Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

"Ниппурский царский список"

См. Шумер.

После того, как царствие было ниспослано с небес, Эриду стал (местом) престола.

 

В Эриду

Алулим правил 28800 лет в качестве царя;

Алалгар правил 36000 лет —

два царя правили 64800 лет. Эриду был оставлен, (и) престол был перенесен в Бадтибиру.

 

В Бадтибиру

Энменлуанна правил 43200 лет;

Энменгаланна правил 28800 лет;

Думузи, пастух, правил 36000 лет —

Три царя правили 108000 лет. Город Бадтибира был оставлен и его престол перенесен в Сиппар.

 

Сиппаре

Энмедуранна правил 21000 лет в качестве царя —

один царь правил 21000 лет. Сиппар был оставлен, (и) престол перенесен в Шуруппак.

 

В Шуруппаке

Убартуту правил 18600 лет в качестве царя —

один царь правил 18600 лет.

 

(Всего) пять городов, восемь царей правили 241200 лет.

 

Затем потоп смыл (страну). После того, как потоп смыл (страну) и царство было ниспослано с небес (во второй раз), Киш стал местом престола.

 

В Кише

Гаур правил 1200 лет в качестве царя;

Гулла-Нидаба-Аннапад правил 960 лет;

Палакинатим правил 900 лет;

Нангишлишма правил [...] лет;

Бахина правил [...] лет;

Буанум правил 840 лет;

Зукакип правил 900 лет;

Атаб правил 600 лет;

Машда, сын Атаба, правил 720 лет;

Этана, пастух, тот, что взошел на небеса, что утвердил все страны, правил 1560 лет в качестве царя;

Балих, сын Этаны, правил 400 лет;

Энменунна правил 660 лет;

Мелам-Киш, сын Энменунны, правил 1200 лет;

Месзамуг, сын Барсалнунны, правил 140 лет;

Тизкар, сын Месзамуга, правил 305 лет;

Илку правил 900 лет;

Илтасадум правил 1200 лет;

Энмебарагесси, тот, что поразил оружие страны Элам, правил 900 лет в качестве царя;

Агга, сын Энмебарагесси, правил 625 лет.

 

(Всего) двадцать три царя правили 24510 лет 3 месяца и 3,5 дня. Киш был повержен (в сражении), и престол был перенесен в Эанну.

 

В Эанне

Мескиаггашер, сын (бога солнца) Уту, правил (и) как эн и как царь 324 года — Мескиаггашер вошел в море (и) поднялся в горы;

Энмеркар, сын Мескиаггашера, царя Эреха, который построил Эрех, правил 420 лет в качестве царя;

Лугальбанда, пастух правил 1200 лет;

Думузи, рыбак, чьим городом был Куа, правил 100 лет;

Гильгамеш, чей отец был кочевником (?) правил 126 лет;

Урнунгаль, сын Гильгамеша, правил 30 лет;

Удулькаламма, сын Урнунгаля, правил 15 лет;

Лабашер правил 9 лет;

Эннундаранна правил 8 лет;

Мешеде правил 36 лет;

Меламанна правил 6 лет;

Лугалькидуль правил 36 лет.

 

(Всего) двенадцать царей правили 2310 лет. Эрех был повержен (в сражении), (и) престол был перенесен в Ур.

 

В Уре

Месаннепада правил 80 лет в качестве царя;

Мескиагнунна, сын Месаннепады, правил 36 лет;

Элулур павил 25 лет;

Балулу правил 36 лет.

 

(Всего) четыре царя правили 177 лет. Ур был повержен (в сражении), (и) престол перенесен в Аван.

 

В Аване было три царя, которые правили 356 лет, но их имена по большей части не сохранились; далее текст гласит:

 

Аван был повержен (в сражении) (и) его престол перенесен в Киш.

 

В Кише

[...] правил (более) 201 года как царь;

Дадасиг правил [...] лет;

Мамагаль правил 420 лет;

Кальбум, сын Мамагаля, правил 132 года;

Туге правил 360 лет;

Ибби-Эа правил 290 лет.

 

(Всего) восемь царей правили 3195 лет. Киш был повержен (в сражении) и его престол принял Хамази.

 

В Хамази

Хаданиш правил 360 лет.

 

(Всего) один царь правил 360 лет. Хамази был повержен и его престол был перенесен в Эрех.

 

В Эрехе

[...] правил 60 лет в качестве царя;

Лугалуре правил 120 лет;

Аргаидея правил 7 лет;

(Всего) три царя правили 187 лет. Эрех был повержен и его престол был перенесен в Ур.

 

В Уре

 

Имена царей Второй династии Ура , которых было всего четыре, и которые правили, вероятно, 116 лет, не сохранились.

 

Ур был повержен (и) престол был перенесен в Адаб.

 

В Адабе

Лугаланнемунду правил 90 лет в качестве царя.

 

(Всего) один царь правил 90 лет. Адаб был повержен (и) его престол был перенесен в Мари.

 

В Мари

Илшу правил 30 лет в качестве царя;

[...] сын Илшу правил 17 лет;

[...] правил 30 лет;

[...] правил 20 лет;

[...] правил 30 лет;

[...] правил 9 лет.

 

(Всего) шесть царей правили 136 лет. Мари был повержен и его престол был перенесен в Киш.

 

В Кише

Ку-Бау правил 100 лет в качестве царя.

 

(Всего) один царь правил 100 лет. Киш был повержен (и) его престол перенесен в Акшак.

 

В Акшаке

Унзи правил 30 лет в качестве царя;

Ундалулу правил 12 лет;

Урур (возможно читается как Зузу) правил 6 лет;

Пузур-Нирах правил 20 лет;

Ишу-Иль правил 24 года;

Шу-Син, сын Ишу-Иля правил 7 лет.

 

(Всего) шесть царей правили 99 лет. Акшак был повержен и его престол был перенесен в Киш.

 

В Кише

Пузур-Син, сын Ку-Бау, правил 25 лет в качестве царя;

Ур-Забаба, сын Пузур-Сина, правил 400 лет;

Симударра правил 30 лет;

Усиватар, сын Симударры, правил 7 лет;

Иштар-мути правил 11 лет;

Нанния, каменотес, правил 7 лет.

 

(Всего) семь царей правили 491 год. Киш был повержен и его престол был перенесен в Эрех.

 

В Эрехе

Лугальзаггеси правил 25 лет в качестве царя.

 

(Всего) один царь правил в Эрехе 25 лет. Эрех был повержен и его престол был перенесен а Агаде.

 

В Агаде

Саргон, чьим отцом (?) был садовник, чашеноша Ур-Забабы, царь Агаде, построивший Агаде, правил 56 лет в качестве царя;

Римуш, сын Саргона, правил 9 лет;

Маништушу, старший брат Римуша, сына Саргона, правил 15 лет;

Нарамсин, сын Маништушу, правил 56 лет;

Шаркалишарри, сын Нарамсина правил 25 лет;

Кто был царем? Кто не был царем? (т. е. период анархии). Игиги, царь; Нинум, царь; Ими, царь; Элулу, царь, — четверо из них были царями, (но) правили только 3 года.

Лулу правил 21 год;

Шулурул, сын Дуду, правил 15 лет.

 

(Всего) одиннадцать царей правили 197 лет. Агаде был повержен (и) его престол был перенесен в Эрех.

 

В Эрехе

Урнигин правил 7 лет в качестве царя;

Унгигир, сын Урнигина, правил 6 лет;

Кудда правил 6 лет;

Пузур-Или правил 5 лет;

Ур-Уту правил 6 лет.

 

(Всего) пять царей правили 30 лет.Эрех был повержен оружием (и) его престол был перенесен в орду Гутии.

 

В орде Гутии (поначалу правил) безымянный царь; (затем Имта правил 3 года в качестве царя; Инкишуш правил 6 лет; Сарлагаб правил 6 лет; Шулме правил 6 лет; Элулумеш правил 6 лет; Инимбакеш правил 5 лет; Игешауш правил 6 лет; Ярлагаб правил 15 лет; Ибате правил 3 года; [...] правил 3 года; Курум правил 1 год; [...] правил 3 года; [...] правил 2 года; Ирарум правил 2 года; Ибранум правил 1 год; Ярлаганда правил 7 лет; [...] правил 7 лет; [...] правил 40 дней.

 

Орда Гутии была повержена (и) престол был перенесен в Эрех.

 

В Эрехе

Утухегаль правил 7 лет 6 месяцев 15 дней в качестве царя.

 

(Всего один царь правил) 7 лет 6 месяцев 15 дней. Эрех был повержен оружием (и) его престол был перенесен в Ур.

 

В Уре

Ур-Намму правил 18 лет в качестве царя;

Шульги, сын Ур-Намму, правил 48 лет;

Шу-Син, сын Амар-Сина(ошибка, правильный вариант — “сын Шульги”) правил 9 лет;

Ибби-Син, сын Шу-Сина, правил 24 года.

 

(Всего) пять царей правили 108 лет. Ур был повержен (и) его престол был перенесен в Иссин.

 

В Иссине

Ишби-Эрра правил 33 года в качестве царя;

Шуилишу, сын Ишби-Эрры, правил 10 лет;

Идин-Даган, сын Шуилишу, правил 21 год;

Ишме-Даган, сын Идин-Дагана, правил 20 лет;

Липит-Иштар, сын Ишме-Дагана, правил 11 лет;

Ур-Нинурта правил 28 лет;

Бур-Син, сын Ур-Нинурты, правил 21 год;

Липит-Энлиль, сын Бур-Сина, правил 5 лет;

Эрраимитти правил 8 лет;

Энлиль-Бани правил 24 года;

Замбия правил 3 года;

Итерпиша правил 4 года;

Урдукуга правил 4 года;

Синмагир правил 11 лет.

 (Всего) четырнадцать царей правили 203 года.

Ист.: http://khazarzar.skeptik.net/books/shumer/malkha.htm


Переводы В. К. Афанасьевой

Миф о потопе

К сожалению, табличка, на которой был записан миф, сохранилась не полностью, и начало мифа отбито. Мы можем восполнить смысл недостающих фрагментов по его более поздней вавилонской версии. Она вставлена, как рассказ, в эпос о Гильгамеше «О все видавшем…». Первые читаемые строки повествуют о сотворении человека, о божественном происхождении царской власти и об основании пяти старейших городов.

Далее речь идет о том, что на совете богов было принято решение наслать на землю потоп и уничтожить все человечество, но многие боги огорчены этим. Зиусудра, правитель Шуруппака, представляется набожным и богобоязненным царем, который пребывает в постоянном ожидании божественных снов и откровений. Он слышит голос бога, скорее всего Энки, сообщающий ему о намерении богов “уничтожить людское семя”.

Дальнейший текст не сохранился из-за большой трещины, но, судя по вавилонскому аналогу, в нем Зиусудра получает подробные наставления по строительству огромной лодки, чтобы спастись от неминуемого бедствия.

Текст возобновляется ярким описанием потопа. В течение семи дней и семи ночей на земле бушует буря такой силы, что даже боги боятся ее. Наконец на небе появился бог Солнца Уту, который осветил и обогрел землю. Зиусудра простерся перед ним ниц и принес в жертву волов и овец.

Последние строки мифа описывают обожествление Зиусудры. Он получил в дар “жизнь как у бога”, то есть бессмертие и вместе с супругой был перенесен в божественную райскую страну Дильмун.

Вавилонская версия мифа о потопе существует в виде самостоятельной легенды об Атрахасисе и в виде, упомянутой выше вставки в эпос о Гильгамеше. В последнем рассказе имя героя звучит как Утнапишти. Оно является почти дословным переводом на аккадский язык имени Зиусудры — шум, “нашедший жизнь долгих дней”. По-аккадски Утнапишти означает “нашел дыхание”.

Миф о потопе сохранился и в виде всем известного библейского предания о Ное, и в трудах историка Бероса, писавшего на греческом языке. Только у Бероса Зиусудра зовется Ксисутросом, а богом, предупредившим его об опасности, был Кронос.

Первые 37 строк разбиты.


I

“... Истребление моих человеков...

Мной сотворенное богине Нинту...

Воистину я возвращу ей.

Я верну народ к местам их обиталищ.

Да будут их грады построены, да будут их беды рассеяны.

Кирпичи во всех своих градах на места священные

Воистину пусть они поставят.

На святых местах пусть собраны будут.

Святость воды — огня гашение — да будет

В праведности установлена.

Обряды, могучие Сути совершенными воистину будут,

Землю вода да оросит, благостный мир я им дам”.

Когда Ан, Энлиль, Энки, Нинхурсаг

Черноголовый народ сотворили,

Живность в земле начала множиться буйно,

Всевозможные четвероногие твари

узором достойным покрыли долины.

Более 30 строк разрушено.


II

[...]

“Труды их усилий хочу я направить.

Строитель Страны да прокопает землю, да заложит основы”.

Когда Сути царственности с небес спустились,

Могучий венец и царственности престол с небес спустили,

Он сотворил их обряды, он могучие Сути

Совершенными сделал.

Он основал селенья и грады.

Он имена им нарек, доли им он распределил.

Первый из них — Эредуг, вождю Нудиммуду его он дал.

Второй — жрице небес — Бадтибиру он ей дал.

Третий — Лараг, Пабильсагу его он дал.

Четвертый — Сиппар, герою Уту его он дал.

Пятый — Шуруппак, Суд он его дал.

Этим градам он дал имена, он столицами их назначил.

Он не прекратил разливы, он прокопал землю,

Он принес им воду.

Малые речки он очистил, провел оросительные протоки.

40 строк разрушено.


III

В те дни Нинту [...] свои творенья [...]

Светлая Инанна за своих человеков плач заводит.

Энки сам с собою советуется.

Ан, Энлиль, Энки, Нинхурсаг,

Боги Вселенной именем Ана поклялись,

Именем Энлиля поклялись.

В те дни Зиусудра, помазанник божий [...]

Навес овальный себе построил [...]

В покорности, благоговейно, со смиренными,

Праведными словами [...]

Каждый день он стоял, склоняясь [...]

То не сон, то выход его речений [...]

Дабы заклясть небо и землю.


IV

В Киуре бога [...] стена [...]

Зиусудра, у края встав, слышит [...]

“Край стенки слева, ну-ка, послушай!

Край стенки, скажу тебе слово, прими мое слово!

Будь внимателен к моим наставленьям!

Потоп пронесется надо всем миром,

Дабы семя человечества уничтожить.

Окончательное решенье, слово божьего собрания [...]

Решение, реченное Аном, Энлилем, Нинхурсаг,

Царственность, ее прерывание [...]”

Около 40 строк разрушено.

Все злобные бури, все ураганы, все они собрались вместе.

Потоп свирепствует надо всем миром.

Семь дней. Семь ночей.

Когда потоп отбушевал над Страною,

Злобный ветер высокой волною

Отшвырял огромное судно,

Солнце взошло, осветило небо и землю,

Зиусудра в огромном своем корабле отверстие сделал,

И солнечный луч проник в огромное судно.

Царь Зиусудра

Пал ниц перед солнцем-Уту.

Царь быков заколол, много овец зарезал.

Разрушено около 40 строк.

Жизнью небес и жизнью земли они поклялись,

Ан и Энлиль жизнью небес и земли поклялись о том.

Кто укрылся,

Дабы живое из земли поднялось,

Дабы оно для них вышло.

Царь Зиусудра

Пред Аном, Энлилем смиренно простерся.

Энлиль с Зиусудрою ласково заговорили.

Когда жизнь, словно богу, ему присудили,

Жизнь долгую, словно богу, ему изрекли,

Тогда они царя Зиусудру,

Кто имя жизни сберег, человечества семя спас,

Поселили его в стране перехода, в стране Дильмун, там,

Где солнце-Уту восходит [...]

“Ты [...]”

Конец разрушен.




Нисхождение Инанны в нижний мир

Инанна, Царица Небес, честолюбивая богиня любви и войны, которая вышла замуж за царя-пастуха Думузи, решает стать владычицей нижнего мира. Правила там ее сестра Эрешкигаль, богиня смерти и мрака. Видимо отношения между сестрами оставляли желать лучшего, так как перед тем как войти в “страну, откуда нет возврата”, Инанна дает наставления своему слуге Ниншубуру. Они договариваются, что если богиня не вернется в течение трех дней, то Ниншубура должен отправится в Ниппур и молить там Энлиля о ее спасении. Если Энлиль откажет, то надо было идти с той же просьбой в Ур к богу Луны Нанне. В случае если и он не поможет, надо было отправляться в Эриду к Энки.

Облачившись в царские одежды и спустившись в нижний мир, Инанна подошла к храму из ляпис-лазури, где обитала Эрешкигаль. Привратник Нети провел ее через семь врат, за каждыми из которых Инанна вопреки своим протестам, лишалась одной из одежд и амулетов, дающих волшебную силу. В конце концов, она абсолютно нагая предстала перед Эрешкигаль и семью судьями нижнего мира. Заподозрив сестру в нечистых намерениях, Эрешкигаль устремила на нее свой мертвенный взор и Инанна превратилась в труп, который затем подвесили на столбе.

На четвертый день Ниншубур, видя, что его госпожа не вернулась, начинает обходить богов. Энлиль и Нанна отказали ему, но Энки, зная какими бедами угрожает земле исчезновение богини плодородия, согласился помочь. Он вонзил свои руки в почву, достал из-под ногтей крашенных красной краской кусочки глины и вылепил из нее двух загадочных существ — Кургарру и Калатурру. Они не были ни мужчинами, ни женщинами и покорно исполняли волю бога. Получив от Энки “траву жизни”, “воду жизни” и соответствующие наставления, эти существа отправляются в нижний мир.

Осторожно пробираясь по тропам подземного царства, вестники бога мудрости достигли дворца Эрешкигаль. Та насмешливо заявила им, что они могут забирать труп прекрасной богини. Сняв тело Инанны с крюка Кургарру и Калатурру побрызгали его “водой жизни”, посыпали “травой жизни” и воскресили богиню. Но семь подземных богов-аннунаков преграждают ей путь наверх. Нерушимым правилом нижнего мира была невозможность вернуться на землю, не предоставив себе замену.

Инанна возвращается в верхний мир в сопровождении толпы демонов, которые должны были забрать того, на кого она укажет. Инанна по очереди обходит наиболее близких ей друзей — Ниншубура, бога Латарака (Лулаля), возлюбленного Шару из Уммы, но все они в ужасе умоляют ее освободить их от столь страшной участи. Наконец богиня с демонами прибывает в Урук, где ее супруг Думузи вместо того, чтобы оплакивать гибель жены, спокойно восседал на троне в пышных царских одеждах. Вне себя от гнева Инанна отдает демонам своего неверного мужа.

Несчастный Думузи обращает молитвы к брату своей беспощадной супруги богу Солнца Уту, который соглашается помочь. Он превращает руки и ноги Думузи в змей, и тот спасается бегством.

На этом месте текст на табличках заканчивается и продолжение мифа можно восстановить лишь по более поздним текстам. Думузи теперь превращен Уту в газель и бежит от демонов, сообщив место своего убежища только сестре Гештинанне и неизвестному другу. Но этот друг, подкупленный демонами — гала (галлу) — открывает им место убежища Думузи и тот вынужден бежать дальше. В конце концов, демоны хватают его и разрывают на части. Гештинанна готова сойти в подземный мир за брата, но Инанна, которой дано быть судьей, изрекает свой приговор — “полгода — ты, полгода — она”, то есть Гештинанна и Думузи должны поочерёдно делить свою судьбу в подземном мире.

С Великих Небес к Великим Недрам

Помыслы обратила.

Богиня с Великих Небес к Великим Недрам

Помыслы обратила.

Инанна с Великих Небес к Великим Недрам

Помыслы обратила.

Моя госпожа покинула небо, покинула землю,

В нутро земное она уходит.

Инанна покинула небо, покинула землю,

В нутро земное она уходит.

Жреца власть покинула, власть жрицы покинула,

В нутро земное она уходит.

В Уруке храм Эану покинула, в нутро земное она уходит.

В Бадтибире Эмушкаламу покинула,

В нутро земное она уходит.

В Забаламе Гигуну покинула,

В нутро земное она уходит.

В Адабе Эшару покинула,

В нутро земное она уходит.

В Ниппуре Барадургару покинула,

В нутро земное она уходит.

В Кише Хурсанлкаламу покинула,

В нутро земное она уходит.

В Аккадэ Эульмаш покинула,

В нутро земное она уходит.

Свои тайные силы — их семь — собрала.

Собрала силы, в руке зажала.

Свои тайные силы у ног сложила.

На ее голове — венец Эдена, Шугур.

На ее челе — налобная лента “Прелесть чела”.

В ее руках — знаки владычества и суда.

Ожерелье лазурное обнимает шею.

Двойная подвеска украшает груди.

Золотые запястья обвивают руки.

Прикрыты груди сеткой “Ко мне, мужчина, ко мне”.

Прикрыты бедра повязкой, одеяньем владычиц.

Притираньем "Приди, приди" подведены глаза.

Инанна в подземное царство идет.

Ее посол Ниншубур с нею рядом идет.

Светлая Инанна говорит Ниншубуру:

“Гонец мой, гонец!

Глашатай слов милосердных моих!

Вестник слов быстрокрылых моих!

Когда в подземный мир я сойду,

Когда в подземный мир я войду,

На холмах погребальных заплачь обо мне,

В доме собраний забей в барабан,

Храмы богов для меня обойди,

Лицо расцарапай, рот раздери,

Тело ради меня изрань,

Рубище, точно бедняк, иадень!

В Экур, храм Энлиля, одиноко войди.

Когда в Экур, храм Энлиля, войдешь,

Перед Энлилем зарыдай:

“Отец Энлиль, не дай твоей дочери

Погибнуть в подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

И когда Энлиль на эти слова не отзовется, в Ур иди!

В городе Уре, в Эмудкаламе,

В Экишнугаль, к Нанне войдя,

Перед Наиной зарыдай:

“Отец Нанна, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

И когда Нанна на эти слова не отзовется, в Эреду иди!

Когда в Эреду, в храм Энки войдешь,

Перед Энки зарыдай:

“Отец Энки, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть

В подземном мире!”

Отец Энки мудр и могуч,

Травы жизни знает он, воды жизни знает он,

Он меня и оживит!”

Инанна в подземное царство идет,

Ниншубуру, послу своему, говорит:

“Ступай, возвращайся, Ниншубур!

Моих наказов не забывай!”

Инанна ко дворцу, лазурной горе, подходит,

Ко вратам подземного царства спешит, полна гнева,

У врат подземного царства кричит гневно:

“Открой дворец, привратник, открой!

Открой дворец. Нети, открой, и к единой моей

Я да войду!”

Нети, главный страж царства,

Светлой Инанне отвечает:

“Кто же ты, кто?”

“Я — звезда солнечного восхода!”

“Если ты — звезда солнечного восхода,

Зачем пришла к “Стране без возврата”?

Как твое сердце тебя послало на путь,

Откуда нет возврата?”

Светлая Инаина ему отвечает:

“К великой владычице, Эрешкигаль,

Ибо мертв Гугальанна, ее супруг, —

Погребальные травы ему воскурить.

Погребальное пиво ему возлить.

Воистину так, воистину так!”

Нети, главный страж царства,

Светлой Инанне отвечает:

“Постой, о Инанyа, моей госпоже о тебе доложу!

Моей госпоже Эрешкигаль о тебе скажу, о тебе доложу!”

Нети, главный страж царства,

К Эрешкигаль, своей госпоже, приходит и так говорит:

“О госпожа моя! Там дева!

Богам подобна величьем и статью.

Перед вратами "Страны без возврата”.

В Эане оставила свои владенья.

[...]

Свои тайные силы — их семь — собрала.

Собрала силы, в руке зажала.

Свои тайные силы у ног сложила.

На ее голове — венец Эдена, Шугур.

На ее челе — налобная лента “Прелесть чела”.

В ее руках — знаки владычества и суда.

Ожерелье лазурное обнимает шею.

Двойная подвеска украшает груди.

Золотые запястья обвивают руки.

Прикрыты груди сеткой “Ко мне, мужчина, ко мне”.

Прикрыты бедра повязкой, одеяньем владычиц.

Притираньем “Приди, приди, подведены глаза”.

Эрешкигаль ударила себя по бокам,

В лице изменилась, за голову схватилась.

Нети, главному стражу царства, дает наказы:

“О Нети, главный страж царства,

То, что скажу я, да не преступишь!

Подземного мира семь отодвинь засовов,

Во дворце Ганзира, что пред подземным миром первый,

Врата раствори!

И ее, когда она войдет

И, склонясь, приблизится, сама я встречу”.

Нети, главный страж царства,

Слова своей госпожи славит.

Подземного мира семь отодвинул засовов,

Во дворце Ганзира, что пред подземным миром первый,

Врата растворил.

Светлой Инанне молвит так:

“Войди же, Инанна!”

И у нее, когда вошла,

Венец Эдена. Шугур, снял с головы.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда вошла во вторые врата,

Знаки владычества и суда у нее отобрал.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда вошла она в третьи врата,

Ожерелье лазурное с шеи снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в четвертые вошла врата,

Двойную подвеску с груди ее снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в пятые вошла врата,

Золотые запястья с рук ее снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в шестые вошла врата,

Сетку “Ко мне, мужчина, ко мне” с груди ее снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инаниа, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И когда в седьмые вошла врата,

Повязку, одеянье владычиц, с бедер снял.

“Что это, что?”

“Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!”

И она вошла и, склонясь, приблизилась.

Сестра ее вскочила с трона.

Затем снова на трон уселась.

Семь судей-Ануинаков пред нею суд вершат.

На Инанну взглянула — взгляд ее смерть!

Слова изрекла — в словах ее гнев!

Крик издала — проклятья крик!

Ту, что вошла, обратила в труп.

Труп повесила на крюк,

Когда прошло три дня и три ночи.

