Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы: Россия, 1940-1950 гг.
ВТОРОЙ ФРОНТ
Как расстреливали в военные и послевоенные годы
Новая газета, 6 марта 2013 г. http://www.novayagazeta.ru/apps/gulag/62592.html
Время войны — один из самых малоизвестных периодов в истории репрессий. Но известно, что спецобъект «Коммунарка» только в 1941 году принял около 1300 расстрелянных, в основном все по той же 58-й статье.
Хоронили расстрелянных начиная с января по 21 июня; затем был недельный перерыв. С 28 июня захоронения возобновились и продолжались по нарастающей до 27 июля. За три дня — 27, 28 и 30 июля — были уничтожены и сброшены в могильники «Коммунарки» более пятисот человек. Утверждение списка на расстрел 220 человек несколько раз переносилось, казалось, кто-то сомневался там, «наверху», в необходимости казни. Но нет. В ночь перед самым отчаянным, самым трагическим днем для военной Москвы — 16 октября, когда полным ходом шла подготовка к сдаче столицы: жгли документы, закладывалась взрывчатка в особо важные объекты, готовились поджоги многих зданий, — вопрос был решен. Начальнику Бутырской тюрьмы было приказано «выдать коменданту НКВД СССР осужденных к расстрелу вышепоименованных лиц». На предписании имеется роспись коменданта: «Список получил. В. Блохин, в 6.45 час. 16/Х 41».
Список возглавлял муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон (значившийся как Андреев-Эфрон). В тот день, 16 октября, расстреляли генерала Мищенко, зам. наркома иностранных дел Б.С. Стомонякова, бывшего начальника охраны Ленина А.Я. Беленького, Юлию Канель, дочь врача, отказавшегося написать ложное свидетельство о смерти Надежды Аллилуевой, жен известных государственных деятелей и военачальников: Межлаук, Тухачевскую, Уборевич; расстреляли сына и племянников отравленного по приказу Сталина Нестора Лакобы, арестованных и вывезенных из Грузии еще детьми 15 и 16 лет...
Список с предписанием на расстрел — чистый, без помет. Список о приведении в исполнение с характерными пометами: галочка около имени — доставлен на место расстрела, жирно обведенный порядковый номер — расстрелян. Между этими знаками — человеческая жизнь.
С января 1942 года заработал Донской крематорий. Сюда на кремацию начали привозить расстрелянных «по закону военного времени» ополченцев, командиров взводов и отделений, комиссаров. В числе расстрелянных были в основном сержанты, два младших лейтенанта госбезопасности. Более 40 человек — простые красноармейцы. Большинство из них впоследствии реабилитировали за отсутствием состава преступления.
Список расстрелянных и кремированных за 1942 год отличается каким-то непривычным набором исключительно простых русских имен и фамилий: Андреев Иван Никитич, Бабкин Александр Сергеевич, Верещагин Афанасий Лукич, Грачев Ефим Николаевич, Данилов, Евдокимов, Зайцев, Кузнецов, Макаров… и так — до буквы «Я» — Якимов Федор Васильевич. Представляется необычным и образование расстрелянных (низшее), и принадлежность их к самым неквалифицированным, но столь необходимым в жизни, и особенно во время войны, профессиям: токари, столяры, слесари, плотники, железнодорожники, портниха (уличенная, между прочим, в распространении листовок религиозного содержания), почтальон (этот безумец в военное время по собственному желанию вышел из рядов ВКП(б)). Есть агроном, есть инженер, есть женщина-архитектор, наборщик типографии, сторож, управдом, штамповщик на заводе.
Все военные обвинялись в измене Родине, представители мирных профессий — в пораженческих настроениях, клевете на Красную армию, антисоветской агитации. Почти все впоследствии реабилитированы.
Доктор Смерть
...В конце войны и после нее некоторых приговаривали к казни «через повешение». Этих, как правило, привозили из Бутырок.
С 1943 года возобновились испытания на приговоренных к смерти в «Лаборатории-Х» (лаборатории ядов) в Варсонофьевском переулке.
Еще в 1921 году по инициативе Ленина была оборудована лаборатория по производству ядов, предназначенных для умерщвления «врагов народа» и «политических убийств». Она действовала при Всесоюзном институте биохимии. Возглавлял ее профессор Игнатий Казаков (в 1937 году проходил по третьему Московскому процессу, расстрелян, захоронен в «Коммунарке»). Менжинский, а затем Ягода проявляли живейший интерес к работе с ядами. С началом Большого террора эстафету принял Ежов. 7 августа 1937 года «Лаборатория-Х», как она стала теперь называться, перешла отдельной службой в ведение ГУГБ НКВД СССР. Тогда же профессором, полковником медицинской службы Г.М. Майроновским было получено разрешение производить опыты над приговоренными к смертной казни.
«Лабораторию-Х» сначала планировали разместить на Лубянке. Но по совету коменданта Блохина ее решено было устроить в соседстве «гаража расстрелов» в Варсонофьевском переулке. По плану, предоставленному Блохиным, из большой комнаты на первом этаже углового («мемориального») дома было сооружено пять спецкамер и что-то вроде приемной при них, наверху оборудовали еще две камеры. Работу приняли сотрудники секретного отдела «А» и люди из Управления Павла Судоплатова. В обязанности коменданта Блохина входила охрана помещения, доставка арестованных и затем отправка их на кремацию. Умерщвлением приговоренных занимался доктор Майрановский вместе с работавшими у него врачами и лаборантами. После ареста и расстрела Ежова «Лаборатория-Х» перешла в ведение нового наркома.
Из показаний Блохина 1953 года:
«Всей работой руководили Берия или его заместители — Меркулов и Кобулов. Они давали задание... подобрать соответствующих арестованных из числа лиц, приговоренных к расстрелу, — дряхлых или цветущих по состоянию здоровья, по возрасту — молодых или старых, по полноте — худых или полных... После умерщвления арестованных на обороте предписания составлялся акт о приведении приговора в исполнение, который подписывался работником отдела «А», а также мною».
Общее число умерших в результате этих опытов — не менее 150 человек. Генерал Павел Судоплатов, кроме пяти известных, определенно называет еще одно имя — Рауль Валленберг. Его, спасшего во время войны от смерти многие тысячи евреев, арестовали и в течение нескольких лет держали то на Лубянке, то в Лефортове, пытаясь завербовать. Когда же стало ясно, что он не будет работать на советскую разведку, его умертвили. При этом тюремные врачи, не посвященные в тайны «Лаборатории-Х», констатировали смерть от инфаркта, а осведомленный министр госбезопасности Абакумов приказал кремировать бывшего дипломата без вскрытия.
Доктор Майрановский, собственноручно отправлявший на тот свет приговоренных к высшей мере с помощью ядов, продолжал экспериментировать. Он заметил, что препарат «Kola-с» вызывает у подопытного неудержимую потребность высказаться. Решено было проводить исследования этого препарата на людях, находящихся под следствием. Доктору выделили пять следователей и подследственных трех видов: сознавшихся, не сознавшихся и частично сознавшихся.
В 1951 году Майрановский был арестован, но жизнь ему, в отличие от его пациентов, сохранили. Он отсидел в лагерях положенные ему по приговору годы. В 1962-м его освободили, но не реабилитировали. Ему было запрещено проживание в Москве, Ленинграде и столицах союзных республик. Последние годы жизни Майрановский работал в одном из НИИ в Махачкале, умер в 1964 году. Доктор Майрановский был удостоен нескольких орденов за выполнение особо важных и секретных заданий и медали «Партизану Отечественной войны» I степени (!).
Пытки по рецептам Ивана Грозного
В период с 1947 по 1950 год смертную казнь заменили 25 годами заключения с последующей «вечной» ссылкой. Бывшие лагерники рассказывали, что, когда объявляли «вечную» ссылку после многих лет заключения, некоторые падали в обморок. Что касается отмены смертной казни, то знающие люди утверждают, что существовал некий тайный циркуляр, позволявший и в годы отмены смертной казни производить расстрелы, но документы, подтверждающие эти сведения, или утрачены, или недоступны для исследований.
Указ Верховного Совета действовал недолго. 12 января 1950 года смертная казнь в СССР была восстановлена. Начиная с 18 и до 26 апреля в Москве казни совершались ежедневно. Одним из первых, 18 апреля, был расстрелян и кремирован в Донском узник Сухановской тюрьмы обладатель многих боевых наград, командующий 12-й Воздушной армией, маршал авиации С.А. Худяков (Ханферянц Арменак Артемьевич), под пытками оговоривший себя и других.
После апрельских расстрелов был перерыв, но в августе того же 1950 года расстрелы возобновились. В числе расстрелянных снова были узники Сухановской тюрьмы — маршалы, генералы, адмиралы. Некоторые томились в одиночных камерах с 1941-го, другие — с 1945-го, кого-то арестовали в 1947 году. Когда пытали генералов, добиваясь, чтобы они подписывали заведомо ложные обвинения, стояли такие крики и вопли истязуемых, что они проникали даже через толстые монастырские стены и были слышны на улице. Кстати, пытки эти были отнюдь не новы, многим было по 300–400 лет. Знаменитая «Сухановская ласточка», когда веревкой или длинным полотенцем подвязывали человеку со стороны спины ноги к голове и так оставляли на неопределенное время, тоже имела свою старинную историю. Этой пыткой пользовались еще опричники царя Ивана Грозного...
