Книга о Ксанфе-философе и Эзопе, его рабе,

или

Похождения Эзопа

I

Эзоп-баснописец, величайший благодетель человечества, по доле своей был раб, а по роду своему — фригиец из самой Фригии. С виду он был урод уродом: для работы негож, брюхо вспученное, голова что котел, курносый, грязный, кожа темная, увечный, косноязычный, руки короткие, на спине горб, губы толстые — такое чудовище, что и встретиться страшно. А еще того хуже — был он немой и совсем не мог разговаривать.

Увидел хозяин Эзопа, что раб у него вовсе бессловесный и для службы в городе негодный, и послал он его к себе в имение землю копать. И вот однажды приехал хозяин в это имение, и один мужик поднес там ему замечательные фиги, которых сам набрал; поднес и говорит:

— Вот тебе, хозяин, начатки от плодов твоего урожая.

Хозяину фиги понравились.

— Клянусь жизнью, — говорит он, — славные фиги! — И приказывает рабу: — Агафопод, возьми-ка эти фиги и спрячь для меня, а как я помоюсь да пообедаю, ты мне их подашь.

А случилось, что как раз в это время Эзоп бросил свою работу и пришел туда перекусить, как обычно. Взял Агафопод фиги да с голоду и съел парочку: ему очень хотелось съесть и остальные, но он боялся. Увидел другой раб, как он мучится, и говорит товарищу:

— А я знаю, приятель, что у тебя на уме: ты хочешь съесть эти фиги.

— Клянусь Зевсом, верно, — отвечает тот, — но как ты угадал?

А тот говорит:

— У тебя такой вид, что невелик труд понять, чего тебе хочется. Так послушай-ка, я тебе скажу, как нам можно будет взять и съесть их вдвоем.

Агафопод говорит:

— Ничего хорошего не выйдет: как прикажет хозяин принести ему фиги да как придем мы с пустыми руками, что тогда будет?

А приятель говорит:

— А ты скажи, что это Эзоп увидел ненароком в кладовке дверь открытой, забрался туда и сожрал все фиги. Эзоп говорить не умеет, вот ему и будет трепка, а ты себе наешься вволю.

С такими словами подсели они к фигам и принялись за них, а потом сказали:

— Ну, Эзопу теперь крышка! знать, и впрямь ни на что он больше не годится, кроме как для порки. Давай же теперь договоримся раз и навсегда: как у нас что-нибудь разобьется, разольется или пропадет, мы скажем: «Это наделал Эзоп» — и выйдем из воды сухими. — Так они и умяли все фиги дочиста.

Между тем пришел назначенный час, хозяин вымылся, пообедал, и захотелсь ему фиг; вот потребовал он угощения и говорит:

— Агафопод, давай сюда фиги!

А как увидел, что его обманули, да как узнал, что это Эзоп сожрал фиги, рассердился и приказал:

— Позвать сюда Эзопа!

Позвали Эзопа, пришел он, и хозяин ему говорит:

— Мерзавец, видно, ты меня ни в грош не ставишь, коли залезаешь в мою кладовку и жрешь там мои фиги.

Услышал это Эзоп: говорить он не мог по своему косноязычию, но увидел он перед собой своих обвинителей, понял, что будет ему трепка, и бросился хозяину в ноги, как бы умоляя чуточку подождать. Тот уступил. Тогда схватил Эзоп ковшик, приметив его поблизости, и знаками попросил горячей воды; принесли лохань, он поставил ее перед собою, выпил воду, а потом запустил пальцы в глотку и выблевал всю воду, которую выпил, а больше ничего, потому что ничего он и не ел. Так он спасся через свою догадливость. А затем потребовал он, чтобы и другие рабы сделали то же самое, — тогда сразу станет ясно, кто съел фиги. Понравился хозяину такой способ, и он велел двум другим рабам тоже выпить воду и выблевать ее.

Говорят рабы друг другу:

— Что делать, Герма? Давай выпьем, только пальцы запустим не в горло, а за щеку.

Но фиги у них в животе уже вызвали желчь, и как только выпили они горячей воды, фиги всплыли, а едва они вынули пальцы изо рта, фиги сами выскочили наружу. Тут сказал хозяин:

— Так вот как оболгали вы того, кто и защититься не может? А ну, раздеть их!

И когда их выпороли, то запомнили они на всю жизнь: кто другому роет яму, тот сам первый в нее попадет. Так поплатились они за то, что хотели сделать зло бессловесному человеку.

II

На другой день хозяин уехал в город. А Эзоп копал и копал землю в поле. И вот случилось, что одна жрица богини Исиды заблудилась, сбилась с большой дороги и очутилась на том самом поле, где работал Эзоп. Смотрит она — надсаживается человек над работой, а о ее беде ничего не знает, и сказала:

— Добрый человек, коль есть в тебе сострадание к смертным — покажи мне дорогу в город, а то я заблудилась.

Обернулся Эзоп и увидел женщину в платье богини; и как был он человек богобоязненный, то бросился к ее ногам и знаками принялся спрашивать: «Отчего покинула ты большую дорогу и пришла к нам в усадьбу?» Догадалась женщина, что слышать он слышит, а говорить не говорит, и сперва знаками, а потом и словами стала ему объяснять:

— Ты видишь, я — жрица; этих мест я не знаю; поэтому, прошу тебя, покажи мне дорогу, ведь я заблудилась.

Тут Эзоп схватил свой заступ, взял женщину за руку, отвел ее под деревья, положил перед нею из своей сумы хлеб и маслины, сорвал и поднес ей диких овощей, заставил ее поесть, и она поела. Потом он отвел ее к роднику и показал ей воду, чтобы она могла напиться. Поев и попив, помолилась она богам за Эзопа, а потом опять знаками попросила его оказать ей последнюю услугу и вывести ее на дорогу. Тогда он вывел ее на большую проезжую дорогу, показал, куда идти, и вернулся опять к своей работе.

Так выбралась жрица Исида на правильную дорогу. И в благодарность за Эзопову доброту воздела она руки к небу и воскликнула:

— О венец Вселенной, Исида многоименная, будь милостива к этому труженику, столь страждущему и столь благочестивому: ибо не меня он почитал, а твой, владычица, облик. И если не угодно тебе осчастливить жизнь его теми многими дарами, каких лишили его остальные боги, то пожалуй ему хотя бы один только дар речи: ибо не ты ли властна скрытое тьмою выводить к свету?

Так молилась жрица, и услышала ее владычица Исида, потому что быстро достигает божественного слуха слово благочестия.

А Эзоп тем временем почувствовал, что жара стоит уже сильная, и подумал так: «Надсмотрщик дает мне на отдых два часа; посплю-ка я эти два часа теперь, чтобы переждать жару».

Он выбрал себе близ поля хорошее местечко: зеленое, укромное, тенистое, под сенью деревьев; среди свежей травки там цвели пестрые цветочки, а по опушке леса извивался ручеек. Тут Эзоп опустился на траву, бросил наземь свой заступ, подложил под голову суму и овчину и заснул. Ручеек журчал, зефир ласково веял, зеленая листва трепетала и дышала ароматом цветущего леса, сладостным и свежим. На ветвях стрекотали цикады и щебетали птицы, разные и многообразные; пел звонкий соловей, и ветви олив сочувственно вторили его песне, а стройная сосна под дыханием ветра скрипела, подобно крику черного дрозда. Все эти голоса, сплетаясь, повторялись в откликах переменчивого эха и сливались в сладкозвучный шум, услаждавший душу и навевавший Эзопу спокойный сон.

Вот тогда-то владычица Исида, в сопровождении всех девяти Муз, явилась и вещала:

— Посмотрите, дочери мои, на этого человека: видом он безобразен, но благочестие его неуязвимо для хулы. Это он вывел на дорогу мою заблудившуюся прислужницу, и я пришла сюда с вами, чтобы вознаградить его. Я дарую ему голос, а вы подарите достойные этого голоса речи.

Так сказала она, а потом сняла с его языка все наросты, которые мешали ему говорить, и затем сама вложила в него голос, а Муз побудила наградить его дарами, приличествующими каждой из них. И они наделили его уменьем находить слова и слагать басни на греческом языке. А затем богиня вознесла к небу мольбу, чтобы Эзоп снискал себе славу, и удалилась своим путем, а Музы, оставив каждая свой дар, поднялись на свой Геликон.

Между тем Эзоп поспал, сколько ему хотелось, а потом проснулся и молвил:

— Крепко же я спал!

И тут он расхохотался и стал называть своими именами все, что было перед ним, — заступ, сумку, овчину, мешок, быка, осла, овцу, — а потом вскричал:

— Я говорю! клянусь Музами, я говорю! Но отчего же я заговорил? Отчего? Ах, я понял! Не иначе, это за ту благочествую услугу мою жрице Исиды! Стало быть, какая же это распрекрасная вещь — благочестие! Ну, значит, сами боги подают мне добрую надежду.

III

Весело схватил он заступ и опять принялся копать. А в это время староста именья обходил своих работников и как раз одного из них на глазах у Эзопа хватил палкой. Этого Эзоп не мог стерпеть и сказал:

— Приятель, ведь этот человек ничего тебе не сделал, что ж ты его так обижаешь, да еще и бьешь без стыда и жалости? А ведь сам ты с ними всегда что хочешь, то и делаешь, и никто тебя за это не бьет!

«Что такое? — подумал Зенас. — Эзоп разговаривает! И мало того, что разговаривает: клянусь богами, он еще и перечит мне, когда я с ним говорю и ему приказываю! Ну, видно, придется мне взвести на него какую-нибудь вину, не то не быть мне в старостах, — ведь еще когда он был немой, то делал мне знаки, словно говорил: «Вот ужо придет хозяин, и не быть тебе старостой: я-де и знаками на тебя донесу!» Если он и знаками донес бы, то словами и подавно своего добьется. Стало быть, надо мне опередить его».

Вот вскочил староста на коня и во весь опор пустился в город. Подскакал к хозяйскому дому, спрыгнул с коня, повод привязал к кольцу у дверей и бросился в дом. Отыскал хозяина и кричит ему:

— Хозяин!..

— Что ты переполошился, Зенас? — спрашивает хозяин.

— Диковенное чудо случилось у тебя в именье!

— Что? — спрашивает хозяин, — на дереве, что ли, плод не по времени вырос? или скотина человечьим детенышем объягнилась?

— Нет, хозяин, — говорит Зенас.

— Что же у тебя за чудо? — спрашивает хозяин. — Выкладывай мне всю правду.

Начинает Зенас объяснять:

— Эзоп, этот бездельник, которого ты в поле послал землю копать, тот, со вспученным брюхом...

— Что? родил кого-нибудь? — спрашивает хозяин.

— Ничего подобного, — говорит Зенас, — только был он немой, а теперь заговорил.

А хозяин на это:

— Так чего же ты от меня хочешь? По-твоему, это чудо?

— Еще бы! — говорит Зенас.

— С какой стати? — спрашивает хозяин. — Допустим, боги разгневались на человека и отняли у него голос на время, а потом смилостивились и вернули ему голос: разве не так дело было? И ты думаешь, это чудо?

— Конечно, хозяин, — говорит Зенас. — Потому что едва он раскрыл рот, как начал говорить самые немыслимые вещи: и меня честит нещадно, и тебя, да так, что сил нет слушать.

Это уже хозяина встревожило; говорит он Зенасу:

— Тогда ступай, продай его.

А Зенас в ответ:

— Шутишь, хозяин! Ты что, не знаешь, какой он урод? Да кто же себе купит этакую обезьяну заместо человека?

— Все равно, — говорит хозяин, — тогда отдай его даром; а не захочет никто брать — запори его насмерть.

Так получил Зенас полную власть над Эзопом. Влез он опять на коня и отправился обратно в именье. Едет и думает: «Вот теперь Эзоп у меня в полной власти: хочу — продам, хочу — подарю, хочу — убью. Но с какой стати убивать его, коли он мне ничего не сделал? Лучше продам его!»

Вот какую пользу принесли Эзопу дары богов.

IV

Как раз в это время один работорговец ехал верхом их деревни в город. Чтобы не изматывать своих рабов тяжелым грузом, он хотел принанять в деревне скотину, но ничего не нашел и возвращался в город. Зенас его знал; вот встретились они, и Зенас с ним поздоровался:

— Торговцу Офелиону привет!

— Старосте Зенасу привет! — отвечает тот. — А нельзя ли у тебя, Зенас, какой-нибудь скотины нанять или купить?

— Нет, клянусь Зевсом, — говорит Зенас, — а вот есть у меня по дешевке раб-мужчина, коли желаешь.

А работорговец, который только этим и промышлял, говорит:

— И ты еще спрашиваешь, желаю ли я раба по дешевке, — я, работорговец?

— Ну, так идем со мной в соседнее именье, — говорит Зенас.

Привел его Зенас в поле и говорит рабам:

— Сбегайте кто-нибудь и кликните с работ сюда Эзопа.

Побежал один раб, отыскал Эзопа с заступом в руках и кричит:

— Эзоп, бросай заступ, иди за мной, хозяин зовет!

А Эзоп говорит:

— Какой хозяин? Настояший или только управляющий? Коли это не хозяин, а управляющий, — говори ясней и не путай: ведь и он такой же подъяремный раб, как и мы.

«Вот те на! — подумал раб, — и что это с ним приключилось? Едва говорить научился, а уже ко всему придирается».

Бросил Эзоп свой заступ и говорит:

— До чего же это тяжко — быть рабом у раба! Сами боги этого не любят. «Эзоп, прибери в столовой! Эзоп, истопи баню! Эзоп, принеси воды! Эзоп, покорми скотину!» Все, что ни есть грязного, низкого, мерзкого, рабского, все валят на Эзопа. Но зато теперь по божьей милости я могу говорить; и уж как приедет хозяин, я ему выложу все как есть, и не быть тогда этому молодцу старостой! Ну, а покуда приходится делать, что велят. Идем, товарищ!

Вот пришли они, и раб говорит:

— Добрый господин, вот Эзоп.

А Зенас говорит:

— Эй, друг-торговец, посмотри-ка на него!

Повернулся торговец, посмотрел на Эзопа, увидел, что это за отродье, и говорит:

— Ну, когда карлики будут воевать с журавлями, этот будет у них трубачом. Да что же это такое: человек или репа? Кабы он еще не говорил, я решил бы, что это котел на ножках, мешок со снедью, яйцо из-под гусыни! Ну, Зенас, я на тебя в обиде. Я давно бы уж мог быть дома, а ты у меня только время отнимаешь, и продавал бы хоть что-то путное, а не это отребье.

Так сказал он и пошел прочь. Но Эзоп ухватил его за край плаща и сказал:

— Послушай-ка!

— Пусти, — говорит торговец, — и чтоб тебе не видать ничего хорошего! Какого черта ты меня задерживаешь?

А Эзоп говорит:

— Скажи, зачем ты сюда пришел?

— За тобой, — говорит работорговец, — чтобы купить тебя.

— Почему же, — спрашивает Эзоп, — ты не купил меня?

— Не твое дело, — говорит торговец, — не хочу я тебя покупать.

А Эзоп ему:

— Купи меня, хозяин: клянусь Исидой, от меня будет много пользы!

— Какая же это будет от тебя польза, — спрашивает торговец, — коли я сдуру передумаю и куплю тебя?

— Скажи, — говорит Эзоп, — разве нет среди твоих рабов таких мальчишек, которые ничего еще не умеют, а только просят есть?

Говорит работорговец:

— Есть.

— Так вот, — говорит Эзоп, — купи меня и приставь к ним дядькой. Как увидят они этакую мою рожу, так сразу испугаются и перестанут безобразничать.

— Неплохо придумано, — говорит работорговец, — клянусь твоей мерзкой рожей! — И спрашивает Зенаса: — Сколько ты хочешь за эту образину?

— Три обола, — говорит Зенас.

— Шутки в сторону, — говорит торговец, — сколько?

— А сколько хочешь, столько и дай, — говорит Зенас.

Заплатил работорговец самую малость и купил Эзопа.

V

Привез он Эзопа в город и привел к своим рабам. Было там двое мальчиков, которых кормила мать; как увидели они Эзопа, тут же заревели и уткнулись в мать.

— Видишь, — говорит Эзоп работорговцу,- я тебе правду сказал: теперь у тебя для непослушных детей есть готовое пугало.

Рассмеялся работорговец и говорит:

— Вон там в столовой сидят твои товарищи — рабы: ступай, поздоровайся с ними.

Вошел Эзоп и видит: сидят молодцы один другого краше, все на подбор, не то Дионисы, не то Аполлоны. Здоровается:

— Привет, — говорит, — товарищи по неволе!

Те зашумели все разом. А Эзоп говорит:

— Я тоже, товарищи мои, такой же раб, как и вы, хотя ни к чему и не пригоден.

А рабы меж собою толкуют.

— Клянусь Немезидой, — говорит один, — и что это взбрело хозяину купить такое страшилище?

— А знаешь, — говорит другой, — зачем его купили?

