А. Ю. Давыдов

НЕЛЕГАЛЬНОЕ СНАБЖЕНИЕ РОССИЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ И ВЛАСТЬ: 1917-1921 гг.:

МЕШОЧНИКИ

К оглавлению

ГЛАВА 3

МЕШОЧНИЧЕСКИЕ ЭКСПЕДИЦИИ, ТОРГОВЛЯ И СОВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО. КОНЕЦ 1917—1918 г.

ВОЙНА С НЕЛЕГАЛЬНЫМ РЫНКОМ: ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ ИЛИ ИДЕОЛОГИЯ.

Мешочничество представляло собой воплощение элементов деградации общества. Но и хлебная монополия отнюдь не была олицетворением социального прогресса; наоборот, в силу своей нереалистичности она стала прямой дорогой в тупик, к гибели общества. Приходилось выбирать между свободой торговли и монополией. Большевистская власть — прежде всего в силу приверженности идеологической догме — выбрала второе и таким образом открыла дорогу мешочничеству.

Напомним, что современники изучаемых событий, а затем советские обществоведы крайне противоречиво оценивали беспрецедентный рост мешочничества в 1918 г. Некоторые упрощенно толковали его причины: одни объяснили «...разгул мешочничества... происками контрреволюционеров», другие — исключительно слабостью заградительных команд.1 Практики — продовольственники и экономисты-профессионалы отнюдь не были склонны называть изучаемое явление результатом действия злой воли отдельных людей и указывали на его глубокие общественные корни.2 Очень точную характеристику предпосылок и последствий распространения нелегального снабжения дал в начале 1919 г. ученый С. Г. Струми-лин (будущий академик). Причиной зла он считал выбор власти в пользу «системы запретов свободного ввоза и вольной продажи». Такой выбор определил образ жизни миллионов мешочников, он, по словам Струмилина, «повысил личный риск торговца и превратил торговлю в крайне рискованное и опасное занятие».3 Впрочем, находится немало противников подобной точки зрения, которые свободную торговлю считают причиной установления мародерских цен на рынке.4

В научной литературе делались попытки определить место борьбы государства с мешочниками в политике в целом. Чаще всего такая борьба рассматривалась в качестве одного из элементов комплекса продовольственных мероприятий советской власти. Исследователь Ф. Я. Обловацкий даже относил ее к «основным принципам продовольственной политики».5 При этом авторы характеризуют особые масштабы и мощь мешочнического движения, а также колоссальность усилий государства по его искоренению. С. Г. Струмилин, например, писал, что мешочник был вооружен такой силой, перед которой оказались совершенно недостаточными усилия государства.6 В 1994 г. историк И. Т. Филиппов назвал мешочника «опасным классовым врагом пролетарской диктатуры».7 Авторы вплотную подводят к признанию особого самостоятельного значения политики советской власти по уничтожению нелегального снабжения. Вместе с тем тот же С. Г. Струмилин совершенно справедливо указывал на многообразие взаимоотношений мешочников и государства, особо выделяя ведущую роль насильственных акций со стороны последнего. Он подчеркнул, что «Советское государство в лице своих заградительных отрядов вело прямую борьбу с оружием в руках против олицетворяющего частную торговлю мешочника».8 Попытаемся охарактеризовать процесс выработки, а также определить значение «антимешочнической» политики.

Нелегальное снабжение стало предметом идеологической борьбы. Водораздел между сторонниками и противниками легализации подпольного рынка нередко (за рядом исключений) проходил по линии «сторонники большевизма—его противники». Кооператоры, представители многих политических организаций и буржуазных кругов общества в новых условиях уже не колебались в отрицании монополии, в признании необходимости легализации всех форм свободной торговли, вплоть до мешочничества. С такими требованиями, например, выступили в конце 1917 г. от имени всех российских хлеботорговцев члены комитета Московской хлебной биржи. Буржуазная газета «Русские ведомости» в январе 1918 г. предложила на практике легализовать ту «единственную систему, которая еще может существовать», т. е. свободную торговлю и — никуда не денешься — мешочничество.9 С этим были целиком согласны издатели петроградской «Торгово-промышленной газеты»; они к тому же в мае 1918 г. предлагали ограничить мешочничество посредством широкого привлечения кооперативного и частноторгового аппаратов к заготовкам на комиссионных началах при введении свободных цен.10 Все чувствовали стремительное приближение большой беды и каждый по своему старался ее предотвратить.

187

186

Ригористические позиции занимали деятели и друзья новой власти. Некоторые большевистские органы печати отделывались простой руганью в адрес мешочников. Дело дошло до того, что «Известия Петрокомпрода» обозвали их «выродками пролетарских кругов» и «пережитком прошлого».11 В пропагандистском угаре забыли, что в прошлом царском времени не существовало мешочничества как массового явления.

Вместе с тем большевистские издания пытались и анализировать проблему. В апрельском (1918) номере журнала Омского совета «Народное хозяйство» мешочничество было названо обстоятельством, из-за которого «по-прежнему голодают целые губернии». Аргументы приводились стереотипные: «Крестьяне, продавая хлеб, не везут его управе, а, кроме того, тысячи мешочников совсем расстраивают движение по железной дороге». Ригористически был настроен и «Вестник Народного комиссариата торговли и промышленности». В июльском номере за 1918 г. «Вестник» четко определил направления искоренения мешочнического «зла»: последовательное проведение хлебной монополии и улучшение закупочного аппарата.12 Большевистские идеологи ни за что не хотели согласиться с тем, что, во-первых, задача наведения порядка административным путем в условиях гражданской войны была неразрешима и, во-вторых, мешочничество было не первопричиной, а следствием нарастания хаоса.

Большевистская печать на первых порах была настроена идеалистически в отношении определения существа мешочничества и выработки методов борьбы с ним. Она упорно не желала признавать отсутствие той властной силы, которая могла бы провести в жизнь «разумные» предложения по упразднению нелегального снабжения. Вообще же надо отметить, что обоснование в большевистской прессе необходимости введения хлебной монополии и искоренения подпольного рынка представляло собой повторение пройденного. Все было сказано еще в первые месяцы существования Временного правительства. Народ перестал верить набившим оскомину утверждениям адептов «продовольственной диктатуры». Россияне внимали аргументам советских правителей и приходили к справедливому выводу: власти второй раз наступают на одни и те же грабли. Идеологически сторонники монополии терпели поражение в борьбе за умы и души россиян.

Попытаемся выяснить, какое место занимала борьба с мешочничеством в политике Советского государства? Первоочередное или же, как чаще всего принято считать, второстепенное? Ответ на этот вопрос получим, если учтем, что война с миллионами мешочников имела существенное значение в

188

разжигании гражданской войны в России. Именно так и воспринимали «антимешочническое» наступление современники. Например, в 1918 г. рабочие Коломенского и Бачманов-ского заводов в своем обращении к правительству заявляли, что вооруженная борьба с мешочниками (а также и с крестьянами) «сулит лишь новую гражданскую войну».13 Их опасения оправдались. Открылся весьма опасный внутренний фронт борьбы с мешочниками, представлявшими огромную часть народа. Некоторые современники — из разряда компетентных людей — обращали внимание на главную роль этого фронта. Ем. Ярославский в изданной в 1920 г. брошюре «Кто враги трудящихся?» на первое место среди «врагов народа» поставил спекулянтов-мешочников — перед самогонщиками и даже повстанцами и контрреволюционерами.14

Исходя из оценки роли и масштабов «теневого» снабжения населения, определялось и значение соответствующей политики гоударства. Реквизиционные органы, ведущие войну за хлеб, были поставлены в особое положение, приравнивались к армейским частям. Причем боролись они прежде всего с мешочниками, поскольку деревни активно им сопротивлялись и нередко не пускали к себе агентов власти. В 1918 г. ббльшая часть реквизиционных подразделений представляла собой (насколько это было возможно в то время) по сути дела привилегированные части. Бойцы заградительных отрядов — ударной силы в борьбе с мешочниками — снабжались так же, как и красноармейцы, и вооружены были не хуже.15 27 мая ЦК большевистской партии даже одобрил составленные В. И. Лениным «Тезисы по текущему моменту», в которых предлагалось объявить военное положение в стране, военный комиссариат превратить в военно-продовольственный, мобилизовать армию для «систематических военных действий по завоеванию, отвоеванию ...хлеба».16 По существу так и произошло, разве что не изменились названия комиссариатов.

В войне с мешочниками достигалась далеко не только цель разжиться хлебом. Так, когда выяснялось, что после временных побед над мешочниками положение с хлебозаготовками не улучшается и усиливается голод, вожди и не думали ослаблять натиск. Большевистские «Известия Уфимского губернского продовольственного комитета» признавали: «Энергичными мерами мешочническое движение было ликвидировано во многих губерниях, но подвоз хлеба после этого не усилился. Заготовка слабо шла и до появления мешочников».17 Показательно, что продовольственники гордились самой победой над ходоками, вопросы же налаживания хлебного снабжения были для них вторичными. Объясняется это

189

тем, что в войне с мешочниками сначала решалась задача уничтожения политического врага.

Обратимся к упоминавшимся выше «Запискам продотряд-ника» В. Потапенко. Его отношение к проблеме нелегального снабжения весьма типично для представителей большевистской власти. Упоминалось, что летом 1918 г. прибывшего из голодного Петрограда бойца продовольственно-реквизиционного отряда поразили продуктовое изобилие в Воронеже и Тамбове, бешеная активность-, развитая мешочниками при отправке хлеба в столицы. Какие же чувства испытывал человек при этом? Радость в связи с тем, что хоть кто-то доставит наконец провизию голодающим, разочарование в политике верхов? Может быть, происходившее перед его глазами породило сомнение в справедливости продовольственной монополии, усилившей голод? Отнюдь. Продармеей-цем овладело чувство классовой ненависти к «врагам народа». «Ходил я по базару и удивлялся: вот тебе и хлебная монополия, вот тебе и твердые цены, — читаем в воспоминаниях В. Потапенко. — Видно, здесь еще живут по своим законам... торгуют кулаки, подкулачники, спекулянты, наживающиеся на голоде. Вот оно, царство Колупаевых-Разуваевых, кому не нужна Советская власть и новые порядки».18 В этом плане взгляды многих «низовых» агентов большевистской партии и нового государства целиком совпадали с взглядами В. И. Ленина и его ближайших соратников.

Вожди проповедовали приоритет политического диктата над экономической целесообразностью. Направления соответствующей политики определял лично В. И. Ленин. Именно Владимир Ильич выступил в роли организатора и творца мероприятий Советского государства в сфере продовольство-вания населения и борьбы со спекулянтами-мешочниками.19 Только в январе 1918 г. им были написаны три работы, в которых содержалось категорическое требование расстреливать «срывателей монополии» на месте. На том же самом настаивал Владимир Ильич в принципиально важном декрете — воззвании «Социалистическое отечество в опасности» (21 февраля 1918 г.).20 Председатель Совнаркома считал «мародера торговли» (т. е. мешочника) ни больше ни меньше как «главным внутренним врагом». По мнению вождя, борьба с ним должна иметь не частный или отраслевой (касавшийся, например, только продовольственников), а всеобщий характер. Мешочник, именовавшийся «мародером торговли, сры-вателем монополии», чуть ли не демонизировался. Опасность с его стороны определялась тем, что он, по утверждению Ленина, «врывается во все поры нашей общественно-экономической жизни»,21 что его противостояние Советам — важ

190

нейшая форма борьбы капитализма с социализмом.22 Позже, уже в 1919 г., Ленин с наибольшей отчетливостью сформулировал свое представление о приоритетном, стратегическом значении войны с нелегальным снабжением. «Это — самая глубокая, самая коренная, самая повседневная, самая массовая борьба капитализма с социализмом. От этой борьбы зависит решение вопроса о всей судьбе нашей революции», — писал Владимир Ильич.23 Таким образом, Ленин отнюдь не сводил борьбу с мешочничеством к средству добывания хлеба, толковал ее роль в самом широком социальном смысле. В силу особого положения Ленина в партийной и государственной системах его взгляды и оценки волей-неволей усваивались всеми руководителями. Еще дальше пошел глава карательного ведомства Ф. Э. Дзержинский, который в 1918 г. определил профессионалов-мешочников как «наймитов контрреволюционеров и их агентов», которых используют «для расстройства нашего транспорта путем переполнения поездов».24

В «низах» и в среднем звене государственного аппарата и партии активно насаждалась непримиримость по отношению к мешочникам. На первый план выдвигалась исключительно «контрреволюционная» сущность нелегального снабжения. Так, представители Военно-революционного комитета Юго-Восточных железных дорог в июне 1918 г. в докладе Нарком-проду писали о колоссальной угрозе со стороны мешочников, «от которых революция гибнет в большей степени, чем от чего-либо другого».25 В то время подобные (близкие по духу к заявлениям Ленина и «железного Феликса») высказывания становились типичными. В одном из обращений к населению руководители Пензенского губпродкома так определили мешочничество: «государственное преступление, предательство нашей Великой Революции».26

Особый интерес представляют взгляды людей, непосредственно возглавлявших большевистский авангард в войне с мешочниками. Речь идет о команде А. Д. Цюрупы. Главными ее представителями, кроме самого Александра Дмитриевича, были Н. П. Брюханов и А. И. Свидерский. В процессе изменения ситуации и возникновения колебаний при выработке «антимешючнической» политики в высшем эшелоне власти эта группа неизменно занимала крайне непримиримые по отношению к ходокам позиции.

Своеобразным полигоном, на котором Цюрупа и его сподвижники опробовали радикальные методы борьбы с мешочниками, стала Уфимская губерния. Об этом подробно рассказывалось в первой главе. Учтем, что в масштабах одной хлебодостаточной области сплоченная группа энергичных организаторов имела шансы временно одержать победу над

191

нелегальными снабженцами. Нельзя не признать, что именно такими организаторами были соратники председателя Уфимской продовольственной управы. Созданные ими заградительные отряды одерживали победы в войне с мешочниками. Продовольственные организации начали контролировать рыночную торговлю в некоторых населенных пунктах губернии.27 Все это, думается, породило эйфорию. Уфимские руководители, например, заявляли, что использование на подконтрольной им территории нескольких заградительных команд общей численностью в 300 бойцов в течение нескольких дней приведет к абсолютному уничтожению мешочничества.28 Подобные эйфористические настроения группа А. Цюрупы принесла впоследствии в Наркомат продовольствия. А созданная Александром Дмитриевичем в Уфе команда в виде коллектива членов губпродкома даже через много месяцев после его перевода в Москву неутомимо боролась с мешочничеством; по его распоряжению на Самаро-Златоустовской железной дороге действовали вооруженные «заслоны» и «боевые дружины».29

Карьерный взлет Цюрупы напрямую связан с исходом первого его столкновения с нелегальными снабженцами. Как отмечалось, Цюрупе удалось в октябре 1917 г. за счет реквизиций хлеба у мешочников сформировать хлебный эшелон. После получения сообщения о победе большевиков в Петрограде все заготовленное продовольствие без промедления отправили в столицу. Тогда-то и взошла звезда Александра Дмитриевича. В ноябре он стал заместителем народного комиссара продовольствия, а в начале 1918 г. — наркомом. Соответственно стремительную карьеру в Наркомпроде сделали его ближайшие соратники по работе в Уфе.30 Вместе они сыграли немалую роль в выработке и проведении в жизнь политики в отношении нелегального рынка и его снабженцев. Судя по воспоминаниям Александра Дмитриевича, именно он убедил В. И. Ленина в 1918 г. поторопиться с введением продовольственной диктатуры.31

Нажим на «теневое» снабжение в первую очередь определялся «антибуржуйским» ригоризмом руководителей партии, продовольственного ведомства и чрезвычайных («чекистских») органов. К вопросу о позиции «продовольственного диктатора» А. Д. Цурюпы мы будем еще не раз возвращаться. Сейчас уместно привести один эпизод из жизни главного чекиста, председателя ВЧК Ф.Э. Дзержинского. Его сестра рассказывала о странном на взгляд простого человека в условиях голодного 1919 г. поступке брата. Придя в гости, худой и изможденный председатель ВЧК выбросил приготовленное специального для него дорогое и редкое угощение —

192

оладьи — в форточку. Произошло это после того, как он узнал, что лакомство приготовлено из купленной у мешочников муки. «Я с ними (мешочниками, спекулянтами. — А. Д.) день и ночь сражаюсь, а ты...», — в сердцах бросил Феликс Эдмундович.32 Зачастую рационального зерна в поступках революционных фанатиков первых десятилетий XX в. искать не приходится. Может быть, как раз безрассудный фанатизм и помог им заразить своими убеждениями немалую часть подчиненных, ставших соратниками. Торговля, спекуляция, рынок для верхушки большевистской элиты революционного времени были зловредны по определению. Правда, изредка коммунистические политики могли пойти на компромисс с миллионами «дельцов» нелегального рынка, но — временный, в экстремальной ситуации и лишь в целях спасения революции.

Соответственно ригористический настрой был присущ отдельным — как увидим, далеко не всем — представителям среднего звена управления, т. е. губернского и уездного уровней. От них в конечном счете зависело выполнение директив «центра». Нередко деятели местного масштаба старались стать «святее самого папы римского», их отличала просто-таки лютая ненависть к нелегальным снабженцам. Деятель этого эшелона представителей власти, один из руководителей Саратовского губернского продовольственного комитета Ахилл Банквицер в августе 1918 г. в докладе на губернском продовольственном съезде заявил: «Только страх смерти может внушить мешочнику, что этим промыслом заниматься не следует».33 Российский революционер с древнегреческим именем говорил от всей души и от имени большой группы революционеров.

При знакомстве с докладами и речами ряда продовольственных работников бросается в глаза противоречие. С одной стороны, авторы речей и докладов гордятся своим участием в деле искоренения нелегального снабжения; с другой — сокрушаются по поводу исчезновения провизии и провала хлебозаготовок.34 Однако, как ни странно, им не приходило в голову, что одно вытекает из другого. Выразительный факт привел в своих воспоминаниях уже не раз упоминавшийся боец Добровольческой армии и будущий архиепископ В. Кривошеий. Мемуарист передает содержание относившегося к августу 1919 г. одного разговора со своим знакомым — комиссаром по продовольствию Екатеринославской губернии. Кривошеий характеризует собеседника такими словами: «Он был убежденным сторонником полной регламентации хозяйственной жизни, государственной монополии на всю торговлю, карточек и т. д.».35 По словам комиссара, после создания им и его

193

7 А. Ю. Давыдов

людьми соответствующего продовольственного аппарата в губернии «все продовольствие исчезло», зато этот аппарат преуспел по части искоренения спекуляции. Большевистский деятель и не думал забивать себе голову рассуждениями о законах рынка, ценообразования. «Все зло шло от свободной торговли», — твердил он.36 Обстановка, в которой происходило общение Кривошеина и комиссара, располагала к доверительности — это была дорожная беседа «не для публики» в купейном вагоне поезда «Москва—Брянск». Продовольствен-ник не испытывал нужды в рисовке, не пытался изобразить из себя якобинца. Просто будущий архиепископ встретился с фанатиком, типичным представителем большого отряда идеологически зашоренных большевистских функционеров.

В то же время многих и многих губернских и уездных работников никак нельзя было отнести к разряду фанатиков. Их породнение с революцией ограничилось основательным усвоением революционной фразеологии. Например, в Вологде на рубеже 1918—1919 гг. рыночной площади дали в духе времени модное название «Площадь борьбы со спекуляцией», но местные власти палец о палец не ударили для изгнания с нее продавцов нормированных товаров. В Москве в 1920 г. закрыли рынок на Сухаревской площади (впоследствии ее переименовали в Колхозную), при этом торговцы без особых усилий переместились на десятки других столичных рынков — на Сенной, Смоленский, на Трубную площадь и т. д.37 В этой связи вспоминается замечательное высказывание Г. Флобера «Смотри не на то, что на знамени, а на то, что под знаменем».

Революционное знамя нередко прикрывало так называемые шкурные интересы (выражение из революционного времени). Нельзя не согласиться с мнением известного общественного деятеля, члена редколлегии газеты «Правда» М. С. Ольминского, который указывал на широкое использование хлебной монополии работниками продовольственного фронта в целях обеспечения себя «синекурами».38 Судя по массовому распространению взяточничества, таких работников насчитывалось очень много. Атрибутом синекуры были поборы с нелегальных снабженцев. Сразу приведу еще одно выразительное свидетельство. В январе 1919 г. член Реввоенсовета Восточного фронта И. Смилга заявил на совещании судебных работников: «Самое опасное преступление ныне — взятка».39 Если мешочники благополучно преодолевали путевые препоны и доставляли в родные населенные пункты мешки с провизией, значит, в дороге они имели дело с представителями этой (говоря языком очевидцев, «шкурной») группы про-довольственников.

194

Типичный образ коммуниста-руководителя. Из рисунков, присланных в «Крестьянскую газету».

При этом все без исключения продовольственные работники придерживались в годы гражданской войны сугубо военных (насильственных) методов воздействия на нелегальных снабженцев. Одни не мыслили другого стиля взаимоотношений с мешочниками, другие бряцали оружием в надежде добиться увеличения взимаемой с них дани. «Стал служить в продовольственной управе. Но оказалось, что продовольственное дело сводится к военному», — рассказывал бывший комиссар Временного правительства В. Б. Станкевич о том, как в 1918 г. ему работалось в ведомстве Цюрупы.40 Продо-вольственник гражданской войны, как правило, носил шпоры, пристегивал к ремню кобуру с револьвером, массивный патронташ, бомбы. Сплошь и рядом имел при себе еще и винтовку или карабин.41 В общем это был не человек, а ходячий арсенал. И действовал он исключительно силовыми армейскими методами.

Не только успехи, но и сама жизнь нелегальных снабженцев стала зависеть от таких вооруженных до зубов людей. Как оказалось, и степень осуществления «антимешочнических»

195

распоряжений властей определялась тем, кто выполнял приказы — фанатики или «шкурники». В частности, в одних волостях или уездах начальство запрещало мешочникам покупать у крестьян даже яблоки, а соседние местности в то же самое время напоминали огромные базары. От настроя местных руководителей во многом зависела расстановка сил на фронте борьбы советской власти с нелегальным снабжением.

Таким образом, из верхнего эшелона власти в «низы» направлялся мощный идеологический заряд антирыночной направленности. Однако, сталкиваясь с прагматизмом и противоречивыми интересами рядовых работников, он нередко терял свою первоначальную направленность. Это усугубляло организационный хаос на местах.

МЕРЫ ВЛАСТЕЙ В ОТНОШЕНИИ СПЕКУЛЯТИВНОГО СНАБЖЕНИЯ: НАЧАЛО ВЫРАБОТКИ И ПРОТИВОРЕЧИЯ

Что представляли собой первые распоряжения начавшей создаваться государственной власти относительно участи вольных добытчиков хлеба? Правительственное решение по данному вопросу относится к 15 ноября 1917 г. Оно получило форму директивы Совета народных комиссаров Военно-революционному комитету о борьбе со спекуляцией и было сформулировано в самом общем виде. В нем вся вина за продовольственную разруху возлагалась на спекулировавших «преступных хищников». Совнарком потребовал «немедленного ареста всех уличенных в спекуляции и заключения их в тюрьмы Кронштадта».42

Свое отношение к проблеме высказал и Петроградский Военно-революционный комитет, который по существу на протяжении некоторого времени после октябрьского переворота выполнял функции правительства. Уже 10(23) ноября 1917 г. в «Обращении ко всем честным гражданам» все «хищники и спекулянты» объявлялись «врагами народа». Меры борьбы с ними определялись еще присущими победителям романтизмом и иллюзиями относительно всенародной поддержки нового режима. В документе читаем: «Борьба с этим злом — общее дело всех честных граждан. Военно-революционный комитет ждет поддержки от тех, кому дороги интересы народа».43 Честным гражданам о случаях спекуляции предлагалось немедленно доводить до сведения ВРК, который будет арестовывать, помещать в тюрьмы и судить «врагов народа».44

Ситуация меняется к январю 1918г., когда стал бросаться в глаза необычно быстрый рост мешочничества. Как упоминалось, В. И. Ленин начинает высказываться за расстрел

196

мешочников. В итоге в середине января Совет народных комиссаров обсуждает проект постановления, в котором предлагалось расстреливать спекулянтов и мешочников на месте.45 Более того, из Наркомпрода, который тогда располагался в Аничковом дворце в Петрограде, отправляется в губернские продовольственные управы директива; в ней содержалось категорическое требование консолидации всех сил для решения главной задачи: «мешочничество подлежит немедленной ликвидации».46 Определенная на рубеже 1917— 1918 гг. политика центрального большевистского руководства принципиально отличалась от той, которая проводилась при Временном правительстве. Советская власть начинала расценивать мероприятия по искоренению нелегального рынка как главное направление продовольственной диктатуры.

Чтобы расставить точки над «i», сошлемся на резолюцию состоявшегося в ноябре 1917 г. в Москве Всероссийского продовольственного съезда, имевшего немалое значение для выявления направленности политической линии руководителей «старых» (небольшевистских) продовольственных органов. В резолюции говорилось: «Съезд настаивает на том, чтобы всеми доступными средствами, вплоть до применения военной силы, велась самая энергичная работа с мешочничеством».47 Ни о «немедленной ликвидации», ни тем более о расстрелах речи не идет. Между методами «старых» продо-вольственников и части большевиков конца 1917—начала 1918 г. — дистанция огромного размера. После октябрьского переворота вновь испеченные руководители постепенно склоняются к «антимешочническому» ригоризму. Они отбрасывают сомнения, присущие деятелям старой продовольственной организации; все настойчивей высказывания за объявление тотальной войны мешочникам, уповая исключительно на усиление роли «центра» в консолидации сил по искоренению «ходачества». Видимо, подобным образом новая элита компенсировала свой непрофессионализм.

Итак, разочаровавшись в возможности создать всенародный «антиспекулятивный» фронт, новые советские власти стали занимать экстремистские по отношению к ходокам позиции. Впрочем, до середины 1918 г. ожесточенную борьбу с мешочниками вело в основном продовольственное ведомство; нельзя говорить о ее тотальном характере, поскольку участие других структур государственного аппарата было эпизодическим. До того времени выступать с угрозами в адрес нелегального рынка отнюдь не означало начать войну с ним по всей стране. Обойтись без поддержки населения большевики в данный период (это время их крайней слабости) не могли. Между тем миллионы людей в целом сочувственно

197

относились к дельцам нелегального рынка — ими был хорошо усвоен отрицательный опыт осуществления хлебной монополии Временного правительства. Народ не мог не поддерживать мешочничество, ибо он сам был создателем и главным участником этого движения. «Население на стороне спекулянтов», — констатировалось на состоявшемся в конце 1917 г. совещании представителей общественных организаций Ставропольской губернии. Насчитывается множество подобных свидетельств широкой поддержки нелегального снабжения со стороны простых россиян.

Настроения народа в то время легко усваивались в местных органах власти. Их деятели на первых порах стремились любой ценой завоевать симпатии населения, а заодно и ослабить тенденцию к сокращению крестьянами посевных площадей. Поэтому уездные Советы, в которых тогда сплошь и рядом преобладали эсеры и меньшевики, охотно шли навстречу ожиданиям крестьян. В частности, Бугульминский и Арзамасский советы запретили осуществление реквизиций мешочнических товаров на подведомственной им территории. В свою очередь отмена твердых цен и допущение свободы торговли в двух-трех уездах ставила под вопрос саму возможность существования хлебной монополии в целой губернии. Так произошло в начале 1918 г. в Веневском и Богородицком уездах Тульской губернии, а также в Брянском, Кромском и Ливенском — Орловской; в результате в Тульской и Орловской губерниях беспрепятственно осуществлялась вольная купля-продажа провизии.48

При этом уездные власти начинали с того, что соглашались допустить свободу торговли только между жителями своего уезда, обещая предавать мешочников из других местностей военно-революционному суду. Но довольно скоро выяснялась невозможность создать уездный замкнутый рынок. Под напором ходоков власти забывали о своих грозных обещаниях. Со временем выявлялись положительные результаты подобного отступления от «революционных принципов». Так, на состоявшемся в 1918 г. съезде инструкторов и представителей от продовольственных комитетов Тульской губернии делегат от Веневского уезда Раев заявил: «В Веневском уезде объявлена свободная торговля. Этим был предотвращен недосев».49 Надо сказать, что на протяжении всей гражданской войны множество раз выявлялось значение нелегального снабжения как замедлителя процесса развала сельского хозяйства. Вот выдержка из отчета Тверского губернского продовольственного комитета о работе в 1918—1920 гг.: «Мешочничество убедило сельское население в необходимости расширения посевных площадей».50 Подобное обстоятельство, в

198

частности, объясняет колебания на местах при выработке линии поведения в отношении мешочников.

Большую опасность для советского «центра» представляло усугубление разномыслия в подходах к нелегальному рынку среди руководителей крупных зернопроизводящих регионов. Даже в Уфе, из которой вышла в 1917 г. команда А. Д. Цюрупы, обнаруживаем у некоторых продовольственников капитулянтские по отношению к мешочничеству настроения. Один из них, например, признавал в декабре, в разгар борьбы с нелегальными снабженцами в Уфимской губернии, что «по самой своей природе меновая торговля вызывает к жизни тысячи посредников-спекулянтов, бороться с которыми невозможно».51

Напомним, что основным условием успешного осуществления хлебной монополии могло стать лишь наличие рационально организованного государственного механизма. Еще деятели Временного правительства зачастую напрасно старались добиться единства действий центральных и местных органов. После же октябрьского переворота ситуация резко изменилась в худшую сторону. Различные продовольственные организации пребывали в состоянии разброда и шатаний, напрочь отсутствовала единая воля. В то же время в первые послеоктябрьские месяцы ускорилось осознание местными работниками нереальности осуществления продовольственной монополии (из-за невозможности эффективного использования старого, прежде всего кооперативного, аппарата; из-за слабости государственных структур). Это выражалось в учащении отказов от участия в проведении хлебной монополии.

В Советах, представлявших собой на первых порах политическую и организационную основу новой власти, не удалось выработать общую линию при осуществлении хлебной монополии. Явно негативную позицию по отношению к последней заняли Советы Сибири; состоявшийся в Омске краевой съезд крестьянских депутатов резко осудил политику реквизиций и твердых цен. Так же повели себя и многие Советы Европейской России. Несмотря на запрет «центра», Симбирский губернский съезд Советов отменил монополию и ввел свободу торговли для мешочников. 52 Непоследовательную линию по отношению к мешочническому движению проводили Саратовский, Пензенский и другие советы, составленные на «паритетных» началах из представителей разных партий, прежде всего эсеров и меньшевиков. Объяснение этого обстоятельства, в частности, находим в резолюции одного заседания Саратовского совета: «Местные Советы совершенно не подготовлены к продовольственной работе и достать хлеб на местах с их помощью будет невозможно».53

199

В конце 1917—начале 1918 г. Советы совместно с продовольственными комитетами и земствами Нижегородской, Казанской, Самарской, Тамбовской, Воронежской, Вятской, Симбирской, Саратовской губерний официально признали свободу торговли, отменили твердые цены. При этом на монополию покушались не только эсеро-меныпевистские, но уже и большевистские органы власти. Эту меру провели в жизнь Царицынский и Астраханский советы депутатов; одно время волжский путь был свободен почти на всем протяжении для вольных добытчиков хлеба. Центральные ведомства во всех этих случаях даже не ставились в известность о ликвидации хлебной монополии и лишались возможности попытаться вовремя пресечь самоуправство.54 Новые власти в губерниях отвергли экономическую политику большевистского руководства. Противоречия между центром и местами обострялись, в том числе из-за разной оценки ими свободы торговли и нелегального снабжения.

Потворствовали мешочникам в первую очередь продовольственные организации потребляющих губерний Европейской России. Мы уже рассказывали о подобной позиции казанских и некоторых других Советов и продовольственных комитетов. Вот еще некоторые факты, свидетельствующие о сложности положения местных руководителей, вынужденных выбирать между необходимостью выполнять директивы большевистского центра и потребностью кормить народ. Собравшийся на рубеже 1917—1918 гг. в Петрограде Съезд продовольственных комитетов потребляющих губерний высказался за свободу торговли.55 Кроме того, в начале 1918 г. Московский областной продовольственный комитет, в котором преобладали тогда еще эсеры и меньшевики, фактически игнорировал хлебную монополию и стал рассылать по стране агентов и заготовителей с указаниями скупать хлеб по «вольной» цене (по сути дела, тех же мешочников). В то же время и Владимирский губернский продовольственный комитет принялся содействовать местным мешочникам, привозившим хлеб в губернию.56 Власти на местах успешно саботировали антирыночные мероприятия «центра». Причем избегали прямой конфронтации и проводили свои решения явочным порядком. Такова старая российская традиция борьбы с «дурными» предписаниями центральной власти посредством столь дурного их исполнения, что скорее походит на неисполнение.

Несогласованность мнений и действий представителей региональной элиты была залогом распространения мешочничества. В первые послеоктябрьские месяцы работа отдельных продовольственных органов оказалась парализованной из-за того, что их начальники никак не могли прийти к

200

общему мнению относительно путей налаживания снабжения населения, отношений с мешочниками. В руководстве Тверского, Томского и Самарского продовольственных комитетов происходили расколы. Так, в Твери в январе 1918 г. при обсуждении вопроса о «самостоятельных закупках» и мешочничестве 17 членов комитета высказались за их легализацию, 18 — против. На легализации мешочничества, предоставлении домовым комитетам права осуществлять свободные закупки настаивали многие самарские, некоторые томские руководители. Надо учесть и такое обстоятельство: к власти нередко приходили люди из народа и на первых порах им трудно было применять насилие по отношению к мешочникам. В документах губисполкомов ходоки упоминаются как «несчастные» люди.57 Придет время, выдвиженцы «наступят на горло собственной песне» и «мелкобуржуазная» человеческая жалость целиком уступит место революционному классовому долгу.

Расколы в государственных продовольственных организациях происходили не только в отношениях между Нарком-продом и регионами, а также внутри губпродкомов, но и внутри губернской вертикали. Случалось, мешочников поддерживали уездные продовольственные комитеты вопреки строгим запретам губернских. Последние требовали от своих уездных органов отправлять хлеб в центр, а те отказывались подчиняться, поскольку заботились исключительно о снабжении местного населения. Местные советские продовольственные комитеты на первых порах целиком зависели от крестьян. Как только они не угождали им, так сразу же переизбирались; иногда это происходило каждую неделю.

Страсти вокруг «мешочнического вопроса» в продовольственных комитетах накалились после применения оружия к мешочникам и первой крови. Так произошло в декабре 1917 г. на заседаниях только что созданного (в противовес Московскому областному продовольственному комитету) Московского городского продовольственного комитета. Тогда одни жалели ходоков, высказались за терпимость по отношению к ним (говорили: среди мешочников много просто голодных людей), другие были за отказ от любого поиска компромисса с «неприятелем» и за немедленное создание общегосударственной структуры ведения войны с ходоками. Второй подход возобладал.58 27 декабря (6 января) Президиум Московского совета признал необходимым для борьбы с мешочничеством «принять самые решительные меры вплоть до применения огнестрельного оружия». После долгих проволочек только через два месяца Моссовет решил образовать при городском продовольственном комитете для уничтожения спекуляции

201

«коллегию» во главе с ветераном-большевиком (состоял членом ЦК РСДРП с 1908 г.) Г. А. Усиевичем. Ей предоставлялось право проводить обыски и аресты.59 Выше уже упоминалось, что в это время Московский областной продовольственный комитет проводил свою «мешочническую» политику. Единство действий среди продработников важнейшего и крупнейшего Московского региона напрочь отсутствовало.

Вторым — после продовольственного — ведомством, призванным и способным вести борьбу с нелегальным снабжением, было транспортное. И здесь полностью расходились цели и практика «центра» и региональных подразделений. Приведу выразительный факт. В первые месяцы после Октября нарком путей сообщения и руководители контролируемого им Московского железнодорожного узла приняли решение о запрете пассажирского движения (в надежде на отмирание в результате этого мешочничества), наложили вето на предоставление мешочникам мест в вагонах, стали создавать на каждой станции «ревизионные комиссии» для проведения обысков и конфискаций.60 Однако, как признавались железнодорожники, «когда к борьбе с мешочниками было приступлено, то это оказалось не таким простым делом, как предполагалось».61 Происходило это потому, что начальники региональных железных дорог не стали усердствовать по части выполнения распоряжения своего столичного руководства — ни ревизоры не работали, ни пассажирское движение не прерывалось.

Оценивая все эти события, оригинальную точку зрения высказала в 1991 г. исследовательница Л. Н. Суворова. Она полагает, что свобода торговли была введена в Поволжских губерниях советским правительством «в качестве эксперимента» и побочным эффектом такого решения оказался рост мешочничества.62 Думается, уважаемый историк забывает о существенном обстоятельстве, а именно: в том хаосе, который творился в стране в 1917—1918 гг., о целенаправленном проведении какого-либо «социального эксперимента» и говорить не приходилось. Действия мешочников и крестьян — продавцов хлеба, сама катастрофическая экономическая ситуация заставили местные власти признать официально post factum упразднение твердых цен. Когда же возникала угроза расправы со стороны центральной власти, губернские начальники задним числом обьявляли вынужденную измену делу хлебной монополии «пробным опытом» и непродолжительным экспериментом.63 В свою очередь непоследовательность и противоречивость мероприятий местных властей в отношении нелегального рынка была на руку мешочникам и стала условием расширения их движения.

202

Таким образом, в отношении к мешочникам с первых месяцев советского правления хорошо прослеживается главное противоречие новой власти: между «центром» (всероссийским или губернским) и местами. По этому поводу «Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций» в мае 1918 г. писал в патетическом тоне: «В настоящий момент вожди продовольственных армий вновь стоят, как древний витязь, перед камнем на проклятом распутье и в тягостном колебании не могут решиться: довериться ли опять той дороге, куда посылает полуистершаяся надпись: „Закон о хлебной монополии и твердые цены", повернуть ли в другую сторону, где едва-едва заметна заросшая бурьяном дорога к свободной торговле».64

На первых порах в целях объединения сил на местах и пресечения путей нелегального снабжения Совет народных комиссаров сделал ставку на «продовольственных диктаторов».

Для налаживания продовольственного снабжения и организации важнейшего мероприятия — отпора мешочникам было решено использовать авторитет самого Л. Троцкого. Еще в конце января 1918 г. начала образовываться Всероссийская чрезвычайная комиссия по продовольствию во главе с Львом Давидовичем, которому предложили опереться на вооруженные отряды. Де-факто Троцкий становится во главе всего продовольственного дела. Примечательно, что сразу после вступления в новую должность он издает директиву о борьбе с мешочничеством «как со зловреднейшей спекуляцией». В директиве строго предписывалось всем без исключения местным организациям самым решительным образом бороться с мешочниками. Это указание адресовалось «Советам, железнодорожным комитетам и всем вообще организациям по линиям железных дорог».65 Речь с самого начала шла о мобилизации всех наличных сил в целях противостояния вольным добытчикам хлеба. Ясно, что мешочничество представляло собой отнюдь не частную, а всеобъемлющую проблему для Советского государства. Однако консолидация усилий в то время была недостижима.

Впервые в той же директиве Л. Троцкого содержалось указание повсеместно создавать летучие отряды, а также постоянные отряды на узловых станциях для конфискации у «путешественников» продовольственных грузов и оружия. Официально определялись и нормы беспрепятственного провоза продуктов по железным дорогам: не свыше полупуда в целом, в том числе муки и хлеба не более 10 фунтов. В этой директиве, разумеется, ничего не было сказано о расстреле мешочников на месте (это предложение Ленин все-таки вы

203

сказал в сердцах, в запальчивости). Однако в качестве альтернативного ленинскому прозвучало предложение арестовывать ходоков в случае сопротивления и расстреливать, если они сопротивлялись с оружием в руках.66 Все это были новые положения, отражавшие усиление в верхах ригористического направления, и в дальнейшем они будут проходить рефреном в правительственных и ведомственных документах. Однако Троцкому воплотить их в жизнь не удалось. Немцы развернули наступление на столицу, большевистская власть оказалась на волосок от гибели, и для команды Троцкого нашлись другие неотложные дела. По существу ее «антимешочничес-кий» план стала реализовать команда А. Цюрупы. Тем более что в феврале Александр Дмитриевич становится народным комиссаром продовольствия. Ему предстояло распространить влияние большевистского руководства на местные органы в целях их втягивания в войну с разновидностями нелегального снабжения (по существу это будет сделано через несколько месяцев и только комбедами). В народе Цюрупу называли «диктатором продовольствия», что очень верно определяло место его должности в государственной иерархии.67

Принимались меры и по созданию региональных продовольственных диктатур. 20 декабря 1917 г. Ленин подписал декрет о назначении Г. К. Орджоникидзе временным чрезвычайным комиссаром Украины и о предоставлении ему особых полномочий по снабжению хлебом Петрограда и Москвы. Летом 1918 г. с полномочиями чрезвычайного комиссара продовольствия в Вятскую губернию был направлен А.Г.Шлих-тер.68 В Поволжье — наиболее важном в продовольственном отношении регионе образовался диктаторский Чрезвычайный областной продовольственный комитет на юге России (Чокпрод); его центральная контора располагалась в Ростове-на-Дону, а после эвакуации города — в Царицыне.

Работе Чокпрода московские правители придавали особое значение и руководить им поставили И. В Сталина и А. С. Якубова, наделенных чрезвычайными полномочиями.69 Сталин и Якубов дальше всех в то время продвинулись в наступлении на мешочников. Первым делом они установили твердые цены на продовольствие; белый хлеб, который ранее рабочие не могли покупать из-за высоких цен, теперь вовсе перестал легально продаваться. Практически кампания против мешочников свелась к расквартировыванию в населенном пункте Камышин заградительного отряда и к рассылке телеграмм, в которых содержалось требование к железнодорожным агентам «не принимать пассажиров с мешками с хлебом».70

В первой половине 1918 г. похожие «диктатуры» устанавливались в каждом районе. Так, в протоколе состоявшегося

204

2 июня 1918 г. съезда представителей от уездных продовольственных комитетов Тульской губернии говорилось: «Постановили назначить в каждый хлебородный уезд продовольственного диктатора», способного «потребовать от начальников станций не пускать в вагоны людей с мешками» и имевшего «право за бездействие арестовывать представителей власти на местах».71

Советские историки очень долгое время восторженно отзывались о продовольственных диктатурах. Они славословили по адресу Сталина и Орджоникидзе, ударивших по мешочникам и якобы наладивших снабжение столиц.72 На деле похвалы были незаслуженными: продовольственное положение в крупных городах ухудшилось настолько, что, как мы убедимся в дальнейшем, даже большевистские вожди в августе 1918 г. пошли на временную легализацию «ходачества». Сам Сталин признавал, что, несмотря на все усилия, волжские пароходные команды «принимают грузы больших и малых мешочников охотнее наших».73 Во время же продовольственного диктаторства А. Г. Шлихтера уполномоченный Наркомпрода Сидоров в посланной в Москву телеграмме сообщал, что в Вятке «официально грузится мука спекулянтами и мешочниками. 3400 пудов ежедневно. Мер никаких не принимается».74 Так называемые диктаторы обладали большими желанием и полномочиями, но не располагали необходимой силой для борьбы с армиями мешочников.

В результате мероприятия по борьбе с мешочничеством стали носить маятниковый характер; фронтальное наступление перемежалось с акциями мирного вытеснения. Еще в первые месяцы 1918 г. в качестве временной альтернативы мешочничеству Наркомат продовольствия выдвинул так называемый товарообмен. В докладе на имя председателя Совнаркома нарком продовольствия А. Цюрупа писал: «Товарообмен и теперь уже происходит в связи с мешочничеством (рабочие отдельных фабрик обменивают продовольствие для себя). Прекратить этот стихийный процесс можно лишь одним способом — организуя его в масштабе государственном и тем превращая из средства дезорганизации продовольственного дела в могучее орудие его успеха».75

Национализировав многие промышленные товары, Советское государство попыталось организовать их обмен на продукты по твердым ценам. В начале 1918 г. Наркомат продовольствия приступил к разработке общегосударственного плана проведения товарообменной операции. Этот план был одобрен на заседании СНК 25 марта. Декрет правительства «Об организации товарообмена для усиления хлебных заготовок» поручил Наркомату продовольствия провести широко

205

масштабную товарообменную операцию, определить порядок и нормы выдачи промышленных товаров в обмен на продовольственные. При этом особо подчеркивалась недопустимость меновых сделок (непосредственного индивидуального обмена товаров на товары), так как выгоды от них получал бы в наибольшей степени зажиточный элемент деревни. Промышленная продукция должна была передаваться в распоряжение волостных и районных организаций (в обмен на хлеб) с последующим распределением среди нуждающихся.76 В разосланной на места «Инструкции по товарообмену» читаем: «Выдача товаров отдельным сельским хозяевам за сданный ими хлеб ни в коем случае не допускается. Необходимо распределение между всем нуждающимся населением внутри волости, дабы побудить неимущих воздействовать на имеющих хлеб, побуждая к его сдаче».77 Таким образом, товарообменные мероприятия в конечном счете были нацелены на проведение в жизнь принципов уравнительности и социальной розни.

В ходе товарообменной кампании планировалось широко использовать метод круговой поруки. Сельские общества, члены которых имели дело с мешочниками, лишались товаров.78 Впрочем, для исхода товарообмена все это не имело решающего значения, поскольку в большинстве случаев до распределения на местах дело не доходило. В итоге мешочники искоренили официальный товарообмен.

Наркомпрод намеревался установить прочную хозяйственную связь с деревней посредством отправки туда огромных запасов промышленных товаров, добытых посредством «экспроприации экспроприаторов». Намечалось за каждые четыре вагона зерна давать крестьянам по три вагона промышленных изделий, т. е. в два раза больше, чем крестьяне получали в былое мирное время. В ходе превратившегося в шумную кампанию товарообмена сотни маршрутных эшелонов с предметами ширпотреба на колоссальную сумму в 1.2 млрд р. были двинуты в хлебные районы, прежде всего в Сибирь и «юго-восточный угол». Некоторая часть «фондов Наркомпрода» оказалась захваченной белогвардейцами. Показательно, что Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) почти не пользовался станком для печатания денег, поскольку наладил широкую торговлю товарами, принадлежавшими ранее Нар-компроду. В то же время Советская Россия ощутила острый дефицит изделий промышленности: Северная областная продовольственная управа пыталась даже обменять на хлеб лыковые лапти.79

Основная же часть предназначенных для крестьян товаров терялась в процессе транспортировки и распределения. Необ

206

ходимый для налаживания товарообмена аппарат отсутствовал. Контролеры, проводившие в 1918—начале 1919 г. по решению Совета обороны чрезвычайную ревизию состояния дел в органах Наркомпрода, выявили там «загруженность ответственных лиц пустяковой перепиской, сотни безынициативных, скучающих, тяготящихся своим делом чиновников, отсутствие единого действенного плана».80 На местах пороки товарообменной организации проявлялись еще более отчетливо. В Царицыне всеми операциями по обмену промтоваров на хлеб некоторое время заведовала некомпетентная конторщица. Ее заменили на присланного из Москвы опытного работника («уполномоченного по товарообмену» по фамилии Зайцев), который оказался взяточником и к тому же занялся продажей мешочникам казенного товара. Вообще местные органы Наркомпрода были переполнены людьми, которые пользовались бессилием власти и не упускали возможности поживиться на продовольственном деле.81 Например, по данным «Известий Саратовского совета», служащие организованного в г. Камышине товарообменного пункта «берут мануфактуру и другие предметы в неограниченном количестве».82

На железнодорожных станциях возникали «пробки» из эшелонов с товарами, предназначенными для обмена на продовольствие. Нередко в местах прибытия вагоны не разгружались месяцами. Простым людям трудно было понять, как ценнейшие для того времени вещи долгое время могут находиться без присмотра, и они приходили к выводу: «Буржуи прячут по станциям всякие товары, чтобы они не попали в руки беднякам». Тогда уверенные в своей правоте граждане приступали к «экспроприации». Например, на станции Антропово (под Галичем) Северных железных дорог в течение 4 дней были разграблены долго простаивавшие и неохраняемые 85 вагонов с галошами, мануфактурой, сахаром и т. д.; в растаскивании промтоваров приняли участие до 6 тыс. крестьян и мешочников, специально приехавших на сотнях подвод из соседних населенных пунктов. «Акция» приобретала черты организации: деревни оповещали одна другую посредством посылки гонцов.83

Около 80 % товаров, предназначенных для обмена на хлеб, были Наркоматом продовольствия потеряны. В деревню весной 1918 г. отправили 400 млн аршин тканей, 2 млн пар галош, 200 тыс. пар кожаной обуви, 17 млн пудов сахару; взамен государство получило тогда до смешного мало — 400 тыс. пудов хлеба.84 Расхищенные товары разными путями оказывались у мешочников: они сами участвовали в их разграблении или же скупали по дешевой цене на рынке. Вездесущие и предприимчивые мешочники оказались в выгодном положении. По

207

авторитетному свидетельству специалиста ВСНХ М. Смита, у них в руках сосредоточилась «огромная часть товаров». Другой компетентный работник, экономист, член коллегии Наркомпрода Н. А. Орлов отмечал, что промышленные изделия в конце концов попали по назначению — в деревню, но лишь «теневым» способом, а именно через посредничество мешочников.85

Оставшиеся нерасхищенными 20 % товарообменных фондов предполагалось использовать следующим образом. Крестьянам было предложено отправиться на личных лошадях и подводах за 20—30 верст к складам продовольственных комитетов, ссыпать там хлеб и взамен получить «квитки», с ними поехать за десятки верст в уездный город и, отстояв три-четыре часа у кассы, забрать деньги — «керенки», на которые можно было купить предметы ширпотреба. Разумеется, крестьяне уклонялись от подобного «товарообмена». Весной 1918 г. в Наркомпрод от местных продовольственных комитетов поступали телеграммы такого содержания: «Воронежская губерния. Крестьяне готовы сдавать хлеб, но не на ссыпные пункты, находящиеся в 20—30 верстах, а в местах жительства»; «Вятская губерния. В дело заготовки хлеба внесена полная анархия. Закупочного аппарата на местах нет». В общей сложности государство заготовило с конца 1917 г. до осени 1918 г. немногим более 1 млн т (органы Временного правительства обеспечивали ежемесячную заготовку примерно 750 тыс. т). Провал товарообмена обнаружился еще до того, как советская власть потеряла многие хлебородные районы. В Поволжских губерниях Советское государство заготовило в 10 раз меньше зерна, чем царское Министерство земледелия в 1916 г.86

Столичные экономисты и рядовые сельские жители оценивали товарообменную кампанию одинаково. «Это был подлинный товарообман», — заявлял Н. А. Орлов. «Не надо нам вашего товарообмана», — возмущались крестьяне.87 Во всех отношениях им было выгоднее и удобнее иметь дело с мешочниками. И не только большие деньги, которые выплачивались ходоками сельским хозяевам, привлекали их. Важно и то, что вольные добытчики хлеба являлись за хлебом в амбар к крестьянину, а власти требовали везти зерно на станцию. Сельчане всегда добивались, но не смогли добиться от государства замены системы франко-станция системой франко-амбар. В конце концов они осуществили такую замену самовольно с помощью городских добытчиков хлеба. Деревня получила товары, город раздобыл продукты, но все делалось неофициальным, «теневым» путем.

Деятели новой власти разочаровались в попытках установления экономического компромисса с крестьянством при

208

сохранении продовольственной монополии. Маятник, отсчитывавший периоды изменения взаимоотношений государства с миллионами мешочников, снова двинулся в противоположную сторону. Государство 9 мая 1918 г. объявило войну «конкурентам» в борьбе за хлеб — мешочникам и сельским хозяевам продуктов. Новшество состояло в том, что все большевистские силы в этой войне впервые предполагалось подчинить одному «командующему» — Наркомату продовольствия и обеспечить тем самым единство и эффективность усилий.

