Сирил Паркинсон.

ЗАКОНЫ ПАРКИНСОНА

К оглавлению

ПОВЕЛИТЕЛЬНОЕ НАКЛОНЕНИЕ

Наши представления о власти проистекают из поклонения отцам, это легко доказать: посмотрите, как мы почти во всех языках называем наши святыни. Молодые довольно долго пребывают в зависимости от родителей - так заведено у людей. Отец для нас так много лет - главный защитник и учитель, что подчинение ему становится привычным; вырабатывается из поколения в поколение уважительное отношение к старшинству как к таковому. Подобную почтительность к отцу семейства традиционно выказывает и мать. Впрочем, ее отношения с отцом куда сложнее, ибо в выживании родовой общины или племени женщины играют более важную роль, чем мужчины. В общем же, отец властвует над всей группой, и чувство подчиненности у детей прочно основано на здравом смысле и традициях. Их отношение к власти включает в себя три ярко выраженных элемента: восхищение отцовской мудростью и мастерством; любовь к тому, кто как минимум помогает ребенку выжить, и боязнь наказания за непослушание. Из этих трех элементов и складывается ощущение надежности. Особенно важен элемент страха, ибо, если ребенок не боится отца, ему вряд ли придет в голову, что его отца боится кто-то другой. А какой же защиты ждать от человека, которого никто не боится?

По мере разрастания общества идея отцовства перерастает в идею царствования. Издревле человечество знало монархию двух типов: подвижную и статичную. Глава племени скотоводов, вечно кочующих с места на место, - это настоящий вожак, он определяет маршрут, назначает день похода, выбирает место для стоянки. Правитель в среде землевладельцев - это скорее священник, когда надо он обращается к богам с ходатайством о ярком солнце, когда надо - о дожде. В мире и сейчас есть место для власти того и другого типа. В годы второй мировой войны лорд Монтгомери являл собой лидера в зоне боевых действий, а лорда Аланбрука вообще редко кто видел, но власть его ощущалась за многочисленными дверьми Министерства обороны. Один требовался для прямого, непосредственного руководства, другой сражался с вышестоящими ведомствами, чтобы укрепить наличный состав армии. Власть обоих типов - примерно одного происхождения и в обоих случаях подразумевает сочетание репутации и силы. Если репутация утеряна, вскоре испаряется и сила. А если нет силы, то и никакая репутация не выживет. В мире полно звучных титулов, полностью утративших свое значение. Впрочем, так было всегда. Новыми можно считать лишь наши нынешние сомнения - а способна ли выжить сама власть?

Власть дала трещину после женской революции, которая началась в Британии и США где-то в начале двадцатого столетия. Юбки обернулись брюками, женщины пошли учиться в колледжи, получили право голоса, и казалось, что различия между полами по всем направлениям будут сведены к минимуму. Но революция закончилась компромиссом и сумятицей. Получив право на равенство в сферах, где испокон веков они подчинялись мужчинам, женщины продолжали главенствовать и там, где главенствовали всегда. И если джентльмен перестал быть джентльменом, то дама осталась дамой, в результате (особенно в США) мужья сдали свои позиции. Была утрачена почтительность жены к мужу, та мудрость, которая заставляла ее публично признавать за мужчиной право на окончательное решение, хотя часто это решение жена нашептывала мужу заранее. Современные жены почти не владеют этим искусством - внешне подчиняться, но играть при этом первую скрипку.

Как следствие этой перемены во взаимоотношениях женщина утратила контроль над детьми. В викторианские времена мать, чтобы утихомирить детей, прибегала к авторитету отца; этот авторитет был незыблемым, жена пестовала его, относясь к мужу с нарочитой почтительностью. Современная женщина пытается воздействовать на детей убеждением, а значит, необходимая им надежность отсутствует с самого начала. В конце концов женщина начинает тешить себя мыслью, что ребенка, не привыкшего к дисциплине дома, дисциплинирует школа. Но и эти надежды остаются лишь надеждами, потому что приучать человека к послушанию нужно до пятилетнего, а еще лучше до трехлетнего возраста. У школ в этом смысле возможности минимальные, а у университетов они попросту равны нулю. В результате и в обществе, и на производстве нам приходится учреждать какую-то власть, чтобы держать в узде молодых людей, которых никто и никогда не приучал к элементарной дисциплине. Задача эта непростая, и мы когда-нибудь поймем, что наше поражение неизбежно.

Это ощущение безысходности заставляет задуматься: кто должен принимать решения - один человек или группа? Нужна ли нам вообще дисциплина? Может, лучше все вопросы решать большинством голосов? Так ли мы уверены, что люди старшего возраста мудрее молодежи?

Нынче модно считаться с мнением молодежи, советоваться с теми, чья карьера едва началась. Не дай бог, кто-нибудь подумает, что мы суровы и деспотичны! Следует также помнить, что нынче технический прогресс не учитывает старшинство. Раньше методика принципиально менялась примерно раз в тридцать лет. Новое поколение училось у предыдущего, вносило свой вклад и знало, что еще лет десять оно будет хранителем высших знаний и ценнейшего опыта. Теперь перемены происходят куда чаще, в рамках одного десятилетия, посему ценность опыта оказывается под вопросом. И "старшинство" порой означает лишь утрату связей с современностью, потерю контакта с реальной жизнью. Ведь именно молодые окончили курсы по работе с компьютерами, а нынешние директора, вполне возможно, даже не знакомы с компьютерным языком. Более того, есть опасения, что современные специалисты вообще не способны подчиняться - в какой бы то ни было форме. Они живут в своем электронном мире и им просто не о чем говорить с людьми, не получившими специального технического образования. Многие считают: было время, когда требовалась твердая рука руководителя, но сейчас это время прошло. В сегодняшнем мире, утверждают они, нет места царствованию.

Может, в этом и есть рациональное зерно, но такая постановка вопроса приемлема лишь в условиях экономического бума и частного рынка. А если в экономике что-то пошло наперекосяк? Заговорим ли мы тогда о групповых решениях? Одно нужно твердо помнить: во-первых - и в самых главных - наличие власти создает ощущение надежности. Вахтенный моряк спит на нижней палубе, потому что знает: офицер на мостике бодрствует и в случае чего не подведет. Этому моряку не спалось бы так сладко, думай он, что если их судно столкнется с другим, созовут специальную комиссию, которая, прежде чем принять решение, будет выслушивать подробные отчеты всех членов команды. Солдат в боевом подразделении спит крепким сном, потому что уверен: часовые выставлены, и начальник караула обходит посты. То же и в промышленности. Завод работает надежно, если принят целый ряд мер предосторожности и владелец уверен, что администрация проследит за их соблюдением. Без необходимой меры власти на железнодорожной ветке или угольной шахте недолго и до большой беды. Другие предприятия меньше подвержены риску, им угрожает скорее не физическая, а финансовая опасность, но это не значит, что риска нет вовсе или что он не может резко возрасти. Но где же за одну минуту взять то, от чего мы давно отказались за ненадобностью?

Многие считают, что умение руководить - это качество, которое человек получает при рождении или не получает вовсе. Посылка эта ложная, потому что руководителем можно стать, искусству руководить можно научиться. Это открытие сделано во время войны, и достигнутые результаты удивляют даже тех, кто обучает этой науке. Когда перед солдатом встает выбор - идти направо или налево, - он быстро понимает, что любое решение будет лучше бесконечных сомнений и шараханий из стороны в сторону. Если он не колеблясь выбирает направление, его шансы на успех составляют пятьдесят процентов, а оставаясь на месте, он проиграет почти наверняка. Отталкиваясь от этой посылки, потенциальный лидер скоро усваивает необходимость быстро принимать решения. Теперь дело сводится к тому, чтобы его действия основывались на здравом смысле. Если решена и эта проблема, будущему лидеру надо научиться пользоваться своей властью, сделать ее убедительной и приемлемой. На сей счет есть своя техника, и сейчас мы со знанием дела ее опишем. Секреты умения руководить каждое поколение должно открывать для себя заново, но сами по себе эти секреты достаточно просты. Настоящий лидер должен обладать шестью основными качествами, причем качества эти можно либо приобрести, либо развить в себе, сочетая теорию с практикой.

Первый необходимый элемент - воображение. Если предстоит что-то создать, построить, переместить или реорганизовать, руководитель должен четко представлять себе конечный результат. Такая картина, созданная его фантазией, являет собой совокупность элементов, виденных им в другом месте и по другому поводу, но сейчас преобразованных в новом контексте. Встав на мостик нового, еще не укомплектованного людьми судна, капитан должен видеть, что именно он хочет провести в жизнь, чего хочет добиться. Отбирая лучшее из своего прошлого опыта, он создает в воображении единое целое. Возможно, реальность не будет иметь с этим ничего общего, но по крайней мере сначала наш руководитель знал, чего он хочет. Таким образом, воображение необходимо, оно для руководителя важнее всего, ибо без воображения он будет блуждать в тумане.

Второй элемент - знание. Без него не спланировать маршрут, который приведет к цели. Именно знание дает лидеру необходимую уверенность; ощущение того, что он знает, о чем говорит. В мире полно профанов, занимающих ответственные посты, иногда это объясняется слишком быстрым продвижением по службе, иногда просто отсутствием мозгов. Могут ли они завоевать уважение технически грамотных и компетентных специалистов? Как правило, нет. Они сознают уязвимость, непрочность своего положения. За эту свою слабость они отыгрываются на подчиненных придирками, срывают на них зло, кричат и оскорбляют. Можно возразить, что виной тому плохое усвоение пищи или сварливая жена. Однако наш вельможный грубиян имеет свою причину, это непреложный факт. Он знает, что в его ведомстве будут часто совершаться ошибки - как было везде, где он управлял, - и заранее хочет доказать, что виноваты в них другие. Все младшие по службе - разгильдяи, бездельники, тупицы и не болеют за дело. Работники его уровня некомпетентны, завистливы, суют нос не в свое дело и дальше этого носа ничего не видят. Его начальники, увы, не способны оценить человека по достоинству. Стоит ли удивляться, что документы теряются, письма остаются неотправленными, сроки нарушаются, а указания никто не спешит выполнять? Бог - свидетель, он сделал все, что в его силах, но и он не может поспеть всюду, а доверять нельзя ну просто никому. В основе некомпетентности подобного рода часто (хотя не всегда) лежит невежество. Такой человек буквально не ведает, что творит.

Итак, важность знаний неоспорима. То же можно сказать и о третьем элементе - умении. Это слово нуждается в определении, ибо надо четко разграничить понятия "умение" и "мастерство". Мастер легко делает то, что другим дается тяжелым трудом. Он играет на виолончели, выбивает сотню в крикете. Но когда человек выходит за пределы собственных способностей и организует работу других - например, дирижируя оркестром или становясь капитаном футбольной команды, - ему требуется умение. Его личное мастерство (которое должно быть выдающимся) отходит на второй план, тут важнее его умение руководить другими. Человек умелый способен контролировать положение. Каждый под его началом получает задание точно по своим возможностям, каждый точно знает, что ему надлежит делать. У такого руководителя всегда порядок и на фабрике, и в собственном кабинете, он не расходует впустую ни время, ни деньги, ни усилия. Но прежде всего умелый руководитель отмечен печатью артистичности, у него есть стиль. Хорошо организовать дело - это, в конце концов, упражнение в эстетике; при наличном материале распределить усилия так, чтобы никто не перерабатывал и никто не бездельничал. Организация бурлит, но в ее центре - зона спокойствия, где работает самый умелый из всех, работает безо всякого раздражения или паники.

Время от времени в мире появляется человек исключительно умелый или одаренный, наделенный к тому же даром предвидения. Это гений, для нашего мира - большая редкость. И все же, чем больше мы будем взращивать и готовить людей умелых, тем вероятнее, что кто-то из них окажется личностью исключительной. А чем больше будет людей с выдающимся умением руководить, тем вероятнее, что у одного из них окажется и дар предвидения. Умения вполне достаточно, если иметь в виду обычные цели, но иногда мир предлагает поле деятельности и для гения. К сожалению, в нужном месте и в нужное время гений, как правило, не появляется. Наверное, нам нужна система для размещения наличной толики гениальности на земле. Но разработать такую систему под силу только гению.

Следующее необходимое (для руководителя) качество - решительность. Это не просто суровая решимость добиться успеха. Качество это делится на три элемента. Первый и главный из них - понимание того, что выполнить поставленную задачу людям под силу. Генерал, который снарядил, обучил свои войска (в достаточном количестве) и привел их, хорошо вооруженных, к нужному месту в нужное время, знает - победа возможна. К этому знанию он - при достаточной решимости - добавляет веру в успех: то, что можно сделать, будет сделано. Наконец, ему необходимы ресурсы, чтобы заразить своей верой окружающих. Он должен так описать поставленную задачу, чтобы тотчас зажечь сердца. В свете его описания жертвы должны казаться пустяком, возможные потери - мелочью. В его спокойной убежденности подчиненные черпают вдохновение. К врагам на войне или конкурентам на производстве его сторонники испытывают нечто вроде чувства жалости. Неужели эти несчастные сами не понимают, что их усилия тщетны, что судьба уже занесла над ними карающий меч? У них нет шансов на спасение: их перехитрят, обойдут с фланга и разгромят, они будут сметены, подавлены, растоптаны.

Следующий фактор - беспощадность - нынешнее поколение не всегда принимает с готовностью: многие этому качеству предпочитают диплом в области промышленной психологии. Опыт показывает, что подлинный лидер не знает жалости к разгильдяям, бездельникам и тем, кто не болеет за дело. В противном случае все бремя работы падает на плечи усердных работяг. В организации, где служат люди, от которых пользы как от козла молока, остальные быстро теряют чувство локтя. Без элемента страха нет власти, руководитель должен быть окружен этим ореолом. Есть лидеры, которых обожают и которыми восхищаются, но это вовсе не значит, что им неведома беспощадность. Когда в их авторитете уже никто не сомневается, нужда внушать страх не столь сильна, но, как правило, в их предшествующей карьере беспощадность играла не последнюю роль. И утверждать, что она не нужна, - большая ошибка.

Последний фактор - привлекательность. То есть привлекательность не в обычном смысле, ибо это качество нам не подвластно. Но лидер должен быть магнитом, центральной фигурой, к которой притягиваются все остальные. Магнетизм в этом смысле зависит прежде всего от частоты появления на публике. Есть (как мы уже видели) тип власти, которую можно осуществлять за закрытыми дверями, но это не лидерство. В зоне активных действий истинный лидер всегда на переднем плане, возникает впечатление, что он одновременно находится всюду. Он становится своего рода легендой; про него рассказывают анекдоты, правдивые или лживые - неважно; это личность. Один из довольно простых способов произвести впечатление - не появиться на мероприятии, на котором тебя ждут. Одного этого достаточно, чтобы пошли слухи о каком-то сверхважном и неотложном деле, его задержавшем. С другой стороны, такой лидер появляется, когда его никто не ждет, вновь возбуждая разговоры: вот, мол, для кого-то это пустяк, а он интересуется. Этот дар будить любопытство к собственной персоне лидер всегда сочетает с нежеланием говорить о себе. Его явно интересуют другие: он расспрашивает людей, подбивает их на разговор, запоминает то, что считает важным. Он никогда не уходит со встречи, пока мысленно не заполнит мини-досье на каждого присутствующего - поможет при следующей встрече. Нельзя сказать, что интерес к чужим делам у него напускной, но он предпочитает не говорить, а слушать. Важность этого человека окружающим доказывать не приходится.

Но если согласиться, что умение руководить - это искусство, которому можно научиться, примем и другую посылку: чем раньше мы начнем постигать эту науку, тем лучше. Сочетать опыт с молодостью - эта задача в мире людей никогда не решалась легко, а ведь будущему лидеру надо дать возможность реализовать себя. Но что происходит сегодня? Мы до бесконечности растягиваем срок обучения, требуя все более высокой технической квалификации, пока не оказывается, что наш будущий руководитель вот-вот перейдет в категорию, именуемую "средний возраст". Двадцать лет под чьим-то началом - и шанс стать хорошим руководителем упущен навсегда.

БОРОДЫ И ВАРВАРЫ

Возвращаются ли бороды? Похоже, что так. В разных краях сейчас полно молодых людей, отложивших бритвы в сторону. Оглянитесь вокруг - тенденция к зарастанию налицо. Если она будет продолжаться, то исключение обернется правилом. Что же означает подобная мода? Что она символизирует - безразличие или мужское начало?

С первого взгляда шараханья моды в смысле растительности на лицах мужчин - это сплошная сумятица, приливы и отливы, с виду не более логичные, чем колыхание подола платья. Но достаточно вспомнить историю одежды, чтобы убедиться: мода может быть - и часто бывает - весьма многозначительной. Турнюр, что в прошлом веке надевался под платье, - это вам не только мода, но и психология; то же можно сказать и о бородах. Бороды носили самые примитивные народы, их не обходили вниманием и многие древние монархии. Почти везде борода была символом зрелости, мудрости и груза лет, она позволяла отличить племенных старейшин от безбородой молодежи. Первыми против этой традиции восстали греки, высоко ценившие молодость, живость, форму. Мода эта со временем стала правилом, Александр Великий уже в дисциплинарном порядке велел всем македонцам брить бороды. Причину он выставил вот какую: во время боя за бороду тебя может схватить противник. Но истинный мотив был другой: вождь, конечно же, хотел подчеркнуть особый характер цивилизации, которую он представлял. Пусть себе носят бороды на востоке - европейцам же такое не пристало. Именно эта традиция перешла к Римской республике, еще более укрепив ее репутацию в период наивысшего расцвета.

Но какой за всем этим крылся смысл? Почему этому придавалось такое значение? А вот почему - наличие или отсутствие бороды выражало отношение к власти. Во времена древних монархий патриарх в мантии и при бороде был само достоинство, хотя мантия вполне могла скрывать физическую немощь, а под бородой легко прятался слабый подбородок. Не то бюст римского сенатора - лицо полностью открыто, никаких секретов. А статуя, показывающая Александра совершенно обнаженным? Власть, по восточной традиции окутанная саваном тайны, уединенности, в мире эллинов приобрела иные очертания - сильный характер и мужская доблесть выставлялись напоказ. О личности мы обычно судим по глазам, рту и рукам. Бородатый и густобровый пророк с руками, упрятанными в рукава, вполне возможно (с первого взгляда не определишь), не блещет ни умом, ни юмором, ни силой. В более демократическом обществе дело обстоит иначе - избиратели имеют возможность увидеть и услышать кандидата на руководящий пост, убедиться в том, что у него волевой раздвоенный подбородок, складки вокруг рта, выдающие злодея или упрямца, чуть заметны признаки угасания или слабости.

Вместе с эпохой средневековья пришли бородатые варвары, а за ними - не менее бородатые поборники ислама. Именно в те времена, когда фортуна решительно отвернулась от Европы (VI-VII века), европейцы отложили бритвы в сторону. Остатки цивилизации они передали священнослужителям, которые немедля и весьма торжественно отказались от бород. Когда после 1000 года цивилизация начала возрождаться, гладко выбритое лицо стало ее внешним символом. К 1200 году все подбородки были выбриты и еще долго оставались бы таковыми, не сыграй тут свою роль крестовые походы. Копируя противников-мусульман, многие крестоносцы вернулись домой в седле, одетые по моде пустыни и украшенные бородами. В Европе XIII-XIV веков бород еще хватало, но после времен Чосера мода на гладко выбритое лицо взяла свое; дошло до того, что по акту 1447 года англичанам, живущим в Ирландии, предписывалось брить бороду, чтобы не путали с коренными жителями.

Поступательное движение редко бывает равномерным, неизбежны всякого рода сбои, и худший из них связывают с именем Генриха VIII - в 1535 году он, копируя французскую моду, отрастил бороду. У короля нашлось немало последователей, хотя среди законников и служителей культа имелись очаги сопротивления. И по сей день судьи и адвокаты почти все без исключения гладко выбриты, да и церковника с усами встретишь не часто. Среди мелкопоместного дворянства мода на бороды снова пришла в упадок при Якове I, при Карле I бороды приобрели усеченную или вандейковскую форму и начисто исчезли при Карле II, который носил лишь легкое подобие усов. Британия, а может быть и вся Европа в годы с середины XVII до середины XIX века, достигла наивысшего расцвета. И почти все это время подавляющее большинство подбородков запада было гладко выбрито. Некий писатель XVI века замечал: "Веселились, танцевали, бородами потрясали", но чтобы размазать чернила на Декларации независимости, бород уже не нашлось. Соединенные Штаты и Британское содружество наций были созданы гладковыбритыми и для гладковыбритых, кстати говоря, Британскую империю в основном сотворили люди, в чьей среде было запрещено курение. Усы начали появляться в Британской армии после 1798 года и были достойно представлены во время битвы при Ватерлоо, что еще раз подтверждает правило. Бакенбарды в конце концов стали символом лакейства, ибо они закрепились за дворецкими, кучерами, швейцарами, жокеями и конюхами.

Современная западная цивилизация столкнулась с первым серьезным препятствием в 1845-1850 годы. Трудно понять, почему это произошло, но сам факт не подлежит сомнению. Очевидный пример - архитектура. Только что (1845) строились добротные - хотя и достаточно невыразительные - сооружения в духе классицизма. Мгновение спустя (1847) начинают возводить нечто абсурдно-романтическое, что совпадает - так ли случайно - с созданием Коммунистического манифеста. Тут же появляется Наполеон III - и вся Третья империя охвачена модой на остроконечные бородки. Какое-то время эта вычурная поросль украшала лицо всякого изображенного на сцене француза, но Крымская война объединила французов с англичанами. Французские генералы - Сент-Арну, Канробер, Боске, Пелисье - носили бороды до начала этой кампании. У англичан - Реглана, Кардигана, Эванса, Брауна, Бергойна и Кэмбелла - подбородки были выбриты. После окончания кампании, в 1856 году, оказалось, что герои-англичане - сплошь бородачи и курильщики сигар, которые уйдя на покой, поселились в кошмарных жилищах под названием "Инкерман" и "Альма". Другие, проявившие себя менее героически, могли по крайней мере отрастить бороды (и вырядиться в кардиганы), что и было сделано. Далее воспоследовало движение волонтеров, в результате каждый мужчина в Британии стал солдатом и получил почетное право - в какой-то момент превратившееся в обязанность - отпустить усы. Итак, бороды и усы стали повсеместным явлением, и с 1880 по 1890 год этот лес совсем загустел. Мужское лицо вновь стало проглядывать сквозь заросли в 1900 году, ясно обозначилось в 1910 году и с тех пор в основном являет себя миру в выбритом виде, хотя в Британском флоте позволено носить бороду (но не усы), а в Британской армии - усы (но не бороду).

Этот исторический экскурс наводит на одну очевидную мысль: в странах запада гладко выбритое лицо всегда ассоциировалось с периодами расцвета. Борода появлялась в периоды упадка и неопределенности. По всей видимости, борода была покровом, призванным сокрыть колебания и сомнения; с 1650 по 1850 год их было довольно мало. Как доказать эту теорию? Давайте вернемся ко второй половине прошлого столетия, прошедшей под знаком бороды, годам с 1858-го по 1908-й. В архитектуре полный застой, она пришла в себя только после 1890 года. Искусство дышало на ладан и как-то зашевелилось лишь к концу века. Одежда была на диво тесной и неудобной - абсолютный рекорд всех времен. Мебель и украшение интерьера достигли пика безвкусицы, неуклюжести. Театр выхолостился, а великая музыка жила лишь как бесценное наследие прошлого. Религия довлела над общественной жизнью, но ее основные доктрины разъедались сомнениями; и пока американцы вели междоусобную войну, у проповедников шла своя междоусобица. По всем показателям этот период отличался крайней непривлекательностью.

Но почему вся эта сумятица сопровождалась бурным ростом бород? Не потому ли, что в этой чащобе люди постарше могли спрятать свою неуверенность, свои колебания? Когда перед изрядно пожившими на земле святыми отцами вставал вопрос об истинности бытия, они удалялись за барьер, якобы являвший собой многовековую мудрость. Поставленный в тупик вопросом о порядке в армии, главнокомандующий укрывался за своей бородой и маневрировал за завесой из клубов сигарного дыма. Озадаченный вопросом о взаимоотношениях полов, директор викторианской школы космато уклонялся от прямого ответа. Припертый к стенке вопросом собственной жены, викторианский повеса пользовался бородой, чтобы скрыть вспыхнувший на щеках румянец. Борода заменяла мудрость, опыт, аргументацию, открытость. Людей в возрасте она наделяла престижем, который не подкреплялся ни достижениями, ни интеллектом. Она могла служить - и служила - прикрытием для всего показного, напыщенного, лживого и невежественного.

И вот сейчас вновь появились признаки, что борода возвращается. Если это произойдет, можно быть уверенным - цели ее будут те же, что и прежде. Нынешние молодые бородачи, перекочевав в средние лета, зарастут еще гуще. И если сейчас, пытаясь решить, во что они верят и куда идут, они начинают чесать в бороде, новый жизненный этап застанет их за этим же занятием. Против бородачей будущего открытость должна выступить единым фронтом, как на войне. Долой загадочность и притворство! Давайте видеть друг друга такими, какие мы есть!

БУНТУЮЩИЕ СТУДЕНТЫ

Революция в Калифорнийском университете, в студенческом городке Беркли, произошла в 1964-1965 годах. В 1966 году (как запоздалое следствие) там сняли ректора, доктора Кларка Керра, а губернатором штата стал республиканец. Затем, в 1967 году, взбунтовалась Лондонская школа экономики - студентам не понравился новый директор, и волны после этого шторма не улеглись до сих пор. Комментируя эти события, для США и Великобритании более или менее необычные, пишущая братия сошлась на том, что в них как в капле воды отразилась тенденция последних лет. Авторы утверждают, что раскол между поколениями - явление повсеместное; рвутся связи между родителями и детьми, авторитеты затаптываются в грязь. Если считать это утверждение верным, то первым по этому поводу высказался еще Платон. Рассуждая, как демократия в городе может превратиться в анархию, он заметил: "Учителя в таком городе боятся учеников и льстят им, а ученики презирают своих учителей... И молодежь в целом напоминает умудренных годами и соперничает с ними как в словах, так и в делах" ("Республика", книга восьмая).

Эти слова точно передают ситуацию в Лондонской школе экономики, и новизна ее не более пугающая, чем любое явление, впервые описанное в IV веке до нашей эры. Учителя льстили студентам, а те за это облили их презрением. Причины прекрасно известны, средства исцеления совершенно очевидны. Интереснее другой вопрос: почему власть рухнула в данной конкретной школе?

Когда все звенья цепи натянуты до предела, но одно рвется первым, мы вправе задаться вопросом, почему слабину дало именно оно. Если считать вышеупомянутую тенденцию всеобщей, открытое неповиновение в конкретном студенческом городке означает несостоятельность руководства. И когда бунт начался, нет смысла выискивать виновных, спрашивать с них за совершенные ошибки. Надо подумать о том, что _не было_ сделано в последнее десятилетие. В школе верховой езды никто не будет хвалить наездника, под которым брыкается лошадь, а ему все-таки удается удержаться в седле. Не будет, потому что, как известно, у хорошего наездника лошадь вообще не брыкается.

Когда мы рассматриваем эти проявления анархии, в глаза бросается вот что: университет к себе самому не сумел подойти научно. Что такое университет? Это сообщество людей, призванных углублять и распространять знания во всех или почти во всех сферах человеческой деятельности. Члены этого сообщества непреложно верят, что факты устанавливаются путем поиска, а не голословного утверждения. Исследование - вот основа академического мышления, и подход к проблемам в науке и искусстве тот же, что и (в последнее время) к проблемам в управлении. На ниве управления обществом и производством трудятся целые кафедры, профессора готовы учить уму-разуму и промышленника, и государственного чиновника. Но стоит подвергнуть критике структуру самого университета - и профессора, будто стадо перепуганных овец, разворачиваются лицом к миру и занимают круговую оборону. Академическая организация незыблема, это монолитная скала, с которой труженики науки наблюдают за приливами и отливами человеческого моря. Получается, что методы объективного анализа применимы ко всем предметам, кроме одного. И все же университет следует сунуть под микроскоп, хотя бы только из-за того, что ему отведена роль поучающего. Если терпит фиаско его собственная администрация, кто же будет внимать советам, идущим из его недр?

Если применить науку об управлении к самому университету - а сделать это, безусловно, следует, - с самого начала станет ясно: управлять университетом труднее, чем любым городским ведомством или промышленным предприятием. Окажется, что перед ним стоит двойная цель. В педагогическом колледже учат учить, и не более того, в научно-исследовательской лаборатории сотрудники занимаются только исследованиями, в университете же преподавательская работа бок о бок соседствует с научной, и между ними необходимо поддерживать равновесие. Тон здесь задают не выпускники школы бизнеса, а своевольные и эксцентричные профессора, люди, замечательные не столько силой своей личности, сколько силой ума, преданные не столько университету как таковому, сколько собственной концепции истины. Управлять этими учеными мужами, в чем-то их убедить и повести за собой - занятие исключительно сложное. Да и финансовые дела университета - это не просто ежегодный балансовый отчет с перечнем прибылей и убытков, а сложное хитросплетение государственных ассигнований и частных пожертвований, кафедральных субсидий и индивидуальных гонораров. Наконец, студенты - это все люди молодые, ошалевшие от безделья за бесконечно долгие школьные годы и часто опьяненные самими размерами университета, ставшего для них вторым домом. Из-за бездумного распределения стипендий они перестают испытывать чувство долга перед родителями. В школе их продержали столь устрашающе долго, что в колледже они зачастую оказываются старше своих предшественников - эдакие умственно отсталые, сексуально озабоченные переростки. Проблемы надзора и дисциплины теперь стоят ох как остро, куда острее, чем хотелось бы. Плюс к этому университет разрастается, а вместе с ним растут трудности, которых и так хватает, и выходит, что управлять университетом - это грандиозная задача даже для мудрейших и лучших из нас. Позарез требуются настоящие лидеры, поднаторевшие в политике и знающие толк в искусстве руководить. Но мы не делаем практически ничего, чтобы регулярно поставлять требуемый материал. Никак не исследуя природу стоящей перед нами задачи, мы умудряемся обходиться без здравого смысла даже при подборе университетского руководства.

