А. К. Байбурин

Байбурин А.К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. СПб.: Наука, 1983. 191 с.

Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточнославянский обрядов. СПб.: Наука, 1993. 240 с.

ПОЛЯРНОСТИ В РИТУАЛЕ

(ТВЕРДОЕ И МЯГКОЕ)

Полярность в культуре / Сост. В.Е. Багно, Т.А. Новичкова. (Альманах "Канун". Вып. 2). СПб., 1996, с. 157-165.

Полярность — частный случай более общей проблемы различия и тождества, которая является ключевой для всех семантических преобразований. Собственно, любое «движение» смысла предполагает обыгрывание этой проблемы. Специфическим контекстом семантических преобразований является ритуал. По предписанному традицией «сценарию» одни противопоставления снимаются, другие инвертируются, третьи вновь создаются. Наиболее общие противопоставления (такие, как жизнь—смерть, свое—чужое, счастье—несчастье) утверждаются, а при необходимости нейтрализуются с помощью более конкретных. К их числу относится противопоставление твердого мягкому. В текстах космогонического

158

характера данная оппозиция указывает па состояние мира до и после творения: мягкость соотносится с расплывчатостью, неоформленностью хаоса, а твердость — с оплотнением мира, его «прорисовкой» и в конечном итоге — с приданием ему законченной формы. Есть основания полагать, что глубинная семантика распространяется и на человека.

Во многих культурных традициях отличительным признаком новорожденного считалась его мягкость.¹ Показательно, что само слово младенец обнаруживает при этимологическом анализе такие значения, как «слабый», «нежный», «мягкий».² Рост ребенка, его взросление мыслились как отвердение. Этому процессу стремились придать искусственный характер. Дело в том, что, в соответствии с традиционной логикой, ребенок приобретает качества «настоящего» человека (в том числе способность видеть, слышать, говорить, думать) не сам по себе, а в результате совершения над ним определенных ритуальных действий.

В восточнославянской традиции «мягкостью» тела новорожденного старались воспользоваться до того, чтобы придать ему «нужную» форму. Повитуха, приняв ребенка, «правит» ему голову (стараясь сделать ее более круглой), сжимает ноздри, чтобы они не были слишком широкими, «выпрямляет» руки и ноги.³ В севернорусских районах «мягкость» новорожденного доводилась до предела — его распаривали в бане, а затем

159

«лепили» из него человека. Своего рода мотивировка этого обычая дана в соответствующих заговорах — ср.: «Бабушка Соломоньюшка Христа парила да и нам парку оставила. Господи благослови! Ручьки, ростите, толстейте, ядренейте; ножки, ходите, свое тело носите; язык, говори, свою голову корми. Бабушка Соломоньюшка парила и правила, у Бога милости просила...»⁴

Широко распространенный обычай тугого пеленания, видимо, преследовал те же цели: формирование тела и придание ему «твердости». Поздние рациональные (точнее, псевдорациональные) истолкования не отменяют этого глубинного (ритуального) смысла. Показательно, например, что у сегозерских карел первое пеленание имело специальное название krieppe — от русск. крепить.

Представления о ребенке как о материале, из которого в соответствии с ритуальными правилами можно «сделать» настоящего человека, отчетливо проявились в обычае «допекания». Больных детей (а во Владимирской губернии — всех новорожденных) клали на хлебную лопату и сажали в печь, имитируя выпечку хлеба.⁵ По словам исследователя народной медицины Г. Попова, «основанием для этой операции считается то, что будто бы такой ребенок недопекся в утробе матери».⁶ Следует отметить, что в традиционной медицине «мягкость», как правило, ассоциируется с болезнью (ср. термин «размягчение»

160

как диагностический признак целого класса заболеваний). Использование в данном случае кулинарного кода представляется вполне естественным. Взаимообозначення типа человек — кулинарный символ (хлеб, каша) принадлежат к числу наиболее устойчивых в системе обрядовой символики. Показательно, что для крестин специально приготовлялась крутая каша, в то время как хлеб для поминок намеренно недопекался (о «мягкости» умерших см. ниже).

С темой отвердения человека непосредственно связаны мотивы и обрядовые действия с камнем. Само зарождение жизни соотносится с камнем или сходными объектами. Белорусы считали, что мальчики рождаются «ны камишку» (на камешке), а девочки — «на чаронцы» (на черепках битой посуды): если под супружеским ложем в земле находится камень, то родится мальчик, а если черепки — девочка.⁷ При трудных родах считалось полезным тереть живот камнем, найденным в мышином гнезде ⁸ (к «мышиной теме» мы еще вернемся). Камешки клали в зыбку младенцу.⁹ Перед отправлением в церковь для крещения младенца в избу специально приносили точильный камень, на который присаживалась кума, «для того чтобы дитя было крепко и здорово».¹⁰

По всей видимости, в этом же ключе можно интерпретировать особый статус железных предметов в период «мягкости» человека. Вплоть до появления первых зубов рядом с младенцем должно лежать что-нибудь железное (нож, ножницы, ключ). Аналогичное предписание относилось и к роженице, которая обретала прежнюю «твердость» через девять (а в некоторых местах через сорок) дней после родов.¹¹

161

Своего рода диагностическим признаком «мягкости» человека считалось отсутствие способности самостоятельно ходить. Ребенка, который долго не ходит, ведут за руки через ток ¹² или водят по камням, собранным со дна пересохшего ручья. Дети, которые и после этого не начинают ходить, зачисляются в категорию «сидней».¹³ Сидни считались подмененными детьми. Аномалии конечностей — универсальный признак существ демонического происхождения.¹⁴ К этому теперь можно добавить, что демонические персонажи относятся к классу «мягких» существ.