— Зачем?

— От дурного глаза, чтоб никто не сглазил нашу компанию!

Тут входит к рабам работорговец и говорит:

— Ну, рабы, пришло ваше рабское счастье: клянусь вашим спасением, ни одной скотины ни нанять, ни купить я не смог. Поэтому разбирайте поклажу сами, а завтра утром отправляемся в Азию.

Рабы, разделившись по двое, разбирают поклажу. А Эзоп вдруг падает перед ними на колени и просит:

— Товарищи мои, умоляю вас, я здесь человек новый, слабосильный, дайте мне нести что-нибудь полегче.

— Да хоть ничего не неси, — говорят рабы.

— Нехорошо, — говорит Эзоп, — увидит хозяин, что все рабы дело делают, а я один болтаюсь зря.

Рабы меж собою толкуют:

— И чего это он из кожи вон лезет? Неси что хочешь!

Оглядывает Эзоп весь дорожный скарб работорговца: сундук, циновки, мешки, набитые всякой утварью, тюфяки, горшки, корзины. И увидел он корзину с хлебом, такую, что ее вчетвером собирались нести.

— Приятели, — говорит Эзоп, — дайте-ка я возьму одну только эту корзину!

— Ну, — толкуют рабы, — глупей этого парня мы никого не видывали: просил чего-нибудь полегче, а выбрал самое тяжелое.

— Нет, — говорит один из них, — он не дурак: просто он голодный и хочет иметь хлеб под рукой, чтоб наесться больше всех: пускай себе несет эту корзину!

Обступили Эзопа рабы и скопом взгромоздили на него корзину. И пошел Эзоп с корзиною, как Атлант-страдалец, шатаясь туда и сюда. Работорговец это увидел, подивился и говорит:

— Ишь ты! как Эзоп-то ретиво работает, — и другим свою ношу нести веселей! Знать, и впрямь сэкономил я на такой покупке: ведь эта ноша скотине впору!

А рабы шли по двое со своей поклажей и потешались над Эзопом. только он вышел на дорогу, как начал учить свою корзину ходить. Когда дорога шла вверх, он ее и тянул, и толкал, и даже зубами себе помогал; втащит так ее на гору, а потом спускается с нею легко и без труда, потому что теперь корзина катилась сама собой, а он на ней — верхом.

Худо ли, хорошо ли, добрались они до харчевни. Тут работорговец говорит:

— Эй, Эзоп, дай теперь по хлебу каждой паре.

Рабов было много, и когда все получили хлеб — корзина наполовину опустела. Затем взвалили они поклажу на плечи и снова пустились в путь. И Эзоп теперь шагал куда проворнее. А потом опять пришли они в харчевню, и опять Эзоп раздавал хлеб — и корзина стала совсем пустой. Тут вскинул он ее на плечо и припустился рысцой впереди всех. Рабы меж собой говорят:

— Кто это там бежит впереди? Наш или чужой?

— Не знаю, — говорит один, — но, по-моему, это наш новичок, тот, слабосильный, который тащил такую корзину, что и мул бы не снес.

— Да, — говорит другой, — а у человечка-то умишко не промах!

— Такие человечки, — говорит третий, — с виду неказисты, а умом куда как проворны! Он же нарочно попросился нести хлеб, и теперь хлеба-то у него — все меньше да меньше, а мы наши дрова, горшки да тюфяки как взвалили, так и несем.

— Эх, — говорит четвертый, — распять его мало!

VI

Кончился их путь, и пришли они в Эфес. Работорговец распродал своих рабов за хорошую цену, и осталось у него только трое: два парня, один учитель, другой музыкант, да третьим — Эзоп. Ни за тех, ни за этого никак не давали нужную цену.

Тут один знакомый сказал работорговцу:

— Если хочешь получить за них настоящую цену, поезжай на остров Самос: место это богатое, там держит школу Ксанф-философ, и к нему много народу приезжает и из Греции и из Азии. Кто-нибудь из них да купит у тебя учителя, чтобы легче было заниматься, а еще кто-нибудь — музыканта, чтобы жилось веселей. А может быть, найдется и такой, богом обиженный, который купит у тебя и этого, третьего, чтобы сделать из него старосту, привратника или повара.

Работорговец послушался доброго совета, сел с рабами на корабль и перебрался на Самос. Там высадился, нашел себе пристанище и стал готовить рабов для продажи. Музыкант был пригож собою, — и вот хозяин нарядил его в белый хитон, обул в тонкие сандалии, расчесал волосы, накинул оплечье и вывел на помост. А у другого были тонкие ноги, — и вот хозяин дал ему хитон подлинней и башмаки повыше, чтобы длинный подол и высокие голенища прикрыли неказистые его подколенья, а потом расчесал ему волосы, накинул оплечье и вывел на помост. Только Эзопа он никак не мог ни прикрыть, ни принарядить — ведь он весь был сплошное уродство; поэтому одел он его в дерюгу, тряпьем подпоясал и так поставил стоять между двух красавчиков. Глашатай объявил торг, народ стал оглядываться и толковать: «Ну что за молодцы! Только что это за урод между ними? Он один весь вид портит! Эй, уберите среднего!» Многие так издевались, но Эзоп стоял как ни в чем не бывало.

Как раз в это самое время оказалась на рынке жена философа Ксанфа. Она со своих носилок слышала крик глашатая, и когда вернулась домой, то пошла к мужу и сказала:

— Муженек, ты знаешь: рабов-мужчин у нас в доме мало, и ты все время отбираешь у меня служанок. А тут как раз продаются рабы: ступай-ка да купи нам хорошего парня для услуг.

Ксанф говорит:

— Ладно.

Сперва он пошел к своим ученикам, поздоровался с ними, побеседовал немного, а потом кончил занятия и пошел на рынок, а учеников прихватил с собою. Еще издали приметил он там рабов, двух красавцев и одного урода; подивился догадливости продавца и воскликнул:

— Славно придумано, клянусь Герой! Молодец работорговец: хитер и себе на уме, настоящий философ — даже удивительно!

— О чем это ты говоришь, наставник? — спрашивают ученики.- Что же здесь удивительного? Скажи нам, не скрывай от нас, что знаешь хорошего.

Ксанф говорит:

— Господа мои ученики, не думайте, что философия состоит в одних толко рассуждениях; нет, бывает философия и в делах, и нередко философия бессловесная одолевает философию словесную. Это можно видеть хотя бы у танцоров; руки их в непрерывном движении передают самую сущность явлений и тем самым являют взгляду подлинную философию без слов. А здесь у продавца было двое рабов-красавцев и один урод, и он поставил урода между красавцев, чтобы его безобразие оттеняло их красоту: если бы он не поместил худшего рядом с лучшим, красота их была бы не так заметна.

Ученики говорят:

— Божественно, учитель! Как ты мудр и как проницателен, как постиг ты его тайную цель!

— Идемте же, — говорит Ксанф, — надо купить одного из этих рабов, потому что мне нужна прислуга.

Подошел он к первому рабу и спросил:

— Ты откуда?

— Из Каппадокии, — отвечает тот.

— А как тебя зовут?

— Лигурин.

— А что ты умеешь делать? — спрашивает Ксанф.

— Все! — отвечает раб.

Тут Эзоп расхохотался; но лицо его оставалось мрачным и угрюмым, и только зубы сверкали. Ученики как посмотрели, так подумали, что это какое-то чудовище.

— Что это за грыжа с зубами? — говорит один.

— С чего это он закатился? — говорит другой.

— Да он и не смеется, а трясется, — говорит третий. — Ну-ка, что он скажет?

Подошел он поближе, потянул Эзопа сзади и спрашивает:

— Чему смеешься красавчик?

Эзоп обернулся и говорит:

— Пошел прочь, баран!

Такого отпора школяр не ждал, растерялся и отступил.

А Ксанф спрашивает продавца:

— Сколько стоит этот музыкант?

— Тысячу денариев, — отвечает тот.

Услыхав такую цену, подошел Ксанф к другому рабу и спрашивает:

— Ты откуда?

— Из Лидии, — отвечает тот.

— А как зовут тебя?

— Филокал.

— А что ты умеешь делать? — опять спрашивает Ксанф.

— Всё! — отвечает раб.

Тут Эзоп опять расхохотался. А ученики видят это и толкуют:

— И чего это он на все смеется?

— Я бы его спросил, — говорит один, — да неохота барана услышать.

Ксанф спрашивает продавца:

— Сколько стоит этот учитель?

— Три тысячи денариев, — отвечает тот.

Услыхав такую цену, Ксанф ни о чем уже больше не спрашивал, а повернулся и пошел прочь. Ученики ему говорят:

— Учитель, разве рабы тебе не понравились?

— Понравились, — отвечает Ксанф, — только у меня есть такое правило: не покупать дорогих рабов, а пользоваться дешевыми.

На это один из учеников говорит:

— Ежели ты решил дорогих не покупать, то купи вон того урода: работать он будет не хуже, а деньги мы тебе соберем в складчину.

— Смешно будет, — отвечает Ксанф, — коли деньги соберете вы, а раба куплю я; да к тому же и жена у меня привередливая и не потерпит в доме раба-урода.

— Учитель, — говорят ученики, — разве не ты говорил нам много раз, что не надо слушаться женщин?

— Ладно, — говолрит Ксанф, — посмотрим, что он умеет, чтобы не тратить ваши деньги на пустую забаву. — И, подойдя к Эзопу, говорит ему: — Здравствуй!

— А разве я болею?

А ученики толкуют: «Верно, клянусь Музами! Разве он болеет?» — так поражены были метким ответом.

Между тем Ксанф спрашивает:

— Кто ты такой?

— Человек из плоти и крови, — отвечает Эзоп.

— Не о том говорю, а откуда ты родом?

— Из утробы матери, — отвечает Эзоп.

— Чтоб ему пусто было! — говорит Ксанф.- Не о том я тебя спрашиваю, а в каком месте ты родился?

— Этого мне мать не говорила, — отвечает Эзоп. — Может быть, в спальне, а может быть, и в столовой.

— Из какого ты племени, я тебя спрашиваю, — допытывается Ксанф.

— Фригиец, — отвечает Эзоп.

— А что ты умеешь делать?

— Ничего! — отвечает Эзоп.

— Как так ничего? — удивляется Ксанф.

— А вот так, — говорит Эзоп, — ведь эти два парня и без меня умеют делать все!

А ученики толкуют: «Вот это ловко! Да, те два парня просчитались: нет такого человека, который умел бы делать все. Потому он и сказал, что ничего не умеет, потому и смеялся»

— Хочешь, я куплю тебя? — спрашивает Ксанф.

А Эзоп ему:

— Ты что, уже купил меня в советники? На что тебе мои советы? Хочешь купить — покупай, не хочешь — проваливай: мне до этого никакого дела нет. Продавец мой покупателей крючьями к себе не тащит, никто тебя не неволит покупать меня: как сам решишь, так и поступай. Хочешь иметь меня — раскошеливайся и плати сколько надо, не хочешь — так нечего зубоскалить.

— Ты всегда такой разговорчивый? — спрашивает Ксанф.

— За говорящих птиц дороже платят, — отвечает Эзоп.

А ученики меж собою: «Клянусь Герой, славно этот Эзоп отчитал учителя!»

— Я готов тебя купить, — говорит Ксанф, — только не удерешь ли ты?

— Захочу удрать, так не спрошу тебя, как ты меня спрашиваешь, — говорит Эзоп. — Да и от кого зависит, убегу я или нет: от тебя или от меня?

— Понятно, от тебя! — говорит Ксанф.

— Нет, — говорит Эзоп, — от тебя.

— Как так от меня? — спрашивает Ксанф.

Эзоп говорит:

— Если ты с рабами хорош, то никто от тебя и не убежит: кому охота от добра искать худа, плутать, голодать и всего бояться? Если же ты с рабами жесток, то я у тебя ни часа не останусь, ни минуты даже.

«Да, — думает Ксанф, — этот парень рисковать собой не хочет». И говорит:

— Все, что ты говоришь, хорошо для человека, но ты-то ведь урод!

А Эзоп ему:

— Ты не смотри на мое обличье, а приглядись лучше, какая под ним душа!

— Что же такое, по-твоему, обличье? — спрашивает Ксанф.

— А вот бываешь ты частенько в винных лавках, — говорит Эзоп, — и покупаешь вино: так разве винные бочки не безобразны, между тем как вино в них отменное?

Похвалил Ксанф, что у него на все готов ответ, а потом подошел к торговцу и спрашивает:

— Сколько у тебя стоит вот этот?

— Ты что, — говорит работорговец, — смеешься, что ли, над моим товаром?

— Как так? — спрашивает Ксанф.

— Мимо таких отличных парней проходишь, а этого плюгавого берешь? Да купи ты одного из этих двоих и получай этого в придачу хоть даром!

— И все-таки, — говорит Ксанф, — сколько ты за него хочешь?

Говорит работорговец:

— Я за него заплатил шестьдесят денариев, да на прокорм пошло пятнадцать, а больше мне за него ничего не надо.

Сборщики податей услышали, что сделка сделана, подошли, спрашивают, кто продавец, кто покупатель. А Ксанф не решался признаться, что купил раба за каких-то семьдесят пять денариев, да и продавцу было стыдно. Мялись они, мялись, пока Эзоп сам не крикнул:

— Продан здесь я, продавец — вот, покупатель — вот, а коли они молчат, то, стало быть, я — свободный человек.

Тут уж и Ксанф сказал:

— Покупаю этого раба за семьдесят пять денариев!

Посмеялись сборщики, взяли с Ксанфа и его учеников пошлину за Эзопа, попрощались и пошли себе прочь.

VII

Пошел Эзоп за Ксанфом. Время было жаркое, солнце стояло прямо над головой, на дороге из-за жары никого не было; и вот Ксанф, приподняв подол, стал прямо на ходу мочиться. Эзоп это увидел и рассердился. Ухватил он Ксанфа за откинутый плащ, дернул и сказал:

— Продай меня лучше, не то убегу, и ты меня не удержишь.

— Что с тобой, Эзоп? — спрашивает Ксанф.

— Продай меня, — говорит Эзоп, — не могу я у тебя служить.

Ксанф говорит:

— Верно, меня очернил кто-нибудь из тех, кто всегда клевещет на порядочных людей? Подошел небось и стал тебе наговаривать, что и с рабами я жесток, и пьяница, и драчун, и сварлив, и самодур? Не верь напраслине! Послушать ее приятно, но переживать из-за нее не стоит, вот тебе мое поучение.

А Эзоп в ответ:

— Моча твоя тебя очернила, Ксанф! Ты хозяин, ты сам себе господин, тебе нечего бояться, что за малое опоздание ждут тебя палки, колодки или что-нибудь еще похуже, — и все-таки ты даже по малой нужде не хочешь на минуту остановиться и мочишься на ходу. Что же прикажешь делать мне, рабу, когда я у тебя буду на посылках? Видно, мне придется даже испоражниваться на лету!

— Так вот чего ты боишься! — говорит Ксанф.

— Как же не бояться? — говорит Эзоп.

— Оттого я мочусь на ходу, — говорит Ксанф, — что хочу избежать трех неприятностей.

— Каких же трех? — спрашивает Эзоп.

— Раскаленной земли, вонючей мочи и палящего солнца, — говорит Ксанф.

— Как это так? — спрашивает Эзоп.

— Ты видишь, — говорит Ксанф, — солнце стоит прямо над головой, земля от жары вся раскалилась; так вот, если бы я мочился стоя, то земля бы мне палила ноги, а моча воняла бы в ноздри, а солнце пекло бы голову. Вот от этих-то трех неприятностей я и хотел избавиться, когда мочился на ходу.

— Вот теперь все ясно, — говорит Эзоп, — больше не спорю: ступай себе дальше.

— Ого! — говорит Ксанф, — видно, я купил себе не раба, а хозяина.

VIII

Добрались они до дома. Тут Ксанф говорит:

— Эзоп, жена у меня — привереда. Поэтому ты подожди здесь, у ворот, пока я ее предупрежу, а не то как увидит она вдруг твою рожу, так сразу заберет приданое и убежит.

— Что ж, — говорит Эзоп, — коли ты у жены под башмаком, ступай и делай как знаешь.

Ксанф входит в дом и говорит:

— Ну, милая, больше ты не будешь на меня дуться и говорить, будто я у тебя отбираю служанок: теперь я себе купил раба-мужчину.

— Благодарение владычице Афродите! всевластна ты и сны от тебя не лгут! — говорит жена. — Недаром видела я сон, муженек, будто ты купил раскрасавца раба и подарил его мне.

— Ты только подожди, милая, — говорит Ксанф, — и такую узришь красоту, какой сроду не видела: как посмотреть — ни дать ни взять не то Аполлон, не то Ганимед, не то Эндимион.

Служанки тоже обрадовались, и одна молоденькая сказала:

— Это хозяин купил мне мужа!

— Нет, мне, — говорит другая, — я его во сне видала!

