Иван Лупандин

ВВЕДЕНИЕ В ФИЛОСОФИЮ

Отдельные идеи, включенные в предлагаемый курс лекций, заимствованы из курса “Христианство и философия”, который автор читал с 1997 по 2002 в Московской консерватории им. П.И.Чайковского и из курса лекций по философии для катехизаторов, прочитанного в 2000-2002 в Центре катехизации при Апостольской администратуре для католиков латинского обряда Европейской части Российской Федерации. Пособие адресовано в первую очередь катехизаторам, но может быть использовано и другими лицами.

Лекция 1

“Абсолютная” польза философии

Выдающийся шотландский философ Вильям Гамильтон (1788-1856) впервые ввел понятие “абсолютная польза” (absolute utility) применительно к философии. Абсолютная польза противопоставляется Гамильтоном относительной пользе. Об относительной пользе мы говорим тогда, когда, например, преодолеваем какое-либо препятствие на пути к цели. Так, мы говорим, что занятия спортом полезны для здоровья. Можно поэтому говорить об относительной пользе спорта. Но было бы странно утверждать, что окончательная цель человеческого существования коренится в достижении выдающихся спортивных результатов. Ведь как бы быстро ни бегал человек, антилопа все равно бежит быстрее любого спринтера, а слон поднимает большие тяжести, чем любой штангист.

Вы спросите, в чем же заключается эта окончательная цель. Вильям Гамильтон ответил бы вам, что цель и смысл человеческого существования заключается в достижении счастья и совершенства. Причем, отмечает Гамильтон, между счастьем и совершенством человека есть прямая связь. Что есть счастье, как не совершенное владение своим телом и духом? Ведь страдание мы испытываем тогда, когда в силу какого-либо недостатка не способны реализовать свои действия или же когда требования, предъявляемые к нам, превышают наши возможности. Но наличие недостатков или ограниченность возможностей суть следствия нашего несовершенства. Таким образом, совершенство и счастье взаимосвязаны.

Но что есть совершенство для человека? Является ли совершенным человеком спортсмен, установивший новый мировой рекорд в беге или поднятии тяжестей? Мы отвечаем на этот вопрос отрицательно, так как совершенство человека следует, прежде всего, искать в том, что отделяет человека от всего остального мира. Быстро пробежать, как мы уже говорили, может и антилопа. Но ни антилопа, ни слон, ни обезьяна не имеют того, что имеет человек – один во всей материальной вселенной, – а именно, сознания. Английский богослов Фрэнк Шид полушутя полусерьезно сказал: «Если бы свинья осознала себя свиньей, ее бы следовало крестить, ибо сознание доказывало бы наличие у нее бессмертной души».

Здесь обычно меня прерывают и задают один и тот же вопрос: «Откуда я знаю, что животные не обладают сознанием?» Я всегда отвечаю одно и то же, а именно, ссылаюсь на т.н. «бритву Оккама»: «Нельзя умножать сущности без необходимости». Пока животные ничем не проявили наличие у них сознания, следует проявлять в этом вопросе здоровый скептицизм, иначе мы можем уйти в бесконечность в наших гипотезах. Кроме «бритвы Оккама» можно сослаться на сформулированный Лейбницем принцип достаточного основания, который гласит: «Всякое суждение должно быть обосновано». Разумеется, принцип достаточного основания не распространяется на аксиомы, и поэтому, если вы положили в качестве аксиомы для своего мировоззрения, что животные имеют сознание, хотя никогда его не проявляют, то это ваше право. В бытность мою студентом физфака МГУ мне довелось слышать следующий анекдот о профессоре, который во время лекции говорил: «Обозначим тета через тета нулевое, индекс ноль в дальнейшем будем опускать». Короче, речь идет о бессмысленной операции. Так же, вероятно, обстоит дело и с постулированием наличия сознания у животных.

Итак, если вы согласитесь со мной в том, что самым уникальным свойством человека является сознание, то вам будет не так сложно согласиться и с тем, что именно в сфере сознания должно осуществляться стремление человека к совершенству и значит и его счастье. Одному из семи греческих мудрецов, а именно, Хилону, вопросившему дельфийского оракула: «Что есть наилучшее из всего?», пифия ответила: «Познать самого себя». Слова «Познай себя» были впоследствии выгравированы на архитраве храма Аполлона в Дельфах. Недавно о них вспоминал Папа Иоанн Павел II в своей энциклике Fides et ratio («Вера и разум»).

В чем притягательность этих слов, точнее, этого призыва, для античного и для современного человека? Во-первых, они задают направление размышлений и поиска: не разбрасываться вовне, но сконцентрироваться внутри. На языке психологов эта концентрация сознания на себе самом называется рефлексией (от лат. reflexio – отражение), хотя правильнее было бы назвать ее фокусировкой, если уже пользоваться терминами из области оптики. Я сказал «притягательность рефлексии», но у нее есть и немало противников. Некоторые уничижительно называют рефлексию «самокопанием». Меркантильные люди не любят рефлексию, потому что она не приносит денег (ведь все деньги находятся вне человека). Не любят рефлексию и некоторые писатели, например, Борис Пастернак. Последний в своем романе «Доктор Живаго» сравнивал сознание со снопом света, исходящим от фар паровоза. Сознание, как и фары, должно освещать путь. Если же направить свет от фар в кабину машиниста (это и будет отражение, т.е. рефлексия в ее исходном смысле), то машинист ослепнет и произойдет крушение. Психологи любят рассказывать анекдот о сороконожке, которая задумалась, как это ей удается ходить одновременно всеми сорока ножками, а как только задумалась, утратила координацию движений и остановилась.

Несмотря на наличие противников, принцип рефлексии до сих пор привлекает многих людей своей седой древностью и надеждами «разобраться в себе». Человек, ставящий целью «познать самого себя» вызывает уважение, и его отношение к жизни можно назвать серьезным. А серьезное отношение к жизни есть, по мнению одного польского аскета, первая ступенька на пути к совершенству.

Наверняка, выражение «путь к совершенству» кому-то напомнило религию, а кому-то даже и коммунизм. В наши дни человек предпочитает просто не идти куда-то, а просто стоять. У молодежи в моде сленговый глагол «грузить» в значении «осложнять жизнь», «отнимать время и энергию». Иисусу Христу, сказавшему: «Возьми крест свой и следуй за Мною», – современные молодые люди, наверное, ответили бы: «Не грузи нас!» Тем не менее, никто не может отрицать, что мы уже нагружены жизнью, которая дана нам помимо нашей воли. Так что, хотим мы, или нет, нам все равно суждено двигаться, т.е. идти по какому-то пути, хотя бы по пути к старости.

Греческий философ Платон не был так глуп, когда определял философию как «размышление о смерти». Мы можем спорить о массе проблем, но само существование кладбищ лучше всякого словесного аргумента доказывает знаменитый афоризм: «Человек смертен». А если вспомнить роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», можно добавить: «А иногда внезапно смертен» – и чтение надписей на могильных плитах и крестах даст множество подтверждений и этого «добавочного» афоризма.

О каком же совершенстве можно говорить перед лицом смерти? Греческие философы задумывались и об этом. Один из первых греческих мудрецов, Фалес, знаменитый тем, что предсказал солнечное затмение, учил, что «души бессмертны». Таким образом, понятие «душа» и «бессмертие» – это одни из первых слов, различимых в младенческом лепете зарождающейся философии.

Но вы, наверняка, возмутитесь и скажете, что никакой души нет, а бессмертие бывает только в сказках и в компьютерных играх. Отдавая должное вашему здоровому скептицизму, все же вынужден буду заметить, что в философии каждое утверждение, сколь бы очевидным, или напротив, абсурдным оно ни казалось, следует обосновывать, Это в беседе вы можете ограничиваться «аргументами» типа: «Ты что, с дуба рухнул?» и т.п. Иными словами, если вы отрицаете существование души, вы обязаны обосновать свою позицию. На вас, говоря словами древних, лежит onus probandi («бремя доказательства»).

