Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Мария Сергеенко

 

ЖИЗНЬ ДРЕВНЕГО РИМА

К оглавлению

ПРИМЕЧАНИЯ

К главе первой

1. Страбон считал такими преимуществами близость судоходных рек и обилие строительного материала (235); Цицерон – близость к морю и в то же время некоторую удаленность от морского берега (de rep. II. 3. 6-7); Тит Ливий – "судоходную реку, по которой можно подвозить плоды земные из глубины страны и товары с моря; море достаточно близкое, чтобы служить нам, и далекое настолько, чтобы не грозить нападением чужеземного флота; срединное место в Италии" (V. 54. 4); экономическое значение Тибра выдвигает и Дионисий Галикарнасский (Ant. rom. IV. 44).

2. Холмы эти, расположенные амфитеатром на левом берегу Тибра, полукружием охватывают Палатин; вот их названия и высота:

Капитолий, между двумя вершинами которого, собственно Капитолием (высота 46 м) и Кремлем (Arx, высота 49.2 м), находится впадина (Asylum, высота 36.5 м, теперь piazza del Campidoglio);

Квиринал (высота 61 м), к которому примыкает Виминал (высота 56 м);

Эсквилин с его отрогами – Циспием (высота 54 м) и Оппием (высота 53 м);

Целий, распадающийся на две высотки – собственно Целий и "маленький Целий" (Celiolus);

Авентин – Большой (высота 46 м) и Малый (высота 43 м), разделенные ложбиной;

Палатин с двумя вершинами – Гермал (высота 51 м), где находятся сады Фарнезе, и Палатий (высота 51.2 м).

К этим холмам надо прибавить на правом берегу Тибра Яникул (высота 85 м) и к северу от него Ватикан (Ватиканские горы, высота 146 м).

Между Палатином и Эсквилином лежит высокая скалистая площадка – Велия. Между этими холмами находятся ложбины, представлявшие собой в древности настоящие болота: Велабр и Коровий рынок (forum Boarium) – между Капитолием и Палатином; Форум – между Палатином, Капитолием и Квириналом, Аргилет и Субура – под Квириналом, Виминалом и Эсквилином; Аппиева дорога – между Целием и Авентином; Большой Цирк (долина Мурции) – между Палатином и Авентином.

3. Тит Ливий пишет (V. 55. 2-5): "Город начал строиться как попало... строили где кто хотел... спешка заставила забыть о прокладке правильных улиц... Рим похож на город, захваченный в таком виде, а не выстроенный по плану".

4. Квиринал в первый век империи несомненно, а вероятно уже в конце республики, стал излюбленным местом, где селились люди богатые и знатные. Здесь находился Тамфилиев дом, перешедший к Аттику по наследству от дяди; "прелесть его заключалась не в постройке: ее придавал парк" ("лес" – silva, – Nep. Att. 13. 2); здесь жил Т. Флавий Сабин, брат императора Веспасиана, и у самого Веспасиана тут на улице Гранатового Дерева был собственный дом, превращенный впоследствии в храм Флавиева рода. Среди видных обитателей Квиринала были: Нарцисс, отпущенник Клавдия, который пользовался огромным влиянием и силой, Секст Эруций Клар, консул 146 г. н.э., "поклонник старинных нравов и старых писателей" Юлий Авит, отец императора Элагабала, и Альфений Цейоний Юлианий Камений, видный противник христианства, обвиненный в занятиях магией.

На Эсквилине, в западном конце Оппия, который назывался Каринами, находился дом Помпея, который после его смерти перешел к Антонию (carina – "киль"; Сервий говорит, – ad Aen. VIII. 361, – что название это было дано потому, что некоторые здания около храма Матери-Земли напоминали корабельные кили). Тут же по соседству с этим храмом, одним из древнейших храмов Рима, в котором Варрон поместил действие первой книги своего "Сельского хозяйства", жил брат Цицерона, Квинт. На Эсквилине жил и Плиний Младший (epist. III. 21. 5; Mart. X. 19. 10).

Мы не знаем, как был населен Целий во времена республики. Что там были многоэтажные дома, это засвидетельствовано рассказом Цицерона о мошеннической проделке Клавдия Центумала, от которого авгуры потребовали, чтобы он снес часть своей инсулы, так как она по своей высоте мешала им наблюдать за птицами (de off. III. 16. 66). В императорское время – это тихое место, где мало движения и почти нет торговли; так же как Квиринал, это аристократический район. Здесь жил Мамурра, адъютант Цезаря в Галлии, первый в Риме облицевавший свой дом мрамором. У него, первого в городе, "не было в доме ни одной колонны, которая не была бы целиком из мрамора, каристского или привезенного из Луны" (Pl. XXXVI. 48). Здесь находился "прекрасный дворец Латеранов" (Iuv. 10. 17), конфискованный Нероном, так как хозяин его, Плавтий Латеран, принимал участие в заговоре Пизона и был казнен. Септимий Север вернул его своему другу Т. Секстию Латерану, консулу 197 г. Марк Аврелий провел детство на Целии в доме своего деда Анния Вера; на Целии жили Вигеллий, друг Сенеки, Оппелий Макрин, префект претория, организовавший убийство Каракаллы (217 г.) и взошедший на императорский престол, знаменитый Симмах, страстный защитник языческой религии.

Авентин в республиканское время был местом, где жил преимущественно небогатый и трудовой люд. С империей все меняется: аристократия, вытесненная с Палатина, перебирается, между прочим, и на Авентин. Одно звонкое имя следует здесь за другим: здесь живут Лициний Сура, друг и земляк Траяна; Корнифиция, младшая сестра Марка Аврелия; Галерия Фундана, вдова Вителлия; Корнелий Репентин, префект претория при Антонине Пие; Фабий Пилон, близкий друг Септимия Севера; Альбина и ее дочь Марцелла, знатнейшие женщины Рима, корреспондентки Иеронима, ревностные христианки, превратившие свой дворец в монастырь. На Авентине, в бытность свою частными людьми, жили и Траян, и Адриан: еще в IV в. показывали их дома.

Палатин при республике был излюбленным местом сенатской аристократии: здесь жили Цицерон, Гортензий, М. Целий, друг и ученик Цицерона, Катилина, Марк и Луций Крассы. При империи он стал весь целиком собственностью императорского дома.

5. Храм этот был построен Антонином Пием в западном конце Священной Дороги, прямо против входа на Веспасианов форум Мира, в память его обожествленной жены Фаустины (141 г.).

6. Дом этот находился у подножия Палатина с южной стороны Священной Дороги, восточнее храма Фаустины. Арка Тита стояла в самом начале Священной Дороги.

7. На Священной Дороге торговали (и, по всей вероятности, имели тут же свои мастерские): М. Цецилий Юкунд, ювелир (CIL. VI. 9207); отпущенник Л. Фурия, Диомед, чеканщик (9221); граверы Фавст и Фортунат Децимии, имевшие отпущенников и отпущенниц (9239); литейщики Селлий Онесим (9418) и "отпущенник Титир" (9419); ювелир, работающий с драгоценными камнями (margaritarius), отпущенник Л. Стация, Эрот (9548); отпущенник Септиция Александр, цветочник, изготовлявший венки (9283). Одна надпись столь необычна по своему содержанию, что ее стоит привести целиком: "Аталий Серран Евод, отпущенник Г. Аталия Серрана, маргаритарий со Священной Дороги. Путник, остановись и посмотри на этот холм слева: там находится прах ("кости") человека доброго, любящего, милосердного, честного и бедного" (9545).

8. Это объяснение дает и Варрон, но приводит и другое – место, к сожалению, испорченное (1. 1. V. 57): ясно только, что имя это, сходное со своим, дал ей кто-то, кто "сюда пришел и был здесь похоронен". Сервий (ad Aen VIII. 345) выводил название этой улицы от имени сенатора Кассия Аргилла, который жил здесь; он был исключен из сената за свое предложение заключить после битвы при Каннах мир с Ганнибалом.

9. Анф, отпущенник Марции, продавал здесь шерстяные ткани (CIL. VI. 9491), Донат торговал полотном (9526); судя по размерам плиты, которую соорудил "себе и всем своим" здешний кузнец (имя обломано), дела его шли неплохо (9399). Отпущенник Гавий Прим. "с Субуры" был специалистом по шитью крепид-туфель, которые можно было надевать, как узбекские калоши, безразлично на какую ногу (9284).

10. Римские антиквары объясняли это название иначе: по одной версии, здесь поселили этрусков, которые после поражения Порсены под Арицией бежали в Рим и были милостиво приняты победителями (начало VI в. до н.э., – Liv. II. 14. 9; Fest. 486); по другой – здесь обосновались те этруски, которые пришли римлянам на помощь против Тита Тация (Var. 1. 1. V. 46; Prop. IV. 2. 79; Serv. ad Aen. V. 560).

11. Домициан для своего дворца засыпал седловину между Гермалом и Палатием; насыпь на Эсквилине, где Меценат разбил свои сады, была высотой 7.09 м; Траян для постройки своего форума срезал целый угол Квиринала. Уровень поверхности Рима эпохи Цезарей на 11 м ниже современного.

12. В современном Риме на их месте тоже стоят лестницы: на месте scalae Gemoniae – лестница della via S. Pietro in Carcere, на месте gradus Monetae – лестница, которая ведет к церкви S. Maria in Ara Coeli. На ступени Гемоний часто бросали, оставляя их там на некоторое время, тела казненных. При империи это стало почти обычаем. Название "Гемоний" естественно было связать с gemere – "стенать", но это неправильно: оно произведено от собственного имени "Гемоний", но почему, неизвестно (см.: W. Schulze. Zur Geschichte des lateinischen Eigennamen. Berlin, 1904, s. v.).

13. Название это не объяснено и до сих пор. Обычное выведение слова moneta от moneo, которое имеется уже у Цицерона (de divin. I. 45. 101), неудовлетворительно. Свида говорит (s. v. μονητα), что римляне, нуждавшиеся в деньгах во время войны с Тарентом, получили их, послушавшись совета Юноны; в благодарность они устроили во дворе ее храма монетный двор. Он находился там, вероятно, с 269 г., когда в Риме начали чеканить серебряную монету, и назывался Moneta или ad Monetam. Рассказ Свиды – обычная этиологическая легенда.

14. Как (Cacus) – великан, разбойник и убийца. Убит Гераклом.

15. Вот для сравнения ширина улиц в других городах: Приена – от 3.2 до 4.4 м; Магнесия на Меандре – от 4.5 до 5 м; Мантинея – 4.5 м; Селинунт – 5.5 м. Улицы такой ширины, как 7.35 м в Приене, 8.2 м в Магнесии, 10 м в Селинунте и 19.85 м в Александрии, представляют собой совершенное исключение В Помпеях ширина улиц от 2.99 до 12.08 м.

16. В I-II вв. это запрещение было распространено на все города Италии. Клавдий эдиктом запретил проезжать через италийские города в повозках (Suet. Claud. 25. 2); Марь Аврелий подтвердил это запрещение (Hist. Aug. Marc. Aurel. 23. 8).

17. Rex sacrorum – специальный жрец Януса, стоявший выше всех остальных жрецов; фламины – жрецы отдельных божеств: был фламин Марса, Юпитера и т.д.

18. Некий человек, разыгрывавший из себя богача, а на самом деле бедняк, в один прекрасный день встретил на улице чужестранцев, которых он когда-то во время своего путешествия, ведя себя с обычной хвастливостью, пригласил к себе в гости. Он смутился, но «не изменил своему обычному пороку. "Как хорошо, что вы приехали! все-таки вы лучше бы сделали, если бы прямо направились ко мне домой!" – "Мы бы так и сделали, знай мы, где ты живешь!" – "Любой показал бы вам. Ступайте со мной"». Он ведет их к дому, где в этот день должно было собраться большое общество; он знаком с хозяином и свободно входит вместе со своими знакомыми. Сказав им, что он тут живет, он приглашает их прийти к 10 часам. Те являются, узнают, кто действительно хозяин дома, и в полном смущении возвращаются в гостиницу. На следующий день, встретив своего знакомого, они рассказывают ему, что произошло, и осыпают его упреками. "Вас обмануло сходство, и вы ошиблись переулком; я, невзирая на свое нездоровье, ждал вас до глубокой ночи".

19. Это Юлий Марциал, с которым поэт был связан тесной и многолетней дружбой.

20. Для топографии Рима драгоценным материалом оказываются ошейники, которые хозяева надевали на рабов и собак. Надписи на них обычно стандартны: 1) имя хозяина, 2) его адрес, 3) редко – имя раба и 4) обычная формула: "Держи меня, потому что я убежал, и приведи обратно". Хозяин, дороживший своей собственностью, конечно, старался дать адрес как можно точнее: "V район, на площади Макария"; "На взвозе Триария"; "на Авентине возле Дециевых терм"; "в XII районе, возле бани Скрибаниола"; "возле храма Флоры по соседству с домом, где собирается коллегия цирюльников". Нас эти адреса поражают своей неточностью, но при маленьких размерах римских кварталов указания на место, в этом квартале всем известного, было достаточно. При любви южан к уличной жизни и при римской общительности можно не сомневаться, что ряд людей сразу же указывал, где "возле Дециевых терм" живет такой-то. Лица, занимавшие высокий пост или находившиеся большей частью в таком месте, которое все знали, обходились даже без таких, "куцых", на наш взгляд, указаний. Нечего было сообщать, куда отвести Минервина, раба Италика, тессерария XII "городской когорты": каждый мальчишка знал, где она стоит. "Я Мирсий из парка Клодия Гермогениана, префекта города" – такой надписи на бронзовой пластинке было совершенно достаточно, чтобы сбежавший сторожевой пес Мирсий был доставлен хозяину.

21. Богиню эту отожествляли с Семелой, матерью Вакха. Ее подлинный, италийский облик был, видимо, забыт уже в начале II в. до н.э.

22. "Немногие знают теперь даже ее имя, – писал Варрон, – а в старину справляли ежегодно ей праздник, и был у нее свой жрец" (1. 1. VI. 19).

23. Место, куда попала молния, считалось священным; его огораживали, и никто не смел на него ступать.

24. В этом систематическом собирании большой земельной площади, ценность которой повышали еще роскошные и многочисленные строения – непременная принадлежность каждого парка, прихоть развратных императриц и жадность самих императоров играют отнюдь не главную роль. Здесь действовал в первую очередь трезвый и умный расчет: императору необходимы средства, чтобы обеспечить себе привязанность народа и армии. Конфискация "садов" умножает, во-первых, его личное состояние, лишая в то же время старые аристократические семьи их прежнего могущества, а во-вторых, эти удаленные от центра рощи, обнесенные высокими стенами и находившиеся в руках людей, которым нельзя было доверять, внушали страх и подозрения. Асконий в комментарии к речи Цицерона за Милона пишет, что Помпей, боясь Милона или делая вид, что его боится, жил не в городском доме, а в своем парке, в той части его, которая была на холмах, окаймляющих Широкую Дорогу, где дежурил "большой отряд солдат". Сторонники Вителлия целый день продержались против регулярных войск в Саллюстиевых садах, забрасывая оттуда солдат камнями и дротиками (Tac. hist. III. 82).

Уже одна забота о личной безопасности подсказывала императорам необходимость отобрать эти возможные очаги восстаний и заговоров.

25. Больших колонн в Риме было две: упомянутая уже колонна Траяна и колонна Марка Аврелия, поставленная на западной стороне Широкой Дороги против Поля Агриппы между 176 и 193 гг. в память побед, одержанных императором над маркоманами и сарматами в 172-175 гг. Ее называли "сотенной" (centenaria) за ее высоту (100 римских футов – 29.77 м) и "улиткой" (cochlis), потому что внутри ее шла витая лестница. Колонна эта представляет прямое подражание колонне Траяна; она той же высоты и сложена из 26 барабанов каррарского мрамора. На рельефах, идущих спиралью по колонне, изображены сцены упомянутой войны, но по исполнению они хуже чем на колонне Траяна.

26. Арка Септимия Севера (высота ее 23 м, ширина 25 м и глубина 11.85 м) была поставлена в 203 г. н.э. в честь императора и его сыновей, Каракаллы и Геты, в северо-западном углу Форума (после убийства Геты братом имя его было стесано). Она трехпролетная, облицована также пентиликонским мрамором. Рельефы над боковыми арками рассказывают о войнах с парфянами, арабами и народами Адиабены. Арка Константина была поставлена в 312 г. в память победы Константина над Максенцием (высота ее 21 м, ширина 25.7 м, глубина 7.4 м). Она очень хороша по своим пропорциям и равновесию архитектурных мотивов, а теплый колорит желтоватого мрамора делает ее еще живописнее и монументальнее. Но она перегружена рельефами, которые взяты с памятников эпохи Траяна и Марка Аврелия, и поэтому не представляют собой единого целого. Статуи связанных варваров над колоннами взяты, несомненно, с форума Траяна. Со стены, окружавшей этот форум, сняли большие мраморные плиты с изображением сцен из войны с даками и только голову Траяна заменили головой Константина. Круглые медальоны с изображениями охоты на льва, дикого кабана и жертвы Аполлону относятся ко времени Адриана. "Константиновскими" на арке будут только рельефы на базах колонн, где изображены солдаты, ведущие пленных, и фриз под медальонами: император, сидя в центре на возвышении, раздает подарки (congiaria) римскому народу.

27. Они сохранились только как четыре городских трибы: Субурана, Палатина, Эсквилина и Коллина.

28. Вот эти районы:

I – долина между Целием и Палатином, между Целием и Авентином;

II – Целий;

III-V – Эсквилин, Аргилет и Субура;

VI – Квиринал и Виминал;

VII и IX – Марсово Поле;

VIII – Капитолий и Форум;

X – Палатин;

XI – Велабр, Коровий рынок, долина Мурции;

XII-XIII – Авентин;

XIV – правый берег Тибра.

Кроме этих официальных названий, были еще и другие, утвердившиеся в быту (появились они после Августа). Регионарии IV в. (своего рода официальный путеводитель по городу) дают эти названия: I – porta Capena (Капенские ворота), II – Caelimontium (гора Целий), III – Isis et Serapis (Изида и Серапис), IV – templum Paris (храм Мира), V – Esquiliae (Эсквилин), VI – Alta Semita (Высокая Тропа), VII – Via Lata (Широкая Дорога), VIII – Forum (Форум), IX – circus Flaminius (цирк Фламиния), X – Palatium (Палатин), XI – Circus Maximus (Большой Цирк), XII – Piscina Publica (Общественный Водоем), XIII – Aventinus (Авентин), XIV – trans Tiberim ("за Тибром").

Названия районов II, V, X, XIII и XIV – обозначения чисто географические; VI и VII названы по главным улицам; VIII – по Форуму, название вполне законное и по топографическому (центральному) положению Форума в районе, и по его исторической значимости. Шесть остальных районов именуются по разным сооружениям и зданиям. Через Капенские ворота (I район) шла Аппиева дорога, "царица длинных дорог", самая старая и знаменитая, и в Капенских воротах всегда было большое оживление. Название IV района по храму Мира вполне понятно: храм этот, как мы уже говорили, считался одним из чудес архитектуры; Большой Цирк естественно дал свое имя XI району. Непонятно название III района. Храм Изиды и Сераписа стоял на самой его окраине и отнюдь не принадлежал к числу особо знаменитых зданий. В этом районе находились и Колизей, и термы Тита, и портик Ливии. Почему этим действительно знаменитым сооружениям предпочли скромный храм? Было ли это сделано приверженцами египетских культов? Точно так же и старое название Марсова Поля подошло бы к IX району больше, чем "цирк Фламиния", хотя он и считался замечательным сооружением. Совершенно непонятно название XII района. "Имя "Общественный Водоем" существует и поныне, хотя самого водоема и не существует", – писал Фест (Fest. 232).

