Нина Синицына
Синицына Н.В. Третий Рим: истоки и эволюция русской средневековой концепции. М.: Индрик, 1998. 416 с.
СИМФОНИЯ СВЯЩЕНСТВА И ЦАРСТВА
Н.В. Синицына
Нина Васильевна Синицына, доктор исторических наук, Институт российской истории РАН
Ист.: Исторический вестник, №9-10, 2000 г. http://www.intercon.ru/~vle/public/istor_vest/2000/9-10/1_11.htm
Каноническая норма симфонии священства и царства, сформулированная в VI в. в предисловии к VI новелле императора Юстиниана, более детально разработанная в IX в., была известна и в русском церковном праве. Она представлена в древнеславянской Кормчей XII в., в XVI в. включена в Стоглав — первый большой русский кодекс церковного права, притом повторена в нем дважды, в двух разных главах. Перевод в древнеславянской Кормчей: «Велии въ человецехъ суть дари Божии съ выше данааго человеколюбия, священие же и цесарство, ово убо божественыим служа, ово же человеческыими обладая и прилежащее, и от единого и того же начала обое происходя, человеческое украшаета житие, яко аще тако будеть тъщаньно цесарем, яко же священыихъ чистота, или с нихъ о немъ присно Бога молять, аще убо непорочьна будеть весьде и к Богу имать дьрзновение, аще ли право и подобьно украшаеть преданое ему житие, будеть съвещание некако, все еже добро человечьскуму подая роду»1. Текст в Стоглаве (гл. 62): «Великиа паче инех иже в человецех два еста дара Божиа от вышнего даровано человеколюбиа: священничество же и царство. Ово убо божественным служа, се же человеческыми владея и пекийся, от единаго и того же начала обоя происходить, человеческое украшаютъ житие, яко же ничто же тако бываетъ поспешению царству яко же святительска честь. О обоих самех тех присно вси Богови молятца, аще бо они непорочни будуть во всем и к Богу имуть дерзновение, и праведно и подобно украшати начнуть преданыа им грады и сущиа под нимъ будуть согласие некое благо, все же добро человечестей даруя жизни»2.
Греческое слово «симфония» переведено в древнеславянской Кормчей словом «съвещание», в Стоглаве представлен перевод «согласие», как и в печатной Кормчей 1653 г.3
Оба перевода уточняют и конкретизируют содержание нормы. Первый акцентирует форму сотрудничества властей; термины «совещание», «совет» принадлежат к числу ключевых в русской политической и церковно-политической лексике. В качестве иллюстрации можно привести фрагмент преамбулы к Соборному уложению 1649 г., где излагается история его создания: 16 июля 1649 г. царь Алексей Михайлович «советовал с ... Иосифом патриархом и с ... митрополиты и со архиепископы и с епископы и со всем Освященным Собором, и говорил с ... бояры и с околничими и з думными людьми... указал государь по совhту со отцем своим и богомольцем святейшим Иосифом патриархом ... и бояре приговорили»4. Следует обратить внимание на различия формулировок, когда речь идет о совещаниях с представителями духовной власти («совhтовал», т.е. форма согласования решения) и светской («говорил», т.е. формула обсуждения); «приговорили» — формула принятия решения.
Что касается перевода слова «согласие» (в Стоглаве), то это понятие в тексте памятника является одним из ведущих, характеризуя содержание и цель деяний Собора. Оно повторяется в речах царя к Собору: «Аще ли аз буду вам супротивенъ, кромh божественых правил, вашему согласию, вы о сем не умлъкните. Аще преслушник буду, воспрhтите ми без всякого страха» (гл. 3); «утвержате во общем согласии вкупе» (гл. 4).
Проследить историю нормы симфонии в Кормчих с XII по XVII в., как и переводов термина, можно лишь с привлечением обширного рукописного материала, так как история Номоканона на русской почве исследована недостаточно, многие редакции Кормчей остаются неизданными. Если задача нашей конференции состоит в том, чтобы определить перспективы и наиболее актуальные задачи науки в исследовании истории Русской Православной Церкви, то одной из них является, несомненно, изучение и издание памятников церковного права, Кормчих книг.
О том, что древняя норма симфонии сохраняет актуальность и в церковной жизни, и в научных исследованиях Нового времени, может свидетельствовать полемика между историком Церкви А.В. Карташевым и протопресвитером А. Шмеманом, проходившая в 1946–1955 гг.
Оба автора признавали значение принципа симфонии, но разошлись в оценке многочисленных и глубоких отступлений от нее, ее нарушений в истории Византийской Церкви. А. Шмеман полагал, что эти отступления ставят под сомнение сам принцип симфонии («трагический изъян теории Юстиниана», «драма византинизма»)5. А.В. Карташев, напротив, утверждал, что нарушения не опровергают принцип симфонии, ее нормативность и действенность, сохранение ее значения и силы, и писал о возможности возврата к ней в форме воссоздания Святой Руси, симфонии Церкви и культуры, Церкви и общества; это «новая, внутренняя симфония Церкви с социальной жизнью народов»: «Архаическая форма симфонии антиквирована ходом истории и в буквальном виде теперь неповторима. Вместо симфонии старого типа жизнь создала... симфонию реальную, новое соединение Церкви с душой наций и культур». Автор оценивал «западное отталкивание от византийской симфонии» как результат многовековой отчужденности и латинского и протестантского мира от православного Востока6.
Хотя речь шла преимущественно о Византии, но полемика проецировалась — и имплицитно, и эксплицитно — на Россию, на «византийское наследие в России», которое было объектом другой полемики, проходившей в те же годы. Британский историк А. Тойнби полагал, что составными частями наследия были тоталитаризм и цезарепапизм (именно этим термином оценивалась византийская симфония), т.е. подчинение Церкви государству. Его главный оппонент Д.Оболенский, напротив, утверждал, что главное в византийском наследии в России — православное христианство. Тезис о византизме (византинизме) был «общим местом» в том негативном образе России, который формировался на Западе в годы холодной войны. Впрочем, в своей содержательной части полемика не была новой: ее истоки можно увидеть во второй половине XIX в. в разных оценках того же византизма у К. Леонтьева и В. Соловьева, а в еще более раннее время — в расхождениях между Ф.И. Тютчевым и иезуитом И. Гагариным7.
В недавнее время различия в отношении к византийской симфонии можно наблюдать в работах проф. Ж. Дагрона (Франция) и проф. К. Пицакиса (Греция). Ж. Дагрон возвращается к понятию цезарепапизма, вынося его в заглавие книги, хотя и в кавычках8.
К. Пицакис видит в модели симфонии основной идеологический принцип, или политический, философский, нравственный идеал Византии, а именно органическое единство империи и Церкви в едином политическом и юридическом порядке, при котором самый «вопрос об отношениях между государством и Церковью показался бы немыслимым»; «речь не идет об отношениях между двумя властями или о двух юридических порядках ... о двух различных институтах, но о двух аспектах единого и неделимого понятия христианской империи, Царства Божиего на земле, которые в византийской политической и теологической мысли были нераздельны». К. Пицакис отмечает, что проблема возникала лишь на персональном уровне, единственном, на котором проблема «отношений» могла существовать; всякий раз становилась преобладающей личность более сильная, при этом играло роль ее могущество, позиция в конъюнктуре исторических обстоятельств9.
А. Шмеман, как ранее В. Соловьев, акцентировал один ряд фактов — нарушения симфонии, вмешательства государства в дела Церкви; при этом почти не обсуждался вопрос, что такое симфония в ее положительном содержании, опускался другой ряд фактов, свидетельствовавший о нем. Этот ряд необходимо выстроить и проанализировать со всей тщательностью и полнотой.
Речь пойдет о проблеме симфонии применительно к русской истории досинодального периода, в основном XV–XVI вв. и лишь частично — XVII в. (хотя XVII в. заслуживает специального рассмотрения как кульминация всех направлений в истории симфонии). Поскольку эта важная тема не разработана, изложение будет с неизбежностью конспективным, не претендующим ни на что большее, чем постановка вопроса.
Как в церковной, так и в светской научной литературе отношения между Русской Церковью и государством в этот период не принято характеризовать в категориях симфонии — вероятно, по той же причине, о которой писал и А. Шмеман — из-за фактов вмешательства верховной светской власти в дела Церкви, из-за того, что якобы подобного рода фактов гораздо больше, чем примеров гармонического, согласованного взаимодействия. При этом, однако, не учитываются два важных обстоятельства.
Первое. Несмотря на факты нарушений, притом факты действительно вопиющие (убийство митрополита Филиппа, протестовавшего против опричных жестокостей царя Иоанна Грозного), сам принцип симфонии никогда не ставился под сомнение, сохранял полноту нормативного значения, а факты его нарушения воспринимались и оценивались как отступление, как грех, требовавший раскаяния и покаяния. Наглядное тому свидетельство — прославление святого Филиппа, начавшееся в конце XVI в., в котором активное участие принимал и сын Иоанна Грозного — царь Федор Иоаннович, давший согласие и грамоту на перенос мощей святого Филиппа из тверского Отроча монастыря в место настоятельства митрополита, в Соловецкий монастырь, и царь Алексей Михайлович. В московских торжествах 1652 г., в крестном ходе, встречавшем мощи великого святителя, возвращавшегося в столицу, царь шел вслед за митрополитом Ростовским Варлаамом, возглавлявшим крестный ход10.
В эпоху Иоанна Грозного была создана «Книга степенная царского родословия», в которой вся история России была представлена как непрерывная цепь взаимодействия церковной и светской власти, как торжество симфонии11. Верность принципу симфонии более последовательно, нежели царство, соблюдало священство, будучи ее главным «делателем». Уместно процитировать В.В. Зеньковского: «Теократическая тема христианства развивается в России не в смысле примата духовной власти над светской, как это случилось на Западе, а в сторону усвоения государственной власти церковной миссии. Это не было движение в сторону цезарепапизма — Церковь сама шла навстречу государству, чтобы внести в него благодатную силу освящения. Точкой приложения Промысла Божия к истории является государственная власть — в этом вся «тайна» власти, ее связь с мистической сферой. Но потому церковное сознание, развивая теократическую идею христианства, и стремится найти пути к освящению власти. Власть должна принять в себя церковные задачи»12. Реальные ситуации далеко не всегда соответствовали симфонии, но она отражала идеал, норму, предписывала способ разрешения конфликтов в случае их возникновения, а более широко — способствовала формированию общественного согласия.
И второе. Многие страницы истории Русской Православной Церкви еще не написаны. Если же она будет изучена во всей полноте, то окажется, что симфония была нормативным принципом, который проявлялся в разных сферах государственной и церковной жизни в их неразрывности, что историческая концепция Степенной книги не является архаичной. Сказанное относится прежде всего к деятельности Освященного Собора, в ней можно усматривать институционную форму, в которой воплощался в жизнь идеал симфонии. Деятельность церковных Соборов активно обсуждалась в нашей науке в начале ХХ в., когда встал вопрос о подготовке Собора и восстановлении патриаршества. При этом обнаружилась крайне слабая изученность вопроса; так, стал предметом полемики даже смысл понятия «Освященный Собор»13. Позже изучение этой темы сделалось практически невозможным, и лишь в работе Л.В. Черепнина, посвященной Земским Соборам, она затронута частично14.
Если продолжать тему задач и перспектив церковной и светской науки, то окажется, что одна из первых среди них — изучение истории Освященного Собора, церковных Соборов в целом, с начала их функционирования до Поместных Соборов 80–90-х гг. ХХ в.
В предлагаемых кратких заметках можно конспективно охарактеризовать три важных периода в истории XV-XVI вв., когда принцип симфонии был особенно конструктивным и плодотворным, а идеал приближался к осуществлению на практике.
Это время святительства епископа Ионы (с 1448 г. — митрополита), когда согласованные действия церковной и светской власти позволили отказаться от принятия Флорентийской унии; это первый период царствования Иоанна IV и время митрополита Макария (1547–1563), когда в России началась эпоха царства и зарождались Земские Соборы, взаимодействие которых с Освященным Собором означало, что традиционную форму симфонии священства и царства дополнил третий элемент — земля, земское начало. Уместно поставить вопрос: нельзя ли в этом «тройственном союзе» усмотреть зародыш будущей формулы «самодержавие, Православие, народность»? И, наконец, третий период — учреждение патриаршества.
1 Бенешевич В.Н. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. СПб., 1906. Т. 1. С. 739–740.
2 Цитируется по новому изданию: Емченко Е.Б. Стоглав. Исследования и текст. М., 2000. С. 352, 383, 384. См. также: Российское законодательство. В 9-ти т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. М., 1985. С. 336. Гл. 62 входит в состав раздела о святительском суде, непосредственно примыкает к гл. 61 («Заповедь благочестиваго царя Мануила Комнина греческаго на обидящих святыя церкви») и имеет заглавие «О том же благочестиваго царя Иустиниана глава I от свитка новых заповедей». В сокращенном виде Предисловие включено также в гл. 79 («Яко же святыи Григорие Акраганьскыи глаголеть: Велии въ человецех суть дари Божии свыше даного человhколюбиа — священие же и царство. Оно же божественымъ служа, ово же и человhчьскыми обладая и промышляя, и от единаго того же начала обое происходя, человhческое украшая житие. Яко же тщанно, тако будеть царемъ яко же священныхъ чистота. И о царhхъ священницы всегда Бога молят, аще убо непорочни будут, вездh къ Богу имуть дръзновение». Имени Григория Акраганского приписано собрание императорских установлений в 93 главах (в основе его лежит собрание в 87 главах Иоанна Схоластика), где находится данный текст. Подробнее см.: Щапов Я.Н. Византийское и южно-славянское правовое наследие на Руси в XI–XIII вв. М., 1978. С. 47, 63; Стефанович Д. О Стоглаве. Его происхождение, редакция и состав. СПб., 1909. С. 251.
3 Кормчая (Номоканон). Отпечатана с подлинника патриарха Иосифа. СПб., 1998. С. 748–749 (перепечатано с издания: М., 1912).
4 Соборное уложение 1649 г. Л., 1987. С. 17–18.
5 См.: Шмеман А., протопресв. Исторический путь Православия. М., 1993. С. 189, 195 (1-е изд.: Нью-Йорк, 1954).
6 См.: Карташев А.В. Воссоздание Св. Руси. Париж, 1956. С. 92, 97, 189–209.
7 Более подробно об этом см.: Синицына Н.В. Третий Рим. Истоки и эволюция русской средневековой концепции. XV–XVI вв. М., 1988. С. 41–45 (здесь же основная литература вопроса).
8 Dagron G. Empereur et pre^tre. Etude sur le «ceґsaropapisme» byzantin. Paris, 1995.
9 Pitsakis C.G. Empire et Englise (le mod`ele de la Nouvelle Rome: la gueshion des ordres juridigues // Diritho e religione. Da Roma a Costantinopoli a Mosca. Rendiconti dell XI Seminario «Da Roma alla terza Roma». Campidoglio, 21 aprile 1991. [Roma], 1994. P. 107–123.
10 См.: Федотов Г.П. Святой Филипп, митрополит Московский. М., 1991. С. 96–102 (напечатано по изданию: Париж, 1928).
11 См.: Полное собрание русских летописей. СПб., 1908–1913. Ч. I–II.
12 Зеньковский В.В., прот. История русской философии. Париж, 1989. Т. 1. С. 46.
13 См.: Лихницкий И.М. Форма участия Освященного Собора в заседаниях Земского Собора Московского государства // Христианское чтение. 1902. № 2. С. 223–237; № 4. С. 511–532; Его же. Освященный Собор в Москве в XVI–XVII веках // Христианское чтение. 1906. № 1. С. 71–93; Каптерев Н.Ф. Царь и Церковные Московские Соборы XVI и XVII столетий // Богословский вестник. 1906. № 10. С. 326–360; № 11. С. 467–502; № 12. С. 631-682; Лапин П. Собор как высший орган церковной власти. Казань, 1909.
14 См.: Черепнин Л.В. Земские Соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978.
1 Бенешевич В.Н. Древнеславянская Кормчая XIV титулов без толкований. СПб., 1906. Т. 1. С. 739–740.
2 Цитируется по новому изданию: Емченко Е.Б. Стоглав. Исследования и текст. М., 2000. С. 352, 383, 384. См. также: Российское законодательство. В 9-ти т. Т. 2. Зако