И вот, как только я не в шутку, а всерьез потребую от вас доказательство несуществования души, вы поймете, насколько просто доказывать существование чего-либо, например, кислорода в воздухе, и как трудно доказывать несуществование чего-либо (может быть, просто прибор не регистрирует или не придумали еще такой прибор).

Итак, разговор, начавшийся с тезиса об «абсолютной пользе» философии привел нас к понятиям души и бессмертия. Им мы и посвятим следующую лекцию.

Лекция 2

Понятия «души» и «бессмертия» как первые слова философского языка

Как мы показали в предыдущей лекции, без учения о душе и ее бессмертии невозможно продолжать разговор о совершенстве человека. Если рассуждать по аналогии, можно привести следующий пример. Если бы гравитационная постоянная была бы больше, чем та, которую мы имеем в действительности, то вселенная претерпела бы «Большое сжатие» еще до того, как появился бы человек. Так и курс философии пришлось бы прекратить после первой же лекции, если бы смерть полагала предел всем человеческим стремлениям к совершенству. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем» – эти слова апостола Павла сделались бы нашей единственной философией, и чтение курса лекций превратилось бы для преподавателя и студентов в тягостную формальность. Однако само существование в русском, английском, немецком и иных языках слова «душа» вселяет надежду, что не все так мрачно. Вы возразите, что во многих языках есть слова, обозначающие заведомо не существующие вещи: кентавр, русалка и т.п. Чтобы провести здесь нужное разграничение, следует совершить небольшой экскурс, посвященный разграничению сферы профанного и сакрального. Многие, наверное, помнят стихотворение А.Блока «Благовещение», заканчивающееся словами: “Profani, procul ite, locus hic amoris sacer est”.

В переводе на русский язык эта фраза звучит следующим образом: «Прочь, непосвященные, сие место любви священно». Итак, чтобы отделить знание непосвященных (профанное знание) от знания посвященных (наука), мы должны исследовать вопрос о возникновении научного знания. И если мы зададимся вопросом: «Откуду есть пошла наука» (аллюзия на «Повесть временных лет»), то мы неизбежно придем к древним мудрецам – Фалесу Милетскому, Пифагору Самосскому, Гераклиту Эфесскому и др. и обнаружим у них четко сложившиеся представления о бессмертии души (а у Пифагора дополнительно – и учение о переселении душ).

Любопытно, что и Фалес, и Пифагор, и Гераклит осознавали свою «посвященность», т.е. непохожесть на большинство людей. Когда Фалеса спросили, почему он не стремится разбогатеть, он ответил: «Кто обладает истиной, тот обладает всем». На вопрос флиунтского тирана, что есть философия, Пифагор ответил: «Как на игры одни приходят, чтобы состязаться, другие – чтобы торговать, а третьи – чтобы смотреть, так и в этой жизни одни стремятся к славе, другие – к богатству, и лишь философы жаждут одной только истины». Еще один древний философ – Гераклит Эфесский – ради занятия философией оставил общественное служение, и на вопрос соотечественников, заботит ли его судьба родины, ответил: «Заботит, но небо превыше всего». Характерны две эпиграммы на Гераклита, которые приводит Диоген Лаэртский в своей книге «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов»:

Я – Гераклит. Что вы мне не даете покоя, невежды?

Я не для вас, а для тех, кто понимает меня.

…

Не торопись дочитать до конца Гераклита-эфесца –

Книга его – это путь, трудный для пешей стопы,

Мрак беспросветный и тьма. Но если тебя посвященный

Вводит на эту тропу – солнца светлее она.

Вернемся, однако, к теме нашей лекции. Трудно сейчас понять, какой именно смысл вкладывал Фалес в свое утверждение, что «души бессмертны». Но оба понятия «душа» (psyche) и «бессмертие» (athanasia) прочно вошли в европейскую культуру. Приведу лишь два примера из русской классической литературы. Первый – это стихотворение Ф.И. Тютчева «Певучесть есть в морских волнах…»:

Откуда, как разлад возник?

И отчего же в общем хоре

Душа не то поет, что море,

И ропщет мыслящий тростник?

Это – о душе. А вот и о бессмертии (А.С.Пушкин «Пир во время чумы»):

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог.

Наиболее значимым для сохранения этих терминов в европейской культуре было использование их в иудео-христианской традиции, начиная с Септуагинты (перевода Библии на греческий язык): «Да произведет вода пресмыкающихся, душ живых» (Быт. 1, 20) и посланий апостола Павла: «Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (1 Кор. 15, 54) - и кончая византийскими богослужебными текстами, переведенными на славянский язык солунскими братьями Кириллом и Мефодием. Например, строки из молитвы «Богородице, Дево»: «…Благословен плод чрева Твоего, яко родила еси Христа Спаса, Избавителя душам нашим», - или: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас».

Разумеется, дело тут не только в «придумывании термина», того, что англичане называют «to coin the term» («вычеканить» термин). Ведь прилагательное «бессмертный» испокон веков использовалось греками применительно к богам и встречается задолго до Фалеса (в частности, у Гомера). Да и душа (psyche), одного корня с прилагательным psychros – холодный и глаголом psycho – дуть, дышать, охлаждать, также древнего происхождение. Новизна не в терминах, а в их сочетании: «бессмертие души»!

Наконец, следует ответить на вопрос, почему мы начали разговор о бессмертии души со ссылок на авторитет Фалеса и Пифагора. Ведь еще Фрэнсис Бэкон учил о том, что авторитеты – это «идолы театра». В конце концов, у материалистов есть свои авторитеты: Демокрит, Эпикур, Лукреций Кар. На это возражение я отвечаю следующим образом: в любых рассуждениях человек исходит из некоторых аксиом, в противном случае, обоснование любого утверждения неизбежно приводит к дурной бесконечности. Бессмертие души для меня аксиома, ссылки же на Фалеса и Пифагора, равно как упоминания В. Гамильтона, М.А. Булгакова, Пушкина и Тютчева – не более чем украшение. Специфика гуманитарного знания – и здесь я позволю себе не согласиться с Ф. Бэконом, – требует передачи знаний от учителя к ученику и уважения к учителю. Другое дело, что всякий имеет право выбрать себе учителя. То, что я выбираю Фалеса и Пифагора – это мое право. В разгар коммунистического периода Пифагора называли «идеологом рабовладельческой аристократии». Сейчас, к счастью, времена изменились.

Лекция 3.

В чем секрет притягательности образа Сократа?

В наши дни лекцию о Сократе приходится начинать несколько необычным образом, а именно, с доказательства существования Сократа. Это связано с появлением новых «исторических» трудов небезызвестного академика Фоменко, в которых права на реальное существование лишаются не только отдельные личности, но и целые исторические эпохи. Ввиду популярности идей Фоменко, особенно в среде близких ему по духу естественников, мне приходилось, например в аудиториях Физтеха, встречать скептические взгляды и реплики, когда я пытался говорить о Сократе как о реальном человеке.

Сразу оговорюсь, что я не сторонник принимать на веру любые сообщения древних и утверждать реальное существование таких античных героев, как Геракл и Прометей. Но о Сократе имеется достаточно свидетельств его современников, как дружественных, так и враждебных ему, а потому, отрицая реальность существования Сократа, я могу с тем же основанием отрицать реальность существования каждого из присутствующих в этой аудитории студентов, тем более, что у меня нет никаких оснований рассчитывать на то, что их будут помнить большинство живущих на Земле людей через две с половиной тысячи лет. Вообще я бы советовал присутствующим в этой аудитории, равно как и всем тем, кому попадут в руки записи этих лекций, задуматься о том, в чем секрет долголетия памяти о человеке, например о Сократе. Я еще мог бы понять, что о Сократе помнят в Греции, так сказать, «на родине героя». Но почему о Сократе знают все присутствующие в этой аудитории и все, читающие конспекты этих лекций? Как удалось (выражаясь современным языком) так «раскрутить» это имя без всякой рекламы? Ответ может быть только один: Сократу удалось затронуть те главные проблемы, которые волнуют всякого человека всякой эпохи. Он мыслил вечными категориями, не обращая внимания на преходящие вещи и обстоятельства. Он рассуждал о жизни и смерти, о мудрости и безумии, об истине и лжи, о добре и зле. Его не интересовали городские сплетни, политические события, стоимость товаров – если бы он рассуждал об этом, это могло быть интересно ему самому и его современникам, но было бы скучно и непонятно человеку другой национальности и другой эпохи, а потому Сократ был бы неизбежно забыт.

