Жиль Липовецкий

ТРЕТЬЯ ЖЕНЩИНА

К оглавлению

Часть III Постдомохозяйка

Глава 1 СВЯТОСТЬ МАТЕРИ И ДОМОХОЗЯЙКИ

Одна довольно значимая тенденция вносит изменения в облик современных западных демократий: мы имеем в виду усиление профессиональной активности женщин. На протяжении трех последних десятилетий женщины все более крупномасштабно и все более неуклонно заявляют о себе на рынке труда. В 1960 году среди активного населения было менее 7 миллионов француженок, а теперь их более 11 миллионов; таким образом, в 1960 году они составляли 34% активного населения, тогда как в 1994 году на их долю пришлось уже 45%. В наши дни только каждая десятая женщина в возрасте 30 лет никогда не работала по найму; процент занятости женщин в возрасте от 25 до 49 лет возрос с 46% в 1968 году до более чем 78% в 1996 году. Подобное массированное появление женщин на рынке труда не относится к чисто французским явлениям: во всех демократических странах Запада наблюдается сходный процесс, даже если цифры занятости ощутимо меняются от одной нации к другой^.

^В 1992 году процент занятости женщин в возрасте от 25 до 49 лет в Дании достигал 88%, в Великобритании и в Германии около 74%, в Италии 56%, а в Испании 53%.

296

Мало того, что число работающих по найму женщин сильно выросло: возникло еще и новое отношение к занятости, поскольку все больше и больше женщин не оставляют работу ни после замужества, ни после рождения первого и второго ребенка: отныне трудятся две матери из каждых трех, имеющих по два ребенка. В отличие от прошлых лет непрерывность женской трудовой деятельности выступает преобладающей нормой, и семейные пары с двумя работающими намного превышают число семей, где трудится один только мужчина. Женский труд теперь счастливо пользуется новыми правами гражданства: в принципе, женщины имеют доступ ко всем областям трудовой деятельности, и потому они все энергичнее устремляются на приступ последних мужских бастионов. Новый исторический период настал для демократических обществ: период работающей по найму женщины.

Это явление не только потрясает весь рынок труда, но еще и изменяет отношение девочек к учебе, взаимоотношения между полами и внутрисемейную иерархию: женская занятость наряду с властью над репродуктивной функцией выражает еще и историческое повышение общественной роли женщины, способной распоряжаться собой по собственному усмотрению, а также новую ситуацию в области женской идентичности. В этом смысле абсолютно все отличает труд женщин в том виде, как он существует в нашем обществе, от того, каким он был прежде. Ибо следует напомнить, что и в прошлом женщины постоянно работали. В доиндустриальных обществах все члены семьи занимались производительным трудом, хотя он и варьировался в зависимости от возраста и пола. В городе, как и в деревне, незамужние девушки работали либо в отцовском доме, либо в других семьях в качестве прислуги, работниц на ферме или подмастерьев. На фермах замужние женщины ухаживали за животными и за огородом, продавали полученную продукцию, иногда - сеяли, собирали урожай, правили упряжками. В городе жены ремесленников помо-

297

гали мужьям в изготовлении и в окончательной отделке продукции, вели торговлю, занимались учетом^. До тех пор, пока брак функционировал как союз, требующий производительного труда от каждого из своих членов, никто не ставил под сомнение мысль о том, что роль женщины - это участие в экономической деятельности семьи: «Только безумец возьмет в жены женщину, которой он должен обеспечивать пропитание без всякой помощи с ее стороны», - читаем мы в сочинении XVIII века, предназначенном для юных девиц^.

Начиная с XIX века процесс индустриализации благоприятствовал распространению женского оплачиваемого труда. Для все увеличивающегося числа женщин работать стало означать «получать заработную плату» либо в качестве работницы, либо в качестве служанки: в Англии в 1851 году 40% работающих женщин составляла домашняя прислуга^. Во Франции процент занятости женщин вырос за сто лет с 29 до 36% - такой величины он достиг накануне Первой мировой войны. Женщины составляли тогда более трети занятого населения. В 1906 году среди занятых в производстве женщин около 36% работали на дому, а 17% - в качестве прислуги; 25% приходилось на долю фабричных и заводских работниц и 8% - на долю конторских служащих. Труд женщин чаще всего носил временный характер; как только у них появлялись дети, они сразу же оставляли работу с полным рабочим днем ради случайных дополнительных заработков и подрабатывали где-нибудь поблизости от дома или на дому.

Увеличение трудовой активности женщин вне дома сопровождалось всплеском обвинений, изобличающих

^О труде женщин в доиндустриальных обществах см.: Louise А. Tilly, Joan W. Scott, Les Femmes, le Travail et ta Famille, Paris, Rivage, 1987, II'e partie.

^Цит. по кн.: Katherine Blunden, Le Travail et la Vertu, Paris, Payot, 1982, p. 134.

^Louise A. Tilly, Joan W. Scott, Les Femmes, le Travail et la Famille, op. cit., p. 90.

298

подобные злодеяния. Всем памятны знаменитые высказывания Мишле («"работница" - это кощунственное слово») и Жюля Симона* («Женщина, сделавшаяся работницей, больше не женщина»)^. Труд женщин на заводе ассоциируется с половой распущенностью и с упадком семьи, его считают унизительным и противоречащим природному назначению женщины. В буржуазной среде женский наемный труд внушает ужас как примета нищеты. Разумеется, не все расценивают принадлежность к женскому полу как несовместимую с работой за деньги: представители рабочего класса не считают позором, если девушка оказывает своей семье материальную поддержку. Однако работу замужней женщины по-прежнему не принимают всерьез, поскольку рассматривают подобную работу как некое дополнительное занятие, которое не должно ставить под угрозу ее главную функцию матери и супруги. Труд второго пола, не способный сформировать идентичность женщины, считают мелкой прибавкой к труду мужчины, и женщин используют исключительно на низких должностях. В первое время демократические общества были неразрывно связаны с социальным отторжением женского труда, и все тогда строилось вокруг структурного различия между мужчиной-производителем и женщиной, чье место дома. Господствовало убеждение в том, что существует противоречие между женственностью и работой, между материнством и трудом по найму. Если в Новое время и созидали культ труда, то одновременно с этим прилагали все усилия к тому, чтобы систематически обесценивать женскую производственную деятельность. Женщина должна работать только в том случае, если ее муж не

*Симон, Жюль (1814-1896) - французский политик и философ, автор многочисленных трудов, посвященных исследованию положения рабочих, в числе которых была и его книга «Работница» (1863).

^Joan W. Scott, «L'ouvriere», mot impie, sordide», Actes de la recherche en sciences sociales, #83, juin 1990, p. 2-15.

299

в состоянии прокормить семью, ее подлинное место это «ведение домашнего хозяйства». Так было положено начало историческому существованию культа женщины-домохозяйки. Теперь, когда мы от этого культа отказались, и, судя по всему, безвозвратно, важно прояснить особенности и смысл связанного с ним важнейшего периода «истории женщин Нового времени».

300

Мистический смысл домашнего хозяйства

Во всех известных нам обществах заботы о детях и работа по дому неизменно возлагаются на женщин. Если мужчина, как утверждал Ксенофонт*, предназначен для исполнения внешних функций, то на женщину самой природой возложены функции внутренние. Таково с незапамятных времен постоянство женских ролей, но оно все-таки не позволяет нам уподоблять то, что мы называем женщиной-домохозяйкой, некоему «вечному» институту. В обществах, существовавших до наступления Нового времени, чисто домашние дела вовсе даже и не занимали главенствующего места в занятиях женщины. Среди простого народа женщины выполняли основные обязанности скорее за пределами дома, чем внутри него.

*Ксенофонт (ок. 430 -ок. 355 до н. э.) - древнегреческий историограф, автор книги «Домострой», в которой он «описывал определенную модель взаимообмена между супругами: муж в качестве высшей инстанции должен по преимуществу руководить, наставлять, обучать, направлять супругу в ее деятельности хозяйки дома, а жена должна спрашивать о том, чего не знает, и отчитываться в том, что смогла сделать» (Фуко Мишель. История сексуальности-III. Забота о себе. Указ. соч. С. 174).

301

Еда была непритязательна; подмести, вытереть пыль, застелить постели, прибраться в комнате - все это делалось уже после работы в поле и кормления животных^. До XVIII века образ жизни простых людей требовал немного часов на работу по дому^. Наряду с этим матери уделяют весьма относительное внимание хорошему самочувствию грудных детей, общению с ними во время их бодрствования, формированию их личности. Крестьянки долгие часы проводят вдали от дома, редко меняют малышам пеленки, не реагируют, когда те плачут в своих колыбельках, мало с ними разговаривают. Жены ремесленников и мелких торговцев по большей части отдают своих детей кормилице, чтобы иметь возможность помогать мужьям в лавке или в мастерской^. Поддержание порядка на ферме или помощь мужу в его ткацком ремесле были важнее заботы о детях. Вплоть до середины XIX века женщины из буржуазных семей Севера занимаются своей лавкой, бухгалтерией, организацией дела^. Даже когда женщина посвящала себя выполнению домашних обязанностей, она, собственно говоря, не была «женщиной-домохозяйкой», иными словами, не посвящала себя полностью и исключительно заботам о доме и детях.

Как идеал для подражания образ хорошей жены, неустанно хлопочущей по дому, возник в XIX веке. В 1851 году этот идеал был уже настолько распространен в Англии, что при всеобщей переписи населения была упомянута и новая категория людей - «домохозяйки». Во Франции стереотип доброго ангела, создающего уют, формируется во второй половине века посред-

^Martine Segalen, Mari et femme dans la societe paysanne, Paris, Flammarion, coll. Champs, p. 100.

^Olwen Hufton, «Women and the Family Economy in Eighteenth Century France», French Historical Studies, #1, 1975.

^Edward Shorter, Naissance de la famille moderne, op. cit., p. 210 237.

^Bonnie Smith, The Ladies of the Leisure Class. The Bourgeoises of Northern France in the XIX-th Century, Princeton, University Press, 1981.

302

ством романов, живописных произведений, книг, содержащих советы по домоводству, и других публикаций о женщине и семье. В Новое время домохозяйка - это не только социальное положение, но еще и некая моральная доктрина, светский культ матери и семьи. Возникает некая особая культура, и в один прекрасный день уже можно было увидеть, как на пьедестал возносят прежде пребывавшие в тени женские обязанности, как идеализируют супругу-мать-хозяйку, которая всю свою жизнь посвящает детям и счастью семьи. Теперь женщина должна не просто, как оно было раньше, наряду с другими делами заниматься еще и трудом по дому: отныне ей следует посвящать себя такому труду душой и телом, словно какому-нибудь религиозному служению. В этом смысле Рескин* сравнивает домашний очаг с «храмом весталок», со «священным местом», охраняемым супругой-жрицей. Обустраивать «уютное гнездышко», воспитывать детей, одарять всех членов семьи теплотой и нежностью, следить, чтобы всем было удобно и каждый вовремя получил моральную поддержку - такова миссия, которая выпадает отныне на долю женщины. С появлением доктрины «раздельных сфер» труд и семья оказываются решительно разведенными в разные стороны: мужчине предписана профессиональная сфера, тогда как женщине - «home, sweet home»**.

Если поначалу подобная модель поведения была воспринята только классом буржуазии, то очень быстро она в качестве идеала распространилась среди всех социальных слоев. На протяжении целого века мужчины и женщины, буржуа и рабочие, верующие и свободомыслящие граждане в полном согласии почитали один и тот же архетип женщины, не владеющей профессией. Разумеется, феминистки боролись за равную оплату тру-

*Рескин, Джон (1819-1900) - английский писатель, историк, искусствовед.

**Home, sweet home (англ.) -дом, любимый дом.

303

да для обоих полов, однако они редко подвергали сомнению мысль о том, что женщина должна в первую очередь исполнять долг матери и хозяйки; разумеется, марксисты постулировали положение о том, что вовлечение женщин в работу по найму составляет обязательный переходный момент для их эмансипации, но влияние марксистов оставалось незначительным, по крайней мере до войны 1914 года. От одного конгресса к другому борцы за права рабочих продолжали утверждать, что «настоящее место женщины не в мастерской или на заводе, а дома, в семье»^. До 20-х годов профсоюзные деятели выражали приверженность образу супруги, сливавшемуся в их представлении с ее функциями матери и хозяйки дома. Появление и успех развиваемой в романах темы холостячки*, эмансипированной женщины 20-х годов, не должны вводить нас в заблуждение, поскольку лишь малая горстка революционно настроенных феминисток отстаивала экономическую независимость. А в реальной жизни, в период между двумя войнами, социальный стереотип матери - хранительницы домашнего очага почти не подвергался обсуждению, его превозносили и в газетах, и в романах, и в школьных учебниках, и в официальных выступлениях. Все более полный триумф завоевывал идеал супругиматери, безраздельно посвятившей себя детям, заботящейся об их здоровье, об их воспитании и школьных успехах, 50-е годы станут высшей точкой и своего рода ферматой в развитии этого процесса возвеличивания.

^Конгресс трудящихся 1879 года, цит. по статье: Michelle Perrot, «L'eloge de la menagere dans le discours des ouvriers francais au XIX'e siecle». Romantisme, #13-14, 1976.

*Начало этому успеху было положено с появлением завоевавшего скандальную известность романа французского писателя Виктора Маргерита (1866-1942) «Холостячка» (1922). Героиня романа, после ссоры с отцом и разрыва с женихом, поселяется отдельно от семьи и зарабатывает на жизнь своим художественным дарованием. За написание этого романа В. Маргерита даже лишили ордена Почетного легиона.

304

На протяжении целого века все то время, пока демократические общества занимались самосозиданием, они, несмотря на то, что имели в качестве исходного материала для своего развития резкие идеологические и социальные конфликты, в унисон распевали хвалебные гимны во славу женщины-домохозяйки.

Зарождающаяся индустриализация способствовала появлению фабричных и заводских работниц, хотя женский труд по найму и вызывал бурю протестов под лозунгами защиты морали, прочности супружеских уз, здоровья женщин, хорошего воспитания детей. Одновременно с этим материнские обязанности в духе жертвенности все энергичнее восхваляли в качестве жизненного предназначения^. Поскольку женщине самой природой назначено производить на свет детей, кормить их и воспитывать, то мать призвана полностью посвятить себя выполнению этой задачи, напрочь отказаться от любых личных амбиций и возложить всю свою жизнь на алтарь семьи. До начала XX века книги, посвященные женщинам, и школьные учебники для девочек клеймят позором проявления эгоизма, превозносят материнские обязанности и взывают к духу самоотречения. Именно посредством морализаторской и проникнутой жертвенностью риторики и было выпестовано этакое призвание - стать добрым ангелом домашнего очага.

Супруга-мать-домохозяйка существует отнюдь не ради себя самой, а потому ее и не относят к отдельным и независимым индивидам, никому, кроме самих себя, не принадлежащим: «Женщина может быть счастлива только при том условии, что она не "личность", а исключительное в своем роде существо, которое живет вне себя и для других»^. Если мужчина воплощает собой новый образ свободной, суверенной личности и хозяи-

^Elisabeth Badinter, L'Amour en plus, Paris, Livre de Poche, 1980, p. 342-348.

^Ивона Сарсей, цит. по кн.: Anne Martin-Fugier, La Bourgeoise, Paris. Gfasset, coll. Biblio-Essais, 1983, p. 314.

