Борис Бакулин

Несвоевременные воспоминания

Бакулин Борис Саввич — родился в 1905 г. в Сибири в глубоко религиозной семье. Революцию встретил в Нижнем Новгороде, где учился в частном реальном училище Милова. Участвовал в нелегальном богословском кружке, организованном преподавателем училища А.С.Машенькиным. В 1923 г. по доносу все участники кружка были арестованы. Провел несколько месяцев в камере смертников Нижегородской тюрьмы, затем семь лет ссылки. После ссылки окончил физико-математический факультет Горьковского университета и Промыш-ленно-экономический институт в Ленинграде. В годы войны вновь репрессирован, провел в ГУЛАГе 5 лет. С 30-х годов занимается богословием и церковной историей.

Ни одно из произведений Бакулина до сих пор не издано, но машинописные варианты его трудов известны в православных духовных школах страны с 70-х годов и пользуются популярностью. В 70-х — начале 90-х годов жил в Альметьевске. В 1992 г. умер.

Факт Русской Церковной революции 1917 года остается до сего дня неизвестным не только широким массам верующих, но и епископату, и официальным богословам современной Русской Православной Церкви. Но правду скрывать нельзя, хотя бы она кому-то и не нравилась. Эта церковная революция возникла сразу же вслед за Февральской гражданской революцией. Революция в государственном строе, свергшая царское самодержавие, отозвалась немедленной революцией и в церковном строе. Со свержением царского самодержавия неизбежно должно было пасть порожденное самодержавием, еще в Византии, по своему образу и подобию самодержавие епископское.

Это мертвящее начало церковной жизни, разъедавшее весь строй церковный сверху донизу и превратившее его почти в высохший скелет бюрократической канцелярщины, держалось исключительно на принудительной опеке царского самодержавия. С падением последнего епископское самодержавие оказалось лишенным единственной опоры своего существования. Немедленно почти во всех епархиях образовались исполнительные епархиальные комитеты из духовенства и

149

мирян, которые установили контроль над всеми административными действиями епархиальных епископов, налагая свое вето на все распоряжения, выражающие абсолютизм епископского самовластия. Наиболее крайние представители епископского абсолютизма попытались было вступить в борьбу с этими комитетами, но это имело результатом лишь еще большее негодование церковного клира и народа. Затем по инициативе комитетов были созваны правомочные органы воли церковного клира и мирян — Чрезвычайные Епархиальные Съезды, сформированные из представителей клира и мирян. Эти съезды везде единодушно положили конец всевластию епископов. Причем, что важно подчеркнуть, все это происходило спонтанно. Это не было кем-то организовано, как сейчас могут подумать, и тем не менее это совершалось одновременно во всех концах России, и церковная власть оказалась перед свершившимся фактом. И это было именно революцией, поскольку процесс резких изменений порядков и строя церковной жизни осуществлялся «снизу» и был взрывоподобным и внезапным, а не «сверху», как обычно проводятся все реформы, осуществляемые по плану1.

Это было свободное, спонтанное и бурное волеизъявление церковного народа и клира, осуществившего в основном освобождение Церкви как социального института от бюрократического строя и форм правления, скопированных с государственных еще в Византии и просуществовавших 15 веков! Почему эти революционные изменения церковной жизни шли почти везде в одном направлении, догадаться нетрудно. Все эти реформы в 1905 г. обсуждались в так называемом «Предсоборном Присутствии», а также в церковной и гражданской печати, и все, кто интересовался жизнью Церкви и ее проблемами, знали об этих проектах церковных реформ.

Наиболее яркие представители и поборники епископского и царского самодержавия были объявлены лишенными доверия и своих кафедр: таковы — Алексий, архп. Владимирский, Серафим Тверской, Дмитрий Рязанский, Василий Черниговский, Иоаким Нижегородский, Палладий Саратовский. Одновременно принуждены были выйти в отставку архп. Харьковский Антоний, митроп. Петроградский Питирим и впавший в детство митроп. Московский Макарий. Как

___

1 Это возрождение. Русской Церкви по инициативе «низов» назвал «революцией» сам участник Поместного Собора 1917—1918 гг., тогда министр исповеданий Временного Правительства, впоследствии — известный историк Церкви, проф. Богословского Института в Париже, А.В.Карташев, у которого читаем: «...нужно было «канализировать» революцию в Церкви, дать правильные законные формы для выражения общественного мнения. Нужно было ввести выборное и представительное начало, почти отсутствовавшее в церковной практике» (Карташев А.В. Революция и Собор 1917—1918 гг. Наброски для истории русской Церкви наших дней, «Богословская Мысль», Труды Правосл.Бо-госл.Института в Париже, Bbm.IV. Париж, 1942, с.82. Курсив мой. — Б.Б.).

150

уже говорилось, почти во всех епархиях Епархиальные Съезды ограничивали епископскую власть особыми «епархиальными советами» (или Комитетами, употреблялись оба названия) из избранных съездами представителей клира и мирян, без согласия которых епископы лишены были права совершать какие-либо официальные административные акты. В связи с этим каждый Епархиальный Съезд вырабатывал свой план преобразований бюрократического строя церковного управления, основные положения которого сразу же вводились в практику. Так, прежде всего вводится выборный порядок замещения всех духовных и особенно духовно-административных должностей, начиная с епископской кафедры, продолжая членами консисторий и всех центральных епархиальных управлений, затем благочинными и кончая приходским духовенством. И соответственно этому вакантные епископские кафедры замещались в порядке свободного избрания тайным голосованием представителей клира и мирян епархии на Чрезвычайных Епархиальных Съездах. Так были избраны: на Московскую кафедру архп. Литовский Тихон Белавин (впоследствии патриарх), на Петроградскую — архп. Вениамин Казанский, на Владимирскую — архп. Финляндский Сергий Страгородский (впоследствии патриарх), на Харьковскую — бывший на покое Антоний Храповицкий. В большинстве епархий произведены перевыборы всех должностных лиц, и прежде всего членов консисторий и благочинных. Епархиальными Съездами вводится коллегиально-представительное начало на всех ступенях церковного управления: по благочинениям учреждены благочиненские советы из выборных представителей клира и мирян, по приходам — приходские советы также из клира и мирян, и приходские общие собрания. Всеми этими реформами сразу осуществлено было в жизни все то, чего в продолжение целых десятков лет в самой робкой форме и скромной мере добивались лучшие церковные люди от царского и епископского самодержавия и что большинству носителей этого самодержавия представлялось таким страшным жупелом, потрясением, подрывом основ веры, тогда как это было только устранением епископского самовластия и введением принципа выборности всех духовных должностей, который существовал в Апостольской Церкви и который был отброшен в Византии в эпоху цезарепапизма1.

На «Предсоборном Присутствии» в 1906 г. было потрачено столько усилий, энергии, научно-богословской эрудиции со стороны того ответственно мыслящего меньшинства, состоящего главным образом из академических профессоров, чтобы убедить наиболее влиятельных

_______

1 Цезарепапизм (от слов — цезарь, царь, и папизм — учение о непогрешимости папы Римского в вопросах вероучения) — совмещение в одном лице высшей государственной власти и высшей духовной власти, исторически возникшее в Византии, императоры которой были одновременно и царями, и первосвященниками, т.е. «главой Церкви» наподобие Римского папы.

151

тогда представителей епископата добровольно поступиться хоть небольшой частью своих самодержавных привилегий в пользу клира и мирян! Но напрасны были все мольбы поборников церковной свободы: ответом на них со стороны правящего епископата было лишь еще более торжественное и уверенное в непоколебимости охраняемого государственной властью статус-кво провозглашение епископского самодержавия незыблемым началом церковной жизни, а в отношении академических профессоров, осмелившихся думать и высказываться иначе, — тенденциозная ревизия и удаление с профессорских кафедр за «неблагонадежность».

Кстати, следует сказать о той громадной разнице, которая существует между профессорами Духовных Академий дореволюционного периода и современного советского периода. Тогда профессора Духовных Академий были настоящими учеными (нередко с европейской известностью) и богословами, свободно и самостоятельно мыслящими, часто протестующими против террора «духовной цензуры» и ведущими борьбу за свободу богословской мысли. С этими учеными наши современные профессора, как правило, не имеют ничего общего. Воспитанные в преклонении перед монархическим епископатом (а другого они не знали), они никогда не были ни учеными, ни богословами, а являются по существу чиновниками, лакейски услужливыми перед церковной властью и часто выполняющими унизительные обязанности «литературных негров», т.е. пишущих за правящих владык статьи в «Журнале Московской Патриархии», которые публикуются под именем этих владык, и составляющих готовые решения по тем или иным вопросам, поскольку сам епископат плохо разбирается в богословских вопросах и без их помощи не в состоянии совершить ни одного акта, связанного с богословием. Богословское мышление современных наших профессоров характеризуется консерватизмом, средневековым пониманием христианства, полным отсутствием критического отношения к церковной действительности и к схоластическому богословию (насаждаемому церковной властью, против которого боролись профессора дореволюционных Духовных Академий).