Но в рассуждении о вечных вещах лишь часть секрета популярности Сократа. Вторая часть секрета в его умении влиять на современников, особенно на молодежь, что признавали и противники Сократа, и что стало одним из пунктов обвинения, выдвинутых против него афинскими судьями. Наконец, третья и последняя часть секрета – незаслуженная жестокость вынесенного Сократу смертного приговора и то мужество, с которым Сократ его выслушал и то, что он смирился с ним и не захотел отправиться в изгнание (что значило бы признать правоту своих судей и перечеркнуть все свое учение).

Таким образом, в лице Сократа, еще более рельефно, чем в лице Фалеса, Пифагора и Гераклита, о которых у нас сохранились лишь отрывочные и зачастую противоречивые сведения, перед нами предстает настоящий философ, «равнодушный к славе и деньгам и жадный до одной только истины». Но вы можете возразить, что Сократ претерпел смерть ради славы своего имени. Да, мужественное принятие смертного приговора способствовало упрочению славы Сократа, но в своих беседах Сократ стремился лишь к выяснению истины, он, быть может, и не подозревал (а еще менее его слушатели), что «невинные» беседы о том, что есть истинная мудрость и красота, способны спровоцировать такую сильную ненависть и привести к столь жестокой развязке.

Как известно, в таксономии (теории классификаций) действует «принцип Урманцева», согласно которому все можно сравнивать со всем. Таким образом, при желании можно сравнить Сократа с Людовиком XIV, Гитлером или Мао Дзедуном. Но я предлагаю сравнить Сократа с Иоанном Крестителем. В диалоге «Теэтет» содержатся следующие слова Сократа: «Сам я в мудрости уже неплоден, и за что меня многие порицали, – что-де я все выспрашиваю у других, а сам никаких ответов никогда не даю, потому что сам никакой мудрости не ведаю, – это правда. А причина вот в чем: Бог понуждает меня принимать, роды же мне воспрещает. Так что сам я не такой уж особенный мудрец, и самому мне не выпала удача произвести на свет настоящий плод – плод моей души». Сравним эти слова Сократа с тем, что сказал о себе Иоанн Креститель: «Идущий за мною более меня… Ему должно расти, а мне умаляться». Миссия Иоанна Крестителя – пробуждать в людях покаяние, т.е. недовольство прожитой жизнью, своими грехами и ошибками, но только Иисус Христос, идущий вслед за Иоанном, способен вдохнуть в душу кающегося новую жизнь («Я крещу водой в покаяние, идущий за мною будет крестить Духом Святым и огнем»). Также и Сократ может лишь принимать «роды души», но зачатие мудрости происходит от Бога.

Подчеркнем, что Сократ, как и Иоанн Креститель, четко знает свою миссию и ее пределы, он не думает о себе более, чем подобает. В этом смирении и верности вверенному ему служению Сократ достигает своего величия. Можно сказать, что Сократа прославил Бог. Вот главная причина долговечности (а мы добавим: бессмертия) памяти о Сократе. В заупокойной службе есть слова: «И сотвори ему (усопшему) вечную память». Подобную «вечную память» сотворил Бог Сократу за честно выполненную миссию.

Но Кто такой Бог, спросите вы. Ответу на этот вопрос мне придется посвятить всю следующую лекцию, ибо понятие о Боге – это одно из основных понятий философии.

Лекция 4

Творец и творение

Каждый из нас при внимательном рассмотрении самого себя вынужден признать свое появление на свет чем-то вовсе не необходимым и не добровольным. Нас не спросили, хотим ли мы существовать, или нет.

Из этого факта можно при желании сделать далеко идущие выводы. Наиболее «экономичный» (с точки зрения принципа «экономии мышления», предложенного философом и физиком Эрнстом Махом) вывод заключается в том, что существует некая Первопричина, переведшая и нас, и весь мир (в момент Большого Взрыва) из небытия в бытие. Наиболее полно учение о Боге как о Творце всего сущего сформулировал еврейский вождь и пророк Моисей (если кто-то сомневается в существовании Моисея, я отсылаю его к предыдущей лекции, где уже обсуждался вопрос о существовании Сократа). Согласно повествованию библейской книги «Исход», ангел (т.е. посланник Бога) явился Моисею при горе Синай и сообщил, что имя Бога – Сущий. Таким образом, впервые у евреев мы встречаем в самом имени Бога указание на Его главное определение как «Сущего par exellence». У индусов, персов и арабов Бог этимологически определяется соответственно как «Див» (свет), «Бага» (господин) и «Аллах» (всевышний). Славянское «Богъ» происходит, скорее всего, от авестийского «бага» (доля, участь) и означает «богатый, счастливый». Лишь у евреев Бог определяет Себя как «Я есть Тот, Кто есть» (Исх. 3,14).

Отметим, что в самом древнем переводе Библии на иностранный (нееврейский) язык, а именно, в греческом переводе, получившем название «Септуагинта» (от греч. «семьдесят» – по числу переводчиков), фрагмент Исх. 3,14 звучит следующим образом: «Ego eimi ho on» (Аз есмь Сущий). Таким образом, подчеркивается мысль, что Бог есть необходимое сущее, в то время как все прочее существует контингентно (от лат. contingens – зависимый), т.е. существует в зависимости от воли Божией, иными словами, могло бы и не существовать. Не может не существовать только Бог, поэтому Он и только Он вправе называть себя Сущим с большой буквы (или, как в греческом языке, с определенным артиклем).

Отметим, что причастие «ho on» (сущий) – мужского рода. Это говорит о том, что Бог есть чистое действие (actus purus), в нем нет ничего потенциального, становящегося, изменяемого. В паре противоположностей «актуальное – потенциальное» актуальное соответствует активному, т.е. мужскому, а потенциальное – пассивному, т.е. женскому началу. Не случайно слово «творение» в старославянском, латинском и греческом языках женского рода («тварь», «creatura», «ktisma»). Из самого смысла слов ясно, что Творец есть начало активное, а творение – пассивное, поэтому Богу как Творцу всего сущего подобает имя мужского рода, а творению в собирательном смысле как созданному Богом, подобает имя женского рода. Древние языки этим требованиям здравого смысла удовлетворяют.

Лекция 5

Вера

Слово «Бог» у русского человека прочно ассоциируется со словом «вера», а люди, признающие существование Бога, в русском языке называются «верующими». В свете сказанного нами в предыдущей лекции подобная ассоциация представляется странной, ведь вера – это акт воли, в то время как понятие Бога формируется разумом. Дело, однако, в том, что не все формируемые разумом понятия принимаются человеческим сознанием как объективно существующие, т.е. реальные. Ведь разум может придумать и химеру, например, кентавра или инопланетянина, из чего вовсе не следует, что кентавры или инопланетяне реально существуют. Таким образом, все понятия, которые создаются нашим интеллектом, проходят своеобразный фильтр или цензуру воли. Именно воля призвана решать, достаточно ли у нас оснований, чтобы признать сформированное интеллектом понятие объективно существующим. Из этого решения воли уже будет следовать, насколько серьезно мы должны будем отнестись к данным понятиям. Наличие такой цензуры необходимо для того, чтобы человек адекватно воспринимал окружающий мир. Ошибки цензуры (как в сторону чрезмерной строгости, так и в сторону чрезмерной мягкости) чреваты серьезными последствиями. Например, если человек отрицает существование радиации или не верит в ее негативное воздействие на здоровье, он рискует, в случае пребывания, к примеру, в Чернобыльской зоне, получить большую дозу излучения и испортить свое здоровье. Так, слишком строгая цензура, на практике оборачивающаяся неверием, может повредить человеку. Обратных примеров, а именно, когда человек становится жертвой излишней доверчивости, можно привести, пожалуй, еще больше. Классический пример постепенного исчезновения цензуры приводит Гоголь в повести «Записки сумасшедшего»: сначала герою кажется, что он понимает язык комнатных собачек, потом он воображает себя испанским королем Фердинандом VIII, потом теряет счет времени.

