Ко входуЯков Кротов. Богочеловвеческая историяПомощь
 

Геннадий Костырченко

ТАЙНАЯ ПОЛИТИКА СТАЛИНА

К оглавлению

Глава I

Решение «еврейского вопроса» при царях и большевиках

 

 

Явление «чудесного грузина»

 

МОЛОДОЙ СТОПИН И АНТИСЕМИТИЗМ

Когда в конце 1879 года в небольшом грузинском городе, расположенном на окраине обширной Российской империи, появился на свет мальчик по имени Coco, одному лишь Провидению, наверное, было известно, что это дитя бедных бесправных простолюдинов со временем станет всевластным вершителем судеб не только многих людей, но и целых народов. Его, взявшего потом звучный псевдоним «Сталин», будут сначала возвеличивать, называя великим борцом с вековым национальным угнетением и отцом народов, а затем начнут разоблачать, проклиная как тирана и кровавого палача этих народов.

Кем же был на самом деле этот человек? Был ли он искренен, когда в пору своей революционной молодости писал такие строки:

«Стонут постоянно преследуемые и оскорбляемые евреи, лишенные даже тех жалких прав, которыми пользуются остальные российские подданные, — права жить везде, права учиться в школах, права служить и т.д.»1?

Или уже тогда это сочувствие Сталина дискриминируемому царизмом народу было не более чем обычное лицемерие начинающего политика, своего рода камуфляж амбициозного молодого марксиста, желающего продемонстрировать приверженность социал-демократической партии, в которую вступил, и ее революционным лозунгам, клеймившим имперскую Россию как тюрьму народов? Из-за скудости источниковой базы дать однозначный ответ на такой вопрос весьма непросто, если вообще возможно. Одно лишь очевидно: к положению евреев и отношению к ним царских властей Сталин проявил интерес довольно рано, возможно, еще в первой половине 90-х годов XIX века, когда, будучи воспитанником Тифлисской духовной семинарии, начал увлекаться революционным марксизмом. Хотя известна и версия о том, что он столкнулся с евреями еще в детские годы в родном Гори, где те держали сапожные мастерские и


конкурировали с его отцом, занимавшимся тем же ремеслом. На этой почве якобы возникали частые конфликты, которые-де и заронили в душу будущего диктатора семена антисемитизма. Но так как «факт» этот впервые был приведен в признанном фальшивкой «дневнике» М.М. Литвинова, опубликованном в Нью-Йорке в 1953 году, надуманность и несостоятельность подобных сведений не вызывает сомнения2.

Вопрос о том, был ли Сталин антисемитом и если да, то когда и вследствие каких причин он им стал, всегда интересовал и до сих пор интересует историков, которые так и не пришли к однозначному ответу. Ведь Сталин, будучи волевым и вместе с тем чрезвычайно недоверчивым человеком, умел скрывать свои истинные чувства, в том числе и в отношении евреев. Достоверно известно лишь то, что публично он осуждал антисемитизм как проявление крайне реакционных взглядов, несовместимых с коммунистическими идеалами. Сказать что-либо более определенное нельзя, но возможны варианты предположительных ответов, которые тем не менее могут приближаться к истине, особенно если они всесторонне документированы и научно аргументированы.

Немало исследователей стремилось заглянуть в душу загадочного диктатора, однако справиться с этой задачей хотя бы частично смогли лишь единицы. Наиболее удачную попытку такого рода предпринял известный американский историк Р. Такер, но и не все его доводы выглядят достаточно убедительными. В научной биографии советского диктатора он воспроизводит фрагмент из воспоминаний одного из идейных его противников меньшевика Р. Арсенидзе, где говорится о том, что в 1905 году Сталин, выступая перед грузинскими рабочими Батуми, якобы сказал: «Ленин возмущен, что бог послал ему таких товарищей, как меньшевики! В самом деле, что за народ! Мартов, Дан, Аксельрод — жиды обрезанные. Да старая баба В. Засулич. Поди работай с ними. Ни на борьбу с ними не пойдешь, ни на пиру не повеселишься. Трусы и торгаши!»3.

На основании этого явно небеспристрастного свидетельства и некоторых других соображений американский историк делает вывод, что уже в молодые годы Сталин был антисемитом4. Анализирует Такер и известную статью Сталина с его впечатлениями о V («лондонском») съезде РСДРП 1907 года3. При этом внимание читателей обращается на пассаж, где тот приводит шутливое замечание делегата съезда Г.А. Алексинского о том, что «меньшевики — еврейская фракция, большевики — истинно русская» и «стало быть, не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром»6. Далее для того чтобы интерпретация приведенного эпизода как антисемитского проявления выглядела более весомой и убедительной, утверждается, что Сталин не в шутку, как Алексинский, а всерьез считал, что фракция большевиков является фракцией истинно русских7.


На самом деле все обстояло не совсем так. В «записках делегата» Сталин, анализируя национальный состав фракций меньшевиков и большевиков и констатируя, что в первой доминируют евреи, а во второй — русские, которые составляют «громадное большинство», тем не менее указал, что вслед за ними по численности следуют большевики-евреи. И только потом приводится перченая фраза Алексинского с выражениями «истинно русские» и «погром», которые в начале века ассоциировались с реакцией и черносотенством. Повторив брутальный анекдот, Сталин, конечно же, продемонстрировал свой дурной вкус, а также ярко проявившиеся впоследствии бестактность и грубость, но воспринимать этот, как, впрочем, и другие подобные факты, приводимые в книге американского исследователя, в качестве бесспорных и достаточных доказательств антисемитских убеждений молодого Сталина, было бы в научном плане некорректно. Да и вряд ли скрытный и амбициозный кавказец стал бы так легкомысленно и публично саморазоблачаться, зная, что его кумир Ленин назвал на II съезде РСДРП антисемитизм «гнусным раздуванием расовой особости и национальной вражды, производимой правительством и эксплуататорскими классами»8.

Очевидно лишь то, что в начале века Сталин в целом считал евреев (как, впрочем, и родных ему по крови грузин), вовлеченных в большинстве своем в мелкокустарное производство, потенциальной опорой меньшевиков. Тогда как русских, составлявших основу рабочих кадров крупной промышленности, — социальной базой большевизма. Не вызывает сомнений и то, что Сталин не испытывал особых сантиментов, когда рассуждал о бесправном положении российского еврейства. Для него эта национальность была прежде всего легковоспламеняющимся человеческим материалом, идеально подходящим для раздувания революционного пожара на просторах обширной империи, благо дискриминационная политика царизма в отношении евреев как нельзя лучше подготовила их к этой роли.

Сами по себе такие взгляды, которые разделяли тогда многие большевики, считать антисемитскими, конечно, нельзя. Другое дело, что подобные прагматические циничные подходы той или иной личности к оценке исторической роли целого народа могли способствовать антисемитскому ее перерождению в будущем.

 

ВЗГЛЯД В ИСТОРИЮ

Что касается исторического процесса формирования в России государственной еврейской политики, то он был довольно сложен и не поддается однозначной оценке. Хронологически исходный пункт проблемы следует отнести к концу XVIII — началу XIX столетий, когда в результате проходивших тогда разделов Польши в состав империи стали включаться земли, населенные в том числе и евреями. Правившая в то время Екатерина II поначалу не только гарантировала этим новым своим подданным права на свободное вероисповедание и владение собственностью, но и «совершенно их под державою своей усыновляя», обещала наделить остальными «правами, вольностями и преимуществами, каковыми древние... подданные пользуются»9. Этот довольно либеральный для своего времени жест хоть и был в значительной мере декларативным, тем не менее свидетельствовал о широте взглядов продолжательницы преобразований Петра Великого. Во Всяком случае, налицо был известный прогресс в сравнении с временами Елизаветы Петровны, однажды начертавшей на представлении Сената о пользе допуска евреев в пределы империи следующую резолюцию: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли»10.

Но оказалось, что даже самодержавная властительница не в состоянии противостоять силе вековых предрассудков, питавших межнациональную и межрелигиозную вражду. Со временем она вынуждена была пойти навстречу настоятельным требованиям столичных купцов, жаловавшихся на то, что в Москве появилось «жидов число весьма немалое», которые-де наносят торговле «весьма чувствительный вред и помешательство». 23 декабря 1791 г. Екатерина подписала указ, ограничивавший предоставление евреям прав «гражданства и мещанства» (запись в купечество и пр.) территорией Белоруссии, Ека-теринославского наместничества и Таврической области'1. Тем самым было положено начало установлению в империи «черты постоянной еврейской оседлости». В нее, просуществовавшую вплоть до февраля 1917 года, вошли в конечном итоге 15 западных и южных губерний.

В течение XIX века положение российских евреев то улучшалось, то ужесточалось. Царствование внука Екатерины II Александра I прошло в целом под знаком умеренности в выработке законодательства, регламентировавшего жизнедеятельность евреев. 9 декабря 1804 г. царем-был утвержден указ, вводивший в действие «Положение для евреев». В нем закреплялись права евреев на приобретение незаселенных земель для занятия хлебопашеством и предусматривалось бесплатное выделение неимущим для тех же целей казенных земель; еврейские дети теперь могли обучаться в государственных учебных заведениях. Вместе с тем под предлогом радения о нравственности христианского населения и необходимости оградить его от экономических «утеснений» со стороны евреев, им запрещалось содержать в сельской местности питейные заведения, постоялые дворы, заниматься арендаторством, а также намечалось их выселение оттуда в города и местечки.

Правивший после Александра I Николай I, при котором милитаризация и бюрократизация российской жизни приняли запредельные формы, заслужил у евреев недобрую память тем, что с 1827 года стал


резко ужесточать рекрутскую повинность, наложенную на евреев. Он учредил так называемые солдатские школы кантонистов, куда принудительно набирались малолетние евреи (с 12-летнего возраста), которые должны были перейти в православие и отбыть 25-летний срок воинской службы. В 40-е годы этот император упразднил еврейское самоуправление (кагалы), запретил ношение традиционной еврейской одежды, повел борьбу с хедерами (еврейская начальная школа). С кончиной Николая I и воцарением Александра II положение евреев стало меняться к лучшему. 26 августа 1856 г. был упразднен институт кантонистов. В итоге в еврейском общественном мнении об Александре II сложилось представление как о гуманном царе, печальнике гонимого народа. Тем более, что в рамках предпринятых им «великих реформ» некоторые слои еврейства получили право селиться вне черты оседлости, в том числе купцы первой гильдии (1859 г.), интеллигенция с ученой степенью (1861 г.) или высшим образованием (1879 г.), ремесленники (1865 г.), армейские ветераны, в основном нижние чины (1867 г.)12.

После убийства Александра II народовольцами и восшествия на престол в марте 1881 года Александра III для российских евреев настали трудные времена. Пока новый царь вступал в свои права, в апреле по югу и юго-западу страны прокатилась волна погромов, захватившая десятки населенных пунктов в семи губерниях. Интересно, что, исходя из того, что «народ громит евреев вовсе не как евреев, а как жидов, эксплуататоров народа», руководство революционно радикальной «Народной воли» первоначально поддержало эту разрушительную и негативную социальную стихию". Власти же отнеслись к еврейским погромам как к проявлению революционной смуты и, преодолев кратковременную растерянность, принялись наводить порядок силой. Войсками, участвовавшими в подавлении антиеврейских эксцессов, было убито 19 погромщиков. Подобные действия во многом были следствием позиции самого нового императора, который хоть и не питал, мягко говоря, особой симпатии к иудейским подданным, но в интересах восстановления «нормальной жизни» в государстве вынужден был встать на их защиту. 11 мая он принял в гатчинском дворце депутацию во главе с неформальным лидером российского еврейства бароном Г.Е. Гинцбургом, который выразил «верноподданнические чувства и беспредельную благодарность за те меры, которые приняты к ограждению еврейского населения». В ответ было сказано, что монарх смотрит «на всех верноподданных без различия вероисповедания и племени», а «в преступных беспорядках на юге России евреи служат только предлогом и что это дело рук анархистов». Вскоре правительство выпустило циркуляр, где о погромщиках говорилось как об опасных преступниках, а в 1882 году в «Уложение о наказаниях» были включены специальные статьи, ужесточавшие кары в отношении лиц, совершающих


погромы («нападения одной части населения на другую»). Если говорить об экономической подоплеке еврейских погромов 80-х годов, то, по мнению историка Г.Я. Красного-Адмони, они явились следствием «капитализации» патриархальных масс населения, начавшейся после отмены крепостного права, когда тысячи крестьян стали вовлекаться в ремесленно-торговую сферу, где традиционно доминировали евреи*, и потому не могли не вступить в конфликт с ними. То же самое происходило в Германии (1878, 1884 гг.), Австрии (1890 г.), других странах Центральной и Восточной Европы15.

Но продолжительного пребывания в роли защитника иудеев царь не мог себе позволить. Вскоре при дворе возобладало мнение, что погромы суть выражение народного недовольства против чрезмерно усилившейся «еврейской эксплуатации христиан». Вместе с тем проводившаяся в предшествующие царствования политика, направленная на преодоление национально-религиозной изолированности евреев и постепенное их слияние с остальным обществом, была продолжена, хотя, вследствие возобладавших при дворе консервативно-охранительных и шовинистических тенденций, правящими кругами были предприняты отдельные шаги по ужесточению соответствующего законодательства, что получило официальное закрепление во введенных 3 мая 1882 г. «Временных правилах о евреях». Отныне им запрещалось возвращаться в селения, из которых их ранее выдворили, а также приобретать там недвижимость. Спустя пять лет для лиц иудейского вероисповедания вводится процентная норма при приеме в средние и высшие учебные заведения**, а еще через два года ограничивается их доступ в адвокатуру. Принятые вскоре земское и городское положения фактически отстранили евреев от участия в органах местного самоуправления. В 1891-1893 годах по распоряжению московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича более 25 тыс. еврейских ремесленников, торговцев, отставных николаевских солдат и членов их семей были изгнаны из первопрестольной, где они проживали в основном в районе Зарядья. Если накануне выселения в Москве насчитывалось 35 тыс. евреев, то к 1897 году их осталось там 8,2 тыс. Помимо Московской, губернии евреям был полностью запрещен въезд и проживание в Финляндии, Кубанской и Терской областях и некоторых других местностях16.

* По переписи населения 1897 года, из 618 926 человек, занятых в торговле на территории империи, 450 427 (72,8%) были евреями (14).

** Хотя ограничительные квоты составляли в черте оседлости 10%, в столицах — 3%, для прочих регионов — 5%, тем не менее в 1910 году в высших технических учебных заведениях России обучалось 25 615 евреев, что составляло 10% от всех числившихся там студентов (Еврейская энциклопедия. — Т. 13. — С. 674).

На притеснения властей, усиливавшийся антисемитизм и погромы евреи ответили массовой эмиграцией, благо царское прави тельство не препятствовало этому: занимавший в 1881-1882 годах пост министра внутренних дел Н.П. Игнатьев заявил, что «западная граница евреям открыта»17. Поэтому, значительно обгоняя другие государства мира по количеству подданных еврейской национальности (по переписи населения 1897 года в империи насчитывалось 5 215 800 евреев), Россия превратилась в страну массового исхода еврейства. В 1881-1914 годах ее покинули 1,7 млн. евреев, большая часть (85%) которых осела в США18.

Однако активизировавшееся при Александре III сближение России с западными демократиями (главным образом с Англией и Францией), в которых еврейство пользовалось существенным влиянием, не позволило царскому правительству пойти на значительное усиление государственного антисемитизма. Более того, эрозировавшая и ветшавшая с каждым десятилетием самодержавно-бюрократическая власть вынуждена была под напором демократических веяний в обществе идти на все большие уступки. Особенно это стало очевидным в период правления последнего русского царя Николая II, который, например, в 1903-1905 годах разрешил свободное проживание евреев в 291 селении в пределах черты оседлости.

 

ЕВРЕЙСКИЕ ПАРТИИ

* Например, в годы первой русской революции партия большевиков состояла почти на 19% из евреев.

** Одним из основоположников и главных идеологов политического сионизма был, как известно, Теодор Герцль, на которого повлияли не только еврейские погромы в царской России, но и сама общественная атмосфера XIX века, насыщенная романтикой национализма. Достаточно вспомнить, скажем, одного из знаменитых литературных героев Ж. Верна — капитана Гранта, отправившегося на поиски острова, который он хотел предложить своим соплеменникам-шотландцам в качестве новой родины, свободной и независимой.

Одновременно усиливалась политизация еврейского населения, которая проходила как вне, так и внутри национальных рамок. Этот процесс характеризовался, с одной стороны, массированным притоком ассимилирующейся части еврейства в общероссийские политические партии, начиная с легально действовавшей кадетской и кончая подпольными леворадикальными эсеровской и социал-демократической*, а с другой — созданием и бурным численным ростом собственных национальных партий. Главными импульсами к формированию национальных политических структур стали прошедшие в 1897 году первый сионистский конгресс в Базеле (Швейцария), на котором была образована Всемирная сионистская организация (ВСО**), и учредительный съезд в Вильне Всеобщего еврейского


рабочего союза в Литве, Польше и России (Бунд). На следующий год лидеры российского сионизма собрались в Варшаве для выработки общей позиции перед вторым сионистским конгрессом в Базеле. А в 1902 году на учредительной конференции в Минске, на которой присутствовало 500 делегатов от более чем 75 тыс. участников движения (так называемых шекеледателей), была образована Сионистская организация России. В ее руководство вошли Е.В. Членов, М:М. Усышкин, Н. Соколов и другие видные сионисты, пользовав-тдиеся немалым влиянием в ВСО.

Между еврейскими националистами (сионистами), боровшимися за воссоздание национальной государственности в Палестине и возрождение древнееврейского языка иврита*, и еврейскими социал-демократами (бундовцами), придерживавшимися концепции экстерриториальности и национально-культурной автономии** и ратовавшими за сохранение и развитие идиша (разговорного языка восточноевропейских евреев, близкого к немецкому, так называемого жаргона), шла постоянная конкурентная борьба. В результате на политической арене России одна за другой стали возникать, так сказать, «симбиозные» партии, чьи программы строились на сочетании социально-классовых и национально-ориентированных приоритетов.

* На минской конференции сионистов в 1902 году по предложению Соколова иврит был объявлен официальным языком сионистского движения и было решено, не дожидаясь международного политического решения о национальном очаге для евреев, начать приобретение земель в Палестине для их еврейской колонизации.

** Программа национально-культурной автономии в качестве партийной была официально принята на VI конференции Бунда в 1905 году. Один из лидеров российского бундиэма Г.М. Эрлих (1882-1942) так объяснял принципиальную суть платформы своей партии: «Эта автономия предоставляется не территории, а группе населения, объединенной принадлежностью к одной и той же национальности. Носителем ее является добровольно образовавшийся экстерриториальный союз лиц. В компетенцию этой автономии включаются вопросы, определяющие национальное своеобразие населения (национальная культура — школы, библиотеки, музеи, театры). Все остальные вопросы должны оставаться в ведении общегосударственных законодательных органов местного самоуправления, где представлено все население без различия национальностей» (19).

В конце XIX — начале XX века в Минске возникло движение поалейционизма, которое выкристаллизовалось в феврале 1906 года в построенную на принципе «пролетарского сионизма» Еврейскую социал-демократическую рабочую партию «Поалей Цион» («Рабо* чие Сиона»). Годом ранее это движение породило также Еврейскую сионистско-социалистическую рабочую партию, которая с 1909 года стала называться партией социалистов-территориалистов. В 1917 году


она, объединившись с близкой к эсерам Социалистической еврейской рабочей партией (СЕРП, образовалась в декабре 1905 г.), получила название Объединенной еврейской социалистической рабочей партии («Ферейнйкте»).

Левые сионисты и Бунд, опираясь в общем-то на одну и ту же социальную базу, состоявшую главным образом из еврейских ремесленников, мелких торговцев и служащих, наемных рабочих и демократических слоев интеллигенции, всегда тяготели (несмотря на разногласия в вопросах еврейской ассимиляции) к общероссийским социалистическим партиям, видя в них естественных союзников в борьбе против общего врага — царского самодержавия. Однако влиться в единый социалистический поток, сохранив при этом организационную самостоятельность и национальную специфику, было совсем не просто.

 

БОЛЬШЕВИКИ И БУНД

Серьезные коллизии возникли во взаимоотношениях Бунда и РСДРП. В 1898 году именно Бунд помог в организации и проведении I съезда РСДРП в Минске, публикации его манифеста и издании печатного органа социал-демократов — «Рабочей газеты». Тогда же Бунд вошел в состав РСДРП как «автономная организация, самостоятельная лишь в вопросах, касающихся специально еврейского пролетариата»20. Однако впоследствии Бунд, пытаясь расширить свои автономные права до уровня федеративных, стал требовать признания его «единственным представителем еврейского пролетариата, в какой бы части Российского государства он (еврейский пролетариат) ни жил и на каком бы языке ни говорил»21. Претензия эта вызвала резкую критику со стороны левого крыла социал-демократии во главе с В.И. Лениным, который добивался превращения РСДРП в партию «нового типа», то есть в организацию сугубо централизованную, с жесткой внутренней дисциплиной, в которой не было бы места оппозиционным группировкам, возникающим как на идейно-политической, так и на национальной почве. В 1903 году на II съезде РСДРП объявившие себя большевиками Ленин и его сторонники при голосовании по уставному вопросу о членстве в партии нанесли поражение бундовцам, после чего те покинули съезд и вышли из партии. И хоТя остальные делегаты выразили свое «глубочайшее сожаление», а также «твердую решимость» добиваться «полного слияния всех национальностей в одну РСДРП»22, Ленин, не скрывая враждебного отношения к Бунду, развернув против него кампанию дискредитации. Такая непримиримость диктовалась сугубо прагматическими соображениями: большевики хотели распространить свое влияние на всю угнетенную и бесправную массу


3 — 2738


33


еврейской бедноты, которая представлялась Ленину идеальной боевой силой революции. Не случайно в том же 1903 году он писал, что «освободительное движение евреев (в сравнении с таковым в Западной Европе. — Авт.) гораздо глубже, гораздо шире в России, благодаря пробуждению геройского самосознания среди еврейского пролетариата»23. В последующие годы Ленин неоднократно отмечал особый вклад еврейства (естественно, ассимилированной его части, примкнувшей к большевикам) в революционную борьбу. В докладе, прочитанном им в Швейцарии в преддверии Февральской революции, были и такие строки:

«... Евреи доставляли особенно высокий процент (по сравнению с общей численностью еврейского населения) вождей революционного движения. И теперь евреи имеют, кстати сказать, Ту заслугу, что они дают относительно высокий процент представителей интернационалистского течения по сравнению с другими народами»24.

Пытаясь выбить из-под Бунда саму основу его претензий на выражение интересов еврейских трудящихся в социал-демократическом движении, Ленин, ссылаясь прежде всего на труды авторитетного немецкого марксиста К. Каутского, объявил «совершенно несостоятельной... в научном отношении» идею «об особом еврейском народе», которая, по его мысли, была «реакционна по своему политическому значению»25. Более того, он обвинил Бунд в поддержке «сионистской идеи еврейской нации». Единственно правильное решение ему виделось в ассимиляции, растворении еврейства в окружающей этнической среде. Тем самым как бы по самопроизвольной логике вещей выходило, что и проблема Бунда должна решаться аналогичным образом, то есть путем поглощения его общероссийской социал-демократией. Собственно, ради обоснования этого вывода Ленину пришлось предварительно порассуждать о такой мало занимавшей его ум революционера-прагматика материи, как нациообразующие признаки (общность территории и языка), и о том, что разбросанные по миру евреи не связаны такой общностью и потому не могут считаться нацией. Правда, говоря о российских евреях, Ленин невольно вступил в противоречие со своими же общетеоретическими построениями, когда вскользь упомянул о том, что они имеют единую территорию — черту оседлости и единый язык — «жаргон». Был и еще один существенный признак или, точнее, фактор, способствовавший обособлению российского еврейства от остального населения, о котором Ленин не упомянул в своей статье «Положение Бунда в партии» (октябрь 1903 г.). Это государственный антисемитизм царских верхов, который в соединении с брутальной юдофобией социальных низов давал такие страшные плоды, как кишиневский погром в апреле 1903 года с его 45 убитыми, а также 400 ранеными и искалеченными.


ПОЗИЦИЯ СТОЛЫПИНА

Пройдет два с половиной года, и в 1905 году по России прокатится волна так называемых октябрьских погромов, которые обернутся куда более мрачной статистикой. По некоторым данным, только с 18 по 29 октября погромы произошли в 660 местечках и городах империи, где, по общественным подсчетам, погибли от 3500 до 4000 человек и 10 тыс. были ранены26. По официальным же данным, тогда были убиты 810 человек и 1770 человек ранены. Некоторые исследователи утверждают, что среди пострадавших (а ими оказались представители нескольких национальностей) было только 1928 евреев, в том числе 711 убитых. Кровавые зверства продолжались и в следующем 1906 году: в начале июня за три дня печально знаменитого белостокского погрома погибли 73 еврея и 11 христиан (были приняты за евреев)27. Главной причиной этой вакханалии стал некоторый паралич власти, наступивший после известного царского манифеста от 17 октября: в атмосфере вседозволенности и безнаказанности всегдаи всюду творится беззаконие, наблюдается всплеск жестокости, от чего страдают в первую очередь беззащитные простые люди*.

* В этом плане весьма показателен кровавый погром, произошедший 22 октября в Вятке. Причем жертвами его стали не евреи (их проживало в этом северном городе очень немного), а случайные русские обыватели, которых растерзала беснующаяся толпа (28).

** Впоследствии П.Н. Милюковым и В.Л. Бурцевым было доказано, что «Протоколы» появились на свет по указанию заведующего заграничной агентурой царского МВД П.И. Рачковского. Одним из непосредственных исполнителей этого указания стал скандально известный журналист И.Ф. Манасевич-Мануйлов (30).

Стремясь противодействовать черносотенному разгулу, председатель Совета министров П.А. Столыпин, взявший курс на модернизацию страны, попытался пересмотреть наиболее одиозные законоположения об инородцах и иноверцах. В частности, в октябре 1906 года он, утверждая, что «евреи имеют законные основания домогаться полного равноправия», предложил Николаю II отменить некоторые существовавшие в отношении евреев ограничения в правах. Однако царь отклонил инициативу премьера, ссылаясь на свой внутренний голос, который-де подсказал ему не брать этого решения на свою совесть2'. Тем не менее Столыпин продолжал действовать в том же направлении. В целях обуздания погромной пропаганды он приказал расследовать происхождение пресловутых «Протоколов сионских мудрецов», опубликованных в 1905 году членом одной из черносотенных организаций С.А. Нилусом. В результате было установлено, что они с начала и до конца были сфабрикованы**. Когда премьер доложил с^б этом императору, тот якобы распорядился: «Избавьтесь


3*


35


от "Протоколов". Нельзя святое защищать подлыми средствами». Впрочем, даже если эти слова действительно имели место, то скорей всего они носили во многом вынужденный, ситуационный характер, и были произнесены под давлением волевого премьер-министра, уже давно раздражавшего своим прагматизмом мистически настроенного Николая, вплоть до последних своих дней верившего в существование всемирного еврейского заговора*.

Жизнь Столыпина закончилась трагически. В начале лета 1911 года он разработал проекты реформ, открывавших перед Россией перспективу превращения в правовое государство. Поскольку премьер-министр полагал, что «все народы, населяющие Россию, должны быть полноправными гражданами», он хотел отменить черту еврейской оседлости, другие национальные ограничения, создать министерство национальностей. Однако свои замыслы Столыпин так и не успел осуществить. По злой иронии судьбы 1 сентября он был смертельно ранен евреем Д.Г. Богровым, сотрудничавшим с охранным отделением, но совершившим это преступление по личной инициативе, в силу «импровизации»**33.

 

НОВЫЙ ТЕОРЕТИК ПАРТИИ

* 7 апреля 1918г. бывшая императрица Александра Федоровна записала в своем дневнике: «Николай читал нам протоколы франкмасонов» (31).

** В семье Богрова исповедовались умеренно-либеральные взгляды. Дед будущего террориста писатель Г.И. Богров выступал за ассимиляцию евреев и незадолго до своей смерти перешел в православие. Отец Д.Г. Богрова одобрительно относился к деятельности Столыпина. Однако молодой Богров видел в последнем только реакционера и слугу царя-угнетателя. За полтора года до убийства Столыпина он признался одной своей знакомой: «Я ненавижу одного человека... Столыпина. Быть может, оттого, что он самый умный, талантливый и самый опасный враг, а все зло в России — от него» (32).

Понимая, что в условиях реакции, наступившей после революции 1905 года, выживание возможно только в союзе с общероссийскими демократическими силами, руководство Бунда приняло решение вновь войти в РСДРП. Новый союз с русскими социал-демократами был заключен в 1906 году на IV (объединительном) съезде в Стокгольме, причем без особых трений, благо тогда национальный вопрос благоразумно решено было оставить открытым, отложив его разбирательство, так сказать, до лучших времен34. Достигнутый компромисс был вынужденным и потому не мог быть прочным. Особенно им были недовольны большевики во главе с Лениным, терпение которого окончательно истощилось после того, как в 1911 году на XI конференции Бунда был взят курс на законодательную секуляризацию


религиозной еврейской общины и превращение ее в главный институт национально-культурной автономии. Кроме того, лидеры Бунда продолжили свои попытки организационно перестроить РСДРП на основе принципа национального федерализма. В качестве образца, достойного подражания, ими использовался опыт Австрийской социал-демократической партии, трансформировавшейся вследствие принятых в 1897-1899 годах новых программных установок из унитарной организации в федеральный союз шести национальных социалистических групп. Допустить подобное в РСДРП Ленин и его сторонники категорически не желали и потому пошли на давно назревавший и по другим причинам организационный разрыв как с бундовцами, так и с поддерживавшими их меньшевиками. Произошло это в начале 1912 года на Пражской общепартийной конференции, на которой Бунд (в отсутствие его делегатов) был осужден за то, что «открыто содействовал ликвидаторам и пытался организовать раскол в РСДРП»35. В феврале Бунд выступил против решений Пражской конференции и не признал избранный ею состав ЦК. А через несколько месяцев он образовал так называемый Августовский блок вместе с меньшевиками-плехановцами, группой Л.Д. Троцкого и другими противниками большевиков в российской социал-демократии.

* Австромарксизм родился в 1907-1908 годах и объединял молодых венских теоретиков социализма, таких как Отто Бауэр (выходец из ассимилированной еврейской семьи, ученик К. Каутского), Карл Реннер (видный функционер австрийской социал-демократии, писал под псевдонимом «Рудольф Шпрингер», в 1945 году был избран президентом Австрийской республики), Виктор Адлер и др. Исходя из теоретической посылки марксизма об отмирании в будущем наций, Бауэр, например, считал нецелесообразным дробление существующих многонациональных государств. Поэтому, предлагая ограничить национальные права областью культуры, он, в частности, полагал, что «Австрия должна быть преобразована в демократическое союзное государство национальностей», в котором «должны быть созданы национальные автономные самоуправляющиеся общины». Каутский критиковал Бауэра за включение им в определение нации такого признака, как «национальный характер», считая его реакционным и сходным с «немецким духом» Ф. Ницше. Между прочим, Каутский высказывал мысль, что при определенных условиях возможно преобразовать российскую империю в демократи-

Симптоматично,.что на той же Пражской конференции, ознаменовавшей окончание процесса превращения большевизма в самостоятельную политическую силу, в состав ЦК был заочно избран И.В. Сталин, находившийся тогда в вологодской ссылке. Когда в ноябре 1912 года он, нелегально выехав из России за границу, встретился в Кракове с Лениным, тот поручил ему написать статью, разоблачающую попытки «оппортунистов» из Бунда перенести на почву российской социал-демократии австромарксистскую модель национально-культурной автономии*. Выбор вождя большевиков не был


случаен. Он понимал, что по крайней мере половина успеха гарантирована, если бой националистам даст не великоросс, а именно «национал». К тому же Сталин неоднократно демонстрировал ему ранее полную лояльность и жесткую напористость на поприще борьбы с врагами партии. Еще в сентябре 1904 года им публикуется на грузинском языке статья «Как понимает социал-демократия национальный вопрос». В ней он выступил за «разрушение национальных перегородок и тесное сплочение русских, грузинских, армянских, польских, еврейских и прочих пролетариев», а также обрушился с критикой, в частности, на армянских «федералистов-социал-демократов», поставивших себе целью «во всем подражать Бунду»37. А в октябре того же года Сталин поддержал Ленина в его противоборстве с меньшевиками, назвав его в пафосном восточном стиле «настоящим горным орлом»38. Так что еще до первой их встречи в декабре 1905 года в Таммерфорсе (Финляндия) Сталин относился к Ленину с величайшим пиететом,, видя в нем идеал героя-ревоЯю-ционера.

Поэтому задание, полученное в Кракове, Сталин воспринял как проявление его кумиром высочайшего доверия к нему. Во второй половине января 1913 года он приезжает в Вену и с большим подъемом начинает работать над статьей. В феврале Ленин сообщил A.M. Горькому:

«У нас один чудесный грузин засел и пишет для «Просвещения» большую статью, собрав все австрийские и пр[очие] материалы»".

Продолжение сноски со стр. 37 ческие «Соединенные штаты России». Интересно, что в секретной книге «История Австрии в 1918-1934 годах» (была издана нацистской «исторической комиссией» после аншлюса) австромарксисты характеризовались как «еврейская руководящая клика», ставившая целью борьбу против законности (36).

Уже весной того же года упомянутое Лениным издательство выпустило в свет этот плод сталинской мысли, который впоследствии получил широкую известность как статья «Марксизм и национальный вопрос», ставшая одной из основополагающих в марксистско-ленинской теории. В этой работе Сталин впервые говорит о сионизме, причем упоминается он перед «шовинизмом в Польше», панисламизмом й другими националистическими течениями, составлявшими пеструю картину тогдашней политической жизни России. Вроде бы на первый взгляд мелкая деталь, но думается, то была не просто случайность, которую, как известно, Сталин считал вслед за Г. Гегелем непознанной закономерностью. Ведь по сути основное содержание статьи — это бичевание Бунда за «скатывание» на позиции так называемого еврейского буржуазного национализма, под которым большевики прежде всего подразумевали сионизм.


Стремясь сказать от имени партии новое слово в научном осмыслении национального вопроса и тем самым самоутвердиться в качестве ее теоретика в этой области, Сталин попытался свести в единую систему предшествующие идейные наработки большевизма. И хотя в то время рука Сталина всецело была послушна ленинской мысли*, тем не менее это был его первый крупный шаг на пути к созданию собственной национально-государственной доктрины, которая в законченном виде сформируется к середине 30-х годов.

Ознакомившись с рукописью статьи и оценив ее очень высоко, Ленин поспешил сообщить Л.Б. Каменеву об успехе своего ученика:

«Статья очень хороша. Вопрос боевой и мы не сдадим ни на йоту принципиальной позиции против бундовской сволочи»41.

* В начале 1948 года в беседе с будущим югославским диссидентом М. Джиласом Сталин, имея в виду вклад Ленина в создание статьи «Марксизм и национальный вопрос», скромно скажет: «Это точка зрения Ильича. Ильич книгу и редактировал» (40).