— Кто сумеет его себе выпросить, — говорит третья, — тот и получит.

— Уж не ты ли сумеешь?

— А может быть, ты?

И пошли они ссриться.

А жена Ксанфа спрашивает:

— Ну, где же этот подарок, которым ты так похваляешься?

— У ворот, моя милая, — отвечает Ксанф. — Первое правило воспитания: не входить в чужой дом без приглашения: вот он и дошел со мною до ворот, а теперь ждет, пока его позовут.

Тут жена Ксанфа говорит:

— Позовите кто-нибудь этого новенького!

А одна служанка, не будь дура, пока другие ссорились, подумала так: «Выйду-ка я да сама сведу с ним знакомство». Выходит и спрашивает:

— Где тут новый раб?

Эзоп обернулся и отвечает:

— Здесь, девочка!

— Это ты и есть новый раб? — спрашивает та.

— Это я и есть, — говорит Эзоп.

— А где же у тебя хвост? — спрашивает служанка.

Эзоп на нее посмотрел, понял, что это она обзывает его обезьяною, и отвечает:

— Совсем не там, где ты думаешь: ты думаешь, он сзади, а он — спереди!

А служанка говорит:

— Стой, пожалуйста, здесь, и не входи, не то все в доме разбегутся, как увидят этакое чудище.

Бежит в дом, а там другие служанки еще ссорятся из-за нового раба. Она им говорит:

— Ох, подружки, забудьте лучше, о чем мечтали! И охота вам драться из-за этого парня? Посмотрите-ка сперва сами, какой это красавец!

Вот одна выбегает и говорит:

— Где тут мой новенький, мой миленький, мой хорошенький?

Эзоп ей отвечает:

— Вот!

А служанка на это:

— Чтоб тебя Афродита отшлепала по твоей мерзкой морде! Так это из-за тебя, значит, мы ссорились, дерьмо ты этакое! Чтоб тебе свету белого не видать! Ступай сюда, да смотри меня не трогай: и подходить не смей!

Вошел Эзоп и стал прямо перед хозяйкой. Как увидела жена Ксанфа его образину, повернулась она к мужу и говорит:

— Ну, Ксанф, вижу я, ты хитер, настоящий философ и пройдоха! Ты решил завести другую жену; но тебе стыдно было мне сказать в глаза: убирайся отсюда, — и вот ты, отлично зная мой тонкий вкус, покупаешь эту тварь, чтобы мне невмоготу было выносить такого раба в доме и я сама убежала бы отсюда? Хорошо! Отдавай мне мое приданое, и я ухожу к отцу.

Ксанф говорит Эзопу:

— Ну, что же ты? Стоило мне на ходу помочиться, как ты мне семимильные речи стал говорить, а теперь для этой бабы у тебя и словечка нет?

— Зачем? — говорит Эзоп. — Пусть себе проваливает, туда ей и дорога.

— Молчи, тварь! — говорит Ксанф. — Ты что, не видишь, что я ее люблю больше жизни?

— Ты, — спрашивает Эзоп, — любишь женщину?

— Ну да, — говорит Ксанф.

— И ты хочешь, — спрашивает Эзоп, — чтобы она от тебя не ушла?

— Ну да, дурак ты этакий, — говорит Ксанф.

— Что ж, — говорит Эзоп, — я отвечу ей, как ты того желаешь.

Вышел он на середину, топнул ногою и вскричал:

— Ежели философ Ксанф живет под башмаком у своей жены, то завтра же я оповещу по всем училищам, какой он ничтожный человек!

— Что это значит, Эзоп? — спрашивает Ксанф.

А Эзоп обращается к хозяйке.

— Женщина, — говорит он, — вот что тебе нужно сделать: когда твой муж куда-нибудь уйдет, купи ты себе раба — молоденького, хорошенького, послушного, глаза ясные, кудри золотистые.

— Зачем? — спрашивает жена Ксанфа.

— А затем, — говорит Эзоп, — чтобы красавчик этот и в баню за тобой ходил, чтобы красавчик этот и одежду от тебя принимал, чтобы красавчик этот после бани и одевал тебя, и сандалии тебе на корточках шнуровал, и заигрывал бы с тобой, и в глаза бы заглядывал тебе, словно ты ему по сердцу, словно и ты с ним куплена; а ты бы ему улыбалась, а ты бы на него стала зариться, а ты бы его кликнула в спальню — растирать тебе ножки, а там и затомилась бы, а там и приобняла бы его, а там и поцеловала бы, а там и до всего бы дошла в своем бесстыдстве мерзостном; а философ пусть себе остается опозоренный и осмеянный. О славный Еврипид, золотые были твои уста, сказавшие:

Ужасен гнев валов средь моря пенного,
Ужасен натиск рек и буйство пламени,

Неужели это ты, жена философа, умная женщина, хочешь, чтобы тебе прислуживали только хорошенькие рабы, и не понимаешь, какие сплетни и какой позор навлекаешь ты на мужа? Нет, вижу я, просто ты шлюха и потому только не даешь себе воли, что еще не знаешь, на что способен твой новый раб.

Говорит жена Ксанфа:

— Откуда такая напасть?

А Ксанф ей:

— Он и сейчас славно говорит, но ты смотри, милая, не попадайся ему на глаза, когда будешь мочиться или испоражниваться: вот тогда-то он станет настоящим Демосфеном.

— Клянусь Музами, — говорит жена Ксанфа, — этот человечек, по-моему, хоть и страшен, да умен. Что ж, я готова помириться с ним.

— Ну, Эзоп, — говорит Ксанф, — хозяйка с тобой мирится.

— Видишь, хозяин, — говорит Эзоп, — поразить и укротить женщину — это надо уметь!

— Ах ты, разбойник! — говорит Ксанф.

А жена Ксанфа говорит:

— По твоим речам я вижу, Эзоп, что говорить ты умеешь, но меня обманул сон: я думала, мне купят раба хорошего, а ты урод.

— Не удивляйся, хозяйка, — говорит Эзоп, — коли сон тебя обманул: не всякий сон сбывается. Аполлон, предводитель Муз, попросил однажды у Зевса дар прорицания и получил его; с тех пор с ним никто не мог сравниться в предсказаниях. Но так как все ему дивились и на всех он стал посматривать свысока, стал предводитель Муз слишком заносчив и во всем остальном. Разгневался владыка, не хотел он, чтобы Аполлон был у людей в такой силе, и создал он вещие сны, которые по ночам открывали людям будущее. Почувствовал предводитель Муз, что никому не нужны больше его прорицания, и стал упрашивать Зевса простить его и не уничтожать веры в его слова. Простил его Зевс и создал для смертных другие сны, обманчивые, чтобы, обманувшись ими, люди снова обратились к своему прежнему прорицателю. Вот почему только первый сон, приснившись, сбывается; вот почему и не приходится удивляться, коли приснилось тебе одно, а сбылось другое, — значит, просто приснился тебе не первый сон, а второй, ложный, тот, что вводит в обман лживыми видениями.

IX

Похвалил Ксанф Эзопа и, видя, что он и умен и находчив, говорит ему:

— Бери, Эзоп, мешок и ступай за мной — нам надо купить у огородника овощей на обед.

Эзоп вскинул мешок на плечи и пошел следом. Ксанф пришел на огород, нашел огородника и говорит ему:

— Дай нам, пожалуйста, овощей на обед.

Огородник взял свой нож, срезал капусты, набрал свеклы, спаржи и других всяких овощей, связал их в красивую связку и дал Эзопу. А Ксанф развязал кошелек и хотел заплатить за овощи.

— За что это учитель? — спрашивает огородник.

— За овощи, — говорит Ксанф.

— На что мне это? — спрашивает огородник. — Весь мой огород и все мои овощи даже взгляда твоего не стоят. Скажи мне лучше одну только вещь.

— Клянусь Музами, — говорит Ксанф, — не нужно мне ни овощей, ни денег, только объясни мне, огородник, что я могу тебе сказать полезного? Я ведь не ремесленник, не кузнец, не могу тебе сделать ни серпа, ни лопаты: я философ!

— Добрый господин, — говорит огородник, — ты очень даже можешь мне помочь. Мучит меня один вопрос и не дает мне покоя ни днем, ни ночью, все я думаю и гадаю вот о чем: сажаю я мои растения в землю, окапываю их, поливаю их, ухаживаю за ними, как могу, — и все-таки сорные растения вылезают из земли быстрее, чем мои. Почему так?

Услышал Ксанф такую философскую задачу, не нашелся сразу, что ответить, и говорит:

— Так уж все устроено божественным провидением.

А Эзоп стоял за спиной у Ксанфа и вдруг расхохотался. Ксанф его спрашивает:

— Эзоп, это ты со мной или надо мной смеешься?

— Нет, — говорит Эзоп, — не над тобой.

— А над кем же?

— Над твоими учителями, — отвечает Эзоп.

— Бездельник, — говорит Ксанф, — ты что, всю Элладу охулить хочешь? Да ведь я учился в самих Афинах у лучших философов, грамматиков и риторов. Уж тебе ли соваться в этот хор геликонских Муз?

— А если ты говоришь чепуху, — отвечает Эзоп, — то как же над этим не смеяться?

Ксанф говорит:

— Но разве можно на такой вопрос ответить по-другому? Что устроено божественной природой, в том философы разбираться не могут. А может быть, ты знаешь другой ответ?

— Предложи, — говорит Эзоп, — и я отвечу.

— Пройдоха ты этакий, — говорит ему Ксанф растерянно, — мне приходилось философствовать в стольких училищах, что вроде бы и не к лицу теперь философствовать на огороде, — но пусть будет так, ступай за мной.

Приходят они к огороднику, и Ксанф ему говорит:

— Вот со мною здесь раб, он смекалистый, спроси его, и он тебе ответит.

— Как, — спрашивает огородник, — это чучело у тебя грамотное?

А Эзоп смеется:

— Так-то ты со мною разговариваешь, несчастный?

— Это я-то несчастный? — говорит огородник.

— Разве ты не огородник? — спрашивает Эзоп.

— Огородник, — отвечает тот.

— А коли ты огородник, что ж ты сердишься, когда тебя зовут несчастным? — говорит Эзоп. — Так ты, стало быть, хочешь узнать, почему ты свои растения и сажаешь, и окапываешь, и поливаешь, и ухаживаешь за ними как можешь, — и все-таки, говоришь ты, сорные растения вылезают из-под земли быстрей? Слушай же внимательно. Это так же, как женщина, которая второй раз выходит замуж, причем у нее уже есть дети от первого мужа, а у ее мужа — от первой жены: первым она мать, вторым — мачеха. А это большая разница. Которых детей она сама родила, тех она любовно выкармливает, а которые рождены от чужих мук, тех она завистливо ненавидит и рада отнять у них пищу, чтобы дать своим. И все оттого, что своих она любит, как кровных, а мужниных ненавидит, как чужих. Вот так же, говорю я, и земля для тех, кого сама родит, будет матерью, а для тех, кого ты в нее сеешь, — мачехой; поэтому она и кормит их так, чтобы лучше росли ее родные питомцы, чем тобою посаженные приемыши.

Огородник это выслушал и говорит:

— Ты меня избавил от великой заботы. Бери эти овощи в подарок, а если тебе еще что-нибудь понадобится, можешь заходить сюда, как в собственный огород.

X

— И не рассуждай, пожалуйста, слишком много, — говорит Ксанф, — делай только то, что тебе приказано, ни больше, ни меньше, а то от этого добра не будет! Ну, а теперь возьми пузырек и полотенце, и идем в баню.

Ксанф разделся, отдал одежду Эзопу и говорит:

— Давай сюда пузырек.

Эзоп дает. Ксанф его взял, опрокинул и видит, что он пустой.

— Эзоп, — говорит он. — а где же масло?

— Дома, — отвечает Эзоп.

— Почему?

— А потому, что ты мне сказал: «Возьми пузырек и полотенце», а про масло ничего не сказал. А делать больше, чем приказано, мне нельзя, не то получится, что я тебя не слушаюсь, а моей спине за это достанется. — Так сказал Эзоп и умолк.

В бане Ксанф повстречал приятелей. И вот он приказывает Эзопу передать его одежду их рабам, а самому говорит:

— Эзоп, ступай домой: и раз уж жена моя до того взбесилась, что потоптала наши овощи, ты свари нам на обед одну чечевицу. Брось ее в котел, залей водой, поставь на очаг, подложи дров, разведи огонь, а если будет убегать, подуй. Ступай, делай все, как я сказал.

— Ладно, — говорит Эзоп.

Отправился он домой, пошел в кухню, бросил в котел одно чечевичное зерно и сварил.

Тем временем Ксанф со своими приятелями помылся и говорит:

— Друзья мои, не раделите ли вы мою скромную трапезу? У нас на обед только чечевица, но ведь друзей ценят не за пышное угощение, а за доброе расположение: порой простое кушанье милей богатого, когда предложено с любовью!

— Идем! — говорят друзья.

Ксанф привел их домой и говорит Эзопу:

— Эзоп, дай попить людям прямо из бани.

Эзоп зачерпнул ковшом грязной воды из банной лохани и подает Ксанфу. Ксанф спрашивает:

— Это что значит?

— Попить прямо из бани,- говорит Эзоп.

Нахмурился Ксанф и говорит:

— Подай сюда лохань, в которой ноги моют.

Эзоп выплеснул из нее воду и подал сухую. Встал и стоит.

— А это что еще значит? — спрашивает Ксанф.

Эзоп говорит:

— Ты же мне сказал: «Подай лохань», а не сказал: «Налей воды и вымой ноги».

— Сними с меня сандалии, — говоит Ксанф, — и делай все, что пологается. — А потом обращается к гостям: — Как видите, друзья мои, я себе не раба купил, а наставника. Ну, а теперь, коли угодно, идемте к столу.

Когда все уже успели выпить раз-другой, Ксанф спрашивает:

— Эзоп, чечевица сварилась?

Эзоп отвечает:

— Да.

— Дай сюда, — говорит Ксанф, — я проверю.

Эзоп выловил ложкой чечевичное зернышко и подает его Ксанфу. Ксанф съел зернышко и говорит:

— Хорошо сварилось, в самый раз. Неси, подавай.

Эзоп расставил тарелки, разлил в них пустой кипяток и приглашает:

— Угощайтесь, — кушать подано!

— Как, — говорит Ксанф, — это же пустой кипяток: а где чечевица?

— А чечевицу, — говорит Эзоп, — ты сам только что съел.

— Ты что, — спрашивает Ксанф, — одно только зерно и сварил?

— Конечно, — говорит Эзоп, — ты же мне сказал: «Свари одну чечевицу», а не «Свари похлебку из чечевицы»; то единственное число, а то множественное.

Говорит Ксанф:

— Тогда, чтобы мои гости не обиделись, беги скорей и приготовь нам четыре свиные ноги, что недавно купил, — с уксусом и с зеленью.

Эзоп положил свиные ноги в котел и стал варить. А Ксанф все искал повода выпороть Эзопа; встал он и говорит ему:

— Беги, Эзоп, возьми в кладовке уксус и подлей в котел.

Эзоп побежал в кладовку, а Ксанф подошел, вытащил из котла одну ногу и припрятал.

Вернулся Эзоп и видит: в котле только три ноги. Догадался он, что это Ксанф нарочно стащил ногу, чтобы подвести его под порку; оглянулся, видит: бегает по двору поросенок Ксанфа, которого откармливали ко дню рождения хозяйки; схватил он его скорей, завязал ему морду веревкой, отрубил ему одну ногу, сунул ее в огонь, опалил и бросил в котел вместо недостающей.

А Ксанф между тем подумал, что Эзоп, чего доброго, убежит, если недосчитается ноги, вытащил припрятанную ногу, подошел к котлу и подбросил ее обратно. Так стало в котле пять ног, но этого не знали ни Эзоп, ни Ксанф.

Прошло немного времени, говорит Ксанф Эзопу:

— Сварились у тебя свиные ноги?

Эзоп отвечает:

— Да.

— Давай их сюда, — говорит ксанф.

Эзоп поставил блюдо, опрокинул котел, и вывалились из котла пять свиных ног. Увидев такое, Ксанф побледнел и спрашивает:

— Эзоп, сколько ног у одного поросенка?

— В среднем в самый раз, — говорит Эзоп, — у этого пять, но у того, что во дворе, три.

— Ну, друзья мои, — говорит Ксанф, — этот парень меня скоро с ума сведет.

А Эзоп говорит:

— Так зачем же ты сам завел такой порядок? кабы не это, от моей службы больше было бы толку. Но не горюй, хозяин, твои правила тебе же пойдут впрок: теперь ты и в училище не будешь делать ошибок. Потому что давать определения слишком узкие или слишком широкие — это ошибка, и немалая.

Так Ксанф и не нашел повода выпороть Эзопа; пришлось ему смириться.

С этих пор Эзоп стал ходить за Ксанфом по училищам, и скоро его уже все знали.