Понятны опасения большинства людей, не желающих оказаться в положении гоголевского героя, а потому люди, как правило, неохотно решаются принять что-либо на веру, или, говоря языком схоластов, совершить «акт веры». Акт веры – это всегда риск, и тот, кто совершает его впервые, испытывает ощущения человека, прыгающего с обрыва в реку. Я сам испытал нечто подобное, когда впервые, под влиянием книги В.С. Соловьева «Духовные основы жизни», всерьез задумался о существовании Бога. Мне тогда показалось, что я схожу с ума: ведь никто из окружавших меня взрослых людей, включая профессоров физического факультета МГУ, где я тогда учился, не принимал идею Бога всерьез.

Почему сейчас вера в Бога представляется мне оправданной с точки зрения разума, и я уже не боюсь сердитых профессоров физфака? Ответ на этот вопрос следует начать издалека. Начну с того, что в вере, как и во всем прочем, следует выделять объективный и субъективный элемент. Объективный элемент – это предмет веры, субъективный – человек, который совершает акт веры. В соответствии с принципом «Познай самого себя» мы должны обратить внимание, например, на то, что мы не помним, как и где мы родились (об этом мы знаем только со слов родителей и из записей в соответствующих документах) и не знаем даты и обстоятельств нашей, увы, неизбежной смерти. Вообще, как показал Декарт, все наши суждения содержат элемент неопределенности, кроме одного: «Я мыслю, следовательно, существую». Это изречение было сформулировано Декартом как единственная несомненная истина. Формулируя это утверждение, Декарт действовал как продолжатель философской традиции, идущей от греческого мудреца Хилона, которому, по преданию, пифия сказала: «Познай самого себя» и знаменитого Сократа («Я знаю, что ничего не знаю»). Почему Декарт подвергал все сомнению, кроме истины о собственном существовании? Вовсе не оттого, что он был скептиком: на самом деле, он боялся стать жертвой обмана со стороны дьявола. Подробнее об этом мы поговорим в лекции, посвященной злу. Итак: «Я мыслю, следовательно, существую». Но кто такой «Я»? Интроспекция («Познай самого себя») показывает, что во мне нет ничего, что делало бы мое существование необходимым. Короче, я контингентное сущее. Я не имею источника бытия в себе самом, я не вызвал себя из небытия к бытию, я не выбирал своих родителей и т.п. Значит, за это ответственен кто-то другой, и этот другой есть Бог, т.е. необходимое Сущее.

Здесь обычно шутники задают вопрос: «А кто сотворил Бога?» Как и многие другие вопросы шутников, этот вопрос бессмысленный. С таким же успехом можно спросить: «А где у треугольника четвертый угол?» Ответ: у треугольника по определению не может быть четвертого угла. Другое дело, что сами определения иногда бывают маловразумительными, особенно, когда речь идет об определении таких основополагающих понятий, как «число», «точка», «масса», «бытие». Математик П.С. Моденов любил рассказывать, как он однажды решил дать определение понятию «величина» и понес это определение на рецензию академику Делоне. Академик прочел определение и сказал: «Из этого определения я могу заключить, что величина – это Вы». Если кого-то не убеждает этот анекдот, пусть вдумается в евклидово определение точки: «Точка – это то, что не имеет частей».

Так что без веры не обойтись. Что касается веры в Бога, то следует отметить, что логического противоречия в определении Бога нет. Вопрос: «Кто сотворил Бога?» бессмыслен, потому что если бы Бог был сотворен, Он был бы контингентным сущим, но это противоречит определению Бога. Иными словами, вера не противоречит разуму, но превосходит его, выходит в область, находящуюся за пределами его компетентности.

Лекция 6

Учитель и ученик

Многие, наверное, проходили в школе повесть киргизского писателя Чингиза Айтматова «Первый учитель». Можно поставить вопрос: кто был первым учителем человечества? Ответ ясен из предыдущей лекции. Первым учителем человечества был Бог, и первым уроком Бога является сам акт творения мира из ничего. Даже если бы не было никакого сверхъестественного откровения от Бога, мир учил бы человека непосредственно, как он и поныне учит атеистов. Но Бог из любви к людям даровал им особое учительство: Он наставлял их Сам. Первые уроки от Бога получили еще наши прародители. Эти уроки зафиксированы в священных книгах иудеев, мусульман и христиан. Обратимся к тексту первых глав книги Бытия. Сотворив человека, Бог дает ему заповедь: «Не ешь от плода древа познания добра и зла». Таким образом, Бог предостерегает человека от самостоятельного получения знаний непосредственно от созерцания творений, в т.ч. от других людей, а также от падших духов, вступивших в конфликт с Богом. Бог Сам желает быть первым учителем человека. Нарушив заповедь, человек изменил Богу и сделался недостоин иметь Бога своим учителем. Однако Бог оставил человеку Свой голос внутри него: это голос совести, или сознания (что по-латыни обозначается одним и тем же термином conscientia). Обратите внимание, что голос Бога, обращенный к Каину, совершившему убийство, очень напоминает голос совести («Где Авель, брат твой?… Что ты сделал?»). Таким образом, совесть, или сознание, становится вторым учителем человека. Теперь нам в новом свете открывается смысл слов, сказанных пифией мудрецу Хилону: «Познай самого себя», т.е. вслушивайся в голос своего сознания, внимай своей совести. Внимая своей совести, человек слышит голос Бога в своей душе.

Однако голос совести у многих людей заглушается другими голосами: голосом страстей, прежде всего вожделения и страха, голосом общественного мнения (ведь человек, согласно Аристотелю, «общественное животное»), наконец, голосом дьявола-искусителя. Поэтому Бог посылает сверхъестественное откровение через Моисея и других пророков, а в «конце времен» Сам сходит на землю, чтобы, как некогда в Эдеме, беседовать с людьми «с глазу на глаз». Однако философия этим не отменяется. Ведь во времена Сократа никто из греков не знал о тех чудесах, которые творил Бог с евреями через Моисея. Поэтому для учеников Сократа голос совести оказывался единственным каналом для общения с Богом. Надо сказать, что этот канал, если его привести в судоходное состояние, т.е. старательно прочистить, является очень надежным средством общения с Богом. Вспомним, что фараон так и не внял Моисею, несмотря на чудеса, а Платон внял Сократу без всяких чудес. В конце концов, цель человека – достичь совершенства, интеллектуального и нравственного, а религия, в т.ч. и богооткровенная, лишь средство достижения совершенства.

Здесь нам могут возразить, что следование голосу совести неспособно привести человека к богообщению без веры. На это можно ответить, что вера также должна быть просвещенной, иначе она вырождается в суеверие, как вера греков в их многочисленных богов. Поэтому для воспитании просвещенной веры человеку также необходимо внимать голосу совести. Но как следать свою совесть чуткой? Здесь человеку необходим учитель, иначе его совесть не разовьется. История знает два типа учителя: Моисей и Сократ, философ и пророк. Однако между ними, несмотря на очевидные различия, есть и некоторое сходство. Оба они призваны Богом, хотя каждый по-своему, оба они были чудесным образом хранимы Богом с детства. Сократ в своей защитительной речи в афинском ареопаге говорит о том, что с детства он слышал голос демона (согласно греческим представлениям, не обязательно злого существа), предупреждавшего о грозящей опасности и запрещавшего совершать некоторые поступки. Моисей, еще будучи младенцем, был спасен дочерью фараона от неминуемой гибели, т.к. в то время фараон издал приказ умерщвлять еврейских детей мужского пола. И Сократ, и Моисей достигли маститой старости, и их миссия не прервалась с их смертью, но была продолжена их преданными учениками, соответственно, Платоном и Иисусом Навином. Идеальный ученик становится как бы сыном учителя, причем сыном любящим и послушным. Можно сказать, что Моисей сформировал совесть евреев, а Сократ – совесть язычников. Но как именно происходит процесс обучения. Для того, чтобы понять это, нам необходимо будет ознакомиться с материалом, содержащимся в следующей лекции.

