Оп.: Арциховский А.В. Археологические данные по варяжскому вопросу // Культура Древней Руси (сб. ст.). - М.: Наука, 1966. - С. 36-41. Скандинавские археологи, изучавшие варяжский вопрос, переоценили экономическое, культурное и политическое значение норманнов для Восточной Европы. Лежащая в основе их построений гипотеза о больших поселениях скандинавов в России не может быть доказана. Нельзя впадать и в другую крайность и отрицать наличие скандинавских вещей в России. Но истолкование этих находок породило много споров. Споры идут главным образом о курганах в Гнездове близ Смоленска, а это крупнейшая и интереснейшая курганная группа в России. Наши шведские коллеги неоднократно объявляли эти курганы сплошь или почти сплошь скандинавскими. Гнездово они считают главным центром скандинавов в России. Вопрос важен: ведь Гнездовские курганы, равно как и некоторые другие, содержат погребения дружинников, т. е.воинов времен возникновения феодализма в России. Из дружинников сложился господствующий класс. Надо признать, что в Гнездове действительно встречены несколько раз скандинавские погребения, почти не отличимые от таких же погребений в Швеции того же времени. Нельзя опровергать этот бесспорный факт. Но его значение было во много раз преувеличено норманистами. Они не обращали внимания на славянский характер большинства Гнездовских курганов, в том числе некоторых крупных и богатых. Значение единичных скандинавских погребений очевидно. Воины-норманны попадали в IX—X вв. и на Русь. Они влились в состав славянской военной знати, но положение их не было привилегированным. Варяги русской летописи были скандинавами, полемика идет об их значении. Д. А. Авдусин доказывал в своих статьях преобладание славянских вещей и славянских погребальных обрядов в Гнездове [1]. Т. Арне, возражая ему, заявил, что в Гнездове «по крайней мере 25 богатых погребений отвечают требованию Авдусина, что они должны содержать не менее двух скандинавских предметов» [2]. Здесь недоразумение: такого требования у Д. А. Авдусина нет. Но важна не эта ошибка. Наличие двух скандинавских предметов в погребении не может быть достаточным критерием для признания этого погребения скандинавским. Ведь предметы в погребении исчисляются десятками, если не сотнями; славянские предметы в Гнездове обычны, не говоря уже об изделиях южных и восточных стран. Но даже приняв этот недостаточный критерий, Т. Арне насчитал в Гнездове только 25 погребений, которые он тут же объявил скандинавскими. А всех курганов в Гнездове раскопано уже примерно 850. Правда, за этой фразой у Т. Арне следует справедливая фраза: «Многие найденные в Гнездове предметы, к сожалению, в публикациях не разделены по курганам; иначе были бы скандинавские погребения еще многочисленнее». Действительно, не все вещи из раскопок XIX в. разделены по курганам, но многие разделены, в том числе все вещи из раскопок конца XIX в. и XX в. Изданы описания находок примерно для 350 курганов. Гнездово шведские археологи постоянно называют важнейшей шведской колонией в России. Материалы тамошних погребений они всегда сопоставляют с погребениями в Бирке в Швеции, которые отлично изданы X. Арбманом. Бирка и Гнездово относятся к IX—X вв., преимущественно к X в. Не могут быть аргументами по рассматриваемому вопросу мечи, хотя они часто называются норманнскими. Аберрация создана обилием таких мечей в Скандинавии, что всецело объясняется тамошними погребальными обрядами. Во всех странах Европы тогда применялись однородные мечи, так называемые каролингские. Основные центры их производства находились во Франции и Германии, что признано самими скандинавскими археологами. Виднейший современный специалист Я. Петерсен доказывает иноземное происхождение обычных в Скандинавии типов мечей [3]. Бесспорно, что в Скандинавии они производились. Но производились они и в России, в том числе и в Гнездове, как это доказано Б. А. Колчиным [4]. Формы мечей в России не более говорят о скандинавской колонизации, чем в тех странах Европы, где скандинавов не было вовсе; например, в Чехословакии каролингские мечи совершенно такие же, а их там найдено немало. Несколько раз на мечах, найденных в России, обнаружены клейма, состоящие из латинских букв. Такие клейма, по мнению самих скандинавских археологов, говорят о производстве мечей во Франкском государстве; на