Геннадий Новиков

ТЕОРИИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

К оглавлению

ОТ АВТОРА

В один из последних сентябрьских дней 1984 г. я зашел в кабинет генерального директора Национальной административной школы (ОНА) Республики Мали, куда только что прилетел из Москвы читать в течение трех лет курс истории политических идей. Молодой директор Амалу Н’Диай оказался человеком с блестящими манерами; он остроумно шутил, одаряя собеседника по-африкански искрившимся смехом. До сих пор мне кажется, что тот разговор предрешил на многие годы неожиданный поворот в моей научной и преподавательской работе. Дело в том, что один из преподавателей, читавший лекции по международным отношениям, получил приглашение на зарубежную стажировку. Директор распорядился передать мне его курс. Большинство студентов учились увлеченно, занимая длинные очереди за несколькими экземплярами учебников и монографий в библиотеке. Хотелось что-то оставить школе, но времени, как всегда, не хватало, и тогда удалось с помощью заведующего бюро Агентства Печати Новости в Бамако Б.С. Тарасова напечатать на французском языке лишь краткое "Введение в теорию международных отношений".

Вернувшись из Африки, начал читать этот курс на историческом факультете Иркутского университета.

Разработка учебных программ сибирско-американского факультета менеджмента, созданного в Иркутске в 1991 г. Иркутским и Мэрилендским университетами, убедила автора в неотложности подготовки к изданию учебного пособия по теориям международных отношений.

Когда я начинал готовить это пособие в африканской командировке, было невозможно представить, что оно обретет в Сибири студентов, чьи знания венчаются дипломами российского и американского университетов. Подобная идея не могла прийти в голову даже в тропической жаре. Но так случилось. И разве это не одно из свидетельств инерции некоторых представлений об удаленности международной сферы от повседневной жизни большинства людей и той скорости, с которой международные отношения распространяются в мире в канун третьего тысячелетия?

* * *

Автор выражает искреннюю признательность всем, кто помогал ему в подготовке рукописи к печати: сотрудникам Центра международных исследований при кафедре новой, новейшей истории и международных отношений ИГУ, сибирско-американского факультета менеджмента ИГУ, коллегам, прочитавшим рукопись и высказавшим ценные замечания.

ВВЕДЕНИЕ

Автор стремился дать достаточно цельное представление о современных теориях и концепциях международных отношений, вначале кратко проследив многовековую историю накопления знаний о международной сфере. Читателям, вероятно, будет интересно узнать, что идеи, лежащие в основе создания многих современных международных организаций, начиная с ООН, были высказаны несколько столетий назад, что правила рационального поведения правителей, изложенные в сочинениях политических мыслителей прошлого, в общем смысле мало изменились за многие века. Конечно же, современные исследования международных отношений весьма усложнились, сформировавшись в самостоятельную научную дисциплину.

Автор счел нецелесообразным объяснять во введении многие определения международных отношений, содержащиеся в научной литературе. Различные толкования их раскрываются в основном содержании работы.

Здесь же кажется необходимым сделать два замечания. Во-первых, понятие "теории" употребляется в настоящем пособии в широком, даже условном смысле, объединяя собой не только развитые научные теории и концепции, но совокупность философских или экономических взглядов, политических идей, в которых содержатся теоретические представления о взаимоотношениях народов и государств.

Во-вторых, в работе дан обзор теорий, идей и концепций европейских и американских мыслителей, специалистов-международников, государственных и политических деятелей. В работе, к сожалению, не рассматриваются, за исключением С. Амина, теоретические воззрения ученых и политических лидеров стран Востока. Автор надеется восполнить этот пробел в лекционном курсе и, если удастся, в последующем, дополненном издании пособия.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИСТОРИЯ ТЕОРИЙ

Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.

Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее.

Л.Н.Толстой. 'Война и мир". Эпилог.

ГЛАВА I

ВОЙНА И МИР В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ АНТИЧНОСТИ, СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ

1. АНТИЧНЫЕ ИСТОКИ ИДЕЙ ВОЙНЫ И МИРА

Когда и где возникали идеи и представления о сфере международных отношений, как давно они стали развиваться в систему знаний?

Историки и философы, государственные деятели и военачальники извечно задумывались о природе политики и секретах мудрости во взаимоотношениях политических сообществ. Уже многие века в мировой истории доминирует Запад, и, к сожалению, идейные и политические течения великих древних цивилизаций Востока остаются в Европе и Америке чаще всего пропущенными в изучении истории мировой политической мысли. В европейской же цивилизации основные идейные истоки, понятия и традиции восходят, разумеется, к классическому периоду античной Греции, расцвету полиса как формы организации древнегреческих городов-государств, средняя численность свободных жителей которых не превышала десяток-другой тысяч человек.

Древнегреческие мыслители в основном размышляли о внутреннем устройстве полисов, достижении и сбережении свободы граждан как высшей общественной ценности и гораздо меньше времени посвящали рассуждениям о взаимоотношениях полисов. Афинский оратор Исократ, противник демократии, призывал к политическому объединению Греции под главенством Македонии, но, как писал известный французский историк Жан Тушар, в определенной мере из-за постоянной боязни "империализма", заботы о сохранении автономии каждого полиса в Древней Греции отсутствовали сколько-нибудь значительные идеи об отношениях между полисами и даже о крупном государстве, не ограниченном рамками полиса. По мнению Ж. Тушара, никакое идейное течение, никакая достойная политическая доктрина не приветствовали возникновение афинского морского союза или пелопоннесской лиги под эгидой Спарты, "военные союзы на практике никогда не приобретали политической формы'' .

В Древней Греции, тем не менее, зародились две идейные традиции, два течения политической мысли, которые будут олицетворять на протяжении всей мировой истории противостояние двух начал политического и государственного поведения во взаимоотношениях с другими сообществами: войны и мира, силы и права, национального эгоизма и универсальной организации.

Первая традиция отражается в "Истории" знаменитого древнегреческого историка Фукидида. Многие специалисты-международники считают, что Фукидид в V веке до н.э. первым из известных античных авторов предвосхитил основные положения современной школы "политического реализма", описывая события Пелопоннесской войны между Спартой и Афинами (431-404 до н. э.). Задавшись вопросом о причинах, толкнувших два процветающих полиса вступить в длительный конфликт, он пришел к выводу, что война была порождена "избытком могущества" Афин. Применение силы по Фукидиду - основа политического поведения сильнейшего, а конфликты - естественное состояние отношений между полисами, вытекающее из "человеческой природы", иррациональной и побуждающей к наращиванию могущества.

Вторая, противоположная традиция, возникла в более поздний период и основана философами школы стоиков, основателем которой считается Зенон из Китиона (ок. 335-264 до н.э.). Стоики не оставили оформленной политической доктрины, но выдвинули в эпоху эллинизма Идею "космополиса", т.е.всемирного по масштабам древнегреческих представлений государства. Развивая идеи Платона, стоики размышляли о едином мире и едином полисе (государстве), устроенном и живущем по законам универсального Разума, где все граждане без различия их расовой и национальной принадлежности, религиозных верований станут равными по мере их мудрости, постижения ими Разума. Идея "космополиса" означала прорыв древнегреческой мысли из плена представлений, замкнутых рамками автономных полисов, к осознанию морального единства человеческого рода, тем более что в античную эпоху связи между политическими сообществами оставались фрагментарными и ограниченными.

Идея "космополиса" оказала влияние на Цицерона (106-43 до н.э.), который в своем сочинении "0б обязанностях" писал о существовании "всемирного полиса", объединяющего все другие сообщества: "Те, кто утверждает, что надо считаться с согражданами, но не с чужеземцами, разрывают всеобщий союз человеческого рода, а с его уничтожением уничтожаются в корне благотворительность, щедрость, доброта, справедливость; людей, уничтожающих все это, надо признать нечестивыми также и по отношению к бессмертным богам'' .

По Цицерону, во всемирном сообществе должно царить свое естественное право - "право народов" (jus gentium). В Римском праве его также называли перегринским правом (от peregrini - чужеземец, но свободный человек). Под "правом народов" понимались созданные судебной практикой в спорах между чужеземцами нормы имущественного права, правовые институты, общепринятые для того времени, а также совокупность правил взаимоотношений Рима с остальными государствами, основанных на естественном праве божественного происхождения. В философском смысле естественное право понималось как всемирное, надгосударственное, идеальное право всех людей, что составляло идеи космополиса.

Таким образом, в Древнем Риме были заложены основы важнейших норм и понятий современного международного права, которые развивались теоретически, но в реальном поведении Рим главным образом обходился с "варварами" языком войны. Тем более что "право войны" (jus ad bellum) являлось неотъемлемым элементом римского права. Цицерон писал, что его надо соблюдать строже всего: "Так как существует два способа разрешать споры, один - путем обсуждения, другой - силой, причем первый свойствен человеку, второй – диким зверям, то ко второму надо обращаться тогда, когда воспользоваться первым невозможно” .

Но нормы "права народов" Цицерона и других римских юристов заслонялись массовым презрением римлян ко всему, что не являлось римским. Завоевания питали дух империализма и патрициев и плебеев. Древнегреческие и древнеримские стоики, Цицерон осознали единство человеческого рода, но в античной цивилизации вплоть до ее угасания остальной мир воспринимался варварским, естественно занимавшим низшее положение во вселенной и предназначенным для господства над ним Рима.

2. ХРИСТИАНСТВО И СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ХРИСТИАНСКОМ МИРОПОРЯДКЕ

Христианство принесло в античную эпоху представление о единстве вселенной и человеческого рода, равенстве всех рас и национальностей и призывало к добру и справедливости во Христе, "где нет ни Елинна, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос" (Послание святого апостола Павла к Колоссянам) . В книгах Нового Завета содержались и упоминания о "богоизбранности народа Израиля", но дух христианского учения утверждал идею универсальной общности и братства людей, следующих божьим путем. Христианское учение в религиозной форме развивало космополитические идеи философов-стоиков.

Распространение христианской веры во всеобщее единство людей на Земле, созданных по образу и подобию божьему, совершило моральную революцию. Античные представления о мировом правопорядке, замкнутом в рамках города-государства, разрушались, границы мира раздвигались. Но первоначальное христианство в соответствии с христовой заповедью "богу-богово, а кесарю-кесарево" отделяло христианство от политического миропорядка. Становление же христианской религии как главенствующей, а затем официальной церкви и идеологической основы Римской империи после Миланского эдикта императора Константина (313) привело к более чем тысячелетней эпохе притязаний и борьбы "наместников христовых" на Земле за высшую власть в христианском мире. Святой Амбруаз, архиепископ Миланский, в 390 г. публично осудил императора Феодосия за совершенные по его указу убийства в Фессалониках. Тем самым впервые в истории римской церкви ее глава открыто признал призрачность евангелической границы, отделявшей духовную сферу от светской власти.

Аврелий Августин, епископ Гипонский, (354-430) в трактате "О граде божьем" (413-426) изложил на основе библейских положений христианскую концепцию истории человечества, разделенного на "два града": град земной (живущих во плоти), где все социальные, государственные и правовые учреждения представлялись средством греховности человека, и град небесный, божий, град духовной общности, основанный на любви к богу. Поскольку лишь божий град истинный и вечный, то духовная власть представлялась превыше светской.

Аврелий Августин не изложил политический доктрины римско-католической церкви, но он заложил ее теократические основания: всякая истинная власть идет от Бога и, таким образом, держатели светской власти должны получать ее от "наместников божьих" - римских понтификов. В "Граде божьем" содержатся также рассуждения о новом мироустройстве, где вместо мировой римской державы возникли бы малые по масштабам "правления народов", живущих в мирном соседстве. Во взглядах Аврелия Августина видится прообраз международного порядка европейского средневековья.

Многие века христианские теологи и отцы римско-католической церкви совершенствовали доказательства ее приоритета и суверенитета в отношении светской власти в Европе, не пренебрегая изготовлением фальшивых документов. Например, сфабрикованного в 755-756 гг. папой Стефаном III или кем-то из его приближенных "Константинова дара", представлявшего собой грамоту, якобы данную императором Константином Сильвестру I о предоставлении высшей власти над Римом, Италией и всей западной частью Римской империи .

Образование папского государства со столицей в Риме и возросшие политические претензии и политическое влияние пап укрепились коронацией папой Стефаном III франкского короля Пипина Короткого (714-768), незаконно захватившего власть и вознаградившего папу завоеванными франками землями в обмен на освящение его трона "божественной основой". Век спустя архиепископ Реймсский Гинкмар (806-882) уже сформулировал ясную политическую доктрину: короли возглавляют светскую власть, но над ними возвышается Король королей, т.е. папа. Гинкмар ввел в 869 г. в церемонию коронаций клятву короля, нарушение которой каралось отлучением от церкви. Символом победы папского престола в соперничестве со светскими властями стало преклонение императора Священной Римской империи Генриха IV перед папой Григорием VII, совершенное в замке Канноса графини Матильды Тосканской, куда в январе 1077г. отлученный от церкви и низложенный император явился вымаливать прощение у "наместника божия".

Торжество папского суверенитета получило выражение в 1075 г. в 27 статьях "Диктата папы", документа, приписываемого папе Григорию VII, но, вероятнее всего, подготовленного в его окружении и провозглашавшего единоличное право папы назначать и смещать епископов, налагать на императора и его подданных церковные наказания, освобождать их от присяги "неправедному” императору и т.д. Папа объявлялся неподсудным, а князья были обязаны только ему, а не императору целовать ноги в знак такого повиновения. В XII веке папская власть достигла вершины своего могущества в христианском мире. Французский теолог Бернар Клервосский (1090-1153), вдохновитель второго крестового похода, в теории "двух мечей" ясно выразил политическую идеологию католицизма, развивавшуюся на основе воззрений Аврелия Августинa. Согласно его теории, апостол Петр владел двумя мечами, символизировавшими власть духовную и власть светскую. Меч светской власти, писал Бернар Клервосский, отдан государю папой - преемником Петра, но "продолжает принадлежать церкви".

Однако в реальности папству так и не удалось добиться абсолютного верховенства над земными владыками. В 1080г. император Генрих IV объявил о низложении Григория VII, в 1083 г. он занял Рим, а в начале XIV века французский король Филипп IV Красивый установил господство над папством. Его столица с 1308г. по 1378г. была перенесена во Францию в город Авиньон. Созревание национальных государств подтачивало моральные, духовные основы единства христианского мира.

Фома Аквинский (1225-1274), крупнейший богослов средневековья, предвосхитил наступление эпохи Возрождения, обогащая схоластику обращением к античному наследию, прежде всего к учению Аристотеля о политике. Исследователи высказывают мнение, что Ф. Аквинский осознал утрату перспективы "всемирной и однородной политической системы", основанной на идее "божественного сообщества", поскольку она не соответствовала реально происходившим изменениям в отношениях между христианскими странами. Ф. Аквинский синтезировал в своих политических представлениях теологические догмы и античную мысль, например, римское естественное право. Подтверждая божественный характер государственной власти, он считал ее первичным источником политическую общность людей, народ, за что Ф. Аквинского причисляют иногда к предшественникам теории народного суверенитета. Так или иначе его воззрения отражали признание прав государств и политических сообществ на автономное существование на основе естественного права божественного происхождения.

3. МЕЖДУНАРОДНЫЙ ПОРЯДОК В ПОЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРОТОРЕНЕССАНСА И ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ: ОТ УТОПИЗМА ДАНТЕ К РЕАЛИЗМУ МАКИАВЕЛЛИ

Вековые распри между святым престолом и монархами средневековой Европы больше всею сказывались на Италии. "Так папы то из ревности к религии, то из личного честолюбия беспрерывно вызывали в Италию чужеземцев и затевали новые войны" . Римско-католическая церковь еще безраздельно господствовала в духовной жизни европейского общества, когда в ней воскресало гуманистическое наследие античной философии и науки. Два века спустя Италия озарила Европу эпохой Ренессанса.

Творчества великого поэта Данте Алигьери (1265 - 1321) и выдающегося политического писателя Никколо Макиавелли (1469-1527) символизируют переход социально-политической мысли от средневековой схоластики к рационализму Нового времени. Два великих флорентийца черпали вдохновение своих размышлений из одного источника: истории Древнего Рима. Сравнение их политических мировоззрений тем более интересно, что каждый из них продолжал один из двух противоположных подходов к объяснению природы политических отношений и всемирного порядка.

Данте Алигьери отказывался от средневековой аксиомы о греховной природе светского государства, как и всех человеческих учреждений. Он понимал его как результат добровольного стремления людей к политической ассоциации, но, из-за их эгоистического стремления к богатству, не видел возможности достижения счастья, справедливости без какой-то надгосударственной силы.

Такой силой Данте считал "вселенскую" монархию. "Необходимо, чтобы вся земля и чтобы все, чем дано владеть человеческому роду, было Монархией, то есть единым государством, имело одного государя, который... удерживал бы остальные государства в пределах их владений, чтобы между ними царил мир..., учитывал различные условия в мире, обладал бы для распределения различных и необходимых повинностей всеобщим и непререкаемым правом повелевать членами этого союза. Такой высокий долг называется не иначе, как Империей... Тот же, кто поставлен выполнять эту обязанность, именуется императором" .

Империя, как это ни парадоксально звучит в конце XX столетия, в понимании Данте необходима для достижения свободы всех людей. В своих работах "Пир" и "Монархия" он предлагал устройство государственных институтов и установление мира между народами-государствами и королевствами на основе этики - науки о совершенном поведении, законности, морали, идеальной организации. Венчает политическую философию Данте учение о мире и гармонии как основе счастья человека. Вдохновляясь историей античного Рима, Данте идеализировал роль римского права. В его идее всемирной монархии одни исследователи видят проект федерации, другие - конфедерации, а Л. М. Баткин объяснял ее как скрываемое стремление автора к национальному единству Италии.

Несомненно, что в своих политических размышлениях Данте начертал утопический проект всемирного государства, но утверждал преимущества светской власти над духовной. Как отмечают исследователи Данте, весь мир в его представлении как бы очеловечивается и вытесняется теоцентризм. Но на его рассуждениях о нравственных основаниях всемирной монархии, очевидно, все же сказывались средневековые представления.

Примерно два века спустя другой великий флорентиец Никколо Макиавелли порвал не только с теологией, но вообще отказался от утопий и умозрительных спекуляций в пользу анализа и обобщения фактической истории. Тем самым он совершил подлинный переворот в изучении политики и политических отношений. Христианству, как и вообще религии, в политической философии Н. Макиавелли отведено место полезного орудия в управлении людьми. Он преодолел теологические представления о политике и праве и обосновал подход к политике как эмпирической, проверяемой опытом, науке. Он пришел к дерзновенному для своей эпохи выводу о том, что в основе политики и политических отношений лежит не христианская мораль, а интересы и сила. Известно замечание К. Маркса и Ф. Энгельса о том, что, начиная с Макиавелли, "сила изображалась как основа права, тем самым теоретическое рассмотрение политики освобождено от морали, и, по сути дела, был выдвинут лишь постулат самостоятельной трактовки политики'' . Весьма широко распространено мнение о том, что Н. Макиавелли следует считать отцом-основателем современной политологии. Он ввел в науку о политике фундаментальное понятие state (государство), ставшее одним из ключевых терминов в политической науке. Его взгляды на политику были столь откровенны и разносторонни, а исторический контекст, в которых они высказывались, столь сильно определял их смысл, что теоретическое наследие Н. Макиавелли оказалось предметом несовместимых интерпретаций, включая узкое и вульгарное толкование макиавеллизма как учения о захвате власти по формуле "цель определяет средства". B оценке политического учения Н. Макиавелли недопустимо упускать из виду конкретно-исторический контекст, в котором были написаны "Государь" (1513), "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия" (1513 - 1516) и "Истории Флоренции" (1520 - 1525) - основные его работы.

Родившись в 1469 г. во Флоренции в старинной семье юриста, Н. Макиавелли с 1498 по 1512 гг. занимал пост секретаря в правительстве республики Флоренция - Совете Десяти. В 1512 г. республика пала, Флоренция перешла в руки тиранов Медичи и оказалась в зависимости от папской власти. Пройдя через тюрьму и пытки, сосланный в деревню, Н. Макиавелли посвятил свои последние годы размышлениям о причинах падения флорентийской республики и утраты ее независимости. Опираясь на свой пятнадцатилетний политический опыт, Н. Макиавелли превзошел в своих размышлениях уровень конкретно-исторического анализа и создал подлинно классические произведения политической философии. Объясняя логику межгосударственных отношений, он констатировал, что государства различны по своей форме и между собой они находятся в естественном, природном состоянии, в котором нет ни законов, ни силы, которые стояли бы над государством. Тем самым Н. Макиавелли первым в Новое время изложил два коренных принципа, лежащих в основе "реалистической" теории: принцип отсутствия международной власти или иерархии, развитый в XVIII веке английским мыслителем Т. Гоббсом в теорию "естественного состояния" международного сообщества, и принцип верховенства государства, предвосхитивший теорию государственного суверенитета Жана Бодена (1530 - 1596).

Н. Макиавелли считал определяющим в межгосударственных отношениях фактор силы, состояние войны, а не мира: "Ибо добродетель порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность - беспорядок, а беспорядок - погибель, и - соответственно - новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекает слава и благоденствие. Мудрецы заметили также, что ученость никогда не занимает первого места, оно отведено военному делу, и в государстве появляются сперва военачальники, а затем уж философы'' . Это рассуждение часто служило историкам политической мысли основанием для утверждения, что, "по представлениям Макиавелли, мир не является наилучшим состоянием человеческого общества", что, "он не рассматривал мир в качестве цели международных отношений и не призывал государства к тому, чтобы они боролись за упрочение мира и безопасности в его время или когда-нибудь в будущем'' .

Подобная интерпретация взглядов Макиавелли на проблемы мира и войны, на наш взгляд, нуждается в существенном уточнении. В "Истории Флоренции" он упоминает о том, что Италия находилась "в довольно мирном состоянии" и с сожалением отмечает, что "среди этого всеобщего мира Флоренцию раздирали распри ее же собственных граждан.''

То есть Н. Макиавелли вовсе не был апологетом войны, но, будучи реалистом в истинном смысле этого слова, он был убежден в неизбежности войн и не видел перспективы их искоренения. Не видел, поскольку война наряду с миром – одно из двух имманентных состояний международных отношений, подобных любым другим противоположностям вселенной.

Неточно и несправедливо упрекать Н. Макиавелли в апологии войны и потому, что в его рассуждениях о внешней политике бесспорно начертаны основные принципы "равновесия сил", которые в XVIII веке будут развиты Д. Юмом до уровня концепции, а в XIX-XX столетиях войдут в политическую практику и превратятся в развитую теорию . Объясняя в "Государе" причины успехов древнеримского империализма, Н. Макиавелли писал: "Римляне, завоевывая страну, соблюдали все названные правила: учреждали колонии, покровительствовали слабым, не давая им, однако, войти в силу; обуздывали сильных и принимали меры к тому, чтобы в страну не проникло влияние могущественных чужеземцев" .