Ректоры и проректоры в университетах и колледжах попадают на эти посты самыми разными путями. Большинство из них в свое время преподавали, другие же - как правило, бывшие государственные служащие, директора школ, бизнесмены. В целом предпочтение, отдаваемое людям с научной подготовкой, вполне оправданно - не без оснований считается, что преподаватели будут с недоверием относиться к руководителю, который совершенно не представляет, чем руководит. По этой же логике начальником авиабазы назначают человека, в свое время много полетавшего, считая, что никто иной просто не сможет быть для летчиков серьезным авторитетом. Если взять эту посылку за основу, сразу станет ясно, как проста по сравнению с университетской система продвижения в ВВС: никуда не годный пилот ломает себе шею во время общего курса летной подготовки. Психологически непригодные не выдерживают напряжения при специальной подготовке и часто сходят с дистанции сами. А из тех, кого все же допускают к полетам, кто-то погибает, а кто-то явно оказывается лучше других. С течением лет система более или менее естественного отбора естественным путем сама выдвигает лидеров. Похожий процесс определяет систему повышения во флоте и (с чуть меньшей степенью очевидности) в армии.

Ничего похожего на такую конкуренцию не происходит в университетском городке, ибо жертвы там минимальны, а низкая результативность не всегда бросается в глаза. Фиаско на академическом фронте может длиться годы и никак не сопоставимо с торпедным катером, застрявшим на песчаной отмели, или реактивным бомбардировщиком, вонзившимся в склон холма. От некомпетентного преподавателя избавиться трудно, его даже трудно распознать. Наносимый им ущерб длится целую жизнь, он крайне редко воплощается в какую-то конкретную катастрофу. Его почти невозможно ткнуть носом - вот она, ваша ошибка! К тому же, чтобы ошибиться, надо хоть что-то делать.

Если фиаско на академическом поприще - это в основном процесс со знаком минус, то успех на этом поприще все-таки можно как-то измерить. Есть нобелевские премии, общепризнанные открытия, блестящие книги, есть переполненные лекционные залы. Разумеется, трудно определить, разбирается ли один в геологии лучше, чем другой в музыке, но какие-то способы сравнения существуют и какой-то выбор все-таки возможен. Если бы университетские повышения - от преподавателя к декану, от декана к проректору - проводились на основе конкретных достижений, мы бы меньше сомневались в правильности выбора. Но подобная система с самого начала дает трещину - выясняется, что профессор А вовсе не хочет быть деканом или проректором. Да, в университетском городке нет фигуры значительнее его, но ему мила только (допустим) астрономия, а никак не административная деятельность. О профессоре Б, экономисте, этого не скажешь, но его честолюбивые планы простираются дальше: к примеру, он мечтает стать экономическим советником в правительстве и получить место в палате лордов, что весьма вероятно. Что касается профессора В, который часто выступает по телевидению, его редко видят в преподавательской, а на заседаниях комитета он и вовсе не появлялся уже несколько лет. Так что пока мы найдем подходящую кандидатуру на пост декана, нам придется здорово спуститься вниз по списку, выстроенному в зависимости от научных достижений.

А вот ничем не примечательный профессор О (с кафедры общественных наук) давно для себя решил, что его будущее лежит в сфере административной, а не научной деятельности. Конкуренцию ему составляют профессора С. Т, У и Ф (они возглавляют кафедры сионизма, таксидермии, унисона и филумении), чье будущее на избранном научном поприще тоже радужным не назовешь. О возможных кандидатах на пост нам точно известно одно - они жаждут повышения, скорее всего (если не всегда), потому, что не преуспели в науке. Есть все основания предполагать: тот факт, что они относительно не состоялись как ученые, вовсе не означает, что они добьются успеха на какой-то другой стезе.

Возможно, кому-то такой взгляд на нынешнее положение дел покажется пессимистичным, у кого-то вызовет возражения: мол, есть университеты, где руководство, несмотря ни на что, вполне прилично справляется со своими обязанностями. Даже если мы согласимся с этим, все равно нельзя не признать, что выбрать проректора университета куда сложнее, чем вице-маршала ВВС. А раз так, конкурсные комиссии в храмах науки не худо бы оснастить какими-нибудь средствами для оценки. Ведь пока у них есть лишь рекомендация типа: "Профессор С как нельзя лучше подходит на эту должность", что в действительности может означать следующее: нынешний проректор сыт профессором С по горло и хочет от него избавиться.

Но вот что удивительно: во флоте, армии и ВВС при выборе на должность используются более научные методы, чем в университетах - флагманах науки, где найти подходящую кандидатуру труднее. На должность генерала претендуют, по сути, все старшие офицеры. Те, кто явно непригоден, сошли с дистанции давным-давно - их отправили в отставку, перевели в глушь, предали военному суду. Работа, которую надо проделать, относительно проста, поставленная цель не вызывает сомнений. Тем не менее армия, флот и ВВС создали весьма ценное промежуточное учреждение - штабной колледж. На каком-то этапе своей профессиональной карьеры офицер, стремящийся к повышению, пытается поступить в штабной колледж, где какое-то время осваивает теорию и практику командования войсками, изучает проблемы стратегии и управления и лишь после сдачи экзаменов получает соответствующий документ. Те, кто не сумел поступить либо не сдал экзаменов, никогда не поднимутся выше определенного уровня. Выпускники этого колледжа имеют право на работу в штабе, а закончившим с отличием предлагают командные посты и повыше. Во время учебы слушатели знакомятся и с основополагающими принципами, и с практикой сегодняшнего дня. Система, разумеется, не лишена изъяна, потому что есть мастаки сдавать экзамены, на практике же от них толку мало, но любая система лучше, чем полное отсутствие таковой. Если в мирное время вообще возможно оценить, как поведет себя человек во время войны, критерии для такой оценки выбраны правильно.

А почему бы не завести штабной колледж для ученых мужей - будущих администраторов? Почему не выстроить их по ранжиру с помощью науки? Почему бы не подойти творчески к оценке творческих людей? Такой колледж, как и многие другие, преследовал бы двойную цель. С одной стороны, в нем можно изучать структуру университета и принципы его организации, собирать полезные для этой сферы данные. Известно, что Аристотель собрал и сравнил конституции ста пятидесяти восьми разных стран. Кто-нибудь проделал нечто подобное со ста пятьюдесятью восемью университетами? Разве устав университета, где учится полторы тысячи студентов, применим к университету со студенческим поголовьем тридцать тысяч? Известно, что число студентов в университетах разнится от одной тысячи до ста. Если судить по результатам, университет какого размера считать идеальным? Для каждого из нас идеал - это то заведение, в котором нам вручили ученую степень бакалавра; но не мешало бы иметь и менее эмоциональные критерии. Знаем мы также, что расходы на университетскую администрацию составляют от 5 до 10% общего бюджета. Какой процент лучше и почему? Соотношение между преподавателями и студентами в разных колледжах разное. Какое считать оптимальным? А раздельное обучение в колледжах - это хорошо или плохо? Разумно ли позволять аспирантам писать диссертацию по десять лет? На сотни таких вопросов в сотнях университетах отвечают по-разному - и не всегда одинаково мудро. Очевидно, полагаться здесь нужно не на мнения, а на факты. Вот вам гигантское поле деятельности для исследования, сопоставления и анализа. От вариаций на местные темы, разумеется, никуда не уйти. Но с другой стороны, почти наверняка есть общие проблемы, то есть возможны и стандартные решения. Значит, сама система высшего образования - достойная тема для размышлений.

В штабной колледж для ученого народа можно принимать и тех, кто напрямую с наукой не связан, но желает трудиться на административном посту в колледже или университете. В учебной программе (среди прочего) - функции председателей различных комиссий, финансирование и бухгалтерские дела высших учебных заведений, основы архитектурного планирования, порядок размещения студентов в студенческом городке, ораторское искусство. Учеба в этом колледже не обязательно повлечет за собой повышение по службе, ибо главная задача - определить потенциал каждого слушателя. Поступивший сюда преподаватель, к примеру, не лишен творческих наклонностей, обожает административную работу и хорош в общении с людьми. Другой вариант - он страдает комплексом неполноценности, имеет хилый список публикаций, знает, как подольститься к начальству, и совершенно неспособен объяснить что-либо кому-либо. Разработать тест, который позволит раскрыть характер слушателя, движущие им мотивы и пределы его возможностей, - тут нет ничего сверхсложного. К определенному времени каждый слушатель представляет схему реорганизации факультета, разбирает десяток конфликтных ситуаций, планирует пристройку к библиотеке и выступает с речью на торжественном открытии - этого вполне достаточно, чтобы оценить его способности. Каковы они - выдающиеся, хорошие, средние, так себе или никуда не годные? Это станет ясно со всей очевидностью через три недели, но, чтобы избежать ошибки, положим на эту проверку месяц. Публиковать результаты не стоит, но каждому по завершении курса будет конфиденциально сообщен окончательный результат. Открыть свою оценку придется лишь при подаче документов на более высокий пост, да и то лишь конкурсной комиссии. Разумеется, и в этом случае не исключено, что совет университета предпочтет не отличника, а последнего зятя проректора, у которого оценки ниже среднего, но по меньшей мере члены совета будут знать, на что идут. Им будет ясно и другое: возможно, впоследствии за это придется отвечать.

НЕДОВОЛЬНАЯ МОЛОДЕЖЬ

Неужели наступил век возможностей для молодых? Похоже, что так, если верить историям, которые носятся в воздухе. Многие компании нанимают только молодых и облекают их административной ответственностью в возрасте от 28 до 34 лет, причем опыт работы вновь нанятых в данной отрасли часто не превышает пяти лет. Так что же, молодым наконец-то дали шанс?

Есть по крайней мере три причины полагать, что дело обстоит именно так. Во-первых, с 1925 по 1945 год уровень рождаемости был довольно низким - экономический кризис, война. Значит, вступивших в возраст производительной деятельности по численности будет меньше, чем школьников и пенсионеров, что продлится примерно до 1980 года. Во-вторых, в отличие от рабочего люда чиновная зона промышленности разрослась сверх всякой меры. В 1900 году начальство составляло примерно 7% от работающего населения, сейчас эта цифра превышает 11%. В-третьих, само существование агентств по найму говорит о том, что со способностями нынче слабовато. Казалось бы, молодые должны ломать голову, как обратить на себя внимание нанимателей, но все происходит наоборот - наниматели пытаются привлечь к себе внимание молодежи. Не мешкая, они раскидывают дорогостоящие и солидные рекламные сети и, разумеется, готовы к тому, что отловленная рыбка не всегда будет самого высокого качества. Конечно, для борьбы с нехваткой можно бы подключить представительниц прекрасного пола, но система диктует свои законы - женщины на руководящих постах составляют лишь 1% всех работающих, и этот процент не менялся с 1900 года.

Во многих отношениях ставка на молодежь - тенденция благоприятная. Нередко люди средних лет, оглядываясь на свою молодость, вспоминают лишь потери и разочарования. Многие помнят стариков, которые нипочем не хотели уходить на пенсию, помнят годы иссушающей и отупляющей службы, помнят чувство досады, когда пришло долгожданное повышение - увы, слишком поздно. Кто не испытал горечи, видя, как на ответственные посты сажали людей без всякого опыта работы, к тому же пожилых? Людей, которые первые годы своей карьеры перекладывали бумаги из папки в папку, на среднем этапе вели протоколы на заседаниях комитета, в период ранней зрелости занимались ответами на чепуховую корреспонденцию и вот, как следует состарившись, получили ответственную работу, которая им совершенно не по зубам. Мы наблюдали эту тенденцию и в политике, когда государственные деятели многих стран захламляют политическую арену, едва волоча ноги под бременем собственной ветхости.

Между тем в прежние времена были совсем другие герои; кто-то в девятнадцать или двадцать лет стоял на капитанском мостике военного корабля, кто-то поднимал в бой полк; один в двадцать четыре года даже стал премьер-министром. Эти примеры вдохновляют, но следует иметь в виду: мужчины этой категории расставались со школой гораздо раньше, чем это принято, а женились, как правило (если женились вообще), гораздо позже. Случалось, что за плечами тридцатидвухлетнего генерала - десятилетний опыт командования войсками. Любому ясно, что такой молодец предпочтительнее генерала, которому за пятьдесят и который вообще не нажил никакого полезного опыта! Молодежь у руля - тут плюсов более чем достаточно! Увы, этот идеал труднодостижим, ибо безумное количество времени уходит на учебу. Формула "сплав молодости и опыта" подразумевает раннее начало, а рано начать удается далеко не многим, и долгие годы, ушедшие на обучение, часто оказываются решающим недостатком. Нынче есть молодые люди, которые сумели сколотить миллион, не отпраздновав и двадцать пятый день своего рождения. Такого успеха добивались, как правило, те, кто расстался со школой в пятнадцать лет - пусть без почестей, но и без сожаления. Заметим, что многие другие, выбравшие схожий путь, кончили тюрьмой. Но факт остается фактом - миллионер, сделавший себя сам (в отличие от хорошо оплачиваемого исполнителя), обычно делает свой первый шаг в трущобах.

Возьмем вымышленного молодого бизнесмена А, которого назначили на ответственную должность в двадцать восемь лет. Предположим, в двадцать три он женился, в двадцать четыре успешно окончил школу бизнеса и вскоре стал работать в компании. С первых дней, считаясь многообещающим, он быстро прошел все смежные отделы организации и чуть позже был благословлен на должность помощника управляющего. Сейчас, в двадцать восемь лет (отец троих детей), он возглавил коммерческий отдел компании. Если он хорошо себя зарекомендует, его, вероятнее всего, назначат директором нового завода компании в Ранкорне. В коммерческом отделе ему помогают Б (51 год), В (43 года) и Г (37 лет), на его место они "не потянули". А оказывается перед насущной проблемой: сделать из Б, В, Г своих союзников, добиться того, чтобы кривая продаж поползла вверх, доказав тем самым правильность своего назначения на этот пост и подготовив почву для дальнейшего повышения. Он должен также убедить своих дольше поживших коллег, что в деле он разбирается лучше их. Но еще важнее другое - прежде всего А должен убедить в этом себя. Самое опасное, когда под ногами у тебя зыбкая почва. Почувствуй он, что подчиненные компетентнее его, это обязательно проявится. Варианта у него два. Либо он идет на всевозможные уступки и раздает всевозможные обещания, стремясь завоевать популярность, либо пытается утвердить себя актами мелкой тирании. Другие симптомы нестабильности будут регулярно появляться на доске объявлений - отпечатанные на машинке предупреждения, которые следует давать устно (а то и вовсе не следует), никому не нужные директивы.

А чувствует себя достаточно надежно, когда его волнует судьба компании, а не только собственная. Если он печется об интересах держателей акций, клиентов и сотрудников компании, он поставит цели, достижение которых будет выгодным и для Б, В и Г. Если же его заботят лишь собственные честолюбивые замыслы, на подчиненных можно не рассчитывать - у них просто нет причин ставить его интересы выше своих собственных. Призывать надо к чему-то такому, что выше их всех; к какой-то цели, в свете достижения которой личная враждебность отходит на второй план.

Если отбор проводился тщательно - а это весьма важно, - большинство из занявших ответственные посты до тридцати пяти лет должны оправдать высокое доверие. Но эта политика, как и любая другая, наряду с достоинствами имеет свои недостатки. Если станет известно, что политика компании - выдвигать мужчин только в возрасте тридцати - тридцати пяти лет, все мужчины старше тридцати семи поймут, что их время прошло, что в этой компании им больше ничего "не светит". Представляете себе их моральное состояние? Может, они и останутся на работе, но потеряют к ней всякий интерес. Другие ожесточатся и сделают ожесточенность своей позицией.

Мужчин этой категории подстерегает и другая беда: разочарованная жена может сыграть роковую роль в судьбе мужа. Жена Б вовсе не захочет выказывать почтение жене А - та ведь не только моложе, но и симпатичнее. Жена несчастного В тоже будет проявлять норов, но самой неудовлетворенной из трех окажется жена Г. Ведь Г, как мы помним, только-только пересек рубеж, за которым на работнике ставят крест. В самом деле, какая разница, тридцать пять тебе или тридцать семь, особенно если ты родился в конце года? И пусть предпочтение отдается молодым, но некоторые высокие посты стоит резервировать и для людей постарше. Конечно, шанс на продвижение выпадет далеко не каждому, но каждый должен жить с мыслью, что шанс этот у него все-таки есть. В качестве награды за многолетнюю службу хорош пост директора по административно-хозяйственной части. Это не дорогая цена за то, чтобы сотрудники предпенсионного возраста сохранили преданность фирме.

Следует помнить и вот что: мужчины, выдвинутые на ответственные должности в тридцать - тридцать пять лет, могут проработать в компании еще столько же. Если данная отрасль промышленности будет быстро расти и развиваться, с годами они получат новые назначения. А если дела пойдут на убыль? Тогда на всех ответственных постах в компании окопаются (примерно) сорока-сорокапятилетние. Для следующего поколения получить серьезную должность надежды практически никакой. Через десять лет выясняется, что бразды правления держит все та же группа когда-то "недовольной молодежи" и за это время в компанию не пришел ни один человек из тех, кого принято именовать "избранниками судьбы". Еще десять лет - и руководство компании дружными рядами подходит к пенсионному возрасту. В течение следующих пяти лет они мирно выходят на пенсию, и заменить их попросту некем. Картина эта, разумеется, слегка шаржирована, правление наверняка предпримет какие-то шаги, чтобы избежать подобного кризиса. Но риск, связанный с лозунгом "дорогу молодым", совершенно очевиден. Он может перекрыть все пути к повышению для следующего поколения. Когда "первая смена" порядком состарится, возникнет застойный период, а потом (году в 1995) разразится кризис - всех будто ветром сдует.

Лучший целитель для молодежи - время, и толковая молодежь 1970 года к 1984 году и опыта наберется, и станет-более осмотрительной. Кстати, в период спада первым делом требуются именно опыт и осмотрительность. Однако нужно предвидеть и другую опасность. Дело в том, что тридцатилетние, которых мы продвигаем по службе, часто очень похожи друг на друга. Они начали с технической подготовки, призванной компенсировать отсутствие опыта. Все они знают язык компьютера, и их жизни запрограммированы по одному образцу. Все они выпускники школы бизнеса, но этого мало - они закончили одну и ту же школу бизнеса; изучали экономику, кибернетику и автоматику у одних и тех же профессоров. Поначалу в этом есть свое преимущество, потому что они хорошо понимают друг друга. Но в конечном счете это большое неудобство, ибо все они настроены на одну волну. И однажды окажется, что все члены правления директоров мыслят одними стереотипами. Вместо того чтобы рассматривать текущие проблемы под разными углами (с финансовой, технической, коммерческой, политической, социологической и юридической точек зрения), они будут воспринимать их в одном свете. В памяти каждого из них будут прокручиваться одни и те же лекции, слышанные ими в одной и той же аудитории, зачеты и экзамены, успешно сданные в одно и то же время. Разумеется, и здесь есть свое преувеличение, но разве мало компаний, в которых руководители мыслят одинаково? То, что удобно на первом этапе, может сурово покарать компанию потом.

В наши дни мы часто говорим о предметах, которые полагается изучать в школе, колледже или на специальных курсах подготовки бизнесменов. Но дело не столько в самих предметах - пора осознать собственное невежество, начать стремиться к новому, развивать в себе умение постигать и привычку мыслить. Образование не суть нечто застывшее, оно должно стимулировать человека на дальнейшее изучение различных проблем. Когда у людей есть побочные интересы, когда они жаждут узнать как можно больше и за пределами своей области, диапазон их мироощущения становится шире, да и сами они начинают проявляться как личности. В итоге возникает многообразие мнений и точек зрения, а это очень ценно, особенно если заложен хороший фундамент. Люди исключительных способностей обычно хорошо ориентируются не только в своей узкой специальности, но и во многих других сферах человеческой деятельности.

Итак, тут есть над чем подумать: так ли уж хорошо раннее выдвижение на руководящие посты, все ли начинания от этого выигрывают? В каком-то новом деле, где площадка только застраивается, может, и разумно делать ставку на молодых. Но возводить эту политику в ранг общего правила нельзя - ее просто не воплотишь в жизнь, да это и не мудро. Пройдут годы, и машина на полном ходу забуксует.

МЕРЗКИЙ ЗАПРЕЩАЛА

Целый ряд основных моментов управления в общественной и в деловой жизни впервые определил доктор П.Г.Вудхауз, но сейчас они так вросли в современное мышление, что об их происхождении мало кто помнит. Едва ли в чьей-то памяти живы времена, когда Разрешалы и Головой-Кивалы ставились в учебных пособиях на одну доску, но редко кто воздает должное мыслителю, который первым провел разграничительную линию между ними. Те немногие, кто помнит великолепную первую работу Вудхауза (зачитанную членам Королевского общества в 1929 году), сожалеют вот по какому поводу: внимание автора так и не привлекли противоположные подвиды - Запрещалы и Головой-Качалы. В своих исследованиях он не добрался до них, в частности, вот по какой причине: Разрешалы работают внутри организации, а Запрещали более заметны в сфере ее внешних сношений. Возможно, вводить разграничения там, где ничего не увидел сам Вудхауз, - это попахивает чрезмерной самоуверенностью, но хотя бы для удобства стоит дать некоторую классификацию и определения, даже если мы согласимся (а это неизбежно), что данный вариант не окончательный. Последние исследования показали, что в административных органах, государственных или промышленных, есть два вертикальных канала. Через один решения, принятые на самом верху, фильтруются вниз к основанию пирамиды. По другому заявления, предложения и прошения пробиваются от основания к вершине. На бумаге эти каналы выглядят по-иному, но исследования показали, что цепочка приказов - сверху вниз - тянется от Шефа через Всезнайку к Разрешалам (старшим и младшим) и, наконец, к Головой-Кивалам. А вот с предложениями, исходящими снизу, теоретически имеют дело Головой-Качалы, Запрещалы (старшие и младшие), Незнайки и в конце концов Шеф. Против этой теории есть два возражения: во-первых, она не всегда подтверждается нашим опытом. Во-вторых, не объясняет, каким образом некоторые идеи до Шефа все-таки доходят. На самом же деле канал, по которому идут предложения, редко бывает целиком отрицательным. На разных уровнях мы находим два чередующихся типа. Миляга-Одобряла чередуется с Мерзким Запрещалой. Очевидно также, что Головой-Кивалы перемешаны с Головой-Качалами.

У человека извне, принесшего на продажу свою идею, отчаяние чередуется с надеждой; лучше всего описать происходящее с ним в форме повествования. Для начала представим себе крупную контору или министерство. Под мышкой левой руки у просителя зажат план, схема, проект либо просто блестящая идея. Его, дрожащего мелкой дрожью, приглашают в кабинет мистера Руббах

А.Паррена, который носит твидовый костюм и шикарный галстук.

— Входите, мистер Влипли. Присаживайтесь. Вы курите? Сейчас я пошлю за вашим делом. Валери, будьте любезны, принесите мне папку с планом мистера Влипли. Я читал его вчера... Вот и он! Спасибо, Моника; вы сегодня прямо картинка - кто-то пригласил на обед? Ладно, часиков до трех можете гулять... Итак, вот и ваша папочка. Я внимательно ее изучил, и у меня нет никаких возражений. Я бы даже сказал, что ваш план весьма оригинален. Вас следует поздравить - вы так изящно преодолели главную техническую закавыку. Тут комар носа не подточит, и подано все грамотно. Так что я обеими руками "за".

— Значит, даем делу ход? - едва веря своим ушам, спрашивает мистер Влипли.

— Конечно!

— Что, прямо сейчас?

— Зачем откладывать в долгий ящик? Разве что выполним _маленькую_ формальность. Надо получить визу Шефа. Тут я никаких трудностей не предвижу.

— А вашего одобрения недостаточно?

— Ну, не совсем. Но я передам свое мнение заму помощника директора. Если он одобрит, дальше и ходить не надо; а он, я полагаю, одобрит.

— Я вам страшно признателен.

— Ну что вы. Наша задача - служить обществу, я всегда это говорю; а создавать препятствия ради препятствий - это никуда не годится. Помогать по мере сил - для этого мы здесь и сидим. Такая у нас работа... Вот, на сопроводиловке я пишу мои самые теплые рекомендации. Ставим подпись - и порядок. Мы это дело даже ускорим. Валери, душечка, где у нас красная папка СРОЧНО? Спасибо. Проследите, чтобы это дело без проволочек попало к заму помощника. Подъезжайте завтра в это время, мистер Влипли, а с послезавтра можно брать быка за рога. Если какие трудности, звоните прямо мне, по внутреннему - 374. Рад был познакомиться, мистер Влипли. До скорой встречи, желаю успеха. Ни о чем не беспокойтесь.

На следующий день Влипли сообщают, что зампомощника директора примет его в 12:30. Проторчав больше часа у дверей кабинета, в 13:45 он попадает в маленькую голую комнату, которую занимает мистер Удавилл; его особые приметы - глубокий траур, очки без оправы, бегающие глазки.

— А-а, мистер Влипли, я тут познакомился с вашим планом...

— Надеюсь, из моей памятной записки все понятно. Если надо объяснить подробнее, я готов.

— Нет, этого не требуется. Суть предложения ясна. Беда в том (мисс Шмоткинс, прикройте, пожалуйста, окно. Жуткий сквозняк!) - о чем я говорил? Ах, да. Беда в том, что ваш план непрактичен, неприемлем и, вполне возможно, противозаконен. Так что мое мнение - не может быть и речи.

— Но почему?

— Категорически исключено. Я думал, это поймет даже Руббах А.Паррен. Хотя бы из-за финансовых соображений.

— Но ведь...

— Исключено, мистер Вопли. Возражения против вашего плана столь же многочисленны, сколь и непреодолимы (мисс Шмоткинс, подоткните окно бумагой - все равно сквозит). Нет, мистер Вопли, дело гиблое.

— А вы уверены, что смотрите нужную папку? Моя фамилия не Вопли, а Влипли.

— Неужто вы считаете, что в таком деле я могу перепутать папку?

— Фамилию-то перепутали.

— И что из этого следует: что все мы здесь разгильдяи и бездельники?

— Я этого не говорил.

— А по-моему, говорили.

— Вы просто настроены против меня, а раз так, лучше передать дело вышестоящему начальству.

— Именно это я и сделаю. А пока попрошу вас выйти из кабинета, не то мне придется вызвать полицию. Спокойно, спокойно! Ваша заявка отклонена. Это окончательно, и никакая ругань вам не поможет. Желаю здравствовать, сэр.

Через десять дней мистер Влипли, сильно нервничая, бочком входит в кабинет помощника директора - что-то будет? Но тревожится он напрасно, ибо мистер Добридж - человек обаятельный и явно готовый помочь.

— У меня здесь сопроводиловка от Удавилла, но не будем принимать ее слишком всерьез. Вы ведь были у него перед самым обедом? Работник исключительно добросовестный, но где-то после полудня в нем просыпается брюзга. Что касается вашего плана, я не вижу реальных возражений. В принципе его следует принять. С удовольствием сделал бы это собственной властью. Но поскольку Удавилл полез в бутылку, придется переправить ваше дело заместителю директора. Я порекомендую ему дать вашему плану зеленую улицу в кратчайший срок.

Еще неделю спустя мистер Влипли уверенной походкой входит в кабинет заместителя директора и видит перед собой высокого, худого и изможденного человека, уныло глядящего в какое-то беспросветное будущее. Это мистер Стоппер. Он держит в руке многострадальную папку и вялым жестом приглашает посетителя сесть. Минуту или две стоит полная тишина, после чего мистер Стоппер со вздохом говорит: "Нет". Еще через минуту доносится его бормотанье: "Ничего не выйдет..." Наконец он спрашивает:

— А вы учли все трудности? Финансовые? Политические? Экономические? Прикинули, какова будет реакция за границей? Подумали о возможных последствиях для ООН? Извините, мистер Влипли, но у меня нет выбора. Буду откровенным - вы предлагаете невозможное.

В конце концов и он переправит дело вышестоящему начальству. Неважно, где папка логически завершит свой трудный путь. Уже ясно, что Миляга-Одобряла идет бок о бок с Мерзким Запрещалой. Значит, окончательное решение зависит от числа уровней в организации или (если точнее) от относительной высоты уровня, на котором принимается решение.

На основании вышеизложенного можно определить некоторые принципы, которые следует иметь в виду всевозможным просителям. Прежде всего это настойчивость и упорство. Если проситель отступится, поговорив с Удавиллом или Стоппером, он даже не познакомится с мистером Добриджем, не поговорит с начальником Стоппера, мистером Старрикааном. Таким образом, лучшая политика - добиваться своего, пока не наткнешься на Милягу-Одобрялу.

С этим же мы часто сталкиваемся и в магазинах. Продавщица без раздумий отвечает: "Нет, крема для бритья "Сопвит" у нас нет. Это товар неходовой". Опытный покупатель сразу понимает - продавщице просто лень пойти в подсобку и посмотреть, есть крем или нет. И решает подождать. Он устраивается на табурете, всем своим видом показывая, что терпение его безгранично. Через десять минут продавщице это зрелище надоедает, она уходит и приносит "Сопвит", бормоча под нос, что нашла последний тюбик. На самом деле ей пришлось открыть новую партию этого товара, но это ее личные трудности. Настойчивость привела к успеху - вот главное. В приведенном примере руководители всякий раз автоматом отсылали просителя к вышестоящему начальству. Но в реальной жизни автоматика срабатывает не всегда. Значит, надо терпеливо ждать, и в конце концов у начальника не останется другого выхода. Ничего говорить не надо. Просто сидите и смотрите на облеченного властью, пока он с отчаяния не возьмется за ручку. Выработавшаяся за долгие годы привычка вынудит его переложить ваше дело на чьи-то плечи. Это пусть маленький, но успех, потому что другой начальник едва ли будет настроен еще более отрицательно, а то и просто примет вашу сторону.

Второе правило - если нашли Милягу-Одобрялу, постарайтесь его дожать. Ваша задача - выбить решение на этом уровне, избежать отсылки наверх. Из опыта вы знаете, что начальник Миляги-Одобрялы - почти всегда Мерзкий Запрещала. Значит, надо убедить Милягу-Одобрялу, что решить ваш вопрос может именно он. План действий: вы выражаете сожаление, что по такому пустяку приходится беспокоить такое высокое начальство.

— Мне, право, неловко, - повторяете вы, - отрывать у вас время. Дело-то у меня пустяковое. Приятно, конечно, что мной занимается такой ответственный работник. А то ведь руки опускаются, мелким чиновникам разве что-нибудь докажешь? Да они ничего и не решают. А вообще моя проблема - это не ваш уровень.

Окутанный теплом вашего восхищения, Миляга-Одобряла, вполне возможно, тут же на месте все вам и подпишет, росчерком пера подложив своему начальству большую свинью; именно это вам и требуется.

