А. Ю. Давыдов

НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ РОССИЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И ВЛАСТЬ: 1917-1921 гг.:

МЕШОЧНИКИ

К оглавлению

ГЛАВА 2

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ В КОНЦЕ 1917—1918 г.

(Причины, масштабы и регионы распространения, социальный облик представителей)

МЕШОЧНИКИ В «СУМАСШЕДШЕМ ДОМЕ ПРОДОВОЛЬСТВЕННОЙ СИСТЕМЫ»: ПРИЧИНЫ И ОЦЕНКИ РОСТА НЕЛЕГАЛЬНОГО СНАБЖЕНИЯ В КОНЦЕ 1917—1918 г.

В конце 1917 г. российское общество начало стремительно деградировать. Это в полной мере относилось к системе снабжения населения продуктами питания и товарами широкого потребления. Государство и экономические структуры переставали выполнять снабженческие функции и при этом главный регулятор и организатор снабжения — рынок превращался в исключительно нелегальный. В то же время по мере разрушения хозяйственных связей, систем коммуникаций, а также уничтожения «эксплуататорских» слоев упразднялись и относительно цивилизованные виды нелегальных рыночных отношений — крупная и средняя торговля. Оставалось лишь то, что упорно сопротивлялось и не поддавалось уничтожению — мелкое нелегальное снабжение. Не случайно современники начали отождествлять спекуляцию исключительно с мешочничеством.1

Именно мешочничество в первую очередь, по справедливому мнению очевидцев, определяло состояние нелегального рынка. Вот, например, весьма показательное объяснение ежедневной газетой ВСНХ «Экономическая жизнь» исчерпания продовольственных запасов и резкого повышения рыночных цен на хлеб в один из периодов: «...из-за снежных заносов и трудностей переездов волна мешочников сильно уменьшилась». В другой раз та же газета связывала очередной скачок хлебных цен на рынках исключительно с ограничением ме-шочнических поездок в связи с изданием декрета о запрещении на некоторое время пассажирского железнодорожного движения.2 Наоборот, падение в городах цен на муку современники объясняли не чем иным, как временным увеличением нелегального снабжения, вызванным теми или иными

обстоятельствами.3 Думается, в данном случае современникам было виднее.

Нелегальное мешочническое снабжение стало главным каналом связи города с деревней. Нельзя согласиться с утверждениями некоторых отечественных исследователей относительно решающей роли советской огосударствленной кооперации в установлении связи между городским и сельским населением.4 Напротив, справедлива точка зрения обосновавшегося в годы гражданской войны в Тульской губернии (в одном из «царств мешочников», как говорили в то время) князя Кирилла Николаевича Голицына. «В отличие от городов, — утверждал князь в своих мемуарах, — где люди голодали в прямом значении этого слова, деревня переживала голод на промышленные товары. И тот, и другой утолялись путем деятельного прямого продуктообмена — он заменял полное отсутствие розничной торговли».5 Этот «деятельный прямой продуктообмен» приобрел очень широкие масштабы и представлял собой мешочничество. Во многом был прав видный российский и советский обществовед С. М. Дубровский, отмечавший, что «приобретшая популярность версия о натурализации крестьянского хозяйства за время революции не может претендовать на истинность. Если натурализация и произошла, то лишь относительная и то на окраинах».6

Добавим, что мешочническое движение не только способствовало сохранению товарообмена между городом и деревней, но и препятствовало окончательному распаду связей между отдельными регионами страны. Оно противодействовало полному разложению единого национального рынка. Профессиональные нелегальные снабженцы были вездесущи и преодолевали расстояния в сотни, иногда тысячи километров. Сошлемся на высказывание известного экономиста А. Маслова, который весной 1918 г. свидетельствовал: «Дальность расстояния уже не смущает эту предприимчивую публику».7

Есть и другая сторона у изучаемого нами явления. Как известно, большевики после прихода к власти энергично принялись за ликвидацию частного предпринимательства. Однако упразднить хозяйственную инициативу народа нельзя. Предпринимательство на деле стало нелегальным, резко сократился диапазон его разновидностей. Важнейшей его формой (наряду с крестьянским хозяйствованием и мелким кустарным производством), разумеется, стало мешочничество. В эту сферу направили усилия граждане, лишенные возможности на законном основании реализовать свои организаторские способности. Показательно, что некоторые исследователи 1920-х гг., описывая события по горячим

следам, называли мешочников именно «предпринимателями». В самом деле, вряд ли стоит видеть в мешочниках только ушкуйников и коробейников. Нередко они выступали в роли знатоков региональных рынков и организаторов сложных процессов закупки, доставки, продажи разных видов продукции. Чем не предприниматели, не коммерсанты?

В период гражданской войны мелкое нелегальное снабжение приобретает не просто массовый характер, оно распространяется почти на все социальные группы, на все территории страны; его значение многократно возрастает, поскольку именно оно обеспечивает выживание общества. О причинах массового распространения и общественного значения мешочничества замечательно высказывался Н. Д. Кондратьев. «Можно утверждать, что с конца 1917 г. мешочничество получает чрезвычайно глубокие корни: оно является формой напряженной борьбы народных масс за самое дорогое, что они имеют еще у себя, — за свою жизнь».8 Простым людям в 1918 г. пришлось в полной мере осознать, что такое голод. И если осенью 1917 г. горожане ужасались впервые введенной фунтовой норме выдачи хлеба в день, то уже в начале следующего года властям далеко не всегда удавалось обеспечивать жителей четвертьфунтовым пайком.9 Лишения стирали социальные грани; по свидетельствам очевидцев, всех равно одолели голод и холод, заползшая за воротник вошь. «Плохо с хлебом, зато хорошо с голодом», — горько шутили в 1918 г.10

Осознание серьезности голодной угрозы усиливалось по мере уменьшения запасов товаров широкого потребления, накопленных в семьях россиян в дореволюционный период. В конце 1917 г.—первые месяцы 1918 г. запасы быстро проживались. Некоторые говорили, что у них остались только кремешки для зажигалок и пустые коробки из под папирос «Ира». Думается, у большинства граждан сознание опасности вызвало рост активности в борьбе за жизнь и лишь у меньшей их части породило чувство беззащитности, обрекавшее на бездеятельность и пассивность. И это обстоятельство социально- психологического свойства в свою очередь обусловило стремительное увеличение масштабов самоснабжения российского населения.

Итак, угроза настоящего голода стала первопричиной расцвета такого явления, как мелкое нелегальное снабжение, участие в котором определяло в течение всех лет «русской смуты» образ жизни большинства населения. Что же заставило голодать страну, еще недавно специализировавшуюся на производстве зерна?

Как отмечалось, значение голода на протяжении большей части 1917 г. сплошь и рядом преувеличивалось. Между тем в конце этого революционного года и в начале следующего ситуация принципиально и очень быстро изменилась. В полной мере выявились глубокие причины катастрофического разрастания голодной опасности. Производители сельскохозяйственных товаров со все большей неохотой соглашались продавать свою продукцию государству по твердым ценам. Объясняли это, в частности, катастрофическим обесценением денег. В отдельных местах сельские жители уже не утруждали себя пересчетом бумажных денег, они взвешивали их и говорили: «полфунта желтеньких» или «четверть фунта зелененьких». Теперь почти всегда крестьяне и представители хлебных регионов, игнорируя государственные планы, соглашались расстаться с хлебом только при условии получения ими взамен из промышленных районов товаров широкого потребления, прежде всего мануфактуры.11

В конце 1917 г. на первый план вышли такие кризисные явления, как завершение процесса распада бывшей империи на отдельные враждующие друг с другом государства и «про-тогосударства». В общей сложности в стране появилось более 60 всевозможных правительств, между которыми то и дело возникали различные конфликты.12 В определенном смысле гражданская война в России проявилась в форме войны голодных регионов (самый крупный и консолидированный среди них — «пролетарский» центр) и сытых территорий, иначе говоря — в виде столкновения держателей хлеба с его соискателями. Эта тотальная война разрушила всякие основы стабильности в государстве и обществе. «Мы сделаем шаг назад к временам Котошихина», — пророчески писал известный публицист Л. Любимов на исходе 1917 г. А в начале 1920-х гг. П. Б. Струве подводил итог этого катастрофического процесса: «Россия скатывается в Азию, а может быть, даже и в Африку».13 Страна пережила катастрофу, какие происходят один раз в несколько столетий.

Региональные власти отказывались выпускать дефицитные хлеб, мануфактуру, другие товары первой необходимости со «своих» территорий. Так, продовольствие из Сибири в центр перестало поступать задолго до чехословацкого мятежа.14 В начале 1918 г. Воронежская губерния была завалена хлебом, а жители некоторых уездов соседней Рязанской отчаянно голодали; со своей стороны, рязанские власти запретили вывозить картофель в Московскую губернию, и это породило многочисленные кровавые столкновения на границе двух административно-территориальных образований. Тогда же в Архангельск прибыла закупленная в Америке администра

цией Екатеринбургской железной дороги большая партия обуви для распределения среди железнодорожников; архангельский губпродком реквизировал ее и согласился отправить по назначению только после передачи ему 2.5 тыс. пар.15 Подобных фактов великое множество. Нередко антисоветские мятежи лишь ускоряли и оформляли «продовольственный» распад государства.

В конце 1917—начале 1918 г. Украинская рада, донское, кубанское правительства стали форсировать создание собственных, совершенно независимых продовольственных систем. Это породило неразрешимые противоречия с властями Великороссии. Вот как, в частности, данный процесс протекал в Малороссии. Созданный в Киеве Центрохарч (украинское Министерство продовольствия) запретил вывозить продукты за пределы контролируемой Украинской радой территории. Журнал «Продовольственное дело» (орган Харьковского губернского продовольственного комитета) так характеризовал «хлебное противостояние» на исходе 1917 г.: «В нашей губернии (Харьковской. — А. Д.) ощущается давление трех властей: Рады, народных комиссаров и Каледина...Рада хочет оставить без хлеба и угля владения народных комиссаров, те в свою очередь очень далеки от христианских чувств в отношении областей Рады». Автор приходил к выводу: «Совершенно очевидно, что продовольственные организации не могут руководиться противоположными директивами».16

На Украине сложилась противоестественная ситуация. Часть крестьян отказывала в хлебе Раде, ссылаясь на свою приверженность большевикам. Другие настаивали на том, что следует дождаться соответствующего распоряжения Рады. Третие заявляли, что «Петроград вообще следует поморить некоторое время». Однако все это были отговорки, ибо крестьяне с удовольствием соглашались продавать хлеб мешочникам.17 В войне всех против всех победить было нельзя, но можно было договориться друг с другом, и это во многих случаях удавалось сделать нелегальным снабженцам. Власти в этом отношении терпели неудачи.

Попытки Совета народных комиссаров наладить отправку из окраинных районов в Россию поездов с хлебом привели к развязыванию войны на рельсах: донцы, кубанцы, сторонники Рады разбирали железные дороги, даже взрывали мосты. Поезда с хлебом становились призом победителю. То советские, то «зеленые» подразделения перехватывали друг у друга эшелоны, направлявшиеся в голодающие рабочие районы.

Продвижение любого продовольственного маршрута из Волжского хлебородного района (поставщика хлеба для вели

корусских районов в 1918 г.) превращалось каждый раз в рискованную военную экспедицию, своего рода партизанский рейд. Казаки постоянно делали набеги, обстреливали поезда, взрывали пути. Паровозы и вагоны нередко сходили с рельсов. Частям охраны, представлявшим собой по сути серьезные воинские подразделения, приходилось вести с казаками многочасовые бои; рабочие команды то и дело восстанавливали под огнем противника поврежденные железнодорожные пути.18

Процесс распада империи приобрел характер энтропии. Если в первые месяцы существования Временного правительства только государство смело объявлять себя хлебным монополистом, то в новых условиях вопросы в отношении продовольственного распределения пытался решать всякий имевший какую-то власть. Все плодородные территории — Херсонская, Екатеринославская, Таврическая, Орловская, Курская, Тамбовская, Воронежская губернии отгородились от хлебонедостаточных районов отказом от выполнения государственных планов хлебопоставок и даже запретами на отправление почтовых продуктовых посылок.19 На съезде продовольственных комитетов Волжской области констатировалось: «Каждая губерния начала действовать на свой страх и риск». Там же было указано на «наличность сепаратизма не только со стороны губернских продовольственных органов, но и уездных и даже волостных».20 Местные Советы отказывались отдавать хлеб кому бы то ни было; волостные совдепы то и дело издавали обязательные постановления о запрете вывоза продуктов со своих территорий. Дошло до того, что в Мари-инском уезде Томской губернии население голодающих волостей объявило «продовольственную войну» жителям хлебо-достаточного района; лишь согласие сытых соседей поделиться хлебом предотвратило вооруженную экспедицию.

Резко обострились противоречия между городским и сельским населением. Крестьяне плодородных регионов в ответ на вопрос, почему хлебные волости отказываются сдавать хлеб государству, отвечали, что они не желают кормить «дармоедов» из городов. Приведем типичное высказывание крестьянина. «А вот сами постановили, чтобы никуда ни зерна. Кто попадется — отнять на общую пользу, хоть на самогон... Это что? Чтобы города кормить?» — возмущался сельский житель Саратовской губернии в конце 1917 г.21

Ярким проявлением распада государственных и общественных структур стал всероссийский грабеж. Крупные транспорты с продовольствием становились лакомым куском для всяческих групп вооруженных людей — от полков Махно и Дыбенко до отрядов различных «батек». Но еще большую

опасность представляли действия бесчисленных местных Советов и деревенских сходов по реквизиции следовавших через их территории транспортов с хлебом. Объявив на основе собственных решений, постановлений, «указов» продовольственные транспорты своим «достоянием», сельские общества приступали к распределению провизии. «Случаев расхищений (продовольственных грузов. — А. Д.) так много, что они стали хроническим явлением», — справедливо отмечалось в марте 1918 г. в «Известиях Отдела снабжения при Уфимском губернском Совете».22 В мае 1918 г., например, Главный дорожный комитет Северо-Западных железных дорог доводил до сведения Исполкома Петроградского Совета, что широкое распространение приобрела анархическая практика реквизиций, проводимых совдепами расположенных рядом с железными дорогами местностей; в документе обращалось внимание на развал системы снабжения из-за самовольных изъятий «продовольственных грузов, прибывающих и отправляемых со станций названных дорог, как равно и в проходящих поездах, причем реквизиции производятся прямо из вагонов».23

Крестьяне хлебопотребляющих областей привыкали решать продовольственные проблемы исключительно с помощью вооруженной силы. Вырыв окопы рядом с железнодорожными путями, они открывали шквальный огонь из пулеметов по поездам, захватывали эшелоны и распределяли «по справедливости» съестные припасы между всеми жителями своих сел. Даже в Москве не всегда удавалось сохранить крупные запасы продовольствия: они либо реквизировались районными Советами, либо расхищались местным населением.24 Грабителей отыскать ничего не стоило, но, как правило, они оставались безнаказанными. Бессилие и апатия власти обрекали на провал многие продовольственные и специфические «антимешочнические» мероприятия новых правителей.

При всем том хлеб в стране имелся в достаточном количестве. Утверждения руководителей регионов относительно того, что хлеба «самим не хватает», часто, мягко говоря, не соответствовали действительности. Эпизодические проверки, проводимые «центром», выявляли солидные излишки продуктов питания. Общий товарный фонд хлеба на 1917—1918 гг. составил 1370—1400 млн пудов (по оценке Министерства продовольствия Временного правительства). Однако возможности государства организовать хлебозаготовки и доставку продовольствия сокращались подобно шагреневой коже. Так, в 1918 г. в Саратовской губернии собрали хороший урожай и цены на хлеб на местных рынках упали в августе в 5—6 раз, погрузки же хлеба для пролетарских центров были единичны

ми явлениями.25 Даже в хлебонедостаточных районах положение с провизией было вовсе не так плохо, как изображали крестьяне и их представители. В Одоевском уезде Тульской губернии, который официально был признан «голодающим», на каждое крестьянское хозяйство приходилось не менее 150—200 пудов хлеба. Забегая вперед, обратим внимание на то, что и в 1919 г. ситуация в данном отношении была не самой плохой. «Тульские крестьяне в 1919 г. не испытывали недостатка в хлебе, мясе, картофеле — в каждом хозяйстве были корова, лошадь, свиньи», — рассказывал проживавший в то время среди сельчан К. Н. Голицын.26

При этом советская власть располагала просто-таки мизерным продовольственным запасом. Те продукты, которые все же заготавливались государственными органами, не удавалось сохранить. Миллионы пудов, доставленные крестьянами к ссыпным пунктам, были свалены на землю и подвергались порче под открытым небом. Сельские жители были всем этим безобразием возмущены и зарекались везти хлеб на ссыпные пункты. «Известия Петрокомпрода» поместили выразительное сообщение: «Думаем ли мы о том, какое впечатление создается у трудового крестьянина, который видит ежедневно горы хлебных продуктов, часто сложенных прямо на земле. Тех продуктов, которые были отобраны у него как излишки, а сам он был посажен на, по его мнению, недостаточный продовольственный паек».27

Вместе с тем обнаружилась закономерность: по мере окончательного разрушения налаженных в мирное время каналов поступления продовольствия из производящих хлеб районов в потребляющие расширялись масштабы, усложнялись формы организации мешочничества. Только на него и оставалось уповать россиянам.

Парадоксально, но развернувшаяся в полной мере с конца 1917 г. война властей, а нередко и простых жителей хлебных регионов с ходоками из голодающих районов по существу стала разновидностью все той же борьбы голода с сытостью. Вспомним, что продовольственный комитет хлебородной Уфимской губернии выступил инициатором войны с ходоками еще осенью 1917 г. Далее мы сможем наблюдать, как хлебные губернии зачастую разворачивали борьбу с мешочниками, а в промышленных к ним относились мягко.

Основанием борьбы государственных органов за искоренение мешочничества стала политика хлебной монополии, твердых цен и реквизиций, форму которой советская власть переняла от предыдущей. Сразу подчеркнем, что продовольственная монополия в 1918 г. по-прежнему остается односторонне толкуемой проблемой отечественной истории. Я еще

3 А. Ю. Давыдов

раз убедился в этом, когда в 1994 г. опубликовал в журнале «Вопросы истории» свою работу о мешочниках. На мое имя стали поступать письма , в которых утверждалось: монополия наверняка привела бы к успеху, если бы не мешочники. Уважаемые читатели «Вопросов истории» не учли, что в целом «ходачество» порождено монополией, а не наоборот. Впрочем, эту проблему стоит в дальнейшем обсудить особо.

Отмечу, что большевистское руководство при осуществлении продовольственной диктатуры пошло своим «архиреволюционным» путем, а именно, широко применялись безвозмездная конфискация скрытых от государства хлебных запасов и смертная казнь за спекуляцию товарами первой необходимости. Все это сильно напоминало политику французских экстремистов 1793 г. и резко отличалось от действий российских правителей марта—октября 1917 г. Последние в качестве самой «радикальной» меры использовали изъятие хлеба, сокрытого мешочниками и крестьянами от сдачи по твердым или «половинным» ценам (да и эти меры осуществлялись весьма непоследовательно).28

Советская власть не сразу приняла продовольственную монополию. Рубикон перешли 19 февраля 1918 г., опубликовав «Закон о социализации земли»; пункт 19 его гласил: «Торговля хлебом как внешняя, так и внутренняя должна быть государственной монополией».29 После этого государство упорно проводило свою политику в жизнь. Монополия была постепенно распространена на все товары первой необходимости (спички, свечи, рис, кофе и т. д.). Советские правители, в частности, определили душевую норму выдачи обуви населению: одна пара в год на рабочего и столько же на четырех членов его семейства.30

Государство, не умея произвести или заготовить продукты и товары широкого потребления, стало безжалостно — огнем и мечом — пресекать всякие попытки народного самоснабжения. Чтобы сразу расставить точки над сошлюсь на один из бесконечного ряда вопиющих фактов. В 1918 г. в Московской области погиб почти весь заготовленный Наркомпродом картофель из-за громадного скопления в сыром и грязном виде на станциях; при этом губернские продовольственные комитеты всячески преследовали мешочников, принявшихся перевозить картофель из деревень в города. Люди наблюдали, как гниет сваленный прямо в кучи картофель и не имели права забрать сохранившиеся остатки. «Порой мне кажется, что мы попали в какой-то сумасшедший дом, именующийся „продовольственная система"», — заметил по этому поводу корреспондент журнала «Союз потребителей» в конце 1918 г.31 Вместе с тем фанатично преданные идее искоренения рыночных

отношений деятели большевистского государства упрямо внедряли монополию на каждой освобожденной от белых территории.

Хлебная монополия проводилась в условиях крайне неблагоприятных. В первые после октябрьского переворота месяцы хлебозаготовки катастрофически сократились. Так, в ноябре заготовки хлеба составили 28 % от назначенного плана (для сравнения: в октябре, в последний месяц пребывания Временного правительства у власти, — 50 %). Не случайно именно в конце октября—начале ноября мешочники появились даже в тех районах, где их ранее не замечали, например в Челябинском уезде.32

С декабря 1917 г. по май 1918 г. из назначенных по плану 137 млн пудов было отгружено 18.4 млн пудов хлеба, или около 14 %. Учтем, что планы составлялись из расчета 25 фунтов в месяц на человека. Как видим, в течение полугодия органы советской власти должны были доставить населению одну седьмую часть назначенного количества, или 3.5 фунта в месяц на человека.33 Такого продуктового пайка было явно недостаточно для поддержания человеческого существования. Однако голодающие и его не получали от государства, поскольку далеко не весь отгруженный хлеб доходил до потребителей — потери в пути были огромны. Положение можно назвать одним словом: голодная катастрофа.

Между тем российские люди выживали и в тупиковой ситуации. Причину этого явления в августе 1918 г. объяснили «Известия Петроградского торгово-промышленного союза». Автор К. Парчевский в этой связи обратил внимание на одно новое обстоятельство. Он замечал, что мешочничество не только спасает простой народ, но даже государственным чиновникам «еще доставляет возможность кое-как жить и мечтать о вреде свободной торговли и пользе государственной организации дела снабжения». С большой долей иронии Парчевский писал: «Вместо торговли у нас всеобщее, прямое и тайное мешочничество. Мы еще живы, нужно прямо сказать, только благодаря мешочной торговлишке, а отнюдь не попечениям начальства, которое даже избранным не в состоянии дать ничего, кроме фунта сушеной рыбы в день».34 Парадокс: пропитание многих «государевых людей» стало зависеть от нелегального снабжения.

Мы будем постоянно убеждаться, что государство оказалось совершенно не в состоянии провести в жизнь хлебную монополию, на которую оно упорно делало ставку. Только хорошо организованный государственный механизм — вроде германского — мог решить гигантской сложности задачу монополизации продовольственного дела. В России его не было

и в помине. В частности, новые власти не располагали кадрами опытных, инициативных, ответственных работников-организаторов.

Старые продовольственники накопили к концу 1917 г. огромный негативный опыт, позволявший многим из них осознать нереальность осуществления хлебной монополии.35 «Революционная», а стало быть, стоявшая на платформе государственной монополии, советская власть не собиралась мириться с подобными настроениями и форсировала упразднение «буржуазно-помещичьих» продовольственных комитетов и управ. Уже 20 ноября большевистский комиссар А. Шлихтер (по другим данным, сам Ф. Э. Дзержинский) во главе отряда вооруженных солдат захватил Аничков дворец в Петрограде. Там работало Министерство продовольствия, а также проходили собрания Совета продовольственных съездов, избранного в ноябре 1917 г. на Всероссийском продовольственном съезде. Ответственные служащие Министерства и заседавшие в Аничковом дворце общественные деятели были арестованы и препровождены в Смольный институт. Вскоре их освободили, тем не менее деятельность Министерства и Совета продовольственных съездов прекратилась.36

Процесс упразднения местных продовольственных организаций ускорился в связи с тем, что в них, как правило, абсолютно преобладали представители «соглашательских» партий эсеров и меньшевиков. После принятия 24 декабря 1917 г. Советом народных комиссаров декрета «Об организации продовольственных комиссий при Советах» новые местные власти развернули кампанию борьбы за искоренение «буржуазно-помещичьих» хлебозаготовительных организаций.37 Старые продовольственные работники были отстранены от дел, либо по разным причинам самоустранились и отказались сотрудничать с новой властью. Например, на 6-м Самарском губернском съезде продовольственных организаций 27 ноября в резолюции, по предложению меньшевика Игаева, было открыто заявлено: «Никакой другой власти, кроме Учредительного собрания, мы хлеба не дадим».38 Выразив несогласие с действиями новых властей, самораспустились Нижегородская губернская продовольственная управа, Новониколаевский уездный продовольственный комитет, союзы служащих продовольственных организаций Смоленской, Тульской, Курской губерний. В Сибири отказались продолжать работу Акмолинская, Омская управы. Большевики получили в наследство от прежнего начальства опустевшие канцелярии и должны были на скорую руку из малограмотных работников формировать новые штаты.39

Проблема квалифицированных сотрудников является в конечном счете узловой в любом государственном устройстве. Лишившись компетентных специалистов, власть так и не смогла отыскать им замену. «Для всех нас продовольственная работа была совершенно новым и неизвестным делом, — откровенно признавался большевистский руководитель продовольственного дела в Петрограде А. Е. Бадаев. — Предыдущая партийная и общественная работа не могла дать нам никакого хозяйственного и коммерческого опыта, необходимого в продовольственном деле».40 Показательно, что И. В. Сталин в августе 1918 г. в отправленном Ленину, Троцкому и Цюрупе письме жаловался, что не может найти людей, способных наладить работу «хотя бы одной консервной фабрики или бойни».41 К тому же возобладала организационная бестолковщина. Например, в Москве действовали одновременно четыре совершенно самостоятельных продовольственных комитета. В итоге у семи нянек дитя получалось без глазу.

Острейшую форму приобрела проблема доставки продовольствия. Государственная транспортная система приближалась к состоянию коллапса и зачастую действовала не по указаниям «центра», а вопреки им. Специфические для описываемого времени причины хаоса на транспорте состояли в следующем. Огромный урон транспорту, как и производительным силам в целом, нанесла пронесшаяся смерчем по стране в конце 1917—начале 1918 г. стихийная демобилизация; она привела к уничтожению имущества транспортных ведомств, дестабилизации управления перевозками по железнодорожным и водным путям, к гибели служащих и многочисленным крушениям поездов.42 Кроме того, на железнодорожных и водных трассах возобладала анархия. Отдельные группы железнодорожников, исходя из установки «власть принадлежит трудящимся», превратили участки железных дорог в свои «трофеи». Рядовые путейцы перестали считать преступлением самовольное распределение содержимого вагонов.43 Всеми делами управляли ячейки профессиональных союзов, состоявшие из машинистов, конторщиков, слесарей. Вместо народного самоуправления получилось анархическое самоуправство отдельных групп железнодорожников. Государство перестало координировать деятельность органов путей сообщения. «Получается полная разобщенность в работе отдельных дорог», — констатировал Нарком путей сообщения В. И. Невский в направленном в мае 1918 г. в Совнарком докладе.44 Показательно также, что И. В. Сталин в июне 1918 г., определяя причины развала железнодорожной системы, в первую очередь указал на «старания многих коллегий и ревкомов».45 На станциях распоряжалось столько хозяев,

сколько существовало ведомственных подразделений, и все они конкурировали с местными профсоюзами.

В названных обстоятельствах доставка государством на дальние расстояния крупных партий продовольствия, целых эшелонов становилась чрезвычайно трудноосуществимой, сплошь и рядом обреченной на провал операцией. В пути возникало невероятное количество проблем, с которыми власть справиться была не в состоянии: в частности, наладить охрану эшелонов, обеспечить при необходимости стремительную разгрузку и погрузку содержимого вагонов. Чиновники, как правило, не решались идти на риск. А ведь в дороге возникали самые непредвиденные ситуации. Иногда требовалось, например, даже поступиться малой частью продовольствия в интересах сохранения всего маршрута.

Тем не менее государство в середине 1918 г. ввело запрет на перевозку всяких частных грузов. В относившемся к августу докладе чрезвычайного комиссара Наркомпрода по Саратовской и Самарской губерниям отмечалось: «До сих пор имело место крупное зло с отправкой хлебных грузов в адрес частных лиц, так как контроль по железной дороге не был организован. Но теперь это окончательно устранено».46 Итог известен. Крупные партии продовольствия были распылены по миллионам мешков.

Не выдерживают критики «здравые» рассуждения некоторых советских экономистов о том, что перевозившие в каждом вагоне до 200—300 пудов хлеба мешочники как раз и помешали государству транспортировать в таком же вагоне до 1000 пудов.47 В сложившейся в то время ситуации только мелкие партии, находившиеся в личной собственности у дерзких энергичных людей, имели шансы оказаться в хлебо-недостаточных регионах. Такова логика гражданской войны, которая имеет мало общего с логикой времен стабильности. Хотя большевики упорно не желали этого признать. В одном документе Орловского губпродкома читаем: «Нам нужно провозить хлеб вагонами, а не мешками и доставить хлеб рабочим по дешевой цене. Чем больше везут мешочников, тем труднее провезти вагон».48 На деле получалось так: либо везли провизию нелегальные снабженцы, либо никто не вез.

Затраты государства по насильственному изъятию провизии у крестьян и доставке ее в города оказывались непомерно высоки и достигали 500 р. за пуд. Расходы мешочников были на порядок меньше. По подсчетам экономиста «Торгово-промышленной газеты», пуд привезенного мешочниками хлеба обходился в 50 р. При этом он исходил из того, что каждый из нелегальных снабженцев доставлял в среднем по 2 пуда продуктов, проводил в пути 7 дней и проживал за это время до

20 р. На деле мешочники привозили с собой гораздо больше продуктов и даже если в пути находились дольше, то накладные расходы в пересчете на каждый пуд все равно оказывались сравнительно небольшими. Упомянутая денежная сумма в 50 р. непомерно велика по довоенным меркам, поскольку в 1913 г. в 20 р. (те самые 500 р. в ценах 1918 г.) обходилась доставка целого вагона с хлебом; но в условиях «русской смуты» эта цифра отразила чудо эффективности.49

Несмотря ни на что, большевистские правители двигались по пути радикализации продовольственной монополии. Это выразилось в том, что власть упрямо и фанатично старалась отстранить от всякого участия в деле снабжения населения инициативных людей и настоящих организаторов. Имеются в виду коммерсанты, комиссионеры, хозяева торговых заведений — только они могли бы, используя свои возможности и опыт, преодолеть препятствия. Большевики казались сами себе новаторами в этом отношении. На деле они выступали продолжателями давней плебейской традиции. Торговцы среди большой части российского населения не пользовались почетом. Дворянски-сословная брезгливость правящих и на-родническо-социалистическое неприятие их интеллигенцией нашли отклик в широких обывательских массах хозяйственно отсталой страны. Вот, например, что услышал В. Кривошеий (сын одного из царских министров, будущий архиепископ) в конце февраля 1917 г. на Невском проспекте в Петрограде: «От войны буржуи только наживаются... Самый последний лавочник получает сейчас более восьмисот процентов прибыли за свои товары».50 Обострившаяся во время мировой войны и порожденного ей товарного голода подозрительность обывателей по отношению к людям, занимавшимся торговым промыслом, являлась одним из главных козырей большевистской агитации.

К концу 1917 г. повсеместно советскими органами были созданы всякие «комиссии по борьбе со спекуляцией», развернувшие бурную «антибуржуйскую» деятельность. Например, в Воронеже все магазины и склады были опечатаны, а после снятия печатей товаров в них почти не оказалось; в Саратове покупка товаров разрешалась «только остро нуждающимся», в первую очередь солдатам; в Тамбове торговцам было предложено прекратить продажу товаров в городах, везти их в деревни, и т. п. В ряде местностей поиски «запрятанных» торговцами продуктов сопровождались волной разгромов, истязаний и убийств.

Большевистское руководство поддерживало революционную (по сути анархистскую) активность Советов на местах. Однако оно не решилось ликвидировать торговлю одним

декретом, опасаясь вызвать обвальное падение покупательной способности денег. В начале 1918 г. на местах стали создаваться особые комитеты, которые определяли «нормальные» цены товаров. Тогда же развернулась кампания так называемой муниципализации розничной и мелкооптовой торговли, принимавшая сплошь и рядом форму закрытия магазинов и конфискации их товаров. В Твери в 1918 г. было закрыто около тысячи частных магазинов и при этом открыто всего 52 советских с полупустыми полками.51 Сложнейшие и многообразные функции торговли попыталось взять на себя государство. Борьба всего «аппарата» за искоренение сословия, профессионально занимавшегося торговлей, продолжалась с неумолимой решительностью. Заменить же его оказалось некем. При этом торговый слой был терроризирован и в целом прекратил свое легальное существование; ему на смену шли мешочники — нелегальные снабженцы. Люди, которые еще недавно на чем свет стоит ругали «торгашей», сами сделались «микроскопическими» торговцами. Тут-то на них и обрушилось большевистское государство с его политикой искоренения «спекулятивных элементов».

Итак, встретившись с серьезными продовольственными затруднениями, народные массы довольно скоро опамятовались и уже в последние месяцы 1917—начале 1918 г. все единодушней стали выступать за возвращение свободы торговли и соответственно противодействовать хлебной монополии. Сопротивление это в конце 1917 г. приобрело массовый характер, выразилось в частых избиениях пропагандистов твердых цен, убийствах многих продовольственных работников. Отношение простых людей к хлебной монополии в середине 1917—середине 1918 г. абсолютно изменилось. Если в первые месяцы после Февральской революции продовольственной политике правительства сочувствовали все слои населения, то через полгода-год подавляющее большинство россиян видели именно в ней главную причину своих страданий. На подобный резкий перелом настроений обратил внимание продовольственный работник С. Бройде. В мае 1918 г. он цитировал высказывание одного московского обывателя: «Вот выдумали еще эти продовольственные комитеты, не будь их, был бы хлеб и все было бы в порядке». И ответственно заявлял, что «приходится это слышать и в трамваях, и на улице, а главным образом в очередях, где терпеливо выжидает прислуга, рабочий».52

В плодородных регионах уже в тот период крестьяне радовались любому слуху о переходе к свободной торговле. Это понятно: у сельских тружеников появлялась возможность на законных основаниях продать выращенный хлеб по спра

» Т И ДНИ В Ъ ПЖТРОГРЯД»-

рмтмаъ «и „Ог»**»' "г* «Г0ШМвве«»Г«.

Hlwa ковти.—Борьб* лвухт. голодающих*.

Голод глазами художника. Рисунок для журнала «Огонек» художника М. В. Рошковского.

ведливой цене и сберечь его от порчи.53 Российский крестьянин ощущал дискомфорт, из-за того что, сбывая продукты нелегальным снабженцам, нарушал закон.

О возвращении к свободной торговле и замирении государства с мешочниками мечтали и городские низы. Соответствующее и очень выразительное «прошение» от имени большой группы горожан обнаружено мною в архиве. Его направил 14 сентября 1918 г. председателю Совета народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны бедняк Гродненской

Продовольственный «хвост». Москва.

губернии А. Степанов. В тексте читаем: «Просим Вашего ходатайства перед тов. Лениным, чтобы они были спасителем городской бедноты (так в тексте. — А. Д.), то нужно отменить власть на местах и разрешить вольную торговлю хлебными товарами. Покудова этого разрешения не поступит, беднота будет пухнуть от голода. Покудова богач истощает, то бедняку смерть». Простые жители стали обвинять власть на местах в сохранении губительной хлебной монополии. Им страшно было писать об этом самому Г. Е. Зиновьеву, поэтому в конце послания стояла самоуничижительная оговорка: «Извиняюсь, товарищ Зиновьев, пред Вами за письмо. Может быть, изложенное мною глупо или хорошо. Это Ваше усмотрение».54

Полное неприятие и активное противодействие (в виде мешочничества) хлебной монополии со стороны граждан обрекало политику советской власти на провал. Простые россияне вынесли окончательный вердикт монополии. Вместе с народным осуждением продовольственной диктатуры нарастало и сопротивление ей. В целом в 1918 г. продовольственную диктатуру стали решительно отвергать очень многие общественные организации; в частности, Продовольственное совещание при Московской хлебной бирже, Московский союз продовольственных служащих, Московская организация домовых комитетов и т. д. Отрицательную оценку продовольственной монополии высказали лидеры меньшевистской партии — Ф. Дан, Н. Суханов, Карелин. Ф. Дан, например, опре-

ХлЪба!

Щит

I jroifcuHiefl борьбы с надвигающеюся оя«-яоетъа» иЬмцкаго рабства * буршуатой «абаям —«—до«н» в«ь с%«рк Ро«ы немедленно

обсапачать uMoal

К» всему квестьямству хлебородных областей м гтбевмМ

БРАТЬЯ КРЕСТЬЯНЕ!

&t*rif 6pir»>s! Идой»! щршт мы, Utwm fe*t>mmm*fu, *tfm**mcM к вам с яг** шртят.

ОгШМЛлтШь'. 0ТМИШ1М1* ?¦>¦*• т* imm ч»г м>.д«^V^.p ¦ •»ча+Вы ' •. г-ич)•» ¦*«• Ьв*»гг*»y»*f«r

О *«м|>Ьма«»м передач** f рудящммеа жмяч выиуял» фабри*, эта*** Н

Hit*:, «и rii'. ift*\4»ь> *¦»vi» «¦ i • • < ¦ ¦ •»«-.* ил.» агл-tff! * «:бгв>«fyiia wwrc«M*

1 -«1T»* ('«Ли»',-" ~» «Ир*

СОШАЯИСТИЧЕСКОЕ ОТЕЧЕСТВО В ОПАСНОСТИ1

ХлЪба! ХлЪба! ХлЪба.

1 AOfM»f и при<г«игА «уда копны» pit*!

ХлЪба!

Хл*ба!

ЫЫт от Ciitii Парных Момисеарп.

По техническим услоашм хлебный паек может быть увеличен до полфунта только с 21-го января. И и М января будет выдано по старому, т. с. по четверть фунта. Прек*!. Сов. Нар, Комиссзро» В. Ульяноа (Лемм). Народный Комиссар по Просовольстию Шлихтер. Упраамюимй atxax Cot. Нар. Ком. В лад. Еоич-5руеам«.

Секретарь Н. Горвуиоа. Петроградская Центральная Продовольственная упрзаа. ia шнлрп 191» г._____

Извещение Совнаркома. Январь 1918 г.

делил эту монополию как «замену политико-экономической системы насилием».55 В самом деле, большевики начали репрессировать пропагандистов свободной торговли. Один из самых яростных критиков монополии в печати, член Всероссийского совета рабочей кооперации меньшевик П. Коло-кольников был арестован из-за непримиримости позиции в толковании продовольственного вопроса.56

Более серьезную угрозу для новой власти представляло изменение позиции кооперативов, организаций в России того времени авторитетных и, как известно, активно поддерживавших продовольственную политику Временного правительства, сделавших очень много для проведения ее в жизнь. Совет

ские организации довольно скоро принялись огосударствлять кооперативы; на местах Советы начали объявлять ссудные товарищества и потребительские общества своими подотделами.57 Это обстоятельство переполошило независимых кооператоров, ускорило изменение их позиции в отношении хлебной монополии.

На состоявшемся в 20-х числах февраля 1918 г. в Москве Всероссийском кооперативном съезде осуществление монополии признавалось нереальным на том основании, что «разложение государственного аппарата делает невозможным проведение мер, требующих очень большого и точно действующего административного и хозяйственного аппарата».58 В резолюции съезда новым властям предлагался реалистический выход из тупика: «Заготовка хлеба должна быть поручена государством объединенной организации продовольственных органов, кооперативных организаций, с привлечением в нее и частно-торгового аппарата... Закупка может производиться по вольным ценам».59 Вероятно, нельзя говорить о решительном и быстром переходе кооперативов с «монополистических» позиций на рыночные. Еще в сентябре—октябре 1917 г. продовольственная политика Временного правительства поддерживалась ими потому, что она изменялась в сторону либерализации: решалась задача «смягчения» хлебных цен с учетом региональных условий, распределение продуктов передавалось городским и земским самоуправлениям.60 Из-за отказа Советов от подобных установок, по причине перехода их к гибельной политике радикализации монополии старые кооператоры начали занимать враждебные по отношению к власти позиции. К сожалению, советская власть с самого начала принялась отвергать все «несоветское».

Как известно, предложение независимых кооператоров относительно перестройки продовольственного дела новое руководство отвергло. Наконец в дальнейшем они продолжали утверждать необходимость отмены твердых цен. Но все чаще говорили о том, что время упущено. Наконец в середине 1919 г. «Вестник Московского областного союза кооперативных объединений» отмечал, что в условиях расстройства транспорта, разрушения частноторгового аппарата, полного отсутствия гарантий для частных собственников решительный переход к вольной торговле уже не даст немедленных полезных результатов, потребуется длительный промежуточный период.61 Думается, принятие предложения кооператоров в начале 1918 г. могло привести к снятию ряда экономических противоречий. Рост кооперативной и частнопредпринимательской деятельности, наверняка, стал бы альтернативой мешочническому буму.

МЕШОЧНИЧЕСТВО: МАСШТАБЫ И АЛЬТЕРНАТИВЫ НА НОВОМ ЭТАПЕ

С конца 1917 г. начинается новый этап мешочничества. Определим в общих чертах его особенности. Оно становится по-настоящему массовым. В принципе альтернативы мешочничеству уже не существует: ни государство, ни частный капитал не в состоянии обеспечить простое выживание членов общества (прекратилась даже отправка продовольственных посылок из хлебных районов). Кроме того, в силу разрастания трудностей, с которыми приходилось сталкиваться мешочникам, отсеялась значительная часть «потребителей» и соответственно усилилось значение деятельности профессионалов-спекулянтов.

В конце 1917 г. и в первые месяцы 1918 г. мешочничество последовательно охватывает один за другим все хлебонедоста-точные регионы. В это время в ряде мест безуспешно пробовали решить острую продовольственную проблему своеобразным, немешочническим, путем. Стали создаваться «комиссии голодных» и «голодные гвардии», которые кроме реквизиций в магазинах и на складах развернули кампании ночных обысков в домах «представителей эксплуататорских классов». Продовольствие у них изымалось. Далее события развивались в соответствии с двумя сценариями. Если отобранные продукты удавалось сохранить и распределить среди нуждающихся, то голод и соответственно расцвет мешочничества отдалялись на несколько месяцев. В Вологодской губернии, например, реквизированную провизию проедали до лета 1918 г.62 В тех случаях, когда порядка в местных органах власти не существовало, продовольствие довольно быстро расхищалось и число ходоков незамедлительно удесятерялось. Типичный факт обнаружен, например, в архивном документе — в протоколах Кемского (Архангельской губернии) уездного съезда Советов. В январе 1918 г. в уезде вернувшиеся из армии солдаты провели массовые ночные обыски, конфискуя продукты, которые они сдали в солдатский кооператив. Однако эти продукты были скоро разворованы. Солдаты прибегли к помощи средневековых наказаний. Так, одному служащему, которого уличили в краже муки и масла, привязали к спине найденный у него дома 13-килограммовый кулич, дали в руки доску с надписью «Я — вор». В таком виде водили по улицам и заставляли «просить всех простить его». Но после драки кулаками не машут: похищенное продовольствие возвратить не удалось. Местным жителям ничего не оставалось, как заняться опасным промыслом — контрабандным провозом продуктов из Финляндии.63

В новых условиях выявилась специфическая черта мелкого нелегального снабжения. О ней впервые заговорил член коллегии Наркомата продовольствия Н. П. Брюханов. «Мешочничество стало получать организованные несколько формы, — заявил он в апреле 1918 г. на заседании ВЦИК, — стало превращаться в явление группового мешочничества, перестало быть стремлением отдельных лиц, стало явлением, которое наблюдается в виде стремления отдельных мелких групп населения».64 Мешочничество превращалось в форму самоорганизации населения для спасения от голода. Кроме того, на новом этапе происходили серьезные изменения в географии нелегального снабжения.

Наконец, о главной сущностной характеристике движения на этапе, начавшемся в конце 1917 г. Ранее оно представляло собой одно из многих проявлений общественной жизни. Теперь выразило (по авторитетному заявлению, сделанному в 1940 г. профессорами А. А. Арутюняном и Б. Л. Маркусом) «своеобразие экономики Советской республики в период гражданской войны».65 Иными словами, экономика стала мешочнической. Так как функции организации такой экономики были распределены между миллионами граждан, то и общество условно можно назвать ме-шочническим. Простые жители в те годы стали забывать, что можно выйти из дому без мешка или авоськи (сумки на всякий случай — «авось, что-нибудь раздобудут»).66 Сами себя делили на мешочников и «сумчатых». Только так нередко и отличались друг от друга, поскольку различий в одежде почти не наблюдалось. Вспомним высказывание М. А. Осоргина: «Равны стали и в одежде с одинаковым за плечами мешком, слабосильные с санками или детской колясочкой — на случай пайковой выдачи или неожиданной продовольственной поживы. Мешки срослись с телом, люди стали сумчатыми».67

В то же время вовсе необязательно, даже невозможно, было отправляться всем в дальние дороги за продовольствием. Развилось в первую очередь спекулятивное мешочничество. И при этом механизм народного снабжения действовал следующим образом: значительная часть населения была занята поиском в местах своего проживания денег или товаров, необходимых для обмена на привезенные мешочниками-профессионалами продукты. Другая часть помогала таким мешочникам продавать продукты и закупать товары широкого потребления, готовиться к отправке в новые экспедиции. Очень и очень много людей кормилось вокруг нелегальных снабженцев. Вот это и была та самая экономика, о которой писали Арутюнян и Маркус.

Мешочничество в 1918 г. заняло главное место в системе жизненных ценностей миллионов россиян. Оно оказалось единственным и всепоглощающим занятием, делом всей жизни для представителей различных слоев населения. Писатель М. М. Пришвин справедливо называл существование людей в период «русской смуты» «растительной жизнью», поскольку вся она проходила исключительно в заботах о добывании еды и топлива. По его же мнению, в то время широко распространилась «социальная болезнь», выражавшаяся в устремлении духа только на материальное.68 Мешочничество же было чуть ли не единственным для многих и многих людей средством «материального» выживания. Поэтому оно переросло рамки профессии, стало своего рода страстью, удовлетворению которой целиком подчинялись все мысли и дела его подвижников. «Все съестное стало священным», — подметил М. А. Осоргин.

Напомним, что для многих мешочничество играло роль способа самореализации; простые люди — в недавнем прошлом по сути дела слепые исполнители чужой воли — впервые почувствовали себя творцами, спасителями собственных семей, «господами предпринимателями».

Итак, на новом этапе рост масштабов и значения нелегального мешочнического движения привел к изменению его качества, его места и роли в жизни общества. Тем не менее даже современники путались и противоречили сами себе и друг другу при оценке размеров мешочнического движения. Хотя речь на первый взгляд идет об очевидном — оно переживало бум. Однако не все так просто. В марте 1918 г. в первом номере нового журнала «Продпуть» (органе Центрального продовольственного бюро Всероссийского железнодорожного союза) отмечалось, что «ничтожные количества, которые доставляются мешочниками, нельзя принимать в расчет».69 Возможно, деятели союза не располагали сводными данными, характеризующими мешочническое движение. К тому же не очень любили выглядывать из окон персональных вагонов; иначе им не могло не броситься в глаза бесчисленное количество мешков на каждой станции.

Оценки современниками распространения мешочничества нередко зависели от степени их причастности к власти. Большевистские политики не могли не располагать информацией о нарастании мешочнического вала, но и признать первенствующую роль нелегального снабжения в продовольственном обеспечении народа ни за что не соглашались. Например, И. В. Сталин летом 1918 г. в телеграмме В. И. Ленину и А. Д. Цюрупе писал о «страшном развитии мешочничества, с которым до сих пор не велась серьезная борьба».70

Вместе с тем в одной из речей он прибег к мистическому (никак не связанному с нелегальным снабжением) объяснению причин феномена выживания рабочих, получавших ежедневно на протяжении двух лет «по восьмушке фунта черного хлеба и то наполовину со жмыхами». Будущий вождь указал на такое сверхъестественное явление: «Рабочие терпели и не унывали, ибо они знали, что придут лучшие времена и они добьются решающих успехов».71

Масштабную картину мешочнического движения в 1918 г. рисовали советские продовольственники-практики, которые чаще всего сталкивались с мешочниками и были единодушны в признании крупных размеров данного явления и его важнейшей хозяйственной роли. В частности, руководитель продовольственного дела в Петрограде А. Е. Бадаев не раз говорил о «широких волнах» мешочников.72

Наконец, самую впечатляющую панораму мешочнической эпопеи 1918 г. создали современники, выполнявшие одновременно функции практиков — организаторов хозяйственной жизни и ученых. Исследователь-экономист и весьма информированный руководитель Н. А. Орлов доказывал, что четверть взрослого населения страны регулярно занималась мешочничеством. Для сравнения (по его же данным): другая четверть занята была «вялым, рутинным трудом» на предприятиях и в армии, а оставшаяся половина служила в канцеляриях.73 Отсюда следует, что жизнь кипела лишь там, где находилась первая «четверть». Орлов выносил вердикт в 1918 г. по горячим следам событий. Кстати, эволюция взглядов Орлова представляет большой интерес. Опытный хозяйственник, он принадлежал к сложившейся в начале века плеяде российских кооператоров. В 1917г., будучи меньшевиком-интернационалистом и членом экономического отдела Петросовета, стал одним из разработчиков пресловутого закона о хлебной монополии. Но к 1918 г., учтя негативный опыт осуществления закона, разочаровался в политике жесткой централизации продовольственного снабжения. К тому времени большевики решили использовать его огромные знания и опыт. Николай Александрович становится членом коллегии Наркомата продовольствия и главным редактором «Известий Наркомпрода». На страницах официального издания он и его корреспонденты, сотрудники редакции, пытались дать всестороннюю характеристику мешочничества. В штабе борьбы с мешочничеством и вольным рынком Орлов был проводником «мягкой» линии в отношении нелегального снабжения.74

С выводами Н. А. Орлова о размерах нелегального снабжения соглашался видный экономист, проф. Л. Н. Юровский: «Мелкая нелегальная торговля продовольствием — мешочни

чество — получила столь широкое распространение, что в торговле никогда не участвовала активно такая значительная часть населения, как в те годы».75

Оценки распространения нелегального снабжения Орловым и Юровским заслуживают наибольшего внимания, ибо они принадлежат исследователям, знакомым по долгу службы с широким кругом информационных источников. При этом нельзя не согласиться и с выводом, сделанным профессором Лондонского университета Джеффри Хоскингом. В 1994 г. он указывал на превращение в 1918 г. «половины России» в мешочников.76 По всей видимости, английский автор учитывает всех тех, кто хотя бы один раз привозил в свои семьи провизию, так называемых мешочников-потребителей.

Самыми мешочническими оказались сельские районы промышленных Севера и Центра. Государство прекратило поставку в них продуктов (городам не хватало), а сельское хозяйство было нацелено здесь на производство технических культур. В итоге в начале 1918 г. до 40 % крестьян профессионально занимались нелегальным снабжением.77

Возникли костромское и калужское «царства мешочников». В Калужской губернии численность мешочников составила 624 тыс. человек — 40 % городского и сельского населения. Анкетный опрос, проведенный Калужским комиссариатом продовольствия, показал, что в 94 % населенных пунктов губернии жители занимались мешочничеством. Но и на этом фоне выделялась Костромская губерния. Как видно из данных опроса, проведенного среди костромичей работниками Наркомата торговли и промышленности (задавался вопрос: как удалось дотянуть до нового урожая?), 80 % местных жителей упомянули о своих занятиях «ходачеством».78 Эти костромичи и калужане (к ним начали присоединяться тульские жители) огромным потоком двигались в 1918 г. в Москву и в Курскую губернию. Последнюю, например, на протяжении 1918 г. — до октября мешочники посетили не менее 2 млн раз.79 Не меньшие масштабы принял наплыв их в Москву. С каждым поездом в столицу прибывали многие сотни ходоков. Исключительно мешочническими стали поезда № 21 и № 22 (их называли «Максим Горький», имея в виду те мытарства, которые претерпевали пассажиры-ходоки). Эти эшелоны прибывали в столицу утром и за день мешочники успевали закупить продукты на московских рынках. На каждом из «Максимов Горьких» приезжало до 2000 мешочников.80

Вместе с тем имелись районы с незначительным удельным весом ходоков среди местного населения. В черноземных областях крестьяне — владельцы хлебной «валюты» предпочитали поджидать, когда к ним приедут за провизией из

голодных регионов, нежели самим отправляться в дорогу. В частности, в Тамбовской губернии в 1918 г. насчитывалось всего 50 тыс. мешочников — главным образом горожан.81

Попробуем определить место мешочнического снабжения в системе обеспечения населения продуктами. По данным современных исследователей, вскоре после Октября 1917 г. не менее 80—90 % продовольственного потребления покрывалось мешочничеством и во вторую очередь еще сохранявшейся частной торговлей.82

На протяжении 1918 г. ситуация если и изменялась, то незначительно. Обратимся к материалам проведенных в середине 1918 г. исследований бюджетов московских и петроградских рабочих. Как представляется, им можно доверять, поскольку они приводились представителями «разных сторон баррикады» — большевистским журналом «Продпуть» и народническим «Вестником Московского областного союза кооперативных объединений». Первое периодическое издание весьма критически отзывалось о втором, например, так: «Мы слышим песнь торжествующей частной собственности, гимн крепкому мужичку».83 Однако при характеристике роли продовольственной монополии и мешочничества в жизни общества они были едины, что свидетельствует об объективности их оценки.

Вот на какие данные ссылались оба журнала: подтверждалось то, что «...население получает от нее (монополии. — А. Д.) в лучшем случае четвертую-пятую часть минимума необходимых для поддержания жизни продуктов».84 В Петрограде ежедневный паек, выдаваемый по карточкам, составлял 18.5 % минимальной нормы в 3580 калорий. Остальные 4Д нормального пайка приобретались на вольном (по сути мешочническом) рынке. На это затрачивалось ежедневно 19 р. 67 к., что значительно превышало заработок чернорабочего, установленный в то время в Пр. 20 к.85 Горожане подрабатывали «на стороне», в первую очередь занимались спекуляцией.

Согласно данным московских бюджетных исследований за первую половину 1918 г., на долю нормированных продуктов приходилось 15% нормы калорий; все остальное приобреталось нелегальным способом. Примерно такую же картину мы видим и в материалах более поздних (октябрь—ноябрь 1918 г.) исследований структуры потребления московских рабочих. При этом в них отмечалось, что в снабжении хлебом (кстати, и обувью) государство по крайней мере не сильно отставало от мешочников: на каждую четвертушку нормированного хлеба приходилось полфунта ненормированного (на пару купленных по карточке сапог пришлись две «нелегальные» пары).86

Сошлюсь здесь же еще на два вызывающих доверие свидетельства. В январе 1919 г. кооператор и публицист И. Рубин указал на удовлетворение государством лишь 20 % минимальной потребности населения в продовольствии.87 Исследователь-статистик А. Е. Лосицкий в начале 1920-х гг. утверждал, что в среднем в годы гражданской войны до 75 % потребляемого хлеба городское население закупало на вольном рынке у мешочников. Эти авторы были весьма информированными людьми. Лосицкий, например, занимал пост заведующего отделом изучения состояния питания населения ЦСУ РСФСР. Их выводы признает вполне правильными и современный историк-аграрник В. В. Кабанов.88 Исследователь Л. Н. Суворова упоминает о том, что в села потребляющей полосы нелегальные снабженцы доставили хлеба почти в 2.5 раза больше, чем органы Наркомпрода.89 Что касается снабжения другими видами продуктов и одежды, то тут государство отставало на порядок.

В провинции нередко вообще вся система снабжения держалась на нелегальном рынке и мешочничестве. Резюмируя процесс роста нелегального снабжения к концу 1918 г. журнал «Кооперативное слово» писал: «Если по улицам городов и деревень еще не валяются теперь трупы умерших от голода, если мы еще кое-как и кое-чем прикрываем нашу наготу, то этим мы обязаны преступному мешочничеству, преступному обходу законов, национализировавших торговлю».90

Совсем иначе отзывался о соотношении государственных и мешочнических «заслуг перед обществом» В. И. Ленин. 30 октября 1918 г. в статье «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата», ссылаясь на данные ЦСУ, он писал: «Приблизительно половину хлеба городам дает Компрод, другую половину — мешочники».91 Однако цифры, им приводимые, говорят о гораздо большем вкладе нелегальных снабженцев в спасение голодающих: 53 млн пудов привезено Компродом и 68.4 млн мешочниками;92 соответственно вклад первых составил 44 %, а вторых — 56 %. Большевистским деятелям было присуще стремление принизить роль мешочников. Но главное состояло в другом. В то время получило распространение справедливое мнение экономиста М. Н. Смита, согласно которому продовольственная монополия становится экономическим абсурдом, после того как количество «нелегальных» товаров превысит объем легальных. Поэтому Ленин оценивал долю мешочников в «половину», хотя приводил противоречивые данные. Позднее советские авторы противоречие «преодолели». В научных работах упоминали лишь о «половинном» вкладе мешочников, а о ленинских цифрах помалкивали.93

Только в 1967 г. экономист 3. В. Атлас вспомнил об оборотной стороне медали. В одной своей статье он привел «неприятные» цифры и признал, что мешочники привезли «больше половины».94 Примечательно, что до сегодняшнего дня даже это суждение, по сути принадлежавшее Ленину, далеко не стало общепризнанным. И если в 1989 г. историк Ю. П. Бокарев отвергал попытки принизить значение мешочников и настаивал на признании 56%-ного вклада мешочников в продовольствование горожан, то авторы «Истории политических партий России» в 1994 г. указывали на подвоз мешочниками «до половины всего продовольствия, потребляемого городским населением».95 Недооценка места нелегального снабжения в продовольственном обеспечении населения по сути дела исходит из той или иной трактовки противоречивых высказываний Ленина и в целом, как представляется, не соответствует действительности.

Между тем соотношение государственных и мешочниче-ских поставок провизии в разных регионах было различным и в немалой мере зависело от позиции местной власти — от ее готовности пойти на компромисс с мешочниками или, наоборот, решимости искоренить их. Усиливая административный и военный нажим на нелегальный рынок, большевистские деятели сеяли зубы дракона и пожинали в перспективе урожай в виде голода и смерти. Так происходило в Вятской губернии в первой половине 1918 г. и в итоге здесь хлебозаготовки были в общем незначительными — Наркомпрод заготовил 1.2 млн пудов, а мешочники — 800 тыс. В Воронежском и Коротояк-ском уездах Воронежской губернии власть развернула масштабное наступление на мешочников, и нелегальные закупки хлеба оказались значительно меньше государственных. Но при этом источники указывают на оставшиеся необмолоченными огромные хлебные запасы в этих районах.96 Крестьяне, ссылаясь на «объективные» причины, отказывались от обмолота хлебов, признанных «излишками» и предназначенных для реквизиции.

Наоборот, благоприятная для продовольствования населения ситуация складывалась в регионах, в которых власти пытались строить взаимоотношения с нелегальными снабженцами с позиций «разумного эгоизма». Особое место занимала Курская губерния, отличавшаяся наличием в 1918 г. очень больших запасов хлеба (ранее они предназначались для экспорта) и удобным для мешочников расположением железных дорог; отсюда в конце 1917—1918 г. (до октября) было вывезено в голодные районы 15 млн пудов хлеба, из них на долю мешочников пришлось 14 млн пудов. Примечательно, что данные о положении в Курской губернии заслуживают

доверия, они были обнародованы перед самими участниками «борьбы за хлеб» на состоявшемся в конце октября в г. Курске 3-м губернском съезде Советов. Примерно в то же время агент Наркомата продовольствия доносил в центральное ведомство об отправке мешочниками из этой же губернии ежедневно всего-навсего до 5 тыс. пудов хлеба.97

Мягкую по отношению к нелегальным снабженцам позицию в 1918 г. заняли и власти голодающей Калужской губернии; показательно, что в 1918 г. ходоки ввезли туда в 3 раза больше хлеба, чем государство.98 В целом в местностях потребляющей полосы мешочники стали, можно сказать, монополистами в деле обеспечения продовольствием населения сел и небольших городов. Лишенные промышленных центров и пролетариата эти территории считались «неперспективными», и съестные припасы в них ввозились «пролетарским» государством в небольших количествах.

С другой стороны, мешочники держали в своих руках дело снабжения товарами широкого потребления крестьян губерний, производивших продовольствие. В докладе комиссии по твердым ценам Президиуму ВСНХ от 16 августа 1918 г. отмечалось: «Вряд ли можно считать, что больше 5, максимум 10 процентов деревня получала продуктов промышленности по фиксированным ценам».99 Остальное крестьянам привозили мешочники — больше было некому. Мешочники начинали играть ведущую экономическую роль во взаимодействии города и деревни, промышленности и сельского хозяйства.

Отчетливей представить объемы мешочнических перевозок помогут следующие цифры. Ходок-профессионал перевозил не более 16 пудов хлеба; в среднем же каждый из них, по данным Н. Д. Кондратьева, доставлял на место по 9.9 пудов. Мешочники-потребители привозили в свои семьи по 2—4 пуда.100 При этом нельзя забывать о поистине массовых масштабах «ходачества» особенно в тех районах, где местные власти жертвовали продовольственной монополией; только через станции Брянск и Вятка, например, ежедневно проезжало до 5 тыс. нелегальных снабженцев.101

Приведу выразительное свидетельство очевидца — прод-армейца В.Потапенко, который в «Записках продотрядника» описывал среди прочего поездку в составе реквизиционного отряда в начале 1918 г. из Петрограда на юг. Проезжая по Воронежской губернии, он имел возможность наблюдать, как мешочнические эшелоны с хлебом отправлялись на север. Однако по-настоящему он был поражен, когда впервые оказался на базаре; это произошло в Тамбове. «Проходя по рядам базара, я не верил своим глазам, — рассказывал В. Потапенко. — Прошло всего два дня (после отправки из Петрогра

да. — А. Д.), а мы словно в другом мире очутились: на прилавках — настоящий душистый хлеб, горшки с молоком, яйца, сало, овоши, в чугунах дымится картошка. В стороне — возы с мешками, видимо, мука. Жмутся друг к другу овцы, визжат поросята». В Петрограде стали забывать, что такое курятина, а тут боец увидел «много кур, жареных, вареных, живых».102 Знаменательно, что продармеец был возмущен всем увиденным. Как продовольственное изобилие может уживаться с хлебной монополией, он понять не мог. Между тем отчасти дело состояло в упразднении в первой половине 1918 г. остатков монополии тамбовскими Советом и губ-продкомом — руководившие ими эсеры не пожелали морить жителей голодом. 103

Только весной 1918 г. ходоки доставили из Орловской губернии в промышленные регионы около 1 млн пудов хлеба; из них 300 тыс. пудов — из Ливенского уезда, власти которого первыми в губернии отменили хлебную монополию. 104

Мешочники работали в целях удовлетворения общественной потребности в продовольствии. Например, в Нижегородском уезде, в котором проживало 63 тыс. человек, в ноябре-начале декабря 1917 г. официально было распределено всего 3700 пудов продуктов, но при этом никто не умер от голода или истощения; совершенно ясно, что население кормило себя само. Спасительная роль нелегального снабжения наиболее отчетливо проявляла себя в периоды наибольшего обострения продовольственных кризисов. В декабре 1917—январе 1918 г. в столицах до 80—90 % потребительского спроса удовлетворялось мешочниками. 85 % рабочих закупали тогда хлеб на вольном рынке.105 Мешочники не имели равных себе в деле доставки и распределения продовольствия.

Оказывается, заготовка даже тех продуктов, которые население принимало из рук государственных чиновников, далеко не всегда была заслугой лишь агентов власти. Тут возникает одна серьезная проблема, еще не поставленная исследователями, а именно — о роли мешочников в снабжении населения продуктами через реквизиционные и продовольственные отряды. Назовем это явление опосредованным мешочническим снабжением. Попытаемся отчетливей определить проблему.

Первоочередной задачей указанных отрядов была заготовка крестьянского хлеба. Между тем решить ее они оказались не в состоянии, поскольку наталкивались на ожесточенное сопротивление со стороны крестьян, уездных и волостных советов. Деревня была хорошо вооружена и представляла крайнюю опасность для реквизиторов. Из Тамбовской губернии сообщали, что в деревнях их встречали «залпами и

бомбами»; сооружая окопы и волчьи ямы, местные жители превращали свои селения в неприступные крепости. В Орловской губернии при приближении продовольственных отрядов крестьяне нескольких сел составляли совместный план противодействия им и вступали в бой; хлеб удавалось взять лишь с большими потерями.106

Особенно упорно оборонялись курские земледельцы. В частности, в октябре 1918 г. возвратившиеся из Курска хлебозаготовители докладывали съезду Советов народного хозяйства Олонецкой губернии: «Деревни обведены окопами и окружены пулеметами».107 Показательно, что именно из Курской губернии, как отмечалось выше, мешочники вывезли наибольшее количество хлеба. Крестьянам удалось отстоять право распоряжаться продуктами своего труда.

Вот случай, описанный в «Известиях» Брянского совета от 5 июля 1918 г.: «Реквизиционный отряд в 150 чел. Явился в одну из деревень недалеко от станции Покровское Курской железной дороги. Отряд был радушно встречен крестьянами и расположился на ночлег по избам. Ночью по сигналу факелами крестьяне набросились на спящих красноармейцев, обезоружили их и вывели за деревню. Здесь наскоро организованный суд постановил весь отряд расстрелять. Крестьяне вырыли братскую могилу, расстреляли всех красноармейцев и похоронили».108 Подобных фактов из истории 1918 г. можно привести множество. Вооруженные реквизиции сильно содействовали разложению взаимных связей города и деревни. Деревня замыкалась в себе, и преодолевать ее тяготение к полной натурализации удавалось в большинстве случаев только мешочникам.

Тут-то на первое место и выдвинулся новый метод хлебозаготовок. Жизнь показала, что реквизиционные и заградительные отряды без особого риска и без людских потерь могут отнимать хлеб у ходоков. Это подтверждали и расчеты. Изъятие каждого пуда провизии у крестьян обходилось реквизиторам в 500руб, а у мешочников — в несколько раз дешевле. Еще в решениях проведенного Министерством продовольствия 18 октября 1917 г. совещания ответственных работников содержалась ориентировка на пополнение запасов государства за счет реквизиций мешочнических товаров «на обратном пути»,109 но на практике эта ориентировка общего плана получила воплощение лишь при большевиках.

Изменилась расстановка приоритетов в деятельности продовольственных органов. На это, в частности, обратил внимание меньшевик Д. Далин, справедливо полагавший, что «энергия власти» целиком направилась на реквизицию запасов и «первый год советской продовольственной политики

ознаменовался не столько новыми законодательными актами, сколько продовольственными обысками, захватами продовольственных поездов и т. п.». Авот свидетельство чрезвычайного комиссара на юге России И. В. Сталина, который в телеграмме, направленной 13 июня 1918 г. В. И. Ленину, предусматривал единственную возможность получения хлеба — это отвоевывание его у мешочников; интересно, что такой метод захвата продовольствия Иосиф Виссарионович называл «заготовкой хлеба на юге».110 Заградительные отряды по сути дела намечалось превратить в хлебозаготовительные.

Установка на завоевание продуктов на дорогах была хорошо усвоена руководителями всех рангов. Об этом они не раз заявляли сами. Так, член Президиума Московского городского продовольственного комитета (далее МГПК) М. Рыкунов в июле 1918 г. подчеркивал: «Очевидно, к определению задач реквизиционных (или продовольственных) отрядов надо подходить не с этой стороны (имеются в виду провалившиеся попытки взять продукты у крестьян. — А. Д.), а с точки зрения более планомерного и усиленного развития товарообмена и борьбы с мешочничеством».111 Та часть этого выразительного суждения, которая упоминает о товарообмене, имеет чисто ритуальное значение — что-то вроде «Карфаген должен быть разрушен». По существу один из руководителей продовольственного дела в столице признает обреченность любых попыток получить хлеб, кроме изъятия его у мешочников. Ту же мысль формулировал коллега М. Рыкунова председатель Президиума Московского городского продовольственного комитета М. Е. Шефлер. Признавая увеличение масштабов реквизиций на дорогах Московского железнодорожного узла в 15 раз с января по май 1918 г., он констатировал: «Если мы сейчас имеем еще возможность существовать, то этим в значительной мере мы обязаны работе реквизиционных отрядов».112

Наконец, сами «борцы за хлеб» всячески старались уклониться от походов в вооруженные и укрепленные, вызывавшие страх деревни; зато с большой охотой, «с огоньком» отнимали хлеб у мешочников. Агенты Московского городского продовольственного комитета сообщали из губерний летом 1918 г., что «реквизиционные отряды всю свою энергию направили на борьбу с мешочничеством».113 В очень многих случаях экспедиции против мешочников в отчетах изображались в виде походов в села. Проверить это было непросто — контроль носил формальный характер, да и вернувшихся с едой победителей никто не стал бы судить. Вот что отмечалось в журнале «Продовольственное дело» (органе МГПК): «Рек

визиционные отряды никогда не были на высоте: вследствие отсутствия контроля над ними в этих отрядах много распущенности и деморализации. Заградительные отряды работают довольно хорошо».114

Некоторые начальники и рядовые посланных в деревни продовольственных отрядов не скрывали по простоте душевной, что в ходе своих экспедиций выполняли исключительно функции заградителей. В «Отчете о работе первого продовольственного петроградского отряда за полтора месяца» (июль 1918 г.) отмечалось: «Легче всего и больше всего отрядам удается получить хлеб на пристанях и станциях. Здесь остается только конфисковать те громадные запасы, которые с целью спекуляции подвозятся сюда».115 Итак, заградители предпочитали «работать» с мешочниками потому, что это было «легче всего».

Масштабы опосредованного снабжения были очень велики — значительно больше официально признаваемых. Названные руководители Московского продовольственного комитета рассылали своим агентам на места телеграммы следующего содержания: «Весь реквизируемый продовольственными отрядами, весь отбираемый у мешочников хлеб немедля грузите и направляйте в Москву».116 Как видим, «хлеб» делится на две части: явно отнятый у мешочников и «реквизированный», т. е. неизвестного происхождения. Думается, очень большая часть последнего перешла к реквизиторам из «ходаческих» мешков. На состоявшемся в декабре 1918 г. Всероссийском продовольственном совещании деятельность Наркомата продовольствия была названа «мешоч-ническим товарообменом».117 При этом мешочнический хлеб командиры продовольственно-реквизиционных отрядов выдавали за крестьянский: это было удобнее и престижнее, ибо вожди ожидали от своих агентов прежде всего воплощения в жизнь придуманной ими системы отношений города с деревней.

Официальные данные о результатах реквизиций следует каждый раз подвергать критическому анализу. Сошлюсь на факты. По сообщению работавшего в составе одного крупного заградотряда представителя Наркомпрода, на станции Хобо-товка (под Москвой) заградители находились в начале июля всего два дня и за это время изъяли у мешочников 8 тыс. пудов. Через две недели местный комиссар продовольствия, обеспокоенный поступлением в «центр» сообщений о развитии на его территории мешочничества, составил доклад; в нем утверждалось, что ежедневно реквизируется на станции до 4000 пудов хлебных продуктов (8 тыс. комиссар разделил на 2 и итог распространил на все время).118 В тот раз комиссар

стремился не столько преувеличить результаты изъятий хлеба, сколько похвалиться систематичностью своей работы. Вместе с тем нередко местные власти старались не выносить сор из избы, так как «центр» бывал недоволен допустившими мешочничество руководителями.

Что касается отчетов командиров заградительных отрядов о результатах реквизиций, то к ним надо относиться с предубеждением. Нередко «заграды» представляли собой кочевые отряды, действовавшие в первую очередь посредством набегов (на большее не хватало сил), и о серьезной отчетности говорить не приходится. Например, по сведениям Московской продовольственной управы, в январе многочисленными мелкими реквизиционными группами было изъято 76 тыс. пудов; это составляло всего-навсего около двух процентов ввезенных в город мешочниками продуктов.119 Мы имеем дело с явным занижением данных о перехвате провизии на московских вокзалах.

Руководителям самых крупных заградительных подразделений труднее было скрыть подлинные размеры реквизиций мешочнического хлеба, и их сведения вызывают большее доверие. Это, в частности, касается данных о результатах работы «реквизиторов» на железнодорожных станциях Курск, Давыдовка (в Воронежской губернии) и Вятка, откуда руководители отрядов доносили об изъятии крупных партий хлеба — до тысячи пудов в день.120

Однако в целом обнаруживается тенденция к преуменьшению масштабов изъятия провизии заградотрядами у нелегальных снабженцев. Так, на станции Лукоянов в Нижегородской губернии за апрель 1918 г. было изъято у мешочников муки и мяса по 30 пудов, а также 40 пудов кожи, 20 пудов мануфактуры, 40 пудов галантереи. На Нижегородской пристани в течение нескольких весенних и летних месяцев было отнято у пассажиров 800 пудов муки и хлеба. По официальным данным, за первую половину года в Нижегородской губернии было реквизировано всего-навсего 20906 пудов ржи, пшеницы, муки, пшена, круп, овса. Нередко в «центр» посылались фантастически заниженные данные: калужские власти доносили, что в «царстве мешочников», в Калуге, за весь август 1918 г. удалось реквизировать 525 пудов.121 В Малмыжском уезде Вятской губернии весной и летом 1918 г. действовал заградотряд, результаты работы которого получили восторженную оценку в официальных материалах. Его хвалили за то, что по предоставленным его руководством сведениям, им было собрано «целых» 5 тыс. пудов. Между тем это составило всего лишь 1.7 % от тех 300 тыс. пудов, которые вывезли мешочники из уезда.122

Как видим, по официальным данным, реквизиторы не обеспечивали изъятие и 2 % перевозимого нелегальными снабженцами хлеба. Налицо неувязка с многочисленными данными, позволяющими этот процент серьезно повысить. К сожалению, приходится довольствоваться косвенными доказательствами, поскольку статистические материалы отсутствуют. Например, в отправленной 27 июля 1918 г. в Нарком-прод со станции Вятские поляны телеграмме читаем: «25-го прошел первый маршрутный поезд в составе 28 вагонов хлеба, в том числе 26 вагонов реквизированного отрядами у крестьян и 2 — отобранного у мешочников».123 Здесь речь идет уже об '/и доле мешочнического хлеба в общем объеме государственных заготовок, т. е. о 7—8 %.

Московским продовольственно-реквизиционным полком в августе—декабре 1918 г. было заготовлено в деревнях 165 тыс. пудов и отнято у мешочников только на железнодорожных станциях 45 тыс. пудов. Соотношение между итогами непосредственной и опосредованной разновидностей хлебозаготовок примерно 3.5 : 1. Полк был одним из самых надежных и дисциплинированных. Вместе с тем в отчете о работе подразделения после перечисления указанных цифр отмечалось: «Кроме того, полком реквизирована масса нормированного продовольствия и мануфактуры».124 Это предполагает, что значительная часть добра, «принадлежащего отныне революции» (распространенный в то время оборот речи), осталась никем не учтенной и запросто могла быть разбазарена.

Все эти цифры, кроме прочего, свидетельствуют и о безобразном учете реквизированного продовольствия из-за господства анархии в государственных структурах и в делопроизводстве.

Местные власти, отвечавшие за недопущение мешочничества, нередко старались не докладывать о наличии реквизированного хлеба, рассчитывая оставить продукты у себя. Согласно же установленному порядку, все реквизированные грузы передавались в распоряжение губернских продовольственных комитетов.

Вообще искажение отчетности продовольственными работниками на местах было рядовым явлением. Нередко ситуации приобретали абсурдный характер. Так, руководители Вятской губернии преуменьшили продовольственные ресурсы в целях включения своей вотчины в разряд хлебопотребля-ющих местностей; регион при этом располагал хлебными запасами в размере 16 млн пудов. Советские начальники Ефремовского уезда той же губернии донесли в Наркомпрод о полном отсутствии «излишков»; между тем основательная

ревизия выявила возможность изъять в уезде более 2.5 млн пудов.125 Это распространялось и на отчетность по реквизированному мешочническому хлебу. Местные начальники вовсе не собирались делиться реквизированными продуктами. Так, Бугульминский уездный совет доносил в Уфимскую губернскую продовольственную управу: «Количество реквизированного хлеба точно неизвестно ввиду мелочных партий, разделенных между разными местами».126 Журнал «Продовольственное дело» указывал на такой факт: «Агентом инспекции (при Московском городском продовольственном комитете. — А. Д.) Снопко на Курском вокзале у неизвестного лица арестовано несколько сот баранок, запрещенных к выпечке. Баранки препровождены в отдел реквизиции».127 Никто из чиновников не стал бы возиться с сотней-другой баранок. Всем было ясно, что эти лакомства будут кем-то присвоены — для того они и «арестовывались».

В отдельных случаях осуществление реквизиций изначально не предполагало никакого учета. Эшелоны нелегальных снабженцев отдавались на поток и разграбление бойцам заградительных подразделений. В Ставропольской губернии в середине 1918 г. создавались «партизанские отряды», в обязанности которых входило осуществление изъятий хлеба по собственному усмотрению и произволу. Порядок изъятия и использования продуктов определяли сами «партизаны». Для того чтобы получить хоть какую-то часть провизии от «партизан», Ставропольский продовольственный комиссариат разработал систему стимулирования. Ее суть выражалась следующей выдержкой из распоряжения комиссариата: «Стоимость задерживаемого хлеба, считая по твердым ценам, поступает в пользу тех лиц, которыми он будет задержан».128 Вспомним, что в 1917 г. (в отрядах самого А. Д. Цюрупы) эти деньги предназначались обиженным мешочникам в целях их умиротворения.

Существовали и легальные возможности скрыть от учета реквизированные продукты. По декрету СНК от 6 августа 1918 г., половина добытого продовольственными и заградительными отрядами хлеба направлялась создавшим их организациям, то есть самим «реквизиторам», а вторая половина — в общий государственный котел.129 «Заградители» определяли такие «половины» на глазок.

Главной же причиной фальсификации учета мешочнического хлеба назовем материальную заинтересованность бойцов и командиров заградительных подразделений в представлении путаных сведений, занижении данных о масштабах изъятия продовольствия. Пользуясь отсутствием контроля и недостатками учета, они попросту присваивали реквизиро

ванные продукты. Показательно, что в периодической печати и в архивных документах сообщается об отправке реквизиционными отрядами хлеба «в наиболее голодающие губернии» или о направлении его для раздачи среди «голодающих», в «учреждения губздрава и наробраза», но нигде не говорится о получении потребителями изъятой у нелегальных снабженцев провизии.130 При этом вряд ли стоит бросать камни в продо-вольственников и изображать их исключительно злостными расхитителями. Продработники понимали, что большая часть изъятой у нелегальных снабженцев провизии обречена на гибель. Они принимали во внимание долговременность учета, перегрузки, сортировки, распределения, доставки продовольствия при бесконечных недостатках организационного механизма. И предпочитали использовать продукты в собственных целях.

Масштабы «приватизации» реквизированного продовольствия, по всей видимости, были очень велики во всех без исключения регионах страны. Так, например, 20 апреля 1918 г. комиссар Петроградского округа путей сообщения в телеграмме на имя наркома своего ведомства с тревогой указывал на огромные «возможности злоупотребления реквизированными продовольственными продуктами, кои лицами реквизирующими продаются по произвольной цене или оставляются для собственных надобностей».131 В частности, подобным образом использовалось до 90 % провизии, отнятой у пассажиров петроградскими заградительными формированиями в середине 1918 г.132 Эти данные заслуживают серьезного внимания. Они стали результатом исследования, проведенного петроградскими правыми эсерами, на которых казенный оптимизм, повелевающий быть весело настроенными (используем афоризм Козьмы Пруткова), не распространялся.

Многочисленные факты сокрытия и хищений отнятого у мешочников продовольствия выявились в ходе массовой проверки центральными ведомствами деятельности 2-й продовольственной дивизии, действовавшей в Тамбовской губернии. Она считалась епархией столичных продовольственни-ков и потому туда во второй половине 1918 г. направили многочисленных уполномоченных Наркомпрода и Московского городского продовольственного комитета. В итоге выяснилось, что у мешочников фактически изъяли столько же продовольствия, сколько заготовили в деревнях и селах, а именно до 10 млн пудов.133 И это только в одной хлебородной губернии! Думается, такие цифры отражают истинное положение дел.

На рубеже 1918—1919 гг. Наркомпродом и Наркоматом Рабоче-крестьянской инспекции была проведена ревизия де

ятельности заградительных отрядов за целый год. Подводя ее итоги, нарком продовольствия А. Д. Цюрупа в разосланной продовольственным организациям циркулярной телеграмме писал: «Два месяца контролеров-инструкторов и членов рабочей инспекции по обследованию деятельности заградительных отрядов показали, что эта деятельность не стоит на должной высоте». Особо подчеркивалось: «...реквизиция продуктов производится без регистрации и выдачи установленных квитанций», а неучтенные продукты расходуются командирами и бойцами «для собственного потребления».134

Итак, роль мешочников в опосредованном снабжении населения многократно больше, нежели она определена цифрами, которые обозначают лишь тенденцию и прежде всего — динамику роста изъятий мешочнического хлеба. Журнал «Продовольственное дело» сообщал: в январе 1918 г. у мешочников на железной дороге было реквизировано грузов на 2 млн р., в апреле — на 25 млн, в мае — на 30 млн. За 5 месяцев увеличение составило 1500 %.

Наконец, особое место занимают данные о масштабах реквизиций мешочнического хлеба, добытые аналитиками Наркомата продовольствия. По предположениям Наркомпро-да, только за полтора месяца (вторая половина июня—июль 1918 г.) заградительно-продовольственные отряды реквизировали до 2 млн пудов продуктов.135 Государство, как теперь очевидно, получило меньшую часть.

Заслуживает внимания подход Н. Д. Кондратьева, расчеты которого учитывали в своих выкладках деятели и исследователи Наркомата продовольствия. Николай Дмитриевич полагал, что лишь каждый второй мешочник возвращался домой с хлебом.136 У половины отбирали продукты всевозможные «заградители» и «реквизиторы», которые в конечном счете легальным или нелегальным способами доставляли часть «конфиската» потребителям сел и городов. Следовательно, приходим к выводу: в основном продукты прямо или опосредованно (т. е. через заградотряды) население получало от мешочников. По крайней мере это полностью относится к 1918 г. Такой вывод вполне согласуется со многими фактами.

Тем не менее следует особо подчеркнуть: «заградовское» (опосредованное) снабжение отнюдь не стало органическим дополнением нелегальному мешочническому.

Во-первых, заградительные отряды транжирили государственные деньги, нередко их бойцы попросту пропивали реквизированные товары. Выше отмечалось, насколько дешевле обходилась заготовка подуктов ходоками. Некоторые «старые» продовольственники указывали на парадоксальное явление: содержание продовольственных и реквизиционных

отрядов обходилось дороже, чем закупка государством хлеба по ценам вольного рынка и продажа его по твердым ценам населению.137

Во-вторых, реквизиторы сплошь и рядом не могли решить те задачи, которые оказывались по силам торговцам-мешочникам. У них не получалось «мобилизовать» скрытые съестные припасы, т. е. выявить и передать государству провизию. В функции реквизиционно-продовольственных отрядов входили поиск и конфискация продуктов на станциях, на городских складах, в кладовых магазинов.138 И при этом они сильно проигрывали коллективам нелегальных снабженцев. Мешочники-профессионалы быстро «вытаскивали» неиспользованные товарные запасы на белый свет.

В-третьих, далеко не всегда реквизированный хлеб доходил до потребителя. Реквизиторы не могли и не умели хранить и транспортировать его. Вот авторитетное мнение члена коллегии Воронежского губернского продовольственного комитета Паршина, высказанное им на заседании губпродкома 9 сентября 1918 г.: «Личным обследованием реквизиционных складов установлено, что печеный хлеб поступает на склады в испорченном виде и не только к хранению, но и к немедленному употреблению негодным».139 В самом деле, отнять у мешочников хлеб, годный к использованию лишь в течение нескольких дней, и держать его неделями на складах и в вагонах — означало погубить продукт. Ведь изготавливать из печеного хлеба сухари никто, кроме самих ходоков, не стал бы. Однако чиновников судьба хлеба не интересовала. Из сказанного следует, что во многих случаях заградительные отряды не только не содействовали налаживанию продоволь-ствования населения, но и сводили на нет достижения мешочников.

Теперь о следующей важной и специфической для нелегального снабжения характеристике. Оказалось, что только мешочники имели возможность доставлять продукты из-за фронтов гражданской войны. Кстати, эти продукты «реквизиторы» отнимали с легким сердцем, поскольку все, что поступало с территории врага, считалось трофеями. И уж, конечно, докладов на этот счет не составлялось.

Несмотря на реквизиции, мешочники продолжали ввозить съестные припасы из небольшевистских районов. Их упорная работа отчасти компенсировала губительное действие процесса распада страны на «продовольственные республики».

За пределами большевистской территории концентрировались огромные запасы продовольствия. Так, для прокормления населения промышленных центров и хлебопотребляю-щих губерний с весны 1918 г. и до сбора нового урожая

требовалось около 70 млн пудов, тогда как избыток хлеба только от урожая 1917 г. составлял на Украине 510 млн пудов, на Северном Кавказе 131 млн пудов, в Западной Сибири и Степном крае 130 млн пудов и в прочих губерниях — 70 млн.140 Все области, кроме «прочих», отошли от Советского государства. Следовательно, на большевистской территории запасы точно соответствовали потребностям; однако в условиях гражданской войны, господства анархии полностью использовать ресурсы оказалось невозможным. Сам В. И. Ленин осознавал данное обстоятельство: указывая на то, что хлеб имеется в достаточном количестве, вождь связывал успех в его распределении с освобождением «от мешочников и хулиганов».141

За границами «Совдепии» наблюдалось изобилие провизии в магазинах и на рынках. Оно изумляло прибывавших из центральных и северных районов россиян. По свидетельству писателя В. Шкловского, у пришельцев из РСФСР текли слюнки при виде экзотических для большевистской стороны «желтых булок, красной колбасы, синего колотого сахару».142 По мере удаления от границ Советского государства картина продовольственного изобилия становилась все более красочной. 26 июня 1918 г. венская газета «Arbeiter Zeitung» писала: «...вид белого хлеба, который крестьяне продают на улицах Киева, золотистые горы масла на полках магазинов, крынки густых сливок производят несколько ошеломляющее впечатление».143 Неудивительно, что мешочники любой ценой старались очутиться в таком благословенном крае.

Продукты в районах, не подчиненных большевикам, были легкодоступны. Ранее упоминалось, что осенью 1917 г. свобода торговли была провозглашена на Южном Урале. Сложнее обстояло дело на Украине: генеральный секретариат украинской Центральной рады в конце 1917 г. подтвердил необходимость продовольственной монополии, но уже правительство гетмана Скоропадского весной 1918 г. ее упразднило.144 В 1918 г. свобода торговли торжествовала на большей части несоветской территории. Вот выдержка из утвержденной Уфимским государственным совещанием «Программы работ Временного правительства в области народнохозяйственной»: «В сфере продовольственной политики — отказ от хлебной монополии и твердых цен, с сохранением нормировки распределения продуктов, имеющихся в недостаточном количестве. Государственные заготовки при участии частноторгового и кооперативного аппарата».145

В неподвластных большевикам регионах упомянутая нормировка выражалась отнюдь не в огосударствлении торговли и запасов товаров. Продавцам никто не собирался указывать,

куда, кому, в каком количестве и по какой цене продать хлеб. Но устанавливалось определенное соотношение между отпускными и рыночными ценами. Причем разница между последними была очень существенной и достигала 250—300 %.146 Подобный порядок регулирования хлебной, мясной и масляной торговли ввели правительства Всевеликого войска Донского, адмирала А. В. Колчака. Однако и введение максимума цен рассматривалось как переходная мера. Если в целом хлебная монополия в Сибири была ликвидирована в августе 1918 г., то 10 декабря постановлением правительства А. В. Колчака отменялось государственное регулирование хлебной, мясной и масляной торговли. «Торговля соответствующими продуктами в пределах Российского государства производится свободно по вольным ценам», — торжественно провозглашалось в этом постановлении.147 Данное указание проводили в жизнь подчинявшиеся адмиралу правители, в частности А. И. Деникин. Выражавшая точку зрения дени-кинского правительства газета «Крестьянское дело» писала в 1919 г.: «Отмена твердых цен, несомненно, окажет самое благодетельное влияние на снабжение городского населения. Крестьяне, зная, что ничто не будет препятствовать свободной хлебной торговле, гораздо охотнее повезут его в город и выпустят на рынок».148 Так и получилось. Вопрос о голоде на «белой» территории не стоял.

Вождь большевистской партии, говоря о продовольственном изобилии в несоветских регионах, на первое место в ряду причин данного явления поставил наличие «богатой хлебом местности» и лишь на второе место — разрешение «свободы торговли, свободы восстановления капитализма».149 Думается, это второе является главной причиной. Когда в начале 1919 г. на Украине и в западных губерниях России, присоединенных к РСФСР, была введена продовольственная монополия, там незамедлительно начался стремительный рост дороговизны и надвинулась голодная угроза. За четыре месяца после введения там большевистской продовольственной монополии рубль обесценился в 5 и более раз. Пуд знаменитого украинского сала, стоивший в марте 300 р., в июле торговцы едва уступали за 1400 р. К тому времени цены в благополучных еще недавно Харькове, Киеве, Одессе, Минске, Риге становились такими же, как в Москве и Петрограде.150 При этом разительный контраст по-прежнему представляло положение на небольшевистских территориях. По воспоминаниям очевидцев, в районах, в которых при «красных» трудно было купить кусок хлеба, довольно скоро после прихода деникинских войск и фактической ликвидации продовольственной монополии повсеместно развертывалась бойкая торговля разны-

4 А. Ю. Давыдов

ми съестными припасами, прекращались перебои в обеспечении продуктами по доступной для большинства жителей цене.15'

Главным препятствием на пути мешочников была хлебная монополия, однако с ее устранением взлета мелкого нелегального снабжения на свободных от большевиков территориях не произошло. Организаторами свободной торговли стали не мешочники, а прежде всего кооператоры. К концу 1918 г. в Донской области насчитывалось 11 союзов потребительских кооперативов и один союз смешанного типа, т. е. обслуживавший потребительскую кооперацию области; дело дошло до разработки в войсковом правительстве планов создания Министерства кооперации. Активно развивалась кооперация в Сибири. Цены в сибирских потребительских обществах, как правило, были на 30—50 % ниже, чем в частноторговых заведениях. Рыночная конкуренция сдерживала рост дороговизны. С апреля 1918 г. по апрель 1919 г. в Сибири цены на продукты полеводства выросли всего лишь в 3.5 раза, животноводства — в 2 раза, а в отдельные месяцы они даже снижались.152 В то же время во всех губерниях Советской России (в том числе хлебородных) цены росли стремительно. В небольшевистских местностях рыночная конкуренция, «мягкое» вмешательство со стороны государства, использование старого аппарата торговли содействовали созданию нормальной распределительной системы.

Все это не означает, что мешочничество на несоветской территории отсутствовало. Оно развивалось в тех «рыночных нишах», которые по тем или иным причинам не могли быть заполнены кооператорами и крупными или средними частными торговцами. Так, приоритетом для сибирских капиталистов и кооператоров было производство и распределение продовольствия. Нехватку же на рынке одежды и обуви устраняли в том числе и мешочники, которые стали «делать бизнес», провозя товар в баулах и чувалах из Маньчжурии. При этом все более значительная часть мешочников в погоне за наибольшей прибылью, пользуясь свободой передвижения, шла на риск и добиралась до советской территории с тем, чтобы там нелегально продать свой товар.

«Белые» местности притягивали ходоков из «красных» районов: проблем с закупкой и перевозкой продуктов там не существовало, а пересечь разделявшую враждующие стороны линию знающему человеку во многих случаях не стоило особого труда. В 1918 г. отсутствовали фронты с их передовыми позициями, существовали же анархически организованные опорные пункты — так называемые завесы. С лета 1918 г. мешочники стали привозить продовольствие из районов, кон

тролируемых чехословаками. Это стало массовым явлением. Так, по воспоминаниям И. Гордиенко — бойца разгромленного чехословаками под Казанью заградительного отряда, он и его товарищи под видом мешочников, и смешавшись с ними, пробирались «через вражеский стан».153 В Тюмени и Челябинске образовались таможенные пункты, в которых с мешочников взимали пошлины. Заплатив до 30 % от стоимости мешков с зерном, ходоки провозили их в Европейскую Россию. Было выгодно и небольшевистским властям, и мешочникам.

Более того, одно время исключительно мешочнические транспорты связывали хлебородный юг с центром страны. Ничто не могло стать непреодолимой преградой для групп мешочников. Когда пресеклось пароходное движение по Волге, мешочники использовали свой водный транспорт. Из Ставропольской губернии, где летом 1918 г. имелось не менее 20 млн пудов хлебных излишков, ходоки через Астраханские степи добирались до устья Волги и далее их продовольственный маршрут пролегал в глубь России. Даже Сталину, создавшему камышинский кордон, не удалось остановить их движение. Сталинское подразделение, состоявшее из 100 латышских стрелков, специализировалось как раз на изъятии у мешочников продуктов, доставленных с вражеской территории.154

Исследователь гражданской войны Б.Чистов в 1936 г. писал о масштабах и направлениях «ходаческих» экспедиций на несоветские территории: «В прифронтовую полосу шли целые армии мешочников, как действительно голодающих, так и спекулянтов. Эти армии двигались в Заволжье, вниз по Волге и обратно, невзирая на фронты гражданской войны... Враждующие стороны пропускали через фронты баржи, наполненные этими людьми».155 Еще раз убеждаемся, что размеры продовольственного обеспечения голодного центра страны за счет нелегальной переброски продуктов из несоветских регионов были весьма значительными.

В целом масштабы мешочнического продовольствования населения значительно превосходили все определяемые политиками или статистиками цифры. С учетом еще и так называемого опосредованного снабжения в отдельные периоды вольные добытчики почти полностью обеспечивали потребителей провизией. Жители убеждались в существовании закона «русской смуты»: чем меньше мешочников, тем больше голода. Наоборот, успехи мешочнического движения были в большинстве случаев связаны с преодолением голодной угрозы. Обратимся к недавно опубликованным секретным документам.

Из информационного листка № 44 отдела местного управления НКВД узнаем о положении в 1918 г. в селении Крестцы Новгородской губернии после подавления там крестьянского бунта и установления жесткого порядка, связанного, в частности, с ликвидацией мешочничества: «Сейчас все спокойно. Власть Советов крепка. Продовольствия нет. Население голодает».156 А вот совершенно иная картинка, изображенная в еженедельной сводке секретного отдела ВЧК № 18 за 23— 31 августа 1919 г. В сводке следующим образом характеризовалась ситуация в Маленковском уезде Владимирской губернии: «Продовольственной нужды в уезде не ощущается, ибо кругом кипит спекуляция. Из Тамбовской губернии мешочники везут хлеб, поддерживая спекулятивную атмосферу».157 Нелегальное снабжение не имело альтернативы. Получалось во многих случаях так, что самодеятельность в сфере поставок и распределения съестных припасов спасала народ от гибели.

Теперь попытаемся сравнить масштабы нелегального снабжения в России и за рубежом. Существовала ли какая-то взаимосвязь между русским мешочничеством и нелегальным снабжением на Западе? Поставим вопрос даже так: можно ли мешочничество назвать особым российским явлением? Известно, что в рассматриваемый период оно развилось главным образом в двух странах — в потерпевших поражение в мировой войне России и Германии. Здесь больше всего выросла дороговизна и упали доходы населения, системы распределения и снабжения оказались существенно деформированными. По данным академика С. Г. Струмилина, реальный заработок немецкого рабочего упал до 36 % от уровня 1913 г. (русского — до 30 %).158 Люди делали попытки выживать самостоятельно. Газета «Vorwarts» осенью 1918 г. сообщала о положении в Германии: «Едва ли не каждый гражданин пользуется услугами спекулянтов.»159 Так обстояло дело в последние месяцы 1918 г., когда немцы совершили свою революцию.

Вместе с тем «спекулятивная» ситуация в Германии значительно отличалась от российской. Объемы нелегальных перевозок продуктов были гораздо меньшими. Показательно, что вместо мешочничества развилось «сумочничество». Следует принять во внимание сохранение в основном четко функционирующей немецкой государственной организации, в частности, военное пайковое распределение немцы стали планомерно вводить еще с 1915 г. Поэтому и проблема голода не была такой безнадежно неразрешимой, как в России. Жители Берлина, например, летом—осенью 1918 г. получали в среднем по карточкам не менее 2 кг хлеба в неделю, а также некоторое количество капусты, брюквы, моркови на человека. В итоге количество спекулятивных товаров не превысило

100

половины всех товаров, вращавшихся на рынке.160 Напомним, что, по мнению специалистов, жесткое регулирование цен влияет на рынок лишь до тех пор, пока количество спекулятивных товаров не превышает половины всей обращающейся на нем продукции.161 Не случайно В. И. Ленин упорно не соглашался признать за мешочниками поставку более половины провизии.

Однако, как определялось выше, в России в отличие от Германии этот «половинный» рубикон был оставлен далеко позади. Соответственно хлебная монополия стала экономическим абсурдом, катализатором процесса общественной энтропии. Аппарат общественного снабжения работал вхолостую. Так, одна «государственная рука» держала твердые цены, а другая выдавала горожанам заработную плату «натурой» — сапогами, корытами, кирпичами, колесами, хомутами, тарантасами, клюквой и даже... женскими комбинациями; список натурвыдач состоял из 185 названий.162 Одно абсолютно исключало другое. Бесчисленные подобные противоречия оставалось разрешать только насилием. Возвращаясь в этой связи к сравнению положения России и Германии, напомним слова М. М. Пришвина: «Организация держала германский народ, насилие держало русский».163

В условиях Германии меры административного пресечения мешочничества имели успех, хотя по форме они не так уж и радикально отличались от российских. Например, в 1918 г. власти Бранденбурга задерживали частных лиц за провоз хлеба из деревень в город; в Баварии люди, уличенные в запрещенном законом приобретении и провозе съестных припасов, подвергались высылке. Но при этом в Германии спекуляция резко сократилась.164 В России же подобные мероприятия приводили к обратному результату — к нарастанию общественной анархии. Причина коренилась в крайней слабости нашей государственной организации. Россия — это страна, в которой в силу радикального отрыва верхов от низов действия властей сплошь и рядом приводят к совершенно незапланированным (нередко к противоположным) результатам.

Чрезвычайно показательно, что среди спекулянтов-мешочников в Германии преобладали русские люди. Вот примечательное свидетельство (правда, относящееся к маю 1920 г.) из «Дневников» писателя М. М. Пришвина: «Приехал из Германии вестник... Много русских там живет, они первые нарушают порядок карточной системы, они спекулируют, и немцы смотрят на них с презрением. Русские и там живут день ото дня в ожидании конца большевиков».165 «Нарушение карточной системы» в Германии в то время означало поездки «Ins Gryne», в деревни за хлебом. Объясняется распростране

101

ние именно русского мешочничества в Германии так: 1) в России мешочничество стало образом жизни и у жителей выработалась стойкая привычка к занятиям им, 2) чужеземцам в Германии было чрезвычайно затруднительно найти достойную работу, 3) надеясь на скорое падение большевизма и возвращение на родину, многие русские люди занимались делом, которое не жалко бросить, т. е. спекулировали, привозили из деревень и продавали продукты. Девятый вал мешочничества перехлестнул за пределы России.

Деятели советской власти считали государственное снабжение реальной и «здоровой» альтернативой анархическому нелегальному снабжению.

Вожди исходили исключительно из осознания опасности конкуренции со стороны мешочников. Они полагали, что, стоит устранить нелегальное снабжение, и крестьянский хлеб потечет в государственные закрома. При этом недооценили непреодолимое стремление крестьян к саботажу хлебной монополии. Сельские жители нашли альтернативу государственным хлебозаготовкам и помимо мешочничества. Крестьяне занялись массовым самогоноварением, т. е., говоря научным языком, «выкуркой водки путем отгонки спирта из заквашенных хлебных продуктов».166 Этот «промысел» поглощал не доставшийся мешочникам хлеб. Он и представлял подлинную угрозу для общества.

В изучаемый период изготовленные кустарным образом спиртные напитки называли «самосидкой», «кумышкой», «самокруткой». Производителей их в народе зачастую именовали «химиками», «кумышковарами».167 До 1915 г. российская деревня не знала самогона. Однако в период Первой мировой и гражданской войн страна втянулась в самогонную вакханалию. Кустарное, примитивное производство спиртных напитков вызывало излишние траты хлеба, картофеля, сахара. Это значительно обострило продовольственную проблему и приблизило наступление голода.168

Некоторое распространение кумышковарение получило в 1917 г. Часть зерна шла на приготовление солода и браги. Пример подавали солдаты разлагавшейся российской армии. При воинских частях стали создаваться своего рода подсобные хозяйства — самогонные «заводы»; на передовых позициях «серые шинели» скучали и предавались пьянству. Слабость государственных органов становилась предпосылкой распространения социального зла. Иногда винокурение переставало быть тайным, поскольку милиционеры не только ему не противодействовали, но и сами пьянствовали.169

В 1917 г. в большинстве деревень хлебородных регионов имелось по одному двору, где гнали самогон — для «внутри

102

деревенского» потребления. Критериев оценки распространения явления не существовало (не с чем было сравнивать), и оно представлялось весьма грозным. «Тайная выкурка спирта принимает большие размеры», — писал в сентябре журнал «Продовольствие и снабжение» в статье с символическим названием «Куда идет хлеб?».170

Уже в 1917 г. тенденция широкого распространения опасного процесса стала вполне реальной. Так, появились сельские районы с поставленным на поток кумышковаре-нием. В отдельных деревнях в каждой избе варили кумыш-ку. Неоднократно в печати упоминался Моршанский уезд в Тамбовской губернии, где ежедневно на производство самогона тратилось до 20 вагонов хлеба.171 И вместе с тем в то время каждый раз находились конкретные объяснения распространения зла в том или ином населенном пункте. Например, в деревне проживал наладивший производство самогонных аппаратов мастер; его называли «инструктор по кумышке». В одном селе изготовлением сивухи занимались члены продовольственного комитета и склоняли к этому соседей. А в Моршанском уезде действовала организация во главе с чиновником акцизного управления, которая размещала заказы на производство самогона среди крестьян и наладила его сбыт.172

Однако вряд ли относительно 1917 г. стоит вести речь о массовом самогоноварении, хотя современники и абсолютизировали наметившуюся тенденцию. Сравнивая ситуации мирного времени и революционного года, они приходили в ужас. Восклицали: «все кругом пьяно», «идет дикая пьяная пляска», «крестьяне не дают городу хлеба и колоссальное количество пудов ржи и картофеля идет на перегонку спирта» и т. д.173

Реалистически оценивали положение некоторые официальные документы. По данным обзора продовольственного положения на местах за сентябрь—октябрь 1917 г., составленного Особым организационным отделом Министерства продовольствия, в качестве одного из разрушавших продовольственное снабжение факторов только «обозначилось» потребление хлеба на винокурение. И то не повсеместно, а в 8 регионах: Витебской, Казанской, Томской, Орловской, Тамбовской, Саратовской, Симбирской губерниях и в Области Войска Донского. На страницах документа встречаем такие осторожные формулировки: «Местами сильное развитие винокурения».174 Оказалось, во всей огромной Области Войска Донского «ежедневно перекуривались на самогон сотни пудов (всего-навсего. — А. Д.) хлеба и кишмиша».175 Это была капля в море в сравнении с масштабами недалекого будущего.

103

Ситуация резко изменилась в конце 1917—1918 гг. Много раз сельчане, проявив законопослушание и привезя в хранилища продовольственных комитетов свой хлеб, становились свидетелями гибели его из-за неналаженности хранения и вывоза. Поэтому если не появлялись вовремя мешочники, то начинали вовсю работать самогонные аппараты. В Тамбовской губернии, например, в конце 1917 г. остаток заготовленного губпродкомом и начавшего портиться хлеба был разобран крестьянами и, как сообщает источник, «весь пошел на самогонку». А в июне 1918 г. Е. Ярославский без всяких преувеличений указывал на потребление в хлебных деревнях в «самогонных целях» уже миллионов пудов зерна.176

Самогоноварение оказалось очень выгодным делом, и крестьяне получали двойную и тройную прибыль. Ликеро-водочные предприятия не работали, а спиртовые запасы были выпиты или уничтожены. Вместе с тем сложились социально-психологические предпосылки алкоголизации общества. Люди переживали страшные события и нуждались в постоянном восстановлении истрепанных нервов. Кроме того, одну из причин распространения пьянства писатель М. А. Осоргин правильно обнаруживал в рационе питания революционного времени: «...под селедку и воблу (широко употребляемых тогда в пищу. — А. Д.) страстно хотелось водки».177 Крестьяне повезли самогон в города. По виду они напоминали мешочников, да к тому же, случалось, фляжки запекали для конспирации в хлебные буханки.178

Современники отчетливо осознавали взаимосвязь между распространением кумышковарения в том или ином районе и сокращением легального и нелегального привоза провизии из него. Так, 31 декабря 1917 г. московский журнал «Продовольственное дело» сообщал: «Весь свободный от потребления на местах хлеб исчез с рынка, спрятан от продажи и вдали от постороннего глаза перегоняется на спирт».179 В том же солидном периодическом издании в марте 1918 г. отсутствие подвоза хлеба из Сибири объяснялось широким распространением курения самосидки в деревнях.180

Вот как объяснил ситуацию один советский автор в 1986 г.: «Когда не представлялось возможности продать хлеб по спекулятивным ценам, озлобленное кулачество шло на открытое его уничтожение (пускало на самогон. — А.Д.)».т Истина выражена почти эзоповым языком.