Лекция 7

Мужчина и женщина

Издревле философы искали начало мира. Как сообщает Цицерон в своем сочинении «О природе богов», «Фалес Милетский началом всего сущего считал воду, а Бога – тем Умом, Который из воды все сотворил». Вода (лат. aqua) - существительное женского рода, по природе она пассивна, принимает форму сосуда (хотя по-гречески вода – hydor - почему-то среднего рода). Бог (лат. Deus) – существительное мужского рода, по природе Он активен, творит мир. Таковым мыслили древние мужское начало. У Платона Демиург (греч. Demiourgos, м.) – активное начало, Творец мира; Он творит мир из бесформенной, пассивной материи (греч. hyle, ж.). Эта же мысль зафиксирована в Библии, в книге Премудрости Соломона: «Не невозможно было для всемогущей руки Твоей, создавшей мир из необразного вещества (ktisasa ton kosmon ex amorphou hyles) наслать на них (язычников) множество медведей или сворепых львов…» (Прем. 11, 18). Символы мужского и женского начала мы находим и в евангельских притчах: «Вышел сеятель сеять… иное семя упало в тучную землю…». Сеятель – активное, мужское начало, согласно истолкованию притчи, это Сын Человеческий, т.е. Иисус Христос, семя – среднего рода, т.е. как бы посреди мужского и женского, земля (греч. ge, ж.) – пассивное, женское, восприемлющее начало. Обратим внимание, что слово «пассивный» происходит от лат. «patior» - страдать. Таким образом, если в притче о сеятеле Сын Человеческий предстает как активное, мужское начало, то в сценах страстей Он же предстает как претерпевающий страдания, т.е. олицетворяющий женское начало. В этом тайна Божественного кенозиса, т.е. умаления Бога. Бог «уничижил Себя Самого, приняв зрак раба… быв послушным даже до смерти, и смерти крестной» (Флп. 2, 7-8). Это невозможно в исламе, там Аллах только активное начало, Он посылает Коран, но Сам не страдает. Отсюда характерное для ислама презрение к женщине, ибо в ней меньше явлен образ Аллаха, чем в мужчине. Отсюда же культ рыцаря-джигита (мужское начало), к сожалению, унаследованный западноевропейским средневековьем, и презрение к рабу, на долю которого приходятся страдания (женское начало). Не так в России:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа –

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Как плохо понимал Анатоль Франс ветхозаветного Бога, когда упрекал Его в деспотизме и ревности и сравнивал с «племенным вождем». Ведь именно ветхозаветный Бог готовил нам величайший дар – Он послал Своего Сына, чтобы Тот пострадал и умер за наши грехи. Впрочем, Сын уже в Троице причастен неким образом женскому началу, ибо он «рожден» (genitus), хотя и «несотворен» (non factus), т.е. в меньшей степени причастен женскому началу, чем творение (тварь, ktisma, creatura). Однако, воплотившись (плоть, sarx, caro – женского рода), Он сделался еще в большей степени причастен женскому началу, что дополнительно подчеркивается целевой причиной воплощения (passus et sepultus est – пострадал и был погребен), однако в образе мужчины, а не женщины (passus, а не passa), что соответствует центральному месту Сына в Троице. Сын в Троице имеет и мужское, и женское начало. С одной стороны, Он рожден Отцом, абсолютно мужским началом (аа – активно-активным, ибо Отец рождает Сына и изводит Святого Духа), с другой – Он изводит вместе с Отцом в одном акте «духновения» (spiratio activa) Святого Духа (так по Фоме Аквинскому). Таким образом, Сын является в Троице активно-пассивным началом (ар). Духу Святому, исходящему от Отца и Сына, из всех Лиц Троицы в наибольшей степени присуще женственное начало, ибо он исходит от Отца и Сына, потому именно Он нисходит на Деву Марию, ибо Он ближе ей, как носитель двойного женственного начала (рр, изводим от Отца и Сына, «исходящ», procedens), и становится ее Супругом, ибо все же женственность Св. Духа как Творца несравнима с женственностью твари, т.е. в отношении творений Св. Дух выступает как активное, мужское начало, что и отражено в имени «Господь [истинный]», которое усвояет Св. Духу Никео-Константинопольский символ веры, а также в евангельском имени «Утешитель, греч. Parakletos, м».

Теперь, в свете сказанного о мужском и женском начале, нам легче понять, что такое обучение, и внести необходимые дополнения в предыдущую лекцию, которая как бы оборвалась на полуслове. Если мужское – это актуальное, а женское – потенциальное, т.е. возможное, то, поскольку, согласно Фоме Аквинскому, обучение есть переход обучаемого из состояния возможности обладания знанием в состояние действительного обладания знанием, то в обучении имеется и мужское, и женское начало. Мужским началом является учитель, актуально обладающий знанием, а женским началом является ученик, обладающий знанием лишь потенциально. Если вспомнить первое доказательство бытия Божия, принадлежащее тому же Фоме Аквинскому, то выясняется, что обучение есть частный случай движения, понимаемого как переход из состояния возможности в состояние действительности. В первом доказательстве бытия Божия говорится, что все, что движется, движимо другим (omne quod movetur, ab alio movetur). Как видим, в латинском оригинале употреблена страдательная (женская) форма глагола «movere». Т.о. ученик движим учителем и является пассивным началом. Учитель подобен огню, обладающему актуальной теплотой, а ученик – дровам, могущим воспламениться под действием огня. Этот пример с огнем как раз приводит Фома Аквинский как общий пример движения в первом доказательстве бытия Божия. Отметим, кстати, что Бог является, согласно Фоме Аквинскому, первопричиной всякого движения, а, следовательно, и обучения, которое есть частный случай движения. Интересно, что вообще движение понимается Фомой Аквинским (здесь он, впрочем, следует Аристотелю) как переход женского начала в мужское под воздействием мужского. Парадигмой движения, таким образом, становится оплодотворение. Отметим, между прочим, что акт (actus) – существительное мужского рода, а возможность (potentia) – существительное женского рода. Но в оплодотворении женское начало зачинает новую жизнь, которую потом оно же призвано произвести на свет, родить, и в этом женщина уподобляется самому мужскому из начал – Богу Отцу. По Гегелю, можно было бы говорить о снятии противоположности мужского и женского в акте зачатия. Интересно, что зачатие по-латыни звучит как conceptio и является однокоренным с «концептом» (conceptus), т.е. зачатой интеллектом идеей. Сам глагол «понимать» (capere) в латинском языке также является однокоренным с существительным «зачатие». Таким образом, можно сказать, что понимание в интеллектуальной сфере играет ту же роль, что и зачатие в сфере физиологической. Действие учителя должно привести к зачатию учеником новой идеи. Причем, как заметил Платон в диалоге «Теэтет», активное начало, порождающее правильную мысль в сознании ученика – это Сам Бог, а роль учителя сводится к тому, чтобы проследить, чтобы мысль была выношена и не появилась на свет преждевременно, чтобы родился «здоровый ребенок», а не «выкидыш». Как бы то ни было, ученик отождествляется с женским началом, будь то зачинающим, будь то рождающим. Но почему обучение не всегда бывает эффективным, т.е. плодотворным. Ответу на этот вопрос посвящена следующая лекция.