Протоколы «Предсоборного Присутствия» являются «обвинительным документом» всему старому церковному режиму с его главнейшими представителями, с его клерикальными идеалами, не Оставляющими сомнения, что наиболее влиятельные представители епископской власти, твердо.уверенные в поддержке царского самодержавия, совершенно не допускали возможности изменения своего положения. По исторической случайности один из таких наиболее крайних носителей и поборников царского и епископского самодержавия — митрополит Киевский Владимир — оказался в момент революции на самом ответственном посту церковного управления — первоприсутствующим членом очередной зимней сессии Синода, и этот факт, по-видимому, едва не привел к церковной анархии. Дело в том, что все указанные реформы, при всей их радикальности, были проводимы по

152

епархиям в общем мирно, без особых потрясений церковной жизни на местах и без всякого ущерба христианской вере. Но для окончательной реализации этих реформ нужно было их санкционировать со стороны высшей церковной власти, т.е. Синода, иначе некоторые Епархиальные Съезды грозили даже отделением от Синода. Между тем руководимая митроп. Владимиром зимняя сессия Синода оказалась, естественно, недееспособной для такой задачи. Это заставило нового обер-прокурора Синода (от Временного Правительства) В.Н.Львова как единственного мирянина и представителя интересов церковного народа в Синоде, а также члена Временного Правительства ходатайствовать перед Правительством об ускорении роспуска зимней сессии Синода и назначении, согласно действующим в то время (старым) законам и порядкам, на летнюю сессию нового состава Синода, что и было правительством одобрено. Карташев А.В. об этом пишет так: «Синод старого состава как будто нарочно хотел доказать неприятному для него обер-прокурору, что для успешного продвижения вперед дела неотложных реформ и спешной подготовки к Собору без правительственного давления обойтись невозможно. В.Н.Львов торопил Синод провести давно назревшую, переходного типа, реформу устарелого и фальшивого бракоразводного процесса. Синод упорно ее отвергал. Особенно остро протекал конфликт из-за передачи консервативного синодального издания «Церковно-общественный вестник» в руки либеральной редакции профессоров Санкт-Петербургской Духовной Академии. Царские обер-прокуроры в подобных случаях просто устраняли из Синода нежелательных членов. В.Н.Львову советовали по старому праву распустить этот Синод и создать новый. Но он стеснялся это сделать... В конце концов, упорный саботаж Св. Синода вынудил идейно робкого обер-прокурора на решительный акт роспуска Синода». А вот слова самого Львова: «Тлетворное влияние гангренизировало Церковь. Не было никаких учреждений, соответствующих духу времени, очевидно, что нужно было прибегнуть к героическим усилиям и властной рукой подавить все, что противоречило свободе Церкви. Нужно было действовать быстро и сильно; иначе, так как значительная часть епископата была заражена, являлась опасность столкновения Церкви с епископатом. И хотя прежний Св.Синод, как известно, был составлен темными силами (Распутиным), я не хотел было вмешиваться в его деятельность. Моим стремлением было даровать свободу Церкви, и не мне, конечно, было бы втыкать палки в колеса, если бы Св.Синод встал на новый путь. Но, к величайшему сожалению, Св.Синод встал на иную точку зрения. Он решил, что к нему перешла теперь вся полнота власти, пользуясь этим, он может еще более усилить свою власть. Тогда я понял, что Св.Синод в прежнем его составе не может идти вперед. Мало того, когда я предпринял некоторые меры к тому, чтобы освободить Церковь от этих гангренозных пятен, которые покрывали ее тело, я опять встретил противодействие Св.Синода. «Кто нам поручится, что вы и

153

нас не удалите?» — говорили мне члены Синода. Такое отождествление членов Св.Синода с теми лицами, которые нетерпимы были в составе правящей иерархии (ставленники Распутина), было полным крушением прежнего Св.Синода... Вот началось движение к новой жизни; нужно было всячески содействовать этому, но мог ли это сделать прежний Св.Синод? И как должен был поступить в этом случае обер-прокурор: устраниться и ждать, что будет, или, наоборот, пойти этому движению навстречу и распахнуть для него как можно шире дверь? Сомнений быть не может: очевидно, нужно было избрать второй путь и заставить идти по нему и Св.Синод. Меня обвиняют, что я ничего не делаю. Но я все время боролся и все силы направил к тому, чтобы появившееся движение пошло по правильному руслу; не будь этого, могла бы начаться анархия. Церковь могла бы отделиться от епископата. Ничего другого, очевидно, не оставалось, как распустить прежний Св.Синод и составить новый... Мои усилия увенчались успехом, и жизнь в Церкви забила ключом. Тверской Епархиальный Съезд постановил было отделиться от Св.Синода; но когда узнал о новом составе Св.Синода, все это движение за отделение от Синода прекратилось само собой».

Эти объяснения обер-прокурор дал на общем собрании Всероссийского Съезда духовенства и мирян в Москве 1 июня 1917 г., и последовавшие за тем в адрес обер-прокурора аплодисменты подавляющего большинства присутствующих с троекратным пением «Многие лета» с очевидностью засвидетельствовали, что церковный клир и народ в подавляющем большинстве одобряют общее направление деятельности обер-прокурора, проявившееся в этом его акте роспуска зимней сессии Синода.

С формально-юридической стороны роспуск зимней сессии Синода и созыв новой, летней, представляет собой с точки зрения действующих государственных законов и порядков, пока последние не отменены новыми со стороны государства или не отвергнуты Поместным Церковным Собором, столь обыденный акт государственной верховной власти, что обер-прокурору нет никакой нужды оправдываться в нем. Но по существу дела роспуск зимней сессии, возглавляемой митроп. Владимиром, был актом большого значения: это означало, что церковная революция, начавшаяся снизу — с епархиальных общин, постепенно дошла до самых верхов церковной жизни, до центрального церковного управления и принудила низвергнуть старое, царское, епископально-самодержавное управление и поставить на его место новое, соответственно воле церковного клира и народа епархий. Здесь следует вернуться назад. Выражение обер-прокурора В.Н.Львова о «гангренозных пятнах, покрывающих тело Церкви», будет понятным в связи со следующими пояснениями А.В.Карташева: «Новый обер-прокурор начал выполнять свою «антираспутинскую» программу с устранения всех епископов, занявших свои кафедры при протекции Распутина или вообще бывших его друзьями. Из них на самом видном

154

месте был митроп. Петроградский Питирим... Параллельно во многих городах были случаи ареста архиереев, известных своей активной приверженностью к старому строю и особенно дружбой с Распутиным».

Приводим состав созванной Правительством летней сессии Синода: первоприсутствующий — экзарх Грузии Платон, члены: архп. Владимирский Сергий (Страгородский), архп. Ярославский Агафан-гел, еп. Уфимский Андрей (князь Ухтомский), еп. Самарский Михаил, А.В.Смирнов — проф. Казанского университета, о. А.П.Рождественский — проф. СПб. академии, о. Н.А.Любимов — протопресвитер кремлевских соборов, о. Ф.Д.Филоненко — депутат Государственной Думы. Этот новый, революционный Синод санкционировал особыми «Временными Положениями» уже введенные фактически по епархиям церковные реформы, и этим было осуществлено узаконение (хотя бы и временное, до Собора, который, как увидим дальше, их окончательно утвердил) всех достижений церковной революции. Создание временного церковного управления (нового Синода) — безусловная заслуга обер-прокурора Львова, запугиваемого с разных сторон клерикально-церковными элементами идеей о якобы неканоничности его действий. Несомненно, он проявил в этом вопросе, как и в других, немало колебаний, и в силу этого непоследовательность в своих действиях. Но в конце концов ему удалось найти в себе силы противостоять этим запугиваниям. Прежде всего странно даже говорить о каноничности или неканоничности по отношению к такому не предусмотренному никакими канонами государственно-церковному учреждению, как Синод, созданный императором Петром I, и систематически нарушавшему основные каноны Церкви. Еще более странно слышать протесты на неканоничность действующего и вполне сохраняемого Временным правительством старого порядка деятельности Синода со стороны тех, кто не только совершенно безропотно признавал его десятки лет до революции, но и даже сам действовал по этому порядку.