305

на над собой, то женщину по-прежнему представляют существом по природе своей зависимым и живущим ради других; ее мыслят зажатой в тиски семейных устоев. Идеология женщины-домохозяйки возникла из отказа сделать всеобщими принципы современного индивидуалистического общества. Женщина, чья идентичность вскормлена на альтруизме и семейной общности интересов, не зависит от существующего в обществе порядка, основанного на временных трудовых соглашениях: она зависит от порядка, существующего в семье и обусловленного самой природой. По этой самой причине женщина будет лишена и политических прав, и права на интеллектуальную и экономическую независимость^. Признать женщину в качестве независимого индивида означало бы извратить ее природу, ускорить крушение семейных устоев, внести смуту в отношения между полами. Неприятие женского труда за пределами семьи и получения женщинами образования, исключение их из сферы политики, подчинение женщины мужчине, поражение в правах женщины и матери в пользу мужа вот формы проявления столь характерного для начального этапа развития индивидуалистического демократического общества неизменного отказа от равенства полов и неизменного отрицания женщины в качестве субъекта.

И все-таки идеал женщины-домохозяйки опирался не на одну только навязанную проповедями идеологию. В период между двумя войнами выработалось, в частности в Соединенных Штатах, новое представление о свободной от рутинных традиций женщине-домохозяйке, примечательной не столько своей преданностью, сколько соблазнительностью и способностью находить счастье в потребительстве. Пылесос, стиральная машина, газовая плита, холодильник, консервированные продукты - все это реклама превозносит до небес как

^Pierre Rosanvallon, Le Sacre du citoyen, op. cit., p. 130-145.

306

средство раскрепощения женщины^. Тогда же всячески расхваливали и косметическую продукцию как способ, способный сохранить молодость и прочный брак. Отныне потребление, молодость и красота входят в круг новых обязанностей домохозяйки. Само собой разумеется, что идеал хорошей жены и матери от этого нисколько не пострадал, однако жертвенная риторика, которая сопутствовала ему прежде, оказалась погребенной под стандартами индивидуалистической ориентации на благосостояние и власть соблазна. На смену морали бережливости и самоотречения пришли диктат потребления, сулящие радость товары и феерическое разнообразие всевозможных новинок. Начинается новый период, который ознаменован симбиозом домохозяйки с потреблением: удачные покупки, экономия времени и труда, благоденствие ребенка, достигнутое за счет продуктов потребления, обольстительная внешность - таковы новые властные требования, предъявляемые к современной супруге и матери. Уже в 20-е годы в языке торговли присутствовало в зародыше то, что станет доминировать в 50-е годы: именно в эти годы суровые проповеди стали потихоньку отходить на задний план под влиянием формирующихся образов женщин веселых, кокетливых, улыбчивых, нашедших свое счастье, благодаря «чудесам» комфорта. Подобное повышение престижа в обществе женщины-потребительницы имело первостепенное значение; оно свидетельствовало не только о новой моде, повлиявшей на жизнь женщины: оно, как мы позднее в этом убедимся, способствовало еще и исторически обусловленному преодолению идеала женщины-домохозяйки.

^Stuart Ewen, Consciences sous influence: publicite et genese de la societe de consommation, op. cit.

307

Современное положение женщины-домохозяйки

Хотя образец супруги, посвятившей себя заботам о домашнем очаге, и является вполне современным изобретением Нового времени, на нем все-таки лежит печать принципов, характерных для патриархальных обществ. Идеология женщины-домохозяйки, как мы убедились, создавалась посредством отказа от женщины-личности, имеющей равные права с мужчиной и независимой от него. В противовес всем современным ценностям, прославляющим свободу распоряжаться собой по собственному усмотрению, хозяйка дома зажата в тиски устоев, сложившихся в ее домашнем мирке: она не принадлежит себе, она «по самой своей природе» принадлежит семье, в точном соответствии с законами холизма*. С другой стороны, ограничивая круг занятий женщины работой по дому, обрекая ее на экономическую зависимость, этот

*Холизм - сформулированное южноафриканским философом Я. Х. Сматсом в произведении «Холизм и эволюция» (1926) учение о целостности, суть которого состоит в гипертрофировании формулы «целое больше своих частей» вплоть до абсолютного приоритета целого над его частями.

308

идеал всего только продлевает существование как освященного традицией положения женщины, так и принципа иерархии полов. С этой точки зрения институт женщин-домохозяек служит скорее выражением преемственности, имеющей очень давнюю традицию, нежели какой-нибудь исторической инновации.

И все-таки если взглянуть на это под другим углом зрения, женщина без профессии выглядит продуктом общественного развития, типичным для демократического Нового времени. Прежде незанятость в хозяйственной деятельности была аристократической привилегией, одинаково распространявшейся на оба пола господствующего класса. По отношению к подобному порядку, диктуемому знатностью происхождения, институт женщины-домохозяйки представляет собой бесспорное его отрицание, поскольку разделение на занятых и незанятых отныне основано исключительно на половой принадлежности. Отныне привилегии общественного положения и происхождения не выступают больше в качестве критерия при делении на тех, кто производит, и тех, кто не производит: единственным критерием выступает врожденное различие мужчина/женщина; и нет больше аристократического этоса, а есть универсальные нормы рациональности, предписывающие нам уважать высоконравственную и семейную жизнь, а также заботиться о здоровье женщины и о ее идентичности. Конечно, в среде обездоленных женщины все еще продолжали работать, однако это никоим образом не отменяло того факта, что идеал домохозяйки распространялся на всех женщин любого социального положения в соответствии с нравственными законами мира, отвергающего и дворянские отличия, и привилегии классов и сословий. С одной стороны, женщина - хозяйка дома выступает продолжательницей тысячелетней традиции, но зато с другой - она олицетворяет миропорядок Нового времени, ибо служит средством реализации наглядных и простых дихотомических норм, коренящихся в требованиях «разума» и самой природы.

309

Нет никаких сомнений в том, что незанятость домохозяйки в производственной деятельности выступала в качестве отличительного признака, позволявшего сделать очевидным существование дистанции и социального размежевания между высшим и средним классом, с одной стороны, и классом трудящихся - с другой. Посредством незанятости своих жен в общественном труде привилегированные классы устанавливали собственное социальное отличие, и в то же время они пытались возродить, на особый манер, распространенный среди дворян обычай показного расточительства^. Однако это не позволяет нам просто и бесхитростно поместить фигуру женщины без профессии в жесткую схему продолжения аристократической культуры демонстративного безделья. Женщина-домохозяйка - такая, какой ее себе представляли в XIX и в XX веках, - на самом деле глубоко проникнута типичными для эпохи Нового времени принципами ведения хозяйства, труда и эффективности. Об этом свидетельствуют и те обязанности, которые на нее возлагают: ей надо рационально вести свой home, проявлять рачительность и хозяйственность, наводить в доме чистоту и порядок, стоять на страже здоровья семьи и все делать для того, чтобы ее дети поднялись на более высокую ступень общественной лестницы. Вместо того, чтобы афишировать свою праздность, ей, наоборот, никогда не следует оставаться без дела; вместо того чтобы демонстрировать такой образ жизни, в каком даже «внимательное рассмотрение не обнаруживает никакой цели, никакого далеко идущего намерения»^, она берет на себя обязанности, признанные первостепенно важными для будущего детей, семьи и нации. Идеал женщины-домохозяйки, не вписываясь в логику унаследованных от аристократической культуры и подчеркнуто возвышенных представлений о женщине-даме,

^Об этом см.: Katherine Blunden, Le Travail et la Vertu, op. cit., p. 32-34.

^Thorstein Veblen, Theorie de la classe des loisirs, op. cit., p. 55.

310

служит иллюстрацией современных ориентаций и приоритетов: здесь и важность воспитания и гигиены; и признание - а также повышение - роли матери в формировании ребенка, и все более значительные инвестиции семьи в ребенка. Супруга-мать, даже если она и не занята оплачиваемым трудом, тратит силы на выполнение полезной и «плодотворной» миссии: добиться экономии средств, хорошо вести домашнее хозяйство, обеспечить лучшее будущее для своих детей. Отсюда и проистекает разнородность свойств такого социального образования, как домохозяйка. Если, с одной стороны, весталка домашнего очага продолжает, на новый лад, аристократический этос с его обычаями расточительства, то, с другой стороны, она являет собой некий, по сути своей глубоко современный, институт, выработанный рационализированием семейной жизни, гигиеной жилища, заботой о воспитании, первостепенной значимостью ребенка и его будущего.

Часто подчеркивали, и не без оснований, что идеал хозяйки дома способствовал приданию женщинам дополнительной значимости в замкнутом пространстве семьи, устранению их от выполнения общественных функций, обесцениванию длительной учебы девочек. Однако правда состоит в том, что подобное «заточение» никак не вредило развитию сопутствовавшего ему процесса выхода женщинами за пределы традиционных знаний и умений. Сначала это происходило под воздействием высших учебных заведений с их стремлением вырвать девушек из-под влияния церкви; затем под воздействием медиков, которые взяли на себя труд по внушению матерям новых правил кормления, умывания и пеленания малышей. Все чаще речь шла о том, чтобы подготовка женщин велась с учетом научных достижений, о том, чтобы подорвать доверие к традиционным навыкам и осуществлять руководство матерями, обучая их новым принципам ухода за младенцами и гигиене. С начала XX века, и особенно в период между двумя войнами, любая помощь со стороны врачей доходила до жен-

311

щин настолько оперативно, что позднее в этой связи зашла речь о подлинно масштабной операции по привитию женщинам культуры^. Чем сильнее женщины были преданы своему домашнему универсуму, тем более явно они были «оторваны» от унаследованных от предков привычек и открыты для восприятия правил, диктуемых медицинским сословием; чем громче прославляли подлинное значение материнства, тем основательнее «материнский инстинкт» бывал обуздан и вышколен в духе рекомендаций научных и медицинских учреждений. Говорить о традиционном заточении женщин применительно к домохозяйкам означает в этом смысле говорить лишь полуправду, поскольку одновременно имела место открытость женщин влияниям извне, распространение «рациональных» правил и норм, чисто современное желание преобразить поведение матерей, изменить унаследованную от прошлого манеру мыслить и действовать.

Если нам следует понимать этот исторический институт как изобретение Нового времени, то и в таком случае он сопровождался беспримерным процессом идеализации и повышения социальной значимости материнской функции. С самого начала существования человечества чисто женские занятия постоянно недооценивались или замалчивались. Функция продолжения рода, конечно, избежала процесса обесценивания в глазах общества, однако забота о детях, материнские ласки и материнская любовь сами по себе никак не приветствовались, поскольку их относили к естественному поведению, которое само собой разумеется. И только начиная с середины XVIII века происходит перелом, и материнство впервые становится в обществе объектом

^Catherine Fouquet, Yvonne Knibiehier, L'Histoire des meres, Montalba, 1980, p. 290-298; Francoise Thebaud, Quand nos grand-meres donnaient la vie: la maternite en France dans l'entre-deux-guerres, Lyon, Presses universitaires de Lyon, 1986.

312

восхищения. Руссо, а после него и Песталоцци* задают тон в дальнейшей идеализации матери, обращая внимание на незаменимую роль материнской любви в воспитании детей^. XIX век упрочивает и упорядочивает этот новый статус матери: появляются на свет первые поэмы, посвященные материнской любви, а также бесчисленные живописные полотна, изображающие матерей, которые кормят детей грудью, укачивают их, одевают или играют с ними; в изобилии печатают книги, где подчеркивается первостепенное значение матери как «естественной» воспитательницы. Повсюду образ матери превозносят до небес, наделяя ее чертами доброты, кротости, нежности. Даже если мать, в принципе, остается под властью отца, воспитание представляет собой функцию, подчиненную и подконтрольную матерям, которые, впрочем, в самых широких масштабах берут на себя эту миссию. Мишле заявляет, что матери - это «единственные возможные воспитатели», он восхваля-

*Швейцарский педагог Иоганн Генрих Песталоцци (1746 1827) писал в своей «Памятной записке парижским друзьям о сущности и цели метода»: «Мать, мать! Ты одна только и можешь направить элементарное образование человека к гармоническому развитию всех трех сторон его природы. Несомненно, что только одна мать в состоянии заложить правильную чувственную основу нравственного воспитания человека. Скажу больше: ее реальные поступки, к которым ее побуждает один только голый инстинкт, при условии, если эти поступки чисто инстинктивные, являются по существу правильными, опирающимися на чувственное восприятие и естественными средствами нравственного воспитания. Скажу еще больше: каждый поступок матери в той мере, в какой он вызван только здоровым инстинктом в отношении ребенка, сам по себе является правильной основой всеобщего элементарного образования человека во всех трех разделах. Каждый поступок матери в отношении своего ребенка, являющийся следствием ее инстинкта и ничем больше, в каждом случае одновременно охватывает в целом все три сферы воспитания - физическое, умственное и нравственное совершенствование» (цит. по кн.: Хрестоматия по истории зарубежной педагогики. М.: Просвещение, 1981. С. 299).

^Catherine Fouquet, Yvonne Knibiehier, L'Histoire des meres, op. cit., p. 138-148; 174-189.

313

ет женщину как «некую религию [...] поэзию, воплотившуюся в живое существо для того, чтобы возвысить мужчину, воспитать ребенка, освятить своим присутствием и облагородить семью»^. Отныне материнская самоотверженность и роль матери - первой воспитательницы детей - прославляются не иначе как в проникнутых лиризмом излияниях: с приходом Нового времени мать превратили в объект отдельного от религии культа.

Сразу по пришествии демократического Нового времени не только возвели на пьедестал материнскую любовь, но еще и попытались внушить почтение к тому незатейливому виду деятельности, каким является работа по хозяйству. Ухоженный, чистый, уютный дом, говорили тогда, удерживает мужа в семье; он отвращает отца от кабаков и от искушений улицы; он упрочивает семью. Здоровье детей зависит от гигиены; материальная обеспеченность семьи зависит от такой добродетели, как бережливость; благоденствие семьи, моральный дух будущих граждан и будущее нации зависят от порядка и чистоты в «семейном гнездышке». Домашний труд завоевывает небывалое признание общества как фактор укрепления морали и в семье, и в нации. Вот почему школьные программы для девочек в 1880-е годы включают в себя курс домоводства как в начальных школах, так и в лицеях. В 1907 году обучение ведению домашнего хозяйства становится обязательным в лицеях и коллежах для девушек. На грани веков растет число предназначенных для девушек из народа и представительниц буржуазии практических занятий по кулинарии, по глаженью, по шитью и гигиене жилища^.

В это же время феминистки выдвигают требование, чтобы работа по дому и материнство были признаны полноправным трудом и чтобы за него, как за таковой,

^Michelet, La Femme, Paris, Flammarion, coll. Champs, p. 119.

^Anne Martin-Fugier, La Place des bonnes: la domesticite feminine en 1900, Paris, Grasset, coll. Biblio-Essais, 1979, p. 374-375.