В 1950–1952 годах пали от рук палачей боевые генералы: М.А. Белишев, Н.К. Кириллов, И.П. Крупенников, П.Г. Понеделин, контр-адмирал П.Т. Бондаренко и другие. (Генералы, по-видимому, или совсем не имели одежды, или она была в таком состоянии после допросов, что почти все они вынуждены были фотографироваться «в фас и профиль» в одном и том же свитере.) Тогда же был расстрелян Герой Советского Союза маршал Г.И. Кулик. Его 18-летнюю жену, красавицу Киру Симонич-Кулик, в 1939 году после долгого выслеживания чекисты похитили на улице; через какое-то время она оказалась в Сухановской тюрьме, причем Берия, чей кабинет находился здесь же, по просьбе маршала объявил ее во всесоюзный розыск; оперативно-разыскное дело Симонич-Кулик составили 15 томов донесений со всех концов страны («органы» работали не покладая рук, себя не жалели). Из Сухановки Киру, изменившуюся до неузнаваемости, увезли в Варсонофьевский переулок и там расстреляли в подвалах под гаражами — без заведения дела и без каких-либо документов.
Домашний разговор генералов В.Н. Гордова и Ф.Т. Рыбальченко, прошедших всю войну от первого до последнего дня, был записан подслушивающей аппаратурой, установленной чекистами в квартире Гордова. Запись передал Сталину министр госбезопасности Виктор Абакумов — вместе с предложением арестовать обоих. Герой Советского Союза, освобождавший Прагу, дошедший с боями до Берлина, депутат Верховного Совета СССР В.Н. Гордов ругал на чем свет стоит порядки в стране и в адрес вождя выражался с грубой прямотой. Следствие тянулось долго — три с половиной года. Неосторожные собеседники обвинялись, кроме шпионажа в пользу невыявленных стран, в «клевете на советское правительство». После расстрела 25 августа 1950 года тела обоих генералов были привезены на кремацию в Донской.
Конечно, многие, особенно генералы-победители, арестованные после 1945 года, были не без греха: вывозили вагонами неучтенные трофеи — старинную посуду, мебель, произведения искусства, но ведь генералов судили и расстреливали не за это. Спустя всего несколько лет все вышеназванные советские военачальники были реабилитированы «за отсутствием состава преступления».
За 1950–1953 годы в Донском кремировали после расстрела более 1240 человек. Возможно, их было больше. В имеющихся списках нет многих имен, отсутствуют имена Берии, Абакумова, Рюмина и чекистов, проходивших по их делам.
Ночь казненных поэтов
С именами русских казненных генералов и маршалов соседствуют имена расстрелянных в те же дни участников «Ленинградского дела» и Еврейского антифашистского комитета (ЕАК).
13 января 1948 году был зверски убит в Минске на даче наркома безопасности Белоруссии Цанавы Соломон Михоэлс. Это послужило сигналом к началу массовых арестов деятелей еврейской культуры. 8 февраля 1949 года Сталин подписал подготовленное председателем правления Союза писателей СССР Александром Фадеевым постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о роспуске объединений еврейских советских писателей в Москве, Киеве и Минске. За этим последовали аресты ряда еврейских писателей, а также журналистов и редакторов, готовивших материалы для Еврейского антифашистского комитета. По большей части они были обвинены в шпионаже в пользу США, многие расстреляны. Были закрыты еврейский музей в Вильнюсе, краеведческий музей в Биробиджане, историко-этнографический музей грузинского еврейства в Тбилиси, прекращены передачи Московского радио на идиш. В феврале было закрыто Московское государственное еврейское театральное училище, затем ликвидированы все существовавшие в СССР еврейские театры: в Минске, Черновцах, Биробиджане. 1 декабря 1949 года был закрыт последний еврейский театр в Москве.
«Ночью казненных поэтов» называют ночь под 12 августа 1952 года, когда были расстреляны 13 руководителей и членов ЕАК. Это были еврейские поэты и писатели: Давид Гофштейн, Лев Квитко, Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Вениамин Зускин, Соломон Лозовский и другие. Всего же были арестованы в связи с ЕАК более ста человек, в том числе жена Молотова Жемчужина, на которую компромат собирали еще с 1937 года.
Те, от кого удалось получить компромат на жену второго лица в государстве, давно были расстреляны и оказались в Донском крематории. Сама Жемчужина и некоторые поэты прошли через Сухановскую тюрьму, правда, жена Молотова находилась в Сухановке в особых условиях. Ее не били, содержалась она не в общем корпусе для заключенных, а в следственном, где проходили допросы и где находился кабинет Берии. Это значит, что она лучше, чем кто-либо, слышала крики истязуемых, хоть саму ее и не трогали…
Яма №3
В новогоднюю ночь 31 декабря 1951 года с привычным «Ура!» москвичи чокнулись бокалами, наполненными «Советским шампанским». Но в эту праздничную ночь человеческое сообщество не досчиталось еще десятерых человек, расстрелянных в подвалах МГБ. На заснеженных улицах, по которым везли трупы в Донской, было абсолютно безлюдно. Только в окнах москвичей тут и там красовались новогодние елки, украшенные, наподобие кремлевских башен, пятиконечными звездами. (Теперь лишь старые москвичи помнили, что эти пятиконечные звезды заменили прежние — Рождественские.)