Новому составу Синода была дана задача как можно скорее организовать созыв Собора. В помощь себе в этом огромном деле Синод собрал «Предсоборньш Совет» — обширную (свыше 60 человек) совещательную коллегию из епископов, клириков и мирян, главным образом из числа профессоров. Правительство ассигновало один миллион рублей в качестве субсидии. И Синод решил со своей стороны затратить на это великое дело свои церковные капиталы — в первую очередь 2,5 миллиона рублей, а если потребуется, то и все 4 миллиона. Вполне сознавая себя только временным церковным управлением, Синод нового состава предпринял все необходимые подготовительные меры по неотложному созыву Собора. В числе важных подготовительных мероприятий был созван «Всероссийский Съезд духовенства и мирян» в Москве. Инициатива этого съезда принадлежала известному председателю «Объединенного духовенства и мирян» в Москве прот. Н.В.Цветкову; и фактически, и официально он был созван «Москов-

155

ским Исполнительным Комитетом объединенного духовенства и мирян». Но своим широким и быстрым осуществлением идея этого Съезда обязана всецело той энергии, с какой она была поддержана Синодом нового Состава. Всероссийский Съезд духовенства и мирян — это, с одной стороны, естественное завершение и увенчание работ всех Епархиальных съездов по обновлению Церкви, а с другой — это уже подготовка и даже как бы первый, хотя и предварительный, акт самого Поместного Собора. Ведь по своему составу и структуре этот Съезд отличался от будущего Собора только отсутствием полного представительства епископата, а по количеству членов Съезда превышал состав Собора более чем вдвое: всех членов Съезда было 1268, а Собора — 564. На Съезде, чтобы показать свое покровительство церковной революции, присутствовали обер-прокурор В.Н.Львов и экзарх Платон. Среди членов Съезда было много членов будущего Собора, например, Илларион Троицкий (впоследствии известный сподвижник патриарха Тихона, архп. Илларион) от Московской Дух. Академии, С.Н.Булгаков (впоследствии известный богослов и философ Православия), Евгений Трубецкой (впоследствии также известный религиозный мыслитель и богослов) и т.д. За 10 дней работы Съезд сформулировал свои основные требования и предложения по всем основным пунктам реформы для Собора. По признанию А.В.Карташева, это было поддержкой и стимулом для официального «Предсоборного Совета» (о котором выше упоминалось) смело готовить проекты реформы. Характерно, что Съезд отверг идею отделения Церкви от государства. Высказал пожелание, чтобы Православная Церковь осталась на положении «первенствующей», чтобы все церкви, все религиозные организации (инославные и нехристианские) получали от государства правовую и материальную поддержку, чтобы Закон Божий был обязателен в школах и чтобы в руках Православной Церкви остались руководимые ею народные школы. Таким образом, Съезд в качестве репетиции к Собору на опыте показал, что «революционный дух» в Церкви далеко не пошел, ограничиваясь необходимыми для нормальной церковной жизни реформами, а в остальном же двигался в рамках привычных традиций. Результаты работы этого Съезда (происходившего с 1 по 10 июня 1917 г.) в виде протоколов и резолюций общих собраний опубликованы старшим секретарем Съезда доцентом В.П.Виноградовым-во «Всероссийском Цер-ковно-Общественном Вестнике» за тот же год.

Мы начали с того, что в современной Русской Православной Церкви никто ничего не знает о происходившей в ней революции, а если кто и знает (таких — единицы), тот умалчивает о ней, стесняясь говорить об этом вслух как о чем-то «неприличном». Современные авторы книг по истории Церкви за ее советский период (обычно начиная с 1917-го, послереволюционного года) просто замалчивают факты революционных преобразований в Русской Церкви. Характерный пример: книга Л.Регельсона под названием «Трагедия Русской Церкви.

156

1917—1945» (Париж, Имка-Пресс, 1977) с послесловием выдающегося современного православного богослова прот. Иоанна Мейендор-фа. В ней нет ни одного слова о церковной революции 1917 г. Автор искренне ищет в истории правду, но настолько ослеплен своей предвзятостью, что, по евангельскому выражению, «видя, не ищет и, слыша, не разумеет». Такое умолчание кажется даже неправдоподобным: как можно скрывать и умалчивать факты истории, тем более такие значительные? Оказывается, можно... Так же поступал и митроп. Сергий Страгородский, который был даже свидетелем и участником революционных событий в Церкви в качестве члена революционного Синода. Но у него как будто «отшибло» память на эти события: он никогда при людях их не вспоминал и никогда не говорил о них. А между тем факт Русской церковной революции представляет собой уникальное явление в истории Церкви вообще. Ни в одной из Православных Поместных Церквей не было подобного явления. Может быть, это обстоятельство и шокирует церковных авторов? Но как бы там ни было, этот факт, поскольку он уникален, тем более требует к себе пристального внимания историков и богословов. Поскольку Русская Церковная Революция возродила церковную жизнь, хотя бы и на короткий период, постольку она создала прецедент для будущего, когда дозреет до этого церковное сознание. Октябрьская революция, сразу принявшая антирелигиозное направление и прекратившая процесс возрождения церковной жизни при помощи так называемого «обновленчества» (которое разрушало Церковь изнутри, создавая в ней расколы, анархию и хаос), привела в конце концов к диктатуре Сталина и полному разгрому Церкви в 1936—1939 гг. Если бы не Октябрьский переворот, то, очевидно, Церковь пошла бы по пути, проложенному церковной революцией.

Здесь налицо кажущийся парадокс, состоящий в том, что октябрьский переворот, в конце концов, произвел в Церкви — если выражаться политическим языком — контрреволюцию, то есть возрождение монархического, самодержавного епископата, который существовал в царские времена (при поддержке царского самодержавия) со всеми его отрицательными и губительными для Церкви последствиями. Очевидно, что это вполне соответствовало задачам антирелигиозной политики Советского государства в периоды сталинщины и застойного времени. Перед нами не парадокс, а естественное, закономерное явление в условиях государственной, тотальной борьбы с религией.

Чтобы ответить на вопрос о том, как и почему в советское время вдруг снова возник, после церковной революции, монархический, самодержавный епископат, необходимо предварительно обрисовать тот исторический и социально-политический фон сталинской эпохи, который способствовал второму рождению монархического епископата и вместе с тем осуществлению затаенной и заветной мечты его — вернуть себе те права и привилегии, которыми он обладал в царское вре-

157

мя и которые были отняты у него церковной революцией. Переходим к фактам. После того как Сталин полностью разгромил Русскую Церковь (1936—1939), загнав в лагеря почти всех служителей Церкви (на конец 1939 г. на свободе были только четыре правящих епископа) и всех активных мирян, в том числе и всю церковную интеллигенцию, позднее (1943—1946), в период Отечественной войны, когда он вынужден был, по политическим мотивам, сам восстанавливать церковь, он приказал вернуть из лагерей только епископов и часть духовенства. Активные миряне, принимавшие участие в церковной жизни на основании тех прав, которые дала им церковная революция, все погибли в лагерях. При восстановлении Церкви Сталиным интеллигенция, уже новой формации, не только не могла играть какую-то роль в жизни Церкви, но даже боялась посещать храмы. Существовал неофициальный запрет на посещение церковных богослужений для всех работающих и для всех учащихся в вузах. Об этом знали тогда все, поскольку тех, кто не подчинялся этому неписаному закону, «прорабатывали» на общих собраниях по месту работы или учебы. В результате такой практики в корне изменилась структура церковного общества (или «народа церковного»). Церковный народ состоял, при полном отсутствии интеллигенции, из домашних хозяек, инвалидов и пенсионеров, главным образом старушек. Мужская часть пенсионеров из интеллигенции, как правило, избегала принимать какое-либо участие в церковных делах. При такой ситуации епископату было нетрудно взять реванш. Под руководством митроп. Сергия Стра-городского епископат сразу захватил всю власть в Церкви при ее восстановлении Сталиным, поскольку нельзя было ожидать возражений и тем более сопротивления со стороны домашней хозяйки, ставшей центральной фигурой в церковном обществе, несмотря на ее абсолютную безграмотность в вопросах церковного и канонического права.

Итак, Сталин, решив восстановить Русскую Церковь, выбрал для этого дела митроп. Сергия Страгородского как наиболее авторитетного и лояльного (из числа четырех оставшихся на свободе) и поручил ему, при помощи других иерархов, вновь организовать церковное управление и восстановить Церковь в новых условиях и в новом состоянии. Для связи церковного управления с правительственными органами и получения от них необходимой помощи для нормального функционирования Церкви в новых условиях был создан специальный Госкомитет при Совете Министров СССР по делам Русской Православной Церкви. С этого момента правительственные органы имели дело только с епископами Церкви. Для них церковный народ как таковой не существовал и его мнения никто не спрашивал. Для гражданской власти было важно, чтобы епископат был не только лоялен, но и послушен и вместе с тем чтобы он был подконтролен Госкомитету, чтобы на него можно было положиться и в политическом отношении доверять ему. С этой целью была установлена система выдачи Госкомитетом и его уполномоченными по областям специальных удостоверений на

158

право совершать богослужения. Путем выдачи или отнятия этих удостоверений отсеивали неугодные кадры, оставляя только наиболее послушных (т.е. неспособных отстаивать интересы Церкви). Естественно, что Госкомитет был заинтересован в том, чтобы послушный ему епископат пользовался в Церкви авторитетом и всесильным влиянием. Парадоксально, что желание Госкомитета полностью совпадало с желанием самого епископата быть бесконтрольным хозяином Церкви. Мало того, на епископат возлагается особая, негласная функция (очень важная для Государства в периоды сталинщины и застоя) — отстаивать интересы и политику Советского правительства (указанных периодов) перед мировым общественным мнением на разных международных конгрессах и форумах церковных деятелей, в частности доказывать, что в Советском Союзе существует полная свобода церковной деятельности, свобода совести, отсутствуют гонения на Церковь и т.д. Для стимулирования подобной деятельности епископата (вернее, для его подкупа) Сталин наградил его новым статусом ¦церковной номенклатуры», приравненной в своих правах к «советской».

Все это, вместе взятое, морально развращало епископат, деспотическая власть которого нередко переходила в произвол и самодурство (см. примеры этого в нашей печати: «Конфликт у Храма» — «Известия», 17.10.89, «Отец Георгий безработный» — «Наука и религия», № 2, 1989, и «Резонанс» — там же, № 10, 1989). Это с одной стороны. С другой — положение епископата как «советской номенклатуры» обязывало его постоянно доказывать свою «благонадежность», что выражалось в его сервилизме перед гражданскими властями: «Что изволите? Что прикажете? Все выполним!» Нередки случаи, когда епископы предлагали и помогали закрывать действующие храмы (в хрущевские времена). И одновременно с этим, бывая на Западе, они заверяли о существующей свободе религий в СССР! Но не будем вспоминать старое. Ограничимся свежим примером. Позорное самоустранение возглавляемого патриархом Синода в «Ивановском деле», когда верующие города Иванова объявили голодовку в знак протеста против незаконных действий городских властей, отказавших в регистрации новой общины и в предоставлении ей храма. Известие об этом событии буквально облетело весь мир, но Синод сделал вид, что оно его не касается ни с какой стороны, т.е. он поступил так, как поступал всегда, когда от него требовалось защитить права верующих. Но если до перестройки выступление в защиту верующих имело определенный риск для епископата, боящегося потерять свое привилегированное положение, то теперь, в период перестройки, епископат обязан был это сделать. Но боязнь вызвать недовольство или раздражение гражданских властей и сегодня парализует силы Синода и епископата в целом, которые испытывают панический страх перед потерей власти и всех связанных с ней привилегий и прерогатив (об «Ивановском деле» см.: «Огонек», № 28, 1989)'.

159

Сегодня советское общество и государство ждут от Церкви нравственно-духовной помощи. Но откуда она возьмется, если ключевые посты в Церкви заняты людьми, воспитанными в традициях сталинского и застойного времени, лишенными инициативы и способности самоотверженно защищать интересы Церкви и неспособными перестроить Церковь в соответствии с запросами нашего времени? Церкви нужны радикальные реформы. Их не надо выдумывать, не надо разрабатывать, ибо они уже разработаны авторитетным церковным органом — «Предсоборным Советом», состоящим из лучших богословов своего времени, — для Поместного Собора РПЦ 1917—1918 гг. Свыше семидесяти лет эти проекты реформ лежат «мертвым капиталом», ибо монархический епископат не хочет никаких реформ. Все сказанное здесь отнюдь не значит, что у нас нет епископов, достойных уважения и понимающих необходимость для Церкви реформ. Но они — «единицы» и на плохом счету у Синода. Поэтому не они «делают погоду» в Церкви, не они создают ее климат.

В момент сталинского воссоздания Церкви епископат почувствовал свое привилегированное положение в качестве бесконтрольных владык, или «князей церкви», поддерживаемых Госкомитетом, и решил взять реванш. Новое поколение верующих, выросшее в годы сталинских пятилеток, было катехизически и канонически абсолютно безграмотным и не имеющим возможности принимать активное участие в церковных делах. Поэтому это поколение верующих только радовалось восстановлению Церкви и принимало монархический епископат как должное, как норму церковной жизни. Так, взяв реванш, епископат Русской Церкви постарался «забыть» все исторические постановления учредительного Собора 1917—1918 гг. Большинство же молодых епископов, воспитанных в духе холопского преклонения перед владыками, в духе культа архиереев, просто ничего не знают о Русской церковной революции, о ее исключительных достижениях, канонически оформленных на этом воистину историческом Соборе! В настоящее время материалы и информация о церковной революции и Поместном Всероссийском Соборе 1917—1918 гг. тщательно замалчиваются и прячутся от учащихся духовных школ — будущих пастырей, епископов и богословов. Отсюда — полное непонимание со стороны окончивших наши духовные школы всей ложности современного внутреннего положения нашей Церкви, возникшего в результате великого греха ее епископата, отвергшего, во имя своих кастовых интересов, основные принципы Православия — принципы соборности и выборности всех церковных должностей, как это было в первоначальной Церкви. Следует добавить, что поместный Собор 1917—1918 гг. был не только самым представительным, но и самым

160

свободным и самым демократическим в истории Русской Церкви. Он был свободным и от давления церковной власти, которая в тот момент была временной, и от давления государственной власти — тогда было Временное правительство. А по своей демократичности этот Собор очень напоминал 1-й Апостольский Собор Иерусалимской Церкви, на котором присутствовали и решали вопросы «апостолы, пресвитеры и братия» (Деян. 15, 25, 28). В связи с этим о. Сергий Булгаков писал: «Московский Всероссийский Собор 1917—1918 гг., который состоял из епархиальных архиереев, клириков и мирян и в этом своем составе точнее отображал каноническую норму Иерусалимского ¦Апостольского Собора, нежели даже Соборы Вселенские» («Православие». Париж, год не указ., с. 113). Следует заметить, что о. Сергий был членом этого Собора, постановления которого никаким последующим Собором не отменены. Игнорирование этого Собора является каноническим преступлением современного монархического епископата. Поэтому только принятие era решений может дать Церкви твердую каноническую опору для ее возрождения и освобождения от монархического епископата и всех его последствий: деспотического самоуправства, бюрократизма, чинопочитания, подхалимства, карьеризма, сервилизма перед гражданскими властями и т.д.

Теперь о богословском смысле Русской Церковной Революции. Необходимо отметить, что те, кто справедливо противопоставляет канонический путь обновления Церкви революционному, и на этом основании отрицают последний, делают ошибку, потому что революционный путь может оказаться и каноническим, может как бы перерасти из революционного в канонический. Этот уникальный случай мы и наблюдаем в Русской Церковной Революции: все революционные преобразования в Церкви, произведенные на местах, по инициативе «низов», были канонически оформлены сначала Синодом, его «Временными Постановлениями», а потом, окончательно, Поместным Собором 1917—1918 гг. Таким образом, нельзя смешивать и отождествлять путь преобразований церковной революции с путем реформ, производимых впоследствии «обновленцами» «сверху», в приказном порядке (да еще группой, инспирируемой известными органами). Это был путь «лжереволюционный», ибо настоящие революции 'идут «снизу», а не «сверху». Как показывает исторический опыт, путь жизненных преобразований возможен, реален и нормативен к Церкви только через революцию, поскольку путь преобразований «сверху», в приказном порядке, неизбежно приводит к расколам и трагическим последствиям для Церкви. Достаточно привести два общеизвестных примера: реформы «сверху» патриарха Никона, которые раскололи Русскую Церковь на «новообрядцев» и «старообрядцев» (и раскол этот до сего дня не преодолен), и в таком же приказном порядке «сверху» реформы «обновленцев» в 1921—1923 гг., приведшие также к трагическим последствиям. В то же время никаких расколов в результате церковной революции в 1917 г. не было, а, наоборот, было только

161

усовершенствование церковного строя и управления, а также возрождение церковно-общественной жизни.

Революционными преобразованиями являются только те, которые идут «снизу», спонтанно и выражают волю церковного народа («голос народа — Голос Божий»), а не «сверху», как «обновленческие» реформы. Несмотря на всю свою революционную фразеологию, «обновленчество» было деспотическим.

