Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы.

Оксана Захарова

ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА

К оглавлению

«Пехотных ратей и коней однообразная красивость»

Русские военные парады и

церемониальные марши

В проведении государственных и военных церемониалов допетровского периода русской истории православной церкви отводилась главная роль. Благословляя войско, священнослужители превращали военное мероприятие в священное. Церемониал подчеркивал прежде всего богоданность верховной власти. Без веры нет государства. Защищая православие, русское воинство стоит на страже интересов Отечества. В 1311 г. князь Дмитрий Иванович Тверской, собираясь в поход против Юрия Даниловича, распустил войско, так как он не получил благословения на поход митрополита Петра.

Одно из ранних упоминаний о проведении смотра и росписи полков относится к 1380 г. Смотр состоялся в Коломне после соединения практически всех вооруженных сил русских князей. «Можно предполагать, что смотры продолжались в течение одного-двух дней. Разрозненные отряды земель и княжеств сводились в крупные соединения и происходило окончательное назначение главных воевод похода. Основываясь на описании смотра 1380 г. в Коломне, на собраниях из летописных источников XV в. и разрядных книг XVI — XVII вв., можно утверждать, что это были достаточно торжественные мероприятия»[1], — подчеркивает в своем исследовании А.К. Левыкин.

Образная картина торжественного марша дана автором «Сказания о Мамаевом побоище»: «Уже бо тогда аки соколи урвашася от золотых колодиц ис каменна града Москвы, и възлетеша под синиа небеса, и възгре-меша своими златыми колоколы... то, брате, не соколы вылетели ис каменна града Москвы, то выехали русскыа удальци с своим государем, с великим князем Дмитрием Ивановичем...»[2] Полки выходили из города тремя воротами, в которых стояли священники и кропили войска святой водой.

На проведение военных церемоний XVI — XVII вв. большое влияние оказали события 1380 г. Так, смотр русского войска в июне 1552 г. включал в себя развертывание царского знамени «Спаса Нерукотворного», бывшего у «прародителя его великого князя Дмитрия на Дону»[3]. В Успенском соборе Коломны и на поле прошли торжественные молебны. В конце XVI — XVII вв. в Москве проводились два вида смотров — смотр войск накануне военного похода и смотр Царского, или Большого Государева, полка. Последние организовывались во время выезда царя на богомолье или его выхода для участия в таких праздниках, как Святая Пасха, Крещение, Рождество, а также во время приема послов.

Каждый стрелецкий полк имел свой цвет знамени, которому соответствовал цвет кафтанов. За пешими полками следовала кавалерия. Охрану царя нес особый стрелецкий стремянной полк. Рынды везли оружие царя — три саадака, большое копье, сулицу и рогатину. Государь ехал в окружении «ближайших людей».

При возвращении в Москву из польского похода Алексея Михайловича во главе процессии несли знамя и два барабана, затем следовало войско в три ряда. Если знамя белое, то за ним ратники в белом, если синее — ратники в синем и точно так же, если знамя красное, зеленое, розовое и т.д. Перед каждым крестом и иконой над дверями церкви или монастыря ратники снимали головные уборы и молились. Сначала в Кремль вошли сановники. Царь вступил в Кремль пешком, с непокрытой головой, в одеянии из алого бархата с золотом и каменьями. Рядом с царем находился патриарх, впереди и позади несли хоругви и иконы, не было ни барабанов, ни музыки. После вечерни царь поднялся во дворец[4].

Царский воинский церемониал включал церемонию прощания с женами — «последнее и конечное целование» — на соборной площади Кремля, царские пиры перед отпуском полков, перемену царских одежд в начале и в конце похода, «вседание на конь», «вооружение» царя перед началом битвы[5].

С 1683 г. царь Петр Алексеевич устраивал в селе Преображенском игру в «потешные». К юному Петру из придворной знати назначались в стольники и спальники сверстники, становившиеся его «комнатными людьми». Набирались «потешные» официальным порядком. Так, в 1686 г. предписано было Конюшенному приказу выслать в Преображенское 7 придворных конюхов в пушкари, в их числе оказался и сын конюха А.Д.Меншиков, позже в «потешные» начали поступать и знатные молодые люди, например И.И. Бутурлин и князь М.М. Голицын. В «потешные» батальоны призывались и иностранцы-офицеры. Главным командиром обоих полков, Преображенского и Семеновского, был A.M.Головин, занимавшийся со стольниками на «потешном дворе» строевой подготовкой.

После возвращения из Воронежа Петр I начинает лично участвовать в учениях, проходивших в селах Преображенском и Семеновском. Одним из первых церемониальных маршей, в котором были задействованы полки нового типа, была встреча турецкого посланника. Как вспоминал И. Желябужский, «недоросли встречали в уборе немецкой конницы <...>. А после встречи недорослей изволил смотреть сам государь; и по смотру, которые годились в службу, писали всех в солдаты, а которые не явились, по всем городам к воеводам посланы грамоты, велено их выслать к Москве к смотру»[6].

1 января 1710 г. состоялся торжественный въезд в Москву по поводу победы под Полтавой. Впереди выступали музыканты — трубачи и литаврщики. Командир Семеновской гвардии генерал-лейтенант князь М.М. Голицын вел одну часть этого полка, посаженную на коней, хотя сам полк был пехотным. Далее двигалась полевая артиллерия, отнятая у шведов в битве с генералом Левенгауптом. После знамен и штандартов, взятых в той же битве, следовали пленные обер- и унтер-офицеры. Замыкали так называемую торжественно-официальную часть процессии семеновские гвардейцы. На этом церемониал не заканчивался. Без царского шутовства не обошлось и это торжество.

Шествие завершали 19 самоедских саней, запряженных парою или тремя северными оленями. «Самоеды эти, низкорослые, коротконогие, с большими головами и широкими лицами, были с ног до головы облачены в шкуры северных оленей, мехом наружу; у каждого к поясу прикреплен меховой кукол[7]. Понятно, какое производил впечатление и какой хохот возбуждал их поезд <...>. Без сомнения, Шведам было весьма больно, что в столь важную трагедию введена была такая смешная комедия»[8], — вспоминал Ю. Юль.

Шествие по случаю взятия Нотебурга 14 ноября 1702 г. состоялось 4 декабря и происходило следующим образом: впереди шел полк гвардии под началом немца полковника Риддера. Любопытно, что половина полка была одета в форму немецкого образца, а другая половина — в форму русского покроя (к началу шествия не успели сшить новые немецкие костюмы для всего полка). Между гвардейцами шли пленные шведские солдаты и крестьяне, окруженные тремя ротами солдат. За ними двигались первые гвардейские гренадеры (рота), гобоисты и шесть офицеров. Затем — Преображенский полк во главе с царем, Семеновский полк, далее несли взятые у шведов знамена, за которыми следовали сорок пушек. Замыкали шествие пленные офицеры, каждый между двумя солдатами, и несколько саней с больными и ранеными пленными в сопровождении русских солдат.

Примерно в час пополудни шествие вступило в Москву (начался марш из Никольского). Когда первый полк прошел через Триумфальные ворота, Петр Алексеевич остановился на четверть часа, чтобы принять поздравление духовенства. Находящиеся рядом с воротами дома были увешены коврами, на крыльцах стояли музыканты, исполняющие музыку на различных инструментах. Пройдя вторые Триумфальные ворота, процессия направилась к Мясницким воротам, затем — в Немецкую слободу. После небольшой остановки в слободе царь сел на лошадь и поехал в Преображенское[9].

Одной из главных задач для Петра Великого была военная реформа. Петр I не только не снял с дворянства обязательной службы, поголовной и бессрочной, напротив, он отяготил ее новыми повинностями и установил более строгий порядок ее отбывания. Верховная власть строго регламентировала порядок проведения военных церемониалов. Законодательные документы подчеркивали их воспитательное значение.

В 1732 г. выходит высочайше утвержденный доклад Сената «О смотре и обучении полков»[10]. В нем, в частности, говорится, что дважды в год, весной перед началом кампании и осенью по ее окончании, должны состояться генеральные смотры. На них не запрещалось присутствовать простым людям, особенно молодым, чтобы «возымели желание к воинской службе»[11]. В документе содержится описание порядкопостроения в марше, команды. Согласно указу, генералитет или губернаторы должны составлять список офицеров и рядовых участников генерального смотра. 26 января 1740 г. гвардия прошла торжественным маршем по Петербургу в честь возвращения из турецкого похода. «Штаб- и обер-офицеры, так как были в войне, шли с ружьем, со примкнутыми штыками; шарфы имели подпоясаны; у шляп, сверх бантов, за поля были замкнуты кукарды лавровога листа, чего ради было прислано из дворца довольно лаврового листа, для делания кукардов к шляпам: ибо в древние времена римляне, с победы, входили в Рим с лавровыми венками! И было учинено в знак того древнего обыкновения, что с знатною победою над турками возвратились. А солдаты такияж за полями примкнутыя кукарды имели, из ельника связанные, чтобы зелень была»[12].

После марша штаб- и обер-офицеры были приглашены во дворец. Произнеся торжественную речь, императрица Анна Иоанновна поднесла каждому из приглашенных кубок венгерского вина.

30 января во дворце состоялся высочайший прием для участвовавших в турецком походе гвардейских унтер-офицеров и капралов.

Парады и церемониальные марши устраивались в Российской империи на протяжении всего XVIII в. Но особую страсть к военным церемониалам питали императоры Петр III и Павел I. Одним из последних остатков парадных военных церемоний, заведенных в армии императором Петром III и сохранившихся до начала 80-х гг. XIX в., был так называемый развод с церемонией, происходивший зимой в высочайшем присутствии в Михайловском манеже, весной — на разводной площадке между Зимним дворцом и Адмиралтейством.

У входа в манеж государя ожидали главнокомандующие войсками гвардии и Петербургского военного округа, военный министр. Императора встречали также петербургский комендант, начальствующие лица военного округа и гвардейского корпуса, иностранные агенты. Войдя в манеж, государь здоровался с встречающими лицами и садился верхом на подведенную к нему лошадь. В то же мгновение раздавался бой барабанов, хор музыкантов исполнял марш полка, бывшего в наряде, трубы конницы играли «поход». Государь объезжал войска медленным шагом, начальствующие лица шли за ним пешком, и только главнокомандующий следовал верхом. По окончании объезда его величество останавливался посередине манежа и вынимал из кармана носовой платок; в это мгновение главнокомандующий подавал команду «на плечо», которая исполнялась штаб-офицером, дежурным по караулам на следующие сутки. После этого главнокомандующий командовал «по караулам стройся», и те части, которые заступали в караул, перестраивались из батальонного расчета по караулам так, чтобы каждый караул, назначенный в Зимний дворец, в Государственный банк и т.д., составлял свою отдельную часть под началом своего начальника[13].

Затем следовали рапорты караульных начальников, офицеров взводов военно-учебных заведений и морских экипажей, фельдфебелей военных училищ. После этого государь приказывал начать церемониальный марш, завершавшийся манежной ездой и джигитовкой конвоя его величества. По окончании развода государь благодарил всех представлявшихся. Развод продолжался около часа. В будние дни он производился «без церемоний» — в казармах очередного полка, его командиром[14].

В царствование Екатерины II разводы с церемонией не производились; они возродились при императоре Павле I — при нем вахт-парады ежедневно производились в высочайшем присутствии. Церемониал проходил по особым правилам в манеже или на плацу, на нем должны были присутствовать все командиры частей или 1/3 офицеров от каждой части гарнизона, а от части, вступившей в караул, — все офицеры.

Как вспоминал император Николай Павлович, его отец Павел I каждый день устраивал во дворе Зимнего дворца парады. Император шел во главе Конной гвардии и по окончании парада собственноручно свертывал знамя. Если Павел I считал парад неудавшимся, он заставлял несколько раз проходить неудачно парадировавшую гвардию[15]. Парады проходили также в Царском Селе и Петергофе.

Разводы с церемонией были любимым занятием Александра I; при нем они проходили не только в Петербурге, но и во всех местах, где останавливался император во время путешествий.

19 марта 1814 г. русские войска торжественно вошли в Париж. Военный историк М.И.Богданович приводит в своей книге «История войны 1814 г. во Франции и низложения Наполеона I по достоверным источникам» высказывания маркиза Лондондерри, который был свидетелем этого события: «Все, что можно сказать о русских резервах, останется ниже действительности. Вид и вооружение их удивительны. Когда подумаешь о трудах, перенесенных этими людьми, из коих многие, прибыв от границ Китая, в короткое время прошли пространство от Москвы до Франции, исполняешься чувством ужаса к необъятной Российской Империи»[16].

В тот славный день звуки труб и военной музыки с утра оглашали город. Казалось, весь Париж высыпал на бульвары, по которым должны были пройти союзные войска. Балконы, террасы, окна были заполнены людьми. Полки появились на бульварах в час дня. Ярко светило солнце, и шагающие шеренги, гарцующие всадники представляли собой, по свидетельству очевидцев, незабываемое зрелище. Участник этого марша С.Н. Глинка писал: «Никто и никогда даже из защитников собственного царства не видели такой встречи, какая сделана была союзным Государем в столице Франции. Непрестанно гремели восклицания: «Да здравствует Император Александр I!», «Да здравствует Фридрих Вильгельм!»[17].

Парижане предлагали воинам вино и еду, но, как вспоминал очевидец, ни один солдат «ничего не брал безденежно». Парижане восхищались красотой мундиров русских военных, учтивостью и остроумием говоривших по-французски офицеров.

Союзные войска, пройдя бульвары, повернули по Королевской улице на площадь Людовика XV и к Елисейским полям, где в течение нескольких часов продолжался парад. Впереди парада шел Донской полк, за ним уланский цесаревича Константина Павловича, на некотором расстоянии от последнего двигался конвой русского императора, потом следовали два генерал-адъютанта. С правой стороны на темно-сером коне ехал прусский король, с левой — император Александр Павлович. Император был в кавалергардском сюртуке темно-зеленного цвета с черным бархатным воротником и серебряным прикладом, в шляпе с белым султаном. На груди Александра Павловича — только три белых, младших степеней, креста, орденов Святого Георгия, Марии-Терезии и Красного Орла, такие же — на короле Пруссии.

