Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Иван Лупандин

ЛЕКЦИИ ПО ИСТОРИИ НАТУРФИЛОСОФИИ

К оглавлению

18. Джордано Бруно, Рене Декарт и Френсис Бэкон

В концепциях Николая Коперника и Тихо Браге, при всем различии их систем, было все же нечто общее, а именно, идея конечной сферической вселенной. Границей Вселенной и Коперник, и Тихо Браге считали сферу неподвижных звезд. При этом в системе Коперника звезды сделались в буквальном смысле "неподвижными", а не только неподвижными друг относительно друга, каковой смысл вкладывали еще древние, чтобы отличить звезды от планет /слово "планета" в переводе с греческого означает "блуждающая"/. Но настало время отказаться и от этой унаследованной от античности идеи, а именно, что неподвижные звезды равноудалены от центра мира и образуют сферу. Равным образом, настало время вообще отказаться от идеи центра мира и от попыток изобразить Вселенную на рисунке, как это делали сначала пифагорейцы / Филолай / , затем Платон, Аристотель, Птолемей, Фома Аквинский, Николай Коперник и, наконец, Тихо Браге. Как справедливо заметил американский историк науки С. Яки, этот шаг /отказ от идеи центра мира и сферы неподвижных звезд как границы мира/ был равносилен "утрате" вселенной или "изгнанию из космологического рая".

Первый шаг в этом направлении сделал итальянский философ Джордано Бруно /1548-1600/. Бруно отличался своим критическим умом, настроенным скорее на разрушение, нежели на созидание. Как и многие другие интеллектуалы эпохи Возрождения, Бруно отдал дань увлечения оккультными науками, за что в конце концов поплатился жизнью, будучи сожжен на костре как нераскаявшийся еретик и чернокнижник. Для нас представляет интерес сочинение Бруно "О бесконечности вселенной и мирах", где часто цитируется Николай Кузанский, первым предложивший отказаться от идеи конечной вселенной и рассматривать каждую звезду как отдельный мир, населенный собственными жителями. Именно идея "инопланетян" привела Николая Кузанского и Джордано Бруно к неизвестной даже античным атомистам - Демокриту, Эпикуру и Лукрецию - идее, что каждая звезда является тем отдельным миром, о бесчисленном множестве которых говорили атомисты. У Демокрита идея множества миров сводилась к идее множества вселенных, так или иначе напоминавших нашу; при этом у Демокрита не было никаких сомнений в том, что все звезды расположены на одной сфере.

Взвесив все это, можно утверждать, что Николай Кузанский и Джордано Бруно были первыми мыслителями, предложившими отказаться от античных представлений о сфере звезд как едином космическом теле /когда-то пифагореец Филолай, чтобы получить совершенное число небесных тел, а именно десять, приплюсовывал сферу звезд к Солнцу, Луне, Земле и планетам/. Разница, однако, между Николаем Кузанским и Джордано Бруно состоит в двух вещах. Во-первых, Николай Кузанский не решался открыто критиковать Аристотеля, в то время как Бруно не стеснялся в выражениях, критикуя Аристотеля и схоластов. Во-вторых, Николай Кузанский ничего не знал о гелиоцентризме, а Бруно был протагонистом системы Коперника.

То, что у Николая Кузанского и Джордано Бруно было лишь гениальной догадкой, обрело четкость математического доказательства у Рене Декарта /1596-1650/, французского математика и философа, попытавшегося создать новую, несхоластическую метафизику и преуспевшего в этом больше, чем Галилей. Приведем несколько фрагментов из книги Декарта "Начала философии", изданной впервые в Лейдене в 1644 году.

В предисловии Декарт пишет о том, что требуется от начал: "От начал требуется, чтобы они были столь ясными и очевидными, чтобы человеческий разум при их внимательном исследовании не мог сомневаться в их истинности[...] Разумеется, лишь Бог является совершенной Мудростью и обладает совершенным знанием всех вещей: но и люди могут называться более или менее мудрыми в зависимости от того, много или мало истин они знают о вещах самых важных[...]"

К числу самых важных вещей Декарт относил философские истины, отсюда его мнение, что "не может быть большего блага для государства, чем если в нем наличествуют истинные философы[...]; те же, кои без изучения философии жизнь проводят, воистину имеют глаза закрытыми и не помышляют о том, как бы их открыть".

В третьей книге "Начал философии" Декарт рассматривает космологические проблемы. Прежде всего, Декарт оценивает расстояния между небесными телами в Солнечной системе: "Во- первых, обратим внимание, что Луна отстоит от Земли на расстояние, равное приблизительно 30 диаметрам Земли. Солнце же отстоит от Земли на расстояние 600 или 700 диаметров Земли". Здесь Декарт пока следует тем данным , которые приводит Птолемей в "Альмагесте". Однако, когда речь заходит о внешних планетах - Марсе, Юпитере и Сатурне - Декарт уже пользуется данными, полученными Коперником /по цензурным соображениям не упоминая его имени/: "Узнаем также с помощью наблюдений, коим помогает разум /намек на гелиоцентризм? - И.Л./, что Меркурий отстоит от Солнца на расстояние более 200 диаметров Земли, Венера - более 400, Марс - 900 или 1000, Юпитер - более 3000, и Сатурн - 5000 или 6000".