Третье правило - не тратьте время на Мерзкого Запрещалу, если вы его раскусили. Полагать, что весомые доводы помогут уговорить Мерзкого Запрещалу и в конце концов выбить из него "да", - распространенная ошибка. Нужно понять природу Мерзкого Запрещалы. Его автоматическое "нет" не объясняется каким-то рациональным неприятием вашего плана как такового. Он говорит "нет", потому что уяснил для себя: ему так проще, потому что он говорит "нет" всегда. Скажи он "да", а вдруг кто-то попросит объяснить, откуда такой энтузиазм? Выскажись он за, а вдруг вслед за этим на него же свалится куча работы? А если план рухнет, еще и отвечать придется - ведь именно он с самого начала его отстаивал! А сказать "нет" - вариант почти беспроигрышный. Никому и ничего объяснять не надо - начальство и знать не будет, что был такой план. Работы не прибавится. И план этот, само собой, не рухнет - его же никто не будет проводить в жизнь! Опасность одна - вдруг проситель заручится поддержкой где-то еще? Впрочем, и тут нет больших причин для беспокойства. С Мерзкого Запрещалы ведь не спрашивают за любой провал, да и во всех удачных проектах он участвовать не обязан. Мало кто вспомнит, что он был в оппозиции, а этим немногим можно сказать: в первоначальном виде план был неприемлем, а его эффективное применение - после пересмотра - во многом и объясняется здоровой критикой, которой его подвергли на первом этапе. Так что Мерзкий Запрещала не потеряет ровным счетом ничего.

Чтобы успешно применить раскрытые здесь принципы, надо не обсуждать достоинства вашего плана, а как следует изучить организацию, в двери которой вы стучитесь. Высчитайте количество уровней и определите, где сидят Мерзкие Запрещалы. Составьте схему всей структуры, Мерзких Запрещал пометьте черными квадратами. У вас получится нечто вроде кроссворда. Спланируйте вашу кампанию так, чтобы, минуя все черные квадраты, прошествовать от одного Миляги-Одобрялы к другому и добраться до низшего уровня, на котором принятие решения возможно. В организации, где одни руководители говорят только "да", а другие - только "нет", доказательства не работают, важно чуять подводные камни. Мореплаватель знает - камням ничего не докажешь, их надо обходить. С этой политикой согласится каждый, кто знает, что подводные камни (Мерзкие Запрещалы) существуют. Но не следует думать, что эти элементарные принципы применимы во всех случаях жизни. Проблема мерзкого запрещательства - как она здесь определена или хотя бы описана - требует дальнейшего изучения. Исследования наши только начались.

ЗАКОН ОТСРОЧКИ

В нашем переменчивом мире ничто не стоит на месте, и последние исследования показывают: Мерзкий Запрещала потихоньку уступает место Тянульщику Резины. Вместо того чтобы сказать "нет", ТР говорит "немного погодя" (по-научному - НП), а эти слова предваряют закон, именуемый Отказом Отсрочкой (по-научному - ОО). Чтобы сделать этот закон действенным, надо хотя бы примерно определить, какой объем отсрочки будет равен отказу. Предположим, тонет человек, он зовет на помощь, а в ответ слышит "немного погодя"; благоразумная пауза в пять минут - и ответ сам по себе превращается в отрицательный. Почему? Очень просто - утопающий утонет раньше, чем истечет время отсрочки. По этому принципу действует и наш закон. А, разведясь с Б, хочет, чтобы дочь осталась на его попечении (ей 17 лет), но в отделе опеки ему говорят: пока дело решится, ваша дочь станет совершеннолетней. Или случай из торговой практики: А узнает от торговца бытовой техникой Б, что требуемую газонокосилку можно получить через полгода (то есть к декабрю). Все это простейшие примеры закона ОО в действии.

Если какое-то неотложное дело не решить без поправки к существующему законодательству, отсрочка приобретает иные измерения. Но в любом случае благоразумная пауза продлится ровно столько, сколько проживет реформатор. Скажем, речь идет о бракоразводных законах, которые, несомненно, нуждаются в пересмотре. Тянульщик Резины первым делом поинтересуется возрастом и состоянием здоровья Реформатора, выдвигающего новый Проект. Возраст 70 лет он берет за основу своих расчетов, делает поправку на выброс параметров и приходит к выводу: Реформатор А будет сучить ножками еще лет восемь. Отказ Отсрочкой (ОО) в данном случаю означает процесс, призванный растянуть "немного погодя" (НП) на девять лет. Если Реформатор поймет, что НП окажется дольше его предполагаемого периода активной деятельности (АД), этого часто бывает вполне достаточно, чтобы убить идею в зародыше. Ибо многие альтруисты считают так: если идею не воплотить при их жизни, ее не воплотить вообще. Время от времени полезные реформы все-таки проводятся, но это объясняется лишь тем, что период АД Реформатора затянулся сверх всяких ожиданий. Например, Реформатор может взять и пережить ТР, который особенно ненавидит реформаторов много моложе себя. В общем, фактор НП иногда не дотягивает до фактора АД, и какое-то чахлое законодательство все же пробивается на поверхность. Но люди, подобные сэру Алану Херберту [создатель комитета по реорганизации большого Лондона (1957)], никогда не исчислялись легионами, по сути дела, эту особь можно считать вымирающей. Как правило, реформатор или рационализатор перестает брыкаться довольно быстро, оставляя у ТР ощущение силы и готовность положить на лопатки следующего противника тем же методом. Итак, отсрочки суть не что иное, как намеренный отказ; их растягивают, чтобы перекрыть срок активной жизни человека, чье предложение откладывается в долгий ящик. Отсрочка - это самая убийственная форма отказа. Таков Закон Отсрочки. Можно представить его математической формулой, где D = АД, или предполагаемому периоду активной деятельности человека, от которого исходит идея реформы; m = НП, или времени между первым предложением и окончательным решением вопроса, n

— число вопросов, поднятых в дискуссии, но не имеющих отношения к делу, и p - возраст Тянульщика Резины. Тогда Х дает нам величину отсрочки, равную отказу

x = (D+n)^m/3p.

Здесь необходимо подчеркнуть, что ТР редко говорит в открытую: "Вашей жизни на это не хватит!" Он делает так, чтобы этот факт просочился наружу незаметно, в ходе разговора.

"Лучше всего, - начнет он, сгорая от желания помочь, - создать процедурный комитет. Он вчерне разработает вашу идею, какие-то участки работы будут распределены между подкомитетами, созданными для решения юридических, финансовых, психических, технических, политических, истерических, статистических, оголтелых и закоренелых аспектов проблемы. Подкомитеты представят свои отчеты процедурному комитету, а тот составит предварительный доклад. Он будет представлен на рассмотрение комиссии по изучению, которая соберется не позднее 1975 года. Задача этой комиссии - рекомендовать методику, которая позволит нам решить, есть ли смысл вести дело дальше".

Переведя дух, ТР на обратной стороне конверта подсчитывает, какая именно отсрочка будет равна отказу. Прикинув, что вся процедура может продлиться, скажем, до 1977 года, он понимает, что нацеливаться нужно на 1980 год. И продолжает:

"Предположим, - хочу подчеркнуть, что вопрос этот далеко, очень далеко не однозначен, - предположим, что надо действовать и брать быка за рога, тогда окончательный отчет комиссии передается в межведомственную рабочую группу, которая вынесет предложения по созданию группы планирования. Задача этой группы - довести дело до сведения несменяемого помощника министра, а тот уже введет в курс самого министра. При благоприятной реакции вопрос будет поставлен на конференции правящей партии в Скегнессе. Партия и решит, подходящее ли сейчас время, ведь на носу (или только что отгремели) всеобщие выборы. В свете этого решения министр издаст соответствующую директиву. Впрочем, на этом этапе он лишь признает необходимость разрабатывать вашу идею в принципе".

Этого обычно бывает достаточно, чтобы похоронить всю затею, не выдвинув ни одного аргумента против. Перед Реформатором открывается устрашающая перспектива - бесконечные комитеты, которые пытаются определить, есть ли смысл проводить предварительный анализ для передачи на рассмотрение Комиссии. Комитология (наука о заседаниях комитетов) - это старинный способ тянуть время, но технология отсрочек в современном мире, где исследуется все и вся, поднялась на новый уровень. При научном подходе, как известно, первым делом надо выявить факты. Если применить это правило к человеческим отношениям, окажется, что волна преступности - вопрос не принципа, но всего лишь измерения. Предположим, в Лос-Анджелесе бунтуют негры, какова наша первая реакция? Прежде всего мы этих негров сосчитаем, потом попробуем определить, так ли страшен этот черный черт, как его малюют. Вместо того чтобы решать, мы ищем факты, эта практика широко укоренилась. Но ведь если только искать факты, когда же мыслить? Целые месяцы мы выслушиваем отчеты статистиков, психологов, графологов, социологов, алхимиков и психиатров, и месяцы эти - не просто пустая трата времени. Они приводят к тому, что мысли наши (и дела наши) тонут в волнах несуразности. Мы должны, в конце концов, понять, что реформы немыслимы без реформаторов, которые знают не только что-то вообще, но кое-что и в частности; без людей, которые часто сами себе закон, которые говорят "почему бы нет?" куда чаще, чем "почему?", и не желают выслушивать завуалированные запреты ТР.

В былые времена, а может и в нынешние, армейских офицеров учили оценивать ситуацию. Офицер начинал (вероятно) с того, что пытался осмыслить кризис теоретически. Противник движется из пункта А в пункт Б, в час Х взрывают мост, а в час У уничтожают станцию снабжения, и между вами и более крупным формированием нарушается всякая связь. Кругом рвутся снаряды, а задерганному офицеру полагалось сесть за стол, написать на листе бумаги: "Оценка ситуации", подчеркнуть написанное, после чего охарактеризовать Цель, Факторы, которые могут способствовать ее Достижению, Возможности каждой из сторон - и прийти к неизбежному Выводу. Если кто-то приходил к выводу, что явно ошибся в выборе профессии, став военным, это никогда не поощрялось.

Но подобная гимнастика ума, конечно же, полезна. Происходит ли в бою все так, как на бумаге, - вопрос отдельный, но сам подход к оценке ситуации нельзя не приветствовать. Кто-то считает, что самая распространенная ошибка, совершаемая по неопытности, - это неверная интерпретация фактов. В действительности же главный камень преткновения - подпункт "цель". Многим людям гораздо труднее определить конечную цель, нежели описать, как до нее добраться. А факторы, влияющие на ситуацию (какой она видится с обеих сторон), важны, лишь когда соотнесены с поставленной целью. Если цель поставлена ошибочно, оценка ситуации во всех остальных пунктах пойдет насмарку. Это наблюдение верно как для военного, так и для мирного времени, и прирожденный Реформатор - это человек, который прежде всего определяет цель, а уже потом переходит к статистическому анализу.

Но вот цель четко определена - что дальше? Безусловно, надо составить план действий, памятную записку. Но здесь Реформатора подстерегает одна из самых опасных ловушек. В прежние времена и даже, если верить слухам, сегодня он стремился обнародовать свои идеи как можно шире, опубликовать их или размножить в большом количестве. Поскольку набирать шрифт или делать трафарет больше одного раза неэкономично (дольше и дороже), он всегда заказывал лишние экземпляры. Если требовалось 78 экземпляров, он заказывал 100, вдруг понадобится больше? Если требовалось 780, он заказывал 1000. Но эти лишние экземпляры обычно шли прямо в убыток, что прискорбно для любого администратора. Казалось бы, естественно распространить их среди тех, кого данный вопрос хоть как-то интересует. Но число лишних экземпляров все увеличивалось, потому что списки для распространения, как и многое прочее, разрастаются сами по себе. Неизбежно и другое - список по мере расширения пополнялся людьми все менее грамотными. В итоге больше людей на более низких уровнях тратили больше времени на чтение того, что занимало их все меньше.

Именно здесь Реформатор, жаждущий перехитрить ТР, обретает неожиданного союзника в одном из элементов современной технологии. Заказав соответствующей машине нужное количество экземпляров памятной записки, четкой и убедительной - количество подсчитано, исходя из реального числа людей, которые будут принимать решение по его вопросу, - Реформатор одним махом обходит проблему и отсрочки, и невежества. Его идеи попадают на стол к нужным людям в нужное время.

Памятные записки составляют те, кто как следует обдумал вопрос заранее. Автор толковой памятной записки, круг распространения которой ограничен, имеет перед ТР троякое преимущество. Он определил свою цель. Он подорвал уверенность в себе у членов комитета, которые его записку не прочитали. И скорее всего, он заложил под свою идею прочный фундамент.

Закон Отсрочки Паркинсона обойти, разумеется, не удастся; он так же неизбежен, как Закон Всемирного Тяготения. Но человеческому гению удалось преодолеть этот закон - и человек взлетел; возможно, найдется и способ столкнуть с места воз новых идей.

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЬ

Достопочтенный Годфри Кинг-Венцеслаус, для близкого круга Добродей, прогрессивный консерватор, член парламента, выглянул из окна своего клуба и задумчивым взглядом окинул парк. Еще шел снег, разметаемый морозным ветром, и в лунном свете на фоне тусклого пейзажа виднелась одинокая фигура. Это был одетый в лохмотья человек, он подбирал под деревьями сучья и веточки и складывал их в мешок, несомненно, чтобы разжечь огонь в камине. Добродей огорчился - неужели в государстве всеобщего благоденствия кто-то может вот так бедствовать? Наверное, решил он, этот случай - редкое исключение, и вообще подобное собирание топлива противоречит закону. В курительной комнате находился только его личный парламентский секретарь, бывший выпускник престижного колледжа по фамилии Побби-Гушки, и министр подозвал его к окну.

— Видите этого изголодавшегося бедолагу? Я бы хотел узнать, кто он и где живет.

Выяснив все необходимое у швейцара, секретарь вернулся к своему шефу.

— Это веточник Уилли, его здесь видят довольно часто. Он живет в трех милях отсюда, в лачужке, которую давно пора снести. Она торчит справа от нового здания министерства здравоохранения и эффективности, это возле управления по водоснабжению на Сент-Эгнис-Роуд.

— Спасибо, Побби-Гушки, - поблагодарил министр, все еще глядя на залитый лунным светом парк. - Интересно, - продолжал он, размышляя вслух,

— а ведь это будет прекрасной рекламой - устроить этому несчастному такое рождество, какое ему и не снилось! - Он присел за стол в центре комнаты и набросал список необходимых товаров, начиная с мешка бездымного топлива и кончая бутылкой не очень старого портвейна. - Фокус будет в том, что мы поведем его домой через снежную бурю, а нас как бы случайно запечатлеет телекамера. Что скажете, Побби-Гушки? Хорошая мысль?

— У меня обувь не для таких прогулок, сэр.

— Ничего страшного, войдете за мной след в след - у меня галоши.

— Конечно, министр, но рискну заметить, что эта мысль порочна в принципе. Если в данном конкретном случае службы социального обеспечения оказались не на высоте, наш долг - навести порядок по обычным каналам.

— То есть предложить соответствующему члену парламента связаться с управлением по оказанию государственного вспомоществования?

— Именно. Тогда этому делу будет дан надлежащий ход.

— Но ведь сейчас время отпусков.

— Конечно, до середины января никто за это не возьмется.

— Значит, в это рождество бедняге не помогут...

— Нет, сэр. В это рождество - нет.

— Пожалуй, вы правы. Жаль, правда, что не будет рекламы.

— Такая реклама, между прочим, может выйти боком.

— Ситуация кажется вам слишком надуманной?

— Во всяком случае, об опасности забывать нельзя.

— Ладно, тогда откажемся от этой затеи. Задерните занавески, Побби-Гушки. Мне что-то расхотелось смотреть в окно. Придется изучить проблему социального обеспечения в целом, не отвлекаясь на какой-то отдельный случай, пусть даже весьма печальный. Если в нашей системе социальных гарантий есть зияющие дыры, их нужно латать административными методами. Основа для такого исцеления - факты; к примеру, нужна статистика по недоеданию в зимние месяцы. На подготовку такого исследования уйдут годы, но сделать эту работу надо. Я напишу докладную записку парламентскому заместителю министра.

Конечно же, он был прав. Именно такой подход устраивает выборных правителей современного мира. Для всех один закон, и нечего выделять из общей массы какую-то одну жертву, чьи беды оказались на виду, и бросаться на помощь именно ей. Пусть эта жертва встает себе в очередь вместе с остальными, выстроенными в алфавитном порядке. Увы, как это часто бывает, фамилия бедняги из нашей истории оказалась Язавамминг.

МЫШЕЛОВКА НА МЕХУ

(Пер. - А.Графов, И.Гюббенет)

МЫШЕЛОВКА НА МЕХУ

Три мыши разглядывали конструкцию из стальной проволоки на прямоугольной деревянной подставке. Из глубины этого странного сооружения исходил манящий запах сыра. Пол был устлан дорогим с виду мехом, да и стальной навес, судя по всему, был обшит этим же ценным материалом. Насколько мыши могли судить, обследовав конструкцию, вход в этот райский уголок открывался слева от них и был помечен простым указателем. Лаконичная надпись "Мыши" явно приглашала войти внутрь. Мыши колебались, и старшая из них, в строгом шерстяном одеянии темно-серого цвета, сочла своим долгом дать спутницам некоторые наставления. Уже в самом начале беседы она решила их предостеречь:

"Как самая старшая из вас, считаю, что обязана поделиться с вами своим опытом. Много лет назад судьба уготовила мне встречу с подобной конструкцией - не точно такой, правда, но кое в чем схожей с этой. Тогда, как и сейчас, мне пришло в голову, что такая щедрость может скрывать какие-то подвохи. Пока я размышляла над этим, один из моих сверстников оттолкнул меня - довольно грубо, как мне тогда показалось, - и бросился к сыру (это был, по-видимому, превосходный чеддер). Но едва он прыгнул вовнутрь, пол чуть опустился под его тяжестью и в воздухе мелькнула стальная проволока. Бедняга был убит на месте, и мне пришлось взять на себя нелегкую обязанность сообщить об этом его вдове. Не скрою, я подозреваю, что перед нами приспособление именно такого рода - выдумка расистов, проводящих геноцид. Мой вам дружеский совет: держитесь подальше от этого устройства!"

Затем взяла слово белая мышь с красными глазами. Она сказала, что благодарна серой мыши за совет, но берет на себя смелость не согласиться с нею. "Как мышь, обладающая некоторыми познаниями в области техники, - продолжила белая красноглазая, - я не могу не усомниться, что эта конструкция сходна с той, которая столь роковым образом повлияла на судьбу вашего товарища. Где здесь стальная проволока, которая может на нас опуститься? Я считаю, что сходство описанного вами устройства с этим чисто поверхностно".

Третья мышь отличалась розовым цветом, порывистым характером и категоричностью суждений. "Совершенно верно! - воскликнула она. - Я не спорю: мебель сия имеет функциональные или даже модернистские черты и, возможно, вкусам старшего поколения не соответствует. Но если пренебречь предрассудками, то надо признать, что замысел удачен. Более того, мне кажется, что перед нами мех норки или по крайней мере ондатры. А этот сыр - либо стильтон, либо камамбер. Итак, вперед! Нас ждет мышиный золотой век!"

Вняв этому красноречивому призыву, мыши одна за другой уверенно двинулись влево и прыгнули в коробку, которая для них и предназначалась. Они отведали сыра (то был плавленый сыр из кооперативного магазина), прилегли на мех (нелегко было догадаться, что он искусственный) и сказали друг другу: "Вот это жизнь!" Именно в этот момент дверца клетки опустилась, зловеще щелкнув. Ловушка захлопнулась; они были пойманы.

Мыши приносят пользу науке, но, в общем, это далеко не самые умные животные. В отношении интеллекта даже очень проницательная мышь сильно уступает человеку. Поэтому было бы удивительно, если бы человечество восторженно ринулось в такую же ловушку, в какую ловят мышей. Известно, что люди достаточно искушены, чтобы этого не сделать. Однако нельзя ручаться, что они не попадут в ловушку иного рода - такую, куда заманивают более сложными средствами и где удерживают не столь прямолинейным способом. Если бы подобная ловушка существовала в наши дни, она была бы сконструирована из экономических реальностей, а приманкой в ней была бы социальная обеспеченность.

Но если мы хоть немного изучим ситуацию, то обнаружим, что такие мышеловки уже пошли в ход. Чтобы понять их устройство, надо лишь просмотреть начальные главы какого-нибудь учебника экономики, а жизнь наша такова, что мало кто может с чистым сердцем сказать: нет, я никогда не читал таких учебников... Любые партии в своих политических радиопередачах обрушивают на нас поток новой информации об этой сфере. Мы ежедневно получаем очередную дозу этой унылой премудрости, поскольку на все другие темы наши политические деятели, в общем, мало что могут сказать. Мы с детства обречены выслушивать объяснение экономических принципов.

Некоторые из этих принципов вызывают доверие - например, принцип чередования подъема и спада. Пусть экономисты спорят об этом явлении - мы-то уж знаем, что должно произойти в дальнейшем (а те из нас, кто постарше, подобные времена уже пережили). Развитие этого процесса известно нам во всех ужасающих подробностях. Все начинается с того, что на бирже возникает неуверенность: тех, кто стремится продать, становится куда больше, чем тех, кто хочет купить. Цены падают, но потенциальные вкладчики по-прежнему не торопятся, так как убеждены, что падение цен продолжится. На этом этапе разоряются многие биржевики; они являются домой с белыми как мел лицами и заявляют женам, что для них все кончено. Затем следует резкое снижение цен на все товары и услуги. Торговля идет все хуже, прибыль уменьшается, и предприниматели сокращают производство и увольняют своих наименее ценных рабочих и служащих. Некоторые фирмы вылетают в трубу, за счет чего увеличивается число безработных. Это опять же приводит к сокращению спроса на товары, а значит, и их производства - в результате новые работодатели вылетают в трубу и новые работники становятся безработными. Страна вступает в полосу экономической депрессии, которая может охватить и другие страны, и даже весь мир.

Наблюдая эту печальную картину, хороший бизнесмен не ограничится изъявлением скорби. Он знает, что секрет успеха в биржевой игре прост и даже очевиден: надо покупать, когда все продают, и продавать, когда все покупают. Это яснее ясного; этого требует простой здравый смысл. Однако на практике все несколько сложней, чем в теории, и особенно это касается экономической депрессии. Раз вы покупаете, когда остальные продают, значит вы, во-первых, обладаете деньгами и храбростью, а во-вторых, уверены, что цены больше не упадут. Таким образом, будущий миллионер - это человек, который, предвидя спад, продал что мог и положил деньги в банк. А будущий мультимиллионер - это тот, кто, проделав все это, умеет затем уловить момент, когда цены упали так низко, что ниже упасть они уже не должны. И вот тут-то он скупает что может и терпеливо ждет лучших времен, в полной уверенности, что за спадом обязательно должен следовать подъем. Продавать он станет тогда, когда все остальные будут еще покупать.

Все это общие места из учебника. Однако в наши дни события разворачиваются иначе. Дело в том, что политические деятели и чиновники, тоже проштудировав учебник, полны решимости предотвратить депрессию, в которой они видят угрозу: первые - своему успеху на выборах, а вторые - своим окладам. Профсоюзные функционеры, прочтя тот же самый учебник, в свою очередь вознамерились спасти членов профсоюзов от снижения уровня заработной платы. Так складывается всеобщая уверенность, что правильные действия правительства помогут избежать опасности. Уровень заработной платы остается прежним (или повышается), а самым мудрым признается решение обеспечить всеобщую занятость. Но для этого надо печатать больше бумажных денег, ссужать капитал наименее удачливым предпринимателям, приходить на помощь особо чахлым отраслям промышленности и щедро тратить средства в так называемом государственном секторе экономики. Допотопные фабрики, расположенные в экономически одряхлевших районах, чуть ли не за уши вытягивают с того света и возвращают к жизни. Обанкротившимся компаниям дают еще денег, чтобы им было что пустить по ветру, а местные власти срочно принимаются расширять дороги и перестраивать школы. Тем, кому грозит безработица, дают возможность продолжить учебу; они становятся чиновниками или отправляются учиться в колледж.

Итак, кризис в той или иной степени предотвращен. Сейчас, в тот момент, когда пишутся эти строки, мы имеем дело с ситуацией, которая не описана экономистами классической школы (поскольку они никогда с нею не сталкивались): наряду с увеличением заработной платы и цен имеет место высокий уровень безработицы. Таким образом, налицо все признаки депрессии, но не ее результаты. Инфляция, которая была бичом пенсионеров во время подъема, сохраняется и во время спада, чтобы окончательно их разорить. Средняя заработная плата по-прежнему остается на высоком уровне, но организуются забастовки, чтобы добиться нового повышения. Все правила нарушены, и даже безработным платят больше, чем некоторым неудачливым работникам. Ситуация складывается утопическая; она, безусловно, способствует максимальному счастью максимального числа людей. Некоторых из нас (хотя и не всех) ждет, очевидно, будущее на меху.

Здесь уместно спросить: удалось ли нам решить свои экономические проблемы? Удалось ли воздвигнуть стены иерусалимские на скудной и не радующей глаз земле Англии? Жизненный опыт подсказывает, что, в общем-то, за все приходится платить. А потому неприятное ощущение, что теперешнее благополучие приобретено ценою какой-то потери, ни на минуту не покидает нас. Что касается Британии, то совершенно ясно, что она расплатилась утратой своей валюты - а ведь наша валюта была когда-то самой твердой в мире (и к тому же самой влиятельной). Взамен мы получили кучу мусора, который скоро вообще ничего не будет стоить... И это все? А другие утраты? Не забыли ли мы вписать еще что-нибудь на левую сторону счета? Есть вопрос, над которым нам стоит призадуматься, - это способность нашего общества к "выравниванию на воде".

Современная спасательная шлюпка устроена таким образом, чтобы, опрокинувшись, снова принять нормальное положение. Даже после самой гигантской волны шлюпка выровняется так, что ее рулевая рубка будет наверху, а киль - внизу, под водой. То же самое в свое время можно было сказать и об индустриальном обществе, пораженном депрессией. Но верно ли это в отношении современного общества? Пользуясь нашей первой метафорой, скажем, что несложно было бы сконструировать такую мышеловку, в которой мышь могла бы устроиться со всем возможным комфортом. Пусть там будут разнообразные удобства: от мягкого ковра до центрального отопления. Пусть там можно будет смотреть мультфильмы про Микки-Мауса по замкнутому каналу. Пусть это будет роскошная мышеловка, действительно обшитая мехом. Для упомянутой мыши единственным неудобством будет отсутствие выхода. На меху ли, не на меху, все равно такое устройство - ловушка.

А как бывало раньше? Как кончался спад в старые недобрые времена, когда его еще не умели предотвращать? Мы уже выяснили, что мудрый вкладчик ждет своего часа, но может ли он быть уверен, что этот час пробьет? В давно ушедшие времена такой момент наступал, когда товары становились дешевыми, заработная плата - низкой, а суровая нужда делала людей сообразительнее. Богатство - враг изобретательности; оно побуждает человека полагаться не на свой ум, а на деньги. Интеллекту легче проявиться в тяжелые времена, когда можно начать новое дело, приложив максимум усилий при минимуме затрат.

Когда люди, имея лишь сущие гроши, принимаются основывать или возрождать одно предприятие за другим, спад идет к концу. Уныние уступает место надежде, надежда сменяется уверенностью. В таких условиях дела у бизнесменов, конечно, идут на поправку. Многочисленные банкротства расчистили мусор, валежник убран, и в седле остаются лишь те, кто уже доказал свои способности. Это начало лучших времен, хотя такому преуспеянию, основанному на предшествующих трудностях, конечно же, будут мешать ограниченность и ретроградство. Спад сделал свое дело, и на руинах заложены основы нового процветания. Подъем - как и спад - не вечен, и большинство из нас, пожилых людей, согласится, что такое чередование необходимо для предпринимательства. Ни продавцы, ни покупатели не должны вечно диктовать свои условия, иначе о здоровой конкуренции можно будет только мечтать.

Эта картина, безусловно, отражает лишь положение дел в прошлом. Теперь все иначе, и многие радуются переменам, утверждая, что мы наконец избавились от невзгод. Никто не голодает, и пусть некоторые (таких немного) стали жить значительно беднее, зато семейные люди, когда они бастуют, получают содержание из государственных средств. Мы живем в таком комфортабельном мире, которого наши предки и представить себе не могли. Более того, мы защищены от тех трудностей и тревог, которые еще известны многим народам.

Но все это вовсе не исключает того, что мы - в ловушке, из которой нет выхода. То, что спасало нас раньше, утеряно. Мы не смогли решительно избавиться от бесполезных фирм и некомпетентных работников. В нашем индустриальном пейзаже то и дело встречаются никому не нужные руины - наследство от предпринимателей прошлого. Оборудование, место которому на свалке или в музее, по-прежнему в ходу. Люди, которых давно следовало бы уволить, продолжают работать. Капитал, как и прежде, вкладывается в отживающие свой век фабрики и агонизирующие отрасли производства. Заработная плата высока, и это мешает нам обеспечить прирост рабочей силы.

Во всей этой ситуации нет ничего, что побуждало бы кого-то что-то делать. С чисто деловой точки зрения наше общество зашло в тупик. Да, мы живем в условиях определенного комфорта и минимального риска, но остается вопрос: действительно ли мы достигли земли обетованной? Мех, например, с самого начала был искусственным, а сейчас уже и вовсе потерся. Что касается сыра, то теперь его не так уж и много, да к тому же он отдает фольгой. Не изменилась лишь сама клетка, в которой мы оказались, а также дверь, которую нельзя открыть изнутри. Пусть мы устроились с комфортом, но ловушка захлопнулась, и мы пойманы.

СТИМУЛЫ И НАКАЗАНИЯ

"И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги..."

Когда Адам и Ева вкусили запретного плода, они были изгнаны из рая - не затем, чтобы лишить их познания добра и зла (в этом отношении ущерб они уже понесли), а чтобы помешать им найти еще и древо жизни, вкусив плоды которого они обрели бы бессмертие. Но поскольку об этом дереве конкретно речь не шла, они его, очевидно, и не заметили. Так что Адам и Ева оказались за вратами рая, наделенные смертностью как наследственной, родовой чертой. Кроме того, они познали целый ряд устойчивых стимулов, который с тех пор увеличился лишь на один. Нарушить запрет Адама и Еву побудило стремление к а) еде (и крову), б) красоте, в) знанию, г) сексу и

д) озорству. Те же устремления могли толкнуть их и на любые другие действия, не исключая убийства и даже, пожалуй, какой-нибудь работы. Итак, автор книги Бытия, глядевший в корень проблемы, перечислил все соображения, которые могут побудить обычного человека к деятельности - подчас самой неожиданной. Эти соображения (плюс еще одно) и есть основные стимулы.