За монархом следовали рядом фельдмаршалы, за ними — полные генералы, потом прочие генералы, разные чины свиты, затем Преображенская музыка, вслед за которой во главе колонны пехоты двигался гренадерский корпус, имея впереди полк Аракчеева. Преображенский полк шел в конце колонны пехоты, которую замыкали гвардейская артиллерия, кавалергардский и лейб-гусарский полки.

После парада русский император почти на руках парижан внесен был в квартиру его, в дом Талейрана. В эти же дни в Париже на заседании одного из ученых обществ, в присутствии Александра Павловича, историк Лакретель приветствовал русского императора торжественной речью, в которой сравнивал его с Петром Великим. Такое же сопоставление делает и один из французских журналов того времени.

Казалось, что 20-летняя эпопея всемирной истории, связанная с военным гением Наполеона, завершилась. В конце сентября 1814 г. в Вене открылся конгресс держав-победительниц, распрям которого, по словам А.П. Ермолова, положил конец Наполеон, бежавший с Эльбы. «Полет орла длился всего 100 дней»[18]. Разгром при Ватерлоо завершил поход императора 15 июля 1815 г. Наполеон был отправлен па остров Святой Елены. В августе 1815 г. император Александр Павлович назначил маневры на полях Шампани, недалеко от местечка Вертю (120 км от Парижа), которые стали местом устройства и одновременно смотром блеска русской армии, в составе 150 145 человек (в том числе 87 генералов, 4413 штаб- и обер-офицеров, 146 045 нижних чинов)[19].

26 августа, в годовщину Бородинского сражения, состоялся так называемый примерный смотр. Из Парижа прибыли император Австрии, король Пруссии, князь Шварценберг, герцог Веллингтон, принц Леопольд Кобургский (впоследствии король Бельгии), множество сановников и военачальников. Из Парижа, Реймса, Шалона, Труа и других городов приехало немало прекрасных дам. В целом число зрителей простиралось от 8 до 10 тысяч.

29 января 1815 г. с трех часов по полуночи войска поднялись из лагеря. В восьмом часу армия стояла в боевом порядке напротив высоты Монтэме. По первым сигналам войска приветствовали появление русского императора и союзных монархов троекратным «Ура!». После следующих трех выстрелов почти полтораста тысяч человек пришли в движение и вскоре исчезли в облаках пыли; когда она улеглась, то вместо прежнего порядка в несколько линий предстало каре. Александр Павлович, австрийский император и король Пруссии в сопровождении свиты объехали все фасы каре, приветствуя войска, которые встретили их барабанным боем, музыкой и восклицаниями. Герцог Веллингтон с несколькими иностранными генералами следовал за государями, всматриваясь в русские части, объехав которые монархи со свитой встали внутри каре. Войска, построясь к церемониальному маршу, прошли мимо государя. Император Александр Павлович с обнаженной шпагой, командуя армией, обращался к венеценосным союзникам, называя по фамилиям корпусных, дивизионных и бригадных командиров, номера корпусов, дивизий, имена полков. По окончании церемониального марша войска построились в первоначальный боевой порядок: сделали на караул, ударили поход, в полках заиграла музыка, и вместе с троекратным «Ура!» была отдана честь государю. По последнему сигналу раздался в артиллерии и пехоте беглый огонь, и войска скрылись в густых облаках дыма и пламени. Весь маневр длился около двух с половиной часов.

Вооружение и обмундирование русской армии, здоровый вид солдат, быстрота и правильность боевых построений вызывали немалое удивление собравшихся зрителей. Постепенно стали разъезжаться высокие гости. «Только знаменитый воин, лорд Веллингтон, облокотившись на перила ограды, оставался недвижимым несколько минут. Государь, заметив его задумчивость, тронул его за руку и вместе с ним отправился в Вертю»[20].

Очевидны описываемых событий отмечали, что герцогу более всего понравилась русская артиллерия, а император Александр Павлович был особенно доволен гусарами, уланами и конной артиллерией. В смотре принимали участие прославленные генералы русской армии П.М. Капцевич, А.И. Цвиленев, З.Д. Олсуфьев (1-й), Е.И. Марков (1-й), Е.Е.Удом (2-й), А.В. Богдановский, И.В. Сабанеев, КМ. Полторацкий, А.П. Ермолов, Д.С.Дохтуров, Н.Н. Раевский, Ф.В. Остен-Сакен, И.Ф. Паскевич и др.

М.С. Воронцов участвовал в смотре, командуя 12-й пехотной дивизией в составе 5-го корпуса[21]. 30 августа, в день тезоименитства императора Александра Павловича, все русские войска, собранные у Вертю, «воссылали мольбы о здравии и спасении своего Государя»[22]. На равнине, напротив высоты Монтэме, были поставлены на платформах шесть походных церквей. «Войска расположились в кареях, кругом каждой церкви, по трем фасам, оставляя свободным четвертый фас, обращенный к высоте Монтэме. В десять часов утра вся армия построилась в густых (баталиониых и полковых) колоннах, пехота без ружей, кавалеристы без лошадей. Зрителей собралось такое же множество, как и накануне. В церквах могли поместиться только генералы и штаб-офицеры, а субалтерн-офицеры оставались во фронте вместе с солдатами. Во все время Божественной службы господствовала глубочайшая тишина, прерываемая лишь священным песнопением»[23]. После молебна армия двинулась в свое отечество, проходя мимо красивых городов Германии, богатых деревень, гор, покрытых виноградниками, встречая радушный прием местных жителей, строивших зачастую триумфальные ворота с надписью «Избавителям Европы». Не всем солдатам и офицерам после смотра в Вертю суждено было отправиться на Родину. Для поддержания престола Бурбонов во Франции был оставлен отдельный корпус.

26 сентября 1815 г. властители Австрии, Пруссии и России подписали декларацию, положившую начало деятельности Священного союза. В период прохождения Ахенского конгресса Александр I и король Фридрих Вильгельм произвели смотры стоявшим во Франции войскам.

10 октября 1815 г. союзные государи присутствовали на смотре русских войск при Киеврене. Во время смотра Александр Павлович сказал М.С. Воронцову, что полки двигаются недостаточно быстрым шагом. «Ваше Величество, этим шагом мы пришли в Париж»[24], — отвечал Воронцов.

Что касается боевой и строевой подготовки частей корпуса, то на маневрах 1-й армии в 1820 г. император высказал особое одобрение Кинбурнскому драгунскому полку (входившему в состав корпуса во Франции), несколько раз Александр Павлович благодарил полк за вид и подготовку на высочайших смотрах 1824 г. Во время этого смотра высокой оценки за стрельбу удостоился и Нарвский пехотный полк. В сентябре 1819 г. главнокомандующий 2-й армией генерал от кавалерии Витгенштейн отметил Смоленский полк. На смотре 1820 г. Смоленский полк был признан лучшим в дивизии. Смотры 1821 — 1822 гг. подтвердили отличную репутацию полка.

Когда корпус остановился в имении графа Хрептовича, в Бешенковичах, было решено устроить на полях Бешенкович парад. Объезжая фронт, император подъехал к новосформированному Семеновскому полку. «Всем заметно было, что ему тяжело и грустно не видеть в рядах его тех солдат, которых он почти знал всех лично. Погода была сырая, взводы как-то уныло прошли мимо государя, и я не помню никогда такого неоживленного смотра»[25], — вспоминал Н.И. Лорер.

Видя недовольство императора гвардией, Ф.В. Остен-Сакен и И.В. Васильчиков решили устроить великолепный праздник па полях Бешенковичей. Государь принял приглашение. Приблизительно в версте от дома, занимаемого императором, был сооружен из соломы и ельника зал, украшенный оружием и цветами. За обедом, при звуках музыки, при громе пушечных выстрелов император провозгласил первый тост за благоденствие России, второй — за здоровье храброй российской гвардии. Крики «Ура!» огласили зал и окрестности. Так государь «примирился» с гвардией[26]. Гвардия выступила в обратный поход в Петербург после парада в Вильне (22 мая 1822 г.).

В 1823 г. недалеко от Тульчина в маневрах принимала участие вся вторая армия. После окончания маневров войска пришли к назначенному для обеда месту и образовали каре в три фаса. Четвертый фас каре занимал полукруглый павильон, где был накрыт стол. В концах павильона находились музыканты всех полков армии и рядом скамьи для почетных зрителей. Артиллерия располагалась на высотах позади пехоты. Кавалерия часть одного из фасов. После молебна приглашенные отправились на обед в павильон. Сзади фронта были приготовлены столы для солдат и офицеров.

Когда главнокомандующий провозгласил тост за государя, то по данному прежде сигналу войска в одну минуту пришли в прежний порядок и вновь образовали правильное каре. При тосте загремела артиллерия, пехота начала стрельбу, грянула музыка, войско закричало «Ура!». За маневрами последовали милости и награды.

Все сыновья Павла Петровича унаследовали от отца страсть к внешней стороне военного дела: разводам, парадам, смотрам. Но особую тягу к ним испытывал великий князь Николай Павлович. Едва встав с постели, он, вместе с братом Михаилом, тут же принимался за военные игры. У них были оловянные и фарфоровые солдатики, ружья, алебарды, гренадерские шапочки, деревянные лошадки, барабаны, трубы, зарядные ящики. В 1800 г. Николай Павлович был назначен шефом лейб-гвардии Измайловского полка и с тех пор носил исключительно Измайловские мундиры.

30 июня 1817 г. состоялся большой парад войск гвардейского корпуса. Во время парада император Александр I часто подзывал генерала Натцмера (состоявшего в свите при принце Вильгельме, впоследствии германском императоре Вильгельме I) и давал ему различные пояснения. «Натцмер воспользовался случаем и сказал государю, какое счастье для Европы, что все эти войска принадлежат ему. Комплимент, по-видимому, понравился, и Александр заметил, что он никогда не употребит их с дурною целью (malfaisant), но всегда будет стремиться поддерживать ими спокойствие в Европе»[27].

1 июля, в день рождения великой княгини Александры Федоровны, был совершен обряд бракосочетания. 3 июля 1817 г. последовало назначение Николая Павловича генерал-инспектором по инженерной части и шефом лейб-гвардейского саперного батальона. Этим назначением открывался путь к самостоятельной государственной деятельности будущего императора.

Летом 1818 г. в жизни великого князя произошло весьма значимое событие: он был назначен командиром бригады 1-й гвардейской дивизии с оставлением прежней должности генерал-инспектора по инженерной части. Николай Павлович получил возможность самостоятельно командовать войсками, проводить учения, смотры и т. д.

13 июля 1819 г. Александр I присутствовал в Красном Селе на линейном учении 2-й бригады 1-й гвардейской дивизии, которой командовал Николай Павлович. После учения, будучи доволен войсками, император с братом и великой княгиней Александрой Федоровной обедали втроем. Во время обеда произошел разговор, имевший историческое значение. Александр I сказал брату, что он остался доволен тем, как тот исполняет свои обязанности начальника бригады, и что «он вдвойне обрадован таким отношением к службе со стороны Николая, так как на нем будет лежать со временем большое бремя, что он смотрит на него как на своего заместителя (remplasant)»[28].

Несмотря на этот разговор, служебное положение великого князя не изменилось, он продолжал исполнять обязанности бригадного командира. Двойственность положения Николая Павловича, который, с одной стороны, знал о своем будущем царствовании, а с другой — занимал недостаточно высокую должность, окончательно прекратилась после коронации 22 августа 1826 г. В этот день парады и марши состоялись не только в Москве, но и в других регионах империи. После событий 14 декабря 1825 г. поддержка армии была особенно важна для императора.

В Кисловодске 22 августа после молебна начался церемониальный марш всех находившихся в городе войск, включая около 50 черкесских князей и «узденей[29], между коими многие были в панцырях с нарукавниками и шишаках[30], представляющие древних рыцарей, все почти с медалями золотыми и серебряными, а некоторые с персидскими орденами»[31]. 23 и 24 августа казаки, черкесские князья и уздени демонстрировали искусство верховой езды и стрельбы. На глазах многочисленных горцев, съехавшихся в город из разных мест, казаки показали для публики атаку «по примеру горцев: с пальбой, с шашками и с криком <...> какой-то ужас овладел всеми <...> какое войско, исключая пехоты, могло устоять противу оной»[32], — вспоминал Ф.И. Кабанов. В условиях кавказской войны этот смотр имел особое политическое значение.

Во время войсковых сборов в губернских городах России начиналась новая, активная жизнь.

19 сентября император Николай Павлович прибыл в Орел, чтобы увидеть 3-й резервный кавалерийский корпус. 20 сентября государь при колокольном звоне отправился в кафедральный Борисоглебский собор, где его встретил епископ Орловский Никодим с двумя архимандритами и всем духовенством города.

Специальный смотр 20 сентября был великолепен. «Целый кавалерийский корпус образовал строй необыкновенно величественный! Длинная лента перерезывала широкое поле. Эта линия была жива, но неподвижна. Люди прикипели к седлам; руки прильнули ко швам; палаши закостенели в руках. Все было прямо, бодро, живописно и безмолвно. Вдруг раздалось громогласное «Ура!» и, по слову единого, сия длинная, прямая линия изломалась и поплыли живые реки, реки конные, пестрые, стальные. Вот плывет по воздуху река алая: это значки копейщиков (пикинеров)! Вот идет масть за мастью! Но не долго войска плыли стройным лебедем, 80 эскадронов понеслись бойко, прыткою рысью. Земля зазвучала мерными отзывами. Конная буря пролетела мимо зрителей. <...> Государь остался доволен войском, восхищенным Его присутствием»[33].

25 сентября император командовал разводом Мосовского драгунского полка, а вечером посетил бал, данный орловским дворянством.

Пышность дворцовых праздников была для императора Николая I важной составной частью образа великой монархии. Маркиз де Кюстин свидетельствовал: «Я видел Венский конгресс, но я не припомню ни одного торжественного раута, который по богатству драгоценностей, нарядов, по разнообразию и роскоши мундиров, по величию и гармонии общего ансамбля мог бы сравниться с праздником, данным императором в день свадьбы своей дочери в Зимнем дворце, год назад сгоревшем и теперь восставшем из пепла по мановению одного человека. Да, Петр Великий не умер. Его моральная сила живет и продолжает властвовать. Николай — единственный властелин, которого имела Россия после смерти основателя ее столицы»[34].