С блеском выполнив заказ лидера партии, Сталин добился искомого: стал ведущим ее теоретиком, пока, правда, только в одной области. Впоследствии статья «Марксизм и национальный вопрос» разойдется по стране миллионными тиражами и будет превозноситься как откровение, как прорыв в научном поиске путей решения национальных проблем, стоящих перед человечеством. Признавая эту работу действительно бесспорным пропагандистским достижением большевизма, логично задать вопрос, какой реальный вклад внес ее автор в осмысление привлекшей его внимание проблемы и был ли он прав в своих выводах? То, что Сталин назвал четыре нациообразующих признака (общность языка, территории, экономической жизни и психического склада людей) и дал им определения, думается, было все же не его заслугой, а скорее К. Каутского, который сделал примерно то же самое десятью годами ранее42. Впрочем, использование и развитие чьих-либо интеллектуальных наработок в общем-то обычная и в определенных случаях даже необходимая и полезная вещь. Но пытаясь пойти дальше своих предшественников, Сталин в итоге приходит к выводам, корректность которых более чем сомнительна. Он, например, выступая против государственности как еще одного признака формирования нации и против ее обретения в будущем несамостоятельными народами, утверждал, что процесс создания новых государств уже завершен, ибо характерен для переходного периода от феодализма к капитализму, и потому-де «проснувшиеся к самостоятельной жизни» нации «опоздали»43. Начавшаяся вскоре Первая мировая война, в резуль


тате которой на развалинах некоторых старых империй образовался ряд новых государств, опровергла на практике этот тезис. Тем не менее, опасаясь, по-видимому, ревизией собственных взглядов поколебать свой авторитет гениального теоретика марксизма, Сталин до конца жизни остался верен однажды сформулированной им дефиниции*, полагая, что нации, получив статус неких современных удельных княжеств, могут сосуществовать в составе единой страны (империи), отказавшись навсегда от суверенных прав. Между тем исторический опыт свидетельствует об обратном: в одном нормально развивающемся государстве могут уживаться, и даже очень гармонично, несколько народов, но при этом должна существовать, будучи политическим субъектом, только одна нация, пусть даже полиэтническая. Поэтому формально солидаризировавшись в своей работе с лозунгом о праве наций на самоопределение, известном еще со времен Великой французской революции и включенном в программу РСДРП на II съезде, Сталин скорее противоречил сам себе, чем был оригинален. Не отличался новизной и его вывод об объективной неизбежности ассимиляции евреев, который делался со ссылкой на К. Каутского и О. Бауэра, написавшего в 1907 году книгу «Национальный вопрос и австрийская социал-демократия»45. Для пущей убедительности своих выводов автор подверстал под них и авторитет К. Маркса, точнее, его работу 1843 года «К еврейскому вопросу». В ней, как известно, утверждается, что основным препятствием к общественной эмансипации и ассимиляции еврейства является его экономическая роль в обществе, традиционно ассоциирующаяся в сознании окружающего населения со всевластием денег и торгашеством («Деньги — это ревнивый бог Израиля»), что «химерическая национальность еврея есть национальность купца, вообще денежного человека», поэтому «эмансипация евреев... есть эмансипация человечества от еврейства (т. е. от торгашества. — Авт.)»*''.

* Когда в конце 20-х годов в партии раздались голоса, призывавшие Сталина восполнить отмеченный выше теоретический пробел, он жестко одернул непрошеных советчиков, заявив: «Я думаю, что предлагаемая вами схема с ее новым, пятым признаком (национальная государственность. — Авт.) понятия «нация» — глубоко ошибочна и не может быть оправдана ни теоретически, ни практически» (44).

Пожалуй, единственной новацией в статье Сталина были рассуждения о национально-культурной автономии. Но его критика этдй австромарксистско-бундовской платформы не отличалась глубиной, ибо строилась на узкопартийных сиюминутных тактических соображениях. С точки зрения как Сталина, так и Ленина, этих князей новоявленной коммунистической церкви, концепция национально-культурной автономии была чем-то вроде раскольнической ереси, ставившей- под сомнение их право вести за собой всю абсо


лютно покорную им пролетарскую паству, без различия национальностей, и использовать ее в качестве монолитной силы в борьбе за завоевание власти.

Впоследствии, когда большевики успешно исполнили это свое намерение, Сталин высокомерно отчитал своих теоретических оппонентов и тем самым как бы невольно саморазоблачился:

«Тупость социал-демократов Австрии типа Бауэра и Реннера в том, что они не поняли непрерывной связи национального вопроса с вопросами о власти, стараясь отделить национальный вопрос от политики и замкнуть его в рамки культурно-просветительных вопросов...»47.

Альтернативой бундовско-австромарксистской программе должен был стать, по Сталину, территориальный способ решения национального вопроса в России, краеугольным камнем которого являлся принцип «областной автономии», предусматривающий передачу центром некоторых властных полномочий по самоуправлению таким, например, «определившимся единицам», как Польша, Литва, Украина и Кавказ. Они же в свою очередь должны были обеспечить на своих территориях реализацию комплекса гуманитарных прав («язык, школы и пр.») национальных меньшинств48. Тем самым изначально большевиками проповедовалась иерархичность, неравенство национальных прав, которые ставились ими в зависимость в первую очередь от таких факторов, как численность народов, а также размеры и местоположение занимаемых ими территорий. Поэтому уже в советское время получилось так, что, с одной стороны, «титульные» народы образованных на окраинах новой империи союзных республик, будучи объявленными так называемыми социалистическими нациями, оказались в привилегированном положении, а с другой, — не имеющие собственной территории и распыленные по всей стране национальные меньшинства, наоборот, оказались обделенными в национально-правовом смысле и были обречены на растворение в окружавшем их населении.

В сравнении с советской теорией и практикой национального строительства программа культурно-национальной автономии Бунда отнюдь не была такой «курьезной», каковой ее пытался представить Сталин в 1913 году49. Она содержала в общем-то рациональную схему решения национальных проблем: при однородном административно-территориальном делении страны (на губернии) основная социально-политическая и экономическая жизнь населения направляется и регулируется центральными, а также унифицированными региональными и муниципальными органами, и только гуманитарная сфера (культура, образование, информация, религия) регулируется на основе национальной специфики. На местах эти гуманитарные вопросы решаются национальными общинами, которые в свою очередь организуют избрание центральных общественных национальных сове


тов (культурно-национальных парламентов) со штаб-квартирами в столице государства. Благодаря этому гарантируется свобода культурного развития той или иной национальности не только в местах ее компактного проживания, но и на территории всей страны. К тому же поскольку культурно-национальная автономия проектировалась на основе принципа экстерриториальности, она не могла не дать существенный импульс центростремительным тенденциям и не стать фактором сдерживания национального сепаратизма, присущего как раз территориальным автономиям.

То, что бундовская программа препятствовала революциони-зации национальной бедноты и, отражая ориентацию евреев на имперский центр и их враждебность сепаратизму и национализму окраинных народов (поляков, украинцев и др.), объективно способствовала консолидации царской России, которую Ленин и его соратники хотели разрушить, как раз меньше всего и устраивало в ней большевиков. Сетуя на распространение «националистического тумана»50 в рабочем движении, они в сентябре 1913 года провели специальное совещание ЦК партии в Поронино (Польша) и приняли там резолюцию, осуждавшую принцип культурно-национальной автономии и одновременно поддерживавшую право угнетенных царской монархией наций на самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства51. В написанной спустя несколько месяцев статье «Критические заметки по национальному вопросу» Ленин заявил, что «буржуазный национализм и пролетарский интернационализм — вот два непримиримо враждебных лозунга, соответствующие двум великим классовым лагерям всего капиталистического мира»52. Здесь же он выступил и по еврейскому вопросу, причем в значительно более резкой форме, чем это ранее сделал Сталин. Со ссылкой на объективность и прогрессивность неизбежного процесса ассимиляции еврейства, которое-де не может считаться нацией, а только «кастой», утверждалось, что «еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа, лозунг наших врагов» и что «против «ассимиляторства» могут кричать только еврейские реакционные мещане, желающие повернуть назад колесо истории»53.

Когда писались эти строки, Сталин вновь находился в ссылке, на сей раз в Туруханском крае, куда попал через несколько месяцев после ареста в Петербурге, произведенного предположительно по доносу провокатора Р.В. Малиновского. Пребывая в суровой сибирской глуши, Сталин продолжал интересоваться национальным вопросом. К февралю 1916 года он подготовил статью «О культурно-национальной автономии», которую вроде бы пытался переправить за границу Ленину. Однако осталось неизвестным, дошла ли она до адресата или затерялась где-то в пути.


Начало судьбоносных испытаний

 

войнн

Первая мировая была встречена социально активной частью еврейства неоднозначно. Его отношение к происходившим драматическим событиям представляло собой довольно пестрый спектр мнений^ окаймленный, с одной стороны, леворадикальным большевистским лозунгом военного поражения России с последующим свержением самодержавия, а с другой — позицией либерального охранитель-ства, в духе которой была составлена, к примеру, декларация, зачитанная депутатом IV Государственной думы от фракции кадетов Н.М. Фридманом. Заканчивалась она так:

«В настоящий час испытаний, следуя раздавшемуся с высоты престола призыву, мы, русские евреи, как один человек, станем под русские знамена и положим все свой силы на отражение врага»54.

То, что это были не просто сказанные по случаю громкие слова, свидетельствует хотя бы тот факт, что в России, где к началу войны проживало примерно 2/3 евреев мира, в качестве нижних чинов под ружье было поставлено около полумиллиона представителей этой национальности35. Часть бундовцев во главе с членом ЦК В. KOCCQB-ским также поддержала лозунг защиты отечества. В мае 1916 года на совещании Бунда в Харькове была принята резолюция, гласившая:

«Российский рабочий класс, в том числе и еврейские рабочие... не может быть равнодушен к тому, удастся ли избежать всех ужасных последствий, которые должно повлечь за собой для страны поражение в современной

войне».

То же совещание сочло «безусловно важным» участие еврейских рабочих в военно-промышленных и продовольственных комитетах, во всех организациях, противостоявших расстройству хозяйственной жизни в стране5''.

Однако для большинства евреев все же не были характерны верноподданнические настроения. Скорее наоборот, несмотря на внешнюю лояльность, в еврейской массе преобладало негативное отношение к правительству, порожденное дискриминационной политикой последних двух царствований. Хотя большинство ЦК Бунда придерживалось центристской позиции Л.Д. Троцкого: «Ни побед, ни поражений», в его руководстве, особенно заграничном, сильны были прогерманские симпатии. Стоявший на крайне левом политическом фланге Ленин так комментировал эту ситуацию:


«Для нас и франкофилы и германофилы, одинаково = патриоты, буржуа или их лакеи, а не социалисты. Бундовцы, например, большей частью германофилы и рады поражению России. Но чем же они лучше Плеханова? Оба — оппортунисты, социал-шовинисты, только разных цветов»57.

Что до далеких от политики еврейских обывателей, то они не выказывали открытой враждебности к властям предержащим. Во всяком случае, они не совершали ничего такого, что, скажем, оправдывало бы начавшееся их насильственное выселение из западных прифронтовых районов в глубь страны. Депортация проводилась военными, пытавшимися найти козла отпущения за боевые неудачи весны— лета 1915 года. Возможно, не без их участия распространялись тогда нелепые слухи о том, что евреи переправляют золото врагу на аэропланах, в гробах, под крыльями птиц, во внутренностях гусей, что они передают различные сигналы противнику посредством ветряных мельниц и даже путем поджигания собственных домов, загоравшихся на самом деле вследствие боевых действий. В нагнетание юдофоб-ских страстей внес свою лепту и департамент полиции, который разослал циркуляр, обвинявший евреев в намеренном сокрытии разменной монеты, имевшем якобы целью подрыв русской валюты. Реагируя на произвол чиновников, 3 августа 1915 г. социал-демократическая фракция Государственной думы внесла запрос правительству «по поводу незаконных действий властей по отношению к еврейскому населению». Протестовали и либеральные политики, которые для облегчения положения евреев-беженцев пытались соответствующим образом воздействовать на царскую администрацию. В ход были пущены и придворные связи влиятельного еврейства*. В результате после произошедшего вскоре смещения с поста главнокомандующего российской армией великого князя Николая Николаевича, который в наибольшей степени отличился в травле евреев, административные наскоки на них прекратились, более того, тем из них, кто принудительно был выселен из прифронтовой полосы, разрешили даже поселиться в городах вне черты оседлости (в том числе и в Москве), что стало фактически началом ее ликвидации.

* В частности, использовался следующий весьма эффективный канал влияния на царя: первоначально жалобы поступали к купцу первой гильдии А.С. Симановичу, который, будучи ювелиром-консультантом императрицы и секретарем пресловутого «старца» Г.Е. Распутина, передавал их последнему, а тот в свою очередь «решал вопросы», обращаясь уже непосредственно к царице или царю. «Еврейский вопрос должен быть решен при помощи подкупа и хитрости, — простодушно откровенничал Распутин перед просителями-евреями и добавлял: — Что касается меня, то будьте совершенно спокойны. Я окажу вам всяческую помощь» (58).

В целом же самодержавная власть, несмотря на многочисленные предпринимавшиеся ею на протяжении всего XIX и в начале XX веков попытки «коренным» образом решить еврейскую проблему, оказа


лась не в состоянии справиться с этой задачей. Понимая, что конечным результатом такого решения должно стать уравнение евреев в правах с остальным населением империи, царская бюрократия так и не решилась на этот шаг. Евреи оставались гражданами второго сорта: не могли жить, где им хотелось, были ограничены в правах на собственность, не допускались на государственную службу и т.п. И главной причиной тому был отнюдь не экономический аспект проблемы (межнациональная конкуренция в сфере бизнеса), как полагают некоторые исследователи*, а то, что царский режим, покоившийся на такой социально-политической архаике, как абсолютистская монархия, феодально-сословная структура общества, институт государственной церкви, оказался не в состоянии кардинально самореформироваться, в том числе и отказаться от имевшего средневековые религиозные корни** государственного антисемитизма.

 

РЕВОЛЮЦИЯ

Коренные законодательные изменения в отношении властей к еврейскому населению произошли только с крушением самодержавия в начале 1917 года в результате Февральской революции. 22 марта Временное правительство приняло декрет, гласивший:

«Все установленные действующими узаконениями ограничения в правах российских граждан, обусловленные принадлежностью к тому или иному вероисповеданию, вероучению или национальностью, отменяются».

* Миндлин А.Б. Правительственные комитеты, комиссии и совещания по еврейскому вопросу в России в XIX — начале XX века // Вопросы истории. — 2000. — № 8. — С. 60.

** На основании Свода законов Российской империи (т. IX, ст. 776) на иудея, принявшего христианство, не распространялось действие ограничительных законов, изданных для евреев, ибо таковым он уже не считался.

Были аннулированы 140 действовавших до этого «особых о евреях правил», в том числе и такое одиозное, как процентная норма при приеме в учебные заведения, и архаичное, как черта еврейской оседлости. Была запрещена также легальная деятельность черносотенных организаций, которые со времен первой русской революции вели погромную антисемитскую пропаганду. На этот декрет Сталин, возвратившийся 12 марта в Петроград из сибирской ссылки, откликнулся в «Правде» статьей, в которой утверждалось, что с победой революции в России и устранением от власти старой аристократии, насаждавшей национальный гнет, возникли «фактические условия, необходимые для национальной свободы»59. Тогда же Сталин, как бы напоминая соратникам по партии о своем неофициальном статусе теоретика по национальному вопросу, провозгласил курс на вве


дение политической автономии для отдельных национальных окраин (подразумевались прежде всего Украина, Закавказье, Прибалтика) и предоставление права на самоопределение таким геополитически не вписывавшимся в новое Российское государство провинциям бывшей империи, как Финляндия и Польша60. Причем программа эта была явно рассчитана на реализацию в рамках буржуазно-демократического унитарного государства. Убежденность в том, что социализму в России будет предшествовать продолжительный период капиталистического развития, появилась у Сталина скорее всего под влиянием Л.Б. Каменева, с которым он познакомился еще в девятисотые годы на Кавказе, а в начале 1917-го вместе с ним приехал в революционную российскую столицу из ссылки.

Однако очень скоро Сталин резко переменил свою точку зрения. Произошло это по приезде в Петроград Ленина, возвратившегося из эмиграции глубоко убежденным в необходимости и возможности скорого перерастания демократической революции в социалистическую. Убедившись в том, что Ленин продолжает крепко держать в своих руках бразды правления партией, Сталин не колеблясь вышел из-под опеки Каменева и солидаризировался с вождем, что наглядно продемонстрировал на открывшейся 24 апреля VII Всероссийской конференции РСДРП (б), избравшей его вновь членом большевистского ЦК. Выступив с докладом по национальному вопросу, он дополнил старую партийную установку на предоставление «областной автономии» отдельным регионам страны программным положением о признании за ее народами права на полное отделение61. Вполне очевидно, что это было сделано под влиянием Ленина. Еще в апреле 1916 года в тезисах «Социалистическая революция и право наций на самоопределение» тот подчеркивал, что борьба за социализм требует признания права угнетенных наций на самоопределение, то есть «на свободное политическое отделение от угнетающей нации»62. В еще более решительной форме то же самое было повторено им незадолго до открытия апрельской конференции в проекте платформы пролетарской партии". А на самой конференции вождь большевиков, считавший, что созданию благоприятных условий для социалистического переворота способствовало бы максимально возможное усиление национально-сепаратистских тенденций в стране и как следствие этого разрушение основ ее государственности, заявил без обиняков:

«Мы к сепаратистскому движению равнодушны, нейтральны. Если Финляндия, если Польша, Украина отделятся от России, в этом ничего худого нет. Что тут худого? Кто это скажет, тот шовинист»64.

Поддержав учителя, Сталин тем не менее, будучи по характеру осторожным и осмотрительным, в душе не разделял его радикализма и потому в докладе прибегнул к подобного рода оговоркам:


«Вопрос о праве наций на свободное отделение непозволительно смешивать с вопросом об обязанности отделения наций в тот или иной момент. Этот вопрос партия пролетариата должна решать в каждом отдельном случае совершенно самостоятельно, в зависимости от обстановки»05.

Если для Сталина такая неопределенность в выражениях была вполне приемлемой, то Ленина, человека ясных и последовательных мыслей, подобные формулировки вряд ли могли удовлетворить. Во всяком случае, он настоял на принятии резолюции в следующей редакции:

«За всеми нациями, входящими в состав России, должно быть признано право на свободное отделение и на образование самостоятельного государства. Отрицание такого права и непринятие мер, гарантирующих его практическую осуществимость, равносильно поддержке захватов или аннексий»'6.

Но, подыгрывая центробежным националистическим силам и надеясь использовать их в случае необходимости для захвата власти в стране, большевики все же вынуждены были заботиться и о том, чтобы по достижении этой цели сохранить для себя по возможности территориально более крупную страну. Поэтому несколько позднее с их стороны стали предприниматься попытки создать привлекательный образ будущего пролетарского государства, базирующегося не только на принципе социальной справедливости, но и национального равноправия. В качестве главного аргумента, подкреплявшего эти благие пожелания, была использована идея перехода от унитарного государства к федеративному, хотя в теории все социалисты (начиная с Маркса) выступали против этого. Но подобный компромисс не особенно смущал прагматика Ленина, который, выступая в июне 1917 года на I Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов*, заявил: «Пусть Россия будет союзом свободных республик»67.

* Этот съезд признал право народов России на самоопределение, но осудил одновременно попытки одностороннего решения национального вопроса до созыва Учредительного собрания. Между прочим, ВЦИК, избранный I съездом Советов, на 22 % состоял из членов еврейского происхождения.

Уже после Октябрьской революции принцип федерации был официально провозглашен в «Декларации прав трудящихся и эксплуатируемого народа» и закреплен в постановлениях, принятых III Всероссийским съездом Советов в январе 1918 года68. Однако это не могло остановить уже начавшийся развал бывшей империи, ослабленной многолетней войной и не прекращавшимися внутренними распрями, тем более что ранее, 2 (15) ноября 1917 г., советским правительством в «Декларации прав народов России» было официально провозглашено право национальностей «на свободное самоопределение вплоть


до отделения и образования самостоятельного государства»69. Большевики тогда попали в весьма противоречивую ситуацию. С одной стороны, оказавшись хозяевами страны, они хотели во что бы то ни стало остановить процесс ее распада, а с другой — не могли открыто отказаться от своих же лозунгов, этот процесс провоцирующих. Впрочем, предложенная ими формула решения национального вопроса (добровольный федеративный союз народов России) была, наверное, единственно возможной в тот период практически полного бессилия центральной власти. Ведь не мог же Ленин, подобно русским националистам-великодержавникам, открыто ратовать за единую и неделимую Россию. Хотя, конечно, не исключалась возможность и определенных компромиссов: одно дело — лозунги и пропаганда, а другое — реальная текущая политика, которой в той или иной степени присущ макиавеллизм. Не исключено, что именно это обстоятельство и предопределило выбор Ленина в пользу Сталина, когда сразу же после захвата власти стал решаться вопрос, кого сделать главным (теперь уже не только в теоретическом плане, но и практическом) по национальным отношениям в советской республике.

 

 

От национальной теории к практике

 

УЧЕНИК ОБРЕТАЕТ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ

На следующий день после захвата власти Ленин включил Сталина в состав первого советского правительства в качестве председателя по делам национальностей. А когда по решению II Всероссийского съезда Советов был создан Наркомат по делам национальностей, он сделал его руководителем вновь образованного ведомства. Этим назначением Ленин явно преследовал цель приобрести в лице Сталина энергичного, толкового и исполнительного помощника, могущего стать надежным проводником национальной политики, выработанной под его, Ленина, непосредственным руководством. Такая строго «вертикальная» схема отношений тогда, безусловно, устраивала Сталина, который хоть и вошел в высший эшелон новой власти, но еще не обладал таким политическим весом и влиянием, как, скажем, Л.Д. Троцкий, Г.Е. Зиновьев или Л.Б. Каменев. Время решительных аппаратных схваток за передел власти на кремлевском Олимпе было еще впереди, и Сталин, будучи блестящим тактиком, предпочитал пока «не высовываться», исподволь наращивая свой политический


* Симптоматично, что примерно в это время политбюро поручило Сталину вести организационную работу в ЦК, доверив ему подготовку пленумов ЦК и сессий ЦИК, то есть фактически наделило его полномочиями секретаря ЦК. А 13 сентября 1921 г. политбюро обязало его «около трех четвертей своего времени уделять партийной работе» (73).

вес. Оставаясь в тени учителя и сдерживая собственное честолюбие, он покамест не хотел публично обнаруживать свои властные амбиции. Сталин не мог не понимать, что в его положении всякая самостоятельная, независимая позиция в таком сложном и даже, можно сказать, взрывоопасном (в тех критических условиях) вопросе, как национальный, чревата самыми нежелательными последствиями. И все же, может быть, в силу южного темперамента, он не мог порой скрыть внутреннего несогласия с Лениным, особенно когда тот пытался призвать своих соратников по партии не на бумаге, а на деле определиться с правом наций на независимость. Если в апреле 1917-го Сталин лишь пунктиром обозначил свое особое отношение к этому вопросу, то в ходе дискуссии, развернувшейся в начале 1918-го, он выразил более определенно, хотя и с налетом демагогического политиканства, сказав что приоритетное значение для партии имеет «самоопределение не буржуазии, а трудовых масс данной нации»70. Позже, в марте 1919 года, на VIII съезде РКП(б) со Сталиным фактически солидаризировались «левые большевики» Г.Л. Пятаков и Н.И. Бухарин, которые еще до революции квалифицировали лозунг самоопределения наций как «утопичный» и «вредный». Подвергая сомнению право отдельной нации решать свою судьбу вне классового контекста, Бухарин сказал: «В комиссии я, опираясь на заявление, сделанное т. Сталиным на III съезде Советов, предлагал формулу: самоопределение трудящихся классов каждой национальности». Решительно отвергнув эту ревизионистскую попытку, Ленин в сердцах заметил: «Поскрести иного коммуниста — и найдешь великорусского шовиниста»71. Сталин предпочел тогда благоразумно отмолчаться, понимая, что последнее слово в этом споре будет за Лениным. Тем более, что лозунг самоопределения наций превращался фактически в пустой звук после того, как VIII партсъезд окончательно отверг идею организации партии по федеративному принципу, приравняв центральные комитеты национальных компартий к обычным территориальным комитетам72. Тем самым партия с ее централизованной структурой и жесткой дисциплиной взяла на себя роль основной несущей конструкции нового государства, прочно скреплявшей в единое целое все народы, оказавшиеся под властью большевиков. И Сталин не мог этого не осознавать. Еще до официального назначения главой аппарата партии он, в полной мере оценив огромные возможности этой властной структуры как основной интегрирующей силы в стране, писал в июле 1921 года*:


4 — 2738


49


«Компартия как своего рода орден меченосцев (выделено в тексте. — Авт.) внутри государства Советского, направляющий органы последнего и одухотворяющий их деятельность»74.

Став в апреле 1922 года генеральным секретарем ЦК РКП(б), Сталин максимально использовал этот пост для реализации уже собственной национально-государственной концепции, воплотившейся первоначально в известный «план автономизации», который стал причиной первой серьезной размолвки между ним и Лениным. Подготовив в августе проект резолюции пленума ЦК РКП(б), признающей «целесообразным формальное вступление независимых Советских республик: Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и Армении в состав РСФСР», а также предусматривающей распространение компетенции органов власти и управления России на аналогичные структуры этих республик75, Сталин впервые рискнул продемонстрировать самостоятельность в решении крупных государственных проблем, бросая тем самым открытый вызов Ленину. Он полагал, что успех его плану будет обеспечен благоприятной конъюнктурой на советской бирже власти, где курс политических акций новоиспеченного генсека стремительно шел в гору, а его тяжело заболевшего и потому терявшего влияние учителя — неуклонно снижался. Однако, как оказалось, Сталин переоценил свои силы, чрезмерно понадеясь на то, что «плану автономизации», вобравшему в себя как исторический опыт традиционной российской централистской государственности, так и новоявленный постреволюционный советский прагматизм* не может быть серьезной альтернативы.

Пребывая в таком заблуждении, он 22 сентября 1922 г. направил Ленину письмо, в котором пытался убедить его в том, что «существующий порядок отношений между центром и окраинами, то есть отсутствие всякого порядка и полный хаос, становятся нетерпимыми...». Приводился и наглядный пример, подкреплявший .этот вывод:

* Сталинская автономизация стала одним из проявлений того, что после кронштадтского восстания и введения НЭПа в русской эмигрантской печати стали называть «русским термидором», который, по словам одного из идеологов сменовеховства Н.В. Устрялова, представлял собой не что иное, как «отлив революции», ее «спуск на тормозах от великой утопии к трезвому учету обновленной действительности...» (77).

«Недавно Грузинский Цека... решился без ведома ЦК РКП разрешить оттоманскому банку (англо-французский капитал) открыть свое отделение в Тифлисе, что несомненно повело бы к финансовому подчинению Закав^ казья Константинополю (уже теперь в Батуми и Тифлисе турецкая лира является господствующей, вытесняющей с рынка грузинские и русские деньги), причем решительное запрещение со стороны Цека... вызвало... бурю возмущения среди грузинских национал-коммунистов»'6.


В послании особо подчеркивалось, что страна переживает «такую полосу развития, когда форма, закон, конституция не могут быть игнорированы». На этом основании предлагалось прекратить «игры в независимость» советских республик и выбрать одно из двух — «либо (здесь и далее выделено Сталиным. — Авт.) действительная независимость и тогда невмешательство центра... либо действительное объединение советских республик в одно хозяйственное целое... то есть замена фиктивной независимости действительной внутренней автономией республик...»78.

Известно, что в том или ином виде все независимые советские республики, за исключением Грузии, поддержали план Сталина. К тому же в 1920-1921 годах советские республики заключили договоры о военно-экономическом и дипломатическом союзах с РСФСР, что де-факто означало их отказ от суверенитета в пользу последней. Оставалось только оформить это де-юре, что, собственно, и собирался сделать Сталин. Однако Ленин, имевший по всем крупным проблемам свой вариант решения и всегда добивавшийся во что бы то ни стало его принятия партией как единственно правильного, и на сей раз прибег к такому способу самоутверждения. 26 сентября он встретился в Г»рках со Сталиным и после почти трехчасовой беседы категорически отверг «план автономизации», выдвинув идею создания так называемого «Союза советских республик Европы и Азии». На деле это означало, что в качестве альтернативы проекту с относительно простой и логичной схемой наделения всех национальных республик единого государства одинаковыми автономными правами — «в смысле языка, культуры, юстиции, внутренних] дел, земледелия и прочее...» (Сталин) — предлагался чрезмерно усложненный вследствие своей идеологизированности вариант декларативно-федеративного государственного устройства. По сути планировалось возвести «многоэтажную» национально-иерархическую конструкцию, на верхнем-(самом привилегированном) ярусе которой должны были располагаться ранее «независимые» Россия, Украина и Белоруссия, ступенькой ниже — Грузия, Азербайджан, Армения, входившие в союз в составе Закавказской федерации, еще ниже — автономные республики в составе союзных и т. д. по нисходящей. Разумеется, что без жесткой партийно-административной скрепы такая модель национально-государственного устройства вряд ли могла нормально функционировать, ибо сама по себе была мало жизнеспособна. Однако это обстоятельство, кажется, меньше всего беспокоило ее создателя, который как всякий революционный романтик грезил наяву глобальными идеологемами. Для него создание СССР было началом реализации грандиозного проекта под названием «Всемирная федеративная республика Советов», о которой он заявил еще в марте 1919 года79. К тому же, с конца 1922 года воображение «кремлевского мечтателя» и его ближайших соратни-


4*


51


ков находилось во власти утопических планов относительно «пробуждающегося Востока», «с сотнями миллионов... народов Азии, вот-вот готовых к выступлению»80, а также призрака такой желанной для российских большевиков пролетарской революции в Германии, победа которой связывалась ими с началом триумфального шествия коммунизма по странам Европы.

Все это «работало» против Сталина, который к,тому же, имея, по замечанию Ленина, «немного устремление торопиться»81, действительно несколько поспешил с устройством, говоря современным языком, презентации своей политической самостоятельности. Ведь несмотря на быстро прогрессировавшую тяжелую болезнь, напрягавший последние силы Ленин пока что удерживался на капитанском мостике советского государственного корабля. Недаром многоопытный Л.Б. Каменев, вступивший во временный, направленный против Л.Д. Троцкого союз со Сталиным, пытался уговорить последнего отказаться от «плана автономизации», приводя и такой резон: «Думаю, раз Владимир Ильич настаивает, хуже будет сопротивляться»82.

Уже 27 сентября Сталин вынужден был уступить, что, впрочем, не сняло напряжения, возникшего в его отношениях с Лениным. В качестве своеобразной моральной компенсации амбициозный генсек обвинил тогда дряхлевшего учителя и бывшего покровителя в «национальном либерализме», а тот, в свою очередь, имея в виду прежнего протеже и его креатуру, объявил великорусскому шовинизму «бой не на жизнь, а на смерть»83. Для Ленина, этого фанатичного пророка новой веры, мучительно страдавшего от мысли, что дни его сочтены и что вместе со здоровьем он теряет и власть в огромной стране, великорусский шовинизм был" чем-то вроде кошмарного призрака так нелюбимой им старой России. И, отдавая последние силы такой страстной и бескомпромиссной борьбе, он был подобен Катону Старшему, заклинавшему древнеримских сенаторов разрушить ненавистный ему Карфаген, или Мартину Лютеру, неустанно искоренявшему крамолу папизма. Но помимо эмоций Лениным руководил и тактический расчет. Проклятия в адрес великодержавного шовинизма необходимы были Ленину и для обоснования им своего проекта преобразования преимущественно русского государства в некую безнациональную конструкцию, сугубо идеологизированную (в коммунистическом духе) и лишенную историко-религиозных корней. В сравнении с этим намерением далеко не идеальный сталинский план, ставивший на первое место Россию как основу будущего государственного образования, был более реалистичен, практичен и органичен (особенно в историческом контексте), а значит, и жизнеспособнее во временной перспективе.

Несмотря на эмоциональный накал, борьба умиравшего вождя с бывшим учеником носила преимущественно скрытый, закулисный 52


характер. Для партии и народа Сталин оставался единомышленником Ленина, близким ему человеком, другом и одним из наиболее вероятных его преемников. Разумеется, не в интересах Сталина было разрушать этот образ, поэтому, публично демонстрируя во всем приверженность идеям Ленина, он, выступая на учредившем СССР I Всесоюзном съезде Советов, назвал созданную по его воле советскую федерацию прообразом «грядущей Мировой Советской Социалистической Республики» и заклеймил дореволюционную Россию как «жандарма Европы» и «палача Азии»84.

Однако совсем по-другому был настроен Ленин. Он готовился дать открыто решающий бой Сталину на ближайшем съезде РКП(б) и хотел отстранить его от руководства партией. И только новый приступ болезни, приковавший Ленина к постели и лишивший его возможности говорить, помешал осуществлению этого намерения.

Ободренный таким благоприятным для него развитием событий и уже не сомневавшийся в том, что хозяин Горок в одночасье превратился в политический труп, Сталин в апреле 1923 года весьма уверенно держался на XII съезде партии. В докладе по национальному вопросу он хоть и солидаризировался с угасавшим тем временем учителем в нападках на великорусский шовинизм (назвал его «опаснейшим врагом», «основной опасностью», порождением разросшегося в условиях НЭПа сменовеховства), тем не менее не забыл и о местном национализме, который, по его словам, также питал и взращивал «НЭП и связанный с ним частный капитал»85. Однако Сталин не ограничился ритуальной риторикой о великодержавном шовинизме и местном национализме, самое главное, что теперь он мог позволить себе без всяких опасений, ровным и уверенным голосом заявить, что право народа на самоопределение должно быть подчинено праву «рабочего класса на укрепление своей власти»86.

 

КУРС HR «КОРЕНИЗНЦИЮ» КАДРОВ

Продолжая таким образом свою изначальную стратегическую линию в духе государственного централизма, Сталин в то же время в интересах укрепления своей власти в Кремле вынужден был прибегать к тактике заигрывания с национальной бюрократией. Идя на союз с этой силой, он объявил о начале практической реализации предложенного еще в 1921 году X съездом партии курса на так называемую «коренизацию» кадров в национальных республиках. Подтверждая серьезность своих намерений, Сталин провел с 9 по 12 июня в ЦК представительную конференцию по обсуждению конкретных вопросов «коренизации». Удовлетворяя тем самым властные амбиции национал-бюрократии и передавая ей из своих рук право формировать региональные аппараты управления «по преимуществу


из людей местных, знающих язык, быт, нравы и обычаи соответствующих народов»87, Сталин тем самым обеспечил нейтрализацию своих непримиримых критиков из числа радикальных национал-коммунистов, прежде всего уроженца Башкирии М.Х. Султан-Галиева и грузина П.Г. Мдивани.

На Украине патронируемая Сталиным политика стала называться «украинизацией». В этой второй по значимости после России советской республике национально-кадровая ситуация была признана тогда неудовлетворительной и благоприятствующей росту местного национализма. Ибо, как отмечалось, в 1923 году в коллегиях республиканских наркоматов украинцы были представлены всего 12%, тогда как русские — 47%, а евреи — 26%. Примерно такой же была картина и по чиновничеству республиканского госаппарата в целом: украинцев — 14%, русских — 37%, евреев — 40%. Не составляло исключения и положение дел в области подготовки руководящих кадров. Например, среди слушателей Коммунистического университета им. Артема (Харьков) насчитывалось 30% русских, 41% евреев и только 23% украинцев88.

Как и следовало ожидать, «украинизация» практически свелась к остракизму служащих из числа русских и евреев. Особенно пострадали последние, ибо таковая судьба им готовилась уже давно. Выступая 1 декабря 1922 г. на IV конгрессе Коминтерна, председатель его исполкома Г.Е. Зиновьев нашел нужным озвучить слова Ленина времен конца гражданской войны:

«У нас на Украине слишком много евреев. К осуществлению власти должны быть привлечены истинные украинские рабочие и крестьяне»89.

В 1926-м один из высокопоставленных коммунистов-евреев, А.Н. Мережин отмечал, что «с XII съезда мы проводим усиленно снятие евреев с ответственных постов»90. Подводя в том же году первые итоги «украинизации», генеральный секретарь ЦК КП(б)У Л.М. Каганович привел следующую статистику: коллегии республиканских наркоматов теперь состояли на 38% из украинцев, при наличии 35% русских и 18% евреев; среди обучавшихся в Коммунистическом университете им. Артема доля украинцев поднялась до 46%, русских — до 35%, а евреев снизилась до 11%. Та же тенденция была характерна и для Коммунистической партии Украины, в которой количество украинцев за период 1923-1926 годов увеличилось с 33 до 47%".

Аналогичный процесс протекал и в Белоруссии, правда, там темпы «коренизации» («белорусизации») значительно отставали от украинских. В частности, менее интенсивно шла замена еврейских кадров служащими «титульной» национальности. Согласно данным, приведенным в докладе ЦКК и РКИ на XV съезде партии (декабрь 1927 г.), в БССР среди работников управления насчитывалось 30,6% евреев,


тогда как на Украине — 22,6%. К тому же если на Украине по декрету республиканского ЦИК от 1 августа 1923 г. украинский язык объявлялся главным на территории УССР, то в Белоруссии постановлением ЦК КП(б)Б от 15 июля 1924 г. было подтверждено провозглашенное четырьмя годами ранее равенство четырех официальных языков республики: белорусского, русского, еврейского и польского. Что же касается национального состава компартии Белоруссии, то на 1 января 1926 г. количество евреев в ней составляло 3992 человек (23,4%). Если же посмотреть на то, кто избирался в ЦИК БССР, то обнаружится в какой-то степени даже парадоксальная картина: в 1925 г. в этом высшем законодательном органе республики было 14% евреев, а в 1929 г. — уже 20,7%".

 

 

 

 

Евреи и большевистский режим

 

 

НЯ ЗАЩИТУ ЕВРЕЙСКОЙ БЕДНОТЫ

Оказавшись хозяевами России, большевики, дабы обрести социальную опору в борьбе против своих основных политических противников в лице монархистов-великодержавников, сразу же объявили себя освободителями дискриминируемых при царизме национальных меньшинств. В подписанной 2(15) ноября 1917 г. от имени советского правительства Сталиным и Лениным «Декларации прав народов России» провозглашалась отмена «всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений... свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп...» Поскольку в те же дни антисемитские лозунги и агитация широко распространились как форма контрреволюционной борьбы с новой властью, та сразу же назвала гонителей еврейства своими врагами.

Уже в ночь с 26 октября (8 ноября) на 27 октября (9 ноября) 1917 г. большевики добились одобрения II Всероссийским съездом Советов «Постановления о борьбе с контрреволюцией», в котором местным советам поручалось «принять немедленно самые энергичные меры к недопущению контрреволюционных выступлений, «антиеврейских» и каких бы то ни было погромов»93.

В последующем, когда на просторах России заполыхала гражданская война и бедствия евреев, особенно в местечках на юге страны, Достигли катастрофического уровня, советская власть объявила, что готова защитить своих естественных союзников в борьбе с контр


революцией. 27 июля в «Правде» и «Известиях» был опубликован декрет Совнаркома, в который Ленин собственноручно включил абзац, предписывавший «всем Совдепам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения», а погромщиков и всех «ведущих погромную агитацию» предлагалось «ставить вне закона». В конце марта 1919 года для массового распространения Ленин записал на граммофонную пластинку речь «О погромной травле евреев», в которой упор делался на классовый характер антисемитизма. Борьба с антисемитизмом стояла в центре внимания объединенного заседания политбюро и оргбюро ЦК, проходившего 2 июня с участием лидера большевиков. А через три дня под его председательством советское правительство рассмотрело вопрос об оказании помощи жертвам погромов94.

Однако поскольку центр не контролировал тогда ситуацию во многих провинциях бывшей империи, все эти меры носили не столько практический, сколько пропагандистский характер, и в условиях социального катаклизма, набиравшего силу на просторах страны, они не могли уберечь сотни тысяч евреев от погромной вакханалии.

По данным из еврейских источников, в годы гражданской войны было совершено 1236 актов насилия против еврейского населения, из которых 887 носили массовый характер. Наибольшее количество погромов — 493 (40%) было делом рук тех, кто воевал на стороне Директории так называемой Украинской народной республики во главе с С.В. Петлюрой, хотя формально тот вроде бы не был причастен к этому. Более того, провозгласив политику национальной автономии, он выступил за предоставление евреям всех национально-политических прав, создал министерство по еврейским делам, а в июле 1919 года даже издал универсал, запрещавший антисемитскую пропаганду. 307 (25%) погромов было на совести различных маргинальных формирований, руководимых украинскими «батьками», наподобие Н.И. Махно и Н.А. Григорьева. Они верховодили вооруженными отрядами местного крестьянства («полупартизанство, полубандитизм», по определению Х.Г. Раковского), которое, руководствуясь в основном грабительскими интересами, демагогически оправдывало зверства над евреями тем, что в зависимости от ситуации заявляло, что мстит или за капиталиста-кровососа Льва Бродского, или за коммуниста Льва Троцкого. 213 (17%) погромов было совершено белогвардейцами генерала А.И. Деникина, который, как и ряд других руководителей Южной армии (В.З. Май-Маевский), стоял на кадетско-эсеровских позициях и стремился пресечь бесчинства своего воинства. Однако эти попытки были малоэффективны, и не только потому, что носили эпизодический характер и ограничивались в основном призывами и увещеваниями, но и вследствие того, что они встречались в штыки консервативным офицерством. Тем не менее в первый год существования белого движения в нем


практически не было антисемитизма (во всяком случае, массовых его проявлений), и евреи даже служили в рядах Добровольческой армии. Но в 1919 году под влиянием некоторых факторов положение резко изменилось. Во-первых, после победы Антанты над Германией массовая убежденность белогвардейцев в поддержке немцами большевиков сменилась мифом о евреях как главной опоре большевизма. Во-вторых, заняв Украину, белые оказались под влиянием местного оголтелого антисемитизма, что и способствовало их повальному вовлечению в антиеврейские эксцессы. Последнее обстоятельство в значительной мере спровоцировало и антиеврейские насилия со стороны частей Красной армии, находившихся на украинской территории. В общей сложности 106 (8,5%) погромов лежат на совести Первой конной армии СМ. Будённого и других находившихся там советских войск.

Поскольку точных подсчетов не велось, существуют только приблизительные данные о евреях, пострадавших в годы Первой мировой и гражданской войн: от 150 до 200 тыс. были в этот период убиты или ранены в результате погромов и боевых действий; 300 тыс. еврейских детей остались сиротами95.

 

НА СЛУЖБЕ НОВОЙ ВЛАСТИ

Как только большевики оказались хозяевами России, они постарались в полной мере использовать так долго сдерживавшийся царизмом потенциал самоутверждения и самовыражения еврейства, заключавший в себе огромную и созидательную, и разрушительную энергию. Наиболее горячий отклик идеи большевизма нашли в сердцах беднейшей части еврейства из местечек и городов в пределах бывшей черты оседлости, пережившей в годы Первой мировой и гражданской войн настоящую трагедию. С 1914 по 1921 год почти 500 тыс. евреев вынуждены были, спасая жизни и в поисках лучшей доли, покинуть родные дома и мигрировать по стране96. Получилось так, что вызванные войной голод и разруха заставляли обычных горожан бежать в деревню, тогда как обитатели разоренных местечек, гонимые страхом насильственной смерти, наоборот, устремились в города близлежащие, а также прежде недоступной им Центральной России, восполняя образовавшийся там дефицит населения. Правда, в таких мегаполисах, как Москва, где выжить было особенно непросто, численность еврейского населения с 60 тыс. на лето 1917 года сократилась к 1920 году до 28 тыс., что_составляло 2,2% от всего тогдашнего населения столицы в 1 270 тыс. человек. В последующие годы, когда восстановилось свободное и безопасное транспортное сообщение центра с Белоруссией и Украиной, поток еврейских переселенцев в центр России стал нарастать. По переписи


конца 1926 года! в СССР насчитывалось 2 562 100 евреев, причем 21% из них проживал в России, 61% — на Украине и 16% — в Белоруссии. К этому времени еврейское население Москвы составляло уже 130 тыс. человек, или 6,5% от всех ее жителей97.

Хотя в связи с разрухой и хаосом получить какую-либо работу в больших городах было чрезвычайно трудно, одна часть приезжих евреев нашла выход из положения, занявшись тем, что тогда называлось спекуляцией, а другая — более или менее грамотная, главным образом из Белоруссии — сравнительно легко находила себе применение, устраиваясь в аппаратные структуры новой власти, бойкотируемой тогда старым чиновничеством. В разговоре с одним старым большевиком Ленин так характеризовал эту ситуацию:

«Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции... Еврейские элементы были мобилизованы... и тем спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы»"1.

На май 1919-го присутствие евреев в коллегиях центральных наркоматов составило 21%. Немало представителей этой национальности оказалось и в бюрократических структурах столицы. Там, по данным на 1 января 1927 г., их доля в аппарате Советов равнялась 10,3%, органах юстиции — 7,8%, государственной торговли — 13,2%, в общественных организациях — 19,3%".

* На последующих съездах партии данные по национальному составу делегатов не публиковались.

Происходил и интенсивный приток евреев в первооснову советской власти — коммунистическую партию. Если к началу 1917 года среди примерно 23 тыс. членов этой организации насчитывалось около 1 тыс. евреев (4,3%), то к началу 1921-го — около 17,4 тыс. (2,5%). К концу следующего года этот показатель возрос до 19,6 тыс. человек, что составляло 5,2% от общей численности партии, а на январь 1927 года обладателями партийных билетов считались 45,3 тыс. евреев (4,3%). Еще значительней была прослойка представителей этой национальности в столичной партийной организации — 6,5% (на конец 1926 года)100, что, впрочем, точно соответствовало доле живших в столице евреев в общей численности населения города. Но самым большим было «представительство» евреев в руководящих партийных органах. На XI съезде РКП(б), прошедшем в конце марта — начале апреля 1922 года, делегаты-евреи в количественном отношении (77 человек, или 14,8%) уступали только русским (341 человек, или 65,3%). Примерно такой же национальный расклад имел место и через год, на XII съезде (60,8% русских и 11,3% евреев)* .


Что касается исполнительных органов партии, то, скажем, Московский комитет в начале 1926 года состоял на 11% из евреев, а политбюро ЦК ВКП(б) (члены и кандидаты в члены) — и того более: на 20%|Ш.

Явное усиление еврейского фактора в общественно-политической жизни страны не могло не вызвать ответной реакции со стороны довольно широких слоев населения. Л.Д. Троцкий*, сам немало способствовавший росту антисемитских настроений, возглавив в начале 1922 года правительственную комиссию по изъятию церковных ценностей, признавал впоследствии, имея в виду первые годы становления советской власти:

«Даже априорно невозможно допустить, чтобы ненависть к бюрократии не принимала антисемитской окраски, по крайней мере там, где чиновники-евреи составляют значительный процент населения...»'°\

Впрочем, справедливости ради следует отметить, что для Троцкого это была не просто оценка минувшего с позиции стороннего наблюдателя. Например, 18 апреля 1919 г. он на заседании политбюро в присутствии Ленина, Сталина и Н.Н. Крестинского потребовал как нарком по военным и морским делам срочно разобраться, почему «огромный процент работников прифронтовых ЧК и тыловых исполкомов и центральных советских учреждений составляют латыши и евреи», в то время как «процент их на самом фронте сравнительно невелик и что по этому поводу среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик шовинистская агитация». Позже тот же Троцкий напишет, что «новая бюрократия национальных меньшинств стала затем немаловажной опорой Сталина»104.

* Троцкого и ему подобных революционеров еврейского происхождения имел в виду историк СМ. Дубнов, когда писал в ноябре 1905 года: «Та многочисленная армия еврейской молодежи, которая занимает видное место в рядах Российской социал-демократической рабочей партии и выдвигает там даже своих лидеров, формально порвала всякие связи с еврейством. Это последовательные ассимиляторы в силу своих партийных и интернациональных убеждений» (102).

На Западе же особую тревогу вызвало то обстоятельство, что руками «еврейских мальчишек» (выражение A.M. Горького), представлявших собой, по мнению экономиста Б.Д. Бруцкуса, «незрелые и нередко преступные элементы населения», советская власть бесцеремонно расправлялась с русской культурой, национальными святынями и традициями. Там обоснованно опасались, что подобные действия этих функционеров нового типа, решительно порвавших с еврейством ради химеры пролетарского интернационализма, могут навлечь новые беды на многострадальный народ, из которого они вышли. К. Каутский, квалифицировавший власть большевиков как «диктатуру парвеню», отмечал в июле 1923 года:


«...Успех единичных евреев, занимающих важные правительственные посты в России, еврейскому народу не принес и не принесет как нации ничего хорошего. Как необычайное явление это бросается в глаза и заставляет несознательные массы смешивать большевиков с евреями. Дошло до того, что широкие массы начинают усматривать в большевистском господстве еврейское господство»105.

Но тех, кому была адресована эта критика, мало волновали подобные заключения. Они прагматически использовали обездоленный народ сначала, выражаясь словами сиониста В.Е. Жаботинского, как «грибок фермента, который призван был возбудить брожение в огромной, тяжелой на подъем России»106, а потом, сразу же после Октябрьского переворота, без особых сантиментов поставили себе на службу легионы маргинальных местечковых жителей, рекрутировав их под знамена с броским лозунгом «Кто был ничем, тот станет всем!», В отличие от немногочисленной старой еврейской интеллигенции эта малообразованная масса была чужда русской культуре, языку, национальному быту, к тому же враждебно относилась к прежнему режиму и потому представлялась большевикам идеальным орудием в задуманном ими гигантском эксперименте по радикальному переустройству сначала России, а потом и всего мира. х

 

ЕВСЕКЦИИ, БУНД, СИОНИСТЫ

Проводником большевистского влияния на еврейскую бедноту стал Комиссариат по еврейским национальным делам (Еврейский комиссариат, Евком), образованный 19 января (1 февраля) 1918 г. в составе Наркомнаца специальным декретом, подписанным Лениным. Руководителем (комиссаром) этого национально-бюрократического образования назначили старого большевика СМ. Диманштейна. Выходец из бедной еврейской семьи, он родился в городке Себеж Витебской губернии. Его отец был кустарем-медником, разъезжавшим по окрестным деревням и чинившим самовары и другую металлическую утварь. Когда мальчику исполнилось 12 лет, его направили к законоучителю для получения традиционного еврейского образования. Однако сдав в 18 лет экзамен на раввина, он разочаровался в религии и стал учиться ремеслу обувщика, а затем занялся слесарным делом. Примкнув в конце 1904 года к большевикам, он за свою революционную деятельность четыре раза брался полицией под стражу, но каждый раз быстро освобождался. Так продолжалось до 1909 года, когда в результате очередного ареста был приговорен Рижским временным военным судом уже к четырем годам заключения в Саратовском централе, откуда в 1913-м был отправлен в сибирскую ссылку. Вскоре, как и многие политические ссыльные той поры, бежал за границу. Осел сначала в Германии, откуда из-за начав


шейся вскоре войны был как русскоподданный выслан во Францию. Там, начав работать на заводе слесарем, вступил во Французскую социалистическую партию и, войдя в парижскую секцию большевиков, включился в левое антивоенное циммервальдское движение. После Февральской революции возвратился в Россию и был отправлен ЦК большевистской партии сначала в Ригу редактором «Окопной правды», а в сентябре, будучи отозванным Я.М. Свердловым в Петроград, — в ЦК профсоюза металлистов. Принял активное участие в Октябрьской революции и сразу же стал членом коллегии Наркомата труда и заведующим биржей труда. И вот в январе 1918-го Сталин, взяв Диманштейна к себе в Наркомнац, назначил его комиссаром по еврейским делам, а также членом коллегии наркомата*, что позволило ему иногда замещать наркома: например, в 1920 году, когда тот выезжал в штаб Юго-Западного фронта, созданного в ходе развернувшейся тогда польской кампании107.

Весной 1918 года было принято решение о создании территориальных единиц центрального Еврейского комиссариата в составе губернских советов. В качестве таких органов сначала стали формироваться местные евкомы, а с лета — так называемые еврейские секции — общественно-политические структуры, агитировавшие на родном языке за советскую власть и объединявшие как коммунистов, представителей других левых партий, в том числе поалейцио-нистов, так и «сочувствующий» беспартийный актив.

* Коллегия Наркомнаца согласно постановлению политбюро ЦК РКП(б) °т 14 ноября 1919 г. состояла из четырех человек: нарком (председатель) и три члена, один из которых в обязательном порядке должен был быть мусульманином, а другой — евреем (107).

Наряду с прочими выгодами новая власть без риска быть заподозренной в антисемитизме приобретала в лице этих организаций идеальное орудие в борьбе с сионизмом (прежде всего правым), с которым ее разделяли антагонистические противоречия во взглядах на фундаментальные основы еврейской национальной жизни. Коммунисты и сионисты резко расходились во взглядах на социальный идеал еврейства, на место, роль и будущность его исторически сложившихся, традиционных органов самоуправления и религиозных институтов, на перспективы национальной государственности и проблему объединяющего всех евреев мира языка. Поэтому с момента возникновения центральный Евком и его периферийные структуры повели прежде всего борьбу с правоориентированной Сионистской организацией России и поддерживаемыми ею органами еврейского общинного самоуправления. Первой пробой сил противоборствующих сторон стали события, развернувшиеся вокруг Всероссийского еврейского конгресса, о созыве которого объявил 14 февраля ЦК Сионистской организации. Несмотря на все попытки


властей сорвать проведение этого форума, его тем не менее удалось созвать в июне в Москве. На конгрессе было избрано Центральное бюро еврейских общин, а также принято решение о развитии на базе иврита еврейской культуры, самоуправления и образования.

Конечно, при желании большевики могли и разогнать конгресс, арестовав его участников, однако этого не произошло. Новая неокрепшая власть явно не желала обострять отношения со странами Антанты, и прежде всего с Великобританией, признавшей по настоянию сионистов право евреев на создание своего национального очага в Палестине. Произошло это 2 ноября 1917 г., когда было опубликовано письмо английского министра иностранных дел лорда А.Д. Бальфура банкиру Л.У. Ротшильду*. В этом документе, вошедшем в историю как «декларация Бальфура», в частности, провозглашалось:

«Правительство Его Величества относится благоприятно к созданию в Палестине национального очага для еврейского народа и готово принять все меры, чтобы облегчить достижение этой цели, причем само собой разумеется, что не будет предпринято ничего такого, что могло бы причинить ущерб гражданским и религиозным правам существующих нееврейских общин в Палестине...»"*.

По случаю такого знаменательного события, на которое большевики, занятые подготовкой восстания, кстати, никак не отреагировали, в Лондон отправился руководитель российских сионистов и член исполкома ВСО Членов. Там он встретился с главным разработчиком декларации Х.Е. Вейцманом, эмигрировавшим в свое время из России и ставшим теперь президентом Английской сионистской федерации.

* Появление этого документа, возможно, было обусловлено и тем, что Великобритания преследовала цель привлечь на сторону Антанты многомиллионное восточноевропейское еврейство, которое в большинстве своем симпатизировало Германии, и тем самым как-то помочь вот-вот готовой выйти из войны России. Тем более, что в дипломатических кругах ходили упорные слухи о том, что Германия готовится публично поддержать ориентированных на нее сионистов, оказав давление на Оттоманскую империю с тем, чтобы та открыла Палестину для еврейского переселения.

Внешне индифферентно восприняли большевики и то, что все российские сионисты — от правых до левых — отказались признать законным захват ими государственной власти, хотя заявление, которое принял на своем экстренном заседании 26 октября (8 ноября) ЦК Сионистской организации России, носило довольно резкий характер и в нем содержался призыв к борьбе с «узурпаторами». И даже развернувшаяся вскоре критика сионистами советско-германского антиантантовского Брестского договора не вызвала сколько-нибудь серьезной ответной реакции новой власти. Сдержанность Ленина


была явна вызвана его опасениями спровоцировать карами против той или иной еврейской организации рост и без того сильных антисемитских настроений в стране и тем самым оказать невольную услугу черносотенно-монархическим силам, этим борцам с «жидо-коммунизмом», мечтавшим о реванше и потому заинтересованным в максимальной общественной дезорганизации и хаосе.

Именно поэтому советское партийное и государственное руководство, не успев как следует сформироваться и окрепнуть, приступало к выкорчевыванию антисемитизма, отлично понимая, что погромная агитация направлена прежде всего против коммунистического правления, которое существенной частью населения воспринималось тогда как власть евреев и других инородцев над русскими. И такого рода массовые настроения большевики вынуждены были учитывать. В ноябре 1919 года, после разгрома белых на Украине, Ленин даже направил украинскому советскому руководству секретное предписание «не допускать евреев в органы власти (разве в ничтожном проценте, в особо исключительных случаях, под классовый контроль)...»109. Такой негласный метод борьбы с антисемитизмом обрел потом легальный статус как элемент провозглашенной вскоре политики «коренизации» кадров.

Представив себя в общественном мнении в образе последовательного защитника гонимого и терроризируемого еврейства*, большевистское руководство как бы обрело моральное право на принятие в последующем решительных мер против сионистов. Особенно интенсивно такие шаги стали готовиться в аппаратах ЦК РКП(б) и ВЧК после разгрома в июле 1918-го мятежа левых эсеров в Москве и ликвидации их коалиции с большевиками. В те дни вместо издававшейся с 3 марта совместно с левыми эсерами еврейской газеты «Вархайт» Еврейский комиссариат стал выпускать новый печатный орган «Дер эмес». Тогда же началась и политическая перестройка евсекций, которые преобразовывались в сугубо коммунистические: первая была организована в июле в Орле, вторая — в Витебске, а потом подобные им появились еще в 11 городах.

* Помимо большевиков на защиту евреев встала и Русская православная церковь, которая в отличие от советских вождей боролась за жизни всех евреев, а не только «еврейских трудящихся». Патриарх Тихон писал в опубликованном 21 июля 1919 г. послании, что «насилие против евреев — это бесчестье для тебя, бесчестье для Святой Церкви» (ПО).

Открывшаяся 20 октября в Москве I конференция еврейских коммунистических секций и еврейских комиссариатов, на которую съехались 64 делегата, в том числе 33 большевика, знаменовала собой начало конца Еврейского комиссариата как универсального государственно-национального органа, подверженного, как полагали большевики, заражению «опасной болезнью» буржуазного нацио


нализма. В конце года Евком передал свои культуртрегерские функции в Наркомпрос, в структуре которого в связи с этим был образован еврейский подотдел (бюро). Поменяли ведомственную принадлежность и провинциальные евкомы, которые в начале 1919-го были переподчинены национальным отделам губисполкомов. Сам же Еврейский комиссариат, оставшись в структуре Наркомнаца, осенью 1920 года был преобразован в еврейский отдел*, заведующий которого одновременно являлся председателем Центрального бюро евсекций (ЦБ ЕС).

* В октябре 1920 года в коллегию евотдела Наркомнаца входили Диман-штейн (зав. отделом), М. Мандельсберг, И.Я. Хургин, Беренгольц, Чарный, Крашинский.

Впервые этот руководящий орган был избран на упомянутой выше I конференции 1918 года в составе Диманштейна (председатель), Ю.А. Шимелиовича, С.Х. Агурского, М. Альского, Криницкого-Бампи (члены). Само название — «центральное бюро» как бы подчеркивало политико-идеологический характер евсекций. Неслучайно в первую очередь ЦБ поставило на повестку дня вопрос о характере и формах взаимоотношений с РКП(б). Но поскольку ЦК РКП(б) практически не мог взять тогда евсекций под свою опеку (формирование центрального аппарата РКП(б) — создание политбюро, оргбюро и секретариата ЦК — началось только весной 1919 г.), на конференции прозвучало предложение придать евсекциям характер самостоятельной национально-политической организации. Главным средством достижения этой цели должно было стать сближение с Бундом, о чем, собственно, и было заявлено. Конечно, этот проект родился не на голом месте, предложившие его делегаты — бывшие левые сионисты и бундовцы — явно исходили из отчетливо обозначившейся тогда тенденции полевения Бунда. И действительно, с тех пор как в ноябре 1917 года его представители на II Всероссийском съезде Советов осудили захват власти большевиками, изменилось очень многое в политической ориентации этой крупной социал-демократической еврейской партии, насчитывавшей в своих рядах от 33 до 38 тыс. членов. Происшедшие в течение 1918 года события заставили руководство Бунда пересмотреть свое отношение к новой центральной власти в России. Этому в немалой степени способствовало то, что в ходе начавшейся гражданской войны советское правительство сумело показать себя единственной политической силой, способной хоть как-то противостоять погромной стихии. К тому же, уже в первые месяцы этой войны бундовцы имели возможность разочароваться в своих естественных социалистических союзниках (эсерах и меньшевиках), потерпевших крах как некая «третья сила», альтернативная красным и белым. Созданные ими вместе с либералами так называемые демократические правительства (в Самаре,


Уфе—Омске) оказались недолговечными и очень скоро сдали свои полномочия генералам-диктаторам Добровольческой армии.

События, развернувшиеся в дальнейшем внутри и вокруг Бунда, полностью оправдали чаяния тех руководителей евсекций, кто стремился к организационному единению с ним. На состоявшейся в марте 1919 года XI конференции Бунда было декларировано признание советской власти, но с оговоркой, что за ее политику Бунд не может нести ответственность, так как остается в оппозиции. То же самое было повторено товарищем председателя ЦК Бунда и лидером левого его крыла М.Я. Фрумкиной (Эстер) на состоявшемся в декабре VII съезде Советов. Лояльность большевикам Бунд демонстрировал не только на словах. В апреле он объявил о мобилизации своих членов в ряды Красной армии и организовал их отправку на передовую. Потом на Западном фронте даже действовали отдельные воинские части, целиком состоявшие из евреев. Весной 1919-го левые бундовцы пошли на образование в Белоруссии самостоятельной Еврейской коммунистической партии, а на Украине они провозгласили создание так называемого Коммунистического Бунда (Ком-бунда), который вскоре вместе с левыми из Объединенной еврейской социалистической рабочей партии («Фарейникте») сформировал Еврейский коммунистический союз (Комфарбанд). Эти новые политические образования, объявившие о своем намерении войти в скором будущем в РКП(б), призвали ее членов из числа евреев немедленно объединяться с ними. Разумеется, этот порыв негативно был воспринят большевистским руководством и вызвал замешательство в ЦБ ЕС, которое, увидев во вновь образованных еврейских коммунистических партиях опасных конкурентов, в мае на II конференции евсекций потребовало роспуска новых еврейских коммунистических организаций, гак как они-де только вносят дезорганизацию в еврейские пролетарские массы.

Страхи руководящих «евсековцев» оказались напрасными. По мере формирования центрального аппарата РКП(б) устанавливался все более жесткий организационный контроль, в том числе и за еврейским коммунистическим движением. В декабре на VIII Всероссийской партийной конференции был принят устав партии, закреплявший образование при ЦК и территориальных комитетах РКП(б) отделов пропаганды и агитации среди национальных меньшинств1", коим и вменили непосредственное руководство евсекция-ми. К тому же сами левые бундовцы, как оказалось, не особенно ратовали за свою самостийность и готовы были поступиться многим, чтобы оказаться под надежным крылом мощной большевистской партии. В апреле 1920 года на XII конференции Бунда они добились принятия решений о разрыве союза своей партии с меньшевиками, о признании программы РКП(б) и присоединении к Коминтерну. Одновременно было провозглашено создание общероссийского Ком


фарбанда. Однако не все бундовцы были настроены просоветски. Правые и центристы, хоть и придерживались лозунга «мира с большевиками», тем не менее не желали, в отличие от своих левых со-партийцев, слишком тесного сближения с ними, что и предопределило неизбежность распада Бунда. Созвав конференцию в Витебске, правые подтвердили верность социал-демократическим идеалам и союзу с меньшевиками. Противопоставив себя таким образом властям, Р. А. Абрамович и некоторые другие лидеры правых бундовцев вскоре вынуждены были эмигрировать. Их единомышленники, оставшиеся в России, впоследствии подверглись репрессиям.

Ознакомившись с резолюциями XII конференции Бунда, Ленин направил их членам политбюро ЦК РКП(б), приложив записку:

«Прошу прочесть. Интересно. Я за отыскание компромисса с ними»"2.

«Отыскание компромисса» продолжалось почти целый год. Выторговывая условия своего вхождения в РКП(б), левые бундовцы добивались автономного статуса на правах ассоциированного членства, сохранения исторического названия своей партии и настаивали на полном подчинении им евсекций. Но объединенная комиссия ЦК РКП(б) и Коминтерна, созданная для определения порядка вхождения Бунда в коммунистическую партию, весьма жестко отнеслась к этим претензиям. По ее предложению политбюро 15 мая постановило зачесть партийный стаж членам Бунда и Объединенной еврейской социалистической рабочей партии, переходящим в ряды РКП(б), «в самых скромных размерах». Конкретно стаж решено было исчислять с апреля 1920 года, то есть с момента признания бундовцами программы партии большевиков. Чтобы как-то подсластить горькую пилюлю, политбюро 7 июля решило «признать необходимым дать средства коммунистическому Бунду, строго проверив смету». Спустя несколько месяцев большевики предложили Комбунду объявить о' самороспуске, что и произошло в марте 1921 года на XIII чрезвычайной конференции этой партии. Вскоре последовало самоупразднение руководящих органов Бунда, а также входивших в него организаций, в том числе Югендбунда"3.

Только к претензии Бунда на руководство евсекциями большевики проявили некоторую снисходительность, обусловленную, впрочем, скорее не их доброй волей, а тем обстоятельством, что к началу 1921 года, то есть к моменту вхождения бывших бундовцев в евсекций, центральный партийный аппарат установил полный контроль за деятельностью ЦБ ЕС, которое было включено в качестве структурной части подотдела национальностей в состав отдела агитации и пропаганды (Агитпропа) ЦК РКП(б), а избрание членов ЦБ по меньшей мере уже как год утверждалось ЦК. Преемником Диманштейна на должности руководителя (теперь — секретаря) ЦБ ЕС стал бывший бундовец А.И. Чемерисский, которого вскоре


сменил на этом посту один из инициаторов создания Комбунда АН. Мережин. Вместе с ними в новый состав ЦБ ЕС вошли также А.И. Вайнштейн (председатель ЦК Бунда в 1917-1919 гг.) и М.Я. Фрумкина (лидер Комбунда), а кандидатом в члены — журналист и литератор М.И. Литваков (один из основателей партии «Фарейникте»)"4.

В лице влившихся в ряды РКП(б) бундовцев, выступавших прежде за экстерриториальную, так называемую персональную, автономию для евреев, советская власть приобрела временных союзников в борьбе с сионистами и их международным проектом устройства еврейского национального очага в Палестине. Отношения между этими еврейскими политическими движениями стали обостряться сразу же после Февральской революции. Произошло это потому, что был повержен их общий враг — царизм, после чего отпала необходимость в солидарных действиях, которые в условиях наступившей демократии сменила конкурентная борьба за симпатии евреев. Характерно, что летом 1917 года один из лидеров еврейской социал-демократии Г.М. Эрлих, будучи направленным исполкомом Петроградского совета в страны Западной Европы, выступил на проходившей тогда в Англии международной социалистической конференции с резким протестом против принятия резолюции, поддерживавшей палестинские планы сионистов. А он отнюдь не принадлежал к левому крылу Бунда, которое, как мы убедились, сочло за благо найти общий язык с пришедшими к власти большевиками. Но прежде чем был заключен этот политический союз, левые от имени ЦК Бунда должны были 11 декабря 1919 г. предать во всеуслышание анафеме сионистов в специальном радиообращении «К рабочим всего мира»115.

Это обращение стало ответом на сотрудничество лидеров сионизма со странами Антанты, которое особенно активизировалось сразу же по окончании войны, в том числе и благодаря российским сионистам. На проходившей в конце 1918 — начале 1919 года IX сессии президиума Центрального бюро еврейских общин они решили направить своих представителей на Парижскую мирную конференцию. В качестве делегатов во Францию отправились Б.Д. Гольдберг, А.И. Идельсон и Олейников, которые должны были поддержать требование ВСО к странам-победительницам подтвердить ранее данные обещания, касающиеся Палестины. Голос сионистов был услышан: на конференции евреи были признаны в качестве союзной воюющей нации, а через год, 20 апреля 1920 г., Верховный совет Антанты на международной конференции в Сан-Ремо предоставил Англии мандат на управление Палестиной, предусматривавший создание там еврейского национального очага.

Чувствуя поддержку мирового сообщества и зная о предпринятых тогда Англией и советским правительством попытках дипломатического сближения, руководство Сионистской организации России


обратилось в середине 1919 года к властям с ходатайством о предоставлении ей легального статуса. Примерно в это же время в президиум ВЧК за подписью председателя ЦБ ЕС Диманштейна ушла депеша, гласившая, что «согласно постановлению последней конференции еврейских коммунистических хекций и комиссариатов, утвержденному ЦК РКП(б), буржуазные сионистские организации подлежат ликвидации»"6. Не поддержав ни того и ни другого требования, большевистское руководство после бурной дискуссии пришло к следующему компромиссному решению: принимая во внимание международное признание сионистов и в то же время осознавая, что внутри страны сионизм по идеологическим соображениям принципиально терпим быть не может, одобрить в качестве оптимальной тактику негласной' борьбы с Сионистской организацией России путем тайных арестов ее предводителей, административных репрессий и финансового давления. Во исполнение этой установки 27 июня тайно был создан «еврейский стол при секретном отделе ВЧК», который стал помогать чекистам в проведении «оперативных мероприятий» против сионистов. Официально же 21 июля от имени президиума ВЦИК Сионистской организации было разъяснено, что, поскольку она ранее не объявлялась контрреволюционной, нет и оснований для принятия специального акта о ее юридической легализации и что советские органы не будут чинить препятствий культурно-воспитательной деятельности сионистов"7.

Однако сионисты не склонны были доверять подобным заверениям властей, тем более что еще в середине июня Сталин как нарком по делам национальностей утвердил постановление о закрытии Центрального бюро еврейских общин, подготовленное заместителем председателя Евкома С.Х. Агурским. И если еврейские общины рассматривались большевиками как социально-политический инструмент сионизма, то древнееврейский язык иврит — как его идеологическое оружие. Поэтому 11 июля по инициативе ЦБ ЕС Наркомпрос распространил циркуляр, предписывавший проводить обучение еврейских трудовых масс только на идише, а также объявлявший иврит иностранным языком и потому необязательным для изучения в советских школах. Однако такая формулировка показалась руководству евсекций чересчур либеральной, и в августе оно добилось от Наркомпроса введения категорического запрета на преподавание иврита в школах"8. Вскоре вне закона было объявлено культурно-просветительное общество «Тарбут», созданное в 1915 году для организации курсов изучения иврита. А 23 апреля 1921 г. тот же Наркомпрос с подачи ЦБ ЕС принял новое постановление, теперь уже о закрытии таких традиционных религиозных еврейских учебных заведений, как хедеры и ешиботы. Антитрадиционалистская ретивость евсекций даже привела к тому, что одно время в начале 20-х годов оказался под официальным запретом обряд обрезания, однако под


напором мусульманской общественности это решение властей было вскоре аннулировано"9.

Антисионистские ограничения подкреплялись и репрессивными акциями, носившими поначалу преимущественно показной характер и рассчитанными главным образом на достижение эффекта устрашения. Так, 1 сентября 1919 г. петроградской ЧК были схвачены руководители центрального бюро Сионистской организации, конфискованы ее архив и партийная касса (12 тыс. рублей), а помещение штаб-квартиры опечатано. На следующий день аресты сионистских деятелей начались и в Москве. Правда, через непродолжительное время всех взятых под стражу освободили, а в ноябре бюро сионистов даже разрешили возобновить свою деятельность120.

* В 1926 году, когда Петлюра пал в Париже от руки еврейского анархиста и террориста Ш. Шварцборда, Жаботинский, искренне переживая эту смерть, возложил венок на его могилу.

Тем не менее это были лишь кратковременные послабления перед новыми, куда более жесткими акциями, спровоцированными в значительной мере тем, что Антанта, покровительствовавшая ВСО, все глубже вовлекалась в гражданскую войну в России. С конца 1919 года советские власти все решительней стали обвинять правых сионистов в сотрудничестве с мировым империализмом, белогвардейским движением и националистическими правительствами государств, образовавшихся на окраинах бывшей империи. Конкретно сионистам инкриминировалось то, что они добивались допуска еврейских офицеров на службу в армию генерала Деникина, помогали наступавшим на Минск полякам (в частности, тем, что распространяли воззвание американского сиониста Генри Моргентау), включили своих представителей в состав Директории Украинской народной республики (товарищ министра труда С.И. Гольдельман, министр по еврейским делам правый поалейционист Авром Ревуцкий), возглавлявшейся СВ. Петлюрой. За связи с последним советской печатью был заклеймен один из лидеров российского и международного сионизма В.Е. Жаботинский, создавший в 1917 году в Лондоне воинский Еврейский легион. Недовольство большевиков вызвало участие легионеров Жаботинского в английском десанте в Архангельске весной 1918 года, но особенно им не понравился его договор, подписанный осенью 1921 года с Директорией о создании в составе Украинской народной армии еврейской самообороны («Брит Гаяхат»), которая, как утверждала советская пропаганда, была призвана не столько защищать еврейское население от погромов, сколько вести борьбу с евреями-коммунистами*121. Кроме того, большевиков не могло не раздражать активное участие в белогвардейской пропаганде таких талантливых еврейских интеллектуалов, как СА. Ауслендер и Д.С. Пасманник.


Исходившие от Кремля антисионистские выпады рефреном звучали в пропагандистских акциях евсекций, руководство которьцс разработало специальные тезисы «О сионизме», где, в частности, утверждалось, что сионистское движение представляет собой «исключительно'вспомогательную организацию империализма, вдохновленную англо-американской еврейской плутократией»1". Используя такую риторику как идеологическое прикрытие от возможных обвинений в антисемитизме, весной 1920 года власти перешли к решительным действиям против еврейских националистов. В Петрограде, Гомеле, Витебске и других городах прошла волна арестов правых сионистов. В Москве репрессивная акция началась 13 апреля, когда в здании Политехнического музея были схвачены делегаты нелегальной всероссийской конференции сионистов, на которую съехались со всей страны под видом служащих; командированных в центр, 50 делегатов и 25 почетных гостей и наблюдателей. Большинство арестованных, демонстративно исполнявших сионистский гимн «Гатиква» («Надежда»), чекисты отконвоировали в находившуюся неподалеку тюрьму на Лубянке, а потом перевезли в Бутырский замок. Других — престарелых и больных (раввина Я.И. Мазе*, председателя московской сионистской организации Э. Чериковера) — освободили сразу же.

6 мая политбюро ЦК РКП(б) приняло постановление «Об аресте съезда сионистов», которым предусматривалась публикация пропагандистского материала, компрометировавшего делегатов съезда. Главным исполнителям этого постановления Сталину и Диман-штейну поручалось «переговорить» друг с другом «о необходимости привести в соответствие политику в еврейском вопросе с нашей общей национальной политикой»123. Тем самым как бы давалось понять, что тактика особого, более или менее терпимого отношения к сионизму как специфической форме еврейского национального движения исчерпала себя и должна уступить место жестким методам подавления, обычно практиковавшимся карательными советскими органами в отношении «контрреволюционных» организаций. 1 июня ВЧК за подписью начальника секретного отдела М.Я. Лациса направила своим местным органам циркуляр, предписывавший активизировать тайную борьбу с «еврейскими буржуазными националистами, состоящими на службе у Антанты», и содержавший следующую оценку их эмиграционных планов:

* В 1923 году Мазе обратился к Дзержинскому с протестом против намерения евсекций закрыть Московскую хоральную синагогу и организо- \ вать в ее здании еврейский коммунистический клуб.

«.. .Сионизм, охватывающий почти всю еврейскую интеллигенцию, если бы ему суждено было осуществиться, немедленно лишил бы нас огромнейших кадров, необходимых для воссоздания нашего народного хозяйства»124.


Тем не менее вследствие присущей бюрократии инертности, а возможно, и благодаря заступничеству представителей «Джойнта»* в России Гарри Фишера и Макса Пайна, официальное решение, определившее дальнейшую судьбу арестованных делегатов сионистского съезда, оказалось сравнительно мягким. Принятое президиумом ВЧК 29 июня 1920 г., то есть тогда, когда на свободу уже и без того были выпущены в общей сложности 67 человек, оно предусматривало в отношении остававшихся в заключении и признанных виновными в «контрреволюционных и враждебных советской власти действиях» восьми сионистских руководителей следующие меры наказания: Ю.Д. Бруцкус, Г.И. Гительсон, А.И. Идельсон, Р.Б. Рубинштейн, Е.М. Стеймацкий, Н.А. Шахманович приговоривались к пяти годам, а Э.М. Барбель —- к шести месяцам принудительных работ без лишения свободы. Л.И. Слицин ввиду преклонного возраста вообще освобождался от наказания. В тот же день всех их выпустили на волю, амнистировав по декрету от 1 мая 1920 г. и взяв подписку с обязательством воздерживаться впредь от антисоветских выступлений125.

Создавалось впечатление, что атмосфера успешно заканчивавшейся для большевиков гражданской войны больше настраивала их в борьбе с сионизмом на умеренность и постепенность, чем на принятие жестких и экстренных мер. Подтверждением тому может служить принятая чекистами с легкой руки Ленина тактика выдавливания лидеров сионизма за границу, которая призвана была обезглавить это движение. В результате в начале 20-х годов Россию вынуждены были покинуть Бруцкус, Либерман, Добрынин, Лурье и другие сионистские деятели.

В сравнении с официальными властями значительно больше решительности и бескомпромиссности в отношении сионизма выказывало руководство евсекций. Особенно это стало заметно после того, как летом 1920 года II конгрессом Коминтерна с подачи Ленина был принят следующий тезис:

«Ярким примером обмана трудящихся масс угнетенной нации, произведенного совместными усилиями империализма, Антанты и буржуазии соответствующей нации, может служить палестинское предприятие сионистов, как и вообще сионизм».

Войдя в роль передового отряда партии в борьбе с сионизмом, ЦБ ЕС так декларировало эту новую свою ипостась в письме, направленном 29 октября 1920 г. секретарю ЦК РКП(б) Н.Н. Крестинскому**:

* «Джойнт» (American Jewish Joint Distribution Committee) — еврейская благотворительная организация, созданная в США в 1914 году для оказания помощи пострадавшим от войны евреям Европы, России и Палестины. ** Крестинский, в свою очередь, переслал это письмо Ленину.

«Ввиду неосведомленности многих советских учреждений о сущности Деятельности сионистских организаций им часто удается скрывать свое на


стоящее лицо и использовать советские власти... Центральное бюро еврейских секций находит нужным познакомить советских деятелей с деятельностью сионистских организаций и регулярно представлять материалы, касающиеся данного вопроса»126.

Особую настойчивость в такого рода «просвещении» советского руководства ЦБ ЕС проявило в связи с нашумевшим делом о государственных дотациях ивритскому драматическому театру «Габима». Этот театр, существовавший в Москве в 1917-1926 годах, пользовался популярностью в кругах столичной творческой интеллигенции. В 1918 году художественным руководителем «Габимы» стал известный режиссер Е.Б. Вахтангов, чьи постановки в этом театре высоко оценил его учитель К.С. Станиславский. Имея влиятельных покровителей в лице русской культурной элиты, театр был включен в состав субсидируемых правительством учреждений искусства. Однако в конце 1919 года, то есть с началом гонений на сионистские организации, заведующий еврейским подотделом Нарком-проса и активный евсековец М. Левитан обратился к наркому по просвещению А. В. Луначарскому с предложением приостановить государственную поддержку «Габимы» на том основании, что он-де имеет «целью не просвещение масс, а затемнение посредством национально-романтической идеологии». Демарш Левитана поддержал его непосредственный начальник заведующий отделом просвещения нацменьшинств Наркомпроса Ф.Я. Кон, с кем, в свою очередь, солидаризировался председатель ЦБ ЕС Диманштейн, заявивший, что «трудовые деньги не могут пойти на поддержку буржуазной прихоти»127.

Луначарский, этот теоретик и идеолог нового советского искусства, не стал защищать эстетически чуждый ему театр. 16 февраля 1920 г. он санкционировал постановление подведомственного ему Центрального театрального комитета (Центротеатра) о лишении «Габимы» государственной дотации.

23 июля на проходившем под эгидой ЦБ ЕС I Всероссийском съезде еврейских деятелей просвещения и социалистической культуры была одобрена резолюция, гласившая:

«.. .Театр "Габима" возник еще при старом режиме для ублаготворения еврейских меценатов — биржевых спекулянтов. С устранением этого паразитического класса волей пролетарской диктатуры "Габиму" пытаются перевести на содержание советской власти... чтобы использовать его авторитет для сионистско-гебраистских целей... В настоящий период социальной революции, когда искусство делжно поднять боеспособность пролетариата, моральная или материальная поддержка такого учреждения, как "Габима", является преступлением».

А уже 31 июля стараниями заведующего еврейским отделом Наркомнаца М. Мандельсберга в протоколе заседания наркоматской коллегии появилась следующая запись:


«Слушали: жалоба представителя древнееврейского театра "Габима" на постановление Центротеатра о лишении его государственных субсидий и ходатайство его о возобновлении субсидий.

Постановили: а) древнееврейский театр "Габима" как по языку, так и по своему духу и идее совершенно чужд еврейским народным массам и потому не может служить источником просвещения этих масс; б) "Габима" служит рассадником буржуазно-националистической культуры и идеологии, а отнюдь не революционной идеи.

Постановлено: считать невозможной государственную поддержку "Га-бимы" и постановление Центротеатра считать правильным»12*.

Встревоженное таким развитием событий руководство «Габимы» стало искать защиты у культурной общественности столицы. Оно обращалось к заведующей театральным отделом Наркомпроса О.Д. Каменевой (жене Л.Б. Каменева и сестре Л.Д. Троцкого), к режиссеру В.Э. Мейерхольду, пользовавшемуся тогда влиянием в советских верхах. В Кремль на имя Ленина была направлена петиция в поддержку театра, подписанная К.С. Станиславским, В.И. Немировичем-Данченко, А.Я. Таировым, К.А. Марджановым, А.И. Южиным, Ф.И. Шаляпиным, A.M. Эфросом и другими авторитетными театральными деятелями. Вряд ли Ленин, который в январе 1922 года чуть было «в целях экономии» не закрыл Большой театр, ознакомился с этим обращением, хотя руководитель «Габимы» Н. Л. Цемах настаивал потом в мемуарах на обратном. Но точно известно, что оно было вручено члену политбюро ЦК РКП(б) Л.Б. Каменеву, благожелательно начертавшему на нем: «Вполне присоединяюсь». Далее бумага была спущена в Наркомнац Сталину, который в то время был склонен не возражать тем (в том числе и Каменеву), от кого зависела реализация его тайных властных амбиций. Поэтому на обращении театральных деятелей он не колеблясь написал:

«Протест еврейского подотдела национальных меньшинств считать отпавшим. Против выдачи субсидий на общих основаниях не возражаю»*

* Со стороны Сталина это был весьма предусмотрительный шаг: ведь именно Каменев в апреле 1922 года предложил Ленину избрать Сталина генеральным секретарем ЦК партии.

** Султан-Галиев был наиболее последовательным и бескомпромиссным критиком Сталина. В апреле 1923 года с трибуны XII съезда РКП(б) он резко обрушился на сталинский проект «автономизации» независимых советских республик, по сути обвинив его автора в великодержавном шовинизме. За свою дерзость уже 4 мая Султан-Галиев был исключен из партии и как «антипартийный и антисоветский элемент» препровожден в тюрьму ГПУ (130).

Но поддержав своего влиятельного коллегу по политбюро, Сталин вызвал на себя поток резких обвинений и критики со стороны гонителей «Габимы», включая таких его ближайших помощников в Наркомнаце, как член коллегии М.Х. Султан-Галиев** и новый


заведующий еврейским отделом А.Н. Мережин. Их особенно возмутило то, что своим решением Сталин фактически дезавуировал на-правленное ими ранее, 13 ноября, письмо Луначарскому, в котором* подтверждалось действие решения по «Габиме» от 31 июля, а также рекомендовалось руководству Наркомпроса решительно пресечь «домогательства» театра. 7 декабря к хору критиков Сталина присоединился и преемник Диманштейна на посту руководителя евсекций А.И. Чемерисский, обвинивший наркома по делам национальностей в потворстве театру «еврейских спекулянтов», «гурманов», театру, служащему интересам «плутократов-сионистов». Однако состоявшийся на следующий день пленум ЦК РКП(б), поддержав Сталина, оставил протест евсекций «без последствий»131.

После этого руководство Наркомпроса, ведавшего финансированием театров, в лице Луначарского сочло «невозможным протестовать против состоявшегося уже пленума ЦК» и 19 марта 1921г. предложило коллегии «просто принять к сведению, что субсидирование («Габимы». —- Авт.) будет продолжено через управление академическими театрами* впредь до пересмотра этого дела в ЦК»132.

Тем не менее из-за бедственного общеэкономического положения в стране реальных денес театр так и не получил. Точку в этом деле поставила комиссия президиума ВЦИК под председательством Ю. Ларина, созданная по требованию Ленина, который в августе 1921 года посоветовал Луначарскому «все театры... положить в гроб», а потом назвал в записке В.М. Молотову «верхом безобразия» принятое решение выделить театрам дотации в размере 1 млрд. рублей133. В октябре «Габима» был снят с государственного субсидирования, а через три года перестал считаться академическим театром. В январе 1926 года в атмосфере усиливавшихся гонений на иврит-скую культуру коллектив «Габимы» отправился в зарубежные гастроли и в большинстве своем так и не возвратился назад.

Эпизод с решением вопроса о дотациях «Габиме», с одной стороны, показал, что успешное для большевиков завершение гражданской войны способствовало в какой-то мере их временному отходу от жесткой позиции в отношении сионизма, а с другой — что принципиальным изменениям эта позиция была вряд ли подвержена.

* В начале 1921 года «Габиму» перевели в разряд государственных академических театров.

** С 15 ноября 1923 г. — Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) при СНК СССР.

О некоторой либерализации советского режима («в смысле серьезных умягчений») свидельствовала и последовавшая после постановления политбюро ЦК от 1 декабря 1921 г. реорганизация спецслужб, в результате которой 23 января 1922 г. вместо ВЧК создали Государственное политическое управление НКВД РСФСР**, наделенное


значительно меньшими карательными полномочиями. Вместе с тем, поскольку центральная задача аппарата советской политической полиции осталась по сути неизменной —- «изучение всех контрреволюционных и антисоветских деяний во всех областях», — его, наряду с Наркомюстом, продолжали использовать против «политических врагов советской власти» и «агентов буржуазии», в том числе и против не желавшей идти в услужение большевикам интеллигенции. 8 июня по указанию Ленина политбюро была образована даже специальная комиссия «для окончательного рассмотрения списка подлежащих высылке из России верхушек враждебных интеллигентских группировок». В результате насильственной эмиграции подверглось около двухсот русских ученых, философов, литераторов, в том числе и известный экономист Б.Д. Бруцкус, брат уже находившегося за границей сиониста Ю.Д. Бруцкуса134.

Тем не менее лишенные вождей сионистские группировки правого и центристского направлений продолжали свою деятельность в России, правда главным образом в подполье, а также полулегально, используя свои, так сказать, дочерние, официально разрешенные общественные и национально-культурные организаций. Наиболее массовыми из них были спортивная «Маккаби», которая, действуя до 1924 года в рамках всевобуча, особенно была сильна на юге Украины, и «Гехалуц» («Пионер»), созданный для подготовки еврейской молодежи старше 18 лет к труду и вооруженной борьбе в Палестине и заявивший о себе в России в начале 1918 года на учредительном съезде в Харькове. Руководителем всероссийского «Гехалуца» был избран соратник Жаботинского по мобилизации еврейской военной помощи союзникам И. Трумпельдор. «Гехалуц», открывший свои отделения в Харькове, Москве и Петрограде, сразу же развернул вербовку еврейской молодежи и ее отправку через Одессу в Палестину, откуда под руководством Усышкина координировалась эта работа. Поскольку советские власти отнеслись негативно к такого рода активности, в январе 1919 года по решению проходившей в Петрограде конференции «Гехалуц» его ЦК был переведен из Москвы в Минск, столицу «независимой Литовско-Белорусской социалистической советской республики». Однако не прошло и года, как и там «Гехалуц» оказался под запретом. После этого Трумпельдор был вынужден возвратиться в Палестину, а его детище в России перешло на нелегальное положение. По окончании гражданской войны «Гехалуц» попытался выйти из подполья, созвав в январе 1922 года очередную. Третью по счету, конференцию. Однако ее делегаты были арестованы, а в августе «Гехалуц» был запрещен не только Де-факто, но и де-юре. Это вызвало брожение внутри организации, и вскоре от нее откололось левое крыло, стремившееся легализоваться путем сотрудничества с коммунистами. Левый «Гехалуц» стал заниматься не СТОЛБКО переселенческой деятельностью в Палестину,


сколько созданием стационарной сети сельскохозяйственных коммун и производственно-технических артелей в районах компактного проживания советских евреев. Подобная переориентация прошла не только с ведома властей, но и при активном их давлении. Подтверждением тому может служить хотя бы то, что 19 марта 1923 г. оргбюро ЦК распорядилось легализовать организации левого «Гехалуца», действовавшие на территории РСФСР. Правда, Сталин настоял на включении в это решение, которое не затрагивало Украину и Белоруссию, пункта о предоставлении ГПУ «права бороться с контрреволюционными элементами» в случае их выявления в легальном «Гехалуце»135. Тем не менее ЦБ ЕС сочло этот шаг властей чрезмерно либеральным, косвенным образом облегчавшим жизнь продолжавшей оставаться в подполье правой «Национально-трудовой организации "Гехалуц"», находившейся под влиянием сионистской социалистической партии «Цеирей Цион»*. В качестве фактического обоснования такой позиции в политбюро была направлена выписка из отчета Фрумкиной о посещении Гомеля, в котором утверждалось, что существует «целый ряд указаний на теснейшую связь между всеми формами сионистского движения и «Гехалуц» как одной из них»116.

На отмене легального статуса «Всероссийской трудовой организации «Гехалуц», поддерживавшей из Москвы связь с ЦК всемирного «Гехалуца», настаивало и ОГПУ. Но добиться этого удалось только 28 января 1928 г., когда НКВД СССР было издано соответствующее постановление137.

* «Цеирей Цион» («Молодежь Сиона») заявила о себе как о движении в 1905 году. После февраля 1917 года оно стало самым массовым (до 300 тыс. членов) и влиятельным в сионистском политическом спектре. В составе этого движения существовали три партийные группы: «социалисты» (наибольшая и самая левая), «трудовики», «демократы» (наименьшая и самая правая). Вскоре движение преобразовалось в политическую партию. На съезде «Цеирей Цион», состоявшемся в мае 1920 года в Харькове, произошел раскол партии, и ее левое крыло («социалисты» + «трудовики» = «народная фракция»), идеологически примыкавшее ко II Интернационалу, объявило себя Сионистской социалистической партией.

** Будучи поляком, Дзержинский до революции тесно соприкасался с видными деятелями Бунда. Об отношении Дзержинского к евреям можно судить по тому факту, что из четырех его ближайших помощников в ОГПУ трое были евреями.-

Произошло это уже в период активного свертывания НЭПа, когда советские верхи перешли к леворадикальным способам решения проблем общества. А до той поры даже руководство госбезопасностью старалось проявлять известную умеренность, в том числе и по отношению к сионистам. Заслуживает внимания тот факт, что глава ОГПУ Ф.Э. Дзержинский** (с 1924 г. еще и председатель ВСНХ


СССР), являясь ярым приверженцем НЭПа и ратуя за относительное смягчение режима, одно время добивался пересмотра однозначно негативного отношения властей к сионизму. 15 марта 1924 г. он поделился мыслями на этот счет со своими заместителями В.Р. Менжинским и Г.Г. Ягодой:

«Программа сионистов нам не опасна, наоборот, считаю [ее] полезной. Я когда-то был ассимилятором, но это «детская болезнь». Мы должны ассимилировать только самый незначительный % [евреев], хватит. Остальные должны быть сионистами. И мы им в этом не должны мешать, под условием не вмешиваться в политику нашу... Пойти также сионистам навстречу и стараться давать не им должности, а считающим СССР, а не Палестину, своей родиной».

Через год, 24 марта 1925 г., он риторически вопрошал в записке к Менжинскому:

«Правильно ли, что мы преследуем сионистов?». И потом давал свой ответ:

«Я думаю, что это политическая ошибка. Еврейские меньшевики, то есть работающие среди еврейства, нам не опасны... Надо пересматривать нашу тактику. Она неправильна».

А еще через два месяца Дзержинский, обращаясь все к тому же Менжинскому, пришел к еще более радикальному выводу:

«Ведь мы принципиально могли бы быть друзьями сионистов. Надо этот вопрос изучить и поставить в Политбюро. Сионисты имеют большое влияние в Польше и в Америке. Зачем их иметь себе врагами?»"8.

Однако подобные благие пожелания отдельных прагматически мысливших советских политиков носили больше дискуссионный, чем практический характер. Советская социально-политическая система была запрограммирована на моноидеологичность и отторгала все идеи (и, разумеется, их носителей), отличные от официальной догмы. Поэтому даже в годы НЭПа, в период этой первой советской «оттепели», сионисты продолжали подвергаться репрессиям. В марте 1923 года секретный отдел ОГПУ доложил, например, в ЦК РКП(б) об обысках, произведенных у активистов сионистского движения и арестах 49 человек из их числа. Подобные акции проходили на фоне развернувшейся тогда массовой высылки из Москвы в административном порядке так называемого социально-паразитического элемента. Под эту категорию в большинстве своем подпали безработные евреи, нахлынувшие в столицу из разоренных гражданской войной украинских и белорусских местечек и вынужденные поддерживать свое существование с помощью мелких торгово-посреднических операций, официально квалифицировавшихся как криминальный промысел — спекуляция. Против подобных высылок


выступили тогда Евобщестком* и видные представители еврейской культуры, направившие Л.Б. Каменеву петицию с выражением протеста. А вскоре благодаря информационному сообщению нью-йоркского Еврейского телеграфного агентства (ЕТА) произвол, чинимый ОГПУ в отношении еврейского населения, стал известен и мировой общественности. Опасаясь обвинений в государственном антисемитизме, советские власти вынуждены были пойти на попятную. Раздосадованный вмешательством из-за границы, Дзержинский, теперь уже изволив гневаться на сионистов, в марте 1924-го спрашивал у Менжинского: .

«Что это за общественный комитет? Как реагировать на эту мерзость? Может быть, передать весь материал Евсекций для использования в процессе против сионистов Общественного комитета? Не использовать ли через суд ходатайство Шора?»'1''.

Упомянутый главным чекистом страны профессор Московской консерватории Д.С. Шор был видным московским сионистом. В 1923 году он стал инициатором обращения группы деятелей науки и культуры к руководству Наркомнаца в защиту иврита. Вместе с ним соответствующую петицию подписали востоковед М.И. Тубян-ский**, редактор журнала «Штром» и член центрального оргбюро «Культур-лиги»*** писатель Д.Н. Гофштейн, литератор М.О. Гер-шензон, композитор М.Ф. Гнесин и академик Н.Я. Марр. Как ни странно, но демарш интеллектуалов был воспринят в наркомате сочувственно. Заместитель наркома Г.И. Бройдо в пересланном 27 декабря в президиум ВЦИК мнении своего ведомства по этому вопросу предложил «особым циркуляром воспретить какие-либо стеснения в пользовании древнееврейским языком и литературой и... предоставить право преподавания древнееврейского языка в советских школах как предмета необязательного там, где будет выражено желание учащихся. И за их счет»140.

* Еврейский общественный комитет помощи пострадавшим от погромов, войны и стихийных бедствий был образован из представителей еврейской интеллигенции 18 июня 1920 г. ** Расстрелян в 1937 году. *** Литературно-художественное и театральное объединение деятелей еврейской культуры на языке идиш. Возникло в 1917 году в Киеве. В него входили, например, художники Натан Альтман и Марк Шагал, писатель И. Добрушин, журналист М. Литваков и др. После того как в 1924 году «Культур-лига» была ликвидирована властями, часть входивших в нее актеров перебралась в Москву и поступила в Государственный еврейский театр.

Однако подобным пожеланиям не суждено было осуществиться. Реальная политика в отношении сионистов проводилась не Нарком-просом или Наркомнацем, а ЦК РКП(б) и органами госбезопасности,


в недрах которых тогда полным ходом шла подготовка к массированной акции против «еврейских буржуазных националистов». По сообщениям начальника секретного отдела ОГПУ Т.Д. Дерибаса, к 1 января 1924 г. его ведомство взяло на оперативный учет 750 сионистов. В последующие месяцы этот показатель увеличился до 2270. Кроме того, велось «12 агентурных групповых разработок» сионистских организаций, по которым проходило 372 человека. В производстве же находилось 986 «одиночных агентурных дел» и 55 «групповых»"".

В общем все было подготовлено для того, чтобы при необходимости можно было запустить машину политических репрессий на полную мощность. К активным действиям чекистов подтолкнул нелегально состоявшийся в феврале в Ленинграде IV съезд Сионистской социалистической партии, по окончании которого ее активисты распространили десятки тысяч листовок, обличавших большевистскую власть в терроре и насилии и требовавших демократизации общества и предоставления «частному капиталу фактических возможностей участия в промышленном возрождении страны». С 13 марта по 1 мая по всей стране были арестованы 3,5 тыс. сионистов, главным образом молодежь от 17 до 23 лет. Только на Украине ко 2 сентября было взято под стражу до 2 тыс. человек, а в Белоруссии ко 2 февраля 1925 г. —- 500. Правда, большинство арестованных через некоторое время было освобождено под подписку о прекращении политической деятельности142. Но наиболее активных сионистов в административном порядке сослали на Урал, в Сибирь и Среднюю Азию. Таковых, по данным ОГПУ на конец мая 1925 года, было не так много: 132 человека. По тем же сведениям, еще меньше было тех, кого заключили в концентрационные лагеря: 15 сионистов (главным образом из числа руководителей) подверглись этому наказанию сроком на три года каждый. Применялась и такая мера «социальной защиты», как высылка в Палестину, которая подавалась властями внутри страны как своеобразная милость, а на международной арене — как жест доброй воли и вклад в международное решение еврейского вопроса. Такой привилегии тогда были удостоены 152 сиониста из так называемого менее активного элемента143.

* С 1923 года действовала в составе сионистской молодежной организации «Ха-Шомер ха-Цаир» («Молодой страж»), запрещенной в Советском Союзе в 1927 году.

Столь относительно либеральные методы подавления большевиками «идеологически чуждого» общественно-национального движения были в общем-то характерны для периода расцвета НЭПа. В то время сионистская верхушка еще питала определенные иллюзии, надеясь наладить диалог с властями и благодаря этому как-то сдержать репрессивный азарт органов госбезопасности. Одна такая попытка была предпринята Шором и руководителем «Маккаби»*


И. Рабиновичем, направившими 30 мая 1925 г. в президиум ЦИК СССР протест против усиления репрессий в отношении их единомышленников, в котором утверждалось, что сионистское движение не носит политического характера и лояльно государственному строю в СССР. В ответ руководство ОГПУ решило в качестве своеобразного отвлекающего маневра продемонстрировать миролюбие. 29 июня на заседании президиума ЦИК, на котором обсуждалось обращение Шора—Рабиновича, Менжинский заверил присутствующих, что чекисты откажутся от преследования сионистов, если те не будут настраивать население против советской власти. Ободренный таким развитием событий, Шор обратился 25 августа к заместителю председателя ЦИК СССР П.Г. Смидовичу, пытаясь повлиять через него на руководство евсекций, занятое, как отмечалось, «бесполезной» борьбой с сионизмом, «за которым большинство евреев и будущее»144.

Сионистам, в общем-то, было за что сетовать на лидеров евсекций, которые с начала 1925 года повели против них массированное пропагандистское наступление. 26 января по инициативе ЦБ ЕС секретариатом исполкома Коминтерна было принято постановление, предлагавшее «развернуть энергичную борьбу против сионизма» на международной арене, «разоблачая при этом подлую роль членов II Интернационала, содействующих сионистам». Одновременно нагнетались страсти и по поводу роста влияния сионистов внутри страны. Секретарь главного бюро евсекций при ЦК российского комсомола Д. Монин, докладывая 31 июля партийному начальству о поездке на Украину, отмечал, что, по сведениям ОГПУ, в Одесской губернии насчитывалось более 2,5 тыс. молодых сионистов, в Подо-лии — 5 тыс., на Киевщине — 2 тыс. И они, по словам предводителя комсомольской евсекций, не сидели сложа руки, а активно действовали: не только агитировали за массовую эмиграцию евреев в Палестину, но уже отправили из Жмеринки, Калиновки, других местечек Киевщины и Подолии на Кавказ, к границе с Персией, несколько пеших групп (по 15 переселенцев в каждой); устраивали массовые молодежные демонстрации под лозунгом «Долой евсекцию!»; распространяли среди своих сторонников сионистскую литературу, изданную как за границей, так и нелегально в Москве, Одессе, Киеве, Харькове145.

* В 1929 году он выехал в Палестину.

Подобные тревожные сигналы на фоне ужесточения общеполитической ситуации в стране заставили власти перейти от обсуждения своего отношения к сионистам к активным действиям против них. С марта 1926 года начались новые аресты и высылки сионистов. Именно тогда был арестован и упомянутый выше И. Рабинович, которого отправили на один год в Кзыл-Орду*.


После нового удара буржуазные сионисты так и не оправились То, что раньше составляло более или менее единое целое, теперь организационно распалось и оказалось распыленным по ссылкам, лагерям, глубокому подполью и зарубежью. Тем не менее это не успокоило сталинское руководство, которое, взяв вскоре курс на решительное подавление всякого политического инакомыслия, стало готовиться к тому, чтобы покончить с сионизмом В стране полностью и окончательно.

Когда подошло время реализации этого намерения, власти не пощадили даже такую немногочисленную и, в общем-то, безобидную левую сионистскую организацию, как «Поалей Цион». Наряду с правящей ВКП(б), она оставалась, наверное, единственной легальной партией в стране. Официально учрежденная в феврале 1906 года как Еврейская социал-демократическая рабочая партия («Поалей Цион»), она в июле 1919 года приняла на совещании в Витебске платформу, в которой признавала советскую власть как форму диктатуры пролетариата. Вместе с тем партия не отказывалась от сионистской идеи «перемещения еврейских масс на Ближний Восток», что, по мысли авторов этой платформы, должно было «содействовать процессу разрушения внутри Палестины феодальных основ и раскрепощению арабских рабочих и крестьян, а также созиданию там могучего... еврейско-арабского рабочего движения, способного к революционной борьбе против английского империализма»146. Но уже в августе партия раскололась, и на базе ее левой фракции образовалась Еврейская коммунистическая партия («Поалей Цион»), отказавшаяся впоследствии от «палестинизма» и влившаяся в декабре 1922 года в состав РКП(б). То, что осталось от ЕСДРП («ПЦ»), с октября 1923 года стало именоваться Еврейской коммунистической рабочей партией («ПЦ»). В основе такой политической мимикрии лежало стремление к выживанию в условиях советской идеологической системы, для чего необходимо" было прежде всего отречься от социал-демократического идеала, дистанцировавшись тем самым от гонимого большевиками меньшевизма.

Желавших сохранить свою легальность и призрачную независимость поалейционистов заставляла действовать подобным образом и поступательно усиливавшаяся «опека» спецслужб, утеснения со стороны которых начались сразу после 28 октября 1921 г. Тогда была отменена осуществлявшаяся ранее властями материальная поддержка ЕСДРП («ПЦ») и она стала считаться «частной организацией». 29 марта 1923 г. политбюро ЦК РКП(б) дало санкцию ГПУ на право «производства в государственном масштабе» массовых арестов, обысков и чисток в отношении меньшевиков, бундовцев и поалейционистов. В том же году ведомство Дзержинского предложило ликвидировать «Поалей Цион», мотивируя это тем, что, несмотря на все


попытки «использования коммунистического флага», сущность этой партии осталась меньшевистской. Однако в ЦК тогда рассудили по-иному; поскольку «Поалей Цион» насчитывает в своих рядах всего около 50-60 членов, то не сегодня-завтра этот политический карлик умрет собственной смертью и потому нет особой надобности в запрете147.

Но вроде бы дышавшая на ладан партия вопреки ожиданию большевиков вовсе не спешила добровольно покинуть политическую сцену. Напротив, месяц от месяца она крепла и численно росла. С 1924 года ЕКРП («ПЦ») начала работать в легальном «Гехалуце». Активно готовился и ее кадровый резерв в рядах Еврейского коммунистического союза рабочей молодежи («Югенд Поалей Цион») и детских кружках. Кроме того, по мере ужесточения репрессий против правых сионистов некоторые из них вынуждены были примкнуть к «Поалей Циону». На усиливавшуюся активность левых сионистов власти, разумеется, не собирались смотреть сквозь пальцы. То по надуманной причине Главлит вдруг задерживал выход «Еврейской пролетарской мысли» (печатный орган ЦК ЕКРП («ПЦ»)), а то неожиданно сверху начинались чиниться препятствия в работе партийного издательства «Гамер» («Молот»). В ответ руководство «Поалей Циона» пыталось протестовать, обращаясь к секретарям ЦК ВКП(б) А.А. Андрееву (июль 1925 г.), СВ. Косиору (май 1926 г.) и другим высокопоставленным партийным чиновникам. Выслушав жалобы, те обыкновенно выражали «полное недоумение» и обещали «разобраться». Однако гонения на «Поалей Цион» не только не прекращались, а, напротив, все нарастали. Отчаявшись, руководство левых сионистов в лице Л.Я. Берлинраута и С.А. Кивина решило в начале 1927 года искать защиты у Сталина. Но тот их не принял, поручив переговорить с ними своему помощнику И.П. Товстухе, который, в свою очередь, прибег к бюрократической уловке, заявив визитерам, что претензии будут рассмотрены по их представлении в письменном виде148.

Учитывая, что со второй половины 20-х годов политический режим в Советском Союзе стремительно стал трансформироваться в жесткую единоличную диктатуру, попытки поалейционистов как-то выжить в этих условиях были с самого начала обречены на провал. И мало кто из власть имущих большевиков сомневался в том, что запрет «Поалей Циона» — это лишь вопрос времени. Симптоматично, что П.Г. Смидович, ведавший в советском руководстве еврейскими делами, в конце 1926 года заявил:

«Совершенно ясно, что если меньшевики и социал-революционеры у нас не имеют возможности проводить в жизнь своей программы и даже формулировать ее, то было бы несправедливо, если бы те же течения под флагом сионизма, то есть исходящие из среды еврейской мелкой буржуазии, получили бы эту возможность»ш.


Из сферы дискуссионной вопрос о запрете «Поалей Циона» должен был рано или поздно перейти в практическую. Произошло это 15 июня 1927 г., когда руководство госбезопасности в лице заместителя председателя ОГПУ Г.Г. Ягоды, начальника секретного отдела Т.Д. Дерибаса и заместителя последнего Я.М. Генкина* направили Косиору совершенно секретную записку, в которой «в связи с усилением ЕКРП» просили ЦК «решить вопрос о ее дальнейшем существовании». А чтобы в партийных верхах особенно не раздумывали над этим «вопросом», авторы послания, между прочим, гарантировали, что, «поскольку в еврейских массах эта партия («Поалей Цион». — Авт.) малрвлиятельна, ее ликвидация... пройдет совершенно незаметно и не вызовет ни с чьей стороны никакого протеста»150.

Однако ничего определенного по этому обращению сразу на Старой площади так и не решили.-Сталина и его ближайшее окружение тогда куда больше занимала подготовка к решительной схватке с троцкистско-зиновьевской оппозицией, чем судьба маленькой национальной партии. Спуская дело на тормозах, Сталин поручил Косиору продолжить вплоть до принятия окончательного решения по «Поалей Циону» переговоры с его руководством. Понимая, к чему идет дело, Косиор вскоре в жесткой форме потребовал от левых сионистов покаяться в таких прегрешениях, как самозваное представительство интересов еврейского пролетариата, агитация за еврейскую эмиграцию в Палестину, интриги против Коминтерна и евсекций и, наконец, недопустимое уподобление основоположника поалейционизма Б. Борохова Ленину. В том же ключе действовало и ЦБ ЕС, секретарь которой А.И. Чемерисский 20 декабря вновь обратился в ЦК, настаивая на разгоне ЕКРП151.

Тем не менее прошло еще несколько месяцев, прежде чем в истории российского поалейционизма была поставлена логическая точка. Произошло это 24 мая 1928 г., когда политбюро ЦК ВКП(б) приняло следующее постановление с высшим грифом секретности «особая папка»:

«Утвердить постановление Оргбюро от 21 мая 1928 г.: "Согласиться с решением МК о необходимости ликвидации легально существующей партии ЕКРП ("Поалей Цион")»152.

Во исполнение данного решения чекисты более месяца тщательно подготавливали соответствующую операцию. В ночь с 25 на 26 июня они одновременно нагрянули с обысками во все московские поалей-ционистские организации. Взломав замки в дверях и шкафах, оперативники изъяли и вывезли на Лубянку документы, литературу,

* В секретном отделе ОГПУ Генкин руководил отделением по борьбе с сионизмом.


знамена, печати и другое имущество запрещенной партии. После чего были закрыты и опечатаны помещения ЦК и МК ЕКРП («ПЦ»), Еврейского коммунистического союза рабочей молодежи («Югенд Поалей Цион»), партийного клуба им. Борохова. В ту же ночь прошли также обыски в квартирах руководителей и активистов «Поалей Цион». Все они на утро были вызваны на Лубянку, где от имени советского руководства от них потребовали прекращения политической деятельности. Некоторые руководители ЕКРП, в том числе З.М. Брейтер и Кивин, наивно полагали, что все происходящее с ними и их партией не более чем результат недоразумения или провокации, вызванных интригами «евсековцев» или отдельных не в меру ретивых чиновников. Они даже пробовали протестовать против «неслыханного произвола в отношении коммунистической партии еврейского пролетариата СССР, секции Всемирного еврейского коммунистического союза ("Поалей Цион")» и напра-. вили 3 июля возмущенное письмо М.И. Калинину. Однако им прямо дали понять, что решение о роспуске ЕКПР было принято на самом верху и не подлежит не только пересмотру, но и какому-либо обсуждению153.

Поскольку с этого момента с легальным сионизмом в России было покончено, перед левыми приверженцами этой идеи встал закономерный вопрос: что делать дальше? Как бы отвечая на него своими поступками, одни вынуждены были отойти от политики и затаиться. Другие (очень немногие), оставшись верными своим общественным идеалам и уйдя в глубокое подполье, продолжали свою прежнюю деятельность. Третьи же (из числа «прикормленных» прежде властями партфункционеров) попытались примкнуть к стану победителей. Среди последних были те 27 бывших членов ЕКРП, которые в феврале 1930 года обратились в ЦК ВКП(б) и исполком Коминтерна с просьбой принять их в коммунистическую партию. Это решение они мотивировали следующим образом:

«Выступление нашей группы... может и должно быть использовано Коминтерном для встряски идеологических основ "Поалей Циона", а следовательно, для откола в конечном счете от партий Всемирного еврейского коммунистического рабочего фарбанда ("ПЦ") действительно коммунистических элементов с постепенным вовлечением их в местные компартии. Свою деятельность группа направит на демонстрацию банкротства идеологии «Поалей Циона» в СССР и придание этому факту значения показательного урока для заграничных партий "Поалей Циона"».

«Заявление 27-ми» поддержал один из бывших руководителей евсекций Диманштейн, заверивший ЦК, что оно будет иметь политический резонанс, особенно в Польше, Палестине и США, где «Поалей Цион» была весьма популярна в еврейской рабочей среде. 11 апреля секретариат ЦК «признал целесообразным» опубликование этого


заявления в «Правде»* и еврейской коммунистической печати. Прием же бывших членов ЕКРП в ряды ВКП(б) решено было проводить тем не менее «на общих основаниях, установленных для выходцев из других партий»154.

Ведя тихой сапой тотальную войну против сионизма, власти стали наносить решительные удары по всему, что так или иначе было с ним связано или служило для него «питательной средой». В результате выхода в 1928 году нового «Положения об обществах и союзах, не предусматривающих целей извлечения прибыли», а также принятия 30 августа 1930 г. постановления ЦИК СССР о «коренной реконструкции форм работы» общественных организаций одна за другой стали закрываться самодеятельные ассоциации еврейской общественности, занимавшиеся просветительской, благотворительной и культурной деятельностью. Происходило это в ходе так называемой перерегистрации общественных организаций, проводимой НКВД РСФСР. По его представлению были ликвидированы как буржуазные Еврейское историко-этнографическое общество (председатель Л.Я. Штернберг), комитет Общества по распространению просвещения среди евреев (председатель СМ. Гинзбург) и другие негосударственные еврейские объединения. Одновременно в ходе развернувшейся тогда новой антирелигиозной кампании начались гонения на иудаизм, официально квалифицировавшийся как потенциальный союзник сионизма. Председатель центрального совета Союза воинствующих безбожников СССР Е.М. Ярославский так напутствовал участников состоявшегося в 1931 году совещания по антирелигиозной работе среди евреев:

«Выкорчевывайте крепко и основательно корни и корешки затхлого, отжившего старого мира... Выкорчевывайте вместе с религиозностью и национализм... Разоблачайте воинствующий сионизм, покажите его служебную роль помощника империализма»155.

* Заявление не было опубликовано: советское руководство опасалось то ли подогреть тем самым юдофобию, то ли быть поставленным в мировом общественном мнении на одну доску с Великобританией, которая в это время, заигрывая с арабами, пошла на ряд антисионистских акций.

Наряду с православными храмами безжалостно уничтожались сотни синагог. В РСФСР, на территории которой до революции действовало 447 синагог, к 1 декабря 1933 г. было закрыто, по сведениям Комиссии по вопросам культов при президиуме ВЦИК, 257. В одной только Одессе из 48 синагог, существовавших там до установления советской власти, закрыли 47. Многие религиозные деятели иудаизма подверглись репрессиям. Так, в 1937 году расстреляли главу московской общины любавичских хасидов М. Бен-Айзика156. Со свертыванием НЭПа было ликвидировано и легальное


приготовление богослужебной ритуальной пищи, которой в иудаизме ; традиционно придается большое значение. И даже попытки зару-, бежных еврейских религиозных организаций как-то обеспечить, своих единоверцев в СССР, например, мацой встречались властями в штыки. Правда, под нажимом мирового общественного мнения советское руководство в конце концов пошло в этом вопросе на компромисс, причем не без выгоды для себя: решением политбюро от 3 ноября 1931 г. Наркомату внешней торговли разрешалось включить в номенклатуру посылочных операций Торгсина* мацу («каковую принимать в порядке индивидуальных посылок из-за границы»), с тем чтобы «председателю Торгсина т. Шкляр выручить за эту операцию не менее 1 млн. рублей в иностранной валюте»157.

В первой половине 30-х годов вследствие массированных репрессивных акций властей были в основном ликвидированы подпольные центры более или менее крупных сионистских групп, партий, обществ («Цеирей Цион», «Гехалуц» и др.). После этого сионистское движение в СССР окончательно перестало существовать в более или менее массовой организованной форме. К этому времени почти полностью была уничтожена и ивритская культура. В 1934 году были арестованы и потом сосланы в глубь страны Хаим Ленский, Абрам Фри-ман и другие гебраистские литераторы. Именно тогда ожесточение против ивритской литературы как культурного компонента сионизма достигло в Советском Союзе своего пика. По вполне понятным причинам наиболее наглядным индикатором такого отношения стало поведение еврейских писателей-коммунистов. Один из них, «пролетарский поэт» И.С. Фефер, вошедший в августе 1934 года в президиум правления созданного тогда Союза советских писателей СССР, так высказался на I съезде этой творческой организации об известном ивритском литераторе:

«Возьмите Бялика — этот крупный талант в течение последних двух десятков лет ничего не дал. Перед смертью он заявил, что гитлеризм является спасением, а большевизм — проклятием еврейского народа»15*.

* В магазинах Торгсина («Торговля с иностранцами»), открытых в 1931 году, товары (в основном дефицитные) отпускались за драгоценные металлы и иностранную конвертируемую валюту.

Отличительной особенностью антисионистской борьбы в Советском Союзе в этот период являлось то, что она проходила на фоне установления Сталиным единоличной диктатуры и генерального наступления этого режима на так называемый буржуазный национализм. Конечно, Сталина тогда волновали проблемы роста не столько еврейского, сколько украинского, белорусского или татарского национального самосознания, чреватые широкомасштабными внутренними потрясениями и сепаратизмом, но в это время значи


тельно усилилась его возникшая еще до революции подозрительность по отношению к еврейской национальной активности. Все большему перерастанию этой подозрительности в ненависть и страх в немалой степени способствовало то обстоятельство, что вплоть до начала Второй мировой войны советское руководство склонно было считать сионизм проводником политики своего злейшего в тот период врага на международной арене — британского империализма.

 

 

В погоне за призраком «еврейской социалистической нации»

 

СОВЕТИЗАЦИЯ ЕВРЕЙСТВА

Еврейскими руками или, точнее, с помощью еврейских секций и контролируемых ими национальных организаций велась не только борьба с сионизмом, но предпринимались попытки найти так называемое социалистическое решение еврейского вопроса. Поскольку с самого начала большевики действовали в жестких рамках коммунистической идеологии, то во главу угла в качестве своеобразной панацеи от поразившего еврейство в прошлом социального недуга буржуазности (массовое вовлечение в финансово-торговую сферу, мелкий бизнес и т.п.) был поставлен императив приобщения еврейского населения к производительному, в первую очередь физическому, труду. Идеалом такого труда для руководства коммунистической партии и созданных в 1918 году евсекций было участие в крупном промышленном производстве, то есть осуществление так называемой пролетаризации еврейского мелкого мещанства, состоящего из торговцев, ремесленников, кустарей, бывших служащих. Но из-за того, что крупная индустрия, и так недостаточно развитая в России, в результате гражданской войны оказалась почти полностью парализованной, единственно реальным способом решения проблемы трудоустройства евреев могла стать только их аграризация, благо в России всегда в избытке было пустующих земель, пригодных для сельскохозяйственного использования. К тому же начиная с первой половины XIX века был уже наработан кое-какой опыт сельскохозяйственной колонизации евреями земель Новороссии159.

В мае 1919 года II конференция евсекций приняла резолюцию, поощрявшую еврейское землеустройство, а 1 июня Еврейский комиссариат выпустил воззвание «К еврейским беднякам и работающим


массам», предлагая евреям заняться земледелием вместо торговли: Однако реализовать этот лозунг в условиях страны, еле выжившей после революции и двух вбйн, когда большинство городов и местечек, где веками проживали евреи, оказалось разоренными в результате боевых действий, погромов и хозяйственной разрухи, было делом нелегким. Положение усугублялось еще и тем, что к концу гражданской войны большевики почти полностью блокировали свободный выезд граждан за границу* и сотни тысяч обнищавших евреев вынуждены были в поисках средств к существованию мигрировать внутри страны, устремляясь главным образом в Москву и другие крупные города России, Украины и Белоруссии. В результате еврейское население Великороссии возросло со 153 тыс. в 1897 году до 533 тыс. в 1923-м. А еще через три года в РСФСР проживало уже 590 тыс. евреев, в том числе 554 тыс. в городах. К этому времени еврейские местечки в пределах бывшей черты оседлости обезлюдели на 50%**161.

* Впрочем, даже если бы границы были открыты, о массовом выезде евреев из России не могло быть и речи. Направиться в Палестину они не могли, потому что эта малоразвитая и бедная тогда страна, заселенная к тому же враждебно настроенными арабами, не могла предложить иммигрантам ни работы, ни средств к существованию. Заказан был путь и в США, куда ранее шел основной поток еврейских переселенцев из России. В 1921 году там был принят закон о квотах, ограничивавший иммиграцию всех национальностей, в том числе и евреев, до уровня 3% от численности каждой из них в стране к 1910 году. Интересно, что за три недели декабря 1920 года только в Нью-Йорк прибыло 18 тыс. украинских и польских евреев. Это, по-видимому, был один из последних всплесков еврейской эмиграции с территории бывшей Российской империи. К тому же в США начал поднимать голову антисемитизм. Начиная с 1921 года в газете «Dearborn Independent)), финансируемой промышленником Г. Фордом, стали появляться статьи о «Вечном жиде» и «еврейском заговоре» против Америки и всего мира, которые потом вышли отдельным сборником «Международное еврейство». В США публиковались в переводе на английский и черносотенные «Протоколы сионских мудрецов».

** Характеризуя в августе 1926 года ситуацию в еврейских местечках, СМ. Диманштейн отмечал:

«...От революции в большинстве своем евреи даже проиграли, а не выиграли. Если возьмем общее положение евреев в местечках до революции и сейчас, то получится, что 15-20% улучшили свое положение после революции, 30% осталось в том же положении и у 50% положение ухудшилось. Главная масса евреев жила ремеслом, торговлей, теперь это у них исчезло из рук... еврейское население в местечках вымирает, молодежь уходит в контрабанду, где находит себе исход человек ни к чему не приспособленный» (160).

По окончании гражданской войны на страну обрушилось еще одно тяжкое испытание — массовый голод, охвативший 35 губерний Украины и европейской части России с населением 90 млн. человек.


В 1921-1922 годах, когда в результате этого бедствия в общей сложности погибло более 5 млн человек, в местечках Украины, по неполным данным, умерло от тифа и голода от 12 до 14% жителей162.

Откликаясь на призыв Максима Горького спасти голодающих в России, министр торговли США и председатель Американской администрации помощи (American Relief Administration, АРА) Герберт Гувер известил 26 июля 1921 г. русского писателя о том, что готов договориться с советскими властями об оказании продовольственной, медицинской и другой гуманитарной помощи. 20 августа такое соглашение было подписано в Риге уполномоченными АРА У. Брауном и Совнаркома РСФСР М.М. Литвиновым. Уже 24 августа инициативу АРА поддержали с американской стороны несколько благотворительных организаций, в том числе и «Джойнт», который в рамках проекта АРА решил прийти на помощь бедствовавшим евреям России. Для этой цели в США был организован сбор пожертвований, сумма которых к марту 1922 года составила 14 млн. долларов163.

С советской стороны непосредственным распределением американской помощи евреям занимался Евобщестком, которому в соответствии с учредившим его постановлением политбюро от 18 июня 1920 г. разрешалась организация «еврейских комитетов помощи жертвам еврейских погромов в центре и на местах, при условии обеспечения в них большинства за коммунистами»164. Соблюдая перед Западом видимость демократического характера Евобщесткома, куда вошли представители от Бунда, «Поалей Циона», ЕКОПО (Еврейский комитет помощи нуждающимся евреям), ОЗЕ (Общертво охранения здоровья еврейского населения) и других еврейских общественных организаций, власти тем не менее сразу же отрешили от распределения иностранной помощи правых сионистов и синагогу.

К июлю 1922 года Евобщестком, уже имевший уполномоченных с аппаратами служащих в 300 городах России, Украины и Белоруссии, получил из-за границы в общей сложности 350 железнодорожных вагонов с гуманитарными грузами165. С этим комитетом активно сотрудничали такие известные впоследствии еврейские общественные деятели, как журналист Д.И. Заславский, врачи Б.А. Шимелиович, М.С. Вовси, В.Е. Незлин, литератор И.М. Нусинов. Однако весной 1923 года эта уже успевшая отладиться система оказалась под угрозой свертывания. Дело в том, что в начале апреля ГПУ направило в политбюро следующее негативное заключение о полуторагодичной деятельности АРА в России:

«Американские сотрудники АРА — в большинстве квалифицированные военные, которые в случае надобности смогут стать первоклассными инструкторами контрреволюционных восстаний. Сто процентов сотрудников АРА являются людьми ярко антисоветски настроенными. Русские сотрудники (на 75% бывшие офицеры, 20% помещиков и чиновников)... являются


превосходными проводами и каналами, через которые к американцам текут необходимые о России сведения и поддерживаются связи с контрреволюционными белогвардейскими кругами Республики. Через АРА российская белогвардейщина и контрреволюция сносится со своими единомышленниками и эмигрантами за границей. АРАвская диппочта — надежный аппарат связи. АРА занимается широкой экономической разведкой».

На основании этих резких, но не подкрепленных вескими фактами обвинений делался вывод:

«Учитывая, что в случае возможных осложнений в Республике АРА может стать центром, снабжающим, инструктирующим и вдохновляющим контрреволюцию, ГПУ считает дальнейшее пребывание ее в России нежелательным»166.

Уже 12 апреля политбюро постановило:

«Начать ликвидацию АРА, когда ее грузы, находящиеся в пути и портах, будут развезены по местным базам, то есть с июня месяца».

Как и было запланировано, в июне (14-го) благотворителям из США было предложено прекратить свою деятельность на территории СССР, а для подслащения этой горькой пилюли по предложению Л.Б. Каменева американцам были вручены «художественные подарки» и в их честь перед отъездом был устроен банкет"7.

 

ЮЖНЫЙ ПРОЕКТ

Ужесточение политики властей в отношении контактов с иностранцами подвигло руководство евсекций обратиться 2 мая в секретариат ЦК РКП(б) с обвинениями против Евобщесткома и курирующего его полномочного представителя СНК РСФСР при всех заграничных организациях помощи К.И. Ландера, которые-де смотрят сквозь пальцы на то, как «Джойнт», оказавшись предоставленным самому себе, снабжает материальными средствами не столько бедствующее еврейское население, сколько сионистов, правых бундовцев-меньшевиков и еврейское духовенство и клерикалов, потворствуя тем самым восстановлению власти еврейских религиозных общин168.

Однако за «Джойнт» вступился Каменев, который, исполняя обязанности заместителя председателя СНК СССР, 20 июля поддержал компромиссное предложение Ландера, настаивавшего на дальнейшей деятельности «Джойнта» в России, если тот согласится предоставить «не менее 50% всех средств в качестве помощи нееврейскому населению при надлежащем контроле с нашей стороны». Советскую верхушку, по-видимому, мало впечатлили тогда страхи, нагнетаемые евсекцией вокруг «тайных происков» «Джойнта». Но зато несомненно соблазнило данное им в октябре 1922 года обещание


ассигновать вместе с ОРТом* и ЕКО** 1 млн. 240 тыс. долларов на землеустройство российских евреев. К 1923 году от земли (точнее от 153 298 гектаров обрабатывавшихся площадей) кормилось в общей сложности 75 911 евреев (работники и члены их семей). Это означало, что еврейское земледелие, в том числе и благодаря иностранной помощи, распределяемой Евобщесткомом (евсекций были отстранены от этого) за короткий срок сумело не только восстановиться после разорительной гражданской войны, но и существенно перекрыть аналогичные показатели 1917 года (119 403 гектаров; 52 758 человек)169.

* Основано в 1880 году в Петербурге предпринимателем и филантропом С.С. Поляковым как Общество ремесленного и земледельческого труда среди евреев в России. После Первой мировой войны преобразовалось во всемирный ОРТ (Association for Handicrafts and Agricultural Labor among the Jews) со штаб-квартирой в Берлине.

— ** ЕКО — Еврейское колонизационное общество (Jewish Colonization Association), основано в 1891 году в Лондоне на средства барона М. ДТирша.

*** Благодатный климат Крыма, его удачное географическое положение способствовали тому, что на протяжении столетий многие народы пытались закрепиться на этих землях. После победы над Крымско-Татарским ханством и присоединения полуострова к Российской империи Екатерина II писала: «Благословен тот час, когда Крым будет очищен от этого дикого племени и заселен благородной породою». После Октябрьской революции в Крыму образовалась Советская социалистическая республика Тавриды, председателем Совнаркома которой стал Антон Слуцкий. В апреле 1918 года он был расстрелян татарскими националистами, после того как возглавляемое им правительство советской Тавриды пало под напором интервентов Антанты. Восстановление советской власти в Крыму в конце 1920 года ознаменовалось массовыми казнями белых офицеров, санкционированными председателем Крымского областного ревкома Б. Куном и секретарем обкома Р.С. Землячкой. В октябре 1921 года на полуострове была провозглашена Крымская автономная советская социалистическая республика, в Руководстве которой ведущие позиции заняли представители татарского населения.

После того как большевики согласились на дальнейшее сотрудничество с «Джойнтом», встал вопрос о разработке под обещанные им средства соответствующего проекта. Тогда и возникла идея выделения под еврейскую колонизацию малонаселенных территорий на юге Украины и в Северном Крыму***. Авторство этой идеи приписывается директору русского отдела «Джойнта», известному агроному и общественному деятелю, уроженцу Москвы Жозефу Розену. Согласно собранным им сведениям, в этом регионе евреи владели до революции 1200 тыс. гектарами земли, в том числе 208 тыс. в Крыму (имение барона Д.Г. Гинцбурга и наделы евреев-колонистов). Но официально инициировали рассмотрение этого проекта в совет


ских верхах журналист А.Г. Брагин* и заместитель наркома по делам национальностей Г.И. Бройдо, в результате обращения которых в политбюро в декабре 1923 года была образована специальная комиссия под председательством заместителя председателя СНК СССР А.Д. Цюрупы. В январе 1924 года в состав этой комиссии была введена от ЦБ ЕС МЛ. Фрумкина. Тем самым руководство евсекций, в котором еще сильны были старые бундовские антиассимиляционные настроения, поддержало идею еврейского переселения в Крым и на юг Украины, так как это обеспечивало в какой-то мере возрождение национальной жизни в пределах прежней черты оседлости. Но по той же самой причине оно выступило против уже тогда обсуждавшихся предложений о создании автономного еврейского поселения в одном из отдаленных регионов азиатской России, в том числе и на Дальнем Востоке171. 8 февраля на заседании комиссии Цюрупы было решено создать государственный Комитет по земельному устройству трудящихся евреев (КомЗЕТ), половина руководства которого должна была состоять по предложению Фрумкиной и Г.Л. Пятакова из евреев172. С подключением советских номенклатурных верхов и евсекций к организации еврейского землеустройства роль Евобщесткома в этом деле стала резко падать, и 11 октября он был распущен.

* Журналист А.Г. Брагин (1893-1937) был выходцем из партии «Циерей Цион», после Октябрьской революции работал в Наркомземе, сотрудничал с «Правдой», в которой публиковался под псевдонимом «Беспартийный». В 1923 году Брагина назначили заведующим Всероссийской сельскохозяйственной и промышленно-кустарной выставкой, которую 19 октября посетил Ленин, когда в последний раз приезжал из Горок в Москву. В 1924 году вместе с журналистом М.Е. Кольцовым выпустил брошюру «Судьба еврейских масс в Советском Союзе» (170).

20 февраля Еврейское телеграфное агентство в Нью-Йорке сообщило, что такие видные советские политики, как Троцкий, Каменев и Бухарин, расценили крымский проект положительно. Той же позиции придерживались нарком иностранных дел Г.В. Чичерин, председатель ЦИК СССР М.И. Калинин и председатель Всеукраинского ЦИК Г.И. Петровский. Очевидно, и Сталин поддерживал на первых порах крымский вариант еврейской колонизации. Но самым горячим сторонником и пропагандистом этой идеи стал Ю. Ларин. Выходец из интеллигентной еврейской семьи, уроженец Крыма, он уже в юности вступил на путь революционной борьбы, став одним из организаторов в начале века Крымского союза РСДРП. Хорошо знавший Ларина Ленин высоко ценил erq организаторские способности и горячую увлеченность порученным делом, но вместе с тем отмечал авантюризм и эмоциональную неуравновешенность, присущие натуре этого человека. Еще более тесные отношения сложились у Ларина со Сталиным, которого он в записках, относящихся к 1926 году, позво


лял себе называть «дорогой Коба» (позже на смену этому несущему на себе печать революционного побратимства обращению пришло более сдержанное — «дорогой товарищ») и даже поучать:

«Близоруко, друг мой: не так генеральный секретарь должен сколачивать все здоровые партийные элементы основного кадра работников в эпоху... потрясений партии»'73.

В это время Ларин горячо поддержал Сталина в борьбе с троц-кистско-зиновьевской оппозицией, а потом в проведении насильственной коллективизации.

Видимо, Ларину главным образом и принадлежала идея еврейской автономии в Северном Причерноморье. Однако в советском руководстве существовала и сильная оппозиция этому намерению. 13 февраля нарком земледелия РСФСР А.П. Смирнов решительно выступил как против создания КомЗЕТа, так и еврейской крымской автономии, мотивируя свою позицию тем, что «сильное выпячивание устройства еврейских масс было бы явной несправедливостью по отношению к остальному населению и политически совершенно недопустимым делом, так как сыграло бы на руку антисемитам», а «образование автономной еврейской единицы на чуждой территории из пришлых со стороны элементов явится совершенно искусственным и в этом отношении самым резким образом разойдется с принятым порядком образования автономных областей в СССР, который основывается на началах самоопределения национальностей...»174. Такой же точки зрения придерживались и некоторые украинские руководители, например нарком юстиции Н.А. Скрып-ник, а также секретарь ЦК КП(б)У Э.И. Квиринг, который, выступая в мае на VIII Всеукраинской партийной конференции, заявил:

«Мы ничего не имеем против того, чтобы образовывались те или иные республики национальных меньшинств, но специально собирать евреев в одно место — это не логично, это пахнет сионизмом»175.

Однако Ларин и его единомышленники не обращали внимания на подобные выпады. Заручившись поддержкой в верхах, они действовали решительно и оперативно. Не дожидаясь выхода законодательного акта о создании КомЗЕТа (таковой в составе 15 человек — П.Г. Смидовича, М.А.(Ю.) Ларина, А.П. Смирнова, М.М. Литвинова, Л.Б. Красина и др. — будет официально образован при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР 29 августа 1924 г.), они уже 2 июня провели заседание этого органа и постановили:

«В качестве районов поселения еврейских трудящихся наметить в первую очередь свободные площади, находящиеся в районе существующих еврейских колоний на юге Украины, а также Северный Крым»'7'.

Создавалось впечатление, что сторонники крымского проекта в СССР и за границей координировали свои действия. Уже 21 июля


специально для ведения дел, связанных с еврейским землеустройством в России, постановлением исполкома «Джойнта» была создана Американская еврейская агрономическая корпорация «Агро-Джойнт». Назначенный ее руководителем д-р Розен начал через несколько месяцев переговоры о заключении соответствующего договора с председателем КомЗЕТа П.Г. Смидовичем* и Ю. Лариным, ставшим в 1925 году первым председателем вновь созданной общественной организации по еврейскому землеустройству — ОЗЕТ**. Чувствуя большую заинтересованность советской стороны в получении американских финансовых средств, д-р Розен, пообещав от имени «Джойнта» выделить на еврейское землеустройство в СССР в общей сложности 15 млн. долларов, занял жесткую позицию, основанную на следующих предварительных условиях: выполнение циркуляра советского правительства от 21 июля 1919 г. о терпимом отношении к сионистам, прекращение гонений на иудаизм и ивритскую культуру, создание в Москве эмиграционного бюро для отправки евреев в Палестину (прежде всего арестованной сионистской молодежи) и открытие в советской столице отделения банка «Джойнта»179. Хотя не все из этих предложений были приняты, в конце 1924 года договор все же был подписан.

* Имевший русско-польское дворянское происхождение Смидович был членом партии с 1898 года. Помимо руководства землеустройством евреев он возглавлял в президиуме ВЦИК Комитет содействия северным народностям и Секретариат по делам культов (с 1929 г. — Комиссия по вопросам культов). Известно, что в подведомственных ему сферах, в том числе таких, как иудаизм и еврейское землеустройство, он проводил довольно умеренный курс. Поскольку Смидовичу приходилось заниматься практически всеми проблемами еврейской жизни, в номенклатурных верхах его даже в шутку окрестили «ученым евреем при губернаторе» (должность эта была введена Николаем I в 1850 году) (177).

** Общество по землеустройству еврейских трудящихся (ОЗЕТ) — массовая общественная структура по пропаганде еврейской аграризации и сбору средств на нее как внутри страны, так и особенно за рубежом. Численность ОЗЕТ с 80 тыс. членов в 1926 году возросла до 200 тыс. в 1929 году (178).

Достигнув принципиального согласия о сотрудничестве с советскими властями, «Джойнт» должен был теперь изучить практическую сторону дела. Для этого в конце 1924 года д-р Розен предпринял деловую поездку на Украину для встречи с наркомом земледелия этой республики И.Е. Клименко. Однако в Харькове американского визитера ждал отнюдь не радушный прием. В ответ на его предложение ускорить выделение под еврейское землеустройство дополнительно 100 тыс. десятин земельных угодий заместитель наркома земледелия Украины М. Вольф заметил, что следует сначала освоить 30 тыс. десятин, ранее уже предоставленных республиканскими властями для этих целей. Он'также заявил гостям, что Всеукраинский


ЦИК принял решение возобновить перемещение на восток СССР неиспользуемых трудовых ресурсов, в том числе и безработного еврейского населения, которое, как он выразился, будучи в массе своей «городским мещанством, теперь объективно перемалывается жерновами истории». Последний пассаж пришелся явно не по вкусу Розену, который обвинил Вольфа в антисемитизме. Присутствовавший на этой встрече СЕ. Любарский (руководитель плановой комиссии республиканского Наркомзема и представитель «Агро-Джойнта» на Украине), поддержав Розена, заметил:

«Восток нас не устраивает, он требует энергии украинца-пионера, а евреям нужны уже обжитые районы — Украина, Крым, и хорошо бы... Крым присоединили к Украине, так как с украинским правительством легче практически вести дело»180.

Вынужденный объясняться по происшедшему инциденту с секретарем ЦКК РКП(б) Е.М. Ярославским Вольф позже заявил:

«Я как специалист, уже несколько лет интересующийся еврейским переселением и четыре года работающий в Наркомземе Украины, утверждаю: землеустройство евреев на Украине будет проходить в исключительно тяжелой обстановке, так как коренным земледельцам-переселенцам не дают кредитов, а евреям — много денег, хотя бы из-за рубежа. Это не может не вызвать нежелательных толков среди населения»181.

Еще более негативное отношение к еврейскому переселению выказывали крымско-татарские власти, которые склонны были подозревать центр в желании наказать автономию за националистические выступления в мае 1924 года, закончившиеся расстрелом 132 участников «контрреволюционного заговора».

Между руководством КомЗЕТа и ОЗЕТа, соответственно в лице Смидовича и Ларина, с одной стороны, и председателем ЦИК Крымской АССР Вели Ибраимовым — с другой, развернулась тихая кабинетная война, переходившая время от времени в громкие скандалы, обсуждавшиеся на страницах газет и с трибун различных общественных форумов. Арбитрами в этом противостоянии были ЦК партии и ЦИК СССР, куда Смидович и Ларин обычно жаловались после срыва Ибраимовым ранее согласованных решений, а тот, в свою очередь, направлял встречные претензии, настаивая на приоритете репатриации в Крым сотен тысяч татар, выехавших в Турцию и другие страны в XIX — начале XX века. В этом споре симпатии Центра были не на стороне последнего, против которого у Москвы возникли серьезные подозрения. Сталин склонен был считать Ибраи-мова скрытым пантюркистом и сепаратистом, симпатизирующим «национал-уклонисту» Султан-Галиеву, арестовывавшемуся сначала в мае 1923 года, а потом, по подозрению в шпионаже в пользу Турции и связях с Троцким, — в декабре 1928-го. Опасения советского руководства многократно усиливались фактором стратегической важ


ности Крыма в системе обороны южных рубежей страны. Поэтому когда 18 января 1926 г. члены КомЗЕТа (А. Мережин, А. Вайнштейн, А. Чемерисский, Ю. Ларин, Ю. Гольде) обратились в политбюро с просьбой «предрешить принципиально предоставление достаточно сплошной территории для заселения евреями с предвидением возможности ее превращения в дальнейшем в автономную область», в ответ последовала положительная реакция. 11 февраля была создана комиссия под председательством Калинина, по представлению кото-, рой 18 марта политбюро приняло постановление, ключевое положение которого гласило:

«1. Держать курс на возможность организации автономной еврейской з единицы при благоприятных результатах переселения».

В последующих пунктах говорилось о передаче евреям для сель--
скохозяйственного использования свободных земель в Джанкой-
ском и Евпаторийском уездах Крыма и Приазовских плавней между
Кубанью и Азовским морем, а также изыскании для этих целей под-
ходящих территорий на Алтае и Северном Кавказе (в Новороссий-
ском округе)182. v

Против этого постановления опять тщетно протестовал нарком земледелия Смирнов, заявляя, что оно вызовет со стороны крымских татар и кубанских казаков самое энергичное противодействие183. Прошло всего несколько дней, и пессимистический прогноз Смирнова стал сбываться. Возмущенное решением центра руководство Крымской автономии энергично потребовало его пересмотра. Однако Ибраимову удалось добиться лишь незначительной уступки: в новой редакции постановления, утвержденной политбюро 8 июля, еврейское переселение на полуостров оговаривалось необходимостью -«полного учета потребностей татарского и прочего крымского населения»184.

А в это время набирала обороты государственная машина исполнения партийных директив. Еще 15 июня Калинин провел через президиум ЦИК постановление, одобрявшее явно нереальный и пропагандистский по характеру план КомЗЕТа о землеустройстве в течение десяти лет 100 тыс. еврейских семей. 30 июля был принят закон, переводивший северокрымские земельные угодья в фонд Всесоюзного переселенческого комитета, который, в свою очередь, 1 сентября утвердил оперативный план переселения в 1927 году первых 8 тыс. еврейских семей в Евпаторийский и Джанкойский районы Крыма.

Все это подлило масла в тлеющий огонь татарского национализма. В сентябре Ибраимов в решительной форме выступил в газете «Красный Крым» против передачи северокрымских земель КомЗЕТу и призвал татар явочным порядком расселяться на пустовавших землях полуострова. В ответ Ларин, выступая 15 октября на всекрымском съезде ОЗЕТа, обвинил Ибраимова в натравливании татарского


населения на переселенцев-евреев, а 28 октября направил в Кремль резкое по тону заявление, в котором отмечалось, что противодействие КрымЦИКа переселению евреев «имеет характер охраны кулацких интересов на юге Крыма» (кулаки-де выселением татарской бедноты на север полуострова хотят предотвратить раздел своих земельных владений) и «служит националистическо-шовинистиче-ским чаяниям ориентирующейся на Турцию части татарской буржуазии»185.

Кульминационным пунктом накалявшихся страстей по Крыму стал открывшийся 16 ноября всесоюзный съезд ОЗЕТ. Выступивший на нем Ларин прямо призвал «путем организации массовых еврейских поселений... создать в конечном счете в Северном Крыму национальную еврейскую республику». Для этого он предложил, во-первых, переселить на полуостров 100 тыс. евреев и столько же славян (чтобы не давать повода для антисемитских толков на бытовом уровне, типа: «Для евреев — Крым, а русским — Нарым»), а во-вторых, землеустроить 200 тыс. евреев в Приазовье и 50 тыс. евреев в Белоруссии. Присутствовавший на съезде Калинин приветствовал идею автономии в рамках «большой задачи» сохранения еврейской национальности, для решения которой, по его словам, необходимо было «превратить значительную часть еврейского населения в оседлое крестьянское, земледельческое, компактное население, измеряемое, по крайней мере, сотнями тысяч»186. Заявление советского «всесоюзного старосты» в западной прессе окрестили по аналогии с декларацией Бальфура «декларацией Калинина».

Возникший вокруг Крыма пропагандистский ажиотаж свидетельствовал о том, что советское руководство не прочь было использовать еврейскую карту в своей международной политической игре. Показательно, что нарком иностранных дел Чичерин, выступая тогда в Берлине перед еврейской общественностью, решительно поддержал крымский проект. Примечателен и следующий комментарий, появившийся в те же дни в лондонской «Jewish Chronicle» (№ 2950):

«В лице Англии Москва видит своего архиврага... Покровительствуя сионизму и являясь доброй защитницей Палестины, Англия завоевала... ценные симпатии и моральную поддержку. «Крымский проект», представленный миру в виде самого великодушного и щедрого оказания помощи евреям, имеет целью лишить Англию ее престижа единственной покровительницы евреев и поместить Россию рядом как равную соперницу... Советское руководство, выдвигая и поддерживая этот проект, сумело войти в хорошие отношения с американскими евреями, которые... нашли проект замечательным для использования в своих интересах... Цель американских финансистов в настоящее время разрушить Британскую империю...»'".

Последняя фраза звучала слишком эффектно, чтобы быть правдой. Тем не менее еврейские круги в США действительно проявляли


большую заинтересованность в колонизации Крыма. Ведь они успели убедиться в том, что благодаря существенной государственной поддержке еврейское землеустройство в СССР набрало хорошие темпы. Если в 1913 году сельским хозяйством в стране занималось, по данным ОРТа, 52 758 евреев, то к концу 1925-го, несмотря на имевшие место крупномасштабные социальные катаклизмы, соответствующий показатель перевалил за 100 тыс. В 1925-1927 годах для 14 170 еврейских семей было выделено 325 133 гектаров свободных земель. Всего же в 1925-1928 годах в СССР на землеустройство евреев было затрачено 22 497 468 рублей, из которых госбюджетные средства составили 4 294 608 рублей, а остальные поступили из-за границы, главным образом из США188.

В то же время еврейская колонизация Палестины вследствие обострения экономических и национальных проблем в этом регионе заметно пробуксовывала. По темпам она в четыре раза отставала от еврейского землеустройства в России. Дело дошло до того, что в 1927 году реэмиграция из Палестины превысила иммиграцию на 87%. 16 мая 1926 г. в Яффе бывшие российские подданные даже организовали некий «Союз возвращения на родину». И хотя 3 января 1927 г. комиссия Совета Труда и Обороны СССР приняла постановление, в котором «содействие массовой эмиграции евреев из Палестины» было признано нецелесообразным, тем не менее, например, в следующем году группе в 100 человек удалось переселиться оттуда в Крым и создать там коммуну «Воля нова»189.

Оценив сложившуюся в мире ситуацию, «Джойнт», руководитель которого Джеймс Розенберг в 1926 году специально приезжал в Москву, решил сделать ставку на Россию, хотя этому и противодействовало руководство ВСО, настаивавшее на бесперспективности еврейских проектов в России, в этой «стране погромов». 31 декабря 1927 г. «Агро-Джойнт» заключил с советским правительством новый трехлетний договор, который 15 февраля 1929 г. был продлен на срок до 1953 года. «Агро-Джойнт» обязался предоставить правительству СССР заем в 9 млн. долларов под 5% годовых и с 17-летним сроком погашения. Еще большая сумма выделялась советской стороне в виде безвозмездной.финансовой помощи. Соглашение было поддержано как официальными кругами США — президентом Г. Гувером (бывшим главой АРА), так и финансовыми — Дж. Рокфеллером190.

Сталина не могли не радовать эти денежные вливания в реконструировавшуюся советскую экономику, тем более что выгодная сделка с американцами была заключена в период серьезного ухудшения отношений между СССР и Великобританией, приведшего к разрыву дипломатических отношений между ними в, мае 1927 года. Тем самым Советский Союз как бы способствовал раз-1


витию той важнейшей в понимании Сталина тенденции в мировой политике, которую он формулировал как «обострение противоречий между двумя гигантами империализма, между Америкой и Англией»191.

Однако внешнеполитический фактор лишь отчасти определял настоящее и будущее крымского проекта. В значительно большей степени его реализация зависела от дальнейшего развития политической и экономической ситуации внутри страны. В этом смысле события, происходившие в Советском Союзе в конце 20-х годов — резкое свертывание НЭПа, переход к директивной и централизованной экономической модели развития, насильственная коллективизация сельского хозяйства, перерождение диктатуры партии в диктатуру вождя, происходившее на фоне разгрома партийной оппозиции, закручивания идеологических гаек и ужесточения террора политической полиции, — вряд ли сулили благоприятную перспективу крымскому эксперименту. Впрочем, и без учета этой очередной кровавой смены вех его будущее вырисовывалось весьма проблематичным, особенно если иметь в виду национальную структуру населения Крыма на конец 1926 — начало 1927 года. Тогда на полуострове проживало всего 40 166 евреев, в том числе 3353 занятых в сельском хозяйстве. В относительных цифрах евреи составляли всего 1% от населения полуострова, в то время как русские — 44%, татары — 37, немцы — 10, болгары — 3, греки — 2,6%192. К тому же, причерноморские земли, на которых планировалась организация еврейской автономии, входили в состав двух союзных республик — РСФСР (Крым) и УССР (юг Украины), что также осложняло ситуацию. Не способствовало успешному развитию проекта и то, что в связи с депрессией, поразившей в 1929 году мировую экономику, объемы его финансирования со стороны «Агро-Джойнта» были сокращены. И это при том, что ранее даже при существенных инвестициях и трудозатратах доходность и производительность еврейских земледельческих хозяйств в условиях Северного Крыма (с его засушливым климатом, малоплодородными солончаковыми почвами) были чрезвычайно низкими.

Существовал и еще один, возможно, наиболее важный фактор, препятствовавший созданию еврейской автономии в Северном Причерноморье. На юге Украины, где, как и в Крыму, проводилось землеустройство евреев, насчитывалось до 5 млн. безземельных крестьян из числа коренного населения. Если учесть, что на их глазах еврейские колонисты получали бесплатно земельные угодья, заграничную сельскохозяйственную технику, семена и породистый скот, тогда как им власти предлагали искать лучшую долю на обширных пространствах за Уралом, становятся очевидными некоторые причины, вызвавшие взрыв массового антисемитизма в стране во второй половине 20-х годов.


ВСППЕСК АНТИСЕМИТИЗМА В ОБЩЕСТВЕ

В официальные учреждения, редакции газет и журналов тогда пошел поток крайне эмоциональных писем. В одном из них, написанном неким крестьянином М.И. Калинину, были и такие слова:

«Наши сыны и братья боролись под Перекопом, десятки тысяч легло там наших братьев... и что же теперь мы видим, на наши заявления о переселении в Крым нам отказали и предлагают переселиться в Сибирь, чем же заслужили евреи такое внимание, что им разрешают селиться в Крыму?».

Или вот фрагмент из еще одного письма, опубликованного 24 августа 1928 г. в газете «Труд»:

«Почему евреям отпускают самые хорошие земли в Крыму*? Все равно они не будут работать, а будут сдавать земли в аренду и будут ходить, заложив руки в карманы, а русские будут на них работать».

Антисемитская волна, поднятая крымским проектом, была столь значительна, что поэт В.В. Маяковский откликнулся на эту злобу дня, выступив в ноябре 1926 года на съезде ОЗЕТа с хлестким стихотворением «Бывало начни о вопросе еврейском...».

Возбуждению массовой юдофобии во второй половине 20-х годов способствовали и другие обстоятельства. Выступая в 1926 году на упоминавшемся выше съезде ОЗЕТ, М.И. Калинин попытался заглянуть в корень произошедшего тогда антисемитского перерождения части интеллигенции:

«Почему сейчас русская интеллигенция, пожалуй, более антисемитична, чем было при царизме? ... В тот момент, когда значительная часть русской интеллигенции отхлынула, испугалась революции, как раз в этот момент еврейская интеллигенция хлынула в канал революции, заполнила его большим процентом по сравнению со своей численностью и начала работать в революционных органах управления»151.

* Под еврейские поселения отводились 2,5% пустовавших земель, v основном в засушливых районах Северного и Северо-Восточного Крыма. Даже из выделенных наркомземом Крымской АССР под еврейское переселение 12,8 тыс. десятин земли КомЗЕТ принял только 8,1 тыс. десятин, а от остальных площадей вынужден был отказаться из-за их полной непригодности для земледелия.

По мнению Ю. Ларина, выпустившего в 1929 году довольно объемный труд «Евреи и антисемитизм в СССР», существенным фактором, провоцирующим антисемитизм, являлась сложившаяся к этому времени социальная структура еврейства, обусловливавшая неизбежность его конкуренции с остальным населением. Скажем, в государственных и общественных учреждениях работало почти 30% трудоспособных евреев, или 8% от всех советских служащих. Но еще более разительным было присутствие евреев в сфере свобод


ной торговли, которая в массовом сознании ассоциировалась со спекуляцией, различными махинациями и нечестным промыслом. Непропорционально широкое участие евреев в частном секторе при НЭПе было обусловлено в первую очередь тем, что они наработали богатый опыт выживания в этой сфере еще со времен Российской империи, когда в неблагоприятных для этой национальности социальных условиях мог преуспеть только человек исключительной деловой хватки и изворотливости. Поэтому «новая буржуазия» в СССР в 20-е годы оказалась в значительной мере еврейской. В декабре 1926 года каждый пятый частный торговец страны был евреем, а всего в эту сферу было вовлечено 125 тыс. евреев. В торговом бизнесе Москвы им принадлежало 75,4% всех аптек, 54,6% парфюмерных магазинов, 48,6% магазинов тканей, 39,4% галантерейных магазинов. Из 2469 крупных столичных нэпманов 810 были евреями. В западных районах страны доля предпринимателей-евреев в частной торговле была еще более значительной: на Украине — 66%, в Белоруссии — 90%. Другими традиционными для евреев занятиями были кустарный промысел и ремесленничество. На конец 1926 года в этих сферах было задействовано 216 тыс. евреев, что составляло 40% от общего количества кустарей и ремесленников страны. Негативную общественную реакцию провоцировал и сравнительно высокий уровень представительства евреев в высших учебных заведениях. В РСФСР на начало 1927 года доля студентов-евреев в педагогических вузах составляла 11,3% , в технических — 14,7, медицинских — 15,3, художественных — 21,3%194.

Поскольку частнопредпринимательская деятельность квалифицировалась властями как пережиток капитализма и основная форма эксплуатации человека человеком, многие евреи оказались тогда в положении социальных изгоев: их, в отличие от других безработных, не регистрировали на биржах труда, дети «буржуазии» не принимались в вузы. Две трети еврейского населения в местечках, нося на себе клеймо «эксплуататорский элемент», были лишены избирательных и других гражданских прав и превратились в так называемых «лишенцев». На Украине доля таковых среди евреев составляла 29,1%, тогда как среди остального населения — 5,4%. Характеризуя ситуацию конца 20-х годов, когда госсектор стал решительно вытеснять из экономики частное предпринимательство, экономист-эмигрант Б.Д. Бруцкус отмечал, что «борьба советской власти с частным хозяйством и его представителями является в значительной мере борьбой против еврейского населения». В 1928 году в Белоруссии до 72% местечковых евреев, лишившись традиционных занятий (ремесленничество, кустарничество и пр.), не работало, существуя на случайные мизерные доходы (4-6 рублей в месяц). Нищета же способствовала росту преступности в еврейской среде, что также подпитывало антисемитские настроения195.


В какой-то мере антиеврейские настроения провоцировали и низкий в целом уровень жизни населения, и почти общая бытовая неустроенность. В письме одного москвича, датированном ноябрем 1925 года, читаем:

«Проклятый квартирный вопрос так и не могут разрешить... Все переполнено евреями. Для нас помещения нет, а для них моментально готова комната»1*6.

Обострение в 1927 году внешнеполитической ситуации (разрыв советско-английских дипломатических отношений, убийство в Польше полпреда П.Л. Войкова) еще более подогрели в обществе все те же негативные эмоции. Тогда официальная Москва заговорила о подготовке Западом новой интервенции против Советской России. В связи с чем, как констатировалось в одной из сводок ОГПУ, «наблюдалась активизация черносотенных элементов». На собраниях рабочих, протестовавших против убийства Войкова, звучали и такие реплики: «Мы воевать не пойдем, пусть жиды идут». В отличие от дореволюционного времени, когда в рабочей среде антисемитизма почти не наблюдалось, в 20-е годы эта разновидность национальной ненависти проникла на очень многие заводы и фабрики. Возникновение такого феномена было связано с тем, что в период массовой безработицы, характерной для НЭПа, перебравшиеся из местечек в города евреи стали трудоустраиваться в производственной сфере. В результате обострилась конкурентная борьба за рабочие места, а в более или менее массовом обыденном сознании закрепилось суждение о том, что евреи «хлеб отнимают»197.

Пришедшиеся на 1927 год решающие схватки Сталина и его единомышленников с партийной оппозицией тоже не обошлись без антиеврейских проявлений. Повторяя потом многократно, что «антисемитизм поднимал голову одновременно с антитроцкизмом», Троцкий отмечал случаи в Москве, когда на заводах- рабочие чуть ли не открыто заявляли, имея в виду оппозиционеров: «Бунтуют жиды»198. За всем этим, по его мнению, стоял Сталин, настраивавший таким образом трудящихся против оппозиции. Однако приводимые в эмоциональной публицистике Троцкого факты, которых, кстати, не так уж много, либо не поддаются однозначной трактовке (как, например, «антисемитское» заявление Сталина о том, что «мы боремся против Троцкого, Зиновьева и Каменева не потому, что они евреи, а потому, что они оппозиционеры»), либо сомнительны в смысле их достоверности. Так, Сталин обвинялся в том, что в ходе процесса над Зиновьевым и Каменевым в 1936 году якобы распорядился раскрыть в официальных документах их еврейские фамилии199. Однако это не подтверждается материалами суда, опубликованными в советской печати. Впрочем, если даже в смертном приговоре по делу Зиновьева и Каменева и были бы упомянуты их настоящие фамилии,


это вряд ли можно считать бесспорным доказательством антисемитизма Сталина*.

Тем не менее из этого не следует, что Сталин не использовал антисемитизм в качестве политического инструмента. Но при всей своей беспринципности и неразборчивости в средствах диктатор разыгрывал еврейскую карту отнюдь не так грубо и топорно, как пытался изобразить Троцкий, который, считая себя выдающимся революционером-марксистом XX века, стремился к максимальной дискредитации своего главного политического противника и потому не упускал случая, чтобы наградить того такими, например, уничижительными эпитетами, как «наиболее выдающаяся посредственность нашей партии», «упорный эмпирик, лишенный творческого воображения», «политический кругозор» которого «крайне узок», «теоретический уровень совершенно примитивен»201.

Потерпев в конечном итоге в битве за власть Поражение от Сталина, Троцкий, естественно, предпочитал объяснять свое фиаско какими угодно причинами, только не собственными ошибками и упущениями, а также не достоинствами своего главного соперника. Будучи не в состоянии абстрагироваться от перманентного политического противоборства с ним, он не мог, разумеется, объективно оценить его личность, хотя в характеристике отдельных деталей психологического портрета и поведения диктатора демонстрировал порой удивительную точность и глубину мысли. Думается, прав был во многом меньшевик-эмигрант Н.В. Валентинов, когда утверждал, что «Троцкий, защищая и прославляя самого себя, в своих мемуарах дает многому совершенно искаженное представление (выделено в тексте. — Авт.)»201.

* Примечательно, что руководитель Американской сионистской организации и Всемирного еврейского конгресса С. Уайз отказался участвовать в работе комиссии по расследованию московских процессов, созданной сторонниками Троцкого в феврале 1937 года в Нью-Йорке, мотивируя это тем, что Троцкий ведет себя недобросовестно, поднимая в связи с процессами, названными им «превентивной гражданской войной», еврейскую тему. «Если и другие его обвинения, — заявил Уайз, — столь же беспочвенны, как его жалоба по поводу антисемитизма, ему вообще нечего сказать» (200).

Впрочем, разобраться в делах и поступках такого искусного лицедея, как Сталин, человека, тщательно скрывавшего свое истинное лицо под той или иной маской, было под силу лишь очень немногим из его современников. Он был поистине человеком-оркестром, использовавшим все возможные инструменты в своей политической игре. И потому ему удавалось одинаково естественно и убедительно выглядеть в таких вроде бы взаимоисключающих образах, как революционер-интернационалист и новоявленный охранитель патриотических ценностей. Так кем же был на самом деле Сталин? Человеком, искренне преданным идеалам революции и ее вождю — Ленину, как прокламировала советская пропаганда, или тайным могильщиком


Октября, термидорианцем, как утверждал Троцкий? Думается, он не был ни первым и ни вторым, а принадлежал к тому типу вождей, которых принято называть лидерами «третьей силы», то есть являлся типичным цезаристом-прагматиком, действовавшим исходя из анализа текущей ситуации и одинаково легко изменявшим любым политическим партнерам, сохраняя приверженность только собственным властным амбициям. Предпочитая действовать решительно и жестко, Сталин не был инертен в следовании какому-либо политическому курсу, в любой момент он в зависимости от обстоятельств готов был круто изменить его направленность и содержание. Как будто о Сталине сказал задолго до его рождения император Александр I: «Тонок, как игла, остер, как бритва, и изменчив, как пена морская».

Поскольку доверявший только самому себе Сталин вынужден был вечно скрывать свои мысли и истинные намерения, решительность в его характере парадоксальным образом уживалась с психологической амбивалентностью, проявившейся и в отношении к проблеме антисемитизма, что отмечал позже, например, Н.С. Хрущев203. Вот почему так ценны те немногочисленные свидетельства современников вождя, в которых он предстает в истинном свете.

Достаточно рельефный образ ловкого интригана, тайно прибегавшего ради достижения своих политических целей к такому грязному методу, как антисемитская провокация, вырисовывается в документе, вышедшем из-под пера коммуниста-политэмигранта А.В. Гроссмана. 13 октября 1927 г. он направил в столичный Замоскворецкий райком партии заявление, в котором обвинил лидера «контрреволюционной децистской организации» Т.В. Сапронова в том, что на одном из собраний оппозиционеров тот поделился следующим воспоминанием:

«Однажды говорил я со Сталиным, и вдруг он мне говорит со свойственным ему грузинским акцентом: «Большой антисемитызм!». Я (Сапронов. — Авт.) спрашиваю Сталина: «А что же делать?». На это Сталин отвечает коротко: «Слишком много евреев в политбюро. Надо их выбросить. Вот такой русский человек, как ты, должен быть представлен в политбюро», — сделал мне комплимент Сталин»204.

* Например, в одном из писем Н.В. Валентинова к Б.И. Николаевскому читаем: «Из бесед с Рыковым могу сообщить, как он возмущался антисемитизмом Сталина, говорившего, что «мы теперь всех жидков из Политбюро удалили». После устранения из политбюро Троцкого, Каменева, Зиновьева в народе родилась острота: «Раньше в политбюро пахло чесноком, а теперь — шашлыком» (205).

Трудно однозначно утверждать, был ли в действительности такой разговор между Сталиным и Сапроновым (тем более что он происходил с глазу на глаз) и не выдумал ли его последний, чтобы дискредитировать своего политического противника. Но учитывая, что подобные свидетельства исходили и от других лиц*, мож


но с большой долей уверенности говорить о достоверности этого факта.

Используя антисемитизм как некое тайное оружие в верхушечной борьбе за власть, причем в строго дозированном виде, Сталин, как это ни парадоксально звучит, отнюдь не «формально», как утверждал тот же Хрущев, боролся с открытыми проявлениями бытовой юдо-фобии. И тут он руководствовался не столько античной абстрактной мудростью о Юпитере и быке, сколько злободневным соображением, что рядовой обыватель, проклинавший в 20-е годы евреев, часто имел в виду не столько саму эту национальность, сколько отождествляемую с нею ненавистную ему советскую власть. Проявлялось это и в открытой форме, когда из темных и невежественных слоев народа*, еще далеко не вышедших из-под остаточного влияния дореволюционной черносотенной пропаганды, неслись такие вот призывы: «Бить коммунистов и жидов, доведших страну до гибели», «Даешь войну, вырежем евреев, а потом очередь за коммунистами»207.

Недовольств.о «еврейским засильем» в ключевых общественно-политических институциях страны широко распространилось не только в социальных низах, но и в определенных (прежде всего «почвеннических») кругах старой интеллектуально-культурной элиты, ратовавшей за «сохранение национального лица России». Антиеврейские лозунги широко использовались и основными силами антисоветского подполья, от монархистов до анархистов. Вот почему Сталин не мог допустить разгула антиеврейской народной стихии. Как и Александр III, не испытывавший добрых чувств к евреям, но силой оружия быстро подавивший погромный разгул 1881 года, вождь не мог не осознавать, что массовый антисемитизм, способный породить хаос и анархию в стране, — серьезная угроза власти. Поэтому, выступая в декабре 1927 года на XV съезде ВКП(б), он счел необходимым акцентировать внимание делегатов на опасности проникновения антисемитизма в рабочую среду и партию:

«У нас имеются некоторые ростки антисемитизма не только в известных кругах средних слоев, но и среди известной части рабочих и даже среди некоторых звеньев нашей партии. С этим злом надо бороться, товарищи, со всей беспощадностью».

* К 1930 году в стране насчитывалось еще около 30% неграмотных, о чем доложил Сталин на XVI съезде партии (206).

На том же съезде в поддержку этого призыва высказался верный соратник Сталина, председатель ЦКК ВКП(б) и нарком РКИ СССР Г.К. Орджоникидзе, приведший в своем отчете подробные данные о национальном составе государственных служащих и сделавший на их основании вывод о том, что «аппарат в своем огромном большинстве состоит из русских» и потому «всякие разговорчики о еврейском засилье и т.д. не имеют под собой никакой почвы»208.


Еще раньше, 26 августа 1926 г., в Агитпропе ЦК состоялось специальное совещание, обсудившее меры борьбы с антисемитизмом прежде всего в рядах ВКП(б), которую вследствие начавшегося с 1924 года массового наплыва в ее ряды льнущей к власти молодежи мещанско-крестьянского происхождения (так называемый «ленинский призыв») достаточно серьезно поразил этот социальный недуг. Выступивший на совещании журналист М.Е. Кольцов подчеркнул, что искоренить антисемитизм в стране можно, только уничтожив его вначале в партии, «где он носит характер мелкобуржуазного уклона». Взявший вслед за ним слово Смидович упрекнул присутствовавшего здесь же заместителя председателя ОГПУ М.А. Трилис-сера в том, что его ведомство не борется с антисемитизмом в партии. Тот же парировал: «ГПУ не наблюдает за партийцами». На что включившийся в дискуссию Ларин заметил, что антисемитизм отмечается и среди сотрудников ОГПУ.

По итогам совещания было принято решение подготовить проект постановления ЦК о борьбе с антисемитизмом. Кроме того, руководством Агитпропа была направлена в секретариат ЦК объемная записка, в которой рисовалась следующая нерадостная картина:

«Представление о том, что советская власть мирволит евреям, что она «жидовская власть», что из-за евреев безработица и жилищная нужда, нехватка мест в вузах и рост розничных цен, спекуляция — это представление широко прививается всеми враждебными элементами трудовым массам. Разговоры о «еврейском засилье»... о необходимости устроить еще одну революцию против «жидов» — эти разговоры встречаются сплошь и рядом. События внутрипартийной борьбы воспринимаются некоторыми коммунистами и всей обывательщиной как национальная борьба на верхах партии. В распространении антисемитизма видна направляющая рука монархических группировок, ставящих борьбу с «жидовской властью» краеугольным камнем почти всех своих листовок и прокламаций... Не встречая никакого сопротивления, антисемитская волна грозит в самом недалеком будущем, предстать перед нами в виде серьезного политического вопроса»2™.

В ходе инициированной сверху борьбы с антисемитизмом большими тиражами стала издаваться соответствующая пропагандистская литература, а чтобы придать кампании как можно более массовый общественный характер, Агитпроп организовал 2 декабря в помещении Московской консерватории широко освещавшийся в печати диспут, в котором приняли участие Ларин, Смидович, Брагин, нарком здравоохранения РСФСР Н.А. Семашко и др. Один из ведущих тогдашних партийных пропагандистов Е.М. Ярославский выступил в печати с серией статей, в которых помимо лозунговых утверждений о том, что «нельзя быть коммунистом, будучи антисемитом», прозвучала и мысль о том, что восприятие некоторыми рабочими оппозиции как рвущегося к власти еврейства есть «сползание с классовой, единственно правильной точки зрения на националистическую»210.


В мае 1928 года Агитпроп вновь вернулся к проблеме антисемитизма. В ходе ее обсуждения на агитпропколлегии ЦК предлагалось даже исключать из партии «за злостный антисемитизм». И опять было принято решение вынести этот вопрос на рассмотрение руководящих органов ЦК, однако, как и раньше, до этого дело так и не дошло. Тем не менее после того как в начале ноября, накануне очередной годовщины Октябрьской революции, наряду с другими главными лозунгами политического момента в газетах опубликовали призыв к борьбе с антисемитизмом, к кампании были подключены и «приводные ремни партии»: ЦК ВЛКСМ, ВЦСПС и всесоюзным слетом пионеров были приняты соответствующие обращения к общественности. Пустили в ход и пропагандистскую артиллерию главного калибра. В сентябре 1929 года великий пролетарский писатель и давний защитник гонимого еврейства Максим Горький, утверждавший, что антисемитизм — это религия дураков, опубликовал в «Правде» статью, в которой негодовал по поводу распространения антисемитских листовок в преддверии 12-й годовщины Октября. А в 1930 году он заявил: «Антисемитизм у нас резко усилился. Против него нужно бороться»2".

С 1927 года в Москве на русском языке стал издаваться журнал «Трибуна», который был задуман как рупор советской еврейской общественности и источник информации о жизни евреев в СССР и за рубежом. В течение последующих пяти лет в его номерах детально фиксировались все случаи проявления антисемитизма в Советском Союзе.

Размах пропагандистского наступления на антисемитизм был столь впечатляющ, что даже СМ. Будённый, командовавший в годы гражданской войны Первой конной армией (участвовавшей, кстати, не только в крупных битвах, но и в еврейских погромах), заявил тогда: «Хочу быть членом ОЗЕТа, потому что замечаю антисемитизм»212.

Не остались в стороне и карательные органы. Квалифицируя в соответствии с законом действия по возбуждению ненависти на национальной почве как государственное преступление, ОГПУ не только организовало сбор агентурной информации о проявлениях антисемитизма во всех слоях советского общества, но и производило показательно-устрашающие аресты представителей наиболее социально активной почвеннической интеллигенции. Еще в ноябре 1924 года возникло так называемое дело «Ордена русских фашистов», по которому были взяты под стражу 13 человек. Главой «вскрытого» «тайного общества» был объявлен друг поэтов С.А. Есенина, С.А. Клычкова и П.В. Орешина начинающий литератор А.А. Ганин, который в написанных им незадолго до ареста тезисах провозгласил себя и своих единомышленников русскими националистами, восставшими против коммунистическо-еврейской власти. Один из пунктов программы «ордена», между прочим; предусматривал «переселение евреев на свою родину в Палестину». 30 марта 1925 г. Ганин вместе с шестью подельниками был расстрелян. Были также репрессированы и участники группировки эсеровского толка «Центр», призывавшие к борьбе с еврейским засильем» во властных структурах...

Во введенный в действие в 1926 году Уголовный кодекс была включена статья 597, гласившая, что «пропаганда и агитация, на- ' правленные к возбуждению национальной и религиозной вражды или розни... влекут за собой лишение свободы на срок до двух лет», а «те же действия в военной обстановке или при массовых волнениях — лишение свободы на срок не ниже двух лет, с конфискацией всего или части имущества, с повышением, при особо отягчающих обстоятельствах, вплоть до высшей меры социальной защиты — расстрела с конфискацией имущества». Правда, на практике эта статья применялась не часто. Ибо если антисемитские проявления квалифицировались правоохранительными органами как политическое деяние, то в действие вступала статья 58-10 (антисовет- < екая пропаганда и агитация), а если как преступление на бытовой почве, то руководствовались постановлением пленума Верховного суда РСФСР от 28 марта 1930 г., согласно которому «выпады в отношении отдельных лиц, принадлежащих к нацменьшинствам, на почве личного с ними столкновения» должны караться по статьям о нанесении оскорбления (ст. 159) или о хулиганстве (ст. 74)213.

Достигнув своего апогея в 1929 — начале 1930 года, кампания борьбы с антисемитизмом затем стала ослабевать, пока не сошла на нет в 1932 году, что было обусловлено не только началом процесса «патриотизации» идеологии, но и тем, что значительно укрепившемуся к тому времени режиму власти уже не составляло большого труда сначала пресечь открытые проявления антиеврейских настроений, а затем прекратить (якобы в интересах консолидации общества) публичное обсуждение и самой проблемы антисемитизма. Активно использовались и экономические рычаги: в рамках перехода от нэповской экономики к командно-плановой была ликвидирована в директивном порядке безработица, а значит устранена чреватая многочисленными конфликтами на национальной почве ожесточенная конкуренция в сфере труда. Нейтрализации антисемитизма в рабочей среде способствовало еще и то обстоятельство, что в ходе развернувшейся широкомасштабной индустриализации страны в народное хозяйство вовлекалось (главным образом путем вербовки рабочей силы в сельской местности) множество представителей таких нацменьшинств, которые в большинстве своем не владели русским языком и еще больше, чем евреи, выделялись по своему внешнему облику, культуре и традициям на фоне основного славянского населения. Поэтому они теперь становятся главными объектами травли обывателей-шовинистов.


Что касается верхов, то, будучи диктатором-популистом и чутко прислушиваясь поэтому к так называемому гласу народа, требовавшему очередных жертвоприношений, Сталин предпринял в «переломные» 1929-1930 годы ряд утолявших антисемитский зуд плебса репрессивных акций, направленных главным образом против нэпманов и спекулянтов из еврейской среды. 1 апреля 1929 г. ЦК, например, приказал ОГПУ «арестовать в ближайшие дни 100-150 заведомых спекулянтов* по Москве, являющихся фактически организаторами паники на рынке потребительских товаров и «хвостов», и выслать их в далекие края Сибири»214. Позднее Москву и другие крупные города страны захватила так называемая «золотуха» — кампания по насильственному изъятию золота, валюты и драгоценностей у бывших «эксплуататоров», среди которых было немало прежних нэпманов еврейского происхождения. Все началось с того, что, ссылаясь на необходимость сбора средств на индустриализацию, власти предложили населению обменять хранившиеся у него ценности на облигации госзайма. Однако добровольно расстались с таковыми далеко не все. И тогда партия подключила к делу ОГПУ, которому политбюро среди прочих давало такого рода указания:

«...Продолжить срок работы ОГПУ по сбору валюты до 1 апреля [1930 г.] с тем, чтобы собрать к этому времени 2500 Тыс. рублей в валюте».

* Характерно, что предусмотренная уголовным кодексом статья, каравшая спекуляцию, называлась в народе «еврейской статьей».

«Сбором валюты» или, точнее, ее выбиванием путем массовых арестов занималось экономическое управление (ЭКУ) ОГПУ. Первоначально, чтобы принудить арестованных к сдаче сокрытых ценностей, сотрудники этого управления применяли угрозы, шантаж, пытки жаждой, лишением сна и изнурительными допросами. Однако потом в ход были пущены различные изощренные методы, воздействовавшие главным образом на психику узников. Как вспоминал непосредственно участвовавший в этой кампании бывший сотрудник экономического отдела московского постпредства ОГПУ М.П. Шрейдер, руководство ЭКУ из числа евреев (начальник Л.Г. Миронов, его ближайший помощник М.О. Станиславский и др.) дало указание следователям провести с арестованными «валютчиками» еврейского происхождения душеспасительные беседы о том, что их деньги пойдут на созидание нового общества, где не будет места антисемитизму. В случае, если и это не давало искомого результата, в ход шел еще более тонкий прием: исполнение специально приглашенными музыкантами трогательных национально-религиозных мелодий («Плачь Израиля», «Кол нидре» и др.). Это дьявольское средство воздействия на струны еврейской души действовало, как правило, безотказно215.


Благодаря устранению из советской повседневности так называемого нэпманства, которое в обывательском сознании ассоциировалось с еврейством, «ласти удалось значительно притушить антисемитские настроения в обществе, которые рассматривались ею как дезорганизующие и деструктивные. В определенной мере та же цель преследовалась в ходе репрессий против обвиненных во вредительстве «буржуазных специалистов», среди которых также было немало евреев. Наиболее жестокая расправа такого рода произошла осенью 1930 года. 22 сентября «Известия» сообщили об аресте, а через три дня уже о казни 48 крупных советских специалистов — «участников вредительской организации в области снабжения населения продуктами» и «организаторов голода в СССР». Эта варварская акция, жертвами которой стали и восемь евреев, вызвала бурю возмущения на Западе. 12 октября по инициативе экономиста Б.Д. Бруцкуса, высланного в 1922 году из СССР, 86 немецких интеллектуалов, в том числе такие известные общественные деятели, как Альберт Эйнштейн и Томас Манн, выступили с протестом. В ответ советские власти использовали свой главный в противоборстве с Западом пропагандистский козырь: 11 декабря Максим Горький заклеймил в «Известиях» западных «гуманистов», вставших на сторону «сорока восьми преступников, организаторов пищевого голода в Союзе Советов...». И надежды большевиков, сделавших ставку на высокий авторитет русского писателя в зарубежных лево-либеральных кругах, полностью оправдались. Первым дрогнул Эйнштейн, снявший свою подпись под протестом, заколебались и другие, после чего начатая было кампания осуждения советского государственного террора сама собой сошла на нет216.

Несмотря на свертывание пропагандистской кампании борьбы с антисемитизмом в начале 30-х, в последующие годы это зло все же продолжало открыто осуждаться общественностью и преследоваться в партийном и судебном порядке, но уже не как политическое, а как социально-бытовое явление, носящее единичный личностный характер. Скажем, 10 мая 1935 г. снятому месяцем ранее с поста начальника Управления комендатуры Московского Кремля Р. А. Петерсону пришлось объясняться перед секретарем партколлегии Комиссии партийного контроля (КПК) при ЦК ВКП(б) М.Ф. Шкирятовым, почему, будучи комендантом Кремля, он, по словам одного из бывших его сотрудников, говорил, что при подборе на службу по охране рабоче-крестьянского правительства «не нужно принимать нацменов, главным образом евреев», само наличие которых-де возбуждает антисемитские настроения среди красноармейцев. А 24 мая того же года в «Правде» появилась статья, обвинявшая поэта П.Н. Васильева в антисемитской выходке, направленной против его коллеги по перу Д.М. Алтаузена. Этот инцидент широко обсуждался тогда общественностью и завершился тем, что Васильева приговорили к полуто


pa годам тюрьмы. В дальнейшем суды все реже и реже наказывали за подобные вещи, а с конца 40-х годов, с началом массированной кампании борьбы с космополитизмом и еврейским буржуазным национализмом, официальное преследование за антисемитизм фактически прекратилось совсем.

 

БИРОБИДЖАНСКАЯ АПЬТЕРННТИВА

То обстоятельство, что борьба государства с антисемитизмом постепенно оборачивалась репрессиями против самих же евреев, воспринималось созидавшимся Сталиным аппаратом отнюдь не как нелепый парадокс, а как своеобразная диалектика жизни, ибо наверху с годами крепло убеждение, что массовую юдофобию порождает не столько шовинизм, сколько провоцирует сама еврейская общественная активность.

В зачаточном виде такой «диалектическо»-номенклатурный подход проявился уже в общественно бурном 1927 году, когда исподволь началось свертывание еврейского землеустройства в Крыму. И хотя в этом случае власти действовали исподволь и осторожно (чтобы не лишиться финансовой подпитки, получаемой от «Агро-Джойнта»), тем не менее их намерение «прикрыть» южный проект отчетливо обозначилось, когда 8 апреля ЦК ВКП(б) объявил Ларину выговор и вынудил его вскоре сложить полномочия председателя ОЗЕТа. Поводом к принятию такого решения послужили обострение хронической болезни* Ларина, а также его «безответственное выступление» на всекрымском съезде ОЗЕТ 15 октября 1926 г. с обвинениями в адрес В. Ибраимова217. Правда, потом выговор сняли, так как 15 января 1928 г. последний был арестован по подозрению в шпионской деятельности в пользу Турции и 28 апреля расстрелян**.

* Ларин был инвалид с детства и страдал прогрессирующей атрофией мускулов.

** Официально Ибраимову было предъявлено обвинение в организации убийства революционера, партизана Гражданской войны, и растрате крупной суммы денег. Постановлением президиума Верховного суда РСФСР от 20 июня 1990 г. дело В. Ибраимова было прекращено за отсутствием состава преступления.

Отмена партийного взыскания как будто окрылила Ларина, который опять, исполненный надежд и решимости, попытался вдохнуть новую жизнь в свое детище — еврейский Крым. Он участвует в подготовке постановления президиума ВЦИК от 13 августа, Которым был окончательно определен размер крымских земель, выделяемых под еврейскую колонизацию. Но поскольку отведена была более чем скромная территория — примерно 2,5% пустовавших засушливых земель полуострова, Ларин в мае 1929 года направил в ЦК пред


ложение о выделении КомЗЕТу в степном Крыму дополнительных земель (235 тыс. гектаров), ставших бесхозными в связи с произведенным там раскулачиванием, а также предпринятым переселением немецких колонистов в их национальную республику в Поволжье. Кроме того, Ларин для этой же цели предложил провести осушение 125 тыс. гектаров территории озера Сиваш, а также настаивал на закреплении за КомЗЕТом всех земельных переселенческих фондов на Таманском полуострове для создания там хлопкового хозяйства218.

Однако новая инициатива Ларина была отвергнута в верхах. Максимум, на что пошли власти РСФСР и УССР, было создание в 1927-1930 годах еврейских национальных районов: трех — на юге Украины и двух — в Крыму.

В дальнейшем роль этого региона в решении еврейского вопроса в СССР неуклонно падала, чему в немалой степени способствовали и проблемы, возникшие в ходе начавшейся коллективизации. Ситуация особенно осложнилась после того, как 10 декабря 1930 г. в ЦК обратился секретарь Крымского обкома партии Е.И. Вегер, который сетовал на «засоренность» еврейских переселенцев «социально-чуждыми элементами», что подкреплялось следующими данными: в составе 1046 семей, прибывших в 1930 году в Джанкойский район, оказался 531 «лишенец». Вина за это возлагалась на КомЗЕТ, работники которого, по мнению крымского партийного руководства, не увидели «обострения классовой борьбы в деревне» и считали, что «кулака в еврейской деревне нет». КомЗЕТ обвинялся также в том, что «фактически сдал свои позиции «Агро-Джойнту» — «капиталистической американской организации». «В результате,—возмущался Вегер, — получается дикая картина, когда местные работники КомЗЕТа совместно с «Агро-Джойнтом» выступают в качестве защитников еврейских переселенцев от советской власти и партии, проводящих хлебозаготовки и собирающих налоги»219.

Для разбора этого «сигнала» была создана специальная комиссия под председательством А.С. Енукидзе, который занял в общем-то благожелательную позицию в отношении КомЗЕТа. Пытаясь защитить Смидовича и других руководителей этой организации, он включил в комиссию Ларина, подготовившего обстоятельную записку о шестилетней работе КомЗЕТа в Крыму и отметившего в качестве его достижений то, что площадь пашни еврейских хозяйств на полуострове выросла за это время в 20 раз, составив к 1930 году 94 тыс. гектаров, то есть 10% от всех посевов.

* Инициатор изгнания евреев из Испании в 1492 году.

Однако Л.М. Каганович, который в ту пору верховодил в аппарате ЦК, был настроен явно против КомЗЕТа. Подобно главе испанской инквизиции Торквемаде*, в жилах которого также текла


еврейская кровь, он готов был порой пожертвовать соплеменниками, чтобы доказать собственную правоверность. Выступив на заседании комиссии, Каганович заявил без экивоков: «Я считаю, что. в Ком-ЗЕТе имеются элементы сионизма...». На помощь Смидовичу и другим сторонникам крымской аграризации евреев невольно ( а может быть, и вольно) пришел д-р Розен, когда 30 января 1931 г. направил в адрес КомЗЕТа резкое по тону послание, гласившее:

«Усилившаяся в последнее время активная агитация против работы в СССР иностранных общественных организаций, в частности «Агро-Джойнта», принявшая особенно резкие формы на последнем съезде ОЗЕТ, вызвала большое недоумение в США. Эта агитация чрезвычайно затрудняет нашу работу здесь и может сделать ее совершенно невозможной... Быть в положении «терпимой» организации для нас совершенно неприемлемо. Мы вынуждены просить КомЗЕТ сообщить нам специально, как относится в настоящее время Правительство к работе нашей организации в СССР с тем, чтобы мы могли информировать по этому вопросу наше правление в Нью-Йорке»220.

Немедленно по получении этого демарша КомЗЕТом он был переправлен советскому руководству, в то время очень дорожившему американской технической и финансовой помощью, тем более что с США еще не были установлены дипломатические отношения. Возможно, поэтому принятое 1 февраля решение ЦК по КомЗЕТу оказалось не слишком жестким. Ему предлагалось «укрепить» собственные кадры, а также совместно с Крымобкомом, чьех мнение в вопросе переселения евреев было названо правильным, предписывалось, наращивая общие усилия по коллективизации, «усилить работу по классовому расслоению в еврейской деревне» и «очистить местные органы КомЗЕТа от элементов, защищающих кулака и скатывающихся к шовинизму».

Известный своим относительным либерализмом Смидович, которого Сталин подозревал в симпатиях к Бухарину и другим «правым», вынужден был после этого как-то приноравливаться к ужесточавшимся условиям политической жизни. 1 июля он следующим образом отчитался перед ЦК:

«За зиму 1930/31 года раскулачено во Фрайдорфском районе 280 дворов, из них 6 евреев-переселенцев; выслано 44 семьи, в том числе одна еврейская. Степень коллективизации в Крыму еврейских хозяйств — 97%»221.

В последующие годы роль Крыма в аграризации евреев продолжала падать. Особенно это стало заметным после смерти в 1932 году Ларина, прах которого по указанию Сталина был замурован после пышных похорон в кремлевскую стену. Такую почесть Ларин заслужил исключительной преданностью вождю, возможно, обусловленной стремлением искупить свое меньшевистское прошлое. Умирая, °н сказал жене:


«Передай привет товарищу Сталину, я всегда любил и ценил его. Я всегда был верен партии, и Сталин не подозревает, что за него готов был всегда умереть»222.

За все годы переселения в Крым туда было направлено 47 740 евреев, однако на начало 1939 года в тамошнем сельском хозяйстве из них продолжали работать только 18 065. А всего на полуострове перед войной проживало 65 452 еврея, что составляло 5,8% от общего его населения223.

* В этом регионе были обнаружены богатые залежи графита, золота, марганцевой и железной руд.

То, что крымская еврейская автономия так и не была создана, объясняется прежде всего тем, что еще весной 1927 года в качестве альтернативы ей было избрано переселение евреев на Дальний Восток. Этот вариант решения еврейского вопроса в СССР представлялся тогда сталинскому руководству оптимальным, особенно в пропагандистском плане. Во-первых, евреям как бы предоставлялась реальная возможность национально-государственного строительства, что называется, с чистого листа, на необжитой, но собственной территории и превращения в перспективе в соответствии со сталинским учением в полноценную социалистическую Нацию. Во-вторых, радикально решалась проблема трудоустройства десятков тысяч разорившихся и оказавшихся безработными вследствие свертывания НЭПа еврейских торговцев, кустарей и ремесленников, которые теперь могли помочь государству в решении важных Экономических* и военно-стратегических задач на отдаленной и неосвоенной территории. В-третьих, в отличие от Крыма дальневосточный регион находился на значительном удалении от центров мировой политики, и Сталин мог без особой оглядки на внешний мир ставить там свои национальные эксперименты. Наличие там по соседству, на другой стороне советско-китайской границы, поселений казаков-эмигрантов власти в СССР не смущало. Наоборот, это воспринималось ими как весьма удачное обстоятельство: ведь благодаря присутствию евреев, мягко говоря, не симпатизировавших бывшим белогвардейцам, надежность охраны границы могла только усилиться. В-четвертых, поскольку начиная с 1927 года вооруженные силы Японии все активней вмешивались во внутренние дела бурлившего от внутренних распрей Китая и в 1931 году начали оккупацию его северо-восточной провинции Маньчжурии, советское правительство должно было укрепить общую обороноспособность Приамурья, в том числе и за счет переселения туда евреев. В-пятых, дальневосточный проект в отличие от крымского не только не стимулировал рост антисемитизма, но, наоборот, благодаря перемещению евреев из густонаселенной европейской части СССР, с ее исторически сложившимися очагами юдофобии, в почти безлюдный край достига-


лось сокращение масштабов этой социальной болезни. И, наконец, захвативший страну с конца 20-х годов пафос индустриализации сделал как бы «немодным» решение еврейского вопроса аграрным способом, который, как уже было сказано выше, в условиях Крыма показал свою экономическую несостоятельность, так как был сопряжен с крупными финансовыми издержками. К тому же после разгрома «правых» аграризация как бы ассоциировалась с осужденной партией «бухаринщиной».

Учитывая эти и другие моменты и соображения экономической, пропагандистской и политической целесообразности, руководство страны постановлением СНК СССР от 28 марта 1928 г. удовлетворило подготовленное КомЗЕТом ходатайство о закреплении за ним примерно 4,5 млн. гектаров приамурской полосы Дальневосточного края и санкционировало начало массового переселения туда евреев. Произошло это после предварительного признания обнадеживающими результатов проектно-изыскательных работ побывавшей там в 1927 году экспедиции КомЗЕТа во главе с агрономом Б.Л. Бруком. Планировалось в течение первых пяти лет переместить на новое место 12-15 тыс. хозяйств, а потом довести их количество до 35-40 тыс. Вскоре в район железнодорожной станции Тихонькая, где началось строительство города Биробиджана — будущей столицы еврейской автономии, потянулись первые составы с переселенцами. Однако желающих добровольно отправиться в дикий таежный край с суровым климатом, девственными лесами и топкими болотами нашлось не так уж много. В 1928-1929 годах туда прибыло только 2825 евреев. Положение несколько улучшилось после того, как 20 февраля 1930 г. Диманштейн (в следующем году он возглавит ОЗЕТ, прежнее руководство которого делало ставку на Крым) обратился в ЦК с просьбой санкционировать восстановление в гражданских правах тех евреев-«лишенцев», которые согласятся переселиться в Биробиджан. Уже 25 апреля ВЦИК удовлетворил это ходатайство, приняв соответствующее постановление224.

Следующим шагом по пути следования дальневосточному варианту решения еврейского вопроса в СССР стало образование 20 августа 1930 г. Еврейского национального Биробиджанского района. Тем самым для практического воплощения принималась сталинская территориальная модель формирования социалистической нации, что как бы подводило черту под многолетней дискуссией о путях к еврейскому национальному будущему. Правда, думается, что сам верховный вдохновитель этого судьбоносного решения не мог с самого начала не понимать, что еврейская мечта об обретении собственного национального очага вряд ли осуществима в условиях сурового и отдаленного от центров цивилизации региона. Тем не менее планы концентрации евреев в Приамурье были впечатляющими: 60 тыс. человек — к концу первой пятилетки (к 1933 г.) и по завер


шению второй (1938 г.) — достижение показателя в 150 тыс., при общей численности населения района в 300 тыс. Впрочем, проблема реальной достижимости этих цифр вряд ли особо волновала Сталина. Для него еврейский Биробиджан был скорее всего лишь демагогическим формальным жестом, который, с одной стороны, должен был убедить советское и мировое общественное мнение в его искреннем стремлении обеспечить полноценное национальное будущее для евреев в СССР, а с другой — послужить своеобразным прикрытием его ассимиляторской политики, этой действительной цели вождя в отношении евреев и других нацменьшинств Советского Союза. Ибо если до революции Сталин открыто провозглашал ассимиляцию прогрессивным и единственно правильным решением еврейской проблемы, то, оказавшись во главе большого многонационального государства и заботясь о своем имидже отца всех советских народов, он вынужден был на слрвах отстаивать нечто совершенно противоположное. В написанной в 1929 году статье «Национальный вопрос и ленинизм» Сталин, критикуя «дилетанта в национальном вопросе» и сторонника ассимиляции Каутского, заявлял, что «политика ассимиляции безусловно исключается из арсенала марксизма-ленинизма, как политика антинародная, контрреволюционная, как политика пагубная»225.

Став к концу 20-х годов полновластным хозяином в стране, получившим наряду с прочим никем и ничем не ограниченную возможность проводить по собственному усмотрению национальные эксперименты, Сталин больше не нуждался в услугах таких в общем-то компромиссных организаций, как еврейские секции, состоявших в значительной мере из бывших бундовцев. К этому времени евсекций полностью исполнили определенное большевиками предназначение: установили пролетарскую диктатуру на «еврейской улице», помогли советской власти побороть сионистов и до минимума свести общественную значимость и влияние еврейской религии. Тем самым еврейскую массу удалось оторвать от традиционного уклада жизни и вывести на дорогу интенсивной ассимиляции. Сами же по себе евсекций не представляли для властей особой ценности, будучи в организационном плане чем-то вроде крупной аппаратной головы, управлявшей тщедушным телом рядового членского состава, объединявшего в своих рядах на 1927 год всего от 2000 до 3500 человек. Тогда как в общепартийных рядах в то время насчитывалось 49 627 евреев-коммунистов226. Но самое главное, евсекций не только по своему кадровому составу, но и структурно-функциональному построению представляли собой второе издание Бунда. Не случайно в свое время Ларин обвинил руководство ЦБ ЕС в подмене большевистской национальной политики старой бундовской идеологией экстеррито-риализма и национально-культурной автономии. Произошло это после того, как в конце декабря 1926 года на всесоюзном совещании


евсекций выступил секретарь ЦБ ЕС А.И. Чемерисский, который наряду с тем, что раскритиковал поддержанный Калининым курс на образование территориальной еврейской единицы, потребовал также от сотрудников ОЗЕТа отказаться от национального идеала в виде создания еврейской автономии. Не забылось также, что верхушка евсекций вела себя довольно самостоятельно в прежние годы: в достаточно резкой форме нападала на Сталина и только в 1924 году ЦБ ЕС, преодолев левацкий «загиб», поддержало давно введенный в стране НЭП227. '

Однако вещи, терпимые прежде, стали совершенно недопустимыми в 1930-м, когда в политике, идеологии и экономике советского режима четко обозначился крен в сторону ужесточения. В этих условиях даже сама прошлая связь евсекций с Бундом стала восприниматься властью как некий инкубационный период развития такой страшной в ее глазах социальной болезни, как буржуазный национализм. Поэтому в ходе начавшейся 5 января реорганизации аппарата ЦК ВКП(б) наряду с другими национальными структурами Отдела пропаганды, агитации и печати без лишнего шума было ликвидировано и еврейское бюро (так в это время называлось ЦБ ЕС)228.

Оказавшись в одночасье низложенным, начальство евсекций восприняло неожиданно происшедшую с ним метаморфозу как серьезное предупреждение свыше. В дальнейшем бывшие руководители евсекций использовали любой повод, чтобы продемонстрировать свою преданность Сталину и безоговорочную приверженность его политическому курсу. Скажем, выступая в январе 1931 года на втором всесоюзном съезде ОЗЕТа, М.Я. Фрумкина, которая продолжала возглавлять Коммунистический университет национальных меньшинств Запада, заявила о приоритете Биробиджана в вопросе еврейского переселения, поскольку-де Дальний Восток определен партией как район созидания еврейской национальной автономии229.

Между тем, несмотря на значительные усилия властей (материальные и пропагандистские) по еврейскому обустройству в Биробиджане, дела там шли далеко не лучшим образом. Из 20 тыс. евреев, направленных туда начиная с 1928 года, к 1934-му осталось на постоянное жительство меньше половины. Возникли проблемы и с иностранными переселенцами. Вначале международное политически левоориентированное еврейство активно откликнулось на призыв Коминтерна помочь своим братьям в СССР. В 1924 году в США была создана даже специальная общественная организация ИКОР (The Organization for Jewish Colonization in Russia), которая в следующем году заключила с советским правительством договор об оказании помощи в освоении евреями Дальнего Востока. Тогда же она направила в Биробиджан экспедицию во главе с профессором Чарльзом Кунцом, которая Дала заключение о том, что обследованная ими местность вполне пригодна к заселению. Массовое переселение в Биробиджан евреев


из-за границы (главным образом из Аргентины, Польши, Литвы, Палестины) началось после принятия политбюро 25 мая 1931 г. соответствующего постановления. К началу 1932-го на советский Дальний Восток прибыло 870 иностранцев, которые трудились в основном в сельскохозяйственной коммуне ИКОР. Однако уже к концу того же года более 500 человек из них уехали обратно, не сумев приспособиться к суровому таежному климату и преодолеть бытовые трудности. Следующий крупный отток иностранцев произошел после того, как в 1933 году на Дальнем Востоке разразился голод. Тогда Советский Союз покинул и сам профессор Кунц, а созданная им коммуна распалась230.

Чтобы не ударить в грязь лицом перед международной общественностью (как «прогрессивной», так и сионистской) и вдохнуть , жизнь в чахнувший на корню проект, сталинское руководство пошло на беспрецедентный шаг: 4 мая 1934 г. политбюро преобразовало Биробиджанский национальный район в Автономную еврейскую национальную область (ЕАО), хотя ставшая вдруг «титульной» национальность была представлена на этой территории весьма незначительно. Примерно в to же время Калинин, принимая делегацию рабочих московских предприятий и работников еврейской печати, заявил, что «образование Еврейской автономной области подвело фундамент под еврейскую национальность в СССР»231.

Принятые правительством кардинальные решения, а также нагнетавшийся пропагандой переселенческий энтузиазм способствовали некоторому увеличению количества евреев, пожелавших переехать в Биробиджан. В 1934 году туда прибыло 5267 переселенцев из Одессы, Москвы, Харькова, Киева и других городов. В ЕАО началось бурное строительство областного центра, промышленных объектов, дорог и мостов. Постепенно налаживалась и культурная жизнь. Стала выходить газета на идиш «Биробиджанер штерн», редактором которой 7 июля 1935 г. был утвержден Г.Л. Казакевич. Годом ранее в Биробиджане открылся Еврейский государственный театр, которому в 1936 году присвоили имя Л.М. Кагановича. «Железный нарком» путей сообщения побывал в Биробиджане в феврале того же года в ходе инспекционной поездки по Транссибу. Выступив на совещании областного и городского актива, он, согласно официальному сообщению, «подробно остановился на достижениях ленинско-ста-линской национальной политики и истории борьбы с различными национальными буржуазными партиями, в частности, с сионистами, бундовцами, поалейсионистами и др.»232.

Власти не скрывали, что еврейская автономия на советском Дальнем Востоке учреждена как коммунистический ответ на проект сионистов в Палестине. 10 мая 1934 г. в «Известиях» была опубликована передовица, которая заканчивалась на следующей мажорной ноте:


«Не сладенькие разговоры о «земле обетованной», не националистический обман, а подлинную пролетарскую помощь дает страна строящегося социализма всем народам, ее населяющим, в том числе и еврейскому».

* Правда, в 1935 году еврейская иммиграция в Палестину, достигнув своего максимума, составила 65 тыс. человек, что превратило этот регион в главное убежище от холокоста. Лидер сионистов X. Вейцман заявит в 1936 году, что от уничтожения в Европе могут спастись только два миллиона евреев, при условии, что один миллион иммигрирует в Палестину, и еще один — в другие страны.

Эта пропаганда, несмотря на всю ее нарочитость и ходульность, была серьезно воспринята левыми и центристскими еврейскими кругами на Западе, которые после прихода Гитлера к власти надеялись на советскую поддержку ставшего гонимым немецкого еврейства, тем более что положение его усугублялось с каждым месяцем. Уже к концу 1934 года 60 тыс. евреев вынуждены были эмигрировать из Германии, и только 17 тыс. из них смогла принять Палестина*, остальные же пытались осесть в демократических странах Европы или добиться выезда в Новый Свет, прежде всего в США. Но практически все эти страны, еще не оправившиеся от последствий экономического кризиса, закрыли свои границы для массовой еврейской иммиграции. В таких условиях западной общественности, занимавшейся судьбой еврейских беженцев, оставалось только надеяться, в том числе и на гуманизм советского правительства, рекламировавшего себя защитником угнетенных народов. В какой-то мере эти упования начали оправдываться после того, как «Джойнту» удалось добиться разрешения у НКИД на переезд в Советский Союз из Германии для нескольких групп евреев, состоявших в основном из специалистов — инженеров, врачей, ученых. Чтобы изучить возможности массовой еврейской иммиграции в СССР, представители «Агро-Джойнта» и ОРТа побывали в Биробиджане, а по возвращении оттуда высказались о его пригодности для этих целей. В Нью-Йорке, Париже и Лондоне заговорили о необходимости создания специальных фондов поддержки переселения еврейских беженцев на советский Дальний Восток, тем более что советское руководство обнародовало планы обустройства там в 1935 году 4000 семей советских и 1000 семей иностранных евреев. 21 декабря 1934 г. советский полпред в Англии И.М. Майский проинформировал заместителя наркома иностранных дел Н.Н. Крестинского, что его посетил лорд Марлей и вручил меморандум, в котором содержалась просьба к советскому руководству рассмотреть вопрос о возможности размещения еврейских беженцев в ЕАО. В случае положительного решения предлагалось на средства западных благотворительных организаций создать в Париже, Варшаве и других европейских городах советские консульско-проверочные пункты для выдачи въездных виз


прошедшим отбор беженцам. В тот же день руководитель советской внешнеторговой компании в США Амторг П.А. Богданов сообщил М.И. Калинину о состоявшейся накануне беседе с председателем правления «Джойнта» Д. Розенбергом, который сравнил создание ЕАО в СССР с работой сионистов в Палестине. В ответ на открытие СССР своих границ европейским евреям, следующим в Биробиджан, он предложил переадресовать туда деньги, которые советское правительство должно было уплатить «Агро-Джойнту» в счет погашения полученного ранее займа, а также пообещал организовать дополнительный сбор средств, обратившись к таким богатейшим семействам Америки, как Варбурги, Розенвальды и Леманы"3.

Реакция советских властей на эти предложения была неоднозначной. Сталин вроде бы был не прочь на фоне жестокостей, чинимых Гитлером в отношении евреев, проявить к ним гуманизм и тем самым содействовать моральной реабилитации своего режима в глазах международной общественности. Вместе с тем сложившаяся к середине 30-х годов внутренняя ситуация в Советском Союзе с присущими ей массовым террором, ксенофобией и всеобщей подозрительностью отнюдь не способствовала открытию границ социалистической державы. Противоречие это наложило свою печать на постановление политбюро «О переселении евреев в Биробиджан» от 28 апреля 1935 г. Хотя в нем и разрешался в течение 1935-1936 годов приезд в ЕАО 1000 семейств из-за рубежа, но это оговаривалось следующими жесткими условиями:

«а) все переселяемые из-за границы принимают советское гражданство до въезда в СССР и обязуются не менее трех лет работать в пределах Еврейской автономной области; б) отбор переселяемых производится ОЗЕТом в основном на территории, входившей до империалистической войны в состав Российской империи; в) переселяющиеся в СССР должные иметь при себе 200 долларов».

Еще более существенные ограничения содержались в секретных «Правилах о порядке въезда из-за границы в СССР трудящихся евреев на постоянное жительство в Еврейскую автономную область», утвержденных политбюро 9 сентября. Ими предусматривалось обязательное участие в предоставлении гражданства иностранцам органов НКВД, которые должны были тщательно проверить иммигрантов, в том числе выяснить их классовое происхождение, то есть принадлежность к трудящимся (рабочим, служащим, кустарям или земледельцам, не использовавшим наемный труд), а также определить, способны ли они к тяжелой физической работе234.

Все попытки «Агро-Джойнта» развернуть более или менее самостоятельную деятельность в ЕАО окончились безрезультатно. Этой организации было лишь позволено взять на себя доставку переселенцев на советскую границу и их передачу там представителям


КомЗЕТа. Не был принят и предложенный «Агро-Джойнтом» план перемещения на советский Дальний Восток в 1936-1937. годах нескольких тысяч еврейских беженцев. Его представителю было разъяснено, что в Биробиджане смогут принять не более 150-200 семей, причем только из Польши, Литвы и Румынии, да и то после тщательной проверки. А 17 сентября 1936 г. все дела, связанные с направлением иностранцев в Биробиджан, были переданы переселенческому отделу НКВД СССР235. Тем не менее в период с 1931 по 1936 год в Биробиджан смогло прибыть 1374 иностранца. Многие из них после недолгого пребывания там уехали обратно, а те, кто не последовал их примеру, стали с 1937 года постепенно исчезать в недрах ГУЛАГа.

Политические заморозки, начавшиеся в стране в середине 1936 года, сказались не только на связях ЕАО с внешним миром, но и на ситуации в самой области. В сентябре секретарь партколлегии Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Шкирятов проинформировал секретаря ЦК Н.И. Ежова о результатах проверки ОЗЕТ, в ходе которой выяснилось, что его председатель Диманштейн вел с начала 1935 до середины 1936 года «закулисные» переговоры с ИКОР, а председатель исполкома ЕАО И.И. Либерберг направил от своего имени руководству этой организации приглашение, которое потом было опубликовано в американской печати. Шкирятов предложил дезавуировать это приглашение и примерно наказать его инициаторов236. Это был явный признак приближавшейся политической грозы, которая очень скоро разразилась над головами как участников этого скандала, так и других представителей еврейской номенклатурной элиты. Одной из первых жертв самого кровавого в советской истории вала репрессий и стал упомянутый Либерберг, ученый-историк, который в 1929-1934 годах был директором Института еврейской пролетарской культуры Всеукраинской академии наук. Его, делегата XVII партсъезда «победителей», направили в Биробиджан, поставив во главе советской власти области. Приняв за чистую монету пропаганду о пролетарском Сионе на Дальнем Востоке, Либерберг с энтузиазмом включился в новую работу. Но уже в октябре 1935 года, когда он попытался придать еврейскому языку (идишу) статус официального языка ЕАО, в его адрес посыпались обвинения в национализме, и ему пришлось покаяться в своем «прегрешении», однако это не помогло. В августе 1936 года Либерберг был неожиданно вызван в Москву «для отчетного доклада», но по прибытии в столицу его немедленно арестовали. Теперь уже бывшего председателя исполкома ЕАО обвинили в активном участии в 1933 году в троцкистской террористической организации, «руководителей» которой, Я.С. Розанова и Н.В. Билярчика, взяли к тому времени под стражу на Украине. Два месяца Либерберг все отрицал, но потом, видимо, подвергшись допросам «с пристрастием», признал предъявленные ему обвинения, подтвердив 9 марта 1937 г. свою вину


на заседании военной коллегии Верховного суда СССР, приговорившей его к расстрелу237.

Не удержался на своем посту и первый секретарь обкома партии ЕАО М.П. Хавкин. Его травля началась после того как корреспондент «Тихоокеанской звезды» СМ. Кремер направил 23 октября 1936 г. вновь назначенному наркому внутренних дел Н.И. Ежову донос, в котором сообщил, что Хавкин в декабре 1923 года, в бытность его первым секретарем Гомельского горкома РКП(б), критиковал Сталина, встав в ходе проходившей тогда партийной дискуссии на сторону Л.Д. Троцкого и Е.А. Преображенского. 4 мая 1937 г. Хавкина сняли с должности. Сменивший его А.Б. Рыскин, возглавлявший ранее Минский горком, не долго продержался на посту первого секретаря ЕАО. В начале сентября его арестовали и через несколько недель расстреляли. Тем временем мытарства Хавкина продолжались. В начале 1938-го его взяли под стражу, но судили только 30 января 1941 г. За «руководство правотроцкистской организацией и проведение вредительской работы» он получил по приговору трибунала Дальневосточного фронта 15 лет лагерей. Хавкина не расстреляли только, видимо, потому, что следствие проводилось в провинциальной глуши и длилось целых три года. Так что судьба подарила бывшему партийному главе ЕАО счастливый шанс пережить большой ежовский террор и дожить до спасшей его бериевской мини-реабилитации. На суде Хавкин заявил о «неслыханно зверских» допросах в Хабаровской тюрьме, проводившихся следователями Малкевичем и Цевилевым, уже арестованными к тому времени «за нарушение норм социалистической законности». Наказание Хавкин отбывал на Чукотке, в Певе-ке, работая лагерным портным. В 1950 году его отправили в ссылку в Магадан, а окончательно освободили в 1953-м238.

Произошедший в 1938 году советско-японский вооруженный конфликт на Дальнем Востоке перечеркнул планы организованного заселения ЕАО. Несмотря на то, что на 1939 год было намечено переселение в область 250 еврейских семей, никто из них туда так и не приехал. По переписи того же года население ЕАО составляло 108 938 человек, в том числе 17 695 евреев (16,2%), из которых в городах области проживал 13 291 человек. Сменивший Рыскина на посту первого секретаря партии ЕАО Г.Н. Сухарев неоднократно обращался в Москву с просьбами возобновить переселение евреев в область. В записке к Маленкову (апрель 1940 г.) он бил тревогу по поводу того, что идет «непрерывный процесс снижения доли еврейского населения... еврейские школы не укомплектованы учениками... областная газета на еврейском языке издается тиражом в 1 тыс. экземпляров». Сухарев предлагал в «ближайшие два—три года» направить в ЕАО 30-40 тыс. евреев из западных областей Украины и Белоруссии239. Однако этим грандиозным планам не суждено было сбыться.


ЗАКРЫТИЕ «ВОПРОСА»

НА ФОНЕ «БОЛЬШОГО ТЕРРОРА»

Символично, что начало репрессий в отношении биробиджанского руководства совпало с появлением официальной декларации об успешном решении еврейского вопроса в Советском Союзе. Произошло это 29 августа 1936 г., когда президиум ЦИК СССР принял специальное постановление, в котором утверждалось, что «впервые в истории еврейского народа осуществилось его горячее желание о создании своей национальной государственности»240. Перед этим, в январе, Диманштейн отрапортовал второй сессии ЦИК СССР VII созыва о том, что «наша Страна Советов, страна диктатуры пролетариата — единственная в мире страна, правильно разрешившая национальный вопрос, в том числе и еврейский вопрос»241. Такое сочетание победных реляций с очередным политическим кровопусканием отнюдь не казалось странным советскому человеку, которому уже с 1928 года был известен постулат Сталина о том, что «по мере нашего продвижения вперед... классовая борьба будет обостряться»242.

* По официальной версии — умер от сердечного приступа.

Для самого же советского вождя, тем временем подчинившего себе всю страну, все более важным становился внешнеполитический фактор. Поэтому, развернув беспрецедентную по жестокости перетряску номенклатурной элиты, он все чаще склонен был отождествлять ее с «пятой колонной». Это понятие, родившееся тогда же на охваченном гражданской войной Пиренейском полуострове, моментально перенеслось в Россию, где в виде политической «испанки» отлично прижилось в атмосфере кровавой пандемии террора. НКВД фабриковал тогда десятки крупных и сотни мелких «контрреволюционных» заговоров, причем во всех сферах, от армии до культуры. Тщанием этого ведомства возникло и «дело» о «преступной деятельности еврейского националистического подполья», возглавлявшегося бывшим руководством Бунда. Роль «главаря» этой «контрреволюционной организации» отводилась А.И. Вайнштейну (в прошлом председателю Бунда), которого взяли под стражу 2 февраля 1938 г. Однако последний спутал карты следствию тем, что через десять дней после ареста свел счеты с Жизнью в тюремной камере*. Замену ему на Лубянке искали недолго. 20 февраля арестовали председателя ОЗЕТа и редактора журнала «Революция и национальности» Диман-штейна. Этот выбор Ежова не был случаен. Коммунист с дореволюционным стажем, хорошо знавший Ленина, Диманштейн являлся своеобразным лидером советского еврейства и потому был обречен, как и большинство других доживших до «большого террора» так называемых «малых» вождей, составлявших в свое время конкурен


цию Сталину на партийном, экономическом, идеологическом, национальном и других «фронтах». И хотя Диманштейн раньше в Бунде не состоял, Ежову, видимо, не пришлось долго уговаривать «хозяина» дать санкцию на арест этого в душе преданного ему старого большевика. К несчастью для Диманштейна, еще 28 ноября 1937 г. заведующий отделом печати и издательств ЦК Л.З. Мехлис обвинил его в том, что возглавлявшийся им тогда журнал «Трибуна», выступив с передовой статьей, посвященной двадцатилетнему юбилею Октябрьской революции и предстоящим выборам в Верховный совет СССР, «в замаскированном виде протащил... явно буржуазно-националистические антисоветские тезисы»: «красной нитью провел мысль о том, что выбирать нужно только людей, говорящих на одном языке с избирателями». 2 января 1938 г. оргбюро ЦК утвердило подготовленное Мехлисом решение о конфискации злополучного номера, закрытии журнала «Трибуна» («как оторванного от читательских масс и дублирующего еврейские газеты») и снятии Диманштейна с работы за «пропаганду густопсового национализма»24'.

На случай, если бы Сталин вдруг заколебался с принятием решения по аресту Диманштейна, у Ежова было заготовлено такое ultima ratio, в эффективности воздействия которого на вождя тот не сомневался. Подчиненные наркома сфальсифицировали доказательства о преступной связи Диманштейна в 1920-1921 годах (в бытность того руководителем Наркомпроса и Наркомнаца Туркестана) с «буржуазно-националистической организацией» Султан-Галиева, который находился с 19 марта 1937 г. под очередным арестом. По поводу последнего Сталин дал тогда следующее указание Ежову: «Всю эту сволочь (султан-галиевцев. — Авт.) надо расстрелять». То, что это была действительно провокация Ежова, выяснилось в 1955 году в ходе подготовки реабилитации Диманштейна. Тогда было установлено, что в материалах следствия 1937-1939 годов по делу Султан-Галиева и его «сообщников» Диманштейн упоминается только в показаниях бывшего председателя ЦИК Туркестана Н.Т. Тюрякулова, да и то как «либеральный человек», и никаких данных о «преступлениях» Диманштейна не имеется244.

Ежов приписал также Диманштейну «активное участие в антисоветской, бундовской, диверсионной и шпионско-террористиче-ской организации», вредительскую работу, дискредитацию ЕАО и шпионаж в пользу английской разведки. Очутившись в застенках НКВД, старый большевик первое время держался мужественно и стойко, решительно отвергая предъявленные ему облыжные обвинения. Поэтому, чтобы сломить его волю, следователи пустили в ход методы физического воздействия. Но только почти два месяца спустя им удалось добиться желаемого. 16 апреля они вынудили морально и физически изувеченного узника подписать первый официально оформленный протокол с признательными показаниями. Теперь на


Лубянке располагали «доказательством» того, что при ОЗЕТе существовала законспирированная еврейская националистическая организация, в которую входили редактор «Дер эмес» М.И. Литваков, его заместитель Ф.П. Шпрах, бывшие секретари ЦБ ЕС А.Н. Мережин и А.И. Чемерисский и др. Все они, за исключением последнего, были к тому времени или арестованы, или уже отправлены в мир иной. Некоторые из них под нажимом следствия измыслили свои версии деятельности еврейского националистического подполья в СССР. Так, Шпрах «сознался», что в Советском Союзе долгое время активно функционировал нелегальный Бунд, которым руководили Вайнштейн, Литваков, Фрумкина, Мережин и М.Г. Рафес. Однако он отказался от этих показаний в марте 1939 года на заседании военной коллегии Верховного суда СССР, приговорившей его тем не менее к расстрелу.

Давнишнего члена меньшевистской партии (с 1905 г.) Мережина препроводили на Лубянку 30 октября 1937 г. Перед тем как очутиться там, он какое-то время работал на скромной и незаметной должности преподавателя обществоведения в учебном комбинате Моснар-пита, однако это не спасло его от тяжкого и вздорного обвинения. По воле следователей Мережин превратился в одного из участников мифической троцкистской террористической группы, тайно наблюдавшей за проездами Сталина по Красной площади и готовившей покушение на него во время одной из праздничных демонстраций. Для этой цели, как констатировалось в обвинительном заключении, Мережин «хранил револьвер браунинг с боевыми патронами к нему». Кроме трго, ему, как работнику управления общественного питания, приписали намерение предпринять на столичных фабриках-кухнях крупномасштабную акцию по массовому отравлению рабочих. Постановлением «тройки» Московской области от 20 декабря 1937 г. Мережин был приговорен к 10 годам лагерей245.

Более суровое наказание постигло Б.С. Боярского, старого бундовца (с 1904 г.), который перед арестом в марте 1938 года работал заместителем председателя правления Сельскохозяйственного банка СССР (в 1934-1937 гг.) и начальником ревизионного управления ГУЛАГ НКВД СССР (в 1937-1938 гг.). Его расстреляли за участие в антисоветской диверсионно-террористической организации бундовцев, якобы действовавшей в Биробиджане. По аналогичным обвинениям были казнены и некоторые бывшие сионисты-социалисты: председатель Биробиджанского горсовета И.М. Рашкес (в 1918-1919 гг. член украинской Центральной рады; в 1921-1923 гг. с целью сбора средств для российских евреев — жертв погромов и голода нелегально находился в США под фамилией «Михайлов»; летом 1936 г. должен был поехать от КомЗЕТа в Литву и Польшу для вербовки переселенцев в ЕАО, однако эта поездка не состоялась; расстрелян 16 сентября 1938 г.), заместитель директора Коммунисти


ческого университета национальных меньшинств Запада А.З. Брахман, а также бывший член Бунда М.Н. Кипер (в 1921-1923 гг. нар-комнац БССР, в 1933-1935 гг. секретарь Сталиндорфского райкома партии Днепропетровской области, расстрелян в 1938 г.).

«Главаря бундовского подполья» Диманштейна казнили 25 августа 1938 г., сразу же по вынесении ему смертного приговора военной коллегией Верховного суда СССР. При его реабилитации в 1955 году выяснилось, что Диманштейн под пытками оговорил себя, «признавшись» в связях с иностранными спецслужбами. Однако в захваченных Советской армией в годы Второй мировой войны немецких секретных архивах он как один из видных советских государственных деятелей лишь упоминался в картотеках гестапо и французской контрразведки, причем никаких других, в том числе компрометирующих его данных, в этих документах обнаружено не было. В заключении комиссии по реабилитации констатировалось также, что вопреки вынесенному приговору Диманштейн никогда не входил в Бунд и не был сионистом, а, наоборот, вел борьбу с этими политическими течениями, получая соответствующие директивы, в том числе и от Ленина246.

Последовавшая через несколько месяцев после расправы с Ди-манштейном смена руководства НКВД способствовала прекращению расстрелов бывших бундовцев. Новый нарком внутренних дел Л .П. Берия распорядился провести переследствие по делам еще остававшихся в живых бывших руководителей Бунда и ЦБ ЕС Фрум-киной* и Рафеса**. В результате первоначально предъявленные им обвинения в шпионаже и подготовке свержения советской власти были пересмотрены и переквалифицированы по статье 58, п. 10, Уголовного кодекса РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда). Военная коллегия Верховного суда СССР, разбиравшая их дело 2 июня 1940 г., решила ограничиться определением каждому 10-летнего срока лагерного заключения. Однако отбыть и такое наказание в бесчеловечных условиях тогдашнего ГУЛАГа было не под силу престарелым Фрумкиной и Рафесу. Первая умерла в карагандинском лагере в 1943 году, а второй—в Желдорлаге Коми АССР годом ранее.

* В 1925-1936 годах Фрумкина работала ректором Коммунистического университета национальных меньшинств Запада, затем директором Московского педагогического института иностранных языков. В декабре 1937 года «за связь с врагами народа» ее исключили из партии, сняли с работы и выслали в Новосибирск, где через несколько месяцев арестовали.

** С 1924 года и до ареста в мае 1938 года Рафес сменил множество мест службы: работал в Коминтерне, в иностранном отделе ТАСС, в Нарком-лесе, на кинофабрике в Ялте.

Такая же участь постигла еще одного бывшего руководителя ЦБ ЕС — А.И. Чемерисского, который умер в Устьвымлаге Коми АССР 17 февраля 1942 г. Арестовали его уже после «ежовщины», 8 апреля


1939 г., и то, можно сказать, случайно. В марте Чемерисский направил в президиум XVIII съезда партии письмо, в котором ходатайствовал об отмене решения ОГПУ от 16 июня 1934 г. о высылке его в Казахстан. Незадачливому жалобщику, перебравшемуся к тому времени в Ярославль и работавшему там неприметным ретушером в артели «Фототруд», было невдомек, что по воле случая ему удалось, затерявшись в провинциальной глуши, выпасть из поля зрения столичных органов и что своим обращением в Москву он невольно помогает властям устранить это их «упущение».

На Лубянке Чемерисскому предъявили длинный перечень его прегрешений начиная с 1899 года. В тот год он принял предложение начальника московского охранного отделения С.В. Зубатова о сотрудничестве и стал его секретным агентом под кличкой «Сашка». По заданию охранки Чемерисский, а также арестованная полицией и завербованная в 1900 году социалистка-бундовка М.В. Вильбу-шевич создали в июне 1901-го в Минске легальную Независимую еврейскую рабочую партию (НЕРП), пытавшуюся с помощью экономических лозунгов отвратить еврейскую молодежь от соблазна революционного радикализма и терроризма. После того как в июле 1903 года Зубатова отправили в отставку, а на его проекте «легального социализма» поставили крест, НЕРП была распущена. Оказавшись не у дел, Чемерисский через два года вступил в Бунд, его же бывшая единомышленница Вильбушевич направилась в США, а оттуда — в Палестину, где развернула активную сионистскую деятельность. После Октябрьской революции Чемерисский примкнул к большевикам. Произошло это в 1919 году, тогда же он, чтобы скрыть свое прошлое сотрудничество с полицией, изменил одну букву в фамилии и стал Чемеринским. Однако эта хитрость, как, впрочем, и прежние контакты с охранкой, впоследствии обнаружились, что и послужило причиной его исключения в мае 1934 года из партии и произошедшей вскоре высылки в Казахстан. Помимо этих старых грехов Чемерисскому вменили в вину следующее: 1) работая секретарем ЦБ ЕС, «с 1920 года группировал вокруг себя контрреволюционные националистические кадры» и обеспечил принятие на всероссийском совещании евсекций в 1921 году решения «о сохранении бундовских кадров и продолжении борьбы против коммунистической партии»; 2) «в период профсоюзной дискуссии в 1921 году выступил как активный троцкист и по заданию троцкистов (Кре-стинского, Преображенского и Серебрякова) стал разъездным агитатором и организатором по троцкистским тезисам о профсоюзах»; 3) «с момента запрещения легального существования Бунда в СССР... совместно с другими создал подпольную контрреволюционную организацию, объединив в ней все буржуазные течения: сионистов, эсеров, меньшевиков, поалейционистов... и в 1931 году на нелегальном совещании контрреволюционного центра бундовцев... вместе с дру


гими принял решение о свержении Советской власти при помощи интервентов, установив связь с Абрамовичем* (Берлин)»; 4) «проводил вредительскую работу в Биробиджане и контрреволюционную националистическую агитацию среди трудящихся евреев за создание еврейской республики в Крыму, с отчуждением ее к Англии и Биробиджана — к Японии».

В августе 1939 года по делу Чемерисского было составлено обвинительное заключение, квалифицировавшее совершенные им деяния по статье 58-й, 13-й пункт которой предусматривал наказание в виде смертной казни. Однако в связи с бериевской «мини-реабилитацией» дело направили на доследование, и только 7 июля 1941 г. приговором военной коллегии Верховного суда СССР Чемерисский «как активный участник подпольной контрреволюционной бундовской организации» был заключен в лагерь сроком на десять лет247.

* Р.А. Абрамович (Рейн) — лидер правого Бунда, выехал за границу в октябре 1920 года.

** В 1940 году был расстрелян по сфабрикованному обвинению, а до этого жестоко пытаем помощником начальника следственной части НКВД СССР Д.М. Никитиным.

Поскольку основные идеологи и организаторы евсекций и еврейского землеустройства один за другим объявлялись преступниками, дальнейшее существование таких организаций, как ОЗЕТ и КомЗЕТ, стало невозможным. Логическая развязка пришлась на весну 1938 года. 4 мая политбюро распорядилось о закрытии КомЗЕТа и свертывании деятельности на территории СССР «Агро-Джойнта», ОРТа и ЕКО. Контроль за исполнением данного решения был возложен на заместителя председателя Комиссии советского контроля при СНК СССР З.М. Беленького**, который 27 мая представил Сталину компромат против последнего руководителя КомЗЕТа СЕ. Чуцкаева (старый русский большевик, который был назначен на эту должность после смерти Смидовича в 1935-м, а до того работал с конца 20-х годов председателем Дальневосточного крайисполкома), обвинив его во вредительстве и преступных связях с ЕКО. Конкретно ему инкриминировалось то, что 22 апреля он приватно проинформировал центральное правление ЭКО в Париже о 40-50 тыс. долларах, которые тому будут причитаться от советского правительства после реализации имущества ликвидируемого московского отделения. За это «предательство» государственных интересов и «преступную деятельность» Чуцкаев 31 мая был исключен из рядов партии24". Опальному престарелому функционеру Сталин все же сохранил свободу и жизнь, рассудив, наверное, что тот ему не опасен. Какое-то время Чуцкаев даже еще работал на второстепенных должностях на ряде московских предприятий. Умер он в 1944 году в эвакуации в Свердловске.


11 мая, то есть ровно через неделю после ликвидации КомЗЕТа, аналогичное решение было принято политбюро и в отношении ОЗЕТа. Формальным основанием для этого послужила проверка, предпринятая по заданию заведующего отделом руководящих партийных органов (ОРПО) ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкова. 5 мая по результатам обследования ОЗЕТ тому было доложено, что эта общественная организация, насчитывавшая в своих рядах 250 тыс. членов, а также располагавшая 20 полукустарными предприятиями в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе и других городах, «является замечательным притоном для всяких контрреволюционных бундовских элементов, перебежчиков и шпионов». Кроме того, сообщалось, что в центральном совете ОЗЕТа с 1931 по 1937 год «сидел враг народа Диманштейн» и были представлены еще десять арестованных вместе с ним сотрудников*. Запрограммированный изначально вывод гласил, что, поскольку переселение в Биробиджан практически прекратилось (из-за обострения положения на границе с Маньчжоу-Го), дальнейшее существование ОЗЕТа, «пережившего свои функции и не соответствующего данному политическому моменту», нецелесообразно249.

* Были арестованы, в частности, заместители Диманштейна СЕ. Вейц-ман (брат будущего первого президента Израиля X. Вейцмана; расстрелян в 1939 г. как английский и немецкий шпион) и Б.И. Троицкий (ранее — Троцкий), а также ответственный секретарь ОЗЕТ Г.Н. Эйдельман и другие Руководящие работники.

Официально деятельность «Агро-Джойнта» на территории СССР намечено было прекратить с 1 июня, о чем 23 мая поставили в известность председателя СНК СССР В.М. Молотова его заместитель В.Я. Чубарь и З.М. Беленький, сообщившие при этом, что «все без исключения принадлежащие «Агро-Джойнту» в СССР активы передаются на безвозвратные расходы по мероприятиям, направленным на улучшение производственных, культурных и бытовых условий трудящихся евреев...». Но фактически свертывание работы «Агро-Джойнта» началось еще с октября 1937 года, когда разгрому подверглось его московское отделение. Тогда почти все его работники из числа советских граждан оказались в застенках Лубянки. Д-р Розен, пытаясь как-то защитить своих подопечных, обратился 16 декабря 1937 г. к руководству НКВД СССР, а 8 июня 1938 г. — к Молотову, прося последнего о личной встрече и заверяя, что возводимые на его арестованных сотрудников обвинения являются «результатом недоразумения и злостных оговоров». Но надеждам Розена на то, что хотя бы из благодарности за немалый вклад его организации в советскую экономику (около 20 млн. долларов безвозмездной помощи и 5 млн. долларов в виде долгосрочного займа) его мольбы будут услышаны в Кремле, не суждено было сбыться.


Известно, что 1 сентября 1938 г. был расстрелян заместитель Розена СЕ. Любарский. Такая же судьба постигла юриста «Агро-Джойнта» И.А. Гроера и некоторых других его бывших коллег250.

Пострадали, впрочем, не только сотрудники «Агро-Джойнта», но люди, тем или иным способом (иногда и тайно) контактировавшие с Розеном. Так, в 1937-1938 годах в Москве были арестованы некоторые еврейские религиозные деятели, в том числе главный раввин, хасид Ш.Я. Медалье*, председатель правления столичной иудейской общины М.Д. Брауде, его заместители Э.Я. Шепто-вицкий, Б.С. Рабинович, член правления общины А.Л. Фукс и др. Следствием было установлено, что начиная с 1922 года Розен негласно финансировал советское иудейство, в том числе и созданный им «сионистский подпольный центр еврейских клерикалов и националистов», представлявший собой, по версии Лубянки, нелегальную организацию основанной в 1902 году религиозно-сионистской партии «Мизрахи» («Восток»). Выяснилось, что религиозное подполье поддерживало связь с заграницей (Лондоном) и через исполнительный орган — «мерказ» («центр») распределяло средства по периферийным общинам в Киеве (раввин Шехтер), Саратове (раввин И.Я. Богатин) и других городах, а также финансово поддерживало нелегальные ешиботы и членов семей репрессированных религиозных евреев.

* Аресты Медалье, его сына и зятя были произведены после того, как, в конце 1937 года негласный информатор НКВД сообщил на Лубянку, что годом ранее Медалье вместе со своим помощником И.С. Урысоном выступили на одном из нелегальных собраний со следующим заявлением: «Еврейская религия в СССР все время репрессируется, она загнана в подполье, в то время как там, на Западе, она прогрессирует. Еврейский народ как нация уже не существует. Биробиджан — советская колония. Еврейскому народу необходимо сплочение... чтобы спастись от наступления коммунизма в, СССР». Медалье инкриминировали также «преступные связи» с раввинами из рода Шнеерсонов, причем не только в СССР (Днепропетровск, Николаев), „ но и за рубежом (Рига). 26 апреля 1938 г. Медалье как «активный участник, антисоветского религиозного центра» был расстрелян по приговору военной коллегии Верховного суда СССР.

Тайную материальную помощь еврейским религиозникам в СССР Розен стал оказывать с начала 20-х годов и в основном через А.Л. Фукса, бывшего фабриканта, открывшего в 1924 году в Москве кооперативно-кредитное товарищество «Трудкредит». Когда через пять лет товарищество было закрыто, Фукс вместе с членами правления был арестован по обвинению в экономической контрреволюции и негласном финансировании еврейской религиозной общины под прикрытием кооперативной организации еврейских кустарей. Однако вскоре его выпустили на свободу, и он вплоть до нового ареста продолжал тайно сотрудничать с Розеном.


После краха своего проекта в СССР Розен тем не менее остался верен главной цели своей жизни — расселению европейского еврейства на новых землях*. Вплоть до своей смерти в 1949 году он пытался использовать накопленный в России опыт в Британской Гвиане и Доминиканской Республике.

По мере того как в СССР искоренялись сионистское движение и нелегальный иудаизм, наставали нелегкие времена для официальной идишистской культуры, которая поддерживалась советскими властями только как альтернатива сионистскому гебраизму. Поскольку идишизм не мог не препятствовать полной ассимиляции еврейского населения (а именно в этом заключалась истинная суть решения еврейского вопроса по-сталински), он со временем стал все больше восприниматься советским руководством как нечто подобное уничтоженному сионизму — потенциально питательная среда еврейского национализма, объявленного вне закона. Поэтому на смену преференций в отношении идишистской культуры приходит латентная политика ее постепенного удушения.

Весомым объективным аргументом в пользу такого курса стал широкомасштабный ассимиляционный процесс, который захватил еврейскую среду еще начиная с 1917 года, то есть со времени отмены черты оседлости и объявления советской властью «свободного развития национальных меньшинств»251. Причем открывшаяся тогда перед веками дискриминировавшимся народом широкая возможность общественного роста и жизненного преуспеяния меньше всего требовала знания собственного национального языка и культуры. Даже наоборот, чтобы занять в новых условиях место под солнцем, необходимо было, если так можно выразиться, максимально русифицироваться. Ускоренной ассимиляции способствовали также почти Полное переселение евреев из исполненных национальной специфики местечек в города и мегаполисы с доминирующим русскоязычным населением, массовый их отход (в том числе под воздействием сильного бытового антисемитизма и советской интернационалистической пропаганды) от национальной религии и традиций, постоянно растущее количество смешанных браков и т. п. Если в 1897 году родным языком владели 97% евреев, живших в Российской империи, а в 1926-м — менее 70% евреев СССР, то к 1939-му эта цифра уменьшилась до 40%. В то же время доля евреев, определявших русский язык как родной, увеличилась с 25% в 1926 году до 55% в 1939 году252.

Отход еврейства от национальной культуры хотя и был во многом вполне естественным процессом, тем не менее не означал, будто власти его не стимулировали со своей стороны. Отдельные административные меры в этом направлении стали приниматься с конца 20-х — начала 30-х годов. Именно тогда начали сгущаться первые грозовые тучи над идишистской культурой, причем главным обра


зом в Белоруссии и на Украине, то есть там, где она была развита в наибольшей степени. Показателен в этой связи совершенно секретный доклад, направленный 15 июля 1929 г. Сталину председателем ЦКК КП(б)У и наркомом рабоче-крестьянской инспекции УССР В.П. Затонским, в котором делался многозначительный вывод о том, что «еврейский вопрос в целом и'в частности в области идеологической требует специального исследования как в Белоруссии, так и на Украине»253.

Но это были лишь первые тревожные для идишистской культуры звонки, а жесткий прессинг на нее начался с середины 30-х годов. Не будучи по характеру своему антисемитским, он проводился в рамках массированного генерального наступления на права советских национальных меньшинств. Наиболее сильный удар пришелся тогда по полякам, финнам, грекам, немцам, эстонцам, литовцам и другим нацменьшинствам — выходцам из сопредельных и в то время враждебных СССР стран. С 1936 года началось их массовое выселение (главным образом немцев и поляков) из западных приграничных районов. А в период с лета 1937 по зиму 1938 года ЦК ВКП(б) и НКВД СССР был издан ряд директив о борьбе с румынскими, иранскими, греческими и другими «буржуазными националистами — агентами иностранных спецслужб». Из 1 602 ООО человек, арестованных в 1937-1939 годах по политическим статьям Уголовного кодекса, 346 ООО человек были представителями нацменьшинств, причем 247 ООО из них были расстреляны как иностранные шпионы. Из арестованных чаще других казнили греков (81%) и финнов (80%). В трагической череде уничтожавшихся нацменьшинств евреи занимали тогда одно из последних мест. Всего в 1937-1938 годах их было арестовано НВКД 29 тыс., что составляло приблизительно 1% от общей численности этого нацменьшинства (такой же процент репрессированных был характерен для русских, украинцев и других основных народов СССР). В то же время в заключении оказались 16% всех проживавших в стране поляков или, скажем, 30% латышей254.

* Инициировала этот процесс записка Маленкова от 29 ноября 1937 г., в которой, в частности, отмечалось: «Сейчас полностью установлено, что в ряде случаев национальные районы были созданы по инициативе врагов народа, для того чтобы обеспечить успешное развертывание своей контрреволюционной и шпионско-диверсионной деятельности» (256).

Одновременно шла ликвидация культурно-образовательных и территориально-управленческих институций нацменьшинств. По подготовленным под руководством Г.М. Маленкова* постановлениям политбюро от 7 декабря 1937 г. и 20 февраля 1939 г. была проведена сначала частичная, а потом и почти полная ликвидация национальных районов и сельских советов, за исключением, может быть, только еврейских, которые были официально упразднены в 1944 году255.


В отношении же закрытия учебных и культурно-просветительных учреждений нацменьшинств таких исключений не было. 20 апреля 1936 г. прекратил свою деятельность Коммунистический университет национальных меньшинств Запада им. Ю.Ю. Мархлевского. В этом учебном заведении, обучавшем как советских граждан, так и эмигрантов — членов зарубежных компартий, функционировал и еврейский сектор, где преподавались еврейский язык и литература, история революционного движения и другие дисциплины. В 1932 году среди питомцев этой кузницы коминтерновских кадров был польский еврей Л.З. Треппер, который состоял в разные годы в компартиях Польши, Франции и Советского Союза. Преподававший ему Диманштейн любил на лекциях повторять слова Ленина о том, что антисемитизм — это контрреволюция. По окончании института в 1935 году Треппер был распределен на работу в отдел международных связей Коминтерна, откуда через год был направлен на службу в иностранный отдел Главного управления госбезопасности НКВД СССР. Приехав в 1938 году под видом канадского бизнесмена в Бельгию, Треппер координировал оттуда создание в Западной Европе разветвленной советской разведывательной сети, состоявшей в основном из агентов еврейского происхождения, преданных идеям коммунизма и ненавидевших нацистов. Впоследствии эта разведывательная группа, названная гитлеровцами «Красной капеллой», вошла в историю Второй мировой войны, совершив ряд крупных и успешных операций.

* На конец 1937 года в национальных школах, действовавших в областях и краях РСФСР (без учета автономных республик), обучалось около 520 тыс. детей (257).

После того как 17 декабря 1937 г. вышло постановление политбюро «О национальных школах»*, повсеместно началось массовое закрытие этих учебных заведений. Развернутое обоснование этих действий содержалось в появившихся примерно тогда же решениях оргбюро ЦК от 1 декабря 1937 г. и 24 января 1938 г., в которых утверждалось, что «враждебные элементы, орудовавшие в нарком-просах союзных и автономных республик, насаждали особые национальные школы... превращая их в очаги буржуазно-националистического антисоветского влияния на детей». В первую очередь подлежали реорганизации в учебные заведения обычного типа финские, эстонские, латышские, немецкие, греческие и другие «искусственно созданные» национальные школы, дальнейшее существование которых было признано «вредным». Ликвидировались и еврейские школы, правда далеко не все и не сразу, и мотивировалось это не «засорением преподавательского состава враждебными элементами» (как при закрытии, к примеру, финских и эстонских школ), а такими причинами, как сокращение контингента учеников или желание


родителей перевести их в обычные школы. Если в 1927 году в еврейских школах СССР обучалось 107 ООО учеников, то в 1939-м — 75 ООО258. Параллельно происходило свертывание системы подготовки кадров преподавателей. Ссылаясь на постановление ЦК от 19 марта 1938 г. «О ликвидации особых национальных педагогических техникумов, педагогических училищ и национальных отделений при институтах», нарком просвещения РСФСР ПА. Тюркин обратился 13 августа на Старую площадь с предложением упразднить существовавшее с 1926 года при литературном факультете Московского государственного педагогического института еврейское отделение, подготовившее за время своего существования 200 учителей еврейского языка и литературы. Через десять дней эта инициатива получила нормативное оформление в ЦК ВКП(б), который, кроме того, количественно урезал подготовку учителей для еврейских школ в педагогических институтах Витебска, Минска и Одессы. За несколько месяцев до этого были закрыты также Одесский и Харьковский еврейские машиностроительные техникумы, что, впрочем, больше обусловливалось сокращением в них количества студентов и отсутствием учебных пособий на родном языке, чем политической конъюнктурой259.

С середины 30-х годов в Москве, Ленинграде, Минске и Киеве стали упраздняться еврейские научно-гуманитарные структуры, действовавшие в академической системе260. Некоторым из них, впрочем, удалось выжить, но в ином, менее значимом виде, например Институту пролетарской еврейской культуры Украинской академии наук, преобразовднному в начале 1936 года в Кабинет еврейской культуры.

Умеренность советского руководства в действиях, направленных против еврейских образовательных и научных учреждений, говорит о том, что это была не антисемитская акция, а рутинное «мероприятие», проводившееся в рамках общего наступления на права нацменьшинств. Конечно, во всем этом уже ощущался душок поднимавшего голову великорусского шовинизма, но страдали от него все , без исключения нацменьшинства, причем в отдельных случаях на'i некоторых из. них тогда обрушивались более жестокие гонения, чем на евреев.

Ограничениям подверглась и ранее опекавшаяся и дотировавшаяся идишистская культура. По судьбам некоторых ее деятелей, особенно тех, кто был в той или иной мере ранее связан с оппозицией (прежде всего с троцкистской), прошелся каток «большого террора». Недавние правофланговые в борьбе с «контрреволюционным» гебраизмом теперь по закону конвейера все чаще оказывались сами; в роли подозреваемых, гонимых, уничтожаемых. 7 сентября 1937 г. ЦК ВКП(б) неожиданно запретил поездку в Париж на конгресс по, защите еврейской культуры уже укомплектованной делегации в


составе идишистских литераторов Д.Р. Бергельсона, И.С. Фефера, И.Д. Харика, журналиста ММ. Литвакова и театрального режиссера и актера СМ. Михоэлса. Очевидно, на Старой площади стало известно, что в качестве главного организатора этого международного антинацистского форума подвизался лидер еврейского социализма эсеровского толка Х.И. Житловский, предложивший обсудить идею так называемого «Идишланда» — некой символической духовной родины, способной объединить вопреки классовым и государственным границам всех евреев мира, говорящих на идищ, и помочь им выстоять под натиском как ассимиляции, так и сионизма261.

* В 1931 году за «ошибки националистического характера» Литваков был отстранен от редактирования «Дер эмес», однако после того, как в 1932 году он покаялся, его восстановили в прежней должности.

Кульминационным моментом гонений на идишистскую культуру стал арест ее признанного авторитета Литвакова. На долю этого прекрасно образованного человека (обучался в Сорбоннском университете) выпала сложная и насыщенная трагическими событиями судьба. Порвав в 17 лет с традиционной религией, он в конце 90-х годов XIX в. стал приверженцем так называемого духовного сионизма Ахад Гаама, потом, примкнув к сионистам-социалистам, объединил часть этого движения в основанную им партию «Ферей-никте», от которой в 1917 году вошел в украинскую Центральную раду. В 1919 году, возглавляя левое крыло этой партии, Литваков вступил в Комбунд, а через два года — в РКП(б). Связав свою судьбу с большевиками, он вскоре стал ответственным редактором газеты «Дер эмес» (идишистского аналога «Правды») и пребывал на этом посту с небольшим перерывом* вплоть до ареста 14 октября 1937 г. На Лубянке ему инкриминировали проведение вредительской работы в печати и участие начиная с 1933 года в контрреволюционной троцкистской террористической организации, в которую он якобы был завербован деканом исторического факультета Московского университета Г.С Фридляндом (арестован в мае 1936 г.). Но главным пунктом выдвинутого против Литвакова обвинения стало приписанное ему руководство террористической группой в Минске, в которую по воле следствия были включены такие известные белорусские еврейские литераторы, как Я.А. Бронштейн, Х.М. Дунец и М.С Кульбак. Примечательно, что все они до ареста были ярыми литературными противниками Литвакова, причем первые двое критиковали его с левацких, «белорапповских» позиций, а последний, будучи так называемым «попутчиком», — с «право-оппортунистических». Используя эти межличностные противоречия, следствие надеялось быстро получить обличавшие Литвакова показания и не ошиблось в своих расчетах. Однако это не спасло тех, кто вынужден был оговорить своего коллегу.


В конце 1937 года расстреляли Дунца. Этот бывший член партии сионистов-социалистов (с 1913 по 1920 г.) в 20-е и первой половине 30-х годов успел поработать главным редактором минской еврейской газеты «Октябер», заместителем наркома БССР по просвещению и начальником Главискусства республики. В начале 1935 года его исключили из партии «за протаскивание в печати троцкистско-зиновьевской контрабанды» и буржуазный национализм, потом, вплоть до ареста, он состоял в рядовой должности культработника на станкоинструментальном заводе им. Кирова в Минске.

Вслед за Дунцом отправили на тот свет и теоретика еврейской пролетарской литературы Бронштейна. Несколько иной конец был уготован его литературному антиподу Кульбаку. Еще осенью 1936 года казалось, что судьба улыбается ему. Тогда в Московском государственном еврейском театре с триумфом прошла премьера его пьесы «Разбойник Бойтре», а в печати появились восторженные отклики на это событие: статьи Михоэлса и критика В.И. Голубова. Но уже через год, после того как в театре побывал Л.М. Каганович, пьеса была исключена из репертуара, а впоследствии ее назовут «лживой»262. Жизнь оболганного автора закончилась трагически: в 1940 году он умер в одном из лагерей ГУЛАГа.

Ошельмованного и психологически сломленного Литвакова подручные Ежова заставили раскаяться в своих «преступлениях». 19 декабря 1937 г. на заседании выездной сессии военной коллегии Верховного суда СССР он был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян по месту вынесения приговора, то есть в Минске. В Белоруссии были репрессированы тогда же и такие еврейские литераторы, как И.Д. Харик и И.П. Ошерович. Вообще же белорусское руководство в сравнении в другими региональными и даже центральными властями отличалось особой жесткостью в проведении политики подавления еврейской культуры. Поэт П.Д. Маркиш показал в конце 40-х годов на следствии, что когда в конце 1935 — начале 1936 года он приехал в Минск и встретился там с Хариком, Кульба-ком и другими еврейскими литераторами, то они уже тогда сетовали по поводу грубого ассимиляторства белорусского начальства263.

Однако несмотря на тяжкие и кровавые испытания, которым подверг Сталин еврейскую культурную элиту, он пока что не спешил покончить с ней окончательно: она еще была нужна ему в идеологических целях, и прежде всего в антифашистской пропагандистской борьбе. Радикальные антиеврейские настроения наберут силу в вер- , хах только спустя десятилетие. Поэтому в период «большого тер- ', рора» еврейские общественные и культурные деятели уничтожались \ властью не как «буржуазные националисты», а как «террористы», «троцкисты», «контрреволюционеры». Даже прекращение издания центральной еврейской газеты «Дер эмес», санкционированное < 13 сентября 1938 г. непривычно сверхкратким и не содержавшим.


каких-либо мотивировок постановлением оргбюро ЦК, объяснялось, видимо, тем, что эта газета стала восприниматься руководством не как рассадник национализма, а как детище «контрреволюционера» Литвакова. Ведь в это же время в СССР помимо другой периодики продолжали выходить на еврейском языке три ежедневные газеты: «Дер штерн» в Киеве, «Октябер» в Минске и «Биробид-жанер штерн» в ЕАО. Правда, последняя а начала 1940 года перестала печатать оригинальные материалы, превратившись в издание, полностью идентичное выходившей там же русскоязычной «Биробиджанской звезде», но это было сделано для удобства контроля со стороны цензуры264. Вместе с тем не исключено, что в закрытии «Дер эмес» какую-то роль сыграли и набиравшие силу шовинистические настроения.

Пережив террор конца 30-х, продолжал ставить спектакли коллектив Государственного еврейского театра (ГОСЕТ), который с 1929 года возглавлял Михоэлс*. Чтобы сохранить уникальный коллектив, он вынужден был включиться в хор обличителей «матерого негодяя» Бухарина и других «правотроцкистских убийц»265. Популярный в еврейской среде, этот талантливый актер и режиссер занял в конце 30-х как бы освободившееся после устранения Диманштейна и Литвакова место общественного и культурного лидера советского еврейства. Большое значение имело тогда для Михоэлса покровительство со стороны П.С. Жемчужиной, жены второго человека в государстве — Молотова. В 1939 году не без ее поддержки глава ГОСЕТа был удостоен звания народного артиста СССР, награжден орденом Ленина и избран депутатом Моссовета. Такой же орден получил и поэт П.Д. Маркиш, также находившийся тогда в фаворе у власти. А в 1940 году в Государственном издательстве художественной литературы вышли в свет книги Шолом-Алейхема, Д.Р. Бергельсона, С.З. Галкина, Л.М. Квитко и других известных еврейских поэтов и прозаиков.

* Прежний руководитель и основатель театра A.M. Грановский, выехав в июле 1927 года в Западную Европу для организации гастролей своего коллектива, стал невозвращенцем.

Но именно в то время, в конце 30-х — начале 40-х, на этих пока что благополучных деятелей еврейской культуры в тиши служебных кабинетов на Старой площади и на Лубянке стали собирать компромат, который свидетельствовал о зарождении в СССР официального антисемитизма и который в свое время будет пущен в ход. Так, 14 марта 1941 г. в ЦК ВКП(б) на имя А.А. Жданова поступил пространный донос от сотрудника ГОСЕТа Н.А. Белиловского, который обвинил Михоэлса в национализме и противопоставлении им «реакционной теории о жизненности и вечности еврейского народа» сталинскому учению об объективной неизбежности ассимиляции


евреев266. Показательно, что этот материал был сдан в архив только в ноябре 1948 года, то есть когда Михоэлса уже не было в живых, а в стране развернулась большая антиеврейская чистка.

* * *

 

Торжественно прозвучавшее на весь мир в середине 30-х годов заявление из Москвы о благополучном решении «еврейского вопроса» на одной шестой части земной суши явилось громадным пропагандистским успехом большевиков. Успех этот был тем более впечатляющим, что подкреплялся такими очевидными достижениями советского руководства, как укрощение массового бытового антисемитизма, обеспечение полного равноправия евреев в образовательной, социальной, культурной и других сферах жизнедеятельности общества. Основным следствием такого реального гражданского равенства евреев явилась их интенсивная ассимиляция, которая тогда носила естественный добровольный характер и не была насильственной. Творцом новой счастливой судьбы советских евреев был объявлен «отец народов» Сталин, увенчанный лаврами создателя нового Основного закона страны, самого демократического в мире. И действительно, вклад этого человека в преодоление многовекового проклятия, тяготевшего над евреями, казался многим, причем не только в Советском Союзе, огромным. Как утверждалось, именно он сначала теоретически обосновал возможность реального решения национальных проблем посредством территориальной автономии и последующего формирования на ее территории полноценной нации, а затем на практике предоставил евреям таковую автономию на Дальнем Востоке. Однако Биробиджанский проект, представлявший собой на самом деле не более чем пропагандистскую акцию, очень скоро обнаружил свою очевидную нежизнеспособность. Но это обстоятельство скорее всего мало беспокоило Сталина. Ведь для него, располагавшего огромными возможностями для манипуляции общественным мнением как внутри страны, так и за рубежом, не составляло большого труда выдать любую фикцию за чистую монету. В дальнейшем пропагандистская шумиха вокруг Биробиджана стала использоваться советским диктатором для стратегического прикрытия подготовлявшегося им с конца 30-х годов реального способа решения проблемы советских евреев: их негласной форсированной ассимиляции, механизм которой будет запущен в полную силу в конце 40-х. Предпосылкой перевода проходившего до этого естественным путем процесса постепенного растворения еврейского населения в русском и других крупных советских этносах на административные рельсы послужили репрессии, обрушившиеся во время «большого террора» на головы идишистских общественных и культурных деятелей. Парадокс ситуации заключался в том,


что в основном это были люди, которых власть сначала использовала в борьбе с сионизмом и еврейским традиционализмом, а потом, когда эта задача была выполнена, цинично и без сожаления обрекла на смерть.

Вместе с тем тогдашнее уничтожение представителей еврейской культуры и общественности, а также партийно-государственных функционеров еврейского происхождения вряд ли будет правомерным квалифицировать как проявление целенаправленной антисемитской политики, ибо террор против них проводился в рамках общей чистки номенклатурной элиты и генерального наступления сталинского руководства на права советских нацменьшинств.

Впрочем, репрессивные действия властей наряду с избранным
Сталиным тайным курсом на целенаправленную ассимиляцию и зало-
жили основу сформировавшегося вскоре в СССР государственного
антисемитизма, на процессе вызревания которого в нашей стране
следует остановиться особо.


 
Ко входу в Библиотеку Якова Кротова