314

причиталось бы вознаграждение. Во Франции профсоюз домашних хозяек, основанный в 1935 году, настаивает на начислении заработной платы за работу по дому. Множество выступлений было посвящено также попыткам убедить женщин в том, что домашние дела отнюдь не скучны и не однообразны и даже способны превратиться в созидательную деятельность, мобилизующую знания, природную сметку и умение мыслить. Отсюда перешли к разговорам о «науке домоводства», что привело к возникновению движений, проповедующих рационализацию домашнего труда. В Соединенных Штатах Domestic Science Movement* зародилось еще до 1914 года и было подхвачено в Европе в 20-е годы различными ассоциациями, организующими выставки по домоводству и борющимися за использование достижений науки и техники в работе по дому. Идеология Нового времени, озабоченная тем, чтобы удержать женщин внутри их жилищ, постаралась поднять значение труда домохозяйки, придать черты благородства тем занятиям, которые традиционно считались второстепенными, восславить «доброго ангела - устроителя быта».

Из всего этого и проистекает историческая двойственность образа женщины-домохозяйки. С одной стороны, такой идеал воспроизводит в полном противоречии с современными идеалами равенства максимальную дифференциацию ролей каждого из двух полов. Но, с другой стороны, появлению подобного образа сопутствует неотъемлемый для устремленных к равноправию обществ процесс признания и прославления женских функций. Супруга, мать, воспитательница, хозяйка дома: вот роли женщины, превозносимые до небес, оцениваемые с уважением и наделяемые, в принципе, такой же значимостью, как и роли, возложенные на мужчин. Давайте перечитаем Токвиля, анализирующего функцио-

*Domestic Science Movement (англ.) - Движение научного домоводства.

315

нирование современного равноправия на уровне символов: «Таким образом, американцы не верят в то, что мужчина и женщина должны заниматься одним и тем же или же имеют право этим заниматься, но они демонстрируют одинаковое уважение к роли каждого из них, и они считают их людьми, равными по ценности, хотя и разными по предназначению». Если начальный период установления равноправия и унаследовал от прошлого основанное на неравноправии деление на «две сферы», то одновременно с этим он облагородил и возвысил представления общества о женщине и отдал ей дань заслуженного уважения. Вот почему женщина - домашняя хозяйка является не столько кричащим отрицанием всего демократического универсума, сколько одним из его незавершенных выражений.

Глава 2 РАБОТАЮЩАЯ ЖЕНЩИНА

Золотой век женщины-домохозяйки уже позади. После века, отмеченного пренебрежительным отношением к занимающейся активной деятельностью женщине, настал период, отмеченный в первую очередь ее признанием и высокой социальной оценкой. Демократии постмодерна вписывают очередную главу в историю женщин, и эта глава посвящена постдомохозяйкам.

60-е годы дают сигнал к началу нового периода. В 1963 году книга Бетти Фриден «Мистифицированная женщина», проданная тиражом в 1,5 миллиона экземпляров, вызвала культурный шок, выставив на всеобщее обозрение «неизбывную тоску» домохозяйки из крупных американских пригородов, ее одиночество и тревоги, пустоту ее существования и отсутствие у нее идентичности. Идеал доброй феи жилища перестал пользоваться единодушным признанием: в печатных изданиях появляется все больше статей, в которых говорится о неудовлетворенности домашних хозяек, об их фрустрациях и о монотонности их жизни. Обвинения в адрес женщины, не имеющей профессии, теперь уже не затихают, а новые феминистские течения вскоре придадут им еще

317

более резкую форму. В атмосфере всеобщего недовольства решительному осуждению подвергаются неравноправное распределение половых ролей и предписывание женщинам выполнять все работы по дому. По убеждению представителей радикальных движений, революция не может ограничиваться уничтожением капиталистических производственных отношений: она должна положить конец и разделению труда по дому на основании половой принадлежности, и стереотипу матери-домохозяйки, и домашнему рабству второго пола. Образ супруги и матери, сидящей дома, прежде воплощал коллективную мечту, а теперь он же становится синонимом кошмара для новых женщин, движимых духом протеста.

Вскоре после этого общественное мнение меняется в самых широких масштабах в сторону одобрительного отношения к профессиональной деятельности женщин. В Соединенных Штатах в 1970 году 80% белых женщин полагали, что «гораздо лучше», когда супруга сидит дома; спустя семь лет так думали уже не более 50% из них^. В 1969 году 46% французов признавали в качестве своего идеала «семью, где только мужчина занимается профессиональной деятельностью, а женщина сидит дома»; в 1978 году доля таких мужчин уменьшилась до 30%. И с тех пор легитимность занятости женщин в наемном труде выглядит все более бесспорной. В настоящее время 77% французов приемлют мысль о том, что «муж и жена должны оба, как один, так и другой, вносить свой вклад в бюджет семьи». Более того, в этом вопросе больше не принимают в расчет ни значимое размежевание между полами, ни различия, обусловленные семейным положением или возрастом^. Общественное

^Pierre Roussel, La Famille incertaine, Paris, Odile Jacob, 1989, reed. coll. Points, p. 239.

^Elena Millan Game, «Masculin/feminin», in Les Valeurs des Francais, sous la dir. d'Helene Riffault, Paris, PUF, 1994, p. 235. Напомним в этой связи, что в начале 60-х годов существовала отчетливая оппозиция между мнением мужчин и мнением женщин относительно женской

318

признание профессиональной роли женщины повсеместно сделало большой шаг вперед, и это случилось, несмотря на длительную массовую безработицу; в начале 80-х годов 59% европейцев выражали согласие с мыслью о том, что «в период сильной безработицы мужчина имеет большее право на труд, чем женщина»; десять лет спустя 55% европейцев отвергают такую идею^. Разумеется, отсюда еще далеко до совершенно одинакового одобрения оплачиваемой трудовой деятельности обоих гендеров: появление маленьких детей всегда налагает определенные ограничения на женскую занятость^. Как бы то ни было, но женский труд сейчас легитимен, и легитимен он как никогда прежде: между 1978 и 1989 годами доля людей, признающих за женщинами свободу работать, если они того хотят, выросла с 29 до 43%^. И на вопрос: «Если бы у вас был выбор, чтобы вы предпочли: работать или нет?» 80% француженок отвечают положительно. Женская профессиональная деятельность обрела права гражданства, она является теперь узаконенной ценностью и легитимным устремлением, нормальным условием женского существования. Отказ от идентичности, основанной исключительно на функциях матери и супруги, - вот что характеризует положение женщины в условиях постмодерна.

Значение, придаваемое учебе девочек, дополнительным образом иллюстрирует новое положительное отношение к женскому труду. Наступил конец эпохи саркастических высказываний в адрес «синих чулков»*.

трудовой деятельности: к ней относились положительно 56% женщин и только 26% мужчин. См.: Evelyne Sullerot, Histoire et sociologie du travail feminin, Paris, Gonthier, 1968, p. 355.

^Elena Millan Game, Masculin/feminin, art. ciet., p. 243.

^6 работающих женщин из 10 считают, что работа с неполным рабочим днем - это наилучший выход для матери семейства.

^Georges Hatchuel, «Les Francais et l'activite feminine. Travailler ou materner?», Consommation et modes de rie, Paris, Credoc, № 58, avril 1991.

*Подобные настроения резюмировал Стендаль в своем трактате «О любви»: «Просветите ум молодой девушки, образуйте ее

319

Наступил также конец эпохи, когда девушки продолжали учебу с целью найти себе мужа и бросали университет, как только выходили замуж. Отныне девушки учатся для того, чтобы по завершении учебы работать и обеспечивать себе материальную независимость. В отличие от 60-х годов родители в наши дни утверждают, что они придают такое же значение учебе девушек, как и учебе мальчиков, и большинство из них хочет, чтобы их дочери сделали в своей профессии блестящую карьеру^. Даже если и существуют различия в родительских честолюбивых надеждах и планах относительно мальчиков и девочек, эгалитаристская модель на начальных этапах их образования все равно доминирует. Учеба представительниц женского пола укрепила свою социальную легитимность в той самой мере, в какой ослабил позиции идеал женщины - домашней хозяйки.

характер, дайте ей, наконец, хорошее образование в истинном смысле этого слова, и она заметит рано или поздно свое превосходство над другими женщинами и сделается педанткой, иначе говоря, самым неприятным и самым жалким существом на свете. Каждый из нас скорее предпочтет прожить свою жизнь со служанкой, чем с ученой женщиной» (Стендаль. Собр. соч.: В 12 т. Т. 7. Указ. соч. С. 179). Приблизительно до первой мировой войны ученая женщина, или синий чулок, появлялась в романе исключительно для того, чтобы быть осмеянной или чтобы отвергнуть любовь: подобные женщины призваны были иллюстрировать необходимость отказа либо от литературной карьеры, либо от писательства ради любви (об этом см.: Nathalie Heinich, Etats de femme. L'identite feminine dans la fiction occidentale, op. cit., p. 266).

^Marie Duru-Bellat. L'Ecole desfilles, Paris, L'Harmattan 1990 p. 101.

320

Профессиональная идентичность и женщина-субъект

До недавнего времени работа замужних женщин расценивалась как дополнительное бремя, взятое ими на себя из-за тяжелого материального положения. Еще в начале 60-х годов женщины выдвигали экономические причины для оправдания собственной профессиональной деятельности: увеличить семейный бюджет, дать возможность детям продолжить учебу. Только очень незначительное число женщин признавалось, что они работают ради удовольствия или для того, чтобы быть независимыми^. Работу вне дома чаще всего оценивали как нечто второстепенное, не столь важное, как семейные обязанности. Даже когда эта работа была необходима для пропитания семьи, женская профессиональная деятельность считалась не имеющей самостоятельного значения, а если рассматривать ее отдельно, то не способной служить основанием для идентичности.

Такое отношение к женскому труду перестало быть господствующим в современных демократических обще-

^Evelyne Sullerot, Histoire et sociologie du travail feminin, op. cit., p. 354-355; Menie Gregoire, «Mythes et realites», Esprit, mai 1961, p. 749.

321

ствах. Об этом свидетельствует множество фактов. Прежде всего, как мы можем заметить, брак и рождение детей все реже приводят к прекращению женской трудовой деятельности, по крайней мере, до рождения третьего ребенка: подобная непрестанная занятость в общественном труде отражает более глубокую степень вовлеченности в него и большую степень обретения идентичности в профессиональной жизни. С другой стороны, женщины куда энергичнее выражают стремление к развитию собственной личности в рамках их служебной деятельности. В наши дни «интерес к работе», а также возможность проявлять инициативу и ответственная должность составляют то, на что в первую очередь уповают работающие женщины^. Женский труд выглядит теперь не как крайнее средство, а как личная и важная для идентичности потребность, как условие для самореализации в этой жизни, как способ самоутверждения. В 1990 году восемь француженок из каждых десяти полагали, что женщина не может добиться успеха в жизни, не имея профессии. В нашем обществе профессиональный труд женщин добился почти полной независимости от семейной жизни, он стал самостоятельной ценностью и занятием, которое взыскуют, а вовсе не таким занятием, с которым смиряются.

Многочисленные исследования показывают, что вовлеченность женщин в работу отвечает отныне их стремлению избежать затворничества домашней жизни и соответственно их желанию иметь больший доступ к общественной жизни^. К этому добавляется еще и отказ от подчиненного положения по отношению к супругу, требование независимости в доме и создание для себя

^Elena Millan Game, «Masculin/feminin», art. cite, p. 244; JeanMarie Toulouse, Robert Latour, «Valeurs, motivations au travail et satisfaction des femmes gestionnaires». Actes du colloque Tout savoir sur les femmes cadres d'ici, Montreal, Les Presses НЕС, 1988, p. 132-133.

^Jacques Commaille, Les Strategies desfemmes: travail, famille et politique, Paris, La Decouverte, 1992, p. 19-23.

322

«гарантий» на будущее. Таковы мотивации, в которых обнаруживается рост женского индивидуализма; подобному росту сопутствуют и изменения в позиции по поводу абортов, контрацепции, сексуальной свободы; по поводу отказа от брака и многодетных семей, а также по поводу требований развода по инициативе женщин: во всем этом проявляется стремление женщин строить жизнь по собственному сценарию. В том, как женщины вкладывают душу в работу, есть нечто большее, нежели простое желание вырваться из домашнего «гетто»: в этом присутствует новая потребность утвердить свою идентичность в качестве субъекта.

Если мы признаем, что посредством женского труда на повестку дня выносится вопрос о женщине как о субъекте, то нам необходимо обратить внимание на пробуксовки недавних теорий, которые самым непреложным образом противопоставляли друг другу индивида и Субъекта, «я» и Эго*. Сводить современный индивидуализм к нарциссизму или к пассивному и замкнутому на себе потребительству и противопоставлять ему Субъекта, понимаемого как олицетворение сопротивления аппаратной власти и борьбы против диктата рынка и влияния социально институированных ролей^ - это значит всего лишь иметь очень узкий взгляд на вещи. Подобная бинарная модель обнаруживает свою ограниченность, едва только мы попытаемся осознать новое значение женского труда. Каким образом можно объяснить это явление в рамках антиномии индивид/ субъект? Как проявление свойственного постмодерну индивидуализма? Да, поскольку женская вовлеченность в сферу профессиональной деятельности отвечает заботе о себе, сокровенным желаниям выразить и реализо-

*Разница между «я» и Эго в том, что «я» - полностью сознательно, тогда как Эго бессознательно; мы осознаем работу Эго, но никогда - само Эго (подробнее об этом см.: Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. Указ. соч. С. 229).

^Alain Touraine, Critique de la modernite, Paris, Fayard, 1992.

323

вать себя. Как проявление субъекта? Опять же да, поскольку в этом находит свое выражение стремление получить признание в качестве актера, ответственного за спектакль разыгрываемой им жизни, за тем небольшим исключением, что завоевание личной независимости в этом случае никоим образом не совпадает с борьбой против норм и принуждений социальной жизни. При решении вопроса о женском труде разница между субъектом и индивидом оказывается лишенной четких границ, поскольку женский субъект утверждается именно в «безличных» социальных ролях, а никак не в инакомыслии или в потрясении установленных порядков; именно при условии дальнейшего развития рациональной организации мира труда, а никак не посредством его отрицания, получает распространение процесс обретения женским полом независимости субъекта.

Завоевание Эго не предполагает отказа от устройства мира на основе порядка и власти. Вовлекаясь в профессиональную деятельность, женщины занимают позицию, которая означает поиск смысла своего существования в качестве личности, желание быть субъектом собственной жизни, хотя бы и в рамках обезличенной по социальному устройству организации. Индивидуализм больше не выступает синонимом пассивного потребительства, и субъект больше не отождествляется с бунтарем. Современная проблема женского труда демонстрирует тупики теории, которая решительно противопоставляет между собой субъективацию и социализацию и мыслит субъективную свободу исключительно в форме неподчинения правилам сообщества. В масштабах истории процесс социального рационализирования, организующего мир производства, потребления и массовой коммуникации, не выступает в качестве того, что разрушает Эго или ему угрожает, а, как мы в этом скоро убедимся, совсем наоборот, он выступает в качестве того, что вызвало широкое распространение и расширение требований независимости субъекта женского пола.