Напротив, тот, кто не следовал этим принципам, был обречен на неудачу, что Макиавелли проиллюстрировал описанием итальянской политики Людовика ХII: "Рассудите теперь, как легко было королю закрепить свое преимущество: для этого надо было лишь следовать названным правилам и обеспечить безопасность союзникам: многочисленные, но слабые, в страхе кто перед Церковью, кто перед венецианцами, они вынуждены были искать его покровительства; он же мог через них обезопасить себя от тех, кто еще оставался в силе. И, однако, не успел он войти в Милан, как предпринял обратное: помог папе Александру захватить Романью. И не заметил, что этим самым подрывает свое могущество, отталкивает союзников и тех, кто вверился его покровительству, и к тому же значительно укрепляет светскую власть папства, которое и без того крепко властью духовной" .

Автор "Государя" приходил к заключению: "Итак, Людовик совершил общим счетом пять ошибок: изгнал мелких правителей, помог усилению сильного государя внутри Италии, призвал в нее чужеземца”, равного себе могуществом, не переселился в Италию, не учредил там колоний" . Основное правило Н. Макиавелли, совершенно соответствующее теории "баланса сил", гласило: "Отсюда можно извлечь вывод, многократно подтверждавшийся: горе тому, кто умножает чужое могущество, ибо оно добывается умением или силой, а оба эти достоинства не вызывают доверия у того, кому могущество достается" .

Убежденный в естественном антагонизме государств, в непричастности морали или других духовных источников к политическому искусству мыслитель и одновременно творец, глубоко выражавший гуманистический дух эпохи Возрождения, Н. Макиавелли, быть может, один из самых загадочных политических мыслителей в мировой истории. Но несомненно, что в Новое время он изложил идеи, на которых основана "классическая" школа, или школа "политического реализма" в теории международных отношений.

ГЛАВА II

ЕВРОПЕЙСКАЯ МИРОТВОРЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ И РАЗВИТИЕ МЕЖДУНАРОДНОГО ПРАВА В ПОЛИТИКО-ПРАВОВОЙ МЫСЛИ XV-XVIII ВВ

1. ЭРАЗМ РОТГЕРДАМСКИЙ, Ф. ДЕ ВИТОРИА, Ф. СУАРЕС, Г. ГРОЦИЙ

Н. Макиавелли воскресил и развил античные взгляды на войну и мир в духе Фукидида, утвердил принципы реалистического гуманизма - духовного освобождения политической мысли от теологических догм. Его принципы противостояли универсальному гуманизму, традиции которого от стоиков и Цицерона через христианскую мораль передались плеяде блестящих мыслителей XV - XVIII веков.

Самый знаменитый из них - Эразм Роттердамский. Наряду с ним должно назвать имена таких политических писателей, теологов и юристов, как голландец Г. Гроций, испанцы Ф. Де Виториа и Ф. Суарес, французы Э. Крюсе и Ш.-И. де Сен-Пьер, англичанин Джон Локк. Эти замечательные мыслители высказали в эпоху Нового времени многие идеи об устройстве международного порядка, которые лишь через века войдут в практику международного сообщества. Наши современники редко задумываются о том, кто первым в истории политико-правовой мысли развивал идеи, лежащие, скажем, в основе устава ООН. Между тем некоторые из них были высказаны европейскими гуманистами в XV-XVII веках.

Основная черта сходства их взглядов в сравнении с политической философией "реализма" заключается в противоположном ему подходе к вопросам соотношения морали и политики, к природе, целям и возможностям политических действий, особенно в межгосударственных отношениях. Во-первых, некоторые гуманисты, вопреки Макиавелли, отстаивали идею неразрывности политики и морали, во-вторых, вместо его метода наблюдения, анализа и обобщения того, что "есть" на самом деле, предпочитали теорию того, что "должно быть", исходя из идеалов. Пожалуй, в раннее Новое время впервые вполне зримо обозначилось разделение, разумеется, весьма условное, но тем не менее, бесспорно, существующее, между реалисткой, "классической" парадигмой в исследовании международных отношений и парадигмой этико-правовой. Последнюю в известном смысле можно назвать также идеалистической парадигмой, поскольку она исходит из принципа долженствования, идеи совершенствования реальности. Эразм Роттердамский (1469-1536) был виднейшим представителем этой традиции в западноевропейском Возрождении. И вполне символично, что важнейшим в его самом знаменитом труде "Похвала глупости" является тезис о непонимании людьми того значения, которое идеалы, социальные нормы и ценности, имеют для гармоничного развития общества. Если Н. Макиавелли, раскрыв роль силы в политических отношениях, просто констатировал это как факт, то Эразм Роттердамский понимал силу и угрозу ее применения как "способы существования глупости". Соответственно противоположным был и подход голландского гуманиста к международным отношениям. Он считал возможным ограничить в них роль насилия установлением международных законов, которые были бы приняты всеми государствами на основе соблюдения ими во внешней политике тех же социально-этических норм, на которых основывается внутренняя жизнь государства. Осуждая развязывание войн "недостаточно просвещенными государями" и считая справедливыми лишь оборонительные войны, Эразм просто и ясно говорил, что мир - это "источник, отец, кормилец, умножитель и защитник всего самого лучшего, что когда-либо существовало на земле" . Знаменитой стала его фраза о том, что "нет такого худого мира, который был бы хуже самой удачной войны" .

В трактате "Жалоба мира" он, пожалуй, первым из мыслителей Нового времени, предложил договорным порядком закрепить существовавшие тогда границы: "Надо найти средства к тому, чтобы границы государств перестали подвергаться изменениям и сделались устойчивыми, потому что изменения государственных границ ведут к войне'' . Он предложил преодолеть "естественное состояние" международных отношений, состояние анархическое и перевести их в стабильное положение.

Эразм Роттердамский понимал, что этого нельзя достичь, не ограничив права верховной власти, государства. Это предложение, как и вообще предложение о придании стабильности международного порядка в эпоху Эразма, да и позже, были неосуществимыми, что служит основанием в оценке их как утопических или чисто пацифистских. Но голландский мыслитель предвосхитил тем самым один из основополагающих принципов устава ООН, современного международного права о нерушимости границ.

Эразм Роттердамский не создал законченного политико-правового учения о государстве или межгосударственных отношениях, тем более что во всех своих рассуждениях он исходил из анализа положения индивидуума, а не социальных или политических общностей. Гуманизм его представлений о международных отношениях, осуждение войны проистекали из "философии Христа", раннего христианства, обогащаемого обращением к античному наследию и идеям итальянского Возрождения. Эразм не только не порвал с христианской моралью, как это сделал его современник Н. Макиавелли, но, напротив, он желал установления единых христианско-нравственных оснований для внутренней и внешней политики государства. Через три года после того, как из-под пера опального флорентийского политика и дипломата появился "Государь", великий мыслитель из Роттердама написал трактат "Воспитание христианского государя" (1516).

Незаслуженно малоизвестен оригинальный вклад в теорию международных отношений двух испанских авторов XVI в.: теолога-доминиканца Франсиско де Виториа из Саламанки (1486-1546) и теолога-иезуита Франсиско Суареса (1548 - 1617). Франсиско де Виториа в своей работе "Об индейцах и праве войны", написанной на латыни, рассуждал о проблемах, возникших в связи с великими географическими открытиями и началом испанской колонизации. Верность христианской религии, под знаменем которой завоевывали новые земли конкистадоры, не помешала ему поставить вопрос о законности присоединения новых территорий к испанской короне и о природе отношений, которые должны были существовать между метрополией и колониями.

Ф. де Виториа утверждал принцип "права народов", который должен был определять взаимоотношения между государством и социальными общностями, причем интерпретировал его в пользу естественной общности людей во всемирном масштабе: "Сообщества, города и государства происходят и находят основы своего существования не в искусственных комбинациях, но в самой природе, которая побуждает людей к самосохранению и обеспечению их безопасности... Ибо в общественном начале заложена естественная неразделимость, то есть существование инстинктивного сообщества людей; разделение земель пришло с появлением государств и разделение людей по государствам подчинено первоначальному принципу естественной неразделимости" . Государства установили границы, они изменяют их новыми завоеваниями, но границы, по представлению Ф. де Виториа, искусственны относительно первичной естественной неделимости планеты, принадлежащей всему человечеству.

Из этих весьма абстрактных посылок, испанский теолог извлек принцип "jus communicationis", т.е. естественного права каждого человека на свободное передвижение. Таким образом, была сформулирована идея "гражданина мира", возрождавшая традицию "космополиса" и в чем-то предвосхищавшая современные концепции мондиализма. Ф. Суарес также задумывался о высшем единстве человеческого рода, но он реалистичнее подходил к проблеме разделения человечества на государства, обращая внимание на столь же естественные национальные различия людей. Поэтому, утверждая в своих общих политических воззрениях примат духовной власти по отношению к светской, он соответственно видел политическое и моральное единство человеческого рода исходящим из христианских наставлений милосердия и любви к ближнему, которые должны распространяться на всех, даже иностранцев, откуда бы они ни происходили.

Наиболее значимой во взглядах Ф. Суареса на международные отношения была его идея взаимозависимости. В своей работе "О законах" он писал: "В самом деле никогда сообщества не могут обходиться собственными средствами так, чтобы они не нуждались во взаимной помощи, в ассоциации, в союзе ради улучшения их благополучия и их большей выгоды или по необходимости, или моральной потребности, в чем убеждает опыт. По этим мотивам они нуждаются в каком-то праве, которое руководило бы ими и располагало бы их в порядке, соответствующем данному типу отношений и общества'' . Другими словами, Ф. Суарес намечал линию развития "прав людей" в международных отношениях в международное право на основе обычаев, складывавшихся во взаимоотношениях государств.

Обосновав идею взаимозависимости государств и необходимость установления международного права, Ф. Суарес явился одним из первых предшественников современного либерального или плюралистского направления в теории международных отношений.

В первой половине XVII в. голландский политический мыслитель, юрист и дипломат Гуго Гроций (1583 - 1645) оказал столь заметное влияние на развитие международного права, что иногда историки называют Г. Гроция его творцом". Он также читается одним из отцов-основателей школы естественного права. Г. Гроций, конечно же, не был создателем ни естественного, ни международного права; их основополагающие положения восходят к античной Греции и Риму. Христианские мыслители в Средневековье восприняли от античных юристов разделение позитивного права, установленного людьми, и естественного права, представляя последнее как выражение божественной воли, в том числе в международных отношениях.

Гуго Гроций был первым, кто в работе "О праве войны и мира" (1625) систематизировал международное право. XVII век в Европе стал эпохой научного рационализма, выдающихся открытий Ньютона, Паскаля, Галилея, Кеплера. Точное естествознание сообщало более рационалистическое толкование естественному праву, самым ярким выразителем которого и стал Гуго Гроций. Он следовал основным идеям Эразма Роттердамского об установлении мирного международного порядка, устранении силы из международных отношений и тщательной регламентации правомерности войны. Он считал несправедливыми любые войны, развязываемые ради "государственного интереса", называл разбойником Александра Македонского и, оставаясь христианином, считал несправедливыми войны с целью распространения христианства. Он высказал идеи международного сотрудничества и мирного урегулирования споров, основанных на принципах коллективной взаимопомощи народов.

2. ИДЕЯ УНИВЕРСАЛЬНОЙ МЕЖДУНАРОДНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ Э. КРЮСЕ

Особого упоминания среди блестящих европейских авторов XV-XVIII веков - предшественников современной либеральной традиции в науке международных отношений заслуживает полузабытое имя современника Гуго Гроция француза Эмерика Крюсе (1590-1648). Также считая главной целью разумной внешнеполитической деятельности искоренение войн, он одним из первых в эпоху Нового времени вообразил создание постоянной международной организации, действующей на основе договора между государствами, согласно которому все участники независимо от их могущества и географического положения должны быть равны. Э. Крюсе включал в организацию государства Европы, Азии и Африки. Для разрешения международных споров по его замыслу предполагалось созвать Совет с правом соответствующих рекомендаций государствам-членам, втянутым в конфликт. Очевидно, что в этом проекте угадывается некоторый прообраз ООН.

Интересно, что Э.Крюсе изложил эти идеи в иносказательной форме в книге "Новая Кинея", где как бы представил себя в роли арбитра-миротворца при дворе короля Пирра (319-272 до н.э.). "Новая Британская энциклопедия" называет его "первым адвокатом международного арбитража''

Прогрессивность идеи Э. Крюсе о создании международной организации в особенности проявлялась в утверждении равенства ее членов. В 1648 г., в год смерти Э. Крюсе, завершился первый в истории международный конгресс - Вестфальский, положивший конец Тридцатилетней войне и оформивший принципы юридического равенства "цивилизованных государств". Вестфальский мир , таким образом, положил начало движению международного сообщества к созданию универсальной международной организации, предложенной Э. Крюсе. В первой половине XVIII в. подобную идею разовьет другой французский исследователь проблем войны и мира - аббат де Сен-Пьер (полное имя - Шарль Ирине де Сен-Пьер), а в конце того же столетия вновь выдвинет английский философ и юрист Иеремия Бентам и русский правовед и просветитель В. Ф. Малиновский. Так или иначе эти авторы относятся или близки к либеральной традиции политико-правовой мысли, испытавшей особенное влияние английской эмпирической философии, принципов утилитаризма и прагматизма. Здесь важно напомнить имя наиболее известного ее представителя, английского философа Д. Локка (1632-1704).

3. ИДЕИ Д. ЛОККА ПО ВОПРОСАМ МИРА И ВОЙНЫ

Д. Локка можно назвать патриархом либерального индивидуализма в духовной культуре Нового времени. Он не создал специальных работ о международных отношениях, но ряд положений его политической философии имеют фундаментальное значение в эволюции теоретических представлений о международных отношениях в Европе XVII в. Продолжая миротворческую традицию, Локк, как и Гоббс, считал, что основным законом развития природы, частью которой он считал человека, является стремление к самосохранению. Цель политики, как и философии, по Локку заключается в поиске счастья, которое неотделимо от свободы и воплощается в "мире, гармонии и безопасности".

Чтобы достичь этого, народ должен стать "верховным сувереном", а его интересы в сфере международных отношений должны основываться на соблюдении равенства как "общего мерила" и соблюдении закона природы, который "требует мира и безопасности для всего человечества'' . По Локку война - "сила без права". Более чем за два столетия до Нюрнбергского процесса, вынесшего международное наказание нацистским главарям, английский философ поставил вопрос об ответственности правителей, виновных в развязывании войны и объявил войну не только преступлением против народа или отдельных лиц, но и против всего человечества.

4. ПЛАН В. ПЕННА

В 1693 г. в Лондоне был опубликован проект организации Европы с очень длинным названием: "Опыт о настоящем и будущем мире в Европе путем создания европейского Конгресса, Парламента или Палаты государств". Его автор Вильям Пенн (1644-1718) - один из руководителей квакерского движения и основатель английской колонии в Северной Америке, впоследствии названной в его честь Пенсильванией, предпослал своему сочинению эпиграф, составленный цитатами из Библии и Цицерона: "Блаженны миротворцы" (Евангелие от Матфея, 5, 9); "Пусть оружие уступит место тоге" (Цицерон). В. Пенн предложил свой проект в разгар очередной европейской войны 1688 - 1697 гг. , когда, по его словам, "надо было быть не человеком, а статуей из меди или камня, чтобы оставаться бесчувственным, наблюдая кровавую трагедию'' . В истории политической мысли труд В. Пенна замечателен тем, что в нем впервые обосновывалось устройство Европейского парламента, который будет создан два с половиной столетия спустя в рамках Римского договора 1957 г. об образовании Европейского экономического сообщества. Интересны замечания В. Пенна о психологических причинах войны, когда "в условиях мира - таково несчастье человечества - мы слишком часто испытываем пресыщение, подобное тому, как полный желудок не переносит сладости'' . Квакер-пацифист, В. Пенн реалистически смотрел на историю войн, отмечая, что "агрессоры гораздо больше побуждаются честолюбием, захватническими притязаниями господствовать, чем сознанием права'' . Право, приобретенное завоеванием, рассматривалось им "с нравственной точки зрения сомнительным'' . Политический же реализм В. Пенна вынуждал его признать, что "завоевание, подтвержденное договором и заключением мира, является приемлемым правовым установлением", хотя и "искусственным", но обеспечивающим "надежность более важных правовых понятий'' . Он обратил внимание на до сих пор сталь непростую в международной теории и практике вещь: "С какого времени эти понятия должны иметь силу или как далеко назад мы можем идти, чтобы принять их или отвергнуть?" .

В. Пенн-христианин верил, что "из любви к миру и порядку” правители должны собраться на всеобщем Конгрессе, в Палате государств или в Парламенте и предложить послать туда 70 представителей от европейских государств сообразно "ценности территории, в которую включаются все доходы в целом, в том числе и правителей". Получалось, что Германская империя должна была послать 12 представителей, Франция - 10, Испания - 10, Италия - 8, Англия - 6, Португалия - 3, Швеция - 4, Польша - 4, Дания - 3, Венеция - 3, семь голландских провинций - 4, тринадцать швейцарских кантонов - 2, герцогство Голштинское и Курляндское - 1. Как говорилось в проекте, "если же будут приняты также турки и московиты, было бы достойно и справедливо, если бы они послали еще по десять человек”, и "всего было бы девяносто'' .

Автор проекта подробно расписывал порядок заседаний Палаты государств, хитрый порядок хранения документов, на каких языках должны вестись заседания (латинском или французском), даже учитывал, что "зал заседания должен быть круглым и иметь различные двери для входа и выхода с целью предупреждения обид". Доказательно отводились возможные возражения против данного плана и, напротив, говорилось о реальных выгодах, вытекающих из него, среди коих назывались "предотвращение обильного пролития человеческой, христианской крови" и восстановление доброго имени христиан "в глазах нехристианских народов", избавление от военных расходов и развитие науки и образования. Любопытно, что последним называлось "еще одно очевидное преимущество": Государи "должны были выбирать себе в жены тех, кого они любят, а не руководствоваться выгодой или низкими побуждениями, редко порождающими и сохраняющими ту доброжелательность, которая должна царить между мужем и женой'' . В. Пенн утверждал: "Какая ненависть, какая кровная вражда, сколько войн и опустошений в течение столетий порождалось антипатией государей и их жен" . Квакер-пацифист, мягко говоря, не пренебрегал вниманием к матримониальным делам как фактору международных отношений, но он и не терял из виду фактор силы: "И если какая-либо держава, участвующая в этом верховном органе, откажется подчиниться его желаниям и требованиям или не станет дожидаться и в точности исполнять принятое им решение, если она вместо этого прибегнет к помощи оружия или станет откладывать выполнение решения за пределы установленного срока, то все другие державы, объединенные в единую силу, должны принудить ее к подчинению и соблюдению решений с возмещением ущерба, нанесенного пострадавшей стороне, и с оплатой издержек тех держав, которые принудили ее подчиняться" .

Кстати говоря, В. Пенн считал, что "образование этой Европейской Лиги, или конфедерации", приведет к утрате государствами их суверенитета, "и если это называется ослаблением их мощи, то только в том смысле, что большая рыба более не может пожирать малую и что любая держава равным образом защищена от несправедливости и сама не способна совершать их" .

Наполненный тонкими рассуждениями план В. Пенна, несмотря на критику автором сомнений по поводу реальности его осуществления, все же страдал приблизительно теми же иллюзиями, которые Жан-Жак Руссо увидит три четверти века спустя в проекте "вечного мира" аббата де Сен-Пьера.

5. ПРОЕКТ "ВЕЧНОГО МИРА" Ш-И. ДЕ СЕН-ПЬЕРА

В 1713 г. французский аббат Шарль-Ирине де Сен-Пьер (1658-1743) предложил Утрехтскому конгрессу, завершившему войну за испанское наследство , проект "вечного мира". Ш.-И. де Сен-Пьер исходил из возможности прогресса в международной политике на основе усовершенствования правового урегулирования отношений между государствами. Утверждая примат правовых международных норм, он критиковал европейское публичное право своего времени, замечая в нем отсутствие общности принципов, внутреннего единства, противоречивость правовых систем государств. В таких условиях, писал аббат де Сен-Пьер, государства вроде бы следуют правовым нормам, но, поскольку они противоречивы, "война становится еще более неотвратимой". Он предложил ряд принципов установления "вечного мира": гарантию государствам их территориальных владений, уважение территориальной целостности государств, использование арбитража международных судебных трибуналов, ограничение вмешательства государств в дела друг друга. Он также предложил отказаться от принципа jus ad bellum - права на войну - исконного права государства на применение силы, ввести в международные законы положение об ответственности государств за подготовку и развязывание войн и применение коллективных санкций, включая военную силу.

Развивая ранее высказанную Ф. Суаресом идею о прогрессирующей взаимозависимости государств, Ш.-И. де Сен-Пьер пришел к выводу о том, что возникновение в результате взаимозависимости "общих интересов" государств ведет к необходимости и целесообразности договорного создания международной организации в виде "федерации". Участие в ней всех крупных держав было бы обязательным, а право выхода - ограниченным полномочиями федерации. подчинением государств-членов общему решению об участии в международных действиях, что должны были гарантировать международный судебный трибунал и международная армия. Он оправдывал принудительные меры соблюдения государствами правил "федерации" тем, что они исходят не от одного правителя, но от сообщества. Учитывая нацеленность этого проекта на создание универсальной организации с надгосударственной властью, трудно согласиться с мнением о том, что его идеи вписываются в "реалистскую парадигму'' .

Весьма небезосновательным с практической точки зрения, но противоречивым в юридическом смысле было соображение Ш.-И. де Сен-Пьера о том, что международное право может принести вред тому, кто его соблюдает, если другие нарушают его, ибо, как он писал, "быть разумным в толпе безумцев - тоже род безумия". В проекте "вечного мира", представленного Утрехтскому конгрессу, Ш.-И. де Сен-Пьер, например, предусматривал совместные действия 14 европейских государств против членов Европейского союза, которые нарушат его постановления и будут готовиться к войне или развяжут ее без объявления.

Мало сказать, что в этой части идеи французского аббата-миротворца не имели шансов воплотиться в международной практике XVIII столетия; они намного превосходили даже то, что смогла сделать за несколько десятилетий Организация Объединенных Наций. Но сильной стороной рассуждений Ц1.-И. де Сен-Пьера была забота о средствах обеспечения договоров в эпоху, когда средневековые гарантии - такие, как клятва, выдача заложников, залог территории или ценности со становлением национальных государств, - исчерпывали себя.

Кроме того, в международном праве наряду с древним, получившим свое закрепление на Карфагенском соборе 462 г. принципом pacta sunt servanda (договоры должны соблюдаться) существовала и оговорка rebus sic stantibus (буквально - неизмененность обстоятельств), которая позволяла каждому суверену ссылаться на нее весьма произвольно. Аббат де Сен-Пьер искал эффективное средство гарантии договоров взамен тех, что утрачивали силу.

6. ПЛАН "ЕВРОПЕЙСКОГО МИРА" И. БЕНТАМА

Три четверти века спустя английский философ и юрист Иеремия Вентам (1748-1832) предложил план воцарения международного мира, во многом сходный с проектом Ш.-И. Де Сен-Пьера. Размышляя об "общем благосостоянии цивилизованных наций" И. Бентам говорил о возможности рациональной политики, сочетавшей собственную пользу и интересы других с помощью нравственности. Из всех известных европейских мыслителей Нового времени, кроме И. Канта, он, безусловно, был наибольшим моралистом в политической философии и, оспаривая взгляды Н. Макиавелли, замечал, что из "дурной нравственности" вытекает "дурная политика". Разумеется, он призывал ограничить применение силы в международных делах и предлагал совершенствовать право с целью предупреждения международных разногласий. Рационализация внешней политики государств, избавление ее от страстей, личных амбиций и ошибок правителей и министров с его точки зрения предполагали открытость межгосударственных отношений, более широкий обмен информацией и отказ от тайной дипломатии.

В проекте "европейского мира" И. Бентам предлагал в рамках международной организации учредить постоянный конгресс на основе равноправного представительства государств, общий суд и международные вооруженные силы, сократить национальные армии. Исходя из интересов метрополии, он призывал отказаться от колоний, установить всеобщую свободу торговли, преодолевать национальную и религиозную нетерпимость. Иначе говоря, мораль и принцип пользы сочетались во взглядах И. Бентама на международные отношения. Последующая их история доказала, что воплощение подобных принципов в реальной политике становилось более скрытой и совершенной формой международной экономической зависимости. Мораль и нравственность И. Бентама, в сущности, вдохновлялись его заботой о национальных интересах Великобритании.

7. РАССУЖДЕНИЕ О МИРЕ И ВОЙНЕ В. Ф. МАЛИНОВСКОГО

Одновременно с планом международной организации И. Бентама подобный проект выдвинул русский просветитель Василий Федорович Малиновский (1765-1814), бывший директором Царскосельского лицея (с 1811 г.). В возрасте 25 лет он опубликовал "Рассуждение о мире и войне".

Исследователь проблемы мира и войны в политико-правовых учениях Нового времени В. В. Ермошин оценивает этот труд как "один из наиболее глубоких проектов решения" этой проблемы . Обличение своекорыстия правителей и дипломатов, убежденность во взаимообусловленности благоденствия народов, демократические взгляды на права народов "судить свое правительство" в международных конфликтах, осуждение невежества и суеверия, способствующих вражде народов - все эти элементы рассуждений В. Ф. Малиновского близки или совпадают с политической философией И. Бентама.

Вместе с тем русский просветитель следовал гроцианской традиции международного права, считая, что государства должны соблюдать общие нормы и придерживаться правового понимания международной политики. В вопросах поддержания мира он отвергал оговорку rebus sic stantibus (неизмененность обстоятельств) и выдвинул принцип императивного обязательства соблюдения договоров. Как и его предшественники - искатели "вечного мира" - В. Ф. Малиновский поддерживал идею постоянной международной организации во главе с Советом и совместными вооруженными силами, чтобы "сохранять общую безопасность и собственность".

8. ИДЕИ "ВЕЧНОГО МИРА” И ВСЕМИРНОЙ ФЕДЕРАЦИИ И. КАНТА

Великий немецкий философ Иммануил Кант (1724-1804) написал небольшое сочинение "К вечному миру" (Кенигсберг, 1745), отдав дань миротоворческим исканиям европейских мыслителей. Эта работа обозначала непримиримый разрыв с "классическим реализмом" Н. Макиавелли и Т. Гоббса и сформировавшееся начало идеалистической традиции в теориях международных отношений. Политические идеи Иммануила Канта, высказанные им в последние годы жизни, отражали философию "критического" или "трансцедентального" идеализма ("Критика чистого разума") и этику нравственного императива ("Основоположения к метафизике нравов").

Строго говоря, неверно механически распространять философский идеализм Канта на его видение международных отношений. Он был близок Т. Гоббсу в обосновании их природы: "Состояние мира между людьми, живущими по соседству, не есть естественное состояние (status naturalis); последнее, наоборот, есть состояние войны, т.е. если и не беспрерывные враждебные действия, то постоянная их угроза'' . Кант не строил иллюзий насчет правителей, которые "никогда не могут пресытиться войной'' , говорил о "порочности человеческой природы, которая в своем настоящем виде проявляется в свободных отношениях государств" , и считал, что политик-практик "с гордым самодовольством, свысока смотрит на теоретика как на школьного мудреца, совершенно не опасного своими пустыми идеями для государства, которое исходит из принципов, достигнутых в опыте'' .

Приведем цитату из его сочинения, которая вне контекста совершенно созвучна политической философии Н. Макиавелли: "Государство, имеющее возможность не подчиняться никаким внешним законам, не будет ставить в зависимость от суда других государств тот способ, каким оно отстаивает по отношению к ним свои права; и даже целая часть света, если она чувствует свое превосходство над другой, ни в чем ей, впрочем, не препятствующей, не замедлит ограбить или даже поработить последнюю для усиления своего могущества... Конечно, если нет свободы и основанного на ней нравственного закона и все, что происходит или может происходить, есть исключительно механизм природы, то политика (как искусство управления людьми) воплощает в себе всю практическую мудрость, а понятие права есть бессодержательная мысль" .

Как раз в этом месте рассуждений философ, сформулировавший категорический императив в качестве универсального нравственного закона, отвергал макиавеллистский подход и доказывал, что понятие права, "безусловно, необходимо соединить с политикой и возвысить его до ограничительного условия последней'' . Он делал свой выбор в пользу "морального политика" (курсив Канта - Г. Н.), т.е. такого, который устанавливает "принципы государственной мудрости, совмещающиеся с моралью", и отвергал "политического моралиста, который приспосабливает мораль к потребностям государственного деятеля".

Кант - поклонник Ж.-Ж. Руссо верил, в отличие от своего вдохновителя, и в возможность установления с помощью всеобщей воли общественного договора между государствами, но признавал, что "на практике нельзя рассчитывать на иное начало правового состояния, кроме принуждения'' . В этом пункте обнаруживалась слабость его проекта вечного мира в части гарантии его реализации.

План содержал шесть прелиминарных статей (в сокращенном изложении):

1) Ни один мирный договор не должен считаться таковым, если при его заключении была сохранена открытая возможность новой войны. 2) 3) Ни одно самостоятельное государство (большое или малое, это безразлично) ни путем наследования или обмена, ни в результате купли или дара не должно быть приобретено другим государством. 4) 5) Постоянные армии... со временем должны полностью исчезнуть. 6) 7) Государственные долги не должны использоваться во внешнеполитической борьбе. 8) 9) Ни одно государство не должно насильственно вмешиваться в вопросы правления и государственного устройства других государств. 10) 11) Ни одно государство во время войны с другим не должно прибегать к таким враждебным действиям, которые сделали бы невозможным взаимное доверие в будущем, в мирное время, как, например, подсылка убийц..., отравителей..., нарушение условий капитуляции, подстрекательство к измене... в государстве неприятеля и т. д. 12) Таким образом, налицо демократический характер идей Канта о вечном мире. В комментариях к прелиминарным статьям он высказался как сторонник национального суверенитета, саркастически заметив, что монархические браки рассматриваются в Европе "как новая отрасль промышленности, позволяющая без затраты сил благодаря родственным союзам увеличить свое могущество, либо как средство расширить свои владения" .

Состояние мира должно быть установлено на основании названных условий с помощью международной системы, предусмотренной тремя дефинитивными статьями вечного мира:

1) гражданское устройство каждого государства должно бытьреспубликанским, основанным, "во-первых, на принципах свободы членов общества (как людей), во-вторых, на принципах зависимости всех (как подданных) от единого общего законодательства и, в-третьих, на законе равенства всех (как граждан)"; 2) 3) международное право должно быть основано на федерализме свободных государств, союзе народов, "который, однако, не должен был бы быть государством народов"; 4) 5) право всемирного гражданства должно быть ограничено условиями всеобщего гостеприимства, которое "означает право каждого иностранца на то, чтобы тот, в чью страну он прибыл, не обращался бы с ним как с врагом" . Кант доказывал объективную реальность идеи федерации, которая должна охватить постепенно все государства и привести таким путем к вечному миру. 6) Идея всемирной федерации являлась оригинальным отличием идей Канта от большинства проектов вечного мира, в которых его гарантом выступала универсальная международная организация. Возможно назвать утопической его идею всемирного "федеративного объединения государств", которая выдвигалась как альтернатива слиянию государств в "единую державу, превосходящую другие и переходящую во всеобщую монархию" .

Кант убеждал, что гарантию вечного мира "дает великая в своем искусстве природа (natura daedala rerum), в механическом процессе которой с очевидностью обнаруживается целесообразность того, чтобы осуществить согласие людей через разногласие даже против их воли" , и что объективно мир развивается по пути морального совершенствования: "Моральное зло имеет то неотделимое от своей природы свойство, что по своим собственным целям оно внутренне противоречиво и саморазрушительно (особенно в отношении других, держащихся того же образа мыслей); и, таким образом, хотя и медленно, но уступает место моральному принципу добра". Кант учил, что "объективно (в теории) не существует спора между политикой и моралью", оно существует "субъективно, в эгоистических склонностях людей'' . Он видел в "согласии политики с моралью" основу трансцендентального публичного права и будущего вечного мира, но не забывал и меркантильный фактор: "Дух торговли, который рано или поздно подчиняет себе каждый народ, - вот что не может существовать рядом с войной. Так как из всех сил (средств), подчиненных государственной власти, сила денег является, пожалуй, наиболее надежной..." .

Главное значение идей Канта о вечном мире заключалось не в конкретных предложениях его устройства, но в философском обосновании международного права и движения международного сообщества к "общечеловеческому государству”, всемирной федерации, устроенной по "праву всемирного гражданства". Утверждая идею морального прогресса человечества, совершаемого "по велению практического разума", Кант утверждал противоположное политической философии Макиавелли соотношение цели и средств: "поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать принципом всеобщего законодательства (цель может быть какой угодно)". Кант разошелся с Ж.-Ж. Руссо в рассмотрении перспектив международного сообщества: автор "Общественного договора" защищал идеи национального суверенитета, службу в национальных армиях на началах всеобщей воинской обязанности. Кант же призывал распустить в будущем постоянные армии и установить общечеловеческое гражданство.

Его космополитические представления выходили за пределы христианского мировоззрения и философии естественного права, обращаясь к общечеловеческой морали и идее прогресса. Канта, конечно же, можно причислить к утопистам в теории международных отношений. Но его идеалистические построения возвещали приближение новых мировых эпох, либерализма XIX столетия и пацифистских проектов Лиги Наций.

ГЛАВА III

"КЛАССИЧЕСКИЕ" ПОДХОДЫ К ИЗУЧЕНИЮ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ В XVI-XVIII ВВ

В XVI-XVIII вв. в европейской политико-правовой мысли сложились основные элементы тех теоретических подходов в изучении международных отношений, которые в научной литературе принято называть "классическими" и которые предшествуют школе "политического реализма", сформировавшейся после Второй мировой войны. Главный признак "классического" подхода - видение в международных отношениях сферы столкновений и действий государств, направляемых собственными интересами и прибегающих к применению силы как решающему фактору межгосударственного общения.

1. ТЕОРИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО СУВЕРЕНИТЕТА ЖАНА БОДЕНА

Теория государственного суверенитета Жана Бодена - краеугольный камень классического государственного права - является и фундаментом классических теорий международных отношений, так как в ней обоснована сущность политического поведения государства как субъекта международных отношений. Профессор юриспруденции в Тулуэском университете, парижский адвокат, а затем королевский прокурор в Лионе, Жан Боден изложил свою теорию в "Шести книгах о республике" (1576), понимая под термином "республика" государство вообще.

Подход Ж. Бодена к осмыслению феномена государства, разумеется, навеян историческим контекстом. Франция, раздираемая в XVI в. гражданскими и религиозными войнами между католиками и гугенотами, разоренная грабежами солдатских банд и набегами дворян, переживала полнейшую разруху. Герцоги, принцы и высшие вельможи вели себя как государи, не считаясь с Парижем. Римский папа, иностранные правители тянули страну в свою сторону. Спасением Франции даже ценой жестокого правления могло стать только усиление королевской власти до абсолютизма. Жан Боден пришел к выводу о необходимости верховной общенациональной власти, воплощаемой в государственном суверенитете.

Жан Боден установил, что "суверенитет есть постоянная и абсолютная власть государства". Он впервые сформулировал доктрину суверенитета как сущности и признака государственной власти, означавшую, что отсутствие суверенитета исключает существование государства. Ж. Боден указал также на два непременных признака суверенитета: постоянство государственной власти, не ограниченной во времени, и ее абсолютный характер, не сдерживаемый какими-либо условиями. Содержание этих принципов, разумеется, носило преходящий характер, обусловленный эпохой. Тем не менее, положение Ж. Бодена о неограниченности суверенитета во времени легло в основу современного толкования международным правом принципа непрерывности государства при смене правительств и политических режимов.

Положение об абсолютизме юридически выражалось в принципе верховенства государственной власти, над которой нет никакой другой власти внутри государства и вне его пределов. Ж. Боден уточнял, что "все государи на земле подчинены законам бога и природы и многим человеческим законам, общим всем народам'' . Хотя такая оговорка свидетельствовала о том, что Ж. Боден рассматривал неизбежный вопрос о соотношении абсолютизма и международного права, он рассматривал его в пользу суверенного государства с отсутствием разделения власти и предпочтительно монархической формой правления. Некоторые французские юристы высказывают другое мнение. "В целом для Бодена суверенитет был основным принципом внутреннего права, предназначенного привести в порядок политическое сообщество. Он никоим образом не означал, что государство ставилось выше любого закона'' , - пишет, например, французский юрист-международник Д. Kappa.

2. РАССУЖДЕНИЯ Т. ГОББСА ОБ "АНАРХИЧЕСКОМ” СОСТОЯНИИ МЕЖДУНАРОДНОГО СООБЩЕСТВА

Если правильно процитированное выше замечание Д. Kappa, тогда очевидно, что английский философ Томас Гоббс (1589-1679) пошел дальше в утверждении принципов государственного суверенитета, придав ему значение абсолютной власти, стоящей в межгосударственных отношениях над любым законом. Эти взгляды он изложил в знаменитом трактате "Левиафан, или материя, формами власть государства церковного и гражданского".

"Левиафан" - признанный шедевр политической философии, в котором государство - "смертный бог", сравнивалось автором с мифическим библейским чудовищем. По Гоббсу социальные и политические отношения предопределены несовершенной природой человека, в которой он отмечал такие черты, как эгоизм, алчность, желание господствовать: "Соперничество, взаимное недоверие, жажда славы или репутации оборачиваются непрекращающейся войной каждого против каждого, всех против всех. Война означает не только тот факт, что воюют, но и безусловную волю вести войну. И пока существует эта воля, будет война, а не мир, а человек человеку - волк: "homo homini lupus" .

Позитивные качества человеческой натуры: инстинкт самосохранения, боязнь смерти и разум - заставили людей искать мира и безопасности, и они заключили между собой "общественный договор", движимые не влечением, но интересами и необходимостью. Так люди вышли из естественного состояния и появилось сообщество, государство Левиафан, или высшая власть, которой люди жертвовали свою свободу в обмен на мир и безопасность. Между народами не существует договора, нет Левиафана, и продолжается "естественное состояние", анархия: "Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех'' .

Считая войну "корнем всякого несчастья и всех зол", он пессимистически писал о всех попытках государственных деятелей воцарить мир и перестроить отношения, которые всегда отражают фактическое соотношение сил в данный момент.

Во многих учебниках и работах по международным отношениям высказывается мнение о том, что "Томас Гоббс доводит до логического конца анализ Макиавелли о естественном состоянии и абсолютной анархии международных отношений'' . Но взгляды Гоббса на этот счет, водимо, сложнее.

Хорошо известно, что он сформулировал "естественные законы" ради достижения социального мира: "добиваться мира", отказаться "от права на все вещи в той мере, в какой это необходимо в интересах мира и самозащиты", "не делать другим того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе", необходимость договоров и соблюдения их. Эти законы имели, скорее, морально-философский характер, чем значение политических рекомендаций. Мог ли этого не понимать их автор, материалист и приверженец тонкого анализа социальных явлений?

Т. Гоббс высказал другое соображение о преодолении войн и конфликтов, а именно идею надгосудаственной организации ("общей власти"), что, безусловно, отдаленно напоминает некоторые идеи юристов-миротворцев его эпохи. Возможно, научный реализм автора "Левиафана" в том и проявляется, что он нашел теоретически верное решение, но в отличие от авторов проектов "вечного мира" ясно понимал его нереализуемость. Т. Гоббс в своих рассуждениях предпочитал монархию в качестве единственного регулятора хаоса "естественного состояния" в международном сообществе. В этом смысле он действительно развивал подход к теории политики и международных отношений, выработанный Н. Макиавелли.

3. КОНЦЕПЦИЯ РАВНОВЕСИЯ СИЛ: ЛОРД БОЛИНГБРОК, Э. ДЕ ВАТГЕЛЬ, Д. ЮМ

Абсолютизм как монархическая форма правления в национальном государстве достигла в XVII в. своего расцвета в Западной Европе, в особенности во Франции при короле Людовике XIV. Реформация давно расчистила европейское пространство от притязаний католической церкви на суверенитет над христианскими народами, гражданско-религиозные войны между католиками и протестантами постепенно утихали, нации-государства становились основными звеньями новой международной системы в Европе. Ее образование сопровождалось усилившимся столкновением монархических держав в распространении своего влияния и могущества. Война за испанское наследство сконцентрировала главные противоречия формировавшейся в конце XVII - начале XVIII в. европейской системы, нашедшей выражение в Утрехтском мире 1713 г. Эта система была основана на принципах "баланса сил", которые и ранее применялись во внешней политике государств. Но, пожалуй, впервые в Утрехтском мире была сформулирована ясно выраженная цель сохранения мира в Европе посредством равновесия сил на континенте.

Влиятельнейшим вдохновителем этой политики был английский лорд Болингброк (1678 - 1751), автор Утрехтского мирного договора, занимавший посты военного министра и государственного секретаря (министра иностранных дед) Англии. Во второй половине ЗО-х годов XVIII в. он написал "Письма об изучении и пользе истории", опубликованные в 1752 г. В них в эпистолярном жанре, в сущности, содержится первое в политической философии подробное обоснование концепции "баланса сил" на примере европейской истории начала семнадцатого столетия и предшествующих веков. Лорд Болингброк с презрением относился к внешней политике английского двора в XVI столетии, обличал слабого Генриха VI, "безответственного" Генриха VII, которые "во многом помогли укрепить, равно как и расширить" монархию во Франции. Он пишет о том, что же надо было им делать: "Можно было извлечь выгоду из религиозных распрей, поддержка протестантской партии во Франции позволила бы обуздать королевскую власть и лишить ее возможности действовать, что в какой-то степени напоминало бы положение, в котором она находилась раньше вследствие отчуждения многих ее территорий и чрезвычайной силы ее вассалов" . По мнению Болингброка, "роковой принцип компромисса с Людовиком Четырнадцатым" со стороны соседей Франции, в то время как претензии французского короля, его сила росли и угрожали всей Европе, а другие государства слабели, привел к тому, что Бурбоны должны были "однажды предъявить в противовес всей Европе выдуманные права" на Испанское королевство. Тем самым "узость взглядов", "ложные представления", "порочность" государственных деятелей "не только вовремя не предотвратили рост этой державы, но и вскормили ее, сделав почти непреодолимой для любой будущей конференции'' .

Для Болингброка призрак объединения Французского и Испанского королевств виделся "роковой угрозой перед человечеством" со стороны "современного Карфагена'' , которую, наконец, осознали все державы: "Правители и государства, которые не придавали значения или способствовали росту этого могущества, что по очереди делал каждый из них, осознали свою ошибку, осознали необходимость ее исправить и поняли, что если они не смогут ограничить мощь Франции путем объединения сил, превосходящих ее, будет невозможно воспрепятствовать осуществлению ее грандиозного замысла, связанного с Испанским наследством''

Этот пассаж из "Писем об изучении и пользе истории" фокусирует суть рассуждений автора Утрехтского мира:

1) проекты "вечного мира" путем создания "общей" власти утопичны; 2) 3) мир лишь посредством договоров иллюзорен; 4) 5) мир достижим только на основе сдерживания самой сильной державы объединенным сопротивлением росту ее могущества со стороны других держав. 6) Государственный деятель и дипломат лорд Болингброк владел международными вопросами как бесстрастный реалист, достойный продолжатель Н. Макиавелли. Но в игре интересов европейских государств он уловил соединение их в международную систему.

Взгляды Болингброка были развиты швейцарским юристом-международником, дипломатическим советником саксонского короля Э. де Ваттелем (1714-1767) в его работе "О праве народов'' . Э. де Ваттель ставил превыше всего интересы национального государства. С его точки зрения "всякий гражданин имеет право покинуть свою страну, если это ни в коей мере не затрагивает интересы отчизны". Каждое "государство-нация" вправе делать все, что служит его интересам. Но так как в Европе уже сложилась международная политическая система и национальные интересы, переплетаясь, требуют поддержания определенного "общего порядка", то Европа заинтересована в политическом равновесии, которое исключало бы гегемонию любой державы. По Э. де Ваттелю баланс сил служит гарантией независимости каждого государства. Угроза его нарушения оправдывает превентивную войну.

Иначе говоря, концепция "равновесия сил" означала единственно реальный компромисс между соперничеством стремящихся к мировому могуществу и влиянию европейских держав и разумной необходимостью регулирования противоречий, "сдерживания аппетитов" ради самосохранения всех и каждого.

Классическое выражение концепция "баланса сил" получила в интерпретации шотландского философа Д. Юма (1711-1776) в XVIII столетии. Его краткое эссе, посвященное англо-французскому соперничеству, так и называлось: "Оn the balance of Power”' ("О равновесии сил"). Оспаривая пессимизм Т. Гоббса, Д. Юм полагал, что нации не обречены жить в "естественном состоянии" международного сообщества, угрожающем той или иной стране уничтожением. Просвещенный эгоизм предпосылает им вероятность регулирования антагонизмов в соответствии с принципами равновесия, которые являются не чем иным, как правилами здравого смысла. Поэтому, замечает Д. Юм, идея равновесия стара как мир, в литературе она была описана еще Фукидидом, извечно применялась правителями; те же из них, кто от нее отступали, в конце концов терпели крах. Д. Юм следующим образом определил самое общее правило межгосударственных отношений: ''...политика сводится на самом высоком уровне обобщения к действию, имеющему целью воспрепятствовать любому государству аккумулировать силы, превосходящие коалиционные силы его соперников". То есть правила политики "равновесия сил" предлагают государствам вместо максимальной выгоды взаимно гарантируемый минимальный риск.

4. "СУЖДЕНИЕ О ВЕЧНОМ МИРЕ” Ж.-Ж. РУССО

Великий мыслитель века Просвещения Жан-Жак Руссо (1712-1778), автор знаменитых книг "Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства среди людей" и "Об общественном договоре" не оставил крупных работ, посвященных международным отношениям. Между тем его "Суждение о вечном мире" (1761), представляющее собой рецензию на проект аббата де Сен-Пьера, содержит проницательные и оригинальные мысли во многом поучительные и для нашего времени.

Самый знаменитый гражданин Женевы недолго (1743-1744) пребывал на дипломатической службе в должности секретаря французского посольства в Венеции, что, конечно, сказалось на его глубоких замечаниях по поводу проекта аббата де Сен-Пьера. В 1760 году он опубликовал избранные фрагменты из его проекта, несколько позже изложив собственные взгляды. Он оценил труд аббата о вечном мире как "основательную и разумную книгу”, но "бесполезную для создания европейского альянса" и, в общем, как "проект достаточно абсурдный" . В чем же заключался смысл столь парадоксальной оценки?

Ж.-Ж. Руссо не считал, что, "если система аббата де Сен-Пьера не была осуществлена, значит, она была нехороша". Напротив, по его словам, "она была слишком хороша, чтобы быть принятой, ибо зло и злоупотребления, выгодные стольким людям, входят в жизнь сами собой, то же, что полезно обществу, внедряется только силой, так как частные интересы тому почти всегда противостоят'' . Оригинальность критики Руссо, в частности, проявляется в сочетании его демократических устремлений с реализмом в понимании межгосударственных дел.

Проект аббата де Сен-Пьера для Руссо хотя и "очень разумен, средства его воплощения в жизнь свидетельствуют о наивности автора", потому что "все заботы королей или тех, кому они передоверяют свои функции, направлены на достижение двух целей: расширение их власти вовне государства и превращение ее в еще более абсолютную внутри страны'' .

Руссо противопоставлял проекту аббата де Сен-Пьера проект христианской республики французского короля Генриха IV, вдохновителем которого был его министр герцог Сюлли. Реализм их плана, задуманного с целью ослабить господство в Европе Испанского королевства, как подчеркивал Ж.-Ж. Руссо, "помимо общего желания ослабить надменную державу” имел своим основанием "учитывавшиеся французской дипломатией особые выгоды каждого участника европейского союза", "которые Генрих сумел всем изобразить в самом привлекательном виде" . А именно, доказывая, что мир можно установить, опираясь на силу и отстаивая национальные интересы.

Ж.-Ж. Руссо, поразивший современников демократическим духом своей теории "общественного договора", во взглядах на межгосударственные отношения был настроен скептически по поводу гармонии, взаимодействия интересов и наличия доброй воли, "которой самодержцы и их министры никогда не проявят". А "раз нет такого сочетания, его может заменить только сила, а тогда дело уже не в увещеваниях, а в принуждении, и не книги надо писать, а собирать войска'' .

Автор теории "общественного договора" был одним из первых философов и политических писателей, кто считал, что международный мир зависит от форм государственного устройства и в особенности от социальной природы государств, в чем он, очевидно, предшествовал К. Марксу. Так, Ж.-Ж. Руссо полагал, что "войны и завоевания, с одной стороны, и процесс деспотизма - с другой, взаимно содействуют друг другу; что в рабски покорном народе можно вдоволь черпать деньги и людей, чтобы порабощать другие народы'' .

Руссо-демократ, как это ни парадоксально, в суждениях о международном сообществе отчасти подтверждал идею "естественного состояния" Т. Гоббса, во всяком случае, он разделял "классический" подход, отрицая идеи космополитизма и надгосударственности. В последних сочинениях "гражданин Женевы" акцентировал "классический" подход, развивая темы национального интереса, национальной обороны и, подобно Гоббсу, не верил в общественный договор между нациями. Считая, что аббат де Сен-Пьер "судил как ребенок”' о способах обеспечения международного мира, сам Ж.-Ж. Руссо не избежал иллюзий в собственных предложениях реформы международного сообщества. Достаточно вспомнить его идеи расчленить державы и создать в Европе множество крохотных государств, чтобы гарантировать их демократическое развитие и международный мир.

ГЛАВА IV

МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В РЕВОЛЮЦИОННОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ КОНЦА XVIII - НАЧАЛА XIX ВВ

1. ИДЕИ "ДЕКЛАРАЦИИ НЕЗАВИСИМОСТИ” СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

4 июля 1776 г. собравшийся в Филадельфии Конгресс 13 английских колоний североамериканского континента принял "Декларацию независимости", провозгласившую Соединенные Штаты Америки свободными и независимыми штатами. К концу восемнадцатого столетия Европа среди мировых цивилизаций доминировала в экономическом развитии и научно-техническом прогрессе и сосредоточила господствующие в мире военные силы. Американская революция пробила брешь в безраздельном доминировании Европы и заложила основания мировой политической структуры XIX - начала XX вв.

Автором "Декларации независимости" был плантатор из Виргинии, адвокат и архитектор Томас Джефферсон (1743-1826), написавший ее по поручению Конгресса. В этом историческом документе, названном "Декларацией представителей Соединенных Штатов Америки, собравшихся на общий конгресс", Т. Джефферсон писал: "Мы считаем самоочевидными истины: что все люди созданы равными и наделены Творцом определенными [врожденными и] неотъемлемыми правами, среди которых - право на жизнь, на свободу и на стремление к счастью... Но когда длинный ряд злоупотреблений и насилий, [начатых в известный период и] неизменно преследующих одну и ту же цель, обнаруживает стремление подчинить народ абсолютному деспотизму, то право и долг народа свергнуть такое правительство и создать новые гарантии обеспечения своей будущей безопасности'' .

Т. Джефферсон справедливо почитается американцами как творец их демократии. Но его мировоззрение неотделимо от развития предшествующей европейской социально-политической мысли, теории естественного права, либеральных воззрений Д. Локка и учения Ж.-Ж. Руссо, сочинения которых, как и произведения английских философов Ф. Бэкона, французского просветителя Кондорсе, были настольными книгами Т. Джеффсрсона" .

Он следовал учению о естественных правах человека Д. Локка, заменив в его формуле "жизнь, свобода и собственность" понятие "собственность" на "стремление к счастью", по его собственному признанию, ради придания документу особого звучания.

Имя другого замечательного английского мыслителя Томаса Пейна (1737-1809), как нельзя лучше, символизирует неразрывность европейской либеральной традиции и ее политического воплощения в идеях американской и французской революций конца XVIII в., в которых, кстати, Т. Пейн принимал участие.

Прибыв в 1774 г. в Филадельфию, он опубликовал памфлет против британской короны, который, по словам Т. Джефферсона, "наэлектризовал" английские колонии в Северной Америке. Т. Пейн раскрыл порочность монархических, клерикальных и вытекающих из них милитаристских правил в международной политике. Он и Т. Джефферсон были едины во мнении, что судьбы независимости и республиканского строя зависят от морального усовершенствования народа, в чем они следовали учению Ш. Монтескьё. Т. Пейн считал, что право способно лишь прекратить насилие, но не искоренить его, это достижимо исправлением нравов" . Т. Джефферсон писал в "Автобиографии": "Именно нравы и дух народа хранят республику в силе" .

Т. Пейн и Т. Джефферсон существенно расходились во взглядах на внешнюю политику Соединенных Штатов, в различии между ними условно можно видеть истоки двух ориентаций в американской внешней политики в XIX - первой половины XX вв.: принятия обязательств и "ответственности" США в мировых делах вне американского континента и изоляционизма. Так, Т. Пейн предложил создать союз между США, Англией, Францией и Голландией не только ради заинтересованных сторон, но и для благополучия всей Европы. В этой идее находила отражение историческая эволюция международного порядка Запада, которая впоследствии привела к образованию Атлантического союза. Т. Джефферсон, напротив, рассматривал неучастие США в союзах ни с кем как обязательное условие их внешней политики.

В конце восемнадцатого столетия Европа оставалась средоточием мировых политико-экономических и культурных связей. Американская революция и ее идеология не подорвали евроцентризм. Но, начиненная европейскими либеральными идеями и духом, она в своем воздействии на Европу послужила детонатором французской Революции 1789 г., подорвавшей монархический миропорядок. В "Декларации независимости" понятие "международные отношения" приобрело свое действительное значение, ибо в средневековой истории они носили характер межмонархичееких отношений.

Т. Пейн и Т. Джефферсон, обосновав суверенитет бывших английских колоний в Северной Америке, тем самым заложили теоретические основы национально-освободительной, антиклерикальной идеологии.

1. ИДЕИ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ 1789 Г.

Французская Революция 1789г. вслед за американской революцией учредила республиканское национально-государственное устройство. Либеральные идеи европейского Просвещения, воспламенявшие освободительное движение североамериканских колоний, во французской Революции обрели классически отточенные формы в "Декларации прав человека и гражданина", принятой Национальным собранием 26 августа 1789г.

Одним из ее авторов был аббат Эммануэль Жозеф Сиейес (1748 - 1836), прославившийся накануне революции брошюрой, в которой он писал, что только третье сословие, т.е. народ, составляет истинную нацию, а дворянство является злокачественным образованием в народном организме. В первой статье Декларации, состоящей из 17 статей, провозглашалось: "Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах". Статья 3 упраздняла монархический строй: "Источником всякой верховной власти является нация: ни одно учреждение, ни одно лицо не может осуществлять власть, если она не исходит непосредственно от нации". Следовательно, "принцип всей верховной власти находится существенным образом в нации". Декларация прав человека и гражданина утверждала принципы государства-нации. Свержение монархии, установление в 1792 г. республики, военная интервенция европейских монархов против революционной Франции вызвали необычайный подъем национально-патриотических чувств, приведших к установлению диктатуры самого радикального крыла революционеров - якобинцев во главе с М. Робеспьером. Собственно сами понятия "патриоты", "патриотизм" распространились во Франции в ходе Революции 1789 г.; "патриотами" называли противников феодально-монархической аристократии.

Понятие патриотизма в умах якобинцев приобрело абсолютное значение, но оно не означало ни шовинизма, ни ксенофобии. Их лозунги "Отечество в опасности!", "Нация к оружию!" звали на защиту страны от угрозы монархической реставрации с помощью иностранных штыков. "Мир хижинам - война дворцам!" - этот лозунг выражал суть якобинской международной политики.

Якобинцы нарушили разделение течений политической мысли на сторонников "классического" подхода Фукидида-Макиавелли и миротворческую традицию искателей "вечного мира". Выражаясь популярными понятиями современной политологии, можно сказать, что якобинский подход заложил фундаментальные основы третьей - революционной - парадигмы в понимании международных отношений. Революционный подход отталкивается от "классического", принимая объяснения международных отношений как столкновений и взаимодействий суверенных государств, но вдохновляется идеей правомерности распространения на другие страны принципов "свободы, равенства, братства".

Республиканскими идеалами якобинцы опровергали монархический легитимизм; межгосударственные отношения как бы отступали на второй план, уступая место международному противоречию между Старым порядком и республиканским строем, что в годы Великой французской революции находило выражение в революционных войнах Франции против монархической Европы, вознамерившейся, по словам командующего армией интервентов герцога Брауншвейгского, "положить конец анархии во Франции... и восстановить законную власть короля'' .

Дух "Марсельезы", патриотические чувства в "войне против тиранов" привели французов 20 сентября 1792 г. к их первой победе при Вальми. "С этого места и с этого дня начинается новая эра в истории мира", - сказал о ней очевидец сражения великий немецкий поэт Гете.

Внутренняя политическая эволюция Франции, превратившейся с пришествием Наполеона Бонапарта в Консульство, а затем в Империю, и сама военная динамика преобразовывали характер революционных войн Франции с европейскими монархиями. Войны Франции становились агрессиями. И все же идеи Революции 1789 г. оказали решающее влияние на европейское международное право, на регулирование войны и мира.

23 апреля 1795 г. Конвент принял Декларацию прав народов, проект которой был внесен аббатом Грегуаром. Декларация, или, как ее называют, "Кодекс аббата Грегуара", состоящая из 21 статьи, утверждала новые принципы международного права, многие из которых до сих пор составляют его основу. Вот наиболее важные статьи Декларации: "Народы по отношению друг к другу независимы и суверенны, каково бы ни было количество составляющих их лиц и размер занимаемой ими территории" (ст. 2); "Каждый народ должен действовать по отношению к другим народам так, как он хочет, чтобы действовали по отношению к нему" (ст. 3); "Народы должны во время мира делать друг другу как можно больше добра, а во время войны - как можно меньше зла" (ст. 4); "Ни один народ не имеет права вмешиваться в правление других" (ст. 7); "Только те правительства соответствуют правам народов, которые основаны на равенстве и свободе" (ст. 8); "Каждый народ - хозяин своей территории" (ст. 10); "Посягательства на свободу одного народа являются покушением на всех" (ст. 15); "Каждый народ может предпринять войну для зашиты своего суверенитета, своей свободы, своей собственности" (ст. 17); "Договоры между народами священны и нерушимы" (ст. 21) .

В современной юридической литературе высказывается мнение, что "Декларацию прав народов" можно считать первой попыткой кодификации международного права" . Французская Революция 1789г. отвергла суверенитет монархов и признала субъектом международного права суверенный народ, осуществляющий свою волю через представительные учреждения. Таким образом, в законодательном воплощении Революции сочетались идеи Ж. -Ж. Руссо и Ж. Монтескьё, выдвигавших весьма различные принципы организации власти. Законодательство революционной Франции соответственно свергло феодально-монархический подход к юридическим проблемам территориального верховенства, основав принцип, согласно которому оно являлось одним из фундаментальных элементов "народного суверенитета" и не могло передаваться, отчуждаться вне выявления общей воли народа. Вводился принцип плебисцита (референдума) на данной территории как обязательной предпосылки изменения границ.

Впервые этот принцип был реализован 14 сентября 1791 г., когда французское Национальное собрание декларировало присоединение к Франции Авиньона (папской области) на основании результатов голосования всех мужчин, достигших 25-летнего возраста, не находившихся в услужении и плативших не менее 1 франка 50 сантимов налога. (52 коммуны голосовали за присоединение, 19 - против, 10 - воздержались) . Что касается акваторий, то революционная Франция от Учредительного собрания до Империи Наполеона последовательно отстаивала принцип "свободы морей" и "свободы рек", протекающих на территории нескольких государств, "как общей и неотчуждаемой собственности всех стран, омываемых их водами".

Революционное законодательство внесло важные изменения в международно-правовой статус населения Франции. Французы перестали быть просто "подданными" государства (sujet), с их односторонними обязанностями по отношению к государству, но стали "гражданами" (citoyen), в равной степени обладавшими правами участвовать в выражении "общей воли" нации. Упразднялись вовсе прежние ограничения гражданской правоспособности иностранцев, касавшиеся преимущественно их наследственных прав. Декрет от 6 августа 1790 г. устанавливал, что "свободная Франция должна открыть свое лоно всем народам земли, приглашая их воспользоваться, под свободным правлением, священными и неотчуждаемыми правами человечества", и, что примечательно, этот закон не обуславливал расширение прав иностранцев требованием взаимности . Именно в годы Революции 1789 г. Франция основала право политического убежища, впоследствии ставшее одним из краеугольных элементов западной демократии.

Первоначальный мотив установления права убежища для политических изгнанников исходил из интересов защиты революции против монархической Европы. В объявлении войны "тиранам" от 20 апреля 1792 г. говорилось, что "французская нация заранее принимает всех иностранцев, которые отрекутся от дела ее врагов и станут под ее знамена, посвятив свои усилия защите ее свободы'' . Само объявление войны декретом Законодательного собрания вводило в международную практику правило предварительной нотификации войны, формального ее объявления до начала военных действий путем выражения "общей воли" народа через парламент, что служило критерием "справедливости" и "законности" войны. Тогда как античное и феодальное право рассматривали врагами всех подданных государства, оказавшегося объектом военного насилия, революционная Франция восприняла положение Ж.-Ж. Руссо о том, что "война не является отношением человека к человеку, но отношением государства к государству". Соответственно комбаттантом, т.е. участником войны, считался только вооруженный боец: "Каждый французский гражданин имеет право на обращение с ним как с солдатом, в том случае, если он взят неприятелем с оружием в руках'' .

Военно-уголовный кодекс предусматривал суровое наказание за насилие над мирным населением. Декрет Законодательного собрания от 4 мая 1792 г. провозглашал, что "пленный должен быть неприкосновенным, как суверенитет народа, и священным, как несчастье", и объявлял их находящимися "под охраной нации и под особым покровительством закона" . Пленным устанавливалось жалование и содержание, равное соответствующим нормам чинов французской пехоты, за ранеными, захваченными в плен, признавалось право на медицинскую помощь и заботу со стороны государства-отечества.

Режим военной оккупации в революционном законодательстве ограничивался строгими правилами, французская армия объявлялась временным носителем государственного принуждения, которое в отношении мирных граждан будет употребляться только для обеспечения их спокойствия и для поддержания их законов" . Разумеется, реальность войны, когда особенно при Наполеоне она приобретала крайнее напряжение и всеевропейский масштаб, не обошлась без эксцессов со стороны французской армии. Но принципы войны, законодательно установленные Революцией 1789 г., оказали решающее влияние на последующую эволюцию международного права по вопросам войны и мира.

3. НЕМЕЦКИЙ "БУМЕРАНГ" ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ: ОТРАЖЕНИЕ ИДЕЙ "ПРАВ ЧЕЛОВЕКА" И НАЦИОНАЛЬНОГО СУВЕРЕНИТЕТА В ФИЛОСОФИИ ФИХТЕ И ГЕГЕЛЯ

Расцвет немецкой философии, историко-правовой и политической мысли в конце XVIII - начале XIX вв. неотделим от идей французской Революции 1789 г. Проект "вечного мира" И. Канта уже служил тому примером. Особенным образом влияние революционных, патриотических и гуманистических идей сказалось на философской и политической мысли классиков немецкого идеализма Иоганна Готлиба Фихте (1-762 - 1814) и Георга Вильгельма Гегеля (1770 - 1831). Ни тот, ни другой не оставили трактатов по международным отношениям, не считая кратенькой рецензии И. Фихте на рассуждения И. Канта о "вечном мире". Зато в их сочинениях по философии, истории, праву излагались фундаментальные взгляды на мировое развитие. В особенности у Г. Гегеля в его "Философии истории" и "Философии права", которые, по существу, вобрали в себя и абстрактное представление о международных отношениях как подуровне движений "мирового духа". Таким образом, в обзоре европейской политической мысли конца XVIII - начала XIX столетий следует назвать немецких философов. Во-первых, потому что их идеализм явил собой одну из вершин не только немецкой, но и всей европейской философской мысли своего времени. Немецкие философы словно перехватили факел у французского Просвещения. Во-вторых - и, быть может, это наиболее значимо в изучении теоретических основ будущей германской внешней политики - немецкий идеализм от Фихте до Гегеля, единый по истокам их воззрений, удивителен той метаморфозой, которая уже в "Философии истории" Гегеля обернулась, по существу, опровержением веры в "вечный мир" И. Канта и его ученика И. Фихте и которая в потенциале содержала философское обоснование будущей германской агрессии.

Сопоставление взглядов молодых И. Фихте и Г. Гегеля с их поздними работами выявляет эту метаморфозу наилучшим образом. Оба философа в молодости с искренним восхищением отнеслись к Французской революции. В 1793 г. Фихте обратился со своим первым политическим манифестом "Требование к государям Европы возвратить свободу мысли, которую они до сих пор подавляли" и в том же году опубликовал памфлет под названием "К исправлению суждений публики о Французской революции".

Гегель студентом Тюбингенского университета восторгался ею как высшим проявлением, живым "проявлением духа". Основатель французской социалистической партии Жан Жорес заметил, что не стоит приписывать французской революции слишком большую роль в философских достижениях Фихте, Шеллинга, Гегеля, так как "их учения возникли из глубоких источников немецкой мысли" . Но великие события во Франции стали их катализатором. Идея свободы у Фихте, натуры деятельной, звучала не столько как ключевая философская категория, сколько как призыв к действию, вдохновленному революцией, этой, по его словам, "великолепной картиной" на тему "Права человека и человеческое достоинство" .

Он писал: "Французская революция, как мне кажется, имеет огромное значение для всего человечества. Я не говорю о ее политических последствиях для всех стран, а также для соседних государств, которых она не имела бы без ничем не оправданной интервенции и без самой легкомысленной самоуверенности этих государств. Эти последствия очень велики, но они малозначительны в сравнении с другой, гораздо более важной вещью... Цель этой трагической картины не в том, чтобы чему-то научить и наставить кучку привилегированных. Учение об обязанностях, о правах и назначении человека не школьная игрушка: должно прийти время, когда воспитательницы наших детей будут объяснять обязанности и права человека юным существам, едва научившимся говорить, когда это будут первые слова, произнесенные ими, когда наибольшим наказанием будут слова: "Это несправедливо'' .

Фихте говорил, учитывая опыт начинавшихся революционных войн, что, "пока Германия еще спокойна, пока бурлящий поток еще не вышел из берегов, поспешим внедрить в сознание понятие о праве'' . Он разделял якобинское отношение к тиранам: "Там, где существует полная свобода мысли, не может существовать абсолютная монархия". Но он отвергал оправдания с помощью права войны, которая "вообще не является правовым состоянием", и писал, что "вряд ли можно найти что-либо более несуразное, чем понятие право войны'' . Французская революция, духом свободы привлекшая к себе восхищение мыслящих людей в Германии, как и во всей Европе, затем террором и войной не только вызывала негодование и ужас европейских монархов, но и разочарование ее поклонников.

