Дмитрев А.Д. Петр I и церковь. М.; Л., 1931.

Дмитрев А.Д. Церковь и идея самодержавия в России. М., 1931.

Дмитрев А.Д. Церковь и крестьянство на Руси. М., 1931.

ПЕТР I И ЦЕРКОВЬ

В проведении идеи единовластия патриарха, не зависящего от царя, напротив, возвышающегося над ним в делах духовных, церковная знать видела единственное средство спасти свое положение в государстве в качестве привилегированной собственницы земельных владений. Вот почему вся высшая церковная иерархия, лично враждебная патриарху Никону, все же восприняла его идею и сделала ее своего рода знаменем, под прикрытием которого яростно выступила против секуляризационных попыток правительства царя Алексея Михайловича

Мы видим в действии ту же идею и в царствование Петра Первого. Весьма характерным выражением ее в это время служит “Окружное послание”, написанное патриархом Адрианом ко всей пастве вскоре по вступлении своем на патриарший престол. Основная мысль, которая красной нитью проходит через все его “Послание”,— это мысль Никона о превосходстве священства перед царством, т. е. защита церковного монархизма

Это совершенно противоречило новой, воспринятой Петром теории верховной власти. Новая политическая теория “общего блага” отводила духовенству роль служебной силы орудия власти господствующих классов. Для ее осуществления необходимо было в первую очередь положить конец тому прежнему порядку вещей, в силу которого духовный “чин” является каким-то государством в государстве, уничтожить сам корень этого порядка, отнять у церковной знати последнюю надежду на сохранение своего привилегированного положения независимого земельного собственника.

Иначе говоря, нужно было и фактически, и юридически покончить с вопросом о церковно монастырском землевладении и ликвидировать былое величие церковных вотчинников. И Петр во имя “общего блага” помещиков и капиталистов приступает к совершению этой серьезной операции. Борьба торгово-дворянской монархии с церковно-монастырским феодализмом вступает в новую стадию своего развития и принимает теперь решительный оборот.

Бывшие до этого столкновения перерастают в систематическое крупное наступление по всем пунктам, и дело идет уже не только об ограничении земельных владений церкви или о лишении ее феодальных привилегий, но прямо об отобрании у нее всех доходов с этих владений и о лишении ее непосредственного завело вання своим имуществом.

Уже в начале царствования, вскоре после обнародования “Окружного послания" патриарха Адриана, Петр своим указом прекращает дальнейший рост церковных имуществ и уничтожает привилегии, которыми пользовалось духовенство. Он вновь вводит в действие все постановления царя Алексея Михайловича, запрещавшие духовенству приобретать земли каким бы то ни было способом. Точно так же были подтверждены все прежние законы об уничтожении грамот, освобождавших промыслы духовенства от таможенных пошлин, и отменены все права церковных владельцев на сбор в свою пользу каких бы то ни было пошлин. Правительство теперь стало строго наблюдать за действительным исполнением постановлений, не признававших за духовными владель нами никаких исключительных прав и привилегий.

Так, в 1699 году уничтожено принадлежавшее по старой жалованной грамоте Песношскому монастырю право на сбор таможенных пошлин в селе Рогачеве. В том же году отнято у Симонова монастыря право на сбор таких же пошлин в его Весьегонской вотчине жалованное грамотой царя Федора Алексевича. В том же году отменены все прежние привилегии монастырей на изъятие от печатных пошлин. В 1700 году было предписано гражданским чиновникам руководствоваться в отношении церковно монастырского вотчиновладения общими для всего государства законами о взимании в пользу казны пошлин. Так было покончено с финансовыми привилегиями церковных землевладельцев, приносившими им весьма значительные экономические выгоды.

Одним ударом были уничтожены и судебные привилегии духовенства. Все судебные дела, которыми ведали до того патриаршие и архиерейские приказы, были переданы по принадлежности в соответствующие государственные учреждения. Таким образом, судебная компетенция церковной власти, простиравшаяся прежде на всех церковных людей и крестьян, живших на патриарших, архиерейских и монастырских землях, прекращалась. Теперь все эти лица подходили под действие одних и тех же общих правительственных законоположений и должны были по всем без исключения делам обращаться в светские судебные учреждения. А жителей патриарших, архиерейских и монастырских вотчин было весьма много в одной Московской губернии они составляли третью часть всего населения. И так как судебные привилегии церкви приобретали по преимуществу фискальное значение как средство выкачивания из населения всякого рода судебных и канцелярских пошлин, шедших в церковную казну, то легко видеть, какой большой материальный ущерб наносили церковным вотчинникам эти постановления.

Как трудно было церковной знати расставаться с этим весьма значительным источником доходов видно из действий нижегородского архиерея Исаии, который на первых порах не подчинился указам Петра и продолжал судить своих людей и брать судебные пошлины. К нему послали чиновника вразумить, что все дела судебные “отца их патриарха Адриана взяты уже в Московский судный приказ”, и при этом была сделана архиерею угроза, если он не подчинится, то все его приказные люди будут взяты в Московский судный приказ и находиться там до тех пор. пока он не вышлет дела и не прекратит -послушного и предерзостного самочинсгва”.

Но кроме уничтожения права церковников судить население своих вотчин Петр значительно ограничил область суда по чисто церковник делам, а в отношении подсудности всего духовенства были изданы постановления в тех же пределах, в каких некогда они очерчены были в “Уложении” Алексея Михаичовича, а именно на суд светских чинов было отдано и духовенство по гражданским и уголовным делам как во взаимных исках, так и в исках на них посторонних лиц. Масса дел, таким образом, перешла от церковных судов в светские, и даже суд о преступлениях против веры не мог совершаться без участия государственных чиновников. Все же вообще судебные пошлины по чисто церковным делам должны были поступать в царскую казну.

По существу своему распоряжение Монастырского приказа церковно монастырскими имениями было не чем иным как настоящей секуляризацией, хотя и не доведенной до конца. В ведомство Монастырскою приказа поступало все,. начиная от обширных населенных имении и кончая простой монашеской мантией и поношенным поповским подризником.,. от богатейшей монастырской казны до келеннои мелкой рухляди епископа, от дорогих архиерейских митр, крестов, панагий и окладов, усыпанных драгоценными камнями, до последней ветоши, разбитой мебели и порченой узды монастырской лошади. Прежние хозяева лишились права не только распоряжаться всем этим имуществом по своему усмотрению, но даже высказывать по поводу его хотя бы свое мнение.

Вместе с тем производилась и прямая секуляризация церковного имущества. Значительные доходы церковь получала от своих многочисленных угодий в вотчинах, отдававшихся в аренду или в оброчное содержание. Такими доходными оброчными статьями были сенные покосы, огороды, пустоши, мельницы, лавки, лeca, соляные варницы, рыбные ловли и др. Одна патриаршая кафедра владела очень многими угодьями и промьшленными заведениями, которые она отдавалаа та на оброк и которые приносили еи большие доходы. Как велики были эти доходы можно заключить из того, что общее количество одних только денежных доходов патриарха от оброчных статей нипромышленных заведений, не считая наличных запасов натуральными продуктами, которые шли на содержание патриарха и его многочисленного двора, в эпоху Петра достигаю 130000 руб в год.

Еще огромнее в общей своей сложности были доходы монастыреи от всех этих оброчных статей. Правитстьство Петра поспешило секуляризовать все эти доходные статьи и объявило их собственностью государственной казны. Они перестали считаться церковным имуществом, и, не дожидаясь окончания срока урочных лет по прежним отдачам, Петр повелел переоброчить их с новых торгов, которые были назначены для всей России в Москве и отдавались Монастырским приказом всем желающим в новое "вечное" оброчное владение. Все наличные запасы рыбы, соли, муки на мельницах, сена на сенокосах, плодов в садах, древесного материала в лecax и пр. были отобраны в казну, а вываривание и продажа соли объявлены государственной монополией.

Bслед за тем Монастырский приказ стал широко практиковать отчуждение в другие руки значительных земельных участков, принадлежащих церковно монастырским владельцам. Одни вотчины отписывались в казну, другие отбирались на государя и отдавались частным лицам, третьи поступали в ведение различных городов и присоединялись к образуемым губерниям. Особенное внимание при этом было сосредоточено на ликвидации патриарших вотчин. По именным указам, шедшим через Монастырский приказ продавались целые селения из патриарших вотчин. Например, по указу 8 марта 1702 года были проданы ближнему стольнику царя Бутурлину село Петрищево и деревня Савелково за 1000 руб , каковые деньги и получены были в Монастырском приказе.

Многие вотчины приписаны были к разным государственным учреждениям. Так, в 1703 году все патриаршие вотчины Белозерского и Пошехонского уездов, в количестве 1000 дворов, приписаны были к Олонецкой верфи; Осташковская слобода и Окопецкой погост Ржевского уезда отданы в команду Ульяна Синявина, распорядителя в Ингерманландской канцелярии и “приписаны к Петербургу”, т. е. на расходы для постройки столицы. Подмонастырская слобода Нижегородско Благовещенского монастыря была приписана в посад Нижнего Новгорода а затем отписана “к низовым винокуренным заводам государыни”. Деревни Постниково и Марушкино были причислены к зеркальному заводу. Село Воробьево Московского уезда взято было в удел ко дворцу, а затем пожаловано во владение Алексею Курбатову, деревня Колпинская Костромского уезда отдана была дворянину Ивану Сурмину.

Еще больше уменьшились владения патриаршего дома по случаю нового разделения государства на губернии. Известно, что в 1708 году Петр 1 дал России новое областное устройство. Он разделил Россию географически на 8 административных округов под названием губерний. Большая часть патриарших вотчин со всеми податями и доходами и отошла в их ведение. Патриаршие вотчины находились в тогдашних губерниях Московской, Петербургской, Архангелогорадской, Казанской н Воронежской. Все вотчины, находившиеся в остальных губерниях, были переданы в ведение губернаторов и губернских канцелярий. Всего в ведение губернии отошло от патриарших вотчин 2486 дворов со всеми угодьями промыслами податями и доходами. Обьем патриарших земельных владений ограничился лишь пределами тогдашней Московской губернии, в которой значилось 5405 дворов.

Но и в этих владениях происходило постоянное сокращение дворов как вследствие бегства крестьян, убыли по рекрутской и другим повинностям, так и вследствие продолжавшейся практики отчуждения их в другие руки. Весьма много сел и деревень доставались любимцам и приближенным Петра, например Меньшикову, Курбатову, Прозоровскому, Алсуфьеву и др. Кроме того, много селений из остатков патриарших вотчин раздавалскь в вечное владение разным служилым дворянам, обращались в поместья чиновников различных ликвидируемых патриарших приказов, отдавались в аренду разным лицам,. даже “поганым еретикам" иностранцам (инструкторам военным, корабельным, врачам и ремесленникам). Так в весьма короткое время, в течение каких-нибудь 13 лет по смерти патриарха Адриана, общая площадь патриарших земельных владений сократилась более чем наполовину. За ними ocталось всего лишь 4338 дворов из прежнего количества около 10000 дворов. Но и эти владения перестали считаться частным имуществом патриаршей кафедры, а ими заведовал и управлял Монастырский приказ как государственным имушеством, и доходы с них поступали в его полное распоряжение

Но если церковь во имя возврата своего былого феодального величия столь активно поддерживала политические интриги боярской знати, то, с другой стороны, она проявляла совершенно иное отношение к широким движениям угнетенных масс. Здесь она не терпла своего классового чувства самосохранения и единым фронтом с дворянским правительством Петра выступала на защиту господствующих классов, невзирая на то, что эти классы нанесли ей чувствительный материальный ущерб.

Мы видим, что в эпоху Петра задавленные беспощадной и жестокой эксплуатацией господствующих классов трудящиеся массы, как и в предшествующее время, бежали на Волгу,. на Дон, в степи, где становились под знамена разчличных атаманов и объединялись тут для борьбы со своими угнетателями. И хотя внушенный церковниками дух религиозного фанатизма и стояния за веру против “антихриста-царя” давал им уже готовый стимул для восстаний против дворянского правительства, но в основу своей борьбы они клали не эти религиозные, а чисто классовые интересы. Они домогались иного социального порядка и открыто высказывали свои заветные желания уничтожить власть бояр и помещиков вместе с попами и монахами. В этих случаях явного обнаружения числто революционных чаяний угнетенной массы церковь действовалa иначе, чем при заговорах феодальной реакции. Она забывала свою фронду, свое упорное противодействие экономической и финансовой политике Петра и спешила всячески оказать помощь “губителю и разрушителю веры”, чтобы подавить восстания угнетенных.

Таково, например, было восстание народных масс в Астрахани в 1705 году. Здесь выступили против дворянского правительства посадские люди, низшее купечество под лозунгом стояния за старину. Но к ним примкнула основная масса трудящихся, бежавшая сюда от гнета и эксплуатации помещиков. И эта масса, можно сказать, скоро придала всему восстанию характер открытого выступления против воевод, бояр, помещиков и вообще против всех богачей эксплуататоров. В обстановке этою восстания духовенство Астрахани безоговорочно стаяло на стороне правительственной власти и активно помогало агентам Петра придушить угнетенных. Чины духовные, а именно митрополит Самсон и архимандрит Георгий Дашков, явились истинными предателями восставших и благодаря их агитации посадские люди решительно отмежевались от основной массы “беглецов”, и поэтому в Астрахани начались "несогласия и смятения между восставшими".

Купечество и ремесленники свернули знамена и во главе духовенства ушли с поля битвы. Осталась масса бежавшего от кабалы помещиков угнетенного люд,. который решил бороться до последнего. Но против него уже готовились измена и предательств. Митрополит Самсон и архимандрит Дашков тайно сносились с боярином Шереметьевым, отправленным для усмирения восстания, и не замедлили уведомить его, чтобы он начинал поскорее штурм астраханского кремля, что де между “бунтовщиками” возниклo несогласие. В 30 верстах от Астрахани Шереметьева встретили с иконами архимандрит Спасского монастыря Рувим, сам Георгий Дашков и другое духовенство и объявили, что “весь народ астраханский”, за исключением “проклятых воров” изъявляет свою покорность правительству и готов его встретить.

В дальнейших событиях подавления восстания астраханские монастыри являлись главным оплотом войск Шереметьева, и при помощи многочисленных шаек монахов, которые шпионили и растлевали ряды бойцов, переодевшись в крестьянское платье, восстание скоро удалось подавить. После победы у ворот астраханскoгo кремля встретил усмирителя сам митрополит с сонмом всего духовенства, и под звон церковных колоколов и радостные песно пения победители вошли в собор возблагодарить господа бога за победу над “бунтовщиками”. Главнейшие участники восстания были преданы жестой казни через колесование.

Петр имел полное основание вместе с Шереметьевым благодарить духовный чин за оказанную услугу. Посыпались большие денежные награды духовенству с придачей деревень с крепостными. Сам главный пособник подавления восстания архимандрит Георгии Дашков получил вскоре высокий сан архиепископа и богатую ростовскую кафедру.

Члены духовной коллегии приглашались самим императором из числа наиболее угодливых и раболепных архиереев, архимандритов и протопопов и занимали должности, дающие им такие же как в табели о рангах, бюрократические чины н звания по образу светских коллегий президента, вице-президета, советников и асессоров. Собственной рукою Петра им было назначено весьма приличное жалованье, а именно президенту—3000 руб. вицепрезиденту—2500 руб., советникам по 1000 руб. а асессорам — по 600 руб сверх содержания, получаемого от епархии и монастырей. Вскоре Духовная коллегия была переименована в Святейший правительствующий синод. Синод гордился тем. что он “должность свою исправляет не своим именем”, а по указам “его царского величества”.

Поэтому его первой н непосредственной заботой была защита “интереса царского величества”, а его единственной задачей — охранение “священных устоев” самодержавного режима, и перед этой задачей все дела веры и религии обращались в чисто охранительные полицейские средства для поддержания незыблемости этих устоев. Для постоянного надзора за более успешной деятельностью синода в отношении охранения этих “священных устоев” Петр назначил в синод светского чиновника (“выбираемого из офицеров доброго человека”) в качестве “ока государева и стряпчего По делам государственным”.

Таким образом, фактически все высшее управление религиозными делами дворянской монархии совершалось под бдительным надзором “добрых и смелых офицеров”, которые сами давали церковной знати все указания относительно того направления, в каком церковь обязана была работать на благо господствующих классов. Стоит указать здесь, например, на официальное запрещение духовенству проповедовать против пьянства, отданное оберпрокурором в середине XIX века, при господстве в царской России системы откупов на винную торговлю, чтобы ясно увидеть, к чему сводилась роль церковного аппарата, действующего “по указам его императорского величества”. При такой организации правящая церковная верхушка плотным клином вошла в систему централизованного бюрократического управления, сделалась исключительно “синодальной правительственной командой”, как характерно именовались члены синода в официальных актах XVIII века, и должна была надеть на себя мундиры полицейских чиновников.

Как и все государственные чиновники, члены правительствующего синода при своем избрании давали присягу и клятву в том, что они обязуются всем своим разумением н всеми своими силами споспешествовать насаждению “общего блага” помещиков. Эта торжественная клятва правящего церковного аппарата хорошо говорит сама за себя. Даже все поповские историки и ученые богословы всегда признавали, что она была выражением полного и беспрекословного согласия церковной верхушки отдать всю церковь, все имеющиеся в ее распоряжении религиозные средства н весь персональный состав своего аппарата на служение целям помещичьего самодержавного режима.

За синодальными верхами послушно тянулись епархиальные архиереи, которых церковная реформа превратила из богатых земельных магнатов в рабски угодливых и вернык самодержавию духовных чиновников, работавших на местах в тесном единении с губернскими канцеляриями и политическими сыщиками Петербурга. С этой целью кандидаты на архиерейские места проходили тщательную фильтровку и прежде своего назначения подвергались в столице долговременному испытанию в своих способностях стать надежными агентами самодержавия.

На низшее духовенство церковная реформа обратила самое серьезное внимание, стремясь превратить его в хорошо организованную армию верных слуг самодержавия. Первой заботой в этом отношении было определение нужного государству контингента попов, городских и сельских, т. е. введение духовных штатов. Установлено штатное количество нужных дворян, военных и гражданских чинов. Оставшиеся в штате попы должны были пройти через духовные школы, организуемые при архиерейских домах и монастырях, чтобы из невежественных и полуграмотных стать “учеными пастырями” своих чад.

Кроме веры и религиозных обрядов на службу охранения самодержавия Петр привлек и сами “таинства” церкви. В целях русификации “инородцев” было введено принудительное крещение как полицейский признак принятия подданства, в целях искоренения раскола стали практиковать принудительное исповедание и причащение. Обязанность исповеди и причастия сделалась со времени Петра общей для всех граждан православного исповедания политической обязанностью, исполнение которой особенно строго взыскивалось с лиц, состоящих на государственной службе, на основании ст. 23 27 Устава о предупреждении и пресечении преступлений. В каждом приходе попы имели у себя особые “мировые ведомости”, где регулярно отмечали всех лиц, бывших и не бывших у исповеди и причастия. Об уклоняющихся почему-либо от исполнения этого “святого долга” доносилось начальству, в консисторию, которая доводила о сем до сведения гражданских властей, и такие лица попадали под особый надзор полиции.

В то же время по чисто полицейски-охранительным соображе ниям синод по приказу Петра отменил “тайну” исповеди. Он издал распоряжение о том. чтобы все “т, ховные пасгыри” неукоснитель но доносили Преображенскому приказу и Тайной канцелярии о сообщенных им на исповеди “наршных соблазнах и элодействен ных намерениях”, к которым отниены “измена или бунт на госу даря или на государство, или злое умышленно на честь к здравие государево и на фамилию его царского величества”, а также “слова, до высокой его императорского величества чести касающиеся. или государству в родительные” При этом сочиненным в те годы Духовный регламент, легший в основу деятельности реорга низованной церкви, старается юказать. что такой донос нисколько не противоречит самому поняшю о “таинстве” исповеди

Даже политические доносы церковники превращали в исполнение господних заповедей. Каждый поп при вступлении в должность приводился к присяге в перед крестом клялся доносить обо всем куда следует. Вследствие этого он делался настоящим сыщиком Преображенского приказа, и промысел ябедника, шпиона и доносчнка развивал в нем неудержимую страсть проявить свои способности в делах такого рода и через то выслужиться и получить соответствующую мзду.

Действительно, эта страсть к доносам, причем без всяких основательных к тому причин, достигла среди духовного чина в эпоху Петра такого развития, что даже сам синод напрасно старался внушать духовенству, чтобы оно не утруждало правительственных агентов доносами по одним подозрениям и неосновательным слухам. Но ревность отцов и желание выслужиться перед правительством не ослабевали. Доносы порождали порой такие любопытные политические процессы, что известия о них можно было бы счесть басней, грубой клеветой на духовное сословие, если бы эти известия не дошли до нас в совершенно официальных документах.

Так, в 1721 году вологодский воевода Потемкин прислал в Преображенский приказ вологодского соборного протопопа и протодьякона с письменным отношением, в котором значилось, что протодьякон назвал протопопа изменником царя за то, что он де, протопоп, не говорит в молитвах "о плавающих и путешествующих”, следовательно, не желает молить бога о флоте, который недавно был заведен Петром.

Попы ходили с молитвой и крестом по домам, выведывали, высматривали, прислушивались и, чуть только замечали где либо в деиствиях или речах политический оттенок, спешили донести о “бунтовщиках” по начальству. Исповедь была особенно удобным для сего средством, почему мы и видим, что и в последующие времена синодский указ о доносе сообщенных на исповеди "злоумышлениях” не только не отменялся, а, напротив, неоднократно издаваемые циркуляры подтверждали его неукоснительное исполнение, и особенно полковым попам специально предписывали доносить военному начальству о том, что им будет открыто "на духу” солдатами.

Реорганизованная Петром церковь поставила на службу дворянскому самодержавию и все свое богослужение, а также свои молитвословия и песнопения. Если мы обратим внимание на то обстоятельство, что церковное богослужение своей театральностью и внешней обстановкой чрезвычайно сильно действует на отсталую и консервативною психологию, то станет ясным, какую могущественную силу имело оно в pукаx церкви в качестве проводника в сознание верующих благоговения перед самодержавным режимом помещиков и капиталистов.

И мы видим поистине лихорадошную деятельность церковников в этом направлении. Пересматривались молитвы о победе над супостатами с целью более яркого выражения в них величия самодержцев, изменялись формы возношения при богослужении императорской фамилии с добавлснием всяческих титулов в честь лиц царской фамилии, устанавливались новые праздники и составлялись для них целые службы и т. д.

Изложенные факты ярко иллюстрируют собой смысл церковной реформы Петра и вполне убеждают нас в том, что эта реформа имела своей главнейшей целью приспособить церковь к требованиям господствующего дворянского класса.Религия ценилась экплуататорскими классами не сама по себе, a как нечто весьма полезное для государства помещиков и капиталистов, как великолепное психологичиьпе средство удерживающее народные массы от всяких бунтов и измен господствующему порядку.

Соответственно такой классовой poли религии был перестроен на новых началах и весь церковный аппарат. Из могущественной феодальной, собственнической организации, своими руками создавшей и возвеличившей идею самодержавия, церковь должна была превратиться в централизованно-бюрократическом гocударстве помещиков в простое правительственное учреждение и стать послушным орудием в угнетателей, как простой рычаг их власти. В силу этого как высшее, так и низшее духовенство, являясь живыми силами церкви, и, наконец, сама Духовная коллегия, преобразованная в синод, разумеется, должны были сделаться солидарными со всем дворянским правительством, со всем его направлением, со всеми целями и интересами господсвующих классов. Оппозиционные настроения по отношению к “новшествам” и всей политике царизма должны были, естественно, затихнуть. Напротив, в усердном и раболепном служении ннтересам помещиков церковь находила и силу свою, и веру в то, что новые хозяева ее не оставят.

Действительно, путем эволюции, через секуляризацию церквно-монастырских доходов, a позднее и секулярзацию всех вотчин, дворянская самодержавная монархия прочно определила социальное положение “духовной команды” в своем государстве. Духовенство вновь стали особым, привелигированным сословием, получило возможность иметь права дворянства, приобретать и владеть недвижимыми имуществами и крепостными душами. Достаточно сказать, что в началее XX века земельная собственносл русской господствовавшей церкви вновь достигла весьма внушительных размеров. В 1905 году, по официальным данным она составляла 2 611 635 десятин, из них церквам принадлежало 1 871 858 десятин, а монастырям - 739777 десятин. Самодержавное правительство вплоть до революции 1917 года неустанно заботилось и о дальнейшем увеличении церковно-монастырского землевладения. С развитием капитализма особенную ценность среди богатств церкви составляла также огромная движимая собственность, т. е. капиталы, и городская недвижимость.

Поучения и назидания, раздававшиеся с церковных амвонов внушали верующим о “богоустановленности" и того государственного режима, который вызывал проклятия на устах угнетенных. Религиозные обряды, “святые таинства”, “' слово божие”, молитва и сама православная вера выставлялись в оплот и освящение тех жизненный порядков, которые несли неисчислимые страдания миллионам трудящихся.

Но под лозунгами защиты вековечных устоев “православия и самодержавия” скрывались истинные мотивы борьбы церкви и истинное ее лицо — лицо крупного помещика и капиталиста, стремящегося сохранить свои земные богатства, свои права и привилегии.