РОКОВОЙ ВЫБОР«Отечественные записки» 2003, №3, magazines.russ.ru/oz/2003/3/2003_3_8-pr.html Идеология социального государства
В обобщенной форме эта идеология может быть выражена следующим образом: наличие у человека тех или иных личных проблем (бедность, болезнь, одиночество, пороки и дурные привычки, старость, трудности с самореализацией и т. д.) может быть основанием для предъявления требований к государству, чтобы оно материально помогло в решении этих проблем (предоставило «социальные гарантии»). Государство же обязано принять соответствующую «социальную программу» и обеспечить ее необходимыми материальными ресурсами и мерами принуждения.
Средства реализации социальных гарантий можно подразделить на три группы.
1. Предоставление материальных благ или выплата денег за счет государственного бюджета. Примером могут служить пенсии, всевозможные пособия, льготный проезд на государственном и муниципальном транспорте, бесплатные услуги и т. д.
2. Принуждение граждан к выплате денежных средств или передаче материальных благ другим гражданам. Оно может осуществляться и напрямую, и с помощью налоговых санкций. Примерами могут служить некоторые схемы обязательного медицинского страхования.
3. Запрет на заключение добровольных контрактов определенных видов. Например, установление «минимального размера оплаты труда» означает запрет на заключение договоров о купле-продаже труда по цене ниже определенной величины; государственное регулирование «безопасности труда» — запрет на заключение трудовых контрактов в определенных условиях и т. д.
В первом случае обеспечение социальных гарантий осуществляется путем принудительного лишения граждан части их имущества или имущественных прав с последующей передачей другим гражданам — главным образом, с помощью налогообложения[1]. Во втором и третьем случаях, очевидно, имеет место нарушение прав частной собственности сторон и принципа свободы контракта. Таким образом, в качестве средства обеспечения «достойной жизни и свободного развития» граждан социальное государство использует физическое насилие над частью граждан или угрозу такового. Этим «социальные гарантии» отличаются от частной и общественной благотворительности.
Иногда сторонники социального государства пытаются опровергнуть этот факт с помощью следующего аргумента. Государство, утверждают они, может получать доходы не только от налогов, но и от государственного имущества. Поэтому можно считать, что государственные пособия обеспечены достоянием государства, т. е. представляют собой ренту и процент на государственный капитал. При этом получатели пособий выступают в роли совладельцев этой собственности.
Однако этот аргумент не выдерживает критики. Настоящие, рыночные рента и процент зависят от конъюнктуры рынка, от решений собственников по размещению ресурсов и от эффективности управления имуществом. Очевидно, что в случае социальных гарантий такая зависимость отсутствует. Нигде не записано и никем не подразумевается, что размеры социальных гарантий зависят от величины доходов от государственного имущества. Гарантии — они на то и гарантии, что жестко связаны с самим существованием данного государства, и ни с чем более. А поскольку реальное государство в силу известных причин является наименее эффективным собственником, доходов от его имущества всегда будет не хватать, и социальные выплаты будут осуществляться в основном за счет налоговых поступлений.
Подводя итог, можно сказать: идеология социального государства требует для своей реализации особых институтов, основанных на насильственном ограничении прав собственности и личных прав одних граждан в пользу других. При этом перечень оснований для такой агрессии изначально и принципиально не ограничен.
С понятием «социального государства» неотъемлемо связано понятие «социальных прав» — таких как «право на труд», «право на бесплатное медицинское обслуживание», «право на отдых», «право на достойную старость» и т. д. Сказанное выше позволяет увидеть фундаментальное отличие «социальных прав» от прав собственности и личных прав (которые, в сущности, также являются разновидностью прав собственности): если собственник обладает конкретным объектом — имуществом, собственным телом или собственной личностью, — то «социальное право» представляет собой некую абстрактную претензию на часть имущества других членов общества. Поэтому социальные права принципиально несовместимы с правами частной собственности: в той степени, в какой реализуются первые, попираются вторые.
Некоторые замечания о социальном государстве в России
Исторически идеология социального государства возникла в Европе в XIX веке как разновидность социализма, с одной стороны, и как модификация некоторых элементов консерватизма, с другой. В XX веке ее классическими версиями стали идеологемы «государства благосостояния» (welfare state[2]) в англосаксонских странах и «социальная рыночная экономика» в Германии[3]. Дореволюционная Россия успела позаимствовать лишь некоторые институты (вроде «рабочего законодательства»), и основной импульс развития эти институты получили уже в СССР, где впоследствии сложилась автономная традиция.
«Социальное государство» в современной России в значительной степени является наследием советского прошлого. Однако в 90-х годах XX века произошло заимствование целого ряда институтов у развитых стран Запада (например, пособия по безработице и квоты для инвалидов при приеме на работу), а также модификация уже существующих российских институтов под влиянием зарубежных (яркий пример — система так называемого «обязательного медицинского страхования»).
Идеология социального государства официально сформулирована в Конституции Российской Федерации в качестве одной из основ конституционного строя (см. справку «Государственная система социальной защиты» в этом номере «ОЗ»).
Характерно, что ст. 7 Конституции РФ оставляет «открытым» список проблем, которые российское государство обязано решать за своих граждан. Иными словами, если какая-либо новая личная трудность или личное качество граждан могут быть преподнесены в качестве «социальной проблемы», то может быть инициирован и сравнительно легко завершен политический и правовой процесс создания нового типа социальных гарантий.
Идеология социального государства не только формально положена в основу конституционного строя нашей страны, но глубоко укоренилась и в массовом сознании, и в политической идеологии правящего класса, и в мышлении интеллектуалов. Общепризнано, что социальное государство представляет собой высшее достижение западной цивилизации, воплощение общечеловеческих ценностей, и, одновременно, наилучшим образом соответствует уникальным национальным особенностям России.
Все политические силы современной России согласны в том, что социальное государство «надо совершенствовать», гарантии — расширять, социальные выплаты — наращивать. Расхождение вызывает лишь вопрос о надлежащих средствах достижения этой цели. Мало кто задумывается над вопросом: а так ли уж благотворен этот институт для нашего общества?
Долгосрочные последствия социального государства
В общественных явлениях и институтах всегда есть определенная логика, обусловленная природой человека, который создан Богом как существо действующее и познающее. Конечно, на исторический процесс влияют многие факторы, и влияние логики одних институтов может противодействовать влиянию логики других; более того, даже исторические случайности и природные явления могут временно нейтрализовать влияние институтов. Однако эти влияния лишь накладываются друг на друга, но не исчезают, и благотворное или пагубное влияние тех или иных общественных установлений обязательно пробивает себе дорогу.
Какова же логика социального государства?
Известно, что стимулы влияют на поведение людей, или, попросту говоря, люди делают то, за что им платят. Если в стране платят за бедность, болезни и старость, то население через некоторое время станет бедным, больным и старым.
Такая формулировка может показаться чересчур прямолинейной. Все-таки большинство читателей этих строк не живет на пособие и вряд ли откажется от самостоятельного решения своих проблем даже в том случае, если пособие будет существенно увеличено по сравнению с нынешним. И все же именно такова внутренняя логика социального государства, которая неизбежно пробивает себе дорогу.