324

Если желание женщин работать и представляет собой важнейшее проявление новой динамики развития индивидуализма, то губительным упрощением проблемы стало бы намерение расценивать подобное желание как потребность в личной независимости и в разумно устроенной и свободной от всяческих тенет жизни. Отказываясь возлагать на себя одну и единственную естественную задачу продолжения рода, женщины теперь требуют (по крайней мере, в тенденции) таких же должностей и такой же зарплаты, как и у мужчин, и они хотят, чтобы о них судили на основе тех же «объективных» критериев компетенции и личных заслуг, как и о мужчинах. Посредством новой культуры труда женщины выражают стремление с помощью профессии добиться полноценной идентичности и, в более широком смысле, желание быть признанными с учетом того, что они «делают», а вовсе не того, каковы они по «природным данным» в качестве женщин: с наступлением периода постдомохозяек женский пол вдруг резко качнуло в сторону традиционно мужского универсума, проникнутого духом конкуренции и меритократии. Узнать себе цену и всем заявить о себе, добиться общественного положения за счет личных талантов и заслуг, достойно преодолеть трудности, возникающие в мире производственной деятельности, «преуспеть», благодаря труду: как только женщины воспринимают индивидуалистическо-соревновательно-меритократические ценности, они незамедлительно вступают в открытую конкуренцию с мужчинами и подчиняются настоятельной потребности так же, как это делают мужчины, доказывать собственную профессиональную значимость, завоевывать общественное признание личными «делами», отстаивать свое место в мире и профессиональную идентичность.

Женский труд, прежде считавшийся дополнительным приработком, не приводил к формированию осознанной и признанной профессиональной идентичности. Однако совсем по-иному обстоят дела, когда женщины постоянно участвуют в профессиональной деятельности

325

и отвергают идентичность, построенную исключительно на исполнении семейных ролей. Произошло коренное изменение: труд в нашем обществе стал главной опорой для социальной идентичности женщин. Отсюда проистекает необходимость подробнейшим образом рассмотреть все нюансы идеи о том, что постиндустриальные общества, вступившие в эпоху расширения непроизводственного сектора и перехода на краткосрочную договорную работу персонала, якобы характеризуются деградацией интегрирующих функций труда и ослаблением идентичности, обусловленной профессиональными занятиями^. Такой вывод, конечно, не вызывает больших сомнений, если принять во внимание и увеличение числа занятий, не требующих квалификации, и новый виток количественного роста внештатных сотрудников, и ослабление чувства классовой принадлежности; но вместе с тем он недостаточно учитывает новое смысловое содержание женского труда - а ведь приблизительно каждое второе рабочее место занимают женщины - в его связи с процессами профессиональной идентификации. Если взглянуть на проблему женского труда под этим углом зрения, то мы вынуждены будем констатировать, что у женщин наблюдается не поворот вспять процесса культурной интеграции посредством труда, а скорее небывалая вовлеченность в трудовую деятельность и большее самоотождествление с собственной активностью в экономической сфере. И если говорить о том, что в этом плане проявляется сегодня сильнее, то это прежде всего инвестиции женщин в профессиональную деятельность и коррелятивный с ними отказ от идентичности, основанной на одних только домашних ролях. Напрашивается следующий вывод: работа в наши дни устанавливает социальную идентичность женщин в большей степени, чем прежде, когда в глазах

^Robert Castel, Les Metamorphoses de la question sociale, Paris, Fayard, 1995, p. 413-474; Bernard Perret, Guy Roustang, L'Economie contre la societe, Paris, Seuil, 1993.

326

общества легитимными были лишь роли матери и супруги. И применительно к женщинам мы наблюдаем не столько свойственное современному труду «ослабление способности осуществлять социализацию»^, сколько усиление связанных с работой идентичностей.

Безусловно, существуют сильные различия в способах участия женщин в профессиональной деятельности: целая пропасть отделяет самоотдачу женщины, занимающей должность директора по маркетингу, от мотиваций какой-нибудь кассирши универсама. Для работниц, не имеющих квалификации, заработная плата зачастую остается единственным стимулом для труда; не приносящее удовлетворения и плохо оплачиваемое занятие, бремя семейных забот - все это способствует тому, что женщины рабочих профессий чаще, чем все другие женщины, хотят сидеть дома^. Однако подобный пережиток патриархального идеала отстраненности от профессиональных занятий не должен скрыть от нас новую тенденцию поиска женщинами идентичности, основанной на важности для них трудовой деятельности. В настоящее время молодые девушки хотят получить диплом из карьерных соображений; большинство женщин видят в оплачиваемом труде необходимое условие для жизненного успеха; и женщины из руководящего персонала, и служащие определенного возраста, и даже женщины рабочих специальностей переживают потерю работы с таким же чувством стыда, личного поражения и выпадения из общества, как и мужчины^. Наше общество теперь характеризует отнюдь не традиционная «отстраненность» женщин от профессиональной деятельности^,

^Bernard Perret, Guy Roustang, L'Economie contre la societe, op. cit., p. 11.

^Jacques Commaille, Les Strategies desfemmes: travail, famille et politique, op. cit., p. 25.

^Dominique Schnapper, L'Epreuve du chomage, Paris, Gallimard, coll. Idees, 1981, p. 32-37.

^Renaud Sainsaulieu, L'Identite au travail, Paris, Presses de la Fondation nationale des sciences politique, 1988, p. 111-112; 161-165.

327

а то, что женщины вкладывают душу в свою работу. В предшествующие эпохи выполнения материнских и домашних обязанностей было достаточно для того, чтобы заполнить существование женщины; совершенно иначе происходит сегодня, когда работа стала нормой жизни - нормой, усвоенной очень многими женщинами, как молодыми, так и не первой молодости.

328

Женский труд, общество потребления и сексуальная свобода

Какая последовательность событий лежала в основе подобного резкого изменения позиции по отношению к оплачиваемому труду женщин? Этот вопрос заслуживает рассмотрения еще и потому, что движение по легитимации труда женщин запоздало по времени, если соотнести его с завоеванием ими политических прав. Женщины получили право на участие в выборах в Великобритании и в Польше в 1918 году, в Соединенных Штатах и в Бельгии - в 1920 году, в Ирландии - в 1922 году. Что же касается признания общественной значимости женской профессиональной деятельности, то оно приобретает размах лишь полвека спустя. Как объяснить такой заявленный в истории разрыв между политической и экономической эмансипацией женщин?

Среди духовных факторов, которые способствовали ускорению отмирания стереотипа супруги-домохозяйки, в первую очередь нельзя не отметить заслуги школы. XX век и в самом деле характеризовался значительным ростом числа женщин, получивших знания и дипломы как в системе среднего, так и в системе высшего образования: с 1971 года девочки догнали мальчиков

329

и на стадии получения степени бакалавра, и в высшем образовании. Но ведь чем больше женщин имеют дипломы, тем неуклоннее эти женщины предрасположены к занятиям профессиональной деятельностью и потому чаще работают: во всех развитых странах наблюдается подобная корреляция между образовательным уровнем и долей работающих женщин. В этом смысле нет ни малейших сомнений в том, что непрерывное повышение образовательного уровня женщин играет важнейшую роль в изменении их позиции по отношению к профессиональной деятельности.

Все это так, однако нельзя объяснить новый взгляд на женский труд чисто механическим влиянием бурного развития женского образования. Напомним, что долгое время учебе девушек в средних и высших учебных заведениях сопутствовало признание в качестве идеала супруги-домашней хозяйки. Даже когда девушки продолжали образование, и тогда их целью было выйти замуж и посвятить себя детям. В середине 50-х годов в Соединенных Штатах 6 студенток из 10 бросали учебу в университетах по причине замужества^; во Франции в 1962 году около половины женщин, имевших дипломы о высшем образовании и возраст моложе 40 лет, нигде не работали. По отношению к этой социальной модели перемена, которую мы наблюдаем, выглядит разительной; девушки теперь хотят получать дипломы для того, чтобы иметь постоянную работу, а не для того, чтобы производить впечатление образованных девиц и найти мужа, отвечающего их честолюбивым устремлениям. Кроме того, не только сами женщины заявляют о своей склонности к оплачиваемому труду, но и мужчины их поддерживают. А это означает, что успех образования женщин только отчасти способствует пришествию женщины-постдомохозяйки.

^Betty Friedan, La Femme mystifiee, Paris, Denoel, 1964, p. 8.

330

Для женского труда были благоприятны также и значительные изменения в крупных секторах экономической активности. В частности, расширение сферы обслуживания создало более подходящие для женщин формы труда, поскольку физические нагрузки здесь меньше. Стремительное увеличение числа рабочих мест в конторах и в торговле, в здравоохранении и в системе образования многократно увеличило количество предложений на рынке женского труда: чем энергичнее развивалась сфера обслуживания, тем больше женщин там работало. Но эта эволюция все равно не может нам объяснить переход от культуры, враждебной женскому наемному труду, к культуре, вполне к нему благосклонной. Почему мужчины стали по-другому оценивать профессиональную деятельность своих жен? Ведь имело место не просто перетекание женской рабочей силы в новые профессии: произошел качественный сдвиг в оценке значения женского труда. Подобное потрясение основ - не отголосок реорганизации структуры экономической активности: это результат воздействия новых культурных ценностей, которым удалось придать небывалое содержание процессу утверждения женской независимости.

И как тогда удержаться от попытки обнаружить сходство между изменением имиджа работающей женщины и сначала появлением в середине XX века, а затем и бурным развитием общества массового потребления? Вот в чем самая сердцевина проблемы: именно affluent society* решительным образом положило конец многовековому престижу женщины - хранительницы домашнего очага. В этом смысле произошло взаимное наложение двух разных цепочек явлений. Начнем с того, что экономика, основанная на стимулировании и непрестанном создании новых потребностей, имеет тенденцию способствовать женскому труду как источнику допол-

*Affluent society (англ.) - общество изобилия.

331

нительных доходов, необходимых для использования их на благо реализации грез общества изобилия. Чем больше предлагается предметов, услуг, развлечений, тем настоятельнее проявляется потребность в увеличении доходов семьи (в первую очередь, за счет заработной платы женщин), чтобы быть на высоте идеала потребительства. Затем общество потребления сделало всеобщим достоянием систему ценностей, не совместимых с культурой женщины - хозяйки дома. Распространяя в невиданных до той поры масштабах ценности благосостояния, умения отдыхать и личного счастья, эпоха потребления обескровила идеологию жертвенности, на которой зиждился образец «идеальной хозяйки». Новая культура, сосредоточенная на удовольствиях и сексе, на развлечениях и свободном личном выборе, обесценила социальную модель жизни женщины, больше занятой семьей, чем собой, и та же культура узаконила стремление больше жить для себя и за собственный счет. Общественное признание женского труда отражает это признание права на «жизнь для себя», права на экономическую независимость в точном соответствии с требованиями культуры, изо дня в день прославляющей свободу и личное преуспеяние. Новый виток индивидуалистически направленных референтностей женщин привел к отказу от работы по дому, воспринимаемой как уступка мужчине и закабаление им, а мужчин - к признанию легитимности женского наемного труда в качестве инструмента достижения независимости и самореализации личности. Женский труд был прежде знаком бедственного положения; с усиленным развитием индивидуализма именно он открыл доступ к участию в общественной жизни, к обогащению личности, к праву распоряжаться собой по собственному усмотрению. Если и справедливо утверждение о том, что универсум массового потребления поначалу способствовал поддержанию имиджа женщины - хозяйки дома, это не должно затемнять того факта, что он впридачу еще и подрывал систему ценностей, на которую такой имидж опирался.

332

Революция в потребностях протекала одновременно с сексуальной революцией: эпоха массового потребления характеризуется не только широким распространением всевозможных продуктов, но и безудержным рекламированием знаков и референций пола. В 50-е годы мы стали свидетелями эскалации эротики в области рекламы. Эрос выставляет себя напоказ то здесь, то там, и в фильмах, и в иллюстрированных журналах^ еще до того, как противозачаточные таблетки и размах движений протеста вызвали к жизни революцию в нравах в 60-70-е годы. Подобное выдвижение секса на передний план имело первостепенное значение. Ибо если прежде мужчины проявляли глубокую враждебность к женскому труду, то это происходило главным образом из-за того, что они усматривали в нем связь с половой распущенностью, видели в нем «тень проституции»^. По мере того как женская сексуальная свобода переставала быть признаком безнравственности, суждения относительно женской профессиональной трудовой деятельности становились куда более благожелательными. Общественное признание женского труда и либерализм в вопросах пола взаимосвязаны. И если «право» на труд предоставлено женщинам гораздо позднее, чем политические права, то произошло это главным образом из-за заскорузлого страха, который внушает женская свобода, и в особенности сексуальная свобода, из-за отказа мужчин признавать независимость женщины в «чувственной» сфере материальной и половой жизни, из-за их стремления контролировать женское тело и увековечить принцип подчинения слабого пола сильному. Очевидно, что сопротивление эмансипации, напрямую затрагивающей как повседневную жизнь, так и идентичности мужчин

^Между 1950 и 1960 годами в американских средствах массовой информации референции пола выросли в объеме приблизительно на 250% (Betty Friedan, La Femme mystifiee, op. cit., p. 298).

^Evelyne Sullerot, Histoire et sociologie du travail feminin, op. cit., p. 35-37.

333

и женщин, было намного сильнее, чем сопротивление эмансипации, имеющей отношение к участию в политической жизни. Женский труд становится легитимным не тогда, когда ценность труда приобретает расплывчатые формы^, а тогда, когда либерализм в культуре, поддерживаемый неуклонным развитием потребления и средств массовой коммуникации, сделал секс независимым от морали, распространил на всех принцип свободы распоряжаться собой по собственному усмотрению и поколебал веру в порядок, основанный на подчинении женского пола мужскому.

^Такая гипотеза была выдвинута Эвелиной Сюллеро в статье «Роль женщин в Европе в конце 70-х годов» (см.: Le Fait feminin, sous la dir. d'Evelyne Sullerot, Paris, Fayard, 1978, p. 491).

Глава 3 ТРЕТЬЯ ЖЕНЩИНА

Выход за пределы социальной модели женщины хозяйки дома знаменует собой начало исторического периода, совпадающего по времени с общественным признанием труда женщин и с получением ими доступа к профессиональной деятельности и к образованию, то есть ко всему тому, что прежде находилось в исключительном ведении мужчин. Однако эти изменения суть лишь часть более широкой совокупности феноменов, среди которых фигурируют и три основополагающих: женская способность контролировать рождаемость, «дезинституционализация» семьи^ и повышение общественной роли эгалитаристской референции внутри пары. Это следует понимать в том смысле, что появление постдомохозяйки свидетельствует о чем-то гораздо более важном, нежели просто о новом периоде в истории домашней и экономической жизни женщин. То, что развива-

^Эта концепция, подмечающая стремительное распространение в обществе сожительства без заключения брака, а также рождение внебрачных детей, выдвигается Пьером Русселем (Pierre Roussel, La Famille incertaine, op. cit., p. 105-132).

335

ется на наших глазах, на своем глубинном уровне сообщает форму историческому распаду тех способов, какими строится женская идентичность, а также и отношения между полами. Наша эпоха вызвала к жизни беспрецедентное потрясение всего строя социализации и индивидуализации представительниц женского пола, она вызвала распространение на всех людей принципа свободного распоряжения собой и новую систему женских возможностей: именно эту, новую с точки зрения истории социальную модель женщины мы и именуем третьей женщиной.