Ниншубур, ее посол,

Глашатай слов милосердных ее,

Вестник слов быстрокрылых ее,

На холмах погребальных заплакал о ней,

В доме собраний забив в барабан,

Храмы богов для нее обошел,

Лицо расцарапал, рот разодрал,

Тело изранил ради нее,

Рубище, точно бедняк, надел.

В Экур, храм Энлиля, одиноко побрел.

Когда в Экур, храм Энлиля, вошел,

Перед Энлилем зарыдал:

“Отец Энлиль! Не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

Отец Энлиль Ниншубуру отвечает:

“Дочь моя Великих Небес возжелала,

Великих Недр возжелала,

Инанна Великих Небес возжелала,

Великих Недр возжелала,

Подземного мира всесильны законы,

Вековечны ему приношенья,

Кто же здесь о ней скажет, за нее замолвит слово?

Отец Энлиль на мольбы его не отозвался,

И в Ур он пошел.

В Уре, в Эмудкаламе,

В Экишнугаль к Наине войдя,

Перед Наиной зарыдал:

“Отец Нанна, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

Отец Нанна Ниншубуру отвечает:

“Дочь моя Великих Небес возжелала.

Великих Недр возжелала,

Инанна Великих Небес возжелала,

Великих Недр возжелала.

Подземного мира всесильны законы,

Вековечны ему приношенья,

Кто же здесь о ней скажет, за нее замолвит слово?

Отец Нанна на мольбы его не отозвался,

И в Эреду он пошел.

В Эреду, к богу Энки войдя,

Перед Энки зарыдал:

“Отец Энки, не дай твоей дочери погибнуть

В подземном мире!

Светлому твоему серебру не дай покрыться прахом

В подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

В подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!”

Отец Энки Ниншубуру отвечает;

“Дочь моя! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Инанна! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Владычица стран! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Жрица небес! Что с ней случилось? Я тревожусь!”

Из-под ногтей своих грязи достал, кургара сделал,

Из-под ногтей своих, крашенных красным, грязи достал,

Галатура сделал.

Кургару травы жизни дал.

Галатуру воды жизни дал.

Отец Энки молвит кургару и галатуру:

“Ступайте, в подземный мир отправьтесь!

У врат подземных, как мухи, летайте,

У оси дверной, как змеи, вейтесь!

Мать-роженица в муках родов,

Эрешкигаль лежит и страждет!

Ее белые бедра не покрыты одеждой,

Ее груди, как чаши, ничем не прикрыты,

Ее голос, как звонкая медь, звенит,

Растрепаны косы, как лук-порей.

И когда она скажет: "Увы, утроба моя!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы,

Утроба твоя!” — так ей скажите!

И когда она скажет: “Увы, о лик мой!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы,

О лик твой!” — так ей скажите!

“Кто вы, откуда?”

“От моей утробы — к твоей утробе, от моего лика —

К твоему лику!” — так ей скажите!

“Если вы боги — наделю Словом,

Если вы люди — награжу Судьбою!”

Душою небес, душою земли ее закляните,

Душою недр ее закляните!

Воду речную вам дадут — а вы не берите!

Зерно полевое вам дадут — а вы не берите!

“Труп с крюка отдай!" — скажите!

И один — травой жизни, и второй —

Водой жизни тела се коснитесь —

Восстанет Инанна!”

Галатур и кургар слова Энки славят.

У подземных врат, как мухи, летают,

У оси дверной, как змеи, вьются.

Мать-роженица в муках родов,

Эрешкигаль лежит и страждет,

Ее белые бедра не покрыты одеждой,

Ее груди, как чаши, ничем не прикрыты.

И когда застонала: “Увы, утроба моя!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы, утроба твоя!”

Они сказали.

И когда застонала: “Увы, о лик мой!” —

“О ты, кто страждет, госпожа наша, увы, о лик твой!” —

Они сказали.

“Кто вы, откуда?

Вы сказали: "От моей утробы — к твоей утробе!”

Вы сказали: “От моего лика — к твоему лику!”

Если вы боги — наделю Словом!

Если вы люди — награжу Судьбою!”

Душою небес, душою земли ее закляли!

Душою недр ее закляли.

Воду речную им дают — а они не берут!

Зерно полевое им дают — а они не берут! “Труп с крюка отдай!” — сказали.

Светлая Эрешкигаль кургару и галатуру отвечает:

“Тело это — вашей госпожи!”

“Тело это нашей госпожи, воистину, отдай!” —

Они сказали.

Труп с крюка они взяли.

И один — травой жизни и второй —

Водой жизни ее тела коснулись.

Инанна встает.

Инанна из подземного мира выходит.

Ануннаки ее хватают.

“Кто из спускавшихся в мир подземный

Выходил невредимо

Из мира подземного?

Если Инанна покинет “Страну без возврата”,

За голову голову пусть оставит!”

Инанна из подземного мира выходит.

И малые демоны гала, как острые стрелы,

[...]

От демонов моих ускользну я, не утащат они меня!

И Уту внял его мольбам,

Как благодетель, оказал милость,

В лапы ящерицы руки его превратил,

В лапы ящерицы ноги его превратил.

Он от демонов ускользнул, не утащили они его.

[...]

В погоне за ним обходят страны,

Место его укрытия ищут,

Демоны руками размахивают,

Разверстые пасти исходят крином.

[...]

Малые демоны открывают пасти,

Большим демонам молвят слово:

“А ну, пойдем-ка к светлой Инанне!”

Демоны в Урук ворвались, светлую Инанну они хватают.

“Ну-ка, Инанна, вернись на путь, что сама избрала, —

В подземное царство отправляйся!

Куда сердце тебя посылало, вернись —

В подземное царство отправляйся!

В жилище Эрешкигаль вернись —

В подземное царство отправляйся!

Повязку светлую, одеянье владычиц, не надевай —

В подземное царство отправляйся!

Тиару светлую, венец приветный, сними с головы —

В подземное царство отправляйся!

Краску на глаза не накладывай —

В подземное царство отправляйся!

Сандалии на ноги не надевай —

В подземное царство отправляйся!

Когда из подземного мира ушла,

Себе замены ты не нашла!”

С такими словами к светлой Инанне они ворвались!

Инанна в страхе в руку Думузи вцепилась.

“О юноша! Ноги свои в кандалы продень!

О юноша! В ловушку бросься! Шею в ярмо продень!”

И они крючья, шилья и копья подняли на него!

Медный огромный топор подняли на него!

О, юноша! Схватили ею, повалили его,

Одежду его сорвали с нею...

О, юноша! Руки скрутили ему,

Веревкою злой обмотали его!

Тканью страха закрыли лицо!

И юноша к Уту на небеса руки воздел:

“Уту, я же друг тебе! Меня, героя, знаешь ты!

Твою сестру я в жены брал,

А она в подземный мир ушла,

Она в подземный мир ушла,

Меня заменою отдала!

Уту, ты справедливый судья, да не схватят меня!

Руки мои измени, облик мой измени!

Из рук моих демонов ускользну я, не утащат они меня!

Горной змеею средь гор скользну,

К Гештинаине, сестре моей, душу мою принесу!”

Уту внял его мольбам,

Изменил его руки, изменил его лик.

Горной змеей он средь гор заскользил.

Думузи! Он соколом-птицей,

Быстрою птицей понес свою душу,

И к Гештинанне принес свою душу.

Гештиианна взглянула на брата —

Расцарапала щеки, рот разодрала,

Оглядела — порвала на себе одежды,

Над стонущим юношей заголосила:

“О, брат мой, о, брат мой! О, юноша!

Пусть бы те дни не вернулись!

О, брат! О, пастух! Амаушумгальанна!

Пусть бы те дни не вернулись.

О, брат мой! Юноша! Без жены, без сына!

О, брат мой! Юноша! Без друга-товарища!

О, брат мой, юноша! Мать печалящий!”

А демоны-гала ищут Думузи, окружают его.

Малые демоны большим демонам молвят слово:

“Демоны без-роду-без-племени, без-отца-матери,

Без-сестры-брата, без-жены-сына!

Великое воинство, в часы заката ужас сеющее в мире!

Вы, демоны, человека хватающие!

Доброты-милосердия вы не знаете,

Радости сердца вы не ведаете!

А ну, пойдем-ка! На его страхи, на его душу,

на его здравие кто хочет. глянуть?

К другу его мы не пойдем, к его шурину мы не пойдем,

К Гештинанне за пастухом пойдем!”

Демоны размахивают руками, ищут Думузи.

Разверстые пасти исходят криком.

Демоны к Гештинанне явились.

“Где брат твой, скажи?” — спрашивают, а она молчит.

Близится небо, уплывает земля, а она молчит.

Земля приближается, небо ломается, а она молчит!

Земля приблизилась. Сорвали одежду, а она молчит!

Смолу на лоно ее излили, а она молчит!

Думузи в доме Гештинанны демоны не нашли.

Малые демоны большим демонам так молвят:

“А ну, пойдем-ка в священный загон!”

Нашли Думузи в священном загоне.

Окружили его, схватили его! Разыскали его, увидали его!

На юношу с криком накинулись, топором огромным

На землю повергли?

Чрево ножами вспороли ему,

Со всех сторон окружили его!

Сестра за брата к жертве готова,

Птицею вокруг брата кружится.

“О брат мой! На великие муки за тебя пойду!

Мошкой слечу!”

[...]

Дева Инанна так решила.

[...]

По приговору Инанны свершилось.

Дева Инанна горько рыдает:

“Герой мой ушел, погублен.

Как теперь решать судьбы?

Твой срок — половина года,

Твоей сестры — половина года!

День твой да придет, и в день тот вернешься.

День твоей сестры придет, и в день тот она вернется!”

Светлая Инанна за свою голову отдала голову Думузи!

Светлая Эрешкигаль!

Хороша хвалебная песнь тебе!”




Энки и мировой порядок

Миф начинается хвалебным гимном в честь Энки. Говорится, что этот бог следит за вселенной, отвечает за плодородие полей и стад. Затем рассказывается о взаимоотношениях великих богов Ана, Энлиля, Нинту, Нинхурсаг и меньших по значению божеств ануннаков. Энки восхваляет власть своего слова и дает описание великолепия своей обители, бездны вод Абзу. Далее рассказывается о путешествии бога мудрости на челне Магур. Земли Маган, Дильмун и Мелухха шлют в Ниппур лодки, груженные дарами для Энлиля. В заключение этого фрагмента ануннаки еще раз воздают почести Энки, как богу управляющему ме. В следующем фрагменте дано описание различных ритуалов.

Затем Энки вновь плывет в своей ладье среди морских существ и оглашает судьбы земель. Начинает он с Шумера, превозносит его как благословенную страну, обитель богов. От Шумера переходит к Уру, также восхваляя и благословляя его. Далее говорит о Мелуххе, даруя ей деревья, тростник, волов и птиц, золото, олово и бронзу. После его взор обращается к Дильмуну. Энки оказывается враждебно настроенным по отношению к Эламу и Мархаши и приступает к разрушению и уничтожению их богатств. Кочевникам Марту он дарует скот.

Огласив судьбы, Энки осуществляет действия, жизненно необходимые для плодородия земли. Он наполняет Тигр свежей искристой водой, назначает бога Энбилулу смотрителем каналов, чтобы следить за ними. Энки насыщает болота и заросли тростника рыбой и определяет некое божество, имя которого неразборчиво, главным над ними. Потом он обращается к морю, воздвигает себе святилище и велит заботиться о нем богине Нанше. В конце концов, Энки призывает дождь, заставляет его пролиться на землю и вверяет его богу бури Ишкуру.

Теперь Энки обращается к нуждам земли, создает плуг, ярмо, борозду и назначает крестьянина по имени Энкимду их божеством. Он призывает возделанное поле, перечисляет злаки и овощи, определяя Ашнан богиней зерна. Не забывает и кирку, и изложницу для кирпичей, ставя над ними бога Кулла. Строительство дома он поручает Мушдамме.

Затем Энки переходит к высокой равнине, покрывая ее зеленью, умножая поголовье скота. Все это он отдал Сумугану. Далее он возводит овчарни и назначает пастуха Думузи их покровителем. Утверждает границы городов и государств, ставит пограничные столбы и сажает бога Солнца Уту во главе вселенной. Наконец он уделяет внимание ткачеству, поручая это богине Утте.

Затем мы знакомимся с честолюбивой Инанной, которая считает себя обойденной привилегиями. Она горько упрекает Энки и тот утешает ее, что на самом деле власть ее велика — в ее ведении посох, кнут и палка пастуха, прорицание оракула о войне, изготовление нарядных одежд. Инанна добивается особой милости и получает возможность разрушать неразрушимое и уничтожать неуничтожимое.

Поэма завершается гимном в честь Энки.

Первые 50 строк мифа сильно повреждены.

Когда отец Энки выходит на засеянную пашню,

Плодородное семя в ней произрастает,

Когда Нудиммуд идет к моей плодоносной овце,

Приносит овца молодого ягненка.

Когда он выходит к тяжелой корове,

Приносит она здорового теленка.

Когда он выходит к тяжелой козе,

Приносит коза здорового козленка,

Когда ты выйдешь в поле, возделанное поле,

Поставь снопы и стога на высокой равнине,

[...] выжженной земли.

Энки, владыка Абзу, всех превзошедший властью своею,

Начал так свою речь величаво:

“Отец мой, владыка вселенной,

Дал мне жизнь во вселенной

Мой предок, всем землям владыка,

Собрал воедино все ме и вложил их мне в руку.

От Экура, дома Энлиля,

Я принес ремесла в Абзу Эриду.

Я плодоносное семя великлго дикого тура,

Я первенец Ана,

Я “великая буря”, исходящая из “бездны великой”,

Я повелитель земли,

Я лугаль всех вождей, я отец всех земель,

Я “большой брат” богов, тот, кто приносит полный достаток.

Я хранитель анналов небес и земли,

Я слух и разум всех земель,

Я тот, кто вершит справедливость

С повелителем Аном на Ана престоле,

Я тот, кто судьбу оглашает с Энлилем на “горе мудрости”,

Он вложил мне в руку оглашение судеб

Пределов, где солнце всходит,

Я тот, перед кем склоняется Нинту,

Я тот, кому славное имя дано самой Нинхурсаг,

Я вождь аннунаков,

Я тот, кто рожден был как первенец Ана святого.

После того, как владыка превознес самого себя,

После того, как принц самого себя восхвалил,

Предстали пред ним аннунаки с молитвою и мольбою:

“О Бог, управитель ремесел,

Вершитель решений славнейший. Энки хвала!

И во второй раз, исполнившись радостью,

Энки, владыка высокий Абзу,

Повел свою речь величаво:

“Я Бог, я тот, чей приказ неприложен, первейший во всем,

По моему приказу построены эти конюшни,

Поставлены эти овчарни,

Когда я приблизился к небу, богатства дарующий дождь

Пролился с небес,

Когда я приблизился к землям, случился высокий разлив,

Когда подошел я к зеленым лугам,

Встали стога, послушные моему слову.

Я дом свой возвел, святилище в месте чистом,

Нарек его именем славным,

Абзу свой возвел,святилище, [...] я огласил ему добрый удел

Мой дом — его тень по змеиным болотам простерлась.

Мой дом, его [...] бороды носят среди медвяных растений,

Сазан ему плещет хвостом в низких зарослях гизи-травы,

Воробьи чирикают в своих [...]

Пропущено.

Сакральные песни и речи наполнили мой Абзу.

Ладья моя магур, корона, “козерог Абзу” —

Посреди нее радость большая.

Страна высоких болот, любимое место мое,

Простирает руки ко мне, клонит шею ко мне.

Кара дружно возносят весла,

Сладкие песни поют, тем самым радуя реку,

Нимгирсиг, энси лодки моей магур,

Держит мой скипетр златой,

Я, Энки [...]

Пропущено.

[...] я взирал бы на его зеленые кедры.

Земли Маган и Дильмун

Взглянули на меня, на Энки,

Подчалили Дильмун-ладью к суше,

Нагрузили Маган-ладью до небес,

Магилум-ладья Мелуххи

Везет золото и серебро,

Везет их в Ниппур для Энлиля, повелителя всех земель.

Тому, у кого нет города, тому, у кого нет коня,

Марту — Энки приносит в дар скот,

Великому принцу, пришедшему в землю свою,

Поклонятся аннунаки как должно,

“Богу, что правит великими ме, чистыми ме,

что господствует во вселенной широкой,

что получил высокий “солнечный диск" в Эриду,

чистом мете, драгоценнейшем месте,

Энки, Богу вселенной, хвала!”

Ибо великому принцу, пришедшему в землю свою,

Все боги, все предводители,

Все маги-жрецы Эриду,

Все “носящие полотно" в Шумере,

Выполняют магические ритуалы Абзу,

К отцу Энки, в священное место его свои направляют стопы,

В опочивальне в царственном доме, они [...]

В залах они выкликают имя его [...]

Пропущено.

Нимгирсиг, энси ладьи магур,

Держал скипетр бога священный,

Морские лахамы, числом пятьдесят, почтили его,

[...]

Ибо царь, гордо стоящий, отец энки той Страны,

Принц великий, вернувшийся в царство свое,

Процветание дарует вселенной.

Энки оглашает судьбу:

“Шумер”, “Великая гора”, “Прибежище вселенной”,

наполнил стойким светом, от восхода до заката рассыпающим

ме народу Шумера,

твои ме — высокие ме, недостижимые.

Твое сердце глубоко, непостижимо,

Стойкий [...] твое место, где боги рождают,

Неприкосновенно как небеса,

Рожденный быть царем, диадемой владеющий прочной,

Рожденный повелевать, на чело возложивший корону,

Твой бог — почитаемый бог,

Он сидит с повелителем Аном на Ана престоле,

Твой царь — "Великая гора”, Отец Энлиль,

[...] как кедр, отец всех земель.

Аннунаки, великие боги,

Пожелали жить среди вас,

Пищу вкушать на вашей гигуне, засаженной деревьями.

Дом, Шумер, да будут построенымногие стойла твои,

Да множатся твои коровы,

Да встанут овчарни, да будут овец мириады,

Да будут гигуны касаться небес,

Да возденут стойкие…руки свои к небесам.

Да огласят ануннаки судьбу, среди вас пребывая.

Он прошествовал в святилище Ур,

Энки, владыка Абзу, оглашает судьбу:

“Город, имеющий все, что уместно иметь,

омываемый водами, твердо стоящий бык,

обильный престол нагорья, колени открыты,

Зелен, точно гора,

Где рощи хашур бросают широкую тень,

Тот, чье величье в силе его,

Назначил тебе совершенные ме,

Энлиль, “Высокая гора”.

Произнес во вселенной высокое имя.

Город, чью участь Энлиль огласил,

Святилише Ур, да вознесешься ты до небес”.

Он прошествовал в землю Мелухха,

Энки, повелитель Абзу, (оглашает ее) судьбу,

“Черная земля, да будут деревья твои велики,

(да будут они) деревьями (нагорья),

Да встанут их троны в царском дворце,

Да будет тростник твой велик, [...]

Да (владеют) герои оружьем на месте сраженья,

Да будут быки твои большими быками,

Да будут быками нагорья,

Да будет их рев ревом диких быков нагорья,

Да совершенствуют боги великие ме для тебя,

Да носят все дар-птицы нагорья сердоликовые бородки,

Да будет птицей твоей Хайа-птица,

Да станет серебро твое золотом,

Медь — бронзой и оловом,

О Земля, да преумножится все, что ты имеешь,

Да множатся люди твои,

[...]

Он омыл и очистил страну Дильмун.

Поручил Нинсикилле опеку над ним,

Он дал [...] как возделанное поле, он вкушает его финики

[...] Элам и Махараши [...]

Обречены быть сожранными, как [...] рыба,

Царь, кого силой Энлиль одарил,

Разрушил дома их, разрушил их стены,

Их металл и ляпис-лазурь (и содеримое) их хранилищ,

В Ниппур он доставил Энлилю, повелителю всех земель,

Тому, что не строит город, не строит дом,

Марту — Энки принес в дар скот.

Когда отвел он взор от того места.

Когда отец Энки поднял его над Евфратом,

Встал он гордо, как необузданный бык,

Он поднимает пенис, он извергает семя,

Наполнился Тигр искристой водой.

Как дикая корова. По тельцу мычащая в лугах,

В кишащем скорпионами стойле,

Так Тигр отдается ему, как неистовому быку.

Он поднял пенис, принес свадебный дар,

Дал Тигру радость, как большой дикий бык, что дал рожденье,

Вода, что принес он, искристая вода, вино ее сладко,

Зерно, что принес он, отборное зерно, едят его люди,

Он наполнил Экур, дом Энлиля, добром,

Вместе с Энки энлиль ликует, Ниппур (в восторге).

Бог, венчанный диадемой на царство,

Возложил долговечную тиару царства,

Он ступил на земли левою сторону,

Процвела земля для него.

Как принял он скипетр в правую руку,

Чтобы тигр и Евфрат “ели вместе”,

Он, что речет [...] слово, согласно его [...],

Что убирает, как жир из дворца свое “царственное колено”,

Бог, что оглашает судьбу, Энки, владыка Абзу,

Энбилулу, каналов смотрителя,

Энки поставил над ними главным.

Он выкликает болота, поместив туда карпа и [...] — рыбу,

Он выкликает заросли, поместив туда [...] — тростник и зеленый тростник,

Две строки отсутствуют.

Он бросает вызов.

Того, из чьих сетей не уходит рыба,

Из чьих капканов не уходит [...],

Из чьих силков не уходит птица,

[...] сына [...]

[...], (бога), что любит рыбу,

Энки поставил над ними главным.

Бог воздвиг святилище, священную сень — сердце его глубоко,

Воздвиг святилище в море, священную сень — сердце его глубоко,

Святилище, центр его — [...], от всех сокрытый,

Святилище, место его в созвездии [...]

Высокая сень, наверху —

Место его возле созвездия “колесницы”,

[...] от трепещущего… его мелама [...],

Ануннаки пришли с молитвою и мольбою,

Для Энки в Энгурре они поставили трон высокий.

Для повелителя [...]

Великого принца [...], рожденного [...]

Пропущено несколько строк.

Ее, великую бездну глубин,

Что [...] птицу изи и рыбу лиль, что [...]

Что вышла из зипага, что [...]

Госпожу Сирары, мать Нанше,

Над морями, его [...] местами,

Энки поставил главной.

Вызывает он два дождя, воду небес,

Их выравнивает, как плывущие облака,

Вселяет в них (жизни) дыхание до горизонта,

Обращает холмистые земли в поля.

Того, что великими бурями правит, молнией поражает,

Что замыкает священной крепой “сердце” небес,

Сына Ана, гугаля вселенной,

Ишкура, сына Ана,

Ставит Энки над ними главным.

Он направил плуг и [...] ярмо,

Великий принц Энки поставил рогатых быков [...]

Отворил священные борозды,

Заставил расти зерно на возделанном поле.

Бога,что носит корону, красу высокой равнины,

Коренастого пахаря бога Энлиля,

Энкимду, человека рвов и платин,

Энки ставит над ними главным.

Бог выкликает пашню, засевает отборным зерном,

Собирает зерно, отборное зерно, зерно иннуба в кучи,

Умножает Энки снопы и кучи,

Вместе с Энлилем дает он земле изобилие,

Ту, чья голова и бок пестры, чей лик покрыт медом,

Госпожу, праматерь, силу земли, “жизнь” черноголовых,

Ашнан, питающий хлеб, хлеб всего,

Энки поставил над ними главной.

Великий царь накинул сеть на кирку, он устроил изложницу,

Сдобрил агарин, как хорошее масло,

Того, чьей кирки сокрушительный зуб — это змей, пожирающий трупы

[...]

Чья [...] изложница правит [...]

Куллу, кирпичника той земли,

Энки ставит над ними главным.

Он построил конюшни, указал очищенья обряды,

Овчарни возвел, наполнил их лучшим жиром и молоком,

Радость принес в трапизные богов,

На поросшей равнине возобладало довольство.

Верного поставщика Эанны, друга Ана,

Любимого зятя отважного Сина, супруга святой Инанны,

Госпожи, царицы всех великих ме,

Что время от времени руководит воссозданием [...] Куллаба,

Думузи, божественного “ушумгаля небес”, “друга Ана”,

Энки ставит над ними главным.

Он наполнил Экур, дом Энлиля, добром,

С Энки ликует Энлиль, ликует Ниппур,

Он отметил границы, утвердил пограничные камни,

Для ануннакав Энки

Построил жилье в городах,

Построил жилье в деревнях.

Героя, быка, что выходит из (леса) хашур,что рычит точно лев,

Отважного Уту, быка, что неуязвим, что гордо являет силу,

Отца великого города, места, где солнце восходит,

Великого герольда священного Ана,

Судью, что выносит решенье богов,

Что носит бороду цвета ляпис-лазури,

Что нисходит со священных небес, [...] небес,

Уту, сына, (Нингаль) рожденного,

Энки ставит главным над всей вселенной.

Он спрятал пряжу маг, дал теменос,

Энки придал совершенство тому, что женским является ремеслом,

Для Энки, для людей… — облаченье.

Тиару дворца, самоцвет повелителя,

Утту, достойную женщину, радостью полную,

Энки поставил над ними главной.

Тогда сама по себе, царский отбросив скипитр,

Женщина, [...] дева Инанна, царски отбросив скипитр,

Инанна, к отцу своему Энки

Входит в дом и, (униженно) плача, жалобу произносит:

“Ануннаки, великие боги, их судьбы

Отдал Энлиль уверенно в руки твои,

С девою, мною, почему ж обошелся иначе?

Я, святая Инанна, — где же мое старшинство?

Аруру, сестра Энлиля,

Нинту, владычица гор,

Приняла на себя священную [...] править,

Забрала себе [...] (и) лук,

Забрала себе с инкрустацией сила-кубок из ляпис-лазури,

Унесла с собой чистый, священный ала-кубок,

Повитухою стала земли,

Ты ей вверил рожденного быть царем, владыкой рожденного быть.

Сестрица моя, святая Нинисинна,

Взяла себе светлый уну, стала жрицей Ана,

Рядом с Аном себя поместила, произносит слово,

Что небеса наполняет;

Сестра моя, святая Нинмуг,

Забрала золотой резец и серебряный молоток,

Стала старше в ремесле по металлу,

(Рожденного) быть царем, что носит прочную диадему,

Рожденного повелевать, короную венченного, отдал ты (в руки ее).

Сестра моя, святая Нидаба,

Взяла себе мерную жердь,

Укрепила ляпис-лазурную ленту у себя на предплечье,

Оглашает великие ме

Отмечает межи, устанавливает границы, — стала писарем в этих землях,

Ты в руки ей отдал пищу богов.

Нанше, владычица, владыка — праведный [...] пал к ее ногам

Стала ведат рыбой в морях,

Рыбу вкусную [...]

Поставляет она своему отцу Энлилю.

Со мной, почему обошлся иначе?

Я, святая Инанна, в чем же мое старшинство?”

Отсутствует примерно три строки.

[...] его [...]

Энлиль [...]

Украсил для тебя [...]

Ты теперь одета в одежды “сила юношы”

Ты утвердила слова, что произносит “юноша”,

Ты отвечаешь за посох, палку и кнут овчара,

Дева Инанна, что, что еще дать нам тебе?

Битвы, набеги — ты оракулам вложишь на них ответ,

Ты среди них, не будучи птицей арабу, дашь недлагоприятный ответ,

Ты свиваешь прямую нить,

Дева Инанна, распрямляешь крученую нить,

Ты придумала форму одежд, ты нарядные носишь одежды,

Ты спрятала пряжу маг, нить продела в веретено,

В [...] ты окрасила многоцветную [...] нить.

Инанна, ты [...]

Инанна, ты разрушила нерушимое, уничтожила неуничтожимое,

Ты заставила смолкнуть [...] “тамбуринами плача”,

Дева Инанна, ты вернула гимны тиги и адаб в их дом.

Ты, чьи почетатели не устают любоваться тобой,

Дева Инанна, ты, что дальние знаешь колодцы, веревки крепежные;

Взгляните!Пришло половодье, земля ожила,

Пришло половодье Энлиля, земля ожила.

Оставшие девятнадцать строк разрушены.




Подвиги и деяния Нинурты
(Владыка в сиянье великом)

В священном городе Ниппуре[1] бог ураганного северного ветра Нинурта[2], сын Энлиля[3], восседал вместе с отцом не троне. Однажды его оружие Шарур, чей блеск был ужасен, обратилось к своему хозяину. Оно призывало Нинурту освободить мир от крылатого дракона Асага, обитающего в горах на востоке. Шарур описывает бедствия, творимые этим исчадием нижнего мира, и просит хозяина выступить против чудовища. Нинурта бесстрашно ринулся в бой, но битва с Асагом оказалась не таким простым делом. Временами герою приходится отступать. Наконец, по совету Энлиля герой усмиряет пылевой смерч, поднятый драконом, при помощи дождя и потопа, и убивает Асага, который проваливается в Кур. Все боги и люди прославляют победителя, на чем заканчивается первая часть сказания, состоящая из семи таблиц и содержащая 311 строки. Конец первой части и начало второй разбиты.

Но дальше произошло нечто непредвиденное — из бездны, куда упал Асаг, хлынули горько-соленые воды и стали заполнять реки, озера, впадины и овраги. Не осталось на земле свежей воды. Люди и животные страдали от жажды, нечем было орошать поля и сады. Но герой не растерялся. Он выложил из камней огромную стену, ограждавшую Шумер от нижнего мира, чтобы мертвая вода оттуда не могла подняться на поверхность. Реки наполнились чистой водой, на полях вновь заколосился хлеб, и все живое прославляло Нинурту. В это время богиня Нинмах[4] горюет о том, что ее возлюбленный сын Нинурта, занятый сражениями и подвигами, забыл свою мать. Поэтому она решается сама отправиться к нему. За то что Нинмах не побоялась тягот пути и не было у нее страха перед битвами, Нинурта подарил ей гору Хурсаг, благославил ее всевозможными травами, деревьями, золотом, серебром и медью.

Затем Нинурта определяет судьбу различным камням. Те, что выступали на стороне Асага, в том числе гранит и базальт, получили от бога проклятие, другим же камням, таким как диорит, досталось благославение Нинурты. В тексте таблиц X—XIV определена судьба 49 или 47 камней, из которых 30 благословляются, остальные подвергаются проклятью.

Последние две таблицы — XV и XVI — посвящены торжественному возвращению Нинурты на своей ладье и хвалебным гимнам в его честь.

Владыка в сиянье великом!

Нинурта, вождь, кто в могучей силе

Один проносится над горами,

Потоп ревущий, неустающий,

Кто низвергается на вражьи страны,

Герой, кто отдается битве,

Повелитель, кто, крепкой рукой зажав булаву боевую,

Дробит, подобно зерну, затылки людей непокорных.

Нинурта, царь, сын отца, радующегося сыновней силе,

Воитель, кто, южному вихрю подобный,

Обволакивает горы!

Нинурта, тиара твоя — радуга,

Взор твой молниями блещет!

Семя князя с лазурною бородою, дракон,

Кольцом себя свернувший,

Лев, чья пасть со змеиным жалом

Яростно ревет по странам!

Нинурта, царь, кого Энлиль над собою возвеличил,

Герой, кто врагов уловляет большою сетью,

Нинурта, тень твоих ужасающих нимбов

Шумер защищает,

Ярость мятежным странам приносит,

Войско вражье накрывает!

Когда Нинурта, царь, сын, кто печется о том,

Дабы отца его чтили повсюду,

Восседал на престоле во блеске власти, в сиянии нимбов,

Вводящих в трепет,

На празднестве в свою честь, привольно,

Радостно возвышаясь,

С Аном, Энлилем по обе стороны,

Сладкими винами услаждаясь,

Когда богиня Баба передавала владыке царские молитвы,

Когда Нинурта, сын Энлиля, начал устанавливать Судьбы,

Тогда его боевое оружье обозревало сверху горы,

Шарур — “Накрыватель множеств” —

Возопил царю своему с неба:

“Господин, повелитель неба,

Охранитель высоких престолов,

Нинурта, слово твое неизменно, благостна Судьба,

Что ты присуждаешь!

Царь мой, небо излило семя на зеленеющую землю!

Нинурта, она породила могучесть, Асага,

Не ведающего благоговенья,

Дитя, что не материнской грудью,

Вскормлено молоком диких тварей,

Царь мой, это отродье, отца не знающее, гороубийца!

Воитель с бесстыжим ликом, сотворенный из испарений,

Нинурта, это самец вздымающийся,

Идол, собою весьма довольный!

О мой герой, быку подобный, да встану я с тобою рядом,

О дарь мой, кто о своем граде заботится,

Как мать родная.

Он в нутро Горы проник, он разбросал там свое семя,

Вся эта каменная поросль его своим царем избрала,

Он среди них, словно дикий бык, воздымает свою силу!

Гранит, Базальт, Диорит, Камень “гусиный”, Гематит,

Алебастр-воитель — вот его воинство, что грабит грады!

В гору зубы драконьи они вонзили, деревья они погубили.

Боги градов пред его силой на сторону его склонились.

О царь мой, себя на престол он возвел,

Он не тратит времени даром!

Нинурта, владыкою, тебе подобным,

В Шумере он себя считает!

Асаг, его жуткие Сути кто уничтожит?

Его мощные брови кто ощиплет?

Вся дрожа, наполнена страхом,

Она пред ним, ему принесла,

О царь мой. Гора дары ему принесла!

Воин, он об отце твоем узнавал,

Сын Энлиля, о господстве, о силе твоей расспрашивал,

О царь мой, о мощи твоей совет держал,

Нинурта, о том, что героя, тебе подобного,

Не существует, ему сказали!

С тобою он хочет помериться силой!

О воин, он принимал решенья о захвате твоего царства,

Нинурта, он тянет свои руки к твоим отличьям,

К Сутям Абзу!

С глазами шныряющими, жилища сменяющий,

Асаг ежедневно границы ширит, силою забирая земли.

Ты кольца богов не хватаешь,

Ты, дикий козел небесный, ты копытами топчешь горы.

Нинурта, владыка, чадо Энлиля, кто отразит его натиск?

Нет руки против силы Асага:

Сколь непомерна его тяжесть!

Идет молва о его воинстве,

Те полчища неохватимы глазом,

Так велика его могучесть —

Ее не пробьет никакое оружье,

Нинурта, ни мощный топор, ни копье

Не расколют его поверхность!

Герой — кто, словно он, сотворен?

О владыка, насытивший силой могучие Сути,

Вздымающий свет, как то богам подобает,

Бык, проявлением — зубр могучий,

Познающий сладость великой мощи,

Нинурта, я гляжу на твой лик, как на Энки,

Утаулу, владыка, чадо Энлиля, что же мне делать?”

“Уа-а-а”, — взревел владыка, вздрогнуло небо,

Земля застыла под его ногами!

Силою этою обращенный,

Смутился Энлиль, Экур оставил.

Гора развалилась, день затмился, задрожали Ануннаки.

Герой начал бить кулаками по ляжкам —

Рассыпались, рассеялись боги,

Ануннаки, словно овцы, скрылись за чертой окоема.

Властелин, его вздыманье до неба,

Нинурта, спешащий на битву, —

Рывок его груди — верста двойная!

Ураган свирепый на восьми ветрах,

Он в непокорную страну несется!

Его руки копье сжимают,

Булава на Гору пасть раскрывает,

Дубинка вражьи затылки молотит.

Злобный шквал с южным вихрем к себе привязал,

Взъяренный потоп у ног поставил,

Герой пред собою неукротимую бурю нестись заставил.

Вздымая пыль, опуская пыль,

Холмы с низинами перемешал, все впадины засыпал.

Он уголь сгрудил, он раздул пламя —

Радостно костры запылали.

Он деревья могучие с корнем вырвал,

Он леса и рощи губит.

Земля руки к груди прижала, горьким заливается плачем.

Тигр смешался, заволновался, воды его помутнели.

На ладье “Выступленье из пристани княжьей”

Он устремляется на битву,

Люди не знают, куда бежать, стены защитные возводят.

Птицы, взлетая, вздымают головы,

Но крылья их падают на землю.

Рыбы в глубинах от жара всплывают,

Ртами раскрытыми воздух глотают.

Газели, дикие ослы от голода гибнут, степь опустела,

Будто ее саранча пожрала.

Потоп, его вздымаиье могучее рушит и рушит горы.

Герой Нинурта по стране мятежной идет походом.

Людей без счета в горах он губит,

Он грады их разобщает.

Бычьих погонщиков, как мотыльков, он прокалывает,

Черепа швыряет на землю.

Руки, словно пучки сорняков, все разом он им вырвал,

Их головы были разбиты о стены.

Гора огней не зажигала, ни единого не светилось.

Вверх уходило дыханье их груди.

У людей от слабости опускались руки.

На земле писали проклятья.

День, когда Асаг родился,

Воистину стал днем их погибели.

Господин в стране мятежной излил весь яд,

Всю горечь желчи.

Сражение, однако, на этом не кончается. Нинурта отправляет Шарура на разведку и тот, пораженный количествам и силой врагов, советует отступить. Нинурта не обращает внимания и готовится к бою. Асаг поднимает смерч — столбы пыли, которые начинают душить Нинурту. Шарур тем временем летит в Ниппур к Энлилю и просит помощи. Боги в отчаянии, но Энлиль советует смести пылевой вихрь потоками воды — дождем и потопом. Нинурта одерживает победу и убивает Асага так, как указал Энлиль — схватив его за плечо и проткнув печень. Боги и Шарур приветствуют победителя.

[...]

Как бороною пробуравив землю,

Он Асага в стране мятежной, как сорняк, уничтожил,

Словно колючку вырвал,

Владыка Нинурта свое оружье,

Булаву боевую, поставил в угол,

Непревзойденный в своем сиянии,

Провозгласил от всего сердца:

“Отныне Асагом он зваться не будет,

Он камнем зваться будет.

Он камнем, камнем Залагом зваться будет,

Он камнем зваться будет,

Бока гробничными плитами станут,

Геройство — господину послужит”.

Оружию, что в углу стояло, он судьбу определил такую:

“Могучая битва, что Страну распрямила,

От врагов, словно буря, освободила —

Пусть так в Шумере его называют”.

А тогда благостная вода из земли шла,

На поля не изливалась,

Льдом день за днем копилась,

Разрушая горы, подымалась.

Боги Страны оттуда бежали

Лопаты, корзины побросали,

[...]

Тигр в своем могучем разливе к небесам не воздымался,

Его устье не изливалось в море,

Не приносило сладкие воды,

На причалах не трудились люди.

В злом голоде ничего не рождалось.

Никто не чистил мелких протоков,

Не поднимал из них землю,

Не лилась вода на поля благодатно,

Каналов никто не строил.

Борозды не прорезали земли, неубранным зерно валялось.

Владыка напряг могучий разум.

Нинурта, Энлиля сын, великое творить начал.

Он камни в горе собрал кучей,

Как огромное облако пустил их с силой,

Могучей стеной пред Страною поставил.

Он поправил ось земную.

Герой все грады удержал искусно на своем месте.

Вода побежала сквозь камни бурным потоком.

Отныне и навеки вода из земли в гору не поднималась.

Все рассеянное он собрал,

Болота, что пожирали горы,

Соединил и отдал Тигру.

Вода излила на поля изобильное половодье.

Отныне и навеки, блеск окоема

Царь Страны владыка Нинурта

Радостью до краев наполнил.

Полям пестрый ячмень он дал.

Садам орошенным плоды подарил.

Житницы до краев нагрузил.

Владыка в Стране причалы возвел.

Он утробы богов насытил,

Нипурту, отца своего, они достойно восхвалили.

В те дни святую жену охватила великая жалость,

Нинмах на ложе, где был он зачат, спать не может.

Волосами всю себя окутала,

Словно овца большая мохнатая,

О горах, где нога не ступала, громко-громко она плачет.

Нинмах горюет о том, что ее возлюбленный сын Нинурта, занятый сражениями и подвигами, подвергается опасности, что он забыл свою мать. Поэтому она решается сама отправиться к нему.

“Я сама разрублю узел. я отправлюсь к господину!

Я, госпожа, я пойду одна к доблестному господину!

Ибо я должна его увидеть,

Его, прямодушного сьна, сына судьи Энлиля,

Героя могучего, любимца отца, кого он так возвеличил!”

Жена святую молитву запела.

Нинмах пред Нинуртой ее спела.

Он взглянул на нее глазами жизни, он ей так промолвил:

“Госпожа, ты ко мне пришла в горы,

Нинмах, ты ради меня во вражью страну вступила,

Ужасов грозной битвы не убоялась —

А я, герой, я воздвиг Гору,

Отныне Хурсаг ее нарекаю, тебя же, Нин, —

Госпожой ее возглашаю!

И судьбою, что решил Нинурта,

Нинхурсаг в Стране тебя нарекут,

Воистину так оно и будет!

Да взрастят ее недра тебе ароматные травы,

Виноградом сладким порастут террасы,

Да вырастят тебе ее склоны кедр, кипарис,

Самшит вечнозеленый,

Для тебя да разукрасится она плодами,

Словно сад фруктовый,

Пусть Хурсаг воскуренья божьи тебе доставляет,

Злато, серебро пусть там копают,

В горах лесистых добывают,

Медь, олово пусть тебе там копают,

Пусть как дань тебе приносят,

Пусть Гора козлов, диких ослов тебе множит,

Пусть в Лесистой Горе четвероногие твари

Потомство тебе приносят,

Ты, госпожа, лишь одна мне равна,

Словно небо несешь сияние нимбов!

Дингирмах — Богиня Великая, та,

Кто громких слов не терпит,

Жена святая, Хурсаг пречистая,

Нинту — госпожа-рождение, льды прошедшая,

Приблизься же, госпожа. Великие Сути тебе вручаю,

Да будешь вознесена повсюду!”

Когда господин Горе судьбу решил,

В святилище Ниппура пошел.

Жена святая, чьи превелики Сути, госпожа —

Плотник женских маток,

Аруру, старшая сестра Энлиля, перед ним предстала.

“Великим героям, тобою повергнутым героям,

О господин, чьи, подобно словам отца твоего, неизменны

Реченья, ты еще не определил им судьбы!”

Владыка к камню-поросли воззвал, его пути обрисовал,

Владыка в Стране гневное молвил ему слово,

Нинурта, сын Энлиля, его проклятью обрек.

“Ты, камень-поросль, ты в горе против меня поднялся,

Ты схватить меня, заточить пытался,

Ты убить меня старался,

Против меня, господина, против престола моего могучего

Восстал во злобе,

Оттого-то отныне тебя, могучесть, героя, каменную стену,

Напоминает в твоих размерах,

Ты, яростный лев, в своей силе уверенный,

Да будет она на куски разбита,

Силач в своей мощи к тебе да протянет руку,

Ты, молодец, поросль камня, твои братья тебя,

Как муку, размелют,

На свое же потомство ты взъяришься —

Ты вонзишь зубы в их трупы.

Ты, воитель, твой крик потонет в твоих осколках!

Как бык огромный, что людскою стаей убиваем,

На куски разделан,

Поросль камня, ты будешь, как пес, кого в драке палкой

Гонит подпасок,

Да, господин, “Тот, кто сверлит сердолик” —

Так отныне твое будет имя!”

И с тех пор судьбою, присужденной Нинуртой,

И поныне поросль камня —

“Тот, кто сверлит сердолик” —

Так все его называют.

Герой обратился к базальту и граниту.

Базальт и гранит, поскольку они также выступали против Нинурты, подвергаются его проклятью (436—447). Подобную же участь разделяют три камня неизвестной породы (448—462). Затем настает очередь диорита.

Мой царь встал перед диоритом,

И в порыве сердечном, прямодушно,

Напевно ему промолвил,

Нинурта, сын Энлиля, такую судьбу ему назначил:

“Диорит, ты в битве изменил направленье,

Как густой туман предо мною развеялся,

Ты против меня не вздымал оружья —

“То ложно, есть лишь один господин,

Кто соперник Нинурте, сыну Энлиля?” —

Так воистину ты молвил.

И за то с северных гор тебя подымут,

Из страны Маган тебя да вывезут,

Острой медью тебя, как кожу, обрежут.

Я, владыка, для возвышенья моего геройства

Тебя предназначу!

И царь, кто далеко свое имя прославил,

Изваянье свое навеки мне изготовит,

В Энину, в храме великолепном поставит,

В местах омовенья установит,

Достойным образом тебя устроит!”

Последние две таблицы — XV и XVI — посвящены торжественному возвращению Нинурты на своей ладье и хвалебным гимнам. Первое славословие поют мореходы его судна. Оно включает пожелания для правителя. Затем героя приветствуют боги Ануннаки, благословляет отец его Энлиль и перечисляет его подвиги. Заканчивается поэма гимном, прославляющим богиню Нисабу и произносимым от имени автора произведения. В самых последних строках автор снова обращается к Нинурте.

Государя великого Энлиля сын, Нинурта,

Дитя могучее Экура,

Нинурта, пресветлый землепашец небесный,

Управитель Утеса могучего,

Отца-родителя своего слава, сколь хвала тебе величава!

Это — песнь шир-суд Нинурты.

Перевод В. К. Афанасьевой

[1] Ниппур (совр. Ниффер к северо-востоку от Дивании в Ираке) — древний город в Нижней Месопотамии на р. Евфрат. Был важным культовым центром шумеров. В Ниппуре находился общешумерский храм бога Энлиля — Экур (дом горы) с зиккуратом. По преданию этот город построил Энлиль. Хотя в Ниппуре никогда не было своего царя, здесь, начиная с середины III тыс. до н. э. проходило утверждение и признание того, кто претендовал на титул “царя всего Шумера”. Археологическими раскопками обнаружены постройки III—I тыс. до н. э., предметы быта, клинописные таблички. С XVIII в. до н. э. вошел в состав Вавилонии, немного позже получил автономию.

[2] Нинурта (шумер. владыка земли) — в шумеро-аккадской мифологии бог войны, охоты и рыболовства, растительности и плодородия. Вместе с тем бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий и всепрощающий. Почитался вместе со своим отцом Энлилем в Ниппуре. Очень близок по генеалогии и функциям с Нингирсу, возможно это разные ипостаси одного бога. Со старовавилонского времени супругой Нинурты была богиня Гула. Его культ процветал в городе Кальху и в Мараде. Как бог войны он весьма почитался в Ассирии. В астрологии ему соответствовала планета Сатурн и созвездие Ориона.

[3] Энлиль (акк. Эллиль; шум. владыка ветер) — один из главных богов шумеро-аккадского пантеона наряду с Аном и Энки, покровитель Ниппура, его главный храм в этом городе носит название Экур — дом горы. Бог плодородия и воздушных стихий. Согласно мифам был сыном Ана и богини земли Ки, отделил небо от земли и дал людям сельско-хозяйственные орудия. Считалось, что он мог насылать стихийные бедствия. В списке богов из Фары он занимает второе место после Ана, но уже в некоторых мифах того времени очевидно его первенство. Со второй половины III тыс. до н. э. Энлиль становится во главе шумерского пантеона. Супругой его была Нинлиль, сын-первенец Нанна, бог Луны, другие сыновья — бог войны Нингирсу (Нинурта), бог подземного мира Нергал и бог судьбы Намтар, рожденный от владычицы подземного мира Эрешкигаль. Символом Энлиля была рогатая тиара.

[4] Нинмах (шум. владычица величайшая) — в шумерской мифологии одна из ипостасей богини-матери. С XXVI в. до н. э. в Адабе известен ее храм Эмах (дом Мах).




Гильгамеш, Энкиду и нижний мир

Поэма начинается с пролога о божественном акте творения, об отделении земли и неба, о низвержении богини Эрешкигаль в подземное царство, о битве Энки с чудовищем нижнего мира. Далее описывается дерево хулуппу (возможно ива), которое росло на берегах Евфрата. Оно было с корнем вырвано безжалостным южным ветром, но его нашла Инанна и посадила в своем саду. Она ухаживала за ним, видимо, надеясь в будущем сделать из него трон и ложе.

Прошли годы. Дерево выросло и окрепло, но в его корнях поселилась змея, на вершине свила гнездо птица Анзуд, а в стволе устроила себе дом безжалостная дева Лилит. Инанна, видя, что ее детище погибает, стала проливать горькие слезы и жаловаться своему брату солнечному богу Уту. Но Уту ничем не смог ей помочь.

Тогда Инанна обратилась со своей скорбью к Гильгамешу, и тот не остался глух к ее плачу. Надел он тяжелые доспехи, взял огромный топор и одним взмахом отсек змее голову. Увидев это, гигантская птица Анзуд подхватила своих детенышей и унесла в горы, а дева Лилит сама разрушила свое жилище и удалилась. Срубил Гильгамеш дерево хулуппу, чтобы Инанна могла сделать из него трон и ложе для своего храма.

Из остатков корней священного дерева, Гильгамеш сотворил себе некий музыкальный инструмент, возможно барабан, названный в поэме пукку, а из макушки дерева — микку, барабанные палочки. И оказался этот барабан волшебным, люди безропотно покорялись Гильгамешу, пока он играл на нем. Возомнил себя герой равным богу, начал использовать жителей Урука без всякой жалости. Молодых людей заставлял он работать, не покладая рук, а юных девушек отрывал от матерей их и женихов и в доме своем держал для утех.

Подняли молодые девы плач великий, и услышал его справедливый бог Уту. В единочасье провалились и пукку, и микку в нижний мир. Тщетно пытался Гильгамеш достать их. И вот садится герой у ганзира — ока подземного мира — и начинает оплакивать свою потерю. Увидел его верный слуга Энкиду в таком горе и вызвался спуститься в нижний мир, чтобы принести пукку и микку.

Обрадовался Гильгамеш и стал давать Энкиду указания, как не остаться в "стране без возврата" навсегда. Нельзя появляться в нижнем мире в чистых одеждах, нельзя умащать себя маслом, брать с собой посох, надевать сандалии, нельзя целовать ту женщину, которая полюбилась, но и нельзя ударить ту, что ненавистна. Очевидно, что только человек, полностью отрешившийся от земных благ и власти, победивший в себе и любовь, и ненависть, имеет шанс вернуться из нижнего мира.

Энкиду не внял совету Гильгамеша. Надел он чистые одежды, умастил себя сладким маслом, взял копье и посох с собою, поцеловал ту, что ему полюбилась и ударил ту, что была ненавистна. Он нарушил все запреты подземного мира и остался там навсегда.

Опечалился Гильгамеш, когда понял, что произошло. Отправился он в Ниппур молить всесильного бога Энлиля помочь ему хотя бы повидаться с другом, но великий бог не внял его мольбам. Тогда направился Гильгамеш в Эриду просить Энки, и бог мудрости согласился помочь. Приказал он богу Солнца Уту приотворить дверь нижнего мира, и проскользнула в нее тень Энкиду.

Обрадовались друзья встрече, обнялись, поцеловались, и принялся Гильгамеш расспрашивать Энкиду о том, кому как в нижнем мире живется.

В предвечные дни, в бесконечные дни,

В предвечные ночи, в бесконечные ночи,

В предвечные годы, в бесконечные годы,

В те времена былые, когда все насущное в сиянии выявилось, вот когда,

В те времена былые, когда все насущное нежно вымолвилось, вот когда,

Когда в домах Страны хлеб вкушать стали, вот когда,

Когда в печках Страны плавильные тигли делать стали, вот когда

Когда небеса от земли отделились, вот когда,

Когда земля от небес отодвинулась, вот когда,

Когда имя человеков установилось, вот когда,

Когда Ан себе небо унес, вот когда,

А Энлиль себе землю забрал, вот когда,

Когда Эрешкигаль подарком брачным миру подземному подарили, вот когда,

Когда в плаванье он отправился, когда в плаванье он отправился, вот когда,

Когда Отец миром подземным поплыл, вот когда,

Когда Энки миром подземным поплыл, вот когда, —

К господину маленькие кидаются,

К Энки огромные мчатся,

Маленькие эти есть камни руки,

Огромные — камни, что заставляют плясать тростники.

Вокруг киля ладьи Энки

Они рассыпаются, как черепахи,

Перед носом ладьи господина

Вода, словно волк, все пожирает,

За кормою ладьи Энки

Вода, словно лев, свирепствует, —

Тогда, в те дни, одно древо,

Единственное древо, хулуппу-древо,

На берегу Евфрата чистого посажено,

Воды Евфрата пьет оно, —

Ветер южный с силою налетает,

Корни его вырывает, ветви его ломает,

Евфрат волною его сбивает.

Жена, Ана словам покорная, идет,

Энлиля словам покорная, идет,

Древо рукою своею берет, в Урук приносит.

В сад цветущий Инанны его вносит.

Жена рук не покладает, древо опекает

Жена глаз не спускает, рук не покладает, древо опекает.

“Когда на престол великолепный — да воссяду?” — вопрошает.

“Когда на ложе великолепное — да возлягу?” — вопрошает.

Пять лет прошло, десять лет прошло.

Древо взросло, кору его не расколоть.

В корнях его змея, заклятий не ведающая, гнездо устроила.

В ветвях его Анзуд-птица птенца вывела.

В средине его Лилит-дева жилье себе соорудила.

Дева белозубая, сердце беззаботное.

Светлая Инанна, как горько она плачет!

На рассвете, когда небосвод озарился,

Когда на рассвете зашумели птицы,

Уту из опочивальни вышел,

Сестра его светлая Инанна,

К Уту-герою она взывает:

“Брат мой, в те предвечные дни, когда присуждали судьбы

Когда изобилие излилось над Страною,

Когда Ан небеса унес, вот когда,

А Муллиль себе землю забрал, вот когда,

Когда Гашангаль подарком брачным в Кур подземный подарили, вот когда,

Когда в плаванье он отправился, вот когда,

Когда Отец в Кур подземный поплыл, вот когда,

Когда Аманки в Кур подземный поплыл, вот когда, —

Ко владыке малые кидаются,

К Аманки великие мчатся,

Малые эти есть камни руки,

Великие — камни, что заставляют плясать тростники.

Вокруг киля ладьи Аманки

Они рассыпаются, как черепахи,

Пред носом ладьи владыки

Вода, словно волк, все пожирает,

За кормою ладьи Аманки

Вода, словно лев, свирепствует, —

Тогда, в те дни, одно деревце, единственное деревце,

Хулуппу-деревце,

На брегу Евфрата чистого посажено,

Воды Евфрата пьет оно, —

Ветер южный с силою налетает, корни его вырывает,

Ветви его ломает,

Евфрат волною его сбивает,

Женушка, Ана словам покорная, идет,

Муллиля словам покорная, идет.

Деревце рукою своею взяла, в Урук принесла,

В сад цветущий Гашанны его внесла.

Я, женушка, рук не покладала, деревце опекала,

Я, Гашанна, рук не покладала. глаз не спускала, деревце опекала.

“Когда на престол великолепный — да воссяду?” — вопрошала.

“Когда на ложе великолепное — да возлягу?” — вопрошала.

Пять лет прошло, десять лет прошло.

Деревце возросло, кору его не расколоть.

В корнях его змея, заклятий не ведающая, гнездо устроила.

В ветвях его Анзуд-птица птенца вывела,

В средине его Лилит-дева жилье себе соорудила.

Дева белозубая, сердце беззаботное”.

Светлая Инанна, как горько она плачет!

Брат ее, герой Уту, на эти слова ее не отозвался.

На рассвете, когда небосвод озарился,

Когда на рассвете зашумели птицы,

Уту из опочивальни вышел,

Сестра его светлая Инанна,

К Гильгамешу могучему она взывает:

“Брат мой, в те предвечные дни, когда присуждали судьбы,

Когда изобилие излилось над Страною,

Когда Ан небеса унес, вот когда,

А Муллиль себе землю унес, вот когда,

Когда Гашангаль подарком брачным в Кур подземный подарили, вот когда,

Когда в плаванье он отправился, когда в плаванье он отправился, вот когда,

Когда Отец в Кур подземный поплыл, вот когда,

Когда Аманки в Кур подземный поплыл, вот когда, —

Ко владыке малые кидаются,

К Аманки великие мчатся,

Малые эти есть камни руки,

Великие — камни, что заставляют плясать тростники,

Вокруг киля ладьи Аманки

Они рассыпаются, как черепахи,

Перед носом ладьи владыки

Вода, словно волк, все пожирает,

За кормою ладьи Аманки

Вода, словно лев, свирепствует, —

Тогда, в те дни, одно деревце, единственное деревце,

Хулуппу-деревце,

На брегу Евфрата чистого посажено,

Воду Евфрата пьет оно,

Ветер южный с силою налетает, корни его вырывает,

Ветви его ломает,

Евфрат волною его сбивает.

Женушка, Ана словам покорная, идет,

Муллиля словам покорная, идет,

Деревце рукою своею берет, в Урук приносит,

В сад цветущий Гашапанны его приносит,

Женушка рук не покладает, деревце опекает,

Гашанна рук не покладает, таз не спускает, деревце опекает.

“Когда на престол великолепный — да воссяду?” — вопрошает.

“Когда на ложе великолепное — да возлягу?” — вопрошает.

Пять лет прошло, десять лет прошло.

Деревце выросло, кору его не расколоть.

В корнях его змея, заклятий не ведающая, гнездо устроила

В ветвях его Анзуд-птица птенца вывела.

В средине его Лилит-дева жилье себе соорудила.

Дева белозубая, сердце беззаботное.

Я, Гашанна светлая, как горько я плачу!”

На слова, что сестра его промолвила,

Брат ее, Гильгамеш могучий, на слова ее отозвался.

Пудовым поясом стан опоясал,

Что пуд ему, что пушиночка.

Бронзовый топор, твой топор дорожный,

Что в двадцать пудов, да и с четвертью, в руку взял.

В корнях змею, что заклятий не ведает, он убил.

В ветвях Анзуд-птица птенца своего схватила, в горы полетела.

В средине Лилит-дева дом свой разрушила,

В разорении бегством спасается.

А древо — корни его он разрубил, ветви его он расщепил.

Сограждане его, что с ним вместе были,

Ветви его отрезали, повязали,

И сестре своей, чистой Инанне, для престола ее он дал,

Для ложа ее он дал.

Он же из корней барабан себе сделал волшебный, Пукку.

Из ветвей барабанные палочки сделал волшебные, Микку.

Барабан громкоговорливый, он барабан

На просторные улицы выносит,

Громкоговорливый, громкоговорливый,

На широкую улицу его он выносит.

Юноши его града заиграли на барабане.

Они, отряд из детей вдовьих, что без устали скачут.

“О, горло мое, о, бедра мои!” — так они громко плачут.

Тот, кто мать имеет, — она сыну еду приносит,

Кто сестру имеет — она воду изливает брату.

Когда же наступил вечер,

Там, где стоял барабан, он место то пометил.

Он барабан пред собою возвел, он в дом его внес.

Когда же наступило утро, там, где место его он пометил,

Там, где они плясали,

От проклятий, от вдовьих,

От воплей маленьких девочек “О, Уту!” —

Барабан вместе с палочками барабанными

К жилью подземного мира упали.

Он пытался, он не достал их.

Он руку тянул, он не достал их.

Он ногу тянул, он не достал их.

Там, пред вратами входными Ганзира, пред вратами

Подземного мира они лежат

Гильгамеш роняет слезы, позеленел от горя.

“О, мой барабан, о, мои палочки!

Барабан, его роскошью я не насытился,

Его полнозвучием я не натешился!

Когда б барабан мой в доме плотника еще был!

Плотника жену, словно мать родную бы возлюбил!

Дочку плотничью, что сестру меньшую бы возлюбил!

Барабан мой в подземный мир провалился,

Кто мне его достанет?

Мои палочки в подземный мир провалились,

кто мне их достанет?”

Слуга его Энкиду ему отвечает:

“Господин мой, как ты горько плачешь!

Сердце свое, зачем печалишь?

Ныне я барабан твой из мира подземного тебе верну,

Твои палочки из Ганзира я воистину тебе достану!”

Гильгамеш так Энкиду молвит;

“Если ныне ты в мир подземный спустишься,

Совет тебе дам, прими совет мой,

К словам, что я тебе скажу, обрати свой разум!

В одежду светлую не облачайся —

Они тебя примут за странника-духа.

Свежим жертвенным маслом не натирайся —

На его ароматы они вкруг тебя соберутся.

Копья в Кур брать ты не должен —

Копьем убитые вкруг тебя соберутся.

Кизиловый жезл не бери в свою руку —

Духи мертвых тебя непременно схватят

Обуви не надевай на ноги —

Не сотвори шума в подземном мире.

Не целуй жены своей любимой,

Не бей жены, тобой нелюбимой,

Не целуй дитя свое любимое,

Не бей свое дитя нелюбимое, —

Вопли мира подземного тебя схватят.

У той, что лежит, у той, что лежит,

У матери бога Ниназу, у той, что лежит,

Ее бедра прекрасные не покрыты одеждой,

Ее светлая грудь льном не прикрыта.

Ее голос как чистая медь звенит.

Волосы треплет, словно солому, она”.

Энкиду словам своего господина не внял.

В одежду чистую светлую он облачился —

За духа-странника его принимают.

Свежим жертвенным маслом из каменного сосуда

Он умастился —

На ароматы вкруг него они собралися.

Копье в мир подземный он бросает —

Копьем убитые его окружают.

Жезл кизиловый в руку свою берет он —

Духи мертвых его хватают.

Обувь на ноги он надевает —

Трещины в мире подземном делает.

Жену любимую он целует,

Жену нелюбимую он побивает,

Дитя любимое он целует,

Дитя нелюбимое он ударяет, —

Вопль подземного мира его хватает.

Та, что лежит, та, что лежит, матерь бога Ниназу, та, что лежит,

Ее светлые плечи не покрыты одеждой,

Не покрыты ее светлые груди,

Сосудам для благовоний подобные.

Когда Энкиду из мира подземного хотел подняться,

Намтар не схватил его, Азаг не схватил его,

Земля схватила его.

Нергала страж беспощадный не схватил его.

Земля схватила его.

На поле сраженья мужей он не пал, земля схватила его.

Гильгамеш, могучий сын Нинсун,

В храм Экур к Энлилю одиноко бредет,

Перед Энлилем он рыдает:

“Отец Энлиль, мой барабан к подземному миру упал,

Мои палочки к Ганзиру упали.

Энкиду вернуть их спустился, мир подземный его схватил

Намтар не схватил его, Азаг не схватил его,

Мир подземный его схватил.

Нергала страж беспощадный его не схватил,

Мир подземный его схватил.

На поле сраженья мужей он не пал,

Мир подземный его схватил”.

Отец Энлиль на слова его не отозвался,

И в Эредуг он побрел,

В Эредуг к Энки одиноко побрел,

Перед Энки он рыдает:

“Отец Энки, мой барабан к миру подземному упал,

Мои палочки к Ганзиру упали.

Энкиду вернуть их спустился, мир подземный его схватил.

Намтар не схватил его, Азаг не схватил его, мир подземный его схватил.

Нергала страж беспощадный его не схватил, мир подземный его схватил.

На поле сраженья мужей он не пал, мир подземный его схватил”.

Отец Энкн на слова его отозвался,

К могучему Уту-герою, богинею Нингаль

Рожденному сыну он обратился:

“Давай-ка, дыру подземного мира открой!

Слугу его из подземного мира к нему подними!”

Он открыл дыру подземного мира.

Порывом ветра слуга его из подземного мира поднялся.

Обнимаются, целуются.

Вздыхают, разговаривая.

“Законы подземного мира видел?”

“Да не скажу тебе, друг мой, да не скажу!

Если скажу тебе о подземного мира законах,

Ты сядешь, рыдая”. —“Пусть я сяду, рыдая”.

“Тело мое, к которому ты прикасался,

свое радовал сердце,

[...]

Словно старую тряпку, заполнили черви,

Словно расщелина, забито прахом”.

“О, горе!” — вскричал он и сел на землю.

“Того, у кого один сын, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он тот, кто перед колышком, в стену вбитым, горько рыдает”.

“Того, у кого два сына, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он тот, кто на двух кирпичах сидит, хлеб вкушает”.

“Того, у кого три сына, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он подобен тому, кто пьет воду в степи из бурдюка,

Слабеньким отроком принесенного”.

“Того, у кого четыре сына, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Подобно тому, кто запряг четырех ослов, веселится сердцем”.

“Того, у кого пять сыновей, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Словно добрый писец, чья рука искусна,

Кто во дворец вступает смело”.

“Того, у кого шесть сыновей, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Подобно доброму землепашцу, он весел сердцем”.

“Того, у кого семь сыновей, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Словно друг богов, сидит в кресле,

Музыкой танцев наслаждается”.

“Того, кто наследника не имеет, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Хлеб, кирпичу разбитому ветром, подобный, он ест”.

“Дворцового евнуха видел, каково ему там?”

“Словно надсмотрщик, погоняющий криком, стоит в углу”.

“Жену нерожавшую видел?”

“Да, видел”.

“Каково ей там?”

“Словно дурнем разбитый горшок, брошена жизнь ее,

Никому не приносит радости”.

“Отрока юного, кто с лона супруги

Не срывал одежды, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Веревку в помощь я ему дал, над веревкою он рыдает”.

“Девушку юную, кто с супруга не срывала одежды,

Ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ей там?”

“Тростинку в помощь я ей дал,

Над тростинкою она рыдает”.

[...]

“Он пищи лишен, он воды лишен, отбросы он ест,

Помои он пьет,

За городскою стеною живет".

[...]

“Он покрыт язвами, словно бык, которого едят слепни”.

“В битве павшего видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его отец голову ему охватил, над ним рыдает”.

“Духа того, о ком позаботиться некому, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Кусками подобранного хлеба, что на улицу брошены,

Он питается”.

“Человека, опорною сваею сбитого и ею накрытого, видел?”

“Горе матушке моей!” — он кричал,

Когда свая его разрезала!”

“Дубинкою крошки своего хлеба он разбивает”.

“Того, кто в расцвете умер, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Там, где ложе богов, и он лежит там”.

“Моих младенцев мертворожденных,

Кто себя не знает, видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“Вкруг столов из злата и серебра,

Где мед и прекрасные сливки, резвятся”.

“В огонь брошенного видел?” — “Нет, я его не видел.

Духа-призрака у него нет, дым его на небо вознесся”.

Хвала!

Дополнения по аккадской версии и по шумерскому фрагменту:

“Того, чье тело брошено в поле, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его дух не спит в подземном мире”.

“Того, кто с крыши упал, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его кости, руки его не...”

“Того, кто наводнением Ишкура сбит, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Словно бык, он трясется, едят его слепни”.

“Того, кого в прах бросили, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он пищи лишен, он воды лишен, отбросы он ест,

Помои он пьет,

За городскою стеною живет”.

“Того, кто слов матери и отца не чтил, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Воду мутную он пьет, воду горечи он пьет,

Насышенья не получает”.

“Того, кто проклят матерью и отцом, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Он наследника не имеет, его дух одиноко блуждает”.

“Того, кто в расцвете умер, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Его слова [...]”

“Духа того, о ком позаботиться некому, видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“Кусками подобранного хлеба, что на улицу брошены,

Он питается”.

“Моих младенцев мертворожденных,

кто себя не знает, видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“Вкруг столов из злата и серебра,

Где мед и прекрасные сливки, резвятся”.

“В огонь брошенного ты видел?” — “Нет, я его не видел”.

“Его дым к небесам вознесся,

Его призрак в Земле не живет”.

“Того, кто ложной клятвой Сумукана клялся,

Нарушил клятву, ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково ему там?”

“В местах водопоев подземного мира... он пьет”.

“Сынов Гирсу в Земле... отцов их, матерей их, видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

[...]

“Марту сынов, что по вершинам гор рыскают, —

Там, в Земле, видел

Шумерийцев, аккадцев ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“Воду лживых мест, воду темную они пьют [...]”

“Отца моего, мать мою [...] ты видел?”

“Да, видел”.

“Каково им там?”

“[...] они пьют (?)”

Перевод В. К. Афанасьевой




О все видавшем...
(Аккадский эпос о Гильгамеше)

 

 

Отдельные шумерские сказания о Гильгамеше были собраны и тщательно обработаны в аккадском эпосе. Сохранилось три версии большой эпической поэмы. Наиболее древней является Старовавилонская версия, от которой сохранились фрагменты пяти таблиц — второй, третьей, четвертой, пятой и десятой, знаменитой таблицы Мейснера, хранящейся в Британском музее. Они датируются XVIII—XVII в. до н. э., но, по-видимому, текст восходит к последней трети III тыс. до н. э.

Найдено также достаточно много фрагментов, относящихся ко второй половине II тыс. до н. э. Эта более поздняя, так называемая Периферийная версия, была широко распространена на всем Ближнем Востоке. На территории Шумера обнаружена таблица из Ура, рассказывающая о болезни Энкиду. В Северной Сирии, в Эмаре, раскопана библиотека XIII в. до н. э., содержащая четвертую и шестую таблицы Периферийной версии. В Мегиддо (близ Хайфы) найден отрывок XIV в. до н. э., описывающий сон Энкиду и его разговор с Гильгамешем. В архиве Хеттского царства из Богазкее (ок. 1400 г. до н. э.) открыто много фрагментов этой поэмы, а также перевод всей Периферийной версии на хеттский и хурритский языки. При раскопках на территории царства Урарту обнаружены три фрагмента поэмы в эламском переводе, датируемые VIII в. до н. э.

Наиболее полная и окончательная версия эпоса о Гильгамеше названа Ниневийской версией по имени города, где в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанапала (VII в. до н. э.) было найдено около десяти экземпляров поэмы, состоящей из одиннадцати таблиц. Считается, что эта версия была составлена ученым “заклинателем” Синликиуннинни, который отредактировал Старовавилонскую версию, произведя замены некоторых слов и выражений. В конце VIII в. до н. э. ассирийский переписчик текстов Набузукупкен добавил к Ниневийской версии двенадцатую таблицу, рассказывающую о похождениях Энкиду в нижнем мире. Она является дословным переводом с шумерского второй части мифа «Гильгемеш, Энкиду и нижний мир» и композиционно с поэмой не связана, хотя и продолжает тему поиска бессмертия.

Поэма «О все видавшем...» («Эпос о Гильгамеше») публикуется в переводе И. М. Дьяконова. Текст разбит на части в соответствии с глиняными табличками, найденными при раскопках библиотеки Ашшурбанапала в Ниневии. Звездочкой (*) отмечены стихи, отсутствовавшие в тексте библиотеки Ашшурбанапала и восстановленные по другим копиям текста.


Таблица I

Владыка Урука[1] Гильгамеш[2] был на две трети бог и лишь на треть человек. Силой он обладал неимоверной, но и буйный характер его был неудержим. Жаловались отцы Урука, что не оставляет им славный герой их сыновей, держит их на работах и в походах постоянных. Стенали матери Урука, что забирает Гильгамеш их дочерей для своих утех.

Услышала этот плач богиня Аруру[3] и вняла просьбам жителей города. Вылепила она из глины существо, равное по силе своенравному Гильгамешу — пусть-де соревнуются друг с другом, а “Урук пусть отдыхает”. Звали ее творение Энкиду. Это был абсолютно дикий человек. Тело его покрыто шерстью, волосы его длинны и нечесаны, знается он лишь со зверьем, люди во всем чужды ему.

Увидел как-то один охотник, что к водопою вместе со зверями приходит дикарь и защищает животных. Испугался охотник, как же он теперь будет дичь добывать. Рассказал обо всем отцу своему, а тот посоветовал идти к Гильгамешу.

Подумал немного правитель Урука и вызвал к себе самую красивую блудницу храма Иштар по имени Шахмат. Наказал он охотнику взять ее с собою в степь, чтоб предстала она перед Энкиду во всей красе своей наготы. Так тот и сделал. Увидел ее Энкиду и был очарован. Шесть дней любил он Шахмат без перерыва, ничего не видя вокруг, а на седьмой день заметил богатырь, что сила его ушла и все зверье его покинуло. Однако стал дикарь мудрее, подошел он к блуднице и в лицо ей заглядывает, речи ее слушает. А Шахмат звала его к людям, в город славный Урук, где правит царь могучий Гильгамеш. Послушался ее Энкиду и пошел за ней.

Гильгамешу в это время снятся божественные вещие сны. Просит он мать свою, мудрую Нинсун[4], растолковать их. Та предупредила сына, что встретит он скоро человека по силе равного себе и найдет в нем друга преданного.

О все видавшем до края мира,

О познавшем моря, перешедшем все горы,

О врагов покорившем вместе с другом,

О постигшем премудрость, о все проницавшем,

Сокровенное видел он, тайное ведал,

Принес нам весть о днях до потопа,

В дальний путь ходил, но устал и смирился,

Рассказ о трудах на камне высек,

Стеною обнес Урук огражденный,

Светлый амбар Эаны[5] священной. —

Осмотри стену, чьи венцы, как по нити,

Погляди на вал, что не знает подобья,

Прикоснись к порогам, лежащим издревле,

И вступи в Эану, жилище Иштар[6], —

Даже будущий царь не построит такого, —

Поднимись и пройди по стенам Урука,

Обозри основанье, кирпичи ощупай:

Его кирпичи не обожжены ли

И заложены стены не семью ль мудрецами?

Далее недостает около тридцати стихов.

Велик он более всех человеков,

На две трети он бог, на одну — человек он,

Образ его тела на вид несравненен,

Далее недостает четырех стихов.

Стену Урука он возносит.

Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,

Чье оружье в бою не имеет равных, —

Все его товарищи встают по барабану![7]

По спальням страшатся мужи Урука:

“Отцу Гильгамеш не оставит сына!

Днем и ночью буйствует плотью:

Гильгамеш ли то, пастырь огражденного Урука,

Он ли пастырь сынов Урука,

Мощный, славный, все постигший?

Матери Гильгамеш не оставит девы,

Зачатой героем, суженой мужу!”

Часто их жалобу слыхивали боги,

Боги небес призвали владыку Урука:

“Создал ты буйного сына, чья глава, как у тура, подъята,

Чье оружье в бою не имеет равных, —

Все его товарищи встают по барабану,

Отцам Гильгамеш сыновей не оставит!

Днем и ночью буйствует плотью:

Он ли — пастырь огражденного Урука,

Он ли пастырь сынов Урука,

Мощный, славный, всё постигший?

Матери Гильгамеш не оставит девы,

Зачатой героем, суженой мужу!”

Часто их жалобу слыхивал Ану[8].

Воззвали они к великой Аруру:

“Аруру, ты создала Гильгамеша,

Теперь создай ему подобье!

Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,

Пусть соревнуются, Урук да отдыхает”.

Аруру, услышав эти речи,

Подобье Ану[9] создала в своем сердце

Умыла Аруру руки,

Отщипнула глины, бросила на землю,

Слепила Энкиду, создала героя.

Порожденье полуночи, воин Нинурты[10],

Шерстью покрыто все его тело,

Подобно женщине, волосы носит,

Пряди волос как хлеба густые;

Ни людей, ни мира не ведал,

Одеждой одет он, словно Сумукан[11].

Вместе с газелями ест он травы,

Вместе со зверьми к водопою теснится,

Вместе с тварями сердце радует водою.

Человек — ловец-охотник

Перед водопоем его встречает.

Первый день, и второй, и третий

Перед водопоем его встречает.

Увидел охотник — в лице изменился,

Со скотом своим домой вернулся,

Устрашился, умолк, онемел он,

В груди его — скорбь, его лик затмился,

Тоска проникла в его утробу,

Идущему дальним путем стал лицом подобен.

Охотник уста открыл и молвит, вещает он отцу своему:

“Отец, некий муж, что из гор явился, —

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес крепки его руки, —

Бродит вечно по всем горам он,

Постоянно со зверьем к водопою теснится,

Постоянно шаги направляет к водопою.

Боюсь я его, приближаться не смею!

Я вырою ямы — он их засыплет,

Я поставлю ловушки — он их вырвет,

Из рук моих уводит зверье и тварь степную, —

Он мне не дает в степи трудиться!”

Отец его уста открыл и молвит, вещает он охотнику:

“Сын мой, живет Гильгамеш в Уруке,

Нет никого его сильнее,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки!

Иди, лицо к нему обрати ты,

Ему расскажи о силе человека.

Даст тебе он блудницу — приведи ее с собою.

Победит его женщина, как муж могучий!

Когда он поит зверье у водопоя,

Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, —

Увидев ее, приблизится к ней он —

Покинут его звери, что росли с ним в пустыне!

Совету отца он был послушен,

Охотник отправился к Гильгамешу,

Пустился в путь, стопы обратил к Уруку,

Пред лицом Гильгамеша промолвил слово.

“Некий есть муж, что из гор явился,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки!

Бродит вечно по всем горам он,

Постоянно со зверьем к водопою теснится,

Постоянно шаги направляет к водопою.

Боюсь я его, приближаться не смею!

Я вырою ямы — он их засыплет,

Я поставлю ловушки — он их вырвет,

Из рук моих уводит зверье и тварь степную, —

Он мне не дает в степи трудиться!”

Гильгамеш ему вещает, охотнику:

“Иди, мой охотник, блудницу Шамхат приведи с собою,

Когда он поит зверей у водопоя,

Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, —

Ее увидев, к ней подойдет он —

Покинут его звери,, что росли с ним в пустыне.

Пошел охотник, блудницу Шамхат увел с собою,

Отправились в путь, пустились в дорогу,

В третий день достигли условленного места.

Охотник и блудница сели в засаду —

Один день, два дня сидят у водопоя.

Приходят звери, пьют у водопоя,

Приходят твари, сердце радуют водою,

И он, Энкиду, чья родина — горы,

Вместе с газелями ест он травы,

Вместе со зверьми к водопою теснится,

Вместе с тварями сердце радует водою.

Увидала Шамхат дикаря-человека,

Мужа-истребителя из глуби степи:

“Вот он, Шамхат! Раскрой свое лоно,

Свой срам обнажи, красы твои да постигнет!

Увидев тебя, к тебе подойдет он —

Не смущайся, прими его дыханье,

Распахни одежду, на тебя да ляжет!

Дай ему наслажденье, дело женщин, —

Покинут его звери, что росли с ним в пустыне,

К тебе он прильнет желанием страстным”.

Раскрыла Шамхат груди, свой срам обнажила,

Не смущалась, приняла его дыханье,

Распахнула одежду, и лег он сверху,

Наслажденье дала ему, дело женщин,

И к ней он прильнул желанием страстным.

Шесть дней миновало, семь дней миновало —

Неустанно Энкиду познавал блудницу.

Когда же насытился лаской,

К зверью своему обратил лицо он.

Увидав Энкиду, убежали газели,

Степное зверье избегало его тела.

Вскочил Энкиду, — ослабели мышцы,

Остановились ноги, — и ушли его звери.

Смирился Энкиду, — ему, как прежде, не бегать!

Но стал он умней, разуменьем глубже, —

Вернулся и сел у ног блудницы,

Блуднице в лицо он смотрит,

И что скажет блудница, — его слушают уши.

Блудница ему вещает, Энкиду:

“Ты красив, Энкиду, ты богу подобен, —

Зачем со зверьем в степи ты бродишь?

Давай введу тебя в Урук огражденный,

К светлому дому, жилищу Ану,

Где Гильгамеш совершенен силой

И, словно тур, кажет мощь свою людям!”

Сказала — ему эти речи приятны,

Его мудрое сердце ищет друга.

Энкиду ей вещает, блуднице:

“Давай же, Шамхат, меня приведи ты

К светлому дому святому, жилищу Ану,

Где Гильгамеш совершенен силой

И, словно тур, кажет мощь свою людям.

Я его вызову, гордо скажу я,

Закричу средь Урука: я — могучий,

Я один лишь меняю судьбы,

Кто в степи рожден, — велика его сила!”

“Пойдем, Энкиду, лицо обрати к Уруку, —

Где бывает Гильгамеш — я подлинно знаю:

Поедем же, Энкиду, в Урук огражденный,

Где гордятся люди царственным платьем,

Что ни день, то они справляют праздник,

Где кимвалов и арф раздаются звуки,

А блудницы. красотою славны:

Сладострастьем полны, — сулят отраду —

Они с ложа ночного великих уводят.

Энкиду, ты не ведаешь жизни, —

Покажу Гильгамеша, что рад стенаньям.

Взгляни на него, в лицо погляди ты —

Прекрасен он мужеством, силой мужскою,

Несет сладострастье всё его тело,

Больше тебя он имеет мощи,

Покоя не знает ни днем, ни ночью!

Энкиду, укроти твою дерзость:

Гильгамеш — его любит Шамаш,

Ану, Эллиль и Эа его вразумили.

Прежде чем с гор ты сюда явился,

Гильгамеш среди Урука во сне тебя видел.

Встал Гильгамеш и сон толкует,

Вещает он своей матери:

“Мать моя, сон я увидел ночью:

Мне явились в нем небесные звезды,

Падал на меня будто камень с неба.

Поднял его — был меня он сильнее,

Тряхнул его — стряхнуть не могу я,

Край Урука к нему поднялся,

Против него весь край собрался,

Народ к нему толпою теснится,

Все мужи его окружили,

Все товарищи мои целовали ему ноги.

Полюбил я его, как к жене прилепился.

И к ногам твоим его принес я,

Ты же его сравняла со мною”.

Мать Гильгамеша мудрая, — все она знает, — вещает она своему господину,

Нинсун мудрая, — все она знает, — вещает она Гильгамешу:

“Тот, что явился, как небесные звезды,

Что упал на тебя, словно камень с неба, —

Ты поднял его — был тебя он сильнее,

Тряхнул его — и стряхнуть не можешь,

Полюбил его, как к жене прилепился,

И к ногам моим его принес ты,

Я же его сравняла с тобою —

Сильный придет сотоварищ, спаситель друга,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки, —

Ты полюбишь его, как к жене прильнешь ты,

Он будет другом, тебя не покинет —

Сну твоему таково толкованье”.

Гильгамеш ей, матери своей, вещает:

“Мать моя, снова сон я увидел:

В огражденном Уруке топор упал, а кругом толпились:

Край Урука к нему поднялся,

Против него весь край собрался,

Народ к нему толпою теснится, —

Полюбил я его, как к жене прилепился,

И к ногам твоим его принес я,

Ты же его сравняла со мною”.

Мать Гильгамеша мудрая, — все она знает, — вещает она своему сыну,

Нинсун мудрая, — все она знает, — вещает она Гильгамешу:

“В том топоре ты видел человека,

Ты его полюбишь, как к жене прильнешь ты,

Я же его сравняю с тобою —

Сильный, я сказала, придет сотоварищ, спаситель Друга.

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки!”

Гильгамеш ей, матери своей, вещает:

“Если. Эллиль повелел — да возникнет советчик,

Мне мой друг советчиком да будет,

Я моему другу советчиком да буду!”

Так свои сны истолковал он”.

Рассказала Энкиду Шамхат сны Гильгамеша, и оба стали любиться.


Таблица II

Хумбаба, VII в. до н.э. (Британский музей)

 

Шахмат привела Энкиду к людям, напоила, накормила, одела в красивые одежды, и стал он жить с пастухами, охраняя ночью стада от львов. Но однажды он встретился с Гильгамешем, и случилось все так, как предсказала мудрая Нинсун. Сначала повздорили богатыри, сошлись в битве, и не было на земле сражения подобного этому. Долго они бились, но одолеть друг друга так и не смогли. Зато, обнявшись, стали друзьями. Гильгамеш представил Энкиду своей матери и назвал своим братом.

Шло время, Энкиду все более и более печалился. Гильгамеш стал расспрашивать нового друга о причинах его тоски и тот ответил, что жалеет, когда сила такая буйная и неуемная как у него пропадает без толку в городе.

Тут же предложил Гильгамеш заняться изгнанием всего злого с земли, а начать с гор, где живет чудище злобное по имени Хумбаба[12] (это аккадское имя чудовища, у шумеров оно звучит Хувава). Энкиду предупреждает, что силы в этом бою будут неравные, Хумбабу победить смертные не могут, но правитель Урука уже загорелся походом и его теперь не остановить.

Стали друзья готовиться к походу, мастера им оружие отливали, топоры боевые, кинжалы да палицы. Собрался совет мужей Урука, попробовали отговорить Гильгамеша, но, видя, что бесполезно это, благославили. Помолился царь богу Шамашу[13], и двинулись они в путь.

В начале таблицы Ниневийской версии недостает — если не считать маленьких обломков с клинописью — около ста тридцати пяти строк, содержавших эпизод, который в Старовавилонской версии — так называемой Пеннсильванской таблице — излагается так:

* “... Энкиду, встань, тебя поведу я

* К храму Эане, жилищу Ану,

* Где Гильгамеш совершенен в деяньях.

* А ты, как себя, его полюбишь!

* Встань с земли, с пастушьего ложа!”

* Услыхал ее слово, воспринял речи,

* Женщины совет запал в его сердце.

* Ткань разорвала, одной его одела,

* Тканью второю сама оделась,

* За руку взяв, повела, как ребенка,

* К стану пастушьему, к скотьим загонам.

* Там вокруг них пастухи собралися,

Шепчут они, на него взирая:

“Муж тот с Гильгамешем сходен обличьем,

Ростом пониже, но костью крепче.

То, верно, Энкиду, порожденье степи,

Во всей стране рука его могуча,

Как из камня с небес, крепки его руки:

* Молоко звериное сосал он!”

* На хлеб, что перед ним положили,

* Смутившись, он глядит и смотрит:

* Не умел Энкиду питаться хлебом,

* Питью сикеры обучен не был.

* Блудница уста открыла, вещает Энкиду:

* “Ешь хлеб, Энкиду, — то свойственно жизни

* Сикеру пей — суждено то миру!”

* Досыта хлеба ел Энкиду,

* Сикеры испил он семь кувшинов.

* Взыграла душа его, разгулялась,

* Его сердце веселилось, лицо сияло.

* Он ощупал свое волосатое тело,

* Умастился елеем, уподобился людям,

* Одеждой оделся, стал похож на мужа.

* Оружие взял, сражался со львами —

* Пастухи покоились ночью.

* Львов побеждал и волков укрощал он —

* Великие пастыри спали:

* Энкиду — их стража, муж неусыпный.

Весть принесли в Урук огражденный Гильгамешу:

Далее в Старовавилонской версии недостает около пяти-шести стихов.

* Энкиду с блудницей предавался веселью,

* Поднял взор, человека видит, —

* Вещает он блуднице:

* “Шамхат, приведи человека!

* Зачем он пришел? Хочу знать его имя!”

* Кликнула, блудница человека,

* Тот подошел и его увидел.

* “Куда ты, о муж, поспешаешь? Для чего поход твой трудный?”

* Человек уста открыл, вещает Энкиду:

* “В брачный покой меня позвали,

* Но удел людей — подчиненье высшим!

* Грузит город кирпичом корзины,

* Пропитанье города поручено хохотуньям,

* Только царю огражденного Урука

* Брачный покой открыт бывает,

* Только Гильгамешу, царю огражденного Урука,

* Брачный покой открыт бывает, —

* Обладает он суженой супругой!

* Так это было; скажу я: так и будет,

* Совета богов таково решенье,

* Обрезая пуповину, так ему судили!”

* От слов человека лицом побледнел он.

Недостает около пяти стихов.

* Впереди идет Энкиду, а Шамхат сзади,

Далее сохранился отрывок из основной Ниневийской версии.

Вышел Энкиду на улицу огражденного Урука:

“Назови хоть тридцать могучих, — сражусь я с ними!”

В брачный покой преградил дорогу.

Край Урука к нему поднялся,

Против него весь край собрался,

Народ к нему толпою теснится,

Мужи вкруг него собралися,

Как слабые ребята, целуют ему ноги:

“Прекрасный отныне герой нам явился!”

Было в ту ночь для Ишхары постелено ложе,

Но Гильгамешу, как бог, явился соперник:

В брачный покой Энкиду дверь заградил ногою,

Гильгамешу войти он не дал.

Схватились в двери брачного покоя,

Стали биться на улице, на широкой дороге, —

Обрушились сени, стена содрогнулась.

* Преклонил Гильгамеш на землю колено,

* Он смирил свой гнев, унял свое сердце

* Когда унялось его сердце, Энкиду вещает Гильгамешу:

* “Одного тебя мать родила такого,

* Буйволица Ограды[14], Нинсун!

* Над мужами главою ты высоко вознесся,

* Эллиль над людьми судил тебе царство!”

Из дальнейшего текста II таблицы в Ниневийской версии опять сохранились лишь ничтожные отрывки; ясно лишь, что Гильгамеш приводит своего друга к своей матери Нинсун.

Во всей стране рука его могуч,

Как из камня с небес, крепки его руки!

Благослови его быть мне братом!”

Мать Гильгамеша уста открыла, вещает своему господину,

Буйволица Нинсун вещает Гильгамешу:

“Сын мой, [...]

Горько [...]”

Гильгамеш уста открыл и матери своей вещает:

[...]

Подошел он к дверям, вразумил меня мощью

Горько упрекал он меня за буйство.

Не имеет Энкиду ни матери, ни друга,

Распущенные волосы никогда не стриг он,

В степи он рожден, с ним никто не сравнится

Стоит Энкиду, его слушает речи,

Огорчился, сел и заплакал,

Очи его наполнились слезами:

Без дела сидит, пропадает сила.

Обнялись оба друга, сели рядом,

За руки взялись, как братья родные.

Далее содержание может быть восстановлено по III, так называемой Йельской таблице Старовавилонской версии.

* Гильгамеш наклонил. лицо, вещает Энкиду:

* “Почему твои очи наполнились слезами,

* Опечалилось сердце, вздыхаешь ты горько?”

Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

* “Вопли, друг мой, разрывают мне горло:

* Без дела сижу, пропадает сила”.

Гильгамеш уста открыл, вещает Энкиду:

* “Друг мой, далеко есть горы Ливана,

* Кедровым те горы покрыты лесом,

* Живет в том лесу свирепый Хумбаба, —

* Давай его вместе убьем мы с тобою,

* И все, что есть злого, изгоним из мира!

* Нарублю я кедра, — поросли им горы, —

* Вечное имя себе создам я!”

* Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

* “Ведомо, друг мой, в горах мне было,

* Когда бродил со зверьем я вместе:

* Рвы там на поприще есть вкруг леса, —

* Кто же проникнет в средину леса?

* Хумбаба — ураган его голос,

* Уста его — пламя, смерть — дыханье!

* Зачем пожелал ты свершать такое?

* Неравен бой в жилище Хумбабы!”

* Гильгамеш уста открыл., вещает Энкиду:

* “Хочу я подняться на гору кедра,

* И в лес Хумбабы войти я. желаю,

Недостает двух-четырех стихов.

* Боевой топор я на пояс повешу —

* Ты иди сзади, я пойду перед тобою!”

* Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

* “Как же пойдем мы, как в лес мы вступим?

* Бог Вэр[15], его хранитель, — он могуч, неусыпен,

* А Хумбаба — Шамаш наделил его силой,

* Адду наделил его отвагой,

* [...]

Чтоб кедровый лес оберегал он,

Ему вверил Эллиль страхи людские.

Хумбаба — ураган его голос,

Уста его — пламя, смерть — дыханье!

Люди молвят — тяжек и путь к тому лесу —

Кто же проникнет в середину леса?

Чтоб кедровый лес оберегал он,

Ему вверил Эллиль страхи людские,

И кто входит в тот лес, того слабость объемлет”.

* Гильгамеш уста открыл, вещает Энкиду:

* “Кто, мой друг, вознесся на небо?

* Только боги с Солнцем пребудут вечно,

* А человек — сочтены его годы,

* Что б он ни делал, — все ветер!

* Ты и сейчас боишься смерти,

* Где ж она, сила твоей отваги?

Я пойду перед тобою, а ты кричи мне: “Иди, не бойся!”

* Если паду я — оставлю имя:

* “Гильгамеш принял бой со свирепым Хумбабой!”

* Но родился в моем доме ребенок, —

* К тебе подбежал: “Скажи мне, все ты знаешь:

* [...]

* Что совершил мой отец и друг твой?”

* Ты ему откроешь мою славную долю!

* [...]

* А своими речами ты печалишь мне сердце!

* Подниму я руку, нарублю я кедра,

* Вечное имя себе создам я!

* Друг мой, мастерам я дам повинность:

* Оружие пусть отольют перед нами”.

* Повинность мастерам они дали, —

* Сели мастера, обсуждают.

* Секиры отлили большие, —

* Топоры они отлили в три таланта;

* Кинжалы отлили большие, —

* Лезвия по два таланта,

* Тридцать мин выступы по сторонам у лезвий,

* Тридцать мин золота, — рукоять кинжала, —

* Гильгамеш и Энкиду несли по десять талантов.

* С ворот Урука сняли семь запоров,

* Услыхав о том, народ собрался,

* Столпился на улице огражденного Урука.

* Гильгамеш ему явился,

Собранье огражденного Урука перед ним уселось.

* Гильгамеш так им молвит:

* “Слушайте, старейшины огражденного Урука,

* Слушай, народ огражденного Урука,

* Гильгамеша, что сказал: хочу я видеть,

* Того, чье имя опаляет страны.

* В кедровом лесу его хочу победить я,

* Сколь могуч я, отпрыск Урука, мир да услышит!

* Подниму я руку, нарублю я кедра,

* Вечное имя себе создам я!”

* Старейшины огражденного Урука

* Гильгамешу отвечают такою речью:

* “Ты юн, Гильгамеш, и следуешь сердцу,

* Сам ты не ведаешь, что совершаешь!

* Мы слыхали, — чудовищен образ Хумбабы, —

* Кто отразит его оружье?

* Рвы там на поприще есть вкруг леса, —

* Кто же проникнет в середину леса?

* Хумбаба — ураган его голос,

* Уста его пламя, смерть — дыханье!

* Зачем пожелал ты свершать такое?

* Неравен бой в жилище Хумбабы!”

* Услыхал Гильгамеш советников слово,

* На друга он, смеясь, оглянулся:

* “Вот что теперь скажу тебе, друг мой, —

* Боюсь я его, страшусь я сильно:

* В кедровый лес пойду я с тобою,

* Чтоб там не бояться — убьем Хумбабу!”

* Старейшины Урука вещают Гильгамешу:

* [“...

* ...]

* Пусть идет с тобой богиня, пусть хранит тебя бог твой,

* Пусть ведет тебя дорогой благополучной,

* Пусть возвратит тебя к пристани Урука!”

* Перед Шамашем встал Гильгамеш на колени:

* “Слово, что сказали старцы, я слышал, —

* Я иду, но к Шамашу руки воздел я:

* Ныне жизнь моя да сохранится,

* Возврати меня к пристани Урука,

* Сень твою простри надо мною!”

В Старовавилонской версии, следует несколько разрушенных стихов, из которых можно предположить, что Шамаш дал двусмысленный ответ на гаданье героев.

* Когда услыхал предсказанье — [...

* ...] он сел и заплакал,

* По лицу Гильгамеша побежала слезы.

* “Иду я путем, где еще не ходил я,

* Дорогой, которую весь край мой не знает.

* Если ныне я буду благополучен,

* В поход уходя по доброй воле, —

* Тебя, о Шамаш, я буду славить,

* Твои кумиры посажу на престолы!”

* Было положено пред ним снаряженье,

* Секиры, кинжалы большие,

* Лук и колчан — их дали ему в руки.

* Взял он топор, набил колчан свой,

* На плечо надел он лук аншанский,

* Кинжал заткнул он себе за пояс, —

Приготовились они к походу.

Следуют две неясные строки, затем две соответствующие несохранившейся первой строке III таблицы Ниневийской версии.


Таблица III

По пути друзья решают зайти в Эгальмах[16], попрощаться с матерью Гильгамеша, богиней Нинсун. Та обеспокоилась опасным предприятием сына. Она надевает ритуальные одежды и возносит молитвы богу Шамашу, чтобы он охранял его в пути. На прощание Нинсун дает Энкиду талисман.

* Старейшины его благословляют

* На дорогу Гильгамешу дают советы:

“Гильгамеш, на силу ты свою не надейся,

Лицом будь спокоен, ударяй же верно;

Впереди идущий сотоварища спасает:

Кто ведал тропы, сохранил он друга;

Пускай Энкиду идет пред тобою, —

Он знает дорогу к кедровому лесу,

Битвы он видел, бой ему ведом.

Энкиду, береги сотоварища, храни ты друга,

Через рытвины носи на руках его тело;

Мы в совете тебе царя поручаем,

Как вернешься ты — нам царя поручишь!”

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он Энкиду:

“Давай, мой друг, пойдем в Эгальмах

Пред очи Нинсун, царицы великой!

Нинсун мудрая, — все она знает, —

Путь разумный нашим стопам установит!”

За руки взялись они друг с другом,

Гильгамеш и Энкиду пошли в Эгальмах

Пред очи Нинсун, царицы великой.

Вступил Гильгамеш в покой царицын:

“Я решился, Нинсун, идти походом,

Дальней дорогой, туда, где Хумбаба,

В бою неведомом буду сражаться,

Путем неведомым буду ехать.

Пока я хожу, и назад не вернулся,

Пока не достигну кедрового леса,

Пока мной не сражен свирепый Хумбаба,

И все, что есть злого, не изгнал я из мира, —

Облачись в одеянье, достойное тела,

Кадильницы Шамашу ставь пред собою!”

Эти речи сына ее, Гильгамеша,

Печально слушала Нинсун, царица.

Вступила Нинсун в свои покой,

Умыла тело мыльным корнем,

Облачилась в одеянья, достойные тела,

Надела ожерелье, достойное груди,

Опоясана лентой, увенчана тиарой

Чистой водой окропила землю,

Взошла по ступеням, поднялась на крышу.

Поднявшись, для Шамаша свершила воскуренье.

Положила мучную жертву и перед Шамашем воздела руки:

“Зачем ты мне дал в сыновья Гильгамеша

И вложил ему в грудь беспокойное сердце?

Теперь ты коснулся его, и пойдет он

Дальней дорогой, туда, где Хумбаба,

В бою неведомом будет сражаться,

Путем неведомым будет ехать,

Пока он ходит, и назад не вернулся,

Пока не достигнет кедрового леса,

Пока не сражен им свирепый Хумбаба,

И все, что есть злого, что ты ненавидишь, не изгнал он из мира, —

В день, когда ты ему знаменье явишь,

Пусть, тебя не страшась, тебе Айа-невеста напомнит,

Чтобы, ты поручал его стражам ночи

В час вечерний, когда на покой ты уходишь!”

Далее недостает около девяноста строк.

Потушила курильницу, завершила молитву,

Позвала Энкиду и весть сообщила:

“Энкиду могучий, не мною рожденный!

Я тебя объявила посвященным Гильгамешу

Вместе с жрицами и девами, обреченными богу”.

На шею Энкиду талисман надела,

За руки взялись с ним жены бога,

А дочери бога его величали.

“Я — Энкиду! В поход Гильгамеш меня взял с собою!” —

“Энкиду в поход Гильгамеш взял с собою!”

Недостает двух стихов.

“... .Пока он ходит, и назад не вернулся,

Пока не достигнет кедрового леса. —

Месяц ли пройдет — я с ним буду вместе

Год ли пройдет — я с ними буду вместе!”

Далее недостает свыше ста тридцати строк.


Таблица IV

Шли они целый день, пока не достигли Евфрата. Остановились на ночлег, и Гильгамешу приснился сон. Будто стояли они под горою огромною, гора вдруг упала и всех придавила. Взволнованный Гильгамеш рассказывает сон Энкиду и тот трактует его так, что гора — это Хумбаба, они повалят его и победят.

Пошли они дальше. На следующую ночь Гильгамешу опять снится сон. Будто земля под ним растрескалась, он погнался за громадным туром, схватил его за рог. Этот фрагмент плохо сохранился, но в результате правитель Урука смог напиться воды. И опять Энкиду дает благоприятное толкование: тур — бог Шамаш, который дарует им удачу.

Достигли друзья наконец гор, и снится Гильгамешу третий сон. Будто сделался день темнее ночи, земля загромыхала, молния засверкала, а смерть полилась вокруг ливнем. Тут утерян большой отрывок. Возможно герои отступили назад, а потом вновь вернулись к горам и по пути Гильгамеш опять видит сны.

Гильгамеш с молитвой обращается к солнечному богу Шамашу, героя начинают одолевать сомнения, но Энкиду утешает его тем, что их сила в единстве: “Два львенка вместе — льва сильнее”.

От этой таблицы во всех версиях сохранились только фрагменты, взаимное расположение которых не вполне ясно.

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

Пятьдесят прошли они за день поприщ,

Путь шести недель прошли — на третий день достигли Евфрата.

Перед Солнцем вырыли колодец,

[...]

Поднялся Гильгамеш на гору, поглядел на окрестность:

“Гора, принеси мне сон благоприятный!”

Следует четыре непонятных строки; по-видимому, Энкиду сооружает палатку для Гильгамеша.

Гильгамеш подбородком уперся в колено, —

Сон напал на него, удел человека.

Среди ночи сон его прекратился,

Встал, говорит со своим он другом:

“Друг мой, ты не звал? Отчего я проснулся?

Друг мой, сон я нынче увидел,

Сон, что я видел, — весь он страшен:

Под обрывом горы стоим мы с тобою,

Гора упала и нас придавила,

Мы [...].

Кто в степи рожден — ему ведома мудрость!”

Вещает другу Гильгамешу, ему сон толкует:

“Друг мой, твой сон прекрасен, сон этот для нас драгоценен,

Друг мой, гора, что ты видел, — не страшна нисколько:

Мы схватим Хумбабу, его повалим,

А труп его бросим на порутанье!

Утром от Шамаша мы слово доброе услышим!”

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

Пятьдесят прошли они за день поприщ,

Путь шести недель прошли — на третий день

достигли [...]

Перед Солнцем вырыли колодец,

[...]

Поднялся Гильгамеш на гору, посмотрел на окрестность:

“Гора, принеси мне сон благоприятный!”

[...]

Среди ночи сон его прекратился,

Встал, говорит со своим он другом:

“Друг мой, ты не звал? Отчего я проснулся?

Друг мой, второй я сон увидел:

* Земля растрескалась, земля опустела, земля была в смятенье,

* Я схватил было тура степного,

* От рева его земля раскололась,

* От поднятой пыли затмилось небо,

* Перед ним я пал на колено;

* Но схватил [...]

* Руку протянул, с земли меня поднял,

* Утолил мой голод, водой напоил из меха”.

* “Бог, мой друг, к которому идем мы,

* Он не тур, а тот не враждебен вовсе;

* Тур в твоем сне — это Шамаш светлый,

* Руку нам в беде подает он;

* Тот, кто водою тебя поил из меха, —

* Это почтил тебя твой бог, Лугальбанда!

* Некое свершим мы дело, какого в мире не бывало!

Утром от Шамаша мы слово доброе услышим!”

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

Пятьдесят прошли они за день поприщ —

Путь шести недель прошли и достигли горы Ливана.

Перед Солнцем вырыли колодец,

[...]

Поднялся Гильгамеш на гору, посмотрел на окрестность:

“Гора, принеси мне сон благоприятный!”

Гильгамеш подбородком уперся в колено —

Сон напал на него, удел человека.

Среди ночи сон его прекратился,

Встал, говорит со своим он другом:

“Друг мой, ты не звал? Отчего я проснулся?

Ты меня не тронул? Отчего я вздрогнул?

Не бог ли прошел? Отчего трепещет мое тело?

Друг мой, третий сон я увидел,

Сон, что я видел, — весь он страшен!

Вопияло небо, земля громыхала,

День затих, темнота наступила,

Молния сверкала, полыхало пламя,

Огонь разгорался, смерть лила ливнем, —

Померкла зарница, погасло пламя,

Жар опустился, превратился в пепел —

В степь мы вернемся, — совет нам нужен!”

Тут Энкиду сон его понял, вещает Гильгамешу:

Далее недостает около ста двадцати стихов; сохранились отдельные отрывки, из которых можно заключить, что герои, возможно, отступили, но затем повторили путешествие, во время которого Гильгамеш. видел еще три сна. Последний (?) из снов, в котором Гильгамеш видел великана, Энкиду истолковывает так:

“Друг мой, таково тому сну толкованье:

Хумбабу, — того, что подобен великану, —

Пока свет не забрезжит, мы его одолеем,

Над ним мы с тобою победу добудем,

На Хумбабу, кого мы ненавидим яро,

Мы наступим ногою победоносно!”

Однако по каким-то причинам героям нет удачи, и Гильгамеш вновь взывает к богу Шамашу.

Перед Шамашем, воином, бегут его слезы:

“Что ты Нинсун в Уруке поведал,

Вспомни, приди и услышь нас!”

Гильгамеша, отпрыска огражденного Урука, —

Уст его речь услышал Шамаш —

Внезапно с неба призыв раздался:

“Поспеши, подступи к нему, чтоб в лес не ушел он,

Не вошел бы в заросли, от вас бы не скрылся!

Он еще не надел свои семь одеяний ужасных,

Одно он надел, а шесть еще сняты”.

А они меж собою схватились,

Словно буйные туры бодают друг друга:

Всего раз закричал еще, полный гнева,

Страж лесов закричал из зарослей дальних,

Хумбаба, как гром, закричал издалека!

Гильгамеш уста открыл, ему вещает, Энкиду:

“Один — лишь один, ничего он не может,

Чужаками мы здесь будем поодиночке:

По круче один не взойдет, а двое — взберутся,

[...]

Втрое скрученный канат не скоро порвется[17],

Два львенка вместе — льва сильнее!”

Далее недостает около двадцати строк.

Энкиду уста открыл, ему вещает, Гильгамешу:

“Если бы в лес мы с тобою спустились,

Ослабеет тело, олемеют мои руки”.

Гильгамеш уста открыл, вещает он Энкиду:

“Друг мой, ужели мы будем так жалки?

Столько гор уже перешли мы,

Убоимся ли той, что теперь перед нами,

Прежде чем мы нарубим кедра?

Друг мой, в сраженьях ты сведущ, битвы тебе знакомы,

Натирался ты зельем и смерти не страшишься,

[...]

Как большой барабан гремит твой голос!

Пусть сойдет с твоих рук онеменье,

Пусть покинет слабость твое тело,

Возьмемся за руки, пойдем же, друг мой!

Пусть загорится твое сердце сраженьем!

Забудь о смерти, — достигнешь жизни!

Человек осторожный и неустрашимый,

Идя впереди, себя сохранил бы и товарища спас бы, —

Далеко они свое прославили бы имя!”

Так достигли они до кедрового леса,

Прекратили свои речи и встали оба.


Таблица V

Достигли путешественники наконец кедрового леса и стали рубить деревья. Тут появился Хумбаба, завязалась битва, описание которой почти не сохранилось. Хумбаба был вооружен семью какими-то смертоносными лучами, которые сжигали все вокруг. Однако бог Шамаш был на стороне героев, он послал им на помощь восемь ветров, которые помогли одолеть чудище.

Хумбаба стал молить о пощаде, но Энкиду уговорил друга прикончить его. Убили они Хумбабу с трех ударов и застонали все кедры, скорбя о кончине своего стража. Друзьям удалось также уничтожить и загадочные смертоносные лучи, так что они перестали жечь людей. Всю ночь Гильгамеш рубил кедры, а Энкиду корчевал пни.

Остановились у края леса,

Кедров высоту они видят,

Леса глубину они видят,

Где Хумбаба ходит, — шагов не слышно:

Дороги проложены, путь удобен.

Видят гору кедра, жилище богов, престол Ирнини[18].

Пред горою кедры несут свою пышность,

Тонь хороша их, полна отрады,

Поросло там терньем, поросло кустами,

Кедры растут, растут олеандры.

Лес на целое поприще рвы окружают,

И еще на две трети рвы окружают.

Далее недостает почти шестидесяти стихов. В сохранившихся отрывках говорится о “выхваченных течах”, “отравленном железе”, о том, что Хумбаба (?) “надел” свои ужасные одеянья-лучи (?), и о возможном “проклятье Эллиля”.

Далее идет речь Энкиду:

Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:

“Хумбаба [...]

Один — лишь один, ничего он не может,

Чужаками мы здесь будем поодиночке,

По круче один не взойдет, а двое — взберутся,

[...]

Втрое скрученный канат не скоро порвется,

Два львенка вместе – льва сильнее!

Далее до конца таблицы V текст Ниневийской версии не сохранился; судя по отрывку хеттского перевода эпоса, герои принялись рубить кедры, но были устрашены появлением Хумбабы, однако Шамаш закричал им с неба, чтобы они не боялись, и послал им на помощь восемь ветров, с помощью которых герои одолели Хумбабу, Хумбаба стал просить пощады, но Энкиду отсоветовал Гильгамешу щадить его. Помимо того, нужно было еще “убить” по отдельности волшебные “лучи-одеянья” Хумбабы. Дальнейшее известно лишь из Старовавилонской версии, в так называемом фрагменте Бауэра.

* Гильгамеш ему вещает, Энкиду:

* “Когда подойдем мы убить Хумбабу,

* Лучи сиянья в смятенье исчезнут,

* Лучи сиянья исчезнут, свет затмится!”

* Энкиду ему вещает, Гильгамешу:

* “Друг мой, птичку поймай, — не уйдут и цыплята!

* Лучи сиянья потом поищем,

* Как цыплята в траве, они разбегутся.

* Самого срази, — а прислужников позже”.

* Как услышал Гильгамеш сотоварища слово, —

* Боевой топор он поднял рукою,

* Выхватил из-за пояса меч свой, —

* Гильгамеш поразил его (Хумбабу) в затылок,

* Его друг, Энкиду, его в грудь ударил;

* На третьем ударе пал он,

* Замерли его буйные члены,

* Сразили они наземь стража, Хумбабу, —

* На два поприща вокруг застонали кедры:

* С ним вместе убил Энкиду леса и кедры.

* Сразил Энкиду стража леса,

* Чье слово чтили Ливан и Сариа,

* Покой объял высокие горы,

* Покой объял лесистые вершины.

* Он сразил защитников кедра —

* Разбитые лучи Хумбабы.

* Когда их всех семерых убил он,

* Боевую сеть и кинжал в семь талантов, —

* Груз в восемь талантов, — снял с его тела,

* Жилище Ануннаков[19] тайное открыл он.

* Гильгамеш деревья рубит, Энкиду пни корчует.

* Энкиду ему вещает, Гильгамешу:

* “Друг мой, Гильгамеш! Мы кедр убили, —

* Повесь боевой топор на пояс,

* Возлей перед Шамашем возлиянье, —

* На берег Евфрата доставим кедры”.

Далее до конца таблицы от текста сохранились только ничтожные фрагменты.


Таблица VI

Умылся Гильгамеш, расчесался, надел чистые одежды и собрался возблагодарить Шамаша за удачный поход, но тут его увидела богиня Иштар (аккадский аналог Инанны) и пленилась красотой богатыря. Она предложила правителю Урука взять ее в жены, однако тот достаточно грубо отказал всемогущей богине. Он припомнил ей судьбы всех ее предыдущих мужей и любовников. Думузи[20] попал в нижний мир; птице-пастушку Иштар сломала крылья; льву, совершенному силой, вырыла ловушки; коню, славному в битве, достались в награду узда и плеть; пастуха-козопаса, что носил ей зольные хлебцы, превратила в волка; садовника, приносившего ей финики, сделала пауком. Гильгамеш заявил, что не хочет стать следующей жертвой коварной Иштар.

Разъяренная богиня отправилась к своему отцу, богу неба Ану, требуя возмездия. Тот вначале отказал ей, намекая на то, что слова Гильгамеша чистая правда. Но Иштар пригрозила, что в противном случае будет мстить сама, откроет врата нижнего мира, выпустит мертвых на землю и тогда погибнет не только Гильгамеш и его город, но и все люди. Ану согласился создать быка, и Иштар погнала его в Урук.

Этот бык небесный размеров был ужасающих. В семь глотков иссушил он Евфрат, от его дыхания разверзались ямы, в которые враз по двести человек помещалось. Жители города в панике разбежались. Вышли навстречу чудовищу друзья-богатыри и одолели его. Энкиду схватил быка за хвост, а Гильгамеш поразил его кинжалом между затылком и шеей. У убитого животного они вырезали сердце и принесли его в жертву Шамашу. Показалась было на стене города Иштар, но Гильгамеш отсек у быка “корень” и бросил в лицо богине, угрожая, что если еще появится, то он ее “в кишки замотает”.

На радостях решили друзья устроить пир в Уруке.

Он умыл свое тело, все оружье блестело,

Со лба на спину власы он закинул,

С грязным он разлучился, чистым он облачился.

Как накинул он плащ и стан подпоясал,

Как венчал Гильгамеш себя тиарой, —

На красоту Гильгамеша подняла очи государыня Иштар:

“Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,

Зрелость тела в дар подари мне!

Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою!

Приготовлю для тебя золотую колесницу,

С золотыми колесами, с янтарными рогами,

А впрягут в нее бури — могучих мулов.

Войди в наш дом в благоухании кедра!

Как входить ты в дом наш станешь,

И порог и престол да целуют твои ноги,

Да преклонят колени государи, цари и владыки,

Да несут тебе данью дар холмов и равнины,

Твои козы тройней, а овцы двойней да рожают,

Твой вьючный осел пусть догонит мула,

Твои кони в колеснице да будут горды в беге,

Под ярмом волы твои да не ведают равных!”

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он государыне Иштар:

“Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены?

Я дам тебе платьев, елея для тела,

Я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу,

Накормлю тебя хлебом, достойным богини,

Вином напою, достойным царицы,

Твое жилище пышно украшу,

Твои амбары зерном засыплю,

Твои кумиры одену в одежды, —

Но в жены себе тебя не возьму я!

Ты — жаровня, что гаснет в холод,

Черная дверь, что не держит ветра и бури,

Дворец, обвалившийся на голову герою,

Слон, растоптавший свою попону,

Смола, которой обварен носильщик,

Мех, из которого облит носильщик,

Плита, не сдержавшая каменную стену,

Таран, предавший жителей во вражью землю,

Сандалия, жмущая ногу господина!

Какого супруга ты любила вечно,

Какую славу тебе возносят?

Давай перечислю, с кем ты блудила!

Супругу юности твоей, Думузи,

Из года в год ты судила рыданья.

Птичку-пастушка еще ты любила —

Ты его ударила, крылья сломала;

Он живет среди лесов и кричит: “Мои крылья!”

И льва ты любила, совершенного силой, —

Семь и семь ему ты вырыла ловушек.

И коня ты любила, славного в битве, —

Кнут, узду и плеть ты ему судила,

Семь поприщ скакать ты ему судила,

Мутное пить ты ему судила,

Его матери, Силили, ты судила рыданья.

И еще ты любила пастуха-козопаса,

Что тебе постоянно носил зольные хлебцы,

Каждый день сосунков тебе резал;

Ты его ударила, превратила в волка, —

Гоняют его свод же подпаски,

И собаки его за ляжки кусают.

Ишуллану, садовника отца, ты любила.

Что тебе постоянно носил фиников гроздья,

Каждый день тебе стол украшая, —

Подняла ты очи, к нему подошла ты:

“О мой Ишуллану[21], твоей зрелости вкусим,

И, рукою обнажась, коснись нашего лона!”

Ишуллану тебе отвечает:

“Чего ты от меня пожелала?

Чего мать не пекла моя, того не едал я, —

Как же буду есть хлеб прегрешенья и скверны?

Будет ли рогожа мне от стужи укрытьем?”

Ты же, услышав эти речи,

Ты его ударила, в паука превратила,

Поселила его среди тяжкой работы, —

Из паутины не вылезть, не спуститься на пол.

И со мной, полюбив, ты так же поступишь!”

Как услышала Иштар эти речи,

Иштар разъярилась, поднялась на небо,

Поднявшись, Иштар пред отцом своим, Ану, плачет,

Пред Анту, ее матерью, бегут ее слезы:

“Отец мой, Гильгамеш меня посрамляет,

Гильгамеш перечислил мои прегрешенья,

Все мои прегрешенья и все мои скверны”.

Ану уста открыл и молвит, вещает ей, государыне Иштар:

“Разве не ты оскорбила царя Гильгамеша,

Что Гильгамеш перечислил твои прегрешенья,

Все твои прегрешенья и все твои скверны?”

Иштар уста открыла и молвит, вещает она отцу своему, Ану:

“Отец, создай Быка мне, чтоб убил Гильгамеша в его жилище,

За обиду Гильгамеш поплатиться должен!

Если же ты Быка не дашь мне —

Поражу я Гильгамеша в его жилище,

Проложу я путь в глубину преисподней,

Подниму я мертвых, чтоб живых пожирали, —

Станет меньше тогда живых, чем мертвых!”

Ану уста открыл и молвит, вещает ей, государыне Иштар:

“Если от меня ты Быка желаешь,

В краю Урука будут семь лет мякины.

Сена для скота должна собрать ты,

Для степного зверья должна травы взрастить ты”.

Иштар уста открыла и молвит, вещает она отцу своему, Ану:

“Для скота я сена в Уруке скопила,

Для степного зверья травы взрастила.

Далее недостает трех-четырех стихов, где говорилось о небесном Быке.

Как услышал Ану эти речи,

Ее он уважил, Быка он создал,

[...]

В Урук с небес погнала его Иштар.

Когда достиг он улиц Урука,

[...]

Спустился к Евфрату, в семь глотков его выпил — река иссякла.

От дыханья Быка разверзлась яма,

Сто мужей Урука в нее свалились.

От второго дыханья разверзлась яма.

Двести мужей Урука в нее свалились.

При третьем дыханье стал плеваться на Энкиду;

Прыгнув, Энкиду за рог Быка ухватился,

Бык в лицо ему брызнул слюною,

Всей толщей хвоста его ударил.

Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Друг мой, гордимся мы нашей отвагой,

Что же мы ответим на эту обиду?”

“Друг мой, видал я Быка свирепость,

Но силы его для нас не опасны.

Вырву ему сердце, положу перед Шамашем, —

Я и ты — Быка убьём мы,

Встану я над его трупом в знак победы,

Наполню рога елеем — подарю Лугальбанде!

За толщу хвоста его ухвати ты,

А я между рогами, меж затылком и шеей,

поражу его кинжалом [...]”.

Погнал Энкиду, Быка повернул он,

За толщу хвоста его ухватил он,

[...]

А Гильгамеш, как увидел дело храброго героя и верного друга, —

Между рогами, меж затылком и шеей

Быка поразил кинжалом.

Как Быка они убили, ему вырвали сердце, перед Шамашем положили,

Удалившись, перед Шамашем ниц склонились,

Отдыхать уселись оба брата.

Взобралась Иштар на стену огражденного Урука,

В скорби распростёрлась, бросила проклятье:

“Горе Гильгамешу! Меня он опозорил, Быка убивши!”

Услыхал Энкиду эти речи Иштар,

Вырвал корень Быка, в лицо ей бросил:

“А с тобой — лишь достать бы, — как с ним бы я сделал,

Кишки его на тебя намотал бы!”

Созвала Иштар любодеиц, блудниц и девок,

Корень Быка оплакивать стали.

А Гильгамеш созвал мастеров всех ремесел, —

Толщину рогов мастера хвалили.

Тридцать мин лазури — их отливка,

Толщиною в два пальца их оправа,

Шесть мер елея, что вошло в оба рога,

Подарил для помазанья своему богу Лугальбанде,

А рога прибил у себя над хозяйским ложем.

Они руки свои омыли в Евфрате,

Обнялись, отправились, едут улицей Урука,

Толпы Урука на них взирают.

Гильгамеш вещает слово простолюдинкам Урука:

“Кто же красив среди героев,

Кто же горд среди мужей?

Гильгамеш красив среди героев,

Энкиду горд среди мужей!”

Бык богинин, кого мы изгнали в гневе.

Не достиг на улицах полноты желанья,

[...]!”

Гильгамеш во дворце устроил веселье,

Заснули герои, лежат на ложе ночи,

Заснул Энкиду — и сон увидел,

Поднялся Энкиду и сон толкует:

Вещает своему он другу:


Таблица VII

В это время боги сошлись на совет. Ану возмущался, зачем убили Быка и Хумбабу. Эллиль поддержал его и присудил Энкиду к смерти, потому что Гильгамеш “умереть не должен”. Шамаш попытался было возразить, но Эллиль накинулся на него и обвинил в по-собничестве преступлению смертных.

Узнали друзья об этом решении богов из сна и впали в отчаяние. Они хотят молить Ану и Элиля о помиловании, Гильгамеш обещает принести богатые дары, но тут раздается голос Шамаша, который лишает их последней надежды. Солнечный бог сообщает, что решение о смерти Энкиду окончательно и бесповоротно.

Гильгамеш плачет, а Энкиду проклинает блудницу Шахмат, которая привела его к людям, желая ей всяческих напастей и горя. Досталось и охотнику, который первый увидел дикаря у водопоя. Но Шамаш устыдил Энкиду, напомнив ему, что Шамхат его поила, кормила и добра желала. От этих слов успокоился гнев Энкиду, и он просит для блудницы всех благ.

Силы стали оставлять богатыря, слег он в постель и на смертном одре снятся ему кошмары, предвещающие скорую кончину.

“Друг мой, о чем совещаются великие боги?

О дальнейшем известно лишь по отрывку из Периферийной версии на хеттском языке:

* Слушай мой сон, что я видел ночью:

* Ану, Эллиль и Шамаш меж собой говорили.

* И Ану Эллилю вещает:

* “Зачем они сразили Быка и Хумбабу?”

* Ану сказал: “Умереть подобает

* Тому, кто у гор похитил кедры!”

* Эллиль промолвил: “Пусть умрет Энкиду,

* Но Гильгамеш умереть не должен!”

* Отвечает Шамаш Эллилю-герою:

* “Не твоим ли веленьем убиты Бык и Хумбаба?

* Должен ли ныне Энкиду умереть безвинно?”

* Разгневался Эллиль на Шамаша-героя:

* “То-то ежедневно в их товарищах ты ходишь!”

* Слег Энкиду перед Гильгамешем,

* По лицу Гильгамеша побежали слезы:

* “Брат, милый брат! Зачем вместо брата меня оправдали?”

* И еще: “Неужели сидеть мне с призраком, у могильного входа?

* Никогда не увидеть своими очами любимого брата?”

Возможно, сюда же относится отрывок Периферийной” версии на аккадском языке, найденный в Мегиддо в Палестине:

* [...]

* Энкиду прикоснулся к его руке, говорит Гильгамешу:

* “Не рубил я кедра, не убивал я Хумбабу.

* [...]

* [...]

* В кедровом лесу, где обитают боги,

* Не убил ни одного я кедра!”

* Гильгамеш от голоса его пробудился,

* И герою так он вещает:

* “Благ этот сон и благоприятен

* Драгоценен и благ, хотя и труден...”

По-видимому, сюда же относится отрывок Ниневийской версии, хотя, возможно, в ней ему предшествовал текст, сильно отличавшийся от приведенной выше Периферийной. После нескольких сильно разрушенных стихов из речи Энкиду идут такие стихи:

Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Давай, мой друг, пойдем и Эллиля попросим!”

У входа в храм они остановились,

Деревянную дверь они увидали.

Ибо Эллилю ее подарил Энкиду,

Энкиду уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Из-за двери деревянной беда случилась!”

Энкиду поднял на дверь свои очи,

С дверью беседует, как с человеком:

“Деревянная дверь, без толка и смысла,

Никакого в ней разумения нету!

Для тебя я дерево искал за двадцать поприщ,

Пока не увидел длинного кедра, —

Тому дереву не было равных в мире!

Восемнадцать сажен ты высотою, шесть сажен ты шириною,

Твой засов, петля и” задвижка длиною двенадцать локтей.

Изготовил, доставил тебя, в Ниппуре украсил —

Знал бы я, дверь, что такова будет расплата,

Что благо такое ты принесешь мне, —

Взял бы топор я, порубил бы в щепы,

Связал бы плот — и пустил бы по водам!

Далее четыре непонятных стиха.

Ану и Иштар мне того не простили!

Ныне же, дверь, — зачем я тебя сделал?

Сам погубил себя благочестивым даром!

Пусть бы будущий царь тебя оправил,

Пусть бы бог изготовил твои дверные створки,

Стер бы мое имя, свое написал бы,

Сорвал бы мою дверь, а свою поставил!”

Его слово услышав, сразу жарко заплакал,

Услыхал Гильгамеш слово друга, Энкиду, — побежали его слезы.

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает Энкиду:

“Тебе бог даровал глубокий разум, мудрые речи —

Человек ты разумный — а мыслишь так странно!

Зачем, мой друг, ты мыслишь так странно?

Драгоценен твой сон, хоть много в нем страха:

Как мушиные крылья, еще трепещут твои губы!

Много в нем страха, но сон этот дорог:

Для живого — тосковать — его доля,

Сон тоску оставляет для живого!

А теперь помолюсь я богам великим, —

Милость взыскуя, обращусь к твоему богу:

Пусть, отец богов, будет милостив Ану,

Даже Эллиль да сжалится, смилуется Шамаш, —

Златом без счета их украшу кумиры!”

Услыхал его Шамаш, воззвал к нему с неба:

“Не трать, о царь, на кумиры злата, —

Слово, что сказано, бог не изменит,

Слово, что сказано, не вернет, не отменит,

Жребий, что брошен, не вернет, не отменит, —

Судьба людская проходит, — ничто не останется в мире!”

На веление Шамаша поднял голову Энкиду,

Перед Шамашем бегут его слезы:

“Я молю тебя, Шамаш, из-за судьбы моей враждебной —

Об охотнике, ловце-человеке, —

Он не дал достичь мне, чего друг мой достигнул,

Пусть охотник не достигнет, чего друзья его достигли!

Пусть будут руки его слабы, прибыток скуден,

Пусть его пред тобою уменьшится доля,

Пусть зверь в ловушку нейдет, а в щели уходит!

Пусть охотник не исполнит желания сердца!

На Шамхат во гневе навел он проклятье:

“Давай, блудница, тебе долю назначу,

Что не кончится на веки вечные в мире;

Прокляну великим проклятьем,

Чтобы скоро то проклятье тебя бы постигло:

Пусть ты не устроишь себе дома на радость,

Пусть ты не полюбишь нагуляной дочки,

Пусть не введешь на посиделки девичьи,

Пусть заливают пивом твое прекрасное лоно,

Пусть пьяный заблюет твое платье в праздник,

Пусть он отберет твои красивые бусы,

Пусть горшечник вдогонку тебе глину швыряет,

Пусть из светлой доли ничего тебе не будет,

Чистое серебро, гордость людей и здоровье,

Пусть у тебя не водятся в доме,

Пусть будут брать наслажденье от тебя у порогов,

Перекрестки дорог тебе будут жилищем,

Пустыри пускай тебе будут ночевкой,

Тень стены обиталищем будет,

Отдыха пусть твои ноги не знают,

По щекам пусть бьют калека и пьяный,

Пусть кричит на тебя жена верного мужа,

Пусть не чинит твою кровлю строитель,

В щелях стен пусть поселятся совы пустыни,

Пусть к тебе на пир не сходятся гости,

[...]

[...]

Пусть проход в твое лоно закроется гноем,

Пусть дар будет нищ за раскрытое лоно, —

Ибо чистому мне притворилась ты супругой,

И над чистым мною ты обман совершила!”

Шамаш услышал уст его слово, —

Внезапно с неба призыв раздался:

“Зачем, Энкиду, блудницу Шамхат ты проклял,

Что кормила тебя хлебом, достойным бога,

Питьем поила, царя достойным,

Тебя великой одеждой одела

И в сотоварищи добрые тебе дала Гильгамеша?

Теперь же Гильгамеш, и друг и брат твой,

Уложит тебя на великом ложе,

На ложе почетном тебя уложит,

Поселит тебя слева, в месте покоя;

Государи земли облобызают твои ноги,

Велит он оплакать тебя народу Урука,

Веселым людям скорбный обряд поручит,

А сам после тебя он рубище наденет,

Львиной шкурой облачится, бежит в пустыню”.

Услыхал Энкиду слово Шамаша-героя, —

У него успокоилось гневное сердце,

Усмирилась разъярённая печень.

“Давай, блудница, я иное назначу:

Пусть тебя покинувший к тебе вернется,

Государи, цари и владыки пусть тебя полюбят,

Тебя увидавший пусть тебе изумится,

Герой для тебя пусть встряхнет кудрями,

Не задержит тебя страж, а тот пусть пояс развяжет,

Даст стеклянные блестки, лазурь и злато,

Кованые серьги тебе пусть подарит, —

А за то ему ливнем зерно польется;

В храм богов заклинатель пусть тебя приводит,

Для тебя пусть покинут мать семерых, супругу!”

В утробу Энкиду боль проникла,

На ложе ночи, где лежал он одиноко.

