Архимандрит Зинон Теодор

БЕСЕДЫ ИКОНОПИСЦА

Материалы (с сайта pskov.ru, 2000 г.) к биографии о. Зинона: письмо Р.Скальфи; письмо Антония Ламбрехтса; cтатья С.Аверинцева. Анализ конфликта с епископом и документов в очерке Захарова, 2001.

О смысле иконы. - Об иконописании. - Как стать иконописцем и пр. - О подражании Христу. -

О Церкви и таинствах. - О Евхаристии. - О единении.

Письмо протоирея Романо Скальфи Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II.
Ваше Святейшество!

Пишу Вам от своего лица и от лица Центра "Христианская Россия", который вот уже в течение сорока лет проводит работу по изучению традиции Русской Православной Церкви с целью распространения знаний и любви к богатствам восточного христианства. В ходе этих лет мы опубликовали в Италии множество книг по истории Русской Церкви и по русской культуре и, когда это стало возможным, мы начали публиковать на русском языке тексты западной традиции, благоприятствуя этим взаимопознанию.

Душой этих стараний всегда было желание преодолеть те болезненные разделения, которые еще существуют между двумя нашими Церквами. В этом мы вдохновляемся словами Митрополита Киевского Платона (Городецкого) о том, что конфессиональные перегородки не достигают до неба, а также мыслью Папы Иоанна Павла II о том, что без любви к восточной традиции и без ее познания невозможно полное проявление вселенскости.

В соответствии с этим призванием мы всегда старались иметь контакты с действительностью Православной Церкви, не для прозелитизма, но для совместного углубления подлинной веры.

Среди этих контактов было и знакомство с архимандритом Зиноном, которое выросло из интереса к иконописи со стороны группы итальянских художников, принадлежащей нашей обшине. И так родились дружеские отношения, которые мы воспринимали в первую очередь как необходимость в общей молитве и в общем общении.

Движимый этим я и отслужил Божественную Литургию (в неосвященной часовне, которую нам любезно предоставили для службы в празднике Успения Пресвятой Богородицы), в течение которой архимандрит Зинон причастился.

Под этим действием мы никак не подразумевали нарушать канонические правила или же дать повод к соблазну, а совершить жест, может быть, не совсем нормативный, но пророчески устремленный к свидетельству о единстве Церквей.

Мы очень расстроены тем, что именно этот жест был истолкован тенденциозно и формально, и принес вред архимандриту Зинону, известному во всем мире своим подвижничеством и трудами в области иконописания.

Ваше Святейшество, дерзаю напомнить Вам, что каноны, и тем более обычаи, это не догматы и Церковь часто, исходя из конкретных обстоятельств, икономически снисходила к клирикам, оказавшимся в сложной ситуации. Умоляю Вас вмешаться, чтобы мера, принятая на местном уровне, не превратилась в открытую рану на теле всей Русской Православной Церкви, по-братски любимой нами. Испрашивая Ваших молитв и благословения,

Директор Центра "Христианская Россия". Сериат. Италия.

протоиерей Романо Скальфи

Сериат. 6-1-1997

"ПЕРЕД КАНОНАМИ ЕДВА ЛИ КТО ОПРАВДАЕТСЯ"
Иеромонах АНТОНИЙ ЛАМБРЕХТС.
Когда случается, что православный священник нарушает установленные своей Церковью каноны, а епископ призывает его к порядку, не принято, чтобы католический монах публично вступался бы за него в прессе. Ему остается лишь молиться и надеяться. Но когда речь идет о самом выдающемся иконописце Русской Православной Церкви, который был запрещен в служении только за то, что он причастился во время католической мессы, - причем наказание было на него наложено лишь после того, как в русской прессе было опубликовано обвинительное письмо (а по существу - донос), написанное людьми, которые, вместо того, чтобы способствовать объединению Церкви, вносят в нее смуту и раскол, - я во имя моего чувства дружбы к отцу Зинону и моей любви к Православной Церкви, беру на себя смелость высказаться. Не для того, чтобы присоединиться к той или иной точке зрения, а просто для того, чтобы заступиться за него.

В своем письме к архиепископу Псковскому Евсевию (см. "Вестник" от 12 декабря 1996г.) архимандрит Зинон вскользь отметил, что сегодня "перед канонами едва ли кто оправдается". Действительно, СТОИТ ли ломать копья, вокруг случившегося и выяснять, в какой степени кто прав и кто ВИНОВАТ, ссылаясь при ЭТОМ на те или иные ЭККЛЕЗИОЛОГИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ. Разделение между христианами уже давно грозит разрушением самих основ и самой логики всякой экклезиологии. Когда одна экклезиология строится на противопоставлении себя другим (при этом - ради самооправдания), она изначально искажается и не может быть действенной.

Совершенно ясно, что отец Зинон не собирался вносить смуту в чьи-либо души. Он руководствовался своей совестью и любовью к своим гостям - братьям во Христе. Конечно. кое-кто может не соглашаться с его пониманием того, что есть единая Церковь, а кое-кто, может быть, хотел бы его понимание уточнить или оттенить. Однако проблема состоит не в этом. Ущерб Православной Церкви нанесли вовсе не взгляды отца Зинона, и огорчение всем пришло вовсе не от того. что он разрешил гостям-католикам отслужить мессу в одном из храмов своего монастыря и сам причастился вместе с ними: и даже вовсе не от того, что он тем самым нарушил установившиеся церковные правила.

Источником ущерба и огорчения стали как раз авторы обвинительного письма против отца Зинона. Людям, пришедшим извне, из рядов Русской Зарубежной Церкви (и, следовательно, находящимся вне общения как с Московской Патриаршей Церковью, так и с какой-либо другой Православной Церковью), удалось еще раз - ПУТЯМИ, которые далеки от христианской любви. - ослабить Церковь в России и внести в нее раскольнический дух, да еще в такой момент, когда бесплодная полемика и без того приводит к ужесточению позиций. Каковы бы ни были мотивы, которые двигали "оппонентами" отца Зинона, равно как и их явными и скрытыми союзниками, следует спросить себя: какую пользу они принесли Церкви? Ведь в итоге знаменитый русский иконописец изолирован и запрещен в служении, его иконописная школа более не существует, монашеская жизнь и молитва вновь исчезли из Мирожского монастыря.

Что же касается ссылок на каноны, то в нашем случае - в какой степени они уместны?

Ведь в спорах вокруг отца Зинона слишком часто забывают о том, что официальная позиция самой Русской Православной Церкви в том. что касается евхаристического общения между православными и католиками, не всегда была столь отрицательной, сколь это имеет место сегодня.

Напомним, что Священный Синод Московской Патриархии на своем заседании от 16 декабря 1969 г. постановил, что "в тех случаях, когда старообрядцы и католики обращаются в Православную Церковь за совершением над ними святых таинств, это не возбраняется" (см. Журнал Московской Патриархии, 1970, ¦1, с.5).

Более того! В своем содокладе на Поместном Соборе Русской Православной Церкви в 1971 г. митрополит Ленинградский Никодим (Ротов) объяснил это решение почти теми же словами, что и Экуменический Директориум Католической Церкви: "Считаю необходимым отметить решение Святейшего Патриарха Алексия и Священного Синода от 16 декабря 1969 года. продиктованное душепопечителыюй заботой нашей Церкви о своих братьях во Христе, согласно которому священнослужители Московского Патриархата получили разрешение преподавать благодать святых таинств католикам и старообрядцам в случаях крайней в сем духовной необходимости для последних и при отсутствии на местах их священников, поскольку мы имеем общую с ними веру в отношении таинств. Подобное решение имело место в 1878 году, когда Константинопольский Синод вменил в обязанность греческим православным священникам совершать таинства для армян там, где у них не имеется церквей и священников" (см. Журнал Московской Патриархии, 1971. ¦7. с.31). Этот доклад митрополита Никодима был одобрен Собором единогласно.

Лишь совсем недавно, 29 июля 1986 г.. Священный Синод Русской Православной Церкви под давлением некоторых других Православных Церквей, в частности, Афона и Церкви Греции, решил "отложить применение" постановления 1969г.: "Имели суждение о Разъяснении Священного Синода от 16 декабря 1969 года о допуске в порядке икономии к Святым Тайнам римо-католиков. Постановили: Ввиду поступающих запросов по поводу данного Разъяснения Священный Синод сообщает, что практика эта не получила развития, и определяет отложить применение синодального Разъяснения от 16 декабря 1969 года до решения этого вопроса Православной Полнотой" (см. Журнал Московской Патриархии, 1986, ¦9, с.8-9).

Разумеется, с православной точки зрения, причащение католика в Православной Церкви - не то же самое, что допущение православному причащаться у католиков. Верующих, принадлежащих, к другой Церкви, допускают причащаться у себя ради икономии и снисхождения, но никто не поощряет "своих" причащаться в "другой Церкви".

Так или иначе, в течение почти двух десятилетий и до самого недавнего времени в во просе о том, допускать ли католиков к причастию. Московская Патриархия официально придерживалась той же практики и того же богословского обоснования, к которым прибегает Римская Церковь по отношению к православным, и делала она это вопреки тем самым канонам, которые ныне послужили основанием для санкции против отца Зинона. Хотя такая практика, быть может, и не получила развития в больших масштабах (как это и отмечает Священный Синод в своем постановлении) она явно имела место. Более того, даже в 1986 г. Священный Синод не отверг ни сам принцип, ни его богословское обоснование, он лишь отложил его применение - до будующего Всеправославного Собора. Поистине, перед канонами едва ли кто оправдается!

С другой стороны, как известно, и сегодня немало православных христиан, которые следуя своему церковному сознанию и часто с согласия или. во всяком случае, с более или менее подразумеваемого согласия своих духовных отцов причащаются в Католической Церкви и при этом никоим образом не считают себя невер-ными своей Церкви. Таким образом, то. что недавно произошло в Мирожском монастыре, еще десять лет назад не только не вызвало бы скандала, но и даже могло бы найти некоторое оправдание в определениях Священного Синода. Справедливо ли и честно ли в связи с этим продолжать действие столь сурового наказания, наложенного на отца Зинона и его собратьев-монахов только лишь на основе тех канонов, которые сама Церковь во имя икономии и снисхождения как бы "поставила в скобки"? И нельзя ли надеяться, что Православная Церковь проявит то же снисхождение к отцу ЗИНОНУ и, как добрый пастырь, протянет ему руку?

Иеромонах АНТОНИЙ ЛАМБРЕХТС.

Шевтоньскии монастырь (Бельгия)

ПОПЫТКА ГОВОРИТЬ СПОКОЙНО О ТРЕВОЖАЩЕМ
С.С.Аверинцев.
Известие о запрещении в священнослужении архимандрита Зинона, как и весь круг общих вопросов, с этим горестным событием связанных, обсуждается и в "церковной ограде', и за ее пределами очень горячо и страстно. Эмоционального напряжения споров нельзя не понять. Уж если кому вопрос этот вообще интересен, тот поистине задет за живое. Верующие ощущают затронутыми свои верховные ценности каковыми являются для одних - православная идентичность, для других - христианское единение, "соединение вcex", о котором молятся за Литургией, да ведь и сам о.Зинон значит для нынешних поколений верующих очень много. А у людей Церкви чуждых, спорящие стороны ассоциируются с той или иной общественной ориентацией. И вот почти каждый говорит, выражаясь словами поэта, как "оскорбленный и оскорбитель''. Что же, у меня тоже есть свои чувства. Но как раз поэтому я постараюсь принудить себя к возможно более спокойному тону, в особенности жестко отказываясь от того, что в старину называлось - "перейти на личности". Я воздержусь также от обсуждения сложных исторических и богословских проблем, требующих неторопливости; возможной для трактата и, по определению, невозможной для газеты. Попробую рассуждать совсем просто.

Но, может быть, рассуждать тут православному человеку и не о чем - есть древние каноны, там всё раз и навсегда сказано. В самом деле указ псковского иерарха, запрещающий архимандриту о. Зинону исполнять его священнические обязанности аппелирует в обоснование такой кары исключительно к канонам - Апостольские правила, правила Лаодикийского, Антиохийского, Карфагенского соборов. Здесь не место ставить, сложный вопрос в какой мере каноны, т. е. нормы практического церковного поведения, могут иметь то вечное значение, которое для верующего человека безусловно имеют вероучительнье основы. Будем исходить просто из того, что канонов никто не отменял, а уважение к их древности неотделимо от чувства Предания. Но как раз потому, что каноны действительно древние, т.е. составлены в такую пору, когда разделения православных и католиков еще не было и в помине, - о том. как должны вести себя первые именно в отношении вторых, в канонах, собственно ничего не сказано и сказано быть не может. Там речь идет о еретиках вообще - а мы знаем какие были тогда еретики гностики, мировоззрение которых несовместимо с библейскими основами христианской веры; ариане отрицавшие божественное достоинство Логоса. Что же, право Церкви, в частности, Русской Православной Церкви, в соответствии с переживаемой реальностью, с истиной вещей - решать, насколько приложимы решения, принимавшиеся в ситуации фундаментальнейших догматических споров раннехристианских времен - новой и подвижной ситуации, создаваемой то печально знаменитыми анафемами XI в. и затем неуклонно обострявшимися и окостеневшими в течение веков конфликтами, то, напротив, отменой этих анафем на нашем, веку, 7 декабря 1965 г , и другими подобными обстоятельствами. С тех пор, как Священный Синод Русской Православной Церкви, пользуясь именно этим своим правом, принял постановление от 16 декабря 1969 г. в принципе допускающее католиков к причащению с православными ("Журнал Московской Патриархии" ¦ 1 1970 с 5), - автоматическое применение вековых запретов в их прежней силе уже едва ли совместно с логикой мне скажут, что 29 июня 1986 г тот же Синод, отменил постановление 1969 г. Да нет, всё-таки не отменил, а постановил "отложить применение" акта. ссылаясь на прагматические аргументы (практика эта не "получила развития". - там же, ¦ 9, 1986), в отношении вероучительном это совсем, не то же самое, что, скажем, покаянно взять назад свое решение 1969 г. и признать евхаристическое общение с католиками за измену Православию. Об измене вере говорят другим языком. Нам не сказали - это недозволено и не может быть дозволено во веки веков. Нам говорят: мы пока, "до решения этого вопроса Православной Полнотой" (там же) откладываем разрешение. Оба документа Св. Синода в их противоположности друг другу зеркально отражают наш сегодняшний день, каков он есть. Это ситуация переходная, порождающая вопросы, на которые пока что нет однозначных ответов, приемлемых для всех. Ситуация разделения не преодолена - но из векового тождества себе она уже вышла. Она уже не такова, какой была хотя бы и во времена Владимира Соловьева, не говоря уже о столетиях религиозных войн.

Каковы бы ни были колебания, зигзаги, локальные инциденты - очевидно, что отношение католической общественюсти к Православию сегодня нельзя даже и сравнивать с прежним. Не буду ссылаться на формулировки II Ватиканского собора и вообще на официальные документы, скажу совсем о другом: о том, чему учили и чему учат нынче молодую элиту католического клира, тех, в чьих руках предвидимое будущее католицизма. Если раскрыть "дособорные", написанные еще по-латыни учебники, например учебник по основному богословию Г. Фельдера, 1920, суждения о православном Востоке царапают слух даже не столько недружелюбием, сколько полным отсутствием интереса и замкнувшимся в себе "триумфализмом", как это настроение нынче называется со времен Собора. А сегодня в стенах папской Грегорианы, собирающей свое студенчество со всех континентов, возможен курс лекций о русской православной духовности, для которого на время приглашают православного же профессора, - и должен засвидетельствовать, что не случалось мне видеть на Западе молодежи, настолько свободной от веяний русофобии, настолько уважительно относящейся к нашей духовной традиции, так высоко ее ценящей, так жаждущей узнать о ней что-то новое, - ах, как они вчитывались в мемуары С. И. Фуделя! - каковы были эти студенты и студентки, будущие или настоящие священники и деятельницы католических организаций. Ведь это не парадное экуменическое действо, это незаметная академическая жизнь, по телевизору такого не покажут . Или вижу в Вене, что за углом от меня в такой-то вечер будут читать для общества католической интеллигенции лекции о православной литургической культуре, прихожу, благо пускают свободно, сижу там единственным православным слушателем незапланированным и никому не известным - и слышу самые высокие хвалы русскому и греческому богослужебному обиходу живо, надо сказать, принимаемый публикой, особенно молодыми.

Не буду уверять, что так же безоблачно всё вообще. Компактная гомогенная католическая реальность, якобы неуклонно следующая во всем своем составе последовательному плану то ли злому, то ли благому, но совершенно непротиворечивому, определяющая кошмары наших католиконенавистников и сладкие мечтания наших филокатоликов существует именно в этих фантасмагориях, нe в объективном опыте. Современные католики - очень разные. Эйфорическое видение реставративного реванша католицизма, увлекавшее умы в период между двумя войнами и произведшее впечатление на не слишком филокатолического Г. Федотова, то что Бердяев назвал "томистским благополучием", во всяком случае ушло. Но это - особая тема. Совершенно естественно и неизбежно, что на вершинах церковной политики за движением вперед снова и снова следует попятное движение. Не вижу причин на кого-либо за это сердиться. Иначе - после тысячелетнего разобщения - просто и быть не может. Рассудку нетрудно понять. Но вот для сердца - для чуткого сердца принять этот зигзагообразный ритм куда труднее. Подчас нет сил.

Вполне понятно, что для многих, как в частности, для наших иерархов, участвующих в экуменических контактах, граница проходит именно на вопросе о евхаристическом общении: да, можно вместе молиться, можно допускать (формально запрещаемое канонами) присутствие инославных гостей на православной Литургии, но недопустимо причащаться совместно с инославными или из их рук. Трудно было бы отрицать, что для очень многих такое решение дает возможность некоего среднего пути. Евхаристия принадлежит для верующего к совсем особому уровню религиозной жизни трансцендирующему обычную молитвенную практику, в том числе и богослужебную: евхаристическое общение - на уровень выше, чем простое соединение в молитвах, и постольку оно, как "полное" общение, резервируется для собратьев по конфессии. Однако, проведение черты именно здесь, будучи осмысленным, не столь уж самоочевидно. Старые запреты не допускали совместно с инославными предстать перед Богом в молитве: запрет на общение евхаристическое из этой посылки вытекал. Если, с одной стороны, эта посылка отпадает, с другой же стороны действительность католических таинств признается - православный причащаясь, как о. Зинон совместно с католиками или у католиков, причащается всё же Телу Христову, а не скажем, субстанции папизма. Да, это необычно. Это, говоря на старинном языке, дерзание. Дерзание - потому и дерзание, что о приемлимости его нет согласия. Но слишком очевидно, что это не простая дерзость.

Как же быть в пору, когда очень важный вопрос остается нерешенным? Нереалистично считать, что в Русской Православной Церкви не будет людей, позиции которых в связи с этим вопросом различаются. Важно чтобы одни терпели Других - и те взаимно этих. Пусть тот, кто считает для себя евхаристическое общение с католиками исключенным, делает это не из неприязни к католикам, а только от любви к Православию и строгого послушания своим духовным предстоятелям. Пусть тот, кто находит для своей совести возможным разделить дерзание о. Зинона, руководится не индифферентизмом, не легким отношением к традиции, и уж ни в коем случае не вызовом своим, иерархам и собратьям, а только преизбытком страдающей воли к единению и примирению. И пусть отношения первых и вторых строятся на тех основах, которые предложены нам в 4 главе послания an. Павла к римлянам. "Каждый из нас за себя даст отчет Богу. Не станем же более судить друг друга [ ] будем искать того, что служит к миру и ко взаимному назиданию" (12-13, 19).

Это собственно, всё, что я имею сказать. Только еще замечание - попутно. Тем, кто дорожит конфессиональными границами как последней защитной стеной против безразличия к вопросам веры хотел бы напомнить, что как раз для безразличия этого, непереступаемость границ между верующими - внутри всеохватывающего секулярного контекста - вполне удобна. Пусть, мол, люди разных конфессий разбредаются на несколько воскресных часов по разным приходам: week-end скоро окончится, и все они снова объединятся в обход своих вер на основе чисто мирских интересов, на работе, в делах маммоны, в политике. И молитва "о соединении всех" становится фразой и разделение перестает быть мукой - сыны мира сего и так уже едины, только не во Христе, а вне Христа. Как подумаешь об этом, начинаешь воспринимать поступок о. Зинона как протест не просто против конфессионализма, но - неожиданно - и против индифферентизма.

Зинон Теодор, архимандрит

О СМЫСЛЕ ИКОНЫ

Икона ничего не изображает, она являет. Она есть явление Царства Христова, явление преображенной, обоженной твари, того самого преображенного человечества, которое в своем лице явил Христос. Поэтому изначальными иконами Церкви были иконы Спасителя, сошедшего с небес и вочеловечившегося для нашего искупления, и Его Матери. Позже стали писать апостолов, мучеников, которые тоже явили в себе образ Христа. Качество иконы определяется тем, насколько она близка к Первообразу, насколько она соответствует той духовной реальности, о которой свидетельствует.

О смысле являемого иконой хорошо сказано у Леонида Успенского: "Икона есть образ человека, в котором реально пребывают попаляющая страсти и все освящающая благодать Духа Святого. Поэтому плоть его изображается существенно иной, чем обычная тленная плоть человека. Преображенный благодатью образ святого, запечатленный на иконе, - есть самое подобие Бога, образ богооткровения, откровение и познание скрытого".

Наш замечательный богослов Владимир Николаевич Лосский, хоть и не был иконописцем (однако был знаком с иконописцем священником Григорием Кругом и Леонидом Успенским), очень верно назвал икону "началом созерцания лицом к лицу". В будущем веке верные узрят Бога лицом к лицу, икона - уже начало этого созерцания. Князь Евгений Трубецкой говорит, что не мы смотрим на икону, - икона смотрит на нас. К иконе надо относиться как к высочайшей особе: было бы дерзостью заговорить с нею первым, нужно стоять и терпеливо ждать, когда она соизволит заговорить с нами.

Икона рождается из живого опыта Неба, из Литургии, поэтому иконописание всегда рассматривалось как церковное служение, как Литургия. К иконописцам предъявлялись очень высокие нравственные требования, такие же, как к клирикам. Икона есть свидетельство Церкви о Боговоплощении, о том, что Бог вошел в мир, воплотился, соединился с человеком настолько, что теперь каждый может вырасти в меру Бога и обращаться к Нему как к Отцу.

Иконописец, следовательно, свидетель. И его иконы будут убедительны для тех, кто им предстоит, в той мере, в какой сам он приобщился к миру, о котором должен поведать. Так, человек, который к Церкви не принадлежит, может ли свидетельствовать о Боге? Чтобы свидетельствовать Евангельскую Истину, нужно самому быть к ней приобщенным, нужно жить только ею, тогда эта проповедь посредством образа и цвета - святые отцы ставили икону наравне с проповедью - будет приносить плоды в других сердцах.

Церковь проповедует одновременно и словом, и образом, поэтому икону и называют учителем. Упомянутый выше князь Трубецкой дал прекрасное определение русской иконе: "Умозрение в красках". Икона - это воплощенная молитва. Она создается в молитве и ради молитвы, движущей силой которой является любовь к Богу, стремление к Нему, как к совершенной Красоте. Поэтому икона вне Церкви в подлинном смысле существовать не может. Как одна из форм проповеди Евангелия, как свидетельство Церкви о Боговоплощении, она есть составная часть богослужения - как и церковное пение, архитектура, обряд.

Но сейчас, можно сказать, икона не занимает в богослужении подобающего ей места, и отношение к ней не такое, каким должно быть. Икона стала просто иллюстрацией к празднуемому событию, поэтому и не важно, какова ее форма, и потому у нас всякое изображение, даже фотографическое, почитается как икона. На икону давно перестали смотреть как на богословие в красках, даже не подозревают, что она может искажать вероучение так же, как и слово; вместо того, чтобы свидетельствовать об Истине, может лжесвидетельствовать.

Своими корнями икона уходит в евхаристический опыт Церкви, неразрывно связана с ним, как и вообще с уровнем церковной жизни. Когда этот уровень был высок, то и церковное искусство было на высоте; когда же церковная жизнь ослабевала или наступали времена ее упадка, - тогда приходило в упадок, конечно, и церковное искусство. Икона часто превращалась в картину на религиозный сюжет, и почитание ее переставало быть в подлинном смысле православным. В подтверждение этому можно вспомнить, что в наших храмах много икон неканонических, запрещенных Соборами, в частности, икона так называемой "Новозаветной Троицы" и "Отечество". Ветхозаветный запрет изображать Бога не снят и в Новозаветное время. Мы получили возможность изображать Бога только после того, как Слово стало плотью, стало видимым и осязаемым. По божеству Христос неизобразим и неописуем, но так как в Иисусе Христе Божеское и человеческое естества соединились неслиянно и нераздельно в одну Личность, мы изображаем Богочеловека Христа, нашего ради спасения пришедшего в мир и пребывающего в нем до скончания века. Церковь учит о предвечном рождении Сына от Отца, а на иконе "Новозаветная Троица" мы видим Сына, воплотившегося во времени, сидящего рядом с Отцом, который "Неизреченен, Недоведом, Невидим, Непостижим" (слова из молитвы Анафоры в литургии св. Иоанна Златоуста). И Дух Святой явился в виде голубя только на Иордане, в Пятидесятницу Он явился в виде огненных языков, на Фаворе - в виде облака. Стало быть, голубь не есть личный образ Святого Духа, и так Его можно изображать только на иконе Крещения Господня. Стоглавый и Большой Московский Соборы запретили подобные изображения, но, несмотря на это, их можно встретить почти в каждом храме, в любой иконной лавке. Даже в Даниловом монастыре для иконостаса храма Отцов Семи Вселенских Соборов был написан образ "Отечество". А ведь там почти все клирики с высшим богословским образованием! Стоит лишь удивляться, как личное и человеческое преобладает над мнением Церкви, которая одна есть хранительница и выразительница Истины.

Иконописание - творчество соборное, то есть творчество Церкви. Подлинными творцами икон являются святые отцы. Иконографический канон, как и богослужение, складывался в течение столетий и сформировался примерно к XII веку, и в таком виде дошел до нас.

Церковь всегда уделяла много внимания своему искусству, следила за тем, чтобы оно выражало Ее учение. Все уклонения устранялись соборно. Так, на Стоглавом Соборе вопрос иконописания занимал очень важное место. В частности, речь шла об иконе Святой Троицы.

Существуют четыре иконы Святой Троицы. Они указаны в чине благословения этих икон в нашем требнике. Это - явление Бога Аврааму в образе трех ангелов; сошествие Святого Духа на апостолов; Богоявление и Преображение. Все остальные изображения Святой Троицы должны быть отвергнуты, как искажающие учение Церкви. В упомянутой книге Успенского "Богословие иконы Православной Церкви" есть глава "На путях к единству", в которой рассматривается икона Пятидесятницы как икона Церкви. Почему на этой иконе не может быть изображена Пресвятая Богородица? И почему икона Пятидесятницы перестает быть иконой Церкви, если там изображена Божия Матерь, почему она превращается просто в икону Богородицы в окружении апостолов?

На этой иконе мы видим сидящих в Сионской горнице апостолов, представляющих первую церковную общину, начало христианской Церкви. Здесь уместно заметить, что икона не есть изображение конкретного исторического события. На иконе Пятидесятницы почти всегда изображается апостол Павел, которого там не было, апостол Лука, который не принадлежал к числу двенадцати. Главой Церкви является Христос. Потому центр иконы остается пустым: на этом месте Христа как главы Церкви никто другой представлен быть не может.

Сегодня нет устоявшегося и выраженного мнения Церкви о церковном искусстве, а уж тем более, контроля церковной власти над ним. И в ограду Церкви принимается практически все. Я давно задавался вопросом, на который и сейчас не имею ответа: почему очень благочестивые представители духовенства, многие монахи не принимают икону как должно?

Можно вполне понять людей, которые добросовестно признаются, что икона канонического письма им непонятна, но никак нельзя согласиться с теми, кто отвергает икону по причине ее непонятности. Многие священнослужители убеждены, что каноническая икона трудна для восприятия простого народа, и лучше ее заменить живописной. Но я уверен, что для большинства не менее непонятны стихиры, ирмосы и сам богослужебный язык, уж не говоря о структуре богослужения, однако, едва ли кому-то придет мысль упростить богослужение применительно к духовной малообразованности. Задача Церкви - возводить людей к высоте боговедения, а не самой снисходить до человеческого невежества. Поэтому отвергающий подлинно православную икону тем самым ставит под сомнение правильность своего восприятия богослужения и, в частности, Евхаристии, из которой икона рождается.

ОБ ИКОНОПИСАНИИ

Икона должна быть написана натуральными красками и только на прочном материале, - обычно на доске, но не на бумаге, стекле или каком-нибудь хрупком веществе.

Л. А. Успенский в одной из своих статей о красках в иконе, опубликованной некогда в одном из номеров Журнала Московской Патриархии, очень просто и убедительно объясняет, почему цветная фотография не может быть применена в церковном обиходе: она только имитирует цвет, тогда как собственного цвета не имеет. Потому употреблять цветные фотографии в качестве икон не следует. Икона должна свидетельствовать об истине, а мы вводим элемент лжи туда, где ее не может быть.

Патриарх Алексий I просил не приносить в храм бумажные цветы, потому что в них нет правды. Еще гораздо раньше митрополит Московский Филарет (Дроздов) говорил, что поддельные камни и поддельные металлы нельзя употреблять в церковном обиходе не потому, что они малоценны, а потому что заключают в себе ложь. Всякие механические способы воспроизведения икон Церковью не одобряются. Но, очевидно, теперь - обстоятельства заставляют... Это принимает иногда чрезвычайно уродливые формы, и в наших иконных лавках продаются такие иконы, которые не имеют права на существование. Та продукция, которую выпускают мастерские Патриархии, далеко не всегда соответствует требованиям, предъявляемым Церковью к своему искусству. Это очень тревожный симптом.

По сути, икона - это постижение Духа, а у нас в храмах люди молятся перед чем угодно, храмы заполнены иконами самыми неожиданными и чуждыми. Многие иконы и даже целые иконостасы написаны так, что мешают молитве. Но всякий человек должен молиться благодаря иконе, благодаря пению, а не вопреки им.

Часто церковные люди считают, что древняя икона, древнее пение - это для специалистов, даже, может быть, светских, а в Церкви они ни к чему. Более того, и среди монахов, которые должны быть профессиональными хранителями наследия, можно услышать такое мнение.

Когда я просил, чтобы открыли роспись алтарной преграды в Успенском соборе Псково-Печерского монастыря, созданную еще при преподобном Корнилии в XVI веке, которая сохранилась довольно хорошо, - ни за что не соглашались, говорили: "Старушки не поймут". То же самое и с древними знаменными распевами. Сейчас музыканты стали ценить их и исполнять, а раньше они считались варварской музыкой. Те, кто был воспитан на итальянских образцах, не понимали и не принимали их. Сегодня церковные люди тоже часто не понимают этих распевов. Тут, наверное, типично русская черта, о которой еще протопоп Аввакум писал: "Как у нас что положено, так во веки и лежи!" К чему привыкли, того никак не сдвинуть.

Многим, очевидно, известна икона "Спас "Ярое око"" (она находится в Успенском соборе, в Кремле, в иконостасе над правым клиросом). Так вот, некоторые верующие считают ее страшной: посмотришь, мол, и молиться не захочется. Подобное восприятие показывает, насколько мы удалились от подлинного понимания православной иконы. Причина еще в том, что все лучшие образцы церковного искусства находятся в музеях, по причине всем известных исторических обстоятельств, и верующие их почти не видят. Очень важно вернуть иконы Церкви. Но для этого, конечно, нужно сначала иметь гарантии, что они будут там храниться в должных условиях. Я думаю, что очень древние иконы уже не могут находиться в храме: должны быть особые помещения для их хранения, и только в праздники они могут выноситься для богослужения, для молитвы.

Несколько слов об освящении икон. Очень часто, видя вновь написанную икону и желая к ней приложиться, спрашивают: а она освящена? По такому чину, который содержится в наших требниках, в старину иконы не освящались. Впервые он встречается только в большом требнике Петра Могилы. Ни в одном требнике Московской дониконовской печати такого чина нет. Называется он чином благословения, а не освящения, и должен рассматриваться как одобрение Церковью данного образа, но не как некий сакраментальный акт. (Ведь никому не придет в голову, купив новое Евангелие, перед началом чтения освящать его.) На иконе ставили надпись, после чего она считалась освященной. В ней почитается не вещество, а изображенное лицо. Надпись необходима, как раньше выражались, для того, чтобы утвердился дух молящегося, то есть, чтоб молящийся точно знал, к кому обращается, потому что иконография многих святых сходна. Например, если не будет подписана икона преподобного Кирилла Белозерского, его можно будет принять и за преподобного Сергия или еще за кого-нибудь из древних преподобных.

Иконописание - церковное служение, а не творчество в том смысле, как его понимают светские художники. Рождаясь из Литургии, икона является ее продолжением, и живет она только в богослужении, равно как церковное пение, облачение, архитектура. Стараясь как можно глубже проникнуть в тайны иконописи, нужно рассматривать лучшие образцы, и только тогда, после приобщения к достигнутому до тебя, и самому можно что-то привнести. Всякий иконописец во все времена непременно вносил личный духовный опыт в свое творчество. Но существуют церковные иконографические каноны, переступать которые никакой иконописец не имел ни власти, ни потребности. Иконописный канон только дисциплинирует творца. Иконописец не допускает никаких самочиний, своеволий, так как в области веры есть истины, не подлежащие изменению. Поэтому следует постоянно, отсекая свои представления, стремиться к опыту Церкви.

До XVI века иконы списывались, но не копировались: если взять списки, например, с икон Владимирской Богоматери или святого Николая, самого почитаемого на Руси святого, - двух одинаковых икон вы не найдете. Эта традиция на Руси была прервана. Стали писать иконы ремесленно, по переводам, снимать кальки, использовать другие примитивные методы. Например, старообрядческие иконы в точности, вроде бы, повторяют старинные, но отличаются от них, как мумия от живого человека, в них нет главного - жизни. Отсеченная ветвь засыхает.

Если ко мне приходит кто-то из светских художников и изъявляет желание писать иконы, я говорю, что прежде надо "убить" в себе художника. В древней Церкви, если кто-то из актеров (в данном случае это обобщенный образ) приходил к епископу, желая стать христианином, первое, что от него требовалось, чтобы он оставил свое искусство, - это вещи несовместимые...

Святитель Игнатий (Брянчанинов) предостерегал от опасности поддаться мечтательности, воображению, которые могут творить образы, кажущиеся живыми и привлекательными, а на самом деле все это будет лишь "беспорядочным ощущением неочищенного от страстей сердца". Художник перестает различать идолов и Бога, привыкает к маскам, перевоплощениям, теряет собственное лицо, творит во славу демонов. Так что, повторяю, быть христианином и оставаться "актером" невозможно. Любое творчество требует полной отдачи, нельзя допускать в себе никакой раздвоенности. В самом деле, нельзя смотреть одним глазом в землю, а другим - в небо! Нельзя служить двум господам, учит Христос.

Есть старое церковнославянское слово, теперь уже забытое, - "иконник". Это человек, который создает произведения в рамках церковного канона и своим в них ничего не считает - никто из иконописцев своих икон не подписывал, - потому что искусство Церкви - соборное. Иконник, иконописец - только исполнитель. Самое опасное - подмена предания самовыражением. Современные художники, как правило, неглубоко знают христианство, а если бы знали и были людьми добросовестными, сами отказались бы расписывать храмы.

Сейчас у многих людей, даже искусствоведов, восприятие иконы неверное. В древней Церкви, в лучшие времена христианства, восприятие красоты и искусства было цельным, они не разделяли икону на произведение искусства и принадлежность культа, потому что вне Церкви красоты не знали. С тех пор как церковная жизнь стала обмирщаться, и подлинная икона оказалась в совершенном забвении вплоть до конца XIX века, - многие стали искать красоту вне Церкви, в светском искусстве.

КАК СТАТЬ ИКОНОПИСЦЕМ

Когда ко мне приезжают и изъявляют желание овладеть церковным искусством, я говорю, что в наше время этому нужно учиться самое малое пятнадцать лет, независимо от уровня художественной подготовки. Более того, если есть какая-либо подготовка в области светского искусства, то и еще больше.

А некоторые поучатся два-три месяца, уедут, потом, глядишь, у них уже заказы, они получают большие деньги и не являются. Но есть люди, которые приезжают годами, материальная сторона для них - не главное, а это очень важно в нашем деле. Если священнослужитель во главу угла будет ставить доход, то какой же это священнослужитель? Так и художник, у которого деньги на первом месте, уже не художник. Правда, за очень немногими из современных иконописцев чувствуется серьезная духовная подготовка.

Молодой художник, решивший стать иконописцем, должен жить активной церковной жизнью, участвовать в таинствах Церкви, изучать богословие, церковнославянский язык. Конечно, нужно смотреть много древних икон. Сейчас такая возможность есть. Это у древних иконописцев под рукой почти ничего не было, все было в памяти.

Творчество вне живого предания невозможно, а у нас живая традиция церковного искусства пресеклась. Большинство древних икон раскрыты лишь сравнительно недавно. И потому сейчас нам приходится проходить тот же путь, который прошли русские иконописцы после принятия Русью христианства. Для них тогда образцами служили византийские иконы, для нас сейчас - все древнерусское наследие.

Какие книги при этом стоит читать? Советовать всем одно и то же я бы не стал. В начале восьмидесятых годов, когда я жил в Троице-Сергиевой Лавре, мне принесли книгу отца Николая Афанасьева "Церковь Духа Святого". Полистал я ее и отложил, подумав, что она не для меня, а теперь без нее не представляю своей работы. До всего, очевидно, нужно дорасти.

Что толку рассуждать, например, об исихазме в иконописи только на основании прочитанных книг, когда сам живешь другой жизнью?.. Требования к поступающим в иконописные школы должны быть такими же, как и к поступающим в духовные школы. И статус иконописцев должен быть, по-видимому, как у священнослужителей. Тогда в будущем, может быть, и появится что-то значительное. А мы привыкли извлекать пользу сразу и ничего при этом не затратив.

О ТЕХНИКЕ ИКОНОПИСАНИЯ

Для того, чтобы писать иконы по-настоящему, надо в точности соблюдать ту технологию, которой пользовались в старину. Традиционным фоном на иконе всегда было листовое золото (или серебро), но золото во все времена было металлом дорогостоящим, и за неимением его использовали простые, но натуральные материалы. В бедных храмах, особенно на севере России, все фоны на иконах написаны светлыми красками. Фон - слово нерусское, иконописцы называют его "светом". Краски должны быть минеральные, за исключением простейших, например, свинцовых белил. Грунт на доске готовится на осетровом клею - сейчас это очень накладно, но и в древности иконы стоили очень дорого. Олифу я тоже сам варю, краски мне растирают помощники. Начиная с доски и кончая покрытием олифой, все я стараюсь делать сам, по рецептам, которые сохранились от древних мастеров. Рисунок на загрунтованной доске стараюсь делать так, как это делали в глубокой древности. Никакой графьи (процарапывания иглой) тогда не было, русские мастера стали делать ее позже. Писать без тщательно отработанного графического рисунка труднее, но для успеха дела лучше, потому что графья сковывает иконописца, и он делает уже почти все механически, не может внести каких-либо изменений или исправлений. А когда рисунок сделан приблизительно, тогда в процессе работы можно его изменить, добиваясь выразительности образа, ведь в иконе главное - образ. Икона предназначена для молитвы, для молитвенного пред-стояния, в помощь и облегчение молитвенного соединения с Богом, как свидетельство о Боговоплощении. Далеко не всегда взгляды на икону искусствоведа и человека молящегося совпадают: икона - не для эстетического созерцания, это узко - видеть в ней только один из видов народного творчества, памятник искусства.

Можно ли говорить о понятии школы в иконописи? Это понятие чисто искусствоведческое, не церковное. В Древней Руси таких контактов между людьми, как сейчас, не было. Жили все достаточно изолированно, даже по говору можно было определить, откуда человек. Так, у ярославцев был один говор, у костромичей или новгородцев - другой. Иногда люди за всю жизнь из своей деревни никуда не выезжали. У них были свои представления о красоте, свои местные традиции. Потому они строили храмы так, как считалось красивым в их местности, в этом и отличие. А "школа" - это для удобства классификации, условно. Никто не ставил цели - отличиться.

Когда Аристотеля Фиорованти пригласили строить главный собор Кремля, его, прежде всего, послали во Владимир, посмотреть Успенский собор. Он посмотрел и построил: похожий и совершенно другой. Так же и иконописцы: заказчик показывает, как бы он хотел расписать храм, подобно какому известному образцу, мастер посмотрит, ну и что в памяти останется, пишет. Получается и похоже, и все-таки по-своему.

О КРАСОТЕ

Бог есть совершенная Красота. Красота в этом мире еще не царствует, хотя она вошла в него с пришествием Сына Божия, с Его вочеловечением. Она проходит за Христом путь своего распятия. Красота распинается в мире, и потому она есть Красота крестная.

Вечная жизнь будет на этой же земле, но преображенной, обновленной Духом Божиим, без греха - в созерцании Красоты, в предстоянии Богу, в общении с Ним. Вне Церкви достичь этого невозможно: двух истин не бывает.

Есть свод аскетических правил, называемый "Добротолюбие". Что понимать под добротолюбием? Я спрашивал у старых монахов, и даже они отвечали по-разному: любовь к добродетели, к добру, доброделание.

"Доброта" - слово славянское и означает Красоту как одно из имен Бога. Значит, любовь к красоте есть любовь к Богу. Духовное делание, очищение себя, приготовление к тому, чтобы быть храмом Божиим, храмом Святого Духа - это искусство из искусств, наука из наук. Красота Бога - это прежде всего красота духовная, совершенная Любовь, об этом свидетельствуют писания святых отцов. Выражаясь со временным языком, Бог шел на риск, создавая человека. В каком-то вечном плане ему были известны судьбы мира, как, конечно, и судьба каждого человека, однако, весь смысл в том, что Бог - совершенная любовь; создавая человека, веря в него, Он понимал, что потребуется искупительная жертва Христа.

"Красота спасет мир" - сказано у Достоевского, потому что сам человек спасти мир не может. Красота - понятие отвлеченное: одному нравится одно, другому - другое. Но Достоевский, я думаю, имел в виду красоту как одно из имен Божиих или как богоподобие. Бог еще именуется Художником, ведь одним из видов аскетического делания является созерцание видимого творения. Если этот мир, даже пораженный и испорченный грехом человеческим, так прекрасен, так органичен, то как же должен быть прекрасен Творец этого мира! В широком смысле слова художником быть обязан каждый христианин. Дар творчества выделяет человека из всех живых существ, ставит его даже выше ангела.

Сейчас многие образованные люди, не нашедшие Истины и Красоты на перепутьях мира, приходят в Церковь и ищут в Ней эту Красоту. Они очень тонко чувствуют всякую фальшь, всякое безобразие, уродство, особенно художники и музыканты. И, если они увидят в храме безобразные росписи, услышат вместо простого уставного поддельное концертное пение, - никто не убедит их в том, что христиане - свидетели Небесной Красоты. Многих может оттолкнуть недолжное поведение священника во время богослужения, неприличная сану манера держаться, его неопрятная одежда, даже нечищеная обувь. У нас во всем принято ориентироваться на бабушек: примут они или нет. Я уверен, что Красота ни одну бабушку от храма не оттолкнет, а по нашему нерадению души колеблющиеся и хрупкие могут уйти из храма навсегда.

В наше время, говоря о церковном возрождении, необходимо, в первую очередь, заботиться о том, чтобы Церковь постоянно являла ту Красоту, которой Она обладает в полноте, - в этом миссия Церкви в мире. Л. А. Успенский в книге "Богословие иконы Православной Церкви" верно заметил, "что если в период иконоборчества Церковь боролась за икону, то в наше время икона борется за Церковь".

Обилие всевозможной информации в современном мире захлестнуло человека, оно вызвало безразличное, легкомысленное отношение к слову, как устному, так и печатному. Поэтому, самым мощным, самым убедительным сегодня становится голос иконы. Слову теперь мало кто доверяет, и безгласная проповедь может принести больше плодов. Образ жизни священнослужителя, каждого христианина, иконы, церковное пение, архитектура храма должны нести на себе печать Небесной Красоты.

Говоря о безгласной проповеди, не могу не вспомнить об архимандрите Серафиме (Тяпочкине) из села Ракитное. Я познакомился с отцом Серафимом еще до поступления в монастырь. Потом, уже будучи монахом, я к нему ездил в течение семи лет. Я почти ни о чем его не спрашивал, а только наблюдал за ним. Это был человек совершенно удивительный! Я никогда не слышал, ни разу, чтобы он кого-нибудь осудил или о ком-нибудь пренебрежительно отозвался, хотя он видел всяких людей и много претерпел в жизни. К нему приезжали самые разные люди, а он относился ко всем с одинаковой любовью.

Апостол Павел говорит, что для чистого все чисто, а если человек видит в других какие-то пороки, это обличает и его собственную нечистоту.

Отец Серафим в лагере пробыл четырнадцать лет, в самых суровых условиях. Его осудили на десять лет, а когда срок истек, его вызвал начальник лагеря и спросил: "Ну, что ты намерен делать?" - "Я, - ответил он, - священник и намерен служить". - "Ну, если служить, тогда еще посиди". И еще прибавил. И только в пятьдесят пятом, после смерти Сталина, он был освобожден. Многих эти лагеря сломали, выстояли только люди духовно крепкие, у которых вера была подлинной. Они не озлобились, а в том страшном окружении очень легко было озлобиться.

Вот, вспоминая об отце Серафиме, я и говорю, что лучшая форма проповеди в наше время - это жизнь человека, воплотившего в себе идеал Евангелия.

О ХРИСТЕ

Многим теперь не кажется чудом, что Бог пришел в образе человека, но это чудо.

Иудеям казалось кощунственным, что Бог родился от Девы: Бог, перед Которым трепещут ангелы, на которого они даже взирать не могут, - является вдруг в образе человека, да еще рождается от Девы. А для язычников был немыслим Бог страдающий: это было для них безумием - Всемогущий Бог, и вдруг страдает!

Христос есть Агнец, от века закланный за грехи мира. Он страдает в каждом человеке. В Авеле, убитом Каином; в Исааке, предложенном к жертвоприношению; в Моисее, подброшенном и подобранном дочерью фараона; в Иосифе, проданном в Египет; в пророках, гонимых и убиваемых; в свидетелях, в мучениках.

Человек открыто редко восстает против Бога, чаще он выражает свой протест, гоня пророков, апостолов и святых, которые, неся Божию правду, страшно раздражают людей, не приемлющих Бога, Его Свет, Его Истину и Красоту. Свой гнев они вымещают на святых, не веря им, клевеща на них, что они не от Бога.

На самом деле, гоня и убивая пророков, апостолов и святых, люди так борются с Богом. Потому Тело Христа - изъязвленное, всегда ломимое... Искупление, совершенное однажды Христом, продолжается.

О МИЛОСЕРДИИ И ПРОЩЕНИИ

Человек, преступив заповеди, отпал от Бога, как от источника жизни и оказался, во всех смыслах, в положении бедственном. Бог, будучи Любовью, проявляет к человеку благость и милосердие, а человек должен подражать своему Создателю, проявлять милосердие к своим ближним.

"Будьте милосердны, как и Отец ваш Небесный милосерд есмь", - говорит Христос в Евангелии. И в той степени, в какой человек начинает осознавать себя, видеть себя грешником, открывается ему тайна милосердия Божия. Быть милостивым - необходимое условие для вхождения в Царство Божие. В молитве Господней мы просим Небесного Отца, чтобы Он простил нам наши долги, как и мы прощаем тем, кто поступил с нами несправедливо. Это не значит, что Бог нас прощает потому, что, проявив доброту к другому человеку, мы становимся этого достойны. Прощение Божие есть благодатный дар, который дается не по заслугам, дается даром, который заслужить человеку невозможно.

Прощение не отменяет совершенного греха, но прощенный грешник становится новым творением. Но если мы отказываем в милости тому, кто ее просит У нас, мы, тем самым, как бы воздвигаем преграду между собой и Богом, и этим сами исключаем себя из прощения Божия. Прощение не есть что-то целое, оно есть часть чего-то гораздо большего, а именно - Любви.

Прощать мы должны потому, что мы должны любить своего брата. Все мы неоплатные должники пред Господом, и если мы умоляем о прощении, и если хотим примириться с Богом, которому должны и которому заплатить нам нечем, то нам надо научиться прощать друг другу прегрешения и обиды, потому что без этого жизни нет и духовное содержание без этого невозможно.

О ВОСКРЕСЕНИИ

"Главные" чудеса, творимые Христом, - чудеса воскрешения мертвых. Чудом Христос свидетельствовал о том, что Царство Бо-жие, о котором говорили пророки, исполнилось в Нем. Все чудеса воскрешения мертвых есть предварение великого события - Воскресения Христова. Ученики Христа не представляли из Писания ясно, как и когда надлежало Ему воскреснуть.

Почему ученик, "которого любил Иисус" в Иоанновом Евангелии, пришедший на третий день с Симоном Петром к гробнице, увидев погребальные пелены и плат, уверовал, что Христос воскрес из мертвых? Почему об этом так странно и кратко сказано в Евангелии от Иоанна: увидел плат с головы Его, не с пеленами лежащий, и уверовал? (см. Ин. 20. 3-9)

А вдруг, более права в своих подозрениях Мария, что тело украдено слугами Каиафы? Но жены не входили в гроб и пелены не видели, а в них-то все и дело. Помните, там же, у Иоанна Богослова: когда Иосиф снял Пречистое Тело с креста, пришел с Ним, и Никодим принес состав смирны и алоэ? И они погребли Иисуса так, как положено у иудеев, умастив Тело и обвив Его пеленами. Так вот, известно, что этот состав уже через день делается чистой смолой, и снять его можно только с кожей. А тут - пелены и плат, отдельно лежащий! И для тогдашних читателей понятно было, что, увидев пелены, он уверовал.

Воскресение Христово полностью изменило весь ход истории. Родилась новая реальность - Церковь, из которой течет река воды живой, и которая подает нам плод Христовой Любви - Евхаристию.

О ПОДРАЖАНИИ ХРИСТУ

Путь христианина - путь скорби, и только "сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью" (Пс. 125. 5). Может ли человек уподобиться Христу? Всякий, кто желает воплотить в своей жизни евангельский идеал и живет по этим законам, в меру своего призвания, должен стремиться стать похожим на Христа; неважно, является ли он великим церковным деятелем или простым христианином.

Если говорить о смысле монашества, то прежде всего, его цель, - в подражании Христу. Это программа жизни для всякого христианина и, тем паче, для монаха, ведь монах давал обеты, которые обязывают его в меру сил воплотить в своей жизни евангельские заповеди. Монастырь всегда рассматривался как лечебница, как больница, куда поступают для излечения. Один излечивается в пять лет, другой - в десять, а кто-то всю жизнь лежит в больнице и все больным остается. Каждый имеет свои немощи и в меру сил с ними борется. В монастырь можно идти лишь тогда, когда человек видит перед собой только один путь. Если стоит вопрос - идти в монастырь или не идти, - лучше не идти.

Стремление к монашеству было, есть и будет, я думаю, до скончания века, но формы осуществления монашеского призвания могут быть разными. Можно ли сравнить египетских аскетов IV века и, скажем, Иоанна Кронштадтского? Те жили в горах, в пещерах и не желали видеть ни одного человека, а Иоанн Кронштадтский жил в столице и постоянно был окружен толпой. Времена изменились, и служение монахов и священнослужителей также изменилось. Еще оптинские старцы открыли двери своих келий для мира...

На Афоне жил самый близкий к нашему времени святой - схимонах Силуан. Он скончался накануне второй мировой войны. Как он сам пишет, он всего две зимы ходил в школу и жил обыкновенной, далекой от благочестия, жизнью. А достиг меры древних подвижников, это признавали даже те, кто и не разделял его духовного опыта. Возрастание в духе, самосовершенствование не есть какая-то специализация человеческой деятельности, как у нас, к сожалению, принято думать. Оно возможно для всех без исключения. Мы знаем святых, которые прежде были людьми порочными. Преподобный Моисей Мурин, например, был разбойником, а потом достиг такого совершенства, что наставлял других в духовной жизни. Однако, перед каждым, кто хотел бы духовно возрастать, возникает вопрос о мере. У каждого эта мера своя, но восходить от силы в силу обязаны все, ибо остановка в духовной жизни - уже движение назад.

В Евангелии есть притча о талантах. Одному было дано пять талантов, другому - два, третьему - один: каждому по силе. Те, кто пустили эти таланты в оборот и получили прибыль, заслужили похвалу Давшего. А тот, который скрыл полученное, заслужил порицание. Так вот, каждый человек, какими бы малыми способностями он ни обладал, непременно должен умножить их, употребить для дела, чтобы, сколько для него возможно, приблизиться к идеалу совершенного человека, явленного Христом. Стремиться к этому должны все, и стремиться до полного самоотречения. Надо помнить, какую цель мы перед собой ставим. К сожалению, мы часто не пытаемся осмыслить, что с нами происходит, но от нас Бог ожидает творчества, а не бездумной деятельности.

Уподобиться Христу - должно быть целью каждого истинного христианина. Нет святых великих и малых - все они до конца отвергли себя и последовали за Христом. В этом значение подвига самоотречения: каждый в свою меру. Возрастанию духовному способствует постоянное сознание своего несовершенства. Так же, как и в творчестве: если художник возомнит, что он чего-то достиг, то, значит, как художник он уже кончился.

Вообще, жизнь каждого человека преисполнена всяческого отречения, хочет он этого или не хочет, но отречение добровольное выше ценится. Владимир Соловьев говорит, что сила духа, обнаруживаемая человеком, находится в прямой зависимости от усилий, которые человек затратил на борьбу со своими страстями: чем сильнее борьба, тем больше сила духа. Если человек после Крещения, которое не освобождает от возможности согрешить, при несомненном желании жить благочестиво, со всей ревностью и со всем жаром приступит к исполнению заповедей Евангелия, он тут же увидит свои немощи, свое бессилие. Только тогда он по-настоящему начинает надеяться на Христа, взывать к нему о помощи.

Без Христа, без Божией благодати человек ничего не может сделать со своим падшим естеством. Только к Богу должен обращаться тот, кто в чем-то имеет нужду. У человека, который надеется только на собственные силы, в душе не остается места Богу, а ведь сами по себе, как бы ни тщились, мы ничего доброго сделать не можем. Так мы копошимся, копошимся, пока не убедимся, что без Господа мы ничто. Вот тогда-то начинается настоящее покаяние, и настоящая молитва возносится к Богу.

В чистом виде у нас никакого добра быть не может, потому что мы насквозь поражены грехом, но здесь как раз требуется сотрудничество нашей доброй воли с благодатью. Бог человеку без его желания ничего не дает, никаких даров. Навязываться со Своей благодатью Он не может, но ждет от нас сердечного отклика. Ранее полученные навыки преодолеваются и изживаются тяжким трудом.

Покаяние, по-гречески "метаноия", в буквальном переводе означает "перемена, переоценка". Человек должен перемениться, вот тогда покаяние состоялось. А если он просто называет свои немощи и грехи, это еще не покаяние. Ведь если пьяница говорит, что он пьяница, и не бросает пить, это лишь констатация факта. Если человек не противится греху и не хочет усилием воли перемениться, значит, это не покаяние. Один человек сделал что-то неприглядное, - покаялся - и пошел дальше сознательно и произвольно делать то же самое, а другой изо всех сил противится, но не может удержаться, взять себя в руки. Действие одно и то же, а намерения разные.

Для Бога важно даже не то, чего человек достиг в борьбе с грехом, а с каким усилием он боролся, действительно ли он до конца пытался себя переменить. Он может и ничего не достичь, но если он всю жизнь боролся, он уже достоин похвалы. Духовная жизнь происходит на глубинах сердечных, недоступных внешнему взору, и только Богу она видна. Свою любовь к человеку Господь явил самым совершенным образом - Сам Себя предал на смерть ради спасения человека и ждет от него только ответной любви.

Суть греха Адама в том, что он перестал жаждать Бога, как источника жизни. В этом была его трагедия. После падения Адама грех поражает не только дух, душу и тело человека, но переходит на весь видимый мир, на все творение. Поэтому теперь дисгармония ощутима на каждом шагу. Следствие греха Адамова в том, что ум и сердце у нас в противоречии; или истинному желанию сердца ум не покоряется, или сердцем завладевает страсть и этим омрачает ум совершенно (например, в ярости человек не соображает, что делает, он может убить, а потом казнить себя за это). И духовная жизнь как раз и направлена на то, чтобы их "примирить" и целиком устремить к Богу.

Назначением Адама было восхождение, шаг за шагом, и в конечном итоге - обожение, то, что является целью христианства. Но так как Адам пал на самой ранней ступени своего духовного возраста, ясно, что восходить он был не способен. Восстановить его мог только Бог; из любви к человеку Сам Бог прошел тот путь, который должен был пройти Адам. Но для Адама это был путь восхождения, а для Бога - снисхождения, по-гречески, "кенозис" - самоумаление Бога. Здесь тайна христианства и тайна Креста. То, что для иудеев было соблазном, а для античного мира - безумием: проповедь о Кресте.

Одним из средств, помогающих христианину достичь главной цели его жизни - уподобления Христу - является аскеза, что значит, ограничение. Изложено это еще в ветхозаветных заповедях, и проповедано нам Самим Христом. Без аскезы вообще не может существовать христианство, без аскезы невозможна жизнь в Церкви. Если человек не будет себя ограничивать - он не христианин. Принципиально со временем ничего не меняется, хотя, формы аскезы несомненно уже изменились, в сравнении даже и с XIX веком, не говоря о XIV веке или IV. Монашество в таких формах, в каких оно существовало в IV веке, теперь уже невозможно. А если кто-то вздумает это культивировать, я уверен, что это принесет худые плоды. Уже епископ Игнатий Брянчанинов осуждал тех монахов, которые пытались делать каждый день по 300 поклонов, считая, что они совершают нечто великое. Ведь аскетические подвиги у аскетов древности были только средством, и не больше. А средство это было нужно, очевидно, потому, что они были физически очень здоровыми людьми, и им нужно было себя утомлять.

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, который жил в V веке, пишет, что для римлян, те посты, которые совершают египетские монахи, непосильны по причинам чисто климатическим. А что говорить тогда о русских, которые живут на севере. Ведь наш Типикон и все предписания относительно пищи появились в Палестине, где к началу Великого Поста уже весна, много всякой зелени и витаминов. На севере России в это время еще зима. Если кто-то вздумает в точности выполнить предписания относительно пищи в Четыре-десятницу, то он едва ли доживет до Пасхи, а если и доживет, то и в церковь идти не сможет. Ведь в течение первых двух дней Первой Седмицы не положено вовсе ни есть, ни пить, в среду - только после Литургии Преждеосвященных Даров разрешается теплая вода с медом и кусок хлеба с солью, в четверг опять ничего не едят и не пьют, в пятницу после отпуста Литургии разрешается варево без елея, и только в субботу пища с елеем и с вином, так же и в воскресенье. А во все прочие седмичные дни Четыредесят-ницы - сухоядение, а рыба - только в Благовещенье и в Вербное Воскресенье. На Страстной седмице такой же пост, как и на Первой седмице. Едва ли кто сможет физически выдержать такой режим, при этом еще работая и посещая все богослужения, например, в монастыре, где на первой седмице в сутки положено совершать около 300 поклонов (и земных, и поясных вместе).

Прежде люди были физически очень здоровы. В XIX веке не было еще редкостью, когда некоторые подвижники, даже среди мирян, не ели в течение всех сорока дней, вплоть до Пасхи. Сейчас это никому не по силам. (Если и существует теперь лечебное голодание, то это ничего общего с постом не имеет.) Все это относится к числу ограничений телесных; а вот соблюдение заповедей: не убий, не прелюбодействуй, не пожелай чего-нибудь, что есть у ближнего твоего - такая аскеза, конечно, никогда отменена быть не может, сколько бы столетий ни прошло, - потому что без борьбы с грехом не может быть христианства, и это очень важно, а второстепенные вещи, касающиеся чисто телесного воздержания, могут быть и ослаблены, - это уж каждый человек по своим силам рассуждает. И опять же, наш Типикон, при всей его строгости, делает оговорки: тем, кто немощен; тем, кто стар; тем, кто в пути - тем бывает послабление в посте.

Слово "пост" заимствовано из терминологии военных - "стоять на посту". Если вы спросите у человека, считающего себя верующим, но редко посещающего храм и не вникающего глубоко в вопросы веры, он скажет, что поститься - это не есть мяса и прочей скоромной пищи. А если спросите людей церковных, они скажут, что, кроме воздержания в пище, нужно наблюдать за своими мыслями, чувствами; то есть воздерживаться от всяких дурных помыслов, духовно поститься.

Пост - это стояние Церкви в ожидании Христа, а завершается это стояние встречей с Ним в Евхаристии. Жизнь всякого христианина в Церкви становится постом (в глубоком смысле этого слова) - приготовлением и ожиданием. (Тогда не страшен и Страшный Суд!) Пост всегда предшествует Евхаристии; так же и бдения, утренние службы являются приготовлением к Литургии. Пост - это прежде всего сосредоточенное ожидание.

О ЦЕРКВИ И ТАИНСТВАХ

Церковь Христова основана, как всем известно, на исповедании Петра, что краеугольный камень Церкви есть Христос, что главное - вера во Христа как Спасителя, Искупителя, как Бога, явившегося во плоти.

Догматы есть богооткровенные истины, без которых полноценная жизнь Церкви невозможна. Времена могут меняться, но догматы останутся неизменными - это основа, фундамент, на котором стоит здание Церкви. Это то же, что и исповедание Петрово, ведь все догматы как раз и возвещают тайну домостроительства спасения, тайну вочеловечения Христова. Их можно формулировать по-другому. Это скорее всего и случится, но это уже вопрос не принципиальный. Догматы останутся неизменными, а обряды - всегда менялись.

Русские старообрядцы совершенно искренне считали, что изменение обряда - это изменение веры. Привыкнув к своим формам богослужения, - а так как люди в прежние времена общались не так, как в XX веке, а чрезвычайно редко, то есть, просто плохо знали друг друга, - они всякие чужие обычаи считали иной верой, поэтому и католиков и даже греков называли иноверцами и еретиками.

В XVII веке в Москве считали, что и греки уже повредили православие, потому что различие в богослужебной практике было к тому времени очень значительным. Потому и патриарха Никона тоже обвинили в отступничестве. Церковь пребывает в мире, но не принадлежит ему. Социально-исторические катаклизмы Ей не страшны. Она неизменно жива. Вспомним одну из притч Евангелия: "Царство Небесное подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не вскисло все" (Матф. 13. 33). Вот Церковь - это закваска в мире. Ко спасению призваны все люди, без исключения, но не все желают откликнуться на призыв.

Церковь никого насильно к себе не привлекает. Человек должен свободно прийти к Богу. В Церкви - полнота Красоты, Церковь обнимает все живое. Это если говорить о сущности Церкви, внутренней Ее жизни. Если же говорить о внешних проявлениях, - бесспорно, церковная жизнь зависит от внешних обстоятельств. Взять то же церковное искусство: до XVII века вы, кроме икон, никаких других видов высокого искусства не найдете, потому что тогда Церковь, являя собой полноту, удовлетворяла все духовные запросы человека. Церковь обладает большими творческими силами, которые по разным причинам сейчас еще не могут в полной мере проявиться, - но такое время наступит. А пока мы должны делать то, что от нас зависит, чтобы это время приблизилось.

Сегодня очень много проблем с приемом в Церковь новых членов. Разрешение многих из них требует большого труда, терпения и времени. Но есть вопросы простые, которые разрешить нетрудно, однако, то ли по небрежению, то ли по другим причинам, они остаются, и возникает неутешительная мысль, что если в легко исполнимом невозможно исправление, то в большом это еще менее возможно.

Я имею в виду форму совершения таинства Крещения. У нас почти повсеместно обливают вместо погружения. А ведь из-за этого сколько споров было с римо-католиками. В греческом и церковно-славянском языке само слово "крещение" означает "погружение". Наши предки говорили: "крестился корабль", то есть утонул, погрузился. В Евангелии Христос обличает фарисеев в том, что они наблюдают омовение чаш и котлов (см. Мк. 7. 4), не заботясь об очищении сердца. "Елицы во Христа Иисуса крестихомся, в смерть его крести-хомся" ("все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились") (Рим 6. 3). Крещение - образ погребения, и, разумеется, погружение с головой более соответствует сущности этого величайшего Таинства. Св. Григорий Нисский говорил: "Купель крещальная для нас является и гробом, и матерью". Человек со Христом умирает и со Христом воскресает к новой жизни.

Но, чтобы человек понимал, к чему он приступает, он должен быть научен вере, то есть ко времени Крещения уже носить в душе образ Бога. Вспомним слова Евангелия. Христос, обращаясь к апостолам, сказал: "Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа" (Мф. 28. 19). То есть надо сначала научить, а потом уже крестить. Ни одно таинство Церкви без веры не действенно. Таинство не является магическим действием. Сегодня много взрослых желают принять Крещение. Совершенно необходимо, в связи с этим, обучение основам христианства. В древней Церкви над желающим вступить в нее читали молитву и причисляли его к чину оглашаемых, его имя вносилось в особый список, его вводили в Церковь как в собрание братьев, в этом участвовала вся община. Срок оглашения продолжался от года до трех лет, в зависимости от местной практики, и только потом оглашенных удостаивали Святого Крещения. Это было праздником всей местной Церкви.

В наше время крещаемому объясняют, что таинство Крещения очищает от первородного греха, что он получает благодать, без которой спасение невозможно, но во всем своем величии таинство воспринято быть не может, так как оно уже давно выделено из Литургии, в состав которой должно входить, как и таинства Священства и Бракосочетания, и превратилось в частную требу. Новопросвещенный, в лучшем случае, смутно сознает, что он причислен к народу Божию, становится членом Тела Христова, новым творением. Так как Крещение оторвано от Литургии, то в нем не участвует вся община, вся местная Церковь, и нет никакого введения в Церковь как в собрание братьев. Человек после Святого Крещения, большей частью, живет сам по себе, как придется и как получится.

Учитывая непостоянство и легкомыслие современного человека, испытывать искренность его намерений лучше временем. Он должен сам проверить твердость своего решения. Срок оглашения должен быть не уменьшен, а может, даже наоборот, увеличен. То, что мы наблюдаем сейчас в храмах - когда без всякого обучения крестят, а потом эти люди все равно в храмы не приходят, а если и приходят, то совершенно не с тем устроением и расположением, - нужно рассматривать как нашу общую беду.

Я понимаю, что вдруг все исправить нельзя, но установка на оздоровление непременно должна быть. Разом человеку "проглотить" все христианство целиком невозможно. На это годы нужны. Поэтому, прежде, чем крестить, нужно научить элементарным основам веры, а потом, когда человек поймет, что его решение переменить жизнь твердо, тогда он, живя в ограде Церкви, постоянно будет все больше узнавать о христианстве.

Тому, что сейчас идет массовое крещение младенцев, не стоит очень радоваться. В прежние времена, крестить детей неверующих родителей, да еще тайком от них (как это теперь иногда бывает), было недопустимо. Считалось, что когда ребенок вырастет, придет в сознательный возраст, тогда он сам изберет путь жизни и веру.

До IV века крестили только взрослых, а если крестили детей, то детей верующих родителей. Св. Григорий Богослов крестился лишь в 30 лет, несмотря на то, что его отец был епископом. И Василий Великий в таком же возрасте крестился. Во времена ранней Церкви часто бывало так, что, например, муж язычник, а жена христианка, и не было известно, кем станет младенец. Если, к примеру, отец-язычник был против воспитания ребенка в христианской вере, то младенца не крестили.

Очень обстоятельно о Крещении говорит прот. Александр Шмеман в своей книге "Водою и Духом - о Таинстве Крещения"; в частности, о том, что практика Крещения детей прочно укоренилась только в послеконстантиновскую эпоху, когда браки стали вполне церковными, и была уверенность, что освященные Святым Крещением младенцы будут воспитаны в вере и благочестии. Теперь же часто бывает, что сами восприемники не крещены, а родители и вовсе неверующие.

Позволю себе привести цитату из "Слова на Святое Крещение" святителя Григория Богослова: "...что скажете о тех, которые еще младенцы, не чувствуют ни вреда, ни благодати? Крестить ли нам их? - Непременно: если настоит опасность... О прочих же малолетних даю такое мнение: дождавшись до трехлетия, или несколько ранее, или несколько позже, когда дети могут слышать что-нибудь таинственное и отвечать, хотя не понимая совершенно, однако же напечатлевая в уме, должно освящать их души и тела великим таинством Крещения".

Сейчас распространено мнение, что младенцы, скончавшиеся некрещеными, обречены на мучения. В синаксарии субботы мясопустной, когда Церковь совершает поминовение всех от века усопших, есть место, где говорится о таких младенцах: они и блаженства не испытывают, но и в муку не идут, а соблюдаются Богом в особых местах. И святитель Григорий говорит о тех, которые "не столько по злонравию, а сколько по неведению не получили Святого Крещения": "последние не будут у праведного Судии ни прославлены, ни наказаны".

К сожалению, бытует неверный взгляд на таинства Церкви. Часто люди, которые еще не обучены вере, смотрят на Крещение как на действие магическое, которое может оградить от бед, болезней и прочего. Это оскорбительно для величайшего таинства Церкви. Я полагаю, что если какой-нибудь настоятель в своем приходе будет пытаться восстановить полноту таинства Крещения, и это дело будет носить частный характер, тогда оно обречено на неуспех. Вот, к примеру, приходит ко мне человек, желающий: принять Крещение. Я ему говорю: "Тебя крестить нельзя сразу, тебя прежде нужно научить вере. Ты ходи в храм, узнай начала веры, познакомься с богослужением, испытай твердость своего намерения: можешь ли ты переменить жизнь, стать совершенно другим человеком". Он вроде бы и соглашается, но потом с этим же вопросом сознательно или случайно обращается к другому священнику, а тот ему отвечает: "Что ты, тебе нужно немедленно креститься, не слушай его, это он что-то выдумывает". И такому указанию люди чаще всего склонны подчиниться. Так таинство Крещения перестает быть важным событием жизни, требующим самого серьезного приготовления. Только в случаях смертной опасности креститься можно сразу, но это случаи исключительные.

О ЕВХАРИСТИИ

Священное Писание говорит: мир был создан как огромный благолепный храм, и Господь поставил в нем человека Царем и Священником. Человек должен был принять окружающее его пространство как дар Бога, хранить и возделывать его и возвращать Богу в благодарении, как жертву хвалы. Но человек отпал от своего призвания, стал воспринимать мир эгоистически, то есть стал в нем паразитировать, полагая, что все дано ему по заслугам. Христос восстановил человека в его чине и все творение в том виде, как оно было задумано Творцом. Христианин же соделывается сотелес-ником Ему в Таинстве Святого Причащения - Евхаристии.

За последнее время литургическая наука сделала много открытий. Найдены древнейшие списки богослужебных чинов и другие памятники литургического творчества. Они проливают свет на жизнь древней Церкви, на те ее аспекты, которые впоследствии претерпевали изменения по причинам историческим, случайным и по чисто человеческому произволу. И если говорить о литургическом возрождении, то, в первую очередь, - о необходимости устранения тех искажений, которые мы внесли в нашу церковную жизнь, и которые только мы сами можем устранить и исправить. У древних христиан днем Евхаристии был день Господень, то есть воскресенье, и большие праздники, а причащались они ежедневно, унося с собой Святые Дары. Каждодневное служение Литургии - это монастырская практика, вызванная желанием ежедневного причащения, которая позже распространилась по приходам.

Ныне, к сожалению, переживание Литургии, как единственной возможности восстановления из падшего состояния, притуплено. Главное условие для совершения Евхаристии - это собрание общины во главе с предстоятелем. Всех членов Церкви собирает вместе любовь ко Христу и друг к другу. О церкви и соборности много и с большим чувством говорили славянофилы, особенно Хомяков. Он определяет Церковь не как общество верующих (это употребляют все наши катехизисы), а как единую благодать Святого Духа, живущую во многих личностях. Это очень верно. Принцип соборности является отличительной чертой Церкви, и заботиться о его восстановлении обязаны все, хотя это требует много сил, времени, а самое главное - большого самоотвержения.

Частое причащение, если оно будет индивидуально, то есть каждый сам себе будет устанавливать время для причащения, ни к чему не приведет. Литургия - это общее дело. Молитвы Литургии не предусматривают двух категорий находящихся в храме: причащающихся и присутствующих. Поэтому Литургии без причащающихся или заказные Литургии совершенно немыслимы. Представьте себе: частное лицо заказывает общественное служение (что, собственно, и означает слово "литургия"), за которым никто даже не присутствует! Евхаристия - это Трапеза, Вечеря, в ней можно быть только участником: наблюдать, как обедают другие, по крайней мере, странно.

Почему Церковь не оставляет оглашаемых наблюдать, как причащаются верные, но многими возгласами "оглашаемые изыдите" повелевает им покинуть храм? Да потому, что служат, приносят благодарение все члены собрания, и это предполагает непременное вкушение Евхаристии. Оглашаемые же, не будучи просвещены Крещением, не могут участвовать в совершении Евхаристии. Так что говорить о присутствии за Литургией нельзя, в ней можно только участвовать. Мы сегодня, к сожалению, далеки от подлинного восприятия Евхаристии. Канонист XII века Феодор Вальсамон замечает, что в его время далеко не все христиане причащались за каждой Литургией, но они покидали храм вместе с оглашаемыми и кающимися. Даже патриарх, говорит он, когда не служил и не причащался, уходил из храма после чтения Евангелия. Ни о каком духовном причащении не может быть и речи. Церковь знает лишь реальное причащение: Евхаристия - святая, но пища.

Когда мы молимся: "хлеб наш насущный даждь нам днесь", во всей полноте и простоте этих неисчерпаемых слов мы просим Хлеба, сшедшего с небес. Ведь обычный хлеб получают и те, которые его не просят, и неверующие, и даже враги Божий. В греческом тексте слово "насущный" - "эпиусион": приставка "эпи-" означает "над-", "сверх-", то есть, в буквальном переводе - "надсущный", "сверхсущный", не обычный хлеб, а Тело Христово. Почему мы и произносим молитву Господню в Литургии перед причастием. Очень важно, чтобы причастие стало делом всей общины, которая именно для этого и собирается. В древности в Литургии участвовали все ее члены, хлеб и вино приносили верные (слово "просфора" означает "приношение", а в молитве проскомидии есть слова "помяни принесших и их же ради принесоша"), диаконы отбирали лучшее для совершения таинства, остальное же оставалось для агапы. Даже дети-сироты, находившиеся на иждивении Церкви и ничего своего не имевшие, приносили воду - это было их приношением. Во время проскомидии перед нами великая тайна: Бог посреди людей и Бог посреди получивших обожение благодатью Истинного Бога, воплотившегося ради них. Здесь - будущее Царство и откровение Вечной Жизни (Симеон, архиепископ Солунский).

Святитель Василий Великий советует христианам собираться для совершения Евхаристии четыре раза в неделю: в среду, пятницу, субботу и воскресенье, но как на идеал указывает на каждодневное причащение. Существует правило одного из Вселенских Соборов, которое, кстати, никто не отменял: если христианин без уважительной причины не участвовал в двух или трех Евхаристических собраниях, то есть не причащался, он отлучается от Церкви, вернее, он сам себя отлучает от Христа.

Я прекрасно понимаю, что высокой меры все вдруг достичь не могут. Но говорить об этом необходимо, стремиться к этому обязаны все. В Большом Катехизисе говорится, что ревнующим о спасении следует причащаться четырежды в год, или хотя бы раз в год. Сейчас это звучит странно. Никто этого предписания не выполняет, сама жизнь его отменила. Уже отец Иоанн Кронштадтский учил совсем по-другому.

Нельзя забывать, что богослужебный чин мы приняли от Византии вместе с верой. Наш чин Литургии содержит много элементов, которые вошли в него из византийского придворного обихода, так как патриарх и император были непременными участниками богослужения. Современному же человеку почти непонятна сама идея монархии и, разумеется, все обряды, связанные с этой идеей, выглядят как анахронизм, за которым ничего не стоит. Некоторые архиереи часто служат иерейским чином, по-моему, это хорошо, так как упраздняются многочисленные поклоны "ис полла" и прочее, что отвлекает от главного.

Отец Александр Шмеман в своей книге "Евхаристия. Таинство Царства" говорит, что русские эмигранты, находясь в очень стесненных обстоятельствах, когда храмами для них служили подвалы и гаражи, убедились в невозможности совершать Литургию в ее синодальном варианте со всей внешней торжественностью, со множеством входов и выходов. Зато какое реальное присутствие Христа ощущали они в этих убогих храмах! И этот опыт был для них очень полезен и поучителен.

Архимандрит Софроний (Сахаров) вспоминает: когда он жил в пустыне, к нему приходил монах для того, чтобы петь за Литургией. Их было только двое, но он замечает, что никогда не ощущал никакой ущербности, была та же полнота, что и при наполненном народом храме. Два-три человека - это уже собрание Церкви. Но подлинному восприятию Литургии несомненно должно предшествовать просвещение. Если сейчас все пение в храме заменить чтением (от этого богослужение нисколько не пострадает), многие поймут, что они приходят в храм не для молитвы. Величие Евхаристии не в том, чтобы она совершалась со всякой внешней торжественностью, а в том, что она есть неслыханный дар Божий человеку, то благо, которое "око не виде, ухо не слыша и на сердце человеку не взыде". ("не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку" 1 Кор. 2. 9)

Сейчас на приходах службу сокращают каждый, как хочет. А гораздо разумнее было бы привести все к единообразию. У греков, насколько мне известно, еще в начале прошлого века патриарх Анфим разработал устав для приходских храмов, и греки им пользуются до сих пор. Ведь у нас в Церкви - устав монастырский, в полном объеме его сейчас нельзя исполнить даже в монастыре. Всенощное бдение по уставу не совершается нигде, разве что только на Афоне, и то очень редко. Для того, чтобы совершить всенощное бдение, например, в праздник св. Афанасия Великого, сходятся монахи из нескольких монастырей, потому что монахи одного монастыря сделать это уже не в состоянии. У нас эта служба сокращена до двух с половиной - трех часов и все равно называется всенощным бдением, хотя в церковном уставе есть оговорка, что в малых обителях и в приходских храмах, где всенощного бдения не бывает по причине малочисленного клира, совершаются вечерня и утреня полиелеем в свое время, то есть вечером и рано утром. И я думаю, что сейчас именно это и необходимо. Надо очень хорошо знать структуру богослужения, все его части, чтобы понимать, что можно опускать, а что нельзя; что составляет сам костяк вечерни и утрени, и что было привнесено позднее.

Вот о. Александр Шмеман различает в чине вечерни четыре темы. Так как церковные сутки начинаются с вечера, а высшая форма молитвы - это славословие, то вечерня начинается с чтения или пения 103-го псалма - славословия Богу, Творцу всяческих. Затем идет тема грехопадения и покаяния - это "Господи воззвах" и псалмы 140, 141, 142 и уже позднее были прибавлены стихиры на "Господи воззвах", раскрывающие содержание дня или праздника. После этого следует тема пришествия в мир Христа - древний гимн "Свете тихий". И завершает вечерню тема суда и конца - "Ныне отпущаеши". Эти же четыре темы, но только в обратном порядке, порядке восхождения, составляют чин утрени. Утреня начинается с шестопсалмия - тема конца и суда. Существует неписаное монашеское предание, что Страшный Суд будет продолжаться столько, сколько длится чтение шестопсалмия. Затем идет тема пришествия в мир Христа - "Бог Господь и явися нам". Затем - тема грехопадения и покаяния - это библейские песни и канон. Потом - вновь тема славословия: хвалитные псалмы и Великое славословие, и затем это переходит в наивысшую форму славословия - благодарение - Евхаристию. Потому и вечерня и утреня являются приготовительными службами к Литургии, и если кто из верных желает участвовать в Евхаристии, он должен быть участником и этих двух служб. У греков на приходах утреня сразу же после Великого славословия переходит в Литургию - это вполне логично. У нас, в Русской Церкви, литургическую реформу рано или поздно придется предпринимать, потому что сама жизнь заставит это сделать.

Само название службы - вечерня или утреня, - пишет о. Александр Шмеман, - указывает, в какое время суток они должны совершаться. Здесь очень важен момент "богословия времени" - молитвой мы освящаем и самое время, которое Церковь призвана преображать в Царство будущего века. Поэтому ясно, что нужно бережно относиться к самому времени совершения богослужения, и Типикон очень часто указывает конкретные часы, когда должна начинаться вечерня, когда утреня и Литургия; Литургия может начинаться в любое время - и утром, и вечером. А то абсолютное равнодушие, с которым у нас, например, переносится утреня на вечер, объясняется тем, что богослужение воспринимается как чисто аскетический подвиг: самое главное - отстоять, а потому и неважно - когда.

Сейчас Литургию Преждеосвященных Даров даже в монастырях совершают утром. А должна она совершаться вечером. Почему? Потому что Литургия Преждеосвященных Даров всегда соединена с вечерней, и потому что пост продолжается до вечера. А после отпуста уже наступают сумерки, христиане, которые приобщились Свету Небесному, которые восприняли Христа, являются посланниками, апостолами и должны этот свет нести в мир, лежащий во тьме. Каждый христианин - это апостол, и главная цель его жизни - это свидетельство, миссия. И вот они идут во тьму этого мира, чтобы его просветить Тем Светом, Которому приобщились.

...Святые в Церкви были и будут до скончания века. Церковь всегда жива и всегда способна к творчеству. Было время, когда церковный устав еще не сформировался. Мы сейчас, например, пользуемся богослужебными текстами, которые записаны еще со времен Византии, а некоторые из них восходят к временам первохристианским, когда духовная жизнь била ключом. Богослужение тогда совершалось экспромтом, людьми, которых почитали "органами Духа Святого", через них сам Дух Святой изрекал высокие истины. Лучшее из произнесенного тогда записывалось, и мы до сих пор пользуемся этим. Для того, чтобы сейчас или в будущем приблизиться к такому же уровню духовного творчества, нужно добросовестно все изучить, вжиться в Предание. Кто-то из преподобных говорил: "Чтобы самому исполниться Духа, нужно стремиться к тому, чтобы слова псалмов Давидовых стали твоими словами". Тот, кто хочет достичь вершин духа, должен пройти определенный путь. Тогда только возможно творчество, тогда появятся слова новые, важные для данного времени. (Еще святой Григорий Богослов говорил: "Мысль, не выраженная словом, это движение оцепеневшего".)

О БОГОСЛУЖЕБНОМ ЯЗЫКЕ

У любого народа кроме обычного разговорного есть язык богослужебный, на котором общаются только с Богом. Богослужебный язык всегда более возвышенный, чем разговорный. Почему, к примеру, древнегреческий и латынь стали "мертвыми" языками? На них можно только писать стихи и философствовать, молиться, но не общаться на бытовом уровне. Существует учение о трех стилях: высоком, среднем, низком. Церковнославянский язык как раз относится к высокому. Оптинские старцы читали "Добротолюбие" только в церковнославянском переводе преподобного Паисия Велич-ковского; и святителя Феофана Затворника даже порицали за то, что он перевел его на русский язык. Они усматривали в этом переводе очень много неточностей.

В студенческие годы я часто замечал, что когда с шумной улицы входишь в храм и еще не уловил, что читают или поют, - сам ритм, интонации, сама мелодия церковнославянского языка уже настраивают на молитву. Когда я сознательно пришел в Церковь, это было в начале Великого Поста 1971 года, церковнославянского языка я не знал совершенно. В настольном календаре тогда был напечатан Великий канон Андрея Критского с объяснением непонятных слов и выражений. Перед службой я тщательно просматривал каждую часть канона и в храме уже понимал, о чем идет речь.

У христианина, хоть в малой мере ощутившего поэзию богослужения, рождается бережное отношение к каждому его слову. Когда переводили Священное Писание на русский язык, имели в виду только домашнее его чтение, это должно было помочь более осмысленному восприятию богослужебного языка. Но со временем, очевидно, эта проблема будет обсуждаться все острее, и вопрос о переводе богослужебных текстов на русский язык рано или поздно все равно встанет. Во всяком случае, "подвижные" части службы (стихиры, паремии, каноны), вероятно, переводить придется, если мы хотим, чтобы их не "отбывали", а молитвенно принимали. По-русски же надо читать "Апостол" и Евангелие, чтобы они не казались "памятниками", а говорили прямо сердцу и уму современного человека. Когда-то ведь и проповедь по-русски казалась невозможной - ее читали из "Толкового Евангелия" или "Пролога" по-славянски, а теперь это было бы странно. Только все должно совершаться по мере живого возрастания духа и любящего понимания полноты Божьего слова.

О ПОСЛУШАНИИ

Митрополит Антоний Сурожский очень хорошо определяет послушание в своей беседе о Церкви. Послушание, - говорит он, - это не предание себя совершенно в волю другого человека, не подчинение себя ему. Само это слово происходит от корня "слушать", "вслушиваться". Человек, который отдает себя в послушание духовно более зрелому, должен вслушаться в его духовный и житейский опыт. И усвоить этот опыт как раз и нужно в послушании, чтобы не только вырасти в меру этого человека, а, возможно, его и перерасти.

От себя могу добавить то, что все, наверное, знают: послушание ни в коем случае не есть акт пассивный, а, напротив, непременно творческий! Потому что можно ни свою волю не исполнить, ни волю Божию, а исполнить волю другого человека, которая может быть и хуже моей собственной, - вот чего нужно бояться, а такая опасность всегда существует. Я должен абсолютно верить, что человек, которому я предаю себя в послушание, потребует от меня только исполнения воли Божией. На практике же я часто наблюдал, что духовники и духовные наставники требуют подчинения своей воле, - даже в таких вопросах, о которых существует уже мнение Церкви. Они навязывают свой личный взгляд и требуют его неукоснительного выполнения. Таким образом можно просто искалечить другого человека.

Духовное руководство - это страшная ответственность, поэтому многие святые, которые действительно имели духовный опыт, боялись браться за такое великое дело. Никто из нормальных людей не дал бы себя оперировать не хирургу, а просто какому-нибудь человеку, который никогда скальпель в руках не держал, - а ведь душа-то больше тела! Извращение понятия послушания произошло, очевидно, потому, что сейчас уже не совсем понятен и язык Добротолюбия, и смысл писаний древних аскетов. Например, понятие "старец" и "Церковь" были понятиями тождественными. Если кто-то обращался к старцу, он был уверен, что получит ответ не его личный, а Церкви. У нас же очень часто те, кто дают наставления другим, даже не удосуживаются узнать, что об этом думает Церковь.

Могу привести пример из своего опыта. Когда я только начинал писать иконы, мне все говорили, что древнерусская икона и византийская - это уже дело прошлое, и все это надо оставить, а вот какие в XIX веке писали, такие и нужно писать, а древние уже совсем никому не понятны. Я учился на юге, в Одессе, там древних икон вообще мало, и все храмы заполнены очень низкопробной живописью. Если бы я послушался таких наставлений, мне нужно было бы вообще оставить настоящую икону.

А ведь мнение Церкви относительно ее собственного искусства известно сейчас всем, кто хочет его знать! Так что послушание в конечном итоге - это послушание воле Божьей; воля Божия изложена в Священном Писании, и всякий, кто хочет ее узнать, должен его исследовать. Христос говорит: "Исследуйте Писания" (Ин. 5. 39). Это обязанность всякого христианина, это и есть духовное образование, это и есть богословие. И стремиться к исполнению воли Божией обязан всякий. Если кто-нибудь никогда не бывал в горах и хочет туда попасть, он непременно должен найти проводника. Тот, кто сам никогда в горах не бывал, не сможет вас вести или поведет так, что вы вместе с ним оттуда не выберетесь.

Протестанты тоже призывают исследовать Писание, но они отвергают Священное Предание. Мы исследуем Священное Писание только в рамках Священного Предания, которое в Церкви почитают наравне с Писанием и из которого Писание родилось. Только Церковь может по-настоящему толковать Священное Писание. Предание - это то, во что, по словам св. Викентия Лиринского, "верили повсюду, верили всегда, верили все". Все остальное может почитаться как местные обычаи, их можно уважать, им можно следовать, но нельзя их никому навязывать ни в коем случае!

ОБ ОБРАЗОВАНИИ

Сейчас одной из главных проблем Церкви в России стала проблема образования - и богословского, и светского: жизнь ставит такие вопросы, на которые нужно отвечать очень компетентно и глубоко. У нас пока, к сожалению, таких серьезных богословов нет. Если бы не было Парижской богословской школы, не было бы и вовсе никакой богословской мысли. Среди некоторых верующих считается, что все это богословие не вполне православное. В Москве, в Даниловом монастыре запрещают продавать книги митр. Антония (Блума), уже не говоря о книгах о. Александра Шмемана или о. Николая Афанасьева. Это, конечно, очень печально.

Греки уже давно поняли, что не могут у себя на родине получить должное богословское образование, и потому всех способных молодых людей, согласных служить Церкви, посылают на богословские факультеты в европейские университеты. Они получают прекрасное образование, потом возвращаются и приносят пользу своей Церкви, - и это явление совершенно не новое. Как известно, св. Григорий Богослов, будучи сыном епископа, уезжал на целые десять лет в языческие Афины учиться риторике, философии и прочим наукам; там же он познакомился и со святым Василием Великим.

Ум византийцев, изощренный философской мыслью, требовал от Церкви ответа на свои вопросы в философских категориях. А Церковь всегда считала себя обязанной очень чутко реагировать на запросы мира, потому что главное ее назначение в мире - это миссия и, стало быть, диалог с миром нужно вести на понятном ему языке. Этим можно объяснить и соответствующее отношение к наукам. Тот же Григорий Богослов в одном из своих сочинений говорит, что некоторые, будучи сами невеждами, желают и всех видеть такими же. Церковь никогда не отвергала науку. Апостол Павел был, как известно, образованным человеком, философского склада ума.

Христос создал общину из галлилейских рыбаков, среди них не было образованных и знатных людей, и это про-мыслительно, чтобы в будущем никто не мог сказать, что это только для образованных, для знатных, это - не для меня. Христос избрал самое низшее в глазах мира и самое худшее в глазах мира, чтобы не могли иметь никакого преимущества ни образованные, ни необразованные. А потом в церковь пришли и образованные, и знатные, и великие, и ученые, и цари, - и всем там нашлось место.

Я думаю, что сейчас самое целесообразное для православных русских - поступать по примеру греков: посылать в университеты Европы своих кандидатов. Там согласны их принимать, но наше священноначалие на это не решается, - боится, чтобы они там не "потеряли веру". Это очень странно! Если вера такова, что можно отречься от нее при любом соприкосновении с другой традицией или с противоположным мнением, о потере такой веры и сожалеть не стоит.

Мне вспоминается аналогичный эпизод: в начале века ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии был еп. Анастасий. Однажды на Синоде он поставил вопрос о том, чтобы отправить в разные бенедиктинские монастыри Европы, - так как бенедиктинцы всегда славились своей образованностью, - нескольких способных образованных иеромонахов, чтобы они, усвоив традиции западного ученого монашества, потом вернулись и смогли это применять у себя в отечестве. Ему ответили, что, во-первых, они не смогут там соблюдать уставных постов, а, во-вторых, они там мигом "окатоличатся". Он очень резко ответил, что такая вера, которая легко может поколебаться, немногого стоит.

Некоторые думают, что стать православным - это значит "опроститься", отказаться от всей светской культуры. Я знаю очень многих людей с высшим образованием, со здравым образом мыслей, которые превратились непонятно во что, совершенно сознательно решив, что для того, чтобы стать благочестивыми православными, нужно поглупеть. Прошедшую жизнь они считали потерянной, перечеркнув все, что они знали и чему учились. А ведь если они в определенное время жизни пришли к вере, значит все, что к ней привело, было нужным.

Образование на Руси никогда на почиталось, к образованным всегда относились с подозрением. И судьба многих святых - Максима Грека, Паисия Величковского, Нила Сор-ского - печально известна. Но сама жизнь заставит задуматься над этими вопросами и решать их. Вся эта боязнь обновления, боязнь ереси говорит о том, что с верой не все в порядке - настоящая здравая вера ничего не боится.

Сейчас ни один православный христианин не верит, что солнце вращается вокруг земли, и земля - центр Вселенной, - а ведь так думали все отцы IV века. Что же, чтобы быть верными, нужно думать так же?! Или, вспомним, как св. Василий Великий считал, что земля сама производит мышей и жаб, но биологи совершенно справедливо с этим не согласятся. Мы живем в мире, где научные открытия имеют немалое значение, - в них проявляется величие Творца, ни одно открытие не может противоречить началам веры, - наоборот, они лишь утверждают ее и возвеличивают.

О ЦЕРКОВНОЙ ЖИЗНИ

На возрождение церковной жизни можно надеяться, если приходы станут настоящими общинами, потому что приход и община - это совсем не одно и то же. Все ли знают, что у нас несколько миллионов баптистов? А ведь это все русские люди, которые не нашли себя в Церкви. Однажды Харчев, бывший председатель Совета по делам религии, выразился так (может, я не буквально его цитирую, но смысл таков): "Напрасно мы притесняли Церковь, от этого только умножились секты". Секты были для них страшны тем, что туда нельзя внедриться, подставить своих людей, - они сейчас же будут выброшены. А в приходе это сделать очень удобно. Вся беда наша в том, что всякий приходящий в храм не чувствует, что он приходит в единую семью, общество единомышленников, где о нем помнят, о нем заботятся, им интересуются, на него обращают внимание; и если человек в праздник не придет в церковь, его отсутствие будет замечено, к нему придут и узнают, что случилось, он будет не безразличен для других.

Люди сейчас все истосковались от одиночества, им не хватает глубокого общения, они, к сожалению, не находят этого в приходе церковном, где человека могут просто не заметить, и даже обидеть; пришел он - хорошо, не пришел - тоже хорошо, редко кто станет его искать, предлагать свою помощь. Общины в полном смысле этого слова у нас нет, и наша церковная жизнь индивидуализировалась, стала делом сугубо личным. Каждый живет и подвизается сам по себе, а поэтому часто не может воспринимать другого духовного опыта, который хоть в чем-то незначительном отличен от его собственного. Плоды этого - взаимное отчуждение, замкнутость, ожесточение.

Мне часто приходилось слышать от людей, ревнующих о спасении, странные слова: "Как было хорошо сегодня молиться - храм был почти пустой, никто не мешал, можно было спрятаться и сосредоточиться". Так молятся келейно. Христос потому и говорит: "Войди в клеть твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне..." (Мф. 6. 6). Но к церковной молитве предъявляются совершенно иные требования. Здесь все "едиными усты и единым сердцем" славословят Единого Отца Небесного.

Что община и приход - понятия не тождественные, очень полно сказано в книге о. Николая Афанасьева "Церковь Духа Святого". Собственно, Церковь - это и есть община, то есть - местная Церковь, в которой обитает вся полнота Вселенской Церкви. Сейчас появилась возможность восстановить в Церкви святоотеческую традицию богословия таинств, вернуться к подлинным основам церковной жизни, но на примере вновь открытых монастырей и храмов убеждаешься в обратном: восстанавливаются те же синодальные формы церковной жизни, которые исторически себя не оправдали и привели к катастрофе 1917 года.

Теперь у нас возмущаются наплывом протестантских проповедников с Запада и пытаются это прекратить. Но с такими явлениями силой бороться бесполезно, уже были такие опыты до 1917 года, - к чему они привели?! Церковь должна противопоставить этой проповеди свою, подлинно церковную проповедь. Для того, чтобы проповедь принесла какие-нибудь благие плоды, для того, чтобы она ударила в сердце другого человека и получила отклик, сам проповедник должен жить тем, о чем он хочет свидетельствовать, видеть в этом смысл своей жизни (поджигатели должны сами гореть!) - как апостолы. Ап. Павел пишет, что его Христос послал не крестить, а проповедовать, благовествовать (1 Кор. 1. 17).

Можно сказать, что главная проблема сегодня в нашей Церкви - экклезиологическая. Мы переживаем ту же ситуацию, которую переживала католическая церковь в пятидесятые годы, когда уже в воздухе носилась необходимость собора, но только все боялись что-либо трогать. Когда скончался папа Пий XII, папу Иоанна XXIII избрали только для того, чтобы заполнить место: ему было уже за восемьдесят, он был стариком. Но он сумел повернуть эту огромную, сложнейшую машину - я имею в виду структуру Западной Церкви - в этом его заслуга, это был великий человек, и я думаю, со временем Римская Церковь причислит его к лику святых.

То же самое и у нас происходит сейчас. Мы переживаем такое же оцепенение, боязнь расстаться со старым. Католики тоже были консерваторами, не меньше, чем православные, - никак со своей латынью не могли расстаться, со схоластикой не могли расстаться, (с тем образом благочестия, который был принят на Западе.) И II Ватиканский Собор был событием, конечно, выдающимся. Прежде всего, потому что переменилось отношение католической церкви к православной: раньше католики считали все восточные церкви схизматическими, а после Собора стали воспринимать их по отношению к католической церкви церквями-сестрами, хотя многие православные считают, что это лишь только на бумаге, а в жизни все совершенно иначе.

Но надо помнить, что и определения Вселенских Соборов в жизнь внедрялись не сразу, а в течение многих десятилетий и даже столетий. Будет и у нас Великий Собор, будет и у нас литургическая реформа. Может быть, она начнется снизу, подобно тому, как это было в Католической Церкви.

Бенедиктинский монастырь в Шеветони в Бельгии был поначалу очень гоним Ватиканом именно за свою любовь к Православию, его основатель отец Ламбер Бодуэн, известный как активный участник литургического движения, был отлучен от монастыря и сослан во Францию, и только когда папой стал Иоанн XXIII, о. Ламбер смог вернуться в свой монастырь.

Католическая Церковь уже поняла, что она многое утратила из того, что у нее было общего с Восточной Церковью, и пытается это у себя восстановить, и в этом тоже заслуга" II Ватиканского Собора. Сейчас никто не может упрекнуть католиков в том, что они лишают людей Чаши. Что касается филиокве, то теперь это вообще нельзя считать проблемой, и, тем более, - такие мелкие обрядовые разности, как квасной или пресный хлеб, употребление органа за богослужением, или бритье бороды, или целибат духовенства, который сейчас уже пришел и к нам.

О ЕДИНЕНИИ

...Надо помнить, что Церковь разделиться не может, потому что Глава Церкви - Христос.

Я думаю, что когда мы говорим о экуменизме, нужно иметь в виду, в первую очередь, уврачевание мучительной раны - отношений между Православной Церковью и Католической. И этот вопрос никогда не снимался. Всегда были и в Католической, и в Православной Церкви люди, которые остро ощущали эту боль. Не было такого столетия, и даже десятилетия, когда бы эта проблема не обсуждалась, - что-нибудь это да значит!

Никто из серьезных православных богословов не дерзнет вслух заявить, что Католическая Церковь - это не Церковь. Да и сама жизнь нашей Церкви доказывает, что мы так не думаем, потому что мы приемлем таинства Римской Церкви, а таинства могут быть только в Церкви, вне Церкви их не существует. Коли мы признаем апостольское преемство Католической Церкви, Крещение и другие таинства, почему мы не приемлем Евхаристию?

Разделились человеческие общества, разделился человеческий менталитет, а Церковь, конечно, осталась единой. Сейчас это две великих традиции, которые друг друга не исключают, а взаимно дополняют. И сегодня больше нужно делать акцент не на том, что нас разделяет, а на том, что у нас общего, - а общего гораздо больше. "По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою" (Ин. 13. 35), - эту заповедь о любви христиане нарушили, потому и случилась трагедия раскола. Первый великий раскол - в V веке, когда весь негреческий Восток отпал от Церкви, и второй великий раскол - с Римом. От оскудения любви умножились беззакония.

Конечно, теперь легко давать оценки, а какой была на деле ситуация в те времена - сейчас представить в точности трудно. Но для того Бог и дает время, чтобы люди на расстоянии увидели, к чему это привело. А привело это к тому, что у нас, в России, сначала считали еретиками католиков и протестантов, теперь стали считать еретиками греков, которые перешли на новый календарь. Потом зарубежная церковь стала считать еретической Московскую Патриархию, обвиняя ее в сергианской ереси. А теперь, если кто-нибудь заменяет церковно-славянский язык на русский, - это называют обновленчеством, и так далее, и конца этому не будет. Это очень мрачный симптом. Раскол в скрытых формах у нас уже наличествует. Официально это все еще как-то держится, а внутри - единства и любви среди христиан нет.

Все поместные восточные патриархаты друг с другом постоянно соперничали и именно на национальной и политической почве: русские - с греками, греки - с болгарами, болгары - с сербами. Легче всего анафематствовать всех - но это ничего не решает! Сейчас наступает время, когда речь будет идти о том, быть или не быть христианству, а не православию - русскому или греческому, когда всякая изоляция будет равносильна самоубийству. И если Русская Православная Церковь и сейчас законсервируется и отгородится от мира, то все это кончится трагически, - второй смертью, хуже первой. Вспомним, что и древние аскеты, и оптинские старцы, и самые выдающиеся русские святители - были очень открытыми людьми.

До революции у нас ограничивались только диалогами с англиканами и со старокатоликами. Почему они поощрялись правительством и церковной властью? Потому что, во-первых, в Англии Церковь - государственная, а, во-вторых, и англикане и старокатолики составляли оппозицию Риму, а Рима у нас боялись больше татарской орды. Сейчас эти диалоги прекращены, потому что и те, и другие стали рукополагать женщин (и англикане и старокатолики имеют между собой евхаристическое общение).

Или, например, наши старообрядцы. Отсутствие богословской мысли, ее упадок или ее оцепенение говорит о том, что это общество отторгнуто от живительных источников Церкви, от Тела Христова, и, стало быть, как всякая отсеченная ветвь, засыхает. Так же и наши "зарубежники" - какая у них богословская мысль?.. Они или переиздают книжки столетней давности, или, если что-нибудь и пишут сейчас, то это - проповедь ненависти. Это мало похоже на христианство! Целью выставляется любовь к Богу и ревность о защите чистоты веры, - но разве можно во имя Божие проповедовать ненависть?! Всякий раскол, всякая ересь, всякое отпадение от Церкви рано или поздно приносит худые плоды.

Экуменизм - от греческого "ойкумена", что значит "населенная часть суши", - это стремление к таким контактам, которые бы привели, наконец, к единству христиан. Великий раскол XI века лучшими представителями и Западной, и Восточной Церквей воспринимался всегда как явление трагическое. Во все времена были личности, которые выражали сокровенные чаяния обеих Церквей. Ибо никто не может быть удовлетворен тем, что христианский мир раскололся. Ведь Христос молился о единстве всех своих последователей, этому посвящена целая глава в Евангелии от Иоанна.

Мне рассказывал один человек, который прошел сталинские лагеря, что там-то и были подлинные экуменические контакты. Вместе, к примеру, собирались епископ католический, епископ православный, протестант, - и речи не было ни о каких разногласиях вероучебного характера. Перед лавиной зла все это стерлось, они видели друг в друге только братьев, которые в свою меру и по-своему стремятся ко Христу.

Созыв Вселенских Соборов является признаком жизнедеятельности Церкви, и то что у нас уже больше 1000 лет не было Соборов - явление катастрофическое. Но беда еще и в том, что сейчас есть мнение, что Собор не только не нужен, но и невозможен, а это уже экклезиологическая ересь, потому что сказать, что Собор невозможен - это то же самое, что сказать: врата адовы одолели Церковь. И я абсолютно уверен, что если у нас сейчас боятся говорить о Соборе, то боятся опять же потому, что среди народа ходит мнение, что 8-ой Вселенский Собор будет собором антихриста. Но это же чистый вздор!

Соборы собирались тогда, когда появлялась в этом нужда, они были реакцией Церкви на те проблемы, которые ставила жизнь. Никакие поместные соборы, никакие архиерейские соборы не могут заменить собою Собора Вселенского. Вот что по этому поводу пишет В. О. Ключевский: "Поместный Собор имеет смысл как местный орган Собора Вселенского. Но Вселенского Собора нет, следовательно его местные органы могут быть только мертвыми членами разорванного организма. Местные православные церкви, теперь (в 1906 г., т.е. до поместного Собора 1917 - 1918 г.г.) существующие, суть сделочные полицейско-политические учреждения, цель которых - успокоить наивно верующие совести одних и зажать крикливо протестующие рты других. Обе эти цели приводят к третьей, самой желанной для правящей церковной иерархии - это полное равнодушие мыслящей и спокойной части общества к делам своей местной церкви, - пусть мертвые хоронят своих мертвецов".

Эти слова, наверное, многих приведут в возмущение, но в них заключена очень горькая правда. Каждый день всякий православный христианин читает Символ веры, повторяет, что он верует, во единую, святую, соборную, апостольскую Церковь, - и страшно, что после этого он говорит, что Собор не только не нужен, но и невозможен. Почему Церковь не могла воспользоваться высказываниями многих святых? Для того Бог так все и устроил, чтобы один Дух проявлялся по-разному в различных дарованиях.

Высказывание одного человека, даже святого не всегда бывает верным, оно может быть и ошибочным. И опять же, мы знаем из истории, что могут быть лже-соборы. Где же критерий? Сейчас многие думают, что соборные определения принимались всеми без оговорок. Нет, во-первых, все догматы выкристаллизовывались в очень упорной, тяжелой и иногда даже жестокой борьбе, а определения Соборов внедрялись в жизнь тоже не вдруг, а постепенно - это надо помнить.

Некоторые благочестивые монахи говорят, что если состоится Всеправославный Собор и примет какие-нибудь небывалые решения, каких прежде не слышали, то его можно и не послушаться. А зачем же нужен собор, который не даст никаких новых ответов? Ведь многие вопросы, которые ставит перед нами сейчас жизнь, вовсе были неизвестны отцам VIII века! В Католической Церкви после раскола было уже множество соборов, в среднем каждые семьдесят лет собирался собор. На некоторые из них, особенно на последние, приглашались представители Восточной Церкви, но они отказывались туда ехать. Только на Втором Ватиканском Соборе были наблюдатели от Русской Православной Церкви.

И совершенно понятно, что Римская Церковь осознавала себя как Церковь и осознавала свою обязанность давать ответы на вопросы, которые ставила жизнь, видела необходимость соборов и созывала их. Если же представители Православной Церкви отказались принять участие в них, что ж католикам было после этого делать - прекратить существование?!

Я думаю, что сейчас идея Собора витает в воздухе, нужда в нем назрела. Ведь предсоборные совещания происходили уже неоднократно, и идея созыва Всеправославного Великого Собора тоже уже известна. Но и Всеправославным Собором тоже ограничиваться нельзя. На этом соборе следует рассмотреть вопрос об отношениях между Восточной и Западной частями Церкви, и, наконец, созвать Вселенский Собор с участием Римской Церкви. А тогда уже легче будет решить вопрос с конфессиями, которые появились после отпадения от Римской Церкви Лютера и его последователей. Сейчас нужно молиться, чтобы это время приблизилось, чтобы Церковь могла полноценно осуществлять свою миссию в мире.

Но, говоря о соединении церквей, мы должны всегда помнить, что не может быть даже и речи ни о каком чисто внешнем, механическом соединении. От всех неправославных конфессий, которые хотят стать православными, или которые мы желаем проверить, православны ли они, мы имеем право требовать только признания определений семи Вселенских Соборов и Никео-Цареградского Символа веры. Все остальное для веры не столь важно, - это может относиться к разряду местных обычаев, традиций, национальных или исторических особенностей, - к вере это прямого отношения уже не имеет.

Уникальность христианства как раз в том и состоит, что в каждой национальной церкви оно преломляется совершенно особым образом. Не может, например, британец или датчанин в таких же формах выражать свои чувства к Богу, как араб, сириец или грек. В таком смысле полного единообразия в Церкви никогда не было. А единство в главном мы все-таки обязаны требовать!

Вселенские Соборы, которые изложили, сформулировали догматы, не изобрели ничего нового - Церковь всегда верила так. Просто догматические определения появляются в какой-то исторический момент, когда появляются вопросы, на которые нужно давать ответ. Закон всемирного тяготения существовал задолго до Ньютона, но сформулирован был им. Точно так же и догматы, - это не человеческие вымыслы, изобретения или законы, которые имели целью удержать или разделить всех, - это богооткровенные истины, изложенные и сформулированные благодаря действию Святого Духа посредством живых сосудов благодати. Потому они не могут измениться.

И начиная соединение, которое, несомненно, есть дело богоугодное,- я не верю, чтобы молитва Христа о единстве Его последователей осталась не услышанной,- в первую очередь следует иметь в виду те две большие части Церкви - Восточную и Западную, Православную и Католическую Церковь, разделение которых в XI веке повлекло за собой последующие расколы. (Всем известно, что протестантизм возник в XVI веке в католичестве после того, как Лютер отпал от единства Апостольской Церкви, а потом и лютеранство стало дробиться.) Чтобы определить отношение к протестантам, нужен сначала диалог, нужно досконально узнать, кто они? каково их отношение к Церкви? Ведь многие из них на словах, действительно, исповедуют Христа Богом и исповедуют Церковь как богоустановленное учреждение, но многое они понимают совершенно не так, - и это тоже имеет значение и отношение к вере. Это не значит, что они обречены на вечную погибель, - такие суды никто из людей произносить вообще не имеет права. Кто-то высказал очень верную мысль: мы можем только сказать, где Церковь есть, но не можем с уверенностью сказать, где ее нет.

Многие протестанты готовы к своей Евхаристии допускать всех, - но только от этого единства веры все равно не получится. Почему православные и католики к этому относятся очень осторожно, и это имеет основания? По словам св. Иринея Лионского, "наше учение согласно с Евхаристией, а Евхаристия согласна с нашим учением". И всякие расколы или ереси всегда влекли за собой отлучение от общения в Евхаристии: это было видимое отлучение, когда внутреннее уже совершилось. Так что это вопрос довольно сложный. Молиться об этом необходимо всем.

У православных часто бывает несколько притуплено, если можно так выразиться, а иногда и вовсе атрофировано "экклезиологическое чувство". Эти вопросы никого не интересуют, считают, что полнота кафолической церкви - это Церковь Православная, Восточная, все остальные - еретики, заранее обреченные на геенну огненную, и говорить с ними не о чем. Если они захотят стать православными, они должны отказаться от всех своих тысячелетних традиций, даже вполне безобидных местных традиций.

Сейчас задача всех, и в первую очередь - православных, и в первую очередь - русских - подумать о том, что нам нужно вернуться к евангельской простоте, которая была присуща древней Церкви. Ап. Иоанн Богослов в послании говорит, что всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога (1 Ин. 4. 2), - вот критерий! Если кто приходит к вам и приносит Его имя, - значит, это ваш брат и единомышленник. Также и Христос говорит, что верующий в Него не будет осужден (Ин. 3. 18), - т. е. вера в то, что Христос есть Спаситель, Искупитель мира уже достаточна для спасения.

ОБ ЭСХАТОЛОГИИ И СПАСЕНИИ

Сейчас много говорят о последних временах, безответственно цитируя Откровение. Согласно святым отцам если мир простоит еще тысячу лет, - все это последние времена, потому что другого Нового Завета, заключенного Богом с нами, уже не будет. Эсхатологическая идея была движущей силой раннехристианской Церкви, вспомним, как были уверены апостолы, что они увидят пришествие Христа во славе. Но Страшный Суд уже совершается. По словам Симеона Нового Богослова, с тех пор, как прозвучало Евангельское слово, оно совершает тот Суд, который грядет в конце мировой истории.

Верующий, каждый день читая в молитве Господней "...да приидет Царствие Твое...", - молится о кончине мира и наступлении царства Христова, и не должен бояться его. Когда христианин живет по совести, для него встреча с Христом желанна. Второе Пришествие, "во многом преимуществующее перед первым" (св. Кирилл Иерусалимский), было желанным для апостолов: они жили на уровне вечности и имели добрую совесть, в любой миг земной жизни готовы были предстать на праведный суд. Если человек будет постоянно исправлять свою жизнь, он будет ожидать Христа, как ожидали его древние христиане. Тому, кто живет в соответствии с заповедями Христа, нечего бояться дня, в который сделается явной Слава Божия.

Первое Пришествие Христа было прикровенным, в образе уничиженном; Второе Пришествие будет во славе явной, и каждый увидит себя, как он есть, и узнает, имеет ли он участие в новой жизни. И в той мере, в которой каждый приобщится к этой новой жизни уже здесь, он и будет участвовать в жизни вечной. Мы должны все оценивать в свете вечности. Вечность не есть совокупность прошлого, настоящего и будущего, а есть непрерывное, постоянное настоящее.

Апокалипсис заканчивается словами: "Ей, гряди, Господи: Иисусе!", - и христиане первых веков ожидали Его с радостью, а не со страхом. В Евангелии от Марка, в главе 9, Христос говорит: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе. Эти слова исполнились на Фаворе, когда накануне своих страданий Христос показал славу Своего Божества избранным апостолам Петру, Иакову и Иоанну.

Ученики видели Иисуса, беседующего с двумя пророками. Лицо Его сделалось блистающим, как свет. В такой же блистающей белизне является Он в Апокалипсисе. Преображение - это предварительное явление нового Неба и новой Земли, то есть преображенного обоженного творения. Ученики созерцали на Фаворе подлинное сияние Божества, подлинное сияние Славы Божией. Это означает, что свет Преображения уже проник в мир, уже присутствует, пребывает в нем, хотя, пока еще и прикровенно. В свете Фаворском, подобно молнии, сверкает образ будущего преображенного мира.

Святитель Димитрий Ростовский начинает одну из проповедей вопросом: "Почему Христос в Апокалипсисе говорит о Себе: "Я, Который имеет ключи ада и смерти"? Почему ключи Царства небесного Он вручил Церкви в лице ап. Петра, ключи ада и смерти оставил у Себя? И св. Димитрий отвечает: "Для того, чтобы люди, по своей неразумной ревности, никого туда не заключили." Мы, и не имея ключей, часто готовы заключить в ад и ближних, и дальних, - а что было бы, если бы их имели?!

Апостол Павел говорит, что весь Израиль спасется. В 11-ой главе Послания к Римлянам он совершенно однозначно утверждает, что обетования Божий непреложны, что по отношению к благовестию иудеи - враги христианам, по отношению к обетованию - избранные Божий. И апостол предостерегает тех и других - иудеев и христиан из язычников: иудеев - чтобы не превозносились перед язычниками, а язычников - чтобы не думали, что они лучше отпавших иудеев, ведь если Бог не пощадил природное, то уж привитое тем паче не пощадит, если они будут превозноситься.

Мне кажутся очень правильными слова Клайва Льюиса: "Я уверен, что ад несомненно существует, но его двери заперты изнутри". Есть грешники, которые сознательно изберут его, но таких меньшинство.

В своей книге "Сын Человеческий" прот. Александр Мень объясняет отделение Христом овец от козлищ как разделение в сердце человека добра и зла, потому что нет человека, который бы не имел немощей и грехов. И конечно, может случиться, что если очистить все злое, ничего другого и не останется. Это созвучно словам апостола Павла о том, что все строят из разных материалов - один из камня, другой из глины, третий из дерева, и дело каждого будет испытано огнем; чье дело устоит - тот будет спасен, а чье сгорит - тот тоже спасется, но как бы из огня.