В числе десятерых расстрелянных в новогоднюю ночь было восемь немцев, вывезенных (или выкраденных) из Восточной и Западной Германии, и двое наших соотечественников. Все десятеро после вынесения приговора почти три месяца провели в ожидании казни.
Двое наших — это генерал-майор Петр Фролович Привалов и журналист Самуил Давидович Гуревич.
Генерал Привалов, из крестьян, с высшим военным образованием, командир 15-го стрелкового корпуса. В начале Великой Отечественной войны дивизия Привалова сражалась на Юго-Западном фронте, принимала участие в Киевской оборонительной операции. В ходе этой операции дивизия попала в окружение и понесла большие потери. В августе 1941 года при попытке выйти из окружения Привалов попал в плен. Начиная с 22 декабря 1942 года находился в немецких концлагерях. В мае 1945 года американскими войсками Привалов был освобожден из лагеря Вайсенбург. Через советскую военную миссию в Париже его переправили в Москву и 30 декабря 1945 года арестовали. Шесть лет он провел в числе других 52 офицеров высших рангов в одиночных камерах Сухановки. Этой тайной политической тюрьмы как будто не существовало на самом деле. Все узники ее числились за московскими тюрьмами. Не только родственники, но часто и сами сидельцы не знали, в какой тюрьме они находились. Генерал Привалов, например, все годы своего пребывания в Сухановке числился по документам за Лефортовской тюрьмой (с 1950 года Сухановка официально стала ее филиалом).
Не знал, в какой тюрьме находился, и студент МГУ, литератор, поэт, арестованный за экспромт о Сталине. Семен Виленский чуть не погиб в этой страшной тюрьме. В камере-одиночке он сочинял стихи (в уме, конечно, бумаги узнику не полагалось).
Вот одно из стихотворений:
Звон колокольный дальний —
В камере вместе с рассветом.
Колокол слышу печальный:
«Г Д Е Т Ы? — доносится. —
Г Д Е Т Ы?»
Колокольный звон… Это не была очередная галлюцинация — из тех, что постоянно преследовали сухановских узников. Спустя десятилетия он узнал, что тогда действительно слышал «звон колокольный дальний». В нескольких километрах от Сухановки находилась действующая церковь — одна на всю округу. В утреннем воздухе далеко разносились звуки колокола.
Что касается генерал-майора Привалова, то в 1950 году Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его к высшей мере наказания. Генерал обвинялся в измене Родине, выразившейся в «сдаче в плен и выдаче немцам секретных сведений». Приговор привели в исполнение, как уже было сказано, 31 декабря 1951 года.
Второй наш соотечественник, принявший смерть в новогоднюю ночь 1951 года, — журналист, переводчик, бывший работник ТАСС Самуил Давидович Гуревич. Это был человек, связанный близкими отношениями с семьей Марины Цветаевой. Дочь Марины Ивановны, Ариадна Эфрон, познакомилась с Гуревичем после возвращения из Франции весной 1937 года. Годы 1937–1939-й она считала, несмотря на то, что творилось в стране, самыми счастливыми в своей жизни.
Пятнадцатилетний Георгий (Мур), сын Марины Ивановны, писал в дневнике 9 марта 1940 года, когда его сестра и отец были уже арестованы: «Роль «старшего друга», советчика исполняет Муля (Самуил Гуревич). Этот человек, друг интимный Али, моей сестры, исключительный человек. Он нам с матерью очень много помогает, и без него я не знаю, что бы мы делали в наши сумрачные моменты. Муля исключительно работоспособен; нрав у него веселый, но когда речь идет о деле, он становится серьезным и сосредоточенным. Он очень ловок и производит впечатление человека абсолютно всезнающего и почти всемогущего. Он очень любит мою сестру, и его любовь перенеслась на оставшихся членов нашей семьи... Сколько он нам помогал!»
Последнюю открытку Ариадна Эфрон получила от Гуревича весной 1950 года, находясь в Туруханске, куда была сослана «навечно» в 1949-м. В феврале 1953-го из газеты она узнала об аресте Гуревича, и, как она позже рассказывала, у нее «сразу же появилось чувство, что его нет в живых». Это чувство не обмануло ее.
Прах тех, кого расстреляли и кремировали в новогоднюю ночь, был сброшен в «яму» №3. Так в земле Донского кладбища навеки соединились русские, немцы, евреи, судьбы которых тесно и трагически переплелись в ХХ веке.