Революционные преобразования в Церкви могут стать каноническими только в том случае, если они вьфажают интересы Церкви и потому впоследствии оформляются органами ее управления, соответствующими каноническим постановлениям, как это было в Русской Церкви; они представляют собой уникальное явление в истории Православия. Этот факт канонического оформления революционных преобразований задним числом создает, во-первых, прецедент для будущего; во-вторых, заставляет задуматься над его богословским смыслом. Очевидно, если власть Русской Церкви, в своей синодальной антиканонической форме, так долго изменяла Христу, служа всецело интересам цезарепапизма, превратившись в «ведомство гражданского православного исповедания», т.е. в государственный аппарат, и становясь всегда на сторону сильных мира сего, на сторону рабовладельцев и эксплуататоров, забывая о труждающихся и обремененных и попирая принципы соборности и свободы Церкви (царский Синод не собирал Поместные Соборы в течение двухсот лет), а также права клириков и мирян на их участие в управлении Церковью (как это было в первые века христианства), то неудивительно, что глава Церкви Христос стал действовать не через эту, изменившую Ему церковную власть, а через народ церковный и восстановил вместе с ним церковную правду. В самом деле, почему Бог не может действовать через свой народ церковный, о котором ап. Петр сказал: «Вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел...» (I Петр. 2,9). Никаких богословских аргументов нельзя придумать против возможности такого действия Божия, которое уже стало фактом. А факты — упрямая вещь, хотя мы чаще всего, в силу ограниченности, слабости и греховности своей, закрываем глаза, чтобы не видеть неприятные для нас факты. «И не думайте говорить в себе: «отец у нас Авраам»; ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Матф. 3,9 и ел.). То есть у Бога нет «незаменимых.» служителей, если они ему изменяют. Даже из камней Бог может создать Себе служителей верных, если люди Ему изменяют.

В Церкви, как в богочеловеческом организме, все совершается на паритетных началах: ни человек, ни Бог не могут действовать разобщенно, без взаимного активного содействия и сотрудничества. Поэтому, поскольку сам народ (клирики и миряне) активно стремился осуществить в Церкви справедливость и правду Христову, постольку с ними был Христос, содействующий им, и потому этот революционный

процесс в Церкви был богочеловеческим процессом, как и все, что совершается в церковной жизни при активном содействии человеческого и Божеского начала. Это естественно и понятно, поскольку все благие результаты церковной жизни могут быть следствием только двусторонней активности — человеческой и божеской: стремление человека к правде и ответное содействие Божие в ее осуществлении. И как раз Русская Церковная революция отличалась исключительной человеческой активностью, необыкновенным воодушевлением и желанием осуществить правду и справедливость в церковном строе и жизни.

162

афонскими монахами, а через эту верность и к "благостоянию Святых Божиих Церквей и соединению всех"? Эти прекрасные слова мы постоянно слышим в Великой Ектений, но вслушиваемся ли в них как следует? Кажется, Богородица хочет, чтобы сегодня мы вслушались в них особенно внимательно.

ХРИСТИАНСКАЯ ОБЩИНА *

Христианская община как основная структурная единица (клетка организма) Церкви должна объединять своих членов общей верой и взаимной любовью в одно сплоченное целое, основанное на братстве, равенстве, взаимном служении и взаимной помощи, т.е. на конкретных проявлениях христианской любви внутри общины, без которых эта любовь не можег осуществляться на деле. Христос сказал, что определяющим признаком Его учеников или последователей является их взаимная любовь (Ин. 13, 35) и что "где соберутся двое или трое вр имя Его, там и Он посреди них" (Мф. 18, 20). Следовательно, слова Христа о присутствии Его среди собравшихся во имя Его предполагают у собравшихся взаимную любовь. Это тем более очевидно, что Евхаристия, объединившая верных, есть таинство любви. И "... пафос единения и единства в литургическом бдении не может не изливаться в делах любви. Дела любви продолжают богослужение, ибо и они, в собственном смысле слова, суть богослужение, служение и хвала Богу-Любви. Потому из Евхаристии открывается путь к житейскому подвигу"1 , как глубоко и верно сказал о. Георгий Флоровский.

Отсюда очевидно, что собравшиеся во имя Христа, но не имеющие любви между собою (которая обязательно выражается в вышеуказанных проявлениях), напрасно надеются, что Христос присутствует среди них. А разве не такими собраниями без присутствия Христа являются наши богослужебные собрания "посетителей храма"? Именно "посетителей", а не членов общины в указанном смысле слова. Об этом писал даже такой консервативный богослов-эк-клезиолог, как Вл. Троицкий (впоследствии известный архиепископ Иларион): "Христос указал признак, по которому можно узнать Его учеников. Этот признак - не учение Христа, не таинства даже, а только любовь... Таинства не спасут, если у принимающего их нет любви. Апостол говорит: если я знаю все тайны, а не имею любви, я - ничто"2. (1 Кор. 13, 1-3).

Таким образом, не только богослужения, но и таинства церковные "не спасают", то есть бесполезны, если нет взаимной любви, о которой учил Христос и которая создает

_______

* Статья из книги "Современные проблемы церковной жизни РПЦ".

1 Флоровский Г. Евхаристия и соборность. - "Путь", Париж, 1929, N &, с. 8-9.

2 Троицкий Вл. Христианство и церковь. - "Христианин", 1911,

13

сама собою христианскую общину как плод своих проявлений. И только в такой общине, основанной на взаимной любви, присутствует Христос. Поэтому напрасно думают, что если соберутся во имя Христа два или три лицемера и фарисея (или множество их), по недоразумению считающих себя христианами, то среди них, с автоматической необходимостью, должен присутствовать Христос. В Церкви не может быть вообще никакого автоматизма. Таинства, совершающиеся в Церкви, бесполезны для тех членов общины, которые не имеют взаимной любви. Дело в том, что по православному вероучению в таинствах различаются две стороны: объективная, или "действительность таинства", и субъективная, или "действенность таинства". Последняя всецело зависит от человека, принимающего таинство, то есть от его внутреннего, душевного состояния. При отсутствии любви к собратьям у принимающего таинство Евхаристии оно будет для него бездейственным, то есть не приносящим благодатной помощи и благодатной силы, или - бесполезным. Об этом чрезвычайно важном обстоятельстве необходимо часто напоминать верующим с амвона и вместе с тем создавать необходимые условия для свободного проявления в общине взаимной, активной любви ее членов, без чего любовь остается только на словах, а верующие превращаются в лицемеров и фарисеев.

"Среди земных предметов, - писал Вл. Троицкий, - не нашлось ни одного, с которым можно было бы сравнить новое общество спасенных людей. На Земле нет единства, с которым можно было бы сравнить единство церковное. Такое единство нашлось только на небе. На небе несравненная любовь Отца, Сына и Святого Духа соединяет три Лица во единое Существо, так что уже не три Существа, но Единый Бог, живущий триединой жизнью. К такой любви, которая многих могла бы слить воедино, призваны и люди, о чем и молился Христос Отцу Небесному: "Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино", и "любовь, которою Ты возлюбил Меня, в них будет..." (Ин. 1721, 26). В приведенных словах Христа истина Церкви поставлена в самую тесную связь с тайной Пресвятой Троицы. Люди, вступившие в Церковь... подобны трем Лицам Пресвятой Троицы, которых Их любовь соединяет во едино Существо. Церковь есть как бы единосущие многих лиц, соединенных силой христианской любви"3. Автор употребляет выражение "как бы единосущие", а не просто "единосущие" потому, что в земных условиях полное единосущие недостижимо и возможно лишь единосущие человеческих душ. Поэтому единство верных во Христе, то есть в Церкви, есть единство внутреннее, которое предполагает и единство внешнее, в социальном плане, то есть как организованное общество людей. Внутреннее единство, возникающее в результате взаимной любви, и есть единосущие человеческих душ, составляющее невидимую, онтологическую сторону Церкви как мистического Тела Христова.

1 Там же, с. 63.

14

Далее Вл. Троицкий, продолжая мысль о единосущии, писал: "Эту именно мысль в приведенных словах первосвященнической молитвы Христа Спасителя усматривают весьма многие из знаменитейших отцов и учителей Церкви - св. Киприан Карфагенский, св. Василий Великий, св. Григорий Нисский, Амвросий Медиоланский, Иларий Пиктавийский, Кирилл Александрийский, бл. Августин и преп. Иоанн Кассиан"4. Таким образом, идея "единосущия" как божественной жизни и вместе с тем как идеала и нормы церковного бытия есть идея святоотеческая, передающая в одном слове "единосущие" все бесконечное содержание и Божественной жизни, и внутренней жизни Церкви как земного образа Пресвятой Троицы. Итак, спасет не участие в богослужебных собраниях, а участие в христианской общине, потому что спасает только благодатная христианская любовь, поскольку она является энергией самой природы Божества, "изливаемой в наши сердца Духом Святым" (Рим. 5, 5). Такая любовь находит свое выражение только в общине как общей, совместной, единой жизни, то есть в братстве, равенстве, взаимном служении и помощи, составляющими то новое единство, которое находится "на небе", как сказал Вл. Троицкий, и которое называется единосущием. Вот в этом низведении с Неба на Землю Божественной жизни (единосущия) и состоит вся сущность христианства, вся сущность учения Христа и Его заповедей!