Все свои скорби он поведал другу:

“Слушай, друг мой! Сон я видел ночью —

Вопияло небо, земля отвечала,

Только я стою между ними

Да один человек — лицо его мрачно,

Птице бури он лицом подобен,

Его крылья — орлиные крылья, его когти — орлиные когти,

Он за власы схватил, меня одолел он,

Я его ударил — как скакалка, он скачет,

Он меня ударил — исцелил мою рану,

Но, как тур, на меня наступил он,

Сжал, как тисками, все мое тело.

“Друг мой, спаси меня!” Не мог спасти ты,

Ты убоялся, не мог сражаться,

Ты лишь [...

...]

Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху,

Крылья, как птичьи, надел мне на плечи:

Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы,

В дом, откуда вошедший никогда не выходит,

В путь, по которому не выйти обратно,

В дом, где живущие лишаются света,

Где их пища — прах и еда их — глина,

А одеты, как птицы, — одеждою крыльев,

И света не видят, но во тьме обитают,

А засовы и двери покрыты пылью!

В Доме праха, куда вступил я,

Поглядел я — венцы смиренны:

Я послушал, — венценосцы, что в прежние дни владели миром,

Ану и Эллилю подносят жареное мясо,

Ставят хлеб печеный, холодную, из меха, возливают воду.

В Доме праха, куда вступил я,

Живут жрец и служка, живут волхв и одержимый,

Живут священники богов великих,

Живет Этана, живет Сумукан,

Живет Эрешкигаль[22], земли царица;

Белет-цери[23], дева-писец земли, перед ней на коленях,

Таблицу судеб держит, пред нею читает, —

Подняла лицо, меня увидала:

“Смерть уже взяла того человека!”

Далее недостает около пятидесяти стихов; Энкиду видел еще сон; рассказ о нем кончается словами:

... Мы с тобою вместе все труды делили, —

Помни меня, друг мой, не забудь мои деянья!”

Друг его увидел сон необъясненный,

Когда сон он увидел, его иссякла сила.

Лежит Энкиду на ложе,

Первый день, второй день, что лежит Энкиду на ложе,

Третий день и четвертый, что лежит Энкиду на ложе.

Пятый, шестой и седьмой, восьмой, девятый и десятый, —

Стал недуг тяжелей у Энкиду,

Одиннадцатый и двенадцатый дни миновались —

На ложе своем приподнялся Энкиду,

Кликнул Гильгамеша, ему вещает:

“Друг мой отныне меня возненавидел, —

Когда в Уруке мы с ним говорили,

Я боялся сраженья, а он был мне в помощь;

Друг, что в бою спасал, — почему меня покинул?

Я и ты — не равно ли мы смертны?”

Далее до конца таблицы недостает двадцати пяти — тридцати стихов.


Таблица VIII

Таблица начинается с плача Гильгамеша по своему другу возле погребального ложа. К нему при-соединяются все жители Урука. Затем Гильгамеш приносит жертвы Шамашу, и бог отзывается на молитвы своего любимца, пытаясь умерить боль его утраты.

Едва занялось сияние утра,

Гильгамеш уста открыл и молвит:

“Энкиду, друг мой, твоя мать антилопа

И онагр, твой отец, тебя породили,

Молоком своим тебя звери взрастили

И скот в степи на пастбищах дальних!

В кедровом лесу стези Энкиду

По тебе да плачут день и ночь неумолчно,

Да плачут старейшины огражденного Урука,

Да плачет руку нам вслед простиравший,

Да плачут уступы гор лесистых,

По которым мы с тобою всходили,

Да рыдает пажить, как мать родная,

Да плачут соком кипарисы и кедры,

Средь которых с тобою мы пробирались,

Да плачут медведи, гиены, барсы и тигры,

Козероги и рыси, львы и туры,

Олени и антилопы, скот и тварь степная,

Да плачет священный Евлей, где мы гордо ходили по брегу,

Да плачет светлый Евфрат, где мы черпали воду для меха,

Да плачут мужи обширного огражденного Урука,

Да плачут жены, что видали, как Быка мы убили,

Да плачет земледелец доброго града, твое славивший имя,

Да плачет тот, кто, как древними людьми, гордился тобою,

Да плачет тот, кто накормил тебя хлебом,

Да плачет рабыня, что умастила твои ноги,

Да плачет раб, кто вина к устам твоим подал,

Да плачет блудница, тебя умастившая добрым елеем,

Да плачет в брачный покой вступивший,

Обретший супругу твоим добрым советом,

Братья да плачут по тебе, как сестры,

В скорби да рвут власы над тобою!

Словно мать и отец в его дальних кочевьях,

Я об Энкиду буду плакать:

Внимайте же мне, мужи, внимайте,

Внимайте, старейшины огражденного Урука!

Я об Энкиду, моем друге, плачу,

Словно плакальщица, горько рыдаю:

Мощный топор мой, сильный оплот мой,

Верный кинжал мой, надежный щит мой,

Праздничный плащ мой, пышный убор мой, —

Демон злой у меня его отнял!

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах!

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах!

С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили, —

Что за сон теперь овладел тобою?

Стал ты темен и меня не слышишь!”

А тот головы поднять не может.

Тронул он сердце — оно не бьется.

Закрыл он другу лицо, как невесте,

Сам, как орел, над ним кружит он,

Точно львица, чьи львята — в ловушке,

Мечется грозно взад и вперед он,

Словно кудель, раздирает власы он,

Словно скверну, срывает одежду.

Едва занялось сияние утра,

Гильгамеш по стране созывает кличем

Ваятелей, медников, кузнецов, камнерезов.

“Друг мой, сделаю кумир твой,

Какого никто не делал другу:

Друга рост и облик в нем будет явлен, —

Подножье из камня, власы — из лазури,

Лицо — из алебастра, из золота — тело.

Далее недостает около двадцати стихов.

... Теперь же я, и друг и брат твой,

Тебя уложил на великом ложе,

На ложе почетном тебя уложил я,

Поселил тебя слева, в месте покоя,

Государи земли облобызали твои ноги,

Велел оплакать тебя народу Урука,

Веселым людям скорбный обряд поручил я,

А сам после друга рубище надел я,

Львиной шкурой облачился, бегу в пустыню!”

Едва занялось сияние утра…

Далее недостает более сотни стихов.

Едва занялось сияние утра,

Гильгамеш изготовил из глины фигурку,

Вынес стол большой, деревянный,

Сосуд из сердолика наполнил медом,

Сосуд из лазури наполнил маслом,

Стол украсил и для Шамаша вынес.

До конца таблицы, недостает около пятидесяти стихов; содержанием их было гадание Гильгамеша и ответ богов. Вероятно, он был сходен по содержанию с тем, который содержится в Старовавилонской версии, но не в этом месте, а в той таблице, которая соответствовала позднейшей десятой, — в так называемой таблице Мейснера. Ниже приводен текст из нее, первые строки представляют собой домысел переводчика.

Эллиль услышал уст его слово —

Внезапно с неба призыв раздался:

“Издревле, Гильгамеш, назначено людям:

Земледелец, пашет землю, урожай собирает,

Пастух и охотник со зверьем обитает,

* Надевает их шкуру, ест их мясо.

* Ты же хочешь, Гильгамеш, чего не бывало,

* С тех пор как мой ветер гонит воды”.

* Опечалился Шамаш, к нему явился,

* Вещает он Гильгамешу:

* “Гильгамеш, куда ты стремишься?

* Жизни, что ищешь, не найдешь ты!”

* Гильгамеш ему вещает, Шамашу-герою:

* “После того как бродил по свету,

* Разве довольно в земле покоя?

* Видно, проспал я все эти годы!

* Пусть же солнечным светом насытятся очи:

* Пуста темнота, как нужно света!

* Можно ль мертвому видеть сияние солнца?”

От этого места в Старовавилонской версии до конца таблицы еще около двадцати стихов.


Таблица IX

Оставив Урук, Гильгамеш отправился через пустыню на поиски бессмертия. Он хочет разыскать единственного человека на земле, который подобно богам не ведает страха смерти. Это праведный старец Утнапишти.

После долгих странствий герой подошел к горам Машу, окружающим обитаемый мир. В них находится вход в преисподнюю и пролегает путь, по которому бог Солнца Шамаш каждый день спускается в нижний мир. Вход охраняют жуткие люди-скорпионы. Один из стражей спрашивает Гильгамеша, зачем он пожаловал и тот признается, что идет за бессмертием. Человек-скорпион предупреждает, что с этого пути ни один смертный еще не возвращался, но разрешает взойти на дорогу Шамаша.

Гильгемеш смело двинулся вперед. Густая тьма окружала его со всех сторон, леденящий ужас охватывал сердце. Прошел Гильгамеш двенадцать поприщ, которые Шамаш проделывает за двенадцать часов. Были моменты, когда богатырь был готов отступить, но, преодолев все страхи, он наконец вышел в волшебный сад.

Гильгамеш об Энкиду, своем друге,

Горько плачет и бежит в пустыню:

“И я не так ли умру, как Энкиду?

Тоска в утробу мою проникла,

Смерти страшусь и бегу в пустыню.

Под власть Утнапишти, сына Убар-Туту,

Путь я предпринял, иду поспешно.

Перевалов горных достигнув ночью,

Львов я видал, и бывало мне страшно, —

Главу подымая, молюсь я Сину,

И ко всем богам идут мои молитвы:

Как прежде бывало, меня сохраните!”

Ночью он лег, — от сна пробудившись,

Видит, львы резвятся, радуясь жизни.

Боевой топор он поднял рукою,

Выхватил из-за пояса меч свой, —

Словно копье, упал между ними,

Ударял, повергал, убивал и рубил он.

Далее недостает около тридцати стихов.

Он слыхал о горах, чье имя — Машу,

Как только к этим горам подошел он,

Что восход и закат стерегут ежедневно,

Наверху металла небес достигают,

Внизу — преисподней их грудь достигает, —

Люди-скорпионы стерегут их ворота:

Грозен их вид, их взоры — гибель,

Их мерцающий блеск повергает горы —

При восходе и закате Солнца они охраняют Солнце, —

Как только их Гильгамеш увидел —

Ужас и страх его лицо помрачили.

С духом собрался, направился к ним он.

Человек-скорпион жене своей крикнул:

“Тот, кто подходит к нам, — плоть богов — его тело!”

Человеку-скорпиону жена отвечает:

“На две трети он бог, на одну — человек он!”

Человек-скорпион Гильгамешу крикнул,

Потомку богов вещает слово:

“Почему идешь ты путем далеким,

Какою дорогой меня достиг ты,

Реки переплыл, где трудна переправа?

Зачем ты пришел, хочу узнать я,

Куда путь твой лежит, хочу узнать я!”

Гильгамеш ему вещает, человеку-скорпиону:

“Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров горных, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, подымались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти, не найти мне жизни:

Мысль о герое не дает мне покоя!

Дальней дорогой бегу в пустыне:

Мысль об Энкиду, герое, не дает мне покоя —

Дальним путем скитаюсь в пустыне!

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею!

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?

Теперь же, скорпион, тебя я встретил, —

Смерти, что страшусь я, пусть не увижу!

[...]

К Утнапишти, отцу моему, иду я поспешно,

К тому, кто, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем:

Я спрошу у него о жизни и смерти!”

Человек-скорпион уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Никогда, Гильгамеш, не бывало дороги,

Не ходил никто еще ходом горным:

На двенадцать поприщ простирается внутрь он:

Темнота густа, не видно света —

При восходе Солнца закрывают ворота,

При заходе Солнца открывают ворота,

При заходе Солнца опять закрывают ворота,

Выводят оттуда только Шамаша боги,

Опаляет живущих он сияньем, —

Ты же — как ты сможешь пройти тем ходом?

Ты войдешь и больше оттуда не выйдешь!”

Далее недостает более пятидесяти стихов.

Гильгамеш ему вещает, человеку-скорпиону:

“[...]

В тоске моей плоти, в печали сердца,

И в жар и в стужу, в темноте и во мраке,

Во вздохах и плаче, — вперед пойду я!

Теперь открой мне ворота в горы!”

Человек-скорпион уста открыл и молвит, вещает он Гильгамешу:

“Иди, Гильгамеш, путем своим трудным,

Горы Машу ты да минуешь,

Леса и горы да пройдешь отважно,

Да вернешься обратно благополучно!

Ворота гор для тебя открытые.

Гильгамеш, когда услышал это,

Человеку-скорпиону был послушен,

По дороге Шамаша стопы он направил.

Первое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Второе поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Третье поприте пройдя, он вспять обратился.

В следующих недостающих восемнадцати стихах, вероятно, объяснялось, почему Гильгамеш решился вновь предпринять путь сквозь подземелье на краю света.

С духом собрался, вперед зашагал он.

Четвертое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть,

Пятое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Шестое поприще уже прошел он —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть,

Седьмое поприще пройдя — он прислушался к мраку:

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

Восьмое поприще пройдя, — в темноту он крикнул:

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть.

На девятом поприще холодок он почуял, —

Дыхание ветра его лица коснулось, —

Темнота густа, не видно света,

Ни вперед, ни назад нельзя ему видеть,

На десятом поприще стал выход близок, —

Но, как десять поприщ, поприще это.

На одиннадцатом поприще пред рассветом брезжит,

На двенадцатом поприще свет появился,

Поспешил он, рощу из каменьев увидев!

Сердолик плоды приносит,

Гроздьями увешан, на вид приятен.

Лазурит растет листвою —

Плодоносит тоже, на вид забавен.

Далее недостает тридцать четыре стиха. Сохранились отрывки дальнейшего описания волшебного сада.

Гильгамеш, проходя по саду каменьев,

Очи поднял на это чудо.


Таблица Х

Пройдя чудесный сад, Гильгамеш встречает “хозяйку богов” Сидури. Он рассказывает ей о себе и просит помочь добраться до Утнапишти. Выясняется, что старец живет на острове, окруженном водами смерти, и единственный, кто может помочь Гильгамешу, это лодочник Ур-Шанаби[24]. Если он не найдет способ переправить героя на остров, то значит такого пути не существует.

Гильгамеш отправляется на поиски Ур-Шанаби. У него не выдерживают нервы, и он дает выход своему буйству — выхватывает меч и рубит на мелкие куски какие-то деревянные статуи, убивает волшебного змея.

Когда ярость героя немного улеглась, он вышел на берег реки и увидел Ур-Шанаби, плывущего в лодке. Гильгамеш поведал ему свою историю и просил помочь. Оказалось, что те деревянные идолы, которые в приступе бешенства разрубил Гильгамеш, были оберегами лодочника при плавании через море смерти. Выход все же находится. Урашнаби посылает героя в лес нарубить сто двадцать длинных шестов, и они трогаются в путь.

Отмечая дорогу шестами, они благополучно достигают острова, на котором со своею женою живет единственный уцелевший после потопа человек, которому боги даровали вечную жизнь. Гильгамеш в очередной раз пересказывает свою историю и просит Утнапишти поведать, как он достиг бессмертия.

Сидури — хозяйка богов, что живет на обрыве у моря,

Живет она и брагой их угощает:

Ей дали кувшин, ей дали золотую чашу, —

Покрывалом покрыта, незрима людям.

Гильгамеш приближается к ее жилищу,

Шкурой одетый, покрытый прахом,

Плоть богов таится в его теле,

Тоска в утробе его обитает,

Идущему дальним путем он лицом подобен.

Хозяйка издали его увидала,

Своему она сердцу, помыслив, вещает,

Сама с собою совет она держит:

“Наверное, это — убийца буйный,

Кого хорошего тут увидишь?”

Увидав его, хозяйка затворила двери,

Затворила двери, засов заложила.

А он, Гильгамеш, тот стук услышал,

Поднял лицо и к ней обратился.

Гильгамеш ей вещает, хозяйке:

“Хозяйка, ты что увидала, зачем затворила двери,

Затворила двери, засов заложила?

Ударю я в дверь, разломаю затворы!”

[...]

Сидури-хозяйка крикнула Гильгамешу,

Потомку богов вещает слово:

“Почему идешь ты путем далеким,

Какою дорогой меня достиг ты,

Реки переплыл, где трудна переправа?

Зачем ты пришел, хочу узнать я,

Куда путь твой лежит, хочу узнать я!”

Гильгамеш ей вещает, хозяйке Сидури:

“Я — Гильгамеш, убивший стража леса,

В кедровом лесу погубивший Хумбабу,

Сразивший Быка, что спустился с неба,

Перебивший львов на перевалах горных”.

Хозяйка ему вещает, Гильгамешу:

“Если ты — Гильгамеш, убивший стража леса,

В кедровом лесу погубивший Хумбабу,

Сразивший Быка, что спустился с неба,

Перебивший львов на перевалах горных, —

Почему твои щеки впали, голова поникла,

Печально сердце, лицо увяло,

Тоска в утробе твоей обитает,

Идущему дальним путем ты лицом подобен,

Жара и стужи лицо спалили,

И марева ищешь, бежишь по пустыне?”

Гильгамеш ей вещает, хозяйке:

“Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне?

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней, семь ночей над ним я плакал,

Не предавая его могиле, —

Не встанет ли друг мой в ответ на мой голос?

Пока в его нос не проникли черви!

Устрашился я смерти, не найти мне жизни!

Словно разбойник, брожу в пустыне:

Слово героя не дает мне покоя —

Дальней дорогой бегу в пустыне:

Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя —

Дальним путем скитаюсь в пустыне:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею!

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?

* Теперь же, хозяйка, тебя я встретил, —

* Смерти, что страшусь я, пусть не увижу!”

Хозяйка ему вещает, Гильгамешу:

* “Гильгамеш! Куда ты стремишься?

* Жизни, что ищешь, не найдешь ты!

* Боги, когда создавали человека, —

* Смерть они определили человеку, —

* Жизнь в своих руках удержали.

* Ты же, Гильгамеш, насыщай желудок,

* Днем и ночью да будешь ты весел,

* Праздник справляй ежедневно,

* Днем и ночью играй и пляши ты!

* Светлы да будут твои одежды,

* Волосы чисты, водой омывайся,

* Гляди, как дитя твою руку держит,

* Своими объятьями радуй подругу —

* Только в этом дело человека!”

Гильгамеш ей вещает, хозяйке:

“Теперь, хозяйка, — где путь к Утнапишти?

Каков его признак, — дай его мне ты,

Дай же ты мне пути того признак:

Если возможно — переправлюсь морем,

Если нельзя — побегу пустыней!”

Хозяйка ему вещает, Гильгамешу:

“Никогда, Гильгамеш, не бывало переправы,

И не мог переправиться морем никто, здесь бывавший издревле, —

Шамаш-герой переправится морем, —

Кроме Шамаша, кто это может?

Трудна переправа, тяжела дорога,

Глубоки воды смерти, что ее преграждают.

А что, Гильгамеш, переправившись морем, —

Вод смерти достигнув, — ты будешь делать?

Есть, Гильгамеш, Уршанаби, корабельщик Утнапишти,

У него есть идолы, в лесу он ловит змея;

Найди его и с ним повидайся,

Если возможно — с ним переправься,

Если нельзя, то вспять обратися”.

Гильгамеш, как услышал эти речи,

Боевой топор он поднял рукою,

Выхватил из-за пояса меч свой,

Меж деревьев углубился в заросль,

Словно копье упал между ними,

Идолов разбил, во внезапном буйстве,

Змея волшебного нашел среди леса,

Удушил его своими руками.

Когда же Гильгамеш насытился буйством,

В его груди успокоилась ярость,

Сказал он в своем сердце: “Не найти мне лодки!

Как одолею воды смерти,

Как переправлюсь чрез широкое море?”

Гильгамеш удержал свое буйство,

Из леса вышел, к Реке спустился.

По водам Уршанаби плыл на лодке,

Лодку к берегу он направил.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

* “Я — Гильгамеш, таково мое имя,

* Что пришел из Урука, дома Ану,

* Что бродил по горам путем далеким с восхода Солнца”.

Уршанаби ему вещает, Гильгамешу:

“Почему твои щеки впали, голова поникла,

Печально сердце, лицо увяло,

Тоска в утробе твоей обитает,

Идущему дальним путем ты лицом подобен,

Жара и стужа лицо опалили,

И марева ищешь, бежишь по пустыне?”

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне,

Не искать мне марева, не бежать по пустыне?

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, подымались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

На перевалах горных львов убивали,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Шесть дней миновало, семь ночей миновало,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти, не найти мне жизни,

Слово героя не дает мне покоя —

Дальней дорогой бегу в пустыне!

Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя —

Дальним путем скитаюсь в пустыне:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею,

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?”

Ответ Уршанаби пропущен, может быть, по небрежности писца.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Теперь, Уршанаби, — где путь к Утнапишти?

Каков его признак — дай его мне ты!

Дай же ты мне пути того признак:

Если возможно — переправлюсь морем,

Если нельзя — побегу пустыней!”

Уршанаби ему вещает, Гильгамещу:

* “Идолы те, Гильгамеш, мне оберегом были,

* Чтобы я не прикоснулся к водам смерти;

* В ярости твоей ты идолы разрушил, —

* Без тех идолов тебя переправить трудно,

Возьми, Гильгамеш, топор в свою руку,

Углубися в лес, наруби шестов там,

Сто двадцать шестов по пятнадцати сажен,

Осмоли, сделай лопасти и мне принеси их”.

Гильгамеш, услышав эти речи,

Боевой топор он поднял рукою,

Выхватил из-за пояса меч свой,

Углубился в лес, нарубил шестов там,

Сто двадцать шестов по пятнадцати сажен, —

Осмолил, сделал лопасти, к нему принес их.

Гильгамеш и Уршанаби шагнули в лодку,

Столкнули лодку на волны и на ней поплыли.

Путь шести недель за три дня совершили,

И вступил Уршанаби в воды смерти.

Уршанаби ему вещает, Гильгамешу:

“Отстранись, Гильгамеш, и шест возьми ты,

Воды смерти рукою не тронь, берегися!

Второй, третий и четвертый, Гильгамеш, возьми ты,

Пятый, шестой и седьмой, Гильгамеш, возьми ты,

Восьмой, девятый и десятый, Гильгамеш, возьми ты,

Одиннадцатый и двенадцатый, Гильгамеш, возьми ты”, —

На сто двадцатом кончились шесты у Гильгамеша,

И развязал он препоясанье чресел,

Скинул Гильгамеш одежду, ее развернул он,

Как парус, ее руками поднял.

Утнапишти издали их увидел,

Помыслив, сердцу своему вещает,

Сам с собою совет он держит:

“Почему это идолы на ладье разбиты,

И плывет на ней не ее хозяин?

Тот, кто подходит, — не мой человек он,

И справа гляжу я, и слева гляжу я,

Я гляжу на него — и узнать не могу я,

Я гляжу на него — и понять не могу я,

Я гляжу на него — и не ведаю, кто он.

[...]

Далее недостает около двадцати стихов.

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Почему твои щеки впали, голова поникла,

Печально сердце, лицо увяло,

Тоска в утробе твоей обитает,

Идущему дальним путем ты лицом подобен,

Жара и стужа чело опалили,

И марева ищешь, бежишь по пустыне?”

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Как не впасть моим щекам, голове не поникнуть,

Не быть сердцу печальным, лицу не увянуть,

Тоске в утробу мою не проникнуть,

Идущему дальним путем мне не быть подобным,

Жаре и стуже не спалить чело мне,

Не искать мне марева, не бежать по пустыне?

Младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

Энкиду, младший мой брат, гонитель онагров в степи, пантер на просторах,

С кем мы, встретившись вместе, поднимались в горы,

Вместе схвативши, Быка убили,

В кедровом лесу погубили Хумбабу,

На перевалах горных львов убивали,

Друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили,

Энкиду, друг мой, которого так любил я,

С которым мы все труды делили, —

Его постигла судьба человека!

Дни и ночи над ним я плакал,

Не предавая его могиле,

Пока в его нос не проникли черви.

Устрашился я смерти и бегу в пустыне, —

Слово героя не дает мне покоя,

Дальней дорогой брожу в пустыне —

Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею,

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же, как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?”

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Я же, чтоб дойти до дальнего Утнапишти:

Чтоб увидеть того, о ком ходит преданье,

Я скитался долго, обошел все страны,

Я взбирался на трудные горы,

Через все моря я переправлялся,

Сладким сном не утолял свои очи,

Мучил себя непрерывным бденьем,

Плоть свою я наполнил тоскою,

Не дойдя до хозяйки богов, сносил я одежду,

Убивал я медведей, гиен, львов, барсов и тигров,

Оленей и серн, скот и тварь степную,

Ел их мясо, их шкурой ублажал свое тело;

При виде меня хозяйка заперла двери,

Смолой и киром обмазал шесты я,

Когда плыл на ладье, не тронул воды я, —

Да найду я жизнь, которую ищу я!”

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Почему, Гильгамеш, ты исполнен тоскою?

Потому ль, что плоть богов и людей в твоем теле,

Потому ль, что отец и мать тебя создали смертным?

Ты узнал ли, — когда-то для смертного Гильгамеша

Было ль в собранье богов поставлено кресло?

Даны ему, смертному, пределы:

Люди — как пахтанье, боги — как масло,

Человеки и боги — как мякина и пшеница!

Поспешил ты шкурою, Гильгамеш, облечься,

И что царскую перевязь, ее ты носишь, —

Потому что — нет у меня для тебя ответа,

Слова совета нет для тебя никакого!

Обрати лицо свое, Гильгамеш, к твоим людям:

Почему их правитель рубище носит?

[...]

Далее недостает около двадцати пяти. стихов.

Ярая смерть не щадит человека:

Разве навеки мы строим домы?

Разве навеки ставим печати?

Разве навеки делятся братья?

Разве навеки ненависть в людях?

Разве навеки река несет полые воды?

Стрекозой навсегда ль обернется личинка?

Взора, что вынес бы взоры Солнца,

С давних времен еще не бывало:

Пленный и мертвый друг с другом схожи —

Не смерти ли образ они являют?