XI

Вот однажды кто-то из учеников задал обед и позвал на него Ксанфа и других учеников. Ксанф говорит Эзопу:

— Возьми все, что нужно для обеда, и ступай за мной. «Все, что нужно» — это значит: корзину, блюдце, полотенце, сандалии, факел и еще все, что я мог забыть.

Эзоп собрал что надо и пошел за ним.

За едой Ксанф выбрал несколько кусков и передал Эзопу; Эзоп их взял и положил в корзину. Ксанф обернулся и спрашивает:

— Все у тебя есть, и первое, и второе, и третье?

— Все, — говорит Эзоп.

— Отнеси теперь все это моей благоверной, — говорит Ксанф.

— Ладно, — отвечает Эзоп.

Пошел он прочь, а сам думает: «Вот теперь я могу отплатить моей хозяйке. Ничем ей не угодишь: когда меня купили, она надо мной смеялась и ругалась, а когда огородник подарил мне овощи, она их расшвыряла и растоптала, так что я даже не мог сделать приятное хозяину. Вот теперь я покажу ей, что против верного раба жена ничего не стоит. Зря, что ли, мне хозяин сказал: «Отнеси моей благоверной»; посмотрим теперь, кто у него благоверная!»

Пришел Эзоп домой, вошел, поставил перед собой корзинку и кликнул Ксанфову жену. Показал ей на куски и говорит:

— Смотри, хозяйка, я тут ничего не потерял и не подъел.

— Вижу, — говорит хозяйка, — всё на месте и всё в порядке. Так это мне посылает хозяин?

— Нет, — говорит Эзоп.

— Кому же, коли так? — спрашивает хозяйка.

— Своей благоверной, — отвечает Эзоп.

— Ах ты, разбойник, — говорит жена Ксанфа, — так кому же это, как не мне?

— Вот обожди немного, — говорит Эзоп, — и посмотрим, кто ему благоверная.

Тут увидел он домашнюю собаку, что у них выросла, кликнул ее и говорит:

— Сюда, Волчок, на, на!

Собака подбежала, и Эзоп скормил ей всю еду. Наелась собака, а Эзоп пошел обратно на пирушку и встал у Ксанфа в ногах.

— Ну, как, — спрашивает Ксанф, — отдал?

— Отдал, — говорит Эзоп.

— Съела? — спрашивает Ксанф.

— Все съела, — отвечает Эзоп.

— И не лопнула? — спрашивает Ксанф.

— Нет, — говорит Эзоп, — она была голодная.

— С удовольствием съела? — спрашивает Ксанф.

— Еще как! — говорит Эзоп.

— И что она сказала? — спрашивает Ксанф.

— Ничего не сказала, — говорит Эзоп, — но всем видом выражала благодарность.

— Ну, и я ее отблагодарю, — говорит Ксанф.

Между тем жена Ксанфа сказала своим служанкам:

— Ну, девушки, больше я с Ксанфом оставаться не могу. Забираю мое приданое и ухожу. Как? чтоб я жила с ним, когда собака дороже меня! — И она в ярости затворилась у себя в спальне.

А пирушка продолжалась, пошел живой разговор, начались споры о разных интересных материях, как водится у людей ученых. Вот один из учеников спрашивает:

— Какой самый большой переполох может случиться меж людьми?

А Эзоп из-за спины хозяина отвечает:

— Когда мертвые оживут и потребуют свое добро обратно.

Все расхохотались, и пошла за столом болтовня.

— Это новый раб, — говорят ученики, — его Ксанф еще при нас покупал.

— А меня он тогда бараном обозвал, — говорит один.

— Только он не все ведь сам выдумывает, — говорит другой, — а иное и от учителя перенимает.

— Как и вы все, — отвечает Эзоп.

— Учитель, — просят ученики, — ради всех Муз, разреши Эзопу выпить с нами.

Разрешид Ксанф, и Эзоп выпил.

Тут один из учеников говорит другому:

— Отчего это, скажи на милость, когда овцу ведут к мяснику, она молчит, а когда свинью ведут, она визжит во всю глотку?

Никто не мог ответить. А Эзоп говорит:

— Оттого, что у овцы и молоко полезное, и шерсть отличная, так что ее время от времени стригут и доят, и от этого ей становится только легче: вот она и идет под нож спокойно, ничего худого не думая, и при виде железа не трусит. А от свиньи ни шерсти, ни молока, вот она и визжит, когда ее ведут, так как знает, что годится она лишь на мясо.

И ученики воскликнули:

— Славный ответ, клянемся всеми Музами!

Кончилась пирушка, все разошлись, и Ксанф отправился домой. Входит к себе в спальню и начинает приставать к жене с нежностями и поцелуями. А она от него отворачивается и говорит:

— Прочь от меня! любись себе со своими рабами, целуйся со своими псами, а мне отдавай мое приданое!

— Вот тебе раз! — говорит Ксанф.- Что мне тут еще натворил мой Эзоп?

— Прочь! — кричит жена Ксанфа, — ты эту суку кормишь, ты с ней и живи!

— Ну вот, — говорит Ксанф, — говорил я, что это Эзоп заварил кашу! Позвать сюда Эзопа!

Эзоп явился. Ксанф к нему:

— Эзоп, ты кому еду отдал?

— Ты же сам мне сказал, — отвечает Эзоп, — «отнеси моей благоверной».

— Ни крошки он мне не дал! — кричит жена Ксанфа. — Вот он стоит, пусть только попробует отпереться!

— Видишь, разбойник, — говорит Ксанф, — а она говорит, что ты ничего ей не дал!

— Постой, — говорит Эзоп, — ты кому велел отдать еду?

— Моей благоверной, — отвечает Ксанф.

— Так это она-то благоверная? — спрашивает Эзоп.

— А кто же, по-твоему, злодей ты этакий! — кричит Ксанф.

— А вот сейчас увидишь, — говорит Эзоп. Подзывает собаку и показывает Ксанфу: — Вот кто у тебя благоверная! Жена у тебя тоже притворяется благоверной, но это ложь: из-за крошки еды она требует обратно приданое и хочет от тебя уйти, — и это, по-твоему, верность? А собаку ты можешь бить, лупить, драть и гнать, и она тебя не бросит, а все простит, прибежит к хозяину и будет вилять хвостом. Ты должен был сказать «моей жене», а не «моей благоверной», потому что благоверная у тебя не жена, а собака.

— Видишь, голубушка, — говорит Ксанф, — вовсе это и не я виноват, а все этот пустобрех. Ты не сердись, я тебя не дам в обиду, а этот малый у меня еще дождется порки.

— Нет! — кричит жена, — с сегодняшнего дня ноги моей не будет у тебя в доме! — И, выскользнув вон, она убежала жить к своим родителям.

А Эзоп говорит хозяину:

— Ну вот, разве я не правду сказал, что благоверная у тебя — не жена, а собака?

Прошло несколько дней, а жена Ксанфа все упрямилась и упрямилась. Ксанф подсылает к ней приятелей — уломать ее вернуться, а она не идет. Видит Эзоп, что от такой беды хозяин совсем приуныл, подходит и говорит:

— Не горюй, хозяин! Завтра я устрою так, что она сама к тебе прибежит!

Взял он денег, пошел на рынок, накупил кур, гусей и прочей снеди и пошел со всем этим восвояси, словно невзначай, мимо того дома, где жила Ксанфова жена. Тут он повстречал кого-то из челяди ее родителей и спрашивает:

— Слушай, братец, у вас тут не продают ли гусей, кур и что там еще подается на свадьбе?

— А на что тебе? — спрашивает тот.

— Мой философ Ксанф завтра женится! — отвечает Эзоп.

Тот бегом к Ксанфовой жене и обо всем ей докладывает. Только она это услышала, как бросилась со всех ног к философу и кричит на него:

— Ксанф, пока я жива, не бывать в этом доме другим женщинам!

XII

На другой день Ксанф решил отблагодарить своих учеников угощением за угощение и говорит Эзопу:

— Эзоп, сегодня к обеду придут мои друзья, так ты ступай и свари нам самого лучшего, самого прекрасного, что есть на свете!

«Ладно, — думает Эзоп, — ужо я научу его не давать глупых приказаний». Пошел он в мясную лавку, купил языков от свежезаколотых свиней, и когда пришел домой, то одни приготовил жареными, другие — вареными, третьи — холодными с приправой. Вот к назначенному часу сходятся гости4 Ксанф говорит:

— Эзоп, принеси нам поесть!

Эзоп подает каждому вареный язык под соусом.

— Ого, учитель! — говорят ученики, — даже обед у тебя философический: ничего не упустишь из виду! Только мы устроились за столом, а нам уже подают язык!

Выпили они раза два или три, потом Ксанф говорит:

— Эзоп, принеси же нам поесть!

Эзоп опять подает каждому жареный язык под перцем с солью.

— Божественно, учитель, великолепно! — говорят ученики. — От огня да еще от перца с солью у языка всегда острее вкус: едкость соли с природной остротой языка, соединяясь, дают вкус приятный и пряный.

Выпили они еще раз, и в третий раз Ксанф говорит:

— Эзоп, принеси нам, наконец, поесть!

А Эзоп подает каждому холодный язык с кореньями.

Ученики меж собой говорят:

— Ох, Демокрит, у меня уж у самого язык болит от стольких языков!

— Неужели тут больше ничего нет? Видно, где старается Эзоп, там добра не жди!

От холодных языков всем уже тошно стало. Ксанф говорит:

— Эзоп, подай нам похлебки!

Подает Эзоп отвар, оставшийся от языков. Гости и смотреть не хотят, разговаривают:

— Ну. вот и последний удар на нашу голову: доконал нас Эзоп своими языками.

— Эзоп! — говорит ему Ксанф, — больше у нас ничего нет?

— Больше у нас ничего нет, — отвечает Эзоп.

— Больше ничего, мерзавец? — говорит Ксанф.- Да разве не сказал я тебе: «Купи всего самого лучшего, самого прекрасного на свете!»

Эзоп отвечает:

— Счастье мое, что ты меня попрекаешь в присутствии этих ученых господ. Подумай: ты мне сказал: «Купи самого лучшего, самого прекрасного на свете». А есть ли что на свете лучше и прекраснее, чем язык? Разве не языком держится вся философия и вся ученость? Без языка ничего нельзя сделать — ни дать, ни взять, ни купить; порядок в государстве, законы, постановления — все это существует лишь благодаря языку. Всей нашей жизни основа — язык; нет ничего лучше на свете.

Ученики говорят:

— Клянемся Музами, он отлично рассуждает! Ты не прав, учитель.

Разошлись ученики по домам, и всю ночь у них болел живот. Утром стали они жаловаться Ксанфу. А тот говорит:

— Мои ученые друзья, не я виноват, а негодный раб Эзоп. Но уж сегодня зато я угощу вас настоящим обедом: вот послушайте, как я распоряжусь! — И, кликнув Эзопа, он ему говорит: — Так как все, что тебе говорят, ты выворачиваешь наизнанку, то вот тебе мой приказ: ступай на рынок и купи там самого дрянного, самого негодного на свете!

Эзоп это выслушал и бровью не повел. Он опять пошел в мясную лавку, опять купил языков от всех заколотых свиней и опять состряпал из них обед. Тем временем явился Ксанф с учениками, устроились они за столом, выпили по первой чаше, и Ксанф сказал:

— Эзоп, принеси нам поесть!

Эзоп подает каждому соленый язык в уксусе.

— Как? — говорят гости, — опять языки?

Ксанф побледнел. А ученики толкуют:

— Не иначе, он этим уксусом нас хочет исцелить после вчерашнего поноса.

Выпили они еще раза два, и Ксанф опять говорит:

— Принеси же нам поесть!

Эзоп подносит каждому жареный язык.

— Что это значит? — говорят ученики. — Этот вчерашний болван хочет нас своими языками вконец уморить?!

Ксанф говорит:

— Ты опять за старое, злодей? Да как ты смел это покупать? Разве я не сказал тебе: «Ступай на рынок и купи самого дрянного, самого негодного на свете!»?

Эзоп отвечает:

— Что же на свете хуже языка? Язык нам несет раздоры, заговоры, обманы, побоища, зависть, распри, войну; разве может быть что-то еще хуже, еще презреннее, чем язык?

Тут один из учеников за столом говорит Ксанфу:

— Учитель, если ты этого малого будешь слушать, он тебя скоро с ума сведет. каково лицо, такова душа: злобный, ничем не довольный, гроша я за него не дал бы.

— Помалкивай, школяр, — отвечает Эзоп, — по мне, так ты куда более злобен! Ксанфу ты чужой, а все-таки разжигаешь в нем гнев дурными словами и подстрекаешь хозяина на раба. Не серьезный ты человек, а пролаза и любознайка, коли суешь нос не в свое дело!

А Ксанф, который все искал, за что бы выпороть Эзопа, услышал это и сказал:

— Ты, Эзоп, моего друга назвал пролазой и любознайкой? Ну, коли уж доля моя такова — с собственным рабом ученые споры вести, то объясни мне: почему же он любознайка, а другие нет?

— Конечно любознайка! — отвечает Эзоп. — Много есть охотников есть и пить на чужой счет, да не все суют нос в чужие дела, иным и своих хлопот достаточно.

— Так, по-твоему, — говорит Ксанф, — бывают на свете люди нелюбопытные? Ну, так вот тебе мой приказ, в отмену прежнего: обед нам сварит кто-нибудь другой, а ты ступай, найди мне человека нелюбопытного и пригласи на этот обед. Тут мы и посмотрим, как это он не будет соваться в чужие дела: сунется раз — смолчу, сунется два — прощу, а сунется три — быть тебе битому, и поделом.

XIII

Эзоп все это выслушал, а на следующий день пошел на рынок искать человека нелюбопытного. Пришел на площадь и видит: двое дерутся, вокруг толпа народу, и только один человек сидит себе в сторонке и читает книжку. Эзоп думает: «Вот этого я и позову: на любознайку он не похож, и бить меня будет не за что». Подходит и говорит:

— Почтеннейший, философ Ксанф наслышался о твоем добром нраве и зовет тебя к обеду!

— Приду, — отвечает ото, — и буду ждать у ворот.

Эзоп пошел домой, сварил обед; Ксанф его спрашивает:

— Эзоп, а где же тот гость, который не любопытный?

— Ждет у ворот, — отвечает Эзоп.

Пришло время обеда, гостя впустили, и он устроился за столом вместе со всеми. И вот Ксанф приказывает подать сладкого вина ему первому. А тот отказывается:

— Что ты, хозяин, сперва выпей ты, потом твоя жена, а потом уж и мы, гости.

«Раз!» — подмигивает Ксанф Эзопу: вот, мол, и сунулся твой гость не в свое дело.

Потом подают рыбную похлебку. А Ксанф ищет, к чему бы придраться, и говорит:

— Сколько я давал повару кореньев, а теперь, видно, он надо мною издеваться решил? Ни трав, ни масла, и похлебка прокислая! Выпороть повара!

— Что ты, хозяин, — говорит гость, — все как следует, отличная похлебка!

А Ксанф опять подмигивает Эзопу: «Два!»

Потом подают кунжутный пирог. Ксанф его отведал и говорит:

— Позвать сюда пирожника! Почему в пироге нет ни меда, ни изюма?

— Что ты, хозяин, — опять говорит гость, — отменный пирог, да весь обед на славу: не за что пороть твоих рабов!

Тут Ксанф опять подмигивает Эзопу: «Три!»

— Твоя правда, — говорит Эзоп.

Вот встали все из-за стола, а Эзопа разложили и высекли.

— Вот тебе! — говорит Ксанф.- Теперь изволь мне отыскать человека нелюбопытного, а не то посажу в колодки и запорю насмерть!

На другой день пошел Эзоп за город — искать нелюбопытного. И видит человека: по виду мужик, а ведет себя чинно, погоняет себе ослика с вязанкой дров, сторонится толпы и беседует со своим осликом. «Вот, — думает Эзоп, — делает человек свое дело и в чужие дела не лезет», — и пошел следом. А мужик трусит себе на ослике и приговаривает:

— Едем, брат, едем, а вот приедем, и продам я наши дрова за двенадцать ассов: пару монет тебе на овес, пару монет мне на пропитание, а восемь отложим про черный день: вдруг захвораем или вдруг непогода нас из дому не выпустит. А не то сегодня как наешься ячменя, а завтра как накатит беда, и не будет тебе ни ячменя, ни овса.

Послушал Эзоп такие речи и думает: «Клянусь Музами, вот человек, непохожий на любознайку: подойду-ка я к нему!» Подошел и говорит:

— Здорово, папаша!

Мужик здоровается. А Эзоп спрашивает:

— Почем дровишки?

— Двенадцать ассов! — говорит мужик.

«Верно, — думает Эзоп, — сколько про себя говорил, столько и вслух просит». И спрашивает:

— Папаша, а Ксанфа, философа, ты знаешь?

— Не знаю, сынок, — говорит мужик.

— Как, неужели не знаешь? — спрашивает Эзоп.