Поставим мысленный эксперимент в случае простейшего вида социальной помощи — пособия бедным. Предположим, что первоначально в данной стране не платят никаких пособий; все живут на свои доходы от участия в производстве, за счет родственников или частной благотворительности. Однако всегда существует группа людей, которые в случае получения небольшого государственного пособия откажутся от участия в экономической деятельности (как говорят экономисты, «предельные» или «маржинальные» получатели пособия). Учреждение соответствующих выплат по бедности стимулирует этих людей к тому, чтобы стать профессиональными «бедняками на окладе».
Конечно, аналогичный эффект имеет место и в случае частной благотворительности, а также при объединении рисков в системе частного страхования. Хорошо известно, что, например, страхование недвижимости стимулирует небрежность в обращении с имуществом, а страхование автомобилей — к росту аварийности на дорогах. Но если эта деятельность замыкается в рамках частного сектора, т. е. происходит в рыночной экономике, у этих эффектов существуют естественные ограничения — бюджетные возможности благотворителя или страховой компании, которые предпринимают специальные усилия для уменьшения влияния негативных стимулов.
Иное дело — государственная благотворительность или государственное «страхование». Государство всегда имеет возможность переложить бремя расходов на налогоплательщиков. Включается «денежный насос», рабочий цикл которого выглядит так: политическая поддержка получателей пособий -> увеличение государственных обязательств -> увеличение налоговой нагрузки -> увеличение пособий -> политическая поддержка получателей пособий, и т. д. Политическая база тех людей и сил, которые добиваются наращивания выплат, увеличивается, как увеличивается и уровень пособий, и объемы направляемых на это ресурсов. Число «профессиональных бедняков» также растет.
Кроме «количественного», этот процесс имеет еще и «качественное» измерение. Идеология социального государства не ограничивает список оснований получения пособия. Поэтому «предприниматели политического рынка» могут осуществлять инновации, придумывая новые социальные проблемы и требуя для их решения той или иной формы перераспределения собственности. Например, можно бороться за введение специальных пособий для многодетных и бездетных, для молодежи и пожилых людей, для семей и одиноких, можно требовать устранения несправедливых различий в доходах женщин и мужчин, высоких и низких, красивых и некрасивых, сообразительных и тугодумов и т. д. Любая личная проблема годится для превращения ее в «социальную». Пособия, льготы, псевдостраховые схемы, «социальная работа» и т. п. охватывают все более широкие слои населения. В ходе описываемого процесса возникает новый класс людей, занятых поиском новых форм и методов государственного перераспределения. Растет и «административный класс», или бюрократия, — класс специалистов по решению «социальных проблем» путем государственного перераспределения. Современная массовая демократия, основанная на всеобщем избирательном праве и абсолютном суверенитете народа, как нельзя более способствует бурному развитию социального государства.
Таким образом, социальному государству, тем более — демократическому социальному государству, свойственна внутренняя тенденция к увеличению численности получателей всевозможных пособий и росту суммарных объемов выплат, т. е. к отвлечению всевозрастающего количества людей и ресурсов от производительной деятельности к непроизводительному потреблению.
Есть ли предел у этого процесса? Есть. Если ограничиться перспективой нескольких лет, то этот предел задается перераспределительными возможностями государства, и в первую очередь — политически допустимой величиной налоговых изъятий[4]. В долгосрочной (или, как теперь модно говорить, стратегической) перспективе расширение социального государства наталкивается на то, что увеличение изъятий подавляет экономический рост и подрывает капитальную базу экономики[5]. Стагнирующая Европа может послужить наиболее яркой иллюстрацией.
Замечу, что данное описание не носит эмпирического характера, хотя в нем легко просматриваются черты тех социальных процессов, которые наблюдаются повсеместно на протяжении последнего столетия. Это — «чистая логика развития» социального государства, коренящаяся в природе человеческой деятельности. Для ее понимания не нужно никаких специальных сведений и достаточно обычного здравого смысла.
Государства, вступившие на путь развития «социальных гарантий», пытаются прибегать к разного рода ресурсам, «внешним» по отношению к налогооблагаемой части экономики. Одним из таких средств в послевоенной Европе и Америке стало массовое привлечение женщин из домохозяйств на рынок труда. Это дало некоторое облегчение, но послужило одной из главных причин снижения рождаемости и, в конечном счете, уменьшение предельного объема налоговой базы по отношению к социальным обязательствам.
Другим средством такого рода стала иммиграция. Предполагалось, что иммигранты своими налоговыми выплатами будут обеспечивать весь объем социальных гарантий. Однако иммигранты — тоже «проблемное меньшинство», которое может претендовать на эти гарантии. В результате политического процесса, описанного выше, иммиграция из трудовой стала все больше превращаться в «социальную».
Итак, даже внешние источники ресурсов не могу повернуть вспять «чистую логику развития» социального государства. Нетрудно видеть, что это — логика общественной деградации. Аналогия с раковой опухолью просто бросается в глаза. В конце концов, можно ли представить себе государство, более «социальное», чем СССР? Долгосрочные последствия мы имеем возможность наблюдать каждый день. Однако прежде, чем делать окончательные выводы, необходимо рассмотреть институт социального государства, последствия которого проявляются более сложным образом, а именно — пенсионные системы.
Пенсионная пирамида
Казалось бы, выдвинутый выше тезис — «Если в стране платят за старость, то население через некоторое время станет старым» — звучит странновато. Ведь человек не властен над своим возрастом! И, тем не менее, эта максима справедлива. Здесь, чтобы стимулы заработали в полную силу, должно смениться несколько поколений. Однако результаты столь же предсказуемы и столь же печальны.
Современные перераспределительные (или, как выражаются сторонники социального государства, «солидарные») пенсионные системы основаны на том, что государство заставляет тех, кто находится в трудоспособном возрасте, содержать пожилых людей. Для этого оно облагает налогом заработную плату и перераспределяет средства от работающих к пенсионерам. Ни для кого не секрет, что практически во всех странах мира эти системы не в состоянии справляться со своими функциями и либо уже обанкротились (причем неоднократно, как это было в России в 1992 и 1998 годах), либо на всех парах приближаются к банкротству. Слаборазвитые страны, чтобы отодвинуть фатальный исход, нередко прибегают к инфляционному обесцениванию пенсионных выплат. Развитые страны предпочитают наращивать налоговое бремя и государственный долг, что тоже не может продолжаться вечно[6]. По словам Хосе Пиньеры, автора чилийской пенсионной реформы, «призрак бродит по свету — призрак банкротства государственных пенсионных систем»[7].
Проблема состоит в том, что величина поступлений в пенсионный фонд, приходящаяся на одного пенсионера, в долгосрочном плане имеет тенденцию к уменьшению. Обычно этот факт объясняют естественным процессом старения населения по мере роста уровня жизни: более обеспеченные люди сокращают количество детей в семье, чтобы обеспечить каждому члену семьи приемлемый стандарт потребления. Но если этот тезис и объясняет процесс старения населения, он не может прояснить вопрос о причинах кризиса распределительных пенсионных систем. Если численность работников уменьшается, то, при прочих равных условиях, увеличивается цена труда (уровень заработной платы) и, следовательно, размеры выплат каждого работника в пенсионный фонд. Более того, если при этом продолжается накопление общественного капитала, то уровень заработной платы получает импульс к еще большему росту. Этих двух факторов может оказаться вполне достаточно, чтобы компенсировать воздействие «естественного» (точнее, «добровольного») старения населения по мере повышения уровня экономического развития страны.