скандинавских мечах в это время они невозможны. Очень редко встречаются у нас рукояти мечей, украшенные скандинавскими узорами, что связано с проникновением шведов и с ввозом шведских изделий. Рукояти большинства мечей вовсе лишены орнамента или имеют простейшие точечные и иные узоры, лишенные этнической окраски. Но известен целый ряд русских каролингского типа мечей, рукояти которых украшены узорами местных восточноевропейских (можно и точнее сказать — славянских) видов. Такие узоры встречаются у нас на рукоятях мечей чаще, чем скандинавские [5]. Норманисты, обращаясь к археологии, прежде всего называли всегда норманнские мечи, относя к ним все мечи Восточной Европы IX—X кв. Это основано только на недоразумениях. Важным аргументом надо признать своеобразие русских стрел. В Скандинавии наконечники стрел ланцетовидны, т. е. имеют вид длинных узких овалов, спереди заостренных. В Бирке почти все стрелы именно таковы [6]. В России наконечники стрел в средние века преимущественно ромбовидны, т. е. близки к ромбам (но обычно с дуговидными сторонами снизу). В Гнездове ланцетовидные стрелы иногда встречаются, но ромбовидные составляют значительное большинство. Скандинавские копья похожи на скандинавские стрелы, а русские копья - на русские стрелы. В Гнездове русские копья преобладают. Впрочем, это оружие в Гнездове почему-то встречается редко. В Скандинавии, в том числе в Бирке, оно обычно. Во многих русских курганах оно тоже обычно, малое применение копья - местная гнездовская особенность. Возражая Д. А. Авдусину, писавшему об отсутствии в Гнездове типичных скандинавских боевых топоров, Т. Арне пишет: «Боевые топоры действительно характерное норманнское оружие, но встречаются они в скандинавских погребениях довольно редко, например, в 1170 могилах в Бирке лишь 20 раз» [7]. Затем он говорит, что А. А. Спицын отметил в Гнездове один скандинавский боевой топор. Но, поскольку в Гнездове раскопано 850 курганов, можно подсчитать, что такие топоры встречаются там раз в 15 реже, чем в Бирке, что совершенно достаточно для противопоставления. Советские археологи неоднократно писали о наличии кольчуг в русских погребениях в отличие от скандинавских. Т. Арне ответил: «В Бирке, однако, найдена одна кольчуга IX в. и вторая III в. найдена в Южной Швеции» [8]. Такой ответ только подтверждает выводы, которые этот археолог хотел опровергнуть. Кольчугу III в. надо отбросить. В III в. было множество римских кольчуг, а в русских степях эти доспехи известны тогда у сарматов. С падением Римской империи кольчуги в Западной Европе исчезли. В Швеции времен викингов, по приведенному авторитетному заявлению Т. Арне, известна лишь одна кольчуга. А у нас они в IX — X вв. обычны: в Гнездове кольчуги (целиком или частично) найдены уже в девяти курганах, в Тимиреве близ Ярославля — в одном, в Чернигове в кургане Черная Могила — две кольчуги, там же в кургане Гульбище — одна, в Киеве в погребениях того же времени — две и т. д. В Новгороде в городском слое куски доспехов, в том числе кольчуг, обычны; найден большой кусок кольчуги и в слое X в. Боевая одежда была у всех народов важным показателем культурного уровня и развития военной техники. Ее носили профессиональные воины. Об этом приходится напоминать ввиду заявлений норманистов о военном и культурном превосходстве норманнов над славянами. Шлемы в погребениях X в. в России найдены: в Гнездове два, в Черной Могиле два, в Гульбище один. Все они целы и принадлежат к восточному типу, господствующему в России до XVI в. включительно и в Западной Европе не известному. Нижняя часть такого шлема имеет вид полуэллипсоида, вверху он плавно переходит в основание вертикального стержня, увенчивающего шлем. В Швеции времен викингов шлемов не найдено (кроме обломков). Как известно всем археологам, керамика благодаря своей массовости заслуженно считается важнейшим показателем культурного развития и надежнейшим этническим признаком.