Те, кто бывал в Малайе, заметили, что средний англичанин, приехавший в тропики, чтобы заработать денег, всегда мечтает уйти на покой. Если спросить его, как он себе представляет этот покой, он нарисует такую картину: жизнь в сельской местности с приличным пейзажем и климатом, простые развлечения (охота и рыбная ловля), свой садик, близкие по духу соседи, изредка - наезды в город и много свободного времени, чтобы гулять с собакой. Эта отдаленная перспектива оказывается стимулом, который заставляет многих европейцев всю жизнь работать в заморской стране и там же умирать. И все это время европеец отмечает очевидную леность малайца, часто осуждая его за это. Относительно примитивный народ, малайцы обычно избегают тяжелого труда и предпочитают карьеру политиков, солдат, полицейских или шоферов. Плантаторы и торговцы, сравнивая этих незадачливых работников с куда более трудолюбивыми китайцами или индийцами, не раз печально вздохнут. Однако чего европеец никак не может понять, так это то, что малаец (вкусы которого очень сходны со вкусами самого европейца) от рождения располагает всеми возможностями для покоя, ради обретения которых англичанин и работает. Малаец рождается в стране с приличным климатом и множеством рек, в стране, где еды много, а жизнь приятна. У него нет необходимости особо утомлять себя работой; деньги ему нужны разве что на кино и сигареты. Иметь велосипед хорошо, размышляет малаец, однако лежать в тени еще лучше.

Автор книги Бытия добросовестно перечислил основные стимулы человеческой деятельности, не забыв упомянуть и о тяге к шалостям. Из всего этого только отождествление наготы с сексом не может претендовать на универсальность. У грека, например, нагота скорее ассоциировалась с атлетизмом. Можно добавить, что и шалость понимается по-разному: запретное не только соблазнительно, но и очень разнообразно.

Однако дальнейшее развитие цивилизации уже на раннем этапе привело к возникновению нового важного стимула. Речь идет о статусе. Проблема статуса становится актуальной, как только удовлетворяются (хотя бы частично) прочие потребности человека. Эта проблема так важна, что она накладывает отпечаток и на наше отношение к еде, красоте, знанию, сексу и шалостям. Есть две разновидности статуса: в одних случаях он основан на авторитете, в других - на богатстве. Комбинация того и другого возможна, но все же это два разных понятия. Символы двух вариантов статуса - орден "За безупречную службу" и автомобиль "роллс-ройс". В странах с аристократическими традициями (например, в Британии) для достижения особо высокого статуса важны такие факторы, как служебное положение, происхождение, образование, атлетические способности и отвага в бою. В странах, лишенных таких традиций (например, в США), можно обойтись особо крупным капиталом и доходом. Миллионеры, награжденные "Крестом Виктории", встречаются очень редко, и рекорд Томаса Мора, сумевшего стать и сановником, и святым, скорее всего, останется непревзойденным.

Как уже говорилось выше, такое явление, как статус, накладывает свой отпечаток на более древние и элементарные стимулы. Еда искателей статуса - икра под шампанское. Красота олицетворяется особняком (желательно, чтобы он стоял на крыше небоскреба), а знание есть неустанная болтовня на редкость информированного окружения. Секс изыскан, а шалости таковы, что менее выдающимся людям и в голову не придет ничего подобного.

Теоретически можно представить себе человека, который лишен стимулов, поскольку у него уже все есть. Наверно, такие люди существуют, но много ли их? Ведь тот, у кого есть богатство, мечтает об авторитете, а тому, у кого есть авторитет, недостает богатства. Причина популярности Джона Ф.Кеннеди в том, что он обладал и тем и другим, да к тому же прошел действительную военную службу. Конечно же, немногие люди входят в эту категорию; все остальные довольствуются более насущными стимулами на низших уровнях бытия. Но динамическая энергия общества складывается именно из усилий, которые мы прикладываем ради исполнения желаний. Общее количество этой энергии равно сумме наших усилий и прямо пропорционально различию в авторитете и богатстве между высшими и низшими слоями общества. Наши попытки уравнять все статусы приводят к уменьшению общего количества энергии, и если эти попытки увенчаются полным успехом (чего, однако, до сих пор не произошло), то общая сумма нашей энергии станет равна нулю.

Некоторые теоретики утверждают, что в идеальном обществе гражданам не нужны будут никакие стимулы. Воспитанные надлежащим образом, люди будут трудиться, мыслить и изобретать ради общественной пользы и на благо всего человечества. Другие теоретики уверяют нас (совершенно безосновательно), что такое общество нежизнеспособно. На самом деле подобные альтруистические сообщества людей существуют и в наши дни; появились же они несколько веков назад. Это все монастыри мира - и буддийские, и христианские, - никто не скажет, что этот опыт был неудачным! Однако основное условие его успеха - отказ от секса, от женщин. Ведь, если не считать змея, первой поддалась в райском саду действию стимула именно Ева. Именно она впервые сделала усилие и заполучила мини-юбку и норковую шубку еще до того, как им с Адамом пришлось поменять место жительства. С тех пор события разворачивались примерно в том же духе. Наедине с самим собой монах вполне может ограничиться созерцанием. Но если у него появится жена, она сразу же потребует каких-то доказательств его любви. Как только у него родятся дети, он захочет их одеть, накормить и дать им дорогостоящее образование. Эти человеческие побуждения рождены не эгоизмом, а любовью. Они крайне далеки от всего, чего следует стыдиться, и у нас есть все основания с сомнением отнестись к любой модели общества, исключающей эти побуждения. Монастыри, конечно, существуют, но если бы весь мир стал монастырем, это означало бы преждевременный конец нашей цивилизации.

Общество, состоящее из различных слоев, обычно представляют в виде пирамиды, вверх по уступам которой карабкаются люди. Но можно воспользоваться другим сравнением и сказать, что люди в большинстве своем рождаются на неплодородном склоне горы и потом прилагают все старания, чтобы перебраться оттуда в благодатную цветущую долину. Те усилия, что они затрачивают во время спуска, заставляют вращаться водяные колеса и динамо-машины, которые приводят в движение все общество. Если лишить людей этих стимулов, они так и будут влачить жалкое существование на вершине горы. Если же побуждения будут достаточно сильными, а обстоятельства - подходящими, люди благополучно достигнут желаемого, проделав, кстати, немало полезного по пути. Важно, конечно, по каким каналам потечет человеческая энергия. Когда эти каналы узки, но пригодны, люди, прикладывая усилия, могут надеяться на успех, и в этом случае будет произведен максимум энергии - ко всеобщему благу. Если же каналы чересчур широки, то двигательная сила рассеется и пропадет зря. Но если они окажутся слишком узкими и непроходимыми, то все замрет, а в итоге - прорыв и затопление. В динамичном обществе искусство управления и сводится к умению направить по нужному руслу человеческие желания. Те, кто в совершенстве овладеет этим искусством, смогут добиться небывалых результатов. Слишком многие современные общества сходны со сложнейшей машиной, лишенной двигательной силы, такие общества называют терпимыми. Действительно, они утратили те силы, которые могли бы быть им полезны.

Итак, мы обнаружили, что, едва удовлетворив свои основные потребности, человек начинает вожделеть к статусу, а статус бывает основан либо на авторитете, либо на богатстве. Британцы отдают предпочтение авторитету. Больше всего мы восхищаемся адмиралами и генералами, игроками в крикет и актрисами, альпинистами, которые взошли на Эверест, и яхтсменами, которые обогнули мыс Горн. Наше уважение к пилоту ничуть не усилится, если мы узнаем, что ему много платят. Больше того, наша система вознаграждения может сделать бедняка равным любому богачу - и даже выше его. Мы приучены смотреть на богатство с подозрением, считая, что оно отнюдь не свидетельствует о заслугах. Если кто-то унаследовал крупное состояние, мы склонны думать, что ему просто повезло и что, быть может, он того и не достоин. Если же некий честный человек разбогател за счет своей предприимчивости, нам трудно удержаться от подозрений, что он бессердечный эгоист и скупердяй. Можно было бы доказать, однако, что деньги часто зарабатывают не такими уж порочными путями. Еще важнее то, что мы, пусть с опозданием, осознали: чтобы создавать прекрасное, нужна крепкая финансовая поддержка.

Мы говорили о возвышенных стимулах, о финансах и альпинизме, но все сказанное относится и к гораздо более прозаическим желаниям. Нет ничего естественнее стремления обеспечить свою семью жильем, а если удастся - отдельным домом с гаражом, садом и плавательным бассейном. Более чем естественно и желание человека дать своим детям лучшее образование, чем то, которое получил он сам, отправить их на каникулы за границу покататься на лыжах и поплавать на яхте. Пусть все это лишь слагаемые статуса, но разве человек будет работать сверхурочно, если его лишить такой приманки? Кто будет просиживать ночь над книгами, не надеясь на получение более высокой ученой степени? Мужчина, готовый как угодно баловать девушку, на которой он женился, по-человечески куда привлекательнее фанатика, мечтающего лишь о марксистском будущем, в котором его ближних будут преследовать за еретические взгляды. Делать деньги - занятие не из самых благородных, но есть и куда более порочные желания. Стремление к власти, например. Оно куда менее похвально, чем стремление к комфорту. В этом смысле нет места печальнее, чем коммунистический город, где ничего нельзя купить. Необходимое для жизни (топливо, еда и одежда) имеется, и только, а потому дополнительный заработок просто никому не нужен. Лишь когда стимулы исчезают, мы осознаем, как они были важны.

Противоположность стимула - негативный стимул, битье дубинкой вместо кормления морковкой. Ввиду чувствительности наших современников мы не будем вдаваться в рассуждения о пользе негативных стимулов, однако простая добросовестность не позволяет нам закончить этот обзор, не упомянув хотя бы кратко об их применении. Первое в истории применение негативного стимула описано в книге Бытия:

"...от всякого дерева в саду ты будешь есть: а от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, _смертию умрешь_".

Казалось бы, все ясно. Однако обещанная кара не свершилась и Адам жил, как нам сказано, до 930 лет. Да что Адам, даже змей легко отделался, но вот потомки первого человека, за исключением Ноя, сплошь и рядом приговаривались к смертной казни за преступления, суть которых нам в точности не известна. Гораздо подробнее описаны грехи Содома и Гоморры, которые повлекли за собою гибель этих городов. Вообще в книге Бытия немало примеров наказания тех, кто ослушался воли господа. В то же время нельзя сказать, чтобы таким путем был достигнут серьезный воспитательный эффект. Это наводит на мысль, что прямой стимул действеннее негативного, то есть морковка полезнее дубинки. Возможно, впрочем, что в каждом из этих случаев били не того ослика, который виноват.

ПРАВИТЕЛЬСТВО И БИЗНЕС

Частные предприниматели и контролирующие их правительственные органы обычно не ладят между собою (особенно ясно это видно на примере США). Правительство, с точки зрения бизнесменов, некомпетентно, консервативно, продажно, медлительно и всегда только мешает. Промышленники, с точки зрения чиновников, эгоистичны, безжалостны, скупы, настроены непатриотично и антисоциально. Бюрократы убеждены, что сами они благородны, самоотверженны, преданы делу, трудолюбивы и высокоинтеллектуальны. Бизнесмены же в свою очередь считают себя людьми энергичными, смелыми, дальновидными, снисходительными к чужим просчетам и, что самое главное, безусловно честными. Маловероятно, чтобы хоть одна из этих двух групп была столь добродетельна и благородна, как кажется ей самой, или же достойна того презрения, с каким относится к ней другая группа. Наверно, сходства между этими группами куда больше, чем полагают люди, которые к ним принадлежат. Они также гораздо более взаимозависимы, чем им кажется. Но есть и различия, которые мы должны будем перечислить, прежде чем попытаемся разрешить или хотя бы описать конфликт, вызванный несхожестью и противостоянием двух групп.

Известны по меньшей мере три принципиальных различия, первое из которых самоочевидно. Правительство, состоящее из политиков и чиновников, работает в пределах национальных границ. Область его деятельности и интересов четко обозначена этими границами. Вот почему не удается разрешить такие проблемы, как, например, загрязнение моря, если случилось это за пределами территориальных вод. Конечно, бизнесменам тоже приходится признавать какие-то рубежи, да и национальные границы игнорировать они никак не могут, но сфера их деятельности - это та или иная отрасль промышленности (либо ряд отраслей), их рынок - это мировой рынок, капитал поступает к ним и из чужих стран. В наше время все попытки создать мировое правительство будут обречены на провал до тех пор, пока мы не решимся доверить это важное дело не политикам, а людям, которые уже сейчас воспринимают мир как единое целое. Пусть руководители нефтяной компании живут в своей стране, но компания действует во всех районах мира и при этом так хорошо интегрирована, что ее подданные, собравшись за одним столом, уже и не обращают внимания на то, кто из членов правления родом из Голландии, а кто из Британии. Чтобы спасти человечество от гибели, крайне необходимы люди, способные всесторонне видеть проблему. Тут не обойтись без математиков, ученых, спортсменов, шахматистов, акробатов, банкиров, балерин и директоров нефтяных компаний. Из этого списка должны быть безоговорочно исключены политики, особенно те из них, кто избран хоть сколько-нибудь демократическим путем, потому что в этом случае они ограничены уже самими правилами игры. Раз их избрали, значит, они должны представлять интересы своих избирателей. Порой им доводится представлять и интересы своей страны. Однако их избирали не затем, чтобы они спасали мир, и если они проявят хоть немного интереса к таким вопросам, то наверняка провалятся на следующих выборах. В демократическом обществе политик - это человек с ограниченными взглядами, и иным он - если только хочет удержаться у власти - стать просто не может.

Второе принципиальное различие между правительством и бизнесменами относится к области финансов. Когда речь идет о бизнесе, об успехе или неудаче можно узнать, заглянув в балансовый отчет. Но об успехе или неудаче правительства нельзя судить на основе математических выкладок, да и вообще судить об этом очень трудно. Кроме того, едва ли существует метод оценки, который устраивал бы всех. Метод, предложенный однажды автором этих строк, еще не получил признания в масштабах планеты, и к тому же не совсем ясно, хотят ли сами правительства, чтобы их оценивали. Таким образом, различие пока остается, особенно в том, что касается финансов. О бизнесе можно судить, если знаешь, каковы прибыли и убытки. Неудача правительства становится очевидной лишь в случае революции. В принципе можно задать вопрос: довольны ли люди тем или иным правительством или даже той или иной формой правления? Но какой ответ мы получим? Кто-то доволен, кто-то недоволен, а большинство ни о чем таком и думать не думало. Словом, можно сказать, что бизнесмены компетентнее правительства, иначе у них бы просто ничего не получилось.

Третье же принципиальное различие состоит в следующем: то, чего пытается достичь правительство, куда сложнее, чем то, чего хотим достичь мы, бизнесмены. Занимаясь бизнесом, мы должны помнить это и не впадать в чрезмерное самодовольство из-за наших относительных успехов. Промышленные магнаты - это люди, которые могут потерпеть убытки; такова их основная характеристика. Именно этим они отличаются от моряков, полицейских, военных и духовенства. Военных в случае чего могут не повысить по службе, полицейским угрожает увольнение и бесчестье. Все это может случиться и с промышленниками, но к тому же они рискуют потерять те деньги, которые сами вложили в дело, а иногда и еще большие суммы, которые доверены им другими людьми. На промышленниках лежит поистине тяжелая ответственность, ведь тут дело касается их жен и детей, предков и потомков, их коллег и компаньонов, друзей и работников. Любая ошибка бизнесмена принесет несчастье тысячам людей. С другой стороны, его успех сулит благополучие всем тем, кто пострадал бы в случае его неудачи. Таково бремя людей бизнеса, причем их надежды и страхи прямо пропорциональны вложенным ими суммам. И все же, несмотря на это, следует помнить, что задача промышленника сравнительно проста. Он хочет производить именно то, что люди хотят купить. Он хочет продавать вещи так, чтобы получать за них больше, чем ему самому пришлось на них потратить. Он хочет иметь прибыль.

Задача политика или чиновника бесконечно сложнее. Эти деятели должны направлять человеческую энергию и финансовые средства на достижение самых различных целей: на обеспечение безопасности, законности и порядка, на здравоохранение, образование, социальное обеспечение, научные исследования, охрану природы и улучшение торгового баланса. Когда международный консорциум хочет просверлить в национальном парке нефтяную скважину, когда отходы с фабрики загрязняют реку, именно на долю политика

— или бюрократа - выпадает обязанность сказать "нет". И никто другой не может предотвратить ущерб или же соотнести все плюсы и минусы. Когда, к примеру, речь заходит о выборе места для нового аэропорта, мы все согласны, что он нужен, но все хотим, чтобы он был где-нибудь в другом месте. И опять-таки на долю правительства выпадает обязанность принимать решение, не забывая при этом о коммуникациях, удобстве, красотах природы и о расходах. Если бы речь шла о бизнесе, то решение было бы принято без особого труда, исходя из чисто математического расчета. Но когда речь идет о политическом решении, необходимо помнить об уровне шума и обеспечении занятости, о степени возбуждения местных жителей, древности вот этой церкви и защите интересов водоплавающих вот на том озере.

Для тех, кто хочет построить многоэтажное здание, нет большего несчастья, чем раскопать на строительной площадке римский храм; это создаст совершенно иную ситуацию и заставит считаться с новыми соображениями, которые грозят все запутать. Но такое случается редко. Как правило, основной принцип бизнесмена - выделить экономический мотив перед принятием решения и руководствоваться им как основным, а зачастую и единственным соображением. А основной принцип политика, напротив, в том, чтобы учитывать целый ряд факторов - военных, финансовых, религиозных, социальных, эстетических - и каждому из них придавать ровно столько значения, сколько он заслуживает, чтобы соблюсти баланс между желаниями людей и необходимостью. Едва ли есть смысл доказывать, что политики и чиновники всегда принимают на редкость удачные решения, хотя очевидно, что их задачи бесконечно сложнее задач бизнесмена. Поэтому не стоит удивляться, если их решения оказываются неверными. Не стоит приходить в изумление, даже если они вовсе не способны ничего решить. Быть мэром Нью-Йорка - большая честь, но никто из нас ничуть не переживает из-за того, что этот пост занимает не он, а кто-то другой. И кто бы ни был премьер-министром Восточной Бенгалии, мы не станем оспаривать у него эту честь. Если после отбора кандидатов на пост генерального секретаря ООН автор этой книги не найдет в окончательном списке своего имени, то он, автор, этим ничуть не оскорбится. Многие политические высоты непривлекательны вне зависимости от того, доступны они или нет.

Итак, существует по меньшей мере три принципиальных различия между бизнесменами и политиками, причем различия эти характерны для всех обществ

— от самых ранних до современных. Как правило, купец, банкир или промышленник были полностью подчинены правительству: они имели возможность заявлять протест и выражать свое недовольство, но в конце концов бывали вынуждены смириться даже с самыми нежелательными для них политическими решениями. Серьезные трения возникали оттого, что некое деловое объединение становилось слишком крупным для страны, чтобы окончательно сложиться и начать действовать (или, иначе говоря, оттого, что рамки этой страны становились слишком тесными). Но почему возникает такая диспропорция? Иными словами, почему деловые объединения имеют обыкновение увеличиваться в размерах?

Причин тому несколько, но первая (она же зачастую и самая важная) - это, конечно, стремление прочно стать на ноги и обрести силу путем вертикальной интеграции. Промышленник или купец обычно пытается держать под контролем своих поставщиков и рынки сбыта. Чем больше он чувствует свою ответственность перед вкладчиками и работниками, тем менее приемлем для него риск остаться без сырья и рынков. Что, если его поставщики найдут себе другого покупателя? Или оптовые торговцы решат закупать товар у кого-нибудь еще? Он не почувствует себя в безопасности до тех пор, пока не будет контролировать весь этот торговый путь, от одного конца до другого. Неудивительно, если в этом случае он обретет в стране больше власти и больше ресурсов, чем само государство, в подданстве которого он находится. Возможно - и даже вероятно, - что его торговый путь пересечет границу и его деятельность перекинется на другую страну, а то и на несколько сразу. Он вырвется за границы своей родины, как цыпленок - из родной ему скорлупы. В подобных случаях возможны два варианта: либо такое предприятие будет национализировано, либо его владелец сам станет реальной властью в стране. В пятнадцатом веке, во времена итальянских городов-государств, второй вариант был осуществлен во Флоренции. Медичи, владельцы ведущего торгового банка, установили тогда контроль над государственными делами и утратили этот контроль лишь в восемнадцатом веке.

В наши дни ситуация повторяется, но в несколько усложненной форме и в гораздо больших масштабах. Города-государства еще не исчезли, но обычным для Европы явлением стало национальное государство - политическое образование, предназначенное только для войны, объединяющее от тридцати до шестидесяти миллионов людей; достаточно малое, чтобы сохранять политическое единство, и достаточно большое, чтобы являть собой военную угрозу. Эффективно управлять им нельзя - для этого оно слишком велико (возможно, в федеративных государствах дела обстоят лучше). Индустрия его развивается медленно, так как оно слишком мало и зачастую не вписывается в экономические структуры. В пределах одного государства промышленные компании разрастаются до неимоверных размеров, едва ли не взламывают границы. В США, правда, индустриальные группировки еще больше, но им и есть где развернуться! Однако не следует забывать, что некоторые из этих крупных корпораций по своим масштабам и значению превосходят многие штаты. Президент "Дженерал моторс" - лицо гораздо более влиятельное, чем губернатор штата Нью-Хэмпшир или Мэн. Разница между этими людьми в том, что один из них занимает государственную должность, а другой - просто глава делового объединения, или, как иногда говорят, индустриальной империи.

Всем хорошо знакомы те американские фильмы, где политики показаны как продажные и бесхребетные марионетки, которыми манипулируют их невидимые хозяева, владельцы тугих кошельков. Европеец, если у него есть хоть какой-то такт, не станет рассуждать о том, насколько это соответствует истине, но американцам такая версия кажется весьма правдоподобной. Видимо, они уже ощутили перемену, суть которой мало кто из них может сформулировать, - перемену, состоящую в том, что политическая теория больше не соответствует финансовой и экономической действительности. Вначале конгрессмены представляли сельские общины, так что фермеры и колонисты могли избрать на этот политический пост людей, которых они знали; теперь же все обстоит совсем иначе. Те сельские общины почти полностью исчезли, а их место заняли промышленные объединения, которые интересуются сталью, резиной, пластмассой и нефтью. Теория и реальность разошлись уже очень далеко. Если конгрессмен от штата Мичиган не представляет "Дженерал моторе", то кого же он в таком случае представляет? Крупное индустриальное объединение стало главной чертой пейзажа во всех технически развитых несоциалистических странах. Оно бывает так велико, что на него даже не сразу обращают внимание. И во всех наших конституциях вы не прочтете о нем ни единого слова.

Чтобы проиллюстрировать этот последний факт и раскрыть его значение, напомним сперва, что политики былых времен подходили к своему делу во многом реалистичнее, чем их сегодняшние собратья. Идея создания в Англии палаты лордов состояла в том, чтобы собрать вместе людей, которые были слишком значимы, чтобы ими пренебречь, и которые были бы опасны, оставшись в стороне. В число их светлостей входили ближайшие королевские родственники мужского пола (родство это могло быть законным и не вполне), архиепископы, некоторые аббаты, крупнейшие землевладельцы, лучшие военные и лучшие юристы. Опасно ли было собирать вместе этих могущественных людей? Опыт показал, что намного опаснее было их игнорировать. Это отчасти верно даже в наши дни, палата лордов по-прежнему существует и в некоторой степени сохраняет свои первоначальные черты. Что касается других стран, то в большинстве из них верхняя палата парламента (если она вообще есть) состоит из выборных членов, а это делает ее, по сути, лишней. В политической структуре любой из известных нам стран не найдется места для ведущего промышленника как такового. Он, конечно, может быть избран, но обычно у властителя индустрии нет ни времени, ни желания гоняться за голосами избирателей. А кроме того, бизнесмены, занявшие государственный пост, отнюдь не всегда достигали успеха на этом поприще. И поэтому мы смирились с ситуацией, когда не можем ни о чем посоветоваться с самыми способными в стране людьми. Стоит подумать о том, вполне ли нормальна такая ситуация. Стоит подумать также о том, нет ли каких средств, которые помогли бы нам ее исправить.

Можно возразить, что интересы бизнеса в должной мере представлены в законодательствах многих стран, а многие президенты ведущих держав, таких, как США, считаются представителями имущих слоев. Сомнительно, однако, чтобы промышленник, избранный демократическим путем на государственную должность, оставался представителем интересов промышленности, ведь его переизбрание зависит от голосов избирателей, чьи интересы могут не совпадать с его интересами. Мы, в Британии, по крайней мере имели возможность наблюдать, как связанные с промышленностью политики действовали (и возможно, с полным основанием) вопреки интересам тех фирм, от успеха которых зависело их личное благосостояние. А разве не так поступали, скажем, Рузвельт и Кеннеди? Иногда бизнесмены высказывают мнение, что их престарелым коллегам, ушедшим на покой, следовало бы посвятить себя политике, чтобы привнести в сферу управления государством столь недостающие там познания в финансовых вопросах. Есть даже политики, такие, как британский премьер Эдвард Хит, которые привлекают ведущих промышленников к управлению страной, надеясь тем самым повысить его эффективность. Иногда это приводит к успеху, а иногда и ни к чему не приводит. Лишь немногие добиваются удачи в политике и управлении страной, начав заниматься этим в возрасте шестидесяти с лишним лет, и, помимо Британии, лишь в немногих государствах существуют хоть какие-то способы вознаграждения промышленников, пришедших на помощь своей стране. Наконец, к тому времени как промышленник преуспеет в качестве политика, он обычно уже утрачивает контакт со своими старыми коллегами, друзьями и соперниками.

В отличие от политика бизнесмен мыслит интернациональными категориями и в то же время - категориями балансового отчета, а цель перед собой ставит сравнительно простую. Выдвинутый же на политическое поприще, бизнесмен бывает вынужден измениться во всех этих трех отношениях, а изменившись, уже не может принести особой пользы. Он становится политиком, но зачастую - в отличие от своих противников - политиком плохим, неопытным и легко уязвимым. Если же крупнейшие промышленники мира хотят внести свой вклад в дела человеческие, они должны заниматься этим в рамках своей компетенции, своего мышления. Пусть они работают на интернациональном уровне. Но прежде всего им необходимо стать экономистами в том смысле, чтобы экономить усилия, время и материальные ресурсы. Им следует сосредоточиться на особо важных вопросах, которые сами по себе просты, но не удостаиваются внимания политиков, поскольку их нельзя использовать для предвыборной пропаганды. И в конечном счете им нужно стремиться к созданию на общепланетарном уровне такого органа, который был бы измененным на манер ООН вариантом британской палаты лордов.

Уже существует, как известно, Конференция ООН по торговле и развитию (ЮНКТАД). Как и у всех других органов ООН, самое слабое место у нее - роковая буква "Н": нации! Кончина Лиги Наций последовала из-за того, что это была лига _наций_, а не народов. Меньше всего на свете это была лига _людей_, между которыми есть хоть что-то общее. И Организация Объединенных Наций скончается от той же самой болезни - национализма. Куда больше проку было бы, возможно, от всемирного союза большого бизнеса, на ежегодных конференциях которого встречались бы представители крупнейших индустриальных группировок мира при полном отсутствии политиков. Кроме того, нам пора уже понять, что национализация промышленности означает - в данном случае - исчезновение промышленности. Как ни странно, во время споров о национализации (о том, как она отразится на благополучии, процветании и промышленных связях) никто не обращает внимания на то, что при этом структура, которая могла бы иметь мировое значение, будет низведена до уровня муниципального совета. Национализация - это акт по сути своей националистический и едва ли не местнический. Что сейчас нужно миру, так это интернациональный подход и люди, которые готовы решать проблемы с интернациональной точки зрения. Впереди всех в этом отношении идут нефтяные компании, и нам давно пора понять, что при решении судеб мира, как и во многих других случаях, лучше всего пользоваться смазочными материалами, изготовленными из нефти.

О НАКЛАДНОСТИ НАКЛАДНЫХ РАСХОДОВ

В истории, несомненно, был период, когда администраторы были озабочены уровнем заработной платы и мало думали о том, во что обходится сам процесс управления. Тенденция к механизации привела за последнее время к тому, что процент "синих воротничков" по сравнению с процентом "белых воротничков" уменьшился. Сейчас, как правило, из общего числа внесенных в платежную ведомость весьма многочисленную и высокооплачиваемую группу составляют клерки. Естественно, мы задаемся вопросом: не попробовать ли нам для пользы дела поточнее определить объем работы, оплаченной накладными расходами? Быть может, прибыль удастся повысить не за счет расширения масштабов дела или уменьшения издержек производства, а просто сократив накладные расходы? Если не заняться этим вопросом вплотную, то стоимость канцелярской работы неизбежно будет возрастать. Одна из причин этого - тот факт, что объем работы не всегда бывает одинаков. Масштабы бизнеса подвержены сезонным колебаниям, которые обусловлены климатом и погодой, сложностями транспортировки и соперничеством между промышленниками, а также совещаниями политиков, образовательными и юридическими проблемами и несовпадениями христианского, мусульманского и индуистского календарей. Периоды бурной активности сменяются периодами праздности, причем последние особенно часты, поскольку узких мест и неполадок, тормозящих весь процесс, хватает в избытке. Учитывая эти колебания, штат постоянных сотрудников обычно формируют в максимальном размере - на случай непредвиденного обвала работ. Менеджеров преследует страх, что они провалят дело, если не смогут справиться со всем объемом работ. Поэтому они предпочитают действовать наверняка, то есть раздувать штаты.

