А.Ю. Минаков

кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России исторического факультета 

Воронежского государственного университета

Исторический вестник, № 7 (2000 г.). С сайта Воронежской епархии, ноябрь, 2000.

ОХРАНИТЕЛЬ НАРОДНОЙ НРАВСТВЕННОСТИ: ПРАВОСЛАВНЫЙ КОНСЕРВАТОР М.Л. МАГНИЦКИЙ

Слово "консерватизм" происходит от латинского conservare - охранять, сохранять. Что же старается охранить и сохранить консерватизм? В первую очередь те позитивные традиции и ценности, освященные авторитетом предков и древностью, которые обеспечивают органичное и нравственное развитие общества. Поэтому одной из важнейших ценностей для консерватизма является религия, которая, обеспечивая связь человека с Творцом, освящает Божественный порядок и его основные установления, хранит мистическую связь с бесчисленными поколениями предков, сплачивает и очищает общество, указуя ему высшие ценности, придающие смысл истории и отдельной человеческой жизни.

Для консерватизма характерно благоговение перед бытием и таинственным Источником его, бережное отношение к созданному Творцом миру и обществу, отсюда же вытекает его неприятие революций и радикальных реформ. 

Консерватизм исходит из естественного неравенства людей. Люди, с точки зрения консерваторов, не равны ни по биологическим параметрам, ни по уму, ни по нравственному облику и т.д. Уже античный философ Платон воспроизвел на уровне философской рефлексии некоторые изначальные общемировые образцы (архетипы), и прежде всего учение об иерархии Блага и соответствующих ему иерархиях людей. Священники, воины, дельцы, рабы - так, несколько упрощенно, выглядит платоновская мысль, легшая в основу последующей консервативной традиции. С этой точки зрения структура бытия рисуется как последовательное нисхождение с высоты высшего принципа в низину повседневного (эмпирического). Действительность в восприятии консерватора предстает как "цветущая иерархическая сложность".

Таковы некоторые основные, базовые принципы консерватизма, которые, при всем многообразии его конкретных форм, как правило, характерны для большинства его ответвлений. Для него также свойственно сдержанно-ограничительное отношение к человеческому разуму, Ratio, неприятие абсолютизации его возможностей, его гордыни, заводящей людское сообщество в тупик, а также культ сильного государства, армии, семьи и школы, патриотизма и национальной культуры.

Но, следует отметить, русский консерватизм имеет свои специфические особенности. Он опирается на тысячелетнюю традицию, которая сложилась в результате воздействия основных факторов русской истории. В первую очередь речь идет о Православии, оказавшем тотальное влияние на все сферы общественной жизни: от народно-бытовой до политической. Для консерваторов Православие стало синонимом русскости. Во-вторых, речь идет об идеале мощного централизованного государства - империи, необходимость создания которого диктовалась географией Руси и, соответственно, необходимостью вести оборонительные войны с Западом и Востоком, требовавшие колоссального народного напряжения и сплоченности. В-третьих, о сознательном и категорическом неприятии западной культурно-религиозной и политической традиции - русском антизападничестве, которое стало необходимым компонентом национального самосознания в силу тех угроз, которые западная цивилизация несла и несет православному миру и его самобытной культуре. В XVIII-XIX вв. русский консерватизм возник как реакция на безоглядную вестернизацию (озападнивание) России, предпринятую Петром I, и угрозу революции, надвигавшуюся с Запада.

История русского консерватизма представляет собой почти нетронутую исследовательскую целину, в особенности, когда речь идет о периоде его возникновения в конце XVIII - начале XIX в. Одним из первых русских консерваторов той эпохи и был герой нашей статьи - Михаил Леонтьевич Магницкий.

Магницкий родился 23 апреля 1778 г. в небогатой дворянской семье, связанной родственными узами с создателем первого русского учебника арифметики (1703 г.) Л.Ф. Магницким. Первая половина его жизни была традиционной для русского дворянина того времени. Это был талантливый и обаятельный человек, умевший производить на окружающих, особенно на женщин, нужное ему впечатление привлекательной внешностью, светскими манерами, артистизмом, по своему мировоззрению либерал и западник, весьма далекий от всего русского и православного. Неслучайно мемуарист Ф.Ф. Вигель характеризовал молодого Магницкого, как одного из тех людей, "которые вместе с европейским образованием проповедовали и европейскую безнравственность"1. 

Образование Магницкий получил в благородном пансионе при Московском университете, в атмосфере вольномыслия, увлечения идейными течениями, идущими с Запада, одним из которых было модное тогда масонство. За блестящие успехи в изучении наук Магницкий получил награду из рук директора пансиона известного масона и поэта М.М. Хераскова. На доске почета, заведенной в пансионе, имя Магницкого было записано золотыми буквами третьим по счету, тогда как имя знаменитого поэта-романтика В.А. Жуковского значилось тринадцатым. В то время Магницкий написал несколько недурных од и стихотворений, чем обратил на себя внимание Н.М. Карамзина, который опубликовал некоторые из них в своем альманахе "Аониды"2.

Карьеру Магницкий начал с воинской службы, после чего перешел в 1798 г. в коллегию иностранных дел и стал секретарем в русском посольстве в Вене. Там он был прикомандирован к А.В. Суворову для ведения его переписки, а также "отправлял при нем политические и военные дела". 

После кончины прославленного генералиссимуса Магницкий в 1801 г. был отправлен в Париж, где вел все посольские дела в течение двух лет3. В Париже его называли "русским львом". Наполеон предсказывал Магницкому блестящее будущее на родине. По возвращении из-за границы в 1803 г. он поступил в министерство внутренних дел, что сблизило его с М.М. Сперанским, одним из наиболее выдающихся либералов-реформаторов того времени, который служил в этом же ведомстве. 

Магницкий быстро стал своим человеком в доме Сперанского. Это объяснялось прежде всего идейной близостью молодых людей, которые были убежденными либералами-западниками. Магницкий вернулся из Парижа "с проектом конституции и запискою о легком способе ввести ее". Проект был представлен Александру I, который по этому поводу "приказал сказать…, что его (Магницкого. - А. М.) не забудет"4. О Магницком также рассказывали, что в молодости он носил вместо трости якобинскую дубинку с серебряной бляхой, на которой красовалась надпись по-французски: "droits de l'homme" (права человека. - А. М.)5. Известно также, что в 1810 г. он был введен Сперанским в масонскую ложу "Северная звезда". 

В 1804-1805 гг. по поручению монарха Магницкий совершил ряд инспекционных поездок по России, принесших ему репутацию "профессионального разоблачителя". В 1810 г. Александр I, неожиданно для многих, приблизил его к себе, доверив важный пост статс-секретаря департамента законов в Государственном совете. Магницкий в тесном сотрудничестве с М.Б. Барклаем де Толли начал составлять инструкции командующим русскими армиями и возглавил комиссию, работавшую над уставами и уложениями для всех подразделений военного министерства, т. е. выступил в роли военного законодателя. Он смог за несколько месяцев составить все необходимые уставы и подать их на утверждение царю.

Один из исследователей биографии Магницкого вполне справедливо утверждал: "Если бы в это время совершенно прекратилась его деятельность, он (Магницкий. - А. М.) унес бы с собою репутацию ревностного поборника широко задуманных преобразований, главным двигателем которых был Сперанский"6. Однако судьба распорядилась иначе.

17 марта 1812 г. Магницкий был объявлен государственным преступником. Причиной его ареста и ссылки явилось падение Сперанского, который был обвинен в "намерении ниспровергнуть существующий порядок" и других государственных преступлениях.

Магницкий был отправлен в Вологду, где провел четыре года под надзором полиции. Многое пришлось пережить ему в этом северном городке. На улицах на него указывали пальцем, дети кричали вслед: "изменник!" Проходу не было не только его семейству, но и слугам. Акушер отказывался приезжать к его беременной жене. В лавках ему продавали товары по ценам, завышенным в сравнении с обычными в пять раз. За снимаемый семейством Магницких дом вместо трехсот пришлось платить тысячу рублей в год. Они были вынуждены продать все, что у них было, вплоть до платья. После взятия французами Москвы купцы из мясных рядов решили убить его. В своих показаниях Александру I Магницкий с ужасом вспоминал: "В течение нескольких месяцев - каждую ночь с больною беременною женою и малолетним сыном ожидал я нападения пьяной черни"7. 

Вологодский губернатор пытался заставить слуг Магницкого доносить на своего хозяина, запугивал тех, кто готов был познакомиться с ним, ссылкой в Сибирь, распространял слухи, что изгнанник ходит гулять с женою за город якобы для того, чтобы взбунтовать окрестных крестьян, которым он внушает, что пострадал "за них"8. 

Между тем Магницкий жил в Вологде тихо и скромно, ни с кем не заводя тесных дружеских отношений. Все это время он был "весьма сдержан в своем поведении и переписке"9, несмотря на то, что, по его позднейшим воспоминаниям, "жена его от жестокого климата потеряла здоровье, а дочь умерла"10. Магницкие избегали обращаться к местным врачам, поскольку те были "опаснее самих болезней"11.

Магницкий начал бороться за свое освобождение уже в первые годы ссылки. В письмах, адресованных императору Александру, он взывал к милосердию императора. Письма эти достигли цели.

30 августа 1816 г. он получил назначение на должность воронежского вице-губернатора. Он смог раскрыть значительные злоупотребления воронежских властей, отказавшись, к примеру, подписать в губернском правлении смету земских повинностей и подавши мнение, в котором доказывал, что "под именем земской повинности, в продолжение трех лет совершенно ограблена губерния на несколько миллионов, которые следует взыскать с виновных"12. Магницкий также успешно провел расследование ряда громких уголовных дел. Нет оснований сомневаться в том, что деятельность Магницкого в Воронеже способствовала искоренению, хотя бы и частичному, злоупотреблений местных властей, бессмысленного бумаготворчества, гомерического воровства и волокиты. В тот период он еще оставался на былых либеральных позициях, поддерживал тесные связи со Сперанским, который в целом благожелательно оценивал его деятельность (так, весною 1818 г. он писал в одном из частных писем, что Магницкий "ведет себя как рыцарь, искоренитель всех злоупотреблений"13).

Воронежский период в биографии Магницкого закончился с принятием указа от 14 июня 1817 г., по которому он был назначен на должность гражданского губернатора в Симбирск. В конце июля Магницкий покинул Воронеж. 

В Симбирске Магницкий приобрел репутацию распорядительного администратора, который деятельно и энергично защищал местных крестьян от насилия и злоупотреблений помещиков. "Дворянство видело во мне…, - вспоминал Магницкий, - предателя собственного моего сословия"14. 

Поведение Магницкого в Симбирске, несомненно, создало ему массу врагов снизу доверху и предопределило его отставку. Отставка была добровольной: "…явился я в Петербург, - писал он, - просить увольнения от нестерпимого звания губернатора: ибо, борясь со всеобщим злом в одном маленьком углу Империи, не только другим, но и самому себе казался я тем несчастнейшим Донкишотом, что прекратить драку с мельницами по совести не мог"15. "С радости" по поводу его удаления с поста губернатора "было выпито все шампанское в Симбирске, так что на другой день… отъезда не осталось ни одной бутылки"16. 

В Симбирске Магницкий пережил духовный перелом, заставивший его пересмотреть прежние либеральные убеждения и стать консерватором. Переворот этот был глубоким и искренним, хотя враждебно настроенные к Магницкому мемуаристы объясняли резкое изменение его образа жизни исключительно карьеристскими побуждениями, лицемерием и ханжеством: "Будучи блестящим светским человеком, весьма остроумным и насмешливым, напитанным философиею XVIII столетия, - писал один из его недругов, - вдруг делается он жарким фанатиком; ездит по церквам, беседует с духовными лицами, посещает чаще обыкновенного больницы, тюрьмы (что император обыкновенно делал в своих вояжах);… выходит из кареты, несмотря на грязь и холод, чтобы принять благословение бегавшего по симбирским улицам, так называемого Блаженного, в надежде, что об этом дойдет до Голицына (тогдашнего министра духовных дел и народного просвещения, поощрявшего деятельность различных сект и масонских лож, широкую пропаганду западноевропейского мистицизма в России, но одновременно задавшегося целью создать всеобъемлющую систему религиозного образования и воспитания в светских учебных заведениях. - А. М.), а чрез него может быть и до государя"17. 

Речь Магницкого при открытии Библейского общества в Симбирске произвела сильное впечатление в столице. "На этих днях читал я библейскую речь вашего губернатора, - писал по этому поводу весной 1818 г. Карамзин своему брату в Симбирск. - Я слышал, что она полюбилась императору и князю Голицыну, а это - главное"18. Поскольку Библейское общество занималось и благотворительностью, то Магницкий основал в Симбирске "Женское общество христианского милосердия", каким-то образом выхлопотав для него покровительство императрицы Елизаветы Алексеевны. 

Речами и благотворительностью дело не ограничилось. Магницкий устроил, по словам Н.И. Греча, "нечто вроде крестового похода против произведений печати", когда он не только "принуждал всех чиновников и дворян вступать в оное (Библейское общество. - А. М.) членами, но и стал жечь на площади сочинения Вольтера и других подобных писателей XVIII века"19. Накануне этого события он "организовал" анонимное письмо в центральный комитет Библейского общества, в котором содержался проект всеобщего уничтожения зловредных книг. (Надо заметить, что подобные же методы практиковались в то время на Западе и либералами. К примеру, С.М. Соловьев писал в своей работе, посвященной исследованию внешней политики Александра I: "В 1817 году в протестантской Германии с великим торжеством праздновали трехсотлетие реформации. 18 октября студенты и некоторые профессора собрались близ Эйзенаха, в историческом замке Вартбурге: говорились зажигательные речи, пелись зажигательные песни, и дело кончилось тем, что по примеру Лютера, сжегшего папскую буллу, сожжены были сочинения, написанные в консервативном духе, направленные против либерального движения. Суд и приговор был произнесен над сочинениями - один только шаг к исполнению приговора и над сочинителями"20. Это была своего рода идеологическая подготовка убийства К. Зандом известного немецкого консерватора А. Коцебу.)

Изменения в убеждениях и поведении Магницкого привели к разрыву со Сперанским.

