Карл Крист

История времен римских императоров от Августа до Константина

Консолидация принципата при Тиберии

Крист, Карл. История времен римских императоров от Августа до Константина: Историческая библиотека Бека: В 2 т./ Карл Крист. - Ростов н/Д: Феникс. - (Исторические силуэты)

Т. 1. - 1997. - 573 с.: ил.. - ISBN 5-222-00045-1 (в пер.): 26.00 р.

Christ K. Geschichte der romischen Kaiserzeit: Von Augustus bis zu Konstantin. Munchen, 1988.

Он же. Das romische Weltreich. Aufstieg und Verfall einer antiken Grossmacht. Freiburg, 1973.

Осторожно: нет самого начала (Август)!

С Траяна (97) - С наследников Севера (211). - Константин Великий.

См. библиографию.

Каким бы успешным, несмотря на все кризисы, ни являлось августовское решение проблем империи, новая политическая система имела свои слабости и опасные моменты, которые были имманентны ее конструкции. Элементарное противоречие между идеологией и конституционной действительностью могло быть преодолено авторитетом принцепса, но нельзя было надолго скрыть фактическую концентрацию власти в одних руках и тот факт, что принципат не являлся временным переходным решением проблемы, а был рассчитан на перманентность, хотя чуждая римским традициям форма деспотической власти старательно избегалась.

Август выдвигал отдельных верных помощников, таких, как Агриппа, или способных представителей своего рода: Тиберия, Гая и Луция Цезарей, чтобы не создалось впечатления, что новая политическая система держится только на нем. Но решительные шаги для окончательной конституализации системы еще только предстояли. Было необходимо связать отдельные компетенции и служебные полномочия со все еще ограниченным сроком и, следуя внутренней логике, превратить их в когерентную, неограниченную систему власти. В правовом отношении фактически нерешенный вопрос наследования требовал четкого и приемлемого для всех решения, хотя и нерешенность этого вопроса тоже имела свои преимущества.

Отсутствие однозначного порядка наследования еще раз выявило внутренние противоречия принципата. Цена была слишком высока, так как этот недостаток все время приводил к значительным трудностям и к длительным потрясениям. Неслучайно, что стабильность новой системы в течение I и II вв. н. э. была наибольшей тогда, когда вопрос о наследовании был отрегулирован. Человек, который так часто думал, что близок к смерти, пережил тех, кого он предназначал в наследники — своего племянника и пасынка Марцелла, умершего в 23 г. до н. э., своего великого адмирала, полководца, администратора и друга Марка Агриппу, первого настоящего единомышленника, умершего в 12 г. до н. э., своих внуков и приемных сыновей Луция и Гая Цезарей, умерших соответственно во 2 и 4 гг. н. э. Остался только тот, кого долго обходили, его пасынок Тиберий (42 г. до н. э.).

Сын Ливии от первого брака, он по линии отца и матери принадлежал к древнему аристократическому роду Клавдиев. По своему происхождению был типичным аристократом и «республиканцем». Тиберий много раз отличился при Августе как способный офицер и полководец, начиная с войны с кантабрами в 25 г. до н. э. Важнейшими ступенями его карьеры были события в Армении в 20 г. до н. э., покорение альпийских племен в 15 г. до н. э., успехи в Паннонии и Германии.

В эту карьеру вмешался Август в 11 г. до н. э., когда заставил Тиберия развестись с женой и жениться на своей единственной дочери Юлии, которая после смерти Агриппы уже во второй раз осталась вдовой. К катастрофе толкали различные силы. Тиберий скоро понял, что его предназначили в качестве человека, державшего место для двух внуков Августа Луция и Гая Цезарей. К тому же добавилась неверность Юлии и ее непомерное честолюбие, раздражавшее Тиберия. В 6 г. до н. э. Тиберий, наконец, сделал выводы и как частное лицо отправился в добровольную ссылку на Родос, которая продолжалась восемь лет. Нет никаких сомнений, что эта ссылка является ключом для понимания последующего развития характера Тиберия.

После смерти Гая Цезаря в 4 г. н. э. Август, скрепя сердце, должен был примириться с усыновлением Тиберия. Однако он одновременно усыновил и Агриппу Постума, младшего сына Юлии от Марка Агриппы. Кроме того, заставил Тиберия усыновить Германика, старшего сына покойного брата Тиберия Друза. Все вместе взятые события 4 г. н. э. представляли окончательную преюдикацию наследования Августа: фактически было заблаговременно обеспечено не одно, а два поколения. Созданная Августом политическая система, казалось, перманентно связывалась с домом Юлиев — Клавдиев. Р. Сайм пришел к правильному выводу, что не 14, а 4 г. н. э. стал эпохальным годом для институализации принципата.

Последующие десять лет Тиберий в качестве главнокомандующего руководил подавлением далматско-паннонского восстания (6—9 г. н. э.) и успешными боевыми действиями в Германии. В возрасте 56 лет он вступил в наследство Августа как второй принцепс. Это была крайне неблагодарная задача для человека, в глубине души считавшего себя республиканским аристократом в старо-римских традициях, взять на себя бразды правления принципатом.

Усыновление в 4 г. н. э. означало для Тиберия переход под власть Августа с точки зрения частного права, но оно одновременно было для него необходимым компромиссом. Тиберий, как опытный военный, знающий не понаслышке все основные фронты империи, безусловно явился подходящим человеком для того, чтобы обеспечить плавный переход власти, но к тому времени уже слишком старым, трезвым и критичным, дабы соответствовать приподнятому настроению начала новой эпохи.

Начало правления Тиберия не дало повода даже враждебно настроенным авторам его дискредитировать. Уже в античности делались попытки оправдать или психологически объяснить негативные явления второй половины его правления. Классическим местом является конец 6-й книги «Анналов» Тацита: «Даже его характер временами был разным. Его репутация была безупречной, пока он жил при Августе как частное лицо или полководец; свои пороки он старался скрывать и притворялся добродетельным, пока были живы Друз и Германик. Плохие и хорошие качества были в нем и при жизни его матери. Если его жестокость и достойна проклятья, он все-таки умел скрывать свое настроение, пока любил и боялся Сеяна. Он погрузился в гнусности и разврат с тех пор, как, отбросив стыд и срам, начал следовать своей истинной природе». Естественно, характер Тиберия описан слишком схематично и односторонне, чтобы быть убедительным, к тому же в 14 г. н. э. Тиберий был не только усыновлен, но и получил трибунскую власть сроком на десять лет и стал проконсулом, что соответствовало статусу Октавиана в 27 г. до н. э., его можно было считать предполагаемым наследником Августа. В 13 г. н. э. трибунская власть Тиберия была продлена на пять или десять лет, и тогда же после паноннского триумфа он получил большую проконсульскую власть, правда, на ограниченный срок.

В 14 г. н. э. важные государственные должности, а также должности наместников находились в руках сторонников и доверенных лиц Тиберия. Даже на краю могилы Август позаботился о том, чтобы Тиберию ничто не угрожало, особенно от членов его собственной династии. Усыновленный одновременно с ним Агриппа Постум в 7 г. н. э. был лишен наследства по причине своего «вырождения» и сослан на остров Планазия. По секретному приказу Августа он был казнен сразу после смерти последнего. Это было «первое преступление нового принципата», которое, возможно, и было целесообразным, но в любом случае выставляло в невыгодном свете начало правления Тиберия. Тиберий дистанцировался от этого превентивного политического убийства и не взял на себя ответственность за него, однако допустил, чтобы эти обстоятельства из соображений государственных интересов не выяснялись.

Прежде чем перейти к подробностям вступления Тиберия во власть, нужно упомянуть, что августовский принципат к моменту смерти его творца не был прочным, единым институтом, он был создан Августом исключительно для себя. Если вспомнить об истории возникновения принципата и об исключительности власти Августа, то приход к власти Тиберия нельзя сравнить с автоматической сменой трона в более поздние времена.

Проблема, стоявшая перед Тиберием в 14 г. н. э., заключалась прежде всего в том, может ли вообще принципат быть продолжен в той форме, в какой существовал при Августе. Очевидно, Тиберий сначала отвечал на этот вопрос отрицательно. Он стремился к созданию коллективного руководства, как это было в 27 г. до н. э., но не смог на этом настоять. Парадокс заключался в том, что сенату такой проект показался не заслуживающим доверия, и он совсем не хотел делить ответственность и сотрудничать с принцепсом. Эта ситуация частично объясняет те неприятные события, которые Тацит так мастерски отразил в начале своих «Анналов». Не только у него, но и у Светония, Тиберий предстает, как бессовестный лицедей. Явно ошибочная оценка сената прежде всего могла быть вызвана тем, что Тиберий на протяжении многих лет имел лишь спорадические отношения с этим органом.

Крах Тиберия, кроме всего прочего, можно объяснить и тем, что ему была отвратительна псевдореспубликанская игра Августа. Его вступление в должность являлось неудачной политической инсценировкой и одновременно негативным отображением событий 27 г. до н. э. К тому же нужно отметить, что Тиберий никогда не занимался обработкой общественного мнения в стиле Августа.

Август умер 19 августа 14 г. н. э. в Ноле. Первое, о чем распорядился Тиберий из Нолы сразу же после его смерти, было всеобщее принесение присяги в Риме и в войсках. Лица, занимающие ключевые посты в столице, консулы, префект преторских когорт, префект продовольственного снабжения без промедления принесли присягу Тиберию, за ними последовали сенат, всадники и римский народ. Тацит написал об этом знаменитейшую фразу: «В Риме все бросились в объятья рабству: консулы, сенаторы, всадники. Именно самые авторитетные и были самыми лицемерными и продемонстрировали это очень быстро».

Так как Тиберий уже был главнокомандующим, то приведение к присяге войск могло показаться излишним, но здесь шла речь не просто о присяге, которую должен был принять Тиберий как наследник Августа, но о той, которая фактически означала переход от старой республиканской присяги к новому императорскому выражению верности. Нельзя не признать, что это приведение к присяге было важным предрешением вопроса о наследовании принципата.

Тиберий дал распоряжение сенату созвать заседание на следующий день после прибытия похоронной процессии. На этом заседании должны были быть отданы последние почести Августу и обнародовано его завещание.

Когда Тиберий лично сопровождал траурный кортеж, то речь шла не только о выражении скорби и отдании последних почестей, но также и о мере предосторожности во избежание инцидентов, подобных тем, что имели место на похоронах Цезаря. После прибытия в Рим Тиберий в особом эдикте увещевал римскую общественность не допускать эксцессов, подобных сожжению тела Цезаря на Форуме.

На упомянутом первом заседании сената, которое, видимо, состоялось в начале сентября 14 г. н. э., было оглашено завещание Августа, где он назначил своим основным наследником Тиберия и Ливию. Тиберий получил две трети, а Ливия одну треть наследства. Кроме того, наследниками второй очереди были назначены внуки и правнуки Августа, потом в соответствии со старой аристократической традицией наследования как наследники третьей очереди шли родственники и друзья. Однако это было еще не все. Август включил в завещание также и римский народ, несколько триб, преторианцев, городские когорты, легионы и поименно названных старых соратников. Он использовал свою последнюю волю, чтобы привлечь сторонников и армию на сторону наследника, отвечавшего за выплату по завещанию. Сделал это также и для того, чтобы тот воспользовался благодарностью его старой свиты по примеру Октавиана, исполнившего завещание Цезаря.

Из всех отдельных пожеланий, содержавшихся в завещании, самым большим сюрпризом, а для наследника тяжким бременем, было удочерение Ливии и ее возвышение в звание «Юлия Августа». Благодаря этому удочерению мать Тиберия Ливия стала принадлежать к дому Юлиев и была окружена ореолом Божественного Юлия. Ее положение упрочилось совершенно необычным способом, а и без того высокий престиж был преумножен за счет сына.

Вероятно, после оглашения завещания в римском сенате были прочитаны распоряжения Августа о похоронах и его автобиографии, а потом обсуждались последние почести. Все вопросы о наследовании принципата отложили на более позднее заседание, которое состоялось только после похорон. Это заседание от 17 сентября 14 г. н. э. имело для Тиберия не меньшее значение, чем заседание 13 января 27 г. до н. э. для Августа. Однако тщательная режиссура величайшего политического стилиста тогда устранила все трения, но на заседании 17 сентября 14 г. н. э. произошла неприятность, хотя сенат охотно и лояльно пошел навстречу Тиберию.

Трудности возникли из-за того, что Тиберий не питал никаких иллюзий по поводу сложности задачи и ответственности, возложенных на него. Это засвидетельствовано его двумя высказываниями на эту тему. Во-первых, он будто бы сказал, что уговаривающие его друзья не знают, что за изверг эта власть, а во-вторых, используя выражение Теренция, что он держит волка за уши. Трудности возникли также и потому, что Тиберию стало ясно: власть принцепса Августа была исключительной в своем роде, и сам он не может на ней настаивать. Именно поэтому Тиберий придавал значение формальному консенсусу сената, и именно этим объясняется его намерение вернуться к решению 27 г. до н. э.

Хотя Тацит, Светоний и Кассий Дион сообщают о ходе заседания сената 17 сентября 14 г. н. э., в деталях есть много спорного. По-видимому, сначала было вынесено решение об обожествлении Августа и его возвышении до звания Божественного Августа. По всей вероятности, потом консулы от имени сената передали Тиберию принципат. Полностью выяснить подробности этого заседания невозможно. Затем началась так называемая игра в «отказ», то есть Тиберий колебался и, наверно, соглашался взять на себя только часть полномочий принцепса. Известно, что в процессе этого заседания ему была оставлена проконсульская трибунская власть, и что самое решающее, не на ограниченный срок, а на пожизненный. Так как ему был дан ряд особых полномочий, которые известны только по более поздней формулировке так называемого закона Веспасиана о власти, после долгих колебаний Тиберий взял в свои руки управление августовским принципатом. Он, правда, отклонил титул императора, а имя «Август», от которого отказался при обнародовании завещания, оставил только для официальных случаев.

Решающим событием 17 сентября 14 г. н. э. было обожествление Августа. Процесс обожествления, который подтверждался клятвой свидетелей под контролем сената, что означало официальное признание «вознесения на небо», был более поздним явлением истории римской религии. Обожествление принцепса сначала происходило спонтанно и в различных формах, но постепенно приобрело сакрально-правовое и государственное качество.

Покойный был продолжающей действовать политической властью. Титулы Божественный Август и Божественный Август отец санкционировали также власть наследника, а длинный ряд более поздних обожествлений вообще превратился в институт принципата. Не только разнообразные типы монет свидетельствуют об официальном культовом почитании основателя принципата, но многочисленные посмертно воздвигнутые статуи, иногда колоссальных размеров. Признание обожествления Августа его многочисленными почитателями не было свободно от истинной религиозности, как бы далеко ни было это понимание от современных религиозных понятий.

Стиль правления нового принцепса сначала характеризовался тесным сотрудничеством с сенатом. Светоний в 30-й главе биографии Тиберия констатирует, что сенат и должностные лица сохранили при Тиберий свое прежнее величие и власть, и добавляет, что не было такого дела, малого или большого, о котором он бы не доложил сенату. Дальше он пересказывает ряд эпизодов и высказываний Тиберия, из которых и следует, что тот хотел быть в сенате только первым среди равных и подчинялся воле большинства и в любом случае намеревался править в полном согласии с сенатом.

Одно из немногих программных высказываний Тиберия свидетельствует о его стараниях: «Я не раз говорил и повторяю, отцы сенаторы, что добрый и благодетельный правитель, обязанный вам столь обширной и полной властью, должен всегда быть слугой сенату, порою всему народу, а подчас — и отдельным гражданам; мне не стыдно так говорить, потому что в вашем лице я имел и имею господ и добрых, и справедливых, и милостивых» (Светоний. «Жизнь двенадцати Цезарей. Тиберий». Гл. 29, с. 88. М., 1964).

Светоний в этой связи говорит о видимости свободы, но встает вопрос, было ли адекватно отношение Тиберия к сенату. Скорее всего это говорит о том, что Тиберий действительно сначала предпринимал серьезную попытку привлечь сенат к руководству политикой и подчинить себя ему. Это усиление связей с сенатом вероятнее всего потому, что Тиберий мог найти в нем противовес нарастающим трениям и катастрофам в доме принцепса. Тиберий отважился на политическую активизацию всего коллегиального органа, тогда как Август давал сенаторам лишь небольшие поручения.

Но эта попытка скоро потерпела фиаско. Причина заключалась в самом принцепсе, который после многих человеческих и политических разочарований все больше покорялся судьбе. Хотя Тиберий проповедовал свободомыслие свободного государства и демонстрировал свое равенство с сенатом, лишенная власти корпорация, которая уже давно внутренне смирилась с принципатом, была больше не способна к политической свободе действий, потому что вопреки всем прекраснодушным заявлениям над ней висел дамоклов меч процессов об оскорблении величества.

Основой для этих процессов, оценка которых является ключевой для общего суждения о Тиберии, а также для развития принципата, была еще республиканская практика наказывать за деяния оскорбления величества, то есть за превышение власти чиновниками и за оскорбление всего народа. Другими словами, речь шла о том, что величество защищалось, и в зависимости от политической ситуации менялся круг защищаемых и привлеченных к ответственности. В 104—103 гг. до н. э., например, целью внесенного Аппулеем Сатурнином закона была защита римского народа; закон направлялся против неспособных полководцев. 24 года спустя в 80 г. до н. э. закон Корнелия Суллы, наоборот, защищал интересы римских высших должностных лиц, то есть представителей аристократии.

Август перенес это определение на личность принцепса. Со времени закона Юлия о величестве, хронология которого спорна, речь могла идти об оскорблении личности принцепса и членов его семьи. Именно из-за возвышения личности принцепса и членов его семьи увеличились трения, провокации и процессы.

Тиберий сначала выступил решительно против преследований за такие преступления. В пяти первых известных случаях 14—20 гг. н. э. он проявил большую сдержанность. Однако при этом был связан своими традиционными убеждениями, и в 15 г. н. э. на прямой вопрос претора, нужно ли наказывать за личное оскорбления принцепса, как при Августе за государственное преступление, он ответил, что закон должен быть применен.

В будущем, однако, эти законы применялись чаще, чем когда-либо раньше, особенно с 24 г. н. э. Здесь нужно отметить важный факт: точно известно, что Тиберий не добивался признания закона об оскорблении величества и не требовал его радикального применения. За оскорбление личности принцепса были осуждены только два человека, но с большой вероятностью оба не только за это. В других случаях Тиберий вопреки всем обвинениям в оскорблении его личности не стал применять законных мер.

С другой стороны, точно установлено, что общее число проведенных сенатом процессов в несколько раз превысило число таких процессов при Августе. Это произошло прежде всего потому, что понятие оскорбления величества являлось настолько неопределенным, что даже неблаговидные действия, такие, как, например, продажа статуи Августа, были достаточны, чтобы подвергнуть опасности виновника. Положение осложнилось тем, что за доносы выплачивалось вознаграждение. После закона Юлия об оскорблении величества доносчик в случае успешного разрешения дела получал четверть имущества жертвы. Эксцессы, которые происходили с этими доносами при Тиберий, можно объяснить тем, что в Риме отсутствовала прокуратура в современном понятии, и государство руководствовалось показаниями доносчиков.

Бессмысленно оспаривать факт проведения почти 60 процессов об оскорблении величества, однако несправедливо и представление Тацита о непрекращающейся кровавой бойне. В какой-то степени понятно, что принцепс, ставший во второй половине своего правления более недоверчивым и подозрительным, допускал применение закона против истинной или мнимой оппозиции; однако остается упрек, что он не принимал достаточно жестких мер против бесчинств доносчиков, и это не могут опровергнуть даже самые рьяные защитники Тиберия.

Сам Тиберий, несмотря на личный опыт, в сфере идеологии делал акцент на непрерывность и сплоченность власти. Обожествление Августа, как уже было сказано, укрепило также и его положение. Тиберий не только воздвиг храм Божественному Августу, но связь его положения с положением Августа была отражена в большом количестве монет с лапидарной надписью «Божественный Август отец» и с его изображением в сияющей короне. На обратной стороне монет прославлялось предвидение Августа, которому наследник был обязан своим положением. С одной стороны, демонстративно отмечались достижения Августа, формировалось его почитание, подчеркивалась непрерывная связь, но этот упор на непрерывность не был только идеологемой. Он скорее соответствовал личному убеждению Тиберия, а также тому факту, что тот принимал, начиная с 4 г. н. э., участие во всех решениях Августа. Основные оценки внешней и пограничной политики полностью совпадали с убеждениями Августа и Тиберия.

Тиберий тоже признавал нормы августовских «добродетелей правителя» — мужество, милосердие, справедливость и благочестие, — причем он, будучи правителем, не акцентировал внимания на своем проверенном в многочисленных походах мужестве. Наоборот, подчеркивал милосердие и справедливость, врожденные качества принцепса в мирное время, к которым он причислял умеренность, что часто изображается и на монетах. В этой добродетели определенно присутствуют элементы современной ему греческой философии, однако не следует слишком подчеркивать эту связь, так как умеренность соответствовала римским аристократическим жизненным нормам.

Наряду с Агриппой Тиберий являлся гарантом стабильности августовской системы. Однако, несмотря на большой вклад в военную и внешнеполитическую консолидацию, во внутренней политике внутри дома принцепса, а также в отношениях с сенатом его имя связано с большими осложнениями для нового строя. Демонстративное почтение Тиберия к согласию и изображения благоденствия Августа на монетах показывают, что Тиберию было известно, что именно угрожало системе, но разрешить проблемы он все-таки не смог. Именно на этом участке стали особенно большими противоречия между идеологией и действительностью.

Вся религиозная политика Тиберия определялась ярко выраженными консервативными чертами. В первые годы своего правления он целеустремленно продолжал претворять в жизнь реставрационные мероприятия Августа. Так, в 16 г. н. э. выслал из Италии астрологов и магов, хотя сам был склонен к астрологии, особенно после того, как исполнилось предсказание александрийского астролога Трасилла о его возвращении на родину, казавшееся на Родосе совершенно невероятным. В 19 г. н. э. были предприняты решительные шаги против культа Изиды и против еврейства, после того, как дело дошло до волнений и нарушения общественного порядка. Преследование евреев началось из-за их возросшей активности, привлечения поразительно большого числа приверженцев, что спровоцировало вмешательство римских властей. В 19 г. н. э. в Сардинию были доставлены 4 000 еврейских вольноотпущенников, которых бросили на борьбу с сардинскими разбойниками. Остальных евреев заставили либо отречься от веры, либо покинуть Италию, но и в этом случае не удалось пресечь распространения еврейской религии в Риме и Италии.