— Да я человек нелюбопытный, — говорит мужик. — Слышать слышал, это правда.

— Награди тебя бог за это! — говорит Эзоп. — А я его раб.

— А мне что за дело? — мужик ему в ответ. — Что ли я тебя спрашивал, раб ты или не раб ?

«Ну, — думает Эзоп, — вот кто и впрямь нелюбопытный!» И говорит:

— Покупаю твои дрова. папаша. Гони своего осла к философу Ксанфу.

— А откуда я знаю, где он живет? — говорит мужик.

— Ступай за мной и узнаешь, — отвечает Эзоп.

Привел он мужика к дому Ксанфа, забрал у него дрова, расплатился и говорит:

— Папаша, мой хозяин просит тебя откушать вместе с ним. А осла оставь во дворе, о нем тут позаботятся.

Мужик даже не полюбопытствовал, за что это ему такая честь, а так и пошел к столу, как был, с башмаками в глине. «Да, — думает Эзоп, — вот это не любознайка!»

Видит Ксанф, что на этого мужика у Эзопа немалые надежды, и говорит жене:

— Хочешь, голубушка, проучить Эзопа?

— Мечтаю! — говорит жена.

Ксанф ей говорит:

— Тогда сделай так, как я тебе скажу. Ты встанешь и подашь этому гостю лохань, словно сама хочешь вымыть ему ноги. Он по твоему виду, конечно, угадает хозяйку и откажется: что, мол, хозяюшка, раба у вас не найдется вымыть мне ноги? Вот он и сунется не в свое дело, а Эзопа за это выпорю.

Жена Ксанфа до того терпеть не могла Эзопа, что слова не сказала: повязала полотенце вокруг пояса, другое на плечи и подходит к гостю с лоханью. тот видит, что это сама хозяйка, но думает: «Ксанф — человек ученый: кабы должен был раб мне вымыть ноги, он бы так и распорядился; а коли он решил, чтобы жена оказала мне честь вымыть ноги, то зачем мне быть невежой и соваться не в свое дело? Дам ей ноги, пусть моет». И с вымытыми ногами улегся за стол.

«Хитер, — думает Ксанф, — клянусь Музами!» И приказывает подать гостю первому сладкого вина.

Гость думает: «Вообще-то первым пьет хозяин; но Ксанф человек ученый, видно, он решил оказать мне честь — поднести первому; нечего мне соваться не в свое дело». Взял и выпил.

Ксанф приказал подавать обед. Подали рыбную похлебку. Ксанф угощает мужика:

— Ешь!

И мужик глотает себе похлебку, как Харибда.

А Ксанф отведал немного и хочет вызвать мужика на любопытство.

— Эй, — кричит он рабу, — позвать сюда повара!

Пришел повар. Ксанф к нему:

— Отвечай, мошенник, все приправы ты у меня получил, что же нет в похлебке ни рыбного соуса, ни масла, ни перца? Раздеть его и выпороть!

Мужик думает: «Отлично сготовлено, и всего положено в меру; но, коли Ксанф обозлился на своего повара и хочет отлупить его, зачем мне соваться не в свое дело?»

Выпороли бедного повара. А Ксанф думает: «Не иначе, этот гость глухой или немой или вовсе бессловесный».

Вот приносят на закуску пирог. Мужик таких пирогов и на картинках не видывал: отламывает себе куски с кирпич величиной и жрет за обе щеки.

А Ксанф отведал и опять кричит:

— Пирожника сюда!

Пирожник явился, Ксанф к нему:

— Мерзавец, — кричит, — отчего у тебя в пироге ни меда, ни перца, ни патоки и все тесто прокисло?

— Хозяин, — говорит пирожник, — коли пирог сырой вышел — моя вина, а коли меда мало и тесто прокисло — не моя, а хозяйкина. Делал я пирог и попросил у нее меда, а она: «Приду из бани, тогда дам». В бане она замешкалась, а пирог без меда тем временем прокис.

— Ну, — кричит Ксанф, — коли это моя жена виновата, я ее сейчас живьем сожгу! — А жене потихоньку говорит: — Ну, голубушка, играй свою роль. — И приказывает Эзопу: — Тащи сюда хворосту и сложи костер прямо посреди комнаты.

Эзоп приволок хворосту, сложил костер. Ксанф хватает жену, тащит на середину комнаты, а сам следит за мужиком — не возмутится ли он, не вскричит ли, не вмешается ли? А мужик внимания не обращает, лежит себе за столом, доедает, допивает. Наконец догадывается, что это Ксанф испытать его хочет, и говорит:

— Хозяин, коли ты решил ее сжечь, обожди немного, я сбегаю домой и приведу мою жену тоже: сожжем их вместе!

Изумился Ксанф такому равнодушию и такому нелюбопытству и говорит:

— Ну, Эзоп, твоя взяла. Хватит, полно тебе издеваться надо мной: брось свои фокусы и служи мне по-хорошему.

— Ладно, хозяин, — говорит Эзоп, — больше тебе на меня жаловаться не придется: увидишь, как я умею служить.

XIV

На другой день говорит Ксанф Эзопу:

— Ступай, посмотри, много ли народу в бане.

Пошел Эзоп и по дороге встретил градоначальника. Градоначальник его узнал и спрашивает:

— Эзоп, куда путь держишь?

— Не знаю!

— Как так не знаешь? — говорит градоначальник.- Я тебя спрашиваю, куда ты идешь, а ты говоришь: не знаю.

— Клянусь Музами, не знаю! — говорит Эзоп.

— Взять его, — приказывает градоначальник, — и отвести в тюрьму!

— Вот видишь, начальник, — говорит Эзоп, — я тебе правду сказал: знал ли я, думал ли, что иду в тюрьму?

Подивился градоначальник и отпустил его.

Пришел Эзоп в баню и видит: народу моется множество, а перед входом в баню лежит камень, прямо на дороге, и каждый входящий об него спотыкается, ругается на того, кто этот камень сюда бросил, а взять да откинуть в сторону никому на ум не приходит. Стоит Эзоп, дивится их глупости; наконец, споткнулся один, выругался: «Чтоб ему пусто было, кто сюда этот камень бросил!» — взял, отшвырнул камень и вошел в баню.

Воротился Эзоп, говорит Ксанфу:

— Хозяин, в бане был один только человек.

— Как один? — спрашивает Ксанф. — Вот удача: можно помыться на свободе! Собирай вещи.

Пришли они в баню, видит Ксанф: народу моется множество. Говорит Эзопу:

— Что же ты мне сказал: «Один только человек»?

— А как же? — отвечает Эзоп. — Видишь вон тот камень? Он лежал на самой дороге, все об него спотыкались, и ни у кого ума не хватало отбрость его в сторону. Столько народу об него било ноги, а нашелся только один, который как споткнулся, так тут же взял его и отбросил, чтобы другие не спотыкались. Я и подумал, что из всего народа он один лишь был человеком; так я тебе и доложил.

— Ну, — говорит Ксанф, — у Эзопа на всякую вину готово оправданье.

XV

Ксанф помылся, велел Эзопу сготовить обед и явился к столу. Выпил, потом еще выпил и почувствовал брюхом, что пора выйти за нуждой. А Эзоп вышел следом и стоит рядом с водою и полотенцем.

— Скажи, Эзоп, — говорит ему Ксанф, — почему это, когда человек испорожнится и встанет, то непременно оглянется и посмотрит, что из него вышло?

А Эзоп ему:

— Жил-был в древние времена царский сын, и так он объедался и опивался, что сидеть за нуждой ему приходилось очень долго; так долго, что однажды у него и мозги через брюхо вытекли, а он и не заметил. Вот с тех пор люди, сделав дело, и оборачиваются всякий раз посмотреть, чтобы и у них мозги не вытекли. Но ты, хозяин, об этом не беспокойся: у тебя мозги не вытекут, у тебя их нету.

Вернулся Ксанф к столу, пошла выпивка своим чередом, и скоро напился он пьян. А между тем начали сотрапезники друг другу задавать задачи загадывать загадки, как водится у людей ученых. Завязался спор. Ксанф тоже вмешался и пошел рассуждать, словно был не за столом, а в училище. Эзоп заметил, что он так и рвется в бой, и говорит:

— Когда Дионис подарил людям вино, он налил им три чаши и показал, как пить: первую — для вкуса; вторую — для веселья, третью — для похмелья. Ты, хозяин, для вкуса и для веселья уже выпил, а для похмелья пускай молодые пьют. А коли ты их поучить хочешь, так на то училища есть.

А у Ксанфа уже язык заплетается.

— Заткнись, — говорит, — чтоб тебе на том свете быть советником!

— Что ж, — говорит Эзоп, — до того света и тебе недолго.

Тут один из учеников видит, как Ксанф разошелся, и говорит:

— Скажи, учитель: человек все может сделать?

— Кто там еще говорит про человека? — шумит Ксанф. — Человек — на все руки мастер и все может сделать.

А ученик хочет его загнать в тупик и спрашивает:

— А может человек море выпить?

— Почем зря! — отвечает Ксанф. — Да хоть я возьму и выпью.

— А если не выпьешь, — спрашивает ученик, — что тогда?

Ксанф с похмелья уже себя не помнит и говорит:

— Бьюсь об заклад на все, что у меня есть! Не выпью — пусть я нищим буду!

Побились об заклад, а для верности сняли кольца с пальцев. А Эзоп стоял у Ксанфа в ногах: потянул он его за щиколотку и говорит:

— Ты с ума сошел, хозяин? Что ты делаешь? Да как же ты собираешься море выпить?

— Молчать, выродок! — отвечает Ксанф. И сам не понимает, о чем заклад держит.

На следующее утро Ксанф встал и хотел умыться. Кличет:

— Эзоп!

— В чем дело, хозяин? — откликнулся Эзоп.

— Полей мне на руки, — говорит Ксанф.

Эзоп берет ковш и поливает. И вот, умывая лицо, Ксанф заметил, что кольца на пальце нет.

— Эзоп, — спрашивает, — где мое кольцо?

— Понятия не имею, — отвечает Эзоп.

— Вот тебе раз! — вздыхает Ксанф.

— А тебе, хозяин, — говорит Эзоп, — не мешало бы потихоньку собрать да припрятать, что можно, из твоего добра, потому что теперь уж оно не твое.

— Что ты говоришь? — не понимает Ксанф.

— А то, — говорит Эзоп, — что вчера за выпивкой ты побился об заклад на все, что у тебя есть, будто выпьешь море, и дал кольцо в залог своего имущества.

— Да как же это я выпью море? — спрашивает Ксанф.

Эзоп говорит:

— Я стоял у тебя в ногах и говорил: «Не надо, хозяин! что ты делаешь! это же невозможно!» А ты меня не слушал,

Тут Ксанф как рухнет прямо в ноги Эзопу.

— Эзоп! — стонет, — умоляю, постарайся, ты же умница, придумай мне какой-нибудь способ выиграть или отделаться от этого спора.

— Выиграть, — говорит Эзоп, — никак нельзя, а вот отделаться — это я устрою.

— Как же? — спрашивает Ксанф. — Объясни мне.

Эзоп объясняет:

— Вот придет к тебе судья с другим спорщиком и прикажет выпить море. Ты не отказывайся: что пьяным говорил, то и трезвым повтори. Пусть поставят стол, пусть рабы встанут вокруг: это произведет впечатление. Ведь весь народ сбежится к берегу посмотреть, как это ты выпьешь море. Когда уже будет полно народу, тогда ты наберешь чашу морской воды, поставишь ее перед судьей и спросишь: «Так какие у нас условия?» Он ответит: «Чтобы выпить море». Ты спросишь: «И все?» Он ответит: «Все». Тогда ты обратишься к свидетелям и скажешь: «Дорогие мои граждане, в море много впадает рек, и полноводных и многоводных, а я поклялся выпить только море, а не реки, что в него впадают. Пусть мой противник затворит все реки, и тогда я выпью море!» Невозможно затворить все реки в мире, невозможно и выпить море, — вот так, нет на нет, ты и разделаешься с этим спором.

Изумился Ксанф такой хитрой выдумке и воспрянул духом.

Вот приходит к его воротам второй спорщик с самыми именитыми гражданами и вызывает Ксанфа:

— Или выпей море, или отдавай мне все твое добро.

Эзоп ему говорит:

— Это ты отсчитывай свое добро, а море, считай что, уже наполовину выпито.

— Ого, Эзоп, — смеется ученик, — теперь ты мой раб, а не Ксанфа!

— Не болтай чепухи, — говорит Эзоп, — отдавай лучше свое добро моему хозяину.

И приказывает он вынести ложе, поставить на берегу моря, принести стол, расставить чаши; весь народ сбежался поглазеть. Вот выходит Ксанф, устраивется за столом, Эзоп становится рядом, набирает в чаши морской воды и подает хозяину.

— Провались я на месте, — говорит ученик, — никак он и впрямь хочет выпить море?

Вот Ксанф уже подносит чашу к губам, но вдруг останавливается и говорит:

— А судья где?

Судья выходит. Ксанф его спрашивает:

— Так какие у нас условия?

— Чтобы выпить море, — говорит ученик.

— И все? — спрашивает Ксанф.

— Все, — говорит судья.

Ксанф поворачивается к народу и говорит:

— Дорогие мои граждане, вам известно, что в море много впадает рек, и полноводных, и многоводных. А я поклялся об заклад, что выпью только море, а не реки. Так пускай же мой противник затворит все реки, чтобы мне не пришлось пиьть их вместе с морем!

Вот так философ и выиграл спор. Народ во славу Ксанфа поднял громкий крик, а ученик повалился Ксанфу в ноги и говорит:

— Ах, учитель, ты великий человек! Ты победил, признаю это, признаю! А теперь, умоляю, возьмем свои слова обратно!

А Эзоп Ксанфу говорит:

— Ты видишь, хозяин, я спас тебе все твое добро; теперь за это ты должен отпустить меня на волю.

— Молчать! — говорит Ксанф, — без тебя знаю, что мне делать.

Помрачнел Эзоп — не оттого, что его не отпустили, а оттого, что Ксанф оказался таким неблагодарным, — но смолчал. «Погоди, — думает, — я с тобой еще рассчитаюсь!»

XVI

Однажды Эзоп, оставшись один, задрал себе подол и взял в руку одну свою штуку. Тут вдруг входит жена Ксанфа и спрашивает:

— Эзоп, что это у тебя?

— Дело делаю, — говорит Эзоп, — полезное для здоровья и для желудка.

А она увидела, какая у него эта штука добротная да крепкая, и взыграла в ней кровь; даже про уродство забыла думать.

— Слушай, Эзоп, — говорит, — сделай то, о чем я тебя попрошу, и увидишь, тебе будет послаще, чем хозяину.

— Ты же знаешь, — говорит Эзоп, — как проведает про это хозяин, достанется тогда мне, и поделом.

А она смеется и говорит:

— Удовольствуй меня десять раз — получишь плащ.

— Побожись, — требует Эзоп.

А она до того вся распалилась, что взяла и побожилась, и Эзоп поверил; да и хотелось ему отомстить хозяину.

Вот удовольствовал он ее девять раз и говорит:

— Хозяйка, больше не могу!

А она, испытав его силу:

— Десять раз, — говорит, — а не то ничего не получишь.

Поднатужился он в десятый раз и попал, да не туда. Но говорит:

— Давай теперь плащ, не то пожалуюсь хозяину!

А она ему:

— Я тебя позвала мое поле вспахать, а ты за межу заехал и на соседнее попал! Давай еще раз, и получай плащ!

Тут пришел домой Ксанф, Эзоп ему и говорит:

— Рассуди меня, хозяин, с твоей хозяйкой!

— В чем дело? — спрашивает Эзоп.

— Слушай, хозяин, — говорит Эзоп. — Пошли мы с твоей хозяйкой в сад, и увидела она яблоню, всю в яблоках. Посмотрела она на ветку, захотелось ей яблочка, и говорит она мне: «Коли сможешь запустить камнем и стряхнуть мне десять яблок, я тебе плащ подарю». Запустил я камнем и стряхнул ей ровно десять, да одно из них в навоз упало. А теперь она не хочет мне плащ давать.

Хозяйка слышит и говорит мужу:

— Конечно: я-то получила только девять, а то, которое в навозе, не в счет. Пусть он еще раз бросит камень и еще одно мне стряхнет, тогда дам ему плащ.

— Да яблоко-то еще не вызрело, — отвечает Эзоп.

Ксанф выслушал их обоих, приказал дать Эзопу плащ и говорит:

— Ступай, Эзоп, сейчас на рынок, а то мне невмоготу; потом стряхнешь то яблоко и отдашь хозяйке.

— Непременно, муженек, — говорит хозяйка, — только ты сам не тряси, пускай Эзоп стряхнет, а я тогда и отдам ему плащ.

XVII

Ксанф говорит Эзопу:

— Знаешь ли ты, что я — птицегадатель? Ступай за ворота и посмотри, нет ли там какой недоброй птицы. Если же увидишь, что две вороны сидят рядом, тогда сразу зови меня: это сулит удачу тому, кто увидит.