Судя по данным от IV в. н.э., районы по своей величине были очень неравномерны:

I – 132 гаVIII – 26 га
II – 67 гаIX – 201 га
III – 58 гаX – 24 га
IV – 70 гаXI – 36 га
V – 213 гаXII – 74 га
VI – 225 гаXIII – 112 га
VII – 145 гаXIV – 400 га

29. Неравномерно распределены были и кварталы:

I – 10 кварталовVIII – 34 квартала
II – 7 кварталовIX – 35 кварталов
III – 12 кварталовX – 20 кварталов
IV – 8 кварталовXI – 21 квартал
V – 15 кварталовXII – 17 кварталов
VI – 17 кварталовXIII – 18 кварталов
VII – 15 кварталовXIV – 78 кварталов

В V районе, величина которого равнялась 213 га, и в VII (145 га) кварталов было одинаковое число, а в маленьком VIII районе (26 га) их оказалось 34.

30. Совет этот оказался учреждением весьма жизненным. Он просуществовал до конца империи с той только разницей, что число кураторов в нем было удвоено: по два на район.

31. Число это, правда, менялось: при Клавдии городских когорт было пять, при Вителлии – четыре, при Антонине – вновь пять, но одна – вне Рима. После Каракаллы восстанавливается прежнее число – три, которое остается и позже.

32. Префект города должен был "обуздывать" не только рабов: рабы могли обращаться к нему с жалобами на своих хозяев, если те "свирепы, жестоки, мучат их голодом, принуждали или принуждают к разврату" (Dig. I. 12. 1, § 1 и 8; I. 6. 2). Он защищал женщин, которых заставляли торговать собой; заставлял господина освобождать раба, выкупившегося за свои деньги, если господин откладывал освобождение или не хотел его дать.

33. Вот таблица жалованья, которое получали легионер, преторианец и солдат городских когорт ("полицейский") в динариях.

ЛегионерПреторианецСолдат
городских
когорт
При Августе225{1500{250
750275
При Домициане3001000500
При Коммоде3751250625
При Севере5001700850
При Каракалле75025001250

34. Императоры очень скоро начали относиться к преторианским когортам с недоверием. Они создают личную охрану, состоящую из германцев. Такой отряд под названием equites singulares или protectores стоял в 69 г. на Марсовом Поле. Гальба распустил его, но при Веспасиане он появляется вновь; в состав его входят всадники из вспомогательной конницы. Предводительствует ими трибун; на Целии у них две казармы – castra Priora и castra Nova Severiana. От обеих сохранились многочисленные остатки, которые и позволяют в точности определить местоположение этих казарм. Первая находилась к северо-востоку от нынешней базилики св. Иоанна Латеранского: это большое здание, напоминающее по форме Преторианский лагерь, но меньших размеров. Уцелели стены, вдоль которых стояли мраморные алтари и ряд пьедесталов с надписями в честь императоров. Castra Nova были выстроены Септимием Севером: он увеличил римский гарнизон, и для него потребовалось дополнительное помещение. Новая казарма была построена на том самом месте, где сейчас стоит церковь св. Иоанна Латеранского. Здесь нашли комнаты, выходившие в портик, и базы от двух статуй в честь Септимия Севера.

35. Исключения очень редки: при Веспасиане префектами претория было двое членов императорской семьи – сенатор Аррецин Клемент, сестра которого была замужем за Титом, и сам Тит. Тигеллина, человека "низкого происхождения, подлого в отрочестве, бесстыдного в старости" (Tac. hist. I. 72), Нерон назначил префектом претория, так как его умение объезжать лошадей для цирковых состязаний расположило к нему императора. При Домициане место префекта занимал Криспин, темная личность, родом из Египта, торговавший у себя на родине дешевой нильской рыбешкой (Iuv. 4. 32-34). Коммод поставил на это место М. Аврелия Клеандра, раба, которого Марк Аврелий освободил и который был у Коммода, по современной терминологии, "лакеем" (a cubiculo). Три последних назначения объясняются только произволом императоров, отнюдь не принадлежавших к числу разумных и добропорядочных правителей. Со времени Александра Севера префект претория в силу одного этого звания входит в число сенаторов, т. е. в ряды высшего сословия в государстве.

36. Первоначально это был конвой, сопровождавший обозы с хлебом. Каким образом и почему возложили на них "жандармскую службу"? Они являются смотрителями тюрем, надзирателями в рудниках; если в легионах на них и лежит обязанность заботиться о солдатском продовольствии, то она соединяется с другой – следить за солдатами и выслеживать недовольных и подозрительных людей. Адриан "выведывал через фрументариев о всем, что делалось втайне" (Hist. Aug. Hadr. 11. 4). Со времени Септимия Севера они стояли на Целии в особой казарме (castra Peregrina – "чужеземный лагерь"). Название это объясняется тем, что фрументарии набирались из разных провинциальных легионов, которые состояли из уроженцев провинции. Для римлян они были иностранцами, и городское население так их и называло. Это название перешло и в официальную терминологию.

37. В республиканском Риме было две тюрьмы. Одна находилась у подножия Капитолия, между храмом Согласия и курией. Подземная часть ее называлась Tullianum; Варрон (1. 1. V. 51) и Фест (490) приписывали ее устройство Сервию Туллию; по одной теории, это была первоначально купольная могила, вроде микенских, по другой – место это служило водохранилищем (tullianus от tullus – "источник", – небольшой ручеек и сейчас бежит по полу этого подземелья). Первоначально единственным входом в нее было отверстие в потолке; диаметр тюрьмы около 7 м; "это подземелье глубиной почти в 12 футов, кругом идут крепкие стены, покрытые каменным сводом: грязное, темное, зловонное, страшного вида" (Sall. Cat. 55. 4). Здесь были удушены Югурта, Верцингеторикс и пятеро ближайших сподвижников Катилины. Над этим подземельем находилась комната, имевшая форму трапеции. Второй тюрьмой были каменоломни на склоне Капитолия. Она называлась lautumiae. Это название (от греческого λατομια, – Fest. 104) каменоломен в Сиракузах, которые служили местом заключения. В императорском Риме этих тюрем оказалось мало; Ювенал вздыхал о счастливых временах, "когда предки наших прапрадедов видели Рим, которому было достаточно одной тюрьмы" (3. 312-314). Недалеко от Священной Дороги найдены были, по-видимому, развалины новой тюрьмы: длинный, узкий коридор, на который выходит ряд крохотных каморок. Кроме этих тюрем, арестованных держали еще и в казармах: преторианской, у пожарников и преимущественно в казарме фрументариев.

Тюрьмы в республиканском Риме находились в ведении triumviri capitales. В начале II в. н.э. они продолжают надзирать за старыми тюрьмами времен республики, но все остальные подведомственны префекту претория. Непосредственным распорядителем тюрьмы является смотритель (commenta-riensis a custodiis), подчиненный префекту претория. Штат смотрителя состоит из писцов – они составляют списки арестованных – и сторожей, которые, равно как и смотритель, отвечают за побег арестованных.

38. Вот как они были размещены:

I когорта ведала VII и IX районами

II когорта ведала III и V районами

III когорта ведала IV и VI районами

IV когорта ведала XI и XIII районами

V когорта ведала I и II районами

VI когорта ведала VIII и X районами

VII когорта ведала XI и XIV районами

39. Ручная помпа (antlia, или machina Ctesibii), изобретенная Ктесибием (замечательный механик, живший в Александрии во II в. до н.э.), подверглась впоследствии значительным изменениям. Витрувий (время Августа) и Герон (150-120 гг. до н.э.) называют ее "сифоном" и подробно описывают, причем Витрувию знакомо устройство помпы более совершенное. Во времена Герона "сифоном" уже пользовались для борьбы с пожарами. Плиний Младший, наместник Вифинии при Траяне, с возмущением пишет, что в Никомедии пожар произвел страшное опустошение, так как в городе не оказалось "ни одного сифона, ни одного ведра" (Pl. epist. X. 33. 1-2). Возможно, что в Риме "сифоном" стали пользоваться сразу же по учреждении пожарной команды. Остатки этих "сифонов" найдены были и в Риме, и в остальной Италии, и в отдаленных частях империи: в Диводуруме (Метц) и в Сильчестере (Англия). Особенно интересен "сифон" из Больсены, соответствующий описанию Витрувия (X. 7); "сифон" из Чивита Веккия сконструирован в точности по Герону: именно о нем он говорил, что это орудие "для борьбы с огнем".

Как наполнялись эти насосы водой? Может быть, из ведер, которые из рук в руки передавала цепочка пожарных, но, возможно, что и с помощью труб. Кроме свинцовых и глиняных водопроводных труб, римляне знали и деревянные: "в соснах, пиниях и ольхах выдалбливают середину, чтобы пускать по ним воду" (Pl. XVI. 224); употребление кожаных мехов для вина и оливкового масла легко могло навести на мысль о кожаных трубах. Отдельные рукава, соединенные между собой металлическими скрепами, легкие и удобопереносимые, могли образовать временный "водопровод" для подачи воды в помпы.

40. Причина, вызвавшая назначение помощника префекту "бодрствующих", заключалась не только в том, что дел у этого последнего было очень много, но и в необходимости поставить возле него человека юридически образованного: юрисдикции префекта пожарных подлежал ряд случаев из области уголовной и гражданской, а старый солдат не всегда разбирался в тонкостях права. Надгробная надпись, которую сыновья велели выбить на памятнике их отца, Лекания Новатиллиана, субпрефекта пожарных, выразительно подчеркивает его осведомленность в юриспруденции (CIL. VI. 1621). Конечно, если префектом оказывался юрист (таким был Модестин, префект пожарных в первую половину III в.), то в помощники ему назначали военного "кадровика", обычно примипила, для которого сразу стать субпрефектом пожарных было головокружительным повышением.

41. Люди, виновные в этих преступлениях, назывались странным именем дарданариев. Турнеб, ученый филолог XVI в., производил его от имени Дардана, знаменитого волшебника, который, по народным представлениям, мог своими чарами уничтожить зерно в амбарах и отвести глаза покупателю так что тот не видел, какой мерой отвешивают ему хлеб. Дарданариев наказывали штрафом, иногда запрещали торговать, часто высылали, а если это были люди происхождения незнатного, то приговаривали их к общественным работам.

42. Со времени Септимия Севера раздача хлеба происходила не в портике Минуция, а при хлебных складах, главным образом при складах на берегу Тибра под Авентином, между которыми по трибам распределены были те, кто имел право на получение хлеба. Нововведение это стало, вероятно, в связи с ежедневными раздачами оливкового масла, которые ввел Север: портик Минуция был, видимо, для этих новых раздач неудобен и тесен. В IV в. вместо зерна раздается печеный хлеб, и раздача происходит по кварталам с возвышения, которое называется gradus, почему и этот даровой хлеб получил название panis gradilis. На этих возвышениях стояли бронзовые доски и на них были вырезаны имена лиц, которые получали хлеб именно с этого помоста. Хлеб этот выпекался в пекарнях, обслуживавших определенный квартал. По свидетельству регионариев, таких пекарен в IV в. в Риме было 254.

43. Товар был самый разнообразный и привозили его чуть ли не со всех концов света: шелк – из Китая; черепаха, драгоценные камни, пряности, ароматы (ладан и мирра), кораллы – из Индии и Арачий; янтарь – из Германии; пурпурная краска и губки – с берегов Океана; слоновая кость – с верховьев Нила; папирус – из Египта; олово, свинец, железо и серебро – из Испании, Британии и Галлии; драгоценное дерево – из Мавритании; мрамор – из Нумидии; оливковое масло – из Испании; вина – из Сицилии, Малой Азии и с островов Эгейского моря.

44. На одной из фресок в катакомбах Домитиллы изображены суда, приставшие к берегу у дебаркадера; с них на берег перекинуты сходни и по ним взад и вперед снуют "мешочники" с грузом.

45. "Водяная команда" занималась только текущей работой и мелким ремонтом. Большие работы брались обычно подрядчиками, которые получали средства на них из государственной или императорской казны. Какое количество рабочих нужно было для производства крупных работ, можно видеть на следующем примере: когда около 745 г. Константин IV решил отремонтировать один разрушенный водопровод, ему понадобилось 9600 рабочих.

46. Вот количество воды, даваемой разными водопроводами:

Аппиев – 73 000 м3

Anio Vetus – 175 920 м3

Марциев – 187 600 м3

"Тепловатый" – 17 800 м3

Юлиев – 48 240 м3

"Девы" – 100 160 м3

Альсиетинский – 15 680 м3

Клавдиев – 184 280 м3

Anio Novus – 189 520 м3

А вот распределение водопроводов между районами:

I район обслуживают Anio Vetus, Марциев, Клавдиев, Anio Novus;

II – Аппиев, Юлиев, Клавдиев, Anio Novus;

III – Anio Vetus, Марциев, Юлиев, Клавдиев, Anio Novus;

IV – Anio Vetus, Марциев, Тепловатый, Юлиев, Клавдиев, Anio Novus;

V – Anio Vetus, Марциев, Тепловатый, Юлиев, Клавдиев;

VI – Anio Vetus, Марциев, Тепловатый, Юлиев, Клавдиев;

VII – Anio Vetus, Марциев, Тепловатый, Девы, Юлиев, Клавдиев;

VIII – Аппиев, Anio Vetus, Марциев, Юлиев, Клавдиев, Anio Novus;

IX – Аппиев, Anio Vetus, Марциев, Девы, Клавдиев, Anio Novus;

X – Марциев, Юлиев, Клавдиев, Anio Novus;

XI – Аппиев, Клавдиев, Anio Novus;

XII – Аппиев, Юлиев, Клавдиев, Anio Novus;

XIII – Аппиев, Клавдиев, Anio Novus;

XIV – Аппиев, Anio Vetus, Марциев, Девы, Клавдиев, Anio Novus.

47. Часовенки эти (в конце I в. н.э. их было 265) были разного вида: маленький храмик с фронтоном, просто ниша в стене, открытый алтарь, обведенный загородкой. Стенки алтаря украшены рельефами: бородатый мужчина, облаченный в тогу, совершает возлияния – это гений императора. По сторонам его стоят двое кудрявых юношей в легкой позе танца, с чашей в одной и с ритоном в другой руке. Это Лары. Их статуэтки стоят в нише или в часовне-храмике. Иногда к ним присоединяются статуэтки и других божеств.

 

К главе второй

1. Происхождение италийского особняка и его планировка были предметом живейшего обсуждения; гипотезы по этому поводу были разные. Их можно разбить на две группы: одни рассматривают особняк (domus) как нечто органически единое, другие – как механическое соединение разнородных и отдельных частей. Каррингтон высказал предположение, что италийский особняк типа "дома с атрием" образовался из отдельных хижин, группировавшихся вокруг одного двора, который потом и превратился в атрий (Antiquity. № 1933. 7. С. 152 сл.). Фихтер в двух своих статьях (Fichter. 1) Das italische Atriumhaus. Festgabe Hugo Blumner. Berlin, 1912. С 210 сл.; 2) Römisches Haus. P.-W.-K. Zw. Reihe, I, HB, 1914. Ст. 961 – 995) объяснял, что domus представляет собой соединение этрусского дома, состоявшего из трех частей – таблина и двух боковых комнат, и умбро-италийского деревенского жилища того вида, какой имеют погребальные "урны-хижины" VII-VI вв. до н.э. Это жилище и есть атрий, который никоим образом нельзя рассматривать как двор: предположение, что двор, первоначально открытый, окажется затем под крышей, совершенно неубедительно. Италийская хижина была покрыта четырехскатной крышей со скатами наружу; вверху в крыше имелось отверстие, через которое выходил дым, – иными словами, это была постройка типа atrium displuviatum. Когда этрусский дом и эта хижина соединились (произошло это в городе), то по причине узости улиц и малого места крышу переделали, обратив ее скаты внутрь (крыша с комплювием). Гьерстад (E. G. Gjerstad. The palace at Vouni. Corolla archeologica acta Instituti Romani Regni Sueciae. V. II. Lund, 1932. C. 145 сл.) возражал, что этрусский атрий и atrium displuviatum представляют собой совершенно разные архитектурные типы и что объяснить коренную переделку крыши и превращение комнаты с очагом в комнату с имплювием теснотой улиц невозможно. Непонятно и другое. Почему этрусский дом и хижина италийского крестьянина соединились вместе? Почему каждое из этих жилищ не развивалось по своему плану? Почему этрусский дом не развивался в том направлении, в каком развивался "дом с ливаном" (ливан – арабское слово, обозначающее комнату с тремя стенами и открытую с четвертой стороны), точной копией которого является в передней своей части этрусское жилище? Почему обитатели италийской хижины не пристроили к ней еще одну такую же? И каким образом из этого чисто механического соединения возникло такое органическое целое, как италийский особняк в том виде, в каком мы видим его, например, в Доме Хирурга? Этот вопрос поставлен был Агнесой Лэк, которой образование италийского особняка представляется в следующем виде (A. Lacke. The Origin of the Roman House. Amer. Journ. Archeol., 1937. № 4. C. 586 сл.). К задней стене италийской хижины пристраивают другую хижину, а затем, по мере надобности, пристраивают другие с обеих сторон и перпендикулярно к этому основному ядру. Хижины, непосредственно примыкавшие к главной, делали поменьше, чтобы оставить проходы между ней и пристройками. Это будущие alae – "крылья". Над двором навели крышу, когда позднее, в условиях городской жизни, потребовалось еще добавочное помещение. Основная хижина входит, таким образом, в этот новый атрий; пристроенная сзади превращается в таблин. Гьерстад выдвинул другую теорию (Указ соч. С. 162): этруски, пришедшие из Малой Азии, принесли с собой и привычный им тип трехкомнатного жилья. План его хорошо известен и по этрусским храмам, и по этрусским гробницам: средняя открытая комната и две боковых. Это обычный анатолийский дом с ливаном. Дома с ливаном позднейшего времени, с боковыми комнатами иногда с боковыми ливанами, почти полностью сходны с италийским особняком. Гьерстад оговаривается, что, может быть, этрусский дом в том виде, в каком он появился в Италии, состоял только из трех комнат, перед которыми находился портик, открывавшийся во двор, и что двор этот был застроен по сторонам позже. Необходимо ли, однако, объяснять план италийского особняка какими бы то ни было заимствованиями?

Что касается происхождения инсулы, то ее родословную А. Боециус очень убедительно ведет от таберны (A. Boëthius. I) Remarks on the development of domestic architecture. Rom. Amer. Journ. Arch., 1934. № 38. C. 158-170; 2) Roman architecture. Göteborgs Högskolas Arsskrift, 1941. T. 47. № 8; 3) Roman and Greek town architecture, Göteborgs Högskolas Arsskrift, 1948. T. 54. № 3), решительно не соглашаясь с Каррингтоном, который считает хижину – Дом Хирурга – дом с перистилем и мезонином – инсулу звеньями единой цепи, тянущейся от доисторических времен и до наших дней. Италийский особняк (domus) не мог со своим атрием и перистилем превратиться в многоэтажный дом: высокая надстройка над атрием лишала света и самый атрий, и прилежащие к нему комнаты, оставляя в то же время неиспользованной большую площадь, находящуюся над атрием.