В тот день 9 мая в Москве проходило заседание ВЦИК. Выступавший с докладом нарком А. Д. Цюрупа заявил: «Борьба с мешочничеством, борьба за взятие хлеба... борьба со всякого рода дезорганизациями, — все это приводит нас к необходимости предоставления Комиссариату продовольствия таких прав, которые дали бы возможность успешнее и энергичнее вести борьбу за овладение хлебом». На заседании было указано на двух главных «врагов народа». Первый — «сытая и обеспеченная... деревенская буржуазия», которая «не вывозит хлеб к ссыпным пунктам». Второй — «хлебные спекулянты-мешочники», покупавшие хлеб у крестьян прямо в их селах и деревнях. Борьба с ними рассматривалась как единое целое, внутри которого приоритеты не определялись; каждая из составляющих выдвигалась на первый план в зависимости от обстановки. Агенты государства, потерпев поражение в войне с одним «врагом народа», «выжимали» хлеб из другого. На заседании ВЦИК мешочников, а также крестьян, продававших им «излишки», было постановлено приговаривать к многолетнему тюремному заключению с конфискацией имущества. Нарком продовольствия наделялся чрезвычайными полномочиями, в частности правом отменять решения местных Советов.88

Мешочники не должны были скрыться от возмездия ни в дороге, ни в городе, ни на сельском базаре. Борьбу с мешочниками советская власть вела в ходе войны за хлеб и в деревнях. Крестьяне, продававшие хлеб покупателям из промышленных регионов, объявлялись преступниками. Одним из направлений партийной и советской работы стало выявление с помощью агитаторов, инструкторов, уполномоченных, рядовых коммунистов тех сельчан, которые имели дело с ходоками. Крестьян подвергали всевозможным наказаниям. Наименьшим из них было повышение нормы изъятия продовольствия.89 Но в большинстве случаев этим дело не ограничивалось. «Все замеченные в продаже хлеба мешочникам... арестовываются и отправляются в распоряжение губернской комиссии по борьбе с контрреволюцией», — говорится в

209

утвержденной 20 августа 1918 г. наркомом продовольствия «Инструкции продовольственным отрядам».90

Таким образом, войну с мешочниками и «крестовый поход» на деревню вожди расценивали как две составные части одного процесса гражданской войны. «Наша партия за гражданскую войну. Гражданская война уперлась в хлеб... Да здравствует гражданская война», — заявил Л. Д. Троцкий на заседании ВЦИК 4 июня 1918 г.91 Войну следовало и вести соответствующими методами.

«Антимешочническая» направленность продовольственной диктатуры советской власти прослеживалась все более отчетливо. На 5-м Всероссийском съезде Советов, проходившем в начале июля 1918 г., суровость мер по отношению к мешочникам получила одобрение. В резолюции съезда отмечалось: «Только путем беспощадной борьбы с нарушающими правильность распределения и разрушающими транспорт тучами спекулянтов-мешочников идет и может идти Рабоче-крестьянская республика».92 Теоретически искоренение мешочничества представлялось — строго в соответствии с обращением Совнаркома от 8 августа 1918 г. — как важнейший шаг на пути установления «диктатуры пролетариата и беднейшего крестьянства в области продовольственного дела».93

Позицию верхов государства с точки зрения практика отчетливо обосновал А. Д. Цюрупа. На том же 5-м Всероссийском съезде Советов нарком указал на две опасности, которые станут следствием нерешительности и непоследовательности при проведении хлебной монополии. Во-первых, мешочники переполнят все вагоны. Во-вторых, ходоки-спекулянты «захватят» хлеб на местах.94 Новые вожди не осознавали, что в основном то и другое уже осуществилось и назад хода нет. Главными кормильцами и надолго стали нелегальные снабженцы, дельцы подпольного рынка. При этом периодическая печать упорно толковала об отдельных «недостатках механизма» (так называлась даже ежедневная рубрика в «Известиях ВЦИК»). В целях искоренения «недостатков» намечалось ускорить строительство предназначенной для борьбы с мешочничеством государственной системы с центром в Нарком-проде.

Взятый в середине 1918 г. курс на ужесточение политики по отношению к нелегальному снабжению, на консолидацию сил государства в целях его искоренения усугубил противоречия внутри самого государственного организма. Центром, пытавшимся координировать мероприятия по борьбе с нелегальным рынком, был Наркомат продовольствия. При этом его попытки в большинстве случаев носили формальный характер, ибо на местах государственное влияние ощущалось

210

слабо. Еще в июне 1918г. Сталин отмечал, что в главных житницах России с мешочничеством «не велась серьезная борьба».95 Руководителям из «центра» нередко это было трудно понять: им представлялось, что механизм наступления на нелегальный рынок запущен и вовсю работал. В губернских и уездных продовольственных комитетах создавались комиссии, столы и отделы (подотделы) по борьбе со спекуляцией и мешочничеством, при Чрезвычайном областном продовольственном комитете на юге России действовали реквизицион-но-контрольный отдел и реквизиционная комиссия.96 Каждая такая структура по своему усмотрению формировала собственные отряды, охрану, милицию и т. д.97 Разобраться во всем этом ни сами местные начальники, ни тем более деятели центральных органов не могли. Следует говорить не просто об организационной неупорядоченности, а о хаосе и произволе. Исполнительская дисциплина была чрезвычайно слабой. В мутной воде ловили рыбку бесчисленные ловкачи. Борьба с ходоками сплошь и рядом служила ширмой для прикрытия взяточников. Современник во многом был прав, когда назвал продовольственные органы «корпорациями воров с дележами добычи».98

Наркомпрод, наделенный чрезвычайными полномочиями, подключил к борьбе с ходоками чекистские губернские подразделения, подчиненные специальному «спекулятивному отделу» ВЧК; впоследствии соответствующие функции станут выполнять транспортные чрезвычайные комиссии. Вообще мешочническая «тема» в 1918—1919 гг. в ряду приоритетов уездных и губернских ЧК занимала одно из первых мест. Она была не менее важной для чекистов, чем «политическая» и «о контрреволюции». По крайней мере численность арестованных чекистами мешочников и число заведенных на них дел были очень велики.99 Широкое использование чрезвычайных органов в определенной сфере общественной жизни служит ярким свидетельством кризиса в ней.

Поскольку продработникам трудно было доверять из-за их склонности к «достижению договоренности» с мешочниками, суд над последними с августа 1918 г. временно вершили чекисты; им же поручалось вести дела о взяточничестве и мародерстве продовольственников. На некоторых железнодорожных станциях расположились чекистские пропускные реквизиционные комиссии. Между тем и к данной ситуации ходоки приспосабливались. Так, синекурой сотрудников ведомства «железного Феликса» стал контроль за мешочниками на московских вокзалах, между тем «теневое» продовольствие продолжало широким потоком вливаться в столицу.100

211

Во второй половине 1918 г. Наркомпрод оказался не в состоянии консолидировать усилия узловых ведомств, организаций и создать своего рода «антимешочнический» фронт, хотя это и было важнейшей целью мероприятий, определенных в мае—июне 1918 г. Чрезвычайные полномочия реализовать хоть в сколько-нибудь полной мере не удалось. Каждое ведомство тянуло в свою сторону. Так, в декрете от 5 августа 1918г. Наркомпрод ограничивал перевозку пассажирами продуктов 20 фунтами, транспортировка муки и вовсе была под запретом; через несколько дней после этого руководители отдельных железных дорог особым приказом (возможно, демонстративно, в пику продовольственникам) разрешили мешочникам за особую плату «провоз продовольствия свыше 20 фунтов» (верхняя граница вообще не устанавливалась).101 В тех районах, где среди ходоков преобладали железнодорожники, охрана округов путей сообщения запрещала отрядам Наркомпрода осматривать багаж и даже выдворяла их со станций, располагая приказами своего непосредственного начальства о применении в случае необходимости против реквизиторов огнестрельного оружия. Кроме того, охранники железнодорожных станций, нередко облагавшие мешочников «данью», расценивали продовольственников как конкурентов и прогоняли их со своих территорий.102 Стоило обиженным ходокам начать жаловаться на злоупотребления сотрудников продкомитетов, как последние подвергались нападениям со стороны охранников и других работников ведомства путей сообщения. В частности, это происходило на станциях Дмит-риево и Новооскольское Курской губернии, отсюда реквизиторы были изгнаны железнодорожной администрацией при поддержке местной милиции. Когда же «заградовцы» приспособились останавливать эшелоны в пути, каждый раз задерживая железнодорожное движение на несколько часов, начальники охраны округов путей сообщения стали приказывать своим подчиненным выдворять продовольственников из так называемой полосы отчуждения.103 Отношения между подразделениями продовольственного и железнодорожного ведомств иначе как враждой не назовешь.

Распространение с середины 1918 г. общегосударственной практики реквизиций резко обострило взаимоотношения Наркомпрода и местных органов. Заинтересованные во ввозе продуктов продовольственные управы и Советы потребляющих губерний ставили палки в колеса присланным из «центра» реквизиционным отрядам Наркомпрода. Например, оповещали ходоков о местах расположения этих отрядов, попросту разгоняли реквизиторов. Перед многочисленными отрядами местных органов ставилась задача не допустить

212

вывоз провизии, на ввоз съестных припасов их командиры закрывали глаза. В докладе учетно-реквизиционного отдела Нижегородского губернского комиссариата по продовольствию от 1 июня 1918 г. читаем: «...продуктивность работы этих агентов и отрядов (реквизиционных. — А. Д.) при них должна измеряться не количеством реквизированных грузов, а уменьшением вывоза из данного района тех или иных грузов».104 Налицо антагонизм между «центром» и местами по вопросу о функциях «заградов».

Что касается военнослужащих, то и они не были настроены поддерживать продовольственников в деле искоренения мешочничества. Солдаты сплошь и рядом вставали на сторону ходоков в их конфликтах с властями.

Разнобой в действиях разных звеньев государственного аппарата выявлялся при определении наказаний для мешочников. Долгое время к мешочникам карательные структуры относились, можно сказать, эмоционально — как к «врагам народа», достойным самой худшей участи. Декретом 21 февраля 1918 г. была введена смертная казнь. На основании этого документа ВЧК получила право внесудебной расправы над «неприятельскими агентами, спекулянтами...». Показательно, что в этом перечне спекулянты (по сути дела те же мешочники) удостоились «почетного» второго места. Видимо, в то время вожди еще не очень-то представляли, каких размеров достигло мешочническое движение; растреливать всех его участников — означало расстрелять народ. А на местах информация о размахе нелегального снабжения была известна всем, поэтому члены губернских и уездных губпродкомов и Советов не отличались ригоризмом и не жаждали крови мешочников. В своих распоряжениях они ограничивались общими указаниями вроде «ликвидировать мешочничество», реже настаивали на полной конфискации провизии ходоков, еще реже добивались тюремного заключения для них.105

В верхах -постепенно осознавалась необходимость изменения меры наказания для ходоков. В июле 1918 г. Наркомат юстиции разработал проект декрета, в котором предусматривалось для «виновных в скупке, хранении, сбыте продуктов питания по ценам выше твердых... заключение на срок не ниже 5 лет с принудительными работами».106 Проект поступил на рассмотрение Совета народных комиссаров и, вероятно, под влиянием разных людей и ведомств дважды был подвергнут радикальным изменениям, из которых одно отвергало другое. В августе было опубликовано «Обращение Совета народных комиссаров ко всем трудящимся», в котором единственной мерой пресечения мешочничества называлась конфискация их груза, вес которого превышал 20 фунтов. Вскоре

213

после этого, в том же месяце появляется декрет «О спекуляции». Первым его пунктом предусматривалось: «Виновный в скупке, сбыте или хранении с целью сбыта продуктов питания, монополизированных республикой, подвергается наказанию не ниже лишения свободы на срок не менее 10 лет, соединенному с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества».107 В соответствии с этой директивой следовало посадить за решетку всех мешочников, что было нереально. При этом и право внесудебной расправы над мешочниками — вплоть до расстрела — не отменялось. Как видим, нереалистичность и, следовательно, неосуществимость наказаний для мешочников сочетались с ригоризмом при определении тяжести и размеров таких наказаний и усугублялись несогласованностью действий властей.

Проблема подчинения сотрудников разных ведомств и руководителей отдельных регионов продовольственному «центру» была основной при формировании диктатуры Наркомпрода и ее важной части — «антимешочнической» политики. В июле 1918 г. в разосланной по всем линиям железных дорог телеграмме за подписями наркомов А. Д. Цюрупы и В. И. Невского сотрудникам железнодорожных администраций и подразделений охраны строго приказывалось всевозможными средствами помогать продовольственникам в искоренении мешочничества.108 Подобные распоряжения регулярно рассылались на места. И вдруг в конце августа—начале сентября мешочничество легализовали в одностороннем порядке московские и петроградские региональные власти при молчаливом согласии В. И. Ленина. Обратим внимание на главное: периодически предпринимаемые попытки объединить усилия разных ведомств и губернских (и областных) вождей терпели крах. Выявлялся мифический характер диктатуры Наркомата продовольствия и А. Д. Цюрупы в сфере борьбы с нелегальным снабжением.

В мобилизации государственного аппарата для войны с «ходачеством» активно участвовало советское правительство. В сентябре Совнарком принимает соответствующее постановление, в соответствии с которым народные комиссариаты путей сообщения и по военным делам в части борьбы с нелегальным снабжением подчинялись ведомству А. Д. Цюрупы. Наркоматам поручалось оказывать постоянное и всемерное содействие и предоставлять вооруженную силу продовольственным работникам, действовавшим против мешочников. Их представители вошли в состав коллегий продорганов, занимали посты сотрудников созданных на всех крупных станциях комиссий по контролю за пассажирским багажом; красноармейцы были обязаны принимать участие в реквизи

214

ции перевозимой мешочниками провизии.109 Между тем и распоряжения самого правительства далеко не во всех случаях и не всеми ведомствами выполнялись. Руководителям Совнаркома приходилось вновь и вновь напоминать о необходимости строгого соблюдения предписаний. Так, в разосланных в октябре на места телеграммах за подписями уполномоченного СНК М. К. Владимирова и народного комиссара А. Д. Цюрупы в очередной раз было приказано железнодорожной агентуре и военным органам действовать совместно с заградительными отрядами.110

Наконец, в качестве серьезной силы «антимешочнической» кампании рассматривалась милиция, подчиненная Наркомату внутренних дел. Еще в середине 1918 г., в разгар войны с мешочниками милиционеров перевели на казарменное положение и заставили дать обязательство «вести борьбу с мешочниками и спекулянтами вплоть до расстрела виновных в необходимых случаях».111 Но из этого ничего не вышло. В разных районах возникли волнения милиционеров, отказывавшихся подчиниться инструкции и стрелять в народ. Наиболее крупное произошло на Александровском вокзале в Москве. Здесь подразделением красноармейцев был расстрелян отряд милиционеров, отказавшихся участвовать в рекви-зиционно-карательной акции. Довольно скоро практика использования милиционеров в качестве карателей и реквизиторов была прекращена. Вместо них использовали бойцов заградительных отрядов НКВД. Они не стеснялись репрессировать нелегальных снабженцев; на широкое участие их в реквизициях, в частности, указывал в 1918 г. нарком путей сообщения В. И. Невский.112

Как видим, большевистские вожди стремились сделать борьбу со своим конкурентом — мешочником важнейшим общегосударственным делом, мобилизовать для уничтожения «теневого» продовольственного снабжения все наличные силы гражданского и военного чиновничьего аппаратов. Однако с самого начала мешочников спасало отсутствие единства действий в работе разных государственных структур.

Система запретов свободного продовольственного снабжения сильно затрудняла торговлю. Своей цели она не достигала, но превращала торговлю в рискованное и опасное занятие.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА НА ДОРОГАХ

В истории борьбы с мешочничеством отчетливо воплотились те процессы, которые можно определить как возврат общества к изжившим себя традициям вековой давности.

215

Реквизициями занимался князь Игорь и — вспомним — сильно пострадал от возмущенных древлян. Во времена Анны Иоанновны «доимочный приказ» посылал в деревни взводы солдат для реквизиций домашнего скота и скарба; крестьяне, не соглашавшиеся добровольно отдавать свое добро, арестовывались, заковывались в кандалы, сажались в тюрьмы. Оказывалось, что расходы по осуществлению таких акций редко возмещались отнятым у селян имуществом.

Увлечение конфискациями имущества части граждан было присуще не одним российским руководителям. В 1918 г. германские власти предпринимали попытки наладить реквизиции продовольствия на территории Украины. К каким только средствам они ни прибегали: например, специально обученные собаки отыскивали спрятанный хлеб. Тем не менее немцев постигла неудача: вместо 49 млн пудов хлебных грузов (определенных по соглашению с украинским правительством) в Германию было отправлено лишь 3 млн.113

Большевистских вождей России ничему не научил негативный опыт предшествующих поколений и современников-иностранцев. В период гражданской войны 1918—начала 1920-х гг. реквизиционная деятельность разнообразных властных структур и сопротивление ей со стороны «мешочнического фронта» приобрели огромные размеры. Яростность и масштабность сопротивления мешочников были обусловлены объективной неизбежностью самоспасения народа. Ожесточенность нападок на деятелей нелегального снабжения со стороны революционной власти объясняется гипертрофированным усилением распределительной и карательной функций государства, компенсировавших слабость других его функций. Отнимать и делить — вот на что хватало силы у недавно пришедших к власти правителей.

По мере развертывания кампании борьбы против нелегального снабжения — как мы уже не раз убеждались — все чаще приходилось применять вооруженную силу. «Это наше последнее слово, за ним будет говорить сила», — ставил ультиматум еще в январе 1918 г. ходокам и их пособникам комиссар продовольствия Совнаркома Орловской губернии."4

Не могу согласиться с современным исследователем, выдвинувшим почему-то на первое место в ряду средств борьбы органов Совнаркома против мешочников «убеждение и разъяснение политики Советского правительства в продовольственном вопросе».'15 На деле велась настоящая война между мешочниками и агентами государства. В ряду методов ее ведения «убеждению и разъяснению» отводилось десятисте-пенное место. Примечательно, что это осознавалось многими дальновидными современниками. Они предупреждали, что

216

развертывание вооруженной борьбы с мешочниками и крестьянами станет «новой гражданской войной».116

Само государство оценивало взаимоотношения с мешочниками прежде всего как войну. И дело не столько в высказываниях вождей (они не раз приводились), сколько в практических мероприятиях власти — только они определяли место борьбы с мешочничеством в политике большевиков в 1918 г. Сопоставим следующие данные. С одной стороны, на востоке страны к осени 1918 г. едва удалось набрать войско в 20 тыс. человек для противостояния народной армии Самарского правительства, для ведения войны с Донской армией атамана Краснова наскребли всего 45 тыс. «штыков и сабель»; осенью 1918 г. 3-я советская армия численностью в 6—7 тыс. бойцов держала на востоке страны фронт в 920 верст. С другой стороны, в центральных губерниях создавались исключительно для противодействия мешочникам «сводные» заградительные отряды в 400, в 500, в 600 бойцов; на одной станции Челябинск располагался «заград» в 1000 человек, и еще ему придавались пулеметные расчеты. «Заградиловцы» были хорошо вооружены и оснащены, у них имелись пулеметы и тачанки.117 Ясно, что большевистское руководство отводило «мешочническому фронту» важнейшую роль.

Заградительные отряды представляли главную опасность для нелегального снабжения, и на них в первую очередь делали ставку продовольственные диктаторы. Функции «заградилок» (термин из гражданской войны), случалось, осуществляли отряды чекистов. Известно, когда целым полкам РККА поручалось решать только задачи борьбы с «контрабандой» мешочников. По относившемуся к 1918 г. рассказу про-довольственника Е. П. Еременко, в заградительные отряды набирались «лучшие красноармейцы»."8 О большой значимости фронта войны с ходоками говорит и такой факт: на нем использовали части, составленные из китайцев, венгров, представителей народов Прибалтики, которые считались элитными, опорой советских вооруженных сил.119

Прав был современник и вдумчивый исследователь описываемых событий А. Б. Халатов, назвавший работу по созданию и размещению заградительных отрядов «организацией второй части аппарата власти».120 Причем «заградител ьно-рек-визиционная» функция аппарата власти незаметно расширялась. Мы упоминали выше о сокрушительных поражениях, которые терпели продовольственные отряды во время своих походов во враждебные села. В газетах, на заседаниях продовольственных органов говорилось то о полном уничтожении «заграда» в 150 человек в Орловской губернии в июне 1918 г., то об убийстве крестьянами в том же месяце 130 продработ

217

ников в Вятской губернии, то о расстрелах работников продовольственных отделов местных Советов, то о боях «по всем правилам военной техники» между посылавшимися из центра отрядами и «контротрядами местных Советов» в Тамбовской губернии и т. п.121 В Орловской и Вологодской губерниях крестьяне на некотором отдалении от своих деревень устраивали окопы и проволочные заграждения. Столкнувшись с сопротивлением сельчан, власти посылали за хлебом в деревни красноармейские подразделения, латышских стрелков и броневые взводы — происходили форменные сражения. И каждый раз, когда предпринималась карательная экспедиция, лилась кровь, расходовались большие деньги, — и все из-за каких-то 2—4 тыс. пудов зерна, которые занимали 2—3 железнодорожных вагона и которые несколько сотен мешочников добывали путем товарообмена!122

Неудивительно, что «реквизиторы» стали панически бояться крестьян. На Втором съезде Северного областного продовольственного комитета заведующий продовольственным отделом этого комитета Э. К. Соколовский констатировал в своей речи: «Представители с мест говорят, что там (в деревнях. — А. Д.) при помощи реквизиционных отрядов добыть нельзя, хотя там имеются колоссальные запасы... Реквизиция приводит к озлоблению населения на местах. Озлобление там колоссальное».123

Политика изъятия хлеба у крестьян провалилась. Вот обобщающий факт, приведенный на том же Втором съезде Северного областного продовольственного комитета (июль 1918 г.). В Вятской губернии во второй половине мая—в июне 1918 г. в деревнях было реквизировано около 30 тыс. пудов хлеба. Этого достигли благодаря героическим усилиям со стороны 2400 вооруженных бойцов и командиров продовольственных отрядов, а также многочисленных городских рабочих-добровольцев. Многие из них погибли; одной ночью крестьяне напали на отряд в 140 человек и всех перебили. Поразительно, что мешочники без всех этих жертв вывозили из Вятского региона те же 30 тыс. пудов, но... ежедневно.124

Терпя поражения в «крестовом походе» во враждебные деревни, реквизиционные и продовольственные отряды начинали преобразовываться в заградительные. И происходило это независимо от первоначальных планов их командиров, ибо возвратиться домой без хлеба было нельзя. Показательно, что реквизиционно-заградительные отряды назывались продовольственными, и наоборот; четкого разграничения функций тех и других не существовало. 125

Вспомним, что с января по май 1918 г. в 15 раз выросли масштабы реквизиций на дорогах московского железнодо-

218

Продовольственный отряд в ходе реквизиции.

рожного узла. Не случайно на 4-й московской общегородской конференции фабзавкомов и профсоюзов признавалась решающая роль именно реквизиций в сохранении элементов государственной системы снабжения. Столичная продовольственная организация, объединившая и ряд губерний Московской области, была второй по значению в стране после Наркомпрода (пост продовольственного комиссара столицы занимал А. И. Рыков), и ее позиция не могла не влиять на выработку линии центрального ведомства. Эту позицию четко определил упоминавшийся член президиума организации М. Рыкунов, когда в июле предложил свернуть деятельность продовольственных отрядов в деревнях и ориентировать «реквизиторов» на изъятие провизии у мешочников на дорогах.126 Неиспользованных возможностей в этом отношении было предостаточно. По официальным данным, у ходоков отбиралось 5.3 % продуктов; у тех, которые отправлялись за хлебом семьями, с детьми и соответственно были менее мобильны, реквизировали 14.2 %.127

Очень многим сотрудникам так называемых продовольственных отрядов не грозило участие в походах в деревни, поскольку, согласно установке непосредственного руководства они ориентировались на изъятие съестных припасов на

219

Бойцы продотрядов, погибшие от рук крестьян. Петроградская губерния.

железных дорогах и вокзалах, на складах.128 Отечественный исследователь сельского хозяйства Г. С. Гордеев в 1925 г. так определил предназначение реквизиционных отрядов: «Уничтожить волну мешочничества, прекратить свободный вывоз хлеба и одновременно направить хлеб на государственные ссыпные пункты».129

Сами деятели Наркомпрода начиная с переломного мая 1918 г. стали требовать любой ценой усилить изъятие хлеба у мешочников. В разосланной тогда на места телеграмме НКП всем продовольственным отрядам был предоставлен карт-бланш. Требовалось отнимать у ходоков весь хлеб без всякой оплаты его стоимости, а в случае противодействия с их стороны — без колебаний применять оружие.130 Так осуществлялась эскалация войны против огромной части народа — мешочников.

Из текста телеграммы Орловского губернского комиссара продовольствия (от 22 июня) узнаем, что лишь 2 из 7 военно-реквизиционных отрядов «работают над проведением в жизнь декрета по реквизиции излишков хлеба в деревнях, остальные же борются с мешочниками».131 В Вятской губернии все продовольственные подразделения занимались ис

220

ключительно «выкачиванием» хлеба из мешков «ходоков». Вот выдержка из доклада (от 2 августа) представителя продовольственного отдела Московского совета в Вятской губернии Толмачева: «В начале своей деятельности реквизиционные отряды всю энергию направили на борьбу с мешочничеством». Там же Толмачев признал их поражение.132 Нелегальные снабженцы под давлением заградительных подразделений осваивали все более глухие хлебные районы и добывали провизию из «медвежьих углов», откуда вывезти ее никто, кроме них, не смог бы. Объективно в этом положительное значение «заградов».

В конце 1917—1918 г. при подборе бойцов и командиров заградительных частей преобладал анархический подход. Из кого только они ни набирались. В Рязани была сформирована «голодная гвардия» из гимназистов-старшеклассников. В Харьковской губернии функции «заградов» выполняли казачьи части. Руководители Орловской губернии старались формировать отряды «продовольственной милиции» исключительно из жителей голодного Брянского уезда, чтобы реквизиторы, можно сказать, «злее были».133

На первых порах «заграды» зачастую создавались Советами и продкомами, направлявшими комиссаров на железнодорожные станции и на речные пристани.134 Комиссары, исходя из своих возможностей, организовывали соответствующие заградительные подразделения, как правило, из частей местного гарнизона. Зарабатывали солдаты очень мало — в конце 1917 г. их заработок составлял едва-едва 100 р. в месяц, а для содержания семьи требовалось 300—400 р. К тому же широко распространились демобилизационные настроения. Поэтому основная часть солдат к службе относилась равнодушно и с мешочниками не собиралась воевать. Зато в большом количестве потребляла самогон, который в изобилии изготавливался в губерниях. Усердствовали при проведении реквизиций только воинские части, солдаты которых недавно призывались из голодных регионов; новобранцы — калужане, например, проявляли большую активность при изъятии хлеба у тамбовских крестьян. Но таких частей не могло быть много, поскольку очередной призыв на военную службу завершился провалом.135

На рубеже 1917—1918 гг. ведущие ведомства взялись за комплектование заградительно-реквизиционных частей. Первыми к организации соответствующих подразделений из «революционных добровольцев» и оказавшихся не у дел красногвардейцев приступили руководители продовольственного и железнодорожного ведомств, а также председатель Чрезвычайной комиссии по продовольствию Л. Д. Троц

221

кий. В разосланной в начале января телеграмме за подписями А. Шлихтера и В. Невского содержался строгий приказ создавать указанные отряды, в том числе и для борьбы с мешочничеством.136 Повсеместно вывешивались для всеобщего обозрения на стенах продовольственных учреждений, железнодорожных станций, в вагонах тексты распоряжений, предписывающих незамедлительно конфисковывать товары у ходоков.137

Одной из особенностей периода конца 1917—1918 г. (и прежде всего первых послеоктябрьских месяцев) был необычайно широкий круг организаторов «заградов». Например, Харьковский губпродком в декабре 1917 г. принял решение «реквизировать закупаемый ходоками хлеб, опираясь на реальную силу в лице военных и революционных организаций».138 Группы красногвардейцев нередко самовольно брали на себя функции реквизиторов. Десятки разнородных государственных и общественных учреждений создавали свои отряды. Каждый районный Совет в городах, каждый сельский местный Совет создавал свой отряд специально для изъятия продуктов у ходоков.139 Петроградскими профсоюзами, например, летом 1918 г. было создано 189 подобных подразделений из 7200 членов. Состоявшаяся в июле 4-я Московская общегородская конференция фабзавкомов обратилась «ко всем организациям рабочих и крестьян» с призывом активизировать все формы участия в борьбе с мешочничеством; после этого контрольно-продовольственная комиссия Московского совета профсоюзов была переименована в Военно-продовольственное бюро, которое стало организовывать реквизиционные подразделения.140 Реквизициями мешочнических грузов занимались и комиссии по борьбе со спекуляцией и мешочничеством революционных комитетов. Из-за всего этого организационного хаоса информацией хотя бы о приблизительной общей численности продовольственно-реквизиционных частей никто в стране не располагал; неясно даже было, сколько их находилось в непосредственном подчинении Наркомпрода.'41

В первые послеоктябрьские месяцы отряды размещались по «пожарному» принципу. Их бросали в те населенные пункты, в которых обнаруживался наплыв мешочников. И перебрасывали в другие после выполнения задачи или после поражений в столкновениях с мешочниками. Лишь на нескольких станциях «заграды» располагались постоянно; их так и называли «постоянные отряды» в отличие от «летучих». Имеются в виду прежде всего перевалочные базы ходоков — станции Графская (Воронежская губ.), Раевка (Уфимская), станция Челябинск и т. д. Периодические издания часто

222

упоминали о них в связи со столкновениями продовольственников с мешочниками.142

На первых порах заградительные части были малочисленными и разношерстными по составу. При их создании каждые ведомство и региональный орган действовали на свой лад. Показательно, что у организаторов язык не поворачивался назвать их военными отрядами или подразделениями. Например, на состоявшемся в начале января 1918 г. в Омске Чрезвычайном продовольственно-экономическом съезде говорили о «силовых заставах» и «летучих отрядах». Для осуществления обысков и реквизиций создавались отряды «продовольственной милиции». Упоминались «таможни»; в частности, и потому что там осматривались и реквизировались привозимые из Маньчжурии «импортные» товары.143 Троцкий и Сталин независимо друг от друга называли созданные ими «заграды» «кордонами» или «караулами». Самый выразительный термин употребляли на Ставрополье — «партизанские отряды». Язык революционной эпохи точно отразил существо процесса: хозяевами на ставропольских железнодорожных станциях были мешочники, поэтому советские «партизаны» появлялись в неожиданных местах, захватывали продовольствие и уносили ноги.144

В первые месяцы никакой системы в организации работы заградительных подразделений не существовало. Взаимоотношения с мешочниками «заградители» и действовавшие заодно с ними местные государственные работники налаживали, исходя преимущественно из своих личных убеждений и моральных качеств. Следует подчеркнуть, что в очень многих случаях идейный потенциал правящей партии не распространялся на так называемых низовых продработни-ков. Среди них находились сочувствующие ходокам. Показательно, что в документах губернских продовольственных комитетов нередко содержалось требование прекратить «жалеть» мешочников.145 Случалось, сотрудники «продовольственной милиции», вместо того чтобы конфисковывать ме-шочнические продукты, вели их учет и направляли материалы в продовольственные органы по месту жительства; намечалось лишать ходоков соответствующего количества пищи при распределении по карточкам (это означало, что мешочников просто отпускали на все четыре стороны).146 Все подобные факты стали проявлением воли и инициативы местных органов и их «заградов».

На протяжении 1918 г., а также и в 1919 г. предпринимаются попытки образовать унифицированную систему организации продовольственных и заградительных отрядов, направляемую из одного центра, и усовершенствовать ее. С середины

223

1918 г. стала создаваться Продовольственная армия (говорили еще: Реквизармия). Она состояла из добровольцев-рабочих, которым сохраняли прежнюю зарплату и разрешали привозить из деревень продовольствие для своих семей; в нее также входили особые воинские подразделения, служба в которых приравнивалась к службе в армии. Военным руководителем и главным комиссаром этого формирования стал Г. М. Зусманович. Подчинявшиеся ему части называли не иначе как «отрядами Зусмановича».147

В одну только Продармию в июне—декабре 1918 г. набрали не менее 53 тыс. человек. В утвержденном 5 августа СНК РСФСР Положении о реквизиционно-продовольственных отрядах перед ними ставилась задача: борьба с мешочничеством посредством осмотра транспортных средств, багажа пассажиров и реквизиции продовольствия, превышающего норму в 20 фунтов (мука или зерно отнимались полностью).148

Отряды отличала серьезная огневая мощь. Им придавалось по 2—4 пулемета, иногда установленных на тачанках. Каждый отряд представлял собой формирование от нескольких десятков до нескольких сотен бойцов. Осенью 1918 г. отряды стали сводиться в крупные соединения. Например, против крестьян и мешочников действовали в Курской губернии Курский реквизиционно-продовольственный полк, в Тамбовской — 2-я продовольственная дивизия.149 Разумеется, эти крупные боевые единицы в полном составе против мешочников никогда не применялись, а действовали поотрядно. Плохо организованное сопротивление мешочников реквизициям носило характер очаговый, кратковременный.

Можно сказать, ходоки придерживались повстанческой тактики и были вездесущи. Поэтому и заградительные подразделения использовали самые разные средства. Наряду с пехотными частями в них входили и кавалерийские; конные патрули предназначались для перехвата ходоков по ночам на проселочных дорогах. Существовали команды конных разведчиков, связистов. Заградительные формирования, расположенные на речных пристанях, имели в своем распоряжении пароходы.150

Между тем дело создания заградительных формирований обстояло гладко лишь на бумаге. Военно-организационный механизм полков, бригад и дивизий только начинал складываться. Входившие в их состав отряды подчинялись своему центру номинально. Так, к осени 1918 г. крупные «заграды» располагались в 21 населенном пункте Самарской губернии, в 10 — Воронежской и т. д. Однако каждый из них действовал сам по себе. На подкрепление рассчитывать не приходилось, поэтому с мешочническими эшелонами зачастую просто не

224

связывались и беспрепятственно пропускали их в центральные и северные районы.151

Исполнительская вертикаль во взаимоотношениях отрядов и руководителей продовольственного дела отсутствовала. Нередко «заградовцы» действовали сами по себе. Например, вятские власти и деятели Наркомпрода в мае—июне были чрезвычайно обеспокоены мешочническим бумом в Мал-мыжском уезде. Протоколы их совместных заседаний отразили процесс создания и отправки в Малмыж крупной заградительной части. Вместе с тем, как следует из отчета Вятского губпродкома, на место она не прибыла.152 Скорее всего, командир и бойцы самовольно отвлеклись на решение какой-то другой задачи. Ситуация типичная в условиях господства анархии и партизанщины.

В 1918 г. и даже в ряде случаев в 1919 г. реквизиционные кампании проводились всеми, кто считал себя каким-либо начальником, — вне зависимости от компетенции, ранга или ведомственной подчиненности. В частности, рыбинские милиционеры во главе с их начальником Соколовым проводили самовольные реквизиции в поездах. Большая часть изъятых товаров ими присваивалась. «Самая реквизиция производилась не столько для пользы Республики, сколько для своих личных расчетов», — писал по этому поводу заведующий транспортным отделом рыбинского отделения ВЧК Рудаков.153 Подобных фактов можно привести сколько угодно.

Возможности для произвола со стороны членов всевозможных реквизиционных отрядов были безграничными. Реквизиции на первых порах проводились без соответствующих учета, описи и при этом неизвестными (т. е. не предъявлявшими своих документов) лицами.154 На протяжении 1918 г. советское правительство пыталось выработать некие — формального характера — методы контроля за деятельностью отрядов. Продармейцам велено было носить нагрудные знаки с номером отряда. На железнодорожных станциях стали вывешивать специальные «Ящики для жалоб на действия заградительных отрядов». Жалобы предлагалось направлять по адресу: Москва, Чудовский переулок, дом 2; там располагался стол жалоб Наркомпрода. Впрочем, ящики пустовали, ибо анонимные послания в столице не рассматривали, а ставить подписи под жалобами мешочники опасались — их привлекли бы к ответственности за спекуляцию. К тому же в особом разъяснении Управления продовольственной армии содержалось предупреждение: «виновные в клевете на действия заградительных отрядов будут привлекаться к законной ответственности». У командиров «заградов» имелись жалобные книги, но мешочникам их, разумеется, не выдавали.155 Как

225

8 А. Ю. Давыдов

видим, эффективный контроль снизу за действиями реквизиторов отсутствовал и процесс разложения их рядов стал необратимым.

Мы вплотную подошли к определению некоторых признаков социального облика «заградовцев» — главных врагов мешочников. В «нижнем» эшелоне борьбы за хлеб в отличие от «верхнего» и «среднего» революционного фанатизма не наблюдалось. Кадровый потенциал правящей партии был узок и при подборе «низовых продработников» об «идейности» приходилось забывать. Думается, царившая в заградотрядах бесконтрольность привлекала в них людей с определенным складом характера. Гражданам, пытавшимся реализовать себя во власти, большевики предложили работу, связанную с особыми полномочиями. Кроме того, она стала неплохо оплачиваться, давала возможность жить «на подножном корму» за счет мешочников; бойцы уже упоминавшихся реквизиционных «партизанских отрядов» на Ставрополье официально получали зарплату в размере стоимости провизии (по твердым ценам), отнятой у мешочников. Изъятие продуктов у полуголодных бедняков (как правило, реквизиций не удавалось избежать именно мелким мешочникам-потребителям) требовало особых черт характера — душевной черствости, даже жестокости, равнодушия к людским страданиям. А поскольку отнятая у ходоков провизия еще и расхищалась в огромных количествах — выше мы в этом убедились, — то можно упрекнуть в непорядочности представителей немалой части «заградовцев».

Профессор Гарвардского университета (США) В. Н. Бровкин так описывает моральное состояние участников «русской смуты»: «Для всех них война являлась неким карнавалом (праздником плоти) — хватай, грабь, скачи, пей, — все дозво-лено».156 Эта характеристика в большой мере относится к бойцам и командирам бесчисленных заградительных отрядов и объясняет широкое распространение злоупотреблений в их среде.

Большевистские вожди полагали, что гарантией чистоты рядов «заградовцев» станет их «классовая непорочность». В середине 1918 г. была издана «Инструкция главного комиссара и военного руководителя по формированию и укомплектованию Продовольственно-реквизиционной армии». В ней говорилось: «В ряды означенной армии принимаются рабочие, беднейшие крестьяне, стоящие на платформе признания Советской власти... При вступлении добровольцы дают обязательную подписку в честном, беспрекословном и добросовестном исполнении ими всех обязанностей службы».'"Однако жесткий классовый отбор реквизиторов не способствовал преодолению масштабных злоупотреблений.

226

Власти вынуждены были подбирать кадры для реквизиционных отрядов в условиях общественного осуждения реквизиций. Отвращение к захвату чужого добра является важнейшей ценностной ориентацией человека. Простые россияне, как правило, изъятие продуктов у ходоков отвергали, считали его ненормальным явлением и определяли одним словом: «грабиловка».158 Рабочие видели в борьбе с мешочниками разновидность «гражданской войны». Работницы, лишенные возможности кормить семьи, обнаруживали причину многих бед в реквизициях, в запретах торговли и роптали: «Зачем советская власть запрещает свободу торговли... благодаря этому с рынка все исчезает».159 Мы не раз убеждались, что подавляющее большинство населения решительно осуждало большевистские методы борьбы с нелегальным снабжением и, наоборот, сочувствовало мешочникам. Приведу еще одно выразительное свидетельство руководителя Наркомата путей сообщения В. И. Невского: «Население думает, что мешочники делают благодеяние».160 Даже среди просоветски настроенных крестьян распространялись слухи о том, что «заградительные отряды собраны буржуями».161 Известно немало случаев, когда жители выходили навстречу «заградам» и добивались освобождения арестованных мешочников-спекулянтов. К «заградовцам» испытывали такую неприязнь, что готовы были рисковать жизнью ради спасения их жертв.162

Власти собрались пополнять заградительные формирования фронтовиками. Но и тут произошла осечка. Авторитетное свидетельство находим в письме И. В. Сталина, посланном из Царицына 4 августа 1918 г. на имя Ленина, Троцкого, Цюрупы. Будущий вождь с горечью писал о «повороте фронтовика, справного мужика против советской власти»; это выразилось в том, что «он ненавидит всей душой хлебную монополию, реквизиции, твердые цены, борьбу с мешочничеством».163

В итоге организаторы продовольственного дела столкнулись с большими проблемами при вербовке бойцов реквизиционных отрядов. Так, агитаторы-организаторы, отвечавшие за набор членов продотрядов на текстильных предприятиях Замоскворечья, в своих отчетах единодушно обращали внимание на нежелание заводчан участвовать в реквизициях хлеба у мешочников, «среди которых есть и рабочие, везущие хлеб голодной семье».164 Рабочие Путиловского завода на своем собрании 6 августа 1918 г. приняли такую резолюцию: «Мы требуем немедленного разоружения всех вооруженных банд (т. е. «заградов». — А. Д.), поселившихся на железных дорогах, прикрывающихся флагом Красной Армии, производящих разгромы и расстрелы рабочих и крестьян».165 В таких услови-

227

ях всеобщего осуждения репрессий против мешочничества и формировались отряды его ликвидаторов.

Итак, в большинстве случаев порядочные и совестливые люди протестовали против реквизиций и уж во всяком случае отказывались участвовать в них. Поэтому приходилось принимать в «заграды» в том числе и тех, кто на укоры совести не очень-то обращал внимание. Вот что заявил в июле 1918 г. член Воронежского губпродкома Смирнов: «Состав реквизиционных отрядов действительно ужасный». В августе агент Северной областной продовольственной управы Гольман писал, что «отряды бездеятельны, недисциплинированны и много распускаются», а их работу даже считал «чрезвычайно вредной делу реквизиции». «Известия ВЦИК» 31декабря 1918 г., обобщая многочисленные факты, констатировали: «Подавляющее большинство этих отрядов состояло из самого неблагонадежного и темного элемента». Имелись в виду «разные головотяпы, лодыри, укрыванцы, авантюристы, а то и просто жулики».166 Особо подчеркнем, что здесь ведется речь о тенденции. Конечно, среди «заградовцев» встречались люди порядочные. Между тем очень и очень многие, может быть большинство, действовали далекими от справедливости методами.

Наконец вот к какому обобщающему выводу пришли сотрудники РКИ, проводившие на протяжении двух месяцев в конце 1918—начале 1919 г. комплексное обследование деятельности заградподразделений: «Качественный состав отрядов оставляет желать лучшего».167 Ссориться с деятелями продовольственного ведомства руководители РКИ не желали, поэтому использовали в отчете дипломатическую формулировку.

Разговоры о злоупотреблениях заградительных отрядов (а также советских служащих) в отношении мешочников стали в годы гражданской войны притчей во языцех. Сам исполняющий обязанности наркома продовольствия Брюханов признавался в конце 1918 г. в том, что жалобы на действия заградотрядов бесконечны. Источники сообщают о мародерстве и пьянстве рядовых бойцов, о бегстве командиров с общественными деньгами; упоминают часто о взяточничестве тех и других.168 С выразительным высказыванием выступил секретарь Совнархоза Северного района А. Кактынь: «Бесконечные заградительные отряды реквизируют там, где не нужно и что не нужно, и тем только раздражают население ... чтобы самим же за счет рядовых пассажиров напитаться».169 При этом, по официальным данным Второго съезда советов народного хозяйства Северного района (февраль 1919 г.), мешочники-профессионалы не страдали от реквизиций, поскольку они на взятки не скупились.

228

Злоупотребления совершались при бесконтрольности со стороны начальников. Примечательно, что при изобилии сообщений о преступлениях данные о наказаниях можно пересчитать на пальцах одной руки. Да и то эти данные носят специфический характер. Источник сообщает в августе 1918 г.: «Преступник (в данном случае — начальник реквизиционного отряда тульской станции Жданка. — А. Д.) предается суду. Если представленные ему обвинения подтвердятся, ему грозит расстрел».170 Нами не обнаружено фактов, свидетельствующих о наказании виновных деятелей заградительных отрядов, хотя распространение сведений об этом было бы на руку властям.

В 1918 г. обыски и реквизиции на железной дороге проводились каждый раз в течение нескольких часов и на все это время задерживалось движение на том или ином участке. Не очень-то обращалось внимание на Положение СНК от 5 августа 1918 г. «О заградительных реквизиционно-продовольст-венных отрядах», в котором запрещалось более одного часа задерживать поезда и пароходы. Некоторые железнодорожные эшелоны подвергались обыскам на каждой остановке. Движение в итоге оказывалось дестабилизированным. Реквизиции по форме нередко напоминали грабеж. По данным Наркомпрода, сплошь и рядом реквизиционные подразделения (в первую очередь образованные местными органами) отнимали у мешочников все, что у них было. Пользуясь вседозволенностью, продармейцы конфисковывали не только продукты, но и мануфактуру, гимнастерки, сапоги, брюки; их мешочники везли для обмена на хлеб в хлебородные губернии.171 Если при предшествующем, Временном правительстве мешочники, как правило, получали частичную компенсацию за изъятый у них товар (по твердым ценам), то в Положении СНК от 7 августа 1918 г. об этом даже не упоминается.

В условиях шаткого и неустойчивого существования потеря одного пуда продовольствия или товаров была для среднего россиянина катастрофой. «Небольшими группами мешочники спешат на станцию по шпалам... Мешков уже гораздо меньше», — рассказывал летом 1918 г. корреспондент «Известий Наркомпрода» о последствиях ночного обыска эшелона, остановленного у ст. Ефремов (Тульской губ.).172 Обида на советскую власть сплачивала нелегальных снабженцев. В процессе упорного противостояния государственным органам мешочники были абсолютно уверены в своей правоте. По свидетельству этого же корреспондента опытные, побывавшие в походах за хлебом по нескольку раз нелегальные снабженцы «остаются спокойными».173 Они не сомневались в своих силах. Все это содействовало их организованности.

229

В 1918 г. мешочниками была доведена до совершенства своеобразная методика борьбы с «заградовцами». Общий язык с ними мешочникам нередко удавалось найти посредством взяток. Однако в ряде случаев только ими дело не ограничивалось. Использовались те средства, которые можно назвать ухищрениями. Изготавливались сундуки, ящики, чемоданы с двойными стенками; набивались мукой тюфяки; емкости с зерном подвешивались под вагонами на тормозах; полупудовые мешки особой формы заворачивались вместо грудных детей в пеленки и одеяльца. Хлеб перевозился в угольных вагонах, зарывался в предназначенное для кавалерийских лошадей сено, его помещали в самых неожиданных местах вроде гробов. Только в одежде мешочники перетаскивали по 1 пуду продуктов; отсюда — мешки-карманы чуть ли не в метр длиной, огромных размеров брюки-галифе и т. д.

Нелегальные снабженцы старались любой ценой затруднить работу проверяющих. Они затягивали время. К тому же создавали толчею у входов в вагоны, не позволяя «заградов-цам» проникнуть внутрь. Нередко после 2—3-часовых усилий, имевших результатом осмотр лишь малой части вагонов, командир заградительного отряда, махнув рукой, отправлял поезд по назначению. Столкнувшись с угрозами и ухищрениями со стороны вольных добытчиков хлеба, «умиротворенная» взятками, большая часть «заградов» попустительствовала ходокам. Все это объясняет, почему многочисленные и хорошо вооруженные воинские соединения сплошь и рядом оказывались не в состоянии провести простую реквизицию товаров. В частности, по относившемуся к июню 1918 г. сообщению Тульского комиссариата продовольствия, крупный, численностью в 500 человек отряд под командованием Па-нюшкина не выполнял свои функции, так как бойцы и командиры «неохотно идут на реквизицию хлеба».174 О мелких же формированиях и говорить не приходилось, они очень часто сохраняли лояльность и нейтралитет по отношению к мешочникам.

Теперь мы подошли к теме вооруженного противостояния коллективов нелегальных снабженцев и сотрудников реквизиционных подразделений. Особенностью «антиме-шочнической» политики при советской власти было широкое использование вооруженной силы. Можно говорить о своеобразной эскалации (с некоторыми передышками) насилия. При Временном правительстве, как правило, огнестрельное оружие против мешочников не применялось. «Заградительные» функции воинских команд ограничивались тем, что солдаты стояли в оцеплении и угрожали оружием. Правда, однажды при Временном правительстве в сентябре

230

1917 г. по мешочникам был открыт огонь из винтовок. Да и то стреляли не бойцы заградительного кордона, а возмущенные оскорблениями со стороны мешочников члены Песчанокопского волостного продовольственного комитета в Царицынской губернии.175

При большевиках вооруженные стычки коллективов ходоков с заградительными формированиями переставали быть редкостью. На это обстоятельство обращал внимание в феврале 1918 г. Л. Д. Троцкий в своем приказе «Борьба с мешочниками». Кроме того, в документах местных органов содержатся сведения о настоящих кровопролитных боях между мешочниками и «заградовцами».176 Например, Козмодемьян-ский уездный продовольственный комитет докладывал летом

1918 г.: «Внутри уезда мешочники делают набеги на деревни, с оружием в руках противостоят властям». Следствием осознания руководителями силы мешочнического вооруженного сопротивления стало увеличение численности бойцов каждого «заграда» до 100 и более человек, придание им пулеметов. Участвовавшие в реквизициях бойцы пулеметных расчетов то и дело открывали огонь — на станциях Поныри (в Орловской губ.), Графской (в Воронежской), Шихраны и Красная Горка (в Казанской), на Челябинском железнодорожном узле и во многих других местах. Можно сказать, пулемет стал атрибутом и символом заградительно-реквизиционных мероприятий. Редкий день он не был в деле. Вот, например, самый «мягкий» способ его использования: в начале 1918 г. на ст. Графской (в Воронежской губ.) рядом с путями был установлен пулемет, который при обычной несговорчивости мешочников выпускал поверх вагонов очередные ленты патронов, после чего на платформу начинали вываливаться мешки и кули с хлебом и их обступали ругавшиеся последними словами ходоки. Тут в «атаку» бросались десятки бойцов заградительного отряда, которые окружали и брали на мушку мешочников. Начиналось изъятие провизии. Слышались плач, клятвы, упрашивания. По свидетельствам очевидцев, подобные картины, оставлявшие тягостные воспоминания, им приходилось видеть в разных районах России.177

Все реже «заградам» удавалось одной демонстрацией огневой мощи парализовать волю мешочников к сопротивлению. Еще в декабре 1917 г. на линии Ялуторовск—Ишим Транссибирской магистрали отрядами Краевого совета производились расстрелы ходоков. В январе 1918 г. газета «Русские ведомости» писала, что мешочники «едут с опасностью для жизни в пути и с опасностью от обстрела красногвардейцами на месте и при возвращении».178 На той же ст. Графской пулеметы открывали огонь и поверх теплушек, и прямо по

231

ним. В Можайском уезде Московской губернии в августе 1918 г. при производстве очередной реквизиции от пулеметного огня погибло 10 пассажиров.179 Действие, как известно, вызывает противодействие. В ответ мешочники — об этом уже упоминалось — нередко сами обзаводились пулеметами. Хотя заградительные отряды предпочитали не связываться с группами хорошо вооруженных добытчиков хлеба, однако любому правилу присущи исключения. Поэтому и война на дорогах приобретала различные формы; в том числе форму ожесточенной вооруженной борьбы нелегальных снабженцев с теми заградительными отрядами, личный состав которых не поддавался на угрозы и взятки.

По моим наблюдениям, среди неподкупных «заградовцев» был особенно велик процент «интернационалистов», т. е. жителей Прибалтики (их всех называли латышами), финнов, венгров, китайцев и т. д. Наиболее труднопреодолимые для мешочников участки (например, на российско-украинской границе, а именно на станциях Зерново и Желобовка) охраняли интернационалисты. В Сибири заградительные подразделения нередко состояли из венгерских интернационалистов. О самом успешном и хвалимом властями отряде — сталинском, действовавшем в Камышине на Волге, в июле 1918 г. газеты сообщали, что он состоял «из ста латышей и двух пароходов».180 Английский шпион Сидней Рейли называл «интернационалистов» иностранными наемниками, а Я. М. Свердлов — революционным авангардом.181 В любом случае их труд хорошо оплачивался, а судьба в обстановке изоляции от коренного населения целиком зависела от отношений с властями. С этими врагами профессиональным мешочникам мирно договориться не удавалось.

«Заградовцы» встретили серьезного противника, ибо ме-шочническую оборону организовали прошедшие военную выучку и понюхавшие пороху бывшие солдаты и матросы. Сошлюсь на недавно опубликованный документ. Анонимный «солдат, приехавший с фронта», пишет Ленину: «На Вас все сильно ропщут за приказ о запрещении ввоза муки». Фронтовик уверен, что таким, как он, не остается ничего, кроме как «просто с винтовками в руках отнимать муку и хлеб»182 у властей и у заградотрядов. Почти все мешочники-профессионалы имели при себе огнестрельное оружие. Не случайно в обращениях органов власти содержались требования одновременно изымать у ходоков и хлеб, и оружие. «Все вооружены», — сообщалось в газете «Северная область» 12 июня 1918 г. о нелегальных снабженцах Волжского бассейна.

Местами боев мешочников с «заградителями» становились в первую очередь многочисленные станции большинства же

232

лезных дорог. В январе 1918 г., после того как Западносибирский краевой совет решил искоренить «ходачество», перестрелки то и дело вспыхивали на станциях Транссибирской магистрали. В первые месяцы 1918 г. фиксировалось много столкновений на Юго-Восточной железной дороге, которая в то время стала объектом особой опеки со стороны продовольственного диктатора Л. Д. Троцкого. В марте мешочники и «заградовцы» неоднократно применяли друг против друга оружие на ст. Грязи Воронежской губернии, в апреле — на ст. Змиевка Орловской губернии.183

На протяжении всего 1918 г. в сообщениях о вооруженных столкновениях мешочников с их врагами нередко упоминается Курская железная дорога. Здесь мешочники шли в бой на станциях Становой Колодезь, Мармыжи, Охочевка; летом-осенью вооруженные инциденты нередко происходили в Дмитриевском уезде, в котором продовольственным делом стал заправлять непримиримый к любым проявлениям мешочничества комиссар Головенкин. Кроме того, гремели выстрелы, взрывались бомбы в Уфимской губернии — в Беле-беевском уезде на ст. Шатерниково, в Стерлитамакском уезде в селе Карамалы. При этом мешочники начали выступать против заградительных отрядов единым фронтом с крестьянами, возмущенными запретом свободно продавать выращенную ими продукцию.184

Летом 1918 г. сражение развернулось в Тамбове. Уполномоченный Наркомпрода получил сведения о приближении к городу эшелона с мешочниками, хорошо вооруженными, в том числе имевшими пулеметы. В Тамбов было стянуто несколько отрядов. Однако, по словам уполномоченного, «все заградительные и реквизиционные отряды были разбиты».185 В тот раз пулеметы мешочников решили исход дела.

Определяются настоящие «фронты», где регулярно происходили схватки между мешочниками и «заградовцами». Можно сказать, здесь велись боевые действия. Их последствия бросались в глаза каждому. Пулями и осколками то и дело повреждались станционное имущество, водоснабжающая система, вагоны. Линия таких внутренних «фронтов» проходила, в частности, по территории станций Становой колодезь в Курской губернии, Давыдовка и Графская — в Воронежской. События здесь развивались с переменным успехом. В Давыдовке, например, у мешочников в среднем отбиралось до 1 ООО пудов хлеба в день, которые в основном пропадали где-то на складах или расхищались.186 Во многих случаях ходокам удавалось провезти провизию через станцию, запугав своей многочисленностью и угрозами заградотряд или одержав по

233

беду в перестрелках. Мешочники в 1918 г. то выигрывали, то проигрывали.

Схватки мешочников с «заградовцами» носили острый и динамичный характер. Интересное описание типичной картины обнаруживаем в казанской газете «Знамя революции» от 2 июля 1918 г. На ст. Кукмор ходоки закупили около тысячи пудов хлеба. Их целью был вывоз продуктов за пределы Казанской губернии, что особенно возмутило местные власти. На станцию прибыло реквизиционное подразделение, составленное из дружинников фабзавкомов и милиционеров. В ответ на требование отдать муку мешочники ответили отказом. Тогда милиционеры и дружинники, выстроившись цепью, с криками «Ура!» и выстрелами из винтовок стали штурмовать поезд. В ответ мешочники из вагонов и из-под них открыли стрельбу. Нападавшие, понеся потери, отступили.187

Особое место в планах мешочников занимала российско-украинская граница. Всем им, а значит большинству населения страны, было хорошо известно название двух расположенных на ней узловых железнодорожных станций — Зерново и Желобовка. Через них пролегал путь из Москвы, Калуги, Курска и Орла в богатые хлебом малороссийские районы. В 1918 г. здесь стоял 5-й Курский отдельный советский полк, которому поручили «борьбу с контрабандой, провозимой через демаркационную линию». Военком полка Попов отмечал, что «многое из отбираемого у спекулянтов попадало в карманы некоторых красноармейцев».188 Потерпевшие же рассказывали о неприкрытом и наглом грабеже. По словам писателя В. Шкловского, солдаты выводили группы мешочников со станции в поле; здесь обыскивали и отнимали часть денег и товаров; затем проводили мешочников к контролируемой немецкими войсками территории; часовым заявляли, что сопровождаемые «осмотрены».189 В итоге мешочники оказывались на другой стороне, в деревне Коренево.

Сделаем небольшое отступление. В январе 1999 г. телевизионная информационная программа «Время» продемонстрировала такой сюжет: на новой государственной российско-украинской границе, на ст. Зерново установлен таможенный пост. Жители беспрепятственно переезжают из страны в страну по полю, минуя этот пост. История повторяется: сначала она приобретает форму трагедии, потом — фарса. Зато в 1990-е гг. не наблюдалось ничего похожего на всенародную войну. В этом смысле фарс предпочтительней трагедии.

В 1918 г. на российско-украинской границе было относительно спокойно, по крайней мере кровь не лилась. Ситуация

234

в Зерново и Желобовке, изменилась с начала 1919 г., когда советская власть пришла на Украину и было принято постановление Совнаркома Украины о запрещении вывоза продовольствия «отдельными организациями и лицами».190 На станциях были расположены крупные заградительные отряды латышских интернационалистов. Они не желали ни о чем договариваться с мешочниками и не пропускали их. Вместе с тем каждый прибывавший поезд привозил не менее тысячи ходоков. Многие пытались закупать провизию в окрестных селах и сильно подняли там цены на съестные припасы. Зато все знали, что южнее, за этими станциями цены начнут падать с каждой верстой. Вольные добытчики хлеба рассеивались в окрестностях, выжидали, накапливались в большом количестве и однажды нападали на заградотряды. После кровавых схваток, оставляя убитых и раненых, они, как правило, прорывались в хлебные районы.191

Отдельный сюжет — использование нелегальными снабженцами для расправ с с «заградовцами» красноармейцев. Последние — сами вчерашние мешочники — никак не могли смириться с ролью сторонних наблюдателей при виде того, как орудуют заградительные отряды. Чувства злобы и ненависти по отношению к большевистским продовольственни-кам заставляли их вставать на сторону ходоков. Вот как разворачивались события. В начале 1918 г. в Брянске мешочники, задержанные «заградом», направили делегатов в казармы, вывели солдат на улицу и те разогнали их обидчиков; после этого солдаты помогли ходокам погрузиться с мешками в вагоны и дали провожатых для охраны. Примерно в то же время солдаты 3-го Кексгольмского полка под командованием Жукова, следуя эшелоном через знаменитую ст. Графская, вступились за мешочников и разоружили реквизиционную боевую дружину. А сформированный в Петрограде и направленный в Саратовскую губернию заградительный отряд под командованием Т. И. Пошлина подвергался разгрому в 1918 г. дважды: первый раз — со стороны матросов, второй — кавалеристов. 192

Весной того же года отряд в 1000 матросов, направлявшийся по железной дороге из Петрограда в Казань, на ст. Мухто-лово Нижегородской губернии по просьбе ходоков окружил большой заградительный отряд. Показательно, что мешочники ехали в одном эшелоне с матросами. Мешочники и их бывшие коллеги (т. е. военнослужащие) действовали единодушно и трудно сказать, кто больше отличился в разгроме «заграда». Хотя продовольственники всю вину свалили на матросов, ибо потерпеть поражение от мешочников было уж вовсе обидно. «Многих сильно побили и обезоружили. После

235

этого инцидента большинство солдат указанного (заградительного. — А. Д.) отряда при ст. Мухтолово отказались продолжать службу, осталось всего человек 15», — сообщается в докладе учетно- реквизиционного отдела при Нижегородском губернском комиссариате по продовольствию.193

В середине мая мешочники и красноармейцы разогнали заградотряд на станции Венев Рязано-Уральской железной дороги, 10 июля то же произошло на станции Алатырь.94 Перечень подобных фактов можно продолжить. Прав современный исследователь С. А. Павлюченков, обративший внимание на хронический характер стычек красноармейцев (добавим, и матросов) с заградительными отрядами. Не случайно советская власть издавала распоряжения, запрещавшие остановку воинских эшелонов на станциях расположения заград-отрядов.195 Впрочем, не всегда фортуна благоволила ходокам и сочувствовавшим им рядовым военнослужащим; в середине 1918 г. на ст. Елабуга в Вятской губернии верными Совету войсками были разгромлены мешочники и солдаты местного гарнизона, напавшие на продовольственный отряд.196

Изъятие съестных припасов у нелегальных снабженцев дорого обходилось заградительным подразделениям. Тем более печально, что судьба изъятого хлеба мало кого интересовала и он погибал. Реквизированный хлеб, который в конце концов удавалось доставить на склады, по данным государственных контролеров, сплошь и рядом оказывался негодным к потреблению.197 Весьма показательный факт почерпнут мной в архивном фонде Петроградской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контреволюцией и спекуляцией. Речь идет о результатах, проводимой Государственным контролем в октябре—ноябре 1918 г. проверки продуктовых и вещевых кладовых Петроградской ЧК, сотрудники которой осуществляли в том числе и заградительно- реквизиционные функции. Выяснилось, что никакой системы учета поступления товаров не существовало, амбарные книги отсутствовали, даже весы оказались сломанными. Условия хранения реквизированных продуктов предполагали их безусловную гибель. На мешках с сахаром стояло множество ящиков с продырявленными и протекавшими банками испорченных консервов. На ящики со скоропортящимися продуктами были нагромождены тюки с промышленными товарами. Вещи и провизия разбазаривались. Воспользовавшись отзывом председателя Петроградской ЧК Г. И. Бокия в Москву и временным «междуцарствием», контролеры заглянули в кабинет председателя и обнаружили там «массу (реквизированных. — А. Д.) вещей».198 Думается, чекисты не очень то церемонились в то время при использовании «конфиската». Если такое происходило в че

236

кистской организации, то какая же анархия в плане использования реквизированных продуктов царила в заградительных отрядах, оторванных от центров и действовавших по сути в военно-полевых условиях! Огромный реквизиционный механизм работал в значительной части вхолостую.

Таким образом, попытка покончить с мешочничеством и получить хлеб посредством реквизиционных кампаний и заградительных отрядов провалилась. С другой стороны, мешочники постоянно несли потери, шли на огромный риск, на жертвы. По этой причине продукты, доставляемые ими в хлебопотребляющие районы, были очень дорогими, не всегда доступными для простых жителей. Города и села страдали из-за острой нехватки провизии. Большевистское руководство панически боялось рабочих волнений и готовилось идти на уступки «мелкобуржуазной стихии».

«ПОЛУТОРАПУДНИКИ»

Вынесенный в название раздела термин определяет интересное явление, оказавшееся наиболее ярким выразителем и сильнейшим катализатором противоречивости политики властей в отношении нелегального снабжения. Большевистские руководители время от времени официально разрешали представителям трудовых (в первую очередь — заводских) и домовых коллективов свободный провоз полутора или двух пудов продуктов. При этом все направленные против ходоков распоряжения и соответствующий репрессивный аппарат сохранялись без серьезных изменений; более того — государственные органы даже получали ориентировку на усиление борьбы со «спекуляцией». В 1920-е гг. исследователи признавали «полуторапудничество» «одним из видов легального мешочничества», но считали его введение мерой вынужденной и необходимой. В 1967 г. исследователь С. А. Соколов порицал «полуторапудничество» за то, что оно отрывало работников от «производительного труда» и заставляло их «терпеть массу лишений, тратить огромные силы, терять здоровье, массу времени».199 В общем мешочникам следовало хорошо зарабатывать на предприятиях, а не мерзнуть на крышах вагонов. Такой, с позволения сказать, вывод подобен сентенции: лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным.

Наконец, в 1990-е гг. эпизодическое введение в 1918— 1919 гг. свободного провоза провизии просто назвали вредным и не оправдавшим себя «экспериментом правительства».200 В чем суть этого «эксперимента», чем он был вызван и каким образом он связан с нелегальным снабжением? Прежде

237

всего нельзя не признать, что речь идет об отступлении большевиков от их базовой ценности — продовольственной монополии.

Согласимся с теми, кто утверждает, что в целом «полутора-пудничество» представляет собой мешочничество. Пожалуй, никто из современников революционного времени в этом не сомневался. Член коллегии Наркомпрода А. И. Свидерский писал о льготном провозе провизии и витиевато определил его «полуторапуднической закупкой хлеба в мешочническом порядке».201 Органы центральной периодической печати (газета «Правда», журнал «Продовольственное дело», «Бюллетень Московского городского продовольственного комитета» и др.), публикуя сообщения по горячим следам событий, определяли новое явление попросту как «узаконение мешочничества».202 То же относилось к региональным газетам и журналам. Плодовитый воронежский публицист, член Воронежского губпродкома А. Торопов без всяких оговорок относил «полу-торапудников» к «этим легальным мешочникам».203 Наконец, в постановлении состоявшегося в октябре чрезвычайного заседания представителей производящих (Воронежской, Курской, Орловской, Тамбовской) губерний «полуторапудничест-во» толковалось исключительно как мешочничество.204

В тех случаях, когда сотрудники ВЧК брались выяснять личности «рабочих»-«полуторапудников», оказывалось, что зачастую никакого отношения к трудовым коллективам они не имели.205 Причем среди них выявилась немалая доля профессиональных мешочников. Так, в направленной в Наркомпрод 16 сентября телеграмме Калужского губпродкома «полу-торапудничество» называлось «маркой», под прикрытием которой «двинулась волна спекулянтов».206

В конце августа 1918 г. А. Д. Цюрупа разослал уполномоченным Наркомата продовольствия на места телеграмму, в которой объяснил временное разрешение свободного провоза продуктов рабочими столиц «крайне слабым поступлением в центры хлеба от производящих районов». Власти перепугало катастрофическое положение с продовольствием в Петрограде и Москве. В город, именуемый колыбелью революции, за весь август 1918 г. было доставлено продовольственными организациями 40 вагонов хлеба; для выдачи каждому жителю хотя бы 100 г хлеба в день требовалось ежесуточно 17 вагонов.207 Причем на рынках продавались всевозможные продукты, но цены на них держались на очень высоком уровне из-за сложности и рискованности доставки. Перебои с поступлением продуктов вызвали волнения на заводах: в мае и июне, например, бастовали рабочие предприятий Колпина и Сест-рорецка.208

238

Обеспокоенные власти стали использовать практику организации коллективных отпусков рабочих крупных предприятий, снабжали их соответствующими документами «на проезд и на провоз продуктов». Еще в мае руководители Петроградской трудовой коммуны постановили временно «разрешить свободный ввоз в Петроград съестных продуктов», но только из Порховского уезда Псковской губернии.209 Подобного рода новшества не получали распространения и довольно скоро пресекались, ибо в тот период центральная власть была настроена категорически против них. В. И. Ленин в мае 1918 г. в своих «Тезисах по текущему моменту» (приняты ЦК партии 27мая) объявил о начале трехмесячной «войны за хлеб», предписал направить всю армию на эту войну.210 В соответствии с постановлением СНК от 1 июня 1918 г. следовало достичь «полной победы» над спекулянтами, мешочниками.211

В начале же августа, когда определилось поражение в названной войне, вождь изменил ориентиры и в «Продовольственных тезисах» от 2 августа предложил «временно установить — скажем, на 1 месяц — льготный провоз по 1.5 пуда хлеба в голодные местности для рабочих, при условии особого свидетельства и особого контроля».212 В итоге многочисленных обсуждений правительство, как уже говорилось, приняло решение о свободном провозе каждым пассажиром 20 фунтов, т. е. примерно половины пуда разных продуктов, за исключением муки. Это была полумера.

7 августа «Известия Петроградского комиссариата по продовольствию» опубликовали постановление Второго съезда Советов Северной области за подписью председателя Совета народных комиссаров Северной области Г. Зиновьева. В нем содержалось разрешение лицам, прибывавшим в Петроград, привозить с собою в ручном багаже до полутора пудов продуктов, в том числе муки или хлеба до 20 фунтов. «В этих пределах никакие реквизиции недопустимы», — декларировалось в документе.213 Таким образом, Петроград (а не Москва, как упоминается в научных книгах и статьях) первым в одностороннем порядке фактически легализовал мешочничество. Однако важного значения это не имело, поскольку основной регион — Московский, через который шли транзитом мешоч-нические товары, оставался закрытым для «полуторапудни-ков». Говорить о серьезном улучшении продовольственного положения в Петрограде не приходилось. Но вопрос о внесении радикальных изменений в систему хлебной монополии практически был поставлен.

Ярыми противниками частичной легализации подпольного снабжения путем введения «полуторапудничества» оказа

239

лись деятели Наркомпрода. Понимая, что без послаблений в сфере хлебной монополии не обойтись, они в то же время готовы были костьми лечь в целях недопущения спекуляции. Один из них — член коллегии Наркомата Л. И. Рузер — даже подал в отставку, протестуя против «организованного мешочничества»; А. Д. Цюрупа демонстративно поощрил этот поступок, направив Рузера на повышение и сделав его исполняющим обязанности главного комиссара Продармии. Из-за сопротивления сторонников А. Д. Цюрупы обсуждение вопроса об увеличении масштабов льготного провоза провизии в правительстве постоянно переносилось. Обосновывали руководители продовольственного дела непримиримость своей позиции всегда одинаково (так будет и во все последующие десятилетия советской власти), а именно: ссылались на слабость государственного заготовительного аппарата из-за недостатка товаров и предлагали изыскать новые крупные партии их в целях снабжения заготовителей.214 Напомним, что еще товарообменная кампания первых месяцев 1918 г. доказала порочность такой установки.

В то же время сторонниками свободного провоза продуктов выступили региональные руководители. Именно они ежедневно напрямую сталкивались с проблемами голода и социальной напряженности на своих территориях и осознавали невозможность их решения в условиях хлебной монополии. Однако «центр» не собирался идти навстречу «местам» до тех пор, пока не начали бунтовать руководители столиц — Л. Б. Каменев и Г. Е. Зиновьев. Они добивались свободного ввоза в свои регионы всех видов провизии и даже посягнули на святая святых для Наркомпрода — на монополию на муку и зерно. Работники Наркомпрода справедливо оценили их предложения как замаскированный план «организации мешочничества».215 Впоследствии советские авторы поведут речь уже о происках врагов народа. В изданном в 1967 г. историческом исследовании С. А. Соколова описывалось, как «сторонники организованного мешочничества (Зиновьев и Каменев. — А. Д.) широко открывали заставы Москвы и Петрограда продовольственным мародерам».216 Следуя этой логике, В. И. Ленина тоже стоило бы причислить к врагам, ибо в тот период его уже не характеризовал ригоризм в «мешочничес-ком вопросе». «Вождь мирового пролетариата» занимал промежуточную позицию. С одной стороны, он выступил инициатором отхода от принципов хлебной монополии и поддерживал своих эмигрантских товарищей, ставших руководителями Москвы и Петрограда. С другой — на словах он солидаризировался с позицией влиятельнейшей группы сторонников жесткой линии; например, после одного из обсуждений во

240

проса о льготном провозе продуктов Владимир Ильич писал члену коллегии Наркомпрода А. И. Свидерскому: «Не навредил Каменев? Он мягок».217 Имелась в виду в том числе «мягкость» руководителя Моссовета по отношению к страданиям своих голодающих подданных.

Преодолеть сопротивление лобби продовольственников в Совнаркоме оказалось невозможным. Дело тонуло в бесконечных обсуждениях. В конечном счете с одобрения Совета народных комиссаров (читай, Ленина) Президиум Московского совета 24 августа 1918 г. принял постановление, разрешающее трудящимся неограниченный никакими сроками провоз в Москву до 1.5 пудов разных продуктов; предписывалось убрать «заграды» с пригородных станций и московских вокзалов.218 Вместе с тем документ открывал для мешочников гораздо более широкое поле деятельности, нежели представлялось на первый взгляд. Л. Б. Каменев одолел Наркомпрод не мытьем, так катаньем. К постановлению Моссовета было приложено «разъяснение». Приведу цитату из него: «Льготный провоз продуктов в Москву должен производиться с расчетом по полтора пуда на каждого члена семьи (курсив мой. — А. Д.). Причем состав семьи удостоверяется фабрично-заводскими комитетами или профсоюзами».219 Мешочникам-профессионалам запастись справками, подтверждающими наличие у них больших семей, не составляло особого труда. Указанное «разъяснение» публиковалось только в столичных периодических изданиях, но мешочники- спекулянты многих регионов стали использовать его для отстаивания своих прав. По сути дела профессиональное организованное мешочничество было временно признано законным путем выхода из продовольственного тупика.

События, последовавшие после принятия Моссоветом «еретического» документа, отечественный историк в 1961 г. характеризовал одной благостной фразой: «Владимир Ильич сумел доказать Цюрупе, что лучше пойти на некоторую уступку свободной торговле».220 Так упрощался исторический процесс. На деле долгое время вожди Наркомпрода были настроены непримиримо. Они понимали: легализация в определенной форме мешочничества в Москве равносильна его допущению в большинстве регионов Советской России, ибо в столице пересекались многочисленные транспортные пути и она представляла собой важный центр нелегального снабжения.

В правительственных кругах завязался тугой узел интриг. На протяжении 10 дней несколько раз дебатировался в Совнаркоме вопрос о «полуторапудниках». Маятник колебался то в ту, то в другую сторону. 30 августа Цюрупа разослал телег

241

раммы, предписывавшие заградотрядам приостановить конфискации 1.5 пудов. Но тут произошло покушение на Ленина и был объявлен «красный террор». Воспользовавшись изменением социально-политической ситуации, 4 сентября А. Д. Цюрупа добился запрещения свободного провоза продуктов. На следующий день гордиев узел разрубил председатель Совета народных комиссаров Северной области Г. Зиновьев. Тогда было опубликовано новое «промешочническое» постановление, которое позволяло иметь при себе до полутора пудов всяких продуктов «всем пассажирам (а не исключительно трудящимся, как в Москве. — А. Д.), приезжающим в Петроград»; никакие «заграды» не имели права не только реквизировать, но и осматривать этот груз — лишь взвешивать.

Начался нормальный торг между петроградским, московским руководством и деятелями Наркомпрода. Целью его был, по словам члена коллегии НКП А. И. Свидерского, поиск «компромиссного решения между монополией и мешочничеством». В итоге Наркомпрод согласился с допущением «полуторапудничества», но лишь до 1 октября.221 В основу «компромиссного решения» была положена схема включения мешочников в систему хлебной монополии. Суть ее такова: «полуторапудникам» следовало приобретать провизию по твердым ценам в заранее определенных районах в продовольственных органах; по существу на них возлагалась лишь обязанность транспортировать и охранять продукты.

Планировалось обеспечить классовую чистоту «полутора-пудников». А. Д. Цюрупа в своих телеграммах запрещал отбирать продукты у людей, имевших при себе «удостоверения соответствующих организаций, доказывающие их принадлежность к рабочему классу».222 Отметим, что в описываемое время социальная пирамида перевернулась. Каждый стремился «пролетаризоваться»; анекдот рассказывал, как гражданин в соответствующей графе анкеты сделал запись: «мать — крестьянка, отец — два рабочих». Причастность к «авангардному классу» сама по себе открывала многие двери. Это стало относиться даже к мешочничеству, которое государство постаралось сделать привилегией пролетариата. Правда, в распоряжении НКП от 12 сентября указывалось, что ввоз 1.5 пудов со спекулятивной целью строго наказывается и что каждый человек имеет право ввозить этот груз только один раз. На удостоверениях «полуторапудников» начальники заградительных отрядов отмечали, откуда, когда, сколько пассажиры везут продуктов. И делали запись: право на льготный провоз использовано.223 Всем этим лишь несколько усложнялась

242

жизнь представителей нелегального рынка: им чаще приходилось раздобывать документы.

Уже говорилось, что для профессионалов запастись документами не представляло труда. «Все мешочники — спекулянты имеют удостоверения», — констатировалось, в частности, в одной из телеграмм Воронежского губпродкома. Причем речь велась именно о «полуторапудниках». Спекулянтам достаточно было подтвердить факт принадлежности к какому-нибудь московскому или — на худой конец — петроградскому трудовому коллективу. В провинции «полуторапудничество» фактически превратилось в «двухпудничество», ибо установилось такое негласное правило: при предъявлении выданных столичными фабзавкомами, профсоюзами или домовыми комитетами соответствующих справок продовольственники закрывали глаза на провоз дополнительных (сверх «законных» 1.5 пудов) 15—20 фунтов провизии.224

На первых порах командиры и бойцы заградотрядов, продовольственные работники удивлялись тому, как много рабочих числилось в штатах предприятий Москвы. Всех ходоков тогда стали именовать «москвичами». Хотя сплошь и рядом «полуторапудниками» становились жители провинции. После обнародования постановлений Моссовета и Пет-росовета они с удесятеренной энергией начинали давить на местные власти и добивались для себя «полуторапудниче-ских» привилегий. Отличить москвичей и петроградцев от жителей других регионов было так же невозможно, как и отделить рабочих делегатов от профессиональных мешочников: все без исключения запаслись «серьезными» документами. Да и не очень-то требовалось их отделять друг от друга, поскольку почти все они были по существу мешочниками. «Настоящий» ходок от московских рабочих А. Остроумов после возвращения из поездки за хлебом констатировал: «Громадное большинство их (получивших право на льготный провоз провизии. — А. Д.) добывает на месте хлеб путем товарообмена или закупки по вольным ценам».225 По прикидкам Воронежского губпродкома, соотношение вывоза хлеба «настоящими» (получавшими хлеб по твердой цене) и «ложными» (закупавшими его по вольным ценам) «полуторапудниками» составляло 1 : 5.226

Оказались неосуществимыми планы Наркомпрода по включению мешочников в систему хлебной монополии; не удалось принудить их приобретать провизию в хлебных уездах по твердым ценам. Поэтому по-своему правы были ополчившиеся на «полуторапудников» государственные работники, они строго выполняли предписания по борьбе со спекуляцией.

243

Вместе с тем политика центральной власти некоторое время была ориентирована на поиск разумного компромисса между мешочничеством и монополией. «Заграды» обязывались отсечь от «полуторапудников» «присосавшихся» спекулянтов. Та же задача была поставлена и перед чекистами. 2 сентября публикуется обращение ВЧК за подписью Ф. Э. Дзержинского, содержавшее призыв обрушить меч «красного террора» на тех «алчных хищников, мародеров, спекулянтов», которые не замедлят использовать «полутора-пудничество» «в своих хищнических целях». Для решения этой задачи создавались железнодорожный отдел при ВЧК, транспортные отделы местных чрезвычайных комиссий на всех узловых станциях и крупных пристанях.227 Поскольку «полуторапудники» по определению были мешочниками, то и отсечь здоровые зерна от спекулятивных плевел не представлялось возможным. Все это с успехом использовали члены мешочнических коллективов.

В конце августа масштабы мешочничества многократно увеличились. Газеты писали о мешочничестве «целых фабрик и заводов».228 Поезда Рязано-Уральской железной дороги были забиты людьми с соответствующими документами. По отдельным железным дорогам стало проезжать в несколько раз больше ходоков, чем до введения «легализованного мешочничества». По Ириновской железной дороге, например, ежедневно проезжало до 25 тыс. людей с мешками.229 «Хлынуло (после объявления «полуторапудничества». — А. Д.) море мешочников», — телеграфировали в Наркомпрод из Воронежа.230 Из Тулы сообщали о «сокрушительном наплыве мешочников в связи с постановлением президиума Моссовета о полуторапудниках». Они же заполнили и всю Курскую губернию. В целом их насчитывалось много сотен тысяч. Частично изменился социальный состав мешочников. В связи с провозглашением льготного провоза провизии в путь двинулось множество мешочников-непрофессионалов, ранее пугавшихся драконовских мер со стороны заградотрядов. Вместе с тем профессиональное мешочничество продолжало сохранять свои лидирующие позиции в снабжении населения. Член коллегии Воронежского губпродкома А. Торопов приводил данные о посещении его региона в августе—октябре 1918 г. 500 тыс. «полуторапудников», из коих 250 тыс. человек составляли мелкие мешочники-одиночки; в среднем каждый вывез по 3 пуда продуктов. То же соотношение разных форм мешочничества в новых условиях наблюдаем и в Северной области. Современник описываемых событий петроградец Павел Будаев полагал, что среди «полуторапудников» «была добрая половина профессионалов-мешочников».231

244

Солдаты-«полуторапудники».

По мере своего распространения «легализованное» мешочничество вызывало нарастание сопротивления со стороны государственных и партийных работников в губерниях и уездах. В Совнарком, Наркомпрод, Моссовет и Петросовет посыпались телеграммы с протестами. Курские, калужские, саратовские и другие продработники объявляли льготный провоз провизии контрреволюционным делом, подрывающим основы продовольственной системы, хлебной монополии.232 Наоборот, рабочие и крестьяне на своих собраниях требовали всероссийского распространения новшества. Интересы властей и простых россиян совершенно расходились.

Новая акция властей как раз была использована деятелями нелегального рынка для нападок на «заграды». В частности, Курский губпродком доносил в Наркомпрод, что постановление о полутора пудах «возбуждает массу против заградительных отрядов, так как истолковывается неправильно. Масса понимает, что должны быть сняты все заградительные отряды».233

Командиры и бойцы заградительных формирований зачастую игнорировали документы «полуторапудников». Те же старались выхлопотать самые надежные охранные грамоты, доходили до самого Наркомата продовольствия. Но и это

245

Обед у железнодорожных путей.

далеко не всегда помогало. Известны случаи, когда «заградов-цы» уже в ходе проверки сознательно уничтожали разрешения на беспрепятственный провоз провизии и без зазрения совести заявляли после этого, что никаких документов они в глаза не видели.234 Местные Советы были завалены жалобами на беззаконные действия заградительных постов на железных дорогах. Например, петроградский рабочий Г. Ф. Александров жаловался на изъятие у него на разъезде Мыслино Северо-Западной железной дороги полагавшихся по закону 25 фунтов муки и картофеля; при этом члены реквизиционной группы заявляли, «что они постановление СНК считают для себя недействительным и делают то, что им желательно».235 Незаконные реквизиции продуктов у «полуторапудников» приняли такой широкий масштаб, что даже А. Д. Цюрупа неоднократно вынужден был издавать директивы об их прекращении.236 Впервые он стал настаивать на роспуске никому не подчинявшихся и занимавшихся открытым грабежом за-градотрядов уездных продовольственных комитетов и комбедов.236

Имеется один интересный архивный документ. Это — составленное для Совета 2-го городского района г. Петрограда заявление Феодосии Лейченковой, проживавшей на Набе

246

режной реки Пряжки (д.32, кв.5). Дело сводилось к следующему. «Ходачка» Лейченкова по поручению нескольких петроградцев и с их деньгами отправилась за провизией в хлебный Невельский уезд Витебской губернии. При этом запаслась документами, в том числе и удостоверяющими наличие у нее большой семьи из 8 человек. В Невельском уезде купила 1.5 пуда муки, а также картофель, мясо и т. д. На обратном пути в г. Невель всю провизию у нее конфисковали, не приняв во внимание никакие оправдания и документы. Показательно, что на выданной ей квитанции просто перечислялись реквизированные продукты без указания веса. Ф. Лейченкова пишет: «Все без исключения продукты были от меня отобраны, препровождены, как мне объяснили, в местную чрезвычайную комиссию».237 «Ходачка» настаивала на том, чтобы ей вернули хотя бы часть отобранного.

«Заградовцы» не стеснялись грабить тех, кто послабее — женщин, мешочников-одиночек. Как следует из документа, на их положении введение «полуторапудничества» отразилось мало. Другое дело, коллективы мешочников-мужчин. Объединившиеся ходоки в новых условиях впервые получили возможность без вооруженных столкновений защитить себя. По крайней мере мною не обнаружено относившихся к сентябрю сведений о боевых действиях между добытчиками хлеба и реквизиторами. Подчеркну: не столько «заградовцы» следовали «полуторапудническим» директивам верхов, сколько сами мешочники — мирным путем — заставляли признать за собой права, дарованные «полуторапудническими» постановлениями.

Ходоки становились своего рода — по терминологии гораздо более позднего времени — «правозащитниками». Делегаты от «полуторапудников» не боялись прийти в Наркомпрод и настаивать на предоставлении особых «охранных грамот», аргументируя это необходимостью защититься от массовых злоупотреблений «заградов».238 Члены комиссий, создаваемых при губернских продовольственных комитетах, были вынуждены приглашать их на свои собрания и мириться с участием «легальных мешочников» в обсуждении хлебной проблемы.239

«Полуторапудники» учились добиваться того, что временно им стало полагаться по закону. Вот, например, как это происходило в Пензенской губернии. Губернский продовольственный комитет объявил железнодорожные станции Наро-вчатовского уезда открытыми для «полуторапудников». Однако уездный продовольственный комиссар по фамилии Земс-ков самовольно наложил запрет на это решение вышестоящей организации и продолжал реквизировать мешочнические то

247

вары. Тогда коллективы мешочников съехались в Пензу и решительно потребовали от начальства прекратить безобразия наровчатовского своевольника. В результате они добились ареста Земскова и заключения его в тюрьму.240

Думается, о росте самосознания деятелей нелегального снабжения свидетельствует факт выдвижения ими требований перед центральной властью. В ноябре в концертном зале Сокольнического отделения работного дома Москвы собрались 2000 делегатов от 525 объединений «полуторапудников». Собравшиеся послали в Моссовет, ЦИК, лично В. И. Ленину ходатайства с просьбой разрешить разовые закупки хлеба. С претензиями столь многочисленного собрания власти вынуждены были считаться. Наркомпрод вынес вердикт: «Удовлетворить частично те организации, кои не заготовили хлеба по причинам, от них не зависящим».241

Определенные выше новые явления в мешочничестве, вызванные распространением «полуторапудничества», в немалой степени содействовали не только спасению ряда регионов от голода в сентябре—октябре 1918 г., но и улучшению их продовольственного обеспечения.

Впечатляют цифры, характеризующие масштабы поставок легализованными мешочниками продуктов в хлебопотребля-ющие регионы. Так, из Воронежской и Саратовской губерний в сентябре «полуторапудники» доставили в хлебопотребляю-щие районы в среднем не менее чем по 1.5 млн пудов; только этого общего количества продуктов хватило бы для продо-вольствования Москвы на протяжении 5 месяцев. Наркомпрод и его структуры заготовили в этих губерниях значительно меньше. Не помогла и «монополизация» государством (путем запрета «полуторапудничества») самого благоприятного для хлебозаготовок месяца — октября; причем, в 1918 г. в этом месяце установилась в основных хлебных районах замечательная погода, благоприятствовавшая хлебозаготовкам.242

Невыполнение Наркомпродом планов хлебозаготовок продовольственники связывали с введением «полуторапудничества». На деле добровольный подвоз хлеба крестьянами к конторам продовольственных комитетов почти прекратился задолго до введения льготной доставки провизии, а государственные заготовки и до легализации мешочничества осуществлялись исключительно мерами реквизиции. «Мешочники больше всего повинны в нашей продовольственной катастрофе», — так подводил итог «полуторапуднической» кампании публицист и член Воронежского губпродкома А. Торопов.243 Как показывают факты, мешочники «повинны» в обратном, в предотвращении этой катастрофы.

248

В общей сложности только в Москву и Петроград в сентябре «полуторапудники» доставили свыше 4.5 млн пудов хлеба. Это вдвое превысило выработанный Наркомпродом план завоза хлеба в столицы. И было в четыре раза больше того, что фактически заготовило государство. К октябрю в Москве на время почти исчезли хлебные очереди (остались керосиновые, галошные, обувные и т. д.).244

Явным достижением «полуторапудников» стало падение продовольственных — главным образом хлебных — цен, что явилось естественным результатом увеличения привоза мешочниками провизии в потребляющие регионы. Это произошло во всех хлебонедостаточных районах Советской России буквально в течение нескольких дней, максимум через 1—2 недели после введения льготного провоза провизии, и явилось ярким свидетельством высокой эффективности механизма мешочнических хлебозаготовок по сравнению с отдачей от неповоротливых наркомпродовских структур. В частности, в Брянске, который располагался по соседству с местами производства зерна, хлеб за первые 2 недели сентября подешевел вдвое, до 3 р. за фунт.245 Цены упали и в Москве, несмотря на возрастание там спроса на провизию со стороны столичных жителей и приезжих мешочников. Весьма показательно, что покупатели на столичных рынках стали меньше платить за печеный хлеб: в конце августа фунт покупали за 8 р., а в начале сентября — за 6 р., зато рыночная цена муки оставалась неизменной — 9 р. стоил фунт ржаной и 11 р. пшеничной.246 Причина этого на первый взгляд странного явления состоит в следующем: мешочники в тот период привозили с собой главным образом хлеб, поскольку местные власти установили строгий контроль над мельницами и смолоть лишний пуд муки запрещали; наличие мешка муки у незнакомого человека в сельской местности стало достаточным основанием для его ареста.

В течение нескольких дней упали цены на весь набор продовольственно-потребительской корзины. Вот как обстояло дело в Петрограде вскоре после отмены Советом народных комиссаров Петроградской трудовой коммуны запрета на доставку мешочниками в город продуктов. Масло коровье стоило 18—20 р. за фунт, а стало стоить 10—12, мясо соответственно 9 и 5—6 р. за фунт, яйца — 16 и 10 р. за десяток и т. д. Перечисленные продукты стали доступными для всех без исключения горожан. А ведь 22 августа петроградские газеты сообщали о «совершенном отсутствии в губернии продуктов питания, в частности масла».247 Таким образом, допущение некоторой свободы для мешочников позволило разнообразить рацион питания россиян. В условиях распространения

249

холеры и тифа это обстоятельство имело принципиальнейшее значение.248

Между тем приближалось 1 октября, когда в соответствии с решением Наркомпрода предполагалось отменить свободный провоз продуктов. Московский совет добивался продления «полуторапудничества» на 10 льготных дней и в результате очередного торга А. Цюрупа согласился дать «легальным мешочникам» еще 5 дней. Наконец, 5 октября на места ушла телеграмма, в которой Александр Дмитриевич в целях пресечения нелегального снабжения призвал «товарищей к напряжению всех сил». После этого лишь для отдельных немногочисленных категорий мешочников (в основном рабочих-отпускников) временами делались исключения.249 Большинству ходоков снова пришлось воевать за свое существование и даже выживание.

Форсированное сворачивание «полуторапудничества» в октябре стало несчастьем для страны. В. И. Ленин в декабре 1918 г. признает, что «продовольственное положение, которое немного улучшилось было осенью (как мы убедились, в первую очередь благодаря мешочникам-«полуторапудни-кам». — А. Д.), опять приходит в упадок. Народ голодает». Приметой городской жизни вновь становятся длинные продовольственные «хвосты», в которых люди простаивают целыми днями.250

Вместе с тем покончить с «полуторапудничеством» и, главное, с вызванным им общим ростом мешочничества было непросто. Мешочническое движение переживало состояние всестороннего подъема и разгромить его уже сложившимися приемами не представлялось возможным.

КОМБЕДЫ И МЕШОЧНИКИ

Большевистское руководство искало некую социальную опору в деле борьбы с мешочничеством, с «теневым» самоснабжением. И прибегло к помощи так называемых комитетов бедноты.

Совершенно особую роль в истории мешочнического движения сыграли эти комитеты бедноты, которые создавались в ходе провозглашенного В. И. Лениным в 20-х числах мая 1918 г. «великого крестового похода». Он был направлен, по словам вождя, «против спекулянтов хлебом, кулаков, мироедов, дезорганизаторов, взяточников... против нарушителей строжайшего государственного порядка в деле сбора, подвоза и распределения хлеба».251 Это означает, что главному удару подвергались представители нелегального снабжения и про

250

дававшие им продукты крестьяне. Еще большее значение придавалось комитетам после августа 1918 г. в связи с лавинообразным распространением мешочничества в «полутора-пуднической» форме. Судя по документам местных органов власти, с комбедами связывалась надежда покончить с нелегальным вывозом продуктов из хлебных регионов.252

Сразу обратим внимание на противоречия в деятельности комитетов бедноты. Форсированное строительство их значительно усилило тяготение друг к другу мешочников и крестьян. Большинство сельских жителей убедились в появлении серьезной угрозы потерять собранный ими урожай. Опасаясь проводимых комбедами реквизиций, крестьяне охотнее продавали продукты мешочникам.253 Стало быть, в работе комбедов выявлялись две тенденции — искоренение нелегального снабжения и по сути дела его стимулирование. Проблема в подобном ракурсе в литературе еще не ставилась и требует осмысления.

Первые комбеды фактически стали возникать еще в 1917 г. Выше упоминались «артели бедняков», создаваемые в конце этого года властями для изъятия хлеба у мешочников.254 В дальнейшем такие структуры играли в общественной жизни в целом огромную роль. Поэтому отечественные историки В. П. Булдаков и В. В. Кабанов даже условно называют весь период второй половины 1918—1919 г. «комбедовским».255 В этот период местная власть, выдвинувшаяся из низов общества, в том числе маргинальных, творила беззакония и получала поддержку правящего эшелона. Фактически комитеты заменили разогнанные ими же самими местные Советы. Они избирались в количестве 3—5 человек на общих собраниях бедняков по инициативе, нередко по приказу партийных уполномоченных, инструкторов или начальников реквизиционных отрядов. Вокруг них объединялись некоторые активисты из числа бедняков.256

Всего в 1918 г. в РСФСР образовалось 70 тыс. волостных и сельских комитетов бедноты. Особенно много их возникло в хлебных районах: они действовали по принципу «отнимать и делить», а именно в этих районах было чем поживиться. Например, в 28 волостях Ливенского уезда Орловской губернии зарегистрировалось 800 комбедов. В «Отчете об Орловском губернском совещании председателей уездных бюро по организации комитетов бедноты» (от 22 августа 1918 г.) читаем: «В Ливенском уезде всего 10 % бедноты, а остальное все кулачество (имелись в виду середняки. — А. Д.). Но несмотря на это инструктора энергично принялись за работу и с помощью бедноты им удалось организовать комитеты бедноты».257

251

Нередко в состав бедняцких организаций входили тунеядцы и лентяи, а также забросившие свое хозяйство (о них говорили: «спустили свою душу») люди. Таких в каждой волости набиралось от 10 до нескольких десятков человек. Они-то, а далеко не все малоимущие сельские жители, и задавали тон в новых организациях. Получив власть, начинали мстить удачливым и обеспеченным соседям; некоторые стремились воспользоваться возможностью улучшить свое материальное положение.258 Обращая внимание на их отщепенство, современник так определил данную группу населения: «гулящий элемент». В декабре 1918 г. «Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций» характеризовал деятелей комбедов: «И вот люди, которым были совершенно чужды и неизвестны условия труда крестьянства, стали вершителями судеб в деревне».259

Комитеты начинали представлять собой ведущие органы продовольственной диктатуры новых верхов общества, опиравшихся в деревне на маргинальные слои населения. Иногда они возглавляли или заменяли собой продовольственные комитеты; в Орловской губернии, например, все волостные продовольственные комитеты, а равно и кооперативы, подчинялись комбедам. Наоборот, иногда продкомы рассматривали комитеты бедноты как собственные структуры и требовали подчинения своим комиссарам. Они выплачивали деятелям комитетов бедноты жалованье или лишали их его в зависимости от того, эффективно или безуспешно бедняцкие активисты преследовали мешочников и «кулаков».260 Именно эта сторона деятельности комбедов — изъятие провизии — выпячивалась на первый план, в частности, в только что упомянутом «Отчете об Орловском губернском совещании...». Методы осуществления продовольственной диктатуры в этом документе трактовались следующим образом: «Комбеды проводят в Ливенском уезде продовольственную диктатуру, весь отобранный (у крестьян и мешочников. — А. Д.) урожай взят на учет».261 Реквизиция стала важнейшим методом работы комитетов бедноты.

В некоторых регионах комитеты бедноты пытались распространить свое влияние и на города. Так, 21 октября 1918 г. по решению коллегии Казанского губпродкома дело продо-вольствования городов передавалось созданным на собраниях беднейших жителей комитетам городской бедноты. Планировалось преобразовать в них городские и квартальные объединения домовых обществ путем «очищения» последних от «эксплуататорских элементов». При этом новым организациям поручалось установить контроль за ввозом и вывозом продуктов из городов, расправиться с мешочниками.262 Све

252

дений о достижениях городских комбедов на этом поприще не найдено. Судя по всему, домовые комитеты свели социальный эксперимент властей к формальности и затянули время. К концу года кампания за распространение комбедов завершилась. Организаторы мешочничества — домовые общины — превратиться в его ликвидаторов не могли, поскольку искоренение «ходачества» в городах была в то время равноценно гибели их населения.

Другое дело — деревня. Некоторые бедняки и батраки питали иллюзии относительно того, что изъятие продовольственных запасов у зажиточных соседей и товаров у мешочников обеспечит им процветание. Как представляется, при осуществлении своих «диктаторских» функций деятели деревенских комбедов уделяли искоренению мешочничества не меньшее внимание, нежели преследованию имущих односельчан и налаживанию реквизиций у них хлеба. На данном обстоятельстве делали акцент еще советские историки. «Огромная заслуга в этой борьбе (с мешочниками. — А. Д.) принадлежала комбедам», — подчеркивали в 1967 г. историки М. А. Кибардин, Е. И. Медведев, А. А. Шишкин.263

Между тем нельзя не согласиться со справедливым замечанием современного исследователя С. А. Павлюченкова, который утверждал: продовольственная политика советской власти в 1918—1919 гг. оказалась не политикой государственного снабжения населения жизненно необходимыми товарами, а политикой ограничения свободной торговли, «возрождающей капитализм». По справедливому замечанию Павлюченкова, она была «своего рода экономическим тараном против политических противников».264 При этом комбеды боролись с рынком и с его главным порождением — мешочничеством не столько в целях продовольствования населения, сколько ради самой борьбы.

Активисты комбедов оценивали мешочников как своих главных врагов. В их адрес на собраниях звучало: «Считать как контрреволюционеров», «арестовывать контрреволюционеров», «объявить врагами народа».265 На состоявшемся в ноябре 1918 г. 1-м съезде комитетов деревенской бедноты Северной области, объединивших организации многих губерний, в докладе комиссара снабжения С. П. Воскова была поставлена перед комитетами первоочередная задача: «запретить продажу хлеба частным торговцам, спекулянтам и мешочникам».266

Соответственно в документах бедняцких организаций на одно из первых мест, а иногда и на первое место выдвигался вопрос о ходоках. Председатель Курского губисполкома на 3-м губернском съезде Советов в октябре 1918 г. заявил, что

253

«организованной борьбы с мешочничеством не было» и поэтому «пришлось...создавать комитеты бедноты».267 В отчетах и на собраниях то и дело попадались такие формулировки: «Беспощадная борьба с мешочниками», «в первую очередь приступили к пресечению спекуляции», «вконец пресечь спекуляцию» и т. д.; под спекулянтами понимали исключительно мешочников и сельских продавцов хлеба.268

Следуя предписаниям сверху и своим собственным решениям, союзы бедноты стали полицейскими органами в деревне. В предписаниях, которые они получали от губернских продовольственных комитетов, говорилось: «Деревенским комитетом должен быть установлен надзор за каждым приехавшим в деревню».269 Подозрительного человека следовало обыскивать и при выявлении любого указания на причастность его к мешочникам (например, при обнаружении крупных сумм денег, прежде всего «николаевских», еще котировавшихся в деревне) предавать суду. Нелегальные снабженцы причислялись к политическим государственным преступникам, а в описываемое время различия между политическим и уголовным преступлениями не существовало. В некотором отношении комитеты брали на себя функции тайной полиции в сельской местности.

Сила комбедов состояла в том, что их члены знали обо всем происходившем в селах и деревнях. От комитетов они получали задание зорко следить за гостями своих соседей. «Общее собрание постановило: взять на учет хлеб, крупный и мелкий скот, а также граждан села Тростенца», — записано в протоколе общего собрания бедняков этого населенного пункта Новооскольского уезда Курской губернии.270 Подобного рода резолюции очень часто принимались на бедняцких собраниях. А поскольку активисты комбедов не очень-то надеялись на «классовую принципиальность» бедноты в целом, то принимались и решения такого типа: «Вести ожесточенную борьбу со всеми появившимися спекулянтами-мешочниками, а также следить друг за другом».271

Проводили подобные распоряжения в жизнь те самые десяток-другой бедняков-«активистов», которые выдвигались в каждой волости. Они в отдельных случаях собственноручно проверяли карманы и поклажу подозрительных личностей, в других — доносили о появлении мешочников в комбед или в продовольственный комитет; при этом получали определенный процент от реквизированного имущества.272 Уходить от контроля мешочникам становилось все трудней. В ряде деревень крестьяне были терроризированы. Например, председатель комбеда деревни Колодезь, расположенной на р. Оке в Московской губернии, своей деятельностью наводил страх на

254

Один из руководителей комитетов бедноты. Кингисеппский район, Ямбургский уезд. 1918 г.

односельчан. Его в деревне называли Никоном (сокращенное от Никанора Борисовича) и характеризовали следующим образом: «Ведь Никон этот — зверь какой-то. Каждую неделю делает у нас обыски, караулит... его как чумы боятся, молока и то не продают».273

Деятельность комбедов отличало одновременное нанесение ударов и по мешочникам, и по крестьянам — продавцам хлеба. В итоге убивали двух зайцев. Комитеты бедноты брали под особый контроль места самых частых встреч мешочников,

255

нуждавшихся в муке, и сельских владельцев зерна. Своеобразными деревенскими товарными биржами в то время стали территории, расположенные поблизости от мельниц. Поэтому деревенские активисты принялись создавать в местах размола зерна «учетные комиссии». Сельчане прикреплялись к определенным мельницам и имели право изготавливать муку только по разрешениям таких комиссий, грамотные представители которых — как политкомиссары — были приставлены к мельникам. Для того чтобы по дороге сельчане не могли продать свои продукты ходокам, активисты брали на заметку вес вывозимого из деревень и прибывавшего на мельницы зерна.274 Нарушители ставились на учет и подвергались особому контролю.

Широко применялись штрафные санкции против спекулянтов, как сельских, так и приезжих. При этом размеры штрафов устанавливались разными для продавцов хлеба и для мешочников. С первых, например, в ряде мест Казанской губернии в ноябре было определено взимать, «смотря по состоянию», от 100 до 300 р., со вторых — от 500 до 1000. Думается, примерно такая такса была принята и в других регионах. Из протокола заседания комитета деревенской бедноты Пажеверицкой волости Порховского уезда Псковской губернии узнаем: мешочники-обозники Григорий и Федор Павловы были приговорены за одно и то же «преступление» (везли мясо на продажу в Петроград) к штрафам в 1000 и 600 р. Такие суммы были очень велики; хороший дом в деревне стоил от силы 6000 р.275 Нетрудно догадаться, что разница в размерах штрафов определялась различиями в состоятельности провинившихся и соответственно степенью их приближенности к «эксплуататорам». Участников мешочнического торга пытались стравить друг с другом.

Итак, комбеды брали на вооружение тактику разжигания розни между покупателями (мешочниками) и продавцами (крестьянами хлебных районов) провизии. В некоторых районах принимались решения об изъятии «ходаческих» товаров у сельских хозяев и их «возвращении прежним владельцам»; достаточно было мешочнику донести в комитет на продавца хлеба и он получал назад привезенные и проданные им вещи.276 Впрочем, насколько известно, мешочники не пользовались этой своей привилегией — совесть не позволяла, да и боялись властей и самих крестьян.

Комитеты деревенской бедноты обрушились на сельские кооперативы и частных торговцев, поскольку было известно о стремлении коллективов мешочников именно у них покупать продукты оптом. Зачастую хлеб реквизировался, так сказать, превентивно — это делалось для того, чтобы потен

256

циальный продавец не вступил в будущем в торговые отношения с приезжим покупателем — мешочником. В частности, можно сослаться на слова председателя союза бедноты Чер-нянской волости Курской губернии Бобиченко, заявившего 21 сентября 1918 г.: «Надо действовать решительно и не замедлять реквизицию хлеба, так как в противном случае весь хлеб пойдет на сторону — вывезется мешочниками».277 Реквизиции «на всякий случай» — это произвол чистой воды, грабеж, осуществляемый под флагом борьбы с мешочничеством.

Особенно ненадежными руководителям комбедов представлялись кооперативы. «Отношение комитетов бедноты к кооперативам отрицательное», — утверждается в протоколе совместного заседания Курского губернского продовольственного комитета и инструкторов Наркомпрода, состоявшегося 5 декабря 1918 г. На том же заседании приняли резолюцию: «Привлечь все усилия комбедов к реорганизации кулацких правлений кооперативов путем агитации и вхождения в их состав».278 Деревенские активисты занимали места членов «кулацких правлений» и в итоге возникали так называемые кооперативы бедноты, представлявшие собой по существу средства изъятия продовольствия кооператоров и разбазаривания его. Для ликвидации каналов утечки хлеба к ходокам Еласовский волкомбед Козьмодемьянского уезда Казанской губернии упразднил всю частную торговлю, передав товары в кооператив бедноты; да еще наложил на каждого торговца «контрибуцию» — по 1000 р.279

Изъятая провизия распределялась между беднейшим населением и очень быстро потреблялась. «Реквизировал у всех местных торговцев весь товар, которого оказалось ничтожное количество и неважного качества, — отчитывался о проделанной работе председатель Яндыковского волостного комбеда Астраханской губернии 2 ноября 1918 г., — и таковой распродал бедному населению по недорогим ценам».280 Оказалось, хлеба едва хватило на один месяц, остальных продуктов — на два.

Комитеты бедноты прибегали к всевозможным наказаниям по отношению к мешочникам и лицам, уличенным в связях с ними. Уменьшалась норма оставляемого в их хозяйствах продовольствия после изъятия «излишков». Они изгонялись из местных Советов, им даже не позволяли выступать на сельских сходах.281 Деятели комбедов арестовывали односельчан и передавали в руки чекистов. Наиболее жесткой позиции придерживались члены комбедов в хлебопотребляю-щих уездах. В отдельных случаях они высылали продавцов продовольствия за пределы уездов, а имущество конфисковы

257

9 А. Ю. Давыдов

вали. Использовали на работах по погрузке и разгрузке дров.282 А комбеды Псковского уезда приняли такое постановление: «Вести самую отчаянную борьбу с мешочничеством и спекуляцией, для чего применять самые строгие меры... вплоть до расстрела на месте».283 И это не пустая угроза. Известны случаи расстрелов мешочников членами комбедов.284

В период «полуторапудничества» и вызванного им нового подъема мешочничества деревенские активисты сосредоточили усилия на работе в собственных заградительных отрядах, которые формировались из добровольцев при волостных комитетах бедноты. Активисты каждой из 10—15 входивших в состав волости деревень в случае необходимости вызывали на помощь мобильный «заград». В тех населенных пунктах, где союзы бедноты были малочисленными, все их члены составляли сельскую реквизиционную артель; каждый из них получал от губернских или уездных продовольственных комитетов, Советов винтовку и патроны к ней.285 Соседи отправлялись на «реквизиционные» заработки также, как недавно шли артельно на работу в города. Довольно скоро «сельские революционеры» преодолели страх перед необычной профессией, поскольку большинству очень понравились условия сдельной оплаты. В одних местах им выдавалась четвертая часть реквизированного продовольствия на весь отряд, в других — на каждого караульщика по 10 р. с пуда хлеба, конфискованного у мешочников или у соседей-спекулянтов и т. д.286

В конечном счете все реквизированные продукты доставались членам союзов бедноты. Происходило это после их передачи в потребительское общество, ставшее в результате очищения от зажиточных соседей «кооперативом бедняков», или же в распоряжение руководителей комбедов. Реквизированные у мешочников и «кулаков» продукты, а заодно лошади и подводы распределялись по символическим ценам.287

Комитетские заградотряды обрушились на «полуторапудников», не обращая внимания на постановления столичных властей. Они заявляли, что распоряжения «центра» им «не указ», «что ходоки, даже имевшие разрешения, будут лишаться свободы». «Заграды» обирали и «настоящих», и «фиктивных» «полуторапудников» до нитки, реквизируя не только нормированные продукты, но отнимая овощи, фрукты, молоко, живую и битую птицу.288 В одной направленной в Нарком-прод телеграмме сообщалось: «Комбеды вступили в войну с полуторапудниками».289 В итоге мешочники-«полуторапудни-ки» зачастую встречали непреодолимые препятствия со стороны комбедов.290

Комитеты бедноты обеспечивали расширение границ войны с мешочниками. Центр тяжести в военных действиях

258

был перенесен с железных и водных дорог в деревни, леса и поля. Здесь мешочники были более уязвимы, ибо оказывались разрозненными и не имели возможности обратиться за помощью к сочувствующим воинским частям. Приведем заслуживающее доверия и относившееся к 1934 г. свидетельство И. Гордиенко — члена действовавшего в Казанской губернии заградительного отряда. Характеризуя методы работы деревенских заградителей, он говорил: «Пробовали выставлять заслоны, мало помогает. Через огороды, поля тащат. Кого поймаем, отнимаем (продукты. — А. Д.), деньги не платим. Но они снова тащат. Видно выгода есть... В городах почти голод».291 На первый взгляд деятелям комитетов бедноты задача «прихлопнуть» спекуляцию представлялась простой. Но даже им решить ее удавалось далеко не всегда, ибо воевать со всем голодным народом бессмысленно. Оценивая численность мешочников-спекулянтов Гордиенко говорил: «Уйма, отбою нет».292

Таким образом, борьба деревенских «заградов» с маленькими группками мешочников имела мало общего с войной на железных и водных дорогах. Эта борьба была лишена шекспировских страстей и напоминала скорее игру в кошки-мышки. Обе стороны пытались взять друг друга на измор: одни брали многочисленностью, другие — хорошим знанием местности и уловок мешочников, внезапностью нападения. Поток нелегальных снабженцев остановить не удалось. Вместе с тем комитетские «заграды» именно в силу своей вездесущности, о которой так хорошо рассказал И. Гордиенко, стали серьезной угрозой нелегальному снабжению.

Комбеды старались контролировать каждую тропинку. Кордоны выставлялись в лесах, полях, за деревенскими огородами. Находившиеся в засадах крестьяне, хорошо знавшие местность, без особого труда ловили своих соседей, которые направлялись с продовольствием навстречу мешочникам. Волостные «заграды» располагались на сельских дорогах, ведущих к железнодорожным станциям, базарам, мельницам. По ночам сторожа грелись у костров, и поэтому мешочники такие «караулы» и «засады» обходили стороной. Известны нередкие случаи, когда ночные караульщики от страха начинали стрелять направо и налево, в том числе по случайным прохожим. А начальство негодовало; так, в материалах состоявшегося в конце сентября 1-го Тверского губернского съезда комитетов бедноты читаем: «Дежурным дается строгий наказ не расстреливать без крайней нужды патронов».293

Осенью 1918 г. жизнь заградительных отрядов комбедов была полна того, что называлось «революционной романтикой». В прокуренные помещения их штабов то и дело «приго-

259

няли» (термин из описываемого времени) мешочников или крестьян — укрывателей хлеба. После изъятия продуктов их в спешном порядке допрашивали, отправляли под конвоем в уездную чрезвычайную комиссию. Особой доблестью считалось поймать мельника-спекулянта. Дежурить в ночных засадах на дорогах, ведущих к мельницам, поручали самым стойким активистам комбеда, не пугавшимся ночной тьмы и холода. После того как они успешно справлялись с заданием, деревня на долгое время оставалась без мельника.294 Напомним, что почти все реквизированное в результате подобных акций продовольствие потреблялось самими же членами союзов бедноты. Получается, одна часть крестьян попросту грабила другую — вот к чему свелась деятельность комбедов. Член коллегии Наркомпрода Н. Орлов имел полное право определить методы комитетов как «голое насилие».295

Недовольные комбедами крестьяне выступали против обидчиков-«экспроприаторов», с оружием в руках отстаивая свое право распоряжаться результатами собственного труда. Объединившись в отряды, они громили комитетские боевые дружины. В ходе ожесточенных столкновений между членами союзов бедноты и группами возмущенных середняков некоторые села оказывались изрытыми окопами, по нескольку раз переходили из рук в руки.296 В этой войне комбеды опирались на государство, его вооруженную силу и потому в конечном счете побеждали.

Именно комитеты бедноты стали той силой, которая в очень многих регионах нанесла главный удар по мешочничеству. Приведем данные, которые позволяют определить роль комбедов в судьбах нелегальных добытчиков хлеба. Так, из отчетного доклада Воронежского губпродкома о положении дел за август—сентябрь 1918 г. узнаем, что образование комитетов бедноты и их заградительных постов «сильно сократило вышеуказанное зло (мешочничество. — А. Д.)».297 В нескольких уездах и волостях комитеты, совершенно игнорируя допущение льготного провоза провизии, напрочь искоренили любые проявления мешочничества. В октябре Дьяконовский волостной комбед Курского уезда доносил в исполком уездного Совета об установлении «зоркого наблюдения над мешочниками» и о том, что «мешочников в районе Дьяконовской волости не наблюдается». О таких же достижениях докладывал Дмитриевский уездный комитет бедноты Курской губернии в НКВД, Яндыковский волостной комитет Астраханской губернии — в губпродком и т. д.298 Активная работа этих органов имела отдаленные негативные последствия. Прослеживается закономерность: в тех районах, где комбеды установили железный порядок,

260

пресекли мешочничество и лишили крестьян возможности торговать, сельские труженики резко сокращали посевы и в 1919—1920 гг. в основном проживали запасы прошлых лет.299 Отсутствие стимула к труду приводило к хозяйственной катастрофе. Союзы бедноты внесли революционный хаос в деревенскую жизнь, сломали сложившиеся там социальные структуры. Но при всем том хлеба советская власть не получила.

Мне не удалось отыскать данных о количестве продовольствия, отправленного комитетами бедноты в закрома государства. Это обстоятельство еще раз указывает на мизерность вклада бедняцких организаций в спасение большевистской России от голода. «Заготовка хлебных продуктов через комитеты бедноты была незначительна», — с разочарованием констатировал 5 декабря 1918 г. докладчик на расширенном заседании руководителей Курского губернского продовольственного комитета и инструкторов Наркомпрода.300 Вместе с тем со своей главной задачей — нанести удар по всем противникам большевиков, и по мешочникам в том числе, комбеды во многих случаях справлялись.

Необходимо поставить вопрос: каким образом победы комитетов бедноты над мешочниками сочетались с успехами их злейших врагов, «полуторапудников»? Прежде всего рост масштабов поступления провизии в хлебопотребляющие районы — если исходить из обрисованного в предыдущем разделе колебания цен на продукты — отставал от вызванного «полу-торапудничеством» резкого увеличения численности мешочников. Тяготение крестьян к продаже продуктов ходокам было в результате усилий комбедов реализовано далеко не в полной мере. Стало быть, следует говорить о недостаточном усилении, но ни в коем случае не о спаде мешочнического движения. Воспользуемся распространенным в годы «русской смуты» патетическим языком: у многоголовой мешочниче-ской гидры на месте каждой срубленной головы вырастала новая. Иначе говоря, спекулянты были непобедимы из-за своей многочисленности. Учтем также, что в самой организации комбедов с официальной точки зрения далеко не все было в порядке.

Оказывается, ригоризм отличал методы работы примерно половины комбедов. По данным анкет, обработанных в начале 1930-х гг. исследователем В. Н. Аверьевым, 53 % комитетов проводили реквизиции продовольствия. Остальные на это не решались (трудно решиться на открытый грабеж соседей) и ограничивались формальным учетом хлебных излишков.301 При этом достижения комбедов сплошь и рядом преувеличивались ими же самими. Представители волостей и уездов

261

стремились представить себя в выгодном свете перед инструкторами и контролерами губернских комитетов бедноты. В свою очередь начальство губерний занималось приписками в отчетах, посылаемых в Наркомпрод. Например, в Наркомате продовольствия справедливо сомневались в достоверности поступивших из Череповца сведений о том, что во всей губернии «за спекулянтами смотрят сотни глаз и вывезти без разрешения ни одного фунта хлеба совершенно нельзя».302 На деле же превратить такой большой регион в зону, где полностью покончили с мешочнической куплей-продажей, было невозможно.

К счастью для мешочников и сельских продавцов хлеба, им далеко не всегда приходилось встречать в лице членов комбедов достойных противников, жестких и бескомпромиссных бойцов. Дорвавшись до власти и легких заработков, деревенские активисты нередко теряли голову — пьянствовали и воровали.303 Некоторые перегоняли реквизированный хлеб на самогон. Известны случаи, когда во время обысков и реквизиций активисты комбедов присваивали все, что попадалось под руку, — не только продукты, но и оконные рамы, ведра, стулья и т. д. Наконец, они становились оптовыми поставщиками продуктов мешочникам-профессионалам.304 Вот авторитетное свидетельство комиссара продовольствия Щигровско-го уезда Курской губернии: «Запасы хлеба у крестьян ими безусловно были найдены... но запасы эти не попали в наши руки, а были разделены между местной беднотой, а излишек частью был продан заправилами комитетов бедноты по 100— 120 р. за пуд мешочникам... а остальной перегнан на самогонку».305 Показательно, что обнародованный на губернском съезде продовольственных работников этот факт был воспринят всеми присутствующими как обычный, «нормальный».

Иногда сами деятели комбедов не гнушались заниматься мешочничеством. Показательные в этом отношении сведения привел московский мешочник Б. А. Иванов — рабочий, рассказ которого о поездке в деревню поместил на своих страницах журнал «Рабочий мир» (орган Московского центрального рабочего кооператива). Уже упоминалась эта деревня Колодезь, расположенная в Московской губернии на реке Оке, на самой границе с Рязанской губернией. Говорилось выше и о деревенском председателе комбеда по прозвищу Никон, державшем в ежовых рукавицах всю деревню. Так вот, этот непримиримый борец с «мироедами», организатор обысков у односельчан и ночных караулов выдавал за взятки местным и приезжим мешочникам пропуска на проезд в Москву и официальные разрешения на провоз продовольствия. В помощниках у него ходил профессио

262

нальный мешочник, который реквизированные продукты «сплавлял в Москву». «Вот тебе и комитет бедноты! — восклицал Б. А. Иванов. — Не так страшен, конечно, черт, как его малюют».306 Судя по замечаниям московского мешочника и по обилию критики в адрес комбедов, мешочники проникли и в руководство бедняцких организаций.

Обобщая все подобные факты, приходим к следующему выводу. В развернувшейся в деревне войне объективно стороны преследовали сходные интересы: часть крестьян стремилась распоряжаться своей продукцией и прежде всего продавать мешочникам (больше было некому), другая — добивалась того же права, но относительно отнятых у ограбленных соседей провизии и товаров. Большевистские вожди в этой внутренней войне заняли позицию третьего радующегося; их реальные и потенциальные противники — это десятки миллионов сельских хозяев и мешочников — были серьезно потрепаны и ослаблены в схватках. Однако далеко не всегда удавалось загребать жар чужими руками, поскольку мешочники как раз сумели приспособиться к изменившейся ситуации и подобрать ключик к комбедовской дверце.

Сами бедняки довольно скоро разочаровались в своих органах; отнятую у соседей провизию они быстро проедали и утрачивали интерес к «борьбе за социальную справедливость».307 Все деревни с облегчением встретили известие о начавшемся в конце 1918 г. упразднении комбедов.

Вместе с тем давление на мешочников в связи с прекращением деятельности комитетов ослабевало медленно. Бойцы и начальники заградотрядов союзов бедноты получили новую работу в Продовольственной армии. Они вливались в образованные Наркомпродом в каждой губернии продовольственные дивизии, в создаваемые в уездах губернскими продовольственными комитетами отдельные реквизиционные отряды. В ряде мест комбеды были преобразованы в Советы и в новом качестве преследовали мешочников. В других районах они передали свои функции по искоренению спекуляции специально образованным волостным чрезвычайным комиссиям.308

Комбедовская кампания применительно к нелегальному рынку сыграла роль противовеса движению «полуторапудников». Однако нелегальное снабжение ликвидировано не было, а отнятая у мешочников провизия так и не пополнила государственные запасы. Достигнутое бедняцкими активистами некоторое ограничение нелегального снабжения могло лишь приблизить голодную катастрофу. Деятели нелегального рынка не просто приспосабливались к комитетам бедноты, а заставляли последних приспосабливаться к себе. В итоге, приступив в конце 1918 г. к упразднению комбедов, советская

263

власть по существу признала превосходство мешочников. Пришел черед нового качания «мешочнического маятника».

Таким образом, главной причиной широчайшего распространения «теневого» самоснабжения стал провал принципиальнейшего для советской власти установления продовольственной диктатуры, превратившейся в важнейшую составную часть военно-коммунистической политики. Советское государство к тому же начало рассматривать мешочников чуть ли не как главных своих врагов. Между агентами большевистской власти, стремившимися стать монопольными кормильцами народа, и миллионами простых россиян началась жестокая схватка за хлеб. Столкновение между вольными добытчиками продуктов и государством — одно из важнейших проявлений гражданской войны в России. Деятельность «полуторапруд-ников» и комитетов бедноты способствовала разрастанию масштабов этого столкновения.

«Народ признает тот режим, при котором едят», — говорили современники Великой Французской революции; через 5 лет после ее начала это было осознано революционными властями, и тогда Конвент отменил все законы о максимальных ценах и разных запрещениях в отношении торговли.309 В конце 1918 г. большевики находились еще на ранней стадии эволюции революционного ригоризма. Нарастание голодной угрозы, ослабление социальной опоры власти и, наконец, упорное сопротивление со стороны мешочников — все это заставляло большевистских деятелей признавать реальность, осуществлять ту самую определенную выше «маятниковую» политику в сфере снабжения населения. Время от времени экономическая целесообразность теснила идеологический диктат. Нелегальные снабженцы оказывали этому процессу возможное содействие.

1 Фейгельсон М. Борьба за хлеб в Царицыне II Проблемы экономики. 1940. № 1. С. 152; Бабурин Д. С. Наркомпрод в первые годы Советской власти // Исторические записки. М., 1957. С. 350—351.

2 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен // Экономика и политика твердых цен : Сб. статей. М., 1918. С. 27.

3 Струмилин С. Г. Питание петроградских рабочих // Новый путь. 1919. № 4—5. Февраль—март. С. 14.

4 Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма»: Политическая власть и рыночная экономика // Отечественная история. 1993. № 4. С. 50.

5Обловацкий Ф. Я. Государственная торговля СССР за 35 лет // 35 лет советской торговли. 1917—1952 : Сб. статей. М, 1952.

6 Струмилин С. Г. Избранные произведения. М., 1983. Т. 1. С. 444.

7 Филиппов И. Т. Продовольственная политика в России в 1917— 1923 гг. М., 1994. С. 89.

264

8 Струмилин С. Г. Избранные произведения. Т. 1. С. 444.

9 Цит. по: Нажим на закон о хлебной экономии // Известия Уфимского губернского продовольственного комитета. 1918. № 26. 26 янв. С. 4.

10 Торгово-промышленная газета. Пг., 1918. 25 мая. " Известия Петрокомпрода. 1919. 8 февр.

12 Народное хозяйство : Продовольственный и хозяйственно-экономический вестник Омского совета. 1918. 2 апр. С. 20; Вестник народного комиссариата торговли и промышленности. 1918. № 3—4. Июль. С. 7.

13 Цит. по: Павлюченков С. А. Крестьянский Брест, или предыстория большевистского нэпа. М., 1996. С. 56.

14 Продовольственный бюллетень / Орган Сибирского продовольственного комитета. 1921. № 1—2. 1 февр. С. 39.

15 Соколов С. А. Революция и хлеб: Из истории советской продовольственной политики в 1917—1918 гг. Саратов, 1967. С. 29; Белое дело. М., 1992. С. 94; Телицын В. Нестор Махно. Москва; Смоленск, 1998. С. 282.

16 Ленинский сборник. М., 1931. Т. 18. С. 93.

17 Известия Уфимского губернского продовольственного комитета.

1917. № 22. 29 дек. С. 14.

18 Потапенко В. Записки продотрядника. 1918—1920 гг. Воронеж, 1973. С. 17-18.

19 См.: Цюрупа А. Д. Владимир Ильич Ленин и продовольственная политика // Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине. М., 1969. Т. 3. С. 360.

20 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 35. С. 311, 312, 314, 358.

21 Там же. Т. 36. С. 297.

22 Там же. Т. 39. С. 274.

23 Там же. С. 169, 450-451.

24 Известия ВЦИК. 1918. 2 сент.

25 Цит. по: Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 91.

26 Бюллетень Пензенского губернского продовольственного комитета. 1919. № 8. 20 окт. С. 1.

27 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 23—24. 5 янв.

28 Продовольственное дело / Изд. Московского городского продовольственного комитета (далее МГПК). 1918. № 15. 19 мая. С. 20; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 18. 24 ноября. С. 9.

29 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 12; № 5. 10 марта. С. 15.

30 Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. М., 1961. С. 39—40.

31 Цюрупа А. Д. Хлебный фронт //Ленинские страницы : Документы, воспоминания, очерки. М., 1960. С. 102.

32 Млечин Л. Рассекреченные судьбы. М., 1999. С. 31.

33 Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета. 1918. 7 авг.

34 См., напр.: Торопов А. Продовольственный вопрос и мешочники // Известия Воронежского губернского продовольственного комитета.

1918. № 27. 17 окт. С. 2.

35 Кривошеий В., архиеп. Воспоминания. Нижний Новгород, 1998. С. 52.

36 Там же.

10 А. Ю. Давыдов

265

37 Там же. С. 41; Денежное обращение и кредит. Пг., 1922. Т. 1. С. 58.

38 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 37. 13 окт. С. 2.

39 Цит. по: Кондурушкин И. С. Частный капитал перед советским судом : Пути и методы накопления по судебным и ревизионным делам. 1918-1926 гг. М., 1927. С. 21.

40 Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914-1919 гг. Л., 1926. С. 156.

41 Карпович Д. Б. Неотложные меры // Продовольственно-кооперативный и сельскохозяйственный вестник. 1921. № 10. 15 дек. С. 8.

42 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1917. № 3. Ст. 33.

43 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1: Первый этап гражданской войны / Под ред. И. Минца, Е. Бродецкого. М., 1940. С. 24.

44 Там же.

45 Ленинский сборник. Т. 18. С. 75.

46 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 28. 1 марта. С. 14.

47 Резолюции Всероссийского продовольственного съезда в Москве // Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 31—33. 24 дек. С. 12.

48 Продовольственный вестник Тульского губернского продовольственного комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 6, 8; Григорьев А. П. Из истории борьбы за хлеб в Воронежской, Орловской и Тамбовской губерниях в 1917—1918 годах // Изв. Воронежского гос. пед. ин-та. Воронеж, 1959. Т. 27. С. 55, 56.

49 Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг.: Сб. документов. Орел, 1957. С. 135; Продовольственный вестник Тульского... комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 8.

so Итоги трехлетней продовольственной работы (1918—1920) // 3 1/2 года Советской власти в Тверской губернии. Тверь, 1921. С. 80.

51 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 4.

52 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 4. 3 марта. С. 11; Мурахвер Н. Комитеты бедноты и развертывание социалистической революции в деревне (1918 г.) // Пролетарская революция. 1940. № 3. С. 73; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 14; Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С 1 января по 1 июня 1918 г. Нижний Новгород, 1918. С. 68.

53 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 19.

54 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 3; Осипо-ва Т. В. Классовая борьба в деревне в период подготовки и проведения Октябрьской революции. М., 1974. С. 303—306; Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1918. № 4. 20 янв. С. 32; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении Советской Республики в 1918 г. // Вопросы политической экономии. М., 1958. С. 294; Генкина Э. Б. Борьба за Царицын. М., 1940. С. 81; Всероссийский продовольственный съезд в Москве: Стеногр. отчет. 18-24 ноября 1917 г. М., 1918. С. 82.

55 См.: Известия Уфимского... комитета. 1918. № 26. 26 янв. С. 4.

56 Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. С. 48; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 14.

57 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии : Сб. документов. Киров, 1957. С. 469.

58 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. 28 янв. С. 18.

59 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения в СССР (1917-1925 гг.). М., 1940. С. 34.

60 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 1; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского продовольственного комитета. 1918. 1 апр. С. 10; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 2. С. 17.

61 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 19.

62 Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 50.

63 См., напр.: Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов и районного исполнительного комитета. 1918. 7 авг. С. 4.

64 Цит. по: Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 3. 30 мая. С. 11.

65 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 26; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 12.

66 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 3. 24 февр. С. 12.

67 Железнодорожные известия. 1918. № 2. 11 июля.

68 Орджоникидзе 3. Путь большевика : Страницы из жизни Г. К. Орджоникидзе. М., 1956. С. 183; Северная область: Ежедневный листок Комитета продовольствия и снабжения Северной области. 1918. 10 авг.

69 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 156. ™Там же. С. 157.

71 Продовольственный вестник Тульского... комиссариата. 1918. № 7. 22 июня. С. 9.

72 Григорий Константинович Орджоникидзе (Серго). М., 1986. С. 98-99.

73 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.

74 Северная область. 1918. 11 авг.

75 Цит. по: Фрумкин М. Товарообмен в период военного коммунизма // Вопросы торговли. 1929. № 11. С. 62.

76 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1917—1918. № 30. Ст. 398; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры. М., 1986. С. 56.

77 Цит. по: Продовольственный вестник Тульского... комиссариата.

1918. № 5. 18 мая. С. 10.

78 Борьба за власть Советов в Томской губернии (1917—1919): Сборник документальных материалов. Томск, 1957. С. 307.

79 Продовольственная политика в свете общего хозяйственного строительства: Сб. материалов. М., 1920. С. 73—74, 175; Деятельность продовольственных организаций : (По данным чрезвычайной ревизии Совета обороны). М., 1919. С. 5, 26; Вайсберг Р. Е. Деньги и цены : Подпольный рынок в период военного коммунизма. М., 1925. С. 13; Германов Л. {Фрумкин М.). Товарообмен, кооперация и торговля. М., 1921. С. 5; Прокопович С. Н. Народное хозяйство СССР. Нью-Йорк, 1952. С. 2. С. 145; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 9. С. 3.

80 Деятельность продовольственных организаций. С. 73—74.

81 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1: Март 1918—март

1919. М., 1960. С. 291; Первая конференция рабочих и красноармейских депутатов 1-го городского района. 25 мая—5 июня : Стеногр. отчет. Пг., 1918. С. 148.

82 Известия Саратовского совета. 1918. 4 сент.

267

266

83 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 6. 21 марта. С. 20.

84 Дмитренко В. П. Советская экономическая политика... С. 55—57.

85 Смит М. Н. Экономические предпосылки фиксации цен. С. 143; Орлов Н. А. Продовольственный тупик // Рабочий мир. 1919. № 4—5. С. 37-38.

86 Орлов П. А. Продовольственная работа Советской власти. М.,

1918. С. 299; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 4—5. С. 22— 23; Вайсберг Р. Е. Деньги и цены. С. 43; Продовольственная политика в свете общего хозяйственного строительства. С. 175.

87 Орлов Н. А. Продовольственный тупик. С. 38; Гордиенко И. Первый Выборгский. М., 1934. С. 48.

88 Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета 4-го созыва: Стеногр. отчет. М., 1920. С. 250, 251.

89 Продовольствие и снабжение / Орган Костромского ... комитета.

1919. № 8-10. 15 апр.-15 мая. С. 33; Кибардин М.А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне : (На материалах Среднего Поволжья). Казань, 1967. С. 51; Потапенко В. Записки продотрядника. 1918— 1920 гг. Воронеж, 1973. С. 72.

90 Советы в эпоху военного коммунизма : Сб. документов / Под ред.

B. П. Антонова-Саратовского. М., 1928. Ч. 1. С. 56.

91 Пайпс Р. Русская революция. М., 1994. 4.2. С. 415; Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета...

C. 389.

92 Пятый Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов. Москва. 4—10 июля 1918 г.: Стеногр. отчет. М., 1918. С. 157-158.

93 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 166.

94 Пятый Всероссийский съезд Советов... С. 146.

95 Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158.

96 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 5; Сталин в Царицыне / Сост. А. И. Хмельков. Сталинград, 1940. С. 32.

97 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 18. 9 июня. С. 7.

98 Пришвин М. М. Дневники. 1920-1922 гг. М., 1995. С. 151.

99 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 90; Бережков В. И. Питерские прокураторы : Руководители ВЧК— МГБ. 1918-1954. СПб., 1998. С. 92.

100 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 317; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 302; Известия ВЦИК. 1918. 17 авг.; Соломон Г. Среди красных вождей. М., 1995. С. 116-117.

101 Жизнь железнодорожника. 1918. № 24—25. 15 авг.

102 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 9. 15 авг. С. 2; Ок-нинский А. Л. Два года среди крестьян. М., 1998. С. 18—19.

103 Железнодорожные известия : Еженедельный орган Союза железнодорожников Александровской дороги. 1918. № 5—6. 7 авг. С. 10; Северная область. 1918. 21 авг.; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 9. 15 авг. С. 2.

104 Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С. 68, 69.

Ю5Отечественная история. 1993. № 6. С. 51—52; Дронин ГА. Первый эшелон сибирского хлеба //Хлеб и революция. С. 55; Медведев Е. И. Из истории борьбы за хлеб в Самарской губернии в 1918 г. // Учен. зап. Куйбышевского гос. пед. ин-та им. В. В. Куйбышева. Вып. 20. 1958.

268

С. 17; Андреев В. М. Продразверстка и крестьянство II Исторические записки. Т. 97. М., 1976. С. 10.

106 Знамя революции / Орган Казанского совета солдатских и рабочих депутатов. 1918. 16 июля.

107 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 16—17. С. 27, 30, 31. i°8 Там же. 1918. № 12-13. С. 29.

109 Советы в эпоху военного коммунизма. Ч. 1. С. 50; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 4. 28 июля. С. 4; № 8. 11 авг. С. 1; Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 299.

110 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 23. 3 окт. С. 26.

111 Железнодорожные известия. 1918. № 1. 27 июня. С. 8.

112 Там же.

113 Северная область. 1918. 19 июня.

114 Известия Ставропольского... комитета. 1917. № 18—19. С. 14; Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 161; Продовольственный вестник Тульского... комиссариата. 1917. № 7. 22 июня. С. 5, 8.

115 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 97.

116 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 11.

117 Краснов В., Дайнес В. Неизвестный Троцкий. М., 2000. С. 63; Бровкин В. Н. Россия в гражданской войне: Власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 25; Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 506; Гражданская война и военная интервенция в СССР : Энциклопедия / Под ред. С. С. Хромова. М., 1987. С. 411; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 7; Телицын В. Нестор Махно. С. 282.

1,8 Попов. Воспоминания о Курском советском полку (1917—1918) // Пролетарская революция. 1925. № 7. С. 157; Еременко Е. П. Непреодолимый заслон // Хлеб и революция. С. 100.

119 Бюллетень МГПК. 1918. 20 июля; Северная область. 1918. 30 июня.

120 Халатов А. Б. Система заготовок и распределения в период военного коммунизма // Внутренняя торговля Союза ССР за X лет. М., 1928. С. 29.

121 Центральный государственный архив г. С.-Петербурга (ЦГА СПб.), ф. 143, on. 1, д. 67, л. 144 об.; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 11.

122 Северная область. 1918. 30 июня; 16 июля.

123 фейгельсон М. Мешочничество и борьба с ним в пролетарском государстве // Историк-марксист. 1940. № 9. С. 16—П.

124 Второй съезд Северного областного продовольственного комитета И Северная область. 1918. 11 июля.

125 См., напр.: Известия по продовольствию / Орган Томского губернского продовольственного комитета. 1918. С. 28—29.

126 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 24. 21 июля. С. 10.

127 Шер В. В. Социалистический Компрод и индивидуалист-мешочник // Вестник Московского областного союза кооперативных объединений. 1919. № 3—4. 8 мая. С. 10.

128 Макаренков М. Е. Московские рабочие в борьбе с продовольственными трудностями в 1918 г. // 40 лет Великого Октября. М., 1957. Вып. 2. С. 16.

129 Гордеев Г. С. Сельское хозяйство в войне и революции. М.; Л., 1925. С. ПО.

130 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 85.

269

131 Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 299.

132 Бюллетень Московского городского продовольственного комитета. 1918. 2 авг. С. 4.

133 Известия отдела снабжения при Уфимском губернском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. 1918. № 29. 8 марта. С. 11; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 24. 21 июля. С. 21.

134 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 8. 31 марта. С. 20; № 24. 21 июля. С. 21.

135 Продовольствие / Орган Нижегородской губернской продовольственной управы. 1917. № 24. 26 ноября. С. 8; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 1.

136 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 25. 19 янв. С. 1.

137 Там же. № 28. 1 марта. С. 1.

138 Продовольственное дело / Орган Харьковского губернского продовольственного комитета. 1918. № 1—2. 11 янв. С. 11.

139 Советы в эпоху военного коммунизма. Ч. 1. С. 285; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 10. 14 апр. С. 19.

140 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 25. 28 июля. С. 12; Добротвор Н. Профсоюзы и борьба за хлеб в годы гражданской войны // История пролетариата СССР. 1934. № 3. С. 173.

141 Понихидин Ю. М. Революционные комитеты РСФСР (1918— 1921). Саратов, 1982. С. 52; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 300.

142 Обязательное постановление по борьбе с мешочниками // Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 31; Известия Уфимского... комитета. 1917. № 26. 26 янв. С. 13; № 27. 2 февр. С. 6; № 28. 1 марта. С. 14; Известия Отдела снабжения при Уфимском губернском совете. 1918. № 31. 29 марта. С. 8.

143 Известия по продовольствию / Орган Томского... комитета. 1918. № 8. С. 28, 29.

144 Королева А. Левые эсеры и хлебная монополия // Борьба классов. 1935. № 10. Окт. С. 57; Документы по истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 158; Известия Ставропольской... комиссии. 1918. № 18. 9 июня. С. 13.

145 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 93; Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 176.

146 Вестник калужской кооперации. 1918. № 1—2. С. 7.

147 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 18; № 12— 13. С. 29; Кулышев Ю. С, Тылик С. Ф. Борьба за хлеб. Л., 1972. С. 25; Маймескулов Л. П., Рогожин А. И., Сташис В. В. Всеукраинская чрезвычайная комиссия (1918—1922). Харьков, 1990. С. 300; Продовольственная политика в свете общего хозяйственного строительства. С. 249—250; Известия Воронежского... комитета. 1919. № 1. 5 янв. С. 4.

148 Макаренков М. Е. Московские рабочие... С. 21; Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 304.

149 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 33. 7 ноября. С. 4.

150 Потапенко В. Записки продотрядника. С. 137; Бюллетень МГПК. 1918. 20 июля.

151 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 87; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 26. 13 окт. С. 6.

152 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии. С. 513, 541.

153 ЦГА СПб., ф. 76, on. 1, д. 19, л. 100.

154 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1917. № 34. 31 дек. С. 16.

155 Известия Наркомата продовольствия. 1919. № 3—6. С. 17; Большаков А. М. Деревня. 1917—1927. М., 1927. С. 120; Известия Петрокомпрода. 1919. 15 февр. С. 1; Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета. 1919. № 1. 15 февр. С. 7; Вестник отдела снабжения г. Твери. 1918. № 12. Дек. С. 90.

156 Бровкин В. Н. Россия в гражданской войне : Власть и общественные силы // Вопросы истории. 1994. № 5. С. 35.

157 Северная область. 1918. 19 июня.

158 Гордиенко И. Первый Выборгский. С. 31.

159 Самойлова К. Продовольственный вопрос и Советская власть. Пг., 1918. С. 19.

160 Известия Саратовского совета рабочих, солдатских и красноармейских депутатов. 1918. 21 февр.

161 Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 180.

162 Вестник калужской кооперации. 1918. № 1—2. С. 7.

163 Ленинский сборник. Т. 18. С. 197.

164 Цит. по: Селунская В. М. Рабочий класс и Октябрь в деревне. М., 1968. С. 164.

165 цит по: Яр0в Q в Горожанин как политик. СПб., 1999. С. 27.

166 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 4. 28 июля. С. 2; 1919. №1.5 янв. С. 4; Северная область. 1918. 8 авг. С. 4.

167 См.: Деятельность продовольственной организации : (По данным чрезвычайной ревизии Совета обороны). М., 1919.

168 Подколзин А. М. К вопросу о продовольственном положении... С. 302; Брюханов П. О снятии с железнодорожных путей заградительных отрядов // Продовольствие и снабжение. Орган Костромского ... комитета. 1919. № 1-2 (1-15 янв. 1919 г.). С. 5.

169 Труды Второго съезда Советов народного хозяйства Северного района. Петроград. 10—16 февраля 1919 г. Пг., 1919. С. 54.

170 Веневский революционный вестник. 1918. 17 авг.

171 Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства. 1918. № 57. 7 авг. Ст. 634; Советы в эпоху военного коммунизма (1918—1921): Сб. документов. М., 1929. С. 397; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского ... комитета. 1919. № 1—2. 1 — 15 янв. С. 5; Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 322.

172 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 8. С. 33.

173 Там же.

174 Бюллетень МГПК. 1918. 28 июня. С. 5.

175 Ленинградская кооперация за 10 лет. Л., 1928. С. 361; Толстая А. Дочь. М., 2000. С. 282; Записки князя Кирилла Николаевича Голицына. М., 1997. С. 136, 146; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского... комитета. 1918. № 7. 1 окт. С. 22; Известия Ставропольского губернского продовольственного комитета. 1917. № 14. 28 окт. С. 12.

176 См.: Действия и распоряжения правительства // Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 1; Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 85—87.

177 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 27. 2 февр. С. 6; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 23. С. 7.

ив цит по: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 1. 28 янв. С. 9.

271

270

179 Монастырский Б. Начало советской работы // Продовольствие и революция. 1923. № 4. С. 189; Советы в эпоху военного коммунизма (1918-1921). 4.2. С. 397.

180Там же. 1918. 20 июля.

181 См.: Эндрю К., Гордиевский О. История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева. М., 1992. С. 74; Свердлов Я. М. Избранные произведения. М., 1959. Т. 2. С. 190.

182 Письма во власть. 1917—1927 : Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М, 1998. С. 54; Самойлова К. Продовольственный вопрос... С. 39.

183 Три года борьбы за диктатуру пролетариата (1917—1920). Омск, 1920. С. 72; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 15. 19 мая. С. 12; Борьба трудящихся Орловской губернии... С. 180.

184 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 89—90; Комбеды Воронежской и Курской областей : Материалы по истории комитетов бедноты. Воронеж, 1935. С. 268; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 18; № 30. 15 марта. С. 13.

185 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 92.

186 Там же. С. 90; Железнодорожные известия. 1918. № 5—6. 7 авг. С. 12; Известия Петрокомпрода. 1918. № 17. 26 июля; Известия Уфимского... комитета. 1918. № 27. 2 февр. С. 6.

187 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 55.

188 Попов. Воспоминания о Курском советском полку. С. 157.

189 Шкловский В. Сентиментальное путешествие. М., 1990. С. 164—

165.

190 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета. 1919. № 1. 15 февр. С. 15.

19> Бюллетень МГПК. 1919. № 22. 31 янв. С. 3; Шерман С. Внутренний рынок и торговый быт Советской России // Экономический вестник. Берлин, 1923. Кн. 2. С. 109.

192 Известия Уфимского... комитета. 1918. № 28. 1 марта. С. 2; Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... М., 1996. С. 27; Пошлин Т. И. Хлеб для Красного Питера // Хлеб и революция. С. 107.

193 Обзор деятельности Нижегородского губернского продовольственного комиссариата. С. 69.

194 Северная область. 1918. 4 июня; Наше слово. 1918. 22 мая; Знамя революции. 1918. 16 июня.

195 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 27.

196 Северная область. 1918. 22 июня.

197 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 18. 15 сент. С. 5.

198 ЦГА СПб., ф. 8098, оп. 2, д. 1, л. 29-29 об., 30-30 об.

199 Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 363, 365; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 79.

200 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 95; Суворова Л. Н. За фасадом «военного коммунизма». С. 50.

201 Новый путь / Орган Совета народного хозяйства и экономических комиссариатов Союза коммун Северной области. 1919. № 6—8. Март—апрель. С. 41.

202 См.: Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 1; Бюллетень'МГПК. 1918. 9 окт. С. 2.

203 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 29. С. 1; № 3. С. 3.

204 Там же. № 38. 24 ноября. С. 4.

205 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского совета. 1919. № 2. 25 февр. С. 5; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 21. 26 сент. С. 6.

206 Филиппов И. Т. Продовольственная политика... С. 95.

207 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 37; Ленинградская кооперация за 10 лет. С. 315, 318; Известия Петрокомпрода. 1918. № 37. 20 авг.

208 Известия Петрокомпрода. 1918. № 24. 3 авг.; № 37. 20 авг.; Яров С. В. Горожанин как политик. С. 26.

209 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 93, л. 29; ф. 143, on. 1, д. 67, л. 67-68.

210 Ленинский сборник. Т. 18. С. 123.

211 Постановление Совнаркома от 1 июня 1918 г. о самостоятельных заготовках Й Декреты по продовольствию : Сборник руководящих основных декретов, постановлений и распоряжений. С октября 1917 г. по 1 ноября 1918 г. Пг., 1918. Вып. 1, ч. 1. С. 39.

212 Ленинский сборник. Т. 18. С. 123.

213 Известия Петрокомпрода. 1918. № 27. 7 авг.

214 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 65—67; Ленинский сборник. Т. 18. С. 221.

215 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 65; Ленинский сборник. Т. 18. С. 223.

216 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 73. 2,7 Ленинский сборник. Т. 18. С. 221.

2'8 Известия ВЦИК. 1918. № 183. 25 авг.; Продпуть. 1918. № 9. 1 сент. Стб. 1.

219 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент. С. 32-33.

220 Давыдов М. Александр Дмитриевич Цюрупа. С. 62.

221 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 69, 74; Ленинский сборник. Т. 18. С. 220.

222 Цит. по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 70.

223 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 19. 19 сент. С. 4; ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 65.

224 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 24—25. С. 20; Известия Воронежского... комитета. 1918. № 15. 15 сент. С. 3.

225 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 289; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 33-34. 22 сент. С. 5.

226 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 29. С. 1.

227 Бюллетень Всероссийского совета железнодорожных профессиональных союзов. 1918. № 9—10. 29 окт. Стб. 40; ЦГА СПб., ф. 76, on. 1, д. 19, л. 100.

228 Известия Петрокомпрода. 1918. 18 авг.

229 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 33—34. 22 сент. С. 5; ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 65.

230 Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 24—25. С. 20.

231 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 27. 17 окт. С. 1; Продовольствие Севера. 1918. 20 сент. С. 2.

232 Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 70, 73.

233 Там же. С. 70.

234 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского губернского комитета. 1919. № 2. 25 февр.; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 36. 6 окт. С. 5.

235 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 96.

273

272

236 Известия Воронежского... комитета. 1919. № 19. 19 сент. С. 4; № 22. 29 сент. С. 4; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 71.

237 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 45, 45 об., 46.

238 Продовольственное дело / Орган продовольственного отдела Харьковского ... комитета. 1919. № 2. 25 февр. С. 5.

239 Известия Воронежского ... комитета. 1919. № 37. 21 ноября. С. 6.

240 Известия отдела народного продовольствия при Пензенском губернском совете рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1918. № 41-42. 28 сент.-4 окт. 1918. С. 6-7.

241 Известия Воронежского... комитета. 1918. № 42. 8 дек. С. 3.

242 Там же. 1918. № 27. 18 окт. С. 1; № 36. 17 ноября. С. 3; № 38. 24 ноября. С. 3; 1919. № 1. 5 янв. С. 3.

243 Там же. 1918. № 27. 17 окт. С. 1.

244 Атлас 3. В. Очерки по истории денежного обращения... С. 84; Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 37. 13 окт. С. 2.

245 Бюллетень МГПК. 1918. 10 сент. С. 2; Известия Петрокомпрода. 1918. 30 авг. С. 4.

246 Продовольственное дело / Изд. МГПК. 1918. № 30—32. 15 сент.; № 36. 6 окт. С. 11.

247 Вестник Всероссийского Союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 8—9. 15 окт. С. 8; Северная область: Ежедневный листок комитета продовольствия и снабжения Северной области. 1918. 22 авг.

248 Северная область. 1918. 22 авг.

249 Собрание узаконений и распоряжений Советского правительства за 1917-1918. М., 1942. С. 879; Продовольственное дело / Изд. МГПК.

1918. № 33—34. 2 сент. С. 13; Продовольствие Севера. 1918. 5 окт.; Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 79.

™ Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 382; Известия ВЦИК. 1918. 2 ноября.

251 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 361-362.

252 Известия отдела народного продовольствия при Пензенском губернском совете... 1918. № 41—42. 28 сент.—4 окт. 1918. С. 4.

253 См., напр.: Северная область. 1918. 18 авг.

254 Известия Уфимского... комитета. 1917. № 19. 1 дек. С. 11.

255 Булдаков В. П., Кабанов В. В. «Военный коммунизм»: Идеология и общественное развитие // Вопросы истории. 1990. № 3. С. 46.

256 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 65, 329, 337; Нелидов А. А. Народный комиссариат продовольствия. 1917 — 1918 гг.: Автореф. дис. ... канд. ист. наук. М., 1954. С. 12.

257 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 288.

258 Комбеды бедноты : Сборник материалов. М.; Л., 1933. Т. 2. С. 163; Продовольствие и снабжение / Орган Костромского... комитета.

1919. № 5. 1 марта. С. 31.

259 Вестник Всероссийского союза служащих продовольственных организаций. 1918. № 11. 10 дек. С. 5.

260 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 43, 65, 113. ы Там же. С. 288.

262 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 67, 68.

263 Там же. С. 86.

264 Павлюченков С. А. Крестьянский Брест... С. 69.

274

265 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 40, 325; Вестник отдела снабжения г. Твери. 1918. № 12. Дек. С. 89.

266 Первый областной съезд комитетов деревенской бедноты // Новый путь. 1918. № 9-10. 1-15 ноября. С. 29.

267 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 105; Курская беднота. 1918. № 9. 1 ноября.

268 Комитеты бедноты. Т. 2. С. 201; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 84.

269 Северная область. 1918. 22 авг.

270 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 51. 27'Там же. С. 321.

272 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 438. Комитеты бедноты. Т. 2. С. 160, 163.

273 Иванов Б. Не вопрос, а продовольствие // Рабочий мир. 1919. № 1. С. 11.

274 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 294; Комитеты деревенской бедноты Северной области : Сб. документов. Л., 1947. С. 124, 125, 169; Кибардин М.А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 79; Вестник отдела снабжения г. Твери. 1918. № 12. Дек. С. 89.

275 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 88; Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 151.

276 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 125, 148,

149.

277 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 337.

278 Там же. С. 358.

279 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 82.

280 Установление Советской власти и начало гражданской войны в Астраханском крае (март 1917—ноябрь 1918 гг.). Астрахань, 1958. Ч. 1. С. 335.

281 Комитеты бедноты : Сб. материалов. С. 164; Умное А. С. Гражданская война и среднее крестьянство. М., 1959. С. 61.

282 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 337; Комитеты деревенской бедноты Московской области: Сб. материалов и документов / Под ред. А. В. Шестова. М., 1938. С. 240; Советы в эпоху военного коммунизма. С. 56; Умное А. С. Гражданская война... С. 61.

283 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 144.

284 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 390.

285 Комитеты деревенской бедноты Северной области. С. 144; Комитеты бедноты. С. 160; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 349.

286 Комитеты бедноты : Сб. материалов. С. 158, 160; ЦГА СПб., ф. 142, оп. 6, д. 264, л. 95.

287 Комитеты бедноты : Сб. материалов. С. 160; Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 29, 88; Гордиенко И. Первый Выборгский. С. 189.

288 ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 2, д. 111, л. 142; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 225.

289 тдит по: Соколов С. А. Революция и хлеб. С. 72—73.

290 Северная область. 1918. 25 сент. С. 3.

291 Гордиенко И. Первый Выборгский. С. 112.

275

292 Там же.

293 Там же; Известия Наркомата продовольствия. 1918. № 22—23. С. 57, 58, 63, 64; Комитеты деревенской бедноты Московской области. С. 239, 251, 255.

294 Комитеты деревенской бедноты Московской области. С. 251.

295 Орлов Н. А. Продовольственный тупик. С. 38.

296 Кибардин М. А., Медведев Е. И., Шишкин А. А. Октябрь в деревне. С. 30.

297 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 115.

298 Мурахвер Н. Комитеты бедноты... С. 86; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 222; Установление Советской власти и начало гражданской войны в Астраханском крае. С. 336.

299 См., напр.: Из истории гражданской войны в СССР. Т. 1. С. 322.

300 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 357.

301 Луцкий Е. А. Развитие социалистической революции в деревне летом и осенью 1918 г. // История СССР. 1957. № 5. С. 78.

302 Мурахвер Н. Комитеты бедноты... С. 86.

303 Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 84, 264.

304 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 11. 10 дек. С. 5; ЦГА СПб., ф. 142, оп. 8, д. 94; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 264.

305 Вестник продовольственных служащих. 1918. № 1. 10 дек. С. 5—6. 3<* Рабочий мир. 1919. № 1. С. 11.

307 Советы в эпоху военного коммунизма. С. 438.

308 Комитеты бедноты. С. 170—171, 176; Комитеты деревенской бедноты Московской области. С. 353; Комбеды Воронежской и Курской областей. С. 363.

309 Рохович Г. Я. Голод и свобода торговли // Торгово-промышленная газета. 1918. 25 мая; Вышинский А. Я. Продовольственная проблема в период Великой французской революции // Продовольствие и революция. 1923. № 5-6. С. 168-170.