Эзоп вышел и ему повезло: он увидел перед воротами как раз двух ворон рядышком. Бежит к Ксанфу и зовет:

— Хозяин, скорей выходи: две вороны сидят!

— Идем! — говорит Ксанф.

Но пока они выходили, одна ворона улетела, и Ксанф, выйдя, увидел только одну.

— Мерзавец, — говорит Эзоп, — я же тебе сказал: увидишь двух — зови; а ты увидел одну и позвал?

— Другая улетела, хозяин, — объясняет Эзоп.

— Все время ты мне голову морочишь! — кричит Ксанф. — Раздеть его! Плети сюда!

Выпороли Эзопа очень основательно. И еще не кончили его пороть, как приходит раб от приятелей Ксанфа и приглашает философа на обед. Эзоп говорит:

— Хозяин, незаконно меня дерешь!

— Как так незаконно? — спрашивает Ксанф.

Эзоп говорит:

— Ты сказал: кто увидит двух ворон, тому это сулит удачу. Я увидел двух ворон, побежал сказать тебе, а одна тем временем улетела. Ты вышел, увидел только одну, и тебя позвали на обед; а я вышел, увидел двух, и меня выпороли. Что же, после этого не пустое ли дело твое птицегадание?

Подивился Ксанф и говорит:

— Отпустите, хватит его пороть! — А сам пошел на обед.

Через несколько дней Ксанф позвал Эзопа и говорит:

— Приготовь нам завтрак на славу, сегодня мои ученики придут.

Эзоп приготовил в столовой все, что было надо, а хозяйка тут же отдыхала на ложе. Эзоп ей говорит:

— Хозяйка, посмотри, пожалуйста, за столом, как бы собака чего не утащила.

— Ступай и не беспокойся, — говорит хозяйка, — у меня будут глаза и спереди и сзади.

Эзоп побежал по другим делам, замешкался, а когда опять пришел в столовую, то видит: хозяйка лежит к столу спиною и спит. Испугался он, как бы собака чего не утащила, и вдруг вспомнил, как хозяйка говорила: «У меня глаза и спереди и сзади». Задрал он на ней платье, заголил зад и оставил спать дальше.

Вот приходит к завтраку Ксанф и его ученики и видят: хозяйка лежит, заголившись, и спит. Отворачиваются они от такого срама, а Ксанф Эзопу говорит:

— Что это значит, мерзавец?

— Хозяин, — говорит Эзоп, — я тут замешкался по хозяйству, а хозяйку попросил последить за столом, чтобы собака чего не утащила. Она мне говорит: «Ступай и не беспокойся, у меня будут глаза и спереди и сзади». А теперь, видишь, она заснула: вот я ее и заголил, чтобы она видела стол теми глазами, которые сзади.

— Разбойник! — кричит Ксанф, — сколько раз ты меня уже позорил, а хуже этого — никогда: и меня осрамил, и хозяйку! Только ради гостей я тебя сейчас не трогаю, но ужо погоди, будет время — отлуплю не на жизнь, а на смерть!

Немного спустя пригласил Ксанф к завтраку философов и риторов, а Эзопу говорит:

— Стань у ворот и смотри, чтоб никто из простых людей не прошел, а одни только ученые!

Подошел час завтрака, Эзоп запер ворота и уселся неподалеку. Вот подходит первый гость, стучит в ворота, а Эзоп его спрашивает:

— Чем собака поводит?

А тот отвечает:

— Хвостом и ушами!

Услышал Эзоп такой хороший ответ, отворил и впустил его, а сам идет к хозяину и докладывает:

— Хозяин, вот пришел к тебе философ, а больше никого ученых не было.

Огорчился Ксанф и подумал, что они его обманули. Но на другое утро пришли они слушать Ксанфа обиженные и говорят:

— Учитель, ты, верно, решил надсмеяться над нами, только самому-то стыдно было, вот ты и поставил у ворот своего негодного Эзопа ругаться на нас и собачиться?

— Что это вам во сне приснилось?

— Мы не спим, — отвечают ученики, — так что дело было наяву.

— Позвать сюда Эзопа! — приказывает Ксанф.

Эзоп явился; Ксанф к нему:

— Отвечай, выродок, ты почему моих друзей и питомцев ругал, оскорблял и гнал с позором вместо того, чтобы с честью впустить в мой гостеприимный дом?

— Хозяин, — говорит Эзоп, — ты же сам мне велел: «Никого неученого не впускай, а только риторов да философов».

— Конечно, пугало ты этакое! — кричит Ксанф. — Что же, по-твоему, это люди неученые?

— Ни на грош, — отвечает Эзоп, — сплошные неучи! Они постучались у ворот, а я сидел во дворе. Я их спрашиваю: «Чем собака поводит?» — и никто из них не сумел ответить. Я увидел, что никакие они не ученые, и не впустил их, а впустил только одного, который мне ответил, как следует, — и показал на вчерашнего гостя.

Услышали ученики такой ответ и согласились, что Эзоп был прав.

XVIII

Через несколько дней пошел Ксанф с Эзопом гулять за город. Развлекаясь разговором, забрели они на кладбище, и Ксанф для интереса стал читать надгробные надписи. Вдруг Эзоп увидел на одной гробнице беспорядочно вырезанные буквы: ОПДНЗ. Показывает он их Ксанфу и спрашивает:

— Что это такое?

Задумался Ксанф, что это за надпись и что она означает, но ничего не мог сообразить и только зря измучился. Приуныл он от такого неприятного положения: философ, а в простых буквах разобраться не может!

— Эзоп, а ты как думаешь? — спрашивает.

Увидел Эзоп, как он мучится, и тут вдруг Музы в своей божественной милости осенили его разумением. Говорит он:

— Хозяин, а если я по этой надписи для тебя клад найду, что ты мне дашь?

— Половину клада и свободу! — говорит Ксанф.

Услышал это Эзоп, подобрал с земли хороший черепок, отошел в сторонку правей большого дерева, стал копать землю и выкопал большой клад золота. Подносит золото хозяину и говорит:

— Ну, хозяин, исполняй теперь обещание.

— Клянусь богами, — говорит Ксанф, — и не подумаю, пока ты мне не скажешь, как ты догадался, где зарыт клад. Мне интересней догадка, чем находка!

— Слушай, хозяин, — говорит Эзоп. — Тот, кто закопал здесь клад, верно, сам был философом и свое тайное место он скрыл вот за этими буквами. Смотри, от каждого слова он написал здесь первую букву: О — отойдя; П — правей; Д — дерева; Н — найдешь; З — золото.

— Клянусь Зевсом, — говорит Ксанф, — коли ты так умен и догадлив, я тебя на свободу не отпущу!

Видит Эзоп, что хозяин не собирается исполнять обещание, и говорит:

— Тогда, хозяин, я тебя сразу предупреждаю: золото нужно отдать его владельцу.

— Какому такому владельцу? — спрашивает Ксанф.

— Дионисию, правителю Византия, — говорит Эзоп.

— Откуда ты это знаешь? — спрашивает Ксанф.

— Из этих же самых букв, — говорит Эзоп, — в них все сказано.

— Как? — удивляется Ксанф.

— А вот так, — говорит Эзоп. — Слушай: О — отдай; П — правителю; Д — Дионисию; Н — найденное; З — золото.

Ксанф видит, как это у Эзопа складно получается, и говорит:

— Бери, Эзоп, половину золота и помалкивай.

— Я и так должен ее получить, — говорит Эзоп, — и не из милости твоей, а по воле закопавшего.

— Как? — опять удивляется Ксанф.

— По этим самым буквам, — говорит Эзоп. — Слушай: О — откопав; П — поделите; Д — добром; Н — найденное; З — золото.

— Ты великий мудрец! — говорит Ксанф. — Идем скорее домой, поделим золото, и я тебя отпущу на волю.

Но когда пришли они домой, испугался Ксанф, что отпустит он Эзопа, а тот пойдет и расскажет правителю Дионисию о найденном кладе; и приказал он Эзопа связать и держать под замком.

— Бери себе все золото, — говорит Эзоп, — только дай мне свободу.

— Славно придумано! — отвечает Ксанф. — Ты получишь свободу, на свободе потребуешь от меня золота, а с золотом ты наговоришь на меня правителю, — нет уж, не дождешься!

— Смотри, хозяин, — предупреждает Эзоп, — не отпустишь меня по доброй воле — заставят тебя отпустить меня силой.

— Молчать, ничтожество! — отвечает Ксанф.

XIX

В то время в городе были выборы, и весь народ собрался в театр. Законохранитель принес книгу с государственными законами и большую печать, положил их перед собранием и говорит:

— Сограждане, вы должны избрать по вашей воле нового законохранителя, дабы он был блюстителем законов и хранил государственную печать для будущих дел.

И вот, между тем как народ обсуждал, кому оказать такое доверие, вдруг с высоты налетел орел, схватил государственную печать и взмыл ввысь. Самосцы были в великом смятении, полагая, что это важный знак немалых бедствий. Тотчас созвали жрецов и гадателей, чтобы истолковать знаменье, но никто не мог этого сделать. Тогда встал среди толпы один старик и сказал:

— Граждане самосцы, зачем нам слушать этих людей, которые набивают брюхо от жертвоприношений и проматывают свое добро, притворяясь благонравными? Разгадать такое знаменье, разумеется, нелегко, нужно превзойти все науки, чтобы с этм справиться. Но ведь у нас есть философ Ксанф, его знает вся Эллада, давайте его и попросим разгадать нам знаменье.

Он сел, а народ шумно обратился к Ксанфу и настойчиво просит его разрешить задачу. Ксанф вышел к собранию, но не нашелся ничего сказать и только попросил отсрочки, чтобы разгадать знаменье. Собрание уже хотело расходиться, как вдруг опять с высоты налетел тот же орел и выронил из когтей большую печать за пазуху одному государственному рабу. Народ попросил Ксанфа заодно истолковать и это второе знамение; Ксанф пообещал и пошел домой мрачный и озабоченный.

Вот приходит он домой и говорит:

— Видно, опять мне надо кланятся Эзопу, чтобы получить разгадку этого знаменья.

Входит и приказывает:

— Позвать сюда Эзопа!

Приводят Эзопа, связанного.

— Развяжите его, — приказывает Ксанф.

— А я не прошу, чтоб меня развязывали! — говорит Эзоп.

— Я тебя развязываю, чтоб и ты мне помог развязаться с одной задачей, — говорит Ксанф.

— Стало быть, ты меня развязываешь только из корысти, — отвечает Эзоп.

— Перестань, Эзоп, — просит Ксанф, — смени гнев на милость.

Развязали Эзопа, он спрашивает:

— Ну, чего тебе надо, хозяин?

Ксанф рассказал ему про знаменья, и Эзоп обещал помочь. (84) Но сперва он решил помучить хозяина. Вот на другое утро он ему и говорит:

— Хозяин, если бы нужно было разгадать слово, как ты говоришь, я в гадатели не гожусь, тут я ничего не понимаю.

Услышал это Ксанф, пришел в отчаянье; и так ему было стыдно перед самосцами, что решил он наложить на себя руки. «Время на размышления у меня уже кончается, — думает он, — и не переживу я, что со всей моей философией я не смог сдержать своего обещания». И, подумав так, дождался он ночи, взял веревку и ушел их дома.

Эзоп из своей каморки, где он спал, увидел, что хозяин в недобрый час вышел из дома, и догодался, в чем тут дело; забыл он свою обиду из-за клада, выскочил и побежал следом. Настиг он его за воротами, когда тот уже привязал веревку к суку и хотел сунуть голову в петлю.

— Стой, хозяин! — закричал Эзоп еще издали.

Обернулся Ксанф и при лунном свете видит: бежит к нему Эзоп.

— Ну, — говорит, — поймал меня Эзоп. Зачем ты, Эзоп, сбиваешь меня с пути истинного?

— Хозяин, — говорит Эзоп, — да где же вся твоя философия? Где же твоя хваленая ученость? Где твое самообладание? Неужели, хозяин, ты такой малодушный и опрометчивый, что от хорошей жизни в петлю лезешь? Опомнись, хозяин!

— Пусти меня, Эзоп, — говорит Ксанф, — лучше мне умереть достойной смертью, чем постыдно влачить бесславную жизнь.

— Вылезай из петли, хозяин, — говорит Эзоп.- Я уж за тебя постараюсь разгадать знаменье.

— Как же это? — спрашивает Ксанф.

Эзоп говорит:

— Ты возьмешь меня с собою в театр; для народа ты придумаешь благовидную отговорку: гаданье — это, мол, недостойно философии; а потом предложишь им меня, будто я твой ученик. Они меня вызовут, и я как раз им все и растолкую.

Так он уговорил Ксанфа.

А на следующий день Ксанф вышел к народу и начал так:

— Так как правила наши устанавливают известные пределы логической философии, то не могу я быть ни толкователем, ни птицегадателем; однако в доме у меня есть кому оказать вам достойным образом и эту услугу. И вот я, чтобы не умалить моего философского достоинства, предлагаю вам моего раба, который, пользуясь моими философскими наставлениями, истолкует вам знаменье. — И с этими словами он вывел веперед Эзопа.

Но самосцы едва увидели Эзопа, как начали хохотать и кричать: «Давайте нам другого толкователя знамений! Да этот сам дурное знаменье! Ах он, дикобраз этакий, горшок толстопузый, обезьяний староста, мешок наизнанку, собака в корзинке, кухонный огрызок!» Но Эзоп все это выслушал глазом не моргнув, а потом дождался тишины и начал так:

— Граждане самосцы, что вы глазеете на меня и хохочете? Не на вид надо смотреть, а на ум. Не всегда ведь тот дурак, у кого лишь лицо неказистое. Много есть людей мерзкого вида, но здравого ума. Что у человека рост невелик, видно сразу, а каков у человека ум, никому сразу не видно, так и нечего его ругать. Ведь и врач о больном не по виду судит, а сначала пульс пощупает, потом уж болезнь распознает. Кому придет в голову судить о вине в бочке не на вкус, а на глаз? Муза познается в театре, Киприда — в постели, а ум человеческий — в речах.

Самосцы усышали, что слова его лучше, чем лицо его, и говорят:

— Клянемся Музами, он не дурак и говорить мастер. — И кричат ему: — Не бойся, разгадывай!

Эзоп видит, что его уже не бранят, пользуется случаем и начинает говорить смелее:

— Граждане самосцы, не пристало рабу толковать знаменья перед свободным народом. Поэтому прошу: позвольте мне говорить как свободному человеку и, если мой ответ будет хорош, наградите как свободного человека, а если ответ будет плох, накажите как свободного человека, а не как раба. Дайте свободу речи, чтобы мог я говорить, не боясь за себя!

Самосцы говорят Ксанфу:

— Ксанф, мы просим тебя: отпусти Эзопа на волю!

И председатель говорит Ксанфу:

— Отпусти Эзопа на волю.

— Не хочу, — говорит Ксанф, — уж очень давно он мне служит.

Председатель видит, что Ксанф не согласен, и говорит:

— Получи его цену и передай его мне, а я освобожу его от имени государства.

Припомнил Ксанф, что купил когда-то Эзопа за семьдесят пять денариев, и, чтобы не думали, будто он его освобождает ради денег, вывел он Эзопа вперед и говорит:

— Я, Ксанф, по просьбе самосского народа, отпускаю Эзопа на волю.

После этого Эзоп обратился к народу и говорит:

— Граждане самосцы, пришло время вам самим о себе заботиться и самим о своей свободе задумываться, ибо знаменье вам возвещает войну и рабство. Война придет первой. Знайте, что орел — это царь птиц, так как он сильнее всех. И вот орел налетел, схватил с книги законов государственную печать, знак власти, и бросил ее за пазуху государственному рабу, а это значит, что надежная участь свободы сменится безнадежным игом рабства. Вот вам и разгадка знаменья: несомненно, что некий царь пожелает лишить вас свободы, отменить ваши законы и наложить на вас печать своей власти.

Не успел Эзоп договорить, как является от царя Креза гонец в плаще с белой каймой и спрашивает, где найти правителя Самоса. А услышав, что они ведут народное собрание, входит в театр и подает им грамоту. Те распечатывают грамоту и читают. А было в ней написано вот что:

«Крез, царь лидийский, самосским правителям, совету и народу шлет привет. С этого дня повелеваю вам платить мне подати и налоги, буде же вы не пожелаете, то вся моя сила будет против вас»

Правители посоветовали народу согласиться на требуемые подати, чтобы не навлекать на государство вражду такого сильного царя. А Эзопу после такого исхода знаменья народ оказал почести, как истинному пророку, и попросил его дать совет, что лучше, согласиться или отказаться? На это Эзоп сказал:

— Граждане самосцы, лучшие ваши сограждане посоветовали вам согласиться на подать, что же вы спрашиваете у меня, согласиться или нет? Ведь если я скажу: «Не соглашайтесь», — я буду врагом царю Крезу!

