О книге Ли Стробеля «Дело об Иисусе Христа» (Strobel, Lee. The Case for Jesus Christ. Grand Rapids: Zondervan, 1998).
Около 100 тысяч слов. Другие книги этого автора: «Эти неслыханные притязания Бога», «Что на уме у Гэри и Мэри, которые не ходят в церковь», «Что бы сказал Иисус».
Вариант книги в интернете — не фототипия бумажного издания, хотя обложка воспроизведена, а распознанный текст, сохранённый как pdf (возможно, с сохранением нумерации страниц, кажется, нет).
Книга построена как 14 интервью с различными теологами. Идея заключается в том, что автор — судебный журналист, родился в 1952 году, 14 лет работал в «Чикаго Трибьюн», в 1987-2000 г. пастор в Иллинойсе, потом стал вести шоу на телевидении «Вера под прицелом», женат, двое детей, внуки) анализирует историю Христа как анализировал бы сложное судебное дело, пытаясь выявить подтасовки и подвохи.
Интервью все взяты у евангеликов, защищающих историчность Евангелия, самый известный в России — Брюс Мецгер.
В таком же жанре выстроены ещё 11 апологетических книг Стробеля (серия «Дело о…» — «Дело о пасхе», «Дело о рождестве» и т.п.). Так обыгрываются название детективов — «Дело об одноногой блондинке», «Дело двух пьяниц» и т.п.
Христианством заинтересовался благодаря жене, которая в 1979 году огорошила его заявлением, что стала христианкой. Он приготовился к худшему, но вышло неплохо.
В целом, диалогическая форма, при которой интервьюер чрезвычайно, вызывающе (по американским меркам) скептичен, вполне увлекательна. Ответы — добротное и живое, лёгкое изложение азов того направления, которое утверждает историчность Нового Завета. Авторы идут чуть дальше о.Александра Меня, поскольку и наука ушла чуть дальше (например, не утверждают, что евангелист Иоанн — один из 12 апостолов). Полемика идёт прежде всего с Карен Армстронг — например, Бломберг объясняет, что Павел — это не через 40 лет после распятия, а практически сразу, 30-е годы. Разбираются Флавий и Тацит.
В конце каждой главы даны вопросы для обсуждения на группе и по паре книг для дальнейшего чтения , так что не просто для личного чтения.
В конце книги Стробель призывает следовать словам Ио. 1:12: «Всё, что осталось, это принять благодать Иисуса и тогда вы станете его сыном или дочерью, участвующим в духовном приключении, которое может захватить вас на всю вашу жизнь и в вечность тоже».
Однако, тут есть одна тонкость. В Ио. 1:12 сказано немножко другое: что Иисус пришёл к своим, но свои его не приняли, а вот тем, кто Его принял верой, Он дал власть быть детьми Божьими, которые рождёнными не от крови, не от мужчины, а от Бога. Это острое полемическое заявление — Бог может даже из тех, кто не входит в избранный народ, сделать потомков Аврааму.
Вера важнее генов — или, на языке эпохи Иисуса, вера важнее спермы. Сравнение слова со спермой — гениальное изобретение мысли, и в притче о сеятеле в землю бросается «сперма», «семя», оно же и благодатное Слово Божие. Рождает не воля, а любовь, не голосование, а Голос. Уверовать — это не сходить в банк спермы и взять, что понравилось. Уверовать — это откликнуться. Но и отклик — не гарантия, ведь Бог живой, и человек живой, а важнейшее свойство жизни свобода, и встреча Бога с человеком есть встреча двух свобод.
Иоанн пишет не о том, что каждый волен выбирать, а о том, что люди откликаются на выбор Божий — и убивают свой выбор своим желанием стабильности, постоянства. Превращают выбранное в наследственную собственность — и передают по наследству не только своим (да и чужим) детям, а и самим себе. Я-сегодняшний передаю свою веру себе-завтрашнему, боюсь, что и завтра надо будет делать выбор. А не надо бояться выбора, надо бояться омертвить Бога.
«Сын Авраама» и «сын Бога» только грамматически одинаково, а сыновство очень разное. Сын Авраама — это дисциплина, это держание себя и других в руках, это марш и натиск. Сын Бога — дочь Бога — это ежедневное рождение, риск, открытость, свобода, творчество. Это не отменяет необходимость апологетики и проповеди, выбора и дисциплины, но вставляет их в такой контекст, где свободы намного больше, чем хочется, и где нельзя быть ребёнком у Бога, не будучи братом и сестрой любому — верующему или неверующему — человеку. Иначе дохристианское ханжество просто заменяется (дополняется) ханжеством христианским.