Культ в христианстве, в отличие от всех других религий, имеет, при всей его необходимости и важности, производное и второстепенное значение, ибо если нет общины как таковой, в указанном смысле, то культ бесполезен, "не спасает", как говорил Вл. Троицкий, повторяя в этом ап. Павла в отношении таинств, являющихся кульминацией культа. Культ не может заменить христианской жизни, ибо культ - не самоцель, а лишь "вспомогательное средство" для христианизации жизни. Эту элементарную истину у нас не понимают. Если культ организован так, что он не выполняет эту свою основную функцию, то он вообще бесполезен и не нужен. Более того, он в этом случае даже вреден, ибо создает у верующего иллюзию, что посещая храм, он тем самым становится "христианином" и успокаивается в. этом ложном самосознании, что является "прелестью", то есть гибельным заблуждением. Сведение христианства к одному культу - глубоко его искажает и порождает у верующего такую психологию, при которой внешние формы богопочитания заслоняют в его сознании Бога и Его правду, то есть порождают психологию фарисейства. Справедливо писал выдающийся религиозный мыслитель СА.Франк: "Христианская Церковь часто понимается как союз людей, имеющий своей единственной целью удовлетворение религиозных потребностей верующих. Церковь в такой ее форме - к сожалению, весьма распространенной - есть, напротив, только собрание ложно верующих и фарисеев. Нельзя внимать с умилением словам Евангелия и вместе с тем думать, что

4 Там же, с. 63-64.

15

материальная нужда моего ближнего, даже самая насущная, меня не касается, или что забота о ней есть дело иных, "земных" инстанций, а не Церкви"5. Вечный образец истинной Церкви есть, напротив, Церковь первохристианская, Апостольская, в которой "все... верующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого". "У множества уверовавших было одно сердце и одна душа: и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее" (Леян. 2, 44 -45; 4, 32).

То, о чем рассказывают Деяния Апостолов, было добровольным, внутренним преодолением человеческого эгоизма силой благодатной любви, создающей единосущие человеческих душ - "одно сердце и одна душа". Как своеобразно и вместе с тем точно выражено здесь понятие "единосущия"!

Христианство может быть осуществлено только по заповедям Христа и в соответствии с святоотеческой идеей о единосущии как норме церковного бытия, то есть не только в отдельных, изолированных друг от друга человеческих душах, но и в социально-экономической сфере жизни, путем единящей любви, создающей единосущие человеческих душ, то есть так, как оно было осуществлено в первоначальной Апостольской Церкви в Иерусалиме (Деян. 4, 32 - 35). О. Павел Флоренский правильно заметил в одной из своих работ: "Идея общежития, как совместного жития в полной любви, единомыслии и экономическом единстве, - называется ли она по-гречески киновией или по-латыни - коммунизмом, всегда столь близкая русской душе и сияющая в ней как вожделен-нейшая заповедь жизни, - была водружена и воплощена в Троице-Сергиевой Лавре преподобным Сергием..."6. Но такие общины были в "константиновскую" эпоху истории Церкви редким явлением, а должны были быть по самой идее "правилом Церкви". Другими словами, церковные общины (сейчас они называются "приходами") мы можем мыслить, с последовательно-христианской точки зрения, только как социально-экономические братства, основанные на взаимной любви ее членов, вне зависимости от пола, возраста, семейного положения. Ого - не монастыри, а именно церковные братства, по слову Спасителя, сказавшего Своим ученикам: "Все же вы -братья; и кто хочет быть большим из вас, да будет вам слугою". Эти слова Христа были сказаны не в каком-то переносном смысле, а в буквальном, о чем свидетельствует Апостольская Церковь в Иерусалиме, осуществившая эти слова в прямом и точном их смысле. Это обстоятельство, в свою очередь, свидетельствует о том, что вне организованного братства христианство не осуществимо, поскольку только в братстве, которое предполагает полное равенство, единство экономики, взаимное служение и помощь (то

5 Франк С.Л. С нами Бог. Три размышления. Париж, 1964, с.

6 Флоренский П. Троице-Сергиева Лавра и Россия. В сб. 'Троице-Сергиева Лавра". Сергиев Посад, 1919, с. 20-21.

16

есть проявления деятельной любви), достижимо единосущие людских душ. Опыт Апостольской Церкви в Иерусалиме и другие, более поздние подобные опыты подтверждают наш вывод.

Такому социально-экономическому, практически-жизненному осуществлению христианства в длительную "константиновскую" эпоху в истории Церкви мешало положение его в качестве государственной, то есть обязательной и потому "принудительной", религии, в которой не было и не могло быть определенной границы между действительными и номинальными христианами. С Константина Великого началось тесное сотрудничество Церкви и государства. В результате этого Церковь попала под власть византийских императоров, которые перестроили ее по образцу государственного аппарата своей империи и соответствующими законодательными актами запретили остальные религии в целях обращения всех своих подданных в христианство. Язычники стали подвергаться жестоким преследованиям и гонениям. Епископат благословлял эти гонения, радуясь внешнему торжеству христианства, хотя совсем недавно последователи Христа подвергались таким же гонениям. В результате малочисленные, христианские общины как бы растворились в общей массе номинальных христиан, пришедших в Церковь или по принуждению, или по корыстному расчету, поскольку христианство стало государственной религией и, не будучи христианином, нельзя былег сделать никакой карьеры. При таких условиях, естественно, не могло быть и речи о реальном братстве в качестве нормы церковной жизни, не могло быть и речи о единосущии человеческих душ как норме церковного бытия. С тех пор христианские общины приняли формальный характер, членство в них обязывало лишь к внешним формам богопочитания. Так первоначальная община перестала! существовать как братство, как союз любви. Она превратилась в территориальное понятие - "приход" (от слова "приходить" в храм), означающее квартал (в древности) или район (у нас), население которого "приписано" к тому или другому храму. Так христиане превратились в "посетителей храма". Вместо общины стал приход, который тоже иногда называют "общиной", но уже в другом значении - в значении "культовой общины", вся цель которой состоит в регулярных богослужебных собраниях "посетителей храма", и только.

Теперь же, когда христианство перестало быть государственнойг религией, у Церкви есть полная возможность перестроиться на новых для нас (а исторически - древних) началах Апостольской Церкви. Христианство есть, по слову Христа, "религия избранных": "Много званых, но мало избранных" (Мф. 20, 16). Христос призывает к Себе всех (Мф. 11, 28), но искренне и решительно отзываются на Его призыв немногие: "... тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" (Мф. 7, 14). Поэтому теперь есть возможность создавать реальные братства из малочисленных общин истинных христиан. Кто истинный христианин и кто номинальный, определять будет нетрудно. Лакмусовой бумажкой для определения "доброкачественности" христианина будет служить его способность жить в "христианской общине", основанной на взаимопомо-

17

щи, взаимном служении и братской любви. Именно этот "общинный" (или "общежительный") образ жизни и является христианским, в противоположность "нехристианскому", то есть индивидуалистическому, и тем самым эгоистическому. Но христианский образ жизни радикально отличается от образа жизни коммун" социалистического типа тем, что он основан на добровольном и внутреннем преодолении человеческого эгоизма силой благодатной любви, дающей глубокое духовное удовлетворение, ощущение радости бытия и свободы духовного самовыражения личности, не подавляемой коллективом.

Такое возрождение христианства (если оно вообще осуществимо), очевидно, можно ожидать лишь в третьем тысячелетии, ибо усвоение христианства человечеством совершается чрезвычайно медленно. Вспомним, что на протяжении пятнадцати веков (V-XIX) Церковь с исключительной жестокостью преследовала всех инакомыслящих (язычников, еретиков, раскольников, сектантов, вольнодумцев-атеистов). Это было время, когда пылали костры инквизиции на Западе и на Востоке, когда только один Торквемада -глава испанской инквизиции - сжег живыми 10 220 человек, и от его руки пострадало (преследования, пытки, изгнания) более 114 тысяч семейств; когда у нас на Руси основатель неофициальной инквизиции Иосиф Волоцкий - известный древнерусский книжник, полемист и начетчик - в своем "Просветителе" доказывал необходимость преследований еретиков, тщательного разыскания их, призывал не верить в искренность их покаяний, заточать и подвергать смертной казни; когда по его настоянию в железных клетках сжигали живыми "многих еретиков", как выражается летопись7. А когда партия Иосифа Во-лоцкого ("стяжатели") победила политическими средствами "нестяжателей", то есть "заволжских старцев", этот цвет русской святости того времени, она быстро канонизировала своего вождя, а истинный святой, глава "нестяжателей" - преп. Нил Сорский, так и остался официально не канонизированным церковной властью. Вспомним, как иосифлянство, ставшее с тех пор господствующим направлением богословской мысли и благочестия в нашей Церкви, преследовало "огнем и мечом" старообрядцев, сжигая их в срубах и подвергая жестоким преследованиям, и поставило их в конце концов "вне закона", лишив всех гражданских прав. Когда же права старообрядцам частично были возвращены, то в культовом отношении они были поставлены ниже не только католиков и протестантов, но и ниже языческих религий. И так было вплоть до 1905 года. Вспомним, что только 125 лет тому назад было отменено у нас крепостное право (1861 г.), при когором одни христиане (помещики) покупали и продавали, как собак и лошадей, других христиан (крестьян), но и те и другие считались "братьями во Христе". Тогда знаменитый митрополит Филарет (Дроздов) доказывал ссылками на Священное Писание совместимость крепостного права с христианством. Вспомним,

___

7 См.: Каргашев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 1, Париж, 1959, с. 500.

18

что даже в XX веке церковная власть отдала под суд известного христианского мыслителя НА.Бердяева - за что бы вы думали? -за богохульство! Вот рассказ самого Бердяева: "С горечью должен сказать, что впечатления от церковно-православной жизни в большинстве случаев у меня были тяжелые и вводящие в соблазн. По поводу дела на Афоне, в котором принимала участие русская иерархия и дипломатия, я написал негодующую статью "Гасители духа", направленную против св. Синода. У меня не было особых симпатий к имяславию, но меня возмущали насилия в духовной жизни и низость, недуховность русского Синода. Номер газеты, в которой была напечатана статья, был конфискован, а я отдан под суд по статье о богохульстве, которая карала вечным поселением в Сибири. Мой адвокат признал мое дело безнадежным. Дело откладывалось ввиду войны и невозможности вызвать всех свидетелей. Так оно оттянулось до революции и революция прекратила это дело. Если бы не революция, то я был бы не в Париже, а в Сибири, на вечном поселении"8. Как характерно, что критическое выступление выдающегося христианского философа против Синода было подведено под статью о богохульстве! Это, можно сказать, виртуозность в подлости, и Бердяев слишком мягко выражается, называя Синод "не духовным" и "гасителем духа". Церковная власть, одержимая нетерпимостью, фанатизмом, лицемерием и ханжеством, всегда действовала методами запрещения, принуждения и насилия, изнутри разлагая и разрушая Церковь, тем самым она косвенно способствовала возникновению воинствующего атеизма. Если бы Бердяев жил лет сто тому назад, то за подобный протест против церковной власти последняя посадила бы его на цепь в монастырской тюрьме. Таких тюрем, специально созданных для тех, кто не подчинялся церковной власти, было много9.

Наконец, надо вспомнить замечательные слова СЛ.Франка: "Остается бесспорным фактом, что идея свободы и достоинства человека, и в частности идея свободы веры, кощунственности и бессмысленности религиозного принуждения, будучи элементарным, самоочевидным выражением Христова Духа и Откровения, впервые проникла в общее человеческое религиозное сознание примерно только 200 лет тому назад; остается бесспорным историческим* фактом, что этот основоположный догмат христианской веры, вне которого немыслимо истинное следование пути Христову, не понимался и отвергался в продолжение восемнадцати веков христианской Церкви"10.

Если вспомнить все это и многое, многое другое, то неизбежно придешь к выводу, что история христианства еще не начиналась

____

8 Бердяев НЛ. Самопознание. Опыт философской автобиографии.'Париж, 1949, с. 219-220.

9 См.: Пругавин А. Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством. Спб., 1904.

10 Франк С.Л. Указ. соч., с. 150.

19

(если не считать первые его три века), а то, что принято считать его историей, в действительности было лишь его предысторией, периодом экспериментов и грубейших ошибок в попытках осуществить христианство негодными (антихристианскими) средствами. Так, не удался грандиозный средневековый эксперимент (идея Великого инквизитора у Достоевского) - сделать всех людей христианами при помощи средств принуждения и насилия.

Теперь все надо начинать сначала, то есть необходимо вернуться к истокам христианства - к Апостольской Иерусалимской Церкви как "образцу, "канону", "идеалу" и "норме" церковного бытия для всех последующих эпох истории Церкви и восстановить первоначальную чистоту христианства (речь идет не о догматах Православия, которые остаются неизменными, а об "образе жизни" христиан и о порядках и строе церковном).

Итак, теоретически вопрос ясен. Но что делать практически? Где выход из тупика, из затяжного кризиса Православия? Ответ на этот вопрос также ясен и прост. Поскольку причина возникновения этого тупика коренится в отождествлении христианства с культом, постольку выход из него возможен только путем преодоления этого ложного отождествления, исторически сложившегося и характерного для Православия в его византийской форме, необходимо: 1) установить примат общины над культом (не община для культа, а культ для общины); 2) установить или восстановить общину в том смысле этого слова, о котором говорилось выше, то есть в смысле "церковного братства" с последующим введением в нем полного общежития. Практически это значит, что необходимо организовывать маленькие общины, представляющие собой тесные, сплоченные содружества или братства молодых людей (ставку надо делать, конечно, только на молодежь) в возрасте от 16 до 30 лет. Эти церковные братства не обязательно создавать при храмах, ибо это не везде и не всегда возможно ввиду неусыпного контроля соответствующих органов над приходами. Эти органы смотрят с большим подозрением на общения верующих вне культа, помимо культа. Они прекрасно (лучше наших иерархов) понимают суть дела и потому больше всего боятся возникновения настоящих церковных общин. Ибо им поперек горла стоят сектантские общины, с которыми они никак не справятся, несмотря на административный нажим. Они весьма сожалеют теперь о закрытии православных храмов во времена Хрущева, поскольку эти храмы были для них менее опасны, чем сектантские общины. Об этом рассказывал автору этих строк писатель И.И.Кочин (ныне покойный), учившийся вместе с Куроедовым, который и поделился с ним этими мыслями, говоря, что вместо храмов во многих местах возникли сектантские общины.

Эти органы допускают и терпят религию только в пределах культа, поскольку в этих пределах религия бездейственна и не может оказывать никакого влияния на общество. Мало того, как это ни парадоксально, религия в пределах культа оказывает ничтожное влияние даже на верующих, поскольку они - всего лишь "посетители храма". Такая религия для органов не только безопасна, но даже в

20

известном отношении и "выгодна", ибо дает им пропагандистский "козырь" - видимость свободы религии в СССР. С этой же целью ими поощряются все показательные мероприятия, такие, как интронизация, юбилейные торжества, на которые съезжаются многочисленные зарубежные гости - представители других Церквей. Этой "показухой" им легко, что называется "втереть очки", тем более что они, по своему простодушию, не замечают в этом пропагандистского трюка. Отсюда же преследование всякого общения верующих помимо культа, которое признается "нарушением закона о культах".

Из всего изложенного ясно, что организация новых церковных общин - дело трудное, рискованное, требующее самоотверженного, творческого служения ему и жертв в такой же мере, как это было в первые века христианства. Тогда запрещалась и проповедь Слова Божия за пределами общины, и организация самих христианских общин. В связи с этим проповедники, апостолы Христовы подвергались преследованиям и в среде язычников, и в среде иудеев. Апостол Павел писал о себе: "Я... был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного. Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение... Много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями" (2 Кор. 11, 23-27).

Итак, существует только один правый путь христианского выхода из тупика (других нет!) - путь Креста. Созданные таким образом новые общины, церковные братства составят ядро, основу Церкви будущего, которая придет на смену Церкви "посетителей храма". Тогда храмы будут превращены в центры христианской жизни верующих во всем ее многообразии. Это будет началом христианского возрождения и вместе с тем началом истории христианства, поскольку будет возрождением Апостольской Церкви, разрушенной византийскими императорами. Поэтому перед служителями Церкви возникает альтернатива: или пойти на Крест, следуя завету Апостола: "Умоляю вас: подражайте мне, как я - Христу" (1 Кор. 4, 16; 11, 1), то есть участвовать в движении "Возрождение христианства", или, если чувствуешь себя не в силах выполнить свой пастырский долг, честно снять с себя священный сан и перейти в категорию мирян. Лжепастырство есть самый страшный грех, разрушающий Церковь Христову изнутри. Доколе же может продолжаться этот процесс внутреннего разрушения Церкви по вине ее священнослужителей всех рангов? Приходы РПЦ давно уже превратились в пародию на христианскую общину! Те, кто боится Креста, пусть добровольно уходят из Церкви, ибо есть только один путь христианской жизни - путь самопожертвований и страданий. Те мещане-обыватели, которые хотят "и невинность соблюсти и капитал приобрести", или "служить Богу и мамоне", только засоряют Церковь и невольно участвуют в процессе внутреннего ее разложения своим

21

примером, своим языческим образом жизни. Напрасно думают те священнослужители, которые ограничивают свою миссию одним культом, что они якобы полностью выполняют свой пастырский долг. Такие служители Церкви вообще не пастыри человеческих душ, а только мистагоги - совершители таинств и обрядов. Первый долг пастыря - воспитывать и перевоспитывать приходящих в Церковь, чтобы сделать из них сознательных христиан. Эта задача намного труднее и сложнее, чем совершать таинства и обряды, и требует больших знаний из области педагогики, психологии, психиатрии. Наша духовная школа выпускает не "пастырей человеческих душ", а лишь мистагогов, от которых, естественно, ничего большего ожидать нельзя.

Кроме того, культ, не делает верующих христианами и "не спасает". Такие служители Церкви находятся в глубоком заблуждении, посуществу, в прелести и вводят других в такое же заблуждение. Иначе говоря, они насаждают ложное христианство. Некоторые из них придумывают для успокоения своей совести такую дипломатическую самозащиту: дескать, "лучше что-нибудь, чем ничего", и один культ что-то дает верующему и потому приносит духовную пользу. Этот "пастырский минимализм", сводящий все христианство лишь к культу, глубоко его извращающий, больше не может быть терпим, ибо порождает в сознании верующего такую психологию, при которой внешние формы богопочитания закрывают в его сознании Бога и Его правду, - психологию фарисейства. Определяющий признак христианина указан с предельной ясностью самим Христом и повторен Его великими апостолами - апостолом языков Павлом и Иоанном Богословом. Этот признак - самоотверженная, жертвенная любовь к ближним. "Любовь мы познали в том, что Он положил за нас душу (жизнь) Свою: и мы должны полагать души свои за братьев" (I Ин. 3, 16). Поразительно, даже этого не знают пастыри наши! То есть, они не знают основного признака христианина и поэтому не знают, кто является настоящим христианином, а кто номинальным. Невежество наших пастырей поразительно и удручающе! Таким образом, есть настоящие христиане и есть христиане номинальные, хотя бы они систематически посещали храм и выполняли все церковные правила (с соблюдением постов, праздников, молитвенного правила и т.д.)11.

К числу определяющих признаков Церкви Христовой принадлежит и то, что она есть Церковь гонимая, ибо не только Церковь, принудительно господствующая над миром, но и Церковь, удобно устраивающаяся и благодушно живущая в мире, на практике забывает, что весь мир лежит во зле, забывает Христово обето-

Вспомним слова ап. Павла об этом: "Если я имею лар пророчества и лар веры, способной переставлять горы (т.е. дар чудотворепия), а любой не имею, то я - ничто и нет мне в этом никакой пользы" (т.е. спасения. - Б.Б.) (I Кор. 13, 2). Чего уж тут говорить о церковных добродетелях "посетителей храма", если даже лары пророчества и чудотворения не приносят без любви никакой пользы (не спасают).

22

вание Его ученикам: "В мире будете иметь скорбь" - такая Церковь уже утрачивает верность своему подлинному назначению. Из всего изложенного с полной ясностью видно, что начать движение за возрождение христианства (или иначе: за преодоление кризиса Православия) - обязанность каждого сознательного, ответственно мыслящего христианина.

Следует напомнить еще раз слова Христа Спасителя: "...тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их" (Мф. 7, 14). Христианство - не религия толпы, не религия народных масс, а религия "избранных", по слову Спасителя, "много званых, но мало избранных" (Мф. 22, 14), религия духовного аристократизма, духовной элиты человечества. Апостол писал: "Вы - род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел, дабы возвещать совершенства Призвавшего вас из тьмы в чудный Свой свет" (I Пет. 2, 9). Христос призывает к Себе всех (Мф. 11, 28-30), но откликаются на Его призыв немногие. Поэтому слова "много званых, но мало избранных" выражают постоянную скорбь Евангелия. "Христианство в России, как и повсюду в мире, перестает быть народной религией по преимуществу. Народ, простецы, в значительной массе своей уходят в полупросвещение, в материализм и социализм, переживают первое увлечение марксизмом, дарвинизмом и т.д. Интеллигенция же, верхний культурный слой, возвращается к христианской вере. Старый, бытовой, простонародный стиль Православия кончился, и его нельзя восстановить. К самому среднему христианину предъявляются несоизмеримо более высокие требования... И "простая баба" сейчас есть миф, она стала нигилисткой и атеисткой. Верующим же стал философ и человек культуры"12.

С самого своего начала христианство - "религия избранных". Так было в священную для нас эпоху первохристианства, когда христиан было немного и они так отличались своей жизнью от нехристиан, что "из посторонних никто не смел пристать к ним, а народ прославлял их" (Аеян. 5, 13). Только после того, как христианство стало государственной религией, и использовалось императорской властью в политических целях, оно превратилось в "обязательную" религию для всего населения, то есть распространялось в принудительном порядке. Так, например, Юстиниан I издал законы, по которым все язычники и еретики, несогласные принять ортодоксальное христианство, изгонялись из империи с конфискацией имущества. Вследствие этого, люди в дальнейшем становились христианами "от рождения". Так религия личности растворилась в естественно природном строе жизни, так духовное самоопределение человека, его призвание, его свободное обращение к Богу (без которого настоящая; живая религия вообще невозможна) были заменены "наследственным христианством", существующим вне всякой зависимости от желания человека, его духовной свободы, которую больше всего ценил в человеке Христос. Так религия избранных превратилась в

12 Бердяев НА. Спасение и творчество. - "Путь", Париж, 1926, N I, с. 40.

23

народную религию, в религию быта, традиций и привычек, внушенных воспитанием. Грандиозный эксперимент средневековья - сделать христианство достоянием широких народных масс путем принуждения и насилия, с одной стороны, и путем приспособления христианских идеалов и требований к потребностям государственной, общественной и семейной жизни - с другой, вполне удался (за счет полного извращения христианства). Но в этом-то и была роковая неудача христианства в истории, что выяснилось только в XX веке. Как только оно перестало быть государственной религией - начался процесс отхода от него народных масс и усилился процесс секуляризации культуры. Ошибка этого средневекового эксперимента заключалась в том, что вместо того, чтобы перестраивать общественную, государственную, экономическую жизнь на христианских началах, стали приспосабливать хрисгианские идеалы и требования (путем снижения их) к существующим языческим традициям и порядкам в этих сферах человеческой жизни.

"Христианство в своей борьбе с язычеством ни в какой мере не было революционным. Потому-то так легко и могла произойти эта замена язычества как государственной религии христианством, что это последнее оставляло неприкосновенной всю государственную, экономическую и социальную структуру империи. Изменилась, в сущности, только вера империи"13. Но вера, отказывающаяся христианизировать все сферы человеческой жизни и тем самым предающая их власти языческой веры (точнее, силам зла), такая бездейственная вера и привела к тому, что силы зла восторжествовали в истории христианского человечества. Лаже христианство стали распространять антихристианскими средствами принуждения и насилия с диа-вольской жестокостью! Это значит, что силы зла проникли в Церковь, в само церковное сознание. Так Церковь, бросившая все сферы человеческой жизни кроме религии на произвол судьбы, сама подпала под влияние тех злых сил, которые господствовали во всех нерелигиозных сферах жизни. Таким образом, идея Великого инквизитора (по Достоевскому), насильственного спасения человечества потерпела полное крушение.

В заключение следует отметить, что А.Шмеман употребляет понятие "революция" только в одном смысле - как насильственный социальный переворот. Но это понятие можно употреблять и в духовном смысле - как духовный переворот в сознании человека, который может отражаться во всех сферах человеческой жизни, поскольку последовательная христианская вера требует христианского поведения не только в церкви и дома, но и на работе, и в общественной жизни и, следовательно, во всех сферах человеческого бытия.

13 Шмеман А. Догматический союз. Вступительная лекция в курс истории Византийской Церкви. - "Православная мысль", Париж, 1948, вып. VI, с. 173.

24