Шведский археолог Д. Селлинг издала превосходное исследование о шведской керамике IX — XII вв. [9] Изученные ею сосуды в большинстве своем найдены в Бирке и относятся к IX — X вв. Выводы четки и убедительны. Они помогают понять историческое значение керамики Гнездова. Шведская керамика разделена Д. Селлинг на четыре группы. К первой группе отнесены сосуды, привозимые из Западной Европы. В Бирке они составляют 2%. В большинстве они сделаны на круге. Вторая группа керамики — «славянская, или возникшая под славянским влиянием». В Бирке она составляет около 13%. Это обычные славянские сосуды с типичными профилями особенно характерны пухлые отогнутые венчики и выпуклые плечики, варианты тоже типичны для славян) и орнаментами преимущественно линейным и волнистым). Встречены и сосуды с клеймами на днищах. Такие сосуды одинаковы у славян от Эльбы, Дуная и Адриатического моря до Волхова, Волги, Оки и Кубани. Д. Селлинг доказывает, что в Швецию они проникли от славян, живших на южном берегу Балтийского моря. Т. Арне, возражая советским археологам, особенно настаивает на том, что эта керамика говорит о влиянии не русских, а балтийских славян [10]. Возможно, что он и прав. Но ведь он сам себе противоречит. Будь верна его основная гипотеза о шведских колониях в России, колонии эти сносились бы со Швецией и керамика проникала бы оттуда. Основную колонию он как и другие шведские археологи) видит в Гнездове, а там керамика именно славянская. Некоторые славянские сосуды в Швеции были, по мнению Д. Селлинг, импортом. Для других сосудов минералогическим исследованием убедительно доказано шведское изготовление под славянским влиянием. Автор особо подчеркивает: «Влияние шведской керамики времени викингов на область к югу от Балтийского моря исключено как в отношении волнистого орнамента, так и в каком-либо ином отношении». Сосуды славянского типа в Бирке в большинстве своем сделаны на кругу, но встречаются и сделанные от руки — это типичные раннеславянские сосуды. К третьей группе Д. Селлинг относит сосуды финских западнофинских) типов, в Бирке они составляют около 5 % и все сделаны от руки. Наиболее важна четвертая группа, собственно шведская, только она имеет местные генетические связи. В Бирке эти сосуды составляют около 80%. В подавляющем большинстве они сделаны от руки. Будь в Гнездове шведская колония, там обязательно встретились бы сосуды этой четвертой группы. Однако их там нет равно как и сосудов первой и третьей групп). Вся керамика в Гнездове типично славянская, что убедительно говорит о значительном преобладании там славян. В Бирке примерно 90% сосудов изготовлено от руки и 10% на круге. В Гнездове, наоборот, примерно 90% сосудов изготовлено на круге и 10% от руки. В Швеции даже в XII в. было много керамики, сделанной от руки. В России наиболее массовые керамические материалы дал Новгород; слоев IX в. там нет, а в X в. уже вся керамика сделана на круге, в XI в. и особенно в XII в. она значительно улучшается технически. Археологи всех стран знают, что гончарный круг является доказательством важных экономических и культурных изменении. Появление круга надо связывать с появлением гончарного ремесла, а историческая роль ремесла велика. Сравнение доспехов и особенно керамики может произвести впечатление, будто здесь утверждается значительное культурное превосходство славян над норманнами. Нет, больших различий не было, уровень развития этих этнических групп в IX— X вв. мало различался. Но обычные утверждения норманистов о культурной роли норманнов на Руси еще менее обоснованы. Впрочем, в некоторых отраслях культуры норманны ушли вперед; в частности, норманнское влияние на русские ювелирные изделия X в. очень заметно, оно и послужило основой для предположений о шведских колониях в России. Такое влияние порождало в русской среде сложные сочетания признаков, типичных для гнездовского курганного инвентаря. Еще в 1914 г. Т. Арне объявил одной из главных опор своей теории шведской колонизации факт, говорящий по существу против нее. Он писал: «среди колонистов были шведские ремесленники, это, мне кажется, доказано тем, что предметы, найденные в России и имеющие тип существенно скандинавский, представляют заметный местный оттенок, имеют известную печать влияния, восточного или византийского» [11]. Таким образом, предубеждение, будто только скандинавские ремесленники могли комбинировать в своих изделиях скандинавские и восточные элементы, типично. В 1960 г. X. Арбман посвятил этому вопросу ценную работу [12]. Он тоже исходит из предположения о шведских колонистах и шведских ремесленниках в России. Им рассмотрен ряд ювелирных изделий, преимущественно гнездовских, где скандинавские влияния причудливо сочетаются с местными формами. В некоторых случаях, как он доказал, скандинавские мотивы не поняты мастерами. Но для шведского ремесленника это едва ли вероятно. Автор завершает статью словами: «Потребуется большая и утомительная работа, пока в этом очень сложном процессе сплава смогут быть с уверенностью проведены пограничные линии между различными культурами». Это совершенно верно. К данному сложному вопросу надо подходить без предубеждений. Рассмотренные изделия а они в Гнездове обычны) X. Арбман называет «своебразными гибридами». Нельзя решить, кто изготовлял эти гибриды: скандинавы, находившиеся под славянским может быть, вообще восточноевропейским) влиянием, или славяне, находившиеся под скандинавским влиянием финские, летто-литовские, тюркские изделия тоже возможны, но они в Гнездове немногочисленны). Второе решение относительно вещей, находимых только в России, вероятнее. Но тогда ничего не остается от предположения о шведской колонии. Впрочем, наличие в славянских погребениях импортных вещей, чисто скандинавских, наряду с чисто славянскими вещами бесспорно. Повторяю, что отдельные шведские погребения в Гнездове тоже несомненны. Сравнение погребальных обрядов Гнездова со шведскими а различия велики) потребовало бы многих страниц; слишком разнообразны эти обряды и в Скандинавии, и в России, и в частности в Гнездове. Норманистам всегда было трудно объяснить отсутствие в Гнездове скандинавских рунических надписей. Поэтому для решения вопроса об этнической принадлежности Гнездова имеет значение открытая там славянская надпись, нанесенная кирилловским шрифтом на глиняном сосуде, хотя она и единична. Она найдена в 1949 г, при раскопках Д. Л. Авдусина в кургане первой четверти X в. Это древнейшая русская надпись вообще. Ей уже посвящена значительная литература. Т, Арне говорит по поводу этой находки: «Можно заявить, что лишь в Швеции имеется 2300 рунических надписей, большинство XI в., а многие еще старше» [13]. Но ведь это только аргумент против основной теории Т. Арне. Никто не отрицает, что рунические надписи были важным культурным достижением шведов времен викингов. Но чем больше их в Швеции, тем удивительнее их отсутствие в Гнездове, будь там действительно шведская колония. С расширением работ советских археологов скандинавские рунические надписи закономерно найдены и в СССР. Впрочем, одна такая надпись известна у нас с начала XX в.; она была найдена на острове Березань в Черном море и долго оставалась единственной. Недавно при раскопках В. И. Равдоникаса в Старой Ладоге обнаружены руны на деревянной палочке в слое VIII —IX вв. Этой палочке уже посвящен ряд работ. Затем при моих раскопках в Новгороде обнаружены руны на обломке кости в слое начала XI в. Это отрывок младшего рунического алфавита в его датском варианте. Такие алфавитные надписи в Скандинавии известны [14]. Эти находки — несомненные свидетельства пребывания отдельных скандинавов в России, что подтверждается и другими источниками, письменными и вещественными. Исключительная редкость рун в России резко противоречит обилию их в Скандинавии. Огромные размеры советских раскопок особо подчеркивают эту редкость. Очевидно, проникновение скандинавов в Россию не было массовым. Клады восточных монет IX—X вв., часто находимые России и Швеции, были использованы для подтверждения норманнской теории: считалось почему-то несомненным, что только норманны прокладывали в России торговые пути, отмеченные этими находками. Такое мнение опроверг В. Л. Янин, разделив клады на четыре периода. Русские клады количественно распределяются по этим периодам довольно равномерно, что облегчает выводы [15]. Первый период — с конца VIII в. до 833 г. В России от этого времени осталось гораздо больше кладов, чем на Западе. Особо важно, что в Западной Европе клады этого периода встречены главным образом в землях балтийских славян, а в Скандинавии они тогда совсем редки. Таким образом, первые транзитные торговые пути через Восточную Европу были проложены не скандинавами, а на Запад восточные монеты проникли при внутриславянской торговле. Второй период — 833-900 гг. В России по-прежнему больше кладов, чем па Западе, но в Скандинавии их уже больше, чем у балтийских славян. Транзитная торговля достигла Скандинавии, но именно тогда ее значение для России почему-то упало. Если в первом периоде клады встречались на транзитных путях, Волжском и Днепровском, то во втором они там исчезли. Русские клады этого времени в большинстве своем сосредоточены на Оке, а она была тупиком. Встречаются они и на северо-западе Русской земли, но реже. Третий период — 900-938 гг. Число кладов в Западной Европе стало больше, чем в России, и находятся они преимущественно в Швеции. В России много монет появилось на Днепре. В. Л. Янин пишет: «Именно с насыщением восточной монетой русского обращения следует, очевидно, связывать и усиление ее отлива за западные рубежи славянских земель». Активная роль норманнов в торговле этого времени очевидна, но они включились в нее позже, чем славяне. Четвертый период — с 938 г. до прекращения ввоза восточного серебра начало XI в. Число русских кладов немного меньше числа западноевропейских; последние по-прежнему сосредоточены главным образом в Швеции. Восточный серебряный кризис раньше сказался на Западе, чем у нас. В конце X в. кладов восточных монет уже нет в Швеции и вообще в Западной Европе, а в России их целый ряд; в начале XI в. они у нас еще встречаются, но вскоре исчезают. Торговые связи с Востоком были у славян прочнее, чем у скандинавов.
Представления норманистов о руководящей роли норманнов в транзитной торговле были, таким образом, основаны лишь на хронологической нерасчлененности кладов. Поныне широко бытуют представления, будто норманны действовали в Восточной Европе, окруженные какой-то пассивной средой. Местное историческое развитие при этом по существу отрицается. Археологические материалы доказывают, что социальное и культурное развитие русских славян в IX—X вв. в некоторых отношениях опережало развитие скандинавов. Больших различий в этом отношении, впрочем, не было, и обе этнические группы развивались параллельно. Те же археологические материалы позволяют прослеживать этнические различия. Гипотеза о массовой шведской колонизации не подтверждается ничем. Отдельные скандинавы вероятно, и отряды скандинавов) у нас оседали, но показательна та быстрота, с которой они ославянивались. К началу XI в. скандинавские культурные элементы уже не прослеживаются археологически. С этим может быть сопоставлено исчезновение в России скандинавских имен, произошедшее, судя по летописи, тогда же. Варяжский вопрос чем дальше, тем больше становится предметом ведения археологии. Письменные источники по подобным вопросам могут иметь решающее значение, но лишь при условии их обилия. Для IX—X вв. они малочисленны, случайны и противоречивы. Этнические определения в них субъективны, и проверка этой субъективности обычно невозможна. Некоторые тексты говорят в пользу норманистов, некоторые — в пользу антинорманистов. Поэтому все новые и новые поколения историков выдвигают друг против друга в этом споре одни и те же источники. Археологические материалы по этой теме уже многочисленны, и, что самое главное, число их из года в год возрастает. Через несколько десятков лет мы будем иметь решения ряда связанных с варяжским вопросом загадок, которые сейчас представляются неразрешимыми. Но уже теперь исторические выводы по вещественным источникам IX—X вв. возможны. 1. Д.А.Авдусин. Варяжский вопрос по археологическим данным. КСИИМК, XXX, 1949; Он же. Гнездовская экспедиция. КСИИМК, ХLIV, 1952. 2. T.J. Arne. Die Waragerfrage und die sowjetrussische Forschung. “Acta archaeological”, V. XXIII. Kobenhavn, 1952, стр. 146. 3. J. Petersen. De norske vikingesverd. Kristiania, 1919, cтp. 200-212. 4. Б.А. Колчин. Черная металлургия и металлообработка в древней Руси. М., 1953, стр. 130-139. 5. А.Н. Кирпичников. Мечи Киевской Руси. СА, 1961, №4. 6. H. Arbman. Birka, I. Die Graber. Tafeln. Uppsala, 1940, табл. 10-13. 7. T.J. Arne. Die Waragerfrage..., стр. 145-146. 8. Там же, стр. 147. 9. D. Selling. Wikingerzeitliche und fruhmittelalterliche Keramik in Schweden. Stockholm, 1955, стр. 228-230. 10. T.J. Arne. Die Waragerfrage..., стр. 147. 11. T.J. Arne. La Suede et l'Orient. Uppsala, 1914, стр. 62. 12. H. Arbman. Skandinavishes Handwerk in Russland zur Wikngerzeit. "Meddelanden fran Lunds Universites Historiska Museum", 1959. Lund, 1960. 13. T.J. Arne. Die Waragerfrage..., стр. 144. 14. Э.А. Макаев. Руническая надпись из Новгорода. СА, 1962, №3. 15. В.Л. Янин. Денежно-весовые системы русского средневековья. М., 1956, стр. 86-89, 100-103, 118-121, 128-132.
|