Живописность придворных церемониалов создавалась не только благодаря красочности дамских нарядов, этому немало способствовал и блеск военных мундиров. «Военно-бюрократический характер государства находил в этом свое внешнее проявление. В Западной Европе к этому времени уже господствовали черные фраки»[35].

Император Николай Павлович особенно любил военные парады. Парады устраивались в день рождения императора и императрицы, на крещение, годовщину вступления русских войск в Париж, по случаю приезда иностранных монархов. Распорядок их проведения на Марсовом поле или на Дворцовой площади был следующим: сначала торжественный молебен, затем преклонение знамен, бой барабанов, «музыка всех полков и трубы кавалерии», церемониальный марш. (Марсовым полем в Древнем Риме называлась низменность на левом берегу Тибра, за чертой города, где устраивались военные смотры в честь бога войны Марса, а затем проходили народные собрания.)

В начале XVIII в. на месте Марсова поля в Санкт-Петербурге был луг, называвшийся Большим или Потешным. На нем устраивались парады и народные гулянья. По находившемуся рядом с Красным каналом дворцу Екатерины I луг называли также Царицыным. В истории Марсова поля отразились пристрастия русских императриц Анна Иоанновна на нем иногда охотилась, а Елизавета Петровна приказала соорудить оперный дом. При Екатерине II луг был очищен и обращен в огромный сад, с множеством беседок и кухонь, в которых гуляющие могли готовить себе еду. В 1778 г., в день тезоименитства императрицы, на Царицыном лугу и в Летнем саду были поставлены для народа столы с великолепными яствами: высокими пирамидами из хлеба с икрой, вяленой осетриной, карпов и другой рыбы. Внимание публики привлекал огромный картонный кит, фаршированный сушеной рыбой и покрытый парчовой скатертью. Кроме того, для гостей были устроены различные игры: ледяные горы, карусели и т.д.[36] С 1818 г. Царицын луг стал называться Марсовым полем и сделался местом регулярных военных парадов. Переименование Царицына луга в Марсово поле далеко не случайно, само название «Царицын луг» напоминало о царстве женщин на русском престоле. Императрица являлась для подданных доброй матушкой, хозяйкой российского императорского дома.

Военные кампании начала XIX в. еще более укрепили авторитет России на мировой арене. Это время подлинного расцвета российского государства, ставшего наследником славы великих империй прошлого.

6 октября 1831 г. на Марсовом поле был устроен грандиозный парад, изображенный Г. Г. Чернецовым на полотне «Парад на Царицыном лугу». На картине представлены не только войска, но и «весь Петербург», целая портретная галерея 223 человека. «Смотр и вся Церемония были прекрасны, — писал царь в Варшаву фельдмаршалу Паскевичу, — войска было 19 000 при 84 орудиях, погода прекрасная и вид чрезвычайный»[37]. А.С. Пушкин, также изображенный художником на этом полотне, будучи пожалован в камер-юнкеры, стал избегать парадов и других церемониалов, гак как не хотел появляться в обществе в мундире, свидетельствующем о его невысоком придворном звании. Майским парадом на Марсовом поле как бы заканчивался зимний сезон в петербургской светской жизни, начинавшийся осенью балом в Морском корпусе.

В событие общегосударственного значения вылилось поднятие Александровской колонны. Огюст Монферран зарисовал и описал эту операцию: «Улицы, ведущие к Дворцовой площади, Адмиралтейству и Сенату, были сплошь запружены публикой, привлеченной новизной столь необычайного зрелища. Толпа возросла вскоре до таких пределов, что кони, кареты и люди смешались в одно целое. Дома были заполнены людьми до самых крыш. Не осталось свободного ни одного окна, ни одного выступа, так велик был интерес к памятнику.

Полукруглое здание главного штаба, уподобившееся в этот день амфитеатру Древнего Рима, вместило более десяти тысяч человек»[38]. Николай I со своей семьей расположился в специальном павильоне, послы Австрии, Англии, Франции, а также лица, входившие в состав иностранного дипломатического корпуса, находились в другом павильоне. На специально отведенных местах разместились представители Академии наук и Академии художеств, университетская профессура, художники из Италии и Германии.

30 августа 1834 г., через два года после поднятия Александровской колонны на пьедестал, состоялось ее торжественное открытие. Как вспоминал В.А. Жуковский: «И никакое перо не может описать величия той минуты, когда по трем пушечным выстрелам вдруг из всех улиц, как будто из земли рожденные, стройными громадами, с барабанным громом, под звуки Парижского марша пошли колонны русского войска... Начался церемониальный марш: русское войско прошло мимо Александровской колонны; два часа продолжалось сие великолепное, единственное в мире зрелище»[39].

При торжественном открытии Александровской колонны 30 августа 1834 г. был впервые исполнен, как официальный государственный и народный, гимн «Боже, царя храни». Согласно приказу № 188 по Отдельному гвардейскому корпусу, гимну следовало звучать па парадах, смотрах, разводах и других церемониях.

Не только в России, но и в Европе открытие исторических монументов сопровождалось военными церемониями.

26 августа 1839 г. на Бородинском ноле состоялся военный парад. Император обратился к войскам со следующими словами: «Ребята! Пред нами памятник, свидетельствующий о славных подвигах ваших товарищей! Здесь, на этом самом месте, за 27 лет перед сим, надменный враг возмечтал победить русское войско, стоявшее за Веру, Царя и Отечество! Бог наказал безрассудного: от Москвы до Немана разметаны кости дерзких пришельцев — а мы вошли в Париж. Теперь настало время воздать славу великому делу. Итак, да будет память вечная бессмертному для нас Императору Александру I, — его твердою волею спасена Россия; вечная слава павшим геройскою смертью товарищам нашим, и да послужит подвиг их примером нам и позднейшему потомству. Вы же всегда будете надеждой и оплотом вашему Государю и общей матери нашей России»[40].

Николай I, стоя верхом перед Бородинской колонной, в продолжение 8 часов пропускал мимо себя церемониальным маршем все 250 тысяч собранных на Бородинском поле войск. «В это время государь Николай Павлович перед своей грозной армией действительно изображал собою одного из тех легендарных героев-великанов, которых все воинственные народы любят воспевать в своих народных песнях. Лучше сказать: государь Николай Павлович в эту минуту представлял собою поистине идеальный тип царя могущественной державы в Европе, каким он и был в то время в действительности»[41], — вспоминал князь А.В. Мещерский.

Традиция проведения военных парадов в честь знаменательных исторических дат и при открытии памятников сохранилась и во второй половине XIX — начале XX в.

8 ноября 1863 г. в Одессе был открыт памятник М.С. Воронцову, возведенный на добровольные пожертвования граждан Российской империи. Около 12 часов дня, после торжественной литургии, совершенной в Кафедральном соборе, процессия в порядке, обозначенном и высочайше утвержденном церемониале, двинулась из собора и заняла места вокруг памятника, где установлены были четыре платформы: для духовенства, генералитета, местных и иногородних граждан.

Когда войска отдали честь, совершен был церковный обряд освящения памятника и провозглашено многолетне императору, августейшей фамилии, вечной памяти покойного князя и, наконец, многолетне российскому воинству. Затем войска прошли церемониальным маршем[42]. Среди огромного числа лиц, наблюдавших за церемонией, были представители различных ведомств, духовенство христианских и нехристианских исповеданий, депутации от разных городов Новороссийского края, генералитет. Церемония открытия памятника продемонстрировала уважение к памяти М.С. Воронцова, признание народом его заслуг перед Отечеством.

Весной 1912 г. состоялось в высочайшем присутствии торжественное освящение памятника Александру III в Москве. В город прибыли взводы со знаменами и штандартами от всех гвардейских частей. В день открытия памятника на площади перед храмом Христа Спасителя были выстроены войска. Обойдя их и поздоровавшись с ними, император вошел в храм. По окончании церковной службы все члены императорской фамилии вышли за Николаем II из храма и подошли к памятнику. После того как пелена спала с монумента, государь встал перед войсками и повел их церемониальным маршем. «Он шел великолепно, прекрасно салютовал шашкой и, зайдя к памятнику, пропустил войска перед собой»[43], — вспоминал великий князь Гавриил Константинович.

В течение прошлого и нынешнего столетий менялись детали военных церемоний, но они продолжали сохранять свое политическое и зрелищное значение. К майскому параду являлись в Петербург и гатчинские кирасиры, и казаки, и все они на красивых лошадях шли шагом под звуки своих фиестров по улицам Петербурга. «Некоторые же привилегированные полки отличались особой декоративностью. До чего были эффектны белая или красная с золотом парадная форма гусар, золотые и серебряные латы кирасир, кавалергардов и конногвардейцев, высокие меховые шапки с болтавшимся на спине красным языком конно-гренадеров, молодцевато набок одетые глянцевитые шапки улан и так далее»[44], —вспоминал А.Н. Бенуа.

Знаток русской военной культуры, кадровый русский офицер генерал А.Л. Игнатьев оставил яркое описание петербургского парада: «Две алых полоски двух казачьих сотен конвоя открывали прохождение войск <...>.

За конвоем, печатая шаг, проходил батальон Павловского военного училища, потом сводный батальон, первой ротой которого шла пажеская рота, вызывавшая своими касками воспоминание о давно забытой эпохе»[45].

Затем наступал перерыв — на середину поля выходил оркестр преображенцев и начиналось прохождение гвардии. В артиллерии, следовавшей за пехотой, кони в запряжках подбирались по мастям для каждой батареи, первые — на рыжих конях, вторые — на гнедых, третьи — на вороных. «Серебристые линии кавалергардов на гнедых конях сменялись золотистыми линиями конной гвардии нa могучих вороных, серебристыми линиями кирасир на караковых конях и вновь золотистыми линиями кирасир на рыжих. Вслед за ними появлялись красные линии донских чубатых лейб-казаков и голубые мундиры атаманцев, пролетавших обыкновенно наметом»[46].

Одним из самых эффектных моментов парада было прохождение царскосельских гусар. По сигналу «галоп» летела по полю красная линия доломанов, превращаясь вскоре в белую — от накинутых на плечи белых ментиков. Во всю длину Марсова поля напротив Летнего сада кавалерийские полки выстраивались в резервные колонны. На середину поля выезжал генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич. Он высоко поднимал шашку в воздух. Все стихало. Но вдруг шашка опускалась, и по этому знаку пятитысячная конная масса мчалась к Летнему саду. В десяти шагах от царя лавина всадников останавливалась.

Военные парады и церемониальные марши являлись важной составляющей официального приема коронованных особ, высоких государственных и военных деятелей иностранных держав.

В период пребывания в Берлине в 1889 г. Александра III русского императора встречали все войска берлинского гарнизона, которые потом прошли церемониальным маршем мимо русского посольства. Русский и германский императоры наблюдали за шествием, стоя на улице. «В 1/2 3 принимаю кн. Бисмарка, который нарочно приехал сюда встретить меня и был даже на станции, чего он не делал ни для императора Австрийского, ни для короля Испанского»[47], — писал Марии Федоровне Александр III. В 1908 г. брат шведского короля Густава V принц Карл присутствовал при церемониальном марше лейб-гвардии гусарского его величества полка. В том же году прибыл в Россию муж сестры испанского короля, баварский принц, бывший на испанской службе, инфант дон Фердинанд. В честь него был устроен парад Царскосельскому гарнизону перед Большим дворцом в Царском Селе. Принц привез русскому императору мундир испанского уланского полка, шефом которого тот был назначен. Великий князь Борис Владимирович получил назначение состоять при испанском принце[48]. Летом 1914 г. в Красном Селе был парад в честь президента Французской республики Р. Пуанкаре[49].

Для будущих государственных и военных деятелей военные церемониалы имели важное воспитательное значение. 25 марта 1897 г. великий князь Гавриил Константинович находился в Конногвардейском манеже на военном параде в присутствии Николая II. Посредине манежа стоял аналой и около него — полковой причт с протопресвитером военного и морского духовенства во главе. Тут же стояли полковые певчие. Для императриц, великих княгинь и полковых дам была приготовлена специальная ложа, украшенная коврами и растениями. Полк в пешем строю, в белых мундирах и золотых касках с золотыми орлами, занимал три стены манежа. В глубине манежа, напротив входа, были выстроены в одну шеренгу вахмистры с полковыми штандартами. В манеже было много офицеров других полков, прежде служивших в конной гвардии. Публика сидела в ложах. Когда приезжали начальники, квартирмейстерский вахмистр выкрикивал, кто приезжает. Так, когда прибыл великий князь Владимир Александрович, он выкрикнул: «Его Императорское Высочество августейший главнокомандующий войск гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович изволят еха-ать!» Командир полка скомандовал: «Полк смирно, палаши вон!»[50] Трубачи заиграли полковой марш. Командир с палашом «под высь» пошел навстречу главнокомандующему, остановился перед ним и, опустив палаш, отрапортовал.

Владимир Александрович, в кавалергардском мундире, поздоровался с полком, поздравил с праздником и начал обходить полк. Чтобы не утомлять солдат, он приказал вложить палаши в ножны. Но вот открылись ворота манежа и показался император в конногвардейской форме в сопровождении великого князя Михаила Александровича. Командир полка отрапортовал государю, трубачи заиграли гвардейский поход. Отмахнув трубачам, государь поздоровался с ними и начал обходить полк, за ним шла большая свита. Обойдя полк, Николай II встал посередине манежа. Трубачи сыграли «На молитву», и полковой адъютант подвел штандарты к аналою. По команде командира полк снял каски, и начался молебен. По окончании молебна протопресвитер окропил штандарты святой водой, а затем обошел полк, тоже кропя его святой водой. Император с великими князьями и начальством шел за ним.

Во время церемониального марша полк дважды проходил мимо царя, по полуэскадронно и справа по шести, и оба раза удостоился «спасибо» от императора. По завершении марша государь выпил за здоровье полка чарку вина и принял рапорт вахмистра лейб-эскадрона. Полк вышел из манежа и разошелся по казармам. Николай II и все бывшие в манеже вышли во двор, чтобы присутствовать при церемонии передачи первым взводом лейб-эскадрона штандартов конному взводу, для отвоза их обратно в Благовещенский собор и Зимний дворец.

