Яков Кротов. Богочеловеческая история. Вспомогательные материалы: Церковь в истории России.

В.В.Клочков

ЗАКОН И РЕЛИГИЯ

От государственной религии в России к свободе совести в СССР

Клочков В. Закон и религия. От государственной религии в России к свободе совести в СССР. М.: Изд-во политической литературы, 1982. 160 с.

Клочков В. В.

К50 Закон и религия: (От гос. религии в России к свободе совести в СССР).— М.: Политиздат, 1982.- 160 с.

Политика Советского государства в религиозном вопросе подвергается злобным нападкам буржуазно-клерикальной пропаганды. Но те огромные перемены, которые произошли в государственной политине по отношению к религии и церкви, особенно отчетливо видны при сравнении антидемократических законов царской России и существующего ныне законодательства о религиозных культах. Это и делает автор, доктор юридических наук, показывая, как осуществляется в нашей стране принцип свободы совести, гарантированный веем гражданам Конституцией СССР.
П

Книга рассчитана на преподавателей, лекторов, пропагандистов, на всех интересующихся проблемами атеизма и религии.
86.3 2

079(02)—82

ВВЕДЕНИЕ

Определяя пути преодоления религиозной идеологии, основоположники научного коммунизма исходили из того, что воспрепятствование гражданам свободно определять свое отношение к религии и отправлять религиозные культы, любые ограничения свободы вероисповедания несовместимы с социалистической демократией и лишь тормозят, а пе ускоряют процесс отмирания религии.

Советские законы впервые в истории человечества гарантировали действительное осуществление свободы совести, понимаемой как право исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду. «Извращенному и опошленному буржуазной и ревизионистской пропагандой толкованию понятий демократии и прав человека,— подчеркивает Л. И. Брежнев,— мы противопоставляем самый полный и реальный комплекс прав и обязанностей гражданина социалистического общества» '. Буржуазному понятию свободы совести уже первые законы Советской власти противопоставили марксистско-ленинскую концепцию свободы совести, отвечающую интересам как верующих, так и неверующих граждан.

Подлинно демократический характер отношений между Советским государством и религиозными организациями, полнота осуществления в нашей стране свободы совести и ее неотъемлемого структурного компонента — свободы вероисповедания становятся еще более очевидными в сравнении с положепием в современном буржуазном обществе; даже в тех государствах, где провозглашена свобода совести, она реально

1 Брежнев Л. И. Ленинским курсом. М., 1978, т. 6, с. 387.

не осуществляется. Буржуазные страны кровно заинтересованы в сохранении религии как средства духовного закабаления масс.

Объективный, основанный на документальных источниках анализ взаимоотношений государства и церкви в дореволюционной России особенно наглядно показывает глубокий демократизм советского законодательства о религиозных культах. Он необходим также для разоблачения клеветы буржуазно-клерикальной пропаганды, которая в своих нападках на советское законодательство о религиозных культах всячески приукрашивает отношения между церковью и государством, существовавшие в царской России.

Например, за «недопустимое» ограничение прав религиозных организаций в СССР выдается лишение их возможности заниматься просветительской и благотворительной деятельностью, которая имела место до революции. При этом умалчивается, что в дореволюционной России, где школа была полностью подчинена церкви, три четверти населения не умели читать и писать, а после ликвидации конфессиональных школ Советский Союз стал страной сплошной грамотности. Кроме того, обходится стороной тот факт, что в нашей стране государство полностью взяло на себя дело просвещения масс. Что касается благотворительности, то в СССР просто отсутствует почва для существования любых частных, в том числе и церковных, благотворительных организаций. Необходимая материальная помощь оказывается государством всем нуждающимся в ней гражданам независимо от их отношения к религии.

В пропагандистских акциях против Советского Союза активно участвует так называемая русская православная церковь за границей (карловацкая церковь) — группировка реакционного православного духовенства монархической ориентации. Представляя социалистическую революцию как регресс в общественном развитии России, лидеры карловацкой религиозно-политической группировки, окопавшиеся в США, требуют возврата к идеализируемой ими «святой православной Руси*, превозносят самодержавие как христианский идеал государственной власти и утверждают, что требование почитать царя как «помазанника божия» представляет собой православный догмат веры.

Под лозунгом «защиты христианства в СССР» выступает и другая эмигрантская организация, именуемая

Русским студенческим христианским движением. Будущее России его идеологи видят в перестройке всей жизни на церковной основе, в предоставлении церкви особой роли в политической и культурной жизни, то есть в возврате к прошлому, к «русской самобытности», которую Октябрьская революция якобы поставила под угрозу гибели'.

В нашей литературе обращалось внимание на повышенный интерес буржуазных религиоведов к прошлому религии и церкви в нашей стране, подчеркивалась необходимость марксистского освещения тех моментов истории церкви, на которых спекулирует религиозно-политическая пропаганда2.

На Всесоюзной научной конференции по проблемам истории религии и атеизма, проходившей в 1974 г. в Ленинграде, отмечалось, что состояние и уровень разработки проблем истории религии, ее роли в истории общества не отвечают современным требованиям. Эти проблемы приобретают все более актуальное значение и могут быть решены только объединенными усилиями представителей различных отраслей науки. Изучение как всеобщей истории, так и истории СССР не может быть полным без учета роли религии в истории общества. Между тем в исторических работах не в полной мере раскрываются негативные стороны религии в историческом прошлом нашей страны и других народов мира.

Актуальность исследования роли религии в историческом процессе, характера взаимоотношений государства и церкви в дореволюционной России обусловливается и тем, что руководители православной церкви и других религиозных организаций в СССР всячески пытаются затушевать прислужничество церкви перед господствовавшими прежде классами, ее борьбу с прогрессивными идеями и движениями, преувеличить роль религии в развитии государственности и культуры народов Советского Союза3.

Социальная роль религии в истории нашей страны не может быть достаточно полно раскрыта вне связи ре-

1 См.: Аргументы. 1980. М., 1980, с. 89—102, 120—130.

2 Там же, с. 17.

3 См.: Иовчук М., Окулов А. Совместными усилиями уче
ных.—Наука и религия, 1974, № 11, с. 10—13; Данилова М.,
Иванов А. Проблемы решаются комплексно,— Наука и религия,
1974, № 7, с. И.

литии с правом. В антагонистическом классовом обществе права, обязанности, имущественное положение, структура и характер деятельности религиозных организаций определяются законом, который часто вторгается также в сферы
религиозного культа, церковного управления и даже вероучения. Юридические нормы регулируют отношения между государством и церковью, между различными конфессиями, между церковными учреждениями и верующими, школой и конфессиональными организациями, наделяют последние определенными государственными функциями, закрепляют религиозное угнетение трудящихся масс. Регулирование религией общественных отношений осуществляется в тесном взаимодействии с правом. Все эти и другие вопросы, важные для понимания социальной роли религии, не нашли до сих пор освещения в литературе по истории религии и права в СССР.

Марксистский анализ взаимоотношений государства, права и религии требует конкретно-исторического подхода. Характер этого взаимоотношения существенно изменяется на различных этапах социального развития, особенно при смене общественно-экономических формаций. Взаимодействие государства, права и религии в дореволюционной России характеризуется как общими для всех капиталистических стран закономерностями, так и существенными особенностями. Исследование проблем взаимодействия государства, права и религии имеет важное значение для полного раскрытия социальной роли каждого из этих элементов надстройки, для характеристики общественной жизни, процессов социального развития, для понимания некоторых существенных сторон истории России.

В настоящей работе рассматриваются взаимоотношения государства и церкви, раскрываются основные стороны соотношения права и религии в России. Уделяется внимание вопросам нормативной роли религии, согласованного регулирования правом и религией общественных отношений в интересах господствующих классов, поддержки государством и правом конфессиональных организаций, тесного взаимодействия различных конфессий с государственным аппаратом. На основании анализа правовых и религиозных норм, исторических документов и литературных источников дана характеристика взаимодействия государства, права и церкви в преследовании старообрядцев и сектантов, в

дискриминации нерусских национальностей, в насильственном приобщении к православию последователей иных вероисповеданий, в сохранении домостроевских нравов, исследуется ряд других проблем.

Рассмотрению этих вопросов предшествует анализ понятия свободы совести в его историческом развитии, раскрытие качественного различия марксистской и буржуазной концепций свободы совести, а также характера правового регулирования государственно-церковных отношений в буржуазном обществе. Завершающая работу глава посвящена осуществлению свободы совести в СССР. Все это даст возможность читателям проследить путь от государственной религии в дореволюционной России к свободе совести в СССР, глубже понять те огромные перемены, которые произошли в религиозной сфере в нашей стране за годы Советской власти.

Глава I

ПОНЯТИЕ СВОБОДЫ СОВЕСТИ

И ЕГО ЗАКОНОДАТЕЛЬНОЕ ВЫРАЖЕНИЕ

В БУРЖУАЗНОМ ОБЩЕСТВЕ

Марксизм-ленинизм рассматривает свободу совести с конкретно-исторических позиций. Идеи свободы совести, выражающие интересы тех или иных социальных слоев и классов, определяются общественно-экономическими и политическими условиями и соответствующий им уровнем развития общественного сознания. Форми_ руясь как социальные требования определенных массовых общественных движений, любые концепции свободы совести приобретают общеобязательную силу лщць после санкционирования их государством и закрепления в предписаниях права. В процессе исторического раз. вития существенно изменяется идейное содержание свободы совести и его правовое выражение: объем, глу-бипа, демократичность этой классово определенной свободы соответствуют уровню развития общества.

Понятие свободы совести возникает в определенных исторических условиях в непосредственной связи с ре_ литией. Христианство, пока оно находилось в полон<е. нии преследуемой древнеримским государством конфес_ сии, выступало под лозунгом свободы совести, которая понималась как свобода выбора божества. После пре_ вращения христианства в государственную религию его последователи изменили свое отношение к другим ре_ лигиозным культам, добиваясь при помощи государства абсолютного господства над «душами» подданных империи. Отрицание принципа веротерпимости получило законодательное закрепление.

Проблема свободы совести вновь приобрела актуальное политическое значение во время Реформации. В трактовке основоположников протестантизма свобода совести сводилась даже не к свободе вероисповеда_ ния, а к предоставлению гражданам права отречься от католицизма и принять ту или иную разновидность

протестантской веры. Добившись положения господствующей церкви, протестанты провозгласили право государства на преследование всех инаковерующих и подвергали последних при его помощи самым жестоким репрессиям.

Буржуазные идеи свободы совести противопоставлялись средневековой религиозной нетерпимости, мешавшей развитию капитализма, и «выражали в области знания лишь господство свободной конкуренции» '. Лозунг свободы совести был провозглашен буржуазией в процессе ее революционной борьбы против феодального строя и одного из его основных устоев — католической церкви. Прежде чем вступить в борьбу с феодализмом, «необходимо было разрушить эту его центральную священную организацию» 2, а всякое общественное движение против феодальных отношений было невозможно без того, чтобы не «сорвать с них ореол святости» 3.

Именно поэтому наиболее революционные идеологи буржуазии подвергали уничтожающей критике религию в целом, понимали свободу совести как свободу не только различных религиозных, но и атеистических воззрений, выдвигали требование равноправия граждан независимо от их отношения к религии. Эти идеи нашли отражение в первых правовых актах буржуазных государств США и Франции.

Однако вскоре новый господствующий класс осознал, что ему не обойтись без религии, обосновывающей бого-данность любого эксплуататорского строя и парализующей попытки революционных выступлений трудящихся. Из законодательства были изъяты все положения, допускающие при их буквальном толковании свободу враждебных религии атеистических убеждений. Понятие свободы совести было преднамеренно сужено буржуазией по сравнению с тем, которое выдвигалось ею в период борьбы за государственную власть, до пределов, отвечающих ее классовым интересам после захвата

власти.

Идеологи буржуазии как в прошлом, так и в настоящее время отождествляют качественно различные понятия свободы вероисповедания и свободы совести или усматривают различие между ними лишь в некоторых

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 445.

2 Там же, т. 22, с. 306.

3 Там же, т. 7, с. 361.

несущественных признаках. Буржуазная концепция свободы совести, окончательно сформировавшаяся в XIX в., включает следующие основные положения: а) в государстве допускаются различные вероисповедания; б) в соответствии с
общими требованиями закона могут учреждаться религиозные общества с правом публичного в них богослужения; в) граждане вправе исповедовать любую религию, вступать в религиозное общество, беспрепятственно выходить из него и переходить в другое; г) никто не может быть принуждаем к участию в религиозных обществах, актах, обрядах; д) граждане имеют право на защиту государством их личности, чести и свободы против любых посягательств со стороны религиозных обществ; е) они пользуются всеми гражданскими и политическими правами без каких-либо ограничений в связи с религиозным исповеданием '.

Таким образом, свобода совести трактуется лишь как свобода выбора религии и отправления религиозных культов. В этой связи К. Маркс подчеркивал, что «буржуазная «свобода совести» не представляет собой ничего большего, как терпимость ко всем возможным видам религиозной свободы совести,..ь 2. Ограниченность буржуазной концепции свободы совести определяется задачами буржуазно-демократической революции, заменяющей одну форму эксплуатации другой; кровной заинтересованностью буржуазии в сохранении религии как орудия духовного закабаления трудящихся масс, в укреплении религиозных организаций, которые капиталисты поставили на службу своим интересам.

Характеризуя провозглашаемые буржуазией «свободы», В. И. Ленин указывал, что все они лживы насквозь и служат прикрытием капиталистического обмана, насилия, эксплуатации3. Буржуазная свобода совести сводится к «свободе для капитала покупать и подкупать целые церковные организации для одурманивания масс религиозным опиумом...» 4. Ее лживость проявляется прежде всего в том, что она требует исповедания человеком какой-либо религии, не допуская свобод w от религии.

В. И. Ленин писал, что после окончания буржуаз-

1 См.: Рейснер М. А. Государство и верующая личность.
Спб., 1905, с. 14—16.

2 Маркс /Г., Энгельс Ф. Соч., т. 19, с. 30.

3 См.: Лен-аи В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 108.
'ам же, т. 40, с, 56.

4 Там же. т. 40 с Fifi

ных революций в Западной Европе была введена лишь более или менее полная свобода вероисповедания}. Такое положение до сих пор сохраняется во всем капиталистическом мире. В большинстве современных буржуазных конституций даже формально не декларируется свобода совести. Некоторые из них, определяя отношение государства к конфессиональным организациям и религиозной принадлежности граждан, употребляют термин «свобода вероисповедания». Значительно чаще для правового выражения этих отношений употребляются самые различные формулировки, в которых указаны те или иные (редко все) элементы свободы вероисповедания.

Одна из важнейших гарантий свободы совести — предоставление равных прав всем гражданам независимо от того, верят они в бога или придерживаются атеистических взглядов, от их принадлежности к тому или иному вероисповеданию. Всеобщая декларация прав человека, принятая в 1948 г. Генеральной Ассамблеей ООН, провозглашает равенство всех людей перед законом «без какого бы то ни было различия... в отношении религии» (ст. 1, 2, 7). Указания на недопустимость любой дискриминации по этим мотивам содержатся в Пакте об экономических, социальных и культурных правах (ст. 2) и в Пакте о гражданских и политических правах (ст. 2, 25—27), принятых XXI сессией Генеральной Ассамблеи ООН.

В законодательстве буржуазных стран декларируется, как правило, в той или иной форме равенство всех граждан перед законом, недопустимость дискриминации в связи с их убеждениями. Однако при этом имеются в виду исключительно религиозные убеждения. Ни одна из буржуазных конституций не содержит указания на недопустимость дискриминации граждан в связи с тем, что они не исповедуют никакой религии. И это ие случайно. Практика современного капиталистического общества свидетельствует о том, что атеисты подвергаются различным ограничениям, лишаются возможности использовать свои гражданские и политические права.

В. И. Ленин писал, что вожди буржуазно-демократических революций не выполнили своего обещания освободить человечество от средневековых привилегий, от государственных преимуществ той или иной рели-

См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 424.

гии'. Привилегированное положение одной из имеющихся в стране конфессиональных организаций и поныне остается там, где сохранение этого основного элемента феодальных взаимоотношений государства и церкви выгодно классу
капиталистов. Официальное признание какого-либо вероисповедания государственной («национальной», «официальной» и т. п.) религией, которое содержится в настоящее время в конституциях 43 государств, несовместимо не только со свободой совести, но и со свободой вероисповедания, так как порождает неравноправие различных конфессиональных организаций.

Идеологи революционной буржуазии обоснованно утверждали, что осуществление свободы совести невозможно без отделения церкви от государства. Однако такое отделение во многих капиталистических странах вообще никогда не предусматривалось законом, в других же его провозглашение и поныне носит в основном декларативный характер. В полной мере сохраняет свое значение характеристика В. И. Лениным буржуазной демократии, которая обещала, но нигде в мире не довела до конца отделение церкви от государства2.

Декларирование в некоторых буржуазных конституциях отделения церкви от государства не мешает государственным органам оказывать всестороннюю помощь религиозным организациям, а последним — всеми имеющимися в их распоряжении средствами поддерживать эксплуататорское государство и установленные им порядки.

Определенные отношения между церковью и государством складываются и закрепляются (или устанавливаются) правом в любом классовом обществе. Они сохраняются до тех пор, пока существует религия, функционируют религиозные организации, существует необходимость в удовлетворении религиозных потребностей верующих граждан. Государство, право и религия, как и другие компоненты надстройки, находятся во взаимодействии, характер которого определяется экономическим строем общества.

История и современность со всей очевидностью свидетельствуют о том, что эксплуататорское государство па всех этапах его развития неразрывно связано с цер-

1 См.: Ленин В. П. Поли. собр. соч., т. 44, с. 146—147.

2 Гм таи «to - 50» «с

2м. там же, т. 38, с. 95.

ковью. Сущность социальной роли религии в любом эксплуататорском обществе состоит в том, что она обосновывает святость существующего строя, оправдывает эксплуатацию трудящихся масс, стремится парализовать их революционную активность. «Социальные принципы христианства,— писал К. Маркс,— оправдывали античное рабство, превозносили средневековое крепостничество и умеют также, в случае нужды, защищать... угнетение пролетариата» '. Христианские попы, отмечал В. И. Ленин, в течение веков приукрашивали «фразами о любви к ближнему и в заповедях Христа политику угнетающих классов, рабовладельцев, феодалов, капиталистов, примиряя угнетенные классы с их господством» 2.

Эти характеристики социальной роли христианства применимы и к любой другой религии. Каждая из них, отражая «эксплуатацию народной темноты определенными общественными классами» 3, представляет собой «один из видов духовного гнета, лежащего везде и повсюду на народных массах»4. Заключив союз с буржуазией, религиозные организации обожествляют власть капитала, пытаются построить «учение о том, что государство есть нечто божественное, нечто сверхъестественное... что это — сила божественного происхождения» 5.

Взаимодействие буржуазного государства, права и религии проявляется и в том, что религиозные нормы остаются одним из источников права, и в санкционировании правом религиозных предписаний, и в придании им от имени государства обязательной для граждан силы. Наиболее тесно взаимодействуют религия и право в регулировании брачно-семейных отношений. Религия оказала особенно большое влияние на нормы буржуазного законодательства о браке и семье, которые в соответствии с религиозными догмами и правилами закрепляют господство мужчины в семье и неравноправие женщины.

В ряде капиталистических стран до сих пор действуют узаконенные государством брачно-семейные нормы церковного права, сложившиеся еще в феодальном

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 4, с. 204.

2 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 30, с. 277.

3 Там же, т. 18, с. 241—242.

4 Там же, т. 12, с. 142.

5 Там же, т. 39, с. 66.

и даже в рабовладельческом обществе (например, о действительности только церковного бракосочетания, о нерасторжимости брака или возможности его расторжения в исключительных случаях только церковными судами, о главе семьи и
родительской власти над детьми), В ряде государств законы санкционируют регулирование брачно-семейыых отношений в основном или даже исключительно религиозным правом (пормами шариата, иудаизма, религиозного индусского права).

Принуждение буржуазным государством и правом граждан, пе исповедующих религию, руководствоваться в отношениях с другими людьми религиозными нормами, решать на их основании важнейшие вопросы своей личной жизни, обращаться по вопросам брака и семьи в религиозные суды находится в воняющем противоречии со свободой совести.

Формальный характер провозглашения буржуазным правом свободы совести и отделения церкви от государства, действительное отношение последнего к религии отчетливо проявляются и в содержании уголовно-правовых норм о так называемых религиозных преступлениях. Эти нормы имеют исключительно одностороннюю направленность: они охраняют религиозные оргапиза-циц и идеологию, вероисповедное состояние граждан и их религиозные чувства, свободу отправления церемоний культа и религиозной пропаганды. Вместе с тем и капиталистических странах отсутствует какая-либо ответственность за посягательство на материалистическое мировоззрение, за оскорбление атеистических чувств, за дискриминацию граждан в связи с тем, что они пе исповедуют никакой религии. Буржуазное право не только пе упоминает о свободе распространения материалистических взглядов и о праве граждан отстаивать свои атеистические убеждения, но в ряде стран устанавливает уголовную ответственность за антирелигиозные высказывания.

Интересы капиталистического государства и церкви совпадают и в такой важнейшей сфере общественной жизни, как воспитание подрастающего поколения. Попирая свободу совести, предполагающую свободу выбора человеком убеждений, законодательство некоторых буржуазных стран обязывает родителей воспитывать детей в религиозном духе. Буржуазное право предоставляет религиозным организациям неограниченные возможности, для создания общеобразовательных школ, в

которых учащимся прививается религиозная идеология. Нередко оно санкционирует финансирование государственными органами церковных учебных заведений. В ряде капиталистических стран законодательно закрепляется влияние церкви на светские учебные заведения.

Пережитки феодальных отношений до сих пор сохраняются даже в тех капиталистических странах, законодательство которых запрещает наиболее откровеп-ные формы связи государства с религиозными организациями, зависимости школы от церкви. Поскольку победа буржуазных революций, даже самых радикальных, не сопровождалась полной ломкой старого государственного аппарата, сохранились и элементы феодальных отношений между государством и церковью. В наибольшей мере это характерно для стран, где буржуазия пришла к власти в результате компромисса с классом феодалов.

«Во всех странах...— писал В. И. Ленин,— наблюдаются два типа политиков буржуазии. Один тип откровенно тянет к религии... к прямой борьбе с демократией и старается последовательно-теоретически обосновать это тяготение. Другой тип специализируется на прикрытии именно этого самого тяготения заигрыванием с демократией» '. В дореволюционной России явно преобладали буржуазные политики первого типа. Даже их наиболее либеральная часть, напуганная революционностью трудящихся масс, не требовала каких-либо существенных изменений в отношепиях, существовавших в течение многих веков между церковью ы самодержавным государством. Не стремилась к таким изменениям и русская православная церковь, воспитанная на принципах византийского государственно-церковного симбиоза и прошедшая петровскую школу полпого ее подчинения государству. Церковные иерархи понимали, что отделение православной церкви от государства лишит ее господствующего положения по отношению к другим конфессиям и многочисленных привилегий.

Специфический характер взаимоотношений церкви и государства Россия наследовала от Византийской империи, где «государство и церковь были так тесно переплетены, что невозможпо изложить историю первого, не излагая истории второй» 2. Характеризуя эти отноше-

1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 24, с. 348.

2 Маркс К., Энгельс Ф, Соч., т. 10, с. 130—Ш.

ния, К. Маркс писал, что православие отличается от других разновидностей христианства отождествлением государства и церкви, гражданской и церковной жизни. Отличие такого отождествления в России по сравнению с Византией —
превращение церкви «в простое орудие государства, в инструмент угнетения внутри страны и захватов вовне» '. Русская православная церковь верой и правдой служила самодержавию, освящала государство и право2.

Общая для эксплуататорских обществ закономерность — взаимодействие государства, права и религии в интересах господствующих классов — отчетливо проявлялась и в России. Для нее характерны: наибольшее сохранение в отношениях государства и церкви пережитков феодализма; более тесная и открытая, чем в других капиталистических странах, связь государства с религиозными организациями; юридическое неравенство конфессий; наделение религиозных учреждений функциями государственных и судебных органов; тесное взаимодействие светских и духовных судов, правовых и религиозных норм; регулирование правом основных внутрицерковпых и межконфессиональных отношений, а религией — многих внецерковных отношений; сильное влияние религиозной идеологии на правосознание; воспроизведение религиозных норм в ряде отраслей права; освящение религией государства и права; недопущение законами вневероисповедного состояния граждан, принуждение их к исполнению религиозных обрядов; предоставление нравом привилегий религиозным организациям и служителям культа, особенно господствующего православного исповедания, охрана их интересов и религии в целом.

Население Российской империи разделялось законами по следующим признакам: социальному (деление на сословия), религиозному (отнесение к различным конфессиям) и национальному. Вероисповедная принад-

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 10, с. 131.

2 Например, в «Слове на погребение Петра Великого» ар
хиепископ Новгородский и Псковский Феофан Прокопович так
характеризовал Петра I и его законодательство: «Се Моисей
твой, о Россие. Не суть ли законы его яко крепкие забрала
правды и яко нерушимые оковы злодеяния? Не суть ли уставы
его ясные, свет стезям твоим, высокоправительствующпй син
клит...?» Уместно отметить, что именно петровское законода
тельство поставило православную церковь в крепостную зави
симость от государства,

лежность оказывала большое влияние на объем гражданских прав. Наиболее угнетаемые национальности занимали низшие места в иерархии терпимых религий, национальный гнет сочетался с религиозным.

При таких условиях не могло быть и речи не только о свободе совести, но и о свободе вероисповедания. Положение не изменилось и после Февральской буржуазно-демократической революции. В. И. Ленин подчеркивал, что Временное буржуазное правительство вынуждено обещать максимум свобод и подачек, чтобы сохранить свою власть над народом'. Оно отделывается обещаниями, «не исполняет своего прямого и безусловного долга немедленно осуществить свободы... осуществить не только свободу вероисповедания, но и свободу от религии, отделить тотчас школу от церкви и освободить ее от чиновпичьей опеки и т. д.» 2.

Революционный пролетариат впервые в истории человечества выступает как класс, действительно заинтересованный в наиболее полном законодательном закреплении и осуществлении всех демократических свобод и прав человека, в том числе и свободы совести. Марксистско-ленинская концепция свободы совести включает наряду со свободой вероисповедания право человека не исповедовать никакой религии, свободу атеистических убеждений. Свобода совести предполагает равенство граждан в правах независимо от их отношения к религии. Необходимое условие подлинной свободы совести — закрепленное в законе и полностью осуществляемое на практике отделение церкви от государства и школы от церкви. Тем самым всем гражданам гарантируется свободный выбор религиозного или научно-материалистического мировоззрения, реальная возможность иметь такие взгляды, которые представляются им наиболее правильными и справедливыми, исключается насилие над убеждениями человека.

Основоположники научного коммунизма рассматривали освобождение от религиозного дурмана, обеспечение победы научного мировоззрения над религиозным как задачу рабочей партии. Вместе с тем они выступали против насильственного ниспровержения религии, не допускали нарушения права верующих граждан на удовлетворение их религиозных потребностей, относили

1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 31, с. 19.
17

2 Там же, с. 4.

в. в. Клочков

свободу вероисповедания, возможность «быть на любой лад религиозным» ' к неотъемлемым правам человека. «Каждый должен иметь возможность отправлять свои религиозные... нужды,— писал К. Маркс,— без того, чтобы полиция совала в
это свой нос» 2. Никто не может быть лишен «юридического права на основании своего морального характера, на основании своих политических и религиозных убеждений» 3. В. И. Ленин в составленном им проекте программы РСДРП выдвигал требования свободы вероисповедания, всеобщего и прямого избирательного права «без различия вероисповедания», «полного равенства всех граждан перед законом»4. В «Проекте речи по аграрному вопросу во второй Государственной думе» Ленин писал: «...социал-демократия борется за полную свободу совести и относится с полным уважением ко всякому искреннему убеждению в делах веры» 5.

В «Требованиях коммунистической партии в Германии» К. Маркс и Ф. Энгельс указывали: «Полное отделение церкви от государства. Духовенство всех вероисповеданий будет получать плату исключительно от своих добровольных общин»6. Ф. Энгельс предложил включить в проект программы Социал-демократической партии Германии (1891 г.) следующую формулировку: «5. Полное отделение церкви от государства. Ко всем религиозным обществам без исключения государство относится как к частным объединениям. Они лишаются всякой поддержки из государственных средств и всякого влияния на государственные школы» 7.

В 1905 г. В. И. Ленин следующим образом определил характер отношений между социалистическим государством, религиозными организациями и верующими гражданами: религия является частным делом по отношению к государству, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью; всякий должен быть совершенно свободен исповедовать какую угодно религию или не признавать никакой религии; совершенно недопустимы различия менаду гражданами

в правах в зависимости от религиозных верований; всякие упоминания в официальных документах о религиозной принадлежности граждан должны быть уничтожены; не должно быть государственного субсидирования религиозных обществ; полное отделение церкви от государства и школы от церкви '. В Программе РСДРП, принятой па ее II съезде в 1903 г., говорилось, что партия считает необходимым вести борьбу за отделение церкви от государства и школы от церкви, за предоставление всем гражданам неограниченной свободы совести, за уничтожение сословий и полную равноправность всех граждан независимо от иола, религии, расы и национальности2.

1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 400.

2 Там же, т. 19, с. 30.

3 Там же, т. 1, с. 182.

4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 2, с. 85.
6 Там же, т. 15, с. 157.

6 Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 5, с. 2.

7 Там же, т. 22, с. 240.

1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 143—144.

2 См.: КПСС в резолюциях и решениях съездов, конферен
ций и пленумов ЦК. М., 1970, т. 1, с. 63.

Глава II

САМОДЕРЖАВНОЕ ГОСУДАРСТВО И РЕЛИГИОЗНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ

В царской России господствовавшая православная церковь была частью государственного аппарата, охранявшего интересы помещиков и капиталистов. «Верховным защитником и хранителем догматов господствующей веры», «блюстителем правоверия и всякого в церкви святой благочиния», «главой церкви» в законах Российской империи объявлялся император. В соответствии с законом самодержавная власть управляла церковью «посредством Святейшего правительствующего синода, ею учрежденного» '.

Остатки своей независимости от государства церковь утратила в результате реформы церковного управления, проведенной Петром I. Принятый 25 января 1721 г. Регламент, или Устав, Духовной коллегии ликвидировал патриаршество и поставил во главе церкви Духовную коллегию. Царский манифест повелевал подданным, духовным и мирским, исполнять указы Духовной коллегии «под великим за противление и ослушание наказанием».

14 февраля 1721 г. Духовная коллегия была переименована в Святейший правительствующий синод. Члены Сипода после их назначения монархом приносили присягу, в которой клялись на евангелии быть «послушными рабами» царя, признавать в его особе своего «крайнего судью» и действовать во всем «по написанным в Духовном регламенте уставам». Царским уставом от 11 мая 1722 г. была учреждена должность обер-прокурора Синода, который назначался из светских лиц и осуществлял в соответствии со специальной

1 Свод законов Российской империи, Спб,, 1912, т. 1, а. 1, ст. 65.

инструкцией высший государственный надзор и контроль за деятельностью Синода. В 1802 г. Синод был лишен права прямых сношений с высшими государственными учреждениями н мог обращаться к ним только через обер-прокурора. С 1803 г. обер-прокурор стал подчиняться непосредственно царю. Таким образом, высший орган управления православной церковью был превращен в правительственный комитет, который полностью подчинялся самодержавной власти. В своей деятельности он руководствовался правовыми нормами, детально регламентировавшими церковную структуру, управление, другие внутрицерковные вопросы и даже порядок отправления культа.

Все органы управления православной церкви строились по образцу административных органов империи. Церковные иерархи были превращены в государственных чиновников. Члены Синода и весь епископат назначались указами императора по представлению обер-прокурора Сипода. Духовные лица приравнивались к светским чинам, предусмотренным петровской «табелью о рангах». Епархии православной церкви управлялись духовными консисториями, возглавляемыми епархиальными архиереями. Консистории подчинялись Синоду, который утверждал их членов. Секретарь консистории назначался па должность и увольнялся с нее Синодом по предложению обер-прокурора и находился в непосредственном подчинении последнего. Бюрократизации подвергались и церковные приходы, в которых постепенно было уничтожено самоуправление.

После петровской реформы положение церкви в государстве очень точно определялось употреблявшимся в законодательстве термином «ведомство православного вероисповедания». Церковь действительно была превращена в одно из государственных ведомств. Несмотря на то что отмена патриаршества обосновывалась в Регламенте необходимостью замены единоличной власти патриарха коллегиальным управлением, высший орган такого управления — поместный собор более чем за двухсотлетний синодальный период не собирался ни разу.

В конце XIX — начале XX в. среди либеральной буржуазии и церковных кругов возникло движение за освобождение православной церкви от всеохватывающей государственной опеки. В феврале 1905 г. председатель Комитета министров и особого совещания при Коми-

тете министров по подготовке закона о веротерпимости С. Ю. Витте представил записку «О современном положении православной церкви». В записке предлагалось изменить государственное положение церкви путем восстановления упраздненного Петром I соборного начала и подчеркивалось, что «церковное правительство» сделалось простым «государственным бюрократическим учреждением», преследующим исключительно государственные цели '.

Почти одновременно в особое совещание поступила записка петербургского митрополита Антония, составленная либеральными профессорами духовной академии, «Вопросы о желательных преобразованиях в постановке у нас православной церкви». В ней также ставился вопрос об уменьшении зависимости церкви от государственной власти: «Не благовременно ли устранить или хотя бы несколько ослабить ту постоянную опеку и тот слишком бдительный контроль светской власти над жизнью церковной и над деятельностью церковного правительства, который лишает церковь самостоятельности и инициативы?..» Митрополит Антоний предлагал «предоставить православной церкви большую свободу в управлении ее внутренними делами, где бы она могла руководиться, главным образом, церковными канонами... и, освобожденная от прямой государственной и политической миссии, могла бы своим возрожденным нравственным авторитетом быть незаменимой опорой православного государства» 2.

В ответной записке обер-прокурора Синода Победоносцева от 12 марта 1905 г. подчеркивалось, что в данном случае под предлогом освобождения церкви отмечается стремление к ослаблению связи церкви с государством, «в результатах своих угрожающее великой опасностью церкви и государству» 3.

Таким образом, и либеральная буржуазия, и некоторые иерархи церкви, и Победоносцев признавали наличие полной зависимости церкви от государства. Но если либералы понимали, что такая зависимость вредит и церкви и государству, и предлагали сделать связь между ними более гибкой, что, по их мнению, лишь

1 См.: Титлинов Б. В. Церковь во время революции. Пг.,
1924, с. 12.

2 Цит. по: Титлинов Б. В. Церковь во время революции,
с. 13, 14.

3 Там же, с. 14.

способствовало бы укреплению церкви как опоры самодержавного государства, то реакционные круги настаивали на сохранении сложившихся отношений между государством и церковью. Под влиянием Победоносцева высочайшим повелением от 13 марта 1905 г. вопрос о преобразованиях в положении православной церкви был изъят из особого совещания и передан на рассмотрение Синода, где и похоронен.

В не меньшей зависимости от государства находились и конфессиональные организации всех других терпимых в царской России исповеданий.

«Свод учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных», кратко именуемый Уставом духовных дел иностранных исповеданий, состоял из разделов (книг) «об управлении духовных дел христиан римско-католического, армяно-католического, протестантских (евангели-ческо-лютеранского, евангелическо-аугсбургского, еван-гелическо-реформатского) и армяпо-григорианского исповеданий; караимов; евреев; магометан; ламаитов; язычников».

Устав духовных дел иностранных исповедании устанавливал следующую структуру римско-католической церкви в России: две архиепархии — Могилевская и Варшавская — состояли из 12 епархий, которые в свою очередь делились на приходы. Последние «для ближайшего надзора за приходскими церквами и их духовенством» соединялись в особые округа-деканаты во главе с деканами.

Архиепископ Могилевский, он же «митрополит всех римско-католических церквей», «первенствовал» над всеми духовными лицами и возглавлял «римско-католическую духовную коллегию» в Петербурге, которая была учреждена «для решения дел, общих всем римско-католическим епархиям». При коллегии состояли прокурор и канцелярия.

При каждом епископе, стоявшем во главе епархии, имелась епархиальная консистория. К приходскому духовенству относились настоятели, священники и викарии. По делам, требовавшим рассмотрения государственных органов, Духовная коллегия обращалась в министерство внутренних дел, которое осуществляло надзор за коллегией через ее прокурора и имело право отменять решения коллегии. Служащие канцелярии коллегии были государственными чиновниками.

Армяно-католическое духовное правление, находившееся в Тифлисе, на основании закона ведало церковными делами всех лиц армяно-католического исповедания, духовенством, церквами, духовными училищами и находилось в подчинении Тираспольского римско-католического епископа.

Армяно-григорианская церковь состояла из шести епархий: Нахичеванской и Бессарабской, Астраханской, Эриванской, Грузинской, Карабахской, Ширванской, которые управлялись архиепископами. К первым двум епархиям относились все находившиеся в России, вне Закавказья, армяно-григорианские церкви. Епархиальные консистории осуществляли под руководством архиепископа управление приходами и монастырями, а также рассматривали отнесенные к их компетенции судебные дела. Священнослужители назначались на должности, посвящались в духовный сан и рукополагались епархиальным начальником — архиепископом. Главное управление церковью, высший надзор за духовенством, точным исполнением правил и обрядов исповедания возлагались на католикоса. Он председательствовал в Эчмиадзинском армяно-григорианском синоде — высшем органе церковного управления и суда. Прокурор синода контролировал от имени государства рассмотрение синодом текущих и судебных дел и мог опротестовывать принимаемые последним решения.

В соответствии с Уставом духовных дел иностранных исповеданий, низшей структурной единицей еван-гелическо-лютеранской церкви был приход, возглавляемый проповедником (пастором). Приходы объединялись в пробстские округа во главе с пробстами. Всего в губерниях России имелось 32 пробстских округа: в Лифляндской — 10, в Эстляндской — 8, в Курлянд-ской — 7, в С.-Петербургской — 2, в Виленской—1, в Саратовской — 2 и в селениях немецких колонистов Южного края — 2. Пробсты подчинялись генерал-суперинтендантам, которые назначались только из дворян, и пяти местным консисториям: С.-Петербургской, Лифляндской, Эстляндской, Курляндской и Московской. Закон возлагал на консистории наблюдение «за сохранением чистоты учения евангелическо-лютеранской церкви», за порядком отправления богослужения и священнодействий, функции управления и духовного суда, охрану прав церкви, духовенства и «представительство за них перед высшим начальством», а также представ-

ление многочисленной отчетности в Генеральную консисторию и МВД.

Генеральная консистория осуществляла надзор за деятельностью генерал-супер-интендантов, местных консисторий и являлась высшей инстанцией духовного суда. Ее деятельность контролировалась, в свою очередь, прокурором консистории и министерством внутренних дел. Генеральный синод представлял собой общее духовное совещание церкви, собиравшееся периодически «для представления правительству точнейших и подробных сведений о потребностях ев'ангелическо-лютеранской церкви и о средствах более и более совершенствовать установления оной». Во всех его собраниях обязательно участвовал прокурор Генеральной консистории.

Основные правовые нормы, регламентировавшие структуру и функции органов управления еваигеличе-ско-лютеранской церкви, распространялись и на евап-гелическо-аугсбургскую церковь, с некоторыми исключениями и особенностями. Церковные округа возглавлялись супер-интендантами, руководили ими высшее духовное лицо церкви — генерал-супер-интендант и консистория. Все пять округов находились в губерниях «царства Польского». Обязанности прокурора консисторского суда возлагались на прокурора Варшавской судебной палаты.

Евангелическо-реформатские общества имелись в С.-Петербурге, в губерниях «царства Польского», прибалтийских и западных; последние объединялись в округ, которым руководили Виленская коллегия и синод. Духовное управление обществами «царства Польского» осуществлял синод, собиравшийся ежегодно. Текущие дела всех реформатских обществ рассматривала Генеральная консистория, которая являлась также высшей духовной судебной инстанцией. Обязанности прокурора консисторского суда исполнял прокурор Варшавской судебной палаты.

«Заведование духовными делами» мусульман в России осуществлялось в соответствии с законом четырьмя независимыми друг от друга окружными управлениями.

Таврическое магометанское духовное правление, учрежденное в Симферополе, ведало духовными делами мусульман Таврической и западных губерний. Его возглавляли муфтий и его помощник — кадий-эскер. Приходским духовенством, к которому относились хатыпы,

имамы, муллы, маязины и служители при мечетях, непосредственно руководили уездные кадии, входившие в состав духовного правления.

Оренбургскому магометанскому духовному собранию подчинялось приходское духовенство (хатыпы, муллы, имамы, маязины) во всех губерниях и областях, кроме Закавказья. Председательствовал в собрании духовный глава магометан округа — муфтий. К высшему духовенству относились кроме него ахуны.

Шиитским духовным правлением, ведавшим делами закавказских мусульман шиитского учения, руководил глава шиитского духовенства Шейх Уль-Ислам. Губернскими органами управления были меджлисы. Надзор за мечетским духовенством — муллами осуществлялся ка-зиями.

Суннитское закавказское духовное правление, во главе которого стоял муфтий, суннитские губернские меджлисы и казии осуществляли аналогичные функции церковного управления и суда.

Караимы (секта в иудаизме, отвергающая Талмуд. Возникла в VIII в. в Вавилонии. Караимы признавали только Ветхий завет и включали в вероучение элементы ислама и арабской философии VIII в. Со временем караимы превратились в особую этническую группу) образовывали в России два духовных округа: Евпаторийский, в который входили Таврическая и Херсонская губернии, города Одесса и Киев, и Трокский (Вилеп-ская и другие западные губернии). Во главе каждого из округов стоял гахам, который надзирал за караимским духовенством (газзанами и шамашами) и подчиненными ему синагогами, за порядком богослужения, ведал учреждением училищ при синагогах, осуществлял духовный суд.

В Своде законов Российской империи слово «еврей» определяло не только национальную, но и вероисповедную принадлежность. Евреи (последователи иудаизма) в соответствии с Уставом духовных дел иностранных исповеданий могли отправлять общественное богослужение в синагогах и молитвенных школах. Вне черты оседлости устройство молелен еврейскими обществами допускалось только с разрешения министра внутренних дел. Каждое религиозное (молитвенное) общество управлялось раввином и духовным правлением, членом которого он состоял. Раввин избирался «обществом» и утверждался «губернским начальством». В губерниях;

«царства Польского» губернаторы замещали должности раввинов по своему усмотрению, если представленный обществом кандидат «не удовлетворял требованиям закона».

Ламаизм (разновидность буддизма) исповедовала часть калмыков и бурят. До издания закона от 17 апреля 1905 г. они официально именовались «идолопоклонниками и язычниками». Высшим духовным лицом у калмыков-ламаистов был лама, который наблюдал за приходским (хурульным) духовенством, назначал духовных лиц, окончательно разрешал вопросы по брач-по-семейным делам. Законом от 15 мая 1911 г. высшим духовным лицом у калмыков-ламаистов, кочевавших в Области войска Донского, был назначен бакша (лама), обладавший аналогичными полномочиями.

Согласно закону «дела церковные христианских иностранных исповеданий и иноверцев» решались «их духовными властями и особенными правительствами, верховною властию к сему предназначенными» на основании Устава духовных дел иностранных исповеданий и некоторых других правовых норм, регламентировавших основные стороны церковного устройства и жизни. Их деятельностью руководили министерство внутренних дел и местные государственные органы. В министерстве имелся департамент духовных дел иностранных исповеданий, который «ведал дела по римско-католическому, армяно-католическому, армяно-григорианскому и протестантским исповеданиям, а также духовные дела магометан, евреев и ламаитов». Во всех случаях, когда в практике руководства деятельностью конфессиональных организаций перед министерством возникали вопросы, не предусмотренные действующими законами, они могли быть разрешены по представлению министерства только царем.

Закон наделял департамент широкими нравами. Например, управляя учреждениями римско-католического исповедания, департамент был посредником между ними и Римской курией. Департамент увольнял духовных лиц, деятельность которых являлась, по его мнению, вредной для государства; осуществлял надзор за Духовной коллегией и монастырями; разрешал командировки и отпуска духовенству, учреждение новых приходов, постройку церквей, приобретение церквами недвижимого имущества; определял число приходов; ведал выплатой содержания из средств государствен-

иого казначейства духовным лицам; осуществлял контроль за использованием частных капиталов духовных лиц и средств, отпускаемых на содержание духовенства, и решал множество других вопросов.

В соответствии с Уставом духовных дел иностранных исповеданий назначение на духовные должности во всех терпимых в Российской империи конфессиональных организациях относилось к компетенции государственной власти. Высшее духовенство назначалось непосредственно царем. Остальные духовные лица назначались или утверждались министерством внутренних дел или губернскими властями. На губернаторов, губернские управления, уездных начальников и других местных должностных лиц возлагался административный надзор за деятельностью духовенства иностранных исповеданий, за точным исполнением ими законов и распоряжений правительства.

Обожествляя особу императора, закон повелевал именем бога «повиноваться власти его не только за страх, но и за совесть» и предписывал всем конфессиональным организациям охранять самодержавие и существующий порядок. Устав духовных дел иностранных исповеданий обязывал органы церковного управления всех вероисповеданий и духовенство, которое приносило присягу на верность царю и его наследнику, охранять «все священные права и преимущества его императорского величества и законы государства» (ст. 3). Какое большое значение царизм придавал этой норме, видно из того, что она неоднократно повторяется во всех разделах устава, определяющих обязанности каждого из духовных управлений и подчиненных ему духовных лиц.

Законы вменяли в обязанность духовным лицам исполнение функций государственных органов. Приходское (мечетское) духовенство всех вероисповеданий должно было регистрировать акты гражданского состояния, вести приходские книги рождающихся, бракосочетающихся и умерших, направлять соответствующие данные своему духовному начальству (в консистории и т. п.), а последнее — выдавать гражданам метрические свидетельства. В обязанности духовенства входило также чтение в церкви правовых актов, «которые признано будет сделать наиболее известными в народе».

В 1708 г. во все церковные приходы был разослан секретный царский указ, в котором духовенству пред-

лагалось использовать таинство исповеди в целях политического сыска: выведывать у исповедующихся, «нет ли у кого из них бунту, злаго намерения и совету с кем к какому бунту и на государство какого умышления», и при обнаружении таких «намерений» доносить об этом церковным властям.

Петровский указ от 28 апреля 1722 г. обязывал священнослужителей под угрозой строгих наказаний доносить властям о ставших им известными на исповеди намерениях к «измене или бунту на государя». Аналогичные предписания содержались в правовых актах и в отношении духовенства других исповеданий, хотя закон провозглашал «ненарушимую тайну» всего сказанного на исповеди, которую священник не имел права нарушить без согласия исповедовавшегося ему лица «даже и по требованию судебных мест».

Священникам вменялись в обязанность и другие полицейские функции. Они должны были, узнав на исповеди о совершенном исповедующимся преступлении, склонять его под угрозой отказа «в разрешении от грехов и в допущении к святому причащению» к признанию своей вины перед судом. Если священник во время погребального обряда обнаруживал на теле умершего следы насилия или у него возникало на основании «вероятных слухов» подозрение о насильственной смерти, он должен был донести об этом полиции, не приступая к отправлению обряда. Законы обязывали мусульманское духовенство доносить местному начальству о случаях «обнаружения между мусульманами вредных и нетерпимых правительством толкований и учений или неблагонамеренных разглашений», отвращая вместе с тем «от оных вразумлениями и увещаниями».

Священнослужители должны были по предложению суда совершать такие действия, как «увещание» обвиняемых и преступников и приведение к присяге свидетелей. На них возлагались и некоторые функции исполнения судебного приговора: наложение в соответствии с приговором на осужденного церковной епитимьи или объявление приговора всему приходу; содержание в монастырях лиц, сосланных туда по приговору суда.

Раболепно выполняя все веления царской власти, конфессиональные организации подчиняли интересам самодержавия религиозный культ и церковную пропо-лзедь, одурманивали народ особым видом религиозного

опиума — «государственно-церковной сивухой» ', во время богослужений обоготворяли царя и царскую фамилию, призывали верующих почитать власти и неукоснительно исполнять все их предписания, вели ожесточенную борьбу с врагами
монархии, предавая анафеме все передовое и прогрессивное.

Высоко оценивая верноподданническую службу духовенства всех вероисповеданий, царское правительство наделяло его правами, которыми не пользовалось подавляющее большинство населения. Сыновья духовных лиц христианских исповеданий, высшего мусульманского духовенства и караимов имели наряду с сыновьями потомственных и личных дворян преимущественное по сравнению с другими лицами право поступления па государственную службу и получали после занятия должности более высокое звание.

Священнослужители и церковные причетники православного и армяно-григорианского исповеданий «сообщали» права их состояния своим женам, если последние не имели по происхождению высшего состояния. Вдовы священнослужителей пользовались в связи с этим правами личного дворянства, а вдовы церковных причетников — правами личного почетного гражданства. Раввины и их дети пользовались в местах оседлости евреев почетными правами купечества I гильдии. Раввины, исправлявшие «беспорочно свои обязанности в течение 10 лет», награждались золотыми медалями.

Духовенству предоставлялись материальные льготы. Шиитское духовенство во время занятия духовных должностей (а после двадцати лет службы или ее оставления вследствие увечья — пожизненно) освобождалось от уплаты казенных повинностей. Эха льгота распространялась и на их детей. Духовные лица суннитского исповедания и их дети не платили повипно-сти только во время занятия духовных должностей. Духовенство Оренбургского магометанского округа не освобождалось от налогов, по закон предоставлял право перекладывать их уплату на прихожан.

Православные священнослужители во время духовной службы и после увольнения с нее по старости или в связи с болезнью, их вдовы и сироты не платили государственных и городских налогов. Духовенство всех исповеданий освобождалось от уплаты так называемой

! См.: Ленин В. 11, Поли. собр. соч., т. 12, с. 144.

подымной, или дворской, подати ', а христианское духовенство и от уплаты государственного квартирного налога.

Священнослужители христианских исповеданий освобождались от воинской повинности. Законом «Об изменении Устава о воинской повинности» от 23 июня 1912 г. эта льгота была распространена на настоятелей и наставников старообрядческих и сектантских христианских общин, высшее и часть приходского мусульманского духовенства.

Ко всем лицам духовного состояния не применялись телесные наказания, установленные законом за различные проступки2. Священнослужители и монашествующие, приговоренные мировыми судьями к аресту или тюремному заключению, направлялись не в места заключения, «а к епархиальному их начальству для исполнения приговора по его распоряжению». Дела о преступлениях духовных лиц «против должности, благочиния и благопочитания» закон относил к компетенции духовных судов. За более тяжкие должностные преступления, которые рассматривались в порядке уголовного судопроизводства, они, как правило, также не подвергались уголовному наказанию, так как санкции соответствующих уголовно-правовых норм предусматривали для духовенства лишь меры воздействия со стороны их «духовного начальства».

Государство оказывало конфессиональным организациям, особенно господствующей церкви, огромную материальную помощь, возлагало на граждан обязанности по содержанию духовенства, устанавливая в правовой форме источники церковных доходов.

«Счетный устав мест и властей, подведомственных Святейшему синоду» устанавливал ассигнования из государственного казначейства для православной церкви: на содержание центральных и местных органов церковного управления, кафедральных соборов, лавр и монастырей; на постройку и ремонт церковных и монастырских зданий; на содержание канцелярий по епархиальным делам, миссионеров и «сосланных в монастыри лиц»;

1 Дым — древнейшая окладная единица на Руси в IX—
XVIII вв., а также в Закавказье и Польше, где сохранялась до
начала XX в. Дым отождествлялся с одним хозяйством (дво
ром).

2 Телесные наказания были отменены заколом от 11 авгу
ста 1904 г.

на изготовление «знаков отличия для духовенства» и прочие экстраординарные расходы, не предусмотренные общей сметой по православному ведомству.

Помимо этого большие суммы расходовались государством на постоянные пособия духовным лицам и причетникам. В 1905 г. такие пособия получал причт 27 412 православных церквей. В 1907 г. этот вид ассигнований был увеличен. На содержание причта 38 413 приходских церквей из государственного казначейства было отпущено 12,3 млн. руб. Особенно большие суммы получали ежегодно высшие церковные иерархи: петербургский митрополит — 259 тыс. руб., киевский — 84 тыс., новгородский — 30 500 руб. и т. д. ' Священнослужители, псаломщики, преподаватели и воспитатели православных духовных академий, семинарий и училищ при увольнении со службы получали единовременные пособия и государственные пенсии. В случае их смерти пенсией обеспечивались члены их семей.

Учитывая важную роль православной церкви в укреплении самодержавия, царское правительство из года в год увеличивало количество молитвенных зданий, монастырей и армию духовенства. В начале 60-х годов XIX в. в России действовало 37 428 церквей, 12 392 часовни и 614 монастырей; в 1881 г.— 41500 церквей с 94 800 священнослужителями; в 1905 г.—48 375 церквей и 20 583 часовни со 103 970 священнослужителями и 860 монастырей с 67 720 монахами и послушниками; в 1912 г.—53 902 церкви и 23 204 часовни со 110 970 священнослужителями, 985 монастырей, в которых находилось 86 854 человека.

Соответственно увеличивались и государственные ассигнования на нужды православной церкви. Если в 1897 г. из казны на эти цели было отпущено 19,8 млн. руб., а в 1905 г.— 29,3 млн. руб., то в 1914 г. уже 53,9 млн. руб.2 Помимо этого все более значительные суммы государственных средств расходовали на церковь п многие ведомства.

Православная церковь была крупнейшим землевладельцем. Царское правительство передало ей обширные земельные и лесные угодья. В частности, казна отводила во владение архиерейских домов и монастырей

1 См.: Отчет обер-прокурора Святейшего синода за 1905—
1907 гг. Спб, 1910, с. 27—29, 100—107.

2 См.: Бонч-Бруевич В. Д. Избранные произведения. М.,
1959, т. 1, с. 223—243.

«загородные дворы, рыбные ловли, земли и другие угодья», которые они не могли продавать или отчуждать, по имели право отдавать в наем. «Неприкосновенной церковной собственностью», которая ограждалась государством «от всяких посторонних притязаний», были в соответствии с законом «церковные земли и другие имеющиеся при церкви угодья». В их число входили земли и угодья, пожалованные государством, приобретенные церквами в собственность «покупкой, через дар или завещание от частных лиц», а также земли, отводимые для довольствия церковного причта от прихожан.

В соответствии с Правилами об обеспечении земельными наделами и помещениями причтов православных сельских приходов каждой сельской церкви, а также городской церкви, имеющей сельских прихожан, навсегда отводилось «из дач прихожан» не менее 33 десятин «удобных для причта усадебных, пахотных и сенокосных земель». Если прихожане в связи с недостатком земли не могли отвести ее для церкви или отводили меньше установленной нормы, они обязаны были выплачивать причту соответствующее вознаграждение деньгами или продуктами.

Усадебные, пахотные и сенокосные земли, а также доходы с принадлежащих церквам мельниц, строений, рыбных и иных «оброчных статей», назначаемых в пользу причта, а не церкви, делились на четыре равные части, три из которых получал настоятель церкви и одну — остальные члены причта. Члены причта могли сдавать в аренду свою часть полевой земли, а па усадебных участках строить собственные дома и отдавать их в наем. Независимо от наличия собственных домов каждому члену причта предоставлялся во владение церковный дом на усадебной земле с двором и службами.

В Тобольской, Томской, Иркутской, Енисейской и некоторых других губерниях минимальный участок церковной земли, отводимой прихожанами для обеспечения причта, был установлен в размере 99 десятин. Эти земли не подлежали отчуждению, кроме случаев, когда их продажа или обмен представляли «существенные для церкви выгоды». Вырученные при этом суммы должны были расходоваться исключительно на покупку государственных процентных бумаг или другой земли, а доходы с них поступали на содержание причта. Если церковь упразднялась, такие земли не возвра-

3 В. В. Клочков 33

щались прихожанам, а вместе с ее капиталами и другими землями передавались той церкви, к которой приписывались прихожане.

Все виды церковных земель, а равно выстроенные при церквах или купленные на церковные деньги дома являлись собственностью церкви. Священнослужители и причетники непосредственно распоряжались ими, но не имели права продавать их, передавать по наследству или отдавать в заклад. Размеры земельных угодий некоторых церквей были очень велики. По официальным данным, в начале XX в. 245 церквей имели от 250 до 500 десятин земли на каждую, 50 — от 500 до 1000 десятин, 14 — от 1000 до 1500 десятин, 15 церквей — свыше 1500 десятин '.

Большими земельными угодьями владели монастыри. По Правилам 1838 г. каждый из них наделялся кроме пахотных и иных угодий участками леса от 50 до 150 десятин. По неполным данным отчетов обер-прокуроров Синода только 180 монастырей в 1836— 1861 гг. получили от казны свыше 16 тыс. десятин леса и 9 тыс. десятин пахотной земли2. Особенно щедро наделялись землей монастыри, открываемые на окраинах страны, которые являлись центрами миссионерской и русификаторской деятельности. Немало земли приобреталось монастырями и на собственные средства.

Кроме государственных ассигнований и доходов с церковных земель на содержание православного духовенства предназначались установленные законом сборы с прихожан: плата за обязательные требы (обряды крещения, бракосочетания, похорон и т. п.), натуральные сборы в пользу причта и пр. В 1902 г. священники получили за обязательные требы, по самым минимальным подсчетам, 16,5 млн. руб.3, кружечные, кошельковые сборы и свечная прибыль принесли церкви еще 19,4 млн. руб.4 В 1908 г. средний доход одноштатного прихода составлял 4126 руб., в том числе 160 руб.— от земли, 2500 руб.— кружечный сбор, 866 руб.— сбор

1 См.: Кильчевский В. Богатство и доходы духовенства.
Спб., 1908, с. 6.

2 См.: Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Критиче
ские очерки. М., 1967, с. 210.

3 На содержание всех начальных школ в том же году го
сударством было ассигновано 9 млн. руб.

4 См.: Грекулов Е. Ф. Расходы, связанные с религией, в бюд
жете крестьян царской России.— Вопросы истории религии и
атеизма. М., 1964, вып. 12, с 141.

натурой. Из них священник получал 2063 руб., дьякон — 1375 и псаломщик — 687 руб.' Значительные средства собирались с верующих монастырями. Особенно большие доходы они получали от сотен тысяч богомольцев путем различных сборов, приношений (на поминовение умерших и пр.), а также пожертвований. В 1912 г. монастыри получили от верующих 20 млн. руб., а остаток от поступлений прошлых лет доходил до 80 млн. руб.2

По официальным данным Синода, доходы православной церкви в 1914 г. составили 110 млн. 305 тыс. руб.3 Существенной статьей церковных доходов были поступления от продажи восковых свечей, изготовление и реализация которых были отнесены рядом правовых актов к исключительной монополии церкви4.

Начиная с 1910 г. стали собираться съезды представителей епархиальных свечных заводов, которые создали капиталистический синдикат во главе со специальным комитетом, объединявшим деятельность этих заводов н складов. Этот синдикат не только монополизировал закупки отечественного свечного сырья, но и покрыл сетью своих агентств места производства воска во многих странах мира, добившись от правительства запрещения ввоза воска из-за границы в Россию помимо него. Это дало возможность церковникам уста-

1 См.: Грекулов Е. Ф. Расходы, связанные с религией,
в бюджете крестьян царской России.— Вопросы истории рели
гии и атеизма. М., 1964, вып. 12, с. 142. Для сравнения: сельский
учитель получал в год 240—300 руб.

2 См.: Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Критиче
ские очерки, с. 261.

3 См.: Каширин П. О свободе совести. М., 1939, с. 16.

4 Указом Синода 1721 г. право продажи церковных свечей
как оптом, так и в розницу было предоставлено только церквам.
Это право было подтверждено указом 1808 г. В 1871 г. епар
хиальному духовенству было предложено строить па общецор-
ковные средства свечные заводы и открывать лавки по продаже
свечей.

В 1879 г. подтверждена обязанность причтов церквей и церковных старост покупать свечи для церквей не у частных торговцев, а только «в епархиальных заводах, складах и лавках». Надзор за соблюдением этих правил возлагался на полицию и церковных старост. За противозаконную продажу церковных свечей в первый раз виновные наказывались конфискацией всего обнаруженного товара, а во второй раз кроме того привлекались к уголовной ответственности. Указом 1870 г. были установлены отчисления в распоряжение Синода от 10 до 20% свечных доходов.

павливать монопольные цены на воск и свечи и способствовало быстрому увеличению капиталов синдиката, которые уже в 1910 г. составляли 40 млн. руб. '

Закон предоставлял православным церквам и служителям культа право помещать имеющиеся у них капиталы в кредитные учреждения «для приращения процентов». Духовенство, как отмечал В. И. Ленин, было самым крупным вкладчиком сберегательных государственных касс: на его долю в 1899 г. приходилось 46 млн. руб.2. Крупные капиталы церквей и духовенства хранились в государственных и частных банках. Проценты с этих капиталов, а также с процентных бумаг, находившихся у церквей и духовенства, составляли очень большую сумму.

Значительные средства предоставлялись государством римско-католической церкви. Все епархиальные управления, кафедральное, приходское и монастырское духовенство, а также духовенство, «служащее в разных частях гражданского, военного и морского управления», получали содержание из государственного казначейства и министерства внутренних дел «сообразно с потребностями мест и лиц, приличное сану и степени каждого». Приходское духовенство обеспечивалось денежным («штатным») содержанием, размер которого зависел от класса прихода. Духовные лица всех христианских исповеданий, в том числе римско-католического, находившиеся на службе в военно-сухопутном и морском ведомствах, а также в должностях законоучителей в учебных заведениях министерства народного просвещения, имели право на получение государственных пенсий и единовременных пособий.

Римско-католические штатные монастыри ежегодно получали на содержание из казны по 1750 руб., а Чен-стоховский монастырь — 3 тыс. руб. Сверх того им выдавались особые суммы «на наем служителей». На содержание римско-католического духовенства законом предназначались различные сборы с прихожан и получаемая с них плата за составление актов гражданского состояния и выдачу выписок из метрических книг.

Имущественное положение учреждений римско-католической церкви регулировалось законом следующим образом. Они владели на общих основаниях движимым

1 См.: Персиц М. М. Отделение церкви от государства и
школы от церкви в СССР (1917—1919). М., 1958, с. 11—12.

2 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 6, с. 283.

и недвижимым имуществом, к которому относились также сборы в церквах по воскресным и праздничным дням. Церковное имущество отчуждалось и закладывалось только с высочайшего разрешения. Монастыря могли приобретать недвижимое имущество: па сумму до 5 тыс. руб.— с разрешения министерства внутренних дел, дороже — с высочайшего разрешения. Монастырям и церквам разрешалось принимать с согласия МВД завещанные им денежные суммы. Церкви получали по закону четвертую часть движимого имущества умерших духовных лиц, не оставивших завещания. Церковные земли могли сдаваться в наем и аренду, а денежные капиталы, «частно принадлежащие духовным установлениям»,-— помещаться в государственные и частные кредитные учреждения.

В основном аналогичные нормы действовали и в отношении церковных учреждений других неправославных христианских исповеданий. Из норм Устава духовных дел иностранных исповеданий, регулирующих имущественное положение этих конфессиональных организаций, заслуживают упоминания следующие. Имущество евангелическо-лютеранской и аугсбургской церквей охранялось «на праве имуществ казенных». Налагаемые евангелическо-аугсбургской консисторией денежные взыскания обращались в пользу казны. Для приобретения евангелическо-лютеранскими и армяно-григорианскими церквами недвижимого имущества требовалось разрешение: от 300 до 1 тыс. руб.— департамента духовных дел иностранных исповеданий МВД, до 5 тыс. руб.— министра внутренних дел, свыше 5 тыс. руб.— царя.

Еварггелическо-лютеранскому и аугсбургскому духовенству запрещалось делать долги от имени церкви. За такие долги оно отвечало как за собственные, в связи с чем иски к церкви присутственными местами не принимались. Оно не должно было также отдавать недвижимое церковное имущество в вечный или на срок более 12 лет откуп. Вышестоящие духовные органы евангелическо-лютеранского исповедания могли выдавать на нужды церкви суммы свыше 2 тыс. руб. только с разрешения министерства внутренних дел.

Духовные учреждения и священнослужители некоторых христианских исповеданий получали государственные ассигнования. На потребности евангелическо-аугсбургской церкви казна отпускала денежные средст-

ва «согласно утвержденным штатам», а также по «годовой росписи» — на постройку и ремонт церковных зданий. Духовным лицам, их вдовам и детям выдавались пенсии и единовременные пособия.

Содержание армяно-григорианских священнослужителей и причетников возлагалось законом на их прихожан. Оно складывалось из постоянного денежного содержания, размер которого определялся приходом при поступлении членов причта в должность, платы за исполнение духовных треб и добровольных приношений верующих. «Необходимые нужды» армяно-григорианской церкви удовлетворялись за счет доходов от церковных земель и другого имущества, принадлежавших ей денежных капиталов, сборов и даяний в пользу церквей и монастырей. Если этих средств не хватало, недостающая сумма раскладывалась «на всех прихожан, по соображении с состоянием каждого».

Духовные лица караимов и их синагоги содержались за счет верующих. Высшее духовное лицо Евпаторийского округа — гахам получал содержание за счет караимских обществ Таврической и Херсонской губерний, а трокский гахам пользовался определенным количеством земли, отведенной для содержания Трокского духовного караимского правления.

Синагоги и духовные лица иудеев содержались за счет добровольных пожертвований, а при недостатке этих средств производилась «раскладка на общество». Раввин содержался верующими. При его вступлении в должность между ним и «избравшим его обществом» заключался договор, в котором указывались размеры жалованья, платы за совершение обрядов и т. п.

Мусз'льманское духовенство, мечети и духовные училища содержались за счет приходских (мечетских) обществ, доходов от движимого и недвижимого имущества конфессиональных организаций (вакуфов) и их денежных капиталов. Приобретение этими организациями недвижимого имущества, его продажа и обмен допускались с разрешения местных государственных органов. Вакуфы охранялись государством наравне с казен-лым имуществом. Государство частично покрывало расходы на содержание духовных управлений мусульман. Например, Таврическому магометанскому духовному правлению казна предоставляла «дом или необходимое количество комнат для его присутствия и помещения канцелярии».

У «кочевых и оседлых инородцев» муллы, избираемые ими из своей среды, мечети и духовные школы содержались исключительно за счет населения. Вакуфы в религиозных обществах инородцев не допускались.

Таким образом, несмотря на то, что конфессиональ-иые организации и духовенство всех терпимых в Российской империи вероисповеданий исполняли определенные государственные функции, фактически и юридически составляли часть бюрократического аппарата, верой и правдой служили самодержавию, государство установило различный правовой режим для их имущества, оказывало одним из них большую, другим — меньшую материальную помощь, а третьим отказывало в ней вообще.

Вместе с тем оно предоставляло всем этим организациям и духовенству, как указано выше, определенные материальные преимущества, в том числе существенные льготы при уплате различных налогов. Налог с недвижимого имущества, принадлежащего духовным ведомствам как христианских, так и нехристианских вероисповеданий, взыскивался частично — только с того имущества, которое приносило доход «посредством отдачи в наем». Духовные учреждения всех вероисповеданий освобождались от уплаты подымной подати, поземельного налога (за церкви, молитвенные дома и церковные земли), а в губерниях Привислинского края — налога со всего недвижимого городского имущества.

Православная церковь пользовалась помимо этого и другими льготами. Подворья и строения архиерейских домов и монастырей, в том числе и сдаваемые в наем, а также строения и лавки, принадлежавшие церквам, освобождались от городского поземельного налога и от прочих городских повинностей.

Государственному промысловому налогу, которым облагались все торговые, промышленные предприятия и так называемые личные промысловые занятия, не подлежали заведения духовного ведомства для печатания и продажи учебных и духовно-нравственного содержания книг и пособий, для изготовления и продажи необходимых для богослужения предметов, в том числе церковных восковых свечей, а также предприятия, торгующие лампадным оливковым маслом и ладаном. Имущество, поступившее в пользу церквей, монастырей и церковных причтоз в силу закона, духовного завещания, по царскому пожалованию, дарению и другим безвозмезд-

пым актам, освобождалось от уплаты государственной пошлины.

От уплаты гербового сбора ' освобождались бумаги: о присоединении к православию и о принятии христианства; о постройке храмов, молитвенных домов и часовен2; об учреждении православных монастырей, общин и миссий; о снабжении церквей утварью, облачениями и богослужебными книгами; об открытии новых приходов или восстановлении упраздненных; о перенесении святых мощей и икон; о совершении молебнов, об учреждении крестных ходов и ряд других. Леса, приобретенные православной церковью в собственность, находились, в порядке исключения из общего правила, в ее распоряжении, а не ведомства лесного управления.

1 Гербовый сбор взыскивался с бумаг, подававшихся в нра-вительственные учреждения или должностным лицам или выдававшихся ими; за составление и выдачу различных актов и документов; с некоторых процентных бумаг.

2 Такой же льготой пользовались и другие вероисповедания.

Глава III

РЕЛИГИЯ И ПРАВО В РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Взаимодействие религии и права

Для дореволюционной России было характерно более тесное, чем в западноевропейских и других капиталистических странах, слияние религии и права. Переплетение юридических норм с каноническими, обеспечение исполнения церковных предписаний мерами государственного принуждения, а велений закона также и религиозной карой — одна из основных черт государственного, гражданского, уголовного и некоторых других отраслей права начиная с древних документов и вплоть до последних актов самодержавной власти. Само православие было введено на Руси государственной властью, которая в течение многих веков принудительно внедряла церковные обряды и правила, жестоко преследовала малейшие проявления языческих верований а ритуалов.

Нормы уголовного права, подтверждая различные церковные запреты, предусматривали в ряде случаев применение к осужденным не только уголовных санкций, но и такой меры религиозного наказания, как церковное покаяние, «наказания, определенного за сие духовными законами их церкви», а иногда и заключения в монастырь соответствующего вероисповедания. В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных имелись статьи, в соответствии с которыми лица, совершившие преступление, подвергались лишь «взысканиям и наказаниям на основании правил, постановленных в Уставе духовных консисторий», то есть мерам воздействия, применявшимся духовными судами, или «наказанию по усмотрению их духовного начальства», или «наказаниям, церковными правилами определенными».

В гражданском праве содержались многочисленные предписания руководствоваться в вопросах брака и семьи правилами, разработанными православной цер-

ковыо и другими конфессиональными организациями. Например, правовые нормы гласили: «Запрещается вступать в брак в степени родства и свойства, церковными законами возбраненных»; «степени родства кровного, в коих брак дозволяется или возбраняется, также и степени свойства и родства духовного определяются постановлениями церкви».

Закон объявлял недействительными браки между лицами, которые не достигли возраста, «церковью определенного для вступления в брак»; устанавливал, что в определенных случаях повторный брак допускается лишь с разрешения епархиального начальства, «которое в сем случае поступает по законам церкви». Монашествующим, иереям и дьяконам брак запрещался «на основании церковных постановлений». Раздел наследственного имущества мусульман производился по правилам шариата.

На конфессиональный характер царского законодательства о браке и семье неоднократно обращали внимание русские юристы. И. Г. Оршанский обоснованно указывал, что первая книга Свода законов гражданских основана на канонических правилах, что «гражданские законы составляют здесь не самостоятельные нормы, обязательные для всех русских граждан, а лишь абстракцию от общехристианских правил и потому имеют силу для каждого вероисповедания только согласно его церковным правилам» '.

Еще более тесно юридические и религиозные нормы были переплетены в так называемом законодательстве об исповеданиях — обширном разделе российского права, регламентировавшем все стороны жизни конфессиональных организаций, включая вероучение и культ. Начало этому специфическому законодательству было положено изданием Регламента, или Устава, Духовной коллегии.

Законодательный акт определял права и обязанности высшего органа православной церкви — Духовной коллегии, ее состав, функции епископов, белого и черного духовенства; предлагал открыть в епархиях духовные школы, организовать духовную академию и семинарии, подробно излагал учебные планы и правила внутреннего распорядка в этих учебных заведениях.

1 Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву обычному и брачному. Саб., 1896, с. 250.

Насколько детально регламентировались функции коллегии и духовенства, видно из следующего. На Духовную коллегию возлагалась, в частности, обязанность наблюдать за тем, все ли духовенством «правильно и по закону христианскому деется и не деется ли что и где закону оному противное». В целях освобождения православного культа от различных суеверий она должна была прежде всего проверить «вновь сложенные» акафисты, иные службы и молебны: не имеют ли они «нечто в себе слову божию противное, или хотя нечто непристойное и празднословное»; определить, где и когда должны производиться различные моления; пересмотреть жития святых и удалить из них все «ложно вымышленные, сказующие, чего не было, или христианскому православному учению противные, или бездельные и смеху достойные повести»; выявить и запретить все ложные обряды, а также учения и предания, которые «отводят от пути спасительного», но но своей простоте и убедительности вводят в заблуждение честнейших людей, а потому и наиболее опасны; запретить через местных епископов также различные языческие церемонии, «непотребные и вредные», а также «идолослужение в Малой России»; разыскать и изъять сомнительные мощи святых и иконы, не допускать, чтобы простые иконы выдавались духовенством за чудотворные в целях сбора денег для оборудования и постройки церквей; навести должный порядок в исполнении церковных служб и пе-пии молебнов '.

В Регламенте указывалось, что приведенный выше перечень мероприятий по очистке культа является лишь примерным. На Духовную коллегию возлагалась обязанность обеспечить обучение всех православных основам вероучения. В Регламенте содержалась подробная учебная программа, предусматривались различные формы обучения, уделялось большое внимание содержанию и правилам произнесения церковных проповедей, подготовке к ним проповедника и его поведению во время проповеди. В обязанность каждого лица православного исповедания вменялось посещать церковь, внимательно слушать чтение и проповеди своего пастыря, причащаться не реже одного раза в год — в подтверждение того, что он не раскольник. Нарушителей порядка в

1 См.: Полное собрание законов Российской империи с 1649 г. Спб., 1830, т. 6, с. 314—346.

церкви предписывалось предавать духовному суду и подвергать церковным наказаниям, вплоть до анафемы.

Учреждался духовный розыск раскольников, «под видом православия живущих», которые именовались «лютыми неприятелями»; определялся порядок его производства и ответственность лиц, укрывавших раскольников. Регламент запрещал «по всей России» предоставлять раскольникам какие бы то ни было духовные или светские должности, разработал унизительную процедуру их публичного «увещания» и анафемствования, предписывал насильно возвращать их в православие, я «упорствующих» — передавать для наказания светской власти.

В Собрание законов Российской империи входил и Устав духовных консисторий, который определял функции и права епархиальных управлений, приходского духовенства и духовного суда, завершая тем самым правовую регламентацию деятельности русской православной церкви, начатую Регламентом.

Церковное покаяние «за проступки и преступлепия» светских лиц накладывалось духовным судом как по рассмотренным им делам, так и «по приговорам светских присутственных мест», то есть уголовных судов. Срок и «образ прохождения» такого покаяния определялся в зависимости от тяжести проступка или преступления «на основании церковных правил». Дела о признании законности или незаконности брака рассматривались консисторией не только на основании заявлений граждан, по и по усмотрению епархиального начальства, когда к нему поступали сведения о незаконности бракосочетания, а также по просьбе уголовных судов, если по находившимся в их производстве делам возникали сомнения в законности брака.

В уставе содержался исчерпывающий перечень оснований недействительности брака и поводов к прекращению и расторжению брака, детально регламентировался порядок разбирательства различных категорий дел. Решения епархиального суда могли быть обжалованы в Синоде.

Бесцеремонное вмешательство во внутрицерковную деятельность других существовавших в России конфессий характерно и для так называемого Свода учреждений и уставов управления духовных дел иностранных исповеданий христианских и иноверных. Очень четкую

в этом отношении характеристику дал и 1905 г. указанным уставам Комитет министров, на который высочайшим повелением была возложена подготовка закона об укреплении начал веротерпимости: «Самое начертание уставов, определяющих религиозную жизнь иноверных русских подданных, в большинстве случаев являлось кодификацией религиозно-правовых норм, существовавших в той или иной части иноверного населения в момент приобщения его к империи. Наряду с этим, в законодательстве об исповеданиях замечается некоторая неполнота и отсталость его от современной жизни. На этих законах, относящихся большей частью к XVIII и началу XIX столетий, отразились выработанные государственной жизнью того времени взгляды, и после того творческая рука законодателя к ним почти не прикасалась» '.

Высшие органы всех конфессиональных организаций (так называемые особенные духовные управления) при управлении «духовными делами христиан иностранных исповеданий и иноверцев» должны были, руководствуясь правилами своей веры, неуклонно исполнять предписания законодательства об исповеданиях2.

Устав духовных дел иностранных исповеданий, состоящий из 1702 статей, определял количество архиепархий, епархий и духовных округов той или иной конфессии, их наименования, органы церковного управления и их компетенцию; права и обязанности высшего и приходского (мечетского) духовенства, состав причта; материальное обеспечение конфессиональных организаций и духовных лиц; порядок отправления культа, функционирования духовных судов, учреждений и деятельности религиозных школ, открытия новых молитвенных зданий и монастырей; обязанности верующих и т. п.

1 Извлечения из особого журнала Комитета министров «О порядке выполнения п. 6 именного высочайшего указа 12 декабря 1904 г. по вопросам, касающимся инославных и иноверных исповеданий». Спб., 1905. Характерно, что Комитет министров был обеспокоен не чрезмерной правовой регламентацией внутрицерковных дел, а, наоборот, ее неполнотой. Нельзя не отметить, что «творческая рука законодателя» так и не прикоснулась к основным положениям законодательства об исповеданиях ни в 1905 г., пи позже, так как эти положения виолие устраивали царское самодержавие.

2 См.: Свод законов Российской империи. Спб., 1896, т. И,
;ч. 1, ст. 3. __

О том, насколько глубоко закон вторгался в сферу вероучения и отправления культа, свидетельствуют, например, предписания Устава евангелическо-лютеран-ской церкви. Правовая норма, определяющая вероучение этой церкви,
гласила, что «евангелическо-лютеран-ская церковь исповедует учение, основанное на пророческих и апостольских писаниях Ветхого и Нового завета, и объясняющих оные символических книгах, признает Апостольский, Никейский, Афанасьевский символы веры, неизменное аугсбургское вероисповедание...». Всем членам церкви запрещалось «распространять словесно или письменно мнения, противные уче-нню сей церкви». Предписывалось обязывать присягой проповедников и преподавателей церковных предметов в учебных заведениях «проповедовать, поучать, наставлять и преподавать согласно с правилами церкви своей» '. Далее следовали подробные указания о порядке отправления культа «во всех евангелическо-лютеран-ских приходах империи». Подробно регламентировался порядок проведения крещения, конфирмации, покаяния и причащения, бракосочетания и погребения.

На православные консистории Уставом духовных .консисторий возлагались миссионерские функции «просвещения истинами веры язычников и других нехристиан». При этом определялся порядок «присоединения к православию иноверцев», заключения смешанных браков и крещения детей «иноверных». К компетенции епархиального (консисторского) духовного суда относилось рассмотрение определенных категорий дисциплинарных, гражданских, брачно-семейных и уголовных дел в отношении как духовных, так и светских лиц. Ему были подсудны: «1) люди духовного звания епархиального ведомства: по проступкам и преступлениям против должности, благочиния и благоповедения; по взаимным спорам, могущим возникать из пользования движимой и недвижимой церковной собственностью; по жалобам духовных и светских лиц на духовные лица в обидах и нарушении бесспорных обязательств, и просьбам о побуждении к уплате бесспорных долгов; 2) люди светского звания: по делам о браках, совершенных незаконно; по делам о прекращении и расторжении браков; по случаям, в которых нужно удостоверение о дей-

1 См.: Свод законов Россишской империи. Спб., 1896, т. 11, ч. 1, ст. 252-255.

ствителыюсти события браков и о рождении от законного брака; по проступкам и преступлениям, подвергающим виновного церковной епитимье».

В отношении лиц духовного звания епархиальный суд мог применять следующие меры «взыскания и исправления»: лишение священнослужителей сана с исключением из духовного ведомства или с переводом на низшие должности; временное отстранение от должности с определением в причетники; временное запрещение священнослужения с возложением епитимьи в монастыре или на месте; временное испытание в архиерейских домах и монастырях; отрешение от места; исключение за штат; усугубление надзора; пеня и денежное взыскание; поклоны; строгий или простой выговор; замечание.

В соответствии с уставом духовная консистория осуществляла «под непосредственным начальством епархиального архиерея» управление и духовный суд «в поместном пределе православной российской церкви, именуемом епархией» и подчинялась Синоду.

К основаниям епархиального управления и суда закон относил: «закон божий, в священном писании изложенный; каноны или правила святых апостолов, святых соборов вселенских и поместных и святых отцов; Духовный регламент и последовавшие за ним высочайшие указы и определения Святейшего правительствующего синода и действующие в государстве узаконения».

Архиерей и консистория («епархиальное начальство») обязывались законом, в частности, надзирать за тем, чтобы «истины православной церкви служителями ее и православными христианами исповедуемы были во всей чистоте; духовенство проповедовало слово божие в церквах и наставляло, при всяком удобном случае, православный народ в вере и благочестии, в благонравии и послушании властям; миряне ежегодно, во исполнение христианского долга, исповедовались и причащались святых тайн; православные христиане не совращались в другую веру», а также «отвращать православных христиан от всяких суеверий и суеверных обрядов» и бороться с расколом, «руководствуясь церковными правилами и государственными постановлениями».

Немало норм, обеспечивавших исполнение религиозных предписаний мерами государственного принуждения, имелось в Своде уставов о предупреждении и пресечении преступлений. В нем хлровозглашалась обяза-

тельность исповеди и причащения, предписывалось по-уклондо соблюдать «святость дней воскресных и дней торжественных».

Охраняя «чистоту православной веры», правовые нормы запрещали следующие «суеверные действия»: в рождество и святки «заводить, по некоторым старинным и идолопоклонническим преданиям, игрища и, наряжаясь в кумирские одеяния, производить по улицам пляски и петь соблазнительные песни»; в течение пасхальной недели купать или обливать водой, «по старинному суеверному и вредному обычаю, не бывающих у заутрени»; выдавать себя за колдуна или чародея, заниматься «лжепредсказаниями и лжепредзнаменованиями». Многочисленные статьи устава посвящались предупреждению и пресечению отступлений от православной веры и «распространения расколов и ересей между православными» '.

Нормы, в которых воспроизводились положения церковного права, содержались и в других уставах. Например, гражданские суды должны были приостанавливать разбирательство отнесенных к их компетенции брачно-семейных дел, когда они сталкивались с такими обстоятельствами, «которые подлежат рассмотрению суда духовного, и когда без разрешения их не может быть постановлено решение по иску».

В Уставе уголовного судопроизводства предусматривалось, что «лица, принадлежащие к духовенству одного из христианских исповеданий, как за нарушение обязанностей их звания, установленных церковными правилами и другими действующими по духовному ведомству положениями, так и за те противозаконные деяния, за которые в законах определено подвергать их ответственности по усмотрению духовного начальства, подлежат суду духовному».

Дела о преступлениях, совершенных любыми лицами, за которые виновный мог быть подвергнут по закону только церковному покаянию или направлен для применения мер воздействия к своему духовному начальству, также могли рассматриваться лишь духовным судом. Уголовное законодательство относило к преступлениям такие деяния, которые рассматривались как таковые и по церковным канонам.
ст. 18—64. 48

Свод законов Российской империи. Спб., 1890, т. 14,

Правовая охрана религии и церкви

Всемерно поддерживая церковь как один из своих устоев, самодержавная власть обеспечивала всеми имеющимися в ее распоряжении средствами, в том числе и правовыми, неприкосновенность религии, имущественных и иных прав, привилегий и интересов конфессиональных организаций. Правовые нормы, охранявшие религию и церковь, занимали особое место в Своде законов Российской империи. Например, Устав о предупреждении и пресечении преступлений начинался с раздела о предупреждении и пресечении преступлений против веры. В Уложении о наказаниях и Уголовном уложении статьи о религиозных преступлениях предшествовали статьям о преступлениях государственных, в том числе и статьям о преступлениях против императора и членов императорского дома.

На губернаторов, полицию и вообще на все «места и лиц, имеющих начальство по части гражданской или военной» возлагалась обязанность предупреждать и пресекать всеми «зависящими от них средствами всякие действия, клонящиеся к нарушению должного уважения к вере». К мерам предупреждения и пресечения таких действий, как и других преступлений, относились: отдача под надзор полиции, воспрещение жительства в столицах или иных местах и ссылка «в определенные местности Европейской или Азиатской России». Они применялись в административном порядке. Губернаторы должны были наблюдать через полицию за тем, чтобы при отправлении богослужения в православных церквах и всех церковных обрядах «никем не были нарушаемы должное благочиние и тишина и чтобы за всякое противное сему, хотя бы и без умысла, действие виновные подвергались ответственности по законам».

Полиция строго охраняла «мир и тишину» в православных церквах, следила за тем, чтобы около них не было «никакого бесчинства», чтобы в воскресные и праздничные дни в городах и селениях не открывались до окончания литургии в приходской церкви торговые и питейные заведения, не начинались «игрища, музыка, пляски, пение песен по домам и улицам, театральные представления и всякие иные общенародные забавы и увеселения». В ее обязанности входило обеспечение «благочиния» при проведении вне церкви различных

4 В. В. Клочков 49

торжеств, водосвятия и других обрядов. Во время крестного хода полиция наблюдала за движением транспорта на улицах, запрещала продажу спиртных напитков, пресекала «шумные увеселения».

Закон обязывал губернаторов оказывать «нужную защиту и пособие и другим свободно исповедуемым в империи религиям», а полицию — охранять «свободы иноверных, признанных правительством исповеданий». Гражданские судебные дела монастырей, церквей, архиерейских домов, всех христианских и мусульманских духовных учреждений относились к разряду «дел казенного управления» и рассматривались судами в особом порядке. Гражданские дела рассматривались окружными судами в открытом заседании. В случаях же, когда «по особому свойству дела публичность может быть предосудительна для религии», закон предоставлял право суду, по своему усмотрению или по требованию прокурора, «постановить, чтобы заседание было при закрытых дверях».

Аналогичное правило действовало и при судебном разбирательстве уголовных дел. Обычно такие дела рассматривались мировыми судьями и окружными судами публично. Однако двери судебного заседания закрывались для публики, когда суд находил, что «публичное исследование подлежащих судебному разбирательству обстоятельств оскорбляет религиозное чувство». Только при закрытых дверях рассматривались все дела «о нарушении ограждающих веру постановлений».

Таким образом, гражданско- и уголовно-процессуальные нормы не допускали публичного оглашения в суде любых данных, которые могли хотя бы в незначительной мере отрицательно отразиться на авторитете церкви. Дела о преступлениях духовных лиц расследовались и рассматривались судами на основании особых правил: о начале следствия обязательно уведомлялось соответствующее духовное начальство; священнослужители и монашествующие могли быть задержаны только по обвинению в тяжких преступлениях, влекущих за собой лишение прав состояния, «и лишь в случаях крайней в том необходимости»; они должны были содержаться отдельно от других заключенных; об их задержании немедленно извещалось духовное начальство; по окончании следствия все материалы направлялись прокурором, до представления их в суд, в епархиальное управление или соответствующий оргап данного исповедания; последние 50

в двухнедельный срок представляли прокурору в письменной форме «свое мнение по обстоятельствам, относящимся до обвинения духовных лиц»; это учитывалось судом при решении вопроса «о дальнейшем движении дела»; приговор направлялся духовному начальству.

Данные правила, по существу, узаконивали вмешательство духовных управлений в расследование и судебное разбирательство дел о преступлениях священнослужителей и монашествующих, оказание ими давления на лиц, причастных к разрешению дела. Особенно это очевидно, если учесть, что к производству по делам о так называемых преступлениях против веры православной и церковных установлений не допускались следователи, прокуроры, судьи и присяжные заседатели, не исповедовавшие этой веры. Бесспорно, что при решении дела о преступлении, совершенном православным духовным лицом, они не могли игнорировать официальное (или неофициальное) мнение духовного начальства.

В качестве одного из средств сохранения крепостной зависимости трудящихся от церкви, поддержки и ох-• раны конфессиональных организаций и духовенства, особенно православного исповедания, самодержавная власть широко применяла суровую уголовную ответственность за так называемые религиозные преступления.

В. И. Ленин писал в 1905 г. в статье «Социализм и религия» о необходимости «покончить с тем позорным и проклятым прошлым... когда существовали и применялись средневековые, инквизиторские законы (по сю пору остающиеся в наших уголовных уложениях и уставах), преследовавшие за веру или за неверие, насиловавшие совесть человека, связывавшие казенные местечки и казенные доходы с раздачей той или иной государственно-церковной сивухи» '.

Уголовное законодательство царского России обеспечивало под угрозой применения тяжких наказаний исполнение предписаний, содержавшихся в различных уставах Свода законов, которые исключали возможность свободного выбора человеком религии или отказа от нее, всякую возможность критики религии.

Раздел Уложения о наказаниях «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений» состоял из пяти глав и 65 статей. Он начинался с главы «О богохулении и порицании веры». Публич-

1 Ленин В. И. Поли, собр. соч., т. 12, с. 144.

иое умышленное «возложение хулы» в церкви на святую троицу, деву Марию, божий крест, «бесплотные силы небесные», на святых угодников или их изображения наказывалось каторжными работами на срок от 12 до 15 лет (ст. 176) '. Умышленно порицавшие в публичном месте христианскую веру, православную церковь, священное писание или святые таинства наказывались каторжными работами на срок от 6 до 8 лет (ст. 178), а лица, «учинившие сие без умысла оскорбить святыню, а единственно по неразумию, невежеству или пьянству»,— тюремным заключением до 16 месяцев (ст. 180). Недонесение об этих преступлениях каралось арестом до трех месяцев или заключением в тюрьму на время от 4 до 8 месяцев (ст. 179), а богохуление или порицание веры в печатных или рукописных сочинениях, а также распространение таких сочинений — лишением всех прав состояния и ссылкой на поселение в отдаленные места Сибири (ст. 181).

За кощунство, то есть «язвительные насмешки, доказывающие явное неуважение к правилам или обрядам церкви православной или вообще христианства», виновные приговаривались к тюремному заключению до 8 месяцев, а лица, допустившие его неумышленно,— к аресту до 3 месяцев (ст. 182). К кощунству относилось и «грубое выражение мнения о таких предметах православного верования, святости коих по своей вере обвиняемый не признает». Характерно, что явное неуважение к обрядам нехристианских исповеданий законом не возбранялось.

В главе II Уложения предусматривалась ответственность за «отвлечение и отступление от христианской веры», за ереси, раскол и уклонение от исполнения постановлений церкви. За «отвлечение» кого-либо от православной или иной христианской веры в мусульманскую, иудейскую или другую нехристианскую веру виновный приговаривался к каторжным работам на срок от 8 до 10 лет, а за отвлечение с примененр1ем насилия — до 15 лет (ст. 184). Лица, отступившие от христианской веры в нехристианскую, отправлялись «к духовному начальству прежнего их исповедания для увещания и вразумления», не пользовались до возвращения в христианство правами своего состояния, а их

1 В крепостнической России богохульство каралось смертной казнью независимо от того, в каком месте и кем (православным или иноверцем) оно допускалось,

«имения» на все это время брались в опеку (ст. 185). Лица, перешедшие из православия в другое христианское исповедание, не имели, кроме того, права проживать в своих имениях, населенных православными, а в отношении их малолетних детей правительством принимались меры, «охраняющие» их от совращения из православных (ст. 188).

Совращение из православных в иное христианское вероисповедание наказывалось ссылкой в Сибирь (ст. 187). Если это не влекло за собой «отпадения совращенного» от православной церкви, виновный привлекался к ответственности «за покушение на совращение». Статья 189 предусматривала особый вид такого покушения — при помощи проповеди или сочинения. Оно каралось лишением свободы на срок до 4 лет или ссылкой в Сибирь. К ответственности: привлекались и лица, распространявшие проповеди и сочинения «с намерением совратить православного в другое вероучение».

Нарушение мусульманами и иудаистами данного ими при вступлении в брак с лицами евангелическо-лютеранского или реформатского исповеданий обязательства воспитывать своих детей в христианской вере, а также попытка обратить супругов или детей в свою веру или воспрепятствование последним отправлять обряды христианской религии наказывались ссылкой в Сибирь и расторжением брака (ст. 186).

Родители и опекуны, обязанные по закону воспитывать детей в православной вере, за совершение над ними обрядов или воспитание по правилам другого христианского исповедания осуждались к тюремному заключению на срок до 16 месяцев. Дети осужденных родителей передавались на воспитание родственникам, а при отсутствии таковых — специально назначенным лицам православного исповедания; опекуны немедленно устранялись от опеки (ст. 190).

За воспрепятствование добровольному присоединению кого-либо к православной церкви виновные подвергались тюремному заключению до 4 месяцев, а за то же действие с применением угроз, притеснения или насилия — до 2 лет. Кроме того, осужденным запрещалось управлять своими имениями, «в коих находятся православные» (ст. 191).

Священнослужители иностранных христианских исповеданий за совершение над православными своих обрядов, преподавание православным детям катехизиса

или «делание им противных православию внушений» без цели совращения, а также за принятие иноверного в свое вероисповедание без особого разрешения подвергались лишению сана и заключению в тюрьму на срок до 16 месяцев с передачей после освобождения из заключения под надзор полиции. Повторное совершение преступления влекло за собой применение более строгого наказания (ст. 193—195) '.

Статьи раздела Уложения о наказаниях «О ересях и расколах» подкрепляли уголовной санкцией многочисленные нормативные акты, изданные в целях искоренения старообрядчества и сектантства. Они устанавливали суровую уголовную ответственность (каторжные работы на срок до 15 лет, ссылку, тюремное заключение) за распространение ересей и расколов, а также «заведение каких-либо новых, повреждающих веру сект» (ст. 196), распространение скопцами своей ереси и совращение в нее других лиц (ст. 197), оскопление ими других лиц или самых себя (ст. 201) и др.

Не ограниченную никакими принципами законности возможность применения уголовных репрессий к старообрядцам и последователям преследовавшихся в царской России сект предоставляла властям статья 203 Уложения, по которой подвергались лишению всех прав состояния и ссылке2 «те из раскольников, хотя и не изобличенные в распространении своего лжеучения, которые принадлежат к ересям, соединенным со свирепым изуверством и фанатическим посягательством на жизнь свою или других либо с противозаконными, гнусными действиями». Таким образом, устанавливалась уголовная ответственность и применение строгих мер наказания за саму принадлежность к некоторым сектам.

Принадлежность к сектам и ересям, подпадающим иод признаки, указанные в статье 203, а следовательно, и состав предусмотренного ею преступления считались доказанными, если виновный изобличался, как указано в руководящем решении Уголовно-Кассацион-

1 14 марта 1906 г. статьи 176—195 Уложения о наказаниях
были отменены и в новое Уголовное уложение не вошли.

2 Субъектами предусмотренного ст. 203 преступления, как и
других преступлений, указанных во II отделении — «О ересях
и расколах», были старообрядцы и сектанты, которые в равной
мере именовались еретиками, раскольниками, а в некоторых за
конодательных актах — «раскольниками всех сект».

ного департамента, «в публичном исповедании этого фанатического лжеучения, или в участии в богомолениях секты, а тем более в устройстве таковых, или, наконец, в исполнении на них каких-либо установленных этой ересью действий». Описание признаков «преступных сект» в статье 203 носило более эмоциональный, чем конкретно-юридический характер, что давало возможность применять ее к последователям любых неугодных царскому правительству религиозных сект.

Этому особенно способствовали следующие обстоятельства. Отнесение того или иного отколовшегося от православия вероисповедания к «особо вредным», «изуверским» сектам основывалось, как правило, на тех признаках, которыми характеризовала это вероучение и культ православная церковь. Однако многочисленные «труды» ее священников и миссионеров, посвященные различным христианским сектам, и основанные на них документы Синода писались обычно с крайне враждебных по отношению к сектантству позиций и наделяли членов различных сект такими изуверскими обрядами и ритуалами, которых они в действительности никогда не совершали. В частности, считалось бесспорно доказанным, что хлысты в силу исповедуемого ими «ложного» вероучения учиняют «такие изуверские действия, как умерщвление блудно прижитых младенцев и причащение их кровью» ', хотя не было достоверно установлено пи одного такого факта.

Вынесение обвинительного приговора по такого рода делам предрешалось, как правило, заключением экспертов, в качестве которых выступали православные свящешгаки-сектантоведы, которые всегда находили казуистические доводы, подтверждающие виновность подсудимых. «По делам о совращении из православия и об отступлении от веры христианской,— указывало министерство юстиции,— должно обращать особое внимание на необходимость возможно более широкого применения установленных законом правил о вызове экспертов и приглашения в надлежащих случаях сведущих в вероучении лиц посредством сношения по сему предмету с местными духовными консисториями» 2. По делам же

1 Указы Святейшего синода от 7 августа и 9 декабря
1734 г.—Полное собрание законов Российской империи, № 6813,
10664.

2 Цит. по: Трегубое С. Н. Настольная книга криминалиста-
практика. Спб., 1908, т. 1, с. 698.

о «ересях и расколах», особенно по статье 203, экспертиза православными священниками и миссионерами производилась обязательно.

Произвол, допускавшийся полицией и мировыми судьями в применении статьи 29 Уложения о наказаниях о принадлежности к так называемой секте штун-дистов', получил столь широкую огласку и вызывал такое возмущение прогрессивной общественности, что министерство юстиции вынуждено было неоднократно обращать внимание судов на необходимость элементарного соблюдения законности.

До 1906 г. уголовно наказуемыми являлись следующие действия, рассматриваемые Уложением о наказаниях: «уклонение от исполнения постановлений церкви»; неисполнение новообращенным в православную веру уставов церкви и соблюдение им каких-либо иноверческих обычаев; уклонение лица православного исповедания «по нерадению или небрежению» от исповеди; «неприведение родителями к исповеди своих детей», достигших семилетнего возраста.

За совершение этих преступлений виновные подвергались в соответствии с законом наказаниям «по правилам церковным» или «по усмотрению и распоряжению духовного и епархиального начальства».

В данном случае наиболее отчетливо проявлялось санкционирование государством религиозных норм: нарушения церковных правил объявлялись противоправными действиями; за совершение этих действий светское законодательство устанавливало применение церковных наказаний; исполнение приговора суда и выбор конкретного наказания относились к компетенции духовных властей.

Закон от 14 марта 1906 г. оставил без изменения главу IV Уложения о наказаниях — «О святотатстве, разрытии могил и ограблении мертвых тел». Статья 219, давая общее определение святотатства, относила к нему любое похищение церковных вещей и денег как из церквей, так и из часовен, ризниц и других постоянных и временных церковных хранилищ, в том числе и нахо-дившихся вне церковного строения.

1 Штундисты (от нем. Stunde — час; время религиозных чтений для батраков у немецких колонистов) — наименование ряда христианских сект, возникших в середине XIX в. на юге России среди русских и украинских крестьян под влиянием протестантов, переселенцев с Запада. С распространением в России баптизма штундисты влились в его общины.

В русском праве этот вид хищения (церковная татьба) относился к посягательствам на имущество и получил характер религиозного преступления под влиянием церковного права. Впервые хищение церковного имущества стало квалифицироваться таким образом в статьях закона о следствии, суде и наказании людей духовного звания от 22 января 1669 г. ' Наиболее тяжкое наказание (каторжные работы на срок от 10 до 15 лет) назначалось за ограбление церкви и хищение со взломом из церкви «предметов священных». Ответственности за все виды святотатства подлежали лица, совершившие хищение имущества как православной церкви, так и других «признанных и покровительствуемых законами империи» христианских церквей. В связи с этим приводились для каждого христианского вероисповедания исчерпывающие перечни предметов священных, освященных через употребление при богослужении и неосвященных.

В связи с тем что присяга в суде носила характер религиозного действия, ее нарушение рассматривалось в уголовном праве царской России как преступление не против правосудия, а религиозное, влекущее очень тяжкое наказание.

За умышленную ложную присягу виновный подвергался ссылке в Сибирь на поселение. Учинение такой присяги в подтверждение показания по уголовному делу, в результате которого обвиняемый должен был неправильно понести уголовное наказание, каралось каторжными работами на срок от 8 до 10 лет.

За лжеприсягу «без обдуманного намерения, а по замешательству в трудных обстоятельствах и слабости разумения о святости присяги» подсудимый приговаривался к «ссылке на житие в Сибирь» или отдаче в ис-правительно-арестантские отделения. К ответственности за ложную присягу привлекались лица всех вероисповеданий. В некоторых случаях закон устанавливал в качестве дополнительного наказания для лиц христианских вероисповеданий «предание церковному покаянию».

1 Отнесение имущественных посягательств на церковные предметы к религиозным преступлениям было воспринято светским законодательством европейских стран из канонического права и сохранялось до XVIII в. Затем во всех кодексах это преступление стало рассматриваться просто как хищение имущества.

Уголовное преследование за несоблюдение санкционированных правом религиозных правил носило массовый характер. Судебные репрессии особенно усилились в начале XX в., хотя количество составов религиозных преступлений по закону от 14 марта 1906 г. значительно сократилось.

Количество осужденных за эти преступления характеризовалось согласно Своду статистических данных по делам уголовным следующими цифрами: 1874— 1883 гг.— 1575 человек, 1884—1893 гг.— 4878 человек, 1894-1903 гг.- 4671 человек, 1904-1913 гг.- 8000 человек '. При этом необходимо учитывать, что неизмеримо большее число лиц, особенно старообрядцев и сектантов, подвергалось репрессиям в административном порядке, который предоставлял полиции неограниченные возможности для произвола.

1 См.: Струмилин С. Г. Бог и свобода. М., 1961, с. 37.

Глава IV

ОТСУТСТВИЕ СВОБОДЫ СОВЕСТИ И ВЕРОИСПОВЕДАНИЯ

Законы Российской империи провозглашали: «Бее не принадлежащие к господствующей церкви подданные Российского государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоящие в российской службе или временно в России пребывающие, пользуются каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной» '. «Свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евреям, магометанам и язычникам» 2.

Однако уже в самом тексте этих законов заложены непримиримые противоречия: действительная свобода вероисповедания несовместима как с наличием господствующей церкви, так и с подразделением остальных религий на более или менее привилегированные. О том, что противопоставление христиан иностранных исповеданий последователям иных религий носило не случайный характер, свидетельствуют положения Устава духовных дел иностранных исповеданий и другие правовые нормы, определявшие структуру, функции, права и обязанности существовавших в царской России конфессиональных организаций, а также права духовенства и верующих различных исповеданий.

Действительный смысл провозглашения «свободы веры» раскрывается в той же 67-й статье: «Все народы, в России пребывающие, славят бога всемогущего разными языками по закону и исповеданию отцов своих, благословляя царствование российских монархов и моля творца вселенной об умножении благоденствия и укреплении силы империи».

1 Свод основных государственных законов.— Свод законов Российской империи, т. 1, ч. 1, ст. 66.

Там я«е, ст. 67.

Б9

Таким образом, суть приведенных норм — не в обеспечении прав граждан на свободное удовлетворение своих религиозных потребностей, а в проведении основного принципа царского законодательства о церкви: любая религия не только допускается, но и поощряется государством, если она способствует укреплению самодержавия и господствующих классов.

О том, каким было в действительности положение со «свободой веры» в царской России, свидетельствует высказывание обер-прокурора Синода К. П. Победоносцева: «Государство признает одно вероисповедание из числа всех истинным вероучением и одну церковь исключительно поддерживает и покровительствует, к пред-осуждению всех остальных церквей и вероисповеданий» 1. Разумеется, таким вероисповеданием было православное, «исключительно поддерживаемой» — православная церковь, а «предосуждаемыми» — все остальные существовавшие в России исповедания.

Основные законы подчеркивали особую роль и значение русской православной церкви: «Первенствующая и господствующая в Российской империи вера есть христианская православная кефалическая восточного исповедания». В качестве господствующей православная церковь пользовалась рядом существенных привилегий, занимая в соответствии с законом более выгодное во всех отношениях положение по сравнению с другими вероисповедными организациями.

Император России не мог исповедовать никакой иной веры, кроме православной, и рассматривался как «верховный защитник» господствующей веры и «блюститель правоверия». При его вступлении на престол «священное коронование и миропомазание» совершалось в московском Успенском соборе «по чину православной греко-российской церкви». Перед коронованием император произносил вслух «символ православной кефалической молитвы», а после коронования в коленопреклоненной молитве просил помощи у бога «в управлении делами государства».

Одной из важнейших привилегий господствующей церкви было предоставление только ей права неограниченной миссионерской деятельности. «В пределах государства,— гласила статья 3 Устава духовных дел иностранных исповеданий,— одна господствующая право-

1 Цит. по: Крывелев И. А. Ленин о религии. М., 1960, с. 131.

славная церковь имеет право убеждать последователей иных христианских исповеданий и иноверцев к принятию ее учения о вере. Духовные же и светские лица прочих христианских исповеданий и иноверцы строжайше обязаны не прикасаться к убеждению совести не принадлежащих к их религии». Специальные нормы, запрещающие заниматься миссионерской деятельностью всем другим конфессиональным организациям и последователям иных, кроме православного, вероучений, имелись и в разделах устава, регулировавших управление духовными делами этих вероисповеданий.

Лютеранскому духовенству предписывалось «отклонять искания тех, кои, принадлежа к другому, равно покровительствуемому в государстве исповеданию, будут просить о наставлении их в догматах исповедания евак-гелическо-лютеранского или же об исправлении для них какой-либо духовной требы, а тем более о принятии в недро евангелическо-лютеранской церкви». Это правило не распространялось только на иудеев, так как иудаизм был наименее покровительствуемой государством рели-

гией

Переход в какое-либо из «терпимых инославных христианских исповеданий» ламаистов (последователей буддизма), мусульман и язычников и обучение их духовными лицами соответствующему вероучению допускались с разрешения губернатора. Лица, принадлежавшие к одному из инославных христианских исповеданий, могли переходить по своему желанию в другое терпимое христианское исповедание на основании их письменных просьб, составленных «без всякого участит духовенства того исповедания, в которое перейти они хотят» и с разрешения губернатора.

Таким образом, юридическое неравноправие различных конфессиональных организаций заключалось и в том, что допускался переход только из менее покровительствуемых вероисповеданий в более покровительствуемые, но не наоборот. Лица, отнесенные к христианским исповеданиям, не могли перейти в мусульманство, иудаизм, буддизм, язычество. Вопреки требованиям свободы вероисповедания, для замены религии и в этих ограниченных законом пределах недостаточно было

1 В соответствии со ст. 7 Устава духовных дел иностранных
исповеданий иудеи могли по их желанию переходить «в хри
стианскую веру всякого терпимого в государстве иностранного
исповедания». ^_.

С1

воли и желания верующего и соответствующих духовных лиц, так как переход в более покровительствуемое вероисповедание зависел от губернатора.

С самого начала православная церковь вела ожесточенную борьбу против распространения в России других религий, всячески ограничивала контакты православных с «иноверцами». В средние века купцы и путники, побывавшие в «латинских» странах, должны были принести специальное покаяние. Игумен Печер-ского монастыря Феодосии поучал, что с «латинянами» нельзя вступать в брак, так как «вера их — зло и закон их нечист». С ними нельзя есть и пить из одного сосуда; если же предоставлять им свою посуду, то после употребления над ней следует прочесть очистительные молитвы '.

«Ограждение православных от иноверия» всячески поддерживалось законом. Совращение из православия рассматривалось как тяжкое уголовное преступление. Переход православных в какую-либо другую веру не допускался: «Как рожденным в православной вере, так и обратившимся к ней из других вер запрещается отступить от нее и принять иную веру, хотя бы то и христианскую». Министерство внутренних дел принимало меры по «охранению православия» малолетних детей отступника 2.

Вместе с тем обращение в православие лиц любого исповедания поощрялось законом: «Если исповедующие иную веру пожелают присоединиться к вере православной, никто ни под каким видом не должен препятствовать им в исполнении сего желания» 3.

Правовые нормы, объединенные в Своде губернских учреждений, обязывали губернаторов «во всяком случае и всею предоставленною им властью содействовать православному духовному начальству в охранении нрав церкви и незыблемости самой веры, наблюдая тщательно, чтобы ереси, расколы и другие, предрассудками и певежествами порождаемые, заблуждения ие были распространяемы между жителями вверенной им губернии

1 См.: Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Критиче
ские очерки, с. 56—57.

2 См.: Свод уставов о предупреждении и пресечении пре
ступлений.— Свод законов Российской империи, т. 14, ст. 3G,
38—39.

3 Свод учреждений и уставов управления духовных дел
иностранных исповеданий христианских и иноверных.— Свод
законов Российской империи, т. 11, ч. 1, ст. 5.

и чтоб для отвращения сего зла и производимых опым соблазнов были употребляемы благовременно все предписанные общими установлениями и особыми высочайшими повелениями меры». Им предлагалось наблюдать самым тщательным образом через полицию за тем, чтобы никто не был «совращаем» из православия в другие исповедуемые в России религии, и вообще не дозволять «никому из иноверных воспрещенного законами привлечения в свое исповедание».

«Присоединение к православию иноверцев» производилось на основании их письменного заявления, в котором выражалось «решительное намерение» присоединиться к православной церкви и содержалось обещание «пребывать в послушании ее всегда неизменно». Процедура «присоединения» была довольно простой и не требовала согласия гражданских властей: священник делал соответствующую запись в метрической книге.

Законодательство не только предоставляло господствующей церкви неограниченные возможности для миссионерской деятельности, но и объявляло такую деятельность одной из ее обязанностей: «Епархиальное начальство печется о просвещении истинами веры язычников и других нехристиан». Православным священникам разрешалось крестить детей иноверных родителей с получением от последних письменного обязательства воспитывать крещеных детей в православной вере. Крещение иноверцев, достигших 14-летнего возраста, вообще производилось без согласия их родителей или опекунов.

Обращение в православие иудеев обязательно влекло крещение их детей до семилетнего возраста: если христианство принимал отец — только сыновей, если мать — только дочерей. Дети неизвестных родителей могли быть крещены только в православной церкви. В случаях, когда таких детей приносили для крещения священнослужителям иных христианских исповеданий, они обязаны были отсылать их к православному духовенству.

Право устанавливало для лиц, перешедших в православие, определенные льготы. Например, принявшие крещение иудеи-земледельцы и их семьи освобождались от уплаты части долгов и недоимок.

Начиная с XIV в. и вплоть до падения самодержавия православная церковь вела при помощи государственных органов активную миссионерскую деятельность,

используя в целях христианизации «инородцев» люоые, п том числе и насильственные, методы. «Обращение» церковью в православие являлось одним из применяемых царизмом средств политического, социального и духовного угнетения нерусских национальностей России.

Синодом разрабатывались соответствующие инструкции, положения и уставы миссионерских организаций, проводились всероссийские и местные миссионерские съезды; миссионеров обучали методам и формам работы среди нерусского населения, для них издавались специальные журналы. Многочисленные церковные миссионерские организации располагали громадными материальными средствами. Например, денежные поступления московского «Православного миссионерского общества», имевшего своей целью обращение в православие нехристиан и утверждение обращенных «в истинах святой веры» и «правилах христианской жизни», составили по отчету за 1912 г. около миллиона рублей '. В 1913 г. для руководства всей миссионерской работой был создан единый центр — Миссионерский совет при Синоде, возглавлявшийся одним из членов Синода2.

О масштабах миссионерской деятельности православной церкви можно судить по Казанской епархии, на территории которой до последней трети XIX в. миссионерами было крещено 575 тыс. мусульман и язычников3. В 1912 г. только московским миссионерским обществом к православию было «присоединено» 6622 старообрядца, 1140 сектантов, а всего 15 381 человек. В задачи миссионерских организаций входило не только обращение в православие и борьба с иноверными исповеданиями за неограниченное влияние на человеческие души, но и «отражение» всех видов неверия, в том числе материализма, атеизма и социализма.

Ограничение законом прав неправославных религиозных организаций имело место при отправлении культа, строительстве церковных зданий, в материальной и других областях. При этом большими правами обладали более покровительствуемые государством и правом вероисповедания. Например, постройка православных

1 См.: Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Крити
ческие очерки, с. 280.

2 См.: Православный благовестник, 1913, № 10, с. 293.

3 См.: Можаровский А. Изложение хода миссионерского
дела по просвещению казанских инородцев с 1552 по 1867 г,
Казань, 1870, с. 152.

церквей производилась по усмотрепию епархиального архиерея. В то же время на открытие новых молитвенных зданий евангелическо-лютеранской и армяно-гри-гориаиской церквей требовалось разрешение министерства внутренних дел, иудеев — разрешение губернатора и МВД, караимов, ламаистов и язычников — разрешение губернатора.

Строительство новых молитвенных зданий римско-католической церкви могло иметь место только в связи со значительным увеличением населения или слишком большой территорией приходов и трудностью сообщения, с разрешения МВД по представлению губернатора, согласованного «с надлежащими епархиальными на-чальствами православного и римско-католического исповеданий». На открытие новых римско-католических молитвенных зданий в Закавказье требовалось согласие царя.

В то время как православная церковь активнейшим образом участвовала в политической жизни страны и вся ее деятельность носила ярко выраженный политический характер, римско-католическому и евангеличе-ско-лютеранскому духовенству строго запрещалось касаться в церковных проповедях, поучениях и речах «предметов политических, даже в общих выражениях»; рассуждать «о предметах, не касающихся религии, особенно же о современных политических происшествиях и принимаемых по ним мерах»; издавать сочинения «о делах политических и особенно относящихся внутреннего государственного правления».

Законы Российской империи, вопреки декларируемой ими свободе веры, ограничивали права лиц, отнесенных к менее терпимым исповеданиям, лишали гражданских прав старообрядцев и сектантов.

В отношении евреев действовали «особые правила», предусмотренные Сводом законов о состояниях и некоторыми другими законоположениями, которые представляли собой исключение из установленных общими законами личных, имущественных и иных прав подданных империи. Евреям разрешалось проживать только на определенной территории, именуемой «чертой постоянной оседлости евреев». В 1882 г. им было запрещено й в этой черте «впредь вновь селиться вне городов и местечек», а живущим к этому времени в сельской местности — переселяться в другие селения. Исключение из этого правила было сделано в 1906 г. в отношении куп-

В. В. Клочков

цов I гильдии и лиц, имевших высшее образование, их жен и детей, а также в интересах обслуживания сельского населения — для медицинского персонала и некоторых категорий ремесленников и рабочих. Проживавшие в сельской местности
евреи могли создавать земледельческие общества только «отдельно от поселян другой веры».

В исключение из общего правила о том, что в случае ссылки одного из супругов другой супруг может следовать за ним, мужу-еврею запрещалось следовать за своей сосланной женой '. Обращая внимание на бесчеловечность этого законоположения, известный исследователь русского семейного права И. Г. Оршанский писал: «В силу религиозно-общественных соображений закон ставит здесь свое вето совместной жизни супругов, несмотря на их желание продолжать брачную жизнь по-прежнему». Так как указанное ограничение распространялось только на мужчин, он отмечал с сарказмом, что, по-видимому, по мнению законодателя, «предвидимая опасность для населения от пребывания в среде его евреев имеет в виду преимущественно лиц мужского пола этого исповедания» 2.

Евреям запрещалось приобретать «населенные имения» и недвижимое имущество, находившееся вне черты городов и местечек, быть управителями или приказчиками в имениях, брать на откуп доходы от крестьян, поступающие в пользу помещиков. По закону от 3 июня 1902 г. «Об улучшении положения незаконнорожденных детей» евреям запрещалось «вне места постоянной их оседлости» усыновлять «тех их единоверцев», которые не имели права «проживать повсеместно в империи». Евреи были лишены права поступать на государственную службу (кроме лекарей, врачей и лиц, имеющих ученую степень), участия в выборах органов самоуправления.

Закон существенно ограничивал право лиц еврейской национальности на получение образования, устанавливая нормы их приема в государственные учебные заведения: в средние — 5% для столичных, 10% — для школ, находившихся в других городах, и 15% — для

1 Устав о ссыльных, ст. 213. В соответствии с этой статьей
женам приговоренных к ссылке евреев разрешалось следовать
за мужьями на общих основаниях.

2 Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву семей
ному и наследственному. Спб., 1877, с. 32—33.

районов постоянной оседлости. Норма приема в высшие учебные заведения для евреев составляла соответственно 3, 5 и 10%. В привилегированные государственные учебные заведения, а также в частные, преподаватели и учащиеся которых пользовались теми же правами, что и в государственных, евреи вообще не принимались.

Помимо общих налогов и сборов, которые взимались государством со всех «городских и сельских обывателей», евреи обязаны были также платить особые, специально для них установленные сборы, так называемые свечной и коробочный. В состав коробочного сбора, в частности, входили отчисления от платы за ритуальный убой («на кошер») скота и птицы («с каждой скотины и птицы»), определенный процент от денежных средств умерших евреев.

Не равным было и правовое положение духовных лиц различных вероисповеданий. Духовенство в царской России было привилегированным сословием, занимавшим второе место после дворянства и пользовавшимся в связи с этим особыми «правами состояния» '. Однако законодательство относило к духовному сословию только священнослужителей русской православной церкви и иных христианских вероисповеданий, не распространяя на других служителей культа права состояния духовенства: «Лица, отправляющие богослужение по обрядам вер нехристианских, не составляют особых в государстве сословий, а дарованные некоторым из сих лиц преимущества определяются в сих законах о состояниях и в уставах духовных дел иностранных исповеданий».

Приведенные выше данные о привилегиях, которыми пользовалось духовенство разных^ исповеданий, со всей очевидностью свидетельствуют о том, что объем личных, имущественных и иных прав служителей культа существенно отличался даже применительно к различным толкам (сектам) одного и того же исповедания, например мусульманского.

Оценка обещаний «даровать реформы», данных Николаем II в манифесте 1903 г., содержится в статье В. И. Ленина «Самодержавие колеблется...». Показав,

1 «В составе городского н сельского населения,— гласил Свод законов о состояниях,— по различию прав состояния различаются четыре главные рода людей: 1) дворянство; 2) духовенство; 3) городские обыватели; 4) сельские обыватели» (ст. 2).

что ни о какой веротерпимости при сохранении господствующего положения православной церкви не может быть и речи, Ленин писал: «Мы требуем немедленного и безусловного признания законом свободы сходок, свободы печати и амнистии всех «политиков» и всех сектантов. Пока этого не сделано, всякие слова о терпимости, о свободе вероисповедания останутся жалкой игрой и недостойной ложью. Пока не объявлена свобода сходок, слова и печати,— до тех пор не исчезнет позорная русская инквизиция, травящая исповедание неказенной веры, неказенных мнений, неказенных учений. Долой цензуру! Долой полицейскую и жандармскую охрану «господствующей» церкви!» '

Законодательство царской России не допускало вне-вероисповедного состояния граждан. Каждый подданный Российской империи с момента рождения относился к одному из существовавших вероисповеданий и до конца своих дней, независимо от его действительного отношения к религии, официально считался последователем данного вероисповедания, за исключением предусмотренных законом случаев перехода в другую веру. Так, все русские в соответствии с законом считались последователями православия. Слова «русский» и «православный» (или «рожденный и воспитанный в православной вере») являлись в правовом языке синонимами.

Законы Российской империи превратили православный культ в государственную повинность, обязывая всех граждан, отнесенных к православному исповеданию, неуклонно соблюдать религиозные ритуалы и таинства. Указ 1648 г. требовал неукоснительного посещения церкви в воскресные и праздничные дни. Указ 1708 г. предлагал священникам, дьяконам и церковным причетникам следить за тем, исправно ли прихожане посещают церковь и обращаются за требами, а уклоняющихся заносить в специальные списки. Указ 1718 г. обязывал следить, чтобы прихожане «ходили в церковь к вечерне, утрени и литургии и не отвлекались во время службы на посторонние дела». Эти предписания повторялись и в более поздних правовых актах.

Статья 25 Устава о предупреждении и пресечении преступлений устанавливала, что «воскресные и торжественные дни церковные и гражданские посвяща-

1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 7, с. 125.

ются отдохновению от трудов и с тем вместе набожному благоговению», и предписывала ходить в эти дни «в церковь к слушанию службы божией, а особливо литургии».

Уделяя особое внимание пресечению «отступления от православной веры новообратившихся к ней язычников, магометан и евреев», устав рекомендовал внушать всем «новокрещеиым», чтобы они «ходили в церковь не леностно», особенно по воскресеньям и в праздники, «ежегодно исповедовались и приобщались святых тайн». Все граждане, «рожденные и воспитанные в православной вере», проживающие в одних деревнях с новокрещеными, обязывались наблюдать за последними, увещевать тех из них, которые не ходят в церковь и поступают не так, «как правоверному надлежит», и доносить об этом приходским священникам.

Указ от 17 февраля 1718 г., подтверждая обязанность исповеди, уточнил размер установленных ранее штрафов за «небытие на исповеди»: с разночинцев и посадских людей в первый раз взыскивался 1 руб., во второй раз — 2 руб., в третий раз — 3 руб.; с крестьян соответственно 5, 10 и 15 коп. Священники за сокрытие фактов уклонения от исповеди наказывались штрафом от 5 до 15 руб., а в четвертый раз — лишением сана и отсылкой в каторжные работы '. Петровский Регламент, или Устав, Духовной коллегии (1721 г.) вменял в обязанность каждому христианину причащаться и ходить на исповедь «хотя бы единожды в год». К лицам, уклонявшимся от исповеди, применялось временное отлучение от церкви и крайняя мера церковного наказания — анафема2, которая допускалась после неоднократного увещевания «преступника» явиться на исповедь, публично причаститься и принять епитимью. Анафеме могли быть подвергнуты жена, дети и «прочий домашние» виновного, если они способствовали последнему в уклонении от исповеди.

1 Полное собрание законов Российской империи. Спб., 1870,
т. 5, JV» 3169.

2 Регламент определял как формулу анафемы, так и ритуал
ее провозглашения: протодиакон публично объявлял в церкви,
что «преступник закона божия» отвергается от церкви, извер
гается из христианского общества как «непотребный член»; ему
запрещается вход в церковь и участие в любом месте во всех
церковных таинствах и требах. За допущение таких лиц к мо
литве, благословению и таинствам священники лишались сана.

Устав духовных консисторий (1883 г.) предписывал, «чтобы миряне ежегодно, во исполнение христианского долга, исповедовались и причащались святых тайн». Епархиальному начальству вменялось в обязанность «прилагать особое попечение» об этом, иметь во всех приходских церквах и консисториях «исповедные росписи», составлять на их основании и ежегодно представлять в Синод отчет, применять к лицам, не исповедовавшимся и не причащавшимся два-три года, церковные наказания, а о тех из них, кто и после наложения епитимьи не раскаялся, сообщать «гражданскому начальству на его рассмотрение».

Обязательность исполнения религиозных обрядов и церемоний устанавливалась и для лиц неправославных вероисповеданий. Устав духовных дел иностранных исповеданий вменял в обязанность всем членам еван-гелическо-лютеранской церкви «ежегодно приобщаться святых тайн» с предварительным покаянием у приходского проповедника. Все младенцы должны были быть крещены не позже шести недель после рождения. В случаях пропуска родителями, несмотря на увещевания священника, этого срока консистория назначала особого попечителя, который немедленно доставлял ребенка для крещения. Таким образом, закон предусматривал насильственное, вопреки даже воле родителей, крещение детей. Для католиков и протестантов правовыми нормами устанавливались общеобязательные «катехизация и испытания юношей и других прихожан в знании закона божия» и конфирмация в возрасте от 15 до 18 лет. В брак могли вступать только лица, прошедшие конфирмацию и причащение в церкви.

В отношении членов евангелическо-аугсбургской церкви устав предусматривал, что каждый случай уклонения от прохождения конфирмации до достижения восемнадцатилетнего возраста рассматривается консисторией с сообщением об этом в Генеральную консисторию и министерство внутренних дел, а родителям делается «надлежащее замечание и увещевание».

В 1833 г. был издан специальный циркуляр, который предписывал мусульманам России неуклонно исполнять все догматы и обряды их религии. Нарушение этих указаний влекло за собой телесные наказания. Губернатор Туркестанской области предложил в 1865 г.

населению «под страхом обычных наказаний строго соблюдать все предписания ислама» '.

Все подданные империи мужского пола, достигшие двенадцатилетнего возраста, должны были приносить верноподданническую религиозную присягу. Установленная законом «форма всенародной присяги на верность подданства» гласила: «Я, нижепоименованный, обещаю и клянусь всемогущим богом, пред святым его евангелием, в том, что хочу и должен его императорскому величеству... верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться... и как я пред богом и судом его страшным в том ответ всегда дать могу; как суще мне господь бог душевно и телесно да поможет. В заключение же сей моей клятвы целую слова и крест спасителя моего. Аминь» 2.

Каждый подданный приводился к присяге «своим начальством в соборах, монастырях или приходских церквах, по удобности», присягая «по своей вере и закону». Отказ от присяги по мотивам атеистических убеждений и нежелание участвовать в религиозных церемониях были практически невозможны, так как это влекло за собой обвинение в государственной измене. Отсутствие свободы вероисповедания в царской России наиболее ярко проявлялось в отношении государства к старообрядцам и сектантам. С момента возникновения раскола в русской православной церкви (середина XVII в.) и почти до конца XIX в. правовые нормы, относящиеся к старообрядцам, носили исключительно карательный характер и в разные периоды отличались друг от друга лишь большей или меньшей строгостью предусматриваемых ими мер по преследованию «раскольников». В аналогичном положении находились и сектанты, с той лишь разницей, что характер применявшихся к ним правовых ограничений и суровость карательных мер зависели от принадлежности к тем или иным сектам, которые признавались православной церковью и правительством более или менее опасными.

Наибольшей жестокостью отличалось законодательство в конце XVII — начале XVIII в. На церковном соборе 1854 г. все противники реформы патриарха Нико-

1 Цит. по: Климович Л. Ислам в царской России. М., 1936,
с 24, 25.

2 Свод основных государственных законов.— Свод законов
Российской империи, т. 1, ч. 1, приложение V, ст. 55—56.

на были отлучены от церкви, а церковным собором 1667 г. сторонники старой веры объявлены еретиками1. Тем самым старообрядцы автоматически подпадали под действие Уложения 1649 г., которое устанавливало жестокие наказания,
вплоть до смертной казни, за преступления против православной веры. Сразу же после собора одни руководители старообрядцев были казнены, другие заточены в острог, монастырь или сосланы в самые отдаленные места страны.

С 1676 г. стали издаваться специальные указы о преследовании раскольников, предусматривавшие наказание кнутом, пытки, ссылку с конфискацией имущества и смертную казнь. Для искоренения раскола были созданы специальные инквизиционные учреждения: тайных раскольничьих дел канцелярия, следственная и обвинительная камеры. Раскольников лишали имущества, заключали в тюрьму, били кнутом, прижигали раскаленным железом, вырывали ноздри, вырезали язык, отправляли в ссылку. В 1681 г. были сожжены несколько наиболее влиятельных расколоучителей. 7 апреля 1684 г. царевна Софья издала указ о сжигании «в срубах» нераскаявшихся приверженцев старой веры.

Преследования приняли такой массовый характер, что старообрядцы стали разбегаться. Часть из них бежала в Австрию, Польшу, Пруссию, Швецию, другие создавали поселения и скиты в самых глухих, малодоступных местах страны: в нижегородских, брянских, стародубских лесах, на Кавказе и в Сибири. Для розыска и поимки раскольников направлялись воинские отряды. Когда они окружали поселения старообрядцев, последние нередко запирались в домах и сжигали себя. Первый случай массового самосожжения был отмечен в 1672 г. в Нижегородской губернии, где погибло около 2 тыс. человек. 6 января 1679 г. на реке Березовке Тобольского уезда подвергли себя самосожжению около 1700 старообрядцев. В 1670—1680 гг. только на территории нынешней Ярославской области покончили таким способом жизнь самоубийством до 4 тыс. человек2. Всего, по приблизительным подсчетам, в результате

1 См.: Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Критиче
ские очерки, с. 150, 199.

2 См.: Полный православный богословский энциклопедиче
ский словарь. Спб., 1913, с. 1998.

самосожжения погибло свыше 20 тыс. последователей старой веры '.

«Срубы» для раскольников были отменены Петром I. В соответствии с указом 1716 г. они облагались двойными податями и направлялись на наиболее тяжелые государственные работы. Старообрядцы по-прежнему оставались лишенными почти всех гражданских прав. Регламент 1721 г. именовал раскольников «лютыми неприятелями, и государству и государю злоумышляющими». Сокрытие тайных раскольников рассматривалось как дело, «безбожием смердящее», а виновные в этом лица, в том числе и духовные, подвергались суровым наказаниям. В целях выявления скрытых рас-колышков приходским священникам предлагалось доносить епископам о тех, кто не причащался в церкви. Такие прихожане признавались раскольниками, если они, несмотря на «угрожание», продолжали уклоняться от исповеди и отказывались проклинать все раскольнические толки и согласия. «Все имения» тайных ревнителей старой веры отписывались «на государя» 2.

Раскольничьи дела указом от 1 июня 1724 г. были отнесены к разряду «злодейственных». Постановление Синода от 12 июня 1721 г. предусматривало разорение до основания раскольничьих жилищ, «дабы и след того места не был знаем» 3. Подверглись разгрому несколько важнейших старообрядческих центров, в том числе так называемые Керженские скиты4. Нижегородский епископ Питирим, на которого Петр I возложил ликвидацию этого центра, при помощи военной силы уничтожил раскольничьи скиты, а большинство старообрядцев путем применения жесточайших мер обратил в православие. Этому способствовало издание Петром I специального указа, угрожавшего смертной казнью всем, кто противился обращению в правосла-

1 См.: Церковь в истории России (IX в.— 1917 г.). Критиче
ские очерки, с. 201.

2 См.: Полное собрание законов Российской империи, т. 5,

№ 2991.

3 Синайский А. Л. Отношение русской церковной власти к
расколу старообрядчества в первое время синодального управ
ления при Петре Великом (1721—1725). Спб., 1895, с. 8—9.

4 Керженские скиты — группа старообрядческих поселений
и монастырей в лесистой и заболоченной местности по берегам
реки Керженец, левого притока Волги.

вие. Лишь небольшой части керженских старообрядцев удалось бежать за границу 1.

Вторая половина XVIII в. характеризуется некоторым ослаблением преследований старообрядцев. Указ от 16 июня 1749 г. предусматривал применение смертной казни лишь к раскольникам, подстрекающим «простых людей» к самосожжению. В 60-х годах указами . Петра III и Екатерины II были отменены двойные подати со старообрядцев, им предоставлялись некоторые права по отправлению богослужения. Старообрядцам, бежавшим за границу, разрешалось вернуться в Россию для заселения на равных правах с иностранцами Новороссийского края и Заволжья. Отменялись пытки. Но в середине XIX в. царское правительство жестоко расправилось со старообрядческим движением за создание им собственной церковной иерархии. Оно разгромило старообрядческую белокриницкую митрополию2, а ее ведущих руководителей пожизненно заточило в монастырские тюрьмы. Репрессии обрушились и на важнейший центр старообрядцев-поповцев в России — московское Рогожское кладбище, вокруг которого только в Московской губернии объединялось около 120 тыс. последователей3.

Суровые меры против раскольников были приняты в Нижегородской губернии, где в конце XVIII в. на реке Керженец вновь возродился крупнейший центр поповщины. Старообрядцам было запрещено строить новые молельни и производить ремонт старых, принимать в скиты новых раскольников. У них отбирались наиболее чтимые иконы, многие скиты были превращены в православные монастыри. В 1853 г. последовало «высочайшее повеление», направленное на дальнейший подрыв раскольничьих скитов: из них выселялись все лица, не упомянутые в последней ревизии раскольников 4.

1 См.: Полный православный богословский энциклопедиче
ский словарь, с. 1257—1258, 1811.

2 Белокршшцкая митрополия (по названию соления Белая
Криница в Буковине, в пределах тогдашней Австрии) была
учреждена в 1846 г. во главе с принявшим старообрядчество
греческим митрополитом Амвросием и объединила подавляющее
большинство старообрядцев-поповцев.

3 См.: Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Критиче
ские очерки, с. 224.

4 См.: Полный православный богословский энциклопедиче
ский словарь, с. 1258.

Сколько-нибудь цельного законодательства, определяющего правовое положение старообрядцев и сектантов, объединявшихся в правовых актах под общим наименованием «раскольников всех сект» ', до конца третьей четверти XIX в. не существовало. Правовые нормы, которые нередко противоречили друг другу, имели в виду чаще всего те или иные секты, толки и даже отдельных лиц и сплошь и рядом распространялись не на территорию всей страны, а лишь па некоторые ее районы.

Уместно заметить, что только решением поместного собора русской православной церкви 1971 г. были отменены «клятвы на старообрядцев» (проклятие). Как отмечалось на соборе, эти «клятвы» в течение более 300 лет служили «вражде и разделению русских православных людей».

Значительная часть нормативных актов относилась к сектам скопцов, духоборов и молокан. Первоначально наиболее жестоким преследованиям подвергались секты скопцов и духоборов, которые признавались законодательством особо вредными. Молокане были лишены права избираться на общественные должности, все более и более урезывались в гражданских правах, а с 1820 г. были поставлены почти на один уровень со скопцами и духоборами. В 1830 г. они были официально признаны особо вредной сектой. Правовые акты, издаваемые в разное время, предусматривали также различные меры административного и уголовного преследования в отпошении духовных христиан (хлыстов)' и последователей ряда других сект.

В феврале 1864 г. по «высочайшему повелению» был утвержден особый временный комитет для разработки проекта правовых норм, определяющих положение «раскольников всех сект». 16 августа того же года заключения комитета, согласованные с обер-прокурором Синода, были одобрены царем2. Они представляли собой программу законодательной деятельности по вопросам общегражданского и религиозного положения

1 К «раскольникам» господствующая церковь даже в 1913 г.
относила всех отошедших, хотя бы и в далеком прошлом, от
православия лиц, «избегающих единения с православной цер
ковью и держащихся особенных обрядов».

2 См.: Ясевич-Бородаевская В. И. Борьба за веру. Историко-
бытовые очерки и обзор законодательства по старообрядчеству
и сектантству в его последовательном развитии с приложением
статей закона и высочайших указов. Спб., 1912, с. И—18.

старообрядцев и сектантов, которая, как показала последующая практика, проподилась в жизнь в течение многих лет. Это вытекало из самого текста заключений комитета, которыми предлагалось «распубликова-ние и приведение в действие окончательно разрешенных мер производить постепенно, разделив исполнительные распоряжения на два главных периода с тем, чтобы к первому были отнесены меры, касающиеся общегражданских прав раскольников, а ко второму — облегчения в исполнении духовных обязанностей». Причем некоторые гражданские права и «облегчения» в исполнении религиозных обрядов должны были предоставляться не всем сектантам, а только последователям «менее вредных сект».

К «более вредным сектам», согласно заключениям комитета, относились те «секты и толки раскольничьи», которые «а) не признают пришествия в мир сына бо-жия, господа нашего Иисуса Христа; б) не признают никаких таинств и никакой власти богопоставленной; в) допускают, при наружном общении с церковью, че-ловекообожание; г) посягают на оскопление себя и других на основании богохульного учения; д) отвергают молитву за царя, е) отвергают брак или допускают срочные или временные супружеские союзы». Столь расплывчатый, неопределенный критерий разделения сект давал возможность относить к «более вредным» секты, которые начинали активизировать свою деятельность и представляли в связи с этим определенную опасность для православной церкви.

Наконец, претворение в жизнь данных льгот оговаривалось еще и следующим: они предусматривались только для тех сектантов, «которые сами будут просить о них, признавая себя по своему вероучению принадлежащими к менее вредным сектам. Причем требовать от них заявления, что они будут свято исполнять те условия, на основании коих признаются принадлежащими к толкам более близким к исповеданию православной церкви, и будут воздерживаться от всякого распространения своих верований между православными».

«Высочайше одобренные» заключения особого временного комитета 1864 г. приобрели силу правовых норм в результате издания законов 1874 г. и 1883 г. Заключения имели в виду «раскольников всех сект», то есть старообрядцев и сектантов. В этом духе и был

подготовлен проект закона от 19 апреля 1874 г. «О правилах метрической записи браков, рождения и смерти раскольников». Однако в окончательной редакции закон был сформулирован таким образом, что его положения распространялись только па старообрядцев. В связи с этим браки сектантов, если они совершались по правилам их веры, а не в православной церкви, по-прежнему признавались недействительными, а родившиеся от них дети не получали никаких прав «ни по происхождению, ни по имуществу». Точно так же рождение детей и смерть сектантов должны были регистрироваться только в православной церкви и не влекли без этого никаких юридических последствий. Таким образом, закон 1874 г. совершенно не изменял бесправного положения сектантов.

Законом от 3 мая 1883 г. не только старообрядцам, но и сектантам было разрешено совершать богослужения и обряды как в частных домах, так и в специально приспособленных для этого молитвенных зданиях, производить погребение на кладбище с иконами, пением и «творением молитвы по принятым у раскольников обрядам».

Хотя старообрядцев и сектантов теперь уже, в соответствии с законом, нельзя было преследовать за совершение богослужений и обрядов, тем не менее их вероучения по-прежнему признавались • вредными для православной церкви заблуждениями. В соответствии с этим закон от 3 мая 1883 г. предусматривал ряд дискриминационных, несовместимых со свободой вероисповедания ограничений. Предлагалось, чтобы молитвенному зданию раскольников «не был придаваем внешний вид православного храма и чтобы при нем не имелось наружных колоколов». Духовным лицам старообрядцев и сектантов запрещалось употреблять при совершении погребального обряда на кладбище «церковные облачения». Уставщики и наставники «раскольников» не признавались за лиц духовного сана, и по правам состояния они, в отличие от духовенства любых других вероисповеданий, не пользовались никакими привилегиями.

Как и прежде, под страхом уголовного наказания запрещалось «публичное оказательство раскола», к проявлениям которого закон от 3 мая 1883 г. относил: «а) крестные ходы и публичные процессии в церковных облачениях; б) публичное ношение икон (кроме

похоронной процессии на кладбище.—В. К.); в) употребление вне домов, часовен и молитвенных зданий церковного облачения или монашеского и священно-служительского одеяния; г) раскольничье пение на улицах и площадях».

«Дарование» раскольникам «некоторых прав гражданских» сводилось к отмене действовавших до этого в отношении старообрядцев и сектантов запрещений «производить торговлю и промыслы», работать в иконописных цехах, получать «паспорты на отлучку внутри империи», занимать общественные должности. Раскольникам разрешалось занимать с согласия министра внутренних дел должности волостного старшины или его помощника.

Закон от 3 мая 1883 г. предусматривал наделение старообрядцев и сектантов крайне ограниченными правами. Причем возможность использования важнейших из них целиком зависела от усмотрения министра внутренних дел, который в соответствии с законом мог отказать в предоставлении этих прав, «сообразуясь как С местными условиями и обстоятельствами, так равно с нравственным характером учения и другими свойствами каждой секты». Для открытия новых молитвенных зданий раскольников или ремонта старых требовалось, кроме того, еще и согласие Синода, который, естественно, не был заинтересован в укреплении «раскола». В результате большинство положений закона 1883 г. осталось на бумаге и не оказало существенного влияния на положение старообрядцев и сектантов.

Отмечая, что закон 1883 г. не имел в виду «создать для последователей раскола одинаковые условия с лицами иных исповеданий», Комитет министров в 1905 г. констатировал: «Допущение на деле указанных в правилах для раскольников льгот поставлено было в значительной мере от усмотрения министерства внутренних дел, действовавшего в сих случаях по соглашению с ведомством православного исповедания. Поэтому применение закона стало производиться на практике с крайнею, иногда излишнею, осмотрительностью... а с течением времени появились для них вновь стеснения со стороны местных начальств...» Комитет министров вынужден был, в частности, признать, что удовлетворение ходатайств раскольников об открытии молитвенных зданий вследствие отрицательной позиции местных властей,

министерства внутренних дел и Синода «имело место лишь в редких случаях».

Не получили осуществления и статьи закона 1883 г. о предоставлении сектантам права на молитвенные собрания и исполнение духовных треб. В 1905 г. Комитет министров признал, что закон в этой части «ввиду отсутствия в нем прямого указания... на практике в отношении сектантов менее применялся и заменен был в отношении к ним административными указаниями». Повторилась история с толкованием органами власти закона от 19 апреля 1874 г. «О правилах метрической записи браков, рождения и смерти раскольников». Не* смотря на то что закон 1883 г. «даровал» права по отправлению общественного богослужения и духовных треб как старообрядцам, так и сектантам, местные власти распространяли их только на старообрядцев и по* прежнему преследовали сектантов. Никаких мер к устранению искажений на местах закона 1883 г. верховной властью не принималось.

Более того, напуганное ростом и активизацией деятельности различных сект, особенно на юге России, царское правительство издало 4 июля 1894 г. закон о штун-дистах. Этим законом министру внутренних дел предоставлялось права по соглашению с обер-прокурором Синода объявить секту штундистов более вредной, с воспрещением штундистам общественных молитвенных собраний и с наказанием участвующих в собраниях лиц по статье 29 Устава о наказаниях '.

«Постановление это (закон от 4 июля 1894 г.— В.К.),— говорилось в «особом журнале Комитета министров» в 1905 г.,— касалось одних лишь штундистов, оставляя прочие секты при тех льготах, которыми они имели право пользоваться по закону 1883 г., но в действительности новое правило получило широкое применение, и практика административных и судебно-админи-стративных учреждений пыталась распространить оное на всех вообще сектантов, отвергающих обрядовую сторону православной веры». В этой характеристике обстановки в период 1894—1904 гг. допущена только одна «неточность»: «практика» не «пыталась распространить», а действительно повсеместно распространила предусмотренные против штундистов карательные меры

1 Определением Синода секта штундистов, возникшая первоначально среди немецких колонистов, еще в 1878 г. была отнесена к числу «более вредных сект».

по существу против всех «отступивших от православия» лиц, кроме старообрядцев.

Против «крайностей» в преследовании сектантства, подрывающих авторитет православной церкви, вынуждена была возражать не только либеральная буржуазия, но и наиболее дальновидные представители дворянства, заинтересованные в прочности православия. На миссионерском съезде в Орле в сентябре 1901 г. с речью в защиту свободы совести выступил губернский предводитель дворянства Стахович, которого Ленин назвал в связи с этим «глашатаем целого либерального направления» '. Стахович предложил съезду ходатайствовать «пригодным порядком» об отмене уголовного наказания за отпадение от православия, принятие и исповедание иной веры и привел пример произвола, имевший место в селе Любца Трубчевского уезда Орловской губернии:

«С согласия и ведома и священника и начальства заперли заподозренных штундистов в церкви, принесли стол, накрыли чистою скатертью, поставили икону и стали выводить по одному.— Приложись! — Не хочу прикладываться к идолам...— А! пороть тут же. Послаб-же которые, после первого же раза, возвращались в православие. Ну, а которые до 4 раз выдержали».

Стахович рассказал съезду православных миссионеров и о том, как священник деревни Глыбочка Трубчевского уезда на вопрос о количестве сектантов в деревне: «Вы говорите, батюшка, их было вначале 40 семей, а теперь 4. Что ж остальные?» — ответил: «А милостью божьей сосланы в Закавказье и Сибирь» 2.

•Приведя эти примеры и оценивая выступление Ста-ховича, Ленин писал: «И до какой же безграничной степени должна доходить «деморализация», вносимая в русскую жизнь вообще и в жизнь нашей деревни в особенности полицейским произволом и инквизиторской травлей сектантства, чтобы даже камни возопияли! Чтобы предводители дворянства горячо заговорили о свободе совести!» 3 Уж если помещики заговорили о свободе совести, «значит несть поистине числа тем гнусностям, которые чинят наши попы с нашей полицией» 4. В связи с официальным опровержением данных, приведенных в докладе Стаховича, протоиереем Рождественским в

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 266.

2 См. там же, т. 5, с. 338, 339.

3 Там же, с. 337.

4 Там же, т. 6, с. 264.

«Орловском вестнике», в котором говорилось, что расправа с сектантами села Любца происходила «18— 19 лет тому назад», Ленин писал: «Всем известно, что в последнее время преследования сектантов стали еще более зверскими, и образование миссий стоит с этим в прямой связи!» '

Одобренные царем в 1864 г. заключения особого временного комитета по делам о раскольниках, а также выводы образованной в 1875 г. особой комиссии предусматривали возможность создания «раскольниками менее вредных сект» школ грамотности, а также посещения их детьми общих учебных заведений без обязательного обучения закону божию. Однако эти пожелания не нашли отражения в законе, в связи с чем дети старообрядцев и сектантов практически были лишены возможности поступать в учебные заведения. Для них были открыты только православные церковноприходские школы, посещать которые, в связи с религиозными убеждениями родителей, они, разумеется, не могли.

Раскольники фактически были лишены права не только регистрировать свои браки, рождение и смерть, но даже, вопреки закону2, хоронить умерших. Синод неоднократно (определения № 70 от 2—17 апреля 1812 г., № 246 от 27 января — 24 апреля 1895 г.) разъяснял: «Ежели кто из раскольников или сектантов, чуждаясь церкви и отметая все таинства и догматы, умрет без раскаяния в своем заблуждении и сие будет достоверно известно, то таковых на кладбище и по обряду христианскому не погребать даже и тогда, когда бы гражданское правительство требовало или родственники умерших пожелали сего...» Несмотря на то что раскольникам, кроме старообрядцев «от рождения», не разрешалось иметь свои отдельные кладбища, Синод в 1903 г. издал еще один указ, которым подтверждалось запрещение погребения па православных кладбищах лиц, «отпавших от православия и не раскаявшихся перед смертью» 3. Таким образом, православная церковь не стеснялась применять любые средства в целях обращения в «истинную» веру порвавших с ней лиц.

1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 5, с. 338.

2 В соответствии с законом 1883 г. и ст. 49 Устава о пре
дупреждении и пресечении преступлений для погребения умер
ших раскольников должны были отводиться отдельные места
аа православных кладбищах.

3 Православный путеводитель, 1903, № 8, с. 134.

В. В. Клочков

Однако ни лишение раскольников элементарных гражданских прав, ни самые жестокие репрессии не могли остановить роста сектантских общин. В конце концов царское правительство вынуждено было признать! «...история борьбы
православия с сектами с несомненностью доказывает, что в данном случае сила является орудием недействительным; подвергаемые преследованиям сектанты лишь получают в глазах своих единомышленников ореол мучеников, а с тем вместе исповедание их растет и крепнет»; «...какою бы строгостью ни были обставлены собрания для богомоления, таковые всегда будут существовать с тем только различием, что в случае запрета богомоления будут совершаться в обстановке, совершенно не допускающей надзора со стороны властей». Наконец, и это главное, правительство учитывало, что лишение значительной части населения права исповедовать свою религию лишь вредит существующему строю, так как «такие лица всего легче могут явиться благодарною почвою для зарождения всякого рода смут и беззакония».

В манифесте от 26 февраля 1903 г. Николай II обещал «укрепить неуклонное соблюдение властями, с делами веры соприкасающимися, заветов веротерпимости, начертанных в основных законах империи Российской, которые... предоставляют всем подданным... свободное отправление их веры и богослужения по обрядам оной» '. В указе от 12 декабря 1904 г. предлагалось «подвергнуть пересмотру узаконения о правах раскольников... и независимо от сего принять ныне же, в административном порядке, соответствующие меры к устранению в религиозном быте их всякого, прямо в законе не установленного стеснения...» 2. Комитету министров предлагалось в кратчайший срок представить свои заключения по этим вопросам.

Комитет пришел к выводам, что «веротерпимость... применяемая к другим религиям, долгое время не распространялась на раскольников... раскол ие был признаваем самостоятельным вероучением», что «продолжавшаяся в течение почти двух веков нетерпимость к раскольникам со стороны светских и духовных властей способствовала развитию в них фанатически враждебного отношения к православной церкви», что «дарован-

1 Правительственный вестник, 1903, 27 февраля.

2 Там же, 1904, 14 декабря.

ные законом 1883 г. для последователей раскола льготы не могли их удовлетворить, не обеспечивая в должной мере свободного отправления ими обрядов их веры», и разработал ряд мер по улучшению правового положения старообрядцев и сектантов. Однако эти мероприятия объяснялись отнюдь не заботой о свободе вероисповедания и равенстве гражданских прав подданных, как пыталось представить внезапно прозревшее правительство.

В. И. Ленин писал, что в эпоху кризиса царизм вынужден был считаться с развитием новых общественных сил и поэтому шел на уступки, использовал различные маневры для привлечения известной части общества с целью как-то укрепить социальную базу внутри этого общества '. Именно таким маневром царизма, имевшим целью привлечение на свою сторону или хотя бы нейтрализацию многомиллионных масс старообрядцев и сектантов, и являлось предоставление им после двухвековых гонений гражданских и вероисповедных прав.

Согласно законодательным актам 1905 г.2 последователи вероучений, объединяемых прежде под общим наименованием «раскол», подразделялись на три группы: старообрядчество3, сектантство и «последователи изу-верных учений, самая принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке». При этом наконец разъяснялось, что право общественного богослужения и предусмотренные законами для «раскола» гражданские права распространяются на последователей как старообрядческих согласий, так и сектантских толков.

Если сопоставить гражданские и вероисповедные права, полученные старообрядцами и сектантами по законам 1905 г., с правами последователей других вероисповеданий, то оказывается, что по одним вопросам они оставались в худшем положении, чем лица, исповедующие нехристианскую веру (например, в области обра-

1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 5, с. 30.

2 Высочайше утвержденные 17 апреля 1905 г. Положения
Комитета министров об укреплении начал веротерпимости и
именной высочайший указ правительствующему сенату от
17 апреля 1905 г.— Собрание узаконений и распорягкений пра
вительства, 1905, № 63.

3 Наименование старообрядцев присваивалось в соответ
ствии с законом «последователям толков и согласий, которые
приемлют основные догматы церкви православной, но не при
знают некоторых принятых ею обрядов и отправляют богослу
жение по старопечатным книгам».

зования), по другим — были приравнены к ним (положение духовенства), по третьим — оказались на уровне христиан инославных исповеданий (молитвенные дома, смешанные браки с православными). Хотя их вероучение стало относиться к терпимым, оно продолжало считаться неполноценным и опасным для православных, которых закон по-прежнему, хотя и не такими, как раньше, жесткими способами, продолжал ограждать от «раскольничьего соблазна».

Глава V

ГОСПОДСТВО РЕЛИГИОЗНЫХ НОРМ

В ОБЛАСТИ БРАЧНО-СЕМЕЙНЫХ

ОТНОШЕНИЙ

В дореволюционной России в области брачно-семейных отношений почти безраздельно господствовали религиозные нормы. Правовые акты не ослабляли, а, наоборот, усиливали действие этих норм, так как воспроизводили, как правило, их содержание и обеспечивали исполнение церковных канонов силой государственного принуждения, вплоть до применения во многих случаях уголовного наказания.

Возникновение и развитие законодательства о браке и семье

Церковный характер русского семейного, а также наследственного права складывался в течение ряда веков в процессе ожесточенной борьбы, которую вело православное духовенство при полной поддержке светской власти за искоренение не соответствующих каноническим правилам брачно-семейных обычаев древних славян. Первоначальными источниками этого права были переводы с греческих сборников церковных законов («номоканонов»), известные на Руси под названием «кормчих книг». Однако духовенство не ограничилось заимствованием византийского канонического права, так как считало его влияние на брачно-семейные отношения недостаточным.

После принятия христианства в Киевской Руси, в отличие от Византии, где централизованная власть создала четко очерченную систему светского права, не было государственных законов о семье и браке. Этот пробел в механизме регулирования общественных отношений длительное время восполнялся церковью, которая стремилась подчинить семью своему безраздельному влиянию и юрисдикции своего суда.

8Г>

Нормотворческая деятельность церкви получила поддержку князей, заинтересованных в укреплении новой религии и подчинении ей народных масс. Издававшиеся ими уставы подтверждали особые права церкви в регулировании брачно-
семейных отношений. Уже уставом князя Владимира Святославовича дела о браке «в запрещенных степенях родства», насилии над женщиной, кровосмешении, прелюбодеянии, имущественных отношениях в семье, разводе и наследстве были отнесены к исключительной компетенции церковных судов '.

В Древней Руси брак представлял собой имущественную сделку между родителями невесты и жениха. После принятия христианства законными стали признаваться только церковные браки, заключаемые путем венчания — особого религиозного обряда, совершавшегося священником в церкви. Венчанию предшествовал обряд обручения. Брак рассматривался православной церковью как таинство.

Духовенство проводило в жизнь канонические положения о приданом, выделяемом родителями или братьями невесты, разрешало все споры о нем, боролось в течение многих столетий с существовавшей на Руси неограниченной свободой развода. Будучи вынужденным считаться с обычаями и условиями жизни народа, оно несколько расширило в сравнении с греческими канонами перечень поводов для развода, однако с самого начала признавало недопустимым расторжение брака по усмотрению мужа или взаимному согласию супругов. Устав князя Ярослава Владимировича запретил развод по этим основаниям. За так называемые роспусты — самовольные, без участия духовенства разводы — были введены строгие наказания 2.

Борьба с разводами, не основанными на церковных правилах и подтверждающих их законах, продолжалась, как об этом свидетельствует ряд синодских указов, и в XVIII в. В указе Синода от 11 декабря 1730 г. обращалось внимание на недопустимость того, чтобы супруги разводились по взаимному согласию, а священно- и церковнослужители писали им разводные письма, заверяли их и на этом основании разрешали вступать в новый брак. Аналогичный указ был издан и 10 июля 1767 г., так как до сведения Синода дошло, что во мно-

1 См.: Памятники русского права. М., 1952, вып. 1, с. 241.

2 См.: Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву
обычному и брачному, с. 274—276.

гих епархиях священника продолжают писать росиуск-ные письма и вторично венчать незаконно разведенных таким образом лиц.

Правовые акты вплоть до XVIII в. лишь в незначительной мере касались вопросов брака, семьи, развода и наследования, которые регулировались в основном церковными правилами и относились к компетенции духовного суда. В соответствии с каноническими правилами греческой, а затем и русской православной церкви дочери не наследовали имущества родителей при наличии сыновей. Однако родители или унаследовавшие их имущество сыновья должны были выделить им приданое, то есть обеспечить им возможность вступить в брак '. Эти правила были восприняты светским законодательством.

В «Русской правде» содержится несколько положений о наследовании по закону и по завещанию, устанавливающих различный порядок наследования для бояр и смердов и формулирующих известный принцип: «сестра при братьях не наследница». Замужние дочери смердов не получали наследства, а дочери умерших бояр и дружинников получали их имущество, если не было сыновей. При наследовании по закону часть имущества умершего передавалась церкви «на помин души» 2.

Псковская судная грамота, расширяя наследственные права супругов, предусматривала, что муж или жена пользуются имуществом умершего без завещания супруга до тех пор, пока не вступят в новый брак. Завещание в Пскове имело законную силу лишь после помещения его в архив главной городской церкви святой троицы 3.

Судебники Ивана III и Ивана IV ограничивали родительскую власть несвободных лиц и устанавливали форму так называемых рядных записей — особого договора о последующем заключении брака, который составлялся в письменной форме между родителями или опекунами жениха и невесты при совершении религиозного обряда — обручения. Расторгнуть рядную запись можно было путем уплаты неустойки стороной, пе желающей заключения оговоренного в ней брака, или через

1 См.: Оршанский И, Г. .Исследования по русскому праву
семейному и наследственному, с. 259.

2 См.: Правда русская. М.— Л.,' 1940, т. 1.

3 См.: Псковская судная грамота. Снб., 1914.

прелюбодеяния или неспособности одного из супругов к брачному сожительству. Та же участь постигла и статью проекта устава уголовного судопроизводства, в которой указывалось, что приговор духовного суда не обязателен для светского
суда при решении вопроса о виновности подсудимого.

При этом Совет указал, что «всякая вповь предпринимаемая законодательная мера, к какому бы предмету духовного суда и управления она пи относилась, должна быть согласна по духу и сущности с древними вселенскими постановлениями церкви, всегда долженствующими сохранять свою обязательную силу». Выходя за рамки обсуждавшегося вопроса о компетенции духовного суда, Государственный совет указал далее на «необходимость особенной осторожности при обсуждении всякого рода вновь вводимых мер, касающихся... вообще церковного законодательства» '. В конечном итоге судебная реформа 1864 г. не затронула духовные суды.

Таким же образом была решена еще в начале XIX в. судьба проекта гражданского уложения, в котором предусматривалось отделить гражданскую сторону брака от церковной и содержались новые основания расторжения брака, не соответствующие каноническим правилам. Государственный совет отверг как эти основания, так и попытку секуляризировать брак.

Характерную в данном отношении позицию заняло в 1902 г. царское правительство в связи с международной конвенцией по вопросам действия национальных законов о браке. Конвенция, в частности, предусматривала, что «будет всюду признаваться действительным в отношении формы брак, совершенный согласно закону государства, где он имел место». Учитывая обязательность в некоторых государствах церковного брака, она устанавливала вместе с тем, «что страны, законодательство которых требует религиозного обряда, могут не признавать действительность браков, заключенных их подданными за границей, без того, что такое предписание было непременно выполнено» 2. Таким образом, в соответствии с конвенцией, брак без церковного обряда, заключенный за границей подданными (или одним из подданных) России, признавался недействительным лишь на

1 Цит. по: Оршанский И. Г. Исследования по русскому пра
ву обычному и брачному, с. 213.

2 Цит. по: Григоровский Г. Гражданский брак. Очерки по
литики семейного права. Пг., 1917, с. 14.

ее территории и действительным — в других странах. Отстаивая святость и незыблемость церковной формы брака, царское правительство отказалось присоединиться к этой конвенции.

Конфессиональный характер законодательства о браке и семье объяснялся той ролью, которую играла религия и церковь, и сохранялся до последних дней Российской империи потому, что установившийся порядок, подчинявший семью безраздельному влиянию религиозных объединений, вполне соответствовал интересам самодержавия и эксплуататорских классов.

Брак и развод по церковному и гражданскому праву

Русская православная церковь, как и другие конфессиональные организации, учит, что брак установлен самим богом, является религиозным таинством и предназначен для рождения детей и их воспитания в религиозном духе. В соответствии с этим брак определяется церковью как «таинство, в котором жених и невеста перед священником и церковью дают свободное обещание во взаимной их супружеской верности, и союз их благословляется, во образ союза Христа с церковью, и испрашивается им благодать чистого единодушия к благословенному рождению и христианскому воспитанию детей». Не отрицая наличия в браке определенного «юридического элемента», церковное право исходило из того, что в основу брака «должен быть поставлен элемепт нравственный, религиозный», так как «никакие юридические определения не могут охватить сложности семейных отношений, где преобладает элемепт нравственный» '.

Тезис о невозможности сформулировать юридическое понятие брака разделяли и некоторые правоведы. Например, в книге профессора Мейера «Русское гражданское право», являвшейся в течение 60 лет вплоть до революции одним из основных учебных пособий для студентов, говорится: «Содержание брака не исчерпывается исчислением всех прав и обязанностей, вытекающих из брака, так что в области права нет возможности дать полное определение брачному союзу, и понятие о нем

1 Полный православный богословский энциклопедический словарь, с. 395—396.

устанавливается вне области права, в области религии и нравственности». «Поэтому,— продолжает Мейер,— законодательство вероисповедными нормами определяет правила заключения, совершения и прекращения брака». В действительности же не невозможностью дать правовое понятие брака диктовалась необходимость регулировать брачно-семейные отношения религиозными нормами, а, наоборот, определение в законе брака как религиозного акта и санкционирование правом религиозных норм исключали возможность рассматривать существовавший в царской России брак как юридический институт.

Законодательство России устанавливало только одну форму брака — церковную. Все подданные империи должны были вступать в брачный союз в строгом соответствии с правилами своего вероисповедания. «Каждому племени и народу,— гласил Свод законов гражданских,— не выключая и язычников, дозволяется вступать в брак по правилам их закона или по принятым обычаям, без участия в том гражданского начальства или христианского духовного правительства». Правовые последствия порождал только религиозный брак: «Брак же во всех вероисповеданиях, терпимых в Российской империи, не исключая магометан, евреев, ламаитов и язычников, признается законным, когда оный совершен по обрядам их веры и по установленным правилам». Обязательным условием законности и действительности брака было его совершение соответствующими духовными лицами.

Брак между православными должен был совершаться «в церкви, в личном присутствии сочетающихся, во дни и время, для сего положенное, при двух или трех свидетелях, совокупно с обручением и во всем сообразно правилам и обрядам православной церкви». Браки между лицами иных христианских исповеданий должны были совершаться их духовенством по обрядам той церкви, к которой принадлежали брачащиеся. Аналогичный порядок был установлен и для заключения браков между лицами нехристианских вероисповеданий. В частности, брачные обряды между мусульманами могли совершать только указанные в законе духовные лица.

Не «освященное» религиозным обрядом супружество рассматривалось как незаконное сожительство, не порождавшее никаких юридических прав и обязанностей вступивших в него лиц, а родившиеся у них дети при-

знавались незаконнорожденными. Они, в частности, могли по закону наследовать лишь часть имущества матери и не имели права на наследование имущества отца и его родственников, а также родственников матери. Нормы гражданского права, воспроизводя соответствующие религиозные правила, устанавливали ряд ограничений на вступление в брак. В отношении лиц православного исповедания действовали следующие ограничения. Запрещалось «вступать в брак в степенях родства и свойства, церковными законами возбраненных». Родство подразделялось на кровное и духовное. Система определения кровного родства перешла в законодательство России из церковного права. Под кровным родством в гражданском праве понималась связь лиц мужского и женского пола, возникшая в результате «их рождения одного от другого или от общего им всем родоначальника». Близость родства определялась степенями и линиями. Каждое рождение образовывало одну степень: сын находился в родстве к отцу в первой степени, к деду — во второй, к прадеду — в третьей степени и т. д. Линии родства подразделялись на нисходящие (от отца к сыну, внуку и т. д.), восходящие (от сына к отцу, деду и т. д.) и боковые (связь между лицами, не происходящими одно от другого, но объединяемыми общим родоначальником,— братья, дядя, племянник и др.). Духовное родство возникало, в соответствии с церковными правилами, при крещении — между восприемниками (крестным отцом и крестной матерью) и воспринимаемыми (крещенными при их участии) одного с ними пола, а также между восприемниками и родителями воспринимаемого '.

Свойство — это связь одного из супругов с кровными родственниками другого, а также связь кровных родственников того и другого супругов между собой. Свойство бывает двухродное, трехродное и т. д. Степени свойства определялись так же, как и степени кровного родства, причем муж и жена рассматривались как одно лицо.

Брак не допускался: а) при кровном родстве — до четвертой степени включительно по восходящей, нисходящей и боковым линиям; б) при духовном родстве — между восприемником и матерью воспринятого, а также между восприемницей и отцом воспринятой; в) при

1 См.: Григоровский Г. Сборник церковных и гражданских законов о браке и разводе. Спб., 1912, с. 20.

двухродном свойстве — до четвертой степени включительно, при трехродном — в первой степени. Таким образом, круг лиц, которым запрещалось вступать в брак между собой, был очень широк, причем ограничения по признакам духовного
родства, а в значительной мере и свойства не имели каких-либо разумных оснований.

Возможность вступления в брак еще большего числа граждан полностью зависела от усмотрения высшего духовенства; браки в пятой степени родства по боковой линии (например, между двоюродным дядей и племянницей), а также во второй и последующих степенях трехродного свойства допускались только с разрешения архиерея. Такое же разрешение требовалось и в случаях так называемого смешения родственных имен (например, женитьбы отца и сына на троюродных сестрах).

Исполнение религиозных правил о недопустимости вступать в брак в указанных степенях родства и свойства обеспечивалось и уголовно-правовыми нормами. Согласно Уложению о наказаниях лица, вступившие в брак с нарушением этих правил, подвергались тюремному заключению на срок до 16 месяцев. Брак в первой и второй степенях родства приравнивался к кровосмешению. Виновные присуждались к ссылке в отдаленные места Сибири для заключения там в тюрьме на срок от 3 лет 4 месяцев до 6 лет 8 месяцев и «отдаче в монастырь для употребления в тяжелые работы» на всю жизнь.

Исходя из того, что цель брачного союза — рождение детей, церковное право относило к препятствиям для вступления в него преклонный возраст брачащихся. Поэтому лица, достигшие 60 лет, не могли вступить в брак без разрешения архиерея, а восьмидесятилетним брак вообще запрещался церковными правилами и гражданским правом.

Православная церковь отрицательно относилась к повторным бракам. Вступление во второй по счету брак при наличии к этому законных оснований влекло по религиозным нормам определенное ограничение в правах. На вступающих в третий брак налагалась церковная епитимья. Четвертый брак категорически запрещался. Это запрещение подтверждалось гражданским правом и обеспечивалось уголовным законом '.

1 Виновные во вступлении в четвертый брак приговаривались к заключению в тюрьме на 4 месяца и подвергались церковному покаянию.— Уложение о наказаниях, ст. 1564.

Запрещалось вступать в брак без согласия родителей, опекунов или попечителей, а лицам, находившимся на военной и гражданской службе,— также «без дозволения их начальства, удостоверенного письменным свидетельством». Нарушение этого запрета не влекло признания брака недействительным как по церковному праву, так и в соответствии с нормами гражданского законодательства. Однако родители и опекуны могли требовать привлечения детей, вступивших в брак без их согласия, к уголовной ответственности и лишить их наследства. Лица, вступившие в брак без дозволения начальства, подвергались строгому выговору с занесением в послужной список.

По церковному праву к обязательным условиям брака относилось добровольное согласие на брак самих брачащихся. Соответственно и закон устанавливал, что «брак не может быть законно совершен без взаимного и непринужденного согласия сочетающихся лиц», и запрещал родителям принуждать своих детей (а опекунам— лиц, вверенных их опеке) к вступлению в брак против их желания. За принуждение кого-либо к вступлению в брак виновный лишался всех прав состояния и ссылался в каторжные работы на срок от 4 до 6 лет. Родители за принуждение детей к вступлению в брак путем жестокого обращения подвергались тюремному заключению на срок от 4 до 16 месяцев.

Православная церковь, в отличие от католической, не требовала безбрачия от своего духовенства, кроме епископов. Вместе с тем церковные каноны не допускали вступления в брак лиц, давших обет безбрачия, а также священников и диаконов, принявших сан до брака или овдовевших. В соответствии с этим закон, непосредственно ссылаясь па «церковные постановления», запрещал вступать в брак монашествующим и лицам, посвященным в иерейский или диаконовский сан, пока они находились в этом сане.

Многочисленные брачные ограничения, вытекающие из религиозных правил, устанавливались Сводом законов гражданских и для лиц неправославных исповеданий. Например, лица, принадлежавшие к римско-католическому, евангелическому, армяно-григорианскому, мусульманскому и иудейскому исповеданиям, не могли вступать в брак до достижения ими определенного возраста. «Во всех вообще христианских исповеданиях» запрещалось «совершать браки в степенях родства, воз-

браненных правилами той церкви, к Коей принадлежат сочетающиеся лица». Это правило повторялось и в Уставе духовных дел иностранных исповеданий.

Вопрос о действительности брака, заключенного с нарушением брачных условий и запретов, разрешался духовным судом. Лица, брак которых признавался недействительным, должны были немедленно «разлучаться от дальнейшего сожительства». Виновные во вступлении в противозаконный брак подвергались церковному покаянию, а в указанных выше случаях привлекались к уголовной ответственности. Супруги, брак которых признавался недействительным, кроме осужденных духовным судом «на всегдашнее безбрачие», могли вступать в новый брак. В случаях недействительности брака за несовершеннолетием брачащихся последние считались супругами после достижения необходимого возраста.

После признания брачного союза недействительным в связи с существованием другого, не расторгнутого в установленном порядке, первый брак сохранял законную силу лишь с согласия на это покинутого супруга. Если же последний возражал против этого, брачное сожительство не возобновлялось и он мог вступить в новый брак с разрешения своего епархиального начальства, «которое в сем случае поступает по законам церкви». Таким образом, факт прекращения первого брака мог быть признан только церковью, в то время как его сохранение полностью зависело от воли потерпевшей стороны. Автоматически повторяя это каноническое правило, противоречащее логике и здравому смыслу, законодатель грубо нарушал права потерпевшего супруга, так как решение вопроса о возможности его вступления в новый брак представлялось на усмотрение духовенства.

Ярко выраженный конфессиональный характер носили и нормы гражданского права, посвященные смешанным бракам. В определенных случаях эти нормы допускали супружеские отношения между подданными Российской империи, исповедовавшими разную веру, но с точными соблюдениями «особых правил», определенных в Своде законов гражданских. Однако эти «особые правила», отражая общую направленность царского законодательства, исходили из принципов правового неравенства лиц различных исповеданий и исключительного положения православной церкви.

Последняя с самого начала крайне нетерпимо относилась к бракам православных с так называемыми «иноверными», мотивируя это тем, что при смешанном браке «может быть допущено иноверным супругом умаление православной веры», «совращение» православного в иную веру'. Под влиянием церкви до 1720 г. браки православных с «еретиками», к которым относились христиане других исповеданий, вообще запрещались законом и считались недействительными. Митрополиты и епископы при вступлении в должность давали специальную клятву, которая обязывала их не допускать такие брачные союзы2. Затем, когда были разрешены браки православных с «ипославными христианами», то есть лицами иных христианских исповеданий, они до 1840 г. могли совершаться только с согласия архиерея3. Браки православных с гражданами, относящимися к любым иноверным (нехристианским) исповеданиям, законами Российской империи вообще но разрешались, а в случае их совершения признавались недействительными 4.

Допуская браки между православными и ииослав-ными христианами, закон грубо попирал вероисповедные права последних. Так, обряд бракосочетания мог совершаться только православным священником и лишь в православной церкви. Духовным и светским лицам запрещалось принимать просьбы о разрешении совершить обряд бракосочетания по правилам «иностранной церкви». Дети, рожденные в смешанном браке, должны были воспитываться только по правилам православной веры. Инославным категорически запрещалось «поносить своих супругов за православие» и «склонять их через прельщение, угрозы или иным образом к принятию своей веры». Об этом они должны были дать специальную подписку священнику перед совершением брачного обряда5. Более того, им вменялось в

1 См.: Свод законов Российской империи, т. И, ч. 1, ст. 12.

2 См.: Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву
обычному и брачному, с. 261.

3 См.: Парвов. Практическое изложение церковно-граждан-
ских постановлений. Спб., 1868, с. 148.

4 Вступление в такой брак наказывалось тюремным заклю
чением и церковным покаянием.

5 Нарушение такой подписки каралось тюремным заклю
чением на срок от 8 до 16 месяцев. Неисполнение обязатель
ства крестить и воспитывать детей по правилам православного
исповедания влекло за собой изъятие детей и передачу их на
воспитание православным родственникам.
97

В. В. Клочков

обязанность следить за тем, чтобы другой супруг и дети не отпали от православия, и принимать меры к предотвращению этого. Вместе с тем православному не возбранялось как угодно поносить веру своего ино-славного супруга, а вовлечение
последнего в православие рассматривалось церковью как его духовная обязанность.

Православному духовенству разрешалось венчать лиц любых христианских исповеданий, старообрядцев и сектантов, в то время как священнослужители последних не могли совершать обряд бракосочетания, если хотя бы одна из сторон относилась к православному вероисповеданию.

Грубое посягательство на совесть граждан представляло собой правило о воспитании детей от смешанных браков только в православной или иной христианской вере. В случае смерти супруга-христианина вдовец или вдова, исповедующие иудаизм, мусульманство, буддизм или другую иноверную религию, обязаны были по закону воспитывать родившихся в смешанном браке детей по правилам христианской веры, а после смерти православного овдовевший супруг инославного исповедания — по правилам православия. Нарушение этих правил каралось в уголовном порядке. Если же дети, крещенные в православной церкви, воспитывались в ипославной вере, виновные в этом не только привлекались к уголовной ответственности, но и лишались родительских прав (дети передавались на воспитание лицам православного исповедания).

Дети, родители которых были неизвестны, должны были креститься только по православному обряду и считались православными, хотя бы и воспитывались у лиц другого вероисповедания. Лишь законом от 17 апреля 1905 г. всем инославным христианам было разрешено крестить принимаемых ими на воспитание некрещеных подкидышей и детей неизвестных родителей по обрядам своего вероисповедания. Усыновление детей христиан нехристиаиами, а детей последних — лицами христианского исповедания запрещалось.

Полное подчинение закона концепциям православной церкви, отсутствие свободы вероисповедания и религиозная нетерпимость в Российской империи особенно отчетливо проявились в правовых актах о брачно-семейных отношениях старообрядцев и сектантов, которые издавались царским правительством со времени

возникновения «раскола» и до конца XIX в. В этих актах нашла наиболее яркое выражение основная направленность государственных постановлений о так называемых «раскольниках всех сект» — неограниченная, противоречившая основным принципам права поддержка церкви в ее ожесточенной борьбе за искоренение «раскола» и насильственное обращение в православие всех «отпавших» от него лиц.

Закон от 17 марта 1775 г. провозгласил основное правило о брачном союзе: всем «племенам и народам» России дозволялось вступать в брак по их религиозным обрядам. Это положение вошло в Свод законов Российской империи и действовало вплоть до отмены царского законодательства. К компетенции духовенства всех исповеданий закон относил также регистрацию «по обрядам своей веры» других актов гражданского состояния и разрешение брачно-семейных споров, что влекло за собой соответствующие гражданско-правовые последствия.

В то же время, вопреки этим принципиальным положениям, действовали многочисленные узаконения, в которых государственная власть, следуя по стопам православной церкви, запрещала совершать браки, разводы и крещение по религиозным обрядам раскольников. Таким образом, старообрядцы и сектанты были лишены одного из элементарных и общепринятых прав человека — права иметь законную семью. В 1808 г. сенат указал, что браки, совершаемые «раскольничьими попами», являются незаконными. Недопустимыми и недействительными признавались также совершенные ими крещения новорожденных и погребения умерших. Это означало, что на брачио-семейпые отношения старообрядцев и сектантов соответствующие гражданско-правовые нормы вообще не распространялись, на что прямо указывалось в правительственных распоряжениях. Брачные союзы старообрядцев и сектантов не порождали по закону взаимных прав и обязанностей супругов, права на получение наследства их детьми, для расторжения брака развод не требовался.

16 мая 1836 г. последовало распоряжение оставлять без последствий просьбы раскольников о разводе, «так как там, где нет законного брака, не может быть и речи о правильном разводе». Молоканам, обратившимся в православие, 31 декабря 1836 г. было разрешено вступать в новый брак с православными без расторжения

первого, «ибо они состояли с молоканами не в законном браке, а в простом сожитии». В соответствии с указом от 28 января 1849 г. раскольники не могли усыновлять даже приемышей своего толка — по тем мотивам, что усыновление
возможно только в законной семье, которая у раскольников отсутствует. Изданные еще до этого правовые акты (от 24 февраля 1833 г., 26 мая 1834 г. и 14 марта 1835 г.) предписывали изымать сирот рас-колышков и подкидышей из раскольничьих благотворительных учреждений и училищ и направлять их в воспитательные дома и в военные кантонисты.

Известны и правовые акты, на основании которых у старообрядцев и сектантов отбирали их родных детей. Согласно распоряжению от 8 июля 1826 г. малолетние дети субботников направлялись в военно-сиротские отделы, а неспособные к военной службе и девочки — на казенные фабрики. По постановлению от 30 апреля 1838 г. незаконнорожденных детей раскольников крестили в православную веру и отдавали в приказ общественного призрения или в военные кантонисты.

Указ от 28 ноября 1839 г. установил уголовную ответственность за совершение браков по обрядам раскольников и предложил вместе с тем приглашать вступивших в такой брак лиц к венчанию в православной церкви, «объясняя им выгоды от этого для узаконения браков и детей». 23 января 1845 г. было принято постановление о том, что такие уголовные дела подлежат прекращению, если подсудимые согласятся венчаться в православной церкви. Юридические акты, лишая старообрядцев и сектантов права иметь законную семью, устанавливали вместе с тем льготы для тех из них, кто переходил в православие.

Брак между старообрядцами и сектантами признавался законным и порождал юридические последствия только в тех случаях, когда он совершался в православной церкви по правилам православной веры. Однако для вступления в такой брак требовался отказ брачащихся от своих религиозных убеждений, их официальный разрыв с расколом и переход в православие. Закон обязывал их дать перед венчанием присягу «быть в правоверии твердыми и со старообрядцами и сектантами согласия не иметь». Неудивительно, что на вероотступничество соглашались лишь очень немногие, а масса старообрядцев и сектантов предпочитала оставаться в бесправном состоянии и выносить крайне

100

тяжкие последствия признания законом их браков, рождений и смерти недействительными.

19 апреля 1874 г. был принят закон, по которому браки старообрядцев, заключенные по правилам их веры, приобретали в гражданско-правовом отношении «силу и последствия законного брака» в результате их записи «в установленные для сего особые метрические книги». Ведение таких книг возлагалось на полицию. Запрещались и не подлежали записи в метрическую книгу браки старообрядцев, которые были совершены с нарушением брачных условий и ограничений, установленных для лиц православного исповедания.

Закон устанавливал следующий порядок записи браков в метрической книге. По просьбе старообрядцев о производстве такой записи полицейское или волостное управление по месту их постоянного пребывания помещало на дверях управления соответствующее объявление. Каждому гражданину вменялось в обязанность сообщить управлению о законных препятствиях к записи брака. По истечении семи дней управление выдавало супругам свидетельство о том, что объявление было сделано, а также о сообщенных гражданами препятствиях к совершению записи. Затем оба супруга должны были явиться в уездное полицейское управление и представить кроме свидетельства о сделанном объявлении свои подписки в том, что «они принадлежат к расколу от рождения и не состоят в браке, совершенном по правилам православной церкви или по обрядам другого признаваемого в государстве исповедания». Кроме того, каждый из них должен был привести с собой двух поручителей, которые письменно подтверждали, что брак, о котором заявляется в полицию, не принадлежит к числу воспрещенных законом. Супруги, давшие ложную подписку, осуждались к лишению всех прав состояния и ссылке в Сибирь, а их поручители — к лишению всех «особенных, лично и но состоянию присвоенных прав и преимуществ» и ссылке в Сибирь.

Бракосочетание по религиозным обрядам старообрядцев по-прежнему не имело никакой законной силы, и брак становился действительным только тогда, когда регистрировался в полиции. Таким образом, из всех подданных Российской империи только для старообрядцев была установлена фактически гражданская регистрация брака.

101

Зарегистрированные полицией браки старообрядцев могли быть расторгнуты по тем же основаниям, которые предусматривались гражданским правом для лиц православного исповедания, но только не духовным судом, которого у
старообрядцев по закону не могло быть, а в порядке гражданского судопроизводства. К ведению гражданских окружных судов относилось также разбирательство дел о признании браков старообрядцев недействительными, о личных и имущественных правах, порождаемых браком, и о законности рождения.

По закону 1874 г. дети старообрядцев признавались законными в тех случаях, когда брак их родителей был оформлен в указанном выше порядке, а сами они были записаны полицией в метрическую книгу. Такая запись допускалась лишь при наличии показаний двух свидетелей о том, что дети действительно происходят от брака, записанного в метрической книге, и что родители правильно заявляют о времени их рождения. Если в течение года дети не были по каким-либо причинам записаны в метрическую книгу, то их законнорожденность могла быть доказана лишь по суду.

Смерть старообрядцев также должна была регистрироваться в уездном полицейском управлении, которое вносило соответствующую запись в метрическую книгу, если факт смерти подтверждался показаниями не менее двух свидетелей.

Указом от 17 апреля 1905 г. установленный для старообрядцев порядок регистрации актов гражданского состояния был распространен и на сектантов. Однако на практике он почти не применялся даже среди старообрядцев. Согласно данным министерства внутренних дел, полученным в результате приблизительного подсчета по десяти губерниям и областям, за пятилетие с 1899 г. по 1903 г. из 29 431 брака старообрядцев оказались записанными в метрическую книгу 1840 (6,3%), из 131730 рождений - 1340 (1%) и из 91 634 смертей - 552 (0,4%) '.

Следует отметить, что в подобном же, если даже не худшем, положении находилась еще одна категория подданных Российской империи. Так называемые «ино- 1

1 Извлечение из особого журнала Комитета министров «О порядке выполнения п. 6 именного высочайшего указа 12 декабря 1904 г. по вопросам, касающимся ииославных и иноверных исповеданий»,

102

верцы», насильственно обращенные в православие, но продолжавшие исповедовать свою религию, также фактически были лишены возможности вступать в юридически оформленные брачные отношения и регистрировать детей, так как православных обрядов они не признавали, а оформлять эти акты по правилам своей веры как им, так и иноверному духовенству категорически запрещалось. Рассматривая положение иноверцев, лишь числящихся православными, Комитет министров вынужден был признать, «что они являются лишенными существенных гражданских прав; рождения, браки и смерти этой части населения большей частью остаются не записанными в метрические книги, они не имеют законной семьи и посему лишены твердых имущественных прав».

Русская православная церковь рассматривала расторжение брака как снятие с супругов той благодати, которая налагалась на них таинством брака. Сделать это в определенных канонами случаях могла сама церковь в лице ее специального органа — духовного суда. Возможность развода допускалась и другими существовавшими в России вероучениями, кроме римско-католического.

В соответствии с учением церкви законы Российской империи допускали только церковный развод. Брак мог быть расторгнут в строго ограниченных случаях: доказанного прелюбодеяния другого супруга, неспособности его к брачному сожительству, осуждения одного из супругов к наказанию, сопряженному с лишением всех прав состояния, или ссылке на поселение в Сибирь и «безвестного отсутствия» супруга.

Расторжение браков, как и признание их законности или недействительности, а также рассмотрение других споров, «от брачных дел возникающих», гражданское право относило в соответствии с учением церкви к исключительной компетенции духовных судов. Производство по делу о расторжении брака начиналось по просьбе «того из супругов, который требует сего расторжения». При рассмотрении брачных дел епархиальный суд, являвшийся первой инстанцией духовного суда русской православной церкви, должен был основываться, как это указано в законе, «на точном разуме правил святой церкви и определений Святейшего синода».

«Светским присутственным местам» строго воспре-

103

щалось «входить в суждение по делам, духовному ведомству предоставленным». Если заявления о рассмотрении такого рода дел все же поступали в гражданские суды, последние должны были немедленно направлять их соответствующей
духовной власти. Устав гражданского судопроизводства устанавливал, что дела о разводах иудеев и мусульман, а также о недействрхтельно-сти их браков рассматриваются окружным судом, если одна из сторон обжалует в суде решение, принятое по этим вопросам раввином или мусульманским духовенством. Указанные дела рассматривались окружным судом на основании правил иудейской и мусульманской религий.

В соответствии с церковными канонами к исключительной компетенции епархиального суда православной церкви относились все дела о признании законности или незаконности браков, прекращении и расторжении браков, об удостоверении действительности брака и рождения от законного брака. Эти положения полностью воспроизводились в гражданском праве.

Исполнение аналогичных функций возлагалось Сводом законов гражданских и Уставом духовных дел иностранных исповеданий и на духовные суды других вероисповеданий: римско-католические консистории, духовное правление армяно-католического исповедания, евангелическо-лготеранские консистории, евангеличе-ско-аугсбургскую консисторию, евангелическо-рефор-матскую консисторию, армяно-григорианские епархиальные консистории, на духовенство караимов, иудеев и мусульман всех толков, на высшее духовное лицо ламаистов — ламу.

Бракоразводные и иные отнесенные к их компетенции дела все эти суды разрешали «по правилам и уставам своей веры». В частности, духовные лица мусульман при рассмотрении «дел брачных» должны были руководствоваться «шариатскими правилами». По указу от 21 сентября 1828 г., подтвержденному вгюслед-ств1Ш решениями министерства внутренних дел, развод мусульман считался действительным, если он был «сделан по магометанским законам», записан в метрические книги и подписан имамом и муллой. Женам мусульман, получившим разводные письма от своих мужей, выдавалась выписка из метрической книги, в которой указывался срок, по истечении которого они могли вступить в новый брак.

104

В соответствии с церковным правом решение православного епархиального суда о расторжении брака «по неспособности одного из супругов к брачному сожитию или по оскорблению святости брака прелюбодеянием» обязательно утверждалось Синодом. Во всех случаях решения этого суда о расторжении брака или об отказе в разводе могли быть обжалованы в Синоде. Окончательное разрешение бракоразводных дел входило в компетенцию и высших органов духовного управления других вероисповеданий, если они являлись духовными судами второй инстанции (Эчмиадзинского армяно-григорианского синода, Раввинской комиссии, Таврического магометанского духовного правления, Оренбургского магометанского духовного собрания, закавказских шиитских и суннитских губернских меджлисов и духовных правлений).

В духовных судах процветало лжесвидетельство. «Последнее свило такое прочное гнездо,— писал Г. Григоровский,— и к нему так привыкло общество, что о нем в самом суде говорили хладнокровно. И когда по делам одной консистории стали очень часто попадаться имена одних и тех же «очевидцев», то это породило в консистории особый список свидетелей; причем показаниям очевидца, дважды уже выступавшего свидетелем, в третий раз не верили и к учету их не принимали... Поверенные по бракоразводным делам, при соглашении о принятии дел, начали задавать вопрос своим клиентам: «Чьи будут свидетели, мои или ваши?» '

Нарушение супружеской верности являлось основанием для развода и по религиозным правилам других вероисповеданий. Особенность законодательства для лиц евангелического исповедания состояла в том, что уличение не только ответчика, но и истца в супружеской неверности или прощение истцом виновного в прелюбодеянии супруга влекло отклонение консисторией просьбы о разводе. Признания ответчика, не подтвержденного другими доказательствами, было недостаточно для расторжения брака. В качестве свидетелей допускались, «за неимением других, домашние и даже родственники спорящих, за исключением только нисходящих по прямой линии от той и другой стороны».

1 Григоровский Г, Гражданский брак. Очерки политики семейного права, с. 38.

105

Под неспособностью к брачному сожительству как основанию для расторжения брака понималась неспособность одного из супругов к физической близости, которая была «природной» или началась до брака. Возникновение неспособности
после вступления в брак не препятствовало его сохранению. Иск о разводе мог быть заявлен в духовный суд не ранее чем через три года после заключения брака. Процедура расторжения брака по неспособности к брачному сожительству была такой же унизительной, как и но прелюбодеянию. Основным источником доказательств являлось медицинское освидетельствование ответчика. Исходя из того, что заключения врачей о неспособности освидетельствованного лица к физической близости было недостаточно, духовные судьи требовали от истца и оглашали в суде разного рода скабрезные доказательства '.

В Своде законов гражданских указывалось еще одно основание развода — безвестное отсутствие супруга в течение пяти и более лет. Производство по таким делам начиналось епархиальным судом только по просьбе оставшегося супруга.

Развод по каким-либо другим причинам, кроме ука
занных выше, с какой бы очевидностью эти причины
ни свидетельствовали о невозможности совместной
семейной жизни, канонами православной церкви
и гражданским правом не допускался. Жена, напри
мер, должна была оставаться в принудительном бра
ке с мужем-садистом, какому бы истязанию он ее
ни подвергал, с сумасшедшим, алкоголиком, сифилити
ком и т. п. ?

То обстоятельство, что браки и развод в России были, по существу, религиозными, а не юридическими институтами, крайне отрицательно отразилось и на регламентации последствий расторжения брака. Потерпевшей стороне, которой чаще всего была женщина, после развода предоставлялось лишь право при желании вступить в новый брак. Обязанности мужа выплачивать какое-либо содержание разведенной жене, не имеющей средств к существованию, закон не предусматривал. Более того, он категорически запрещал и признавал недействительными любые договоры на этот счет,

1 См.: Григоровский Г. Гражданский брак, Очерки политики семейного права, с. 40,

106

заключенные до брака или во время него, как «клонящиеся к самовольному разлучению супругов». Церковный развод не решал вопрос и о судьбе детей разведенных супругов.

Ограничение законом личных и имущественных прав женщин

Православная церковь разделяла общие для христианства и других религий взгляды на женщину как неполноценное существо, освящала господствующее положение мужа в семье, его деспотическую власть над женой и детьми. Наиболее яркое выражение эти взгляды нашли в составленном в XVI в. священником Сильвестром и одобренном церковью «Домострое».

В этом «своде правил» семейного быта рекомендовалось «учить жену» при помощи телесных наказаний, лишать пищи и т. п. Правда, при этом считалось нежелательным причинять ей тяжкие повреждения. Мужу преподается со знанием дела совет только «не бить жену по уху или по лицу, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни поленом, ни колом, вообще не бить ничем железным или деревянным, так как много притчи от того бывает: слепота, глухота, вывих ног, рук, пальцев, боль головы и зубов, а у беременных жен и детям повреждение бывает в утробе».

Аналогичные «методы воспитания» рекомендовалось применять и в отношении детей: бить сына с детства, чтобы радоваться на него в зрелом возрасте и чтобы он потом покоил старость отца; бить не уставая, даже палкой «сокрушать ему ребра,— от этого он не умрет, а только здоровее будет; бить его по телу — значит избавлять его душу от смерти» '.

Эти заветы исполнялись с благословения церкви вплоть до XX в., использовались ею для сохранения консервативного семейно-бытового уклада. Об отношении православия к домостроевским нравам в более поздний период красноречиво свидетельствуют высказывания одного из видных церковных деятелей середины XIX в., московского митрополита Филарета. Когда в процессе подготовки реформ 1864 г. рассматривался вопрос об усилении наказания «жестоким и буйным»

1 Цит. по: Кулишер М. И. Развод и положение женщины. Спб., 1896, с. 149.

107

мужьям, Филарет категорически воспротивился этому и заявил: «Глава семейства должен быть самодержавен в семействе. Но что будет с его властью, если жена сможет посадить его в тюрьму или уйти от него?» '

Следуя учению церкви, законы Российской империи санкционировали неравенство между мужем и женой, подчиненное положение женщины в семье, существенно ограничивали ее личные, а в ряде случаев и имущественные права, очень широко трактовали родительскую власть над детьми. Наказание за убийство мужем жены до XVIII в. вообще не предусматривалось закопом. Впервые женоубийство как состав преступления сформулировано в «Воинских артикулах» Петром I. В соответствии с артикулом 163 муж, если он, желая наказать жену, побьет ее так, что она умрет, подвергался наказанию, но «наилегчайшему против других убийств». Затем было установлено и наказание ссылкой за нанесение мужем жене тяжких побоев, ран и увечий.

Хотя мужья и подлежали наказанию за причинение женам серьезных повреждений, в целом охрана законом чести, достоинства и телесной неприкосновенности женщины в семейной жизни по существу отсутствовала. В судебной практике «личные обиды» между супругами считались ненаказуемыми. В этой связи пореформенное законодательство неоднократно подвергалось критике. Указывалось, в частности, на то, что Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, не содержал ни одного правила, которое могло бы быть применено судьей к «непристойному обращению пьяного человека со своим семейством, беспорядочному домашнему поведению, пропиванию домашних вещей, буйству в семье и т. п.» 2.

Не имелось таких правил и в других уставах Свода законов. Полиции же прямо запрещалось «входить в частные ссоры и несогласия между супругами». Она могла вмешиваться лишь тогда, когда такие «ссоры» перерастали в тяжкое преступление. В юридической литературе отмечалось, что «молчание закона о наказуемости обид между супругами нельзя считать случайным... Вступление в брак, по мысли нашего закона,

1 Цит. по: Наука и религия, 1965, № 3, с. 35.

2 Безобрааов. Мысли по поводу мировой судебной власти.—
Русский вестник, 1866, кн. 10, с. 418.

108

возлагает на супругов взаимную обязанность безропотно сносить буйство, нарушение покоя и тому подобные действия, пока они не переходят в более крупные правонарушения» '.

Это высказывание нуждается в существенном уточнении: на самом деле в жизни имели место не взаимные «обиды между супругами», а безнаказанное истязание, нравственное и физическое, мужьями своих жен. Никакой «взаимной обязанности» супругов сносить буйство и т. п. ни фактически, ни юридически не существовало, она возлагалась только на жену. На это достаточно четко и определенно указывают нормы гражданского права, регламентировавшие личные отношения между мужем и женой.

В соответствии с законом муж являлся главой семьи. Жена должна была «повиноваться мужу своему, как главе семейства, пребывать к нему в любви, почтении и в неограниченном послушании, оказывать ему всякое угождение и привязанность, как хозяйка дома». Муж сообщал своей жене и детям «все права и преимущества, сопряженные с его состоянием, чином или званием», в то время как более высокое состояние жены не оказывало влияния на положение мужа и ее детей. Будучи обязана законом к «повиновению воле своего супруга», жена не освобождалась также и от власти своих родителей. Выходя замуж, женщина обязана была принять фамилию мужа, так как закон предусматривал, что «жена именуется по званию мужа».

Исходя из того, что средства для существования семьи должны добываться мужчиной, гражданское право, ограничивая функции женщины домашним хозяйством, возлагало на мужа обязанность содержать жену («доставлять жене пропитание и содержание по состоянию и возможности»), но не предусматривало аналогичной обязанности жены независимо от ее имущественного положения.

Жена должна была проживать вместе с мужем и «при переселении, при поступлении на службу или при иной перемене постоянного жительства мужа» обязательно следовать за ним. Жена была обязана, независимо от ее желания, следовать за мужем даже в ссылку, назначенную в административном порядке. В дан-

1 Оршанский И. Г. Исследования по русскому праву семейному и наследственному, с. 20.

109

ном случае правовые нормы обеспечивали исполнение церковного правила о безусловной обязанности супругов к совместной жизни, какие бы последствия ни повлекло за собой соблюдение этого требования.

Из правил о личной власти мужа над женой и об обязательном совместном жительстве супругов, обязанности жены постоянно находиться при муже вытекали и другие ограничения прав женщин. В целом имущественные отношения в семье характеризовались отсутствием общности имущества. После вступления в брак каждый из супругов сохранял право собственности на имущество, лично принадлежавшее ему до брака или приобретенное им во время супружеской жизни. Приданое жены, а также имущество, приобретенное ею или на ее имя во время замужества, признавалось ее «отдельной собственностью». Супруги имели право распоряжаться своим личным имуществом независимо друг от друга. Вместе с тем в определенных случаях закон ограничивал правоспособность женщины: жена не могла выдавать векселей без согласия мужа, если она сама не занималась торговлей, а также не вправе была без его позволения наниматься на работу.

После заключения брака вид на жительство (паспорт или иные соответствующие документы) у жены изымался. Законным местожительством жены являлось постоянное место проживания ее мужа. Устав о паспортах предусматривал, что замужние женщины, независимо от их возраста, могут получать отдельный вид на жительство «не иначе как с согласия их мужей».

Если учесть, что вид на жительство служил удостоверением не только личности, но и права на отлучку из места постоянного жительства, становится очевидным, что лишение замужней женщины возможности самостоятельно получать вид на жительство являлось ограничением свободы ее передвижения. Отлучка с места постоянного жительства в Российской империи без получения отдельного вида на жительство допускалась по закону только в пределах того уезда, в котором проживало лицо, а за его пределами не далее пятидесяти верст от постоянного местожительства. Таким образом, жена могла отлучаться из дому на расстояние более 50 верст только с согласия мужа.

Это правило ограничивало и имущественную самостоятельность женщины, которую закон провозглашал

110

независимой в вопросах управления и распоряжения лично ей принадлежащим имуществом, так как муж мог не разрешить ее поездку для заключения сделок, защиты своих прав в судебных инстанциях и т. п. Мужу принадлежало право представлять жену в суде в качестве семейного защитника без специального ее уполномочия, возбуждать преследование за оскорбление чести жены. Повсеместно действовало правило, запрещавшее замужним женщинам поступать в учебные заведения без согласия своих мужей.

В 1914 г. царское правительство было вынуждено пойти на некоторое смягчение ограничений прав женщин. Был принят закон, по которому с большими ограничениями допускалось раздельное проживание супругов. Замужним женщинам, проживавшим отдельно от мужей, было разрешено наниматься на работу, поступать в учебные заведения без согласия их мужей. Однако это правило не распространялось на женщин, проживавших совместно с мужьями, которые по-прежнему оставались в полной зависимости от мужа.

Полностью бесправным было положение женщины у мусульман и иудеев, так как закон допускал неограниченное применение соответствующих правил шариата, адата и иудаизма.

Конфессиональный характер носили и правовые нормы, регламентировавшие отношения между родителями и детьми. Анализируя эти нормы, следует учитывать, что, хотя в них родительская власть понимается в равной мере как власть мужа и жены, практически ее использовал, как правило, в качестве главы семьи лишь муж. Жена, обязанная по закону находиться у него «в неограниченном послушании», лишена была возможности принимать без его ведома и согласия какие-либо серьезные решения и меры в отношении своих детей.

Родительская власть распространялась согласно нормам гражданского права на детей обоего пола и «всякого возраста», то есть была действительной до самой смерти родителей или детей. Она ограничивалась в трех случаях: в отношении замужних дочерей — властью мужа; при поступлении детей в общественное училище — властью начальства училища, которое «заступает тогда по их воспитанию место родителей»; при поступлении детей на гражданскую или военную службу — определенными властными полномочиями их на-

111

чальства. Дети обоего пола обязывались законом «оказывать родителям чистосердечное почтение, послушание, покорность и любовь; служить им на самом деле, отзываться о них с почтением и сносить родительские увещевания и исправления терпеливо и без ропота» (Свод законов гражданских, ст. 177).

Уложение 1649 г. запретило судам принимать и рассматривать жалобы детей на родителей и вместе с тем предоставило им право подвергать детей наказанию по заявлениям отца или матери без производства расследования. Правило о том, что жалобы детей на «личные обиды и оскорбления» от родителей не принимались к рассмотрению судами «ни гражданским, ни уголовным порядком», действовало вплоть до отмены законодательства Российской империи.

Между тем «для исправления детей строптивых и неповинующихся» закон наделял родителей правом употреблять так называемые «домашние исправительные меры», к числу которых относилось и физическое воздействие без причинения тяжких повреждений. В случаях же «безуспешности» таких мер родители могли обратиться в суд, который подвергал провинившихся детей тюремному заключению на срок от 2 до 4 месяцев.

На родителей возлагалась обязанность давать несовершеннолетним детям «пропитание, одежду и воспитание доброе и честное, по своему состоянию». Демаш-ним воспитанием детей они должны были «содействовать видам правительства», то есть прививать им преданность престолу, повиновение властям и уважение к церкви.

Глава VI ЦЕРКОВЬ И ШКОЛА

Образование в России со времени принятия христианства и вплоть до XVIII в. было полностью сосредоточено в руках духовенства и носило исключительно религиозный характер.

Первым правовым актом, в котором содержится программа постановки образования в Московском государстве, являются решения Стоглавого собора (1551 г.). Отметив, что в государстве учиться по существу негде, так как «учителя, какие есть, сами мало умеют и силы в божественном писании не знают», Собор постановил: «По царскому совету соборно улагаем: в царствующем граде Москве и по всем городам протопопам и старейшим священникам со всеми священниками и дьяконами избрать, по благословению своего святителя, добрых духовных, священников и дьяконов, и дьяков, женатых и благочестивых, имеющих в сердце страх божий, могущих и других пользовать, и которые бы грамоте — читать и писать — были горазды, и у тех священников и дьяконов, и дьяков устроить в домах училища, чтобы священники и дьяконы и все православные христиане в каждом городе отдавали им своих детей на учение грамоте и на учение книжного письма и церковного пения псалтирного и чтения налойного. И те выбранные священники и дьяконы, и дьяки учили бы своих учеников страху божшо и грамоте, и писать, и петь, и читать со всяким духовным наказанием; а наипаче всего берегли и хранили бы своих учеников во всякой чистоте и блюли их от всякого растле* ния... чтобы ученики вашим бережением и поучением, пришедши в возраст, стали достойными священнического сана. А учеников бы своих наказывали и учили во святых божиих церковах страху божиго и всякому благочинию, псалмопению и чтению, и нению, и

В. В. Клочков

113

канонархагшю по церковному чину» '. Таким образом, Собор и царь были обеспокоены не поголовной неграмотностью населения, а невежеством духовенства и ставили своей целью обеспечить подготовку квалифицированных церковных
кадров.

В 1687 г. была создана «Славяно-греко-латинская академия», которая была не только высшей церковной школой, но обладала также широкими полномочиями в области духовной цензуры и являлась своеобразным центром по борьбе с «ересями». При Петре I возникают светские школы, количество которых увеличивалось крайне медленно: в 1790 г. в стране имелось всего 260 начальных училищ, а в 1800-м — 315, в которых преподавали 790 учителей и обучалось 19 915 учеников. Основное внимание в этих школах уделялось религиозным предметам.

Безраздельное господство церкви в области образования нашло наиболее яркое отражение в царском манифесте от 24 октября 1817 г., который гласил: «Желая, дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения, признали мы полезным соединить дела по министерству народного просвещения с делами всех вероисповеданий в состав одного управления под названием министерства духовных дел и народного просвещения». Подчиняя министерство Синоду, этот акт передавал все дело народного образования в полное распоряжение церкви.

Цели и направленность обучения в высшей школе раскрывались в Инструкции директору Казанского университета от 17 января 1820 г., в которой говорилось: «Цель правительства в образовании студентов состоит в воспитании верных сынов православной церкви, верных подданных государю, добрых и полезных граждан отечеству». На директора университета возлагалась обязанность наблюдать, «чтобы уроки религии о любви и покорности были исполняемы на самом деле; чтобы воспитанники университета постоянно видели вокруг себя примеры строжайшего чинопочитания со стороны учителей и надзирателей», чтобы им «внушаемо было почтение и любовь к святому евангельскому учению», а «дух вольнодумства ни открыто, ни скрыто не мог ослаблять учения церкви в преподавании наук философских, исторических или литературы»; чтобы

1 Стоглав, гл. 26, с. 121.

114

студенты ежедневно «отправляли должные молитвы, в воскресные и праздничные дни ходили к божественной литургии».

Инструкция предусматривала, что «в преподавании всех наук в университете должен быть один дух святого евангелия», и содержала развернутые рекомендации по преподаванию каждой науки в теологическом духе. В частности, при изучении философии «слушатели удостоверяются, что все то, что несогласно с разумом священного писания, есть заблуждение и ложь и без всякой пощады должно быть отвергаемо; что те только теории философские основательны и справедливы, какие могут быть соглашаемы с учением евангельским...».

В разделе инструкции о «политических науках» было записано: «Благоразумное преподавание политического права покажет, что правление монархическое есть древнейшее и установлено самим богом, что священная власть монархов в законном наследии... нисходит от бога и законодательство, в сем порядке установленное, есть выражение воли всевышнего... Восходя выше Платона и Аристотеля, преподаватель покажет источник сих начал в Моисее, Давиде, Соломоне, в пророках и апостолах...»

«Профессор теоретической и опытной физики обязан,— говорилось далее в инструкции,— во все продолжение курса своего указать на премудрость божию и ограниченность наших чувств и орудий для познания непрестанно окружающих пас чудес... Профессор естественной науки покажет, что обширное царство природы, как ни представляется оно премудро и в своем целом для нас непостижимо, есть только слабый отпечаток того высшего порядка, которому после кратковременной жизни мы предопределены... Профессор аст-ропом-паблюдатель укажет па тверди небесной пламенными буквами начертанную премудрость творца... В математике содержится превосходное пособие священных истин. Например, как числа без единицы быть не может, так и вселенная, яко множество, без единого владыки существовать не может...»

Профессорам факультета врачебных паук предписывалось отвращать студентов от «гибельного материализма» и внушать им, что «святое писание нераздельно полагает искусство врачевания с благочестием». Преподаватели словесности должны была уделять главное

115

внимание разбору «священных писателей» и показу непревзойденного превосходства красноречия в Библии; преподаватели древних языков — показывать превосходство Иоанна Златоуста и других святых мужей над языческими писателями, преподавать «древности христианские, кои для чтения писаний святых мужей необходимы»; профессор истории—«занимать слушателей своих преимущественно древностями христианскими», показом того, как тщетно и ничтожно пред богом величие Римской империи и т. п.'

Инструкция директору Казанского университета, представляющая собой, как видно из изложенного, проповедь мракобесия, направленная на сведение всех паук к теологии, удостоилась «высочайшего» одобрения и 21 октября 1821 г. была распространена по предложению царя на Петербургский университет. Эта инструкция выражала отношение царского правительства не только к высшему образованию, по и к науке в целом. Министр народного просвещения Ширинский-Шихматов в письме Николаю I предлагал, «чтобы впредь все науки были основаны не на умственных, а на религиозных истинах, в связи с богословием» 2.

Стремление подчинить науку теологии оставалось характерной чертой постановки обучения в высшей школе вплоть до низвержения самодержавия. В ряде распоряжений по министерству народного просвещения предусматривались специальные меры «к ограничению студентов от мудрствований новейших философских систем», подрывающих религию и существующий строй. В объяснительной записке к «Программе по истории для светских учебных заведений» подчеркивалось, что учащихся необходимо доводить до убеждения «о проявлении действия промысла божия» во всей истории человечества. Во всех университетах и ряде институтов действовали кафедры богословия, церковной истории и церковного права. Преподаватели этих кафедр, а также духовных академий получали высшие ученые звания, избирались членами-корреспондентами и членами Российской академии наук.

Самодержавие не только предоставляло церкви неограниченные возможности духовного закабаления детей с самого раннего возраста, но превратило их рели-

1 См.: Сборник постановлений по Министерству народного
просвещения. 1802—1825 гг. Спб., 1864, т. 1, с. 1203—1219.

2 Цит. по: Каширин Ц. О свободе совести, с. 13—14,

116

гиозное воспитание и обучение в гражданскую обязанность родителей. В 1743 г. было издано специальное постановление, установившее обязательное обучение родителями своих детей катехизису. Не исполняющие это предписание подвергались крупному штрафу. Лица, поступавшие на государственную службу, должны были сдавать специальный экзамен по катехизису.

Правовые нормы, обязывающие родителей воспитывать своих детей в религиозном духе, по обрядам соответствующего вероисповедания, действовали и в XX в. Например, «Правила о катехизическом учении в селениях поселян-собственников Саратовской губернии» предусматривали: «Каждый отец семейства обязан своих детей... которым минул седьмой год от роду, посылать для изучения катехизиса с начала октября и до конца марта месяца в школу и каждое воскресенье слушать преподавание катехизиса». Преподаватель катехизиса обязан был составлять списки отсутствовавших на уроках детей и передавать их «сельскому начальству», которое подвергало родителей штрафу «за всякое уклонение от урока катехизиса».

Все лица, официально числившиеся православными независимо от их действительного отношения к религии, должны были, в соответствии с законом, «воспитывать детей в вере православной». Родители, «не приводящие к исповеди детей своих, достигших уже положенного на сие возраста (начиная с семи лет)», привлекались к уголовной ответственности. Наблюдение «за воспитанием детей и домашним их обучением» возлагалось на церковных старост.

Во всех светских общеобразовательных школах основным предметом был закон божий, обязательное преподавание которого неоднократно предусматривалось правовыми актами. Например, указ от 16 ноября 1811 г. предписывал «во всех учебных заведениях военного и гражданского ведомства... обучать юношество закону божию и при ежегодных публичных испытаниях всегда начинать экзамен с сего предмета, яко заключающего в себе главную существенную цель образования» '. В распоряжении от 4 июня 1820 г. указывалось, что «учение закону божию принадлежит к самым необходимым и существенным предметам гимназий», что

1 Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. 1802—1825 гг., т. 1, с. 689—690.

117

мысль о боге должна превратиться для учащихся «в утешительную привычку». Наказом 1839 г. на учителей возлагалась обязанность развивать в детях «чистое, безотчетное верование в могущество и благость спасителя».

В секретном циркуляре, направленном в 1848 г. всем попечителям учебных округов, подчеркивалось, что наилучшим средством спасения юношества от вольнодумства является «отчетливое преподавание закона божия с ближайшим указанием на обязанности верноподданных», а также исключение из других школьных предметов всего того, что «могло бы в незрелом еще уме юноши поколебать веру или уменьшить убеждение в необходимости и пользе основных учреждений нашего правительства». В распоряжении от 5 марта 1856 г. вновь подчеркивалось, что «коренным основанием всего воспитания и образования отечественного, без сомнения, должны быть истины нашей божественной православной веры».

Таких же взглядов придерживалось министерство народного просвещения и в последующие годы. В 1900 г. один из чиновников этого министерства, Яновский, писал: «Закон божий отличается от всех других учебных предметов тем, что сии последние преподаются в школе как полезные для человека, а закон божий должен быть преподаваем не только как предмет полезный, но и как необходимый» '.

Согласно расписанию занятий в земских, городских, министерских и частных низших школах, составленному министерством народного просвещения в 1897 г., преподаванию закона божия, церковнославянского языка, церковной истории и церковному пению посвящалась почти половина учебного времени2. Общеобразовательные предметы (русский язык, словесность, история, «сведения о природе, ее силах и явлепиях» и др.) занимали второстепенное место, а преподавание их велось по одобренным церковью учебникам и было проникнуто религиозным духом. Большое внимание обучению закону божшо уделялось и в средней школе3.

1 Яновский К. П. Мысли о воспитании и обучении. Спб.,
1900, с. 53.

2 См.: Вахтеров В. П. Спорные вопросы образования. М.,
1907, с. 37.

3 См.: Смирнов В. 3. Реформа низшей и средней школы в
60-х гг. XIX в. М., 1954, с. 262.

118

Преподаватели закона божия — «законоучители» — были надежной церковной агентурой в светской школе. В 1844 г. «для надлежащего единства в направлении преподавания закона божия» все законоучители учебных и воспитательных учреждений Петербурга, Москвы и «окрестностей оных» были подчинены «надежным и опытным духовным сановникам», назначаемым митрополитами С.-Петербургским и Московским'.

Указом от 8 февраля 1850 г. епархиальным архиереям предписывалось «строжайше испытывать» лиц, избираемых на должности законоучителей «во все учебные заведения, от университетов до приходских училищ», и утверждать избранных лишь в тех случаях, когда они имеют «все потребные к преподаванию закона божия познания, твердо убеждены в святости своего призвания и способны с теплотой веры и любви вселять в умы учащихся священные истины христианства». Аналогичные правовые нормы издавались и в отношении иных вероисповеданий. Так, Устав духовных дел иностранных исповеданий возлагал на протестантские консистории «общий надзор за наставлением юношества в законе божием как в казенных, так и в частных учебных заведениях».

Таким образом, назначение законоучителей во все светские учебные заведения целиком и полностью зависело от высшего духовенства, на которое закон возлагал также безраздельное руководство религиозным обучением и контроль за деятельностью осуществлявших его лиц. Последние, будучи проводниками церковной политики в школе, ревностно следили за тем, чтобы преподавание общеобразовательных предметов не яодрывало устои религии, доносили епархиальному начальству и охранке о «неблагонадежных» действиях и словах учителей.

Закон предоставлял церкви и другие возможности для надзора за учебными заведениями. В частности, на проповедников евангелическо-лютеранской и евангели-ческо-аугсбургской церквей возлагалась обязанность «тщательно посещать сельские школы и наблюдать за религиозным образованием юношества как в школах, так и вообще в приходах своих». Протестантские пасто-ры должны были в этих целях являться в школы сво-

См.: Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. 1840—1855 гг. Спб., 1864, т. 2, с. 353.

119

его прихода один-два раза в две недели, а также посещать школу «внезапно, для учителей и учащихся неожиданно». В таких условиях «учителю приходилось, доказывая свою «благонадежность» школьному начальству, попу, дьякону, дьячку,
уряднику, старшине, старосте, писарю, сотскому и десятскому, попирать науку и учить детей тому, что мир был сотворен богом в шесть дней и т. п.» '.

Важную роль в клерикализации светской школы играла подготовка церковью учителей для начальных училищ. Созданные духовным ведомством многочисленные «второклассные» и церковно-учительские школы готовили преподавателей для «начальных училищ всех разрядов».

Преподавание в светских учебных заведениях велось по учебникам, прошедшим церковную цензуру и одобренным духовным ведомством. Аппарат церковной цензуры имел многовековой опыт и был наделен законом чрезвычайно широкими полномочиями. В основу его деятельности был положен Устав духовной цензуры, утвержденный 22 апреля 1728 г., в соответствии с которым не допускалось опубликование сочинений и переводов, «когда они содержат не только что-либо противное цели духовного и христианского воспитания, но и близкое к тому». За печатание таких книг без одобрения цензурного комитета, а также сочинений, в которых подвергались сомнению «важные истины веры или постановления православной церкви», содержались «места, противные христианской нравственности, правительству и религии», владелец типографии предавался суду, а весь тираж уничтожался.

Царские указы обязывали цензуру «войти в строгое наблюдение, дабы как и в изданных, так и впредь издаваемых сочинениях pi переводах ничего колеблющего веру и благонравие не укрывалось», и предлагали цензорам «употреблять пеусыпный за сим надзор, истребляя и обличая всякие рассеянные в книгах или иначе внушаемые лжеучения и не допуская ни в каком виде вновь появляться оным». Особое внимание уделяла церковная цензура учебным пособиям и любой иной литературе для школ, приводя их содержание «в соответствие» с основами «духа веры и установлениями государства Российского». Школьные библиотеки могли при-

Петрищев А. Записки учителя. Снб., 1905, с, 42»

120

обретать только книги, допущенные духовным ведомством и рекомендованные министерством народного просвещения. В 1901—1903 гг. министерство рекомендовало для этих библиотек такие отличающиеся, по его мнению, «выдающимися достоинствами» и «чрезвычайно полезными указаниями» издания, как сочинения К. Победоносцева, М. Каткова, наместника Троице-Сергие-вой лавры архимандрита Леонида и им подобные, журналы «Радость христианина», «Жития святых» и пр. J Царское правительство не только отдало светскую школу под контроль духовенства, которое принимало все меры для нейтрализации атеистического влияния науки на учащихся и воспитывало их в духе верности самодержавию, но и всемерно поощряло развитие системы конфессиональных учебных заведений, подчинявшихся духовному ведомству.

Самодержавие и церковь придерживались единых взглядов на распространение грамотности в народных массах. В 1824 г. министр народного просвещения И. С. Шишков заявил на заседании главного управления училищ: «Науки, изощряющие ум, не составят без веры и без нравственности благосостояния народного... Пауки полезны тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и по надобности, какую всякое звание в них имеет. Излишества их, равно как и недостаток, противны истинному просвещению. Обучать грамоте весь народ... принесло бы более вреда, нежели пользы» 2.

Впоследствии митрополит Филарет, выражая взгляды духовенства, предупреждал, что поспешное распространение образования «во всем народе» может «расстроить нравственное расположение и дух народа», то есть представляет угрозу царской власти и церкви. «Тысячу лет прожила Россия,— писал он,— возросла, укрепилась, распространилась, значительно образовалась и благоустроилась при весьма ограниченной грамотности народа; была ли бы в том беда, если бы решились сделать ее всю грамотною... постепенно, в пятьдесят или сто лет?» 3

1 См.: Каменев С. А. Церковь и просвещение в России. М.,
1930, с. 153.

2 Сборник постановлений по Министерству народного про
свещения. 1802—1825 гг., т. 1, с. 971—972.

3 Мнения и отзывы митрополита Филарета. М., 1887, т. 5,
ч. 1, с. 312.

121

В XIX—XX вв. царское правительство последовательно проводило в жизнь линию на сдерживание развития образования, придерживалось принципа сословности в нем, преподавания наук «смотря по состоянию людей». В 1840 г. министр народного образования направил попечителям учебных округов «циркулярное предложение по предмету доставления образования соответственно происхождению», в котором просил представить предложения по ограничению доступа в школы детям «недостаточных родителей», чтобы их «чрезмерным стремлением к высшим предметам ученья не поколебать некоторым образом порядок гражданских сословий». На специальном докладе по этому вопросу, в котором предлагалось ограничить стремление «черни» к образованию путем повышения платы за обучение, Николай I наложил в 1845 г. следующую резолюцию: «Совершенно справедливо... Притом надо сообразить, нет ли еще способов затруднить доступ в гимназии для разночинцев??) !

Такие способы помимо платы за обучение, недоступной для подавляющего большинства народа, были изысканы: предельное ограничение общего количества средних и высших учебных заведений, постановка обучения в низшей школе, требующая дополнительной дорогостоящей подготовки для поступления в гимназию; издание разного рода сословно-ограничительных законов. Для обучения детей трудящихся предназначались лишь низшие учебные заведения, причем около 80% подростков были вообще лишены возможности получать образование.

Не ограничиваясь косвенным подчинением этих училищ церкви, царское правительство передавало все большее их число в ведение духовного ведомства. До второй половины 60-х годов XIX в. происходил исключительно интенсивный рост церковноприходских школ и числа обучающихся в них:

1839 г.— 2000 школ с 19000 учащихся 1841 г.— 2700» 25 000» 1851 г.— 4713» 93 000» 1860 г.— 7907» 133 660» 1865 г.—21420» 413 524»

После отмены крепостного права и усиления влияния земств количество конфессиональных низших учебных

1 Сборник постановлений по Министерству народного про,-свещеиия. 1840—1855 гг,; т.. 2, с. 494—496.

122

заведений резко сократилось за счет роста земских школ. В 1881 г. осталось только 4404 церковноприходских школы, в которых обучалось 104 780 человек. В период политической реакции 70-х годов роль этих школ вновь возрастает. В высочайшем рескрипте на имя министра народного просвещения от 25 декабря 1873 г. указывалось, что «народные школы (земские) вместо служения истинному просвещению молодых поколений могут быть обращаемы в орудие растления народа, к чему уже и обнаружены попытки». В 1879 г. особое совещание признало необходимым в качестве борьбы с «крамолой» предоставить духовенству преобладающее участие в заведовании народными школами '.

В это время церковь принимала все меры к тому, чтобы вновь захватить господствующие позиции в народном образовании. Еще в 1862 г. по распоряжению обер-прокурора Синода Ахматова была составлена «Записка о народных училищах», авторы которой утверждали, что только учрежденные духовенством школы «совершенно безопасны» для правительства, так как они внушают учащимся убеждение в том, что «повиновение властям» установлено самим богом2.

В начале 1881 г. К. П. Победоносцев писал Александру III: «В народном первоначальном образовании министерству народного просвещения необходимо искать главной опоры в духовенстве и церкви» 3. В феврале 1881 г. он заявил в Комитете министров, обсуждавшем вопрос о церковноприходских школах, что эти школы «по самим условиям существующего в них обучения представляют собой гораздо больше гарантий для правильного и благонадежного в церковном и народном духе образования, нежели другие виды народных школ и поэтому заслуживают особых со стороны правительства поддержки и поощрения» 4.

В марте 1881 г. Комитет министров пришел к выводу, что «влияние духовенства должно распространиться на все виды элементарных училищ». При Синоде была создана комиссия для разработки Правил о церковноприходских школах, которые были утверждены указом от

1 См.: Каменев С. А. Церковь и просвещение в России, с. 92.

2 Там же, с. 91.

3 Цит. по: Каширин П. О свободе совести, с. i3.

4 Цит. по: Рождественский С. В. Исторический обзор дея
тельности Министерства народного просвещения. Спб., 1902,
с. 650.

123

13 июля 1884 г. При этом царь на подлиннике правил написал: «Надеюсь, что приходское духовенство окажется достойным своего высокого призвания в этом важном

деле» '.

В соответствии с правилами церковноприходские школы являлись начальными училищами, которые открывались православным духовенством с целью «утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные знания». Они должны были «нераздельно с церковью внушать детям любовь к церкви и богослужению, дабы посещение церкви и участие в богослужении сделалось навыком и потребностью сердца учащихся».

Обучение в церковноприходских школах осуществляли согласно правилам «местные священники или другие, по соглашению, члены причта, а равно особо назначаемые для того, с утверждения епархиального архиерея, учителя и учительницы, под наблюдением священника». Программа школ сводилась к обучению «детей поселян чтению, письму, молитвам и началам катехизиса». Преподавание могло производиться только «по руководствам, учебным пособиям и вообще книгам, указанным Святейшим синодом» 2.

О том, насколько большое внимание уделяло царское правительство, принявшее на себя расходы по созданию и содержанию церковноприходских школ, расширению конфессионального образования, свидетельствуют следующие официальные данные. За истекшие после утверждения Правил о церковноприходских школах 10 лет размер государственных ассигнований на эти школы увеличился почти в 10 раз, а за последующие 10 лет — еще в 2 раза. Если в 1884 г. государство ассигновало на православные школы 550 тыс. руб., то в 1905 г.— уже свыше 10 млн. руб. Характерно, что светские школы получали неизмеримо меньше средств. Например, в 1896 г. на содержание школ министерства народного просвещения казна отпустила почти в 55 раз меньше денег, чем на церковные школы.

В 1904 г. насчитывалось 43 407 церковноприходских школ, а в ведении министерства народного просвещения имелась 43 541 начальная школа. Таким об-

1 Цит. по: Каменев С. А, Церковь и просвещение в России,

с. 92—93.

2 Исторический очерк развития церковноприходских школ.

Спб., 1909, с. 24. 124

разом, половина всех действовавших в стране низших учебных заведений находилась в безраздельном ведении православной церкви. Если же к этому добавить многочисленные конфессиональные училища других вероисповеданий, то удельный вес религиозной школы в системе начального образования России будет значительно выше. После революции 1905 г. количество церковноприходских школ несколько сокращается: в 1905 г.— 42 884, в 1907-м — 40 377, в 1909-м — 39 749, в 1912 г.— 38 226, однако число обучавшихся в них детей все эти годы составляло около двух миллионов '.

Эта цифра далеко не полностью отражает действительное число лиц, обучавшихся в учебных заведениях русской православной церкви. Правила о церковноприходских школах предусматривали, что «по мере надобности и средств дозволяется открывать, с разрешения епархиального архиерея, при церковноприходских школах дополнительные классы, ежедневные уроки для взрослых, особые ремесленные отделения и воскресные школы для лиц, не имеющих возможности пользоваться учением ежедневно».

К началу 60-х годов XIX в. в России действовало 300 светских воскресных школ. После того как в двух из них было якобы обнаружено «учение, направленное к потрясению религиозных верований, к распространению социальных понятий о праве собственности и даже к возмущению против государства», Синод поставил перед правительством вопрос о том, «в какой мере учреждение воскресных школ согласно с учением православной церкви». В 1862 г. все эти школы впредь до выработки новых правил о них были закрыты.

Ответ на вопрос Синода был дан в указе от 21 августа 1868 г., в котором отмечалось, что «осуществление воскресных школ вполне сообразно с правилами церкви и посещение оных в воскресные и праздничные дни полезно». Однако организация новых воскресных школ допускалась правительством только при условии непосредственного участия в ней представителей церкви, в связи с чем признавалось необходимым всемерно «по^ ощрять духовенство» к открытию этих школ. В 1891 г. воскресные школы были переданы в исключительное вё-*

1 См.: Статистические сведения о церковных школах Российской империи. Спб., 1906; Константинов Н. А., Струмин* ский В. Я. Очерки по истории народного образования в России. М, 1953, с. 169.

125

дение духовенства и приравнены в программном отношении к однокласспым церковноприходским школам'.

В ведении православной церкви находились и специальные учебные заведения — епархиальные училища и духовные семинарии (шестиклассные). В духовных академиях в Петербурге, Москве, Казани и Киеве получали высшее религиозное образование около тысячи человек.

В целях «духовного просвещения» народных масс православная церковь создала многочисленные пропагандистские общества: Библейское, «Общество восстановления православного христианства на Кавказе», «Петербургское общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви», «Московское общество любителей духовного просвещения», около двадцати «церковно-археологических обществ», религиозно-просветительные общества в Киеве, Риге и др.

Церковью были созданы также многочисленные «общества трезвости», ставившие перед собой не столько задачу борьбы с пьянством, сколько религиозно-пропагандистские цели. Например, «Устав Всероссийского Александро-Невского братства трезвости» предусматривал, что это общество создано для борьбы «с народным пьянством на православно-христианской основе, всеми доступными этому братству христианско-культурными средствами». К таким средствам устав относил сооружение храмов, устройство крестных ходов, паломничество, торжественные богослужения, публичные беседы и чтения религиозно-нравственного содержания, духовные концерты, издание религиозных журналов, газет и листовок, организацию летучих отрядов миссионеров, открытие книжных лавок, складов, библиотек и читален, учреждение воскресных и вечерних классов обучения и т. п. В 1909 г., по официальным данным, действовало 1818 церковных «обществ трезвости», в которые входило 498 685 человек2.

Большое внимание уделяла церковь организации так называемых «народных чтений», которые носили в основном «религиозно-нравственный характер». В соответствии с законом 1863 г. проведение таких чтений допускалось с разрешения попечителей учебных округов. В 1871 г. правительство признало целесообразным

1 См.: Каменев С. А. Церковь и просвещение в России, с, 91.

2 Там же, с. 82—83.

120

более широкое устройство чтений «для народа» в целях «отвлечения его от разгула и пьянства». Правила для устройства народных чтений 1888 г. отнесли организацию таких чтений к компетенции епархиальных училищных советов под руководством приходского священника, с ведения и под контролем епархиального архиерея. По закону 1894 г. народные чтения в уездных городах и селениях могли производиться с разрешения министра народного просвещения по предварительному соглашению с министром внутренних дел и обер-прокурором Синода, под непосредственным наблюдением духовного и учебного ведомств '.

Для идеологического воздействия на трудящиеся массы, воспитания их в религиозно-монархическом духе церковь максимально использовала печать, издавая громадное количество литературы. Например, в 1886 г. только синодальной типографией было издано 3 млн. 647 тыс. книг и брошюр и 3 887 150 листовок, в 1889 г.—• 6 445 466 книг и брошюр и 17 682 526 листовок духовно-ыонархического содержания. В 900-х годах тиражи этой литературы неуклонно увеличивались2. Церковь издавала несколько десятков духовных журналов: «Богословский вестник», «Братское слово», «Веру и разум», «Православный собеседник», «Православное обозрение», «Христианское чтение», «Русский паломник», «Церковноприходскую школу» и др. Почти в каждой епархии издавались «Епархиальные ведомости».

В народном образовании нерусских национальностей России господствующее положение также занимало конфессиональное обучение, организация которого возлагалась законами Российской империи на религиозные организации соответствующих вероисповеданий. Устав духовных дел иностранных исповеданий устанавливал, например., что пасторы евашелическо-лютеранской церкви «при каждом удобном случае внушают своим прихожанам святость их долга воспитывать детей в страхе божием и своевременно посылать их в церковные школы, коих главное назначение состоит в преподавании юношеству закона божия». Приходские начальные школы и «учители оных» находились в распоряжении высших духовных органов соответствующих протестантских церквей, к ведению которых закон относил «рас-

1 См.: Каменев С. А. Церковь и просвещение в России, с. 84.

2 См.: Отчет обер-прокурора Святейшего синода за 1889 г.
, 1891.

127

смотрение штатов каждого училища» и «всех дел, касающихся училищ».

Национальные школы для мусульман подразделялись на общие начальные (мектебе) и специальные (медресе) — для подготовки мулл. И те и другие находились в ведении духовенства. Мектебе создавались при мечетях. Заведование ими и преподавание в них возлагалось законом на приходское (мечетское) духовенство. Мектебе и медресе учреждались высшими мусульманскими духовными органами — духовными правлениями и губернскими меджлисами и содержались на доходы от духовных имуществ а добровольные пожертвования мусульман. Указанные органы составляли проекты программ для всех духовных училищ, «имели попечение» о содержании этих училищ, осуществляли наблюдение «как за учением, так и нравственным поведением учителей и учеников». Обучение в мектебе и медресе носило исключительно религиозный характер и сводилось к заучиванию текстов духовных книг. Светским предметам уделялось крайне незначительное внимание, а их преподавание велось по средневековым учебникам.

Осуществляя русификаторскую политику, царское правительство учреждало для мусульман так называемые русско-туземные училища, однако количество их было крайне незначительным. Например, согласно отчету министерства народного просвещения за 1910 г., в Сырдарыгаской, Ферганской и Самаркандской областях имелось лишь 89 таких школ, а конфессиональных мусульманских училищ — 11 088 1.

До 1905 г. мусульмане фактически могли обучаться только в начальных конфессиональных школах, так как действовали ограничения для их поступления в государственные средние и высшие учебные заведения. Однако и после отмены ограничений лишь незначительное число детей мусульман — как правило, из богатых семей -— поступало в русские гимназии и университеты 2. О том, насколько «эффективной» была система образования для мусульман, свидетельствует тот факт, что в 1904 г. число грамотных среди населения Средней Азии составляло всего 5,3% 3.

1 См.: Персиц М. М. Отделение церкви от государства в СССР (1917—1919 гг.), с. 43.

J См.: Вобровников И. А. Русско-туземные училища, мек-тебы и медресы в Сродней Азии. Спб., 1913, с. 42.

3 См.: Ежегодник России за 1904 г, Спб., 1905, с. 88.

128

Глава VII ГОСУДАРСТВО И ЦЕРКОВЬ

ПОСЛЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ

БУРЖУАЗНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ

РЕВОЛЮЦИИ

Капитализм в России развивался в условиях абсолютной монархии и верноподданнического отношения к ней русской буржуазии, напуганной ростом классового сознания пролетариата и революционностью крестьян. В. И. Ленин подчеркивал, что в России самый передовой промышленный и финансовый капитализм был оплетен «особенно густой сетью отношений докапиталистических» и сочетался с самым отсталым землевладением '.

«Непосредственной и ближайшей задачей революции в России,—писал В. И. Ленин,—была задача буржуазно-демократическая: свергнуть остатки средневековья, снести их до конца, очистить Россию от этого варварства, от этого позора, от этого величайшего тормоза всякой культуры и всякого прогресса в нашей стране» 2. Однако буржуазно-демократическая революция, свергнув монархию в феврале 1917 г., оказалась не в состоянии решить остальные стоящие перед ней задачи, в том числе и в области отношений с конфессиональными организациями. Буржуазпое Временное правительство, прикрываясь революционными фразами, фактически пыталось продолжать политику низложенной царской власти.

В его программном документе «Обращение к гражданам», опубликованном 7 марта 1917 г., говорилось об отмене сословных, вероисповедных и национальных ограничений, тормозивших развитие капиталистических отношений в России3. Последовавшим за ним постановлением «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» были отменены ограничения в правах

' См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 378.

2 Там же, т. 44, с. 144.

3 См.: Вестник Временного правительства, 1917, 7 марта.

9 В. в. Клочков 129

граждан в части: «1) водворения, жительства и передвижения; 2) приобретения права собственности и иных вещных прав на всякого рода движимые и недвижимые имущества, а равно владения, пользования и управления сими имуществами
и представления либо принятия их в залог; 3) всякого рода занятия ремеслами, торговлею и промышленностью, не исключая горной, а равно участия в казенных поставках и публичных торгах; 4) участия в акционерных и иных торгово-промышленных обществах и товариществах, а равно занятия в сих обществах и товариществах всякого рода должностей как но выборам, так и но найму; 5) найма прислуги, приказчиков, подмастеров, рабочих и принятия к себе ремесленных учеников; 6) поступления па государственную службу, как гражданскую, так и военную, порядка и условий ее прохождения, участия в выборах в учреждения местного самоуправления и иные всякого рода общественные учреждения и исполнения всех сопряженных с таковымп должностями обязанностей; 7) поступления в учебные заведения всякого рода, как частные и общественные, так и правительственные, прохождения в них курса, пользования стипендиями, а равно занятия преподаванием и воспитанием; 8) исполнения обязанностей опекунов, попечителей и присяжных заседателей; 9) употребления иных языков, кроме русского, в частных учебных заведениях всякого рода» '.

Закон Временного правительства от 14 июля 1917 г. «О свободе совести» в основном повторял мартовское постановление. «Каждому гражданину Российского государства,— указывалось в пункте 1 этого закона,— обеспечивается свобода совести. Посему пользование гражданскими и политическими правами не зависит от принадлежности к вероисповеданию и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было нравах за убеждения в делах веры» 2. Основное внимание в этом документе было сосредоточено на вопросах вероисповедного состояния малолетних, причем за государством сохранялось право регулировать религиозпую принадлежность лиц, не достигших девятилетнего возраста. Закоп допускал свободный переход из одного вероисповедания в другое и вневероисповедное состояние. Лица, меняющие веру или отказывающиеся от религии,

1 Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемых при правительствующем сенате, 1917, № 70, ст. 400. 1 Вестник Временного правительства, 1917, 20 июля.

130

должны были заявлять об этом в устной или письменной форме местному судье.

Вместе с тем Временное правительство оставило в неприкосновенности царские законы, определяющие отношения между государством, православной церковью и другими конфессиональными организациями, сохранило правомочия государства в отношении всех церквей и «первенствующее» положение православной религии. В одном из его официальных документов подчеркивалось, что «Временное правительство сознает себя впредь до выработки Учредительным собранием новых основных законов стоящим в тесной близости к делам и интересам православной церкви» '.

Практически и юридически никаких изменений в отношениях между государством и православной церковью после февраля 1917 г. не наступило. В состав Временного правительства входил назначенный им новый обер-прокурор Синода, права и обязанности которого полностью определялись петровским Регламентом и всеми изданными в его развитие законоположениями Российской империи. Он в полном объеме осуществлял полномочия дореволюционных обер-прокуроров, пропуская или задерживая любые синодские определения.

Положение не изменилось и после упразднения постановления от 5 августа 1917 г. обер-прокурорского аппарата и учреждения министерства исповеданий, которое создавалось «для заведования делами всех вероисповеданий». Новому министерству передавались «а) дела, касающиеся ведомства православного исповедания, временно в том объеме, в каком они подлежат, по действующим (царским! — В. Я".) законам, компетенции обер-прокурора Синода, и б) дела инославяых и иноверных исповеданий, составляющие, по закону (опять же дореволюционному.— В. FC,), предмет ведения министерства внутренних дел по департаменту духовных дел иностранных вероисповеданий». Министр исповеданий сохранял «впредь до утверждения, в законодательном порядке, выработанных всероссийским поместным собором реформ церковного управления всю полноту власти обер-прокурора и министра внутренних дел но принадлежности» 2.

1 Деяния Священного собора Российской православной
церкви. Пг., 1918, кн. 1, вып. 2, деяние 2.

2 Цит. по: Титлинов В. В. Церковь во время революции,
с. 83.

131

Рассматривая себя в качестве преемника царизма, Временное правительство взяло на себя функции назначения высших органов церковного управления. 14 апреля 1917 г. оно распустило своим указом старый состав Синода и назначило новый, в состав которого вошли наиболее реакционные иерархи православной церкви. К своей компетенции Временное правительство относило и издание законов, определяющих положение и внутреннее устройство конфессиональных организаций. Так, разрешив созыв поместного собора православной церкви, оно поручило последнему в своем официальном постановлении «выработать и внести на утверждение Временного правительства законопроект о новом порядке свободного самоуправления русской церкви» '. На содержание собора было отпущено из государственных средств 2 млн. руб.

Буржуазное правительство не устранило конфессиональные организации от исполнения государственных функций, оставив, в частности, в их ведении регистрацию актов гражданского состояния. Гражданская регистрация рождений и смерти, браков и разводов была установлена только для лиц, числившихся во вневероис-поведиом состоянии. Государственные ассигнования конфессиональным организациям выплачивались по-прежнему.

Временное правительство не отделило и школу от церкви, не ликвидировало конфессиональные общеобразовательные учебные заведения, а лишь декларировало в законе от 20 июля 1917 г. передачу всех школ, содержавшихся на государственные средства, в том числе церковных начальных школ ведомства православного исповедания, церковно-учительских и второклассных школ, в ведение министерства просвещения2. Оно принимало все меры, вплоть до вооруженного подавления крестьянских выступлений, по обеспечению неприкосновенности церковного имущества и земельных угодий.

Победившая буржуазия, стремившаяся сохранить и упрочить религию в качестве одного из необходимых средств духовного закабаления трудящихся масс, подавления их революционных устремлений и сохранения своего классового господства, нашла в конфессиональ-

ных организациях всех исповеданий самых надежных союзников.

Православная церковь, в течение многих веков являвшаяся надежным оплотом самодержавия, на первых порах враждебно отнеслась к Февральской буржуазно-демократической революции. В первые дни революции Синод даже обратился с призывом к верующим «объединиться вокруг царского престола».

Однако очень скоро церковь, опасаясь дальнейшего развертывания революции в опасном для ее земельных богатств и капиталов направлении, а также утраты влияния на массы, поддержавшие революцию, коренным образом изменила свои позиции. 6 марта 1917 г. Синод опубликовал послание, в котором благословлял именем бога новую власть и призывал население к ее поддержке: «Свершилась воля божья, Россия вступила на путь новой государственной жизни... Возлюбленные чада святой православной церкви... доверьтесь Временному правительству» '. Определением от 7—8 марта Синод предписал священникам изменять молебствия: вместо молитв о здравии «благоверного императора» «возносить моления о благоверном Временном правительстве».

С воззваниями к верующим о полной поддержке буржуазного правительства выступили уездные и епархиальные съезды, которые повсеместно проводились в марте — апреле 1917 г. Характерна в этом отношении декларация, которую принял московский съезд духовенства: «Выражаем непоколебимую, не за страх, а за совесть, верность и преданность Временному правительству. Приветствуем в нем единого носителя вверенной богом и народом государственной власти впредь до определения в Учредительном собрании будущего образа правления и волю страны примем тогда, как непреложный закон. Чтим в нем провозвестника новых, живо ощущаемых нами, светлых и свободных начал жизни...» 2

Всероссийский съезд православного духовенства и мирян, собравшийся в Москве в июне 1917 г., благословил Временное правительство и признал подчиненно ему «общеобязательным». Вместе с тем съезд решительно выступил против отделения церкви от государства, настаивал на признании православной церкви «первой между другими исповедуемыми в государстве религп-

1 Собрание узаконений и распоряжений правительства, из
даваемых при правительствующем сенате, 1917, № 201, ст. 1252.

2 См.: Вестник Временного правительства, 1917, 25 июня.

132

1 Церковные ведомости, 1917, № 9—15, с. 59.

2 Цит. по: Титлинов Б. В. Церковь во время революции,

с 57.

ями», признал недопустимой передачу церковных школ в ведение министерства народного просвещения и обязательным обучение закону божию '.

Верноподданническую позицию по отношению к буржуазному правительству заняли и руководители религиозных организаций других исповеданий. Вскоре после Февральской революции петроградский, московский и одесский раввины сочинили специальную молитву за Временное правительство, которая читалась во всех синагогах. «Кто благословил наших предков Авраама и Иакова,— говорилось в ней,— тот да благословит все шаги нового русского правительства»2. Руководитель мепнопитских сектантских общин в России А. Крекер выступил с серией статей, в которых восхвалял новую власть и Керенского3.

Позиция церковных иерархов по вопросу отношений с государством была изложена в принятых так называемым предсоборным советом 13 июля 1917 г. «Основных положениях о правовом положении православной церкви в России». Эти положения были одобрены поместным собором и положены в основу «Постановления о правовом положении православной церкви». Основное содержание этого соборпого постановления, принятого уже после победы Великой Октябрьской социалистической революции, сводилось не только к сохранению всех привилегий господствующей церкви, но и к их дальнейшему расширению, а также к предоставлению церкви несколько большей независимости от государства, без ее отделения от последнего.

Постановление предусматривало, что русская православная церковь «занимает в Российском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение», независима от государства в делах «церковного законодательства, управления и суда», а ее постановления и «узаконения», издаваемые для себя в установленном ею порядке, «со времени обнародования их церковного властью, равно акты церковного управления и суда» признаются государством «имеющими юридическую силу, поскольку ими не нарушаются государственные законы».

1 Цит. по: Титлинов В. В. Церковь во время революции, с. 57.

2 Цит. по: Амосов И, Октябрьская революция и церковь. М.,
1939, с. 17.

3 См. там же.

134

Собор заявил, что считает необходимым, чтобы глава государства, министры исповеданий и народного просвещения, а также их заместители принадлежали к православному исповеданию; чтобы государство, обращаясь к религии, во всех случаях отдавало предпочтение православной церкви, признавало свободу проповедования только православной веры и запретило под страхом уголовного наказания публичную критику этой веры или неуважительное к ней отношение, объявило церковные праздники «не присутствующими днями», а принятый церковью юлианский календарь — государственным.

Согласно постановлению отказ от православия допускался лишь после достижения брачного возраста, а до этого — с согласия родителей; сохранялись: юридическая сила церковного брака и развода, существо царских законов о смешанных браках, ведение церковью актов гражданского состояния, вся сеть церковных школ и преподавание закона божия во всех, в том числе и высших, учебных заведениях, должности священников в воинских соединениях.

Наконец, постановление требовало освобождения «священнослужителей, монашествующих и штатных псаломщиков от воинской и других личных натуральных повинностей» и предоставления им прав лиц, состоящих на государственной службе; сохранения за православной церковью всего принадлежащего ей имущества и предоставления ей права беспрепятственной коммерческой деятельности; выделения це2жви из государственного казначейства по особой, составленной высшим церковным управлением смете ежегодных ассигнований «в пределах ее потребностей».

Поддерживая антинародную политику Временного правительства, православная церковь прославляла войну «до победного конца», вела милитаристскую пропаганду среди солдат при помощи 5 тыс. своих военных священников, призывала население «дать правительству и армии все, что нужно для организации победы». Характерное в этом отношении постановление было принято духовенством Рязани, в котором предлагалось «употребить все силы пастырского воздействия на народ... для решительной победы над врагом нашего отечества». В определении Синода от 29 марта 1917 г. «О содействии со стороны духовного ведомства успешному распространению займа свободы», выпущенного Времеп-

135

пым правительством в целях продолжения войны, городскому и сельскому духовенству, а также учителям церковноприходских школ вменялось в обязанность разъяснять населению «значение займа как важной государственной задачи» '.

В своих многочисленных изданиях и проповедях духовенство клеветало на большевистскую партию. Открывшийся 15 августа в Москве поместный собор превратился в постоянно действующий штаб церковной контрреволюции. Реакционное духовенство играло активную роль в подготовке корниловского мятежа. За несколько дней до его начала собор послал генералу Корнилову приветственную телеграмму и икону, а после подавления мятежа обратился к правительству с призывом «щадить жизнь побежденных» 2.

В отличие от революционной буржуазии на Западе, русская буржуазия не выполнила задачу ликвидации феодальных взаимоотношений между государством и церковью. «В России,— писал В. И. Ленин,— соответственно условиям нашей буржуазно-демократической революции, и эта задача ложится почти всецело на плечи рабочего класса» 3.

1 Церковь в истории России (IX в.—1917 г.). Критические
очерки, с. 320.

2 См. там же, с. 325.

3 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 17, с. 424.

Глава VIII СВОБОДА СОВЕСТИ В СССР

Сразу же после победы Великой Октябрьской социалистической революции рабоче-крестьянская власть полностью разорвала многовековой союз между церковью и государством, в числе многих важнейших социальных проблем решила и задачу ликвидации национально-религиозного гнета, старых взаимоотношений между государством и церковью, сословий и связанных с ними привилегий, юридического неравноправия женщин.

Советское право отменило законы Российской империи и Временного буржуазного правительства, законодательно закрепило качественно новые отношения между государством и религиозными организациями, гарантировало действительное осуществление свободы совести, отделение церкви от государства и школы от церкви.

Решение этих сложнейших задач в течение чрезвычайно короткого срока стало возможным в результате разработки марксизмом-ленинизмом научной концепции свободы совести, основных принципов отношения социалистического государства к религии.

«Декларацией прав народов России» (2 (15) ноября 1917 г.), провозгласившей, что «Октябрьская революция рабочих и крестьян началась под общим знаменем раскрепощения», были отменены все и всякие национальные и религиозпые привилегии и ограничения •. 11 (24) ноября 1917 г. ВЦИК и СНК приняли декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов, которым отменялись привилегии дворянства, духовенства и купечества2.

1 См.: Собрание узаконений и распоряжений рабочего и
крестьянского правительства, 1917, № 2, ст. 18.

2 См.: Шарапов Ю. Декреты Смольного,-^- Известия, 1968,
18 ц1го^пп

января.

137

Декрет о земле, принятый Вторым Всероссийским съездом Советов по докладу В. И. Ленина 26 октября (8 ноября) 1917 г., навсегда отменил частную собственность на землю и провозгласил передачу всех земель в стране, в том числе
монастырских и церковных, во всенародное достояние. В соответствии с Положением о земельных комитетах, изданным 5 (18) декабря 1917 г., церковные и монастырские земли сельскохозяйственного пользования, лесные, водные и промысловые угодья, как и все земли и угодья других частных собственников, были объявлены общенародным земельным фондом и переданы в ведение и распоряжение земельных комитетов.

На основании постановления «О передаче дела воспитания и образования из духовного ведомства в ведение Комиссариата по народному просвещению» от 11 (24) декабря 1917 г. передаче государству подлежали церковноприходские школы, учительские семинарии, духовные училища и семинарии, женские епархиальные училища, миссионерские школы и «все другие носящие различные названия низшие, средние и высшие школы и учреждения духовного ведомства, со штатами, ассигнованиями, движимыми и недвижимыми имуществами». С 1 января 1918 г. были упразднены должности законоучителей всех вероисповеданий.

Приказом Народного комиссариата по военным делам от 16 (29) января 1918 г. расформировывались все управления военного духовенства, передавалось на хранение комитетам все их имущество и увольнялись все священнослужители всех вероисповеданий, находившиеся на службе военного ведомства.

Приказом Народного комиссариата государственного призрения от 20 января 1918 г. была прекращена выдача государственных средств на содержание церквей, часовен, священнослужителей, законоучителей и на совершение церковных обрядов. Предусматривалось, что церковные службы и требы могут продолжаться «при условии возбуждения ходатайства коллективами верующих с обязательством принятия на себя ремонта и содержания помещений, инвентаря и служащих».

Постановлением по Народному комиссариату иму-ществ республики от 14 января 1918 г. упразднялось придворное духовенство. Благотворительные и учебные заведения придворного духовенства со всем их имуществом передавались государству. Постановлением ВСНХ

138

от 7 марта 1918 г. в связи с введением государственной монополии на свечи были национализированы все находившиеся в России свечные фабрики, в том числе и церковные.

Декретом ВЦИК и СНК о гражданском браке, о детях и о ведении книг актов состояния от 18 (31) декабря 1917 г. действительным (влекущим юридические последствия) признавался только гражданский брак, зарегистрированный в установленном порядке в органах загса. Отменялись церковные брачные ограничения, в том числе запрещение смешанных браков. Подчеркивалось равенство мужчины и женщины. Ведение книг записи актов гражданского состояния изымалось у религиозных организаций и возлагалось на государственные органы. Декрет ВЦИК и СНК о расторжении брака от 16 (29) декабря 1917 г. покончил с гнусным церковным бракоразводным процессом и установил развод по просьбе одного из супругов в судебном порядке и с их обоюдного согласия — отделами загса.

Кодексом законов об актах гражданского состояния, брачном, семейном и опекунском праве, принятым ВЦИК 16 сентября 1918 г., устанавливалось, что браки, совершенные по религиозным обрядам и при содействии духовных лиц, не порождают никаких прав и обязанностей для вступивших в них лиц, если они не зарегистрированы затем в отделах записей актов гражданского состояния '. В кодексе имелось специальное указание на то, что не являются препятствием к вступлению в брак принадлежность брачащихся к разным вероисповеданиям, монашество, иерейский или диаконовский сан и обет безбрачия. Гарантировались свобода вступления в брак и развода, равноправие супругов (при выборе фамилии, перемене места жительства одним из них, в имущественно-договорных отношениях и др.), приоритет интересов детей при осуществлении родительских прав.

Декретом СНК от 7 декабря 1918 г. все кладбища, крематории и морги передавались в ведение местных Советов. Родственникам и близким умершего разрешалось совершать похоронные религиозные обряды в храме и на кладбище за свой счет. Погребение допускалось

1 Религиозные браки, заключенные до установления Советской власти, приравнивались к законным бракам и порождали

оапиэдгшин ирсичсШ 11 ДОрОЖД

права и обязанности супругов, предусмотренные кодексом.

139

управлением кладбищ при условии представления документа отдела загса, удостоверяющего регистрацию факта смерти.

В результате активной законотворческой деятельности Советской власти в течение нескольких месяцев были созданы необходимые предпосылки для издания общего законодательного акта, воплощающего в жизнь программные положения Коммунистической партии о свободе совести и отношение социалистического государства к религии и конфессиональным организациям. Таким актом, провозгласившим основные принципы советского законодательства о религиозных культах, был декрет GHK от 23 января 1918 г. «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», в подготовке которого принимал непосредственное участие В. И. Ленин.

Гарантируя впервые в истории человечества действительную свободу совести, ленинский декрет установил, что граждане могут исповедовать любую религию или не исноведовать никакой; отменил любые ограничения прав граждан в связи с исповеданием ими какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры; запретил издавать «какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести или устанавливали какие бы то ни было преимущества или привилегии на основании вероисповедной принадлежности граждан»; запретил религиозным обществам применять меры принуждения или наказания к членам этих обществ.

Декрет СНК от 23 января 1918 г. провозгласил отделение церкви от государства и раскрыл содержание этого понятия: в соответствии с ним государство не предоставляет никаких преимуществ или привилегий гражданам на основании их вероисповедной принадлежности; передает акты гражданского состояния в исключительное ведение гражданской власти; не предоставляет никаких преимуществ и субсидий ни одному из религиозных обществ; свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан; устраняется всякое указание на религиозную принадлежность или непринадлежность граждан из всех официальных актов; действия государственных и общественных органов и организаций не сопровождаются никакими религиозны-

140

ми обрядами или церемониями; отменяется религиозная клятва или присяга.

В последующих правовых актах четко сформулирован еще один основополагающий принцип советского законодательства о религиозных культах: деятельность религиозных организаций не должна выходить за рамки удовлетворения религиозных потребностей верующих граждан. Законодательное определение понятия религиозного общества, которое дано в статье 3 постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» от 8 апреля 1929 г., гласит, что такое общество представляет собой местное объединение верующих граждан, «объединившихся для совместного удовлетворения своих религиозных потребностей». Религиозным объединениям (обществам и группам верующих) не разрешается заниматься деятельностью, не связанной с удовлетворением религиозных потребностей их членов.

Отделение церкви от государства не ограничивается, как это иногда считают, взаимным невмешательством государства во внутренние (канонические) дела религиозных организаций и последних — в дела государства. Концепция, рассматривающая государство и церковь чуть ли не как равноправных субъектов правовых отношений, не учитывает, что любые религиозные организации, функционирующие в государстве, обязаны соблюдать его законы, не выходить в своей деятельности за рамки установленного им правопорядка. Вместе с тем церковные постановления не имеют никакой силы в отношении государства. Более того, они не должны противоречить его законам.

Анализ норм советского права дает все основания для следующего вывода: отделение церкви от государства, являющееся конституционной гарантией свободы совести, означает, что организации любых вероисповеданий в СССР имеют своей целью удовлетворение религиозных потребностей верующих граждан и не выполняют никаких функций, относящихся к компетенции государственных органов или общественных организаций; объем и характер их прав определяются целью, с которой они создаются и функционируют; государство не оказывает материальной помощи никому из них, религиозные объединения и центры, а также священнослужители содержатся за счет добровольных пожертвований верующих; государство не предоставляет ни

141

одной конфессии никаких особых прав и преимуществ; религиозные объединения действуют в рамках установленного государством правопорядка и подчиняются его законам; государство не вмешивается в их деятельность, поскольку она не нарушает общественного порядка и не наносит ущерба интересам общества, личности и правам граждан; сведения о религиозной принадлежности граждан не предусматриваются никакими официальными документами; деятельность государственных и общественных организаций, учреждений и предприятий не сопровождается никакими религиозными обрядами и церемониями.

Советское законодательство впервые в истории права гарантировало действительное, до конца доведенное отделение школы от церкви. Декрет СНК от 23 января 1918 г. провозгласил: «Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается». В инструкции Народного комиссариата юстиции «О порядке проведения в жизнь декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» от 24 августа 1918 г. разъяснялось, что преподавание каких бы то ни было религиозных вероучений может быть допущено только в специальных богословских учебных заведениях. Эта норма была затем воспринята законодательством. В статье 18 постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» говорится, что «преподавание религиозных вероучений может быть допущено исключительно в духовных учебных заведениях, открываемых в установленном порядке».

Советское право не запрещает гражданам обучаться религии вне духовных учебных заведений, но ставит это обучение в определенные рамки. Декрет СНК от 23 января 1918 г. предусматривает, что граждане могут обучать и обучаться религии частным образом. В письмах VIII отдела Народного комиссариата юстиции от 7 июня 1919 г. и V отдела НКЮ от 16 марта 1924 г. разъяснялось, что декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви не воспрещает /желающим обучать детей религии на дому 1, В последующих разъ-
с. 39. 142

См.: Вопросы истории религии и атеизма, М., 1958, вып. 5,

яснениях говорится, что обучение родителями своих детей на дому не должно носить характера групповых занятий школьного типа,

В соответствии с действующими правовыми нормами отделение школы от церкви в Советском Союзе является конституционной гарантией осуществления свободы совести. Оно означает, что преподавание любых религиозных верований допускается только в специальных духовных учебных заведениях; граждане могут обучаться религии частным образом в индивидуальном порядке; недопустимо какое-либо религиозное влияние на все дело народного образования и воспитания.

Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви установил, что «все имущества существующих в России церковных и религиозных обществ объявляются народным достоянием», что никакие церковные и религиозные общества не имеют прав юридического лица. Эти правовые нормы были направлены на ликвидацию одного из крупнейших в стране видов частной собственности, но не самих религиозных организаций. Их земли, капиталы и другое имущество объявлялись народным достоянием наряду с имуществом других частных собственников. Вместе с тем осуществлялся марксистский принцип свободы совести, в соответствии с которым служители культа должны содержаться исключительно за счет добровольных отчислений верующих граждан.

Декрет предусмотрел материальные гарантии свободы совести: обеспечивая свободное отправление верующими гражданами религиозных культов, удовлетворение их религиозных потребностей, он установил, что здания и предметы, предназначенные специально для богослужебных целей, передаются по особым постановлениям государственной власти в бесплатное пользование религиозных обществ. В инструкции Народного комиссариата юстиции о порядке проведения в жизнь декрета этому вопросу посвящался специальный раздел «Об имуществах, предназначенных для совершения религиозных обрядов».

В соответствии с положениями инструкции, воспринятыми и развитыми затем в постановлении ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях», молитвенные здания и предметы религиозного культа передавались в бесплатное пользование верующим, составляющим религиозное общество, на условиях и в норяд-

143

ке, предусмотренных договором, заключаемым ими с исполнительным комитетом местного Совета. Государство передало верующим гражданам различных исповеданий в бесплатное пользование более 20 тыс. молитвенных зданий, в том числе многие бесценные исторические памятники, а также предметы религиозного культа.

Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях» предусматривало, что религиозные общества «не пользуются правом юридического лица». Сопоставление этой нормы с другими нормами, содержащимися в этом постановлении, со всей очевидностью показывает, что она имеет в виду не права юридического лица вообще, а лишь те из них, которые не связаны с деятельностью религиозных объединений, направленной на удовлетворение религиозных потребностей верующих граждан. Так, в названном постановлении запрещается религиозным объединениям «создавать кассы взаимопомощи, кооперативы, производственные объединения и вообще пользоваться находящимся в их распоряжении имуществом для каких-либо иных целей, кроме удовлетворения религиозных потребностей».

Исполнительным органам религиозных объединений и уполномоченным групп верующих разрешалось совершение сделок, «тесно и непосредственно связанных с учением и обрядностью данного религиозного культа» («договоры о найме сторожей, о поставке дров, ремонте молитвенного здания и имущества культа, по приобретению продуктов и имущества для совершения религиозных обрядов и церемоний и тому подобных действий»), «а также по найму помещений для молитвенных собраний».

Постановлением от 8 апреля 1929 г. религиозным обществам и группам верующих были предоставлены достаточно широкие имущественные права. О том, что статья 3 этого постановления имеет в виду запрещение лишь такого использования прав юридического лица, которое непосредственно не связано с целями их деятельности, свидетельствует содержание статьи 11 постановления. Она предусматривает, что перечисленные в ней сделки «не могут иметь своим содержанием договорные отношения, хотя и связанные с культом, но преследующие цели торговые и промышленные».

Таким образом, религиозные объединения закон на-

144

делил правами юридических лиц в той мере, в какой это необходимо для нормальной деятельности объединений, направленной на удовлетворение религиозных потребностей верующих граждан. Последующие правовые акты расширили объем имущественных прав религиозных объединений. В условиях, когда в результате вандализма фашистских захватчиков были уничтожены многие молитвенные здания и богослужебные предметы, религиозным организациям всех исповеданий было разрешено приобретать транспортные средства, арендовать, строить и покупать строения для своих нужд, производить церковную утварь, предметы религиозного культа, свечи и т. п. и продавать их общинам верующих 1.

К гарантиям конституционного права граждан на отправление религиозных культов относится также предоставление религиозным организациям возможности готовить кадры священнослужителей в специальных духовных учебных заведениях, издавать религиозную литературу, проводить местные и всесоюзные съезды и совещания для обсуждения различных вопросов своей деятельности и избрания руководящих центров.

Советское законодательство о религиозных культах, обеспечивая осуществление подлинной свободы совести в нашей стране, устанавливает такой порядок отправления религиозных культов, при котором: а) создаются все необходимые условия для деятельности религиозных объединений и служителей культа, осуществляемой в соответствии с требованиями закона; б) обеспечивается равенство прав и обязанностей религиозных объединений и верующих граждан любых вероисповеданий; в)гарантируется свободное удовлетворение гражданами их религиозных потребностей: право индивидуально и коллективно исповедовать любую религию, создавать религиозные объединения и участвовать в их деятельности, в религиозных обрядах и церемониях, менять веру и членство в религиозных объединениях; г) не допускаетсд деятельность религиозных объединений и служителей культа, выходящая за рамки удовлетворения религиозных потребностей; д) охраняются от посягательств, осуществляемых под видом проповедования религиозных вероучений и исполнения церемоний культа, общественный порядок, права и личность советских граждан.

1 См.: О религии и церкви. М., 1981, с. 127.
10 в. в. клочков 145

что даже в церковном государстве Ватикане на проведение таких церемоний требуется разрешение губернатора.

Необходимость регистрации религиозных объединений объясняется и тем, что без этого государственные органы не могут передать в пользование верующих молитвенное здание и предметы религиозного культа, предоставить объединению предусмотренные законом права. Охраняя интересы общества и граждан, советские законы запрещают религиозным объединениям и служителям культа побуждать верующих отказываться от исполнения своих гражданских обязанностей, от участия в общественно-политической жизни, принуждать их к исполнению религиозных обрядов, посягать на личность и права граждан под видом исполнения религиозных обрядов. Свободное отправление обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на личность и права граждан.

Советское законодательство о свободе совести включает нормы ряда отраслей права. Оно регулирует отношения, возникающие в связи с осуществлением свободы совести, в том числе и при отправлении религиозных культов. Законодательство о религиозных культах не тождественно ему, является его частью. Законодательство о свободе совести, как и советское право в целом, не остается неизменным. Декрет СНК от 23 января 1918 г. определил основные принципы осуществления свободы совести, отделения церкви от государства и школы от церкви. Практика отношений государства с религиозными объединениями потребовала, разумеется, детальной правовой регламентации этих отношений, внесения тех или иных коррективов в законодательство по мере изменения регулируемых им общественных отношений. Все нормы законодательства о религиозных культах основываются на указанных выше принципах и непосредственно вытекают из них. Развивается и совершенствуется и основа законодательства о культах — конституционные нормы. Гарантируя осуществление свободы совести в СССР, они всегда обеспечивали и обеспечивают как свободу вероисповедания, так и свободу атеизма.

В Конституции РСФСР, принятой 10 июля 1918 г., не было четко сформулировано положение о свободе отправления религиозных культов и атеистических

148

убеждений, хотя из содержания статьи 13 бесспорно следозал вывод о том, что соответствующие права имеют все граждане РСФСР. Монахи и служители культа были лишены избирательных прав. После изменений, внесенных XIV Всероссийским съездом Советов в мае 1929 г., Конституция РСФСР предусматривала «свободу религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды».

Статья 124 Конституции СССР 1936 г. гласила: «В целях обеспечения за гражданами свободы совести церковь в СССР отделена от государства и школа от церкви. Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». Служители культа были уравнены в правах со всеми гражданами; статья 135 установила, что вероисповедание граждан не влияет на их избирательные права.

Характеризуя проект новой Конституции СССР, Л. И. Брежнев в докладе на майском (1977 г.) Пленуме ЦК КПСС подчеркнул: «В целом можно сказать, что главное направление того нового, что содержит проект,— это расширение и углубление социалистической демократии» !. Свобода совести, как и другие свободы и основные права советских граждан, получила в новой Конституции СССР дальнейшее развитие с точки зрения содержания и гарантий ее осуществления.

Действующая ныне Конституция СССР гарантирует равенство граждан СССР перед законом, их равноправие во всех областях экономической, политической, социальной и культурной жизни «независимо от происхождения, социального и имущественного положения, расовой и национальной принадлежности, пола, образования, языка, отношения к религии, рода и характера занятий, места жительства и других обстоятельств». В статье 123 Конституции СССР 1936 г. говорилось о равноправии граждан «независимо от их национальности и расы», в статье 135 — о равном праве граждан СССР участвовать в выборах в Советы депутатов трудящихся и быть избранными в Верховный Совет СССР независимо от «вероисповедания» и других обстоятельств. Термин «независимо от отношения к религии», то есть от того, является гражданин верующим или атеистом, шире термина «независимо от вероисповеда-

1 Брежнев Л, И. Ленинским курсом, т. 6, с. 379.

149

пия», который при буквальном толковании относится только к верующим гражданам.

Статья 52 повой Конституции впервые в истории законодательства дала полное и четкое определение свободы совести как права «исповедовать любую религию или не исповедовать никакой, отправлять религиозные культы или вести атеистическую пропаганду». В ней указаны оба структурных элемента свободы совести: свобода исповедовать любую религию и отправлять религиозные культы {свобода вероисповедания) и свобода не исповедовать никакой религии и вести атеистическую пропаганду (свобода атеистических убеждений). В Конституции 1936 г. свобода совести признавалась за всеми гражданами. В Конституции 1977 г. это понятие сформулировано юридически более точно: гражданам СССР гарантируется свобода совести.

Все предшествующие советские конституции, учитывая конкретно-исторические условия, делали акцепт па критическом аспекте научного атеизма — провозглашали свободу антирелигиозной пропаганды. Новая Конституция СССР, принятая в условиях, когда научное материалистическое мировоззрение стало господствующим в нашем обществе, провозглашает право на атеистическую пропаганду, то есть имеет в виду оба аспекта атеизма — критический и позитивный.

Конституция предусматривает наиболее полные и действенные гарантии свободы совести. Провозглашая отделение церкви от государства и школы от церкви, она дополняет прежние конституционные нормы запрещением возбуждения вражды н ненависти в связи с религиозными верованиями. Такая важнейшая гарантия свободы совести, как равенство прав граждан СССР независимо от их отношения к религии, связана с положением о неотделимости осуществления прав и свобод от исполнения гражданами своих обязапностей, в том числе обязанности соблюдать советские законы. Несоблюдение гражданином СССР законодательства о религиозных культах является нарушением им его конституционной обязанности.

Для определения границ осуществления свободы совести чрезвычайно важное значение имеет новый конституционный принцип, согласно которому «использование гражданами прав и свобод не должно наносить ущерб интересам общества и государства, правам других граждан».

150

По мере развития нашего общества развивается и совершенствуется законодательство о религиозных культах. Кроме конституционных в него вносятся и другие изменения. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 нюня 1975 г. измелено и дополнено постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. «О религиозных объединениях». Аналогичные измерения были внесены и в законодательство других союзных республик. Однако в этом направлении, как представляется, решены еще не все вопросы. Необходимость дальнейшего совершенствования законодательства о свободе совести определяется прежде всего указанными выше изменениями конституционных норм о свободе совести.

Новую конституционную гарантию свободы совести— запрещение возбуждать вражду и ненависть в связи с религиозными верованиями — можно рассматривать в трех аспектах: как указание на недопустимость разжигать вражду между верующими различных вероисповеданий, между верующими и неверующими гражданами, а также возбуждать на религиозной почве враждебное отношение к правопорядку, к органам власти и подстрекать к противоправному поведению. Поскольку любые действия такого рода представляют значительную общественную опасность, возможно, было бы целесообразно дополнить действующее законодательство нормами, раскрывающими понятие «возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями» и предусматривающими уголовную ответственность за нарушения этого запрета.

Законом не определяется понятие другой конституционной гарантии свободы совести — отделения церкви от государства, хотя необходимость в этом есть. Во-первых, следует иметь в виду, что тот же самый термин употребляется в буржуазных теории и праве, но имеет качественно иное содержание. Во-вторых, в советской юридической и религиоведческой литературе отсутствует единое понимание отделения церкви от государства, зачастую это понятие трактуется слишком узко и упрощенно, полное перечисление основных признаков отделения церкви от государства в СССР в существующих дефинициях, как правило, отсутствует. Между тем должностные лица и граждане, в том числе верующие, должны иметь совершенно четкое представление о том, что означает отделение церкви от государства. Нельзя

151

не учитывать также, что отдельные религиозные экстремисты в нашей стране пытаются трактовать отделение церкви от государства как полную независимость религиозных объединений от государства, как право верующих руководствоваться только религиозными нормами и не исполнять требования закона.

Представляется необходимым издание общей правовой нормы, определяющей понятие и такой конституционной гарантии свободы совести в СССР, как отделение школы от церкви, нарушение которой в определенных случаях влечет уголовную ответственность. Отделение школы от церкви декларируется многими буржуазными конституциями, однако его трактовка в теории и на практике ставит учебные заведения в большую или меньшую зависимость от религиозных организаций.

Было бы целесообразно определить в специальной правовой норме конституционные понятия «право исповедовать любую религию» и «право отправлять религиозные культы». Анализ действующего законодательства дает основания для вывода, что эти неразрывно взаимосвязанные понятия включают в качестве основных элементов право граждан выбирать для себя любую религию; индивидуально и коллективно исповедовать ее, то есть разделять соответствующие религиозные взгляды, исполнять обряды и церемонии культа, создавать религиозные объединения и участвовать в их деятельности; менять членство в религиозных объединениях и вероисповедную принадлежность; право религиозных объединений и центров осуществлять деятельность, направленную на удовлетворение религиозных потребностей верующих.

Законодательное определение указанных конституционных понятий способствовало бы их единообразному пониманию государственными органами, религиозными организациями, должностными лицами и всеми гражданами, как верующими, так и неверующими, и тем самым — предупреждению нарушений законодательства о свободе совести; препятствовало бы извращению этих понятий религиозными экстремистами и реакционной зарубежной пропагандой; дало бы возможность еще более полно раскрыть демократическую сущность советского права и его превосходства над буржуазным правом. В настоящее время различные элементы понятий «отделение церкви от государства», «отделение школы

152

от церкви», право «исповедовать любую религию» и «отправлять религиозные культы» рассредоточены в ряде правовых актов, начиная с декрета СНК РСФСР от 23 января 1918 г.

Приведенные выше доводы следовало бы учесть и при рассмотрении вопроса о дополнении действующего законодательства о свободе совести еще одной общей нормой — о пределах свободы отправления религиозных культов. Она могла бы предусматривать следующие ограничения: право отправлять религиозные культы обеспечивается постольку, поскольку его осуществление не связано с нарушениями общественного порядка и иными действиями, противоречащими интересам общества и государства, с посягательствами на личность и права граждан или с побуждением их к отказу от исполнения гражданских обязанностей; приобщение граждан к религии, вовлечение их в религиозные объединения, а равно и изменение вероисповедной принадлежности или отказ от религии путем принуждения, обмана или обещания предоставления каких-либо благ запрещается; принуждение граждан к исполнению религиозных обрядов и к участию в церемониях культа, а также применение к ним мер церковного наказания и принуждения запрещается; устанавливаемые в религиозных объединениях и центрах правила поведения могут исполняться гражданами постольку, поскольку они пе противоречат закону.

Указанные ограничения полностью соответствуют требованиям международного права и общепринятым принципам свободы вероисповедания. Большинство из них установлено нормами, относящимися к различным отраслям советского права. Положение о верховенстве закона над церковными правилами и запрещение действий, которые препятствуют свободному определению гражданами своего отношения к религии и к членству в религиозных объединениях, не предусмотрено действующим законодательством. Правовой запрет таких действий и установление ответственности за их совершение явился бы дополнительной гарантией свободы совести.

В настоящее время союзные республики имеют правовые нормы, одинаково регулирующие отношения, возникающие по поводу осуществления свободы совести. Но это не исключает возможности принятия республиканских правовых актов, по-разному решающих

153

одни и те же вопросы, связанные с осуществлением свободы совести. Однако в соответствии с принципами свободы совести отношения, возникающие при ее осуществлении, должны регулироваться совершенно единообразно в масштабах государства. Такое единообразие гарантирует принятие союзного Закона о свободе

совести.

При решении вопроса о разграничении компетенций в этой сфере Союза ССР и союзных республик следует также иметь в виду, что многие конфессии действуют не в одной, а в нескольких республиках, а некоторые из них — на территории всей страны. Правовой статус объединений любых вероисповеданий не может быть поставлен в зависимость от национальных особенностей той или иной республики, определяться в одной республике так, а в другой — иначе. Права и обязанности религиозной организации, в том числе и такой, объединения которой имеются только в одной республике, не должны отличаться от прав и обязанностей других конфессий, их объединений и служителей культа. Свобода отправления любого религиозного культа может быть ограничена лишь в той мере, в какой эти ограничения распространяются на другие культы. Едиными для всей страны должны быть и правовые нормы, которые обеспечивают свободу атеистических убеждений и пропаганды, научно-материалистический характер народного образования и воспитания.

К гарантиям свободы совести относится обеспечение контроля за исполнением законодательства о религиозных культах. «Хорошая, продуманная система законов плюс их неукоснительное исполнение — это и есть законность, это и есть правопорядок, без которых немыслимы социалистический образ жизни, социалистическая демократия» 1. В Отчете ЦК КПСС XXVI съезду партии подчеркивалось, что любой закон живет только тогда, когда он выполняется всеми и повсеместно, что дело прежде всего за точным и неуклонным осуществлением законов2. Государственный контроль за исполнением законодательства о культах осуществляется Советом по делам религий при Совете Министров СССР, его уполномоченными в союзных и автономных республиках, краях, областях и местными Советами народных депутатов.

1 Б резкие в Л. И. Ленинским курсом. М., 1979, т. 7, с. 616.

2 См.: Материалы XXVI съезда КПСС. М., 1981, с. 64.

154

Гарантии свободы совести в СССР подразделяются в литературе на материальные, организационные, правовые (юридические) и другие1. Следует заметить, что такая классификация имеет условный характер. Во-первых, она не учитывает, что свободы и права, провозглашенные Конституцией СССР и советскими законами, обеспечены социалистическим строем, материальными ресурсами государства, всеми достижениями нашей страны. Во-вторых, все гарантии свободы совести, например права религиозных объединений и обеспечение их нормальной деятельности, которые обычно относят к организационным и материальным гарантиям, установлены правом и в силу этого являются правовыми гарантиями. Среди них есть гарантия, которая имеет как бы наиболее юридический характер,— это правовая охрана свободы совести, предусматривающая ответственность за нарушения законов о свободе совести.

«Советские законы,— отметил товарищ Л. И. Брежнев,— предоставляют нашим гражданам широкие политические свободы. В то же время они ограждают наш строй, интересы советского народа от чьих бы то ни было попыток злоупотребления этими свободами. И это полностью соответствует ратифицированным Советским Союзом международным пактам о правах человека...» 2

Пытаясь сохранить свое влияние на верующих, преследуя эгоистические, корыстные цели, не имеющие ничего общего с религией, некоторые священнослужители грубо нарушают советское законодательство о религиозных культах, пытаются возбудить у верующих недовольство политикой Советского государства в отношении религии, привить им вражду к неверующим гражданам. Руководители так называемых баптистов-инициативни-ков побуждали верующих проводить в общественных местах религиозные шествия и обряды, которые сопровождались нарушениями общественного порядка, призывали их не исполнять нормы законодательства о культах, незаконно создавали кружки и группы по обучению несовершеннолетних религии.

Лица, возглавляющие незарегистрированные общины иеговистов, адвентистов-реформистов, крайнего направления пятидесятников и некоторых других сект, стремятся изолировать верующих от атеистического влия-

1 См., напр.: Наука и религия, 1979, № 6, с. 26.

2 Брежнев Л, И. Ленинским курсом. М., 1975, т. 4, с. 338.

155

ния нашей действительности, запрещают им участвовать в общественной жизни, побуждают их к уклонению от исполнения гражданских обязанностей. В некоторых сектантских группах совершаются изуверские обряды. Тяжкий вред здоровью граждан причиняется также запрещением больным обращаться за медицинской помощью, изуверскими способами их «исцеления», систематическими длительными постами и т. п.

Государство не может не реагировать на нарушения законов. Гарантируя осуществление свободы совести, советское право устанавливает административную и уголовную ответственность за такие нарушения.

Буржуазные и клерикальные фальсификаторы отношений между Советским государством и религиозными организациями распространяют клеветнические измышления о репрессиях, которым якобы подвергаются верующие в нашей стране за религиозную деятельность и убеждения. В действительности к уголовной ответственности привлекаются лишь лица, совершающие наиболее опасные нарушения законов о свободе совести. Уголовно-правовые нормы гарантируют осуществление свободы совести, охраняют от преступных посягательств права и личность граждан, законные интересы и деятельность религиозных объединений, общественный порядок. Советское право никогда не предусматривало какой-либо ответственности за убеждения людей, в том числе и религиозные. Сама мысль о возможности такой ответственности противоречит принципам марксизма ! и политике Коммунистической партии по отношению к религии и церкви.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В исторически короткий срок наша страна прошла путь от государственной церкви, от господства феодальных отношений между государством и религиозными организациями к свободе совести. Советское законодательство провозглашает и гарантирует подлинную свободу совести, впервые в истории человечества обеспечивает ее осуществление в отношении всех граждан, верующих и неверующих, в соответствии с принципами общенародной демократии, социалистического гуманизма и социальной справедливости.

История и современность со всей очевидностью свидетельствуют, что действительная свобода совести может быть осуществлена только в социалистическом обществе, которое не нуждается в религиозном освящении существующего строя, заинтересовано в распространении научного, а не религиозного мировоззрения и вместе с тем гарантирует осуществление свободы вероисповедания, пока сохраняются религия и необходимость в удовлетворении религиозных потребностей верующих граждан; в обществе, которое определяет методы преодоления религиозных пережитков, исходя из научного понимания процесса развития и отмирания религии.

Основоположники научного коммунизма рассматривали религию как один из видов духовного гнета, «род духовной сивухи, в котором рабы капитала топят свой человеческий образ», как «опиум, оглупляющий народ», врага культуры и прогресса. Поэтому марксизм враждебен религии. «Мы должны,— писал В. И. Ленин,— бороться с религией. Это — азбука всего материализма и, следовательно, марксизма» 1. Вместе с тем

См.: Маркс /Г., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 182—183.

Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 418,

157

марксизм-ленинизм относит свободу вероисповедания к неотъемлемым правам человека, требует обеспечения государством свободы религиозных убеждений.

Указания на необходимость борьбы с религией и одновременно создания условий для отправления религиозных культов кажутся противоречивыми только тем, кто не знает, как трактуется марксистами понятие «борьба с религией», какие методы этой борьбы они считают целесообразными и допустимыми. Определяя отношение к религии партии социалистического пролетариата, Ленин писал, что партия не может и не должна «безразлично относиться к бессознательности, темноте или мракобесничеству в виде религиозных верований. Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом» 1.

Основоположники научного коммунизма решительно осуждали попытки объявления политической войны религии, представляющие собой «лучший способ оживить интерес к религии и затруднить действительное отмирание религии»2. Они неоднократно подчеркивали, что с религиозными предрассудками следует бороться путем устранения социальных корней религии, повышения образованности и сознательности трудящихся, при помощи научно-просветительской и атеистической пропаганды, считали совершенно недопустимыми и вредными применение какого-либо насилия в этой борьбе, малейшее оскорбление религиозных убеждений и чувств верующих3. Ленин указывал, что социализм «привлекает науку к борьбе с религиозным туманом», и считал необходимым борьбу с религией «поставить научнее»4. Эти принципиальные положения марксизма об отношении Коммунистической партии к религии легли в основу многих партийных документов, решений съездов, постановлений ЦК КПСС по идеологическим вопросам.

В Советском государстве борьба с религиозными пережитками осуществлялась и осуществляется как

идейная борьба с религиозной идеологией, со взглядами и представлениями, несовместимыми с научными знаниями. Но ведь религия — это не только одна из форм общественного сознания. Ее структура включает и такие элементы, как религиозные организации, религиозные нормы, религиозные отношения. Социалистическое государство никогда не вело борьбу с религиозными организациями как таковыми. Оно лишь не допускало и не допускает незаконную деятельность некоторых из этих организаций. Религиозные нормы (правила поведения), регулирующие религиозные отношения, беспрепятственно действуют, как и любые другие социальные нормы, постольку, поскольку они не противоречат закону. Сокращение в СССР сферы действия религиозных норм и регулируемых ими общественных отношений, все более полное «перемещение» религиозных отношений во внутрицерковную сферу является закономерным результатом секуляризации общественной жизни. Даже верующие граждане все меньше руководствуются религиозными нормами во внецерковиых сферах жизни.

Марксистское понимание борьбы с религией, подчеркивал Ленин, качественно отличается как от буржуазной, так и от левацкой трактовки этой борьбы *. Речь идет о мерах, направленных против антинаучных религиозных взглядов, причем эти меры имеют своей целью устранение причин возникновения таких взглядов и идейную борьбу с ними. Буржуазные пропагандисты, светские и клерикальные, не желают понять этого, замалчивают суть марксистской теории и практики борьбы с религией и злонамеренно искажают отношение к религии коммунистической партии и социалистического государства. Но жизненная практика свидетельствует правильность решения этого вопроса марксизмом-ленинизмом. Подтверждение тому — путь от государственной религии в России к свободе совести в СССР.

1 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 145.

2 Там же, т. 17, с. 418.

3 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 18, с. 514; Ленин В. И.
Поли. собр. соч., т. 12, с. 145; т. 17, с. 415—428; т. 37, с. 186,
т. 45, с. 23-28; т. 52, с. 140.

4 Ленин В, Я, Роли, собр. соч., т. 12, с. 143; т. 54, с. 440.

158

1 См,: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 17, с. 418—426.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение 3

Глава I

Понятие свободы совести и его законодательное выраже
ние в буржуазном обществе 8

Глава II

Самодержавное государство и религиозные организации 20

Глава III

Религия и право в Российской империи 41

Глава IV

Отсутствие свободы совести и вероисповедания 59

Глава V

Господство религиозных норм в области брачно-семейньш

отношений 85

Глава VI

Церковь я школа ИЗ

Глава VII

Государство и церковь после Февральской буржуазно-де
мократической революции 129

Глава VIII

Свобода совести в СССР 13?

Заключенно 157

Валентин Вениаминович Клочков

ЗАКОН И РЕЛИГИЯ

От государственной религии в России

к свободе совести в СССР

Заведующий редакцией А. В. Белов

Редактор Ю. В. Степанов Младший редактор В. И. Иванов

Художник Е. Н. Габриелев

Художественный редактор В. А. Тогобицпий

Технический редактор И. А. Золотарева

ИВ № 3472

Сдано в набор 16.10.81. Подписано в печать 10.02.82. А00030. Формат 84хЮ8'/з2. Бумага типографская № 1. Гарнитура «Обыкновенная новая». Печать высокая. Условн. печ. л. 8,40. Условн, кр.-отт. 8,82. Учетно-изд. л. 8,66. Тираж 100 тыс. экз. Заказ № 1673. Цена 30 коп.

Политиздат. 125811, ГСП, Москва, А-47, Миусская пл., 7,

Ордена Ленина типография «Красный пролетарий», 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 164