Меры и стиль Тиберия по управлению империей и провинциями трудно привести к общему знаменателю. То, что Тиберий якобы сказал чересчур усердным наместникам, повышающим налоги: «У хорошего пастуха есть обычай стричь своих овец, а не сдирать с них шкуру» (Светоний. «Тиберий». 32, 2), вряд ли является преувеличением, потому что у Тиберия не было никаких сомнений по поводу того, что провинции способствовали благосостоянию Рима и Италии. Очевидно, что в этой области Тиберий ориентировался на традиционные нормы римской аристократии и, например, Августа. Может быть, что он, по крайней мере в начале своего правления, усиленно занимался вопросами этой сферы. Однако достоверно известно, что последнее десятилетие его правления характеризовалось затягиванием первоочередных решений, неуверенностью и отсутствием крупных инициатив.

Из всех наместников Тиберия самым знаменитым вне всяких сомнений является Понтий Пилат, чье имя известно даже из одной надписи из Цезареи. Но прежде всего он известен, как префект Иудеи. Понтий Пилат управлял Иудеей с 26 по 36 г. н. э., зимой 36—37 г. н. э. был заменен наместником Сирии Луцием Вителлием и отозван в Рим, потому что его обвинили в превышении власти в отношении самаритян.

Другое особое положение среди наместников занимает Гай Поппей Сабин, который с 12 г. н. э. до своей смерти в 35 г. н. э. оставался наместником Мезии, в 15 г. н. э. ему были переданы также провинции Македония и Ахал. Таким образом, он долгое время был обладателем огромной власти над всеми римскими балканскими провинциями и, видимо, оправдал надежды и даже получил знаки отличия триумфатора за успешную борьбу против фракийских племен (25 г. н. э.).

Уже в этих двух названных случаях видна тенденция, которая характеризовала кадровую политику Тиберия в последней фазе его правления. Он отошел от норм сравнительно краткосрочного проконсульского наместничества, особенно в самых престижных провинциях Африка и Азия, а также и в других высоких управленческих постах. Наместники и чиновники часто многие годы оставались в своих провинциях: Луций Эллий Ламиа 9 лет был наместником Сирии, Луций Аррунций столько же лет управлял Испанией, причем в обоих случаях названные лица вообще не покидали Рим и управляли своими провинциями только номинально. С другой стороны, Марк Юний Силан на самом деле в течение 6 лет был наместником Африки, а Публий Петроний — Азии, Гай Силий командовал верхнегерманским войском с 14 по 21 гг. н. э., Гней Корнелий Лентул Гетулик командовал тем же войском с 29 г. н. з. еще дольше, но с катастрофическими последствиями для этих когда-то превосходных войск.

Уже в античности предполагались различные мотивы для такой практики, например, забота о благосостоянии провинций, которые выигрывали от долгого пребывания наместников; недостаток, с точки зрения принцепса, подходящих кандидатов и, наконец, страх Тиберия перед самостоятельными личными решениями, ошибочность которых могла отразиться на нем самом. Пожалуй, последнее объяснение кажется наиболее вероятным. В любом случае такой метод для многих сенаторов отрицательно сказывался на их карьере. Он ставил под угрозу постоянную подготовку и развитие профессиональных качеств римского правящего слоя.

Впрочем, администрация при Тиберии отличалась крайней экономичностью, которая препятствовала любой большой программе строительства. Исключение составляют только несколько храмов, свидетельствующих о благочестии, а также строительство дорог военного назначения в Северной Африке, Испании, Галлии, Далмации и Мезии. Попытка Тиберия соблюдать экономность и пресечь всякую роскошь выражалась не только в репрессивных мерах. В 16 г. н. э. были вынесены решения сената в отношении роскошной одежды, запрещающие носить прозрачные шелковые одеяния, как это было принято раньше. Закон от 22 г. н. э. был направлен против роскошных пиров. Тиберий считал, что накопленная с помощью его экономии казна повлияет на оборот капитала и на денежный рынок.

В 3 г. н. э. в связи с государственными мерами против ростовщиков обнаружился значительный дефицит. Закон о ликвидации долгов привел тогда к принудительной продаже земельной собственности и к нарушению денежного обращения. Тогда вмешался сам Тиберий, передав различным банкам государственный капитал в 100 миллионов сестерциев с обязательством применить его для выдачи беспроцентных ссуд задолжавшим крестьянам. Эта мера действительно разорвала хронический порочный круг и санировала денежный рынок.

А вот, чтобы добиться дешевой популярности с помощью проведения дополнительных игр, Тиберий не дал ни гроша. В случае бедственного положения он был щедр, как немногие правители после него. При больших пожарах в столице, таких, как в 27 и 36 гг. н. э., при выходе из берегов Тибра, тоже в 36 г. н. э., или при дороговизне зерна Тиберий потратил миллионы сестерциев. В подобных случаях провинции также ощущали его щедрость. В 17 г. н. э. большое землетрясение разрушило двенадцать больших городов, среди них Сарды. Они получили от Тиберия 10 миллионов сестерциев и освобождение от налогов на пять лет. Эта забота была отмечена выпуском монет с надписью «Восстановленным городам Азии».

Большие трудности принципата Тиберия росли со всех сторон. Во-первых, на Рейне и в Паннонии продолжались опасные беспорядки, возникшие сразу после смерти Августа. Они были направлены не лично против Тиберия, скорее явились последствием чрезмерных требований к римским легионам. В то время как восстания в Паннонии ценой значительных уступок были усмирены Друзом, сыном Тиберия, события на Рейне имели более тяжкие последствия. Правда, Германику тоже удалось в кровавой бойне подавить бунт восьми легионов нижне- и верхнегерманского войска, но командиру и штабным офицерам было ясно, что только новые военные действия могут отвлечь войска от хаотических событий.

Хотя уже была поздняя осень 14 г. н. э., Германик перевел через Рейн 12 000 человек нижнегерманского войска, 26 когорт и 8 кавалерийских полков вспомогательной группы. Целью необычного для этого времени года похода была область марсов, племени, населявшего земли между реками Липпе и Рур. Марсы как раз отмечали праздник, когда вторглись войска и вырезали безоружных людей. Хижины были сожжены, а святилище Тамфаны сравняли с землей. Попытка возмущенных соседних племен бруктеров, тубантов и узипетов захватить в лесном ущелье Германика на обратном марше потерпела неудачу.

Как бы ни были ограничены наступательные операции этого года, они стали заключительной фазой римского наступления на северо-западную Германию. Психологические соображения и эмоциональные импульсы вызвали акцию, которая выходила за рамки намерений Тиберия, а также за рамки рекомендаций Августа держать империю внутри ее границ. Успех этой акции привел к наступлению до Эльбы с применением флота. Конечно, эти наступательные планы были вызваны не только рвением одного Германика, но также и многих офицеров, которые не могли смириться с отказом от правобережных рейнских областей после поражения Вара. Тиберий, видимо, сначала не одобрил такое развитие событий, так как оно не соответствовало его собственным намерениям. Однако, чувствуя признательность к Германику за его верность и усердие и вдвойне завися от настроения войска и населения в первые годы своего правления, он пустил события на самотек. Это политическое положение было исходным пунктом для быстро нарастающего конфликта между Тиберием и Германиком. Сначала Тиберий, по крайней мере, соблюдал приличия. По его инициативе сенат в 15 г. н. э. вынес решение о триумфе для Германика. Его приемный сын был также удостоен различных жреческих должностей.

В Германии римское наступление проходило по старым военным коммуникациям. В феврале 15 г. н. э. Германик во главе сильных военных соединений выступил против хаттов, захватил и разрушил их центральный город Маттий. Грабежи и поджоги вызвали сопротивление германских племен, и Арминий развернул активную деятельность по организации совместного отражения римских наступлений. Широкомасштабное летнее наступление 15 г. н. э., которое охватило большую часть северо-западной Германии до самой реки Эмс, встретило ожесточенное сопротивление и привело к большим потерям в римском войске.

Операции 16 г. н. э. в общем были не более удачными. Правда, Германик добился военных успехов в жестоких сражениях на поле Идиставизо приблизительно в 3 км восточнее Порты Вестфалики и в долине ангривариев, которая находилась между рекой Лес и болотистой местностью Северного моря. Германик тогда воздвиг памятник победы, прославляющий покорение племен между Рейном и Эльбой, кроме того, он вернул потерянные во время сражения Вара орлы легионов. Однако римский флот, который перевозил назад от Северного моря до рейнской базы значительную часть римского войска, был рассеян ветром во время сильного осеннего шторма. Чтобы несколько смягчить резонанс этой катастрофы, Германик продвинул вперед по столь часто исхоженным магистралям имеющиеся в распоряжении войска. Его легат Силлий с войском приблизительно в 30 000 двинулся против хаттов, а Германик с еще большими силами — против марсов. Новыми грабежами и опустошениями он смог нанести урон противнику и убедить его в том, что власть Рима, несмотря на все потери, остается нерушимой.

Тиберия, наоборот, это не убедило. Трезво поразмыслив, принцепс отозвал Германика и этим дал понять об окончательном переходе к оборонительным действиям в Германии. Тиберий не внял мольбам Германика. Он сослался на большие потери и дал новое указание: «Так как месть Рима свершилась, германские племена пусть теперь сами разбираются со своими собственными раздорами».

Таким образом, длящееся три десятилетия римское нападение на Германию было прекращено. «История тоже имеет, — как заметил по этому поводу Моммзен, — свои приливы и отливы; после высокого прилива римского мирового владычества наступил отлив». Главнокомандование на германском фронте было отменено. Эта новая стратегическая концепция нашла свое выражение в разделении рейнского фронта на два оборонительных отряда: на верхне- и нижнегерманское войска, в образовании новых легионерских лагерей с выраженными оборонительными функциями (Страсбург и Виндиши) и, наконец, в планомерном создании рейнской военной зоны.

Если мы бросим взгляд на дальнейшее развитие событий, то нетрудно понять правоту Тиберия. Уже через три года были устранены опаснейшие противники Рима: Марбод был изгнан, а Арминий погиб в междуусобной борьбе. 26 мая 17 г. н. э. Германик получил блистательный триумф за победу над германцами. Было сделано все, чтобы почестями и праздниками ознаменовать окончание сражений, чтобы прекращение наступлений оценить, как окончательный успех и развеять плохое настроение молодого полководца. Одновременно Тиберий дал Германику новое важное задание, равноценное его прежнему положению, главнокомандование с неограниченной, распространяющейся на всех наместников командной властью, посредством которой он должен был уладить отношения в Каппадокии и Армении. Осенью 17 г. н. э. Германик отправился в путешествие на Восток.

Лучезарная внешность Германика, его покоряющая любезность, ореол положения и славы должны были найти живой отклик на Востоке. Нет сомнений в том, что он нашел правильный тон в общении с греками, но по римским понятиям нарушил старую традицию. Если позже и возник конфликт, то не из-за характера Германика, а скорее из-за конституции принципата.

Германик, не торопясь, отправился к месту своего назначения через Афины и Византию. Там сразу же начались трения с Пизоном, которые еще больше обострились из-за соперничества двух дам, Агриппины, жены Германика, и Планцины, жены Пизона. Германик сначала занялся разрешением армянской проблемы. Он подчинился настроению армянского населения, которое опять было без правителя, и на большом коронационном собрании в Артаксате возвел на престол Зенона, сына понтийского царя, который получил имя Артаксий. Вторую часть своей миссии, а именно реорганизацию управления в Каппадокии и Коммагене, которые получили статус провинций, он перепоручил легатам. Когда осенью он отправился в Сирию и там встретился с Пизоном, возобновились напряженные отношения.

Всю зиму Германик занимался гражданским управлением и военной организацией, и в это время начали приходить послания. Первое было от парфянского царя Артабана III, который, кроме всего прочего, предложил провести личную встречу, однако Германик от нее уклонился. В феврале 19 г. н. э. Германик отправился в Александрию. Папирусы сообщают о полуофициальном характере этого визита. С одной стороны, он прогуливался без охраны по египетской столице, облаченный в греческие одежды и с босыми ногами, что вызывало бурные овации. С другой стороны, когда повысились цены на зерно, он дал указание открыть государственные зернохранилища. Завоевать таким способом популярность было нетрудно.

Но Тиберий резко осудил поведение Германика, особенно в Египте. Германик отправился в путешествие по Нилу, осматривал колоссы Мемноса, пирамиды и каналы, а оттуда отправился в Сиену, к границе Римской империи. Прошло все лето, пока он снова не вернулся в Сирию. Там Пизон использовал отсутствие Германика, частично отменив его распоряжения и лишив постов его сторонников. Старая ссора разгорелась снова, и, наконец, Пизон решил покинуть провинцию.

Между тем Германик тяжело заболел. Тацитовская история болезни в подробностях рисует затхлую атмосферу колдовства и подозрительности, которая царила в покоях больного в Эпидафне. Германик был убежден, что его отравили. Но на суде это не было доказано. 10 октября 19 г. н.э. Германик скончался в возрасте 33 лет. Позже против Пизона в Риме был начат процесс, исход которого казался столь однозначным, что он покончил самоубийством, жена его была оправдана. Для Германика организовали грандиозные похороны. Упомянутая ранее «Гебанская рукопись» дословно передает содержание почетного декрета римского сената.

Как широко мог использовать свою власть и положение член семьи принцепса, было вопросом личности, дисциплины и темперамента. Однако этот вопрос решил судьбу династии Юлиев—Клавдиев, и на него был дан ответ в семье Германика: среди его девяти детей мы находим только Гая, будущего принцепса Калигулу, и Юлию Агриппину, мать Нерона, а также его брата, будущего принцепса Клавдия. С этим именем связано полное изменение дома Юлиев—Клавдиев.

В первой фазе правления Тиберия провинциальные войска были новой реальностью, как потенциальный фактор власти, а Германик — как династический элемент. Во второй фазе это был префект преторианской гвардии, который обладал ключевой должностью в империи и в течение всей эпохи императоров использовал преимущества этого положения иногда скрыто, а иногда и открыто. Это развитие связано с именем Луция Элия Сеяна.

Выходец из всаднической семьи, Сеян уже к началу правления Тиберия вместе с отцом был префектом преторианской гвардии. Эту должность тогда, а позже снова, занимали одновременно два офицера. Первый раз Сеян проявил себя при подавлении паннонского бунта и вскоре завоевал безграничное доверие Тиберия. Когда после назначения отца префектом Египта он взял на себя единоличное командование гвардией, то начал планомерно укреплять свое положение. В 23 г. н. э. перевел расквартированную вне стен Рима гвардию в составе девяти городских когорт по 1 000 человек в закрытый лагерь на Виминале и благодаря этому фактически стал военным главнокомандующим Рима. Потом он обручил свою дочь с одним из сыновей будущего принцепса Клавдия.

Тиберий слепо доверял Сеяну, потому что тот однажды при обвале пещеры защитил своим телом Тиберия и был готов пожертвовать за него жизнью. Единственным, кто сразу разгадал Сеяна, был Друз, сын Тиберия. Однако наследника трона устранили с пути с помощью яда в 23 г. н. э. До этого Сеян склонил к супружеской измене жену Друза Ливиллу, а в 25 г. н. э. осмелился по всей форме попросить ее руки. Однако Тиберий в щадящей манере отказал. Тогда Сеян выбрал другой путь для усиления своей власти. Ему удалось уговорить Тиберия покинуть Рим. Тому уже давно опротивело пребывание в Риме с его конфликтами, интригами, кривотолками и трениями с членами семьи, двором и сенатом. В 27 г. н. э. принцепс переселился на Капри. Он стал островным князем, как его в насмешку называли, и так осталось навсегда. Все сообщение с Тиберием проходило через руки Сеяна, который теперь один управлял столицей.

Влияние Сеяна было безграничным. В Риме и в легионерских лагерях в его честь установили статуи, его день рождения объявили праздником, у его статуй приносились жертвы, его духу-покровителю молились, фактически ему воздавались культовые почести. После смерти Ливии в 29 г. н. э. для Сеяна не существовало больше никаких преград. Он добился изгнания Агриппины и ее сына Нерона, вместе с принцепсом в 31 г. н. э. получил консульство, хотя и не был сенатором и, наконец, проконсульскую власть. Втайне он планировал устранение принцепса, который один стоял теперь у него на пути.

Но Сеян перегнул палку, его планы были раскрыты. В последний раз Тиберий «собрал свою силу воли». Когда он посчитал, что Сеян обезврежен, то назначил префекта охраны Маркона префектом преторианской гвардии, заменил стражу в Риме на внушающую доверие пожарную команду, одновременно обеспечил верность преторианцев, выдав по 1 000 динариев на человека, совершенно неожиданно выдвинул в сенате обвинение против Сеяна. Сенат его арестовал и в тот же день, 18 октября 31 г. н. э., распорядился казнить. Рим охватил кошмар. Толпа валила статуи, в течение трех дней измывалась над лежащим в пыли трупом, который в конце концов был сброшен в Тибр. Было вынесено решение воздвигнуть статую свободы, а день казни Сеяна объявить праздником.

Так как понятие «общественная активность» сегодня носит преимущественно позитивную окраску, нужно заметить, что положение таких социальных продвиженцев, как Сеян, было чрезвычайно опасным. Чтобы свалить такого человека, не требовалось никаких доказательств вины, никаких улик, никаких свидетелей. Достаточно было большого многословного письма принцепса с Капри. Сеян стал примером падения и превратностей судьбы любимчика принцепса.

Если внутренняя политика Тиберия в конце концов оказалась в тупике, то пограничная политика производит совсем другое впечатление. На Западе империи только в Галлии в 21 г. н. э. было восстание под началом двух представителей галльской аристократии, треверов возглавлял Юлий Флор, а эдуев — Юлий Сакровир. Причиной послужило повышение налогов и тяжкое бремя, которое несли галльские племена после вызванной Германиком катастрофы. Юлий Флор поднял племена бельгийской Галлии, а Юлий Сакровир — средней Галлии. Но ход этого восстания быстро показал, что времена Верцингеторика прошли и что массовый бунт галльских племен не имеет никаких надежд на успех.

Восставшие к тому же не смогли использовать момент внезапности, потому что андекавы, жившие по нижнему течению Луары, и туроны, жившие в области Тура, не дождались сигнала к общему выступлению и ринулись вперед и поэтому были быстро разбиты легатом, выступившим из Лугдуна с одной когортой и с отрядами нижнегерманского войска. Только после этого неудачного пролога Юлий Флор поднял знамя восстания у треверов, в районе реки Мозель были убиты римские купцы, и в начальной стадии восставшие добились по крайней мере локальных успехов. Однако вскоре обнаружилось, что рейнская армия смогла-таки осознать свою двойную функцию по защите как внутренних, так и внешних интересов: когда соединения верхне- и нижнегерманских легионов провели наступательные операции, восставшие быстро потерпели поражение. Флор бежал и был вынужден скрываться, обнаруженный в своем убежище, он покончил жизнь самоубийством.

Потом постоянным центром восстания стала земля эдуев вокруг Августодуна. Город был известен, как центр образования эдуев, он привлекал молодых галльских аристократов и сохранил функции одной из лучших школ Галлии вплоть до поздней античности. Там планы Сакровира были встречены с энтузиазмом, численность войска его сторонников разрослась приблизительно до 40 000 человек. В Риме циркулировали дикие слухи о новом большом восстании в Галлии, но Тиберий не растерялся и принял соответствующие контрмеры. После некоторых начальных трудностей легат верхнегерманского войска Гай Силий сумел подавить галльское восстание. Сакровир покончил жизнь самоубийством.

Гораздо более значительными, чем эти битвы в Галлии, были волнения во Фракии. Интеграция Фракии в Римскую империю затруднялась тем, что страна имела мало отправных точек для романизации, кроме того, была труднодоступна по природным условиям. На побережье расположились старые эллинистические города, континентальные же районы были малодоступны из-за огромных лесов и знаменитых оленьих угодий. Так как только в маленьких городах и ярмарочных местах были предпосылки для силового проникновения, Август отказался от непосредственного римского правления и довольствовался тем, что оставил страну в статусе клиентельного царства, которым правил тогда заслуживающий доверия царь Реметелак. После его смерти (приблизительно в 14 г. н. э.) царство было разделено между его сыном Котисом, который получил земли южнее Балкан, и его братом Рескупорисом, получившим северные районы.

Вскоре после этого разделения произошли сильные волнения, потому что Рескупорис чувствовал себя, и совершенно справедливо, обделенным. Его банды нападали на территорию Котиса, а в 18 г. н. э. началась открытая война. Она велась самым жестоким образом. Рескупорис застал врасплох своего племянника во время попойки, а вскоре после того, как вмешался Рим, убил. Рим ответил ударом на удар. Римскому полководцу удалось заманить Рескупориса через границу и доставить его в Рим. Там он был лишен власти сенатом, депортирован в Александрию и в конце концов, очевидно после попытки к бегству, казнен.

Во Фракии начались действия по установлению нового порядка, однако они проводились в соответствии с мнением Августа о клиентельных государствах. Сын Рескупориса Ремиталк II получил царство своего отца, правда, со значительным расширением в сторону юга. Царство Котиса было отдано его несовершеннолетнему сыну, но под опекой Трабеллена Руфа, которому было поручено гражданское управление этой страной. Но и это решение не принесло успеха, волнения продолжались, а в 25 г. н. э. в связи с ликвидацией фракийских войск снова разразилась война.

Очевидно, фракийцы тогда настаивали на своих старых правах, по которым им было положено самим выбирать военного предводителя и в интересах Рима бороться против своих непосредственных соседей. По всей вероятности речь шла о старых привилегиях, которые Рим давал некоторым клиентельным государствам и союзникам.

В результате широкомасштабного наступления Поппею Сабину удалось окружить восставших в горах и после осады вынудить их капитулировать. Подавление этого нового восстания в принципе соответствовало августовским решениям. Только в середине сороковых годов при Клавдии Фракия была преобразована в римскую провинцию.

Опаснее, чем фракийский бунт, были восстание Такфарината в Африке. Родом из мусульманского племени нумидийцев Такфаринат дезертировал из римского вспомогательного военного соединения и использовал знания, полученные в армии, для создания в Джебель Ауресе на юге Алжира дисциплинированной боеспособной армии, которая в 17 г. н. э. начала разбойнические набеги. Успех первых набегов был заразителен, на западе их примеру последовали мавры под предводительством Мазуппы. Вскоре это восстание поддержала большая часть тунисцев и алжирцев. Из Рима все это казалось не очень тревожным, так как римский наместник Марк Фурий Камилл выступил против банд Такфарината во главе расквартированного в провинции Африка легиона и большой группы вспомогательного контингента и одержал победу, которая была громко отпразднована. Камилл получил знаки отличия триумфатора, и в Риме решили на этом успокоиться.

Однако через четыре года, в 21 г. н. э. снова вспыхнуло восстание. Вскоре стало ясно, что Такфаринат сменил только тактику, но его воля к сопротивлению не была сломлена. Ему удалось втянуть полукочевые племена из районов, находившихся по ту сторону границы империи, таким образом, пограничное пространство между Сахарой и степями превратилось в широкую зону волнений, из которой постоянно производились набеги на земледельческие районы и прибрежные города. С римской стороны против Такфарината был направлен родственник Сеяна Квинт Юлий Блез. Он предпочел вести подвижную маневренную борьбу и пытался расколоть вражеский фронт и по отдельности разбить войска восставших. С помощью этой тактики он действительно добился некоторых успехов, войска провозгласили его императором, он стал последним римским полководцем, удостоившимся такой чести, не принадлежа к дому принцепса.

Но очень скоро выяснилось, что восстание Такфарината на этом не закончилось, а снова возобновилось и стало еще более опасным из-за подкрепления от гарамантов и из Мавритании, тем более, что оно охватило саму провинцию Африка. Восставшие осмелились осадить большой город и были отброшены римским контрнаступлением под командованием Публия Корнелия Долабеллы. Восстание закончилось в 24 г. н. э. и как раз в тот момент, когда Долабелла захватил большой палаточный лагерь восставших, находившийся к юго-востоку от Алжира, при этом нападении Такфаринат погиб. Как и в случае с Фракией, Тиберий мог превратить Африку в римскую провинцию, однако, следуя правилам Августа, он этого не совершил. Следующий важный организационный шаг сделал Калигула, когда подчинил стоящий в Африке легион императорскому легату.

На Востоке империи римско-парфянские отношения были снова закреплены Германиком на основе старых договоров от 20 г. до н. э. и 1 г. н. э. Принадлежащий по женской линии к династии Арсакидов Артабан III поддерживал до 35 г. н. э. дружественные отношения с Римом. Частично такая позиция парфянского царя объяснялась тем, что в те годы он должен был примириться с существованием нового восточно-парфянского царства и поэтому стремился интегрировать относительно независимые государства на западе, например, Мидию Атропатену. При этом он достиг немалых успехов. Когда в 35 г. н. э. умер армянский царь Артаксий, Артабан III вторгся в Армению, занял столицу Артаксату и посадил на армянский трон своего старшего сына Арсака. На каппадокийской границе произошли нападения и нарушения границы; видимо, Артабан III увлекся дальнейшими провокациями.

Тогда островной князь с Капри дал ему доказательства своих несокрушимых способностей. Тиберий передал армянское царство младшему брату царя, живущих на Кавказе иверов — Фарасману, и тем самым вынудил его к активным действиям. Фарасман захватил Артаксату и убил сына Артабана III. Таким образом, брат иверского царя Митридата получил армянский трон, а насколько эффективным было это вмешательство, парфяне узнали очень скоро. Когда появилось парфянское войско под командованием принца Орода, чтобы отомстить за убийство Арсака, оно было уничтожено вооруженными силами римских союзников при поддержке сарматов, аланов и представителей других племен.

Но это была одна из контрмер Тиберия. Одного за другим Рим повесил на шею Артабана III двух претендентов, один из которых Тиридат в 36 г. н. э. перешел через Евфрат и короновался в Ктесифоне, тогда как весь восток парфянского царства отпал от Артабана III. Большой угрозой для парфянского царства была группа войск, которую собрал Луций Вителлий, назначенный Тиберием легат Сирии и одновременно главнокомандующий войсками против парфян. Если даже Артабану III и удалось расправиться с Тиридатом, он все-таки правильно оценил силу римских войск и в феврале 37 г. н. э. уже при Калигуле согласился на встречу на Евфрате для того, чтобы признать status quo. Устранение этой опасности было одним из самых удивительных достижений Тиберия.

67-летний Тиберий, умерший 16 марта 37 г. н. э. в Мизенах, уже давно смирился с судьбой. Его последние годы омрачились разочарованиями и подозрительностью, что привело к мании преследования, так что можно понять радость римского населения по поводу долгожданного конца правления мизантропа. Однако последние мрачные годы этого человека не могут перечеркнуть того, что умерла типично римская личность. Официального осуждения памяти не последовало, покойного торжественно похоронили, но не возвысили до звания божественного. Гораздо серьезнее было воздействие литературного запрета, о котором уже говорилось. Великого скептика он так же мало взволновал бы, как и крики римского плебса: «Тиберия в Тибр!»

Значение принципата Тиберия не исчерпывается ни постоянными хлопотами вокруг личности «второго», ни критикой Тацита, ни переоценкой, ни защитой чести. Оно может стать понятным, если исходить из феноменологии новой политической системы, которая объясняет этот принципат. Именно потому, что этот второй принцепс в основе своей был больше связан старыми аристократическими традициями, чем Август, именно потому, что он был в первую очередь военным, а не политиком, при его правлении четче проявились импликации новой системы.

Уже сама передача власти обнаружила слабый конституционно-правовой базис, на котором был воздвигнут принципат; в той же степени, как и восстания обнаружили ключевое положение больших войсковых соединений. Если Тиберию еще удавалось дисциплинировать войска и справляться с бунтами, десятилетия спустя их уже нельзя было удержать, и они навязывали Риму своих кандидатов. При Тиберии обнаружились прежде всего опасности важнейшего инструмента и оплота новой системы. Речь идет о большой семье принцепса или, по Тациту, о доме принцепса, который расшатывался непомерными амбициями женщин и нездоровым стремлением к власти назначенного наследника трона. Стало ясно, что небольшой круг женщин достиг большего влияния на римскую политику и общество, чем когда-либо раньше. Это проявилось в случае с Сеяном, когда должность командира гвардии открывала огромные возможности. Характерно, что эта большая угроза новой системе исходила не от представителей старой сенаторской аристократии, а от всадника, который добился такой высокой властной должности благодаря доверию принцепса.

Принципиально оборонительная пограничная политика Тиберия не была признаком слабости; демонстрация силы против парфян и подавление восстаний, наоборот, показали, что империя располагает армией, способной справиться с любыми опасностями. Просто Тиберий ясно сознавал, что военные возможности империи на границах достигли предела, и новые наступления нужны только там, где они были неизбежны.

Принципат Тиберия научил еще и следующему: он показал, как опасно пренебрегать общественным мнением Рима, с аристократическим высокомерием не обращать на него внимания и отказываться от планомерного влияния на него, как это успешно делал Август. Девиз Тиберия: «Пусть ненавидят, лишь бы соглашались» (Светоний. «Тиберий», 59, 2) был для него фатальным. Государственная форма, которая могла держаться только на массированном применении идеологических средств, требовала для ее утверждения идеологического влияния на все социальные группы империи.

Римская империя при Калигуле, Клавдии и Нероне

Принципат Гая или Калигулы означал после Тиберия крайнюю реакцию во всем. После старого человеконенавистника появился самовлюбленный, испорченный ранней популярностью молодой человек. За последним республиканским принцепсом, как его называли, последовал близкий к восточным формам монарх. Он уже раньше общался с эллинистическими восточными царями и принял духовное наследство Антиноя, с которым был в родстве по материнской линии. За трезвым, отвергающим культовое почитание Тиберием, последовал отождествляющий себя с богами и требующий божественных почестей юноша. Правление этого «безрассудного, не знающего стыда злодея», как назвал его Фриц Тегер, можно было бы определить, как извращение, если бы Калигула не был представителем характеризующих принципат сил.

Своим возвышением двадцатипятилетний Гай был обязан энергичной и осмотрительной организации префекта преторианской гвардии Макрона, преемника Сеяна. Гая уже знали, по крайней мере, солдаты рейнской армии как сына Германика. Там он получил прозвище Калигула из-за солдатских сапожек, которые носил. Из-за его болезни (он страдал приступами эпилепсии), умышленной сдержанности и приспособленчества ни Сеян, ни Тиберий не принимали его всерьез.

С другой стороны Тиберий, в отличие от Августа, не назначил наследника, а предоставил сенату сделать выбор между членами дома Юлиев. Тиберий завещал свою власть домовладыки Гаю и Тиберию Гемеллу. Гемелл, родной внук Тиберия, сын его сына Друза, был, конечно, ближе, но в отличие от Гая являлся несовершеннолетним.

Кандидатура Гая была довольно сомнительной. Как бывший квестор, он по авторитету, если вообще можно об этом говорить, не мог и близко равняться с Тиберием, кроме того, у него не было военного и административного опыта, римское население знало его только как сына Германика. Но почти через два десятилетия после смерти Германика от его большой клиентелы почти ничего не осталось. При своем вступлении во власть Гай опирался не на сенат, а на преторианского префекта Макрона. Он с самого начала решил использовать Макрона только как инструмент, в то время как сам Макрон надеялся занять то же положение, что Агриппа при Августе, а позже Бурр при Нероне.

Человек, который еще в 31 г. н. э. воспользовался падением Сеяна, справился с ситуацией, сложившейся после смерти Тиберия. Разослав послания к войскам, Макрон подготовил приход Гая к власти. Как только 16 марта 37 г. н. э. умер Тиберий, находившиеся в Мизенах преторианцы провозгласили Гая императором. Кроме войск, клятву верности новому претенденту на принципат принесло население Италии. Речь шла о клятве повиновения Гаю Цезарю Германику — таково было официальное имя нового принцепса. Позже Гай заставил приносить эту клятву ежегодно, чем превратил ее в формальность.

Гай вполне корректно сообщил сенату о своем провозглашении принцепсом и попросил сенат утвердить этот акт. С государственно-правовой точки зрения это было очень существенно. Не случайно, что Гай избрал днем прихода к власти не день провозглашения преторианской гвардией, а 18 марта — день утверждения сенатом.

Как и после смерти Августа, после вступления Гая в Рим на заседании сената сначала было обнародовано завещание Тиберия, гласившее, что Гай и Тиберий Гемелл получали равные части наследства и каждый из них становился наследником другого. Кроме того, на этот раз большая часть наследства была разделена между солдатами, римскими гражданами и весталками. По сведениям Кассия Диона, Гай склонил сенат к тому, чтобы объявить это завещание недействительным и таким образом исключить Тиберия Гемелла и передать все имущество ему.

Однако Гай предложил сторонникам Тиберия вполне приемлемый компромисс: поскольку он сам еще не имел детей, то усыновлял Тиберия Гемелла и назначал его наследником престола. На этом же заседании сената 29 марта 37 г. н. э. все полномочия и почетные права, которые имели Август и Тиберий, были переданы Гаю. Теперь принципат стал прочным, целостным единством; постепенное развитие правового базиса привело к компактному институционному упрочнению.

Известная надпись из Ассия в Малой Азии свидетельствует о том, с каким энтузиазмом было встречено восхождение Гая на престол в провинциях: «В год консульства Гнея Ацеррония и Гая Понтия Петрония Нигрина (37 г. н. э.). Решение по поручению народа Ассия: Так как было объявлено о долгожданном для всех людей восхождении на престол Гая Цезаря Германика, и мир не знает меры в своей радости, и так как каждый город и каждый народ спешит увидеть бога, потому что теперь наступил золотой век для всего человечества, городской совет, римские купцы и народ Ассия постановили образовать посольство из самых уважаемых римлян и греков, чтобы оно поздравило его и ходатайствовало перед ним, дабы он помнил о городе и заботился о нем, как он это пообещал нашему городу, когда впервые прибыл в провинцию со своим отцом Германиком». Затем шла клятва верности жителей города Калигуле и всему его дому.

Политические заключенные были амнистированы, прекращены процессы по оскорблению величества. Запрещенные труды «республиканского» или оппозиционного содержания, такие, как произведения Гремиция Корда, Тита Лабиена и Кассия Севера, могли снова распространяться, доносчики подвергались преследованиям, праздник сатурналий был продлен. Новая эра приветствовалась кровавыми жертвоприношениями, говорили о 160 000 жертвенных животных за три месяца. Были сняты налоги на продажу товаров, и проведены пышные игры. Ничего нет удивительного в том, что всех охватила бурная радость.

В начале своего правления Гай демонстрировал благочестие. Совершенно неожиданно он отплыл на Пандатарию и Понцию к местам изгнания своей матери Агриппины и брата Нерона. Он перевез их прах в Рим и похоронил их со всеми почестями в мавзолее Августа.

Но быстро пришло отрезвление, когда за короткий срок были растрачены все накопленные Тиберием резервы государственной казны и когда тяжелая болезнь свалила молодого принцепса. После этого его капризы и полная моральная распущенность не знали никаких пределов. Он понимал принципат, как абсолютную власть, считал своей личной собственностью людей, провинции и все государство, при приветствии требовал целования рук и ног.

Теперь династический элемент демонстрировался неприкрыто. На монетах появились сестры принцепса Друзилла, Ливилла и Агриппина с рогом изобилия, чашей и рулевым веслом, то есть с атрибутами богинь плодородия, согласия и Фортуны. Бабка Калигулы Антония получила не только титул Августа, но ей, как и трем сестрам принцепса, были переданы почетные права весталок, их имена включили в обеты и императорскую клятву.

Внешнеполитическая деятельность и военные мероприятия Калигулы в античных источниках выглядят чистым фарсом. Очевидно, что для сына Германика вопросом престижа и актом уважения к семейным традициям являлось новое наступление на германцев и, как когда-то для Цезаря, вторжение в Британию. Осенью 39 г. н. э. под личным руководством Калигулы был предпринят поход в правобережный рейнский регион. Позже военными операциями там руководил принцепс Гальба. При этом крупные стратегические цели преследовались так же мало, как и подобной экспедицией 40 г. н. э. Однако нельзя исключить, что она служила наведению дисциплины в совершенно разложившемся верхнегерманском войске или набору соединений для похода в Британию.

Как раз во время этой подготовительной фазы был раскрыт заговор против Калигулы, который организовал тогдашний командующий верхнегерманского войска Гней Корнелий Лентул Гетулик. В этом заговоре участвовало не только большое число сенаторов, но и Эмилий Лепид, сначала муж сестры Гая Друзиллы, а теперь любовник другой его сестры Агриппины. Гай разоблачил заговор, Гетулика и Лепида принудил к самоубийству, а обеих сестер выслал на Понтийский остров. Их собственность была продана с молотка зимой 39—40 г. н. э. в Лугдуне.

Никаких предпосылок для похода в Британию даже после этих событий не было. Сконцентрированное весной 40 г. н. э. у Ла-Манша войско было, правда, погружено на корабли, но флот удовольствовался одной демонстрацией силы и не был десантирован. Причины этому следует искать в недостаточной дипломатической подготовке. По всей вероятности, надеялись воспользоваться внутренними раздорами в Британии, однако, видимо, в этот момент междоусобные войны утихли. Эти обстоятельства подразумевались в анекдотах о собирающих ракушки у Ла-Манша легионах. Единственным результатом экспедиции явилось строительство большого маяка у Булони.

По семейным традициям центром тяжести внешней политики Калигулы был северо-запад империи. На Востоке, будучи связанным дружескими узами с эллинистическими клиентельными князьями, он вернулся к форме непрямого управления. На Балканах, в Малой Азии, Сирии и Палестине для его друзей были созданы эфемерные клиентельные государства. Так три сына Котиса получили Фракию, Малую Армению и Почт, Антиох Коммагенский получил трон на своей родине, Ирод Агриппа, внук Ирода Великого, получил титул царя и две старые иудейские тетрархии.

Как уже упоминалось, Калигула после болезни совершенно распоясался. Уже в 38 г. н. э. Макрон пал и был доведен до самоубийства, чем уничтожилось последнее воспоминание о зависимости правителя от этого человека. Чтобы хоть немного покрыть лавинообразно растущие долги, был круто повернут административный руль. Новые налоги на транспорт и промысловые налоги выкачивали деньги не только у богатых. Всякого рода штрафы накладывались с единственной целью добраться до денег.

Бремя правления Калигулы становилось все тяжелее. Он заставил окончить жизнь самоубийством многих сенаторов и своего приемного сына Тиберия Гемелла и снова ввел процессы об оскорблении величества. С таким же пренебрежением он относился и к народу во время праздников и игр. Изменение порядка выборов в пользу народа было совершенно бессмысленным, потому что граждане больше не могли исполнять предназначенные им функции.

После возвращения из британской экспедиции весной 40 г. н. э., а в принципе после раскрытия заговора Гетулика осенью 39 г. н. э. Калигула жил в постоянном страхе перед покушениями и одновременно в состоянии открытой войны с сенатом. Ему было совершенно ясно, что оппозиция сената принципиальна, и он не делал больше попыток с ним примириться. После раскрытия заговора, говорят, он перед сенатом ударил по своему мечу и воскликнул: «Я приду, приду, и он со мной вместе». А дальше он якобы открыто признался, что вернется в Рим только ради тех, кто этого желает, а именно ради всадников и римского народа, а для сената в будущем он не хочет быть ни гражданином, ни принцепсом.

Очевидно, уже в течение 40 г. н. э. формировались различные оппозиционные группировки, решившие убрать Калигулу. Но само деяние выполнили несколько гвардейских трибунов и среди них не раз лично оскорбляемый Калигулой Кассий Гереа. Когда принцепс 24 января 41 г. н. э. в перерыве между играми возвращался по подземному переходу во дворец и при этом на секунду отошел от своих германских телохранителей, заговорщики убили его, и так закончилось правление этого на все способного садиста.

Хотя римский сенат после полудня 24 января почти непрерывно заседал, обсуждение не принесло никаких результатов. Естественно, вновь возродилась идеология свободы, вечером этого дня был дан пароль свобода. В остальном сенаторы не смогли договориться ни о немедленном восстановлении старой республиканской конституции, ни об общем кандидате на принципат. Тогда в последний раз на короткий срок представилась возможность возвращения к старому государственному устройству. Однако ситуация разрешилась в другом месте. Преторианцы, обыскивающие дворец принцепса, обнаружили за занавесом Клавдия, дядю Калигулы, хромого сына старшего Друза. Само собой разумеется, этот нервный, боязливый человек находился в смертельной опасности, так как к этому времени заговорщики убили жену Калигулы Цезонию и его младшую дочь Друзиллу. Раздавались голоса, что нужно уничтожить весь дом Цезарей. Но преторианцы, нашедшие Клавдия, доставили его в свой лагерь, то есть в самое безопасное место. Какое значение Клавдий придавал своему спасительному аресту в преторианском лагере, видно уже по тому, что он через некоторое время приказал изобразить на монетах сюжет, напоминающий это событие.

Фактически Клавдий стал кандидатом от преторианцев. После того, как он пообещал каждому гвардейцу по 15 000 сестерциев, они были готовы идти за него в огонь и в воду. Они провозгласили его императором и утром 25 января 41 г. н. э. устроили ему торжественное приветствие. Сенату ничего не оставалось, как признать этот свершившийся факт; в полдень консулы во главе делегации от сената отправились в преторианский лагерь и там приветствовали нового принцепса. С обеих сторон еще долгое время сохранялось большое недовольство по поводу такого развития событий.

Тем временем Клавдий находился в крайне деликатном положении. Если он не хотел оставаться вне закона, то не мог так просто примириться с убийством Калигулы и его семьи. Он должен был либо полностью дистанцироваться от своего предшественника, либо отождествить себя с ним. После пафоса настроений свободы и, имея в виду покровителей заговорщиков, совершенно исключалась казнь всех участников заговора. Клавдий решился на целесообразный с его точки зрения компромисс. В присутствии всех сенаторов он вынес смертный приговор обоим трибунам, Кассию Херее и Лупу, причем не столько за убийство Калигулы, сколько за убийство его жены и дочери. Для остальных Клавдий объявил амнистию, правительственные меры Калигулы были официально признаны недействительными, а статуи убраны.

И в случае с Клавдием формы проявления принципата были следствием и выражением его личности. У родившегося в 10 г. до н. э. брата Германика Тиберия Клавдия Цезаря, таково его официальное имя, было несчастливое детство. Он был безобразен, постоянно болел, заикался и вел себя, как рассеянный путаник. Рядом с красивым, вызывающим симпатии Германиком он казался паршивой овцой в семье. Его часто унижали в самой оскорбительной форме. Однако Август признавал по крайней мере его душевные качества, а Ливия ему покровительствовала. Поэтому позже он ее обожествил.

В отличие от Калигулы, а позже от Нерона, у Клавдия было собственное представление об основных чертах его политики и принципата. Консервативный реформатор, который где только мог ссылался на пример божественного Августа, убедительно стилизовал свое правление. Так как у него не было никакой военной квалификации, он распорядился прославить на монетах деяния своего отца Друза Старшего и таким образом еще раз напомнить о подвигах своей семьи в борьбе против германцев. Позже появились и его собственные успехи в Британии. В остальном лозунги этого принципата были скорее сдержанными: наряду с миром Августа, подчеркивалась свобода Августа, как демонстративный отказ от произвола прошлого. Такими понятиями, как Церера, надежда и постоянство, на первый план выдвигались общечеловеческие ценности, как программа доброй воли. Такой метод во всяком случае был более правдоподобным, чем изображение заикающегося и хромого человека в образе Юпитера с орлом, как его показывает с пафосом огромных размеров статуя в Ланувии.

Хотя Клавдий и прилагал большие старания, хотя многие из его начинаний были убедительными, гуманными и разумными, его внешний вид производил смешное впечатление, и его окружение постоянно опасалось неловких сцен. Он никогда не обладал силой воздействия, твердостью и авторитетом. Лучшим средством для устранения всех сомнений в пригодности Клавдия было усиление внешнеполитической и военной деятельности. Важнейшим результатом этих новых инициатив явилось вторжение в Британию.

Вероятно, за этим решением скрывались различные мотивы: наряду с честолюбием Клавдия, желание следовать традициям Цезаря и заставить забыть жалкий балаган Калигулы, цель заключалась в том, чтобы завладеть этим последним большим бастионом кельтства и религии друидов. Возможно, к этому также побудили и ложные представления о топографии, полезных ископаемых и экономических возможностях острова и, наконец, намерение предотвратить создание милитаризованной зоны на Ла-Манше и защитить галлов от проникновения кельтов из Британии. Как бы там ни было, в Риме началась дискуссия, стоит ли вообще затевать это дорогостоящее мероприятие.

Для британцев короткие походы Цезаря в 55 и 54 гг. до н. э. были лишь эпизодами; в эпоху Августа римское влияние опиралось прежде всего на клиентельных царей. При этом политическая обстановка на острове менялась очень быстро. Особенно значительной к этому времени была власть Кунобелина, который управлял Эссексом, долиной по среднему течению Темзы и частью Кента. В 10 г. н. э. он перенес свою столицу в Камулодун (Колхестер) и выпустил большое количество монет. Археологические находки в зоне его власти и из соседних районов, а именно: серебряная посуда, стеклянные и глиняные изделия, украшения, товары ремесленного производства и сосуды для питья — свидетельствуют об оживленной римской торговле с местной аристократией.

