Лев Регельсон

ТРАГЕДИЯ РУССКОЙ ЦЕРКВИ:
1917-1945 ГГ.

К оглавлению

Глава V

ДВИЖЕНИЕ "НЕПОМИНАЮЩИХ" И МОСКОВСКАЯ ПАТРИАРХИЯ

Различное переживание и понимание природы Церкви, с предельной остротой выраженное в каноническом споре двух выдающихся иерархов — митр. Сергия и митр. Кирилла, — породило два церковных течения, две традиции, и поныне создающие самое глубокое разномыслие в Русской Церкви. Выбор между той или иной духовной традицией вынуждены совершать и зарубежные члены Русской Православной Церкви.

Необходимо со всей искренностью и взаимным доверием продолжить великий спор, в атмосфере терпимости и церковного братолюбия, между членами Церкви, духовно тяготеющими к той или иной традиции, однако не жертвуя церковной правдой, ибо цель состоит в достижении подлинно православного понимания природы Церкви, неразрывного с осуществлением подлинно православных форм церковной жизни.

Такой спор может стать плодотворным лишь при отказе от распространенного заблуждения, что единомыслие по всем нерешенным, но важным вопросам есть обязательное условие церковной любви. Напротив, любовь предшествует единомыслию и рождает его, но рождает в муках. Братолюбие при отсутствии единомыслия есть несомненно тяжелый крест, но отказ от него означает отказ от надежды на достижение единства и полноты Церкви. Весь трагический опыт Русской Церкви в последние десятилетия убеждает в том, что именно недостаток братолюбия явился главной причиной ее нынешнего бедственного положения.

2/15 мая 1929 г. раздается, наконец, голос Казанского митрополита Кирилла — первого из названных Патриархом Тихоном Местоблюстителей, самого авторитетного (как показал опрос 1926 г.) иерарха в Русской Церкви.

В своем письме к митр. Сергию из места ссылки в Туруханском крае митр. Кирилл подвергает критике создание Синода, нарушающее Соборное постановление о порядке избрания органов Высшего Церковного Управления. При этом митр. Кирилл все еще повторяет общую ошибку, усматривая главный вред Синода в том, что он "приостанавливает" "действие и обнаружение единолично-преемственной власти".

Митр. Кирилл на этом основании идет дальше митр. Агафангела (который оставил за собой лишь свободу исполнения или неисполнения распоряжений Заместителя).

"...До тех пор, пока митр. Сергий (Страгородский) (в дальнейшем фамилии для сокращения опускаем — Л. Р.) не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так наз. Патр. Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению".

Этот аргумент еще недостаточен для сделанных выводов, что и доказывал в своем ответе митр. Сергий. Православное переживание церковности привело митр. Кирилла к безупречным действиям, хотя убедительное обоснование этих действий он нашел несколько позже. В данном послании представляется наиболее ценным именно развитие тех взглядов на природу церковного единства, которые проводили в жизнь митр. Иосиф (в своем послании от 25. 12/7. 1. 1928 г.) и в особенности митр. Агафангел.

"Такое отношение к митр. Сергию и его Синоду, — продолжал митр. Кирилл, — я не понимаю как отделение от руководимой митр. Сергием части Православной Церкви, т. к. личный грех митр. Сергия относительно управления Церковью (здесь и ниже подч. нами — Л. Р.) не повреждает содержимого и этой частью Церкви православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митр. Сергию архипастырей, в нарушение братской любви, уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев, раскольников. Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что признаю греховным по самому происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митр. Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как у меня нет другого способа обличить согрешающего собрата... Этим воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподазривается якобы безблагодатность совершаемых сергианами священнодействий и таинств (да сохранит всех нас Господь от такого помышления), но только подчеркивается нежелание и отказ участвовать в чужих грехах. Посему литургисать с митр. Сергием и единомышленными ему архипастырями не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду, если не окажется в наличии священника, разделяющего мое отношение к митр. Сергию и так наз. Времен. Патр. Синоду. Подобным образом, находясь в местности, где все храмы подчиняются так наз. Врем. Патр. Синоду, я не пойду в них молиться за общим богослужением, но совершить в одном из них литургию в одиночку, или с участием единомышленных мне клириков и верующих, если бы таковые оказались в наличии, признаю возможным без предварительного освящения храма. Также, по моему мнению, может поступать и каждый священнослужитель, разделяющий мое отношение к митр. Сергию и учрежденному им Синоду.

Что касается мирян, то участвовать деятельно в церковно-приходской жизни приходов, возносящих имя митр. Сергия за храмовым богослужением, в качестве возглавляющего иерархию архипастыря, по совести не следует, но само по себе такое возношение имени митр. Сергия не может возлагаться на ответственность мирян и не должно служить для них препятствием к посещению богослужения и принятию Св. Даров в храмах, подчиняющихся митр. Сергию, если в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к Местоблюстителю Патриаршего Престола.

Молиться же о митр. Сергии наряду с остальными архипастырями и вообще православными христианами (запись в поминовении на проскомидии, молебне и т. п.) не является грехом — это долг всех православных христиан, пока общецерковное рассуждение не объявит учиненное митр. Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом к смерти (Мф. 18. 15-17; IИоан. 5,16)".

В другом письме, имевшем хождение среди епископата приблизительно в то же время (1929 г.), митр. Кирилл высказывает важные мысли о реальном духовном содержании понятия "церковная дисциплина", развивая идеи, выраженные ранее митр. Иосифом и митр. Агафангелом:

"...Я никого не сужу и не осуждаю, но и призывать к участию в чужих грехах никого не могу, как не могу осуждать и тех иерархов во главе с митр. Иосифом (Петровых), которые исповедали свое нежелание участвовать в том, что совесть их признала греховным. Это исповедание вменяется им в нарушение ими церковной дисциплины, но церковная дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным отражением иерархической совести Соборной Церкви; заменить же собою эту совесть дисциплина никогда не может. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви, неискренним, как индивидуальная иерархическая совесть непременно станет на стороне соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во что бы то ни стало. Тогда расшатанность церковной дисциплины становится неизбежной, как следствие греха. Выход же из греха может быть только один — покаяние и достойные его плоды. И кажется мне из моего далека, что покаяния этого одинаково ждут и ленинградцы, и осуждающие их ташкентцы (Имеются в виду архиереи, находившиеся в ташкентской ссылке (Никандр Феноменов, Арсений Стадницкий и др.), осуждавшие иосифлян)..."

24. 7/6. 8. 1929 г. митр. Сергий и его Синод принимают Постановление об отношении к священнодействиям, совершаемым "раскольничьим клиром".

Приравняв всех несогласных с церковными действиями митр. Сергия к обновленцам и григорианам, постановление, в частности, гласит:

"Таинства, совершенные в отделении от единства церковного... последователями быв. Ленинградского митр. Иосифа (Петровых), быв. Гдовского епископа Димитрия (Любимова), быв. Уразовского епископа Алексия (Буй), как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недействительны, и обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Св. Миропомазания; браки, заключенные в расколе, также навершатъ церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы "Отец, Сын и Св. Дух".

"Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по их и заупокойную литургию. Разрешать только проводы на кладбище с пением "Святый Боже".

Итак, если отдельные горячие головы из иосифлян в азарте полемики допускали в первое время высказывание хулы на таинства, совершаемые в сергианских храмах, то ответом была та же хула на таинства церковные, но хула продуманная, ответственная, закрепленная официальным постановлением. Церковное разномыслие закреплялось этими действиями как непримиримая вражда. Логика насилия довела митр. Сергия до этого крайнего способа воздействия на психологию церковного народа: тех, кто думает иначе, чем митр. Сергий, — перемазывать, перевенчиватъ, не отпевать...

Из всех церковных преступлений митр. Сергия эта хула на благодать — несомненно, преступление самое тяжкое. За церковное инакомыслие (и не в вопросах веры — а в вопросах церковной политики!) митр. Сергий лишал человека не жизни и свободы, но гораздо большего — он отлучал его от Самого Источника Вечной Жизни. И хотя "отлучение" это, несомненно, оставалось только на бумаге, это не уменьшает тяжкого греха митр. Сергия, возомнившего, что Божественная Благодать подчиняется его канцелярским указам, принятым во исполнение велений НКВД!

С возмущением и скорбью пишет об этом митр. Кирилл в своем втором письме к митр. Сергию от 28.10(10.11) — 30.10(12.11) 1929 г.

"О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы можете судить хотя бы по тому ужасу, с каким "отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств". Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод — скажу Вашими словами — "беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими". И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру. Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию "некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа (Мф. ХII,31) ("всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам" — Л. Р.) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью", Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 24. 7.(6 августа) 1929 г. за № 1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же Св. Миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, — или о перевенчивании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе — вызванный Вашей деятельностью, не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду".

Далее митр. Кирилл выражает самую суть противопоставления двух пониманий природы Церкви и церковного единства:

"...Отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, Ее таинств и всей Ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящим вне Церкви. "Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, — заявляете Вы,

— это попытка сохранить лед на горячей плите". Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнинеского пользования канонами и сохранить святыню их духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении, но потому, что приобщение от чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возможность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления".

Митр. Кирилл восстает против того формально-законнического пользования канонами, которым постоянно злоупотребляет митр. Сергий:

"...не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от сев. канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митр. Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия..."

Все еще употребляя неточное выражение "единоличная преемственная власть", митр. Кирилл в этом письме отчетливо выражает идею харизматичности первосвятительской власти:

"Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митр. Петра, мы, при наличии подобных актов (речь идет о действиях митр. Петра из заключения), имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митр. Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может и Ваши права в ней только отражение прав митр. Петра и самостоятельного свето-лучения не имеют (подч. нами — Л. Р.). Принятие же Вами своих полномочий от митр. Петра без восприятия их Церковью в том порядке, как совершилось восприятие прав самого митр. Петра, т. е. без утверждения епископатом, ставит Вас перед Церковью в положение только личного уполномоченного митр. Петра, для обеспечения на время его отсутствия сохранности принятого им курса церковного управления, но не в положение заменяющего главу Церкви или "первого епископа страны"...

Образ "свето-лучения" первосвятительской власти у митр. Кирилла — замечательное выражение православного представления о харизматической, благодатной природе патриаршества. Не сделан еще лишь последний шаг — выяснить канонические условия, необходимые для того, чтобы церковная власть имела это "свето-лучение". Но пока этот шаг не сделан, митр. Сергий еще имеет возможность защищаться, опираясь на изначально ложную идею заместительства как преемства единоличной власти.

"Не ограничивает моих полномочий, — отвечал митр. Сергий митр. Кириллу 20. 12/2. 1. 1930, — и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Св. Патриарха, а от Местоблюстителя... Смысл единоличного заместительства в том и состоит, что патриаршая власть всегда остается в Церкви налицо во всем ее объеме, хотя бы она в данных руках была лишь на очень короткое время и хотя бы до этих рук она дошла через много промежуточных ступеней" (подч. нами — Л. Р.).

После этого письма митр. Сергий с Синодом принимает постановление о предании митр. Кирилла архиерейскому суду и увольнении его от управления епархией: на запрещение в священнослужении митр. Сергий на этот раз не осмеливается.

Итак, церковная жизнь настоятельно требует развития учения о Церкви, и оно развивается — двумя все более расходящимися путями, лишь один из которых — православен.

Митр. Сергий по-своему решает и вопрос об отношении к Указу 1920 г. — как всегда, умело цепляясь за букву и полностью изгоняя реальное экклезиологическое содержание.

В своем письме митр. Евлогию от 15/28 окт. 1930 г. он пишет:

"Свой административный разрыв с Патриархией Ваше Высокопреосвященство хотите обосновать на Указе Св. Патриарха от ноября 1920 г. Но указ этот предусматривает, так сказать, физическую невозможность сношений с Церковным центром, у нас же с Вами, по Вашему собственному признанию, скорее только взаимное непонимание".

Митр. Сергий, видимо, уже не отдает себе отчета в том, что в Указе имеется в виду реальный Церковный центр — Высшее Церковное управление в том смысле, как оно определено Поместным Собором. Таким центром мог бы быть митр. Петр, но с ним действительно нет связи.

А митр. Сергий?

Митр. Сергий — центр экклезиологически фиктивный и связь с ним ничего не решает.

Но митр. Сергий уверен, что он и есть Первый Епископ, по крайней мере, "фактический".

"Вы успокаиваете себя (по примеру Карловацкой группы), — продолжает он в письме к митр. Евлогию, — тем, что порывая с теперешним Московским Церковным центром, Вы будто бы не порываете с Русскою Церковью. Увы, это теперь уже избитая "лесть" (самообман) всех, не желающих подчиниться неугодному им распоряжению Патриархии и, в то же время, не имеющих смелости открыто учинить раскол (п. ч. они сознают отсутствие достаточных оснований)... Отказав в подчинении Заместителю, Вы окажетесь ослушником и Местоблюстителя и потому напрасно будете прикрываться возношением имени последнего, по примеру других раскольников".

Итак, митр. Сергий упорно загоняет всех в ложную альтернативу: или беспрекословное послушание его канцелярии, или раскол.

В 1931 г. выходит в свет 1-й номер Журнала Московской Патриархии, и первая статья в нем излагает окончательно сформировавшиеся взгляды митр. Сергия на церковную власть.

В основу всего построения поставлена ложная интерпретация чрезвычайного Соборного постановления о местоблюстительстве.

Передачу власти Местоблюстителю Патриархом Тихоном митр. Сергий объясняет так:

"Оставался единственный путь к сохранению этой власти: личным Патриаршим распоряжением указать лицо, которое бы по смерти Патриарха восприняло всю полноту Патриаршей власти для передани будущему Патриарху... Он... имел на то особое поручение от Собора 17-18 гг., предложившего ему такую передачу власти временному носителю в случае, когда не окажется в наличии Собором уполномоченного учреждения". (Речь идет о Св. Синоде и о Местоблюстителе, как старейшем по хиротонии члене Синода — Л. Р.).

Далее митр. Сергий излагает свою теорию "двух первоиерархов".

"По документальным нашим данным, — пишет он, ссылаясь на распоряжение митр. Петра о заместительстве, — Заместитель облечен Патриаршей властью в том же объеме, как и заменяемый им Местоблюститель. Да и существом дела это требуется, иначе не было бы ответственного кормчего у Церковного корабля, и тогда не было бы и цели кому бы то ни было передавать власть". (Идея "единоначалия" в четкой формулировке — Л. Р.).

По поводу заявлений об ограниченности его прав, он опять указывает на отсутствие соответствующей оговорки в распоряжении митр. Петра и делает более важное замечание по существу:

"Такой оговорки в документе от 6 декабря нет, да и по существу дела ее не могло быть. Ведь у нас существует постановление Патриарха и Синода от 5/18 мая и 7/20 ноября 1920 г. за № 362, по которому предоставлялось епархиальным архиереям вершить все дела (а не только текущие), когда прекратится административная связь епархии с центром. Какой же был бы смысл нагромождать лишнюю инстанцию — Заместителя, если бы последний не мог ничего делать больше предоставленного каждому епархиальному архиерею".

В принципе митр. Сергий прав — назначение заместителя митр. Петром было не вполне последовательным актом, не предусмотренным ни в одном из Соборных и Патриарших постановлений (прецедент с митр. Агафангелом в 1922 г., как мы показывали, имел совсем другое содержание), и, строго говоря, после ареста митр. Петра иерархи Русской Церкви должны были переходить на самоуправление по Указу 7/20 ноября 1920 г., как это было сделано в 1922 г. после ареста Патриарха Тихона, при невозможности митр. Агафангелу управлять Церковью. Но именно относительная неудача этого опыта побуждала русских епископов держаться за сохранение единоначалия любой ценой. Однако единственная роль, в которой мог выступить заместитель, — это быть уполномоченным митр. Петра, охраняющим неизменность курса церковной политики и состава иерархии до выяснения дела митр. Петра. Но и в этом качестве он мог быть лишь добровольно признан епископатом и никакие его распоряжения не могли иметь принудительной силы. Если митр. Сергий считал такое заместительство бесполезным, то он должен был отказаться от него, призвав русских епископов к самоуправлению.

Но митр. Сергий развивает идею заместительства в прямо противоположном направлении.

На опасность двоевластия, указанную митр. Кириллом, он отвечает весьма решительным "отстранением" митр. Петра от всякого фактического управления:

"За распоряжения своего Заместителя Местоблюститель ни в какой мере не может быть ответственным, и потому нельзя ожидать или требовать, чтобы Местоблюститель вмешивался в управление и своими распоряжениями исправлял ошибки Заместителя. Такое вмешательство повело бы только к еще большему расстройству Церковных дел и к анархии, как и всякое двоевластие. Как самостоятельный правитель, Заместитель сам и отвечает за свое правление перед Поместным Собором".

Остается только одно ограничение: "Ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя. Само собою понятно, что с возвращением Местоблюстителя к управлению Заместитель перестает управлять".

Понадобилось еще два года для того, чтобы православное церковное сознание созрело для полного и исчерпывающего ответа на "экклезиологические построения" митр. Сергия.

В июле 1933 года иерарх, не указавший свое имя (скорее всего, это митр. Кирилл, хотя некоторые предполагают, что авторство принадлежит митр. Иосифу), писал митр. Сергию (документ, ввиду его важности, приводим целиком).

"Его Высокопреосвященству, Высокопреосвященнейшему

Сергию, Митрополиту Горьковскому.

Ваше Высокопреосвященство!

Достигнув возраста, являющегося по слову Святого Псалмопевца начальным пределом земной человеческой жизни, стоя, так сказать, в преддверии могилы, сознаю свой долг разъяснить своим собратьям архипастырям, пастырям и верующему народу, почему я считаю Вас узурпатором церковной власти и отказываюсь повиноваться административно-церковным распоряжениям Вашим и учрежденного Вами Синода. Между тем у меня нет непосредственной возможности довести свое исповедание до слуха (подч. в тексте — Л. Р.) Церкви и потому я вынужден это сделать, обращая его к Вам, дерзновенно утверждающему себя Первым Епископом страны; может быть и по искреннему заблуждению и во всяком случае с молчаливого попустительства части собратий епископов, повинных теперь вместе с Вами в разрушении канонического благополучия Православной Русской Церкви.

Понимание своих полномочий по управлению Православною Русской Церковью Вы неоднократно излагали в своих письмах к разным лицам, недоумевавшим относительно их законности, — писали и мне и затем свои доводы представили печатно в статье "О полномочиях Патриаршего Местоблюстителя и его Заместителя", помещенной в № 1 Журнала Московской Патриархии. Документальными основаниями для Ваших утверждений служат: 1) Завещание Свят. Патриарха Тихона, в силу коего Митрополит Петр воспринял звание Патриаршего Местоблюстителя; 2) Распоряжение Митр. Петра от 6 декабря 1925 г., коим "переданы" Вам "обязанности Местоблюстителя"; 3) Резолюция митр. Петра от 1 февраля 1926 г., коею не только (как Вы утверждаете) проектировалось "передать высшее управление Церковью коллегии из трех архиереев", а действительно управление это передавалось, но резолюция была отменена до приведения ее в исполнение, и отмена ее потребовала нового подтверждения о несении Вами своих заместительских обязанностей "попрежнему", причем указаны и сроки их: "до окончания дела Митрополита Петра".

1. Патриаршие права и обязанности определены, утверждены и изложены Собором 17-18. Завещание Патриарха, на основании коего митр. Петр воспринял свои полномочия, издано не в силу этих, Собором утвержденных патриарших прав, а на основании особого поручения, данного Собором 17-18 гг. лично Святейшему Патриарху Тихону на случай, "когда не окажется в наличии Собором уполномоченного учреждения", — цитирую Вашу статью. Передавая на основании сего соборного поручения Патриаршие права и обязанности, Святейший Тихон не мог передать и не передал с ними лично ему на определенный случай Собором данного и им исполненного поручения, а митр. Петр, действительно восприявший после патриаршего завещания все патриаршие права и обязанности, не мог воспринять и не воспринял права передавать все патриаршие права и обязанности архипастырю по своему выбору. Утверждение, будто митр. Петр совершил такую передачу своим распоряжением от 6 декабря 1925 г. на основании патриаршего завещания, делает почившего Патриарха повинным в установлении для Русской Православной Церкви осужденного Вселенской Церковью порядка завещательной передачи церковных полномочий, а митрополита Петра — в применении такого порядка в жизни церковной. Всеми силами души протестую против такого сговора почившего Патриарха и его Местоблюстителя.

2. Если бы распоряжение митрополита Петра от 6 декабря 1925 г. по своему тексту было даже до буквальности сходно с текстом Патриаршего завещания, то оно и тогда не могло бы иметь одинакового с ним смысла и значения для церковной жизни, на самом же деле митр. Петр в своем распоряжении поручает только временное исполнение обязанностей Местоблюстителя такому-то, ничего не говоря о патриарших правах. Только Вашей смелой мыслью могло быть понято такое распоряжение в более широком значении, чем уполномочие "вершить только дела так называемые текущие и не... брать на себя решения дел принципиальных и общецерковных".

3. Известная резолюция митр. Петра от 1 февраля 1926 года не только не усиливает значение документа от 6 декабря 1925 года, на который Вы опираетесь, но весьма помогает уразумению его действительного смысла и произвольности Ваших на него толкований. Оба документа, разделенные по происхождению только двухмесячным промежутком, издаются одним и тем же лицом по одному и тому же побуждению с одинаковой целью обеспечить непрерывность текущих дел церковного управления и сохранить принятый в нем курс на время, пока окончится "дело митрополита Петра".

Психологически недопустимо, чтобы автор их не одинаково оценивал эти документы и в своем представлении как-нибудь умалял силу и значение второго в пользу первого. Излагая второй документ с оговоркой, что "дела принципиальные и общецерковные оставляю за собой", он приписывал не новое какое-нибудь распоряжение, а предупреждал возможность возникновения чего-нибудь нового. Он лишь пояснял свое распоряжение от 6 декабря 1925 г., подтверждая и для коллегии из трех архиереев, что ей не представляется прав больших, чем какие даны были единоличному заместителю. В распоряжении о единоличном заместительстве оговорки в делах принципиальных нет не потому, будто объем представляемых ему прав мыслился доверителем в более расширенном виде, а потому, что не было опасения в возможности для единоличного заместителя какого-нибудь искушения совершенно заменить собою своего доверителя. Во всяком случае воспринимаемые (видимо, "воспринимая" — Л. Р.) снова заместительские полномочия по резолюции, уничтожавшей коллегию из трех архиереев, Вы воспринимали никак не больше того, что было поручено, но не передано коллегии, и за ее упразднением снова возвращалось прежнему исполнителю. Пояснять это Вам для митрополита Петра не было повода, так как предшествовавшим своим поведением Вы являли правильное понимание своих полномочий и полную корректность к своему доверителю, поддерживая с ним деловые отношения. Лишившись возможности таких сношений с окончанием "дела митр. Петра", Вы автоматически становились в положение остальных своих собратий и должны были не новый центр церковного управления утверждать, а сами обратиться и призвать остальных собратий к руководству в церковной жизни Патриаршим Указом 7/20 ноября 1920 г., изданным именно на случай возникновения невозможности сношений с действительным церковным центром и остающимся в составе действующего права Русской Православной Церкви. Если бы по силе сего указа некоторые архипастыри обратились к братскому руководству Вашему, ценя Вашу просвещенность, долголетний опыт и архипастырскую мудрость, то нельзя было бы возражать что-нибудь против такого добровольного объединения. Если бы для удобства сношений и поддержания единообразия епархиальной жизни Вы с объединившимися архипастырями учредили для своей группы нечто вроде Синода, но при этом не претендовали бы на обязательность принимаемых Вами решений для всей Русской Церкви, нельзя было бы возражать и против такого учреждения. Тогда не понадобилось бы Вам обременять свою совесть обильными прещениями и запрещениями. Все, и объединившиеся под братским руководством Вашим, и замедлившие с таким объединением, по-прежнему оставались бы в каноническом и литургическом единении под затрудненным хотя, но отнюдь не утрачивающим своей реальности каноническим главенством своего первоиерарха митрополита Петра.

Только отказавшись от своего домысла о тождественности полномочий Местоблюстителя и его Заместителя, обратившись под руководство Патриаршего Указа от 7/20 ноября 1920 г. и призвавши к тому же единомысленных с Вами архипастырей, возможете Вы возвратить Русской Церкви ее каноническое благополучие. Нет надобности бояться могущих возникнуть недоразумений из-за произведенных вами в последние шесть лет назначений, перемещений и т. п. Благодать Божия уврачует немощи наши, и хотя утомлены уже скорбями Церкви архипастыри, пастыри и верующий народ, они все-таки найдут в себе силы поставить церковную жизнь в условия, не нарушающие ее канонического достоинства, с одной стороны, и соответственные с декретом об отделении Церкви от Государства и с законом от 8/IV 1929 г. с разъясняющей его инструкцией от 16 января 1931 г. — с другой.

1933 г. июля 15/28 дня".

Митрополит Сергий не ответил на этот раз ничего...

Документ, несомненно, дошел до православных архиереев и был положен в основу канонической позиции "непоминающих" (так называли себя те, кто возносил за богослужением только имя митр. Петра, но не имя митр. Сергия). Так, в сентябре того же, 1933 года, еп. Ковровский Афанасий (Сахаров) пишет к еп. Владимирскому Иннокентию, сообщая о своем разрыве с митр. Сергием, в связи с присвоением последним прав первоиерарха. В качестве основания для отделения владыка Афанасий указывает на Патриарший Указ от 7/20 ноября 1920 г.

Митр. Кирилл в это время занимается активной деятельностью по организации "непоминающих", пользуясь возможностью общения и переписки, которую он сохранял до своего ареста 1 июля 1934 г. (в Гжатске).

Приведем два его документа этого периода.

"Из ответа на мнение некоего о необходимости митр. Кириллу объявить себя Местоблюстителем до времени освобождения митрополита Петра.

Неблагополучие в Русской Православной Церкви видится мне не со стороны содержимого Ею учения, а со стороны управления. Сохранение надлежащего порядка в церковном управлении со смерти Святейшего Патриарха Тихона и до созыва законного Церковного Собора обеспечивалось завещанием Святейшего Патриарха, оставленным им в силу особого, ему только данного и никому не передаваемого права назначить себе заместителя. Этим завещанием нормируется управление Русской Церковью до тех пор, пока будет исчерпано до конца его содержание. Несущий обязанности Патриаршего Местоблюстителя иерарх сохраняет свои церковные полномочия до избрания Собором нового Патриарха. При замедлении дела с выбором Патриарха Местоблюститель остается на своем посту до смерти или собственного добровольного от него отречения или устранения по церковному суду. Он не правомочен назначить себе Заместителя с правами, тождественными его местоблюстительским правам. У него может быть только временный заместитель для текущих дел, действующий по его указаниям. Вот в этом пункте и является погрешность со стороны митрополита Сергия, признающего себя в отсутствие митрополита Петра имеющим все его местоблюстительские права. Его грех в превышении власти, и православный епископат не должен был признавать такую власть и, убедившись, что митр. Сергий правит Церковью без руководства от митр. Петра, должен был управляться по силе Патриаршего Указа 7/20. IX. 1920 г., готовясь дать отчет в своей деятельности митрополиту Петру или Собору. Если до созыва Собора Местоблюститель умирает, то необходимо снова обратиться к Патриаршему завещанию и в правах Местоблюстителя признать одного из остающихся в живых, указанных в Патриаршем завещании иерархов. Если ни одного в живых не окажется, то действие завещания окончилось, и Церковь сама собой переходит на управление по Патриаршему Указу 7/20. IX. 1920 г., и общими усилиями епископата осуществляется cозыв Собора для выбора Патриарха. Поэтому только после смерти митрополита Петра или его законного удаления я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление Русской Церковью. Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом только митрополита Петра, вознося его имя по чину за богослужением, и не признающие законной преемственности Сергиева управления, могут существовать до суда соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми единицами, какие признают их своими архипастырями, а невыгнанные руководя духовной жизнью всей епархии, всячески поддерживая взаимную связь и церковное единение.

Для меня лично выступление сейчас представляется невозможным, так как я совершенно не уверен в характере отношений митрополита Петра, чтобы убедиться в подлинности настроений последнего, чтобы решить, как поступить. Во всяком случае быть явочным порядком Заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, — но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему мною обещания исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил и другого себе преемника, ибо у него нет права на такое назначение.

Январь, 1934 г."

Из письма митрополита Кирилла.

"Христос среди нас! Ваше Высокопреосвященство, Преосвященнейший Владыко, возлюбленный о Господе собрат Архиепископ!

Строки Ваши, полные снисходительности и доверия ко мне грешному, доставили мне глубокое утешение. Спаси Вас Господи! Вас огорчает моя неповоротливость и кажущаяся Вам чрезмерная осторожность. Простите за это огорчение и еще потерпите его на мне. Не усталостью от долгих скитаний вызывается оно у меня, а неполным уяснением окружающей меня и всех нас обстановки. Ясности этой недостает мне не для оценки самой обстановки, а для надлежащего уразумения дальнейших из нее выводов, какие окажутся неизбежными для ее творцов. Проведение их в жизнь, вероятно, не заставит долго себя ждать, и тогда наличие фактов убедит всех в необходимости по требованиям момента определенных деяний. Но разве мало существующих уже фактов? — можете спросить Вы. Да, их не мало, но восприятие их преломляется в сознании церковного общества в таком разнообразии оттенков, что их никак не прикрепить к одному общему стержню. Необходимость исправляющего противодействия сознается, но общего основания для него нет, и митрополит Сергий хорошо понимает выгоду такого положения и не перестает ею пользоваться. В одном из двух писем ко мне он не без права указывает на эту разноголосицу обращаемых к нему упреков и потому, конечно, не считается с ними. Обвинение в еретичестве, даже самое решительное, способно только вызвать улыбку на его устах, как приятный повод лишний раз своим мастерством в диалектической канонике утешить тех, кто хранит с ним общение по уверенности в его полной безупречности в догматическом отношении.

Между тем, среди них немало таких, которые видят погрешительность многих мероприятий митрополита Сергия, но, понимая одинаково с ним источник и размер присвояемой им себе власти, снисходительно терпят эту погрешительность, как некоторое лишь увлечение властью, а не как преступное ее присвоение. Предъявляя к ним укоризну в непротивлении и, следовательно, принадлежности к ереси, мы рискуем лишить их психологической возможности воссоединения с нами и навсегда потерять их для Православия. Ведь сознаться в принадлежности к ереси много труднее, чем признать неправильность своих восприятий от внешнего устроения церковной жизни. Нужно, чтобы и для этого прекраснодушия властные утверждения митрополита Сергия уяснились как его личный домысл, а не как право, покоящееся на завещании Святейшего Патриарха. Всем надо осознать, что завещание это никоим образом к митрополиту Сергию и ему подобным не относится.

Восприять патриаршие права и обязанности по завещанию могли только три указанные в нем лица, и только персонально этим трем принадлежит право выступать в качестве временного церковного центра до избрания нового Патриарха. Но передавать кому-либо полностью это право по своему выбору они не могут, потому что Завещание Патриарха является документом совершенно исключительного происхождения, связанным соборной санкцией только с личностью первого нашего Патриарха. Поэтому, со смертью всех трех завещанием указанных кандидатов, завещание Святейшего Тихона теряет силу и церковное управление созидается на основе Указа 7/20 ноября 1920 г. Тем же указом необходимо руководствоваться и при временной невозможности сношений с лицом, несущим в силу завещания достоинства церковного центра, что и должно иметь место в переживаемый церковный исторический момент.

Иное понимание Патриаршего завещания, утверждаемое митрополитом Сергием, привело уже к тому, что завещание, оставленное для обеспечения скорейшего избрания нового Патриарха, стало основой для подмены в церковном управлении личности Патриарха какой-то коллегиальной "патриархией". Почиет ли на этом начинании митрополита Сергия благословение Божие, мы не дерзаем судить, доколе законный Собор своим приговором не изречет о нем суда Духа Святого, но, как и все обновленчеству сродное, не можем признать обновленное митрополитом Сергием церковное управление нашим православным, преемственно идущим от Святейшего Патриарха Тихона, и потому, оставаясь в каноническом единении с Патриаршим Местоблюстителем митрополитом Петром, при переживаемой невозможности сношения с ним, признаем единственно закономерным устроение церковного управления на основе Патриаршего Указа 7/20 ноября 1920 года.

Твердо верю, что православный епископат при братском единении и взаимной поддержке сохранит с Божьей помощью Русскую Церковь в исконном Православии во все время действенности Патриаршего завещания и доведет ее до законного Собора.

Февраль 1934 г."

Митрополит Сергий, уже не обращая никакого внимания на обличения и церковную деятельность "непоминающих", продолжает укреплять "Московскую Патриархию" — созданный им фиктивный центр церковной власти.

14/27 апреля 1934 г. Синод и присоединившиеся к нему архиереи (всего, вместе с Синодом, 21 епископ) присвоили митр. Сергию титул "Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского", т. е. возвели его на Патриаршую кафедру.

9/22 июня 1934 г. митр. Сергий и его Синод исполняют, наконец, требование, на котором настаивала гражданская власть еще при Патриархе Тихоне: запрещают в священнослужении карловацких епископов. Напомним, что, по убеждениям митр. Сергия, наложенное им и его Синодом "запрещение" автоматически делало недействительными все церковные таинства "раскольников" (кроме крещения).

14/27 декабря 1936 г. был принят "Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Православной Российской Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему Митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому), в связи с последовавшей 29.8/11.9 1936 г. кончиною в ссылке Митрополита Крутицкого Петра (Полянского)".

Вспомним, что писал митр. Сергий в своей статье в 1931 г.: "ушел Местоблюститель от должности (за смертью, отказом и под.), в тот же момент прекращаются полномочия Заместителя".

Согласно чрезвычайному постановлению Поместного Собора 1917-18 гг. о местоблюстительстве и распоряжению Патриарха Тихона, указывавшему имена избранных на эту должность, после смерти митр. Петра законным Местоблюстителем, облеченным всей полнотой первосвятительских, т. е. патриарших, прав становился митр. Кирилл. Таким образом, с 1936 г. до смерти митр. Кирилла (по предположениям, наступившей в 1942 г.) митр. Сергий носил звание Местоблюстителя при "живом законном Местоблюстителе", хотя и не имевшем возможности фактически осуществлять свои права. Как писал в свое время митр. Сергий митр. Агафангелу, за такое деяние иерарх подлежит даже "извержению из сана".

Мы не знаем, как сам митр. Сергий обошел вопрос о правах митр. Кирилла, но, по-видимому, для него был достаточным основанием для отвержения этих прав факт предания митр. Кирилла "суду архиереев", на что, как мы знаем, митр. Сергий не имел никаких полномочий.

Некоторое беспокойство, видимо, все же оставалось, т. к. через месяц после провозглашения митр. Сергия Местоблюстителем, 11/24 янв. 1937 г., Синод "принял к сведению" распоряжение митр. Петра от 5.12 1925 года на случай своей кончины, в котором, по образцу распоряжения Патриарха Тихона, указывались последовательно: митр. Кирилл, митр. Агафангел, митр. Арсений, митр. Сергий. На документ этот ссылается в своем распоряжении от 25.12/8.1 1926 г. митр. Иосиф. Митр. Петр, конечно, не имел никакого права на такое распоряжение, вводящее практику завещательной передачи первосвятительских полномочий, и если даже митр. Петр допустил ошибку, то митр. Сергию было указано на недопустимость и недействительность этой "завещательной практики".

8 сент. (н.с.) 1943 г. 19 архиереев избрали митр. Сергия Патриархом, а 15 мая 1944 г., в связи с кончиной "Патриарха Сергия", Синод принял к сведению его "завещательное распоряжение" о Местоблюстительстве митр. Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского).

31 янв.—2 февр. 1945 г. состоялся Поместный Собор, в котором участвовали 45 архиереев и 126 представителей клира и мирян и присутствовали в качестве гостей Патриархи Александрийский, Антиохийский и Грузинский, представители Константинопольского Престола и др. Поместных Церквей.

Собор единогласно избрал митр. Алексия Патриархом Московским и Всея Руси. Известно, что перед Собором арх. Лука (Войно-Ясенецкий) высказывался за избрание Патриарха путем жребия, по образцу Поместного Собора 1917-18 г.г. Однако это предложение не рассматривалось и Патриарх Алексий избирался путем открытого голосования.

Перед "непоминающими" встал трудный вопрос: со смертью митр. Петра и избранием Патриарха Алексия отпадало прежнее каноническое основание для самостоятельного управления — узурпация первосвятительской власти митр. Сергием, но в то же время вся практика митр. Сергия и в отношениях с государством, и во внутрицерковных делах была продолжена Патриархом Алексием.

Мы почти не имеем сведений о канонической позиции бывших "непоминающих", которые не вошли в общение с Московской Патриархией. Приведем выдержки из одного письма, датированного 1962 годом, в котором раскрываются некоторые аспекты этой позиции (часть этого письма мы цитировали в гл. III).

"Дорогие детки!

...Вы просите разъяснения одной и той же темы. О ней лучше всего было бы поговорить при встрече, но, к сожалению... приходится писать с риском не ответить на некоторые ваши недоумения..."

Описав далее преследования против Церкви и церковную политику митр. Сергия, автор письма продолжает:

"...Вскоре пагубные последствия этого "направления" не замедлили сказаться. За "отошедшими" в концлагеря скоро последовали и все надеявшиеся спастись под его (митр. Сергия — Л. Р.) омофором. Храмы и обители быстро закрывались одни за другими, и через десять лет после Декларации, сулившей Церкви "тихое и безмятежное житие", на всем безбрежном пространстве СССР осталось только несколько храмов (здесь и ниже подч. в тексте — Л. Р.) в больших городах; они так и назывались "показательными". Да остался еще митр. Сергий с незаконно им организованным синодом — полтора десятка готовых на все архиереев, среди которых был и будущий Патриарх всея Руси Алексий Симанский.

Так бы это и продолжалось, если бы не случилась война. В оккупированных немцами областях сразу же началось стихийное церковное строительство. Открывались, очищались и освящались оскверненные, но уцелевшие церкви, а где они были разрушены, там устраивались молитвенные дома. Туда верующие сносили сохраненные ими свято антиминсы, иконы, сосуды, всякую утварь. Тысячные толпы снова пришли в храмы, снова услышали Слово Божие, снова причастились бескровной жертвы. Все это не могло не отразиться и в областях, еще оставшихся под властью Сталина. Он понял, что продолжение прежней церковной политики может оказаться для него сугубо опасным и, решив не отставать от Гитлера в благочестии, повелел во всем послушному ему митр. Сергию снова открывать те храмы, закрытие которых он, т. е. митр. Сергий, незадолго перед тем оправдывал, неоднократно заявляя всему миру, что никаких гонений в СССР нет, а храмы закрываются потому, что об этом ходатайствуют прихожане, решившие, что храм им не нужен.

И вот начинается "новая эра". Открываются храмы, полтора десятка епископов по разрешению Сталина делают митр. Сергия Патриархом или компатриархом, как справедливо прозвали его немцы в своих газетах. Новоиспеченный Патриарх начинает лихорадочно увеличивать сонм своих епископов, доведя их за недолгий период своего патриаршества до 50-ти с лишним душ, конечно, из единомышленников. Осуществляются даже самые смелые мечты — открывается несколько семинарий и две Академии, разрешается издание журнала Патриархии. Разница только в том, что причиной всего этого "расцвета" была, очевидно, не Декларация митр. Сергия, а нечто совершенно ничем в своем существовании митр. Сергию не обязанное — весьма по началу успешное наступление Гитлера.

То, что эта перемена церковной политики была не искренней, а только вынужденной, показывает практика партии в последующее время, имеющая целью ликвидировать Православную Церковь до конца текущей семилетки (имеется в виду Хрущевское гонение — Л. Р.). Реакция патриарха Алексия на эту практику ни на иоту не разнится от реакции митр. Сергия на разгром церковных организаций в 30-е годы. Она так же постыдна и преступна. И оправдать ее невозможно ничем.

Правы ли мы, утверждая это и на этом основании продолжая пребывать вне общения с иерархией, возглавляемой Патриархом Алексием?

Безусловно правы. Не отдана ли Православная Церковь на поток и разграбление заклятым Её врагам? Кто фактически самовластно распоряжается Церковью — не областные ли и районные уполномоченные, возглавляемые своим председателем — Куроедовым? Не вмешиваются ли они во все мелочи церковной жизни, стараясь, конечно, не упорядочить ее, а нанести ей как можно больше вреда? Не превращается ли весь епископат в пустую декоративную ширму, прикрывающую своим благолепием черное дело поругания святыни веры? Не дошли ли некоторые из епископов до того, что сами приезжают закрывать монастыри, вместо того чтобы их защищать (это было на моих глазах)? Не осмеливаются ли уполномоченные требовать от священников не пускать малолетних в церковь, не исповедовать, не причащать их? Не осуждают ли все посылаемые п. Алексием делегации на всевозможные церковные конференции антикоммунизм, как несогласное с христианством учение, в то время как коммунизм сам себя без всякого стеснения объявляет антихристианским? Таким образом, всякое неодобрение, осуждение и идейная борьба с антихристианством, по новой сергианско-алексианской доктрине, объявляется делом, недостойным христианина, и наоборот — союз с врагами Христовыми, соучастие, содействие и не только молчаливое, но часто весьма громкое одобрение их разрушительной и гонительской деятельности (например: "Сталин — верный страж православия") — это прямой долг всякого христианина. И в полном согласии с этой своей невероятной доктриной п. Алексий и действует. Он, например, спешит сделать выговор Кеннеди за возобновление ядерных испытаний, и он же упорно молчит не только, когда Хрущев делает то же самое, но и тогда, когда этот миротворец, нагло попирая не только права человека, но и собственные советские законы, разоряет Церковь. Даже митр. Николай Крутицкий, ретивый и резвый апологет церковного НЭПа, не выдержал и предпочел опалу, а наш Святейший по-прежнему, как ни в чем не бывало, участвует в приемах, конгрессах, аплодирует и т. д.

"Все это так, — могут мне сказать, — но не нарушены ли вами церковные каноны, запрещающие клирикам прекращать общение со своими митрополитами и епископами до соборного суда?" Аргумент, как будто, очень весомый. Но — разберемся. И прежде всего спросим: разве у нас существуют периодические (раз в году и раз в 3 года) соборы, где мы могли бы апеллировать? А ведь согласно канонам, эти соборы — обязательное церковное установление. Выходит, что наши обвинители являются первыми нарушителями канонов, вынуждающими нас тоже не соблюдать их. Ведь нельзя же обвинять нас за то, что мы "отделились до собора", если этих соборов вообще не созывают! Скажут: за последние 20 лет были соборы и съезды. Но какие? Это были съезды "потаковников", покорно штамповавших приказы — сначала Карпова, а потом Куроедова. А ведь канонами запрещается какое бы то ни было давление гражданской власти на членов собора, и все, вынужденные этим давлением, постановления епископов объявляются недействительными. Опять наши обвинители, выдающие себя за защитников канонов, оказываются их нарушителями. Постоянная картина: если судить по существу — они беззаконники и преступники, если судить формально — они блюстители канонического порядка в Церкви. Но и это жалкое утешение существует только для весьма поверхностных исследований. А если взглянуть попристальнее, то обнаружится, что они не имеют никакого права настаивать на своей каноничности. Ибо существует канон, по которому всякий клирик (иерей или епископ), достигший своего сана по влиянию, настоянию или вообще по какому-нибудь давлению или помощи гражданской власти, должен быть извержен из сана. По этому канону, не говоря уже о нынешних епископах, которые не могут надеть омофора, пока на это не соизволит Куроедов, должен быть извержен из сана сам Патриарх, "избранный" собором по прямому приказу правительства. Вот насколько канонична вся иерархия русской православной Церкви! Они, конечно, сейчас же скажут: так бывало и раньше. Бывало! Но это отнюдь не делает такой способ приобретения сана каноничным, и если раньше такие факты со стороны самодержавного правительства считались узурпацией, то каким словом назвать то чудовищное, что теперь происходит в Церкви? Так что пусть они умолкнут и перестанут хвалиться своей мишурной каноничностью! Существует еще одна, весьма примечательная особенность всех нынешних "церковных светил", странная и ничем не объяснимая, если не видеть здесь явного действия Правосудия Божия. Они сами себя секут, при всем честном народе. Вот факты. Когда появилась так называемая "Живая Церковь", то ее идеологи в своих журналах, желая как можно сильней опорочить отвергавшую их Православную Церковь, усиленно распространяли дотоле мало известные предсказания Преподобного Серафима Саровского о том, что наступит время, когда многие архиереи отступят от истинной веры и произведут смуту в Церкви. Этим предсказанием они хотели заклеймить Православную Церковь и отвратить от нее верующий народ. Но этот народ, доселе не знавший предсказания Преподобного, когда услышал о нем, то сразу и единогласно решил — это не про Патриарха Тихона — это про вас! И, таким образом, вытащенное Живою Церковью с целью обличения и дискредитации Православной Церкви предсказание, обличило не Ее, а их самих. Так же произошло с митр. Сергием. Когда в оккупированных Гитлером областях уцелевшие священнослужители возобновили богослужение и таинства, митр. Сергий нашел правило св. Григория Неокесарийского, помещенное в "Книге правил", по которому те клирики, которые войдут в соглашение с отрядами жестоких насильников и будут участвовать с ними в разорении храмов и всяких насилиях, должны быть извержены из сана, отлучены от Церкви и даже на смертном одре лишены разрешения. И это правило он со всею строгостию применил к тем священнослужителям, которые не разрушали, а возобновляли храмы и были виноваты лишь тем, что Гитлер не мешал им в их святом деле. Так, не по адресу метая канонические громы и молнии, митр. Сергий в фатальном ослеплении не заметил, что это грозное правило с абсолютной точностью характеризует поведение его самого и его единомышленников, предавших Церковь в руки небывалых еще нигде насильников и покрывавших их злодеяния. Так митр. Сергий из полного забвения сам извлек канон, возглашающий грозное прещение на него самого. А теперь этот канон висит с такой же тяжестью над п. Алексием и всеми его сподручными. Об этом столь неосмотрительном деянии митр. Сергия я узнал из его книги "Правда о Церкви" (кажется, так она называлась), изданной во время войны и привезенной сюда одним из офицеров Советской Армии. Тексты канонов я цитирую по памяти, но ручаюсь за их смысл. ("Правда о религии в России", 1942г., стр. 139 — Л. Р.).

Скажут: в пользу митр. Сергия говорит то, что к нему вернулся ряд архиереев, ранее от него отошедших. Нет, дорогие детки, этот факт нисколько не склоняет весы на его сторону. Я уже говорил, какую великую смуту вызвал митр. Сергий в умах и сердцах наших, как трудно было разбираться и решать, — вы не можете представить себе, как это было трудно, как мы метались и мучились. Неудивительно, что имели место колебания, перемены решений. Мотивов мы их не знаем, а они могли быть очень разными: не только доводами разума, но просто великой усталостью, или еще чем-нибудь другим. Один архиерей прямо сказал мне: "Я тебе скажу откровенно, все, что делает митр. Сергий — это гнусное паскудство, но я хочу наконец вернуться домой!" (Но дома он пробыл очень не долго).

Все вышесказанное, надеюсь, убедит вас, что не по легкомыслию или предубеждению сделали мы свой выбор, и не по легкости мысли и упорству не меняем его. Мы сделали его по крайнему нашему разумению и готовы с ним стать на суд Божий. Нас очень мало, но у нас есть и епископство православное, даже не только за границей, и совесть наша спокойна.

Мы веруем, что если жизнь человеческая продлится еще на земле, то некогда соберется собор, который оправдает наше дерзновение и справедливо оценит "мудрую политику" митр. Сергия и его последователей, захотевшего "спасать Церковь" ценой ее непорочности и истины.

Теперь — основной ваш вопрос: как вам быть? Если бы нынешние дни были похожи на дни сергианской смуты, я сказал бы вам то, что говорил тогда: ходите в храмы, не имеющие общения с митр. Сергием, а к нему и его сторонникам не ходите. Но времена изменились: наших храмов теперь в СССР нет. Можем ли мы, ушедшие в свои одинокие кельи и обретающие там все, чем питали нас храмы, запрещать тысячам верующих, не имеющим такой возможности, искать утешения и духовной пищи в имеющихся храмах и осуждать их за то, что они ходят туда? Не можем же мы уподобиться тем невегласам, которые тупо твердят: "это не храмы, это капища, посещающие их оскверняются и лишаются спасающей их благодати" — и прочие безумные глаголы. И я говорю вам: если не имеете других путей принимать участие в богослужении и приобщаться таинствам, если томит вас жажда церковного единения и молитвы и если посещение храмов дает вам это — то не смущаясь идите туда и не бойтесь, что это будет грехом. Дух дышит, где хочет, и по неизреченному милосердию своему Господь и через самых недостойных служителей Своих, даже через неверующих, не лишает христиан своих небесных даров. Если вам захочется более близкого, личного общения, то советую, как я и раньше говорил вам, избирать для этого священнослужителей искренних и нелицемерных, а таковые в храмах существуют. Им, конечно, трудно, но они как-то стараются пролезть сквозь игольное ушко. Искать таких среди епископов — почти безнадежно: громадное большинство их "ведает, что творит", и сейчас особенно оправданы слова св. Иоанна Златоустого: "Я никого на свете не боюсь; боюсь одних епископов".

Вот, кажется, все, что мне нужно было вам сказать, детки. Да, еще: не думайте, что если вы начнете посещать храмы и даже в них исповедоваться и причащаться, то я буду вас считать чужими. Душа моя всегда открыта для вас, пока у вас есть желание общения с нею.

С любовью о Христе...

1962 г."

Из этого письма остается неясным, отвергает ли иерархия, о которой пишет автор, Московскую Патриархию на основании ее антицерковной политики, или на основании ее неканоничности, т. е. недействительности избрания Патриарха под давлением гражданской власти.

Помимо аргументов автора против каноничности Московской Патриархии можно было бы привести еще следующие доводы:

1. Собор 1945 г. созван узурпаторами церковной власти, каковыми являются все члены Синода при митр. Сергии, и в первую очередь митр. Алексий (Симанский), незаконно получивший местоблюстительство по завещанию от узурпатора — митр. Сергия (при этом предполагается, что Собор 1943 года, в силу той же причины, недействителен).

2. Из нескольких, занимающих принципиально различные позиции, иерархических групп в Русской Церкви: "сергиан", "непоминающих", "парижан", "американцев", "карловчан" (приводим условные наименования) — на Соборе 1945 г. представлена лишь одна группа. Численность ее не имеет значения, как величина весьма непостоянная, определяющаяся внешними факторами: так, в 1940 г. было лишь четыре правящих сергианских епископа, в 1943 г. — 19, в 1945 г. — 49.

Оба эти канонические дефекта Соборы 1943 и 1945 г.г. разделяют с обновленческими Соборами 1923 и 1925 гг., и поддержка Восточных Патриархов в обоих случаях не решает дела.

Единственным "преимуществом" Соборов 1943 и 1945 гг. перед обновленческими было отсутствие в 1943 и 1945 гг. законного Первоиерарха, в расколе с которым были бы эти Соборы.

Мы думаем, что это обстоятельство было решающим, и верим, что, во всяком случае, для Собора 1945 г. милость Божия покрыла все его вопиющие канонические дефекты и Патриарх Алексий был действительным первоиерархом, т. е. получил харизму первосвятительской власти.

В связи с признанием этого факта один из авторитетных руководителей движения "непоминающих", владыка Афанасий (Сахаров), сразу после выборов Патриарха Алексия принимает решение вместе с бывшими с ним иереями, что "...должно возносить на молитве имя Патриарха Алексия как Патриарха нашего".

Мы полагаем, что этот шаг вл. Афанасия был совершенно правильным.

Совсем другой вопрос — об административном подчинении Патриарху Алексию. В решении этого вопроса вл. Афанасий повторяет старую ошибку — чисто литургического понимания харизмы первосвятительской власти. Ошибка эта выразилась в том, что, рисуя картину излияния Божественной благодати через Предстоятелей Поместных Церквей на епископов и далее — на иереев, вл. Афанасий подразумевает в этой картине именно благодать тайносовершительную. В соответствии с церковным преданием, мы убеждены, что всей полнотой тайносовершительной благодати обладает каждый правильно рукоположенный епископ. Поскольку в пресуществлении Св. Даров нам дается все Тело Христово, то и в осуществлении этого таинства мистически участвует вся Вселенская Церковь.

Между тем, вл. Афанасий пишет:

"Помимо первоиерарха Русской Церкви никто из нас — ни миряне, ни священники, ни епископы — не может быть в общении со Вселенской Церковью. Не признающие своего первоиерарха остаются вне Церкви, от чего да избавит нас Господь".I

Возражая против таких выводов, мы еще раз напомним об Указе 1920 г., который, предусматривая существование епископов без первоиерарха, никак не имел в виду оставить их вне общения со Вселенской Церковью.

Мы можем согласиться лишь с тем, что принципиальное отвержение первосвятительской харизмы у законного первоиерарха действительно означает отпадение от полноты благодатной церковной жизни, и можем согласиться с тем, что литургическое поминание Патриарха вполне уместно как свидетельство признания у него этой харизмы.

Но рассуждения вл. Афанасия могут быть поняты как обоснование принудительной необходимости для каждого епископа подчиняться всем распоряжениям Патриарха, независимо от того, соответствуют ли эти распоряжения канонической правде и религиозной совести епископа.

Именно такое понимание церковной дисциплины и характера власти первоиерарха отстаивал митр. Сергий, и именно против такого понимания боролись митр. Иосиф, митр. Агафангел и митр. Кирилл, следовавшие духу Соборных и Патриарших установлений. Хотя вл. Афанасий, храня эту церковную традицию, подчеркивает, что вопрос признания или непризнания Патриарха Алексия, хождения или нехождения в храм Московской Патриархии — есть дело совести, так что он не осуждает непризнающих и неходящих, однако такой вывод противоречит нарисованной им картине, ибо кому же религиозная совесть может позволить остаться вне "общения со Вселенской Церковью" или, проще говоря, "вне Церкви"?

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вплоть до настоящего времени неясность экклезиологического сознания препятствует борьбе против ложного учения о Церкви и в реальной церковной жизни приводит членов Церкви к подчинению "каноническому" (точнее — лжеканоническому) насилию со стороны церковной власти, к своего рода "каноническому плену", когда ради требований церковной дисциплины убиваются или заглушаются требования церковной совести. Такого положения в Церкви быть не может.

Весь опыт Русской Церкви, частично рассмотренный нами в настоящей работе, свидетельствует, что преодоление этого ложного и нетерпимого положения возможно лишь путем развития православного понимания сущности первосвятительской власти и места епископа в Церкви.

Суть же этого понимания, как мы заключаем из этого церковного опыта, сводится к тому, что харизматическая природа первосвятительской власти проявляет себя именно в церквеустроительных действиях этой власти, в деле фактического управления Церковью.

Признание этой харизмы за первоиерархом, с одной стороны, исключает возможность создания ложных центров церковной власти и, с другой стороны, требует от всех членов Церкви, и в первую очередь от епископата, постоянного соборного контроля над действиями первоиерарха, с целью суждения, какие именно действия первоиерарха соответствуют канонической правде и воле Божией о Церкви и потому являются действиями харизматическими, а какие действия — есть плод чуждого влияния, личного произвола и канонических ошибок, и остаются вследствие этого простым человеческим волеизъявлением.

В этом смысле оправдана и позиция тех епископов, которые и поныне не подчиняются распоряжениям Патриарха, продиктованным гражданской властью, или ошибочным суждением, или человеческим личным произволом Патриарха, ибо кощунственна мысль, что современный "обер-прокурор", т. е. уполномоченный Совета по делам религий, может распоряжаться Божественной благодатью, или что благодать может содействовать актам, вредным и разрушительным для Церкви.

Однако такое оставление за собой права суждения о действиях церковной власти не должно означать разрыв канонического или молитвенного общения с ней. Как только первоиерарх издаст распоряжение, в котором религиозная совесть епископа, опирающаяся на соборное суждение церковного народа, опознает действие первосвятительской благодати, епископ должен подчиниться этому распоряжению, как выражению и осуществлению воли Божией о Церкви. И неподчинение в этом случае действительно будет означать самочинное, раскольническое действие.

Мы полагаем, что такой взгляд позволяет сохранить оба важнейших вклада в понимание природы Церкви, которые внесены опытом Ее истории после 1917 г., — с одной стороны, высокое представление о патриаршестве, как проводнике теократии и увенчании церковной жизни, с другой стороны, утверждение достоинства и церковной свободы каждого епископа, как пастыря, несущего личную религиозную ответственность за вверенную ему малую Церковь.

В основе же всего лежит соборность, которая должна проявляться непрестанно в каждом церковном действии, так что никакой акт церковной власти не может осуществляться помимо соборного "Аминь", свидетельствующего о присутствии в этом церковном акте Божественной Благодати.