Яков Кротов. Богочеловеческая история.- Вера. Вспомогательные материалы: антисемитизм.
ДВА ТИПА ЖЕНЩИН И СЕКСУАЛЬНОЕ НАСИЛИЕ
Я был неправ.
Я ошибся.
Письмо, подписанное Катрин Денёв, написала франузская писательница Катрин Милле (Catherine Millet, род. в 1948), автор скандального эротического романа «Сексуальная жизнь Катрин М.», вышедшего в 2001 году и наделавшего очень много шуму как во Франции, так и за её пределами. В романе Катрин Милле откровенно описывает подробности своей сексуальной жизни. До написания романа Милле была известна как художественный критик, главный редактор парижского журнала «Арт-Пресс».
Характерно, что кроме Катрин Денёв, ни одна французская кинозвезда не осквернила себя подписанием этого письма. Ни Фанни Ардан, ни Брижитт Бардо, ни Жюльетт Бинош, ни Марина Влади, ни Шарлотта Генсбур, ни Милен Демонжо, ни Марлен Жобер, ни Лесли Карон, ни Мари Лафоре, ни Софи Марсо, ни Мари-Жозе Нат, ни Клодин Оже, ни Клеманс Поэзи, ни Доминик Санда, ни Одри Тоту, ни Франсуаза Фабиан, ни Элизабет Юппер. Видите их сколько, разных поколений. Я ещё не все назвал, я французское кино сызмальства любил — на втором месте после Голливуда. НИ ОДНА.
В декабре 2017 года во время интервью на французском радио France Culture уже известная писательница Катрин Милле заявила: «Я по-настоящему сожалею, что ни разу не была изнасилована, потому что я смогла бы показать всем, что после этого вполне можно придти в себя».
В этом утверждении несколько слабых мест.
Прежде всего, оно противоречит логике: «меня никогда не насиловали, но я уверена, что смогу оправиться». Если она уверена, что после изнасилования не останется с травмой на всю жизнь (а это происходит с подавляющим большинством женщин мира) — это наивность и незрелость. Она не может этого знать.
Во-вторых, это её личное дело и личное признание как женщины, желающей быть сексуальным объектом, женщины-мазохистки. Андромеды и Ифигении. Не Антигоны и не Клитемнестры. Что нисколько не зазорно, но его нельзя распространять на все жертвы изнасилования, что она символически сделала, написав обсуждаемое всеми письмо.
И наконец, это заявление чудовищно по отношению ко всем реальным жертвам изнасилований. Это плевок в лицо всем женщинам мира — и особенно мусульманского, где нередко до сих пор забивают камнями насмерть не насильников (что тоже жестоко), а жертву, потому что насильники свидетельствуют, что она сама виновата, что их спровоцировала. Свидетелей-мужчин — больше. И дело с концом. Это происходит сегодня и сейчас.
Теперь обратимся к изящной словесности.
ВОТ ТИПИЧНЕЙШИЙ ТЕКСТ ПРОЗЫ КАТРИН МИЛЛЕ: «В углу на диване угадывалось тело второй девушки. Андре е...ал меня первый, в свойственной ему манере — долго и неторопливо. Затем он неожиданно прервался и, к моему вящему и с каждой секундой растущему беспокойству, покинул кровать и направился, не распрямляясь, к девушке на диване. Ринго поспешил ему на смену, в то время как третий юноша, более робкий, чем остальные, лежал рядом, опершись на локоть, и водил свободной рукой мне по плечам и груди. Тело Ринго сильно отличалось от тела Андре и нравилось мне значительно больше. Он был крупнее, очень чувствительный и нервный, к тому же Ринго принадлежал к тому типу мужчин, которые активно работают тазом и вколачивают член опираясь па руки и не наваливаясь. Но Андре в моих глазах представлялся более зрелым (он в действительности был старше Ринго и успел послужить в Алжире), его тело было немного дряблым, он уже начинал лысеть, и мне доставляло большое удовольствие засыпать рядом с ним, свернувшись калачиком и уперев ягодицы ему в живот, нашептывая при этом, что у меня как раз подходящие для такого положения пропорции. Ринго выдернул из меня свой инструмент, и робкий молодой человек, ласкавший мне до этого грудь, занял было его место, но в этот момент долго сдерживаемое желание отправиться в туалет стало непереносимым, и мне пришлось встать. (...) Я исподволь скорее почувствовала, нежели поняла, что роль женщины-соблазнительницы в этом мире мне заказана, а мой путь лежит скорее в лагерь мужчин, чем в замок женщин. Проще говоря, отныне не существовало никаких препятствий к тому, чтобы вновь и вновь сжимать в руке каждый раз новый — и никогда не повторяющийся — продолговатый объект и пить с разных губ вечно меняющую вкус слюну. У Клода был красивый, пропорциональный и прямой член, и мои первые опыты оставили воспоминание о чувстве странного оцепенения: когда он погружал в меня свой инструмент, я ощущала себя нанизанной на него с головы до пят и словно лишалась способности двигаться. Когда Андре расстегнул ширинку и я уперлась носом в его член, то была сильно удивлена: он был меньше, чем у Клода, и — так как Андре, в отличие от Клода, не был обрезан — обладал более подвижной структурой. Обрезанный член — блестящий монолит, столп — открывается взору сразу и целиком, вонзается в самое сердце и порождает мощный вал желания, в то время как подвижная крайняя плоть вуалирует головку, скорее угадываемую, чем видимую, — обточенная галька в пенной воде — и вызывает к жизни нежные, утонченные потоки чувственности, которые расходятся чарующими волнами по женскому телу, замирая в ожидании у входа. Член Ринго принадлежал к тому же типу, что и член Клода, робкий молодой человек в этом смысле походил на Андре, а что касается студента, то других представителей его типа в ту пору мне еще только предстояло встретить, и, как я узнала впоследствии, все они имели одну характерную черту: не будучи особенно толстыми, такие члены, возможно из-за более плотной кожи, давали руке, их сжимающей, безошибочное ощущение наполненности. Мало-помалу я поняла, что каждый член действовал на меня по-разному и мои руки — и не только руки — всякий раз вели себя иначе. Цвет и качество кожи, наличие (несколько степеней) или отсутствие волос, мускулатура — к смене этих характеристик приходится всякий раз приспосабливаться заново».
Роман «Сексуальная жизнь Катрин М.» был ярким вызовом обществу и мужской патриархальной культуре, громким заявлением женщины — что положительно — о своём праве свободно говорить о своей сексуальной жизни. Однако через призму её «жажды быть изнасилованной» роман обретает новое измерение — мазохической грёзы о себе, как о чистом объекте половой — и любой — манипуляции и агрессии со стороны мужчин-самцов. И становится бравадой не просто личной, но как бы навязываемой и другим женщинам: дескать, мы все такие и не надо изображать пай-девочек, жеманниц и пуританок. Как бы «втягивающей» всех женщин себе в «соучастники».
Но не все женщны будут отождествлять себя с героиней романа Катрин Милле. Да, некоторые женщины, как пишут сескологи, представляют себя в грёзах жертвой изнасилования или участницей секса с большим количеством мужчин. Но это их личное дело. Это не означает, что они хотят таковыми быть на самом деле. Тем более комично и нелогично письмо, написанное такой писательницей и подписанное г-жой Денёв, не понявшей, откуда звон. На фоне признания Катрин Милле о том, что ей хочется, чтобы её изнасиловали — и нечего другим строить из себя оскорблённую добродетель и невинность, мы все такие — и роман и письмо ПО СУТИ ДЕЛА ДАЁТ МУЖЧИНАМ карт-бланш на насилие.
Характерно, что письмо так ловко составлено, что при его пересказе теряется главный смысл. Вследствие чего множество женщин в русском интернете решило, что речь идёт «конечно же не о насилии, а о флирте и ухаживаниях, а ведь это так мило, когда тебе дарят цветы».
А РЕЧЬ ИДЁТ ИМЕННО О НАСИЛИИ.
Я написал, что роман эротический. На деле он, разумеется, не эротический, а стопроцентно порнографический, но написанный на высоком художественном уровне. Никакого греха в порнографической прозе или порнографическом кино нет (мнение представителей духовенства меня мало волнует, поскольку речь идёт не о морали и морализаторстве, а о литературе).
Хотя, если уж морализировать, то роман со всей очевидностью аморален. Как и письмо 100 француженок, строящих из себя девочек-припевочек..
Разница между Катрин Милле и маркизом де Садом в том, что великий маркиз не скрывал своей аморальности и никого не стыдил — а следовательно и не использовал комплекс вины и прочие приёмы, дабы набрать себе сторонников. Он прямо заявлял, что утехи плоти, издевательство над слабыми (не только над женщинами) — это базовые природные инстинкты человека, в том числе сексуальные. Церковь требует от нас, чтобы мы их сдерживали, а я намеренно их сдерживать не буду, как и мои герои и героини — ради поругания Бога и Его творения. Тем паче, что Бога на деле не существует.
Маркиз де Сад не даёт своим последователям карт-бланш на садизм (само это слово произошло от фамилии маркиза) и извращения. Он прямо заявляет: садизм: это я против Бога и против церкви, чтобы раздавить гадину, по завещанию Вольтера, и против её чёрного длиннорясого воронья. Поэтому истязания монахов и монахинь мне особенно приятны. Верите в Бога? Дураки! Я — нет. Но если вы всё-таки верите, потом, в вечной жизни, коль скоро она есть, не ссылайтесь на меня, что я вас совратил. Ибо я вас ПРЕДУПРЕЖДАЛ.
А Катрин Милле именно дезориентирует и совращает и женщин и мужчин, убеждая мужчин быть сильными и агрессивными самцами, а женщин — безответными жертвами, которые при изнасиловании должны просто-напросто «расслабиться и получить удовольствие».
И вот это — аморально.
Делай что хочешь — но не вреди окружающим. Как хочешь, чтобы люди поступали с обой — так и ты поступай с ними.
Летишь на шабаш со своими единомыленницами и единомысленниками — лети. Но не упрекай остальных, что не полетели. И не утверждай, что все остальные просто носят маску и претворяются, а на деле спят и видят Бафомета во сне. Этот феномен хорошо проанализорован в новелле Натаниэла Готорна «Молодой Браун» (Young Goodman Brown, 1835), в которой скромный целомудренный юноша в результате наваждения в стиле Катрин Милле полностью утрачивает и веру, и надежду, и любовь.
В мужском патриархальном мире существует два архетипа Женщины: «damsel in distress» (юная дама в опасности) и «femme fatale» (роковая женщина). Они широко используются в мифах, литературе и искусстве, особенно в кино, где первое амплуа раньше традиционно принадлежало блондинкам, а второе («женщина-вамп») — брюнеткам. В иудео-христианской мифологии им соответствуют архетипы Евы и Лилит
На глубинном архетипическом уровне Катрин Милле и Катрин Денёв надевают маску Евы. Ева подчинена Адаму и верна ему, она требует заботы и внимания, она слабое создание и может выступать в роли Андромеды, которой угрожает дракон (символ хаоса), от которого мужчина спасает её, убив чудовище копьём (фаллический символ). Это идеальная «юная дама в опасности»: «Вот она вся я, возьмите меня, ни в чём себе не отказывайте, я тоскую без Адама и истаеваю при его виде, он мой господин и повелитель, я вечно виновна перед ним и его сыновьями, которых я ему безостановочно рожаю, ибо вовлекла его по собственной глупости и легкомысленности в первородный грех. А бьёт — значит любит».
Насиловать такую женщину тем более приятно, что она, как и Катрин Милле, сама прямо-таки насаживается на копьё своего мужчины-повелителя. Её комплекс вины перед мужчиной неизбывен: о нём удобно время от времени Еве напомнать, чтобы ею манипулировать, а в случае чего её можно и поучить по-домостроевски плёткой.
Лилит — совсем другое дело. Бог сотворил её до Евы, и не из какого-то ребра, а из земли, как и Адама, о чём повествует Книга Бытия (Быт 1.27-28). Про Лилит в Библии упоминается вскользь — слишком неудобный персонаж. Но про сотворение Евы из ребра Адама рассказано лишь во второй главе (Быт 2.18-24). Первая женщина Лилит категорически отказалась во время секса лежать ПОД Адамом и потребовала вместо этого быть НАД ним. То есть отказалась признать доминирующую роль мужчины в сексе. И вообще не пожелала подчиняться своему мужу, так как считала себя таким же творением Бога из праха земного, как и Адам. То есть ещё и отказалась признать доминирующую роль мужчины в семье и обществе. А когда муж захотел показать ей, кто здесь хозяин, Лилит дёрнула плечиком, произнесла тайное имя бога Ягве, поднялась в воздух и улетела, предпочтя стать ночной демоницей.
С тех пор она вредит деторождению, наводит бесплодие на женщин и порчу на беременных, убивает детей в колыбели, учит девочек одиноким усладам, приходит по ночам к одиноким мужчинам. А также кастрирует неугодных ей мужчин, превращая их в своих рабов-евнухов. Поэтому обычно изображается с оторванным мужским членом в одной из шести рук. Индусы отождествляют её с богиней Кали, а греки — с Ламией, Гекатой и Кибелой, чьими жрецами были мужчины-евнухи, подвергшие себя самооскоплению в её честь. Каббалисты утверждают, что Лилит стала женой Сатаны, матерью демонов и царицей Ада. Неудивительно, что сегодня многие радикальные феминистки считают Лилит своей покровительницей. Тем более неудивительно и то, что мужчины при мысли о радикальных феминистках нервно прикрывают себе пах.
И правильно делают, что нервничают — а нервничают сильно. Поэтому я от всей души желаю не только всем физическим зверюгам-насильникам, но и всем духовным зверюгам, прикидывающимся непонимающими, что такое равноправие, и не желающим обуздывать свои «базовые инстинкты» — чтобы на их пути им попадались только инкарнации Лилит. Которая, оставив их раздавленными и бессильными, будет неизменно уходить прочь с их оторванным в схватке «копьём» в руке и едва заметной улыбкой на устах.
1.14.2018