Но народ продолжал кричать:

— Все равно дай совет!

Тут Эзоп сказал:

— Совета я вам не дам, а лучше расскажу басню. Некогда Прометей по повелению Зевса показал людям две дороги, дорогу свободы и дорогу рабства. Дорогу свободы он представил поначалу неровной, узкой, крутой и безводной, усеянной шипами и полной опасностей, к концу же — ровной и гладкой, легкопроходимой, с плодоносными рощами и обилием влаги, чтобы все страдания завершились там отдохновением. А дорогу рабства он представил поначалу ровной и гладкой, поросшей цветами, приятной на вид и полной наслаждений, к исходу же — узкой, крутой и каменистой.

XX

Самосцы поняли из слов Эзопа, что для них лучше, и в один голос закричали гонцу, что они избирают труднейший путь. И гонец, воротившись, доложил царю обо всем, что говорил Эзоп.

Услышав это, Крез созвал войска и велел им вооружаться. Все царские друзья поощряли его к войне и говорили:

— Вперед, государь, вперед на этот остров! Заберем его и оттащим его в Антлантический океан, пусть это будет уроком для остальных народов, чтобы никому не приходило в голову идти против такого великого царя!

Один только царский родич обратился к царю и сказал так:

— Клянусь этой священной диадемой, которой ты себя увенчал, ты не сможешь подчинить себе самосцев, покуда жив и дает им советы названный Эзоп. Отправь грамоту, чтобы они выдали Эзопа, и предложи: «Просите за него что хотите, и я дам вам все, что попросите».

Крез это выслушал и повелел этому советнику самому отправиться на Самос, потому что не было у царя посланца преданнее и разумнее, чем он. Без промедления посланец отплыл на Самос, созвал народное собрание и предложил самосцам лучше выдать Эзопа, чем потерять дружбу царя. И народ сразу стал кричать:

— Бери его, отдаем царю Эзопа!

Но Эзоп вышел к народу и сказал:

— Граждане самосцы, я охотно готов умереть у ног царя; но сперва я вам хочу рассказать басню, а когда я умру, вы ее вырежьте на моем могильном камне. Когда звери еще говорили по-человечьи, была у волков с овцами война. Волки одолевали, и плохо пришлось овцам, но тут на помощь пришли собаки и отогнали волков. Опасаясь собак, волки отправили к овцам посла. Вот приходит этот волк и, став перед народом, говорит овцам, как настоящий оратор: «Если хотите вы, чтобы не было между нами войны, выдайте нам собак, и можете спать спокойно, не боясь никакой вражды». Овцы были глупые, послушались и выдали волкам собак, а волки их растерзали; а прошло немного времени, как достались волкам и овцы. Так и вам, судя по этой басне, не следовало бы выдавать врагу полезных людей.

Самосцы догадались, что басня рассказана для их же пользы, и решили не выдавать Эзопа. Однако Эзоп сам не захотел остаться и вместе с посланцем отправился к царю Крезу.

Когда царь увидел Эзопа, он пришел в ярость и воскликнул так:

— Вот кто, оказывается, не дает мне покорить Самос и мешает собирать с него подати! И добро бы еще это был человек, а не этакое чудище, ошибка рода людского!

На это Эзоп сказал:

— Государь, меня не силой привели сюда, по доброй воле я пришел припасть к твоим ногам. Ты, как человек, неожиданно раненный, кричишь, внезапно почуяв боль. Но раны лечат врачи, а от гнева исцелит мое слово. Если я погибну у твоих ног, это омрачит твое царствование, потому что с этих пор от друзей ты уже не дождешься добрых советов: они увидят, как погибают те, кто желает тебе добра, и будут советовать только вредное для твоей царской власти.

Подивился царь на Эзопа и с улыбкой сказал:

— Продолжай, и расскажи мне какую-нибудь притчу о человеческой судьбе.

Эзоп сказал:

— Когда животные еще говорили по-человечьи, один бедняк, которому нечего было есть, ловил кузнечиков, которых называют цикадами, сушил их и продавал по дешевке. Однажды поймал он такого кузнечика и хотел убить. Но тот, видя, что ему грозит, обратился к человеку так: «Не казни меня напрасно, ведь я не делаю вреда ни колосьям, ни сучьям, ни листьям, я только двигаю в лад крыльями и лапками, рождая сладкие звуки прохожим на утеху». Человека тронула такая речь, и он отпустил его в родные кущи. Вот так и я припадаю к ногам твоим. Смилуйся надо мной! Я человек не сильный и не буду помехой твоим воинам; я человек некрасивый и не буду клеветником, обольщающим судей пригожим видом. Телом я убог и только рождаю разумные речи, несущие пользу смертным.

Царя тронула такая речь, и он сказал:

— Дарую тебе жизнь: проси чего хочешь, и я сделаю.

— Помирись с самосцами.

— Мирюсь, — сказал царь.

И Эзоп, упав ему в ноги, благодарил его.

Тут Эзоп записал для царя свои притчи и басни, которые и сейчас ходят под его именем, и оставил их в царском книгохранилище. Потом он получил от царя грамоты к самосцам, где царь писал, что примиряется с ними ради Эзопа, и с богатыми дарами отплыл на Самос. Здесь он созвал народное собрание и огласил царские грамоты. И самосцы, узнав, что это благодаря Эзопу Крез с ними заключает мир, назначили ему великие почести, а то место, где было дело, назвали «Эзопеон». А Эзоп принес жертву Музам и посвятил им храм, где были их статуи, а посредине — статуя Мнемозины, а не Аполлона. И с этих пор Аполлон разгневался на него, как некогда на Марсия.

XXI

Много лет жил Эзоп на Самосе, много снискал там почестей, а потом решил поездить по свету. Всюду он вел беседы в училищах, ему платили большие деньги; так он объехал всю землю и прибыл наконец в Вавилон, где царем в это время был Ликург. Там он рассуждал о философии, и вавилоняне провозгласили его великим человеком. Самому царю он пришелся по душе за его нрав и разум, и назначил царь его своим казнохранителем.

В те времена у царей был обычай получать друг с друга дань в войне умов: они не ходили в походы и сраженья, а посылали друг другу в письмах философические задачи, и кто не мог решить, тот платил дань пославшему. Эзоп решал все присылаемые Ликургу задачи и тем снискал ему громкую славу; а когда он сам через Ликурга посылал задачи другим царям, те не могли ответить и платили дань. Так вавилонское царство сильно расширилось и покорило себе не только варварские народы, но и многие области вплоть до самой Греции.

В Вавилоне Эзоп свел знакомство с одним знатным юношей и усыновил его, так как своих детей у него не было. Царю он его представил как наследника собственной мудрости и много заботы положил на его воспитание. Однако юноша слишком много возомнил о себе. Он понравился царской наложнице, слюбился с нею и был счастлив, хотя Эзоп, видя это, много раз сурово грозил ему, что коснуться царской женщины — значит идти на верную смерть. Юноше стали обидны слова Эзопа, и вот, подстрекаемый друзьями, он решил оболгать Эзопа перед царем. Он написал подложное письмо от имени Эзопа к врагам царя с обещанием помочь им, запечатал это письмо печатью Эзопа и отдал Ликургу с такими словами:

— Вот каков твой преданный друг: смотри, как он ищет погибели твоему царству!

Царь увидел Эзопову печать, поверил, вспыхнул гневом и приказал Гермиппу, начальнику стражи, казнить Эзопа как изменника. Однако тот не казнил его, потому что был ему верный друг. Царю он доложил, что Эзоп погиб, а сам тайно от всех скрывал его в тюрьме. А казнохранителем вместо Эзопа стал Гелий.

Прошло немного времени, и вот египетский царь Нектанебон, прослышав о гибели Эзопа, присылает к Ликургу послов с письмами, а в письмах задача; он знал, что после Эзопа уже никто в Вавилоне не сумеет ее решить. А задача была такая:

«Нектанебон, царь Египта, Ликургу, царю Вавилона, шлет привет. Задумал я построить высокую башню, чтобы не касалась она ни земли, ни неба. Пришли мне людей ее строить и человека, который бы ответил на мои вопросы, и я буду платить тебе дань с моей столицы десять лет; если же не пришлешь, то ты мне плати дань со всей твоей страны десять лет».

Прочитал Ликург это письмо, и горько ему стало от такого внезапного оборота. Вот созвал он своих советников, и Гермиппа среди них, и спрашивает:

— Можете вы решить задачу о башне, или придется отрубить вам всем головы?

— Нет, — говорят советники, — не знаем мы, как построить башню, чтобы не касалась она ни земли, ни неба.

А один, кто был более робок, тот говорит:

— Государь, все, что ты прикажешь, мы готовы выполнить, но такого мы не можем и не умеем: смилуйся же над нами.

Разгневался царь и приказал страже казнить их всех. А сам стал бить себя по лицу, рвать на себе волосы и оплакивать Эзопа.

— Ах, — говорил он, рыдая, — лучший оплот моего царства погубил я по собственному неразумию! — И не брал больше в рот ни еды, ни питья.

Увидел начальник стражи, в какой беде оказался царь, и решил, что настала пора исправить его ошибку. Говорит он:

— Государь мой, я знаю: пришел нынче мой последний день.

— В чем дело? — спрашивает его Ликург.

— Я ослушался царского приказа, — говорит тот, — и теперь горе моей бедной голове!

— Что же такое у тебя на совести? — спрашивает царь.

— Эзоп жив, — отвечает начальник стражи.

Услыхав такую неожиданную весть, возликовал Ликург и говорит Гермиппу:

— О, если это правда, что Эзоп жив, то я хотел бы этот твой последний день превратить в вечность: ведь, спасая Эзопа, ты спас меня самого! Но ты не останешься без награды, отныне ты будешь зваться Царским спасителем. — И тотчас приказывает привести Эзопа.

Вот является Эзоп. бледный, косматый и грязный от долгого заточения; и сначала царь отвратил лицо свое и зарыдал, а потом повелел приодеть его, приубрать его и привести для царской ласки. И когда Эзоп пришел в себя, то вошел он к царю, обласкал его царь, а Эзоп ему рассказал, как оболгал его приемный сын, и клятвою подтвердил истинность своих слов. Царь тотчас хотел казнить Гелия за такой умысел против отца, но Эзоп его отговорил: если Гелий умрет, сказал он, то смерть прикроет позор его жизни, если же он останется жить, то сам себе будет живым угрызеньем совести. Согласился царь его помиловать и сказал Эзопу:

— Вот прочти, что пишет нам царь Египта.

Прочитал Эзоп задачу, улыбнулся и говорит:

— Ответь ему так: «И строителей для башни, и ответчика для вопросов пришлю к тебе, как только минет зима».

Царь так и написал и отправил письмо с посланцами в Египет.

Эзопа царь вновь сделал своим казнохранителем, а Гелия отдал ему самому на суд. Эзоп призвал к себе юношу и произнес ему наставление. Вот что он сказал:

XXII

— Сын мой Гелий, выслушай мои слова, хоть ты и раньше на них воспитывался, а отплатил за них злой неблагодарностью. Услышь их вновь и сбереги, как доверенный клад.

Первым делом чти богов подобающим образом. Затем чти царя, ибо царская власть и божеская равны. Чти наставника своего наравне с родителями: родителей тебе дала природа, наставник же любит тебя по доброй воле, и за это ты должен быть ему вдвойне благодарен.

Твоя повседневная пища пусть будет хороша и достаточна, чтобы у тебя хватало и здоровья и сил для завтрашней работы. Когда ты при царском дворе, то все, что ты слышишь, пусть в тебе и умрет, чтобы самому тебе не пришлось безвременно умереть.

С женою будь хорош, чтобы не захотелось ей испытать и другого мужчину: легкомыслен женский род, и лестью можно его удержать от ошибок.

За вином не выставляй напоказ свою ученость: разглагольствования твои будут неуместны, и тебя осмеют. Язык держи на привязи.

Если кому-нибудь везет, не завидуй ему, а порадуйся с ним вместе, и его удача будет твоей; а кто завидует, тот себе же делает хуже.

Заботься о рабах, уделяй им от своего добра, пусть они не только покорствуют хозяину, но и почитают в тебе благодетеля.

Владей собой.

Не стыдись учиться и в зрелом возрасте: лучше научиться поздно, чем никогда.

Не открывайся жене и не делись с нею никакими тайнами: в супружеской жизни жена — твой родственник, который всегда при оружии и все время измышляет, как бы тебя подчинить.

Живи тем, что у тебя есть, а сегодняшний излишек сохраняй на завтра: лучше добро оставить врагам, чем самому побираться по друзьям.

С кем приходится иметь дело, с теми будь сговорчив и учтив: ведь и собака, виляя, видит ласку, а кусаясь — палку.

Старайся стать разумным, а не богатым: богатства можно лишиться, разумность всегда с тобой.

В счастье не будь злопамятен, а относись к недругам по-доброму, и они раскаются, увидев, какого человека обижали. Если можешь оказать милость, не медли: действуй и помни, что судьба переменчива.

Сплетника и болтуна, будь это даже твой брат, изведав, тотчас гони прочь: он болтает не из добрых чувств, а чтобы выдать другим твои слова и дела.

Если много денег — не радуйся, если мало — не горюй.

Так сказал Эзоп и расстался с юношей. Однако Гелий так раскаивался в своем поступке и так мучился, думая о его наставлениях, что покончил с собою, отказавшись от пищи. Эзоп его оплакал и похоронил с пышностью.

XXIII

После этого Эзоп несколько птицеловов и велел им поймать четырех орлов. Когда орлов поймали, он выщипал им длинные перья, маховые, и распорядился их кормить и учить, чтобы они носили на себе мальчиков. И когда перья снова отросли, орлы уже носили на себе мальчиков, взлетали с ними в воздух, а мальчики к ним привязывали веревки и веревками направляли, в какую сторону лететь. А когда наступило лето, Эзоп простился с царем и отчалил в Египет — вместе с орлами, с мальчиками, со множеством рабов и всякого снаряжения, чтобы удивить египтян.

Когда он приехал в Мемфис, то царю Нектанебону доложили, что к нему прибыл Эзоп. Встревожился царь при этой вести, созвал своих советников и говорит:

— Господа. я послал письмо Ликургу с вызовом, но весть о смерти Эзопа обманула меня. — И распорядился, чтобы Эзоп сошел с корабля.

На следующий день Эзоп явился приветствовать царя. А Нектонебон приказал всем своим наместникам и военачальникам облачиться в белое и сам надел белое покрывало, а на голову — рога, воссел на трон и велел впустить Эзопа. Изумился Эзоп при таком виде, а царь его спрашивает:

— На кого я похож и каковы мои спутники?

— Ты подобен луне, — отвечает Эзоп, — а спутники твои — звездам: как луна сияет среди иных светил, так ты в твоем двурогом уборе являешь вид луны, а спутники твои — окружающих ее звезд.

При таких словах подивился Нектанебон и богато одарил Эзопа.

На лругой день Нектанебон облачился в порфирное одеяние, взял в руки цветы, воссел на трон среди своих приближенных и велел впустить Эзопа. Вошел Эзоп, а царь его спрашивает:

— На кого я похож с моими спутниками?

— Ты похож на весеннее солнце, — говорит Эзоп, — а спутники твои — на плоды земные: как властелин, ты радуешь взор пурпурным блеском, а расцветающая земля несет тебе свои плоды.

Подивился царь его уму и одарил его.

На третий день Нетанебон облачился в белое одеяние, приближенных одел в багрец и воссел на трон. Вошел Эзоп, и опять царь спрашивает:

— На кого я похож?

— Ты подобен солнцу, — отвечает Эзоп, — а спутники твои — лучам его: как солнце сияет нам блистательно и ясно, так и ты являешь свой чистый блеск взирающим на тебя и светел, как солнце, а спутники твои огнецветны, как лучи его.

Подивился ему царь и ответил:

— Вот каково мое владычество; не ясно ли, что Ликург передо мною — ничто?

Но Эзоп улыбнулся и ответил:

— Не произноси его имя всуе: настолько выше тебя Ликург, насколько Зевс выше Вселенной. Это он заставляет солнце и луну сиять, а времена года сменять друг друга. Если же он гневается, то сотрясет свою храмину, низвергает страшный гром и ужасную молнию, а земля колеблется землетрясением. Так и Ликург блеском своего владычества темнит и помрачает твой блеск, ибо все принижается перед его величием.

Увидел Нектанебон, как тонок его ум и как ловок язык, и спрашивает:

— Привез ли ты мне тех, кто построит башню?

— Они готовы, — отвечает Эзоп. — укажи им только место.

Изумился царь, вышел с Эзопом за город и показал ему размеры постройки. Эзоп по углам этого пространства расставил своих орлов и велел мальчикам сесть на них и взлететь на воздух. Взлетели они и с высоты закричали:

— Подавайте сюда глину, балки, кирпичи и всю строительную снасть!

— Как! — воскликнул Нектанебон. — Что это за крылатые люди?

— У царя Ликурга, — отвечает Эзоп, — и такие есть крылатые люди! Так ужели ты, человек, станешь тягаться с владыкой, что равен богам?

Говорит Нектанебон:

— Ты победил, Эзоп! Однако ответь мне еще на мой вопрос.

— Спрашивай, о чем пожелаешь, — говорит Эзоп.

— Есть у меня, — говорит Нектанебон, — кобылицы, привезенные из Греции; так вот, стоит им заслышать ржанье жеребцов из Вавилона, как они родят, недоносив.

— Хорошо, — говорит Эзоп, — я тебе отвечу завтра.

Пошел Эзоп домой и приказал слугам поймать ему живую кошку. Поймали ему самую большую кошку и стали у всех на глазах стегать ее бичем. Увидали это египтяне, сбежались к дому Эзопа и подняли крик. Эзоп велел отпустить кошку. Но египтяне бросились к царю и стали громко жаловаться на Эзопа. Позвал царь к себе Эзопа и, когда тот явился, говорит ему:

— Нехорошо ты делаешь! Кошка — это образ святой богини Бубастис, и египтяне ее почитают.

А Эзоп отвечает:

— Нынче ночью эта кошка позарилась на добро царя Ликурга: был у него молодой петушок, храбро бился и время царю выкликал, а эта кошка нынче ночью его задушила.

— И не стыдно тебе так лгать? — спрашивает Нектанебон. — Да как же может кошка за одну ночь добраться до Вавилона?

— А как же могут, — говорит Эзоп, — здешние кобылы слышать наших жеребцов, да еще и родить, недоносив?

Увидел царь, как умен Эзоп, и стал бояться, что не переспорит его, и тогда придется ему платить дань царю Ликургу.

Послал он в город Гелиополь за прорицателями, которые и в явлениях природы были сведущи; посовещался с ними об Эзопе, а потом велел прийти к нему на пир, вместе с Эзопом. В положенный час пришли гости на пир, возлегли за столом, и вот один из гелиопольских жрецов говорит Эзопу:

— Бог прислал нас задать тебе задачи, чтобы ты их разрешил.

— Клевещете вы и на себя, и на вашего бога, — говорит Эзоп, — ибо если он бог, то ему должна быть открыта всякая мысль всякого человека. Но спрашивайте меня о чем угодно.

Говорят жрецы:

— Есть на свете храм, а в храме столб, а на столбе двенадцать городов, а над каждым в кровле тридцать балок, а вокруг каждой балки бегут две женщины.

Отвечает Эзоп:

— Такую задачу у нас и ребенок решит. Храм — это мир, потому что в нем заключено все; столб — это год, потому что он стоит непоколебимо; двенадцать городов на нем — это месяцы, потому что они все время заняты своими гражданскими делами; тридцать балок над ними — это тридцать суток, покрывающих время; две женщины — это день и ночь, потому что они все время спешат друг за другом.

С тем и стали они из-за стола.

На следующий день царь Нектанебон созвал своих советников на совет и говорит:

— Что же, как видно, из-за этого мерзкого урода придется мне дань платить царю Ликургу?

А один из советников говорит:

— Зададим ему вот такую задачу: «Что такое то, чего мы не видели и не слышали?» И что бы он на это ни выдумал, мы ответим, что видели это и слышали; ему некуда будет деваться, и мы выиграем.

Царю понравилось, и он уже решил, что победа в его руках. Вот приходит к нему Эзоп, и Нектанебон ему говорит:

— Еще разреши мне одну задачу, и я буду платить дань Ликургу. Назови нам то, чего мы не видели и не слышали.

— Дай мне три дня на размышление, — говорит Эзоп, — и я отвечу.

Вышел Эзоп от царя и стал раздумывать: «Что бы я ни назвал, они ведь скажут, что это видели». Но он был великий хитрец; и вот он садится и делает сам долговую расписку такого содержания: «Царь Нектанебон получил в долг от царя Ликурга тысячу талантов золота», а срок платежа помечает такой, который уже прошел.

Прошли три дня, идет Эзоп к царю Нектанебону, а тот уже сидит среди своих советников и предвкушает, как Эзопу некуда будет податься. Вынимает Эзоп расписку и говорит:

— Прочти-ка этот договор!

Советники царя Нектанебона говорят, не краснея:

— А мы не раз его видели и о нем слышали!

— Что ж, — говорит Эзоп, — я рад, если вы будете свидетелями. Тогда платите эти деньги тут же на месте, потому что срок расписки давно прошел.

Слышит это царь Нектанебон и говорит:

— Как? Вы свидетельствуете долг, которого я никогда и не думал делать?

— Нет, нет, — говорят советники, — мы его не видели и о нем не слышали.

— А коли вы так думаете, — заявляет Эзоп, — то вот вам и решение задачи.

Говорит Нектанебон:

— Счастлив царь Ликург, что в его царстве живет подобная мудрость!

Заплатил он Эзопу дань за три года, отпустил и дал ему письмо с просьбой о мире. А Эзоп вернулся в Вавилон, передал Ликургу деньги и рассказал царю все, что с ним было в Египте. И Ликург приказал поставить золотую статую Эзопа среди Муз, а в честь Эзоповой мудрости устроил великолепный праздник.

XXIV

Но Эзопу хотелось побывать в Дельфах, и вот он распрощался с царем, пообещал вернуться потом к нему в Вавилон и жить здесь до конца жизни, а сам поехал по греческим городам, всюду показывая свою мудрость и ученость. Наконец приехал он в Дельфы и начал там выступать. Народ поначалу слушал его с удовольствием, но платить за это не платил.

Между тем Эзоп заметил, что от местных овощей здесь лица у людей землистые, и сказал им:

— Листьям древесным в дубраве подобны сыны человеков! — А потом в насмешку над ними сказал так: — Вы, дельфийцы, похожи на бревно, которое носит по морю: если смотреть издали, как оно плавает по волнам, можно подумать , что это что-то стоящее, а стоит подойти поближе — и увидишь, что это дрянь, за которую и гроша не дашь. Так и я издали дивился на ваш город и думал, что вы богаты и благородны, но теперь вижу, что ошибся и в вас, и в вашем городе: ничего в вас не видно хорошего, живете вы хуже всех людей на свете и ведете себя так, что и предков своих превзошли.

— О каких это ты предках говоришь? — спрашивают его дельфийцы.

— Рабы ваши предки, — говорит Эзоп, — а коли вы того не знаете, узнайте. Издавна у греков повелось: захватив неприятельский город, десятую часть добычи отсылать в дар Аполлону — и от каждой сотни быков десяток, и от коз, и от всего остального, будь то деньги, будь то рабы или рабыни. От этих-то рабов вы и родились, и стало быть, и сами вы люди не свободные, а все равно как невольники: по рождению своему вы — рабы всех эллинов, вместе взятых. — Так сказал Эзоп и стал собираться прочь.

Правители города услышали, какого о них мнения Эзоп, и подумали: «Если мы позволим ему уйти, он пойдет по другим городам и будет предо всеми нас порочить!» И решили они коварно с ним расправиться; а помогал им сам Аполлон, которого Эзоп прогневал, не поставив на Самосе его статую среди Муз. Благовидного предлога у них не было, и, чтоба за Эзопа не заступились другие паломники, они измыслили хитрость. Выждав, пока раб у дверей Эзопа заснет, они сделали злое дело: спрятали в поклаже Эзопа золотую чашу из храма. А Эзоп об этом ничего не знал.

Вот пустился Эзоп своей дорогой в Фокиду. А дельфийцы бросились за ним по пятам, связали его и привели обратно в город.

— За что вы меня связали? — взывает Эзоп.

— Ты украл из храма золото! — говорят они ему.

Эзоп, не зная за собой никакой вины, со слезами им говорит:

— Казните меня, если хоть что-нибудь у меня найдете!

Дельфийцы перерыли его поклажу, нашли чашу, показали всему городу и выставили Эзопа на позор м побоями и бранью. Понял Эзоп, что чаша была подброшена нарочно, стал говорить об этом дельфийцам, но те не слушали. Говорит им Эзоп:

— Вы люди, так и заботьтесь о людских делах, а боги о своих сами позаботятся.

Но они бросили его в тюрьму и собирались казнить. Увидел Эзоп, что спасенья нет, и говорит:

— Я смертный человек, и от судьбы не мне не уйти.

Был у Эзопа один друг; он уговорил стражу, пришел к Эзопу и со слезами на глазах воскликнул:

— Что же это с нами такое!

На это Эзоп рассказал ему басню:

— У одной женщины умер муж, она сидела на его могиле и горько плакала. Крестьянин, пахавший в поле, увидел ее и почувствовал желание. Вот оставил он своих быков на пашне, подошел к ней и притворился, что тоже горько плачет. Перестала женщина рыдать и спросила его: «О чем горюешь?» Пахарь говорит: «Была у меня жена, добрая и умная, а теперь вот умерла она, и когда я плачу, мне становится легче». — «И я, — говорит женщина, — потеряла моего милого мужа и тоже плачу, чтобы стало легче». Тогда он ей и говорит: «Если у нас у двоих одна и та же горькая доля, отчего бы нам не подружиться? Я тебя буду любить, как мою покойницу, а ты меня люби, как своего мужа». Такими речами и убедил он ее. Но пока они любились, пришел вор, отпряг у мужика быков и угнал. Встал пахарь, увидел, что быков его след простыл, и стал рыдать уже по-настоящему. Спрашивает опять его женщина: «О чем горюешь?» А он отвечает: «Эх, женщина, вот теперь мне и вправду есть о чем горевать!» Зачем же спрашивать, о чем я горюю, коли сама видишь, что за напасть со мною приключилась!

Горестно спрашивает друг Эзопа:

— С какой же стати ты вздумал оскорблять здешний народ в его родном городе, да еще когда сам был всецело у них в руках? Где твоя мудрость? Где твоя ученость? Ты давал наставления и народам, и городам, а для себя самого не нашел?

На это Эзоп рассказал ему другую басню:

— У одной женщины была глупая дочь, и мать все время молила богов наставить ее дочку на ум, а дочь все это слышала. Вот однажды поехали они в деревню. Мать осталась в хижине, а дочь вышла за ворота и увидела, как мужчина насиловал ослицу. Спросила она: «Что ты делаешь?» А он в ответ: «На ум ее наставляю». Вспомнила глупая, о чем мать молилась, и говорит: «Наставь и меня на ум». Тот гордо отказывается: «От женщин, говорит, никогда не увидишь благодарности». А она ему: «Не говори так, добрый человек; мать моя так уж отблагодарит тебя и заплатит, сколько попросишь: она ведь только и мечтает, чтобы меня наставили на ум». Тот и лишил ее невинности; а она, обрадовавшись, бежит к матери и кричит: «Ну, вот и наставили меня на ум!» — «Как же это случилось?» — спрашивает мать. Объясняет ей глупая: «Один мужчина наставил в меня одну штуку, большую, толстую и красную, и двигал ею туда-сюда». Услышала мать такое объяснение и говорит: «Эх, дочка, знать, ты и того ума лишилась, какой был у тебя!» Вот и я, друг мой, как пришел в Дельфы, так и лишился даже того ума, какой был.

И с горькими слезами друг Эзопа пошенл от него прочь.

Дельфийцы пришли к Эзопу и сказали:

— Сегодня ты будешь сброшен со скалы: так порешили мы тебя казнить за святотатство и злоязычие, ибо погребения ты не достоин. Приготовься к смерти.

Эзоп слышит эти угрозы и говорит:

— Послушайте-ка басню.

Они разрешили ему говорить, и он начал:

— Когда животные еще умели разговаривать, одна мышь подружилась с лягушкой и пригласила ее на угощенье. Привезла она ее в большую кладовую, где были и хлеб, и мясо, и сыр, и оливки, и фиги, и говорит: «Ешь на здоровье!» Угостившись хорошенько, лягушка говорит: «Приходи и ты ко мне на угощенье, я тебя приму не хуже». Вот привела она мышку к пруду и говорит: «Плывем!» — «А я не умею плавать», — говорит ей мышь. «Ничего, я тебя научу», — говорит лягушка. Привязала она ниткой мышиную лапку к своей и прыгнула в пруд, а мышку потянула за собой. Захлебываясь, сказала мышь: «Я умираю, но и мертвая отомщу тебе!» Тут лягушка нырнула, и мышь утонула. Но когда ее тело всплыло и лежало на волнах, налетел ворон и схватил мышь, а с нею и привязанную лягушку: сперва сожрал мышь, а потом добрался и до лягушки. Так отомстила мышь лягушке. Вот и я, граждане, если вы меня убьете, стану вашей злой судьбой: и лидийцы, и вавилоняне, и едва ли не вся Эллада пожнет плоды моей смерти.

Так сказал Эзоп, но дельфийцы его не послушались и потащили его на скалу. Эзоп вырвался и убежал в святилище Муз, но и тут над ним никто не сжалился. Тогда он сказал тем, кто вел его силою:

— Граждане дельфийцы, не надо презирать это святилище. Так же вот однажды заяц, спасаясь от орла, прибежал к навозноу жуку и попросил заступиться за него. Жук просил орла прислушаться к его заступничеству, именем Зевса убеждая орла не презирать его ничтожества. Но орел крылом отшвырнул жука, схватил зайца, растерзал и сожрал. Возмутился жук, полетел следом за орлом, высмотрел его гнездо, где лежали орлиные яйца, и разбил их, а сам улетел. Вернулся орел, пришел в ярость, хотел найти и растерзать злодея; а на другой год он снес яйца на более высоком месте. А жук опять прилетел, опять их разбил и скрылся. Горько сетовал орел, говоря, что Зевс в гневе решил перевести орлиный род. И на следующий год несчастный орел не в гнездо уже снес свои яйца, а взлетел на Олимп и положил их на колени Зевсу: «Два раза уже погибали мои яйца, в третий раз я вверяю их тебе: спаси их». Узнал об этом жук, ухватил навозный ком, взлетел к Зевсу и стал летать у самого его лица. Увидел Зевс нечистую тварь, вскочил с отвращением и забыл, что на коленях у него лежали яйца; яйца и разбились. Тут понял Зевс, что жук мстит за обиду, и, когда вернулся к нему орел, сказал ему: «Поделом потерял ты свои яйца за то, что обидел жука». А жук добавил: «Не только меня он обидел, но и тебя жестоко оскорбил: ведь я заклинал его твоим именем, а он не побоялся и убил моего просителя. И теперь я не успокоюсь, пока не отомщу ему полной местью». И тогда Зевс, чтобы не перевелся орлиный род, попросил жука сменить гнев на милость; но жук не согласился, и пришлось Зевсу устроить, чтобы орел нес яйца в другое время, когда жуки не летают. Вот и вы, граждане дельфийцы, не оскверняйте это святилище, где я искал спасения, хоть и невелик его храм: помните о навозном жуке и чтите Зевса — Гостеприимца Олимпийского».

Дельфийцев это не остановило, они отвели его на скалу и поставили над обрывом. Увидел Эзоп, что пришел его час, и говорит:

— Уговариваю я вас на все лады, и все понапрасну: поэтому дайте мне сказать хотя бы только басню. Один крестьянин прожил всю свою жизнь в деревне и ни разу не был в городе. Вот он и попросил детей на старости лет отпустить его посмотреть город, покуда он жив. Запрягли ему домашние в телегу ослов и сказали: «Ты их только погоняй, а они уж сами тебя довезут до города». Но по дороге застигла его ночь и непогода, ослы заблудились и завезли его на самый край какого-то обрыва. Увидел он, в какую беду попал, и воскликнул: «Владыка Зевс, и за что мне такая злая гибель? Добро бы еще от лошадей, а то ведь от негодных ослов!» Вот и мне обидно, что я погибаю не от достойных людей, а от рабского отродья.

И наконец, уже готовый броситься с обрыва, рассказал он еще одну басню:

Один человек влюбился в собственную дочь; и до того довела его страсть, что он отослал свою жену в деревню, а дочь схватил и овладел ею насильно. Сказала дочь: «Нечестиво твое дело, отец: лучше бы я ста мужчинам досталась, чем одному тебе». Так и я вам говорю, граждане дельфийцы: лучше бы мне скитаться по Сирии, Финикии, Иудее, чем нежданно и негаданно погибнуть здесь от ваших рук.

Но дельфийцы стояли на своем. И тогда Эзоп проклял их, призвал Феба, водителя Муз, в свидетели своей неповинной гибели, бросился вниз с края обрыва и так окончил свою жизнь.

А дельфийцев потом постигла чума, и оракул Зевса вещал им, что они должны искупить убийство Эзопа. Об этом услышали люди и по всей Элладе, и в Вавилоне, и на Самосе и отомстили за Эзопову смерть.

Таково происхождение, воспитание, деяния и конец Эзопа.

Около 480 г. Эзоп и лисица. «Художник из Болоньи». Музеи Ватикана.

Около 480 г. Эзоп и лисица. «Художник из Болоньи». Музеи Ватикана.