Полковой штандарт — символ полковой чести. В случае потери его в бою полк расформировывали. Штандарту присягали молодые солдаты и офицеры, штандарту отдавали честь даже генералы. Штатские были обязаны снимать головные уборы при встрече со знаменем, которое в полковом строю встречали музыкой, брали на караул, обнажая холодное оружие и салютуя им. Рядом со штандартом никто не смел произносить ругательства. Штандарт — полковая святыня.

При получении нового знамени в воинской части устраивалась особо торжественная церемония — прибивание знамени. Все офицеры части при орденах, оружии и шарфах, в обыкновенной форме, по очереди вбивали в древко молоточком серебряные гвозди. Затем знамя выносилось в солдатский строй. Во время торжеств старые знамена из полкового цейхгауза или музея выносились в строй.

Великий князь Константин Константинович, встав во главе военно-учебных заведений (с 1891 по 1900 г. он был командующим лейб-гвардии Преображенского полка), возродил церемониал выноса в строй знамени корпуса. В 1901 г. этот церемониал состоялся в Первом кадетском корпусе. Парадом командовал директор корпуса. В зале была устроена ложа для супруги великого князя и ее фрейлин. Великий князь принимал парад. Перед строем служили молебен, после которого Константин Константинович сказал речь по поводу возвращения знамени. Затем корпус два раза прошел церемониальным маршем под музыку. Среди участников марша были и сыновья великого князя — Иоанн и Гавриил Константиновичи. «За свое пятнадцатилетнее пребывание во главе военно-учебных заведений он [великий князь Константин Константинович] побывал во всех кадетских корпусах и училищах, разбросанных по разным углам России. Благодаря своей исключительной памяти, отец легко запоминал фамилии кадет и юнкеров»[51], — вспоминал великий князь Гавриил Константинович. По его словам, отец считал, что дети нуждаются не только в строгости, но прежде всего в моральной поддержке.

6 января 1908 г. великие князья Иоанн и Гавриил Константиновичи присягали в церкви Большого дворца, в Царском Селе. По этому случаю был составлен «Высочайше утвержденный порядок присяги князей крови императорской Иоанна Константиновича и Гавриила Константиновича, приносимой по совершеннолетии их высочеств»[52] (документ подписан министром императорского двора, генерал-адъютантом бароном Фредериксом).

К 11 часам утра полагалось прибыть в Большой Царскосельский дворец придворному духовенству, первым чинам императорского двора, генерал-адъютантам, особам двора великого князя Константина Константиновича, кавалерам великокняжеских дворов и т.д. Дамы должны были быть в русских платьях, кавалеры — в парадной форме.

Выход в церковь начался из верхних зал. В церковном зале великие князья прошли между взводами со знаменами и штандартами. По окончании литургии началась присяга. В завершение церемонии Константин Константинович приказал детям явиться к барону Фредериксу. «Мы вышли в соседний зал, подошли к нему и отрапортовали: «Ваше высокопревосходительство, честь имею явиться по случаю назначения флигель-адъютантом к его императорскому величеству»[53], — вспоминал Гавриил Константинович.

Для военного человека участие в церемониальном марше или параде могло стать поворотным этапом в его карьере. Александр III очень благосклонно относился к генералу Н.К. Шильдеру. Шильдер считался добросовестным служакой. Весь день с 9 часов утра он отдавал службе, а в 9 часов вечера, приняв рапорт от дежурного офицера, занимался историческими трудами до глубокой ночи. Однажды Александр III присутствовал в Михайловском манеже на параде, был там и Шильдер, который редко появлялся в обществе, не искал связей и покровителей. После парада император решил переговорить с Шильдером. На другой день к нему приехало немало важных лиц, раньше не удостаивавших его своим вниманием. Перефразируя известное выражение, можно сказать: «Sic gloria mundi advenit...»[54]

В начале XX в. учения лейб-гвардии кирасирского ея величества (гатчинские синие кирасиры) полка заканчивались смотром в присутствии августейшего шефа полка, вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Накануне смотра производилась репетиция. Полк выстраивался на поле, после чего мимо него проезжала пустая коляска царицы, запряженная парой ее любимых вороных жеребцов, управляемых представительным старым кучером. Эту пустую коляску встречали полковым маршем. Это делалось для того, чтобы проверить, не испугаются ли царские лошади музыки и кирасирских приветствий.

В день смотра на поле устанавливался для царицы белый полотняный шатер. В нем ставили мягкие кресла. Царица в коляске выезжала к полку в сопровождении придворной дамы. Командир полка встречал се рапортом, после чего вороные жеребцы тихой рысью везли царицу вдоль фронта полка. «Маленькая, худенькая, с тонкой, перетянутой талией, вся в черном и в старомодной черной шляпке — старая царица сидела в коляске прямо, как девушка. С совсем особой приветливостью, улыбаясь глядела она на людей, недвижно застывших на своих огромных конях, и, проезжая мимо каждого командира эскадрона, грациозно кивала легким неподражаемым движением, видимо, выработанным долголетней привычкой представительствовать»[55], — вспоминал князь B.C. Трубецкой. По этому кивку эскадроны дружно выкрикивали: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!»

Объехав фронт, царица отъезжала к шатру, где гайдуки помогали ей выйти из коляски. Начинался смотр полкового учения. Его апофеозом была бешеная атака в сомкнутом строю, производимая прямо на шатер императрицы под громовое «Ура!». В десяти шагах от шатра центр атакующей линии останавливался, вызывая восторженные одобрения императрицы. Каждая похвала царицы передавалась полку трубным сигналом; полк отвечал: «Рады стараться, Ваше Императорское Величество!» Командир полка, его помощники и эскадронные командиры обычно сразу же после смотра приглашались во дворец на завтрак к императрице. Офицеры пировали в офицерском собрании, а солдаты — в своих казармах, куда им присылали пиво и водку. (Согласно традиции, командир полка жаловал каждому кирасиру по бутылке пива.)

Полковой смотр являлся итогом целого года учебы как каждого военного, так и всего полка в целом. Присутствие важного, а главное — уважаемого начальства стимулировало участников смотра проявить себя с лучшей стороны.

Во время красносельского лагерного сбора проходили учения всей гвардейской кавалерии. Примерно в пять часов утра Красное Село оглашалось звуками старинного марша. Затем на главной улице полки выстраивались для встречи штандартов и командиров. К шести часам утра полки со своими оркестрами длинными колоннами выходили на военное поле, по старой традиции приветствуя друг друга исполнением полковых маршей. На поле поднималась невероятная какофония из-за одновременного исполнения одиннадцати, а иногда тринадцати разных маршей.

Наконец все полки и конные батареи выстраивались в одну общую линию и, тщательно выровнявшись после встречи последнего начальника дивизии, ожидали великого князя Николая Николаевича. На все эти церемонии уходило больше часа. Великий князь приезжал на поле в открытом автомобиле и останавливался в заранее назначенном месте, где его ожидали вестовые, державшие под уздцы благородного скакуна, и казак с большим ярким флагом. Великий князь объезжал фронт, начиная с правого фланга, то есть с кавалергардов, поочередно здороваясь с каждым полком.

Гроза гвардии, Николай Николаевич выглядел на коне весьма эффектно. Несмотря на огромный рост, у него была идеальная посадка кавалериста старой школы, и он сливался с конем в единое целое. Одет был Николай Николаевич в китель защитного цвета с золотым генерал-адъютантским аксельбантом и простой походной ременной амуницией. На голове у него была защитного цвета фуражка, на ногах рейтузы с ярко-красными лампасами. Лицо великого князя не было красивым, но надолго врезалось в память. «Это было совсем особенное лицо очень большого начальника — вождя — властное, строгое, открытое, решительное и вместе с тем гордое. Взгляд его глаз был пристальный, хищный, как бы все видящий и ничего не прощающий. Движения — уверенные и непринужденные, голос резкий, громкий, немного гортанный, привыкший приказывать<...>. Николай Николаевич был гвардеец с ног до головы, гвардеец до мозга костей. И все-таки второго такого в гвардии не было. Несмотря на то что многие офицеры старались копировать его манеры — он был неподражаем. Престиж его в то время был огромен. Все трепетали перед ним, а угодить ему на учениях было нелегко»[56], — вспоминал князь B.C. Трубецкой.

Объехав фронт конницы, великий князь удалялся на небольшой холмик и приказывал трубачу трубить сбор начальников. Объяснив программу учения, Николай Николаевич отпускал генералов к своим частям, и учение начиналось. В это время на военном поле, не считая четырех конных батарей, находилось до 64 эскадронов и сотен, которые по мановению руки великого князя одновременно выполняли одинаковые движения. Николай Николаевич требовал от всех точности и четкости. Подобные учения обостряли внимание и общую дисциплину участников. Парад имел воспитательное значение, это было общение особ царского дома с войсками на высочайшем уровне.

В годы смуты 1905 — 1907 гг. П.Д. Ольховский[57] вместе с командирами полков активно занимался наведением внутреннего порядка в частях, уделяя много времени муштре и сомкнутому строю, «чем скоро вылечили приболевшие полки»[58]. По мнению Ольховского, военные парады имели большое воспитательное значение: «Парады представляют случай, когда войска могут щегольнуть собою, а население — полюбоваться ими. Это приятно и полезно, а также поднимает престиж старшего начальника»[59].

Военные церемониалы собирали большое число зрителей. Они превращались в грандиозное зрелище. Реакция присутствовавших на церемониальном марше или военном параде свидетельствовала об особом отношении народа к представителям армии. Описывая марш юнкеров по улицам Москвы, А. И. Куприн особо выделяет слова одной пожилой дамы, наблюдавшей шествие: «Вот так-то они, красавцы наши, и умирать за нас пойдут... Святые, чистые великие слова. Сколько народной глубокой мудрости в них!»[60]

Во время марша все военные, попадавшиеся на пути, становились во фронт и отдавали честь знамени. Участники шествия «как один человек, одновременно легко и мощно печатают свои шаги с математической точностью и безупречной правильностью. В этом почти высшем человеческом движении есть страшная сила, суровое самоотречение»[61].

Еще до выпуска из училища курсанты осознавали себя членами особого военного братства, представители которого пользуются уважением. «Знаете, господа, может быть, вам покажется странным, но я скажу прямо: я сторонник касты, конечно, не такой, как в древности, не отчужденной от общества, но все-таки настоящей касты, которая бы увлекала человека всецело и бесповоротно. Нам нужен офицер, обожающий свой мундир, свой быт, все особенности военной службы с ее лишениями и опасностями, — офицер, которого ни за какое жалованье нельзя было бы сманить ни в акциз, ни на железную дорогу, чтобы все это казалось ему скучным, неприветливым, совершенно чуждым его сердцу»[62], — писал Н.Д.Бутовский[63].

Нижние чины могли ездить по железной дороге только в III или IV классе, им запрещалось путешествовать в собственных экипажах. Они не имели права: находиться в вагоне трамвая (разрешалось стоять на площадке); сидеть в театре в ложе и партере; заходить в рестораны и даже привокзальные буфеты I и II классов. За соблюдением правил поведения строго следили специальные чины — плац-адъютанты.

Высокое социальное положение не спасало от наказания. Князь B.C. Трубецкой, поступив вольноопределяющимся в лейб-гвардии кирасирский ее величества полк, был обязан являться в полк одетым в форму, которая ничем не отличалась от казенного солдатского обмундирования.

Князь Трубецкой вспоминал: «С момента, как мы надели солдатскую форму, между нами и господами офицерами сразу же выросла огромная пропасть. Теперь с человеком, одетым в офицерскую форму, мы, одетые только по-солдатски, уже никогда не могли говорить просто и держать себя свободно, и это несмотря на то, что мы принадлежали к высшему дворянскому кругу»[64].

B.C. Трубецкой получил два наряда вне очереди за то, что, провожая свою тетушку в Москву, зашел на минуту в привокзальный буфет I класса. Князь Трубецкой был обязан вытягиваться в струнку перед армейским поручиком и терпеливо выслушивать любые его замечания. И это при том, что через несколько минут он мог сидеть за обеденным столом у своих родственников рядом с министром или генералом. Вековой дворянский уклад не делал скидок на происхождение.

После производства в офицеры следовало считаться с «дорогими стояниями». Служба обрекала на урезание себя во всем ради удовлетворения офицерски-обществепных (вычет в полковое собрание), офицерски-представительных (исправность обмундирования) и внешне-общественных (светская жизнь) обязанностей. Офицер должен быть осторожен в своей частной жизни. Искать сближения с людьми одного с ним круга и воспитания, избегать выскочек-богачей, которые добыли себе общественное положение или роскошь сомнительными махинациями.

Нехорошо для офицера принадлежать к свите богача только потому, что он содержит открытый стол или дает блестящие балы. Офицеры вели образ жизни, соответствовавший офицерскому достоинству: не ходили в рестораны II и III классов; не занимали в театрах места далее 5 ряда кресел (исключение — Императорские театры); не носили на улице пакетов с покупками (но оплачивали доставку их на дом). Офицер был обязан вращаться в «обществе», то есть в среде лиц соответственного общественного уровня: наносить визиты и принимать гостей, посещать балы, благотворительные базары и т.д.

Офицер не должен был скупиться в чаевых. Приезжать к знакомым следовало в пролетке, но не приходить пешком.

В малых городах тягота светских условностей была ощутима, в больших городах (Москва, Варшава, Киев, Одесса и др.) она значительно возрастала, а в Петербурге становилась почти непосильной для офицерского бюджета.

Офицер не был вполне свободен в выборе способов отдыха: он обязан был проводить время в офицерском собрании — центре жизни полковой семьи. Там проходили обеды и ужины с обязательным присутствием офицерских жен; были читальня, шахматы, бильярд, карточная комната (но не для азартных игр). В дни праздников проходили парады и другие торжества. Осенью в период маневров уходили на две, три недели в поле, бывали и зимние маневры.

В 1913 г. в Киеве по случаю открытия Первой Российской олимпиады состоялся церемониальный марш, в котором кроме военных принимали участие спортивные организации и гимназисты. После чего великий князь Дмитрий Павлович объявил об открытии Первой олимпиады[65]. Это был один из первых примеров прохождения в церемониальном марше военных и мирного населения.

В солдатских восстаниях в феврале 1917 г. причудливым образом переплеталось демонстративное нарушение воинских уставов и стремление употребить элементы военной дисциплины и организации. 27 февраля на штыках и саблях повстанцев появились красные флажки, а некоторые воинские отряды действовали под красными флагами. «Вместе с тем восставшие солдаты, лишенные первоначально руководства офицеров, немалое внимание уделяли военной ритуализации мятежа, они строились, выводили на улицу полковые оркестры»[66].

Войсковые части Петроградского гарнизона поочередно подходили к Таврическому дворцу и в последующие дни, революция стала напоминать «парад» войск под символами революции.

Все колонны несли красные флаги, полковые оркестры исполняли «Марсельезу». Возле Думы К.С. Чхеидзе встал на колени и стал целовать красный флаг как символ победы революции. Войска стекались к Таврическому дворцу стройными полковыми колоннами, с оркестром впереди, и возглавлялись офицерами. Таким образом, символы революции утверждались уже «сверху», по приказу командиров.

«Праздники свободы» в городах представляли подчас хорошо подготовленные манифестации с участием войск, оркестров, хоров. Особый отпечаток на военные парады накладывало участие в них военных властей. Во время «праздников свободы» появился новый ритуал, соединивший русскую военную традицию и традицию революционного подполья.

«Праздник революции» организовывался по образцу старых официальных праздников, хотя военные оркестры играли новые мелодии. Но атмосфера праздника скорее напоминала традиционный полковой праздник, присоединение к революции произошло как бы по приказу свыше.

Проведение «праздников революции» имело большое политическое значение: они либо утверждали революционную символику, либо провоцировали борьбу за ее утверждение. Попытки властей сдержать внедрение новых революционных традиций терпели крах.

В марте — апреле 1917 г. большое значение приобретает борьба за утверждение новых символов и ритуалов (красный флаг, красные банты, «Марсельеза» и др.) и за отрицание символов и ритуалов «старого режима» (национальный флаг, гимн, погоны, отдание чести и др.). Советы и войсковые комитеты не всегда сами были инициаторами данных политических сражений, чаще они шли за массовым стихийным движением. Политическая борьба, таким образом, была и борьбой политических ритуалов.

Парады — это идеальный порядок, совершенная регламентация, механическое подчинение огромных людских масс — все, к чему стремится император в управлении страной. Парад представлял собой детально разработанную, имевшую строгую последовательность развития художествеино-динамическую композицию, в которой не было ничего случайного. Это был высший эстетический уровень военного профессионализма.

Рыцарская карусель

В России не существовало феодального рыцарства, подобного тому, которое сложилось в Европе. Но имели место традиции рыцарственного служения. За многие века военно-дворянское сословие выработало рыцарский дух, создало предпосылки для возникновения особого типа офицерства, ставящего честь, долг и общее дело превыше всего.

У древних германцев оружие открывало дорогу к почестям и славе. Молодой человек становился полноправным членом общества после ритуала вручения ему копья и щита старейшиной или отцом. В 14 лет у алтаря молодой человек получал оружие и «титло» оруженосца. После трекратного ударения мечом (по плечам и шее) ему вручали щит, меч и другое оружие. Государи получали звание рыцаря в отрочестве, обряд включал в себя только касание мечом.

Рыцарство процветало с 1100 по 1400 г. В 1066 г. во Франции были введены рыцарские турниры, правила проведения которых составил Готфрид Преильи[67]. Сначала турниры устраивались по решению рыцарей, затем право назначать место и время поединка закрепляется за монархом. Рыцарь обязан защищать веру, ее служителей, храмы, слабых, бедных, никогда не лгать, стоять за правду, помогать сиротам и вдовам.

В Англии турниры продолжались при Елизавете, при Якове I и Карле I, то есть до середины XVII в. Традиции рыцарства были продолжены в каруселях, являвшихся одновременно конным состязанием с применением оружия и пышным праздником.

При Людовике XIV карусель это прежде всего политический церемониал. В карусели 1662 г. принимали участие пять кадрилей, то есть пять отрядов всадников, в сопровождении оруженосцев, пажей и музыкантов. Костюмы участников — стилизованные одеяния средневековых рыцарей или представителей какого-либо народа.

Механическая карусель появилась в России при Петре Великом, опередив конную рыцарскую. Первая карусель состоялась в Петербурге в 1766 г. и состояла из четырех кадрилей: Славянской, Индийской, Римской и Турецкой. Две последние управлялись Григорием и Алексеем Орловыми.

В турнире участвовали и неизвестные кавалеры; они должны были доказать свое дворянское происхождение обер-шталмейстеру, который, в свою очередь, ручался честью сохранить тайну рыцаря. Если кавалер не желал открыться и обер-шталмейстеру, он мог заручиться поддержкой присутствовавшей на карусели знатной особы, которая подтверждала его дворянство.

Для проведения карусели было решено построить на площади перед Зимним дворцом огромный деревянный амфитеатр на несколько тысяч зрителей. Состязание на колесницах напоминало конские бега древних. Амфитеатр карусели 1766 г. — образец раннего русского классицизма.

Славянская и Римская кадрили двигались от Летнего дворца по Миллионной улице к главным воротам амфитеатра (напротив Каменного Зимнего дворца). Кадрили Индийская и Турецкая проходили от Малой Морской. «Сколько великое стечение народа по улицам в то время было, того описать невозможно, ибо как в амфитеатре и по сторонам и на кровлях бесчисленное множество»[68].

Участники карусели решились превзойти друг друга в роскоши туалетов. Как утверждал обозреватель «Санкт-Петербургских Ведомостей», «зрители увидели переливающуюся гору богатства и изобилия в драгоценных каменьях и всякого рода кавалерских и конных золотых и серебряных уборах. Одеяние кавалеров богато блистало драгоценными каменьями, но на дамских уборах сокровища явились неисчетные, словом, публика увидела бриллиантов и других родов каменьев на цену многих миллионов»[69].

Конвой церемониймейстера состоял из одного унтер-офицера, восьми всадников и двух трубачей. Ему помогали восемь герольдов. При кавалерах специальные люди несли дротики, пики и значки. На отведенное для карусели место пускали по билетам. Для императрицы и великого князя были приготовлены ложи. Прибывшие судьи занимали места под звуки труб и литавр. Получив разрешение от императрицы, обер-церемониймейстер князь П.А. Голицын сообщил главному судье генерал-фельдмаршалу графу фон Миниху о приказе начать состязание. Миних махнул трубачам. Звонкая медь пропела сигнал, турнир начался.

Состязание — поочередные скачки верхом или на колеснице с выполнением воинских упражнений — происходило у четырех ворот арены. Сначала кавалер Славянской кадрили скакал от своих ворот к Турецким, где ломал пику (ланцу) о столб с мишенью в виде манекена. Славянский кавалер метал дротик (шавелот) в фигуру льва. Завершив упражнения, кавалер галопом направлялся к Индийским воротам.

Следующим от Славянских ворот появлялся кавалер Индийской кадрили, который рубил голову чучела гидры, поднимал концом шпаги шишак (шлем с шишкой на конце остроконечной тульи) и скакал к Индийским воротам. «Турецкий» кавалер в завершение своего курса на арене снимал ланцей кольцо. У каждых ворот находилось по трое судей. В табель каждого участника начислялись очки: 1/2; 1; 2; 3; 4.

По окончании турнира судьи и рыцари возвращались в Летний дворец. Участники в особом зале ожидали призов, присуждаемых судьями большинством голосов, при этом решительное слово оставалось за главным арбитром. По окончании заседания обер-церемониймейстер с герольдами под звуки музыки вводили кадрили в зал для получения призов.

Старейший фельдмаршал Европы граф Миних сказал речь, последние слова которой были следующие: «В старости и седине моей, чрез шестьдесят и пять лет, под бременем службы, без сомнения нахожу себя древним солдатом и старшим в Европе фельдмаршалом, после того как я имел честь не единожды приводить Российскую армию к победам, за особливое почитаю себе воздаяние и тем славлюсь, знаменитые дамы и кавалеры, что в сей день не только я свидетель, но еще и главный судья ваших благородных доспехов»[70].

После раздачи призов и ужина до пяти часов утра продолжался «бал в масках». Праздник имел столь большой успех, что был повторен 11 июля, и снова победительницей среди дам была признана Н.П. Чернышева — легендарная «Пиковая дама» мировой литературы. Победительница карусели Чернышева получила прекрасное образование в Англии, где ее отец был послом. В 1766 г. фрейлина Чернышева вышла замуж за бригадира князя В.Б. Голицына. Наталия Петровна взяла на себя управление имениями мужа и значительно поправила расстроенное им состояние. Княгине Голицыной оказывали особое почтение не только представители высшего света, но и члены императорского дома. Княгиня принимала всех сидя, не трогаясь с места, и встречала стоя только императора. Гвардейские офицеры, надев эполеты, являлись к ней как к начальству.

Среди кавалеров первенство оспаривали братья Орловы — Григорий и Алексей. Мнения судей разделились, окончательное решение отложили до следующего дня. В результате предпочтение было отдано Григорию Орлову, получившему первый приз и лавровую ветвь.

Подобно карусели 1662 г. во Франции, русская карусель 1766 г. — это не только конное состязание. Прежде всего — это государственный церемониал. Церемониал может быть политикой, но может ли политика стать церемониалом?

У каруселей в Париже и Петербурге много общего: великолепные костюмы участников; виртуозное владение оружием; тысячи восторженных зрителей.

Но если Людовик XIV — активный участник карусели, утверждающей его политическое могущество, то русская императрица и наследник — зрители церемониала. Для подтверждения своей абсолютной власти русской императрице достаточно лишь присутствовать на церемониале. Положение женщины в государстве — зеркало, в котором отражается нравственное состояние общества.

Организаторы и участники каруселей конца XVIII начала XIX в. были видными государственными и военными деятелями своего времени, яркими творческими личностями, покровителями наук и искусств.

Граф А. Г. Орлов-Чесменский доживал свой век в Москве. «Какое-то очарование окружало богатыря Великой Екатерины, отдыхавшего на лаврах в простоте частной жизни и привлекало к нему любовь народную. Неограниченно было уважение к нему всех сословий Москвы, и это общее уважение было данью не сану богатого вельможи, но личным его качествам»[71].

Московская карусель 1811 г. устраивалась частными лицами по подписке. Список почетных членов включал 31 человека. Первое место занимала графиня А.А. Орлова-Чесменская. Второй в списке стояла Е.В. Апраксина, урожденная княгиня Голицына, дочь победительницы первой карусели 1766 г. Н.П. Голицыной. В числе других почетных членов — известные литераторы своего времени князь И.А. Долгоруков и сенатор Ю.А.Нелединский-Мелецкий, герой турецкой кампании 1806 — 1810 гг. генерал-майор А.Н.Бахметев.

Имена некоторых почетных членов карусели 1811 г. связаны с развитием российского коннозаводства. Так, И.И. Юшков, впоследствии камергер, управлял дворцовыми конными заводами, братья Н.С. и Ф.С. Мосоловы владели крупными конными заводами английских чистокровных скакунов в Тульской и Московской губерниях. Так как многие молодые москвичи пожелали принять участие в карусели, то накануне ее проведения стоимость хороших верховых лошадей поднялась до 10 и более тысяч рублей[72]. Взносы почетных гостей пошли на приобретение костюмов, призов, устройство бала и на другие расходы.

Для проведения карусели между Донским монастырем и домом П.А. Демидова в Нескучном саду по проекту Ф.И. Кампорези был выстроен амфитеатр с галереями и ложами для пяти тысяч человек, в окружности до 350 саженей.

Москва была взбудоражена предстоящими состязаниями, участие в которых для молодого дворянина было делом чести. Карусель проводилась 20 и 25 июня 1811 г.

Сначала всадник снимал последовательно пикой подвешенное металлическое кольцо и картонную голову, затем он отдавал оруженосцу пику и принимал стрелу (дротик), которую метал в мишень. Затем всадник ломал копье ударом о мишень, символизирующую щит соперника. Приняв пистолет, участник стрелял по мишени, после чего, поменяв пистолет на пику, поражал ею подвешенный мяч. Шпагой он наносил удар по картонной голове и поднимал каску с пьедестала. Завершив туры, сочиненные берейтором Ф.К.Шульцем, кавалер дожидался решения судей, подсчитывавших набранные участником очки[73].

Победителем карусели 20 июня был признан камер-юнкер Двора его императорского величества граф А.И. Апраксин, награжденный пистолетами Кухенрейтера. За первое место на карусели 25 июня получил золотую медаль граф А.П. Апраксин. Среди победителей карусели 1811 г.: князь Д.П. Волконский, Л.Л. Демидов, А.И. Шепелев. Специального приза от дам — красного шарфа с надписью «Отважность в юности — залог доблести зрелых лет» — удостоился неизвестный рыцарь за «ловкую, быструю и красивую езду». Когда он поднял забрало, все узнали А.В. Всеволожского.

Карусель 1811 г. была благотворительной. Собранную денежную сумму кавалеры раздавали находящимся в Москве раненым солдатам, бедным офицерам, вдовам и другим нуждающимся. Здесь же выкупались находящиеся за долги под арестом.

С тех пор карусели в России пошли на убыль. Они стали проводиться уже без всяких воинских упражнений и свелись к исполнению дамами и кавалерами на лошадях различных танцев.

В период правления императора Николая Павловича дворянство увлеклось не только рыцарскими романами, но и философией, самим духом средневековья, что отражалось на всех сторонах жизни общества.

Одним из проявлений интереса к рыцарским традициям было проведение при дворе конных каруселей. Императрице Александре Федоровне не было равных в грациозности не только на бальном паркете, но и в манеже. Среди светских дам одними из лучших наездниц своего времени считались А.О. Смирнова-Россет и А.А. Оленина.

Об одной из придворных каруселей начала царствования Николая I вспоминала (до 1828 г.) А.О. Смирнова-Россет: «Так как это было летом, то репетицию делали по летнему обычаю с музыкой. Напротив были дворецкие на лошадках, у каждой из нас был берейтор <...> После разных фигур галопом ехали мимо публики. Подъезжая к Жуковскому, я ему сказала: «Василий Андреевич, каково! Каприз на лошади». Государь был кавалер Вареньки Нелидовой, она прекрасно ездила верхом, но всех лучше императрица. Она была так грациозна и почти не прикасалась к лошади. Ее кавалер был Михаил Павлович. Государь мне сказал: «Зачем ты меня не выбираешь?» По-русски он всегда говорил мне «ты». «Ты» было знаком его расположения к женщинам и мужчинам»[74].

К каруселям, устраиваемым при дворе императора Николая I, готовились с особенной тщательностью. Так, в одном из писем родным в Москву А.С. Шереметева сообщала, что 5 апреля 1834 г. 3,5 часа продолжалась репетиция карусели, состоявшейся 14 апреля. В этом церемониале принимали участие император, императрица, наследник, великий князь Михаил, принц Ольденбургский, представители высших придворных кругов Петербурга. Кроме карусели в тот день был устроен и «концерт для бедных»[75].

К «самым модным» кавалерам, участвовавшим в карусели, принадлежали фейерверкер лейб-гвардии конной артиллерии А.Н. Карамзин, штабс-капитан лейб-гвардии конной артиллерии князь А.С. Голицын, камер-юнкер П.А. Валуев, кавалергардский офицер барон Ш.-Ш. Дантес. Очаровательные участницы карусели — фрейлина С.Н. Карамзина, княжна M.П. Вяземская, фрейлины высочайшего двора Е.Н. Гончарова и А.Н. Гончарова. Пройдет время, и две пары этой карусели сочетаются браком: будущий граф и министр внутренних дел Валуев и княжна Вяземская, барон Дантес и Екатерина Гончарова.

Во время великого поста 1842 г. в Михайловском манеже проходили репетиции карусели с участием почти всех представителей императорской фамилии. Само действо состоялось в манеже без присутствия зрителей.

23 мая карусель повторили в Царском Селе, на площади перед Александровским дворцом. Всего было 16 пар. Шествие открывал герольд, состоявший при наследнике, генерал Юрьевич, за ним ехали императрица со своим кавалером генерал-адъютантом графом Апраксиным; черный рыцарь генерал Мейендорф с великой княгиней Александрой Николаевной; наследник с одною из великих княжен; государь с графиней Воронцовой; герцог Лейхтенбергский; принц Александр Гессенский и далее фрейлины, придворные дамы и флигель-адъютанты. Пажами были младшие великие князья. После марша императрица вместе с кавалером села среди немногочисленных зрителей, большую часть которых составляли родственники участников карусели.

Кавалеры на карусели 1842 г. были одеты в подлинные доспехи, взятые из арсенала. Вскоре после карусели была создана гравюра, и везде продавался эстамп с изображением ее участников. Таким образом, несмотря на узкий круг приглашенных, о карусели 1842 г. смогли узнать многие современники.

Строгая роспись пар, участников карусели, тщательные репетиции, выбор определенных костюмов еще раз подтверждают, что карусель это не маскарад, допускающий свободное поведение участников, отрицающий регламентацию. И после 1811 г. карусель оставалась церемониалом, проведением которого занимался лично император или высшие чины двора.

Как всякий церемониал, карусель 1842 г. имела свое символическое значение. В том году исполнилось 25 лет со дня назначения императора шефом прусского кирасирского полка его имени и 25 лет — обручению государя. Эти события не совпадали по датам, но при дворе было решено отметить эти юбилеи в один день.

Торжество началось обедней в Малой Дворцовой церкви, без торжественного выхода, затем последовал развод караула и обед. Вечером во дворце состоялся концерт Листа. Депутацию полка, прибывшую из Берлина, разместили за счет двора в частной гостинице. В тот же день император вручил депутации для передачи в полк прекрасную фарфоровую вазу, на которой кроме портрета покойного прусского короля были начертаны фамилии всех офицеров, служивших в полку за 25 лет до описываемых событий и в 1842 г.

Императрица Мария Федоровна на протяжении всей своей жизни была шефом кавалергардского и кирасирского полков. Раз в году шеф полка вместе со своим супругом императором Александром III принимала у себя всех офицеров полка.

В коллекции Государственного Эрмитажа хранится веер императрицы Марии Федоровны, сделанный в память о карусели 1886 г., бывшей в кавалергардском полку. Это одно из последних свидетельств о проведении придворных каруселей.

В России на протяжении долгого времени представители армии были властителями дум целых поколений. Принадлежность к элите русской армии зависела не только от высокого воинского чина или участия в громких военных операциях. Прежде всего имелось в виду нравственное влияние личности, сила ее морального воздействия на окружающих. Мнение таких людей ценилось в обществе очень высоко, на них равнялись не только в военной, но и в мирной жизни. «Быть рыцарем, не нося знаков рыцарского достоинства, — лозунг современного офицерства. В этом — одна из трудностей офицерской профессии в современных условиях... Как бы высок или низок ни был моральный уровень данного народа в данную эпоху, рыцари этого народа — офицеры — должны стоять на более высоком моральном уровне, нежели лучшие группы или слои народа <...>. Офицер должен... иметь, как учил Петр Великий, «любление чести». Честь — драгоценнейшее свойство офицерского духа»[76], — писал Е.Э. Месснер.

В основе поведения лучших представителей армии лежал кодекс рыцарской чести: «Вступающим в сие звание предлагаемы были три статьи. Рыцари клятвенно их сохранять обязывались.

1. Никогда не отступать от добродетели. Преступник, недостойный милости Всемогущего, лишаясь спокойствия душевного, лишается и способности к великим подвигам.

2. Видя слабого, притесняемого сильнейшим, не оставляет без защищения. Не помогающий ближнему не может и сам ожидать помощи.

3. Покровительствовать всегда беззащитным женщинам, находящимся в гонении и напастях. Любовь умягчает нрав ратоборцев, могущих легко в зверство обратиться»[77].

Увлечение идеалами средневековья сказалось и на проведении светских ритуалов XVIII — XIX вв., среди которых рыцарская карусель занимала особое место.

Английский дендизм и

русское военное щегольство

С крушением империи Наполеона в 1815 г. в моде кончается делая эпоха. Стиль ампир был последним официальным государственным стилем Европы, продиктованным верховной властью. После 1815 г. в мужском костюме основное внимание уделяется совершенству покроя. Создается тип идеально одетого мужчины — денди, образцом которого был Джордж Брайан Брэммель.

Карьера в общепринятом смысле не прельщала денди. Их путь к вершинам славы был особым. При этом они оказывались в еще большей зависимости от общества.

По словам лорда Байрона, денди не существует вне особой тонкой оригинальности, он на все накладывает свою печать, денди не может не питать ненависти к мундиру. Но презрение к службе могли позволить себе лишь денди-аристократы, чье социальное и финансовое положение позволяло вести свободный образ и жизни бросать вызов обществу. Дендизм — это дерзость, черпающая силу в себе самой, дерзость, возникшая из внутреннего дискомфорта. Но там, где богатые аристократы находили свободу, обыкновенные дворяне и молодые буржуа приобретали еще большую зависимость от новых моральных правил общественной жизни и диктата моды. Молодой человек, желающий сделать карьеру, был обязан завоевать великосветские салоны Лондона, а для этого следовало стать денди.

В России увлечение дендизмом начинается с внешнего подражания манере поведения и составления костюма. Между тем дендизм не состоит в искусстве завязывать галстук. Некоторые денди даже никогда его не носили, к примеру лорд Байрон. «Обезьянство не есть подобие. Можно усвоить чужой вид или позу, как воруют фасон фрака; но играть комедию утомительно, а носить маску — мучение даже для человека с характером <...>. Скука, которую они испытывают и исполняют, придает им только ложный отблеск дендизма»[78].

Денди — это не ходячий фрак; только особая манера носить его создаст дэндизм. Можно и в помятой одежде оставаться денди, но при чувстве врожденного благородства; денди был лорд Спенсер, во фраке которого оставалась единственная фалда. Правда, он ее отрезал и таким образом создал покрой, носящий с тех пор его имя. «Дендизм — это вся манера жить, а живут ведь не одной только материально видимой стороной»[79].

В России задолго до появления английского дендизма существовали давние традиции своеобразного английского щегольства. Отличие его от английского дендизма содержится в самом различии отношения к военной службе в России и Англии.

В отличие от большинства европейских государств, карьера военного в Англии не считалась почетной. Едва ли не самым слабым местом английской армии были командные кадры. Лучшие представители британской аристократии в армию практически не шли. Все чины, вплоть до полковничьих, можно было приобрести за 500 — 3000 фунтов (в гвардии — дороже). Отпрыски дворянских семей приносили в армию дух кастовости, в английской армии было немыслимо отличившемуся унтер-офицеру или рядовому получить офицерское звание.

Пиренейская война 1809 — 1814 гг. вернула славу и престиж английской армии. Командующий герцог Веллингтон возродил ее традиции, лучшие из которых основывались на «аристократических ценностях». Джентльменство офицеров имело свои минусы. Так, генерал сэр Стэплтон Коттон занимал со своим штабом, кухней и прочим столько места на постое, сколько целый драгунский полк. Багаж генерала Грэхема перевозили сорок мулов.

Британские офицеры были желанными гостями на балах, в светских салонах, но, если командующий узнавал о возникновении проблем с прекрасным полом, наказание следовало незамедлительно. Особой честью для офицеров было попасть на обед или ужин, который давал по случаю какой-либо важной даты в истории полка Веллингтон.

Герцогу Веллингтону по праву принадлежит честь возрождения славы британской армии в период Пиренейской кампании 1809 — 1814 гг. Благодаря командующему в армии «появился новый дух»[80]. Веллингтон верил в сильные черты британского характера: храбрость, хладнокровие, нежелание признать себя побежденным. Англичане — заядлые спортсмены.

Одна из главных причин побед французской армии — в особом моральном состоянии. В армии Наполеона и мальчишка-барабанщик верил, что может стать маршалом. Всеобщая воинская обязанность, отсутствие сословных преград, реальная возможность сделать карьеру, патриотизм легли в основу «elan'а» (порыва, вдохновения) французской армии. Французская армия основывалась на республиканских ценностях, английская возрождалась на аристократических началах.

Русское военное искусство самобытно. Русская армия отличалась от европейских и своим внешним видом, и устройством, и обучением, и моральным воспитанием, и стратегией, и тактикой. Суворовская «Наука побеждать», своеобразный катехизис, которого не имела ни одна армия в мире, в своей основе отражала дух русской православной культуры. Сущность русской национальной военной доктрины — преобладание духа над материей. В ее основе была национальная и религиозная гордость: «Мы русские — с нами Бог!»

«Ни в каких «поправках на современные условия» бессмертная «Наука побеждать» не нуждается. Бессмертие гения, все равно, будь это гений военный, литературный либо художественный, именно в том и заключается, что творчество его всегда «современно». Его надо лишь осознать, постигнуть дух гения. «Наука побеждать» писана не просто для военных, а для чудо-богатырей, все равно, будут ли эти чудо-богатыри иметь кремневые ружья или усовершенствованные пулеметы»[81].

В 1763 г. Суворов принял в командование Суздальский полк. Название этой воинской части Суворов увековечил, создав свою первую работу об организации службы и воинского обучения «Суздальское (полковое) учреждение». Центральное место в ней занимали описания строевых «экзерциций». Но не умолчал в своей работе командир и о внешнем виде пехотинцев. Например, уход за прической контролировался так же строго, как и уход за оружием. При проверках в солдатском ранце должны были находиться: гребень, вакс-помада, мешочек с пудрой из муки весом не более 100 граммов.

В тридцать четыре года Суворов решился «быть единственным, ни на кого не походить: отличался от всех своими странностями, приказами; <...> забавлял и колол; не боялся простирать, иногда, слишком далеко своих шуток, ибо они обратились для него в привычку, удивляли каждого оригинальностию, переливались в сердца солдат, которые говорили о нем с восторгом в лагере и на квартирах, любили его язык и неустрашимость, были веселы, когда находились с ним»[82].

Не только поведение, но и наряд Суворова отличался от общепринятого. Есть сведения, что под Измаил Суворов приехал в епанче, куртке, каске. Летом на учениях в лагерях он обычно носил белую рубашку, узкие полотняные штаны, высокие ботфорты. Зато на офицерский обед мог приехать и в другой одежде. «Мундир на нем был генерал-аншефский того времени, легкоконный, т.е. темно-синий с красным воротником и отворотами, богато расшитый серебром, нараспашку, с тремя звездами, — вспоминал Денис Давыдов, видевший полководца в детстве. — По белому летнему жилету лежала лента Георгия первого класса; более орденов не было. Летнее белое, довольно узкое исподнее платье и сапоги, доходившие до половины колена, вроде легких ботфорт...»[83]

Граф Сегюр считал, что Суворов прикрывал блестящие достоинства странностями, желая избавить себя от преследования завистников.

Потемкин говорил о нем: «Суворова никто не пересуворит»[84].

Нельсон писал Суворову: «Нет в Европе человека, любящаго вас так, как я, не за одни великие подвиги, но и за презрение к богатству. Горжусь тем, что, по уверению видавшаго вас в продолжение многих лет, имею сходство с вами ростом, видом и ухватками»[85].

Для русской военной молодежи Суворов был образцом для подражания во всех областях деятельности. Суворов окончательно утверждает в русской армии своеобразное «армейское шутовство». Но эксцентричность поведения не умаляет чести офицера, если она не затрагивает репутации полка. «Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как дом родительский»[86], — писал Л.Н. Толстой.

Это правило было незыблемым для учеников суворовской школы, одним из лучших представителей которой был М.А. Милорадович. О бое при Борго-Франко Суворов писал: «Юный Милорадович схватил знамя, ринулся вперед, а за ним богатыри»[87]. Блестящее участие в Итальянском походе и в переходе через Сен-Готард принесло молодому генералу ряд отличий; некоторые из современников считали его «героем нашего времени <...> представителем нашей славы»[88].

После сражения под Можайском и до декабря 1812 г. во всех военных действиях неразлучным спутником графа Милорадовича был начальник его штаба Я.А. Потемкин. Благодаря его мужеству и распорядительности под Кульмом у Гелленберга была спасена гвардейская артиллерия. По словам русского военного историка А.И. Михайловского-Данилевского, он «принадлежал к числу образованнейших людей своего времени; он был добр и любезен, любил роскошь и щегольство; быв душою общества, он был обожаем и предводимыми им войсками»[89].

Щеголем был и граф А.П. Тормасов, который за разгром саксонского корпуса Ренье при Кобрине получил орден Святого Георгия 2-го класса. Ценя его способности как военного администратора, Кутузов поручил ему «управление армией в самое трудное и тревожное время...»[90].

Генерал от инфантерии А.Н. Бахметев, начальник пехотной дивизии, участвовал в Бородинской битве, 26-я пехотная дивизия под его командованием во время Бородинского сражения была выдвинута в первую линию на место уничтоженного корпуса Н.Н. Раевского. Здесь неприятельское ядро оторвало ногу герою, военная служба его в строю закончилась. За Бородино Бахметев был произведен в генерал-лейтенанты. По словам современников, Бахметев был «высокого роста и в молодости красавец; образованный, приветливый, кроткий и веселого нрава; в боях являлся он распорядителем хладнокровным»[91]. До раны под Бородином «всегда одет был щеголем».

Красота мундиров составляла важный элемент не только военных, но и светских церемоний, чей блеск во многом определяла гвардия, популярность которой выросла после Отечественной войны 1812 г.

Принадлежность к элите русской армии не зависела от высокого чина или участия в громких боевых операциях. Прежде всего имелось в виду нравственное влияние личности, сила ее морального воздействия на окружающих. Мнение таких людей ценилось в обществе очень высоко, на них равнялись. К их числу принадлежал и М.С. Воронцов, о котором Ф.Ф.Вигель говорил, что он и А.П. Ермолов были кумирами русской армии. В свою очередь, замечательный российский дипломат А.П. Бутенев отмечал в своих воспоминаниях, что к моменту начала Отечественной войны 1812 г. особенной любовью пользовались в армии два молодых дивизионных генерала — М.С. Воронцов и И.Ф. Паскевич[92]. Такому отношению способствовали полученное Воронцовым воспитание и образование, нравственные принципы, заложенные в мировоззрении, основной смысл которого заключен в словах М.И.Платова: «Мы должны показать врагам, что помышляем не о жизни, но о чести и славе России»[93].

Основное отличие английского дендизма от русского щегольства заключалось в нравственном содержании, которое скрывалось за схожими внешними проявлениями.

Таким образом, в России задолго до появления дендизма на протяжении XVIII, XIX и начала XX в. существовали самобытные традиции русского военного щегольства. Его основным отличием от английского дендизма было само отношение к службе. Для Воронцова и его друзей честное выполнение служебных обязанностей являлось основой мировоззрения, единственной возможностью доказать свою любовь к Родине.

Герои 1812 г. — это последние русские военные щеголи, за внешней экстравагантностью которых не было протеста, желания бросить вызов общественной морали. Если на поле боя полки гордились своей доблестью, то в мирное время соперничество проявлялось на парадах, скачках, бальном паркете.

В 1812 г. император Александр Павлович, встретив одетого не по форме А.Е.Розена, лишь погрозил ему пальцем. Не только некоторые офицеры-щеголи, но и генералы граф A.M. Милорадович и А.Я. Потемкин носили «зеленые перчатки и шляпу с полями»[94].

В гусарском быту было принято носить несколько потрепанную фуражку. В то время как весь костюм гусара блестел и казался впервые надетым, фуражка с помятой тульей производила впечатление «боевой», ношенной годами.

С одеждой были тесно связаны и нормы поведения. Офицер в театре во время антракта не мог сидеть, если в зале присутствовало лицо выше чином. Офицер не мог занимать места в верхних ярусах театра и даже в партере не мог сидеть дальше определенного ряда. Регламентации подвергалось и ношение оружия. В некоторых случаях оно снималось вовсе, например, на балу во время танцев. В то же время для многих офицеров серьезное увлечение новыми политическими идеями начиналось с подражания внешним формам. В пушкинском «Романе в письмах» Владимир пишет другу: «Твои умозрительные и важные рассуждения принадлежат к 1818 году. В то время строгость правил и политическая экономия были в моде. Мы являлись на балы, не снимая шпаг, — нам было неприятно танцевать и некогда заниматься дамами. Честь имею донести тебе, теперь это все переменилось. Французский кадриль заменил Адама Смита, всякий волочится и веселится как умеет. Я следую духу времени; но ты неподвижен, ты ci-devant un homme[95]. Стереотип. Охота тебе сиднем сидеть одному на скамеечке оппозиционной стороны»[96].

У деятелей тайной организации «Союз благоденствия» «витийство на балах» было одним из правил общества. Если верить Пушкину, то заговор декабристов возник из дружеских споров «между лафитом и клико».

На балах многие денди демонстрировали свои убеждения поведением и особыми деталями костюма — томный вид, презрительный взгляд на дам сквозь лорнет, небрежный локон на лбу. Денди умел соединять фамильярность речей и манер с почтительностью.

Благосклонность — чувство, незнакомое для денди. Они заставляли себя ненавидеть, чтобы затем заставить себя полюбить. Служба для денди — непосильная ноша, лучше скитаться по миру в поисках приключений. Многие из героев Александра Сергеевича — денди: Онегин, Чарский, Дубровский. Денди был и один из ближайших его друзей, П.Я.Чаадаев, детство и юность которого протекли в доме его опекуна, образованного вельможи графа Н.П. Толстого. Иностранцев-гувернеров сменяли лучшие московские профессора, которых Чаадаев слушал потом в университете. В августе 1812 г. Чаадаев принял боевое крещение в Бородинском бою, в сентябре перевелся в гусарский Ахтырский полк и участвовал в целом ряде сражений. 21 февраля 1821 г., к удивлению многих, Петр Яковлевич вышел в отставку. Службу оставляет блестящий адъютант, светский джентльмен, друг Пушкина, которого поэт в 1818 г. призывал «Отчизне посвятить души прекрасные порывы». Чаадаев решил покинуть Россию и во Франции, Швейцарии, Италии, Германии приобрел обширные знания в области философии, истории. Безупречное щегольство Чаадаева вошло в поговорку, но после разгрома декабрьского восстания им овладела хандра. Душевный кризис Чаадаева миновал к началу 30-х гг. Живя в Москве, он блистал в Английском клубе и салонах. Но главным делом его стали «Философические письма», приведшие к резкому разногласию с властью, объявившей его сумасшедшим[97].

После 1825 г. власть не могла снисходительно наблюдать за эксцентричными выходками гвардейских офицеров. Подобное поведение декабристов носило знаковый характер протеста. В то же время мундир, «застегнутый на все пуговицы» — выражение верпоподданничества.

Носить громкую старинную фамилию и обладать средствами было еще недостаточно, чтобы поступить в один из «рафинированных» полков. Туда мог попасть только безупречно воспитанный молодой человек, о репутации которого тщательно собирались сведения, а кавалергарды в некоторых случаях проверяли несколько поколений бабушек и прабабушек претендента: «Не затесалась ли среди них какая-нибудь мадам, не подходящая по своему происхождению и тем самым портящая родословную. Ведь она могла бы передать по наследству плебейские черты своему потомству»[98]. Никакие протекции не могли нарушить эти правила. При представлении в эти полки были случаи отказа сыновьям министров и высших сановников. «Гвардия давала положение в свете. В смысле карьеры там были лучшие перспективы. Главное же, в гвардию принимали людей с разбором и исключительно дворян. Гвардейский офицер считался воспитанным человеком в светском смысле слова»[99].

Каждый полк отмечал свой полковой праздник. Лейб-гвардии кирасирский ее величества полк его праздновал в Николин день — 9 мая, так как полковая церковь была в честь Николая Чудотворца, покровителя синих кирасир на небесах. На праздник обычно съезжались чуть ли не все бывшие полковые командиры, офицеры, служившие в полку в свое время. Они прибывали во фраках и цилиндрах, а некоторые — в камергерских мундирах. Приглашались почетные гости — великие князья, генералы, высшее гвардейское начальство.

Утром на площади перед императорским дворцом в Гатчине выстраивался в пешем строю весь полк в летней форме, имея на правом фланге трубачей, а на левом — команду и полковую школу кантонистов, маленьких детей, одетых в кирасирскую форму. Для почетных гостей и полковых дам на площади отводилось особое место, убранное коврами, при этом всем дамам вручались большие букеты роз, перевитые белыми и синими лентами (цвета полка). Затем следовал молебен. После молебна и здравиц за царя, царицу, наследника полк следовал церемониальным маршем, по окончании которого эскадроны расходились по казармам в ожидании обеда. Завершался праздник концертом в Манеже и ужином.

Настоящей сенсацией был приезд на один из таких праздников в начале XX в. кирасирского солдата, служившего в полку в 50-х гг. XIX в. Старый воин явился в форме своего времени, которую хранил несколько десятилетий. «С трогательной наивностью и простотой дедушка объяснил нам, что в его родном селе (где-то под Воронежем) молодежь смеется над ним и проходу не дает на Пасху за то, что он одевается в такой обветшалый мундир, в котором в великий праздник стыдно войти в церковь Божию. Задетый за живое насмешками, самолюбивый старикан предпринял целое путешествие и прибыл к нам на полковой праздник почтить Николу Чудотворца, а заодно и похлопотать, чтобы ему выдали новый мундир»[100].

На параде старик замыкал церемониальный марш, вышагивая за школой кантонистов. «Целую неделю гостил он после праздника в полку, где его всячески ублажали. На родину свою уехал он от нас с новым блестящим мундиром, рейтузами и сапогами и со щедрыми подарками от офицеров. Воображаю, какой фуpop произвел он в родном селе, когда туда вернулся!»[101] — вспоминал князь B.C. Трубецкой.

Уезжая из столичных городов на службу в провинцию, офицеры стремились сохранить традиции полковых праздников — именин полка. К этому дню старательно готовились, он становился событием и для многих горожан, так или иначе связанных с полком.

В мирное время Б-ский пехотный полк много лет квартировал в У. — небольшом уездном городке Киевской губернии. Достатки армейского офицера были невелики, но к именинам полка редкая дама не делала себе нового платья. На устройство праздника отпускалась из казны небольшая сумма. Главную часть расходов офицеры принимали на себя, для чего в течение года удерживали ежемесячно из жалованья ту сумму, которую устанавливали сами офицеры. Каждый праздник разрабатывался с особой тщательностью. К примеру, каждой даме при выходе дарили цветы, выписанные к этому времени из Ниццы. Современники отмечали, что на именинах полка царило веселье, но ни одного пьяного, ни одной непристойности нельзя было встретить не только в среде офицеров, но и солдат. За внешней изысканностью скрывалось глубокое содержание — понятие о чести русского солдата.

Форма военных, будучи единой по структуре, крайне разнообразна в своих деталях, знаках отличия одних частей от других. Форма парадная, служебная на официальных приемах, концертах, балах варьировалась, причем наличие деталей в официальном костюме в зависимости от разных случаев строго регламентировалось.

В российской армии большое значение всегда придавали внешнему виду и единообразию формы одежды в рамках отдельной воинской части. Каждый полк имел определенный, установленный для него цвет мундира, а в кавалерии, кроме того, единую масть лошадей. В драгунских частях преимущество отдавали коням рыжей масти, в уланских — гнедой, в гусарских четных полках — серой, а в нечетных — вороной масти.

Подбор по внешнему виду существовал и для солдат в гвардейских полках, особенно в тех, где шефами полков были лица императорской фамилии. «Известный военный историк В.В. Звегинцов в книге «Форма русской армии 1914 года» приводит таблицу существовавшего тогда в гвардейских частях подбора солдат по внешнему виду: «Подбор по полкам производился следующим образом: в лейб-гвардии Преображенском — высокие блондины, в 5-й роте — с бородой; лейб-гвардии Семеновском — высокие шатены без бороды; лейб-гвардии Измайловском — брюнеты, в роте Его Величества — с бородой; лейб-гвардии Кирасирском Его Величества — высокие, рыжие, длинноносые; лейб-гвардии Кирасирском Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны — высокие, смуглые брюнеты; лейб-гвардии Кавалергардском — высокие, голубоглазые, без бороды и т.д.»[102].

Форма одежды в российских войсках рассматривалась и утверждалась императором, как правило, для каждого полка в отдельности. При формировании частей или отдельных команд наряду с общими организационными вопросами готовились и предложения по форме одежды. Технический комитет военного ведомства разрабатывал для них образцы головных уборов, одежды, обуви и снаряжения, определял цвет отделки и металлических деталей, подготавливал эскизы-рисунки для представления их на утверждение императору. Иногда на утверждение царю представлялись рисунки даже отдельных предметов форменной одежды. При царском одобрении формы на рисунке ставилась подпись военного министра и дата о высочайшем ее утверждении.

На мирное время для генералов и офицеров было установлено четыре формы: парадная, обыкновенная, служебная и повседневная; каждая из них подразделялась еще на форму одежды для строя и форму одежды вне строя.

Парадную форму надевали в высокоторжественные дни: восшествия на престол государя императора, коронования, рождения и тезоименитства их величества и наследника цесаревича; в торжественные дни (Нового года, дня Святой Пасхи и первого дня Рождества Христова): на церковных парадах и богослужениях (у Светлой заутрени), на дежурстве при императоре, во внутренних караулах во дворцах их величества, при принесении поздравлений начальствующим лицам, на официальных собраниях, обедах, балах и концертах. При парадной вне строя форме одежды у офицеров отсутствовал револьвер; в кавалерии, кроме того, вместо шаровар и сапог с высокими голенищами носили чакчиры[103] с низкими сапогами.

Обыкновенная форма одежды была разновидностью парадной, только несколько демократичнее и употреблялась в менее торжественных случаях, в том числе: при появлении во дворцах их величеств и особ императорской фамилии в столицах; при несении караулов во дворцах, на церковных парадах в воскресные и праздничные дни; на официальных собраниях, обедах и балах, концертах и маскарадах. Вне строя вместо укороченных шаровар и высоких сапог надевались длинные шаровары навыпуск и низкие сапоги, шарф и револьвер отсутствовали. На парадной форме офицеры носили эполеты, а на обыкновенной — погоны.

Для гвардейских офицеров была установлена бальная форма одежды (парадная и обыкновенная). Ношение парадной бальной формы предусматривалось на балах больших и концертных; в императорских театрах и дворянских собраниях (в Санкт-Петербурге и в Москве), в дни восшествия на престол государя императора, коронования, рождения и тезоименитства их величеств и наследника цесаревича; на официальных обедах и балах; на приемах иностранных послов и посланников; во время брачных церемоний, если офицер выступал в качестве шафера или посаженого отца.

Обыкновенную бальную форму одежды надевали на эрмитажных спектаклях и балах, а также на балах у высочайших особ. Ношение бальной формы незначительно отличалось от общепринятых правил ношения парадной и обыкновенной формы одежды. Офицеры гвардейской пехоты, гвардейских стрелковых полков и гвардейской пешей артиллерии при парадной бальной форме должны были носить мундир без лацканов, а гвардейцы лейб-гвардии конно-гренадерского, драгунского и уланского полков, а также конно-артиллерийской бригады надевали мундир с лацканами. Кавалергарды красовались в красных колетах, гусары — в надетом в рукава ментике. На мундирах и колетах даже при обыкновенной форме одежды были эполеты (кроме гвардейской пехоты, стрелковых полков и пешей артиллерии, где при обыкновенной бальной форме носили погоны). Офицеры гвардейской пехоты, гвардейских стрелковых полков и гвардейской пешей артиллерии при бальной форме надевали навыпуск шаровары. Ношение остальных предметов обмундирования при бальной форме соответствовало основным правилам о форме одежды генералов, штаб- и обер-офицеров.

В привилегированном положении находились гвардейские кирасирские полки. Яркость одежды подчеркивала их аристократизм и выделяла из общей воинской массы. В гвардии состояло четыре кирасирских полка, шефами которых были члены императорской семьи; эти полки несли службу в столице и загородных царских резиденциях. Это кавалергардский полк императрицы Марии Федоровны, лейб-гвардии конный полк, лейб-гвардии кирасирский его величества полк и лейб-гвардии кирасирский полк императрицы Марии Федоровны. Последние два полка размещались в Царском Селе и Гатчине, поэтому их иногда называли соответственно Царскосельским и Гатчинским кирасирскими полками. Кирасиры в кавалергардском и конном полках кроме парадной и обыкновенной имели еще и придворную (выходную) форму одежды.

Во время торжественных выходов император появлялся обыкновенно в форме того полка, праздник которого совпадал с днем выхода или который нес в этот день караульную службу во дворце. Иногда последний император Николай Александрович предпочитал надеть мундир Преображенского или лейб-гусарского полка, где проходил военную службу. Военные чины на выходы являлись в светской форме, а не в форме полков, в которых числились.

В дни выходов офицеры, назначенные во внутренний караул, надевали особую форму: так, офицеры лейб-гвардии конного полка сверх белого мундира надевали супервест (род жилета из красного сукна, заменявший в пешем строю кирасу), на груди и на спине которого имелось по большому двуглавому орлу (у кавалергардов — Андреевская звезда). Вместо рейтуз полагались лосины, то есть штаны из белой лосиной кожи, на которых не должно быть ни одной складки.

Облачаться в эту форму было нелегко. Лосины слегка намачивали, посыпали внутри мыльным порошком, после чего два молодца буквально «втряхивали» офицера в лосины; они прекрасно облегали ногу, но в них было весьма непросто находиться 24 часа подряд. В царствование Александра III супервесты и лосины остались только для выходных караулов и балов в Николаевском зале.

Офицеры находились в карауле бессменно сутки. Разрешалось снять одну крагу (перчатка с жесткими отворотами) и расстегнуть чешуйку от каски. Сидеть разрешалось только на особом, предназначенном для караульного офицера кресле.

В России всегда относились с любовью к военному мундиру. В его атрибутике отражались доблесть и честь русской армии. Военная форма считалась самой привлекательной одеждой, и кто имел право ее ношения, носил ее постоянно, в том числе в театре, на балу, на свадьбе.

При императоре Александре III реформы по упрощению военной одежды за счет ухудшения внешнего вида, особенно парадной и повседневной формы, привели к неожиданным результатам. «Офицеры, уходя в запас или отставку, имели право по закону носить тот военный мундир, который был на нем ко дню ухода. Пользуясь этим, некоторые офицеры стали покидать службу в армии, чтобы уйти в запас или отставку в прежнем мундире»[104]. Впоследствии при императоре Николае Александровиче мундиры вновь стали красивыми и привлекательными.

На придворные балы офицеры обыкновенно не получали приглашений. Полку сообщалось, что следует прислать определенное число танцоров (в начале столетия для конной гвардии это число равнялось пятнадцати). Командир полка назначал кандидатов по своему усмотрению. Пребывание на придворном балу считалось выполнением служебных обязанностей, а не развлечением. Запрещалось держаться группой в одном месте, следовало танцевать и занимать дам. «Приглашенные поднимаются по мраморной лестнице, затянутой мягким ковром. Белые и ярко-красные мундиры, каски с золотыми и серебряными орлами; чудесные национальные костюмы приглашенных валерцев[105]; расшитый золотом кунтуш князя Велепольского, маркиза Гонзаго Мышковского; бешметы кавказских князей, у которых чувяки делались на мягкой подошве, так что танцевали эти горные красавцы совсем бесшумно; белые ментики с бобровой опушкой; придворные мундиры с короткими панталонами и белыми шелковыми чулками...» вспоминал о начале одного из придворных балов последнего царствования генерал А.А. Мосолов. Военный костюм гармонично вписывался в пышную обстановку парадных дворцовых зал. Он являлся важной составляющей светских церемониалов.

Увлечение английской модой и английскими лошадьми еще не означает приверженности английскому стилю денди. За внешне схожими чертами поведения денди и русских военных щеголей начала XIX в. стоят разные нравственные принципы, и прежде всего — различные понятия о долге и месте человека в обществе.

ВЛАСТЬ ЦЕРЕМОНИАЛОВ И

ЦЕРЕМОНИАЛЫ ВЛАСТИ

В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

XVIII — НАЧАЛА XX ВЕКА

[1] Левыкин А. К. Воинские церемонии и регалии русских царей. М, 1997. С. 13.

[2] Левыкин А. К. Воинские церемонии и регалии русских царей. М, 1997. С. 29 — 30.

[3] Левыкин А. К. Воинские церемонии и регалии русских царей. М, 1997. С. 14.

[4] См.: Хрестоматия... С. 455 — 457.

[5] См.: Левыкин А. К. Воинские церемонии и регалии русских царей. М, 1997. С. 83.

[6] Левыкин А. К. Воинские церемонии и регалии русских царей. М, 1997. С. 83.

[7] Кукол — чепец или колпак.

[8] Русский быт ... С. 94.

[9] См.: К. де Бруин. Путешествия в Московию // Россия XVIII в. глазами иностранцев. С. 96 — 98.

[10] ПСЗ-I. Т.8. № 6046.

[11] Там же. С. 784.

[12] Русский быт... С. 305.

[13] См.: Епанчин Н.А. Указ. соч. С. 72 — 73.

[14] См.: Епанчин Н.А. Указ. соч. С. 74.

[15] Цит. по: Николай Первый и его время. Документы, письма, дневники, мемуары, свидетельства современников и труды историков. М, 2000. Т. I. С. 75.

[16] Богданович М.И. История войны 1814 года во Франции и низложения Наполеона I по достоверным источникам. СПб., 1865, Т. I. С. 563 — 564.

[17] Записки С.Н. Глинки. СПб., 1895. С. 279.

[18] Кереновский А.А. История русской армии. М, 1992. Т. 1. С. 284.

[19] Цит. по: Богданович М.И. Смотр при Вертю в августе 1815 года. Б. м. Б. г. С. 233 — 234.

[20] Богданович М.И. Смотр при Вертю в августе 1815 года. С. 277 — 278.

[21] Л.Г. Бескровный в монографии «Русская армия и флот в XIX веке» (М., 1973. С. 112) ошибочно утверждает, что «для смотра был выделен русский экспедиционный корпус генерала М.С. Воронцова». Пехота, участвовавшая в смотре, состояла из 3, 4, 5, 7-го гренадерских корпусов. Дивизия М.С. Воронцова входила в состав 5-го корпуса.

[22] Военный сборник. Год восьмой. № 8, август. СПб., 1865. С. 238 — 239.

[23] Военный сборник. Год восьмой. № 8, август. СПб., 1865. С. 238 — 239.

[24] Годунов В. И. История 3-го уланского Смоленского полка. Либава, 1908. С. 165.

[25] Лорер Н.И. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 55.

[26] Лорер Н.И. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 56.

[27] Николай Первый и его время. С. 257.

[28] Николай Первый и его время. С. 257.

[29] Уздень — зд.: черкесский военачальник.

[30] Шишак — металлический остроконечный шлем.

[31] Филин М.Д. Люди императорской России. Из архивных разысканий. М, 2000. С. 189.

[32] Филин М.Д. Люди императорской России. Из архивных разысканий. М, 2000. С. 191.

[33] Глинка Ф. О пребывании Государя императора в Орле // Николай Первый и его время. Т. 2. С. 115.

[34] Мироненко С.В. Николай I // Российские самодержцы. 1801 — 1917. М., 1994. С. 124 — 125.

[35] Мироненко С.В. Николай I // Российские самодержцы. 1801 — 1917. М., 1994. С. 125.

[36] Цит. по: Пыляев М.И. Старый Петербург. М., 1990. С. 72.

[37] Гордин A.M., Гордин М.А. Путешествие в пушкинский Петербург. Л., 1983. С. 76.

[38] Чеканова О.А. Огюст Монферран. СПб., 1994. С. 86 — 87.

[39] Чеканова О.А. Огюст Монферран. СПб., 1994. С. 96.

[40] Николай Первый и его время. С. 361.

[41] Николай Первый и его время. С. 361.

[42] См.: Одесский вестник. 1863. № 126.

[43] Великий Князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 147.

[44] Бенуа А.Н. Мои воспоминания. М., 1993. С. 18.

[45] Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М., 2002. С. 78.

[46] Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М., 2002. С. 79.

[47] Кудрина Ю.В. Императрица Мария Федоровна (1847 — 1928). М., 2001. С. 44.

[48] См.: Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 82 — 83.

[49] См.: Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 211.

[50] Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 33.

[51] Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 12.

[52] Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 71.

[53] Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 71.

[54] Так приходит мирская слава (лат.)

[55] Трубецкой B.C. Записки кирасира // Князья Трубецкие. Россия воспрянет. М., 1996. С. 445.

[56] Трубецкой B.C. Указ. соч. С. 474.

[57] П.Д. Ольховский — генерал от инфантерии. В годы Первой мировой войны командовал войсками Московского военного округа.

[58] Душа армии. М., 1997. С. 205.

[59] Душа армии. М., 1997. С. 205.

[60] Куприн А.И. Юнкера // Колесо времени. М.. /986. С. 564.

[61] Куприн А.И. Юнкера // Колесо времени. М.. /986. С. 564.

[62] Русский военный сборник. Вып. 17. М., 2000. С. 548.

[63] Бутовский Н.Д. (1850 — после 1917) — генерал от инфантерии, известный военный писатель.

[64] Трубецкой B.C. Указ. соч. С. 380.

[65] Великий князь Гавриил Константинович. Указ. соч. С. 179.

[66] Колоницкий Б.И. Символы власти и борьба за власть. СПб., 2001. С. 27.

[67] О каруселях// Вестник Европы. 1811. № 16. С. 298 — 300.

[68] Церемониальный камер-фурьерский журнал. 1766. С. 114 — 115. Здесь же говорится об устройстве карусели напротив Зимнего дворца.

[69] Глинка Н.И. «...Строгий, стройный вид». М., 1992 С. 139-140.

[70] Церемониальный камер-фурьерский журнал. 1766. С. 118.

[71] Пыляев М.И. Старая Москва. М., 1990. С. 142.

[72] См.: Ганулич А. Рыцари на карусели // Былое. 1995. № 4. С. 16.

[73] См.: Ганулич А. Рыцари на карусели // Былое. 1995. № 4. С. 16.

[74] Смирнова-Россет А. О. Указ. соч. С. 119.

[75] Архив села Михайловского. СПб., 1902. Т. II. С. 42.

[76] Русский военный сборник. Вып. 17. М., 2000. С. 554 — 555.

[77] Сочинения В.Л. Пушкина. СПб., 1893. С. 131.

[78] Барбэ д'Оревильи. Дендизм и Джордж Брэммель. М. Б. г. С. 19 — 20.

[79] Барбэ д'Оревильи. Дендизм и Джордж Брэммель. М. Б. г. С. 26 — 27.

[80] Куриев М.М. Герцог Веллингтон. М. 1995. С. 77.

[81] Кереновский А.А. Указ. соч. Т. I. С. 168 — 169.

[82] Бантыш-Каменский Д.М. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. М., 1991. Ч. II. С. 94.

[83] Бегунова А.И. От кольчуги до мундира. М., 1993. С. 69.

[84] Бантыш-Каменский Д.М. Указ. соч. С. 196.

[85] Бантыш-Каменский Д.М. Указ. соч. С. 197.

[86] Толстой Л.Н. Война и мир. М., 1986. Т. 2. С. 129.

[87] Знаменитые россияне XVIII — XIX веков. СПб., 1995. С. 701.

[88] Знаменитые россияне XVIII — XIX веков. СПб., 1995. С. 701.

[89] Знаменитые россияне XVIII — XIX веков. СПб., 1995. С. 754.

[90] Знаменитые россияне XVIII — XIX веков. СПб., 1995. С. 565.

[91] Захарова О.Ю. Балы пушкинского времени. М., 1999. С. 19.

[92] См.: Воспоминания А.П. Бутенева // Русский архив. 1881. Кн. 3. С. 64.

[93] Герои 1812 года. М., 1987. С. 53.

[94] Розен А.Е. Записки декабриста. Иркутск, 1984. С. 111.

[95] Бывший человек (фр.).

[96] Захарова О.Ю. Балы пушкинского времени. С. 10.

[97] Цит. по: Друзья Пушкина. Переписка. Воспоминания. Дневники. М. 1986. Т. 1. С. 480 — 512.

[98] Трубецкой B.C. Указ. соч. С. 371.

[99] Трубецкой B.C. Указ. соч. С. 370.

[100] Трубецкой B.C. Указ. соч. С. 457.

[101] Трубецкой B.C. Указ. соч. С. 457.

[102] Военная одежда русской армии. М., 1994. С. 366.

[103] Чакчиры — гусарские штаны: узкие, в обтяжку, расшитые шнурами и галунами, заправлявшиеся в сапоги.

[104] Военная одежда русской армии. С. 310.

[105] Валерцы — вероятно, речь идет об одной из кавказских народностей, проживавшей в районе реки Валерик.