336

Первая женщина, или Женщина недооцененная

Человеческие сообщества, начиная с самых отдаленных от нас времен, организуются по единому принципу: по принципу общественного разделения ролей, предназначенных для мужчины и для женщины. Если содержание при таком распределении функций меняется от одного общества к другому, то сам принцип деления по половому признаку остается неизменным: положение и занятия одного пола неизменно отличаются от положения и занятий другого. К этому принципу дифференциации добавился еще один, но столь же универсальный: принцип доминирования в общественной жизни мужского пола над женским. С незапамятных времен «разная сила взаимопритяжения-взаимоотталкивания»^ создавала иерархию полов, наделяя мужской пол высшей ценностью в сравнении с женским. Повсюду общественно значимой деятельностью является именно та, которой посвящают себя мужчины; повсюду мифы и трактаты не забывают упомянуть о низменной природе женщин; повсюду мужскому полу приписывают поло-

^Francoise Heritier, Masculin/Feminin, op. cit., p. 24-27.

337

жительные качества, а женскому - отрицательные; повсюду имеет место верховенство мужчин. Заключение брачных союзов, почетный труд, благородные занятия войной и политикой - все это в руках мужчин. Если женщины и участвуют в культурных событиях, то чаще всего на ролях второго плана. И только одна их функция избегает систематического обесценивания: материнство. Однако женщина по этой причине не перестает попрежнему оставаться «другой» - низшей и подчиненной, - поскольку ценностью наделяют только лишь потомство, которое она зачинает. И ритуалы, прославляющие женскую способность к продолжению рода, никоим образом не мешают верить (как в это верили, например, в Древней Греции), что мать - всего только вынашивает помещенный в ее лоно зародыш, а истинный прародитель - мужчина. Возвеличивание мужского превосходства, отстранение женщин от любых почетных сфер деятельности, принижение женственности^, отождествление второго пола со злом и распутством все говорит о том, что наиболее общий для известных нам обществ закон на протяжении очень долгого времени исходит из социального, политического и символического господства представителей мужского пола.

Это не значит, будто женщины не обладали реальной и символической властью. Женщины, которых либо презирали, либо недооценивали, но неизменно держали подальше от благородных занятий, все-таки обладали внушающими опасения силами*. От мифов диких

^Даже в трактатах, посвященных анатомии человека, содержались со времен греческой античности мысли о том, что женское тело представляет собой менее совершенную, менее теплокровную, менее дееспособную разновидность образцового человеческого тела, воплощением которого служит тело мужских особей. Речь идет в этом случае о том, что Томас Лейкер называет «моделью унисекса» (Thomas Laqueur, La Fabrique du sexe; essai sur le corps et le genre en Occident, Paris, Gallimard, 1992).

*Ср. у А. Лоуэна: «Какие предубеждения против женщины таятся в мужском бессознательном? Понимается ли она как Великая мать, которая угрожает кастрацией и разрушением мужчины?

338

племен и до повествований в библейской Книге бытия везде говорится главным образом о женщине с ее таинственным и пагубным могуществом. Женщина - темный и инфернальный элемент, существо, использующее чары и всевозможные уловки, - отождествляется с силами зла и хаоса, с занятиями магией и колдовством, с силами, которые наносят ущерб общественному порядку^, ускоряют гниение пищевых продуктов и запасов и являются угрозой для домашнего хозяйства^. Принцип власти и превосходства мужчины, разумеется, никогда не подвергался сомнению, но и общественное положение второго пола не сводилось к состоянию полного подчинения. В некоторых первобытных обществах женщины обладали довольно-таки существенными правами и возможностью выбора при решении вопросов, связанных с собственностью, с домашней жизнью, с воспитанием детей или с распределением пищи. Иногда матери семейства руководят женскими работами и имеют право наложить вето на планы относительно начала военных действий^. В крестьянских обществах женщины часто распоряжаются семейным кошельком, принимают решение относительно нужных для домашнего хозяйства покупок и выдают мужу карманные деньги; прикованные к корыту и к печи, они тем не менее сохраняют за собой «теневую власть» бранного слова, пересудов и всяческого злоязычия^.

Однако если женщины и утверждают свою волю в кое-каких делах, они при этом нигде не занимают глав-

На последний вопрос можно ответить утвердительно. Страх перед женщиной - это то же самое, что и глубинный страх перед природой, который сосуществует с мужским страхом перед собственной нравственностью» (Лоуэн Александр. Любовь и оргазм. Указ. соч. С. 325).

^Georges Balandier, Anthropologiques, Paris, PUF, 1974, chap. I.

^Yvonne Verdier, Facons de dire, facons defaire, Paris, Gallimard, 1979, p. 19-74.

^Francoise Heritier, Masculin/Feminin, op. cit., p. 214.

^Martine Segalen, Mari et femme dans la societe paysanne, op. cit., p. 130-154.

339

ных постов, а также не выполняют политических, военных или религиозных обязанностей, способных принести наивысшее общественное признание. Только занятия, предуготованные мужчинам, приводят к славе и к признанию. Во времена античности, конечно, и некоторым женщинам расточали хвалы, при наличии у них исключительных достоинств, но в целом весь женский пол неизменно был предназначен для выполнения низко ценимых работ по домашнему хозяйству. В императорском Риме, где женщины отвоевали для себя большую независимость и пользовались самыми широкими правами, они были лишены политических прав и не имели доступа к высшим должностям; они оставались низшими существами, часто объектом презрения, и были не достойны того, чтобы о них сообщалось в серьезных исторических повествованиях. Этой чести достойны одни лишь политические события, да еще крупные военные действия - только они и могут претендовать на то, чтобы оставаться в памяти. Бессмертная слава, всеобщее признание, монополия на полноценную общественную жизнь - это все для мужчин. А вот назначенный в удел людям низшего сорта покров тьмы и забвения - это в самый раз для женщин. Согласно высказыванию, приписываемому Периклу*, «наилучшая из женщин - это та, о которой меньше всего говорят». И так будет на протяжении почти всей истории человечества. Когда мужчины высказываются относительно женщин, то обычно делают это ради того, чтобы заклеймить их пороки: от Аристофана** и до Сене-

*Перикл (ок. 490 - 429 до н.э.) - афинский стратег, известный как автор многих законов.

**Аристофан (ок. 450 - ок. 385 до н.э.) - древнегреческий поэт-комедиограф; в 411 году были поставлены две его комедии, посвященные женщинам: «Лисистрата», где эллинские женщины сговорились отказывать мужчинам в ласках до тех пор, пока они не закончат войну, и «Женщины на празднестве», где афинянки, обиженные на Еврипида за то, что он разоблачил все их пороки, организуют заговор с целью ему отомстить.

340

ки*, от Плотина** и до христианских проповедников преобладает традиция обличительных речей и сатир против женщины, выставляемой в них существом лживым и порочным, коварным и невежественным, завистливым и опасным. Женщина - это необходимое зло, втиснутое в рамки лишенных всякой привлекательности занятий; это низшее существо, систематически недооцениваемое или же презираемое мужчинами. Такой вырисовывается перед нами социальная модель «первой женщины».

*Сенека, Луций Анней Младший (4 г. до н.э.-65 г. н.э.)римский философ-стоик, воспитатель и доверенный советник Нерона, автор «Моральных писем», адресованных его другу Луцилию.

**Плотин (ок. 204/205-269/270) - греческий философ, основатель неоплатонизма и создатель теории о всепроникающем духе, с которым можно добиться экстатического единения только при условии сугубо аскетического и созерцательного образа жизни.

341

Вторая женщина, или Женщина, вызывающая восторги

Образ первой женщины восходит к очень давним историческим временам, но он просуществовал в известных слоях нашего общества до начала XIX века. Вместе с тем уже с периода зрелого Средневековья появилась и иная социальная модель поведения, когда мужчины не только не затягивали извечный заунывный перечень обвинений в адрес женщин, а, напротив, из кожи вон лезли, чтобы только восхвалить ее власть и значение. Начиная с XII века кодекс куртуазности дает развитие культу возлюбленной Дамы и ее совершенств; в XV и в XVI веках Красавицу всячески превозносят; с XVI по XVIII век множится число трактатов «защитников женщин», которые превозносят их заслуги и добродетели и выступают с панегириками в честь знаменитых женщин; с наступлением эпохи Просвещения приходят в восторг от благотворного воздействия женщин на нравы, на учтивость в обращении и на искусство правильной жизни; в XVIII и, особенно, в XIX веке наделяют святостью супругу-мать-воспитательницу. И сколь бы разными ни были эти установки, общим для них является то, что они превозносят женщину до небес, возвеличивают ее

342

природу, образ и роль. Возлюбленная становится для мужчины его госпожой и повелительницей. «Прекрасный пол» объявляется более близким к божественной природе, нежели мужчины; мать прославляется в исполненных лиризма излияниях. Даже если число нареканий и не уменьшается, женщина все равно оказывается осыпанной похвалами и знаками уважения. От Агриппы и до Мишле, от Новалиса* и до Бретона**, от Мюссе*** и до Арагона - женщина никогда не была столь почитаема, обожаема и идеализирована: женщина как небесное и божественное создание, как «цель для мужчины» (Новалис), как великолепная мать, как «будущее для мужчины» (Арагон), как муза-вдохновительница и как «высшее счастье для мужчины» (Бретон), воспевается так, словно она - луч света, который возвеличивает мужчину, освещает и согревает его лишенную живых красок вселенную. На смену традиционному и упорному принижению пришла сакрализация женственности.

*Новалис (наст. имя Фредерик фон Харденберг; 1772-1801)немецкий писатель и философ, представитель раннего романтизма. В его «Сказке о Гиацинте» герой отправляется на поиски «матери всех вещей», и когда он, наконец, поднимает покрывало богини, то находит под ним свою возлюбленную Розенблюхтен; отношения между Гиацинтом и Розенблюхтен - это познание мира через любовь.

**Бретон, Андре (1896-1966)-французский писатель, «папа» сюрреалистов. По утверждению Жюльена Гракха, в его творчестве изначально присутствовала женщина-чаровница со всеми присущими ей атрибутами, «женщина, которая по природе своей - фея; та, кого Бретон недвусмысленно называл Вивианой или Мелюзиной» (Julien Gracq, Spectre du «Poisson soluble», in Andre Breton, Oeuvres completes, Paris, Gallimard, 1988, t. I, p. 913).

***Мюссе, Альфред (1810-1857)- французский писатель и поэтромантик; в своем стихотворении «Женщинам» (1839) он писал:

Да, женщины, тут нет ошибки; Дана вам роковая власть: Довольно с нас одной улыбки, Чтоб вознестись или упасть. Пер. Э. Л. Фельдмана.

343

Само собой разумеется, что такая неумеренная идеализация женщины не упразднила существующей в реальности социальной иерархии полов. Важные решения остаются прерогативой мужчин, женщина не играет никакой роли в политической жизни, она обязана подчиняться мужу и за ней не признают ни экономической независимости, ни свободы мысли. Влияние представительниц женского пола остается ограниченным одной лишь областью воображаемого, областью трактатов и домашней жизни. Но если женщина и не получила признания в качестве равноправного и независимого субъекта, она все-таки вышла из тени и избавилась от презрения, которое было ее уделом: ей пожалована способность возвышать мужчину, - «Вечно женственное влечет нас ввысь», как писал Гёте*, - воспитывать молодых людей, делать манеры более цивилизованными, оказывать тайное влияние на великие мировые события. Начиная с XVIII века распространяется представление о том, что могущество слабого пола огромно, что он обладает, вопреки обманчивой видимости, подлинной властью, поскольку в его подчинении находятся дети и он воздействует на влиятельных мужчин^. Сила, смягчающая нравы, владычица мужских грез, «прекрасный пол», воспитательница детей, «фея жилища» - в отличие от прошлого,

*См. по этому поводу ироничное замечание Ницше, когда он вспоминает то, «что Данте и Гёте думали о женщине, первый, когда говорил: «ella guardava suso edioinlei» (она смотрела кверху, а я смотрел в нее», то второй перевел это так «Das Ewig-Wubliche gient uns hinan» («вечно женственное влечет нас ввысь»). Я не сомневаюсь, что каждая более благородная женщина будет противиться такому мнению, так как она то же самое думает о «Вечно мужественном» (Ницше Фридрих. По ту сторону добра и зла // Избранные произведения. Книга вторая. М.: Сирин, 1990. С. 270).

^На такое его влияние и в самом деле обращали внимание уже со времен Античности. Катон выразил это в знаменитой шутке: «Во всем мире мужья повелевают женами, всем миром повелеваем мы, а нами повелевают наши жены» (Плутарх. Жизнеописание Катона. VIII-2). Древние, естественно, с непревзойденной суровостью осуждали это свойственное женщинам ночное правление.

344

специфические способности представительниц женского пола внушают теперь почтение и их возводят на пьедестал. После представления об отмеченном печатью проклятия могуществе женского пола сформировалась новая социальная модель «второй женщины» - женщины, вызывающей восторги и поклонение, - той самой, в которой феминистки узрели завершающую форму господства мужчин.

345

Третья женщина, или Женщина индетерминированная

Отныне новая социальная модель поведения определяет место и общественное предназначение женского пола. Новый образ женщины характеризуется независимостью от традиционного влияния, оказываемого мужчинами на представления о том, что такое женщина и каково ее значение в сфере социального и воображаемого. Первую женщину наделяли демоническими чертами и презирали; вторую женщину восхваляли, идеализировали и превозносили до небес. Однако в обоих этих случаях женщина пребывала в подчинении у мужчины, все мысли на ее счет складывались в его голове и женщину определяли по отношению к нему: она была такой, какой ее хотел видеть мужчина. Подобная система зависимости от мужчин отныне, где-то на самом глубоком уровне, перестала определять положение женщин в странах западной демократии. Обескровливание идеала женщины-домохозяйки, легитимация учебы женщин и их труда, а также их права на участие в выборах, на «безбрачие», на сексуальную свободу и на контроль над рождаемостью - таковы формы овладения женщинами полной свободой распоряжаться собой по собственному

346

усмотрению во всех сферах жизни, таковы институты, которые, собственно, и создают социальную модель «третьей женщины».

До наших дней существование женщины неизменно выстраивалось, следуя по заранее намеченным обществом и «природой» путям: выйти замуж, иметь детей, выполнять второстепенные обязанности, налагаемые коллективом. Эта эпоха на наших глазах подходит к концу: с пришествием женщины-постдомохозяйки судьбы женского пола впервые переживают период непредсказуемости и структурной открытости. Какую форму учебы выбрать? Ради получения какой профессии? Какой служебной карьере отдать предпочтение? Выйти замуж или жить в гражданском браке? Разводиться или не разводиться? Сколько завести детей и когда? Сделать это в браке или же не вступая в брак? Работать с полным или с неполным рабочим днем? Как совместить свою профессиональную деятельность с материнством? Все в существовании женщин стало предметом выбора, вопрошания и самостоятельного суждения; в принципе, им теперь не возбраняется ни один вид деятельности, и ничто отныне не принуждает их занимать строго определенное место в общественном устройстве - и потому они, точно так же, как и мужчины, подчиняются настоятельному требованию современности: с начала и до конца выстраивать и планировать собственную жизнь. Если и справедливо утверждение о том, что женщины не держат в своих руках бразды правления политической и экономической жизнью, то никаких сомнений не вызывает и тот факт, что они заполучили возможность распоряжаться собой по собственному усмотрению, не следуя по пути, намеченному для них обществом. На смену древним колдовским, таинственным и губительным способностям, которые приписывали женщинам, пришла способность к творческой самореализации, способность замысливать и созидать никем не предустановленное будущее. Как первая, так и вторая женщина были подчинены мужчине - третья женщина под-

347

властна только самой себе. Вторая женщина была идеальным творением мужчин, тогда как третья женщина продукт женского самотворчества.

Хотя модель поведения третьей женщины и являет собой грандиозный прорыв в истории женщин, появление самой этой модели - и это следует подчеркнуть отдельно - отнюдь не совпадает по времени с исчезновением неравенства между полами; в частности, она не совпадает по времени с переменами в вопросе о школьной ориентации, а также об отношении к семейной жизни, к профессиональной деятельности и к оплачиваемому труду. Регистрируя систематическое воспроизводство форм неравноправия, кое-кто занят обоснованием идеи относительно «неизменности структурного различия в положении между мужчинами и женщинами». Таким образом, недавние изменения, повлиявшие на ситуацию женского пола, якобы не привели к уменьшению «индекса несходства» между полами: несмотря на все менее ощутимые проявления неравноправия, дифференцирующие различия между двумя полами будто бы сохраняются и даже усиливаются^. Если подобная интерпретация кажется нам неприемлемой, то причина тому не только во внедрении женщин в сферы деятельности, доступные прежде одним лишь мужчинам, но также и прежде всего - в факте нового отношения третьей женщины к процессу индетерминации, который, собственно, ее и создает. И какие бы формы ни принимало обновление сексуальных различий, нельзя не констатировать: оба пола в настоящее время находятся в ситуации, «структурно» похожей в том, что касается созидания собственного Эго в исторический момент, когда налагаемые коллективом обязанности заменил целый веер возможностей. С этой точки зрения мы являемся сви-

^Это положение отстаивает Роз Мари Лаграв в статье «Эмансипация под опекой: образование и труд женщин в XX веке» (RoseMarie Lagrave, «Une emancipation sous tutelle: education et travail des femmes au XX'e siecle», in Histoire des femmes, op. cit., t. V, p. 431-462.

348

детелями не безвариантного процесса воспроизведения, вызванного асимметрией различия между положением мужчин и положением женщин, а процесса выравнивания условий существования двух полов по мере наступления культуры, приветствующей (как применительно к одному, так и применительно к другому полу) торжество свободы самоуправления и воцарение независимой личности, распоряжающейся собой и собственным будущим без оглядки на авторитарную социальную модель поведения.

Но если третья женщина и знаменует собой бесспорный исторический прорыв, поостережемся все-таки отождествлять его с трансформацией, образующей по отношению к прошлому нечто вроде tabula rasa. Два объяснения того, какими станут отношения между полами в будущем, - и объяснение, настаивающее на возврате к идентичности и асимметрии полов; и объяснение, предрекающее конец общественному разделению половых ролей, - должны, в итоге, привести нас к выводу о том, что каждое из них по-своему убедительно^. Ни утрата легитимности самим принципом незыблемости положения каждого из полов, ни перемены в отношении к наемному труду и к семейной сфере не позволяют обосновать тезис о неразличимости половых ролей. Конечно, мужчин и женщин признают хозяевами их личной судьбы, однако это признание не равноценно состоянию взаимозаменяемости их ролей и места в обществе. Почти повсюду различия в положении воспроизводятся снова и снова, в параллель с сокращением числа областей, находящихся в исключительном ведении только одного из полов. Ограничения в действии равноправия на одних участках заключают в себе не меньше смысла, чем бесспорное продвижение вперед этого самого равноправия в других направлениях: идет ли речь о сфере чувств, о внешности, об учебе, о профессиональ-

^Elisabeth Badinter, L'un est l'autre, op. cit.

349

ной деятельности, о семье, о несходстве устремлений, о вкусах или суждениях, подобные пределы распространения снова и снова заявляют о себе, даже если при этом они бросаются в глаза гораздо меньше, чем прежде. Совершенно очевидно, что такая переменная, как пол, продолжает задавать определенную направленность всякому существованию, формировать различия в сфере чувств, жизненного пути и чаяний личности. Новизна состоит не в торжестве универсума унисекса, а в возникновении «открытого» общества, в котором многочисленные и предлагающие варианты для выбора нормы поведения существуют наряду с разнообразными стратегиями, с возможностями свободы действия и с индетерминированностью. Там, где прежде автоматически возникало детерминированное поведение, теперь есть место для выбора и индивидуального предпочтения. Прежде социальные модели поведения властно навязывали и роли, и место в обществе, теперь же они задают лишь факультативные установки и демонстрируют лишь статистически определяемые предпочтения. На смену единственным ролям пришли предпочтительные ориентации, свободный выбор собственной роли и готовность воспользоваться любым удобным случаем. И отныне более настоятельно заявляет о себе не сходство сексуальных ролей, а отсутствие жесткого регулирования социальных моделей и соответственно мощная сила самоопределения и субъективной индетерминированности двух гендеров. Свобода распоряжаться собой по собственному усмотрению отныне в одинаковой степени распространяется на оба гендера, однако формируется она неизменно «в ситуации»*, на основе разнящихся между собою норм и ролей, и нет никаких указаний на то, что в будущем они обречены на исчезновение.

*Ситуация - во французской философии, в частности в философии Ж. П. Сартра, это понятие включает в себя совокупность материальных и психоаналитических условий, которые в данную эпоху точно определяют некое целое.

Глава 4 РАБОТА-СЕМЬЯ: НЕДОСТИЖИМОЕ УРАВНИВАНИЕ В ПРАВАХ

Современное положение женщин в мире труда и семьи наглядно демонстрирует нам образ третьей женщины как результат смешения «продвинутого» равноправия и все еще продолжающегося неравноправия. В наши дни женщины добились для себя права на экономическую независимость, права выполнять любую работу и любые, даже очень высокие, обязанности, однако все еще в широких масштабах сохраняется деление на труд мужской и труд женский; женщины теперь в большинстве своем занимаются трудовой деятельностью, но преобладание доли их участия в домашнем труде пока еще бросается в глаза. В эпоху женщины-постдомохозяйки признание эгалитаристского принципа полной свободы распоряжаться собой никоим образом не препятствует воспроизводству разной манеры поведения, когда речь заходит о сексуальных ролях. И как же нам теперь - на полдороге между равноправием и неравноправием - определить для фигуры третьей женщины правильное место в истории? Кто она: реликт прошлого или же модель будущего? Как уяснить для себя по-

351

стоянство социальной дифференциации сексуальных ролей в такой исторический момент, когда преобладающее влияние имеют требования равноправия и независимости субъектов?

352

Мужской труд / женский труд

Если справедливо утверждение о том, что женский труд приобрел бесспорную и незыблемую легитимность в обществе, то не менее справедливо и утверждение о том, что статус женского труда не во всем подобен статусу мужского труда. Даже в тех группах населения, где менее всего привязаны к социальной модели женщины-домохозяйки, наемный труд жены редко считают столь же важным, как труд мужа. В основном самореализация мужчины в профессиональной области, по общему мнению, выступает на первый план в сравнении с самореализацией женщины; именно ей следует оставить службу, если того требует карьера мужа; в случае, если работа женщины составляет конкуренцию работе мужчины, преобладает мнение, что приоритетной является именно его работа^. Из-за трудоемких семейных нагрузок, которые выпадают на долю женщин, они менее склонны жертвовать свободным временем в интересах службы и не столь легки на подъем, как мужчины; они меньше времени проводят на работе и трудятся ближе к месту

^Francois de Singly, Fortune et infortune de la femme mariee, Paris, PUF, 1987, p. 138.

353

проживания, чем их супруг^. Когда дети болеют, то в подавляющем большинстве случаев уход за ними обеспечивают именно матери. По тем же самым причинам по сравнению с мужчинами гораздо больше женщин выражают желание работать неполный рабочий день: в 8 случаях из 10 подобное рабочее место занимает женщина. И когда в семье насчитывается трое детей, то доля работающих матерей не превышает 50%. Это означает, что модель взаимозаменяемости ролей мужчины и женщины себя не проявляет. Разумеется, различия в общественном положении двух гендеров стали меньше: профессиональная деятельность женщин отныне социально признана и составляет часть женской идентичности. И все-таки женский труд, даже в наши дни, не рассматривается как равный труду мужчины. Видимость способности ролей ко взаимной замене маскирует собой воспроизводство дифференцированной фиксации обществом каждого из двух полов по его отношению к труду и к семье.

Настороженность и сомнения в связи с женским трудом до сих пор окончательно не развеялись. В 1990 году треть француженок все еще одобряла в той или иной степени мысль о том, что во времена сильной безработицы преимущественное право на труд надо предоставлять скорее мужчине, нежели женщине. Большинство француженок (53%) продолжают думать, что женщинам ни в коем случае не следует работать, если у них есть дети младенческого возраста, или что им надо работать только в том случае, если семья не может прожить на зарплату мужа, или что они ни при каких обстоятельствах не должны работать. Для 4 француженок из каждых 10 работа обоих родителей «абсолютно несовместима» или же «трудно совместима» с надлежащим уходом за ребенком младенческого возраста^. Таким

^Francois de Singly, Fortune et infortune de la femme mariee, op. cit., p. 64-65.

^Georges Hatchuel, «Les Francais et l'activite feminine. Travailler ou materner?», art. cite.

354

образом, в эпоху третьей женщины эгалитарная социальная модель сосуществует с моделью неэгалитарной: идеология «раздельных сфер» двух полов, конечно же, одряхлела, но все-таки женщин по-прежнему мысленно помещают по преимуществу в сферу домашнего хозяйства; труд для женщин - столь же легитимное занятие, как и для мужчин, но это вовсе не влечет за собой установления недифференцированного отношения обоих полов к профессиональной деятельности.

Массированное вовлечение женщин в наемный труд, доступность профессиональной карьеры для обоих полов и развенчание идеала женщины-домохозяйки нисколько не помешали очередному воспроизводству везде, где речь идет о мужчинах и женщинах, такого структурного различия, при котором в одном случае акцент ставится на профессиональной жизни, а в другом - на домашней. Для представителей мужского пола профессиональная и домашняя сферы имеют различные полюса; зато у женщин оба полюса совмещены. Если для мужчин карьерные планы всегда перекрывают собой планы в отношении отцовства, то женщины обычно строят свои карьерные планы с включением в них грядущих сложностей, связанных с материнством^. Сильный пол воспринимает конец «жизни вдвоем» как нечто вполне естественное, а вот в восприятии другого пола разрыв неотделим от конфликтов, от выяснения отношений и поисков примирения, что зачастую служит источником для чувства вины и неудовлетворенности. Нет никаких сомнений в том, что новая индивидуалистическая культура стремится уменьшить радикальные различия между сексуальными ролями: с одной стороны, она усиливает значимость для мужчин их частной жизни, а с другой побуждает женщин вкладывать силы в профессиональ-

^Annette Langevin, «Regulation sociale du temps fertile des femmes», in Le Sexe du travail, Grenoble, PUG, 1984, p. 110; Michele Ferrand, «Paternite et vie professionnelle», in Le Sexe du travail, p. 130.

355

ную деятельность. Однако подобная динамика развития не приводит к унификации ролей одного пола с ролями другого: тяготение к домашней жизни остается приоритетным прежде всего для женского, а не для мужского пола. Нельзя сказать, что состоянию постмодерна в социальной сфере свойственна неразличимость сексуальных ролей: скорее ему свойственно наличие сексуальной дифференциации в самом строе индивидуалистически ориентированной мысли; и руководствуемся мы отнюдь не социальной моделью взаимообратимости полов, а двойственной социальной индивидуалистической моделью, снова и снова предписывающей обществу этот водораздел: мужское/ женское. Да и женский индивидуализм более явно устремлен к сфере домашней жизни, чем индивидуализм мужской.

К тому же, если учитывать половую принадлежность экономически активного населения, то доля участия в работе по найму, уровень квалификации, принадлежность к той или иной профессии и оплата труда распределяются неравномерно. Нетипичными видами трудовой деятельности занимается большее число женщин, чем мужчин: в 1994 году 28% работающих женщин были заняты неполный рабочий день, тогда как среди работающих мужчин это количество составило только 4,6%. На долю женщин приходится гораздо большее количество рабочих мест, требующих низкой квалификации; при одинаковом уровне квалификации разница в оплате труда в среднем варьируется от 5 до 18%. Вдобавок диапазон профессий, особенно сильно привлекающих женщин, гораздо уже, чем у мужчин: в 1990 году 47% работающих женщин занимались одной из двадцати профессий, тогда как в общем своде из 316 профессий на их долю выпадало менее 10%^. Правда, в наши дни

^Les Femmes, Paris, INSEE, coll. Contours et caracteres, 1995, p. 120. В Соединенных Штатах 80% работающих женщин занимают рабочие места секретарей, канцелярских работников и продавщиц.

356

под натиском женщин пали многие твердыни мужчин, и все большее число представительниц слабого пола устремляется в прежде заповедные для них сферы экономической жизни^. Однако эта тенденция не означает, что каждый из гендеров приблизительно одинаково представлен в разных профессиях. Места секретарей более чем на 97%, занимают женщины, и 90% младшего медицинского персонала тоже женщины. Зато в 1994 году среди квалифицированных рабочих их было всего только 16%, а среди бригадиров и мастеров - лишь 7%; среди строительных рабочих их доля составляет менее 5%. Из каждых десяти инженеров только одна - женщина. Профессии, связанные с армией, с полицией, с транспортом и с техникой доступны женщинам в крайне ограниченных пределах. Напрашивается следующий вывод: несмотря на расширение непроизводственного сектора экономики и успехи девочек в области образования, за последние двадцать-тридцать лет не произошло существенных сдвигов в порядке распределения мужчин и женщин по различным секторам рынка труда.

Перед лицом этой устойчивой асимметрии, заданной половой принадлежностью, при «оптимистических» толкованиях проблемы на передний план выдвигают мысль о том, что в этом случае мы сталкиваемся с обыкновенными пережитками прошлого и что прогресс истории и дальнейшее развитие равноправия приведут к их исчезновению. Если хорошенько все взвесить, то это в высшей степени маловероятно: тщательный анализ данных приводит к куда более осторожным выводам. Прежде всего, мы уже имели возможность наблюдать, что внедрение даже самых передовых технологий никоим образом не упраздняет ни дифференциации по по-

^Между 1982 и 1990 число женщин, занятых свободными профессиями, выросло на 55%; в системе образования оно увеличилось на 76%; среди руководящего персонала предприятий (в сфере управления и сбыта) - на 90%; в профессиях, связанных со средствами информации и с шоу-бизнесом, - на 43%.

357

ловому признаку, ни назначения женщин на должности, которые ниже их квалификации, и может вполне успешно сочетаться с подобной практикой^. Если все это принять во внимание, то пропасть между мужскими и женскими профессиями скорее выглядит не как результат влияния пережитков прошлого, а как процесс, развитие которого набрало полную силу именно в наше время. С другой стороны, сама направленность образования показывает, что жизненный путь и устремления у девочек и мальчиков по-прежнему глубоко различны. Уже на этапе профессиональной подготовки более или менее одинаковое присутствие обоих полов столь же недостижимо, как и вчера. Мы видим разительное преобладание представителей мужского пола, когда речь идет об обучении строительным и заводским профессиям, и столь же разительное преобладание представительниц женского пола в учебных заведениях, готовящих специалистов в области пошива модной одежды, секретарской работы, швейного дела и здравоохранения. Сходным образом и на уровне получения высшего образования юноши в массовом порядке выбирают для себя занятия, связанные с «созидательно-конструктивной» деятельностью и направленные на достижение власти над материальными предметами и людьми, в то время как девушки в столь же массовом порядке предпочитают занятия в сфере образования, работы с людьми и здравоохранения^. Даже если ни одна карьера не может отныне считаться исключительным достоянием мужского пола, и даже если девушки поступают в университет в тех же количествах, что и юноши, повсюду при выборе специальности наблюдаются различия по половому признаку. И, ссылаясь на устаревшую и постепенно отмирающую

^Margaret Maruani, Chantai Nicole, Au labeur des dames, Paris, Syros, 1989, p. 17-72.

^Christian Baudelot, Roger Establet, Allez les filles!, Paris, Seuil, 1992.

358

манеру поведения и на пережитки других эпох, мы эту проблему не решим, потому что в действительности речь идет о тенденциях, отвечающих современным вкусам и устремлениям. Стереотипы пола не следует относить к наследию прошлого, которое естественным путем будет уничтожено «прогрессом»: подобные пережитки демонстрируют исключительную живучесть, и они возрождаются даже в недрах современного открытого мира равноправия и свободы. Большим заблуждением было бы полагать, будто поступательное развитие равноправия подготавливает универсум унисекса: социальное воспроизведение половых различий по-прежнему является неотделимым от эпохи постмодерна процессом.

359

Какова супружеская пара? Какова мать? Каков отец?

Еще совсем недалеко от нас то время, когда роли, отведенные в супружеской паре тому или иному полу, не подвергались сомнению. До 50-х годов муж, в принципе, обязан был добывать деньги на ведение домашнего хозяйства и обеспечивать общее руководство жизнью семьи. Что касается супруги, то она отвечала за сплоченность и взаимную привязанность всех домашних, а также занималась домом и детьми. Один из них был предназначен для работы вне дома, другая - для работы в домашних условиях; один - для выполнения инструментальных ролей, другая - для ролей экспрессивных. И само распределение ролей было четким и однозначным: всю домашнюю работу выполняет только женщина, поскольку для мужа унизительно нянчить детей или заниматься домом. Мужчина - это наделенный исключительными правами и многочисленными обязанностями, законно признанный «глава семьи»; он осуществляет функции власти и над детьми, и над женой.

Но сколь бы действенной ни была подобная система общественных установлений, она все равно охватывала лишь часть более сложной социальной действительности.

360

В частности, тот факт, что мужчина поставлял материальные ресурсы для ведения хозяйства, не везде имел следствием подчиненное положение женщины и единовластие мужчины. Конечно, в буржуазных семьях муж сам принимал ответственные решения и распоряжался финансами, каждый месяц выдавая супруге ту сумму, которую он считал достаточной для покрытия текущих расходов. Однако в среде рабочих финансы семьи зачастую оказывались в руках женщин: начиная с середины XIX века во Франции установился своего рода «финансовый матриархат», поскольку многие рабочие отдавали зарплату своим женам, которых признавали «хозяйками» дома^. Ричард Сеннет, изучая средний класс в Чикаго в 1880-е годы, обнаружил кротких и покладистых, слабовольных и безынициативных отцов, тогда как их жены были волевыми, энергичными и напористыми: именно им принадлежали в семье и авторитет и власть^. Таков был новый «матриархат», о котором свидетельствовали во Франции образы деспотичных и властных матерей, описанных Жюлем Валлесом*, Жюлем Ренаром**, Франсуа Мориаком*** и Эрве Базе-

^В начале 60-х годов женщины распоряжались финансами семьи в 13% буржуазных семей, в 53% семей среднего класса и в 78% рабочих семей.

^Richard Sennett, La Famille contre la ville, Paris, Recherches, 1980, chap. X.

*Уродливые отношения в семье с большой силой описаны французским писателем Жюлем Валлесом (1832-1885) в его книге «Ребенок» (1879) - первой в автобиографической трилогии «Жак Вентра».

**Имеется в виду рассказанная в повести французского писателя Жюля Ренара (1864-1910) «Рыжик» история младшего и нелюбимого сына, на котором его мать - злобная и тупая - вымещает свои обиды на жизнь.

***Мориак, Франсуа (1885-1970) - французский писатель, в романах которого семья - это «живая тюремная решетка из ртов, глаз, ушей». Его повесть «Обезьянка» - это история короткой, полной страданий жизни и ужасной смерти маленького Гийу, уродливого и забитого ребенка из провинциальной дворянской семьи, ставшего жертвой отвратительной в своей ненависти к сыну матери.

361

ном*. В период между двумя войнами при описании семей английских рабочих мать также оказывается главной фигурой; она выглядит самым авторитетным членом семьи, и именно ей принадлежит главенство (она «носит брюки»)^. В это же самое время в Америке в романах и в средствах массовой информации изобилуют образы доброго, покорного и снисходительного отца, который отказался от власти в семье в пользу верховенства матери^. Свойственный Новому времени идеал супруги - хозяйки дома действовал не только как средство принижения женщин; в реальной жизни его появление сопровождалось, по крайней мере в известных кругах, ослаблением авторитета отца и мужа и усилением влияния женщины в ее роли матери, распорядительницы и потребительницы^. Отмирание патриархальной семьи началось внутри самой социальной модели, рассматривающей мужчину в качестве единственного хозяина и кормильца семьи.

Как бы то ни было, но такое неравноправное распределение ролей внутри семейной пары обладало на протяжении всего этого периода прочной социальной легитимностью. И суть произошедших изменений заключается в следующем: в последние тридцать лет мы наблюдаем беспрецедентный процесс пересмотра порядка распределения семейных ролей. То, что прежде само собой разумелось, вступило в эру оспаривания и даже

*Базен, Эрве (1911-1996) - французский писатель, автор посвященной истории семьи Резо трилогии, в первой книге которой («Змея в кулаке», 1947) описано трагическое противостояние между сыном и его бессердечной матерью.

^Elisabeth Roberts, A Woman's Place. An Oral History of Working Class Women. 1890-1940, Oxford, Basil Blackwell, 1984.

^Geoffroy Gorer, Les Americains, Paris, Calmann-Levy, 1949, p. 43-69.

^В период между двумя войнами данные американской статистики свидетельствуют, что более трех четвертей семейных покупок совершают женщины (см.: Geoffroy Gorer, Les Americains, op. cit., p. 61).

362

конфликтов. И теперь, когда женский труд рассматривается как определенная ценность, а принцип подчинения женщины мужчине утратил легитимность, в жизнь внедряется совсем иная социальная модель супружеской пары. С тех пор как мужчина перестал быть «главой семьи», а женщина имеет в своем распоряжении заработанные ею деньги, она имеет возможность прослеживать рост своего влияния в их супружеской паре. Идеал равноправия, осуждение питаемого мужским шовинизмом поведения и экономическая эмансипация женщины формируют тенденцию создания новой социальной модели, отмеченной женской независимостью и участием обоих супругов в принятии ответственных решений. Отныне кардинальные решения, касающиеся, например, покупки квартиры, обстановки для дома или будущего детей, принимаются супругами на основе все большего равноправия сторон^, и 6 женщин из каждых 10 заявляют, что занимаются семейными счетами без участия мужа. Об отмирании патриархальной семьи говорит и еще одна недавняя тенденция: в Соединенных Штатах, в некоторых из тех семей, где у мужчин и женщин высокие заработные платы, каждый супруг совершенно независимо распоряжается своими сбережениями и бюджетом^. У иных молодых супружеских пар подобная тенденция к раздельным счетам начинает проявляться и во Франции. Одновременно с наступлением эпохи третьей женщины наряду с парами, где каждый имеет равные права на общую собственность, возникают и такие пары, где каждый сам отвечает за себя, иными словами, возникает на уровне самой пары индивидуализм в распоряжении имуществом.

^Michel Claude, Francois de Singly, «L'organisation domestique: pouvoir et negociation». Economie et statistique, № 187, avril 1986, p. 3-30.

^R. Hertz, More Equal than Others, Berkeley, University ofCalifornia Press, 1986.

363

С другой стороны, в глазах молодых людей, еще только начинающих жить вдвоем, тот принцип, согласно которому почти вся домашняя работа возлагалась прежде на плечи женщины, утратил былую незыблемость*. Крепнет мысль о том, что каждый должен вносить свой вклад в работу по дому, пусть даже и с учетом личных склонностей и наличия свободного времени. В прежние времена порядок распределения домашних обязанностей в семье диктовался традицией, теперь же он стал предметом обсуждения и договоренностей между мужчиной и женщиной. Вот почему мы и становимся свидетелями того, как обязанности, прежде исключительно женские (приготовление пищи, мытье посуды и окон, наведение чистоты, закупка продуктов), осуществляют мужчины, причем чаще всего это делают те, у кого есть диплом о высшем образовании и работающая супруга: в каждом третьем случае мужчина, обладающий дипломом бакалавра или еще более высоким образовательным уровнем, берет на себя подобные обязанности, называемые «установленными по взаимному согласию»^. В Европе в числе выполняемых мужчинами домашних обязанностей оказываются, в порядке уменьшения их привлекательности, следующие: делать покупки, мыть посуду, отвозить детей^. Отмечается также большая заинтересованность и более высокая степень участия отцов в развитии детей и в уходе за ними, как это демонстрируют

*Социолог Элизабет Ботт полагает, что существуют два основных типа распределения ролей в супружестве - сегрегированный и совмещенный, которые, по результатам проведенных исследований, ассоциируются соответственно с рабочим и средним классом. Ботт предрекает постепенное заимствование представителями рабочего класса норм, присущих среднему классу, вследствие чего супружеские роли все чаще станут приобретать совместный характер (подробнее об этом см.: Лоусон Тони, Гэррод Джоан. Словарьсправочник. Указ. соч. С. 470-471).

^Bernard Zarca, «Division du travail domestique; poids du passe et tensions au sein du couple». Economie et statistique, #228, janvier 1990, p. 29-39.

^Les Femmes, op. cit., p. 170-171.

364

нам пресловутые «новые отцы», которые теперь не считают зазорным для себя ни перепеленать младенца, ни убаюкать его или покормить из рожка.

Но сколь бы значимыми ни были подобные изменения, они, несмотря ни на что, остаются медленными, ограниченными и не способными приблизить мужчин и женщин к полному равноправию в домашнем хозяйстве. И в итоге самым примечательным является не столько кардинальное изменение ролей, сколько их твердая устойчивость. Каждый новый опрос открывает для нас одно и то же положение дел: в подавляющем большинстве случаев воспитание детей и выполнение домашних обязанностей почти полностью ложатся на плечи женщин. Обязанности по дому каждую неделю отнимают у работающей женщины в среднем 35 часов, а у работающего мужчины - только 20 часов. Каждый день в два раза большее число матерей, чем отцов, посвящают в два раза больше времени тому, чтобы помыть, одеть и накормить своих детей^. Женщины, которые трудятся по найму, ежедневно три четверти часа уделяют уборке и полтора часа приготовлению еды и мытью посуды, тогда как мужчины уделяют этим занятиям соответственно семь и двадцать пять минут^. В Соединенных Штатах работающие женщины выполняют 75% обязанностей по дому, а их мужья помогают им чуть больше получаса в день^: за двадцать лет доля участия мужчин в работе по дому выросла всего лишь на 10%. В настоящее время 79% испанок, 70% англичанок и немок, 60% француженок и итальянок заявляют, что их супруг не выполняет никаких домашних обязанностей^. Работа по дому

^Caroline Roy, «La gestion du temps des hommes et des femmes, des actifs et inactifs». Economie et statistique, #233, juillet-aout 1989 p. 5-11.

^Les Femmes, op. cit., p. 173.

^Arlie Hochschild, The Second Shift: Working Parents and the Revolutional Ноте, New York, Viking Penguin, 1989, p. 4.

^Les Femmes, op. cit., p. 171.

365

всюду остается жестко поделенной с учетом половой принадлежности: практически не существует домашних обязанностей, с равным основанием выполняемых как представителями одного, так и представителями другого пола, и каждую из этих обязанностей по-прежнему относят в большей степени к одному, чем к другому полу: стирка белья, глаженье, шитье, поддержание гигиены таковы обязанности, едва ли не безраздельно возложенные на женщин^.

Даже если мужчины и участвуют в домашних трудах заметней, чем раньше, общий надзор за повседневной жизнью неизменно и в первую очередь поручается женщинам, и такой порядок принят во всех слоях населения. Если мужчины и стали больше помогать женщинам, они все равно нигде не берут на себя основную ответственность за детей или ответственность за организацию выполнения домашних работ. Их участие незначительно и редко является определяющим; они вносят свой вклад в работу по дому скорее в качестве дополнительного участника и помощника, чем в качестве главного или неизменного исполнителя. Изменения коснулись не столько порядка распределения семейных ролей по половому признаку, сколько увеличения числа занятий, выполняемых при содействии мужчин, - в пределах традиционного разделения, базирующегося на преобладании женского участия. Подумать о том, чем будут заниматься дети, спланировать распорядок дня, согласовать поездки, позаботиться о еде, о покупках и обо всех необходимых шагах - эта «умственная нагрузка»^, которую бюджет времени не учитывает, постоянно и прежде всего ложится на женщин. Поступательному развитию равноправия удалось ослабить ассоциатив-

^Bernard Zarca, «Division du travail domestique; poids du passe et tensions au sein du couple», art. cite, p. 30.

^Monique Haicault, «La gestion ordinaire de la vie en deux». Sociologie du travail, #3, 1984, p. 268-277.

366

ную связь между мужчиной и авторитетом, однако оно не привело к упразднению ассоциативной связи между женщинами и ответственностью за дом.

И все-таки наемный труд женщин оказал кое-какое воздействие и на домашнюю работу, которую они берут на себя. Об этом свидетельствует тот факт, что занятые служебной деятельностью женщины уделяют хозяйственным делам и детям меньше времени, чем женщины, только ведущие домашнее хозяйство^. К тому же мы наблюдаем движение по вынесению за пределы дома или же социализации домашних обязанностей, прежде выполняемых в основном матерью (приготовление еды, глаженье, уход за детьми, а также занятия с детьми и забота об их развлечениях). Таким образом, многие традиционно домашние виды деятельности делегированы и поставлены на промышленную основу, взяты на себя сервисными службами, общественными объединениями или организациями. Однако это только на первый взгляд освобождает женщин. Ибо если на приготовление пищи женщины тратят отныне меньше времени (полуфабрикаты, микроволновая печь), то гораздо больше времени они тратят на то, чтобы получить нужную информацию, организовать внешкольные - спортивные и художественные - занятия для детей. Физическая нагрузка женщин уменьшается, зато умственная нагрузка растет. Работа по дому требует меньше усилий, зато возрастает трата сил на хождение по инстанциям, на контакты с организациями, на поиск необходимых сведений, на подготовку расписания занятий, на поездки, связанные с деятельностью по развитию и воспитанию детей. Изменения в специфике домашнего труда не оказали глубинного воз-

^Время, ежедневно уделяемое занятыми на службе матерями работе по дому, - это пять часов (при одном ребенке) и шесть часов (при трех детях); это время у матерей, которые сидят дома, соответственно восемь часов и девять часов пятнадцать минут (Caroline Roy, «La gestion du temps des hommes et des femmes, des actifs et inactifs», art. cite).

