Фернан Бродель

ЧТО ТАКОЕ ФРАНЦИЯ?

КНИГА ВТОРАЯ. Люди и вещи.

Часть 1. Численность народонаселения и ее колебания на протяжении веков

К оглавлению

ГЛАВА ВТОРАЯ

НАСЕЛЕНИЕ С X ВЕКА ДО НАШИХ ДНЕЙ

II

1450-1950: ВОСХОДЯЩАЯ КРИВАЯ, ДА ЕЩЕ КАКАЯ КРУТАЯ!

Рассматривать пять столетий, которые протекают с 1450 до 1950 года, плюс маленький отрезок времени, доходящий до наших дней, как одно целое, как один период - значит сознательно оставить в стороне множество перемен, множество совершенно удивительных событий нашего прошлого и попытаться уловить подспудные исторические процессы, которые ускользают от внимания обычных хроник. Многовековой материал обеспечивает самую лучшую перспективу, единственную, которая позволяет подвести исторические итоги.

Демографическая ситуация по-прежнему интересует нас в первую очередь. Повторяю, дело не в том, что я считаю ее определяющей саму по себе, но в конечном счете демографическая ситуация как ничто другое отражает все силы, вступающие в борьбу с историей,- скоропреходящие, постоянные, слабые, могучие... Она обобщает, она отсеивает лишнее. Пьер Шоню прав, говоря: "Для историка демографический показатель - определяющая величина, линия жизни, ватерлиния... Ведь где нет людей, нет истории"³⁶⁹.

Представьте себе невозможное, представьте себе, что известны все цифры, вычерчены все кривые, которые нам могут понадобиться, что мы располагаем точными данными о населении, производстве, товарообороте, изменении цен - и что исследуемый период вполне обоснованно разделен на фазы. Это дало бы возможность констатировать по меньшей мере одно: несмотря на все известные нам бедствия, во Франции никогда больше не происходило катастрофического опустошения, похожего на то, что имело место в 1350-1450 годы. Ни одно трагическое событие не принесло столько смертей, ни одна мрачная бездна не разверзлась, чтобы поглотить треть или половину населения Франции. Сегодня такое гибельное действие могла бы оказать только ядерная катастрофа.

По сравнению с роковыми событиями 1350-1450 годов все наши религиозные войны (1562-1598), все наши войны с другими государствами, войны Людовика XIV, Наполеона I или Второй империи попадают в разряд второстепенных бедствий и невзгод. Если я добавлю к перечню первую и вторую мировые войны, многие историки, и прежде всего историки военные, запротестуют, обвинят меня в кощунстве, поднимут скандал. Я их понимаю, но настаиваю на своей точке зрения.

Не слишком ли много тех, кто по привычке или по легкомыслию считает, что война - основное содержание мировой истории? Все войны несут с собой раны, неслыханные человеческие жертвы. К сожалению, это правда, и неоплатный долг вояк перед человечеством растет по мере того, как мы приближаемся к нашему времени. И все же раны, нанесенные войной, как они ни тяжелы, зарубцовываются. Окончание Столетней войны способствует взлету "долгого XVI века" (1450-1650), который восстановит основную массу населения в прежнем объеме как во Франции, так и за ее пределами. Кроме того, не следует забывать, что если депрессия 1350-1450 годов служила дорогой в ад, то война была в то время не единственным могильщиком. Не надо взваливать всю ответственность на плечи англичан: как я уже говорил, свою роль сыграли утрата глубинных жизненных сил, голод, экономический крах, период спада и, наконец, чума.