Утверждается также, что причиной трудностей является увеличение продолжительности жизни в связи с улучшением медицинского обслуживания. Но это также ничего не объясняет. Если растет ожидаемая продолжительность жизни, то, по идее, должен был бы соответственно увеличиваться и пенсионный возраст, так чтобы баланс работающих и пенсионеров в обществе поддерживался в пределах, необходимых для нормального функционирования системы.
Чтобы разобраться в причинах пенсионного кризиса, обратимся к вопросу: какие стимулы создает распределительная пенсионная система? Ответ вполне очевиден. Во-первых, государственная пенсия дополнительно стимулирует снижение рождаемости и распад традиционной «атомарной» семьи. В самом деле, если государство обеспечивает человеку его старость, то у многих клиентов пенсионной системы существенно уменьшается заинтересованность в создании крепкой семьи, в рождении и воспитании детей[8], причем чем выше размер пенсии, тем больше таких людей.
Во-вторых, в случае пенсионных выплат также работает «политический денежный насос», создающий мощное давление в сторону облегчения условий выхода на пенсию, прежде всего — снижения пенсионного возраста как в целом, так и по отдельным сферам занятости.
В-третьих, гарантированная государством обеспеченная старость ведет к тому, что люди начинают меньше заботиться о будущем и больше потреблять в настоящем[9]. Следствием действия этого стимула становится замедление процессов накопления капитала в обществе и, следовательно, сдерживание роста уровня заработной платы.
Все эти факторы в долгосрочном плане создают мощную тенденцию к опережающему росту обязательств распределительной пенсионной системы по отношению к ее ресурсам. Демографическое старение населения является одним из аспектов этого процесса «экономического старения». По словам одного из авторов «шведской модели» Альвы Мюрдаль, стимулы к экономическому поведению, созданные в Европе и в США в 1920–1940 годы с помощью пенсионных систем, в долгосрочном плане означают «смертный приговор» для нации[10].
Проиллюстрирую приведенные выше рассуждения простым примером из нашей жизни. Представим себе человека, получающего среднероссийскую зарплату в течение 40 лет трудовой жизни — в марте 2002 года средняя начисленная зарплата составляла 4 172 рубля. (Далее все расчеты ведутся в ценах марта 2002 года, т. е. влияние инфляции уже учтено). В настоящее время Пенсионный фонд РФ получает примерно 29 процентов этой суммы (1 209 рублей 88 копеек). Предположим, что вместо этого работнику предоставлена возможность вложить эти деньги, например, в квартиру для сдачи в аренду, в банк, в иностранные облигации или во что-либо еще под три процента годовых[11]. Предполагается, что накопление будет происходить по принципу «сложных процентов» (проценты на проценты). Сколько этот человек накопит в этих условиях к моменту выхода на пенсию через 40 лет? Простое упражнение на геометрическую прогрессию или нажатие кнопки на калькуляторе с финансовыми функциями покажет нам сумму 1 094 710 рублей. Только проценты с этой суммы (три процента годовых) составят 2 737 рублей в месяц, причем после его смерти вся сумма вклада перейдет к наследникам. Если же он не будет жить на процент, а купит аннуитет (обязательство ежемесячной пожизненной выплаты определенной суммы), то его содержание составит намного большую сумму. Для сравнения: средняя пенсия в марте 2002 года составляла 1 326 рублей 70 копеек, причем пенсионер после смерти не оставлял своим наследникам никаких активов, доход с которых обеспечивал эту пенсию.
Конечно, это модельный пример. В реальности, как мы видели, ситуация еще хуже для государственной пенсионной системы, которая действует в соответствии с описанной выше внутренней логикой.
Не будет преувеличением сказать, что «солидарная» система построена по принципу, очень напоминающему «финансовую пирамиду», в которой деньги тех, кто приходит в систему, используются для оплаты обязательств перед теми, кто в ней находится и ее покидает. Понятно, что в «пирамиде» в относительном выигрыше оказываются те, кто пришел в нее и вышел из нее раньше — поэтому в советский период пенсионеры жили лучше, чем сейчас. Отличие такой пенсионной системы от классических «пирамид» вроде МММ состоит в ее принудительном характере.
В качестве панацеи в последнее время предлагается переход к так называемой «накопительной» системе, при которой работник получает право размещать все или часть насильственно изъятых у него средств в те или иные инвестиционные институты. Но это не решает проблем. Во-первых, значительная часть средств «накопительной части» зачастую в обязательном порядке вкладывается в государственные обязательства (как это было в Чили и как предлагается ныне в России), и поэтому общая финансовая схема остается по сути той же самой. Во-вторых, и это самое главное, «накопительная» система страдает все тем же фундаментальным пороком: ответственность за будущее человека лежит не на нем самом, а на государстве — со всеми вытекающими последствиями. И этот порок невозможно исправить с помощью финансовых схем и технологий.
Моральная деградация
Еще одним важным долгосрочным последствием идеологии и практики социального государства является упадок в обществе традиционных ценностей и морали. Государство этого типа систематически создает и поддерживает соответствующие стимулы. С трудовой моралью это, по счастью, всем уже давно ясно. Несколько более сложным образом происходит процесс уменьшения рождаемости и распада семьи[12]. Здесь действует сразу несколько стимулов. Об одном из них мы уже упомянули — это пенсионная система. Второй стимул — это принудительное среднее образование для детей, сопровождаемое запретом на детский труд. В результате действия этих норм увеличивается срок, в течение которого дети являются для родителей не активом, а обязательством, не подмогой, а обузой. Наконец, еще один стимул, точнее группа стимулов — это социальная помощь неблагополучным и неполным семьям. Социальное государство фактически материально поощряет внебрачную рождаемость, безответственность родителей по отношению к детям, аборты и другие формы поведения, несовместимые с традиционными семейными устоями.
Нельзя обойти вниманием еще одну особенность социального государства — систематическое поощрение преступного и аморального поведения. Несомненно, для человека, совершившего преступление, особенно попавшегося на преступлении, этот факт представляет большую личную проблему. Теперь достаточно объявить эту проблему социальной — и вот вам еще один пакет материальных претензий к государству, т. е. косвенно — ко всем согражданам, включая жертвы преступления. Далее начинает работать уже известный нам «политический денежный насос», и преступная деятельность со временем приобретает характер постоянного образа жизни, субсидируемого государством.
Новый тоталитаризм
У идеологии (и практики) социального государства есть и еще одна сторона, которая крайне редко привлекает внимание даже академических кругов, не говоря уже о широкой публике. Речь идет об огромных возможностях для осуществления ничем не ограниченной и никем не контролируемой власти.
Поскольку деятельность социального государства связана с перераспределением богатства, она неизбежно создает множество социальных групп, находящихся в антагонистических отношениях: то, что дается одним, сначала должно быть отнято у других. Распределение государственных средств также создает антагонизм: то, что дается одним, не может быть одновременно дано другим.
Следовательно, возникает необходимость в арбитре, стоящем «над схваткой» и обладающем властью решать, чьи потребности более насущны. Апелляция к мнению большинства — не выход, так как всегда возникает вопрос: «А кто это сказал, что решать должно большинство?» Даже если придерживаться принципов мажоритарной демократии, с необходимостью должен существовать авторитетный источник самих этих принципов, и тут опять появляется фигура верховного арбитра. Она неизбежно предполагается самой логикой социального государства.
На практике эту роль принимает на себя правящая элита социального государства, которая в наше время состоит из узкого круга высших бюрократов, крупнейших политиков, деятелей массмедиа и небольшого числа крупных бизнесменов. Эти люди получают невиданные в истории человечества возможности для социального контроля и манипулирования поведением людей[13]. Они могут эффективно реализовывать такие проекты из области социальной инженерии, какие и не снились тоталитарным властителям прошедших эпох. Инструментарий варьируется от прямого подкупа отдельных социальных групп путем предоставления льгот и пособий до специальных административных механизмов социального контроля, вроде агентств по планированию семьи и защите прав детей или судебных механизмов обеспечения межрасовой толерантности.
Экономически и морально деградирующее общество, находящееся под тоталитарной властью циничных властолюбцев и интеллектуалов, одержимых идеей перестройки человеческой природы, — вот финальное состояние «социального государства». Если нам суждено увидеть реализацию великих антиутопий, то скорее всего это произойдет через развитие идей и практики государственной благотворительности.
Заключение
Идеология и практика социального государства представляет фундаментальную угрозу существованию России. Ее устранение должно стать общенациональным делом. Общество должно отказаться от этой идеологии, поэтапно и полностью демонтировать институты социального государства. Взаимная помощь должна осуществляться только на добровольных началах в рамках негосударственных институтов — семьи, религиозной и соседской общины, частной благотворительности. Таково необходимое условие сохранения России как независимой страны и процветания ее народа.
[1] Подробнее см.: Кузнецов Ю. Что мы не знаем о налогах // Отечественные записки. 2002. №4–5. С. 11–21; Хоппе Г.-Г. Экономическая и социологическая теория налогообложения // Там же. С. 233–267.
[2] В данной работе при ссылке на англоязычные источники термин welfare state переводится как социальное государство.
[3] Существует необъятное количество литературы по истории социального государства в развитых и развивающихся странах, библиография которой могла бы составить объемистый том. Приведу лишь некоторые работы: Мизес Людвиг фон. Человеческая деятельность. М., 2000 (особенно глава XXXV); Mises L. von. Omnipotent Government: The Rise of the Total State and Total War. New Haven: Yale University Press, 1944; Bresiger G. The Revolution of 1935: The Secret History of Social Security, L. von Mises Institute, 2002 [http://www.mises.org/journals/essays/ bresiger.pdf]; Murray Charles. Losing Ground: American Social Policy, 1950–1980. Basic Books, 1984; Rojas Mauricio. The Rise and Fall of the Swedish Model. The Social market Foundation, 1998.
[4] Хоппе Г.-Г. Указ. соч. С. 247–250.
[5] Кузнецов Ю. Указ. соч. С. 14–16; Хоппе Г.-Г. Указ. соч. С. 235–240.
[6] Ярким свидетельством того, что эти резервы близки к исчерпанию, может служить попытка правительства Франции уменьшить бремя социальных обязательств, приведшая к массовым забастовкам в мае 2003 года.
[7] Пиньера Хосе. Шанс для трудящихся: приватизация социального обеспечения в Чили [http://www.sapov.ru/novoe/n00-53.htm].
[8] Myrdal Gunnar. Population: A Problem for Democracy. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1940. P. 197–200.
[9] Экономическая теория говорит в таких случаях об увеличении временных предпочтений индивидов или об уменьшении склонности к сбережениям. См.: Хоппе Г.-Г. Указ. соч.; Мизес Людвиг фон. Указ. соч. Гл. XVIII.
[10] Myrdal Alva. Nation and Family: The Swedish Experiment in Democratic Family and Population Policy. London: Kegan Paul, Trench, Trubner & Co., 1942. P. 87–88.
[11] Примерно такую величину составляет среднегодовой темп роста экономики развитых стран на протяжении последних двух веков, т. е. средняя долгосрочная норма доходности активов.
[12] Carlson Allan C. Family Questions. Reflections on the American Social Crisis. New Brunswick and Oxford: Transaction Books, 1988.
[13] См.: Gottfried Paul. After Liberalism: Mass Democracy in the Managerial State. Princeton University Press, 1999; Gottfried Paul. Multiculturalism and the Politics of Guilt. Columbia (Missouri): University of Missouri Press, 2002. Яркое описание методов социального контроля в социалистической Швеции см. в: Huntford Roland. The New Totalitarians. New York: Stein and Day, 1972.
Оп.: Частный взгляд, №1, 2003. http://www.sapov.ru/journal/2003-01/kuznetsov_weber.htm 1. Тезис Макса Вебера В начале XX в. известный германский социолог и историк хозяйства Макс Вебер выдвинул тезис, согласно которому протестантизм, в особенности в его кальвинистской (пуританской) разновидности решающим образом повлиял на формирование «духа капитализма» и, следовательно, на возникновение самого европейского капитализма в Новое время. Согласно М. Веберу, это влияние было двояким. С одной стороны, сам подход протестантов к религиозным вопросам был в высшей степени рационалистическим и, тем самым, он противостоял традиционалистскому мировоззрению. С другой стороны, кальвинистская доктрина «призвания» (нем. Beruf, англ. calling) побуждала людей стремиться к получению прибыли не ради удовольствия от потребления богатства, а ради исполнения религиозного долга. Она объявляла успех в исполнении «призвания» – т.е., в большинстве случаев, успех в труде и коммерции – видимым знаком милости Божией. Кроме того, кальвинизм резко отрицательно относился к праздному времяпрепровождению и роскоши в потреблении, тем самым поощряя трудолюбие, прилежание и бережливость (давая моральную санкцию, как сказали бы экономисты, повышенной норме сбережения). Кроме этого тезиса широкое распространение получило также утверждение об особой роли Кальвина в признании допустимости и законности взимания процента на денежные ссуды. Кальвин впервые объявил о том, что взимание процента не запрещается Библией, кроме определенных случаев. Обычно эта тема также обсуждается в связи с тезисом Вебера, хотя и не является неотъемлемой частью последнего (см., например, [Rothbard, pp. 140-141], а также соответствующую главу в книге Робертсона,. [Robertson, pp. 111] и далее). В подтверждение своего тезиса М. Вебер приводит аргументы лингвистического характера, анализирует ранние протестантские тексты. Кроме того, большую роль в его аргументации играет тот факт, что кальвинистские области в Голландии, Англии, Франции, а также пуританские североамериканские колонии в соответствующий период процветали, в то время как католические области Южной Европы и Верхней Германии, наоборот, приходили в упадок. 2. Критика тезиса Макса Вебера Аргументы историко-экономического характера 1). Историки достаточно давно отвергли историческую концепцию, согласно которой капитализм в Европе появляется после Реформации. Достаточно упомянуть, например, Уильяма Каннингема или полученные еще до Первой мировой войны результаты Анри Пиренна (один из его итоговых трудов недавно издан в России, см. [Пиренн], см. также статью о концепции Пиренна одного из авторитетнейших историков XX века Люсьена Февра в [Февр]). Представление о более раннем происхождении капитализма стали настолько общераспространенными, что вошли уже в учебную литературу. Например, один из разделов современного университетского учебника Г. Кёнигсбергера, носящий название «Капитализм в ремесленном производстве» помещен в главу, посвященную т.н. Высокому Средневековью (1200-1340 гг.) [Кёнигсбергер, с. 222 и далее]. Результаты историков можно кратко охарактеризовать следующим образом. Европейский капитализм зародился не после Реформации и не в Северной Европе, а гораздо раньше – в период т.н. Высокого Средневековья, особенно в городах Северной Италии, Нидерландов и Южной Германии. Именно там, например, возникли депозитные, расчетные и эмиссионные банки, развитая система международных денежных расчетов, вексельное право, бухгалтерия на основе двойной записи и многое другое. Европейское торговое (купеческое) право, также возникшее в этот период, практиковалось в Европе повсеместно еще в XII-XIII веках, когда ни о каком протестантизме не могло быть и речи [Берман, гл. 11, с.315-335]. Эти результаты нашли отражение и в работах ученых, которые, не являясь историками, привлекают в силу специфики своих дисциплин широкий исторический материал. Речь идет, прежде всего, об экономистах и юристах (см., в частности, [Rothbard, p. 142], [Берман, с. 318], а также соответствующую главу в [Robertson]). 2). Теоретическая концепция пуританских корней капиталистического накопления опровергается простым контрпримером. Такая бесспорно пуританская страна, как Шотландия, на всем протяжении кальвинистского периода своей истории, за исключением короткого периода во время промышленной революции, оставалась относительно бедной и, по сути дела, отсталой страной (см. [Rothbard, p.142]). 3). Процветание протестантских стран Северной Европы, начиная с XVI в., во многом объяснялось фактором Великих географических открытий – открытием Америки и, в особенности, морского пути в Индию. В результате Северная Италия и прилегающие к ней области (Венеция, Марсель) потеряли свою исключительную роль торговых посредников, находящихся на главных торговых путях в страны Востока (подробнее см. в [Robertson, pp.168-206]). 4). В некоторых случаях причинно-следственная связь может быть прямо противоположной той, которую усматривает Вебер – то есть, именно развитие капитализма создавало благоприятные условия для развития протестантства. Например, в XVI в. в южных Нидерландах экономическая экспансия, действительно, совпала с распространением кальвинизма, причем охотнее всех в него переходили купцы и предприниматели. Но именно эти люди составляли наиболее подвижную группу населения, это были люди, легко идущие на контакт, готовые обсуждать с чужаками религиозные вопросы и принимать чужое мнение. Кроме того, эта группа по понятным причинам была весьма оппозиционно настроена к испанской короне. С другой стороны, возможности инквизиции в торговых центрах всегда были меньше, чем в аграрных областях. Наконец, большую роль в экономической жизни Антверпена играли марраны – бывшие иудеи, принудительно обращенные в католичество. С началом Реформации они обратились к лютеранству, но потом предпочли более последовательный кальвинизм [Robertson, pp. 173-174]. Аргументы, относящиеся к истории идей 5). Хотя нельзя не признать, что протестантизм (особенно в кальвинистской форме) способствовал распространению рационализма, ему не принадлежит ни первенство, ни ведущая роль в этом деле. Гораздо большее значение для утверждения престижа и навыков рассудочного мышления имела ранняя и поздняя схоластика [Rothbard, ch. 2-4]. 6). Такие важнейшие интеллектуальные и институциональные инструменты капитализма как бухгалтерия, основанная на принципе двойной записи, векселя, аккредитивы, вексельное и вообще торговое право, были созданы в католических странах (см. [Rothbard, p.142], [Берман, глава 11]). 7). Неверно, будто католическая идеология вплоть до XVI в. была враждебна коммерции и предпринимательству и ставила во главу угла аскезу и мистику. Уже в XI в. католическая теология отошла от этого идеала и «не только не осуждала деньги или богатство как таковые, но даже приветствовала стремление к ним, при условии, что это стремление преследовало бы определенную цель и соответствовала определенным принципам» (Берман, с.319). Характерным историческим контрпримером может служить францисканский орден «кающихся» (Penitents), правила которого требовали «мирской аскезы» (т.е. участия монахов и монахинь в мирских и хозяйственных делах) в точности так, как ее описывает М. Вебер применительно к кальвинизму [Robertson, p. 5]. 8). Тезис Вебера во многом основан на неверной интерпретации доктрины «призвания», как она понималась в раннем протестантизме. Анализ текстов показывает, что первоначально она была выражением веры в существование божественной справедливости, свойственной Провидению: люди имеют призвание (т.е. буквально призваны божественным промыслом) к тем занятиям и к тому имущественному положению, которыми обладают. Но аналогичная доктрина проповедовалась и католиками, в частности, схоластами. И католиками, и протестантами из нее делался практический вывод о необходимости смирения и о вреде амбиций. Иными словами, концепция «призвания» первоначально была просто новой формулировкой учения о промысле Божьем и о смирении как главной христианской добродетели. Естественно, что тем самым она содержала призыв к «мирской аскезе» (для мирян), однако этот призыв не был специфичным для протестантов (Робертсон обильно иллюстрирует этот тезис ранними протестантскими и католическими текстами, см. [Robertson, p. 6 и далее]). 9). Если судить по влиянию, которое протестантские и католические доктрины оказали на развитие экономической мысли, то здесь следует признать, что наследие протестантизма в большей степени способствовало развитию социалистических учений. В частности, постоянное подчеркивание пуританами ценности труда по сравнению с потреблением, вероятно, повлияло на Адама Смита при формулировке им трудовой теории ценности, на которой впоследствии основывался марксистский социализм. С другой стороны, католическая схоластическая традиция, находившаяся в этом вопросе под влиянием Аристотеля, подчеркивала необходимость сбалансированности между трудом и удовольствием. Именно в католических странах впоследствии формулировались экономические теории, непосредственно приведшие к теории предельной полезности (маржинализму) (см. [Rothbard, pp. 142-143], а также гл. 4, 12 и 14). 10). В вопросе о допустимости взимания процента, действительно, признается роль Кальвина, который в явном виде оспорил принятый схоластикой аристотелевский тезис о «бесплодности денег». Он писал, что деньги «бесплодны» только в том случае, если они лежат без дела. Но купец берет взаймы, чтобы потратить их на товары и получать прибыль; таким образом они становятся производительными. Поэтому ссуды под проценты допустимы и законны, и Библия запрещает их только в некоторых случаях. Однако Кальвин снабжал свой тезис серьезными оговорками. Например, нельзя брать проценты с займов, даваемых бедным на пропитание; в случае установления государством максимальной процентной ставки, это ограничение должно соблюдаться; контракты, которые приносят государству больше вреда, чем пользы, должны признаваться незаконными; нельзя брать процент за кредит в размере большем, чем выгода заемщика от его операций; наконец, нельзя, чтобы отдача денег под процент становилась профессией (см. [Robertson, p. 117] и [Rothbard, p. 140]). При сопоставлении отношения к кредиту нужно иметь в виду, что в современных Кальвину католических учениях общий запрет на ростовщичество обставлялся таким количеством оговорок, что перечень случаев, когда можно и когда нельзя ссужать деньги под процент, практически совпадал с кальвиновским. Иными словами, католическая мысль, по выражению Ротбарда, двигалась к той же точке, но с другой стороны (см. [Rothbard, p. 142]). Тем не менее, Кальвин осуществил серьезный идеологический прорыв, признав взимание процента нормальным элементом жизни. Кроме того, он в значительной степени перенес ответственность за соблюдение ограничений с государства и Церкви на личную совесть верующего (см. там же). Необходимо отметить, что позиция Кальвина разделялась не всеми протестантами того времени. Например, Лютер чрезвычайно враждебно относился к банкирам (особенно к банкирскому дому Фуггеров), т.к. они обслуживали финансы католической Церкви, в частности, торговлю индульгенциями. И, конечно, при оценке значимости отношения кальвинизма к кредиту, не следует забывать о том, что вопрос о ростовщичестве не является центральным в «тезисе Вебера». Аргументы социологического характера 11). В своей работе Вебер практически не рассматривает иных капиталистов, кроме как пуритан. Если же включить их в рассмотрение, то выяснится, что, во-первых, установка на получение прибыли не ради получения удовольствия от потребления богатства, а ради самого дела или «призвания» вполне может быть свойственно и представителям других конфессий. Популярен пример Якоба Фуггера, основателя одноименного банкирского дома и доброго католика из Южной Германии. Он работал всю жизнь, отказывался отойти от дел даже в очень пожилом возрасте, и при этом говорил, что «будет делать деньги, пока сможет». С другой стороны, большинство реальных капиталистов – что во времена Реформации, что позже - вообще далеки от религии и не рассматривают свою повседневную деятельность как исполнение религиозного призвания. То есть, это вполне светские люди. Говоря о «духе капитализма», М. Вебер и его последователи вводят лишнюю объясняющую причину для поведения людей (нарушение «принципа Оккама») [Robertson, pp. xiii-xiv]. 12). Возникновение капитализма обусловлено прежде всего определенными правовыми идеями, представлениями о справедливости ([Берман, c. 318-320], [Robertson, p. 208]). 3. Заключение Как отмечает Робертсон, «религиозно-социологическая школа в учении о "духе капитализма" проникнута ненавистью к капитализму». Она фактически занимается его подрывом, представляя капитализм в виде некоей надстройки над весьма шатким основанием, состоящим из устаревших и малопонятных религиозных идей (см. [Robertson, p. 207]). Это наблюдение справедливо и для современной России. Автор настоящей записки сформулировал следующий запрос для интернет-поиска в системе Google: «Макс Вебер протестантская этика дух капитализма». В результате система выдала ссылки на десятки (!) студенческих рефератов по социологии и другим гуманитарным наукам, посвященных концепции Вебера; многие из них составлены студентами провинциальных вузов. Если учесть, что основной идеологией, проповедуемой под видом гуманитарного образования в этих учебных заведениях, является национал-социализм (приправленный евразийством, «новой хронологией», геополитикой, марксизмом, конспирологией и т.п.), то отсюда следует вывод: при всей научной, мягко говоря, небесспорности (а проще говоря, несостоятельности) тезиса Макса Вебера, его антикапиталистический заряд сегодня востребован и используется в полной мере, во многом заняв место дискредитировавшего себя марксизма. 4. Литература Robertson H..M. Aspects of the Rise of Economic Individualism. Cambridge: University Press, 1933. Rothbard M.N. Economic Thought before Adam Smith. (An Austrian Perspective on the History of Economic Thought. Volume 1.). Cheltenham, UK; Northampton, MA, USA: Edward Elgar, 1995. Берман Г. Дж., Западная традиция права: эпоха формирования. М.: Издательство Московского университета, 1994. Кёнигсбергер Г., Средневековая Европа. 400-1500 годы. М., 2001. Кённингем, У. Рост английской промышленности и торговли. Ранний период и средние века. М., 1904. Пиренн, А. Средневековые города Бельгии. СПб, 2001. Февр, Л. Общий взгляд на социальную историю капитализма. В: Февр, Л. Бои за историю, М., Наука (серия «Памятники исторической мысли»), 1991, стр.185-202. «Социальная ответственность бизнеса»: опыт анализа понятия с христианских позиций.http://www.libertarium.ru/libertarium/3617, 2005 1. Предварительные замечания(1) Автор не является ни клириком, ни должностным лицом Русской Православной Церкви. В данном докладе излагается его личная позиция как активного мирянина, знакомого с основами богословия и, одновременно, профессионального экономиста. (2) Автор старался формулировать свои тезисы так, чтобы они были в принципе приемлемыми для христиан всех основных конфессий, но не выходя за пределы православного вероучения (иными словами, по большей части он опирался в своей работе на ту часть православного вероучения, которая разделяется также католиками и основными протестантскими деноминациями). (3) Часть приводимых аргументов не носит явно выраженного религиозного характера и относится к сфере социальных наук. Природа аргументов обычно ясна из контекста, но в некоторых случаях автор будет вынужден явным образом на нее указать. (4) В целом же тема обсуждения находится в рамках этики, а не экономики или социологии, поэтому экономические или социологические аргументы в дискуссии неизбежно носят второстепенный и вспомогательный характер. 2. Основные принципы анализа(5) В этом разделе будут изложены базовые принципы, которые будут использованы в дальнейшем при анализе понятия «социальная ответственность бизнеса» и ряда других, взаимосвязанных с ним. (6) Теоцентризм. В самом общем смысле этот принцип гласит, что все, подвергаемое анализу и рассуждению, должно рассматриваться в первую очередь с точки зрения замысла Божьего и воли Божьей по поводу данного предмета. Этот принцип является эпистемологическим и этическим приложением учения о творении, принятого в христианском богословии. Оценка всех этических норм и систем, в соответствии с принципом теоцентризма, должна проводиться на основе их сопоставления с ясно выраженной волей Божьей. Теоцентризм провозглашает: «Бог – мера всех вещей». В этом он противоположен гуманизму, девиз которого: «Человек – мера всех вещей». (7) Боговдохновенность Священного Писания. Книги Писания являются боговдохновенными и содержат откровение Бога человеку, данное в виде письменной речи. В области этики Библия содержит абсолютный эталон, который христиане обязаны реализовывать в повседневной жизни отдельного человека, семьи, общества в целом, государства и Церкви. Правильное толкование Писания дается людьми, действующими в рамках церковного Предания благодаря содействию Святого Духа. Возможные ложные толкования со временем отсеиваются из живого Предания и остаются достоянием истории. [Здесь речь идет о православном Предании. Но автор придерживается того мнения, что и в инославных традициях многие ложные толкования (хотя и далеко не все) успешно преодолеваются. В частности, это относится к всевозможным вариантам "социалистического христианства" и "теологии освобождения", которые некоторое время назад вошли в моду, но также быстро из нее и вышли.] (8) Единство Священного Писания Ветхого и Нового Завета. При обсуждении этических и политико-философских вопросов наиболее важным является понимание единства корпуса социальных норм, содержащихся в этих двух частях Писания. Автор придерживается следующего принципа толкования: этические, правовые и религиозные нормы ветхозаветного Закона сохраняют полную силу в новозаветное время, за исключением норм, явным образом отмененных или пересмотренных в Новом Завете. К числу последних относятся, в первую очередь, богослужебные предписания, а также некоторые социальные нормы (например, норма о юбилейном годе или о смертной казни за нарушение субботы). Что же касается остального корпуса ветхозаветного права, то оно должно оставаться эталоном для христиан. [Из-за последствий первородного греха человек своими силами не способен в полной мере исполнить Закон. Но благодаря спасительной миссии Христа и помощи Св. Духа человек получает возможность исполнения заповедей Божиих и, в конечном итоге, спасения.] (9) Учение о первородном грехе. С точки зрения рассматриваемой темы важным является следующий аспект данной части христианской доктрины: грех и зло пришли в мир из-за действия человека. И это продолжается до сих пор: в греховных мыслях и поступках виноват сам человек, его испорченная воля, а не те или иные вещи, относящиеся к чувственному миру. (10) Христианские корни европейской цивилизации и ее экономического аспекта – рыночной экономики. Европейская цивилизация имеет своей основой христианскую веру и христианскую религию. Развитая рыночная экономика («капитализм») в основном явилась результатом развития европейской христианской правовой традиции, апеллирующей к абсолютному характеру нравственных норм и базовых правовых принципов, берущих начало в Откровении. Нынешний кризис европейской цивилизации в целом и, в частности, подавление рыночной экономики объясняются отказом от христианства (начиная с эпохи Просвещения). 3. Обязанности христианина и «социальная ответственность»(11) Созидательная хозяйственная деятельность совершается благодаря промыслу Божьему, т.е. при содействии Бога. Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж. Напрасно вы рано встаете, поздно просиживаете, едите хлеб печали, тогда как возлюбленному Своему Он дает сон. (Пс. 126:1-2).Поэтому сами по себе материальные блага и богатство, заработанное при соблюдении закона Божьего, не являются злом и не несут в себе зла. Хотя материальное богатство, как и другие земные блага, может стать предметом греховной страсти вследствие свойственной человеку испорченности, само оно не является носителем или источником греха. (12) Всякий человек обязан выполнять заповеди Божьи (закон Божий) независимо от того, обладает ли он теми или иными материальными благами, беден ли он или богат. Христианин несет еще большую ответственность за их выполнение, поскольку в момент принятия крещения он фактически присягает на верность своему Царю – Господу Иисусу Христу. (13) К числу этих требований Закона относятся такие, которые требуют, чтобы человек отдавал часть своего имущества, дохода или времени. В частности, это: требование уплаты десятины (десятой части дохода) в пользу Церкви, часть которой может расходоваться на помощь бедным; долг оказания помощи человеку, попавшему в беду (см., например, притчу о добром самаритятнине); обязанность помогать вдовам и сиротам (см., например, Иак 1:27, I Тим 5:3); обязанность оставлять на поле оброненное во время жатвы и нескошенные края поля, а также оброненное во время сбора урожая в винограднике (Лев 19:9 и др.) [Современным аналогом может служить обычай оставлять использованные бутылки и алюминиевые банки нищим для сбора.] ; и некоторые другие. Далее в этом разделе приводятся некоторые характерные черты этих норм в совокупности. (14) Общий, а не классовый характер. Данные нормы распространяются на всех христиан, независимо от рода их занятий, уровня благосостояния, занимаемой должности и т.д. Нигде в Писании не говорится, что их обязаны выполнять только бизнесмены (купцы) или менеджеры (приказчики). В равной степени им должны следовать наемные работники, государственные чиновники, домохозяйки и др. Эти библейские нормы относительно благотворительности коренным образом отличаются от всякой современной идеологии, использующей понятие «социальный» - «социальная ответственность», «социальная справедливость» и т.д. Последние всегда направлены на перераспределение богатства и дохода от одних классов к другим (от «богатых» к «бедным», от «бизнеса» к «работникам» и т.д.). (15) Отсутствие государственного принуждения. Нигде в Писании не говорится, что выполнение этих норм обеспечивается силой государства; также не приводится никаких санкций, которые должны налагаться правительством за их нарушение, в отличие, например, от таких норм как запрет на убийство, кражу или прелюбодеяние. Таким образом, наличие в Библии норм, относящихся к благотворительности, не обосновывает и не оправдывает существование государственного принудительного перераспределения богатства. Более того, поскольку такое перераспределение находит политическую основу в свойственном массам чувстве зависти, оно само по себе является нарушением Закона Божьего (10 заповедь). Идея «социальной ответственности государства» представляет собой исключительно продукт современного просвещенческого (антихристианского) сознания. (16) Личный, а не коллективистский характер. Библейские нормы, обязывающие заниматься благотворительностью, основываются не на мифическом «общем благе», и не на якобы «высокой духовности» коллективного по сравнению с индивидуальным, а на прямо выраженной воле Божьей, которую должен исполнять каждый христианин индивидуально. В частности, благотворительность не является обязанностью корпораций, коллективов, союзов и т.д. Требование Бога к бизнесмену не есть требование к корпорации, в которой он владеет долей акций. (17) Из всего сказанного выше вытекает, что идея «социальной ответственности бизнеса», как она сейчас обычно трактуется – а именно, обязанность крупных корпораций делиться своими доходами с «обществом» или с отдельными классами общества - не имеет ничего общего с христианской этикой и христианскими обязанностями в отношении благотворительности. Более того, по своим социально-психологическим последствиям эта идея является глубоко антихристианской, т.к. дает повод людям переложить свою личную ответственность на «бизнес» или на «корпорации». (18) Аналогичным образом глубоко антихристианской является идея «социальной ответственности государства». Согласно Писанию цель существования государства – служение Богу, которое состоит в наказании тех, кто делает зло (возмездии) (Рим 13:1-4). При этом государству не дано право определять что есть, а что не есть зло. Эталоном является Закон Божий, явно сформулированный в Писании. В этом Законе нет норм, предусматривающих наказание за невыполнение обязанностей в области благотворительности. По сути дела, когда государство начинает заниматься насильственным перераспределением имущества и доходов, исходя из «социальных» целей, оно фактически нарушает 7 заповедь, т.е., совершает кражу (грабеж). Православной традиции чуждо представление о «социально ответственном государстве». Отцы церкви (в частности, Св. Иоанн Златоуст, Св. Василий Великий, Св. Григорий Палама и др.) часто критиковали представителей высших классов за жадность, пренебрежение своими обязанностями по отношению к бедным, за угнетение слабых и т.д. Но они никогда не выдвигали требований «социальной реформы», предполагающей насильственное перераспределение имущества государством. Очень точно выразил православное отношение к этому великий русский писатель Н.В. Гоголь, православный мирянин, придерживавшийся весьма консервативных взглядов на церковную и государственную политику. В письме к В.Г. Белинскому он писал: Кто же, по-вашему, ближе и лучше может истолковать теперь Христа? Неужели нынешние коммунисты и социалисты, объясняющие, что Христос повелел отнимать имущества и грабить тех, которые нажили себе состояние? Опомнитесь! ... Христос нигде никому не говорил отнимать, а еще напротив и настоятельно нам велит Он уступать: снимающему с тебя одежду, отдай последнюю рубашку, с просящим тебя пройти с ним одно поприще, пройди два. [Цит. по: Дунаев М.М., Православие и русская литература. Часть II. М.: Крутицкое Патриаршее подворье, 1997, с. 198] (19) На практике реализация принципа «социальной ответственности государства» неизбежно ведет к нравственной и материальной деградации, а в конечном счете – самоуничтожению общества, взявшего на вооружение этот принцип. (Развернутая аргументация этого тезиса дана в других работах автора; там же приводится библиография по этому вопросу. См., например: Ю. Кузнецов «Роковой выбор», Отечественные записки, N 3, 2003, с. 46-54 (http://www.strana-oz.ru/?numid=12&article=519). Приведенные там аргументы носят преимущественно экономический и социологический характер). Наблюдаемый в настоящее время упадок «социального государства» является прямым следствием безбожного характера этого института (Втор. 28). (20) Кроме вышеперечисленных существуют библейские нормы, запрещающие притеснять бедных и слабых, хотя они могут и не требовать передачи собственности (например, Исх 20:21-22; Притч 22:22-23). По сути своей эти нормы являются отсылочными, т.е. они специально запрещают нарушать все прочие нормы Закона в отношении бедных и беззащитных, либо же отсылают к уже перечисленным нормам, относящимся к благотворительности. (21) Сказанное выше не только не умаляет, но, наоборот, подчеркивает обязанности христианина в отношении благотворительности. Эти обязанности являются частью более общей обязанности – исполнять Закон Божий. Православная Церковь имеет право требовать от христианина исполнения этих обязанностей и налагать санкции за сознательный отказ от этого. Требовательность Церкви должна быть направлена не только на бизнесменов, но и на всех прихожан, способных помогать ближнему – на государственных служащих, наемных работников и прочих. Церковь в требованиях к своим членам не должна исходить из классовых критериев: Не делайте неправды на суде; не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого; по правде суди ближнего твоего (Лев 19:15). 4. Критика «Свода нравственных принципов и правил хозяйствования» (22) В данном разделе доклада автор использует сформулированные выше принципы и подходы для анализа документа под названием «Свод нравственных принципов и правил хозяйствования» (далее для краткости – «Свод»), принятого на итоговом пленарном заседании VIII Всемирного Русского Народного Собора 4 февраля 2004 г. (23) Само по себе принятие этого документа, без сомнения, должно быть высоко оценено всяким православным (и инославным) христианином как одна из первых попыток явным образом привнести христианские моральные требования в современную хозяйственную, государственную и общественную жизнь России. (24) Целью данного анализа является продолжение усилий в этом направлении. Изложенную ниже критику следует понимать именно таким образом. (25) Автор не рассматривает погрешностей документа, связанных с неадекватными экономическими представлениями, сконцентрировавшись на этических вопросах. (26) Несомненным достоинством документа является то, что он провозглашает необходимость следования в ходе хозяйственной деятельности таким нравственным нормам, как честность и порядочность в деловых отношениях, отказ от преступных действий (в т.ч. от коррупционных действий), соблюдение прав собственности, отказ от зависти, лжи и лжесвидетельства, соблюдение условий контракта и др. Очень важным является тезис о том, что политическая власть и власть экономическая должны быть разделены (ст. VII). Большое значение имеет также тезис о необходимости отдыха для человека (ст.VI). Все эти нормы имеют основу в Св. Писании и всегда утверждались Св. Преданием. (27) Однако, «Свод» имеет целый ряд серьезных недостатков, грозящих свести «на нет» нравственное и социальное значение этого документа. Причина недостатков кроется в самом подходе, принятом составителями «свода» и сформулированном в его преамбуле: Сформулированные ниже нравственные принципы и правила основываются на десяти заповедях, данных Богом, а также на опыте их усвоения христианством и другими религиями, традиционно исповедуемыми в России. Впрочем, эти принципы и правила не следует воспринимать как буквальное толкование библейского текста. Скорее речь идет о положениях, вытекающих из Божиих заповедей в их широком понимании, а также из многовекового религиозно-нравственного наследия, в том числе российского. Такой подход является изначально компромиссным: авторы-христиане изначально отказываются от того, чтобы исходить из своего вероучения как эталона и соглашаются на «широкое» толкование библейских заповедей. Но «широким» толкованием можно оправдать все, вплоть до коммунистического и демократического утопизма. Известно, что на протяжении всей истории современного революционного движения (т.е. начиная с Великой французской революции) предпринимались попытки оправдать ссылками на заповеди и на Христа самые жуткие и демонические формы социальной активности. Но даже если не впадать в крайности, такой подход открывает дорогу для проникновения откровенно антихристианских положений в подобного рода документы. (28) В «Своде» «духовное» (т.е. угодное Богу) отождествляется с «общественным», «общественными интересами», «благом народа» и т.п. (особенно в ст. I). Например: Вот почему нельзя пренебрегать ни духовным идеалом, ни стремлением к материальному благу, ни своими жизненными интересами, ни пользой ближнего и общества. Исторически российская духовно-нравственная традиция по преимуществу склонялась к приоритету духовного над материальным, к идеалу самоотвержения личности ради блага народа. Совершенно очевидно, что такой взгляд на вещи не имеет ничего общего ни с Православием, ни с христианством вообще. Стремление к благу общества или народа является праведным стремлением только в том случае, если этот народ стремится к праведным, т.е., угодным Богу, целям. Никакая приверженность жителей Содома или Гоморры общему делу их народов не делала этих людей ни более «духовными», ни более «праведными». Точно так же, когда целью народа является построение безбожной утопии (будь то "коммунизм", "державность" или "демократия"), в самоотдаче человека ради общего дела нет ничего «духовного». Содержащаяся в «Своде» формулировка, не содержащая оговорки о природе общих целей, не только не утверждает христианской этики, но требует полного морального релятивизма и конформизма. То же самое возражение приложимо и к другим высказываниям, содержащимся в «Своде», например: Чем больше собственность, тем значительней власть человека над другими людьми. Поэтому использование собственности в хозяйствовании не должно носить узко-эгоистический характер, противоречить общему интересу. Бедный, растрачивающий свои способности без пользы или употребляющий их только в корыстных целях, не менее безнравственен, чем богатый, который отказывается жертвовать часть дохода на общественные нужды. Очевидно, что если «общий интерес» противоречит воле Божьей, то христианин обязан всеми возможными способами избегать использования его собственности для таких «общественных нужд». Сам по себе отказ от жертвования на «общественные нужды» еще не есть основание для обвинения в безнравственности. (29) «Свод» стремится возложить «социальную ответственность» по преимуществу на богатых людей, ограничивая ответственность прочих людей трудовой и деловой этикой. Тем самым он вступает в прямое противоречие с универсальным характером христианской этики, в том числе ее норм, связанных с благотворительностью (см. выше, п. 13). (30) «Свод» явно и неявно отождествляет «богатых людей» с предпринимателями, например: Долг состоятельного человека - творить людям добро, не обязательно рассчитывая при этом на общественное признание. И предприниматель, и государство должны исходить из принципа справедливости при принятии экономических решений Тем самым, из числа «богатых» неявно исключаются другие высокооплачиваемые категории граждан. Непонятно, почему христианские правила благотворительности должны быть разными для предпринимателя, высокопоставленного чиновника, профессора Российской Академии государственной службы или консультанта частной компании. Стремясь к усилению моральной ответственности человека, составители документа фактически приходят к сужению сферы такой ответственности, причиной чему служит классовый подход. (31) Многие положения документа исходят из концепций «социальной ответственности бизнеса» и «социальной ответственности государства», об антихристианском характере которых уже говорилось выше. На взгляд автора данных тезисов это явилось результатом светского гуманистического, т.е. по существу антихристианского, влияния при составлении документа. (32) Вывод. Указанные недостатки документа во многом выхолащивают его положительный эффект, так как вступают в противоречие с христианской этикой (прежде всего из-за классового или социально-группового подхода). В будущем было бы целесообразным составление такого рода документов первоначально на конфессиональной основе. Хорошо было бы провести обсуждение этики православного предпринимателя прежде всего в православной среде, с участием клириков и мирян. При этом следует избегать упора на т.н. «социальную этику», т.к. это провоцирует людей на нарушение 10-й заповеди. Только на основе серьезной внутриконфессиональной работы можно со временем выработать основу для широких межконфессиональных документов, аналогичных «Своду». 5. Заключение(33) Действительное расширение помощи слабым и беззащитным, причем в достаточном масштабе для благополучия российского общества, возможно только на основе морального и религиозного возрождения народа. Условием такого возрождения является отказ от антихристианских идей «социальной ответственности бизнеса и государства» и шаг вперед к христианской этике человека и общества, ответственных перед Богом за соблюдение Его Закона. |