С 1819 г. современниками отмечается его присутствие на всех собраниях Библейского общества в Петербурге. Историк александровского царствования Н.К. Шильдер писал по этому поводу: "Магницкий стал неуклонно посещать, по праздникам и воскресным дням, церковь князя Голицына; здесь он земными поклонами усердно старался заявить о своей набожности и благочестии". В конце концов ему удалось овладеть "полным доверием слабохарактерного князя"21. Благодаря покровительству Голицына Магницкий стал членом главного правления училищ при министерстве духовных дел и народного просвещения. 

Это было суровое для русских либералов и будущих "декабристов" время, которое советские историки назвали "реакционным поворотом" в политике Российской империи первой половины 20-х гг. ХIХ в.

Этот "поворот" во многом был вызван причинами, которые носили не только специфически российский характер. Потрясения первых десятилетий XIX в., крушение казавшегося незыблемым традиционного монархического миропорядка вызвали к жизни волну мистических умонастроений, которые на политическом уровне нашли свое отражение в акте Священного союза 1815 г. Этот акт, по словам историка русской науки и просвещения М.И. Сухомлинова, "послужил основанием для реформы народного просвещения в России: то, что в акте выражено общими чертами в нескольких словах, разрослось в целую систему в понятиях и действиях…"22. Резко усилилось влияние религии на все стороны образования и культурного процесса, министерство народного просвещения было соединено со Святейшим Синодом (1817 г.). Новое учреждение возглавил князь А.Н. Голицын. Его руководящими деятелями стали лица, решительно осуждавшие систему народного просвещения, созданную либералами-реформаторами первой половины царствования Александра I. В правительственном либерализме той эпохи, в "слепом доверии" к просветительским идеям XVIII в. они видели источник политических потрясений и религиозных смут. Создание министерства, в котором под одной эгидой были объединены просвещение и конфессиональные дела, вызвало сильнейшее неприятие со стороны либерального лагеря. Да и умеренные консерваторы восторга по этому поводу не испытывали. К примеру, Н.М. Карамзин язвительно называл "сугубое" министерство "министерством затмения"23. Одно из первых мест среди деятелей министерства занял Магницкий, который до этого никакого отношения к просвещению не имел. Н.К. Шильдер даже утверждал, что он был "главным действующим лицом" "сугубого министерства"24. 

Под давлением консервативных кругов был поставлен вопрос о ликвидации университетов. Закрывать их не стали, но повели дело к их серьезной реорганизации. М.И. Сухомлинов об этом писал так: "Соединение веры и знания провозглашено было целью умственного развития, но под соединением понимали не равноправный союз двух начал, а полное господство одного над другим"25. Темпераментный Магницкий шел дальше всех и был убежден в том, что вообще необходимо "создать новую науку и новое искусство, вполне проникнутые духом Христовым, взамен ложной науки, возникшей под влиянием язычества и безверия"26.

Причины быстро, как лесной пожар, распространявшихся либеральных, атеистических и революционных идей Магницкий усматривал в почти открытой их проповеди с университетских кафедр и со страниц университетских пособий: "не преподается ли открыто, что Французская революция была благодетельным явлением"27. В России западноевропейский опыт, считал он, может оказаться особенно опасным: " Мы заимствовали просвещение от земель иностранных, не приспособив его к нашему положению (не обрусив), и сверх того в самую неблагоприятную минуту, в XVII и начале XVIII столетия, то есть во время опасной его заразы"28. 

Магницкий в данном случае разделял убеждения, характерные для консервативной мысли того времени. Известный западноевропейский консерватор Жозеф де Местр, живший в России с 1803 по 1817 г., так описывал состояние дел в российском образовании того времени: "Это единственная страна во вселенной, где не интересуются верой у воспитателей юношества… Гимназии и провинциальные универсальные университеты суть истинные клоаки, откуда выходят бешеные враги всякой морали, всякой веры и всякого чинопочитания. Я знал людей, поставленных обучать юношество (и какое!), которых наши предки просто повесили бы, да и мы сами, при всем теперешнем слабоволии и безразличии, с позором изгнали бы… Такова самая глубокая рана Российской Империи, и она с каждым днем расширяется и растравляется … Сюда являются часто не просто посредственности, но развращенные и даже бесчестные, дабы продать свою ложную науку за деньги. Особенно сегодня на Россию набегает сия пена, которую политические бури гонят из других стран. Сии перебежчики приносят с собою лишь наглость и пороки"29. 

Выход для России виделся Магницкому в том, чтобы создать систему образования, соответствующую национальным особенностям: "Россия имеет особенный характер, - утверждал он. - Следовательно, и просвещение ее должно быть соображено с сими отличительными ее свойствами; ибо, иначе, всякое его противодействие непременно произведет вредное потрясение, сперва нравственное, потом гражданское и наконец политическое"30. Отметим, что национальное просвещение Магницкий и его единомышленники понимали вполне в духе того же Жозефа де Местра, утверждавшего: "Повсюду, где просвещение перестало быть религиозным, больше нет национального просвещения. Подготовят математиков, физиков и т.д.; но речь-то должна идти о человеке. Однако система просвещения, способная создать некий публичный дух, будет религиозной или не сможет установиться31".

В 1819 г. Магницкому поручили провести ревизию Казанского университета. Магницкий был поражен тем, что обнаружил в числе его почетных членов одного из участников Парижского Конвента, аббата Грегоара, подписавшего смертный приговор Людовику XVI, и который в самой Франции числился среди цареубийц, не допускавшихся в царствование Бурбонов ни к каким должностям. Помимо этого вопиющего, с точки зрения правящих кругов, факта, Магницкий обнаружил, что хозяйственные дела университета оказались запущенными до последней степени. Большая часть профессоров не пользовалась уважением студентов. На заседаниях университетского Совета ссоры между различными профессорскими "партиями" доходили до того, что "прохожие, слыша споры и крики профессоров, останавливались толпами под окнами Совета"32. В собранном Магницким "досье" имелись сведения о том, что некоторые из профессоров "напивались вместе со студентами, держали распутных женщин, ездили на казенных экипажах в непотребные дома и давали в комнатах своих лекции". Некий адьюнкт N., "давая лекции на дому, …вводил непристойные рассказы и часто оканчивал свои уроки тем, что студенты напивались с ним допьяна". А студент К. "в трактире задолжал 35 руб. 30 к., отдал в задаток золотое кольцо и велел за собою идти служителю трактира, мещанину Петру Евсееву, для получения денег, коих не только не отдал на квартире своей, но раздев Евсеева, отнял у него собственных его денег 30 р. и свое кольцо, бил плетью и остриг ему волосы"33.

По итогам ревизии Магницкий предлагал "торжественно разрушить самое здание университета"34. Александр I не согласился со столь радикальной мерой: "Зачем разрушать, можно исправить"35. В конце концов решено было ограничиться радикальным преобразованием университета. Для этого Магницкий в июне 1819 г. был назначен попечителем Казанского учебного округа. По назначении Магницкий получил инструкцию, которая предписывала ему ввести в университете преподавание "богопознания и христианского учения, определив для этого наставника из духовных", уволить некоторых профессоров от занимаемых должностей и т. д.36.

Им были уволены 11 профессоров (из общего числа в 25 человек). Необходимость подобных действий Магницкий объяснял следующим образом: "…одни (профессора. - М. А.) были заражены атеистическими и лжелиберальными теориями и искусно передавали их студентам при удобном случае; другие не имели враждебных намерений против веры и правительства, но действовали в том же смысле из тщеславия, почитая, что быть человеком вполне православным и монархическим значит быть отсталым. Наконец, все они были не труженики науки, а торгаши ею"37.

Принципы, на которых отныне должны были осуществляться образование и воспитание, были изложены Магницким в инструкции директору Казанского университета от 17 января 1820 г. 

Главной целью университетского образования инструкция объявляла воспитание "верных сынов Православной Церкви, верных подданных Государю, добрых и полезных граждан Отечеству". Требовалось сформировать в студентах "первую добродетель гражданина": покорность и послушание. Студенты обязаны были ежедневно "отправлять в положенное время должные молитвы и в присутствии инспектора", а в воскресные дни и в дни церковных праздников ходить с инспектором к Божественной литургии, приучаться "к делам милосердия небольшими, по состоянию каждого, милостынями, посещением больных товарищей в праздничные дни и тому подобного". Причем студенты, "отличающиеся христианскими добродетелями", должны были предпочитаться всем прочим и руководство университета обязано было принять их "под особенное покровительство по службе и доставить им все возможные по оной преимущества". Директор университета должен был "иметь достовернейшие сведения о духе университетских преподавателей, часто присутствовать на их лекциях, по временам рассматривать тетради студентов, наблюдать, чтобы не прошло что-нибудь вредное в цензуре", чтобы "дух вольнодумства ни открыто, ни скрытно не мог ослаблять учение Церкви в преподавании наук философских, исторических или литературы". Ему вменялось в обязанность "выбор честных и богобоязненных надзирателей", а также "сообщение с полициею для узнания поведения их вне университета, запрещение вредных чтений и разговоров" и "предупреждение всех тех пороков, коим подвергается юношество в публичном воспитании".

В основе преподавания всех наук "должен быть один дух Святого Евангелия". В университете вводилось богословское отделение, профессор которого обязан был преподавать библейскую и церковную историю. В преподавании философии основополагающим становился следующий принцип: "все то, что не согласно с разумом Священного Писания, есть заблуждение и ложь, и без всякой пощады должно быть отвергаемо". 

Преподавание политического права должно было показать, что "правление Монархическое есть древнейшее и установлено самим Богом". 

Профессора физики, естественной истории и астрономии согласно инструкции должны были доказывать, что "обширное царство природы… есть только слабый отпечаток того высшего порядка, которому, после кратковременной жизни, мы предопределены", указать "на тверди небесной пламенными буквами начертанную премудрость Творца и дивные законы тел небесных, откровенные роду человеческому в отдаленнейшей древности".

В лекциях по словесности на первом плане должна быть Библия, разбор "красот языка славянского", а также "образцовых творений" Ломоносова, Державина, Богдановича и Хемницера, с тем чтобы отвергать все, что "введено в язык произволом и смелостью" как "неклассическое и недостойное подражания". Образцом слога, по предложению попечителя, служили некоторое время Четьи-Минеи (полное собрание житий святых). Имена же Карамзина, Батюшкова, Жуковского, Пушкина запрещалось произносить на лекциях. В курсе древних языков необходимо знакомить слушателей преимущественно с творениями христианских писателей: святых Иоанна Златоуста, Григория Назианзина, Василия и Афанасия Великих. При изложении арабской и персидской литературы преподаватель не должен "вдаваться излишне во все, что собственно принадлежит к их религии, к преданиям Магомета и первых учеников его", а "ограничиться преподаванием языков арабского и персидского в том единственно отношении, в котором они по торговым и политическим связям для России могут быть полезны".

В курсе истории профессор обязан прежде всего проследить роль христианства и христианской Церкви, показать, что "Отечество наше в истинном просвещении упредило многие современные государства, и докажет сие распоряжениями по части учебной и духовной Владимира Мономаха". Кроме того, он должен "распространиться о славе, которою Отечество наше обязано Августейшему дому Романовых, о добродетелях и патриотизме его родоначальника и достопримечательных происшествиях настоящего царствования".

Спустя несколько лет Магницкий дополнил эти положения следующим образом: "Проповедуют в истории, что мир существует несколько тысяч лет; в Казани следуют хронологии книг священных"38.

Таким образом, почти все основные принципы и положения инструкции Магницкого сознательно и целенаправленно перечеркивали либеральный университетский устав 1804 г., обеспечивающий автономию высших учебных заведений. Но изложенными в записке принципами дело не ограничилось. На практике Магницкий и его последователи зашли еще дальше.

В феврале 1823 г. попечитель Казанского учебного округа обратился с официальной запиской к министру духовных дел и народного просвещения А.Н. Голицыну. В ней он высказывал мнение, что "если правительство не хочет допускать распространения различных гибельных учений, то не должно довольствоваться одним надзором за направлением профессоров, а должно прибегнуть к решительной мере и вовсе изъять некоторые науки из учебного преподавания"39. Он имел в виду прежде всего естественное право и философию. По его словам, "наука естественного права сделалась умозрительною и полною системою всего того, что видели в революции французской на самом деле, стала опаснейшим подменом Евангельского Откровения и, наконец, отвергнув алтарь Христов, наносит святотатственные удары престолу царей, властям и таинству супружеского союза"40. Философия же "есть не что иное, как настоящий иллюминатизм, обязанный новому только своему имени тем, что христианские правительства у себя публичное преподавание его дозволяют и даже платят жалование распространителям оного"41. Магницкий был убежден в том, что преподавание философии подрывает существующий строй. В своей докладной записке, поданной в Главное правление училищ, он писал: "…я трепещу перед всяким систематическим неверием философии, сколько по непобедимому внутреннему к нему отвращению, столько и особенно потому, что в истории 17-го и 18-го столетий ясно и кровавыми литерами читаю, что сначала поколебалась и исчезла вера, потом взволновались мнения, изменился образ мыслей только переменою значения и подменой слов, и от сего неприметного и как бы литературного подкопа алтарь Христов и тысячелетний трон древних государей взорваны; кровавая шапка свободы оскверняет главу помазанника Божия и вскоре повергнет ее на плаху. Вот ход того, что называли тогда только философия и литература и что называется уже ныне либерализм!"42 (здесь и далее курсив Магницкого. - А. М.) Впоследствии он в более развернутом виде повторил свои инвективы против философии: "Все учения философские, будучи отрицательны, или что одно и то же, разрушительны, имеют общим началом господство человека; а как скоро человек признает себя самовладыкою, то он тем самым есть уже бунтовщик против Бога и против всякой власти, Богом установленной; бунтовщик же только ненавидеть может, следовательно, общее чувство, философскими учениями рождаемое, есть ненависть… Кто усомнится, взгляни на то, что делали они (философы) в течение последних 40 лет… Какое остервенение самых зверских страстей; какое утончение злобы; какие неслыханные преступления"43. Представляется, что Магницкий в данном случае довел до логического завершения некоторые характерные для консервативной мысли того времени оценки философии. (Ср. со следующим высказыванием де Местра: "Человеческий разум (или то, что люди, не разобравшиеся в сути дела, называют философией) не только не способен заменить основы, которые именуют суевериями … философия - вопреки распространенным суждениям - по существу есть сила разрушительная"44.)

Преподавание этих предметов тогда все-таки не было запрещено, несмотря на все усилия Магницкого. Тем не менее он устроил с "обличительной" целью особую "кафедру конституций". О конституционном правлении Магницкий вообще не мог говорить без брезгливости. Это была, по его мнению, полная ложь и бессмыслица - распустить народ и связать власть; дать свободу ногам и оковать голову. Народные собрания, считал он, терпимы и сносны, пока довольствуются субсидиями и ролью актеров, забавляющих публику; но когда они вздумают серьезно мешаться в их дела, их разгоняют Кромвели и Наполеоны45.

Преподаватели всех факультетов и кафедр должны были давать на рассмотрение попечителю подробные планы своих лекций. Руководства немецких ученых, как "растлевающие душу", были изъяты из университетских курсов. Профессор математики Никольский, говоря о полном согласии законов математики с истинами христианства, утверждал, что в ней "содержатся превосходные подобия священных истин, христианскою верою возвещаемых. Например, - заявлял профессор, - как числа без единицы (здесь и далее курсив источника. - А. М.) быть не может, так и вселенная, яко множество, без Единого владыки существовать не может… В геометрии треугольник есть первый самый простейший вид, и учение об оном служит основанием других геометрических строений и исследований… Святая церковь издревле употребляет треугольник символом Господа, яко верховного геометра, зиждителя всея твари"46.

В таком же духе была составлена инструкция для преподавания по кафедре политической экономии. Преподающие ее обязаны были напоминать слушателям, "что все наше имущество… содержит в себе только условную цену…, дабы тем предупредить, сколько возможно, то пагубное влияние любостяжания, которое и без всякого учения весьма легко овладевает человеческим сердцем и превращает людей в машины, а еще более - ту суетную расточительность, которая пожирает и самое мнимое богатство наше"47.

Университетское начальство с трудом мирилось с процедурой длительного вымачивания трупов в воде с целью изготовления скелетов для анатомического театра: "Здесь торжественно издеваются над прахом усопших, чего и язычники не делали. Нет пощады народным уважениям, трепещет христианское сострадание: какое же впечатление воспитанникам и какое зрелище для тех, кои и без того почитают медицину варварскою наукою?"48.

Главные изменения в Казанском университете коснулись даже не столько системы преподавания, сколько распорядка студенческой жизни. Все студенты были распределены не по курсам, а по степени "нравственного содержания" ("отличные", "весьма хорошие" и "хорошие", "испытуемые", "посредственные" и "исправляемые" и, наконец, "находящиеся под особым присмотром"). Студенты, принадлежавшие к каждому из этих разрядов, проживали порознь и собирались вместе только на лекциях. Но и здесь принимались меры для того, чтобы предотвратить какое бы то ни было общение между ними. Надзор за студентами доходил до такой степени, что не только посещать знакомых, но и переходить с одного этажа на другой запрещалось без билета от инспектора. Надзиратели обязаны были водить студентов из одной комнаты в другую, осматривать волосы, платья, кровати. Посторонние лица могли посещать университет только в праздники, да и то под непосредственным наблюдением надзирателя. За все нарушения заведенных правил студенты подвергались наказаниям, перечень которых был весьма обширен. Это могло быть лишение пищи на несколько дней, заключение в карцер, или в "комнату уединения", где двери и окна были загорожены железными решетками, на одной из стен висело распятие, а на другой картина Страшного суда. Попадавшие в карцер получали название "грешников", и пока они находились в заключении, за спасение их душ читались молитвы. Во время попечительства Магницкого в Казанском университете стала практиковаться такая мера, как отправка студентов в солдаты без суда и следствия, ей подверглись двое студентов за "неумеренное употребление крепких напитков". 

Каждый день в университете проходил следующим образом. В пять часов утра комнатные служители будили звонком студентов, которые в течение десяти минут должны были одеться, застелить свои кровати и ожидать прихода помощника инспектора. Далее следовала молитва, по окончании которой все студенты под наблюдением надзирателя шли в столовую. Завтрак проходил в полном молчании под чтение Священного Писания. В восемь часов все собирались в большом главном зале, а оттуда уже по парам в сопровождении старших расходились по аудиториям, где для каждого было определено место. Инспектор, ректор, директор один за другим являлись в аудитории для осмотра. В двенадцать часов дня все вновь собирались в большой зале, откуда по парам шли в столовую. После обеда дозволялась кратковременная прогулка во дворе или в саду университета. По окончании вечерних лекций, ужина и молитвы студенты расходились по спальням и уже через десять минут во всем здании гас свет. Начинался ночной дозор. Двое часовых до самого рассвета ходили по коридорам каждого этажа навстречу друг другу, а дежурный помощник инспектора в течение ночи несколько раз осматривал спальни49.

Общественная и даже личная жизнь профессоров стала также предметом строгого контроля: "За профессорами наблюдали, чтоб они не пили вина. Из числа их, некоторые весьма воздержные, но привыкшие пред обедом выпивать по рюмке водки, в свой адмиральский час, ставили у наружных дверей на караул прислугу, чтобы предупредить грозу нечаянного дозора. Таким образом, прислушиваясь к малейшему стуку и беспрестанно оглядываясь, преступник дерзал ключом, привешенным у пояса, отворять шкаф, где, в секретной глубине, хранилось ужасное зелье"50.

Магницкий явно был склонен переоценивать результаты своей деятельности. В отчете Казанского университета за 1819/20 учебный год утверждалось: "Смиренномудрие, терпение и любовь сопровождают поступки студентов, а любезная учтивость украшает их наружное обращение. Всегда видят они вокруг себя назидательные примеры жизни благочестивой. Прежний дух партий и раздоров исчезает. Связуемые духом христианской любви, все чины, все сословия университета взаимно друг к другу оказывают чинопочитание и уважение. Под видом благочестия все приемлет новый вид….Вольнодумство, прежде под различными видами в недре университета скрывавшееся, удаляется от сего жилища наук, где обитает страх Божий"51.

Однако принудительное насаждение дисциплины и религиозности в светской среде не могло не вызвать определенных негативных последствий. М.И. Сухомлинов по этому поводу отмечал: "Религиозность ограничивалась иногда одною только внешностью, и за набожною обстановкою скрывались недостойные религии свойства: лицемерие, раболепство, отсутствие убеждений и нравственных начал. У некоторых из лиц, игравших роль в событиях Казанского университета, пиэтизм был маскою, надетою по необходимости и расчету, в угоду сильным мира"52. 

Деятельность Магницкого в Казани не поддается однозначной оценке. Магницким "сделано было много на увеличение и украшение здания университета, на устройство церкви (по образцу домашней князя А.Н. Голицына в Петербурге), библиотеки, физического кабинета, обсерватории, одним словом, все, что можно было сделать денежными средствами, щедро ему отпускаемыми"53.

Надо также подчеркнуть, что Магницкий не был против высших учебных заведений и высшего образования как таковых. Для него речь шла о выборе определенного типа образованности, определенной системы ценностей, которая бы лежала в основе учебных программ. Одновременно с антилиберальной чисткой Казанского университета Магницкий вынашивал план создания Института восточных языков в Астрахани, "намеревался "поставить университет в сношения с учеными сословиями Индии"" и возложить на него собирание сведений об учении браминов, "указав источник последнего в преданиях патриарха и апостолов, в Индии сохранившихся; и… может быть, доказать Европе сведениями положительными и письменными, от самих браминов полученными, что каста их не что иное есть, как общество, соединенное преданиями патриархов и освещенное преданиями апостольской же проповеди в Индии; к чему служит поводом название Брамы, от имени Абрама тем с большим основанием производимое, что по учению браминов и жена Брамы называлась Сара-Веда,то есть госпожа Сара"54. В данном случае он следовал идее, впервые развитой немецким консерватором-романтиком Ф. Шлегелем, а затем, уже в России, создателем знаменитой формулы-триады "Православие, самодержавие, народность" С.С. Уваровым. Последний видел в усвоении восточных языков и культуры Востока "источник новой национальной политики, долженствующей спасти нас от дряхлости преждевременной и от европейской заразы"55.

М.И. Сухомлинов, который в целом отрицательно оценивал итоги попечительства Магницкого, все же отмечал, что последний "снаряжал ученые экспедиции по различным отраслям наук в разные страны, на запад и на восток", отправлял ученых в Германию, Францию и Англию "для изучения математических наук и устройства кабинетов", а для "отыскания рукописей древних классиков положено было объехать армянские монастыри, по поводу открытой в Италии драгоценной рукописи Евсевия на армянском языке…"56.

Но так или иначе, большинство авторов самых различных идейных направлений сходятся на том, что в попечительство Магницкого научная жизнь в Казанском университете не развивалась. Справедливости ради стоит отметить, что примерно такая же ситуация существовала в Казанском университете и до попечительства Магницкого. В первую треть XIX в. русская наука переживала стадию становления и лишь в более поздний период стала приносить зрелые плоды.

Свои итоговые взгляды на основные принципы образования и воспитания Магницкий выразил в "Записке о народном воспитании", которую отправил 7 ноября 1823 г. Александру I57. Начиналось это "собственноручное всеподданейшее письмо" в характерной для Магницкого манере: "сей плод моего усердия к Церкви и Царю, в обыкновенном служебном порядке не вмещающийся, куда понесу, Государь, ежели не к ногам Вашим?"

В этой записке Магницкий предлагал царю проект создания целостной системы "народного воспитания", которой, по его словам, покуда еще нет ни в одном из существующих христианских государств: "самоважнейшая часть управления как бы брошена везде на произвол исполнителей и ежели получила некоторое устройство, то как бы случайно и от обстоятельств". Напротив же, "люди злонамеренные" (к их числу Магницкий относил Талейрана, Наполеона и Вейсгаупта) целенаправленно "занялись составлением полной системы народного воспитания". Это привело к тому, что "большая часть лучших учителей", которые должны учить наследника престола, "заражены опаснейшими началами неверия, идей возмутительных… Нет книги, по которой бы безопасно можно было учить его истории всеобщей и Российской. Нет курса прав, который можно было преподать царевичу Российскому в истинном его смысле. Нет истории систем философских, которая бы не развратила мыслей".

Созданная антихристианская система народного воспитания является плодом реализации "правильного, обширного и давно втайне укоренившегося плана и заговора". Судя по некоторым деталям, Магницкий имеет в виду прежде всего масонство, но прямо не говорит об этом, предпочитая возлагать ответственность за происходящее в мире зло прежде всего на "князя тьмы века сего".

В записке содержится религиозно-философская трактовка Магницким тех процессов, которые происходят в мире, и таких характерных явлений нового времени, как "общественное мнение", "свобода книгопечатания", "конституции". В его изображении все вышеперечисленное есть не что иное, как порождение дьявольских сил: "Князь тьмы века сего производит большую часть влияний своих на мир и миродержителей гражданских чрез общее мнение, которое есть как бы труба, коею он, как в древности оракулы, произносит свои заключения, суды и приговоры, сеет лжи и клеветы, распространяет нелепые предсказания и нечестивые понятия. У большей части народов, и в том числе у нас, гул сей, совершенно вопреки истине, почитается гласом Божиим (глас народа - глас Божий). В конституциях, сем неистовом порождении бунта народного, главным их основанием положена свобода книгопечатания, или, что одно и то же, беспрепятственное волнение и необузданность мнения общественного, т.е. труба для глаголов князя тьмы, как можно более широкая, громкая и всегда отверзтая; а как он знает, что доброе воспитание народное, улучшая сердце и образ мыслей падшего человека, составить может и общее мнение доброе, т.е. из трубы, для него нужной, может сделать проток благодати не только на поколение настоящее, но и на будущие; то он, отвлекая всеми способами внимание правительств и людей благонамеренных от сего важного предмета, указывает его одним своим чадам и последователям, как рычаг, которым можно потрясти весь мир гражданский".

Магницкий явно переходил за границы дозволенного, когда утверждал, что предлагаемые им планы можно осуществить лишь вопреки "духу времени", которым ранее руководствовался Александр I: "Духу времени сие не понравится, но если бы вы знали, кто этот дух времени, которому вы служите, то старались бы не делать ему угодного". Подобного рода напоминания о былых либеральных увлечениях не могли не вызвать у монарха сильного раздражения. 

В обоснование вышеизложеннного Магницкий ссылается на революционные события, которые прокатились по Европе в 1820-1821 гг.: "единомыслие разрушительных учений в Мадриде, Турине, Париже, Вене, Берлине и Петербурге не может быть случайным".

Исходя из своего видения общеевропейских процессов, в которых главную роль играют разрушительные силы, Магницкий предлагал Александру воспользоваться тактикой и указаниями врагов монархии и христианства, поскольку "из них же можно, как кажется, почерпнуть и противуядие, как то делается в медицине, когда кровью бешеной собаки исцеляется ее укушение", т. е. составить на определенных началах план "народного воспитания", который бы охватывал все учебные заведения Российской империи. 

В качестве "основного начала" народного воспитания Магницкий называл Православие. На мистической стороне Православия Магницкий не заостряет внимания. Оно интересует его главным образом с точки зрения политической, как учение, освящающее царскую власть: "Верный сын Церкви Православной, единой истинной веры Христовой, знает, что всякая власть от Бога, и посему почитает он всех владык земных, Нерона и Калигулу, но истинным помазанником, Христом Божиим, не может признавать никого, кроме помазанного на царство Церковью Православною. Итак, мы одни, по слову Оригена, исповедуем обе религии: и первого и второго величества. У нас одних корона самодержавия лежит на алтаре Божием, неприкосновенна для рук черни, но приемлется в таинственном священнодействии, из рук Церкви. Над нею крест, над державою крест, над скиптром крест. Тут нет ничего человеческого. Нашего Государя мы открыто во всяком училище отечества нашего называем и должны называть помазанником Божиим, и все знают и веруют, что это правда. Пусть скажут сие в училищах Пруссии, Нидерландов, Англии о их государях, там рассмеются". 

Однако понимание Православия Магницким отнюдь не было "казенным", в духе позднейшего С.С. Уварова, а, напротив, "оппозиционным". Его высказывания на этот счет явно отражали позицию тех православных кругов, которые были недовольны "петровской революцией". Так, поминая недобрым словом "Лефортов и Биронов", он утверждал, что "дух времени" "более ста уже лет" нападает на Православие: "Пусть заглянут в акты синода и тайной канцелярии от начала XVIII столетия до конца его и между прочим в дела о Феофилакте, епископе Тверском, и члене синода Арсении". Однако, несмотря на то, что Православие оказалось ослабленным борьбой с "духом века сего", оно остается единственной верой истинной, "в которой слово Божие не только сохранено во всей чистоте непрерывной иерархиею Апостольскою, но и засвидетельствовано, подписано кровью мучеников всех веков прошедших и даже ежедневных" (Магницкий ссылался на то, что в Греции был напечатан мартиролог, в котором перечислялись сотни современных мучеников за веру, погибших от рук турок).