Особняки с верхними этажами "представляют собой не звено, соединяющее особняк с инсулой, а некое гибридное соединение двух типов" (A. Boëthius. The Neronian "nova urbs". Corolla archeologica acta Institua Romani Regni Sueciae. Lund, 1932. V. II. C. 84-97).

2. В Одессе до проведения водопровода из Днестра дождевая вода была единственной пресной водой. В каждом дворе ее собирали в цистерны.

3. Асканий к Cic. pro Mil. 5: "Двери были разбиты, сбросили изображения предков, разломали ложе жены его Корнелии, чистые нравы которой служили примером, и разорвали ткани, которые по древнему обычаю ткали в атрии".

4. По словам Феста (490), римские магистраты хранили в таблинах отчеты по делам магистратур: "таблины были заполнены документами и памятными записями о делах, выполненных во время магистратур" (Pl. XXXV. 7).

5. Что касается этой последней цифры, то высказано было предположение, что под словом insula разумеется не целый дом, а части его, куда ведут отдельные ходы (A. Wotschitzky. Insula. Serta Philologica Aeniponta. Innsbruck, 1962. C. 363-375). Для 45 тыс. инсул не хватило бы, по произведенным подсчетам, площади в Риме.

6. Дворцы на Палатине занимали 10 га, площадь императорских форумов равна 6 га, термы Тита занимали столько же. Под свой Золотой дом Нерон отвел 50 га. "Великолепные владения отняли крышу у бедняков" (Mart. epigr. lib. 2. 8).

7. Фасад одной инсулы сохранился в Аврелиевой стене, к югу от porta Tiburtina; ширина ее равняется 25 м, высота 20 м (см.: A. Boëthius. Notes from Ostia. Studies presented to D. M. Robinson. 1951. T. I. C. 440. рис.). На via Biberatica, примыкавшей непосредственно к форуму Траяна, есть остатки четырех- и пятиэтажных инсул с многочисленными окнами, лестницами со ступеньками из травертина и балконами (см.: A. Boëthius. Roman and Greek town architecture. Göteborgs Högskolas Arsskrift, 1948. T. 54. № 3. Рис. 6). У подножия Капитолия раскопан был ряд домов, крыши которых находились на уровне Капитолия. В сражении между сторонниками Вителлия и Веспасиана вителлианцам удалось прижать противников к вершине Капитолия; битва происходила на крышах (Tac. hist. III. 70). На Марсовом Поле обнаружены были остатки инсул, позволивших установить площадь, которую они занимали: 41x61 м – одна, 30x31 м – другая и 55x40 м – третья. В зоне Овощного рынка и Коровьего недавние раскопки обнаружили целый квартал инсул, от которых сохранились, впрочем, только фундаменты (см.: L. Homo. Rome imperiale et l'urbanisme dans I'antiquité. Paris, 1951. С. 552 сл.).

8. Scavi di Ostia. Rome, V. I. 1953; R. Meiggs. Roman Ostia. Oxford, 1960. С. 235 сл.

9. Scavi di Ostia. Rome, 1954. С. 125, 126.

10. Устраивали отопление таким образом: возле помещения, которое желали отапливать, складывали в земле круглую или четырехугольную печь со сводом. Над землей выдавался обычно только ее верх; тепло от этой печи шло по каналу, проведенному от нее в подполье обогреваемого помещения. Подполье устраивали особым образом: на четырехугольные столбики, сложенные из отдельных кирпичей (реже из камня), промазанных глиной с волосом, или на глиняные обожженные цилиндры клались кирпичные, сверху рифленые плиты так, чтобы каждая легла на четыре столбика, закрыв собой только четверть верхнего, более широкого кирпича, последнего в столбике (столбики отстояли один от другого на 25-30 см, подполье было не выше 1 м). Плиты эти заливали раствором из песка с известью, затем усыпали мелким булыжником или битым кирпичом, заливали все цементом и затем уже настилали верхний пол из мраморных плит или мозаики. Такой пол медленно прогревался, долго сохранял тепло, не обжигал ног и не трескался от жара.

Обогревали и стены. Между стеной и ее облицовкой прокладывали трубы, сложенные из полых кафлей высотой 20-30 см, шириной 8-12 см. Толщина стенок была 1.5-2 см с отверстиями в боковых сторонах. Кафли прикреплялись к стене железными крюками; наружную сторону их делали всю в желобках, чтобы штукатурка на них держалась лучше. Трубы эти сообщались непосредственно с подпольем; горячий воздух поднимался по ним и прогревал стены, в которых делали еще душники, чтобы впускать этот воздух прямо в комнату. Иногда всю стену превращали в своеобразную обогревательную трубу: ее облицовывали особыми "плитами с сосками" (tegulae mammatae), у которых на каждом углу было по выступу, похожему на сосок. Между этими плитами и стеной оставалось полое пространство, по которому и шел горячий воздух.

11. Марциал (IX. 18) умильно просил такого разрешения у Домициана и для своей "крохотной усадьбы", и для "маленькой квартирки в городе", которая "жалуется", что "ее не освежает и капля воды, хотя рядом журчат струи Марции".

12. "Все жильцы обязаны следить за тем, чтобы по небрежности их не возникло пожара; кроме того, каждый жилец должен держать в квартире воду" (Dig. I. 15. 3. 4). За нарушение этих распоряжений виновного можно было подвергнуть телесному наказанию.

13. Улицы в Риме, как вообще в древних городах, были узки; большинство было не шире 4.5-5 м, и вдоль этих улиц громоздились пяти- и шестиэтажные дома в 20 м с лишним высотой. Можно представить себе, с какой стремительностью перебрасывался огонь через эти узкие щели. В Париже дома в 20 м высотой разрешается возводить только на тех улицах, ширина которых не меньше 20 м.

14. "Бездымные дрова" (acapna) приготовляли тремя способами: их или сушили над жарким огнем, не давая, однако, превращаться в уголья, или, ободрав кору, клали дерево в воду, а затем его хорошенько высушивали, или же опускали дрова в отстой оливкового масла; иногда их только им смазывали, а потом сушили на солнце.

15. Сведения наши о квартирных ценах очень отрывочны и неполны. Сулла в молодости платил за свою скромную квартиру в первом этаже 3 тыс. сестерций; над ним жил сын отпущенника, которому квартира обходилась в 2 тыс. сестерций (Plut. Sulla); Целию квартира стоила 30 тыс. (по уверениям Цицерона, правда, не очень убедительным, только 10 тыс., – pro Coel. 7. 17). Цезарь издал закон, освобождавший от годовой уплаты за квартиру тех, кому в Риме она стоила 2 тыс. сестерций (скромная плата по тому времени), а в Италии 500. Ювенал, видимо, не ошибался: квартира в Риме стоила вчетверо дороже, чем в остальной Италии. Веллей Патеркул рассказывает (II. 10. 1), что цензоры Л. Кассий Лонгин и Гн. Сервилий Цепион (125 г. до н.э.) вызвали к себе авгура Эмилия Лепида за то, что его квартирная плата была слишком высока: 6 тыс. сестерций. "Если кто-нибудь сейчас платит столько, его не признают за сенатора: так быстро сходят люди с прямого пути, а затем скатываются в пропасть".

16. О перепродажах и сносах домов говорят такие беспристрастные источники, как Страбон (235) и Дигесты (XIX. 2. 30). В 44 г. н.э. s.-c. Гозидиена запрещал продавать дома negotiandi causa. Пахтер в своей интереснейшей статье (De Pachture. Les Campi Macri et le sénatus-consulte Hosidien. Mélanges Cagnat. Paris, 1912. С 169-186) вряд ли прав, считая, что это постановление направлено против тех, кто, скупая землю, стремился превратить ее в пастбища и с этой целью сносил хижины прежних владельцев, уничтожая таким образом возможность заселения этих участков колонами-земледельцами. Разрушать эти жалкие жилища в целях наживы бессмысленно. Дело, однако, шло не о жалких хижинах, а о городских и столичных инсулах. Что спекуляция готовым строительным материалом была делом выгодным, это доказывают и запрет сносить дома negotiandi causa, узаконенный в нескольких городах (Тарент, Малака, колония Genetiva Iulia Urso), и эдикт Веспасиана ("negotiandi causa aedificia demolire... edicto divi Vespasiani vetitum est"). Эдикт этот был подтвержден Александром Севером. В начале III в. юрисконсульт Павел комментирует постановление Гозидиена, напоминая наказания, наложенные на его нарушителей: покупатель уплачивал в качестве штрафа двойную сумму, выплаченную им продавцу, продажа аннулировалась.

17. Надписи сохранили некоторые имена этих "управдомов". У Статилиев их было несколько: Кердон, Эрот, Демосфен, Диоген, Феликс (CIL. VI. 6215, 6217, 6296-6299); в колумбарии Волузиев похоронен "Евтих инсулярий" (VI. 7291); у Поллионов смотрел за инсулой Дак (VI. 7407). Этот последний, судя но имени, был и происхождением дакиец; остальные были греками, вероятно, из Малой Азии. Возможно, конечно, что греческие имена были даны им по прихоти хозяев. Интересно, что среди императорской familia неоднократно упоминаются инсулярии: Папий, раб Тиберия (VI. 8856), Кердон и Гелен, рабы Ливии (VI. 3974), М. Антоний Феликс, свободный человек, инсулярий "детей Друза" (VI. 4347). Члены императорской семьи занимались сдачей квартир? Дело, вероятно, происходило так: имущество осужденных за государственные преступления поступало в собственность императора; в этом имуществе могли оказаться инсулы, и новый хозяин продолжал их эксплуатацию, приставив к этому делу доверенного человека. Договоры, заключенные инсулярием от лица хозяина, имели законную силу. До нас дошло два объявления о сдаче квартир, не из Рима, правда, а из Помпей. "Инсула, выстроенная Аррием Поллионом, принадлежащая Гн. Аллию Нигидию Маю, сдается с июльских календ: лавки со своими антресолями, прекрасные квартиры вверху (cenacula equestria) и дом. Съемщик пусть обращается к Приму, рабу Гн. Аллия Нигидия Мая" (интересно соединение разных элементов в этой инсуле: domus – особняк, основное старое ядро дома; лавки или мастерские – в нижнем этаже и отдельные квартиры – в верхнем). Другое объявление гласило: "Во владениях Юлии, дочери Спурия Феликса, сдаются: прекрасная баня, лавки с антресолями, квартиры – с первого дня августовских ид на пять лет".

 

К главе третьей

1. Мы не можем в точности определить разницу между кроватями, предназначенными для этих трех целей, а она была. Обеденные ложа были украшены гораздо богаче и были ниже тех, на которых спали: столы были невысоки, ниже наших. О том, что ложа для занятий отличались от тех, на которых спали, мы имеем сведения определенные. Август после обеда устраивался на "кроватке для занятий" ("in lectulam se lucubratoriam recipiebat"), работал до глубокой ночи, а затем переходил на другую, предназначенную для спанья (Suet. Aug. 78. 1). Овидий в ссылке с грустью вспоминал "привычную кроватку", на которой он когда-то писал "в своих садах" (Tr. I. 11. 37). Позу человека, занимающегося на такой "кроватке", представляли себе обычно так: лежит на левом боку, подтянув правое колено; на колене держит свиток или дощечки. Лямер справедливо указал, что такое положение вовсе неудобно для занятий; таблички держали в левой руке, как это делают и посейчас ученики в мусульманских школах, и занимались полусидя, полулежа (H. Lamer. Р.-W.-К., 23 Hb, 1924. Ст. 1099-1108).

2. Богатый Микион заказывает себе обеденные ложа с ножками из каменного дуба (Ter. Adel. 585).

3. Изображение этой кровати см.: G. Richter. Ancient Furniture. Oxford, 1926. Рис. 309-310; I. Overbeck. Pompei4. Leipzig, 1884. Рис. 228; А. Маи. Pompei2. Leipzig, 1908. Рис. 206. Дерево совершенно обуглилось, но настолько хорошо сохранилось, что можно было восстановить всю кровать по античному оригиналу; в изголовье вставлена деревянная панель – это был излюбленный у италийских столяров способ разнообразить монотонную поверхность доски; по краям изголовье обито бронзовыми полосами. Изогнутую плоскость подлокотника обрамляют выступающие края.

Деревянное изголовье одной кровати украшено было пятью прямоугольными панелями (I. Overbeck. Указ. соч. Рис. 225); изголовье другой выложено узором из костяных пластинок; прямые линии перемежались листьями. Нигде мы не встречаем указаний на пользование ширмами; для них нет даже названия, и, однако, в Помпеях ширмы нашлись. Они состоят из трех частей; каждая из них представляет собой основательную деревянную раму, которая делится такой же крепкой поперечиной на две половины. Каждую из этих половинок тонкие деревянные палочки (две вертикальных и три горизонтальных) разбивают на 12 равных квадратов, и каждый квадрат пересекают по диагонали две еще более тонкие деревянные палочки. Переплет этот был затянут с задней стороны плотной материей (I. Overbeck. Указ. соч. С. 423-424 и рис. 224). Овербек настаивает на том, что ширмы эти ставили в спальнях возле кроватей. Может быть, из них составляли перегородки в комнатах?

4. Это ложе было ошибочно восстановлено как bisellium (двойной табурет, на котором в муниципиях имели право сидеть в общественных местах лица почтенные – honore biselliato; преимущественно честь эту оказывали августалам). См.: W. Amelung. Das Capitolinische "Bisellium". RM, 1902. T. XVII. С. 269-276.

5. См.: E. Briiio. Tombe dell'epoca Romana. Not. d. Scavi, 1903. C. 445 – 459. Рис. 17, 19, 19a-b-c, 20-27.

6. См.: G. Richter. Указ. соч. Рис. 315.

7. В Норчии (древняя Нурсия в Самнии) найдено погребальное ложе подобного же типа, все в обломках и отдельных кусочках. Путем долгой и кропотливой работы итальянскому археологу Паскви удалось восстановить его, причем ясной стала техника изготовления таких костяных ножек. На толстый железный прут надевали выточенные из дерева знакомые нам геометрические тела, на которые затем наклеивали вырезанные соответственно данной фигуре тонкие костяные пластинки. От этих деревянных частей ничего не уцелело, и Паскви восстановил их формы и размеры по костяным пластинкам разного вида и разной длины, которые во множестве найдены были в той же самой могиле. Панель была украшена, так же как и в нью-йоркском экземпляре, львиными мордами по концам; в середине находились бюсты крылатых женщин (A. Pasqui. Di un antico letto di osso scoperto in una tomba di Norcia. Monumenti antichi, 1892. V. I. С 233-244, табл. I-II).

8. Мнение, что древние не знали мягкой мебели и только застилали жесткую мебель переносными мягкими вещами, оказывается, следовательно, ошибочным.

9. Слово cartibulum встречается только у Варрона и в Глоссариях, которые Варрона списывают. По мнению одного лингвиста, cartibulum возникло из carto-tabulum; в carto корень тот же, что в cortina – "котел"; cartibulum, следовательно, "стол для котлов". См.: I. Collart. Varron de lingua latina. Paris, 1954. С. 226.

10. Изображения таких столиков см.: G. Richter. Указ. соч. Рис. 324; H. Lamer. Römische Kultur im Bilde. Leipzig, 1910. Рис. 101.

11. Раздвижные столики см.: G. Richter. Указ. соч. Рис. 322.

12. Это Thuia articulata Vahl-Tetraclinis articulata Mast. = Callitris quadrivalvis Rich. Это дерево высотой от 5 до 15 м, с очень пахучей древесиной, которая не гниет. Поэтому его смешали с кедром: χεδροζ – citrus.

13. Столы эти так занимали внимание современников Плиния, что он оставил о них целую справку: "...доселе существует стол Цицерона, который он при своей бедности и – что еще удивит сильнее – в те времена купил за 500 000 сестерций. Упоминается стол Азиния Галла, стоивший 1 000 000 сестерций. Продано было два стола, принадлежавших царю Юбе: цена одному была 1 200 000 сестерций, другому – немного меньше. Недавно во время пожара сгорел стол из дома Цетегов, за него было заплачено 1 300 000 – цена латифундии, если бы человек предпочел купить за такие деньги землю. Самым большим из существовавших доныне был стол мавританского царя Птолемея; он состоял из двух полукружий, имел в диаметре 4 1/2 фута, а толщиной был в 1/4 фута; еще чудеснее искусство, соединившее его половинки столь незаметно, что сама природа не сделала бы лучше. У Цезарева отпущенника Номия стол, названный его именем, состоял из одного цельного куска; ширина его равнялась 4 футам без 3/4 унций; такой же толщины была и ножка. Следует в данном случае упомянуть, что у императора Тиберия стол шириной в 4 фута без 2 1/4 унций, а толщиной только в полторы унции был покрыт фанеркой из этого дерева, тогда как у его отпущенника Номия имелся роскошный стол" (Pl. XIII. 92-94). Азиний Галл – сын Азиния Поллиона; умер в 33 г. н.э.; знаменитый оратор. Юба II, царь Мавритании, часто упоминаемый Плинием; его коллекции художественных предметов пользовались широкой известностью. Наиболее известен из Цетегов Корнелий Цетег, сообщник Катилины, приговоренный к смерти в 63 г. до н.э. Птолемей – сын и наследник Юбы (18-40 г. н.э.). Римский фут – 29.57 см. унция – 2.46 см.

14. Изображение такого сундука см.: G. Richter. Указ. соч. Рис. 341; H. Blumner. Das Kunstgewerbe im Altertum. Leipzig – Praga, 1885. С. 64. Рис. 28. Их делали из бука, кипариса, липы. Шкафы держали у себя в мастерской ремесленники, чтобы прятать в них свой товар (G. Richter. Указ. соч. Рис. 343 – фреска из Геркуланума с эротами-сапожниками); ученый складывал в них свои свитки (G. Richter. Указ. соч. Рис. 344). Такой же высокий узенький шкаф с полочками стоит в мастерской эротов, занятых приготовлением ароматных эссенций (G. Richter. Указ. соч. Рис. 340 – фреска из дома Веттиев в Помпеях). В усадьбе под Боскореале стоял шкаф совсем современного вида с двойными дверцами и панелями (H. Blumner. Römische Privataltertümer. München, 1911. Рис. 35). В одном доме на Новых Раскопках в Помпеях удалось реконструировать очень красивый двухстворчатый шкаф, в дверцы которого вставлен простой изящный переплет; внизу имеется четыре ящичка; высота шкафа 2.18 м, ширина 1.35 м (см.: М. Е. Сергеенко. Помпеи. М.; Л., 1949. Рис. 63).

15. Принимаю конъектуру Фридлендера (L. Friedlander. Martialis Epigrammata. Leipzig. 1886. V. II. С. 237).

 

К главе четвертой

1. "Tunicam PIIIS" – трудно решить, что имел в виду Катон: тунику длиной в 3 1/2 фута (88.4 см) или тунику, на которую пошло 3 1/2 фунта (1 кг с лишним).

2. См.: L. Heuzey. Histoire du costume antique. Paris, 1922. С. 227-229, – это самая вразумительная и подробная работа о римской тоге.

3. Ученые, позднее интересовавшиеся бытом древнего Рима, различали три вида этой обуви.

1) Mullei: красного цвета (название свое они и получили от mullus – рыбы-краснобородки), на высокой подошве, с костяными или медными маленькими крючками; башмак зашнуровывали ремнями, которые пропускали под эти крючки, от одного к другому, как это делают и сейчас. Такие башмаки носили древнейшие цари Лация и основатель Рима Ромул (Isid. XIX. 34. 10; Fest. 129; Zonara, VII. 4). Их надел и Цезарь (Dio Cass. XLIII. 43. 2).