После того, как к началу сороковых годов Кунобелин умер, его сыновья Тогодумн и Каратак продолжили нападения на соседей. Они так притеснили потомка царя атребатов Коммия Верику, что он в конце концов обратился к Клавдию. В этом не было ничего необычного, так как британские аристократы часто обращались за помощью к римлянам, но на этот раз обращение Верики вызвало римскую интервенцию. Клавдий провел большую подготовку к вторжению 43 г. н. э. Под командованием бывшего легата Паннонии Авла Плавтия у Ла-Манша наготове стояли четыре легиона. После некоторых беспорядков, вызванных страхом войск перед этим рискованным мероприятием, римская армия, усиленная галльскими и фракийскими вспомогательными группировками в составе около 40 000 человек, переправилась тремя эшелонами из Гесориакума.

Высадка прошла благополучно, Рутупии стали британской военной базой римлян. У Медвея произошло первое сражение, в котором погиб Тогодумн, а его войска в беспорядке отошли на север. Брат Тогодумна Каратак убежал на запад и на протяжении многих лет был опасным противником на фланге римского предмостного укрепления. После того, как римские войска дошли до Темзы, Авл Плавтий прекратил продвижение и ждал там прибытия Клавдия, который на 16 дней взял на себя главнокомандование и таким образом смог пожать плоды успеха.

Под номинальным руководством Клавдия римские войска взяли Камулодун и покорили предводителя соседних племен Празутага, князя живущих в Суссексе регнов, который когда-то получил титул царя и легата Августа. После блестящего завершения похода Клавдий вернулся в Рим, отпраздновал триумф, дал своему сыну имя Британик и был удостоен триумфальной арки на Марсовом поле.

Авл Плавтий, назначенной первым наместником новой провинции Британия, от предмостного укрепления на юго-востоке острова продолжил наступление на север, северо-восток и юго-запад. На севере римское войско продвинулось до Линкольна, где был разбит лагерь легионов Линд. Оттуда римляне установили контакты с царицей бригантов Картимандуей. Эти контакты вскоре принесли успех. Вторая колонна предприняла продвижение на северо-запад в земли мелданов, третья колонна под командованием Веспасиана продвинулась на юго-восток, захватив остров Вектис, и заняла более 20 укреплений, вероятно, в области Дорсет и Вилыпир. Возможно, тогда римлянами было разрушено большое укрепление Майден Кастл.

Следующий наместник провинции Публий Осторий Скапула, который управлял островом с 47 по 52 гг. н. э., обеспечил в военном отношении занятый римлянами регион по линии Фосс-Уэй и укрепил фланги легионерскими лагерями Глевум Глочестер и Линд Линкольн. На западе римской сферы влияния, наоборот, начались волнения, так как сын Кунобелина Каратак сумел развязать борьбу против римлян сначала у силуров на юго-востоке, а потом у ордовиков на северо-западе Уэльса. В землях ордовиков он, наконец, решился на открытое сражение. Когда же после него бежал к Картимандуе, она в 51 г. н. э. выдала его римлянам.

Римская оккупация Британии прошла относительно быстро. Римляне воспользовались не только преимуществом своего совершенного технического аппарата, но и противоречиями и ссорами среди британских племен, которые, возможно, недооценивали угрожающую им опасность и не смогли своевременно объединиться для совместной защиты от римлян. Даже упорное сопротивление отдельных групп и предводителей не смогло ничего изменить в ходе дальнейшей римской оккупации. Преобразование занятых земель в провинцию показывало, что этот регион надолго останется под управлением римской администрации. Для ее утверждения и расширения Рим десятилетиями должен был выкладывать огромные суммы.

Британия и Германия при римском господстве являлись сообщающимися сосудами, присоединенными к галльской активной зоне. Наступления там и здесь повлекли за собой строго оборонительную политику, так как военные возможности были всегда ограничены. Концентрация римских войск в Британии влекла за собой ограниченную военную активность в Германии, сводившуюся к сохранению достигнутого военного положения. Для римских полководцев такая сдерживающая стратегия являлась разочарованием, особенно для Домиция Корбулона, одного из способнейших полководцев того времени, который руководил тогда римскими военными операциями на нижнем Рейне.

Корбулон подавил восстание фризов, потеснил от моря совершающих набеги хавков и уже был близок к тому, чтобы снова стабилизировать римское господство к востоку от нижнего Рейна, когда в 47 г. н. э. получил приказ прекратить операции и вернуться на рейнскую базу. Этим самым была подведена черта указаниям Тиберия Германику, что способствовало продолжению освобождения правобережных Рейнских областей от Северного моря до Тавна.

В предполье Майнца, наоборот, в Таунусе и Веттерау соорудили по правому берегу Рейна большие предмостные укрепления, хатты были отброшены, римские форпосты у Висбадена, где Плиний Старший использовал горячие источники, усилены и защищены. В землях маттиаков римские войска еще раньше проводили военные операции, которые свидетельствовали о том, как целеустремленно римские полководцы стремились к экономическому использованию своих военных округов. Тацит сообщает, что Курций Руф, командовавший в 47 г. н. э. верхнегерманскими легионами на землях маттиаков в нижнем Лане у Эмса, «построил рудник для разработки сереброносных жил. Добыча в нем была незначительной и скоро иссякла. Копать водоотводные рвы и производить под землею работы, тяжелые и на поверхности, не говоря уж об изнурительности труда, было сопряжено для легионеров также с материальным ущербом» (Тацит К. «Анналы». СПб., 1993, XI, 20).

И на юге верхнегерманского региона укрепление, использование и окончательная организация были основными приоритетами стратегии и политики Клавдия. Недалеко от легионерского лагеря Виндонисса к югу от истока реки Дунай построили крепость, а на севере рейнской территории одновременно образовали римское поселение. Вдоль Дуная возникла целая цепь крепостей, под защитой которых находился Норик. Эта область между реками Инн, Драу и Дунай до сих пор управлялась только префектами, а теперь была преобразована в прокураторскую провинцию с наместником из всаднического сословия. Наряду с этим благодаря системному преобразованию в пограничной зоне римская власть в Германии опиралась на клиентельных царей. Так, по просьбе херусков в 47 г. н. э. вернулся на родину Италик, выросший в Риме сын брата Арминия Флава. Его сопровождал небольшой штаб советников и большие денежные средства. Все это было сделано для упрочения римского влияния на бывших противников. Правда, эксперимент имел ограниченный успех.

Вторым центром тяжести внешней политики Клавдия являлась Мавритания. Там еще при Калигуле был устранен последний царь этой страны Птолемей, на что население отреагировало крупным восстанием. Римский легат Светоний Паулин подавил его в 42 г. н. э. и стал первым римским полководцем, проникшим в Атлас, не усмирив однако полукочевые, трудноуловимые мавританские племена. Страна была разделена на две провинции — Мавритания Тингитата на западе и Цезаренская Мавритания на востоке.

Остальные внешнеполитические инициативы этого принципата являлись второстепенными. Например, в Боспорском царстве был посажен на престол римский вассал Котис. Чтобы поддержать его, римские войска перешли Дон. Столкновения с парфянами из-за Армении продолжались. Правда, удалось почти десять лет удерживать в Армении римского клиентельного правителя, но в конце правления Клавдия страна опять попала под парфянское влияние, что означало начало новой борьбы.

Если подвести итоги внешнеполитической деятельности принципата при Клавдии, то к империи были присоединены шесть новых провинций. Причем, три из них — Британия и обе Мавритании — явились новыми приобретениями, а три остальных Ликия и Фракия (43 г. н. э.) и Иудея (44 г. н. э.) до этого зависели от Рима, а теперь получили статус римских провинций. Не является совпадением, что эти события, которые однозначно свидетельствуют об успехах Клавдия, падают на первые годы его правления, когда он больше, чем когда-либо, нуждался в поддержке и утверждении своей власти.

В этом же направлении проявляется другая особенность Клавдия: по традиции римского государственного права, принцепс, под ауспициями которого сражались римские войска, имел право лично праздновать их успехи. Ни один принцепс столь бездумно не использовал эту традицию, как совершенно невоенный Клавдий, который получил не менее 27 императорских провозглашений, тогда как несравненно более активный и сведущий в военном деле Тиберий всего лишь восемь. В этом случае, как и во всех остальных, речь шла о том, чтобы любой ценой продемонстрировать свои успехи.

Если в военной политике Клавдий использовал достижения своих полководцев и советников, то во внутренней гораздо труднее различить, где были инициативы принцепса, а где его советников. В новейших исследованиях преобладает тенденция делать акцент на влияние вольнеотпущенников Клавдия на его правление. Один из лучших знатоков истории управления империи Ганс-Георг Пфлаум так выразил свое суждение на этот счет: «Было бы правильнее говорить о правлении «фаворитов Клавдия», чем возлагать ответственность на этого полуидиота за те меры, которые были предприняты при его правлении».

Проблема важна потому, что круг лиц администрации Клавдия состоял, не как было принято, из представителей ведущего слоя, а из специалистов, даже не пользовавшихся полным римским гражданским правом. Это произошло потому, что личное управление империей еще не полностью оформилось. Так как количество срочных решений в процессе консолидации новой системы резко возросло, принцепс не имел другого выбора, кроме как привлечь к управлению большое количество специалистов и доверить им соответствующее государственное ведомство.

Сначала наместники Римской республики пошли по этому же пути, чтобы исправно выполнять свои обязанности. Длительное влияние квалифицированных вольноотпущенников существовало еще при первом принцепсе. Однако при Клавдии их влияние достигло трудно вообразимых ранее размеров. Важнейшие из этих секретарей известны по именам: Нарцисс, ведавший делопроизводством главы кабинета и выполнявший все официальные распоряжения, выдвинулся на первый план еще во время британской экспедиции. Римские легионы, почувствовав, что этот человек играл ведущую роль, приветствовали его возгласами «ура, сатурналии», что напоминало о карнавальных шествиях. Благодаря полновластию принцепса он устоял даже во времена опасных кризисов.

Кроме Нарцисса, к этому кругу принадлежал Палладий, финансовый секретарь. Из остальных глав ведомств известны также Полибий, который руководил архивом и составил научную документацию, и Каллист, обрабатывавший прошения. Все эти люди организовали в своих ведомствах бесперебойную работу аппарата управления, который уже потому доказал свою квалификацию, что функционировал эффективно, хотя его глава — принцепс становился все более психически неуравновешенным.

Основные черты создания управленческого аппарата напоминают практику эллинистических монархий, где тоже проявлялись подобные тенденции по совершенствованию центрального управления. Ведомственный фанатизм, который имманентно присутствовал в таких институтах, прослеживается и в аппарате Клавдия: в 53 г. н. э. Палладий настоял на том, чтобы тогдашние управляющие финансами получили собственную юрисдикцию и благодаря этому могли проводить связанные с ведомством судебные процессы и самостоятельно налагать штрафы.

Есть основания предполагать, что в этой сфере компетенции вольноотпущенников были значительными. Но были и такие секторы, где требовалось непосредственное личное вмешательство принцепса. Это относилось прежде всего к большой сфере правосудия и к другим основным вопросам внутренней политики, к сотрудничеству с сенатом и к основным положениям гражданско-правовой политики.

Античные источники единодушно свидетельствуют, что правосудие Клавдия было чрезвычайно энергичным. Причину этой сложной и неустанной юрисдикции нужно искать не в страсти принцепса, а в первую очередь, в резком росте дел и в возможности «апеллировать» к принцепсу в случае несогласия с решением суда первой инстанции. Вообще правосудие Клавдия отличается ярко выраженной гуманной направленностью. Так, в начале своего правления он отменил процессы по оскорблению величества, ограничил вознаграждение доносчикам до 10 000 сестерциев и заставил обвинителей нести личную ответственность за неявку в суд. Они в этом случае сами подвергались преследованию за ложное обвинение. Больные рабы в случае оставления без помощи становились свободными.

Если правосудие Клавдия, несмотря на убедительные меры, подвергалось критике, то эта критика была направлена в первую очередь против нового, введенного Клавдием судопроизводства, которое называли судопроизводством в спальне. На самом деле речь шла ни о чем другом, как об образовании «императорского суда», который существовал наряду с прежним квесторским и сенаторским судопроизводством. Это ни в коем случае не было чистым произволом, так как принцепс выбрал 20 сенаторов в качестве советников, которые помогали ему в принятии решений. Процесс однако не был открытым и вызывал большие подозрения.

Клавдий разными способами старался побудить сенат к активному и конструктивному сотрудничеству. Он не только повысил значение заседаний сената, требуя при этом строго обязательного присутствия, но хотел также поднять уровень самих заседаний. На Берлинском папирусе записана речь Клавдия, которую принцепс произнес в связи с юридическими реформами сената: «Если вы примете эти предложения, отцы сенаторы, значит, это совпадает с вашими убеждениями. Если не примете, тогда вы найдете альтернативы или сейчас, или после размышления, имея в виду, что не забудете, что вы должны быть готовы высказать свое мнение, когда вас вызовут на заседание сената. Трудно согласуется с достоинством сената, когда выдвинутый на пост консул, как собственное мнение, слово в слово повторяет отчет другого консула, а тот говорит только: «Я согласен». А после заседания собрание заявляет: «Мы это обсуждали».

Но этот призыв не принес никаких результатов. Отношения между принцепсом и сенатом, которые с самого начала не были безоблачными, оставались неудовлетворительными. Они еще больше осложнились участием многих сенаторов в возвышении в 42 г. н. э. Камилла Скрибониана.

Стремление Клавдия и его сотрудников к инвентаризации привело в 47—48 г. н. э. к возобновлению цензуры. Перепись жителей, которую тогда провел Клавдий, показала, что число полноправных римских граждан по всей империи составляет шесть миллионов. Наряду с этим были патриции и всадники. Значение 47 г. н. э., года восьмисотлетия города Рима, было подчеркнуто новыми секулярными играми.

В отличие от отношений с сенатом, отношения Клавдия с римскими всадниками были дружественными и тесными. Всадники тогда, когда он еще был в тени, не раз делали его руководителем делегации к Калигуле. Поэтому при Клавдии всадники привлекались к общественной службе, хотя детали этого нововведения спорны. Из исследований Г. Г. Пфлаума следует, что при Клавдии были по-новому определены начальные ступени военной и государственно-управленческой карьеры всадников. Сначала молодой представитель всаднического сословия получал командование над пехотной когортой численностью 500 человек в составе римской вспомогательной группы. Вторая ступень представляла командование вспомогательной или легионерской когортой в 1 000 человек, третья ступень — командование кавалерийским полком вспомогательной кавалерии численностью в 500 человек. Только после окончания этой многолетней офицерской службы всадник мог подняться в администрацию принцепса. Это приобретало все большее значение благодаря учреждению прокураторских должностей в маленьких провинциях.

Тогда как Август и Тиберий проводили подчеркнуто ограничительную гражданско-правовую политику, Клавдий решился на великодушный курс, созвучный тем убеждениям, которые он высказал, когда вступился за право привилегии для галльской аристократии. Когда Сенека шутил, что если бы Клавдий прожил дольше, он бы дал право римского гражданства всем грекам, испанцам, галлам и британцам, то был несправедлив. Клавдий не давал римского гражданства без разбора, но требовал в каждом отдельном случае по крайней мере знания латинского языка, как внешнего признака романизации.

Планомерное образование колоний и возвышение в этот привилегированный ранг уже существующих заселенных территорий является следующим признаком администрации Клавдия. Кёльн, колония Клавдия, Колчестер (Камулодун), Мараш на Евфрате (Германиция), Тин-гис, Ликс, Иоль-Цезарея и Типаса в Северной Африке — самые известные города этой группы. Мизены и Равенна, наоборот, извлекли пользу благодаря тому, что стали морскими базами империи, Остия — благодаря строительству большой гавани для снабжения Рима зерном. Работы были очень затяжными и закончились только при Нероне.

И в других регионах при Клавдии велись оживленные строительные работы, прежде всего строительство гражданских построек и прокладка новых дорог. Строительство двух водопроводов для Рима, укрепление берегов Тибра, не полностью удавшееся осушение Фуцинского озера были основными замыслами в этой области. К этому нужно добавить форсированное строительство больших дорог. В первую очередь следует назвать дорогу Клавдия Августа, которая шла от Альтина на Адриатическом море до Аугсбурга и к Дунаю, кроме того, была проложена кирпичная дорога через Пустерал на Инсбрук, дорога через Большой Сен-Бернарский перевал, где в наше время был найден древнейший межевой камень, измеряющий расстояние в милях. Для Италии самой важной стала дорога Клавдия Валерия, соединяющая Рим с Адриатическим морем.

Если по вопросу о зависимости Клавдия от своих вольноотпущенников можно иметь разные мнения, то зависимость его от жен была вполне однозначной и самой неприятной главой этого принципата. До 49 г. н. э. Клавдий был женат третьим браком на нимфоманке Мессалине, которая в конце концов зашла так далеко, что осмелилась по всей форме заключить параллельный второй брак со своим молодым любовником Гаем Силнем. Характерным для ситуации в окружении Клавдия является то, что вольноотпущенник Нарцисс, получивший ненадолго командование гвардией, действовал самостоятельно, в то время как Клавдий впал в летаргию. Мессалина и Силий были приговорены к смерти.

Клавдий поспешил заключить новый брак. Производит впечатление фарса тот факт, что вольноотпущенники обсуждали с принцепсом, какая жена ему больше подходит. Наконец, Палладий настоял на своей кандидатуре. Это была Агриппина Младшая, старшая дочь Германика и племянница Клавдия. В первом браке она была замужем за Домицием Агенобарбом и имела от него сына, двенадцатилетнего Луция Домиция Агенобарба, будущего принцепса Нерона. В отличие от Мессалины, которая не интересовалась политикой, Агриппина Младшая имела большие политические амбиции. Она планомерно стремилась к положению соправительницы, ее целью было прежде всего утвердить наследником своего сына от первого брака, который был старше Британика на три года. Шаг за шагом она осуществляла это намерение. В 50 г. н. э. Клавдий усыновил Нерона, а в 53 г. н. э. Нерон женился на дочери Клавдия Октавии. В то время как Британик все больше и больше отодвигался в тень, Агриппина привлекала к себе людей, пользующихся ее доверием. Философ Сенека был возвращен из ссылки и стал воспитателем Нерона, Аффаний Бурр был назначен префектом преторианцев. Сама же Агриппина все больше и больше выдвигалась на передний план. На монетах ее изображали сидящей на троне рядом с принцепсом, кроме того, она получила неслыханное по римским традициям право въезжать на Капитолий в коляске. Само собой разумеющимся следствием всего этого было устранение самого принцепса, последнего препятствия на пути к власти Агриппины и ее сына. 13 октября 54 г. н. э. Клавдий был отравлен.

Несмотря на свои добрые намерения, Клавдий был большим бременем для принципата. Время его правления показало, что принципат не может надолго обойтись без способной, всеми уважаемой личности во главе этой системы. Если даже администрация была эффективной и прогрессивной, если даже были налицо очевидные успехи, все равно этого было недостаточно и не могло заменить обладающего личными качествами принцепса.

Каким бы плачевным ни казался принципат во главе с такой неспособной личностью, он все-таки был одновременно триумфом администрации вольноотпущенников и доказал, что способное ответственное руководство может долгое время функционировать даже тогда, когда его глава ограниченно дееспособен. Парадокс состоит в том, что низшая с точки зрения личного права группа вольноотпущенников стабилизировала принципат и империю. Преимуществом этой системы было то, что ни один чиновник из вольноотпущенников, даже Нарцисс, не мог и думать о том, чтобы занять место Клавдия. С другой стороны, стало явным, что правовое положение, социальный престиж и административные компетенции уже давно были недостаточными.

Но администрация вольноотпущенников при Клавдии достигла своего апогея, хотя и при следующих принцепсах, особенно при Нероне и Домициане, они пользовались значительным влиянием. Однако дальнейшее развитие и дифференциация имперской администрации не могли идти в этом направлении. Для нее было скорее характерным привлечение всадников, чему при Клавдии были созданы существенные предпосылки.

Сразу же после смерти Клавдия Нерон был представлен преторианцами сенату как новый принцепс. Казалось, Агриппина достигла пределов своих желаний. Ее семнадцатилетний сын знал, кому он обязан своим положением. Первые слова, которые он произнес, были, кроме всего прочего, о «наилучшей матери». При этом очень убедительно сыграл роль, отведенную ему матерью и ее доверенными лицами. На траурных церемониях он производил не менее симпатичное впечатление, чем при своей первой программной речи в сенате, которую составил Сенека. В основе этой речи лежали признание традиций Августа, осторожное дистанцирование от методов Клавдия, который позволял вольноотпущенникам и рабам участвовать в управлении. Нерон демонстративно признал разделение полномочий принцепса и сената.

Так как Нерон сначала передал своей матери власть во всех общественных и частных делах, послушно следовал советам Сенеки и Бурра, казалось, что положение на вершине принципата было вполне удовлетворительным. Сначала власть Нерона могла опираться на общественное согласие. В делах управления не возникало никаких осложнений, потому что молодой прищепе совершенно ими не интересовался. Его пристрастия были сосредоточены на другом.

Нерон в первую очередь хотел стать артистом. Систематическое философское образование только подтолкнуло его к этому; его привлекали музыка, поэзия, живопись, скульптура, а кроме того, искусное управление колесницами. Но он не хотел наслаждаться всем этим в одиночестве: «Чего никто не слышит, того никто не ценит» (Светоний. «Нерон») было его любимой поговоркой. С самого начала Нерон жаждал аплодисментов. Но был несамокритичен и принимал специально организованные аплодисменты за доказательство своих выдающихся артистических достижений.

По-настоящему понятым и оцененным Нерон-артист чувствовал себя среди греков, особенно среди слушателей Александрии. При большой аудитории он первый раз пел в Неаполе, а потом в 59—60 г. н. э. в Риме, где были введены новые празднества, ювеналии и неронии, а также соревнования, в которых он должен был удовлетворять свои артистические амбиции. Праздничные игры неронии были организованы по греческому образцу, они состояли из соревнований в музыке, пении, стихосложении, риторике, гимнастике и состязаниях на колесницах; такие состязания проводились еще в IV в. н. э. Развитие артистических способностей Нерона завершилось в большом путешествии по Греции.

Второй основой существования Нерона, которая стала для него такой же судьбоносной, как и для Клавдия, были женщины. Его брак со всеми любимой Октавией, заключенный по настоянию Агриппины в политических целях, не удовлетворял чувства Нерона, зато Клавдия Акте, вольноотпущенница-гречанка из Малой Азии, была его верной возлюбленной. То, что Агриппина не желала терпеть этих отношений, ускорило ее собственный конец. С 58 г. н. э. Нерон воспылал страстью к Поппее Сабине, бывшей тогда замужем за Отоном, но та не хотела терпеть рядом с собой соперниц. Она заставила Нерона порвать со своим прошлым и убрать с пути все препятствия. Давно задуманная Нероном эмансипация супругов произошла не только по настоянию Поппеи, но безусловно, была ею ускорена. В этой красивой, живущей среди роскоши и утонченности женщине Нерон увидел достойную его супругу, от которой он сначала полностью зависел.