В рамках рассматриваемого противопоставления становятся более понятными некоторые запреты и предписания. В частности, до сих нор не имеет удовлетворительного объяснения повсеместно распространенный запрет стричь волосы и обрезать ногти младенцу в течение первого года. Между тем особое отношение к волосам и ногтям можно объяснить как раз их изначальной «твердостью» и опережающим ростом. Только к году появляются признаки «вторичной» твердости — ребенок начинает ходить, и у него появляются зубы, что совпадает с окончанием действия указанного запрета. Таким образом, данный запрет органично входит в систему ритуальной логики «отвердения» человека.

162

Появлению первых зубов придавалось не меньшее значение, чем обретению способности ходить. Характерно, что у многих народов только после этого можно было убрать от ребенка твердые и острые предметы (а также разрешалось стричь волосы и ногти), которые были призваны компенсировать недостаточную «твердость» младенца. В соответствии с традиционными представлениями, зубы детям приносит мышь, поэтому, например, белорусы считали, что зубы будут легче резаться, если ребенок будет носить на шее мешочек с мышиной головой, оторванной у живой мыши и превращенной в порошок.¹⁵ Появление мыши в контексте представлений о трансформации младенца в человека весьма симптоматично. Как показал анализ «мышиной темы» в мифологии и фольклоре,¹⁶ образ этой твари возникает в тех сюжетах, где речь идет о проявлении способностей (точнее, сверхспособпостей) человека или их лишении (умение петь, танцевать, входить в транс и др.). В свою очередь, эти качества неразрывно связаны с высшими стадиями отвердения, которые касаются не столько плоти, сколько духа.¹⁷

В каждом из обрядов жизненного пути (не только в родинном, но и свадебном, похоронном) тема мягкости—твердости неизменно актуализируется, повторяя в общем виде изложенную схему. На нервом этане ритуала главный персонаж (невеста, покойник) «размягчается». Это проявляется в том, что они лишаются способности самостоятельно передвигаться — их ведут или несут

163

(причем покойнику связывают ноги). На втором этане герои вновь «отвердевают» и обретают утраченные способности. Разница между «мягкими» и «твердыми» мертвецами такая же, как и между недавно умершими и предками — последними становились лини. но истечении нескольких лет после смерти.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Чеснов Я. В. Мужское и женское начала в рождении ребенка но представлениям абхазо-адыгских народов // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб, 1991. С. 138—139.

2 Иванов Вяч. Вс., Топоров В. II. К истокам славянской социальной терминологии: семантическая сфера социальной организации, власти, управления и основных функций // Славянское и балканское языкознание: Язык в этнокультурном контексте. М., 1984. С. 91.

3 Балов А. Рождение и воспитание детей в Пошехонском уезде // Этнографическое обозрение. 1890. Вып. 3. С. 93: Успенский Д. И. Родины и крестины, уход за родильницей и новорожденным (но материалам, собранным в Тульском, Випевском и Каширском уездах Тульской губ.) // Этнографическое обозрение. 1985. Вып.4. С. 73.

164

4 Майков Л. Н. Великорусские заклинания. СПб., 1994. С. 31.

5 Балов А. Рождение и воспитание детей... С. 99; Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи... в Витебской Белоруссии. Витебск, 1897. С. 40.

6 Попов Г. Русская народно-бытовая медицина. СПб., 1903. С. 69.

7 Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы и поверья... С. 2.

8 Там же. С. 9.

9 Сурхаско 10. Ю. Семенные обряды и верования карел. Л., 1985. С. 47.

10 Там же. С. 19.

11 См., например: Бсньковашй И. Поверья и обрядности родин и крестин // Киевская старина. 1904. Вын. 10. С. 1; Иванов П. Этнографические материалы, собранные в Кунянском уезде Харьковской губ. // Этнографическое обозрение. 1897. Вып. 1. С. 27; ЧибировЛ. А. Древнейшие пласты духовной культуры осетин. Цхинвали, 1984. С. 171 и др.

12 Zelenin Dm. Russische (Ostslavische) Volkskunde. Leipzig, 1927. s. 304.

13 Никифоровский II. Я. Прстонародныс приметы и поверья... С. 29.

14 Неклюдов С. Ю. О кривом оборотне: К исследованию мифологической семантики (фольклорного мотива // Проблемы славянской этнографии. Л.. 1979. С. 133—140; Бушкевич С. П. Об одном немотивированном эпическом сюжете // Фольклор: Проблемы сохранения, изучения и пропаганды. М., 1988. Ч. 1. С. 125—127.

15 Никифоровский Н. Я. Простонародные приметы н поверья... С. 27.

16 «Музы»: соображения об имени и предыстории образа: К оценке фракийского вклада // Славянское и балканское языкознание. М., 1977.

17 Применительно к таким проявлениям духа, как язык н ум, см.: Байбурии А. К. «Развязывание ума» // Лотмановскии сборник. М., 1995. С. 676—681.