Лекция 8

Зло и его причины

Когда речь заходит о проблеме зла, на ум невольно приходят уже цитировавшиеся нами тютчевские строки: Откуда, как разлад возник? Здесь, очевидно, скрывается какая-то тайна, ибо противоположные начала: активное и пассивное, мужское и женское, актуальное и потенциальное – казалось бы, самой природой устремлены друг к другу. Камень падает вниз, протон соединяется с электроном, образуя атом водорода, мужчина соединяется с женщиной, образуя семью, пчела собирает нектар, философ созерцает Бога. Взаимное тяготение мужского и женского начал друг к другу мы называем любовью. Любовь, по Аристотелю, Фоме Аквинскому и Данте, «движет Солнце и светила». Откуда же разлад? Попробуем обратиться к источнику разлада: бунту Сатаны. Он, будучи, по отношению к Богу, женским началом (как и всякое творение), не пожелал реализовать свое женское начало в служении Богу, но захотел сам стать равным Богу, т.е. изжить свою тварность (non serviam –не буду служить!). Таким образом, воля Сатаны пришла в противоречие с его естеством. В чем причина этого иррационального желания – перестать быть творением и уподобиться Богу во всем? И так ли уж оно иррационально? Еще Дунс Скот говорил, что человек «способен к бесконечности» («capax infiniti»). А ангел тем более! Но каждый человек и ангел должен достигать бесконечности (или обожения) упорядоченным образом. Поэтому Фома Аквинский считал именно неупорядоченную жажду богоподобия причиной грехопадения Сатаны. Равно и прародители согрешили желанием «стать как боги, знающие добро и зло». Напротив, Дева Мария, воплотила и в своей природе, и в своем послушании идеал чистой женственности: «Се, раба Господня, да будет мне по слову твоему».

Как исцелить последствия разлада? «Человекам это невозможно, но все возможно Богу». Может быть, как пишет отец Сергий Булгаков, удастся достичь всеобщего восстановления (апокатастасиса), так как Сатана, будучи творением, не сможет навечно устоять в своем бунте против Бога и, в конце концов, вынужден будет покориться той любви, которая призвана соединить Творца и творение?

Особый вопрос состоит в том, насколько ангелам вообще, и Сатане в частности, присуща рефлексия, типа «Познай самого себя» Хилона или декартовского «Сogito, ergo sum». Вообще, что есть рефлексия: дар Божий, шаг к покаянию, необходимый после возникновения разлада, или начало богоуподобления? Также очень важно знать, возможна ли рефлексия и вообще философия в аду, или же там люди пребывают под своего рода гипнозом, осуществляемым падшими ангелами, и делаются неспособными к самостоятельному мышлению? Ответ на этот вопрос дал бы ключ к решению проблемы зла.

Лекция 9

Аскеза

Если ад означает конец рефлексии, то задача человека не позволить своему сознанию впасть в «рефлексивную кому». Для этого требуется разорвать связь с дьяволом, являющимся причиной и носителем зла. Учитывая мстительность дьявола и его постоянство во зле, а также то, что Сам Господь Иисус Христос охарактеризовал дьявола как «человекоубийцу», разрыв с дьяволом небезопасен для человека. Ведь разорвав отношения с дьяволом, мы навлекаем на себя его ненависть со всеми вытекающими отсюда последствиями. Наша прародительница Ева, хотя и не предвидела, но, возможно, предчувствовала тяжесть этих последствий, а потому, испугавшись (!), продолжала разговор с дьяволом (явившимся ей в образе змея), и лишь затем любопытство и вожделение пришли на место страху. Можно сказать, что страх вызвал у Евы ту самую «рефлексивную кому», которая может стать уделом человека, оказавшегося в аду. Как иначе объяснить то затмение сознания, в котором Ева предпочла оскорбить непослушанием Творца ради того, чтобы не поссориться с творением. Но не будем слишком строги к Еве, ибо от нее тогда была еще сокрыта «тайна беззакония», о которой мы говорили в предыдущей лекции, т.е. тайна грехопадения ангелов.

Итак, человек призван сражаться с дьяволом, желает он этого, или нет. Причем, если в имени человека нет ничего воинственного (в еврейском «адам» созвучен «адамах» - красная глина), то само имя дьявола (diabolos) в переводе с греческого означает противник. О борьбе с дьяволом аскеты говорят, что на нее надо выходить голым, чтобы дьяволу не за что было тебя схватить. В классической греко-римской борьбе ускользнуть, значит победить (по крайней мере, не проиграть), а голому ускользнуть легче – оттого и римские легионеры брили бороду и не отращивали волосы. Однако, как мы убедились, анализируя природу человека, ему свойственно любить, а цель любви – единение с любимым. Человек желает этого единения, причем, в силу своей духовно-телесной природы, желает сделать это единение осязательным, тактильным, что неизбежно порождает страсть, также способную привести к «рефлексивной коме», и в результате человек делается легкой добычей дьявола. Но как, не отказываясь от любви, к которой мы призваны по природе и по заповеди, не допустить возникновения страсти? Этому и учит аскетика – искусство искусств, как назвал ее отец Павел Флоренский. Ангел сказал авве Арсению: «Бегай людей, и спасешься». Авва Макарий был томим столь сильным искушением бежать из египетской пустыни в Рим для того, чтобы лечить множество находившихся в Риме больных, что стал перетаскивать с места на место мешки с песком, т.е. удручать себя явно бессмысленной работой. Когда кто-то из проходивших в тот момент мимо спросил его: «Авва, что ты делаешь?», - он ответил: «Изнуряю изнуряющего меня». Создается впечатление, что и авва Арсений, и авва Макарий препятствуют делам любви, некоторые могут упрекнуть их в духовном скопчестве, но в действительности все не так просто. Возьмем другую крайность: прелюбодей тоже может заявить, что он движим любовью, извечной тоской мужского начала по женскому (сравни поэму Маяковского «Облако в штанах»). На одном полюсе аскеты, на другом – декаденты. Где же середина? Во-первых, у каждого свой крест. То, что было искушением для аввы Арсения, оказалось спасительным для матери Терезы Калькуттской. Авва Арсений бегал людей, а оптинский старец Леонид открыл свою келью для всех желающих. Главное, исполниться духом Христа. Аскеза необходима, когда человек борется с дьяволом, только борьба эта проходит по-разному: у аввы Макария в пустыне, а у матери Терезы - на больничной койке. В Откровении Иоанна Богослова сказано: «И рассвирипел дракон на Жену, и пошел, чтобы вступить в брань с прочими от семени Ее, сохраняющими заповеди Божии и имеющими свидетельство Иисуса Христа» (Откр. 12,17). Под Женой понимается Богородица или Церковь Христова. Но в этой борьбе бывают и периоды относительного мира (сравни апокалиптический образ Сатаны, «связанного на тысячу лет»), когда можно предаться любви к людям без опасности попасть в плен страстям. Древнекитайский мудрец Конфуций говорил: «В семьдесят лет (т.е. достигнув возраста духовной зрелости – И.Л.) я мог следовать влечениям моего сердца: они не отклоняли меня от прямого пути». Два раза в год св. Бенедикт позволял себе встречаться со своей сестрой св. Схоластикой. Вняв мольбам св. Клары, св. Франциск Ассизский назначил ей свидание, на котором произошло чудо. Пример аскетизма в личных отношениях дает Иисус Христос: «Каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник. Когда же, по окончании дней праздника, возвращались, остался Отрок Иисус в Иерусалиме; и не заметили того Иосиф и Матерь Его; но думали, что Он идет с другими. Пройдя же дневной путь, стали искать Его между родственниками и знакомыми. И, не найдя Его, возвратились в Иерусалим, ища Его. Через три дня нашли Его в храме, сидящего посреди учителей, слушающего их и спрашивающего их … И, увидев Его, удивились; и Матерь Его сказала Ему: Чадо! Что Ты сделал с нами? Вот, отец Твой и Я с великой скорбью искали Тебя. Он сказал им: зачем вам было искать Меня? Или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?» (Лк. 2, 41-49). Странный ответ, комментирует уже упоминавшийся нами английский богослов Ф. Шид, для послушного ребенка, видящего свою мать в таком волнении! И тот же Ф. Шид говорит, что здесь была явлена великая жертва и великий аскетизм как со стороны Богородицы, так и со стороны Иисуса Христа. Другой урок аскетизма Господь дает на браке в Кане Галилейской: «Что мне и тебе, Жено?» – это ответ на призыв помочь людям. И правильно комментирует происходившее писатель-христианин Венедикт Ерофеев: «Да брось ты, - отмахнулся я сам от себя, - разве суета мне твоя нужна? Люди разве твои нужны? Вот ведь Искупитель даже, и даже Маме своей родной, и то говорил: «Что мне до тебя?» А уж тем более мне – что мне до этих суетящихся и постылых?» Но не Господь ли порицал жестокосердных: «Я алкал, и вы не дали Мне есть, жаждал, и не напоили Меня»? Значит, заключает Ф. Шид, здесь идет речь в первую очередь о духовном голоде и о духовной жажде. Показывая пример аскетизма, побеждая дьявола, мы утоляем главную жажду человека – жажду Бога и бессмертия. Девственность Марии также подчеркивает необходимость аскезы, равно как и девственность Иисуса Христа, Иоанна Крестителя и Иоанна Богослова. Но физическая девственность не может положить предел любви духовной, которую воспел Платон в диалоге «Пир». О душах можно молиться и в пустыне. Кажется, св. Тереза Младенца Иисуса сказала, что письма монахинь – это фальшивые деньги (по сравнению с молитвами, которые суть деньги подлинные).

Но что ждет человека, преступившего заповедь, позволившему своему мужскому или женскому началу сделаться причиной страсти, помрачающей интеллект и порабощающей волю? Об этом в следующей лекции.

Лекция 10

Наказание

Каждый свободный акт воли является определенным событием в духовном мире и оказывает влияние на другие события и в духовном, и в материальном мире, в каком-то смысле даже творит новый мир. На это обстоятельство впервые указал испанский богослов Луис Молина. Таким образом, каждый акт воли способен вызвать бесконечную цепь событий. Акт воли Сатаны, сказавшего: «Не буду служить», - сотворил иной мир, нежели тот, который желал бы видеть Бог, а потому Сатана совершил грех (т.е. оказал сопротивление воле своего Творца). Мне могут возразить, что Бог предвидел непослушание Сатаны, а потому мы не в праве говорить, что Сатане удалось вмешаться в планы Божии. Здесь антиномия: с одной стороны, апостол Павел восклицает: «Бог всех заключил в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11, 32-33). Но с другой стороны, Иисус в день Своего торжественного входа в Иерусалим сетует на слепоту иудеев: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих» (Лк. 19, 41-42). Так что жители Иерусалима сами навлекли на себя бедствие, которое Иисус так желал предотвратить, а значит, создали тот мир, в котором Иерусалим должен быть разрушен.

За каждый грех следует наказание. Как сказал Ф. Шид, мы властны над нашими действиями, но не властны над последствиями наших действий. За грех непослушания воле Божией Сатана наказан ниспадением с неба. Но ведь Сатана совершил и другие грехи, например, он искушал Еву в раю и вовлек ее в грехопадение. Следует ли какое-то особое наказание за этот грех? Осмелимся утверждать, что за совращение Евы дьявол был наказан особым образом: ему было предречено поражение от Жены, являющейся Новой Евой, т.е. от Девы Марии. Это особенно унизительное для Сатаны наказание: быть побежденным не Богом и даже не ангелом, но низшим по природе (в сравнении с ангелами) существом – человеком, притом не мужчиной, а женщиной, которая, как мы показали в предыдущих лекциях, является пассивным началом и, согласно Аристотелю, даже уступает мужчине в разуме. Наверняка в ходе мировой истории воспоследовали и другие наказания для дьявола: по мнению некоторых богословов, его окончательное осуждение состоялось лишь после смерти и воскресения Иисуса Христа. К числу наказаний для дьявола и ангелов его помимо уготованного им «огня вечного» относятся «быть скованным на тысячу лет» во время евхаристического царства Иисуса Христа, быть побежденным «юношами», посылаемым в нечистых животных и т.п.

Если Бог предусмотрел наказания за грехи ангелов, то Он же предусмотрел и наказания за грехи людей. Еве после ее грехопадения было сказано, что она «в муках будет рождать детей». Речь идет не только о родовых муках по плоти, но и о том, что Сократ назвал «родами души», и это наказание добровольно взяла на себя и Новая Ева – Дева Мария, описанная в Откровении Иоанна Богослова в образе «Жены, облеченной в Солнце» («Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения», Откр. 12, 2). Однако первым наказанием за грех был стыд, и это наказание также добровольно взяли на себя Иисус Христос и Дева Мария (равно как они взяли на себя и наказание смертью, но лишь в той его части, которая касается разлучения души и тела – «смертью да умрете», а не в той, что касается тления – «прах ты и в прах возвратишься»). Дополнительное наказание за убийство Авеля получает Каин – ему запрещено заниматься земледелием, ибо он пролил кровь. Потоп был наказанием древним жителям за духовный блуд с бесами, жители Содома и Гоморры были наказаны за противоестественные грехи плоти, Онан – за недостойный потомка Авраама поступок («изливал семя на землю»). Наказанием Фараону за ожесточение была смерть его первенца и т.п.

Наказания, хотя и смягчают последствия греха и вразумляют людей, в частности, пробуждают в них рефлексию и ее специфическую разновидность, именуемую «покаянием», т.е. изменением ума (греч. metanoia), неспособны полностью вернуть утраченную мировую гармонию. Для этого необходимо нечто большее. Об этом в следующей лекции.

Лекция 11

Спасение

От чего мы должны быть спасены? История свидетельствует о том, что человек не спасается от наказания, ибо здесь было бы противоречие, т.к. само наказание является для него спасительным (по слав. наказание – синоним наставления, обучения). Но мы не спасаемся ни от наказания, ни через наказание. Что-то еще необходимо, что будет являться истинным спасением. В богословии распространено мнение, что наказание не может спасти нас от первородного греха, что первородный грех сделал нас достойными вечного осуждения. Однако в Библии об этом не говорится прямо. По крайней мере, из всех библейских текстов следует, что вечное осуждение есть кара за личный грех, за сознательное противление Богу, да и то, лишь в том случае, если грешник не являет ни малейших признаков раскаяния. Само вечное осуждение именуется в Откровении Иоанна Богослова «второй смертью». Если «первая смерть» – это разлучение души с телом, то «вторая смерть» - это разлучение человека с Богом, причем навечно, навсегда. Именно от «второй смерти» и надобно спасти человека и для этого и пострадал и умер на кресте Иисус Христос Сын Божий.

Учение о спасении является, пожалуй, наиболее значимым предметом споров между различными богословскими школами. Согласно Ансельму Кентерберийскому, Иисус Христос спас нас от первородного греха, принеся за нас выкуп Богу Отцу. В этой теории, получившей на Востоке название «юридической», есть много неясностей. Во-первых, безусловно, слабым местом теории Ансельма является безличный характер отношений между спасенным и Спасителем. Поскольку главной виной человека является безличный первородный грех, передающийся по наследству и наличествующий даже у младенцев, этот грех не является следствием свободного выбора человека, а, следовательно, не может быть наказан вечным разлучением с Богом. «Возмездие за грех смерть» – говорит апостол Павел, но какая смерть, «первая» или «вторая»? Этого апостол не уточняет. Кроме того, искупление также осуществляется безлично, поскольку во времена Ансельма большинство людей получало крещение, т.е. освобождение от первородного греха, в младенчестве, т.е. в бессознательном возрасте. Соответственно моменту личных отношений с Искупителем уделяется второстепенное место во всей средневековой духовности. Отметим, что согласно Откровению Иоанна Богослова, т.е. тому тексту, где мы находим выражение «смерть вторая», вечного осуждения удостаиваются те, которые поклонились зверю или образу его, т.е. дьяволу, иными словами, сознательно отреклись от Иисуса Христа. Но обвинить Адама и Еву в сознательном отречении от Иисуса Христа, тем более, в поклонении змею было бы натяжкой, ведь наши прародители вообще не ведали о «тайне беззакония» (т.е. о бунте ангелов), так как до своего грехопадения не вкушали плодов с древа познания добра и зла. Если мы примем, что одним из элементов спасения является знание, прежде всего, знание «добра и зла», т.е. тайны беззакония, и сформированный на основе этого знания сознательный и свободный выбор добра, то мы приходим к выводу, что учительная и пророческая миссия Христа так же важны, как и Его священническая миссия. Нас спасает один и тот же Сын Божий, и пребывающий в Лоне Троицы до воплощения, и страдающий на кресте, и снимающий печати с книги пред Сидящим на престоле. Поясним сказанное. Христос – Священник, Учитель и Пророк – в соответствии с тремя этапами Его жизни: до воплощения, от воплощения до вознесения, после вознесения. Иногда троякое служение Христа обозначают иначе: Царь, Священник и Пророк, но Царь – это не разновидность служения, а то, что объемлет все три разновидности. Равно и сущее лучше воспринимать не в свете томистской триады: единое, истинное, благое, а по Вл. Соловьеву – Добро, Истина, Красота (а единство как предикат объемлет все). В триаде Добро, Истина, Красота, как и в трояком служении Христа как Священника, Учителя и Пророка можно увидеть некую параллель с Троицей: священническое служение, к которому относится все, связанное с крестной жертвой, смертью и воскресением, а также пребыванием под видами хлеба и вина в Евхаристии – символ Бога Отца, учительское служение – явлено в Евангелии - символ Бога Сына, пророческое служение – явлено в Откровении Иоанна Богослова – символ Святого Духа. И тут же, рискуя безнадежно удалиться от темы, не могу не сопоставить три свойства сущего по Вл. Соловьеву с тремя Лицами Троицы: добро – Отец, истина – Сын, красота – Святой Дух (может быть, это сопоставление поможет нам в дальнейшем). Конечно, поможет, хотя бы потому, что в добре тем самым подчеркивается абсолютно мужское, т.е. активное начало (ибо добро только действует), в истине – смешанное – мужское и женское (ибо истина и действует, и созерцается), а в красоте – чисто женское (ибо красота только созерцается). Средневековая церковь подчеркивала священническую миссию Христа, и делала меньший упор на учительскую и практически игнорировала пророческую (Откровение Иоанна Богослова не было включено в круг богослужебных чтений). Если бы миссия Иисуса Христа сводилась только к священнической ее составляющей (т.е. искуплению) – а такой именно вывод можно сделать, читая Ансельма – то зачем было Христу учить апостолов и народ, а затем уже по воскресении Своем явиться Павлу и Иоанну, чтобы открыть им тайны будущего? Не достаточно ли было Ему молча умереть?

Средневековый этап истории Церкви закончился и на смену Ансельму, подчеркивавшему священническую миссию Христа, пришел Лютер, подчеркивавший Его учительную миссию. Католики, увидев как правду, так и ложь протестантизма, провели т.н. Тридентскую реформу (от Тридента или Тренто, города, где в 1545-1563 состоялся знаменитый Тридентский собор). Тридентская реформа, с одной стороны, указала на еще одно измерение священнической миссии Христа – ниспослание благодати – а с другой, подчеркнула важность учительской миссии, обнародовав т.н. Тридентский катехизис. Но пророческая миссия Христа еще ждет деятелей масштаба Лютера или соборов, сравнимых с Тридентским, чтобы на нее было обращено подобающее ей внимание.

Задача Церкви по раскрытию пророческой миссии состоит в том, чтобы ввести человека в живое общение с Иисусом Христом, а это невозможно без церковного прочтения книги Откровения Иоанна Богослова. Верующие должны услышать, внимая богослужебным чтениям литургического года, слова из этой книги, например: «Се, стою у двери и стучу. Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3, 20). Пока что живое общение верующих с воскресшим и прославленным Иисусом Христом, в котором вершина и печать спасения, Церковь всячески ограничивает, часто даже старается не допустить, объявляет его прелестью (т.е. заблуждением), подменяет его «церковным учительством». Невольно вспоминается восклицание одной католички, приводимое (впрочем, с долей иронии) Ф. Шидом: «Бедный Святой Дух, Он находится в таком пренебрежении!» Трагедию тех душ, которых Господь избрал для осуществления своего пророческого служения, мы видим, читая жизнеописания Джеммы Гальгани, Терезы Менендес, Фаустины Ковальской. Наконец, важно отметить, что пророческое служение проходит под знаком Св. Духа, значит, является наиболее женственным, а значит, в нем особую роль призвана играть Дева Мария. Может быть, в этом и заключается тайна т.н. «Марианской эпохи» (Marian Age), провозвестником которой был св. Людовик Гриньон де Монфор, написавший замечательное сочинение «Об истинном почитании Девы Марии»? Но здесь мы уже незаметно переходим к тем следующей, и последней, лекции.

Лекция 12

Прошлое, настоящее и будущее

Настоящее для нас предстоит в трех видах: Хилон, получающий от пифии повеление: «Познай самого себя», Иоанн Креститель, обращающийся к толпам с призывом: «Покайтесь», и Декарт, замысливший в избе на печи свое знаменитое «Мыслю, следовательно, существую». Иными словами, настоящее – это рефлексия, неподвижная точка в истории философии. Нам, живущим после Хилона, Иоанна Крестителя и Декарта уже недоступна жизнь людей, которые, подобно общественным насекомым, не отделяют себя от коллектива. Сначала человек должен осознать себя человеком, т.е. точкой в гигантской системе декартовых (!) координат, где масштаб задается раем и адом, грехопадением и искуплением, Богом и Сатаной. И только потом приходит осознание себя мужчиной, женщиной, евреем, язычником и т.п. Если же человек сразу говорит: «Я еврей, я старообрядец, я католик, я мусульманин, я коммунист» – не пройдя через Хилонову максиму, не покаявшись в своих грехах, не ощутив универсального сомнения и не схватившись за соломинку «Соgito», - он рискует стать рабом своей идеологии или религиозной системы, как говорили в Китае в эпоху «культурной революции» – винтиком в руках председателя Мао.

Именно через философию человек приходит к идее Бога и осознанию необходимости веры. В прошлом вселенной и человечества философа интересуют только два события: Большой Взрыв и воплощение Сына Божия. В будущем философ ожидает только Второго Пришествия и Страшного Суда.

В чем специфика нашего момента? Мы находимся на участке временной оси после Большого Взрыва и воплощения, но перед Вторым Пришествием. Отец Сергий Булгаков, единственный из богословов (исключая, быть может, Иоахима Флорского), отважившийся создать христианскую философию истории, надеется, что нас ожидает еще т.н. «евхаристическая парусия» или хилиастическая эпоха, т.е. тысячелетнее царство Христово. По Иоахиму Флорскому, это будет царство Святого Духа. Если это так, то наступление этого царства будет четвертой особой точкой на временной оси вселенной. И если оно наступит, то только тогда, когда все люди, атомизировавшиеся и прошедшие сквозь декартово сомнение, осознают себя чадами Божиими и уверуют в спасение, даруемое в живом общении с распятым, воскресшим и вознесшимся Иисусом Христом. Эти люди составят новый народ, в котором не будет «ни эллина, ни иудея, ни скифа, ни варвара, ни раба, ни свободного». Это и будет эпоха пророческого служения Церкви, которая увенчает предыдущие эпохи священства и учительства, не отменяя их, но приводя к совершенству. И эта эпоха пройдет в философии под знаком красоты, в богословии под знаком пророчества, в истории под знаком Святого Духа.

1 – 18 сентября 2002 г.

Москва