До недавнего времени мы мало знали о самогонном промысле. Выполняя социальный заказ, исследователи советского периода старались представить масштабы самогоноварения в уменьшенном виде. Самогонщиков изображали кулаками-одиночками и отдельными «классовыми врагами пролетариа

104

та», снабжавшими лишь обеспеченный слой городского населения спиртными напитками. Только в 1990-е гг. историки смягчились и стали признавать «массовый характер» самогоноварения.182

На деле угроза приобрела огромные масштабы. В некоторых сельских областях крестьяне вскладчину строили винокуренные заводы, которые были оборудованы даже свистками для оповещения сельских жителей об изготовлении очередной партии самогона. Газета «Солдат, рабочий и крестьянин» (1 июня 1918 г.) опубликовала яркий рассказ очевидца, который, приехав в село, «увидел нечто невообразимое: чуть не в каждом дворе гонится самогон, процветает пьянство, уничтожаются тысячи пудов хлеба». Такие картинки — до того довольно редкие — становились все более привычными. В частности, в среднем каждая людная деревня Уфимской губернии расходовала на выкурку спирта 100 пудов хлеба в неделю. В Воронежской губернии крестьяне села Старая Тишанка ежедневно расходовали на самогон 75 пудов зерна, что составляло дневной рацион небольшого городка.183

Только за первую половину 1918 г. кумышка была произведена из зерна, оцениваемого в несколько миллиардов рублей. Поражают данные по отдельным крупным регионам. В Алтайской губернии, например, за полгода (конец 1917—май 1918 г.) на самогон израсходовали 15 млн пудов зерна. Примерно столько же в 1918—1919 гг. расходовалось ежегодно и в производивших хлеб центральных губерниях России.184

Только мешочники составляли серьезную конкуренцию кустарным винокурам. В частности, в конце 1917—до мая 1918 г. из переполненной ходоками Орловской губернии, сравнительно приближенной к промышленным центрам и связанной с ними водной магистралью (р. Окой), мешочники вывезли, по официальным заниженным данным, 1 млн пудов хлеба; в то же время на самогон пошло 700 тыс. пудов. Из Воронежской губернии, более отдаленной от Центрального района и более контролируемой заградительными отрядами (соответственно реже посещаемой народными нелегальными снабженцами), мешочники доставили всего-навсего до 400 тыс. пудов. Наркомпроду же и его органам удалось «выколотить» из воронежских крестьян 800 тыс. пудов и напугать их так, что они ежедневно стали расходовать на кумышку в среднем по 30 тыс. пудов хлеба, соответственно за 4—5 месяцев было погублено в самогонных аппаратах не менее 3—4 млн пудов зерна.185 Общий итог: из Орловской губернии нелегальные снабженцы до

105

ставили в голодные регионы немногим меньше хлеба, чем мешочники и государство вместе взятые из более богатой в то время хлебом (и более подконтрольной Наркомпроду) Воронежской. В Орле мешочников поджидал немалый хлебный запас, зато в Воронеже было много самогона.

Советские вожди мелкое нелегальное снабжение и самогоноварение ставили на одну доску; они одинаково ополчались на мешочников и самогонщиков, относя тех и других к разряду «врагов народа». Декрет ВЦИК от 9 мая 1918 г. предписывал их всех равно предавать революционному суду.186 В то же время в отличие от центральных местные власти гораздо чаще склонялись к реализму. Их деятели четко разделяли опасности со стороны ходоков и угрозы самогонщиков. Первым они нередко потворствовали, а вторых преследовали вплоть до применения расстрела.187

«Лица, уличенные в курении самогонки, варке пива и т. п. с помощью властей уезда должны немедленно предаваться расстрелу; лица пьющие — немедленному заключению в тюрьму», — читаем, в частности, в постановлении одной комиссии по учету урожая.188

Таким образом, мощный рост самогоноварения (соответственно и алкоголизации общества ) был в первую очередь вызван разрушением более или менее пропорциональных товарных отношений между деревней и городом. Частично восстанавливая эти отношения, мешочническое движение в известной мере приостанавливало катастрофический процесс. Искореняя нелегальное народное снабжение, власть по существу противопоставила ему лишь благие пожелания большевиков, мифическую продовольственную диктатуру. Реальной альтернативой масштабному мешочническому предпринимательству оказалась лишь вспышка самогонной вакханалии.

Движение нелегальных снабженцев приобрело настолько крупные масштабы, что не мириться с ним и не использовать его было невозможно. Власть же встала в позицию решительной конфронтации. Отвергая крупное социальное явление, государство тем самым стимулировало разрастание другой — по-настоящему опасной — сферы общественной жизни, содействовало катастрофической алкоголизации общества. Война со спекулятивным рынком могла привести к победе лишь при наличии возможностей для этого, а именно — сильного государства. В данном отношении большевистское руководство в первые годы нахождения у власти грубо нарушило важнейший принцип: политика — это искусство возможного.

106

ОБЛИК МЕШОЧНИКОВ

Попытаемся определить формы, виды мешочничества и в связи с этим социальный облик мешочников. Что за люди входили в состав исследуемой крупнейшей социальной группы и какими методами борьбы за выживание они пользовались?

Содержание главных форм мешочничества в конце 1917— в 1918 г. (в основном и в последующие 2—3 года) мало изменилось. В разговорах упоминались «большие» и «маленькие» мешочники, «вольные» и «невольные», говорили даже о «специалистах» и «любителях» — подразумевались представители спекулятивного и потребительского мешочничества. В роли мешочника побывал в изучаемый период почти каждый дееспособный россиянин. Показательно, что среди 200 делегатов проходившей в конце мая—начале июня 1918 г. Первой конференции рабочих и красноармейских депутатов Первого городского района г. Петрограда не оказалось таких, которые «не провозили себе картошки и муки».189

Вместе с тем значение потребительского мешочничества в деле снабжения в целом падало. Соответственно соотношение между формами мешочничества во многом стало другим.190 В результате возрастания трудностей передвижения по стране, а также постоянного усиления борьбы новых властных структур с нелегальным снабжением оно эволюционировало в сторону более жизнеспособного, спекулятивного. В отличие от «потребителей» опытные профессиональные нелегальные снабженцы знали, как обойти главную преграду на пути мешочников — так называемые заграды, умели найти общий язык (посредством взяток, связей, рекомендаций, соответствующих документов) с их командирами и бойцами. Уже сам внешний вид «профессионалов» заставлял «заградиловцев» считаться с ними. Они носили добротную одежду, держали себя уверенно. И, как сообщает источник, выглядели «довольно упитанными».191 В сравнении с ними мешочники-потребители смотрелись зачастую заморышами.

Формально обнаруживается тенденция сближения двух основных форм нелегального снабжения. Различия между ними (одни связывались с рынком, другие — нет) было принципиальным в 1917—первые месяцы 1918 г., когда разрыв между ценами на продукты и заработками не составлял еще громадной величины. Горожане брали с собой заработанные деньги, а также лишние домашние вещи (вроде костюмов и ботинок) и приобретали хлеб в ближайших деревнях. По этому поводу владимирский рабочий И. В. Гусев писал в начале 1918 г.: «Собираем дома последние вещи, едем в дерев

107

ню обменивать их на хлеб».192 Однако вскоре после возвращения домой приходилось думать о новой экспедиции в деревню. По мере углубления пропасти между вольными ценами и зарплатой потребители были вынуждены продавать часть продуктов на рынке и там же закупать необходимые крестьянам вещи. Итак, мешочник-потребитель в 1918 г. формально становился спекулянтом.193 Но различие между в целом потребительским (мелким) и спекулятивным (исключительно крупным) мешочничеством не теряло актуальности и стало более явным: «потребители» доставляли 1—2 мешка, а спекулянты — около 8—10, хотя некоторые отклонения от этих цифр в ту или другую сторону были вполне возможны.

Вместе с тем взаимодействие между этими двумя частями мешочничества представляется и в следующем виде: мешочники начинали свою деятельность с попыток спастись от голода, а затем некоторыми из них — предприимчивыми, удачливыми — овладевала тяга к наращиванию прибыли. Они становились нелегальными частными предпринимателями, иначе — профессиональными мешочниками. Советская служба их не могла удовлетворить; на ней они получали бы на рубеже 1918—1919 гг. ежемесячно по 3—4 тыс. р., а фунт хлеба стоил несколько десятков рублей, мужской костюм — около 30 тыс. р. К тому же деньги стремительно обесценивались: в 1914—1920 гг. рыночные цены на соль выросли в 155 тыс. раз, на сахар — в 42 тыс. раз, на жиры — в 32.5 тыс. раз. Цены на основные виды продуктов в разных регионах стали сильно различаться — иногда на порядок и больше. В 1918 г. в Петрограде они были в 24 раза выше, чем в Саратове; в 15 раз выше, чем в Симбирске. В этих условиях мешочнические поездки становились весьма прибыльным делом. 194

Крупное спекулятивное мешочничество в условиях 1918 г. по существу представляло прогрессивное явление: спекулянты в погоне за прибылью осваивали дальние и недоступные для государственных заготовителей территории; в то же время многочисленные «потребители», не располагавшие средствами для далеких экспедиций, опустошали прямо примыкавшие к голодным регионам сельские местности — в итоге непомерно вздувались цены на продукты. Источники часто указывают на отсутствие хлебных запасов в селах и деревнях Северо-Запада и Центра в результате деятельности «скупщиков», на вызванную этим обстоятельством безумную дороговизну продуктов.195 Все это характеризовало и ситуацию 1917 г., но многократное увеличение численности ходоков в следующем году сделало данную тенденцию во много раз более отчетливой.

Об изменении соотношения между формами мешочничества говорят редкие для 1918 г. и тем более ценные социологи

108

ческие данные. Весной 1918 г. был проведен опрос среди 1000 задержанных на одном из вокзалов Москвы мешочников. Оказалось, из них лишь 130 человек везли муку для своих собственных семей, все остальные — для продажи случайным покупателям на рынках, лотковым торговцам, владельцам харчевен или кондитерских.196 Соотношение «потребителей» и спекулянтов среди мешочников в Москве — центре профессионального мешочничества получается таким: 13 % и 87 %. Скорее всего, в других районах мешочников-потребителей было больше (в том числе и тех, которые везли продукты из столицы). К сожалению, найти соответствующие статистические или социологические данные по разным местностям не удалось.

Нередко и на новом этапе случалось, что вдруг неопытные и не умеющие сориентироваться в обстановке мешочники-потребители заполняли дороги. Это происходило в голодные и непродолжительные периоды государственных массированных антиспекулятивных кампаний, когда ходоки-профессионалы отсиживались у себя дома. Кроме того, крестьяне и рабочие чуть ли не поголовно бросали поля и станки и отправлялись за хлебом в краткие промежутки введения послаблений для мелких мешочников. К этим периодам относятся присылаемые из разных уездов в Наркомпрод отчеты продовольственных комитетов, в которых то и дело фигурировали фразы: «Мешочничество всеобщее», «бесконечной вереницей едут мешочники», «жители представляют из себя бродячих кочевников, которые ищут себе хлеба».197 Однако для большинства мешочников-потребителей поиски хлеба заканчивались плачевно: в дороге продовольствие у них отбирали и они возвращались домой с пустыми руками. От их имени рабочие петроградских заводов писали в ноябре 1918 г. В. И. Ленину и Л. Д. Троцкому: «У нас Красная Армия грабит с живого и мертвого (имеются в виду главным образом заградительные части. — А. Д.)... Кто получит эти несчастные рубли и поедет купить для своего семейства хлеба — обратно возвращается без денег и без хлеба».198 В итоге все равно продукты в хлебопотребляющие регионы ввозил прежде всего мешочник-спекулянт, умевший приспосабливаться к изменениям обстановки.

Численность мешочников и соотношение между двумя формами явления сильно различались в разных регионах. Питомником вольных добытчиков хлеба перестали быть Калужская и соседние с ней губернии. Показательно, что в 1918 г. из обиходной речи и тем более официальных документов исчезает термин «калужане». Вместе с тем нелегальное снабжение по-прежнему неравномерно было распространено

109

по территории страны. Мешочников-профессионалов с 1918 г. стало явно меньше на севере страны, ибо удаленность от хлебных районов создавала в дороге трудности, для многих непреодолимые; в центральных губерниях — значительно больше. В Петрограде мешочников «спекулятивного типа» насчитывалось 30 тыс., в Курской губернии — 150 тыс., в Калужской — около 300 тыс. Напомним, что каждый из них привозил из очередной поездки в среднем по 10 пудов продовольствия.199

Из разновидностей нелегального снабжения самой распространенной оказывалось по-прежнему «ходачество» от каких-либо коллективов и с выданными такими коллективами документами. Это понятно: при новой власти передвижение на более или менее дальнее расстояние без солидной «бумаги» и в одиночку становилось попросту невозможным.

В конце 1917—в 1918 г. определилось многообразие всевозможных разновидностей потребительского и спекулятивного мешочничества. Судя по материалам периодической печати, именно в этом году за каждой из этих разновидностей закрепилось определенное понятие. Устойчивость понятийного аппарата лишний раз подтверждает устойчивость и распространенность явления. Например, некоторые вольные добытчики хлеба переносили продукты в чемоданах под видом ручной клади и назывались «чемоданщиками».200 Они не держали в руках мешков, но официальными органами относились к разряду мешочников и по существу таковыми являлись. Среди них оказался однажды сам Нестор Махно. Направляясь летом 1918 г. с Украины в голодную Москву, он закупил целый чемодан булок и был очень рад, когда, смешавшись с толпой обывателей, он пронес это богатство мимо заградительного поста на вокзале в столице.201 Интересно, что «чемоданщиками» были исключительно мешочники-потребители. Это следует из рассказа того же Махно: «Показалась Москва... Публика в вагоне заворошилась. Каждый, кто имел у себя чемодан, вытирал его, так как в нем было у кого пуд, у кого полпуда муки, которая от встрясок вагона дала о себе знать: выскакивала мелкой пылью из сумок, сквозь замочные щели чемодана».202

Виды мешочничества современники определяли также в соответствии со способами передвижения его представителей. В этом отношении на первом месте стоит «вагонничество» — путешествовали в (или на) вагонах (не следует путать с «вагонничеством» 1917 г.). Часто упоминается в источниках гужевое мешочничество, иначе — «обозничество». Термины «речное» или «озерное» по отношению к мешочничеству не применялись; наверное, из-за многообразия средств передви-

110

Мешочник-«чемоданщик».

жения по рекам и озерам (говорили: путешественники на пароходах, баржах, лодках, плотах).

В то же время группы мешочников получали те или иные названия в зависимости от того, какой товар они везли в деревню или вывозили из нее. Под мешочниками в первую очередь понимали людей, перевозивших в мешках муку. К ним относили и так называемых кусочников — потребителей, перевозивших «хлеб в кусках»; кусочниками в народе называли также тех посредников, которые продавали на рынках хлеб,

доставляемый мешочниками. По мере усиления натурализации хозяйства разрасталось «лоскутничество»; этим термином обозначали мелкий обмен подержаных мануфактурных изделий на продукты питания. Существовали так называемые картофельные мешочники — весьма многочисленные, поскольку картофель все чаще заменял хлеб. В северо-западных губерниях распространился такой промысел: крестьяне привозили в Петроград по 20—40 бутылей молока и разносили его по квартирам. Мешков у них не было, но все равно их относили к мешочникам.203

При этом способы добычи провизии в деревнях были разными — не только обмен или покупка. Многие горожане, не имевшие денег и товаров для обмена, нанимались батраками в хозяйства крестьян; полученные за работу мешки с хлебом они отвозили своим домашним.204 И тут речь идет о еще одной разновидности потребительского мешочничества.

Наконец, после августа 1918 г. появляются совершенно новые разновидности — «полуторапудничество», «отпускни-чество», «двухпудничество» (допускалась перевозка полутора и двух пудов продуктов во время рабочих отпусков). Их зарождение было вызвано специфическими политическими обстоятельствами, по существу перемириями на фронтах войны государства с мешочниками. Во всяком случае ясно, что многообразие форм и разновидностей нелегального снабжения — признак его живучести и приспосабливаемости в условиях суровых испытаний.

Теперь о социальном составе мешочников. Сразу нужно оговориться, что плохо верится в преобладание среди них представителей «враждебных классов». Всей предшествующей жизнью они были совершенно не подготовлены к тяжелейшей мешочнической деятельности. Между тем сплошь и рядом мешочников относили к «бывшим эксплуататорам» официальные большевистские пропагандисты в изучаемую эпоху, а в последующие советские времена — некоторые ученые, деятели кино и литературы. Например, в 1920-е гг. экономист Л. Н. Крицман писал, что, воюя против мешочников, пролетарское государство воевало «против крупного капитала».205 Вольных добытчиков хлеба он причислял к дельцам «подпольной товарно-капиталистической экономики», непримиримо противостоявшим труженикам «официального пролетарско-натурального хозяйства».206 Вспомним к тому же тип мешочника, выведенный в знаменитой кинокартине «Коммунист», снятой на студии Мосфильм» в 1958 г. Это — тщедушный, низкорослый, узкоплечий, нервный, с бегающими из-за нечистой совести глазками деревенский «мироед», «упырь». Уверен, что не могло такое ничтожество с успехом

112

преодолевать воздвигнутые перед ним бесчисленные преграды; например, прорваться с мешками на тормозах поездов, сквозь огонь и воду, из «хлебного города» Ташкента в голодную Москву. Из кого на самом деле происходили мешочники?

Все-таки в первую очередь нелегальные снабженцы — это крестьяне. Экономист периодов военного коммунизма и нэпа Д. Кузовков, отвечая Л. Крицману, справедливо подчеркивал: «На крышах вагонов ездили не крупные капиталисты и не капиталисты вообще, а миллионы мешочников-крестьян».207 Численное преобладание последних объясняется тем, что положение с продовольствием в селах потребляющей полосы было попросту критическим. Значительная часть мешочников (около 40 %) происходила из крестьян-середняков северных и северо-западных губерний. Фактически данная цифра должна быть большей, поскольку крестьянские ходоки нередко выдавали себя за «рабочие делегации».208 Примечательно: мемуаристы обращали внимание на численное преобладание в 1918 г. в вагонах «мужиков с мешками на спине».209

Второе место среди мешочников занимали рабочие; а в таких промышленных регионах, как Иваново-Вознесенская губерния, они стояли на первом месте. Примечательно, что советских историков факт широкого распространения спекуляции в рабочем классе приводил в состояние некоторого смущения. В отечественной науке мешочников-пролетариев называли «незначительной, наиболее отсталой частью рабочих». При этом не упоминалось о том, как заводчане проявляли классовую солидарность и на первых порах сообща боролись с гибельной продовольственной политикой, требовали на митингах и собраниях отмены хлебной монополии. Потом вступали в борьбу с властью под видом мешочничества. Фактически речь нужно вести не об «отсталой части», а о людях, способных организоваться и выдвинуть четкие требования. В последнее время благодаря стараниям, в частности, американской исследовательницы Ш. Фицпатрик утверждается представление о том, что мелкая торговля на черном рынке и мешочничество — вовсе не аномалия, а один из «нормальных» источников деклассирования рабочего класса (вместе с переселением в деревню и уходом в Красную Армию, в органы государственного управления).210 По сравнению с крестьянами пролетарии в силу своей большей мобильности имели и больше шансов избежать тяжелой мешочнической доли. В том числе и этим вызвано определенное численное преобладание крестьян среди вольных добытчиков хлеба.

Третья (по численности) группа — интеллигенция. Ее представители занимались исключительно потребительским мешочничеством в силу моральной и физической неприспо

113

собленности к перегрузкам, вызванным занятиями профессиональным «ходачеством». Вот как характеризовал в 1971 г. эволюцию образа жизни определенной части дореволюционных интеллигентов советский историк: «Политическая близорукость вывела на толкучку и некоторых представителей интеллигенции, не нашедших еще своего места в строительстве нового общества».211 Однако время идеологических реверансов прошло, и теперь следует признать, что на деле интеллигенция просто выживала. «Философ думает о пуде муки, — с горечью говорил русский писатель М. Осоргин, — художник сладострастно смотрит на кочан капусты и два помидора... Мы голодны, мы страдаем».212 Необходимость выжить любым путем, а вовсе не политическая близорукость заставляла представителей творческих профессий заняться мешочничеством. Профессиональные знания и навыки интеллигентов, звания, титулы, даже денежные накопления утрачивали свое значение. Имущество из богатых квартир их хозяева стали переправлять в деревни. Обратим внимание на противоречивость и особую сложность положения интеллигента-мешочника. Недавним работникам умственного труда было особенно тяжело смириться со своим новым положением, абсолютно ничего общего с прежним не имевшим. «Перековка» (понятие из первых советских лет и десятилетий) была весьма продолжительной и мучительной. Но, по словам дочери великого писателя А. Л. Толстой, тоже принадлежавшей к категории нелегальных снабженцев, в конце концов «люди,'никогда не работавшие, научились... торговать, ездить на буферах, на крышах вагонов».213

В особом положении оказались так называемые гастролирующие профессора. Как известно, новая власть открыла множество всевозможных учебных заведений и объявила свободный доступ в них. В провинциальных университетах квалифицированных преподавателей катастрофически не хватало. В итоге появилось немало профессоров, переезжавших из вуза в вуз. Из провинции они каждый раз привозили в свои голодные семьи мешки и чемоданы с продуктами. Время от времени власть заботилась о том, чтобы эти люди были обеспечены соответствующими проездными документами и местами в теплушках и вагонных купе. Поэтому иногда гастролирующие профессора добирались до места назначения в комфортных условиях, а иногда вместе со всеми ходоками.214

«Гастролировали» по стране с той же целью актеры и врачи. Им Наркомпрос в неограниченном количестве выдавал пропуска для поездок в разные города, хотя простым смертным передвигаться по стране запрещалось. Интересные в этом отношении сведения обнаруживаем в мемуарах извест

114

Ольга Чехова.

ной актрисы Ольги Чеховой. Она рассказывает, как в 1918 г., по поручению московской театральной студии, стала «ходач-кой» и была отправлена в один из волжских городов за картофелем и мукой; сообщает о трудностях дороги, об аресте ее патрулем, об обмене вещей на продукты и о потере последних при переправе через Волгу. Все это привело к нервному срыву. О возвращении домой она говорит: «... стою перед нашим домом. У меня нет сил подняться по лестнице. Сестра помогает мне ...беззвучно падаю». 213 Потом актриса долго болела.

Вообще мешочнические поездки в данном случае были серьезной проверкой на прочность. Кто-то грубел душой, а кто-то сохранял все признаки интеллигентности. Ольга Чехова, судя по мемуарам, относилась ко вторым; в начале 1920-х гг.

115

она покинула Россию и сделала блестящую карьеру в немецком кинематографе. В романе большого знатока реалий русской жизни времен гражданской войны М. А. Осоргина «Сивцев вражек» выведены образы двух мешочников-интеллигентов. Литературные персонажи Осоргина — реально существовавшие молодой лаборант московского университета и инженер — достойно принимают выпавшие на долю добытчиков хлеба превратности судьбы, по-товарищески помогают своим коллегам — нелегальным снабженцам.

Постепенно интеллигент преодолевал раздвоение личности (на «прошлую» и «настоящую»жизни), и мешочничество начинало представляться ему занятием не менее важным и достойным, чем интеллектуальный труд. Очевидцы рассказывают, что даже у университетских профессоров-«гастролеров» «разговор все время вертелся вокруг продовольственных вопросов, и каждый старался сообщить другому, сколько продуктов он везет с собой и за какие товары продукты эти были получены».216 Умение убеждать людей и хорошо поставленная речь помогали достичь успехов в нелегальном промысле. Не случайно на рынках стал особенно выделяться интеллигентный продавец, который успешно приспосабливался к рыночному спросу.217

С другой стороны, изнурительная борьба за продовольствие могла превратить интеллигента в озлобленное и подавленное существо с трагическим мировосприятием. «Холод встреч, о продуктах расспросы — / Люди голодны, злобны, как осы.../ Предложенья купить на пути / Нож, одежду, цепочку, перчатки, / Поскорей распродать все остатки / И из страшного места уйти», — выразил позицию некоторых деятелей умственного труда провинциальный поэт.218 Думается, морально подавленные люди — интеллигенты в первую очередь — были обречены на гибель в обстановке ожесточенной борьбы за выживание. В любом случае им не было места среди отчаянных нелегальных снабженцев.

Мешочники — профессора, актеры, врачи, поэты — это парадоксальная примета «русской смуты». Широкое участие интеллигенции в нелегальном снабжении не могло не повести к определенным деформациям в ее социальном облике. Осуществлялась частичная депрофессионализация. Как представляется, страх перед властями («самоснабжались»-то по сути дела незаконно) и голодом привел к частичной утрате социальной стойкости; проще говоря, часть интеллигенции была так напугана и разочарована, что видела выход в общественном конформизме .Это обстоятельство стоит иметь в виду при исследовании трагедии российской интеллигенции в 1920-1930-е гг.

116

Мешочника-солдаты.

Итак, представители основных социальных групп отдали дань нелегальному снабжению. И вместе с тем некоторые (прежде всего — профессиональные) слои населения имели к нему особое отношение. Если мешочники-потребители рекрутировались из всех основных групп россиян, то профессионалы — главным образом из тех, которые располагали соответствующими возможностями.

На первый обманчивый взгляд, мешочники-спекулянты состояли в основном из солдат. Поэт А. Б. Мариенгоф назвал платформу Казанского вокзала в Москве «серой — мешочниками и грустью».219 Дело в том, что спекулянты-мужчины чуть не поголовно обзавелись «спецодеждой» — серыми солдатскими форменными пальто. Многие источники сообщали о «мешочниках, одетых в солдатские шинели».220 В. Кривошеий рассказывал о том, как выглядела вокзальная толпа: «На вид не то красноармейцы, не то мешочники».221 Кстати, по этой причине сотрудники заградительных подразделений зачастую принимали ходоков за военнослужащих и предпочитали с ними не связываться, ибо знали: обидишь солдата — на помощь ему примчится взвод, а то и рота. Запас шинелей и гимнастерок мешочники пополняли за счет покупок у самих же солдат. Дошло до того, что командование, дабы пресечь торговлю казенным имуществом, приказывало прекратить выдачу обмундирования и обуви бойцам тыловых час

117

тей. «Я хожу босой и голый», — писал анонимный солдат домой.222

Приводились такие данные: до 50 % профессиональных мешочников в 1918 г. состояли на военной службе.223 Эта цифра явно завышена. Во-первых, солдаты прежде всего обращали на себя внимание: они размахивали револьверами и громче всех кричали. Во-вторых, среди них было очень много «бывших солдат» (так писали источники) и, как уже отмечалось, просто людей, одетых в военную форму. Среди мешочников — особенно на юге страны — встречалось немало матросов, уклонившихся от советской службы. Например, В. Шкловский, рассказывая о своей поездке по Украине в начале 1919 г., обратил внимание на матросский жаргон, на котором в его вагоне разговаривали почти все мешочники.224 В общем же далеко не большинство нелегальных снабженцев, одетых в шинели, относились к солдатам. Хотя очень многие называли себя военнослужащими, тем не менее в основном военная форма была камуфляжем. Между тем не подлежит сомнению принадлежность нелегальных снабженцев в прошлом к солдатской корпорации — это придавало особую силу коллективам мешочников (они прошли военную выучку и имели боевой опыт).

Среди бывалых мешочников наибольшим был удельный вес людей с дореволюционным стажем организаторской работы в торговле. По справедливому заключению исследователя В. П. Дмитренко, широкая национализация привела к уходу в сферу нелегального рынка (а это прежде всего мешочничество, которое давало хороший барыш) мелких розничных торговцев. В составе мешочников можно обнаружить много бывших приказчиков. Проведенные в Петрограде исследования показали, что основная часть петроградских «магазине-ров» и их помощников продолжала заниматься спекулятивным делом и в годы гражданской войны. Забегая вперед, отмечу, что из задержанных чекистами на московских рынках в 1920 г. 14 тыс. продавцов почти 70 % имели до революции какое-либо отношение к профессиональным занятиям куплей-продажей. На протяжении всей гражданской войны удельный вес бывших торговцев среди нелегальных снабженцев был очень высок. Показательно, что группа, включавшая в себя старых торговцев и насчитывавшая сотни тысяч людей, оказалась одной из самых устойчивых в обществе в ходе «русской смуты».225 Представляется, это важный факт, указывающий на перспективы эволюции мешочничества. С переходом к нэпу большая часть мешочников забросила свой промысел, а оставшиеся (исключительно «профессионалы») эволюционировали в мелких и средних частных предпри

118

нимателей. Так, обследование деревенской торговли в волостях Волоколамского уезда, типичных для Московской губернии, произведенное в начале 1923 г., показало, что в сельской местности торговали снова те же лица, что и до революции.226

Очень часто в источниках упоминается об активном участии в мешочничестве железнодорожников. Четвертый Всероссийский железнодорожный съезд (июнь1918 г.) в своей резолюции констатировал: «Железнодорожники вынуждены добывать хлеб мешочным способом, тысячи служащих и рабочих стихийно движутся в производящие хлеб губернии».227 Газеты в 1918 г. сообщали то об изъятии в Воронеже у 94 курских железнодорожников 800 пудов муки, то о конфискации двух вагонов у 64 работников той же Курской дороги и т. д. Интересное сообщение поместила газета «Северная область». 8 августа она доводила до сведения читателей, что в Воронежской губернии «партия до 100 человек с Виндавской железной дороги пока закупает».228 Информация была похожа на сообщение о подготовке боевых действий: вот они закупят и — если «заград» попытается у них отнять — возможно кровопролитие. Группы железнодорожников-мешочников власти расценивали как вражеские боевые отряды.

Представители указанной профессиональной группы среди спекулянтов — добытчиков хлеба по численности занимали одно из первых мест. Объяснение лежит на поверхности: в распоряжении железнодорожных служащих находился подвижной транспорт, к тому же собственное ведомство обеспечивало их так называемыми провизионными билетами, дающими право на беспрепятственный провоз определенного количества продуктов.229 Правда, только так называемые движенцы получили возможность пользоваться этими благами; рабочие депо, на поездах не ездившие, их были лишены. В этой связи между теми и другими пробежала черная кошка. На собраниях движенцы, отстаивая необходимость свободного провоза продуктов и отмены продовольственной монополии, заявляли: «Был бы тут грабеж, другое дело, а тут честная торговля: в одном месте купил — в другом месте продал, заработал детишкам на молочишко. Почему это нельзя?».230 Труженики депо требовали провизию у мешочников отнять и поделить между железнодорожниками.231 Отношение к мешочничеству разных представителей одной профессиональной группы отнюдь не отличалось единообразием и определялось практическим интересом.

В состав мешочников входили также жители городских предместий — слободских мещан. Среди них обнаруживаем учащихся закрытых духовных училищ, даже священника. Из

119

Медынского уезда Калужской губернии сообщали о том, что впереди процессии ходоков шел священник, который закупленный им хлеб называл «жертвованным».232 Проведенная ВЧК в середине 1918 г. проверка жителей московских монастырей показала, что до половины монахов и священников отсутствовали, они находились в мешочнических поездках.233

Между тем среди профессиональных нелегальных снабженцев самую заметную роль играли, как правило, мужчины с фронтовым опытом. В борьбе с такими, образно говоря кадровыми, частями армии мешочников большевистскую власть ожидали крупные неприятности.

Как отмечалось, в 1918 г. мешочничество эволюционировало в почти полностью мужское занятие. Вот как происходила эта эволюция, а точнее, жестокий естественный отбор. Можно привести чрезвычайно интересное свидетельство современника описываемых событий А. Л. Окнинского. Он рассказывал об игре в кошки-мышки железнодорожных охранников станции Борисоглебск с мешочниками. Во время стоянки поезда первые сгоняли вторых с тормозных площадок, буферов, крыш; стоило охранникам отвернуться, как согнанные моментально занимали свои места. «Эта игра длится в течение всей получасовой стоянки поезда на станции, — продолжал Окнинский. — Понятно, что эти фантастические трюки выкидывают только мужчины, и при том вступая еще в бой за каждое место; женщины же безуспешно мечутся от одного вагона к другому и остаются на платформе».234 Показательно, что понятие «плакальщицы», распространенное в 1917 г. и упоминаемое выше, уже в начале 1918 г. перестает встречаться.

Тем не менее среди мешочников насчитывалось небольшое количество женщин. Правда, они отправлялись за хлебом главным образом в теплое время года, когда трудности пути легче переносились. На остальное время они находили себе какое-либо другое занятие. Например, мешочница по имени Паша в холодное время года служила у поэта Н. С. Гумилева домработницей.235 Положение женщины в мешочнической среде было ужасно тяжелым. С ними, как с более слабыми и менее способными к сопротивлению, бойцы заградительных отрядов обращались бесцеремонно, у них чаще отбирали продукты; на это обращалось внимание даже в постановлении ВЦИК «О железнодорожных заградительных отрядах».236 Тяготы пути переносились женщинами особенно тяжело. Вместе с тем нередко в периодической печати «ходачки» изображались грубыми и примитивными существами. Однако к этим последним никак не отнесешь, например, дочь писателя Александру Толстую, которая одно время занималась самос

120

набжением. А об упомянутой чуть выше домработнице Гумилева поэтесса И.Одоевцева в своих воспоминаниях рассказывала: «Эта Паша, несмотря на свою мрачность, была не лишена стремления к прекрасному». По словам мемуариста, она с вниманием и удовольствием слушала стихи Гумилева и при этом заявляла: «До чего уж нравится! Непонятно и чувствительно. Совсем, как раньше в церкви было».237 В испытаниях гражданской войны далеко не все ожесточили свои души. Учтем, что в тот период регулярным мешочническим промыслом занимались только самые отчаянные представительницы лучшей части населения. С переходом к нэпу, по мере ослабления трудностей передвижения по стране женщины (главным образом — из бывших домохозяек) начнут снова, как в 1917 г., преобладать среди вольных добытчиков хлеба.238

Мешочник-спекулянт представлял собой характерный тип сильного и волевого российского человека. Такие люди, вышедшие из разных групп трудового населения, уже в силу особенностей самой своей профессии не могли иметь ничего общего с вышеупомянутым суетливым и плутоватым кинематографическим прототипом из советской эпохи. Попробуем нарисовать портрет мешочника. Это человек, .обладавший безграничным терпением, умевший обращаться с оружием и (нередко) вооруженный, находчивый и отчаянно смелый.239 Непременным условием было обладание отличным здоровьем, выносливостью, большой энергией и физической силой; без этого невозможно было хотя бы «влезть» в вагоны, а тем более путешествовать на вагонных площадках, ступеньках, буферах, крышах. Мешочники выполняли функции грузчиков и перетаскивали на себе огромное количество всяких тяжестей. О «пассажирах, нагруженных сверх меры мешками, в солдатской форме», писал очевидец, экономист С. Бройде.240

На фотографии (с. 122) изображен крупный, рослый мужчина. Он хладнокровен, хотя фотографировали его сотрудники железнодорожной охраны или чекисты, а встреча с ними ничего хорошего мешочнику не сулила. Спокоен перед лицом опасности. Вообще ходокам было присуще высокое достоинство, основывающееся на осознании важности выполняемой ими миссии. Вот что заявил один мешочник в ответ на оскорбление со стороны женщины, которой мешки помешали идти по московской привокзальной площади: «Подохла бы мать с голоду, когда бы нас не было».241 Эти слова по праву мог сказать любой вольный добытчик продовольствия.

Редактор большевистского издания «Известия Петроградского комиссариата продовольствия (Петрокомпрода)» П. Орский относил мешочников-профессионалов к «особому типу людей». Советский деятель Орский не мог сдержать слов

121

Мешочник. Петроград. 1918—1919 гг.

восхищения при описании их образа жизни и говорил о том, что эти люди «живут какою-то своей особой кочевой жизнью, не страшась ни огня, ни воды, ни репрессий правительственных властей».242 А видный сотрудник Наркомата торговли Г. Соломон писал о мужественности и самоотверженности, даже о рыцарских чертах мешочников. Факты свидетельствуют, что нередко мешочники пропускали вперед и давали место в вагонах обессилевшим, обмороженным, больным людям.243 Тогда это дорогого стоило, ибо система жизненных ценностей сильно изменилась.

122

Мешочники и его помощники.

Находчивость и инициатива, уверенность в себе и знакомство с ценовой и вообще экономической ситуацией на местах (понимание состояния дел на продовольственном и вещевом рынках в разных регионах) — вот признаки, характеризующие облик мешочников. Современники гражданской войны в России не могли не обратить особое внимание и на такую присущую добытчикам хлеба черту, как трудолюбие.244

В частности, исследователь, знаток деревенской жизни 1920-х гг. Л. Григорьев в «Очерках современной деревни» представил образ мешочника — Мирона Ивановича (фами

123

лию автор по требованию своего героя скрыл). Это «крестьянин, человек положительный и исполнительный». До 1918 г. он жил в Москве, имел «хороший выезд», т. е. лошадь и коляску. Но все это было отнято во время всяческих мобилизаций и конфискаций. После того как, по словам Л. Григорьева, «революция сильно ушибла Мирона Ивановича», он перебрался в свою родную деревню, расположенную недалеко от Москвы. «Я привык к настоящей работе», — заявлял вчерашний извозчик. Однако вернуться к крестьянскому труду не пришлось, поскольку хлебопотребляющие деревни поразил голод. И Мирон Иванович, чтобы спасти семью, занялся мешочническим промыслом. Во время своих тяжелых и опасных поездок за хлебом, он часто болел, повредил ноги. И вот в начале 1920-х гг. Мирон Иванович превратился в инвалида, потеряв 60 % трудоспособности. При этом полностью сохранил желание трудиться, постоянно тосковал по настоящему делу, целые дни проводил на ногах, посещал близлежащие деревни, помогал пожилым соседям.245 Думается, таких Миронов Ивановичей в России насчитывалось великое множество. Можно сказать, Л. Григорьев создал собирательный образ.

Особенностью нелегального снабжения в изучаемый период стало появление специфической, в своем роде уникальной, группы мешочников. Эта группа как раз не отличалась хорошим здоровьем и большой физической силой. Речь — об инвалидах. Представители власти долгое время смотрели сквозь пальцы на перевозку инвалидами мешков с провизией и дефицитными одеждой, обувью. Для несчастных и мужественных людей это стало, по словам одного очевидца, «как бы рентой».246 Численность таких мешочников была немалой. Например, «Известия Воронежского губернского продовольственного комитета» в октябре 1918 г. писали об «огромном проценте инвалидов» с пустыми и полными мешками среди «едущих за хлебом».247 Писатель В. Шкловский вспоминал свою поездку на Украину (начало 1919 г.): «С нами вместе едут инвалиды с мешками... Инвалиды влезают и вползают в трехногие теплушки, вваливаются через край на брюхе. Одеты хорошо». В большинстве маршрутных поездов осенью 1918 г. появились «вагоны для инвалидов», в которых калеки перевозили свои мешки.248 1918—1919 гг. — время расцвета «инвалидного мешочничества» из Европейской России в Сибирь. Позднее, в 1920 г. оно было серьезно ограничено: в феврале заместитель наркома продовольствия и член Сибирского ревкома М. Фрумкин даже подписал особую директиву «О запрещении въезда в Сибирь инвалидам». Формулировки были резкими: «Запретить въезд в Сибирь инвалидам... Воспретить

124

передвижение инвалидов в Сибири».249 Однако тенденции это не изменило. Дарование властью обездоленным гражданам названной выше «ренты» помогло многим из них не опуститься, сохранить человеческое достоинство; фраза «одеты хорошо» указывает на данное обстоятельство. Примечательно, что в варварское время в народе сохранялись начала милосердия.

Попытаемся охарактеризовать политические настроения мешочников. Подавляющее большинство многочисленных вольных добытчиков хлеба были настроены явно антисоветски, поскольку новая власть чинила им всевозможные препятствия. Житель Петрограда, возвратившийся в середине 1918 г. из Поволжья, говорил об отношении к Советам собравшихся там со всей России добытчиков хлеба: «Вся масса настроена крайне контрреволюционно».250 Свои антибольшевистские взгляды мешочники вовсе не таили, а, будучи людьми активными, старались пропагандировать. «Поговорите с ними, услышите много контрреволюционного», — тогда же характеризовал настроения курских мешочников московский журнал «Продовольственное дело».251 Именно такую мешочническую пропаганду имел в виду и железнодорожник Д. Валин, когда в мае 1919 г. писал, что ходоки, «помимо мародерства (т. е. купли-продажи по высоким ценам. — А. Д.), занимаются еще, как любители, контрреволюционной деятельностью».252 При этом в качестве альтернативы узурпаторскому большевистскому государству мешочники выдвигали всенародную власть Учредительного собрания, справедливо обнаруживая главную причину бесхлебья в том, что, по словам одного из ходоков, «нет у нас власти. Власть теперь ничего не может сделать».253 Политические представления многих мешочников отличались четкостью и были диаметрально противоположны установкам большевиков. Объективно в политическом отношении «ходачество» (вкупе с другими движениями) угрожало существованию советской власти. Слабостью его в этом плане стало то, что никакого руководства мешочничеством со стороны антибольшевистских организаций не было.

Между тем объективно позицию мешочников наиболее отчетливо выразили меньшевики, отрицавшие возможность сохранения продовольственной диктатуры в условиях развала государства. Примечательно, что в большевистских карательных структурах никакой разницы между теми и другими не замечали. Возьмем «Бюллетень ВЧК» № 37 за 27 августа 1918 г., найдем раздел под символическим названием «Агитация меньшевиков и мешочников». В нем речь идет о распространении нелегальными снабженцами и политическими оппонентами большевиков слухов о «неблагонамеренных планах реквизиционных отрядов».254 Но и тут никаких данных о

125

прямых связях между ходоками и меньшевиками не приведено. Просто взгляды мешочников и политических врагов большевизма в отношении продовольственной диктатуры объективно не могли не совпадать. Участвовать же в политике мешочникам было недосуг — их полностью поглощало продовольственное самоснабженческое дело. Может быть, это обстоятельство содействовало выживанию большевистской власти — миллионы потенциальных ее врагов оказались отвлеченными от участия в организованной антибольшевистской борьбе. Нелегальное снабжение — противоречивое явление.

Думается, можно говорить о наличии крупной социальной группы мешочников, спаянной общностью интересов, взглядов и образа жизни, имевшей общих врагов. Она представляла конгломерат, впитавший в себя активных представителей разных общественных слоев. Значительная часть мешочников полностью утратила связь со своей прежней социальной базой. Представители другой части занимались «ходачеством» эпизодически, но и они подверглись большой перековке «жизнью на дорогах». Мешочники утрачивали многие профессиональные качества и прежние связи, вырабатывали стойкое негативное отношение к советской власти. Все это не могло не породить массы проблем в будущем при возвращении к «мирной» жизни.

Пришло время рассказать о формах, методах организации мешочников в новых условиях. Во-первых, способность людей к объединению с себе подобными, к взаимовыручке, самоорганизации — это важнейшая характеристика социального облика. Во-вторых, принимая во внимание многочисленность и многообразие видов мешочничества, а также личностные качества и направленность политических настроений его представителей, особо отмечу: при известной самоорганизации «ходачество» не могло не превратиться в серьезного конкурента власти.

КОЛЛЕКТИВЫ НЕЛЕГАЛЬНЫХ СНАБЖЕНЦЕВ

Выше упоминалось о важной особенности мешочнического движения на новом этапе, начавшемся с конца 1917 г., — о его организованности, при этом можно сослаться на авторитетное мнение члена коллегии Наркомата продовольствия Н. П. Брюханова. Местные работники замечали такую же тенденцию. Комиссар продовольствия Курской губернии Воробьев докладывал в июне 1918 г. в Наркомпрод: «Мешочничество принимает организованные формы; вооруженными

126

отрядами вывозятся тысячи пудов хлеба, бороться своими силами не можем».255 Можно сказать, открылся «мешочничес-кий фронт». Теперь организованность нелегальных снабженцев перешла на гораздо более высокий уровень по сравнению с периодом нахождения у власти Временного правительства.

У страха глаза велики, и нередко советские деятели преувеличивали степень централизации мешочничества. На состоявшемся еще в конце 1917 г. совещании работников отдела продовольственной инспекции Московского городского продовольственного комитета указывалось на существование мифического организационного центра мешочнического движения. Было даже заявлено, что «мешочники представляют собой довольно солидную организацию, хорошо субсидированную, имеющую своих главарей, одевающую людей в солдатскую форму и занимающуюся привозом хлеба в Москву». Якобы, указанный центр хорошо вооружал и информировал мешочников.256 Все это, конечно, было преувеличением.

Некоторым современникам изучаемых событий (из большевистского лагеря) было свойственно выпячивать политическую направленность процессов самоорганизации нелегальных снабженцев. Доходило до абсурда. Ф. Э. Дзержинский 2 сентября 1918 г. (начало «красного террора») заклеймил ходоков как агентов, нанятых контрреволюционерами «для расстройства нашего транспорта путем переполнения поездов».257 Неудивительно, что некоторые советские авторы впоследствии объясняли создание мешочниками своих коллективов как результат политического оформления «ходачества» со стороны «враждебных пролетариату партий и классов». На деле меньшевики и эсеры, хотя и выступали в защиту мешочников, никакого отношения к созданию их объединений не имели.

Совсем иные взгляды проповедовали теоретики, чуждые идеологической зашоренности. Так, меньшевик П. Колоколь-ников объяснял нормальное тяготение мешочников к организованности острой необходимостью преодолевать трудности на пути исполнения главной роли — «нелегального аппарата снабжения».258 Безусловно, мешочникам не нравилась большевистская власть, мешавшая людям кормить самих себя; поговорка времен Великой Французской революции гласит: «Народ признает любой режим, при котором едят». Объединения ходоков добивались введения такого режима и требовали беспрепятственного провоза муки по вольным ценам, по существу — отмены хлебной монополии. Но, как уже отмечалось, фактов организованного и непосредственного выступления их на стороне той или иной партии не зафиксировано. Создание ходоками коллективов диктовалось исключительно

127

практическими соображениями и прямого отношения к политике не имело.

Предпосылкой объединения мешочников в коллективы стала прежде всего общность образа жизни. Замечательно по этому поводу высказался М. А. Осоргин. Коллектив мешочников он рассматривал как группу людей, «спаянную бессонными ночами, грязью, потом, бранью и остротами над собственной участью».259

Каким же был механизм организации нелегальных снабженцев? Мешочники начинали объединяться еще перед отправкой в путь. Самой распространенной формой такого объединения по-прежнему было «ходачество». Оно возникло еще летом 1917 г., но тогда ходоки от фабрик и деревень действовали в очень многих случаях в одиночку; в новых условиях преодолевать преграды на пути к хлебу оказывалось под силу только коллективам. И вот как они возникали.

На сельских сходах, общих собраниях рабочих заводов, членов местных потребительских обществ составлялись компании ходоков. Им выписывались соответствующие мандаты, нередко заверенные в уездном продовольственном комитете (попробовали бы там пойти против воли голодающих местных жителей!). Затем собирались деньги или товары, которые перед отправкой в экспедицию вручались посланцам обществ.260 По сути дела возникали настоящие народные потребительские общества и ходоки становились их активными представителями.

В городах первостепенную роль в формировании коллективов ходоков по-прежнему играли домовые, квартальные комитеты и прежде всего создаваемые при них кооперативы. В 1918 г. (по сравнению с предыдущим) они получили еще большее распространение, представляя собой самое массовое общественное движение в стране. К осени 1918 г. в Москве насчитывалось 19 968 домовых комитетов. По некоторым данным, до 60 % петроградцев входили в состав подобных объединений.261 Их авторитет повышался в связи с тем, что они оставались, пожалуй, единственными в то время организациями, еще занимавшимися ремонтом, освещением, охраной домов. Однако их главной функцией было снабжение жителей продуктами. Формально первоочередной обязанностью провозглашалось распределение полученной от прод-комитетов провизии. Однако распределять оказалось нечего. «Советский суп — это голодная смерть, ибо на такой суп новорожденный котенок не проживет и двух часов», — читаем в перлюстрированном чекистами частном письме одного жителя Петрограда.262 «Самоснабжение» и «самозаготовки» — вот чего требовали жильцы домов от своих объединений.

128

Закупка и распределение продуктов, в основном посредством мешочничества, представляли главную сферу деятельности домовых комитетов и кооперативов. Не случайно видный большевистский деятель, хорошо информированный главный редактор «Бюллетеня Московского городского продовольственного комитета» А. Сольц называл деятельность объединений жильцов в 1918 г. «организованным мешочничеством». По данным Московского городского продовольственного комитета, все без исключения задержанные на московских вокзалах мешочники — жители столицы имели соответствующие удостоверения домовых комитетов.263 До 2000 представителей домовых комитетов и кооперативов действовали в середине июля 1918 г. в Орловской губернии. Указанные объединения играли более значительную роль в продовольствовании населения, чем государственные органы.

В условиях распространения присущих эпохе «русской смуты» настроений всеобщей подозрительности и недоверия объединения жильцов оставались в глазах населения последними островками стабильности. «Домовые комитеты тесно связаны с населением, которое весьма охотно вкладывает в них оборотные средства», к такому выводу пришли участники собрания Центрального совета домовых организаций Москвы.264 Такие «оборотные средства», т. е. деньги и товары, домовые общины «конвертировали» в «валюту» своего времени—в продовольствие. И делали это главным образом посредством развернутых своими кооперативами мешочничес-ких операций.

Одну группу кооперативов жильцов составляли так называемые подлинные, или настоящие. Образцовыми среди них, в частности, считались организации 2-го Рождественского подрайона Петрограда. Они располагали специально оборудованными торговыми помещениями, объединяли по сто и более семей, в полном соответствии с уставами избирали правления и ревизионные комиссии, периодически проводили общие собрания. Размеры вступительных и паевых взносов зависели от числа едоков в семьях. Был создан «Союз домовых кооперативов и распределительных пунктов 2-го Рождественского подрайона». При этом обойтись без мешочников не удавалось и в таких образцово-показательных кооперативных подразделениях. Группы делегатов привозили из своих экспедиций продукты и продавали их на квартирах членов правлений.265

Между тем большинство домовых кооперативов в городах составляли так называемые фиктивные. Они служили «панамой» (термин из изучаемого времени) для прикрытия объединений торговцев-мешочников. Зинаида Гиппиус в своих не-

5 А. Ю. Давыдов

129

давно изданных в России «Дневниках» свидетельствует, что в 1918—1919 гг. домовые комитеты сплошь и рядом состояли из «спекулянтов». И это написано о положении в Петрограде, где в силу отдаленности от хлебных районов мешочничество и в целом рыночные отношения были развиты меньше, чем во многих других городах.266 Вот один только факт. Кооператив «Биржа» располагался в помещении бывшей хлебопекарни в доме 2 по Зоологическому переулку в Петрограде (на Петроградской стороне). Владельцы пекарни, некие Т. А. Сергиен-ко и И. А. Мошков, весной 1918 г. после закрытия властями их предприятия вместе с пятнадцатью компаньонами представили в продовольственную управу решение своего собрания об открытии «соединенного домового кооператива». Сергиен-ко стал председателем, а Мошков — секретарем. Мешочники из «Биржи» привозили продукты и продавали их в своем магазине. Дела шли гораздо успешнее, чем у расположенного в том же здании еще одного кооператива. Члены правления последнего начали жаловаться на «лжекооперативность» соседей. В конце концов контролеры из продовольственной управы обнаружили в «Бирже» немало нарушений: протоколы общих собраний отсутствовали, устав не был утвержден государственными органами, отчетность велась кое-как. Предприятие закрыли. Точно так же действовал и потерпел фиаско домовой кооператив «Свободная Россия», разместившийся в доме на Лейхтенбергской улице в Петрограде.267 Подобный негативный опыт был усвоен в остальных «фиктивных» кооперативах. Они как раз все формальности соблюдали, правильно вели отчетность и оформляли протоколы и уставы, с властями не ссорились. И с успехом занимались мешочничеством. Соответствующие документы домовых обществ им в этом помогали.

Таким образом, в деревнях крестьянские общества и кооперативы, а в городах домовые комитеты выступали инициаторами создания групп мешочников — потребителей и спекулянтов. С течением времени многие «ходаческие» коллективы сохранялись, но всякие формальные связи с кооперацией утрачивали и состояли уже исключительно из мешочников-профессионалов, которые работали сами на себя.

Кроме того, формирование коллективов мешочников-спекулянтов осуществлялось в результате тесного общения на рынках. Рыночные площади являлись местом встреч спекулянтов, обсуждения ими общих проблем. Там же договаривались о создании объединений для поездок за хлебом. Компании торговцев часто создавались на главном рынке страны — Сухаревском. Он располагался в самом центре суровой пролетарской диктатуры — рядом с Кремлем, на Сухаревской

130

Сухаревский рынок в Москве — всероссийский центр мешочничества.

площади (переименована впоследствии в Колхозную) и представлял собой по сути штаб противостоявших «военному коммунизму» сил. О его значении руководитель продовольственного дела Москвы А. Е. Бадаев писал: «Хотя Сухаревка была только московским рынком, но имела как бы всероссийское значение. С именем Сухаревки связано было представление о неорганизованном снабжении, шедшем вразрез с государственной продовольственной работой».268 Здесь договаривались о совместной деятельности и распределении обязанностей провинциалы и жители столицы. Первые обязывались доставлять в Москву провизию, а вторые обеспечить ее гарантированную продажу. Московские посредники устанавливали надежные связи с лотковыми торговцами, владельцами харчевен, ресторанов, кондитерских, а также создавали сеть реализаторов на рынках. Наличие таких компаний объясняет, почему среди прибывавших в Москву мешочников был очень велик процент иногородних.269 Хотя нельзя забывать, что их чаще задерживали милиционеры, потому статистика учитывала их в первую очередь.

Примечательно, что мешочнические компании предпочитали иметь дело с объединениями крестьян хлебных районов, прежде всего — с кооперативами. Ходоки покупали у них

131

продукты оптом и потому подешевле. Сделки часто заключались на полпути между производителем и потребителем продуктов. Кооператоры деревни грузили мешки с мукой на несколько подвод и везли в губернский город или на железнодорожную станцию.270 Связываться с рисками розничной торговли им вовсе не хотелось. Осуществить же сделку купли-продажи с артелью знакомых мешочников было очень удобно. В итоге покупатели и продавцы от объединения своих сил и координации действий оказывались в большом выигрыше.

Далее. Не умея организоваться, мешочники попросту не смогли бы передвигаться по стране. Посадки на поезда и пароходы каждый раз напоминали побоища. Пассажирское движение было почти полностью упразднено. По железной дороге путешествовали в теплушках, которые представляли собой слегка модифицированные товарные вагоны. Пол теплушки находился на уровне человеческого роста; никаких приспособлений, вроде ступенек, не имелось. При посадке пассажирам приходилось подтягиваться на руках, их отталкивали другие участники штурма вагона.271 Понятно, без компании здесь было не обойтись. Еще и по этой причине мешочники объединялись в коллективы, состоявшие из нескольких десятков человек. Из их среды выдвигались лидеры, под руководством которых мешочники захватывали на конечных станциях вагон или два. Вот что писал об этом издаваемый пензенским губпродкомом журнал «Народное продовольствие» в самом начале 1919 г.: «Как только остановится пришедший на станцию поезд, как рой пчел, облепят его мешочники; впрыгивают в вагоны по два-по три человека, а остальные бросают мешки с хлебом. Работают ужасно спешно. В две-три минуты, которые стоит поезд, вагоны наполняются мешочниками».272 Мешочники добивались поразительной слаженности действий. Нередко они проводили время прямо на мешках и далеко не всегда занимали чужие места. В вагон набивалось до 50 мешочников, больше пассажиров туда поместиться и не могло. В таких случаях двери наглухо закрывались и на остановках их не открывали. Газеты, например, в мае сообщали, что по Московско-Курской железной дороге продвигается пассажирский поезд из 55 теплушек, которые были заполнены 1500 мешочниками со своими грузами. В Москве их ожидали с таким же нетерпением, как ждали эшелонов Наркомпрода. Показательно, что «заграды» с этой «дивизией» мешочников не связывались, им дали возможность разгрузиться на одной подмосковной станции и беспрепятственно с грузами уйти в Москву.273

Известны факты, когда компании мешочников-профессионалов без всякого насилия занимали целые эшелоны. Дела

132

лось это следующим образом. Коллектив, состоявший из 80—100 ходоков, делился на четверки. Представитель каждой из них покупал по 20—30 билетов. В итоге оказывалось, что все вагоны поезда были оккупированы одной организованной группой добытчиков хлеба.274 Разумеется, в данном случае чужие места ими как раз занимались. Между тем другого выхода у мешочников не было. К тому же единство действий десятков людей служило гарантией надежности охраны по сути целого эшелона с хлебом.

Мешочническое движение ни в коем случае не стоит идеализировать. Его представители действовали по тем же законам, по которым развивалось все одичавшее в то время российское общество. В начале 1918 г. большая группа вооруженных мешочников захватила в Воронеже целый эшелон, погрузила в него 30 тыс. пудов хлеба и двинулась в Москву. А вот как действовали коллективы ходоков в Полтавской губернии весной 1918 г.: угрожая ручными гранатами, добытчики хлеба оттесняли пассажиров, имевших право на места в поездах, захватывали вагоны и набивали их своими мешками. Затем прицепляли вагоны к первому отходившему поезду и отправлялись в путь.275 В данном отношении мешочничество стало фактором усугубления анархии на железных дорогах.

Все мешочнические перевозки становились возможными исключительно благодаря личным связям, неформальным договоренностям представителей коллективов мешочников и работников транспорта. Для всех без исключения регионов страны стала характерной картина, описанная экономистом 1920-х гг. Д. Кузовковым: «...под покровительством подкупленной железнодорожной администрации, выдававшей право на проезд по железным дорогам, хлеб продолжал ездить на крышах поездов и даже в пассажирских вагонах, вытесняя оттуда настоящих пассажиров».276 Продовольственные грузы по Каме и Волге нередко перевозились также за счет того, что между речниками и спекулянтами достигались соглашения о доставке последних в хлебные районы и обратно.277 Прийти к таким соглашениям всегда было проще компаниям мешочников-профессионалов, чем одиночкам.

Итак, объединение мешочников — это прежде всего главный метод борьбы за дефицитные в тот период средства передвижения. Вместе с тем стабильность коллективов мешочников определялась и борьбой за выживание в пути. Нужно было противодействовать Наркомпроду, другим ведомствам, преследующим цель искоренения мешочничества; существовала жизненная необходимость бороться с многочисленными бандитами, стремившимися разжиться мешоч

133

ническим товаром. Иногда мешочники целого эшелона договаривались о совместных действиях в случае опасности. Тогда их ничто не могло остановить. В частности, летом 1918 г. тамбовский уполномоченный Наркомпрода докладывал А. Д. Цюрупе о том,.что при попытке задержать один из эшелонов мешочников в Тамбове «все заградительные и реквизиционные отряды были разбиты».278 Ходоки, передвигавшиеся на лодках, создавали свои флотилии; на подводах — обозы. Самым крупным мешочническим «формированием» стало полчище гужевых мешочников, передвигавшееся по Уфимской губернии на 1500 подводах.

Нередко мешочники внушали продработникам панический страх, парализующий их волю к сопротивлению. Так, из Курской губернии сообщали в Наркомпрод, что мешочники объединены в отряды численностью в несколько тысяч человек каждый.279 Наделе такого быть не могло, ибо члены отряда оказались бы не в состоянии прокормиться, закупать продукты у крестьян, передвигаться по железным или водным дорогам.

Прибыв в пункты назначения, мешочники-спекулянты далеко не всегда вынуждены были действовать на свой страх и риск. Нередко на местах их ожидали люди, профессией которых было обустройство ходоков, предоставление им пищи и крова. Получить хотя бы общее представление об этой стороне мешочнического движения непросто. По понятным причинам, ходоки о ней не распространялись. Чекисты же в ее специфику не вдавались — для них все, связанное с негосударственной заготовкой хлеба, было спекуляцией и, стало быть, контрреволюцией. Тем не менее из некоторых фактов следует, что в населенных пунктах зернопроизводящих районов существовали своего рода мешочнические перевалочные базы. В них профессиональные ходоки за плату могли передохнуть, приобрести без всякого стояния в очередях железнодорожные билеты, получить консультации (относительно цен, расположения заградотрядов и богатых провизией сел). Мешочникам помогали с отправкой промышленных товаров в хлебные деревни, а продуктов — в голодные края. Хозяева устанавливали связи с местным начальством и содействовали мешочникам в улаживании конфликтов с властями; прочные контакты со служащими железных дорог помогали запасаться необходимым количеством пассажирских билетов. В частности, такая перевалочная база располагалась в Верхнеудинске. В марте 1918 г. во время обыска, произведенного сотрудниками ВЧК, там было найдено 462 железнодорожных билета, большое количество дефицитных чая, изделий из кожи и мануфактуры и т. д.280 «Встречающая сторона» (используем

134

современный туристический термин), как видим, брала на себя и функции хранения товара прибывавших нелегальных снабженцев.

Ахиллесовой пятой мешочнического движения оставалось обеспечение сохранности грузов ходоков. Спасти могло только объединение усилий вольных добытчиков хлеба. С 1918 г. коллективы мешочников стали использовать специфический метод самозащиты — привлечение отрядов наемных охранников. А. Д. Цюрупа, например, сообщал о «наемных вооруженных бандах, которые сопровождают эшелоны мешочников».281 Историк И. Т. Филиппов в 1994 г. обратил внимание на широкое распространение данного явления, высказавшись таким образом: «Вокруг мешочников то и дело возникали крупные вооруженные шайки из темных элементов... эти банды защищали мешочников».282 Суть дела сводится вот к чему: в ряде случаев профессиональные ходоки обращались к помощи дезертиров, объединившихся в отряды, для того чтобы, охраняя мешочников, иметь твердый и постоянный заработок. Официальные источники сваливали на них вину за разграбление железнодорожных станций.283 Видимо, такие случаи имели место, но вряд ли они могли широко распространиться. Выполнение функций охраны мешочников напрочь отвергало возможность привлечения к себе внимания со стороны властей; мешочники перестали бы обращаться к услугам охранников-грабителей. Как представляется, охранные отряды и опекаемые ими мешочники-спекулянты менее всего представляли угрозу для имущества станций и пристаней. Их деятельность подчинялась решению одной задачи — успешно закупить и доставить продукты, с нетерпением ожидаемые на месте назначения компаньонами. Другое дело — многотысячные толпы «маленьких мешочников» (выражение И. В. Сталина), которые разбредались вокруг станций и пристаней, жгли общественные дрова, расхаживали по путям, самовольно занимали вагоны, баржи и служебные помещения.284 Опасность для общества, в первую очередь — транспорта, коренилась скорее не в организации мешочников, а в ее отсутствии.

Некоторые отряды охраны мешочников представляли серьезную военную силу, располагали даже пулеметами.285 «Созданная нами милиция слаба, ибо мешочники вооружены значительно лучше милиции», — было заявлено, например, на заседании Самарской губернской продовольственной управы 29 января 1918 г.286 Как бы там ни было, сохранность грузов крупных мешочнических коллективов была обеспечена. Мы помним: государство формально взяло на себя функции обеспечения безопасности транспортных перевозок. Од

135

нако, по подсчетам специалистов, на всех станциях и пристанях для охраны транспорта и грузов требовалось содержать по 200—300 вооруженных бойцов.287 Поскольку это было совершенно невозможно, масштабы хищений постоянно увеличивались. Только сами же мешочники оказались в состоянии охранять продовольственные грузы.

Следующая сторона организации мешочников — их объединение в целях противодействия хлебной монополии на местах. Еще в конце 1917 г. на собрании представителей 1000 мешочников, скопившихся в г. Омске, образовалась делегация. Ее члены направились на заседание Краевого совета — органа, распространившего власть на территорию восьми губерний, и категорически потребовали разрешить им закупать хлеб по вольной цене. Большевики, преобладавшие в Краевом совете, отказали мешочникам. Вдоль линии Транссиба загремели выстрелы. Очевидцы вспоминают, что Совет собрал все имевшиеся в его распоряжении вооруженные силы, но смог лишь временно очистить от организованных ходоков одну линию — Ялуторовск—Ишим.288

В первые месяцы 1918 г. позиция новых властей Сибири по отношению к мешочникам стала смягчаться. Краевой съезд крестьянских депутатов осудил применяемые против мешочников военно-полицейские меры. Это стало результатом организованного воздействия ходоков на делегатов съезда. «Краевой съезд осаждают толпы этих мешочников, требующих хлеба и хлеба... В передней, на лестницах, на улице — всюду эти мешочники-ходоки изголодавшейся, многострадальной русской деревни», — отмечал корреспондент газеты «Новая жизнь». 289 На съезде было предоставлено слово костромскому крестьянину-ходоку. В частности, он сказал: «Я председатель волостного земства и командирован сюда от тысячного населения волости с удостоверением от губернского продовольственного комитета... Дайте нам хлеба».290 В конце концов делегаты съезда не могли не осознать мощь движения, которому они пытались противостоять, и постановили «удовлетворить находящихся сейчас в Омске ходоков хлебом... предоставив им право сопровождать груз».291

События, похожие на описанные выше, происходили довольно часто. Так, в мае 1918 г. в Орловской губернии ходоки создали Комитет представителей потребляющих районов и вели переговоры с губернским продовольственным комиссариатом. В сентябре и ноябре такие же «ходаческие» организации образовались в той же Орловской, а также в Саратовской губерниях. Они вступали в переговоры с губпродкомами и с их позицией те так или иначе должны были считаться.292 При этом стиль взаимоотношений коллективов мешочников с представителями властей не всегда отличался цивилизованностью. Насилие и угрозы применяли обе стороны.

Вместе с тем мешочники любыми путями приспосабливались к изменявшимся условиям ведения войны с государством. Они стали с большим успехом использовать выдвигаемые и поощряемые большевистским руководством организационные формы. Речь прежде всего о пролетарских заготовительных отрядах, создаваемых в соответствии с декретом СНК от 13 августа 1918 г. «О привлечении к заготовке хлеба рабочих организаций». Численность некоторых из них доходила до 800—1000 человек, и централизованное управление ими отсутствовало. Эти «заготовители», оказываясь в пунктах назначения, разбредались по деревням и по вольным ценам закупали провизию для своих семей или для продажи на рынках, а затем совершенно легально отправляли все закупленное домой. Самыми «мешочническими» считались петроградские отряды, они были наиболее многочисленными и нередко попросту представляли собой толпы ходоков. «Заготовительные отряды... — это те же мешочники», — отмечалось, в частности, в докладе члена Курской губернской продовольственной комиссии Воробьева на чрезвычайном заседании представителей производящих губерний в октябре 1918 г.293

Некоторые современники характеризовали рабочие отряды исключительно как средство маскировки вольных закупок продовольствия. В «Известиях ВЦИК» 15 декабря 1918 г. их деятельность была определена так: «Ничто иное, как мешочничество»; там даже содержалась рекомендация отнимать деньги у работников отрядов, чтобы лишить возможности закупать у крестьян хлеб по вольной цене.294. Иными создаваемые из горожан заготовительные подразделения быть не могли, поскольку отправляемые в деревню рабочие зачастую сами время от времени занимались крестьянским хозяйством. Они сохранили теснейшие связи с селом , почти что у всех там проживали родственники. Вновь испеченные заготовители предпочитали договориться с сельчанами на условиях взаимной выгоды.295

Организация Наркомпродом рабочих заготовительных отрядов имелась в виду, когда на состоявшемся в декабре 1918 г. Всероссийском продовольственном совещании работа данного ведомства была названа «мешочническим товарообменом».296

Между тем особые нарекания со стороны большевистских вождей вызывали «ходаческие» коллективы железнодорожников. Они создавались в соответствии с приказом наркома

137

136

путей сообщения В. И. Невского от 8 августа 1918 г. о «самозаготовках» сотрудников ведомства. На собраниях мастеровых, служащих станций и мастерских из числа опытных мешочников стали составлять группы ходоков, делегируемые в хлебные районы. О таких коллективах член коллегии Нар-компрода Н. П. Брюханов писал В. И. Ленину: «Это — подлинная организация мешочничества. Дисциплинированности и сознательности от этих отрядов ждать много не приходится».297 Однако руководители всех звеньев — Ленин, Брюханов, Воробьев на подобные обстоятельства закрывали глаза, а точнее, вынужденно мирились с ними.

Многие факты свидетельствуют о практическом участии органов власти — прежде всего Советов и продовольственных комитетов — в организации коллективов нелегальных снабженцев. Их руководители поступали подобным образом не только потому, что пасовали перед угрозами мешочников (выше об этом рассказывалось применительно к 1917 г.). Речь скорее должна идти о попытках использовать мешочническое движение, предпринимаемых отдельными местными государственными органами. Их деятели, вынужденные выполнять директивы «центра» по искоренению «теневого» снабжения и не способные осуществить это, стремительно теряли авторитет среди жителей. Их бессильные потуги расправиться с мешочнической армадой вызывали насмешки в народе. В конце 1917 г. председатель Казанского губернского продовольственного комитета отмечал в своей телеграмме: «Крестьяне голодающих губерний по повышенным ценам покупают и везут хлеб десятками тысяч пудов. Администрация не в силах бороться с этим явлением. Наблюдается полный развал власти».298

Что могли сделать в этой ситуации дальновидные руководители? Думается, они постарались «цивилизовать» мешочничество, а именно — содействовать созданию небольших объединений его представителей и оказывать влияние на «хода-ческие» коллективы. Кроме того, в местных органах нередко преобладали люди, которые окончательно разочаровались в возможностях государства обеспечить население съестными припасами. Объективно они шли на сотрудничество с мешочниками в первую очередь в целях ликвидации голода в потребляющих регионах или недопущения гибели крестьянских продуктов — в производящих. Здесь мы имеем дело с редким случаем, когда политические противники большевиков — преобладавшие в ряде Советов меньшевики и эсеры — содействовали объединению ходоков. Так было в Казанской, Саратовской, Тульской, Тверской, Пензенской губерниях, где представители разных партий, осуществлявшие «паритетное

138

руководство» местными продовольственными организациями, благоволили «самозаготовкам».299

На позиции мешочников, по сути дела, перешли советские, а за ними и остальные руководители Казани. Во главе продовольственного комитета стоял противник хлебной монополии, левый эсер П. И. Штуцер. В январе 1918 г., когда город столкнулся с продовольственным кризисом и стали выдавать по полфута хлеба в день на человека, Казанский губернский продовольственный комитет направил в Уфимскую губернию группы заготовителей-кооператоров. Однако закупленная ими по вольным ценам мука была уфимскими заградотрядами отобрана. Жизнь требовала срочных и радикальных решений. Советские продовольственники Казани проигрывали в соревновании с мешочниками. Тогда П. И. Штуцер и его соратники полностью устранили главный элемент хлебной монополии — твердые цены. Казанская губерния стала своего рода «свободной экономической зоной». В ходе конкуренции с мешочниками определенных успехов добились государственные хлебозаготовители. Но, главное, казанские власти стали непосредственно поддерживать мешочников: снабжали их необходимыми документами, предоставляли «ходаческим» коллективам работников для погрузки на пароходы, добились снятия заградительных подразделений и даже начали создавать отряды для охраны закупленной мешочниками провизии. Через казанскую территорию группы ходоков вывозили продукты из соседних районов. Частью хлеба мешочники в обязательном порядке делились с продовольственным комитетом и в результате продовольственные запасы губернии значительно пополнялись.300 Если в самом начале года еще встречались сообщения о начавшемся в Казани голоде, то в последующие месяцы упоминаний о нем в периодической печати мы не обнаруживаем; хотя некоторые волжские губернии переживали состояние тяжелого продовольственного кризиса.301 Вместе с тем не следует думать, что в этой губернии мешочники могли забыть об осторожности. Власти Казани не могли игнорировать полностью антиме-шочническую политику центра. Кроме того, руководители уездов, в которых скапливалось чересчур много мешочников, время от времени по своей инициативе начинали изгонять их. Дело доходило до столкновений. Но кампании по искоренению спекуляции быстро прекращались.

Действия Казанского продкома всемерно поддерживал местный Совет, который с весны 1918 г. возглавлял левый эсер А. Колегаев. При обсуждении связанных с чехословацким мятежом проблем исполком Совета даже постановил дать согласие на частичную мобилизацию лишь в том случае, если

139

будет отменена хлебная монополия.302 Допущение рыночных отношений в регионе дало положительные результаты. Изучение местной периодики позволяет заключить, что перебои в снабжении Казани продовольствием прекратились. Тем не менее период наибольшего благоприятствования для мешочников закончился вскоре после левоэсеровского мятежа. Группа представителей Наркомпрода и НКВД во главе с Д. П. Малютиным и А. В. Грачевым прибыла в Казань и организовала смещение руководителей Совета и продовольственного комиссариата. Комиссар продовольствия эсер Штуцер сдал полномочия большевику Султангалееву. Все атрибуты хлебной монополии были реанимированы. 1 августа губернский Совет выступает с таким призывом: «Настойчиво, упорно боритесь со спекулянтами-мешочниками». Для этого в Казани и губернии (позднее, чем во многих других регионах) начали создаваться комитеты бедноты. Повсеместно были проведены «облавы на спекулянтов»; мест в казанской городской тюрьме не хватало, и задержанных мешочников стали помещать в специальных расположенных рядом с вокзалом «арестантских вагонах».303

Мы не можем дать окончательного ответа на вопрос, с чем в первую очередь связаны успехи Штуцера и Колегаева. То ли с обложением данью «транзитных» мешочников, то ли с мобилизацией с помощью мешочников внутренних ресурсов губернии. Если правильно последнее, то можно прийти к выводу о том, что легализация мелкого «теневого» снабжения в условиях гражданской войны оказалась бы не только средством решения проблемы голода, но основным методом ее довольно быстрого решения во многих или даже во всех советских областях.

В любом случае государственная поддержка мешочников стала выражением признания руководителями высокой эффективности их работы. В частности, «казанский опыт» не мог не учитывать экономист и руководящий работник ВСНХ М. Н. Смит, когда в июле 1918 г. признал крах «существующей системы твердых цен». Весьма показательно, что еще незадолго до того он был одним из организаторов кампаний борьбы с «ходачеством». По словам Смита, ему «в течение нескольких месяцев приходилось почти ежедневно подписывать приказы о реквизиции мешочного товара, продаваемого выше твердых цен».304 Как видно, бывшие борцы с мешочничеством в центре и на местах начинали оправдывать и поддерживать его. Данное обстоятельство в свою очередь сильно ослабляло фронт борьбы с мешочничеством.

«Казанская история» была все-таки исключительным явлением. Основная часть государственных продовольственных

140

комитетов принимала пассивное участие в организации «хо-дачества» и прежде всего путем выдачи соответствующих мандатов. Нарком продовольствия А. Д. Цюрупа на заседании ВЦИК 9 мая 1918 г. заявил: «Очень большим злом является выдача местными продовольственными организациями разрешений на самостоятельную закупку и провоз хлебных грузов из производящих губерний. Эти разрешения выдаются местными организациями в потребляющих губерниях в больших количествах».305 Примечательно, что мандаты выдавались в первую очередь представителям объединений ходоков, ибо они обладали большими возможностями по части оказания давления на продкомитеты.

Немалый вклад в организацию групп мешочников-железнодорожников внес «Продпуть» — Центральное продовольственное бюро Всероссийского железнодорожного союза. Причиной стало осознание руководством железных дорог опасности остановки транспорта из-за превращения всех его работников в мешочников. На состоявшемся в середине 1918 г. 4-м Всероссийском железнодорожном съезде по сути было решено использовать мешочническое движение и наладить «самозаготовки». В итоге «Продпуть» стал предоставлять объединениям ходоков поезда, товары и отправлять экспедиции за хлебом в Саратовскую и Самарскую губернии.306

Думается, создание мешочниками многообразных и многочисленных объединений со своими осознанными целями и методами деятельности означало переход всего движения на качественно более высокий уровень. Другое дело, что самоорганизация мешочников приводила к созданию, как правило, коллективов численностью в несколько десятков человек, реже — нескольких сотен. Координация действий подобных коллективов отсутствовала, ибо она противоречила задачам движения. Разумеется, свалить советскую власть многочисленным, но разрозненным «ходаческим» объединениям было не по силам. Между тем ослабить и заставить ее изменить методы внутренней политики они оказывались в состоянии.

Можно говорить, что мешочники почувствовали свою мощь. Меняются методы их воздействия на власть. Общение с местными чиновниками осуществлялось по такой схеме: сначала мешочники обращались к ним с просьбами (в 1917 г. все же в большинстве случаев на этом общение и заканчивалось), а затем и довольно скоро повышали тон, требовали, угрожали оружием. М. Н. Смит в июле 1918 г. свидетельствовал, что работать ему «приходилось под стоны, мольбы и угрозы между протянутым револьвером и истерическим пла

141

чем».307 Все чаще объединенные в коллективы мешочники вынуждены были переходить от просьб и угроз к насилию, расправляясь с работниками продовольственных управ. В январе 1918 г. в Екатеринбурге вооруженные револьверами ходоки ворвались в кабинет ответственного работника и стали обсуждать вопрос, каким образом выбросить неприятеля из окна — в мешке или без него. В итоге некоторые продовольственные комитеты переходили почти на «нелегальное положение», в частности, Калужский губпродком одно время работал только в темное время суток.308 Налицо элементы гражданской войны в виде столкновения между агентами власти и деятелями нелегального снабжения.

На протяжении всего периода гражданской войны мешочники оставались организованными. Их коллективы последовательно упрочивались. Об этом свидетельствуют данные научных изысканий, относившихся к началу 1920-х гг. В то время сотрудники Института экономических исследований Народного комиссариата финансов подвели итоги изучения вольного рынка. И пришли к следующему выводу относительно состояния нелегального снабжения: в период гражданской войны мешочничество из «неорганизованного, стихийного, кустарного» приобрело вид «недурно сорганизовавшегося». По их мнению, нелегальное снабжение последовательно «захватывает одну позицию за другой» и страна покрывается густой мешочнической сетью.309

Как представляется, самоорганизация нелегальных снабженцев определила их успехи. Показательно, что в архивных документах (например, в фонде Ленсовета Центрального государственного архива С.-Петербурга) мы не нашли жалоб или прошений от организованных мешочников; при этом одиночки нередко жаловались государственным деятелям на обиды, причиненные им во время поездок за хлебом. Дело в том, что члены мешочнических коллективов надеялись на свои силы и сами защищали себя, при необходимости — творили суд и расправу. Это было чревато серьезными общественными опасностями, поскольку вело к анархии. Вместе с тем опытные мешочники твердо знали, что просить у власти бесполезно: она не только не могла хоть как-то содействовать восстановлению справедливости, но сплошь и рядом становилась источником зла. Возможно, на определенном этапе своеобразное мешочническое самоуправление само по себе было справедливым, по крайней мере олицетворяло наименьшее из зол.

После возникновения устойчивых коллективов мешочников речь уже не шла о простом выживании их членов. Думается, именно консолидация групп нелегальных снабженцев обеспечивала в новых условиях расширение масштабов дви

142

жения, его распространение на новые территории, продвижение в российскую сельскую глубинку. Результатом должно было стать более или менее значительное удовлетворение некоторых потребностей крестьян в товарах широкого потребления.

ПУТИ И МЕХАНИЗМЫ НЕЛЕГАЛЬНОГО ТОВАРООБМЕНА В КОНЦЕ 1917—1918 г.

Важнейшей функцией мешочнического движения стало обеспечение рыночной связи между городом и деревней. В этом отношении требует корректировки утвердившееся в историографии мнение о том, что на протяжении всей гражданской войны «города, промышленные предприятия стали паразитировать за счет деревни».310

Наоборот, нередко многие современники обвиняли деревню в грабеже горожан. Они писали о сельчанах, отнявших «последнюю рубашку» у горожан; о «хитрой» и «жадной» деревне, о ее «мародерстве». Правда, это говорили продавцы товаров крестьянам, точнее, городские мешочники". Но ведь и крестьяне в 1918—1919 гг. высказывались выразительно. Например, они заявляли: «Если теперь не нажиться, то когда еще наживешься?».311 Спрашивается, так ли ужи, всегда ли были неправы упомянутые современники? Если исходить из официальных статистических данных, характеризующих масштабы доставки крестьянам промышленных товаров, и содержание обменных эквивалентов, то ответ такав: да, неправы. Однако^ ситуаащия была полна противоречий.

В отдельных местах производители хлеба приобретали на вольном рынке (у ходоков) самовар за 30 фунтов муки, швейную машину — за 1 пуд и т. д. Товарообмен — явно в пользу деревни. Но вот факт противоположного свойства: в некоторых районах крестьяне из-за бестоварья были вынуждены отдавать мешочникам тот же пуд муки за две катушки ниток.312 При оценке существа экономических взаимоотношений города и деревни в изучаемый период не мешает помнить, что ситуация в плане товарообменных эквивалентов складывалась по-разному. Конъюнктура колебалась, и нередко по тем или иным позициям рынок в крестьянских регионах нелегальными снабженцами насыщался.

Реальной альтернативы мешочничеству в изучаемый период не предвиделось, хотя оно представляло явление крайней примитивизации товарных отношений. Представим, как многие миллионы людей на себе или с помощью простейших приспособлений перемещали огромные массы товаров. До

143

стижением стало, например, изобретение санок для мешков. «Время было грозное и первобытное, — свидетельствовал очевидец. — При мне изобрели сани. Первоначально мешки просто тащили за собой по тротуару, потом стали подвязывать к мешкам кусок дерева».313

Никто не собирается говорить об установлении в таких допотопных обстоятельствах в целом пропорционального товарообмена между городом и селом. Вместе с тем, получив общее представление (достоверных статистических данных о нелегальном снабжении быть не может) о громадном количестве промышленных товаров, доставляемых крестьянам «теневым» образом, можем утверждать: в очень многих случаях о «паразитическом» образе жизни городского населения за счет сельских жителей речь вести нельзя. Объективно в условиях развала государственной организации и распада важнейших общественных связей нелегальное снабжение содействовало частичному восстановлению социальной справедливости. К тому же мешочники доходили до самых отдаленных, «медвежьих» углов и производили товарообмен там, куда и в середине 1920-х гг. государственные заготовители добирались с трудом. При этом они использовали специфические методы противостояния государственной монополии.

Итак, в 1918 г. происходят изменения в географии мешочничества. На первый взгляд передвижение мешочников по просторам страны напоминает броуновское движение. На деле определяются главные линии их перемещения, регионы распространения и центры мешочнического торга. Прежде всего, на протяжении 1918 г. постоянно усиливается значение Москвы как центра разветвленной нелегальной торговли. Научные сотрудники Наркомата финансов, проводившие исследование проблем вольного рынка, назвали Москву того времени «сосредоточением мешочнических волн». Они отмечали: «Мешочнику ехать в Москву и выгоднее, и легче. Он здесь скорее найдет и мыло, и соль, и мануфактуру для товарообмена на местах. Он сюда скорее получит и железнодорожный билет».314 Этот набор причин превращения Москвы в перевалочную базу нелегального снабжения может быть расширен.

Москва, несмотря на все запреты со стороны «вождей», оставалась торговым городом. На многочисленных столичных площадях звучал разноголосый гомон продавцов, расхваливавших на все лады свои товары. Москвичи в отличие от жителей некоторых других городов вовсе не казались изможденными, выглядели бодрыми, были тепло одеты. На рынках продавали оптом и в розницу хлеб, пирожки, папиросы, спички, рис, изюм и т. д. За всем этим приезжали сюда мешочники из Северного, Северо-Западного, Северо-Восточ

144

ного и Центрального регионов. Многим ходокам было не по силам предпринимать рискованные экспедиции в неизвестные и пугающие дали, выдерживать бесконечные пересадки с поезда на поезд и неожиданные встречи с заградительными отрядами. Петроградцам, например, едва удавалось уходить от строгого контроля на ведущей в столицу Николаевской железной дороге, за которой пристально наблюдали Наркомпрод и ВЧК; на большее у мешочников попросту не хватало сил. Зинаида Гиппиус вспоминает, что она и ее приятели получали в бывшей столице хлеб из Москвы «с оказией». Если бы не существовало подобного канала нелегальной поставки хлеба в «колыбель революции», то петроградцам пришлось бы в отдельные периоды довольствоваться исключительно выдаваемым по карточкам овсом.315

По общему признанию, с огромными трудностями был связан провоз ходоками продуктов транзитом через Москву.316 Это относится ко всем нелегальным снабженцам-потребителям. И в гораздо меньшей мере касается спекулянтов, наладивших связи в кругах государственных продовольственни-ков; механизм доставки продуктов ими был хорошо налажен, «смазан» взятками. Профессиональные нелегальные снабженцы в целях предотвращения риска в 1918 г. выработали систему поэтапной поставки провизии населению. В отличие от 1917 г. их делом стало только ввезти продукты в крупные города и прежде всего в столицу. Затем местные спекулянты осуществляли перепродажу местным жителям и мелким мешочникам из хлебонедостаточных районов.

Специалисты Северной областной продовольственной управы изучили состав мешочников, в крупнейших городах и пришли к следующему выводу. Среди мешочников-профессионалов преобладали уроженцы сел, маленьких городков черноземных губерний и вот они-то, по сведениям сотрудников управы, «только тем и занимаются, что возят муку в крупные голодающие городские центры и там сбывают ее по баснословной цене».317 Речь идет в первую очередь о Москве. Источник, в частности, сообщает о поездках в столицу «безоседлых» спекулянтов с мешками муки.318 На улицах Москвы все чаще появлялись люди «нестоличного» вида — это были иногородние мешочники. В частности и поэтому, по справедливому замечанию посетившего Москву Бертрана Рассела, столица «производила впечатление некоей большой деревни, а не известного столичного города».319

Приоритетное положение центра нелегальной транзитной торговли по праву занимала Москва. Группы профессиональных мешочников, проживавших в южных и юго-восточных регионах страны, доставляли в Москву из своих

145

родных мест крупные по тому времени партии продуктов.320 Речь должна идти не только о хлебе. По сообщению председателя Московского городского продовольственного комитета М. Е. Шефлера, к середине лета 1918 г. мешочники перевезли в столицу почти весь запас сахара с курских сахарных заводов. После этого крупные запасы сахара сохранились только на тамбовских предприятиях; да и то лишь потому, что путь мешочников на Тамбов не принадлежал к числу самых оживленных.321

Думается, собственно москвичи профессионально мешочничеством занимались не часто. Скорее их уделом становились посреднические операции по продаже мешочнических товаров на многочисленных столичных рынках. Здесь их раскупали жители столицы и мелкие мешочники из соседних губерний. Вывезти хлеб не составляло особого труда, поскольку контролировать еще и вывоз из столицы у властей сил не хватало. В итоге Московско-Виндаво-Рыбинская железная дорога играла важную роль в налаживании нелегального снабжения Северо-Запада.322

Москва была избрана на роль центрального рынка, так как находилась на пересечении многочисленных дорог. В частности, экспедиция каждого ходока за хлебом из Костромской губернии в Москву обходилась в 200 р., а в отдаленные районы Юго-Востока — в 800 р. и больше.323 Мелким нелегальным снабженцам проще и удобнее стало доставлять провизию для своих семей из столицы.

М. Пришвин противопоставлял столичных жителей (подразумевалось население Москвы и близко расположенных к ней губерний) обывателям провинции. Он указывал на следующее различие между ними: «Столичный человек живет весь в азарте спекуляции».324 Хорошо изучивший проблему «изнутри» московский рабочий и мешочник Борис Андреевич Иванов, делясь вынесенными из своих экспедиций за провизией впечатлениями, заявлял: «Известно, что вся Московская (губерния. — А. Д.) на спекуляции живет».325 По этому показателю губерния противопоставлялась прочим регионам. Подобных характеристик применительно к жителям других территорий мне встречать не приходилось.

По официальным данным Московской продовольственной управы, в столицу в начале 1918 г. мешочниками еженедельно доставлялось 1.2 млн пудов продовольствия.326 Этого было чересчур много для полутора миллионов москвичей. В то же время отмечалось сокращение потребления хлеба, привозимого мешочниками,327 жителями Москвы. Дело в том, что провизию из столицы увозили ходоки соседних голодных губерний.

146

Разумеется, поездками в Москву за продуктами не ограничивалась география мешочнических поездок. Направления движения нелегальных снабженцев менялись. Это определяли и следующие обстоятельства. Учитывалось наличие железной дороги или удобного речного сообщения; нелегальные добытчики продовольствия действовали в пределах 25—30 верст от железных дорог и пристаней.328

Немаловажным обстоятельством при выборе пути была дешевизна провизии в желанном хлебном районе; выясняли ходоки это в поездах и на рынках во время расспросов коллег.329 Выше упоминалось, что в 1918 г. в Петрограде цены на хлеб были в 24 раза выше, чем в Саратове, и в 15 раз выше, чем в Симбирске. Сахар во Владивостоке стоил 2 р. за фунт, в Иркутске — 8 р., в Омске — 30 р., в Челябинске — 45 р. От того, до какого из этих пунктов имел силы добраться мешочник, зависела его прибыль и, значит, судьба.330

Наконец, направление движения потоков мешочников во многом определялось порядком дислокации заградительных отрядов. Примечательно, что мешочники облюбовывали нередко прифронтовые местности для своих закупок, ибо заградительные формирования уходили из них; нелегальные снабженцы также вывозили хлеб из районов крестьянских восстаний, которые реквизиционные отряды старались поскорее покинуть. В целом важная роль «заградов» в определении мешочнических «троп» хорошо прослеживается при знакомстве с освоением ходоками Воронежской губернии. Она привлекала нелегальных снабженцев, так как, по сведениям местного продовольственного комитета, хлеба в ней производилось «в избытке».331 Но вплоть до осени 1918 г. добраться до нее им, как правило, не удавалось, так как Воронежский губернский продовольственный комитет выставил на дорогах многочисленные реквизиционные подразделения. Петроградский мешочник Балабаев рассказывал в июне 1918 г.: «В Воронежской губернии отбирают, не дают провозить, в южных губерниях тоже. Если как-нибудь ночью украдкой проволочем (мешки с хлебом. — А. Д.), может быть, удастся вывезти».332 Приходилось довольствоваться закупками в расположенной ближе к центру Орловской губернии, где в итоге скопилось множество мешочников и они сильно конкурировали друг с другом. Весной 1918 г. орловский уполномоченный Наркомпрода Куликов указывал на отличительную особенность курируемого им региона по сравнению с соседними и заявлял: «От Тулы до Орла на всех платформах масса мешочников с хлебом».333 Однако в начале осени в связи с частичной легализацией рыночных отношений в некоторых уездах Воронежской губернии — Алексеевском, Бобровском,

147

Воронежском, Острогожском и Нижнедевицком были сняты заградительные отряды. Тотчас туда приехали нелегальные снабженцы. Тогда ходокам всей страны стали известны названия воронежских железнодорожных станций — Таловая и Туликово, на которых формировались мешочнические эшелоны и откуда они отправлялись в Московскую область. В Орловской и Воронежской губерниях нелегальные добытчики провизии, судя по количеству вывезенных продуктов, оставили далеко позади себя прочих хлебозаготовителей.334 В результате, по данным Воронежского губпродкома, они осуществляли закупки «по вольным, хотя и недорогим ценам».335

Когда приток мешочников в Москву по каким-либо причинам (чаще всего из-за развертывания очередной «заградительной» кампании) ослабевал и цены на провизию в столице поднимались, мешочники отправлялись за хлебом в дальние районы. Например, нелегальные снабженцы из Костромы держали путь в Сибирь и прежде всего в Омск. Затем следовали поездки в низовья Волги (Казань, Симбирск, Самару, Саратов), в Вятскую губернию. Наконец, промышляли в Приуральском районе, прежде всего в верховьях рек Камы и Белой. Всего реже отправлялись за провизией в перерезанную реквизиционными отрядами и фронтами дорогу на Дон и Кубань.336 Понятно, что направленность потоков мешочников из других губерний могла отличаться.

Поездки в Сибирь занимали одно из первых мест в планах мешочников-профессионалов. По сведениям железнодорожного ведомства, в первые месяцы 1918 г. «из Сибири идет ежедневно несколько поездов с мешочниками». В отличие от 1917 г. в 1918 г. прекратилась активная мешочническая торговля с Маньчжурией, так как китайское правительство запретило вывоз продуктов и товаров через Харбин в Россию.337 Однако продовольственных запасов вполне хватало и в Сибири. В 1914—1917 гг. хлеб отсюда вывозился в очень небольших количествах из-за перегруженности Транссибирской магистрали военными перевозками. Только от урожая 1917 г. в Сибири осталось 670 млн пудов зерна. В местностях этого региона, выделывающих масло, его осталось так много, что оно использовалось для варки мыла. Сибирская деревня с нетерпением ожидала прибытия мешочников из северных и центральных районов. В свою очередь нелегальные снабженцы из Владимира, Калуги, Пензы стремились попасть в Тобольскую, Алтайскую, Томскую губернии. Цены на хлеб здесь (да еще на Украине) оказались самыми низкими на территории бывшей царской России. В сибирской деревне весной 1918 г. соотношение твердых и вольных цен составляло 6 : 1, а в коренной России оно доходило до 30 : 1. Однако

148

дорожные расходы были по карману только состоятельным людям, мешочникам-спекулянтам с большим стажем. Когда советскую власть в Сибири свергли, им пришлось платить еще и таможенные сборы. Небольшевистские правители в отличие от большевистских поставили движение мешочников под контроль и использовали в целях пополнения казны. Уже упоминалось, что в Челябинской губернии были установлены «таможенные посты», сотрудники которых взимали с каждого мешка с зерном налоги размере до 30 % от стоимости.338

Вместе с тем определяется несколько линий перемещения нелегальных снабженцев в Южные, Юго-Восточные и Юго-Западные регионы. В первую очередь упомянем о волжском пути. По мере разрушения железнодорожного транспорта и усиления контроля со стороны государства за передвижениями по стальным магистралям возрастало значение Волги и ее многочисленных притоков. Это был благодарный, оправдывавший затрачиваемые силы и средства путь, в частности из-за перепадов в ценах на зерно в разных его пунктах (в верховьях реки и в Заволжье). Кроме того, хлебной монополии на Волге не существовало фактически, а во многих местностях она была отменена местными Советами и продко-мами официально. Вплоть до середины 1918 г. у руководителей продовольственного дела вообще не доходили руки до организации заградительных отрядов на крупных водных магистралях, действовавшие же на отдельных пристанях агенты Наркомпрода «по борьбе с мешочничеством» в лучшем случае справлялись с учетом провозимого ходоками хлеба. «Бороться с мешочничеством на водных путях невозможно», — читаем в июльском номере «Бюллетеня Московского городского продовольственного комитета». Кстати, упомянутые агенты Наркомпрода с успехом поработали для будущих историков — благодаря их подсчетам мы сегодня знаем, что летом 1918 г. нелегальные перевозки провизии по Волге по меньшей мере в 2.5 раза превосходили государственные. Правда, они не учитывали, что отправленные продовольственными органами транспорты постоянно грабились местными жителями; иногда захват судов напоминал грабежи Стеньки Разина и его молодцов.339

Лишь 12 июля на заседании СНК было принято первое решение об организации контроля над водным пассажирским транспортом «для воспрепятствования свободному передвижению белогвардейцев, контрреволюционеров и мешочников» (знаменательно, что нелегальные снабженцы упомянуты в одном ряду с политическими врагами). Но и после этого дислоцированные на берегах Волги немногочисленные «за-грады» нередко без толку проводили время из-за отсутствия

149

или неисправности пароходов; лишь в районе Саратова и Камышина действовали против ходоков четыре судна с паровыми двигателями — капля для мешочнического моря.340 Все эти обстоятельства: падение цен по мере приближения к Поволжью, отсутствие реквизиций — нелегальные снабженцы использовали в полной мере.

Из Нижнего Новгорода, Рязани, Ярославля и Костромы нелегальные заготовители на пароходах (не менее 500 человек на каждом) направлялись в Поволжье.341 В прибрежных селах Симбирской губернии происходила встреча двух потоков добытчиков хлеба. Здесь мешочники юга России, скупавшие хлеб у крестьян Поволжья и Заволжья и запасавшиеся в местных Советах разрешениями на провоз его с целью перемола на симбирских мельницах, продавали свой товар «коллегам» с севера. Те грузили муку в специальные лодки с двойными днищами и отправлялись в сторону Костромы, Москвы и дальше — на север и северо-запад. Так осуществлялось «транзитное» мешочничество.

Навстречу северным нелегальным снабженцам из Низовьев Волги двигались астраханские мешочники, которые везли с собой рыбу и соль для обмена на вещи и хлеб. Таким образом, знаменитая вобла попадала в голодающие российские города. Примечательно, что И. В. Сталин в середине 1918 г. называл Царицын, Саратов, Астрахань «клапанами спекуляции».342 Многие волжские города, как и до революции, продолжали оставаться ярмарками областного масштаба. Надо признать, что вообще деятельность мелких и средних ярмарок в описываемое время находилась на подъеме, хотя крупные — вроде нижегородской — в условиях нестабильности и нелегальности работать не могли и прекратили свое существование. Вместе с тем усилению товарооборота в Поволжском регионе содействовало использование мешочниками железных дорог, подходивших вплотную к главной русской реке, — Волго-Бугульминской и Самаро-Златоустовской. По этим путям подвозилось к волжским пристаням продовольствие, закупленное в первую очередь в Уфимской губернии.343

Выше сообщалось, что линии фронтов, непроницаемые для советских хлебозаготовителей, не были для нелегальных снабженцев непреодолимой преградой; враждующие стороны пропускали наполненные мешочниками транспорты. Однако после возвращения с белой территории на советской стороне мешочников стали проверять на предмет выявления вражеских лазутчиков. Чреватой неприятными последствиями считалась проверка в Симбирске. В.В. Куйбышев, руководивший красными отрядами в городе, заявил, что «Волга — это прекрасная дорога для белогвардейских шпионов», и разработал специальный «план осмотра» пассажиров. С пароходов, барок, лодок «сомнительных снимали» — именно так назывался процесс выявления врагов, и потом уже никто с ними не церемонился.344 Так, на Волге появилась вторая серьезная преграда на пути мешочников; первая — сосредоточенный И. В. Сталиным в Камышине латышский отряд. Добытчики хлеба привыкли рисковать. И вместе с тем они были вынуждены искать новые хлебные пути.

Среди направлений движения мешочников на юг выделяется украинская. Путь на Украину и из нее не привлекал особого внимания организаторов реквизиционных отрядов. И вот почему. В советском продовольственном ведомстве были уверены, что пунктуальные немцы, под контролем которых находилась гетманская Украина, не допустят перехода границы людьми без соответствующих разрешений. Наркомпрод и другие ведомства выдавали подобные документы в редких случаях и главным образом так называемым государственным мешочникам — тем, которые посылались в дорогу центральными ведомствами, да и оформление справок занимало очень долгое время. На деле же немцы «подвели» советских продо-вольственников. В германской армии к концу мировой войны стали сказываться усталость и разочарование солдат и офицеров, падение дисциплины, и в результате они, правда за взятки, сквозь пальцы смотрели на переход границы мешочниками.345 Когда в начале 1919 г. Украину заняла Красная Армия, большевистские вожди были удивлены количеством мешочников и объясняли это тем, что нелегальные снабженцы пришли вместе с войсками. Между тем Украина уже летом 1918 г., когда здесь была введена свободная торговля, стала вотчиной российских мешочников; просто в Москве об этом мало знали. По данным Народного комиссариата продовольствия Украины, цены на продукты в этом хлебородном регионе при гетмане Скоропадском и при Петлюре почти не изменялись, хотя спрос на продовольствие со стороны российских мешочников был очень велик. Однако после установления советской власти и хлебной монополии в 1919 г. цены на провизию выросли многократно при некотором уменьшении притока ходоков из Великороссии.346 Жизнь постоянно убеждала в том, что объяснение дороговизны нужно искать не в наплыве мешочников, а в нагромождении чинимых им препятствий и вообще во всевозможных ограничениях рыночных отношений.

Движение потоков нелегальных народных снабженцев на Украину осуществлялось в несколько этапов, на каждом из которых их поджидало немало непредвиденных опасностей.

151

150

Выезжая поездом из Москвы, вольные добытчики хлеба добирались по так называемому мешочному пути через Тулу и Орел до Курска.347 Некоторые, испугавшись сложностей пути, закупали муку в Курской губернии по 100 р. за пуд (цены осени 1918 г.). Но профессиональные нелегальные снабженцы отправлялись дальше за дешевой провизией. После пересадки в Курске начиналось движение в сторону границы контролируемой немцами гетманской Украины. В 60 км от Белгорода, на ст. Беленихино поезда останавливались. Границу преодолевали на крестьянских подводах. Передвигались с огромным риском, ибо, как сообщает очевидец, красноармейцы и окрестные крестьяне путешественников «обирали. до ниточки».348 Когда нейтральная полоса оставалась позади, часть мешочников перехватывалась немецкими заставами и оказывалась в селе Вислое — в лагере карантина. Здесь им делали антихолерные прививки и затем в течение 5 дней содержали как преступников. Сотни мешочников жили в неотапливаемых сараях, спали на разбросанной на полу соломе. Об условиях карантинного существования упомянутый очевидец писал: «Жизнь в этом лагере протекала, как в заправской тюрьме: ежедневные собрания на площади на утреннюю поверку, вечерние поверки по баракам, принудительные работы».349 Наконец, получив от немецкого доктора справку о нормальном состоянии здоровья, ехали за провизией в Харьков, Белгород и в Полтавскую, Таврическую, Екатеринославскую губернии.350 Отметим, что дорожные трудности удавалось преодолевать лишь тем мешочникам, которые передвигались налегке и закупали провизию на дефицитные и пользовавшиеся доверием у крестьян «николаевские» деньги. Мешочникам, обремененным баулами с предназначенными для обмена товарами, путь на Украину был заказан.

Ходоки держали про запас еще одно направление в сторону юга. А именно: от Курска мешочники двигались в сторону Конотопа и, преодолев половину пути, покидали поезда на станции Желобовка. Далее шли пешком до находившейся на украинской территории ст. Коренево. Красноармейцы, охранявшие здесь границу, облагали всех без исключения ходоков очень большой данью. Зато в этом районе на украинской стороне немецкое начальство не удосужилось построить карантинный лагерь, и мешочникам не грозило пребывание в холерном чистилище. Соответственно не нужно было откупаться крупными взятками от германских караулов.351

Нелегальное «самоснабжение» горожане и сельчане из северных и северо-западных губерний волей-неволей осуществляли прежде всего в своем регионе (или, как говорилось

152

выше, в ходе продовольственных экспедиций в Москву). Иначе говоря, из-за трудностей пути мешочникам приходилось для закупок хлеба выискивать районы, находившиеся под боком, ибо главные зоны производства провизии располагались слишком далеко. В поисках хлеба путешествовали по районам обширной Северной области, включавшей в себя Петроградскую, Псковскую, Новгородскую, Витебскую, Вятскую, Вологодскую, Архангельскую, Оловецкую, Пермскую, Эстляндскую, Лифляндскую губернии. Летом 1918 г. здесь развивалось, можно сказать, свое «местное» мешочничество. Еще в конце мая—начале июня 1918 г. руководство Северной области ввело на непродолжительный период послабление для коллективов ходоков и временно допустило свободный провоз 1.5 пудов продуктов. А Вятский губернский совет снабжения открыто «разрешил покупки и провоз отдельным лицам».352

Жители Петроградской, Новгородской, Архангельской, Вологодской и некоторых других губерний закупали провизию прежде всего в Вятской губернии.353 Судя по отчету командира Первого продовольственного петроградского отряда, в 1918 г. «запасов хлеба в Вятской губернии вообще много». Но крестьяне нередко не могли найти зерну разумного, с их точки зрения, применения и поэтому отказывались от обмолота или гнали самогон. По словам командира, в деревнях сложилась критическая ситуация. «Часто встречаются еще многочисленные необмолоченные скирды, — отмечал он, — иногда продотряды находят большие запасы самогонки».354 Хозяйственную активность вятской деревни в то время стимулировали главным образом северные и северо-западные мешочники, доставлявшие крестьянам жизненно необходимые товары. Для вывоза закупленной и вымененной в Вятской губернии провизии мешочники с успехом использовали водные магистрали — реки Вятку и Каму. На крупных пристанях их скапливалось сразу по нескольку тысяч. На первых порах они промышляли в основном в Малмыжском уезде. Когда же в конце июля крупный град (величиной с грецкий орех, как сообщали источники) повредил в этом районе урожай и малмыжские крестьяне перестали продавать старые запасы зерна, нелегальные снабженцы сосредоточились в Уржумском и Сарапульском уездах Вятской губернии.355

Постоянными стали взаимоотношения между череповецкими маслоделами и нелегальными снабженцами из Петрограда. Показательно, что в Череповецком уезде синонимом слова «мешочник» было «петроградец». Автор бюллетеня «Продовольствие Севера» С. Москвин писал в конце октября 1918 г. о том, что «они разожгли спекулятивный дух масло

153

дельных артелей». И далее Москвин развил свою мысль: «Эти высокие цены (предлагаемые «петроградцами». — А. Д.) побуждали крестьянок нести все свое молоко в артель, а маслодельные заводы лихорадочно работать».356 Мешочничество нередко играло первоочередную роль в поддержании экономической жизни и прежде всего маслодельного производства северной деревни. В частности, и по этой причине никаких мер против «теневого» снабжения советское, железнодорожное, милицейское и прочее начальство Череповецкого уезда не предпринимало.357

Особое место в структуре нелегального снабжения Северной области отводилось г. Витебску. В рыночной системе региона он стал как бы «Москвой в миниатюре», т. е. играл роль торгового посредника. В город по железным дорогам прибывали мешочники из Орловской губернии, напрямую связанной с Витебском железнодорожной магистралью, и из голодных местностей Северо-Запада — прежде всего Петрограда. Те и другие встречались на городских рынках и осуществлялась взаимовыгодная купля-продажа.358

Нелегальные снабженцы Северо-Запада не забывали и о внешней торговле. Из Псковской и Витебской губерний они переправлялись через демаркационную линию в оккупированные германцами районы Прибалтики. Воспользовавшись тем, что цены на провизию здесь были относительно низкими, мешочники меняли привезенную с собой мануфактуру на муку. Обратно переправлялись через пограничное озеро Пей-пус. Когда попадали под обстрел немецких патрулей, бывали убитые и раненые. В случае удачи, если удавалось избежать еще и конфискации со стороны русских пограничников на восточном берегу озера, ходоки развозили провизию по всему северо-западу и хорошо зарабатывали.359

Мешочники севера и частично центра страны попадали на немецкую сторону — в данном случае в Белоруссию — через пограничные станции Ярцево (под Витебском) и Орша (под Смоленском). Для обмена на хлеб опять же везли мануфактурные изделия. При этом мужчины надевали на себя по несколько рубашек и костюмов, женщины обматывались кусками тканей и поверх надевали платья и пальто. Все выглядели толстушками и толстяками. Зато отобрать товар у «контрабандистов» никаким русским и немецким контролерам не удавалось.360

Кроме внешней торговли нелегальных снабженцев на территории, контролируемой немцами, направлением нелегальной «внешнеторговой» активности российских граждан в конце 1917—в 1918 г. стало кавказское. Муку из Поволжья и с Северного Кавказа они доставляли в Грузию и Азербайджан.

154

Но этим дело не ограничивалось. Поскольку хлебные цены в северных районах Ирана и Турции стояли на высоком уровне, то спекулянты из России пробивались и туда. Солдаты, охранявшие границу в 1918 г., облагали мешочнические караваны данью — 5 р. с мешка. Этим взаимоотношения спекулянтов с представителями властей и ограничивались. Здесь мы имеем дело с единственным случаем вывоза мешочниками хлеба за пределы России. К счастью, из-за удаленности и опасности «кавказского пути» утечка провизии по нему не приобретала больших масштабов.361

В целом в 1918 г. происходила своеобразная «путевая специализация» нелегального снабжения. Группы ходоков начинали курсировать по знакомым и хорошо освоенным дорогам. В населенных пунктах они имели множество знакомых; знали, где можно передохнуть и как наладить связи с местными властями. Это повышало шансы на успех.

Мешочники успели выработать определенные стереотипы противостояния властям. Как известно, с самого начала советская власть всячески пыталась ограничить и даже ликвидировать то, что на исходе XX в. стали называть суверенитетом личности. Планировалось, в частности, упразднить свободу передвижения по стране, и от этого в первую очередь страдали мешочники. Если при Временном правительстве пассажирам приходилось доказывать право на провоз мешков с мукой, то в 1918—начале 1920-х гг. они отстаивали еще и право своего собственного переезда из района в район. Государство планировало сделать мобильность привилегией своих представителей и право на нее требовалось подтверждать документально — посредством справок и «бумаг».

Бумажная волокита, приобретавшая уже в 1918 г. гипертрофированные масштабы, отнимала у нелегальных снабженцев немало сил и времени. Причем требовалось запасаться не единственной, как в 1917 г., а несколькими бумагами. Документы, разрешавшие проезд в одну сторону, выдавали местные Советы, правления кооперативов, домовые комитеты, начальники милиции. Совет крестьянских депутатов Дмитровского уезда Московской губернии даже выступил с воззванием, в котором предложил жителям всех волостей отправиться на самостоятельные заготовки, и выдавал соответствующие справки на «проезд». Между тем в 1918 г. приоритетное право выдавать разрешения на провоз съестных припасов имели в первую очередь продовольственные комитеты, в конторы которых нелегальным снабженцам приходилось искать и находить пути.362 По этому поводу А. Д. Цюрупа высказывался: «Очень большим злом является выдача местными продовольственными организациями разрешений на самостоятельную

155

В очереди за проездными документами.

закупку. Эти разрешения выдаются местными организациями потребляющих губерний в больших количествах».363 Наделять нелегальных снабженцев правом провозить с собой продукты обладали еще и комитеты бедноты. К тому же все без исключения деревенские жители запасались на всякий случай направлениями сельских сходов для закупки провизии, хотя они обязательной силы не имели и оказывали лишь моральное воздействие на сотрудников «заградов».364

В 1918 г. мешочники добывали разрешения на проезд и провоз продуктов разными способами. Например, многие предъявляли выданные Наркоматом земледелия удостоверения заготовителей семян. Другие запасались разрешениями от начальников воинских частей: в частности, в Воронежской губернии объемы нелегальных продовольственных закупок сильно увеличились после того, как командиры дислоцированных в этой местности Воронежского и 5-го Советского полков начали обеспечивать ходоков удостоверениями военных заготовителей.365 Обычными стали поездки за хлебом по «провизионным билетам»; их выдавали железнодорожникам

156

для провоза небольшого количества продуктов, но в конце концов за взятки смогли приобретать чуть ли не все желающие.366

Центральная власть драконовскими методами старалась покончить с распространением «липовых» продовольственных документов. Из Наркомпрода на места рассылались телеграммы за подписью А. Д. Цюрупы, в которых строго-настрого «предлагалось прекратить выдачу ходокам удостоверений», нарушителей обещали «предать военно-революционному суду». И. В. Сталин, руководивший Чрезвычайным областным продовольственным комитетом на юге России (Чокпродом), пошел дальше и вообще отменил все «разрешительные бумаги», признавая выданные только возглавляемой им организацией. Что касается поведения Сталина, то мы имеем дело с типичным анархическим своеволием, прикрываемым государственными интересами. Но и к этим обстоятельствам нелегальные снабженцы умели приспосабливаться и находить общий язык с исполнителями сталинской воли.367

Как представляется, необычайная живучесть мешочнического движения в условиях войны с ним всего государства объяснялась таким явлением, как взятка. С помощью этой палочки-выручалочки мешочники добывали разрешавшие проезд по стране документы, да и просто преодолевали всевозможные трудности и выходили сухими из воды.

Взяточничество, расширявшееся по мере развития нелегального рынка, было и проблемой Временного правительства. По этому поводу в 1917 г. журнал одного из губернских продовольственных комитетов точно заметил: «Полицейские меры борьбы со свободной торговлей и вывозом хлеба породили лишь взяточничество и судебные дела».368 В последовавшие большевистские времена судебных дел уже не будет и взаимоотношения мешочников и чиновников начнут регулироваться исключительно посредством взяток и применения насилия друг по отношению к другу. В этом также заключается одно из отличий периодов эволюции нелегального снабжения до и после Октября 1917 г.

Конечно, взяточничество содействовало разложению государственного аппарата. Иначе говоря, оборотной стороной мешочничества как общественного явления стало увеличение масштабов коррупции. Вместе с тем нельзя не подчеркнуть главное обстоятельство: решающую роль в распространении взяточнической вакханалии играла политика большевистского государства. Мешочники с помощью взяток вынуждены были защищаться. С одной стороны, власть целенаправленно упраздняла суверенитет личности, лишала людей собствен

157

ности и прав; с другой — от чиновников слишком многое зависело в жизни граждан и при этом действовали они в условиях почти полной бесконтрольности.369

Хлебная монополия создавала экономическую предпосылку распространения взяточничества в России. Разница между рыночной и фиксированной ценами на продукты была столь велика, что продавцам было выгодно отдавать часть своего барыша представителям контрольных организаций. Этого не могли не понимать вожди. Не могли они не осознавать и того, что эмиссионная политика стремительно разрушала систему твердых цен. Однако принципиально систему менять никто не собирался. Примечательно, что во Франции в конце XVIII в. бездумно и упрямо проводимая революционерами политика твердых цен также имела следствием колоссальное распространение взяточничества и коррупции.

Очевидец событий российский интеллигент Г. А. Князев в 1918 г. обратил внимание на теснейшую связь взяточничества и нелегальной торговли: «Спекулируют все, продают и продается все... Взяточничество всюду. Берут десятками и сотнями рублей. Без взятки шагу не шагнуть».370 Современный исследователь явления, автор книги «Взятка и коррупция в России» А. И. Кирпичников в 1997 г. пришел к выводу: «Коррупция пронзила структуры советской власти с первых же минут ее реального владычества... Нет такого учреждения, где бы не чувствовалось взяточничество».371

Взятки приобретали разные формы — денежного подарка, презентов в виде бутылей с самогоном, части привезенного из мешочнических путешествий запаса провизии. Нелегальные снабженцы за взятки приобретали мандаты, дававшие право на проезд в хлебородные губернии. Железнодорожная охрана получала от них мзду и предоставляла вагоны.372 За деньги или дары «натурой» мешочники добывали и освобождения от воинской службы: «Все, что заработал на Сухаревке, пошло на это дело, и, никуда не ходя, я получил розовый билет и чистую отставку», — читаем в письме одного из столичных нелегальных снабженцев.373

Мешочниками были выработаны особые тарифы подкупа бойцов и командиров заградительных отрядов, железнодорожников. Так, в Пермском уезде в 1918 г. с одного мешочника каждый реквизиционный отряд брал по 100 р., а с нелегально передвигавшегося обоза — по 1500 р.374 В телеграмме наркома продовольствия читаем: «В отряды затесались явные хулиганы, позорящие Советскую республику взятками с мешочников». Большевистское руководство пыталось наказывать взяточников. В декрете «О спекуляции» для «пособников» нелегальных снабженцев предусматривались не менее

158

суровые меры наказания, чем для самих мешочников. К таким пособникам относились «снабжающие спекулянтов разрешением на получение и передвижение товаров, нарядами на них», а также «уличенные в предоставлении им складов, вагонов и вообще средств передвижения, препровождающих дубликатов и всякого рода товарных квитанций».375 Однако все угрозы большевистских руководителей расправиться с взяточниками оставались пустым звуком, ибо рати их были неисчислимы, а органы власти отличались слабостью и бездеятельностью. Тем временем мешочники обретали защиту со стороны получивших взятки государственных служащих.

Добывая в канцеляриях разрешительные документы, нелегальные снабженцы одновременно запасались деньгами и необходимыми деревне товарами. В 1918—1919 гг. в деревне деньги еще не окончательно утратили свою ценность. Правда, это не относилось к советским знакам; их напечатали великое множество, и они расходовались мешочниками без счету. «Швыряют деньги, как щепки, словно они их сами делают», — рассказывали крестьяне о щедрости нелегальных снабженцев.376 Вместе с тем мешочники весьма скупо расходовали золотые монеты довоенной чеканки, пользовавшиеся большим спросом в деревне. На Украине и в Прибалтике крестьяне с радостью принимали иностранную валюту, в первую очередь доллары США. Деревня признавала также некоторую ценность «керенок» (начиная с 25-рублевых купюр) и «николаевских» пятисотрублевок; последние назывались «петры», ибо на них был изображен первый российский император. Иностранные и российские денежные знаки конвертировались на подпольной валютной бирже, расположенной на Ильинке в Москве.377 Там мешочники запасались пачками купюр и могли с пустыми мешками отправляться в хлебные места.

В то же время доверие ко всем разновидностям денежных знаков в селах и деревнях постепенно падало. Поэтому мешочники все чаще предпочитали отправляться в деревни с промышленными товарами. В конце 1917—1918 г. такие товары приобретались способами незаконного присвоения формально принадлежавших государству товарных фондов. Государственное руководство проводило форсированную и масштабную национализацию. Однако работники ведомств зачастую не располагали информацией о количестве и местах расположения национализированного имущества, тем более не могли наладить его рациональное распределение. По сути дела представители самого населения брали на себя функции организаторов снабжения народа национализированными то-

159

варами. Бесчисленные миллионы пудов продуктов, обуви и одежды, которые ранее перемещались совместными усилиями государственных и организованных коммерческих структур, теперь стали перетаскиваться на плечах мешочников.

Весной—летом 1918 г. основным источником пополнения товарных запасов нелегального рынка явилось так называемое разбазаривание фондов Наркомпрода. Оно стало итогом полного провала задуманного государством как альтернатива нелегальному снабжению товарообмена с крестьянством. В ходе этого товарообмена, превратившегося в шумную кампанию, сотни маршрутных эшелонов с промышленными изделиями на сумму, составлявшую почти 1.2 млрд р., были двинуты в хлебородные губернии и в первую очередь в Сибирь, Таврическую губернию, в Заволжье. На станциях из-за них образовывались «пробки». Нередко вагоны простаивали в тупиках без охраны месяцами. Товары расхищались и в конце концов попадали на рынок, где мешочники скупали их по дешевой цене и затем использовали для обмена на хлеб. Это — в лучшем для населения голодающих регионов случае, ибо та часть «фондов Наркомпрода», которую не успели разбазарить или обменять на хлеб, оказалась захваченной антисоветскими правительствами. Показательно, что Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) предотвратил инфляцию на своей территории отчасти и за счет того, что наладил торговлю товарами, принадлежавшими ранее Наркомату продовольствия.378

Другим резервуаром пополнения «товарообменных» запасов мешочников стали товарные склады. Контроль над ними со стороны государства в ходе быстрой смены власти и национализации предприятий был почти полностью утрачен. Время от времени в городах проводились обыски на складах, но этим в основном и ограничивались мероприятия по «мобилизации» резервов промышленных изделий. Например, всего двое служащих занимались инвентаризацией имущества 600 помещений для хранения товаров в Кокоревском подворье в Москве. В Петрограде местные Советы зарегистрировали 1301 склад , в то время как на самом деле их насчитывалось 40 тыс.379 Фактически складские помещения стали бесхозными. Мешочники же содействовали выведению их содержимого на рынок. Бюллетень продовольственного отдела Московского совета отмечал в сентябре 1918 г., что «перед ними открываются все, даже наиболее конспиративные склады».380 Сложился такой механизм: товары расхищались служащими и нелегальным путем попадали на рынок, где их скупали мешочники. «За последние месяцы происходит колоссальное расхищение товаров», — констатируется в матери

160

алах Первого Всероссийского съезда совнархозов (середина 1918 г.).381 Некоторые авторы 1920-х гг. связывали успехи частного рынка с тем, что он паразитирует на государственной системе снабжения. В целом эту отрицательную оценку нелегального снабжения деревни товарами нельзя признать справедливой, поскольку альтернативы ему не существовало. К тому же государственные служащие, а не мешочники занимались хищениями формально государственного имущества. Призвать их к порядку власть оказалась не в состоянии.

В то время крестьяне испытывали потребность в первую очередь в мануфактуре; в некоторых районах Сибири, например, уже в 1918 г. из-за отсутствия тканей сельчане начали ходить в необделанных шкурах. Рыночный спрос породил соответствующее предложение. Следствием поднятого мешочниками мануфактурного бума стало полное удовлетворение в 1918 г. в отдельных губерниях крестьянского спроса. После этого мешочники стали запасаться в огромных количествах нитками и иголками — этой удобной для перевозки «валютой» времен гражданской войны. В некоторых случаях увезя из дому две катушки ниток, они привозили назад один пуд муки.382 Беспроигрышным вариантом были также соль и сахар, которые постепенно перевозились в мешках из городских складов в крестьянские избы. По относившимся к концу сентября 1918 г. данным Московского городского продовольственного комитета, «только от них (мешочников. — А. Д.) получала деревня сахар, соль, мануфактуру».383

Следующую группу товаров мешочнического торга составляла обувь. До Первой мировой войны Россия ввозила большую часть сыромятных кож из-за границы, прекращение же импорта больно отозвалось на производстве ботинок и сапог. К тому же перестала поступать обувь из Польши, промышленность которой в прошлом специализировалась на соответствующем производстве.384 Результатом стало появление еще одного дефицита — даже красноармейцы ходили в лаптях или босиком. «Высшей ценностью были сапоги, на них можно было запастись мукой на всю зиму», — писал М. А. Осор-гин.385 За пару мужских сапог крестьяне давали 3—4 пуда ржи, иногда — до 15 пудов.386

Ходоки перемещали из городов и сел потребляющей полосы в деревни хлебородных губерний огромные количества зажигалок и кремней к ним, галош, керосиновых ламп и ламповых стекол и т. д. Модницам привозили духи, пудру, парфюмерию. Деятелям нелегального рынка приходилось удовлетворять так называемые культурные потребности зажиточных сельчан и, выполняя их заказы, везти в деревню гармонии, гитары и граммофоны, даже старинную мебель,

161

6 А. Ю. Давыдов

рояли и пианино.387 По свидетельству М. А. Осоргина (кстати, очевидца событий, к тому же специально изучавшего жизнь мешочников), «из богатых квартир потекло на базары и в хитрую деревню накопленное и сбереженное».388

В товарообменной деятельности мешочников в 1918 г. основную трудность представляла дорога. Прежде всего следовало покорить вагон поезда или борт парохода. В отличие от 1917 г. борьба за место в транспортном средстве повсеместно стала по-настоящему тяжелым и опасным делом. Например, во многих случаях пароходы и баржи оказывались настолько переполненными, что едва не переворачивались. Судовые команды из страха пойти ко дну отказывались причаливать к берегу за новыми партиями мешочников. Ходоки долгими сутками ожидали на пристанях речные суда.389

Суровую проверку нелегальные снабженцы проходили на железных дорогах. Пассажирам приходилось долго, по несколько дней подряд, дожидаться нужного эшелона. Поскольку расписания не существовало и поезд мог прибыть в любой момент, то отъезжавшие дневали и ночевали на вокзалах. В то время отечественные вокзалы нередко напоминали цыганские таборы с огромным скоплением народа. Петроградский продовольственник П. Орский на Николаевском вокзале в Москве увидел «целый муравейник людей, буквально тысячи, расположившийся на полу, из которых добрых 3/4 состояло из мешочников».390 И так обстояло дело по всей Советской России. Историк М. Фейгельсон в 1940 г. вспоминал о состоянии дел в гражданскую войну на Царицынском вокзале: «...сновали тысячи людей с мешками, набитыми хлебом».391 На вокзале в Курске из-за скученности людей невозможно было даже сидеть на полу.

Усталых и измученных людей легко было обокрасть, когда они засыпали. К вокзалам, ставшими центрами воровства, в ряде случаев прикрепляли красноармейцев, в обязанности которых входило тормошить задремавших и заснувших пассажиров. Так людей пытались уберечь от жуликов.392 Каждое утро в результате такой заботы о людях все без исключения мешочники напоминали сомнамбул.

Рано или поздно прибывал поезд. Вагоны оказывались переполненными (кроме «штабных», в которых ездили разного рода руководители, их друзья, родственники). Пассажиры бросались на приступ. На первых порах особый интерес для мешочников представляли пассажирские поезда, ибо они менее тщательно проверялись заградительными отрядами; считалось, что здесь больше «чистой» публики — советских служащих, военных. Но все более преобладали товарные

162

составы. За место в грузовом вагоне — так называемой теплушке — и разворачивалась борьба. Почти все мемуаристы, которым довелось путешествовать по стране в 1918—1919 гг., обязательно описывали посадки в поезда как серьезнейшие испытания. Люди прокладывали себе дорогу сквозь толпу с помощью кулаков, пинков. Возникавшими во время посадки хаосом и сумятицей пользовались воры — срезали у пассажиров котомки, вытаскивали из карманов кошельки. В горячке люди забывали обо всем, кроме одного — надо устоять в толчее на ногах, иначе могут затоптать насмерть. Далеко не всем удавалось устроиться в вагонах, тогда мешочники начинали карабкаться на буфера. Затем приходила очередь крыш. Причем удобными считались крыши низких вагонов, так как здесь не было риска разбить голову при движении о верхнее мостовое перекрытие.393 Когда посадка заканчивалась, из окон, дверей, с крыш торчали руки, ноги, головы, мешки. Неудивительно, что одним из главных наказаний со стороны властей для мешочников была высадка из поездов — попасть назад стоило огромных усилий.394 На обратном пути поместиться в вагоны было особенно трудно, так как в них вместе с ходоками, которые направлялись домой, старались сесть и уроженцы хлебных мест, переправлявшие хлеб на продажу в Москву.

Наблюдавший подобные сцены у железнодорожных путей костромской интеллигент П. А. Корецкий был шокирован и очень точно определил их как «кошмар наших дней». На страницах журнала «Трудовой путь» он наивно советовал мешочнику: «По возможности избегай пересадок, особенно в Ярославле».395 Железнодорожная станция в этом городе была маленькая, и посадка на поезда отличалась скоротечностью.

Бои на железной дороге выдерживал далеко не каждый. Тем более что путь мешочника состоял из многих пересадок из эшелона в эшелон. Движение по дальним маршрутам отсутствовало, и направление его могло измениться на любой узловой станции. Люди в то время перестали употреблять цивилизованное словосочетание «сели в вагон», говорили «влезли» или «попали». Известный в России кооператор Б. Р. Фроммет полагал, что «нужны талант, энергия, физическая сила, чтобы влезть... Вагоны здесь штурмуются и опять-таки нужно не жалеть боков — ни своих, ни чужих, — чтобы попасть в вагон».396 Перрон стал полигоном для проверки личных качеств каждого, и нередко при этом здесь торжествовал зоологический индивидуализм. Думается, «ходаческая» групповщина оказывалась в такой ситуации наименьшим из зол.

Конечно, атаки на вагоны способствовали разрушению железнодорожного имущества. Однако, как было отмечено, первопричиной зла являлась неспособность государства спра

163

Исследователь мешочничества М. А. Осоргин.

виться с поставленной им самим перед собой задачей — прокормить население; при всех своих многочисленных пороках нелегальное снабжение решало одну единственную задачу — позволило народу вы-% жить. Попытки же пресечь нелегальное снабжение, в частности не пускать ходоков в вагоны, приводили лишь к столкновениям (в том числе вооруженным) и к дополнительной порче имущества железных дорог. Мысль о роли мешочников в разрушении транспорта упорно насаждалась самими продовольственниками и работниками Наркомата путей сообщения в целях сохранения своих синекур, которые давали возможность «за счет пассажиров напитаться» (высказывание принадлежит секретарю совнархоза Северной области А. Как-тыню).397

Итак, эшелон отправлялся в путь. Замечательное художественное исследование мешочнической дороги провел М. А. Осоргин в романе «Сивцев вражек». В особом разделе под названием «Мешочник» автор с помощью ярких литературных образов и с большой исторической достоверностью воссоздал этапы мешочнического пути. Он изображает сцены мучительных посадок в поезда; рассказывает о бесконечных проведенных в вагонах на ногах бессонных ночах; повествует о требовавших огромного нервного напряжения столкновениях с заградительными отрядами. Созданные Осоргиным образы служат блестящей иллюстрацией научных фактов, помогают создать в воображении ученого своего рода «историческую картинку».

Из-за неупорядоченности железнодорожного сообщения, изношенности подвижного состава и стальных магистралей, отсутствия качественного топлива, а также и перегруженности вагонов багажными местами и пассажирами эшелоны двигались медленно, а зимой — и вовсе черепашьими темпа

164

ми. От Ростова до Царицына, например, весной 1918 г. поезд шел 5 дней.398 Писатель В. Шкловский рассказывал об одном редком случае, когда поезд прошел за сутки 11 верст. «Ехали, становились, вылезали, опять ехали, — рассказывал литератор. — Больше сидели рядом с поездом на траве». Кроме того, причиной замедления движения поездов стали частые и долгие проверки багажа реквизиционными отрядами. Из относившегося к январю 1919 г. постановления ВЦИК «О железнодорожных заградительных отрядах» узнаем, что эти отряды останавливали поезда буквально на каждом полустанке.399 Поэтому тот же П. А. Корецкий в своих советах мешочникам и вообще пассажирам рекомендовал запасаться продуктами на неделю, отправляясь в путь на день.400

В вагонах все было завалено мешками, на них стояли и по ним ходили. Сами вагоны представляли необорудованные коробки на колесах. Окна в пассажирских вагонах во время посадок пассажиров были разбиты и служили для входа и выхода, система отопления бездействовала. В теплушках окна и отопление вовсе отсутствовали. Мягкие вагоны кишели насекомыми.401 Многим пассажирам приходилось стоять всю дорогу. Дочь великого писателя А. Л. Толстая, перевозившая мешки с провизией в Москву и вынужденная проводить на ногах целые дни в вагонах, прибегала, например, к такой «хитрости»: когда отказывали ноги, она поджимала их и, повиснув на плечах соседей, отдыхала в течение нескольких минут.402 Хотя ходоков радовало то, что и контролеры не имели возможности проверить мешочнический багаж.

Зачастую попавшие в купе пассажирских вагонов мешочники по несколько дней были не в состоянии выйти из них, ибо не могли преодолеть завалы из мешков. Немногим лучше в этом смысле обстояли дела в теплушках. «Раз забравшись в теплушку, стараешься не выходить без крайней необходимости. Все отправления легкого свойства совершаются тут же при открытых дверях», — рассказывал П. А. Корецкий.403 Исключения составляли остановки в чистом поле, когда неоткуда было ожидать новых претендентов на места в вагонах, и пассажиры, уверенные в том, что смогут вернуться назад, вырывались из заточения.

В холодное время года в неотапливаемых вагонах мешочники постоянно простужались и заболевали. В настоящую пытку превращалась поездка за хлебом для ходоков, разместившихся на ледяных буферах и заснеженных крышах. Один из них — упоминавшийся выше Мирон Иванович рассказывал автору «Очерков современной деревни» Л. Григорьеву, как снег несколько раз засыпал его, мороз причинял такую боль рукам и ногам, что «в глазах все прыгало».404

165

Бичом для пассажиров стал тиф. Кстати, литературный персонаж романа «Сивцев вражек» молодой московский интеллигент «поймал ядовитую семашку». Испытание тифом на самом деле становилось самым главным испытанием на пути нелегального снабженца. Но в случае удачи, т. е. выживания, опытный мешочник редко изменял своей профессии. Некоторые не по одному разу переболели тифом.405

Именно железная дорога выполняла функции главного разносчика заразного недуга: 9/10 заболеваний становились результатом путешествий по ней.406 В то время из страха перед тифозными вшами бойцам продовольственных отрядов, советским служащим, красноармейцам запрещали без особой нужды покидать вагоны. Мешочники же во вшах жили, и потому смерть косила их. Бюллетень продовольственного отдела Московского совета (фактически ставший всероссийским печатным органом) сообщал о «многочисленных случаях смерти в вагонах среди мешочников, страшном распространении среди них сыпного тифа».407 В пути то и дело из теплушек выносили заболевших добытчиков провизии, находившихся в бессознательном состоянии. Выживали сильнейшие. Никто и не думал помогать мешочникам. Для властей они были только «распространителями заразы» — именно так их называли в периодической печати.408

Нелегальные добытчики съестных припасов первыми страдали от несчастных случаев. Они срывались с буферов, вагонных площадок и попадали под колеса. Расположившиеся на крышах вагонов мешочники разбивали головы о мостовые перекрытия. При приближении к пунктам расположения заградотрядов ходоки выпрыгивали на ходу из вагонов вместе с мешками, с тем чтобы после завершения проверки вернуться назад; при этом многие получали увечья. Десятки подобных несчастных случаев происходили ежедневно на каждой железной дороге.409

Одной из проблем были грабежи, под дамокловым мечом которых мешочники проводили все дни своих походов за хлебом. Один из путешественников, пересекавший в начале осени 1918 г. границу с Украиной в районе Белгорода,, рассказывал: «Перед нами и на следующий день после нас переезжающие были обобраны до ниточки бандитами из соседних деревень под видом красноармейцев».410 За счет мешочников старались поживиться так называемые самочинные заградительные отряды, создаваемые всяческими местными организациями, начиная с комитетов бедноты; они никому не подчинялись и ни перед кем не отчитывались. Грабили и «идейные» разбойники, выступавшие под флагами «зеленого» движения.411 «Грабежи каждую ночь, что будет дальше, —

166

читаем в письме современника тех событий. — Главное, мы не знаем, кто нападает, или шайки, которых здесь очень много, или наши войска и защитники».412 Во многих случаях мешочников спасала их организованность и вооружение. Конечно, если численность налетчиков достигала 100 или более человек, то сопротивление оказывалось бесполезным. И тогда ничто не могло помочь нелегальным снабженцам.

Отличия между грабежами бандитских отрядов и реквизициями большевистских подразделений обнаруживаются по части формы, но не содержания. Настоящие бандиты разбирали железнодорожные пути, заградовцы же, остерегаясь окончательно рассориться с железнодорожным ведомством, этого не делали. Махновцы при проверке документов и багажа выявляли и расстреливали «комиссаров, коммунистов, красноармейцев и жидов», большевистские агенты искали и карали белогвардейских офицеров и шпионов. На этом различия в форме экспроприации заканчивались.

Все без исключения налетчики старались с самого начала внушить ужас пассажирам и потому действовали зачастую по ночам, не могли обойтись без стрельбы пулеметными очередями по колесам поездов или в воздух. Пассажиров выгоняли в чистое поле и отнимали у них и прежде всего у мешочников товары и продовольствие. Бандиты каждый раз убивали несколько человек, проявлявших недовольство. Ни в грош не ставили жизни мешочников и сотрудники советских официальных заградительных подразделений. «Известия Нарком-прода», в частности, рассказывали, как боец заграда застрелил пассажира, возмущенного тем, что ему не выдали удостоверявшую факт реквизиции продовольствия квитанцию. Событие произошло летом 1918 г. близ ст. Ефремов Тульской губернии.413

Неся серьезные потери, армия мешочников в конечном счете добиралась до пристаней и железнодорожных станций хлебородных губерний. Как уже отмечалось, здесь-то в 1918 г. и осуществлялось большинство операций купли-продажи. Местное население заранее готовилось к прибытию мешочнических транспортов. На окрестных дорогах и в самих населенных пунктах то и дело слышался громкий скрип несмазанных колес сотен крестьянских телег, на которых подвозилась провизия для продажи ходокам. Следует отметить, что перевозка грузов по сельской местности без разрешения волостных исполнительных комитетов запрещалась, стало быть, хозяева всех этих многочисленных подвод запасались соответствующими разрешениями.414 В июне 1918 г. один пассажир передвигавшегося по Черниговской губернии поезда насчитал на 50-верстной дороге, проходившей параллельно железнодо-

167

рожной насыпи, 300 крестьянских подвод с продуктовыми мешками (по одной подводе приходилось на каждые 200— 300 м); тот же пассажир имел возможность увидеть позднее, как эти мешки «разбирались мешочниками».415 Точно те же картины современники наблюдали в разных регионах. Вот что сообщал в своем отчете за июль 1918 г. командир Первого петроградского продовольственного отряда из Вятской губернии: «Целые обозы, нагруженные хлебом, длинной лентой тянулись к пароходным пристаням и к железнодорожным станциям. Здесь ожидали прибытия обозов профессиональные мешочники».416

Таким образом, тяготение нелегальных снабженцев и производителей продуктов было взаимным и встречались они не в деревне, а в расположенном между городом и селом месте. Обе стороны прикладывали немалые усилия, для того чтобы продать или купить продукцию. При этом подвоз хлеба для мешочников не вызывал никаких нареканий со стороны крестьян. Хотя в то же время проблема «франко-станции» (т. е. оплаты расходов сельчан по доставке съестных припасов к государственным элеваторам) была одной из важных во взаимоотношениях государства и крестьянства. Дело заключалось в том, что стоимость доставки хлеба мешочникам сельские жители включали в продажную цену товара.

Улицы населенных пунктов, станций, привокзальные площади городов превращались в настоящие базары. При этом хлеб для продажи подвозили не только сельские хозяева, но и представители кооперативов, волостных исполнительных комитетов; все без исключения нуждались в промышленных товарах. Вокруг сотен подвод толпились мешочники-профессионалы. Они торговались, рядились и в конечном счете покупали оптом и с большой скидкой мешки с провизией.417 В тех случаях, когда власти ликвидировали станционные и пристаневые торжища, мешочникам-профессионалам приходилось ехать за хлебом в деревни. Мелкие же нелегальные торговцы, как правило, отправлялись за продуктами подальше от железных дорог в поисках низких розничных цен. Нелегальные снабженцы пешком или на подводах отправлялись в деревни, отстоявшие на 25—30 км от железных дорог. В художественной литературе поиск мешочниками продуктов изображается следующим образом: они ходят по избам и уговаривают крестьян продать хлеб. В большинстве случаев дело обстояло иначе. Сначала, оказавшись в сельской «глубинке», добытчики хлеба выясняли места расположения больших скоплений самих крестьян и их продукции. В деревнях это прежде всего мельницы, маслобойки, крупорушки и деревенские базары. Туда направляли стопы пришельцы из голод

168

ных регионов, там и осуществлялись сделки купли-продажи. Поскольку Наркомпрод категорически запрещал перевозить по дорогам зерно и муку, то мешочники нашли такой выход. На местных мельницах зерно превращали в муку, а в пекарнях изготавливали хлеб. По возвращении по домам делали запас сухарей.418 Немудреный товарообменный механизм нелегальными снабженцами был отработан до мельчайших деталей.

Как видим, рассмотренные нами определенные изменения, происходившие в массовом движении нелегальных снабженцев в конце 1917—1918 г., становились предпосылкой его успехов в налаживании товарообмена голодных и сытых регионов. Это движение помогало побеждать в развернувшейся войне с большевистским государством, точнее — из-за фактического отсутствия такового — с его разрозненными элементами (можно говорить о «протогосударстве»).419 Коммунистическим вождям нелегальное снабжение, мешочничество представлялись крайне опасными. Ленинцы были правы в своих опасениях, поскольку сила коллективов мешочников возрастала в связи с всенародной поддержкой их движения. Мешочничество становилось столь значительным явлением социально-экономической и отчасти политической жизни, что перед официальными органами встала задача выработки и последовательной реализации определенной политики в его отношении.

1 См., напр.: Известия Саратовского Совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета.

1918. 27 февр. 24 марта.

2 Экономическая газета : Ежедневная газета ВСПХ и народных комиссариатов: финансов, продовольствия, торговли и промышленности.

1919. 2 марта, 25 марта.

3 Готье Ю. Мои заметки // Вопросы истории. 1992. № 4—5. С. 109, 113.

4 Каневский Е., Мерголин Л. У истоков советской власти. М., 1971. С. 69.

5 Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. М., 1997. С. 126—

127.

6Дубровский СМ. Очерки русской революции. М., 1923. Вып. 1. С. 307.

7 Маслов А. Больной транспорт // Продовольственное дело / Изд. Московского городского продовольственного комитета (далее МГПК). 1918. № 5. 10 марта. С. 5.

8 Кондурушкш И. С Частный капитал перед советским судом : Пути и методы накопления по судебным и ревизионным делам. 1918—1926 гг. М.; Л., 1927. С. 9; Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции. М., 1922. С. 199.

9 Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 16. 20 мая. С. 14.

169

10 Осоргин М. А. Времена : Романы и автобиографическое повествование. Екатеринбург, 1992. С. 578; Денисов. О голоде // Тульский металлист. 1919. № 3—4. Январь—февраль. С. 3.

11 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня : Стеногр. отчет. Пг., 1918. С. 164; Продпуть / Орган Центрального продовольственного бюро Всероссийского железнодорожного союза. 1918. № 2. Апр. Стб. 14.

12 Малафеев А. Н. Прошлое и настоящее теории товарного производства при социализме. М., 1975. С. 26.

13 Любимов Л. Нейтральность продовольственных организаций // Продовольственное дело / Орган Харьковского губернского продовольственного комитета. 1918. № 1—2. И янв. С. 2; Русская мысль. 1921. № 8-9. С. 288.

14 Известия отдела снабжения при Уфимском губернском совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 1918. № 29. 8 марта. С. 13.

is Продпуть. 1918. № 2. Апр. Стб. 14, 65.

16 Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. № 8. С. 37; Продовольственное дело / Орган Харьковского... комитета. 1918. № 1—2. 11 янв. С. 2.

17 См.: Бюллетень Калужского губернского продовольственного комитета. 1918. № 7. 1 янв. С. 2; Всероссийский продовольственный съезд в Москве 18—24 ноября 1917 г. С. 9; Телицын В. Нестор Махно. Москва, Смоленск, 1998. С. 149.

18 Гасанова Р., Деркач П. Железнодорожники в борьбе за хлеб и укрепление советской власти // Партийный работник железнодорожного транспорта. 1940. № 2. С. 41—42.

19 Бюллетень Калужского... комитета. 1918. № 7. 1 янв. С. 9.

20 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 20. 23 июня. С. 1.

21 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. Первый этап гражданской войны / Под ред. И. Минца, Е. Бродецкого. М., 1940. С. 157, 158; Центральный государственный архив г. Санкт-Петербурга (далее ЦГА СПб.), ф. 2145, on. 1, д. 135, л. 2; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. С. 15; Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 22. 15 окт. С. 7.

22 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 20. 23 июня. С. 24; Известия отдела снабжения при Уфимском губернском совете. 1918. № 31. 29 марта. С. 9.

23 ЦГА СПб., ф. 2145, on. 1, д. 135, л. 2.

24 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня. С. 142; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 27-28. 11 авг. С. 10.

25 Волобуев П. В. Экономическая политика Временного правительства. М., 1962. С. 386; Бюллетень Московского городского продовольственного комитета. 1918. 10 авг. С. 2.

26 Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. С. 126.

27 Известия Петрокомпрода. 1919. 12 апр.

28 См. подробнее: Вышинский А. Продовольственная проблема в период Великой Французской революции // Продовольствие и революция : Ежемесячный журнал. М., 1923. № 5—6. С. 159—161, 167.

29 Цит. по: Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении Советской Республики в 1918 г. // Вопросы политической экономии. М., 1958. С. 294.

170

30 Там же; Известия Петрокомпрода. 1919. 1 марта.

31 Бюллетень продовольственного отдела Московского совета рабочих и красноармейских депутатов. 1919. № 2. 3 янв. С. 4; Союз потребителей. 1919. № 1—2. 20 янв. Стб. 35.

32 Вестник продовольственных служащих. М., 1918. № 4—5. 8 июля. С. 15; Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 26. 13 окт. С. 1.

33 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 4—5. 8 июля. С. 15.

34 Известия Петроградского торгово-промышленного союза. 1918. № 18-19. 21 авг. С. 5.

35 См., напр.: Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. М., 1918. № 3. 30 мая. С. 11.

36 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 25. 3 дек. С. 7—8; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 31.

37 Григорьев А. П. Из истории борьбы за хлеб в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях в 1917—1918 годах // Изв. Воронежского гос. ун-та. Т. 27. Воронеж, 1959. С. 55, 57.

38 Цит. по: Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб в Самарской губернии в 1918 г. // Учен. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та им.

B. В. Куйбышева. 1958. Вып. 20. С. 7.

39 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 26. 10 дек. С. 9; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 39; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. №1.2 марта. С. 9; Дронин Г. Борьба за хлеб в Западной Сибири : (Накануне и в первые месяцы после Октября) // Борьба классов. 1935. № 3. Март. С. 64.

40 Бадаев А. Е. Десять лет борьбы и строительства : Продовольственно-кооперативная работа в Ленинграде. 1917—1927. 3-е изд. Л., 1927.

C. 19.

41 Ленинский сборник. М., 1931. Т. 18. С. 199.

42 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 7. 24 марта. С. 2; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 14.

43 Продовольствие Севера. 1918. 3 окт.

44 Цит. по: Михайлов И. Д. Эволюция русского транспорта. М., 1925. С. 79-80.

45 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 155.

46 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика в России в 1917-1923 гг. М., 1994. С. 88.

47 Народное продовольствие. 1919. № 7—8. Февр. С. 4.

48 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 93.

49 Продпуть. 1918. № 6. 15 июля. Стб. 6; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. № 8—9. 15 окт. С. 18.

50 Кривошеим В., архиеп. Воспоминания. Нижний Новгород, 1998. С. 18.

51 Вахрамеев В. А. Советы и продовольственный вопрос в 1917 г. (март—октябрь) // Исторические записки. М., 1988. Т. 116. С. 31; Шер-ман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России // Экономический вестник. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 102; Гоголь Б. Из истории создания советской государственной торговли // Советская торговля. № 9. С. 41.

52 Цит. по: Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комитета. 1918. № 5. 18 мая. С. 5.

171

53 Волобуев П. В. Экономическая политика... С. 452. 5" ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 69 об., 70 об.

55 Гоголь Б. Из истории создания... С. 37; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 12; 1918. № 15. 19 мая. С. 15.

56 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 10.10 дек. С. 18, 19.

57 Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб... С. 19.

58 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 1.

59 Там же. 1918. № 4. 3 марта. С. 9.

60 Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 12.

61 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 7—8. 16 июля. С. 10.

62 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета.

1917. № 20. 8 дек. С. 12; Известия отдела снабжения при Уфимском губернском совете. 1918. № 29. 8 марта. С. 11; Бюллетень МГПК. 1918. 9 июля. С. 3.

«ЦГА СПб., ф. 142, оп. 6, д. 7, л. 64, 68, 69.

64 Протоколы заседаний Центрального исполнительного комитета 4-го созыва. Стеногр. отчет. М., 1920. С. 79.

65 Развитие советской экономики. М., 1940. С. 116.

66 Толстая А. Дочь. М., 2000. С. 291.

67 Осоргин М. А. Времена. С. 578.

68 Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922 гг. М., 1995. С. 20, 218.

69 Продпуть. 1918. № 1. Март. Стб. 16.

70 Цит. по: Генкина Э. Б. Борьба за Царицын. М., 1940. С. 83.

71 Сталин И. В. Вопросы ленинизма. 11-е изд. М., 1952. С. 414—415.

72 Бадаев А. Е. Продовольственная работа в Петрограде // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1972. С. 48.

73 Орлов Н. А. Продовольственная работа Советской власти. М.,

1918. С. 384.

74 Галили 3. Лидеры меньшевиков в русской революции. М., 1993. С. 125, 131.

75 Юровский Л. Н. Денежная политика Советской власти (1917— 1927). М.; Л., 1928. С. 63.

76 Хоскинг Дж. История Советского Союза. 1917—1991. М., 1994. С. 78.

77 Кузовков Д. Основные моменты распада и восстановления денежной системы. М., 1925. С..

78 Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления товарооборота в 1917—1920 гг. // Исторические записки. М., 1966. Т. 79. С. 234; Вестник народного комиссариата торговли и промышленности. 1918. № 11-12, ноябрь. С. 54.

79 Подсчет по: Курская беднота. 1918. 29 окт.

80 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 32—33. 24 декабря. С. 27.

81 Цюрупа В. Колокола памяти. М., 1986. С. 85.

82 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 54.

83 Продпуть. 1919. № 4. 16 июня. Стб. 17.

84 Там же. Стб. 13.

85 См.: Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 9.

172

86 Там же; Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен // Экономика и политика твердых цен : Сб. статей. М., 1918. С. 47.

87 Рубин И. Заработки и расходы рабочих I Рабочий мир. 1919. № 4-5. С. 45.

88 См.: Кабанов В. В. Крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма». М., 1988. С. 158.

89 Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма»: Политическая власть и рыночная экономика II Отечественная история. 1993. № 4. С. 53.

90 Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3-4. 8 мая. С. 9.

91 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 275.

92 Там же.

93 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 47; Кистанов А. Торговля и снабжение в 1917—1920 гг. // Советская торговля за 30 лет. М., 1947. С. 30.

94 Атлас 3. В. Из истории развития товарообмена между городом и деревней: (1918—1921) // Вопросы экономики. 1967. № 9. С. 79.

95 Бокарев Ю. П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 1920-е годы: Источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. М., 1989. С. 143; История политических партий России / Под ред. А. И. Зверева. М., 1994. С. 340.

96 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 27—28. С. 12; Известия Воронежского губернского продовольственного комитета. 1918. № 7. С. 3; № 26. С. 5; № 22-23. С. 57.

97 Курская беднота. 1918. 29 окт.; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 295.

98 Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления... С. 234.

99 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 147.

100 Бюллетень Московского продовольственного комитета. 1918. 22 июня; Кондратьев Н.Д. Рынок и его регулирование... С. 198; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 90.

101 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 295.

102 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. Воронеж, 1973. С. 17.

103 Там же. С. 18.

км Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92; Григорьев А. П. Из истории борьбы за хлеб... С. 64.

105 Продовольствие / Орган Нижегородской... управы. 1917. № 26. 10 дек. С. 6; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 54.

106 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 11; Продпуть. 1918. № 6. 15 июля. Стб. 14.

107 Новый путь / Орган Совета народного хозяйства Северного района. 1918. № 9-10. 1-15 ноября. С. 36.

108 Известия / Орган Брянского совета. 1918. 5 июля.

109 Продовольствие и снабжение. 1917. № 8. 1 ноября. С. 26.

110 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.

111 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 10.

112 Там же. № 22. 7 июля. С. 15.»3Там же. № 27-28. 11 авг. С. 12. 114 Там же. С. 10.

173

115 Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля.

116 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 26. 4 авг. С. 18.

117 Бюллетень МГПК. 1918. № 2. 3 янв. С. 3.

118 Бюллетень МГПК. 1918. 11 июля. С. 4; Известия Петрокомпрода. 1918. № 15. 24 июля.

119 Подсчитано по: Правда. 1918. 13 февр.; Королева А. Левые эсеры и хлебная монополия // Борьба классов. 1935. № 10. Октябрь. С. 55.

120 Комбеды Воронежской и Калужской областей : Материалы по истории комитетов бедноты. Воронеж, 1935. С. 268; Известия Петроградского комиссариата по продовольствию. 1918. № 17. 26 июля.

121 Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С 1 января по 1 июня 1918 г. Нижний Новгород, 1918. С. 69, 74; Известия Петроградского комиссариата по продовольствию. 1918. 15 авг. С. 3.

122 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии : Сб. документов. Киров, 1957. С. 506.

123 Бюллетень МГПК. 1918. 2 авг. С. 3.

124 Там же. 1919. № 4. 21 янв. С. 3.

125 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 296.

126 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 21. 1 марта. С. 14.

127 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 18.

128 Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 18. 9 июня. С. 13.

129 Добротвор Н. Профсоюзы и борьба за хлеб в годы гражданской войны // История пролетариата СССР. 1934. № 3. С. 171.

130 См., напр.: Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля; Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 506; Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 363.

'3! ЦГА СПб., ф. 2145, on. 1, д. 135, л. 3.

132 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С. 153.

133 Макаренков М. Е. Московские рабочие в борьбе с продовольственными трудностями в 1918 г. // 40 лет Великого Октября : Сб. трудов. М., 1957. Вып. 2. С. 22—23; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 33. 7 ноября. С. 4.

134 Известия Петрокомпрода. 1919. 15 апр.

135 См.: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 88; Труды Второго съезда Советов народного хозяйства Северного района. Петроград. 10—16 февраля 1919 г. Пг., 1919. С. 54.

136 Кондратьев Н.Д. Рынок хлебов... С. 198.

137 Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 18; Гоголь Б. Из истории создания советской государственной торговли. С. 38.

138 Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 16.

139 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 18. 15 сент. С. 5.

140 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 294.

141 Ленин В. И. Поли. собр. Соч. Т. 35. С. 409.

142 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 165.

174

143 Цит. по: Драбкина С. М. Крах продовольственной политики германских империалистов на Украине (февраль—июль 1918 г.) // Исторические записки. 1949. № 28. С. 77.

144 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 18; 1918. № 37. 31 окт. С. 2.

145 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 346.

146 Новые правила о хлебной торговле : Памятка к постановлению Сибирского Временного правительства от 6 июня 1918 г. Б. г., б. д. С. 6—7; Вестник путей сообщения / Официальное издание отдела путей сообщения Всевеликого Войска Донского. Ростов н/Д. 1919. 1/15 апр.

147 Цит. по: Финстер Ю. Продовольствие и снабжение во времена колчаковщины // Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917— 1920). Омск, 1920. С. 76.

148 Крестьянская газета : Народная политическая и экономическая газета. Одесса. 1919. 4 сент.

149 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 356.

150 Новый путь. 1919. № 10—12. Июнь—июль. С. 23; Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 5—6. С. 15.

151 Кривошеий В., архиеп. Воспоминания. С. 179.

152 Донской продовольственник и кооператор : Журнал Донского областного продовольственного комитета. 1920. № 1. 15 ноября. С. 11; Финстер Ю. Продовольствие и снабжение во времена колчаковщины. С. 79.

153 Гордиенко И. Первый Выборгский. М., 1934. С. 107.

154 Бюллетень МГПК. 1918. 20 июля, 23 июля; Бизяев Т. К вопросу об организации народных масс в борьбе за хлеб в 1918 г. // Учен. зап. Новозыбковского гос. пед. ин-та. Брянск, 1955. Т. 2. С. 8—9.

155 Чистов Б. Сибирский фронт // В. В. Куйбышев в Среднем Поволжье. Куйбышев, 1936. С. 138.

156 Советская деревня глазами ВЧК—НКВД : Документы и материалы. М., 1998. Т. 1. С. 69.

•57 Там же. С. 170.

158 Струмилин С. Г. Заработная плата и производительность труда в русской промышленности : 1913—1922 гг. М., 1923. С. 28, 41.

159 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 38. 20 окт. С. 23.

'«> Там же. 1918. № 30-32. 15 сент. С. 52; № 38. 20 окт. С. 23.

161 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 47.

162 Струмилин С. Г. Заработная плата и производительность труда... С. 39.

1" Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. С. 68.

164 Народное хозяйство : Продовольственный и хозяйственно-экономический вестник Омского совета. Омск, 1918. 2 апр. С. 37; Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 2.

'«5 Пришвин М. М. Дневники. 1920—1922 гг. С. 68.

166 Воронов Д. Алкоголь в современном быту. М., 1930. С. 80.

167 Борьба за власть Советов в Томской губернии (1917— 1939): Сборник документальных материалов. Томск, 1957. С. 518; Известия Казанского губернского продовольственного комитета. 1917. № 4. 9 сент. С. 19; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С 7; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 12.

175

168 Литвак К. Б. Самогоноварение и потребление алкоголя в российской деревне в 1920-х гг. // Отечественная история. 1992. № 4. С. 76; Продовольствие / Орган Нижегородской продовольственной управы. 1917. № 23. 19 ноября. С. 7.

169 Продовольствие и снабжение. 1917. № 7. 15 окт. С. 16; Известия Казанского... комитета. 1917. № 4., 9 сент. С. 19; № 8. 14 окт. С. 27; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 7.

170 Продовольствие и снабжение. 1917. № 4. 1 сент. С. 20.

171 Известия Казанского... комитета. 1917. № 9—10. 1 ноября. С. 11; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 12.

172 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 15. 4 ноября. С. 6; Известия Казанского... комитета. 1917. № 9—10. 1 ноября. С. 11; Продовольствие и снабжение. 1917. № 6. 1 окт. С. 8.

173 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 20. 8 декабря. С. 10; № 19. 1 декабря. С. 7.

174 Обзор продовольственного положения на местах за период с 21 сентября по 6 октября 1917 г.: (По данным информационного подотдела Особого организационного отдела Министерства продовольствия) // Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. М.; Л., 1957. 4.2. С. 317, 319.

175 Там же. С. 320.

176 Бюллетень Петроградского особого по продовольствию присутствия. 1917. № 27. 9 дек.; Ярославский Е. «Еще о хлебе» // Знамя революции. 1918. 7 июня.

177 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 20; Большаков А. М. Деревня. 1917—1927. М., 1927. С. 343; Осоргин М. Времена. С. 579.

178 Пошлин Т. И. Хлеб для красного Питера // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917—1922 годах. М., 1977. С. 107.

179 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 20.

180 Там же. 1918. № 7. 24 марта. С. 8.

181 Черноморец С. А. Организация продовольственного снабжения в 1917—1920 гг.: Государственно-правовые аспекты. Саратов, 1986. С. 71.

182 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне : (На материалах Среднего Поволжья). Казань, 1967. С. 88—89; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 122.

183 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 23—24. 5 янв. С. 4; Орлов Н.А. Продовольственная работа Советской власти. М., 1918. С. 45; Карпинский В. А. В поход против царя-голода. М., 1918. С. 4.

184 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 122; Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. М., 1961. С. 51; Черноморец С. А. Организация продовольственного снабжения... С. 71.

185 Умное С. А. Гражданская война и среднее крестьянство. С. 37—38.

186 Ленинский сборник. Т. 18. С. 86.

187 Комитеты деревенской бедноты Северной области : Сб. документов. Л., 1947. С. 144.

188 Там же.

189 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С. 153.

190 См.: Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 53.

191 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. С. 179; Вятский революционный вестник. 1918. 18 авг.

192 Беднота. 1918. 31 марта.

193 См. подробнее: Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним в пролетарском государстве // Историк-марксист. 1940. № 9. С. 76—77.

194 Владимиров М. Мешочничество и его социально-политическое отражение. Харьков, 1920. С. 9; Бюллетень отдела статистики труда при Петроградском отделе труда. 1921. № 2. С. 5; Вайсберг Р. Е. Деньги и цены: Подпольный рынок в период военного коммунизма. М., 1925. С. 53.

'«Продпуть. 1918. № 2. Апр. Стб. 64.

196 Беднота. 1918. 31 марта.

197 Соколов С. А. Революция и хлеб: Из истории советской продовольственной политики в 1917—1918 гг. Саратов, 1967. С. 25; Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 359—369; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 2—3. С. 11; № 9. С. 3.

198 Голос народа: Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М., 1998. С. 53.

199 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 360; Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 79; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 9. С. 9.

200 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 3.

201 Телицын В. Нестор Махно. С. 74.

2°2 Махно Н. Воспоминания. М., 1992. С. 138.

203 Бюллетень МГПК. 1918. 4 июля. С. 2; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 55; ЦГА СПб., ф. 142, оп. 2, д. 418, л. 12.

204 Комитеты бедноты : Сборник материалов / Под ред. исторической секции Института советского строительства и права. М.; Л., 1933. Т. 2. С. 166.

205 Крицман Л. Н. Героический период русской революции. М., 1924. С. 131-132.

206 Там же.

207 Кузовков Д. Основные моменты... С. 201.

208 Там же; Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов. 1919. № 2. 25 февр. С. 5.

209 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян : Виденное, слышанное, пережитое в Тамбовской губернии с ноября 1918—до декабря 1920 г. М., 1998. С. 13.

2Ю Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 88; Бюллетень МГПК. 1918. 21 сент. С. 2; Фицпатрик Ш. Классы и проблема классовой принадлежности в Советской России 20-х гг. // Вопросы истории. 1990. № 8. С. 17.

211 Дмитренко В. П. Торговая политика Советского государства после перехода к нэпу. М., 1971. С. 141.

212 Осоргин М.А. Из маленького домика (Москва. 1917—1919 гг.) // Осоргин М. А. Сивцев вражек. М., 1999. С. 371.

2'3 Толстая А. Дочь. С. 288.

214 Воронов С. Петроград—Вятка в 1919—1920 гг. // Архив русской революции. М., 1991. Т. 1. С. 328.

215 Чехова О. Мои часы идут иначе. М., 2000. С. 102—103.

177

176

216 Воронов С. А. Петроград—Вятка... С. 328.

217 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925 гг.). М., 1940. С. 83.

218 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 43.

219 Мариенгоф А. Бессмертная трилогия. М., 1998. С. 53.

220 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13.

221 Кривошеий В., архиеп. Воспоминания. С. 64.

222 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 32—33. 24 дек. С. 27; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 16—17. 17 ноября. С. 13; Центральный государственный архив историко-политических документов (далее ЦГА ИПД), ф. 16, кор. 265, д. 3864, л. 6.

223 Известия Уральского областного продовольственного комитета. 1918. № 6. 18 янв. С. 12.

224 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 232.

225 Дмитренко В. П. 1) Торговая политика... С. 141, 144; 2) Некоторые итоги обобществления... С. 224; Известия Петрокомпрода. 1918. № 39. 22 авг.

226 Отчет СТО за период с 1 октября по 1 апреля 1922 г. Тамбов, 1922. С. 19; Экономическая жизнь. 1923. 9 мая.

227 Продпуть. 1918. № 5. 1 июля. Стб. 7.

228 Северная область. 1918. 8 авг. С. 4.

229 Бюллетень Всероссийского совета железнодорожных профессиональных союзов. 1918. 25 авг. С. 9.

230 Гордиенко И. Из боевого прошлого (1914—1918). М., 1957. С. 163.

231 Добротвор Н. Профсоюзы и борьба за хлеб... С. 162.

232 Шерман С. Внутренний рынок... С. 109; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 3.

233 фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 76.

234 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 251.

235 Одоевиева И. Избранное. М., 1998. С. 263.

236 Постановление ВЦИК Советов «О железнодорожных заградительных отрядах» // Олонецкий кооператор. 1919. № 1. 15 янв. С. 52.

237 Одоевцева И. Избранное. С. 263.

238 Дмитренко В. П. Торговая политика... С. 144.

239 Шерман С. Внутренний рынок... С. 109.

240 Бройде С. В пути с мешочниками // Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 9. 7 апр. С. 12.

242 Там же.

242 Орский П. К борьбе с мешочничеством // Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр.

243 Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995. С. 189; Корецкий П. А. Кошмар наших дней // Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1— 4. С. 46.

244 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3-4. 8 мая. С. 10.

245 Григорьев Л. Очерки современной деревни. М., 1924. Кн. 1. С. 82-83, 86.

246 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 178.

247 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3.

248 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 178.

178

249 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3; Сборник постановлений и распоряжений Сибревкома за 1920 г. и предметно-алфавитный указатель к нему. Омск, 1921. С. 3.

250 Известия Петрокомпрода. 1918. № 39. 22 авг.

251 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 23. Июль. С. 8.

252 Валин Д. Передвижная контрреволюция // Красный путь железнодорожника. 1919. 8 мая.

253 Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района 25 мая—5 июня. С. 179.

254 Советская деревня глазами ВЧК—НКВД. Т. 1. С. 82.

255 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 90.

256 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 19.

257 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 72.

258 Союз потребителей. 1919. № 1—2. 20 янв. Стб. 38.

259 Осоргин М. А. Времена. С. 130.

260 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 18; № 18. 9 июня. С. 10; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 28. 1 марта. С. 16; Беднота. 1918. 31 марта. С. 4.

261 Бюллетень Московского... комитета. 1918. 26 сент.; Вестник кооперации. 1918. № 3—4. С. 126. Подсчет автора.

262 ЦГА ИПД, ф. 16, кор. 265, д. 3846, л. 2.

263 Сольц А. Домовые комитеты бедноты // Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 32—34. 22 сент. С. 1; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 7.

264 Бюллетень МГПК. 1918. 4 июля; 22 окт.

265 Вестник кооперации. 1918. № 3—4. С. 125; Известия Петрокомпрода. 1918. 7 авг. С. 2.

266 Гиппиус 3. Дневники. М., 1999. Т. 2. С. 189.

267 Продовольствие Севера. 1918. № 5. 14 сент. С. 2.

268 Бадаев А. Е. Десять лет борьбы и строительства. С. 88.

269 Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 7.

270 Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг.: Сб. документов. Орел, 1957. С. 146; Бюллетень МГПК. 1919. № 22. 31 янв.

271 Корецкий IT. А. Кошмар наших дней II Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1-4. С. 46.

272 Народное продовольствие / Еженедельное издание Пензенского губернского продовольственного комитета. 1919. № 5—6. Февр. С. 9.

273 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр. С. 2; Северная область. 1918. 14 мая.

274 Всероссийский продовольственный съезд в Москве : Стеногр. отчет. 18—24 ноября 1917 г. М., 1918. С. 9; Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 24, 26 ноября. С. 9.

275 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 2; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 10. 14 апр. С. 18.

216 Кузовков Д. Основные моменты... С. 197.

277 Известия Петрокомпрода. 1918. № 9. 17 июля.

278 по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 91—92.

279 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 12; Северная область. 1918. № 23. 4 июня.

179

280 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 14.

281 цит по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92.

282 Там же. С. 90.

283 См.: Фейгельсон М. Борьба за хлеб в Царицыне. С. 156; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 123.

284 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 90.

285 Там же. С. 90—91.

286 цит по: Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб... С. 16.

287 фейгельсон М. Борьба за хлеб в Царицыне. С. 158.

288 Дронин Г. Борьба за хлеб в Западной Сибири... С. 65; Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917—1920). Омск, 1920. С. 72.

289 Цит. по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 11.

290 Там же.

291 Там же.

292 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 37. 21 ноября. С. 6; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 76.

293 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 37. 21 ноября. С. 3; 1919. № 1. 5 янв. С. 4.

294 Костеловская М. Нужны ли рабочие продовольственные отряды? : Итоги и перспективы // Известия ВЦИК. 1918. 15 дек.

295 См. показательные высказывание самих рабочих по этому поводу: Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня. С. 179, 180.

296 Бюллетень продовольственного отдела Московского совета рабочих и крестьянских депутатов. 1919. № 2. 3 янв. С. 3.

297 Ленинский сборник. Т. 18. С. 172.

298 цих По: Известия Владимирской губернской продовольственной управы. 1917. 7 ноября.

299 См., напр., о ситуации в Тверской губернии: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 83.

300 Северная область. 1918. 11 авг.; Известия Уральского областного продовольственного комитета. 1918. № 6. 18 янв. С. 8; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 6. 26 янв. С. 13; Бюллетень МГПК. 1918. 9 июля. С. 5; 7 июля. С. 19.

301 Известия Уральского... комитета. 1918. № 6. 18 янв. С. 8; Знамя революции / Орган Казанского совета солдатских и рабочих депутатов. 1918. 10 июня.

302 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 86; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 18—19. С. 11.

303 Знамя революции. 1918. 19 июля; 26 июля.

304 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 27.

305 Протоколы заседаний ВЦИК 4-го созыва. М., 1920. С. 247.

306 Продпуть. 1918. № 6. 15 июля. Стб. 2; № 7. 1 авг. Стб. 33-35.

307 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 27.

308 Известия Уральского... комитета. 1918. № 6. С. 12; Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8-9. 15 окт. С. 22.

309 Первушин С. А. Вольные цены и покупательная сила русского рубля в годы революции (1917—1921) // Денежное обращение и кредит. Пг., 1922. Т. 1. С. 58.

180

3,0 Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал. М., 1997. Т. 1. С. 36.

311 Осоргин М. А. Времена. С. 578; Пришвин М. М. Дневники. 1920— 1922 гг. С. 40; Известия Петрокомпрода. 1918. № 15. 24 июля; Кабы-тов П. С, Козлов В. А., Литвак Б. Г. Русское крестьянство: Этапы духовного освобождения. М., 1988. С. 87.

312 Беднота. 1918. 31 марта; Продовольственное дело / Изд. продовольственного отдела Московского совета. 1918. № 36. 6 окт. С. 5.

313 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 182.

314 Первушин С. А. Вольные цены... С. 109.

315 Гордиенко И. Из боевого прошлого... С. 158—159; Петроград на переломе эпох: Город и его жители в годы революции и гражданской войны. СПб., 2000. С. 62—63; Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 27, 47; Гиппиус 3. Дневники. Т. 2. С. 23; Андреев В. М. Продразверстка и крестьянство // Исторические записки. Т. 79. М., 1976. С. 10.

316 Северная область / Еженедельный листок Северной областной продовольственной управы. 1918. 30 апр.

317 Там же. 4 июня.

318 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 19.

319 Рассел Б. Практика и теория большевизма. М., 1991. С. 53.

320 О составе мешочников, задержанных на московских вокзалах, см: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 87; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 9. С. 25.

321 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 13.

322 Известия Петрокомпрода. 1919. 5 февр. С. 4.

323 Вестник Народного комиссариата торговли и промышленности. 1918. № 11-12. Ноябрь. С. 54.

324 Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922 гг. С. 68.

325 Рабочий мир / Орган Московского центрального рабочего кооператива. 1919. № 1. С. 10.

326 Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 18.

327 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. 24 февр. С. 12.

328 Продовольствие / Орган Кременчугского опродкомгуба. 1920. № 2. Ноябрь. С. 13.

329 См., напр.: Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 204.

330 Вайсберг Р. Е. Деньги и цены : Подпольный рынок в период военного коммунизма. М., 1925. С. 53; Известия Народного комиссариата продовольствия Украины. 1919. № 5—6. 10 июня. С. 50.

331 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 26. 13 окт. С. 5; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 2.

332 Бюллетень МГПК. 1918. 27 авг.; Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня. С. 179.

333 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92.

334 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. С. 8, 17; Северная область. 1918. 16 июля. С. 2.

335 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 25. 10 окт. С. 4; 1918. № 26. 13 окт. С. 5.

336 Продовольствие и снабжение / Изд. Костромского продовольственного отдела Советов. 1918. № 7. 1 окт. С. 22.

181

337 Жизнь железнодорожника. 1918. № 5. 18 февр. С. 16; Известия Ставропольской губернской советской продовольственной комиссии. 1918. № 16. 20 мая. С. 28.

338 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 26. 26 янв. С. 14; 1918. № 30, 15 марта. С. 9; Северная область. 1918. 22 июня; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 11; Продовольствие Севера. 1918. 19 сент. С. 2.

339 Бюллетень МГПК. 1918. 5 июля. С. 3; Продовольствие / Орган Нижегородской продовольственной управы. 1917. № 24. 26 ноября. С. 8.

340 Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 3. С. 14; Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С 1 января по 1 июня 1918 г. С. 69; Вестник отдела снабжения города Твери. 1918. № 12. Декабрь. С. 65; Саратовская Красная газета. 1918. № 15. 1 сент.

341 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 12; Всероссийский продовольственный съезд в Москве. С. 86; Бюллетень МГПК. 1918. 27 авг.

342 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 38; Развитие советской экономики. С. 171; Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1: Март 1918-март 1919. М., 1960. С. 290.

343 Канделаки И. Роль ярмарок в русской торговле. СПб., 1914. С. 3, 4, 8; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 25. 19 янв. С. 11, 15; № 28. 1 марта. С. 14.

344 В. В. Куйбышев в Среднем Поволжье. С. 171.

345 ПродпуТь. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 53-54; Трубецкой Е. Н. Из путевых заметок беженца // Архив русской революции. Берлин, 1926. Т. 18. С. 140.

346 Известия Народного комиссариата продовольствия Украины. 1919. № 5-6. 10 июня. С. 11, 15.

347 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. 7 апр. С. 12.

348 Продпуть. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 54.

349 Там же.

350 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 5. 10 марта. С. 5.

351 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 163—165.

352 Северная область / Ежедневный листок Северной областной продовольственной управы. 1918. 30 апр.; ЦГА СПб., ф. 143, on. 1, д. 67, л. 68; Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 81.

353 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 541.

354 Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля.

3«Бюллетень МГПК. 1918. 6 июля. С. 3; 9 июля. С. 5.

356 Продовольствие Севера. 1918. 31 окт.

357 Северная область. 1918. 11 июня. С. 4.

358 Там же. 1 авг. С. 3.

359 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 25; № 22—23. С. 64; Продовольствие Севера. 1918. 9 окт. С. 4.

360 Железнодорожные известия. 1918. № 2. 11 июля. С. 8; № 5—6. 7 авг. С. 12.

361 Всероссийский продовольственный съезд в Москве. С. 15—16; Фейгельсон М. 1) Мешочничество и борьба с ним... С. 74; 2) Борьба за хлеб в Царицыне. С. 158; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 5. 10 марта. С. 5.

182

362 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 93, л. 24, 26, 27; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 11. 22 авг. С. 2; Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 66; Гордиенко И. Из боевого прошлого. С. 201.

363 цит п0: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 66.

364 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 141; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 18. 9 июня. С. 10.

365 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 9. 15 авг. С. 3; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 42.

366 Бюллетень Всероссийского совета железнодорожных профессиональных союзов. 1918. 25 авг. С. 9; Железнодорожные известия. 1918. № 3-4. 24 июля. С. 5-6.

367 Известия Ставропольской... комиссии. 1918. № 18. 9 июня. С. 8; Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.

368 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 22. 29 дек. С. 11.

369 См.: Кирпичников А. И. Взятки и коррупция в России. СПб., 1997.

370 Князев Г. А. Из записной книжки русского интеллигента за время войны и революции. 1914—1922 гг. // Русское прошлое. 1993. № 4. С. 57.

371 Кирпичников А. И. Взятки и коррупция в России. С. 50—51.

372 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 93.

373 Неизвестная Россия : XX век. М., Ч. 2. 1992. С. 222.

374 Фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним... С. 83.

376 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 16—17. С. 31.

377 Продпуть. 1918. № 8. 15 авг. Стб. 4; Бюллетень МГПК. 1919. № 22. 31 янв. С. 3.

377 Развитие советской экономики. С. 171; Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 79; Потапенко В. Записки продотрядника. С. 17; Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 89—90; Донской Р. От Москвы до Берлина // Архив русской революции. М., 1991. Т. 1. С. 292.

378 фрумкин М. Товарообмен в период военного коммунизма // Вопросы торговли. 1929. № 11. С. 62—64; Германов Л. {Фрумкин М.) Товарообмен, кооперация и торговля. М., 1921. С. 5; Утгоф В. П. Уфимское государственное совещание // Былое. 1921. № 6. С. 36.

379 Борьба со спекуляцией : Материалы особой межведомственной комиссии при ВЧК// Экономическая жизнь. 1920. 18 февр. С. 1; Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 16; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 18; Дмитренко В. П. Некоторые итоги обобществления... С. 232.

380 Бюллетень МГПК. 1918. 27 сент. С. 2.

381 Цит. по: Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 83.

382 Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967. С. 89; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 22. 7 июля. С. 14; Продпуть. 1918. № 2. Апр. Стб. 14.

383 Бюллетень продовольственного отдела Московского совета. 1918. 27 сентября. С. 2.

384 Северная область. 1918. 2 авг. 18 августа.

386 Осоргин М.А. Времена. С. 581.

38<> Большаков А. М. Деревня. 1917-1927. М., 1927. С. 339.

387 Бюллетень МГПК. 1918. 27 сент. С. 2; Балагуров А. И. Продовольственная экспедиция // Хлеб и революция : Продовольственная политика Коммунистической партии и Советского правительства в 1917— 1922 гг. М., 1972. С. 84; Авдаков А. К. Народное хозяйство в период

183

иностранной интервенции и гражданской войны (1918—1920). М., 1959. С. 35; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3; Развитие советской экономики. С. 171.

388 Осоргин М.А. Времена. С. 171.

389 Продовольствие и снабжение. Кострома, 1918. 1 апр. С. 9; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 12.

390 Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр. С. 2.

391 Фейгельсон М. Борьба за хлеб в Царицыне. С. 150.

392 Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта Стб. 11, 12.

393 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 9. 7 апр. С. 12; Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1—4. С. 45; Клементьев В. Ф. В большевицкой Москве (1918-1920). М., 1998. С. 106.

394 Известия Наркомата продовольствия. 1918.№8.С.33; Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 29.

395 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 42.

396 фроммет Б. Об условиях разъездной работы // Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта. Стб. 10.

397 Труды Второго съезда Советов народного хозяйства Северного района. Петроград. 10—16 февраля 1919 г. Пг., 1919. С. 54.

398 Михайлов И. Д. Эволюция русского транспорта. М., 1925. С. 119; Орджоникидзе 3. Путь большевика: Страницы из жизни Г. К. Орджоникидзе. М., 1956. С. 203.

399 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. С. 204. См.: Олонецкий кооператор. 1919. С. 1. 15 янв. С. 52.

400 Трудовой путь. Кострома, 1919. № 5—6. С. 42.

401 Михайлов И. Д. Эволюция русского транспорта. С. 70.

402 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 14; Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта. Стб. И; Толстая А. Дочь. С. 281.

403 Михайлов И. Д. Эволюция русского транспорта. С. 70; Трудовой путь. Кострома, 1919. № 1—4. С. 46.

404 Григорьев Л. Очерки современной деревни. М., 1924. Кн. 1. С. 83.

405 Яковлев Я. Деревня как она есть: Очерки Никольской волости. М., 1923. С. 18.

406 Союз потребителей. 1919. № 8. 17 марта. Стб. 11. 4°7 Бюллетень МГПК. 1919. № 23. 1 февр. С. 3.

408 Знамя революции. 1918. 17 июля.

409 Трудовой путь. 1919. № 1—4. С. 47; Красный путь железнодорожника. 1919. 8 мая. С. 3.

410 Н. М. На Украине // Продпуть. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 54.

411 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 325, 335.

412 Неизвестная Россия. XX век. Ч. 2. С. 221.

413 Телицын В. Нестор Махно. С. 335—336; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 33.

414 Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 213.

415 Бюллетень МГПК. 1918. 15 июня.

416 Известия Петрокомпрода. 1918. № 3. 10 июля.

417 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 14. 12 мая. С. 7; Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С. 69; Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг. С. 146; Окнинский А. Л. Два года среди крестьян. С. 213.

184

418 Продовольственное дело / Орган Кременчугского опродкома. 1920. № 2. Ноябрь. С. 13; Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 125; Потапенко В. Записки продотрядника. С. 138; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 28. 20 окт. С. 3; Ярославский продовольственный вестник. 1919. № 1. 25 янв. С. 4.

419 См., напр., подробнее о деградации государственного устройства: Бровкин В. Н. Россия в гражданской войне: Власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5.