367

действия на преемственность ролей в семье; несходство позиций двух полов по отношению к семейной жизни заявлено значительно сильнее, чем слияние их ролей. Даже если оба супруга работают, то и тогда закон из двух пунктов не теряет своей силы, обрекая на поражение все поступательное развитие равноправия, и эти два пункта таковы: господство мужчины в профессиональной области; главенство женщины в домашней сфере.

Отношение отцов к детям, со своей стороны, тоже показывает незыблемость в различии семейных ролей. Матери, когда они занимаются профессиональной деятельностью, уделяют два с половиной часа в день детям моложе двух лет, а отец - только три четверти часа. В период между 1975 и 1986 годами время, уделяемое отцами своему первенцу, возросло с тридцати до сорока пяти минут. В Соединенных Штатах меньше чем одна женщина из каждых трех считает, что ее супруг действительно занимается детьми. Вот почему важно, не отрицая реальности «нового отцовства», не делать из этого далеко идущих выводов, касающихся социальной организации ролей как одного, так и другого полов. Положение отцов из разведенных семей свидетельствует об ограничениях, на которые наталкивается это движение и которые кое-кто описывает как феминизацию мужчины и маскулинизацию женщины. Известно, что все большее число незарегистрированных отцов признает своих детей: 85% уже к концу первого года. Вместе с тем увеличивается и количество отцов, настаивающих при рассмотрении дел о разводе на том, чтобы детей оставили на их попечении. Все это так, однако после развода около половины детей совсем не видятся со своими отцами или же видятся с ними очень редко^. Перед процедурой развода с отцами проживают только 23% детей, тогда

^Evelyne Sullerot, Quels peres? Quels fils? Paris, Fayard, 1992, p. 103-104, 113; Henri Levidon, Catherine Villeneuve, «Constance et inconstance dans la famille», INED, Travaux et Documents, 1994.

368

как с матерями в этом случае проживает 62% детей^. В европейских странах попечение о детях в разведенных семьях в 75-90% случаев возлагается на мать. Можно ли это объяснить приверженностью представителей судебной власти к традиционным схемам? Вовсе нет: большинство ходатайств подкрепляются соглашением между родителями, и только 15% отцов требуют постоянного проживания с ними детей^. Все эти данные обнаруживают большую устойчивость в расхождении между отцовской и материнской ролями: сегодня так же, как и вчера, женщина «в большей степени мать, чем мужчина отец». Этот феномен подтверждает еще и тот факт, что только третья часть от общего числа алиментов, начисляемых с отцов, выплачивается как положено, а две трети либо выплачиваются частично, либо не выплачиваются совсем. Когда матери работают, отцы уделяют больше времени заботам о детях, однако это свидетельствует не о последовательных изменениях позиций, а о процессе ослабления жесткости при распределении половых ролей.

^Irene Thery, Le Demariage, op. cit., p. 229.

^См.: Hugues Fulchiron, «Une nouvelle reforme de l'autorite parentale», chronique XXV, Sirey, Recueil Dalloz, 1993, 16-e cahier, p. 121.

^В полном соответствии с выводом Эвелины Сюллеро (Evelyne Sullerot, Quels peres? Quels fils? op. cit., p. 258).

369

Дрейф семейных ролей

Как объяснить подобную устойчивость сексуальных ролей в условиях демократии? Столкнувшись с подобным вопросом, нередко выдвигают идею «пережитка» или «отставания в масштабах истории», подкрепленного силой инерции культурных привычек, консерватизмом ментальности, тяготением ролей, унаследованных от прошлого. В противовес прогрессивной политической доктрине ценностей равноправия и независимости, наследие предков якобы беспрестанно воспроизводит разделение семейных ролей по половому признаку, и все это происходит уже с момента первичной социализации девочек и мальчиков. Таким образом, от девочек чаще, чем от мальчиков, требуют, чтобы они делали уборку, мыли посуду или занимались младшими братьями и сестрами^. Аналогичным образом и игры в приготовление обеда или в «дочки-матери» подготавливают их к роли будущей матери-домохозяйки-потребительницы^. В основе

^Martine Segalen, Sociologie de la famille, Paris, Armand Colin, 1984, p. 253.

^Elena Gianini Belotti, Du cote des petites filles, Paris, Editions des Femmes, 1974, p. 107-123.

370

преемственности домашних ролей - сковывающее влияние обычаев и социальных стереотипов, коренящихся в тысячелетней истории общества.

Если подобный тип объяснения и заключает в себе бесспорную долю истины, то необходимо все-таки признать его недостаточность. Ибо в нашем обществе многие роли, унаследованные в силу традиции, успели утратить свой доминантный характер. Именно здесь и возникает неясность. Почему разделение ролей по половому признаку продолжается беспрестанно и с такой неослабевающей силой, в то время как другие социальные нормы распадаются? Почему, например, двойная мораль в области пола или же стереотип женщины - хозяйки дома стремительно отмирают, а главенствующее место женщины в семейной сфере все еще сохраняется? Привлечение для объяснения принципа культурной инерции не решает проблемы в быстро меняющихся обществах, характеризуемых ориентацией на будущее, на самоучреждение социального порядка, на поиск новых форм идентичности и на оспаривание норм, воспринятых из прошлого.

В этом вопросе женщины, если говорить об их позиции, нередко обращают внимание на «отсутствие доброй воли» у мужчин и на их решительный отказ брать на себя работу по дому. Как следствие, женщины вынуждены расплачиваться за отступничество мужчин, принимая большую часть домашних обязанностей на себя. И женскую занятость в семье, и самоустранение мужчин, привязанных к их «законным преимуществам», якобы следует рассматривать как звенья единой цепи. Пусть так. Но проясняют ли женщины таким образом глубинную суть проблемы? Это весьма и весьма сомнительно, ибо если женщины выступают жертвами мужского эгоизма, то тогда их преимущественная задействованность в семье сводится к внешнему принуждению. Заслуга этого объяснения в том, что оно порывает с известного сорта мистической женственностью, однако его недостаток в том, что оно излишне затушевывает ак-

371

тивное участие, которое женщины принимают в социальном воспроизводстве домашних ролей. И если неоспоримо существование принуждений и внешнего давления, то наряду с этим существует и приверженность к таким ролям, существует процесс их присвоения и построения собственного «я» на основе того, что воспринято из прошлого. В своем отношении к домашним обязанностям женщины выступают еще и как натуры деятельные, воодушевляемые планами, личными стратегиями, волей к созиданию собственной судьбы. За логическими схемами доминирования одного пола над другим, за гнетом детерминирующих культурных факторов необходимо разглядеть в этой вовлеченности женщин в домашние занятия феномен, в котором проявляются и поиски смысла жизни, и стратегии власти, и устремления, связанные с идентичностью.

Следствия преобладания женщин в семейной сфере сделались объектом социологических исследований, ставших в наши дни классическими. В частности, было доказано, что если супружеская жизнь сопровождается ускорением продвижения мужчин по служебной лестнице, то она характеризуется одновременным замедлением профессионального роста женщин^. Однако из того, что за выполнение семейных обязанностей женщины расплачиваются собственной карьерой, конечно же, не следует, будто они не получают от этого никакой субъективной пользы. Полноценное общение с ребенком, радость от того, что вы способствуете развитию и счастью нового существа, удовлетворение от сознания своей незаменимости, ощущение важности выполняемых обязанностей, способность влиять на настоящее и будущее ребенка, обретение идентичности женщины-матери: надо быть слепым, чтобы не заметить того очевидного факта, что положение матери - это нечто большее

^Francois de Singly, Fortune el infortune de la femme mariee, op. cit., p. 65-76.

372

и иное, нежели форма подчинения навязанным «со стороны» ролям. Предпочтение, отдаваемое детям, сокращает инвестиции женщин в профессиональную деятельность, однако оно обогащает эмоциональную сферу их жизни и сферу, связанную с межличностными отношениями; оно служит им помехой в продвижении по служебной лестнице, но зато наполняет их существование исключительно сильными чувствами. И если ведущее положение женщин при распределении семейных ролей до сих пор сохраняется, то происходит это не только под давлением сложившейся культуры и «безответственного» поведения мужчин, а еще и благодаря таким богатствам чувств, власти и независимости, какие неотделимы от материнских функций.

Само собой разумеется, что преимущественную занятость женщин семьей можно рассматривать как инструмент воспроизводства мужского владычества в обществе. Однако это не позволяет ограничивать влияние женщин одной только областью семейных отношений, поскольку вовлеченность женщин в сферу домашних забот непременно порождает специфические формы власти, которые хотя и проявляются в частной жизни, но вместе с тем обладают кардинальным значением, как о том свидетельствует множество романов XIX и XX веков. И даже в наши дни вопрос о материнской власти сохраняет всю свою остроту. Так, многие женщины неодобрительно относятся к тому, что их супруг «сверх меры» занимается домом и детьми: в 80-х годах от 60 до 80% американок не считали необходимым большее участие отцов в семейных делах. Другие анкеты показывают, что в проникнутых современными идеями семьях, где мужчины привлечены к выполнению домашних обязанностей, трения между супругами по-прежнему сохраняются, так же как и недовольство матерей^. Элизабет

^См. труды, приведенные Элизабет Бадентер в кн.: XY: de l'identite masculine, Paris, Odile Jacob, 1992, p. 270-271.

373

Бадентер справедливо отмечает, что этот феномен следует интерпретировать как реакцию на ослабление главенствующей позиции, как сопротивление потере материнской власти, которую многие женщины не желают ни с кем делить. Впрочем, в среднем классе нового образца матери иногда гордятся своей способностью совмещать профессиональную деятельность с материнскими обязанностями. Перекладывая на другого свои обязанности по организации и инициативным действиям в домашней сфере, женщины извлекают двойное удовольствие от собственной способности держать под контролем два универсума: универсум профессиональной деятельности и универсум «семьи-как-предприятия»^. Если принять во внимание все выгоды положения матерей обретение смысла жизни, позицию обладания властью, утверждение собственной идентичности и независимость в организационной сфере, - то такое их положение в нашем обществе не может быть объяснено простым пережитком прошлого.

На это можно было бы возразить, и не без оснований, следующее: то, что справедливо, когда речь идет о взаимоотношениях между женщиной и ребенком, с гораздо большими затруднениями применимо к таким явно менее радостным занятиям, как работа по дому. Подметать, стирать белье, бегать по магазинам и каждый день готовить - все эти занятия с сильной натяжкой можно считать наделенными глубоким смыслом. Хотя из этого нельзя также заключить, что они лишены какой бы то ни было значимости для установления идентичности. Хозяйственные обязанности и в самом деле предоставляют возможность формировать личную и связанную с идентичностью сферу, внедрять собственные критерии, вполне индивидуальную манеру действовать и рассуждать, добиваться признания собственного

^Jacques Commaille, Les Strategies des femmes: travail, famille et politique, op. cit., p. 38-39.

374

представления относительно организации быта, поддержания чистоты и порядка, относительно питания или украшения жилища^. Нет никаких сомнений в том, что центральное место женщин в домашней жизни следует относить к укладу жизни, унаследованному от прошлого, однако если такое положение дел сохраняется и в наши дни, то происходит это потому, что таким образом женщины могут обозначить пределы своих возможностей, выбрать отвечающий собственным вкусам интерьер, заявить о себе как о главном режиссере в театре повседневной жизни. Занятия хозяйством, хотя их порой и переживают как трудовую повинность, все-таки остаются в той или иной степени способом контролировать определенную сферу жизни и творить свой собственный мир.

При таких условиях есть все основания полагать, что главенствующее положение женщин в домашней вселенной еще не скоро станет менее прочным. В обществе эпохи постмодерна теряют приоритетное воздействие только культурные коды, служащие препятствием для самовыражения и распоряжения собой по собственному усмотрению, но это не распространяется на те коды, которые, подобно семейным функциям, позволяют осуществлять самоорганизацию, управление собственным универсумом, построение особого мирка близкого, наполненного чувствами и межличностным общением. Если многие женщины и сетуют на «второй рабочий день» и хотели бы, чтобы обязанности в семье были распределены более оптимально, то лишь очень немногие из них считают, что заниматься детьми - их кормить, купать и развивать их способности - скучно и неприятно^. Многие работающие женщины скорее вы-

^Jean-Claude Kaufmann, Sociologie du couple, Paris, PUF, 1993., p. 88-103.

^Данные опроса, приведенные Элизабет Бадентер в кн.: Elisabeth Badinter, L'Amour en plus, op. cit., p. 458. Результаты опроса интерпретированы Элизабет Бадентер по-другому.

375

ражают сожаление, что не могут заниматься этим чаще. Мы переживаем такие времена, когда женщины все активнее участвуют в профессиональной деятельности, когда рождение детей стало делом сознательного выбора, когда семьи более малочисленны и материнские обязанности воспринимаются уже не столько как бремя, сколько как способ самообогащения, не столько как «каторга», сколько как источник обретения смысла жизни, не столько как «несправедливость», жертвой которой являются женщины, сколько как способ формирования идентичности, не создающий помех на пути к личной независимости. Таковы факторы, делающие маловероятной утрату женщинами их главенствующих позиций в семейной жизни.

Конечно, женщины порой считают положение мужчины завидным, но в то же время они с трудом приспосабливаются к мужскому образу жизни, который оценивают как слишком бездушно запрограммированный. Если женщины и протестуют против двойной нагрузки, то очень многие при этом отвергают «полную поглощенность» мужчин своей профессиональной деятельностью и отсутствие у них времени на личную жизнь. Критики из числа женщин не наделяют достаточным правдоподобием идею ослабления преимущественной нацеленности женщины на семью. Тем более, что теперь привилегированное положение женщины в домашней сфере перестало вступать в непримиримое противоречие с профессиональной деятельностью и с личной независимостью. Как только некая норма жизни, пусть даже и традиционная, может быть переделана на новый лад в соответствии с индивидуалистическими устремлениями, остается мало оснований полагать, будто ее обрекут на исчезновение. Даже если женщины и вовлекаются в профессиональную деятельность во все больших масштабах, и даже если мужчины берут на себя все больше домашних обязанностей, женское главенство в семейной сфере останется в будущем наиболее вероятным. На горизонте демократических обществ проглядывает не взаимное уравнивание

376

семейных ролей представителей двух полов, а союз традиции и современности; не возобновление действия различных норм поведения для двух полов, а нормы, установленные по-новому и вызванные к жизни законами такого мира, где торжествует независимость. Революция, связанная с установлением равноправия*, не стала могильщиком разделения ролей по половому признаку: она есть то, что как раз и делает подобное разделение совместимым с идеалами современности.

*Уилкинсон в этой связи ввел термин «гендерный переворот», используемый для описания фундаментальных изменений в отношении к роли женщины в обществе, произошедших за время существования современного феминизма. Основой этих изменений стали перемены в отношении самих женщин к образованию и работе. Сегодня, не желая довольствоваться ролью домохозяек, женщины все более склоняются к выстраиванию собственной карьеры, а потому гораздо более позитивно относятся к образованию как средству успешного служебного роста (подробнее об этом см.: Лоусон Тони, Гэррод Джоан. Словарь-справочник. Указ. соч. С. 60).