2) Calcei patricii: их имели право носить первоначально сенаторы патрицианских родов. Что это были башмаки особого вида, явствует из рассказа о Марии, который после триумфа над Югуртой, явился в сенат в одежде триумфатора и патрицианских башмаках, которые ему, как плебею, носить не полагалось (Liv. per. LXVII; Plut. Mar. 12). В эдикте Диоклетиана эти башмаки оцениваются в 150 динариев, а сенаторские – в 100. На них над лодыжкой нашивалось костяное украшение в виде лунного серпа; толковали его как цифру С = 100 (сенаторов-патрициев первоначально было сто). На статуях этой lunula (лунного серпа) нигде нет. В древнейшие времена эти башмаки были красного цвета, позднее – черного (Isid. XIX. 34. 4).

3) Сенаторские башмаки: что они были черного цвета, это несомненно; чем они отличались от патрицианских, об этом не говорят наши литературные источники, и на основании изобразительных памятников ничего не заключишь. Так как наши авторы их путают, то, надо думать, разница между теми и другими, была невелика.

4. Схолиаст к Персию, например, утверждает, что birrus – это только другое название лацерны; Августин и Сульпиций Север их различают; Плутарх отожествлял лацерну с хламидой.

5. Апулийская порода выведена была, по-видимому, от скрещивания италийской северной овцы с греческой тонкорунной породой, которую разводили в Южной Италии. См. мои "Очерки по сельскому хозяйству древней Италии". Изд. АН СССР, М.; Л., 1958. С. 143, 144 и примечания к ним.

6. Плиний рассказывает, что отец его помнил, как gausapae появились; при нем самом в моду вошло сукно, ворсистое с обеих сторон (VIII. 193). Выделывали его в окрестностях Патавия (Str. 218; Mart. XIV. 152).

7. Bombyx – это продукт шелковичного червя, живущего в Передней Азии. Кокон его не наматывают, а после того как оттуда вылетит бабочка, счесывают и прядут; окраска нитей желтая. Шелк этот грубее китайского.

8. Первое упоминание о настоящем китайском шелке мы найдем у Горация (epod. 8. 15: "serici pulvilli"). В Риме о происхождении этого шелка имели представление смутное: Вергилий явно смешивал его с bombyx, когда писал, что шелковые нити свисают с ветвей и китайцы (seres) их снимают, счесывая (georg. II. 126). Сервий в своем комментарии к этому месту повторил ошибку Вергилия. Плиний тоже ошибочно считал одинаковой технику изготовления китайского шелка и bombycina.

 

К главе пятой

1. Н. Ясный (N. Jasny. The wheats of classical antiquity. Baltimore, 1944. C. 56) напрасно считает, что Катон давал своим рабам не пшеницу, а двузернянку "полбу". Катон отчетливо различает оба растения и не смешивает их названия.

2. Так назывался низший дешевый сорт гарума.

3. Это был острый рыбный соус, который приготовляли таким образом мелкую, но дорогую рыбешку клали в чан, крепко ее засаливали и оставляли стоять на солнце месяца 2-3, часто и тщательно перемешивая содержимое чана. Когда весь засол превращался в густую массу, в чан опускали большую корзину частого плетения; в нее постепенно набиралась густая жидкость – это и был гарум. О химическом процессе, происходящем при этом способе приготовления, и о сходстве гарума с нуок-мам, обычной приправой к овощам и хлебу у жителей Вьетнама, см.: P. Grimalet, Th. Monod. Sur la véritable nature du garum. Revus des études anciennes. 1952. T. 54. C. 27-38.

 

К главе шестой

1. Не следует, конечно, думать, что за обедом неизменно велась серьезная и поучительная беседа. Сам Гораций вспоминает болтовню городских застольников о том, как танцует знаменитый мим Лепос и какие бывают у богатых людей дома и усадьбы (Hor. sat. II. 6. 71-72).

2. Плутарх говорит, что место это предназначалось для консула, потому что здесь было удобнее подойти к нему по какому-либо государственному, не терпящему отлагательства делу (Quaest, conv. I. 3, p. 619 C).

3. Колумелла оставил рецепт приготовления этого напитка: на урну (13.13 л) свежего виноградного сока брали 10 фунтов (римский фунт – 327 г) меду, взбалтывали эту смесь, вливали ее в бутылку, замазывали ее гипсом и ставили на чердак. Через 31 день бутылку открывали, переливали, процеживая содержимое, в другую бутылку и, замазав, ставили ее "в дым", т.е. в такое помещение, куда проходил дым (XII. 41). Брали вместо виноградного сока и вино. У Горация Ауфидий смешивает мед с "крепким фалерном" (sat. II. 4. 24), и Макробий (sat. VII. 12. 9) приводит поговорку, что для хорошего mulsum надо брать свежий гиметский мед и старый фалерн. Плиний писал, что полезнее всего этот напиток, если брать для него старое вино, так как "оно легче всего растворяется с медом, чего со сладким соком никогда не бывает" (XXII. 113).

4. О кладе из Гильдесгейма см.: E. Pernice и F. Winter. Das hildesheimer Silberfund d. Museum zu Berlin. Berlin, 1901; о кладе из Боскореале см.: H. de Villefosse. Trésor de Boscoréale. Monum. Plot. T. V. 1894.

5. В древней Италии было много вин. На первом месте ставили обычное фалернское, впервые упомянутое у Катулла (27. 1). Оно было темноватое ("fusca falerna", – Mart. II. 40. 6), хорошо сохранялось. "Средний возраст" его считался с 15 лет (Pl. XXIII. 34). Оно было крепким: это единственное вино, которое, по свидетельству Плиния, горело (XIV. 62). Высоко ценилось цекубское; лозы, дававшие его, росли среди Понтинских болот (PL XVI. 31). Виноградники эти почти исчезли после прорытия Нероном канала между Остией и Байями (Tac. ann. XV. 42; Suet. Nero, 31. 3). Один из лучших сортов давали виноградники с горы Массик; вино с Массика ставили наравне с фалерном. Превосходным было вино из аминейских лоз, которые разводили около нынешнего Сорренто.

 

К главе седьмой

1. Вот как распределялись бани по районам Рима в IV в. н.э.:

I район – 86 бань

II район – 85 бань

III район – 80 бань

IV район – 65 (или 75) бань

V район – 75 бань

VI район – 75 бань

VII район – 75 бань

VIII район – 86 (или 85) бань

IX район – 63 бань

X район – 44 бань

XI район – 15 бань

XII район – 63 бань

XIII район – 44 (или 66) бань

XIV район – 86 бань

2. Очень хорошо сохранилась маленькая баня (немного больше 100 м2) в Кервенте (Англия), раскопанная в 1855 г., с гипокаустом, парной и обычными четырьмя помещениями для мытья – холодный бассейн, раздевальня, теплый предбанник и баня (Archeologia, 1856. Т. XXXVI. Part 2. С. 432). В Африке по дороге из Константины в Сетиф найдены были остатки частной бани, принадлежавшей некоему Помпейану, владельцу огромного имения. Баня эта занимала больше 800 м2 (Mém. de la Soc. Arch., 1878. С. 434). Очень хорошо сохранились бани в Баденвейлере (село в баденском округе Леррах). Бани эти занимали пространство в 66 м длиной и 19.5 м шириной; толстая стена разделяла их на две совершенно симметричных половины: одна, вероятно, предназначалась для мужчин, другая – для женщин. В самых больших из помещений находились, почти заполняя их, бассейны с горячей водой из местных целебных источников (см. план D-S. Т. I. С. 661. Рис. 766). О банях в Аквинкуме (возле Будапешта) см.: I. Szilagy. Aquincum. Budapest, 1956. С. 38, 39, 84 и примеч.

3. В Риме бани запирались с наступлением темноты, но во время поздней империи это правило было отменено, и Александр Север даже жертвовал масло для освещения бань (Hist. Aug. Alex. Sev. 246). Император Тацит восстановил старый обычай, "чтобы ночью не началось какого-нибудь мятежа" (Tac. 10. 2). В Помпеях мылись с наступлением темноты, в Випаске бани были открыты для мужчин до позднего вечера. Кто были эти поздние посетители? Праздные гуляки, которые считали, что баня содействует пищеварению, и они, пропотев и вымывшись, опять могут приняться за еду и выпивку? Или люди, дорожившие дневным светом для работы и отправлявшиеся в баню только по окончании трудового дня? Для маленького Випаска последнее гораздо вероятнее, да и для помпейских ремесленников и мелких торговцев трудно было выкроить из занятого дня время на баню. Можно думать, что вечерние часы были как раз временем, когда бани наполнялись трудовым и бедным людом.

4. "Банные воры" составляли в воровском мире особую категорию, специально выделенную и в законодательстве (Dig. XLVII. 17; Paul. Sent. rec. V. 3. 5). Обычно их присуждали на некоторое время к выполнению общественных работ, но иногда отправляли и в рудники. Они неоднократно упоминаются в литературе (Cat. 33; Plaut. Rud. 383-384). Раб Тримальхионова диспенсатора, не усмотревший в бане за одеждой своего господина, умоляет гостей заступиться за него (Petr. 30), а в живой сценке из банной жизни, которую Сенека наблюдал из своей квартиры, фигурирует и "схваченный вор" (epist. 66. 2).

5. Кроме этих трех городских бань, в Помпеях были еще банные заведения, принадлежавшие частным владельцам. Недалеко от амфитеатра в 1755-1757 гг. была раскопана и вновь засыпана баня Юлии Феликс, которая сдавалась в аренду. Надпись, оповещавшая об этом, характеризует эту баню как особо изысканную (А. Маи. Pompei. Leipzig, 1908. С. 508). В другой надписи названы "Термы М. Красса Фруги с морскими ваннами и бани с пресной водой. Заведует отпущенник Януарий" (CIL. X. 1063). Плиний сообщает, что М. Лицинию Крассу Фруги, консулу 64 г. (казнен Нероном в 68 г.), принадлежали горячие ключи, от которых "в море подымался пар" (XXXI. 5). Они, следовательно, находились на взморье около Помпей, и вода из них была проведена в бани Красса. В южной части города, в VIII районе, недалеко от Треугольного форума, находились хорошие частные бани, устроенные в начале императорского времени. Они вклинились между другими домами; часть одного из прилегавших домов была отведена под них. В банях имелись все обязательные для общественных бань отделения: из аподитерия можно было пройти в фригидарий с большим бассейном (глубина 1.35 м), к которому спускались по трем ступенькам, обложенным мрамором. По другую сторону аподитерия находился тепидарий, обогревавшийся горячим воздухом; в стенах сохранилось несколько костылей, которыми укреплялись tegulae mammatae. В северо-восточном углу имелся душник, через который тепло шло непосредственно от печки. В кальдарии стояла ванна, а в нише находился, как обычно, душ. Перед банными помещениями была палестра, и хозяин бань, чтобы сделать ее просторнее, уничтожил окружавший ее раньше с двух сторон портик. С обеих сторон палестры были расположены две раздевальни, где оставляли одежду желающие поупражняться на палестре. На палестру же выходили две экседры; отсюда удобно было смотреть на то, что там происходит. Хозяину бань принадлежала и маленькая харчевня, торговавшая едой и напитками (RM. 1888. Т. III. С. 194-205. План, табл. VII; Not. dei Sc., 1889. С. 115-122). Через дом от этих бань находились другие, принадлежавшие тоже частному владельцу и открытые для публики (RM. T. V. 1890. С. 129-138. План, табл. VI; Not. dei Sc., 1893. С. 43-46). Бани эти, как убедительно доказывает М.И. Ростовцев, были женскими (М.И. Ростовцев. О новейших раскопках в Помпеях. ЖМНП, 1894. Январь. С. 115. Февраль. С. 144).

Комфортабельные бани появились в Остии только после проведения водопровода при Калигуле. О числе и характере Остийских бань времен ранней империи можно будет судить, когда археологи дойдут до слоев, лежащих ниже. Найденные бани относятся ко II в. н.э.; среди них первое место принадлежит трем термам, построенным, надо думать, на императорские средства. Кроме них, имелось еще по крайней мере одиннадцать банных заведений, открытых может быть, городом, а может быть, частными предпринимателями: нет ни эпиграфического, ни литературного материала, который позволил бы разрешить этот вопрос.

6. Зеленый лаконский (Тайгет – гора в Спарте) мрамор-серпентин, фригийский мрамор из Синнад (Великая Фригия), белый с фиолетовыми пятнами (pavonazzeto), ливийский из Нумидии, красновато-желтый (giallo antico). Мрамор из Кариста – зеленоватого цвета или с зелеными прожилками (cipollino). Карист – город на южном берегу Евбии.

7. Кроме того, арендатор городских бань получал от города, иногда по-крайней мере, некоторое вспомоществование: в Випаске, например, дрова выдавались ему от города (этим объясняется запрещение их продавать).

 

К главе восьмой

1. Детей-уродов выбрасывали потому, что их рождение считалось зловещим знамением. Ливий рассказывает, что в 207 г. до н.э. ребенка, который при рождении был величиной с четырехлетнего и был "ни мальчиком, ни девочкой", по приказу гаруспиков положили живым в сундук и утопили в море (XXVII. 37. 5-6). Детей, родившихся в день смерти Германика, выбросили: существа, появившиеся на свет в такой несчастный день, ничего, кроме горя, не принесут ни себе, ни другим (Suet. Calig. 5.) Сенека говорит, как о явлении совершенно естественном: "Мы топим детей, если они родились хилыми или уродцами" (de ira, I. 15. 2); в роду Фабиев не полагалось выбрасывать ребенка, хотя бы он был и уродлив, и это отмечали как некое исключение: "рожденное полагалось вырастить" (Dion. Hal. IX. 22). Малюток приносили обычно на Овощной рынок и клали у колонны, которая называлась columna Lactaria (Fest. 105). В случае бедности и многосемейности выбрасывали и здоровых детей. Доля выброшенных была горестной: они или погибали, или, будучи подобраны, становились рабами подобравшего. Иногда их калечили и посылали нищенствовать. Сенека-отец описывает вид и судьбу этих несчастных (Controv. X. 33). При всей риторской любви к нагромождению ужасов и безудержному пользованию темными красками наличие истинного зерна здесь несомненно. Продажа детей была запрещена императором Константином, но потом он разрешил ее отцам, жившим в крайней бедности.

Регистрацию рождений и смертей ввел, по утверждению римских историков, Сервий Туллий: списки родившихся составлялись в храме Юноны Люцины на Эсквилине (возможно, что только мальчиков). В первые два века империи объявления о рождениях помещались в официальной римской газете "Acta Urbis", велась статистика рождений за каждый день особо для каждого пола. Ею ведала особая "канцелярия", помещавшаяся в том же храме Юноны Люцины.

При империи потребовалось больше точности в составлении "актов гражданского состояния". При Августе многодетные отцы получают известные преимущества: им нужны доказательства того, что они состоят в законном браке. Закон Папия Поппея требует наличия у людей определенного возраста законных детей. Появляются новые и новые отпущенники; требуется точное установление гражданского облика каждого человека. Решительная мера была принята здесь Марком Аврелием, который велел, чтобы отец ребенка в течение 30 дней после рождения сообщил префекту эрария в Риме и особым магистратам (tabularii publici) в провинциях имя ребенка и день его рождения. Запись составлялась в двух экземплярах: один шел в архив, другой выдавался семье.

2. Купание происходило в корыте; воду наливать врачи рекомендовали теплую, а не ледяную, как это было принято у германцев и скифов. Хорошо было положить в воду соли. Пеленки были обычно белого цвета, шерстяные, мягкие. Соран, врач, живший при Траяне, оставил подробное наставление о том, как следует пеленать младенца.

3. Об этих амулетах см. старую, но превосходную статью О. Яна (O. Jahn. (Über Aberglauben des bösen Blicks bei den Alten. Ber. d. Verhandl. d. Sächsisch. Gesellsch., 1855. Bd. VII. C. 28-110).

4. Таких дорогих птиц, как попугаи и соловьи, мог иметь, конечно, только сын богатых родителей. Плиний пишет: "За соловьев платили такие же деньги, как за рабов, и, пожалуй, больше, чем платили раньше за раба оруженосца" (X. 84).

5. Птицу эту очень полюбили в Риме и успешно выучивали ее говорить. Плиний рассказал необычайную историю о торжественных похоронах, которые устроили говорящему ворону жители одного римского квартала (X. 121-122).

6. Август, любивший подчеркивать свою верность старинным обычаям, "сам обучал своих внуков чтению, письму и начаткам других знаний" (Suet. Aug. 64. 3).

7. По традиции за спасение отечества принесли себя в жертву три Деция Муса: дед в 340 г. до н.э., его сын в 295 г. и его внук в 279 г. Относительно жертвы последнего сами древние не были уверены; современные историки не сомневаются, что "посвятил себя подземным богам" второй Деций Мус (сын) в битве при Сентине, когда римское войско дрогнуло под напором объединенного войска кельтов и самнитов (см.: P.-W. Bd. IV. С. 2279-2285. 1 15-17: s. v. Decii.

8. Теперь Комо в Северной Италии, вблизи озера того же названия.

9. Дразнить, намекнуть своей жертве, что она чрезвычайно напоминает осла (обе ладони проказник приставлял к своим ушам и тихонько ими помахивал), привязать ей хвост сзади, спеть насмешливый куплет – на все это мальчишки были мастера. Очень любимой забавой было приклеить асс к камням мостовой и наблюдать, как прохожие стараются его оторвать (Hor. epist. I. 16. 64; sat. II. 3. 53; Porphyr. ad loc; Pers. I. 58; 5. 111). Удивительна та чуткость, с которой эта детвора откликалась на все злободневные события: этрусские гаруспики сознательно, со злым намерением, дали недобрый совет римлянам, были изобличены и наказаны, – и вот по всему Риму разносятся звонкие детские голоса: "Плохой совет советчику на гибель". Галлов, которых Цезарь ввел в сенат, преследовала насмешливая песенка, сопоставлявшая их прежнюю варварскую одежду и сенаторские тоги.

10. Буквы из слоновой кости или из дерева, о которых говорит Квинтилиан (I. 1. 26), или из сладкого теста, которые давались детям, после того как они выучивали названия этих букв, были в употреблении, конечно, только при домашнем обучении в состоятельных семьях.

11. У Персия ленивый ученик жалуется, что чернила у него то слишком густы, то слишком жидки и что он не может писать таким пером (тростниковым), потому что оно все время оставляет кляксы – и не одну, а по две сразу (3. 12-18). В греко-латинском разговорнике, известном под названием "Hermeneumata Pseudodositheana" (200-210 гг. н.э.), учитель велит ученику подлить немножко воды в чернила, берет у него перо и перочинный ножик и спрашивает, как ему очинить перо: "Остро? Зачем?" (640, § 7). Квинтилиан рекомендовал писать на дощечках с воском: частое макание пера в чернильницу задерживает пишущего и прерывает течение его мыслей (X. 3. 31).

