ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЭТИКА - Карл Хоманн, Франц Бломе-Дрез

1.1 Ожидания от экономической и предпринимательской этики

Конец 20 века отмечен глобальным мировым кризисом. Продолжающееся разрушение естественной окружающей среды, рост населения, голод, нищета и слаборазвитость третьего, а с недавних пор также и второго мира, грозящая миграция нищеты, гонка вооружений, войны, а также продолжительная безработица волнуют многих людей. Наиболее морально восприимчивые современники жалеют об отсутствии моральных обязательств в экономике. И поэтому они требуют больше морали и этики для преодоления кризиса. Поскольку во всех кризисах экономика занимает центральное место, особенно большие ожидания связываются с «экономической этикой».

Ветер критического общественного мнения дует, прежде всего, в лицо (крупных) предприятий. Из-за своей нацеленной на получение прибылей коммерческой политики они должны нести ответственность или, по крайней мере, часть ответственности за кризис; легитимность их коммерческой деятельности ставится под вопрос, моральные обвинения кажутся естественными последствиями. Предприятия реагируют на это, обращаясь к предпринимательской этике, бизнес-этике, которая имеет высокую конъюнктуру. Таким образом, этика проникла на руководящие этажи крупных предприятий; соответствующие семинары для менеджеров предварительно заказаны на длительный период вперед и стали для их организаторов доходным бизнесом. Сегодня в США существует изобилие организаций, действующих в широкой сфере «распространения этики».[16]

При этом экономическая этика появилась также в академическом образовании – изначально в США, и теперь все больше также и в Европе. Были образованы кафедры, так, например, в 1987 году в Св. Галле, в 1990 году – в Ингольштадт-Айхштет, а во многих научно-экономических отделениях предлагаются учебные занятия по соответствующим темам. После предварительного апробирования в 1986-1987[17] в форме временных рабочих групп в ФРГ в 1989 году сформировался постоянный комитет «Экономика и этика» в «Обществе по социальной политике»[18]. Уже существуют собственные исследовательские проекты, которые пытаются в полной мере и систематически охватить такие предложения.

Кажется, что движущей силой в этом направлении развития являются предприятия. Предпринимательская этика находится соответственно на переднем плане дискуссии, что привело недавно в науке к резким разногласиям по поводу смысла и статуса предпринимательской этики[19]. В противоположность этому институты или организации, которые больше занимаются общеэкономическими связями, такие как, например, партии, общественные консультационные органы, международные организации, более сдержанно относятся к предпринимательской этике. Исключением здесь являются крупные церкви, которые, занимая ведущую позицию, участвуют в развитии также и предпринимательской этики, включая взаимосвязи проблем мировой экономики, посредством конференций, программ-диалогов и общественной демонстрации своей точки зрения[20]. В США много организаций по бизнес-этике также возникло вокруг церквей. С крушением социализма, на который многие морально восприимчивые люди возлагали надежды, развитие мировой политики могло стать поводом для глубокой дискуссии на тему «рыночная экономика и мораль», но отсюда пока едва ли исходят импульсы для экономической этики.

1.2 Экономическая этика и функциональное дифференцирование

Современная дискуссия об экономической и предпринимательской этике обязана своим возникновением антагонизму – мнимому или действительному – морали и хозяйства, этики и экономики. В взаимозависимых, фундаментально определяющих сосуществование людей сферах вступают в конфликт, согласно этому распространенному взгляду, два самостоятельных требования по отношению к действию, а именно мораль и рентабельность. Научные работы тоже часто исходят из существования двух равно первоначальных, самостоятельных, не сводимых друг к другу стратегий действия, которые должны быть как-то приведены в равновесие друг с другом[21], или при которых одной стратегии, по всем правилам морали, предоставляется преимущество по отношению к другой[22].

Подобное понимание отношения морали и хозяйства или этики и экономики является вовсе не само собой разумеющимся. Это отношение следует понимать скорее как результат исторического процесса формирования современного общества. Основные черты последнего следует восстанавливать отсюда, ибо только при помощи адекватного понимания этого развития можно получить шанс устранить напряжение, воспринимаемое как проблема.

Предсовременные общества характеризуются тем, что мифические, религиозные, метафизические, моральные, правовые, художественные, научные и жизненно практические общепринятые взгляды были неразрывно переплетены друг с другом. Для современников было даже вовсе невозможно постичь эти различия. Суть «дела Галилея» заключалась в том, что теоретическое и затем институциональное отличие между религиозно-метафизическими высказываниями о положении мира и человека и естественнонаучными высказываниями о месте планеты Земля во Вселенной сначала необходимо было развить и добиться признания его наличия. Подобное характерно на теоретическом уровне для отношений права и морали, политики и морали, искусства и морали, науки и морали и т.п. Теоретическое, и позднее дисциплинарное освобождение теоретических вопросов и наук от богословия и философии отражает основополагающие процессы общественного развития. Его обозначают как дифференцирование общественных подсистем. Это дифференцирование следует за функциональными требованиями. Вследствие этого с приходом Нового времени утвердились автономные подсистемы, которые функционируют в соответствии со своими закономерностям; они могут и должны выполнять определенные задачи, для которых они были утверждены, и при этом происходит абстрагирование от других задач, аспектов или соображений. Это делает современные общества столь продуктивными, поскольку общественные проблемы могут решаться избирательно, т.е. высоко специализированно.

Здесь необходимо в особенности назвать функциональное дифференцирование некогда цельного общества (societas civilis) на подсистемы экономики, правоведения, науки, религии и политики. После 250-летней эпохи религиозных войн в Европе, в конце которой религии и вероисповедания вынуждены были уйти со сцены в качестве инстанций интеграции, довольно долго, а для многих вплоть до сегодняшних дней имело силу классическое греко-римское восприятие, в соответствии с которым политика является вышестоящей инстанцией, которая должна, а также принципиально в состоянии связать подсистемы в единое целое. Сегодня в противоположность этому теория систем Н. Луманна выдвигает тезис, что политику следует понимать только как подсистему наряду с другими такими же, явно отказываясь от мысли об инстанции, образующей и гарантирующей единство общества.

Следует увидеть и признать исключительную продуктивность функционального дифференцирования современных обществ. На этом основано экономическое, общественное и политическое развитие современного общества. Но одновременно необходимо заметить, что за это приходится платить определенную "цену". В различных общественно-теоретических проектах эту "цену" по-разному трактуют и в большинстве своем критикуют: например, как "отчуждение" у К. Маркса и его последователей, как "инструментальный разум" (М. Хоркхаймер) и "диалектика эпохи Просвещения" (М. Хоркхаймер, Т.В. Адорно) или "колонизация жизненного мира" (Ю. Хабермас). Процесс функциональной дифференциации ни в коей мере не завершен, и скорее снова и снова приводит в определенных, уже новых зонах конфликтов к общественным, а соответственно и научным проблемам. Примерами тому являются дискуссии о параграфе 218 и о генной технологии.

В связи с этим историческим отступлением необходимо выделить основную систематическую проблему экономической этики. В процессе общественной эволюции сложилась автономная подсистема: экономика, которая следует собственной закономерности, некоторые говорят: собственной рациональности, и которая благодаря этой специализации стала исключительно производительной. Таким образом, общественное благосостояние основано на отделении "экономической" рациональности от всеобщей рациональности. Та экономическая и общественная система, называемая социализмом, которая отказалась от этого отделения экономических действий от прямых моральных намерений, была разрушена именно в своем сопротивлении против предпосылок или условий современной экономики. Поскольку социализм полагал, что из моральных соображений не может принять рынок, конкуренцию и связанные с ними "эгоизм" и частную собственность, - здесь мы абстрагируемся от властеполитических точек зрения, и это абстрагирование само по себе является примером дифференцированного подхода, - он разрушился с до сих пор не ведомым в мире темпом из-за своей слабой экономической продуктивности. Ю. Хабермас, который никогда не защищал догматически-централистский социализм, видит поэтому необходимость прийти к выводу, что требуемая им прежде "демократизация экономики" погубила бы, пожалуй, работоспособность и функциональность современной экономики.[23]

Только как следствие этого процесса дифференцирования хозяйства и соответствующей формы его рефлексии – экономики, мораль и экономика или этика и экономика могут прийти в такой конфликт, из которого в целом исходит дискуссия. Если принять это во внимание, то сразу будут запрещены все те предложения по решению проблем, которые явно или неявно отменяют это дифференцирование. Это превратилось бы в невообразимую нищету для большинства людей, а также и индустриальных наций, и привело бы к огромным потерям личных и общественных возможностей развития. Однако тем более неотложным становится тогда вопрос, где же тогда осталась мораль в современной, т.е. ставшей автономной, экономике, и как отдельные лица (предприятия) смогут удовлетворять предъявляемым им требованиям. Этой проблематикой мы продолжим наши размышления.

1.3. Определение задачи и разъяснение понятий

Вопросы экономической и предпринимательской этики постоянно продолжают возникать в этике и экономике. Это означает, что территория еще не исследована, что существуют различные, частично конфликтующие точки зрения о её задачах, что терминология не ясна и лишена единства, и что – это еще важнее – не ясны также измерения оценки научного качества приведения доказательств. Нет недостатка в голосах, которые всю дискуссию, особенно предпринимательскую этику, считают несерьезной с научной точки зрения. Г. Манхер , председатель правления «Нестле», больше не может слушать эту «этическую и социальную шумиху»[24], и экономист Д. Шнейдер приводит доказательства того, что предпринимательская этика не смогла доказать свой статус механизма разрешения конфликтов, она морализирует и является идеологически подозрительной[25].

Таким образом, требуется особая осторожность. Поэтому мы предлагаем не строгую дефиницию, а следующее определение задач:

Экономическая этика (или предпринимательская этика) занимается вопросом, какие моральные нормы или идеалы могут иметь значение (для предприятий) в условиях современной экономики и общества.

Это требует некоторых пояснений. Отличие задач экономической этики и предпринимательской этики предполагается достаточно ясным на данном этапе: адресатом моральных ожиданий или требований являются в предпринимательской этике предприятия, частично также предприниматели и менеджеры, тогда как в экономической этике в центре находятся действующие лица экономики в целом, чаще всего представленные в лице государственных институтов.

«Нормы» и «идеалы» различают потому, что только при помощи идеалов может быть выражена ориентация действий на моральные цели и идеи и дальнейшее – инновативное – развитие морали в обществе, в то время как нормами в большинстве случаев являются установленные правила, которые необходимо соблюдать.

В рабочем определении задается вопрос, «какие» нормы и идеалы могут получить значение. Тем самым поднимается вопрос обоснования норм, теоретический комплекс, который наряду с внедрением без сомнения принадлежит к канонам всякой этики. Всеобъемлющее обоснование отдельных норм, с одной стороны, вышло бы за рамки одной книги, и с другой стороны, по нашему мнению, оно невозможно при существующем состоянии научной дискуссии. К тому же среди людей и в науке существуют совершенно различные точки зрения на существующие нормы. Если не указано другое, мы исходим, в общем, из основного принципа всей морали, который сегодня можно сформулировать как солидарность всех людей[26]. Эту солидарность можно понимать как современную версию Золотого правила морали («То, чего не хочешь по отношению к себе, не делай другим!») или христианской заповеди о любви к ближнему. Далее необходимо показать на отдельных примерах, какие требования к действиям вытекают отсюда для отдельных лиц (предприятий).

Золотое правило морали знало в истории европейской культуры много формулировок и различных акцентов, на которых мы не имеем возможности остановиться подробнее. В качестве наиболее изысканной формы можно привести «категорический императив» И. Канта, самая известная версия которого звучит следующим образом: «поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства»12. Иначе говоря, максима индивидуальной воли должна быть обобщаема, универсализируема, чтобы ей была присвоена квалификация «моральной» или «нравственной». С этих пор универсализируемость имеет первостепенное положение в современной этической дискуссии. Любое требование, если оно должно быть проверено относительно своего этического правомочия, должно выдержать испытание на универсализируемость. Таким образом, партийным интересам, а в экономике, следовательно, организованным групповым интересам, можно с полным правом отказать в этической лигитимности, что имеет в экономической и предпринимательской этике большое значение для рационального обращения с требованиями, которые возникают под личиной этических. Не смотря на то, что мы еще вернемся к этой мысли в п.3.3, мы не будем далее обсуждать эти связи и ссылаемся вместо этого на литературу13.

В центре наших разработок будет стоять вопрос, как возможно придать значение солидарности в условиях современной экономики и общества. Таким образом, речь идет о другой центральной проблеме этики, о внедрении. Мы будем придерживаться точки зрения, что переход к современному обществу, который был представлен как функциональное дифференцирование, часто приводит к указаниям в действиях, которые, как кажется, противоречат той морали, которой большинство людей научились в родительском доме, в детском саду, в школе, в церкви, в партиях. Рыночная экономика со стремлением к прибыли и конкуренция являются этому самыми известными примерами. Мы заостренно сформулируем нашу точку зрения так, что в этих условиях современной экономики и общества становится действительным тезис: конкуренция более солидарна, чем разделение.

С точки зрения терминологии точнее разделять между «моралью» и «этикой», а также «хозяйством»/«экономией» и «экономикой».

Под «моралью» (эквивалентно также: «этос», «нравственность») в науке понимают комплекс норм, максим и принципов, которые руководят или должны руководить действиями действующих лиц. В противоположность этому «этика» (эквивалентно: «философия морали», «теория морали», несколько шире также «практическая философия») является научной теорией «морали»; она занимается теоретическим обоснованием, систематизацией и руководимым теорией применением «морали». Аналогично можно также встреть различия на другой стороне противопоставления. Под «экономией» (эквивалентно: «хозяйство») понимают подсистему хозяйства, в которой действуют действующие лица. В то время как под «экономикой» (эквивалентно: «наука о хозяйстве») следует понимать теорию хозяйственных действий14. Необходимо строго различать уровни действий, их максим, точек зрения и пр., и теории действий. Только попутно мы остановимся на третьем уровне, «мета-этике» или «мета-экономике»; она имеет дело с теоретическими принципами не «морали» и «экономии», как «этика» и «экономика», а с теоретическими принципами «этики» и «экономики» как теоретическими формами морали и экономии.

Данная книга имеет целью разработать в общих чертах находящуюся в стадии возникновения экономическую и предпринимательскую этику в ее систематической взаимосвязи и показать ее образ действий на примерах отдельных – совершенно противоположных – проблем. При этом неизбежны определенные ограничения.

Если исходить из всеобъемлющего понимания экономической и предпринимательской этики, можно включить также культурное значение экономики, антропологию занимающегося хозяйством человека и социальную и хозяйственную историю. В заданных рамках это не возможно и также не имеет смысла.

Если исходить из более узкого понимания, как это видно из нашего рабочего определения, необходимо отметить следующие ограничения или акценты. Так, существует обширная дискуссия о теоретическом или философском обосновании норм; как уже было сказано, мы лишь вкратце остановимся на этом вопросе. О содержании морального кодекса мы будем говорить тоже не много, вместо этого мы везде будем ссылаться на принцип «солидарности всех людей». В вопросе о происхождении - социальном, историческом - моральных норм мы укажем литературу15. Вопрос о признании норм мы относим к «демократии», в которой те, кого это касается, самостоятельно и совместно должны решать, по каким правилам они хотят жить друг с другом; в п. 2.2. мы еще вернемся к этому. Нашей центральной темой является установление моральных норм и идеалов в условиях современной экономики и общества, что будет рассмотрено на случаях и примерах особенно в п. 3.3, вплоть до применения в конкретных ситуациях (казуистика).

Необходимо обратить внимание на два следующих, более содержательных акцента. Во-первых, мы сознательно отказываемся от обширного представления социально-политических мер. Это происходит частично по прагматическим причинам, но частично также во избежание впечатления, что мораль в рыночной экономике основана только или преимущественно на социальной политике. В связи с этим мы в дальнейшем ограничимся систематическим обоснованием социальной политики, которую мы выводим из демократического принципа, в котором мы в отличие от обычной социально-политической литературы видим основополагающую концепцию легитимации в том числе социальной политики в современном обществе.

Во-вторых, особое значение мы придаем теоретически консистентному включению предпринимательской этики в экономическую этику – критический пункт современной дискуссии о смысле, статусе и возможности предпринимательской этики – и отказываемся от некоторых компонентов расширенной предпринимательской этики: таких, как этика руководства, трудовая этика и прочие, и еще более глубокого разделения как, например, этика маркетинга. Речь не идет также в первую очередь о персонально ориентированной этике предпринимателей или этике менеджеров. В рамках всеобъемлющей экономической этики наравне с этикой предприятий или предпринимателей должны стоять вопросы об этике потребителей, объединений и политиков; по причинам объема мы вынуждены от этого отказаться.

Что касается формы дискурса, нам важно, прежде всего, развить экономическую и предпринимательскую этику как науку, которая одновременно будет организована рефлексивно и прагматично. Она должна быть или стать способной к согласованию с формированием теории в экономических науках и в этике. Она должна систематически точно отмечать те места, в которых моральные намерения могут прийти в действие, даже если в данных местах сложно открыть моральные мотивации действующих лиц. Экономическая и предпринимательская этика должна по возможности удерживаться от морализирования, апеллирования и выдвижения постулатов, – а также от отрицательного пендантизма, в виде обвинений, морального возмущения и прочее. Из основной мысли дифференцирования следует: мораль не может стать действенной вопреки экономике, а только внутри нее и благодаря ней. Это требует осмысленного и глубокого понимания этики и экономики.

Экономическую и предпринимательскую этику нельзя также выделить как поддисциплину экономики; скорее её необходимо воспринимать как единую составную часть всех поддисциплин экономики.

Мы откажемся здесь от детального сравнения экономических систем. Причиной является то, что социализм более не является серьёзной альтернативой. Однако дискуссия в этом отношении постоянно присутствует, ибо принцип морали определен нами как «солидарность всех людей». Нашу аргументацию всегда можно понимать как невыраженное противоборство с социалистическими идеями. Дискуссия принимает форму теоретической конкуренции, ибо целью является одно и тоже – служащая солидарности всех людей экономика, и спор ведется исключительно о лучших с экономической точки зрения путях.

Из крушения социализма мы делаем другой важный вывод. Мы видим в этом не повод для самоудовлетворенности или для триумфа, а настоятельное требование активно начать систематический анализ «проблем современных рыночных экономик» (2.3).

В соответствии с заглавием книга имеет две части: в первой части мы рассматриваем «экономическую этику» как «этику порядка», затем во второй части следует «предпринимательская этика в рыночной экономике». В конце каждой части мы предпринимаем попытку определения места нашей позиции в научной дискуссии.

Наконец, следует обратить внимание также на особый способ аргументации. Вначале мы разрабатываем, по всем правилам, основные системные черты, и только в дальнейшем усложняем аргументацию и подбираем необходимые различения при применении к действительности. Поэтому высказывания об основных системных чертах не следует сразу понимать как непосредственные указания к действиям.

2 Первая часть: экономическая этика как этика порядка

В этой книге речь идет об экономической и предпринимательской этике в условиях современной рыночной экономики. Рынок и конкуренция, стремление к прибыли, формирование капитала и частная собственность считались многими людьми – и считаются до сих пор сомнительными с моральной точки зрения. Как показывает общественная дискуссия об объединении Германии, рыночная экономика остается и далее спорной с моральной точки зрения. По этой причине мы обращаемся к вопросу об обосновании рыночной экономики. При этом мы возвращаемся к классической концепции.

2.1.1 Классическая концепция: игровые правила и ходы

А. Смит был профессором логики и философии морали. Сегодня существует полное согласие по вопросу о том, что его основной экономический труд «Исследование о природе и причинах богатства народов» 1776 года не противоречит, а реализует морально-философские намерения более раннего произведения «Трактат о моральных чувствах» 1759 года1. Очевидно, в те времена этика оказалась в условиях, которые могли проявить свои цели лучше всенр в форме экономики2. Из этого мы и исходим.

Основную причину для трансформации этики в экономику нужно видеть в том, что в 17 и 18 веках маленькие, относительно изолированные единицы хозяйства, «домашние хозяйства» сливались в народное хозяйство в современном смысле3. Вследствие этого разделение труда сильно ускорилось, связанная с этим специализация углубилась и вытекающие отсюда преимущества продуктивности могли исчерпываться все более всеобъемлюще. Логически «Исследование о природе и причинах богатства народов» начинается с анализа разделения труда на известном примере изготовления булавки. Величина рынка – тогда народное хозяйство, сегодня все более мировое хозяйство – является решающей величиной определения глубины разделения труда и связанных с этим преимуществ специализации.

Однако предпосылкой является эффективный механизм согласования, который Смит находит в рынке и конкуренции. Согласование произведенной по частям работы в слившейся в народное, а сегодня в мировое хозяйство экономике более не происходит посредством таких мотивов, как, например, чувство симпатии, на чём Смит в 1759 основывал этику, а все чаще совершается посредством связанных с правилами и институтами процессов обмена с включенными в них процессами контроля и измерения4.

Современная экономика характеризуется глубоким разделением труда, анонимными процессами обмена, длинными цепочками производства при участии многих действующих лиц, растущей взаимозависимостью и высокой комплексностью. "Взаимозависимость" подразумевает тот факт, что результат моего действия больше не зависит (только) от моего действия, но зависит (также) от того, что делают другие, – в том числе, (сознательно или бессознательно) реагируя на моё действие. Отсюда непосредственно следуют две фундаментальные проблемы для понимания этики.

Во-первых, тот общий результат, который имеет первостепенное значение для состояния благосостояния многих людей - в высшей степени этически значимого - (возможность располагать потребительскими товарами, рабочими местами и пр.), не произвели ни отдельный человек или отдельное предприятие. Соответственно, нельзя сделать отдельного человека или отдельное предприятие ответственным за общий результат. Он скорее является незапланированным – и не способным к планированию – результатом бесчисленных действий бесчисленного количества действующих лиц. Вопрос в том, чем определяется этот результат. Только ответив на этот вопрос можно получить отправные точки для воздействия на процесс с точки зрения моральных намерений.

Во-вторых, из-за разделения труда, анонимности процесса и увеличивающейся взаимозависимости очень сложно или совсем невозможно проконтролировать вклад в выполненную работу отдельного человека (или предприятия) вышестоящей инстанцией. Управление посредством таких мотивов как симпатия и альтруизм тоже невозможно, ибо, чтобы получить работу, как, например, в потерпевшей крушение системе социализма, нужно было бы сначала завоевать дружеское расположение партнеров. Это ограничило бы разделение труда кругом личных знакомых и тем самым аннулировало преимущества увеличения рынка. Если хотят управлять обществом посредством мотивов, применение санкций к тем, кто выдает плохо выполненную работу за хорошую, было бы практически невозможным, слишком дорогим. Издержки на распознавание и оказание влияния были бы слишком высоки.

Решение, которое пропагандировал А. Смит, заключается в том, чтобы необходимая для интеракций надежность взаимных ожиданий поведения могла и должна была обеспечиваться не посредством альтруистических мотивов или общих для всех участников целей, а посредством общих правил, которые должны соблюдаться действующими лицами. Это как в дорожном движении: если для кого-то на светофоре горит «зеленый», то он с риском для жизни (!) полагается на то, что для поперечного движения горит «красный»; ему не нужно спрашивать о мотивах других участников движения, и безразлично, останавливаются ли они из эгоизма, из альтруизма, из мыслей о собственных членах семьи, собственных детях, например, или из страха перед полицейским, перед занесением баллов в водительский талон, или исходя из каких-то других мотивов. Производительность современной экономике достигается исключительно посредством подходящих регулирующих обязательств действующих лиц при отказе от альтруистических, солидарных мотивов и вообще от достижения общих целей; таким образом, чрезвычайно возрастает производительная мощь управления.

У моралиста А. Смита шла речь об улучшении положения бедных, в те времена - рабочих, и таким образом, о цели безусловно морального качества; можно говорить прямо-таки о раннем «выступлении в пользу бедных». В принципе он видел два пути реализации этой цели: благотворительность или рост. Традиционный путь благотворительности предусматривал помощь выборочным отдельным лицам посредством прямых денежных пособий, т.е. посредством интервенционизма. Смит предпочел другой путь, центральным пунктом которого является помощь для совокупной общности посредством процесса общеэкономического роста, который порождается рынком и конкуренцией. В 1776 году Смит выбрал современный путь, и мировая история подтвердила его правоту. Он делал это из морально-философских, этических соображений. С этой целью он должен был отделить желаемый с моральной точки зрения результат экономического процесса, всеобщее благосостояние, как предпосылку свободы для всех, от мотивов действий действующих лиц. Это является смыслом известной фразы из «Исследования о природе и причинах богатства народов»: «Не от благосклонности мясника, пивовара и булочника мы ожидаем то, что нам требуется для еды, а от того, что они соблюдают свои собственные интересы. Мы обращаемся не к их человеколюбию, а к их себялюбию, и мы упоминаем не свои потребности, а говорим об их прибыли»5.

Это расхождение мотивов и результатов действительно также и в обратном смысле: состояния, которые нежелательны и которые вызывают моральное возмущение людей в условиях современной экономики и общества не могут и не должны более сводиться к злым, эгоистичным мотивам. Таким образом, распространенные объяснения и осуждения, как, например, «жажда наживы», «эгоизм» и «материализм» можно объяснить всецело досовременной теорией общества, которая ещё не совершила открытый А. Смитом уже более 200 лет назад парадигматический поворот.

"Мотив" и "социальный смысл" расходятся друг с другом6. Благо-состояние не зависит от благо-склонности7. Результат определяется правилами, которые направляют интеракции в определенное русло. Чтобы быть в состоянии понять эту взаимосвязь, необходимо было найти для человеческого действия, теоретически разработать и институционально дополнить различение, которое до сих пор не имело в экономике этого выдающегося значения, а именно, различение между рамочным порядком и действиями в пределах рамочного порядка, или говоря на языке спорта: между правилами игры и ходами.

Рамочный порядок объединяет общие, (относительно) длительно действующие правила для действий. Они должны соблюдаться при совершении действий, их нарушение пресекается. Для современной экономики это в особенности: Конституция, законы, т.е. в особенности публичное право, частное право и уголовное право, далее специальные сферы хозяйственного права, такие как общественное право, трудовое и тарифное право, конкурентное право, порядок участия в управлении предприятиями и весь законодательный комплекс в области предпринимательства, в особенности, правила ответственности и возмещения ущерба, и наконец определенные моральные и культурные стандарты поведения. Конкретные действия бесчисленных действующих лиц во всем своем многообразии должны удерживаться в рамочном порядке: таким образом обеспечивается надежность взаимных поведенческих ожиданий. Так становится возможным требующее меньших затрат согласование поведения, а также долговременное планирование. Для общественной интеракции не требуется совместных целей: как и участники дорожного движения, субъекты экономики преследуют различные цели; чтобы все достигли своих заданных целей, им необходима только подходящая система регулирования: экономический порядок или, соответственно, порядок дорожного движения.

В рамках этих правил субъекты экономики преследуют каждый свои цели. Общеэкономическое оправдание этого состоит не в оправдании "эгоизма", "частных интересов" или "стремления к прибыли", а в том, что такой экономический порядок в состоянии переработать и использовать больше знаний для благосостояния общества, чем порядок, управляемый через общие цели8. При управлении через общие цели используемое знание ограничивается знанием общего центра, который определяет эти цели. В порядке же, который управляет через различные цели только посредством общих правил, знание, в широком смысле слова, которое управляется децентрализовано и при этом никто ex ante не знает, где оно находится, используется в широких рамках. Если это знание должно служить обществу, то лучше всего, когда каждому отдельному человеку позволяется использовать свое особое знание, и затем устанавливается механизм, который распространяет это знание или результаты этого знания: рынок и конкуренцию.

На рынке образовывается система конкуренции, вследствие чего там царит институциональное давление на каждого отдельного человека или каждое предприятие, чтобы получить новое знание и ликвидировать преимущество в знании конкурентов. Под угрозой экономического разорения действующие актеры должны стараться получать и применять знание. Благодаря этой институциональной организации, которая обеспечивает работоспособным субъектам эксклюзивное присвоение результатов их работы (личные прибыли), они вынуждены в пределах разрешенного обязательными для всех правилами использовать любую возможность для достижения преимуществ по сравнению с конкурентами. Они должны стремиться к получению прибыли. Высокие прибыли с функциональной точки зрения необходимы не для благотворительности, как в соответствии с концепцией средневековой caritas или для выполнения других моральных требований; прибыли предоставляют собой стимулы для инноваций и инвестиций, они служат сигналами для потенциальных участников рынка для выхода на рынок, благодаря чему будет улучшаться предложение, они служат также отдельным инвесторам для покрытия потерь, поскольку не каждая инновация и инвестиция может быть успешна. Следовательно, прибыли и конкуренция служат управлению экономикой, не справедливости. Этическая оценка рынка и конкуренции не может игнорировать эту функциональную взаимосвязь, скорее она должна основываться на этих знаниях9.

Основную структуру рыночной экономики можно проиллюстрировать посредством сравнения со спортом; при этом мы несколько глубже разработаем логику и разовьем дальнейшую аргументацию.

В правилах игры определяется, кому разрешается играть, что является, например, в футболе, фолом, офсайдом, игрой рукой, угловым, и как будут наказываться нарушения правил, посредством штрафных ударов, желтых и красных карточек и т.д. (конституция, законы и т.п.). Относительно этих правил у команд царит согласие. Через свои клубы они назначают нейтрального судью, который следит за соблюдением правил, и применяет санкции за нарушение правил (юстиция, антимонопольное ведомство). Только на основе согласия относительно правил и при установлении нейтральной санкционирующей инстанции может вообще состояться игра, конкуренция в игре. Нерегулируемая «борьба всех против всех» не имеет ничего общего с конкуренцией, практикуемой в рыночной экономике. Конкуренция в спорте и ещё больше в рыночной экономике привязана к исключительно искусственной системе правил. Говоря словами В. Рёпке, конкуренция является не «природным образованием», а «в высшей степени хрупким искусственным продуктом цивилизации»10.

С момента подачи свистка команды становятся противниками. Они пытаются устранить противника, используя все возможности, которые позволяют им правила, при помощи остроумных ходов. Таким образом, задача состоит в творческом развитии новых ходов и приемов. Мотивом/целью игроков является победа над противником; мотивом/целью зрителя является увидеть интересный захватывающий матч. Мотивы игроков – конкурентов и зрителей – потребителей, таким образом, системно расходятся. Смысл конкурентной борьбы на поле игры/рынке в обеспечении увеличения производительности для зрителей/потребителей. «Конкуренция является средством, но не последней целью», сказано в программном Предисловии 1-го тома годового издания «Ордо» от 1948г11.

Для лучшего понимания аналогии между спортивной игрой и экономической конкуренцией необходимо указать на то, что игроки одной игры в других играх могут быть также зрителями, и некоторые зрители в другой игре - игроками; в экономике многие потребители также являются производителями, одновременно все производители являются потребителями. Так как все действующие лица являются потребителями, можно основываться на том, что в рыночной экономике, в конечном счете, речь всегда идет о благе потребителей, а тем самым всех членов общества.

Основополагающую логику и смысл рыночной экономики можно обобщить в следующем промежуточном результате: рыночная экономика и конкуренция являются искусственно основанной организацией на благо общества, потребителей. Следовательно, рынок как таковой является социальной организацией. Парадигматически рыночная экономика случит потребителям, точнее людям как потребителям, а не производителям, где под производителями надо понимать и предпринимателей, и рабочих, и служащих. Для увеличения производительности рыночная экономика использует конкуренцию и стремление к прибыли. Даже если отдельным человеком первоначально не руководит стремление к увеличению прибылей и выгоды, возможно, из-за моральных соображений, то он будет принужден к этому конкуренцией, а именно под угрозой экономического разорения. В этом смысле рыночная экономика является изнуряющей, утомляющей системой, при которой никто не может останавливаться на достигнутых позициях. Это всё влечёт за собой инновации, инвестиции, формирование капитала и развитие, в чем и лежат основы чрезвычайного роста благосостояния общества в функционирующих рыночных экономиках Запада. Исходя из этих высказываний понятнее становится также фраза, которую мы уже приводили в п.1.3: конкуренция более солидарна, чем разделение12.

Это в высшей степени искусственное взаимодействие правил игры и ходов, согласия и конкуренции подлежит ряду функциональных условий. Самые важные можно снова достаточно непринужденно извлечь из сравнения со спортом.

1. Правила должны быть для всех одинаковы. Нельзя допустить, чтобы одна команда играла по правилам футбола, в то время как другая принимала допинг, иногда прибегала к помощи «Божьей руки» (Диего Марадона) или играла по правилам регби. При многочисленных нерешенных проблемах нашего мира в международной сфере конкуренты подлежат неодинаковым правилам; поставки оружия, аграрная и стальная продукция, торговые условия в поле напряженности между либерализацией и протекционизмом, продукция и исследования генной инженерии и пр. Значительные моральные проблемы являются результатом таких неодинаковых правил для конкуренции.

2. Правила должны быть известны игрокам и, в принципе, также признаваться ими, ибо иначе игроки не смогут (правильно) играть. Неопределенность правил мешает игре и рыночной экономике, как и непризнание отдельных правил, которые ведут к скрытым фолам. Значение этого пункта станет особенно ясно при переходе к рыночной экономике в восточно-европейских странах.

3. Правила необходимо проводить. Только представьте себе важный футбольный матч без судьи, только на основе призывов к соблюдению правил! Желаемые интеракции возможны только посредством контроля и принуждения к соблюдению правил. Проводящая инстанция также должна иметь нейтральную позицию. Ещё Л. Эрхард предостерегал от ситуации, когда судья становится на сторону игроков.

4. В спорте относительная сила команд должна быть приблизительно одинаковой, чтобы игра была интересна для зрителей. При переносе на экономику это означает, заботиться о том, чтобы существовало достаточное количество сильных конкурентов, каждый из которых имеет шансы получить преимущество относительно своего конкурента. Как в спорте существуют гандикапы и различные классы игр, так и в экономике могут быть сформированы такие исходные ситуации, чтобы могла состояться настоящая и справедливая конкуренция. Долговременные властные позиции крупных субъектов экономики с возможностью разрушающей конкуренции подрывают смысл конкуренции; по этой причине защита патента ограничена по времени.

5. Игроки должны серьёзно воспринимать конкуренцию, что означает, они должны хотеть выиграть, иначе зрители будут обмануты, как в 1980 году на матче Германии против Австрии на чемпионате мира в Испании. В экономике всегда существуют стремления выйти из конкурентной борьбы и добиться гарантий стабильности. Но конкуренция должна быть острой, картели должны быть запрещены, нужно по возможности предотвратить так называемую «сонную конкуренцию». Все это следует из функциональных законов и смысла конкуренции.

6. Правила должны обнаруживать определенную стабильность по времени, чтобы они соответствовали своей цели, надежности взаимных ожиданий поведения. Изменения правил должны проводиться формально, т.е. публично, с предусмотренной датой действия и быть одинаково обязательными для всех. Нельзя апеллировать только к одной команде, чтобы она не выполняла, например, пасы в свою штрафную или не совершала экспорт оружия, в то время как их противники, конкуренты, могут извлекать преимущества из таких ходов. Призывы без угрозы применения санкций имеют в действительных условиях конкурентной борьбы большой недостаток, ибо они могут эксплуатироваться: именно те, кто по замыслу справедливой игры придерживаются требовательной морали, оказываются «оштрафованы», и это не может сохранить надолго общественно действенную мораль.

7. Тем самым общие призывы к честности не становятся излишними, даже наоборот, однако им требуется институциональная поддержка и защита против эксплуатирования. Призывы смогут реализовывать мораль только на основе защищенных санкциями правил и в этом смысле дополнительным образом, только в небольшой сфере. "Совесть отдельного человека не может компенсировать несостоятельность институтов"13. Всеобщей целью должно быть формирование правил таким образом, чтобы стала возможной справедливость, а таким образом индивидуальное моральное поведение.

В этой далеко проведенной аналогии со спортом должны стать понятными (1) различие между правилами игры и ходами, (2) роль нейтральной проводящей инстанции и (3) важные функциональные условия рынка и конкуренции. Кроме того, должно стать уже ясно, что означает для морали в экономике, когда современная рыночная экономика устанавливает конкуренцию для достижения повышения благосостояния всех: добровольные моральные деяния отдельных людей (предприятий) эксплуатируются посредством конкуренции, ибо они ведут к увеличению стоимости и дают преимущества как раз тем конкурентам, которые не совершают подобных особых моральных деяний. Этот результат, лежащий в рамках функциональной логики рыночной экономики (!), провоцирует вопрос: не вступили ли мы из-за основания конкурентной борьбы с эволюционной точки зрения на путь, который напрямую неизбежно, в соответствии со своей функциональной логикой, разрушает гуманность, альтруизм и солидарность? К. Маркс был именно такого мнения, на этом морально-философском основании он отвергал рыночную экономику, "капитализм". Куда делась мораль в экономическом порядке, которая принуждает действующих лиц под угрозой экономического разорения к "эгоистическому" стремлению к прибыли? Совместимы ли вообще конкуренция и мораль14?

2.1.2 Иллюстрация с точки зрения теории игр: дилемма заключенного

Прежде чем отвечать на этот вопрос, мы подробнее проанализируем эту проблематику посредством инструментов теории игр15. Тезисом является то, что ситуации конкурентной борьбы на рынках можно интерпретировать в соответствии с дилеммой заключенного, анализируемой в теории игр, что имеет далеко идущие последствия для концепции экономической этики и, в общем, для парадигмы современной этики.

В данной модели дилеммы заключенного, как и в каждой игре, различаются правила и ходы игры. Она сознательно сконструирована таким образом, что создается ситуация, в которой два игрока не реализуют их общий интерес, хотя это было бы принципиально возможно. Ситуация складывается следующим образом: двух подследственных заключенных – А и Б приводят к одному судье. Он ставит их перед проблемой принятия решения, признать или отрицать преступление, которое им вменяется в вину. Если оба признают преступление, то им будет присуждено по 8 лет, если оба будут отрицать, то получат, – например, на основе мелкого доказуемого правонарушения – по 2 года условно. Если же оба заключенных все же примут различные решения, то вступит в силу правило главного свидетеля. Кто признает вину – будет освобожден; а кто будет отрицать, получит наивысший срок 10 лет. Снабдив этой информацией, заключенных помещают в отдельные камеры. Их лишают возможности договориться друг с другом об их поведении, и они должны объявить о своем личном решении, не зная, какое решение принял другой.

Рис. 1: Дилемма заключенного как расчетная матрица

Данная ситуация представлена на рисунке 1 в форме расчетной матрицы. Она содержит условия, на основе которых проводилась игра, и она не может быть изменена игрой, т.е. заключенные не имеют возможности манипулировать этой расчетной матрицей посредством обязательных, защищенных санкциями договоренностей, или даже при помощи договора. Сроки заключения можно также перевести в полезные значения. При этом «В» означает «best» (лучший), «S» – «second» (второй), «Т» – «third» (третий) и «W» – «worst» (худший), так что B>S>T>W. Число до запятой передает результат для А, число после запятой – результат для Б.

Альтернативно эта ситуация заключенного может быть представлена также в знакомой для экономистов форме на рис. 2, где каждому квадрату расчетной матрицы соответствует точка на порядковой шкале диаграммы выгоды. Если сравнить точки P_I и P_III_, то обнаруживается, что оба заключенных проявили общий интерес к наиболее малому сроку. В принципе они могли бы реализовать этот интерес также посредством обоюдного отрицания. Однако в этом им фактически препятствует структура ситуации,

Рис. 2: Дилемма заключенного в диаграмме пользы

которая на основе хитроумных условий игры построена таким образом, что наилучшее коллективное решение16 с личной точки зрения является только вторым, и наоборот худшее коллективное решение с личной точки зрения является только третьим решением. Следовательно, игрок А заинтересован в том, чтобы обязательно избежать P_I и оставить для себя возможность реализовать P_IV. Именно это действительно и для игрока Б. Согласно той же структуре символов оба игрока признают преступление и попадают, следовательно, в более низкое положение P_III, то есть в то положение, которое они оба воспринимают как субоптимальное. На основе соображений личной выгоды появляется худший коллективный результат. Правила игры установлены таким образом, что оба заключенных вынуждены систематически поступаться собственными интересами. Логика ситуации вынуждает их к коллективному причинению себе вреда.

Эта логика присуща также рынкам в условиях конкуренции и действует там как для потребителей, так и для продавцов. Однако по причине недостатка места мы рассмотрим только дилемму продавца.

В условиях современной конкурентной экономики действующие продавцы в действительности находятся в ситуации, которая очень сходна с дилеммой заключенного. На это указывают следующие аналогии: на рынке тоже существуют правила игры, рамочные условия конкурентного порядка, так что отдельные конкурентные действия могут рассматриваться как ходы игры. Кроме того, все продавцы имеют общий интерес в установлении высоких продажных цен. Однако на пути осуществления этого общего интереса перед ними находится препятствие, ибо каждый отдельный из них может реализовать еще большую личную выгоду, если он предложит цену ниже других. Аналогично тому, как оба заключенных заинтересованы в том, чтобы договориться и таким образом снизить наказание, продавцы заинтересованы в том, чтобы также договориться и взвинтить продажные цены (монополии). Подобно тому, как правила игры не дают заключенным эффективно договориться, поскольку судья помещает их в отдельные камеры и препятствует любому координированию поведения между ними, судья при конкуренции (антимонопольный комитет) не дает продавцам обсуждать объемы и цены.

Действующие на рынке правила игры нацелены на то, чтобы ходы игры выливались в коллективное причинение себе вреда продавцами – на благо потребителей! Только посредством того, что продавцы поступают против коллективных интересов, а на основе установленных правилами конкурентной борьбы стимулов они должны поступать против них, это приводит к желательным для потребителей результатам конкурентной борьбы.

Благодаря этим правилам игры продавцы вынуждены вступать друг с другом в конкурентную борьбу. В условиях конкуренции достижение личной выгоды, т.е. цель получения максимальной прибыли, вступает в конфликт с коллективным интересом продавцов, так что монополии на функционирующем конкурентном рынке также не стабильны, как и попытки кооперации в дилемме заключенного. Принципиально следует различать два моральных воздействия конкуренции17. С одной стороны конкурентная борьба требует инноваций. Если предприниматель выносит на рынок новый продукт, который оказывается полезным, потребители вознаграждают его за это. Он получает преимущество в конкурентной борьбе, которое выражается в высоких прибылях за новаторство. С другой стороны, конкуренция требует подражания успешным инновациям. Конкуренты вынуждены имитировать успешные инновации первооткрывателей. Конкуренция является как методом открытий, так и методом диффузии (распространения) нововведений18. Она ограничивает свободу конкурентов относительно ходов игры и вынуждает к поведению, которое управляется теперь не только интересами конкурентов в получении надежных прибылей, но и прежде всего правилами игры на рынке. Не благо-склонности продавцов, а этой логике конкурентной борьбы мы обязаны благо-состоянием широких народных слоев, которое мы встречаем в рыночных экономиках. В литературе касательно дилеммы заключенного доминирует задача, как ее можно преодолеть. В противоположность этому - как у судебного следователя, также и в конкурентной борьбе - речь идет о дилемме, которую рыночные экономики западного типа целенаправленно устанавливают! Рамочные условия сознательно созданы таким образом, чтобы могла проявиться логика конкурентной борьбы. Дилемма, в которой находятся продавцы, создается обществом с намерением, ибо давление конкуренции приводит к появлению на рынках таких привлекательных для потребителей результатов конкурентной борьбы.

Но данная логика конкурентной борьбы обнаруживает не только преимущества. Она связана также с проблемами, которые с давних пор порождали (моральный) протест против конкуренции19. И снова аналогия с дилеммой заключенного облегчает понимание: институциональное направление поведения в определенное русло в дилемме столь неумолимо, что оно прямо-таки принуждает продавцов к коллективному причинению себе вреда. Ситуация заключенных так запутана, что они признают вину и в том случае, если они вовсе не совершали вменяемого им в вину преступления20. Правило главного свидетеля не может отличить действительные признания от фальшивых. В конкурентной борьбе происходит подобным образом. Кто не придерживается правил конкурентной борьбы – а для продавцов рынка это означает в принципе ни что иное, как получение максимальных прибылей, - тот будет наказан экономическим крахом, а это не зависимо от того, не мог ли он выдержать конкурентную борьбу или из моральных причин не хотел держаться вместе. Конкуренция не может различать плохой результат от моральной воздержанности, например, при поставках оружия или загрязнении окружающей среды. Она наказывает обоих одинаково.

Таким образом, с одной стороны преимущество конкуренции состоит в том, что она вынуждает продавцов экономно обходиться малыми ресурсами. Это дисциплинирование ходов игры посредством правил игры – также исходя из моральных причин – широко приветствуется. На этом результате дисциплины основано благосостояние демократически построенных рыночных экономик, и это благосостояние, которое осуществляет и расширяет личную свободу, обладает также моральным качеством. Но с другой стороны, именно вследствие этой достигнутой жестким применением санкций дисциплины конкуренция одновременно препятствует тому, чтобы отдельные продавцы, исходя из моральных причин, могли мириться с потерями прибылей. Если отдельный продавец в своих ходах игры принимает во внимание исключительно свои собственные моральные представления, а не эффективность, которая беспощадно предъявляет свои права рынку, он подвергается опасности почувствовать на себе недостатки конкуренции и быть вытесненным с рынка своими конкурентами.

Воззрение теории морали, которое стояло в основании экономики как научной дисциплины, а именно, что благо-состояние в рыночной экономике зависит не от благо-склонности участников рынка, на фоне прежних размышлений можно также сформулировать следующим образом: современная экономика является двухступенчатой (по меньшей мере) дифференцированной системой действий с правилами игры и ходами игры, в которой мораль и эффективность могут быть заложены концептуально на различных уровнях и поэтому синхронно: эффективность - в ходах игры, мораль - в правилах игры21. Именно потому, что ходы игры освобождаются от моральных требований, и обязательным делается соблюдение лишь правил игры, становится возможным ориентировать действия конкурентной борьбы только на эффективность и возместить мораль в правилах игры, в обязательных для всех игроков рамочных условиях. Исходя из этого мы подходим к следующему основополагающему тезису:

Системным местом морали в рыночной экономике является рамочный порядок.

В этих условиях современной экономики, – а только на нее рассчитан представленный здесь экономико-этический взгляд – мораль (более) нельзя найти в отдельных действиях, т.е. в ходах игры. Поэтому в условиях конкуренции нельзя преследовать моральные ценности посредством отдельных ходов игры. С учетом структур конкуренции, т.е. дилеммных структур моральные проблемы экономики имеют в системном смысле коллективную природу и поэтому не могут быть решены отдельным действующим актером, а только коллективно. От дилеммы заключенного отдельный действующий актер не может освободиться в одиночку. Аналогично отдельный предприниматель может проявить желаемое моральное поведение только при условии, «что другие тоже готовы к этому»22. Но они будут готовы к этому только, если больше не выгодно лично для каждого отдельного действующего актера выступать против коллективного соглашения, если социально вредные паразитические варианты действия для каждого отдельного действующего актера будут сделаны не привлекательными, например, посредством штрафов.

Если мы хотим сделать значимыми моральные ценности, нужно, следовательно, создать рамочные условия, т.е. экономический порядок. По этой причине в первой части этой книги мы разрабатываем экономическую этику как этику порядка. Результаты действий определяет рамочный порядок, поэтому если результаты конкурентной борьбы нельзя принять по моральным причинам, необходимо преобразовать правила игры. При наличии дилеммных структур все попытки сделать мораль значимой преимущественно в ходах игры, т.е. в действиях отдельных актеров, систематически не удаются, также тогда, когда они предпринимаются под этикеткой «экономической этики». Если мы потребуем от отдельного участника рынка в условиях конкуренции морально обоснованных дополнительных выплат или уступок, можно будет считать, что он будет вытеснен с рынка своими конкурентами и экономически разорен. Поэтому нужно добиваться моральных ценностей нейтрально по отношению к конкуренции. Необходимо делать их значимыми в правилах игры, которые одинаково действительны для всех участников рынка, ибо иначе моральное поведение будет наказываться, а неморальное поведение – поощряться. Реморализация ходов игры проводится за счет эффективности и отменяет тем самым прогрессивные достижения современности, которые как раз основаны на отмене морализации ходов игры, таким образом, на освобождении от требований, которые выходят за рамки соблюдения защищенных санкциями правил игры. В этом смысле рынок работает по принципу «свободному от морали»23.

Кто этого не осознает, будет склонятся к тому, чтобы применять по отношению к игрокам моральные призывы изменить их ходы игры, т.е. он будет предъявлять им требования, которые они не могут последовательно выполнять в условиях конкуренции. И если проблемы станут более насущными, в большинстве случаев реакция следует при помощи усиления призывов – по принципу: много помогает больше. Гиперморализацию общественно-политического дискурса можно объяснить, прежде всего, теоретическим дефицитом перед лицом системного упрочения структур дилеммного типа (конкуренции).

Во избежание недоразумений к основополагающему тезису книги приводятся следующие пояснения.

Прилагательное «системный» должно пояснить, что теоретически абсурдно, с одной стороны, реализовывать моральные намерения посредством конкуренции и, с другой стороны, одновременно желать добиться их в брешах и нишах этой конкуренции. «Это не противоречие между экономикой и моралью, а собственное противоречие внутри морали, когда рынок и конкуренция аннулируются посредством морально мотивированной интервенции».24 Если рынок и конкуренция как единое целое имеют этическую легитимацию, тогда мораль может быть концептуально реализована только через правила рынка и конкуренции, а не в явлениях выпадения их функций. Если мораль вводится в игру посредством постоянно появляющихся согласно динамическим представлениям о конкуренции вознаграждаемых прибылей или через социальные мотивы предпринимателей/менеджеров, она зависит в системном смысле от случайных обстоятельств, которые могут присутствовать или не присутствовать – и от которых отдельные (предприятия) могут без церемоний освобождаться. Таким образом, мораль в рыночной экономике зависела бы от положения конъюнктуры и от морального качества отдельных действующих актеров. Причем оказывается вообще не видна основная проблема современной рыночной экономики, что мораль, которая не гарантируется институционально, в условиях конкуренции ceteris paribus обещает и предоставляет преимущества тем, кто моральные убеждения ставит низко («пограничная мораль»)25 или прямо нарушает. Такая концепция могла бы иметь непредвиденные последствия для стабильности морали в обществе. Такие позиции легко приводят к такой аргументации, в которой явно или неявно выступают в пользу крупных олигополистических предприятий с долговременными позициями прибылей, что является последовательным и в этом смысле теоретически обоснованным только тогда, когда мораль вступает в игру посредством прибыли-вознаграждения26.

Тезис о том, что «системным местом» морали является рамочный порядок, освобождает мораль в рыночной экономике от таких контингентных обстоятельств и сомнительных последствий: тот, кто после установки экологически чистых фильтров не может продолжать работать на рынке, как другие конкуренты, тот не может обеспечить свое выживание только посредством снижения моральных стандартов, а вынужден исчезнуть с рынка – на благо потребителей. Другими словами: до тех пор, пока господствует и должна господствовать на благо потребителей конкуренция, моральное поведение отдельных (предприятий) должно всегда быть отражаемо на рамочный порядок и проверяться на совместимость с ним, так как именно он есть то, что в значительной степени определяет поле действия и индивидуальные моральные возможности. Мораль в рыночной экономике и моральное качество рыночной экономики нельзя привязывать к дополнительным прибылям-вознаграждениям, к моральным мотивам действующих актеров или к функциональной морали «добропорядочного коммерсанта» и подобным феноменам ниш, существование которых, конечно, эмпирически нельзя оспорить. Квази-феноменологическое рассмотрение «обнаруженного» морального поведения или «обнаруженного» морального мотива не срабатывает27, постольку и до тех пор, пока оно не включается в функциональный анализ рыночной экономики и ее элементов, а также их системного взаимодействия.

В демократичном обществе вся легитимация сводится к согласию заинтересованных30. Когда рамочный порядок удостоверяет, что свободные от морали действия предприятий способствуют долговременному благу общественности, то деятельность предприятия, ориентированная только на экономические подсчеты, является принципиально поддерживаемой и тем самым легитимной. Рамочный порядок формируются государством посредством законодательной политики. Тем самым государственная законодательная политика обеспечивает предприятиям легитимацию их деятельности, а легитимация, общественное согласие являются предпосылками для долговременного экономического успеха: в этом отношении своим экономическим успехом предприятия обязаны государственной законодательной политике.

Вопрос о легитимации коммерческой деятельности будет снова обсуждаться и играть значительную роль во второй части книги, в предпринимательской этике.

В данном случае как раз наоборот. Существует много мест, где современное общество не может отказаться от индивидуальной морали, моральных мотиваций отдельных людей и их моральных идеалов, утопий.

Во-первых, правила должны устанавливаться в соответствии с моральными намерениями. Для этого те, кто устанавливает эти правила, в своем индивидуальном процессе воспитания должны уже получить моральную позицию, моральный строй и получить моральный опыт. Им необходимо личное представление о том, что конкретно означает и может означать «солидарность всех людей» как принцип морали. Тем самым личные моральные намерения и мотивации выражаются не в экономических действиях, а в установлении правил для этих экономических действий.

Однако, во-вторых, эти правила устанавливаются не непосредственно и прямо в соответствии с моральными намерениями, а снова в соответствии с правилами, точнее: в соответствии с мета-правилами, т.е., например, с правилами парламентского процесса, внутри которого решение снова принимается в соответствии с особыми субсистемными, здесь политическими точками зрения. Таким образом, мы имеем здесь дело с иерархией правил, и отправная точка для моральных намерений отодвигается все дальше к установлению системы правил общества. Но в конце этой иерархии правил всегда стоят индивидуумы, которые воспринимают эту организацию исходя из своего опыта и своих идеалов.

В-третьих, любое дальнейшее развитие и в особенности развитие новых моральных идей нуждается в индивидуумах: эти идеи и утопии возникают принципиально только в головах отдельных людей, «моральных новаторов». Они испытываются сначала в малых обществах31. Наш тезис о рамочном порядке, как системном месте морали подчеркивает необходимость того, что моральные идеи в условиях современной экономики и общества должны быть переведены в институциональные организации. Только в этом случае конкуренция и мораль могут оставаться совместимыми, хотя они приводятся в действие на разных уровнях и неморальное поведение вознаграждается в условиях конкуренции.

От морали и моральных мотиваций отдельных людей нельзя отказаться, но в нашем проекте они занимают другое системное место: не в непосредственных экономических действиях, которые в принципе «свободны от морали», а в установлении, принятии и следовании правилам для этих действий. Экономическая этика направлена в нашем теоретическом положении на цель, организовать институты таким образом, чтобы мораль стала возможна. Эволюция общества при этом коститутивно зависит от индивидуальной морали.

Рассмотрев это несколько с другой стороны, можно выразить взаимосвязь таким образом: внутри существующего рамочного порядка индивидуумы и отдельные предприятия имеют в распоряжении два принципиально различных класса игровых ходов. С одной стороны, в условиях конкуренции они преследуют свои экономические интересы, а с другой стороны, они принимают участие в установлении, реорганизации и дальнейшем развитии рамочного порядка. Важно понимать, что в обоих случаях мы находимся в различных дискурсах: в одном случае они действуют экономически, ориентируясь на рентабельность, в другом случае они действуют политически. Но тут нельзя впадать в ошибку, при политическом действии преждевременно делать выводы о других, ориентированных на всеобщее благо мотивах; даже здесь предприятия не могут держать перед глазами что-то другое, кроме собственной выгоды. В первый раз они пытаются напрямую достичь экономического успеха, а в другой раз они пытаются повлиять на политические предпосылки экономического успеха, изменяя при этом рамочный порядок; последнее является, таким образом, непрямой стратегией для достижения экономического успеха. Тем не менее, предприятие, которое посредством анализа информировано о структурах дилеммы, будет осознавать преимущества коллективных договоренностей и иметь к ним желание, «предполагая, что другие тоже готовы к этому»32. Долговременное изменение и дальнейшее развитие правил при помощи политических ходов значительно отличается от экономических ходов, даже если при политических ходах были бы положены в основу та же «мотивация» или интересы.

Публичная и частично даже научная дискуссия, как правило, делает здесь ставку на совесть отдельных лиц, на изменение сознания или на корректировку – экономических – предпочтений посредством – моральных – метапредпочтений34. Экономисты напротив, причину морально неудовлетворительных результатов видят не в злых мотивах/предпочтениях, в «эгоизме» или «жажде прибылей»35, а в особой структуре проблемы и в исходящих из нее побуждениях к действию. Эту структуру они описывают как структуру дилеммы.

Если это является причиной проблемы, то в качестве решения проблемы может быть принято во внимание не изменение мотивов/предпочтений, а (только) преобразование ситуации посредством институциональных реформ. Это означает преобразовать ситуацию таким образом, чтобы отдельные лица исходя из собственного интереса делали именно то, что служит всеобщему благу. Если всеобщее благо, например, защита окружающей среды, требует преодоления дилеммы заключенного, в этом случае рамочный порядок устанавливают так, чтобы использование природы облагалось расходами, например, штрафами. Напротив, если всеобщее благо требует соревнования производительности, тогда устанавливается дилемма заключенного, т.е. конкуренция.

Таким образом, современные рыночные экономики очень дифференцировано обращаются со структурами дилеммы: иногда их устанавливают, часто их необходимо преодолевать. Поскольку принятие во внимание моральных норм в дилеммных, т.е. конкурентных структурах невозможно, ибо оно несет с собой ущерб в конкуренции, должно иметь место обязательное для всех, нейтральное по отношению к конкуренции регулирование на уровне рамочного порядка. Регулирование всех подобных обстоятельств дела, для которых конкуренция нежелательна с моральной точки зрения, должно направляться правилами игры: решения суда, свидетельские показания, приемные дети, донорские органы и наркотики не должны продаваться на рынке, хотя о последних двух примерах можно и, возможно, также нужно дискутировать. В конкуренции запрещены также такие «нечестные» приемы, как криминальная деятельность (методы мафии). Эти вещи в основном ясны. Линия фронта проходит сегодня рядом с такими вопросами, как бережное отношение к окружающей среде, поставки оружия, либерализация мировой торговли (ГАТТ), развитие Третьего, а теперь также и Второго мира, включая проблематику реструктуризации долгов. Здесь убедительные решения еще отсутствуют на уровне мирового рамочного порядка, который в таком случае должен существовать. Здесь продолжает господствовать конкурентная борьба за – выгодные только паразитарно – позиции аутсайдеров и главных свидетелей, и поскольку эта логика относится к каждому отдельному лицу, к каждому предприятию, к каждой стране, и даже ориентированные на всеобщее благо действующие актеры вследствие вышеназванной асимметрии могут вынуждаться их конкурентами к курсу «ответного фола», то международное сообщество оказывается в условиях наихудшего коллективного решения, в условиях коллективного нанесения себе ущерба.

Необходимо еще раз подчеркнуть: это происходит не из злых намерений, а является результатом структуры ситуации. Иначе говоря: проблемы системно-коллективной природы («взаимосвязь»), принципиально могут быть решены только коллективно. Пока не станет возможным институционально учредить коллективное устройство, действующие актеры будут оставаться себе в ущерб далеко от пределов своих возможностей. Все глобальные кризисы нашего мира, о которых мы говорили во введении, обнаруживают такую структуру.

В принципе возможно создавать такие коллективные устройства. «Цена», которую действующие актеры должны заплатить за улучшение их индивидуальных ситуаций, заключается в подчинении этому устройству. Они должны отказаться от любых вариантов действий, которые предоставили бы им индивидуально и паразитарно лучшую позицию, чем коллективное устройство. Они должны быть еще больше готовы к этому, если они могут знать, что эта логика действительна для всех и поэтому у них нет шансов долгое время единолично занимать выгодные позиции аутсайдера или главного свидетеля. Требуется коллективное самообязательство36 на пользу всех.

Вряд ли хоть один действующий актер заинтересован в таком самообязательстве. Однако обычно он заинтересован в связывании строгими правилами других, конкурентов. Он соглашается на самообязательство только потому, что ценой всеобщего самообязательства, включая его собственное, он получит обязательство других. Таким образом, мораль, понимаемую как коллективное самообязательство, можно объяснить исходя из обычных, экономических интересов конкурентов.

Такое самообязательство представляет также порядок конкуренции: отдельные действующие актеры или отдельные организованные группы интересов всегда ищут защиты от конкуренции, что улучшает их позиции только индивидуально и паразитарно. Если все участники будут успешны в этом стремлении, конкуренция будет упразднена, и общество в целом претерпит резкий урон в благосостоянии. Таким образом, общественность имеет наибольшую выгоду, когда господствует общая конкуренция. Это подобно установлению структур дилеммы на одной стороне рынка. Установление конкуренции, т.е. структур дилеммы, в ходах игры систематически основано тем самым на преодолении структур дилеммы в правилах игры: члены общества коллективно договариваются – преодоление дилеммы заключенного - в определенных областях сохранить на благо общественности структуры дилеммы, т.е. заниматься конкурентной борьбой. Снова видно, как дифференцированно обращаются современные рыночные экономики на различных уровнях со дилеммными структурами.

Речь в теоретическом подходе идет в целом об осуществлении солидарности всех людей. Это было содержанием большого морального кодекса или традиционной этики. В условиях современной экономики и общества эта задача попадает в характерно новые условия. Когда Н. Луман в рамках социологической теории морали устанавливает, что «мораль» как инструмент управления обществом из-за внутренних мотиваций действующих актеров теряет все больше функций и заменяется такими функциональными эквивалентами, как право и полититка37, мы можем кое-чего добиться из этого описания; однако тогда, по нашему мнению, право и политика, также как и мораль, должны быть направлены на реализацию солидарности всех людей, что Луман отвергает. Чтобы сохранить эту происходящую из (философии) морали нормативную черту образования теории, мы продолжаем также и при институциональном устройстве с санкционированными правилами говорить о «морали» и «этике».

Управление только посредством внутренних мотивов, посредством разумных причин и таких внутренних санкций, как стыд и угрызения совести, нельзя делать решающим критерием понятия «мораль». В конце концов, традиционная мораль тоже фундаментально основывалась на социальных санкциях, которые часто были сильнее, чем формализованные санкции современного права. Однако для этого не требовалось собственной организованной системы санкций. Ситуации с дилеммами заключенного можно преодолеть только посредством введения санкций, не важно, какого происхождения и какой формы. Даже «внутренняя» система введения санкций восходит к в высшей степени дорогостоящему процессу морального воспитания; таким образом, это не «естественный факт», а установленный социально. Даже в так много обсуждаемом в литературе способом «преодоления» дилеммы заключенного посредством стратегии Tit-for-Tat («Как ты мне, так и я тебе», см. ниже стр. 147, сн. 38) санкции являются решающей точкой, ибо посредством повторения этих ситуаций возникают возможности санкционирования, которые побуждают партнеров по интеракции к кооперации38.

Традиционная этика вплоть до дискурсивной этики разрабатывает «значимость» моральных норм независимо от их эмпирической реализации: их смысл состоит как раз в том, чтобы действиям предшествовали обязывающие нормы. Если мы будем разворачивать программно экономическую этику, исходя из проблематики структур дилеммы, то поколеблем эту концепцию: моральная норма «значима» в структурах дилеммы заключенного не «безусловно», а только в условиях, когда ее внедрение, т.е. преодоление дилеммы заключенного, может быть принципиально обеспечено. В структурах дилеммы внедрение достигает «действенности» норм. Действенность нормы тесно связана с успешными санкциями, она зависит таким образом от контингентных условий и имеет условный статус. Если эти условия не выполняются, норма не действительна; если же они выполняются, то норма действительна «обязательно»: только в случае, если существует обязательный для всех и достаточно уверенно осуществляемый запрет, например, поставок оружия, она может быть также морально действительной в том смысле, что она в обязательном порядке обязывает отдельные предприятия и их менеджеров.

Эта логика напомнила суждение Федерального Конституционного Суда (ФРГ) от 1991 года по обложению налогами банковских процентов, где он приводит следующий аргумент: пока и как долго налогами могут облагаться только около 50% процентов, правовая норма обложения налогами процентов противоречит конституции. На нашем языке это означает: она не действительна. Мораль имеет смыслом содействие желаемым интеракциям. Если они в обозримое время не стабилизируются из-за институциональных дефектов, моральные нормы потеряют свое основание обязательности. Это действительно даже для казалось бы неприкосновенных норм: если общество не может обеспечить защиту моей жизни, то норма: ты не должен убивать, не действительна: самозащита в ситуации необходимой обороны всегда считалась законной, даже если нападающий будет убит.

Мы закончим этими пояснениями. Мы не можем подробнее остановиться на последствиях этих размышлений для общей этической дискуссии современности. Необходимо только обратить внимание на то, что теоретический подход экономической этики, которому мы здесь следуем, в условиях рынка и конкуренции и тем самым в структурах дилеммы представляет собой исключительно многоплановое теоретическое решение. Тем не менее, мы считаем, что это решение, посредством которого мы отличаемся практически от всех других теоретических подходов в экономической и предпринимательской этике, можно обосновать стремлением не допустить ни недооценки этической проблематики современных рыночных экономик, ни преуменьшия ее сложности.

После всемирно-исторического крушения социализма тезис о том, что рыночная экономика экономически эффективнее всех форм социализма, приобрел значение прописной истины. На вопрос же о моральных преимуществах рыночной экономики, если это вообще обсуждается, напротив, не дано однозначного ответа. С одной стороны такие морально чувствительные интеллектуалы, как например, Ст. Хейм все еще мечтают об утопии настоящего социализма, «социализма с человеческим лицом», без «эгоизма» и «стремления к прибыли», с другой стороны традиционные экономисты из определенного направления либерализма чувствуют скорее воодушевление снова провозгласить рыночную свободу как настоящую индивидуальную свободу, отвергнуть требования «солидарности» и «социальной справедливости» как неприемлемые и более не подходящие современной либеральной морали и объяснить homo oeconomicus, эту конструкцию экономической теории, как нормативно (!) соразмерный образец «морали открытых рынков» – и Г. Гирш добавляет: «частично также в противоположность Zoon politicon»39.

Ст. Хейму и другим моралистам можно возразить то, что моральное качество современного общества нужно программно искать не в непосредственных мотивах действий, а в институциональных устройствах, которые встречаются в конкретных экономических действиях не как мотивы, а как ограничения – как правила игры в футболе. Этот принцип действителен также и наоборот: кто делает ответственным за справедливо вызывающее моральное негодование зло в мире дурные, эгоистические мотивы, клеймит позором капиталистических предпринимателей или предприятия и в качестве терапии предлагает «изменение сознания», «поворот к лучшему» или смену приоритетов, короче, моральное вооружение, те еще не восприняли концептуальной переворот в этике периода А. Смита40 и после него.

Некоторым видным традиционным экономистам из окружения либерализма, которые исходят из доминирующего положения рыночной модели обмена, можно возразить то, что рынки функционируют желаемым образом только на основе нормативно установленной системы регулирования – а ни коим образом не как свободная, нерегулируемая «борьба всех против всех». Процессы обмена на рынке предполагают в особенности обеспеченные права на собственность, которые – по логичным причинам – не могут быть еще раз выведены из рыночных процессов. Рынок является частью порядка общества41, он основывается в системном смысле на нормативно переданном порядке, который предоставляет себе общество в естественном политическом процессе объединения. Критикуемые здесь точки зрения напротив принимают начальное разделение как данное, как сакраментальное и даже политические процессы в демократии воспринимают в аналогии с рынком; часто рынок тогда выглядит лучшей демократией, поскольку за него люди ежедневно – а не только каждые четыре года – отдают свои голоса в форме покупок и поскольку меньшинство не побеждается большинством голосов как в политике, а принимается во внимание точно в соответствии с весом их голосов, т.е. их покупательной способностью.

Перестановка моральных оценок рыночной экономики с мотивов на институциональный порядок заповедана в современной концепции также, как и эксплицитное обоснование начального распределения, и признание систематического преимущества политического измерения по отношению к рынку и конкуренции.

Если мы после этих основополагающих замечаний определяем моральные преимущества рыночной экономики, то речь здесь определенно идет не о социальной рыночной экономике: мы запрещаем себе распространенный, но теоретически неприемлемый выход, видеть в социальных корректировках и амортизации рыночной экономики моральное качество рыночной экономики. Для нас важно моральное качество рыночной экономики как таковое; социальную рыночную экономику мы рассмотрим только в разделе 2.2.

Следуя знаменитому предисловию к первому тому Ежегодника «Ордо» от 1948 года мы защищаем следующий тезис42:

Моральное преимущество рыночной экономики заключается в том, что она является лучшим из до сих пор известных средств для осуществления солидарности всех людей.

Рыночная экономика эффективна, и эффективность является предпосылкой не для «потребительства», «материализма» или тому подобного, а для индивидуальной свободы. Свобода всех предполагает, что все люди принципиально поставлены в такие условия, когда они могут самостоятельно устроить свою жизнь по собственным представлениям в обществе других. Благосостояние является содействием свободе43. – Это концептуальное высказывание: конечно, никто не захочет утверждать, что этот процесс уже привел в западных промышленных странах или даже в мировом масштабе к удовлетворительным окончательным результатам.

Определяемое так образом моральное качество рыночной экономики объясняется в двух дальнейших тезисах:

В рыночной экономике вознаграждается тот, кто способствует благосостоянию окружающих людей: конкуренция побуждает продавцов, преследуя свой собственный интерес, служить потребителям. Это выражает теорию одним ключевым словом: «суверенитет потребителя». При этом, однако, необходимо обратить внимание на то, что имеются значительные различия покупательной способности44.

Конкуренция – по известной формулировке Франца Бема – это «самый грандиозный и гениальный инструмент разоружения власти в истории»45, ибо достигнутые позиции власти снова и снова ведут или грозят разрушениями и поэтому власть, т.е. зависимость индивидов от власть имущих, будет дисциплинирована.

Здесь снова идет речь о концептуальных высказываниях. Их смысл состоит также не в последнюю очередь в том, чтобы назвать критерии, на основании которых должна измеряться реальность рыночной экономики в экономической перспективе.

Результатом прежних высказываний является: рыночная экономика как единое целое имеет этическое обоснование, рыночная экономика имеет моральное, нравственное качество. Но даже если во многих пунктах явления конкретной рыночной экономики подвержены критике, такая критика не должна приуменьшать представленную логику рыночной экономики и ее моральный смысл. Скорее она должна измерять конкретные рыночные экономики именно относительно этого этического обоснования. Одна из задач экономической этики состоит в том, чтобы тщательно реконструировать это обоснование.

Если рыночная экономика этически обоснована в целом, то можно выразить рекомендации к деятельности в экономической этике в одной общей максиме:

Действующие актеры должны вести себя единообразно с системой.

Это предложение непосредственно следует из этического обоснования. Оно решительно действует на все способы действий действующих актеров, которых требует система. Не претендуя здесь на полноту, мы хотим снизить эту общую максиму еще на один уровень. Тогда сразу улетучится тривиальность, которая кажется присущей ей.

Действующие актеры должны соблюдать правила рамочного порядка, общие гражданские правила и правила порядка конкурентной борьбы.

Тем самым будут запрещены также такие методы мафии, как борьба с (потенциальными) конкурентами при помощи раззоряющей конкуренции или других нечестных средств. И:

В рамках этих правил предприятия должны заниматься долгосрочным увеличением прибылей.

Таким образом при условии существования соответствующего, удовлетворяющего необходимым требованиям рамочного порядка долгосрочное увеличение прибылей становится нравственной обязанностью предприятия. Увеличение прибылей или также получение прибылей представляет не привилегию предприятий, за которую они должны постоянно извиняться – или за что они снова признают себя сегодня ответственными; увеличение прибылей является нравственной обязанностью, ибо именно это стремление служит потребителям в долгосрочном плане наиболее надежно.

Часто можно слышать в экономических дискуссиях, что современные предприятия не стремятся к максимальным прибылям, а только к «соразмерным», «обычным для отрасли», и наконец, что прибыли необходимы только для сохранения предприятий, а вместе с тем рабочих мест. Эта аргументация показывает в лучшем случае, что логика рыночной экономики и функция прибылей не поняты. Часто, однако, за этим скрывается другое: соразмерные, сглаженные во времени доходы являются, как правило, знаком того, что менеджер не хочет привлекать высокими доходами внимание антимонопольного комитета или потенциальных конкурентов и /или что руководство предприятия в худшие годы скрывает свои неудачи при помощи скрытых прибылей лучших лет, чтобы по возможности избежать эффективного контроля.

Относительно конкуренции можно слышать аналогичный по структуре аргумент: конкуренция – это хорошо, но она не должна доходить до разорения конкурентов. Если не принимать во внимание конкуренцию вытеснения и сильно неравные силы конкурентов, то этот аргумент не имеет смысла. Он концептуализирует нашу основную проблему как вопрос масштаба, в котором конкуренция «разрешена». Не смотря на то, что этот масштаб может быть определен только произвольно – футбольная команда, которая проиграла важную игру, будет широко измерять границы разрешенного, – здесь вступаются за тип «сонной конкуренции» с гарантией стабильности для предприятий – в ущерб потребителям. Мораль в порядке конкурентной борьбы не является вопросом большего или меньшего в конкуренции. Речь скорее идет об аналитической проблеме, в каком контексте – различно оформленная – конкуренция приносит общественности пользу, а в каких контекстах она причиняет вред. Там, где она желательна на пользу общественности, она должна быть, как гласит в экономико-этическом аргументе, проведена без сокращений, даже вплоть до экономического разорения конкурентов. Предприятие, которое долгое время46 больше не эффективно на рынке, должно исчезнуть, чтобы можно было направить связанные с ним ресурсы на благо общественности в других применениях.

Совершенно против всякой экономической и этической логики рыночной экономики аргумент о сохранении рабочих мест. Здесь мы не можем обсудить эту проблематику в полном объеме, но экономико-этическую проблематику безработицы нельзя отрицать или также умалять ее значение; мы вернемся к ней в разделе 2.2. Однако этическое обоснование рыночной экономики принципиально ориентировано на потребителей, на общественность, а не на «производителей», за что в этой связи предприятия и работающие вынуждены платить одинаково: на благо общественности производители попадают под давление, именно в этом и заключается экономическое и одновременно этическое обоснование рыночной экономики. Аргумент о сохранении рабочих мест препятствовал бы любому структурному изменению 47.

Мы не потому так подробно разработали логику рыночной экономики и ее этическое обоснование, что она в реальности была или только должна была быть осуществлена верно и в полном объеме. Для нас важно не «чистое учение». Необходимо знать логику рыночной экономики, ибо она проявляется в реальности в форме ограничений возможностей действий: она определяет, в каких местах (1) нужно искать мораль рыночной экономики и (2) где можно действовать при установлении рыночной экономики в смысле моральных намерений, а где – нет.

В особенности мы настоятельно подчеркиваем, что до сих пор мы по причинам аргументирования допускали, что рамочный порядок разработан в полном объеме. Этого в действительности, конечно, практически никогда не бывает. Поэтому размышления на эту тему могут никогда не кончаться; их нельзя также взять за номинальную величину. То, что мы до сих пор разработали, не является полной географией ландшафта, но наши высказывания представляют координаты и доминантные структуры, которые необходимы для этического ориентирования.

Рамочный порядок, по системным причинам всегда неполный и по прагматическим причинам становящийся все более недостаточным, представляет собой для нас системную точку отсчета для самостоятельной, инновативной предпринимательской этики: это мы подробно рассмотрим во второй части книги.

2.2 Социальная рыночная экономика: демократия и социальная справедливость

Экономический порядок ФРГ обозначают как cоциальную рыночную экономику. По сравнению с другими концепциями рыночной экономики она предполагает созданную систему социального обеспечения, конъюнктурную и структурную политику и даже вмешательство в рыночные процессы (например, дотации). Теоретики рыночной экономики, лауреаты Нобелевской премии М. Фридман и Ф.А. фон Хайек не могли этого принять, ибо это противоречит духу децентрализованного управления рынками[27]. Это является, по нашему мнению, первой причиной, почему представление о порядке социальной рыночной экономики не приобрело большого значения за границами Федеративной Республики Германии.

Другая причина в том, что Социальная рыночная экономика еще при своем отце А. Мюллере-Армаке в 50-е и 60-е годы была скорее прагматично-политической концепцией, и позднее также не развилась до теоретической усовершенствованной концепции системной политики. И она вовсе не была теоретически введена в разработки экономической теории последних трех десятилетий. Неясными остались, прежде всего, обоснования социально мотивированных вмешательств, были названы исключительно гуманные и политические («социальная свобода») причины. Здесь мы предложим наши размышления, причем мы вынуждены ограничится основополагающими взаимосвязями.

2.2.1 Демократия как основа рыночной экономики

В критике направлений либерализма мы разъяснили, что рынки могут функционировать только с системной предпосылкой политического порядка, где определены общие рыночные правила игры и в особенности первоначальные права на распоряжение и тем самым изначальное распределение. Политический порядок системно предшествует рынку.

Этим политическим порядком сегодня может быть только демократия. Хотя исторически рыночные экономики существовали в просвещенных монархиях, но итоговым пунктом размышлений А. Смита, в соответствии с которыми «благополучие народов» систематически включает благо всех отдельных людей и, в конечном счете, опирается на них, является демократия.

Основная мысль данной теории современной демократии состоит в том, что для интеграции общества нельзя более воспользоваться инстанциями, которые внешни воле индивидуумов[28] как, например, Бог, космос, природа, законы истории, эволюция или, с недавних пор, законы языка. Оплаченный кровью урок европейских религиозных войн состоит в том, что внешние инстанции, в особенности религия, оказываются несостоятельными как основы интеграции обществ. В расчет принимается еще только современная демократия[29]: в ней люди, которых это касается, самостоятельно и сообща определяют, как они хотят устроить свою совместную жизнь. Желания индивидуумов считаются в политике и политической теории единственным источником ценностей, а договоренности индивидуумов представляют единственную легитимацию правил и институтов, начиная с прав человека по отношению к конституциям, законам и экономическим порядкам и до моральных норм и культурных стандартов поведения. Таким образом, демократия является ни "формой государства", ни "методом" для определения служб государства; ее нельзя также изначально ограничивать только собственно политической сферой. В теоретической структуре демократию следует понимать как универсальный принцип человеческого сосуществования.

В этом смысле демократию ни в коем случае нельзя ложно понимать как власть большинства: демократия - это власть всех или власть от имени всех. Чтобы сделать что-либо законным, власти необходимо согласие всех, кого касается эта власть. Поэтому в перестройке правилом голосования считается строгий консенсус. В политическом процессе оно также сохраняется в силе в наиболее важных вопросах: права человека и основные права. В вопросах, которые оценены самими людьми, которых это касается, как менее важные, на благо и тем самым с принципиального согласия всех отклоняются от жесткого правила принятия консенсусного решения: правило большинства, бюрократические распоряжения. Так для реальных политических процессов в демократии появляется классифицированная система компетенции принятия решений исходя из основной нормативной идеи консенсуса.

Это нормативный исходный пункт характеризуется совершенно определенным узким ограничением совместным общественным действием и индивидуальным правом вето, выраженными в требовании легитимации консенсуса. Системное преимущество имеет коллективное действие (не "коллектив"), но при таком коллективном решении каждый индивидуум обладает правом наложения вето. Таким образом выражается то, что индивидуум и общество системно зависят друг от друга. Общество - ничто без индивидуумов, которые одобряют его порядок, а индивидуумы - ничто без общества, без общности с другими людьми, которые поддерживают индивидуума и вообще делают возможным его развитие.

2.2.2 Условия для признания рыночной экономики

Поскольку для легитимации порядка нельзя в принципе отказаться от согласия каждого отдельного человека, основная проблема состоит в том, смогут ли и при каких условиях те, кого это касается, одобрить установление рыночной экономики. «Общеэкономической эффективности», что обычно понимают под этим понятием, не достаточно, ибо она вполне может проходить с эксплуатацией отдельных людей (групп). В конце концов, рыночная экономика не мероприятие при хорошей погоде, а согласно Е. А. Шумпетеру – он говорит о «капитализме» – «процесс созидательного разрушения»[30]. В соответствии со следующей логикой: лучшее враг хорошего, в конкурентной борьбе существует постоянное институциональное давление в направлении инноваций различного рода: инноваций в продуктах, инноваций в процессах, финансовых инноваций и инноваций сбыта, научно-технических инноваций и т.д. С этим связано постоянное структурное изменение с разорением фирм, закрытием предприятий и – в соответствии с концепцией, временным – высвобождением рабочих сил. От этого давления в направлении структурного изменения, которого в национальной и международной конкурентной борьбе надолго не может избежать ни одно предприятие, зависит общее благосостояние. Поэтому вопрос ставится таким образом: при каких условиях люди, затронутые структурным изменением, могут одобрять порядок рыночной экономики?

Мы еще более заостряем вопрос, устанавливая, насколько по-разному возникают преимущества и недостатки рыночной экономики[31].

Преимущества рыночной экономики возникают, как правило, очень маленькими порциями и очень широко рассеяны, в отдельных случаях также почти незаметны. Они проистекают из множества мелких, проходящих улучшений продукции, снижения цен, улучшений в процессе производства, из такого огромного количества мелких технических инноваций, которые отдельный человек, если он, например, покупает новый автомобиль, в отдельных случаях даже не замечает. Эти бесчисленные мелкие совершенствования в долгосрочной политике через десятилетия становятся причиной чрезвычайного роста благосостояния. Рыночная экономика создает благосостояние только в течение десятилетий, не краткосрочно – это должно быть ясно любой стране, которая в данный момент находится в процессе реструктуризации рыночной экономики[32]. Сильный процесс роста является результатом мелких, постепенных улучшений на широком фронте. Даже такие фундаментальные инновации, как паровая машина или микрочип возникают из текущих мелких улучшений.

Однако определенные недостатки возникают совершенно по-другому: такими недостатками рыночной экономики являются в особенности прекращение производства, банкротство, распад фирм и связанная с этим безработица.

Не имеет смысла умалять значение этих недостатков рыночной экономики. Структурное изменение обозначает устранение существующих продуктов, процессов производства и целых профессиональных и индустриальных отраслей. Решающим при этом является, что эти недостатки возникают очень избирательно, они касаются, как правило, именно определенных отдельных людей или группы, например, сотрудников предприятия или отрасли или региона, и они касаются этих групп в корне их существования, обрекая их на безработицу.

Отсюда проблему можно сформулировать следующим образом: преимущества рыночной экономики возникают широко рассеяно; а недостатки, в особенности, в форме структурных изменений, возникают избирательно, и в большинстве случаев они концентрируются на небольших определенных отдельных людях (группах), которых это касается очень сильно. Вопрос звучит так: как такая система, которая несет отдельным людям и отдельным группам серьезный и самый серьезный ущерб, может одобряться этими отдельными людьми? Морально мотивированное сопротивление рыночной экономике касается в общем именно этой точки. Что может оправдать большие жертвы людей, которые в процессе структурного изменения становятся безработными? Можно ли их просто предоставить их судьбе?

Социальная рыночная экономика отличается тем, что она в состоянии предложить решение для этой проблемы. Ограничиваясь основными чертами ее можно восстановить на примере структурного изменения следующим образом.

С одной стороны любое препятствие структурному изменению должно приводить к потерям в благосостоянии общественности, и является, таким образом, этически неприемлемым. Скорее следует стремиться к форсированию структурных изменений, ибо это ведет к всеобщему повышению благосостояния как содействию свободе.

Но с другой стороны, переложение издержек на определенных отдельных людей (группы) этически приемлемо только при определенных условиях. Следует назвать три важнейших условия.

Во-первых, структурные изменения не должны всегда касаться только одни и те же группы, например, неквалифицированных рабочих, рабочих-иностранцев, один и тот же регион и т.д., в то время как другие никогда серьезно не сталкиваются с возможностью потерять свое рабочее место.

Во-вторых, структурные изменения должны смягчаться социально-политическими мерами. Это должно происходить преимущественно не по причине гуманности по типу милосердного самаритянина. Мы придаем большое значение тому, что это представляет собой скорее требование к общественности тех, кого это коснулось, ибо они, выражаясь языком экономики, послужили на пользу общественности. С точки зрения теории демократии это нужно было бы сформулировать так, что социальная гарантия в случае структурного изменения является предпосылкой для того, чтобы те, кого это касается, вообще дали свое одобрение обществу с рыночной экономикой и конкуренцией. Платежи на социальные нужды, тем самым, следует понимать не как добровольное денежное вознаграждение, когда и пока она процветает, вознаграждение, которое в любое время можно взять обратно, если она более не процветает; платежи на социальные нужды являются скорее предварительным условием для того, чтобы общества могли процветать при помощи использования рыночного принципа. Таким образом, они представляют требование групп к общественности, причем величина этого требования, конечно, зависит от ситуации в общем народном хозяйстве. Лауреат Нобелевской премии Е.М. Бюкенен выставляет это размышление как довод в своей теории демократии при помощи мысли о том, что перед заключением договора с обществом должны быть обеспечены или гарантированы компенсации, чтобы обеспечить всем одобрение общественного порядка. Поэтому ущемленные в своих интересах имеют право на участие в доходах от системы рыночной экономики, также и в не очень хорошие времена; это право исходит исключительно из их принадлежности к обществу и их неотъемлемым одобрением общественного порядка[33].

Третье условие тесно связано со вторым; оно также непосредственно следует из основной мысли демократии. В соответствии с ней ни один человек не должен выпасть из общества: общество должно предоставить тем, кого затронуло структурное изменение, перспективы для полноценного участия в общественной жизни. Только выплат социальных пособий для этого не достаточно. Поскольку рабочее место видится сегодня принадлежащим к самореализации людей и к признанию отдельного человека в обществе, общество должно также предпринять усилия и в этом направлении. Этим однако нельзя оправдать излюбленную практику, когда не соответствующие рынку заключения тарифных партий – где бы они не находились – порождают безработицу и финансирование и устранение которых взваливается тогда на общественность, на государство. Из-за разрушительного воздействия на стимулирование труда не может также существовать гарантированного права на работу. Где здесь в каждом отдельном случае находится справедливая середина, которая отвечает перед общественностью и теми, кого это касается, должно решаться в доверительном разговоре и также в справедливых конфликтах; ученый или специалист по этике, который взял бы на себя смелость определить с точки зрения содержания, что справедливо, понимает свою роль в демократии совершенно неверно.

Таким образом, социальные гарантии в широком смысле можно понимать как страховку на взаимность, которую заключают члены общества, принимая во внимание большой риск рыночной экономики. Эту основную мысль признавал даже Ф.А. фон Хайек[34], который является известнейшим критиком государственной социальной политики, социальной рыночной экономики и в особенности представления о «социальной справедливости».

Теперь становится непосредственно ясно, в чем и почему совершенная система социального обеспечения с точки зрения общей экономики является производственным фактором первой степени: эта страховка придает мужество отдельным людям предпринимать долговременные и рискованные инвестиции в деловой и прежде всего человеческий капитал, ибо в случае провала их поддержат, и они получат новый шанс. В политической дискуссии часто говорят о «социальном мире», мы предпочитаем эту интерпретацию с точки зрения теории человеческого капитала. На различиях экономической эффективности между ФРГ (а в другом случае Японией) и США можно в частности показать общеэкономическую продуктивность такой страховки. Социальная политика ни в коем случае не означает всегда потерю эффективности, как снова и снова хотят нам доказать определенные направления либерализма; целенаправленно использованная, социальная политика раскрывает рыночную экономику в ее полной мощности. Однако нельзя впадать и в противоположную ошибку, некритично оправдывать все хорошо задуманные меры социальной политики. Мерой социальной политики, в широком смысле этого слова – не считая уровня развития народного хозяйства и конкретных обстоятельств – является оценка, не идеологическая, а с точки зрения экономической целесообразности – особенно принимая во внимание воздействие стимулов.

Социальная рыночная экономика далеко выходит за рамки социальной политики. Она заключает в себе определенную модель общества, которая сегодня может быть заново разработана демократическими идеями. Основополагающей задачей социальной рыночной экономики является то, чтобы те, кого это касается, могли положится на в высшей степени изнуряющую, требующую высокой мобильности во всех вариантах рыночную экономику, ибо они сами могут определять правила игры и промежуточные позиции в политическом процессе. А. Мюллер-Армак и В. Оукен, без сомнения, были демократами, но в их теоретических концепциях демократия не играет никакой роли.

Социальная рыночная экономика может даже в значительном масштабе предпринимать вмешательства в рыночные процессы: рыночная экономика достаточно «прочна». Интервенционистские меры, которые представляют собой смертный грех для строгих либеральных позиций, необходимо в каждом случае без какой-либо идеологии проверить на их конкретные последствия и вместе с тем на целесообразность. Однако надо иметь ясное представление об опасностях. В первую очередь здесь следует принять в расчет ожидания действующих актеров, которые возникают из таких мер: не должны иметь место менталитет избыточности и привычка к «сладкому яду» протекционизма и дотаций, даже если политики из желания быть переизбранными постоянно находятся в опасности возникновения такого менталитета из-за уступчивости к требованиям организованных групп интересов.

2.2.3 Взаимозависимость производства и распределения

За последние десятилетия возросло опасение, что возникает «государство всеобщего благосостояния» с полным государственным обеспечением и страхованием, которое уже невозможно будет оплачивать. Возникает вопрос, где проходят границы социально-политических мер и, исходя из каких точек зрения следует определять эти границы. В дальнейшем мы приводим аргументы, исходя из мер перераспределения, которые являются основной составной частью социальной политики.

В нашем теоретическом подходе речь, таким образом, идет о вопросе, могут ли ущемленные в своих интересах высказать свое согласие социальному порядку с нередко значительными различиями в имуществе и доходах. В такой манере эта проблематика рассматривается в «Теории справедливости» Е. Ролза, возможно самой значительной книге по социальной философии после второй мировой войны[35]. Предполагаемой исходной точкой – не конечной точкой – является нормативная идея равенства всех людей, которое у Ролза действительно для «основных благ», basic goods, т.е. для свободы, шансов, доходов, имущества, а также (основ) самоуважения. Таким образом, не отвергается неравное распределение, но оно становится обязательным для обоснования. Здесь Ролз вводит так называемый принцип дифференциации: различия в доходах и имуществе этически оправданы тогда и только тогда, когда (более) неравноправное распределение приносит ущемленным больше преимуществ, чем (более) равноправное распределение.

В этом ответе Ролз использует мысль, которая выражает экономику как взаимозависимость производства и распределения, размещения и распространения. Социально-философский проект Ролза отличается тем, что эта мысль системно определяет его теорию. Распределение для экономики и для теории справедливости Ролза не может быть представлено как модель «манна-экономики», в которой речь идет о распределении «дарованного», как манна небесная, пирога. На блага, которые распределяются, сначала предъявляются требования, которые являются результатом процесса их производства: действующие актеры производят в ожидании определенной части общественного продукта. Это имеет следующие далеко идущие последствия: они ограничивают свою производительность, если систематически обманываются в своих ожиданиях. Ожидаемые вознаграждения (зарплаты, гонорары, прибыли) управляют готовностью к работе и – в целом – расстановкой производственных факторов[36]. Один пример, часто обсуждаемый с моральным подтекстом: когда парламентарии плохо оплачиваются, то статистически в парламент идут преимущественно представители определенных классов доходов и профессий, например, чиновники, и еще большой вопрос, понимают ли это критики [37].

Образно выражаясь: если «пирог» общественного продукта распределяется по другому, то одновременно изменяется также его величина. Можно себе представить – а в реальности можно часто наблюдать - что отдельные люди (группы) хотя и имеют большую долю общественного продукта, но, рассматривая с абсолютной точки зрения, получают меньше благ, т.к. посредством перераспределения пирог (в следующем периоде) становится меньше. Производство и распределение являются взаимозависимыми, и поэтому, рассматривая системно, могут обсуждаться только одновременно. Излюбленный принцип в этических дискурсах обсуждать вопросы распределения независимо от вопросов производства, также несерьезен с научной точки зрения, как и обратный принцип, который можно часто встретить в ограничивающейся преимущественно вопросами распределения экономике.

Системная причина взаимозависимости производства и распределения состоит в том, что в качестве последнего и важнейшего источника благосостояния рассматривается работа людей. Речь идет о том, чтобы дать возможность производительности каждого отдельного человека достичь полного раскрытия, что часто предполагает в развитых народных хозяйствах долговременные инвестиции в человеческий капитал. Но к этому отдельные люди готовы только тогда, когда они могут иметь реальные ожидания, что эти инвестиции оправдают себя для них – и в определенном смысле: только для них (и что в случае неверных инвестиций они не провалятся в бездну: социальная политика). Эта аргументация основана не на «экономической» теории мотиваций, в соответствии с которой человек организовывал бы свое поведение преимущественно на основе «материальных» стимулов работы. При помощи этой аргументации следует скорее принять в расчет тот факт, что в действительности большинство людей, если они при помощи собственных усилий по сравнению с другими, которые не прилагают усилий, не получают улучшения своего положения, реагируют снижением их готовности к работе[38]. Из-за недооценки этой зависимости потерпел крушение социализм: (почти) одинаковая зарплата приводит к общеэкономическим потерям продуктивности в огромных размерах. Одинаковая зарплата в лучшем случае приводит к одинаковой нищете, однако, в большинстве своем - к неодинаковой нищете! Но аналогичный эффект является результатом также и слишком большого неравенства: если кампесины[39] в Латинской Америке ценой таких больших усилий не могут улучшить свою ситуацию, ибо крупные владельцы или правительства изымают больше выручки, то они реагируют – в свою очередь полностью рационально – сокращением производства до более низкого уровня, в большинстве случаев до уровня простого получения средств к существованию. По аналогичным причинам на основе принудительной работы нельзя построить современное народное хозяйство.

Мы не можем здесь вступить в дискуссию о «государстве всеобщего благосостояния» и масштабах социальной политики[40]. Но решающий критерий, на основании которого следует решать вопрос о границах перераспределения, вырабатывается совместно с мыслью о взаимозависимости продукции и ее распределения: существует только относительно узкий коридор реализуемых комбинаций производимых товаров и распределения. Какая из этих возможных комбинаций будет выбрана, решается политическим процессом. Причем должны быть системно предусмотрены процессы обучения и коррекции в соответствии с пробами и ошибками. Сверх того, при каждом отдельном мероприятии необходимо первым делом ставить вопрос, появятся ли с вместе с ним ошибочные стимулы: задачей организаторов институтов является как можно сильнее препятствовать таким эффектам, как моральный риск и враждебный выбор, стратегическое сокрытие льгот и „зайцы“, обман и увиливание.

С введением государственной социальной политики экономика достигла значительного прироста продуктивности. Кроме некоторых либеральных идеологий никто всерьез не желает возвращения в Манчестеровский либерализм. Но одновременно с этим мы приобрели новые специфические опасности общеэкономической неустойчивости, которые не следует принимать как „естественноданные“, а необходимо регулировать разумно и инновативно. От чистого анализа стимулов предусмотренного мероприятия, связанного с соответствующими эмпирическими проверками, нельзя отказываться в рыночной экономике.

Ф.А. фон Хайек кратко объясняет во втором томе своего крупного произведения «Право, законодательство и свобода»: «Выражение «социальная справедливость» относится не к категории ошибки, а к категории бессмыслицы, как и выражение "моральный камень».[41] Фон Хайек приходит к такой оценке, ибо он правомерно указывает на то, что рынок и конкуренция также как и вложенная в него ориентация на получение прибылей служат исключительно управлению экономикой, а не справедливости. Это для него ошибка определения категории - ожидать от рынка и конкуренции, цен и прибылей выполнения моральных требований, ибо рыночная экономика представляет собой автономную субсистему, имеющую целью управление с исключительно экономических позиций. Общий результат рыночного процесса возникает как результат бесчисленных действий столь же бесчисленных индивидуумов – с таким следствием, что ни отдельный человек ни группа не контролируют этот процесс в целом, и, следовательно, отдельные группы нельзя сделать ответственными за общий результат. Категорию справедливости, следуя фон Хайеку можно применить только к действиям индивидуумов, но не к результатам системы. К этому добавляется то, что требование «социальной справедливости" используется в политической борьбе для проведения интересов групп.

Эти соображения следует принимать серьезно. Их можно понимать и даже принимать как предостережение перед такими угрозами, которым подвергается рыночная экономика, когда пропагандируются хорошие реформы при очевидном незнании их функциональной экономической логики. Тем не менее, возникает вопрос, нельзя ли все же реконструировать разумное понятие «социальной справедливости».

Это понятие появляется только в середине 19 века, его создает Л. Тапарелли[42]. Понятия возникают, когда в них появляется необходимость. Необходимость этого понятия, очевидно, порождается социальными последствиями, которые связаны с перестройкой от «домашнего хозяйства» к «народному хозяйству» или от управления действиями к управлению системой («социальный вопрос»): теперь речь идет не о моральной оценке действий – даже при помощи представления о «справедливой цене» - а результатов системы, т.е. именно о том, по отношению к чему согласно фон Хайек категория «справедливость» более не должна применяться.

По традиционным представлениям «социальная справедливость» является критерием для оценки (экономических) институтов, который вырастает не изнутри самих институтов, но является и должен быть им «внешним», ибо только такая независимая оценка этих институтов кажется возможной. Институты следует оценивать относительно результатов, в особенности их результатов распределения. Подобным образом в конечном счете высказывается в своей «Теории справедливости» и Е. Ролз.

В противовес либералы по традиции высказывают три критических пункта. С одной стороны, при управлении посредством правил нельзя было бы требовать определенных результатов, ибо определенные результаты, например структура распределения, требовали бы все новых интервенционистских вмешательств и аннулировали бы общие правила. С другой стороны, внешние критерии оценки могут быть обоснованы только при помощи произвольных – теологических, метафизических, естественно-правовых и т.д. – предпосылок, которые в современном обществе и науке не имеют больше общей обязательности. Но, прежде всего категория «социальная справедливость» из-за своей неясности использовалась бы для оправдания любых групповых интересов.

Мы определенно разделяем эти аргументы. Однако вместе с тем еще не решена проблема, которая указана в этом – признаем, неясном – понятии. Хотя результатами распределения нельзя управлять напрямую и в каждом отдельном случае они всегда зависят также от удачи и случая, но это не значит, что на них нельзя оказывать влияние.

Г. Бреннан и Е.М. Бюкенен распространили новое предложение по разумной реконструкции понятия «справедливости»[43]. Не делая это явно, они исходили из старого определения справедливости, из «suum cuique» («каждому – свое»). «Справедливым» является любое поведение, которое удовлетворяет обоснованным ожиданиям, «suum». Ожидания восходят к правилам, институтам, ведь смысл правил, институтов состоит именно в том, чтобы стабилизировать и гарантировать взаимные поведенческие ожидания[44]. «Справедливость» является разумным понятием только «внутри правил», и, таким образом, предполагает наличие правил.

Но проблема «социальной справедливости» состоит как раз в оценке таких правил. Бреннан и Бюкенен решают эту проблему, конструируя для (моральной) оценки правил другие, а именно вышестоящие правила, метаправила. Они используют представление об иерархии правил и достигают этим того, что «справедливость», с одной стороны, приобретает точный смысл – соответствие правилам, удовлетворение обоснованным ожиданиям, и с другой стороны, правила и институты также могут быть проверены на их справедливость. Вместе с тем они избегают как Сциллы, догматического усвоения определенных результатов, профилей распределения как измерений справедливости, так и Харибды, изъятия у этической критики правил с эволюционно-теоретическими фигурами аргументации как просто «эффективных, поскольку существующих». Точки зрения, оценки для правил должны реконструироваться, таким образом, снова как правила, как метаправила; вместе с тем эта концепция «социальной справедливости» основана, в конечном счете, на фиксации институтов в основополагающем конституционном договоре в демократии, причем те, кого это касается, сами и совместно определяют, исходя из каких нормативных точек зрения они хотят обращаться друг с другом. «Внешний» критерий справедливости стал исторически невозможен[45].

2.3 Проблемы современных рыночных экономик

До сих пор нами были проработаны логика рыночной экономики и социальной рыночной экономики, а также ее этическое обоснование. С целью аргументации необходимо было допустить при этом, что они функционируют в соответствии со своими собственными экономическими и этическими требованиями: только так можно показать, в чем парадигматически состоит нравственное качество рыночной экономики (соответственно, социальной рыночной экономики) и на что нужно, следовательно, обратить внимание при этической оценке существующих рыночных экономик. Результатом явилось то, что необходимо прежде всего рассматривать институциональную систему, а не непосредственные мотивации действующих в конкурентной борьбе.

Реально существующие рыночные экономики, конечно, имеют проблемы, слабости и недостатки. Здесь мы рассматриваем проблемы прежде всего с точки зрения экономической этики. Тем не менее, поскольку нравственное качество рыночной экономики зависит в значительной мере от экономического исполнения функций – целью является благосостояние всех как обеспечение свободы всех – и, во всяком случае, вообще не может определяться отдельно от нее, мы начнем с экономических ошибок, недостатков и проблем.

Анализ проблем рыночных экономик актуален, в особенности, исходя из исторических причин.

C 1989 года началась новая эпоха мировой истории. Из-за внутренних сложностей социализм разрушился как общественная и экономическая система, западные демократии с рыночными экономическими системами показали себя как далеко превосходящие. Многие либералы понимают это развитие как впечатляющую победу свободы над несвободой. Отсюда речь для них идет только о заимствовании западного государственного и экономического порядка другими государствами в мире. Нельзя не видеть сдержанных чувств триумфа тех, кто всегда это знал.

В противоположность этим точкам зрения мы считаем, что крушение социализма не должно быть понято как безоговорочное подтверждение собственного пути. Скорее отсюда появляется обязательство, наступательно браться за действительно значимые вопросы для будущей судьбы человечества, не позволяя себе двигаться дальше к политически и теоретически ложного противостояния холодной войны. Это означает, устранить «ножницы в голове» и реформировать основные понятия либеральной социальной философии, теории общества и экономики таким образом, чтобы можно было проанализировать будущие проблемы человечества с надеждой на успех и возможно даже подойти ближе к их решению. Один из представителей современного либерализма, лауреат Нобелевской премии Ф.А. фон Хайек еще в 1960 году, но до сих пор не понятый некоторыми потомками, раскрыл концептуальные слабости традиционной либеральной политической философии и направил на верный путь новое переосмысление ее основных понятий. Но уже год спустя он чувствует, что вынужден снова «догматически» и «доктринерски» защищать либеральную свободу, чтобы избежать любой видимости уступок по отношению к социализму: холодная война снова перекрыла путь теоретически новому начинанию[46].

По единодушному мнению многих известных ученых, рыночные экономики Запада в том виде, как они представлены в современности, не в состоянии справиться с будущими проблемами человечества, такими как голод и нищета в большой части мира, угрожающий рост населения, грозящая миграция бедности, разрушение окружающей среды, войны и вооружение, а также безработица. Предпосылкой для успешной стратегии преодоления этих проблем является их основательный анализ. Причем мы должны ограничиться основополагающими чертами. Хотя мы будем различать четыре круга проблем, нам не удастся избежать определенных пересечений: обстоятельства естественно взаимосвязаны.

От «грехов» можно освободиться, и по этой причине мы выбрали это слова для обозначения первого комплекса проблем. Суть "прегрешений против рыночной экономики" можно узреть в том, что во многих сферах существующих рыночных экономик слишком мало рынка и слишком мало конкурентной борьбы. В особенности здесь следует назвать многочисленные старания защитить себя от способствующей благосостоянию конкуренции, образовывая монополию, которая усложняет выход на рынок новых конкурентов и в общем пытается всеми средствами остаться на достигнутых позициях; такие старания часто допускаются государством, а иногда даже активно поощряются (крупные слияния под обозначением "свадьбы слонов"). Далее следует назвать многочисленные и часто ненужные государственные регулирования в различных отраслях хозяйства. В связи с этим наибольшие проблемы представляют дотации и протекционизм.

Среди дотаций В.А. Йор различает дотации на поддержание, адаптацию и структурирование. С экономико-политической точки зрения в сущности оправданы только дотации на адаптацию, т.е. временная помощь для приспособления к новому общеэкономическому развитию; по идее дотации на адаптацию содействуют структурному изменению, на котором основано наше благосостояние. Дотации на поддержание, напротив, препятствуют структурному изменению, поддерживая отрасли экономики, которые более нежизнеспособны. Дотации на поддержание претендуют на то, что государство знает лучше, чем частные лица, куда направляется или должно направляться экономическое развитие; однако в отношении существования этого важного знания государства существуют – мягко говоря – основания. По оценкам на 1984 год около двух третей выплаченных дотаций были чистыми дотациями на поддержание: за счет общественности организованные заинтересованные группы добиваются гарантий получения доходов и стабильности для определенных экономических отраслей, таких как сельское хозяйство, уголь и сталь, верфи, здравоохранение и многие другие. Абсолютная величина дотаций постоянно увеличивается в Федеративной Республике Германии (1991: 98,9 млрд. ДМ), тогда как их доля в валовом национальном продукте остается относительно постоянным 2,5 %[47].

Протекционизм пытается при помощи пошлин и, что сегодня важнее, бестарифных препятствий торговле защитить определенные отечественные отрасли экономики от международной конкуренции, в особенности из так называемых стран с низкой заработной платой. С одной стороны, протекционизм вредит потребителям, которые при открытых границах могли бы купить желаемый продукт дешевле; с другой стороны, что особенно важно, вредит производителям в третьем мире, которые из-за протекционистских мер промышленных стран не могут экспортировать свои продукты и не могут также оплачивать свои долги. Протекционистская практика различных типов составляет суть того, что имеется ввиду под фразой «крепость Европа».

Если задать вопрос о причинах этих прегрешений против рыночной экономики, в литературе различаются два направления. Направление, которое в особенности превалировало в 80-е годы, объясняет прегрешения такого вида влиянием организованных заинтересованных групп. Представителем этой точки зрения можно назвать М. Олсона, который придерживается тезиса, что правительства западного мира с течением времени все больше попадают в западню организованных заинтересованных групп, которые умеют добиваться для себя выгодных регулирующих мер законодательного и прочего вида за счет общественности; эти меры практически всегда существуют для защиты от конкуренции. Речь идет о «rent-seeking society“, т.е. таком обществе, которое в значительной степени характеризуется тем, что организованные заинтересованные группы стремятся к рентным доходам, т.е. общеэкономически непродуктивным доходам от перераспределения, и используют свои ресурсы для оказания влияния на политические процессы в свою пользу[48]. В противоположность этому инвестиции в экономическое повышение производительности через рынок принесли бы пользу также общественности, потребителям.

Второе исследовательское направление объясняет прегрешения этого вида интересами политиков и бюрократии. Политики стремятся к переизбранию, к признанию и влиянию, бюрократия – к власти и расширению ее компетенции[49].На основании этой логики доходит до все более сильных вмешательств в государство, например, в форме регулирований и „тонкого управления“ и пр. Бремени структурного изменения пытаются по возможности избежать или скрыть, ибо они стоят голосов избирателей: хотя дотации и протекционизм вредят потребителям, но в каждом отдельном случае это так незаметно, что относительно безвредно для голосов избирателей; в остальном протекционизм вредит загранице, Третьему миру, что в большинстве случаев вообще не влияет на голоса избирателей. Напротив, голоса избирателей и признание приносят такие действия, когда политики и бюрократия добиваются видимых особых преимуществ для отдельных групп.

Оба исследовательских направления не должны быть взаимоисключающими. Исследование едино в том, что основные причины этому в том, что в определенном смысле рыночной экономике и демократии изнутри грозит эрозия. Поскольку этика, экономическая этика должна всегда брать в качестве точки отсчета и измерений своей оценки общественность – а именно, включая все отдельные группы, – то этическое отношение к подобной практике – однозначно.

Также как благо-состояние не зависит от благо-склонности действующих актеров, так и экономисту и, по возможности, экономическому этику запрещается, исходя из методических причин, объяснять плохие общеэкономические результаты экономики, пронизанной властью монополий и политиков, злыми мотивами действующих актеров или недостатками их характера. Их объясняют скорее не преднамеренными результатами действий, которые имеют намерением нечто совсем другое, но при данных правилах приносят такие в целом нежеланные результаты. Если начать таким образом, то нужно видеть причину в институциональных недостатках. В мире организованных интересов, которые конкурируют друг с другом, падают жертвами те интересы, которые на основании своих структурных проблем плохо и вовсе не организуемы, т.е. интересы меньшинства, но также и потребителей. Олсон говорит о «забытых группах - которые молча страдают»[50]. Всеобщему благу можно служить только тогда, когда или все интересы одинаково представлены в соответствии с концепцией плюрализма, что скорее невероятно, или когда организованные заинтересованные группы на пути коллективного самообязательства дистанцируются от определенной, в особенности чисто перераспределительной деятельности, что также близко к невероятному. За исключением научного просвещения, у нас нет более эффективного инструмента для ограничения продолжающихся попыток взаимной эксплуатации. В рыночных экономиках Запада отсутствует механизм для установления и продвижения самообязательств, хотя они – это парадокс структур дилеммы – были бы выгодны для всех групп. Налицо сложные структурные проблемы политического процесса.

В этих теоретических рамках можно объяснить и оценить также в высшей степени своеобразные коалиции, как, например, коалицию между работниками стальной промышленности и фермерами в ситуации запланированного закрытия стального завода в Рейнхаузе. Логика такова: как сегодня должен быть закрыт стальной завод, так и в скором времени следует рассчитывать на банкротство крестьянских хозяйств[51]. В данный момент европейские и в особенности немецкие и французские фермеры с успехом борются против минимальной либерализации мирового аграрного рынка в рамках Уругвайского раунда ГАТТ – в ущерб потребителям в Германии и в ущерб сельскому хозяйству Третьего мира. Аграрная политика ЕС даже не чурается дотирования сбыта излишков в Третьем мире, чем разрушает местное сельское хозяйство.

Rent-seeking-подход раскрывает значительные функциональные слабости сегодняшних рыночных экономик, которые нередко в высшей степени существенны с этической точки зрения. Однако этот теоретический подход применим только частично: он не в состоянии разъяснить, что союзы также производят работу в интересах общественности; такими достижениями являются: информация, компетентность при представлении законов, экономия расходов на сделки, поддержание и сохранение социального мира и пр. Речь снова идет о том, чтобы точно исследовать, как нужно регулировать компетенции союзов, чтобы они делали свой вклад во всеобщее благо, не имея возможности причинять вред этому всеобщему благу в пользу интересов групп. Заинтересованные группы должны быть защищены (структурная политика) – в пользу долговременного собственного интереса – или защитить себя самостоятельно (самообязательство) от таких компетенций, которые посредством логики структур дилеммы почти неизбежно ведут к ущемлению всеобщего блага. Такими регулирующими мерами необходимо управлять нейтрально по отношению к рынку. Отказ от игры против правил можно требовать от группы только тогда, когда существует достаточная защита, обеспечивающая, что игра против правил другой заинтересованной группы (также) запрещена.

За последние 30 лет категория "отказывание рынка" сделала значительную карьеру[52]. Существует три важные теоретические традиции, в которых раскрывается указанная проблематика. Теория общего благосостояния говорит об "отказывании рынка" на основании (достойных упоминания) "внешних эффектов"; под этим подразумеваются эффекты, которые, исходя из рыночных процессов между двумя действующими актерами, сказываются на третьих лицах, не влияя - положительно или отрицательно - на рыночные цены. Теория групп говорит об "общественных благах" и "поведении free-rider", а теория игр концептуально рассматривает проблематику как дилемму заключенного с "главными свидетелями" или "нарушителями". Мы не можем здесь подробнее остановиться на порой значительных теоретических различиях.

Отказывание рынка возникает при производстве "общественных благ". Общественные блага характеризуются тем, что от их потребления никто не может быть исключен, в то время как в частных благах не обладающие ими могут быть из потребления исключены. Частными благами являются, например, автомобиль, костюм; к общественным благам относятся, например, внутренняя безопасность, внешняя безопасность, экономический порядок, чистый воздух. Это различие может выглядеть в начале как академическая игра. Однако оно оказывается проблемой серьезного системного значения, если рассмотреть различные последствия структуры стимулов.

Поскольку в частных благах не обладающие ими могут быть исключены из потребления, то они сами должны заработать это благо, если хотят его потреблять, они должны сами для этого внести вклад. Совершенно по-другому обстоит дело с общественными благами. Поскольку отдельный человек не может быть исключен из потребления таких общественных благ, как чистый воздух, он рассчитывает на то, что будет потреблять это благо, не внося своего вклада в производство этого блага. Поскольку эта логика действительна для каждого отдельного человека, то в теории можно придти к тезису, что общественные блага не производятся спонтанно посредством рынка или производятся в недостаточных количествах[53]. Каждый отдельный человек ведет себя согласно максиме: Hannemann, geh' du voran![54]

Один пример: до тех пор, пока установка катализаторов на автомобили не была ни обязательна по закону, ни давала налоговых преимуществ, у каждого был соблазн не устанавливать катализатор исходя из следующих соображений: если он один установить катализатор, то это будет стоить ему ощутимо много денег, что ощутимо не улучшит качество воздуха; если же другие тоже будут участвовать в этом и установят катализаторы, то это улучшит качество воздуха, но теперь он может сэкономить ощутимо много денег, если не установит на свой автомобиль катализатор. Ведь его небольшой вклад в загрязнение ощутимо не ухудшит воздух.

Даже если отдельный человек на основании моральных мотиваций чувствует себя обязанным внести свой вклад в создание общественного блага, это не имеет успеха, ибо он может эксплуатироваться другими, которые не удовлетворяют таким моральным требованиям. От этой эксплуатации он может защититься, только приняв разрушительную логику аргумента и также воздерживаясь от своего вклада. Снова на языке спорта: люди в среднем не являются врожденными нечестными игроками. Но если другие посредством нечестной игры получают выгоду, они прибегают, если нет судьи, к средствам взаимной нечестной игры: они едва ли могут иначе.

В производстве общественных благ налицо «отказывание рынка» в том смысле, что они не могут быть созданы рынком или создаются в недостаточном количестве. На языке экономики общего благосостояния частная и общественная смета расходов систематически откланяются друг от друга: отдельный человек следует частной смете расходов и готов чрезмерно использовать окружающую среду, пока она имеет низкую цену или не имеет ее совсем. На языке теории игр действующие актеры при создании общественного блага находятся в условиях дилеммы заключенного, когда каждый вынужден на главного (потенциального) свидетеля реагировать присваиванием себе роли главного свидетеля, если он хочет избежать индивидуального плохого положения, в которое его могут поставить и ставят другие.

Экономика в последние сто лет преимущественно, если не почти исключительно, занималась частными благами, которыми торгуют на рынке и в большинстве случаев пренебрегала проблематикой общественных благ. Этот факт должен в значительной мере быть ответственным за то, что мы имеем огромные глобальные проблемы именно в тех сферах, в которых экономика говорит об «общественных благах» или о благах с общественным характером: угрожающая динамика населения, разрушение окружающей среды, слабое развитие и голод в Третьем мире, затяжная безработица и гонка вооружений.

При этом следует принимать во внимание, что квалификация блага как «частного» или «общественного»основано не на качествах свойственных благам, а зависит от институционального развития, в котором эти блага производятся и предлагаются. Самым известным примером является альменда (альмендная община в средневековой Европе), т.е. находящаяся в общей собственности деревни земля, которая была позднее переведена в частную собственность[55]. Международные договоренности о квотах ловли рыбы являются приватизацией общественной собственности также как и – временная – защита патента на изобретения, которые без этой защиты были бы благом, из использования которого никого нельзя было бы исключить. Только при помощи этого институционального перевода общественного блага в частное благо был если не разбужен, то экономически премирован знаменитый изобретательский дух, с соответствующими последствиями для ресурсов, которые сегодня инвестируются в изобретения. Этот тезис, возведенный в ранг вопроса будет звучать так: Никто не инвестирует, когда другие получают доходы. Или: кто будет сеять, когда другие собирают урожай?

«Отказывание рынка» заложено во взаимосвязи проблем коллективной природы. В конечном итоге здесь могут быть только коллективные решения. Призывы к индивидуумам и их совести являются принципиально недостаточными, ибо те, кто этим призывам следуют, могут эксплуатироваться другими. И даже больше: эксплуатируемость моральных типов поведения приводит к эрозии морали, ибо отдельные лица (предприятия) не позволяют делать этого в течение долгого времени. Для таких структур проблем действительно предложение: «conscience is self-eliminating» («совесть самоустраняема»)[56]. Моральные намерения нуждаются в условиях современной экономики и общества – как изобретения и другие хорошие идеи – в институциональной защите и гарантиях, чтобы быть действенными.

Вместе с тем, имеется вновь в принципе только одна единственная возможность решения, коллективное самообязательство, которое всем приносит преимущества. Однако оно может принимать две в корне различные организационные формы: можно либо коллективно устанавливать правила, которые одинаково, т.е. нейтрально относительно конкурентной борьбы, обязывают всех действующих актеров, либо можно попытаться в будущем частным образом назначить расходы и выгоду от действий, т.е. ввести частные права на распоряжение, как для альменды или изобретений. Инвестиции отдельных людей не могут эксплуатироваться другими на основании частной собственности на ресурсы: на этом основывается смысл и оправдание частной собственности. Но при этой второй возможности можно сразу увидеть, что приватизация восходит к коллективным решениям[57], так что можно заостренно сформулировать: «частность» частных благ сама является общественным благом»[58].

Коллективные проблемы показанного типа возрастают в современных обществах. Это имеет прежде всего две причины. Во-первых, динамика населения позволила людям слиться, способы поведения в части мира отражаются во всем мире (окружающая среда, климат, войны, нищета). Во-вторых, мир политически и экономически все более сливается в единый мир, что с одной стороны, имеет значительные преимущества в продуктивности, но, с другой стороны, увеличивает взаимную зависимость. Возникшие таким образом коллективные проблемы решены только относительно: все глобальные проявления кризисов нашего мира являются коллективными проблемами такого типа, требуют новых специальных решений. При таких структурах ожидать естественного возникновения рыночных решений также глупо, как и апеллировать к совести каждого, поскольку на основании структуры проблемы плохой пример становится уроком.

Не случайно, что именно здесь и находятся фундаментальные проблемы современных обществ. Пренебрежение коллективными проблемами со стороны экономики, также как и порожденное холодной войной подозрение тех, кто занимается коллективной деятельностью, в «коллективизме» могут принести реальные последствия угрожающего вида и угрожающих размеров. После окончания холодной войны экономика имеет свободные руки для того, чтобы в программно либеральной концепции (а) заняться коллективными проблемами и (б) в создании теории особо подчеркнуть мысль, что частная собственность, частность, и даже индивидуум восходят к коллективным договоренностям и коллективным предписаниям, и основано на них. Е.М. Бюкенен моделирует взаимосвязь так, что коллективная деятельность системно имеет преимущество перед индивидуальным действием, ибо последнее конструируется только из коллективного действия, и что однако – парадигматически – в коллективном действии каждый отдельный имеет право вето: так он регулирует взаимную зависимость друг от друга индивидуумов и общества. Для политической философии это вытекает в преимущество теории демократии перед теорией индивидуальной свободы; такая теория демократии существует в либеральной социальной философии до сих пор только у Бюкенена и его последователей[59].

Резюме: проблемы, связанные с организованными заинтересованными группами и отказыванием рынка преодолеваются посредством коллективного самообязательства. Необходимо разъяснить преимущества этой стратегии для общественного сознания и разработать процесс для введения таких коллективных самообязательств.

Предположим, что удастся, посредством соответствующих коллективных самообязательств избежать прегрешений против рыночной экономики и решить коллективные проблемы человечества и таким образом привести рыночную экономику в полному расцвету: это все еще – или только тогда – сохраняло бы большой комплекс проблем, к которому мы сейчас обратимся.

Переход от досовременных обществ к современному и установление системы рынка и конкуренции принесли с собой основательные изменения. Е.А. Шумпетер понимает рыночную экономику как "процесс созидательного разрушения"[60]. В условиях конкурентной борьбы никто не может успокоиться на достигнутых позициях. Лучшее - враг хорошего, и бездействие означает шаг назад. Тем самым постоянные структурные изменения с перестройкой производства, закрытием предприятий и банкротством с соответствующим высвобождением рабочих сил являются не производственным несчастным случаем рыночной экономики, а условием благосостояния всех и вместе с тем свободы всех. Рыночная экономика крайне выматывающая система в этом смысле. Она постоянно выдвигает отдельным людям требования по адаптации. Мобильность во всех вариантах - региональная, профессиональная, производственная, духовно-эмоциональная (постоянное обучение) - обязательна со всеми последствиями для семьи и круга друзей, доходов, жилищной ситуации и т.д. Растущая интернационализация дает развитию новый толчок, и этого не избежать даже тем, кто остается дома, ибо они вынуждены ориентироваться на свободу передвижения в мировом сообществе и тем самым на миграцию. Эти и подобные проблемы обсуждаются в дискуссии о "мультикультурном обществе".

Поскольку модернизационный процесс значительно увеличивает пространство для свободы всех отдельных людей, он не является кандидатом к отставке: New Age и фундаментализм, которые хотят назад к романтической непосредственности, не представляют собой альтернативу. Таким образом, основополагающим вопросом остается, как люди могут проделать огромную работу по адаптации, окончательно не сломавшись под ней экономически, физически и психически. Или по-другому: при каких условиях люди могут дать свое свободное и обоснованное одобрение такой изнуряющей экономической системе?

Этот вопрос имеет два измерения: экономическое и духовно-психическое.

Экономическое измерение этого вопроса в принципе разработано социальной рыночной экономикой. Только если пострадавшие от структурного изменения будут приняты во внимание и получат новый шанс, люди смогут дать свое одобрение такой системе также при условии, что возможно однажды это коснется их самих. Это основная идея социальной политики, которая в социальной рыночной экономике не только гарантирует прожиточный минимум, но и сводится к активному (повторному) присоединению всех пострадавших в обществе[61].

Насколько хорошо экономическое измерение проблематики решается в социальной рыночной экономике, настолько же мало удовлетворены духовно-психические требования, которые встают перед людьми каждый день.

В основании развития находится углубление разделения труда. Уже А. Смит видел ее проблемы. Молодой К. Маркс относительно разделения труда говорил об "отчуждении" людей в капиталистических обществах. С тех пор современные либеральные экономисты приняли это понятие: Д.С. Норт констатирует фрагментацию мира на миры вследствие глубокого разделения труда и функционального дифференцирования и обсуждает связанные с этим проблемы[62].

Речь идет не только о том, что отдельные люди не понимают комплексных связей современной экономики. Проблематика уходит глубже, коль скоро многие в своей деятельности более не могут найти "смысла", ни трансцендентного, ни морального: в функционально дифференцированных субсистемах ни Бог, ни мораль непосредственно не играют в конкретном выполнении действия никакой роли. Таким образом, дальнейшие традиционные само собой разумеющиеся действия, как право, культура, обычаи и приличия теряют свою безоговорочную действенность, они находятся - в принципе постоянно - в отстранении. Отдельный человек попадает под прессинг обоснования и принятия решения, ибо традиционные навыки, начиная с воспитания, должны быть ликвидированы и вопросы теперь должны решаться осознанно. Следующие и более крупные проблемы ориентации, также несущие в себе опасности, порождают производимые современной наукой крупные риски.

На отдельного человека в таком мире направлены самые различные и противоречивые требования. Один и тот же индивидуум должен быть: эмоционально любящим отцом семейства, трезво расчетливым, ориентированным на успех в конкурентной борьбе предпринимателем, который должен уволить работника, членом церковного общества или партии, к которым принадлежат также его конкуренты или уволенные работники, и пр. Все это приводит к огромным проблемам ориентации. В особенности мораль, которую мы усваиваем в родительском доме, в детском саду, в школе, в церкви и партиях нельзя более практиковать в условиях рынка и конкуренции: как отдельный человек в качестве личности должен осознать то, что конкуренция более солидарна, чем разделение, если функциональные связи современной экономики в какой-то мере понятны только социологу?

Морально чувствительные современники опасаются, что функциональные императивы экономики с рынком и конкуренцией все больше подчиняют также те социальные отношения, в которых должны иметь силу гуманность и солидарность, эмоциональное расположение и доброта. Ю. Хабермас выражает феномен кризиса современного общества как "колонизацию житейского мира" экономикой[63]. Он наблюдает это в особенности в социальных отношениях, в искусстве, в системе воспитания, в политике. Тенденция к экономизации приводит, по его мнению, на индивидуальном уровне к социальной недостаточности, разочарованию, неврозам и на общественном уровне - к отчужденности, разрушению окружающей среды, насилию, ненависти к иностранцам, наркотикам и неуправляемости. Государство всеобщего благосостояния, как оно развилось из созданной социальной политики, по мнению Хабермаса не решает эти проблемы: он понимает его скорее как всего лишь внешнюю компенсацию или как заменитель удовлетворения, который не укрепляет, а препятствует становлению общественной и частной идентичности отдельного индивидуума[64]. Косвенные доказательства для своего прогноза Хабермас находит в "изменении ценностей", в привлекательности альтернативных форм жизни, в феминизме, в критике социально-экономического роста, в активности Третьего мира и в проблеме избыточного проникновения правового начала социальных отношений от школы до благотворительности.

Ф.-К. Кауфман[65] интерпретировал тенденцию перевода в монетарно регулируемые рыночные отношения прежде прямой социальной помощи в семье и соседям как продолжающуюся эрозию непосредственного потенциала солидарности общества. Также как и Ю. Хабермас, он не хочет возвращаться в традиционные структуры, но он выставляет в качестве довода то, что современное общество зависит от постоянного притока непосредственного потенциала солидарности, о чем нужно заботиться соответствующим, подходящим для современной ситуации способом. Вопрос о том, как мы, с одной стороны, можем развивать этот потенциал солидарности у детей и, с другой стороны, хотим преодолеть трансформацию, от которой нельзя отказаться в институциональной организации, кажется - как и в педагогике Л. Кольберга[66] - не решенным.

К этому добавляется еще один аспект: люди учатся тому, как они посредством "экономического" поведения могут получить преимущества, не только на основании "реальных обстоятельств", но и также благодаря дальнейшему распространению экономической теории[67]. Связанные с этим проблемы тоже не решены. Мы только считаем, что часто встречающаяся точка зрения, что нельзя слишком далеко распространять просвещение о взаимосвязях, в корне неверна: больше не существует дороги назад в рай; терапия может состоять лишь в большем просвещении.

Процесс модернизации в целом и в особенности установление и развитие современной экономики требуют от людей заплатить высокую цену. С этими проблемами можно обращаться ответственно только в том случае, если проводить основательный, беспристрастный и неидеологический анализ. Это действительно тем более, что только работоспособная рыночная экономика в состоянии прокормить больше пяти миллиардов - скоро уже восьми миллиардов - людей. Если не хотеть оставить умирать от голода сотни миллионов людей, остается только быстро перенять формы рыночной экономики - с неизбежным последствием: тяжелым культурным шоком. Экономисты при всем профессиональном оптимизме по отношению к управляемости общественным развитием не должны забывать того, чего рыночная экономика требует от людей.

В этой книге речь идет о реализации моральных норм и идеалов в условиях современных рыночных экономик. Это является структурной проблемой. Поэтому мы могли и в этом разделе аргументировать согласно структуре внутренних проблем рыночной экономики: дефициты в международном контексте мы повсюду упоминали в примерах. За этим стоит точка зрения, что рыночная экономика или социальная рыночная экономика представляет собой также для порядка международных отношений лучший из известных до сих пор вариантов, и что проблемы внутри государств Третьего и Второго мира, а также в международных (экономических) отношениях в принципе имеют ту же структуру, что и внутренние проблемы рыночно упорядоченных экономик и государств. Тем не менее мы хотим, даже ценой грубого упрощения, расставить некоторые акценты в отношении международных связей, тем более что общественность часто обвиняет в сложившемся в Третьем мире неблагоприятном положении рыночную экономику или "капитализм". Мы не можем однако рассматривать проблему перехода к рыночной экономике более углубленно.

Во-первых, не трудно предположить, что эти безнадежные отношения не изменятся до тех пор, пока не смогут развиться политические, т.е. конституционные, правовые и организационные предпосылки для функционирующей рыночной экономики. Это включает ограничение власти организованных заинтересованных групп, распределительных коалиций, а также, например, стабилизацию валюты. Необходимы не конкретные "экономические программы", а политические реформы[69]. Страны и международные институты, которые предоставляют помощь развивающимся странам, должны привязывать помощь строго к реформам такого типа ("принцип выдвижения условий").

Во-вторых, особое значение имеет создание человеческого капитала,[70] в двух отношениях. С одной стороны, решающая причина "благосостояния народов" состоит не в полезных ископаемых, земле, военной силе и аналогичных вещах, а в капитале, который люди имеют в своих руках и головах. Интеллигентный труд - наряду с соответствующим порядком - является решающей предпосылкой для экономического прироста и общественного развития. Поэтому инвестиции в частично отстающую систему образования всегда являются разумной стратегией. С другой стороны, эта стратегия, если образование коснется также женщин, девушек, имеет важный настоятельно востребуемый эффект на развитие населения. Если девушки получают школьное образование, то фаза рождения детей наступает - статистически - позже. Но прежде всего тогда женщины смогут все больше находить себе занятие на рынке, вследствие чего растут затраты на содержание и воспитание детей: затраты являются потерями комфорта, они заключаются в потери выгоды от иной полезной альтернативы, и при этом - еще весьма скромном - рыночном доходе женщины должны брать на себя более высокие расходы, если они посвящают себя детям[71]. Ничего не говорит против того, чтобы женщины отвечали на это - желанное для них - увеличение расходов на воспитание детей ограничением их рождения - помимо растущего вследствие образования самосознания женщин, крайне желательного по общественно-политическим и этическим причинам. В том же направлении подействовало бы введение социального страхования, даже если в начале оно может быть обеспечено только на скромном уровне: тогда больше не требуется большое количество детей для обеспечения родителей в старости. Упрощенно и заостренно можно высказать следующую формулу решения: "Меньше людей посредством меньшей нищеты, а не: меньшая нищета посредством меньшего количества людей"[72].

Без основополагающих политических и экономико-политических реформ Третьего мира не осилить развития. Финансовая помощь развивающимся странам или реструктуризация долгов без таких реформ означали бы расточительство. Именно там, где нужда особенно сильна, вся целенаправленная благотворительность требует жесткого расчетливого экономического разума, иначе она попадает в механизмы, которые тратят помощь неэффективным для народной экономики способом. Например частичная реструктуризация долга, которая не привязана к строгим условиям политических реформ, становится для получателя стимулом продолжить несбалансированную экономическую политику.

Эти высказывания снова имеют парадигматический характер. Прагматически - в особенности в концепции, принимающей социальную рыночную экономику - возможно и желательно многочисленное приспособление к конкретным социальным условиям и помощь при переходе к рыночной экономике. В конце концов те, кого это касается, должны иметь возможность дать свое согласие процессу, которого можно ожидать, если будут удовлетворены их самые элементарные потребности и будет создано обоснованное доверие к политике их страны.

До сих пор мы следовали основной мысли, что все экономическое развитие в конечном итоге должно опираться на собственные силы. Таким образом, речь шла не об обвинении, а о теоретическом выявлении условий для развития и благосостояния, которых, в этом исследования полностью единодушны, сегодня практически нет в странах Третьего мира.

Но вместе с тем промышленные нации ни в коей мере не освобождаются от их ответственности перед этими странами.

В рамках этой книги мы можем только поставить три акцента. Во-первых, промышленные нации должны поддерживать развивающиеся страны в их политических и экономико-политических реформах при помощи совмещения убеждений и экономического давления. В центре внимания находятся демократия, правовая государственность, эффективное управление, школьная система и организация рынков. Это стоит денег, но развивающимся странам так сильно не хватает не столько денег и технической помощи, а прежде всего социально-технологических ноу-хау. Поэтому финансовая помощь на развитие должна быть привязана к политическим реформам: это касается как стран-кредиторов, так и международных организаций. В прошедшие десятилетия помощь была часто привязана к конкретным программам; за этим стоял кейнисианский оптимизм относительно управления экономическими процессами. Важно избавиться от этого представления и воздействовать на улучшение структур политического порядка.

Против этого развивающиеся страны часто возражают, что речь идет о навязывании западных экономических реформ и западной культуры; в более узкой политической сфере - о вмешательстве в суверенитет народов. В конце раздела 2.3.3 мы уже обозначили, что, конечно, возникнет серьезная проблема по вопросу возможного культурного переформирования и неизбежного для людей приспособления к современному промышленному государству; мы видим здесь большой недостаток исследований, но не видим никаких простых решений. Однако аргумент политической и экономической "опеки" мы отвергаем: если другие страны хотят политического и экономического сотрудничества, то оно может осуществляться и быть стабильным только тогда, когда партнеры придерживаются таких правил, которые делаю возможной эту стабильность. Если, например, свежие деньги используются только на нужды государства или на вооружение, это значит, что щедрость кредиторов эксплуатируется. Основа коллективного самообязательства действительна для всех партнеров кооперации: исследование коопераций показало в качестве основного функционального требования успешной кооперации исключение «свободных наездников».[74]

Во-вторых, это относится также и к промышленным нациям. Основываясь на своей власти они часто в состоянии сваливать свои собственные проблемы на развивающиеся страны; они экспортируют даже свой мусор. С точки зрения экономической этики в особенности следует назвать широко распространенную возрастающую в последние годы практику протекционизма. Открытие рынков промышленных наций для стран Третьего мира является - совместно с внутренними реформами - наилучшей стратегией развития. Это позволило бы развивающимся странам продвинуть свою экономику, начать дальнейшую обработку своего сырья и заплатить свои долги[75]. Но в промышленных нациях это вызвало бы форсирование структурных изменений, а на основании анализа внутренних проблем современных рыночных экономик мы уже указывали на массивное сопротивление заинтересованных групп структурным изменениям.

Таким образом, вопрос состоит в том, реализуема ли требуемая экономической этикой ликвидация протекционизма политически, и при каких условиях. Проходящие переговоры ГАТТ снова показывают, что европейское сельское хозяйство несмотря на малую долю в населении и в общественном продукте и не смотря на большие дотации, почти 50 млрд. немецких марок, все еще в состоянии препятствовать либерализации. Необходимо быть скорее пессимистичным. Наука делает ставку на просвещение. Но проблема, кажется, состоит в том, что просвещение не достигает уровня общественной дискуссии и становится с ее посредством является лишь выборочно эффективным - по многочисленным причинам, прежде всего постольку, поскольку отдельные избиратели готовы скорее заплатить рассеянную, малую, незаметную сумму на дотации и помощь развивающимся странам, чем захотят рисковать потерей рабочего места при всеобщем структурном изменении вследствие либерализации. Здесь у нас также нет рецепта на все случаи жизни.

В-третьих, следует обратить внимание на то, что неверная экономическая политика промышленных наций поражает прежде всего страны Третьего мира. Это относится к конъюнктурным кризисам также как и к несбалансированной бюджетной политике с огромными дефицитами, которые финансируются при помощи кредитов. Последнее поднимает вверх проценты на мировом рынке, от чего в первую очередь страдают развивающиеся страны, первое снижает размеры торговли с развивающимися странами. Из внутренних проблем промышленных наций часто вытекают дополнительные и более крупные сложности для развивающихся стран, ибо промышленные нации имеют возможность свалить свои проблемы на развивающиеся страны: это настоящая "эксплуатация", если не стесняться этого слова.

В вопросе, что следует делать, мы можем быть краткими: кроме просвещения и связанной с большими трудностями попытки встряхнуть потерпевших потребителей, кажется, в поле зрения нет ничего другого.

Теоретически ответ в принципе ясен: общее развитие создает общее благосостояние; следовательно здесь заложен неисчерпаемый потенциал для повышения благосостояния всех. Кооперация по-видимому терпит неудачу от того, что партнеры по кооперации - индивидуумы, группы, предприятия, страны - видят себя поставленными в ситуацию, которая может быть изображена как сложная структура дилеммы, где лучшие коллективные решения индивидуально представляют собой только вторые решения. Также ясно теория показывает выход из этих проблем: коллективные самообязательства со строгими санкциями для нарушителей.

При практически-политическом осуществлении мы встретимся со сложностями. В политике, кажется, нельзя увидеть ни одной инстанции, от которой можно было бы ожидать решений в этом направлении: США, ЕС и Япония по внутренним причинам сами активно участвуют в процессе нарушения, несмотря на то, что США в кругу ГАТТ хочет склонить ЕС пойти на уступки к политике в области сельского хозяйства. Тогда останутся только две группы, которые хотя и не являются политическими инстанциями, но которые однако политически имеют свое влияние: церкви и предприятия, особенно многонациональные предприятия.

Исходя из своей сущности, церкви обязаны заботиться о благополучии всех людей. Они и в общественных дискуссиях представляют эту ответственность. К тому же во многих частях Третьего мира они считаются единственным не коррумпированным институтом, из-за чего им добавляется дополнительная, политическая ответственность. Их проблема состоит в том, что их сомнения морального порядка относительно рыночной экономики до сих пор сидят очень глубоко; однако после крушения социализма взгляды, кажется, стали более выгодными, и обе церкви в 1991 году представили документы, которые отражают эту новую ситуацию и также представляют рыночную экономику с конкуренцией и частной собственностью как признаваемую с этической точки зрения[76]. Во-вторых, их проблема в том, что у них нет политико-экономической моральной концепции, которая могла быть включена в международную научную дискуссию. Что касается современной экономики и социальной науки в целом необходимо констатировать значительный дефицит теории; поэтому было бы хорошо, если бы церкви и их теологи приобрели бы себе требуемые компетенции. Только таким образом могли бы реализоваться их собственные намерения в современном мире.

Что могут сделать предприятия, мы подробнее обсудим во второй части книги. Здесь необходимо сказать только немногое: предприятия ограничиваются экономическими аспектами; они перенесли способы поведения, которые в западных промышленных нациях точно отвечали назначению рыночной экономики, на страны Третьего мира без конституции, правового государства, рыночной экономики и конкурентного порядка. Теперь, после двух десятилетнего процесса обучения, они замечают, что могут развить их потенциал дохода и роста только очень ограниченно. Сегодня они видят новые долговременные шансы в развивающихся странах, которые однако связаны с предпосылками политическими и политического порядка, которые еще в таком виде не наличны. Некоторые закрытые, чувствительные к общественным изменениям предприятия приходят к тому, что они должны активно включиться в общественно-политическую, общую политическую деятельность и деятельность организационного порядка, если они хотят использовать этот потенциал. Они замечают, что традиционно ответственная за эти вещи политика в дефиците и останется в дефиците на обозримое будущее. - Следует признать, что для особой эйфории нет повода. Предприятия чувствуют себя некомпетентными для этой задачи, ибо менеджеры не привыкли действовать в политическом пространстве также политически (с точки зрения политического порядка). Кроме того они в определенном смысле, конечно, также являются "партией". Но мы покажем во второй части, как выглядит возможная деятельность предприятия и как она может быть успешно организована для предприятий с экономической точки зрения[77].

В заключение следует указать на то, что существуют также некоторые ободряющие примеры, которые все вместе объясняются соответствующим, но последовательным открытием перед международной конкуренцией и расчетливой экономической политикой: Тайвань, Южная Корея, Гонконг, Сингапур, в последнее время Мексика, а также Аргентина.

Экономическая этика не имеет рецептов на все случаи жизни. Ее задача состоит в теоретическом структурировании экономических контекстов, которые готовят людям моральные проблемы. Если рассмотреть объясненные здесь дефициты реально существующей экономики в отношении их структур, то для будущего можно различать две центральных проблемы.

С одной стороны это требует основательных институциональных реформ, которые позволят эффективно обрабатывать коллективные проблемы. Здесь в особенности требуются политические инстанции, но также и другие общественные институты и союзы, направляемые соответствующими научными теориями. Проблемы, которые в конце 20 столетия ответственны за глобальные кризисы в мире, имеют коллективную природу. К тому же явно не хватает соответствующих инструментов для решения проблем. Призывов к совести недостаточно, также как и надежды на "спонтанные" рыночные решения. Скорее речь должна идти о том, чтобы организовать институты при помощи коллективных самообязательств таким образом, чтобы индивидуальная мораль и совесть, а также непосредственная солидарность получила шанс, и могли развиваться рынки.

Во-вторых, реформа институтов требует серьезной теоретической концепции в науке и представлении граждан об основополагающих функциональных взаимосвязях в современных обществах.

Наука должна снять все препятствия холодной войны и разработать моральную политико-экономическую серьезную теорию общества. Для этого она должна сорвать некоторые бастионы традиционного, догматически применяемого к индивидууму и его свободе (на рынке) либерализма, чтобы придать значение системному преимуществу коллективной деятельности, и тем не менее - или лучше: именно посредством этого[78] - остаться либеральным в лучшем наступательном смысле.

Граждане, которые живут в таком современном обществе, должны ясно представлять себе основополагающие функциональные взаимосвязи, ибо только тогда они будут в состоянии обрести в этом обществе себя, свои интересы и свое духовно-моральное "я". В тех взаимосвязях, которые не доступны отдельным людям, они должны иметь возможность положиться на то, что они при необходимости могут потребовать продуманный ответ и также получить его от ответственных лиц; это означает развить культуру обоснованности: Иначе граждане могут впасть в формы несогласия, идет ли речь о революционно-анархистском, реакционно-националистическом или трансцендентно-фундаменталистском типе игры. Общность, которая не опирается на свободное и обоснованное согласие своих граждан, должна попасть в тяжелые общественные кризисы. Способность развития современных обществ все больше зависит от просвещения граждан и применяемого на практике, поскольку проверенного, доверия в политическом процессе. В конце следует упомянуть о том, что в этом общественном дискурсе важную функцию имеют пресса и средства массовой информации, к которому они в настоящее время вряд ли готовы.

В предыдущих высказываниях были использованы этические и экономические аргументы, причем экономические однозначно преобладали. Это связано с тем, что в данной книге речь идет о вопросе введения моральных норм и идеалов в условиях современной экономики и общества (см. 1.3). Однако из этого следует вопрос, не представлен ли здесь "экономический редукционизм", в котором этические аргументы без остатка сводятся к взвешиванию экономических преимуществ, так что этические соображения становятся в принципе излишними.

Согласно распространенной точке зрения подходы обеих наук все же очень различны: в этике речь идет о благе для всех, выраженном, например, в основоположении универсализируемости моральных норм, в то время как в экономике в центре внимания находится анализ индивидуальных стимулов и следующих из них действий. В этике важна солидарность всех людей, в то время как экономика аргуменирует с помощью homo oeconomicus, неутомимого и беспокойного умножителя своей выгоды или прибыли. Говоря словами Ю. Хабермаса, для этики важна "коммуникативная рациональность", т.е. рациональность, основу которой составляет признание собеседника и в которой признаются только "хорошие основания", в то время как экономика останавливается на "стратегической рациональности», основой которой является расчет собственных интересов действующих актеров. Из этого краткого изложения проблемы П. Ульрих делает вывод, что экономический разум должен быть "трансформирован" в коммуникативный разум[79].

Отношения этики и экономики, как это становится понятно из предыдущих высказываний, требует пояснения; оно представлено в двух последующих разделах[80].

Стандартная критика экономики, в особенности теологами и философами, утверждает, что та работает с "сокращенным обликом человека": homo oeconomicus не достигает "действительного" человека как эмпирически, так и нормативно. В доказательство этого понимания экономики критики могут указывать на экономическую литературу. Так М. Тицель, Г. Кирхгеснер и З. Фрей считали homo oeconomicus эмпирически принципиально точным выражением человека, хотя Фрей хотел ограничить это большой средней сферой, мыслимой как «нормальное» распределение популяции, вне которого находятся аномальные случаи "благонравных" и "злостных" типов людей[81]. Г. Гирш аргументирует с нормативной точки зрения: он видит "мораль открытых рынков" лучше всего выраженной в "образе человека" homo oeconomicus, в той мере, в какой он готов ставить "себе собственные цели и задачи" и нести за это ответственность, и, добавляет Гирш, полностью осознавая область применения своих высказываний: "частично даже в противоположность Zoon politicon"[82]. Основное определение человека в западноевропейской философии как общественного существа приносится, таким образом, в жертву на алтарь рыночной экономики.

Для нас homo oeconomicus не представляет никакого образа человека в понимании теологии и философии, который должен описывать человека во всей полноте его настоящего и исторического существования; если бы мы понимали его так, homo oeconomicus был бы эмпирически многократно фальсифицирован и его следовало бы отклонить нормативно. Homo oeconomicus представляет собой модель человека, которая была разработана только для совершенно специфических исследовательских целей и более-менее может подходить только для этих ограниченных исследовательских целей. Даже если экономика, по крайней мере неявно, использует образ человека, его нельзя искать или найти в homo oeconomicus; здесь мы попадаем не по адресу.

Исследовательской целью, которая побудила А Смита и за ним классическую экономическую теоретическую традицию неявно или позднее затем явно использовать модель homo oeconomicus, является корпоративный институциональный анализ. Его основной вопрос звучит так: как должна быть организована институциональная система? Этот вопрос тянет за собой следующий вопрос: как будут реагировать индивидуумы на альтернативные институциональные устройства? Чтобы ответить на этот основной вопрос классической экономики, необходимо исследовать включенные в альтернативные институты структуры стимулов. За этим стоит точка зрения, что институты в комплексном обществе функционируют желаемым образом только в тех случаях, если для достижения этой цели - можно сказать: всеобщего блага – будут делать ставку на индивидуальные стимулы как двигатель деятельности многих отдельных людей, а не на нормативные постулаты. Чтобы поставить функциональные проблемы общественных институтов в центр анализа, экономический институциональный анализ аргументирует так, что он - если хотите даже: контрафактически, - приписывает постоянное увеличение выгоды отдельным человеком в своей деятельности. Если перевести на язык моделей, частная наука экономики работает в этом контексте по следующей объяснительной схеме: при прочих условиях действующие актеры увеличивают свою ожидаемую выгоду.

Это только что приведенное положение методологически указывает на две решающие характеристики[83]: с одной стороны, оно является не эмпирическим высказыванием, а преэмпирической схемой для мысленного структурирования при исследовании опыта - аналогично категории причинности у Э. Канта; это предложение не результат эмпирического исследования, а предпосылка эмпирического исследования в экономике. Во-вторых, это модельное высказывание, которое нельзя неверно истолковывать так, что люди, говоря с позиции жизненного мира, согласно утилитаристскому пониманию всегда только неутомимо и беспокойно "увеличивают"; это представление нельзя принимать всерьез с научной точки зрения, скорее оно могло бы быть возможным материалом для сатиры.

Если мы хотим использовать в этике и в аргументации с позиции «жизненного мира» осуществленные на языке моделей частной науки аналитические результаты экономического институционального анализа, то необходимо предпринять перевод в его другие виды речи. Переформулированные на этический язык и язык жизненного мира, эти результаты означают следующее: если институционально установленные системы санкционирования и поощрения являются такого рода, что моральное поведение не в отдельных случаях, а систематически и длительно "наказывается" экономическим ущербом, то мораль будет очень быстро разрушаться в комплексном мире, характеризующимся глубоким разделением труда и анонимными обменными отношениями; она не может быть постоянной. Тогда в условиях конкурентной борьбы именно те, кто действует морально, чувствуют себя эксплуатируемыми, они вынуждены предстать в роли нарицательно "глупого Августа", и нельзя ни принципиально ожидать, ни морально требовать, чтобы они остались в этой роли надолго. "Увеличение выгоды" языка моделей следует с точки зрения жизненного мира понимать не как акцию всех, а как ре-акцию отдельного человека на поведение других, которое приносит ему убыток. В современных обществах всегда существуют отдельные нарушители, которые приносят ущерб всеобщему благу[84]. Проблема экономики состоит в том, следуют ли этому нарушению многие, т.е. разрушает ли оно институты. Для этого необходимо исследовать определенную институтами структуру стимулов для отдельного человека. Если нарушение выгодно с экономической точки зрения, отдельные нарушители в соответствии с логикой дилеммы заключенного могут "вынудить" целое общество встать на путь нарушений, и институты могут быть разрушены[85].

Поэтому homo oeconomicus представляет собой зонд, при помощи которого экономист исследует длительную функциональность институтов относительно снова и снова возникающих нарушений. Homo oeconomicus представляет собой эвристику, при помощи которой экономист отвечает на свои специальные исследовательские вопросы. И если предложенные или установленные институциональные устройства даже тогда останутся стабильными, когда - мысленно - в это устройство будет помещен homo oeconomicus, экономист может советовать установление или сохранение этих устройств. На основании структур современных обществ, таких как анонимные отношения обмена, растущая взаимозависимость, недостаток непосредственного социального контроля, все институты должны быть подвергнуты испытанию Homo oeconomicus, H-O-испытанию. Только такие институциональные устройства, которые являются Н-О-устойчивыми или могут быть Н-О-устойчиво организованы, могут быть рекомендованы экономистами.

Таким образом, неверно, когда К.-О. Апель, Ю. Хабермас и в заключение П. Ульрих упрекают экономику, что она в иерархии ценностей останавливается только на "стратегической рациональности". Для экономики важны всеобщее благо, солидарность всех людей, развитие индивидуальной свободы всех в сообществе с другими: разногласий по цели не существует. Однако в условиях современной экономики и общества внедрение этой цели требует особых мер предосторожности, ибо систематически возникают структуры дилеммы. Это означает, что отдельный нарушитель может опрокинуть институциональное устройство. Ради развития солидарности не следует бояться возникающих структур дилеммы, скорее нужно сделать их овладеваемыми, чтобы обеспечить контролируемое обращение с ними, чтобы можно было использовать чрезвычайный потенциал продуктивности, который заложен в них. В разделе 2.1.3 мы выделили, что контролируемое обращение со структурами дилеммы означает по мере потребности или учредить (конкуренция) или преодолеть (рамочный порядок). Именно потому, что мы видим современную экономику и общество все более характеризующимися структурами дилеммы, мы считаем, что реализация моральных намерений - в терминологии Хабермаса, коммуникативной рациональности, - совершается посредством собственно заинтересованной деятельности, что означает, что необходимо иметь подходящие институциональные устройства, которые Н-О-устойчивы. К тому же нельзя отказываться от экономической исследовательской позиции, которая работает со стратегической рациональностью.

Интерпретированная таким образом экономика вносит фундаментальный вклад в этику в условиях комплексного общества. Западноевропейская этика парадигматически является этикой малых групп. В условиях крупных, анонимных групп гораздо сложнее получить желаемый моральный результат через индивидуальную мораль и индивидуальную совесть. По этой причине А. Смиту в "Благосостоянии народов" было важно исследование воздействий стимулов альтернативных институциональных устройств, при помощи чего он определил постановку вопроса новой отдельной науки - экономики.

Можно пояснить ту же проблематику также при помощи оценки Т. Гоббса. Интерпретируя таким образом, в своих знаменитых формулировках "homo homini lupus" и "bellum omnium contra omnes"* он говорит не о "человеке", а о ре-акции отдельного человека в определенных проблемных ситуациях, а именно в тех проблемных ситуациях, которые сегодня истолковывают как ситуации дилеммы заключенного[86]. Затем он представляет не пессимистический, а скорее оптимистический облик человека. Если для общества выгодно реализовывать увеличение продуктивности посредством определенных форм сотрудничества в больших группах, и если оно приносит с собой структуры дилеммы заключенного (например, общее разоружение, правовой порядок, порядок конкурентной борьбы и пр.), то, согласно Гоббсу, общество может рисковать этим, не опасаясь разрушительных последствий ситуаций дилеммы заключенного. Ибо человек, согласно Гоббсу, в состоянии "посредством разума и в определенной степени также посредством своих пристрастий"[87] овладеть этими ситуациями дилеммы заключенного. Так, он показывает, как общественное благо "свобода" может быть реализовано посредством того, что одной монополии власти ставят задачу наказывать нарушения порядка свободы отдельными нарушителями. Посредством разума мы можем установить такой общественный порядок, что возникающие ситуации дилеммы заключенного будут или с самого начала избегаться или преодолеваться таким образом, что они не будут создавать те деструктивные силы, на которые указывает экономика при помощи модели homo oecomonicus. Посредством разума мы можем также, по мнению А. Смита, сознательно устанавливать и поддерживать ситуации дилемм заключенного (конкурентная борьба), что будет служить всеобщему благу и солидарности всех людей.

После того как стало ясно, что homo oeconomicus следует понимать не как "образ человека", можно теперь с полным основанием выдвинуть предположение, что эта экономика, тем не менее, по крайней мере неявно, использует что-то наподобие "образа человека". Этот "образ человека" экономики остается скорее на заднем плане и раскрывается редко. Он также не очень разработан и поэтому не очень профилирован. Это скорее обычное понимание человека, понимание человека в ключе жизненного мира. К тому же он используется по возможности экономно, он намеренно остается в стороне от всех проблематичных высказываний о человеке, чтобы использовать преимущество "слабых" предпосылок аргументации, а именно претендовать на как можно более широкое признание. Что касается позитивной теории, нам кажутся относящимися к этому неявному облику человека экономики следующие определения: (1) Человек может рассчитывать и планировать, в этом выражается его разум. (2) Человек имеет - в пределах определенных ограничений – экономически релевантную свободу принятия решений. (3) Он имеет индивидуальные потребности, предпочтения, интересы. (4) Он является социальным существом, существом, которое в своем поведении ориентируется на поведение других. (5) Он в состоянии управлять своим поведением также при помощи моральных норм, идеалов.

Этот список только предварительный; возможно он даже избыточен. Едва ли при ближайшем рассмотрении он бы стал шире, ибо по своей роли он не должен расширяться: для исследовательских целей изучения становления порядка современного, плюралистического общества это было бы непродуктивно. Он намеренно не содержит метафизических или теологических высказываний, он не содержит других ценностей, мировоззрения и т.п. Однако он не исключает, что отдельные люди или группы людей имеют такие точки зрения и ориентируют на них свое поведение. В определенных аспектах экономика, безусловно, зависит даже от введения метафизических или моральных убеждений отдельных людей или групп. Но как наука она не занимает в этом вопросе никакой содержательной позиции. Это относится также к нормативному пониманию людей: кроме открытой "солидарности всех людей" экономика не может представить ни одного точного определения.

2.4.2 Этика и экономика: взаимная эвристика и анализ ограничений

Экономика работает со схемой, которая делит элементы, которые влияют на решения людей, на два класса: на предпочтения и ограничения; связь между ними осуществляется посредством принципа рациональности. Эту мысль мы встречаем при систематическом определении отношений этики и экономики.

Люди могут иметь много различных, даже утопических целей. В ограниченном в ресурсах мире все цели, предпочтения, желания и утопии обязательно подлежат определенным ограничениям. Такая нормативная социальная наука, как этика или также нормативная экономика постоянно движется поэтому между представлением целей или желаний, которые управляют поиском, т.е. эвристикой, и анализом тех условий, которые ограничивают возможности действий, анализом ограничений.

Исходя из экономической этики, мораль и хозяйство и, соответственно, их научные формы отражения, этику и экономику можно понимать как взаимную эвристику и анализ ограничений. Хотя напряжение между обеими углами зрения приводит к многочисленным тернистым проблемам, но оно одновременно является условием творческого решения проблем для того, что может создавать наполненная человеческая жизнь в обществе с другими людьми. При этом инициатива может принципиально исходить от обеих сторон; как правило, одна сторона берет на себя динамическую, подгоняющую вперед часть (эвристика), другая пытается предпринять адаптацию к имеющимся средствам или к состоянию морального самосознания людей (анализ ограничений).

Если мораль и этика идут вперед, если они развивают идеалы и утопии правового общества и самореализации людей, то экономика призвана обрабатывать не все возможные, а только важнейшие в свете этих норм, идеалов и утопий вопросы: этика действует как эвристика экономики, а экономика как относящийся к ней анализ ограничений, который призван производить морально релевантное знание. Часто лишь спустя десятилетия, столетия выясняется, что нечто является экономически намного более разумным, чем предполагалось вначале; во многих отношениях это объясняется тем, что со временем удавалось разработать соответствующие новым идеям институциональные установления. Этика часто навязывает экономике темы, которые позднее становятся естественными проблемами хозяйства и экономики, или она стимулирует обращение экономики к таким морально чувствительным темам. Примерами этого могут быть демократия с равным правом голоса, социальная политика, участие в принятии решения на рабочем месте вплоть до положения человека как субъекта и коллективного стиля руководства, проблем окружающей среды, реструктуризации долгов развивающимся странам и многое другое. Другие действительные или только предполагаемые морально мотивированные идеалы не выдерживают - по крайней мере до сих пор - экономического испытания, как, например, требование одинакового дохода для всех и индивидуального права на труд; экономика указывает на эмпирические обстоятельства и теоретические причины того, что соответствующие ожидания останутся только иллюзиями.

Анализ ограничений такого типа часто проводится экономикой таким образом, что он легко попадает в недоразумения, ибо он интерпретирует этические задания как экономические преимущества в широком смысле слова. Существующие сегодня различные теоретические положения экономической теории морали понимают мораль как общественный капитал, который в соответствии с теорией общественных благ подлежит особым условиям производства и сохранения, но который имеет оправдание в экономических преимуществах для всех[88]. Говоря экономически, моральные нормы являются инвестициями в сотрудничество между людьми, которое должно или может принести чрезвычайные производительные преимущества для всех. Таким образом, нормы следует понимать не как ограничение индивидуальной свободы, как считают определенные направления либерализма, а как обеспечение еще большей свободы, когда создается требуемая долговременной деятельностью надежность взаимных поведенческих ожиданий. Тем самым можно экономически интерпретировать моральные нормы, как и конституции, институты, социальный порядок в целом. Также возможно интерпретировать экономически то устремление к нормам, которое всегда выдвигают на передний план богословы и философы: нормы могут приносить боль, они ограничивают возможности деятельности. Но они делают это, чтобы открыть в долгосрочной перспективе и для всех более и выше оцениваемые возможности деятельности[89]. Так можно экономически интерпретировать даже моральные идеалы и утопии: они являются предложением, требованиями более серьезных инвестиций в общественное сотрудничество. Однако такие инвестиции необходимо тщательно проверять на возможность их осуществления, на их смысл и их стоимость.

Роли могут быть распределены и наоборот: хозяйство и экономика могут развивать новые возможности (эвристика), и теперь этика фигурирует как инстанция, которая проверяет эти возможности на их совместимость с моральным самосознанием общества и направляющими традиционными моральными идеями - справедливое общество, образ человека в самом широком смысле (анализ ограничений). Самыми известными примерами тому являются рынок и конкуренция, моральное качество которых для всех, особенно для морально чувствительных людей, до сих пор не подкреплено аргументами, что приводит к выраженной сдержанности таких людей против рынка и конкуренции. В настоящее время таким примером может служить генная технология. Стандартной формулой в связи с этим всегда является то, что человеку не все разрешено из того, на что ему доступно технически, экономически и пр. Именно для таких проблемных контекстов экономическая этика имеет особое значение, она обоснованно показывает моральное качество новых возможностей и устанавливает таким образом связь с моральным самосознанием общества. Без соответствующего этико-экономического объяснения, возможно, были бы значительные сложности с общественным признанием многих разработок современного общества.

Этика и экономика в значительной степени зависят друг от друга. Они достигают именно тогда большей комплексности, когда не сводятся друг к другу в том или другом направлении: чтобы использовать это напряжение, требуется взаимный перевод различных, также следующих различным методическим стандартам, типов речи. Когда этические соображения не могут быть экономически реконструированы, результатом является взаимное непонимание. Этот перевод предполагает высокую чувствительность к видению мира из перспективы иной науки.

Согласно пониманию предъявленной позиции, современная экономика как исторически (А. Смит), так и систематически вытекает из этики. Это видно из того, что в любой экономический анализ необходимо ввести только два измерения, чтобы вновь обратиться к этике: временное и социальное измерение. Если речь уже идет не о краткосрочных, а о долгосрочных соображениях пользы, и, кроме того, речь идет не об индивидуальных соображениях пользы, о пользе для общественности, то мы оказываемся в самом центре дискуссии по этическим вопросам. Дифференцирование наук часто делает эти связи невидимыми. Задачей экономической этики является разъяснение этих взаимосвязей. Основополагающую модель отношений этики и экономики можно характеризовать как перевод при сохранении, даже использовании разницы двух способов речи. Это означает, что не может быть ни доминирования этики над экономикой, ни сведения этических рассуждений до экономических расчетов.

Необходимо также обратить внимание, что функциональное рассмотрение морали в современном обществе и основанное на функциональном рассмотрении обоснование морали должно значительно отличаться от внутренней точки зрения морали в том виде, как она есть у морально действующего. Это участь современного общества - быть в состоянии видеть и обрабатывать один и тот же феномен в различных аспектах, не умея связывать различные перспективы в единую картину. В этом отношении теории внутренней точки зрения морально действующего человека, т.е. что-то вроде феноменологии морального сознания, являются необходимым дополнением к функциональному рассмотрению морали, в свою очередь не имея возможности быть сведенными к функциональным размышлениям. С точки зрения народного хозяйства предпринимательское стремление к прибыли было функционализировано для моральной цели; мы увидим, что в противоположность этому, с точки зрения отдельного хозяйства функционализировано может быть выполнение морального стандарта для увеличения прибыли предпринимателей. Продуктивность современного общества основана именно на многообразии перспектив, которое непременно приводит к напряженностям, но разработка которых принципиально продуктивна. Это означает, что наряду с разработанным здесь функциональным рассмотрением морали не может подвергаться сомнению ни ценностное преимущество солидарности или "коммуникативной рациональности", ни легитимность этики в смысле феноменологии морального сознания. Акцент сделан здесь скорее на вопросах внедрения, ибо в развитии современных обществ в этих вопросах совершены особые и значительные смещения проблем.

2.5 Позиционирование теоретического положения в исследовании

В экономической этике сегодня (еще) не существует систематически сформированной концепции в таком виде, как она представлена в предпринимательской этике, например, теоретическим положениями Г. Штейнмана и А. Лера с одной стороны и П. Ульриха с другой стороны. Конечно, существует почти необозримый поток научно-этических исследований очень различного теоретического уровня. Сложность, возникающую, когда мы хотим произвести здесь эффективную классификацию и противопоставить свое собственное теоретическое положение различным позициям, мы пытаемся предупредить тем, что для – конечно, частично условного - выбора мы устанавливаем два критерия: С одной стороны, теоретическая концепция должна быть узнаваема, а с другой стороны, должно существовать или устанавливаться отношение к соответствующим социально-научным, в особенности экономическим проектам теорий. Это обуславливает то, что для обозначения различных работ мы будем использовать теоретические позиции из социальных наук, которые в узком смысле не могут быть обозначены как "экономические", но которые имеют важное влияние на дискуссию экономической этики. Поэтому позиции К.-О. Апеля и Ю. Хабермаса кажутся такими же как у Н. Лумана или Дж.М. Бюкенена и Д. Гаутира.

Мы будем делить работы на два типа аргументации, которые примыкают к привычному для экономистов делению элементов деятельности на два класса: предпочтения и ограничения или цели и средства. В соответствии с этим первый тип в первую очередь стремится к "реформе образа мыслей", а второй тип предпочтительно к "реформам состояний".

Позиции теории предпочтения пытаются достичь организации современной экономики в смысле моральной идеи преимущественно или исключительно за счет того, что действующие актеры побуждаются или вынуждаются к "изменению сознания" и соответственно измененной деятельности. Можно также говорить о требовании изменения позиции, о корректировке предпочтений или о расширении индивидуальной или предпринимательской целевой функции. Такая терапия как правило - теоретически последовательно - основывается на диагнозе, что морально неприемлемые типы поведения или состояния имеют своими причинами аморальные предпочтения или цели действующих актеров.

В противоположность им позиции теории ограничения (условий) сводят зло к (определенной организации) условий и исходящих от них стимулов поведения. Организация современной экономики в смысле моральных норм и идей должна происходить соответственно этим позициям посредством изменения этих условий, в то время как предпочтения - а точнее: порядки предпочтений - по методическим причинам устанавливаются как более или мене стабильные, во всяком случае более стабильные, чем ограничения.

Это типологизированное различение не стремится к четкому разграничению и однозначной идентификации научных работ; однако оно представляет рациональный инструмент для теоретического структурирования исследовательской литературы.

Ненаучная общественная дискуссия со своими распространенными моральными обращениями к совести и доброй воле отдельных людей, а также обратными обвинениями[90] вращается в рамках теории предпочтения. Мы не будем входить в это подробно и вместо этого будем ориентироваться на более сильные научные позиции; здесь это будет означать – различение между двумя группами.

Первая большая группа работ достаточно неоднородна. Ее можно в конечном счете реконструировать на основе мысли, что люди в действительности отнюдь не действуют исключительно эгоистично оппортунистически, как это представляет экономическая теория в модели homo oeconomicus. Позитивные версии ссылаются на исследования, которые демонстрируют другие мотивации в экономической деятельности; нормативные версии ссылаются на неоспоримую способность людей действовать в соответствии с моральными мотивами, и они призывают отдельных людей усиливать эти моральные, альтруистские, солидарные мотивы, делая их "внутренними" или "привычными".

Для эмпирических связей представительным, по нашему мнению, являются А.О. Хиршман - со ссылкой на Р. Титмаса и Ф. Хирша - и в последнее время А. Эциони[91]. Самую известную и серьезную нормативную версию в рамках экономики мы находим в концепции корректировки предпочтений посредством метапредпочтений у А. Сена[92]. Сюда относится скорее всего также социально-научная концепция "адаптивного формирования предпочтений", которую представляет Дж. Эльстер[93]. В философской этической дискуссии в связи с этим можно сослаться на Дж. Л. Маки[94]. В соответствующих социально-научных позициях (экономический) анализ стимулов, или лучше: анализ мотивов - играет вполне значительную роль: они исходят из теории непосредственных мотивов деятельности как вводимой информации, а также нормативной теории и лишь утверждают, что наряду с эгоистично оппортунистскими "мотивами" экономики фактически существуют или могут существовать также другие, например, моральные мотивы, которые могут и должны быть усилены.

В немецкоязычной литературе по экономической этике такие концепции разработаны теоретически значительно меньше. Здесь скорее весьма непосредственно обращаются к нормативным постулатам для корректирования мотивов в смысле моральных норм и идеалов, – например, такого типа, что индивидуум должен в экономике придавать больший вес морали. Аргументируют таким образом - частично близко к религиозным точкам зрения или вовсе из их кругозора (естественное право) - прежде всего П. Лей и П. Козловский[95]. Однако другие работы также не совсем свободны от таких постулатов при непосредственной ссылке на религиозные точки зрения[96].

Нашу критику этой группы позиции теории предпочтений можно обобщить следующим образом. Совершенно нельзя оспаривать, что поведение человека управляется эмпирически также и другими мотивами, кроме как эгоистично оппортунистскими. Но по методическим основаниям, заключенным в специальной исследовательской цели, экономист - а следовательно также экономический этик - обязаны концентрироваться на условиях деятельности. Противоречия между нормативными представлениями и реальностью нельзя согласно этому смягчить или устранить при помощи обращения к совести каждого отдельного человека изменить свое поведение; на основании фундаментального значения взаимозависимости действий, например, в структурах дилеммы заключенного, успех может обещать только управление посредством изменений условий. По этой причине упомянутые позиции, особенно в немецкоязычной литературе, можно, по нашему мнению, в конечном счете только условно связывать с современной экономикой; экономическая этика получила хороший совет, быть в этом отношении более сдержанной, что не требует от нее, чтобы она оспаривала эмпирический факт управления посредством других мотивов.

Эта основная критика относится также ко второй группе концепций теории предпочтений, особо развитой в немецкоязычном пространстве и получившей очень усовершенствованный теоретический вид: имеется ввиду дискурсивная этика в том виде, в каком она была разработана Ю. Хабермасом и К.-О. Апелем[97] и нашла решительного защитника в предпринимательской этике в лице П. Ульриха[98].

Дискурсивная этика следует согласно своей программе цели реорганизовать общество в соответствии с моральными нормами и идеями. Ее метод состоит в том, чтобы иметь основополагающие моральные идеалы как более или менее (окончательно) обоснованные, чтобы затем они могли быть установлены в реальности для политических и экономических процессов в качестве нормативной цели. Этот - глубоко укоренившийся в западноевропейской философии - подход делает ставку на преимущественность таких (окончательных) обоснований по сравнению с вопросами внедрения, чтобы таким образом быть способным критически оценивать или по возможности управлять последними в соответствии с направляющими моральными идеями. В последние годы Апель и Хабермас усиленно занимаются проблематикой применения таких нормативных идей в реальности, ибо они поняли, что это применение имеет еще и свои собственные проблемы, которые могут иметь воздействие на формулировку менее общих норм; определенная адаптация конкретных норм, учитывающая эмпирические условия, начинает в определенной степени приниматься во внимание[99].

Обращение к проблематике применения является, по нашему мнению, теоретическим прогрессом. Но основная проблематика морали в условиях современности, с нашей точки зрения, не охватывается только этим. В дискурсивной этике, насколько мы можем видеть, совсем не встречаются структуры дилеммы, и совершенно точно не в их системном значении. Поэтому в рамках дискурсивной этики нельзя освоить основную для нас мысль, что внедрение нормативных предложений является решающим для их обоснования: Только при видной роли взаимозависимости и структур дилеммы теория может осознать мысль, что внедрение оказывает воздействие на действие норм. Мораль является коллективным предприятием людей. Моральные нормы не "открывают", а развивают: в общественном процессе обучения при помощи морали люди создают новые возможности для деятельности. Поэтому не только применение, а уже значимость норм для каждого отдельного человека зависит от условия, которое Т. Гоббс сформулировал в словах "предположительно, что другие тоже готовы к этому"[100]. Дискредитирование размышления Гоббса как случая простой стратегической рациональности, свидетельствует о неверной оценке системной значимости соответствующей реконструкции Гоббса или homo oeconomicus в экономике (Н-О-испытания) и снижает поэтому значение проблематики, перед которой видит себя стоящей реализация моральных норм и идеалов в условиях современной экономики и общества. Столь остроумные (окончательные) обоснования норм помогают здесь также мало, как и обращения к феноменологическим исследованиям педагога Л. Кольберга по развитию морального сознания, на которые охотно ссылается дискурсивная этика[101].

Это не исключает того, что этика, которая в качестве дискурсивной этики или других ориентированных на концепцию Канта этик будет примыкать к внутренней точке зрения тех, кто должен действовать морально, может в рамках вопроса внедрения морали также представлять дополнение к нашему теоретическому положению. Такие "теории внутренней точки зрения" морали полезны также и для нас, ибо функционально-соответственное внедрение морали в обществе не может отказаться от убеждений морально действующих людей, и они, возможно, усиливаются благодаря этике таких типов[102].

Недооценке системного значения вопросов внедрения в позициях теории предпочтений противостоят позиции теории ограничения, которые - по методическим, не "догматическим" причинам - закрепляют предпочтения и положение рациональности и концептуализируют (изменение) поведения как следствие (изменений) условий[103]. Эти условия часто встречаются нам в форме так называемого "принуждения существом дела".

Самый внушительный вес и самостоятельность принуждение существом дела - на языке социологии: собственными закономерностями функционально дифференцированных общественных субсистем - приобретает в системной теории Н. Лумана: нормативные требования в форме морали растворяются здесь полностью в логике системных требований. Наше теоретическое положение согласуется с Луманом в том, что функциональная логика экономики имеет едва ли переоцениваемое системное значение также и для экономической этики; даже для нас моральное обращение "переводится" в экономический код и пересылается на частоту субсистемы хозяйства, если только она там не будет воспринята лишь как "шум" и не останется в ней без последствий. Однако в противоположность Луману мы придерживаемся мнения, что управление обществом в смысле моральных норм и идеалов при помощи соответствующих, во всех отношениях рассчитываемых форм условий (ограничений) может быть успешным[104]. В этом заключается обоснование основной роли политики порядка в нашем теоретическом положении.

Аналогично нашей концепции аргументируют многочисленные преимущественно экономические работы по экономической этике. Из комитета "Экономическая наука и этика" "Союза социальной политики" следует назвать здесь пожалуй только работы Г. Гефгена, Г. Гессе, В. Кербера, В. Лахмана, Б.П. Приддата, Х. Саутера, Х. Шерфа, В. Шмиц и Г.-Дж. Восгеро[105]. Книгу "Экономическая этика" Б. Молитора также следует данной линии аргументации[106]; сюда относятся также соответствующие размышления В. Ванберга[107]. Следует привести здесь ссылку на брошюру ССП (Союз самостоятельных предпринимателей)[108]. В философии, поскольку она в определенном смысле близка формированию экономической теории, следует назвать прежде всего имена Х. Климта и - несмотря на временами иную терминологию - Дж. Мерана[109]. Однако систематически проработанной концепции экономической этики, исходя из или используя современные экономические теоретические положения, до сих пор не представлено[110].

Для нашей позиции являются концептуальными большие наброски Дж. М. Бюкенена, а также - за определенными вычетами из-за форм аргументации из теории предпочтений - Дж. Роулса и Д. Гаутира[111]; из старой немецкой традиции мы обязанны в особенности позициям В. Ойкена, Ф. Бема, и А. Мюллера-Армака, даже если в их проектах естественно еще не могли содержаться такие новые концепции экономики как права собственности, экономика расходов на трансакции, экономическая теория конституции и институтов, включая теорию демократии. В нашем теоретическом подходе к экономической этике мы следуем в конечном счете исследовательской программе ренессанса экономической классики при использовании неоклассических инструментов анализа; точкой сходимости должна стать – во всех отношениях нормативная - теория общества. Тем самым обширный неоклассический инструментарий может быть поставлен на службу классических исследовательских программ позитивной и одновременно нормативной теории общества. Тем, что это сегодня стало возможным, мы обязаны новым разработкам теории в экономике, которые можно определить как "экономический империализм": вопреки широко распространенным недоразумениям он нацелен не на экономический "редукционизм", а как раз на открытие экономики для других, традиционно эксклюзивно обрабатываемых другими науками вопросов[112]; однако мы связываем с этим обязательство "переводить" рассуждения других наук в соответствии с 2.4.1 на язык экономики для использования в «империалистической» экономике.

В данных пределах мы не можем подробнее рассмотреть все исследовательские позиции, даже если они считаются важными[113]. В этом месте напрашивается последнее размежевание. Речь в нашем теоретическом подходе идет о том, чтобы воспользоваться традиционной моралью, а точнее: такими принципами традиционной морали как "всеобщее благо" и "солидарность всех людей", в условиях современной экономики и общества. Х. Гирш и Е. Хопман пропагандировали в противоположность этому в новейшее время "другую мораль"[114]. Моральное качество рыночной экономики привязывалось к таким добродетелям как верность договору, уважение собственности, усердие и пр. Х. Гирш знает о том, что эта "мораль открытых рынков" - как звучит название статьи – стоит "частично даже в противопоставление Zoon politikon"[115]. Таким образом, оба считают, что традиционная мораль солидарности или основное утверждение западноевропейской философии о том, что человек является "Zoon politikon", должны быть пожертвованы на алтарь рыночной экономики.

Вместо этого мы попытались реконструировать социальную рыночную экономику как выполнение западноевропейской морали солидарности. Тогда в условиях современного общества и экономики от людей, разумеется, требуются другие способы поведения, часто противные интуитивным, но все вместе они служат именно старой морали солидарности или принятию во внимание того факта, что человек является существом общественным. Поэтому мы подчеркнули: конкуренция более солидарна, чем разделение.

В заключение на фоне этих высказываний нашу позицию по экономической этике можно программно сформулировать следующим образом:

Нормативных требований и идеалов можно добиться не вопреки, а только благодаря современной экономике и обществу.

[17] Документировано: Гессе (Ред., 1988).

[18] Частично работа документирована: Хоман (Ред., 1992).

[19] Развернута Шнейдером (1990); в заключительной части мы остановимся на этом подробнее.

[20] В 1991 году вышли два значительных документа церкви: энциклика «Centesimus annus» Папы Иоанна Павла II и меморандум «Всеобщее благо и своекорыстие» Евангелической церкви Германии.

[21] См., например, у Ри (1984-1990): «Праведность людей» и «целесообразность» как «гетерогенные притязания»; том 2, стр. 13. Аналогично также Козловский (1988).

[22] Концептуально см. Лей (1989) стр. 235 и далее, который, например, из этических соображений хочет ограничить процентную ставку на акционерный капитал в 1,5 - 2 раза от средней процентной ставки общественных займов последних пяти лет – относительно номинальной стоимости акции! В посылке аналогично также см. Ульрих (1986) со своим требованием «трансформации экономического разума» в коммуникативный разум – критически по отношению к этому см. Приддат (1989) - аналогично также см. Лер (1991), особенно стр. 278 и далее.

[23] Ср. Хабермас (1990) стр. 35 и след.

[26] Необходимо подчеркнуть, что этот принцип можно приписать определенной западной культуре; здесь мы не будем заниматься широкой сферой инкультуризации.

12 Кант, (1910 и далее) т. 5, стр. 30 ( §7 «Критики практического разума»).

13 Например, относительно Канта: Бек (1974); Патциг (1980) стр. 155-177 (Категорический императив в этической дискуссии современности). Общее: Хёрстер (1971/1977); Хабермас (1983); из англосаксонской области: Харе (1981/1987); Маки (1977/1981).

14 Современное понимание «экономики», по отношению к которому авторы тоже чувствуют себя обязанными, подрывает ограничение на «сферу» «научных» действий; это понимание мыслит экономику как ограниченность ресурсов и преодоление последствий этой ограниченности, и ограниченности существуют также в других, кроме как «научных» взаимосвязях.

15 Сравни Гефген (1988) с дальнейшей литературой, Хоман (1989).

3 Более основательно см. Бруннер (1968).

8 Относительно этого в основательно в творчестве Ф.А. фон Хайек, особенно (1952/1976); (1960/1971); (1969); (1973-1979/1980-1981). За последнее время: Пис (1991).

12 Относительно проблем, связанных с «разделением», в особенности воздействия стимулов, ср. Бюкенен (1975/1977).

16 Слово коллективный относится здесь к двум заключенным.

17 См. Фон Хайек (1969) стр. 249-265 (Конкуренция как процесс открытий)

18 Ср. из многочисленной литературы за последнее время Вегнер (1991).

19 Ср. выразительно у Хиршмана (1977/1984); из истории вплоть до отцов церкви Кюнцли (1986).

20 Конечно остается преодолеть то, что можно доказать совершение ими небольшого правонарушения, за которое они должны будут получить по 2 года.

21 При этом не оспаривается, что правила игры тоже могут рассматриваться на их эффективность; здесь речь идет только о пояснении основной мысли, что мораль – концептуально – не может быть реализована в конкуренции, и для этого мы прибегаем к этому различению.

22 Хоббес (1651/1980) стр.119, в оригинале курсивом. Это место использовано в знаменитой 14 главе «Левитана».

23 См. также Сен (1983); Гаутир (1986) особ. Стр. 83 и далее.

25 Относительно понятия см. Брифс (1975).

26 Так мы интерпретируем Козловского (1988) стр. 220 и далее.

27 Это может быть интересно также в социологической перспективе; ср. Кауфман, Кербер, Цуленер (1986); из новых Ульрих, Тильман (1991).

28 Непосредственным управлением действием является подталкиваемый конкуренцией интерес в получении прибыли. Это ни коим образом не исключает, что предприниматель, который понимает свои действия, видит именно в этом моральный смысл и подтверждает его: он мог хотеть этого из моральных соображений, но при действии в рамках конкурентного порядка моральная мотивация не должна играть никакой роли.

29 См. формулировку Штейнмана, Лера (1989/1991) стр. 8, в оригинале курсивом.

31 Касательно современного общества это является центральной темой у Хенгсбаха (1991), который указывает на экономическое значение социальных движений.

32 Снова Хоббес (1651/1980) стр. 119.

33 Г. Бренан и Е.М. Бюкенен следуя за меркантилистом 16 века Томасом Грешемом, по мнению которого плохие деньги вытесняют хорошие, говорят о «виде закона Грешема»; Бренан, Бюкенен (1985) стр.60.

34 Относительно концепции метапреимуществ в основном Сен (1977).

35 Например у Иоанна Павла II. (1987) Ци. 26 и 35 и далее.

36 Относительно мысли об индивидуальном самообязательстве основополагающе Элстер (1979), частично переведено и отпечатано в Элстер (1987). Относительно коллективного самообязательства сравни Бюкенен (1975/1984); Гаутир (1986); Хоман (1988а) и (1991а).

37 См. Луман (1989); Луман (1991); также Хоман (1992а).

38 См. Аксельрод (1984/1987); здесь также послесловие Рауба, Восса (1987); см. Рауб, Восс (1986).

39 См. Гирш (1991); эту проблематику мы подробнее рассмотрим в разделе 2.4.1.

40 Аналогичное происходит, когда для осуществления рыночной экономики указывают на другие мотивы, а не на мотивы получения прибыли предпринимателями. Наличие таких мотивов у многих предпринимателей/менеджеров не может быть эмпирически оспорено, но моральное качество рыночной экономики на основе этого парадигматического переворота не может на этом основываться.

42 Следующие высказыванию по образцу Гессе, Хомана (1992).

43 Эти предложения высказаны концептуально. Не отрицается, что при увеличивающемся материальном благосостоянии могут возникнуть эффекты, которые могут оказывать влияние на индивидуальную свободу или самореализацию; сравни ниже 2.3.3.

44 Суверенитет потребителя сильно подчеркнут у Молитора (1989); проблема различия покупательной способности не упоминается.

46 С экономико-этической точки зрения может быть также желательно, чтобы любая слабость быстро и неотвратимо приводила к разорению конкурентов.

47 Однако здесь также без вреда для основополагающей логики действительно то, что возможны переходы и приспособление, пока это не вредит структурному изменению. Особенно гибкая в данном случае Социальная рыночная экономика; однако социальные мероприятия законны в смысле этически желательно только тогда, если для участников и общественности остаются понятными направление структурного изменения и политическая воля.

[27] Несмотря на эту основную позицию Ф.А. фон Хайек выступал за гарантированный государством минимальный доход, а М. Фридман – за государственную, даже совпадающую с рынком, образовательную политику.

[29] Следующие размышления основаны на работе Хомана (1988), также работа Хомана (1985); эти работы опираются в особенности на работы Бюкенена (1975/1984).

[30] См. Шумпетер (1942/1972) стр. 134.

[31] Относительно этого см. прежде всего Вайцзекера (1984).

[32] Конечно, для этого должны быть институциональные предпосылки, чтобы этот процесс сдвинулся с мертвой точки.

[33] См. Бюкенен (1975/1984) стр.91 и 104 и далее.

[34] См. фон Хайек (1994/1982) стр. 156 и далее.

[35] См. Ролз (1971/1979); относительно этого в отдельности у Хомана (1988) стр. 186 и далее и в дальнейшей литературе.

[36] Из обширной литературы возможно Хабиш (1988); здесь дана прочая библиография.

[37] Этим мы не хотели сказать, что решает только доход, пойдет ли, например, адвокат или предприниматель в парламент; в особенности по отношению к предпринимателю стоит проверить вопрос его «необходимости», который М. Вебер считает центральным.

[38] Мы вернемся к этому в п.2.4.1.

[39] Кампесины – мелкие крестьяне или сельскохозяйственные рабочие в Латинской Америке – прим. пер.

[40] Подробнее об этом у А. Гутмана (изд., 1988).

[41] Фон Хайек (1973-1979/1980-1981) том 2, стр. 112.

[42] Там же стр. 226 и далее, фн. 8

[43] Бреннан, Бюкенен (1985) стр. 97 и далее; ср. также Хоман, Пис (1991).

[44] Таким же образом следует рассматривать проблему времени, проблему открытого будущего; ср. Дитл (1992).

[45] Это действительно также для Барри (1989), который хочет обосновать социальную справедливость – в противоположность обоснованию из интересов, которым мы тенденциозно отдаем предпочтение – исходя из разума.

[46] См. фон Хайек (1960/1970); фон Хайек (1961), цит. стр. 105; ср. к тому же в подробностях у Писа (1991).

[47] См. Зондхоф (1993); здесь дальнейшая литература.

[48] Олсон (1982/1985); также Бюкенен, Толлисон, Туллок (изд. 1980); Веде (1990). В применении к экономической истории – Норт (1981/1988), а также Йонес (1981/1991).

[49] Фрей (1981); Бергольц, Брейер(1984).

[51] Фон Вайцзекер (1984) стр. 134 и далее

[52] Это берет свое начало у Батора (1958).

[53] Олсон (1965/1968)стр. 21 и далее

[54] Букв.: Ганц, ты первый ( - Пер.).

[55] Хардин (1968) анализирует не только «трагедию альменды», но и преимущественно проблему динамики населения.

[57] В этом отношении недостатки в этой сфере проблем можно сводить к отказу не рынка, а государства: «отказывание рынка» можно интерпретировать как «отказывание государства». Категория «отказывание государства» тоже сделала карьеру; сравни Вартин (1986).

[58] Бонус (1980) стр. 172, в оригинале курсивом.

[59] Бюкенен (1975/1984), особ. Стр. 11-14, 26-35 и 124 и далее; также Хоманс (1988) стр. 272 и далее.

[62] Норт (1981/1988) особ. стр. 184 и далее.

[63] Хабермас (1981) т.2, стр. 522, в оригинале курсивом; сравни относительно всего абзаца ебд. стр. 489-593.

[64] В более ранних работах Хабермас (1973) формулирует связь стр. 104 следующим образом: " «Смысл» - это ограниченный и становящийся все более ограниченным ресурс. Поэтому в публике государственных граждан возрастает количество ориентированных на потребительскую ценность, т.е. контролируемых в отношении успеха ожиданий. Растущий уровень требований держится пропорционально растущей потребности в легитимации: фискально выпотрошенный ресурс "ценность" должен заменить ограниченный ресурс "смысл".

[65] Кауфман (1990) в особенности стр. 146 и далее.

[66] Кольберг (1981), в сосбенности стр. 101 - 226 (от Is до Ought; Justice as Reversibilitz).

[67] Хирш (1976/1980), Холендер (1990) и Шуслер (1991).

[69] Веде (1990) стр. 166 и далее с дальнейшей литературой.

[70] Относительно значения человеческого капитала в развивающихся странах Шульц (1981/1986).

[71] В основном Бекер (1976/1982) и Бекер (1981).

[72] Бекле, Хеммер, Кетер стр. 7, в оригинале курсивом.

[73] На социальные и политические опасности такого развития указано только попутно: иногда необходимы угрозы, прежде чем люди смирились с неизбежными изменениями. Относительно структуры аргументации: сравни также Бюкенен (1975/1984).

[74] Олсон (1965/1968) и, основываясь на этом, Ботхер (1974).

[75] Относительно этого Заутер (1992) с дальнейшей литературой.

[76] Иоанн Павел II (1991); Евангелическая церковь Германии (1991).

[77] Эти предположения будут центральной темой в особенности в 3.2; даже если большинство наших примеров относится к промышленным нациям, эти предположения можно аналогично перенести также на развивающиеся страны и их отношения.

[78] Более подробные высказывания относительно этого в Хоман (1988) стр. 134 и далее и 272 и далее; Хоман (1988а); Хоман (1989а); Пис (1991).

[79] Ульрих (1986); недавно снова Ульрих (1992) стр. 188 и далее; Апель (1988); Хабермас (1981); Габермас (1983); Габермас (1984).

[80] В разделе 2.4.1 мы опираемся на высказывания Хоманса (1991) стр. 16 и далее, в 2.4.2 на того же, стр. 21 и далее, а также Хоманс (1992) стр. 8-10.

[81] Тицель (1988); Кирхгеснер (1988); Кирхгеснер (1991); Фрей (1990) стр. 6.

[83] Относительно этого подробнее Хоманс, Суханек (1989). Для сравнения также Цинтл (1989), также Линденберг (1985) и Линденберг (1990). Аналогично Бренан, Бюкенен (1985) стр. 46-66; частичная критика Пис (1991).

[84] В литературе часто можно встретить точку зрения, что homo oeconomicus особенно подходит для рыночных контекстов, и не очень для нерыночных отношений обмена. Переключение на отражение ре-акций объединяет теорию: как уже осознал К. Маркс, поведение капиталистических предпринимателей вытекает не из ординарного желания прибылей, а из давления, которое в условиях конкурентной борьбы не оставляет предприятиями других возможностей ре-агирования.

[85] Исходя из этих высказываний можно объяснить, почему экономисты, как правило, обязаны придерживаться позиции "методологического индивидуализма": их исследовательские цели зависят от поведения отдельных людей. Это не имеет отношения к тому, что отрицается социальное влияние на отдельных людей, или что экономисты были бы нормативными индивидуалистами.

* лат., «человек человеку волк» и «война всех против всех», - прим. пер.

[86] Считал еще раньше Хорстер (1971/1977).

[87] Гоббс (1980) стр.117 и далее (глава 13).

[88] Бюкенен (1975/1984) стр. 52 - 185 (глава 7: право как общественный капитал); Гаутир (1986). Также Хоманс (1988а); Пис (1991).

[89] В 2.1.3 мы показали, что подчинение отдельных (предприятий) является ценой того, чтобы отдельные (предприятия) могли контролировать поведение других на основании всеобщей обязательности норм. Для Штрейта (1988), стр. 38, речь здесь идет о "чистой внешней экономии".

[90] Сравни относительно этого высказывания о "теории заговоров" Поппера (1945/1980) том 2, стр. 199 и далее.

[91] Хиршман (1984); Хиршман (1985/1989); а также Хиршман (1977/1984); Титмас (1970); Хирш (1976/1980); Эциони (1988); Эциони (1989).

[93] Эльстер (1983) стр. 110 и далее; нем. Эльстер (1987) стр. 212 и далее, понятие в оригинале курсивом. Ср. также Марголис (1982).

[94] Маки (1977/1981); критично по отношению к этому Патциг (1986).

[95] Лей (1989). П. Козловский открыл ряд своих научно-этических работ в 1982 году программным томиком "Этика капитализма". Характерным было то, что в этом труде еще не было разделения между рамочным порядком и действиями в рамках этого порядка, на что ему немедленно указал позднее лауреат Нобелевской премии Дж. М. Бюкенен в комментариях (1982/1984). С тех пор по этому пункту были внесены изменения, однако они не получили системной значимости. Экономическое действие должно управлять также посредством морали, моральными мотивами, которые у Козловского поддерживаются религией: отказ рынка исправляется благодаря этике, отказывание этики - религией, в той мере, в какой она продолжает определять индивидуальный смысл деятельности в свете смерти индивидуума и устанавливает штраф в загробном мире как стимул для корректирования поведения в настоящем. Так, в ситуации дилеммы заключенного поведение не должно быть более зависимо оттого, что в соответствии с логикой Гоббса, другие тоже делают это. Относительно этого Козловский стр. 340 и далее; цитируется другое место находки стр. 173 Fn 63.

[97] Апель (1981); Апель (1984); Апель (1988); Хабермас (1981); Хабермас (1983); Хабермас (1984).

[98] Позицию П. Ульриха мы рассмотрим ниже в разделе 3.4.3; так также литература.

[99] Например Апель (1988); Хабермас (1991) стр. 131 и далее.

[102] Подробно относительно этого Хоман (1991).

[103] Относительно этого Хоман, Суханет (1989).

[104] Относительно этого, например, Луман (1984); Луман (1986/1988); Луман (1989); подробнее об этом Хоман (1992а).

[105] Здесь ссылаются на собранный том Гессе (изд. 1988). Дальнейшая - неполная - литература: Гефген (1980), Гефген (1992), Гессе (1987); Гессе (1992); Лахман (1989); Нуцигер (1992); Саутер (1990); Саутер (1992).

[107] Ванберг (1988); Ванберг (1988а); Ванберг, Бюкенен (1988).

[108] ССП(1988); по сравнению с первой экономической частью, вторая, предпринимательская часть сильно отличается.

[109] Климт (1985); Климт (1986); Климт (1986а); Климт (1987); Меран (1988); Меран (1990).

[110] Несколько дальше такая концепция разработана в статьях авторов, которые особо точно описывали исторически-системное отражение экономических систем категорий и одновременно хотели сохранить возможность присоединения в современному формированию теории в экономике и социальных науках. Относительно этого, по нашему мнению, следует принять во внимание следующие статьи: Бирверт, Виланд (1987); Бирверт, Виланд (1990); Бирверт (1991); Виланд (1989); Виланд (1990); Придат, Сейфет (1987); Придат (1990).

[111] Эти формы аргументации у Гаутира критически освещены у Ванберга (1988).

[112] Подробнее см. Бекер (1976/1982); Бекер, Стиглер (1977); кроме того Пис (1991).

[113] Дальнейшие исследовательские позиции, которые безоговорочно не подходят выбранному делению, не могут быть тут рассмотрены подробно. Следует назвать в особенности формальные, аксиоматические анализы предложений нормативных представлений, которые представлены в исследовательских позициях А. Сена и Дж. С. Хасани; в немецкоязычной литературе в этих рамках работает в особенности В. Гертнер, подробнее Гертнер (1992) с дальнейшей литературой. Так же мало времени мы можем уделить теологическим позициям различных конфессионеров; настоятельной ссылки однако заслуживают Гефнер (1985); Рич (1984-1990); далее новые работы над научно-этической позицией Е. Гермса, подробнее (1991), а также тома, которые документируют работу в Локкуме, осуществившуюся по инициативе Е. Гермса: Евангельская Академия Локкума (1986 - 1991). Относительно католического социального учения Вимейер (1991).

[114] Хопман (1990) стр. 16: ср. относительно этого в общем стр. 15 и далее.

Карл Хоманн, Франц Бломе-Дрез

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ЭТИКА И ЭТИКА ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА

1 Введение: задачи экономической и предпринимательской этики

Б

А

Системным местом морали в рыночной экономике является рамочный порядок.