Человек ли владыка? Когда Эллиль благословит их,

То сбираются Ануннаки, великие боги,

Мамет, создавшая судьбы, судьбу с ними вместе судит:

Они смерть и жизнь определили,

Не поведали смертного часа,

А поведали: жить живому!”


Таблица XI

Фрагмент «Эпоса о Гильгамеше»,
таблица XI,
(Британский музей)

 

Утнапишти рассказывает Гильгамешу историю своей жизни. Он говорит о том, как на совете боги порешили устроить на земле потоп. Единственный из богов Эа пожалел людей, спустился в Шуруппак, где жил Утнапишти, и повелел ему строить корабль.

Богобоязненный Утнапишти сделал все так, как ему было велено, собрал на корабле свою семью, мастеровых, скот и зверье.

Он живописно рисует разбушевавшуюся по воле богов стихию. На седьмой день ураган и ливень прекратились. Утнапишти выглянул наружу и увидел, что все человечество погибло. Он возблагодарил богов за спасение и направил свой корабль к горе Ницар. Еще через семь дней он поочередно выпускает голубя, ласточку и ворона. Последний не вернулся на корабль и все поняли, что земля наконец освободилась от вод.

Тут Эллиль увидел Утнапишти и разгневался - как это душа какая-то могла уцелеть, если все должны были погибнуть. Однако Эа урезонил царя богов, сказав, что надо было насылать бедствия, которые бы поубавили численность смертных, но нельзя истреблять весь род людской. Эллиль в конце концов согласился с этим, подошел к Утнапишти, благословил его и возвестил, что отныне он во всем подобен богам.

Утнапишти внушает Гильгамешу, что еще раз боги вместе не соберутся, чтобы даровать ему бессмертие. Очевидно для того, чтобы Гильгамеш свыкся с постигшим его разочарованием, вечный старец насылает на него глубокий сон. Спал герой долго, и каждый день жена Утнапишти пекла хлеб и клала его в изголовье. Когда она принесла седьмую буханку, Гильгамеш проснулся.

Ему казалось, что он прилег всего на минуту, но Утнапишти велел сосчитать хлеба. Он убедил его отправляться в Урук и заниматься делом, для которого был создан — править своим городом. Вечный старец повелел лодочнику Уршанаби помочь герою умыться, переодеться и наказал отвезти его назад.

Жена Утнапишти пожалела героя, проделавшего такой длинный и трудный путь и ничего не получившего в его конце. Она упросила мужа, и тот на прощание раскрыл Гильгамешу тайну цветка вечной молодости. Он растет на дне моря и шипы у него, как у розы. Гильгамеш ныряет в Океан, достает цветок, и они с Уршанаби отправляются в обратный путь.

По дороге они сделали привал, и Гильгамешу захотелось окунуться в прохладный водоем. Пока он купался, из своей норы вылезла змея, похитила цветок вечной молодости и тут же сбросила кожу. Даже заплакал Гильгамеш от досады, но делать нечего и путники двинулись дальше.

Наконец они прибыли в Урук и Гильгамеш на правах хозяина приглашает лодочника Уршанаби в свой город.

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Гляжу на тебя я, Утнапишти,

Не чуден ты ростом — таков, как и я, ты,

И сам ты не чуден — таков, как и я, ты.

Не страшно мне с тобою сразиться;

Отдыхая, и ты на спину ложишься —

Скажи, как ты, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрел в нем?”

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово

И тайну богов тебе расскажу я.

Шуриппак, город, который ты знаешь,

Что лежит на бреге Евфрата, —

Этот город древен, близки к нему боги.

Богов великих потоп устроить склонило их сердце.

Совещались отец их Ану, Эллиль, герой, их советник,

Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги.

Светлоокий Эа с ними вместе клялся,

Но хижине он их слово поведал:

“Хижина, хижина! Стенка, стенка!

Слушай, хижина! Стенка, запомни!

Шуриппакиец, сын Убар-Туту,

Снеси жилище, построй корабль,

Покинь изобилье, заботься о жизни,

Богатство презри, спасай свою душу!

На свой корабль погрузи все живое.

Тот корабль, который ты построишь,

Очертаньем да будет четырехуголен,

Равны да будут ширина с длиною,

Как Океан, покрой его кровлей!”

Я понял и вещаю Эа, владыке:

“То слово, владыка, что ты мне молвил,

Почтить я должен, все так и исполню.

Что ж ответить мне граду — народу и старцам?”

Эа уста открыл и молвит,

Мне, рабу своему, он вещает:

“А ты такую им речь промолви:

“Я знаю, Эллиль меня ненавидит, —

Не буду я больше жить в вашем граде,

От почвы Эллиля стопы отвращу я.

Спущусь к Океану, к владыке Эа!

А над вами дождь прольет он обильно,

Тайну птиц узнаете, убежища рыбы,

На земле будет всюду богатая жатва,

Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь вы узрите воочью”.

Едва занялось сияние утра,

По зову моему весь край собрался,

[...]

Всех мужей я призвал на повинность —

Дома сносили, разрушали ограду.

Ребенок смолу таскает,

Сильный в корзинах снаряженье носит.

В пятеро суток заложил я кузов:

Треть десятины площадь, борт сто двадцать локтей высотою,

По сто двадцать локтей края его верха.

Заложил я обводы, чертеж начертил я:

Шесть в корабле положил я палуб,

На семь частей его разделивши ими,

Его дно разделил на девять отсеков,

Забил в него колки водяные,

Выбрал я руль, уложил снаряженье.

Три меры кира в печи расплавил;

Три меры смолы туда налил я,

Три меры носильщики натаскали елея:

Кроме меры елея, что пошла на промазку,

Две меры елея спрятал кормчий.

Для жителей града быков колол я,

Резал овец я ежедневно,

Соком ягод, маслом, сикерой, вином и красным и белым

Народ поил, как водой речною,

И они пировали, как в день новогодний.

Открыл я благовонья, умастил свои руки.

Был готов корабль в час захода Солнца.

Сдвигать его стали — он был тяжелым,

Подпирали кольями сверху и снизу,

Погрузился он в воду на две трети.

Нагрузил его всем, что имел я,

Нагрузил его всем, что имел серебра я,

Нагрузил его всем, что имел я злата,

Нагрузил его всем, что имел живой я твари,

Поднял на корабль всю семью и род мой,

Скот степной и зверье, всех мастеров я поднял.

Время назначил мне Шамаш:

“Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь ты узришь воочью, —

Войди на корабль, засмоли его двери”.

Настало назначенное время:

Утром хлынул ливень, а ночью

Хлебный дождь я увидел воочью.

Я взглянул на лицо погоды —

Страшно глядеть на погоду было.

Я вошел на корабль, засмолил его двери —

За смоление судна корабельщику Пузур-Амурри

Чертог я отдал и его богатства.

Едва занялось сияние утра,

С основанья небес встала черная туча.

Адду гремит в ее середине,

Шуллат и Ханиш идут перед нею,

Идут, гонцы, горой и равниной.

Эрагаль вырывает жерди плотины,

Идет Нинурта, гать прорывает,

Зажгли маяки Ануннаки,

Их сияньем они тревожат землю.

Из-за Адду цепенеет небо,

Что было светлым, — во тьму обратилось,

Вся земля раскололась, как чаша.

Первый день бушует Южный ветер,

Быстро налетел, затопляя горы,

Словно войною, настигая землю.

Не видит один другого;

И с небес не видать людей.

Боги потопа устрашились,

Поднялись, удалились на небо Ану,

Прижались, как псы, растянулись снаружи.

Иштар кричит, как в муках родов,

Госпожа богов, чей прекрасен голос:

“Пусть бы тот день обратился в глину,

Раз в совете богов я решила злое,

Как в совете богов я решила злое,

На гибель людей моих войну объявила?

Для того ли рожаю я сама человеков,

Чтоб, как рыбий народ, наполняли море!”

Ануннакийские боги с нею плачут,

Боги смирились, пребывают в плаче,

Теснятся друг к другу, пересохли их губы.

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.

Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море — тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Плоской, как крыша, сделалась равнина.

Я пал на колени, сел и плачу,

По лицу моему побежали слезы.

Стал высматривать берег в открытом море —

В двенадцати поприщах поднялся остров.

У горы Ницир корабль остановился.

Гора Ницир корабль удержала, не дает качаться.

Один день, два дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

Три дня, четыре дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

Пять и шесть гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

При наступлении дня седьмого

Вынес голубя и отпустил я;

Отправившись, голубь назад вернулся:

Места не нашел, прилетел обратно.

Вынес ласточку и отпустил я;

Отправившись, ласточка назад вернулась:

Места не нашла, прилетела обратно.

Вынес ворона и отпустил я;

Ворон же, отправившись, спад воды увидел,

Не вернулся; каркает, ест и гадит.

Я вышел, на четыре стороны принес я жертву,

На башне горы совершил воскуренье:

Семь и семь поставил курильниц,

В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.

Боги почуяли запах,

Боги почуяли добрый запах,

Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву.

Как только прибыла богиня-матерь,

Подняла она большое ожерелье,

Что Ану изготовил ей на радость:

“О боги! У меня на шее лазурный камень —

Как его воистину я не забуду,

Так эти дни я воистину помню,

Во веки веков я их не забуду!

К жертве все боги пусть подходят,

Эллиль к этой жертве пусть не подходит,

Ибо он, не размыслив, потоп устроил

И моих человеков обрек истребленью!”

Эллиль, как только туда он прибыл,

Увидев корабль, разъярился Эллиль,

Исполнился гневом на богов Игигов:

“Какая это душа спаслася?

Ни один человек не должен был выжить!”

Нинурта уста открыл и молвит,

Ему вещает, Эллилю, герою:

“Кто, как не Эа, замыслы строит,

И Эа ведает всякое дело!”

Эа уста открыл и молвит,

Ему вещает, Эллилю, герою:

“Ты — герой, мудрец меж богами!

Как же, как, не размыслив, потоп ты устроил?

На согрешившего грех возложи ты,

На виноватого вину возложи ты, —

Удержись, да не будет погублен, утерпи, да не будет повержен!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше лев бы явился, людей поубавил!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше волк бы явился, людей поубавил!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше голод настал бы, разорил бы землю!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше мор настал бы, людей поразил бы!

Я ж не выдал тайны богов великих —

Многомудрому сон я послал, и тайну богов постиг он.

А теперь ему совет посоветуй!”

Поднялся Эллиль, взошел на корабль,

Взял меня за руку, вывел наружу,

На колени поставил жену мою рядом,

К нашим лбам прикоснулся, встал между нами, благословлял нас:

“Доселе Утнапишти был человеком,

Отныне ж Утнапишти нам, богам, подобен,

Пусть живет Утнапишти при устье рек, в отдаленье!”

Увели меня вдаль, при устье рек поселили.

Кто же ныне для тебя богов собрал бы,

Чтоб нашел ты жизнь, которую ищешь?

Вот, шесть дней и семь ночей не поспи-ка!”

Только он сел, раскинув ноги, —

Сон дохнул на него, как мгла пустыни.

Утнапишти ей вещает, своей подруге:

“Посмотри на героя, что хочет жизни!

Сон дохнул на него, как мгла пустыни”.

Подруга его ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Прикоснись к нему, человек да проснется!

Тем же путем да вернется спокойно,

Через те же ворота да вернется в свою землю!”

Утнапишти ей вещает, своей подруге:

“Лжив человек! Тебя он обманет:

Вот, пеки ему хлеба, клади у изголовья,

И дни, что он спит, на стене помечай-ка”.

Пекла она хлеба, клала у изголовья,

И дни, что он спит, на стене отмечала.

Первый хлеб его развалился,

Треснул второй, заплесневел третий,

Четвертый — его побелела корка,

Пятый был черствым, шестой был свежим,

Седьмой — в это время его он коснулся, и тот пробудился.

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Одолел меня сон на одно мгновенье —

Ты меня коснулся, пробудил сейчас же”.

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Встань, Гильгамеш, хлеба сосчитай-ка,

И дни, что ты спал, тебе будут известны:

Первый твой хлеб развалился,

Треснул второй, заплесневел третий,

Четвертый — его побелела корка,

Пятый был черствым, шестой был свежим,

Седьмой — в это время ты пробудился”.

Гильгамеш ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Что же делать, Утнапишти, куда пойду я?

Плотью моей овладел Похититель,

В моих покоях смерть обитает,

И куда взор я ни брошу — смерть повсюду!”

Утнапишти ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Не тебя пусть ждет пристань, перевоз тебя пусть забудет,

Кто на берег пришел, тот к нему и стремися!

Человек, которого привел ты, — рубище связало его тело,

Погубили шкуры красоту его членов.

Возьми, Уршанаби, отведи его умыться,

Пусть свое платье он добела моет,

Пусть сбросит шкуры — унесет их море.

Прекрасным пусть станет его тело,

Новой повязкой главу пусть повяжет,

Облаченье наденет, наготу прикроет.

Пока идти он в свой город будет,

Пока не дойдет по своей дороге,

Облаченье не сносится, все будет новым!”

Взял его Уршанаби, отвел его умыться,

Добела вымыл он свое платье,

Сбросил шкуры — унесло их море,

Прекрасным стало его тело,

Новой повязкой главу повязал он,

Облаченье надел, наготу прикрыл он.

Пока идти он в свой город будет,

Пока не дойдет по своей дороге,

Облаченье не сносится, все будет новым.

Гильгамеш с Уршанаби шагнули в лодку,

Столкнули лодку на волны и на ней поплыли.

Подруга его ему вещает, дальнему Утнапишти:

“Гильгамеш ходил, уставал и трудился, —

Что ж ты дашь ему, в свою страну да вернется?”

А Гильгамеш багор уже поднял,

Лодку к берегу он направил.

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

“Гильгамеш, ты ходил, уставал и трудился, —

Что ж мне дать тебе, в свою страну да вернешься?

Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово,

И тайну цветка тебе расскажу я:

Этот цветок — как тёрн на дне моря,

Шипы его, как у розы, твою руку уколют.

Если этот цветок твоя рука достанет, —

Будешь всегда ты молод”.

Когда Гильгамеш услышал это,

Открыл он крышку колодца,

Привязал к ногам тяжелые камни,

Утянули они его в глубь Океана.

Он схватил цветок, уколов свою руку;

От ног отрезал тяжелые камни,

Вынесло море его на берег.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Уршанаби, цветок тот — цветок знаменитый,

Ибо им человек достигает жизни.

Принесу его я в Урук огражденный,

Накормлю народ мой, цветок испытаю:

Если старый от него человек молодеет,

Я поем от него — возвратится моя юность”.

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились.

Увидал Гильгамеш водоем, чьи холодны воды,

Спустился в него, окунулся в воду.

Змея цветочный учуяла запах,

Из норы поднялась, цветок утащила,

Назад возвращаясь, сбросила кожу.

Между тем Гильгамеш сидит и плачет,

По щекам его побежали слезы;

Обращается к кормчему Уршанабиз

“Для кого же, Уршанаби, трудились руки?

Для кого же кровью истекает сердце?

Себе самому не принес я блага,

Доставил благо льву земляному!

За двадцать поприщ теперь уж качает цветок пучина,

Открывая колодец, потерял я орудья, —

Нечто нашел я, что мне знаменьем стало: да отступлю я!

И на берегу я ладью оставил!”

Через двадцать поприщ отломили ломтик,

Через тридцать поприщ на привал остановились,

И прибыли они в Урук огражденный.

Гильгамеш ему вещает, корабельщику Уршанаби:

“Поднимись, Уршанаби, пройди по стенам Урука,

Обозри основанье, кирпичи ощупай —

Его кирпичи не обожжены ли

И заложены стены не семью ль мудрецами?”

Позже была прибавлена таблица XII «О все видавшем...», являющаяся переводом шумерской былины и сюжетно не связанная с остальными. См. миф «Гильгамеш, Энкиду и нижний мир».

Перевод с аккадского И. М. Дьяконова

[1] Урук — шум. Унуг, биб. Эрех, греч. Орхоя, совр. посёлок Варка в 65 км к северо-западу от иракского г. Насирия. Древний город в Нижней Месопотамии. Урук был центром шумерского культа бога неба Ана и богини Инанны, храм, посвященный им назывался Эанна. В XXVII—XXVI вв. до н. э. при I династии Урука, родоначальником которой считался бог Солнца Уту, правили легендарные цари Энмеркар, Лугальбанда, Гильгамеш. В XXIV в. до н. э. при Лугальзагеси Урук был столицей Шумера. После завоевания Саргоном Древним в конце XXIV в. до н. э. Урук вошел в состав его державы. В конце XXII в. до н. э. царь Утухегаль создал объединенное “царство Шумера и Аккада”, после его смерти власть перешла к Ур-Намму — основателю III династии Ура. В VIII—VI вв. до н. э. Урук был в составе вавилонского, затем ахеменидского и селевкидского царств. В III в. н. э. разрушен Сасанидами.

[2] Гильгамеш (XXVII—XXVI в. до н. э.) — правитель-лугаль I династии Урука в Шумере. Исторические свидетельства о нем содержатся в «Царском списке» и в двух гораздо более поздних царских надписях о строительстве им городских укреплений Урука и о возведении храма. Гильгамешу удалось отстоять независимость своего государства в борьбе с правителем Киша Агги. Герой щумерского эпоса, до нас дошли пять песен о нем — «Гильгамеш и Агга», предположительно наиболее раннее произведение, «Гильгамеш и страна жизни», «Гильгамеш, Энкиду и нижний мир», «Гильгамеш и бык неба» и «Смерть Гильгамеша». Первые три сказания сохранились почти полностью, а два последних в отрывках. На основе этих произведений ок. 2000 г. до н. э. была создана данная поэма на аккадском языке «О все видавшем...». Он отличался мужеством, огромной физической силой, наводил ужас на врагов, был своенравным и независимым человеком. Позже стал считаться судьей в загробном мире, защитником людей от демонов.

[3] Аруру — в аккадской мифологии богиня-мать. В данном эпосе о Гильгамеше она создает из глины Энкиду. По некоторым вариантам аккадского эпоса участвовала в создании людей, определила их судьбы. Возможно Аруру имеет очень древнее дошумерское происхождение.

[4] Нинсун — шумерская богиня земных недр, по эпическим сказаниям «О все видавшем...» и по мифу «Гильгамеш и страна жизни» была матерью Гильгамеша. В прологе к законам Шульги она упоминается как мать Ур-Намму. Ее храм в Уруке назывался Эгальмах.

[5] Эана — храм бога неба Ану и его дочери Иштар, главный храм Урука. В Шумере храмы были обычно окружены хозяйственными постройками, где держали урожай с храмовых имений; эти постройки сами считались священными.

[6] Иштар — наиболее почитаемая аккадская богиня плодородия, плотской любви и войны, олицетворение планеты Венера, наиболее близко соответствовала Инанне, но объединила черты многих шумерских богинь. Считалась дочерью Сина. Почиталась во многих городах: Аккад, Арбела, Ниневия, Ашшyp, Ур, Урук и др. В Уруке культ Иштар был связан с оргиями, включавшими самоистязания, проявлениями сексуальной свободы, принесением в жертву жрицами кадишту своей девственности. Иштар считалась покровительницей проституток и гомосексуалистов. Наиболее распространённые эпитеты — владычица богов, царица царей, яростная львица, Иштар-воительница. Иштар иногда изображалась со стрелами за спиной. Как богиня войны Иштар ярче всего выступает в Ассирии, где она — дочь или жена верховного бога Ашшура. Ее храм в Ниневии назывался Эмишмиш. С конца II тыс. до н. э. ее культ широко распространяется у хурритов, где она идентифицируется с местной богиней Шавушкой.

[7] Речь идет о вызове всех работоспособных граждан Урука на постройку стен. У юношей города не остается сил и времени на общение с родственниками и возлюбленными.

[8] Ану (шумер. Ан) — один из трех верховных богов в шумерском пантеоне. Его имя пишется знаком, обозначающим понятие бог. Ан возглавляет список богов из Фары. Покровитель города Урук. Согласно мифам Ан породил от богини земли Ки Энлиля, бога воздуха. Энлиль, “первый сын Ана”, в ряде случаев становится соперником отца. К середине III тыс.до н. э. он полностью оттесняет культ Ана, что связано с возросшей ролью Энлиля, как верховного бога Ниппура — древнейшего культового центра. Другие дети Ана — бог бури Ишкур (Адад), Марту, Инанна (Иштар), Баба (Бау), Гатумдуг, Нисаба, боги ануннаки. Жена Ана — Ки (земля). Инанна как владычица богов также выступает в роли жены Ана, однако в пантеоне города Урука она его дочь. Ан обычно изображается пассивным и бездеятельным, но нередко он враждебен людям. Символом Ана является рогатая тиара. Согласно аккадской поэме «Энума элиш...», Ану — сын Аншара, один из представителей младшего поколения богов, его порождением является премудрый бог Эа. Во второй половине правления персидской династии Ахеменидов Ану становится верховным богом города Урука, отождествляясь (по мнению И. М. Дьяконова), с Элах-шемаййа — семитским обозначением Ахурамазды.

[9] Подобье — дословно “названье”, “слово”, “имя”.

[10] Нинурта (шум. владыка земли) — в шумеро-аккадской мифологии бог войны, охоты и рыболовства, растительности и плодородия. Вместе с тем бог утреннего солнца, милостивый, исцеляющий и всепрощающий. Почитался вместе со своим отцом Энлилем в Ниппуре. Очень близок по генеалогии и функциям с Нингирсу, возможно это разные ипостаси одного бога. Со старовавилонского времени супругой Нинурты была богиня Гула. Его культ процветал в городе Кальху и в Мараде. Как бог войны он весьма почитался в Ассирии. О Нинурте сохранились аккадские поэмы «Владыка в сиянье великом», «Созданный по подобию Ана», «Путешествие Нинурты в Эриду», «Миф о птице Зу». В астрологии ему соответствовала планета Сатурн и созвездие Ориона.

[11] Сумукан (Шаккан) — шумеро-аккадское божество, отвечающее за растительную и животную жизнь в долинах. Получил власть над животными от Энки. Представлялся одетым в шкуру или нагим. Упоминается в мифе «Энки и мировой порядок».

[12] Хумбаба — вавилонский и новоассирийский аналог шумерского Хувавы. Хувава (акк. Хумбаба) — в шумеро-аккадской мифологии хранитель вечнозеленых (возможно поэтому бессмертных) кедров. В шумерском эпосе “Гильгамеш и страна жизни” Хувава называет гору Хуррум своим отцом и матерью. Возможно в этом нашло свое отражение знакомство шумеров с хурритами. Хувава представлялся в виде многоногого и многорукого существа, окружённого семью магическими лучами, которые как-то связаны с кедрами. В момент пускания луча кедры, по-видимому, становятся уязвимыми, их можно срубить и тем самым уменьшить силу Хувавы.

[13] Шамаш (акк. солнце) — бог Солнца в аккадской мифологии, сын Сина, бога Луны, брат богини Иштар, его супруга Айя, посол Бунене. Шамаш почитался как всевидящий и всезнающий судья человеческих деяний. Считалось, что ночью он спускается в нижний мир, принося туда свет, пищу и питье. В Сиппаре его храм назывался Эбарра. Его считали покровителем прорицаний. Иногда изображали в виде старца в зале суда. Хаммурапи поместил облик Шамаша на стеле с законами.

[14] Ограда — здесь то же, что Урук.

[15] Бог Вэр — одна из ипостасей бога грома и дождя Адду.

[16] Эгальмах — храм богини Нинсун в Уруке.

[17] Обычная веревка скручена из двух шнуров, поэтому втрое скрученный канат (или нить) — образ дружбы двоих.

[18] Ирнина — одно из имен богини Иштар.

[19] Ануннаки — в шумеро-аккадской мифологии боги разделялись на две группы: игигов и ануннаков. Суть этого разделения нигде четко не объяснена, в разных мифах одни и те же боги причисляются то к игигам, то к ануннакам. В «Мифе об Атрахасисе» ануннаки занимают господствующее положение, а игиги находятся у них в подчинении. Отцом ануннаков считался бог Ан, в аккадском пантеоне богов — Мардук. Число ануннаков по разным текстам колеблется от 7 до 600, но чаще всего встречается 50 ануннаков.

[20] Думузи (шум. истинный сын, акк. Таммуз) — божество в шумеро-аккадской мифологии, известное еще со времен списка богов Фары. Его имя упоминается и в Ниппурском царском списке среди царей Ура. Думузи является героем многих мифов, которые можно отнести к циклу “Думузи и Инанна” («Думузи и Энкимду», «Нисхождение Инанны в нижний мир»), где он выступает в роли супруга богини. Упоминается также в мифах «Энки и мировой порядок». Думузи — умирающий и воскресающий бог, культ которого был очень широко распрастранен в Месопотамии и связан с сезонностью сельскохозяйственных работ.

[21] Ишуллану — в аккадской мифологии садовник Ану, отца богини Иштар. За отказ разделить любовь с богиней был превращен ею в животное — то ли крота, то ли паука.

[22] Эрешкигаль (шум. хозяйка большой земли) — в шумеро-аккадской мифологии владычица подземного царства, сестра и соперница Инанны (Иштар). Судя по мифу «Гильгамеш, Энкиду и нижний мир», Эрешкигаль получает подземное царство в качестве “подарка”. О власти богини подробно рассказывается в шумерском мифе «Нисхождение Инанны в нижний мир» и в аккадском тексте «Нисхождение Иштар». В вавилонском мифе «Нергал и Эрешкигаль» говорится о том, что ей пришлось разделить свое владычество над подземным царством с богом Нергалом.

[23] Белет-Цери — аккадское имя женщины-писца подземного мира, соответствующей шумерской Гештинанне. В аккадской мифологии супруга бога кочевых племён Марту (Амурру).

[24] Ур-Шанаби — в шумерском подземном мире перевозчик через реку. Его супруга богиня Нанше.


152 Kb



 


 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова