Людвиг фон Мизес

ИНДИВИД, РЫНОК И ПРАВОВОЕ ГОСУДАРСТВО

К оглавлению

6. Христианство, капитализм и частная собственность

Иисус не был социальным реформатором. Разве невозможно церкви примириться
с социальным принципом свободного
сотрудничества и признать разделение труда?
Нельзя ли таким образом и с такой целью
толковать принцип христианской любви? Социализм христианский -- тот же социализм.

6.1. Примитивное христианство и общество
[L. von Mises. Socialism, p. 373--376] Изначально христианство не было аскетичным. Свойственное ему радостное приятие жизни отодвинуло на задний план аскетические идеалы, характерные для многих сект того времени (вспомним об аскетизме Иоанна Крестителя). Только в III и IV веках христианство познает аскетизм, происходит аскетическое перетолкование и преобразование евангельских учений. Евангельский Христос наслаждался жизнью среди учеников, ел, пил и разделял людские праздники, был далек от аскетизма и желания бежать от мира, как от невоздержанности и разврата. Его отношение к сексу производит впечатление аскетического, но это можно объяснить тем же, чем мы объясняем практически все целесообразные поучения Евангелий, они не предлагают других правил жизни, кроме целесообразных, а жесты Иисуса раскрывает концепция Мессии. "Исполнилось время и приблизилось Царство Божие: покайтесь и веруйте в Евангелие". Так, согласно Евангелию от Марка (1,15), является Спаситель. Иисус смотрит на Себя как на пророка приближающегося Царства Божия, которое, согласно древнему пророчеству, принесет избавление от всех земных несовершенств, а с ним и от всех хозяйственных забот. Его последователи не имели других забот, кроме как подготовиться к этому дню. Время земных дел прошло, и теперь в ожидании Царства человек должен обратиться к более важным вещам. Иисус не предлагает правил земного поведения и борьбы; Его Царство не от мира сего. Правила, которым Он наставляет своих последователей, приемлемы на краткий промежуток времени, который осталось прожить в ожидании надвигающихся великих событий. В Царстве Божием не будет хозяйственных забот: верующие будут есть и пить за столом Господа (Лк, 22, 30). В близкой перспективе такого Царства все хозяйственные и политические решения станут излишними. Максимы Иисуса следует рассматривать как предписания переходного периода. Так следует понимать, почему в Нагорной проповеди Иисус советует людям не заботиться о пище, о питье и одежде, он убеждает их не сеять, не жать, не наполнять амбары, не трудиться и не прясть. Единственное объяснение коммунизма таково, что в нем нет ни социализма, ни общины, которым бы принадлежали средства производства. Это только распределение потребительских благ среди членов общины -- каждому по потребностям -- коммунизм потребительских благ, а не средств производства, община потребителей, а не производителей. Христианство -- идеология тех, кто не производит, не трудится и не накапливает. Новообращенные распродают собственность и делят полученное с братьями и сестрами. Долго так жить нельзя. Подобный образ жизни можно понимать только как временный порядок, таким он на деле и был. Ученики Христа жили для иного мира и ждали спасения. Свойственная первоначальному христианству идея близкого избавления постепенно преображалась в концепцию Страшного Суда, она лежит в основе всех заметных и продолжительных церковных движений. Бок о бок с этим преображением происходило преобразование христианских правил жизни. Ожидание Царства Божия не могло более служить основой поведения. Когда церковные братства начали приспосабливаться к непростой земной жизни, им пришлось отказаться от требования воздержания от труда, люди не могли посвящать себя целиком созерцательной жизни в ожидании Царства Божия. Пришлось не только терпеть участие паствы в мирских трудах, но и поощрять ее к труду, в противном случае были бы разрушены условия существования самой религии. Так христианству, начавшему с полного безразличия ко всем общественным обстоятельствам, пришлось практически узаконить общественный порядок разлагавшейся Римской империи, процесс приспособления церкви к этим порядкам так или иначе начался. Ошибочно говорить о социальном учении примитивного христианства. Исторический Христос и его учение, как они представлены в старейших памятниках Нового Завета, вполне безразличны ко всем общественным обстоятельствам. Христос весьма резко критиковал существовавшее положение вещей, но рассмотрение того, как улучшить дела, его не беспокоило, а может быть, он и вовсе не думал об этом. Заботы, достойные Всевышнего, -- как установить свое славное и безгрешное Царство, приблизить это время. Никто не знал, на что будет похоже это Царство, одно было определенным: жизнь в нем будет беззаботной. Иисус опускает все ничтожное как неважное; иудеи не сомневались в том, что жизнь в Царстве Божием будет восхитительной. Пророки предсказывали, и их слова продолжали жить в умах людей, образуя самую суть религиозного мышления. Ожидание того, что придет время и Царь Небесный все наладит, а также обращение всех действий и мыслей к будущему Царству Божию делают учение Иисуса чисто негативным: отрицая все существующее, оно не предлагает ничего взамен и доходит до разрушения всех существующих общественных связей. Ученик должен быть не просто безразличным к собственной жизни, воздерживаться от работы и избавляться от всякой собственности. Не может быть учеником Христа тот, кто "не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, и даже жизни своей" (Лк, 14, 26). Иисус презирает мирские законы Римской империи и предписания иудейского закона. Он способен переносить их в силу полного безразличия, как нечто временно полезное, но не потому, что признает их истинную ценность. Разрушение общественных связей безгранично. Побудительной силой чистоты и мощи полного отрицания является экстатическое вдохновение, энтузиазм и надежда на новый мир. Отсюда страстные нападки на все существующее: позволительно все разрушить, поскольку Бог в его могуществе заново создаст строительный материал для будущего мира. Нет нужды уточнять, что же именно будет перенесено из старой жизни в новую, ведь новый порядок возникнет без человеческого участия. Он и не требует от своих последователей никакой этики, никакого определенного позитивно созидательного поведения. Одна вера, и ничего кроме веры, надежды и упрования -- все, что требуется. Не нужно усилий для созидания будущего -- это обеспечит Творец. В современной истории точной параллелью этой установки первоначального христианства на полное отрицание стал большевизм. Большевики захотели разрушить все существующее, поскольку все казалось им безнадежно плохо, хотя у них были некие, пусть неопределенные и противоречивые, идеи об общественном строе будущего. Они требуют от своих последователей не только разрушения всего существующего, но также и определенной линии поведения по отношению к будущему Царству, о котором они столько мечтали. В этом отношении учение Иисуса есть более полное отрицание. Иисус не был социальным реформатором. Его учение неприложимо к земной жизни, наставления ученикам имели смысл исключительно в свете непосредственной цели -- ждать Спасителя с зажжеными свечами, "а когда придет и постучит, тотчас отворить ему" (Лк, 12, 35,36), что и обеспечило христианству триумфальное шествие по миру. Будучи безразличным к любой общественной системе, оно прошло сквозь века и не было разрушено грандиозными социальными революциями. Только по этой причине оно могло быть религией римских императоров и англосаксонских предпринимателей, африканских негров и европейских германцев, средневековых феодалов и современных промышленных рабочих. Каждая эпоха и партия могли найти в нем все необходимое, поскольку ничто не связывало христианство с определенной общественной системой.

6.2. Христианство и собственность
[L. von Mises. Socialism, p. 379--381] Есть одна ясная вещь, которую нельзя затушевать. Слова Иисуса исполнены негодования против богатых, и в этой ненависти апостолы не уступают Ему. Богатый виноват, поскольку он богат, а нищий оправдан, поскольку беден. Единственная причина, почему Христос не призывает народ к отмщению, это довод самого Господа: "Месть будет моя". В Царстве Божием бедные станут богатыми, а богатые -- несчастными. Позже заметны попытки притушить евангельские обвинения в адрес богатых, наиболее сильное выражение которых мы находим в послании Луки, однако осталось много призывов к ненависти, мести, убийству и поджогам. В нынешнем социалистическом движении против частной собственности никогда не было недостатка в попытках узаконить его ссылками на слова Иисуса, отцов церкви, не говоря уже о писателях, как, например. Толстой, сделавших порицание богатых главным своим коньком. Это говорит о том, что слова Спасителя сыграли плохую службу, ибо спровоцировали кровавую месть в таких масштабах, что преследование ерегиков и охота на ведьм с последующим сжиганием на кострах стали реальностью. Они ослабили церковь против движений, грозящих разрушить человеческое общество. Конечно, церковная организация обычно вставала на сторону тех, кто отражал атаки коммунистов. Но в этой борьбе она не могла заходить слишком далеко, ибо вспоминала обезоруживающие слова: "Блаженны нищие духом, ибо их будет Царство Небесное". Нет ничего более недоказуемого, чем утверждение, что христианская религия образует оплот против враждебных по отношению к собственности теорий, что она делает прививку против социальной ненависти. Любая церковь, живущая внутри системы, основанной на частной собственности, должна уметь с ней ладить. Принимая отношение Иисуса к обществу и его проблемам, никакая церковь не может более реализовать какой бы то ни было компромисс, если Писание толковать слишком буквально. Было бы абсурдно утверждать, что просвещение, подтачивая религиозные чувства масс, прокладывало дорогу к социализму. Напротив, именно церковь оказала сопротивление либеральным идеям и таким образом подготовила почву деструктивным тенденциям социалистической мысли. Церковь не только ничего не сделала, чтобы погасить пламя, она еще и подливала масло в огонь. В католических и протестантских странах родился христианский социализм, а в России -- движение толстовцев с их социальным антагонизмом. Верно, что поначалу официальная церковь пыталась сдерживать эти движения, но затем вынуждена была капитулировать, ибо не смогла возразить словам Священного Писания. Евангелие написано не социалистами и не коммунистами. Как мы уже знаем, с одной стороны, оно безразлично к социальным вопросам, с другой -- полно неприязни к богатым и собственникам. Таким образом, учение Христа, если его отделить от контекста проповеди, ожидание потустороннего Царства может иметь крайне деструктивные последствия. Трудно представить, как в социальной системе, построенной на разделении труда, может существовать доктрина, запрещающая думать о средствах существования, повседневных вещах, и в то же время воспитывающая ненависть к богатым, разрыв с семьей и защищающая добровольную кастрацию. Культурные завоевания на протяжении веков принадлежат церкви, а не христианству. Остается открытым вопрос, какой частью этих достижений мы обязаны наследию римской государственности, а какой -- идее христианской любви, которая, кстати сказать, была трасформирована под влиянием стоиков и других античных философов. Социальная этика Христа не принесла ничего в это развитие. Церковь сделала его мораль безобидной, однако только на непродолжительный период времени. Поскольку церковь обязана принимать за основу Евангелие, ей ничего не остается, как быть в постоянной готовности к протесту со стороны верующих, слишком прямо толкующих слова Иисуса. Евангельскую этику невозможно приспособить к земной жизни, при этом неважно, насколько точно понимают, что именно проповедовал Иисус в смысле исторического факта. Любая церковь должна представлять фон его проповеди, без чего разрушается смысл. Даже если историческая критика покажет с высокой степенью вероятности, что реальный Иисус думал и говорил совсем иначе, чем рассказывается в Новом Завете, то для церкви доктрина останется неизменной, как слово Божие. Здесь возможны два решения. Либо церковь отрицает за собой ответственность уточнять собственную позицию в отношении социальной этики, как это делает восточная церковь. При этом она отказывается быть моральной силой, т. е. начинает играть чисто декоративную роль. Либо встает на путь западной церкви, которая в этике выражала собственные интересы, в зависимости от исторического момента, от того, как лучше укрепить свои позиции в государстве и обществе. Она входила в союз с феодалами против крепостных, поддерживала американских плантаторов, а в случае с протестантизмом и кальвинизмом сделала собственной моралью рождавшийся тогда рационализм. Она способствовала борьбе ирландских арендаторов против английских аристократов, католиков -- против предпринимателей, консервативных правительств -- против социалистических партий. И всегда умела оправдать свое поведение библейскими цитатами. Это говорит о том, что церковь была безвольным инструментом в руках меняющейся моды. Хуже то, что, пытаясь узаконить свои действия Евангелием, она хотела найти в священных текстах всякий раз иное в собственных целях. Анализируя природу этих текстов Писания, мы можем сказать, что более разрушительны те доктрины, которым суждено выиграть. Если даже обречена любая попытка построить особую христианскую этику, нельзя ли попробовать гармонизировать христианскую доктрину с такой этикой, которая продвигает общество, а не разрушает его? Нельзя ли использовать мощность христианства на благо цивилизации? Такая трансформация имеет исторические примеры. Церковь согласна, что современная наука устранила ошибки Ветхого и Нового Завета относительно природного мира. Она посылала на костер еретиков, утверждавших, что Земля вращается, но уже не отправляет на суд инквизиции тех, кто сомневается в воскрешении Лазаря и других умерших. Ведь и сегодня римским служителям не разрешается изучать астрономию и эволюционную теорию. Нельзя ли ждать того же в социологии? Не лучше ли церкви примириться с социальным принципом свободной кооперации через систему разделения труда? Принцип христианской любви нельзя ли истолковать в таком же смысле? Эти вопросы интересуют не только церковь. Судьба цивилизации -- игра. Так почему нельзя поверить, что непримиримость церкви к либеральным идеям не была безвредной? Церковь -- такая страшная сила, что неприязнь к силам, поддерживающим общество, может разнести в клочья всю нашу культуру. Последние десятилетия мы наблюдали за ужасным превращением ее во врага общества. В самом деле, церковь, как католическая, так и протестантская, была не последним фактором процесса нарастания деструктивных идеалов. Христианский социализм стал небольшой частью атеистического социализма в мутной ситуации наших дней.

6.3. Христианский социализм
[L. von Mises. Socialism, p. 382--383] С исторической точки зрения просто понять презрение к любой форме экономической и политической свободы. Либерализм -- плод просвещенческого рационализма, нанесшего смертельный удар по политической системе старой церкви, из чего возникла современная историческая критика. Либерализм грозил власти веками связанных с церковью классов. Либерализм трансформировал мир так, как никогда не смогло бы его изменить христианство. Либерализм вернул человечеству мир и жизнь. Он оживил силы в основе инертного традиционализма церкви и ее доктрины. Новая перспектива создала для церкви массу сложных проблем, из-за чего церковь не смогла переварить даже внешний аспект современного мира. Верно, что священники западных католических стран благословляют железные дороги новой конструкции и динамо-машины новых электропередач. Однако правоверному христианину не по себе от всех этих творений цивилизации, никак не вписывающихся в его веру. Отсюда сильная неприязнь церкви к модерности и современному духу. Так разве удивителен альянс церкви с теми, кого неприязнь толкнула пожелать коллапс этому восхитительному миру? Стоит ли удивляться факту, что эти люди истерично кидаются к военным арсеналам, чтобы побыстрее растрезвонить о тщетности всех мирских усилий наладить систему труда и процветания? Религия, называвшая себя религией любви, стала религией ненависти в мире, почти созревшем для счастья. Любой оголтелый герострат может найти союзника в среде христиан. Совершенно трагично, что именно среди нигилистов оказались по-настоящему крупные мыслители церкви, которые хорошо поняли смысл христианской любви. Священники и монахи, доказывавшие христианскую любовь на собственном опыте, работали в госпиталях и тюрьмах, знали все о страдании и о людских грехах, именно они заразились новозаветным разрушительным вирусом. Только прочное освоение либеральной философии помогло бы приобрести иммунитет против заразной неприязни пророков, подкрепленной Евангелием. Некоторые из них стали опасными врагами общества. Так энергией любви была взращена сила ненависти против общества. Некоторые из непримиримых критиков либерализма не переходили в открытую оппозицию. Впрочем, другие становились социалистами, если не атеистами, как социал-демократы и пролетарии, то христианскими социалистами. Ведь, как ни крути, а и христианский социализм -- все тот же социализм.

Ошибочно было бы искать параллели между социализмом и христианством первых столетий, не тянут социалисты на общины первых христиан. "Коммунизм потребителей" первых общин исчез, как только появился второй план ожиданий пришествия нового Царства. Христианские коммуны не имеют ничего общего с методами социалистического производства и коммунизмом потребителей. То, что производили христиане, они продавали в лавках. Необходимое для удовлетворения нужд бедняков и возмещения общественных затрат они получали от членов коммуны, добровольных и обязательных пожертвований. Никаких документальных подтверждений социалистических способов хозяйствования в прошлом нет, хотя отдельные случаи могли быть. Нет текстов с подобными рекомендациями, как и авторов. Часто апостолы и отцы церкви призывали сторонников вернуться к коммунизму первых общин, но речь всегда шла о коммунизме потребления. Никогда никто из них не вел речь о социалистической организации производства.

8. Общественный строй и семья

8.1. Социализм и проблемы пола
[L. von Mises. Socialism, p. 74--92] Проблема обобществления средств производства всегда была связана с проблемой секса. Институт брака критиковали вместе с институтом частной собственности, люди искали более гармоничной системы отношений. Любовь издавна пытались освободить от порочных материальных забот. Так, социалисты обещали не только социальные гарантии, но и любовную гармонию для всех. Не случайно именно книга Бебеля "Женщина и социализм" с ее пропагандой свободной любви пользовалась беспрецедентной популярностью в Германии. Существующая система регуляции сексуальных отношений сегодня мало кого устраивает. Переключение с природной сферы половой любви на новые задачи, создаваемые культурным развитием, рождает массу проблем и необходимость чем-то жертвовать. Любому из нас знаком процесс преобразования сексуальной энергии из рассеянного в четко оформленное состояние. Человек лишь со временем научается управлять потоком недифференцированной энергии, ставить плотины и менять его направление. Часть сексуальной энергии можно переориентировать на другие цели. При этом не все выдерживают стрессовые факторы, многие становятся невротиками. Тем, кто находил в сексе максимум эмоций, остывшие чувства на склоне лет подскажут, что напрасно он рабски следовал инстинктам. От секса трудно абстрагироваться как жизнелюбу, так и борцу за лучшее общество. Немало социалистов пострадало лично от неудачного развития сексуального инстинкта. Сочинения Фурье оставляют впечатление болезненных переживаний и тяжкого психоза автора, жаль, что психоаналитики не уделили внимания его жизненным драмам. Болезненная эротическая фантазия, с какой описан рай фаланстеров, наводит на размышления об истинных причинах популярности этой книги. Утопизм трактует свой идеал будущего как восстановление золотого века, утраченного людьми по собственной вине. Так, античные поэты славили времена Сатурна, когда не было собственности, как и времена свободной любви. Марксизм борется с институтом брака теми же методами, что и с частной собственностью. Лозунг уничтожения государства подкрепляется доводом его отсутствия во времена, когда "понятия не имели о государственной власти". Исторические исследования для марксиста не что иное, как средство политической агитации против ненавистного буржуазного порядка. При этом в ход идут псевдонаучные толкования: был золотой век, затем появилась собственность, стало скверно, наконец пришел капитализм и все мыслимые формы зла. Единственное благо от этого зла -- созревание социализма и спасение человечества.

8.2. Мужчина и женщина в эпоху насилия Недавние этнографические и исторические исследования показали историю сексуальных отношений в новом свете, психоанализ заложил основу научного понимания сексуальной жизни. Однако социологический взгляд на экзогамию, эндогамию, промискуитет, матриархат и патриархат не соотносится с новыми теориями, показывает свою ущербность. Там, где царствует принцип насилия, семейные отношения характеризуются неограниченным господством мужчины; его агрессивность, укорененная в природе сексуальных отношений, доведена до предела. Женщина сведена на уровень вещи, она принадлежит мужчине так же, как любой физический объект. Женщину крадут, покупают, меняют, продают, дарят. Пока хозяин жив, он -- ее судья, по смерти ее хоронят вместе с прочим имуществом покойного. Древние судебники практически всех народов свидетельствуют о нормальности такого положения. Историки, комментируя, говорят, что практика была умеренней буквы закона, что жесткость закона не замутняла брачных отношений и чистоты семейных уз. Однако попытки оправдания неосновательны, как бы мы ни умилялись прошлым своего народа. Картина отношений мужчины и женщины, даваемая старыми кодексами, -- не плод фантазий и теоретических спекуляций, она точно воспроизводит реальное соотношение. Древняя римлянка отдавалась на поруки мужу и под опеку рода, женщина Германии всю жизнь оставалась объектом защиты и прикрытия, все находили это естественным и справедливым. Господствующие в любую эпоху правовые и моральные нормы поддерживают не только привилегированные лица, но и те, кто страдает от них. Именно те, от кого требовали жертв, активнее поддерживали принятые нормы поведения. Женщина, служащая мужчине, видит в том свое назначение. "И не муж создан для жены, но жена для мужа" (Первое послание к Коринфянам, 11,9). Принцип насилия признает только мужчину; только у него есть власть и права, женщина для него -- сексуальный объект. Даже проститутка принадлежит сутенеру или хозяину борделя, с которым договариваются клиенты. Бродячая женщина беззащитна, права выбирать мужчину у нее нет. Мнением женщины, отдаваемой замуж, не интересуются. У мужчины есть право развода, у женщины его нет. В эпоху насилия вера в господство мужчины сильнее, чем более древняя тенденция к сексуальному равенству. Этот доминат пришел в противоречие с природой секса, и ради собственного сексуального интереса мужчинам пришлось ослабить свое давление. Умение отдавать и получать -- в природе сексуальных отношений. Пассивная страдательная установка женщины снижает уровень эротического наслаждения. Для удовлетворения необходимо ответное чувство, чего трудно добиться от рабыни, купленной или взятой силой. Внешнее господство мужчины на деле зачастую заканчивается тем, что он вынужден уступить часть своей власти женщине, хоть и скрывает это. С другой стороны, для сексуального успеха постепенно требования возрастают, теперь нужны особые стимулы. Интенсивность усилия пропорциональна подчинению принципу насилия. Все женщины становятся чьей-то собственностью, и поиск сексуального партнера требует обуздания естественных влечений. Половой акт сопровождается теперь особым психологическим отношением к партнеру. Так возникает любовь, неизвестная примитивному человеку, который не останавливался ни перед чем в своих желаниях. Любовь как сверхоценка невозможна при рабском положении женщины, именно природа любви делает ее царицей. Первый конфликт возникает из противоположности брака и любви. Формы проявления этого конфликта меняются, суть остается. Любовь становится центром эмоциональной жизни мужчины и женщины, но поначалу она ничего общего не имеет с браком. Бессмертные творения рыцарской лирики донесли до нас эти темы, хотя суть конфликта не так просто понять современному человеку. Нам не понять, почему любящие обречены быть в разлуке и жить с нелюбимыми, почему Ганс и Грета не обретают друг друга. Суть конфликта и драмы влюбленного рыцаря нам неясен. Грек, деливший свое время между гетерами и мальчиками, не воспринимал свои отношения с женой как психологическую драму, да и она не видела покушений на собственные права. Когда жена трубадура оказывала знаки внимания другому, она тем самым нарушала права своего мужа. Как бы рьяно он ни добивался любви других женщин, терпеть нарушения своих собственных прав он не мог. Муж оскорблен не тем, что жена любит другого, а тем, что ее тело -- его собственность -- может принадлежать другому. В античности и на Востоке мужчина часто искал любовных утех на стороне, у тех, кто стоял вне общества, поэтому конфликт был исключен. Только мужчина как хозяин собственной жены может претендовать на полное обладание. У жены подобного права нет. Даже сегодня существенны различия в понимании неверности жены и неверности мужа, эти различия восприятия говорят об остатках древнего кодекса. Пока господствует принцип насилия, стремление любить заторможено. Изгнанное из семьи, в подполье оно принимает извращенные формы. Спутником секса становятся венерические болезни, родина которых скорее Европа, чем Америка. С начала XVI века сифилис свирепствовал в Европе -- романтическому рыцарству пришел конец. 8.3. Брак под влиянием идеи договора Говорят, что экономика скверно повлияла на сексуальные отношения, опорочила их былую чистоту. В древности семейная жизнь была образцом добродетели, лишь капитализм принес брак по расчету, проституцию и сексуальные излишества. Современные исследования показали, насколько наши представления о простоте нравов селян далеки от реальности. Однако и сегодня все уверены, что понимание брака как контракта оскорбляет самую суть сексуальных отношений, виновником чего стал капитализм. Ученый владеет фактическими методами; возвышенные чувства, нравственность и добродетель вне его компетенции. Наш идеал сексуальных отношений решительно отличен от древнего идеала, но никогда человечество не было так близко к идеалу, как сейчас. Господствующая доктрина ставит факты с ног на голову, проклинает то, благодаря чему мы покончили с рудиментами насилия прошедших эпох. Там, где господствует насилие, полигамия торжествует. У мужчины столько жен, сколько он способен отвоевать. Чем больше женщин в форме собственности, тем он сильнее. Рабы, коровы, жены составляют властное поле, моральные установки ко всем им одинаковы. Один муж может распоряжаться трудом и телом женщины, сохраняя себя свободным от любых уз. Однако мужская верность предполагает моногамию. Хозяин с большей властью имеет право и на жен своих подданных. Известное право первой ночи (Jus Primac Noctis) является напоминанием той эпохи, когда невестку отдавали свекру в "большой семье" южных славян. Реформаторы не смогли устранить полигамию, да и церковь не протестовала против многоженства варварских королей. У Карла Великого была масса наложниц. Но именно в среде аристократической знати возникли самоограничения, ибо женщины вступали в брачный союз в качестве наследниц, богатое приданое давало большие права. К единобрачию подталкивали жены, умножавшие богатство мужей, и родственники. Во имя защиты собственности жены и детей была проведена четкая грань между законными и незаконными связями и детьми. Так отношения между мужчиной и женщиной стали оформляться контрактом. Идея брачного контракта разрушила фатальное господство мужчины: жена стала партнером на равных правах. Из односторонних силовых отношений брак превратился в соглашение о взаимном сотрудничестве. Шаг за шагом женщина завоевала в семье сегодняшние позиции. Остатки мужских привилегий ныне имеют символический характер либо обусловлены разделением труда. Брак эволюционировал вместе с законом о собственности супругов. Положение женщины в семье улучшалось по мере нивелировки насилия. Получив свою законную часть собственности, наследуемой и приобретенной в браке, жена освободилась из-под мужского гнета. Так в результате проникновения в семью контрактных отношений возникла новая форма брака, связывающая одну женщину с одним мужчиной по свободной воле обеих сторон, что предполагает взаимную верность. При этом мужская измена оценивается тем же критерием, что и женская, а права мужа и жены, по сути, одинаковы. Ни один народ не может доказать, что его предки имели подобную модель брака. Были ли раньше нравы суровее, чем теперь, науке неведомо. Однако различия в понимании сути брачных отношений налицо, и прежние идеалы в наших глазах выглядят совершенно безнравственными. Моралисты, клянущие институт разводов, правы в том, что раньше такого не было, ибо муж просто выгонял из дому неугодную ему жену. Сегодняшний закон о разводе не позволяет ничего подобного, и это говорит о социальной перемене. Когда церковь начинает кампанию против разводов, не грех напомнить, что моногамный идеал с идеей равноправия мужа и жены есть результат не церковного, а вполне светского капиталистического развития.

8.4. Проблемы семейной жизни Договорный брак предполагает включенным аспект любви, тем самым он морально оправдан. Брак по договору, но без любви представляется непристойностью, как, например, королевские бракосочетания на расстоянии. Публично эти браки демонстрируются как заключенные по любви, из чего следует, что буржуазный идеал брака не обойден даже здесь. Основная проблема супружеской жизни состоит в том, что страсть с годами остывает, а контракт заключается на всю жизнь. "Страсть умирает, но любовь должна остаться", -- писал Шиллер. Дружеская привязанность и воспитание детей приходят на смену былым страстям супругов в старости. Религия примиряет верующих с конечностью земного существования, старость и смерть она вписывает в бесконечный поток вечной жизни. Другие делают ставку на собственный ум и находят философское решение сложных проблем реальности. Большинство людей остаются в замкнутом круге повседневных забот, рабам привычек и земных страстей не до метафизики. Правда, есть и такие неуемные души, которых не устраивает ни религия, ни философия. Смирение противоречит их натуре, ломая заграждения, они жаждут невозможного, стремятся к победе любой ценой. Предъявляя высокие требования к объекту своей любви, такие натуры находят слишком тесными брачные узы. Любовь перерастает в ненависть, совместная жизнь становится невозможной. Не умея трансформировать сексуальную энергию, они меняют предмет любви, но старый опыт обречен на повторение. Однако общественные условия брака здесь не при чем. Браки распадаются не из-за частной собственности на средства производства, болезнь приходит из природных особенностей партнеров. Почва для подобных конфликтов была всегда. Любовь и семья веками были отделены друг от друга, никто не ждал прежде счастья от брака. Когда идея согласия наложилась на идею договора, люди получили надежду на непрерывное удовлетворение желаний в брачном союзе. Однако любовь всегда таит в себе момент соперничества, поэтому трудно рассчитывать на безоблачное сосуществование любящих и после физиологического насыщения. Виноват ли институт брака в нашей неспособности превратить земное существование в бесконечную цепь экстазов? Конечно, семейные конфликты, порожденные социальными условиями, производны и имеют подчиненное положение. Кризис браков по расчету и распад семьи из-за экономических трудностей не имеют фатального характера. Брак как социальный институт накладывает на индивида определенные ограничения, включая его в систему порядка. Гениальные натуры скорее пожертвуют собственной жизнью, чем пойдут вразрез с собственным призванием. Женщина и дети в их жизни занимают ограниченное место. Достаточно вспомнить Канта, ненасытный дух которого воплотился в его великих сочинениях, избежав тем самым разочарований семейной жизни. Те гении, семейная жизнь которых выглядит нормальной, не могут смириться с узами брака, не совершая над собой насилия. Гений не может не стремиться порвать любые цепи или хотя бы ослабить их. Желающий идти собственным путем не может быть в колонне, он должен быть свободен. Редко ему удается встретить женщину, способную быть рядом на одинокой опасной тропе. Всякий неверный муж вынужден оправдываться именно в таких терминах. Впрочем, гениальность редка, и социальные установки не меняются из-за того, что горстка исключительных личностей не умеют к ним приспособиться. Поэтому браку пока ничего не угрожает. Более серьезной угрозой оказались атаки феминисток, уверенных в том, что брак лишает женщину свободы, делает ее служанкой мужчины. Никакими реформами не помешать закабалению женщины, поэтому феминистки ратуют за свободное развитие личности вне брака. Они не учитывают, что главное обстоятельство здесь физиологического, а не социального плана. Лучшие годы жизни женщина посвящает вскармливанию и воспитанию детей, а мужчина отдает карьере. Это можно назвать природным неравенством, хотя за женщинами остается свобода выбирать между материнством и активным самоутверждением. Все же путь к гениальным свершениям открыт очень немногим из них. Феминизм является частью либерального движения, когда ставит вопрос о равных с мужчиной правах в экономике и политике. Когда же он пытается устранить природные ограничения и социальные институты, феминизм проявляет себя как форма социализма, ибо именно социалисты пытаются изменить социальные институты, чтобы затем изменить и природу людей.

8.5. Свободная любовь Социализм мечтает покончить с сексуальной и экономической зависимостью женщины от мужчины. Содержание и образование детей обеспечивается за счет общественных фондов, опека родителей ограничивается. Семья утрачивает свое влияние, выбор партнера ничем не ограничивается. На новой культурной ступени социализм восстанавливает форму общежития до введения института частной собственности. Аргументы теологов и защитников морали не пригодны для опровержения такой программы. С научной точки зрения совершенно бесполезны попытки моралистов заклеймить или оправдать сексуальную сферу жизни. Научный метод пригоден для выбора средств, подходящих поставленным целям, но не может служить оценке самих целей. Ученый не может начинать с отрицания или одобрения сексуального инстинкта, заниматься софистикой, что половой акт оправдан рождением ребенка, а получаемое в его процессе наслаждение пагубно. Вряд ли родители в момент зачатия ребенка думают о том, что государству нужны налогоплательщики и рекруты. Не желая прекращения жизни, мы не можем называть источник ее обновления сосудом зла. Этика социализма всегда боялась последовательного отрицания и оправдания, ибо затуманивала различия между добром и злом, забывая о природных различиях между полами, делая зло невероятно привлекательным. Мужчина находит в сексе расслабление и удовлетворенность, для женщины секс не может быть только эпизодом, с него начинается материнство. Мужчина остается над сексом, даже любя безмерно, поглощенного только сексом мужчину женщина со временем начинает презирать. Главная опасность для личности женщины лежит именно в области секса. Проблема индивидуальной самореализации на деле может быть достигнута только совместно. Мужчина не может полноценно развиваться, если женщина тянет его в низшую сферу чувственности, но и внутренняя свобода женщины есть также часть задачи человечества. На Востоке женщина остается матерью, нянькой и предметом наслаждения, именно это тормозит культурный прогресс. Восток так и не сумел справиться с проблемой сексуальности, поэтому неверно говорить, что восточная культура постигла суть жизни глубже, чем западная философия. В культуре древних греков, занимающей промежуточное между Западом и Востоком положение, замужняя женщина была исключена из общественной жизни. Муж относился к жене как к воспитательнице детей и служанке, а любовь дарил гетерам или мальчикам. Даже Платон описывал восторженное преклонение перед красотой их тела и души, духовный характер этой любви он всячески отделял от грубого чувственного наслаждения в сексе. Восточный мужчина и сегодня относится к женщине как к наложнице. Только европейской женщине удалось добиться равных прав в процессе перехода от принципа насилия к принципу договора. Существующие пока различия в частном праве особого значения не имеют. Сама модель брака предполагает подчинение одной из сторон, но вопрос, кто именно подчиняется, артикулами кодекса не решается. Предоставление права голоса женщинам вряд ли сильно влияет на соотношение политических партий, чаще именно женщины противятся расширению собственных прав. В администрацию правительства женщин предпочитают не назначать по мотивам не столько политического, сколько антропологического плана. Остатки правового неравенства, сохраняющиеся в законодательстве европейских стран, не наносят существенного ущерба ни обществу, ни карьере женщин. Псевдодемократическое понимание равенства имеет место не только в политике, но и в сфере сексуальных отношений. Обреченность эгалитаристских программ очевидна уже доказанной невозможностью уравнять сильного и слабого, одаренного и бездарного, здорового и больного. Невозможность возложить на мужчину хотя бы половины материнских тягот накладывает принципиальные ограничения на раздел политических свобод, плохо совместимых с материнством. Жить для собственного творческого роста и при этом не забывать о детях и муже - вот корень проблемы, нс решаемой декретами. Чтобы соперничать с мужчиной в достижениях, женщина должна превозмочь свою сексуальную природу, ведь именно любовь к детям поглощает ее лучшие силы. Увлеченная карьерой женщина должна отказаться от любви и замужества, т. е. собственной природы, нельзя не учитывать разнонаправленность личностного и сексуального начал. Получит ли она свободу взамен уничтоженного института брака, -- весьма проблематично. Для рационалистического общества характерна борьба за целостность личности при сохраняющейся частной собственности на средства производства. Если женщина потерпит поражение в борьбе за самореализацию в замужестве, пострадает вся цивилизованная часть человечества. Именно партнерство женщины и мужчины даст образец творческого сотрудничества полов. Кроме того, только в семье возможно полноценное воспитание личности. З. Фрейд с проницательностью гения показал, что именно от родителей ребенок получает энергию добра и любви, без которой нет душевного и телесного здоровья. Обучение вне дома порождает неврозы и гомосексуальные наклонности. Вспомним, что Платон, для которого женщина была источником сексуального наслаждения, разработал модель государственного воспитания детей и тотального регулирования сексуальных и других отношений. Свободный выбор в любви -- основа новой договорной модели отношений между людьми. Женщина вправе требовать верности и постоянства от того, с кем себя связывает, она также имеет право отвергнуть притязания любого мужчины. Социализм сознательно и систематически отвергает саму идею договора и возвращается к принципу насилия. Четко обозначенное стремление к равному распределению награбленного логически ведет к введению промискуитета в сексуальной жизни.

8.6. Проституция Дополнением буржуазной семьи является проституция, читаем мы в "Манифесте Коммунистической партии". Маркс и Энгельс полагали, что проституция исчезнет вместе с исчезновением капитала. Проституция необходима в буржуазном обществе, доказывал Бебель, она подобна полиции, армии, церкви, предпринимательству. Критики капитализма бранят сексуальные извращения, изобличают буржуазные нравы как источник разнузданности и скорбят по прошлому, царству благоденствия.

Легковерным неплохо при этом напомнить, что проституция -- едва ли не самое древнее изобретение человечества, известное решительно всем народам. Логика поэтому требует признать ее рудиментом племенных отношений, а не продуктом высокой культуры. Самое действенное вредство против проституции - моральное требование воздержания вне брака для мужчины, и оно принадлежит именно капиталистическому идеалу. В рамках примитивных сообществ сексуальной чистоты всегда требовали не от жениха, а от невесты. Институт частной собственности нейтрален в отношении феномена проституции. Армейская служба, блокирующая сексуальную энергию молодых людей, есть нечто патологическое и во всем чуждое процессу мирной либерализации. Факт, что чиновники правительства вербуются из богатых и состоятельных людей, а также женятся на представительницах своего круга, является отголоском докапиталистических нравов. Капитализм не признает кастовых обычаев, каждый действует по доходам. Проституция становится профессией либо из-за нужды, либо по природной склонности, либо то и другое вместе. Можно предположить, что равенство доходов приведет с исчезновению экономических корней проституции. Однако логически несостоятельны прогнозы о здоровой этике сексуальных отношений при социализме, ибо никто не знает, какие новые источники поддержат в будущем самую древнюю из профессий. Наши представления о сексуальных проблемах перемешаны с предрассудками. Исследуя связь секса с институтом частной собственности, следует прояснять и уточнять запутанные понятия. Нельзя мыслить образами утраченного рая и фантомов, когда речь идет о сложной сфере социального знания.