Далее Декарт переходит к оценке расстояния до т.н. неподвижных звезд: "Что же касается неподвижных звезд, то не позволяют, впрочем, явления считать, что они отстоят от Солнца или Земли на расстояние большее, чем расстояние до Сатурна, но тем не менее можно предположить, что они находятся на сколь угодно большом расстоянии". На самом деле Декарт, будучи убежден в правоте Коперника, но не решаясь из-за страха перед инквизицией заявить об этом открыто, имел важные основания считать, что "неподвижные" звезды удалены от Земли на расстояние гораздо большее, чем расстояние до Сатурна /в противном случае, если, разумеется, признать правоту Коперника, конфигурация созвездий менялась бы по мере обращения Земли вокруг Солнца/. Дальнейший ход рассуждений Декарта основывается как раз на тезисе о громадной удаленности звезд от Земли и Солнца: "И, возможно, Солнце не будет выглядеть большим, если на него посмотреть с неподвижных звезд, чем сами неподвижные звезды, когда мы смотрим на них с Земли, а потому надо без предупреждения сравнивать между собою части видимого мира, остерегаясь того, чтобы Луну, Землю или Солнце посчитать по величине превосходящими звезды".

Как видим, Декарт использует метод мысленного переноса точки наблюдения, предлагая взглянуть на Солнце не с Земли, а с неподвижных звезд. Вспомним аналогичные "мысленные эксперименты" Сократа, Орема, Леонардо да Винчи и Бенедетти и тогда мы поймем, что рассуждения Декарта построены в том же ключе. В данном случае мысленный перенос точки наблюдения позволяет Декарту доказать, что сфера звезд есть не более, чем плод воображения:

"Во-первых, что касается Солнца, нет сомнения, что тот свет, которым оно воздействует на наши глаза, оно имеет в себе самом. Ибо этот свет оно не может заимствовать даже от всех неподвижных звезд вместе взятых, поскольку они сами столько света нам посылают, притом что от нас они не отстоят дальше, чем от Солнца; равно как нет и другого тела, более лучистого, от которого Солнце могло бы заимствовать свой свет; если бы такое тело существовало, мы несомненно бы его заметили. То же самое легко примут на веру и относительно неподвижных звезд /т.е. что они светят собственным светом - И.Л./ те, кои рассмотрят, сколь живыми лучами они мерцают и насколько они удалены от нас и от Солнца: ибо если бы мы находились так же близко от какой-нибудь неподвижной звезды, как мы находимся от Солнца, то вполне достоверно можно утверждать, что эта звезда покажется нам не меньшей по размерам и не менее яркой, чем Солнце".

Обратим внимание на то, что еще раз Декарт предлагает нам мысленно перенести исходную точку наблюдения: теперь он предлагает нам не на Солнце посмотреть с расстояния, равного расстоянию от нас до неподвижных звезд, а на какую-либо из неподвижных звезд, мысленно представив себя в ее окрестности. Этот мысленный эксперимент приводит Декарта к важному выводу:

"Но подобно тому как и Солнце имеет вокруг себя некое обширное пространство, в котором не содержится ни одной неподвижной звезды, так и отдельные неподвижные звезды должны быть весьма удалены от всех прочих, и т.о. одни неподвижные звезды должны находиться от нас и от Солнца дальше, чем другие". Иными словами, Декарт призывает нас отказаться от "сферы звезд", т.е. разбросать звезды по неограниченному пустому пространству. Этот вывод Декарт выносит на поля лейденского издания своей книги "Начала философии": "Неподвижные звезды не находятся на одной сфере". Ясно, что к такому выводу Декарта привела гипотеза Коперника.

Для философии этот вывод имел колоссальное значение, может быть, даже большее, чем учение о движении Земли. Коперник лишь "удалил" нас из центра мира. Декарт же и Бруно вовсе лишили нас мира как единого целого.

Следует отметить, что другие философы конца XVI - начала XVII века значительно уступали Бруно и Декарту по глубине своих космологических прозрений. Например, Френсис Бэкон /1561 - 1623/ в своей книге "О достоинстве и приумножении наук" пишет следующее: "Известно, что положение Коперника о вращении Земли /распространенное и в наше время/, поскольку оно не противоречит тому, что мы наблюдаем, нельзя опровергнуть, исходя из астрономических принципов, однако это можно сделать исходя из правильно примененных принципов естественной философии". Эти слова были написаны в 1623 году, когда Кеплер и Галилей уже прочно стояли на позициях гелиоцентризма. Критика же схоластики Бэконом по существу антинаучна /как и критика схоластики Эразмом Роттердамским в "Похвале глупости"/: "Метод же схоластов приблизительно таков: сначала по поводу любого положения они выдвигали возражения[...] мелочностью вопросов они подрывают твердыню науки. Разве не разумнее было бы в большом зале зажечь одну большую свечу или люстру со множеством различных светильников, чтобы осветить сразу все пространство, вместо того, чтобы обходить каждый уголок с маленькой лампадой в руке ?[...] У схоластов можно найти некоторые прекрасно сформулированные и весьма верные открытия, но также и чудовищный лай пререканий и бесконечных вопросов. Поэтому совсем не удивительно, если такого рода наука даже у непросвещенной толпы служит предметом презрения, ибо люди обычно склонны вообще отвергать истину из- за тех споров, которые ведутся вокруг нее[...] И когда люди видят, как ученые сражаются друг с другом из-за вещей, не имеющих никакого значения, они сразу же вспоминают слова Дионисия, сицилийского тирана: "Это болтовня стариков, которым нечего делать".

Теперь понятно, почему Бэкон не смог в свете своей воображаемой люстры увидеть подлинное значение открытия Коперника. Наука требует черновой работы, не боится "чудовищного лая пререканий" и смело вступает в лабиринт запутанных споров, когда этого требуют интересы истины. Что касается толпы, то спустя десять лет после выхода книги Бэкона "О достоинстве и приумножении наук" она с восторгом зачитывалась "Диалогом о двух системах мира" Галилея, хотя в этом произведении много споров и вопросов. Иными словами, позитивная наука нового времени оказалась намного ближе по своему духу к схоластике, чем предполагал Бэкон.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова