, и во многом верен, а неверный в малом, неверен и во многом» (Лук. 16, 10). Сколько бы ни говорили отпавшие от Русской Церкви, что они через абсолютное Православие находятся в Ней, в действительности они не живут в Ней, они прозябают в Православии, мало им интересуются, живя другими интересами. Солнце не тем доказывает свое живительное действие в растениях, что оно дает общие свет и теплоту; зерно, упавшее на каменистую почву, под действием лучей его, скорее увядает и умирает; а тем, что самые растения в своем здоровом росте выявляют их живительную силу, и постепенно развиваясь в нем, все больше и больше принимают свет и теплоту, вершинами своими направляясь к солнцу, и находясь с ним в свою меру в единении. Благодатное пребывание в Единой Все-ленско-Православной Церкви, при существовании в Ней национальных Церквей, в своем благодатном союзе составляющих Ее, обусловливается пребыванием в единомыслии со своей национальною Церковью. Отсюда начинается благодатный рост и развивается, питаясь Вселенским Православием. Кто не любит своей Церкви, будет ли любить последнее? Кому не дорого свое, тот будет ли дорожить общественным? Это единомыслие выражается в подчинении каждым своей воли воле Церкви, Которая живя в воле Вселенской Церкви, отображенной в ве-роучительной Истине и свв. Канонах, в соответствии с последними и не противореча им, создает и свои поместные церковные благодатно-жизненные правила.

Наша Русская Церковь в мирное время, оставаясь верною вероучительному Православию, под всластию «Кесарева», утратила единоличное возглавление и через то ущербила «Божие», что повело к потере внутреннего благодатного единомыслия, указываемого 37 ап. пр., данным Духом Святым: «Епископам всякого народа подобает знати первого в них, и признавати его, яко главу, и ничего превышающего их власти не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибй тако будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Святом Духе: Отец, Сын и Святой Дух».

Отсюда произошел государственно-церковный развал: Кесарево уничтожено, Божие — в великом потрясении, которое оказалось не к смерти, а к славе Божией. В великой смуте

293

Церковь наша, Христовым воздействием, возвратила Себе отнятое «Божие», восстановила у себя единоличное возглавле-ние, восприняла, т. о. путь к единомыслию через воссоздание своей жизни на канонических началах. Там, в России, это теперь есть. По долгу своего Первосвятительства м. Сергий и принимает все отеческие канонические меры к приобщению к этому русско-церковному благодатному единомыслию и всю русскую эмиграцию. Там это единомыслие восстановилось и восстановляется укрепляется тяжелым, страдным путем, при человеческой неуверенности в «днесь», тем более «завтра», которое давалось и охранялось Христом. Которому «дана всякая власть на небеси и на земли». А эмиграция призывается только войти в выстраданное единомыслие и быть в нем без всяких особых духовных страд, восприняв только свободное покаяние перед Матерью-Церковью и за свое противление Ее единомыслию, выражаемому в лице Ее Первоиерарха, Патриаршего Заместителя, м. Сергия. Теперь это церковное единомыслие — единственное для русского народа. Путь к нему открыт, Псрвоиерарх зовет к нему. Восчувствует ли наша эмиграция эту спасительную для себя Истину? Пойдет ли она к Ней? Пойдет, — тогда в этом церковном единомыслии, став на спасительный путь в своей родной Матери-Церкви, разделенная пространством, она войдет в духовное единство русского страждущего и в своем страдании, верим, обретающего свой подлинный лик православного народа, имеющего в этом мировые задачи; в благодатном единении найдет общий язык и силу для сохранения в себе национального быта; а когда окончится скитальчество, возвратится не в положении наемника, но в равных сыновних благодатных правах для устроения на церковном благодатном единомыслии своей, верим, величественной государственной жизни.

Уклонится от движения на зов Первосвятителя — а уклонение это только возможно от духовного бессилия, от слабости духа, она, вдали от родного единомыслия, оставляемая чрез противление Церкви благодатию, будет больше слабеть и раздробляться, духовно замирать, а возвратясь домой, без покаяния, она не приобщится к церковному единомыслию и не приобретет высокого права на участие в церковном и государственном строительстве, оставаясь на положении наемного работника.

«Ищите Царствия Божия и Правды Его и это все приложится (Христом) вам».

МИТРОПОЛИТ ЕЛЕВФЕРИЙ

1933 г. 18—31.У1И.

244

ПРИМЕЧАНИЯ

Стр. 273, 274

Профессор С. В. Троицкий в 12-м примечании к своей книге «Размежевание или раскол» находит у меня противоречие, когда я говорю о свободе м. Сергия в своих заграничных актах и вместе с тем свидетельствую о том, что власть, которой представляется для контроля предназначенный для заграницы письменный церковный акт, может по своему желанию вычеркнуть «не», и весь акт получит иной смысл. Последнее, конечно, верно. Но ведь не власть сама посылает заграницу акты, а м. Сергий, которому возвращается властию они. И если бы вычеркнутым «не» был испорчен смысл акта, то м. Сергий, конечно, не послал бы его. А если посылает, то, следовательно, находит, что акт в существе и всего вероятнее во всем содержании остался неискаженным. В этом может убедиться и всякий грамотно читающий акты м. Сергия. И если м. Сергий посылает акты заграницу, то они в существе являются отображением его свободных церковно-канонических убеждений, актами его свободы. Никакого противоречия в моих словах, след., нет.

Стр. 266

Архиепископ Иларион умер в Петрограде, на пути из ссылки заразившись тифом.

Стр. 270

Митр. Иосиф теперь покаялся перед м. Сергием и получил от него в управление епархию.

Стр. 276

Часовня Иверской иконы Богоматери теперь разрушена.

295