Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.
Оксана Захарова
ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА
К оглавлению
После таких катастроф поколение детей может уже потерять такое высокое благородство породы и культуры отцов. Нo память о таком благородном типе выработанном длительным культурным процессом, должна всегда сохраняться, память сама всегда есть признак благородства, забвение же — признак неблагородства.
Н.А. Бердяев
ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И
ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ
В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА
Церемониалы власти
От одного поколения к другому
В XVII — начале XX в. церемониалы были важной частью системы государственного управления России. С древнейших времен рождение, свадьба, венчание на царство, встречи послов, военные походы, сражения, парады и многие другие события при русском великокняжеском и царском дворе всегда сопровождались торжественными действиями. Каждый шаг в жизни самодержца и его двора подчеркивался церемониалом, чтобы как можно ярче продемонстрировать его значимость.
Церемониалы высочайших аудиенций, выходов, дипломатических приемов и парадов поддерживали престиж верховной власти, отражали высший эстетический уровень военного профессионализма, демонстрировали надежность защиты и опору существующего строя, являлись важной составной частью образа великой монархии и имели большое воспитательное значение.
В системе управления Российской империи XVIII — начала XX в. основная роль принадлежала дворянскому сословию. Это сословие было наиболее образованной частью общества (до 90% деятелей российской науки и культуры происходили из этой среды, и большая их часть были офицерами или чиновниками).
Дворянская служба предполагала личную заинтересованность в делах государственной важности. Дворянин нес свою долю ответственности за все происходящее в Отечестве. При этом «приватная», то есть частная, жизнь, не связанная со службой, была не вынужденным или желанным промежутком времени между делами, а особой деятельностью, не менее важной. Для участия в государственных и военных церемониалах требовалась специальная подготовка. Но и повседневная жизнь обязывала соблюдать определенные ритуалы.
В нормах церемониала отразились как идеология, так и социальная психология общества.
В авторитарных политических системах роль верховной власти всегда была весьма велика, и без ее учета невозможно понять многие кардинальные повороты нашей истории. Но особенности психологии монархов, влияние окружения, быт и нравы придворной среды, менталитет общества в силу ряда причин до сих пор недостаточно изучены.
Проблема использования государственных и военных церемониалов в системе управления Российской империей XVIII — XX вв. также не принадлежит к хорошо изученным вопросам русской истории.
В советской историографии наиболее полной работой, посвященной изучению различных аспектов дворянской культуры, является труд Ю.М. Лотмана «Беседы о русской культуре» (СПб., 1994). В одном из разделов этого исследования автор рассматривает бал как место общественного представительства дворянина, важное событие в его жизни, раскрывает язык танца, жеста, костюма участников бального ритуала.
При всем уважении к научному авторитету Ю.М. Лотмана нельзя согласиться с целым рядом его утверждений, в том числе с характеристиками некоторых исторических личностей. Так, о генерал-губернаторе Новороссийского края и Бессарабской области М.С. Воронцове Лотман пишет: «Воронцов высокомерно держался с подчиненными, разыгрывая просвещенного англомана. Это не мешало ему быть очень ловким придворным, сначала при Александре I, а потом и при Николае Павловиче. Пушкин точно охарактеризовал его: «Полумилорд <...> полуподлец». В «Воображаемом разговоре с Александром I» Пушкин назвал Воронцова «вандалом, придворным хамом и мелким эгоистом».
Основываясь на воспоминаниях, дневниках, письмах современников, лично знавших М.С. Воронцова, можно сделать вывод, что ему были присущи такие черты характера, как умение влиять на окружающих, уверенность в себе, уравновешенность, способность к творческому решению проблем, настойчивость в достижении цели, ответственность, добросовестность при выполнении поручений, общительность.
Причина конфликта в Одессе между Пушкиным и Воронцовым гораздо глубже и серьезнее тех версий, которые преподносят многие пушкинисты. Это столкновение двух различных представлений о службе, долге, чести. Для М.С. Воронцова и его окружения служение Отечеству на государственном или военном поприще — основа жизненной позиции, успехи в карьере — оценка заслуг перед Россией. Ключевое понятие его мировоззрения — честь, ответственность перед предками и потомками за свои дела.
Пушкин велик в поэзии, а Воронцов — в деле политического, экономического, культурного развития империи.
Вызывает возражение и еще одно утверждение Ю.М. Лотмана о том, что на балу границы служебной иерархии ослаблялись и юный поручик мог почувствовать себя выше полковника, ветерана войны. Осмелюсь утверждать, что на балу отнюдь не сглаживалось социальное неравенство — наоборот, сам порядок проведения церемониала, в частности последовательность пар в полонезе, подчеркивал социальную значимость личности.
Противопоставляя бал военному параду, Ю.М. Лотман называет последний «торжеством ничтожества», способом стирания и подавления личности. Такое сравнение явно некорректно; военный парад демонстрирует степень боеготовности войск в одной из важных составляющих — строевой подготовке. Смотр войск, являясь военным церемониалом, естественно, в корне отличается от светских ритуалов. В то же время военные церемониалы, подобно светским, являлись демонстрацией владения определенным комплексом сословных норм.
Наконец, Лотман противопоставляет бал маскараду. Однако последний является игровым действом, это скорее театральное представление, призванное, в отличие от бала, скрыть социальный статус участников. Костюмированные балы и рыцарские карусели носили знаковый характер, являясь отражением определенных нравственных принципов правящего класса.
Книга американского историка Ричарда Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии» (Т. 1. М., 2002) посвящена символике придворных ритуалов от Петра I до конца правления Николая I. Отдавая дань уважения большой работе по изучению русской истории, проведенной автором, нельзя согласиться с целым рядом его утверждений.
Так, Р. Уортман считает, что императорский двор был ареной непрекращающегося театрального действа. Однако это не театр, а социально-политический институт власти. Российское общество можно назвать «агрокультурным», то есть горизонтально организованным, в котором привилегированные группы стремятся максимально дистанцироваться от низших классов. Но это утверждение противоречит другому заявлению: «двор — олицетворение нации». Не может быть олицетворением нации ни двор, ни плац-парад. Трудно представить нацию, у которой вместо лица — площадь для военных парадов и смотров.
Многочисленные источники, и прежде всего законодательные акты, свидетельствуют, что в Российской империи была наиболее развита именно вертикаль власти, поэтому заявление об «агрокультурном» типе русского общества весьма сомнительно. Нельзя согласиться также с мнением ученого, что русские дворяне были далеки от народа. Большую часть времени дворянство проживало в усадьбах. Усадьба не только кормила дворянина, она объединяла культурную жизнь различных сословий. В результате этого единства появились выдающиеся произведения русской поэзии, литературы, живописи, музыки, соединившие в себе лучшие элементы национальной и западной культуры.
Армия также не была изолирована от народа. В Петербурге размещалась лишь гвардия, тогда как большая часть армейских полков была расквартирована в различных регионах империи.
У Уортмана постоянно прослеживается идея о том, что самим возникновением Русское государство обязано Западу, даже слово «Русь» — подарок западной цивилизации.
Для опровержения заявления Р. Уортмана достаточно вспомнить историю правления Лжедмитрия I. Его попытка введения при дворе западных ритуалов завершилась крахом. Стремление подражать европейским нормам, пренебрегая русскими традициями, встречало протест большей части российского общества. А.В. Суворов так сформулировал свое отношение к решению Павла I внедрить в армии прусские порядки: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, а я не немец, а природный русак!» Говоря о восстании декабристов, автор утверждает: «Акт насилия был совершен Николаем ради династии». Конечно, император спасал от уничтожения и близких ему людей, но для русского человека XIX в. «Вера», «Государь», «Отечество» — понятия неразделимые, и уничтожение династии он воспринимал как уничтожение государства.
Читая труд Уортмана, невольно приходишь к выводу, что основная идея исследования заключается в следующем: для русских императоров главное в управлении — не забота о благе империи, а личное благополучие, желание любыми средствами, в том числе с помощью церемониалов, удержаться на троне. Власть ради власти? Можно ли подвести под этот общий знаменатель всех российских монархов XVIII — XIX вв.? Конечно нет.
Подводя итоги краткому историографическому обзору, заметим, что тема светских церемониалов освещалась дореволюционными и советскими исследователями весьма фрагментарно и недостаточно основательно. Давно назрела необходимость специального исследования, посвященного комплексному изучению проблемы светских церемониалов как социально-культурного явления в жизни русского дворянства XVIII — начала XX в.
Основными источниками для автора данного исследования послужили документальные публикации и архивные материалы.
Все придворные события фиксировались в своеобразном дневнике дворцовой жизни — рукописном церемониальном журнале. Возникший еще в 1695г. как «Походный журнал» Петра I, он на протяжении последующих десятилетий несколько раз менял названия: «Журнал Камер-Фурьерский», «Журнал придворной конторы на знатные при Дворе ее имп. в. оказии», «Церемониальный журнал» и др. В конце XIX — начале XX столетия он был опубликован. Журналы велись в трех экземплярах. Один каждое утро клался на письменный стол императора в запечатанном конверте; второй, также запечатанный, посылали к министру двора, третий же хранился в особом железном ящике у камер-фурьера. Они считались весьма секретными. Журналы повествуют не только о событиях, происходивших при дворе, они передают саму атмосферу придворной жизни.
Записки, воспоминания, дневники путешествий иностранцев, посетивших Россию, составляют целую библиотеку, на страницах которой отражена религия, культура, политика, экономика, быт и нравы Российской империи. Сборник «Россия XVIII века глазами иностранцев» (Л., 1989) хронологически является продолжением вышедшей в 1986 г. книги «Россия XV — XVII веков глазами иностранцев». В него вошли документальные рассказы К. де Бруина, герцога Лирийского, К.-К. Рюльера, Л.-Ф. Сепора, П.С. Далласа о путешествиях в Москву, Петербург, по Сибири, по Волге и т.д.
Среди авторов сборника «Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII век»[1] — видные военные и государственные деятели, известные литераторы и ученые, иностранные дипломаты и путешественники: Г.Г. Державин, А.Р. Воронцов, А.Г. Орлов, Ф.Ф. Вигель, А.Н. Радищев, Дж. Перри, Ф. Берхгольц, И. де-ла-Шетарди и другие. Воспоминания А.Е. Лабзиной, В.И. Головиной и Е.А. Сабанеевой[2] охватывают один из ярких периодов русской истории — от начала царствования Екатерины II до восстания декабристов. На страницах книги представлены бытовые картины придворной и провинциальной жизни. Среди действующих лиц — Екатерина II, Павел I, Александр I, придворные чины и провинциальные жители.
Мемуары князей Трубецких — хроника одного из старинных родов России. Воспоминания дают представление о нравственной, общественной, семейной жизни дворянского сословия от середины XIX в. до революционных событий XX в. Младший сын философа князя С.Н. Трубецкого, Владимир, возродил прерванную семейную традицию службы в гвардии. «Записки кирасира» B.C. Трубецкого повествуют о довоенной жизни гвардейского офицера. Написанная прекрасным русским языком, это одна из редких книг, в которой глубина содержания и легкость изложения не исключают друг друга.
Род Трубецких подарил русской истории восьмерых полководцев, трех фельдмаршалов, десять генералов, двух адмиралов, шесть министров, десять сенаторов, семь членов Государственного совета, двух философов, скульптора. Этот список можно продолжить. После революции главная трагедия семьи заключалась не столько в материальных лишениях и физических страданиях, сколько в невозможности в полной мере служить России, в уничтожении русских православных традиций.
В своем письме князю Д. Оболенскому князь П.А. Вяземский писал: «Надо уметь ловить и постигать историю, т.е. смысл минувшего, и в частных и легких очерках его»[3]. Под «частными и легкими очерками» прошлого Вяземский подразумевал семейные предания, письма, записки. В них, по словам того же автора, «прошедшее передается читателю <...> с теми живыми подробностями и мелочами, с помощью которых легко познается общий дух и характер эпохи»[4].
Наряду с письменными большую ценность представляют и иллюстрированные источники. В 1810 г. П. Бекетовым была издана в Москве рукопись, описывающая бракосочетание царя Михаила Федоровича с Е.Л. Стрешневой. На 65 рисунках изображены картины бесчисленных церемоний и обрядов как духовного, так и светского характера: шествие в церковь, венчание, свадебный стол, проводы молодых в опочивальню. Сцены балов и других светских церемониалов нашли свое заметное отражение в творчестве целого ряда русских художников XVIII — XIX вв.: И.Ф. Зубова, А.С. Мартынова, Г.Г. Гагарина, Я.П. де-Бальмена и других.
В 1913 г. в С.-Петербурге состоялась выставка «Придворная жизнь 1613 — 1913 гг.», организованная Кружком любителей русских изящных изданий. Целый ряд портретов, гравюр и литографий из музеев и частных собраний давал довольно полную картину придворной жизни XVII — XIX вв. Художественные летописцы двора зарисовывали сценки придворных балов и других церемониалов в Эрмитаже, Зимнем дворце, летних резиденциях — сценки, дающие нам представление об этих празднествах, великолепие которых потрясало воображение.
В некоторых дореволюционных периодических изданиях, например в журнале «Всемирная иллюстрация», описание светских церемониалов сопровождались гравюрами. Иллюстративный материал не только дополняет письменные источники, но и помогает детально изучить, лучше понять саму атмосферу ритуала.
Для полноты освещения проблемы необходимо было использовать архивные материалы. В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) содержится целый ряд документов, свидетельствующих о важном значении придворных церемониалов в политической, международной, культурной жизни общества. Материалы ГАРФ подтверждают то, что каждая составляющая придворных церемониалов строго регламентировалась представителями верховной власти, и позволяют восстановить атмосферу церемониального действа, выявить состав его участников.
Подробности проведения отдельных церемониалов отражены в следующих документах ГАРФ: Список лиц, имеющих «счастье представиться Ея Величеству императрице Марии Александровне во время бала в Зимнем дворце 27 января [1877 г.]»[5]; Гардеробная книга с записями формы одежды императора Николая II за 1897— 1900 гг.[6] и других материалах. В архиве хранятся также ноты бальных танцев, написанные по случаю важных событий в жизни императорского дома времен Александра II, подаренных Александру III и посвященных великому князю Николаю Александровичу[7].
Культурные процессы сложны и многоплановы, они могут быть исследованы разными методами. Поэтому в настоящее время существует множество концепций культуры. С философской точки зрения культура — это выражение мировоззрения общества в формах литературы, искусства или мышления.
Социология рассматривает культуру как систему символов, разделяемых группой людей и передаваемых ею следующим поколениям; систему верований, ценностей и норм поведения, которые организуют социальные связи; и наконец, как организацию вещей и явлений, основанных на символах, убеждениях, языке, обычаях и т.п.
«Внешность, т.е. одежда, пища, жилище, все это — части немого языка культуры, который говорит тем красноречивее, чем резче противоречит окружающей внешности. Завоевать право на такое открытое противоречие — значит очистить путь новой идее, новому социальному факту, преодолеть важное препятствие для его вступления в жизнь»[8], — писал П.Н. Милюков.
Обычай — это определенный порядок поведения людей в обществе[9]. Обычай складывается в процессе развития социальной жизни, которая, несмотря на многообразие и сложность, характеризуется повторяемостью сходных ситуаций. В самом широком смысле слова к обычаям относятся формы общественно-политической деятельности, приемы и способы труда, формы семейно-брачной жизни, взаимоотношения в быту и т.д. Обычай — это действия, стихийно передающиеся от коллектива к личности, от одного поколения к другому. К обычаям нельзя относить нормы, исполнение которых поддерживается государством. Обычай — это элемент принятого в обществе образа жизни. При развитии общества происходит борьба старых и новых обычаев. Обычай, отличающийся особой устойчивостью и сохраненный благодаря усилиям людей поддерживать унаследованные от предыдущих поколений формы поведения, является традицией. Для традиции характерно внимание не только к внешним формам поведения, но и к его внутреннему содержанию. Когда форма поведения начинает контролироваться правовыми актами, она становится церемониалом, призванным поддерживать гармоничную связь между поколениями в рамках конкретного народа, социальной группы, исторической общности.
Церемониал — это некий культурный посыл одной социальной группы другой. Основная идея поведения, внутренний смысл светского церемониала заложены в церковных ритуалах, а внешние формы проведения могут быть заимствованы из традиций повседневной светской жизни.
Этикет представляет собой определенную систему знаков; он имеет свой словарь — набор символов и грамматику — правила сочетания знаков и построения текстов. Но, в отличие от ритуалов, этикет имеет ярко выраженный ситуативный характер, специфика ситуации диктует выбор знаков общения. Участники ритуального общения ведут себя строго в соответствии со своим социальным статусом. Во время ритуала человек является прежде всего представителем класса, общественной группы, его общественное положение диктует язык ритуального поведения. Нарушение этих правил — вызов общественной морали, подрыв нравственных устоев сообщества, предпосылка к созданию критической, революционной ситуации. Если в государстве происходит смена формы правления, то новые власти начинают вводить новые ритуалы.
Этикет определяет внешние формы поведения и обращения с другими людьми — интонацию, тон, выражение речи, стиль кроя и украшения костюма. Совокупность всех этих свойств называется манерами[10]. Отношение к ним различно у различных социальных групп. Для аристократа благородное поведение означает принадлежность к «высшему свету», это знак исключительного положения в обществе в XVIII — XIX вв. Просветители XVIII в. рассматривали этикет как средство власти. Он объединял европейское дворянство как главную социальную опору монархической власти. В среде европейского дворянства XVIII — начала XX в. существовал стиль жизни, способ существования придворной публики и европейских монархов, получивший собственно название «этикет».
Одновременно с развитием и укреплением власти «третьего сословия» — буржуазии — этикет начинает приспосабливаться к изменившимся социальным условиям. Он перестает быть привилегией аристократов, которые теряют былое богатство и власть. Буржуазия стремится подражать в стиле жизни дворянскому сословию, при этом внешние формы преобладают над содержанием.
Лишь в XX в. происходит демократизация этикета. Сам стиль жизни становится все более универсальным. Человек предстает в обществе: как участник экономического процесса; как участник политического процесса; как член определенного профессионального сообщества; как потребитель и, часто, создатель культурных ценностей; как турист и т.д.[11]
В наше время европейский этикет потерял свой сословный характер. Выработались принципиально новые формы этикета, основанные на профессиональных особенностях, своеобразии тех или иных жизненных ситуаций, специфичности некоторых сфер жизнедеятельности современного общества. Человек — существо социальное, общение для него — важная часть жизни. Общаться можно «грамотно» и «безграмотно». Общение может стать либо стеной, разделяющей людей, либо, напротив, «величайшей роскошью бытия», как отмечал А. де Сент-Экзюпери.
В каждой культуре, каждом обществе есть своего рода кодекс правил общения, который пронизывает практически все виды и официального, и неофициального взаимодействия. Чем больше потрясений в политической жизни государства, тем резче изменения в формах и бытовых условиях жизни и тем дальше отодвигаются от современных поколений прошедшие эпохи. «Современное общество легко и развязно отрекается от недавних еще законов жизни, с презрением и насмешкой машет рукой на прежний бытовой уклад и умышленно разрывает всякую связь с родным прошлым»[12] — эти слова Е.Н. Опочинина, прозвучавшие в 1909 г., удивительно созвучны сегодняшнему времени. Между тем, чтобы «осмотрительнее и вернее идти вперед, хорошо иногда припоминать, откуда идешь»[13].
ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И
ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ
В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА
«Век при дворе...
да при каком дворе!»
Русский императорский двор
В настоящее время европейский этикет — явление достаточно однородное. Однако это единство возникло не сразу. Светский церемониал сравним с законченной по смыслу художественной фразой. «Грамматика» церемониалов составлялась при дворе императора. Особые правила, регламентирующие жизнь двора, начали складываться еще в Древнем Риме в период укрепления императорской власти. Византийский император Константин, формируя иерархические отношения среди аристократии, ввел титулы. Соответственно рангу и титулу каждый придворный участвовал в церемониях, выполняя строго определенные функции[14].
В Средние века возник социальный институт двора. Главной его функцией было поддержание престижа монарха. При дворе оценивались не столько профессиональные качества человека, сколько его вклад в придворную культуру, важными составляющими которой являлись церемонии дипломатических приемов, турниры, охоты, балы. Рыцари, дипломаты, придворные художники имели свой социальный статус и свои строгие правила поведения.[15]
В XVI в. устанавливаются тесные дипломатические и торговые отношения между Россией и Англией. Царь Иоанн Грозный состоял в личной переписке с Елизаветой I. Известно, что он не только ратовал за военный союз с Англией, но и стремился породниться с королевским домом в 1582 г. он собирался жениться на Марии Гастингской, графине Голтингтонской. Однако брак не состоялся, царь получил отказ. Чтобы подсластить горькую пилюлю, Елизавета поручила послу передать Иоанну IV, что он может приехать в Англию в любое время, как приезжает в свои владения[16].
Вскоре после бегства князя Курбского (в 1564 г.) Иоанн Грозный уехал из Москвы в Александровскую слободу и возвратился на царство с условием учредить опричнину для расправы с изменниками. «Это был особый двор, какой образовал себе царь, с особыми боярами, дворецким, казначеями и прочими управителями, дьяками, всякими приказными и дворовыми людьми, с целым придворным штатом. Летописец усиленно ударяет на это выражение «особый двор», на то, что царь приговорил все на этом дворе «учинити себе особно»[17], — писал В.О. Ключевский. Из служилых людей царь отобрал 1000 человек, которым за стенами Белого города были отведены улицы с несколькими слободами.
Все государство разделилось на две части — земщину и опричнину. Во главе первой — Боярская дума, во главе второй — царь, не отказавшийся от верховного руководства Боярской думой. Опричнина Иоанна Грозного была своеобразным уделом, который он выделил из земщины. Она получила значение своеобразного института полицейского надзора по вопросам государственной измены.
Среди титулованного боярства в XVI в. утвердился взгляд на свое политическое значение как на наследственное право, полученное независимо от государя. Такой взгляд облекался в тройную систему служебных отношений — местничества. Боярство боролось не только за военные должности, но и за места за государевым столом и во время придворных церемоний. Местничество мешало боярам сплотиться в единый политический класс.
В конце XVII в. двор московского царя составляли так называемые столичные чины. В официальных актах они назывались царедворцами в отличие от «шляхетства всякого звания», т.е. от городских дворян и боярских детей. В мирное время столичное дворянство составляло свиту царя, исполняло различные придворные службы, выставляло из своей среды персонал центрального и местного управления. В военное время из него формировался собственный полк царя. За свою службу столичное дворянство получало повышенное, по сравнению с провинциальным, жалованье.
Ярким свидетельством особого положения царя в русском обществе является форма устных и письменных обращений к нему подданных. Просьбы, подаваемые царю Алексею Михайловичу, подписывались пренебрежительным именем — не «Степан», а «Степка». Патриарх и прочее духовенство — «богомолец твой». Думные бояре, все дворяне и прочие воинские чины из народа — «холоп твой». Купцы первого разряда — «мужик твой». Купцы низшего разряда и иностранцы «сирота твой». Деревенские жители — «крестьяне твои». Слуги думных бояр — «человек твой»[18].
Постепенно сложился образ царя — сверхчеловека, земного божества. Царь Алексей Михайлович имел следующий титул: «Мы, Божией милостию Великий Государь, Царь и Великий князь Алексей Михайлович, веся Великия, Малыя и Белыя России самодержец, Государь Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Тверской, Угорский, Пермский, Вятский, Болгарский, Государь и Великий Князь Новгорода Нижнего, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондинский и всех Северных стран Повелитель, Государь Иверских, Карталинских и Грузинских князей, и многих других стран Восточных, Западных и Северных наследник от Отца и Деда, Государь и Повелитель».
Атрибутом царской власти и российской государственности еще с Ивана III был герб — двуглавый орел. На государственной печати 1667 г. орел изображен под тремя коронами с державой и скипетром в лапах. На груди у него щиток с фигурой всадника на коне — старинный герб Московского княжества. Вокруг написан полный титул царя Алексея Михайловича. Титул играл важную роль в международных отношениях. Еще в 1489 г. в Москву приехал представитель императора Фридриха III Юрий Траханиот. От имени императора он предложил государю всея Руси корону Священной Римской империи. В своем ответе Иван III заявил, что не нуждается ни в чьем покровительстве, поскольку «прародители» его были «в братстве... и любви» с византийскими государями. Этот отказ имел принципиальное политическое значение. Русское государство подчеркивало свою полную независимость от Империи. Ведь по стандартам средневековья Император — светский глава европейских государей. Короли Франции, Испании, Англии, Польши ниже его по рангу.
Если в дипломатической переписке титул «великий князь» переводили как «принц» или «герцог», то слово «царь» либо не переводили вовсе, либо переводили как «император».
В 1721 г. по случаю окончания войны со Швецией Сенат преподнес Петру I титул «Император Всероссийский». Эта церемония состоялась в церкви Святой Троицы по окончании литургии и прочтении ратификации заключенного со Швецией мира. Архиепископ Псковский Феофан Прокопович в своей проповеди сказал: «Государь заслужил название отца Отечества, Великого Императора»[19]. Вслед за этим весь Сенат приблизился к Петру Алексеевичу, и государственный канцлер Г.И. Головкин просил от лица сословий принять в знак их верноподданнической благодарности титул Отца Отечества, Императора Всероссийского Петра Великого. Церемония завершилась при звуках труб и литавр, после чего началась пальба из всех пушек крепости, Адмиралтейства и 150 галер, прибывших накануне и расставленных на реке напротив Сената. В то же время загремел беглый огонь полков в составе 27 тысяч человек, возвратившихся из Финляндии. Императорский титул ставил русского государя равным с единственным тогда императором Священной Римской империи германской нации, что вызвало протест многих европейских государств. Согласно Указу от 1721 г., император имел следующий титул: «Божиею поспешествующего милостию мы, Петр Первый, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и Великий князь Смоленский, князь Эстляндский, Лифляндский, Карельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и Великий князь Новгорода, Низовские земли, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея Северный страны, повелитель и государь Иверские земли, Картлинских, и Грузинских царей и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей и иных наследник, государь и обладатель».
В грамотах внутри государства титул император сокращался: «Божиею милостию мы, Петр Первый, император и самодержец Всероссийский». В указах из Сената и коллегий: «Указ Его Величества императора и самодержца Всероссийского».
На протяжении XVIII — XIX вв. титул все более усложнялся, включая в себя названия всех вновь присоединенных к России территорий. Государь Александр III, например, именовался: «Божиею споспешествующего милостию мы, Александр III, император и самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Херсонеса Таврического, царь Грузинский, государь Псковский и Великий князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский, князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский <...> и всея Северныя страны повелитель и государь Иверский, Картлинские и Кабардинские земли и области Арменския, Черкасских и горских князей и иных, наследный государь и обладатель, наследник Норвежский, герцог Шлезвиг-Голстинский, Сторманский, Дитмарсенский и Ольденбургский и проч. и проч.».
В 1856 г. Александр II утвердил рисунки Большого, Среднего и Малого Государственных гербов, a 11 апреля 1857 г. было опубликовано их подробное описание.
В них был внесен ряд нововведений. Если в царствование Николая I крылья орла были широко распростерты, то теперь они подняты. Было также изменено положение Св. Георгия Победоносца. Тогда же утверждены были и многочисленные рисунки гербов для всех членов императорского дома.
В центре герба императора, учрежденного в 1856 г., — двуглавый орел под тремя коронами. На груди орла, в щитке, изображен старинный «герб московский» — Св. Георгий, поражающий дракона. Двуглавый орел помещен на большом желтом щите, который поддерживают архангелы Михаил и Гавриил. Фон щита — императорская мантия, увенчанная шлемом Св. Александра Невского. Над шлемом возвышается императорская корона. Вокруг всей композиции расположены эмблемы царств Казанского, Астраханского, Сибирского, Грузинского и т.д. Некоторые эмблемы увенчаны соответствующими царскими венцами и коронами.
Из всех государственных регалий флаг — наиболее наглядная и неприкосновенная эмблема. В отличие от герба, который фигурирует в печатях правительственных учреждений и т.д., флаг имеет одно лишь назначение — представлять свое государство за его пределами, охранять своих граждан и его владения. В значении избранных для флага цветов заключается одна из главных его символик — быть эмблемой государства, возможно даже более сильной, чем герб. Создание флага свидетельствует об укреплении государства. У императора был собственный флаг-штандарт — золотое полотнище с вышитым черным двуглавым орлом. Черный орел в золотом поле был заимствован Иоанном III из Византии и впервые появился на печати царя в 1497 г. Черный цвет как государственный для России можно проследить, начиная с черного знамени Дмитрия Донского на Куликовом поле; черным был воск официальных печатей до образования Московского государства; частный русский коммерческий флаг, учрежденный Петром I в 1693 г., «по гербу Российского царствия»[20] был изготовлен из белой тафты с черным двуглавым орлом, держащим золотые скипетр и державу. Петр ввел также кокарды «по Российскому гербу»[21], белые с черным и оранжевым.
Члены российского императорского дома имели право на особые титулы, гербы и содержание. У наследника и его супруги были собственные флаги, им отдавались военные и морские почести. Вдовствующая императрица сохраняла преимущества, которыми пользовалась при жизни супруга. Служба членов российского императорского дома мужского пола начиналась с 16 лет в гвардейских полках.
Российский императорский дом — это учреждение, состоявшее из членов императорский фамилии, которое было законодательно оформлено указом Павла I от 5 апреля 1797 г. Члены императорского дома составляли особую сословную группу; они могли быть при определенных условиях призваны на престол или вступить в брак с лицами, имевшими это право. Права и преимущества передавались только по мужской линии. Старший из императорских сыновей носил звание цесаревича. Лишь однажды это правило было нарушено: Павел I за храбрость, проявленную во время швейцарского похода А.В. Суворова, пожаловал титул цесаревича своему второму сыну, великому князю Константину.
Своих ближайших помощников российские императоры зачастую выбирали из людей незнатного происхождения либо из иностранцев, которых привлекали на службу. Так, при Петре I президентом Военной коллегии был генерал-фельдмаршал светлейший князь А.Д. Меншиков, генерал-прокурором — П.Я. Ягужинский, вице-канцлером барон П.П. Шафиров. Для возвышения своих сподвижников он добился от германского императора присвоения им титулов князей и графов Римской империи, учредил на Руси титулы графа и барона. Но среди его приближенных было много и представителей старинной знати: Б.П. Шереметев, ставший графом и генерал-фельдмаршалом, князья Дмитрий и Михаил Голицыны, Я.Ф. Долгоруков, Н.И. Репнин, Ф.А. Головин и другие.
Идея разделения служилых людей на категории в зависимости от их достоинств, выслуги лет и занимаемой должности родилась в царствование Федора Алексеевича (1676 — 1682). Одновременно с отменой местничества московские дьяки разработали проект устава о служебном старшинстве бояр, окольничьих и других думных людей по 34 статьям, стремясь создать отвечающую времени административную систему государственной службы. Но в связи с кончиной Федора Алексеевича проект не был осуществлен и к 1696 г. — году единоличного воцарения Петра I — в бояре и окольничьи производили по знатности, а не по заслугам.
Согласно одной из версий, философ Б.В. Лейбниц посоветовал Петру I издать закон о распределении служебных чинов по рангам. 18 декабря 1713 г. Петр I предписал Сенату детально изучить распорядок чинов в государствах Европы. Первый проект нового устава Петру I представил граф А.И. Остерман, назвав его «Табель о рангах». Остерман, разделив чины на 13 рангов, взял за основу придворную службу и по ней построил систему государственного управления. Считая себя недостаточно подготовленным, Остерман не касался морских и армейских чинов. Петр I почти полностью переделал первоначальный вариант, взяв за основу распределения рангов военно-морскую службу. Первый класс он присвоил лишь высшему воинскому чину и только позднее приравнял к нему высший гражданский чин канцлера[22].
Высший придворный чин обер-гофмаршала он повысил до второго класса, а число классов увеличил до 14, выделив корабельных секретарей в отдельный класс. 24 января 1722 г., после того как были учтены замечания сенаторов и коллегий, Сенат утвердил «Табель о рангах»[23]. Документ состоял из росписи чинов по трем ведомствам — военному, статскому и придворному и 19 разъяснительных статей. Военному ведомству отдавалось предпочтение перед двумя другими, а внутри военного ведомства все офицерские чины гвардейских частей были отнесены па два класса выше по сравнению с такими же чинами армии и флота[24]. Перевод в следующий класс мог осуществляться после определенного числа лет службы, разного для различных классов.
Наряду с гражданскими и военными чинами «Табель о рангах» предусматривал также придворные чины. Например, 2-му классу соответствовал чин обер-гофмаршала, 3-му — обер-шталмейстера, 4-му — обер-гофмейстера и обер-камергера, 5-му — гофмейстера и т.д. В «Табель о рангах» Петр I включил 44 должности, разбив их по классам[25]. Таким образом, при Петре I деление на бояр, окольничьих, думных дворян было упразднено. Поместья дворян уравняли с вотчинами, дворянская служба стала пожизненной. Служебное продвижение регламентировалось «Табелем о рангах». Талантливые и усердные люди могли получить за службу личное и потомственное дворянство.
Иерархия придворных чинов неоднократно менялась. При Анне Иоанновне высшим считался чин обер-гофмейстера, при Екатерине II — обер-камергера. Императрица Анна Иоанновна установила присягу для придворных. Звучала она так: «Понеже Ея Императорское Величество всемилостивейше соизволила меня в придворную службу <...> принять и определить, того ради обещаю и клянусь всемогущим Богом во всем и всегда по моей должности и чину поступать, Ея Императорскому Высочеству, как честному служителю надлежит, верным и добрым рабом и подданным быть. Службу и интересы Ея Величества прилежнейше и ревностнейше хранить и о всем, что Ея Величеству к какой пользе или вреду касатися может, по лучшему уразумению и по крайней возможности всегда тщательно доносить, и как первое, поспешествовать, так и другое отвращать, по крайнейшей цели и возможности старатися и при том в потребном случае живота своего не щадить <...>». Придворный клялся хранить тайну происходящего при дворе, верно и честно служить монархине. «В чем я целую Евангелие и Крест Спасителя моего; к вящему же моего обещания подтверждению сию присягу своеручно подписую»[26].
Серьезно упорядочив придворную службу, Павел I определил общее количество придворных чинов и служителей. На первое место он поставил свиту в составе обер-камергера, 12 титулярных камергеров, 12 титулярных камер-юнкеров и 48 рейт- и яхт-пажей. Далее следовали чины обслуги: один обер-гофмейстер и два гофмейстера, один обер-гофмаршал и два гофмаршала, один обер-егермейстер, один егермейстер и один унтер-егермейстер, один обер-церемониймейстер и два церемониймейстера. В свите императрицы были обер-гофмейстерина, камер-фрейлина. Во 2-м классе тогда числилось три должности — обер-камер-мейстер, обер-гофмаригал и обср-шталмейстер, остальные были рассредоточены по 3 — 9 классам[27].
Придворным званиям соответствовали определенные обязанности. В соответствии с утвержденным 30 декабря 1796 г. Павлом I «Придворным штатом»[28] финансами двора ведал обер-гофмейстер, за императорский стол отвечал обер-гофмаршал, обер-шенк смотрел за винными погребами, обер-шталмейстер — за конюшнями, обер-церемониймейстер следил за соблюдением дворцового протокола и т.д. За исполнение своих обязанностей придворные чины получали жалованье.
В конце XVIII в. придворный чин, равнявшийся военному, был выше чинов гражданских. Поэтому представители высших социальных слоев общества стремились определить своих сыновей в гвардию, где офицеры имели преимущество в два чина перед армейскими, и в то же время получить для них какую-либо должность при дворе. Включенные в иерархию чинов, молодые люди переходили затем па военную или гражданскую службу с большим повышением. Так, граф М.С. Воронцов, будучи пожалован в 1798 г. в камергеры, желая служить на военном поприще, мог быть произведен в свои 19 лет в армейские генерал-майоры, что соответствовало его камергерскому званию. Но он просил разрешения начать службу с нижних гвардейских чинов. Просьбу молодого графа удовлетворили, 2 октября 1801 г. его определили поручиком лейб-гвардии в Преображенский полк. Впоследствии Л.А. Нарышкин, А.П. Апраксин рассказывали, что когда при вступлении на военную службу они решили воспользоваться правами, данными камергерскому званию, то им прямо указали на пример графа М.С. Воронцова, и они «<...> должны были впредь довольствоваться обер-офицерскими чинами»[29].
По характеру своих обязанностей к придворным чинам приближались пажи. Ими обычно становились сыновья и внуки царских сановников первых двух классов. Пажеский корпус, основанный в середине XVIII в. для подготовки офицеров, считался особо привилегированным учебным заведением. Лучшие по успеваемости пажи получали звание камер-пажей, что давало право поступать в гвардию сразу в звании поручика, что соответствовало армейскому чину майора. Церемония производства в камер-пажи напоминала средневековый обряд посвящения в рыцари. Паж преклонял колени, императрица дотрагивалась рукой до его щеки, вручала шпагу. Во время придворных церемониалов пажи сопровождали членов императорской фамилии, прислуживали за столом, носили за дамами шлейфы, держали их накидки во время танцев и т.д. В 1809 г. Александр I упразднил все адъютантские военные чины, сделав звание «генерал-адъютант» почетным для генералитета 2-го и 3-го классов. Число придворных должностей свиты было резко сокращено, а звания «камергер» и «камер-юнкер» стали почетными и присваивались «в знак особого внимания царского к роду и заслугам предков»[30].
В 1844 г. Николай I произвел последнюю радикальную реформу придворного ведомства, отнеся всех первых лиц придворных чинов с приставкой «обер» ко 2-му классу, вторых лиц — к 3-му. Из штата выбыли все камергеры и камер-юнкеры, кроме обер-камергера, руководившего свитой. Было введено звание «флигель-адъютант» для штаб- и обер-офицеров «первых» гвардейских полков — Семеновского, Измайловского, Кавалергардского и Конногвардейского.
При императорских особах женского пола состояли придворные «дамы» и «девицы», штат которых возглавляла обер-гофмейстерина. Ей подчинялись статс-дамы. При возведении дворянки в ранг статс-дамы ей жаловали портрет императрицы с короной, украшенной бриллиантами.
В высокоторжественные дни приглашенные размещались во время церемониала согласно чинам: жены по чинам мужей, девицы — по чинам отцов. Во время коронации Екатерины II княгиня Е.Р. Дашкова — одна из активных участниц переворота 1762 г. будучи женой полковника Дашкова, находилась в соборе в последнем ряду. По выходе из церкви императрица назначила Дашкову статс-дамой, а ее мужа сделала камер-юнкером с чином бригадира и оставила командиром лейб-кирасирского полка. При дворе Екатерины состояли 9 статс-дам и камер-фрейлин, 18 придворных фрейлин и гофмейстерина над оными, 9 камер-юнфер. Младшими придворными дамами считались камер-фрейлины и фрейлины. После каждого выпуска из Смольного института благородных девиц шести девушкам, особенно отличившимся знаниями и поведением, давались особые знаки отличия — золотые вензеля императрицы.
Некоторых фрейлин императрица выбирала лично, других приглашали по рекомендациям; в основном это были девушки из благородных, но обедневших семей. Императрица могла жаловать фрейлинский шифр после специального разрешения императора. В Зимнем дворце существовал так называемый фрейлинский коридор, в небольших комнатах по сторонам которого жили фрейлины. Фрейлины не имели права выезжать ни в свет, ни в театр без разрешения императрицы. После раннего подъема императрицы Елизаветы Алексеевны фрейлины сопровождали ее во время весьма продолжительных прогулок. Около полудня они возвращались к себе, а в пять часов вечера собирались обедать в комнатах императрицы.
При императрице Александре Федоровне каждая из семи ее фрейлин в свой день дежурства находилась безотлучно при ней. В случае болезни императрица оплачивала лечение и отдых своих фрейлин. «Арендт мне советовал ехать в Ревель купаться в море. Я сказала об этом императрице. Она велела мне дать четвероместную дорожную карету, подорожную на шесть лошадей, и все было уплачено. Мне выдали жалованье за три месяца, что составляло пятьсот рублей асс., и я отправилась с Карамзиными в Ревель»[31] — так описывает выезд на лечение А.О. Смирнова-Россет.
Как бы ни был скромен в частной жизни правитель одной шестой части земного шара, принимать гостей он мог только в атмосфере расточительной пышности, которая поражала иностранцев, приезжавших в Россию в XVIII — XX вв. Во время придворных церемониалов стиралась грань веков. Находясь в Зимнем дворце, можно было «позабыть деловое двадцатое столетие и перешагнуть в великолепный екатерининский век», — вспоминал великий князь Александр Михайлович.
Русский императорский двор сложился в XVIII в. и ориентировался на западные образцы, главным образом на королевские дворы Франции, Пруссии и австрийский императорский двор. Так называемый «большой двор» в 1728 1732 гг. ненадолго вернулся в Москву. Наследникам престола принадлежали «малые дворы»[32].
Как известно, в 1730 г. Верховный тайный совет по предложению Д.М. Голицына и В.Л. Долгорукова решил пригласить на русский престол герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну, ограничив ее самодержавие «кондициями» (условиями), которые она, впрочем, через месяц разорвала. В ее царствование дочь Петра I Елизавета чувствовала себя липшей при дворе. На протяжении всех лет правления Анны Иоанновны с цесаревны не спускали глаз, следили за ее друзьями. Елизавета стремилась укрыться в своем дворце у Марсова поля (а летом во дворце у Смольного) в кругу близких ей людей[33].
Двор цесаревны был невелик и не превышал (вместе со служителями) 100 человек. Среди придворных можно выделить камер-юнкеров двора П.И. и А.И. Шуваловых, М.И. Воронцова. Фрейлинами двора цесаревны были преимущественно ее ближайшие родственницы: двоюродная сестра А.К. Скавронская (с 1742 г. — супруга М.И. Воронцова) и сестры Гендриковы. Жизнь двора Елизаветы отличалась от церемонной жизни большого императорского двора. Придворные цесаревны не были обременены государственными обязанностями. Энергичная Елизавета была заводилой поездок за город на прогулки, охоту, маскарады. В 30-е годы при ее дворе образовался хор, с которым Елизавета пела в церкви[34].
В блестящей толпе придворных, окружавших Елизавету, нужно выделить А.Г. Разумовского, с 1744 г. состоявшего с ней в морганатическом браке. Хотя сам Разумовский и не участвовал в перевороте 25 ноября 1741 г.[35], он был сразу пожалован в поручики лейб-кампании с чином генерал-поручика, стал действительным камергером наравне с братьями А.И. и П.И. Шуваловыми и М.И. Воронцовым. В день коронации он получил орден Андрея Первозванного, чин обер-егермейстеpa и большое число душ. Разумовские и Шуваловы были двумя соперничающими группировками при дворе. Их борьба влияла на судьбы вовлеченных в нее вельмож. Среди них выделим М.И. Воронцова, который с 1744 по 1758 г. был вице-канцлером, а в 1758 г. сменил А.П. Бестужева-Рюмина на посту канцлера.
Камер-юнкерство при дворе Елизаветы в годы царствования Анны Иоанновны не открывало больших перспектив для М.И. Воронцова. Но он был предан цесаревне и заслужил ее доверие. В ночь на 25 ноября 1741 г. М.И. Воронцов стоял на запятках ее саней. В 1742 г. она выдала за него свою двоюродную сестру А. К. Скавронскую. В последующие три года влияние М.И. Воронцова при дворе стремительно возросло.
Если в XVIII начале XIX в. вдохновителями расправ над монархами являлись сильные дворянские группировки, лица, принадлежащие к «малому двору», то во второй половине XIX в. в разгар правительственного кризиса наследник становился важной политической фигурой в борьбе различных общественных сил. Ставка делалась не столько на государственные способности будущего императора, сколько на его близость к правящему монарху, возможность влиять на него.
Находясь в Петербурге, монархи жили в Зимнем дворце, реже — в других дворцах столицы. В летнее время двор перебирался в одну из загородных резиденций Царское Село или Петергоф. A.M. Грибовский свидетельствует, что Екатерина Великая «в первых числах мая выезжала, всегда инкогнито, в Царское Село, откуда в сентябре, также инкогнито, в Зимний дворец возвращалась. В Царском Селе пребывание имела в покоях довольно просторных и со вкусом убранных».
Зимний дворец всегда был основным местом пребывания русских самодержцев. Его первый этаж и подвальные помещения занимали хозяйственные службы: кухни, кладовые, мастерские, иные подсобные помещения. На втором этаже располагались жилые покои императора, его супруги и их детей, а также парадные залы. Здесь же находились комнаты фрейлин. В разных концах дворца имелось несколько «запасных половин», которые занимали иностранные гости. Несколько комнат было выделено для одной из лучших частных библиотек в России. В конце XVIII в. она насчитывала 10 тысяч томов. В Зимнем дворце размещался и дворцовый театр. Уже в
XVIII в. Зимний дворец оказался мал для императорского двора и коллекций произведений искусства. К нему также были пристроены Малый Эрмитаж (1764 — 1767 гг.), Старый (1771 — 1787 гг.), Эрмитажный театр (1783 — 1787 гг.), а в 1839 — 1852 гг. Новый Эрмитаж.
Царская семья ежедневно посещала две церкви при дворце — Большую и Малую; с ними были связаны и парадные церемониалы. В них происходили венчания членов царской семьи, торжественные выходы. В Георгиевском зале Зимнего дворца, выполнявшем в XIX в. функцию тронного, приводили к присяге достигших совершеннолетия членов императорской семьи, устраивали праздничные обеды, давали аудиенции высоким иностранным гостям. В Бриллиантовой комнате хранились императорские коронационные регалии.
Особым учреждением при императоре, созданным для исполнения его личных поручений, была Императорская главная квартира. Чины ее назначались и увольнялись по личному распоряжению монарха, они сопровождали императора в путешествиях и походах, заведовали караулами, объявляли повеления императора всем учреждениям, принимали жалобы и прошения (с 1884 г. через канцелярию по принятию прошений)[36], вели делопроизводство. В 1883 г. была создана канцелярия Императорской главной квартиры, объединившая собственное Управление и Военно-походную канцелярию[37]. Императорская главная квартира входила в состав военного ведомства и состояла из командующего, коменданта, штаб-офицера для поручений, лейб-медика, собственного его императорского величества конвоя и канцелярии, а также генерал-адъютантов, генерал-майоров и контр-адмиралов свиты, флигель-адъютантов. Свита постоянно присутствовала при императоре и участвовала во всех придворных церемониалах.
В 1809 г. Александр I упразднил все адъютантские военные чины, сделав звание «генерал-адъютант» почетным для генералитета 2-го и 3-го классов (лица 1-го класса включались в свиту автоматически). Генералы свиты дежурили на военных церемониях. Флигель-адъютанты представляли прошения на имя императора и составляли списки лиц для высочайшего представления императору, а дежурный генерал-адъютант их представлял. Чины свиты командировались на места в чрезвычайных обстоятельствах и действовали там именем императора. В 1861 г. флигель-адъютанты были разосланы по губерниям для контроля за исполнением «Положений 19 февраля».
До 1828 г. собственный его императорского величества конвой (личная охрана императора) состоял из случайных групп кавалерии, главным образом гвардейской[38]. С 1828 г. конвой стал включать представителей основных национальностей и религиозных конфессий, населявших Кавказ. В специальном распоряжении правительства от 1856 г. особенно подчеркивалась необходимость подбора в конвой лиц из знатнейших фамилий, имевших влияние на своих соплеменников.
Министры императорского двора принимали активное участие в решении политических, экономических, военных проблем. Они были канцлерами Капитула российских императорских и царских орденов. В день коронации Николая Павловича первым министром императорского двора и уделов и управляющим кабинетом е.и.в. был назначен князь П.М. Волконский (1776 — 1852). С 1852 по 1872 г. министром императорского двора и уделов был В.Ф. Адлерберг — сын полковника русской службы шведа Густава-Фридриха Адлерберга. В августе 1881 г. министром императорского двора и уделов стал один из основателей тайного общества по борьбе с крамолой («священной дружины») начальник охраны Александра III граф И.И. Воронцов-Дашков (1837 — 1916). В 1897 г. пост министра двора занял барон В.Б. Фредерикс (1838 — 1927) (впоследствии получивший титул графа).
День министра двора начинался в 10 утра с доклада начальника канцелярии Министерства двора (с 1900 по 1916 г. этот пост занимал А.А. Мосолов). Доклады обычно заканчивались в первом часу. С 15 часов дня Фредерикс принимал доклады чиновников Министерства двора и давал заранее назначенные аудиенции. Докладывали о посетителях чиновники особых поручений канцелярии. Они же сообщали ее начальнику обо всем происходившем в течение дня у министра и о его приказах на следующий день.
В.Б. Фредерикс бывал во дворце весьма часто, два раза в неделю утром в субботу и в четверг после завтрака, представляя императору официальные доклады. Не менее двух раз в неделю его звали на семейные праздники — дни рождения и именины детей, елки и другие неофициальные торжества. По отзывам современников, Фредерикс умел говорить правду их величествам в такой форме, которая их не коробила. Кроме того, если император уклонялся от личного выражения кому-либо своего недовольства, он поручал эту деликатную миссию Фредериксу. «Это был человек глубоко благородный, рыцарь»[39], — писал о Фредериксе Н.Л. Епанчин. Граф В.Б. Фредерикс занимался не только административными, но и политическими вопросами. Он стал одним из авторов Манифеста 17 октября, в составлении текста которого принимали участие также граф С.Ю. Витте и начальник канцелярии Министерства двора генерал А.А. Мосолов.
Большая часть представителей свиты императора ограничивались сферой своих официальных обязанностей и не принимали участия в решении государственных проблем.
После обучения в Пажеском корпусе и службы в одном из элитных полков офицеры, попадая ко двору императора, не успевали достаточно глубоко узнать жизнь представителей других слоев общества и приобрести навыки решения государственных вопросов. Но данная задача и не ставилась перед большинством придворных чинов — являясь политической опорой императора, они занимались в основном чисто административными проблемами.
Свита Николая I насчитывала 109 генерал-адъютантов и 224 флигель-адъютанта. Александр II значительно расширил свою свиту, которая сократилась при Александре III. В 1908 г. при дворе состояло 150 генерал-адъютантов и светских генералов.
Политическая роль двора проявилась еще в царствование Иоанна Грозного, опричники которого охраняли его от «боярской и земской крамолы»[40]. При Петре I двор состоял из верных царю потомков боярских родов и новых ставленников царя — главных проводников западной культуры. Россия при преемниках Петра I обрела вид сословно-дворянского государства.
Дворцовые перевороты XVIII в. создали вокруг престола своеобразную правящую прослойку, состоящую из лиц различного социального происхождения. Так, в разное время обер-егермейстерами были А.П. Волынский и А.Г. Разумовский, обер-гофмаршалом — Г.Г. Орлов, обер-гофмейстером — Н.И. Панин.
В XIX в. двор представлял собой замкнутую систему «государство в государстве», со своей сословно-бюрократической иерархией, своими атрибутами государственной власти — флагом и гербом, военными формированиями, аппаратом управления, своей территорией.
В начале XX в. придворные составляли особое сословие, окружавшее императора и, по мнению современников, отдалявшее его от народа.
ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И
ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ
В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА
«Да здравствует великий государь!»
Коронации русских царей и императоров
В Россию и Западную Европу обряд помазания и венчания на царство, а также вручения императорских регалий перешел из Византийской империи. Первые русские князья были язычниками, и над ними обряд венчания на царство не совершался. Преемники Святого князя Владимира — Ярослав Мудрый, Изяслав, Всеволод I и Святополк II — хотя и были христианами, но в летописях не упоминается о том, что их вступление на престол сопровождалось коронованием. Сам обряд «посажения на стол» в общих чертах был схож с обрядом византийского венчания, исключая миропомазание. С XIII в., при монгольском иге, поставление русских князей на княжество происходило в Орде. Однако в источниках есть сведения, что одновременно с этим совершался и прежний обряд «посажения на стол»[41]. Так, в 1251 г. Александр Невский, пожалованный в великие князья, вернулся из Орды и прибыл во Владимир; митрополит Кирилл встретил его с крестом и святыми иконами у Золотых Ворот и «посадил на стол» Ярослава.
В древнерусской фразеологии выражение «съдъ на столъ» означало княжеское правление. «Стол» — престол, трон князя. «Сидеть на столе» мог только великий князь[42]
Избранного вечем великого князя при въезде его в город встречали крестным ходом. В местном соборе он слушал молебствие, садился на «отчий стол» (престол), и духовны и владыка благословлял его крестом. Начиная с Василия Темного поставление на великое княжение происходило в Московском Успенском соборе.
В 1498 г. состоялось венчание па царство внука Иоанна III — Дмитрия. Как отмечает в своем исследовании О.В. Мареева, «венчание Дмитрия Ивановича, судя по всему, было отнюдь не первым венчанием в русской истории. В некоторых письменных источниках XV начала XVI в. говорится о «царском венце», возлагаемом на великих князей»[43]. Великокняжеское венчание Дмитрия Ивановича — это не косвенное упоминание о возложении «царского венца», а первый дошедший до нас письменный официальный документ[44].
Коронационные регалии символизировали основные идеи верховной власти; слово «венец», происходя от слова «вить» или «соплетать», буквально значит также «соединять». «Посему царский венец служит знамением теснейшаго соединения царя яко главы с народом — знамением утверждения верховной власти его над народом от Господа, во имя коего возлагается на царя царский венец, а также знамением собственных достоинств венчаннаго»[45].
Для ослабления самовластия бояр Иоанн IV решил принять титул царя. Для этого необходимо было церковное благословение и возложение на приемлющего сан царских регалий, принадлежавших греческим царям. 16 января 1547 г. состоялось венчание на царство Иоанна IV. Знаки царского сана — крест Животворящего Древа, бармы и шапка Мономаха — были возложены на Иоанна IV митрополитом. Митрополит возвел Иоанна IV на заранее приготовленное царское место и говорил ему поучение, а затем во время литургии возложил на него золотую цепь Мономаха. В тот же день для митрополита, епископов и знатных людей у царя была устроена трапеза, розданы дары, нищим подавалась милостыня. Таким образом, со времен Иоанна Грозного древний обряд посвящения па царство в России — «посажение на стол» — уступает место новой форме царского венчания «по древнему цареградскому чиноположению». Во всех официальных бумагах московские великие князья стали называться царями.
В коронационном церемониале наряду с другими регалиями использовались троны. «Трон Ивана Грозного», вероятно, был выполнен по заказу в 1547 г. Вся поверхность деревянного трона облицована пластинами резной слоновой кости. Большинство изображений повествует о добродетели, мудрости и храбрости царя Давида. «Сидеть на возвышении — привилегия божества или его земного заместителя (царя). Отсюда сакральность трона (алтаря) как места пребывания высшего символа порядка. Такое возвышение — своего рода пуп земли, та точка, через которую проходит мировая ось, одним из воплощений которой является трон (алтарь, стол, мирровое дерево, гора и другие варианты)»[46].
Вероятно, одним из инициаторов принятия царского титула Иоанном Грозным был митрополит Макарий. К укреплению авторитета государя внутри и за пределами России при помощи нового титула, должно быть, стремились и родственники Иоанна IV Глинские. В марте 1547 г. «государь царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси» вступил в брак с Анастасией, дочерью представителя старинного московского боярского рода Р.Ю.Захарьина. Родственники молодой царицы вскоре заняли видные места в правительстве.
31 мая 1584 г. состоялась коронация Федора Иоанновича. В этот день торжественная процессия во главе с митрополитом, архиепископами, епископами вышла из дворца и направилась к Благовещенскому собору. Потом царь со всей знатью пошли в Собор архангела Михаила, а оттуда — «в церковь Пречистой (Prechista) Богоматери, которая является их кафедральным собором. В центре ее было царское место, которое занимали в подобных же торжественных случаях предки царя. Его одежду сняли и заменили богатейшим и бесценным на рядом. Царя возвели на царское место, его знать стояла вокруг по чинам <...>; митрополит надел корону на голову царя, <...> перед царем помещались все шесть венцов — символы его власти над землями страны, и лорд Борис Федорович стоял по правую руку»[47], — вспоминал Д. Горсей. После того как митрополит благословил нового царя, его свели с царского места, церемониальное шествие направилось к Великим церковным вратам, сопровождаемое криками народа: «Боже, храни царя Федора Ивановича всея Руси».
При венчании на царство в 1584 г. Федора Иоанновича митрополит Дионисий впервые дал в руки царю скипетр, ставший символом верховной царской власти. «Скипетр означает жезл, коим зависящие и подчиненные, как ветви на дереве, охраняются и держатся <...> Посему быть под скипетром значит быть в зависимости, в какой находятся ветви от дерева, дети — от своего родоначальника, верующие — от Спасителя»[48]. При больших выходах скипетр несли перед царем стряпчие. Борис Годунов нес скипетр при венчании на царство Федора Иоанновича. Дмитрий Иванович Годунов шествовал с одним из венцов царя. Современники отмечали большое влияние при дворе представителей семьи Годуновых, что нашло свое отражение в их участии в церемонии коронации. В тот день Борис Годунов был возведен в сан конюшего и получил титул ближнего великого боярина и наместника двух царств — Астраханского и Казанского. После краткой речи, произнесенной в палате Думы, царь допустил каждого поцеловать его руку. Затем он перешел на свое царское место за столом. Празднества продолжались целую неделю и завершились так называемой царской пальбой из 170 больших орудий разного калибра в двух милях от города.
За честь быть первым принятым новым царем и вручить ему подарки среди иностранных купцов шли подлинные сражения. Так, Д. Горсей заявил, что скорее допустит, чтобы ему отрезали ноги, чем позволит подданному короля Испании опередить его в поднесении подарков, так как это являлось бы демонстрацией неуважения к английской королеве. Узнав от приближенных о высказываниях Горсея, царь распорядился принять его первым. «Он был допущен поцеловать руку царю, который милостиво принял подарок и обещал из уважения к своей сестре королеве Елизавете быть для английских купцов столь же милостивым, сколь был его отец»[49].
Вскоре после коронации царя Федора Иоанновича по всей стране сместили уличенных во взятках судей, военачальников, наместников. Новым чиновникам было приказано вершить правосудие, не взирая на лица. Для поощрения их деятельности им увеличили годовое жалованье и земельные владения. Налоги, взимающиеся с населения, были уменьшены, а некоторые совсем отменены. Таким образом, произошли серьезные перемены в управлении, причем без потрясений, мирным путем. Подобная политика свидетельствовала о силе Русского государства и вызвала переполох в стане соседей: с визитом в Москву нагрянули из Астрахани Мурат-Гирей, бывший несколько месяцев на крымском престоле; более тысячи польских дворян перешли на службу к русскому царю; свои услуги предлагали черкесы и уроженцы других стран. Гонцы из разных государств наперебой спешили засвидетельствовать свое почтение Федору Иоанновичу.
Борис Годунов венчался на царство 1 сентября 1598 г. с особенной торжественностью, вследствие участия в чине коронования патриарха. Патриарх Иов подал царю кроме обычных регалий державу. Чин венчания был также дополнен новыми молитвами и действиями.
Торжество христианства над миром утверждал крест, венчавший золотой шар державы, олицетворяющий Землю. Первый русский патриарх Иов при венчании на царство Бориса Годунова поднес царю державу со словами: «Сие яблоко — знамение твоего царствования. Как это яблоко держишь в своей руке, так держи все царство, данное тебе от Бога, защищая от врагов непоколебимо»[50].
Во время посольских приемов она лежала на серебряной подставке слева от царя. В тот день некоторым лицам были пожалованы звания конюших, бояр и окольничих; выдано двойное жалованье служилым людям; купцы получили право беспошлинной торговли на два года; земледельцы были освобождены на год от податей; заключенные в темницах получили свободу, а вдовам и сиротам раздали деньги и провиант. Новгородцам разрешена была свободная торговля с Литвой и немцами и пожалована грамота об уничтожении у них откупных кабаков и отмене оброка с их дворов, лавок и других торговых помещений. Сын Бориса Годунова Федор погиб после двухмесячного царствования, не дождавшись венчания.
В день въезда в Москву Дмитрия Самозванца в городе звонили во все колокола. Народ так заполнил улицы, что невозможно было пройти; крыши, стены, ворота, через которые Дмитрий должен был проезжать, были усыпаны людьми, многие из которых плакали от радости. На лобном месте Лжедмитрия встречало духовенство. Бояре преподнесли ему одежду, украшенную драгоценными каменьями. Вскоре после прибытия Самозванца произошли перемены при дворе; дьяки, подьячие, конюшие, ключники, стольники, повара и слуги были удалены и заменены доверенными лицами нового правителя. Приближенным Лжедмитрия были пожалованы высокие должности, большие жалованья. Царь приказывал им одеваться в немецкое платье, отличавшееся особой роскошью.
Из немцев и лифляндцев царь выбрал 300 человек и учредил отряд алебардщиков (200 человек) и конных стрелков (100 человек). Во время выходов Лжедмитрия они находились впереди и сзади него.
Невеста Лжедмитрия Марина Мнишек въехала в Москву 2 мая 1606 г. в окружении свиты, состоявшей более чем из 400 человек. От триумфальных ворот до Кремля ее приветствовали дворяне и боярские дети в нарядных одеждах. Царское венчание Мнишек состоялось в Успенском соборе, после обряда обручения на литургии патриарх надел на царскую невесту мономахову цепь, помазал ее миром и причастил, но держава и скипетр ей не были поданы. По окончании поздравлений совершен был третий обряд — брачное венчание Лжедмитрия с Мариной Мнишек. На следующий день с раннего утра до позднего вечера гремела в Москве музыка и били барабаны.
Василий Иванович Шуйский, воспользовавшись недовольством москвичей (народ был возмущен венчанием на царство иноземки-католички и своеволием прибывших с ней поляков), произвел ночью с 16 на 17 мая переворот и был провозглашен царем. При восшествии на престол Шуйского собор вызвал в Москву патриарха Иова, чтобы он вместе с патриархом Гермогеном освободил народ от клятвы, данной Годунову. Для разрешения от клятвы всенародно с амвона читана была архидиаконом прощальная или разрешительная грамота в неисполнении крестного целования.
Извещая о своем воцарении, Шуйский разослал по городу две «подкрестных записи». В одной из них он целовал крест в том, что не будет предавать смертной казни без суда, слушать ложные доносы, брать в казну имущество жен и детей преступников и будет оберегать людей от насилия. Согласно другой записи, подданные должны были присягать царю, каждый клялся, что «в еде, питье, платье и ни в чем другом лиха никакого не учинит, а кто станет говорить о каком-нибудь лихе против государя, о том доносить последнему или его приближенным, иного царя не искать, с изменниками не сноситься и в другое государство не отъезжать»[51].
1 июня 1606 г. состоялось венчание на царство Шуйского; 6 июня царь разослал грамоту, в которой говорил о намерении Самозванца ввести на Руси римскую веру, перебить бояр, дворян, голов, сотников, стрельцов и «черных людей». Царь оправдывался в своем вступлении на престол, а государство раздирали смуты. 20 июля 1610 г. разослана была по городам грамота о свержении Шуйского с престола и избрания царя «всею землею»[52].
2 мая 1613 г. Михаил Федорович Романов находился в Москве, а на воскресенье, 11 июля была назначена коронация. В период подготовки к торжеству посередине Успенского собора устроили возвышение, от которого к алтарю вели 12 ступеней, обитых алым сукном. На возвышении — чертоге — был поставлен «престол» для царя и рядом стул для митрополита. От последней ступени и до Царских Врат разостлали алое сукно, а по обе стороны находились скамьи для высшего духовенства, украшенные персидскими коврами, бархатом, атласом и т.д.
Накануне торжественного дня в Успенском и других соборах, во всех столичных монастырях и церквах отправлены были всенощные бдения. На рассвете 11 июля начался звон кремлевских колоколов, продолжавшийся до прибытия царя в собор, внесения креста с частью Животворящего Древа и регалий — царской диадемы (бармы), царского венца (шапки), скипетра, державы (яблока) и цепи «аравийского золота». В соборе ожидали митрополит и священнослужители. Когда регалии были размещены на трех аналоях, митрополит Ефрем послал царю известие, что к началу торжества все готово.
Шествие царя в собор из Золотой палаты открывали бояре, затем следовали окольничьи и 10 стольников. Перед царем шел протопоп Кирилл с крестом и святой водой, окропляя ею путь Михаила Федоровича. Справа и слева от царя шли окольничьи, стрелецкие головы и разные чиновники. Замыкали шествие бояре, думные люди, окольничьи, стольники, стряпчие, московские дворяне, дети боярские, дворяне из других городов и т.д.
По вступлении шествия в собор было провозглашено многолетие царю. После молебна митрополит возвел царя на чертожное место, а сам сел на стул по левую руку от царя. Правую сторону от Михаила Федоровича заняли бояре и светские власти, левую — соборные старцы. Остальное духовенство разместилось на скамьях, в направлении от чертожного места до амвона. Спустя небольшое время царь и митрополит встали, и государь обратился к владыке с речью. В ответном слове митрополит, описав смутные времена, освобождение Москвы и само избрание царя, торжественно объявил, что, по праву родства с царем Федором Иоанновичем и согласно всенародному решению, духовенство благословляет Михаила Федоровича «на великия и преславныя государства русского царства и венчает по древнему царскому чину и достоянию»[53].
После возложения креста на царя была прочитана малая эктения и митрополит благословил Михаила Федоровича. Затем митрополит возложил бармы на плечи государя, после молитвы — царский венец на его голову. Взяв Михаила Федоровича за руку, он возвел его на царское место, на чертог, затем благословил царя, поклонился ему и встал слева от царя; тот ответил митрополиту поклоном, слегка приподняв венец. После этого митрополит передал Михаилу Федоровичу скипетр (тот взял его в правую руку, а державу в левую) и произнес речь.
Царь поклонился митрополиту. После благословения духовенства митрополит Ефрем, еще раз благословив царя, взял его за правую руку и посадил на престол, а сам занял место слева на стуле. После эктении протодиакон с амвона возгласил многолетие государю; протоиереи и священники пропели многолетие в алтаре, а затем его повторили певчие на правом и левом клиросах. Духовенство собралось у чертежного места, чтобы поздравить царя. Когда государя поздравили бояре, окольничьи и остальной народ, митрополит обратился к Михаилу Федоровичу с поучительным словом, объясняя важность его сана и обязанностей, этим саном налагаемых. Осенением крестом и молением завершился обряд царского венчания. Во время обедни царь стоял во всех знаках царского достоинства, кроме цепи.
После малого входа, когда архидиакон подносил ему для целования Св. Евангелие, во время чтения Св. Евангелия и во время великого выхода венец на золотом блюде держал Иван Никитич Романов. После великого входа у Царских Врат митрополит возложил на царя золотую цепь, присланную, по преданию, императором Византии Константином Мономахом.
Встав у самых Царских Врат, государь вновь снял с себя венец и передал его И.Н.Романову, скипетр — князю Д.И. Трубецкому, державу — князю Д.М. Пожарскому (по другим источникам — Ф.И. Шереметеву). Архиереи подали митрополиту Святое Миро, и он совершил миропомазание царя. По причащении Святых Тайн государь вновь принял знаки царского сана и возвратился на свое место. После литургии митрополит и духовенство поздравили царя с миропомазанием и принятием Святых Тайн. Михаил Федорович, поблагодарив поздравивших и пригласив их к своей царской трапезе, вышел из собора и направился к Архангельскому собору, сопровождаемый всеми светскими властями, быв
шими на торжестве. При выходе из южных дверей собора боярин Ф.И. Мстиславский трижды осыпал царя золотыми и серебряными монетами. В Архангельском соборе
государь приложился к мощам Святых Угодников и поклонился гробницам царским и княжеским. По выходе из собора царь снова был трижды осыпан монетами. Из Благовещенского собора Михаил Федорович проследовал в палаты. В это время в Успенском соборе были убраны престол, скамьи и ковры, а сукна и украшения чертожного места разобраны в память царского венчания народом.
В Грановитой палате был устроен пир, на котором присутствовали высшее духовенство и представители светской власти. Всем присутствовавшим было приказано быть «без мест» и запрещено в местнических спорах ссылаться на должности и места, которые каждый занимал в эти дни. Во время обеда Михаил Федорович находился за особым столом, на трапезе ему служил постельничий К.И. Михалков. Наблюдал за царским кушаньем стольник Б.М. Салтыков. За ближайшим к царю столом, предназначенным для высшего духовенства, наблюдал стольник В.М. Бутурлин, а стольник князь Ю. Еншин-Сулешев следил за столом, где разместились бояре, окольничьи, думные люди и т.д. Вино находилось под наблюдением стольника И.Ф. Троекурова, а должность виночерпия исполнял князь А.В.Лобанов-Ростовский.
В тот же день были устроены и обеды для нищих. На следующий день — 12 июля, в день именин царя, — в думные дворяне был пожалован герой освобождения Москвы от поляков Козьма Минин. 13 июля коронационные торжества завершились. В Грановитой палате на царской трапезе впервые присутствовали жены бояр, причем каждая сидела напротив своего мужа.
Как отмечает в своем исследовании О.В. Мареева: «Романовы попытались ввести в обиход парадный убор нового образца, который должен бы символизировать легитимность и незыблемость царской власти <...> С воцарением династии Романовых с их трехъярусными венцами форма царского парадного головного убора вновь обретает символическую нагрузку, связанную с императорскими амбициями представителей правящего дома»[54].
При венчании на царство Ивана Алексеевича и Петра Алексеевича использовались шапка Мономаха и ее копия — таким образом подчеркивалась преемственность власти Романовых от Рюриковичей. Возведение на престол сыновей Алексея Михайловича происходило в период стрелецких восстаний, когда возникла необходимость возврата к исконному символу царской власти, которым и была шапка Мономаха. Кроме регалий «большой государев наряд» включал в себя парадные облачения и драгоценные изделия, которые использовались во время торжественных церемониалов.
С самого начала царствования Михаила Федоровича, как отмечает М. Мартынова, царь уделял особое внимание созданию новых регалий. Только с его согласия происходила покупка новых материалов и украшений. Дефекты, появившиеся на предметах, исправлялись зачастую в присутствии самого царя. «Большой наряд» хранился в Большой казне, находившейся между Благовещенским и Архангельским соборами. Специальные лица, назначенные царем, хранили предметы «большого государева наряда» в обитых бархатом сундуках, запечатанных особой государевой печатью. Скипетр Михаила Федоровича был, скорее всего, выполнен в Праге.
В конце XVI в. Рудольф II, большой знаток и собиратель художественных произведений, основал в Праге знаменитые придворные мастерские, в которых работали искусные резчики по дереву и ювелиры. Как подчеркивает М. Мартынова, получение Борисом Годуновым регалий от Рудольфа II было подтверждением его в звании «императора или короля»[55].
При одновременном венчании на царство Ивана и Петра Алексеевичей скипетр и державу Михаила Федоровича получил из рук высшего церковного иерарха Иван Алексеевич, как старший брат. Для церемонии венчания на царство Ивана и Петра Алексеевичей в кремлевских мастерских был изготовлен двойной серебряный трон. Для помощи малолетнему Петру в проведении государственных церемоний в спинке правого кресла было вырезано окно, предназначавшееся для царевны Софьи или других наставников.
В течение нескольких лет собирал Петр I справки в византийских летописях о коронационном церемониале. Коронация Екатерины I продумывалась очень тщательно. «Изучение документов позволяет утверждать,
что подготовку коронации осуществляла в основном Коллегия иностранных дел, в ведении которой находилось руководство дипломатическими и придворными церемониями»[56]. Вероятно также, в подготовке к церемонии участвовали дипломаты: «князь Александр Куракин — министр при дворе французском, Алексей Бестужев — министр при дворе датском, Людовик Ланчинский — министр при дворе венском»[57]. По окончании церемонии эти лица были возведены в звание статских советников.
При подготовке коронации использовались описания коронаций во Франции, Швеции, Священной Римской империи, Дании. Были собраны донесения русских дипломатов о коронациях Марии Медичи, Людовика XIV, Людовика XV, цесаря Римского Карла VI в короли Богемии, шведского короля Фридриха I. Но особенно тщательно был изучен чин венчания русских государей, с учетом изменений, происходивших в церемониале в XVII в. Чин венчания стал основой для составления коронационного церемониала.
В ноябре 1723 г. Петр Великий издал манифест, в котором объяснил причины, побудившие его венчать на царство свою супругу. В этом документе он указывал на ее заслуги и ссылался на пример византийских императоров и государей Западной Европы, также венчавших своих супруг. После издания манифеста в Кремле началась подготовка царских помещений, в которых около 20 лет никто не жил. Но в связи с болезнью императора коронацию отложили до весны.
Корона византийской империи, составленная из двух полушарий, символизирующих единство восточной и западной частей Римской империи, стала образцом для создания первой русской короны, выполненной из позолоченного серебра и драгоценных камней, которые впоследствии были перенесены на корону Анны Иоанновны.
Платье и шлейф коронационного туалета Екатерины I были раскроены и вышиты в Берлине — этот город славился шитьем серебряными и золотыми нитями.
В Успенском соборе пол был устлан коврами, в паникадила вставлены золотые свечи, посередине храма поставлены два престола, над которыми возвышался балдахин с черным вышитым орлом. Справа находились места для царевен и герцогинь Мекленбургской и Курляндской, а также для герцога Голштинского. Торжественное шествие в собор, под звон колоколов и звуки полковых оркестров, открывал отряд лейб-гвардии. Затем шли 12 пажей государыни, 4 денщика государя, церемониймейстер с депутатами от провинции и генералитетом, государственный маршал в сопровождении двух герольдов. Далее несли порфиру императрицы, державу, скипетр и корону.
Государь в кафтане небесно-голубого цвета, лично вышитом императрицей серебром, и в шляпе с белым пером следовал за регалиями. За ним шла государыня, которую под руку вел герцог Голштинский. Далее двигались статс-дамы и придворные кавалеры. Шествие замыкал другой отряд лейб-гвардии. Высшее духовенство встречало императорскую чету на паперти собора.
В соборе император возвел супругу на трон, откуда они поклонились собравшимся. Пока император не сел на отведенное ему место, Екатерина отказывалась занять свой трон. Когда императрица произнесла «Символ Веры», а архиерей прочитал молитву, императору поднесли мантию, и он при помощи ассистентов возложил ее на императрицу. Возложив на нее корону и вручив державу, Петр I подвел Екатерину к Царским Вратам для миропомазания. Во время возложения короны, при миропомазании и приобщении гремели залпы из всех орудий, находившихся в городе, и салютовали полки, расположенные на площади.
Из собора государь вернулся во дворец, а императрица направилась в Архангельский собор. А.Д. Меншиков бросал в это время народу золотые и серебряные жетоны. По окончании молебна императрица в карете направилась в Вознесенский монастырь, откуда вернулась во дворец. Возле кареты ехали верхом генерал Ласси и два герольда, бросавшие в народ золотые и серебряные медали. В тот же день в Грановитой палате был дан
обед. Петр I и Екатерина сидели под балдахином у правой стены зала. После первой перемены А.Д.Меншиков раздал присутствовавшим большие золотые медали, а для народа перед дворцом стоял большой жареный бык, по бокам которого били белым и красным вином два фонтана. Обед продолжался около двух часов. Вечером город был иллюминирован. На следующий день императрица принимала поздравления. 10 мая состоялся народный обед и в заключение вечером был устроен фейерверк.
С принятием Петром I императорского титула и с реформированием церкви значительно изменился и обряд венчания на царство. Если раньше главенствующая роль при совершении обряда принадлежала патриарху или митрополиту, то теперь она перешла к самому коронующемуся. До Петра I царские регалии возлагались на царя высшим духовным лицом. Это лицо восседало рядом с царем на чертожном месте и обращалось к царю с поучением.
После уничтожения патриаршества Петр I сам венчал на царство свою супругу, императрицу Екатерину Алексеевну, короной, которую ему подали архиепископы Феодосии и Феофан (17 мая 1724 г.). С этого времени желающих присутствовать на церемонии стали пускать по билетам. Стало невозможным заполнение Кремля и Успенского собора людьми разного звания.
При Петре I было положено начало формированию комплекса государственных регалий, соответствующих новому типу государственного устройства. В число регалий первой коронации были включены корона, скипетр, держава и императорская мантия. В Петровскую эпоху имелись сведения о таких символах, как меч, печать, знамя. Каждая последующая коронация начиналась с изучения предыдущей. С изменением представлений о власти менялся и церемониал. Коронация закрепила новый тип государственного устройства России. При торжественном шествии русских императоров в первопрестольную столицу по обеим сторонам их пути выстраивались шпалерами войска. Торжественный въезд в столицу и сами коронационные торжества приняли характер всенародного праздника: в эти дни не только устраивались народные увеселения, но и различные милости, которые даровались населению.
27 апреля и 18 мая изданы были указы, которыми давалась отсрочка в уплате недоимок денежных сборов, провианта, фуража и казенных долгов.
Петр II торжественно вступил в Москву для коронации 4 февраля 1728 г. Это было первое императорское коронационное шествие в Москву, которое направлялось в Кремль из села Всехсвятского, где государь остановился на пути из Петербурга. Шествие открывали и замыкали гренадеры. Император следовал вместе с Остерманом в карете, запряженной восьмеркой лошадей. Генерал-губернатор, знатные горожане и приказные люди встречали императора при въезде в Земляной город, перед Белым городом его ждали магистрат и купечество, а у Успенского собора — духовенство. Во время проезда через ворота палили пушки, а во время шествия по городу звонили все московские колокола.
24 февраля 1728 г. состоялась коронация. Церковный чин венчания был таким же, как над Екатериной I.
Коронация императора Петра II сопровождалась обнародованием высочайшего манифеста, которым слагались недоимки и облегчалась участь осужденных за преступления. В день коронации князья Долгорукий и Трубецкой были произведены в фельдмаршалы, Миниху даровано графское достоинство.
При Елизавете Петровне в церковный обряд были внесены некоторые дополнения. В чиноположение впервые были введены эктения, тропарь, паремии и чтение из стола и Евангелия. В эктению вместе с обычными молитвенными прошениями было включено моление о венчаемом монархе: «О еже благословитися царскому Его венчанию благословением царя царствующих и Господа господствующих». Как видно из приведенного текста, при чтении эктении употреблялся термин «венчание», тогда как в светском обществе этот церемониал назывался коронацией.
Начиная с XVIII в. императорское знамя с изображением двуглавого орла выполнялось из ткани золотого цвета. Всего было изготовлено четыре знамени: в 1742, 1856, 1883 и 1886 гг. Для коронации Елизаветы Петровны было выполнено знамя, на желтом атласном полотне которого изображен «золотом и красками черный двуглавый орел с тремя коронами, держащий в правой лапе золотой скипетр, в левой — державу. На груди орла изображен московский герб на красном поле Св. Георгий Победоносец, сидящий на белом коне и поражающий копьем дракона, вокруг щита цепь ордена св. Андрея Первозванного, по краям полотна расположены
каймою гербы царств, княжеств и областей. На верхней кайме написаны гербы Киевский, Владимирский, Новгородский, царства Казанского, Астраханского и Сибирского, герб великих княжеств Смоленского и Псковского; на боковых каймах — гербы Эстляндский, Лифляндский, Карельский, Ольденбургский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский, Нижнего Новгорода, Северских земель, Черниговский, Ярославский и Белозерский; на нижней кайме — Удорский, Обдорский, Кондийский, Иверской земли, Карталинский, Грузинский, Черкасских и Горских земель. Те же гербы повторяются и на другой стороне знамени»[58].
В последующие годы в связи с расширением государства некоторые гербы закрашивались и вместо них писались гербы областей, вошедших в состав империи после 1762 г. Перед коронацией Николая I вместо Владимирского герба был написан герб Херсонеса Таврического, вместо Сибирского — герб княжества Литовского и т.д.
Елизавета Петровна еще до обряда коронации обнародовала манифест, в котором народу даровалось большое количество льгот, в частности сложены были все казенные недоимки с 1719 по 1730 г.; понижен был подушный оклад с помещичьих крестьян, освобождены от наказания, ссылки, штрафов лица, совершившие некоторые не очень серьезные преступления, а также похитившие или растратившие казенные деньги и вещи, если они были несостоятельны; освобождены сосланные на каторгу с предоставлением права вступить в государственную службу; приговоренным к смертной казни последняя была заменена каторгой или ссылкой, согласно степени их вины. В манифесте, изданном императрицей в ознаменование коронования, среди многочисленных милостей первое место занимала отмена смертной казни.
По случаю коронации Екатерины II 13 сентября 1762 г. состоялся торжественный въезд в столицу. Накануне в Москве чистили улицы, чинили мостовые, красили дома и фонари. В городе воздвигли триумфальные ворота с аллегорическими изображениями.
Во время священнодействия Екатерина Великая — первая из царствующих особ — собственноручно надела на себя корону; после миропомазания она через Царские Врата прошла к престолу и там приобщилась Святых Тайн по царскому чину. В тот же день были обнародованы два манифеста. В первом из них было приказано освободить всех каторжных, за исключением убийц и сосланных в бессрочную каторгу, и возвратить их на родину; были отменены смертная казнь и вечная ссылка с публичным наказанием. Вместо этого повелевалось лишать дворян чинов и возможности заниматься государственной службой. Освобождались также содержавшиеся под стражей по раскольничьим, соляным, корчемным делам, прощались вины неисправно исполнявшим свои должности. Вторым манифестом подтверждались права и преимущества, дарованные Елизаветой Петровной русскому войску, и утверждалась комиссия для разбора дел о лицах, незаслуженно исключенных со службы и обойденных чинами и наградами. Участникам пальцигского и франкфуртского сражений было приказано выдать не в зачет полугодовое жалованье. Участники дворцового переворота 1762 г. были удостоены щедрых наград от императрицы.
Подготовка к коронации Павла Петровича проводилась весьма экономно, так как государь, «будучи врагом роскоши и ненужных расходов», приказал конторе церемониальных дел высочайше объявить: «чтобы все придворныя и другая ко двору приезд имеющия дамы являлись в торжественные по случаю коронации праздники в робах из черного бархата, т.е. робный корсет и шлейф бархатные; юбка может быть из богатой или шитой материи. А дамы, опасающияся таковой издержки, властны делать оную из простой материи»[59].
Торжественный въезд в столицу происходил в Вербное воскресенье, 28 марта 1797 г. Император ехал верхом, а императрица — в карете. На всем пути шпалерами были выстроены войска, а для зрителей построены крытые галереи, поставлены пять новых триумфальных арок, а старые украшены живописью. У Иверской часовни к госу
дарю подошли два юных воспитанника Троицко-Сергиевской семинарии и прочитали стихи. В
Великую субботу, накануне дня коронования, император и его супруга переехали в Кремль.
Павел Петрович, первый из русских царей и императоров, короновался вместе с императрицей, своей супругой. По совершении обряда над особой императора монарх, заняв место на троне и возложив регалии на подушки, подозвал к себе супругу. Когда она подошла и опустилась перед ним на колени, государь снял с себя корону и, прикоснувшись ею к челу императрицы, надел на себя. Затем он возложил на императрицу меньшую корону, цепь ордена Андрея Первозванного, императорскую порфиру.
Первым правительственным актом особой важности был акт о престолонаследии, обнародованный при коронации 5 апреля 1797 г. Вместо прежнего, установленного Петром Великим в 1722 г., порядка произвольного назначения наследника престола царствующим лицом устанавливался неизменный порядок перехода престола по прямой нисходящей линии от отца к старшему сыну.
Закон о престолонаследии был зачитан Павлом Петровичем в день коронации, затем император вошел в алтарь и положил акт в жертвенник Успенского собора, в серебряный ковчег, на вечное хранение. При возложении на себя царских регалий император «надел поверх мундира древнее царское одеяние — далматик, предназначавшийся только для особ мужского пола. Тем самым Павел I хотел подчеркнуть установленное им правило венчать на царство лишь самодержцев. Коронационная мантия (порфира) была возложена на императора Павла поверх далматика»[60].
В день коронации 109 лицам были отданы имения с населением более 100 000 душ мужского пола и более 600 лиц были награждены чинами и наградами. В таком размере милости не давались никогда ни ранее, ни впоследствии.
15 сентября 1801 г. состоялась коронация Александра Павловича. К огорчению многих современников, награды, дарованные в этот день, не отличались щедростью. Крестьян не было роздано вовсе. Одному из сановников, просившему пожалования имения, Александр I ответил: «Большая часть крестьян в России рабы, считаю лишним распространяться об уничижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и поэтому взял за правило не раздавать крестьян в собственность»[61].
Из указов, сопровождавших коронацию, отметим указ об уничтожении пытки, а также распоряжение президенту Академии наук о том, чтобы в «С.-Петербургских Ведомостях» не печатались объявления о продаже людей без земли. В армии были восстановлены названия старых полков и возвращена русская униформа. Были отозваны на Родину войска, направленные в Индию. Александр I уничтожил Тайную канцелярию, которая занималась делами, связанными с изменой государю и государству, с оскорблением царского величества. Было освобождено более тысячи заключенных; 12 тысяч человек вновь получили доступ к государственным должностям. Выезд за рубеж стал свободным, были сняты ограничения в области торговли за границей. Дворянство вернуло все свои привилегии.
В коронационные дни был подготовлен проект «Всемилостивейшей грамоты, русскому народу жалуемой», в котором говорилось: «Не менее правилом себе поставляем признать сию истину, что не народы сделаны для государей, а сами государи промыслом Божиим установлены для пользы и благополучия народов, под державою их живущих»[62]. Проект являлся попыткой ограничить власть императора; вероятно, это и стало причиной того, что грамота не увидела свет.
В память о коронации была выбита бронзовая медаль; на одной стороне ее было изображение государя, а на обороте — часть колонны с надписью на ней: «Закон», — а вокруг слова: «Залог блаженства всех и каждого».
Церемониал является не только отражением нравственного состояния общества. Это своеобразный пролог будущей политической программы верховной власти.
Во время коронации Николая Павловича ему был преподнесен для целования крест, бывший на Петре I во время Полтавской битвы; этот крест спас его от смерти: пуля, попав в крест, отскочила от него. Таким образом церковь подчеркивала героический дух императора, проявленный во время восстания 14 декабря 1825 г.
Николай Павлович, единственный из русских императоров, короновался дважды: в 1826 г. — в Москве и в 1829 г. — в Варшаве как царь польский. Для этого даже орла в царском скипетре сделали съемным: во время коронации в Варшаве двуглавого «русского» орла заменили одноглавым «польским». Приезд в Москву на коронационные торжества Николая Павловича его брата Константина Павловича, по замечанию Бенкендорфа, «был блестящим всенародным свидетельством о покорности его новому государю. Публика была в восторге, а дипломатический корпус пришел в удивление. Сановники окружали его знаками почтительнейшаго благоговения»[63].
С начала XIX в. мундир лейб-гвардии Преображенского полка, соответствующий чину его владельца, стал официальной коронационной одеждой русских императоров. Преемственность власти символизировал также вензель предшественника на эполетах мундира. На цепи ордена Белого орла, выполненного для коронации Николая I на польский трон, чередовались рисунки шифра «AI», польского орла из белой эмали и российского двуглавого орла из черной эмали.
Коронация Николая I в Варшаве происходила в зале заседаний сената. Корона, скипетр, держава и другие регалии были привезены обер-церемониймейстером из Петербурга. Когда их императорские величества из тронной залы направились в зал для коронования, прозвучал 71 пушечный выстрел. Духовенство, окропив их величеств святою водою, предшествовало им. Николай I сам возложил на свою голову корону; примас подал ему скипетр и державу и трижды возгласил: «Vivat, Rexir aeternum»[64]. Затем государь возложил на супругу цепь ордена Белого Орла. В час пополудни император и сопровождавшие его лица направились в собор Святого Иоанна. Примас встретил их величеств в дверях собора, проводил до приготовленного для них места и произнес: «Тебе Бога хвалим». После этого их величества возвратились во дворец.
В собор и из собора императрица шла под величественным балдахином, который несли 16 генералов. Вечером их величества катались по Варшаве в открытом экипаже, любуясь великолепной иллюминацией.
Коронация имеет смысл, если признается божественное происхождение власти. Конституция же предполагает, что источник власти — народ. Польских националистов не устраивало существовавшее в Польше государственное устройство. Император Николай I, в свою очередь, не собирался идти на уступки в решении территориального вопроса — допускать расширение польских границ за счет присоединения новых областей Российской империи.
Французская революция 1830 г. дала импульс польскому восстанию. Польский сейм объявил династию Романовых лишенной польского престола и установил временное революционное правительство. Вся польская армия присоединилась к восставшим. В 1831 г. Варшава была взята штурмом. Конституционная хартия 1815 г. была отменена, как самостоятельная армия — польское войско уничтожено, царство Польское разделено на губернии и подчинено императорскому наместнику.
Таким образом, обряд коронации, не подкрепленный реальными актами о неоспоримости и незыблемости монархической власти, не только не способствовал стабилизации политической обстановки в Польше, напротив, он дал импульс развитию революционной ситуации.
19 августа 1856 г. состоялся торжественный въезд в Москву Александра II. Это событие было подробно описано корреспондентом лондонской «Times»: «Торжество было во всех отношениях величественное и поразительное; богатство огромнаго царства было выставлено напоказ с восточною роскошью, и последняя на этот раз соединилась со вкусом образованного Запада. Вместо тесной сцены зрелище разыгрывалось в древней столице самаго огромнаго государства, какое когда-либо существовало в мире; вместо мишуры и блесток горело чистое золото, серебро и драгоценные камни. Картины были до того разнообразны, что мысль напрасно старалась бы возобновить ряд ощущений, рождавшихся и исчезавших каждую минуту. Вряд ли кто-нибудь из чу
жестранцев, присутствовавших при этом церемониале, видел что-нибудь подобное. Благоговение и глубокое
религиозное чувство монарха и его народа, их видимое смирение пред Богом напоминали собою веру и обряды прошедших веков и разно оттеняли проявление военного могущества военной державы. Великолепие карет и мундиров, ливрей и конских сбруй было достойно римских цесарей или знаменитейших властелинов Востока. Говорят, что коронация стоила России шесть миллионов рублей серебром, или один миллион фунтов стерлингов»[65].
Подробное описание обряда венчания па царство Александра II корреспондент французской газеты «Le Nord» завершает следующими словами: «Надо было видеть это зрелище, чтобы понять его значение; недостаточно было видеть, чтобы описать его. Коронование Балдуина Константинопольского, переданное потомству живописцем на картине, находящейся в Версале, не представляет столь поразительнаго зрелища; воображение не могло найти ничего более величественнаго даже в самыя светлыя минуты творческаго вдохновения»[66].
В ознаменование коронации Александра II было освящено новое государственное знамя. «Государственный герб, писанный красками, бахрома витая из золота, серебра и черного шелка. Голубая лента ордена Андрея Первозванного укреплена вверху бантом, концы ленты украшены с обеих сторон двуглавыми серебряным и позолоченным орлами; от них вверх идут подписи, золотом шитые: на одной ленте: «Съ нами Богъ» и годы начала государства Русского (862 г.) и принятия христианской религии (988 г.); на другой «Съ нами Богъ» и год принятия герба Восточной империи (1497 г.) и титула Всероссийской империи (1721 г.). На банте медальон с серебряным золоченым орлом; от банта на трехцветных шнуpax висят две такие же кисти. На древке серебряное позолоченное яблоко, на нем двуглавый орел, серебряный же, покрытый эмалью»[67].
Среди многочисленных зрителей коронации на Кремлевской площади находились Елена и Михаил Вол
конские — дети декабриста князя С.Г. Волконского. Знакомясь с родственниками в Москве и Петербурге,
молодые люди, воспитанные на каторге, поразили высший свет своими манерами и образованием. В день коронации должно было раздаться царское слово о судьбе сибирских каторжников. Когда в своей квартире на Спиридоновке дети Сергея Григорьевича сидели за обедом, раздался звонок. Курьер из Кремля привез повестку на имя М.С. Волконского с приказом явиться к шефу жандармов князю Долгорукому. На придворном балу в кремлевских залах новый император, обходя приглашенных, остановился перед Еленой Сергеевной. «Я счастлив, — сказал Александр II, — что могу возвратить вашего отца из ссылки, и рад был послать за ним вашего брата»[68].
10 мая 1883 г. состоялся торжественный въезд императора Александра III в Москву. Шествие возглавляли полицмейстер и 12 конных жандармов, по два в ряд. Далее следовали собственный его императорского величества конвой, лейб-эскадрон лейб-гвардии казачьего полка и эскадрон 1-го лейб-драгунского Московского его величества полка. Южные регионы Российской империи делегировали в Москву своих представителей, которые ехали верхом на лошадях по два в ряд впереди депутации московского дворянства.
Первые чины двора и члены Государственного совета находились в четвероместных парадных золоченых каретах, гофмаршал и обер-гофмаршал в открытых фаэтонах. Император ехал верхом вслед за лейб-эскадро-ном кавалергардского его величества полка и лейб-эскадроном лейб-гвардии конного полка. За императором следовали министр императорского двора, военный министр, командующий главной императорской квартирой, генерал-адъютант, генерал-майор свиты его величества и флигель-адъютант, великие князья и прибывшие в Москву принцы иностранных владетельных домов. Великие князья Владимир Александрович и Сергей Александрович и принц Александр Петрович Ольденбургский предпочли находиться в строю. Императрица Мария Федоровна и великая княгиня Ксения Александровна ехали в парадной золоченой карете, запряженной восемью ло
шадьми, по сторонам шли четыре камер-казака в парадной одежде, позади кареты — шесть камер-пажей верхом, а за ними два конюха, тоже верхом. Замыкали процессию лейб-эскадрон лейб-гвардии гусарского
его величества и лейб-эскадрон лейб-гвардии уланского его величества полков.
За организацию шествия отвечали шесть церемониймейстеров, которые ехали по сторонам процессии верхом. С раннего утра все пространство между Петровским дворцом и Кремлем было заполнено тысячами людей. У Триумфальных ворот их императорских величеств встречал генерал-губернатор князь Вл. Долгоруков с адъютантами. При вступлении процессии в Земляной город ее встречали хлебом-солью городской голова Б.Н.Чичерин с гласными Думы и с членами Управ — городской, мещанской и ремесленной; на площади Страстного монастыря императора встретили председатель и члены московской губернской земской Управы; московское дворянство во главе с губернским предводителем графом Л.В. Бобринским ожидало императора напротив генерал-губернаторского дома.
После посещения Успенского собора император проследовал в Архангельский и Благовещенский соборы. У Красного Крыльца Большого Кремлевского дворца их величеств хлебом-солью встретил верховный маршал князь Вл. Долгоруков. Тотчас же был произведен 101 выстрел, и во всех церквах начался звон. Вечером весь город, кроме Кремля, был иллюминирован.
11 мая в Оружейной палате происходила торжественная церемония освящения нового Государственного знамени.
14 мая императорские регалии были торжественно перенесены из Оружейной палаты в Андреевскую тронную залу Кремлевского дворца. В тот же день церемониймейстеры в золоченых каретах ездили оповещать иностранных послов о дне священного коронования.
Утром в день коронации 15 мая 1883 г. московские улицы выглядели необычно. Все лавки были закрыты, нигде не было видно ни экипажей, ни пешеходов. Вся жизнь сосредоточилась в Кремле, где собрались тысячи людей.
Широкий амфитеатр трибун полукругом охватывал площадь от Благовещенского собора до церкви Двенадцати Апостолов. Между Красным крыльцом и Благовещенским собором была устроена трибуна. Народ занимал всю правую сторону соборной площади Кремля. Кроме внутренних трибун была устроена еще одна, наружная трибуна, выходящая на площадь Николаевского дворца. Представители восточных народов занимали большую трибуну напротив Успенского собора. Одетые в яркие национальные костюмы, эти зрители представляли весьма живописную картину.
По окончании обряда коронации их императорские величества проследовали из Успенского собора сначала в Архангельский, а затем в Благовещенский собор. Взойдя на верхнюю площадку Красного крыльца, их величества троекратно поклонились народу.
В Грановитой палате состоялся парадный обед. В промежутках между блюдами императорские артисты и хор исполнили кантату на музыку П.И. Чайковского. По окончании обеда его величество, сойдя с трона, возложил на главу корону и, взяв в руки скипетр и державу, прошествовал с императрицей при пении хором «Слава» в Андреевскую залу. Оставив там все регалии, их величества удалились во внутренние покои.
16 мая их императорские величества принимали поздравления от военных и гражданских чинов и от волостных старшин. Всех представлявшихся было более 2000. Вечером этого дня в Грановитой палате состоялся бал, окончившийся около полуночи.
Император Александр III обратился в Петровском дворце к волостным старшинам со следующими словами: «Следуйте советам к руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным и нелепым слухам и толкам о переделах земли, даровых прирезках и т.п. Эти слухи распускаются нашими врагами. Всякая собственность точно так же, как и ваша, должна быть неприкосновенна»[69].
В циркуляре, разосланном представителям России при иностранных державах, император Александр III так определил основную задачу своего царствования: «Государь император посвятил себя прежде всего делу внутренняго государственнаго развития, тесно связанного с успехами гражданственности и с вопросами экономическими и социальными, составляющими ныне предмет особой заботы всех правительств. Внешняя политика его величества будет вполне миролюбивою»[70]. В начале царствования императора Александра III с престола было объявлено: «Глас Божий повелевает нам стать бодро на дело правления в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений»[71].
17 и 18 мая император принимал поздравления от военных, гражданских и придворных чинов, а также придворных дам первых четырех классов.
Коронационные торжества закончились 28 мая высочайшим смотром войск, в этот же день их императорские величества отбыли в Петербург.
Продолжая традиции своего отца императора Александра III, Николай II в специальном указе правительствующему Сенату по случаю коронации предписывал вызвать в Москву представителей Российской империи от дворянства, от земства, от городского населения, от казачьих войск, от Великого княжества Финляндского, от областей, находящихся в управлении военного ведомства, от духовенства иноверных исповеданий. Организация вызова поручалась министру внутренних дел, военному министру, министру статс-секретаря Великого княжества Финляндского.
4 апреля 1896 г. в Москву прибыл экстренный поезд Николаевской железной дороги с императорскими регалиями. На вокзале поезд встречали московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, высшие сановники, военные лица, находящиеся в Москве придворные чины.
При выносе императорских регалий из вагона выстроенная воинская часть держала на караул, барабанщик бил поход, а все присутствовавшие лица отдавали честь. По прибытии процессии с регалиями к Оружейной палате они были встречены заведующим дворцовой частью в Москве, начальником московского дворцового управления. Здесь же был выстроен почетный караул от 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского императора Александра III полка.
Приезд их императорских величеств в Петровский дворец состоялся 6 мая 1896 г., в день рождения Николая II. С этого дня начинается череда ежедневных церемониальных торжеств: 9 мая — въезд в Александровский дворец; 10 и 11 мая прием чрезвычайных посланников; 13 мая, в День Святого Духа, — объявление о святом короновании, перенесение императорских регалий, переезд в Кремль; 14 мая состоялось святое коронование, трапеза их императорских величеств в Грановитой палате, иллюминация; 15 мая, в день памяти Святого коронования Александра III, был дан обед для духовенства и особ первых двух классов в Грановитой палате. Завершились торжества 26 мая парадом войск и обедом для представителей московских правительственных и сословных учреждений в Александровском зале Кремлевского дворца. В тот же день император отбыл из Москвы.
Торжества по случаю коронации Николая II были омрачены страшной трагедией.
Со времени Петра Великого коронационные торжества приобретают характер всенародного праздника: выставляется угощение для народа, устраиваются развлечения.
В день коронации Петра II народ угощали вином и жареными быками, начиненными птицей. При Анне Иоанновне народные гулянья ничем не отличались от предыдущих коронаций и сводились к угощению простого люда напитками и яствами.
В один из дней коронационных торжеств Елизаветы Петровны балу в Грановитой палате предшествовало угощение народа. Празднества длились почти месяц и закончились фейерверком.
В день коронации Павла I от Никольских ворот по всей Лубянской площади были расставлены столы и сундуки с жареными быками; фонтаны выбивали красное и белое вино. Столы с угощениями тянулись вдоль Мясницкой улицы до Красных ворот.
Во время коронации Николая I на Девичьем поле в Москве состоялся грандиозный праздник с бесплатным угощением, состоявшим из «пирогов и жареных быков и из белого и красного вина <...> По первому знаку толпа бросилась на столы с остервенением <...> В несколько минут расхватали пироги и мясо, разлили напором массы вино, переломали столы и стулья и потащили домой кто стул, кто просто доску в полной уверенности, что это не грабеж, потому что царем пожаловано народу»[72], — вспоминал М.А. Дмитриев.
Коронация Александра III привлекла более полумиллиона человек.
Во время последних коронационных торжеств на Ходынском поле Москвы властями не были приняты надлежащие меры безопасности. Все поле было изрыто ямами и колодцами, здесь же находился глубокий ров, откуда долгое время брали песок и глину для строительных работ. Некоторые рытвины кое-как прикрыли деревянными настилами, другие оставили открытыми.
Эмалевые, белые с золотом, разноцветно разрисованные кружки были выставлены во многих магазинах напоказ. И многие шли на Ходынку, чтобы добыть эту кружку или какой-либо другой подарок. Народ всю ночь разводил во рву костры, чтобы утром первыми оказаться у будок с дарами. Когда взошло солнце, почти 500 тысяч человек, столпившись на сравнительно небольшом пространстве, пробираясь вперед, напирали на сотню казаков, которые были смяты толпой в одно мгновение. Чтобы остановить поток людей, нужен был по крайней мере корпус.
Несмотря на ходынскую катастрофу, коронационные торжества не были отменены. Вечером того же дня состоялся бал у французского посла Монтебелло. Первый контрданс царь танцевал с графиней Монтебелло, а императрица — с французским послом. Многие советовали императору не ездить на бал, отменить празднества, но он не согласился.
Великий князь Николай Михайлович сравнил императора с французскими королями, танцевавшими в Версале и не замечавшими надвигавшейся бури. «Помни, Ники, — закончил он, глядя Николаю II прямо в глаза,
— кровь этих пяти тысяч мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на твоем царствовании. Ты не в состоянии воскресить мертвых, но ты можешь проявить заботу о их семьях... Не давай повода твоим врагам говорить, что молодой царь пляшет, когда его погибших верноподданных везут в мертвецкую»[73].
Французское посольство несколько месяцев готовилось к этому приему. В день коронации были отменены занятия во французских школах и лицеях, чиновники раньше, чем обычно, отправлены по домам. Париж украшали русские флаги. Французское правительство во главе с президентом Феликсом Фором присутствовало на торжественном богослужении в русском соборе Святого Александра Невского.
Как отмечает в своем исследовании А.Н. Боханов: «Такого открытого выражения дружеских симпатий к России не наблюдалось ни в одной другой стране. И вот теперь что же? Император должен отказаться от посещения приема и этим нанести обиду французским союзникам. Николай II был уверен: за границей этого не поймут, начнутся кривотолки. По соображениям международного престижа он на это не мог пойти»[74].
Иностранные представители внимательно следили за ходом коронационного ритуала, подробно донося своим правительствам о мельчайших деталях его проведения.
Обряд коронации в России XVIII — XIX вв. являлся важным событием общероссийского и международного масштаба.
Дворцовые церемониалы
Понятие «дипломатия» объединяет внешнеполитическую деятельность руководителей государств и высших органов государственной власти. На различных этапах развития общества менялись методы и средства дипломатии.
В XVI в., сбросив монгольское иго, Российское государство стало полноправным членом международного сообщества. «И не было ничего странного в поручении русскому послу Афанасию Нагому, отправившемуся в 1563 году в Крым с дипломатической миссией, «беречь накрепко», чтобы крымский хан ни в коем случае не приложил к грамоте с текстом договора «алого нишана» (то есть красной печати). В те времена цвет печати нередко был важнее содержания документа. «Алый нишан» на договоре превращал его в жалованную грамоту, то есть свидетельствовал не о равноправии договаривающихся сторон, а о признании зависимости одной стороны от другой»[75]. Новые задачи внешней политики требовали новых форм ведения переговоров.
Слово «протокол» происходит от греческого «protokollon» («protos» — первый, «kolla» — клеить). В Средние века протокол — это правила оформления документов и ведения архивов. Впоследствии содержание этого
понятия расширилось, к дипломатическому протоколу стали относить вопросы церемониала. Согласно определению, которое дает «Дипломатический словарь», дипломатический протокол — это «совокупность общепринятых правил, традиций и условностей, соблюдаемых правительствами, ведомствами иностранных дел, дипломатическими представительствами и официальными лицами в международном общении».
Основы посольского церемониала были заложены в Древней Греции. Послу вручались инструкции по ведению переговоров, написанные на двух карточках или табличках, сложенных пополам. Их называли дипломами. Отсюда появилось слово «дипломатия». Покровителем послов в Древней Греции считался бог Гермес, поэтому древнегреческие послы носили специальные «жезлы Гермеса». Верхушка такого жезла была обвита лавром в знак почета и славы, к ней прикреплялись крылья птицы, указывающие на маневренность и подвижность посланника, и два переплетенных узла — символы его хитроумия.
В Древнем Риме была учреждена коллегия фециалов — жреческая коллегия, в обязанности членов которой входило религиозное освящение войны и заключение мира. Эти обряды совершались под началом двух жреов — «святого отца» («pater patratus») и «отца, несущего вербеновую ветвь» («pater verbenarius»).
Заключение мира сопровождалось следующим церемониалом: pater patratus со скипетром Юпитера в руке в сопровождении pater verbenarius, несшего росток священной вербены из сада с Капитолийского холма, приказывал зачитать договор послам другой стороны, проклинал того, кто в будущем осмелится нарушить условия этого договора, а затем совершал жертвоприношение, каменным ножом перерезая горло свинье.
В другие страны Древний Рим направлял посольства из трех — десяти человек, в зависимости от важности события. Каждый из послов получал золотой перстень — знак силы и мощи римского государства и полномочий римского посла. Этот перстень давал право беспошлинного провоза через границу посольского багажа. Римских послов, как правило, сопровождал эскорт кораблей.
Для организации приемов в Риме была создана специальная должность — «магистр церемониала».
В Византии, стремясь подчеркнуть военную мощь империи, обязывали иностранные делегации присутствовать на парадах, во время которых войска, появлявшиеся из одних и уходившие в другие ворота, двигались по кругу, меняя лишь вооружение. Для поднятия престижа главы Византии встреча императора с иноземными госями обставлялась целым рядом обязательных церемоний, например, при приближении делегаций к трону императора ревели золоченные механические львы, а сам императорский трон поднимался.
На Руси заключение договоров с иноземцами также обставлялось целым рядом протокольных формальностей: придворный протопоп после молебна читал «заклинательное письмо о содержании вечного покоя» (положения договора о мире), слова которого повторял за священником великий князь, а позднее — царь. Сам договор — «грамота докончальная» — в это время лежал под Евангелием. По окончании чтения клятвы царь прикладывался к кресту и, взяв «грамоту докончальпую», передавал ее главе делегации государства, с которым заключался договор.
При Иване IV был установлен особый посольский церемониал, который с небольшими изменениями просуществовал в России до конца XVII в. Иван Грозный внимательно следил за тем, чтобы глава делегации при приеме «грамоты докончальной» также присягал «крестным целованием», причем целовал «в самый крест», а не «мимо креста, да и не носом». После такой церемонии договор считался нерушимым «во всех статьях, запятках и точках, безо всякого умаления в целости»[76].
Спустя 12 дней после приезда Ричарда Ченслора в Москву секретарь, ведающий делами иностранцев, сообщал ему, что великий князь желает, чтобы тот явился к нему с грамотами своего короля. «Я был очень доволен этим и тщательно приготовился к приему. Когда великий князь занял свое место, толмач пришел за мною во внешние покои, где сидели 100 или больше дворян, все в роскошном золотом платье; оттуда я прошел в зал совета, где сидел сам великий князь со своею знатью, которая составляла великолепную свиту»[77].
Приближенные царя сидели вдоль стен комнаты, но при этом царь возвышался над ними па позолоченном троне «в длинной одежде, отделанной листовым золотом, в царской короне на голове и с жезлом из золота и хрусталя в правой руке; другой рукой он опирался на ручку кресла»[78]. После того как Ченслор поклонился и передал свои грамоты, царь спросил его о здоровье английского короля и затем пригласил к обеду.
Нидерландские послы, посетившие Россию с дипломатической миссией в 1630 — 1631 гг., были встречены за треть мили от Москвы конюшим, который от имени царя передал им «двое царских саней, а свите 17 аргамаков, или персидских лошадей. Пересев в эти сани, мы увидели много сотен всадников, одетых по-туземному самым блестящим образом; это были князья, бояре и другие знатные лица, которые по повелению царя должны были присутствовать при нашем въезде»[79], — вспоминал А.К. Бурх.
Когда послы немного отъехали, у саней остановился царский толмач и попросил их выйти, чтобы выслушать приветствие царя «из уст высланных им сюда больших людей... Большие люди в парчовых кафтанах и в шайках из чернобурых лисиц прежде всего подали каждому из нас руку, а потом старший из них, по имени Федор Иванович Чемоданов, дворянин, бывший прежде воеводою в Сибири, обнажил голову <...> и начал свою речь»[80].
Посольская свита двигалась к городу, окруженная царскими сановниками, при огромном стечении народа, толпившегося на дороге и на улицах. По обе стороны городских улиц строем стояли стрельцы. Послы
коронованных особ останавливались в Персидском подворье, где ожидали царской аудиенции. В день приема послов повезли в Кремль между рядами стрельцов, расставленных в полном вооружении по обеим сторонам дороги, окруженной неимоверной толпой народа. «Наконец мы доехали до крыльца того здания, где нам была назначена аудиенция. Здесь мы сошли с саней, и нас провели крытым ходом в сени, которые были наполнены «гостями», то есть придворными русскими купцами в парчовых одеждах и шапках из чернобурых лисиц»[81].
Царь восседал в палате на престоле в узорчатой парчовой одежде, в драгоценной короне, со скипетром в правой руке. По правую сторону восседал патриарх в духовном одеянии и в золотой митре с крестом. По левую сторону от царя находилась золотая пирамида с короной, которая символизировала отсутствующего царевича. «Подле царя стояли рядом четыре стольника. На груди у них крестообразно висели золотые секиры (рынды)». В зале сидели также «важнейшие князья, бояре и дворяне государства»[82] в парчовых одеждах и высоких шапках из чернобурых лисиц. Посольская свита не могла покидать резиденцию без особого разрешения и выходить на улицу и на рынок без сопровождения стрельца или стража.
Торжественные приемы иностранных послов происходили в Грановитой палате. Около 150 стольников подавали гостям напитки и кушанья, число которых доходило до 500.
Послы являлись в Грановитую палату с многочисленными подарками, которые думный дьяк передавал царю. Дарами назывались предметы, подносимые царю послом лично от себя, своей свиты или купцов. Подарки царю от султана или короля носили название любительных поминок. Обычай подношения даров преследовал определенные политические цели. Чем богаче были дары, тем больше рассчитывал посол на успех своей миссии.
В 1811 г. в память заключения мира в Тильзите Наполеон подарил Александру I кофейный, чайный и десертный, так называемый Олимпийский, сервизы. В 1896 г. из Японии был прислан орел из слоновой кости, сидящий на массивном пне японского дерева. Одновременно была подарена ширма с изображением морского прибоя. В том же году из Кореи был прислан деревянный черный шкаф, инкрустированный перламутром. Каждый подарок тщательно оценивался и записывался в специальную книгу. Это было необходимо для того, чтобы знать, на какую сумму послать ответные дары.
Коллекция посольских даров в Оружейной палате самая большая в мире. Здесь представлены дары из Ирана, Турции, Англии, Польши, Голландии, Дании, Австрии, Швеции и других государств.
«Опорой сближения» и «поддержкой благорасположения» назвал дипломатические дары один из историков средневековья.
Чтобы показать богатство Русского государства, подчеркнуть свое могущество, великие князья и цари обставляли дворцовые церемониалы с блеском и великолепием.
Вплоть до 70-х годов XVII в., когда Россия заключила первые договоры о дипломатическом церемониале с Речью Посполитой (1672 г.), Швецией (1674 г.) и Священной Римской империей (1675 г.), нормы посольского обычая жили в устном предании. Отсутствие общепринятых норм протокола создавало поводы для серьезных международных конфликтов. 30 сентября 1661 г. между французским послом д'Эстрада и слугами испанского посла Ваттевиля произошла ссора из-за места в кортеже при встрече шведского посла в Лондоне. Людовик XIV потребовал наказать испанского посла. Испанским послам было приказано уступить дорогу послам Франции. В противном случае Франция грозила открытием военных действий.
За внешними сторонами церемониала скрывались проблемы престижа государства на международной арене. В России порядок аудиенции послов был разработан до мельчайших подробностей при Елизавете Петровне (1744 г.) и носил название «Церемониал для чужестранных Послов при Императорском Всероссийском Дворе»[83]. Начинался он с так называемого публичного въезда посла в столицу. Накануне церемониала пред
принимались следующие действия. Для сопровождения посла назначался комиссар из знатной фамилии в ранге генерал-аншефа. Обер-церемониймейстер объявлял генералитету, министрам и придворным лицам, в какой день и час состоится въезд посла, «дабы они свои кареты цугами и с ливреею, по их мере, для умножения экипажа и чести Посольской прислали»[84].
Въезд посла в город обставлялся торжественно. Его сопровождал кортеж экипажей петербургской знати. Перед каретой шествовали два скорохода, а также 6, 8, 10 или 12 пеших лакеев. По обе стороны от кареты находилось по одному гайдуку или лакею, пажи размещались на передних ремнях. Если вельможа имел шталмейстера, то последний возглавлял кортеж. Также посылались для въезда посла три парадные кареты императора. Их сопровождали пажи, гайдуки, лакеи, скороходы.
В первую карету, предназначенную для посла, садился комиссар монарха, слева от него — обер-церемониймейстер. Вторая и третья кареты предназначались для секретаря посольства и посольских дворян. В день публичного въезда посол приезжал инкогнито в назначенный ему дом.
Порядок марша был следующим:
«47. — 1) Шесть унтер-офицеров (токмо не от Гвардии) верхами.
2) Карета обер-церемониймейстера.
3) Знатных особ кареты порожние <...>
4) <...> 12 же заводных лошадей, богато убранных.
5) Третья карета Ея Императорского Величества <...>
6) Вторая карета Ея Императорского Величества <...>
7) Двенадцать конюхов Ея Императорского Величества верхами по два рядом.
8) Гоф-фурьер верхом, за ним четыре скорохода и 24 лакея Ея Императорского Величества <...>
9) Первенствующая карета Ея Императорского Величества цугом, в которой посол сидит на первом месте <...>
10) Потом следует дом посольский и кареты его <...>
11) Затем следует карета императорского комиссара <...>
12) Четыре унтер-офицера (токмо не от Гвардии) для заключения марша <...>»[85].
Вечером в день публичного въезда к послу посылался церемониймейстер с объявлением дня и часа публичной аудиенции у монарха. Обер-церемониймейстер проверял, соответствует ли правилам церемониала размещение унтер-офицеров гвардии с алебардами и 400 человек гвардейских гренадер с офицерами, которые строились шеренгами по обе стороны от «больших ворот, даже до того места, где будут поставлены галлебардиеры»[86]. Когда посольский кортеж подъезжал к воротам императорского дворца, то все участники церемониала сходили с лошадей, покидали карсты и двигались установленным порядком к тому месту, где послу надлежало выйти из императорской карсты.
Во время следования посла гвардия отдает ему честь, а рейтары имеют обнаженные палаши, бьют при том в барабаны аппель или позыв при распущении знамен»[87]. Посол проходил через дворцовые апартаменты в сопровождении церемониймейстера (справа) и камер-юнкера (слева) в посольский зал, где некоторое время отдыхал и ожидал приема.
В зале, предназначенном для аудиенции, монарх стоял на императорском престоле. Справа от трона — канцлер и вице-канцлер, сзади на некотором расстоянии — обер-гофмейстерина, статс-дамы, фрейлины и другие дамы; кавалеры занимали места по левую сторону. Войдя в зал и сделав несколько шагов, посол отдавал монарху первый поклон, в центре зала — второй и перед троном — третий. В продолжение своей речи, произнося имя русского императора или своего монарха, он каждый раз кланялся. Затем, вручив государю верительную грамоту, посол представлял своего секретаря и дворян посольства, которые подходили к руке монарха. В завершение представления посол отдавал низкий поклон и двигался к выходу из зала, не поворачиваясь спиной к трону.
В 1827 г. нормы, разработанные в церемониале 1744 г., были дополнены в «Высочайше утвержденных этикетах при Императорском Российском Дворе...»[88]. Обо всех публичных церемониях посла извещал Департамент церемониальных дел.
29 октября 1858 г. был издан указ «О присоединении экспедиции церемониальных дел к составу министерства Императорского Двора»[89]. Согласно высочайше утвержденному положению[90], экспедиция церемониальных дел состояла из обер-церемониймейстера, церемониймейстеров, правителя дел экспедиции и двух секретарей. Экспедиция поддерживала постоянную связь с дипломатическим корпусом и занималась составлением церемониалов для празднеств и торжеств при высочайшем дворе.
Обязанности сотрудников экспедиции церемониальных дел в отношении представителей дипломатического корпуса определялись высочайше утвержденным этикетом, который соблюдался при дворе. На основании этого этикета главы иностранных миссий, желавшие получить аудиенцию у императора, сначала обращались к министру иностранных дел, который, получив согласие императора, сообщал иностранным министрам и одновременно министру императорского двора о дне и часе аудиенции. Последний, в свою очередь, извещал об этом обер-гофмаршала и обер-церемониймейстера.
Таким образом, в XVIII начале XIX в. были обобщены и утверждены нормы русского дипломатического протокола. Придворный этикет строжайшим образом регламентировал дворцовую жизнь. Заранее было определено, кто сопровождает монарха, как проходят высочайшие выходы, церемонии аудиенций, балов, обедов.
Среди важнейших церемоний русского двора значились императорские выходы. Выходом при высочайшем дворе называлось шествие членов августейших фамилий из внутренних апартаментов в церковь и обратно. Они разделялись на большие и малые. Большие происходили в особо значимые церковные праздники и торжественные дни в Большой церкви Зимнего дворца и в церквах других дворцов, в зависимости от места пребывания императора; малые — в такие же праздники и торжественные дни (а также в обыкновенные праздники и воскресные дни) в Малой церкви Зимнего дворца и церквах других дворцов. На большие выходы были обязаны являться придворные чины и все, состоящие в придворных званиях, члены Государственного совета, сенаторы, генералитет флота, армии и гвардии, штаб- и обер-офицеры, адъютанты великих князей и состоящие при них генералы. Кроме упомянутых на выходах имели право присутствовать гражданские чины первых пяти классов. В некоторых случаях на церемонию приглашались члены Святейшего синода, знатное духовенство, дипломатический корпус, российские и иностранные купцы первой гильдии.
За полчаса до назначенного времени члены императорской фамилии прибывали в Малахитовый зал Зимнего дворца, вход в который охраняли арапы в парадных костюмах. Придворные собирались в других залах, где за соблюдением распорядка наблюдали чины церемониальной части.
Когда кортеж был образован полностью, министр двора докладывал об этом монарху. Тотчас после этого великие князья выстраивались вслед за императором согласно порядку престолонаследия. Великие княжны занимали места соответственно рангу их отцов и мужей.
При выходе из Малахитового зала в первой паре следовали государь и императрица-мать, во второй Александра Федоровна. Министр двора находился справа от государя, за ним — генерал-адъютант, свитский генерал и флигель-адъютант. Остальные члены кортежа двигались попарно.
Войдя в Концертный зал, их величества отвечали на поклоны собравшихся там лиц, имевших право входа в зал «за кавалергардов». (Во время больших выходов у дверей, откуда появлялась императорская фамилия, размещался пикет кавалергардов. Иметь вход в зал «за кавалергардов» считалось большой привилегией. Здесь собирались все придворные дамы, придвор
ные чины и состоящие в придворных званиях члены Государственного
совета, сенаторы, статс-секретари, почетные опекуны и т.д.) Когда император останавливался для разговора с присутствовавшими, в зал «за кавалергардов» входили генерал-адъютанты, генерал-губернаторы, военные губернаторы, полные генералы, адмиралы и действительные тайные советники, состоящие при иностранных дворах российские послы, начальник главного управления уделов.
Перед началом выхода первые чины двора стояли лицом к государю. После знака обер-церемониймейстера «начать выход» они шествовали в порядке, соответствовавшем их рангу по отношению к царю: чем выше орден, тем ближе к императору. Позади государя шли члены императорской фамилии, затем придворные дамы, сановники, министры, сенаторы, военная свита.
Шествие проходило через Николаевский зал, занятый офицерами гвардейских полков. В других залах размещались иные допущенные на церемониал лица и именитое купечество, на хорах — корреспонденты газет. В церкви, где был император, находились лишь великие князья, особо важные сановники и гофмейстерины. Остальные ожидали конца службы вне пределов церкви. Церемониймейстеры следили за тем, чтобы присутствующие не разговаривали громко и своевременно, до конца службы, возвращались на занимаемые ими в залах места.
Император Николай Павлович отличался особой точностью и аккуратностью. Он входил в церковь ровно в одиннадцать часов, и тотчас начиналась служба. Император строго следил за соблюдением церемониальных правил придворными. В особых случаях чиновник Министерства двора являлся к дамам и кавалерам свиты с официальной бумагой, содержащей высочайший выговор за неаккуратность; виновные должны были поставить на бумаге свою подпись. Особой честью считалось быть представленным императору во время выхода. Этим правом могли пользоваться военные и гражданские чины первых четырех классов, полковники, командующие отдельными частями гвардейских войск, бывшие фрейлины, супруги полковников лейб-гвардии и некоторые другие. В Концертном зале обычно происходило представление вновь назначенных фрейлин, а после Крещения — дипломатического корпуса.
Не только государственная, но и частная жизнь членов императорской фамилии была сильно ритуализирована. В историко-литературном архиве Российского Дворянского собрания хранится высочайше утвержденный церемониал о святом крещении великой княжны Татьяны Николаевны, появившейся на свет в 1897 г. В этом документе подробно расписаны действия самых разных участников торжества. В церемонии участвовали практически все члены российского императорского дома и немало представителей владетельных домов Европы, а также множество придворных чинов, членов дипломатического корпуса, высоких духовных лиц. Кавалерам полагалось быть в парадной форме, а дамам — в русских платьях.
Церемония проходила в Большом Петергофском дворце. После донесения управляющего Министерством императорского двора императору, что к шествию в церковь все готово, начиналось шествие. Его открывали гоф-фурьеры и камер-фурьеры, церемониймейстеры и обер-церемониймейстер, вторые чины двора, за ними первые и обер-гофмаршал высочайшего двора.
За придворными следовали Николай II и вдовствующая государыня Мария Федоровна. Императрицы на церемонии не было. Вслед за коронованными особами шли великие князья и великие княгини, князья императорской крови, принцы и герцоги в порядке очередности права на наследование престола. Замыкали шествие гофмейстерины, статс-дамы и камер-фрейлины императриц и великих княгинь, сенаторы, статс-секретари «и прочия знатныя обоего пола Особы»[91].
Из Александрии высоконоворожденную доставили во дворец в золоченой карете с почетным эскортом. Татьяна Николаевна была на руках у обер-гофмейстерины Александры Федоровны светлейшей княгини М.М. Голицыной. Она же внесла девочку в дворцовую церковь. Обер-егермейстер князь Голицын и генерал-адъютант граф Воронцов-Дашков поддерживали с двух сторон покрывало, на котором лежала великая княжна.
Таинство крещения совершил духовник государя и государыни отец И. Янышев. Восприемниками были русские великие князья, иноземные короли и наследные принцы, в том числе и представители британского королевского дома Виндзоров. Во время возложения на маленькую великую княжну знаков ордена Святой Екатерины в Петергофе начался салют в 101 выстрел и раздался колокольный звон всех петергофских церквей. Затем Николай II и Мария Федоровна принимали поздравления, и церемония завершилась. Вечером Петергоф и весь Петербург были празднично иллюминированы.
По отзывам современников, приемы при русском дворе отличались особой пышностью и выполнялись с безупречной тщательностью.
При назначении на должность, награждении орденом, производстве в чин для генералов, статских советников, их жен и дочерей, назначенных во фрейлины, устраивалась особая придворная церемония — представление императору. Мужчины испрашивали позволения представиться через гофмейстеров, дамы — через гоф-мейстерин. В назначенный день представляющиеся выстраивались по чинам, в ряд, дамы — по чинам мужей, дочери слева от матерей, если дочь назначалась во фрейлины, она становилась с другими фрейлинами.
При входе высочайшей особы делался общий поклон, при представлении поклон повторялся. Разговор начинала августейшая особа, при обращении па русском языке употребляли «Вы» с частым прибавлением титула собеседника. При особом представлении беседа велась сидя, уходить было можно тогда, когда высочайшая особа давала к этому знак, вставая или прощаясь.
Мужчины являлись на представление в парадных мундирах и орденах, дамы в светлых талиях без вырезов и в шляпках — утром и в нарядных платьях с вырезом и короткими рукавами, в головных уборах — вечером, девицы — с цветами в волосах. Кавалеры и дамы снимали правую перчатку, так как полагалось целовать руку особ, которым представлялись.
Император Павел Петрович старался установить при дворе такие же строгие порядки в соблюдении церемониала, как на военных парадах. «При церемонии целования руки, повторявшейся постоянно, при всяком удобном случае, по воскресеньям и по всем праздникам, нужно было, сделав глубокий поклон, стать на одно колено и в этом положении приложиться к руке императора долгим и, главное, отчетливым поцелуем, причем
император целовал вас в щеку. Затем надлежало подойти с таким же коленопреклонением к императрице и потом удалиться, пятясь задом, благодаря чему приходилось наступать на ноги тем, кто продвигался вперед»[92], — вспоминал князь Чарторыйский.
Во время высочайшего представления этикет соблюдался с не меньшей тщательностью, чем во время других церемониалов. Вот как он выглядел в изложении Марии Петровны Фредерикс. Ее близость к императорскому дому предопределялась судьбой — мать Марии Петровны была близкой подругой императрицы Александры Федоровны. Когда Марии Петровне исполнилось 17 лет, императрица потребовала представить ей девушку официально.
Церемония состоялась накануне именин Александры Федоровны, 5 декабря. В Малахитовой гостиной Зимнего дворца обер-церемониймейстер граф Воронцов-Дашков выстроил дам по старшинству. Мария Петровна, будучи уже пожалована фрейлиной, оказалась первой. Когда все было готово, граф доложил об этом ее величеству. Распахнулись двери внутренних покоев, и вошла императрица в сопровождении дежурной фрейлины, свиты и камер-пажей. Несмотря на то что императрица знала Марию Петровну с рождения, никакого исключения для нее не было сделано, и Александра Федоровна, приблизившись к дамам, обратилась к дежурной фрейлине с вопросом: «Gui est cette demoiselle?»[93] «Я, красная как рак, готова была провалиться сквозь землю. Нечего и говорить, что наш ангел императрица, хотя сама ужасно смеялась над моим конфузом, сейчас же меня обласкала и успокоила своим обыкновенным со мной обращением и добротой»[94].
Годами выработанный этикет поддерживал престиж придворной жизни. «Это не только преграда, отделяющая государя от его подданных, это в то же время защита подданных от произвола государя. Этикет создает атмосферу всеобщего уважения, когда каждый ценой свободы и удобств сохраняет свое достоинство. Там, где царит этикет, придворные — вельможи и дамы света, там же, где этикет отсутствует, они спускаются на уровень лакеев и горничных, ибо интимность без близости и без равенства всегда унизительна, равно для тех, кто ее навязывает, как и для тех, кому ее навязывают. Дидро очень остроумно сказал о герцоге Орлеанском: «Этот вельможа хочет стать со мной на одну ногу, но я отстраняю его почтительностью»[95], — писала А.Ф. Тютчева.
Аудиенция монарха частным лицам носила более скромный характер, тем не менее здесь тоже имелось немало условностей. Так, визит А.А. Бахрушина к Николаю II начался с поездки в императорском поезде в Царское Село. На вокзале приглашенных на аудиенцию встречали придворные экипажи. Во дворце Бахрушина встретил дежурный гофмаршал, который проводил его в приемную, где дал следующую инструкцию: «В 11 часов начнется прием, будут вызывать по имени, отчеству и фамилии, отвечать только на вопросы императора, самому вопросов не задавать, аудиенция продлится минут пять, выходя, не поворачиваться спиной к государю»[96].
В одиннадцать часов открылась дверь царского кабинета. Камер-лакей провозгласил: «Бахрушин, Алексей Александрович!» При входе Бахрушина император встал из-за письменного стола и пошел навстречу к нему, протягивая руку. Поблагодарив Алексея Александровича за подаренную государству уникальную коллекцию предметов театральной старины, царь задал ему несколько вопросов. Без четверти двенадцать Бахрушин покинул кабинет Николая Александровича, причем император поблагодарил гостя за интересную беседу.
Несмотря на то что при Александре III и Николае II дворцовых приемов было немного, Петербург оставался одной из самых элегантных и светских столиц Европы. Иностранных дипломатов поражала роскошь на приемах Северной Пальмиры. Праздники у Орловых, Белосельских, Шуваловых, Барятинских, Воронцовых, Шереметевых отличались изысканным великолепием. «Лишь после этой катастрофы (русско-японской войны. — О.З.) начал замечаться некоторый упадок светской жизни. Однако уже с 10-го года нынешнего столетия казалось, что в высшем обществе возвращаются к старым нравам. Но недовольство в низах, все увеличиваясь,
подкапывало оптимизм света, и во время великой войны это настроение с первых наших неудач перешло в мрачный пессимизм. Легкомысленные представители общества думали исключительно о своем благополучии, и, ища виновника неудач России, они обрушились на государя, а особенно на Александру Федоровну»[97].
17 октября 1905 г. государь принял решение дать стране Законодательное собрание. Желая поставить новое учреждение на должную высоту, депутатов пригласили на торжественный прием в Зимний дворец, где император произнес перед Думой свою первую и последнюю тронную речь.
Когда обер-церемониймейстеру графу В.А. Гендрикову пришлось заняться приемом членов Государственной думы, он создал целую комиссию из лиц, имевших возможность присутствовать при аналогичных приемах за границей. Возглавив ее лично, граф Гендриков обошел залы дворца, начертил мелом на полу линии, по которым предполагалось выстроить гостей. «Он, помню, сильно и явно нервничал: боялся, что депутаты — чуждый двору и дворцовым обычаям элемент — не сумеют стоять в том порядке, который им будет предуказан»[98], —писал начальник канцелярии министра Двора генерал А.А. Мосолов.
В день приема процессия тронулась из внутренних покоев Зимнего дворца к Тронному залу. Впереди императора высшие государственные чины несли знамя, печать, скипетр, державу и корону. Их сопровождали дворцовые гренадеры в высоких медвежьих шапках, в полной парадной форме. В зале справа от выхода разместились депутаты и сенаторы, слева — члены Государственной думы, Совета, высшие чины двора и министры. Регалии были отнесены на возвышение по обеим сторонам трона. Царская семья остановилась посередине зала. Государь принял окропление от петербургского митрополита. Начался молебен. Затем императрица и высочайшие особы прошли мимо государя к возвышению с левой стороны от тропа. Царь стоял один посреди зала и ждал, когда они займут свои места, затем прошел к трону и сел на него. После вручения ему тронной речи он стоя огласил ее и спустился со ступенек трона. Выход последовал в том же порядке, но без выноса регалий. А депутаты по окончании тронной речи отправились в Таврический дворец на первое заседание Государственной думы.
Граф Фредерикс после завершения официального приема не смог сдержаться от резкой оценки народных избранников. «Эти депутаты скорее похожи на стаю преступников, ожидающих сигнала, чтобы зарезать всех, сидящих на правительственной скамье. Какие скверные физиономии! Ноги моей больше не будет в Думе»[99].
По отзывам современников, пышная церемония принесла прямо противоположный, чем ожидалось, результат. На фоне депутатов, одетых кто во фраки, кто в серые пиджаки и даже в крестьянскую одежду, двор, с расшитыми золотом мундирами и пышностью Тронного зала, вызвал лишь раздражение и никак не поднял престиж монарха. Это было столкновение двух эпох.
Церемониальное застолье
Обязательной составляющей большинства светских ритуалов является трапеза. В славянской традиции стол символически уподоблялся церковному престолу — «Стол — это престол Божий». На стол не разрешалось помещать посторонние предметы, стучать по нему ложкой или рукой. Трапеза всегда организовывалась таким образом, чтобы представить пищу как Божий дар. Символика стола у славян также соотносилась с идеей Пути: «На столе рождаются, со стола провожают в последний путь». До сих пор сохраняется обычай провожать в дорогу и встречать человека застольем.
Характер русской трапезы зависел от того, на какой день, постный или скоромный, она приходилась. Обычно царские пиры проходили в Грановитой палате Кремля. Из кухни кушанья приносили в буфетную, устроенную в ее сенях. Поставцы (ящики с полками) с драгоценной посудой размещали в середине палаты вокруг четырехгранного столба. Вдоль стен стояли лавки, перед ними — длинные столы, на которых в начале трапезы находились сосуды с уксусом, перцем, солью.
До середины XVI в. прибывшего дипломата после первой аудиенции, как правило, приглашали к столу. Количество повторных приглашений зависело от политической ситуации, хода переговоров.
При царе Федоре Иоанновиче быт русских государей все сильнее начинает делиться на официальный и частный; трапеза относится к последнему. Совместное пиршество, устанавливавшее ритуальную связь между
монархом и послами, уже не считалась необходимым условием успеха дипломатического контакта.
В XVII в. на подворье к гонцам блюда посылались зачастую даже не с кухни царя, а «с яму» (из трактира), хотя и от имени царя. Но к середине XVI в. столовый церемониал московского двора достиг своего расцвета. Расположение столов, за которыми сидели обедающие, напоминало расположение лавок в приемной палате, но точкой отсчета здесь был не трон, а царский стол. Справа от него находился наиболее почетный «болший» стол. «Кривой» стол ставился слева от царя и имел форму «глаголя». Та его часть, что находилась напротив царского стола, носила название «окольничье место» и считалась наименее почетной.
Имело значение не только то, за каким столом размещались гости, но и его сторона. Более «честным» было размещение «в лавке», то есть у стены, лицом к залу. «В лавке» обычно сидели послы, а лицом к стене, «в скамье», рассаживались их приставы. На предполагавшемся съезде монархов, переговоры о котором вело литовское посольство, членам Литовской рады предназначалось место «в лавке», а Польской — «в скамье».
Послы сидели не все вместе, а по отдельности, в окружении лиц, равных им по статусу. На обедах в Москве «подача» главе посольства следовала обычно после бояр, «меньшим» послам после окольничьих, посланникам — после «больших дворян», гонцам — с «детьми боярскими». «Подача» — отправление обедавшему еды и питья от имени царя — демонстрировала определенное место в придворной иерархии. «Подача» была торжественным актом — название блюда объявлялось вслух, присутствовавшие вставали.
К XVI в. столовый церемониал московского двора окончательно формализовался. Посольские обеды длились по пять-шесть часов, что было вызвано непрерывным потоком церемоний — «подач», здравиц и т.д. Количество и качество посуды зависело от политической обстановки и отношения к посольству.
Забота о международном престиже Русского государства выражалась в том числе и в том, что церемонии дипломатических обедов («стол») все сильнее отличались от неофициальных дворцовых трапез (пиров). Если «стол» отличался чинностью и церемонностью, то на пирах царь и его сотрапезники вели себя намного проще. Здесь гостей веселили скоморохи, что было невозможно на дипломатическом обеде. Из иностранцев на пирах допускалось присутствие лишь татарских дипломатов .
На Руси XVII в. даже на свадьбах мужчины и женщины сидели в разных комнатах. Женщины не имели права вступать с мужчинами в беседу и без разрешения мужа показываться на людях (разве что в церкви). Хозяин дома выводил свою жену и детей к гостям лишь в знак особого уважения. Жена подносила гостю чарку водки и тут же удалялась в свои покои. Один из современников отмечал, что «никакой музыки на вечеринках не бывает; над танцами нашими смеются, считая неприличным плясать честному человеку»[100].
19 февраля 1699 г. в Москве в Лефортовском дворце прощальная аудиенция бранденбургского посла завершилась пиром с участием женщин. Гости шумно веселились, танцевали, а из соседней комнаты, чуть раздвинув пышные занавески, на них смотрели восьмилетний царевич Алексей и сестра Петра Великого Наталия Алексеевна. «Этот день, — сообщает в своем дневнике секретарь австрийского посольства Иоганн Корб, — сильно ослабил суровость обычаев русских, которые не допускали доселе женский пол на общественныя собрания и веселыя пиршества; теперь же некоторым позволено было принять участие не только в пиршестве, но и в последовавших затем танцах»[101].
Ф. Берхгольц состоял в свите герцога Голштинского Карла Фридриха, прибывшего в Санкт-Петербург просить руки дочери Петра Великого Анны Петровны. Ф. Берхгольц описание оставил яркое свадьбы княжны Лобановой и графа Пушкина, произошедшей в 20-х гг. XVIII в. Согласно обычаю, для распоряжений на свадьбе избирался из почетных лиц «маршал», которому подчинялись шафера. После приезда из церкви «маршал» встречал молодых и усаживал за пиршественные столы под балдахины. Балдахин невесты украшали венком из цветов, который осенял и головы ее подружек. Накрывались два стола — для жениха, за которым пировали мужчины, и отдельно — для невесты и для дам. После молитвы начинался обед, по окончании которого «маршал» и невеста открывали бал полонезом. Он завершался в 11 часов церемониальными танцами и проводами молодых. «Маршал», затем жених и невеста, а потом все родственники и гости (за исключением холостых), сделав несколько туров под музыку, отправлялись с зажженными свечами-факелами в спальню невесты, где всех угощали сластями.
На ассамблеях Петра Великого угощение состояло из чая, кофе, миндального молока, меда и варенья. Мужчинам хозяин предлагал пиво и вино. Лимонад и шоколад считались редкостью и подавались лишь на балах у герцога Голштинского и его министра Бассевица. Хозяин не смел принуждать гостей пить или есть, он лишь оповещал приглашенных о том, что имеет для угощения, и затем предоставлял им полную свободу. Каждый мог или танцевать, или смотреть на других; «равным образом всякий может спросить себе, по желанию, вина, пива, водки, чая, кофе и сейчас получает требуемое»[102], — вспоминал Ф. Берхгольц.
В XVIII в. изменилась сервировка стола. Теперь на нем было вдоволь ножей, вилок, тарелок. Появились дорогие серебряные и фарфоровые сервизы: кофейные, чайные, обеденные, состоящие из неизвестных в допетровской Руси предметов — чашек, блюдец, сахарниц, молочников, чайников, кофейников. Каждой персоне полагался свой столовый прибор — куверт, состоящий как минимум из ножа, вилки, ложки, тарелки, бокала и салфетки. Столы украшали цветами, померанцевыми деревьями, фонтанчиками. Во время одного из обедов у Анны Иоанновны «на столе красовалась сахара крашеного крепость с 12 большими и несколькими малыми пушками, посреди коих стоял Российский Императорский флаг»[103].
Торжества по случаю коронации Анны Иоанновны поразили очевидцев грандиозной пышностью. Но особо современники отмечали праздник в честь взятия Данцига в 1734 г. В этот день Летний сад был наполнен приглашенными уже к часу дня. Императрица, обойдя присутствующих, пригласила всех к столу. Императорская фамилия обедала в гроте, от которого вдоль всей аллеи тянулись столы под навесом из зеленой шелковой ткани; навес поддерживали колонны, увитые гирляндами из живых цветов. Между колонн находились буфеты: с одной стороны — с золотой и серебряной посудой, с другой — с посудой фарфоровой. Перед тем как сесть за стол, мужчины получали специальные билеты, и жребий назначал каждой из присутствующих дам кавалера. Обед состоял из двух перемен по 300 блюд каждая, не считая десерта. Гостям подавали кофе, чай, прохладительные напитки.
Во дворцах знати в XVIII в. под праздничные застолья отводились особые залы — парадные столовые, посреди которых устанавливался большой стол в форме какой-либо фигуры: короны, двуглавого орла, лиры. «3 мая [1750 г.] в сей день Ее Императорского Величества высочайшее соизволение было и всемилостивейше изволила за обеденным кушаньем в Зимнем доме в С.-Петербурге присутствовать за столом всей лейб-гвардии с штаб-офицерами. Стол был поставлен фигурою наподобие короны. В середине изволила сидеть всемилостивейшая Государыня, всех лейб-гвардии полков г. полковник. Господа полковники сидели по нумерам старшинства своего <...>. И от того стола поставлены четыре стола, в четыре лучи, за которыми сидели, по старшинству полков, офицеры, а столы по нумерам и каждый чин сидел по старшинству»[104].
При императрице Елизавете во дворце ежегодно устраивались орденские праздники. «Августа 30 [1759 г.] день праздника Св. Александра Невского, указано того ордена кавалерам быть ввечеру в Петергофе, а как съехались, с 9-го пополудни часу продолжался бал. По окончании бала кавалеры позваны были в старую залу, строения Петра Великого, где ожидали выхода Ее Императорского Величества, а по выходе всемилостивейшая Государыня пожаловать изволила всех кавалеров к ручке, потом пошли все за ужин и садились по старшинству ордена»[105], — свидетельствовал В.А. Нащокин.
В дни подобных праздников на столе появлялся один из четырех орденских сервизов — Андрея Первозванного, Александра Невского, Св. Георгия или Св. Владимира. Каждый предмет сервиза был украшен изображениями соответствующих орденских знаков. Самый большой из них — Владимирский — насчитывал 140 кувертов.
Праздники вельмож времен Екатерины Великой не уступали придворным торжествам. Хлебосольным и гостеприимным хозяином был граф А.Г. Орлов, устраивавший ежегодно вечера, на которые съезжались как званые гости, так и незваные. Вся улица у дворца оказывалась запруженной многочисленными экипажами с кучерами, которым обычно раздавали по калачу и разносили по стакану пенника. Граф встречал их «сидя в передней гостиной вместе с некоторыми почетными лицами, распивая чай и другие напитки. Здесь все были веселы, громко смеялись и рассказывали друг другу новости»[106].
Вечера у А. Г. Орлова начинались в десятом часу с ужина, который накрывался примерно на 200 персон. Орлов принадлежал к числу вельмож, щеголявших своим изысканным столом. На ужин у графа подавались аршинные стерляди и судаки из собственных прудов, спаржа «толщиною чуть ли не в добрую дубину» из своих огородов, телятина «белая как снег, выхоленная в люльке на своем скотном дворе». Персики и ананасы были тоже из графских оранжерей, «даже вкусное вино из ягод, вроде шампанского, было домашнего приготовления»[107].
У Потемкина стол также отличался всеми чудесами кулинарного искусства. У князя было до десяти главных поваров всех национальностей. Императрица Екатерина Великая особенно любила блюдо французского повара Потемкина «бомбы а-la Сарданапал» — котлеты из фарша различной дичи. Вообще же она недолюбливала изысканные блюда, предпочитая простую разварную говядину с солеными огурцами и соусом из вяленых оленьих языков.
Приведем меню одного изысканного обеда времен Потемкина. В нем значились:
Похлебка из рябцев с пармезаном и каштанами;
Филейка большая по-султански;
Говяжьи глаза в соусе, называемом «поутру проснувшись»;
Говяжья небная часть в золе, гарнированная трюфелями;
Хвосты телячьи по-татарски;
Телячьи уши крошеныя;
Баранья нога столистовая;
Голуби по-Станиславски;
Гусь в обуви;
Горлицы по Ноялеву и бекасы с устрицами;
Гато из зеленаго винограда;
Крем жирный, девичий[108].
Удивить людей того времени было непросто. Тем примечательнее был праздник у светлейшего князя А. Потемкина, который он устроил для Екатерины Великой в Таврическом дворце. Во время ужина князь сам прислуживал императрице, пока она не приказала ему сесть. Стол, за которым она сидела, находился на месте оркестра и был накрыт на 48 персон для благородных особ, которые танцевали балет. Помимо этого в театральном зале, где проходил ужин, поставили амфитеатром еще 14 столов, по 7 с каждой стороны. Гости рассаживались в один ряд, лицом к Екатерине Алексеевне. Все столы освещались шарами из белого и цветного стекла. В других гостиных дворца было накрыто еще 20 столов, сервированных посудой из лучшего фарфора и серебра. Официанты, одетые в придворные ливреи и ливреи князя Потемкина (палевые с голубым и серебром), разносили изысканные угощения. После ужина бал продолжался до самого утра.
«В Петербурге, и прежде всего в придворной среде, французская кухня и повара-французы пользовались особенной популярностью. Но русского вельможу-эпикурейца интересовали не столько рецепты самых утонченных блюд и самые изысканные формы ритуала обеденного стола, сколько разнообразные эксцессы, превращающие трапезу в «театр и маскерад». Такие обеды получали особый смысл на фоне строго выстроенного ритуала торжественного обеда»[109].
Князь Н.В. Репнин был одним из блистательных вельмож века Екатерины II. В день рождения Екатерины Великой Репнин дал праздник для трех тысяч гостей. Двадцать пять поваров едва успевали готовить кушанья. Комнатные дворяне стояли за креслами Репнина, прислуживая при столе и разрезая в воздухе подаваемые пулярки.
Многие из вельмож, чьи празднества пользовались известностью в Петербурге, выйдя в отставку, переселялись в Москву, славившуюся своими партикулярными балами. Они отличались присущей Первопрестольной хлебосольством. «В Старой Москве, — писал П.А.Вяземский, — живали и умирали тузы обоего пола»[110].
После кончины императора Павла Петровича в Москву стали возвращаться те, кто не по своей воле покинул Первопрестольную. «Тут возобновилась жизнь радушная, приветливая, полная широкой ласки и неугомонного хлебосольства. То не была жизнь магнатов-вельмож Потемкиных, Орловых, Нарышкиных, ослеплявшая блеском и давившая роскошью. По дошедшим до меня преданиям, это была жизнь просторная, русская, барски-помещичья, напоминавшая времена допетровские»[111], — писал В.А. Соллогуб. Молодежь на московских праздниках весело танцевала, старшее поколение рассаживалось за карточными столами, стол был открытый и весьма щедрый.
У B.C. Шереметева были постоянные завтраки, после которых подавалось до 30 саней и гости объезжали все московские улицы. Англичанин Ж.К. Пойль, гостивший в Москве в начале XIX в., писал: «Московское гостеприимство со своими балами совершенно нас заполонило. Ни одного дня не имею роздыха для моих страннических ног»[112]. Современники вспоминали и такое событие, когда, казалось, вся Москва собралась на бале у А.С.Небольсиной по случаю ее именин. Экипажи приглашенных тянулись вдоль всей Поварской до Арбатских ворот. Весьма оригинальный подарок преподнес хозяйке граф Ф.В.Ростопчин. Узнав, что она любит «пастеты», он прислал «преогромный пастет, будто бы с самою нежною начинкою». Восхищенная вниманием графа, знаменитая балерина приказала вскрыть «пастет». И вот показалась из него прежде всего безобразная голова Миши, известного карла кн. X, <...> а потом вышел он весь с настоящим пастетом в руках и букетом живых незабудок»[113], — вспоминал С.П. Жихарев.
Во времена Александра Павловича устроители балов стремились удивить не столько обилием еды, сколько выдумкой. Было модным, например, такое блюдо (изобретение французских кулинаров): в оливки вместо косточек клали кусочки анчоуса, оливками начиняли жаворонка, его помещали в перепелку, перепелку заключали в куропатку, куропатку — в фазана, фазана — в каплуна, каплуна — в поросенка, поросенка жарили на вертеле. Но и у отечественных гурманов хватало выдумки. Сын графа Завадовского жарил себе дичь на корице и гвоздике, заменяя ими дрова. Граф Д.А. Гурьев прославился своими кулинарными выдумками. Настоящая «гурьевская» каша готовилась из манки на сливочных пенках вместе с грецкими орехами, ананасами и множеством других фруктов. Женатый на дочери Гурьева К.В. Нессельроде (будущий канцлер и на протяжении 40 лет министр иностранных дел) также был неистощим на кулинарные выдумки. Он не ценил людей, лишенных аппетита или пробующих блюда «с рассеянным вниманием». Вся петербургская знать отдавала на кухню Нессельроде своих кухмистеров, «платя за науку баснословные деньги его повару».
13 мая 1833 г. по случаю выставки российских товаров в Санкт-Петербурге император Николай Павлович назначил в Зимнем дворце обед на 500 кувертов. Когда приглашенные собрались в концертном зале, первыми попросили к трапезе московских фабрикантов. Не меньшее удивление у собравшихся вызвало приглашение к столу императора восьми фабрикантов и купцов Москвы и Петербурга. Во время обеда Николай Павлович беседовал с фабрикантами о пошлинах на мануфактурные товары, о строительстве московской биржи, о проблемах внешней торговли. По окончании трапезы государь и государыня подошли к каждому фабриканту, со многими из которых императрица беседовала о представленных на выставке изделиях.
В 30-х гг. XIX в. петербургский большой свет был настоящим большим светом. Во главе петербургского света того времени стояли Нарышкины, князья Барятинские, Белосельские-Белозерские, графы Строгановы, Виельгорские.
Празднества устраивались по любому случаю. В XVIII — XIX вв. существовало множество разных видов застолий. Иногда знать устраивала обеды для узкого круга приглашенных без слуг. В глубине усадебных парков строили специальные павильоны — Эрмитажи, на первом этаже которых находилась кухня, па втором располагался зал с обеденным столом. При помощи специального механизма его средняя часть спускалась на первый этаж. Прислуга уставляла ее кушаньями и поднимала обратно. Такие столы имелись в императорских дворцах, и сохранилось их описание: «Столовая комната Эрмитажа <...> имеет в полу два квадрата, которые выниматься могут. На место оных подымаются снизу вверх с помощью весьма простой махины два накрытых стола, каждый из которых на 6 приборов, по данному знаку опускаются и с другим кушаньем опять подымаются и т.д. Таким образом, обедается без присутствия слуг»[114], — писал И.Г. Георги об устройстве стола Зимнего дворца.
Императорской трапезой ведала гофмаршальская часть во главе с обер-гофмаршалом. В его распоряжении находились официанты, кофеменки, кондитеры, тафельбекеры (накрывающие столы), повара и т.п. Личный повар Елизаветы Петровны, учитывая ответственность его работы, имел высокий чин бригадира.
При дворе последнего царя обер-гофмаршалом служил граф П.К. Бенкендорф. Ему была оказана высокая честь — он имел право на личный доклад императору. Граф не позволял никому вмешиваться в свои обязанности и зорко следил за соблюдением всех правил. Так, каждый обед и завтрак продолжались ровно 50 минут и ни одной минутой меньше или больше. Начало этой традиции положил Александр II, часто менявший место столовой. В то же время он требовал непрерывной подачи блюд. Для быстроты сервировки были придуманы грелки с кипятком. Перемену приносили за 20 минут на серебряном блюде и ставили на паровую грелку. Ритм в 50 минут соблюдался, но соусы погибали. Министр двора барон Фредерикс всю жизнь боролся с этим «гастрономическим скандалом». Но даже его авторитета оказалось недостаточно. Паровые грелки одержали победу.
К вину у каждого из царей было свое отношение. Так, при Александре II подавали вина иностранного происхождения. Александр III приказывал подавать иностранные вина только в случае приема иностранных монархов или дипломатов, иначе следовало довольствоваться винами русскими. Вино уже не играло при дворе той роли, которая отводилась ему в XVIII в. Но одна традиция сохранилась до конца царствования Романовых. Это обычай золотого коронационного кубка. В определенный момент торжественного обеда по случаю коронации обер-шенк подавал царю большой золотой кубок, наполненный вином, и громко провозглашал: «Его величество изволит пить!» В этот момент все иностранные гости (не исключая дипломатов) покидали Грановитую палату. «Во время последнего коронования этот слегка странный тост не был провозглашен, но церемониймейстеры все-таки просили всех «чужеземцев» удалиться в другие залы, где специально для них были накрыты столы. На пиршестве в Грановитой палате должны были присутствовать только верноподданные его величества.
Читатели, конечно, догадались сами, почему «московские Макиавелли XVI века сочли нужным создать такой обычай...»[115].
Как известно, Александр III и его семья отличались простотой жизни и довольствовались скромным столом. Император весьма бережливо расходовал народные деньги и внимательно следил даже за небольшими тратами в придворном обиходе. В одной из бесед с К.П. Победоносцевым государь выразил удивление, что по случаю небольшого приема, бывшего во дворце, в счете гофмаршальской части указано значительное количество фруктов, конфет и прочего. «На это Победоносцев объяснил государю, что такой расход возможен. Так, например, он сам лично съел один апельсин, но взял с собою другой и грушу для Марфиньки — его приемной дочери. Многие гости так делают, привозя детям из дворца какое-нибудь лакомство — как бы царский подарок. Государь не знал этого обычая и успокоился»[116].
Однако какими бы ни были личные привычки императора и его подданных, во время светских ритуалов он появлялся во всем своем величии. Генерал А.А. Мосолов писал впоследствии, что, когда он смотрит голливудские фильмы, изображающие великолепие русского двора, ему хочется смеяться.
Меню одного из обедов, состоявшегося во дворце 12 октября 1886 г., включало следующие блюда: суп из дичи, пирожки, стерляди по-русски, филей с гарниром, холодное заливное из каплунов, пунш, жаркое (тетерева и фазаны), салат, артишоки и горошек, горячее сладкое и мороженое.
В воинских частях обычно подавались расстегаи, пирожки с капустой, с гречкой или рисом.
На коронационном банкете последнего русского императора присутствовало около семи тысяч человек. Николай II и Александра Федоровна торжественно восседали под балдахином. Высшие придворные чины подносили еду на золотых блюдах. Перед каждым из приглашенных лежал свиток-меню, выписанное славянской вязью. На стол были поданы: борщ и солянка с кулебякой, отварная рыба, целый молодой барашек, фазаны в соусе со сметаной, салат, спаржа, сладкие блюда в вине и мороженое.
На придворных балах последнего царствования после мазурки их величества переходили в зал, где был приготовлен ужин. Впереди процессии шествовали церемониймейстеры.
Стол высочайших особ накрывался на эстраде. Все приглашенные рассаживались спиной к сцене, чтобы публика, проходя через зал, могла видеть каждого ужинавшего. Старшина дипломатического корпуса садился справа от государя, слева — наследник престола (в конце столетия — великий князь Михаил Александрович). Остальные члены императорской семьи размещались в соответствии с их рангом, чередуясь с дипломатами и первыми чинами двора, армии и гражданской службы. В этом же зале находилось несколько украшенных цветами круглых столов, каждый из которых сервировался на 12 заранее обозначенных персон. В других залах Зимнего дворца приглашенные устраивались, как желали сами.
Государь не ужинал. Он обходил приглашенных и присаживался к столу, если желал с кем-либо поговорить. Для этого у каждого из столов оставлялось свободное кресло. Садясь в кресло, царь делал знак остальным ужинавшим за этим столом, разрешая им не вставать. Свита держалась в стороне и ждала окончания беседы. В нужный момент скороход, находившийся «на часах» у кресла императора, подавал условный знак, и свита вновь занимала место позади царя. По окончании ужина государь брал императрицу под руку и отводил ее в Николаевский зал, где начинался котильон. Вскоре после этого высочайшие особы незаметно удалялись во внутренние апартаменты. «На пороге Малахитового зала Их Величества прощались со своей свитой. После этого министр двора, свита, церемониймейстеры и обер-гофмаршал поднимались на верхний этаж, где для них сервировался особый ужин»[117].
20 апреля 1908 г. состоялась свадьба великой княжны Марии Павловны и шведского принца Вильгельма. По этому случаю в Петербург прибыли король Швеции Густав V в сопровождении своего брата принца Карла и его жены принцессы Ингеборг, двоюродной сестры Николая П. По окончании венчания был дан отдых до парадного обеда. «Обеденный стол был замечательно красиво декорирован. Молодые сидели с государем, государыней и шведским королем <...>. За государем и государыней стояли первые чины двора: обер-гофмаршал, обер-шенк и т.д., а также камер-пажи. За каждым принцем и принцессой и членами семейства стояли придворные чины и камер-пажи. Первые наливали нам шампанское, а вторые держали накидки, перчатки и веера великих княгинь и принцесс и головные уборы великих князей»[118], — вспоминал великий князь Гавриил Константинович.
Русская кухня XVIII — XIX вв. прошла длительный период ритуализации. Допетровская русская кухня, боярская и княжеская, отличалась самобытностью и ярко выраженным национальным характером. Она прежде всего разделялась на скоромную и постную. Другая особенность состояла в обилии блюд, при этом их набор был очень разнообразным, но постоянным. Но уже к XVII в. происходит изменение не только перечня блюд, но и способов их приготовления.
В России XVIII столетия в кулинарном искусстве складывается два основных направления: национальное и иностранное. Национальное меню создавалось руками крепостного повара, благодаря его творчеству русские традиции сохранялись на протяжении всего XVIII в., особенно в провинции. Обеденный церемониал претерпел там лишь незначительные изменения.
В то же время уже в начале XVIII в. к русским дворянам приглашаются повара-иностранцы, которые обучают крепостных. Влияние иностранной кухни сказывалось прежде всего при дворе. При этом придворная трапеза не стала моделью, на которую равнялась бы аристократическая кухня. В отличие, к примеру, от Франции русские императоры XVIII в., не являясь гурманами, не были законодателями мод в кулинарном искусстве. Русские аристократы XIX в. унаследовали от своих предков пристрастие к изысканным формам столового церемониала. Кухня середины XIX в. считалась «новейшей», такая гастрономия чуждалась излишних украшений. Роскошь заключалась в подборе изысканной посуды и в утонченном вкусе блюд.
Придворные обеденные церемониалы XIX — XX вв. являлись важным ритуальным действом, не уступающим по своей значимости другим церемониалам. С течением времени менялись правила сервировки, понятия вежливости, но цель ритуального застолья оставалась неизменной объединить собравшихся, приобщить гостей к дому, сделать его «своим» для участников церемониала.
Мода и власть
Человек предстает перед другими людьми в совокупности своих внутренних и внешних свойств. Способы оформления внешности — важные сигналы, знаки личности. При этом одежда является своеобразной визитной карточкой человека, она несет информацию об официальном статусе владельца, его вкусах, чертах характера. Костюм в первую очередь привлекает к себе взоры окружающих, вызывая соответствующие эмоции и, как следствие, формируя определенное отношение.
Введение европейских обычаев в жизнь дворянства требовало изменения старых форм одежды и обуви, прически. Для внедрения в жизнь европейского костюма потребовались государственные указы, регламентирующие не только его покрой, но и характер отделки, цвет, ткань и украшения.
4 января 1700 г. издается указ «О ношении платья на манер Венгерского». «Боярам, и окольничим, и думным, и ближним людям, и стольникам, и стряпчим, и дворянам московским, и дьякам, и жильцам, и всех чинов служилым, и приказным, и торговым людям, и людям боярским, на Москве и в городах, — говорилось в указе, — носить платья, венгерские кафтаны, верхние длиною по подвязку, а исподние короче верхних, тем же подобным; а то платье, кто успеет сделать, носить с Богоявлениева дня нынешнего 1700 г.; а кто к тому дню сделать не успеет, и тем делать и носить, кончая с нынешней Сырной недели»[119].
В реформах частной и общественной жизни Петра I женщине отводилось особое место. По замыслу преобразователя, выпущенные из терема на бальный паркет и облаченные в платье на европейский манер, женщины могли бы содействовать смягчению нравов русского общества, быстрейшему изменению всех сторон жизни русского человека, что в конечном итоге повлияло бы на нравы общества.
30 декабря 1701 г. выходит указ, в котором не только мужчинам, но и женщинам предписывалось носить немецкое платье: «Женскому полу всех чинов <...> носить платье, и шапки, и кунтыши, а исподнее бостроги, и юбки, и башмаки немецкие, а русского <платья>, и черкесских кафтанов, и тулупов, и азямов[120], и штанов, и сапогов, и башмаков, и шапок отнюдь не носить»[121]. Нарушивших указы горожан хватали выборные целовальники (царские чиновники) и требовали уплаты пошлин. Если денег не оказывалось, ставили на колени и обрезали полы кафтана вровень с землей[122].
Таким образом, указы Петра I запрещали дворянам и горожанам ношение старого русского костюма и вместо него устанавливались следующие формы: для мужчин — короткий прилегающий кафтан и камзол, кюлоты (панталоны), длинные чулки и башмаки с пряжками, белый парик или напудренные волосы; для дам — широкая каркасная юбка, плотно облегающий лиф (корсаж) с глубоким декольте, парик, туфли на каблуках. Новый костюм наносил удар но старым русским этическим и эстетическим представлениям.
Несмотря на угрозы и штрафы, внедрение новой формы одежды проходило непросто. В декабре 1704 г. выходит очередное распоряжение царя «О ношении платья всякаго чина людям саксонскаго и немецкаго, о неделании мастерам русскаго платья, о неторговании оным в рядах, и о штрафе за неисполнение сего указа»[123].
16 января 1705 г. выходит указ «О бритии бород и усов всякого чина людям». От обязательного бритья можно было откупиться, лишь заплатив определенную сумму: «с царедворцев, и с дворовых, и с городовых, и всяких служилых, и приказных людей по 60 рублей с человека; с гостей и с гостиной сотни первой статьи по 100 рублей с человека; средней и меньшей статьи <...> меньше 100 рублей, с торговых и посадских людей по 60 рублей <...> с посадских же <...> кроме попов и дьяков по 30 рублей с человека на год»[124]. Уплативший пошлину получал так называемый «бородовой знак» круглый медный жетон, на одной стороне которого были изображены борода и усы, а на другой выбита надпись: «Деньги взяты». Лишь крестьян и духовенство обошли петровские нововведения. Непросто было царю заставить русских брить бороды, считавшиеся символом православия. «Русские положительно питали некоторого рода религиозное уважение к своим бородам, тем более что это ставило различие между ними и иностранцами, а священники поддерживали их в этом обычае, приводя в пример то, что все благочестивые мужи в древности носили бороду, согласно тому, как и на иконах изображают святых»[125], — писал капитан Д. Перри.
Но ничто не могло остановить Петра Алексеевича в его желании поставить Россию «на степень европейских народов, нравственных как просвещением наук и художеств, так и обращением и одеждою»[126], — свидетельствовал А.К. Нартов. Частная жизнь русских времен Петра I представляла удивительную смесь национальных и европейских традиций. Каждая семья стремилась по-своему приспособиться к новым условиям. Костюм купцов и горожан складывался неоднозначно, более-менее определившись лишь к середине XIX в. Он сочетал в себе формы русского народного платья с элементами европейской моды, но, как правило, отстающей от времени.
Вторая половина XVIII в. характеризуется новым этапом в развитии эстетических вкусов русского дворянства. В этот период верховная власть вынуждена была неоднократно издавать специальные указы, ограничивающие безудержную роскошь. Так, в марте 1742 г. выходит именной указ о запрете русским и иностранным купцам продавать парчу и другие золотые и серебряные материи без оповещения об этом императрицы.
В декабре того же года вышел запрет о ношении «богатых платьев с золотом и серебром» и о «дозволении носить кружева токмо первым пяти классам»[127]. Запрещалось производство на российских фабриках золотой и серебряной парчи, исключение составляли лишь заказы для церкви и для армии. Владельцам «богатых платьев» по всей Российской империи следовало их «заклеймить», а новых «богатых платьев» не шить.
Изменение покроя одежды, произошедшее в петровское время, до известной степени было подготовлено еще во второй половине XVII в., в среде так называемых западников. Но при Петре I дворянство вынуждено было окончательно отказаться от русского платья, которое вытесняется костюмом западноевропейского образца.
В эпоху абсолютизма законодателем моды становится сам монарх. Быть одетым как монарх означало проявить свою верноподданническую покорность. Ближайшие сподвижники Петра Великого, желая содействовать его реформам, предупреждали желания царя, следуя во всем его программе. К их числу принадлежали прежде всего те, кто, будучи отправлен царем за границу, возвращался с новыми познаниями в различных областях государственной и общественной жизни. Потомок старинного боярского рода Шереметевых, Б.П. Шереметев первый из русских явился перед Петром I «во французском кафтане с мальтийским крестом на груди и с осыпанной бриллиантами шпагой, подаренной ему императором Леопольдом»[128]. Молодые люди считали за честь, если могли попасть на вечерние собрания фельдмаршала, среди участников которых были генерал-фельдцейхмейстер Я.В. Брюс, английский посланник лорд Витворт, прусский Мардефельд и другие иностранные министры.
Петр I в первые годы пребывания в Петербурге иногда принимал иностранных гостей, послов в доме князя А.Д. Меншикова. Рядом с устроенным для этого тронным залом находилась гардеробная государя, откуда он выходил перед началом аудиенции в парадном кафтане.
Дочь Петра Великого Елизавета Петровна, еще будучи великой княжной, считалась одной из элегантных женщин своего времени. Ей нe было равных в умении танцевать. Став императрицей, она задавала тон щегольству. Платья Елизаветы Петровны, каждое из которых уникально, были образцами для подражания, своеобразными эталонами моды своего времени. «Никто не смел одеваться и причесываться, как Государыня. Елизавета Петровна имела особое попечение о туалете своих придворных; так, в 1748 году Е.И.В. изволила указом объявить, чтобы дамы волосы убирали по-прежнему; задние от затылка не поднимали вверх, а ежели когда надлежит быть в робах, тогда дамы имеют задние от затылка волосы подгибать кверху»[129].
Не следует однако думать, что подобные указы каким-то образом могли сковать фантазии петербургских дам. Известный ювелир Позье вспоминал: «Придворныя дамы немало способствовали блеску этих собраний, обладая в высокой степени искусством одеваться к лицу, сверх того они умеют до невозможности поддерживать свою красоту. Наряды дам очень богаты, равно как и золотые вещи их; бриллиантов придворныя дамы надевают изумительное множество. На дамах сравнительного низшего звания бывает бриллиантов на 10 000—12 000 рублей. Оне даже в частной жизни никогда не выезжают, не увешанные драгоценными уборами, и я не думаю, чтобы из всех европейских государынь была хоть одна, имевшая более драгоценных уборов, чем русская Императрица»[130].
Чтобы заслужить доверие императрицы, великая княгиня Екатерина Алексеевна старалась одеваться на придворных балах как можно проще «и в этом немало угождала Императрице, которая не очень-то любила, чтобы на этих [публичных] балах появлялись в слишком нарядных туалетах. Однако, когда дамам было приказано являться в мужских платьях, я являлась в роскошных платьях, расшитых по всем швам, или в платьях очень изысканного вкуса»[131], — вспоминала Екатерина II.
Иностранцы, приезжавшие в Россию, строили дворцы, преисполненные внешнего блеска, с интерьерами Г. Шеделя, Н. Микетти, с которыми гармонировали костюмы нового покроя, украшенные позолотой и отороченные кружевами. В распространении моды большую роль играла портретная живопись. Выдающиеся французские живописцы Риго, Ларжильер в своих портретах с точной детализацией передавали пышный, богатый костюм знати XVII в.
2 декабря 1743 г. был объявлен именной указ генерал-полицмейстеру Наумову гоф-маршалом Шепелевым «О платье для приезда на придворные маскерады». В этом указе императрица повелевала «впредь на маскерад желающим ездить в хорошем и негнусном платье, а в телогреях, полушубках и кокошниках не ездить»[132]. Впоследствии специальный указ императора Павла Петровича (25 января 1798 г.) приказывал брать под караул тех, «кто приедет в маскерад в собственном кафтане или мундире и без маскерадного платья»[133].
Основные элементы мужского костюма с начала столетия и до 70-х гг. изменяются незначительно: французский кафтан с прямыми полами, расширенный книзу, камзол, кюлоты. Основным силуэтом женского костюма, за исключением последнего десятилетия XVIII в., был приталенный силуэт, сильно расширяющийся к бедрам и к низу. Его создавали плотно облегающим по линии плеч, груди и талии, лиф с глубоким декольте и широкая каркасная юбка-панье, позднее фижмы. Как для мужской одежды, так и для женской применялись дорогие ткани, богатство отделки костюма возрастало с каждым годом.
По желанию Екатерины Великой, чтобы уменьшить роскошь дамских туалетов, для дам были придуманы мундирные платья по губерниям — в какой губернии был муж, такого цвета и платье у жены. Хотели удешевить туалеты, но на деле все вышло иначе. Когда все стали шить мундирные платья, то некачественные материи сильно вздорожали. Дешевое стало дорогим.
В другом указе 1782 г. «О назначении, в какие праздники какое платье носить особам обоего пола, имеющим приезд ко Двору» разрешалось носить в особо торжественных случаях одежду «московских золотых или серебряных парчей с шитьем или без шитья»[134], в менее торжественные дни — из шелка или сукна. В зависимости от времени года — бархат, атлас, гродетур и другие подобные материалы разрешались для дам с 1 сентября по 1 мая, а с 1 мая по 1 сентября «тафты и другая летом употребляемые материи». Кавалеры могли с 1 сентября по 1 мая «употреблять бархаты и ратины, а с 1 мая по сентябрь — гродетуры и тому подобныя шелковые материи»[135]. Сукно разрешалось носить в любое время года.
Указ от 16 января 1783 г. предписывал клеймить производимые на российских фабриках и мануфактурах ткани (парчи, глазеты, сирсаки) специальными штампами и наказывать тех, кто будет привозить, продавать, покупать и носить иностранные товары. Ограничение ввоза из-за границы промышленных товаров стимулировало развитие русского производства и торговли.
Новое направление в мужском костюме — фрак, длинные панталоны, короткий жилет — связывали в России с французской революцией. Екатерина Великая первой повела борьбу с «революционной» модой, приказав обрядить будочников Петербурга в жилеты и фраки ярких цветов, сапоги с отворотами — одежду столичных щеголей. Будочники держали в руках лорнеты и приветствовали проходивших франтов: «Бонжур».
Император Павел Петрович, вступив на престол, действовал куда более прямолинейно. Если кто-либо в толпе появлялся в круглой шляпе, адъютанты бросались вдогонку за несчастным, убегавшим что было сил, дабы избежать наказания палками. «Никогда еще по сигналу свистка не бывало такой быстрой смены всех декораций, как это произошло при восшествии на престол Павла I. Все изменилось быстрее, чем в один день: костюмы, прически, наружность, манеры, занятия»[136], — вспоминал князь А. Чарторыйский. По мнению императора, русский человек не мог носить республиканское платье, тех же, кто сомневался в этом, грозили одеть в платье казенное. Но не прошло и двух дней после известия о кончине императора, как на улицах появились круглые шляпы, а еще через несколько дней — фраки, панталоны и жилеты, хотя запрещение о них не было снято.
С падением Наполеона в 1815 г. в моде кончается целая эпоха. Мужская мода окончательно освобождается от влияния придворного церемониала, исчезают парик и напудривание волос, кружевные жабо и манжеты. Панталоны до колен — кюлоты (culotte) — используются только в качестве придворной одежды, обычно носят длинные панталоны. Основное внимание уделяется совершенству покроя и обработке костюма.
В царской России было очень распространено форменное платье. Военные и служащие полиции и жандармерии, учащиеся высших и средних школ, служащие путей сообщения, чиновничество всех 14 классов должны были носить установленную форму. Чиновничья одежда состояла из мундира, сюртука и куртки. В официальных случаях чиновники должны были быть при шпаге (гражданской), орденах, в треуголке, шинели. «Мундир означает место служения, а также степень звания и должности», — гласил первый параграф высочайше утвержденного положения о гражданских мундирах от 27 февраля 1834 г.[137]
Общий покрой гражданских мундиров был однобортный, с девятью пуговицами на груди и тремя — на обшлагах, с тремя подкарманными клапанами и с двумя — на каждой фалде; цвет металла для всех пуговиц и изображения на них устанавливались ведомством. Большая часть гражданских мундиров были из сукна темно-зеленого цвета; темно-синий цвет полагался Министерству народного просвещения, Академии художеств, Горному ведомству, гражданским чиновникам ведомства путей сообщения и публичных зданий, Департамента духовных дел, иностранных исповеданий; красного цвета были лишь мундиры сенаторов.
Форменная одежда была присвоена и учащимся высших, средних и низших учебных заведений. Студенты имели парадный однобортный костюм со стоячим воротничком, вышитым золотыми галунами, мундир зеленовато-синего сукна и при нем шпагу гражданского образца, треуголку и серую шинель «николаевского» покроя. В университет на лекции студенты являлись в двубортных, серого цвета куртках и темно-зеленых брюках. Цвет воротника и кантов варьировался: синие — у студентов университетов, зеленые у студентов училища правоведения, красные — у «катковцев» (Московский лицей) и т.д.
Каждый придворный чин имел присвоенный его званию мундир. Покрой мундира, его цвет, отделка строго регламентировались правительственными указами. Два указа 1829 г. посвящены узору пуговиц на вседневных и парадных мундирах для первых и вторых чинов двора, камергеров и камер-юнкеров[138]. Согласно этим указам, на вседневных и парадных мундирах первых и вторых чинов двора полагалось иметь пуговицы с изображением российского герба. В 1831 г. вышел указ о мундирах «для чинов Министерства Императорскаго Двора, Кабинета и Департамента уделов»[139].
Министру двора (если он не имел военного чина), обер-камергерам, обер-гофмаршалам, обер-гофмейстерам, обер-шенку и обер-церемониймейстеру полагался парадный мундир «темно-зеленого сукна с красным суконным воротником и таковыми же обшлагами, шитье золотом»[140]. Такой же мундир имели гофмаршалы, гофмейстеры, обер-церемониймейстеры, камергеры и камер-гонкеры, но без шитья по швам, которое было только у первых чинов императорского двора.
Чем выше было положение лица, тем большим количеством шитья был украшен его мундир. Согласно указу и 29588, 1855 г., несколько изменился покрой одежды первых и вторых чинов высочайшего двора, церемониймейстеров, камергеров, камергеров-юнкеров. Им полагался парадный мундир «по образцу французских кафтанов, т.е. с округленными к фалдам бортами, без вырезки под лифом и с округленными же внизу фалдами»[141].
Парадная форма предусматривала белый однобортный камзол, с узким золотым шитьем по бортам и карманам и золотыми пуговицами с изображением государственного герба. Брюки полагались белые суконные с золотым галуном (при обыкновенной форме — темно-зеленые с таким же галуном). Малейшие изменения в форме придворного требовали специального разрешения верховной власти.
Придворный мундир следовало содержать в идеальном порядке. Начальник канцелярии Министерства императорского двора генерал-лейтенант А.А. Мосолов вспоминал о случае, когда В.И. Гурко не смог выехать навстречу великому герцогу Гессенскому во время его приезда в Россию, так как его парадный мундир находился в чистке и блестела «только одна половина шитья, другая половина совсем тусклая...»[142].
Попытки регламентации женского парадного придворного костюма и придание ему черт национального характера делались еще во времена Екатерины Великой. Согласно воспоминаниям современников, на придворных балах дамам полагалось быть в «русских платьях». При этом сама императрица в конце царствования «носила широкие платья с пышными рукавами, напоминавшими старинный русский наряд»[143], — вспоминал граф Сегюр.
При императоре Александре I каждый год 1 января устраивался так называемый народный маскарад в Зимнем дворце. Посетителей всех сословий собиралось более 30 000 человек. Полиции не было, народ двигался «чинно, скромно, благоговейно, без толкотни и давки», дамы были «в кошниках и русских платьях. Общее впечатление было великолепно <...>. Польский танец шествовал сперва по освещенным картинным галереям и доходил до замыкающего Эрмитаж театра. Театр был превращен в сверкавший бриллиантовый шатер из граненных стекляшек, между собою плотно связанных и освещенных сзади. Магический свет разливался по амфитеатру. Если я не ошибаюсь, эта декорация была придумана при Императрице Екатерине II»[144], — вспоминал граф В.А. Соллогуб. Для современников этот праздник имел особый политический смысл: «Царь и народ сходились в общем ликовании»[145].
Специальный указ 1834 г. узаконил характер парадного женского костюма. Цвет бархата и узор золотого или серебряного шитья определялись рангом владелицы. Верхнее зеленое бархатное платье с золотым шитьем полагалось штатс-дамам и камер-фрейлинам; синего цвета наставницам великих княжен; платье пунцового цвета — фрейлинам ее величества. Фрейлинам великих княжен — светло-синего цвета, гофмейстеринам при фрейлинах малинового. Приезжающим ко двору дамам предоставлялось право иметь платья различных цветов, любого покроя и с различным шитьем, кроме узоров, предназначенных для придворных дам. Всем дамам, как придворным, так и приезжающим ко двору, полагалось иметь «повойник, или кокошник, произвольнаго цвета с белым вуалем, а девицам — повязку, равным образом произвольнаго цвета и также с вуалем»[146].
25 марта 1834 г. в одном из своих писем в Москву фрейлина высочайшего двора А.С.Шереметева написала о подготовке бала в честь присяги наследника престола: «Мы все будем в русских платьях, т.е. дамы будут одеты в чем-то вроде сарафанов, но из легкой материи, а на голове будут розаны в виде кокошника. Молодые дамы (танцующие) в гирляндах из белых розанов. Императрица будет также сама в сарафане. Позднее будет бал в Белой зале Зимнего дворца»[147].
В конце XIX начале XX в. «русское» платье было из белого атласа с бархатным шлейфом, покрытым золотым шитьем. На первом придворном балу зимнего сезона дамы парадировали в придворных платьях. На левой стороне корсажа был прикреплен соответственно их рангу или шифр (описанный бриллиантами вензель — отличительный знак фрейлины), или «портрет», окруженный бриллиантами (высокое отличие, дававшее звание «портретной» дамы). Великие княгини появлялись в своих фамильных драгоценностях с рубинами и сапфирами. Цвет каменьев должен был соответствовать цвету платья: жемчуга и бриллианты или рубины и бриллианты при розовых материях, жемчуга и бриллианты или сапфиры и бриллианты — при голубых материях. Платья и кокошники украшались драгоценными камнями в зависимости от степени богатства особы. Так, жена предводителя дворянства одного из уездов Петроградской губернии носила в виде пуговиц изумруды величиной с голубиное яйцо. Своими бриллиантами славились графини Шувалова, Воронцова-Дашкова, Шереметева, княгиня Кочубей и княгиня Юсупова.
Вот как описывает хроникер журнала «Всемирная иллюстрация» прием в Зимнем дворце в 1895 г. по случаю представления придворных дам императрице Александре Федоровне: «Великолепная белая Николаевская зала к половине второго часа наполнилась дамами. Тут во всем блеске выказались красота и богатство оригинального русского костюма. Картинность собрания просилась под кисть художника. Какие тут были роскошные кокошники... какие богатые сарафаны из бархата, шелка, индейских тканей, какие богатые парча, меха на оторочках, цветы, кружево, какое разнообразие цветов и оттенков от темно-зеленых, синих до нежных и светло-зеленых, розовых, лиловых. Среди этого блеска и богатства туалетов, бриллиантов и драгоценных камней и значительной массы красных повязок и красных, вышитых золотом шлейфов фрейлин большого двора — там и здесь расхаживали в своих придворных зашитых золотом мундирах церемониймейстеры с жезлами»[148].
Придворное платье русских дам особенно эффектно выглядело на торжественных приемах при иностранных дворах, где требовалась подобного рода одежда. Традиционный обычай требовал лишь от англичанок специального головного убора, состоящего из страусовых перьев. Отличительной деталью придворного костюма был шлейф, прикреплявшийся к плечам при бальном платье. «Русские же дамы неизменно привлекали всеобщее внимание красотой и богатством наших национальных платьев. Кокошник, фата, богато вышитое исторического покроя русское платье с шлейфом и большое количество драгоценных камней не могли не производить впечатления»[149], — вспоминала М.П. Бок (урожденная Столыпина) об одном из придворных балов в Берлине начала XX в. Придворные парадные туалеты производили неизгладимое впечатление на современников. «По пышности мундиров, по роскоши туалетов, по богатству ливрей, по пышности убранства <...> зрелище так великолепно, что ни один двор в мире не мог бы с ним сравниться»[150], — писал французский посол в России М. Палеолог.
Целый ряд государственных указов XVIII — XIX вв., регламентирующих формы одежды, говорит о большом значении, которое придавалось костюму как выразителю сословных и моральных идей дворянства в этот период.
ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И
ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ
В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА
[1] Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII век. Ч. I. М., 1914. Ч. II. М., 1919 (далее — Русский быт...).
[2] См.: История жизни благородной женщины. М., 1996
[3] Гоголевское время. Оригинальные рисунки графа Я.П. де-Бальмен (1838 — 1839). М., 1909. С. 5 (далее — Гоголевское время...)
[4] Там же. С. 6.
[5] ГАРФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 910. Л. 16.
[6] ГАРФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1624. Л. 86об., 87, 87об., 88.
[7] ГАРФ. Ф. 678. Оп. 1. Д. 127; Ф. 677. Оп. 1. Д. 163; Ф. 601. Оп. 1. Д. 2023.
[8] Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры: В 3 т. М., 1995. Т. 3 С. 158.
[9] Цит. по: Все об этикете. Ростов н/Д, 1995. С. 129.
[10] См.: Все об этикете. С. 130.
[11] См.: Все об этикете. С. 178.
[12] Гоголевское время... С. 5.
[13] Там же.
[14] См.: Все об этикете. С. 181 — 182.
[15] См. там же. С. 184.
[16] Цит. по: Попов В.И. Жизнь в Букингемском дворце. Елизавета II и королевская семья. М., 1993. С. 56.
[17] Ключевский В.О. Краткое пособие по русской истории. М., 1992. С. 94.
[18] Рябцев Ю.С. Хрестоматия по истории русской культуры XI - XVII вв. М., 1998. С. 370 - 371
[19] Рябцев Ю.С. Хрестоматия по истории русской культуры. XVIII — XIX вв. М., 1998. С. 242. (далее - Хрестоматия...)
[20] Трутовский В.К. К вопросу о русских национальных цветах и о типе государственного знамени России. М., 1911. С. 7.
[21] Там же
[22] Цит. по: Стась А.К. Российская историческая мозаика. Чины, титулы и звания Российской империи. М., 1992. С. 5 — 6.
[23] Там же. С. 26.
[24] См. там же. С. 6 — 7.
[25] См. там же. С. 6.
[26] Хрестоматия... С. 291
[27] См.: Стась А.К. Указ. соч. С. 26
[28] Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Т. 24. № 17700 (далее - ПСЗ-1).
[29] Андреевский Э.С. Записка о князе М.С. Воронцове // Архив князя Воронцова. Б. м. Б. г. Кн. 40. С. 516.
[30] Стась А.К. Указ. соч. С. 27.
[31] Смирнова-Россет А.О. Воспоминания. Письма. М., 1990. С. 112.
[32] Хрестоматия... С. 278.
[33] Цит по: Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. М., 1986. С. 21.
[34] Цит по: Анисимов Е.В. Россия в середине XVIII века. М., 1986. С. 21—22.
[35] См. там же. С. 184.
[36] ПСЗ-III. Т. 4. №2305.
[37] См.: Государственность России. Словарь-справочник. Кн. 1. С. 81-83; Кн. 2. С. 107-109, 198-199.
[38] См.: Российский историко-бытовой словарь. М., 1999. С. 429.
[39] Епанчин Н.А. На службе трех императоров. Воспоминания М, 1996. С. 219.
[40] Ключевский В.О. Соч.: В 8 т. М, 1958. Т. 4. С. 357.
[41] Пятницкий П. П. Сказание о Венчании на царство русских Царей и Императоров. М., 1896. С. 5 (далее — Сказание о Венчании на царство...).
[42] См.: Байбурин А.К., Топорков А.А. У истоков этикета. Л., 1990. С. 73-74.
[43] Мареева О.В. Культурно-историческая эволюция формы и символики парадных головных уборов русских государей XII—XVII вв. //Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата культурологии. М, 1999. С. 18.
[44] См. там же.
[45] Протоиерей Г.С. Дебольский. Православная церковь в ее таинствах, богослужении, обрядах и требах. М., 1994. С. 316.
[46] Байбурин А.К., Топорков А.Л, Указ. соч. С. 72 — 73.
[47] Горсей Д. Записки о России. XVI — начало XVII в. М, 1990. С. 146.
[48] Протоирей Г. С. Дебольский. Указ. соч. С. 316 — 317.
[49] Горсей Д. Указ. соч. С. 146.
[50] Регалии Российской империи. М., 1994. С. 41.
[51] Сказание о Венчании на царство... С. 13—14.
[52] Там же. С. 14.
[53] Сказание о Венчании на царство... С. 18 — 19.
[54] Мареева О.В. Указ. соч. С. 26.
[55] Мартынова М. Регалии царя Михаила Федоровича // Мир музея. 1998. № 6-7. С. 36.
[56] Голованова М. П. К истории формирования комплекса регалий и утверждения государственной символики Российской империи // Петр Великий — реформатор России. М., 2001. С. 135.
[57] Там же.
[58] Регалии Российской империи. С. 133 — 137.
[59] Триста лет царствования дома Романовых. Б. м. Б. г. С. 113.
[60] Регалии Российской империи. С. 156.
[61] Триста лет царствования дома Романовых. С. 120.
[62] Сахаров Л.Н. Александр I. M., 1998. С. 119.
[63] Триста лет царствования дома Романовых. С. 132.
[64] Царь навеки (навсегда) (лат.).
[65] Сказание о Венчании на царство... С. 62.
[66] Там же. С. 69.
[67] Регалии Российской империи. С. 137.
[68] Князь Сергей Волконский. Воспоминания. М., 1994. С. 96.
[69] Триста лет царствования дома Романовых. С. 159.
[70] Триста лет царствования дома Романовых. С. 159.
[71] Триста лет царствования дома Романовых. С. 158.
[72] Дмитриев М.А. Главы из воспоминаний моей жизни. М, 1998. С. 254.
[73] Великий Князь Александр Михайлович. Воспоминания. М., 1999. С. 168.
[74] Боханов А.Н. Николай II. М, 1997. С. 181 — 182.
[75] Борунков А.Ф. Дипломатический протокол в России. М., 2001. С. 9.
[76] Некоторые вопросы протокольной практики. М., 1997. С. 4.
[77] Книга о великом и могущественном Царе России и Князе Московском, о принадлежащих ему владениях, о государственном строе и о товарах его страны, написанная Ричардом Ченслором // Иностранцы о древнейшей Москве. Москва XV — XVII веков. М., 1991. С. 29.
[78] Там же.
[79] Донесение нидерландских послов Альберта Кунратса Бурха и Иоганна фон Фелтдриля о их посольстве в Россию в 1630 и 1631 годах // Иностранцы о древнейшей Москве. Москва XV — XVII веков. С. 311 (далее — Донесение нидерландских послов...)
[80] Там же.
[81] Донесение нидерландских послов... С. 312.
[82] Там же.
[83] ПСЗ-I. Т. 12. №8908.
[84] ПСЗ-I. Т. 12. №8908. С. 62.
[85] ПСЗ-I. Т. 12. №8908. С. 64
[86] Там же. С. 65.
[87] Там же. С. 66.
[88] ПСЗ-II. Т. 2. № 802. В этом же указе отдельно разработан церемониал приема при дворе посольских супруг, чрезвычайных посланников, полномочных министров и их супруг.
[89] ПСЗ-II. Т. 33. № 33666. С. 295.
[90] См. там же. № 33978.
[91] Дворянское собрание. 1997. № 7. С. 37.
[92] Хрестоматия... С. 315.
[93] Кто эта девица? (фр.)
[94] Тайны царского Двора (Из записок фрейлин). М., 1997. С. 312.
[95] Тайны царского Двора. С. 206 — 207.
[96] Бахрушин Ю.А. Воспоминания. М., 1994. С. 589.
[97] Мосолов А.А. При Дворе последнего Императора. СПб., 1992. С. 131.
[98] Там же. С. 190.
[99] Мосолов А.А. Указ. соч. С. 182.
[100] Захарова О.Ю. История русских балов. М., 1998. С. 6.
[101] Русский быт... Ч. I.C. 64.
[102] Русский быт... Ч. I. С. 130.
[103] Хрестоматия... С. 322.
[104] Хрестоматия... С. 323—324.
[105] Там же. С. 326.
[106] Захарова О.Ю. Указ. соч. С. 45.
[107] Там же. С. 45-46.
[108] См.: Памятники Отечества. 1992. № 25. С. 41.
[109] Лотман Ю.М., Погосян Е.А. Великосветские обеды. СПб., 1996. С. 24.
[110] Вяземский П.А. Полн. собр. соч. СПб., 1883. Т. 8. С. 220.
[111] Соллогуб В. А. Повести. Воспоминания. Л., 1988. С. 351.
[112] Матвеев Н. Москва и жизнь в ней накануне нашествия 1812 г. М, 1912. С. 80.
[113] Жихарев С. П. Записки современника. Дневник студента. Л., 1989. Т. 1.С. 55-57.
[114] Хрестоматия... С. 327.
[115] См.: Мосолов А.А. Указ. соч. С. 223.
[116] Епанчин Н.А. Указ. соч. С. 179.
[117] Мосолов А.А. Указ. соч. С. 202.
[118] Великий князь Гавриил Константинович. В Мраморном дворце. Мемуары. М., 2001. С. 81.
[119] ПСЗ-1.Т.4.№1741.С. 1.
[120] Азям — верхняя крестьянская одежда, обычно надевавшаяся в дорогу.
[121] ПСЗ-1.Т.4.№1887. С. 182.
[122] Цит. по: К. де Бруин. Путешествия в Московию // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 91.
[123] ПСЗ-1. Т. 4. № 1999. С. 272-273.
[124] ПСЗ-1. Т. 4. № 2015. С. 282-283.
[125] Хрестоматия... С. 130 — 131.
[126] Там же. С. 128.
[127] ПСЗ-I.T. 11.№8860.С.895.
[128] Правила светской жизни и этикета. Хороший тон. СПб., 1889. С. 25.
[129] Васильчиков А.А. Семейство Разумовских. СПб., 1886. Т. I. С. 62.
[130] Русский быт... Ч. I. С. 328 — 329.
[131] Сочинения Екатерины II. М., 1990. С. 117.
[132] ПСЗ-1.Т. II.№8827. С. 955.
[133] Там же. Т. 25. № 18341. С. 47
[134] ПСЗ-1.Т.21.№15569. С. 726.
[135] Там же. С. 727.
[136] Хрестоматия... С. 150.
[137] ПСЗ-Н.Т.9.№686О.С. 169.
[138] ПСЗ-II.Т. 4. № 2740; №3108.
[139] ПСЗ-II.Т.6.Отд. 1.№ 4417.
[140] Там же. С. 224.
[141] ПСЗ-II. Т. 30. Отд. 2. № 29588. С. 250.
[142] Мосолов А.А. Указ. соч. С. 191.
[143] Сегюр Л.-Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II // Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 318.
[144] Соллогуб В.А. Указ. соч. С. 372.
[145] Там же.
[146] ПСЗ-II.Т.9.№ 6861.С. 182.
[147] Письма Анны Сергеевны Шереметевой // Архив села Михайловского. СПб., 1902. Т. Л. С. 40.
[148] Всемирная иллюстрация. 1895. № 1358. С. 111.
[149] Бок (Столыпина) М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине. М, 1992. С. 214.
[150] Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1991. С. 33.