Моше Даян в 1976 году объяснял, что сперва был против атаки на Голанские высоты — а именно он в июне 1967 года был военным министром Израиля. Что до обстрелов с этих высот еврейских фермеров, он рассказал: «Дело было так: мы посылаем трактор пахать туда, где никаких полей никогда не было, в демилитаризованную зону, и мы знали заранее, что сирийцы будут стрелять. Ведь если они не стреляли, мы приказывали трактористу подъехать ближе к ним, и так до тех пор, пока сирийцы не выходили из себя и не начинали стрелять. Тогда уже мы пускали в ход пушки, а потом и самолёты. Вот как это было. Я так делал, и Ласков, и Хара, и Ицхак [Рабин, глава генштаба], но мне кажется, что особенно эти игры нравились Дадо [Давид Елазар, командир северной группировки войск]».
Войны, впрочем, не хотел никто, ни арабы, ни израильтяне. Арабы не планировали блицкрига, израильтяне не замышляли оттяпать кусок Сирии. Но все стороны прибегали к милитаристской риторике. В мае 1967 года в одной из израильских газет было опубликовано высказывание главы генштаба о том, что возможной целью Израиля может быть оккупация Дамаска и свержение сирийского режима. Но это была болтология, мечты. Хотя планы нападения, конечно, разрабатывались на всякий случай. Все проблемы с армией как раз в том, что у неё всякий случай — всякий.
Советская Россия, поддерживавшая Сирию, предупредила Египет, что Израиль планирует напасть на Сирию. Это была неправда, и президент Египта Насер знал, что это неправда, знал и то, что армия Израиля сильнее армий арабского блока, вместе взятых. Воевать он не хотел, но он должен был выглядеть лидером арабов, у него был договор о помощи Сирии. Он ограничился закрытием Тиранского пролива для израильских судов. Но для Израиля это означало пересмотр результатов войны 1956 года. Экономика Израиля выдержала бы, а имидж нет.
Насер рассчитывал, что Израиль не нападёт — и просчитался. Дело в том, что верхи Израиля не очень хотели войны, а вот народ страшно боялся, что арабы нападут и уничтожат страну. Что армия Израиля сильнее армий соседей, этот страх не развеивало. «Всех убью, один останусь», — вот девиз паранойи. Выборы 1 июня предопределили войну, потому что Национальная Религиозная Партия вошла в правящую коалицию только с условием, что «ястреб» Моше Даян станет военным министром. Даян стал и сразу объявил мобилизацию.
Бен Гурион, который уже не был премьером, писал, что Насер вряд ли решится напасть, что мобилизация ошибка. Рабин заявил, что советовал провести мобилизацию с целью проверки боеспособности армии. Бен Гурион ответил, что это всё равно ошибка. Президент США Джонсон сообщил Израилю, что по мнению американской разведки египтяне не планируют нападать. Он обещал помочь со снятием блокады Тиранского пролива, но предупреждал, что в одиночку Израиль не победит.
Израильское правительство заколебалось, оно не хотело войны — но израильские генералы стали обвинять политиков в трусости и слабости. Чем дольше оттягивать войну, говорили генералы, тем больше придётся заплатить за победу.
Решающим обстоятельством стало то, что в начале июня ЦРУ сообщило директору Моссада, что по его оценкам Израиль может разгромить египетскую армию без посторонней помощи.
Утром 5 июня (понедельник) Израиль нанёс удар первым, разбомбив египетскую авиацию на аэродромах. Однако, не знавшие об этом Сирия, Иордан и Ирак в полдень начали воздушные атаки на Израиль — и в течение двух часов потеряли все свои самолёты. Всего 5 июня Израиль уничтожил четыреста самолётов арабской коалиции, что и предопределило исход войны.
Сирия, хотя и бомбила Израиль 5 июня, после контратаки Израиля прекратила все боевые действия. Необходимости нападать на Сирию не было, Моше Даян удерживал Елазара от этого (а тот рвался в бой). «Мы начали войну, чтобы разбить египтян и открыть Тиранский пролив. Заодно мы прихватили Западный берег. Я не думаю, что необходимо ещё и начинать кампанию против Сирии», говорил Даян. Он подчёркивал, что Сирия никогда не смирится с потерей части своей страны, и предложил перенести десять еврейских поселений на расстояние в 15 километров от границы с Сирией.
Но тут произошло неожиданное. В ночь на 9 июня израильская разведка перехватила письмо Насера сирийскому президенту, в котором Насер писал:
«Полагаю, что Израиль готов сконцентрировать все свои силы против Сирии, чтобы уничтожить сирийскую армию, и забота о нашем общем деле обязывает советовать вам согласиться на окончание военных действий и сообщить об этом немедленно У Тану, чтобы сохранить великую армию Сирии. Мы проиграли эту битву. Пусть Бог поможет нам в будущем».
Письмо означало, что Египет не будет выполнять союзнических обязательств перед Сирией и не станет помогать ей обороняться.
Моше Даян решил «использовать ситуацию по полной» (он так написал на полях перехваченного письма и добавил: «Великий день»). Он приказал захватить Голанские высоты и продвинуться даже дальше той линии, которая первоначально была намечена как рубежная.
Уже на пенсии Даян говорил, что решение оккупировать Голанские высоты, что «на четвёртый день войны сирийцы не представляли для нас угрозы», было ошибкой. Это интервью было опубликовано после его смерти и вызвало в Израиле бурю негодования. Вместо имиджа страдающих от обстрелов мирных хлеборобов вдруг обнаружилось лицо озверевшего обывателя, трусливо нападающего на ослабевшего врага, чтобы отгрызть кусок. Таково лицо всякого милитаризма, конечно, и арабского, и американского, и русского.
См.: Shlaim, Avi. The Iron Wall. Israel and the Arab World. 250ff.
Наполеон был молодец только против овец, а вот против зайцев…
Дело было летом 1807 года в старинном русском городе с былинным названием Советск. Наполеон только что подписал мир (настолько для него унизительный, что договору дали название «тильзитский») с Россией, и отдыхал. Отдых заключался в охоте на зайцев, которую взялся организовать маршал Бертье.
Бертье был хороший военный. Он отличился, сражаясь с Англией в США, он доблестно сражался с Англией в Египте и в Италии, внёс свой вклад в освобождение мира от британского империализма, заставив несколько десятков тысяч солдат пробежать от Ламанша до Аустерлица.
Бертье обладал феноменальной памятью на всё, связанное с армией. Во всём остальном он был поразительный неудачник и кончил тем, что выпал из окна собственного замка, правда, в момент чрезвычайно благоприятный для его супруги.
Понятно, что Бертье так же организовывал охоту как Клейнмихель строил железные дороги. Кто именно непосредственно закупил зайцев, неизвестно по сей день.
Несколько сотен несчастных животных (некоторые особо язвительные мемуаристы говорили о тысячах, но это явное преувеличение из серии «у страха глаза») сидели в клетках. Был готов роскошный завтрак, выстроились оруженосцы, съехались придворные.
Наконец, зайцев выпустили из клетки.
Зайцы побежали.
Только зайцы побежали не в лес, не от людей, как все, конечно, ожидали.
Зайцы побежали к Наполеону.
Зачем ловить зайцев, если можно купить кроликов? Вот кто-то и купил кроликов, которые решили, что в этот праздничный день этот видный мужчина, ни дать, ни взять, вылитый император, устроит им праздничный пир. Угостит латуком, а то и цветной капустой.
На самом деле, конечно, кролики в данном случае повели себя как идеальные бойцы, как святые зайцы: они противопоставили злу и оружию чистое сердце и ринулись к врагу.
Наполеон бросился в карету. Может быть, он и не испугался зайцев. С чего бы человеку с чистой совестью бояться зайцев? Ну не вспомнил же он шутку, которую остряк, сумевший остаться неизвестным, пустил во время его коронации в Нотр-Дам: «Придворных много, не хватает лишь 300 000 солдат, погибших, оказывается, ради этого дня». Не решил же он, что это души погибших вселились в зайцев и хотят его растерзать!
Правда, в карете его уже ждали те же зайцы. Император выкидывал из окна уже на ходу.
Возможно, это была единственная охота на зайцев, во время которой ни один заяц не пострадал. Ни один охотник не пострадал тоже, а вот год спустя на охоте — и опять, устроенной Бертье — Наполеон умудрился попасть не в бровь, а в глаз маршалу Массена. Правда, Бертье взял вину за окутузиванье несчастного на себя, но свидетелей было слишком много.
Бегство не всегда ведёт к спасению, но и нападение лишь тогда вполне успешно, когда совершается без оружия и с самыми лучшими чувствами. Тут даже если и погибнешь, так с чистой совестью. Но можно и не погибнуть, и даже прокатиться в карете Наполеона — недолго, что в этой карете долго-то делать? Онаполеониваться? Для зайца это потеря чести, да и для человека тоже!
Картина — я с Давидом. Историю поведал историком Дэвидом Чендлером в его монографии 1966 года «Кампании Наполеона».
Я буду очень благодарен и за молитвенную, и за материальную поддержку: можно перевести деньги на счёт в Paypal - на номер сотового телефона.