Для типичной организации, где штаты раздуты даже в период затишья, неизбежна относительная праздность отдельных сотрудников по отдельным дням. Но позволят ли им оставаться праздными? Ведь среди начальников всегда найдутся такие, которые понимают, что сотрудникам вредно приобретать вкус к праздности. Лучшее средство от этого - придумать всем работу. На военных кораблях в таких случаях отправляют драить палубу или медные части. В армии - посылают выгребать навоз и до блеска полировать сбрую. В коммерции же для этих целей организуют инвентаризацию и уравнивание счетов с точностью до последнего пенни. При помощи этих средств умелый руководитель сможет наладить дело так, что к концу периода затишья все сотрудники будут порядком измотаны. Если же такого руководителя не найдется, люди останутся праздными, что может привести к самым неожиданным для администрации результатам. Ведь люди, хотя они с удовольствием согласятся работать лишь половину своего рабочего дня, все же взволнуются, если и на эту половину дел им будет не хватать. И если администрация не придумает для них какой-нибудь работы, они придумают ее себе сами. Любую работу можно продублировать, либо заново проверить ее результаты, либо составить какую-нибудь документацию и организовать все по-новому. Можно также строить самые невероятные планы, чтобы быть готовым к самым невероятным случайностям.

Конечно, можно счесть всю эту возню и суету чем-то вполне безобидным, но печальная истина состоит в том, что имитация работы имеет деморализующий эффект. Это приведет не только к пустой трате денег, но и к тому, что учреждение не справится с работой в следующий пик деловой активности. Когда наступит кризис, то имитирующих работу будет не так-то просто отвлечь от привычного для них имитирования. Но даже если и удастся переключить их на реальное дело, едва ли от этого будет польза, поскольку они привыкли любую работу делать как можно медленнее. От этой привычки в одночасье не излечиться. Поэтому в период активности администрации придется нанять дополнительный персонал. Постепенно новые сотрудники тоже приучатся к праздности; весь цикл будет повторяться снова и снова, и все большее число людей станет выполнять все меньший объем работы.

Конечно же, тут напрашивается очень простое решение. Умный менеджер наймет в период повышенной активности дополнительный персонал, который будет уволен после окончания кризиса. Именно так поступает министерство почт во время рождественских праздников. Более широкое применение этой практики будет зависеть от специализированных фирм, которые направляют дополнительный персонал туда, где он необходим; такие фирмы успешно действуют в США и Великобритании, а в последнее время - и во многих промышленно развитых европейских странах. Подобная квалифицированная помощь возможна вследствие того, что в разных отраслях промышленности пик активности наступает в разное время. Известно, что домашние хозяйки могут работать неполный день в зимние месяцы, а студенты университетов - в летние. Немного организаторских способностей, немного предусмотрительности

— и нужды промышленности вполне могут быть удовлетворены. Не следует, однако, думать, что это решение позволит снять все проблемы. Нанимая дополнительный персонал, мы предотвратим увеличение числа канцелярских работников, которое могло бы произойти в результате колебаний объема работы. Но накладные расходы могут сделаться наклАдными и по другим причинам. Тут можно выделить три самостоятельные, хотя и взаимосвязанные причины, первая из которых, несомненно, укрупнение фирм вследствие слияний и объединений. Вторая причина - методика контроля, которую избирает руководящее учреждение. Третья же сводится к тому, что контролю стоимости вещей уделяется очень много внимания, но мало кто стремится определить, сколько же стоит время. Общий объем бумаготворчества зависит прежде всего от этих трех факторов (хотя не только от них). А этот общий объем нам просто необходимо сократить.

Укрупнение организаций связано, безусловно, с тем фактом, что производство все более сложного оборудования требует и роста капиталовложений. Если говорить о современном реактивном двигателе, то всего две или три фирмы во всем мире способны его производить. Только фирмы-гиганты могут поставлять такой товар, и дело здесь вовсе не в заговоре против малых фирм; дело в том, что сложность этой задачи требует исключительно крупных затрат. Технология производства самолетов и космических кораблей так сложна, что у деревенского кузнеца и у банкира из небольшого городка мало возможностей принять участие в этом процессе. По этой и по другим причинам некоторые индустриальные группировки в наши дни стали очень крупными. Это приводит к усложнению структуры их руководящих организаций, разрастание которых объясняется тем, что люди просто-напросто придумывают работу друг для друга. По этому случаю была выдвинута теория, согласно которой любое учреждение, где наберется больше тысячи сотрудников, становится административно-самодостаточным. Этот специальный термин означает, что руководящее учреждение уже не нуждается в том, чтобы управлять или же переписываться с какими-то другими органами, оно вообще может обходиться без каких бы то ни было внешних контактов. Оно поддерживает свое существование исключительно за счет документов, которые само себе адресует, а его сотрудники проводят все свое время за чтением докладных записок, написанных соседями по коридору. Штаты в такой ситуации будут увеличиваться, причем совершенно вне связи с объемом и даже наличием работы, которую необходимо выполнять. Пока статус администратора будет измеряться количеством его подчиненных, это руководящее учреждение будет расти и пускать побеги, увеличивая тем самым накладные расходы.

И все же сами по себе размеры руководящего учреждения не так важны, как те методы, посредством которых оно осуществляет управление. Эти методы следует рассматривать в историческом контексте. Несколько веков назад главной целью любого руководящего учреждения было утвердить и поддерживать свою власть над всей организацией. Задача эта была невероятно сложной из-за больших расстояний и относительно медленных средств сообщения. Вся деятельность руководящего учреждения традиционно сводилась к борьбе с этими физическими ограничениями и стараниям установить свой контроль. Сто лет назад опасности сверхцентрализации не существовало, поскольку ее просто невозможно было установить. Корреспонденция приходила спустя месяцы после отправки, и полученная таким образом информация была устаревшей, а отданные на ее основе распоряжения, когда они доходили до адресата, оказывались и вовсе неуместными. Затем ситуация резко изменилась. Около 1870 года средства контроля, до тех пор весьма слабые, начали быстро совершенствоваться. Появился телеграф, пароход, а вскоре и телефон. Затем были изобретены радио, телетайп, автомобиль, самолет и, наконец, компьютер. Получив такие возможности отстаивать свои права, главный администратор повиновался своему инстинкту и использовал их во всем объеме. Теперь он мог получать максимально полную информацию и отдавать самые подробные указания и потому почувствовал, что его подчиненные наконец приведены в повиновение. Эффективность такого контроля измеряется тоннами бумаг, переполненных статистикой, докладами, отчетами, расчетами, правилами, инструкциями, увещеваниями и советами. Усилия по централизации неизбежно должны привести к сверхцентрализации.

Сверхцентрализованная же фирма прежде всего губит всякую инициативу на периферии. А во-вторых, хотя это и менее очевидно, губится всякая возможность передохнуть для тех, кто работает в центре. Бумаги поступают в количестве, которое прямо пропорционально уровню централизации. Штат руководящего учреждения должен быть достаточно велик, чтобы справиться с потоком бумаг (или хотя бы успеть их подшить), а ведь правила, расчеты и отчеты, как известно, склонны плодиться и размножаться. Предположим, что поступило распоряжение подготовить отчет о полотенцах, использованных в туалетах данной компании; тот, кто отдал это распоряжение, наверняка забыл при этом указать, что его интересует лишь положение дел на протяжении последнего месяца. Он просто требует отчет, не думая о том, что начать что-либо куда легче, чем остановить. И даже спустя двадцать лет такие отчеты будут по-прежнему исправно поступать к руководству. Никто не будет знать, как это началось и с какой целью делается. Никто не станет в них заглядывать или делать какие-то выводы.

Другой пример: предположим, кто-нибудь из начальства требует отчеты о прогулах, совершаемых служащими объединения; и тут опять же начинается то, чего, насколько нам известно, еще никогда не удавалось остановить. Однако исследование вопроса о прогулах (безусловно, очень важное) позволит проявиться и другому фактору. Любая организация, объединение или учреждение уже вскоре после своего создания начинает жить собственной жизнью, обретает свой особый характер и традиции, волю к жизни и волю к росту. Поэтому тот, кто требует статистики прогулов, дает, сам того не желая, начало целой эпопее. Уже через несколько недель отделу статистики прогулов понадобится дополнительный персонал и дополнительные кабинеты для хранения документации, а также больше места и больше денег. Как правило, такой отдел стремится получать все более и более сложную информацию. Исследуется вопрос о том, кто наиболее склонен к прогулам: мужчины или женщины, старые или молодые, женатые или холостяки, протестанты или католики, франкмасоны или члены общества защиты лосей? Связаны ли прогулы с климатом, градусом широты и высотой над уровнем моря? Оказывают ли здесь свое влияние луна, приливы и результаты футбольных матчей? Отдел статистики прогулов становится _Управлением_, со своими психоаналитиками, настенными таблицами и засекреченными архивами. Его деятельность развивается и усложняется, однако при этом ничего не делается для того, чтобы свести на нет или хотя бы сократить число прогулов. Почему? Потому что исчезновение исследуемого зла приведет к скоропостижной кончине самого Управления, а допустить это было бы абсурдом.

В сфере управления государством наблюдаются такие же процессы, хотя здесь и отсутствует опасность финансового характера. Когда появляются признаки распространения того или иного зла, скажем порнографии, правительство организует исследования и, убедившись в необходимости принятия мер, может сформировать министерство по борьбе с порнографией. Чиновники министерства будут говорить, что их этот предмет мало интересует. "Лично у меня нет ни одной порнографической открытки", - заявит во время интервью несменяемый помощник министра. Но они полны решимости заглянуть во все углы, какие бы зрелища ни открылись их взорам. Однако самая важная характеристика несменяемого помощника министра - это его несменяемость. Он надеется сделать карьеру, а потом получать пенсию. Рассказывают, что один крысолов (теперь он уже уполномоченный по борьбе с грызунами), прежде чем уйти с очищенного им от крыс склада, всегда отпускал на волю парочку этих животных. Он вовсе не стремился истребить всех крыс. Он предпочитал вести против них продолжительную кампанию, не забывая о том, что в случае окончательной победы он останется безработным. По этой самой причине создать Министерство-по-искоренению-чего-бы-то-ни-было - это значит создать гарантии сохранения этого самого "чего бы то ни было". Ни одна группировка не может существовать без противостоящей ей группировки, а поэтому борцы с порнографией нуждаются в торговцах порнопродукцией - точно так же, как полицейские нуждаются в преступниках. Если же появится серьезная угроза исчезновения того или иного зла, то ведь любое зло можно возродить - так всегда и поступают, для этого нужно лишь по-новому определить то, с чем следует бороться. Люди, чьи карьеры оказались под угрозой, проявляют чудеса изобретательности.

До сих пор речь шла о том, как руководящее учреждение осуществляет контроль и сколько канцелярской работы это за собой влечет. Но объем работы определяется и третьим фактором - традиционным вниманием к вещам и невниманием ко времени. Руководящие учреждения издавна были поглощены заботами об оборудовании, машинах, товарах и всевозможных орудиях труда. Такой подход сформировался в те времена, когда заработная плата была низкой, а средства труда - сравнительно дорогими. Вещи хороши тем, что они могут фигурировать в балансовом отчете в графе "кредит", они как-никак имущество, хоть и подверженное изнашиванию. Люди же, как постоянная статья расхода, появляются исключительно в графе "дебет". А потому сверхзадачу мы видим в том, чтобы проводить инвентаризацию и выявлять случаи кражи конвертов и копировальной бумаги. Страсть к инвентаризации сыграла очень важную роль в истории британских больниц, этих странных учреждений, в жизни которых столь причудливо сочетаются черты монастырского и армейского быта. Есть что-то монастырское в представлении о сестрах-хозяйках и вообще медицинских сестрах как о совершеннейших идеалистках, которым, в общем-то, можно не платить и считать, что их время ничего не стоит. Из армейского же обихода пришла чисто казарменная страсть составлять всевозможные описи и ревизовать запасы. Поэтому еще не так давно никому и в голову не приходило определить стоимость рабочего времени медицинских сестер - и оно слишком часто уходило на пересчитывание простынь и наволочек. Новейшим открытием в больничной практике можно считать выяснение того факта, что время, затрачиваемое медицинскими сестрами на инвентаризацию, стоит дороже, чем пропавший ночной горшок.

Таковы наиболее очевидные причины накладности наших накладных расходов. Теперь напрашивается вопрос: как помочь делу? Едва ли существует некий универсальный рецепт, но взятый из жизни пример сокращения накладных расходов может по крайней мере показать, что какое-то средство борьбы уже найдено. История, которая сейчас будет рассказана, касается ведения дел в одной фирме, владеющей сетью розничных магазинов, где продается в основном одежда. Наш рассказ начинается с того момента, когда председатель правления этой фирмы забрел в принадлежащий ей магазинчик в небольшом провинциальном городке. Случилось это в субботу, уже к концу рабочего дня, и председателю правления далеко не сразу удалось привлечь к себе внимание сотрудников магазина. Это была та самая ситуация, когда все сбиваются с ног, стараясь лучше организовать работу, но ни у кого нет времени на клиента. Наконец председатель представился и тем самым прервал всю эту деятельность. Затем он, естественно, спросил: "Чем вы все заняты?" Ему тут же ответили, что сотрудники занимаются инвентарными карточками. "И что вы с ними делаете?" - спросил председатель. "Мы их заполняем", - ответил ему кто-то с легким раздражением. "А зачем?" - не унимался председатель. "А что с ними еще можно делать? - удивились сотрудники. - Инвентарные карточки затем и существуют, чтобы их заполнять". "Покажите-ка", - попросил председатель правления, и ему дали одну карточку. Внимательно ее изучив, он так и не сумел понять, какая от нее может быть польза. Этот случай дал начало совершенно новому направлению мысли. Если этот кусочек бумаги бесполезен, то сколько же еще кусочков бумаги могут оказаться столь же бесполезными? Сколько такого мусора циркулирует в фирме и во что это обходится с точки зрения времени и сил? Было проведено исследование, в результате которого годовой оборот таких кусочков бумаги уменьшился на двадцать миллионов единиц.

Это резкое сокращение накладных расходов было проведено на основе трех принципов, которые любому бизнесмену нелишне было бы запомнить. Первый принцип: доверяйте периферийному менеджеру. Пусть администраторы из руководящего учреждения не стараются держать его в узде. Если он некомпетентен, его следует уволить. Но если он способен быть менеджером, то ему нужно доверять. Не докучайте ему запросами. Не заваливайте его рабочий стол письмами, полными указаний и упреков. Если вы совершите такую ошибку, то на столах руководящего учреждения вырастут в десять раз большие завалы и директор-распорядитель окажется придавленным к своему столу весом полученной корреспонденции. Такой руководитель, жертва им же заведенных порядков, лишен возможности знать, что происходит в его организации. В лучшем случае он успевает, прежде чем наступит вечер и ему пора будет уходить домой, разобрать содержимое папки для входящих бумаг, то есть сделать то, с чего должен лишь начаться его рабочий день. Быть может, самое примечательное в истории о фирме, ведущей розничную торговлю, - это тот факт, что председатель правления выкроил время и посетил в субботу после полудня реальный магазин. Если бы он посвящал все свое внимание лишь глобальным вопросам, ему никогда не довелось бы увидеть инвентарную карточку. Своим успехом в данном случае он обязан тому, что нашел время осмотреться.

Второй принцип: доверяйте девушкам, стоящим за прилавком. До событий, о которых мы рассказали, в той фирме было принято выписывать счета для внутреннего учета. Прежде чем что бы то ни было продать, девушка-продавщица должна была заполнить специальную форму, добиться, чтобы на этой форме появились подпись контролера и инициалы помощника заведующего, отправить копию руководству фирмы и, прихватив оригинал, идти на склад (потенциальный клиент в это время уже сидел у себя дома и пил чай). Всю эту процедуру решено было упростить. Отныне продавщица, у которой кончился какой-нибудь товар, могла пойти на склад, взять то, что ей нужно, донести до прилавка и продать. Естественно, было высказано опасение, что продавщица в таких случаях может украсть товар. Однако опасение это было по справедливости отвергнуто на основании двух аргументов. Во-первых, было отмечено, что в магазинах фирмы работают только честные девушки. А во-вторых, даже если бы девушки были нечестными, новая процедура все равно обходилась бы дешевле, чем старая. Иначе говоря, реальные затраты на канцелярскую работу превосходят любые мыслимые потери от мелкого воровства.

Третий принцип таков: доверяйте клиенту. В прежние времена эта фирма предлагала домашней хозяйке, которая оказалась обладательницей платья не того цвета или размера, заполнить специальную форму-жалобу и представить ее в магазин, где была сделана покупка. Эта форма была внушительным документом, и первый из тридцати семи ее вопросов выглядел так: "Кто был Ваш дед и почему?" Сотрудники фирмы изучали заполненную форму, ставили на ней вторую подпись и печать, и лишь после надлежащей проверки могло быть принято решение об обмене платья или возврате денег. Сейчас решено упразднить форму-жалобу. Скоро неудовлетворенный клиент сможет просто принести купленный им товар в любой магазин фирмы (не обязательно в тот, где была сделана покупка) и положить его на прилавок. И ему без расспросов или споров обменивают этот товар или возвращают деньги. Здесь также дело не в человеколюбии владельцев фирмы. Они просто подсчитали потери от бюрократизма. При этом выяснилось, что стоимость времени, затрачиваемого сотрудниками на рассмотрение каждой жалобы, выше, чем средняя стоимость платья. Таким образом, не только гуманность, но и соображения выгоды требуют, чтобы клиенту доверяли и ни в коем случае с ним не спорили. С тех пор эта фирма поступает именно так.

БЕЗ РЕКЛАМЫ НЕ ПРОЖИТЬ

В школе или колледже большинству из нас приходится хотя бы в общих чертах познакомиться с Экономическими Принципами. Об этом уже было сказано выше - там, где речь шла о теории, которая, во всяком случае, вызывает доверие. Другой принцип, сформулированный в самом начале учебника, выглядит примерно так: "Спрос рождает предложение". Нам как бы предлагают представить себе первобытного человека, на которого бросается разъяренный слон или динозавр. "Что бы мне сейчас пригодилось, - говорит себе первобытный человек, - так это оружие, из которого я мог бы застрелить эту тварь с безопасного расстояния". Позже, рассуждая о случившемся, его вдова высказывает ту же самую мысль, но уже в прошедшем времени: "Что ему было нужно, так это подходящее оружие. Я прослежу за тем, чтобы мой следующий муж был лучше вооружен". После этого она посылает за иллюстрированным прейскурантом и обнаруживает в нем, где-нибудь на семнадцатой странице, рисунок лука и стрелы. Или же сам ее новый муж, сидя в пещере и прорабатывая на основе ряда исходных принципов этот вопрос, набрасывает эскиз нужной ему трубки для пуска отравленных стрел или же рогатки...

Пожив на свете, большинство из нас приходит к выводу, что почти все утверждения экономистов не соответствуют истине. И ни в чем экономисты не заблуждаются так глубоко, как в этих бредовых представлениях о спросе, рождающем предложение. На самом деле все примеры из истории свидетельствуют об обратном: почти всегда именно предложение (а то и сам предлагающий) обеспечивает спрос. Это даже не требует особых доказательств

— достаточно того факта, что люди, за немногими исключениями, просто не могут представить то, чего они никогда не видели. Во все времена процесс начинался с того, что у некоего человека появлялись какие-то излишки или побочные продукты, обладание которыми его тяготило (это могла быть шерсть, куча соломы или козлиные шкуры). Даже если бы мы и не знали этого доподлинно, то несложно было бы догадаться об этом. Человеку не нужно особенно напрягать свой ум, чтобы решить, как распорядиться тем, что у него уже есть, но далеко не каждый способен определить, нужна ли ему та или иная вещь, ни разу ее не видев. Вот почему мы с полным правом можем заменить первый из преподанных нам принципов его зеркальным отражением. Совершенно очевидно, что предложение рождает спрос.

Итак, во все времена первым появляется продавец. Это путешественник или купец с верблюдом, ослом или вьючной лошадью, желающий что-то продать. При случае он вполне мог что-нибудь купить, но его основной целью было избавиться от того, что ему не нужно или чем он владеет в избытке. Можно также предположить, что начинать ему всегда приходилось с разъяснения пользы тех вещей, которые он предлагал своим покупателям. Спрос на товары, которых раньше никто никогда не видел, не мог возникнуть сам по себе. Задачей продавца было объяснить потенциальному покупателю, что тому представляется редкий случай, какой обычно бывает раз в жизни, но, с другой стороны, ему гарантируется ежегодное повторение этого случая. Дело в том, что если бы такой привоз товаров не был многоразовым, то простодушные люди, с которыми имел дело купец, предпочли бы, вероятно, просто убить его и забрать все товары бесплатно. Поэтому купец с самого начала старался подчеркнуть свою роль как постоянного поставщика.

Таким образом, уже на заре человечества появилась реклама, и основные характерные черты ее остались с тех пор неизменными. В рекламе всегда утверждается, что такой-то торговец может предложить товар, который исключительно полезен или, во всяком случае, привлекателен. У этого торговца товар лучше и дешевле, чем в любом другом месте. Такой же товар можно будет по мере надобности купить у него же снова. При оптовой покупке цена ниже, чем при розничной, и вовсе не обязательно тут же оплачивать купленное в полном размере. В следующем году этот продавец появится здесь снова, и это говорит о том, что он уверен в высоком качестве товаров, которыми торгует. Иначе говоря, он не опасается, что разочарованные покупатели устроят ему засаду, напротив, он убежден, что люди будут счастливы увидеться с ним вновь, особенно те из них, кому он в знак особой дружбы делает скидку. И наконец, он просит запомнить его фирменный знак, чтобы в том случае, если он не сможет появиться собственной персоной, все узнавали бы его товары, покупателю которых гарантируется качество, полезность, а также хорошее обслуживание. Последовательность этих пунктов всегда неизменна, причем особенно важен первый из них. Тому, кто стремится продать перец людям, никогда о таком товаре не слыхавшим, прежде всего необходимо как-то разъяснить им, что без перца полноценная жизнь просто невозможна (тезис, по правде говоря, спорный, а то и просто неверный). В этом случае успех торговца перцем несомненен; хотя, впрочем, трудно доказать, что внезапное исчезновение перца было бы вселенской трагедией. Как бы то ни было, первая рекламная кампания в пользу перца оказалась весьма эффективной.

Итак, у рекламы длинная и славная история, которая охватывает даже самые ранние из известных нам периодов; на фоне этого тем более удивительно, что искусство рекламы считается новейшим изобретением. Новым обстоятельством можно считать лишь то, что современные люди, пожалуй, доверчивей своих предков. Но в целом реклама осталась тем же, чем была всегда; теперь, однако, появились такие технические средства, благодаря которым ей обеспечена куда более широкая аудитория. Процесс усовершенствования в этой области начался сто лет назад, когда были основаны первые рекламные агентства. С тех пор многие специалисты посвятили всю свою жизнь и все помыслы планированию рекламы, изобретению способов привлечь внимание и поиску наилучших каналов рекламы. Столетие тому назад реклама стала профессией, а вскоре после этого научились делать дешевую бумагу, которой с тех пор и пользуются рекламные агентства. Примерно с 1870 года начался всемирный бумажный потоп, продолжающийся и по сей день, причем по объему бумажной продукции рекламные агентства соперничают теперь даже с министерствами. Вместе с тем понадобилось отправить людей в школу - это необходимо, поскольку неграмотные совершенно глухи к печатной рекламе. В наши дни, однако, и неграмотность (хоть она и растет) не спасает от рекламы, которая в звуковой своей разновидности встречается теперь столь же часто, как и в печатной. Нравится нам это или нет, но в современном мире от рекламы нам никуда не деться. Индустриальное общество без нее невозможно.

Каков же первый принцип рекламы? Если какое-то правило и заслуживает чести быть особо выделенным, то именно следующее: "Никакая реклама не поможет продать то, что продать невозможно". Преимущества в рекламе могут, конечно, побудить покупателей предпочесть изделие "А" изделию "Б" (при условии, что оба изделия годятся для того, ради чего их покупают). Это не значит, однако, что людей можно долго дурачить, побуждая их покупать товар, который хуже и дороже. Исключение из этого правила составляет лишь та разновидность предпринимательства, в которой предлагаемый товар скорее похож на мечту: духи, которые сделают дурнушку красавицей, лекарство, способное возвратить юность, или курорт, где гарантирована романтическая встреча. Не следует, однако, забывать, что мечта тоже годится для продажи, а рекламное агентство лишь убеждает покупателя предпочесть одну мечту другой. Основным же остается принцип, согласно которому то, что продается, должно быть пригодно для продажи - и, добавим, сами рекламирующие должны в это верить. Представление о тех, кто составляет рекламу, как о людях морально неразборчивых, следует отвергнуть самым решительным образом. Скорее они схожи с состязающимися в суде адвокатами, честность большинства из которых не подлежит никакому сомнению. Словно перед судом, рекламные агенты защищают интересы своих клиентов, используя все известные методы убеждения. Когда они умолкают, публика выносит свой вердикт (а он, напомним, обжалованию не подлежит).

Социалисты часто подчеркивают, что рекламодатели хитростью заставляют людей покупать вещи, которые тем не по карману, а то и вовсе не нужны. Возможно, это отчасти соответствует истине, но факт остается фактом, современная промышленность не может существовать без современной рекламы. К тому же всем известно, что деловое предприятие должно либо идти в гору, либо клониться к упадку. Статичность в бизнесе невозможна, потому что фирма, которая желает лишь сохранить свои позиции на рынке, будет вскоре затерта конкурентами, которые хотят свои позиции укрепить. Свою роль в этом "процессе затирания" играет и реклама (хотя, конечно, не только она). Все это очевидно, а вот о том, как сильно распродажа товара может зависеть от продукции, никакого отношения к данному товару не имеющей, часто забывают. Пивовар привык считать другого пивовара своим основным соперником на рынке, а между тем настоящий его соперник - производитель мороженого. Издатель считает, что его конкуренты - другие издатели. На самом же деле он конкурирует с поставщиками парусных шлюпок, теннисных ракеток, игральных карт и лыж, то есть со всеми, кто обеспечивает другие формы развлечения. Если пивовары позаботились о рекламе, а издатели - нет, то лишнее пиво будет куплено на деньги, выкроенные за счет отказа от покупки книг. Таким образом, влияние рекламы значительно более универсально, чем принято считать. Во всех областях, кроме тяжелой (очень тяжелой) промышленности, производителям и торговцам, оптовым и розничным, следует использовать все доступные средства рекламы. Бизнесмен не должен пренебрегать ни одним из существующих каналов рекламы, будь то телевидение, радио, газета, журнал или стена дома. Тот канал, которым не воспользуется он, будет использован его конкурентами. Иными словами, без рекламы не прожить.

Чаще всего реклама ведется в форме прямой атаки. При помощи того или иного канала торговец оповещает публику, что Мочалка-чистомойка - лучшая мочалка в мире (или, во всяком случае, самая дешевая). Он может приводить какие-то аргументы или же просто повторять название своего товара до тех пор, пока загипнотизированные покупатели не забудут о том, что на свете есть и другие сорта мочалок. Он может действовать напролом или же исподволь. Он может играть на снобистских предрассудках или слабостях мужчин и женщин. Он может сориентироваться на людей азартных и посулить всем, кто окажется обладателем мочалки со "счастливым" серийным номером, бесплатное путешествие на Багамы. Четко определив свою цель, он может достигнуть ее при помощи научных разработок. Но бывает и так, что он ошибается, и жестоко. Характерная ошибка - реклама того, чего нет в запасе. Как ни странно, это происходит очень часто: рекламируются еще не подвезенные товары. Если вы допустите такую ошибку, то ваша судьба как предпринимателя незавидна, и не так уж важно, кем вас сочтут: кретином или мошенником. Чего вы хотели - подразнить покупателей? Или вы просто слабоумный и неспособны заниматься бизнесом? Никто и слушать не станет ваш жалкий лепет насчет ошибки рекламных агентов. Факт останется фактом: вы пытались продать то, чего у вас нет. На базарных площадях такой грех не прощают.

Сходная ошибка - реклама того, что существует в действительности, но что трудно найти. Это особенно часто случается в тех городах, которые в недалеком прошлом были обыкновенными поселками. Всего лишь пятьдесят лет назад Доупи и Сноринг (фирма "Д. и С.") были единственными торговцами скобяным товаром на весь городок Хогуош. В те годы письмо, адресованное "Доупи и Снорингу, Хогуош, Омега, США", быстро доходило по назначению. И зять Сноринга, теперешний владелец фирмы, до сих пор убежден, что в этом штате каждая собака знает адрес его магазина (Кленовая улица, дом 30). Однако в Хогуоше сейчас насчитывается 350 тысяч жителей и не меньше девяти скобяных магазинов (из них три - на Кленовой улице). Рекламируя свою ежегодную распродажу, руководители фирмы "Д. и С." с особым воодушевлением расписывают торговые сделки, которые могут состояться лишь однажды и только в их магазине. Каждое рекламное объявление (на развороте, в двух цветах) оканчивается волнующим заверением: "Фирма "Д. и С." гарантирует штату прогресс!" При этом руководители фирмы забывают дать свой почтовый адрес и номер телефона. Стоит указать им на это, и они заявят, что их магазин с 1885 года расположен вот на этом самом углу и все прекрасно знают, как его найти. Однако это не вполне соответствует истине. Хотя магазин и впрямь находится все это время на одном и том же месте, о большинстве теперешних жителей Хогуоша этого никак нельзя сказать. Одни приехали сюда не больше года назад, а еще через двенадцать месяцев покинут город. Другие живут в отдаленном районе Предмест и приезжают в центр города лишь раз в год, на рождественскую ярмарку. Конечно, они могут отыскать адрес в телефонной книге. Но стоит ли стараться? Предположим, некий отец семейства едет со своей супругой на машине в аэропорт, и супруга заинтересовалась рекламным объявлением. "Доупи и Сноринг" - это где?" - спрашивает она. Но муж ее никогда не слышал о таком магазине, и вот уже ее внимание привлечено к другому объявлению, к тому, где говорится о Неделе Распродажи в супермаркете Предместа. Именно туда она и заедет по дороге домой, потому что хорошо знает, как найти этот супермаркет. Фирма "Д. и С." теряет еще одного потенциального покупателя. А ведь все могло бы сложиться по-другому, если бы хозяева магазина догадались указать в объявлении свой адрес, ну хотя бы вот так: "Фирма "Д. и С." гарантирует штату прогресс! Попасть на Кленовую, 30, - ваш прямой интерес!"

Еще один грех составителей рекламы - в том, что они порою дают изделиям труднозапоминающиеся названия. Однажды в продажу поступил крем для бритья "Скоробрей", и конечно, покупатели крема с таким замечательным названием могли не сомневаться, что отныне на бритье у них будут уходить лишь считанные секунды. И вот один покупатель, привлеченный также и дешевизной, попросил в аптеке тюбик "Скоробрея". Ответом ему был спокойно-непонимающий взгляд девушки за прилавком. "Скарабей?" - удивилась эта надменная молодая леди. "Ах, "Скоробрей"!" - поняла она наконец. Похихикав с подругами над теми, кто покупает крем с таким дурацким названием, она все же принесла этот злополучный тюбик. И удрученный покупатель поплелся прочь, слыша за спиною слегка приглушенные смешки. Через три недели, уже в другой аптеке, он снова спросил "Скоробрей". Аптекарь (на этот раз - мужчина) озадаченно смерил его взглядом. "Старо грей"? - переспросил аптекарь. - Ах, "Скороблей"!" И, посмеиваясь, ушел искать этот крем. Еще через три недели тот покупатель приобрел крем фирмы "Робинсон". Бриться им не так удобно, да и стоит он дороже, но по крайней мере в аптеке сразу поняли, о чем идет речь... Казалось бы, ясно, что название надо всегда выбирать такое, которое легко запоминается. Остается лишь удивляться тому, что это элементарнейшее правило нарушают сплошь и рядом.

Вместо прямых взываний к публике иногда прибегают к рекламе под видом простого сообщения, переданного через источник, который принято считать независимым. Допустим, "Корпорация космической косметики" приглашает кинозвезду Ольгу Орлофф на открытие новых цехов фабрики в Коннектикуте. Визит мисс Орлофф будет описан не в разделе рекламы, а в редакционной статье. На снимках вы увидите ослепительную Ольгу на фоне фабрики. Вот ей преподносят букет цветов, а рядом с ней стоит генеральный директор. Вот она отвечает на приветственную речь, а у нее над головой развевается знамя Корпорации. В отделе, во время интервью, она скажет, что изделия Корпорации - это та бесподобная косметика, о которой она всегда мечтала. Выступая по телевидению, она признается, что своими успехами обязана именно "космической косметике", без которой она, Ольга Орлофф, до сих пор перебивалась бы на вторых ролях, а о Бродвее и не мечтала бы. Как знать, может быть кто-то и усомнится в ее искренности, но большинство наверняка решит, что это типичный случай естественного и ничем не оплаченного энтузиазма. Просто Ольга с Корпорацией - добрые подруги. И обнаружив сорт губной помады, равных которому нет во всем мире, актриса захотела поведать человечеству о своем открытии... В определенном смысле такая реклама наиболее действенна, потому что ведется она усилиями лица, доходы которого, казалось бы, не зависят от того, как будет идти торговля рекламируемым товаром.

Но порой исключительно эффективная реклама бывает результатом чистой случайности. Предположим, президент Руритании, стоя на летном поле и отвечая на вопросы журналистов, без всякой задней мысли упомянул о том, что полет на самолете Трансевразийской авиакомпании показался ему на редкость приятным. Допустим, что президент был при этом сфотографирован на фоне самолета рядом с хорошенькой стюардессой, которая протягивала ему его шляпу. Такое иногда случается, и кто же осудит авиакомпанию, если она постарается извлечь из этого случая дополнительную выгоду?

Однако реклама авиакомпаний тесно связана с рекламой самых различных видов отдыха: каждому известно, что специальные издания с многомиллионными тиражами без устали втолковывают нам, куда лучше всего съездить и как туда быстрее добраться. В любом бюро путешествий вас одарят целой кипой брошюр, из которых вы узнаете, что за невысокую цену можете получить неописуемое наслаждение, отправившись на Мальорку или Мальту, на Кипр или в Испанию. Организуются эти путешествия компаниями, созданными специально для этой цели, в том числе (скажем) Мейферским туристическим бюро и (допустим) агентством "Счастливого пути!". "Мейферская" брошюра производит самое благоприятное впечатление (хорошая печать на хорошей бумаге, отличные фотографии и превосходные схематические карты Коста-Лотты). От брошюры "Счастливого пути!", напротив, остается весьма жалкое впечатление: в ней все отели на фото похожи друг на друга, как близнецы, причем на каждом снимке присутствует плавательный бассейн (может быть, это все один и тот же?). Девушка с обложки немного более упитанна, чем хотелось бы, ее провинциальный выговор заметен даже по фотографии. На безвкусноярких снимках можно увидеть кишащие людьми пляжи; некоторые страницы склеены друг с другом дурно пахнущим клеем. Все это вместе вызывает чувство легкого отвращения, и мы отбрасываем брошюру в сторону.

А вот в "мейферской" брошюре есть что-то по-особому привлекательное. Взять хотя бы описание отеля "Классик", что в городе Пуэрто-де-ла-Крус. Кроме впечатляющего повествования о тамошних красотах и сделанной под удачным углом фотографии внутреннего двора, в этом разделе помещен также снимок залитой лунным светом террасы, на которой дамы в изящных платьях и мужчины в вечерних костюмах пьют коктейль. Вот именно то, что нам нужно, решаем мы.

Приняв таким образом предварительное решение, мы снова задумываемся: а стоит ли так безоговорочно полагаться на брошюру, лишь потому что нам понравился ее внешний вид? А что если "мейферцы", сильно потратившись на типографские нужды, решили сэкономить на чем-нибудь другом? С другой стороны, люди, которые неспособны издать привлекательную брошюру, скорее всего вообще ни на что не способны. Указывая время отбытия, они вполне могут допустить опечатку, могут заказать нам номер в несуществующем отеле, а лимузин, который должен встретить нас в аэропорту, подойдет туда к часу прилета, найденному в прошлогоднем расписании. Не говоря уж о том, что люди, отобравшие для рекламы столь скверные фотографии, почти наверняка выберут для своих клиентов плохой отель на плохом курорте.

Чтобы подкрепить последнее рассуждение наглядными доказательствами, мы снова перелистываем отвергнутую нами брошюру фирмы "Счастливого пути!" и презрительно щелкаем пальцами по некоторым страницам. Вот, например, фото на странице пятнадцать - что за отвратительный вид! Разве нормальный человек захочет провести отпуск в таких местах? В раздражении мы пытаемся разлепить склеившиеся страницы. Не то чтобы мы надеялись обнаружить там что-то замечательное, просто на всякий случай... Ну конечно! Взгляните только! Такие же переполненные пляжи, такие же бетонные казармы! Посмотрите на этот мерзкий... на этот омерзительный... Слу-ушай-те! Да ведь это же отель "Классик" в Пуэрта-де-ла-Крус!.. Дальше следует немая сцена. И все же мы решаем воспользоваться услугами Мейферского туристического бюро - в надежде, что эта организация хотя бы сможет подыскать нам сносные номера. Вот вам лишнее доказательство того, что на рекламу стоит потратиться - особенно на _хорошую_ рекламу!

КОНСУЛЬТАНТЫ

Советника по организационно-методическим вопросам иногда называют специалистом по рационализации, иногда - инженером по организации производства, но все большее распространение получает один четкий термин - "консультант по вопросам управления". Сама эта профессия тоже становится распространенной: бизнесмены постепенно осознают ее необходимость, хотя поначалу отнеслись к этому новшеству скептически (таких скептиков хватает и сегодня). Многие сомневающиеся могли бы подписаться под следующими словами Роберта Таунсенда: "Кто такие консультанты по вопросам управления? Они полезны, если работают в одиночку, на манер частных детективов. Работая в учреждении, они губят все дело. Они транжирят время и деньги, отвлекают и деморализуют ваших лучших работников и не могут решить ни одной проблемы. Чтобы сказать вам, который час, они возьмут у вас ваши же часы и не отдадут" [Up the organization, Robert Townsend, New York, 1970].

Советы Роберта Таунсенда ни в коем случае нельзя игнорировать, но и считать их непреложным законом тоже не следует. В том-то как раз и беда, что Таунсенд - человек выдающийся. Когда он советует уволить всех сотрудников отдела внешней информации и рекламы, то следует иметь в виду, что сам он поступил именно так и оказался совершенно прав. Однако рекомендованная им программа может и не привести к желаемым результатам, ведь не каждая же компания может похвастать таким руководителем, как Роберт Таунсенд! Менее яркая личность поступит вполне разумно, избрав более умеренную линию. Тот, кто лишен таунсендовского размаха, порой нуждается в том, чтобы обратиться за советом к консультанту. Наверное, он решится на это не без колебаний. Он может задаться вопросом: почему посторонний человек должен указывать директорам компании, как им следует вести свои дела? Если они сами этого не знают, то кто же знает? И за что в таком случае им платят деньги? К тому же может оказаться, что у консультанта, о котором зашла речь, нет специального образования, что позволяет усомниться в ценности его советов. Предположим, этот консультант начинал как бухгалтер, юрист или инженер. Обретя некоторый опыт, он стал консультантом, самозваным специалистом по вопросам управления. Можно ли быть уверенным, что он и впрямь так умен, как ему кажется? А если это действительно так, почему он до сих пор не стал индустриальным магнатом? Как говорят американцы, если ты такой умный, то почему ты не богат?

На последний вопрос, впрочем, ответить легче всего, потому что, с одной стороны, есть примеры, когда бывшие консультанты преуспевают в качестве бизнесменов, но, с другой стороны, человек с врожденным талантом консультанта никогда не последует их примеру. Он знает, что его ум настроен, так сказать, на другой диапазон. Подобно психологу, он занимается делами других людей. Подобно актеру, он должен вживаться в некую роль. "Как бы я поступил, будь я директором этой фабрики?" - спрашивает себя консультант. "Какой жест сделал бы я в этот момент, будь я Гамлет, принц датский?" - спрашивает себя актер. Но между актером и принцем есть то существенное различие, что принцу положено быть самим собой, а актеру - кем-то другим. Мы осознаем этот факт, и именно этим объясняется наша настороженность, когда известного актера во время телеинтервью спрашивают, каково его мнение по таким-то и таким-то злободневным проблемам. Очевидно, мы (в отличие от интервьюеров) инстинктивно чувствуем, что хороший актер просто не может иметь своего мнения ни по каким проблемам, кроме театральных. Может ли быть личное мнение у человека, который после роли короля играет роль анархиста, а из кардинала превращается в полковника? Стоит ему по-настоящему вдохновиться какой-то идеей, пусть даже самой благородной, и он сразу утратит способность играть человека, точка зрения которого противоположна этой идее. Вне театра многие известнейшие актеры бывают людьми неприметными, безликими и косноязычными. И по этой же самой причине консультант, решивший завести собственное дело, очень часто терпит неудачу, так как все время думает не о своих, а о чужих проблемах. Об одном профессоре архитектуры говорили, что он - один из самых блестящих преподавателей в мире, однако любое спроектированное им сооружение, будь это даже общественный туалет, рушилось прежде, чем его успевали сдать заказчику. Так и "прирожденный консультант", словно дорожный указатель, всем помогает найти правильный путь, но сам по такому пути не устремляется.

Итак, консультант может заниматься чем угодно, кроме своих собственных дел. У нас, естественно, возникает вопрос: почему же в таком случае он надеется разобраться в наших делах? Если он специалист, то в какой области? На это он, вероятно, ответит, что его квалификация прежде всего необходима в критические моменты. Директор компании вполне может проработать долгие годы, ни разу не оказавшись перед необходимостью решать какой-либо кардинальный вопрос. Лишь раз или два за всю его карьеру ему придется принимать действительно важное решение. Стоит ли его компании расширить свою деятельность или переключиться на другую сферу? Следует ли ему продать свою долю в компании более крупной организации? Нужно ли ему разнообразить свою продукцию или поискать новые рынки для тех товаров, что производятся сейчас? Директор, если его карьера развивается достаточно ровно, оказывается перед подобным выбором раза три в жизни, консультант же

— каждую неделю. Поначалу зная не так уж много, он потом обретает опыт как бы в концентрированном виде. Здесь уместно вспомнить о различии между торговцем-мореплавателем и капитаном спасательного судна. Первый из этих двух людей, достигнув старости, почти наверняка сможет вспомнить только пару случаев, когда на его глазах корабль садился на мель. Поэтому он лишь отдаленно представляет себе, что нужно делать в такой ситуации. Капитан же спасательного судна, напротив, редко имеет дело с кораблем, который не сел на мель. Он присутствует при всевозможных бедствиях и спешит на место любого кораблекрушения. Каждый месяц ему приходится иметь дело с очередной катастрофой, но обо всех прочих сторонах жизни у него, по-видимому, есть лишь поверхностное представление. То же самое относится и к консультанту по вопросам управления: он хорошо знаком именно с промышленными кризисами. Его квалификацию можно также сравнить с опытом, обретаемым хирургом в палате скорой помощи. Для таких людей кризис - повседневное явление. Хирург учится распознавать симптомы контузии, перелома и шока - консультант по вопросам управления обретает сходный опыт.

Такие аналогии помогают понять ценность таких специалистов. Пять лет работы консультантом - то же самое, что пятидесятилетний опыт обычного бизнесмена, ведь все эти пять лет консультант занимался сложнейшими проблемами. Пусть даже сначала он знает немногим больше своего клиента, но работает он под началом у опытного специалиста. Кроме того, со временем консультант начинает учиться чему-то у своих клиентов, и прежде всего - на их ошибках. Его роль в бизнесе чем-то напоминает роль пчелы, которая перелетает с одного растения на другое и опыляет каждое из них ради общего блага. Спустя какое-то время ему уже достаточно одного взгляда, чтобы понять, чего стоит тот или иной "цветок". Как он это делает?

Секрет ремесла (просьба к читателям не разглашать его) заключается в том, что консультант первым делом смотрит на девушку, которая сидит за конторкой у входа. Администратор, который не способен найти привлекательную девушку на эту должность, скорее всего вообще не способен найти что бы то ни было. Однако имейте в виду, что не всякая привлекательность здесь подойдет. Девушка эта может - и даже должна - очаровывать, но ни в коем случае не отвлекать. Затем консультант поинтересуется, сколько человек входит в совет директоров. Если их больше одиннадцати, то это дурной знак, а если больше девятнадцати - значит, близится катастрофа. А после этого он поинтересуется возрастом директоров. Считается, что мы живем в эпоху, когда предпочтение отдают молодым. Но ее также можно назвать эпохой Макмиллана и Неру, Аденауэра и председателя Мао, Чан Кайши и Шарля де Голля. Все эти властители века высоких скоростей, все эти ядерные громовержцы родились между 1876 и 1894 годами. Можно спорить о том, следует ли считать их идеальными правителями или же, напротив, они не заслуживают ни одного доброго слова. Но они оказали влияние на дальнейший ход истории - это бесспорно.

Каждую неделю консультант по вопросам управления сталкивается с новыми проблемами, и ни с одной из них нельзя справиться тем же способом, что и с предыдущей. Но есть один принцип, которого обычно придерживаются компетентные консультанты, и принцип этот применим почти к любой ситуации. Его можно сформулировать так: "Настоящий мастер в первую очередь заботится о своих инструментах". Столкнувшись с какой-нибудь мучительной проблемой нашего времени (перенаселение планеты, расовый вопрос, противоборство между сверхдержавами, экономические трудности, борьба промышленников друг с другом, дефицит торгового баланса), политик или обычный гражданин сразу же задастся вопросом: "Как нам поступить: так или этак?" А консультант прежде всего спросит: "Можем ли мы при нашей организации дела решить эту или любую другую проблему?" Эксперт в первую очередь заботится о методе, структуре, распределении ресурсов. Точно так же хороший генерал в первую очередь приведет в порядок свой штаб. Затем он позаботится о том, чтобы организовать, экипировать и обучить своих солдат. И лишь когда все это уже сделано, когда нет недостатка в провианте и боеприпасах, он составляет план кампании. Новобранец на поле боя может гадать, с какого фланга ударит неприятель: с правого или с левого? Старого же солдата это не интересует. Он только твердо знает, что ружья должны быть приведены в боевую готовность, вычищены, смазаны, осмотрены и заряжены.

Если бы наши политики позвали бизнесмена-консультанта и спросили его, что им делать, то он наверняка ответил бы: "Ничего - до тех пор, пока не приведете свой дом в порядок". А если они спросят его, какой путь избрать, то он, вероятно, ответит, что их обветшалая и скрипучая повозка совсем не годится для поездок. В пылу споров между теми, кто призывает взять левее, и теми, кто хотел бы взять еще левее, все забыли о старой телеге, которая давно уже развалилась, стоя на обочине. Долг консультанта - разъяснить, что на этой телеге вообще невозможно пускаться в путь.

Консультант приучается различать и другой симптом внутреннего распада - бумажный потоп. Об этом бедствии уже шла речь выше (оно рассматривалось как одно из проявлений сверхцентрализации). Но даже там, где эта болезнь имеет длинную историю, хороший менеджер может с ней справиться. По тому, как решается эта проблема, консультант умеет определить, чего стоит та или иная администрация. Чтобы было ясно, о чем идет речь, читателю предлагается проследить за ходом рабочего дня двух крупных администраторов, одного из которых мы для простоты назовем Иксом, а другого - столь же непритязательно - Игреком. Они работают администраторами в двух разных промышленных объединениях, и оба они - люди среднего возраста. Их обязанности более или менее схожи, но к делу своему они подходят совершенно по-разному. Опытный консультант сразу поймет, к какой категории следует отнести каждого из них.

Приехав утром в свой офис, администратор Икс обнаруживает, что папка для входящих бумаг переполнена всевозможными досье, письмами, докладными записками и прочими документами. Едва он успевает разобраться с первыми тремя, как раздается телефонный звонок; как только Икс, закончив разговор, кладет трубку, к нему входит первый посетитель. Вот так, постоянно отвлекаясь, он борется с бумажными волнами, но едва он справляется с шестью вопросами, как приходит почта с десятью новыми. Сделав небольшой перерыв, чтобы перекусить, он вновь вступает в борьбу, и лишь далеко за полдень наконец начинает контролировать ситуацию. Гора документов в папке для входящих бумаг уменьшается в размерах, делается все меньше и наконец исчезает полностью - подписано последнее письмо! Поздно вечером, когда все уже ушли домой, администратор Икс с трудом разгибается и встает из-за стола с чувством победителя. Он принял всех посетителей, поговорил по телефону со всеми, кто ему звонил, и ответил на каждое полученное письмо. Икс чувствует, что хорошо поработал. Прямо скажем, не каждый так бы смог, думает он. И, усталый, отправляется домой на Лонг-Айленд или в Хэмпстед.

Но так ли уж хорошо он поработал? На самом деле Икс ровным счетом ничего не сделал. Он допустил ситуацию, при которой бумажный потоп лишил его инициативы. Икс вел чисто оборонительные бои и был поглощен ими настолько, что у него совсем не осталось времени чему-то поучиться, подумать, составить планы. А что будет, когда он заболеет?.. Если бы мы были голландцами или просто жили бы в Голландии, мы, конечно, знали бы все, связанное с жизнью страны, лежащей ниже уровня моря. Мы бы знали, какие усилия нужно приложить, чтобы решить главную задачу: отвоевать у моря территорию. Нам были бы хорошо знакомы трагические повествования о катастрофе, вызванной прорывом плотины, о героическом мальчике, закрывшем собой течь, об обещании министерства решить эту проблему в первую очередь и о том, как некий государственный муж в связи с угрозой интервенции принял ответственное решение открыть шлюзы. Все это относится к земле, лежащей ниже уровня моря и отделенной от грозных волн лишь ненадежной преградой. Однако это вполне применимо и к ситуации с корреспонденцией Икса. Стоит ему заболеть - и плотины будут прорваны. Пенящимся потоком бумаги хлынут в офис. Они переполнят папку "для входящих", водопадом низвергнутся с письменного стола Икса и водоворотом закружатся вокруг его кресла; очень скоро бумажные волны будут перекатываться под самым потолком. Проболев дней десять. Икс уже не сможет вернуться на работу: офис затоплен, дверь не открывается, бумага поднялась в коридоре до колен и небольшими ручейками стекает вниз по лестнице. Единственный выход для Икса - самоубийство.

А теперь сравните это с тем, как проводит свой рабочий день администратор Игрек. Он принимается за работу гораздо раньше и к 9:30 уже успевает ответить на пятьдесят писем (на некоторых из них он просто пишет "да" или "нет"). Затем он решительно оставляет это занятие и делает шесть или восемь телефонных звонков. В 9:50 он созывает совещание, которое длится ровно десять минут. В 10:00 он начинает обход фабрики - собственно говоря, это и есть начало его рабочего дня. Он успевает на все взглянуть и с каждым перекинуться парой слов, замечает перегревшуюся машину и лампочку, которая горит без всякого толка, бросает взгляд на засорившуюся водосточную канаву, спрашивает у мастера, вернулась ли его жена из больницы, узнает имя нового ученика и размышляет о том, как изменить систему поставки сырья. Если рабочие чем-то недовольны, это не ускользнет от внимания Игрека. Если два цеховых мастера не ладят друг с другом, ему хорошо об этом известно. Именно Игрек первым замечает, что кофе в фабричной столовой никуда не годен, а в случае, если на фабрике начнется пожар, он первый прибежит туда с огнетушителем. На корреспонденцию, которая прямо-таки придавила Икса к столу, Игрек и не подумает тратить целый день - она отвлечет его лишь ненадолго. Игрек полагает, что прежде всего он должен работать не с бумагой, а с людьми и производимой продукцией (если, конечно, его фабрика не производит бумагу). По мнению многих, он очень компетентный специалист. Такой тип администратора распространен в промышленности. Но такие администраторы, как Икс, увы, тоже не редкость - даже у нас, в наши дни. Он являет собой тип неудачника, встречающийся даже слишком часто, - бюрократ, который укрылся за своим столом и попросту не справляется с работой.

Искусство управлять слишком часто понимается как искусство

препровождать бумаги и испещрять их всевозможными подписями и инициалами.

Все мы - и государственные служащие, и те, кто работает на частных предприятиях, - должны сказать за это спасибо поставщикам бумаги (по крайней мере, некоторым из них). Однако между работой чиновника и бизнесмена существует различие. За бумагой стоят люди, а также вещи - редкие и дорогие или же обычные и дешевые; это и есть тот критерий, который позволяет определить, удачливы ли мы как бизнесмены. Для чиновника папка с документами - самоцель. А цель бизнесмена - иметь сводный баланс, где общий итог подчеркнут черным или красным. Смысл балансового отчета иногда неясен, но в том, что этот смысл существует, можно не сомневаться. Если мы добились успеха, то конечная цифра баланса позволяет судить, насколько этот успех серьезен. А если нас постигнет неудача, то из того же балансового отчета об этом сможет узнать каждый.

ПРОБЛЕМА ПИТЕРА

Принцип Питера был преподнесен человечеству в сопровождении мощной рекламы и, как этого можно было ожидать, поразил воображение тех, кто занимается политикой. Суть его вкратце в следующем: во всякой иерархии каждый служащий имеет тенденцию достигать своего уровня некомпетентности. Наш мир, считает Питер, это мир воинствующей некомпетентности. Если человек успешно справляется со своими обязанностями, его считают подходящей кандидатурой для выдвижения. После ряда выдвижений он достигает уровня, где обнаруживается его некомпетентность, так как его новые обязанности оказываются ему не по силам. Больше его не повышают, но он остается на том месте, куда попал, хотя с обязанностями своими по-прежнему справиться не в состоянии. Процесс этот, как нам говорят, приводит к тому, что большинство должностей заняты людьми некомпетентными, остающимися на своих постах до ухода на пенсию. О достигших своего уровня некомпетентности служащих говорят, что они попали на Плоскогорье Питера и им присваивается Нулевой Коэффициент Продвижения (К.П.). Автор признает, что эта общая тенденция может быть нарушена за счет очевидных исключений и отклонений. Он описывает, например, такое явление, как Боковой пируэт, маневр, посредством которого должности некомпетентного сотрудника дается какое-нибудь длинное наименование, а сам он задвигается в какую-нибудь контору подальше.

Питер замечает, что симптомы Синдрома Завершенной Карьеры включают одержимость мелочами (структурофилия и Комплекс созидателя) и иерархическую регрессию. Он украшает свои доводы афоризмами типа: "Если вы не знаете, куда идете, вы в конце концов придете куда-нибудь". Он утверждает, что Принципу Питера подчиняются даже компьютеры. В заключение он советует нам отказываться от всякого повышения в должности, пока мы еще находимся на уровне своей компетентности, или, действуя более тонко, устраиваться так, чтобы нам повышения не предлагали. "Возможности Негативного Мышления" находят здесь блестящее подтверждение.

Многое в этих рассуждениях достойно восхищения, и нельзя отрицать, что автор сделал несколько значительных открытий. Его основные положения излагаются четко и красноречиво, и известно, что у него множество последователей. Нет никакого сомнения, что он замечательный педагог и что книга его пользуется заслуженным успехом. Беда только в том, что некоторые принимают ее чересчур всерьез, соглашаясь с теорией, предложенной, по всей вероятности, в шутку. Против шутки никто бы не возражал, но есть одно возражение против теории, и возражение это заключается в том, что теория неверна. Она приходит в противоречие с нашим опытом и не выдерживает критики. Прежде всего мы должны задать себе вопрос, каким образом автор пришел (если он действительно пришел) к такому убеждению. Когда мы узнаем, что он является координатором программ для детей с нарушениями эмоциональной сферы в Университете Южной Калифорнии, мы склонны поначалу подозревать, что Принцип Питера и был, возможно, одной из тех программ, которые он координировал. Нас не должно удивлять, что в его университете есть дети с такими нарушениями; вполне возможно, что одна из многих его программ могла бы подойти и для взрослых.

Однако такое заключение было бы необдуманным и поверхностным. Ключ к рассуждениям доктора Питера не в его прошлой или нынешней деятельности координатора (что есть не что иное, как Боковой пируэт), но в ранней его карьере и настоящих убеждениях. Доктор Питер - школьный учитель и психолог, ставший профессором методики преподавания в Южной Калифорнии. Он начинает свою книгу с примеров некомпетентности, собранных им в школе, в Эксельсиор-Сити, к которой он обращается вновь и вновь, повествуя о директорах, учителях и администраторах в сфере образования. Более того, примечания отсылают нас к его книге "Методика обучения" [Z.I.Peter. Prescriptive Teaching. 1965] (что бы это ни значило). В общем и целом у нас не остается сомнений, что автор провел большую часть своей жизни в классах. Правда, ему случается приводить примеры и из сферы деловой и общественной жизни, но в них не чувствуется и намека на знание предмета или предварительные исследования. За пределами эксельсиорской школы он чувствует себя не слишком уверенно, подобно священнику, впервые оказавшемуся в казино. Мы можем даже заподозрить, что Эксельсиор-Сити находится в Калифорнии, штате, в котором образовательный бум был, подобен взрыву. Когда доктор Питер замечает, что "эскалация усилий в области образования способствует ускорению процесса деградации", мы незамедлительно убеждаемся в справедливости его суждения, если, конечно, иметь в виду Калифорнию, где впервые система разбавления сливок образованности достигла своего логического завершения. За автором и его теорией проступает весьма важный и своеобразный фон.

Мужчина-учитель в США - это тот человек, который остается с женщинами и детьми, когда другие мужчины его племени уходят на работу или на войну. Это наименее интеллектуальный представитель из числа тех, кто получает высшее образование, разве что с минимальным превосходством перед теми, кто специализируется в общественных науках. Посвятив себя своей полудетской профессии, он усваивает, "как преподавать", не зная смысла предмета. Мы все знаем, что успешное обучение в классах старше приготовительного включает а) обширное и углубленное знание сложного предмета, б) энтузиазм по отношению к этому предмету, который должен передаваться ученикам, и в) несколько профессиональных приемов, почерпнутых из однотомного учебника и освоенных за три недели практики. Искусство же теоретиков в области образования состоит в том, чтобы превратить этот последний пункт в нагромождение претенциозного вздора, затуманенного терминами и психологической болтовней. Заниматься научными исследованиями в области методики преподавания - значит забыть об а) и сделать невозможным овладение в). Те, кто могут преподавать, преподают, те же, кто не может, учат учителей, как учить других учителей искусству обучения. Это братство ученых-методологов есть своего рода государство в государстве, где собрались люди, посвятившие себя изучению Ничего. Удивительно ли, что доктор Питер сокрушается над некомпетентностью многих: он провел большую часть своей жизни в той среде, где этот факт является непреложной истиной.

Опыт каждого из нас говорит, однако, совсем о другом. Мы живем среди летчиков, банкиров, инженеров, моряков, композиторов, солдат и журналистов, среди людей, отличающихся почти потрясающей компетентностью. Более того, мы предполагаем, что большинство людей, которых мы знаем, вполне способны выполнять взятые ими на себя обязанности. Пассажиры реактивного лайнера целиком доверяют пилоту, которого они даже не видели. Мы убеждены в мастерстве и здравом смысле хирурга, удаляющего нам аппендикс, и испытываем то же доверие к механику, занимающемуся нашей машиной. Бывают редкие случаи, когда штурманы обрекают корабли на столкновение, но обычный среднего уровня капитан ничего подобного не сделает. У некоторых инженеров мосты падают в реки; однажды это случилось даже с гидроэлектростанцией на американской стороне Ниагарского водопада. Тем не менее мы ступаем на мост, твердо убежденные в его прочности и надежности, что вполне оправдывается нашим опытом. У нас, быть может, и нет того доверия к архитекторам, сантехникам, сборщикам налогов, мы можем сомневаться по поводу политических деятелей, звезд эстрады и художников. Однако факт остается фактом: мы абсолютно полагаемся на компетентность большинства из тех, с кем нам приходится иметь дело, и наше доверие только в редких случаях бывает обмануто.

Так обстоит дело на практике. Но как быть с теорией? Где же не срабатывает главный аргумент доктора Питера? На слове "компетентный", на котором зиждется вся его теория. Как педагог-теоретик, доктор Питер воспитан в вере в коэффициент умственного развития (К.У.). В школьной системе Эксельсиор-Сити учитель, определив К.У. ученика, не ожидает от него большего, чем предопределено этим показателем. Правда, сообразительный ученик постарается получить вначале показатель пониже, чтобы заслужить больше похвал за последующие успехи. Но если отбросить всякие подделки, коэффициент умственной деятельности почти полностью определяется наследственностью и улучшаться не может. Создатель же Принципа Питера употребляет слово "компетентность" в том же смысле, что и

К.У., приписывая каждому человеку "потолок" его возможностей, уровень, выше которого тот подняться не может. Получается, что все (или почти все) превышают где-то этот уровень и в результате возникает иерархия такого типа:

**** Директора, обладающие компетенцией управляющих

**** Управляющие, находящиеся на уровне своих заместителей

**** Заместители управляющих, способные быть лишь начальниками цехов **** Начальники цехов, годящиеся только в старшие рабочие **** Старшие рабочие, ничем не лучше простых

**** Простые рабочие, ни к какой работе не годные

**** Подмастерья, которые просто не способны даже существовать

Ошибочность этой схемы в том, что нет таких предприятий, где бы на одном уровне были заняты, скажем, как в нашем случае, именно четыре человека; столько же директоров, сколько начальников цехов, и простых рабочих не больше, чем старших. В действительности же, во главе компании всегда стоит президент или директор-распорядитель, а количество людей в нижних эшелонах непременно должно увеличиваться. Мы приходим таким образом к пирамиде. Бывают, конечно, исключения, как это и старается показать доктор Питер, но они чаще кажущиеся, чем действительные. Любая рядовая организация должна иметь основание и вершину. Возникает такая фигура:

........ * ........ Президент или директор-распорядитель

....... *** ....... Директора

...... ***** ...... Управляющие

..... ******* ..... Заместители управляющих

.... ********* .... Начальники цехов

... *********** ... Старшие рабочие

.. ************* .. Рабочие

Это упрощенная схема, а на деле пирамида имела бы еще более вытянутую и менее правильную форму. Однако если бы количество людей было неизменным и все они заслуживали повышения, все равно остался бы только один президент и минимум пятнадцать рабочих. Если мы вслед за доктором Питером допустим, что президент некомпетентен, нам придется признать, что либо (а) нет никого, достойного занять высшее положение, либо (б) те, кто мог бы его занять, находятся на низших уровнях и, следовательно, ниже своего уровня компетенции. Когда же мы представим себе, что из шестидесяти человек, ниже президента по должности, только два или три могут занять его место при наличии вакансии, нам придется сделать вывод, что пятьдесят семь или пятьдесят восемь из них обречены в силу естественного хода вещей на разочарование. Даже если бы десять из них были потенциальными кандидатами на эту должность, большинству пришлось бы довольствоваться должностью менее высокой. Сужение пирамиды задерживает служебный рост людей вне зависимости от их компетентности. Люди, соответствующие только должности управляющего, не становятся директорами, скорее наоборот: многие из них так и остаются управляющими из-за отсутствия вакансий в совете директоров. В применении к прямоугольнику Принцип Питера мог бы еще иметь какое-то правдоподобие. В применении к пирамиде он просто не годится.

Какова бы ни была структура организации, Принцип Питера предполагает, что уровень компетентности каждого так же неизменен, как его рост и группа крови. Но нельзя уподоблять компетентность коэффициенту умственной деятельности. Если отдельные неудачи и провалы и объясняются недостатком ума у исполнителей, то все же большая часть этих неудач есть следствие непорядочности, лени, трусости, неаккуратности, невнимательности и небрежности. Это уже пороки скорее морального свойства, чем интеллектуального, а моральные качества могут меняться день ото дня под влиянием разного рода воздействий, из которых главное - кто вами руководит. Говорят, что нет плохих солдат, есть плохие офицеры. В сфере промышленности и торговли моральное состояние рабочей силы формируется линией, которую проводит та или иная компания, но и не без влияния общих условий процветания или спада, а также разнообразных факторов местного значения, от средств сообщения до погоды. Некоторые человеческие свойства, такие, как интеллект, несомненно, передаются по наследству, но основа производительности труда - нежелание уйти домой, пока работа как следует не выполнена, - изменчива, как ветер. Нам это знакомо по собственному опыту, когда мы то полны лихорадочной энергии, то она иссякает совсем. Правда, есть некоторый индивидуальный уровень, но он может то резко возрастать при перспективе повышения, то столь же резко падать при перспективе отставки.

Раз и навсегда установленный предел компетентности - это миф. Еще один миф - то, что каждый человек работает ради повышения по службе, пока не достигает того момента, когда дальнейшее повышение невозможно. Число людей честолюбивых относительно невелико. Некоторые приняли бы назначение на более высокую должность, если бы им его предложили, но большинство было бы смущено таким предложением. Случись нам быть на мостике "Елизаветы II" в нью-йоркской гавани, большинство из нас не было бы в восторге, прикажи капитан: "Ну, давайте вот вы, выводите судно в море!" Картина, созданная нашим воображением в тот момент, представляла бы не личный триумф, но неминуемую серию катастроф, среди которых низвержение статуи Свободы было бы лишь незначительным эпизодом. Не так уж много найдется мальчишек, которые скажут, что цель их жизни - стать президентом США. Если же им объяснить, что влечет за собой этот пост, их число сократилось бы до нуля. Вполне вероятно, что занимающий эту должность может оказаться некомпетентным, поскольку обязанности его превосходят пределы разумного. Но это отнюдь не доказательство в пользу Принципа Питера, так как претендентов обычно бывает ограниченное количество, и тот, кого избирают, в конечном счете не обязательно оказывается, например, компетентным губернатором штата.

Сомнительно также и то, что большинство повышений - даже на уровне ниже президентского - определяются компетентностью кандидата, обнаруженной им на низшей ступени служебной лестницы. Во многих организациях существует барьер, который большинству сотрудников никогда не преодолеть. В некоторых учреждениях высшие должности доступны только родственникам директора, в других - только выпускникам Принстона. В корпорации А для того, чтобы преуспеть, вы должны быть белым, англосаксоном и протестантом. В корпорации Б для этого нужно быть выходцем из развивающегося района, белым с примесью, неврастеником и членом епископальной церкви. А уж в корпорацию В попасть в совет директоров не дано никому, кроме типичного упрямого южанина, католика и ирландца по происхождению. Очевидно, и сам доктор Питер признает, что существование такого барьера никогда не позволит одним достичь потолка своих возможностей, даже если допустить, что такой существует, тогда как другие будут продвигаться по службе на основаниях, ничего общего с компетентностью не имеющих. Более того, в организациях, предлагающих равные возможности, получение высшего вознаграждения может быть никак не связано с конкретной деятельностью. Основанием для блестящей карьеры может быть способность успешно сдавать экзамены, развиваться она может за счет способности льстить, а вершины своей достигнет благодаря способностям претендента удачно жениться. Каждая разновидность способностей по-своему вполне реальна, но трудно сравнима с компетентностью, предполагаемой у претендентов на административную должность. А потому даже самые поверхностные наблюдения приводят нас к выводу, что Принцип Питера неприменим в сфере общественной, деловой или какой-либо еще, имеющей отношение к торговле или военному делу. Он действует только в сфере образования и особенно в теоретической области. Но даже и там он не универсален, но распространен главным образом в Южной Калифорнии. Можно даже предположить, что он оправдывает себя только в школах Эксельсиор-Сити. Быть может, царство некомпетентности и в самом деле настолько мало, что ключи от него имеются только у одного человека - самого Питера.

ОТ ЖЕСТА К СЛОВУ

Речь имеет две цели. Основная и древнейшая состоит в том, чтобы, выражая эмоции, облегчать душу. Позднейшая и более утонченная - в том, чтобы передавать кому-то какое-то сообщение. Еще с более ранних пор, чем речь, и тоже служа двум целям, существует язык жестов, общий для человека и других животных. Люди, не имеющие единого разговорного языка, могут общаться, в известной степени, так же, как и животные. Посредством гримас и пантомимы они легко выразят такие наиболее примитивные реакции, как удивление, раздражение, расположение, нетерпение, желание и скорбь.

С большими затруднениями и больше рискуя, что их неправильно поймут они могут передавать тем же способом простые сообщения, как, например, враждебность, предупреждение, приветствие или отказ. По сравнению с другими животными, включая обезьян, с тех пор как человек перестал быть четвероногим, у него появилось больше возможностей жестикулировать. Поднявшись на ноги, он оставил за руками свободу подавать знаки, причем нередко сообщение это еще и усиливалось выражением лица или движениями головы. Движения ног, унаследованные от четвероногих предков, известны с еще более давних пор. Лошади бьют в нетерпении копытом - человеку тоже знакомо это движение, однако в более сдержанной форме. Топать ногами в приступе гнева - один из древнейших жестов, больше выражающий эмоции, чем какое-либо содержание. Интересно, что эмоции часто выражаются в отсутствие кого бы то ни было. Мы облегчаем свои чувства жестами без свидетелей, доказывая тем самым, что ничего полезного сообщить не можем.

Речь пришла к человеку много позже. Она дает нам возможность выражать более сложные чувства и позволяет передавать более подробные и точные сообщения. Но дар речи распределен неравномерно между разными расовыми, культурными и интеллектуальными группами. Язык крестьянина-малайца или представителя одного из арабских племен может быть очень примитивным. Язык немецкого философа может быть изощренным до такой степени, что становится совершенно непонятным. Казалось бы, развитие языка должно привести к исчезновению жестов. Однако в мире есть множество людей, каждое слово которых непременно должно быть подчеркнуто движением. Они не могут сказать "не знаю", не пожав плечами, или сказать "да", не кивнув головой. В некоторых случаях, когда он намеренно подчеркивает какой-то момент, жест бывает эффективен. В гораздо большем числе случаев жест - всего лишь ненужное повторение сказанного.

Зачем мы жестикулируем? Пытаясь ответить на этот вопрос, мы прежде всего должны понаблюдать за людьми, говорящими по телефону. Вглядываясь в стекло кабины телефона-автомата, мы часто, в сущности, присутствуем на спектакле-пантомиме. На лице говорящего выражается то озабоченность, то восторг. Он взмахивает рукой то в возбуждении, то безнадежно. Палец указывает то туда, то сюда. Пожатие плеч выражает унылую готовность примириться с обстоятельствами, ноги топают от нетерпения или отвращения.

Все эти жесты адресованы слепой телефонной трубке - прямое доказательство, что они в данном случае являются самоцелью. Это просто выход для эмоций, которые говорящий не в силах сдержать. Человек, который просто хочет поболтать какое-то время, как правило, не способен представить себе эффект, производимый его словами. Ей (или ему) и в голову не приходит, что человеку на Другом конце провода может быть неинтересно, скучно, что он озабочен своими собственными проблемами или работой, которой занят. Ну можно ли предположить, что тот, перед кем он изливается, тем временем положил трубку, чтобы открыть кому-то дверь или накормить кошку? Все внимание сосредоточено на самом себе, а усиленная жестикуляция свидетельствует лишь о полном отсутствии воображения. То, что люди улыбаются или хмурятся в трубку, хорошо известно, но мало кто связывает это с недостатком воображения, хотя факт, казалось бы, очевиден.

Любителями болтать по телефону мы склонны представлять себе женщин, поскольку домашние хозяйки больше страдают от одиночества, но и мужчины могут отличаться тем же свойством. Понаблюдайте, например, за человеком, объясняющим по телефону супружеской паре, заблудившейся по дороге на вечеринку, как к нему проехать. "Так где вы сейчас? Напротив библиотеки? Ну так оттуда совсем просто нас найти. Поезжайте прямо до муниципалитета, там развилка. Сворачиваете налево (жест) и едете примерно милю вперед, там налево от вас (жест) будет административное здание. Огибаете его (жест), и затем второй (жест) поворот направо. Это и будет Сикамора-стрит, тупик, а наш дом - последний налево (жест). Понятно? Ну вот и прекрасно. Ждем вас через десять минут". Но приедут ли гости так скоро? Слабое место этих указаний в том, что человек машет рукой вместо того, чтобы сосредоточиться на точном выборе слов. Положившись на жест, которого его гости не могут видеть, он, скорее всего, опустил важное слово. Возможно также, что в какой-то момент он сказал "налево", вместо "направо". Когда вы спрашиваете дорогу у прохожих, они часто посылают вас в одном направлении, указывая в то же время в другом. Если это случается, мы знаем по опыту, что жест в данном случае точен, а слово нет. По телефону же слово летит к собеседнику, не будучи исправлено зрительным образом.

Еще более сбивчивы указания, как найти что-либо внутри помещения, когда, например, профессор А рассказывает студенту, где находится в замке В малоизвестный портрет архиепископа С, обычно, хотя и ошибочно, приписываемый художнику Д: "Пересекаете второй дворик, потом вниз по лестнице и направо. Потом наверх по винтовой лестнице (штопорообразный жест) и вы окажетесь в оружейной. Налево (жест вправо) от камина дверь в гобеленовую комнату, а оттуда по другой лестнице (жест вверх спиралью) вы попадаете в хранилище древних рукописей, бывшую часовню, и там (жест вверх, налево) вы увидите портрет. Он примерно такого размера (жест), и не спутайте его с другим, похожим портретом напротив". При таком описании говорящий явно не в состоянии вообразить себя на месте слушающего. Для этого потребовалось бы напрячь воображение, а на это профессор неспособен. Мы относимся критически к жестикуляции не потому, что эта привычка свидетельствует о бедности языка, но потому, что она заменяет слова. Жестикулировать в телефонную трубку лишь немногим более нелепо, чем делать это в разговоре лицом к лицу. Если бы мы обращали внимание на то, что говорим, наших слов было бы вполне достаточно.

Вообще говоря, мы могли бы взять на себя смелость заключить, что людям, склонным прибегать к жестам, более свойственно выражать эмоции, чем что-либо сообщать. Наши наблюдения могут также привести нас к выводу, что женщины жестикулируют чаще, чем мужчины, южане чаще, чем жители северных стран, неграмотные люди чаще, чем образованные, молодежь - чаще чем старики.

Такие обобщения, может быть, сомнительны, но употребление жестов, на первый взгляд свидетельствующее о бедности словаря, становится всеобщим явлением, когда мы не можем найти нужное слово. Широко распространена привычка повторять сказанное. Речи обычно предшествует жест, как правило ненужный. Это имело бы смысл, если бы половина из нас были глухими, но при реальном положении вещей это просто нелепо.

Когда речь идет об эмоциях, позволить себе большую выразительность даже приятно. Но ситуаций, где жесты желательны, мало, и еще меньше таких, где они необходимы. Решающий аргумент против жестикуляции основан на предположении, что гримасы и размахивание руками - это проявление умственной лени. Так, мы прибегаем к жестам, если не можем передать смысл словами. В результате наша следующая словесная попытка может также потерпеть неудачу. Отвыкнув, таким образом, от умственного напряжения, наше воображение притупляется в бесплодных усилиях воспринять постороннюю точку зрения, и мы начинаем жестикулировать там, где необходима речь, например в темноте или в разговоре по телефону.

В заключение мы должны сказать, что использование нарочитых и заученных жестов ораторами или актерами может быть эффективно и даже необходимо как средство достижения особой выразительности. Бывают случаи, когда нам не хватает слов и жест нужен, чтобы полностью передать смысл того, что мы хотим сказать. Вообще же, молодых людей особенно, нужно отучать от жестикуляции как проявления умственной лени. Мы гримасничаем и жестикулируем не потому, что язык не предоставляет нам достаточно возможностей, но потому, что нам не удалось освоить все, что он дает. Средство преодолеть это - читать больше, думать глубже, меньше говорить и больше слушать.

Если жесты отдельной личности являются пережитком отдаленного прошлого, не говорящими ни о способностях, ни о воображении, то как же истолковывать групповые жесты и поведение толпы? Можно предположить, что организованная демонстрация есть нечто, свойственное нашему веку, доселе неизвестное проявление деградации. Такое предположение было бы, однако, необоснованным, поскольку новизна этого явления не в публичном жесте, но в телевидении, на внимание которого и рассчитывают организаторы беспорядков. Беспорядки, спровоцированные телекамерой, - печальный комментарий к нашему образу жизни. Признавая это обстоятельство, можно лишь сожалеть по поводу современного обычая толкаться на улицах с целью поддержки или осуждения чего-либо. Такое шествие может иметь цель - забросать камнями посольство, сорвать митинг, заявить протест. Но значительно чаще это лишь поход ниоткуда в никуда, доказывающий, что все эти люди имеют определенные взгляды на какой-то вопрос, и только. Независимо от того, мирная это демонстрация или нет, ее участники отдали предпочтение жесту и высказали презрение к печатному слову. Сжатыми кулаками или поднятыми руками, скандированием лозунгов и выкрикиванием угроз толпа отвергает связную речь и возвращается к обезьяньему бормотанию. Обезьяна может проделать все это и даже более успешно. Подчинившись закону толпы, мы возвращаемся в каменный век, отвергая все, что было достигнуто человечеством. Потрясающий кулаками участник этого сборища - не гражданин и не солдат, не мыслитель и не художник. По своему уровню он меньше загоняющей овец собаки и неизмеримо ниже человека. Если есть что-то незрелое в гримасе индивидуума, ее примитивность становится еще более очевидной в карикатуре. Безмозглая истерия демонстранта есть отрицание цивилизации.

Пришло время еще раз вспомнить о жесте. Если уличная демонстрация (коллективный жест) - это движение назад, в каменный век, у нас есть все основания считать жесты отдельного лица пережитками какого-то еще более примитивного периода. Служить доказательством ума или образованности они уж никак не могут. Давайте взглянем еще раз на участников телевизионных дебатов. Служат ли их жесты какой-либо цели? Помогают ли движения рук пояснить смысл и придать силу аргументу или они просто утомляют нас бессмысленным повторением? Выпускники театральных училищ могут показать, как повторение одного и того же жеста помогает раскрыть характер персонажа или содержание пьесы. Но можно ли сказать то же о тех, кто не имеет специальной подготовки актера или адвоката? Эффект от удара кулаком по столу в суде зависит от уместности и своевременности употребления этого жеста, тогда как при повторении он скорее ослабит, чем усилит впечатление. Сравните его с суетливой жестикуляцией, отличающей участника телевизионных дебатов. Изучите, наконец, видеозапись собственного выступления. Понаблюдайте за выражением лица, движением бровей, пожатием плеч, поднятием пальца. Какой из этих жестов был необходим? Какое впечатление производят все остальные, кроме того, что человек не может сидеть спокойно? Может, они и раскрывают ваш характер, но желали бы вы раскрыть именно эти его стороны? Убеждают эти жесты или отвлекают? Способствуют ли выразительности или просто раздражают? Давайте наблюдать критическим оком и стремиться лучше использовать дар речи, присущий лишь человеку, отказавшись по мере возможности от жестов, сближающих нас с животными. Сосредоточимся лучше на правильном использовании нашего благородного языка, развитого и обогащенного Шекспиром и Мильтоном, Ньютоном и Джонсоном, Джефферсоном и Линкольном. Говоря словами молитвы, оградим язык наш от лжи и клеветы и руки наши от воровства, а также, кстати, и от бессмысленных жестов. Научимся, наконец, думать, что мы говорим, а в конце концов, может быть, и говорить то, что думаем.

ПРАВО НА ЛЕВОЙ СТОРОНЕ

Во всем мире многие были поражены и даже напуганы тем, как недемократически и вопреки прогрессу Швеция (в 1967 году) изменила старинные дорожные правила, уменьшив тем самым на одну число стран с левосторонним движением. Только небольшое их число по-прежнему противостоит в этом вопросе советско-американскому блоку. Конечно же, большая часть настроена безразлично или считает, что вопрос может быть решен простым большинством голосов. Но как и в аналогичном случае с сантиметрами, гектарами, литрами и граммами, спор этот имеет большее значение, чем может показаться на первый взгляд. Это не тот случай, когда побежденным остается только красиво признать свое поражение. Речь здесь идет о высоких моральных принципах. Мы должны быть готовы бороться за свои убеждения в одиночку и, если нужно, годами. Мы должны дать знать всему цивилизованному миру, что право здесь не на стороне силы. В данной ситуации права левая сторона.

Старинный обычай, согласно которому конный и автомобильный транспорт держатся левой стороны, основан на глубоких человеческих инстинктах. Было бы ошибкой считать, что решение этого якобы несущественного вопроса может быть предоставлено произволу несведущего большинства. Человеческое тело имеет по этому поводу изначально свое собственное мнение, поскольку сердце помещается слева. На этом основывается и главный тактический принцип в рукопашной схватке - атаковать правой, левой защищая сердце. Когда палка или дубина уступила место шпаге, вскоре обнаружилось, что оружие любой длины, кроме самого короткого, следует носить на левом бедре. Так заняли свое естественное положение ножны, которые стали бы помехой, окажись они на любом другом месте.

В более поздний исторический период перед воином со шпагой на перевязи стала проблема: как сесть на лошадь. Повторные эксперименты, часто с катастрофическими последствиями, привели его к выводу, что вооруженный шпагой человек должен садиться слева, так как, попытайся он сделать это иначе, непременно оказался бы лицом к хвосту. Помимо всего прочего, на лошадь садятся, когда она находится с левой стороны дороги. Таким образом всадник защищен от проходящего по дороге движения, и в этом выгодном для него положении ему лучше и оставаться. Если же всадник к тому же вооружен копьем, основания держаться левой стороны у него лишь возрастают: так меньше риска зацепиться за нижние ветки деревьев, а сам он - опаснее для любого противника, приближающегося к нему с противоположной стороны.

Заменим всадника колесным экипажем, и перечисленные доводы станут еще убедительнее. Кучер держит вожжи в левой руке, а кнут - в правой. Когда он правит, например, четверкой, ему необходимо пространство справа, иначе ему не достать боков впереди идущей лошади. Чтобы высвободить это пространство, он должен держаться левой стороны, как он это всегда и делал, что давало ему преимущества, попытайся кто-либо обогнать его справа. Для повозки, кареты или кабриолета левая сторона, несомненно, предпочтительней. Причины, по которым движение в более цивилизованных странах придерживалось левой стороны, таким образом, весьма основательны и убедительны.

Но у пешехода логика иная. Хотя примитивный инстинкт заставляет его держаться левой стороны при входе в магазин или ресторан, события последнего времени оказали на него противоположное влияние. Дуэлянт со шпагой или пистолетом подставляет противнику правую сторону, одновременно защищая сердце и уменьшая цель. Но если дать ему щит, побуждения его делаются диаметрально противоположными. Он выставляет вперед левый бок, чтобы максимально использовать возможности щита, оберегая правую руку. Средневековый пехотинец тоже держался правой стороны, что нашло отражение в архитектуре того времени. В средневековом замке винтовая лестница шла от основания по часовой стрелке. На последних стадиях обороны, когда защитники замка отступали на верхний этаж, щит нападающего приходился против стены и движения его правой руки были стеснены. Отсюда у пешехода историческая причина держаться правой стороны, хотя природные его инстинкты направляют его влево.

В этом последнем обстоятельстве можно, казалось бы, усмотреть некоторое оправдание странных обычаев на американских дорогах. Но такая идея лишена всякого основания. Дело в том, что на улице с левосторонним движением пешеходы должны держаться правой стороны. Только в этом случае они могут видеть, что движется им навстречу. Транспорту приходится наступать на пешехода в открытую; экипажи или машины не могут с легкостью спрятаться за его спиной, чтобы, незаметно подкравшись, наброситься на него. Англичане, которые всегда больше заботились о лошадях или собаках, чем о людях, уже в 1930 году настояли, чтобы всякий, ведущий на поводу животное, не только держался правой стороны, но и сам помещался бы между животным и потоком транспорта, руководствуясь, видимо, тем соображением, что лошади - не люди, ими бросаться не приходится.

Ввиду всех этих неопровержимых аргументов в пользу левостороннего движения кажется странным, что в странах, вроде бы не столь уж отсталых в других отношениях, преобладает противоположная система. Как могло случиться, что Англия и Швеция сохранили средневековый обычай, тогда как французы и их приспешники - как следствие, разве что, французской революции - усвоили совершенно иной? Почему, в самом деле, должна была произойти такая перемена?

Это явный случай новшества ради новшества, который можно было бы отнести к той же категории, что и нелепое законодательство в отношении календаря, десятичной системы мер и весов, внутренних границ и бог весть чего еще. Неудобство республиканского календаря сразу всем стало ясно. Недостатки десятичной системы обнаруживаются в настоящее время (математики признают, что преимущество за двенадцатеричной системой). Но правостороннее движение не только упорно сохранялось, но даже и распространилось по сравнению с 1815 годом.

На эту тенденцию в Англии последовала реакция в виде Параграфа 78 Парламентского Акта о путях сообщения от 1853 года. До этого времени дорожные правила опирались на неписаный закон, чья древность доступна только воображению. С 1853 года они официально приобрели силу, особенно в применении к автомобилям в 1904 году. По своей мудрости этот Парламентский Акт уступает только закону, согласно которому впереди любого безлошадного экипажа должен был идти человек с красным флагом и который, будь он прочнее внедрен, мог бы избавить нас от многочисленных несчастных случаев и расходов. Его отмена в 1896 году была равносильна катастрофе, неизбежно повлекшей за собой и требования сделать дороги удобными для автомашин. Поскольку вопрос о таких дорогах в Англии все еще находится в стадии обсуждения, нет никаких сомнений, что когда они, наконец, появятся, они станут только обузой. Правда, с появлением частных вертолетов Англия может спокойно оставить эту проблему и уделить внимание другим.

Рассуждения, представляющиеся столь убедительными в применении к суше, никоим образом не применимы на море. Движение судов определяется другими обстоятельствами, а точнее, особенностью их конструкции. Средневековый корабль унаследовал от скандинавов рулевое весло, расположенное по правому борту. Встречаясь в узком проливе, два средневековых корабля могли с легкостью избежать столкновения, при котором руль бы разлетелся в щепки, держась правой стороны. Такого обычая они и придерживались.

Нужно, однако, признать, что контраст между правилами на суше и на море создает некоторые трудности. Внимание к этому привлек сэр Алан Герберт в своей работе "Противоречия в системе общего права", задав следующий вопрос: что произойдет, если на мелководье колесный транспорт встретится с водным? В судебном деле, на которое он ссылается, истец находился в своем автомобиле, когда Темза вышла из берегов, и потерпел ущерб, пытаясь избежать столкновения с байдаркой ответчика. Истец мог доказать, что он держался левой стороны. Ответчик готов был присягнуть, что держался правой. Факты были неоспоримы, исход же дела зависел от определения терминов "фарватер" и "судоходность". Была ли набережная Темзы в момент наводнения частью реки и таким образом в ведении Адмиралтейства? А если б это были два судна? При таком же уровне прилива, вцепись они друг в друга, явилось бы это пиратским захватом? Рассуждения эти, хотя и чрезвычайно занимательные сами по себе, в данном случае беспредметны. Какими бы сложными ни были проблемы и каковы бы ни были пути их разрешения, такие происшествия вряд ли могут встречаться часто. Хотя, теоретически рассуждая, есть риск в существовании разных правил для суши и для моря, практически опасность невелика.

Поскольку физиологические, исторические и логические примеры

оправдывают существование древнего обычая, кажется странным, что

министерство транспорта затребовало доклад о проблемах, которые могут

возникнуть в случае изменения в Англии дорожных правил. Затребовать такое

сообщение и принять сделанные в нем выводы - не одно и то же. Однако уже

то обстоятельство, что такая возможность рассматривается, внушает тревогу.

Можно предполагать, что такие перемены будут отложены на неопределенное время ввиду чудовищных расходов. Но противники этого плана до сих пор делали упор главным образом на стоимость замены светофоров и дорожных знаков; им не удалось возбудить, как это следовало бы сделать, естественное и справедливое негодование англичан по поводу всякого иностранного вмешательства. Успех Наполеона или Гитлера мог бы привести к этому нововведению, единственному проявлению континентальной тирании, которому Англия последовательно сопротивлялась. Дело в том, что правостороннее движение - это, откровенно говоря, игра не по правилам, что становится особенно очевидным, если мы посмотрим на круговую транспортную развязку, известную в просторечии как "круг". Она выгодно отличается от эстакады, средства, используемого в других странах во избежание риска. Следует обратить внимание при этом, что англичанин, пользующийся "кругом", движется по часовой стрелке. Изменить курс, двигаться против солнца и, вопреки общепринятому обычаю, в направлении, противоположном движению послеобеденной бутылки портвейна, означало бы навлечь на себя всяческие беды.

Вопрос, наконец, не в том, последует ли Англия примеру России, но в том, последуют ли за Англией, и когда, другие страны, с менее высоким уровнем цивилизации. Некоторое раздражение, например, вызывают французы, чье упорство в этом вопросе общеизвестно. Но, с другой стороны, единообразие в обычаях - достоинство сомнительное. Путешествуя, мы получаем удовольствие от того, что каждый народ не похож на другой. Поэтому мы, может быть, поступаем правильно, поощряя иностранцев в их стремлении сохранять свои причудливые обычаи.

Если мы и оказываем некоторое давление на Францию, то это связано с идеей тоннеля или моста, который должен соединить Британию с континентом. Что случится, если на полпути французы откажутся действовать соответственно принятому плану? Об этой трудности много говорилось, но так ли уж она серьезна? Что, если переместить потоки движения на середине пути так, чтобы один устремлялся вниз под другим и в следующую же минуту возникал на другой стороне? Не будет ли это способствовать оживлению монотонности утомительного пути? Что касается французских железных дорог, там проблем нет. Они были построены по проекту британского инженера, которому всякие туземцы не указ, и потому на французских железных дорогах движение с самого начала левостороннее.

БУНТ МОЛОДЫХ

В сентябре 1969 года толпа молодежи, человек примерно двести, заняла старый дом в самом центре Лондона близ Гайд-Парк-Корнер, откуда их в конечном итоге выставила полиция. Этот инцидент привлек большое внимание, на что и был рассчитан, гораздо больше, чем когда та же группа ранее заняла здание, принадлежащее Чаринг-Кросской больнице. Когда захватчики удалились оттуда, здание было в таком состоянии, что вид его вызвал приступ рвоты у обследовавшего его больничного служащего, а женщина-полицейский упала в обморок, и ее пришлось уносить. Об этих инцидентах сообщалось в печати, и в ряде статей ведущие журналисты занялись проблемой бунта молодых. Одна газета ["Дейли мейл", 26 сентября 1969 г. (прим.авт.)] пошла еще дальше, опубликовав любопытный анализ проблемы с точки зрения того воздействия, какое она оказывала на Лондон. Согласно этому сообщению, в нашей столице были тогда три основные группы бунтующей молодежи - хиппи, бритоголовые и ангелы преисподней. Число их в Британии составляло, по приведенным подсчетам, соответственно шестьдесят тысяч, семь тысяч пятьсот и две тысячи. Во многом непохожие и враждебные по отношению друг к другу, эти группы объединяло одно - дух протеста. Прибавив к общему числу отдельные группы меньшего размера, можно заключить, что в Британии в то время насчитывалось около семидесяти пяти тысяч молодых бунтарей при населении в пятьдесят пять миллионов.

Цифры эти на 1969 г. приблизительны, и можно предположить, что с тех пор картина изменилась. Группы исчезали, переформировывались, названия менялись, кто-то взрослел, для других наступало время юности. Однако общее количество, скорее всего, не уменьшилось и не возросло. Но общее количество, каково бы оно ни было, всегда обманчиво. На каждого законченного хиппи всегда придется десяток подростков, находящихся в той или иной степени под его влиянием. Ангелы преисподней занимаются тем, чем хотело бы заняться много большее количество молодых людей. Они одновременно и представляют молодежь и влияют на нее. Отчеты об их похождениях публикуются в печати и вызывают восхищение, их стилю одежды подражают. Проявления насилия с их стороны не встречают эффективного сопротивления у тех, кто не входит в их ряды. Знаменательно, что молодежь перестала подражать героям старшего поколения, даже космонавтам, и предпочитает следовать примеру своих собственных героев, эстрадных певцов и наркоманов. Так что проблема не в семидесяти пяти или ста тысячах борцов с условностями, но в гораздо большем числе тех, кто беззащитен перед их влиянием. К слову сказать, проблема эта, каковы бы ни были ее истоки, знакома также как центральным, так и местным властям Германии, Франции и Голландии. Заключается она в нежелании молодежи, или некоторой ее части, стать членами общества - такого как оно есть, и эта тенденция обнаруживается в настоящее время в ряде стран от Америки до Японии.

Хотя проблема эта и весьма распространена, она не универсальна. В обществах, по преимуществу аграрных, авторитет возраста по-прежнему незыблем. Молодежь обнаруживает больше склонности к мятежу в технически развитом и развивающемся обществе, где старики утратили преимущество возраста, а их традиционная мудрость стала пережитком. К такой ситуации ведут два процесса. Индустриализация прежде всего ослабляет и впоследствии окончательно уничтожает семью как общественную единицу. Семья, состоящая из четырех поколений, больше не существует, и остается только маленькое ядро из родителей и детей, очень часто с работающей матерью. Возможно, для того, чтобы совсем покончить с семьей, нужно лет пятьдесят, но во многих местах это уже сделано. Во-вторых, общество развивается таким образом, что молодой человек, только что прошедший курс компьютеризации, имеет более высокую квалификацию, чем тот, кто старше его, но чей опыт уже считается сегодня бесполезным. Поэтому, например, американская организация, пославшая астронавтов на Луну, имеет свою собственную иерархическую структуру, основанную не на старшинстве, но на числе дверей, в которые имеет право войти каждый сотрудник. Наши битники и хиппи понятия не имеют об электронике (или о чем-либо еще), но они вполне усвоили идею, что старшие утратили свой престиж. Взросли они на сугубо индустриальной почве.

Проблема бунтующей молодежи началась с того поколения, которое не успело попасть на вторую мировую войну. Это было так называемое "Beaten generation" [поколение битников (англ.)], родившихся в 1928-1929 гг., в числе которых, например, английский драматург Джон Осборн. Членов этой возрастной группы привело к утрате иллюзий то обстоятельство, что за "горячей" войной, развязанной Германией, последовала война "холодная" - между Россией и США. Их взгляды удачно отразил американский романист Джек Керуак (он родился в 1922 году в Канаде), чья первая книга вышла в 1950 г. Подобное отношение к жизни продемонстрировал и Марлон Брандо в фильме "Дикарь". К этому же поколению в Англии принадлежали английские стиляги (Teddy Boys). Часть молодежи, разочарованная последствиями второй мировой войны, обратилась к социализму и ждала спасения от России. Эта последняя иллюзия рухнула с провалом венгерского восстания в 1956 году. Они сочли венгерские события доказательством того, что Советская Россия ничем не лучше США и столь же беспощадна в преследовании своих целей. Более значительные книги вышли в 1957-1958 гг., и по образу русского "Спутника", космической ракеты 1959 г., появилось слово "битник", пришедшее на смену слову Beat. Таким образом, движение, отвергающее свое общество, сформировалось примерно двенадцать лет назад. С тех пор названия переменились, на смену битникам пришли моды и рокеры (mods and rockers), а их в свою очередь сменили хиппи и бритоголовые, боджи (bodgies) в Австралии и провес (provos) в Голландии.

Местом сосредоточия битников стала Калифорния, штат, где американский прогресс и цивилизация достигают высшей точки. Переселенцы прибывали туда в основном из других штагов, постепенно отрываясь от родных корней, и Калифорния стала для них последним этапом в серии перемещений. Свободные от всяких семейных связей, они двигались все дальше и дальше на Запад в поисках солнца, в районы последних достижений в промышленной сфере. Они предали забвению сельскохозяйственные традиции своих прадедов из Новой Англии и Польши, а все идеи, связанные с тяжелой промышленностью, остались у их дедов на Среднем Западе. Все самое новое, лучшее, прогрессивное и просвещенное они надеялись обрести в Калифорнии. А если и есть какое-то место в Калифорнии, где сосредоточена квинтэссенция просвещения, - так это университет Беркли. Отвергать Беркли - значит отвергать Калифорнию. Отвергать Калифорнию - значит отвергать США. Отвергать США - значит отвергать весь западный мир, если не вообще весь мир. Это-то как раз и произошло. Группа студентов отвергла не только то, о чем могло бы сожалеть старшее поколение, но сам объект высшей национальной гордости. Из населенного хиппи квартала Сан-Франциско движение протеста достигло Беркли, принимая формы демонстраций, беспорядков и мятежей. Оттуда оно распространилось в другие университеты, поражая даже такие не похожие и далекие друг от друга города, как Лондон, Франкфурт, Амстердам, Париж и Токио. Началось же это движение в главном академическом центре самого привлекательного города в самом процветающем штате ведущей страны мира.

Студенческие демонстрации стали с тех пор настолько заурядным явлением, что принимаются теперь как нечто повседневное, обычное, естественная разрядка для накопившихся эмоций. Но мало кто понимает, что демонстрация, какова бы ни была ее цель, есть отрицание всего, что олицетворяет собой университет. Первый принцип учености, предложенный Сократом и разработанный Аристотелем, - это признание студентом недостаточности его знаний. Мы поступаем в университет, чтобы узнавать. Наши воззрения, если они у нас есть, должны пройти испытание светом разума. Наши убеждения, по мере того как мы их приобретаем, должны подкрепляться логически, фактами, которые мы готовы доказывать. Ни один ученый не станет ходить по улице с плакатом, выкрикивая лозунги. Почему? Потому что бессмысленные повторения, шум и угрозы чужды академическому миру. Утверждение не станет истиной лишь оттого, что мы повторяем его снова и снова. Оно не приблизится к истине, даже если поставить его на голосование. Скажите рабочему или школьному учителю, что земля плоская, и он скорее всего ответит: "Ерунда!" Скажите то же ученому, и он спросит: "Откуда вам это известно?" Его заинтересует возможный ход рассуждении. Сократ, основатель академического мира, никогда ничего не утверждал. Ссылаясь на свое неведение, он просто задавал вопросы. Мы же, считаясь его учениками, в качестве основного доказательства используем горло. Наверное, всем встречались демонстранты, несущие плакаты "Американские империалисты, долой из Вьетнама!". Некоторые из них, возможно, студенты университетов, но они были приняты туда по ошибке, и их следует немедленно исключить - не за преступление против тишины и общественного порядка, но за преступление против науки, не принимающей тупого повторения в качестве доказательства. Подлинный студент, по праву занявший место на студенческой скамье, высказался бы так: "Насколько я разбираюсь в обстоятельствах, я склонен сомневаться, что американцы смогут многого добиться, сохраняя свои войска во Вьетнаме в их настоящем количестве". Ученым свойственно множество недостатков, но они хранят свое основное кредо: "Лозунг, провозглашенный тысячу раз десятью тысячами, не является в большей степени истиной, чем противоположное убеждение, высказанное шепотом одним человеком". Это первый шаг к подлинной учености, и мы не достигнем никакого прогресса, пока этот шаг не будет сделан.

Студенческая революция в университете Беркли произошла в 1964 г. и закончилась отставкой его президента, человека весьма выдающегося. Если же мы спросим себя, почему такое движение могло иметь успех и распространиться, нам придется задать другой, более масштабный вопрос: "Почему такое движение растет и ширится?" Ответ мог бы быть таков: люди никогда не восстают против тирании, но всегда - против власти слабеющей и колеблющейся. Человеку не свойственно ломиться в дверь, запертую на ключ и закрытую на засов. Удар, как правило, приходится в приоткрытую или шаткую дверь со сломанным замком. История любой революции начинается не с заговора повстанцев, но с сомнений и разлада среди людей у власти. Упадок власти создает вакуум, заполняемый протестом. Столкнувшись лицом к лицу с бунтующей молодежью, мы должны бы спросить себя, каким комплексом вины, какими слабостями страдает старшее поколение. У него всегда в запасе средства подавить или по крайней мере сдержать этот бунт. Что может быть проще? Первое оружие, и самое могущественное, не обращать на бунтарей никакого внимания. Если бы телевизионные и радиокомментаторы сговорились со всеми журналистами - соглашение взрослых людей со взрослыми людьми - не освещать молодежные демонстрации по какому бы то ни было поводу, движение бы застопорилось. Второе оружие, в поддержку первого, - это сила насмешки. Третье - проникновение в ряды бунтарей и работа изнутри. Есть еще и другие средства, более суровые. Если они не используются, то только потому, что старшие чувствуют себя уязвимыми и виноватыми. Мы спрашиваем друг друга, кто виноват, не следовало ли нам посоветоваться с молодежью, не передать ли власть тем, кто помоложе, не предоставить ли им право голоса с восемнадцати, шестнадцати или с десяти лет. И нет нужды удивляться, что движение это растет и ширится; все ясно: мы сами содействуем этому.

Движение протеста среди молодежи культивируется и поощряется теми, кто уже немолод. Факт остается фактом, в разных странах дела идут по-разному. В аграрных уважение к возрасту сохраняется, протест же растет вместе с промышленностью. Что же отталкивает молодежь в технически развитом обществе? Иными словами, какими факторами в нашем или в других обществах в различные периоды определяется притягательная сила, способная объединить людей? Сила эта, привлекающая всех, включая молодежь, создается неким внешним импульсом. Нетрудно заметить, что среди стран, где эта сила была особенно могущественной, немало таких, которые посвятили себя решению величайших задач за своими пределами. Задачей Австрии и Польши когда-то было спасти Европу от угрозы ислама. Испания исследовала и развивала Новый Свет. Франция стремилась захватить и удерживать европейское лидерство. Целью США было колонизировать Северную Америку, точно так же как России - колонизировать Азию. В Британии наша задача некогда была управлять Британской империей. В этих и многих других случаях старшее поколение обращалось к молодежи: "Помогите нам выполнить то, что должно быть выполнено. Миссия эта тяжела и опасна. Нам нужна ваша помощь". Вот в этом-то обращении как раз и заключена объединяющая общество сила, и в этом огромное преимущество коммунистических стран. В США власть имущие говорят молодежи: "Посмотрите, что мы можем вам предложить! У вас есть школы, колледжи, культура и спорт, цветное телевидение и путешествия. Что вам еще нужно?"

Им нужна цель. Люди хотят присоединиться к марширующей колонне, которая, как им кажется, к чему-то движется; и коммунисты хорошо это поняли. Они не обещают комфорт, они вербуют новобранцев для опасной миссии. Этот призыв имеет огромную притягательную силу, особенно для тех, кого стоит вербовать.

Если мы хотим вновь завоевать преданность сбившейся с пути молодежи, мы должны назвать им какую-то цель вне того общества, в котором им предстоит жить. Социализма здесь недостаточно, да он и не имеет к этому отношения. Цель наших реформаторов - сделать жизнь людей более благополучной и процветающей, заботясь особенно о больных и престарелых. Может быть, это и полезные побочные продукты общей кампании, но чего нам не хватает, так это самой кампании. Чего мы пытаемся достичь с точки зрения нематериальной? Ответ на этот вопрос есть у марксистов; пусть и устаревший, он все же лучше, чем ничего. Каков будет наш ответ? Пока мы не ответим на этот вопрос, молодежь нам не привлечь. Совсем необязательно, чтобы у нескольких стран была одна и та же задача. Гораздо более вероятно, что у большинства из них будут различные цели, даже если это, как у Израиля, просто выживание.

Для Британии это, очевидно, должен бы быть роспуск Содружества и вхождение в общеевропейское сообщество. Этот подвиг потребует огромных усилий воображения, понимания, приспосабливаемости и умения. Мы должны прежде всего понять, что нелепые попытки копировать наших партнеров (заменяя мили километрами) тут ни при чем. Нам нужно пересмотреть подход к географии и истории, чтобы Европа стала реальностью, заменив нам утраченное. Пример того, как это можно осуществить, дают нам скандинавы. Они уже образовали группу из четырех стран, между которыми нет ни границ, ни необходимости в паспортах. Не это ли будущее готовится и для нас: возможность находиться в Голландии или Австрии и в то же время чувствовать себя дома. В мирном и созидательном смысле нам предстоит покорить миры. Настало время приступить к делу.

О ЮМОРЕ

Среди того, что Британия внесла в мировую цивилизацию, - британское чувство юмора, предполагающее, среди прочего, британское чувство меры. Конечно, серьезные люди станут отрицать важность юмора, пренебрежительно спрашивая, какая польза в простой шутке? Но тут они совершенно заблуждаются. Шутка подчас служит нескольким целям, не только полезным, но и жизненно важным. Она может помочь заучить урок, который иначе бы забьется, снять напряженность ситуации и тем самым предотвратить кровопролитие. Она может, в конце концов, помочь отличить важное от неважного. В мире должно быть место юмору, и мы совершенно правы, пытаясь понять его механизм и функции. Хорошо бы, конечно, при этом не забывать, что серьезным может быть всякий, но чтобы забавлять, нужен ум. Когда-то придворный шут бьет на государственной службе, напоминая министрам, что по любому вопросу может существовать и иная точка зрения. Такое напоминание имеет цену и по сей день, и шут трудился не зря.

Все известные миру анекдоты можно было бы разделить на четыре типа: гомеровский анекдот, анекдот, основанный на разочаровании, анекдот по поводу секса и анекдот, основанный на игре слов. Гомеровский анекдот самый старый и простой. В нем речь идет о неудаче, постигшей кого-нибудь вследствие физического или нравственного недостатка: слепоты, глухоты, пьянства, трусости или неловкости. В таких анекдотах, как известно из Гомера, король или верховный жрец величественно вступает в зал, спотыкается о коврик и разбивает себе нос. Такие же шутки до сих пор практикуются на телевидении и приводят в восторг детей. Трусость тоже хороший повод для анекдота, если, конечно, трус претендует на звание храбреца, появляясь, например, в военной форме. Так, негра, поступившего на военную службу, спрашивают, не хотел бы он служить в кавалерии. "Нет, сэр, - отвечает он, - когда труба протрубит отступление, мне лошадь только помеха". Это юмор сугубо материального свойства, и наше воображение рисует бегущего с поля боя неудавшегося солдата. Более же изощренная форма - словесная. В "Панче" много лет назад была помещена картинка, изображающая очень важную персону в безукоризненном вечернем костюме и белом галстуке, в накидке и цилиндре. На переднем плане беседуют два таксиста, и один говорит другому: "Билл, ты слыхал когда-нибудь про бога?" Билл признает, что кое-что слышал, и тогда первый таксист кивает в сторону джентльмена: "Ну так вон его братец, Арчибальд". Это своего рода банановая кожура под ногами важного члена аристократического клуба. Та же шутка есть и в старом стишке:

Он всегда отличался смиреньем,

Пока на тарелку с вареньем

Не сел с видом довольным

Он на празднике школьном.

Тут викарий сказал: "...А теперь, детки, встаньте и мы произнесем благодарственную молитву".

Чтобы такой анекдот имел успех, необходимы два условия. Первое - чтобы короля или епископа действительно почитали. Падение какого-то мелкого служащего или обычного пьяницы не будет иметь такого эффекта. И второе: падение не должно приводить к увечью или смерти. Высокое положение в обществе и позиция человека, распростертого на пороге, несовместимы и смешны. Между королевским званием и смертью несовместимости нет. Если увечье смертельно, инцидент нас уже не забавляет.

Анекдот второго типа построен на разочаровании, на контрасте между ожидаемым и тем, что в конечном итоге случается. Гости прибывают на банкет, состоявшийся накануне. Толпа собирается на крикетный матч, а поле залито водой. Выражение лиц болельщиков вызывает смех у тех, кого игра не интересует. Жених появляется в разубранной церкви в соответствующем одеянии в окружении многочисленных родственников, а невесты нет. Неважно, похитили ее или она дожидается в другой церкви, но разочарованный вид жениха служит источником развлечения для мальчиков из хора и посторонних наблюдателей. В сцене из какого-то телевизионного спектакля нового посла с церемониями встречают в аэропорту. Салютует старинная пушка, грохот, дым, и посол с протянутой рукой проходит мимо группы встречающих, в то время как те проделывают тот же маневр в противоположном направлении. Картина смотрится еще лучше, будучи дополнена деталями анекдота первого типа, в данном случае парадной формой, орденами, шляпой с перьями и шпагой.

Анекдоты третьего типа связаны с сексом. В большинстве обществ существует общепринятый тип отношений между полами. Например, брак, как правило, - это законное установление, в котором количество жен может варьироваться от одной до четырех. Предполагается, что все девушки до замужества невинны. В семейных отношениях верх берут мужья, а жены считают за благо повиноваться. Возможны варианты, но схема остается та же. Именно на вариантах и основываются анекдоты: у мужа, кроме жены, может быть любовница, у жены, кроме мужа, может быть еще и приятель-молочник; муж может оказаться женоподобным, жена неженственной. Анекдоты, построенные на объяснениях поздно вернувшегося домой мужа, так же многочисленны, как и о любовнике под кроватью. Пожилой адвокат, возвратившись домой, находит молодую жену в постели с другим. Его негодование кажется ей смешным. "Нет, меня просто поражает, - говорит она, - что вас эта новость могла застать врасплох". "О нет, - отвечает обманутый муж, - это вас застали врасплох. Я же был поражен". Следует заметить, однако, что эта история содержит элементы анекдота четвертого типа. В данном случае комизм ситуации дополняется игрой слов: обыгрываются два значения глагола surprise - удивлять, поражать и заставать врасплох. В этом смысле чистым по форме, если не по содержанию, является рассказ о невесте, которую спросили перед свадьбой, какого рода церемонии ей больше по вкусу. "Тебе нравятся пышные свадьбы, - спросил жених, - или скромные?" Хорошенько подумав, юная дева отвечает следующее: "Мне кажется, мамочке с папочкой было бы приятнее, если бы у меня была пышная свадьба - для начала". Еще более простой анекдот о польском пилоте, который проходит психологический тест. "Вообразите, - говорит ему врач, - что вы у штурвала и видите внизу вихрь, образуемый вращением винта. О чем бы вы подумали, что он вам напоминает?" "О сексе", - без колебаний отвечает пилот. Психолог, привыкший к ответу "о пинте пива", был откровенно озадачен. "О сексе? - повторил он. - Но почему?" "А я всегда о нем думаю".

Четвертый тип анекдота основан на словах, на двусмысленном, необычном или ошибочном их употреблении, например, при неверном переводе, произношении или написании. На ошибочном употреблении слов строится анекдот об иностранце, которого спросили, есть ли у него дети. "К сожалению, - ответил он, - моя жена неродовита". Почувствовав, что сказал что-то не то, он быстро поправился: "Я хочу сказать, моя жена безродная". Заметив опять, что впечатление, которое произвели его слова, мягко говоря, странное, он делает очередную попытку: "Я имею в виду, - произносит он уже с отчаянием в голосе, - что моя жена беспородная". Говорят, что доктор Спунер имел обыкновение менять местами слоги, делая выговор студентам: "Вы запустили все мои понятия" вместо "Вы пропустили все мои занятия". Что до каламбура, то лучший образец можно найти в анекдоте об анархисте на бое быков в Испании, где этот негодяй бросил на арену бомбу. Бык, увидев бомбу, ее проглотил, а толпа взорвалась криком: "abominable!" [Игра слов здесь в том, что слово abominable (ужасно, чудовищно) напоминает по звучанию английскую фразу "A bomb in a bull" (бомба в быке).] Подобного рода юмор мы находим и в старом силлогизме: "Кошка четвероногая. У стола четыре ноги, значит, стол - это кошка". Во всех этих примерах юмор носит лингвистический характер, основан на значении слов, их правильном и неправильном употреблении.

Хотя все эти четыре категории действительно существуют, немного поразмыслив, мы приходим к выводу, что они очень похожи. Проанализируйте их, и станет очевидным, что это все вариации на одну и ту же тему: контраст между тем, что должно быть, и тем, что есть на самом деле. У них одна основа - чувство меры, пропорции и авторитета. Пропорция - это соотношение между частями и целым. Первыми ее обнаружили греки, назвав Золотой серединой. Говорят, что они нашли ее, предложив нескольким людям разделить палку на неравные части. Полученное таким образом в результате выборов среднее представляет собой общепринятое соотношение между частью и целым. Но каков бы ни был их метод, установленное ими идеальное соотношение до наших дней лежит в основе лучших произведений архитектуры.

В пропорции греки видели секрет телесного совершенства, красоты, искусства и достойного поведения. Диспропорция, неправильное соотношение или огромные размеры были для них объектом насмешек. На эстраде еще появляются номера, когда маленький человек в огромной шляпе выходит на сцену в сопровождении верзилы в крохотной шапочке. Не менее важным для греков был авторитет, подчиняющийся их чувству пропорции. Великие люди у них были важны, но не величественны. Если бы правитель Японии или Сиама споткнулся на коврике у двери, это было бы воспринято совершенно серьезно, как дурное предзнаменование, знак грядущего несчастья, но отнюдь не как повод для веселья. Если взять другую крайность, общество всеобщего равенства, то злополучное происшествие так же едва ли будет воспринято как забава. Юмор рождается, когда высокую особу уважают, но не боготворят, почитают как потомка богов, если угодно, но не как само олицетворение божества. Уважение к правителям должно также простираться на законы и обычаи, манеры и этикет, которыми обычно обставлена власть. Здесь опять же имеет решающее значение чувство меры. Если наказанием за нарушение этикета является смерть, то его правила не повод для смеха. Если этикет вообще игнорируется, нарушение его тоже никого не насмешит. Источник юмора - это правило, соблюдаемое всеми, но не под страхом смерти.

Английский юмор традиционно основывается на отдельных случаях пренебрежения авторитетом власть имущих. Старые номера "Панча" полны анекдотов о промахах, допускаемых нуворишами, обнаруживающими свое невежество на охоте, на скачках в Эскоте или во время Хенлейнской регаты. Юмор оперетт Гилберта и Салливана бьет из того же источника. В "Иоланте" высмеивается палата лордов, когда пэры в мантиях появляются на сцене, чтоб доказать важность своего положения (или отсутствие таковой). Это вызывает смех у аудитории, в глазах которой пэры, заслуживают почитания. В "Пинефоре" звучит много шуток по поводу морского министра, абсолютно незнакомого с морским делом. Это опять-таки сделано в расчете на публику, считавшую флот основой могущества, процветания и влияния Англии. Подобного рода шутки встречаются и в "Пиратах из Пензенса". В "Суде присяжных" под прицелом оказывается судопроизводство. Во всех этих, а также и других случаях осмеивается безоговорочно принимаемый авторитет. Вреда в том никакого нет, и люди, склонные воспринимать себя слишком уж всерьез, в результате смеются сами над собой. Об одном знаменитом дипломате рассказывают, что у него был свой опыт обращения с молодыми коллегами, имевшими обыкновение входить к нему в кабинет со слишком уж важным видом. Когда кто-либо из них направлялся к выходу, великий человек говорил: "Помните правило номер шесть". На это неизменно следовал ответ: "Да, сэр. Непременно, сэр". В дверях молодой сотрудник останавливался и спрашивал: "Простите, сэр. В чем заключается правило номер шесть?"

Дальнейшая беседа протекала таким образом:

— Правило номер шесть гласит: не принимайте себя чересчур всерьез.

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр. А каковы остальные правила?

— Остальных нет.

В анекдотах, высмеивающих власть имущих, очень часто речь идет об армии, флоте или церкви. Со времен первой мировой войны известен анекдот о том, как только что произведенный офицер занимался обучением своего взвода на скалах Дувра. Солдаты строем приближаются к краю утеса, а молодой офицер в растерянности никак не может вспомнить слова команды. Сержант приходит к нему на помощь: "Скажите же им что-нибудь, сэр, хотя бы "прощайте". К тому же периоду относится знаменитая работа Г.М.Бейтмена, изображающая гвардейца, уронившего винтовку.

Во многих флотских анекдотах обыгрываются сигналы. Так, в одном из них эсминец, подходя к месту стоянки, запутался в противолодочных заграждениях, столкнулся с кораблем поддержки, задел буксир и, наконец, бросил якорь в месте, отведенном для авианосцев. Все глаза были устремлены на флагманский корабль в ожидании, какая на это последует реакция. Сигнал, поданный довольно мощным прожектором, состоял из одного лишь слова "ну". После паузы, показавшейся всем вечностью, последовало окончание: "и ну". Аналогичный случай рассказывают про летчиков. Немецкий бомбардировщик над территорией Англии отстал от своего соединения, потерял ориентир и в результате сел на аэродроме в Уилтшире, приняв Бристольский залив за Ла-Манш. Оставив самолет, экипаж направился к контрольной башне. В этот момент какое-то шестое чувство подсказало пилоту, что-то не так. Возможно, ему случилось заметить британский флаг. Во всяком случае, изменив свое решение, он повел экипаж обратно к самолету. Включив мотор, он аккуратно вырулил по взлетной полосе, поднялся в воздух и в конце концов вернулся к своим. Сообщение об этом инциденте мгновенно разошлось по всем авиационным частям с комментарием министерства авиации: "Так не годится". Нельзя не признать, что у министерства были основании негодовать.

Все церковные анекдоты восходят к истории про яйцо и младшего священника. Рисунок в "Панче" изображает этого озадаченного, трепещущего простофилю, которому за завтраком у епископа подали тухлое яйцо. Епископ, особа весьма внушительного вида, мерит его суровым взглядом, вопрошая: "Ваше яйцо в порядке, мистер Грин?" или что-то в этом роде. В ответ он слышит классическую фразу: "Местами, милорд, оно превосходно". Вспоминается еще один клерикальный анекдот про епископа, остановившегося в гостинице. Прислугу заранее проинструктировали о том, как обращаться к высокой особе, причем сверхтщательно готовили мальчика-слугу, в чьи обязанности входило принести в спальню епископа его башмаки. Мальчику было приказано постучать, а когда епископ спросит, кто там, ответить: "Это мальчик, святой отец". Когда же ответственный момент наступил, слуга от волнения перепутал все, чему его научили. Его авторизованный вариант был: "Это отец небесный, мой мальчик". И епископ спрятался под кровать.

Что касается архиепископов, то лучший анекдот был о том, как архиепископ Кентерберийский жаловался премьер-министру Уинстону Черчиллю на скудость своего дохода. "Ведь приходится содержать дворец в Лэмбете - огромное здание. Вы представляете себе, господин премьер-министр, там сорок спален!" "В самом деле? - ответил Черчилль. - И насколько я помню, всего лишь тридцать девять догматов". Духовное лицо еще более высокого ранга затронуто в анекдоте о школьнике, которого спросили, что такое папская булла. Не задумываясь, он ответил: "Корова, которую держат в Ватикане, чтобы для детей папы было молоко" [анекдот построен на словах-омонимах: bull - бык и bull - булла]. Но и это не предел. Вспомним анекдот о школьнике, который не мог ответить ни на один вопрос и в конце концов написал: "Бог знает, а я нет". И добавил (дело было в декабре): "Счастливого рождества". Он получил обратно свою тетрадь с надписью: "Бог выдержал, а вы нет. С новым годом!"

Все эти анекдоты, удачные и не очень, предполагают уважение к установлениям, о которых идет речь. Корни их в обществе, где министры, пэры, генералы, адмиралы и епископы - люди достойные и известные. Анекдот о яйце не имеет никакого смысла, если епископ не внушает трепета младшему священнику. Такие ситуации кажутся комическими только в обществе, где царствуют авторитеты и господствует чувство меры. В гомеровском анекдоте главное лицо действительно должно быть важной персоной, уважаемой, но не обожествляемой. В анекдотах с обманутыми ожиданиями предполагается, что обычно все происходит так, как того и следует ожидать. Если в стране царит такой беспорядок, что ничто не происходит вовремя и там, где надо, никакие анекдоты, построенные на контрасте между ожидаемым и действительным, невозможны. Точно так же анекдоты о сексе смешны только там, где есть хоть какие-то нормы, от которых можно и отступить. Анекдоты же четвертого типа, вся соль которых в словах, доступны только аудитории с высоким уровнем образования. В "Соперниках" Шеридан развлекает нас образом миссис Малапроп, употребляющей длинные слова, не представляя себе, что они значат. Сцены, в которых она появляется, довольно забавны, но только для людей с достаточным словарным запасом.

Сейчас для юмористов настали трудные времена, поскольку необходимый фон здравомыслия исчезает или уже исчез. Юмористический эффект зависит во многом от того, чем мы сочли нужным пренебречь: от иерархии, которую мы упразднили, дисциплины, которую мы больше не поддерживаем, установлении, в которые мы больше не верим, от языка, грамматику и орфографию которого мы забыли. Комику всегда нужен серьезный напарник, персонаж, олицетворяющий здравый смысл и душевное равновесие. Без этого контраста шутки не работают. Смысл шутки именно в несовпадении того, что должно быть, с тем, что есть. Отказ от условностей, сдерживающих факторов и правил поведения означает отказ и от юмора. Непоследовательность и глупость остаются, но без своих противоположностей они ничего не значат.

Глава о юморе может быть вполне серьезной, в ней может не быть и ничего смешного. А с другой стороны, почему бы и не закончить ее анекдотом? Один американский предприниматель как-то заметил, что на бирже появились некие акции с номинальной стоимостью в один цент. Сознавая, что то, что не может упасть, вполне может подняться, он приобрел этих акций на десять тысяч долларов. Через день или два ожидания его оправдались: акции шли теперь по два цента. Американец решил развить успех. Купив еще акций на десять тысяч, он напряженно ждал, как будет реагировать биржа. И опять оказался прав: акции поднялись до трех центов. Делец всегда знает, когда наступает время извлекать прибыль, и наш герой понял, что время это пришло. Схватив телефонную трубку, он соединился со своим маклером и отдал решительный приказ: "Продавайте!" С другого конца провода донесся усталый голос: "Кому?"

Далее