Первой потерпевшей от этого брака была Агриппина. Нерон перестал мириться с ее политическими амбициями, ее упреками по поводу его ночных похождений, артистических экспериментов и супружеской измены. Когда Агриппина невзначай напомнила, что Британик еще жив, его судьба была решена. В 55 г. н. э. Нерон приказал его отравить. Так как Бурр и Сенека оставались на его стороне, Агриппина была быстро изолирована, удалена из дворца и, наконец, в 59 г. н. э. убита. Таинственные сцены заранее запланированного кораблекрушения, неудача первой попытки убийства звездной ночью, спасение Агриппины, общее замешательство и, наконец, зверское убийство честолюбивой женщины отражены в классическом описании Тацита.

Если не в 55 г. н. э., то позже Бурр и Сенека потеряли свою независимость и правдолюбие. События вокруг убийства матери были представлены так, будто бы Агриппина покушалась на жизнь Нерона, а после неудачи покончила с собой. Хотя правда быстро обнаружилась, сенат и провинции приняли объяснения Нерона. Не прекращались поздравления по поводу его предполагаемого спасения, возможно, майнцкая колонна Юпитера была воздвигнута в связи с этим событием.

Нерон и в будущем обвинял в преступлениях своих жертв. Третьей была Октавия, которая в 62 г. н. э. была обвинена в супружеской измене, изгнана и казнена. В неизмеримо большем размере Нерон использовал этот метод позже, при пожаре Рима.

Ночью с 18 на 19 июля 64 г. н. э. в Риме начался большой пожар, который продолжался 9 дней, большая часть города превратилась в пепел. Тесно расположенные деревянные многоэтажные дома на летней жаре загорались, как факелы, порывы ветра, еще более разжигающие огонь, препятствовали спасательным и огнетушительным работам. Это было самое большое бедствие, которое когда-либо пережил Рим. Во время начала пожара Нерон находился в Анции, оттуда он поспешил в Рим, руководил там спасательными работами и лично заботился об обеспечении оставшихся без крова людей. Но несмотря на всю эту помощь, быстро распространились слухи, что он сам приказал организовать пожар, и что вид горящего Рима вдохновил его на чтение стихов о пожаре Трои. Для обоих слухов нет никаких доказательств, они свидетельствуют только о том, что Нерона считали способным и на то, и на другое. Однако первый слух имел фатальные последствия.

Тацит в своих «Анналах» сообщает, что Нерон хотел заглушить слухи, что пожар произошел по его приказу, и обложил большими штрафами тех, кого народ возненавидел за это гнусное злодеяние и кого он называл христианами.

После этого Тацит продолжает: «Итак, сначала были схвачены те, кто открыто признавал себя принадлежащим к этой секте, а затем по их указаниям и великое множество прочих, изобличенных не столько в злодейском поджоге, сколько в ненависти к роду людскому. Их умерщвление сопровождалось издевательствами, ибо их облачали в шкуры диких зверей, дабы они были растерзаны насмерть собаками, распинали на крестах, или обреченных на смерть в огне поджигали с наступлением темноты ради ночного освещения. Для этого зрелища Нерон предоставил свои сады; тогда же он дал представление в цирке, во время которого сидел среди толпы в одеждах возничего или правил упряжкой, участвуя в состязании колесниц. И хотя на христианах лежала вина и они заслуживали самой суровой кары, все же эти жестокости пробуждали сострадание к ним, ибо казалось, что их истребляют не в видах общественной пользы, а вследствие кровожадности одного Нерона» (Корнелий Тацит. «Анналы». 15, 44. СПб., 1993).

Шансы, которые появились после разрушения Рима, Нерон использовал полностью. Он, собственно, заложил основы современного Рима. По его распоряжению возникли прямые улицы и огнеустойчивые дома с аркадами. Посреди города на участке в 50 га принцепс построил огромный роскошный дворец-виллу, то расположенное недалеко от Колизея здание, руины которого можно видеть по сей день.

После пожара Рима Нерон еще больше погрузился в мир искусств. В смерти Поппеи Сабины (65 г. н. э.) принцепс был виноват сам и вскоре заключил новый брак с Статилией Мессалиной. Но гораздо сильнее его занимало большое путешествие по Греции 66 г. н. э. Ему заранее казалось, что артисту Нерону будет оказан восторженный прием, к тому же посольства тех городов, которые устраивали музыкальные игры, пообещали ему победный венок кифареда. Чтобы за время своего годичного путешествия получить призы на всех крупных играх, он все время откладывал срок возвращения и выступил почти на всех греческих праздниках как кифаред и возничий, причем в Олимпии попробовал себя в десятиборье. Его 1808 победных венков вез целый караван.

Артистические триумфы для Нерона были важнее, чем военные, блестящая инсценировка государственных актов ценнее, чем защита римских интересов и внешнеполитические успехи. Нет никакого смысла спекулировать по поводу предполагаемых планов Нерона достичь результатов Александра Великого на всей восточной границе империи, так как задачи, стоящие перед Нероном на Востоке, были разрешены скорее плохо, чем правильно. Уже с 54 г. н. э. там снова началась война из-за Армении, потому что энергичный парфянский царь Вологез хотел посадить правителем Армении своего брата Тиридата, это намерение он скоро осуществил.

Годами там тянулась война, которой с римской стороны руководил Корбулон. Ему удалось захватить города Артаксату (58 г. н. э.) и Тигранокерту (59 г. н. э.). Затем произошло тяжелое отступление, когда в 62 г. н. э. наместник Каппадокии Луций Цезенний Пэт был вынужден капитулировать. Новое большое контрнаступление под командованием Корбулона продемонстрировало решимость римлян снова бороться, но на самом деле привело к умело закамуфлированному компромиссу (Рандейский договор 63 г. н. э.). Как уже было сказано, Тиридат в 66 г. н.э. нанес с небывалой помпой визит в Рим и там из рук Нерона получил царскую диадему.

Во времена Нерона римские инициативы были также сосредоточены на Востоке. Восточный Понт был присоединен к империи, возобновлено военное обеспечение Боспорского царства, с нижнего Дуная под руководством Плавта Элиана было переселено на римскую землю около 100 тысяч задунайских жителей. Планируемые походы в Эфиопию и на Каспийское море, наоборот, не осуществились. С 66 г. н. э. снова разгорелось восстание в Иудее, на подавление которого Нерон послал Веспасиана. Это восстание было подавлено только в 70 г. н. э. Титом после взятия Иерусалима.

С другим восстанием, которое в своем начале было не менее тревожным, покончили быстрее. В 61 г. н. э. в Британии Светоний Павлин готовил вторжение на остров Англезей, когда у него в тылу разразилось большое восстание. Во главе его стояла Боудикка, царица икенов. Важнейшие римские опорные базы города Камулодун, Веруламий, Лондиний и Лондон попали в руки восставших и были сожжены. Перед прибытием затребованного подкрепления Светоний Павлин был вынужден поставить все на карту и решиться на сражение. Он наголову разбил восставших, Боудикка приняла яд; римское господство в стране было снова укреплено. В конце операции занятый римлянами регион простирался приблизительно до линии Честер-Линкольн, однако горная страна Уэльс оставалась независимой.

Траян, лучший принцепс империи и безусловно беспристрастный свидетель, оценил первые пятнадцать лет правления Нерона как идеальный отрезок истории принципата. По сравнению с другими периодами это, может быть и правда, хотя относительно правильная практика управления была заслугой не Нерона, а его ведущих сотрудников. Это правление держалось благодаря их квалификации. В тяжелом политическом положении начала правления, когда Бурр и Сенека, с одной стороны, препятствовали влиянию Агриппины и ее окружения, а с другой, покрывали эскапады Нерона, их усилия, безусловно, были достойны признания. Там, где Бурр и Сенека соглашались с общественным мнением, как в случае с Октавией, они оказывали Нерону сопротивление, однако в случае с Британиком и Агриппиной покрыли преступление.

Нет никаких причин для оправдания тех лет. Продолжалось устранение опасных и неугодных людей, первыми жертвами стали Нарцисс и Палладий, за ними последовали потенциальные соперники принцепса. Был предпринят ряд единичных мер в сфере администрации, так как они на этот момент создавали Нерону некоторую популярность, однако долго не продержались по финансовым или практическим причинам. После убийства матери, смерти Бурра и окончательного ухода из политики Сенеки (62 г. н. э.) изменился политический климат Рима, а также деловые качества ведущих политиков.

Чем решительнее с 59 г. н. э. шел Нерон своим собственным путем, тем больше понижался уровень влиятельных людей при его дворе. Вольноотпущенник и префект флота Аницет, главный пособник Нерона при убийстве матери, префект преторианцев Тигеллин или вольноотпущенник Геллий, сопровождавший Нерона в его путешествии по Греции, были способны на террор, но совершенно не были способны к конструктивной политике. С 62 г. н. э. обострилось противостояние Нерону и его скомпрометировавшей себя системе. Когда хозяйство государства стало испытывать трудности, которым не помогли даже валютные операции, возобновились процессы по оскорблению величества, повысилось число казненных, участились конфискации имущества.

В 65 г. н. э. был раскрыт заговор против Нерона, так называемый заговор Пизона, в котором участвовали не только сенаторы, но и офицеры преторианской гвардии. Полное разоблачение удалось потому, что обвиненные аристократы выдали всех соучастников. Только вольноотпущенник Эпихарид молчал даже под пыткой; некоторых заговорщиков приговорили к ссылке; к смерти были приговорены выбранный на роль принцепса Гай Кальпурний Пизон, консул Плавт Латеран, один из префектов преторианской гвардии Фений Руф и поэт Лукан. Сенеку заставили окончить жизнь самоубийством.

После разоблачения заговора Пизона недовольство Нероном и его правлением, дискредитировавшем себя казнями, продолжало нарастать. В 66 г. н. э. в Беневенте был раскрыт другой заговор, который возглавлял Анний Винициан. Оппозиция Нерону быстро охватила провинции и к началу 68 г. н. э. вызвала последний кризис. Гай Юлий Виндик, лугдунский наместник, уроженец юго-западной Галлии, восстал против Нерона. Он и его сподвижники выступили не только как защитники интересов Галлии, но и как хранители старых римских традиций. Борьба против этих групп недовольных, которых поддерживала галльская знать, была не только «последней борьбой Римской республики», как считает Моммзен, но и попыткой возродить традиции августовского принципата. Этот факт подтверждает анонимный выпуск монет, который осуществило это движение весны 68 г. н. э.

Виндик своим восстанием положил начало ряду событий, однако с самого начала перед ним стояли большие трудности. Разумеется, он не смог сразу установить контакт с остальными наместниками и с изгнанными Нероном сенаторами, поэтому резонанс этого восстания был сначала очень ограниченным. Правда, к нему присоединился Сульпиций Гальба, легат провинции Испания, Лузитания и Северная Африка тоже подняли восстание против Нерона. Но решающим было поведение рейнской армии.

Оба командующих рейнской группой войск, Фонеций Капитон в Нижней Германии и Вергиний Руф в Верхней Германии, как люди без роду и племени, извлекли пользу из системы Нерона. Правда, они не были его близкими друзьями, но после того, как их предшественники, братья Скрибонии были принуждены к самоубийству, действовали очень осторожно. Поэтому рейнская армия аллергически отреагировала на события в Галлии, и для этих соединений галльский принцепс был совершенно нежелателен. Наконец, нужно учесть, что к антинероновскому движению Виндика скоро подключились антиримские силы, и Виндик, видимо, потерял контроль над дисциплиной десятка тысяч своих сторонников.

Командующий верхнегерманским войском Вергиний Руф выступил против Виндика и окончательно победил у Безансона его необученные соединения. Вероятно, Вергиний Руф и Виндик сначала договорились, но по инициативе войск были вынуждены сражаться. После того, как Виндик избрал добровольную смерть, Вергиния Руфа уговаривали принять принципат. Однако Руф отказался, потому что не принадлежал к старой аристократической семье Рима.

Единственным подходящим претендентом был только Сульпиций Гальба, шестидесятилетний аристократ и наместник Ближней Испании, который уже подвергался опасности из-за Виндика. Каким бы слабым и неустойчивым ни было его положение, он воспользовался нерешительностью Нерона, а также общим настроением в Риме и Италии, где Нерон и его креатуры уже давно всем надоели. От Нерона отказались все — и сенат и преторианцы. Префекту преторианской гвардии Нимфидию Сабину удалось переиграть Тигеллина и полностью обратить Нерона в панику. Теперь Гальбу провозгласили принцепсом и в Риме, Нерон первым из римских принцепсов был смещен сенатом и объявлен вне закона. 9 июня 68 г. н. э. затравленный, сопровождаемый всего лишь несколькими вольноотпущенниками, Нерон за несколько минут до ареста сам наложил на себя руки.

С Нероном закончился род Юлиев—Клавдиев, та семья, представители которой, хотя и с помощью усыновления, гарантировали преемственность глав новой системы. Как позже это сформулировал Тацит («История»), принципат был фактически наследством одной семьи. Однако кризис 68 г. н. э. разорвал эту преемственность и, как всегда в такой момент, обнаружилось, где находятся главные структуры этой системы и концентрация власти, как говорил Тацит, тайны империи: в первый раз принцепс был провозглашен не в Риме, а в другом месте.

Для современных исследователей всегда было соблазнительно видеть в кризисе 68—70 гг. н. э. выражение определенных социальных, политических или религиозных интересов. Однако все попытки доказать преобладание таких мотиваций показали себя несостоятельными. События этого кризиса нельзя объяснить ни сепаратистским движением, как это было в III в. н, э., ни выражением «растущей враждебности населения провинций к правящему классу Италии и его пособникам», как это считает Ростовцев. Ключевым здесь является только тот факт, что в результате концентрации римских войск на периферии образовались многочисленные зоны пограничных районов, которые стремились к обособлению. Сплоченность и общность римского войска в целом оказалась слабее, чем общность войсковых групп на Рейне, Дунае и в Сирии.

Именно потому, что Нерон не поддерживал контакты с войсковой клиентелой, интересы внутри армии определили ход событий. Роль сената и населения города Рима была второстепенной, хотя претенденты добивались их согласия. Конституционно-правовые точки зрения не учитывались; противоборство превратилось в вопрос власти и одновременно показывало, где находится настоящая опора принципата.

Не только фиглярство Нерона, но вся трагедия дома Юлиев—Клавдиев показала, что политическая оппозиция принципату была слабее, а оппозиция отдельному принцепсу — сильнее. Итог правления пяти представителей этого дома может быть проблематичным, но основанная Августом система в целом утвердилась и продолжала свое существование.

Римская империя. Кризис времен четырех императоров. Превление Веспасиана и Тита

Кризис, вызванный восстанием Виндика и длящийся почти два года, отличается от всех предшествующих схваток за наследование принципата тем, что он не был ограничен Римом, а потряс всю империю. Почти через столетие снова возобновилась ожесточенная гражданская война за владычество над Римом и Италией; война, которая втянула не только правящий слой или преторианцев, но и десятки тысяч солдат и жителей Италии, жизнь и имущество которых были поставлены под угрозу. Быстрая смена пяти принцепсов за два года привела к политической и правовой неопределенности, политическим преступлениям, коррупции и оппортунизму.

Кризис объясняется не ненавистью к Нерону, а тем, что не было консенсуса о его преемнике и о дальнейшем политическом курсе. Спор за власть и общее признание принцепсом с самого начала велся не только, как военное противоборство, но, как и в годы после убийства Цезаря и войны Октавиана с Антонием, как борьба за общественное мнение. Все претенденты постоянно идентифицировали себя и свое дело с «государством» в целом, которое превратилось, в конце концов, в пустой звук. Несмотря на некоторую разницу и частичную общность понятий и формулировок, они выбрали различные образцы и лозунги, чтобы привлечь к себе самые разные группы людей.

По ходу конфликта вспоминали не только божественного Августа, но и официального врага государства Нерона.

Гальба после своего публичного отречения от Нерона в апреле 68 г. н. э. демонстративно называл себя только легатом сената и римского народа. Уже первые монеты возвещают о возрождении свободы Рима, мобилизуют силу соседних провинций и призывают к верности все еще не определившиеся войска. Гальба во многом перенял программу Виндика, он следовал его намерениям взять на себя роль защитника и вождя всего человечества.

Этот универсальный аспект был характерной особенностью нероновской эпохи и подчеркивался при различных обстоятельствах: с одной стороны были ненавистники рода человеческого, с другой — Нерона клеймили как врага и бич всего человечества. На монетах Гальбы пропагандировалась победа во «благо всего рода человеческого», эта надпись впервые появилась тогда на римских монетах и прославляла в новом властелине гаранта этого общего для всего человечества блага.

Новый принцепс, признанный сенатом 8 июня 68 г. н.э., после странных и преступных эксцессов Нерона казался сознающим свою ответственность правителем. Надписи на монетах честь и добродетель были идентичны основным элементам его самосознания. После своего появления в Риме осенью 68 г. н. э. суровый старец сделал решительные попытки навести порядок так же, как когда-то у Гетулика он навел дисциплину в разложившейся рейнской армии. Однако его намерения и средства поддержания власти находились в прямом противоречии друг с другом, так как его собственный ригоризм был парализован ужасающей коррупцией ближайших сотрудников.

Гальба сразу же вернул сосланных Нероном сенаторов, осужденных за оскорбление величества. Среди них был Пизон Лициниан, Антоний Прим, Гельвидий Приск и многие другие, которые в будущем сыграют важную роль. Однако он одновременно потерял все симпатии из-за безжалостного поведения в отношении наместников и управленческих чиновников, которые не примкнули к нему сразу, а также в отношении сенаторов, оказавших ему сопротивление. Как будто не было достаточно этих мер в правящем слое, Гальба еще сместил многих офицеров и служащих и при новых назначениях предпочитал сподвижников Виндика, что особенно шокировало рейнскую армию.

В Риме и вокруг него начались смуты в гвардейских соединениях, в армии и на флоте. Префект преторианской гвардии Нимфидий, который сагитировал преторианцев за Гальбу, попытался сам стать принцепсом, но был разбит. Волнения начались даже на столь предпочитаемом Нероном флоте. Однако Гальба не думал о том, чтобы материально удовлетворить ожидания армии и флота. Он считал это взяткой за послушание, которое в его глазах было само собой разумеющимся долгом. Какой бы достойной ни казалась такая установка, она была нереалистичной в условиях гражданской войны.

Уже 1 января 69 г. н. э. все рейнские легионы отказались приносить присягу Гальбе и вскоре после этого в Кёльне принцепсом провозгласили Авла Вителлия, командующего нижнегерманским войском. Боеспособная армия ни секунды не колебалась провести в жизнь это решение и среди зимы двумя колоннами двинулась в поход. Одна под командованием Авла Цецины пересекла Швейцарию и в феврале, несмотря на большие трудности, перешла Большой Сен-Бернарский перевал. Другая колонна под командованием Фабия Валента проследовала по долине Роны и перешла Альпы.

В этой крайне напряженной ситуации бездетный Гальба 10 января усыновил молодого аристократа Кальпурния Пизона Лициниана, безусловно достойного человека, но еще совсем молодого, за которым не стояло ни политических, ни военных сил, в чем режим Гальбы в тот момент крайне нуждался. Этот факт не мог изменить ход событий, он его скорее замедлил и только потом, после образования так называемой адоптивной империи, приобрел некоторое теоретическое значение.

Вероятно, первый муж Поппеи Сабины, Марк Сальвий Отон, вернувшийся с Гальбой в Рим, сам надеялся на усыновление Гальбой. Ему удалось с помощью щедрых обещаний заполучить на свою сторону преторианцев, и 15 января 69 г. н. э. они провозгласили его принцепсом. Гальба был убит на форуме, Пизона же отстранили. Теперь прежние сторонники Нерона могли торжествовать, Отон был, по крайней мере, популярен среди преторианцев и части римского плебса. Но он сколько угодно мог говорить о мире и свободе: рейнская армия продолжала свое продвижение.

Правда, положение Отона не было безнадежным. По крайней мере, дунайские легионы ему симпатизировали, легионы на востоке, хотя и неохотно, но все же принесли присягу. Таким образом, Отон был в состоянии противостоять восставшей рейнской армии, но ему потребовалось бы слишком много времени для приведения в готовность своего военного потенциала. Быстрее, чем он этого хотел, разразилась смута на севере Италии. Цепина перешел через Альпы и объединился с Валентом. Отон бросил на север все имеющиеся в распоряжении силы. У Бедриака недалеко от Кремоны 14 апреля 69 г. н. э. Отон, не дожидаясь подкрепления, решил дать сражение, которое обернулось катастрофой для его войск. После того как военный совет его командиров высказался за прекращение военных действий, Отон 16 апреля окончил жизнь самоубийством, чтобы предотвратить кровавые столкновения между римскими войсками. Он обеспечил себе посмертную славу в противоположность своему бывшему приятелю Нерону.

На короткое время Вителлий был признан единственным принцепсом. Может быть, его личность в античных сообщениях об истории дома Флавиев была несколько искажена, однако совершенно ясно, что он не соответствовал своему положению. Вителлий всегда оставался репрезентативной фигурой своих войск, все решающие сражения поручал вести легатам. Рейнская армия поддержала его из-за покладистости и приспособленчества; для него же самого жизнь бонвивана была важнее, чем энергичное проведение неудобных, но необходимых мер. Так, он дал волю своим войскам, которые теперь устремились в Рим, чтобы отомстить преторианцам и насладиться победой. Старая преторианская гвардия была тотчас же распущена и создана новая, более многочисленная, но из представителей рейнской армии; в самом же Риме господами положения стали мародеры из рейнской армии.

Вителлий сколько угодно мог на своих монетах прославлять восстановленную свободу, призывать к консенсусу и верности войска, между рейнскими легионами и дунайской группой войск, с одной стороны, и с сирийско-палестинскими, с другой, росло старое соперничество. Сирийские и дунайские легионы были тесно связаны благодаря постоянным перемещениям и откомандировкам, вышло так, что они сразу решили поддержать Отона и боялись репрессий Вителлия. В связи с этим там начались поиски общего кандидата на принципат.

Веспасиан и его сын Тит в это время подавляли иудейское восстание. Войска их очень любили, однако Веспасиан сначала был сдержан и не выказал желания взять на себя роль претендента. Но, наконец, его сторонникам удалось его уговорить. 1 июля 69 г. н. э. в Александрии он был провозглашен принцепсом префектом Египта Тиберием Юлием Александром, а вскоре и наместником Сирии Муцианом, важнейшим сторонником партии Флавиев. Едва ли можно переоценить весеннее присоединение Египта к делу Веспасиана. Оттуда Флавии сразу же могли взять под контроль поставку зерна в столицу, это средство показало себя очень эффективным. Дунайские легионы позже стали на сторону узурпатора и, не дожидаясь концентрации всех сил Флавиев, двинулись на родину. Сильнейший удар нанес Антоний Прим, легат паннонского легиона, который увлек за собой других военачальников.

Вителлий же бездействовал и понял, что его войско склонно к предательству. Равеннский флот сдался, а вместе с ним и Цецина. Вблизи Кремоны снова столкнулись две армии приблизительно по 40 000 человек с обеих сторон. Вителлий был побежден, Кремона взята штурмом, сторонники Веспасиана продвинулись на Италийский полуостров. Эскалация этой гражданской войны была особенно заметна в Кремоне. Там ожесточенные упорным сопротивлением войска Флавиев по древнему военному праву обратили жителей в рабство. Когда италийское население отказалось покупать этих рабов, ненависть войск не знала больше пределов, многие кремонцы были убиты. С другой стороны, такой террор показал сторонникам Вителлия, что им нечего ждать от этих «освободителей». Их сопротивление, которое с военной точки зрения было совершенно бессмысленным, стало еще ожесточеннее.

В Риме тогда городским префектом был брат Веспасиана Флавий Сабин. Он потребовал от Вителлия отречения, но его сторонники не хотели капитулировать. Сабин окопался на Капитолии, который был взят штурмом и сожжен. Брат Веспасиана погиб в резне, спасся, переодевшись, только его младший сын Домициан, будущий принцепс. Этот последний успех вителлианцев не смог предотвратить конец. Войска партии Флавиев подошли к городу и в тяжелых уличных боях захватили его во время сатурналий 69 г. н. э. 20 декабря Вителлий был убит, последнее сопротивление его сторонников в Южной Италии позже было подавлено. Муциан и Домициан руководили политическими чистками в Риме. Сам Веспасиан этим не занимался, он вступил в столицу только летом 70 г. н. э.

Что значил для Рима дом Флавиев (69—96 г. н. э.), принцепсов Веспасиана, Тита и Домициана, по существу двух поколений? Светоний в начале биографии Веспасиана определил так: «Державу, поколебленную и безначальную после мятежей и гибели трех императоров, принял, наконец, и укрепил дом Флавиев. Род этот был незнатен, изображений предков не имел, но стыдиться его государству не пришлось, хотя и считается, что Домициан за свою алчность и жестокость заслуженно понес кару» (Светоний. «Веспасиан». М., 1964, с. 195).

С римской точки зрения понятно, что Светоний был так же удивлен созданием нового дома принцепсов, как и его современники. После превращения аристократической республики в принципат само собой разумелось, что принцепс, по крайней мере в результате усыновления, должен был происходить из одной из знатнейших семей. В лице Отона и Вителлия возвысились представители нового правящего слоя империи, в случае с Флавиями пограничная армия выдвинула своего кандидата вопреки всем общественным ограничениям.

Род Флавиев до Веспасиана прослеживается только в двух поколениях. Дед Веспасиана происходил из сабинского города Реата и служил центурионом в войске Помпея. Определенного успеха в служебной карьере достиг отец Веспасиана, который, кроме всего прочего, занимался финансовой деятельностью у гельветов. Но решающими для семьи были амбиции матери Веспасиана, которая подталкивала сыновей к сенаторской чиновничьей карьере. Так, Сабин, брат Веспасиана, поднялся до должности городского префекта.

Веспасиан, родившийся в 9 г. н. э., после быстрого возвышения при Калигуле особенно отличился при Клавдии. В 42 г. н. э. он стал легатом расквартированного в Страсбурге легиона. Можно предполагать, что последующая деятельность Флавиев в верхнегерманском регионе началась с этого первого назначения. Сначала Веспасиан во главе своего легиона принимал участие во вторжении в Британию. Он был явным протеже вольноотпущенника Нарцисса, поэтому его подъем по служебной лестнице продлился при Нероне. Веспасиан получил должность проконсула в сенаторской провинции Африка и принимал участие в путешествии Нерона по Греции.

Если сравнить портреты Нерона и Веспасиана, то сразу заметен резкий контраст между утонченным «артистом» и грубым круглоголовым, коренастым Веспасианом, и становится понятным, какая большая разница была между этими правителями. Веспасиан не имел ни малейшей склонности к искусству Нерона и его стилю жизни и неудивительно, что он засыпал во время декламаций принцепса. Если ему и было передано главнокомандование в Иудее, то это объясняется скорее тем, что его считали безопасным человеком.

После рождения Христа Иудея никогда не была больше спокойной. К старым конфликтам иудеев с Грецией и Сирией, к социальным противоречиям между бедным крестьянством, батраками, ремесленниками и богатым городским высшим слоем в эллинистических городах, к ожиданию мессии и сектанскому фанатизму добавились еще и римские провокации, такие, как например, провокации при Калигуле. При прокураторе Флоре, который был назначен наместником в 64 г. н. з., произошли новые римские злоупотребления, приведшие к эскалации ненависти.

В Масаде, крепости на западном берегу Мертвого моря, был дан сигнал к восстанию, обезврежен римский гарнизон, а находящаяся в 441 м над уровнем моря столбообразная гора с виллами Ирода и технически совершенным водоснабжением была приведена в военное положение. Потом восстание охватило Иерусалим. Там римляне тоже были разбиты, наместник Сирии Цестий Галл, попытавшийся осадить храм, обратился в паническое бегство.

Таково было положение дел, когда в 67 г. н. э. Веспасиан принял командование войском, которое, правда, состояло из трех легионов и многочисленных вспомогательных групп, всего около 60 000 человек. Военные действия продолжались в течение 67 г. н. э., сначала преимущественно на севере Палестины Галилее. Местный еврейский командующий Иосиф оказал сопротивление, особенно при обороне опорной базы Иотапаты. Однако это укрепление вскоре пало, а Иосиф был взят в плен. После того, как он сообщил Веспасиану о мессианских ожиданиях своей религии и своего народа и пообещал ему власть, он получил от Веспасиана свободу и римское гражданство. Позже он стал Иосифом Флавием, историографом иудейской войны и автором «Древних сказаний об Иудее». В 68 г. н. э. Веспасиану удалось покорить всю Иудею, кроме Иерусалима и некоторых других хорошо укрепленных мест. Затем из-за внутриримских волнений военные операции в этом районе были приостановлены.

Битвы за Иерусалим возобновились только к началу 70 г. н. э., причем с римской стороны боевыми действиями руководил Тит, сын Веспасиана. С ним в качестве влиятельнейшего советника был Тиберий Юлий Александр, бывший префект Египта, человек, находившийся в родстве с еврейским царским домом. С армией, которая теперь состояла из шести легионов и сильного вспомогательного контингента, Тит 15 апреля осадил город. Уже в начале мая пала внешняя стена. Однако тогда началась ожесточенная смертельная борьба Иерусалима, которая продолжалась еще несколько месяцев. В самом городе царили голод, эпидемии и нужда, но даже в этот момент не прекратилось соперничество сект, однако их террор и фанатизм вызывали стойкое сопротивление. Перед городом возвышались тысячи крестов, так как римляне распинали всех ищущих пропитания евреев, попадавших им в руки. Район за районом окруженной насыпью столицы штурмовался осаждающими. С обеих сторон росло ожесточение. Только в начале августа был взят и сожжен храм.

«Тогда одни добровольно бросались на мечи римлян, иные убивали друг друга, другие убивали себя сами, третьи прыгали в пламя. И для всех это, казалось, означало не гибель, а скорее победу, спасение и благо умереть вместе с храмом». Так позже описал это событие Кассий Дион.

Только 3 сентября 70 г. н. э. Тит, наконец, смог войти в верхнюю часть города. Последние защитники убивались тысячами, город был разграблен, стены сравняли с землей, тех, кто сдался в плен, отправили в египетские рудники или продали в рабство. Иосиф число попавших в плен евреев оценивает в 97 000 человек, а общее число погибших — в 1,1 миллиона.

Налог в две драхмы, который до этого выплачивал каждый еврей храму Яхве, переходил отныне к римскому Юпитеру Великолепному и Величайшему. Казалось, что после всего этого еврейство и христианские общины потеряли свой религиозный центр и этим самым свои корни. Однако ни иудейская, ни христианская религии не были уничтожены. Иерусалим, как идея, и римская церковь в своем историческом развитии были бы немыслимы без тех событий.

Гегель, который в одной из своих ранних работ о «Позитивности христианской религии» несправедлив к еврейству, вдруг при описании взятия Иерусалима преодолевает свои предрассудки, когда пишет, что еврейский народ «был бы в мнении народов наряду с карфагенянами и сагунтинцами более великим, чем греки и римляне, города которых пережили их государство, если бы его чувства о том, что может сделать народ для своей независимости, не было бы нам слишком чуждо, и если бы мы не имели мужества диктовать народу, в чем состоит его задача».

Со всей помпезностью дом Флавиев отпраздновал триумф над евреями. После возвращения Тита в Рим летом 71 г. н. э. Веспасиан и Тит провели вместе. В 7-й книге Иосифа описаны эти события. Из трофеев особое внимание привлекает золотой стол, семирукий светильник и пурпурные занавеси из храма. На воздвигнутой позже Домицианом арке Тита можно увидеть эти предметы, хотя и частично поврежденные. Годами на римских монетах прославлялось «покорение Иудеи».

Веспасиан, а позже Тит, лозунгами указывали на легитимные военные корни своего принципата. Триумф 71 г. н. э. во многом оттеснил в сторону события августовской эпохи, Акция, взятие Александрии, триумф 29 г. до н. э. Если для положения Августа основополагающим было подавление внутренних противников, а также успешная борьба с восточными врагами, то теперь и Флавии проявили себя успехами на Востоке. Проведение параллели с августовскими событиями поэтому не являются простыми спекуляциями ума, так как Веспасиан нередко объявлял себя последователем Августа и повторял на своих монетах августовские изображения и лозунги.

Со взятием в сентябре 70 г. н. э. Иерусалима борьба в стране, несмотря на провозглашение «покоренной Иудеи», не закончилась. Римские наместники в ближайшие годы тушили очаги сопротивления, из которых дольше всего продержалась занятая фанатичными зилотами Масада. Луций Флавий Сильва был в конце концов вынужден осадить кольцом лагерей занятое повстанцами горное укрепление у Мертвого моря и поставить маяк, прежде чем начать наступление на 960 осажденных евреев. В ночь перед решающим штурмом защитники крепости, поняв безвыходность своего положения, выбрали добровольную смерть. Когда римляне пробивались сквозь горящие здания, крепость и дворец Масады, «встречая большое число убитых, они не радовались смерти врагов: скорее восхищались мужеством решения и пренебрежением к смерти, которое подвигло их к этому деянию» (Иосиф Флавий. «Иудейская война», VII, 9). Раскопки, произведенные между 1963 и 1965 гг. израильским начальником генерального штаба и археологом Игаелем Ядином, показали, что Масада стала мифом еврейского сопротивления до самой смерти.

В правление Веспасиана произошли гораздо более незначительные волнения на Востоке, но их быстро усмирили. В этом регионе была произведена реорганизация обороны границ. Галатия, Понт и Каппадокия были объединены в одну большую провинцию и охранялись двумя легионами, таким образом, эта провинция, а также Сирия и Палестина представляли собой базу защиты границ от парфян. Кроме того, в 72 г. н. э. клиентельное царство Коммагена было присоединено к провинции Сирия.

Кроме Иудейской войны, в начале правления Веспасиана образовался второй большой очаг беспорядков — восстание батавов. Летом 69 г. н. э. Юлий Цивил, происходящий из древнего батавского рода, призвал к восстанию своих земляков и соседствующих с ними фризов и каннинефатов. Восстание нельзя было объяснить одной причиной. Его причины крылись не только в личной судьбе Цивила, но и в возмущении его племени несправедливым обращением римлян и в общем политическом положении, которое вынуждало правобережные рейнские германские племена совершать разбойничьи набеги.

Свою ударную силу это сначала вялотекущее восстание получило благодаря подключению восьми батавских когорт, регулярных римских вспомогательных частей. Эти когорты во время гражданской войны были переведены в Италию из своих прежних гарнизонов в Британии, потом отосланы Вителлием в Германию. Им удалось пробиться к Цивилу. Тактически очень умело Цивил сначала создал видимость борьбы за Веспасиана, он привел своих сторонников к присяге за Флавиев. Римское сопротивление было полностью парализовано гражданской войной. Простые солдаты на Рейне поддержали Вителлин и хранили ему верность, когда тот уже был давно разбит.

В начале 70 г. н. э. восстали еще и треверы и лингоны во главе с Юлием Классиком, Юлием Тутором и Юлием Сабином. Они провозгласили Галльскую империю. После первых успехов и после капитуляции в Ветере изголодавшихся нижнерейнских легионов и присоединения римских частей к этой галльской империи в руках римлян оставался только Майнц. Однако, когда власть Флавиев консолидировалась, все развалилось как карточный домик. Из Испании и Британии выступили легионы, Муциан и Домициан отправились в Лугдун. Способный и энергичный Петиллий Цериал разбил треверов у Ригодула вблизи Тибра, взял Трир и вытеснил Цивила на север. Исход этой борьбы неизвестен, так как «История» Тацита обрывается на описании переговоров, однако по их последствиям можно понять, что батавы добились почетного мира.

Если Иудейская война и восстание батавов при Веспасиане были событиями на границе империи, то, заглядывая вперед, можно сказать, что продолжение римской экспансии в Британии и новые военные действия в Верхней Германии оказались такими же важными. Так как инициативы Веспасиана в этих регионах привели к окончательному завершению только при Домициане, о них будет сказано далее.

Обе уже упомянутые параллельные задачи Флавиев и Августа, то есть общая для Августа и Веспасиана необходимость ликвидировать наследие гражданской войны и навести порядок во всех сферах государственной жизни, лучше всего видны в сфере внутренней политики. Здесь также проявляется различие методов и средств. Если Август пользовался неограниченным влиянием, постоянно соблюдал республиканский фасад и часто предпочитал непрямые пути, то для Веспасиана эти методы были слишком сложными. Он ничего не скрывал. Наоборот, для него были типичными прямая демонстрация власти и ее решительное употребление. Эта претензия на все права принцепса видна из частично сохранившегося в письменном виде «Закона о власти Веспасиана», по которому 22 декабря 69 г. н. э. сенатом и народом принцепсу передавались те права и компетенции, которыми обладали Август, Тиберий и Клавдий.

Этот «Закон о власти Веспасиана», если его сравнить с положением в августовские времена, является четко сформулированным выражением полного завершения институализации принципата. В то время, как Август делал вид, что старые республиканские нормы временно приостановлены, Веспасиан не делал из всего этого никакой тайны, взяв на себя все компетенции и привилегии. Поэтому можно сказать, что «Закон о власти Веспасиана» открыл новую фазу развития принципата. Но при этом нужно учитывать, что процесс последовательной институализации и легализации принципата начался еще во времена Юлиев—Клавдиев и, возможно, при Калигуле привел к первой систематизации. Только для Веспасиана закон это официально подтвердил.

Подчеркнуть силу принципата Веспасиану удалось прежде всего потому, что он сделал фактическим соправителем своего сына Тита. Теперь Тит, как и Веспасиан, ежегодно получал консульство, получил также трибунскую и проконсульскую власть, в 73—74 гг. н. э. он вместе с отцом провел цензуру, к тому же после триумфа 71 г. н.э. Веспасиан передал ему должность префекта преторианской гвардии, себе он оставил только титул Августа и верховный понтификат. Благодаря всему этому власть Флавиев на самом высоком уровне достигла сплоченности, лишенной всякого риска.

Столь характерное для Веспасиана принятие на себя цензуры сразу же вылилось в чистку сената и всадничества. Снова ряды патрициев пополнились плебейскими семьями, на этот раз в сенат были приняты проявившие себя италики и провинциалы с Запада и многие офицеры из всаднического сословия. В 74 г. н. э. вся Испания получила латинское гражданское право. Также как стабилизирующий элемент использовали культ императора, он был установлен в Нарбоннской Галлии, Бетике и Африке.

С той же последовательностью Веспасиан реорганизовал разложившуюся армию. С помощью перегруппировок и переводов в армии в зародыше были задушены все попытки к возвышению, снова восстановлены боевая мощь и повиновение войсковых соединений. Гвардию, которая при Вителлин насчитывала 16 преторианских когорт и четыре городских когорты каждая по 1 000 человек, Веспасиан сократил до 9 преторианских когорт и 3 городских по 500 человек; флот в Мизене и Равенне отныне находился под командованием всадников, а не вольноотпущенников, как раньше. Легионы, которые во время беспорядков на нижнем Рейне и в Галлии примкнули к восставшим, Веспасиан распустил. На их место заступили новые соединения, такие, как 4-й и 16-й легионы Флавия.

Кроме того, Веспасиан энергично наверстывал упущенное в гражданской сфере. По всей империи начался новый период функционального строительства, восстановление разрушенного. Естественно, что центр тяжести этих восстановительных работ находился в самом Риме, а именно в восстановлении сожженного Капитолия. Сначала были восстановлены храмы Юпитера и Весты, а храм и форум Мира отстроены заново. На территории золотого дома Нерона было начало строительство известнейшего сооружения эры Флавиев, которое в средние века назвали Колизеем, амфитеатра Флавиев. Это колоссальное здание было только одной стороной начинаний Веспасиана. В Италии и провинциях, кроме необходимого ремонта, возводились бытовые постройки, проводились новые водопроводы и дороги.

Расходы на строительство, правда, требовали напряжения всех финансовых возможностей империи, потому что государственная казна к началу правления была пуста. Едва ли можно удивляться, что Веспасиан не останавливался перед установлением и взысканием новых налогов. Хотя детали реорганизации в большинстве своем неизвестны, критика правления Веспасиана вне сомнений имеет под собой основание. Стремление находить новые финансовые источники нашло свое выражение в ставшем пословицей «не пахнут», которое он произнес по поводу денег, полученных за пользование общественными туалетами. Светоний считает это корыстолюбием. Он говорит, что Веспасиан использовал своих налоговых инспекторов, как губки, сухим давал намокнуть в провинциях, а мокрых выжимал в Риме. Наученный отцом этому ремеслу, Веспасиан не ограничивал себя ни в чем, так, считал совместимым с достоинством принцепса зарабатывать на посреднической торговле и на получении взяток при продаже должностей. Само собой разумеется, что освобождение от налогов Греции было сразу же отменено.

Серьезной оппозиции Веспасиану не было. Когда в 74 г. н. э. были высланы философы, то это касалось только стоиков и киников, которые выступали не столько против правителя, сколько против самого принципата. Даже казнь Гельвидия Приска, о чем Веспасиан позже сожалел, была направлена против наглого одиночки, так что ее вряд ли можно считать несправедливой. Причины и подробности раскрытого в 78—79 гг. заговора Цецины Алиена и Эприя Марцелла неизвестны, поэтому его нельзя оценить соответствующим образом.

Общий итог правления Веспасиана показывает, что этот принцепс разрешил поставленные перед ним задачи. Это был простой представитель италийской буржуазии, который со своей бережливостью и хваткой явился подходящим для этого времени человеком и оправдал себя как прищепе. Его сознание долга едва ли можно переоценить: «Принцепс должен умереть стоя».

Он никогда не скрывал своего происхождения и тем, кто хотел составить ему благородное генеалогическое древо, ответил крепкой итальянской шуткой. Даже произнесенные при последней болезни слова: «Увы, я кажется становлюсь богом», — выдержаны в этом трезвом стиле. Само собой разумеется, что он упразднил процессы по оскорблению величества, пошел даже дальше, оставив свой дворец без охраны.

Иррациональные силы оказывали ограниченное влияние на его понимание власти. Однако после всего, что он пережил, и под впечатлением восточного пророчества и чудесного исцеления им одного слепого и одного парализованного в Александрии, он был глубоко убежден в судьбоносном предназначении своего дома. Пребывание на Востоке не прошло бесследно. Там возникло его почитание Изиды, которое побудило Веспасиана прийти к храму Изиды ночью перед вступлением в Рим. Его собственное чудесное возвышение для многих жителей Востока было связано с восточно-эллинистическими представлениями о посланном небесами царе-спасителе и пришедшем с Востока повелителе мира, каким бы чуждым это ни казалось сначала италику Веспасиану.

Монеты Веспасиана показывают, что он умело и целенаправленно влиял на общественное мнение и одновременно придавал принципату Флавиев свои собственные очертания. Так как Веспасиан не мог ссылаться ни на старую династию, ни отрицать тот факт, что нового императора провозгласило войско, он пустил в ход Фортуну. Монеты с надписью «Фортуна Августа» напоминали о присущих принцепсу победе и мужестве. На них также прославлялась добродетель нового принцепса, и этим устанавливалась связь с Августом, вслед за которым Веспасиан подчеркивал также и мир.

После смут гражданской войны и после эксцентричного правления Нерона на этих надписях и изображениях находит свое выражение четко консервативная программа управления. В этом же направлении идет и возобновление символики гражданского венца и провозглашение долга принцепса, как покровителя тех, кто нуждается в защите. Здесь были связаны общественные корни с моральным долгом принципата, с представлениями патрона и отца отечества.

Тесная связь с Августом была необходима, потому что Веспасиан хотел дистанцироваться от дискредитировавших себя принцепсов и одновременно сохранить систему принципата. Для этого лучше всего подходил лучезарный образ основателя, как легитимная инстанция его традиций. Пропаганда Флавиев против Вителлия и его сторонников проводилась в духе кампании Августа против Антония. Как и Октавиан, Веспасиан сразу же обратился к понятию свобода. Разумеется, его борьба за власть была представлена борьбой за освобождение, прославлялась общественная свобода, свобода Августа, восстановленная свобода, новый принцепс прославлялся, как гарант и защитник общественной свободы.

Однако этот стержень был дополнен новыми идеологемами и акцентами. Акцент на безопасность указывал на внутреннюю связь между безопасностью империи, принцепса и каждого отдельного гражданина, согласие с сенатом должно было заставить забыть, что приход к власти Веспасиана не был согласован с ним, днем Империи он выбрал не 22 декабря 69 г. н. э., день его утверждения сенатом, а 1 июля 69 г. н. э., день его провозглашения войсками, что было на полгода раньше.

Здесь так же, как и в других случаях, изображения и надписи на монетах вскрывали противоречия между идеологией и действительностью. Скрещенные ладони общественного доверия подтверждают, что внутреннее согласие было не таким уж бесспорным, и что взаимные отношения верности снова должны были быть укреплены. Только консолидация общества и государства обеспечивали общественное благоденствие, которое символизировалось рогом изобилия, колосьями или жезлом — атрибутами Меркурия.

Кроме идеального понимания своих задач принцепса, у Веспасиана была еще твердая решимость сохранить принципат в руках собственной семьи. Он с самого начала не давал никаких поводов сомневаться в этом, что следует из его слов: ему наследуют либо его сыновья, либо вообще никто. Однозначным доказательством этого служат монеты, на которых еще при жизни Веспасиана были изображены Тит и Домициан. Даже круг представлений о вечности был поставлен на службу урегулированию наследования, а стоики, такие, как Гельвидий Приск, требовали выбора лучшего.

После смерти Веспасиана 24 июля 79 г. н. э. наследование осуществилось без всяких трудностей. Его старший сын, тридцатидевятилетний Тит принял принципат. Тит получил совершенно иное воспитание и жил в другом окружении, чем его отец, он вырос вместе с Британиком, сыном Клавдия. Военную службу проходил в Британии, а потом в Германии, там делил жилище с Плинием Старшим, который позже посвятил ему в знак памяти об этих временах свое основное произведение «Естественная история».

Если верить панегирикам Титу, он был идеальным образцом, чем-то вроде универсального гения. Во всяком случае, Тит был наделен незаурядными телесными и духовными качествами, пользовался большой любовью во всех кругах, особенно в своих войсках, как когда-то Германик. Однако Тит был гораздо дисциплинированнее и дипломатичнее, чем он. Само собой разумеется, он блистал также во всех видах спорта, как и в риторике, декламации и пении. У него была необычайная способность экспромтом сочинять стихи, он умел стенографировать и на спор подделывал любой почерк.

Каким большим было общее признание Титу за подавление иудейского восстания, таким же большим было разочарование в нем во времена его соправления. Тот факт, что он привез в Рим свою возлюбленную, иудейскую царицу Беренику и даже думал сделать ее своей женой, вызывал возмущение так же, как и жестокость, с которой он подавлял любое сопротивление дому Флавиев. Так как все опасались жесткого правления Тита, его сдержанность и подчеркнутая мягкость поражали еще больше.

Правление Тита омрачилось цепью катастроф. Через несколько месяцев после его вступления во власть, 24 августа 79 г. н. э. произошло знаменитое извержение Везувия, которое похоронило под пеплом и лавой Геркуланум, Помпею и Стабии, и ввергло в жесточайшую нужду часть Кампании. Тит лично руководил спасательными работами, когда разразился трехдневный большой пожар Рима, снова превративший в пепел многочисленные здания на Капитолии и южную часть Марсова поля. Для восстановления Тит использовал в первую очередь собственные средства. Однако, как будто этого было мало, в Риме началась чума.

В основном правление Тита осуществлялось в духе Веспасиана, хотя и в более мягкой форме. Продолжалось строительство зданий и дорог, а также наступление на Британию. Как раньше армия, теперь большая часть империи была очарована столь гармоничной личностью. Когда летом 81 г. н. э. Тит скоропостижно скончался, о нем скорбели, как о любви и наслаждении всего человечества. По контрасту с суровой волевой натурой Веспасиана, его образ засиял еще ярче, когда его брат Домициан превратился в прототип тирана. Трезвые голоса по поводу короткого принципата Тита звучали еще в античности. Так, например, Авзоний говорил, что принципату повезло в том, что правление Тита было столь коротким. Однако память о нем от этого не пострадала: милосердие Тита вошло в поговорку, богемцы приурочили к коронации Леопольда II оперу Моцарта «Милосердие Тита».

Правление Домициана

Есть периоды римского принципата, оценка которых в современной науке совпадает с оценками античных авторов, другие же современные исследования исправляют искаженный предубежденный взгляд античных авторов. К последним относится принципат Домициана. При этом нужно отметить, что до сих пор не удалось убедительно обобщить результаты специальных исследований. Даже у современных авторов, которые занимаются Домицианом, преобладает персоналистический взгляд. Не принимается во внимание целостность политики Флавиев, с одной стороны, и преемственность структур и политических и военных решений во многих областях между «тираном» Домицианом и «лучшим принцепсом» Траяном, с другой.

Фактические особенности личности, понимание принципата, политическая система и атмосфера режима Домициана так же неразрывно связаны, как у Тиберия, записки которого были любимым чтением Домициана. Как и у Тиберия, личность и стиль управления Домициана несет отпечаток опыта, полученного до принятия принципата. Родившийся в 51 г. н. э. Домициан вырос не в гармоническом придворном окружении, как его брат Тит, бывший на 12 лет старше его. Отец Домициана увяз в долгах и после прихода Нерона к власти впал в немилость. Мать умерла рано. Восемнадцатилетний Домициан был на горящем Капитолии при гибели сторонников Флавиев, а потом чудом спасся в последнюю минуту. Переодевшись жрецом Изиды, он смог ускользнуть от фанатичных вителлианцев.

Это спасение, которое позже было интерпретировано пропагандой как божественное вмешательство, оказало на него такое же длительное воздействие, как и чудесное исцеление Веспасиана в Египте. Признание Юпитера-Стража отражает убеждение молодого Флавия в том, что его жизнь предназначена для великих дел и поэтому охраняется богами. Однако после вхождения войск Флавиев в Рим он был вовлечен в соперничество победителей и столкнулся с реальностью политических будней. Муциан переиграл предводителей войска Антония Прима и Аррия Вара так же, как и сына принцепса, которому была отведена репрезентативная роль городского претора. Домициан, стремившийся к активному участию в делах управления, подписывал гору указов, но власть была в руках Myциана. Попытка проявить себя при подавлении восстания на Рейне и в Галлии не удалась.

Несоответствие между внешними почестями и недостающими возможностями действовать оставалось и после вступления Веспасиана в Рим. Честолюбивого, стремящегося к активным действиям сына принцепса не удовлетворял почетный консулат, ему не давали ответственных заданий, таких, как военное командование на Востоке. Пока власть полностью находилась в руках Веспасиана и Тита, Домициан не мог отличиться или набраться опыта. Не удивительно, что он настаивал на полном признании своего положения, как принцепса, и на прямом исполнении своей власти, когда в сентябре 81 г. н. э. стал наследником Тита.

Тридцатилетний Домициан поставил перед собой больше, чем достаточно, задач, особенно в области пограничной политики. К концу правления Нерона римская провинция Британия занимала только восток острова. Она правда, на севере достигала линии Манчестер—Хамбер за исключением Уэльса. Занятие Уэльса и дальнейшее продвижение на север были важнейшими задачами продолжения оккупации. Начинать следовало с севера. Там во время гражданской войны в зависимом от Рима клиентельном царстве бригантов события развивались неблагоприятно для Рима. Бриганты, большое племя бриттов, населяли огромное пространство, простиравшееся от Йоркшира на юге и до Дархема на севере. Раньше царица этого племени Картимандуя была тесно связана с Римом. Во время внутренних смут она была изгнана своим мужем Венуцием как раз в тот момент, когда Рим не мог послать поддержки.

С приходом Флавиев с римской стороны последовали новые инициативы. Первый флавиевский наместник Петиллий Цериал, полководец, который до этого служил в Британии как легат легиона, в 71—74 гг. н. э. покорил всю землю племени бригантов. Одновременно лагерь легионеров был переведен из Линкольна в Йорк. То, что покорение этого племени можно было считать окончательным, показывает факт, что преемник Петиллия Цериала Юлий Фронтин, который был наместником с 74 по 77 г. н. э., известный благодаря своим «Стратегемам» военный писатель и классический специалист по водоснабжению, занимался теперь покорением силуров на юго-западе Уэльса и организацией и укреплением валлийской границы.

В 77 г. н. э. в Британию прибыл новый наместник Юлий Агриппа, тесть Тацита. Он провел штрафную акцию против ордовиков на севере Уэльса. Особым достижением Агриппы является форсирование оккупации на севере Британии. Он продвинулся не только до линии Фэрт оф Форт и Фэрт оф Клайд, но и гораздо дальше. Само завоевание Ирландии после этого успеха находилось в пределах возможного. Но для этого не было необходимых войск, и остров остался последним бастионом свободного кельства.

Агриппа все дальше продвигался на север Британии. Римский флот крейсировал вокруг северной оконечности Шотландии. Битва у горы Грапип в 84 г. н. э., казалось, означала конец свободы северных племен, во всяком случае, по Тациту. Римляне владели теперь шотландской низменностью, и сопротивление горной части казалось сломленным. Вскоре после этой победы Агриппа был отозван Домицианом, и наступление приостановилось. Самые северные завоевания Агриппы не были продолжены, потому что тяжелое положение на Дунае требовало введения в действие новых войск. Поэтому численность римских войск в Британии сократилась, и легионерский лагерь Инчтутил в Шотландии был ликвидирован. Приблизительно в 100 г. н. э. в начале правления Траяна римские гарнизоны к северу от линии Тайнолвей были эвакуированы, и римские войска сконцентрировались южнее будущего вала Адриана.

Оценка событий в Британии во время правления Домициана до сих пор находится под влиянием тацитовского «Агриколы», того произведения, где Тацит изображает своего тестя, как завоевателя Британии, а Домициана, как завистливого и лживого тирана. Однако у принцепса были иные приоритеты, чем у руководителя провинции, разумная экономия военных действий казалась важнее, чем окончание операций, несущих в лучшем случае сомнительные выгоды. Для одновременного ведения боевых действий в Британии, Германии и на Дунае у империи не хватало ни военного потенциала, ни финансовых возможностей. Доказательством того, что отзыв Агриколы был вызван не личными, а деловыми причинами, является тот факт, что столь восхваляемый Тацитом Траян, бывший типичным экспансионистом, не развил наступательные планы Агриколы, а последовательно проводя политику Домициана, допустил захват северных римских провинций.

Большое римское наступление в Германии сначала охватило юго-восточную Германию. Переход к стратегической обороне после отзыва в 16 г. н. э. Германика создал новое положение. Регион юго-западной Германии, расположенный, как клин, между верхнегерманским войском на западе, Нориком и Рецией на востоке, приобретал возрастающее значение для долгосрочной охраны границы и закладки сквозных коммуникаций. Еще при Клавдии стало правилом поэтапно продвигать в верхнегерманский и ретийский регионы римские укрепления, дороги и опорные базы.

На юго-востоке современной федеральной земли Баден-Вюрттемберг еще во времена правления Клавдия к югу от Дуная был построен ряд крепостей (Рисстиссен, Эмеркинген, Менген, Эннетак, Инцигхофен), а также на старой торговой дороге крепость Хюфинген к югу от устья Дуная. Это была первая контрольная система. С юго-запада на северо-восток при Веспасиане была продолжена коммуникационная линия.

Под командованием легата Гнея Пинария Корнелия Клемента в 73—74 гг. н. э. у Роттвайла объединились римские войска, идущие с запада через Кинцигталь и с юга из Виндониссы. Ротвайл стал теперь называться Ара Флавия и превратился в центр вновь завоеванных областей. Достойного упоминания сопротивления оказано не было. Эта операция явилась характерной для пограничной политики Веспасиана и всех Флавиев. Флавии сознательно отказывались от больших широкомасштабных наступлений. Для них всегда была основной стабилизация пограничной зоны.

Как раз тогда, когда Домициан стремился доказать свое «императорское мужество», хатты предоставили ему желанную возможность между Майном и Ланом. Это племя было для римлян хроническим источником волнений, так как постоянно нападало на верхнегерманские границы и участвовало в рейнских смутах во время правления Веспасиана. В сопровождении свиты опытных военных советников Домициан в 83 г. н. э. отправился в Майнц, чтобы лично руководить военными операциями против хаттов.

Хотя для борьбы с хаттами было задействовано семь легионов и большой вспомогательный контингент, детали и хронология этого похода до сих пор остаются спорными. Возможно, что первая атака была проведена в 83 г. н.э., что одновременно с атаками на Виттерау и Тавн горячими точками римских военных действий являлись Нейвидер Бекен на северо-западе, а на юге территория Баден-Бадена. Выдержка из «Стратегем» Фронтина объясняет примененную тогда тактику: «Когда германцы по своему обычаю нападали на наши войска из горных лесов и темных убежищ и имели возможность отступления в глубь лесов, император Цезарь Домициан Август приказал сделать пограничную линию длиной в 120 миль (177,5 км). Этой мерой он не только изменил военное положение, но покорил врагов, блокировав места их прибежища».

Эта домициановская пограничная линия не имеет ничего общего с теми пограничными линиями, сооруженными позже для охраны границ. Скорее речь идет о просеках в лесах Тавна, которые позволяли римскому войску дойти до кольцевого вала хаттов, контролировать до сих пор недоступный район и этим создать предпосылки для систематического военного обеспечения охраны границ. (По латинской военной терминологии, понятие limes означало дороги для освоения недоступных пространств, то есть коммуникации, которые проводились от римских областей в лесные, горные и пустынные регионы. Только позже это слово стало означать укрепленную, систематически охраняемую границу империи. Тот факт, что эти оба понятия напластовывались друг на друга при Домициане, привело к немалым недоразумениям.)

После вытеснения или подавления хаттов в районе Тавна и Виттерау римские военные соединения приступили к активному строительству. Принято считать, что крепости для вспомогательного контингента в Хофгейме, Хеддернгейме, Окарбене и Фридсерге послужили основой для передовых постов Заальбурга и более поздних пограничных крепостей Цугманталя и Каперсбурга. Внутри этого укрепленного района возникла целая система более мелких земляных укреплений, деревянных сторожевых вышек, редутов, сигнальных установок, лесных просек для почтовых путей, которые позже были огорожены простыми деревянными изгородями. Эта построенная римскими вспомогательными группами система никогда не была линией обороны, потому что римские легионы, как и раньше, стояли на Рейне.

Остается неизвестным, от кого исходила эта новая концепция. Вряд ли это был Домициан или Друз старший. Так как известно, что в штабе Домициана был целый ряд опытных специалистов, мож. о предположить, что в этой группе в качестве советника сотрудничал также Фронтин. Если это так, то ему можно отвести ту же роль, что и М. Випсанию Агриппе при Августе. Основываясь на опыте Фронтина в Британии, особенно при закладке опорных крепостей и баз в Уэльсе и учитывая его опыт военного теоретика, можно предположить, что инициатива исходила от него.

Хотя аннексия и строительство охранной пограничной зоны не представляли из себя ничего выдающегося, Домициан с пафосом отпраздновал эти успехи. В 83 г. н. э. он присоединил к своему имени имя Германик, устроил триумф над германцами и ввел целый ряд императорских приветствий. Большое количество изображений на монетах, а с 85 г. н. э. эмиссия с надписью «Побежденная Германия» прославляли успехи этого и следующего годов в регионе. Даже греческие города и, естественно, императорские печатные станки в Александрии подключились к этому хору. В Риме была воздвигнута триумфальная арка и победные статуи, среди них гигантская конная статуя, изображающая принцепса, прыгающего через символическое изображение Рейна. Стаций написал стихотворение о германской войне, а Марциал назвал Домициана «величайшим укротителем Рейна». В 87 г. н. э. месяц сентябрь был переименован в германик, а в 90 г. н. э. прежние военные округа Нижней и Верхней Германии были преобразованы в провинции.

Праздновалась не только защита вновь оккупированных и контролируемых правобережных рейнских областей вокруг Нойвидера Беккера, Тавна и Виттерау, но и их слияние с южными районами десятинных полей и с группами крепостей в Неккаре (Коннштатт, Кёнген, Роттенбург) и крепостями в Швабии (Уршпринг, Доннштеттен, Гмандинген, Лаутлинген). Этому развитию событий помешало восстание верхнегерманского командующего Луция Антония Сатурнина зимой 88—89 гг. н. э. Сатурнин с помощью подкупа привлек на свою сторону майнцкие легионы, заставил их провозгласить себя императором и попытался привлечь также и хаттов. Казалось, повторились события 69 г. н. э.

Домициан лично поспешил туда, со всех сторон были подтянуты надежные легионы, будущий принцепс Траян привел из Испании на Рейн свой VII легион. Но между тем А. Лаппий Максим, командующий нижнегерманским войском, в один миг подавил путч, когда германцы с правобережья Рейна из-за ледохода не смогли прийти на помощь Сатурнину. Очевидно, Домициан мог положиться на материально поддерживаемую им армию, как и на лояльность ее командиров. Принцепс пришел в гнев из-за этих событий, и было казнено много подозреваемых. Вполне вероятно, что Домициан послал дискредитировавшие себя войска на тяжелые бои. Может быть, именно тогда последовала дислокация вспомогательных групп на Майне и в Оденвальде и упомянутое объединение занятых Флавиями правобережных областей Рейна на севере и на юге Нижней Германии.

Если рассматривать в целом результаты и следствия деятельности Домициана в Верхней Германии, то они состоят не как раньше в строительстве военных дорог, соединительных коммуникаций, опорных пунктов, баз обеспечения, отдельных крепостей или их групп. Качественно новый элемент заключался в целостной системе, которая ограничивалась не отдельными участками, а учитывала и особенности соседних районов. Хаттские воины дали толчок тому развитию, которое привело к общей систематизации верхненемецкой и ретийской пограничной полосы.

Территориально радиус действия военных операций Домициана был относительно ограниченным. Но каждое продвижение вперед удлинило бы контрольную линию и потребовало включения больших лесных массивов. Домициан в Верхней Германии и в Британии не пошел на максимум территориальной аннексии. И здесь проявилась характерная для Флавиев экономия экспансии. К тому же меры Домициана предполагали, что в будущем он не собирался делать большие территориальные приобретения в этом районе. Таким образом, в римской германской политике было принято основополагающее решение. Решение германского вопроса осуществилось не в духе Германика, а в духе Тиберия.

Признавая значение мер Домициана, нельзя отрицать, тем не менее, большую разницу между фактическими результатами и стилем и пафосом триумфальных победных торжеств. Домициан желал как можно быстрее продемонстрировать те же военные успехи, что и его отец и брат после иудейской войны. Он хотел поставить рядом с «Завоеванной Иудеей» Веспасиана и Тита свою «Завоеванную Германию». Однако на германском фронте не было ни решающих сражений, ни больших трофеев, как во время иудейской войны. Результаты германской пограничной политики Домициана к тому же были слишком непривычны, чтобы найти общее признание и вызвать радость. Однако массированная пропаганда принцепса выбрала восторженные акценты, которые только частично соответствовали новым формам самовыражения этого принципата. Не случайно, что именно здесь находятся отправные точки для критики сенатской оппозиции, как это известно из Тацита.

Если инициативы пограничной политики Домициана осуществлялись на римской территории, то на Нижнем Дунае — на территории противников Рима. В этом регионе, особенно в Карпатах, цивилизация даков до рождества Христова перешагнула ступень раздробленного аграрного и менового хозяйства. Правда, еще преобладали земледелие и интенсивное скотоводство, но кроме этого, существовало высокоразвитое художественное ремесло. При археологических раскопках находят расписную керамику, чеканку, изделия из золота и серебра. Большое количество монет, найденных при раскопках, и принятие сначала греческой, а потом латинской письменности, свидетельствуют о тесных торговых контактах с соседними районами греко-римского мира.

Общественная структура характеризовалась различиями между знатью, которая носила своеобразную дакскую войлочную шапку, и простым народом, для которого были типичными длинные волосы. Соответственно различался и способ расселения: встречались маленькие деревни, укрепленные барские резиденции и несколько похожих на города больших поселений. Уже давно в горах Орастии в центре Карпат возник центр концентрации власти. Однако остается спорным, как велика была интенсивность государственной организации на территории современной Румынии. Тем не менее, еще во времена Цезаря Буребиста сосредоточил в своих руках большую власть, которая римлянам показалась настолько опасной, что они делали неоднократные попытки разгромить это царство. Такие планы вполне понятны, потому что влияние Буребисты распространилось на греческие и фракийские племена из соседних районов и, казалось, там образуется большое дако-фракийское царство.

Хотя после смерти Буребисты эта сфера влияния так же быстро распалась, как и возникла, первые десятилетия после рождества Христова на Нижнем Дунае стабильных отношений не было. Правда, очень долго речь не шла о какой-то единой дакской политике, однако не прекращались набеги дако-гетских племен на район южнее Дуная, не прекращались также массированные римские контрудары. Когда вокруг дакской резиденции Сармицегетуза Гардиштея выросла система оборонительных сооружений (судя по данным археологических раскопок, эта резиденция была также и религиозным центром даков), римляне решили предпринять политические и военные меры предосторожности. В 20 г. н. э., чтобы разгрузить восточный фланг Паннонии, язиги были переселены в район между Дунаем и Тиссой. Последовали и другие большие акции по переселению «задунайцев», кроме того, была создана охрана римской границы, которая теперь находилась за предмостными укреплениями севернее Дуная. Веспасиан усилил римскую армию в Мезии и сформировал специальный дунайский флот.

Причины, побудившие Домициана к началу тяжелых сражений, неясны. Во всяком случае, зимой 85—86 гг. н. э. на Мезию совершенно неожиданно напали крупные дакские группировки, разграбили ее и подожгли. В сражении погиб наместник Оппий Сабин. Домициан посчитал положение настолько критическим, что сам отправился в район кризиса во главе новых военных соединений и провел весь 86 г. н. э. в подавлении особенно упорных дакских группировок и в подготовке римского контрнаступления.

Так как ввиду римских приготовлений можно было предположить эскалацию военных действий, с дакийской стороны старый царь Диупаней уступил место своему племяннику Декебалу. Таким образом, там теперь командовал высококвалифицированный как в военном, так и в политическом смысле, молодой человек, который так же, как и Домициан, жаждал успеха, личность, о которой Кассий Дион сообщает, что он умел использовать победу и извлекать выгоду из поражения и был для римлян достойным противником. С римской стороны командование операциями принял префект преторианской гвардии Корнелий Фуск. После того, как даки после кровопролитных боев были отброшены за Дунай, Домициан решил, что их сопротивление сломлено. В 86 г. н. э. он отпраздновал первый триумф над даками, отклонил предложение Декебала о мире и приказал Фуску начать контрнаступление.

В 87 г. н. э. Фуск построил понтонный мост через Дунай и продвинул свои соединения вдоль Алуты (Олт) на север. Однако на горном перевале Ротен-Турм был наголову разбит. Сам он нашел смерть в этом сражении, а лагерь, вооружение, штандарты и многочисленные пленные попали в руки Декебала. Молодой царь блестяще себя проявил, а римляне потерпели сокрушительное поражение. Однако в 88 г. н. э. командование задействованных против даков войск принял Теттий Юлиан, опытный и осторожный легат. Он решил начать наступление от Баната, и даки не смогли его остановить даже в ущелье Тапы у Железных ворот. Декебал опасался за свою столицу, но римские потери были столь велики, что Теттий Юлиан отказался от продолжения наступления.

Год спустя место военных действий изменилось. Так как квады и маркоманны во время похода против даков не выполнили своих обязательств и даже угрожали открытым флангам римского войска, Домициан решил перед дальнейшими акциями против Декебала сначала нейтрализовать этого противника. Однако штрафная акция потерпела неудачу, маркоманны обратили римлян в бегство. У Домициана не было теперь другого выхода, кроме как заключить компромиссный мир с Декебалом. В обмен на предоставление финансовой поддержки и технической помощи специалистов он получил назад пленных и оружие, которое было утеряно Фуском. Кроме того, Декебал обеспечил римлянам право прохода из их провинции Верхняя Мезия в области маркоманнов и пообещал не трогать римские предмостные укрепления в Банате и Олтении.

Домициан это фактическое закрепление status quo в конце 89 г. н. э. отпраздновал, как триумф над даками и организовал по этому поводу игры и состязания. Полностью признавая общее тяжелое положение на Дунае, нельзя не отметить и здесь противоречие между действительностью и стилизацией. Когда Домициан в процессе переговоров о мире с дакскими аристократами надел на голову их предводителя диадему, в далеком Риме могли продумать, что Декебал стал зависимым клиентельным царем империи. Фактически же он получил драгоценное время и драгоценное средство для укрепления своей власти. В остальном даже после этого на Дунае не наступило окончательное спокойствие. В 92 г. н. э. маркоманны, квады и язиги полностью уничтожили XXI легион. И на этот раз Домициан смог только отбросить захватчиков и снова восстановить оборону границы.

В отличие от положения в Британии и Германии, где меры Домициана были постоянными и определяли римскую политику в последующие десятилетия, очаги кризиса на Дунае он затушить не смог. Вероятно, у Домициана никогда не было планов разбить дакское царство Декебала, вероятно, речь шла скорее о стабилизации обороны границы и о том, чтобы помешать дакам, маркоманнам, квадам и язигам объединиться против Рима. Конечно, в неудачах римских полководцев на Дунае был виноват и сам принцепс, так как он лично присутствовал на театре боевых действий. Заключенный с Декебалом компромисс не изменил того обстоятельства, что Домициан оказался «неудачливым принцепсом». Действительность не соответствовала пафосу его триумфов и празднеств по поводу военных и политических успехов, хотя пограничная политика Домициана по своей сути была реалистичной.

Понимание Домицианом принципата определило своеобразное и противоречивое внутреннее развитие империи при этом принцепсе. После смерти Тита для младшего Флавия закончилось время враждебности, обид и неудовлетворенности. В вопросе оформления и обеспечения своего положения у него не оставалось другого выбора, кроме как принять позицию отца и брата. Это привело к постоянному возобновлению консульства и трибунской власти, то есть к накоплению власти и титулов, что часто вызывало критику. Однако это явление кажется относительным, если его связать с практикой Флавиев: Веспасиан был консулом девять раз, Тит — восемь, а Домициан — шестнадцать. Веспасиан и Тит обладали трибунской властью на одиннадцать лет, Домициан на шестнадцать. Веспасиана провозглашали императором двадцать раз, Тита — шестнадцать, Домициана — двадцать два.

Так же было и с должностью цензора. Для сената явилось особенно вызывающим, что Домициан с 85 г. н. э. взял на себя обязанность цензора пожизненно и считал это столь важным, что включил в свои титулы «пожизненный цензор». Здесь тоже нужно вспомнить о цензуре Веспасиана и Тита в 73—74 гг. н. э., а также о том, что предшественники Домициана были удостоены звания цензора после определенного срока исполнения обязанностей. Еще Веспасиан использовал должность цензора для чистки и пополнения сената.

Объединение цензуры и принципата было направлено не только против сената. Домициану было необходимо обновить старомодные обычаи и нормы и устранить разнообразные признаки упадка. Он последовательно применял закон Сканциния о совращении малолетних, запретил кастрацию, понизил цену на евнухов, карал весталок за нарушение обета целомудрия архаическим наказанием — закапыванием живьем, наблюдал за формированием сословий и контролировал деятельность магистратов и управленческих чиновников.

Домициан взял на себя не только кодифицированные законом о власти Веспасиана полномочия, но и с логической последовательностью осуществил их в открытой автократической манере и ввел новые формы церемониала и презентации. Принцепса постоянно сопровождали 24 ликтора, он входил в сенат в триумфальных одеждах и в отличие от стиля Веспасиана его персона была неприступной. На организованных им играх в честь Юпитера Капитолийского он был в пурпурной тоге греческого покроя, на голове золотая корона с изображениями Юпитера, Юноны и Минервы. Его окружали жрецы Юпитера и флавиевская коллегия жрецов, одетых так же, как и он, но на их коронах было только изображение принцепса.

В том же духе планомерного возвеличивания принцепса были выдержаны многочисленные золотые статуи правителя на Капитолии, триумфальные арки, которыми Домициан украсил весь город, и переименование в его честь месяцев сентябрь и октябрь в германик и домициан. Не в последнюю очередь его возвышению способствовала придворная поэзия, превосходящая по пафосу самого Овидия. Так, например, Стаций чествовал приглашение к столу принцепса, где священной была не только персона принцепса, но и сама еда. Особенно четкая формулировка находится у Ювенала в его эпиграмме, где он прославляет Домициана, как отца всего земного шара и приветствует его законы о нравах.

Ключевым понятием для определения правления Домициана является форма обращения «господин и бог», которое, правда, не было включено в перечисление его титулов. Эта формулировка впервые была принята среди рабов и вольноотпущенников семьи Цезаря. Принадлежащие к кругу этих лиц прокураторы употребляли ее сначала в управленческом аппарате, а потом она распространилась повсюду. При общей оценке этой формулировки нужно исходить из того, что она, как считают лучшие знатоки античности, обозначала не «обожествление, а богоподобное возвышение принцепса» (Тегер Фр. «Харизма». Штутгардт, 1960).

Домициан в отличие от Калигулы никогда не считал себя богом и не требовал божественного поклонения. Однако после своего спасения на Капитолии Юпитером-Хранителем он считал себя под покровительством богов. Минерва была самой почитаемой Домицианом богиней и покровительницей его принципата. Минерва, которая была представлена в основных типах монет с копьем или без него, являлась не только богиней ремесленников, художников, поэтов, учителей и врачей, но и древней покровительницей Рима. Она вместе с Юпитером и Юноной входила в капитолийскую триаду; еще Цицерон называл ее хранительницей города. Теперь ее культ снова необычайно возродился. Домициан не только воздвиг ей храм на своем форуме, но и на своей конной статуе был изображен рядом с Минервой.

Другой предпосылкой для религиозного и идеологического возвышения принцепса Домициана были акты аврального братства. Из них следует, что их обеты за принцепса, государство и народ с 87 г. н. э. содержали всемирный компонент. 22 января 87 г. н. э. было запротоколировано религиозно обоснованное убеждение, что на сохранности принцепса Домициана зиждется благополучие всего человечества. Этим самым вновь возродилась программа Гальбы о благополучии рода человеческого. 3 января 91 г. н. э. в авральных актах была зафиксирована концепция общественного благополучия римского народа Августа и этим установлена и углублена непосредственная связь между принцепсом и благополучием государства. Традиционные формы были таким образом наполнены новым содержанием и акцентами и постоянно связывались с Домицианом.

Новейшие исследования связывают стиль этой автократии, претензий на абсолютную власть и элементы почитания с традиционными формами эллинистических монархий и часто проводят параллель между Калигулой, Нероном и Домицианом. При этом бесспорно, что, с одной стороны, действительно налицо заимствование эллинистических элементов, однако в главном отсутствует всякая преемственность между этими тремя принцепсами. Прежде всего у Домициана нет никакого разрыва с флавиевской и римской традицией. Для него, как для Веспасиана и Тита, основополагающим было полное использование всей власти и компетенции пршщепса. Они заключались в претензии на пожизненные полномочия цензора, которых не имел даже Август. Этот римский компонент власти имел приоритет, и если искать специфический пункт идеи Домициана о принципате, то он находится здесь, в этих всеобъемлющих полномочиях, а не в формах обращения и особенностях внешних проявлений.

Официальная римская чеканка монет подтверждает первоочередность этих типично римских элементов и традиций. Наряду с уже упомянутым комплексом Минервы на монетах из благородных металлов прежде всего изображался Юпитер-Спаситель, а на медных преобладали традиционные римские и флавиевские боги и абстракции: Фортуна, Марс, Виктория, Мир, Добродетель. В обоих видах монет прославляется также добродетель принцепса и его сооружения. Целый цикл монет прославляет победы над германцами, построенные и восстановленные храмы и в особо дорогой серии — секулярные игры 88 г. н. э. Кроме того, на монетах появились дамы дома принцепса, Домиция, супруга Домициана и Юлия, дочь Тита, а также рано умерший сын принцепса, играющий со звездами.

Для понимания форм правления Домициана было бы ошибочно отделять его от Веспасиана и Тита и вместо этого тесно связывать их с эллинистическими явлениями. Абсолютные претензии на власть заявил еще Веспасиан. Правление его сына отмечено событиями 69—70 гг. н.э., когда он вел себя неуверенно, не имея никакого опыта. Бескомпромиссное употребление власти, его жесткий курс должны были скрыть эту неуверенность и выглядели крайне вызывающе со стороны молодого человека, не отличавшегося сначала никакими достижениями. Домициан не был принцепсом, который вызывал симпатии, он не обладал свойством привлекать людей и часто был непроницаем. Тем не менее он был одним из самых деятельных принцепсов и правителем, который во многих областях проводил реалистическую политику.

Светоний, которого нельзя заподозрить в симпатии к Домициану, так описал основную направленность его администрации: «Столичных магистратов и провинциальных наместников он держал в узде так крепко, что никогда они не были честнее и справедливее; а между тем после его смерти многие из них на наших глазах пошли под суд за всевозможные преступления» (Светоний. «Жизнь двенадцати Цезарей». М., 1964, с. 213). Целый ряд литературных и эпиграфических источников свидетельствует о высоком качестве этого правления империей и об особой активности принцепса в этой области, вызывавшей немало конфликтов с представителями ведущих слоев в Риме и в провинциях из-за осуществления контрольных функций и решительных мер против злоупотреблений.

В то время, как автор «Сибиллинских пророчеств», эллинизированный еврей, изображает Домициана, как благодетеля провинции вообще, и восточных в частности, сохранившееся письмо Домициана к сирийскому прокуратору подтверждает, как последовательно принцепс боролся со служебными злоупотреблениями римских чиновников, которые проводили самовольные реквизиции и оказывали услуги. Против Цецилия Классика, проконсула провинции Бетика, обогатившегося за счет провинциалов, были приняты решительные меры, как и против афинского мультимиллионера Клавдия Гиппарха, предка знаменитого Ирода Аттика, который повел себя, как тиран.

Следствием этой систематической контрольной деятельности Домициана была высокая эффективность органов управления даже в кризисных регионах. Это доказывает, например, надпись в честь Домициана в Антиохии Луция Антистия Рустика, который при нехватке зерна с помощью разумных мер сделал так, что жители колонии смогли купить зерно по умеренной цене и предотвратил спекуляцию и взвинчивание цен во время этого тяжелого положения. Эдикт Домициана нацелен на то же, хотя и в гораздо больших размерах и представляет одно из немногих вмешательств принцепса в сферу сельскохозяйственного производства: «Однажды по редкому изобилию вина при недороде хлеба он (Домициан) заключил, что из-за усиленной заботы о виноградниках остаются заброшенными пашни, и издал эдикт, чтобы в Италии виноградные посадки более не расширялись, а в провинциях даже были сокращены по крайней мере наполовину, впрочем, на выполнении этого эдикта он не настаивал» (Светоний. «Жизнь двенадцати Цезарей». М., 1964, с. 213).

Было бы неправильно считать Домициана сознательным борцом за социальную справедливость, однако многие из его инициатив и контрольных мер направлены именно на это. Подобным же образом нужно расценивать его неустанную и тщательную юрисдикцию, для которой было характерно наблюдение за приговорами и устранение нечистых на руку судей.

Стиль автократического правления Домициана требовал соответствующего представительного оформления. Кроме уже упомянутых восстановительных работ и строительства храмов, нужно упомянуть новый храм дома Флавиев, построенный Рабирием на Палатине великолепный дворец и роскошную виллу недалеко от Кастель Гондольфо. В художественном оформлении домициановых зданий чувствуется некоторый отход от действительности, обилие украшений и усиленное применение живописных средств. Между тем, кроме репрезентативных зданий, возводились также и бытовые постройки, так, в 92 г. н. э. был закончен канал, соединяющий Нил с Красным морем.

С особой энергией Домициан заботился об организации игр и состязаний. Причем он предусматривал различнейшие виды этих мероприятий. К претенциозной, отмеченной религиозным содержанием группе принадлежали Капитолийские игры, праздник Минервы и секулярные игры. В 86 г. н. э. были введены повторяющиеся каждые пять лет состязания в музыкальном искусстве в честь Юпитера, гимнастике, гонках на колесницах и состязания поэтов. С неменьшим размахом проводились ежегодные праздники в честь Минервы. На них, кроме состязаний ораторов и поэтов, были еще театральные представления и охота. Секулярные игры 88 г. н. э. проводились в августовской традиции. Как и раньше, они должны были прославлять начало нового счастливого века и, как и раньше, отмечать нравственное возрождение Рима.

Наряду с этими большими религиозными играми, в амфитеатре и в Большом цирке устраивались непрерывные, с большой фантазией оформленные представления на потребу масс: морские сражения, охоты, бои гладиаторов под факельным освещением, бои зверей с меняющимися парами.

Какое большое значение придавал Домициан всей этой сфере, видно не только по архитектоническим мерам, строительству стадиона или Одеона, но и по созданию специальных казарменных школ по подготовке охотников на зверей и гладиаторов. В будущем ими руководили прокураторы из всадников.

Раздача за игры и строительство трех денежных подарков римскому народу в сумме 300 сестерциев каждому, повышение ежегодного жалования легионерам с 900 сестерциев до 1200 (= 300 динариям), затраты на ведение войны и интенсификацию администрации требовали огромных сумм и привели в конце концов к неизбежному дефициту бюджета. Так как экономия угрожала безопасности империи и уменьшала популярность принцепса, администрация ужесточила налоговое бремя, а где было возможно, прибегала даже к конфискации. Прищепс, который до этого предпринимал серьезные попытки контролировать доносчиков, констатировал: «Правитель, который не наказывает доносчиков, тем самым их поощряет» (Светоний. «Домициан»). Особенно большими были злоупотребления при сборе налогов с евреев и при конфискациях завещаний в пользу принцепса. То, что Домициана «бедность сделала жадным» (Светоний. «Домициан»), мало утешало потерпевших, а потерпевшими были представители богатого высшего слоя империи.

Последовательно и упорно Домициан оправдывал ожидания войска, городского римского плебса и населения провинций. Его система держалась на поощрении этих групп, а тем самым на широком общественном базисе и на решающем факторе власти — армии. Поэтому он, как и Веспасиан, широко привлекал представителей всаднического сословия, отдавал всадникам важнейшие посты в администрации и типичные для вольноотпущенников должности секретарей и счетоводов. Он распорядился оставлять в театре свободными места, предназначенные для всадников, и такая мера показывает, как много для него значило уважение этого сословия.

Гораздо сложнее развивались отношения Домициана с сенатом. Ни в коем случае нельзя считать, что Домициан с самого начала взял курс на конфронтацию с сенатом. Наоборот, он содействовал представителям древних родов, патрициям и нобилям при выборе в консулат, поддерживая социальный престиж этих влиятельных сенаторов. Кроме того, в ряде случаев он открыл консулат ддя людей с продолжительной преторской карьерой, которые раньше вряд ли могли надеяться на этот самый высокий ранг в римском обществе. О том, что сенаторы, которым Домициан доверял важнейшие должности наместников, магистратов и прочих чиновников, обладали неоспоримой компетенцией, свидетельствует факт, что многие из них не только пережили переломный момент 96 г. н. э., но и продолжали карьеру при следующих принцепсах. Даже антипод Домициана Траян признавал, что у Домициана были «хорошие друзья».

Тем не менее удовлетворительного сотрудничества с обеих сторон не получилось. Если учесть поведение принцепса, которое основывалось как на его собственной природе, так и на его опыте и понимании принципата, то враждебность сенаторов в первую очередь была направлена против вызывающего стиля этого правления, которое последовательно, как и раньше, лишало сенат политической власти. Все важные вопросы при Домициане решались больше не в сенате, а на созданном принцепсом совете, который состоял из сенаторов по его выбору, из представителей всаднического сословия и преторианских префектов.

Обоюдное недоверие и антипатия все больше возрастали; сопротивление сенаторов вызвало все возрастающие конфликты. В 83,87—89 гг. н. э. прокатилась волна преследований оппозиционных сенаторов, а с 92 г. н. э. начался террор. Чувствующий себя в опасности принцепс сначала подозревал всех и каждого. Он не доверял даже собственной семье: казнил своих двоюродных братьев. В те годы в каждом человеке он видел потенциального противника. Это были годы, о которых Тацит сказал: «Мы же явили поистине великий пример терпения; и если былые поколения видели, что представляет собой ничем не ограниченная свобода, то мы — такое же порабощение, ибо нескончаемые преследования отняли у нас возможность общаться, высказывать свои мысли и слушать других. И вместе с голосом мы бы утратили также самую память, если бы забывать было столько же в нашей власти, как безмолвствовать» (Тацит К. «Агрикола»,2,3, СПб., 1993. Пер. А. С. Бобовича).

Кроме сенаторов, Домициан особенно ненавидел философов. В бродячих киниках и моралистах-стоиках он видел агитаторов против своей власти, поэтому в 88—89 и в 93—94 гг. н. э. изгнал из Рима и Италии всех философов. Эта мера коснулась Эпиктета и Диона Хризостома. Поэтесса Сульпиция в своей жалобе на жестокое правление Домициана спрашивает Музу, что же делать, имея в виду приказ, «что все науки и ученые мужи должны покинуть город. Что же мы делаем? Сколько греческих городов мы взяли, чтобы город римлян познал учение этих людей!» Муза утешает ее, говоря о скором конце всем ненавистного тирана: «Оставь свои страхи, моя почитательница, большая ненависть растет против тирана, и к нашей чести он будет уничтожен».

Однако Домициан был «уничтожен» не сенаторской оппозицией и не философами, а представителями его ближайшего окружения, людьми, которым он доверял и которые по разным причинам опасались за свое будущее, а частично были просто подкуплены. Управляющий Домициллы, обвиненный тогда в крупной растрате, несколько придворных и гладиаторов убили принцепса 18 сентября 96 г. н. э. В заговоре была замешана не только Домиция, но и преторианские префекты и несколько сенаторов, которые договорились сделать наследником Домициана М. Кокцея Нерву. Этим закончилось правление династии Флавиев.

Существует немного римских принцепсов, исторический образ которых был бы настолько опорочен, как образ Домициана, несмотря на его неоспоримо позитивные политические начинания и очевидные достижения. Этому сначала способствовали сенаторские историографы, а потом раннехристианские авторы. Римская историография, особенно Тацит, в своих трудах заботились от том, «чтобы не замалчивались добродетели и чтобы дурные речи и действия испытывали страх перед потомками и позором» (Тацит. «Анналы»,3,65,1). Тацит, говоря о пожизненном цензоре Домициане, не только рассказал о цензорской функции, но и показал на его примере феноменологию принципата вообще. Долгое время никто не мог избежать влияния художественно непревзойденных описаний из «Агриколы» и «Истории».

Значительно сложнее было отношение к Домициану со стороны христианских авторов, которые называли его вторым гонителем христиан. Наряду с «Апокалипсисом Иоанна» Мелитона Сардского, здесь нужно особо отметить Лактанция, Евсевия и Орозия. Современная критика источников обратила внимание на то, что в их произведениях преобладали непрямые сведения. Даже у Флавия Клемента, Флавии Домитиллы и Ацилия Глабриона не доказан ни один случай гонений, касающихся исключительно принадлежности к христианству. Представление о систематическом преследовании христиан при Домициане возникло, с одной стороны, в результате опасности, которой подвергались также и христиане в связи с его действиями против римской аристократии в последние годы правления, с другой — в результате региональных мер в Малой Азии, особенно в Эфесе, против тех, кто отказывался от культового почитания императора. Со временем произошло все большее смещение понятий и событий: многие гонимые превратились во многих гонимых христиан, из узко ограниченных преследований христиан в Риме сделали второе общее гонение на христиан.

Возвышение принципата Домицианом, его автократическое правление и не в последнюю очередь формула господин и бог рассматривались раннехристианскими авторами с точки зрения III и IV столетий н. э. От принципата Домициана была проведена прямая линия к тем солдатским императорам, которые, представляя политические и религиозные запросы принципата, особенно это относится к Децию и Диоклетиану, действительно развязали жестокие гонения на христиан. При ретроспективном взгляде казалось, что более поздние события происходили при Домициане, и на него был спроецирован большой конфликт III в. н. э.

Несмотря на последние катастрофы и на тот факт, что его правление, в конце концов, привело в тупик, значение принципата Домициана вряд ли можно переоценить. Это относится к пограничной и внутренней политике и не в последнюю очередь к его идее принципата. Принципиальный переход к защите империи, систематическое создание пограничной зоны, постоянная охрана границы и образование предполья являлись основой римской политики вообще и осуществлялись и Траяном (98—117 гг. н. э.) и Адрианом (117—138 гг. н. э.).

Во внутренней политике будущее определялось не компромиссом между принцепсом и сенатом, — хотя Нерва и Траян на короткое время пошли по этому пути, — а усилением запросов принципата, его возвышением с помощью церемониала и культа, тесной связью между принцепсом и армией. Солдатская империя III в. н. э. и позднеантичная империя IV и V вв. н. э. продолжали тот процесс, начало которому было заложено при Домициане.

Именно потому, что Домициан выбирал те формы, которых Август сознательно избегал, именно потому, что при Домициане стало ясно, что принципат должен был неизбежно привести к абсолютной власти и к окончательному лишению власти сената, при правлении Домициана стала их очевидной феноменология системы. В один миг упали драпировки, долгий процесс привыкания был прерван резким высвечиванием политической реальности. Неудивительно, что этот поспешный шаг привел сначала к противоположному развитию, к кризису, в котором еще раз особенно важную роль сыграли идеологические факторы. Из краха пожизненного цензора Домициана следующие римские принцепсы извлекли такой же урок, как когда-то Октавиан из краха пожизненного диктатора Цезаря.

Реакция на убийство Домициана показала, как глубоки были противоречия внутри империи. В то время, как сенат смог, наконец, выразить свою подавленную ненависть и постановил предать проклятью память о Домициане, преторианцы хотели добиться обожествления этого принцепса. Если позже они требовали только казни убийц, то это потому, что в те дни у них не было решительного командира, который поддержал бы их требования. Однако открытое противостояние между преторианцами и частью армии и сенатом оставалось. Оно продолжалось в ближайшие годы и было окончательно преодолено только Траяном.

Далее