Другое дело - наши религиозные войны: во-первых, они никогда не продолжались так долго, никогда не затягивались на целое столетие и ограничились тридцатью шестью годами (1562-1598), да и в эти годы военные действия не продолжались беспрерывно. Кроме того, военные действия в этот период ни разу не затронули все королевство в целом (см. карты в кн. 1, с. 91-92). И испанцы, которых обвиняли во всех смертных грехах, не сыграли такой роковой роли, как англичане в так называемой Столетней войне. Наконец, экономика страны во время религиозных войн оставалась здоровой, во всяком случае, более или менее здоровой, на что давно указывали Фрэнк Спунер³⁷⁰, Анри Лапейр и я сам³⁷¹ хотя историографы не считались с нашим мнением. Есть мифы, которые историческая наука чтит, несмотря ни на что. Впрочем, отец Роже Моле, исключительный знаток истории европейских народов, все-таки написал в 1954 году в своем фундаментальном труде: "Рассуждая демографически, похоже, что [от религиозных войн] больше шума, чем зла"³⁷²

Не подумайте, что я недооцениваю урон, нанесенный междоусобными войнами, к которым я лично отношусь с отвращением. Я без труда воображаю себе разрушения, страдания, которые принесло с собой взятие Лиона протестантами в 1562 году, или героический "тур де Франс", "беспорядочное отступление вперед" Колиньи во время третьей войны, с октября 1569 года до лета 1570 года: "Несколько тысяч человек со своими изнуренными лошадьми запрудили дороги" и, чтобы "поправить свои дела", грабили мирных жителей³⁷³, или два наступления Алессандро Фарнезе из Нидерландов, которые заставили Генриха IV в 1590 году снять осаду Парижа, а в 1592 году снять осаду Руана. Но критерий истины для меня таков: непохоже, чтобы население нашего королевства уменьшилось за те тридцать лет, что мы вели религиозные войны, следовательно, этот период совершенно не сравним с настоящей Тридцатилетней войной (1618-1648), оставившей в Германии ужасный кровавый след.

То же касается войн Людовика XIV, которые он вел за пределами Франции, а также войн эпохи Революции и войн времен Империи: население Франции в эти периоды быстро возмещает свои потери и продолжает расти. Так было даже после окончания первой мировой войны, унесшей столько жизней, войны, в которой Франция потеряла от 1,5 до 1,8 миллиона молодых трудоспособных мужчин, и после второй мировой войны, в которой она потеряла 60 тысяч человек. В 1911 году население Франции насчитывает 39,6 миллиона человек, в 1921 году - 39,2 миллиона (включая Эльзас и Лотарингию с их 1,71 миллиона жителей), в 1936 году - 41,9 миллиона, в 1946 году - 40,5 миллиона и в 1983 году - 54,6 миллиона человек.

Если, глядя на эти цифры, читатель отбросит сентиментальные соображения, что, конечно, нелегко, то он увидит, что, независимо от войн и прочих неблагоприятных обстоятельств и превратностей судьбы, глубинные силы с XV века оживляют, поддерживают, питают население Франции, как и население всех других стран мира, и этот неиссяка- емый источник позволил ему преодолеть гнет, испытания, несчастья. "Подлинным "секретом" населения,- как справедливо говорит Пьер Губер,- можно считать его способность к выживанию"³⁷⁴. Эту проблему я и хотел бы рассмотреть в первую очередь.

Последовательные фазы.

Для простоты разделим интересующую нас эпоху на четыре периода: с 1450 года до 1600 года население Франции более или менее (скорее менее) достигает численности, которую имело до 1350 года; с 1600 до 1750 года происходит незначительный рост, скорее застой; с 1750 до 1850 года - очевидный подъем, вначале крутой, потом более плавный, но непрекращающийся. После 1850 года подъем продолжается, причем возникают новые проблемы, связанные с успехами в области медицины и здравоохранения, с применением противозачаточных средств и иностранной иммиграцией. Об этом последнем периоде мы поговорим отдельно, а для начала ограничимся тем, что рассмотрим три первых.

а) С 1450 года по 1550-1600 годы. Первый, очень резкий взлет начинается еще до того времени, которое мы называем эпохой великих географических открытий, имея в виду открытие Америки в 1492 году и открытие морского пути из Европы в Индию Васко да Гамой в 1498 году. Таким же образом в Средиземноморье демографический подъем не ждет, пока христианские народы, потесненные было турками, вновь одержат над ними верх в битве при Лепанто в 1571 году. Не следует преувеличивать и роль Восточной Европы, Прибалтики с ее поставками пшеницы и ржи Западу, потому что Амстердам становится мощным рынком перераспределения поступающего из Прибалтики зерна только в 40-х годах XVI века. Западу понадобится посторонняя помощь, чтобы прокормиться, только тогда, когда его население вырастет гораздо сильнее.

Вывод: Франция и Западная Европа (в едином порыве) нашли в себе самих причины и средства для восполнения потерь. Процессы, с которыми мы здесь сталкиваемся, носят эндогенный характер.

Итак, стоит ли говорить, что, упав до нижней точки, население Франции снова стало расти словно само собой, благодаря тому, что воцарился мир? Падение было резким, и последствия его значительными. Человек стал такой редкостью, что обширные пространства, отвоеванные некогда у лесов и болот и ставшие тучными нивами, вновь заросли деревьями и кустарниками. Все пришло в запустение. В Нор- мандии один из депутатов генеральных штатов 1484 года заявляет, что "между Дьеппом и Руаном... ни от одной дороги не осталось и следа; нет ни ферм, ни людей, только несколько разбойников еще рыщут по округе"³⁷⁵. Между Уазой и Марной (эта местность особенно пострадала во время войны) целые деревни, деревушки, фермы были стерты с лица земли. Чтобы отстроить разрушенное заново, нужны деньги - много денег, нужны люди - много людей, и нужно время - много времени. Иногда целое столетие. Очень часто сеньоры снова завладевают землями, но они с трудом находят новых цензитариев^1*, чтобы привести все в порядок, восстановить дома и подсобные помещения, обработать поля. Тогда им приходится отдавать отдельным крестьянам или группам крестьян землю в долгосрочную аренду на выгодных условиях.

То же самое происходит в обезлюдевшем Лангедоке: пустоши, словно проказа, покрыли каменистые холмы, нет проходу от диких зверей, "бурые севеннские медведи в огромном количестве переселяются на склоны гор Этуаль и Эсперу; стада оленей бродят по пустошам и зеленым дубравам, в Косее полно волков; куропатки становятся такими же привычными птицами, как куры; и до начала XVI века крестьянам дозволяют совершенно свободно охотиться на дичь, ибо кажется, будто она никогда не переведется"³⁷⁶.

Вторично отвоевать у природы плодородные земли - дело нелегкое, оно совершается медленно, трудами многих семей, снова объединяющихся под властью старейшины: "Они живут одной семьей, едят из одного котла"³⁷⁷. И вдобавок - приятная неожиданность - население снова начинает расти, да так быстро, что современники удивляются. В Лангедоке в середине XVI века, по словам одного из них, "люди плодились, как мыши в амбаре"³⁷⁸.

Так обстояли дела по всей Франции. Вокруг Бар-сюр-Сен, в 1477-1560 годах "ежевика, терновник и другие кустарники отступают перед лемехом плуга и зубьями бороны"; пшеничные поля, виноградники, луга снова покрывают отвоеванные земли³⁷⁹. Не в меньшей степени, чем развитие сельского хозяйства, на благоприятную обстановку указывает строительство. Одни церкви ремонтируют, другие строят. С 1505 года по 1560 год строится церковь Сент-Этьенн в Бар-сюр-Сен. С 1527 года по 1549 год строится менее крупная церковь близ Рюмийи³⁸⁰. Далеко оттуда, в Сент-Антонене (Косе) в конце XV - начале XVI веков наступает подлинный архитектурный ренессанс³⁸¹. Таким образом, церкви и новые дома плодятся так же быстро, как люди. Около 1572 года Франция, по мнению Браитома, "набита битком"³⁸². Людская волна захлестывает всю Европу, Англию, Италию, Испанию. В Германии один баварский гуманист, Авентинус, пишет: людей так много, что кажется, "будто они растут на деревьях..."³⁸³ Даже Османская империя охвачена общим демографическим подъемом³⁸⁴.

Возвращаясь к Франции, отметим, что особенно мощным подъем был вначале; затем начинается замедление и даже остановки. "Весна XVI века", говоря словами Ришара Гаскона, затихла где-то после 1520 года. На самом деле, начиная с этой даты - не перенаселение ли тому виной? - цены начали расти, а поскольку заработки растут не так быстро, как цены, благосостояние падает. Но парадоксальным образом - впрочем, это только кажется парадоксом,- в течение великой депрессии XIV-XV веков, пока людей не хватало, цены на сельскохозяйственную продукцию были низкими и в обширных лесах водилось много дичи, так что еды хватало всем: и крестьянам, и горожанам³⁸⁵. Теперь стало меньше хлеба, меньше вина и гораздо меньше мяса. И в середине века, между 1550 и 1560 годами, наступает десятилетняя депрессия, которая в общих чертах совпадает с мрачными годами царствования Генриха II (1547-1559).

В какой-то момент - трудно сказать, когда именно - население в основном восстановило свои потери. К 1550 или 1570 году людей стало приблизительно столько же, сколько было двумя веками раньше. Пьер Шоню говорит по этому поводу о компенсации, о возмещении ущерба, о возвращении к исходному равновесию. Это не просто стилистический прием, но отправная точка для объяснения. Значит, вполне возможно, что возврат к равновесию произошел сам собой, под воздействием живой, спонтанной силы, которую сдерживали смуты и бедствия предшествующей эпохи.

Но что это за живые силы? Вот в чем вопрос. Не так уж важно знать, достигло население прежнего уровня или нет, достигло оно его полностью или не совсем, произошло это в 1550 году, в 1600 или даже позже. Поскольку мы точно не знаем, а часто даже и приблизительно не представляем себе, какова численность населения по соседству с этими датами, вопрос остается открытым³⁸⁶. На самом деле споры идут не о росте населения, ибо никто не сомневается, что он имел место,- но о движущей силе этого роста. Гноившаяся с 1350 по 1450 год рана зажила, зарубцевалась. Люди восторжествовали над историей. Быть может, причина в том, что на Францию стали реже обрушиваться бедствия (чума, эпидемии, недород, голод), быть может, в том, что появились новые источники пищи (неиссякаемые рыбные промыслы Ньюфаундленда, прибалтийское зерно, недавно вошедшая в обиход гречиха), быть может, дело в общем подъеме экономики (всякая рана в XVI веке, любил повторять Дж. Хэмилтон - и то же самое говорит Ги Буа³⁸⁷ - зажи- вала сама собой). Наконец, свою роль сыграл приток драгоценных металлов из Америки, который оживил верхние слои экономики и, вероятно, затронул всю их толщу.

б) С 1600 по 1750 год. Начиная с 1600 года население растет медленно, почти незаметно; кривая его роста в течение полутора веков держится на одном уровне. В то же время темпы экономического развития замедляются, новые технические изобретения не появляются, на Францию обрушивается цепь испытаний - пять крупных периодов голода и эпидемий, охватывающих всю страну: 1630-1631 годы, 1640-1652, 1661-1662, 1693-1694, 1709-1710 годы³⁸⁸. Последний кризис оставил по себе страшную память, но нет никаких оснований считать, что предыдущий - 1693-1694 годов - не был еще более глубоким. Но они не привели к значительному уменьшению населения.

Кризис 1640-1652 годов, который начался еще до Фронды (1648-1653) и продолжался почти до самого ее окончания, немало способ- ствовал усугублению жестокой распри. Я полагаю, что невзгоды этих лет сильнее сказались на населении нашего королевства, чем религиозные войны, которые не мешали процветанию Франции. Экономическая обстановка во времена Фронды ужасна. Городам приходится открывать свои ворота и впускать крестьян, которые спасаются от солдат, грабящих их в поисках съестных припасов: в Реймсе окрестные крестьяне, "укрывающиеся в городе" вместе со своими коровами, каждый вечер перед закрытием городских ворот покидают стены города, чтобы под покровом темноты пробраться к себе на ферму и принести корм скоту, и возвращаются только под утро, "к открытию ворот"³⁸⁹. Так происходит не только в Реймсе, но и в Корби, в Сен-Кантене, в Перонне... И вот результат: города заполонены незваными гостями, деревни разорены и безлюдны, урожай погиб.

От этих невзгод страдают все: взрослые, дети, даже еще не родившиеся младенцы (голод часто нарушает гормональные циклы у женщин: это было отмечено, например, во время блокады Ленинграда в последнюю войну). Эмманюэль Леруа Ладюри говорит в этой связи о мальтузианском ритме жизни. Детская смертность делает свое черное дело. Как пишет Пьер Губер, "из каждых двух мальчиков только один вырастал в зрелого мужчину"³⁹⁰. Смерть стоит в центре обыденной жизни, как церковь в центре деревни. Достигает ли в те времена средняя продолжительность жизни хотя бы тридцати лет?

Если верить в симметрию, то в середине XVII века должна была бы произойти катастрофа, рождаемость должна была бы уменьшиться так же резко, как в 1350 году: одни и те же предпосылки приводят к одним и тем же следствиям. Но процесс не повторяется в точности. Крушения не происходит. Общая картина (ибо в разных областях дела обстоят по-разному, иногда даже на какое-то время возникают противоположные тенденции, например, в Шербуре и Эльзасе или Провансе)³⁹¹ - это картина "необычайной стабильности, со своими приливами и отливами", иногда сильными, но уравновешивающими друг друга³⁹². Похоже, равновесие устанавливается вокруг демографического оптимума: всякий раз, как он оказывается превышен (норма рождаемости по-прежнему высокая), происходит кризис и уносит "сотни тысяч несчастных". После чего устанавливается явный перевес рождаемости над смертностью. "Потолок населения в конечном счете держится на относительно постоянном уровне. Он прошел через все испытания: эпидемии чумы, голод, Фронду, потом долгую войну за испанское наследство (впрочем, я не считаю последствия этой войны такими уж трагическими). Не поколебало его и изгнание протестантов (Францию покинуло от 200 000 до 300 000 человек) после принесшей столько бедствий отмены Нантского эдикта (1685 г.)

Отчего установилось это относительное равновесие? Здесь действовало несколько причин, впрочем, весьма различных в различных регионах, хотя бы из-за неравномерного распределения новых культур, завезенных из Нового Света. Картошка и маис окончательно привились только в XVIII, а то и в XIX веке. Но одни регионы освоили новые культуры раньше, другие позже. На юго-западе маис появился очень рано: около 1640 года он уже встречается на рынках Тулузы и Кастельнодари³⁹³, в конце века он так широко распространился в Беарне, что "занял первое место среди культур интенсивного типа"³⁹⁴. Разве он не является здесь "пищей простолюдинов?" Так же и в Комминже, где он одновременно является пищей сельскохозяйственного рабочего, сырьем для пива и кормом для свиней и гусей.

Такую же роль, какую на юго-западе играет маис, в Бретани начинает играть гречиха: она становится пищей простых людей. Наверно, именно поэтому Бретань становится экспортером зерна и вывозит его в течение всего XVII века³⁹⁵.

На востоке Франции для гречихи почти не осталось места, там главенствует картофель. В Дофинэ и Эльзасе около 1660 года, в Лотарингии в 1680 году картофель, который уже давно растет в огородах, начинают сажать на полях³⁹⁶. В конце XVII века его выращивают в Эльзасе столько, что с него решают брать десятину. В следующем столетии, начиная с 1740-1750 годов, на пятьдесят лет раньше, чем во всей остальной Франции, в этих регионах начнут вместо зерна все шире употреблять в пищу "готовый хлеб", не сильно сократив при этом посевы пшеницы: картофель, не требующий много навоза для удобрения, занимает поля под паром. Отныне все пахотные земли обрабатываются каждый год. Для Этьенна Жюйяра "это повсеместное распространение картофеля [ибо он постепенно становится достоянием всей Франции] означает конец регулярных недородов"³⁹⁸.

Другая причина благоденствия Франции, как и всей Европы, заключается в притоке серебра - белого металла - из Нового Света. Историки долгое время считали, что поступление серебра прекратилось или, во всяком случае, сильно сократилось начиная с 1600 года - к таким выводам пришел в результате своих новаторских изысканий Джефферсон Хэмилтон³⁹⁹. Последующие работы Пьера и Югетты Шоню доказывали, что это произошло после 1610 года⁴⁰⁰. Недавно Мишель Морино, основательно изучив голландские газеты тех времен, установил, что это случилось еще позже: в 1650 году⁴⁰¹. Значит, перерыв был довольно коротким: в самом деле, горнодобывающая промышленность Нового Света вновь оживится в 1680-х годах, таким образом, прогресс Америки, несмотря на все неблагоприятные условия, застопорился всего на тридцать лет.

Если придерживаться этих дат - 1650-1680 - как возможного рубежа, то возникает соблазн разделить наш период надвое, по одну и по другую сторону этого тридцатилетия. Предшествующие полвека - 1600-1650 - экономическое положение было не блестящим, но вполне благополучным. Затем наступили более мрачные времена - 1650-1750,- которые протянулись дольше, чем царствование Людовика XIV (1661-1715).

Начало XVII века, вероятно, не было периодом глубокой депрессии, как его часто называли. Иначе как объяснить, если обратиться конкретно к Франции, что после своего второго и окончательного прихода к власти (1624 г.) Ришелье увеличивает, удваивает и утраивает налоги? Невозможно так сильно завернуть налоговые гайки, если национальный продукт (то есть число налогоплательщиков и сумма их доходов) не растет или по крайней мере не держится на довольно высоком уровне.

Материальное положение Франции в целом ухудшается начиная со времен Фронды (1648-1653). Цены сильно колеблются. Так, Пьер Губер показал, сколь причудлив цикл с 1656-1657 годов до 1667-1668 годов, названный "циклом прихода к власти",- его кривая поднимается и опускается почти вертикально⁴⁰². Однако эти скачки в некотором роде приводят к тому же, что и многолетний недород: крестьянин, как улитка, забивается в свою скорлупу - любимый образ Витольда Кула⁴⁰³ - и выходит из нее только тогда, когда все утихает или кажется, что утихло. Цены и правда опускаются не скоро, но всегда ли "фаза В" неблагоприятно сказывается на уровне жизни простых людей? Если подсчеты Фрэнка Спунера верны, валовой национальный доход в 1701-1760 годах держится на одном уровне - между 1200 и 1500 миллионов ливров⁴⁰⁴. Население к 1700 году насчитывает около 20 миллионов человек: это выше уровня великого могущества, который Карл Юлиус Белох в начале XX века определял в 17 миллионов жителей⁴⁰⁵.

в) С 1750 по 1850 год. Относительно этого бурного столетия, рассеченного надвое превратностями Революции и Империи (1792-1815), мы располагаем более достоверными сведениями, чем относительно предыдущих периодов, и сведения эти становятся год от года все более точными. Кроме того, в нашем распоряжени замечательный путеводитель по демографическим вопросам⁴⁰⁶ и основополагающие труды⁴⁰⁷.

Мы не будем вдаваться в подробности (в частности, вступать в споры о ценности и правилах использования документов). Мы не будем слишком четко разграничивать периоды: слишком быстрый рост населения в 1743-1770 годах, перенаселение, ставшее заметным в 1770-1778 годах, вновь появившиеся кризисы в 1779-1787 годах (но кризисы неявные, сглаженные, если сравнивать их с кризисами XVII века), наконец, после эпохи Революции и Империи - рост населения, незначительный, но все-таки рост: население продолжает увеличиваться до 1850 года (хотя и гораздо медленнее, чем во всех других странах Европы: с 1801 года до 1851 года население Франции увеличилось на 30 процентов, между тем как в Европе оно выросло на 50 процентов, а в Англии на 100 процентов).

В этом отношении, как и во многих других, в разных регионах дело обстояло по-разному, но цифры позволяют судить о том, что население Франции пребывает в относительно добром здравии: в 1789 году во Франции насчитывается 26,3 миллиона жителей⁴⁰⁸, в 1801 году - 27,3 миллиона, в 1806 году - 29,1 миллиона, в 1821 году - 30,5 миллиона, в 1826 году - 31,9 миллиона, в 1831 году - 32,6 миллиона, в 1836 году - 32,5 миллиона, в 1841 году - 34,2 миллиона, в 1846 году - 35,4 миллиона, в 1851 году - 35,8 миллиона жителей. Этот взлет, приостановившийся между 1831 и 1836 годами (холера 1834 г.), кажется исключительно важным явлением.

Право, разве это не удивительно? Разве не довольно оснований для всеобщего истощения? Кризис королевской власти, недород 1788 и 1789 годов, которые способствовали свержению королевского строя, плюс цепь испытаний, которая начинается с объявления Францией войны Австрии в апреле 1792 года и не прекращается до 1815 года: эмиграция (приблизительно 180 000 человек), потери в сражениях (1 200 000 человек) плюс 400 000 убитых во время жестоких вандейских схваток. Все это вкупе с перераспределением состояний, новыми перспективами восхождения по общественной лестнице, переворотом в умах, новыми законами образует множество факторов, отразившихся на демографической ситуации, и их последствия продолжают сказываться и после 1815 года⁴⁰⁹.

Однако население Франции, судя по всему, преодолело неблагоприятное стечение обстоятельств. Оно пережило трудные годы Реставрации. Июльской монархии и недолговечной Второй Республики (1848-1852). Тут нас снова ждет сюрприз. Ибо историки признали, что с 1817 по 1851 год кривая экономического цикла Кондратьева идет вниз, то есть эти три режима характеризует постоянное и даже прогрессирующее ухудшение экономического положения вплоть до глубокого кризиса 1847-1848 годов, являющегося классическим примером "кризиса Старого порядка", который, проистекая, так сказать, из развала сельского хозяйства, способен подорвать изнутри всю экономику⁴¹⁰. Этот кризис - вероятно, последний кризис старого типа, он обозначает рубеж. Впоследствии, когда Франция станет промышленной державой, ее постигнут другие кризисы различной природы, но наше население вновь преодолеет все преграды и трудности.

Для сторонников традиционного направления в истории столетие 1750-1850 неоднородно, ибо в политическом отношении его разделяет надвое падение Старого порядка, а в экономическом - первые шаги промышленной революции. Историки-демографы, наоборот, приходят к выводу, что с эпохи Людовика XV до принца-президента Луи-Наполеона, будущего Наполеона III, судьба населения Франции представляет собой единое целое. Следуя им, можно утверждать, что конец XVIII века уже до некоторой степени тяготеет к современности и что начало XIX века очень многим обязано Старому порядку. Один историк, Андре Ремон, имел привычку во время наших бесед, проходивших сравнительно недавно, повторять, что Гизо был человеком прошлого века, имея в виду, что тот был человеком XVIII века,- просто для Ремона прошлым веком был век XVIII. Что же касается меня, то я полагаю, что у народонаселения своя история и события и уроки обычной истории не связаны с ней напрямую: исторические события накладываются на нее, но если и нарушают ее ход, то ненадолго.

Какой причиной или причинами объясняются демографические процессы, совершившиеся до 1850? Изменение численности населения следует рассматривать в полном объеме (1450-1950 и позже). И правда, это обширная проблема, ибо доминанта не вызывает никакого сомнения: имел место общий подъем. Но каковы его причины, общие и частные?

Эти причины связаны в пгрвую очередь с болезнями и питанием. Важно то, что в 1720 году чума исчезает из Франции, что начиная с 1450 года население нашей страны болеет ею реже, что оно приспособилось, научилось сопротивляться хвори. Оспа медленно, но верно отступает, а в XIX веке исчезает вовсе, гигиена в этом столетии значительно улучшается, в медицине, во всяком случае после 1850 года, происходят коренные изменения, улучшается стационарное лечение, после второй мировой войны разворачивается система социального обеспечения... Это очень важные даты, очень важные процессы.

Но не следует ли, во вторую или даже в первую очередь, указать на такие же коренные изменения в режиме питания? У немцев есть выражение, ставшее пословицей: "Что ты ешь. то ты есть". Так вот, человек питается все лучше и лучше. Эволюция идет медленно, но верно, она обеспечивает повышение или поддержание уровня жизни населения. Да, прогресс нетороплив, но ведь Франция, как и вся Европа, по сути своей страна сельскохозяйственная: поля, посевы, излишки сельскохозяйственной продукции образуются не вдруг. До 1200 года во Франции одно посеянное зерно приносило три зерна урожая, между 1300 и 1500 годом 1.3 зерна, а между 1500 годом и 1820 годом - 6,3 зерна. Эти показатели, которые я привожу, опираясь на заслуживающие полного доверия расчеты Б. X. Слихера Ван Вата кажутся нам очень низкими, но все же за три века они выросли более чем вдвое⁴¹¹, Они говорят о глубинных процессах, которые, несомненно, многое объясняют. Вдобавок. как мы уже говорили, в Квропе неожиданно появляются и все шире распространяются культуры, завезенные из Нового Света,- кроме того, все больше продуктов питания доставляют из-за границы: в Марсель давно уже привозят пшеницу из стран Средиземноморья (в XIX веке на смену зерну из стран Леванта и Северной Африки придет украинское зерно): со второй половины XVI века начинают поступать пшеница и рожь из Прибалтики, рыба из Северного моря и еще больше из Ньюфаундленда: в конце XVIII века пшеница и бочки с мукой прибывают из С111. При этом учтите, что жизнь во Франции при Старом порядке, несомненно, была более дешевой и следовательно, более зажиточной, чем у ее главных соседей⁴¹².

Результатом всех этих улучшений явилось увеличение средней продолжите. 1Ы10СТИ жизни, иными словами, старение населения. Демографы. по всей видимости, должны считать началом этих преобразований, которые продолжались, становясь все глубже и глубже, до наших дней, 1750 год. Сегодня кое-кто так тревожится по поводу этих перемен, словно победа над смертью не стала главным и во многих отношениях самым отрадным явлением современности. Нам говорят - стоит ли относиться к этому серьезно? - что завтра трудоспособного населения окажется недостаточно, чтобы прокормить стариков. Но ведь завтрашняя промышленность не будет похожа на сегодняшнюю. Кроме того, нет никакой уверенности в том, что численность трудоспособного населения уменьшится, а пенсионный возраст останется без изменений.

Мне кажется, существует тенденция считать, что Европа эксплуатировала бедные, менее развитые народы и была в привилегированном положении. Что она жила за счет этих привилегий, этих преимуществ, что она черпала в них свое величие. Я не хочу сказать, что в общем и целом такое объяснение неверно. Но его необходимо уточнить.

Экспансия Европы, начавшаяся крестовыми походами и вновь оживившаяся в эпоху Великих географических открытий, привела к регулярной и массовой эксплуатации не вдруг. Миграции европейцев в другие части света долгое время были весьма редкими. Более того, если подсчеты Поля Бэроша верны (а я думаю, что они верны), уровень жизни в Европе еще в 1800 году был ненамного выше, чем уровень жизни в других крупных регионах мира, например в Китае⁴¹³. И только триумф промышленности возвышает Европу, обеспечивает ей привилегированное положение. Ведь промышленная революция плод сложных и поздних преобразований в экономике, в технике, в обществе, а также в сельском хозяйстве, все больше становящемся на научную основу и приобретающем все большую эффективность; переворот в сельском хозяйстве имеет особенную важность, а между тем многие страны Третьего мира так и не совершили его, ибо это возможно только стараниями нескольких поколений крестьян. Короче говоря, выходит, что Европа, в том числе и Франция, развивались прежде всего за счет своих собственных ресурсов. Эта поправка несколько оправдывает пас с точки зрения морали. Успех был плодом победы над собой.

1* Цензитарий - феодально зависимый крестьянин, плативший натуральный или денежный оброк (примеч. ред.).