Понимаемое таким образом Православие тесно связано с самодержавием. Без первого невозможно второе. Более того, "самодержавие вне Православия есть одно насилие", - утверждал Магницкий. Православие и самодержавие, таким образом, "два священных столпа, на которых стоит империя". Говоря о том, что "Православие и благоговение к помазаннику Божию должны быть основанием русского народного воспитания", Магницкий уже в 1823 г. приближался к триединой формуле, представленной впоследствии С.С. Уваровым. 

Эти начала русской жизни, "хотя еще не поколебались, но уже ослаблены". Для их восстановления необходимо было распространить на все учебные округа империи действие знаменитой инструкции от 17 января 1820 г. для Казанского университета, которую мы анализировали выше: "Ежели сие признано полезным в 16 губерниях сего округа, почему не сделать того же в прочих?"

Таким образом, в условиях явного кризиса идеологии "просвещенного абсолютизма", то есть той идеологической доктрины, которой российская монархия придерживалась в течение весьма длительного времени, Магницкий фактически дал идеологическое обоснование и выражение консервативному повороту в политике самодержавия, причем с православно-патриотических, а не с мистико-космополитических позиций. 

Какую роль в общественном воспитании в идеале должно было играть православное духовенство и как критически оценивал эту роль в современной русской действительности Магницкий, видно из документа, в котором он описывал пьянство в среде воспитанников Петербургской духовной семинарии: "семинаристы… идут ночью в кабак, куда впускаются заднею дверью, пьют, закупают запас вина для товарищей и приносят его в семинарию". Затем происходил "дележ принесенного вина, из больших суповых чаш, разливными ложками"58. Последствия этого развлечения для семинаристов были самыми плачевными: "часто с 11-ти лет, крепостию, столь несвойственного самой слабости их органов, напитка, растрачивают навсегда телесные и душевные силы свои, впадают между собою в самые гнусные и даже противоестественные нечистоты"59. 

Между тем по окончании семинарии они должны поступать в Духовную академию, а оттуда - в священники, монахи и "прямо в архимандриты"60. Такое положение было не только в Петербурге, но и в других местах. В результате "духовенство наше заражается тем грубым развратом, который служит, от людей, смешивающих Церковь с недостойными ее служителями, ей нареканием, а усердным сынам ее постоянным предметом сердечного сокрушения"61. Для Магницкого, выступающего с позиций тотального "охранения нравственности народной", подобная ситуация была абсолютно недопустима: "благочестие и добрая жизнь лиц духовных нигде не служит так непосредственно основанием добродетели народной, как у нас, по свидетельству самой религии нашей (курсив Магницкого. - А. М.), и посему нигде разврат духовенства не может быть так вреден и для Церкви и для государства"62. Поэтому истоки страшного зла, поражающего русскую землю, "суть наши семинарии", в особенности Петербургская, которая "есть гнездо самого грубого разврата и гнуснейших пороков"63. Рецепт, предлагаемый Магницким для спасения народной нравственности, был прост: "Правительство может начать обнаружение сего зла, или приступит к сему делу, поимкою семинаристов на самом преступлении. Они сами расскажут все прочее"64.

5 августа 1823 г. Магницкий отсылает царю "Мнение русского дворянина о гражданском уложении для России"65. В нем содержалось предложение создать "уложение истинно русское". Тогдашнее российское законодательство не устраивало Магницкого потому, что было результатом заимствования западноевропейского юридического опыта. Последний же, считал он, возник на основе чуждых начал: языческого римского права и церковного католического права, а потому был неприменим к русским условиям66. Магницкий предлагал взять за основу нового уложения "византийское право". В его трактовке это было право, "соединенное с правом каноническим Греческой Церкви, совершенно очищенное от всех языческих примесей, то право византийское, которое и ученые наши и новейшие законодатели отвергали так, как будто оно никогда не существовало". Между тем, настаивал Магницкий, "оно одно есть истинное наследие наше после Греческой империи"67 и развивалось в России в течение нескольких веков, вплоть до Соборного уложения царя Алексея Михайловича. Затем "златая цепь нашего отечественного законодательства" была порвана так, что даже "следа ее ни в законодательстве, ни в правоведении нашем не осталось"68. Магницкий риторически вопрошал: "Не входило ли в систему неверия отвести нас от законодательства отцов наших, непрестанно освящаемого верою и божественными писаниями, дабы, не отвергая прямо, сгладить неприметно ту печать самодержавия, которая все древние наши законы знаменует?" Для исправления положения он предлагал создать особую комиссию, которая бы занялась систематическим сбором существующих законов, и особый комитет, который "занялся бы историческим обозрением права византийского всего нашего законодательства, в добром духе", т. е. где было бы "все согласное с Православием, все приличное самодержавной власти, обычаям и духу народа нашего собственного", "на духе нашего вероисповедания и на праве каноническом Греко-Российской Церкви утвержденное". По мнению Магницкого, создание подобного "Русского уложения" воочию продемонстрировало бы намерение "воскресить действительные наши права" на наследие "Империи Греческой"69. Вероятно, Магницкий интуитивно или же с подачи церковных кругов уловил ту мысль, что Россия унаследовала комплекс религиозных, культурных и юридических ценнностей прежде всего от Византии. Отметим также, что некоторые положения "Мнения" Магницкого пересекались с содержанием карамзинской "Записки о древней и новой России" (в частности, с требованием создания "русского права" на основе собственной правовой традиции).

Еще одной сферой деятельности, в которой Магницкий проявил свою кипучую энергию, была работа в Комитете по составлению цензурного устава в 1820-1823 гг. Согласно проекту нового устава, который составил Магницкий, запрету подвергались все произведения, которые прямо или косвенно отвергали или подвергали сомнению Священное Писание. Также запрещались сочинения, содержавшие в себе "какой-либо дух сектантства или смешивающие чистое учение веры евангельской с древними подложными учениями, либо с так называемой естественной магией, кабалистикой и масонством". Не разрешалось также публиковать "все те сочинения, в коих своевольство разума человеческого пытается изъяснить и доказать философией недоступные для него святые таинства веры"70. Наконец, в проекте рекомендовалось запрещать те произведения, которые хоть малейшим образом ослабляют или подрывают авторитет существующей власти. Именно этот проект Магницкого попал в анналы истории, поскольку основные его положения, уже в царствование Николая I отредактированные А.С. Шишковым, легли в основу предельно сурового, так называемого "чугунного", цензурного устава 1826 г.

Замыслы Магницкого, предполагающие максимальное внедрение религиозных принципов во все основные сферы жизни, в то время не могли быть в принципе реализованы в России. Для этого не имелось ни интеллектуальной базы, ни соответствующих кадров. Магницкий лихорадочно пытался обогнать время в попытках противостоять надвигающемуся всемирному революционному урагану. Он был одним из тех, кто чувствовал приближение новых "темных веков", тех опасностей, которые несла миру эпоха Просвещения, и пытался выработать против них своего рода консервативное "противоядие". В этом отношении он, бесспорно, был не просто консерватором, но и бескомпромиссным реакционером, если понимать слово "реакция" как охранительное реагирование, вызванное наступлением на традиционный миропорядок разрушительных для него идей и политических сил. Главным "противоядием" от революционных процессов он считал Православие, влияние которого стремился со свойственными ему энергией и темпераментом распространить на все сферы жизни государства и общества.

В 1824 г. Магницкий принял деятельное участие в интригах Аракчеева, который использовал в своих целях "православную партию", то есть Магницкого, митрополита Серафима (Глаголевского) и архимандрита Фотия (Спасского) для того, чтобы добиться отставки главного своего соперника Голицына. Мотивы поведения Магницкого недоброжелатели его объясняли возможной надеждой на то, "что Аракчеев, за оказанную услугу, возведет его в звание министра"71. Архимандрит же Фотий (Спасский) в своих записках совсем иначе объяснял логику поведения Магницкого: "М.Л. Магницкий, так как был в курсе многих дел зловерия, многие вещи раскрывал важные. Он был предан Православию и делал внушения графу А.А. Аракчееву против врагов веры"72. 

Магницкий самым активным образом вмешался в дело И.Е. Госснера, ученого-теолога из так называемых ново-католиков, который в 1820 г. был выбран директором Библейского общества. Перевод антиправославной книги Госснера печатался в типографии Н.И. Греча. Магницкий, еще до выхода книги, достал ее из типографии в корректурных листах. После этого он и его единомышленники упросили и "почти принудили" митрополита Серафима ехать во дворец и лично представить Александру I, какая опасность угрожает Церкви от издания и распространения этой книги. "Для этого нарочно было избрано необыкновенное время - шесть часов вечера, чтобы необычайностию самого посещения встревожить Императора. Митрополит упал к ногам его и требовал удаления князя Голицына, которого управление, по его словам, колеблет Церковь Православную. Такая сцена не могла не подействовать. Государь старался успокоить митрополита, сказал,что обратит внимание на его жалобу и, если найдет действия министра ошибочными, устранит от управления вверенными ему частями. Впрочем, подробности этого разговора, за кончиною всех действующих лиц, останутся навсегда неизвестными. Магницкий, вслед за митрополитом, отправился на адмиралтейский бульвар, а оттуда прошел к подъезду Государя, где уже столпилось довольно народу, привлеченного каретою митрополита, с тем чтобы видеть, с каким лицом выйдет он из дворца, веселым или печальным. Удостоверившись же по довольному выражению лица владыки, что дело идет хорошо, он поспешил в невский монастырь поздравить его с успехом". Рассказ этот, записанный со слухов Гречем, неоспорим в одном: "факт жалобы митрополита Серафима на князя Голицына, лично принесенной Государю, не подлежит сомнению"73.

Рассмотрение книги Госснера было поручено президенту Российской академии А.С. Шишкову. Переводчик, цензор и содержатель типографии Н.И. Греч были отданы под суд, Госснер же выслан за границу. 15 мая 1824 г. Голицын был отправлен в отставку. Новым министром просвещения был назначен -А.С. Шишков. 

Сразу после отставки Голицына Магницкий послал письмо в Библейское общество с заявлением о выходе из его членов. В этом послании от 24 мая 1824 г. он писал, что в персидском переводе Евангелия, выпущенном Библейским обществом74, имеется "богохульная ошибка" и нет гарантий, что подобного нет в изданиях на других языках, делаемых в спешке. Магницкий настаивал, чтобы "сие важное дело исследовано было основательно и чтобы все оставшиеся экземпляры сего издания были сожжены". "Ежели, - писал Магницкий, - в преложении на персидский язык, один из классических восточных, могло проскользнуть по ошибке богохульство, то чего не может быть в тех торопливых переводах на многие языки диких, у коих нет еще и письмен? После сего, величайшего на земле, несчастия для Библейского общества, можно ли еще думать, чтоб на деле его было Божие благословение? Каждый член Общества не будет ли отвечать пред Богом за все дела его, участвуя в них и деньгами и согласием? По всем сим неоспоримым, по чувству моему, уважениям обличающей меня совести, готовился я просить увольнения меня от Библейского общества, но удержан был только тем, что надеялся видеть скорое его падение от других причин. Ныне правление Казанского университета, представляя мне о раздаче книг Священного Писания ученикам в награду за успехи, упоминает и о Евангелии на персидском языке, из чего вижу я, что книга сия не только не уничтожена, но и распространяется библейскими отделениями. Почитая сей случай вызовом меня, согласно с чувством совести моей, на то действие, от которого одно благоприличие доселе меня удерживало, приемлю я смелость покорнейше просить ваше высокопреосвященство (митрополита Серафима - А. М.) принять торжественное отречение мое от всех богопротивных, по моему разумению, действий Библейского общества и благоволить исходатайствовать мне совершенное от оного увольнение. 24 мая 1824 г."75.

Комитет Библейского общества в ответ на письмо Магницкого вынес следующее решение: "По рассмотрении дела об ошибках, вкравшихся в издание Нового Завета на персидском языке, оказалось, что Магницкий в деле разбирательства этого дела не принимал и не мог принимать участия, что раздача экземпляров этого издания остановлена повсюду назад тому более года, и что если оная производится еще и поныне под ведомством Казанского университета, то сие от собственного его небрежения. Комитет постановил: письмо г. Магницкого, как оскорбительное и поносительное по содержанию своему и выражениям для комитета и для всех участвующих в деле Российского Библейского общества, представить Государю Императору, яко августейшему покровителю Общества сего, а г. Магницкого исключить из числа членов Общества"76. По представлении этого решения Александру на имя митрополита Серафима последовал из Красного Села высочайший рескрипт от 16 июля 1824 г.: "прочитав представленное вами мне письмо к вам действительного статского советника и сведения, до предмета оного письма касающиеся, я поручаю вам, призвав к себе его, сделать ему строгое замечание, что неприлично ему было поместить в письме к вам такие выражения, которые могли оскорбить членов комитета Российского Библейского общества; равномерно объявить ему, что невыгодное его заключение о действиях сего Общества не у места, ибо оно составлено из особ, достойных уважения, и наконец, что он, не желая участвовать более в трудах сего Общества, мог сие изъявить просто и вежливо"77. Ю.Е. Кондаков считает, что на этом "деятельность М.Л. Магницкого в стане поборников Православия прекращается"78. Если иметь в виду связи Магницкого с Фотием и митрополитом Серафимом, то это действительно так. Но следует отметить, что до конца своей жизни Магницкий пребывал на позициях "воинствующего" Православия и уже никогда с них не сходил.

Трудно признать справедливость утверждений, что Магницкий "вмешался в дела Библейского общества и притом самым жалким образом"79. Магницкий в данном случае поступал как вполне идейный деятель русской православной оппозиции, стремящейся прекратить деятельность этого общества, служившего главным проводником мистико-космополитических идей, враждебных Православной Церкви. Ошибки в персидском переводе "Нового Завета" были лишь предлогом для того, чтобы нанести серьезный удар по Обществу. 

Подробно свою позицию Магницкий обосновал в опубликованной И.А. Чистовичем записке "О злых действиях тайных обществ, выдумавших Библейское общество в Европе и неусыпно через оное все к своей цели направляющих"80. В ней утверждалось, что Библейское общество является орудием в руках иллюминатов. Иллюминатами называлась тайная организация, основанная в 1776 г. немецким мистиком Адамом Вейсгауптом. Принципы организации были заимствованы Вейсгауптом у иезуитов и масонов, в основе ее был строгий иерархический порядок. Члены организации следовали принципу: "цель оправдывает средства". Только высшему разряду посвященных открывалась тайная цель Общества: замена христианской религии деизмом и монархической формы правления - республиканской. В 1785 г. орден был запрещен. Следует иметь в виду, что Магницкий обычно называл иллюминатами масонов и мистиков всех направлений, стремящихся "разрушить Церковь". Магницкий заявлял, что "Библейское общество в системе у методистов-иллюминатов (ибо есть методисты простые и методисты-иллюминаты) есть то же, что масонские ложи в системе иллюминатства Вейсгаупта, то есть низшая степень, в которую принимаются без разбора всякого рода лица, дабы потом избирать из них орудия двух родов: 1-е, людей с отличными способностями; 2-е, слепых фанатиков".

Магницкий, подразумевая, что руководство в министерстве духовных дел и народного просвещения оказалось в руках иллюминатов, обвинял это министерство в том, что оно "устремило все выгоды честолюбия на пропаганду сего (Библейского. - А. М.) общества и на его начало". Это привело к тому, что "начальники областей и губерний, равно как все почтовое начальство, уверены были, что они исполняют дело самое угодное правительству". Такое положение было достигнуто, по Магницкому, в результате того, что "Воззвание" о содействии Обществу было разослано в нескольких тысячах экземпляров, когда император находился за пределами России. В его же отсутствие "были посланы славный методист Патерсон и помощник Попова Серов для истребования на местах во всех губерниях строгого отчета в медленности действий Библейских обществ. Они объехали многие губернии, и когда в Санкт-Петербурге услышали, что Его Величество возвращается из Троппау или Лейбаха (не помню), то Патерсону велено проехать к границе Персии в виде путешествия, а Серову, не доделав своего поручения, скорее возвращаться". Кроме того, Библейское общество "служит надежнейшим покровом для пересылки денег и переписок методистов и разъездов членов Библейского общества, закрытием для путешествия и личных сношений их агентов во все концы в России, в Константинополь, Германию и Швецию". Таким образом, в изложении Магницкого, широкое распространение Библейского общества было вызвано тайной деятельностью иллюминатов в "сугубом" министерстве и благодаря служебному подлогу, ставшему возможным в отсутствие императора. 

Магницкий следующим образом описывал тот вред, который принесла деятельность Библейского общества в России. Поскольку все конфессии и секты были уравнены с Православием, то раскольники-старообрядцы "под предлогом крестьянских сотовариществ… со смелостью открыли свои секты, собрания и скопища раскольнические и учению своему дали ход, презирая св. церкви, собираются явно в избах для своих толков, что прежде тайно у них было". При этом "Библейское общество с ними переписывалось. Письма их хвалило и печатало, называя благочестивыми крестьянами тех, которые опаснее самых духоборцев".

Критике со стороны Магницкого подверглось издание "под ложным и тщетным предлогом всеобщего требования (которого не было)" Пятикнижия Моисеева на русском языке "отдельно от пророческих книг Ветхого Завета" и Евангелия. С его точки зрения, это издание призвано было "сделать тем ересь молоканов (субботников) и обращение в иудейство, ибо простой народ, видя книгу, заключающую закон Божий, и не зная ничего далее, легко мог бы ею прельститься по неведению".

В вину Библейскому обществу Магницкий ставил то, что оно "поспешно и дурно перевело Новый Завет" на русский литературный язык, "отняв славянский текст": "ныне книги священные… более или менее искажены; и вместо священного языка на площадной дурно переложены… и старым расколам, и вновь хотящим быть дверь явно растворена". Особо Магницкий говорил о "богохульстве", допущенном в персидском переводе Евангелия и возможности повторения сего на других языках: "Если на сем языке восточном выделанном могли произойти подобные ужасы, то чего нет на тех 30-ти, или более, диких наречиях, у коих нет ни письмян, ни выражений не только для предметов духовных, но ниже для самых обыкновенных в жизни, как-то: стул, шляпа и проч. По неимению письмян на сих языках, употреблены русские и от того переводы сии вышли столь соблазнительны, что, читая несколько листов в библейском комитете, члены оного, кроме тех, которые готовы были плакать, смеялись над чтением мордовских и чувашских евангелий. Не простее ли было обучить дикарей сих славянской грамоте, ежели бы Библейское общество не имело других вредных целей (курсив Магницкого. - А. М.)?".

Кроме того, Магницкий отмечал "подлог весьма коварный" для католиков, когда, по его словам, для них под видом "итальянской библии продавался перевод Лютеровой библии на сей язык".

Таковы были основные обвинения Магницкого в адрес Библейского общества. При этом он отмечал, что вышеизложенное - "капля в море" в сравнении с теми фактами, которые могут открыться при специальном рассмотрении документов Библейского общества особой комиссией.

В заключение Магницкий предлагал "истребить опасное и злое действие тайных обществ чрез Библейское общество" следующим образом: "В начале учреждено было Библейское общество единственно для раздачи Св. Писания иноверцам, в России обитающим; то весьма легко и справедливо обратить его к сему началу, предложив вместе с сим на собранные с русских деньги печатать для раздачи даром и дешевой продажи православное исповедание и церковные книги. Англичане поймут сию перемену и сами от Общества отступят, иноверцы иностранные и русские последуют за ними: собственность Общества останется той самой Церкви, которую разрушить стремились тайные общества чрез Библейское общество". 

Судьба Магницкого резко изменилась после смерти Александра I. Причастность Магницкого к былому заговору против своего благодетеля Голицына сыграла ему дурную службу. Голицын вошел в особо доверительные отношения к Николаю I, хотя и не занимал при нем важных государственных постов. В итоге царь начал крепко недолюбливать Магницкого и склонен был верить характеристикам, даваемым недоброжелателями попечителю Казанского учебного округа81. 

В начале 1826 г. царь назначил ревизию Казанского университета. Что послужило поводом для нее, до сих пор остается неясным. Магницкий в свою защиту утверждал, что стал "жертвою партии, питавшей к нему ненависть за его строгие принципы благочестия и уважения к существующему порядку"82. Ревизия была начата в феврале 1826 г. и длилась целый месяц. Ревизор обнаружил растраты Магницким казенных денег. По наиболее распространенной версии это была "громадная растрата денег". Однако комментатор к автобиографическим запискам Магницкого по этому поводу отмечал: "Казанское дело продолжалось семь лет. На Магницкого насчитывали то 90 тысяч, то 56 тысяч, то 24 тысячи рублей; семь лет держали имение под запрещением. Кончилось тем, что определено было взыскать с него 438 рублей 15 копеек ассигнациями!" И далее он пишет: "Магницкий был человек беспокойный, рвавшийся из своего круга, чтобы иметь более значения, но уже, конечно, не был корыстолюбцем или мелким злоупотребителем"83. 

В итоге он не только лишился места попечителя учебного округа, но на его имущество был наложен секвестр, а затем он в сопровождении фельдфебеля был сослан в Ревель.

Через несколько лет после декабристского мятежа правительство обратилось к вопросу о "зловредности тайных обществ". Одним из инициаторов этого обращения явился опальный Магницкий. В начале 1831 г. он подал императору Николаю I ряд записок под общим заглавием "Обличение всемирного заговора против алтарей и тронов публичными событиями и юридическими актами"84. В этом любопытном документе он подробно осветил историю создания в Мюнхене общества так называемых иллюминатов. В "Обличении" подробно излагался некий план захвата иллюминатами-масонами власти в европейских государствах и установления мирового господства. Магницкий писал о том, что целью иллюминатов является "освобождение народов от государей, дворянства и духовенства". Развивая эту мысль, он утверждал, что "Орден совершенствующихся" стремится к "разрушению не только алтарей и тронов, но и всех правительств, какого бы рода они не были, и даже самых оснований всякого гражданства и образованности", и следующим образом обрисовывал тактику иллюминатов по захвату власти: "Иллюминаты должны стараться завладеть всеми правительственными местами, помещая на них своих адептов"85.

Магницкий утверждал, что европейские правительства слабо действовали против масонов: они лишь ограничились отставками и изгнанием за границу лиц, подозреваемых в причастности к иллюминатскому заговору. Таким образом, они распространились по всей Европе, а часть из них обосновалась в России. Объявляя якобинцев "ударной силой" масонов, автор записки заявлял, что никто в мире не может устоять против них, кроме России, поскольку она "страшна масонам своей физической силой, духом… истинной и несокрушимой религией, преданностью к… самодержцам, искреннею, чудесною, святою, потому что она основана на вере, на чувстве, на тысячелетнем предании любви народной"86.

Показательно, что в своих записках Магницкий фактически занялся разоблачением своего бывшего начальника и либерального единомышленника М.М. Сперанского. Магницкий заявил, что тот являлся главой тайного заговора в России и благодаря покровительству Сперанского проповедь иллюминатства велась в Российской империи с "адскими ухищрениями", посредством как учебной, так и научной литературы. Магницкий ставил в вину Сперанскому приглашение профессора еврейского языка И.А. Фесслера87 в Россию. По словам Магницкого, Фесслер был чрезвычайно опасен, ибо, отвергая христианство и желая заменить веру иллюминатством, профессор доказывал, что Христос был отнюдь не Спасителем, а "сыном Эссеянина, обманывающим народ для утверждения своего учения"88. Сперанский, по словам Магницкого, получил из рук профессора "талисман", т. е. некий перстень, сделавший его полновластным руководителем русских масонов. При всем при том Сперанский изображался Магницким как жертва иллюминатов, "кои ищут… обольстив значущих в правительстве людей разными обманами… управлять ими в видах своего общества"89.

В своем доносе Магницкий перечислял десятки высокопоставленных чиновников, находившихся в тайном обществе, причем сам признавался в том, что какое-то время был членом масонской ложи "Полярная звезда"90. Далее в своих записках Магницкий обвинял университеты в преподавании пантеизма, материализма и прагматизма, ибо занятия "точными дисциплинами" (статистика, экономика и т. д.) при соответствующей интерпретации со стороны либеральной профессуры очень быстро могут убедить студентов в том, что "лица правительственные, духовенство, дворянство, армия суть классы непроизводящие (трутни общества)"91. Бывший попечитель Казанского учебного округа считал даже книгопечатание злом, с которого началось проникновение масонства в Россию. Не случайно, по его мнению, для масонских кругов было характерно стремление "завладеть всеми отраслями литературы и все их отравить ядом иллюминатства"92.

Современный израильский исследователь С.Ю. Дудаков в своей монографии по истории русского антисемитизма утверждает, что самым примечательным в этом доносе Магницкого было то, что "впервые участниками "мирового заговора масонов" стали и евреи"93. Говоря о возникновении различных ересей, Магницкий возлагал за это вину на еврейство, которое, по его утверждениям, превратно истолковывает Библию, особенно в пророчествах о пришествии Христа. Евреи, пользуясь незнанием христианами древнееврейского языка, "издают под видом молитвенных книг разные возмутительные против народа и правительств христианских" сочинения94. Указывая на евреев как на всеобщую "деморализующую силу", Магницкий писал об использовании их иллюминатами для достижения тайных целей: "Люди сего рода в Россию приезжать могут, по большей части, под именем приказчиков торговых домов, от коих и действительно, для закрытия себя, легко иметь им некоторые поручения наших произведений и проч., ибо ныне капиталы всей Европы приведены уже в руки жидов (четыре брата Ротшильда)…"95. Кроме того, он заявлял, что центр мирового заговора находится в Лондоне, где иллюминаты даже учредили университет без преподавания христианской теологии, но зато с обучением "жидов"96.

Анализ доноса Магницкого доказывает, что ему принадлежит приоритет в русской консервативной мысли в декларировании связи между масонством и еврейством. Бывший попечитель Казанского учебного округа оказался в этом отношении своеобразным предтечей публикатора и комментатора "Протоколов сионских мудрецов" С.А. Нилуса.

В том же 1831 г. Магницкий отправил Николаю I письмо, в котором он нижайше просил дозволения императора посвятить ему сделанный Магницким перевод книги немецкого философа Карла Людвига фон Галлера "О восстановлении политической науки"97. В письме также говорилось: "Перевод, на который ныне дерзаю склонить внимание Ваше, есть образчик, представляющий план и дух довольно обширного, великого творения, известного гения, друга алтарей и тронов - Галлера. Все, прежде и после его, защищавшие святое дело Цезарей, были партизаны, более или менее для врага беспокойные, но он один дал ему и выиграл сражение общее. Он один, подобно Кеплеру, открывшему новые законы движения тел небесных, открыл новый закон мира политического… При повсеместно господствующем духе книга сия не может пойти в ход, иначе, как за торжественною колесницей победителя крамолы и спасителя общего спокойствия"98. К письму прилагался краткий перевод предисловия и оглавления книги Галлера. 

Взгляды К.Л. фон Галлера получили очень широкое распространение в консервативных кругах Пруссии в 20-30-е гг. XIX в. В упомянутой книге он подверг резкой критике естественное право и предложил свою трактовку происхождения и оправдания монархической власти. Всякое законное государственное устройство основано у него не на человеческой воле и рефлексии, как утверждали идеологи Просвещения, а на праве сильного над слабым. Государство и государственная власть, по Галлеру, возникают не искусственно - посредством человеческой воли и договора, но естественно - при помощи силы и превосходства99.

Магницкий явно рассчитывал на то, что Николай I, который в это время был крайне заинтересован в разработке новой идеологической государственной доктрины, призванной заменить "просвещенный абсолютизм", обратит на сделанный им перевод благосклонное внимание и, соответственно, в его судьбе произойдут благоприятные изменения. Однако его постигло разочарование. III Отделение сообщило ему об отказе царя в разрешении печатать перевод.

О дальнейших годах жизни Магницкого имеются лишь отрывочные сведения. Известно, что, будучи в Ревеле, он негласно руководил в 1832-1833 гг. ежемесячным педагогическим, философским, литературным журналом, названным "Радуга", издававшимся в течение полутора лет, в котором публиковал свои статьи националистического и богословского характера. Этот журнал "в крайне-православном духе" оказался прототипом воинственных и ультраконсервативных журналов "Маяк" и "Домашняя беседа"; в нем господствовали, как писали авторы либеральной ориентации, "глумление над западным просвещением и западной философией в особенности", "гонение на западную цивилизацию и порицание русских за сближение с западом"100. Подобного рода оценки "Радуги" нуждаются в серьезной корректировке. Знакомство с содержанием журнала говорит о том, что на его страницах Магницкий пытался разработать свой вариант доктрины "официальной народности", которая опиралась бы на труды некоторых германских философов (не только упомянутого Галлера, но и Ж.-П. Ф. Рихтера, И.Г. Гамана и др.) и православное вероучение101.

Бывший вольнодумец Магницкий свою жизнь закончил глубоко верующим человеком. Зачастую его обвиняли в ханжестве и лицемерии, в отсутствии подлинной веры: "Внешняя его набожность ничем не отличалась от обрядностей и обычаев людей его круга: он стоял и держал себя в церкви точно так же, как бы случайно зашедший туда, отъявленный, но благовоспитанный вольнодумец"102. Это суждение представляется ложным. Несомненно, что Магницкий был человеком искренне верующим и что залогом самобытности России и ее главной духовной ценностью он считал Православие. В то время подобное воззрение было, мягко говоря, не в моде среди представителей высшего слоя, в лучшем случае равнодушного к вопросам религии, либо состоявшего в масонских ложах или же исповедующих деизм, атеизм и т. п. Неугомонный Магницкий же и здесь упрямо шел поперек течения. Один из типичных представителей тогдашнего дворянского общества так негодовал по поводу набожности Магницкого: "Умнейший человек, но суеверен, как крестьянин. Представьте: у него огромные иконы, перед которыми теплится день и ночь лампада!"103. Магницкий не раз давал волю своему негодованию против "разных аристократических замашек и капризов в деле веры", не перенося на дух "разделения в вере между аристократами и мужиками, между господами и слугами" и суждений вроде: "Как же я позволю священнику помазать мне лоб, чтобы одно и то же было для лакея и для барыни!" Или: "Как это в причастии ложечка для всех одна: побывает во рту у мужика и потом и мне дадут ее в рот!" Подобные заявления возмущали Магницкого, он видел в них неверие в силу православных обрядов и Таинств. На благотворительных вечерах с танцами и концертами он без церемоний говорил великосветским дамам, что они служат дьяволу. Когда тем же дамам случалось говорить ему: "Как это говорится при крещении детей: дуни и плюни на него? Что, мы разве чертей рождаем?!" - то он твердо отвечал им на прекрасном французском языке: "Да, да, нужно изгонять дьявола из того, что вы рождаете".

Лица духовного звания утверждали, что Магницкий в вере был "совершенный простец". Сам же бывший попечитель Казанского округа в узком кругу заявлял: "Моя вера - кучерская… мы с кучером ходим в одну церковь…В какую церковь мой кучер, туда и я. А если в ней несколько священников, то если я застану в церкви кого-либо из них, то - это он, мой духовник"104. Он глубоко верил в силу молитвы: "Сказано: просите и дастся вам; я так и верю. У Бога, как у отца, нужно прямо просить того, в чем есть нужда. Если нуждаешься в сапогах, так и молись: Господи, дай мне сапоги! Если у меня нет дров, я буду просить и молиться об этом, и Бог так сделает, что у меня будут дрова". Когда у него случались семейные раздоры с женой-француженкой, то он видел в них "наваждение дьявола" и поэтому "всякий раз кропил стены святою водою и курил в комнатах херувимским ладаном. Этим он прогонял бесов, как причину раздора". Последним и решающим аргументом Магницкого в спорах о вере было: "Постойте, постойте… будете умирать так же, как ваша кухарка, и тогда вспомните мои слова". За подобные действия и высказывания большая часть тогдашнего русского образованного общества считала Магницкого "чуть не помешанным"105.

Годы ссылки проходили большей частью впустую для этого деятельного и энергичного человека. Поэтому в 1834 г. он обращается с покаянным письмом к князю А.Н. Голицину, после которого ему было разрешено перебраться в Одессу, где он вел большей частью домашний образ жизни, занимаясь совершенствованием своих знаний греческого языка и переводом книг древних писателей. Магницкому на некоторое время удалось сблизиться с наместником края, умным и общительным графом М.С. Воронцовым. Он даже посвятил ему "Краткое руководство к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу", написанное в ссылке. Эта работа, по позднейшим оценкам филологов, "показывает Магницкого как талантливого стилиста, отличается строгостью, возвышенной поэтизацией "служебного слога"106. 

Судьба была неблагосклонна к Магницкому: в начале 1839 г. одесские власти под предлогом, что он начал "водиться с праздными людьми в Одессе, занимается интригами, пересудами, сплетнями и неосновательными доносами, затрудняет начальство и возбуждает вредное для службы несогласие"107, приказали ему покинуть Одессу. Магницкий сначала просил позволить ему жить в Успенском монастыре, недалеко от Одессы, но после отказа переехал в Херсон под надзор полиции и провел там два года в полном одиночестве. Там он заболел водянкой, которая, к удивлению врачей, завершилась его выздоровлением после принятия причастия. В то время у него появляются стариковские причуды, к примеру, он питал отвращение к только появившимся железным дорогам и уверял, что "скакание по ним произведет новую болезнь и послужит средством к быстрому распространению существующих болезней"108.

В 1841 г. ему разрешили вернуться в Одессу. Сохранилась характеристика Магницкого того времени, данная А.С. Стурдзой: "…быстрота и меткость ума еще не покидали бодрого старца; он все еще был душою наших дружеских бесед, несравненным ценителем ученых и литературных трудов, строгим обличителем гордой философии по стихиям мира и в полном смысле стоиком-христианином. Только мало-помалу крепло и обнаруживалось в нем благодатное отчуждение от мирских видов и пристрастий, прилежание к келейной молитве и безусловное младенческое послушание всем уставам Матери нашей Православной Церкви"109.

О последних двух годах жизни Магницкого сведения скудны. Известно, что, поселившись в Одессе, он не на шутку увлекся астрономией, поскольку в его глазах эта наука была зримым доказательством бытия Божиего. Увлечение это вылилось в статью "Взгляд на мироздание", которая была опубликована в "Москвитянине" в 1843 г. и представляла по сути небольшой богословский трактат.

Известно, что в самом конце жизни Магницкий испытывал серьезные денежные затруднения, и бывший его покровителем князь А.Н. Голицын , описывая "несчастное положение старика Магницкого", просил Николая I увеличить ему пенсию. 21 ноября 1844 г. Магницкий скончался от воспаления легких и был похоронен на Первом христианском кладбище Одессы.

Целостное исследование его жизни, деятельности и идей еще впереди. Однако очевидно, что Магницкий являлся одной из тех ключевых фигур русской истории первой четверти ХIХ в., стараниями которых был осуществлен консервативный поворот в правительственной политике, направленный против идеологии эпохи Просвещения и Великой Французской революции, т.е. против атеизма, рационализма, масонства, конституционализма, либерализма и т.д. Попытка реализации подобной идеологии на практике в первые два десятилетия правления Александра I породила традиционалистскую реакцию, что резко ускорило становление различных вариантов русского консерватизма. Магницкий был ярким представителем того варианта, который опирался на Православие и исходил из убеждения, что Россия должна идти по самобытному пути развития. Таким образом, Магницкий, с определенными оговорками, в идейном плане оказался непосредственным предшественником графа С.С. Уварова с его знаменитой триединой формулой "Православие, самодержавие, -народность".

1 Вигель Ф.Ф. Записки. М., 1892. Ч. 2. С. 26.

2 См.: Аониды или собрание разных новых стихотворений. М., 1797. Кн.1. С. 25-255.; Кн. 2. С. 68-69. Кроме того, известны следующие произведения Магницкого: 

К дитяти // Приятное и полезное препровождение времени. 1794. Ч. 1. В этом же журнале М. поместил еще 8 стихотворений; наиболее известна "Песня моей Катеньке". 1795. Ч. 5.

"Ода к российскому юношеству на публичном акте 1794 года декабря 21 дня в благородном пансионе при императорском Московском университете, читанная сочинившим ее воспитанником М. Магницким". М., 1794.

"Ода на бракосочетание его императорского высочества в. к. Константина Павловича"(б. м., 1796).

"Ода на всерадостный день восшествия на престол Е. И. В. Павла I". М., 1796.

"Ода на случай постановления бюста Его Имп. Величества в доме Благородного собрания, сочиненная М. Магницким при начале 1796 года в Москве". М., 1796.

"Печальная песнь на кончину его превосходительства господина тайного советника императорского Московского университета куратора… И.И. Мелиссино" И., 1795.

Произведения Магницкого попали в следующие поэтические сборники:

Сборник любовной лирики XVIII в., СПб., 1910. 

Собрание образцовых русских сочинений и переводов в стихах. Изд. 2-е. Ч. 1. СПб., 1821.

3 См.: ГАРФ (Государственный Архив Российской Федерации), ф. 109; СА (Секретный Архив), оп. 3, д. 879, л. 119.

4 Два доноса в 1831 году. Всеподданнейшие письма М. Магницкого императору Николаю об иллюминатах // Русская старина. 1899. № 2. С. 293. 

5 См.: Фортунатов Ф.Н. Памятные записки вологжанина // Русский архив. 1867. № 12. Стб. 1708.

6 Феоктистов Е.М. Магницкий. СПб., 1865. С. 3.

7 ГАРФ, ф. 109; СА, оп. 3, д. 879, л. 44-48.

8 См.: Там же. Л. 47.

9 [Чумиков А.А., Чумиков А.П.] Михаил Леонтьевич Магницкий в 1812-1844 гг. // Русская старина. 1875. Т. XIV. Кн. 12. С. 642.

10 Показания Магницкого // Девятнадцатый век. Исторический сборник. М., 1872. Т. 1 С. 237.

11 ГАРФ, ф. 109; СА, оп. 3, д. 879, л. 49.

12 Показания Магницкого… С. 240.

13 Цит. по: Загоскин Н.П. История императорского Казанского университета (за первые сто лет его существования). 1804-1904. Казань, 1903. Т. 3. Окончание ч. 2-й и ч. 3-й ( 1814-1819 и 1819-1827). С. 273.

14 Показания Магницкого…С. 241.

15 Там же.

16 Морозов П.Т. Мое знакомство с М.Л. Магницким. М., 1877. С. 16.

17 Панаев В.И. Воспоминания //Вестник Европы. 1867. Т. 4. Кн. 12. С. 74.

18 Загоскин Н.П. Указ. соч. С. 281.

19 Греч Н.И. Записки о моей жизни. М., 1990. С. 218-219.

20 Соловьев С.М. Император Александр I. Политика, дипломатия. М., 1995. С. 466.

21 Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование: В 4 т. СПб., 1898. Т. 4. С. 294.

22 Сухомлинов М.И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению: В 2 т. СПб., 1889. Т. 1. С. 160.

23 Карамзин Н.М. Неизданные сочинения и переписка. СПб., 1862. Ч. 1. С. 11-12.

24 Шильдер Н.К. Указ. соч. С. 294.

25 Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 159-169.

26 Морозов П.Т. Указ. соч. С. 19.

27 Там же.

28 Показания Магницкого… С. 243.

29 Местр Жозеф де. Петербургские письма // Звезда. 1994. № 11. С. 173-179.

30 Показания Магницкого…. С.243.

31 Местр Жозеф де. Рассуждения о Франции. М., 1997. С. 73.

32 Скабичевский А.М. Очерки истории русской цензуры (1800-1863). СПб., 1892. С. 135.

33 Феоктистов Е.М. Магницкий. Материалы для истории просвещения в России // Русский вестник. 1864. № 7. С. 20.

34 В.К. - Магницкий // Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб., 1896. Т. 35. С. 328. 

35 Цит. по: Панаев В.И. Указ. соч. С. 76.

36 См.: Рождественский С.В. Исторический обзор деятельности министерства народного просвещения ( 1802-1902 ). СПб., 1902. С. 119.

37 Морозов П.Т. Указ. соч. С. 18.

38 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива 1-го Отделения с. Е. И. В. к. СПб., 1876. Вып. 1. С. 371.

39 Феоктистов Е.М. Магницкий. Материалы…. № 8. С. 412.

40 Два мнения попечителя Казанского учебного округа М.Л. Магницкого // Русский архив. 1864. Стб. 862-863.

41 Там же. Стб. 865.

42 Там же. Стб. 864.

43 [Чумиков А.А., Чумиков А.П.] Михаил Леонтьевич Магницкий. Новые данные к его характеристике. 1829-1834. // Русская старина. 1875. Т. XIV. Кн. 11. С. 484.

44 Местр Жозеф де. Рассуждения о Франции. М., 1997. С. 70.

45 См.: Морозов П.Т. Указ. соч. С. 19-20.

46 Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 225.

47 Там же. С. 226.

48 Там же. С. 228-229.

49 См.: Феоктистов Е.М. Магницкий. Материалы… № 6. С. 22-26; Скабичевский А.М. Указ. соч. С. 138-139.

50 Лажечников И.И. Как я знал Магницкого // Русский вестник.1866. № 1. С. 138-139.

51 Цит. по: Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 221.

52 Там же. С. 223.

53 Лажечников И.И. Указ. соч. С. 135-137.

54 Феоктистов Е.М. Магницкий. Материалы… № 7. С. 42.

55 Цит. по: Зорин А.Л. Идеология "Православия-самодержавия-народности" и ее немецкие источники // В раздумьях о России. М., 1996. С. 110-111.

56 Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 217.

57 См.: Сборник исторических материалов, извлеченных из архивов 1-го Отделения 

с. Е. И. В. к. СПб., 1876. Вып. 1. С. 363. Далее все ссылки идут по этому изданию. 

С. 363-374.

58 ГАРФ, ф. 109; СА, оп. 3, д. 880, л. 131-131 об.

59 Там же. Л. 132.

60 См.: Там же. Л. 132 об.

61 Там же. Л. 136 об.

62 Там же. Л.136.

63 Там же. Л.136 об.

64 Там же. Л.133.

65 Письма главнейших деятелей в царствование императора Александра I (c 1807-1829 гг.). СПб., 1883. С. 369-374. 

66 См.: Там же. С. 370-371.

67 Там же. С. 371.

68 Там же. С. 373.

69 См.: Там же. С. 374. Последнее предложение Магницкого следует воспринимать в контексте тогдашних международных событий: в 1821 г. началось греческое восстание против турецкого владычества, которое заставило Россию отказаться от следования принципу легитимизма во внешней политике, лежавшего в основе деятельности Священного Союза.

70 Цит. по: Сухомлинов М.И. Указ. соч. С. 468-469.

71 Панаев В.И. Указ. соч. С. 84.

72 Автобиография Юрьевского архимандрита Фотия // Русская старина. 1896. Июль. 

С. 177-180.

73 Чистович И.А. История перевода Библии на русский язык. М., 1997. С. 70-71.

74 Издание Нового Завета на персидском языке было сделано в 1815 г. Неточности и ошибки, вкравшиеся в текст перевода от "недостаточного надзора за корректурою", были предметом обсуждения в особом комитете за два года до появления письма Магницкого; продажа и использование этого издания были приостановлены. См.: Чистович И.А. Указ соч. С. 73.

75 Там же. С. 73.

76 Там же. С. 74.

77 Там же.

78 Кондаков Ю.Е. Духовно-религиозная политика Александра I и русская православная оппозиция (1801-1825). СПб., 1998. С. 183.

79 Чистович И.А. Указ. соч. С. 69.

80 Текст записки см. в указанной книге И.А.Чистовича: С. 253-257. Она была найдена в бумагах митрополита Евгения (Болховитинова), вызванного в 1824 г. в Святейший Синод для содействия новгородскому митрополиту Серафиму в закрытии Библейского общества и в прекращении перевода Священного Писания на русский литературный язык, а также рассмотрения содержания неправославных книг на русском языке. Чистович опровергает авторство А.С. Шишкова и убедительно доказывает, что она принадлежит перу Магницкого. См.: Чистович А.И. Указ. соч. С. 257-258.

81 См.: Там же. С. 102.

82 Феоктистов Е.М. Магницкий. Материалы… № 8. С. 444.

83 Показания Магницкого… С. 252.

84 Два доноса в 1831 году. Всеподданейшие письма М.Магницкого императору Николаю об иллюминатах // Русская старина.1899. № 1-3.

85 Два доноса… № 1. С. 69.

86 Там же. С. 80.

87 О Фесслере см.: Попов Н. Игнаций Аврелий Фесслер. Биографический очерк // ВЕ. Кн. 12. 1879. Декабрь. С. 587-643.

88 Два доноса… № 2. С. 296.

89 Там же. С. 297.

90 Этот факт подтверждает либеральный историк В.И. Семевский, который 

в статье "Декабристы-масоны" ( Минувшие годы. 1908. Т. 5-6. С. 403 ) писал, что в числе бумаг, найденных в кабинете императора Александра I после его смерти, есть донос полковника Полева, в котором называются следующие члены ложи иллюминатов: Сперанский, Фесслер, Магницкий, Злобин и др.

91 Два доноса… № 3. С. 623.

92 Там же. № 1. С. 75-76.

93 Дудаков С.Ю. История одного мифа. Очерки русской литературы ХIХ-ХХ вв. М., 1993. С. 59.

94 Два доноса… № 3. С. 625.

95 Там же. С. 629.

96 См.: Там же. № 1. С. 87.

97 Правильнее было бы перевести - "Реставрация науки о государстве". См.: Hal-ler C.L. von. Restauration der Staatwissenschaft oder Theorie des natuerlichgeselligen Zustands der Chimaere des kuenstlichbuergerlichen entgegensetzt. Winterthur, 1822.

98 ГАРФ, ф. 109; СА, оп. 3, д. 881, л. 4 об. - 5.

99 Подробнее о взглядах Геллера см.: Мусихин Г.И. Авторитет и традиция в мировоззрении немецкого и российского консерватизма // Исторические метаморфозы консерватизма. Пермь, 1998. С. 107-108.

100 В.К. - Магницкий… С. 329; [Чумиков А.А., Чумиков А.П.] М.Л. Магницкий. Новые данные к его характеристике. 1829-1834 // РС. Т. XIV. Кн. 11. С. 485.

101 См.: Радуга. Журнал философии, педагогии и литературы. Ревель, 1832-1833.

102 [Чумиков А.А., Чумиков А.П.] М.Л. Магницкий. Новые данные к его характеристике. 1829-1834 // РС. Т. XIV. Кн. 11. С. 485. С. 478.

103 Морозов П.Т. Указ. соч. С. 5.

104 Мацеевич Л.С. Одесские заметки о Магницком // Русский архив. 1898. № 2. 

С. 225-226.

105 Там же. С. 226.

106 См.: Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. М., 1994. Т. 3. С. 449.

107 [Чумиков А.А., Чумиков А.П.] Михаил Леонтьевич Магницкий в 1812-1844 гг.// Русская старина. Т. XIV. 1875. Кн. 12. С. 647.

108 Морозов П.Т. Указ. соч. С. 21.

109 Стурдза А.С. Воспоминания о М.Л. Магницком //РА. 1868. Кн. 2. С. 931.

© Минаков А.Ю., 2000

Приложение

СУДЬБА РОССИИ

М. Магницкий

И Карамзин, отдавая дань своему веку, перенесшему к нам из Франции философию по преданиям человеческим, и Карамзин тосковал о том, что Россия была под властью татар; и он сожалеет, что "сень варварства, омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу"; и он уверяет, что "россияне сих веков в сравнении с другими европейцами могли по справедливости назваться невеждами". После Карамзина мало-помалу другая философия овладела Россиею - немецкая философия; по стихиям мира. Эта философия то же самое воображает. Но иначе смотрит на вещи философия о Христе. Она не тоскует о том, что был татарский период, удаливший Россию от Европы. Она радуется тому, ибо видит, что угнетатели ее, татары были спасителями ее от Европы.

Известное дело, что татары не вмешивались в России в дела веры и со стороны их православная вера не претерпевала ни малейших повреждений. А напротив, униженная в мирском смысле, отставшая во внешнем образовании и в светской значительности от государств Западной Европы, Россия и вредного влияния их не могла чувствовать. Угнетаемая и теснимая извне, она должна была искать себе убежища внутри себя, а внутри ее давно уже святым Владимиром поставлено вернейшее убежище от всяких внешних бедствий - чистая вера Христова. Таким образом, угнетение татарское и удаленность от Западной Европы были, может быть, величайшими благодеяниями для России, ибо сохранили в ней чистоту веры Христовой. Она оставалась младенцем во внешнем образовании, но зато не лишилась того младенчества, которому одному доступно Небо. Она лишена была почти всей силы личной воли своей, но зато осталась непричастною европейскому своеволию.

Обращая взоры преимущественно на внешнюю сторону, мы видим одно рукодельное превосходство западных европейцев перед нами, а внутреннего превосходства России пред всею Европою, духовного превосходства, которым она обладала с самого начала существования своего, мы вовсе не замечаем. Но сравним ее хоть с одною Германией, которая нас более всех прочих стран пленяет высшею своею образованностью.

Вспомним лишь одно обстоятельство: давно ли сделалось Священное Писание доступным для всякого немца? Всего с небольшим триста лет; между тем как лет чрез тридцать от нынешнего 1833 года, то есть в 1864 году, все славянские народы от Адриатического моря до Ситхи будут торжествовать тысячелетие со времени перевода Слова Божия на славянский язык. Иной заметит здесь о Готфском переводе Ульфилы, но весьма немногие отрывки сего перевода, принадлежащего третьему веку, замечательны только как редкость и, без всякого сомнения, были даже за тысячу лет вовсе непонятны для германцев; между тем как славянский перевод Библии может понимать даже ныне почти всякий мужик. Что противопоставит вся Европа сему превосходству России перед нею? Часы? Порох? Печатные буквы? Картиночки? Трубадуров? Системы философские? Но не сама ли она ныне наконец сознается, что все это пыль и дым, что одно истинное и деятельное знание Слова Божия есть жизнь? И не сама ли Европа лила реки крови за приобретение права читать Слово Божие? Для чего была Реформация? За что тридцатилетняя война? Из-за чего все революции? Не одна ли цель манила всех и благомыслящих и неистовых - жажда света и свободы? Лишь сбивались скоро с дороги к этой цели и искали мрак вместо света и рабской покорности страстям вместо свободы; потому что вновь не догадывались как и чем читать Слово Божие для вычитания из него светлой и свободной жизни. России не нужно было добиваться этой цели, потому что она была уже достигнута ею, а с тем вместе и с пути сбиваться и кровь проливать ей не нужно же было. Она всегда жила у самого источника света и свободы, которых такими страшными путями искали и ищут европейские народы, и всегда сколько душе было угодно пила из него…

Но не один господин Полевой, а даже Карамзин не глубоко знал внутреннюю сущность по крайней мере Германии, думая что Россия через татарский период отстала от нее. Вот что говорит Лютер о современной ему Германии:

"Простолюдин ничего не знает о Христианском учении, особенно в деревнях; люди не умеют даже прочесть Верую, ни Отче наш, не знают десяти заповедей, живут как скоты и как свиньи бессмысленные". "Сами священники не в состоянии других учить."

Вот та страна, из которой посредством Реформации вышел, по мнению новых мыслителей, свет истины во все страны мира. В сравнении с этой-то страною мы были во время татар невеждами!

Пусть правда, что Реформация пробудила просвещение Европы, приблизив европейцев к источнику Христианства: и если народ был в самой Германии, в самом источнике. Реформация была необходима для Европы. Но что же могут значить успехи в истинном просвещении в такой невежественной стране под влиянием страстей человеческих в сравнении с состоянием, хотя бы и вовсе не улучшавшимся, в стране, всегда сиявшей Православием, в стране, где ученье веры никогда не было подвластно своеволию ума и страстей человеческих? И знающий хорошенько Германию в нынешнее время действительно видит, какие ученические эти успехи в сравнении с состоянием вероучения в России.

Люди охотнее занимаются людьми же, и особенно людскими слабостями, нежели Богом и истиною. А по какому-то, всякому христианину свойственному, несамолюбию и доброжелательству Отечеству своему - многие особенно любят выискивать одни дурные стороны в соотечественниках своих. Это, кажется, главнейшие причины, по которым многие и писатели и неписатели русские так корят русских и выражают невольное отвращение почти от всего русского. Кто станет спорить, например, с Иваном Ивановичем Выжигным, что на Руси точно многое так идет, как он рассказал? Не ему одному, а всякому умеющему отличать хорошее от дурного случалось то же самое встречать. Но неужели, видя со всех сторон все это зло, нечего больше делать, как в отчаянии бежать под крыло европеизма и изо всех сил понуждать Россию именно у Европы учиться просвещению?

Славны бубны за горами: вот отчего мы все так бежим в Европу за просвещением. Отчуждясь от собственного высшего просвещения, не зная, какая глубокая и чистая христианская мудрость заключается в недрах Русской Церкви, даже как бы стыдясь изучать церковную эту мудрость, мы, как моль на свечку, бросаемся на Шиллеров, на Гете, на Вальтер-Скоттов, Кузенев и пр. и, пленяясь ими, мечтаем, что их-то отечествам и суждено быть светилами для России. Забывая, или лучше сказать, не зная, что Россия в отношении к высшему просвещению и гораздо старее и опытнее Западной Европы, и гораздо тверже на нем основана, мы видим только молодость ее в отношении к внешней образованности; не зная притом всей шаткости и нечистоты внутреннего просвещения Европы, мы не сводим глаз с ее внешней образованности и, руководствуясь сим неведением своим, нудим Россию учиться у Европы.

Россия лишь со времени Петра введена в систему европейских держав. Это всякому известная истина. Ее слышим и читаем во всех школах и книгах, где только касается речь России. Но, как обыкновенно бывает с мыслями, по значительности своей сделавшимися общим достоянием, большею частью повторяют эту истину, не проникая во внутреннее значение ее. На Россию, как и на всякое государство, должно смотреть не с одной точки зрения, а с трех. Карамзин смотрел на нее преимущественно как на государство, и в этом смысле справедливо радуются истинные сыны Отечества, что она со времени Петра стала наряду с государствами Европы или и выше их. Другие смотрят на Россию с одной народной стороны, и довольно странны, когда тоскуют, что со времени великого преобразователя она начала брить бороду и носить кафтаны, потому что никакая народность, не только наружная, не составляет еще истинного благоденствия. Но как первые не правы, радуясь, что с бритьем бород Россия переняла и ветренное просвещение Запада, так не правы и последние, не видя великих польз гражданских от Петровых преобразований.

Золотая середина состоит не в том, чтобы от обеих крайностей было занято понемножку, а в том, чтобы сообразное с одною общею целью направление к каждой из крайностей было необходимым и невольным следствием третьего рода бытия - внутреннего, существенного.

Россия со времени Петра окрепла государственно и ослабла народно - не случайно, не вследствие внешних обстоятельств. Ход внутреннейшей, духовной жизни ее был таков, и сам Промысл вел ее по сему пути. Церковь, государство и семейство суть три соединения людей, свыше освященные. В них виден тройственный отпечаток верховной, Божественной красоты. Церковью отпечатлевается самая внутренняя сущность Изящества Божественного. Сам Христос есть Глава сего священного союза, есть превечный ум, сияющий в сем святом теле, есть жених сей чистой невесты; сама Пречистая Дева, Матерь Божия, Невеста Неневестная, есть сердце, есть любовь небесная в сей святой груди; сам Дух Святой есть душа, проникающая жизнью все члены ее. Короче: Церковь есть истинный храм самого Триипостасного, есть - небо на земле. Государство и семейство суть два единственные земные изображения сего неба, два единственные земные отпечатка истинного Изящества. Как Церковь есть тело Христово, так государство и семейство суть тело Церкви. Церковь есть душа государства и семейства, и если Церковь есть изображение самого Изящного на земле, то государство и семейство суть два наружные вида, изображающие собою Изящество Церкви, первое - представляя высокую сторону сего Изящества, пожертвование личностью для блага других, второе - представляя прекрасную его сторону, личное облаженствование человека без отношения к другим. Народ есть большое семейство. Каждый народ, как и каждое семейство, имеет свой особенный быт, свою особую личность. Государство, будучи также собственно большое семейство, хотя часто составленное из весьма разнородных частей, имеет, правда, также свой особый, личный характер: но в государстве эта личность не есть цель, а в народе она цель. Жизнь государственная, народная и церковная суть отдельные жизни, но зависящие одна от другой.

Во всяком государстве при сей взаимной зависимости их бывает перевес на стороне которой-нибудь из сих трех жизней. В России перевес этот был на стороне духовной жизни или Церковной; иными словами, Россия жила преимущественно духовною жизнью, ибо - как семья она ныне мало уже похожа на себя древнюю, как государство также претерпевала великие перевороты, но как Церковь - подобно скале неколебимо стоит с самых времен Владимира доныне, ни в чем не изменяясь.

Чисто семейная или народная история России теряется в древности, государственная начинается с Рюрика, Церковная с Владимира, до которого только следы христианства были (Ольга, Церковь святого Илии близ Киева при Игоре, обращение нескольких русских, бывших с Аскольдом и Диром в Царьграде). Писать каждую из сих историй совершенно отдельно кажется нельзя и не должно; и история государства Карамзина есть только преимущественно государственная, история народа Г. Полевого есть столько же и государственная, как народная, хотя он все остается первым историком, обратившим особенное внимание на семейную сторону России. Истории Церковные Платона и Иннокентия писаны почти без отношения к народности и гражданственности и слишком отвлечены от действительной жизни России.

Нынешняя степень высшего ведения в России требует - истории Церкви Русской, такой, с которою вместе развивалась бы необходимо и история гражданственности и народности в России. Такая история России в наше время необходима, чтобы показать, как при всех переворотах, случавшихся с Россиею, она твердо шла по пути, определенному для ее внутренней, духовной, церковной жизни.

Обыкновенный человек живет, как внешние обстоятельства располагают его жизнь, а человек судьбы, человек по предуведению званный постоянно и неколебимо всею жизнью своею, при всех обстоятельствах, осуществляет одну для него предопределенную мысль. Чрез утесы и пропасти, сквозь пламя и мечи идет он твердым шагом к одной ему предназначенной цели и достигает ее, ибо Сам Бог ему предыдет! Так и Россия. Если б она была не по предуведению званое государство, то мало ли было случаев погибнуть ей? Почему ни половцы, ни татары, ни турки, ни Польша, ни Швеция, ни Наполеон не поглотили ее? Почему ни один бунт не разгорелся в ней до пожара и не сжег ее? Почему ни одна ересь не разродилась в ней в смертоносную болезнь и не стерла ее с лица земли? Потому, что она есть свыше определенная наследница Константинова Царства, свыше избранная страна для хранения Православия. Между тем, как свет Христианства в Азии бежал пред луною Магомета, а в Европе поглощался мраком деспотизма папского или за-стилался облаками дыма, поднимавшимися от пожара страстей человеческих, - с неба России и сквозь тучи бедствий не переставали светить чистые лучи его и проникать жизнью в разбитую опытами грудь ее и она неколеблемой стопой шла к великой цели своей. Явился наконец Великий Петр и могущественною рукою поставил ее на ту ступень среди держав и народов мира, на которой ей суждено - не сравняться с сими державами и народами и не превзойти их, нет, а возвысить их до себя, просветить их светом, проникнуть жизнью, одушевить любовью, в ней одной со всею чистотою сохранившимися.

Петр пожертвовал народною личностью России, снял с нее национальный характер ее, сделал ее ученицею Европы. Для чего все это? Неужели она имела большую нужду в блестках европейских? Неужели контрдансы или рулады европейские могли быть целью великого преобразователя? Неужели для того впустил он вместе с дельными искусствами и знаниями и ассамблейные утонченности, чтобы не отставать и в этом от прочей Европы? Неужели обрил он бороды и снял кафтаны с русских для того, что эта внешняя народность русских груба? Нет? Все это делал Петр с Россиею для того, для чего нянька вместе с дитятею своим наряжается, играет в куклы и прочее, для того, для чего умный учитель одевает мысли свои в понятия ученика своего и притворяется иногда таким же малодушным, как и ученик его.

Россия обстриглась и обрилась по-европейски, надела фрак европейский, стала танцевать по-европейски, отвергнулась личного характера своего, своего особенного я для того, чтобы сблизиться с Европою. Сближение же с Европою ей нужно было совсем не для нее, как обыкновенно думают, а для самой Европы.

Есть и ныне люди очень умные и ученые, которые, видя нынешнюю и угадывая еще большую будущую значительность России, думают и говорят, что России суждено довершать то, что начато западноевропейцами, ставя ее в числе тех учеников, которые со временем превосходят учителей своих. Нам это назначение кажется слишком мелким для России. Чтобы превзойти Европу, для этого Россия - вместо сближения с Европою - удалялась от нее, как удаляется отрок или юноша, избранный от игр и веселий и детских распрей своих сверстников, чтобы в зрелом возрасте быть их путеводителем, как удалялся отрок Наполеон от товарищей своих, чтобы со временем быть повелителем их. В удалении от шумного торжества европейского, Россия под бременем креста, на нее возложенного, и под сенью благодати, свыше на нее нисходившей, укреплялась и мужала к высокому предназначению своему. Но и крепость и мужество нужны ей были совсем не для того, чтобы сама она могла быть безопаснее против окружавших ее держав. Все это ей нужно было единственно для того, чтобы удобнее действовать на возмужавших и укрепившихся. Ее собственная безопасность заключалась внутри ее с самой первой минуты обращения ее к Христианству. Мало того: с самой сей же минуты она уже была назначена быть и не только повелительницею, но и учительницею мира.

Укрепившись и возмужавши под крестом своим, вошла Россия в среду держав мира, сначала одною внешнею стороною, и стала повелительницею мира посредством одной внешней силы, но ныне начинает уже входить и внутреннею стороною. До сих пор мир дружился с Россиею и преклонялся пред нею за то, что сознавал и чувствовал силу мышц ее. А скоро должно настать время, когда, успокоившись от брожений своих, народы Европы узнают и душу России, и узнавши - сами неодолимо захотят тесно сдружиться с нею, слиться в один состав с нею, отдаться ей, как брат отдается брату, захотят, отказавшись от заблуждений своих, петь один с нею чистый гимн Свету, Жизни и Любви.

Европа бранит пока Россию, называет ее грубою, необразованною и прочее. Нужды нет. Придет время, увидит она эту грубую Россию с ее небесной стороны и сама откажется от прежнего мнения своего о ней.

Еще малозаметно это влияние России на Европу, но оно уже сильно, и скоро, может быть, она и не как государство только, а и как Церковь будет средоточием для прочего мира, будет представительницею Нового Израиля.

Мы не гадания говорим, а плод твердого убеждения, подтверждаемого, во-первых, чистотою духовного, Церковного основания России, во-вторых, ходом духовной жизни Европы.

Не нам доказывать первое. Всякий истинный сын Православной Церкви верит, а всякий видящий сущность Церкви Русской и знает, что именно в России сохранилось учение Христианское во всей чистоте. Люди и в ней как везде были и будут несовершенны, но здесь речь идет не о людях, а об учении. Правда, что учение есть как бы воздух, которым дышит потаенный человек сердца, и без сомнения следы благорастворенности сего воздуха должны быть видны и на людях, но они и видны, только исчислять их здесь нет места, ибо не только покорностью властям, радушным гостеприимством, чистосердечием, дружелюбием, благочестием и прочими, обыкновенно приводимыми в книгах, чертами отличаются русские от утонченных, но хитрых, самолюбивых, упорных и пр. европейцев, а множеством особенных черт, явно служащих доказательством благодатного влияния вероучения на Россию. Кто внимательным взором захочет рассмотреть со всех сторон Восток и Запад, тот в каждой самой незначительной малости найдет какое-нибудь различие между ними и почти всегда в пользу первого.

Что касается до хода духовной жизни Европы, то: 

1) Все религиозные и даже, по большей части, политические революции Европы имели целью определение границ между духовною и светскою властью. В России всегда существовало это разграничение. Следовательно, все революции Европы имели целью сравнить в этом европейские народы - с Россиею. 

2) Альбигензы, гуситы, протестанты и все западные секты желали более или менее очистить учение Запада, заходили только далеко и с нечистым отвергали и чистое. Но в некоторых пунктах, например в том, что Папа не Глава Церкви, что чтение Святого Писания должно быть всякому дозволено, что Кровь и Тело Христовы должны быть даваемы при Святом Причащении, а не одно Тело, что Дух Святый не от Отца и Сына исходит, а от Отца исходит и чрез Сына в мир входит, что священники не должны быть неженатые, что чистилища нет, что хлеб в Причастии должен употребляться кислый, и пр. и пр., во всех сих очень важных пунктах Греко-Российская Церковь согласна либо со всеми протестантами, либо с некоторыми отраслями их: и вместе с ними признает Римскую Церковь неправою. Следовательно, Реформация, которая, как известно, до сих пор все еще распространяется на Западе, имела целью сблизить Европу в некоторых важных пунктах вероучения - с Россиею. 

3) Одна из Церквей Западных, имеющая ныне весьма большое влияние, особенно в Германии, Церковь Братская или так называемая Гернгутерская, производит себя от Греческой Церкви. Ссылаемся на Exposition de principes et de la discipline de l'unitite evangelique des freres de la confession d'Augsbourg, traduite de l'Allemand. A Neuwied sur le Rhin. M.DCC.XCIV. См. стр. 27 и дал… После греков Кирилла и Мефодия мало-помалу стала было проникать в Богемию и Моравию власть Рима, и уже Иоанн VIII, бывший Папою с 872 по 876 год запретил было моравским и богемским христианам совершать богослужение на славянском языке, повелев вместо того ввести латинское богослужение, и, укоряя Мефодия в заблуждениях, требовал, чтобы богемские христиане покорились Римской Церкви; не имел однако же успеха. При Оттоне в конце Х века учреждена Римская епархия в Богемии, и несмотря на то, что депутатам богемским в 977 году Римской Двор изъявил согласие оставить почти все по-прежнему, многие из них, вскоре принуждены были отделиться от большей части единоверцев своих, уступивших усилиям Рима, и отправляли с тех пор богослужение по Греческой литургии по домам. Папа Александр в 1061 году хотел было лишить их и этого права: но император Венцеслав заступился за них и сохранил им его. Наконец, Григорий VII издал эдикт, которого исполнение производилось вооруженною рукою. С сих пор преследования не имели пределов, и около столетия богемские и моравские братия скрывались в безвестности, сохраняя Греческую литургию. С 1176 года отделились они однако же от Греческой Церкви, присоединившись к валлийцам, пришедшим в это время в Богемию. После являются они между гуситами, а в 1722 году часть их, бежав из Богемии и Моравии, получила от графа Цинцендорфа участок земли; построили на нем селение и дали ему название Гернгут (…"Божия стража" можно бы перевести), отчего и называются гернгутерами. Не говорим ничего об учении нынешней Братской Церкви, но важно уже и то, что она признает себя происходящею от Греческой Церкви и что сама говорит, что была с нею согласна до XII века. Довольно и того: нынешняя Греческая Церковь есть та же самая во всех основах учения своего, какая была до XII века. 

4) Наконец, упомянем об обращениях к Русскому исповеданию членов Западных Церквей, особенно протестантских, не только в протекших веках, как например, обращение Гизеля, Зерникова, Селлия, мужей знаменитых ученостью, но и в наше время; слышно (жаль, что не известно точно посредством, например, журнала министерства внутренних дел), что теперь ежемесячно во всей России бывает по нескольку таких обращений.

Не раскрыта еще, как должно, сокровищница российского вероучения не только для иноверцев, но и самих русских. Сколько, например, лежит еще ненапечатанных духовных сочинений русских, почти никому недоступных! Нас еще пока занимают одни летописи да грамоты, да сказки; до того, чтобы вырывать глубокомудрые духовные памятники, вкус наш, видно, не дорос еще. Остен, например, Патриарха Иоакима, заключающий в себе столько любопытных трактатов, например о Флорентинском Соборе, об Униатах и западном мнении о происхождении Святого Духа, о лютерских и латинских ересях и пр. (см. словарь Евгения (митрополита Евгения (Болховитинова) - Прим. ред.), гибнет в безвестности между рукописями Московской Патриаршей и Новгородской Софийской библиотек; а сам Иоаким в историях литературы русской даже и места не удостаивается (у Г. Греча его и в помине нет). Разные любопытные сочинения Лихудов, участвовавших в составлении Остена, также снедаемые пылью в упомянутых библиотеках, и по заглавиям-то известны разве только тем немногим, которые заглядывают в словарь Евгения; в истории литературы Г. Греча, только и помину об них, что они были хорошие учителя в Славяно-Греко-Латинской академии. Большая часть сочинений Максима Грека в тех же и других библиотеках также лежат в рукописях. Но что говорить уже о рукописных книгах: Адама Зерникова глубокомысленный трактат об исхождении Святого Духа, которым Феофан Прокопович пользовался в известном сочинении своем о том же предмете, и напечатан, да его не упоминают даже в истории словесности русской, и сочинителю его места не дают между писателями русскими, к которым, однако же, без малейшего затруднения причисляют всякого дюжинного триолетного или мадригального мастера.

Иностранцы, особенно немцы, давно начинали любопытствовать в церковной истории русской. Да как им найти что-нибудь дельное, когда русские не прокладывают им пути? Недавно еще Штраль издал довольно пространную Историю Церкви Русской; но что она вышла? Сборник, вовсе не дающий понятия об истинных основах духовной жизни России. И могло ли выйти что-нибудь лучшее, когда не из чего было составить это лучшее?

Много выискивалось и выискивается охотников знакомить иностранцев с Россиею: но с чем знакомят? С привозом да вывозом товаров, с какими-нибудь сонетиками, романтическими поэмками, романами и тому подобными словесными бубенчиками да погремушками. (И то как знакомят!) А пусть сыщется несколько бескорыстных, умных любителей истины, пусть начнут переводить сочинения, составляющие основу духовного превосходства России пред Европою: тогда увидит сама Россия, как не умеет она ценить свое достоинство и как драгоценно это достоинство ее для пользы других народов, увидит и устыдится, может быть, что до сих пор была светильником, под спудом поставленным.

Но время настает, кажется: раскрывается грудь России.

Европа! взгляни в нее, в эту грудь, Божественным огнем горящую! Проникни в эту грудь гордым ведением твоим! Ты добровольно сама себя отвергнешься, добровольно захочешь всем пестроблестящим существом своим растаять в этом лоне чистой христианской любви!

О Боже! если бы свершилось так! 

© Радуга. Ревель. 1833. № 8