12. При этой системе место, занимаемое цифрой, нисколько не меняло ее числового значения, причем двухзначное число можно было обозначать и двумя цифрами (XV), и шестью (LXXXIX). Дроби исходили из деления единицы – асса – на 12 частей и обозначались каждая своим особым названием, например:

1/2 асса – semis4/12 асса – triens
1/12 асса – uncia1/24 асса – semuncia
3/12 асса – quadrans1/288 асса – scripulum
5/12 асса – quincunx1/576 асса – semi-scripulum
6/12 асса – sextans

Задача, которая в нашей школе имела бы такой вид: "Если отнять 1/2 от 5/12 сколько будет? – 1/3 – А если прибавить к 5/12 1/12 сколько получится? – 1/2", – в римской школе звучала таким образом: "Если от квинкунса отнять унцию, сколько будет? – Триенс. – А если прибавить унцию? – Семис" (Hor. a. poet. 325-330). Пальцы левой руки для обозначения единиц и десятков могли принимать 18 разных положений, пальцы правой – столько же для сотен и тысяч. 10 000 и более высокие числа обозначали, прикасаясь рукой, правой или левой, к определенной части тела.

13. Она производилась следующим образом: с ученика снимали одежду, один из товарищей взваливал его себе на спину, другой держал за ноги. Это называлось catomidiare (от греч. catomizo – "кладу на плечи").

14. Надпись эта была найдена в Капуе на надгробной стеле из пористого известняка (высота 1.6 м, ширина 0.74); она очень пострадала от времени; Ниссен, первый ее издатель, трудился над ней больше месяца, рассматривая ее при различном освещении. На стене изображен безбородый пожилой мужчина в тоге с диптихом (?); слева – юноша в короткой тунике протягивает ему четырехугольный предмет (таблички?); справа – женщина в тунике и палле поддерживает его локоть. Обе эти фигуры никак не могут быть учениками, как это считается обычно. Юноша, судя по костюму, – скорее всего слуга, женщина – жена или дочь (см.: H. Marrou. Μουσιχοζ ανηρ Grenoble, 1937. С. 46). Ниссен датировал надпись концом республики (H. Nissen. Metrische Inschriften aus Campanien. Hermes, 1866. V. I. C. 147-151), Марру – временем Августа (H. Marrou. Histoire de l'éducation dans l'antiquité. Paris, 1948. C. 430). Перевод надписи см.: Ф. А. Петровский. Латинские эпиграфические стихотворения. М., 1962. С. 75.

15. Стоит познакомиться с этими "славными" грамматиками, чтобы яснее представить себе и положение их в обществе, и роль их как литературных критиков и языковедов.

"М. Антоний Гнифон, родился в Галлии от свободных родителей, но был выброшен. Человек, вырастивший его, отпустил его на свободу... был он очень даровит, обладал исключительной памятью, знал одинаково хорошо и греческий, и латинский. Характера был легкого и ласкового; о плате никогда не договаривался и потому получал больше от щедрот учеников. Преподавал он сначала в доме Ю. Цезаря, а потом – в собственном. Обучал и риторике: ежедневно излагал правила красноречия, но декламировал только в нундины. Школу его, говорят, посещали люди знаменитые, в том числе и Цицерон в бытность свою претором. Он много написал, хотя прожил не больше 50 лет". Атей Филолог, его ученик, считал, однако, что ему принадлежала только книга "О латинском языке" (de sermone latino); все остальное написано его учениками. Он занимался Эннием, хотя нет основания, как это делает Бюхелер (Fr. Bücheler. Coniectanea. Ennius et Gnipho. Rhein. Mus., 1881. С. 333), приписывать ему целый комментарий к "Анналам". Макробий пишет (sat. III. 12. 8), что в одной из своих книг он "рассуждал о том, что такое festra, – слово есть у Энния" (старинная форма слова fenestra – "окно"). После Гнифона Светоний, расположивший своих грамматиков, по всей видимости, в порядке хронологическом, называет М. Помпилия Андроника, уроженца Сирии и, вероятно, тоже отпущенника. Он был последователем эпикурейской философии, и – характерная черта! – ему ставили в упрек, что занятия философией мешают ему вести как следует школьные занятия. Ему пришлось покинуть Рим; он поселился в Кумах, много писал на досуге и жил в крайней бедности; нищета заставила его даже продать свое главное произведение – annalium Ennii elenchi ("Приложение к "Анналам" Энния"), которое содержало, вероятно, много интересного материала, так как Орбилий купил эту книгу и даже ее опубликовал. Гомперц (Th. Gomperz. Herculanische Notizen. Wien. Stud., 1880. С. 139-140) полагает, что апология Эпикура, найденная в геркуланских папирусах, принадлежит Помпилию Андронику.

Одним из учеников Гнифона был Л. Атей, грек, уроженец Афин. При взятии города Суллой в 86 г. он попал в плен и в рабство к М. Атею, который потом отпустил его на свободу. Атей Капитон называл его "ритором среди грамматиков и грамматиком среди риторов": он, очевидно, пытался соединить эти две смежные области. "Он обучал многих знатных юношей, в том числе братьев Аппия Клавдия и Клавдия Пульхра... Он присвоил себе имя филолога, потому что, как и Эратосфен, который первым принял это прозвище, отличался разносторонними познаниями". Ученость его действительно значительно превышала уровень обычной грамматической учености: для Саллюстия (он был дружен с ним и с Азинием Поллионом) он составил "Компендий по римской истории" (breviarium rerum omnium romanarum), для Азиния Поллиона – "Стилистику" (praecepta de ratione scribendi). Была им написана книга "О редких словах" (liber glossematum), на которую ссылается Фест (192) по поводу слова ocris ("бугристая, неровная гора"); оттуда же, вероятно, взято и объяснение слова nuscitiosus – "близорукий" или "страдающий куриной слепотой" (Fest. 176). Главной своей работой Атей считал "Лес" (υλη) в 800 книгах, некую энциклопедию всевозможных знаний (quam omnis generis coegimus). Об Атее см.: H. Graff. De Ateio Philologo. Mélanges greco-romains, 1893. V. II. С. 274.

Особое место занимает П. Валерий Катон, прекрасный учитель, тонкий литературный критик и сам поэт. Судьба его была трагической; он остался сиротой в страшные времена Суллы, и все, что принадлежало мальчику по праву наследования, было у него отнято. Преподавание его пользовалось большой популярностью; "он обучал многих знатных юношей и считался превосходнейшим учителем". Вокруг него группировались "новые поэты", и пристрастие их к александрийской поэзии возникло, вероятно, не без влияния Катона. Его называли "латинской сиреной"; его комментарий вызывал восхищение учеников: "он один умеет читать и делать поэта поэтом" (см.: N. Terzaghi. Facit poetas. Latomus, 1938. С. 84-89). Его называют "единственным учителем, величайшим грамматиком, который умеет разрешать все трудные вопросы, превосходным поэтом"; и все же он жил "в большой бедности, почти в нищете": "Если кто случайно видит дом моего Катона, выстроенный из щепок и покрашенный суриком, и его садик, охраняемый Приапом, тот изумляется, с помощью каких наук достиг он той мудрости, которая научила его жить до глубокой старости на трех кочешках капусты, на полфунте полбы и на двух виноградных кистях в доме, на чью крышу хватило одной черепицы!" (Suet. de gram. § 11).

Катон очень ценил Луцилия и, по словам Горация (sat. I. 10. 1-8), подлинность которых напрасно заподозрена, готовил его новое издание и "собирался исправить плохие стихи" с осторожностью и тонкостью, которые Гораций признавал за старым грамматиком. Что привлекало его в Луцилии? Не форма, конечно: он соглашался, что стиль его полон недостатков. Может быть, его приводили в восторг сила и огонь Луцилиевых сатир; он сам не чужд был этому роду поэзии: рассказу о горестях своего детства он дал название "indignatio" ("Негодование"). Его "Диане" Гельвий Цинна, один из "новых поэтов", желал остаться в веках, но о содержании ее, так же как и о содержании других поэм Катона, мы ничего не знаем.

Корнелий Эпикад, отпущенник Суллы, окончил его "Мемуары", написал книгу "О прозвищах" (de cognominibus), где старался объяснить имя Суллы. Макробий приводит его рассказ о том, как Геракл, убив Гериона, бросал с моста в Тибр фигурки людей – столько по числу, сколько он потерял в путешествии спутников: пусть вода унесет их в море, и они словно вернутся на родину. Отсюда пошел обычай делать такие фигурки на праздники (sat. I. 11. 47); на основании этого места Петер считал, что Эпикад написал книгу "О римских древностях" (H. Peter. Historicorum romanorum reliquiae. Leipzig, 1901. С. CCLXXI.)

Одновременно с ним жил в Риме Стаберий Эрот: "Предки наши видели Публилия Сира, создателя мимов, его двоюродного брата, Манилия, основателя астрологии, и грамматика Стаберия Эрота, прибывших на одном корабле; ноги у них у всех были обмазаны мелом" – в знак того, что они рабы (Pl. XXXV. 199). Это было в 83 г., когда Сулла возвращался из Азии. Стаберий получил свободу "за свою любовь к науке"; учениками его были Брут и Кассий. Рассказывают, что он был так высок душой, что во времена Суллы бесплатно обучал детей проскрибированных. Им была написана книга "Об аналогии", которая предварила, таким образом, знаменитый трактат Цезаря. О нем см.: P.-W. Zw. R. Bd. IV. С. т. 1924.

Из грамматиков, живших при Августе, на первом месте надо назвать, конечно, Веррия Флакка. В своей школе он заменил розги и ремень соревнованием: кто написал лучшее сочинение на заданную тему, тот получал в награду какую-нибудь старинную книгу, редкую или красивую. Август поручил ему обучение своих внуков, и он перебрался на Палатин со всей своей школой, но больше в нее учеников не принимал. Получал он в год от Августа 100 тыс. сестерций. Он был не только прекрасным учителем, но крупным филологом и великолепным знатоком римской старины. Плиний Старший неоднократно указывает его в числе источников своей "Естественной истории". Его сочинение "О значении слов" (de significatu verborum) содержало объяснение устаревших слов, которые с течением времени стали непонятны, но встречались в языке, юридическом и культовом и официальном государственном. Параллельно с объяснением слов шли объяснения древних обычаев (Gell. V. 17. 2), исторические справки, литературные реминисценции. В подлинном виде произведение это не сохранилось: его сократил и эксцерпировал Помпей Фест, посредственный грамматик с знаниями не очень большими. Его компендий в свою очередь сократил в VIII в. н.э. Павел Дьякон, ученость которого была еще меньшей.

Авл Геллий пишет, что объяснение непонятных слов у Катона искали в книге Веррия Флакка "О темных местах у Катона" (de obscuris Catonis, – XVII. 6. 2); была у него также книга об орфографии (Suet. de gram. 19), о сатурналиях (Macr. sat. I. 4. 7 и 8. 5), где он объяснял происхождение этого праздника, об этрусках. Истинной сокровищницей для истории культуры были его "Достопримечательности" (rerum memoria dignarum libri). От этих книг ничего не осталось, но самые заглавия и ссылки на Веррия, которые имеются и у Плиния, и у Авла Геллия, и у Макробия, свидетельствуют о широте интересов Веррия и о его большой (в тогдашнем смысле) учености.

Юлий Гигин, испанец родом, отпущенник Августа, заведовал библиотекой на Палатине, а кроме того, имел много учеников. "Был дружен с Овидием и консуляром Клавдием Лицином, который говорит, что Гигин умер в большой бедности, и он поддерживал его, пока тот был жив, своими щедротами". И его отличает большая широта интересов: он писал комментарий к Вергилию, биографии знаменитых людей, были у него книги по сельскому хозяйству (о земледелии и пчеловодстве), по мифологии, по истории италийских городов (их основание и местоположение).

Остановимся еще на двух фигурах, особенно интересных своей судьбой: первый – это Л. Орбилий Пупилл, имя которого передал векам Гораций, а другой – Кв. Реммий Палемон.

Орбилий родился в конце II в. до н.э. в Беневенте, большом цветущем городе Самния. Родители его были, по-видимому, людьми состоятельными – Орбилий "с детства углубленно занимался науками" – и пользовались немалым влиянием в городе. Надвигалась страшная буря Союзнической войны"; Беневент всегда оставался в руках римлян, но это не значит, что сердца всех жителей города принадлежали Риму. Стоял старик Орбилий на стороне римлян и действовал в их пользу? Или на стороне италиков? Мы не можем этого сказать и не знаем, что было причиной таинственной смерти родителей Орбилия, погибших одновременно: жестокая ненависть политических противников, личная месть или то и другое вместе, но только "враги хитростью уничтожили" его отца и мать, и подросток остался круглым сиротой и без всяких средств. О занятиях и учении нечего было и думать; надо было что-то пить, есть и где-то жить; и то обстоятельство, что мальчик не растерялся, сумел выдержать страшный и неожиданный удар и как-то пристроиться, свидетельствует о большой силе и большой гибкости его природы. Пристроился он, правда, плохо: поступил младшим служащим к магистратам Беневента, – бегал на посылках, выкрикивал объявления, может быть, сидел в канцелярии писцом или счетоводом и кое-как жил. Пошел он на военную службу добровольно или был взят по набору, неизвестно, но мы застаем его уже в Македонии (как раз шла война с Митридатом) в чине корникулярия, т.е. старшины или сержанта в переводе на наш язык (корникулярием солдат назывался потому, что знаком его чина служила пара маленьких рожек – cornicula, которые вдевались в шлем). Мы не знаем, получил он это повышение за военные заслуги или же легионному начальству потребовался хорошо грамотный солдат, и выбор пал на Орбилия, который в звании корникулярия и занял должность писаря в полковой канцелярии, обычно замещаемую солдатами этого чина. Светоний, перечисляющий одни факты из Орбилиевой биографии, без их причин и мотивировок, пишет, что Орбилий перешел затем в конницу. Римская кавалерия того времени состояла почти целиком из "варваров" – германцев и кельтов; в эту чужеземную массу вкрапливались италийские добровольцы. Жалованье здесь было больше и служба легче, но по каким мотивам Орбилий добивался перевода в эту часть, мы сказать не можем. Может быть, сказалась любовь к лошадям, естественная в душе человека, проведшего детство и первую юность в области, славившейся своими конями. Отслужив положенные 20 лет в армии, он вернулся в родной Беневент, "возобновил ученые занятия и долго преподавал в родном городе".

Слова "возобновил ученые занятия" заставляют остановиться. Школа Орбилия не была начальной школой; Светоний помещает его среди "грамматиков"; два отрывка, сохранившиеся от его грамматических трудов, заняты разбором двух синонимов и оттенков их: criminans и criminator, litteratus и litterator. В школе он читал и толковал Одиссею в переводе Ливия Андроника, и преподавание его пользовалось в Риме широкой и доброй известностью. "Терзать при всяком случае своих ученых противников" (Светоний так и выбрал глагол "терзать", "раздирать" – lacerare) можно было, только располагая хорошим научным багажом. Когда приобрел его Орбилий? Мы видели, что его школьные занятия были прерваны резко и неожиданно, когда он был еще подростком. Остается предполагать одно: на военной службе Орбилий пользовался каждой свободной минутой, чтобы читать и учиться; может быть, для этих занятий после заключения мира с Митридатом бывали благоприятные минуты и обстоятельства. Фигура штабного писаря, который в промежутках между составлением штрафных списков (главная обязанность корникулярия) погружается в чтение, и кавалерийского солдата, который, вычистив стойло и хорошенько растерши руками своего коня (скребницы у древних не было), хватается за удачно приобретенный свиток, не может не внушать уважения. В душе Орбилия жила и страсть к знанию, и жажда его. И то, что он, вопреки всем тяготам, которыми щедро осыпала его жизнь, сумел эти знания приобрести, что военной карьере, которая вот-вот должна была завершиться для него почетной и доходной должностью центуриона, он предпочел бедное и не очень уважаемое место грамматика, заставляет взглянуть на эту суровую и мрачноватую фигуру иными глазами, чем в течение двух тысячелетий принято было на него смотреть с легкой руки Горация, ничего не увидевшего в своем учителе, кроме щедрости на удары (судя по превосходному знакомству Горация с практикой ехидных проказ, принятых в мальчишеской среде, Орбилий не зря обучал его уму-разуму). Земляки Орбилия, поставившие ему в Беневенте на форуме мраморную статую, были проницательнее.

Учил он по старинке, как учили все грамматики того времени, внедряя знания с помощью трости и ремня. "Одиссея" в латинском переводе была, конечно, утомительным и скучным чтением. Не следует забывать, однако, что старик Гораций, человек большой порядочности и крепких нравственных правил, приехав в Рим и, конечно, осведомившись о ряде школ (был он человеком осмотрительным и наобум не действовал), выбрал для своего сорванца учителем именно "щедрого на удары" Орбилия. Суровая атмосфера училища, видимо, была в то же время безупречно чистой.

Жизнь не дала Орбилию развернуться во всю полноту его сил и дарований, и это оставило в его душе горечь, от которой горько приходилось и тем, кто имел с ним дело. Мелкие обиды и царапины, достававшиеся ему, разрастались в его представлении до жесточайших оскорблений, изранивших ему всю душу: он составил их летопись и дал ей характерное заглавие – "Умученный" (рукописи Светония дают: perialegos w; perialogos w; принимаю конъектуру Тупа: περιαλγηζ ). Он был неуживчив, не умел льстить ни ученикам, ни их родителям; люди, дававшие своим детям то изнеженное воспитание, которым будет так возмущаться Квинтилиан (I. 2. 5-8), т.е. люди состоятельные, вероятно, избегали его школы, и он умер бедняком, вынужденным жить в мансарде ("под черепицами").

Кв. Реммий Палемон родился в маленьком городке Вицетии, лежавшем на пути из Вероны в Аквилею, в доме хозяина его матери-рабыни. Мальчиком хозяева отправили его в свою ткацкую мастерскую, и познания, приобретенные в ней наблюдательным мальчишкой, очень пригодились ему в дальнейшем. Лениво ли работал он в ткацкой или не оказалось никого более подходящего, но только его приставили к хозяйскому сыну с приказом сопровождать мальчика в школу и носить за ним его "портфель" (капсу). Мальчишка был и смышлен, и любознателен; прислушивался ли он к урокам в школе, взял ли на себя роль учителя его молодой хозяин и втолковывал ему школьную премудрость, пока оба мальчика шагали из дому в училище и обратно, – как бы то ни было, но Палемон выучился грамоте и не только грамоте: он был настолько образован, что составил "Руководство по грамматике", которое, по мнению Узенера (H. Usener. Ein altes Lehrgebäude der Philologie. Sitzungsber. d. Münch. Akad. d. Wissensch., 1892. С. 630), представляло собой переработку учебника по грамматике знаменитого Дионисия Фракийца. Отпущенный на волю, он отправился в Рим, открыл там свою грамматическую школу и считался первым среди учителей: у него была великолепная память, много знаний и язык, о котором говорят, что он "хорошо подвешен".

Трудно найти людей и по судьбе своей, и по нравственному облику столь противоположных, как Палемон и Орбилий. Палемон принадлежал к числу самых неприятных людей древнего мира: был он тщеславен (о тщеславии, как отличительной черте его душевного склада, помнили и после его смерти, – см. Pl. XIV. 50), самомнителен до глупости, лишен уважения к подлинным заслугам. Дерзость его изумляла даже Светония: "Он называл М. Варрона свиньей и говорил, что наука родилась с ним и с ним умрет" (de gram. 23). В нравственном отношении это была фигура настолько грязная, что и Тиберий, и Клавдий громко предостерегали от посылки детей к нему в школу; подробности, сообщаемые о нем Светонием, непереводимы. Ему не приходилось жить "под черепицами", так как школа давала ему в год 400 тыс. сестерций, но и этого ему, по-видимому, не хватало. Распущенный образ жизни ("он был так изнежен, что купался по нескольку раз в день") не помешал ему заняться коммерческими предприятиями и повести их к вящей для себя выгоде. Он открыл мастерскую дешевой одежды: бывший ученик ткацкой мастерской, видимо, не забыл, как разбираться в тканях и определять их качество; он купил заброшенный виноградник поблизости от Рима за 600 тыс. сестерций и сумел организовать хозяйство так, что через восемь лет у него купили урожай на корню за 400 тыс. сестерций: ученый грамматик был оборотист, сметлив и чуял, где можно нажиться.

16. Авл Геллий рассказывает, как однажды он встретил невежду, хвалившегося, что только он один во всем мире может объяснить Менипповы сатиры Варрона. Авл Геллий, у которого случайно была с собой эта книга, попросил его прочесть и объяснить ему смысл пословицы, которую приводит Варрон. "Прочти сам", – ответил тот. – "Как же я могу прочесть то, чего не понимаю. Я смешаю и спутаю все слова". Невежде пришлось уступить и взяться за чтение самому, но он "останавливался не там, где надо было остановиться по смыслу, и произносил слова неправильно" (XIII. 31. 1-9).

17. Школа Флавия, куда отец Горация не захотел поместить сына, была, конечно, школой грамматика, а не начальной, как это принято считать. Везти мальчика в Рим обучаться грамоте не имело смысла. По мнению старика Горация, школа Флавия была плохой, и он решил дать сыну среднее образование в Риме.

18. Об этом Плотии известно мало. Ему покровительствовал Марий в расчете на то, что он прославит его подвиги (Cic. pro Arch. 9. 20). Им была составлена речь против Целия, которого он обвинял в насилии; Целий обругал его, назвав "ритором-ячменником", т.е. человеком, пищей которому служит ячмень: прозвище оскорбительное, так как им обозначали гладиаторов. Варрон, закоренелый сторонник аристократии, издевается над кем-то, кого он называет Автомедоном, что тот выучился у Плотия "рычать, как рычит погонщик волов" (Men. 257, ed. Fr. Bücheler). Квинтилиан упоминает, что им была написана книга "О жесте", т.е. о том, какие жесты выразительны и для оратора пристойны (XI. 3. 143).

19. Гуин (A. Gwynn. Roman education from Cicero to Quintilian. Oxford, 1926. С. 61-63) считал, что одной из причин закрытия школы Плотия был тот демократический дух, в котором он вел свое преподавание. О его школе можно, до некоторой степени, судить по "Риторике для Геренния", которая появилась между 86-82 гг. до н.э. Такие темы, как "следует ли дать италикам права римского гражданства", "надо ли привлечь к суду Цепиона за то, что он погубил армию" (по вине Цепиона она была почти целиком уничтожена кимврами в 105 г. до н.э. в сражении при Оранже), должны были, конечно, встревожить аристократию.

20. Обучение в Риме было очень долго делом совершенно частным: государство в него не вмешивалось, кроме очень редких случаев вроде запрещения греческих риторских школ. С империей дело меняется: постепенно, незаметно – одна мера за другой, – государство накладывает руку на дело образования и ставит его под свой контроль. Началось с дарования привилегий: Цезарь дал всем учителям права римского гражданства (Suet. Iul. 42. 1); Веспасиан впервые назначил риторам "заработную плату": начал выплачивать каждому по 100 тыс. сестерций ежегодно (Suet. Vesp. 18). Первым, кто получил эту плату, был Квинтилиан, двадцать лет преподававший в Риме при разных императорах риторику. У него учился Плиний Младший, может быть, и Тацит, и Марциал справедливо назвал его "великим наставником легкомысленной молодежи" (II. 90. 1). Учителя становятся государственными служащими. Общее направление отражается и в поведении городов: они заводят у себя школы, выбирают для них учителей, оплачивают их и, естественно, держат надзор за их преподаванием. Живую иллюстрацию этому мы найдем у Плиния Младшего, который предлагает своим землякам собрать денег и открыть школу (вероятно, риторики, а может быть, и грамматики, – Pl. epist. IV. 13. 3-7). Из этого же письма мы узнаем, что учителя могут нанять родители на собственные средства, но что есть города, где учитель получает плату из городских средств. Нет запрещения открывать частную школу, но трудно было пойти на риск необеспеченного существования, когда можно было получить верный кусок хлеба. Антонин Пий установил число учителей, которые город мог содержать на свои средства: для большого города нормой было пять риторов и пять грамматиков, для города средней величины – четыре ритора и четыре грамматика, для маленького – три ритора и три грамматика; эти люди, по его указу, освобождались от воинской повинности, от участия в посольствах от городов (члены такого посольства денег не получали), от обременительных жреческих должностей, от постоя. Город выбирал себе учителей, устраивая среди них своего рода конкурс: декурионы, конечно, советовались с людьми понимающими. Миланские магистраты обратились с просьбой выбрать им хорошего учителя к Симмаху; он прислал им Августина (Confes. IV. 13), но "утверждали в должности" именно они; только тогда учитель получал место, decreto ordinis prolatus. Юлиан, желавший во что бы то ни стало вырвать школьное преподавание из рук христиан, законом 362 г. объявил, что учителя, избранного городским советом, утверждать будет он, "дабы его одобрение прибавляло еще чести избраннику города" (Cod. Theod. XIII. 3. 5). Закон этот оставался в силе до Юстиниана.

Учащиеся также оказались под контролем власти. В 370 г. был издан эдикт, по которому молодежь, учившаяся в Риме, ставилась под строгий надзор и контроль: юноша, прибыв в Рим, должен предъявить магистрату, ведающему учетом населения (magister census), документ, подписанный наместником провинции, откуда он прибыл; в этом документе обозначались место его рождения, возраст и образование, которое он получил; он должен сообщить, какие занятия будет посещать и где будет жить. Полиция наблюдает за ним и старается выведать, каков его образ жизни, не вошел ли он в состав какой-нибудь недозволенной коллегии, прилежно ли он посещает школу, не бывает ли часто в театре и цирке, не поздно ли возвращается домой. Если он ведет себя плохо, его могут публично высечь и отослать домой. В Риме ему вообще разрешено оставаться только до 20 лет; затем он должен возвратиться на родину, а если он задержится, префект города должен его просто выслать.

 

К главе девятой

1. Марциал говорит о поэтессе Сульпиции (X. 35); ее стихи дошли до нас; она была, вероятно, внучкой знаменитого юриста Сервия Сульпиция Руфа и дочерью Горациева друга. О невесте своего друга, Кания Руфа, Марциал писал, что в ее стихах "нет ничего женского и ничего вульгарного" (VII. 69. 5-6); падчерица Овидия, Перилла, писала стихи (Ov. trist. III. 7).

2. См. статьи: M. Bang. Das gewöhnliche Alter der Mädchen bei der Verlobung und Verheiratung. В добавлении к IV тому Фридлендера: Darstellungen aus d. Sittengeschichte Roms. Leipzig, 10-е изд., 1921. С. 133-141); M. Durry. Sur le mariage romain. Révue international des Droits de l'Antiquité. 1956. T. III. С 227-243.

3. Закон Августа об обязательном браке обходили, устраивая сговор с малолетней девочкой и оттягивая брак на много лет (Suet. Aug. 34. 2). Август поэтому предписал, что невеста не должна быть моложе 10 лет, а срок между сговором и формальным вступлением в брак не должен превышать двух лет. О законах Августа, имевших целью укрепление семьи, см.: Н. А. Машкин. Принципат Август. М.; Л., 1949. С. 419-423.

4. Она называлась еще regilla. Слово это древние связывали с regina – "царица"; современные языковеды производят его от regere, которое первоначально значило – "ставить прямо", и считают синонимом recta (см.: A. Walde. Lateinisches etymologisches Wörterbuch. Heidelberg, 1906. С. 526).

5. Был и другой, более усовершенствованный станок, тоже вертикальный, но за которым сидели и начинали ткать сверху.

6. "Удивительно, как быстро заживают раны, завязанные Геракловым узлом; очень полезно завязывать таким узлом пояс и в повседневном обиходе" (Pl. XXVIII. 64).

7. Значение этого обряда было непонятно уже древним. Вот объяснение Феста (55): "...волосы невесты убирали caelibari hasta, которое торчало в теле павшего, убитого гладиатора: как копье составило единое с телом, так и жена да будет едина с мужем (объяснение совершенно неприемлемое, так как все суеверия, связанные с убитыми гладиаторами, возникли значительно позже. – М.С.); или потому, что замужние женщины находятся под покровительством Юноны Куриты, а она названа так, ибо держит копье, которое на сабинском наречии называется "curis"; или потому, что это служило добрым предзнаменованием, сулившим рождение сильных мужей".

8. Плиний писал, что ястреб, которого называли "эгифом" и у которого одна нога была короче другой, "был благоприятнейшим знамением в брачных делах" (X. 21).

9. На саркофагах с изображением брачной церемонии жених часто держит в руках контракт, только не в виде табличек, а в виде свитка.

10. Моммсен объяснял эту формулу таким образом: невеста торжественно заявляет о своем вхождении в род мужа, принимая его родовое имя. "Гай" – это здесь не имя собственное, а родовое, каким и было в старину (Röm. Forsch. I. 11 сл.). Плутарх толковал ее по-другому: "...где ты господин и хозяин, там и я госпожа и хозяйка" (Quest. Rom. 30).

11. Катон оставил рецепт их; судя по щедрости, с которой он отпускал на них продукты, это были пирожные действительно для торжественных случаев: модий самой лучшей муки замешивался на молодом вине (mustum); в тесто клали два фунта свиного жира и фунт творогу, кусочки коры с лавровых веточек и пекли на лавровых листьях (de agr. 121).

12. Название это происходит не от этрусского города Фесцении, как думали раньше, а от fascinum – phallus, которому приписывалась большая магическая сила, отвращающая колдовство и злые силы (Porph. ad Hor. epod. 8. 18). Припевом к ним служило восклицание "talasse!", смысл которого не был вполне ясен и современникам. Обычно его производят от имени рано забытого италийского божества Таласса, или Талассиона; Мерклин полагал, что это прозвище бога Конса, на празднике которого были похищены сабинянки (Ind. Schol. Dorpat., 1860. С. 13). Древние ставили его в связь с talaros – "корзинка для пряжи" и видели в этом слове указание на будущую работу хозяйки в доме.

13. В некоторых местах Франции молодых осыпали орехами, иногда даже в церкви. Осыпание зерном при старых деревенских свадьбах у нас имело такое же значение.

14. "Мы женимся, чтобы иметь законных детей и верного сторожа нашего домашнего имущества" (Dem. in Neaer. 122; то же у Аристотеля: Ethic. Nicom. VIII. 14. P. 1162), ср. слова юриста Модестина (Dig. XXIII. 2): "Consortium omnis vitae, individuae vitae consuetudo". "Я вышла за тебя замуж, – говорит Порция Бруту, – не только чтобы спать и есть с тобой, как гетера, но чтобы делить с тобой и радость, и горе" (Plut. Brut. 13).

15. Вот некоторые примеры надписей (из "Carmina Latina Epigraphica"):

455: "Виргинии Марий Виталий супруг, центурион легиона... жили 36 лет, безупречная перед мужем, на редкость послушная, жившая с одним мужем" ("solo contenta marito", – II в. н.э.).

548: Авфидия Северина "целомудренная, трезвенная, не прелюбодейка, простая и благожелательная, преданная одному своему мужу, не знавшая других".

597: "я, Марцеллина, была очень любима своим мужем... единственным супругом моим был Элий".

652: "ты соединена была со мной целомудренным союзом... ты сочла меня единственного достойным... и все одобряют, что все доброе ты сохранила для единственного мужа" (368 г. н.э.).

643, 5: "довольна одним мужем".

736, 3: "чистая, целомудренная, пристойная, преданная одному мужу".

968: "жила, довольная одним мужем".

1142: "Что возможно, было супругой исполнено верной. Ложе твое разделить не было прав никому".

1523: "получив одного мужа, сохранила я целомудрие и стыдливость". Ср. Plaut. Merc. – 824: "женщина, если она хорошая, довольна одним мужем" и Ter. Heaut. 392: "женщинам положено весь век свой проводить с одним мужем".

16. Послушание мужу считалось добродетелью; надписи ее нередко упоминают:

429: "мне приятно было нравиться мужу своим всегдашним послушанием".

455: Вергиния была "на редкость послушной" мужу.

476: "за послушание мужу заслужила... эту гробницу".

765: "целомудрие, верность, доброта, послушание" (перечислены качества доброй жены).

1140: "я была почтительна к мужу и послушна ему".

1604: "здесь покоится Энния Фруктуоза, дорогая супруга, достойная хвалы за свое прочное целомудрие и доброе послушание".

17. Надо сказать, что работа с надписями, посвященными памяти жен, по-настоящему проделана не была, не была прежде всего проведена классификация (насколько она возможна) по сословно-классовым признакам. Стоит, однако, отметить, что качества хорошей жены-аристократки (CIL. VI. 1527) и жены скромного отпущенника совпадают. Муж, произнося похвальное слово над гробом жены (laudatio), называет ее "доброй хозяйкой, целомудренной, послушной, приветливой, уживчивой".

 

К главе десятой

1. Семья, один из членов которой не был подобающим образом захоронен, должна была ежегодно приносить в качестве искупительной жертвы свинью – porca praecidanea: "Так как умерший не предан земле, то наследник обязан совершать жертву Матери-Земле и Церере, заколов свинью. Без этого семья считается нечистой" (Var. y Non. 163. 21). Ср. у Феста (250): "Та овца называлась предварительно зарезанной (praecidanea), которую убивали раньше других животных. Так же называлась свинья, которую приносил в жертву Церере тот, кто не совершил правильного погребения, т. е. не осыпал умершего землей". В обычай вошло воздвигать без вести пропавшим кенотафии (букв. "пустые могилы") и совершать символическое посыпание землей над этой пустой могилой.

2. Случалось (Pl. XXXIII. 27), что у человека, находящегося в предсмертном забытье, тайком стаскивали с руки кольцо. Помимо ценности его как вещи, им можно было еще воспользоваться как печатью. Но что сниманье кольца входило в состав похоронных обрядов, это опровергается уже тем фактом, что множество колец найдено было именно в могилах.

3. Это был древний религиозный обычай, смысл которого в позднейшее время утратился. Объяснение Сервия, что громкое взывание по имени к мертвому имеет целью пробудить к жизни мнимоумершего (ad Aen. VI. 218), является позднейшим домыслом. Ливий рассказывает, что взывали таким же образом к павшим на поле битвы в их родных домах (IV. 40. 3); когда тело Германика провозили по улицам италийских городов, его встречали такими же громкими обращениями к нему (Tac. ann. III. 2).

4. Профессия эта считалась для свободного человека зазорной; занимавшегося ею не допускали к городским магистратурам. В храм Либитины сообщали о каждом смертном случае, и здесь велась их регистрация (Suet. Nero, 39. 1).

5. При бальзамировании и погребении Поппеи (65 г. н.э.) Нерон, по словам Плиния, издержал столько ароматов, сколько Аравия не могла дать за целый год (XII. 83). При погребении Аннии Присциллы, жены Флавия Абасканта, отпущенника и секретаря Домициана, воздух наполнили благоуханием дары Аравии и Киликии, Индии и земли сабеев – шафран, мирра и бальзам Иерихона (Stat. Silvae, V. l. 210-212).

6. Нет оснований сомневаться, что триумфаторов хоронили в той одежде, которую они надевали во время триумфального шествия. По всей вероятности, tunica palmata и toga picta, в которые облекали покойника, были копиями, дублетами подлинной одежды триумфатора, хранившейся в храме на Капитолии: она была храмовой собственностью. Дорогие, шитые золотом одежды часто находили в гробницах; упоминаются они и в текстах. "Тела умерших, умастив ароматами и завернув в дорогие одежды, предают земле" (Lactant. II. 14. 9). "Зачем заворачиваете вы своих мертвецов в одежды, расшитые золотом? " (Hieronym. de vita Pauli erimit. 17). Цензора хоронили в пурпурной тоге.

7. То обстоятельство, что тело Августа находилось не в атрии, а было выставлено в прихожей дворца (Suet. Aug. 100. 2), является исключением.

8. Это были маленькие переносные алтарики, на которых зажигали ароматы. Назывались они acerrae. Вергилий называет их "алтарем, где жгут ладан" (Aen. IV. 453).

9. "Кипарисы ставили перед домом умершего, потому что это дерево, однажды срезанное, не дает побегов. Так и от умершего нечего ждать. Поэтому кипарис считается деревом отца Дита" (Fest. 56).

10. Сообщение Сервия (ad Aen. V. 64), что тело оставалось выставленным в атрии в течение семи дней, на восьмой сжигалось и на девятый пепел предавался земле, является ошибочным обобщением обычая, принятого для лиц, занимавших высокое общественное положение, так как в этом случае требовался известный срок для изготовления масок.

11. В VIII в. до н.э. древнейшие обитатели Палатина и хоронили, и сжигали своих мертвецов; на Эсквилине их только хоронили, а на Квиринале сжигали. Римские антиквары, считая захоронение древнейшей формой, ссылались на следующие факты: 1) и при сожжении лицо покойника посыпали землей; 2) каждый, наткнувшись на непогребенное тело, обязан был посыпать его землей; 3) при сожжении трупа у него отрезали палец и хоронили в земле. Сожжение покойника сопровождалось неизменно и погребением: урну с пеплом ставили в помещение, заменявшее могильный холм. Умерших детей, у которых еще не прорезались зубы, всегда хоронили. Бедняков чаще хоронили, чем сжигали; это было дешевле. Общее кладбище для бедных до Августа находилось на Эсквилине.

12. Одним из видов таких "объявленных" похорон были похороны, совершаемые по постановлению сената за общественный счет (funus publicum). Чести этой удостаивались люди, оказавшие большие услуги государству.

13. За соблюдением этих законов обязаны были следить эдилы, равно как и за поддержанием порядка во время погребальной процессии, а также за тем, чтобы при сожжении не возникло опасности пожара.

14. По словам римских антикваров, эти трубачи назывались "siticines", и трубы, которыми они пользовались на похоронах, отличались от обычных (Атей Капитон у Gell. XX. 2. 1). Слово это во всяком случае, рано вышло из употребления.

15. На похоронах Цезаря "пели то, что могло возбудить сострадание к нему и ненависть к убийцам: из "Суда об оружии" Пакувия: "и я их сохранил, чтоб пасть от их руки? " – и из "Электры" Атилия подобного же содержания" (Suet. Caes. 84. 2).

16. Бенндорф (A. Benndorf. Gesichtsheime und Sepulcralmasken. Denkschr. d. phil.-hist. Kl. d. Acad. d. Wissensch., Bd. XXVIII. Wien, 1878) справедливо указал, что в масках, которые надевали, должны были иметься отверстия для дыхания (нос, рот) и для глаз. В масках, хранившихся в атрии, их, разумеется, не было. Сохраняли, следовательно, отлитую когда-то форму, по которой и изготовлялись новые слепки.

17. Полибий (VI. 53) говорит о том, что "предки" ехали на колесницах, но как долго удержался этот обычай, мы не знаем. Позднейшие писатели говорят уже о шествии пешком.

18. Объясняется это, по-видимому, тем, что в повседневном быту широкое распространение получила пестрая женская одежда, и замена ее простой белой была таким же свидетельством печали, как раньше замена светлой одежды темной.

19. По свидетельству Ливия (V. 50. 7), первые удостоились такой чести женщины, которые в тяжкую для государства минуту (надо было платить дань галлам, а денег не было) снесли на Форум все свои золотые украшения в дар государству (390 г. до н.э.). О таком же подвиге римских женщин рассказывает Плутарх, но по другому поводу: у города не было денег для уплаты дара оракулу Аполлона в Дельфах, и женщины помогли в беде, пожертвовав государству свои уборы (Camill. 8). Свидетельство Цицерона заслуживает, конечно, большего доверия. Цезарь произнес похвальное слово над своей теткой Юлией; это стало обычаем не только в императорской фамилии, но и среди знати.

20. По законам Двенадцати Таблиц внутри города нельзя было ни хоронить, ни сжигать умерших. Правом погребения в городе пользовались весталки (Serv. ad Aen. XI. 205-206), а позднее – императоры. Честь погребения на Марсовом Поле присуждалась особым разрешением сената; здесь похоронены были Цезарь, Сулла, консулы Гирций и Панса, погибшие при Мутине в 43 г. до н.э. Урна с пеплом Траяна была поставлена в цоколе его колонны.

21. Делали это, конечно, водой, и только в случаях крайнего расточительства обливали потухающие угли вином. По законам Нумы этого нельзя было делать (Pl. XIV. 88). Оба места, где говорится о поливании вином Verg. Aen. VI. 226-227 и Stat. Silvae, II. 6. 90, – относятся к окроплению собранных костей.

22. Погребальные урны были разной формы и делались из разного материала. Бедные люди покупали обычно глиняные; в гробнице Неволеи Тихе в Помпеях стояло три стеклянных урны, поставленных, как в футляр, в свинцовую посудину соответственной формы. Были урны алебастровые и мраморные. Прах Траяна находился в золотой урне. Чаще всего они имели форму высокого горшка, суживающегося книзу; иногда их делали в форме сундучков.

23. Праздник роз справляли в память умерших: устраивали поминки на могилах, осыпали могилы розами и раздавали их участникам поминок. Определенного числа для этого праздника не было; он должен был только приходиться на сезон роз – на май или на июнь. Паренталии справляли в феврале (с 13-го по 21-е число); по преданию, их установил Эней в память своего отца. Это был праздник поминования di parentum, духов умерших предков, которые считались покровителями семьи; к ним обращались с молитвой. "Когда я умру, – писала Корнелия Гаю Гракху, – ты будешь чтить меня (parentabis mihi) и взывать, как к божеству". Когда и каким образом этот семейный праздник превратился в общегосударственный, мы не знаем.

24. Д. Цецилий Виндекс устраивает около могилы своей бабки сад, окруженный стеной. Около калитки в стене находилось помещение для сторожа (CIL. VI. 13823; ср. еще завещание Флавия Синтрофа – CIL. VI. 10239).

25. Все это подробности, заимствованные из действительной жизни. На могиле Истацидиев в Помпеях были поставлены статуи умерших; памятник Умбриция Скавра был украшен рельефами, изображающими сцены гладиаторских игр; на памятнике Неволеи Тихе изображен корабль, входящий в гавань.

26. Колумбарии были заимствованы римлянами, по-видимому, от этрусков. Во многих местах Этрурии, в окрестностях городов, скалы покрыты рядами таких ниш; около Тосканеллы в стенах скалистых гротов они идут сплошь параллельными рядами.

 

К главе одиннадцатой

1. Hist. Aug. Hadr. 18: "...запретил продавать раба ланисте, не представив причины"; очевидно, хозяин должен был "представить причину" на суд магистрату, вероятнее всего префекту города, в чью компетенцию входил разбор жалоб хозяина на раба и раба на хозяина.

2. A. May. Pompei. Leipzig, 1908. С. 168.

3. К императорскому времени от самнитов как самостоятельного племени ничего не осталось: почти все они были уничтожены в Союзническую войну. Название "самнит" теперь ничего не говорило, и его заменили более понятными.

4. Были и другие виды гладиаторского костюма и вооружения, реже встречавшиеся и о которых мы осведомлены плохо. О scissor'е ("резателе") мы ничего не знаем; он только раз упомянут в надписи (CIL. IX. 466); по поводу андабатов высказано только предположение, что на них была надета длинная кольчуга, но сражались они с завязанными глазами. Лаквеарий упомянут только у Исидора Севильского (XVIII. 56); судя по его изображению, он был одет как ретиарий, а оружием ему служило лассо (laqueus – "петля"), которое он накидывал на убегающих. Может быть, главным местом его выступлений был не амфитеатр, а школа; когда во время фехтования друг с другом один из гладиаторов, теснимый противником, обращался в бегство, лаквеарий набрасывал на него лассо и валил на землю. Это был наглядный урок, убеждавший в бесполезности бегства при сражении.

5. Первый каменный амфитеатр в Риме был построен в 29 г. до н.э. Статилием Тавром, вероятно, в южной стороне Марсова Поля. По-видимому, в нем было много дерева, потому что он сгорел в 64 г., и Нерон построил другой на том же самом месте. Судя по словам Тацита (ann. XIII. 31), здание это не представляло ничего замечательного. Регионарии называют еще amphiteatrum castrense – "амфитеатр, принадлежащий императорскому двору". Относят его ко времени Траяна. Это было большое здание обычной для амфитеатров эллиптической формы с осями в 88.5 и 78 м, построенное целиком из кирпича и opus caementicium, облицованного кирпичом. Внешняя стена состояла из трех этажей открытых аркад. При постройке Аврелиановой стены амфитеатр этот был использован в системе укреплений.

 

К главе двенадцатой

1. Было пять "годовых" римских праздников (Римские игры, Плебейские, в честь Цереры, в честь Аполлона, в честь Матери богов), которые включали в свой ритуал бега в цирке. Включены они были в праздник Марса, установленный Августом 12 мая, а также в ludi Augustales: праздник в честь возвращения Августа с Востока. День рождения Августа (23 сентября) также сопровождался цирковыми состязаниями. Кроме того, бега бывали на праздниках, устраиваемых по поводу какого-нибудь счастливого события. Так, консул 101 г. Аррунтий Стелла отпраздновал великолепными играми окончание войны с сарматами. В первом веке империи консулы, вступая в должность, устраивали игры.

2. Август привез этот обелиск из Гелиополя; высота его 23.7 м. В IV в. он исчез и был найден только в XVI в., разбитым на три части. Он был поправлен и сейчас стоит на piazza del Popolo. Другой обелиск стоит теперь перед Латераном. Он был поставлен в XV в. до н.э. Тутмосом III перед храмом Аммона в Фивах. Август думал привезти его в Рим; Константин решил это сделать, но довез обелиск по Нилу только до Александрии. Аммиан Марцеллин описывает его доставку в Рим и установку в цирке при Констанции (XVII. 4. 13-16). Обелиск этот из красного гранита, высотой 32.5 м; в XVI в. его нашли разбитым и ушедшим в землю на 7 м. Папа Сикст V извлек его и поставил на его нынешнее место.

3. В Риме было еще два цирка. Фламиниев цирк построил цензор Г. Фламиний Непот в 221 г. до н.э. в южной части Марсова Поля на Фламиниевом лугу. Он был настолько велик (400x260 м) и производил такое впечатление, что по нем стали называть весь район и местонахождение других зданий определяли – "у цирка Фламиния". Насколько велика была его арена, можно судить по тому, что во 2 г. до н.э. Август велел превратить ее на некоторое время в огромный пруд, куда было пушено 36 крокодилов: народ мог смотреть на эту диковину. После открытия Августова форума крокодилов перебили.

Цирк Гая и Нерона устроил Калигула в садах Агриппины, на правом берегу Тибра. Это было любимое место Нерона, где он упражнялся в искусстве править лошадьми и устраивал свои оргии.

4. Мы не знаем, как был организован античный "тотализатор", но немыслимо представить себе заключение пари (о них см.: Mart. XI 1. 15-16; Iuv. 11. 201-202) и выплату ставок без какого-то организующего и надзирающего "бюро", где записывались пари и принимались ставки. Представим себе, как происходит дело: А держит пари за "зеленых" и ставит на них 100 сестерций, Б держит за "синих" и ставит 200. Кто проверит их наличность? Кто удостоверит их готовность уплатить в случае проигрыша? Так как пари заключали многие, и суммы собирались большие, то вряд ли нашелся бы честный человек, согласившийся распутывать все счета и производить по ним уплату. Конечно, была какая-то "организация", на глазах которой заключались пари и которая принимала деньги и уплачивала выигрыши. Организация эта была связана с "партиями": Б вносил деньги в "бюро синих", и в случае проигрыша "бюро" выплачивало его А, оставляя себе некоторую долю "за обслуживание". Если Б выигрывал, то он получал деньги из "бюро зеленых", вычитавших таким же образом какую-то сумму в свою пользу. Пари бывали иногда безумными: Ювенал говорит о дерзких пари – audax sponsio (11. 201-202). Ставка на определенных лошадей и возниц, заинтересованность именно в них создавала тесную связь между каким-то кругом зрителей и определенной "партией".

5. После некоторых игр (римских и плебейских) обязательно устраивалось торжественное угощение (epulum), а кроме того, зрителей щедро осыпали подарками, которые должны были у проигравших несколько смягчить боль утраты; Агриппа в заключение данных им игр велел разбросать с верхнего яруса по цирку особые жетоны, тессеры, по которым можно было получить одежду, еду или определенную сумму денег (своего рода "беспроигрышная лотерея"). Выигрышами по тессерам, которые бросали присутствовавшим в цирке Нерон и Домициан, служили одежда, серебряная посуда, драгоценные камни, картины, вьючные животные, ручные звери, рабы и, наконец, суда, доходные дома и поместья.

6. Марциал рассчитывал, что его станут читать только тогда, когда устанут от разговоров о Скорпе – вознице, и об Инцитате – коне (XI. 1. 15-16). Рим был уставлен статуями знаменитых возниц, которые стояли рядом со статуями богов; Марциал чувствовал иногда раздражение от того, что "всюду сверкает золотой нос Скорпа" (V. 25. 10), но он же посвятил знаменитому вознице стихи, полные неподдельного сожаления о гибели юноши: "Сломай, опечаленная Победа, идумейские пальмовые ветви... брось в жестокий огонь, скорбная Слава, волосы и венки, украшавшие их. О злая судьба! Скорп, ты погиб, не изжив ранней молодости; так скоро пришлось тебе запрягать вороных коней [в подземном царстве]. Стремительно огибал ты всегда мету – почему и для жизни твоей оказалась она столь близка" (X. 50). И он вкладывает в уста самого Скорпа краткую эпитафию: "Я Скорп, слава цирка, полного криков. Ты осыпал меня рукоплесканиями, Рим, но недолго ты радовался на меня. Злая Лахесис похитила меня на 27-м году; сочтя мои победы, она решила, что я старик" (X. 53). Плиний говорит, что возниц сопровождала всегда толпа их почитателей (XXIX. 9); он же рассказывает, что один из поклонников Феликса, возницы "красных", был в таком отчаянии от его смерти, что бросился в его костер и сгорел вместе с ним (VII. 186).

7. Таких надписей сохранилось несколько, и они позволяют понять и "технику бегов", и знакомят нас в некоторой доле с профессиональным языком возниц. Приведем одну из наиболее интересных – надпись испанца Диокла (CIL. VI. 10048 = Dess. 5287). Он начал свою карьеру у "белых" в 122 г. н.э., затем перешел к "зеленым", а от них – к "красным", у которых и остался (беговые общества прилагали, видимо, всяческие старания к тому, чтобы переманить к себе искусного возницу). Он одержал всего 1462 победы при самых разных обстоятельствах, а в состязаниях принимал участие 4257 раз, в 1351 случае оказался побежденным, остальные 1444 раза приходил вторым или третьим. Чаще всего каждая "партия" выставляла по одной колеснице, запряженной четверней, по две и по три колесницы – значительно реже; победа в состязании только четырех колесниц считалась наиболее почетной. Диокл получил 92 "больших премии", общая сумма которых равнялась 3 млн 770 тыс. сестерций: 32 раза по 960 тыс. сестерций, 28 раз – по 40 тыс., 29 раз – по 50 тыс. и 3 раза по 60 тыс. Откуда эти суммы? Их вносил магистрат, устроитель игр? Мы знаем, как дорого обходилось устройство игр, какие огромные суммы на них тратились. В 51 г. н.э. установлены были суммы, которые государство выдавало устроителям вдобавок к их расходам: на Плебейские игры, например, 600 тыс. сестерций, на игры в честь Аполлона – 380 тыс. Может быть, "премии" выдавались из этих сумм? А может быть, происходило иначе: сторонники "красных" держали пари с другой "партией" в общей сложности на 30 тыс.; проигравшие "зеленые" эту сумму им выплачивали, и Диокл ее и получал. Часть ее Диокл, надо думать, обязан был отдать в кассу "партии", но часть оставалась ему.

Диокл расстался с цирком, собрав состояние почти в 36 млн сестерций; состояние ста адвокатов не превышает средств одного циркового возницы из партии "красных", – писал Ювенал (7. 113-114); Марциал, сравнивая судьбу бедного клиента с судьбой возницы, негодовал, что он за целый день получит "сотню медяков, а Скорп победитель за один час унесет пятнадцать мешков сверкающего золота" – 15 тыс. сестерций (X. 74. 4-6). Понятно, что некоторые из возниц становились "господами партии", т. е. главарями беговых обществ (CIL. VI. 10058 и 10060). Состязания для Диокла проходили по-разному: 815 раз он occupavit et vicit, т.е. с самого начала занял первое место и до конца удерживал его за собой; 67 раз он successit et vicit – первоначально оказался на втором месте, но затем вырвался вперед; 36 раз он praemisit et vicit – нарочно пропустил вперед противника и затем обогнал его; 42 раза он победил разными способами; 502 раза eripuit et vicit – когда надежды на победу, казалось, уже не было, "прорвался и победил" после трудной и жестокой борьбы. Большой честью считалось победить: 1) a pompa, когда возница должен был принять участие в состязаниях с усталыми лошадьми сразу же после утомительной процессии, и 2) на лошадях, которые выезжали в цирке первый раз (equi anagones); а совершенно исключительным трюком был тот, который могли себе позволить только очень опытные возницы: они менялись лошадьми с другой "партией". О Диокле надпись сообщает, что он одержал 134 победы alieno principio – "с чужим главным [конем]", т.е. пристяжным, шедшим слева. При упряжке, четверней две средних лошади, два коренника, шли под ярмом (introiugi); справа и слева находились пристяжные (funales). От выучки левой пристяжной, которая оказывалась всегда у меты, зависела не только победа, но и жизнь возницы.

Диокл принадлежал к возницам-"тысячникам" (miliarii), т. е. к таким, кто одержал тысячу побед и больше. Скорп, оплаканный Марциалом, насчитывал 2048 побед, Помпей Мусклоз – 3559, какой-то неизвестный – 1025.

8. Особенно страшным был момент, когда возница огибал мету: стремясь выиграть время и сократить пространство, он старался проехать к ней как можно ближе, и тут стоило чуть ошибиться самому в расчете, стоило дернуться влево чуть больше, чем было нужно, левой пристяжной (почему такой важной и была ее роль) – и колесо на всем скаку налетало на каменную тумбу, разлеталось вдребезги, и хорошо было, если возница выходил из этой переделки только искалеченным. Опасность подстерегала его во время всего состязания: каждый возница старался, как только мог, выиграть на пространстве и поэтому, обгоняя соперника, держался к нему возможно ближе; угроза столкновения висела над обоими. Самый костюм возницы свидетельствовал об опасности его профессии: на голову он надевал круглую кожаную шапку с клапанами, напоминающую шлем танкистов; туника его была плотно обмотана ремнями до самых подмышек, чтобы за что-либо не зацепиться (поэтому и лошадям подвязывали хвосты как можно короче); за ремни был заткнут короткий острый нож – в случае падения возница перерезал им вожжи, которые обычно закидывал себе за спину: одной рукой он правил, в другой держал бич. Ременные обмотки покрывали ноги от сандалий до колен; иногда возница надевал гетры, которые закрывали почти целиком бедра. Возницы погибали обычно молодыми: Аврелий Полиник умер 30 лет, Скорп – 27, Кресцент – 22, Аврелий Тациан – 21 года, Цецилий Пудент – 18. Диоклу, когда он оставил карьеру возницы, было 42 года – случай редкий.

9. Дион говорит, что не было дерзости, которую возницы не считали бы себе позволенной (LIX. 5). "Шутки" возниц состояли в том, что "по укоренившемуся попустительству они, бродя по городу, забавлялись тем, что обманывали и обкрадывали людей" (Suet. Ner. 16. 2). Три века спустя Аммиан Марцеллин писал: "...если кто заметит, что его кредитор настойчиво требует уплаты долга, то он прибегает к цирковому вознице, нагло готовому на все, и тот устраивает так, что против кредитора возбуждается дело об отравлении" (XXVIII. 4. 25. Пер. Ю. Кулаковского).

10. У возниц были "технические приемы", с помощью которых они преграждали своим соперникам дорогу к победе. Один из них состоял в том, что возница внезапно поворачивал свою колесницу наискось, так что следовавшие за ним на нее налетали: образовывался в лучшем случае затор, в худшем – колесницы сшибались, и не обходилось без увечий и ранений. Общее замешательство давало возможность выиграть переднему.

11. На Аппиевой дороге найдено было несколько десятков свинцовых табличек с заклинаниями и молитвой к подземным божествам погубить противника и его лошадей. Росси относил их ко II в. н.э., Вюнш – к IV в. Вот конец одной из этих табличек: "...свяжите, обвяжите: помешайте, поразите, опрокиньте, споспешествуйте мне, погубите, убейте, изломайте возницу Евхерия и его лошадей в завтрашний день в римском цирке. Да не выедет хорошо из ворот, да не состязается сильно, да не обгонит, не прижмет, не победит, не обогнет счастливо мету, не получит награды" (R. Wünsch. Sethianische Verfluchtungstafein aus Rom. Leipzig, 1898). Хорошую параллель к этому заклятию представляет табличка из Карфагена: "...остановите их, свяжите, заберите от них всю силу; пусть они не смогут переступить ворот, сделать шаг по арене, а что до возниц, парализуйте их руки; пусть не смогут они увидеть вожжей, не смогут держать их. Сбросьте их с колесницы, ударьте оземь; пусть растопчут их копытами собственные лошади. Не медлите, не медлите; сейчас, сейчас, сейчас!"

12. Имена лошадей, на которых Кресцент одержал свою первую победу, упомянуты в почетной надписи, поставленной ему после смерти (CIL. VI. 10050 = Dess. 5285); названы также лошади Диокла. Какой-то возница (имя не сохранилось) составил список левых пристяжных, на которых он выезжал в цирке и на которых одержал победу, с упоминанием их масти и того, кто их объезжал (CIL. VI. 10056). Жеребец Аквилон и его сын Гирпин (оба, видимо, ходили в левой пристяжке и оба одержали больше 200 побед) удостоились почетной надписи (CIL. VI. 10069). Цирковые рысаки пользовались в Риме широкой известностью: их качества, их вид, все их особенности служили темой горячих обсуждений. Марциал рассчитывал, что его "изъеденные молью эпиграммы" возьмут в руки, устав от разговоров о Скорпе и Инцитате (XI. 1. 15-16). Он, Марциал, "известный племенам и народам", не был известнее жеребца Андремона (X. 9. 3-5); светский человек считал обязанностью знать родословную цирковых скакунов (Mart. III. 63. 12). Одна лошадь из Африки удостоилась даже эпитафии (CIL. VI. 10082):

Песков гетульских детище,
Завода честь гетульского,
Ветров в бегу соперница,
Во цвете лет погибшая,
Ушла, Спевдуса, к Лете ты.
Пер. Ф.А. Петровского

Лошади, одержавшие сто побед, назывались "centenarii".

Беговые общества приобретали лошадей на конных заводах в Апулии и Калабрии; об этих заводах рассказывает Варрон и в своем "Сельском хозяйстве" (II. 7); схолиаст к Ювеналу (I. 155) пишет, что Тигеллин, обзаведясь пастбищами в тех областях, устроил там конный завод и объезжал лошадей для цирковых состязаний. Очень ценились "гирпинцы" – лошади из области гирпинов в Самнии (Mart. III. 53. 12; Iuv. 8. 63 и схолиаст к этому стиху). Сын жеребца Аквилона получил имя Гирпина или по месту рождения, или за свои превосходные качества. Колумелла говорит о выведении рысистых лошадей (VI. 27. 1-8), и экстерьер лошади, который он дает (VI. 29), – это экстерьер рысака. Плиний в восхвалении Италии, заканчивающем его "Естественную историю", среди всех благ, которыми Италия одарена, называет рогатый скот и лошадей: "лучше их нет в тройках" (XXXVII. 202). В большой чести были лошади из Испании и Африки.

 

К главе тринадцатой

1. Летом в 5 часов дня, зимой в 3 часа: Агрипповы термы и бани Тита находились на противоположных концах города.

2. Патрон мог потребовать, чтобы клиент сопровождал его в путешествии: Марциал оказался в Байях по желанию своего патрона и жаловался, что в этом очаровательном и роскошном месте он может только голодать на ту жалкую сумму, которая выдается ему как клиенту (I. 59).

3. Спортулой в собственном смысле называлась корзиночка, в которой участники жертвоприношения уносили домой куски жертвенного мяса. На публичных угощениях, которые устраивали в Риме для народа император, магистраты или частные лица обычно на Форуме (устраивались они и по другим городам Италии), участники пира или ели за столом (cena recta), или уносили в корзиночке выданную им порцию. Выдачу "натурой" все чаще стали заменять денежным подарком. То же изменение произошло и в оплате клиентских услуг; угощение заменено было деньгами, но эта денежная выдача сохранила название спортулы. При Домициане старинный обычай угощать клиентов на какое-то время возродился, но вскоре опять вывелся (Марциал говорит об отмене денежной спортулы только в III книге, написанной между 84 и 88 гг.; в остальных книгах опять идет речь только о денежной спортуле), и, вероятно, к удовольствию клиентов, которые, получая на руки сумму жалкую, имели все-таки возможность хоть кое-как покрывать текущие расходы.

 

К главе пятнадцатой

1. На раба в знак его освобождения надевали круглый войлочный колпак.

2. Кроме претора, официальными лицами, в присутствии которых можно было отпустить раба формальным, узаконенным способом, были консул, проконсул, легаты цезаря и префект Египта.

3. О смысле этой пощечины спорят до сих пор. Дюканж ставил ее в связь с ударом меча при посвящении в рыцари, но не подкрепил своего мнения никакими доказательствами. Высказаны были еще следующие предположения: а) пощечина первоначально имела значение оберега от злого завистливого глаза; б) она должна была напомнить рабу, чтобы он в своем новом положении свободного человека не заносился; в) чтобы запечатлеть в памяти освобождаемого момент освобождения, важнейший в его жизни; г) пощечина как бы символизировала все оскорбления, которым мог подвергнуться человек в своей рабской жизни; в будущем они ему уже не грозили (см.: G. Nisbet. The festuca and alapa of manumission. JRS, 1918. V. VIII).

Вместо палочки можно было коснуться раба соломинкой или стеблем травы. Когда-то это был символ земельной собственности, но затем и соломинка, и травинка стали, так же как и палочка, символом собственности вообще.

4. Освобождение по завещанию сопровождалось иногда разными оговорками: через такой-то срок после смерти завещателя; после смерти такого-то или таких-то лиц; раб обязан уплатить наследнику или другому лицу некоторую сумму денег; представить отчет по таким-то делам.

5. Исключение делается в случае преступления патрона против императора. Заговор Пизона был раскрыт, так как отпущенник Милих явился к Нерону с доносом на своего патрона.

6. При империи такие обязательства считались не имеющими силы.

7. Немедленно давалось разрешение тому, кто желал освободить своих родных. Это относилось к отпущенникам, родные которых находились еще в рабстве. Могло случиться так: члены одной семьи были рабами в одном доме; хозяин, умирая, освободил только одного человека из этой семьи, еще юношу, и оставил его своим наследником; отец и мать, братья и сестры оказывались рабами своего сына и брата. Такой случай представлял собой нечто совершенно ненормальное, и желание свободного юноши освободить родных было рассматриваемо, конечно, как вполне законное.

8. См.: A. M. Duff. Freedmen in the early Roman Empire. Oxford, 1928 C. 210-214.

9. Была еще одна группа отпущенников, занимавшая среди них самое последнее место, так называемые dediticii – "сдавшиеся" (lex Aelia Sentia, 4 г. н.э.). Рабы, осужденные за какое-либо преступление, закованные в наказание хозяевами или сосланные на мельницу, получая освобождение, становились dediticii, и положение их приравнивалось к положению народа, побежденного и сдавшегося на милость победителя. Они не были римскими гражданами, не могли делать завещания и получать наследство и им запрещалось жить в Риме: они могли селиться не ближе ста миль от города. Если они нарушали это постановление, их продавали в рабство, и они не могли больше надеяться на освобождение. Что касается имущества, оставшегося после их смерти, то если раб был освобожден "домашним способом", то патрон мог распорядиться им целиком по своему желанию; если он был освобожден с соблюдением всех формальностей, то патрон имел в его имуществе такую же долю, как в имуществе отпущенников – римских граждан. Число, таких отпущенников было всегда невелико.

10. Было в обычае отвозить заболевшего раба на остров на Тибре, где находился храм Асклепия, и оставлять его там на волю судьбы. Юстиниан пошел дальше Клавдия: по его постановлению раб, покинутый хозяином во время болезни, не только освобождался из рабства, но и становился римским гражданином; хозяин же терял по отношению к нему права патрона.

11. Около этого же времени было издано senatus consultum Dasumianum, которое предусматривало случай, когда наследник не выполнил fideicommissa завещателя не по злому умыслу, а по основательным причинам, помешавшим выполнению (болезнь, отсутствие). Претор, или соответствующий магистрат, освобождал раба и в отсутствие наследника, но своих прав патрона тот не терял.

12. Чаще всего, конечно, завещатель имел в виду раба, принадлежавшего его наследнику. Бывали, однако, случаи, когда речь шла о чужом рабе. Если хозяин этого раба запрашивал за него безумную цену, то выполнение fideicommissum признавалось необязательным.

13. Клавдий отменил это постановление, но Нерон восстановил его.

14. На брак свободной женщины с ее отпущенником смотрели вообще косо: права патрона и права мужа приходили здесь в такое столкновение, что трудно было в них разобраться. Септимий Север вообще запретил их. Существовал еще закон, подчеркивавший неполноправность отпущенника. Если патрон заставал его на месте преступления со своей женой, он мог прикончить его тут же на месте; если обидчиком был патрон, отпущенник не имел права его убить. Приняты были меры и против неверной жены, отпущенницы патрона: если она покидала его, она могла выйти замуж за другого только с разрешения покинутого мужа.

15. Феликс, брат Палланта, прокуратор Иудеи, женился с разрешения Клавдия на Друзилле, внучке Антония и Клеопатры (Tac. hist. V. 9); Агаклиту Вер, его патрон, разрешил жениться на вдове Либона, сенатора и двоюродного брата императоров (Hist. Aug. Verus. 9).

16. В 57 г. н.э. было издано senatus consultum Claudianum, по которому рабы, получавшие свободу по завещанию, в случае убийства хозяина, объявлялись рабами; свободы они не получали. Это постановление было еще усилено Траяном: если хозяин был убит, то все отпущенники (конечно, только находившиеся в доме во время убийства) были допрашиваемы под пыткой. Известно, что если убийцей хозяина был раб, то все рабы убитого подлежали казни; закон этот был принят при Нероне (Tac. ann. XVI. 42-45). В соответствии с senatus consultum Claudianum под этот закон подходили и рабы, которых по завещанию убитого ожидала свобода. А как следовало поступить с отпущенниками, которые, как и большинство рабов, к убийству были вовсе не причастны? Плиний рассказывает о спорах в сенате, возникших после смерти Афрания Декстра, который не то сам покончил с собой, не то был убит (epist. VIII. 14): часть сенаторов стояла за оправдание отпущенников, часть – за ссылку на остров, часть – за смертную казнь. Плиний не говорит, чем окончилось дело: результат был известен его корреспонденту; мы узнаем только, что сторонники смертной казни потерпели поражение.

17. Иногда в имени отпущенника упоминается имя его первого хозяина, от которого он попал к другому, его освободившему. Так, T. Flavius Aug. lib. Phoebus Othonianus был рабом Отона и вместе со всем его имуществом перешел во владение Веспасиана, от которого и получил свободу (CIL. XIV. 2060); Carpus Aug. lib. Pallantianus принадлежал раньше Палланту (ILS. 3896). Так как у женщин не было praenomen, то в имени отпущенного пол его хозяйки обозначался двумя способами: либо mul. lib. ("отпущенник женщины"), либо по-другому (гораздо чаще): Gaius, одно из наиболее частых римских собственных имен, было изменено в женском роде – Gaia и стало обычным обозначением женщины в эпиграфике. Но так как G. l. могло означать и "отпущенник Гая", и "отпущенник Гайи", то в последнем случае букву C переворачивали: Sex. Fonteius Lib. Trophimus (ILS. 3308). Это означало: "Секст Трофим, отпущенник Фонтеи". Могли быть и другие случаи: раб, отпущенный по fideicommissum завещания, мог взять собственное имя того, кто его освободил в действительности, и родовое того, чьей посмертной просьбе он был обязан свободой. Когда Аттик освободил Дионисия, он дал ему свое родовое имя Помпоний, но назвал Марком в честь Цицерона. Т. Цецилий Евтихид, другой отпущенник Аттика, получил родовое имя по имени дяди Аттика.

18. Оно вошло в поговорку: libertinas opes (Mart. V. 13. 6). Состояние Деметрия, Помпеева отпущенника, равнялось 4000 талантов (Plut. Pomp. 2); Г. Цецилий Исидор оставил (10 г. до н.э.) 4116 рабов, 3600 волов и 257 тыс. мелкого скота (Pl. XXXIII. 135). "Имущество и душа отпущенника", – писал Сенека (epist. 27. 5). См. описание бань Клавдия Этруска, сына Тибериева отпущенника (Mart. VI. 42). Тримальхион изображен у Петрония колоссально богатым человеком. Номий, отпущенник Тиберия, мог приобрести стол, стоивший миллион. Паллант и Нарцисс обладали многомиллионными состояниями. У Каллиста триклиний был украшен тридцатью колоннами из восточного алебастра. Плиний пишет, что два поколения назад четырех таких колонн было бы достаточно для украшения целого театра (XXXVI. 60).

19. Раб может оказаться сыном любого раба, любого случайного человека. Если он был разлучен в раннем возрасте с матерью, то он не знает и своей матери. Интересно, что в Англии первой половины XIX в. человек без роду и племени считал, как считали и кругом, что на нем лежит несмываемое пятно (см. историю мисс Уэйд в романе Диккенса "Крошка Доррит").

20. Следует сказать еще несколько слов об императорских отпущенниках, которые почти в течение всего первого века занимали крупные государственные посты: a rationibus, a libellis и ab epistulis.

Человек, занимающий должность a rationibus, – это, говоря современным языком, министр финансов. В его руках находится управление фиском, он ведает доходами со всех императорских провинций, контролирует расходы по армии и флоту, по снабжению Рима хлебом, по постройкам публичных сооружений и по ремонту их, по управлению Римом, Италией и императорскими провинциями. Стаций в стихотворении, посвященном памяти Клавдия Этруска, который был a rationibus при Флавиях (Silvae, III. 3. 85-108), так характеризует его деятельность: "Ты управляешь достоянием нашего священного владыки. В твоем ведении богатства, которые посылают все народы, и подати, которые платит обширный мир: слитки золота из рудников Испании; сверкающий металл с холмов Далмации; все, что снято с полей Африки и вымолочено на токах у знойного Нила или собрано водолазами в глубинах восточных морей; тучные стада у спартанского Галеза [Тарент], прозрачный хрусталь, дубовое дерево из Массилии и слоновая кость из Индии. На тебе одном лежит управление всем, что сметают в наши сундуки Борей, грозный Евр и Австр, нагоняющий тучи. Легче пересчитать листья в лесу и капли зимних ливней, чем нести твою работу. Ты быстро подсчитываешь, какие суммы требуются для римских войск, стоящих под разным небом; какие нужны для наших триб и храмов, для углубления рек, для плотин, ограждающих от наводнений; для дорог, протянувшихся длинной цепью. Ты думаешь о том, сколько золота должно сверкать в обширных подвалах нашего повелителя; сколько кусков руды должно быть переплавлено на статуи богов и сколько металла громко зазвенит, приняв чеканку италийской монеты. Тебе редко удается отдохнуть; твое сердце закрыто для удовольствий; твоя пища скудна, и никогда глоток вина не ослабляет твоего усердия".

Должность a libellis не имела такого государственного значения и такого размаха. Libellus – это прошение, которое автор вручает лично адресату или его представителю. Прошение содержит обычно просьбу к императору о признании таких-то и таких-то прав, о предоставлении должности или жалобу на действия его чиновников (так, колоны Буранитанского имения жаловались Коммоду на притеснения арендатора, стакнувшегося с прокуратором). A libellis, получив такое прошение, составлял на основании его краткую докладную записку, в которой излагалась суть дела, и шел с докладом к императору, сообщая устно или в докладе о предшествующих случаях и других обстоятельствах, которые могли пролить свет и на данный случай и облегчить решение. Император диктовал свою резолюцию, которая писалась тут же на прошении (subscriptio), к резолюции прикладывалась императорская печать, и прошение уже с ответом императора вручалось подателю.

Сенека, который иногда не гнушался лести, так утешал Клавдиева отпущенника Полибия, который занимал пост a libellis, в смерти его брата: "Тебе приходится выслушивать столько тысяч людей и разрешать столько просьб. Тебе приходится разбираться в стольких задачах, стекающихся к тебе со всех четырех сторон света, чтобы в должном порядке представить их на рассмотрение нашего верховного правителя. Да, повторяю, ты не должен плакать. Иметь возможность сочувствовать горю стольких людей, иметь возможность осушить слезы тех, кто находится в опасности и ищет милости у нашего милостивого государя, – при этой мысли ты должен осушить собственные слезы" (Consol. ad Polyb. 6. 5).

Чрезвычайно важным был пост государственного секретаря – ab epistulis. К нему стекались доклады и запросы изо всех императорских провинций и императорских имений; он ведал отправкой императорских распоряжений по всему римскому миру и докладывал императору, кого можно продвинуть на гражданской службе или в военном ведомстве.

Должность a cognitionibus уполномачивала ее обладателя производить дознание по всякому судебному делу, которое предлагалось на рассмотрение императора, и, конечно, секретарь высказывал по этому делу свое мнение, которое могло повлиять и на решение императора, а то и просто определить его.

Можно представить себе, какую силу и влияние могли иметь люди, занимавшие эти посты, и как они могли злоупотреблять этой силой и этим влиянием, если были недобросовестны. "Министр финансов" щедро набивал свои сундуки доходами из государственных поступлений; от секретаря – ab epistulis – зависело продвижение по службе; секретарь – a libellis мог сделать так, что просьба будет уважена или отвергнута, a cognitionibus – повернуть дело так, что оно будет выиграно или проиграно. Возможности торговать своим влиянием были неисчислимы, а поскольку каждого секретаря окружал целый штат второстепенных служащих, через который надо было пробиться, чтобы получить аудиенцию у главного начальства, то императорские канцелярии превращались в конце концов в штабы волокиты и взяточничества. Немудрено, что римское общество так возмущалось бессовестностью вольноотпущенников, хозяйничавших при дворе. При императорах вроде Веспасиана, которые держали своих служащих под строгим контролем, этому хозяйничанью не было места, но при Калигуле, Клавдии, Нероне и Домициане отпущенники чувствовали себя господами положения. Возвышение Каллиста началось при Калигуле; "внушая страх всем и обладая большим богатством, он пользовался властью абсолютной", – писал Флавий Иосиф (ant. lud. XIX. 1. 10); Сенека видел, как его прежний господин стоял у порога своего бывшего раба и не был к нему допущен (epist. 47. 9). Любимцами Клавдия были Паллант и Нарцисс, нажившие огромное состояние самым бесчестным путем; у Палланта перед смертью Клавдия было 300 млн сестерций, у Нарцисса – 400 млн. "Они столько нахватали и награбили, – пишет Светоний, – что когда Клавдий однажды пожаловался на бедность фиска, то остроумно было сказано: денег будет с избытком, пусть он возьмет только в компанию двух отпущенников с их имуществом" (Claud. 28). К обоим присоединился еще Каллист, и "этот гнусный триумвират торговал должностями" и продавал судебные решения (Claud. 29). Когда Светоний Павлин, легат Британии, не поладил с ее прокуратором, Нерон послал своего отпущенника Поликлита улаживать этот спор. Отправившись в свое артистическое турне по Греции, он оставил управление Римом в руках Гелия, отпущенника, который двенадцать лет назад был отправлен им убить Силана. Теперь он был хозяином столицы неограниченным, с правом жизни и смерти; "таким-то образом римская империя рабски подчинялась двум самодержцам, Нерону и Гелию. Не могу сказать, который был хуже" (Dio Cass. LXIII. 12). Вместе со своим помощником Поликлитом он устроил в Риме оргию убийств и грабежей.

При трех следующих императорах положение осталось по существу тем же. Вителлий попробовал убрать отпущенников с высших придворных постов, но его отпущенник Азиатик вел себя ничуть не лучше того же Поликлита или Гелия. Гальба казнил Гелия, Поликлита и Патробия, но Галот, один из самых низких креатур Нерона, который, вероятно, отравил Клавдия, не только уцелел, но и получил место прокуратора. Отон казнил Ицела, отпущенника Гальбы, ненавистного всему Риму за его злодеяния, но поручил своему отпущеннику Мосху "заботу о флоте для наблюдения за верностью более достойных" (Tac. hist. I. 8. 7).

С вступлением на престол Веспасиана господству отпущенников пришел конец (царствование Домициана представляет исключение); ни при нем, ни при Тите не слышно было скандальных историй о вымогательствах и притеснениях, совершаемых отпущенниками; Нерва и Траян безжалостно расправлялись с теми из них, кто был повинен в подкупе и хищениях. Плиний так обращался к Траяну: "Большинство императоров, будучи господами граждан, были рабами своих отпущенников ты обращаешься со своими отпущенниками с полным уважением, но как с отпущенниками, и считаешь, что с них вполне достаточно слыть честными и порядочными людьми" (paneg. 88). Об Адриане и его отношении к отпущенникам мы уже говорили: "Он не желал, чтобы в обществе знали его отпущенников и чтобы они имели на него какое-либо влияние. Он обвинял отпущенников в пороках всех прежних императоров и осудил всех отпущенников, которые хвалились, что они имеют у него значение" (Hist. Aug. Hadr. 21. 2)

 

Литература

1. Список этот очень далек от полноты. Я называю только наиболее важное.

 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова