Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы: Россия, 20 век.

Тимо Вихавайнен

СТАЛИН И ФИННЫ

К оглавлению

ПОСЛЕ ВОЙНЫ: МОСКВА

Гений диалектики, имя которому Сталин, может все: соглашаться и отказываться одновременно, считать отрицательное положительным, положительное отрицательным, делать из победы поражение, а из поражения победу. Это было хорошо известно генералам, которые весной 1940 г. собрались, чтобы выслушать отчет своего хозяина и учителя о той войне, через которую они только что прошли. Они не могли знать, победили в ней или потерпели поражение, они не знали даже того, была ли война вообще. Все это решал и мог решить только гений диалектики, мнение которого никто не мог предугадать. Гражданам и товарищам было опасно ссылаться даже на слова учителя, так как то, что было сказано или сделано вчера, могло сегодня означать что-то совсем другое. Мог ли рядовой гражданин знать что-нибудь наверняка даже о прошлом, ведь при необходимости и прошлое могло измениться. Да оно, собственно, и находилось в состоянии постоянного изменения, ибо должно было отвечать требованиям современности.

В газетах превозносились блестящие действия Красной Армии и мудрая политика советского правительства. Но это еще ничего не значило, поскольку это были вещи, которые уже в силу их всемирно-исторического значения нельзя было не восхвалять. Генералы прекрасно знали, что по законам диалектики все имело оборотную сторону. Теперь у них была возможность познакомиться с ней.

Сталин действительно хотел коснуться вопросов, которые не поднимались или же освещались недостаточно. Одним из таких вопросов был вопрос о минувшей войне.

145

Таким образом, война с Финляндией все-таки была. Значит, речь шла о настоящей войне, а не о кампании или о военном конфликте. Это известие было очень важным для слушателей, и если им было разрешено делать записи, то они, конечно, записали это слово и подчеркнули его. Впоследствии это слово уже не использовалось публично. Для советских людей и иностранцев существовал такой уровень диалектического познания, который предполагал, что никакой войны не было: был только вооруженный конфликт, который путем военной кампании был быстро разрешен надлежащим образом.

Правильно ли поступили партия и советское правительство, объявив войну Финляндии? — спросил Сталин.

Этот короткий вопрос значил очень много. Он был связан с прошлым и означал, что советское правительство и партия объявили Финляндии войну. Этого никто из слушателей раньше не знал и не мог знать, так как в этом случае прошлое обретало совершенно новую форму и содержание. Что же касается существа вопроса — ошиблось ли правительство и, в особенности, партия, то ответ был абсолютно ясен: не ошиблись, они просто не могли ошибиться уже в силу своей всемирно-исторической роли. На другом уровне ошибка, может, и была бы возможна. Можно ли было избежать войны? — спросил Сталин и сам же скромно ответил: «Мне кажется, ее нельзя было избежать». Это объяснялось огромной значимостью Ленинграда. Там находилась почти треть всей оборонной промышленности страны. Кроме того, Ленинград был второй столицей страны. Что было бы, если враг захватил бы его и установил бы там буржуазное белогвардейское правительство? Это ведь было бы серьезным основанием для гражданской войны с советской властью. Можно ли было без содрогания слушать эти слова? Официально СССР построил социализм, и в таком обществе не могло быть антисоветских сил, ведь за коммунистов голосовало почти сто процентов населения. О какой же войне вообще могла идти речь? Мог ли социалистический народ за одну ночь стать буржуазным, оказавшись под буржуазной властью? Ответ на этот вопрос был только у одного человека. И только он мог бы ответить на него, если бы кто-нибудь мог его спросить.

Когда мирные переговоры не привели к результатам, пришлось объявить войну, — пояснил Сталин. Ленинград нужно было обезопасить.

Но была ли необходимость объявлять войну именно в конце ноября, и если была, то какая?

146

Этому нашлось объяснение. Европейские государства вели сейчас войну, были заняты ею. Если бы вопрос не решили сейчас, он мог бы оставаться нерешенным еще лет двадцать, и это было бы большой глупостью, политической близорукостью. А если бы страны Европы заключили мир, тогда момент был бы упущен. Это было бы непростительной ошибкой. Аудитория прекрасно знала, что политическая ошибка и преступление были сродни друг другу, отличало их только то, что первая была более значимой, а значит, и более серьезной. Таким образом, руководство избежало ошибки, то есть поступило правильно, начав военные действия сразу после прекращения переговоров. Теперь слушатели убедились и в том, что советское руководство целенаправленно и с серьезными политическими резонами именно тогда начало военные действия, которые рано или поздно все равно начались бы.

Для читателей газет правда состояла из легенд о выстрелах в Майниле и других историй о пограничных конфликтах, это была правда более низкого уровня, но она, конечно же, была правдой, а не ложью.

Итак, война была объявлена, и военные действия начались, — продолжал вождь. Была ли верной их организация? Почему войска наступали на пяти направлениях?

Так поступили потому, что было хорошо известно, что Франция и Англия помогали Финляндии, и в войне следовало подготовиться к любым неожиданностям. Целью была разведка, разведка боем, которая и есть настоящая разведка, — пояснял вождь. Слово «разведка» в советское время имело очень широкое значение. Оно относилось к сфере «политического управления», то есть тайной полиции. «Высшая форма» разведки означала глубокое проникновение в самую суть материальной действительности. Задача войск была не только военной, она имела еще и онтологический смысл, свой глубинный уровень. Таким образом сумели раздробить силы финнов и создать плацдарм для дальнейшего широкого наступления. Слушатели, конечно же, помнили, что в начале войны они получили приказ о быстром продвижении в очень сжатые сроки, но они понимали также, что то была правда оперативного уровня на тот момент, и она никак не могла потеснить более глобальную правду. Даже «архивные крысы» будущего не смогут этого сделать.

Почему же первоочередной задачей была разведка, а не массированное наступление по всем направлениям?

Потому, что было известно, что война в Финляндии будет очень трудной. Петр Первый воевал 21 год, чтобы отобрать у

147

Швеции Финляндию, именно ту самую территорию, которую захватили сейчас, а также Кохтла-Ярве и Печенгу. Но Петр не получил Ханко, хотя и воевал 21 год. Трудные войны вели также и Елизавета и Александр I, и тактика была та же, что и сейчас: финны окружали, и финнов окружали. Это было известно, и потому приготовились к худшему и вначале захватили только ключевые позиции. На них и сосредоточили основные силы, но в запасе оставались еще большие резервы на тот случай, если бы вмешались другие страны. Но они не понадобились.

По словам Сталина, с самого начала войны финнам было предоставлено право выбора. Они могли выбирать одно из двух: либо пойти на большие уступки, либо получить правительство Куусинена, который выпотрошит их правительство.

И опять слушателям открылся новый уровень действительности. Государственный договор с Куусиненом, о котором так много писали газеты и говорили агитаторы, оказывается, был лишь условным и временным. Окончательное решение вопроса об освобождении финского народа решили отложить до переговоров с буржуазным правительством Финляндии, которое совсем недавно считали нелегитимным. Новым оказалось еще и то, что от Финляндии потребовали больших уступок в качестве альтернативы социалистическому народному правительству. Ведь Молотов официально заявлял, что условия были благородны и минимальны.

Что касается безопасности Ленинграда, то теперь этот вопрос был решен, — сказал Сталин. Кроме того, Хельсинки сейчас находится под угрозой с двух сторон: со стороны Выборга и со стороны Ханко.

Одним из важных вопросов был и вопрос о том, почему после первых успехов военные действия развивались так плохо. Слушателям этот вопрос показался странным, ведь им только что было сказано, что наступление вовсе не входило в задачи, речь шла только о разведке боем. По мнению вождя, причина была в самонадеянности, которую следовало искоренить. Посчитали, что противника можно закидать шапками. Такой подход был неверен уже в принципе, ибо непобедимых армий не бывает. Это была, наверное, очень ценная информация для слушателей, которые ежедневно слышали и сами говорили о непобедимой Красной Армии. Генсек пояснил, что еще Ленин говорил, что армии, которые терпят поражение, учатся на этом. Поэтому нужно научиться не только наступать, но и отступать.

148

Проблема бьигав том, что Красная Армия никогда раньше не вела настоящей воины. С Японией были лишь стычки в гражданской войне совсем не применялась артиллерия и современная техника. Это не была настоящая война. В наследство Красной Армии досталась техническая отсталость: она не имела ни автоматического оружия, ни минометов. Не хватало пушек, самолетов и танков. Нужно было также подготовить образованных и профессионально грамотных офицеров. Такие были редким исключением, — говорил Сталин, и эти слова, возможно, вызывали у присутствующих холодную дрожь в спине, хотя, по всей вероятности, речь шла об офицерах не столь выского ранга. Навести порядок следовало также в штабной и политической работе, — продолжал Сталин. Кроме того, нужен еще и новый солдат, который должен быть инициативным, индивидуально развитым, дисциплинированным и хорошо обученным. Создание такого солдата вполне возможно, — сказал вождь.

По мнению Сталина, начиная войну с Финляндией, СССР не имел такой армии, и объяснялось это тем, что он был еще молод и не прошел боевое крещение. Очень хорошо, что боевое крещение не пришлось на сражения с немцами, а с Божьей помощью было получено в Финляндии, — сказал вождь, употребив слово «Бог» в переносном смысле.

Какова же была армия Финляндии? Вождь потратил много времени на то, чтобы объяснить, почему современной войны не было раньше, до нынешней войны с Финляндией. Он говорил об отступлении и даже поражениях. Судя по всему, в Финляндии Красная Армия оказалась на современной войне. Можно ли, исходя из этого, назвать финскую армию абсолютно современной армией? — спросил Сталин и ответил в присущей ему скромной манере: по моему мнению, нельзя. Финны могли только обороняться и совсем не умели наступать. Обходные маневры, возможно, и были хитрыми, но они не были показателем настоящего военного искусства. Финны были обучены только пассивной обороне. Это не была полноценная армия. У финнов было также мало пушек и самолетов. Это вызвано не отсутствием денег, страна богата. И целлюлозных фабрик, производящих порох, у финнов было в два раза больше, чем у СССР. Дело было в том, что финны не понимали значения этих вещей.

Искусство диалектики вождя набирало силу: «Армия, которая не обучена наступать, а лишь пассивно обороняться, армия, у которой нет мощной артиллерии, армия, у которой нет на-

149

*л1мпях чиина

стоящей авиации, хотя она и имеет все для ее создания, армия, которая способна лишь на партизанские вылазки, обходы с тыла, внезапные нападения — такую армию я не могу назвать армией».

Слушателям, вероятно, было стыдно. Они оказались лицом к лицу с противником, которого даже армией назвать нельзя было, хотя, как это ни парадоксально, шла современная война. Что же, собственно говоря, произошло?

Вождь объяснил. Через три месяца и двенадцать дней финнов поставили на колени, и война закончилась. «Спрашивается, кого мы победили? Говорят: финнов. Ну, конечно, финнов победили. Но это не самое главное в этой войне. Финнов победить — не Бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию. Вся оборона Финляндии велась по указке, по наущению, по совету Англии и Франции, а еще раньше немцы здорово им помогали, и наполовину оборонительная линия в Финляндии по их совету построена».

В заключение вождь сказал то, что также нужно было правильно понять. Финская буржуазия действовала, подстрекаемая западными странами, хотя советское правительство и объявило и начало войну и угрожало Куусиненом. В распоряжении Финляндии находились все силы и средства самых передовых стран Европы, хотя она и не имела приличной техники, и не обладала военным искусством, и не имела даже настоящей армии. Кроме того, ее войска были обучены лишь пассивной обороне, хотя и угрожали Ленинграду.

Все это, вероятно, можно было понять, и, наверное, слушатели и сделали все возможное, чтобы понять. Правда диалектична, и отдельный человек не может сам отыскать и постичь ее. Правду представлял коллективный разум партии, ее генеральная линия. Сталин, хотя и вождь, все-таки всего лишь человек, но он также еще и гений диалектики. Если слушателям что-то осталось непонятным, для них было лучше принять на веру то, что сказал вождь. Красная Армия была сильной и в то же время слабой, непобедимой и подверженной поражениям, Финляндия была сильным и опас-

150

ным и в то же время слабым и ничтожным противником устрашающим европейское военное искусство и никуда не годным. Понятным было лишь то, что война все-таки была и ее не могли избежать, да для этого не было и причины Ее начали сознательно, имея представление обо всех трудностях, и с задачей справились успешно, благодаря мудрому руководству партии и правительства, хотя в армии и имели место странные и вредные явления, которые партия не смогла полностью устранить.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ: ХЕЛЬСИНКИ

И без слов ясно, насколько велики были в Финляндии печаль и горечь из-за потери Карелии и жертв Зимней войны. Флаги были приспущены, и, когда были объявлены условия Московского мира, люди плакали прямо на улице. Но демонстрировать публично свое горе не следовало.

Цензура еще и во время войны позаботилась о том, чтобы в радиопередачах не оскорбляли противника и руководителей СССР, в первую очередь Сталина. Ведь мир в любом случае придется заключать именно с ними. Между прочим, средства массовой информации Финляндии критиковали впоследствии за то, что они не смогли подготовить общественное мнение к заключению мирного договора, который подписали в Москве 12 марта 1940 г. Условия договора, которые отнимали у Финляндии целую историческую провинцию и заставляли более 10% населения покинуть свои дома, казались людям невероятно тяжелыми, особенно потому, что пришлось отдавать даже не захваченные Красной Армией территории. К подготовке населения к заключению договора приступили за несколько дней до его подписания, впрочем, другое вряд ли было бы возможно, так как и само подписание подтвердилось незадолго до этого. В качестве альтернативы собирались просить помощи у Франции и Англии, которые уже подготовили даже вспомогательный корпус, который должен был прибыть в Финляндию через Швецию и Норвегию.

Мир, которым закончилась Зимняя война, был насильственным диктаторским миром, который потряс финнов. Но все же независимость страны была сохранена: кошмар правительства

152

Куусинена исчез, и в Финляндию не были введены оккупационные войска. Условия, однако, были по большей части чрезвычайные: Финляндия после тяжелой войны вынуждена была изыскивать для значительной части населения, 420 000 человек жилье и средства к существованию, а также обеспечить их продовольствием, поскольку она потеряла 15 % обрабатываемых земель. Угроза голода становилась реальной. Если к этому добавить еще вызванное мировой войной падение экспорта и как его последствие грозящую безработицу, то существовала также и опасность роста социального беспокойства. Также новая восточная граница была беззащитной и неукрепленной, нельзя было верить в нерушимость мира среди большой войны. Армию демобилизовывали постелено, и она одновременно занималась фортификационными работами. Летом армия насчитывала еще 152 000 человек, да и в декабре

," QO с;ПП

еще 82 500.

В условиях тяжелого мира начало поднимать голову подавленное во время войны коммунистическое движение. СССР поддерживал деятельность руководимого коммунистами общества финско-советской дружбы. Государственная власть с полным основанием видела в этом движении пятую колонну, целью которой было способствовать советизации Финляндии, о чем, в частности, свидетельствовало образование в 1940 г. Карело-Финской Советской Социалистической Республики. В ноябре Молотов, побывав в Берлине, потребовал у Германии свободы рук в отношении решения финляндского вопроса по образу и подобию прибалтийских республик. На это Гитлер все же не согласился и допустил утечку информации финнам. Германия вообще давала понять, что теперь она готова помогать Финляндии против СССР.

Зонтик, который Гитлер раскрыл над Финляндией (как его называют в исторической литературе), предлагал финнам единственный из существующих выходов из положения, альтернативой которому была бы советизация Финляндии. Руководители страны охотно ухватились за это предложение.

Возникший во время Зимней войны союз «братьев по оружию», который соединил прежде всего умеренных правых и социал-демократов, действовал активно и после войны. На самом деле его влияние распространялось далеко за рамки межвоенного периода.

Для обработки общественного мнения в кризисной ситуации буржуазные и социал-демократические организации созда-

153

зимняя воина

ли организацию под названием «Финские субботники», которая мобилизовала граждан на добровольную работу в пользу нуждающихся и, например, для налаживания продовольственной ситуации. Разные общественные организации, а также Финское радио занимались координационной «государственной пропагандой», целью которой было поддерживать настроение и веру в будущее, а также сближать рабочих и работодателей. В этом хорошо преуспели во время Зимней войны. Следовало активно бороться как против левого, так и против правого тоталитаризма и развивать социальное мышление. Финское радио активно усвоило эти принципы, и в его передачах принимали активное участие представители социал-демократического рабочего движения, роль которых в этом так называемом движении «братьев по оружию» была решающей.

В тех условиях понимали, что демократия также — «и именно только она» — нуждалась в пропаганде, которая была противовесом тоталитаризму. Многие в Финляндии думали, что демократия не смогла ничего сделать для народа и что лишь там, где не жалели крови, а именно в Германии и в СССР, дела обстояли хорошо, согласно официальной информации, поступающей из этих стран.

С внешнеполитической точки зрения время «перемирия» было исключительно щепетильным. Публично нельзя было оскорблять Советский Союз, а также Германию или Швецию, которых во время войны и после нее в нашей стране сурово критиковали — первую за поддержку СССР, а вторую за то, что она тогда отказалась пропустить через свою территорию англо-французский вспомогательный корпус. О советизированных прибалтийских странах также надо было говорить чрезвычайно осторожно. Во время Зимней войны у широкой публики сложилось достаточно негативное отношение к Германии: в частности, ходили слухи о том, что немцы якобы активно участвовали в боях против Финляндии на Карельском перешейке. Теперь это отношение пытались преодолеть и даже пробудить к ней симпатии, что в какой-то мере проявлялось и в радиопередачах. Речь все-таки не шла о восхищении политической системой Германии. Английский посол в Финляндии Г. Верекер весной 1941 г. в своем письме министру иностранных дел верно заметил, что финны вовсе не являются нацистами, но их поворот в сторону Германии был вполне ожидаемым, принимая во внимание их отношение к СССР, и это еще «подогревается провокационными советскими передачами на финском языке».

154

В Финляндии часто говорилось о теории «плывущего по течению бревна»1, но, как заметил Охто Маннинен, не объясняли, что под этим подразумевали. Если под этим подразумевали картину причин начала войны, изложенную Рюти летом 1941 г., то надо сказать, что она утопила его, если оно когда-нибудь по-настоящему плавало.

Начиная с осени 1940 г. в Финляндии уже готовились к войне, так как мир был альтернативой лишь на кладбище. В эту войну вступали не по принуждению, а совершенно сознательно и с чистой совестью.

1 Так впервые охарактеризовал политику Финляндии Виперт фон Блюхер, посол Германии в Финляндии в предвоенные и военные годы.

ПОСЛЕ ВОЙНЫ: ПЕТРОЗАВОДСК

В воззвании, с которым КПФ выступила в начале Зимней войны, говорилось, что победа неизбежна, как реванш за «революцию» 1918 года, ведь сейчас «народу» поможет могучая Красная Армия. По всей вероятности, дело так и обстояло. Хотя армия Финляндии и сражалась героически, она через какое-то время не имела бы никаких возможностей. Лишь страх перед интервенцией союзников заставил Сталина отказаться от Финляндии. И даже это вряд ли было бы возможным, если бы сначала не удалось остановить Красную Армию.

Финляндия должна была благодарить Англию и Францию за то, что Куусинен не пришел в Финляндию в 1940 г. «потрошить нас», как красноречиво выразился Сталин на аналитическом семинаре по Зимней войне.

То, что история Финляндии получила такую неожиданную и несоответствующую сценарию форму, также заставило Сталина принимать множество новых решений.

Поскольку правительству Куусинена не смогли подарить большую часть Восточной Карелии в обмен на часть перешейка, как было заранее согласовано, следовало этот вопрос решать иначе.

СССР, который в корне отличался от хищных капиталистических и империалистических стран, не занимался захватом территорий, а, наоборот, мог даже дарить их, как, например, уже было решено в случае с правительством Куусинена.

Однако теперь дело обернулось таким образом, что лишь большая часть Выборгской губернии была «освобождена», да и то без участия народа Финляндии, а только силами Красной

156

Армии, как говорилось с сожалением в марте 1940 г в последнем номере печатного органа правительства Куусинена. Если бы эту территорию присоединили к Ленинградской области, то это было бы проявлением чистейшего империализма, от которого, как всем известно, Сталин отрекся. В то время постоянно повторяли его фразу о том, что СССР не хочет ни пяди чужой земли. Возможным решением было бы включение завоеванной финской территории в состав Карельской Автономной Республики, но проблема была в том, что в этой республике только что был искоренен финский язык, так же как большая часть финнов. А кроме того, автономная республика была частью Российской Федерации.

Итак, еще раз был произведен коренной переворот в национальной политике Восточной Карелии. Весной 1940 г. была создана Карело-Финская Советская Социалистическая Республика, двенадцатая союзная республика, ставшая одной из равноправных союзных республик СССР. Она считалась (в Советском Союзе) юридически самостоятельной, имевшей собственную конституцию и все государственные органы. Союзная республика имела также право в любое время при желании выйти из состава СССР

Правда, Восточная Карелия такой чести не заслуживала, так как сам Сталин в речи по поводу Конституции 1936 г. говорил, что союзная республика должна отвечать трем условиям: численность жителей в ней должна превышать миллион человек, она должна быть пограничной, «чтобы возможность для отделения не оставалась просто буквой закона», и «национальная» часть населения в ней должна представлять явное большинство.

Теперь же получалось так, что новая республика отвечала только одному из этих условий: она располагалась на границе, жителей там было даже меньше полмиллиона, а национальное население было в явном меньшинстве: карелов было около 80 000, а финнов лишь несколько тысяч.

Название новой республики заслуживает особого внимания. Карелы и финны были в 1937 г. названы двумя абсолютно разными национальностями. Однако их родство совершенно неожиданно было признано Молотовым в его речи перед самой Зимней войной, а затем в государственном договоре, заключенном в самом начале войны, когда эти «кровные родственники» были вновь объединены согласно «их вековым мечтам». В ходе войны не заметно было никаких признаков того, чтобы соби-

157

рались отказаться от нового карельского языка. Даже наоборот, министр по вопросам Карелии Пааво Прокконен (Прокопьев) приезжал в приграничную зону организовывать обучение на карельском языке и для карелов оккупированной Финляндии. И можно быть уверенными, что если Финляндия, руководимая Куусиненом, была бы более долговечной, то она стала бы, несомненно, трех- или четырехъязычной: помимо финского и шведского, там говорили и писали бы на карельском, а может, и на русском.

Так как Восточная Карелия не была присоединена к Финляндии, а финскость республики стремились всячески подчеркнуть, не оставалось ничего другого, как возродить там финский дух. Хотя вновь прибывших на жительство в СССР финнов было совсем незначительное количество, удалось население пополнить за счет финнов, живущих в других частях СССР и уцелевших от преследований. Поскольку финский язык был теперь национальным языком Карелии, что было по политическим причинам очень важно, то второй национальный язык, карельский, стал не нужен. Таким образом с ним было покончено.

Центральная газета Восточной Карелии «Советская Карелия», а также и многочисленные районные газеты, выходившие до весны 1940 г. на кириллице и карельском языке, начали теперь издаваться на финском или русском. С этого времени на карельском языке ничего не печаталось до самой перестройки.

Эта национально-политическая революция, которая была такой же бурной, как и запрещение финского языка в 1937— 38 гг. и введение карельского, была чем-то уникальным даже для истории СССР.

Такое национальное возрождение было явно следствием Зимней войны. В результате этой войны изменился статус финнов в СССР и, соответственно, научные представления о родстве финнов и карелов. Профессор Д. В. Бубрих, который в числе первых доказывал, что финны и карелы — это два разных народа и что финский язык в силу своего классового характера был буржуазным, в то время как карельский, будучи пролетарским, должен был уступать. Народ в новой республике был карело-финским, и его национальным языком был финский.

Еще совсем недавно этот взгляд расценивался как вредительство финских врагов народа, но теперь на это смотрели по-другому.

За всем этим стояло, вероятнее всего, то, что Финляндию теперь, рано или поздно, собирались присоединить к СССР, как того потребовал Молотов осенью этого же года во время

158

своей поездки в Берлин. Разумеется, финский язык невозможно было ликвидировать, поскольку на нем говорило четыре миллиона человек, хотя Сталин в свое время и спекулировал мыслью о том, что отправит весь финский народ в Сибирь как свидетельствует маршал А. М. Василевский.

Следует отметить, что, несмотря на свое воскрешение в Карелии, финский язык не был восстановлен в своих правах в Ингерманландии. Проведенная там в 1937 г. ассимиляция финских деревень с русскими осталась в силе до сих пор, и в Ленинграде не стали издавать на финском языке больше ни книг, ни газет. Финский язык был теперь принадлежностью Карело-Финской Республики, хотя там финнов и сейчас было намного меньше, чем в Ингерманландии.

Для советской интеллигенции искусственность новой республики не осталась незамеченной. Согласно анекдоту, в Карело-Финской Республике было всего два финна: Наркомфин и Финкельштейн, впрочем, позднее заметили, что речь шла об одном и том же человеке.

Но советская пресса широко пропагандировала социалистическую национальную политику, приводя как свидетельство этого присоединение территорий к новой, по сути, Финской Республике. Действительно, в этот период к новой республике отошел почти весь Карельский перешеек, естественно, вместе с Выборгом. Географические названия даже остались в прежнем своем виде, на что обращалось особое внимание. Даже Выборг не называли русским словом «Выборг», а называли и писали по-фински — Виипури. Правда, новые жители города не были финнами, и поэтому новая местная газета «Виипурс-кий большевик», в силу обстоятельств, была русскоязычной. Названия поменяли лишь после окончания следующей войны, когда перешеек и Приладожская Карелия вошли в состав Ленинградской области, которые более естественно подходили, хотя, согласно официальному объяснению 1940 г., они «были по сути финскими» и экономически ориентированы на Восточную Карелию.

Наверное, такие бестолковые утверждения можно было делать лишь в условиях тоталитаризма, когда можно было не опасаться никакой критики даже в отношении самых безумных выдумок руководства. И такие крайне резкие изменения в политике, как, например, решения по Финляндии, которые принимались накануне и в ходе Зимней войны, также были возможны только в тоталитарном государстве. Честолюбие С( как великой державы не могло допустить того, чтобы в Фин-

159

ляндии не было достигнуто хоть какой-нибудь победы, раз уж в войну ввязались, а хорошо вышколенному советскому народу всегда можно было представить цели войны по-новому и забыть вообще о териокском правительстве, с которым они первоначально были связаны даже путем заключения государственного договора.

Должность Отто Куусинена в качестве главы Карело-Финской Республики не была особенно значимой. Ведь весь советский аппарат был, в принципе, фасадом, за которым исполнялись решения партии. И теперь у Куусинена было достаточно времени, чтобы опять заняться изучением «Калевалы», что снова можно было делать в финском духе. Еще в 1939 г. принадлежность «Калевалы» к финскому эпосу полностью отрицалась в СССР, и ее считали чисто карельским эпосом, утверждая тем самым, что эти два народа коренным образом друг от друга отличались. Хотя особой власти у Куусинена и не было, он имел возможность, благодаря своему новому положению, делать выводы насчет как своей старой, так и новой родины, а также своих отношений с «отцом народов» товарищем Иосифом Виссарионовичем Сталиным, которого действительно можно было считать отцом, по крайней мере, «карело-финского» народа.

Первая сессия Верховного Совета Карело-Финской ССР состоялась 8—11 июля 1940 г. в ее столице Петрозаводске.

В начале заседания было предложено отправить приветствие «вождю и учителю товарищу Сталину», что вызвало «Бурные аплодисменты, перешедшие в овацию. Все встают. Возгласы: "Да здравствует вождь народов, великий Сталин! Ура!"»

Приветствие зачитал представитель Корписельского района С. В. Колосенок, который, в частности, сказал: «В этот радостный день представители карело-финского народа вместе со всем трудящимся народом нашей молодой республики посвящают свои первые слова, наполненные любовью и верностью, Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, нашему вождю, другу и учителю, избранному нами первым депутатом в Верховный Совет Карело-Финской ССР». Здесь следует отметить, что подобные избрания были нормой для всего периода советской власти, конечно же, высшее руководство не удосуживалось само бывать на заседаниях местных парламентов, вместо них там бывали заместители.

«Преобразование Карельской АССР в Карело-Финскую

160

Советскую Союзную Республику, - продолжал оратор, - является наилучшим примером того, как чутко и внимательно наша партия и Вы, товарищ Сталин, относитесь к нуждам и чаяниям карело-финского народа, это является новым огромным достижением ленинско-сталинской национальной политики... «Свободолюбивый карело-финский народ, который до самой революции жил в страшной нужде, никогда не переставал мечтать о счастье и свободе своего родного края... наш народ с большим воодушевлением воспринял мудрое решение правительства о переходе на 8-часовой рабочий день и 7-дневную рабочую неделю... Наш народ одобряет также миролюбивую и целенаправленную внешнюю политику Советского правительства, исправившую историческую несправедливость и вернувшую нам Бессарабию...»

Удлинение рабочего дня, о котором говорил выступавший, было существенным изменением политики начала 1930-х гг., когда государство, строившее социализм, обещало установить самый короткий в мире рабочий день. Стоит напомнить, что именно в 1940 г. в СССР был принят так называемый закон о 20 минутах, который грозил тюремным заключением всем, кто опаздывал на работу на эти 20 минут. И поскольку общественный транспорт работал часто безобразно, этот закон имел для многих трагические последствия, о которых писалось в литературе последних лет. Официально же народ через своих представителей выражал одобрение новым распоряжениям, что происходило по инициативе профсоюзов. В этом не было ничего странного, так как профсоюзы всячески поддерживали государство рабочих, ведь их интересы были едины.

На той же сессии Верховного Совета Отто Куусинен представлял конституцию новой республики. В своей речи он яростно набросился на разжигание национализма, происходившее в Финляндии, и выразил надежду, что конституция будет способствовать «освобождению всех трудящихся Финляндии от националистических цепей». По словам Куусинена, в Финляндии национализм подпитывали, в частности, распространяя неправду о Восточной Карелии: «Финская националистическая пресса беспрерывно клевещет, что в Советской Карелии угнетаются финны и финский язык. Но теперь даже новое название нашей разросшейся республики говорит само за себя и способно разоблачить их ложь. Пусть читают нашу Конституцию и видят, что финский язык здесь в почете. Он здесь на-

63ак. 3517

161

ряду с русским языком является вторым официальным языком, хотя финны составляют лишь меньшинство. Здесь издается финская литература и многочисленные финские газеты, и, когда осенью в начальных и средних школах начнется учебный год, будет обучение происходить на финском языке везде, где только ученики смогут его понимать...»

Интересно было бы спросить, могли ли слушатели, которые знали современную историю своего края, считать это выступление честным, и не возникал ли у них вопрос, почему обучение на финском языке не могло осуществляться пару лет назад, тогда как сейчас, осенью, это станет возможным... На такие вопросы существовали, конечно же, ясные и четкие официальные ответы, и вовсе не было невозможным, чтобы отдельные лица считали их удовлетворительными. На основании документов по изучению общественного мнения можно, однако, с уверенностью сказать, что весь народ обмануть не удавалось и что советское руководство знало это.

Из материалов этого заседания стоит еще процитировать представителя «освобожденного» Выборга, И. И. Иванова. По его мнению, «Конституция Карело-Финской ССР, как и другие советские конституции, является прямой противоположностью буржуазным конституциям, в том числе и белофинской конституции, так как они все существуют не для того, чтобы правильно отражать господствующую там буржуазную систему и присущие ей несправедливость, эксплуатацию, нищету трудящихся и полицейский террор, а для того, чтобы обеспечить господство капиталистов. В результате героической победы Красной Армии над белогвардейской Финляндией была освобождена значительная территория, в том числе и древний город Выборг...»

На торжественном заседании, на котором основательно разделались и с конституцией буржуазной Финляндии и в целом с царящими в стране нищетой и эксплуататорским режимом, исполнялись и художественные произведения, в частности, «Песня карелов о Сталине» Пергамента и отрывки из карело-финского эпоса «Калевала».

Церемониальные обязанности Куусинена не ограничивались лишь Петрозаводском: он был удостоен чести быть избранным в Верховный Совет СССР от Кякисалмского избирательного округа (этот город тогда не назывался еще по-русски Приозер-ском и уже не был больше и Кексгольмом). На седьмой сессии этого высшего государственного органа, состоявшейся

162

6 августа 1940 г., Куусинен выступил с исторической речью на финском языке, переведенной на русский, и предложил принять Эстонию в состав СССР.

Куусинен в своей речи с сожалением говорил о страданиях эстонского народа из-за того, что страна была в 1918 г. насильно выдернута из содружества советских народов: «более двух десятилетий вынужден был трудовой народ Эстонии терпеть реакционную власть буржуазных живодеров». Трудящиеся все же узнали о сталинской конституции, и «у них окрепла решимость бороться за установление такой же народной власти и добиваться такой же конституции». Эстония, конечно же, в условиях буржуазного режима оставалась крайне отсталой, но не стоило отчаиваться: «Посмотрите, товарищи эстонцы, на гигантские достижения всех союзных и автономных республик СССР. Расскажите всем трудящимся в Эстонии, например, о тех отличных результатах, которых добился родственный вам карело-финский народ, который до советской власти был намного более низком культурном и экономическом уровне, чем эстонский народ, и который сейчас по всеобщей грамотности населения достиг в СССР среди других союзных республик одного из первых мест (Аплодисменты)».

После этого Куусинен предложил «принять» Эстонию в состав Союза Советских Социалистических Республик и сказал: «Трудолюбивый, умный и мужественный народ Эстонии, который сегодня вступит в семью народов СССР, получит на основе Сталинской Конституции возможность для построения счастливого социалистического будущего.

Сегодня, б августа 1940 года, начнется новый период, период счастья в жизни народа Эстонии».

Куусинен, который был лишь одним из рядовых депутатов, разумеется, не мог решить такой большой вопрос, но при голосовании было отмечено, что никто не голосовал против членства Эстонии, да и воздержавшихся тоже не было. Единогласное решение сопровождалось традиционной церемонией: «Бурные, долго продолжающиеся аплодисменты. Все встают. Раздаются приветственные возгласы в честь новой Эстонской Советской Социалистической Республики, в честь свободного народа Эстонии, в честь Советского правительства и его главы товарища Молотова, в честь великого учителя и вождя всех народов (Бурные аплодисменты. С новой силой нарастают бурные аплодисменты. Со всех сторон зала раздаются приветствия на языках всех народов СССР в честь братского народа шестнадцатой союзной республики. С огромным энтузи-

163

азмом исполняют присутствующие "Интернационал". Бурные, продолжительные аплодисменты)».

С точки зрения Финляндии, вся эта церемония была абсолютно неестественной, и было совершенно понятно, что лишь упорное сопротивление спасло Финляндию от того, чтобы оказаться объектом чествования братских народов в такой же ситуации, в какой сейчас была Эстония. В действительности опасность все время была актуальной, для Финляндии место было уже приготовлено в виде Карело-Финской ССР.

Там сейчас ответственные товарищи вынуждены были брать уроки финского языка, и нетрудно было догадаться, делалось ли это ради новых «финских» территорий и ради каких-нибудь двухсот их финских жителей или по какой-то другой причине.

В свете сталинской конституции Финляндия, так же как буржуазные государства Прибалтики, изображалась в мрачных тонах. Посредством радио эти взгляды становились известны и в Финляндии желающим их слушать. Через год сотни тысяч финнов смогли сами увидеть, как выглядело идеальное общество, по сравнению с которым их собственный образ жизни представляли в таком невыгодном свете.

4. НОВЫЕ ЛИНИИ ФРОНТА ВОЙНА-ПРОДОЛЖЕНИЕ

Утром 25 июня 1941 г. военно-воздушные силы Советского Союза произвели массированные бомбардировки Финляндии, в результате которых погибло более 100 мирных жителей. Ситуация была столь очевидной, что к вечеру парламент признал Финляндию в состоянии войны.

В то время депутаты парламента не знали о том, что Финляндия активно готовилась к началу военных действий и даже направила подводные лодки для минирования Финского залива. О тайном сотрудничестве финнов с немцами для подготовки войны против Советского Союза широкой общественности стало известно только после войны, и лишь в 1980-е гг. оно получило детальное документальное подтверждение.

В любом случае война-продолжение означала выступление на стороне государств оси против Советского Союза, и в скором времени Финляндия оказалась в состоянии войны также с Британской империей. Когда же финские войска продвинулись далеко в Южную Карелию и очевидной целью войны для Финляндии стала так называемая граница трех перешейков1, то война-продолжение приобрела также «империалистический» элемент захватнической войны, несмотря на то что Сталин

1 Предполагаемая граница проходила бы, как и прежде, из Финского залива в Ладогу, затем в Онежское озеро и, наконец, в Белое море.

165

втихаря уже присоединил Восточную Карелию к Финляндии Куусинена.

Все это вместе взятое: наступательный характер войны, выступление на стороне Гитлера и попытка расширения территории — сделали войну непохожей на Зимнюю. Теперь в глазах мирового сообщества на Финляндию легла тень Гитлера, так что даже Великобритания стремилась нанести ей поражение. Из западных стран только США одобряли последовательно проводимый Финляндией курс на сепаратный характер войны. Да и в самой Финляндии были большие разногласия по поводу расширения территории. Это проявилось уже в начале войны, когда, с одной стороны, Маннергейм отдал свой знаменитый приказ по армии, в котором заявил, что не вложит саблю в ножны, пока не освободит Восточную Карелию, а с другой стороны, когда Таннер предостерег от увлечения планами расширения территории.

Саму войну фактически никто не ставил под вопрос, даже несмотря на то, что английская пропаганда постоянно называла Финляндию зачинщиком войны.

Никому не составляло большого труда понять, что у Финляндии не было никакой возможности оставаться вне войны, посколько на ее территории находилось двести тысяч немецких солдат. Также было ясно, что если бы не было немцев, то на их место пришли бы русские. Именно этого Молотов открыто добивался в Берлине осенью 1940 г., но Гитлер решительно отклонил его просьбу, о чем финнам незамедлительно стало известно. Сразу после Зимней войны Финляндия попыталась укрепить свое военное положение, вернувшись к довоенной политике нейтралитета северных стран. Речь даже шла о союзе со Швецией. Как известно, эти попытки были по-молотовски лаконично пресечены Советским Союзом.

Альтернативой этой политике — по крайней мере, чисто теоретически — могла стать дружба с Советским Союзом и отказ от сотрудничества с немцами. Со своей стороны Советский Союз был готов к такому сближению, о чем, в частности, свидетельствовало создание Карело-Финской Республики. Советские войска уже находились на полуострове Ханко, и в Москве разрабатывались планы оккупации Аландских островов. После подписания Московского договора Молотов в своей речи на сессии Верховного Совета СССР заявил, что крайне великодушные и умеренные условия договора создали хорошую базу для развития добрососедских отношений. Отношение финнов к речи Молотова тогда не было изучено, но если кто-то все-таки полагает, что весной 1940 г. или летом 1941 г. у финнов в отно-

166

шении восточного соседа возобладали дружеские чувства, то ему следует доказать это. Вместо Германии Финляндия могла бы выбрать только Советский Союз: Швецию она выбрать не могла и дружеские США были далеко, как и Западная Европа.

Парламентарная демократия в Финляндии не проявилась во всем своем блеске в годы войны, но очевидно, что для того, чтобы во время перемирия заставить парламентское большинство перейти на позицию дружбы и сотрудничества с СССР, потребовались бы исключительные политические способности. Гитлеровская Германия в то время также не пользовалась любовью в Финляндии, особенно из-за ее политики во время Зимней войны, что убедительно показал Ристо О. Пелтовуори в своей диссертации. Но сталинский Советский Союз был для финнов олицетворением всех бед, которые они были вынуждены претерпеть из-за войны и ее последствий. А гитлеровская Германия тогда, в 1941 г., еще не была для финнов страной концлагерей, а скорее символизировала общие культурные ценности и традиции, на которые нацисты делали упор в своей пропаганде.

Как отметил Себастьян Гаффнер, если бы Гитлер умер в 1939 г., ему бы безусловно принадлежало место среди великих людей в истории Германии. Трудно отрицать справедливость этих слов.

С началом войны в общественном мнении Финляндии доминировали негодование, вызванное бомбардировками, жажда мести и эйфория от предстоящих побед. Президент Рюти отметил, что теперь мы вновь вынуждены воевать с «нашими знакомыми» советскими войсками, но на этот раз, к счастью, на стороне более сильного союзника. Преимущества немецкой армии «под руководством гениального полководца Адольфа Гитлера» перед Красной Армией казались столь явными, что Рюти легко предвещал: «Победа наверняка будет за нами».

По прошествии времени легко говорить, что человек никогда не может знать свое будущее на все сто процентов. Но летом 1941 г. для Рюти результат войны казался столь же очевидным, как и результат Зимней войны в декабре 1939 г. авторам обращения ЦК компартии Финляндии. В мире, где права малых народов вызывали у политиков лишь снисходительное презрение, обращение к более сильному диктовалось не более чем реальной политикой.

У финнов не было ни малейшего сомнения в том, что захваченные Советским Союзом территории можно вернуть только силой, и их действительно хотели вернуть.

167

Летом 1941 г. речь шла не только о международных правах, о национальной трагедии и т. п., а, прямо скажем, о выживании нации. Для страны с четырехмиллионным населением, к тому же потерявшей Карельский перешек и изолированной от международного рынка, прокормить и обеспечить работой 400 000 беженцев представлялось непосильной задачей. Ориентация на Германию открыла для Финляндии путь к ее житницам и к европейским рынкам. Новый гарант не собирался кормить Финляндию только из-за одного сочувствия, но хорошо было уже то, что он находился за морем. Фатальным вопросом для Финляндии, как в 1917—18 гг., так и во время Второй мировой войны, была только Россия. С немцами всегда можно договориться, — полагал Паасикиви, который доверчиво считал Германию цивилизованным государством, несмотря на нацистское правительство. А о Советском Союзе, напротив, никак не могли говорить иначе, как о террористическом государстве; это было столь же очевидным, как и его огромные размеры.

Война началась в конце июня 1941 г., и Финляндия без колебаний и осознанно приняла в ней участие. Если бы по поводу вступления в войну тогда проводился референдум, то его результат, очевидно, был бы предсказуем. В 1998 г. редактор журнала «Suomen Kuvalenti» Тимо Харакка написал, что если бы проводился опрос населения, то народ не выбрал бы гитлеровскую Германию в качестве собрата по оружию, а Советский Союз противником в войне. Это нельзя бесспорно доказать, и, может быть, ответ зависел бы от формулировки вопроса, но фактом остается то, что в июне Финляндия вступила в «триумфальную войну» с большим энтузиазмом и с надеждой вернуться домой к уборке урожая или, по крайней мере, к Рождеству.

Если Сталин действительно считал, что, отодвинув на запад границу на Карельском перешейке и захватив военную базу на побережье Финского залива, он добился значительных стратегических выгод, то скоро он смог убедиться в своей ошибке.

Вместо того чтобы соблюдать нейтралитет и быть буферным государством, Финляндия сосредоточила на восточной границе больше сил, чем Советский Союз смог ей противопоставить. В Лапландию же спокойно пришли «друзья» Советского Союза — немцы, которым Финляндия больше не собиралась препятствовать. В деле защиты Финского залива от врага Ханко больше не играл никакой роли, так как он сам

168

Война-продолжение

находился на вражеской территории. Финский залив общими усилиями финнов и немцев, конечно, закрыли, но это означало лишь то, что построенный с большими жертвами Красный флот вынужден был простоять без действия всю войну в глуши залива.

На совещании, посвященном итогам Зимней войны, Сталин дал невысокую оценку финской армии, аргументируя это тем, что она не способна к наступлению. К осени 1941 г. этот аргумент утратил силу, так как финские войска продвигались все дальше к Свири. Страна, чьи потери в Зимней войне (убитыми и ранеными), по подсчетам советских специалистов, составляли полмиллиона человек, мобилизовала шестьсот тысяч. В северных лесах финны показали себя значительно более активными, чем немцы, образцово использовав восхваляемую Сталиным артиллерию. Как противник Советского Союза Финляндия бесспорно представляла собой более значительную угрозу, чем Венгрия и Румыния, хотя и была меньше их по размеру.

У Сталина были все причины пересмотреть свое представление о Финляндии. Хотя она и была только пешкой в шах-матой игре крупных фигур, ее нельзя было съесть просто так, она могла и сама угрожать противнику на своей ограниченной территории.

На войне количество дивизий — важнейший фактор, как указывал Сталин. Но он не единственный. С точки зрения Финляндии, в войне-продолжении необходимым условием выживания была духовная стойкость. Когда война, которая, как считали, должна была быть скоротечной, затягивалась от года к году и уже с весны 1943 г. для большей части населения было ясно, что выступавшая гарантом Германия потерпит крушение в войне, на что указывает опрос, проведенный Государственной информационной службой, все острее вставал вопрос о выживании. В условиях войны финнам нужно было показывать свою причастность к сталинизму каждый день. О тех категориях, которыми мыслили и в которых отражались реалии времени, то есть страхи и надежды на будущее, мы знаем из средств массовой информации того времени, из материалов пропагандистской войны и изучения общественного мнения, которое в то время целенаправленно проводилось в Финляндии. Во время войны-продолжения это открыто проводилось с помощью Государственной информационной службы и тайно с помощью секретной сети Союза ветеранов СОБ (Свобода, Отечество, Братство по оружию). Эта сеть появи-

169

4. Новые линии фронта

лась во время Зимней войны на основе сотрудничества АКС и социал-демократов и сначала действовала во время перемирия под названием «Трудовая организация братьев по оружию Финляндии». Ее не следует путать с организацией крайне правых со схожим названием.

Хотя в начале войны о Советском Союзе и о его системе можно было говорить откровенно, прессу все-таки надо было контролировать и ограничивать во многих вопросах. Демократии, чтобы защитить себя, нужно было взять на вооружение некоторые методы диктатуры.

Система информационного обеспечения, запланированная на случай войны, начала свою работу уже немного раньше начала войны. Постановление о мобилизации новой Государственной службы информации было издано уже 22 июня 1941 г., то есть в тот день, когда Германия напала на Советский Союз. В средствах массовой информации появились совершенно новые интонации. Государственная служба информации внесла в радиопередачи соответствующие времени элементы: от военных маршей и карельской музыки до выступлений ведущих политиков. До начала военных действий все упоминания об агрессивных замыслах Финляндии все-таки запрещались. С началом военных действий уже можно было говорить о возвращени Карелии, утраченной в результате Зимней войны, а также говорить «правду об Эстонии, Латвии и Литве».

Премьер-министр Рангель и президент Рюти в начале войны-продолжения в своих речах по радио подчеркивали, что Финляндия стала объектом нападения, и объясняли, что она ведет войну «за человечность» и против большевизма. Возврат финских территорий, потерянных в 1940 г., был главной целью, естественно одобряемой всеми. Но возврат финских территорий не означал захвата Восточной Карелии, против чего возражали прежде всего социал-демократы и шведская народная партия.

Характер новой войны изначально отличался от характера Зимней войны. В Зимней войне Финляндия бесспорно являлась жертвой нападения, и все слои населения считали борьбу своим делом. В этой войне, перейдя старую границу в Восточной Карелии, она сама стала агрессором. Этот шаг вызывал сомнения в его правоте у значительной части населения, а на фронте даже привел к отказу от перехода границы. В Зимней войне Финляндия сражалась одна против Советского Союза за демократию и свободу западных стран, против больше-

47Л

Война-продолженш

визма. В войне-продолжении рядом с Финляндией была Германия, которую нельзя было назвать образцом демократии, а большевики, наооборот, выступали теперь союзниками крупных демократических государств Запада и пользовались их симпатией. Германия как союзник Финляндии была сомнительна еще и в том плане, что к ней относились с антипатией как рабочие круги, так и либералы. Опасались того, что победа Германии в войне может представлять опасность и для демократии Финляндии. Такая ситуация поставила перед информационной политикой Финляндии новые задачи.

До рабочих Финляндии с помощью радио и газет пытались донести мысль о том, что финское общество всегда было и будет свободным и стремящимся к справедливости, а общественная система любой страны, будь то Германия или Финляндия, является ее внутренним делом.

Положение Германии, которую называли «гарантом Финляндии» как союзника в войне, имело известные последствия еще и потому, что нельзя было критиковать, например, ее захватническую политику в Норвегии.

С точки зрения Швеции, новое положение Финляндии не вызвало проблем. В Швеции прекрасно понимали цели Финляндии в начале войны — пока они имели успех — и относились к ним с полной симпатией. Совсем другое дело Англия. Она стала союзником Советского Союза сразу после нападения Германии и с самого начала враждебно относилась к вступлению Финляндии в войну, а 6 декабря 1941 г., в День независимости Финляндии, объявила ей войну.

Многие думали, что Германия разобьет войска Советского Союза за два месяца, Финляндия вернет себе потерянные территории, а фронтовики вернутся домой уже к уборке урожая или, по крайней мере, к Рождеству.

К молниеносному, как полагали, удару готовились также очень широкомасштабно. Финляндия мобилизовала в свои вооруженные силы около 600 000 человек, то есть больше, чем любая другая страна, также и на пропагандистском фронте велась очень интенсивная работа, к которой активно привлекалось Финское радио1. В конце 1941 г. в его распоряжении было только 40 % программ, остальные принадлежали официальным информационным органам. Официальная пропаганда

1 Финское радио (Юлейсрадио) - Государственное радио Финляндии, которое имело монополию на радиопередачи, как в то время было почти во всех странах.

\i\

-.,... !.!.> фритии

пыталась поддерживать настроение на должной высоте, опасаясь, однако, излишнего оптимизма, что могло бы иметь вредные последствия. Не разрешалось касаться спорных вопросов, а информация должна была отражать господствующую политическую концепцию. А также не разрешались унизительные высказывания о противнике.

Все это было, конечно, относительно. Ненависть к русским в условиях продолжающейся войны являлась той силой, которая сплачивала нацию и которую в известных пределах поощряли. Она, по всей видимости, была востребована, и для этого были конкретные основания. Например, знаменитый Лежебока1, которого играл актер Аку Корхонен и чьи фельетоны писал Энсио Рислакки, или Валентин, бил врага по радио в нелицеприятной форме:

<<— Чем вызвано это чертово затемнение каждый вечер, так что не видно собственного носа?

— Все это из-за рюсся. Если будет свет, то рюсся придет бомбить нас. Это для него самая большая радость и счастье.

Чем вызвано то, что у нас нет мяса?

Из-за рюсся. Во время Зимней войны коровы погибли на морозе, когда их гнали, чтобы спасти от рюсся. Бедные жи вотные!

Почему у нас нет сахара?

Из-за рюсся. Ведь это они разбили сахарный завод. Если бы не было войны с ними, то мы получали бы больше сахара из-за границы.

Почему наша обувь стала деревянной и бумажной?

В этом тоже виноваты рюсся.

Чем вызвана эта дьявольская спешка повсюду, так что не успеваешь даже умыться?

Это из-за рюсся.

Кто виноват в появлении переселенцев и инвалидов? Откуда очереди, тонкий хлеб и скудная пища? Почему не хва тает одежды? Почему в доме холодно и вода ледяная?

Все это из-за рюсся!

...но поскольку в мире нет ничего невозможного, то, может быть, и рюсся когда-нибудь — через десятки или сотни лет -станет порядочным человеком, который не будет держать нож в заднем кармане, когда будет угощать икрой другого человека. Но это время не увижу ни я, ни вы, родившиеся сегодня,

1 Легендарный народный юмористический персонаж, который работал на железнодорожном строительстве.

172

Война-продолженш

и поэтому я держусь подальше от него. Ведь это же ясно! Отношения между мной и рюсся настолько ясны, что у нас нет никаких отношений вообще. До новых встреч!»

с

Фельетоны Лежебоки были еще цветочками по сравнению . некоторыми песнями, написанными «блиндажным распространителем книг» на слова Калле Вянянена.

У всех на устах была песня Р. В. Палмрота «Между глаз»: Маннергейм говорит: поехали целиться русским между глаз, между глаз, между глаз русским...

В условиях войны русофобия приобрела более серьезные формы. Когда весной 1942 г. ситуация с обеспечением продовольствием на фронте ухудшилась, был уменьшен также паек в лагерях военнопленных, что привело к тому, что многие заключенные ослабли, заболели и умерли.

В правой печати муссировались старые идеи о разрушении Петербурга, что было ceterum cenceo1 некоторых постактивистов уже в начале 1920-х гг.

Однако следует признать, что как в правительственных кругах, так и среди общественности в целом сохранялись довольно спокойные интонации. Радикалы в Финляндии всегда составляли меньшинство, и крайние движения были чем-то из ряда вон выходящим. Судить о Финляндии военного времени на основании действий крайних движений настолько же бессмысленно, как считать публикации подпольных коммунистов «голосом народа».

Русскую пропаганду на Финляндию действительно подавали под именем «Свободное радио финского народа» и частично ее передавали на той же частоте «поверх» финских станций, что иногда приводило к недоразумениям.

Однако голос соседа можно было почти всегда распознать без труда, и не только по его часто истеричной и грубой манере, но также и по способу передачи мысли, в котором всегда проглядывали основные конструкции сталинского тоталитаризма.

Советской пропаганде не хватало правдоподобности. Ее основными недостатками были догматическое представление о Финляндии как о спутнике Германии и предположение, что

1 настойчивым призывом (лат.).

^7Q

народ раскололся на два лагеря. Также угрозы, наверное, мог- ^ ли бы повернуться против себя.

Советская пропаганда частично выступала от собственного ^ имени, а частично исходила из «финского» источника, пред- М ставляя финский народ. Подобные передачи, организованные .цП Коминтерном, передавались на все страны, захваченные наци- ^ стами, и, значит, Финляндию там видели именно такой. На "^ самом деле информационная деятельность была, конечно же, полностью под контролем Советского Союза, и известный ' jjj корреспондент «Свободного радио» Армас Эйкия носил красноармейскую гимнастерку.

Стоит немного подробнее остановиться на качестве пропаганды. В начале войны советское радио получало большую часть спецрепортажей от Тойво Антикайнена, который составлял и зачитывал восемь 12—15 минутных выступлений по радио, 20—30 статей и 50 небольших заметок на актуальные темы.

В начале войны Тойво Антикайнен и Отто Вилле Куусинен составили программу совместных действий по пропаганде для Финляндии. Она была утверждена Ждановым и Ворошиловым, а ее главной темой была защита независимости Финляндии от немцев. Идея была стара, использовалась в так называемой красной историографии еще с 1918 г. и по своей убедительности приближалась к нулевому показателю.

Советская пропаганда была многоплановой, она содержала призывы типа:

«Финны, не помогайте Гитлеру поработить Финляндию!»

«Крестьяне Финляндии, берегитесь, чтобы ваши запасы зерна не попали в руки немецкой армии. Тех приспешников Германии, которые хотят экспроприировать у вас хлеб, нужно изгнать из страны. Хлеб нужно спрятать!»

«Знайте, что те Лотты и подстрекатели войны, которые посылают вам приветы с фронта, являются приспешниками немецкого фашизма. Воюйте против них!»

«Надувательства Пекки Тииликайнена1 всем известны — из них никогда не узнаешь правды о военных событиях!»

В более пространных выступлениях объяснялась цена войны, измеряемая в человеческих жизнях и экономических потерях, и подчеркивалось величие Советского Союза, а также

1 Известный спортивный комментатор Финского радио, который во время войны вел фронтовые репортажи.

174

Война-продс

обличалось руководство Финляндии, прежде всего социал-демократы. Также предлагались соблазнительные условия: если Финляндия выгонит немцев и заключит мир с Советским Союзом, то ее минуют ужасы войны. Возможно, самыми эффективными были более или менее аутентичные письма военнопленных и письма, полученные от погибших на фронте, которые зачитывали и комментировали, обращая внимание на наиболее конкретные моменты. Хотя советская пропаганда осенью 1941 г. все еще имела «крутой» характер, спесь времен Зимней войны поубавилась.

Скандинавская редакция Московского радио весной 1942 г. составила специальную программу пропаганды для молодежи Финляндии. Ее основными принципами были следующие:

Укреплять стремление молодежи к миру, показывая, что: — Финляндия ведет не национальную войну за свободу и

независимость, а грабительскую войну во благо гитлеровскому

империализму;

Советский Союз не является врагом Финляндии и ни когда не угрожал независимости Финляндии;

участие в гитлеровской войне означает массовое истреб ление молодежи на фронте, голод и хозяйственную разруху. Финская армия, которая уже потеряла третью часть своего со става, потеряет еще больше во время весеннего наступления.

Поднимать молодежь на решительную борьбу против продолжения войны и против весеннего наступления Гитлера и Маннергейма:

молодым солдатам на фронте надо объяснять, что борь ба против войны и ее поджигателей необходима для прекраще ния войны;

разъяснять, что тот факт, что финнами командуют не мецкие офицеры1, является национальным позором;

призывать к созданию военных комитетов и активным действиям вплоть до вооруженного восстания;

объяснять новобранцам, что весной их собираются по слать в наступление, в то время когда они нужны Финляндии и своим семьям;

— работающим в военной промышленности нужно объяс нить, что их работа затягивает войну. Саботаж не направлен против рабочих Финляндии и финского народа, он является актом патриотизма;

1 Этого на самом деле не было.

-г. jji/ooic линии фронта

крестьянской молодежи нужно объяснить, что война разрушила сельское хозяйство;

трудящихся надо склонять к коллективным отказам от работы, особое внимание следует уделять членам таких обще ственных организаций, как Социал-демократический союз мо лодежи, Общество трезвости и спорта и т. п.;

объяснять учащейся молодежи, что война разрушила их будущее;

— рассказывать, как немцы съедали последние остатки продуктов и развращали финских девушек, матерей и невест;

— разъяснять, что враги СССР от Маннергейма до просто го лапуасца являются немецкими агентами.

Летом 1942 г. «Свободному радио» было поручено вещать для молодежи разных национальностей каждой в своем стиле.

Молодежь не случайно была выделена в особую группу. В Финляндии вызывали беспокойство явления недисциплинированности среди «безотцовской» молодежи, потому Финское радио сделало молодежь особым объектом пропаганды. С другой стороны, в Финляндии не было недостатка в патриотической лояльности молодежи, так что, по-видимому, кампания не принесла своих плодов.

Во многих странах, захваченных Германией, действовали силы сопротивления. Многие эмигрантские правительства вели свои радиопередачи. В Англии, как известно, работали эмигрантские правительства Франции, Польши и Норвегии, а в Советском Союзе — так называемый комитет свободной Германии. Коминтерн пытался поднять и скоординировать движение Сопротивления во всех союзных Германии странах. Главным инструментом для этого являлось национальное свободное радио, которым руководил назначенный Коминтерном комитет. Финляндию в этом комитете представляла Инкери Лехтинен.

Сепаратный характер войны Финляндии не вписывался в схемы Коминтерна. Коминтерн, конечно же, пытался сделать свою пропаганду более индивидуальной и предложить материал разного характера, с одной стороны, для стран, захваченных Германией, с другой стороны, для стран-союзников. Согласно данной классификации, Финляндия входила в категорию захваченных стран. Ее особое положение проявлялось уже в том, что эмигрантского правительства не было создано, однако, с другой стороны, роль Куусинена как руководителя некоего «финского» государства (Карело-Финской ССР) более

176

Воина-продолжение

или менее компенсировало это. Передачами Радио свободы поначалу занимался Тойво Антикайнен, «Северный Димитров»1, который после Зимней войны по требованию Советского Союза был освобожден из тюрьмы.

Антикайнен, как никто другой, был врагом радикального студенчества в Финляндии. Когда в 1921-22 гг. в Карелии вспыхнуло народное восстание2, поддержанное финскими активистами, ключевую роль в его подавлении сыграли финские эмигранты (они сами называли себя «красными финнами»). Отряд лыжников под предводительством Тойво Антикайнена нанес Финляндии одно из самых крупных поражений под Киимасозером.

В связи с этими событиями ходили слухи о том, что тогда Антикайнен заживо сжег на костре финского добровольца Антти Марьониеми.

Когда в 1930-х гг. Антикайнен тайно прибыл в Финляндию, его арестовали и передали в руки правосудия за этот поступок. Когда правые газеты стали требовать за такое гнусное преступление смертную казнь (которую в мирное время в Финляндии не применяли), Коминтерн организовал международную кампанию в защиту «Северного Димитрова».

Согласно условиям Московского мирного договора, Антикайнен попал в число освобожденых политзаключенных и получил разрешение на выезд в Советский Союз и действительно уехал туда.

Следует отметить, что по возвращении он протестовал против лжи о Финляндии, распространяемой по Ленинградскому и Петрозаводскому радио, и против скандальных выступлений Армаса Яйкия.

Антикайнен считал, что утверждения о том, что среди эвакуированных из Карелии возникло движение за прекращение войны и что сбежавшие карельские солдаты образовали партизанские отряды, были неразумными.

Он сам пытался изучать настроения в финской армии, допрашивая военнопленных, и рекомендовал шире использовать

1 Это имя Тойво Антикайнен получил во время кампании по его освобождению, организованной Коминтерном. Занимаясь нелегаль ной работой в Финляндии, он был арестован полицией и обвинен в шпионаже и в жестоком убийстве финского добровольца в Восточ ной Карелии в 1922 г.

2 В 1921 г. в Беломорской Карелии началось вооруженное восста ние против власти большевиков. На помощь повстанцам пришел доб ровольческий отряд из Финляндии в 500 человек.

177

. . -, vvvt,*. ^n^itn-n. ifsfsunrrtu. "

фактический материал, употреблять меньше грубых ругательств и подчеркивать «фашистские» цели войны, включая внутрен-неполитические. Его идея о том, что финнов надо склонять к активному сопротивлению, была нереальной.

Куусинен в своей записке, составленной в конце лета 1941 г., также отмечал, что у радиопропаганды есть склонность стрелять мимо цели. Ее главной ошибкой было нереальное представление о настроениях трудового населения Финляндии. По его мнению, самыми актуальными вопросами, которые нужно задавать финнам, были такие:

Есть ли у немецкой и финской армии реальная возмож ность победить, или речь идет о безумной авантюре?

Действительно ли «весь цивилизованный мир» поддер живает войну Германии и Финляндии против Советского Со юза, или дело обстоит как раз наоборот?

Действительно ли народ Финляндии единодушно поддер живает войну, проводимую правительством Рюти — Рангеля, или речь идет о чуждой большинству фашистской войне?

Правда ли, что гитлеровцы и их финские приспешники ведут войну за свободу народов вообще и за свободу и неза висимость Финляндии в частности? Или же Германия намере на подчинять Финляндию?

Отвечая на эти вопросы, нужно было приводить большое количество фактов и высказывания влиятельных зарубежных лиц и прессы.

Стратегия этого информационного нападения была непрямой и избегала рассмотрения самого главного вопроса о сталинском Советском Союзе и его угрозе для Финляндии.

Когда Антикайнен умер, представителем Радио свободы в Коминтерне стала Инкери Лехтинен, а микрофон перешел в руки Армаса Эйкия.

В СССР выпускали составленную в форме газеты и в духе Зимней войны пропагандистскую листовку «Человек народа», которую зачитывали в передачах Свободного радио. В газете, например, печатались письма и обращения военнопленных к соотечественникам. Самым известным автором среди военнопленных был действительно захваченный Красной Армией пастор Эйно Куусела, антивоенные обращения и «проповеди» которого перечитывали по нескольку раз. По проповеди Куусела, религия была фактически выхолощена, однако в конце 1942 г. он писал, что «молился, чтобы Бог дал силу финнам для того, чтобы они смогли выстоять всеразрушающую войну».

178

воина-продолжение

Религию использовали и по-другому. Например, после вечерней молитвы летом 1941г. Эйкия напомнил, что «архиепископ Кентерберийский говорил, что Гитлер - враг всего христианства». Гитлер признает не Христа, а языческого Вотана, - объяснял Эйкия. Он посадил в тюрьму пастора Нимел-лера и других священников; таким образом, «Гитлер - враг всего христианства и всего человечества. Молиться за Гитлера и за его войну — грех».

Свободное радио адресовало финским войскам обычную пропаганду, но, кроме этого, объектом особенного внимания были также лесогвардейцы - дезертиры. Объектом нападения наряду с военным руководством и правительством Финляндии были социал-демократы, а больше всех Юрье (Яхветти) Килпеляйнен, чьи знаменитые фельетоны Яйкия с удовольствием приправлял своими репликами.

Иногда нападки носили совершенно беспомощный характер. Когда Яхветти осенью 1941 г. говорил об Эйкия и о его карьере, последний ответил:

«Собака лает на дворе, и пусть себе лает, ведь такая у нее должность — пусть лает».

Самым популярным контрпропагандистом со стороны Финляндии был «Яхветти», он же Юрьо Килпеляйнен, социал-демократ и ректор Рабочей академии. Во время войны объектом его контрпропаганды с социал-демократической точки зрения был большевизм, или на практике сталинизм. В эфире Яхветти, как и многие другие, часто становился оппонентом Эйкия. Он одержал полную победу над своим соперником, когда прочитал «Письмо старого рабочего левой партии», которое, очевидно, было составлено Арво Туоминеном1. «Старый левый» рассказывал, как он десятки лет работал в рабочих организациях, а 20 последних лет отдал служению коммунистическому движению. Но последние 4 года его мучает неосведомленность о судьбе финских рабочих, переехавших в Советский Союз. Он писал туда десятки раз, но не получил в ответ ни единой весточки. Если у Яхветти есть сейчас прямая связь с финном, который называет себя Эйкия или Ряйкия, автор письма просит Яхветти «ради меня и во имя тысяч рабочих левой партии, во имя матерей, отцов, жен и детей разузнать о судь-

1 Бывший второй секретарь Финской коммунистической партии, который работал в Москве до 1939 г., затем бежал в Швецию, откуда вернулся в Финляндию.

179

бе этих людей... скажите, что если он хочет говорить нам -финским рабочим — и хочет, чтобы мы воспринимали его серьезно, ему нужно сначала, не увиливая, ответить на этот вопрос». Назвав 60 имен, человек под псевдонимом задал следующие вопросы: «Действительно ли эти люди арестованы, или как понимать те статьи в "Красной Карелии", "Свободе" и "Правде", в которых большинство из них названы по имени и заклеймены как "буржуазные националисты" и "враги народа", которых без пощады надо уничтожать... где находятся сейчас эти люди, кто из них расстрелян, а кто умер в тюрьме от голода и нищеты? Действительно ли эти люди совершили какое-то преступление и какое это преступление?

Верит ли Эйкия, что они действительно совершили преступления, и если не верит, то высказал ли он свое мнение Сталину и другим кремлевским властелинам?

Каким образом Армас Эйкия и его товарищи из народного правительства докажут, что их не посадили, как всех финских коммунистов, находящихся на немного руководящих постах. Осмелятся ли они утверждать нам, финским рабочим, которые знают досконально вышеперечисленных арестованных товарищей, что они в идейном и моральном плане лучше, чем большинство арестованных и уничтоженных наших товарищей... что они не запятнали свои руки в крови наших любимых родственников и уважаемых товарищей, делая беспочвенные доносы?

Можно ли страну, в которой в массовом порядке без оснований арестовывают наших близких и где они годами прозябают в ужасных лагерях, назвать свободным государством, управляемым рабочими... Хотите ли вы всерьез, чтобы Сталин и Молотов пришли сюда и смогли уничтожить и нас, так же как в России наших близких?..»

В письме высказано предположение о том, что является самым важным в отношении к Сталину рабочего класса Финляндии.

В сталинском Советском Союзе не было возможности рассказать об этом правду, и Эйкия не оставалось ничего другого, как повторять стишок: «Яхветти опять лает так, что все дрожит».

Как показывают опросы общественного мнения, доверия к нему от этого не прибавилось. А Яхветти, говорящий с саво-лакским акцентом и выступающий на стороне народа «против господ и русских», напротив, был одним из самых популярных радиоведущих.

180

— воина-продолжение

В своем письме к Антикайнену Эйкия объяснил свою реакцию: «...так как, конечно же, было невозможно ответить на его вопрос о судьбе заключенных финнов, я ответил стихотворением... Клеветникам, подобным Яхветти, не стоит отвечать серьезно, над ними нужно насмехаться...»

Представление Эйкия об истории Финляндии вполне соответствовало канонизированному советскому представлению, согласно которому как красные со времен гражданской войны! так и позже КПФ стремились обеспечить независимость Финляндии, тогда как финские господа продавали ее немцам теперь уже во второй раз: «Независимость Финляндии дали Ленин и Сталин, а финские правители продали ее немецким фашистам, чьим вассалом они сделали Финляндию», — кричал Эйкия, когда по радио говорилось о независимости.

Этот аргумент, очевидно, убеждал очень ограниченное количество людей в Финляндии, но Эйкия владел также огромным количеством такого материала, который соответствовал действительности и использование которого заставляло слушателей переживать. На рубеже 1942—43 гг. он говорил:

«В Сталинграде было захвачено так много военной добычи за несколько дней, что ей можно вооружить всю финскую армию».

«Подсчитайте же, сколько раз лгун Ватанен1 хвастался по радио, что немцы нанесут Красной Армии смертельный удар...»

«Против финской армии скоро будет предпринято крупное наступление Красной Армии. Лучше спасайтесь: уходите из войсковых частей на свою территорию».

«Красная Армия очистит Советскую Карелию и другие советские территории от финских захватчиков, хоть для этого пришлось бы уничтожить армию Маннергейма до последнего человека».

«Ваши города: Хельсинки, Турку, Котка и Тампере уже подвергались небольшим бомбардировкам. Если ваша страна не перестанет быть базой захватнической войны Германии, то от этих красивых городов останутся только руины».

Короткие лозунги взывали к миру:

«Мир не угрожает свободе Финляндии».

«Прочь с чужой земли, тогда Финляндия обретет мир».

«Воинствующие Ватанены лгут. Германия проиграет войну».

Финские передачи Эйкия сопровождал короткими комментариями. После новостей он мог воскликнуть: «Это не новости, а немецкая ложь и маннергеймовские сказки».

1 Политический комментатор Финского радио.

181

Когда финский докладчик говорил о расстройствах зрения, Эйкия кричал: «Эта великая Финляндия — тоже расстройство зрения!»

Говоря о «народных вырубках»1, Эйкия иронизировал: «Это правда, Маннергейм вырубит народ на фронте».

Когда поэт в передаче «беседовал с призраками», Эйкия заявлял: «Вскоре у вас будет возможность беседовать с призраками, когда закончится эта война. Еще до окончания этой войны каждый рыцарь Маннергейма2 станет призраком».

Когда Яхветти рассказывал, что он однажды летал, Эйкия добавил: «Могу заверить, что Эйкия полетит еще раз. Это случится, когда финские солдаты поймут его подлости и выкинут его из студии Финского радио!»

Коммунисты, действовавшие в подполье, считали Эйкия и его навязчивые рифмы лучшими, чем самые абстрактные декларации Московского радио.

С точки зрения Эйкия, Яхветти и все остальные социал-демократы были никудышными, но самым плохим был, конечно, Вяйно Таннер, которого поэт характеризовал следующим образом: «Вяйно Таннер — самый грязный тип финской фашистской политики — был очень доволен, когда Гитлер отдал финскому правительству приказ о нападении. И так как он по своей натуре был фашистом, по своему языку безответным, а по своим мыслительным способностям ничтожным, то вместе с другими маннергеймовцами он сдался чужой армии... Теперь этот сдавшийся на чужую милость шакал воет, облизывая со своей морды кровь мучеников свободы: "Не сдадимся на милость врага". Спокойствие, военные шакалы. Вы сами сдадитесь. Если вы однажды сдались Гитлеру, то так же вы сдадитесь и Красной Армии. Разница лишь в том, что Гитлеру вы сдались добровольно, хихикая от удовольствия...»

К концу войны тон пропаганды явно меняется. На рубеже 1942—43 гг. в ней в соответствии официальной политике СССР присутствуют угрозы и требования заключения мира. Утверждалось, что Финляндия вследствие своей оккупационной политики так же причастна к преступлениям против человечества, как и Германия. В этой кампании проявил себя и Куусинен, который опубликовал свою известную брошюру «Финляндия без маски».

1 Всех граждан призывали участвовать в заготовке дров.

2 Награжденные военным орденом — крестом Маннергейма.

182

Война-продолже

Ссылаясь на авторитет союзников, Эйкия теперь заявлял что «С( -Р, Америка и Англия накажут насильников». Эйкия обещал, что «даже маленькие Яхветти не избегнут наказания»

Теперь, когда военная удача повернулась к финнам спиной^ призывы Свободного радио имели принципиально иной отклик, чем раньше. Однако пропаганде Свободного радио все-таки не очень доверяли. Иногда дикторам Свободного радио все-таки становилось известно, что сообщения о крупных забастовках и смерти детей от голода не соответствовали действительности. Разведка также информировала, что слышимость Свободного радио ухудшилась и что вечером его было невозможно слушать.

Роспуск Коминтерна в 1943 г. не означал прекращения деятельности свободных радиостанций, в том числе и финского Свободного радио. Его не закрыли и после заключения перемирия, хотя Лехтинен и Эйкия могли быть теперь откомандированы в Финляндию. Согласно заявлению Свободного радио, только назначение Хелы Вуолийоки1 директором Финского радио сделало возможным получение достоверной информации.

Причина того, что общественное мнение невысоко оценивало деятельность Эйкия и Свободного радио, заключалась не в том, что весь пропагандистский материал был оторван от финской действительности, как это было во время Зимней войны. Частично он соответствовал материалам английской радиопропаганды. Если бы финская общественность была готова верить Свободному радио, то многие его тезисы могли бы считаться убедительными.

Но этому все-таки мешало то, что финское общество в целом было очень невосприимчивым к советской пропаганде.

Непосредственное влияние оказывали наследие Зимней войны и весь предыдущий период русофобии. Кроме этого, имели место и фактические ошибки. Но самым главным, конечно, было то, что Эйкия представлял чисто сталинистское мышление и вследствие этого излагал факты с точки зрения СССР. Таким образом он поступал, например, когда говорил, что церковный приход Ильме относится к Восточной Карелии (согласно Московскому миру и границам Карело-Финской ССР), или прибегал к явной лжи, утверждая, когда партиза-

1 Хелла Вуолийоки (Муррик) — финская писательница эстон ского происхождения, активно участвовала в левом движении и под держивала связи с разведслужбами СССР.

2 Действующие в Финляндии с территории Восточной Карелии под именем «партизан» военные отряды уничтожали главным обра зом мирное население.

183

л дрисне jLunuu tp[)UHinU

ны2 убили мирных косарей, что на самом деле были убиты немцы, и сделали это дезертиры-лесогвардейцы.

Время от времени в связи с устрашающей пропагандой Эй-кия вставал на явно просоветскую, а значит, антифинскую линию. Что же касается призывающей пропаганды, то она самым настоящим образом действовала против себя, так как лояльность финского народа по отношению к своему государству и его руководству сохранялась на протяжении всего времени, и о том, чтобы действовать на пользу врагу, не возникало даже и мысли. То, что могло бы пройти в какой-нибудь другой стране, оккупированной Германией, того не могло быть в Финляндии, где большая часть народа усвоила лозунги защиты независимости и «отдельной войны»1 и где роль немцев была совсем иной, чем в какой-либо другой оккупированной стране. Такие факты догматическая советская пропаганда не была способна принимать во внимание, равно как и согласиться с концепцией, в соответствии с которой Финляндия вела отдельную войну.

Финны со своей стороны вели пропаганду на русском языке. Особой надежды на успех не было, так как было известно, что у частных лиц приемники были конфискованы. Но эти передачи слушали офицеры и политруки, а также русские военнопленные в Финляндии, их транслировали противнику через громкоговорители на фронте, а также по центральному радио в Восточной Карелии на оккупированных территориях. Предполагалось также, что русскоязычные передачи слушают за границей, и это соответствовало действительности.

В начале войны Финляндия передавала русскоязычные программы три раза в день в промежутках между обычными программами. Как и во время Зимней войны, этим занимался эмигрант, бывший офицер царской армии Петр Соколов. Ему помогали четверо бывших военнопленных времен Зимней войны, которые имели свежие данные о советской системе.

Кроме новостей, в программу в начале войны включалась критика большевистской системы. Начиная с весны 1943 г., когда удача повернулась к финнам спиной, главной задачей стала трансляция информации о Финляндии для руководящих

1 «Отдельная война» — официально используемый в Финляндии термин, которым подчеркивалось, что Финляндия, хотя и вела войну против СССР, не была в союзе с Германией и что в этой войне у нее была собственная политика и свои цели.

184

кругов СССР, которые, как предполагалось, могут услышать эти передачи.

Финны были правы, по крайней мере, в том, что их передачи слушали. С точки зрения англичан, финские русскоязычные передачи значительно отличались от передач других государств оси, в них не было нападок и унизительных намеков на Англию и США и иногда содержались даже хвалебные отзывы о жизни в «демократических» странах и в Западной Европе. Еврейская проблема не обсуждалась вовсе, к национальным русским традициям относились уважительно, и народ России не отождествляли с его большевистским правительством.

Эта оценка в какой-то степени помогает определить роль Финляндии во Второй мировой войне. Во всяком случае, на правительственном уровне она не была ослеплена русофобией. Борьба против сталинского СССР была просто судьбой. Это была задача, которую пытались решить как можно лучше и эффективнее, в духе реальной политики.

В конечном итоге финны вышли из войны с минимальным моральным ущербом, как нация они не замарали себя больше, чем обычно бывает в таких случаях. Нет данных о широкомасштабных варварских акциях финнов против беззащитных людей. Среди русских ходили неопределенные слухи о том, что финский разведывательный отряд уничтожил военный госпиталь. Если это действительно имело место, то это действительно очень прискорбно. Но как бы то ни было, если сравнивать этот случай с тем террором, который вели русские диверсио-ные отряды, которые на сталинском жаргоне назывались партизанами, то следует признать, что в этом соревновании финны проиграли.

Конечно, на так называемом «низшем» обыденном уровне имели место неприятные инциденты, о которых предпочитают умалчивать. Ответственность за них несут прежде всего те, кто нажимает на курок. Если же мы все-таки будем говорить о финской политике на уровне нации, то оно, несмотря на всю русофобию, остается безгрешным, можно даже сказать — невинным. Финны не прибегали к массовым бомбардировкам, что, правда, при отсутствии необходимой техники было бы затруднительно. Премьер-минист Рюти в Зимней войне хотел бы иметь 100 самолетов, которые могли бы бомбить Питер. Возможно, было счастьем, что их не оказалось в тот момент, потому что искушение отомстить

185

было велико. Счастьем можно считать также и то, что, например, Хельсинки весной 1944 г. бомбили так неумело, а отражали воздушные налеты так хорошо, что финского Дрездена не получилось.

Все это, вероятно, способствовало тому, что достижение национального примирения после войны не было таким трудным делом, как у многих других народов.

. (Рю

-

-ion

.:

!<Bd

--

U>1

::.-

4i

-

^

(

ФИНЛЯНДИЯ И ЕВРОПА: МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

В войне-продолжении Финляндия могла надеяться лишь на себя. США оставались далеким другом Финляндии, но и они были готовы воздействовать на Финляндию своей пропагандой, чтобы таким образом ослабить исходящую от Германии угрозу России. США не могли также допустить остановки Мурманской железной дороги, так как это прямо затронуло бы их интересы. Но зато США были заинтересованы в том, чтобы демократическая система в Финляндии сохранилась после войны.

Германия же не придавала никакого значения демократической системе ни в Финляндии, ни где бы то ни было. Однако финны произвели на Гитлера своей Зимней войной большое впечатление, и в застольных речах их именовали не иначе как «Heldenvolk» — «героический народ».

Нацистов, разумеется, нисколько не мучили бы угрызения совести по поводу утраты Финляндией демократии, но ради их же собственных интересов им не стоило даже пытаться это сделать.

Когда представители гестапо в Финляндии пытались заигрывать с пронацистски настроенными группками, посол фон Блюхер в крайне резкой форме запретил это и сказал, что Германия поддерживала отношения только с «Фронтом национального единства Финляндии»'.

1 Имеется в виду тогдашняя правительственная коалиция в Финляндии.

187

С точки зрения Германии, это было реальной политикой, все остальное же было бы глупостью.

Таким образом, отношения Финляндии с Европой во время войны носили странный характер. С одной стороны, она хотела быть форпостом западных стран против большевизма, что приветствовалось Германией. Но Британская империя, которую в этот период, правда, можно было считать довольно внеевропейской, не одобряла эту роль Финляндии.

С чисто прагматических реально политических позиций предотвращение советской оккупации Финляндии было для Англии такой несущественной задачей, и значение этого было так невелико, что из-за этого не стоило подвергать опасности отношения с СССР, которые были жизненно важными. Все же США имели возможности и традиции для большей принципиальности.

Когда Черчилль сказал, что если бы Гитлер напал на Ад, то у него нашлась бы пара теплых слов в защиту черта, он исходил из геополитического положения Англии. С СССР Англия всегда как-нибудь поладит, и в начале 1940-х гг. мысль об СССР как о прямой угрозе для Британских островов была абсолютно нереалистичной. Финляндия же была в совершенно противоположной ситуации, что понимали и британские специалисты по Финляндии. В случае советского нападения она была бы вынуждена искать помощи где угодно. Признавалось, что советская оккупация будет для страны во всех отношениях смертельно опасной. Германия же была на довольно безопасном расстоянии, и немецкая оккупация Финляндии представлялась совершенно нереальной. В пропагандистской войне Финляндия оказалась между двух огней — СССР и Англией. На последнем этапе войны к ним присоединилась встревоженная Швеция. Центральным вопросом этой войны был жизненно важный для Финляндии вопрос об ее отношении к сталинскому СССР.

Следует пристальнее взглянуть, как все это решалось на практическом уровне.

Британское радиовещание на Финляндию хорошо дополняло ту грубую, но в целом беспомощную сталинскую пропаганду, на которую у финского народа уже выработался иммунитет. В Финляндии Государственная служба информации сама распространяла неуклюжие советские пропагандистские утверждения через книгу «Финляндия в советском радио»1.

1 Изданная в 1942 г. книга, в которой были собраны высказывания Московского радио периода Зимней войны. Редактором книги был Юрье (Яхветти) Кильпеляйнен.

188

_-- ъ.^м.п.уил и, JLlVpunci...

Тот факт, что издавна считавшиеся демократическими, такие уважаемые страны, как Англия и США, в военном противостоянии были на противоположной Финляндии стороне имел определенное воздействие и значение, которые возрастали по мере того, как победа Германии казалась все более сомнительной. Борьбу Финляндии против Сталина и его приспешников пытались заклеймить как реакционную. Теперь можно было смело выступать против военной политики Финляндии.

Что касается передач Би-би-си на Финляндию, то это было пропагандистской войной Англией против Финляндии, а никак не трансляцией нецензурируемых и нейтральных новостей. Передачи велись по еженедельным, а то и ежедневным инструкциям Британского военно-политического бюро (Political Sarfare Exwcutive).

Британская пропаганда с самого начала предостерегала Финляндию по поводу прогерманской ориентации и о том, что Англия, а также США, возможно, будут вынуждены считать ее своим противником. Утверждалось, что правительство вводит народ в заблуждение, говоря, что война носит' оборонительный характер. Когда Англия объявила Финляндии войну, пропаганда стала особенно яростной. Дело представлялось так, что во всем была виновата политика правительства Финляндии: ведь оно просто проигнорировало переданное США предложение СССР о заключении мира и продолжало вести войну, несмотря на предупреждения союзников.

В этой связи очень хорошо проявился характер их пропаганды. Фельетонист под псевдонимом «Глашатай» писал: «Нас огорчает не финский народ, а слепота руководства Финляндии... дело не должно было зайти так далеко». Переложив так элегантно ответственность на плечи противоположной стороны, голос Англии продолжал в следующей передаче развивать свою политику «разделяй и властвуй»: «Никто здесь не имеет ничего против того, что мы воюем с Венгрией и Румынией. Отношение же к Финляндии совсем иное. Мы чувствуем искреннюю печаль по поводу того, что финны вынудили нас предпринять этот шаг. Это приличный народ, но он связался с Германией, и он либо не может, либо не хочет расстаться с ней. Мы предоставляли им не одну возможность отойти в сторону и прекратить поддержку наших противников, но они не проявили желания. Теперь они заявляют, что хотят получить территорию, которая никогда им не принадлежала, и утверждают, что это необходимо им для обеспечения национальной безопасности.

189

Совершенно в духе Германии. Это была последняя капля. Те люди, которые до войны знали, уважали и любили многих финнов, абсолютно уверились в том, что они не могут далее поддерживать с ними мир. Если бы мы не объявили Финляндии войну, мы предали бы своих союзников и свои принципы».

Английское радио не забывало время от времени, даже после объявления войны, льстить тщеславию финнов: «...так трагично, что такой отважный народ, как финны, поддался в такой степени жажде мщения, что перестал видеть, к чему это может привести... между нами была дружба, которая основывалась на обоюдном уважении. Пусть Финляндия была бедной страной» (в этом Рунеберг был, наверное, прав), но никто не мог высокомерно пройти мимо новой свободной независимой Финляндии... весь мир проявлял к Финляндии такое уважение, которого добились лишь немногие малые народы».

Подобная линия поведения была, вероятно, самой приемлемой. По крайней мере, информаторы из Би-би-си говорили, что этот народ «невероятно падок на похвалу иностранцев», а с другой стороны, «почти патологически болезненно воспринимает критику», так что и то и другое следовало смешивать в разумных пропорциях.

Работавший на финском направлении разведчик Рекс Бос-ли считал, что английская пропаганда в Финляндии имела следующие цели:

Способствовать заключению сепаратного мира между Финляндией и СССР;

Вызвать разногласия между финнами и немцами;

Добиться выведения немецких войск из Финляндии;

Убедить финнов в неизбежности поражении Германии.

Материал, который Би-би-си транслировала на Финляндию, тщательно отбирался, но информация об успехах русских на финском фронте была «абсолютно неверной, и ее вынуждены были опровергать».

Босли был хорошим знатоком Финляндии, и его аналитический обзор общественного мнения в стране был очень показателен. По его мнению, любому союзнику СССР было чрезвычайно трудно готовить пропаганду на финского потребителя, но следующих тем непременно следовало избегать:

Пытаться изображать большевиков или большевизм в выгодном свете;

Утверждать в какой-либо форме, что Финляндия и Гер мания являются союзниками в мировой войне;

190

Пытаться как-то доказывать, что Финляндия виновна в этой войне с Россией;

Намекать на репрессивные меры после войны

Пытаться принуждать к чему-нибудь.

Босли считал, что пропаганду в первую очередь следовало сосредотачивать на следующем:

На разговорах и цитатах из бесед с представителями профсоюзов, рабочих и верующих об эксплуатации и деспо тизме со стороны Германии на оккупированных территориях (особенно в Эстонии, Норвегии и Дании);

На подробностях — правде и неправде — тайного давле ния Германии на Финляндию и на ее требованиях компенса ции за действия в Финляндии;

На попытках Германии уничтожить скандинавское со трудничество;

На информации об экономических и других трудностях Германии;

На подозрениях в адрес нынешнего правительства Фин ляндии и ведущих политиков, в частности, Рюти, Рангелла и Виттинга (Маннергейма, Таннера, Фагерхольма и Пеккала не трогать);

На докладах и статистических данных о растущей силе Америки и ее солидарности с Британией;

На докладах о Британских доминионах, подчеркивая их ресурсы и единство;

На причинах нынешних социальных проблем Финляндии (немцы, чиновники);

На обращении к разуму финнов; подчеркивать, что бы ни случилось, они всегда будут маленьким соседом вели кой России, и поэтому им нужно искать мирное решение. Сле дует отметить, что у России не было империалистических пла нов, пока Германия не начала свою агрессию, что, предваряя нападение Германии, большевики предприняли меры безопас ности в Прибалтике и Польше, которыми также были и попыт ки приобрести военные базы в Финляндии.

Босли подчеркивал, что основную массу слушателей Би-би-си в Финляндии составляли социал-демократы, бизнесмены, интеллигенция, большая часть высших слоев общества и среднего класса, а также журналисты, то есть самая образованная часть общества. Они были, без сомнения, настроены проамерикански и пробритански и очень недовольны осевой ориентацией. Но следовало помнить, что все они были прежде всего на-

191

строены против русских и их ненависть к России намного превышала их недовольство Германией. Однако эти люди были восприимчивы к определенного рода пропаганде и могли бы быть полезны в будущем союзникам.

Босли, таким образом, совершенно явно исходил из того, что как непробиваемый «антисоветизм» Финляндии, так и мысль о сепаратной войне Финляндии следовало серьезно учитывать в пропаганде, поскольку финны и сами так делали. Считалось, что у финнов для их позиции есть очень веские причины и что их опровержение абсолютно нереально. Рекомендации Босли, которые основывались на прекрасном знании дела — он очень долго жил в Финляндии, — не были учтены, во всяком случае в полной мере, так как вина Финляндии за войну оставалась постоянной темой Би-би-си.

Весной 1942 г. на Би-би-си планировали новую тактику, в соответствии с которой Финляндии следовало бы одновременно, с одной стороны, «подать надежду», а с другой — «ввергнуть ее в отчаяние». Обнадежить можно было бы ссылками на одно советское высказывание о том, что сильная независимая Финляндия была бы в ее интересах, а также подбрасывая мысли о «Северных Штатах». Однако скандинавский отдел МИДа отклонил предложение: «поддержание надежды» могло бы вызвать подозрения СССР, не говоря уже о спекуляции идеей Северных Штатов.

В 1943 г., когда в войне наступил перелом в сторону поражения государств оси и в Финляндии стали возникать мысли о мире, пропаганда Би-би-си стала более конкретной и целенаправленной. Правда, открытого вмешательства в политику Финляндии избегали еще в тот период. Например, в январе 1943 г. в инструкциях Военно-политического бюро говорилось, что не следует прямо нападать на министра иностранных дел Виттинга или вмешиваться в президентские выборы, так как внешнее вмешательство могло бы только замедлить развитие ситуации. Рекомендовалось дать время новому правительству. Позднее стали критиковать отдельных его членов. Инструкции Военно-политического бюро предписывали уделять особое внимание германскому влиянию в Финляндии и в противовес немецкой пропаганде о находке под Катынью1 рассказывать о злодеяниях немцев на оккупированных территориях в Норвегии и Эстонии, тень которых ложилась и на Финляндию.

1 Обнаруженные немцами массовые захоронения, в которых были останки более 10 000 польских офицеров, расстрелянных НКВД.

192

1-ггс/и.л и Il&UOflCl.

Стокгольмское отделение, следившее за прессой Финляндии, еще весной 1944 г. отмечало, что финны ничего не знали о немецких зверствах в Европе и что их следовало просвещать на конкретных примерах.

По мнению британцев, у финнов не было другого выхода, как сдаться СССР. Но хотя бы немного стоило поманить финнов и показать им в радиопередачах, что требования союзников о сдаче сильно отличаются от тех, которые демонстрировали нацисты. Во всяком случае, Финляндия сдалась бы только СССР, и не стоило бы требовать, чтобы он вывел свои войска сразу после прекращения военных действий. Не следовало бы также говорить о будущем государственном устройстве или положении Финляндии. Хотя русские и заявляли, что не собираются вмешиваться в независимость сателлитов Германии, их понимание независимости могло сильно отличаться от того, что финны под этим подразумевали. Также не стоило упоминать о странах Прибалтики. Единственно, о чем можно было бы сказать, то это о намерении их присоединения к СССР, но это опять же было бы плохой пропагандой для Финляндии. О границах тоже следовало умалчивать.

Хотя на определенных людей, занимающих ключевые позиции, как, например, на Таннера, и призывали оказывать постоянное давление, все же нельзя было допускать резких нападок личностного характера, а следовало раскрывать «объективную» роль человека. Тот «упрямый факт», как говорили теперь в Военно-политическом бюро, что Финляндия начала войну, «следовало вбить им в голову».

Учитывая особое положение Маннергейма и его возможности, которые он в будущем и реализовал, нужно было его пощадить и сосредоточиться на критике Рюти и Таннере в качестве козлов отпущения.

Когда весной 1944 г. СССР под аккомпанемент бомбежек выдвигал условия перемирия, Би-би-си вещало в таком духе:

«Народ Финляндии стоит перед решающим историческим выбором... Народу Финляндии предстоит решить, примет ли он условия перемирия и тем самым спасет свой суверенитет или отклонит их и этим ввергнет страну в ужас тотальной войны и обречет на гибель, к которой приведет страну крушение нацистской Германии... Остальной мир, в том числе Америка и Швеция, считают условия приемлемыми и, учитывая обстоятельства, даже вполне умеренными. Они считают их таковыми на основе фактов, которые финская цензура от вас скрывала. Вы считаете свою войну оборонительной войной, а

73ак. 3517

193

весь мир считает вас одной из нападающих сторон. Ни одной из финских газет не разрешено было давать полный отчет о тех месяцах, которые предшествовали нападению Германии на Россию... никто не может верить вашим утверждениям об оборонительном характере вашей войны».

Би-би-си — или даже скорее те, кто за ней стоял, — в качестве приманки размахивали идеей «сохранения суверенитета», хотя вряд ли кто-нибудь из них мог считать мир чем-то иным, кроме капитуляции.

С началом развернутого наступления русских Би-би-си нападает на членов правительства и особенно на Таннера: пока они занимают свои посты, нет никакой надежды на мир.

После договора Рюти — Риббентропа1 пропаганда Би-би-си полностью переходит на «русские» позиции. Военно-политическое бюро рекомендовало категорически заявлять, что мира не будет до тех пор, пока народ Финляндии не поднимется и не свергнет правительство, которое заключило такой «убийственный договор». Больше не стоило тратить время на легенду о сепаратной войне. Финляндия теперь была частью военной машины Гитлера и должна была разделить ее участь.

Вскоре, однако, было замечено, что к передачам Би-би-си в Финляндии стали относится враждебно. Если совсем недавно говорили, что правду можно найти только в Библии и Би-би-си, то теперь в отношении последней уже начали сомневаться. Финляндия тоже нанесла встречный удар. По финскому радио было даже заявлено, что тот, кто слушает Би-би-си, является изменником, подвергающим себя воздействию медленно действующего яда.

Что же касается объективности Финского радио летом 1944 г., то, по оценкам британцев, финский радиокомментатор Ватанен в своих обзорах довольно честно говорил о Восточном фронте, но в то же время пресса явно преувеличивала значение для Финляндии германской помощи. Но в августе за-

1 Речь идет о договоре, который президент Рюти подписал с Риббентропом летом 1944 г. во время большого советского наступления. В нем он обещал не заключать сепаратный мир с СССР. Благодаря договору Германия поставила Финляндии современное противотанковое оружие (фауст-патроны), а также послала на Карельский перешеек бомбардировщики и тяжелые орудия. После того, как Рюти ушел в отставку, президентом стал Маннергейм, который заключил сепаратный мир с СССР, поскольку его не связывал договор, подписанный Рюти.

194

*-njLJinuuM. и свропа.

метили, что финская пресса стала писать о войне «наиобъективнейшим образом».

После заключения перемирия усердные британские военно-политические эксперты могли перестать давать советы в отношении передач на финском языке.

Война с Финляндией закончилась. С точки зрения Великобритании, удовлетворительно. Но по поводу степени независимости Финляндии у МИДа имелись сомнения, и в День независимости в 1944 г. оттуда было дано указание Би-би-си ничего не говорить об этом событии, так как финны и сами вряд ли захотят о нем вспомнить.

Положение Финляндии как союзника Германии с точки зрения пропагандистской войны было довольно уязвимым, но собственное положение англичан в качестве союзников Сталина было нисколько не лучше, даже наоборот. Это понимали в Финляндии и смело пытались сказать им об этом.

Финны считали, что в пропаганде на Англию следует разъяснять:

Точку зрения Финляндии;

Характер большевизма;

Противоестественность союза Англии и СССР;

Прошлое отношение Англии к Финляндии;

Вопрос о Восточной Карелии.

Финнам было что сказать об отношении английского руководства к Сталину. Король Англии послал ему почетный меч, а архиепископ Кентерберийский оправдывал его религиозную политику. Финляндия, которая, по собственному убеждению, знала о России больше, чем какая-либо другая европейская страна, хотела рассказать британцам правду о буднях сталинизма. К сожалению, эти передачи вряд ли кто-то слушал.

5. ОТСРОЧКА

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Судьба Финляндии была решена на фронте в 1944 г. Весной бомбежки удавались плохо, и финны, которые, по мнению Сталина, «соображали на редкость медленно», не проявляли никакого желания сдаться на милость диктатору. Поэтому Сталин приказал Красной Армии вбить разум в их головы молотком. Он вовсе не собирался останавливаться в районе Выборга, а готовился к оккупации всей страны.

6 июня 1944 г. войска союзников высадились в Нормандии. Через три дня Сталин начал развернутое наступление на Карельском перешейке. Наступление по своим масштабам было мощным даже для Второй мировой войны. Три тысячи орудий сломили финские позиции в Валкеасаари, и Выборг был потерян уже 20 июня. Однако вскоре после этого финны приостановили наступление, и русским стало ясно, что их продвижение силами имеющихся у них частей уже невозможно.

С чисто военной точки зрения развернутое Сталиным наступление было явно бессмысленным, так как финские войска не представляли военной угрозы. С точки зрения большой политики его нецелесообразность стала очевидной, когда продвижение было остановлено и войска срочно понадобились для «броска на Берлин».

Сталин был вынужден смириться с тем, что части Красной Армии не смогли перейти границу 1940 г., и Хельсинки наряду с Лондоном и Москвой оказался единственной европейской

196

После войны

воюющей столицей, которая не была оккупирована врагом. Это дало Финляндии определенные возможности сохранить в будущем свой государственный строй и независимость. После войны финны несколько раз имели честь встречаться с отцом народов в официальной обстановке. Известно, что Сталин тогда выказывал уважение к финской армии, отрицал разговоры о «финском империализме» — ведь такого слова в марксистском понимании и быть не могло — и вообще хвалил финский народ. Он говорил, что если бы в Бельгии жили финны, то немцы не могли бы так просто пройти маршем по их стране.

До войны Сталин не верил в это. Но теперь он научился этому методом проб и ошибок.

Как оказалось, на самом деле Сталин стремился после войны создать свою систему в тех странах, где он в состоянии был это сделать. Ведь так он уже об этом раньше говорил. В 1944 г. Финляндия не была оккупирована, и, как показал Юкка Невакиви, войска, имеющиеся у СССР на этом направлении, были очень незначительны по сравнению с финскими.

Сталин не привык биться головой о стену, зная, что она твердая, и, судя по всему, за годы войны он кое-чему научился. Вопреки самым страшным ожиданиям финнов, оказалось, что советское руководство отказалось от попытки насильственного захвата власти в Финляндии, хотя у него в стране и была точка опоры: ведь в Хельсинки действовала руководимая Ждановым комиссия, которая контролировала соблюдение условий перемирия. И среди коммунистов были сторонники вооруженного захвата власти. На эту странную сдержанность определенный свет проливают имеющиеся теперь в распоряжении исследователей советские документы. Из многих источников становится ясно, что финское умение воевать произвело на Сталина большое впечатление. Так же позднее, когда Молотов рассказывал об этом писателю Феликсу Чуеву, он объяснял, что причиной «помилования Фнляндии» было большое упорство финнов, вследствие чего навязывание социалистической системы силой стало бы болезненной раной, которая помешала бы делу социализма в других местах.

Молотов, вероятно, может показаться фарисеем, когда он давал понять, что к насилию не прибегали в других местах, но фактом остается то, что стратегией советского руководства в Финляндии было держаться в стороне от общественного развития страны и стремиться добиться «революционного» развития собственными руками финнов, что, собственно, было, по сути, частью старой ленинской стратегии, которую Сталин це-

197

ленаправленно претворял в разные периоды. Финны должны были сами испачкать руки в крови вместо русских.

Одним из стратегических ходов было заставить финнов воевать против немцев, что, как предполагали, сильно испортит отношения между бывшими товарищами по оружию. Это условие перемирия финны выполнили без ущерба для общественного мнения или лояльности армии.

Договор о перемирии, конечно, содержал много известных требований к финскому обществу и государству; согласно им, «виновники войны» и военные преступники должны были быть осуждены и наказаны и «профашистские» организации запрещены. Финны могли «сами повесить Маннергейма», как представлял Жданов. Однако сам Сталин не считал целесообразной ликвидацию маршала, во всяком случае в то время.

Непосредственно «военных преступников», которых можно было бы считать нарушителями норм международного права, в Финляндии нашлась всего горсточка. И запрещение профашистских организаций также не привело к коренным изменениям во внутренней политике Финляндии, так как даже в лучшем случае они составляли мизерную часть политической сферы. Правда, «Союз братьев по оружию»1 был причислен к таковым, ибо он олицетворял большое заблуждение финского рабочего класса и измену социал-демократов Финляндии. Под «виновниками войны» подразумевали то политическое руководство страны, которое в 1941 г. привело страну к войне против СССР, а в 1944 г. вывело ее из войны. И когда теперь СССР заставлял финнов выносить приговоры, которые не основывались на существующих законах, ясна была цель: расколоть финское общество и привести к власти новые просоветские силы. У победителей часто бывают друзья, и так как страна после войны была в плачевном состоянии, должны были те, кто нес за это ответственность, также заплатить определенную политическую цену.

Решительный отказ от бесчестного осуждения «виновников войны», вероятно, привел бы к открытому конфликту с СССР и имел бы вскоре разрушительный окончательный результат. Финны предприняли другую тактику. В распоряжении была известная еще со времен русификации начала века соглашательская линия. Еще в XIX в. руководители финской национальной интеллигенции разработали доктрину возможности выживания в составе России. В отличие от поляков, которые постоянно

1 «Союз братьев братьев по оружию» был создан в 1940 г. для оказания помощи жившим в нужде семьям фронтовиков. Ведущую роль в нем играли как социал-демократы, так и коалиционная партия.

198

.—- , Ilpcjie войны

поднимали восстания и теряли остатки своих национальных прав, финны стремились подчеркивать свою государственную лояльность по отношению к царю. Тем самым они, как и предполагали, получили в качестве ответной услуги большие возможности расширять и укреплять свою национальную государственность.

Та российская политика, которую Паасикиви проводил после войны, была прямым продолжением той старофинской политики, которую в отношении России проводили еще в XIX в.

Паасикиви по своему характеру не был оппортунистом и тем более моральным нигилистом. На государственном уровне он все-таки был прагматиком, который считал, что политика была искусством возможного и признание фактов было азами политической мудрости. После войны самым главным фактом была военная мощь СССР, которой Финляндии нечего было противопоставить, и меньше всего она могла надеяться на спасение путем поисков защиты у врагов СССР. Тогда она оказалась бы между молотом и наковальней.

В конце 1940-х гг. у Финляндии имелся лишь очень узкий, кажущийся почти невозможным путь спасения. Искра надежды все-таки существовала. Это, наряду с Паасикиви, понял У. К. Кекконен, который решил проявить инициативу и взять бразды правления в свои руки. В качестве министра юстиции Кекконен занимался делами «виновников войны»: они были приговорены к нескольким годам тюремного заключения.

Целью Кекконена было не просто пассивное выполнение воли СССР, а активное завоевание его доверия. Кекконен сумел повернуть свою партию — Аграрный союз — на линию дружбы с СССР и одновременно отобрать у финских коммунистов монополию на хорошие отношения с Советским Союзом.

Как показал Юкка Невакиви, Кекконен строил свою карьеру на прямом сотрудничестве со Сталиным, что, казалось бы, давало sucessio apostolica1 финляндизированному2 отношению к

1 Распространенный в западной церкви взгляд, согласно которому Иисус Христос благословил Петра, который благословил своего пос ледователя, а тот, в свою очередь, благословил своего последователя. В соответствии с этим каждый священник должен получить благо словение от священника, который получил благословение от своего предшественника. Таким образом неразрывная связь ведет от Христа к каждому приходскому священнику.

2 В 1960-х гг. словом «финляндизация» в Западной Европе стали называть особые отношения Финляндии с СССР, которые считались слишком уступчивыми.

199

Сталину. Более существенным было все же то, что СССР, Великая Отечественная война и Сталин были слиты воедино, в конкретное политическое единство, к которому невозможно было относиться избирательно ни здесь, ни там.

После так называемой десталинизации отношение к Сталину стало в какой-то степени двойственным, поскольку соглашались с его основными принципами, но отмежевывались от их осуществления.

В Финляндии крайне левые упорно пытались, во всяком случае после войны, возродить миф о своей прогрессивной роли на службе сталинизму в 1930-х гг., восхваляя свой гуманизм, который Сталин сам презирал, и старались заставить людей забыть, что во время войны у них была лишь роль неудачливых квислингов. В других европейских странах коммунисты зачастую пользовались славой героических борцов за свободу, так как согласно указаниям Коминтерна пытались встать во главе национальных освободительных движений. После кровавых военных потрясений уже трудно было вспомнить, какова на самом деле была роль коммунистов в 1939— 41гг.

Борьба за общественный строй Финляндии уже в 1940-х гг. закончилась поражением коммунистов: они оказались слабыми и неспособными по сравнению с общим фронтом социал-демократов и буржуазии, который был сформирован именно в военные годы. В то же время они утратили и монополию на дружбу с СССР, проиграв ее линии Паасикиви — Кекконена.

Было ясно, что советское руководство все время верило, что Финляндия созреет для социалистической революции, как и все другие страны мира. Однако еще со времен Ленина существовал принцип, согласно которому революцию нельзя осуществить насильственным путем, для этого должны созреть предпосылки. Этот принцип, правда, нарушался советским руководством неоднократно, но по отношению к Финляндии оно решило, что имеет возможность и причины придерживаться этого принципа. По мнению Сталина и Жданова, финнам мешали национальные предубеждения к русским, и для их преодоления — для перевоспитания народа Финляндии — требовалось время. По расчетам финских коммунистов, говоривших об этом со Ждановым после войны, на это понадобится, как минимум, 15—20 лет, а по мнению Жданова, намного меньше. Во всяком случае, время на обдумывание было получено, и благодаря этому Финляндия смогла укрепить ту внешнеполи-

200

после воины

тическую линию, благодаря которой она - на удивление всему остальному миру - сохранила свою независимость и свободу в качестве соседа СССР даже в условиях холодной войны и в течение более 30 лет постоянно увеличивала свою внешне- и внутриполитическую маневренность.

Краеугольным камнем новой внешней политики стал договор 1948 г. о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи. Следует отметить, что договор, подписанный Молотовым и Куусиненом в 1939 г., назывался договором о взаимопомощи и дружбе (обратите внимание на порядок) и де-факто формально включал Финляндию в систему безопасности СССР. Почти такие же договоры (типа договора 1948 г.) СССР заключил и с другими странами Восточной Европы, так называемой народной демократии, но финнам удалось сформулировать свой договор так, что он сам по себе не требовал от них большего, чем обороны своей территории «от Германии и ее союзников». Если для этого потребутся помощь СССР, то об этом следовало договариваться отдельно. Де-юре, несмотря на договор, Финляндию могли считать нейтральной.

Когда Кекконен в 1956 г. стал президентом, внешняя политика Финляндии стала более активной. Кекконен уже ранее, будучи премьер-министром, пытался влиять на провозглашение нейтралитета другими скандинавскими странами. Инициативы Кекконена, которые, в частности, касались объявления северных стран безъядерной зоной и проведения совещания по европейской безопасности, продолжались в течение всего его более чем 25-летнего президентского срока. Документы советских архивов свидетельствуют, что эти инициативы подготавливались в сотрудничестве с представителями СССР.

Одной из основных посылок политики Кеккнена был так называемый «финский парадокс»: чем лучше и доверительнее были отношения Финляндии с СССР, тем свободнее он был в своих отношениях с Западом. Укрепление доверия с известным своей подозрительностью советским руководством удалось на удивление хорошо. Еще в конце 1950-х гг. Н. Хрущев в своей речи приравнял политику Кекконена к чувству дружбы, испытываемому в Финляндии к СССР. Преодоление двух внешнеполитических кризисов путем двусторонних доверительных переговоров с Хрущевым в 1959 и 1961 гг. окончательно сделали Кекконена надежным гарантом финской внешней политики, которому не нашлось альтернативы на президентских выборах.

201

Своеобразие положения Кекконена иллюстрирует тот факт, что если в 1956 г. его избрали президентом с перевесом всего в один голос — прежде всего при поддержке Аграрного союза и коммунистов, то в 1970-х гг. его сторонниками были все мало-мальски значительные партии, от правых до коммунистов. В 1973 г. президентский срок Кекконена был даже продлен чрезвычайным законом, что предполагало 2/3 голосов в парламенте. Это был, вероятно, уникальный случай в истории западной демократии в условиях мирного времени. Действительно, как показывают многочисленные исследования общественного мнения, огромное большинство народа поддерживало Кекконена и его внешнюю политику.

С точки зрения СССР, значение Кекконена усиливалось тем, что конституция Финляндии предоставляла президенту огромные полномочия. Кекконен не пренебрегал этими возможностями и совершенно суверенно назначал членов правительства и должностных лиц и довольно успешно вмешивался даже в разногласия на рынке труда.

Поскольку СССР мог безусловно доверять финской политике и Кекконену, он имел также вес в Кремле. Советские архивы подтверждают, что Кекконен очень заботился об экономике своей страны и убеждал советских руководителей размещать свои заказы в Финляндии, чтобы поддерживать в хорошем состоянии витрину «мирного сосуществования». Значение торговли с СССР, особенно для развития металлургической и легкой промышленности, после войны было очень существенным. Выгоды этой торговли для Финляндии иллюстрируются тем, что почти весь экспорт Финяндии в СССР, многие годы составлявший около 20 % ее валового экспорта, состоял из готовой продукции, а импорт из сырья. Финляндия очень долго была главным западным торговым партнером СССР, пока ФРГ благодаря своей так называемой новой восточной политике не обошла ее.

Когда на Западе в 1960—70-х гг. начали говорить о финлянди-зации как об угрожающем симптоме, Кекконен со своей стороны мог ссылаться на успехи своей политики в экономической сфере. В то время обширная клиринговая торговля между СССР и Финляндией выглядела только как положительное явление. Ее прекращение во время перестройки вызвало тем больший шок, что финская экспортная промышленность вынуждена была приспосабливаться к свободной международной конкуренции.

Разговоры о финляндизации в пренебрежительном смысле, конечно, не были безосновательными. Соответствовал действи-

202

тельности тот факт, что в Финляндии при принятии важнейших внешне- и даже внутриполитических решений принималась во внимание возможная реакция СССР. Наглядный урок в этом плане был дан в конце 1950-х гг., при так называемом правительстве «ночных заморозков»1, когда СССР заморозил торговлю и отозвал своих дипломатов. Соответствовало действительности также то, что средства массовой информации Финляндии избегали говорить о недостатках общественной системы соседа и что каждый мало-мальски значительный финский политик стремился приобрести в Советском посольстве хорошего знакомого, с которым мог «доверительно» обсуждать положительные и отрицательные стороны своей и других партий и их представителей.

С другой стороны, западные критики «финляндизации», как правило, ошибались, считая, что удивительное и особенное отношение финнов к СССР было вызвано страхом или наивностью или что представители СССР активно вмешивались в политику страны и принуждали финнов принимать неприятные для них решения.

Речь шла о более сложных вещах. Возникла новая политическая культура: финны действительно преодолели предубеждение и ненависть по отношению к русским, которые они испытывали. Осуществилась сталинская стратегия, согласно которой финнов надо было заставить делать собственными руками то, что хотели русские. Однако одновременно осуществилась и цель Кекконена перехватить инициативу как у русских, так и у коммунистов: нужно было заставить русских поверить во внешнеполитическую безопасность и даже полезность капиталистической Финляндии и нейтрализовать коммунистов, возложив и на них ответственность на государственном уровне за капиталистическую экономику.

Каналом влияния для финских партий, как центристских, так и правых, стал КГБ, очередной председатель которого был также доверенным лицом президентов Финляндии от Кекконена до Койвисто. Коммунисты же в отношениях с СССР фактически оказались в худшем положении, так как для них каналом влияния была КПСС, руководство которой все время питало сомнения в научности политической линии большинства в КПФ.

1 В 1958 г. СССР «заморозил» свои отношения с Финляндией, так как в стране было создано социал-демократическое правительство, состав которого не понравился советскому руководству. Правительство вынуждено было уйти в отставку.

203

Та история, которую раскрывают воспоминания современников и открывшиеся советские архивы, просто фантастична: капиталистическая Финляндия и многие ее буржуазные политики были в самых тесных отношениях с СССР и пользовались у его руководства большим доверием, чем «социалистические» соседи из Восточной Европы, не говоря уже о западных коммунистах.

Президент Ельцин, находясь в Финляндии в начале 1990-х гг., попросил прощения за случавшееся порой вмешательство своих предшественников во внутренние дела Финляндии. Такое случалось нечасто, но все же имело место. А самым главным в финляндизации следует считать ту политическую культуру, которую финны создали сами под руководством своего президента Кекконена, пользовавшегося безграничной популярностью. В политике часто действовали некрасиво, внешнюю политику часто использовали во внутриполитических целях и наоборот.

Если быть объективным, то следует согласиться с тем, что явления политической деградации, связанные с финляндизаци-ей, а также не очень существенные операции, которые проводил СССР в Финляндии, были очень незначительными, можно даже сказать, безобидными, если сравнивать их с тем, что были вынуждены терпеть так называемые народные демократии Восточной Европы, не говоря уже о прибалтийских республиках.

Внешняя политика Финляндии после Второй мировой войны была историей невероятного успеха. Этот успех нельзя отнести только на счет Паасикиви и Кекконена или только Сталина и его последователей. Все они сыграли свою важную роль, но предпосылки были созданы уже летом 1944 г. благодаря финской армии.

Что касается исторического места «финляндизации», то есть той политической культуры, которая процветала в рамках финской внешней политики, то в определенной мере и на определенных этапах истории она была также платой за независимость. Этот факт не делает некрасивые черты красивыми, и цель не оправдывает средства. Просто, анализируя те этапы, нельзя забывать, в каких условиях и в каком геополитическом пространстве вынуждена была тогда жить Финляндия.

ВСТРЕЧА

8 октября 1945 г. был великим днем в жизни многих финнов. Сам генералиссимус Сталин, величайший гений современности, а может быть, всей мировой истории, изъявил желание лично встретиться с ними для свободной беседы. Автором использована сокращенная стенограмма этой встречи, хранящаяся в сталинском фонде ИМЛ в так называемом старом партийном архиве (РЦХИДНИ).

Руководителем финской культурной делегации был министр просвещения и председатель общества «Финляндия — СССР» Юхан Хело. В своей речи он тепло поблагодарил хозяев — Сталина и Молотова — за организацию встречи и выразил веру в то, что между Финляндией и СССР будут установлены дружеские отношения.

На это Сталин ответил, что у его страны всегда были лишь дружественные намерения в отношении Финляндии. СССР совершенно иначе относился к малым народам, чем, например, Германия. Он не считал малые народы незначительными. Сталин спросил также, каково положение с безработицей в Финляндии.

Хело, вероятно, разочаровал хозяина, так как вынужден был сказать, что безработицы в тот момент не было. Удивление Сталина, наверное, можно сравнить с тем, которое испытал Жданов, когда он узнал о том, как мало политических заключенных было в тюрьмах Финляндии.

Но Сталину предоставилась возможность сказать, что благодаря СССР безработицы в Финляндии и не должно быть. СССР мог бы увеличить свои заказы в Финляндии в 2—3 раза по сравнению с предвоенным уровнем.

205

После этого Сталин спросил, каковы были настроения финской интеллигенции. Ему, вероятно, рассказали о том, каким было ее отношение к нему. Очевидно, большая часть финской интеллигенции, позитивно относившаяся к Сталину и сталинизму, сейчас находилась перед ним и воодушевленно критиковала своих коллег. Хело рассказал ему о традициях финской интеллигенции и предположил, что понадобится примерно десять лет на ее перевоспитание и что лишь новое поколение финнов сможет относиться к СССР по-новому. Хелла Вуолийоки сказала, что понадобится намного меньше времени, а по мнению Маури Рюома и Эйно Калима, достаточно будет пять лет.

Сталин высказал свое мнение по этому поводу, сказав, что антисоветские позиции финской интеллигенции частично объясняются политикой царизма в отношении Финляндии. Политика же СССР, в корне отличающаяся от нее, сможет перевоспитать финскую интеллигенцию. Народ Финляндии очень способный, льстил Сталин, и он заметит изменение политики. Потом Хело сказал, что в Тампере будет открыт музей Ленина и Сталина и он будет находиться в том здании, где в 1905 г. проходила конференция РСДРП. На это Сталин сказал, что «Советский Союз» именно тогда решил дать Финляндии независимость. Он вспомнил, что сам он хотел отложить этот вопрос, но финские социал-демократы, в частности, Куусинен, сказали, что все партии являются сторонниками независимости и вопрос нельзя откладывать. Социал-демократы торопились, — сказал вождь.

Молотов поспешил пояснить, что речь идет о конференции 1905 г. Тогда Сталин стал вспоминать, что тогда он встретился с Лениным. Хелла Вуолийоки сказала, что это случилось в ноябре. О конференции 1917 г. она рассказала, что ее бывший муж Суло Вуолийоки получил на конференции записку от Ленина, где было написано: «Финские товарищи — империалисты». Молотов по этому поводу сказал, что речь шла о дружеской критике, но Сталин коротко заметил: «Это была шутка». Хелла вольно или невольно ошиблась в своих воспоминаниях. Речь никак не могла идти о конференции 1917 г., скорее о переговорах весны 1918 г. между СК и делегацией красных финнов. Именно на этих переговорах присутствовали и Ленин и Вуолийоки, и на них действительно возник спор о границах Финляндии. Вопрос о Восточной Карелии тогда был отложен, но по инициативе Суло Вуолийоки Финляндия потребовала в Печенге полуостров Рыбачий, который был важной территорией с точки зрения рыболовства. Русская делегация возражала,

206

но Ленин решил вопрос в пользу финнов. Следует отметить что Сталин вновь решил этот вопрос весной 1940 г., но уже в ущерб финнам. Печенга тогда осталась у Финляндии, но «неумело (с благословения Ленина) проведенная» граница была выправлена, и Рыбачий был возвращен в состав России.

Теоретику марксизма было недостойно признавать, что страна, подобная Финляндии, могла бы быть империалистической в прямом значении этого слова. Что же касается Восточной Карелии, то Сталин и Молотов, вероятно, еще хорошо помнили, что торжественно признали ее частью Финляндии. Ведь Молотов в начале декабря 1939 г. подписал государственный договор по этому вопросу, в котором были воплощены многовековые справедливые чаяния народов.

После этого Рюома спросил у вождя его мнение о задачах советской культуры.

По мнению Сталина, первоочередной задачей было уничтожение зверя в человеке или, по крайней мере, уменьшение звериной сути.

Второй задачей являлось развитие отсталых крестьян и рабочих до уровня технической интеллигенции.

Третьей задачей было развитие братства и взаимного уважения народов.

Из упомянутых задач первая требовала наибольшего времени, вторая была ближе к решению, и третья была решена, что каждый день можно было наблюдать, объявил отец народов и, вероятно, хотя бы мимоходом подумал о тех народах, которые только что были выселены со своих земель далеко за Урал; частично это выселение, видимо, все еще продолжалось.

Хело знал, что советская культура интернациональна, и он верил, что советская власть будет способствовать развитию культуры малых народов. Однако он все же решил спросить, не возникало ли каких-либо разногласий, например, по материальным вопросам. Вопрос был довольно смелым, если учитывать, что вождь уже высказал свое мнение на этот счет. Но, вероятно, Хело лишь хотел дать Сталину возможность подчеркнуть преимущества социализма еще подробнее.

Сталин снизошел до ответа и привел пару примеров. По его мнению, недовольство, наверное, бывало, но оно не приводило к конфликтам. Молотов поддакивал и повторял слова вождя. Гости не задавали больше конкретных вопросов о затратах на решение национальных проблем. Хотя Молотов мог бы рассказать, что переселение наказанных народов за Урал, начатое еще

207

^/Ш-£ДУЧЛ.Ц

во время войны, потребовало огромного количества железнодорожных вагонов, которые были остро нужны для других целей.

После этого Сталин спросил о положении рабочих и крестьян в Финляндии. Было отмечено, что рабочие пострадали от войны, но многие добавляли, что крестьяне выиграли от подъема цен на продукты.

Сталин, имевший в этом вопросе большой исторический опыт и в настоящий момент жесткой рукой державший крестьян, спросил у финнов, какова в их стране практика и нужно ли крестьянам отдавать государству все, что они производят, за исключением семян и того, что им нужно на собственные нужды. Херта Куусинен подтвердила, что дело обстояло именно так, что практика военных лет все еще продолжалась.

На это Сталин сказал, что так было и в Германии до прихода Красной Армии, но теперь они отдают лишь определенный процент своего урожая и с остальным могут делать все, что хотят. Иначе у них не может быть никакого стимула для развития своего хозяйства.

Многие отмечали, что положение интеллигенции в Финляндии плохое, и когда Сталин услышал, что профессор получал меньше, чем рабочий-металлист, он заметил, что это совершенно неправильная ситуация.

Жалобы финнов на тяжелое положение своей страны были подходящим фоном для того шага, который Сталин сделал потом. Он спросил, поможет ли делу, если время выплаты военных репараций будет продлено на год или два. Ведь тогда часть заводов могла бы вместо военно-контрибуционного производства производить товары народного потребления.

По этому поводу финны выразили «бурное» одобрение и заверили, что это будет иметь большое значение. Сталин разрешил финнам официально объявить об этом. И все поняли, что этот вопрос уже решен.

Хертта Куусинен спросила, чем вызвано такое благородство СССР по отношению к Финляндии. Сталин не согласился с тем, что Финляндия была в каком-то особом положении, и сказал, что так поступали и в отношении других бывших противников из Восточной Европы.

Когда Хело стал превозносить благородство СССР, Сталин сказал, что это благородство имело свой расчет: таким образом расплачивались за политику царского режима. По мнению Сталина, царизм вызвал враждебность к России не только финнов, но и румын и болгар (sic!), и теперь надо было заставить эти народы относиться к русским иначе.

one

Хело упомянул о существовании в Финляндии еще и такой версии, что к Финляндии относились хорошо потому, что когда-то русские революционеру находили здесь убежище.

Сталин согласился с этим, но сказал, что к Финляндии относились хорошо и по другим причинам: «Мы любим и уважаем народ Финляндии. Это хороший народ, трудолюбивый народ. Посмотрите, ведь вы живете черт знает где...» Сталин пояснил, что, несмотря на то что финны жили среди лесов и болот, они сумели построить свое государство и упорно защищали его (он, правда, забыл сказать, от кого защищали). Похвалы Сталина могли у некоторых финнов вызвать горечь, но они были искренними: «Сравните хотя бы Финляндию и Бельгию. Бельгийцы считают финнов полухуторским и необразованным народом. Но финны не вели себя в войне так, как бельгийцы. Бельгийцев считают одним из образованнейших народов Европы, но когда началась война, они сдались. Думаю, что если бы финнов поставить на место бельгийцев, то они упорно сражались бы против немецкой агрессии».

На это Хертта Куусинен сказала, что и финны со своей стороны уважают русский народ, и это является хорошей основой для дружбы. Рюомя в знак согласия заявил, что самый лучший комплимент, который был сделан финнам на приеме, — это то, что они похожи на русских. На это Сталин, предупреждая идеализацию русского народа, сказал, что у него тоже были свои недостатки, как и у всех других. Правда, русские победили фашизм, но в борьбе принимали участие и многие другие народы. Сталин предположил, что русские, возможно, были лучше, чем некоторые другие народы (не назвав конкретно), но недостатки были и у них. Не существует вообще людей, у которых не было бы недостатков и ошибок.

Финны расстались со Сталиным и Молотовым с чувством эйфории. Они встретились с самым могущественным человеком мира, который расточал им комплименты и поручил им объявить радостную весть об отсрочке выплаты военных контрибуций, что помогло бы справиться с послевоенными трудностями.

Действительно, казалось, что Сталин желал добра Финляндии, и если к этому и примешивался «эгоизм», как он сказал, то против такого эгоизма финны не возражали. Может быть, финнов действительно смогли бы перевоспитать за пять лет? За это время они, вероятно, смогли бы воспринять социализм.

209

Совершенно ясно, что Сталин вел по отношению Финляндии «кампанию улыбок» и, вероятно, его собственное объяснение ее мотивов соответствовало действительности. Эту кампанию Сталин проводил в отношении рабочих, крестьян и интеллигенции, то есть тех социальных групп, которые и в советском обществе были еще отделены друг от друга. Вскоре эта кампания затронула и финских капиталистов, и, как отметил Юкка Невакиви, «партия горных советников»1 с начала 1950-х гг. стала проявлять интерес к отношениям с СССР.

Однако разрушение финского национализма требовало затрат. Финляндии продавали зерно, хотя советская деревня страдала от голода. Еще в ходе войны (в 1944—45 гг.) из СССР в Финляндию доставлялись даже сладости, где их обменивали на торпеды. Их, в свою очередь, использовали, возможно, для потопления кораблей с бегущими из Восточной Пруссии немцами, среди которых было немало и гражданских лиц. Можно сказать, что всему было свое время: в 1944 г. финским детям раздавали сладости, а немецким торпеды.

В тоталитарной системе есть основные недостатки, но есть и свои достоинства. Если глава государства хочет в чем-то следовать определенной линии, то никто — по крайней мере, не народ — не сможет воспрепятствовать этому.

После войны Сталин задабривал Финляндию, хотя широкие массы в России, и особенно в Ленинграде, испытали бы большое удовлетворение, если бы чухонцев наказали как следует, раз уж представилась такая возможность.

Данные по изучению общественного мнения в Ленинграде отражали суровую правду, и Сталину и Жданову это было известно.

Условия мира с финнами считались на удивление мягкими. Один доктор математических наук считал Маннергейма «заклятым врагом и главным пособником Гитлера». Он хотел, чтобы маршал был вздернут на виселице вместе с Рюти, Тан-нером и другими финскими негодяями, которые «погубили сотни тысяч русских и дважды нападали на Ленинград».

В Финляндии, вообще-то, считают, что ленинградцы знали, что с финской стороны город не бомбили, и именно по этой причине они использовали соответствующие «безопасные» сто-

1 Термин, используемый в финской историографии, указывающий на то, что представители крупной промышленности были активными сторонниками тесных связей с Востоком. Горный советник - звание, которое присваивалось особо значимым промышленникам.

91П

роны улиц. Однако оказывается, что это не было само собой разумеющимся делом для всех, и в свете опросов общественного мнения финны после войны не пользовались особой симпатией в Ленинграде.

Почти все жители разрушенного Ленинграда считали условия мира слишком мягкими для финнов, некоторые даже не хотели, чтобы Финляндия оставалась независимой, некоторые не понимали, зачем понадобилась такая длительная и тяжкая война, если ее итоги были теми же, что и в 1940 г. Нередко можно было слышать предупреждения, что финнам нельзя доверять и что финны «неисправимы», и поэтому было бы целесообразно расселить их по всему Советскому Союзу. Некий профессор, лауреат Сталинской премии, был разгневан тем «сентиментализмом», с которым отнеслись к финским «бело-бандитам». Противоречие состояло в том, что вначале народ учат ненавидеть своих врагов, а затем государство начинает заискивать перед финнами, которые «нас презирают и были бы рады воткнуть нам нож в спину», — говорил этот великий ученый.

Людей раздражало также и то, что в Ленинграде все еще невозможно было купить кондитерские изделия, так как весь сахар был вывезен в Финляндию.

В материалах опросов общественного мнения иногда встречаются проявления великодушия, но в общем отношение к финнам было враждебным, как и принято в подобной ситуации.

После войны народ Финляндии имел полное право благодарить свою судьбу за то, что в соседней стране не было демократического режима, и за то, что ее вождь решил применить старую «ленинскую» политику по преодолению национальных предрассудков.

Особенно финнам повезло в том, что их перевоспитание заняло так много времени, что оно уже не могло привести к намеченной цели, то есть к присоединению Финляндии к Советской империи.

Перевоспитание удалось прежде всего лишь в отношении части более позднего поколения интеллигенции. Народ Финляндии, который по своему характеру был хуторским увальнем, как уже ранее отмечал Сталин, никогда не отблагодарил СССР за облегчение выплаты репараций, ведь следующее смягчение репараций было получено в 1948 г., после чего популярность ДСНФ (коммунистов) резко пошла на убыль. Вероятно, в Финляндии верили, что таким образом сосед сам признает несправедливость репараций.

211

lSfrU~L/U4f*U.

Финские гости Сталина 1945 г., вероятно, верили, что хозяин особенно ценит финнов. У них и тогда была более или менее сильная вера в то, что финны — избранный народ и что у них все будет иначе, чем у других. Так и случилось, но из того, что-то случилось, все же не следует, что так и должно было случиться.

У нас есть все основания предполагать, что единственной целью сталинской «кампании улыбок» было ударить по финскому национализму и таким образом усилить классовую борьбу в Финляндии. Эта кампания вместе с «перевоспитанием» не была рассчитана на вечность. Сталин не был каким-то абстрактным гуманистом, и, вероятно, его целью было перемолоть также часть своих гостей 1945 г. в мельнице своей научно-социальной инженерной работы.

Сталин расточал финнам комплименты, но следует отметить какие. Он наверняка не восхищался финнами, этим «полухуторским» народом. Он ведь был крайне мелкобуржуазным и даже не казнил таких явных вражеских агентов, как Хелла Вуолийоки.

Русские считали чухонцев абсолютно прозаическим и приземленным народом. Когда в 1918г. надо было решить, будет Финляндия республикой или королевством, один финн сказал своему русскому гостю, что президент обойдется стране дешевле. Упомянутый русский пришел в ужас от подобного подхода и, как рассказывал Валентин Кипарский, сказал, что у финнов вместо сердца в груди 5-пенниевая медная монета.

На Сталина, который гордился тем, что ради великого дела он готов на что угодно, вряд ли могла произвести впечатление финская мелкобуржуазная система, которая даже в условиях войны довольствовалась тем, что изолировала лишь несколько сотен своих противников. Когда Маури Рюома сказал Сталину, что положение интеллигенции стало лучше, поскольку им не надо было больше бояться арестов, то это вряд ли произвело на диктатора большое впечатление. Когда обвиняемая во время войны в шпионаже Хелла Вуолийоки после войны повторяла Жданову, что товарищ Сталин спас ей жизнь, она тоже ошибалась. В действительности она должна была благодарить за свое спасение прежде всего Таннера, который написал в ее защиту письмо, в котором объяснял, что аналитические способности писательницы не особенно сильны, но что ее намерения были вполне искренни.

•но

Эта оценка, вероятно, была справедливой, но слишком , заичнои и «политически» некорректной, чтобы ее можно бьшо представить Жданову или Сталину

Целью Сталина было непременно победить и уничтожить то мелкобуржуазное общество, которое было в Финляндии и ко торым он не восхищался. По его мнению, у финского народа вероятно, все же были какие-то черты - скорее всего упорство, - которые делали его в какой-то степени лучше других народов и менее управляемым. Эта неожиданно «несоциалистическая» мысль ясно прослеживается в выступлении Сталина

СМЕРТЬ СТАЛИНА

Утром 2 марта 1953 г. Сталин был найден парализованным в своем кабинете. 5 марта он умер. Тело вождя было забальзамировано, но прежде чем его установили в Мавзолее на Красной площади, с ним прощались в Колонном зале. Миллионы людей со всех концов СССР хотели проститься с вождем. Это вызвало огромную толчею, в которой было затоптано много людей, говорили даже о тысячах.

Весть о смерти вождя была шоком для всего советского народа. В истории этой страны никого другого не боготворили так безгранично, как его. С именем Сталина шли в бой солдаты, на него ссылались авторы научных статей. Миллионы газет и плакатов, народные песни вновь и вновь утверждали, что именно он, а не кто другой вел советский народ через трудности от победы к победе. Всем было ясно, что именно от сталинской мудрости зависела судьба человечества.

И вдруг этого богочеловека не стало, он оставил этот бренный мир так же банально, как простой колхозник, и никого равного ему не было на горизонте. Ситуация казалась ужасной даже с точки зрения тех, кто не был его слепым приверженцем, как, например, свидетельствовал Илья Эренбург. Действительно, слепое и всепоглощающее восхищение, то есть настоящий культ личности, существовал в огромных размерах. Ведь Сталин все-таки был символом тяжелой победы в войне, а также социализма, хотя последний не был безраздельно популярен, во всяком случае в деревне, которая опять страдала от голода.

Итак, вся Россия и другие советские республики вместе с ней плакали. Плакали даже в лагерях, и везде так же трудно

ил

было перестать плакать первому, как когда-то было трудно перестать первому аплодировать. Только самые закоренелые преступники позволяли себе открыто радоваться. Но их радость была преждевременной, так как со смертью Сталина кончалось их привилегированное положение по сравнению с политзаключенными.

Совершенно понятно, что и в Финляндии тоже плакали, во всяком случае в тех узких кругах, которые начали искренне верить в генералиссимуса. Как общее явление эта вера стала зарождаться уже после Сталинградской битвы.

То, как официальная Финляндия и пресса отнеслись к известию о смерти Сталина, прекрасно описал Макс Энгман в своей книге «Двуглавый орел и лев», на которую опирается автор в дальнейшем изложении.

В парламенте память главы соседнего государства почтили минутой молчания, и председатель Фагерхольм произнес памятную речь. Президент Паасикиви по этому поводу сделал заявление, а премьер-министр Кекконен выступил по радио на двух официальных языках страны.

Значение Сталина следовало рассматривать уже как всемирно-историческое. Сталин был великой личностью, и это почти единогласно отмечали все выступавшие.

Восхищение им было несомненным и беспорным. Как пишет Энгман, в финских мемуарных статьях Сталин представлялся простым и приятным человеком. Это составляло его международный имидж, что было отмечено иностранными журналистами еще перед войной.

Считалось, что у Сталина перед Финляндией были особые заслуги, из которых основополагающей было признание ее независимости.

Эта мысль не была взята с потолка. В деле признания независимости Финляндии Сталин сыграл такую же большую роль, как и Ленин, если не больше. Принимая во внимание время и ситуацию, было бы несколько нетактично не сказать о заслугах бывшего наркомнаца, раз уж об этом заговорили.^

Также то, что Финляндия не была оккупирована после войны, считалось заслугой Сталина, и повсеместно верили, что у вождя были особые симпатии к Финляндии. Газета «Vasa»1 предполагала, что знает причину этого: «...свободолюбивый потомок крепостных крестьян, Сталин понимал, насколько нич-

1 Орган правой коалиционной партии.

215

тожна месть в сравнении с силой идеи свободы, и это он уважал в маленьком, но храбром противнике». По сравнению с Молотовым или Троцким, власть Сталина в соседней стране считалась для финнов удачей.

Высокие официальные стороны единогласно утверждали, что народ Финляндии скорбил об уходе Сталина, чувствовал! что потерял друга, и «по заслугам воздавал ему последние по-чести».

Совершенно особый тон был у левой прессы, которая временами поднималась до советских стандартов. Согласно передовицам газет народных демократов, Сталин три раза подтверждал независимость Финляндии. Женщины из ДСНФ1 превозносили сталинскую эмпатию (способность к сопереживанию), которая распространялась и на них.

Среди общей скорби диссонансом прозвучали слова Танне-ра о том, что Сталин не мог быть другом Финляндии, поскольку он два раза нападал на нее. Их заклеймили как постыдный выпад военного преступника против хороших отношений между двумя странами.

В памятных речах звучало много фраз о глубокой, даже безграничной сталинской любви к людям, о его несравненной гениальности, но, как отметил профессор Энгман, в целом сегодня нет причины удивляться тому, что писалось в 1953 г. в совершенно иной ситуации. Вероятно, следует признать, что к Сталину все-таки уже испытывали какое-то восхищение и даже благодарность, так как самые худшие опасения финнов все же не подтвердились. В связи с уходом Сталина со сцены будущее и для Финляндии было покрыто мраком, и совершенно очевидно, что, наверное, продолжатель дела генера-лиссимусса, с точки зрения финнов, был бы подходящим вариантом.

Финляндия никогда полностью не испытала на себе сталинизма. Но так случилось не потому, что Сталин не хотел этого.

Этого не произошло главным образом благодаря собственным усилиям финнов, но необходимым условием для послевоенного мирного сосуществования была также и позиция Сталина.

1 Демократический союз женщин Финляндии — женская коммунистическая организация, входившая в состав политического объединения левых сил Демократического союза народа Финляндии (ДСНФ).

Кекконен утверждал, что финский народ воздаст почести Сталину у гроба, и многие, вероятно, так и сделали Как v нации, у финнов были почти такие же основания почтить и п мять Гитлера. Без помощи, полученной от него во время войны, перевоспитание финнов пошло бы другим, вероятно менее мягким способом.

6. ЗАПОЗДАЛЫЙ РЕВАНШ

НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ ПРЕДЪЯВЛЯЕТ СВОЙ СЧЕТ ЗА ВОЙНЫ

Историю финской политической культуры и в более широком смысле историю идей полезно рассматривать с точки зрения отношения к последним войнам, в которых Финляндия принимала участие.

Зимняя война и война-продолжение, а с другой стороны и гражданская война 1918 г. получили в душах и сознании финнов полярные оценки, напряжение между которыми существует до сих пор.

Зимнюю войну и Маннергейм, и финские коммунисты считали продолжением 1918г. Можно также предположить, что поднявшаяся тогда волна русофобии окончательно обрела свои права зимой 1939 г., когда советская авиация бомбила мирные города Финляндии.

С другой стороны, по инициативе государственных средств массовой информации события 1918 года в военные годы старались не вспоминать, так как 1918 год ассоциировался не только с освободительной, но и с гражданской войной.

В Зимней войне трудящиеся стали на сторону наследников национального фронта, на сторону «белой Финляндии» 1918 года. Большая часть народа никогда не была на стороне красных, а отмежевалась от насилия, к чему призывала ортодоксальная социал-демократия, но не отмежевалась от национального мышления, к чему она также призывала.

«Измена» финской социал-демократии, которую оплакивал Куусинен, и по поводу которой сокрушались, и которую осуждали советские историки, была переходом на «национальную» сторону. В другой части Европы национальный фронт был настроен просоветски и прокоммунистически, и одновременно он был антигерманским.

Финское правительство конца 1930-х гг. тоже было антигерманским, но, по мнению Москвы, оно было таким в неподходящее время: когда в 1939 г. Польша была уничтожена, Коминтерн предложил поддерживать мирные усилия Германии. Финны получили от Германии совет уступить Москве, но не сделали этого. После подписания пакта Молотова — Риббентропа и германо-советского договора о дружбе и границах антисоветизм стал одновременно антигерманизмом и наоборот. Ведь дружба этих двух народов, как в октябре официально заявил Молотов, была настоящим братством, скрепленным кровью.

Прежде всего пролилась кровь поляков.

В условиях войны в культурной изоляции еще больше выросла национальная политическая и культурная автаркия Финляндии. Однако пропасть между социальными слоями классового общества с его вопиющими недостатками все-таки сумели преодолеть, так как рассчитывать на чью-то помощь извне не приходилось.

Родившийся в Зимней войне и продолжившийся в войне-продолжении союз «братьев по оружию»1 был ключом к пониманию последующей истории Финляндии.

Этот союз выдержал проверку и в послевоенные годы, то есть в годы опасности2, и остановил коммунистическую волну в Финляндии.

Ведь ситуация в годы войны была поразительной: социал-демократическая партия сражалась вместе с Гитлером. Однако это было парадоксом, который имел вполне естественное объяснение: альтернативой Гитлеру был Сталин. Что же касается Гитлера, то Германия в любом случае была далеко, и мысль о присоединении Финляндии к Германии требовала уже богатой фантазии. Напротив, было совершенно ясно, что Красная Армия пришла бы в Финляндию, если бы ее не остановили, и трудно предположить, чтобы она ушла отсюда добровольно.

С точки зрения коммунистов, трудящиеся Финляндии

1 См. примечание на с. 198.

2 Под этим названием в финской историографии известны 1944 - 48 гг., когда существовала опасность захвата власти коммунистами.

219

*JU.fHSJUU~ft,Oll4. //CUU.ru-

были на неправильной стороне линии фронта, ведь они сражались против сталинского СССР, который, со^своей стороны, представлял самый передовой авангард во всей мировой истории. Если следовать такой логике, то финским коммунистам следовало одобрить и массовые убийства товарищей по партии, осуществленные Сталиным.

Для коммунистов все зло олицетворял Таннер, который уже в 1918 г. предал дело рабочих, отказавшись от насильственной революции.

Символическим противником и антиподом Таннеру стал Куусинен, который в этой роли был уже в 1918 г.

Для большинства поколения фронтовиков демонизация Танкера и выдвижение Куусинена в качестве альтернативы ему все же не были возможны. Тех, то был ликвидирован в СССР и кто погиб при нападении СССР и умер от бомбежек, невозможно было вернуть к жизни. Таннера можно было пытаться демонизировать как пособника врага: классовыми врагами были палачи 1918 г., которых, с точки зрения коммунистов, представляла гитлеровская Германия. Дело затруднялось тем, что как сталинский Советский Союз, так и его представителя Куусинена было трудно представить настоящими друзьями финнов.

Социал-демократов можно было обвинять за их беспринципность, так как они отказывались от насильственной революции и выдвинули умеренные экономические требования. Их легко можно было заклеймить как беспринципных реформистов. Казалось естественным полагать, что чем больше страданий и усилий будет отдано классовой борьбе и свержению классового врага, тем больше можно поставить себе в заслугу. Тем более что к этому обязывала и память о мучениках.

Такое мышление предполагало все же глубокую веру в прогрессивное значение насильственной революции, а ее у поколения фронтовиков не было. Но зато эта идея хорошо воспринималась радикалами больших возрастных групп1. В 1970-х гг. молодые тайстовцы2, которые шли по пути, начертанному Куусиненом, и верили, что он ведет «вперед», демонизировали Таннера и его единомышленников и реабилитировали восстание 1918 г.

1 Имеются в виду родившиеся в 1945—50 гг., когда рождаемость была особенно большой.

2 Название, использованное в отношении промосковски настроен ной учащейся молодежи, происходит от имени руководителя промос ковски настроенной партийной фракции Тайсто Синисало.

Социологическое мышление, характерное для 1960-х гг при объяснении прошлого мало интересовалось событиями политической истории. Первостепенный интерес для него представляли народные массы и социальные процессы, а также закономерности, которые любой мог найти mirabile dictu1 в советских учебниках, которых в Финляндии всегда было достаточно, но предлагаемая ими истина по какой-то мистической причине всегда отторгалась обществом.

Новое поколение представляло дело иначе. С его точки зрения, не было значительно или интересно то, что руководство финской социал-демократической партии позволило стране в 1918г. сползти в гражданскую войну. И даже полностью flagrante delicto2 признало законными соответствующие решения о насильственном захвате власти.

Важным же было то, что связанный с войной белый террор потребовал огромных жертв. Намного больше, чем красный. Это означало классовый кровный долг, который был невостребован.

Вторым отягчающим моментом прошлого была антисоветская война, и притом в союзе с гитлеровской Германией.

Радикалы 1960-х гг. вдохновлялись пацифизмом вообще. Многие вещи, связанные с целями и возникновением войн, рассматриваемых в политической истории, многим казались скучными и неинтересными. Зато, как показал Пентти Линко-ла, очень легко было получить славу героя, отказавшись от всех прошлых и будущих войн раз и навсегда.

Линкола заявил, что было бы лучше, если бы весь народ Финляндии был выслан в Сибирь на лесозаготовки, чем то, что огромное количество мужчин, по преимуществу молодых, погибло на фронте.

Впоследствии Линкола обратился к критике роли человечества в биосфере и заявил, что существующие единицы homo sapiens следовало бы значительно сократить, умертвив их.

Согласно логике Линколы, войны Финляндии априори носили преступный характер, так как в войне-продолжении финны воевали на стороне Гитлера и аннексия Восточной Карелии была одной из неприкрытых целей Финляндии.

С точки зрения радикальной логики, мелкобуржуазные реформистские политики никуда не годились ни сейчас, ни в прошлом, не говоря уже о будущем.

1 как это ни странно (лат.).

2 на месте преступления (лат.).

221

о. запоздалый реванш

Со вступлением радикализма в так называемый тайстовс-кий период «реакционность» реформизма стала настолько явной, что это не требовало доказательств. Не только в песнях КОМ-театра1, но и в самых серьезных дебатах резко осуждался символический образ — министр внутренних дел Германии 1919 г. Густав Носке, который в свое время силой предотвратил попытку насильственного захвата власти спартаковцами. Также одновременно осуждался и реформизм вообще за то, что он не позволил себя свергнуть, а защищал мелкобуржуазную демократию силой. Ведь это было совершенно логично.

Тайстовская молодежь сама по себе, конечно, не могла победить ни реформистов, ни либералов и даже не могла лишить их чести и славы нигде, кроме как в своей среде. Однако довольно значительные силы влияли на то, что среди нового поколения представление как о 1918г., так и взгляд на роль Финляндии в войнах 1939—45 гг. обозначилось по-новому.

На это главным образом повлияли начавшаяся в 1950—60-е годы большая ревизия отношений России с Финляндией и новая трактовка 1918 г. Все это было связано с более широкими и глубокими процессами, из которых можно назвать, например, приход в Финляндию всемирной левой волны и возникновение радикальной парадигмы, а также развитие и расцвет политической культуры так называемой финляндизации.

Ее важнейшей стороной было национальное примирение с русскими. Ее скрытым фоном было преодоление старых споров, «выход из окопов». В этом смысле в какой-то мере ее можно считать продолжением Второй мировой войны. По большому счету, речь неминуемо шла также о примирении со сталинизмом. Финляндия воевала со сталинским СССР, а хрущевский и брежневский Советский Союз, по сути дела, продолжал путь, намеченный Сталиным, и тесно идентифицировался со сталинизмом. Финляндизация как новая политическая культура Финляндии во многом, по сути, означала новую причастность как к войнам 1939—44 гг., так и к 1918 г., а по существу, и к Сталину.

1 Хельсинкская театральная группа, которая в 1970-х гг. поддерживала советский коммунизм.

БОЛЬШАЯ РЕВИЗИЯ

Большую ревизию истории отношений между Финляндией и Советской Россией, а затем Финляндией и Советским Союзом провели в 1960-х гг. так называемые «сердитые молодые люди»1. Одновременно они создали себе большую иллюзию.

В начале 1960-х гг. о себе заявило новое поколение тех, кто во время войны был еще слишком молод, чтобы идти на фронт, но кто боялся и ненавидел бомбежки и надрывался на субботниках и в трудовых лагерях внутреннего фронта2.

Молодости и сердитости было достаточно во многих партиях и в обеих языковых группах. Тогда появились Арво Сало, Йорн Доннер, Ханну Таанила, Пертти Хеманус, Йоуко Тююри, Кести Скютте, Кристер Чильман, Олле Туоминен, Матти Кекконен, Пекка Лоунела и многие другие. Свои сердитые были среди левых даже у коммунистов, но та волна, которая повлияла на интеллектуальную атмосферу всей страны, была буржуазной.

Слово «буржуазный» здесь не очень удачно, так как упомянутая группа причисляла себя к так называемым культурным радикалам. В любом случае отождествление себя с левыми, интеллектуальный уровень которых в Финляндии традиционно считался низким, было бы в тот период для этой группы невозможным.

1 Так называли в начале 1960-х гг. культурных радикалов.

2 Согласно терминологии Государственного информационного цен тра, в войне участвовал весь народ: на огневом фронте — фронтови ки, а все остальные — на внутреннем фронте.

223

В отличие от политической правизны и левизны, культурный радикализм отличался интеллектуальной открытостью, способностью поиска новых путей и тем, что не боялся ставить перед судом разума даже традиционные ценности, считавшиеся незыблемыми. За всем этим крылось настоятельное требование времени отказаться от традиционного мышления и разорвать цепи, связывающие с прошлым. Во всем этом чувствовалось явное англосаксонское влияние. Многим особенно привлекальной казалась критика «здравого смысла» Бертрана Рассела, которая показывала, насколько безумными были как национальная идея, так и сексуальные табу.

Вместе с Расселом, последним викторианцем и вечно молодым бунтарем, в Финляндию проникла традиция английского утилитаризма. Существенной и привлекательной чертой чело1» века стали считать его стремление к счастью и к удовлетворению желаний.

Немецкие Kulturburgertum1 становились в Финляндии все более непопулярными с того времени, когда Германия проиграла войну. Молодежь стремилась строить новые связи прежде всего с англосаксонским Западом, а не с разделенной надвое Германией, обанкротившейся и совершенно неинтересной в культурном смысле. Когда в Германии, о которой уже вскоре стали говорить во множественном числе, самая значительная интеллектуальная активность сосредотачивалась на изучении своих особенностей, на Западе возрастал престиж научного позитивизма общественных наук и психологии. В очередной раз после войны стало возможным и необходимым произвести большой «Entzanberung» — демистификацию и стряхнуть груз иррационализма со всего: с общества, с поэзии, с внешней политики и с истории.

Для финнов было особенно важным в Финляндии устроить БОЛЬШУЮ РЕВИЗИЮ историографии отношений между Финляндией и СССР.

В свете нового рационального и радикального критического мышления история финско-русских отношений была авгиевыми конюшнями, которые следовало основательно очистить. Лишь после того, как старые традиционалистские схемы и рациональная косность будут разрушены, можно будет новыми глазами взглянуть на финское общество и поднять его на современный уровень.

1 идеалы бюргерской культуры (нем.).

224

Выступление сердитых молодых людей превратилось во фронтальное наступление на прошлое. Подобное можно, по сути, считать абсурдом, поскольку прошлое изменить нельзя. Его можно лишь обесценить.

Это явление можно было наблюдать во всем западном мире, но в целом его связывали с большими возрастными группами, которые в англосаксонских странах были известны под названием baby-boomers1 или «поколение Я». Типичными зарождающимися явлениями на Западе были также разрушение общественных преград и табу, гедонизм и радикализм.

Я не знаю, был ли еще где-то полный эквивалент финского промежуточного поколения сердитых молодых людей.

У финнов были свои особенности, заключавшиеся в их отношениях с Россией. То промежуточное поколение, которое в своем детском воображении проецировало всю свою ненависть на коммунистическую угрозу, исходящую из России, хотело очиститься. Окрепнув, повзрослев и научившись критически мыслить, оно должно было разобраться со временем своей ранней молодости и одновременно поставить под сомнение весь связанный с ним период. Не стоит даже говорить о том, что его собственное представление о военном времени было обязательно наивным, но обязательно правдивым.

Отношение сердитой молодежи к истории уже изначально было враждебным. С точки зрения радикального рационализма история принципиально не могла быть ничем другим, кроме как бездонным складом иррационализма, который являл образцы разных степеней несовершенства рода человеческого.

С другой стороны, история, казалось, давала также материал для разрушения подпирающего остатки прошлого мира толкования традиционного отношения к России его собственным оружием: вопреки опасениям, СССР никогда не продвинулся на Запад дальше Выборга, хотя считалось, что он обязательно будет к этому стремиться. Так ли это было на самом деле? В послевоенный период как Финляндия, так и СССР стремились придерживаться политики доверия и мирного сосуществования. С точки зрения рационализма следует задаться вопросом: неужели такие отношения, которые, вероятно, являлись целью Советского Союза, были недостижимы еще перед войной? Почему для того, чтобы прийти к нему, нужно было уничтожить более 80 000 финнов и еще больше русских?

1 дети бума (англ.).

83ак. 3517 225

Историки принялись за изучение этих вопросов с самого начала 1960-х гг. и опубликовали фундаментальные исследования. В числе лучших профессиональных историков, подвергших ревизии традиционный взгляд на Россию, можно назвать Осмо Юссилу, Туомо Полвинена, Матти Клинге, Кейо Корхо-нена и многих других. Они скрупулезно изучали источники с новых позиций и получили новые интересные результаты.

Они показали, что вечное угнетение Финляндии Россией и столь же извечная русофобия были мифом и что Совет Народных Комиссаров сыграл свою положительную роль в предоставлении независимости Финляндии. Старая традиция толкования отношений между Финляндией и Россией была поколеблена.

Идеологическую основу для новой парадигмы подготавливали уже многие, от Вяйно Линны до модернистов и сердитых молодых людей.

Оказавшись объектом рациональной критики, такие понятия, как «исконный враг», «русофобия», «форпост», даже «период угнетения», не имели большого смысла. Согласно требованиям аналитической философии, из всех этих понятий попытались вычистить иррациональный элемент и потом изучали оставшееся эмпирическое содержание. Часто от традиционных представлений не оставалось ничего — только оказалось, что они были лишь сплошной тарабарщиной и сотрясением воздуха, как красивые и пустые стихи Коскенниеми, flatus vocis1, как могло бы сказать молодое поколение, издевающееся над классическим гуманизмом.

Что, например, обозначало понятие «исконный враг»? Не что иное, как переходящую от поколения в поколение глупую веру в то, что проблемы нельзя решать разумно.

Подобная судьба была и у многих других понятий, но интеллектуальная мода была очень строга: даже такое понятие, как «народный характер», было осуждено на небытие, и «цель жизни» также должна была быть отнесена к классу глупых призрачных вопросов, типа «сколько килограмм стоит марка яиц?».

На новом разумном этапе следовало просто-напросто ставить разумные вопросы и по-деловому отвечать на них.

С точки зрения рационального анализа история независимой Финляндии до Паасикиви была полна абсурда. Если было само собой разумеющимся, что Финляндия не могла в военном отно-

1 явление речи (лат.).

226

шении противостоять соседу, почему же тогда имеющиеся проблемы не старались решить мирным путем? Почему в межвоенный период даже не попытались установить доверительные отношения, а вместо этого лишь бряцали саблями? Почему молодежи разрешили устраивать демонстрации против СССР? Почему финны не присоединились к общеевропейскому культурному фронту и не следовали прогрессивным веяниям времени? И не верхом ли абсурда было то, что финны требовали аннексии Восточной Карелии и молодежь бредила границей до Урала и даже дальше? Смелое, но последовательное сальто-мортале сделал наконец Кюести Скютте, который рассматривал Зимнюю войну как естественное продолжение политики Финляндии 1930-х гг.

Круг замкнулся, и радикальная ревизия зашла так далеко, как только было возможно. Советская постсталинская историография с большим удовольствием отметила это.

Одним из тех классических текстов, которые оказались объектом особых насмешек радикальной интеллигенции, а затем и широких слоев полуинтеллигенции, было стихотворение Ууно Кайласа «На границе». В нем яркое воплощение получил образ Финляндии как форпоста:

Граница открывается, как полынья: Впереди Азия, Восток, Сзади Запад и Европа. Ее охраняет пограничник.

А вот как Кайлас представил собственные предубеждения о характере социалистической системы:

Мрачна и холодна зимняя ночь, Леденящим холодом дышит Восток. Там рабство и принудительные работы. Звезды смотрят на это.

В стихотворении первое социалистическое государство мира представлено агрессивным по своему характеру, со ссылкой на правителя XVI в., даже прозвище которого в Финляндии традиционно переводилось неправильно:

Далеко над степями поднимается призрак Ивана Жестокого. Дух гибели, он предвещает, что кровавым будет утро.

Поэт, который, впрочем, участвовал в Олонецком походе 1919 г., совершенно открыто грозит великому соседу, хвастаясь тем, что при необходимости даст ему достойный отпор:

227

Не ступит, позоря дом, где отдыхают герои, Железная пята врага, я защищу границу своей страны!

Стихотворение Ууно Кайласа, в котором было дано совершенно искаженное изображение действительности, было лакомым кусочком для поколения радикалов и хорошо представляло ценности межвоенного периода. В представлении Кайласа СССР, частью которого была Россия, в той же мере, что и Финляндия, представлял собой Европу. Но в то же время, с одной стороны, он был наследником древней культуры Византии, а с другой -воплощением европейского марксизма. Все разговоры о «рабстве» и «принудительных работах» следовало оставить, так как они не подтверждаются, хотя можно было предположить, что принудительные работы восточный сосед мог использовать как средство перевоспитания криминальных элементов, как это довольно широко применяли и в Финляндии. Намеки на «вечную» восточную угрозу и рациональные ссылки на могилы предков опять же были бессодержательной шумихой, которая в межвоенный период вызывала у политического руководства соседней страны вполне обоснованную подозрительность в отношении Финляндии, за что она расплатились Зимней войной.

Короче говоря, в стихотворении «На границе» сжато было выражено все то, с чем не могло согласиться радикальное поколение.

Как уже отмечалось и имеет смысл снова заметить, самыми роковыми чертами радикализма 1960—70-х гг. была его неисторичность. Стихотворение Кайласа, как, впрочем, и много других документов, не сумели, да и не захотели прочитать применительно к конкретному времени, что привело к роковому абстрагированию от действительности.

Стихотворение Кайласа было написано в 1931 г., как раз в то время, когда в СССР, в том числе и в Ингерманландии, ликвидировались миллионы «кулаков». В Финляндии эти факты государственного террора были тогда центральными темами новостей. Публиковались также письма сосланных ингерман-ландцев и рассказы бежавших в Финляндию. Таким образом, аутентичные описания приудительных работ были свежи в памяти читателей стихотворения. Что же касается термина «рабство», то в момент написания стхотворения в Финляндии, как и во всем мире, в прессе шла полемика о том, не была ли древесина, предлагаемая СССР на мировые рынки, продуктом рабского труда. Подобная продукция конкурировала, в частности, с подобной экспортной продукцией Финляндии, и финны

228

с особым удовольствием подчеркивали то, что речь шла о демпинге СССР, который основывался на рабском труде, используемом тоталитарным государством. Этот вопрос всерьез был поднят в Англии — самом важном экспортере финского леса, и по этому поводу был сделан запрос в нижнюю палату парламента. Это вызвало паническую реакцию в Кремле. Западные наблюдатели были приглашены в Восточную Карелию, чтобы убедиться в том, что в лесной промышленности не применяется принудительный труд. Чтобы они могли убедиться в этом, заключенных было приказано в срочном порядке перевезти на безопасное расстояние от мест работ, что стало известно из недавно открытых документов Политбюро.

В 1931 г. граница между Финляндией и СССР действительно напоминала полынью. Эта граница была установлена Сталиным и отделяла тоталитарную диктатуру от западной демократии.

Советский Союз проводил крайнюю чрезвычайную политику не только в своей стране, но и во всем мире. Он провел четкую границу между собой и всем некоммунистическим миром. Эта граница проходила не между буржуазией и социалистами или между буржуазией и «демократами вообще», ортодоксальное коммунистическое мировоззрение, «генеральная линия» партии относила все остальные политические направления к враждебным, называя «главным врагом» даже левое крыло социал-демократии.

Сталин заявил, что интервенция угрожала начавшемуся строительству социализма, и в 1930—31 гг. были разоблачены самые фантастические тайные заговоры, которые, по утверждению советской пропаганды, подтверждали вышесказанное.

Все это создавало фон для понимания стихотворения Ууно Кайласа и всей проблематики отношений между Финляндией и СССР, и все это должна была понять радикальная молодежь. Однако ни к чему подобному она не испытывала никакого интереса, ее больше занимало создание нового мира на основе нового разума, сидя в качалке.

Таким образом, в очередной раз интеллигенция прибегла к самообману при помощи чистого разума и острым философским и тупым историческим мышлением вымостила себе дорогу к лаврам полезных идиотов.

Суть дела состояла в том, что логический радикальный анализ совсем не признавал других ценностей, кроме тех, у которых было эмпирическое содержание. Так же как просвещенные умы XVIII в., новое поколение разума трактовало сейчас та-

229

и. -эипозоалыи реванш

ким образом, что такая политика и такое мышление, при помощи которых нельзя достичь хороших практических результатов, ни в каком отношении не могут быть хорошими. Поскольку оно не было рациональным, его нельзя было даже причислить к действительности.

Рациональным, хорошим и достойным поддержки было то, что функционировало. Исходя из этого, Олле Туоминен после нехитрых логических операций пришел к следующим выводам:

Международная политика — это политика силы, которая далеко не всегда регулируется правовыми и моральными нор мами;

Великие державы стремятся добиться своей цели, не об ращая внимания на интересы маленьких государств, если счи тают, что их безопасность и жизненные интересы этого требу ют, и если они на это способны;

Суверенитет маленькой страны, живущей по соседству с великой державой, является не абсолютным, а лишь относи тельным;

Ценности, на которые опирается нация, гарантированы лишь внутренним государственным общественным порядком и правом, влияние которых не распространяется за границы го сударства;

Поскольку умно построенная внешняя политика являет ся ключом для возможности независимой жизни нации, то всякая другая политическая деятельность должна со своей сто роны служить внешнеполитическим целям.

Автор считает, что следовало перейти к тотальной внешней политике, что звучало примерно так же, как тогдашнее понятие «тотальная оборона страны», и, возможно, должно была пониматься как ее альтернатива.

К тотальной внешней политике относилось то, что не унижало соседа. Это означало, например, что не следует поддерживать романтическую память о Зимней войне в народном мышлении, ибо это возбуждало чувство ненависти к восточному соседу. Вместо этого можно было подчеркивать те «единодушие и чувство высокой ответственности, которые проявлял народ в войнах», считал Туоминен, не объясняя, как можно на практике разделить это.

По мере осуществления большой ревизии рождалась большая иллюзия: когда с советского коммунизма сняли сатанинскую маску, под загадочной личиной открылось нормальное

очп

государство, проводящее рациональную политику, поведение которого можно было понять умом. В действительности оно было даже более понятно, чем собственное поведение Финляндии, которое оказалось инфантильно легковерным, когда, твердо соблюдая договор, надеялись, что сосед поступает точно так же. Паасикиви когда-то заметил, что Кремль - это не ратуш-ный суд.

У каждой страны были свои легитимные оборонные интересы, и легко заметить, что если следовать логике соседа, то СССР стремился заботиться именно о них. Ни о чем большем это не свидетельствовало. Надо ли было обязательно предполагать что-то большее?

Талантливый молодой историк Кейо Корхонен взял быка за рога и стал изучать то, как советская дипломатия рассматривала Финляндию от Тартуского мира до Зимней войны. В предисловии он заметил, что заниматься таким иследованием, по мнению недоверчивого историка, еще слишком рано. Однако ждать, когда советские архивы будут открыты для исследователей, вряд ли имеет смысл: пока солнце взойдет, роса очи выест. Поэтому Корхонен приступил к работе, используя прежде всего финские архивные материалы, литературу и опубликованные советские дипломатические документы. Работа была значительным прогрессивным шагом в истории финской дипломатии и зарождающейся советологии. Она помогла понять, чем были обусловлены отношения Финляндии и СССР и какие цели были у СССР. Более понятным стал также характер дипломатических ходов Финляндии.

Было бы неправильно сказать, что героями книг Корхонена стали Сталин и его соратники. В отличие от популярных статей, также финны не были показаны негодяями или дураками.

Корхонен изучал историю дипломатии и рациональность ее решений. С его точки зрения, единственную ценность представляло достижение желаемого конечного результата, обусловленного государственными интересами. Таким конечным результатом для Финляндии безусловно было бы избежание Зимней войны, и с точки зрения СССР это также было бы разумно, хотя для него вопрос не был столь же важным.

Все это, конечно же, было хорошим и правильным, но чего-то в этой картине недоставало. Из дьявольского агрессора сталинский СССР стал рациональным, хотя и страдающим от хронической подозрительности государством. Но и эта подозрительность была понятна как с точки зрения идеологических

231

предпосылок, так и исторического опыта. Вообще характер сталинского СССР как тоталитарного государства оставался вне поля зрения Корхонена.

Отмечая это, я не хотел бы обвинять Корхонена. У его исследования была другая, совершенно легитимная цель. Он стремился найти смысл политики СССР, поэтому не имело смысла останавливаться на пороках этой системы, которые в то время были еще хорошо известны в Финляндии. Большая часть населения, вероятно, исходила из того предположения, что сущностью советской системы сталинского времени был террор. В книгах Корхонена этот террор не имел никакого влияния на характер внешнеполитических решений и не давал финнам достаточных оснований занимать какую-то позицию в отношении внутренних дел соседа.

Стремление понять Советский Союз, исходя из его собственных представлений, было естественным и необходимым способом подхода. Тем самым в сочетании с расчетливыми манипуляциями Кекконена была подготовлена основа для фин-ляндизации — той особой политической культуры, одним из характерных признаков которой было активное приспособление к советской идеологии и стремление использовать ее в своих целях для политической жизни своей страны.

Можно сказать, что возникла некая ортодоксия дружбы, сотрудничества и взаимопомощи, основными постулатами которой были следующие:

вся внешнеполитическая линия Финляндии в 1918— 44 гг. была ошибочной;

она основывалась на ошибочных предпосылках;

Россия считалась агрессивной;

Россия считалась заклятым врагом;

Россия считалась слабой;

пренебрегли возможностью пробуждения доверия;

много было шумихи по поводу независимости;

вызывали подозрения;

позволяли агрессивность в отношении соседа;

искали защиты у Запада;

считали культуру Финляндии форпостом;

хотели быть форпостом Запада;

не понимали популярности большевизма в России;

глупо презирали нищету России;

безосновательно ненавидели противника, хотя тот лишь осуществлял защиту своей легитимной безопасности;

сами допустили обострение ситуации, что привело к Зимней войне;

в 1941 г. напали целенаправленно с целью завоевания;

стремились захватить чужие территории без какого- либо права на это и не считаясь с мнением жителей;

были в союзе с Германией и поддерживали её террори стическую политику;

сражались на стороне стран оси против демократичес кой коалиции.

Заходя несколько дальше, но придерживаясь генеральной линии, утверждали следующее:

— в 1918г. велась не освободительная, а гражданская война против прогрессивных красных, которые поддерживали добрососедские отношения с советской Россией;

— Финляндия активно стремилась участвовать в попытках Запада свергнуть прогрессивную коммунистическую власть в России. На это была нацелена внешняя политика Финляндии, в том числе деятельность и шпионаж государственной полиции;

— 1930-е годы были десятилетием реакции и политическо го насилия, когда преследовалась всякая прогрессивность и ориентировались на Германию.

С точки зрения ревизионистов, русофобия, мобилизуя финский национализм против СССР, эксплуатировала следующие моменты:

миф о притеснении и о русификации Финляндии;

миф об агрессивном характере большевизма;

миф об освободительной войне Финляндии;

проецирование социальной фобии на русофобию;

агрессивная захватническая политика;

— общая реакционность (под предлогом культуртегерства);

— национализм;

— нацистское и ограниченное представление о самих себе как результат провинциализма;

— общий низкий уровень интеллекта.

Эти положения подтверждались такими значимыми фактами, которые не имели ничего общего с конкретной изучаемой историей, но которые от этого не теряли своей значимости. Например:

Зимняя война началась вопреки ожиданиям;

война-продолжение не была выиграна (вопреки очевид ности);

233

русский народ (так же как и многие другие народы СССР) сражался за Сталина;

промышленность СССР вопреки представлениям была мощной;

Финляндия не была оккупирована.

Прогнозы современности периода Кекконена:

— мирное сосуществование;

— обоюдно выгодная торговля;

улучшившаяся безопасность;

ergo1, все это должно было быть достигнуто в 1920-х или, самое позднее, в 1930-х гг.

В эту парадигму входили и естественным образом подпитывали ее следующие несостоятельные мифы, как, например:

— миф о вечной прогрессивноси и демократичности Рос сии - СССР;

миф об ориентации Финляндии на Германию;

миф о прогрессивном и справедливом характере крас ного восстания.

Парадигму дружбы, сотрудничества и взаимопомощи нельзя сводить только к Сталину и сталинизму и брать только их в качестве отправного момента при оценке истории Финляндии. 1918 год, пропасть между интеллигенцией и простым народом и многое другое также имели определенное значение в этой конструкции и даже были причастны к ее возникновению. Отношение к СССР, то есть отношение к Сталину, было, однако, тем стержнем, который поддерживал и до сих пор поддерживает эту конструкцию.

1 следовательно (лат.).

НАРОД ПОДНИМАЕТСЯ

Национальным романом Финляндии не зря считается эпопея Вяйно Линны «Здесь, под северной звездой». Без всякого сомнения, к ней следует приравнять его более ранний роман «Неизвестный солдат». Оба произведения являются живой классикой, которую уже многие поколения знают лучше, чем раньше знали катехизис. Это книги, которые любят и почитают и которые не залеживаются на прилавках.

Одно из центральных мест в произведениях Линны занимает трактовка истории, которая, вероятно, больше, чем все академические исследования, вместе взятые, повлияла на восприятие финским народом своего прошлого.

Как всегда, так и в этом случае восприятие истории людьми неполное. У него свое время и свой жизненный опыт.

Как рассказывал сам Линна, «Неизвестный солдат» возник как реакция на то — по его мнению «рунеберговское»1 — изображение истории и представление о финском народе, которые его собственному поколению навязывали сверху и которые выражало финское общественное мнение.

Произведения Линны, ревизовавшие прошлое, оказались как нельзя кстати для читателей. Их тиражи свидетельствуют о том, что они рассказывали о народе то, что он действительно хотел услышать.

Однако о самом существенном в истории Финляндии они рассказали немного. Можно даже сказать, что читателям кон-

1 Имеется в виду манера изображения войны в героическом идеализированном духе, свойственная шведоязычному национальному поэту Ю. Рунебергу.

235

ца 1990-х гг. они дали неверные, по существу, представления об изображаемом времени.

Романы Линны напоминают большие романы Льва Толстого, «Неизвестный солдат» во многом напоминает «Войну и мир». Там простой народ также наполнен благородством и человечностью и даже глубинной философией, которую представлял неграмотный мужик Платон Каратаев. Народ не имеет никакого отношения к представлениям господ, он живет собственной жизнью, которая не зависит от того, чем занимается, что говорит и думает элита. Фактически вся финская интеллигенция оказывается кучкой шутов, которая в своем самодовольстве считает себя лучше народа, которым она командует, на самом же деле она представляет собой лишь комичных марионеток. Настоящая же жизнь протекает скорее в хижинах и на сеновалах, чем в манерных господских салонах.

В «Неизвестном солдате» Линна, по его собственным словам, хотел дать финскому солдату голову, чего не сделал в свое время Рунеберг. Это значит, что офицеры — то есть финское командование — в романе Линны вовсе не были хозяевами ситуации. По мнению героев книги, финские маленкие боссы отправились на войну под музыку и разбили свои головы о карельские сосны. Народу же всегда было присуще чувство меры и справедливости, он был наделен мудростью, которой, к сожалению, не хватило, чтобы разрешить национальные политические проблемы, но которая все же не дала катастрофе разразиться в полной мере.

Отражение истории у Линны лишь немногим отличается от той смердяковской позиции в отношении интеллигенции, которую представляет Эрно Паасилинна. В соответствии с ней история Финляндии четко отражает бездарность господ, отсутствие свободы и угнетение народа. Роль элиты в истории такова, что она если не убивает, то тиранит. На более рафинированном уровне эту же тему можно найти и у очень популярного до сих пор Хейкки Юликангаса. Он представляет социально-историческую точку зрения, согласно которой классы ведут вечную борьбу, и низший класс с логической неизбежностью всегда проигрывает.

Как уже было сказано, парадигма Линны свое уже отжила и дает нынешнему поколению совершенно искаженное представление об отображаемом времени, особенно о его наиболее

236

важных элементах, таких, как финская интеллигенция и политическое руководство Финляндии.

Во время так называемой финляндизации на критику этих групп существовал самый настоящий политический заказ, можно даже сказать, тысячерублевая премия. В таком же духе действовала и левая волна, героями которой были представители той же социальной группы, что и у Линны. Финская политическая и культурная элита с точки зрения всемирно-исторического процесса всегда оказывалась по другую сторону баррикад с силами прогресса.

Действительно, Финляндии не везло с правителями, — могли со вздохом сказать многие умники из послевоенного поколения в 1970-е гг. и даже позднее, размышляя об отечественной истории. Вершины абсурда это утверждение достигло в так называемых тайстовских кругах, по мнению которых интеллигенция Финляндии, ее руководящие круги и даже сама страна с точки зрения всемирно-исторического развития и осуществления всеобщей правды и справедливости играли диаметрально противоположную роль, то есть всегда были орудием реакции. В тех же кругах можно было слышать и такой с точки зрения сталинистской логики вполне логичный вывод, что самое худшее из того, что произошло в истории Финляндии, — это то, что во время Зимней войны ее не присоединили к СССР. В 1970-х гг., как и в другое время, молодые интеллектуалы были до конца верны усвоенной ими логике. Во время перестройки и, по крайней мере, после нее многим молодым тайстовцам, поколение которых так же лидировало в тот период, как раньше АКС, стало ясно, что вся легенда о развитом социализме была большим мыльным пузырем. Одновременно стало ясно, что связь советского коммунизма с прогрессом всегда была, мягко говоря, весьма проблематичной. Тайстов-ская интеллигенция, которая любым способом стремилась осуществить в Финляндии большую трагедию, вынуждена была довольствоваться комедией. То, что в Финляндии все, как казалось, было неправильно и плохо, на самом деле было не прописной истиной, а лишь ложной перспективой. Жалующиеся на потемки в очередной раз не заметили, что находятся в своей собственной тени.

Однако «Неизвестный солдат» сразу после выхода в 1954 г. стал сенсацией, превратился в бестселлер и стал предметом бурных дискуссий, особенно в кругах интеллигенции и офицерства «от женщин-магистров до майоров». В этих кругах

237

считали, что «Неизвестный солдат» оклеветал действительную картину войны и втоптал в грязь идеалы. Считалось, что, кроме офицерства, опозорен был и финский солдат, который, согласно представлениям этого круга, вовсе не был матерящимся ворчуном. Такая роль подходила больше русским солдатам. Следует упомянуть, что ругательства и другие непристойности в печатном виде в то время были запрещены как в Финляндии, так и повсюду. Но, несмотря ни на что, эта книга, считавшаяся греховной, хорошо расходилась и шутливо была названа «Библией финского народа». Одним из центральных вопросов полемики был вопрос о том, правильно ли книга Линны отражает действительность. С точки зрения официальных кругов это было не так. Однако необычно большая популярность книги среди народа заставляет предполагать, что большинство читателей, а именно широкие слои населения, придерживались другого мнения. Снова и снова читатели говорили, что книга «правдива», и это значило, что она рассказывала о войне нечто значительное, чего не было в традиционной идеализированной истории. Прежде всего следует понять то, что роман Линны был «новым словом», которое представляло такие черты войны, которые ранее были сглажены: в рядах финской армии были также антигерои, которые нецензурно ругались, расстреливали пленных и своих, там некрасиво умирали, там пьянствовали и глумились над тем, что было свято.

Произведение Линны было прежде всего карнавализацией войны. И не случайно оно заканчивается словами «Какие плутишки». Плутишки оказались в настоящем аду, но там они — те, кто выжил, — вели себя умно и даже героически. Многие образы человека из народа, как, например, Антти Рокка, сильно идеализированы. Идеализация в этом случае означает то, что Рокка одновременно является и настоящим солдатом, и бунтарем против дисциплины, которую офицеры считали основой ведения войны.

В «Неизвестном солдате» рассуждения солдат и офицеров нигде даже не соприкасаются. Представления командования о действительности полностью изолированы от подлинной действительности.

Как Наполеон у Толстого, так и командование финской армии считает, что руководит войной, хотя в конечном итоге оно даже не имеет представления о том, что происходит.

Высшее военное и государственное руководство Финляндии выступает в романе Линны не иначе как в качестве далекого фонового фактора. Это все же не мешает ему предстать в ка-

238

честве негодного. Наши маленькие боссы в правительстве готовы были сесть в одни сани с Гитлером и разбили свои головы о карельские сосны. Они, по сути, тоже были клоунами хотя и не такими карикатурными, как подполковник Карьюла! который в приступе гнева застрелил лучшего солдата батальона. Символично, что лучшего солдата представлял отвратительный скотский тип Вириля. Однако Вириля все же является исключительным представителем солдатской среды. В целом же солдаты и низшее офицерство были симпатичными и, помимо всего прочего, были в состоянии прекрасно ориентироваться в ужасной обыденности войны.

Линна считал себя неким анти-Рунебергом, задачей которого была карнавализация этого идеализатора аристократии, в произведениях которого война часто представлялась делом чести из-за предоставляемых ею возможностей для героических поступков, на которые падали отблески славы. Линна же, по его признанию, хотел отнять славу у войны и отдать ее солдатам. Как показывает оценка читающей публики Финляндии, резонанс был большим, как и благодарность тех, на которых эта слава падала.

Произведения Линны являются гениальной литературой, но в то же время в высшей степени тенденциозной и привязанной к своему времени.

Без идеализации войны — а в наше время трудно найти в северной половине земного шара психически здорового человека, который бы идеализировал войну, — возможно серьезно критиковать произведение Линны как историографическое. Это ведь лишь карнавальная картинка, которая была предназначена быть репликой в послевоенной полемике, в которой актуальным было разрушение построений времен войны.

«Неизвестный солдат», таким образом, был первой серьезной трещиной в парадигме военного времени, с треском рухнувшей в 1960-х гг. В нем нецензурно выражающиеся простолюдины заняли то место, которое было предназначено правде, добру и красоте. Но это было проделано мастерски и показало, что идеалы так и не осуществились во время войны.

Однако «Неизвестный солдат», прочитанный в 1990-е годы, дает неправильную картину. Он не раскрывает существенных сторон действительности изображаемого им времени.

В Финляндии конца тысячелетия уже не имеют представлений о том, какова была картина войны Рунеберга, так что весь пафос «Неизвестного солдата» стал напрасным. Наряду с этим стало уже непонятным также то, что Рунеберг имел много

239

общего также и с этой войной. Об этом свидетельствует анекдот о том, что русские бомбят Порвоо, где жил военный преступник, антисоветский агитатор Рунеберг. «Прогрессивные» круги Финляндии, в общем-то, вполне заслуженно вцепились в Рунеберга, и Паасикиви должен был защищать поэта перед Ждановым, ссылаясь на балладу «Кульнев» и его симпатии к русским. Общеизвестно, что роль религии в военное время была совершенно иной, чем у разгильдяев Линны, из которых лишь Мякиля использует религиозный язык, и даже он это делает больше про себя.

XX век бросал и Финляндию из стороны в сторону. Для понимания этих больших перемен необходим социально-исторический подход, это же касается и картины повседневной истории и ее изменений, данной таким большим писателем, как Линна. Без Линны и Пяятало наше представление о жизненной среде индивидума низших общественных слоев было бы не таким цельным, но это лишь часть действительности.

События Второй мировой войны отбросили в тень проблему 1918г., решение которой по общему соглашению была отложено до лучших времен.

Беспристрастный анализ истории независимости Финляндии, при котором роль социал-демократов подверглась довольно основательной ревизии, в 1940-х гг. предпринял Юхани Па-асивирта. В 1950—60-х гг. основательно изучался весь процесс, в том числе и роль Германии, России и государств Антанты, социальный состав различных сторон, а также красный и белый террор. В 1970—80-х гг. анализировали еще и так называемый постактивизм1, роль русских в войне, значение классового и языкового фактора, представление разных сторон о характере войны, рождение Красной гвардии, военные действия, правление красных и т. д. Государство поддерживало эти исследования, особенно в отношении красных. Точка зрения красных популяризировалась в бесчисленных художественных произведениях, фильмах и т. д.

Можно с полным основанием сказать, что красная сторона была реабилитирована в годы левой гегемонии финской «куль-

1 Речь идет о небольшой ультраправой конспиративной группировке 1920-х гг., которая была недовольна демократической системой независимой Финляндии.

240

т^л1иел«с;х

турной революции»1 так основательно, насколько это вообще было возможно. В противоположность этому точка зрения белых, которая благодаря культурным преобразованиям без пояснений была несколько непонятна среднему финну, так и осталась без изменений. Даже исследователи иногда представляют войну белых в виде бессмысленной бойни, и еще и сейчас некоторые считают, что «правда» о 1918 годе заключается попросту в том, что тогда белые убивали красных.

Хейкки Юликангас сказал, что он написал свою книгу «Дорога на Тампере», чтобы «подвести черту под 1918 годом. Чтобы сделать это, надо сказать правду даже о том, о чем до сих пор предпочитали умалчивать. Надо снять груз с плеч белого солдата. Когда это будет сделано, высвободится огромное количество общественной энергии, направленой на сокрытие правды о 1918 годе, на надзор и контроль за гражданами, за исследованиями и за искусством».

Это, конечно, рекламные слова, которые мало кто воспримет всерьез, но это также и доказательство того, насколько живучи могут быть устаревшие исторические схемы в постоянно меняющемся мире.

В 1918 г. красных было убито все же намного больше, чем белых. Красные потерпели поражение в вооруженной борьбе, которая с их стороны была не войной, а восстанием.

Воставшие против демократии красные не заслуживают ореола прогрессивных героев и мучеников, хотя и проявляли в боях отвагу. Белые заслуживают не суда истории, а благодарности потомков за то, что они подавили это восстание.

Героями 1918 г. были не Гюллинги и Маннеры, а Маннер-гейм и его солдаты, а также Таннер, Тайнио и другие подобные им мелкобуржуазные реформисты. Восстание красных было не просто крайне легкомысленной игрой судьбой нации, в которой не соблюдались демократические правила игры, преступлением в прямом смысле этого слова. Нужно иметь мужество признать это и понять, что взявшиеся за меч от него и погибали чаще, чем представители законной власти.

Картина войны 1918 г. совершенно искажается, если утверждается, что она была популярна среди всего народа, и особенно среди торпарей.

1 Культурную революцию как в Финляндии, так и- во многих других западных странах можно отнести к середине 1960—1970-х гг. Она означала отказ от традиционных ценностей и победу множественности ценностей культуры и образа жизни.

241

Это касается также и описания войны в романе Линны «Здесь, под северной звездой». Над его восприятием тех событий довлеет старый вулканический образец, который следует признать несостоятельным.

Применение насилия было шагом, который большинство считало аморальным, что бы ни говорили агитаторы. Его закономерным следствием была месть, как бы к этому ни относилась социальная история, принижающая значение политической истории.

Трагедия 1918г. обсуждалась в Финляндии в 1960-х гг., и тогда в обсуждении приняли участие и те, кто не имел к ней никакого отношения. Однако то, что о ней заговорили, повлияло, в частности, на возникновение тайстовского движения1.

Отчитаться перед собой за 1918 г. было необходимо уже гораздо раньше. В 1939 г. финнов к этому принудили силой.

Иногда можно было услышать, что единодушие 1939 г. было не чудом, а чудом из чудес, если его рассматривать на фоне 1918г. Не желая банализировать чудеса в истории, следует все-таки отметить, что подчеркивание невероятности лишь доказывает, что ситуация изначально воспринималась неправильно. Ведь народ на самом деле не был таким расколотым, как считалось. Горечь по обе стороны баррикад 1918 г. — безусловно, следует помнить, что этой горечи и поводов для нее было очень много и на белой стороне, — в большинстве случаев не означала нелояльности стране. В Финляндии во время войны было очень мало русских агентов, так же как мало было немецких и английских агентов. Потенциальные Квислинги, конечно, были везде, но, не находя поддержки, они оставались в одиночестве.

Печальная, но по-своему героическая попытка тайстовского периода написать историю «сопротивления»2 в Финляндии была обречена на осмеяние. То же самое касается и попытки определить, каков был характер войны 1918 г., подсчитывая, кто в ней погиб и к каким слоям общества относились жертвы.

1 См. примечание на с. 220.

2 Имеется в виду произведение Калеви Сейлонена «Группа сопро тивления», в которой описывается борьба финских коммунистов во время войны против своей страны.

ФИНЛЯНДИЗАЦИЯ, ИЛИ ВТОРАЯ РЕСПУБЛИКА

«Финляндизация» — историографически интересное явление. Отношение как к самому понятию, так и к тому, что под ним подразумевается, очень быстро получило новые перспективы. Понятие использовалось во многих значениях, и не всегда было ясно, что под ним подразумевалось. Кроме того, его применение так тесно связано с собственной риторикой каждой эпохи, что понять его исторический смысл, особенно для молодого поколения, вероятно, довольно трудно. Сам вопрос о том, была ли Финляндия «финляндизирована», абсурден, но формально над ним все-таки следует поразмышлять.

Термин «финляндизация», так же как, например, «балка-низация», относится к тем терминам международной политики, которые даются данной стране извне, невзирая на ее реакцию. Это понятие появилось в Западной Европе в 1960-х гг. и очень широко использовалось в следующем десятилетии. В международной полемике его использовали чаще всего, когда говорили о той возможности, используя которую СССР мог бы влиять на европейскую политику, то есть «финляндизировать» ее. В таком смысле понятие «финляндизация», конечно, предполагало, что Финляндия воспринималась как марионетка СССР, что не делало ей чести. Если бы в подобной ситуации оказалась какая-нибудь из крупных европейских держав, то ее положение бы еще более позорным и опасным.

243

Те, кто говорили о «финляндизации», как правило, не очень интересовались самой Финляндией и ее проблемами. Правда, некоторые известные интеллектуалы, например Вальтер Лакер, посвятили «финляндизации» Финляндии ряд статей, а норвежец Йорвик написал об этом целую книгу. Зато в работе француза Алена Минца «Финский синдром» вообще ни слова не сказано о Финляндии. Финляндии была отведена сомнительная роль статиста, некого символа неопределенных и устрашающих симптомов.

Что же в действительности подразумевалось под «финлян-дизацией», или оно было бессодержательным ругательством?

Обобщая, можно сказать, что под этим словом подразумевалась зависимость от СССР. Согласно во многом удачной характеристике Вальтера Лакера, СССР имел в делах Финляндии право вето, и финны, считая его легитимным, стремились предвосхищать пожелания СССР. Лакер зашел так далеко, что отрицал независимость Финляндии «в любом допустимом» значении этого слова. Хотя Финляндия и не была сателлитом, она не была также и независимой, нейтральной, а представляла собой особую категорию.

Таким образом, на Западе под «финляндизацией» подразумевалась как основная внешнеполитическая линия Финляндии, так и связанная с ней политическая культура. В риторике Лакера такие ключевые понятия, как «независимость», получали совсем другое значение, чем это было в финском понимании. Лакер довольно зло заметил, что к «финляндизации» относится и такая черта, как непризнание самого факта ее существования.

Утверждения Лакера вызывали в Финляндии вполне понятное раздражение. Там «финляндизацию» считали бранным словом, которое использовали потому, что не понимали сути. По мнению финнов, Финляндия все-таки была независимой страной, и СССР не вмешивался в ее дела. Эта независимость сохранялась и даже увеличивалась благодаря государственной мудрости, которая воплощалась в такой схеме: чем больше к нам доверия на Востоке, тем более мы свободны действовать на Западе. Согласно этой риторике, искренняя доверительная политика Финляндии была тайным оружием финнов: у СССР просто-напросто не было никакой необходимости влезать в дела Финляндии, если он был уверен, что его интересы будут должным образом и в определенном объеме приниматься во внимание в ее политике. Речь шла об обоюдно выгодной ситуации, которая Финляндии приносила еще и прибыль в виде

244

-^чци.*, или вторая республика

процветающей торговли в то время, когда западная экономика корчились в муках кризиса.

Внешняя политика Финляндии была историей успеха. Такой ее видели и многие видные западные интеллектуалы. Например, Джордж Ф. Кеннан считал пееративную «финлянди-зацию» плохим названием для хорошей политики.

Ссылаясь на успехи нашей внешней политики, Кекконен пытался сделать из «финляндизации» почетное название для соглашательской политики в отношении СССР.

Слава, однако, не приходит тогда, когда ее зовут, и, к сожалению, это слово сохранило свой побочный привкус, хотя, например, главный редактор «Die Welt» объявил, что он отказывается от применения этого слова в своем журнале: Финляндию не хотели оскорбить, но «финляндизацию» не хотели ' рассматривать как заслугу.

Что же касается внешней политики Финляндии, то у финнов были причины для гордости. Ведь почти невероятно, что страна, которая до 1917 года 100 лет была частью Российской империи и трижды сражалась против вооруженных сил своего восточного соседа, сохранила независимость и общественную систему. На ее территории не было чужих вооруженных сил, в ее демократической системе и гражданских свободах не было такого, к чему можно было придраться даже по самым строгим западным меркам. Есть основания говорить, что современная демократия в Финляндии имела более сильные и прочные корни, чем где бы то ни было: в США были свои проблемы с гражданскими правами, в Англии всеобщее право голоса было более поздним явлением, во Франции были свои Виши и кризисы четвертой республики, в Швейцарии женщины только лишь недавно получили право голоса, а про Германию в этой связи не стоило даже говорить. Лишь скандинавские демократии, основанные на древней крестьянской свободе, можно было поставить рядом с Финляндией. Да и из них, если подумать, только Швецию.

Что же касается независимости страны, то можно было отметить, что соседям США также следовало принимать во внимание интересы ближайшей великой державы, а великие западные демократии намного активнее вмешвались в дела своих задворков, чем СССР в дела Финляндии. Именно своей разумной внешней политикой Финляндия обеспечила себе такую независимость, на которую вообще можно было надеяться, и в качестве дивидентов за это она получила маленькие

245

расходы на оборону и выгодную торговлю с соседом, у которого покупала сырье, продавая ему готовую продукцию.

Представления о том, что внешняя политика Финляндии основывалась на принуждении или устрашении, были безосновательны, опросы мнения неопровержимо свидетельствовали, что внешнеполитическое руководство пользовалось чрезвычайно большой популярностью у народа. Внешняя политика Финляндии действительно была политикой доверия и одновременно политикой всего народа.

Если Финляндия чем и платила за свои достижения, так это лишь воздержанием от антисоветских высказываний, как внутри страны, так и на международной арене. Это воздержание все же было, во всяком случае формально, добровольным. Никакой явной системы санкций не было, просто каждый привык обдумывать то, что говорил. Цена не казалась чрезмерной, если принимать во внимание, что позиция Финляндии не могли существенно повлиять на систему или действия соседа.

Если же рассматривать историю внешнеполитической линии Финляндии (линии Паасикиви — Кекконена), то в ее политической гениальности не могло быть никакого сомнения. В то время как СССР укреплял свою безопасность, превращая соседние страны в сателлиты, Финляндия сохранила свою политическую систему и все время расширяла свою сферу деятельности, вступив в Северный совет, в ООН и в качестве ассоциированного члена в ЕАСТ и даже заключила в 1970-х гг. торговое соглашение со странами Общего рынка.

Интересам безопасности СССР служил Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, который обязывал Финляндию защищать свою территорию, что независимая страна в любом случае и без того делала бы. Военная статья договора о взаимопомощи была связана с кризисной ситуацией, предотвращение которой на Севере, конечно, и так было в интересах Финляндии. Линия Пасикиви, ставшая краеугольным камнем внешней политики Финляндии в послевоенный период, была не проявлением минутного оппортунизма, а органическим продолжением старой политики времен автономии, возможно даже, «великой линии» во всей истории финской нации, которая наметилась уже в XVIII в. во время Аньяльского союза и Спренгпортена1. Если

1 Барон Г. М. Спренгпортен (1740—1819)— один из идеологов и руководителей маньяльских конфедератов, выступавших за независимость Финляндии, перешел на русскую службу, был советником Екатерины II и Александра I по финляндским делам, в 1808 г. стал первым генерал-губернатором Финляндии.

246

ч>инлян<)из(щия, или вторая республика

же учет интересов восточного соседа назвать «финляндизацией», то тогда «финляндизированными» были Снельман и Юрье-Кос-кинен1. Если «финляндизация» не была столь же почетной, как не считавшаяся с последствиями линия поп possumus2, которой поляки во все времена придерживались в отношении России, то во всяком случае ее последствия для финского государства и нации были намного более счастливыми тогда, когда ей следовали.

Если рассматривать послевоенное время с точки зрения современного знания, например, в свете документов Жданова, то ясно, что Финляндия после окончания войны действительно находилась на дне пропасти. Для того чтобы выбраться оттуда, судя по всему, была лишь одна-единственная тесная щель, по которой можно было выбираться ползком, а не рывком.

Ясно, что советское руководство считало, что социализм победит и в Финляндии, как у других ближних соседей. Но не в его интересах все же было использовать для этого силу, так как другие способы казались более выгодными.

Поскольку Красная Армия весной 1944 г. не попала в Финляндию, то «демократизацию» страны следовало осуществлять без нее, и важно было, чтобы финны сделали это сами, чтобы борьба против социализма не приобрела финско-националист-скую и антирусскую окраску. Это стремление нейтрализовать национальные предубеждения имело старые ленинские корни, и Жданов в годы работы Контрольной комиссии очень строго придерживался этой линии. Финляндию пытались завоевать таким же способом, какой Ленин собирался применить в момент признания ее независимости. СССР имел большой опыт того, как упорно финское общество следует своей национальной линии в противостоянии СССР. Будучи уже на пенсии, Молотов говорил писателю Феликсу Чуеву: «Финляндию пощадили как! Умно поступили, что не присоединили к себе. Имели бы рану постоянную. Не из самой Финляндии — эта рана давала бы повод что-то иметь против советской власти... Там ведь люди очень упорны, очень упорны».

Там произвол был бы очень опасен. Надо было победить другими методами. Линия фронта теперь проходила внутри финского общества: между социал-демократией и «народной демократией». От прочности общества, его морали и институтов зависела судьба общественной системы страны.

1 Ю. В. Снельман (1806—1881) и Ю. С. Юрье-Коскинен (1830— 1903) — идеологи фенноманского движения.

2 не можем (лат.) — форма решительного отказа.

247

Линия Паасикиви означала безусловное принятие во внимание интересов СССР во внешней политике страны. Следовало считаться с тем фактом, что в конфликте между великими державами Финляндии выступить против СССР означало оказаться между молотом и наковальней. Это был выбор не в пользу коммунизма, а в пользу Финляндии. В этом смысле было совершенно все равно, была ли Россия царской или коммунистической: системы менялись, но геополитические интересы оставались прежними.

В то же время, когда Финляндия во времена Паасикиви учитывала внешнеполитические интересы СССР, в стране велась яростная внутриполитическая антикоммунистическая борьба, и в этой связи особенно в период левого социал-демократического правительства Фагерхольма (1948—1950) даже сам президент на какое-то время попал под огонь критики СССР. Внутренняя политика Финляндии, по мнению Паасикиви, была делом Финляндии, и внутриполитическим суверенитетом страны нельзя было торговать.

Правда, Паасикиви предупреждал, чтобы русских зря не раздражали, и осуждал всяческие демонстрации как ненужные и опасные. Его линией была классическая реальная политика, хотя он по своему складу был моралистом. Однако политика, по его мнению, была искусством, и слепая принципиальная политика могла обернуться против своих же собственных целей.

Если же под «финляндизацией» подразумевается не собственно внешнеполитическая доктрина Финляндии, которой безукоризненно и разумно должна следовать маленькая страна, а явления, сопутствующие этой политике, которые привели к утверждению целесообразности в качестве единственной достойной моральной цели и к отрицанию абсолютного морального мерила в политике, то можно отметить, что перелом в этом отношении произошел в период Кекконена. Парадоксально, что внешнеполитическая линия Финляндии развивалась так, что она стала принимать черты ортодоксальной церкви: разумные идеи и удачные политические ходы теряли гибкость и превращались в догмы, история прочитывалась задом наперед в свете нового Евангелия, целесообразность считалась моралью, другие мнения считались преступлениями или глупостью.

По-моему, «финляндизацию» как отрицательное явление можно считать политической культурой периода правления Кекконена, в которой отношения с СССР стали главным средством власти. Этих «доверительных» отношений стремились достичь разными путями, и возникла собственная традиция,

248

•""ыыноизация, или вторая республика

при которой считавшееся основой национальных интересов доверие тоталитарного государства возвели в абсолютную ценность. Эта политическая культура через средства массовой информации влияла на восприятие как современного положения, так и истории Финляндии. Борьба на политической арене нередко сопровождалась соперничеством за дружбу и доверие восточного соседа.

Одной из особенностей политической культуры «финлян-дизации» была слабость или полное отсутствие оппозиции. Во внешней политике не могло быть даже мысли о возможности отклонения от «общей линии», и подозреваемые в этом демо-низировались. В период президентства Паасикиви внутриполитическая платформа была довольно пестрой, но внешняя политика еще не стала решающим политическим ударным оружием. Особенно избегал такой политики президент. В период Кекконена ситуация изменилась. Решающими событиями в этом отношении были «Ночные заморозки» 1958—59 гг. и «Нотный кризис» 1961—62 гг.1

В результате этих кризисов личное положение Кекконена в качестве доверенного лица Москвы укрепилось, и одновременно был получен наглядный урок того, что Москва имеет право вето на решения правительства и президента Финляндии. Согласно высказыванию Никиты Хрущева, Финляндия, конечно, была вольна поступать во внутренних делах так, как хотела, но и у Советского Союза была свобода реагировать на это соответствующим образом. В связи с «Нотным кризисом» глава соседней страны оценил Кекконена как надежного друга, а его противников назвал ненадежными. Эта же оценка касалась и сторонников кандидатов в президенты. В эти годы политическая элита выучила правила игры, главным из которых было заслужить доверие соседа первым.

1 «Ночные заморозки» — кризис в отношениях между СССР и Финляндией в 1958—59 гг. Демонстрируя недовольство правительством К. А. Фагерхольма, сформированным вопреки пожеланиям Кремля, Москва прервала торговые переговоры и отозвала своего посла из Хельсинки. Кризис закончился отставкой правительства Фагерхольма.

«Нотный кризис» — перед президентскими выборами 1962г. Н. С. Хрущев направил У. К. Кекконену ноту с предложением более тесного военного сотрудничества. От требования отказались, когда соперник Кекконена на выборах снял свою кандидатуру.

249

Во время «Нотного кризиса» Кекконен проявил себя как суверенный мастер внешней политики, и социал-демократическая партия, которая, объединившись с коалиционной, пыталась сместить его с поста, вынуждена была уступить. За это в 1966 г. социал-демократы вошли в правительство. В 1968 г. коалиционная партия еще осмелилась выставить своего кандидата в президенты, но в 1970-х гг. все значительные партии уже соревновались в поддержке личности Кекконена.

Одной из особенностей политической культуры «финлян-дизации» было частое общение с официальными представителями СССР. Согласно так называемой русской «домашней системе», у всех известных политиков и у некоторых других функционеров в советском посольстве на Техтанкату были свои доверенные лица. По воспоминаниям работников КГБ, этот институт был старой традицией и частично уходил корнями в 1930-е гг. Делами социалистических партий, то есть коммунистов и социал-демократов, занимался международный отдел ЦК КПСС, а буржуазными партиями — КГБ. Посол, как правило, занимался чисто государственными контактами, хотя в некоторых случаях его интересы простирались значительно дальше.

По мнению бывшего работника ЦК КПСС Анатолия Смирнова, этот отдел управлял всей Финляндией, которую и без того почти считали одной из республик СССР и которую заставляли плясать под дудку Кремля.

Эта оценка, конечно, явно преувеличена, как и мнение Ханну Рауткаллио, который считал, что в качестве президента Кекконен представлял «интересы советской власти», забивая мяч в свои ворота.

То, что это не соответствовало действительности, совершенно понятно уже в свете подсчета голов. Финляндия никоим образом не была советской республикой. КПСС, правда, пользовалась значительным влиянием в Финляндии через систему «домашних русских», она финансировала некоторые газеты и партии, начиная от «Paivan Sanomat»1 до «Tiedonantaja»2. Публикуемые ею статьи были прямым вмешательством в политику Финляндии. Однако окончательное решение всегда оставалось за финнами. Основная идея Кекконена была далеко идущей: фин-

1 «Paivan Sanomat» — орган социал-демократической оппози ции — социал-демократического союза рабочих и мелких земледель цев как самостоятельной партии.

2 Орган левого, промосковски настроенного крыла КПФ.

250

\^иплянаизация, или вторая республ1

ны могли себе позволить вести переговоры, когда они добровольно делали то, что было в интересах СССР, и тогда они имели возможность отстаивать свою точку в менее существенных делах. Прямое вмешательство СССР, особенно официальное, в первую очередь могло навредить ему самому. Но в яростной борьбе за место под солнцем доверия финские политики создали политическую культуру «финляндизации». Они сделали это сами. Во многом, например в переоценке истории и в дискриминации «антисоветизма», они сделали больше, чем смог бы сделать сосед. Для СССР Финляндия была витриной, которую надо было содержать в хорошем состоянии. Она могла стать примером для других. Кроме того, внешнеполитическая «финляндизация» Западной Европы казалась многообещающей, во всяком случае в угрожающих картинах местной оппозиции в Западной Германии в 1970-х гг.

СССР, таким образом, прямо не вмешивался в дела Финляндии, «финляндизация», по сути дела, была домашним продуктом.

Может быть, в игре в кошки-мышки Финляндия выступала в роли Джери, который издевался над большим Томом, как предположил Юрий Дерябин1, который непосредственно наблюдал за развитием событий.

Возможно, следует сказать, что в период «финляндизации» отношения между Финляндией и СССР с точки зрения их взаимных интересов были очень удачными во многих отношениях. Финляндия понесла, главным образом, лишь моральный ущерб, но и в этом финны были виновны сами, их никто к этому не принуждал. В так называемых «Письмах с мельницы»1, опубликованных в президентский период Кекконена — что само по себе уникально, — обращает на себя внимание, как Кекконен болезненно реагировал на то, что его патриотизм подвергся сомнению.

Вполне вероятно, что речь шла о неприятии того, что свидетельствовало о том, что его политика действительно была разрушением души финского народа. Следует, однако, считать вероятным, пока не будет доказано обратное, что Кекконен верил в то, что его политическая деятельность была во благо отечества.

1 Юрий Дерябин — советский политический функционер, кото рый в 1970—80-х гг. под псевдонимом Юрий Комиссаров написал не сколько книг о Финляндии. В 1990-х гг. был послом в Финляндии.

2 Опубликованное в 1970-х гг. собрание писем Кекконена с откро венной критикой адресатов.

гл

Возможно, он действовал искренне даже тогда, когда вмешивался в историографию, возлагая вину за финско-советские войны на Финляндию и возвеличивая Ленина за признание независимости Финляндии.

Одним из наиболее значительных сопутствующих явлений политической культуры «финляндизации» было такое представление об истории Финляндии, которое, особенно на популярном уровне, стало незаметно согласовываться с официальной советской точкой зрения. С этим было связано представление об СССР как о процветающей великой державе, которую не следовало критиковать и система которой основывалась на глубоко демократичном характере.

Этот взгляд на историю не был, конечно, личным достижением Кекконена, во всех своих составляющих он не был даже чисто финским явлением. Послевоенное поколение, которое во всем западном мире переживало леворадикальное пробуждение, повсюду стремилось абстрагироваться от истории и рассматривать прошлое с радикальных, так называемых «безкор-невых» позиций. То, что в Финляндии к этому добавилось еще отождествление с легитимными интересами бывшего врага и уничижение собственной истории, в той или иной степени было логичным, так же как маоизм во Франции или терроризм в Германии.

Со времен «финляндизации» Финляндия все еще считается лучшим знатоком России. Для этого, конечно, есть определенные основания. Финляндия занимала одно из первых мест во внешней торговле СССР с капиталистическими странами. Сотни и тысячи финнов работали на строительных объектах СССР, было много и других контактов. Считалось, что финны знали, как следует вести себя с русскими, и благодаря этому знанию они добивались успеха.

В то же время академическое изучение СССР было в Финляндии очень незначительным, и на финском языке практически не издавалась никакая западная научная литература о восточном соседе. Лишь несколько маленьких издательств героически издавали памфлеты и другую литературу, доверие к которой в тогдашней информационной системе Финляндии приближалось к нулевой отметке.

Настоящей революцией среди существующей критической литературы было издание на финском языке «Архипелага ГУ-ЛАГа» Солженицына — вероятно, самого значительного произведения XX века. Это сопровождалось тем, что политики стремились препятствовать изданию, и произведение было напеча-

252

ляниизация, или вторая республика

тано за пределами Финляндии. Зато, например, классическая «История России» Николая Рязановского так и не была издана, хотя была уже не только переведена на финский язык, но и набрана.

Издатели, так же как и газетчики, усвоили истину: лучше не писать об СССР ничего, чем писать такое, что не одобрит сосед.

Со стороны старшего поколения в самоцензуре присутствовали, вероятно, элементы истинного соглашательства: картина Финляндии и СССР времен войны и того, за что в этих войнах сражались, была все еще свежа в памяти, но печальные дела прошлого без надобности ворошить не хотелось. В молодежной среде ситуация была другой. В атмосфере «финлянди-зации» для нее открылся радикальный, то есть «безкорневой», внеисторический взгляд на недавнее прошлое. Этому способствовал царивший в культурной элите настоящий культ СССР, сопровождавшийся национальным самобичеванием. Антисоветизм считался моральным грехом, и его отождествляли с русофобией и правым экстремизмом. Возникла новая политическая культура, корректность которой предполагала, что определенные вещи вообще не подлежат критике и обсуждению, чтобы не подвергнуть опасности великое общее дело.

Принимая во внимание близость Финляндии к СССР и многочисленность практических контактов с ним, кажется почти невероятным существование в молодежной культурной среде такого явления, как «тайстовство». Его, конечно, нельзя отождествлять с «финляндизацией», но можно предположить, что внешнеполитическая линия Финляндии, политическая культура, образовавшаяся вокруг нее, волна левого радикализма, сотрясавшая все страны Запада, — все это вместе создало основу для этой особенности финской культуры 1970-х гг., которую по ее значимости можно сравнить с движением АКС 1920-30-х гг.

Однако у молодежных движений есть своя история, и в конце 1970-х гг. во всем западном мире начался откат от радикализма предшествующего периода. На это повлияли трудности реального социализма в разных странах от Польши до Дальнего Востока, афганская война и диссидентское движение в СССР.

Пародоксально, что критика «реального социализма» в Финляндии началась в кругах неортодоксальных левых радикалов. Это объясняется тем, что у маленьких левацких групп в политике не было никаких авторитетных позиций, которые

253

они могли потерять. Определенную отдаленность от КПСС все это время сохранял СКДЛ-ДСНФ1, несмотря на постоянные упреки со стороны братской партии. Постепенно всеобщая вера в советскую систему настолько ослабла, что радикальная молодежь перестала ею интересоваться.

С началом перестройки в середине 1980-х гг. «тайстовство» растаяло, как майский снег, и одновременно стало заметно, что политическая атмосфера в целом тоже изменилась.

Вероятно, одним из главных факторов изменения политической атмосферы была личность президента Койвисто.

На президентских выборах 1982 г. ставленником СССР был Ахти Карьялайнен2, о чем совершенно беззастенчиво было заявлено в одной из статей «Правды». Однако это не только не помогло, а скорее воспрепятствовало Карьялайнену попасть даже в кандидаты. Президентские выборы проходили в условиях чрезвычайной гражданской активности, что объяснялось тем, что при единогласном голосовании за Койвисто политики не могут протолкнуть черную лошадку (Карьялайнена).

Как президент, Койвисто коренным образом повлиял на политическую культуру тем, что не выставлял себя на первый план. Когда в период Кекконена президент пользовался властью преимущественно единолично, то Койвисто стремился уважать решения других органов и воздерживаться от политики диктата. Он не хотел также, подобно предшественнику, управлять внутренней политикой внешнеполитическими средствами. Сокрушительным нововведением периода Койвисто был приход в правительство бывших внешнеполитических жупелов — коалиционной и сельской3 партий. Этот явление,

1 СКДЛ—ДСНФ — Демократический союз народа Финляндии — политическое объединение социалистов, соцал-демократов и комму нистов. Был создан после войны как завуалированная коммунисти ческая организация. К концу 1960-х гг. стал влиятельной политичес кой силой.

2 Ахти Карьялайнен — политик, представляющий Аграрный со юз — партию центра, неоднократный премьер-министр и министр иностранных дел, директор Банка Финляндии. Пользовался довери ем СССР, известно также, что в 1970-х гг. у него были проблемы с алкоголизмом.

3 Коалиционная партия — умеренная правая партия. СПФ - сельская партия Финляндии — популистская партия бедного народа, которая получила поддержку, особенно после войны, со стороны бывших фронтовиков, основавших свои маленькие усадьбы и среди эвакуированных из Карелии.

254

^иплянии^сщия, или вторая республика

предпосылки для которого частично созрели также и в Москве, доказывало, что правление средствами внешнеполитической дискриминации закончилось. Койвисто часто публично высказывался также по поводу истории Финляндии, при этом можно было заметить, что роль Ленина в качестве великого деятеля финской истории померкла и отношение к финским войнам изменилось. Круг замкнулся, когда Койвисто (старый фронтовик и хороший знаток истории) в конце своего второго срока президентства заявил, что политика Финляндии в военные годы была правильной.

Но прежде чем это случилось, политическая культура «фин-ляндизации» в конце 1980-х гг. медленно засыхала. По мере того, как СССР, где царил безудержный культ самовосхваления «развитого социализма», в годы перестройки начал переходить к самобичеванию, в Финляндии стало намного труднее называть кого-либо антисоветским и таким образом убирать с политической арены. Это стало совсем невозможным, когда в конце 1991 г. СССР исчез с карты мира.

Что же касается политической культуры «финляндизации» в целом, то можно сказать, что ее расцвет приходится на 1980-е гг., и вторая половина 1960-х гг. была еще предварительным этапом, а первый президентский срок Койвисто приходился на последующий период. Избрание Койвисто на второй срок произошло уже в условиях новой политической культуры, и к концу его президентства от «финляндизации» остались лишь воспоминания. Она стала историческим явлением, объяснение которого для старшего поколения было вызовом, а разъяснение ее смысла молодому поколению часто казалось почти невозможным, а иностранцам абсолютно невозможным.

Так что понимать все исторические явления следовало бы так, чтобы из них можно было извлечь уроки.

ПУТЬ К СТАЛИНИЗМУ

В 1953 г. Сталин был на вершине славы. На то были причины. Он решительным образом повлиял на достижение победы в самой нелегкой войне в мировую историю, и было совершенно понятно, почему ему было присвоено звание генералиссимуса, которое раньше имели лишь двое русских, в том числе и непобедимый Суворов. К концу жизни он был руководителем великой ядерной державы, а в сфере внешней политики он был лидером так называемого «Восточного блока», в который входило почти полмира. В нем царило такое же единство и гармония, как в советском обществе, иначе говоря, он подчинялся воле одного диктатора, и эта была воля Сталина.

Сам Сталин говорил, что социализм вступил в новую фазу, так как он вышел за рамки одной страны. Это означало новый решительный шаг на пути преобразования всего мира, который ожидала такая же революция против эксплуататорского класса, какая произошла в России.

Мир стал двухполярным, и хотя Александр I довел свои войска до Парижа, Россия тогда не приобрела такого всемирного значения, какое она получила при Сталине.

С другой стороны, победа как в 1815г., так и в 1945 г. дорого обошлись победителю. В обоих случаях она дала основания к самолюбованию и дистанционированию от Запада. Считалось, что ни в Европе, ни в Америке уже нечему было учиться. Последствия такого самодовольства проявилось как

256

Путь к сталинизму

в конце 1850-х гг. в Крымской войне, как и в новой холодной войне 1980-х гг.1.

Для последних лет Сталина было характерно помпезное возвеличивание и славословие. Творческое мышление подменялось изучением трудов вождя, и каждое его слово воспринималось как знак Божий.

Новая волна террора обрушилась не на классовых врагов, а на так называемые «наказанные народы», к которым относились народы Кавказа, калмыки, немцы Поволжья и крымские татары, которые вынуждены были обживать пустыни Казахстана. Финнов, конечно же, по известным причинам как народ никуда не переселяли, но зато как эвакуированные в Финляндию ингерманландские возвращенцы, так и бывшие в Финляндии военнопленные оказались в лагерях. Помимо политзаключенных, в СССР теперь были миллионы пленных немцев и несколько тысяч пленных финнов. Наказали также собственных военнопленных, так как Сталин заявил, что нет пленных, а есть только предатели.

Сталин умер в тот момент, когда он, вероятно, хотел начать новые чистки. Новые тяготы обрушились на деревню, что в некоторых районах стало причиной голода.

Однако смерть вождя вызвала невиданную волну скорби, которая в психологическом плане была очень интересна. Как известно, убийца, который убивает одного человека, вызывает отвращение и ненависть, который убивает сто человек, вызывает восхищение, а который убивает миллионы, заставляет народ плакать от радости и возбуждения, не говоря уже об интеллектуалах.

Как бы то ни было, вскоре после смерти Сталина с культом было покончено. Издание собрания сочинений вождя было прекращено на 13-м томе, и политзаключенных стали выпускать из лагерей и тюрем. Новое руководство, казалось, сидело на двух стульях, одновременно и одобряя, и отрицая культ Сталина.

Лишь в 1956 г. началась так называемая десталинизация. XX съезд КПСС принял постановление «О преодолении культа личности и его последствий». Уже само название говорило само за себя. В нем, как и в соответствующем документе ЦК,

1 Термин часто использовался для обозначения похолодания в отношениях между Востоком и Западом, начавшегося с войны в Афганистане конца 1970-х гг. и проявлявшегося в виде гонки вооружений и пропагандистской войне.

подчеркивалось, что партия никогда не сходила с правильного пути. Генеральная линия партии всегда была правильной и будет такой впредь. Партия так же непогрешима, как папа римский. «Ошибки» допускали отдельные личности, что объяснялось тем, что достижения социализма стали соединять с личностью Сталина, хотя на самом деле заслуги принадлежали партии. На это повлияли также некоторые субъективные факторы, которые непосредственно были связаны с личностью Сталина.

Так называемая «десталинизация» не затронула основ сталинской системы. Согласно ей, «ликвидация эксплуататорских классов» была действительно необходимой и правильной мерой. Новое и совершенное социалистическое общество смогли построить уже к 1936 г. Внешняя политика СССР всегда была правильной, отражавшей объективные интересы всех трудящихся мира и т. д. Естественно, что сталинская конституция

1936 г. до 1977 г. сохранилась без изменений. «Десталинизация» продолжилась на XXII съезде КПСС в

1962 г., когда Хрущев в так называемом «секретном докладе» раскрыл некоторые сведения о том, в каких огромных количествах Сталин уничтожал верных коммунистов. Это, естественно, было непростительной «ошибкой», и тело Сталина вынесли из Мавзолея. Для затуманивания истинной роли Сталина начали усиленно раздувать культ Ленина, что в свое время начал Сталин. Однако любому критическому наблюдателю было ясно, что советская система была прежде всего делом рук Сталина, точно так же как было ясно, что ее ближайшая история была диктатурой Сталина. Толкование истории по «Краткому курсу» сохранялось, по сути дела, до самой перестройки. Важнейшим отличием было то, что имя Сталина было почти совсем забыто, хотя его заслуги и превозносились.

После падения Хрущева власть вскоре перешла к Брежневу и его ближайшему окружению, которое относилось к поколению 1937 г. Эта когорта получила образование в советское время и сделала карьеру во время бурных лет первой пятилетки и коллективизации. В 1937 г. она сменила своих начальников, которые стали жертвами чисток. В целом новые властители активно участвовали в критической кампании весны

1937 г., предполагавшей чистки и ликвидации. Основу их ми ровоззрения составлял «Краткий курс», и они воевали с име нем Сталина. Его представители заполнили ЦК и Политбюро и ушли из власти на пенсию или в могилу лишь в конце 1970—80-х гг. В эту когорту входили как Суслов и Пономарев,

OSfi

Путь к сталинизму

так и другие идеологи, мышление которых не изменилось с тех пор, когда Сталин в 1930-х гг. написал «Вопросы ленинизма». В этом не было ничего странного, так как марксизм-ленинизм предполагал, что истина в основном уже известна.

Брежневское поколение испытывало явный интерес к сталинизму, которому они были всем обязаны и в создании которого они участвовали. Вернуть славу и честь Сталину хотели начать в 1969 г. к его 90-летию. Но от этого пришлось отказаться из-за реакции в «братских странах». Однако без особого ажиотажа наследие Сталина все-таки сохраняли. В действительности Сталин и то, что он представлял, было очень популярно, хотя его имя и нельзя было прямо упоминать. С точки зрения диалектики в этом не было проблемы, так как она предполагала единство противоположностей, однако с точки зрения нормального человека ситуация была шизофреничной.

Кимо Рентола сравнивал наследие сталинского террора в КПФ с инцестом. Это была грязная тайна внутри семейного круга, о которой знали, но о которой нельзя было говорить.

Коммунизм часто сравнивают с религией, и это сравнение во многом справедливо. Для великого дела можно пожертвовать всем, не теряя веры и не спрашивая о численности жертв.

И тем ужаснее был момент осознания того, что все на самом деле было совсем другим, чем казалось. Героизм оборачивался преступлением, величие трагикомедией, а идейность легковерием.

Как уже говорилось, Сталин высоко ценил веру. В «штабе» партии не было места «маловерам». Подобные моменты искушения, сомнения, как известно, были присущи всем верующим, святым и даже самому Христу. Правомочность коммунизма в конечном итоге носила потусторонний характер: коммунистического общества еще нет, но в будущем оно будет построено, и именно благодаря этому все жертвы оправданны, и ни одна из них не будет слишком велика.

Согласно этой логике, тайстовская молодежь пренебрегала жертвами сталинизма и даже не очень интересовалась ими, ведь они относились к прошлому, а сейчас локомотив социализма был на пути к будущему.

Несмотря на величие цели, и самых верных сталинистов иногда посещали сомнения.

Тойво Антикайнен, вернувшись после Зимней войны в СССР, удивлялся тому, что там происходило: офицеры щеголяли в форме, в Стране Советов появились классовые разли-

940

чия. Однако самым странным было то, что ряды его друзей поредели. Получивший международную известность во время судебного процесса «северный Димитров» пытался понять, в чем дело, но вскоре погиб в авиакатастрофе.

Даже Маури Рюомя, который, вероятно, лучше других известных финнов отвечал сталинистским критериям, в 1941 г. написал письмо, в котором отрекся от политики Москвы. Однако очень скоро он вернулся в ряды верных сталинистов.

Инкери Лехтинен, которая в годы террора потеряла отца и двух мужей и, как принято было, вынуждена была отречься от них, хотела выйти из партии, когда из Москвы пришло известие об осуждении ошибок Сталина. Ее считали благочестивой, как монахиню, и напрасно было предполагать, чтобы она цинично осудила своих близких. Миллионы людей в СССР были вынужены отрекаться от своих близких, и трудно сказать, с каким настроением это делалось. Иногда мотивы, очевидно, были такими же, как у военнопленных: в силу необходимости можно было сказать что-то, чтобы сохранить жизнь.

В целом в кругах КПФ очень не хотели говорить о сталинских чистках. Нетрудно догадаться, что во многих случаях это было обусловлено тем, что они сами сложили оружие перед партией и осудили товарищей либо перед их ликвидацией, либо после.

Как отметил Кимо Рентола, вопрос о терроре в КПФ принял гигантские размеры. Жертв было не несколько дюжин, а тысячи, и среди них все имели знакомых или родственников.

В 1960-х гг. в руководстве КПФ власть ушла из рук сталинистов, но после этого они организовали партию в партии в духе подлинного ленинизма. Неудивительно, что они постоянно пользовались поддержкой Москвы. Ведь сталинистское крыло построило свое существование на верности, интересы Москвы, то есть «магическая» генеральная линия, были для него тем же самым, что и свои, а также интересы всего прогрессивного человечества. Этим людям не надо было предавать страну, они верили, что, служа Москве, они наилучшим образом служат ей. Такая великая вера в гармонию национальных интересов разных стран позднее проявилась разве что среди сторонников ЕС.

Сталинисты состарились в 1960-х гг., и в «Helsingin Sanomat» была опубликована карикатура на революционеров в «инвалидных колясках», которые могли попасть на баррикады, если бы их туда подняли. Но в конце 1960-х — начале 1970-х гг. в партию пришло много молодежи, которая нашла

260

Путь к сталинизму

духовное пристанище именно в сталинистском крыле партии, которое до сих пор не согласилось отчитаться о сталинизме.

Брежневский СССР в значительной степени основывался на сталинистской идеологии, которую он облекал в одежды ленинизма. Слово «сталинизм» не было в употреблении, и официально говорилось, что такого «изма» и быть не могло, существовал лишь научный социализм и его реальное воплощение. Это был один из способов сказать, что в ленинизме речь шла именно о сталинизме.

В Финляндии интеллигенция вначале была довольно наивной или, если сказать прямо, — вульгарной. Рауно Сетяля в 1970 г. опубликовал произведение «Исповедь неосталиниста». Сам он хорошо знал дело, и его произведение превозносилось в соседней стране без упоминания названия, которое считалось ошибочным.

Брежневизм, как было сказано, был настоящим постсталинизмом, который отличался от своего прообраза прежде всего масштабом применения открытого насилия. Это можно объяснить структурным насилием, которое делало невозможным настоящую гражданскую активность. В атомизированном обществе у личности не было никаких возможностей против тоталитарного государства.

Реальный социализм, конечно, в определенный период пользовался у народа довольно значительной популярностью. Так, казалось, обстояло дело в начале 1960-х гг. Популярность, вероятно, могла основываться на описанном Александром Зиновьевым факте, что социалистическая система тогда предлагала легкую и надежную жизнь почти всем. Роскоши не было, но нормально существовать можно было, почти ничего для этого не делая. По мнению Зиновьева, для простого человека это было почти райским существованием, которое давало возможность реализовывать самого себя, не утруждая никаких своих способностей. Некоторые представители интеллигенции начали критиковать систему в середине 1960-х гг., выступая тогда еще за «подлинный социализм» и против искажений «реального» социализма. Имеющиеся материалы показывают, что вера широких слоев народа в будущее реального социализма серьезно пошатнулась лишь в середине 1970-х гг. из-за продовольственного кризиса.

Брежневское общество было однообразно серым. В нем вряд ли можно было найти что-нибудь красочное, кроме пышных военных парадов, если можно считать их таковыми. Печать

261

была заполнена восторженными эпитетами и превосходными степенями, которые функционеры использовали со всей изобретательностью для самовосхваления, но будни были однообразными и унылыми, как их ни восхваляли.

В начале 1970-х гг. в Финляндии случилось почти невероятное: студенты стали лавинообразно поддерживать постсталинистский брежневизм. Они нашли в нем источник света и воодушевления и в эйфории бросились вместе с коммунистами безоглядно поддерживать линию Москвы и в качестве лозунга взяли слова Куусинена начала 1920-х гг. Тогда он сказал, что «безоговорочная поддержкам СССР является критерием каждого настоящего коммуниста».

Возведение некритичности на пьедестал не могло не напоминать девиза, написанного на ремне эсэсовцев Unsere Ehre heisst Treue («Вера — наша честь»).

Что могло стать причиной такой некритичной лавинообразной популярности, которая вскоре перевернула как сознание студенческих кругов, так и всю культурную жизнь Финляндии? Может быть, в реальном социализме наступил значительный прогресс? Может, были предложены новые общественные инновации или произошли удивительные экономические чудеса? Может, социалистический лагерь показал свое превосходство в устройстве межгосударственных отношений?

Ничего подобного не произошло. Произошло, скорее, обратное. Выдвинутая в 1961 г. программа строительства коммунизма потерпела явное фиаско, и о том, чтобы обогнать Америку в чем-либо, кроме производства вооружения и некоторых видов сырья, а также в некоторых отраслях тяжелой промышленности, не говорилось больше ничего. «Социалистический лагерь» был расколот: на советско-китайской границе стреляли и боялись полномасштаных военных действий. Чехословакия оставалась в социалистическом лагере лишь с помощью танков. Интеллигенция в СССР вообще относилась к социализму, в том числе советскому, критически. В начале 1970-х гг. невозможно было представить советского человека, которого бы уважали в интеллигентских кругах и который бы одновременно был фанатичным приверженцем генеральной линии партии и готов был подписаться подо всем, что исходило со Старой площади. Ирония состоит в том, что в Финляндии в середине 1970-х гг. таких людей были тысячи, и в культурных кругах легко было прослыть умным человеком, цитируя речи Брежнева или передовицы «Правды», которые, благодаря газете «Tiedonantaja», можно было читать на фин-

262

Путь к сталинизму

ском языке. Для этого не требовалось даже изучать русский язык.

В так называемом «тайстовстве» бросается в глаза неожиданный рост популярности брежневской идеологии и необычная некритичность ее сторонников. Теперь «тайстовство» сравнивают с АКСовством, и, конечно, определенное родство трудно отрицать. Однако «тайстовство» при всей своей некритичности еще более неразумно, чем его предшественник, и, кроме того, явно настроено на служение чужой власти и подчинение ей. Такого нельзя было сказать про АКС, хотя у финских ультраправых в целом были симпатии в отношении как Германии, так и Италии, и центральная криминальная полиция следила за ними.

Если принимать во внимание непопулярность идеи коммунизма в академическом мире в 1940—50-х и даже начале 1960-х гг., непонятно, почему она вдруг стала популярна тогда, когда, с точки зрения специалистов, она, казалось, уже изжила себя. Со стороны кажется, что студенческая молодежь Финляндии утратила духовные способности и у нее наступило помрачение разума, Verniehtung des Verstandes, которое в Германии предшествовало приходу Гитлера к власти.

С 1950-х гг. молодежь не особенно интересовалась политикой. Обветшавшие патриотические лозунги, по представлениям того времени, больше угнетали, чем вдохновляли, а поддержка коммунизма была убедительным признаком духовной темноты.

В Финляндии, как и во многих других странах, свет искали в аналитической философии. В Англии она была средством борьбы демократии против тоталитаризма, о чем свидетельствует сокрушительная критика историзма Карлом Поппером. В чистом виде суровый логический анализ можно было применять и в других целях. Бертран Рассел, чьи произведения переводились и на финский язык, доказывал разумность пацифизма и бессмысленность сексуальных табу.

Прямое влияние философии логического анализа прослеживалось в литературном модернизме, который отмежевался от устремлений в духе романтизма и классицизма предыдущего поколения. Литературный модернизм был аполитичным, но именно он был духовной почвой для культурного радикализма 1960-х гг., который затем вылился в неосталинистское «тайстовство».

После эгоцентичного модернизма и гедонизма 1950-х гг.

молодежь все больше увлекалась разъясняющим мир обществоведением.

Ристо Алапуро обратил внимание на то, что вошедшая в моду в Финляндии в 1960-х гг. социология играла особую роль в зарождении молодежного радикализма. В то время социология особенно занималась изучением масс. Личность с точки зрения науки не была в почете, она сама по себе была совершенно ничтожной величиной, так как общественные закономерности осуществлялись лишь на уровне масс. При изучении мнений в качестве объекта исследования брали большой представительный объект (множество), в котором было около тысячи человек. Общественные науки также были очень заинтересованы в измерениях и хотели, чтобы результат был по возможности «точным». История как наука в той ситуации по сравнению с общественными науками оказалась оттесненной на задний план, ведь она была в состоянии лишь конструировать «конструктивные целостности» и выявлять ход событий, которые, согласно новым взглядам, не относились даже к сфере науки, по своему характеру не были повторяющимися.

Социология же утверждала, что она является наукой о закономерностях общественного развития. На основе общественно-научного мышления было просто понять, что личность была продуктом своего общества и что, если хотели, чтобы она изменилась, необходимо было изменить общество. Человек «жил в системе», как сказал Ханну Таанила, а систему можно было изменять. Если хотели радикальных преобразований, то «систему» нужно было менять радикально. На популярном уровне это можно было выразить лаконично: ничего не изменится, если не изменится все.

В 1960-х гг. популярность «реального» социализма среди финской молодежи не была очень высока. Наоборот, коммунистическое молодежное движение шло на убыль, и оно не имело отклика в студенческих кругах. Зато с середины десятилетия очень популярны стали так называемые «новые левые», в основе идеологии которых были различные социологические теориии, в частности, мысли молодого Маркса об отчуждении человека от капиталистического общества и о преодолении этого отчуждения.

Вскоре многих заинтересовала оптимистическая информация, поступавшая из Китая, где культурной революции удалось стремительными темпами создать нового человека, который в своем совершенном обществе был совершенно счастлив, как следовало из насыщенных фактами репортажей шведа Яна Мюрдаля.

•>кл

Путь к сталинизму

Есть какая-то ирония в том, что критическое мышление, которое способствовало преодолению груза традиций, помогло подвергнуть сомнению все прежние истины, не остановилось на критике, а активно искало и нашло новые «истины», к которым можно было безопасно причалить. Речь шла о старом тоталитаризме, который в какой-то степени увлек финскую молодежь уже в межвоенные годы, но тогда еще не в марксистской форме. Речь шла об иррационализме, замаскированном под рационализм. Как говорит изучавший радикализм Французской революции Дж. Л. Тэлмон в своем произведении «Тоталитарная демократия», подобный радикализм считает, что существует лишь одна-единственная подходящая система, которая могла бы быть реализована, после того как в обществе будут уничтожены все такие черты, которые не продиктованы разумом и пользой. В обществе царила бы гармония, если бы люди были такими, какими они должны были быть и какими бы они и были, если бы условия существования были правильными. Если же люди не соответствовали этому идеалу, то их можно было бы склонить к этому насильно и угрозами, не нарушая, однако, принципов демократии. При правильных условиях противоречие между спонтанностью и принуждением исчезло бы, а вместе с ним и необходимость принуждения. Вообще-то, вопрос стоял не о том, можно ли заставить людей быть счастливыми, а о том, что они и сами — в силу своего врожденного разума — хотели именно такого принуждения, возможно, сами не понимая этого. В школе Руссо «всеобщая воля» (volonte generale) означала не точку зрения неграмотного большинства избирателей, а то, что людям, по сути, надо было хотеть.

Тоталитаризм в такой старой классической форме, равно как и его критика, существовали уже полтора века. В Финляндии такой критикой пренебрегали, поскольку в ней не было нужды. Характер системы соседа многим возрастным группам был ясен и без нее. А новые возрастные группы были еще на подходе.

В 1960-х гг. учиться пришли так называемые «большие возрастные группы», которые во всем западном мире оказались восприимчивыми сторонниками разных радикальных и квазитоталитарных движений. Общим для них было то, что их поколение совершило, говоря по-фрейдистски, отцеубийство, отрицая заслуги достижений военного поколения, то есть своих родителей.

В Финляндии это направление достигло своего логического завершения, когда значительная часть учащейся молодежи восприняла лозунг «Вперед, по пути, указанному Куусиненом!».

265

Ажиотаж на пути Куусинена начался в 1У/и-е гг., когда на него встало много людей. Тогда речь часто шла лишь о полушутливом словесном радикализме, но через несколько лет на нем оказались уже серьезные молодые люди, которые с пафосом клялись в верности марксизму-ленинизму и советскому реальному социализму. О Сталине перестали говорить, когда заметили, что название книги Рауно Сетяля в соседней стране не одобрили. Но это не меняло сути дела: тот, кто поддерживал советский реальный социализм, должен был поддерживать в отдельности Сталина, который был существенной частью системы и даже, по мнению его сторонников, был неотделим от нее.

Так называемое тайстовское студенческое движение, а вслед за ним вскоре и значительная часть культурной жизни всей Финляндии превратились в своеобразную пародию, высмеивать которую было бы легко и весело, если бы оно не было таким печальным и устрашающим. Чтобы надеяться на извлечение из этого урока, следует понять, что для большей части молодежи это было делом, которое их искренне воодушевляло и которое взывало как к разуму, так и к чувствам.

Несколько слов о том, как это движение само представляло свою программную базу и какие понятия оно использовало, рассказывая о себе в наиболее взвешенных и уравновешенных текстах.

В 1975 г. финскому социалистическому движению исполнилось 70 лет, и Социалистический студенческий союз (СОЛ) в своей резолюции заявил:

«Студенческий союз может с гордостью и с полной ответственностью отметить, что он стал продолжателем лучших традиций социал-демократического объединения студентов и Академического социалистического общества (АСО). Став последовательным демократом и борцом за свободу и пропагандистом марксизма, СОЛ продолжил начатую ими работу».

В честь юбилея председатель Рейо Карлмакурки опубликовал в газете «Soihtu» статью. В ней он писал, что как Социал-демократический союз студентов (СДСС) начала века, так и основанное в 1920-х гг. Академическое студенческое общество и СОЛ придеживались одной линии и, в частности, решительно поддерживали дружеские связи между Финляндией и СССР. С историей СДСС были тесно связаны имена Отто Куусинена, Юрье Сиролы, Эдварда Гюлинга и Ээро Хапалайнена.

266

Путь к сталинизму

Об ужасах 1937 г. Рейо Карлмакурки упоминает лишь в связи с тем, что АСО был исключен из СДПФ. Зимнюю войну он обходит молчанием, упоминая лишь, что «во время нового антисоветского военного конфликта» многие функционеры АСО сидели в тюрьмах и лагерях. Некоторым, однако, удалось бежать в СССР, где «они действовали на благо АСО, мира и дружбы с СССР».

Как вынужден был отметить Калмакурки, значение студенческого коммунистического движения в студенческой молодежной среде в послевоенный период было несущественным: «В пассивном политическом студенческом движении значительную политическую роль играл лишь ультраправый Академический союз свободы, наследник запрещенного АКС».

Ход истории нельзя повернуть вспять, и тайстовской волне нашлось убедительное научное объяснение. Оно было связано со всей историей прогрессивного развития человечества, и этим объяснялось: «Неотвратимое изменение расстановки сил в пользу социализма в 1950—60-х гг. и кризис политики холодной войны стали объективной основой для радикальных процессов в молодежной среде, что затем создало основу новому подъему студенческого движения». К сожалению, объективная истина не сразу и не полностью открылась массам, и движение не восприняло марксизм-ленинизм.

Карлмакурки жаловался на то, что в студенческом движении вначале играли значительную роль такие личности, как Эле Алениус1, что были опубликованы «глупые программные статьи о превращении в лом всяческих ценностей» и делались нападки на СССР. Какой-то наглец осмелился даже написать, что он поверил бы, что в Финляндии надо будет менять систему лишь после того, как «финские бабы поедут за рождественскими покупками не в Стокгольм, а в Ленинград».

Однако в начале 1970-х гг. был найден правильный путь, и количество членов начало быстро расти. Правда, в Раю все время подстерегал змей. Он действовал даже внутри самой партии против ее генеральной линии, точно так же как в свое время, согласно «Краткому курсу», происходило в КПСС. Вредители нагло утверждали, что они «обновляют» марксизм-ленинизм: «В поддержку этой так называемой линии на обнов-

1 Эле Алениус — политик, который был председателем ДСНФ в 1960 — 70-х гг. и подчеркивал независимость этого движения от КПФ. Из-за этого его критиковали как представители Москвы, так и промосковское крыло КПФ.

ление праворевизионистское крыло и некоторые руководители ДСНФ заискивали перед студентами и интеллигенцией. Студенчество и интеллигенцию, а также их организацию СОЛ-ССС намеренно использовали в качестве орудия в руках обновленческого движения. Это предполагало подчеркивание положения интеллигенции как таковой и даже пренебрежение воспитанием верной рабочему движению и марксизму-ленинизму интеллигенции. Пренебрегали также идеологической борьбой за основы марксизма-ленинизма...»

В свое время, конечно, трудности были успешно преодолены, и в 1975 г. СОЛ—ССС, по словам своего председателя, был самой крупной политической студенческой организацией Финляндии, насчитывавший около 5500 членов. В нем было 40 коллективных членов, и он действовал даже в средних учебных заведениях. СОЛ—ССС был активным также и на уровне государственной политики, у него были тесные связи с прогрессивной интеллигенцией, и он издавал так называемую «Черную книгу», «свидетельства» которой были собраны выдержки из университетских учебников. На их основании требовали запрета обучения в антисоветском духе и преклонения перед империализмом. Таким образом, студенты требовали цензуры своих учебников и призывали соседнюю страну быть гарантом своих требований. Согласно пояснению СОЛа, как Парижский мирный договор1, продиктованный когда-то Финляндии, так и Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи служили уничтожению антисоветизма в Финляндии, и студенты хотели контролировать соблюдение этих договоров.

В своей идеологической работе СОЛ—ССС стремился активизировать критику буржуазной и реформистской идеологии. В то же время это означало бдительную защиту марксизма-ленинизма от всякого рода отклоняющихся и искаженных идеологий, как учил молодежь Ленин», — писал Карлмакурки, ссылаясь на действительно сформулированную Лениным в 1903 г. резолюцию.

Имя Сталина Карлмакурки не упоминал вовсе, хотя, по сути, на протяжении всех 1970-х гг. СССР твердо стоял на сталинских позициях, и вся речь Карлмакурки со всеми ортодоксальным акцентами была как бы взята из «Краткого курса».

1 Мирный договор, подписанный между Финляндией и СССР в 1947 г., включавший запрет ультраправой деятельности.

268

Путь к сталинизму

Маркс в свое время сказал, что история повторяется первый раз в виде трагедии, а второй раз в виде фарса. Финская борющаяся интеллигенция в 1970-х гг. осмелилась вступить на проторенную дорожку.

Таким образом, имя Сталина избегали упоминать, но зато СОЛ—ССС почитал Куусинена и клялся идти по указанному им пути. Этот путь был грязным и извилистым и в свое время уже дважды приводил в тупик. Но тем не менее разговоры о «пути, указанном Куусиненом», не были пустым звуком. Студенты действительно принялись осуществлять его тактику, разработанную для КПФ. На основе документов архива Куусинена можно заметить, что эта тактика предполагала вцепиться зубами в буржуазную Финляндию с помощью СССР. Чтобы заткнуть рот тем, кто стал бы говорить о войнах Финляндии, можно было использовать государственные договоры и закон о запрете военной пропаганды. В силу известных причин Куусинен и многие другие товарищи со своей стороны избегали воспоминаний о том времени.

Отношение тайстовцев к войнам Финляндии было резко отрицательным, ведь они во всем поддерживали точку зрения Москвы.

К сожалению, во время войн «прогрессивные» круги Финляндии не смогли ничего сделать в интересах Москвы. Несколько незначительных случаев саботажа и небольших вооруженных выступлений — это было все, что могла продемонстрировать КПФ. Для объяснения смысла истории следовало все же подчеркнуть необычную ценность этих дел. Так было создано, хотя бы на фиктивном уровне, финское «движение сопротивления». Это направление породила «группа сопротивления» из художественного произведения, написанного Калеви Сейло-неном.

Тайстовская новейшая история получила свое логическое воплощение в пиркальской брошюре1, которая использовалась в качестве учебного пособия. Соглано ей, Финляндия в 1930-х гг. тоже была «фашистским государством», а СССР оплотом прогрессивных сил. Эта брошюра, по большей части, была скопирована из финноязычного учебника истории, изданного в Петрозаводске.

Более совершенных результатов тайстовская историография

1 Речь идет об учебном пособии по истории, использованном в 1975 г. в основной школе в Пирккала, содержание которой было скопировано с советского учебника.

истории Финляндии не достигла и, вероятно, не могла достичь. Ведь ее основной целью было показать связь с московскими концепциями.

В этом плане гораздо существеннее и интереснее было то, что академическая историография ответила на вызов политики тем, что, приспосабливаясь к взглядам и нуждам могущественного Советского Союза, она отрицала прошлое, чтобы высветить современность и написать так называемую виг-историю1, в которой прошлое освещалось бы в свете линии Пааси-киви — Кекконена.

В межвоенный период Финляндия вела героическую борьбу против массовой культуры. Она была продолжена в 1950— 60 гг. и закончилась почти тотальным поражением на рубеже 1990-х гг.

Средствами борьбы были цензура, налог на развлечения, всеобщее порицание, программная политика на радио, школа, воспитание и т. д.

В соответствии с этим представлением человека пытались поднять из животного состояния на более высокую ступень, используя понятие Эйно Кайлы, вплоть до «высокодуховной жизни». Потребности и способности человека пытались выстроить в соответствии с иерархией ценностей, в которой стремление к истине, доброте и красоте составляли ядро культуры духовного развития. Основной идеей массовой культуры в противовес этому было дешевое развлекательство, которое было нацелено на удовлетворение низших духовных и чисто физических потребностей.

В Финляндии в сфере литературы и публицистики «животное», то есть зверя в человеке, с 1917 г. до послевоенного периода олицетворял Советский Союз. Такой же анималистич-ности следовала та чувственная гедонистическая массовая культура, которая процветала особенно в англосаксонских странах, и связанная с ней упадническая культура, которая была на все готовым союзником Литвинова и его культурного фронта, а через него и Сталина.

Однако после войны вдруг обнаружили, что из СССР исходило скорее дисциплинированное классическое искусство, у которого, правда, был китчевый и культличностный характер,

1 Понятие, известное из истории историографии Англии, которое предлагает такой взгляд на историю, согласно которому на всем протяжении истории прогресс олицетворяется партией вигов.

270

Путь к сталинизму

не имеющий намека на развратное жизнепоклонство. Советский человек выглядел скорее аскетом, почти роботом.

В начале 1960-х гг. в Финляндии пошли на уступки массовой культуре: сначала начали непрерывно передавать легкую музыку по музыкальному радио, а затем отказались от цензуры описаний половой жизни и, наконец, начали поддерживать и награждать различных заслуженных представителей массовой культуры. Радикализм 1960-х гг. усвоил максиму о том, что источником ценностей является количество удовольствия, на его качество не стоит обращать внимание.

В 1970-х гг. оказались во встречном потоке.

В культурной жизни тайстовство в полной мере освоило соцреализм, который боролся с «массовой культурой» так же яростно, как в межвоенный период финские культурные гуру. Как отметили Горький и Жданов в 1934 г., лишь умирающий класс нуждался и производил искусство, задачей которого была лишь сенсация и «героями» которого были бандиты и полицейские, проститутки и бродяги с окраин. Социалистический же реализм был продолжателем всего того лучшего, что создали предшествующие мировые эпохи, и сам теперь шел в авангарде развития.

В Финляндии «работники культуры» с удовольствием воспринимали все, что шло из СССР, начиная с агитпропа, но часто резко отрицали англосаксонсую гниль.

Коротко подстриженный, чисто одетый тайстовский идеальный тип прекрасно понимал советский милитаризм и прогрессивную внешнюю и внутреннюю политику СССР, поддерживал его идеалы и классическую культуру, понимал политику цензуры и ограничения свободы слова, но ужасался подобным же вещам, которые были связаны с прошлым своей страны. Причина этого была понятна: «формально» они казались одинаковыми, но «по сути» были противоположными.

Тайстовская молодежь уничтожала зло из своей среды, проецируя ее на всю абстрактную «буржуазию», в какой бы стране и когда бы оно ни проявлялось. Сама же она во многих случаях опасно напоминала буржуазию и осознавала это. От ее грехов легко было избавиться, отождествившись с рабочим классом, конкретно — с его сознательным передовым отрядом. Этот фокус удался Ленину и мог быть легко повторен.

Классовая политика была хороша своей простотой. Нужно было быть лишь достаточно классовым, что означало то, что надо было действовать по возможности решительно по отношению к идеологическому противнику.

271

Нет такого большого зла, которое не стало оы доором, служа классу: жадность, мстительность, зависть, ненависть, жестокость, почему бы и не распутство, лень и трусость? Сами по себе эти качества не служили великому делу больше других, но что в этом мире не было «само по себе» совершенно ничем? Все было относительным и должно было быть соотнесено с Классом и его всемирно-историческим маршем, который в Финляндии происходил под руководством покойного Куусинена.

Так называемый квазирелигиозный характер тайстовства был ясен каждому, кто имел возможность лицезреть его. Уместно спросить: разве это не было ответом на те проблемы, решать которые общество и школа предлагали на основе финской религии, возникшей на основе катехизиса Лютера?

Примирение с Россией (под которой подразумевался Советский Союз) во внутренней политике означало интеграцию коммунистов с обществом.

Это произошло в соответствии с дарендорфскими общественными теориями', в которых Кекконен хорошо разбирался. Теперь, когда коммунисты ассимилировались в обществе, когда они несли ответственность вплоть до правительства, их уже нельзя было использовать для олицетвотрения зла. Они больше не были «рюсся», а русских уже нельзя было дъяволи-зировать, а буржуазия, выступая в качестве партнера, больше не могла олицетворять для коммунистов то абсолютное зло, уничтожение которого означало бы конец всего зла в мире.

Это был тот путь спокойного мелкобуржуазного развития, который все время представляла таннеровская социал-демократия. Марта Салмела-Ярвинен2 не зря назвала свою вышедшую в 1960-х гг. книгу своих воспоминаний «Мы все не безгрешны». Для того времени это было довольно смело и хлестко.

Ристо Алапуро отметил, что как в 1930-х, так и в 1970-х гг. общественное развитие и студенческое движение шли в противоположных направлениях.

В 1920-х гг. студенческая молодежь стремилась к (или во всяком случае, проповедовала стремление) к интеграции рабочего класса с обществом. Когда же в 1930-х гг. это осуществилось, то та же самая студенческая молодежь выступила против.

1 Ссылка на теорию немецко-английского социолога Ральфа Да- рендорфа об урегулировании общественных противоречий.

2 Хельсинкский социал-демократический политик.

272

путь к сталинизму

В 1960-х гг. студенты поддержали интеграцию коммунистов в общество, но когда их большая часть стала интегрироваться в общество, то тайстовцы яростно выступили против этого.

Студенческая молодежь была заинтересована не в том, чтобы сделать общество лучше, а в том, чтобы сделать его совершенным. Мнимое «лучшее» всегда является врагом реального хорошего.

По подобной схеме развивался молодежный радикализм на Западе, но Финляндия шла своим путем. Как отметил Ристо Алапуро, во Франции и в Италии, как и в Финляндии, была сильная коммунистическая партия. В этих странах была своя студенческая революция. В Финляндии коммунисты и студенты нашли друг друга, а во Франции нет. Разница, как считает Алапуро, заключается в том, что в Финляндии 1960-е гг. были для многих анализом травмы 1918 г. Мы можем согласиться с этим и добавить, что упомянутая травма и своеобразное отношение Финляндии к России влияли на историю Финляндии с начала независимости и придавали ей свои специфические черты.

Однако далеко не все были готовы объявить о своей неполноценности и довольствоваться такой ролью. Для сталинизма, а вслед за ним и для тайстовства признания Марты Салмела-Ярвинен в том, что все «не без греха», было как красная тряпка, как пощечина самым святым истинам марксизма-ленинизма.

7. ПЕРСПЕКТИВЫ ТРЕТЬЕЙ РЕСПУБЛИКИ

ФИННЫ, СТАЛИН И ИСТИНА

Отношение финнов к Сталину можно кратко охарактеризовать тем, что оно было таким же, как их отношение к истине.

В довоенное время, в годы войны и в конце 1940-х гг., когда финская культура отвергала «неодемократию», отношение к сталинистскому понятию истины было безусловно отрицательным. Финны смогли наглядно и ощутимо убедиться в том, что рабство оставалось рабством и тогда, когда его называли свободой, война была войной, а мир был миром вне зависимости от того, в какой упаковке это предлагалось. Также независимость была независимостью, а зависимость зависимостью, сколько бы ни говорили о «добровольном и честном союзе», о «демократической республике» и об объединении родственных народов. И, наконец, честные люди всего мира думали то, что думали, независимо от того, что СССР всех их объявил своими сторонниками. Так же было и в Финляндии. Следует отметить, что к тем, кто поддерживал коммунизм, искренне верил в него, не относились доброжелательно или с симпатией как к заблудшим. Как сказал Исай Берлин, людей, верящих в такое безрассудство, считали тем более опасными, и, кроме того, не было никакой особой причины верить в их добрые намерения, принимая во внимание, какова была в действительности программа коммунизма как в восточной стране, так и в Восточной Европе и какова она была бы в Финляндии по обещаниям Куусинена и Эйкия.

274

Финны, Сталин и истина

В 1950-х гг. произошел прорыв в мышлении. Поколение сердитых молодых людей, нигилистов (как Базаров Тургенева), восприняло релятивизм в «абсолютном» значении (ссылаюсь на Исайя Берлина) и стало применять его при анализе прошлого и настоящего Финляндии. Согласно такому подходу, отношение СССР к разным проблемам было априори такими же правильными и справедливыми, как и собственно финское, по сути, даже гораздо больше, так как финны не должны были забывать о реальном соотношении численности населения, которое составляло 1:50. При благосклонном отношении Кекконена это мышление стало своеобразным краеугольным камнем государственной идеологии.

Финское обывательское политическое мышление перед войной было в значительной степени «бинарным»: оно видело лишь истину и ложь, правильные и неправильные возможности и вряд ли признавало целесообразность добродетелью.

Во время войны-продолжения сотрудники Государственного информационного центра пытались научить финнов думать реально-политически, как это делалось везде: политическая система Германии была ее внутренним делом, и финнов это не касалось. Для них было важно лишь то, что она была врагом их врага.

Мысль о разных равноценных действительностях — в том числе и действительности Сталина — стала у финнов популярна благодаря позитивизму и тезису верификации1. Она возникла как реакция нигилистов на «устаревшее» и «непонятное» мышление (точно так же как, по мнению футуристов, классическая культура была устаревшей). Вместо истины, доброты и красоты хотели изобрести что-нибудь новое — и кто мог утверждать, что это было бы лучше или хуже, чем какие-нибудь другие ценности. В сущности, истины, добра и красоты можно было, вероятно, достичь и диалектическим путем, то есть максимализируя ложь, зло и уродство.

Усвоив релятивизм, молодежь была готова на популярном уровне воспринимать монистическое заблуждение, подразумеваемое Исаем Берлиным. Подлинно сталинистская мысль о

1 Центральным понятием философии логического позитивизма был тезис верификации, согласно которому имеющими смысл считались лишь те утверждения, содержание которых можно было конкретно подтвердить. Например, существование Бога не относилось к таковым.

мире как о качелях, согласно которой у каждого поступка есть своя этическая ценность, и прогрессивность уравновешивается таким же количеством реакционности, в 1970-е гг. была довольно быстро усвоена большим послевоенным поколением. Великая идея предыдущего десятилетия о приоритете социальных процессов была хорошей почвой для нее.

Если рассматривать исторические процессы с этих позиций, то можно отметить, что с точки зрения ожиданий и результата все имеет свою цену. Что же касается соотношения двух равноправных истин, как, например, борьбы красных и белых в 1918 г., худшей стороной была та, которая стала причиной большего числа смертей, и та, чье количество зла можно подсчитать.

Если же принять «прогрессивную» точку зрения и предположить, что прогресс был на стороне красных, как это делалось в 1970-х гг., баланс изменится самым решительным образом.

Если же считать, что прогресс имет безграничную ценность, то все преступления, совершенные во имя прогресса, станут благими делами, а злом станет лишь отсутствие бесцеремонности.

Отношение к Сталину и в других вопросах означало отношение к истине. Кроме официальных истин, русские придумали такую вещь, как «жизненная правда» или «народная правда». Народ всегда знал, по крайней мере, на каком-то уровне, что ложь есть ложь. Народ Финляндии тоже знал, что действительность войны не была рунеберговской, но также хорошо он понимал, что она не была и сталинистской.

Положение интеллигенции всегда было намного сложнее. Ее подстерегало искушение изложить свои представления об истине в таком виде, чтобы она наилучшим образом служила какому-нибудь великому делу.

Эйнштейн сказал, что после Второй мировой войны он чувствует страх по поводу того, что все большее число людей воспринимает жизнь абстрактно, как бы через посредство бумаги и написанных на ней слов. Великий физик, вероятнее всего, чувствовал не антиинтеллектуальный страх из-за абстрактного мышления как такового, а потому, что часть общества, называющая себя интеллигенцией, слишком легко относила к непреложным истинам то, что таковым не являлось.

Судьба интеллигенции не всегда заключается в том, чтобы быть оторванными «от народа» Дон Кихотами и Санчами Пан-со. Медленно и уверенно она ведет массы за собой в том направлении, куда идет сама, хотя и не с той же самой скоростью и не так далеко.

276

Финны, Сталин и истина

В межвоенный период опять вошло в обиход старое выражение: «То, что студенты делают сегодня, завтра будет делать весь народ».

Национальное «самовидение» Финляндии межвоенного периода было по-своему искажено. Он льстил финнам и в то же время проецировал зло на другую нацию.

Великая спортивная держава и форпост западного мира находилась в состоянии духовного противостояния с Востоком и в то же время считала, что служит защите вечных ценностей культуры истины, добра и красоты против варваров.

Однако самодовольство было чрезмерным, и за фасадом было много печального и жалкого. Несомненно неизбежным является то, что идеализированный портрет следовало подвергнуть ревизии тогда, когда это можно было безопасно сделать. Но кто знает, не было ли также неизбежным то, что эта ревизия перейдет все границы и превратится в карикатуру.

Некий центральный «фатальный» вопрос, который проходил через всю историю независимости Финляндии, тоже должен был подвергнуться анализу, а именно 1918 год. Рассмотрение этого вопроса в 1960-х гг. и поставило межвоенную Финляндию в некотором важном отношении на свое место. Зло и варварство, оказывается, не было принадлежностью лишь чёрта и русских, а с таким же успехом оно могло быть обнаружено в финнах и Финляндии.

Когда в 1960-х гг. коммунизм начал казаться уже не смертельной опасностью, а все больше лишь странным душевным заболеванием, то его начали рассматривать все более объективно. В середине 1960-х гг. наконец победила мысль об интеграции духовно заблудшей части обратно в общество через приведение их к политической ответственности. Понимание распространилось и на ту духовную позицию, которую представлял коммунизм: ведь, несмотря на иррациональность, в нем было некое подобие красоте сектантства. Стоит, наверное, заметить, что именно в это время также был воздвигнут памятник красным, «погибшим за свои убеждения». Ультралевые резко осуждали слово «гибель», в котором они видели — и, вероятно, не без причины — отрицание самой идеи. С другой стороны, под «гибелью» могли понимать то, что, кроме погибших на поле сражения, среди красных жертв 1918 г. было действительно значительное количество казненных и умерших от болезней.

Рост ценности простого народа Финляндии начался в 1950-х гг. и достиг пика в 1970-х гг., когда интеллигенция на-

чала соревноваться в подражании ему и заискивании перед ним.

Это, конечно, было связано с большими изменениями в обществе, к которым относились подъем жизненного уровня, урбанизация, большая миграция, огромный рост образования и средств масовой информации.

В то же время, как и во всей Европе, произошло известное выравнивание, с которым также было связано признание ценностей массовой культуры. Первопроходцем на этом пути были англосаксонские страны, массовой культуре которых в военное время и в 1950-е гг. в Финляндии героически противостояли. Речь шла о победе нового понимания культуры. Истина, добро и красота утратили свое положение в энциклопедических определениях «культуры». Вскоре и к произведениям культуры начали относиться в потребительском духе — в духе максимы, высказанной более 200 лет назад Бентамом: если игра в пуговицы доставляет больше удовольствия, чем поэзия, значит, она ценее.

С позиций сегодняшнего дня кажется сомнительным, было ли у интеллигенции какое-нибудь преимущественное положение по сравнению с мыслящим менее абстрактно простым народом. Если он получал большее удовольствие от игры в «очко», чем интеллигенция от театра, то его увлечение было более ценным.

По мере того как потребительски-гедонистический взгляд все более утверждался, культурная атмосфера в межвоенной Финляндии стала казаться все менее качественной и более унылой, а одновременно осуществленное в СССР рациональное удовлетворение желаний стало казаться абсолютно разумным и похвальным.

Кроме того, авторитарные и иерархические модели мышления, которые распространялись в межвоенной Финляндии, в свете тоталитарных теорий можно было рассматривать как опасно близкие к тем, которые были присущи нацистской Германии. Ученые типа Адорно, изучавшие приход Гитлера к власти и его популярность среди народа, предполагали, что они нашли корень зла в головах немецких бюргеров, отличительными чертами которых были порядочность и послушание. Таким образом, из гражданского непослушания сделали добродетель.

Оценивая радикализм 1970-х гг. с новых позиций, мы можем признать, что приговор, который он вынес межвоенной Финляндии, был незаслуженным и отражал прежде всего его собственную ограниченность.

278

wuHHbi, Сталин и истина

Следует ли таким образом «реабилитировать» историю «первой республики»?1 Ведь по отношению к войнам президент Койвисто хотел это публично сделать.

Глупость и зло любого десятилетия реабилитировать, конечно, не следует. Однако трудно сказать, когда их было больше: ъ 1930-х или в 1970-х гг. В свете нынешних исторических свидетельств было бы безумием жаловаться — в духе периода «финляндизации» — на то, что в межвоенный период в Финляндии не могли в достаточной степени оценить Сталина и его систему и не пытались добиться его доверия.

Следует осознавать, на какой основе зиждятся наши представления о прошлом. Также необходимо соотнести свое «самовидение» с внешним миром и, исходя из этого, уточнить, как изменяется и уточняется наше представление об истории благодаря новым исследованиям и перспективам.

У нас нет причин верить в то, что в истории все повторяется. Наряду с цикличными явлениями, можно обнаружить и уникальность. Ведь, как сказал Гераклит, мы не можем два раза войти в одну и ту же реку.

Финнов из-за их отношения к России и Советскому Союзу не без оснований обвиняли в шовинизме. Это касалось прежде всего предвоенного и военного времени. В отдельных случаях до 1970-х гг. их все же могли обвинить в склонности к некритичному восхищению тоталитаризмом. Фашисты среди финнов были редким явлением, а ультраправые после 1930-х гг. — совершенно незначительной политической величиной. О популярности тоталитаризма, а вместе с ним и о главной идее Куусинена о перевоспитании народа Финляндии можно говорить лишь в связи с тайстовством.

Тайстовство как политическое движение умерло и было похоронено, но его наследие живет по сей день. Интеллигенция тащила за собой неинтеллигенцию, которая зачастую была так же некритична в отношении старых взглядов, как интеллигенция в отношении новых. А теперь взгляды тайстовского периода устарели и покрылись патиной.

Не понимая сути дела и не ставя под сомнение его основы, многие считают само собой разумеющимися многие сталинские мысли и выводы, начиная с правомочности красного вос-

1 Во времена Кекконена было принято использовать название «первая республика» применительно к 1917—1944 гг. в истории Финляндии, чем хотели указать, в частности, на то, что свобода деятельности коммунистов в стране была ограничена.

279

стания и большевистской его поддержки и вплоть до мнения о том, что война-продолжение со стороны Финляндии была несправедлива и что интересы безопасности СССР были более легитимными, чем у Финляндии.

То, что Финляндия избежала ужасов сталинского режима, считалось само собой разумеющимся. Парадоксально, что как Гитлер, так и Сталин являли Финляндии лишь свои солнечные лики или, точнее сказать, не показывали своих худших сторон, в силу чего представление финнов о них было нереалистично. Соглано неофициальной трактовке периода «фин-ляндизации», особые отношения с СССР были проявлением истинного ленинизма. А анализ того, почему нигде больше не случилось подобного, финнов не касался.

Если финны испытывали отвращение к сталинскому СССР и не хотели иметь с ним доверительных отношений сотрудничества, то они были совершенно правы. От подобного государства действительно лучше было держаться подальше. Так же поступали и в отношении гитлеровской Германии, хотя в силу старой дружбы в ее сторону и делалось больше реверансов. По отношению же к России поступали под знаком старой ненависти.

Эта ненависть особенно усилилась в связи с 1918г., и объектом ее были прежде всего большевики и большевизм. Таким образом, цель была удачной и легитимной.

В период правления Кекконена власти пытались отождествлять Россию с СССР. Да и сами соседи не разделяли этих понятий. Целью Финляндии было создание доверительных отношений с соседом, что предполагало отказ от русофобии и ненависти к большевизму. Практически же Россия и СССР, русские и коммунисты полностью отождествлялись. Катарсис-ное освобождение от иррациональной и грубой ксенофобии поставили на службу политике одобрения антигуманной советской системы.

Финны должны были извиниться перед русскими как перед нацией, по крайней мере за ксенофобию межвоенного периода, и нормальная человечность, которую по-английски можно было бы назвать common decency1, требовала очищения от многолетней ненависти.

Но было ли финнам за что извиняться перед большевиками и большевизмом?

Как в соседней стране, так и в крайне левых кругах в Финляндии было сильное желание использовать ситуацию и отож-

1 общепринятой нормой (англ.).

280

^ггшлин и истина

дествить русскость с большевизмом, присоединив к этому гуманизм, защиту мира и прогресс. Было бы неправильно сказать, что и с той и с другой стороны в этом в какой-то степени не преуспели. Большевизм гордился тем, что он признал независимость Финляндии. Одновременно и в Финляндии иногда стали говорить, что большевистское правительство дало ей независимость. Утверждали даже, что независимость была предоставлена без всяких условий и задних мыслей, что большевики не исключали возможность, что Финляндия будет капиталистическим соседом социалистической страны неопределенно долгое время.

Иррациональная архаичная ненависть к большевизму не была свидетельством высокого духовного уровня. Ведь большая часть сторонников как большевиков, так и нацистов были совершенно обычными добропорядочными мещанами, как бы их ни называть. Отдельные люди вряд ли были виноваты в том, что делала система. Каждый, конечно, нес ответственность за собственные дела как в военное, так и в мирное время в тех пределах, в каких он имел возможность сам что-то решать. Большая ответственность лежала на руководителях, например на Сталине, но стать истинным объектом справедливой ненависти заслуживала лишь такая антигуманная система большевизма, которая потребовала миллионы жертв, в том числе и тысяч финнов.

Финская история удивительна. Из всех стран именно Финляндия оказалась в состоянии развиться в государство еще в недрах царской России и сохранить свою независимость в соседстве с агрессивным советским государством с его мощным военным аппаратом и тысячекилометровой общей границей. Кажется, что чудеса случаются. Тогда возникает мысль, что речь идет не о случайности, а причины кроются где-то в глубине. До 1970-х гг. финны не воспринимали сталинистского мышления и в лживости сталинизма видели именно ложь, а не диалектические истины. Объяснение этому следует искать не в том, что мышление финнов было рафинированным, а, скорее, в том, что оно таким не было. Невежество финнов, о котором так много говорили от Паасикви до Сталина, стало их оружием.

Здравомыслие — или, как сказала бы интеллигенция, наивный реализм — стало краеугольным камнем спасения Финляндии.

Другим моментом, который связан с предыдущим, было то, что широкие слои населения в Финляндии никогда по-насто-

281

ящему не верили, во всяком случае после 1918 г., что осчастливить человечество, создать для него рай на земле можно под угрозой оружия насильно.

1918 г. в Финляндии стал уроком для 1939 г. Конечно, находились такие, кто не мог не верить, что дело, ради которого пролито столько крови, было безусловно правильным, но существенным было все же то, что их было так мало, что это не имело большого практического значения. «Демократизация Финляндии», по своей системе явно самой демократической страны, воспринималась как ложь, даже абсурд, как в 1939 г., так и после 1944 г. Большая часть народа поняла это еще в 1918г., в том числе и на красной стороне.

Совершенно по-иному понимала этот вопрос молодая интеллигенция в 1970-х гг. Не имея к этим событиям никакого отношения, она вновь подогрела ненависть, в то время как их непосредственные участники, понимая, что вооруженное восстание не было ни безответственностью, ни безрассудством, были за согласие и примирение.

Сталинизм стал популярен среди тех, кому уже не надо было бояться его и сражаться против него, благодаря тому что это сделало предыдущее поколение как красных, так и белых.

В 1980-х гг. неосталинизм как явление исчез, оставив после себя лишь стыд.

ПОСЛЕСЛОВИЕ, ИЛИ ЧТО МЫ ИЗ ЭТОГО ИЗВЛЕКЛИ

Говорят, что народ, который не извлекает урока из своего прошлого, обречен пережить его заново.

Думаю, что это в какой-то мере относится и к финнам, а именно к тому, что случилось с их отношением к Сталину и к созданной им тоталитарной системе.

Надо сказать, что извлекать урок из истории трудно, даже если мы и не согласны с утверждением, что это невозможно. Попробовать все же стоит. Дело усложняется тем, что каждое поколение должно заново составлять свое представление об истории и вырабатывать свое отношение к прошлому. Никакое поколение нельзя научить этому насильно. Каждое из них хочет и обязано думать собственной головой. В этом есть возможность прогресса, но в этом же кроется и опасность повторения прежних ошибок. Положение становится опасным, если связь с прошлым прерывается полностью и отсутствует понимание того, что из него можно вынести. Так, вероятно, произошло в 1920-х гг., и так же случилось и в 1970-х.

Думаю, что поколение, которое в 1970-х гг. бросилось в сталинизм, извлекло свой урок на сегодня. Для их детей тай-стовство является не чем иным, как объектом для высокомерных насмешек, что говорит лишь о том, что они исторически не понимают того, что высмеивают.

Кажется, что теперь внеисторический радикализм очень популярен в молодежной среде. Сейчас он избрал своим ору-

283

днем феминизм, вопросы окружающей среды, расовое равенство и даже суеверие. «Разрушение разума» в 1960-х гг. произошло посредством рационализма, а в 1920-х гг. путь пролегал через иррационализм. Сегодня опять наступает очередь последнего.

Молодое поколение всегда привлекают науки, в которых «больше жизни», которые якобы придают существованию более высокий смысл, наполняют его содержанием и дают возможность быть причастным к чему-то большему. Достижение совершенства на уровне взглядов кажется обманчиво легким. Умеренность и разумность — вещи намного более трудные и скучные.

Максим Горький писал, что Ленин смог увлечь за собой простой русский народ, разрешив ему вести себя бесчестно и сказав, что вполне допустимо грабить тех, у кого было что грабить. Подобные заветы постоянно предлагаются в современном массовом обществе, и когда человека заставляют поверить в то, что его недостатки являются достоинствами, он испытывает чувство, которое сродни религиозному пробуждению, и становится верным солдатом идей, за которые в случае необходимости готов пожертвовать собой, не говоря уже о других. АКС разрешил ненавидеть русских, СОЛ, в свою очередь, капиталистов. Радикальный феминизм проецировал все зло мира на мужчин, рокеры и исламские фундаменталисты считают, что уважения заслуживают лишь члены их собственных группировок.

Как гласит древняя восточная мудрость, человек жалуется, что в мире темно, не понимая, что сидит в собственной тени. АКСовцы ненавидели или, по крайней мере, презирали поколение либералов, старофиннов и центристов, а СОЛовцы де-монизировали радикализм времен молодости своих отцов и не понимали, по какому пути они сами идут.

Когда теперь молодое поколение критикует действия своих родителей, ему следовало бы все время помнить о том, что, возможно, и оно однажды подвергнется осуждению точно также, как судило само.

В этом столетии еще ни одно поколение не могло предвидеть, что ждет его в старости. Во многих, даже очень важных вопросах невозможно было заглянуть вперед хотя бы на десять лет.

Те, кто кричали «ура!», когда началась Первая мировая война, не понимали, что делают. Те, кто убивали кулаков,

284

казнили красных или бомбили мирные города, верили, что способствуют достижению счастья как для своей страны, так и для всего человечества. Немцы и японцы считали в свое время, что для успеха нации необходимо захватить территории у других народов. Русские верили, что осчастливят всю Восточную Европу, подчинив ее своей власти.

После войны финны считали, что их родина навсегда останется аграрной страной, теперь же они видят ее в первых рядах информативных обществ. Еще недавно финны приходили в ужас от мысли, что иностранцы станут приобретать финские предприятия, теперь они этому радуются. До недавнего времени кейнсианская экономическая политика считалась единственно правильной, и взгляды Рюти и Паасикиви 1930-х гг. были предметом насмешек. Сегодня они были бы последним криком моды.

Во времена «финляндизации» «законные интересы безопасности» СССР были той абсолютной точкой отсчета, которую финны не могли изменить, но к которой они должны были приспособиться. Тогда это даже не подлежало обсуждению, это было так же бессмысленно, как критиковать камень за то, что он твердый, а воду за то, что она мокрая.

Еще и сегодня существуют такие великие вещи, которые невозможно подвергнуть сомнению. Один из лучших исследователей сталинского периода Михаил Геллер увидел явное соответствие между сталинистской и нынешней американской «политической корректностью». В обоих случаях запрещается думать на том основании, что это может навредить интересам дела. Приспосабливаться к этим запретам является разумным с точки зрения тех, кто заботится о своей карьере, но когда интеллигенция добровольно отказывается от возможности мыслить, она перестает выполнять свои обязанности и заслуживает какого-то другого названия.

Согласно известному изречению, людей следует прощать, ибо они не ведают, что творят. Эта мысль одной очень известной жертвы несправедливости и насилия была благородной, так как была адресована вершителям насилия. Но для подобной позиции существуют и эгоистические причины. Думаю, что нам всегда следует помнить, что мы — как финны, или как представители своего поколения, или как представители своего пола, или как члены какой-либо другой группы — не имеем никаких оснований для того, чтобы считать себя лучше или умнее других.

285

Когда мы изучаем события прошлого, которые часто кажутся нам странными или смешными и которые такими и являются, не стоит воспринимать их слишком поспешно. Когда мы высказываем свое отношение к прошлому, следует помнить, по крайней мере, то, что мы все еще живем в истории — постоянно. De te fabula narratur...1

1 О тебе басня рассказывается (лат.).