Однако идея национального суверенитета, централизованного "государства-нации" породила, говоря словами Жана Жореса, конфликт в душе немцев. Одни видели в ней угрозу устройству Германской империи, покоившемуся на суверенности входивших в нее мелких государств, и угрозу немецкой свободе под видом организации всего рода человеческого в единое демократическое братство. Другое воспринимали Революцию пусть как инородный, но вдохновляющий стимул революционного преобразования Германии.

Ранний Фихте был в их числе. Но с течением времени в его мышлении совершился поворот от восславления идеалов свободы к утверждению того, что немецкая нация наделена великой судьбой. В " Патриотических диалогах" (1799) уже был очевиден национализм его политической философии, пангерманизм и милитаристский дух. Фихте стал убежденным в том, что немецкая нация лучше других предрасположена к выражению общечеловеческого духа. В "Речах к немецкой нации" (1807) претензии на ее превосходство уже были облечены в развитую форму: "Подлинная философия, философия независимая и сложившаяся, та, что посредством явлений проникает в суть вещей, не исходит из той или иной индивидуальной жизни: она, напротив, исходит из чистой и божественной абсолютной жизни, которая остается вечной и существует в вечном единстве... Эта философия, собственно говоря, является немецкой, то есть, если кто-то действительно становится немцем, он не может мыслить иначе" .

У Гегеля идея нации и немецкой национальной исключительности соединилась не просто с оправданием, но с апологией войны. Он разделял взгляды Гоббса о "войне всех против всех", придавая им утонченную философско-правовую интерпретацию: "Принцип международного права как всеобщего, которое в себе и для себя должно быть значимым в отношениях между государствами, состоит, в отличие от особенного содержания позитивных договоров, в том, что договоры, на которых основаны обязательства государств по отношению друг к другу, должны выполняться. Однако так как взаимоотношения государств основаны на принципе суверенности, то они в этом аспекте находятся в естественном состоянии по отношению друг к другу и их права имеют свою действительность не во всеобщей, конституированной над ними как власть, а в их особенной воле. Поэтому названное всеобщее определение остается долженствованием, и состояние между государствами колеблется между отношениями, находящимися в соответствии с договорами и с их снятием'' .

Гегель развенчивал кантовскую проповедь вечного мира, доказывая, что он не только недостижим, но губителен, поскольку в мирное время "люди погрязают в болоте повседневности; их частные особенности становятся все тверже и окостеневают'' , между тем как "для здоровья необходимо единство тела, и, если части его затвердевают внутри себя, наступает смерть'' . Творец диалектики рассеивал веру в возможность всемирно организованной идиллии, поскольку "если известное число государств и сольется в одну семью, то этот союз в качестве индивидуальности должен будет сотворить противоположность и породить врага'' .

Цитируя одну из своих работ в "Философии права", Гегель высказал вызывающее своей оторванностью от гуманистических идеалов отношение к войне: "Высокое значение войны состоит в том, что благодаря ей... "сохраняется нравственное здоровье народов, их безразличие к застыванию конечных определенностей; подобно тому, как движение ветров не дает озеру загнивать, что с ним непременно случилось бы при продолжительном безветрии, так и война предохраняет народы от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного, а тем более вечного мира'' .

Тем самым Гегель в противоположность Канту воспевал насилие в истории народов как "великую акушерку нового человечества". Гегелевский разрыв с миротворчеством нравственного прогресса Канта очевиден в рассуждениях Гегеля о развитии мирового духа, венчавших его философскую систему.

Народ как государство есть дух в своей субстанциальной разумности и непосредственной действительности, поэтому он есть абсолютная власть на земле,'' - писал он. Мировой дух совершает восхождение в осознании свободы, исторически воплощаясь в нациях. Народы, по Гегелю, есть общности, сообщества, связывающие индивидуумов с мировым духом. Дух народа формируют география, климат, религия, порождая неравенство в историческом развитии. К примеру, Африку Гегель вообще рассматривал как "детскую страну", лежащую "за пределами для самосознательной истории". Он утверждал: "Африканец в своем не знающем различий сосредоточенном единстве еще не дошел до этого отличения себя как единичного от существенной всеобщности, вследствие чего совершенно отсутствует знание об абсолютной сущности, которая была бы чем-то иным, более высоким по сравнению с ним самим. Негр, как уже было упомянуто, представляет собой естественного человека во всей его дикости и необузданности: следует совершенно отрешиться от благоговения и нравственности, от того, что называется чувством, чтобы правильно понять его; в этом характере нельзя найти никакой гуманности" .

Напротив, Германия избрана провидением стать пристанищем абсолютного, мирового духа, примирить "как явившую себя внутри самосознания и субъективности объективную истину и свободу, осуществить которую было предназначено северному началу германских народов" .

Сравнивая народы Восточной и Западной Европы, Гегель соглашался с тем, что "часть славян приобщилась к западному разуму", однако, по его теории, "вся эта масса" народов Восточной Европы "до сих не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире" . Напротив, со времен Римской империи "назначение германских наций заключалось в том, чтобы быть носителями христианского принципа и осуществлять идею как абсолютно разумную цель” .

Итак, в философии истории и права интерпретации Гегелем различий между народами потенциально приобретали националистическое звучание. Студент, поклонявшийся якобинским идеям о "всемирном братстве", стал великим философом, внесшим и великий вклад в формирование немецкой националистической идеологии XIX в. Мир бессмертен в диалектике жизни и смерти эпох, обществ, цивилизаций, одни из них умирают, рождая другие, совершающие дальнейшее восхождение к познанию абсолютного духа. Судьба каждого народа уникальна. В некоторые эпохи тот или иной народ призван совершить свою миссию, применяя насилие, прибегая к империализму в отношении других народов. Так совершается мировой прогресс. Таковой была эпопея войн Французской революции и Наполеона. Но, как писал Гегель в "Философии права", "народ, который господствует в определенную эпоху, может господствовать лишь единожды".

В гегелевской философии уже угадывается обоснование будущей "миссии" Германии. Гегелевские взгляды на международные отношения не вписываются ни в одну из традиций. У Канта политический идеализм гармонично сочетался с идеализмом философским, проистекал из него. Разумеется, оправдывая войну как проявление "здоровья" народа, Гегель, как уже было сказано, соприкасался с классическим "реализмом" Макиавелли и Гоббса. Но смешивать их воззрения было бы неправильным упрощением. Гегелевские рассуждения о войне исходили не из материалистического понимания определяющего значения силы (как у Макиавелли) или инстинктов самосохранения (как у Гоббса) во взаимоотношениях сообществ. Они основывались на понимании земной реальности как проявления развития абсолютной идеи, мирового разума. Гегелевская методология мировой истории слишком оригинальна, чтобы ее можно было классифицировать исходя из критериев политической науки.

Посеяли ли Гегель и Фихте "семена империализма" в немецкое мышление? Можно спорить, но бесспорно, что гуманная проповедь "вечного мира" И. Канта у них оказалась вытеснена тезисом о свободе проявлений высшего духа в отношении низшей "варварской" субстанции.

ГЛАBA V

ТЕОРИИ XIX - НАЧАЛА XX ВВ

1. ТЕОРИЯ ВОЙНЫ К. ФОН КЛАУЗЕВИЦА

Прусский генерал К. фон Клаузевиц (1780-1831), военный теоретик и, как его иногда называют, "философ войны", создал монументальный труд "О войне'' , на столетие ставший настольной книгой полководцев. Его труд вдохновлял государственных деятелей от Бисмарка до Ленина. Монархист, воевавший с Наполеоном сначала в прусской, а затем русской армиях, участник Бородинского сражения, он обобщил свои размышления о войне в последние годы жизни, будучи директором военной школы в Берлине. На редкость требовательный к себе в "усердном изучении войны", К. фон Клаузевиц называл эти размышления "бесформенной грудой мыслей", из которых, однако, как он надеялся, "могла возникнуть целая революция в общепринятой теории" . Рукопись осталась незавершенной и была опубликована после смерти автора.

Как свидетельствует судьба этой книги, он не обманывался в своей честолюбивой надежде. Сочинение К. фон Клаузевица не только внесло решающий вклад в военную теорию, но и заметно обогатило изучение войны как феномена международных отношений. Принадлежность взглядов знаменитого пруссака к классической традиции в изучении международных отношений предопределилась изначальным определением войны в качестве "крайней степени применения насилия'' , которое, по его мнению, проистекает из политических отношений между людьми, является наиболее острым проявлением конфликта между ними, не имеющего, однако, другой природы, кроме человеческой: "Война в человеческом обществе, - война целых народов, и притом народов цивилизованных, - всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Она, таким образом, представляет собой политический акт" .

Клаузевиц-реалист с иронией относился к пацифистским мечтаниям о "вечном мире" и открещивался от заблуждений некоторых филантропов, "имеющих своим источником добродушие" . Вот что он писал о природе войны: "Было бы бесполезно, даже неразумно, из-за отвращения к суровости ее стихии упускать из виду ее природные свойства... Введение же в философию самой войны принципа ограничения и умеренности представляет полнейший абсурд" . И тут же излагал диалектическое понимание войны, внешне противоречащее толкованию ее как "крайней формы физического насилия": "Если бы она была совершенным, ничем не стесняемым, абсолютным проявлением насилия, какой мы определили ее, исходя из отвлеченного понятия, то она с момента своего начала стала бы прямо на место вызвавшей ее политики как нечто от нее совершенно независимое. Война вытеснила бы политику и, следуя своим законам, подобно взорвавшейся мине, не подчинилась бы никакому управлению и никакому руководству, а находилась бы в зависимости лишь от приданной ей при подготовке организации" . Но в таком случае "война стала бы независимой от разумной воли", а поскольку она находится под действием многих сил, развивающихся не вполне одинаково, и факторов, препятствующих ей, то "действительная" война, в отличие от воображаемой абстрактно "абсолютной", превращается в то, что прусский теоретик называет "пульсацией насилия'' .

Хрестоматийной стала главная формула, определяющая смысл войны: "Война есть продолжение политики другими средствами". Как чаще всего бывает, это определение превратилось с течением времени в символическое клише, заслонившее от многих диалектику Клаузевица. Из определения сути войны, писал он, не следует, что политическая цель становится "деспотическим законодателем", так как политике "приходится считаться с природой средства, которыми она пользуется" . Объективная природа войны как "насилия, имеющего целью заставить противника выполнить нашу волю" , сводит ее "к учету интересов", зависящих от многих обстоятельств, среди которых "большую роль играет неведомое, риск, а вместе с ним и счастье" , наконец, случай. "Никакая другая человеческая деятельность не соприкасается со случаем так всесторонне и так часто, как война'' , - замечает Клаузевиц. Случай превращает ее в игру, говорит он, добавляя, что "если рассмотреть субъективную природу войны, т.е. те силы, с которыми приходится ее вести, то она еще резче представляется нам в виде игры'' , тем более что игра разнообразных возможностей на войне, вероятность счастья и несчастья "часто находят отклик в духовной природе человека, так как человеческий дух, в отличие от рассудка, постоянно стремящегося к ясности и определенности, часто привлекается неведомым" .

Важные замечания Клаузевица касаются психологических аспектов войны, в особенности влияния национального характера, морального состояния народа на политические цели войны: "Одна и та же политическая цель может оказывать весьма неодинаковое действие не только на разные народы, но и на один и тот же народ в разные эпохи. Поэтому политическую цель можно принимать за мерило, лишь отчетливо представляя себе ее действие на народные массы, которые она должна всколыхнуть... Между двумя народами, двумя государствами может оказаться такая натянутость отношений, в них может скопиться такая сумма враждебных элементов, что совершенно ничтожный сам по себе повод к войне вызывает такое напряжение, далеко превосходящее значимость этого повода, и обусловит подлинный взрыв" .

Наполнив к тому же свое сочинение всесторонними рекомендациями относительно всех мыслимых в прошлом столетии условий и обстоятельств военных действий, таких, например, как оборона болот или геометрические элементы стратегий, прусский генерал, по существу, оставил будущим поколениям военных деятелей научное пособие, не утратившее значение и в эпоху двух мировых войн XX столетия, несмотря на то, что технический прогресс преобразил их характер. Нередко говорят и пишут, что появление ядерного оружия лишило смысла формулу "война есть продолжение политики другими средствами". Сам Клаузевиц писал, что "война... может воплощаться в весьма разнообразные по значению и интенсивности формы, начиная от войны истребительной и кончая выставлением простого вооруженного наблюдения" . Допустимо сказать, что философские аспекты его труда отнюдь не утратили смысла в ядерную эпоху. Достаточно лишь сопоставить рассуждения Клаузевица с "дилеммой безопасности", отчасти служившей рабочей концепцией в доктрине национальной безопасности США в годы "холодной войны".

Классическое же представление Клаузевица о войне как сочетании политических действий с вооруженным насилием и военной угрозой после Второй мировой войны нашли наиболее законченное продолжение в дипломатию-стратегической концепции французского социолога и философа Раймона Арона.

2. ВЗГЛЯДЫ К. МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА НА МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Что же внесли основатели марксизма в изучение международных отношений?

У Маркса (1818-1883) и у Энгельса (1820-1895) опубликовано огромное количество статей по вопросам колониализма, внешней и международной политики, истории армии и войн, хотя у них нет крупного обобщающего труда по международным отношениям. Тем не менее многие современные специалисты-международники из числа немарксистов считают, что в общей марксистской теории присутствует и "теория международных отношений". Как пишет известный французский ученый М. Мерль, эта теория существует, поскольку, во-первых, "марксистская методология представляет собой наиболее широкое и наиболее цельное из детерминистских толкований международных отношений", а во-вторых, потому что "марксизм для многих остается лучшим, если не единственным возможным объяснением международных явлений" .

Итак, обратимся к азбуке марксизма в ее международных аспектах. В декларации своих целей - "Манифесте коммунистической партии" - Маркс и Энгельс с первых страниц заявили себя интернационалистами, противниками национальной односторонности и ограниченности. Само историческое развитие и зарождение капиталистического способа производства в их концепции увязывалось с движением человечества к всемирной организации: "Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Ocт-индский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента... Крупная промышленность создала всемирный рынок, подготовленный открытием Америки... Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров, она вырвала из-под ног промышленности национальную почву" .

Замена феодализма капитализмом сопряжена вначале со складыванием национальных государств, а затем - с процессом социально-экономической интернационализации, поэтому "буржуазия сыграла в истории чрезвычайно революционную роль". Основатели марксизма следующим образом представляли перспективу международных отношений: "Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни. Господство пролетариата еще больше ускорит их исчезновение" .

Таким образом, эксплуатация одних наций другими будет уничтожена в той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, и "вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой” . Единение господствующих пролетариев, у которых по их социальной природе "нет отечества", во всемирном масштабе, стало быть, искоренит войны. Иными словами, международные отношения Маркс и Энгельс свели к отношениям социально-экономическим.

Жан-Жак Руссо столетием раньше говорил, что международные отношения зависят от социальной природы стран, участвующих в них. В марксизме международная проблематика поглощалась теорией общественных формаций, исторически сменяющих друг друга в результате революций в способе производства материальных благ. По Марксу и Энгельсу, капитализм воплощал собой способ производства, при котором капитал разрушал национальные границы, и он же искал избавление от перспектив пролетарской революции в разжигании национальной розни, потому что внутри наций буржуазия стала господствующим классом. Диалектика этого антагонизма характеризует международные отношения капиталистической эпохи. Но даже если буржуазия и пролетариат продолжают существовать в национальных рамках, в процессе развития мирового рынка они становятся двумя антагонистическими классами в международном сообществе. Существует и противоречие между буржуазиями разных стран в борьбе за сырье, колонии, рынки сбыта и т. д., но они второстепенны. Поскольку пролетариям нечего терять и они повсюду эксплуатируемы капиталом, то они, согласно этой логике, должны объединяться. Но для этого пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения "национального класса", конституироваться как "нация". Наперекор всей предшествующей социально-философской мысли основатели марксизма утверждали, что основным элементом в человеческой организации были не племена, нации, а общественные классы.

В статье "Празднество наций в Лондоне", написанной в связи с годовщиной французской Революции, Ф. Энгельс концентрированно выразил "классовый" подход к международным отношениям: "Наконец, братание наций имеет в наши дни, более чем когда бы то ни было, чисто социальный смысл. Пустые мечты о создании европейской республики, об обеспечении вечного мира при соответствующей политической организации стали так же смешны, как и фразы об объединении народов под эгидой всеобщей свободы торговли; и в то время как все сентиментальные химеры подобного рода совершенно теряют свою силу, пролетарии всех наций без шума и громких фраз начинают действительно брататься под знаменем коммунистической демократии". Поскольку "пролетарии в массе уже в силу своей природы свободны от национальных предрассудков, и все их духовное развитие и движение по существу гуманистично и антинационалистично'' .

С современной точки зрения очевидны заблуждения творцов "Коммунистического манифеста" и "Капитала". Миф о "всемирно-исторической миссии" пролетариата предопределил их иллюзии в гипотезах развития международного сообщества. Социально-экономическое, материалистическое видение истории, разумеется, для своего времени проясняло понимание многих исторических процессов, просвечивало вуаль идеализма, прикрывавшую социальное неравенство, обострившееся на заре индустриальной эры. Но, увлеченные схемой, Маркс и Энгельс в теории формаций упрощали историю, недооценили феномен нации в историческом развитии. Недооценка его сказалась и в том, что в марксистской теории, по существу, не нашлось места проблеме федерализма - одной из основных в политической организации XX в. Ее значение многие европейские и американские мыслители осознали до и во время появления марксизма. Маркс и Энгельс высмеивали теоретиков федерализма. Они обличали "политический романтизм" и сентиментальность Прудона, Бакунина и писали в связи с революциями 1848 г. в Европе, что "мечтания о всеобщем братстве народов, о федеративной республике Европы и вечном мире, по существу прикрывали только безграничную растерянность и бездеятельность тогдашних идейных волоков" .

Однако при внимательном изучении публицистики Маркса и Энгельса заметны их высказывания о международной политике, нациях, которые говорят о более сложном понимании ими этих проблем. Например, в своих публикациях в "Новой Рейнской газете" крестные отцы пролетарского интернационализма допускали выражения, которые вне контекста их учения вполне можно трактовать как проявление немецкого национализма в духе Фихте. Скажем, по поводу "демократического панславизма" Маркс и Энгельс иронизировали над "так называемыми "правами" австрийских славян", замечая, что если бы они могли их добиться, то "восточная часть Германии была бы искромсана, как обглоданный крысами хлеб!", и все это "в благодарность за то, что немцы дали себе труд цивилизовать упрямых чехов и словенцев" . Правда, они обличали и "германскую империю прусской нации" как "истинную представительницу милитаризма'' .

Маркс и Энгельс различали нации "жизнеспособные" и "нежизнеспособные". Например, среди славян к первым они относили "поляков, русских, и самое большое, турецких славян", считая, что остальные славяне относятся к тем народам, которые "были насильственно подняты на первую ступень цивилизации, нежизнеспособны и никогда не смогут обрести какую-либо самостоятельность'' .

После польского восстания 1863 г. Маркс и Энгельс, выступившие с требованиями независимости Польши, разъяснили, что они вовсе не защищают тем самым "принцип национальностей" - бонапартистское изобретение, состряпанное для поддержки наполеоновского деспотизма во Франции" . Энгельс писал о различии между "принципом национальностей" и “старым положением демократии и рабочего класса о праве крупных европейских наций на отдельное н независимое существование", напоминая, что "нет страны в Европе, где под управлением одного правительства не было бы различных национальностей" . Исторически сложившееся положение, при котором в Европе "почти каждой большой нации пришлось расстаться с некоторыми периферийными частями своего организма", уже необратимо, полагал он, и, в "конце концов, не малая польза есть в том, что различные нации, сформировавшиеся политически, в большинстве случаев имеют в своем составе кое-какие инородные элементы, которые создают связующее звено с их соседями и вносят разнообразие в слишком монотонную однородность национального характера" .

Таким образом, основатели марксизма разделяли "вопросы о границах между крупными историческими народами" и вопросы о праве на самостоятельное национальное существование многочисленных мелких остатков тех народов, которые фигурировали более или менее продолжительное время на арене истории, но затем были превращены в составную часть той или иной более мощной нации, оказавшейся в силу "большей жизнеспособности в состоянии преодолевать большие трудности'' . Они обращали внимание на то, что царское правительство поднимало на щит принцип защиты белорусских и украинских меньшинств с целью “уничтожения Польши" .Они надеялись, что Россия, эта "темная азиатская держава", на которую аристократы и буржуа смотрели как на "последний оплот против поднимающейся волны рабочего движения", могла быть сломлена "только путем восстановления Польши на демократической основе" . Энгельс убеждал, что "нет решительно никакого противоречия в том, что интернацио- нальная” рабочая партия добивается восстановления польской нации'' .

Теоретически это выглядело так: 1) энергия Польши скована борьбой против внешнего врага; 2) как только она освободится, в стране начнется борьба рабочего класса за социальное освобождение; 3) географическое, военно-стратегическое и историческое положение Польши таково, что, освободившись, она разорвет связь России, Пруссии и Австрии - трех военных деспотий, стоящих "на пути к социальному освобождению Европы'' . К. Маркс на одном из польских митингов в Лондоне заключил свою речь словами: "Итак, для Европы существует только одна альтернатива: либо возглавляемое московитами азиатское варварство обрушится, как лавина, на ее голову, либо она должна восстановить Польшу, оградив себя таким образом от Азии двадцатью миллионами героев, чтобы выиграть время для завершения своего социального преобразования" .

Тем не менее создание первого Интернационала побудило Маркса и Энгельса внести коррективы в их подход к международным отношениям, что в особенности проявилось в связи с польским восстанием 1863 г. против царизма. В учредительном манифесте первого Интернационала говорилось, что "бесстыдное одобрение, притворное сочувствие или идиотское равнодушие", с которым высшие классы Европы смотрели на то, как Россия проводила захватническую политику, "указали рабочему классу на его обязанность - самому овладеть тайнами международной политики, следить за дипломатической деятельностью своих правительств и в случае необходимости противодействовать ей всеми средствами, имеющимися в его распоряжении; в случае же невозможности предотвратить эту деятельность - объединяться для одновременного разоблачения ее и добиваться того, чтобы прочные законы нравственности и справедливости, которыми должны руководствоваться в своих взаимоотношениях частные лица, стали высшими законами и в отношениях между народами'' .

После смерти Маркса Энгельс, подтверждая верность "делу покойного друга", особенное внимание обращал на то, что Маркс и он "недостаточно подчеркивали" роль Российской империи как "главного оплота", "резервной армии европейской реакции". Он писал в работе "Внешняя политика русского царизма”... "своим постоянным вмешательством в дела Запада эта империя задерживает и нарушает нормальный ход нашего развития и делает это с целью завоевания для себя таких географических позиций, которые обеспечили бы ей господство над Европой и тем самым сделали бы невозможной победу европейского пролетариата" . В этой работе Энгельс дал анализ русской дипломатии, в котором проявились черты "политического реализма". Нужно также отдать должное и его проницательности, когда он предсказывал, что "с возрастающей быстротой, как по наклонной плоскости, катится Европа в пропасть мировой войны невиданных масштабов и силы” .

Таким образом, можно полагать, что в сочинениях Маркса и Энгельса, по сути дела содержатся определенные теоретические представления о международных отношениях. Согласно им, государства-нации по ходу исторического развития должны были уступать место всемирной коммунистической организации в результате победы пролетариата Запада, возможной только после сокрушения Российской империи как бастиона европейской реакции. Маркс и Энгельс вслед за якобинцами развивали третий - революционный подход (или, как принято говорить, "революционную парадигму”) в теории международных отношений. В отличие от якобинской революционности у марксизма место наций и государств занял капитал в качестве всемирного интегратора и пролетариат в роли носителя миссии всемирного освобождения от эксплуатации человека человеком. Они заложили традицию объяснения международных отношений преимущественно с точки зрения социальных отношений.

3. ОТ ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ДЕТЕРМИНИЗМА К КОНЦЕПЦИЯМ ГЕОПОЛИТИКИ

(1Ш. МОНТЕСКЬЁ, Ф. РАТЦЕЛЬ, X. МАККИНДЕР, А. МЭХЭН, Р. ЧЕЛЛЕН, К. ХАУСХОФЕР)

В советское время геополитика, как научное направление, отсутствовала в отечественных исследованиях и о ней говорилось в основном с критической точки зрения. Разрушение Советского Союза и возникновение во многих частях его бывшей территории проблем границ, национально-этнические конфликты и острые проявления дезинтеграционных процессов выдвинули геополитику на первый план в научных и политических дискуссиях в России. В 1993 г. в Институте мировой экономики и международных отношений РАН опубликован под редакцией академика АЕН Э. А. Позднякова сборник статей "Геополитика: теория и практика", ставший, пожалуй, первым существенным вкладом в развитие отечественной геополитики как самостоятельной учебной и научной дисциплины . Ее история восходит к XIX в., а предыстория насчитывает многие века.

Еще в античности географы, историки, философы рассуждали о влиянии географической среды на судьбы народов. Геродот, Платон и Аристотель, Страбон и Цицерон писали в своих сочинениях о значении пространства, климата, рельефа суши в социальном и политическом устройстве античною мира. На заре Нового времени Н. Макиавелли утверждал, что одной из непременных характеристик государства является естественная тенденция к расширению его территории. В век Просвещения а работе "О духе законов" (1748) Ш. Монтескьё (1689-1755) придал географии и природе значение фактора, предопределяющего форму правления и особенность государственных законов. Например, он говорил, что равнинные пространства благоприятствовали формированию восточных деспотий, а горный рельеф - сохранению свободолюбивого духа народов, подобно тому, как разница в качестве почв будто бы предопределила различие между политическими устройствами афинской демократии и аристократической Спарты. Ш. Монтескьё часто приписывается авторство идей географического детерминизма, т.е. определяющего влияния географии на историю и политику, которые широко распространились в Европе в прошлом столетии. На их основе в конце XIX - начале XX столетия в Германии и в англосаксонском мире сформировалось качественно новое направление - теории геополитики, непосредственно касавшиеся международных отношений. Их возникновение на рубеже XIX-XX столетий в этих странах не было случайным: впервые в истории человечества практически вся планета оказалась поделенной на сферы влияния и колонии между несколькими сильнейшими державами. Неотвратимо надвигалась мировая война. Объединенная канцлером Бисмарком Германия быстро набирала экономическую и военную мощь. В результате прежний раздел мира на колонии входил в противоречие с новым складывавшимся балансом сил держав. Именно в этот период в Германии зарождалась доктрина "жизненного пространства".

Наиболее известным ее представителем стал географ Фридрих Ратцель (1844-1904), с именем которого и связано формирование в русле традиций географического детерминизма нового направления - "политической географии". Именно так называлось одно их двух основных сочинений Ф. Ратцеля, впервые опубликованное в 1897 г. Как и Т. Гоббс, немецкий географ уподоблял государство живому существу, развитие которого, подобно всякому биологическому организму, обусловлено средой. "Биогеография понимает государство как форму распространения жизни на земной поверхности. Государство испытывает те же воздействия, что и всякая жизнедеятельность... Беспрерывные изменения государств свидетельствуют о их жизни. Границы являются не чем иным, как выражением органического и неорганического движения; элементарные государственные образования, очевидно, имеют структуру клеточной ткани" , - писал он. Ф. Ратцель прежде всего выделял понятие пространства, которое, с его точки зрения, является не только географическим, но и политическим понятием, составляет политическую силу государства. Всякое государство, доказывал он, просто неизбежно находится в состоянии борьбы с внешним миром, чтобы защитить свое пространство. А всякое прочно созданное государство стремится к расширению своего пространства либо ради приобретения природных ресурсов, либо с целью большей безопасности.

По Ф. Ратцелю, пространственный рост государства подчиняется действию некоторых основных законов. Он утверждал, что государственное пространство расширяется по мере развития культуры, что большие государства "естественно" растут за счет поглощения малых, что наиболее сильные государства присоединяют к своей территории наиболее ценные земли и такие географические элементы, как прибрежные зоны, реки, богатые природные ресурсы. Государства, полагал Ф. Ратцель, стремятся к приращению занимаемого ими пространства по мере прироста народонаселения. Великая держава, по его подсчетам, должна располагать территорией примерно не менее 5 млн. кв. км. . Считая, что государство тяготеет к так называемому "естественно замкнутому пространству", ограниченному пределами континента, он признавал закономерными и естественными войны, возникающие в результате пространственного роста государств. Большие пространства, полагал он, обеспечивают большую жизнеспособность государств. Ратцель предвидел, что в будущем несколько стран, занимающих крупные территории в масштабах континентов, будут определять судьбы мира. Он также предвидел в ней особую роль бассейна Тихого океана, названного им "океаном будущего".

Одновременно с Ф. Ратцелем своеобразную концепцию высказал английский географ Хальфорд Маккиндер (1861-1947). Впервые он изложил ее в лекции, прочитанной в 1904 г. в Британском королевском географическом обществе и называвшейся "Географический центр истории" (или "Географическая ось истории''). Вкратце его схема, которую он впоследствии развивал и дополнял, сводилась к следующему.

Наиболее обширное сухопутное пространство планеты состоит из Европы, Азии, Африки, соединенных между собой и образующих Мировой остров (World Island). На этом пространстве и творилась мировая история, захватив затем в свою сферу Америку, Австралию, Океанию и другие острова. Внутри Мирового острова расположена Сердцевинная земля, или по-английски Хартленд (Heartland), простирающаяся с запада на восток от Европы до Сибири и Монголии и с севера на юг от арктического побережья до пустынь Средней Азии и Тибета.

Очевидно, что Хартленд включает в себя наиболее протяженные на планете и плодородные равнины Евразии, господство над которыми может открыть путь к господству над Мировым островом, а значит, и к мировому господству. Э. А. Поздняков, проанализировавший геополитическую модель X. Маккиндера и ее эволюцию, высказал мнение, что британский географ и геополитик так и не определил четко западные границы Хартленда, заметив попутно, что сам этот термин был впервые введен даже не Маккиндером, а его соотечественником, тоже географом Фэргривом в 1915 г. - в эпоху, когда разразился мировой конфликт между сильнейшими европейскими державами, в частности, между Великобританией и Германией” .

X. Маккиндер сформулировал ставший впоследствии наиболее известным из всей его концепции триединый вывод: "Кто правит Восточной Европой, господствует над Хартлендом; кто правит Хартлендом, господствует над Мировым островом; кто правит Мировым островом, господствует над миром".

Очевидно, что основную часть Хартленда занимает Россия, и это ее стратегическое положение на Мировом острове предопределяет особую ее политическую судьбу. С точки же зрения X. Маккиндера, обеспокоенного угрозой Великобритании со стороны прежде всего Германии, но также и со стороны России, соседствовавшей с британской Индией, нельзя было допускать немецкого продвижения на Восток и тем более какого-либо соединения Германии и России.

Если X. Маккиндер исходил из идеи, что мировая гегемония предопределяется господством над континентальными пространствами, некоторые теоретики конца XIX - начала XX веков полагали, что путь к ней пролегает через усиление морской мощи.

Наиболее известным теоретиком морской мощи стал капитан военно-морского флота США, затем адмирал Альфред Мэхэн (1840-1914), изложивший свои взгляды в книгах "Влияние морской мощи на историю. 1660-1783", опубликованной в 1890г., и "Морская мощь и ее роль в войне 1812 г." (1905). Разумеется, его взгляды выражали национально-государственные интересы Соединенных Штатов, становившихся к концу девятнадцатого столетия экономическим гигантом и крупнейшей морской державой. Особое географическое положение США, территория которых омывается тремя океанами, предопределяло и особую роль морского флота в защите ее границ, как и в ее внешнеэкономической и военной экспансии.

В отличие от X. Маккиндера А. Мэхэн считал, что мировой гегемонии можно достичь прежде всего морской мощью, захватив с ее помощью Гавайские, Филиппинские острова, установив господство в Карибском бассейне, Латинской Америке и в Восточной Азии. В связи с этим любопытно отметить, что концепцию "маринизма", т.е. решающей роли морской мощи в истории, ее автор обосновал. на опыте создания в XVII - XVIII вв. британской колониальной империи. Как и Ф. Ратцель, А Мэхэн предвидел неуклонное возрастание значения азиатско-тихоокеанского пространства в мировой политике, чему он посвятил книгу "Проблема Азии и ее воздействие на международную политику". Тем самым идеолог усиления военно-морской мощи США в сущности предварил доктрину преимущественного направления американской экспансии после Второй мировой войны в азиатско-тихоокеанский регион, наиболее воинственным выразителем которой стал генерал Д. Макартур. В свое же время он вдохновил конгресс США на ускоренное создание военно-морского флота, "никому не уступающего первенства'' .

Оценивая в целом концепции Ф. Ратцеля, Г. Маккиндера, А. Мэхэна, правомерно считать, что они заложили основы современной геополитики. Сам же термин "геополитика", как считается в научной литературе, впервые употребил шведский политолог и государствовед, сторонник политической теории пангерманизма Рудольф Челлен (1864-1922).

В своей работе "Государство как форма жизни", опубликованной в 1911 г., он развил идеи Ф. Ратцеля, определив геополитику в качестве учения о государстве как географическом организме. Но Р. Челлен считал, что геополитика все же отличается от политической географии: "Это наука о государстве как географическом организме, каким он проявляется в пространстве; о государстве как стране, территории или, что более значимо, как империи. Эта политическая наука имеет в качестве постоянного предмета исследований цельное государство, она призвана изучать его глубокую природу, тогда как политическая география наблюдает планету как обитель человеческих сообществ вообще'' . Вдохновляясь весьма популярной в начале XX. в. теорией социал-дарвинизма, он распространил принципы естественного отбора на международные отношения, где с его точки зрения идет "борьба за выживание" с целью самосохранения государств, проявлением которой стала колонизация.

Апогея в своем развитии школа немецкой геополитики достигла после Первой мировой войны в работах Карла Хаусхофера (1869-1946), который основал "Геополитический журнал". Он придал геополитике значение "практической политики", считая, что направления и границы внешней политики всякого государства прочерчены на географической карте. Пропагандируя идею расширения "жизненного пространства" для Германии, К. Хаусхофер обосновывал ее тем, что плотность немецкого населения превосходит в 5-18 раз плотность "во всех богатых колониями странах". Реализация идеи "жизненного пространства", как считал К. Хаусхофер, требовала воспитания в ее духе немецкого народа.

С приходом к власти Гитлера немецкая геополитика превратилась в Идеологию оправдания нацистской агрессии, от которой К. Хаусхофер пытался откреститься после поражения нацистской Германии во Второй мировой войне.

Отстраненный западными союзниками от преподавания в Мюнхенском университете, он окончил жизнь самоубийством вместе со своей женой.

4. МАРКСИСТСКАЯ ТЕОРИЯ ИМПЕРИАЛИЗМА И ЕЕ ВАРИАЦИИ (Р. ГИЛЬФЕРДИНГ, Р. ЛЮКСЕМБУРГ, К. КАУТСКИЙ, Н. БУХАРИН, В. ЛЕНИН)

Неминуемое приближение в конце XIX - начале УХ. вв. войны между сильнейшими капиталистическими державами за колониальный раздел и передел мира, обусловившее появление геополитических концепций, в марксизме нашло отражение в теории империализма. Собственно говоря, своим происхождением она не обязана марксизму. Происхождение понятия "империализм" обычно связывается с древним Римом. Оно обозначает политику, с помощью которой государство стремится расширить свое могущество, политическое или экономическое влияние в ущерб другим государствам. В XIX веке понятие "империализм" утвердилось в английском языке примерно к 80-м годам. Марксистской теории империализма предшествовала британская империалистическая идеология и ее критический анализ либеральными экономистами.

Ярым идеологом империализма стал в конце прошлого столетия английский финансовый король, колониальный политик и администратор Сесиль Родс, один из главных виновников англо-бурской войны 1899-1902 гг., чьим именем была названа колония Родезия. По словам одного английского журналиста, близкого друга С. Родса, тот так объяснял ему в 1895 г. необходимость империализма: "Я был вчера в лондонском Ист-Энде (рабочий квартал) и посетил одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: хлеба, хлеба!, я, идя домой и размышляя о виденном, убедился более, чем прежде, в важности империализма... Моя заветная идея есть решение социального вопроса, именно: чтобы спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны, мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя, я всегда говорил это, есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами'' .

Британская империалистическая идеология по сути своей соответствовала геополитическим концепциям "жизненного пространства". Отвергая ее, либеральный экономист и журналист Джон Аткинсон Гобсон опубликовал в 1902 г. в Лондоне свой труд "Империализм", написанный в результате его поездки в Южную Африку во время англо-бурской войны. Эту книгу использовал В. Ленин в работе "Империализм, как высшая стадия капитализма", написанную в 1916 г.

Прописной истиной стало в советское время утверждение, что В. Ленин создал марксистскую теорию империализма. В действительности ее принципиальные положения и основные идеи до него были изложены немецкими социал-демократами Р. Гильфердингом, Р. Люксембург, К. Каутским (а также австрийским социал-демократом О. Бауэром) и Н. Бухариным, предисловие к брошюре которого "Мировое хозяйство и империализм", опубликованной в 1915 г., написал В. Ленин.

Марксистская теория империализма носит экономический характер, но в ней содержится и теория международных отношений определенного исторического периода - конца XIX - начала XX вв. В тот период международные отношения, как никогда ранее, стали определяться экономическими процессами капитализма. Капитализм достиг небывалой концентрации производства и капиталов, названной Р. Гильфердингом "монополистической". Развивался процесс бурной интернационализации капитала и одновременно развернулась острая конкурентная борьба на мировом рынке. Обе эти противоположные тенденции воздействовали на международные отношения империалистической эпохи, но преобладающей тогда стала борьба капиталистических держав за колонии и сферы влияния с целью расширить рынки и подчинить их экспортом капитала. Если Д. Гобсон считал империализм "переходной болезнью" рыночной экономики, то марксистские теоретики в работах начала века сочли эти противоречия закономерными для капитализма, вступившего в особую фазу.

В 1910 г. Р. Гильфердинг (1877-1941), опубликовавший в Вене работу "Финансовый капитал", показал, что финансовый капитал, образовавшийся путем слияния банковского и промышленного, стремился подчинить себе государство и использовать его силу "для того, чтобы проводить политику экспансии и присоединять новые колонии" . Экспорт капитала с целью ослабления действия кризисов внутри страны становился средством подчинения бедных и отсталых стран странами, богатыми капиталом. Р. Гильфердинг отмечал, что финансовый капитал вооружался национальной идеей, которая в таких условиях "уже не признает права каждой нации на политическое самоопределение и независимость" .

Интересно, что марксистский анализ привел Р. Гильфердинга к оценкам международных отношений вполне в духе "классического" их объяснения: "Идеал теперь – обеспечить собственной нации господство над миром, стремление столь же безграничное, как стремление капитала к прибыли, из которого оно возникает. Капитал становится завоевателем мира... В то же время рост силы рабочих укрепляет стремление капитала еще больше усилить государственную власть в качестве гарантии против пролетарских требований. Так возникает идеология империализма, идущая на смену идеалам старого либерализма. Она высмеивает наивность последнего. Какая иллюзия в мире капиталистической борьбы, где все решается исключительно превосходством оружия, верить в гармонию интересов! Какая иллюзия ожидать царства вечного мира, возвещать о международном праве, когда судьбы народов решаются только силой. Какая глупость стремиться к тому, чтобы регулирование правовых отношений внутри государств перенести за пределы государственных границ" .

Весьма примечательно, что характеризуя стремление индивидуального капиталиста к возможно большей прибыли как основной принцип его экономических действий, автор "Финансового капитала" ссылался на Т. Гоббса, объяснявшего подобное стремление "постоянной и неустанной жаждой умножать власть властью” . Иными словами, империализм по Гильфердингу еще более укреплял в международной сфере отношения насилия и подчинения, описанные автором "Левиафана".

Ту же точку зрения высказывала и Р. Люксембург (1870-1919), считавшая, что при "все усиливающейся конкуренции между капиталистическими странами за приобретение некапиталистических областей растет энергия империализма и обостряются применяемые им методы насилия" . Р. Люксембург считала империализм "политическим выражением процесса накопления капитала в конкурентной борьбе за остатки некапиталистической мировой среды, на которые никто еще не наложил своей руки'' . Она доказывала, что "тенденция капитализма превратиться в мировую форму производства разбивается об его имманентную неспособность охватить все мировое производство” , поскольку капитализм не может существовать без других хозяйственных форм, составляющих ее среду и питательную почву: "Чем больше насилия проявляет капитал, когда он посредством милитаризма уничтожает во всем мире и в своей родной стране существование некапиталистических слоев и ухудшает условия существования всех трудящихся масс, тем скорее история современного капиталистического накопления на мировой арене превращается в непрерывную цепь политических и социальных катастроф и конвульсий, которые вместе с периодическими хозяйственными катастрофами в форме кризисов делают невозможным продолжение накопления” .

Таким образом, Р. Гильфердинг и Р. Люксембург утверждали, что империалистические противоречия неразрешимы в рамках капитализма и могут быть устранены не иначе, как "применением основ социалистического хозяйства" (Р. Люксембург), когда "в мощном столкновении враждебных интересов диктатура магнатов капитала превращается, наконец, в диктатуру пролетариата" (Р. Гильфердинг).

Иную точку зрения на империализм изложил лидер германской социал-демократии К. Каутский (1854-1938). Обращая большее внимание на интернационализацию капиталов, чем Р. Люксембург и Р. Гильфердинг, он высказал гипотезу о наступлении вслед за империализмом так называемого "ультраимпериализма". Он считал вероятным образование "мирового картеля", т.е. объединения капиталистических держав. К. Каутский считал, что капитализм достаточно рационально устроен для того, чтобы адаптироваться и разрешать свои противоречия не войной, а мирным путем, соглашениями. Весной 1915 г., когда уже бушевала Первая мировая война, подтвердившая экономические доказательства ее неотвратимости, он по-прежнему придерживался гипотезы "ультраимпериализма": ''... Не может ли теперешняя империалистская политика быть вытеснена новою, ультраимпериалистскою, которая поставит на место борьбы национальных финансовых капиталов между собою общую эксплуатацию мира интернационально-объединенным финансовым капиталом? Подобная новая фаза капитализма во всяком случае мыслима. Осуществима ли она, для решения этого нет еще достаточных предпосылок" .

Это предположение о "мирном" развитии империализма вызвало бурную реакцию В. Ленина, разразившегося критикой "глупеньких побасенок" и "бессодержательнейших разговоров Каутского об ультраимпериализме" , в существенной степени благодаря которым, кстати говоря, и появилась ленинская брошюра по империализму. Справедливости ради стоит отметить, что сам Ленин писал ее как "популярный очерк", объясняющий экономическую сущность империализма и происхождение Первой мировой войны. В. Ленин (1870-1924) придал более категоричные формы марксистской теории империализма, сформировав известные его пять признаков , суть которых сводилась к определению империализма как монополистической стадии, на которой "начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами" . Поскольку противоречия империализма коренятся в самой его природе, постольку "в какой бы форме "интеримпериалистские" или "ультраимпериалистские" союзы ни заключались, в форме ли одной империалисткой коалиции против другой империалисткой коалиции или в форме всеобщего союза всех империалистких держав", они, повторял В. Ленин вывод Р. Люксембург, "являются неизбежно лишь "передышками" между войнами, разделами и переделами мира .

Таким образом, империализм становится источником непреодолимых международных конфликтов, и вместе с тем его стремление к господству вместо стремлений к свободе, эксплуатация все большего числа маленьких или слабых наций небольшой горсткой богатейших или сильнейших наций" характеризуют его как "паразитический или загнивающий капитализм'' . Утверждая в пику К. Каутскому, что никакое реформистское изменение основ империализма невозможно, лидер большевизма ставил ему диагноз "умирающего капитализма".

История XX столетия опровергла этот тезис В. Ленина, обуреваемого идеей революции, но она не вынесла однозначного вердикта в отношении его спора с К. Каутским об империализме. Можно, конечно, ограничиться констатацией очевидной ленинской ошибки насчет "умирающего" капитализма, и в этом смысле Каутский, а не Ленин оказался прав. Бурное развитие интернациональных форм капитала, могущество многонациональных, транснациональных корпораций в современном мире (См. приложение №1), наконец, возникновение и деятельность специализированных финансовых и экономических организаций мирового масштаба, таких как Международный валютный фонд. Всемирное соглашение по тарифам и торговле (ГАТТ), недавно преобразованное во Всемирную торговую организацию, и т.д., несомненно, свидетельствуют о развитии именно тех тенденций, которые К. Каутский имел в виду в своем предположении "ультраимпериализма". В. Ленин ошибся не только относительно способности капитализма на империалистической стадии реформироваться и перейти на более высокие ступени развития. Он явно недооценил значение интеграционных тенденций в капиталистическом мире. Достаточно вспомнить его утверждение о том, что "Соединенные Штаты Европы, при капитализме, либо невозможны, либо реакционны" .

Тем не менее в международных отношениях XX в. проявлялись и те закономерности и противоречия, о которых говорил В. Ленин. Например, во Второй мировой войне сбылось его предсказание столкновения США и Японии: "Экономическое развитие этих стран в течение нескольких десятилетий подготовило бездну горючего материала, делающего неизбежной отчаянную схватку этих держав за господство над Тихим океаном и его побережьем. Вся дипломатическая и экономическая история Дальнего Востока делает совершенно несомненным, что на почве капитализма предотвратить назревающий острый конфликт между Японией и Америкой невозможно" .

Взаимоотношения США, Японии и Западной Европы в послевоенный период, в особенности с 60-70-х годов, отличались жестким торгово-экономическим соперничеством. И все же в международных экономических отношениях современного капитализма преобладающей постепенно стала "мирная" тенденция, преодолевающая торговые и валютно-финансовые противоречия. Эту тенденцию иллюстрирует ежегодно проводимые с целью координации национальных экономических политик встречи глав государств и правительств "Семерки" - семи ведущих экономически развитых стран мира (США, Японии, ФРГ, Франции, Великобритании, Канады, Италии). Но глобальная стратегия промышленно развитых стран рыночной экономики не устраняет зависимости от них остального мира, а опирается на это исторически сложившееся неравенство .

Экспорт капитала, который, как отмечал Р. Гильфердинг, "ускоряет открытие чужих стран и развивает их производительные силы'' , с конца XIX в. распространял сложные отношения конкуренции и взаимозависимости, подчинения и неравенства в масштабах мировой экономики.

Особое место среди марксистских концепций империализма занимает интерпретация его Н. Бухариным (1888-1938). В определенном смысле он обращал еще большее внимание на процессы интернационализации капитала, чем К. Каутский, не говоря об остальных марксистских теоретиках. В то время как Р. Гильфердинг писал о том, что "мировой рынок все более расчленяется на отдельные государственно разграниченные хозяйственные территории'' , Н. Бухарин, напротив, считал, что "национально-хозяйственные организмы" давно уже не представляют из себя замкнутого целого, а "составляют лишь части гораздо более крупной сферы, мирового хозяйства” .

Он определил мировое хозяйство как "систему производственных отношений и соответствующих ей отношений обмена в мировом масштабе” . Связанность стран в процессе международного товарообмена, замечал Н. Бухарин, "проявляется прежде всего в факте мировых цен и мирового рынка", когда уровень этих цен уже не определяется только издержками какого-либо национального хозяйства, а выравнивается интернационально, с помощью телеграфа.

Более чем кто-либо другой среди марксистских теоретиков империализма Н. Бухарин отмечал роль технического прогресса в складывании мирового хозяйства: "Чем более развиты средства транспорта, чем быстрее и интенсивнее происходит движение товаров, тем скорее идет процесс сращивания отдельных локальных и "национальных" рынков, тем скорее растет единый производственный организм мирового хозяйства'' . В доказательство он приводил впечатляющую статистику возрастания с "поразительной быстротой" длины рельсовых путей в конце XIX - XX в., увеличения тоннажа торгового флота, расширения телеграфной сети, в особенности путем прокладки подводных кабелей, общая длина которых достигла к 1913г. 515578 км. Он констатировал совершенную неверность положения В. Зомбарта об "убывающем значении интернациональных связей" в экономике. Н. Бухарин отмечал, что только за 1903 - 1911 гг. международная торговля увеличилась на 50% . На этом основании он делал следующий вывод: "Эта связанность стран в процессе обмена отнюдь не имеет характера простой случайности: она является уже необходимым условием дальнейшего общественного развития, причем международный обмен превращается в закономерный процесс экономической жизни'' .

Признав, что процесс интернационализации хозяйственной жизни при империализме обусловлен объективным ходом общественного развития, техническим прогрессом, Н. Бухарин, однако, доказывал, что этому процессу противостоит "еще более сильная тенденция к национализации капитала и замыканию в государственные границы'' , поскольку выгода "национальных" групп буржуазии от продолжения конкретной борьбы "суть гораздо большая величина, чем убыток от потерь, с ними связанных" .

По Бухарину, "ультраимпериализм" абстрактно возможен как "мирный", но реально "мировой капитализм будет идти по направлению ко всеобщему государственному тресту через поглощение слабых" , и, как образно выражался "ценнейший и крупнейший теоретик” партии, каким его назвал сам большевистский вождь, "прекратить эту борьбу "домашними средствами", т.е. не социальной революцией, - это значило бы стрелять в слона горохом'' .

На наш взгляд, именно анализ Н. Бухариным тенденций экономической интернационализации и вывод о складывании мирового хозяйства составляют наиболее сильную сторону его интерпретации империализма, а не скороговоркой провозглашенный заключительный тезис о том, что "рабочий класс восстанет против системы" (империализма - Г. Н.).

Понятно, что революционная теория, как основная матрица в анализе, моделировала бухаринскую концепцию империализма, не вполне согласующуюся с представлениями о растущей взаимосвязанности мировой капиталистической экономики. Показав ее как единый организм, "особую среду”, Н. Бухарин по существу предугадал главенствующую тенденцию мирового экономического развития. Более того, он был одним из первых теоретиков, кто (наряду с Р. Гильфердингом) сформулировал понятие "центра мировой производственной системы" ("несколько сплоченных, организованных хозяйственных тел, или "великие цивилизованные державы") и "периферии" ("периферия стран неразвитых, с полуаграрным или аграрным строем") .

5. "ТЕОРИЯ” ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ В. ЛЕНИНА

Захватив власть и провозгласив победу в России "социалистической революции", В. Ленин сделал 26 октября 1917 г. доклад о мире, в котором предложил "всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире" . Большевистский вождь считал таким миром "немедленный мир без аннексий (т.е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций" (т.е. платежей, налагаемых победителем на побежденное государство; современным международным правом запрещены - Г. Н.).

Любопытно, что, разъясняя понятие "аннексия", В. Ленин апеллировал не только к "трудящимся классам", но и к "правовому сознанию демократии вообще'' . В "Декрете о мире" он провозгласил также отмену тайной дипломатии. Вот эти самые лозунги и были впоследствии положены в основу доказательств существования так называемой "ленинской концепции мирного сосуществования".

В действительности же В. Ленин добивался власти, вдохновляясь идеей "мировой социалистической революции". Приехав в Россию с помощью германского Генерального штаба, именно к мировой революции он призвал с броневика у Финляндского вокзала в своих апрельских тезисах 1917 г. Эта цель являлась теоретическим обоснованием захвата большевиками власти в России в надежде воспламенить русской революцией "горючий материал мировой политики", как любил выражаться Владимир Ильич. Она провозглашалась им и после создания советского государства. "Мы доказали, что, ставя ставку на международную пролетарскую революцию, мы не ошиблись” , - утверждал он в речи о международном положении, произнесенной на VI Всероссийском чрезвычайном съезде советов рабочих, крестьянских, казачьих и красноармейских депутатов (6-9 ноября 1918 г.).

Отвечая на вопросы американского агентства "Юнайтед пресс", Председатель Совета Народных Комиссаров уверял в июле 1919 г., что "победа международной Советской республики обеспечена" . Еще год спустя В. Ленин писал, что "во главу угла всей политики Коминтерна по национальному и колониальному вопросу должно быть положено сближение пролетариев и трудящихся масс всех наций и стран для совместной революционной борьбы за свержение помещиков и буржуазии" и что федерация "на базе советского строя, советского движения" является "переходной формой к полному единству трудящихся разных наций'' .

В отличие от якобинцев, которые революционным лозунгом "мир хижинам, война дворцам" утверждали принцип национального суверенитета, большевики, революционизируя международные отношения, провозглашали верховенство классовых интересов в мировом масштабе. В речи на первом Всероссийском съезде военного флота 22 ноября (5 декабря) 1917 г. В. Ленин заявил: "...Нам говорят, что Россия раздробится, распадется на отдельные республики, но нам нечего бояться этого. Сколько бы ни было самостоятельных республик, мы этого страшиться не станем. Для нас важно не то, где проходит государственная граница, а то, чтобы сохранялся союз между трудящимися всех наций для борьбы с буржуазией каких угодно наций'' .

В докладе о внешней политике на объединенном заседании ВЦИК и Московского совета 14 мая 1918 г. Председатель СНК подтверждал, что "интересы мирового социализма выше интересов национальных, выше интересов государства" . В первое время после октября 1917 г. он не сомневался в том, что "социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит" .

Заметим, что откровенно или скрыто провозглашаемая мировая революция на долгие годы составила идейное оправдание и конечную цель внешней политики советского государства. Но мировая революция "запаздывала". В ноябре 1918 г. В. Ленин то и дело подбегал к телеграфному аппарату, ожидая победы социалистической революции в Германии. В 1919 г. он признал, что мировая революция "будет, судя по началу, продолжаться много лет".

Это побудило его сформулировать прагматическую, "рабочую" концепцию внешней политики "для того периода, когда будут существовать рядом социалистические и капиталистические государства” . Так, в 1920 г. В. Ленин заявил, что во внешнеполитические планы советского государства входит "мирное сожительство с народами, с рабочими и крестьянами всех наций, просыпающимися к новой жизни, к жизни без эксплуатации, без помещиков, без капиталистов, без купцов" .

Под "мирным сожительством" он понимал, в частности, "вступление на путь торговых сношений” . Но это "мирное сожительство", по Ленину, опять-таки должно было служить укреплению дела социализма и ослаблению империализма: "Ибо пока не вспыхнула международная, несколько стран охватывающая, социалистическая революция, настолько сильная, чтобы она могла победить международный империализм, до тех пор прямой долг социалистов, победивших в одной (особенно отсталой) стране не принимать боя с гигантами империализма, стараться уклониться от боя, выжидать, пока схватка империалистов между собою еще более ослабит их, еще более приблизит революцию в других странах” .

С этой целью на собрании актива московской организации РКП (б) 6 декабря 1920 г. В. Ленин призвал "использовать противоположности и противоречия между двумя группами капиталистических государств, натравливая их друг на друга" . Он выдвигал "тактику натравливания империалистов друг на друга" на период, "пока мы не завоевали всего мира". И просто разъяснял ее значение: "Если бы мы этого правила не держались, мы давно, к удовольствию капиталистов, висели бы все на разных осинах" .

Иными словами, спасая всеми возможными способами советскую власть во враждебном международном окружении, большевистское правительство во внешней политике практиковало старые как мир жесткие принципы реализма, не вполне согласовывавшиеся с идейными постулатами коммунизма. В. Ленин откровенно говорил, что "договоры и... законы перед лицом разгоревшихся международных конфликтов, это – не более, как клочок бумаги" . В связи с подготовлявшейся Англией, Францией и Италией конференцией по вопросам Ближнего Востока после поражения англо-греческой интервенции в Турции он заявил в октябре 1922 г. о том, что "ближневосточная политика есть для нас дело самого реального и непосредственно жизненного интереса России и целого ряда федерированных с нею государств" .

В этом смысле весьма красноречив эпизод с предложением английских лейбористов, сделанным большевикам через торгпреда в Великобритании Л. Красина о выводе советских войск из Грузии и проведении там референдума. В. Ленин язвительно и не без основания просил разъяснить английской Рабочей партии, что выполнение предложенных мер было бы вполне разумно при условии проведения англичанами подобных мероприятий в ее колониях, а также распространения их "на все народности земного шара'' . Отсутствием "реального установления равноправия наци”, "реальных планов мирного сожительства между ними" оправдывал В. Ленин и отрицательное отношение большевиков к Лиге Наций .

Таким образом, ленинская концепция "мирного сожительства" носила двойственный характер: ее истинный смысл заключался прагматической адаптации теории мировой революции к реальным международным условиям. И хотя вождь пролетариата в конце 1919 г. иногда уверял, что "социальная революция зреет в Западной Европе не по дням, а по часам, что то же происходит в Америке и в Англии" , спад революционных волнений в капиталистических странах побуждал его питать больше надежд в осуществлении мировой революции на "эксплуатируемые массы" Востока. "Теперь нашей Советской республике предстоит сгруппировать вокруг себя все просыпающиеся народы Востока, чтобы вместе с ними вести борьбу против международного империализма'' , - такую задачу поставил В. Ленин в докладе на 11 Всероссийском съезде коммунистических организаций народов Востока 22 ноября 1919 г. Для того, чтобы в "истории мировой революции" восточные трудящиеся массы смогли сыграть "большую роль и слиться в этой борьбе с нашей борьбой против международного империализма” , по мысли В. Ленина, необходимо было "перевести истинное коммунистическое учение, которое предназначено для коммунистов более передовых стран, на язык каждого народа'' .

Таким образом, В. Ленин определил на семь десятилетий цели советской внешней политики. Разумеется, за этот продолжительный период ее теория и практика вобрали в себя иные элементы, отражавшие наступление новой эпохи, прежде всего появление оружия массового уничтожения. Тем не менее, вплоть до "нового политического мышления" М. Горбачева марксистско-ленинский "классовый подход", "мировая революция" и "полная победа над международным империализмом" составляли идейно-теоретическое основание внешней политики СССР.

6. "ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ПРИНЦИПОВ" В. ВИЛЬСОНА

Своеобразным ответом ленинскому призыву к всеобщему справедливому и демократическому миру прозвучали "четырнадцать принципов" президента США В. Вильсона (1856-1924), изложенные им в послании Конгрессу от 8 января 1918 г. Начинался последний год мировой войны. В России только что произошла большевистская революция. В этих условиях президент-демократ В. Вильсон предложил воюющим сторонам "справедливые" условия мира, основанные на принципах национального самоопределения и либерализма .

Семь из четырнадцати пунктов мирной программы В. Вильсона так или иначе касались применения принципа национального самоопределения на территориях, входивших в Германскую, Австро-Венгерскую и Османскую империи или зависимых от них. Американским президентом провозглашались отказ от тайной дипломатии, открытые договоры о мире, свобода судоходства и международной торговли, сокращение вооружений.

Особый интерес представлял последний, четырнадцатый принцип установления мира, предусматривавший создание "Всеобщего союза наций".

Инициатива В. Вильсона распространяла идеи американской демократии, Конституции США на сферу международных отношений. В более широком смысле его программа отражала также миротворческую традицию, развивавшуюся в европейской, а затем американской политической мысли Нового времени. Устами В. Вильсона правительство США пропагандировало идеи западного либерализма в сфере международных отношений в противовес ленинской доктрине "мировой социалистической революции". Распространение этих идей во всем мире должно было стать противоядием против "большевистской заразы".

Не лишне напомнить, сопоставляя мирную программу В. Вильсона и "Декрет о мире" В. Ленина, что пролетарский вождь также решительно отстаивал принцип наций на самоопределение. Но американский президент подразумевал развитие национальных государств по образцу США, В. Ленин же рассматривал самоопределение как этап на пути к социальному освобождению от капитала.

Хотя вильсоновская мирная программа в основном вошла в Версальский мирный договор и была учреждена предложенная американским президентом Лига Наций, В. Вильсона часто считали и считают идеалистом и моралистом. Но "идол мещан и пацифистов", как называл его В. Ленин, не был идеалистом ни в политике вообще, ни в международных делах. Во всяком случае, с идеализмом непросто совместить приверженность В. Вильсона учению социал-дарвинизма в пору его профессорской карьеры.

В 1902 г., когда США стремительно превращались в экономического гиганта мирового масштаба и могучую военно-морскую державу, В. Вильсон опубликовал статью "Идеалы Америки", где писал: "Это мощное движение народа, почти всегда направленное к новым границам в поисках новых земель, новой энергии, подлинной вольности девственного мира, подобно року, управляло нашей линией поведения, формировало нашу политику. Оно дало нам не только Луизиану, но и Флориду. Оно ускорило войну с Мексикой и принесло нам побережье Тихого океана, вовлекло Техас в Союз. Благодаря ему далекая Аляска стада территорией США. И кто скажет, когда этому придет конец?..''

В. Вильсон предлагал в "Четырнадцати пунктах" реформировать межгосударственные отношения таким образом, чтобы США могли регулировать их с помощью впервые в истории создаваемой всемирной организации . Он исходил из того, что промышленная и финансовая мощь, достигнутая Америкой к началу двадцатого века, властно раздвигала "американскую границу”. (Теорию "американской границы" обосновал американский историк Ф. Тернер). Пределы "американского мира", установленные почти столетие назад доктриной пятого президента США Д. Монро, которые включали в себя Северную и Южную Америки, оказывались узкими. "Мы находимся в процессе такой трансформации мира, которая позволит нам определять политику любой страны'' , - публично заявил в 1916 г. президент В. Вильсон. Он видел в Лиге Наций инструмент глобализации политики США. "Мы имели шанс добиться мирового лидерства... Мы потеряли этот шанс” , - с горечью сказал он, когда Сенат отверг устав Лиги Наций.

Считая очевидным, что без США невозможно регулировать мировые дела, в том числе на европейском континенте, творец Лиги Наций был одним из немногих, кто, как он сам выразился, "с абсолютной точностью" предсказывал "еще одну мировую войну”. Ирония истории заключалась в том, что эта война уничтожила его творение.

Программа устройства будущего мира В.Вильсона и ленинская теория мировой революции, включая тактику "мирного сожительства" с капиталистическими странами, намечали противоположные перспективы международных отношений. Но вильсоновский либерализм и ленинский социализм явили собой два "универсалистских" подхода к международным отношениям. Тот и другой подход предполагал конечной целью распространение во всемирном масштабе определенной социально-политической организации и решение этим путем извечных проблем войны и мира.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СТАНОВЛЕНИЕ НАУКИ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ ПОСЛЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

ГЛАВА I

"ПОЛИТИЧЕСКИЙ РЕАЛИЗМ”

Вторая мировая война - самая кровопролитная из всех пережитых человечеством - своим началом и окончанием обозначила два рубежа в мировой истории. Развязав агрессии мирового масштаба, фашистские государства разрушили систему мирных договоров, сложившуюся на Версальской мирной конференции (1919) и Вашингтонской (1921-1922) конференции по ограничению морских вооружений и тихоокеанским и дальневосточным вопросам. Лига наций - первая в истории универсальная международная организация, созданная на Версальской конференции с целью "действительным образом охранить мир наций" (статья 11 ее Устава), потерпела крах. Наступление гитлеровских "панцердивизионов" в Европе и потопление японцами американского флота в Перл-Харборе рассеяли пацифистские иллюзии женевских мечтателей, наслаждавшихся коктейлями "Лига наций" и "Разоружение".

Но если начало Второй мировой войны лишь подтвердило роль насилия в цивилизованном мире, то ее окончание стало качественно новым рубежом в истории человечества: оно разделило ее на доядерную и ядерную эпохи. Возможно, будущие историки раскроют скрытый трагический смысл того, что последнюю точку в самой кровопролитной войне поставили под предложением скорейшего ее завершения самые смертоносные по числу своих жертв атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки. И со сколь зловещим цинизмом прозвучало на весь мир слово "Малыш*' - название атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму...

СССР, вскоре после победы над мировым фашизмом вступивший в “холодную войну” против блока западных государств во главе с США, в 1949 г. взорвал свою первую атомную бомбу. По выражению У. Черчилля, началась эпоха “равновесия ядерного террора".

Таким образом, хотя Вторая мировая война и появление атомной бомбы укрепили представления о международных отношениях как отношениях силы, невиданная мощь нового оружия являла собой фактор, в оценке которого не могло быть никакого опыта, кроме Хиросимы н Нагасаки. Очевидно, что после Второй мировой войны изучение международных отношений в СССР, как и в предвоенное время, определялось марксистско-ленинской идеологией, препятствовавшей развитию научно-теоретических представлений, соответствовавших эпохе. Поэтому естественно, что современная наука международных отношений в основном складывалась за рубежом, прежде всего в США.

Уже после Первой мировой войны “международные отношения” стали в американских университетах самостоятельной дисциплиной. Первые кафедры международных отношений были созданы в Гарвардском, Принстонском и Колумбийском университетах. Участие США в Первой мировой войне и появление доктрины В. Вильсона, декларировавшего в своих "Четырнадцати пунктах'' программу обеспечения “мирного будущего, стимулировали американский интерес к изучению международной сферы, главным образом с позиций, обозначаемых термином “идеаизм'' или "политический идеализм". Корни этой традиции в американской политической литературе весьма глубоки. Еще примерно с середины XIX в. в Соединенных Штатах Америки развивались исследования международных отношений, основывавшиеся на морально-правовых учениях, восходящих к гуманистическим идеалам свободы, демократии, "Декларации независимости". Эта традиция утверждала пацифистский и утопический нормативизм (т.е. установку - "так должно быть ради мира и справедливости”) как средство стабилизации складывавшейся международной системы. Но поскольку объяснение международных отношений и рецепты обеспечения безопасности с помощью права и морали значительно дискредитировали себя в первой половине XX в., то подобные взгляды, ранее преобладавшие в американских университетах, стали после Второй мировой войны все явственнее выглядеть истинно идеалистическими и переживали кризис.

1. АНГЛО-АМЕРИКАНСКАЯ ШКОЛА “ПОЛИТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА” И ЕЕ ИДЕЙНЫЕ ИСТОКИ

Именно в этот период в США становится ведущей в исследовании международных отношений школа "политического реализма", основателем и лидером которой считается руководитель Международного центра Чикагского университета Ганс Моргентау. Свою концепцию он изложил в работе "Политика наций. Борьба за власть и мир", впервые изданной в 1948 г. Школа "политического реализма” приобрела столь широкое влияние, что в западной литературе с нею часто отождествляется современный "классический" подход к теории международных отношений, а концепции "идеалистов" оставляются в тени как несущественные. Суть "политического реализма" в простой форме можно описать следующим образом.

1. Структура международного сообщества: международные отношения понимаются “реалистами" как межгосударственные. Нации, обладающие суверенитетом, рассматриваются ими естественными субъектами этих отношений, тогда как “идеалисты'' возвышали значение международных организаций, число которых в двадцатом веке стремительно возрастало .

2. Высший мотив поведения государств в их взаимоотношениях: защита национальных интересов. Оппоненты “реалистов'' справедливо критиковали недостаточную определенность понятия национального интереса, поскольку помимо общенациональных интересов, в которых совпадают интересы классов и социальных групп, элиты и широких слоев общества, есть другие, несовпадающие интересы.

3. Главный фактор, определяющий развитие международных отношений, - сила, или мощь, понимаемая прежде всего в её военном выражении. Борьба за силовое преобладание (или власть, могущество - роwer) на международной арене и воплощает собой защиту национальных интересов. Борьба эта, согласно “реалистам”, соответствует человеческой натуре и, как они считали, все те, кто не признает ее реальность, впадают в наивные и опасные для государства иллюзии.

Несколькими годами ранее публикации ставшей теперь широко известной книги Г. Моргентау английский международник Д. Шварценбергер выразил суть “реалистического" подхода в самом названии своей работы: “Политика силы”, где он так объяснил ее основную идею: “Наше исследование эволюции и структуры международного сообщества привело к выводу о том, что его главным законом является сила” . То есть школа “политического реализма” в Великобритании развивалась не только под влиянием Г. Моргентау, но и имела национальную традицию, что позволяет называть ее англосаксонской. Это течение, представленное в США Г. Моргентау, Д. Кеннаном, Р. Осгудом, Р. Страус-Хюпе, после Второй мировой войны распространило широкое влияние в англосаксонском, а затем и всем западном научном и политическом мире.

В советской научной литературе обращалось внимание на то, что традиции "политического реализма" восходят в первую очередь к учениям Н. Макиавелли и Т. Гоббса . Другое мнение, высказанное в коллективной монографии "Современные буржуазные теории международных отношений", опубликованной Институтом мировой экономики и международных отношений в 1976 г., гласит, что следует пренебречь собственными генеалогическими поисками "реалистов", когда в числе прочих своих идейных предшественников они называют Н. Макиавелли, Т. Гоббса или даже древнегреческого историка Фукидида. Как бы там ни было, американские концепции "политического реализма" и их европейские вариации можно рассматривать действительно реалистичными потому, что они отражали обычный для истории порядок вещей.

Многовековый опыт государственного поведения, в западной цивилизации восходящий своими истоками к античной мудрости si vis pacem, para bellum (хочешь мира - готовься к войне), доказывает, что в истории взаимоотношений между народами сила почти всегда являлась в конечном счете главным их регулятором. На наш взгляд, бесспорно, что англо-американская школа "реализма", опираясь на политическую философию Нового времени, выдвинула в объяснении международных отношений прошлого и первой половины XX в. более убедительную точку зрения, чем та, что предлагали "идеалисты". Напомним, что до подписания в 1928 г. пакта Бриана-Келлога (к нему присоединился и СССР) обращение государств к силе ради обеспечения национальных интересов, так называемое "право на войну*' (jus ad bellum), в международном праве рассматривалось законным. Гитлеровская агрессия превратила пакт Бриана-Келлога в клочок бумаги, что сильно обесценило концепции американских международников - "идеалистов".

Но самое главное, вся совокупность международных обстоятельств, одни из которых были порождены Второй мировой войной, а другие явились результатом длительного исторического развития, предопределили приоритет "политического реализма" в послевоенной американской научной литературе.

Во-первых, Вторая мировая война положила конец традиции изоляционизма, и Соединенные Штаты Америки, став инициатором подписания в 1949 г. Североатлантического договора, впервые в истории в мирное время вступили в военно-политический союз с европейскими странами. Во-вторых, США превратились не только в экономическую, но и военную сверхдержаву, прикрывавшую претензии на роль мирового лидера действительной задачей “сдержать" коммунизм, согласно известной формулировке Джорджа Кеннана (containment policy)" .

В этих условиях "политический реализм отражал не просто "классический" взгляд на международные отношения, но и особенность периода, в котором сосредоточивались и противостояли невиданные в истории военные силы. "Холодная война”, начавшаяся в 1946-1947 гг., "повысила цену” и приоритет силы в отношениях на мировом уровне. К тому же она служила психологическим стимулом мышления категориями силы.

Если употребить понятие одного из видных "реалистов" Р. Огсгуда, то было время, когда произошла невиданная "интенсификация борьбы за силу". Именно в этот момент и была опубликована книга Г. Моргентау "Политика наций. Борьба за власть и мир", по существу ставшая классической в науке международных отношений.

2. КОНЦЕПЦИЯ Г. МОРГЕНТАУ

На книгу Г. Моргентау международники ссылаются столь же непременно, сколь они пишут о "классической" или "реалистической" школах в теории международных отношений. Выделяя главную в его работе концепцию "борьбы за власть между нациями", многие ее комментаторы выхолащивают богатство нюансов и, если можно так сказать, универсальность взглядов автора на основные проблемы международной политики в прошлом и в наступившую ядерную эпоху.

Например, в зарубежной учебной литературе и в монографиях, пестрящих ссылками на Г. Моргентау, редко встретишь упоминание о том, что последователь Макиавелли и Гоббса, кем его чаще всего представляют, писал работу, размышляя о возможностях установления международного мира в середине XX в. с помощью ограничения применения силы и путем преобразования международного сообщества на принципах наднациональной власти.

Из десяти глав проблеме мира так или иначе посвящено шесть, причем на семи страницах первой главы, по существу представляющей собой введение, автор определяет двойную цель исследования: 1) понять международную политику; 2) понять проблему международного мира.

Названия большинства глав говорят сами за себя: "Ограничение международной власти : международная мораль и мировое общественное мнение" (гл. V), "Ограничение международной власти: международный закон" (гл. VI), "Проблема мира в середине XX столетия: мир посредством ограничения" (гл. VIII), "Проблема мира в середине XX столетия: мир посредством преобразований" (гл. IX), "Проблема мира в середине XX столетия: мир посредством аккомодации", т.е. путем соглашений, дипломатии (гл. Х) .

Таким образом, отделенные от общего контекста рассуждений Г. Моргентау о мире, интерпретации его идеологии как консервативной и исходящей из утверждения об агрессивной природе человека абсолютно схематичны и не отражают всей сложности "политического реализма". Размышляя о проблемах установления мира в наступившую ядерную эпоху, разве основатель школы "политического реализма" не предварил формирование в мировом сообществе движения "Peace research", приведшее к созданию Международной ассоциации исследований проблем мира?

Другое дело, что Г. Моргентау изначально отвергал "идеалистический" и "легалистский" подходы к объяснению процессов международных отношений. Кстати, еще в начале ЗО-х годов он ставил вопрос о реальности норм международного права . Проникнуть в суть проблем мира, считал он, значит понять истинную природу взаимоотношений суверенных наций, основанных на проявлении национальной мощи. Категория национальной мощи - отправная точка рассуждений Г. Моргентау.

Ключевой для понимания его концепции термин "power" имеет двойной смысл, и в одном случае означает власть, в другом - мощь, или силу. Сам Г. Моргентау так объяснил термин "власть": "Под понятием власть мы имеем в виду власть человека над мыслями и поступками других людей, т.е. феномен, который обнаруживается всякий раз, когда человеческие существа вступает в социальный контакт друг с другом. Мы говорили "власть нации" (в данном значении предпочтительно переводить "мощь, или сила, нации" - Г. Н.), или "национальная власть" ("национальная мощь" - Г. Н.), имея в виду, что эта концепция здесь самоочевидна и достаточна объяснена тем, что мы подразумевали под властью вообще” .

Но как объяснить стремление наций к власти и что такое сама нация? Ставя эти вопросы, Г, Моргентау не претендует на исчерпывающий ответ. Его несомненный вклад в теорию международной политики как "борьбы за власть" прежде всего состоит в определении составляющих элементов мощи. Г. Моргентау выделил восемь ее элементов: 1) география, 2) природные ресурсы, 3) промышленные мощности, 4) военный потенциал, 5) численность населения, 6) национальный характер, 7) моральный дух нация, 8) качество дипломатии .

Из перечисленных элементов видно, что неоправданно интерпретировать понятие "мощи", по Г. Моргентау, примитивно-механистически, ограничиваясь лишь ее "физическими" показателями. По крайней мере три элемента из восьми (национальный характер, моральный дух нации и качество дипломатии) являются факторами нематериального порядка, или, по словам самого автора, "человеческими факторами". Описывая первый - географический - элемент национальной мощи, Г. Моргентау многое принял из концепций геополитики, отмечая тем не менее ее недостаточность в объяснении международной политики. На примере России он раскрывал роль обширного пространства в войне, которое, с его точки зрения, являлось источником ее великой силы: "Подобное особенно проявилось в завоеваниях Наполеона и Гитлера, которые преследовали не ограниченные задачи, но нацеливались на само существование России как нации, что произвело довольно стимулирующий эффект на русское сопротивление" .

Приводя пример влияния природных ресурсов на международную политику, Г. Моргентау цитирует известное высказывание французского премьер-министра Ж. Клемансо: "Одна капля нефти стоит одной капли крови наших солдат”. Превращение нефти в необходимое сырье вызвало сдвиг в относительной мощи политически лидирующих наций" .

Весьма интересны рассуждения автора о трех "человеческих" элементах мощи, в особенности о национальном характере и национальной морали: "Из трех человеческих факторов качественного свойства, определяющих национальную мощь, национальный характер и национальная мораль отличаются неуловимыми чертами с точки зрения их рационального прогнозирования и постоянным и часто решающим влиянием, которое нация в силах оказать в сфере международной политики. Мы не касались здесь вопроса относительно того, какие факторы формируют национальный характер. Мы лишь интересовались фактом - оспариваемым, но, как нам кажется, бесспорным, - что некоторые качества интеллекта встречаются чаще и проявляются сильнее у одной нации, чем у другой" .

Г. Моргентау обращает внимание на то, что национальный характер весьма устойчив во времени, замечая, что "те политические и военные пристрастия германских племен, о которых писал древнеримский историк Тацит, столь же характеризовали армию Ф. Барбароссы, сколь и войска Вильгельма II и Гитлера" . С другой стороны, он подмечал соответствие национальных стилей философских школ Германии, Великобритании, Франции особенностям государственного устройства и политики этих стран: '*Авторитаризм, коллективизм и преклонение перед государством в немецкой философии отражались в традиции автократического правления, в раболепном принятии любой масти столь долго, сколь ока воспринималась волевой и сильной, вместе с тем они отражались в недостатке гражданской смелости, пренебрежении индивидуальными правами, отсутствии традиции политических свобод" .

В отличие от национального характера национальная мораль, по Моргентау, больше выражает духовное состояние страны в определенный момент и в качестве элемента национальной мощи определяется как "степень решимости, с которым нации поддерживают внешнюю политику своих правительств в дни мира или войны" .

Считая особо важным последний элемент национальной мощи - "качество дипломатии", автор "Политики наций" особенно подчеркивал, что "успехи дипломатии в сохранении мира зависят, как мы видели, от необыкновенных моральных и интеллектуальных качеств, которыми должны располагать участвующие в этом процессе лидеры" . Тем не менее дипломатический церемониал, политика престижа, включающая и блеф, т.е. расчет ввести в заблуждение относительно истинного состояния дел в стране и намерений, идеология являются проявлением "борьбы за власть" между нациями .

Предложив такую схему национальной мощи, Г. Моргентау вместе с тем предостерег против типичных ошибок в ее оценках. Одной из самых распространенных, с его точки зрения, является недооценка относительного и временного характера мощи, тенденция рассматривать ее как постоянную и абсолютную величину . Например, говорил он, Франция в 1940 г. жестоко поплатилась за ошибочную оценку национальной мощи, сравнивая силу своей армии с ее уровнем в 1918 г. и недооценивая военную мощь Германии накануне Второй мировой войны.

Тем более человеческие факторы, как правило, трудно поддаются количественному измерению, хотя их роль в обеспечении мощи представляется несомненной в анализе истории международных отношений. Значимость этих факторов варьируется во внешнеполитических арсеналах в зависимости от государственных устройств, идеологий, особенностей национальных культур и цивилизаций.

В любом случае столкновения и взаимоотношения наций в международной политике приводят к “балансу сил" различной конфигурации, ограничивающему национальную мощь.

Как уже говорилось, другими ее ограничителями являются международные законы, мораль и мировое общественное мнение, но только "баланс сил'' способен гарантировать "хрупкий мир в сообществе суверенных наций” .

В итоге своих размышлений Г. Моргентау пришел к выводу, что "настолько, насколько мы имеем дело с реальными симптомами, их разрешение предполагает существование интегрированного международного сообщества, которого сейчас нет” .

Признавая, что "дипломатия - лучшее средство сохранения мира, которое сообщество суверенных наций может предложить", он считал его "недостаточным, особенно в условиях современной мировой политики и современной войны'' . По его мнению, только тогда, когда нации откажутся от средств разрушения в пользу высшей национальной власти "Мирового государства" - а это означает, что они отказались бы от своего суверенитета - только тогда международный мир мог бы быть столь же надежным, как "внутренний мир" государства в его нормальном состоянии. Заколдованный круг мировой политики заключается в том, что постоянный мир невозможен без “Мирового государства", а оно недостижимо без миротворческого процесса дипломатии .

Автор "Политики наций" заключил свою книгу выдержкой из речи У. Черчилля, произнесенной в Палате общин 23 января 1948 г. в разгар "холодной войны", в которой лидер британских консерваторов призывал сплотиться Запад и не вдаваться в бесполезные идеологические дискуссии с коммунистами, но искать с ними соглашения на “реалистической базе", хорошо понимая, что они будут его соблюдать ровно столько, сколько им это будет выгодно .

Г. Моргентау, применивший классическую идею “равновесия сил" к международному положению после Второй мировой войны, выдвинул понятие двухблоковой (до образования НАТО (1949г.) и Варшавского договора (1955г.)) системы международных отношений с двумя полюсами: США и СССР.

Завершая краткий обзор концепций школы “политического реализма”, обратим внимание на значительную эволюцию этого направления, особенно проявлявшуюся с 60-х годов. Г. Моргентау, его коллеги и последователи действительно продемонстрировали немалый реализм, оценивая крупные изменения в международных отношениях, произошедшие в 60-е годы. В особенности после поражения США во Вьетнаме, хотя и до этой войны такие ведущие теоретики "мощи", как Г. Моргентау и Д. Кеннан, предостерегали против военной эскалации США в Индокитае.

Во-первых, большинство "реалистов" отходили от интерпретации силовых отношений на мировом уровне исключительно как биполярных, считая, что биполярность сохраняется на военно-стратегическом уровне, но поскольку большая война между США и СССР была равносильна взаимоуничтожению, сверхдержавы, образно говоря, напоминали связанных Гулливеров среди остальных стран. Согласно подобной интерпретации, инициатива США и СССР сковывалась, и в то же время относительно расширялась свобода действий малых государств. Своеобразная реабилитация меньших сил и наряду с ней выявление (и восстановление?) новых достаточно мощных полюсов (Западная Европа, Япония, Китай) вели, как полагали "реалисты", к возрастающей многополюсности и полицентризму мира. Этот процесс может в одних регионах нарушать стабильность и способствовать конфликтам, в других - перемещать государства в системе коалиций. С точки зрения "реалистов" значение военных потенциалов относительно других составляющих мощь снизилось, что повысило роль дипломатии, переговоров, тогда как в 40-50-х гг. большинство мирных инициатив СССР или других стран отрицались "реалистами” как "бесполезные" и даже “вредные", поскольку они, с их точки зрения, вносили иллюзии в понимание реальных процессов. Г. Моргентау тогда считал, что "шансы на разоружение равны нулю", а в дипломатии "реалисты" видели, по выражению известного американского международника Р. Осгуда, "мозг силы".

Во-вторых, "реалисты" все больше признавали наряду с национальными интересами всеобщие интересы мирового сообщества. "Новым аспектом термоядерного века является то, что США имеют также общие интересы с другими нациями, и эти интересы могут быть удовлетворены без ущерба для любой страны. Избежание термоядерной войны – главный пример таких общих интересов" , - писал Г. Моргентау в работе "Новая внешняя политика для Соединенных Штатов", опубликованной в 1968 г. - двадцать лет спустя после публикации "Политики наций", принесшей ему славу и признание лидера школы "политического реализма”.

3. ДИПЛОМАТИКО-СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ПОДХОД РАЙМОНА АРОНА

Особое место в западной научной литературе о международных отношениях занимают воззрения крупнейшего французского социолога, историка и политолога, академика Раймона Арона. Его теоретические размышления исходили из "классических" идей, соответствовавших школе "политического реализма”, но развивались, испытывая также влияние новых подходов. Основная работа Р. Арона по международным отношениям - книга "Мир и война между нациями” . Этот энциклопедический по сумме содержащихся в нем сведений труд - одна из немногих работ неамериканских авторов, которая широко известна и признана в США в качестве фундаментального исследования, причем в США книгу перевели с подзаголовком "теория международных отношений".

Парадокс заключается в том, что Р. Арон писал свою книгу с мыслью об отсутствии теории международных отношений в строгом смысле. "Если считать, что научная теория есть гипотетически-дедуктивная система..., составленная из сумм предположений, категории которых строго определены и отношения между категориями (или переменными) чаще всего имеют математическую форму, то нигде нельзя говорить ни о какой теории международных отношений в том смысле, в котором можно говорить об экономической теории" , - утверждал он после публикации своей книги.

Ее появление непосредственно отражало реакцию автора на эволюцию американских исследований, появление "модернизма" (о "модернизме" см. в следующей главе). Р.Арон высказался за разнообразие подходов, считая, что "единая", "общая" теория труднодостижима в силу уникальных качеств международной сферы, а именно: коренного различия между природой внешних и внутренних социальных отношений и невозможности квантификации многих факторов, среди которых он называет "риск" и "ставки" в стратегии и политике. Р. Арон, в молодости посвятивший себя изучению немецкой философии, испытал влияние неокантианства и сомневался в возможностях рационального объяснения социальной действительности путем выведения закономерностей. Полагая, что в международной сфере из-за отсутствия монополии власти проявляется больше случайностей и многообразия факторов, чем в любой другой социальной сфере, он предложил четыре уровня “концептуализации", т.е. концептуальных аспектов и подходов: 1) теоретические исследования международных отношений; 2) социология международных отношений; 3) история, 4) праксеология (т.е. прикладные социологические исследования).

На уровне теории автор делал вывод, что законность "применения силы составляет важнейшую особенность международных отношений”. На этом основании Р. Арона, казалось бы, можно категорично причислить к сторонникам школы “политического реализма”. Но сам Р. Арон достаточно критично относился к идее сформулировать ключевую концепцию международных отношений на основе единого критерия - силы. Он писал: "Отношения между государствами не слишком сравнимы с поведением животных в джунглях. Политическая история не является точно такой же, как естественная" .

В отличие от американских "реалистов" Р. Арон признавал, что мощь, или сила, является одним из главных элементов в международных отношениях, но что "дипломатическое поведение никогда не продиктовано одним лишь соотношением сил". Сюда примешиваются субъективно-личностные, социально-психологические, а также случайные факторы. Р.Арон в особенности подчеркивал, что "национальный интерес" не является постоянным, устойчивым во времени: “Является ли содержание национального интереса неизменным в течение длительных исторических периодов? В наше время вместо того, чтобы повторять, что все государства, каким бы ни было их внутреннее устройство, имеют один и тот же тип внешней политики, необходимо было бы подчеркнуть более дополняющую, чем противоречащую истину: никто не поймет дипломатию - стратегию государства, если не узнает его режим, не изучит философию тех, кто в нем правит. Возводить в принцип идею, что руководители большевистской партии толкуют национальные интересы своего государства, как любые другие правители России, значило бы признать советскую практику... лишенной интеллектуального содержания'' . Р. Арон добавлял, что национальные интересы могут в течение нескольких лет заставить правительство полностью переориентировать свое участие в союзах и коалициях, хотя и считал, что существуют длительные интересы (поддержание "силы", "безопасность" и т.д.).

Каков же собственный подход автора к теоретическому объяснению современных международных отношений?

1.Что касается их структуры, Р. Арон придерживался "классических" взглядов, рассматривая международные отношения по существу как межгосударственные и считая, что действие других факторов (ООН, неправительственные международные организации, транснациональные корпорации) не изменили базовую межгосударственную структуру. С его точки зрения, межгосударственная структура по-прежнему в основе воплощает "естественное состояние", описанное Т. Гоббсом и характеризуемое отсутствием иерархии, т.е. организованной власти в отличие от внутренних устройств государств.

2. Межгосударственные отношения являются комбинациями стратегии и дипломатии. Под стратегией понимаются любые формы силовой политики (война или на предыдущих фазах угроза применения силы). Дипломатия, основываясь на силе, включает в свой арсенал и средства противоположного рода, направленные на мирное урегулирование, хотя и базирующиеся на подсчете соотношения сил. Таким образом, комбинация дипломатии и стратегии в истории приводит к чередованию мира и войны.

3. Общей закономерностью международных отношений в истории является тяготение их к равновесию.

4. Оставаясь в основе своей в "естественном состоянии", современное международное сообщество проявляет признаки "переходного состояния", начальной эволюции его к "организованному состоянию".

На наш взгляд, последний элемент - важнейший в историко-философских взглядах Р. Арона на современные международные отношения.

Оценивая творчество Р. Арона, нельзя не признать его крупный вклад в изучение международных отношений. Его труд "Мир и война между нациями" не дает положительной теории, но его ценность заключается в критическом анализе многих популярных на Западе концепций. Своего рода "энциклопедия скептицизма" по отношению к различным построениям всеобъемлющей теории международных отношений (а также и частных теорий), эта книга Р. Арона не устарела и обладает практической ценностью для исследователей, предостерегая против абсолютизации тех или иных методов. Поэтому ее нелегко классифицировать, исходя из критериев разделения направлений, сложившихся главным образом в американской науке. Приверженный "классическому" пониманию международных отношений, Р. Арон вместе с тем не принимал исключительный детерминизм силы. Подобно бихевиористам он изучал политическое поведение, но важным для понимания считал знания исторических истоков политики. Можно сказать, что он придерживался жанра исторической социологии. Соединяя исторический и социологический подходы, Р. Арон дополнил анализ систем международных отношений, предложенный американцами, понятиями "однородности" и "неоднородности". Система однородна, говорил Р. Арон, если действующие в ней политические единицы относятся к одной и той же политической культуре, придерживаются одинаковых морально-философских, идейно-политических ценностей и наоборот.

Таким образом, анализ систем международных отношений по Р. Арону основывался на двух шкалах координат: 1) количестве полюсов сил, 2) однородности иди неоднородности сил. Очевидно, что введение вторых координат снижало степень абстрактности системных представлений о международных отношениях, вносило качественный параметр в оценку государств и коалиций (подсистем), входящих в одну глобальную (планетарную в терминологии Р. Арона) систему. Например, если воспользоваться его методикой, система международных отношений до Второй мировой войны должна характеризоваться как многополярная и разнородная, после войны - биполярная и разнородная с тенденцией к многополярности, отчетливо развивавшейся с 60-х годов.

Таков в главном подход Р. Арона к международным отношениям, высказанный в его работе "Мир и война между нациями".

Для оценки теоретических воззрений Р. Арона представляет интерес посмертно опубликованная его работа под названием "Последние годы XX в." (1984 г.) , где обнаруживается определенная эволюция его взглядов на планетарную систему. Считая, что анализ, сделанный им четверть века назад, в основе по-прежнему отражает реальность, что "межгосударственная система является главной в анализе международной системы", он выделил наряду с ней "мировую экономическую систему". Этот новый элемент в концепции Р. Арона учитывал разрастание в последние десятилетия международных форм капитала и резкое повышение доли в мировом производстве транснациональных корпораций. Мировая экономическая система - капиталистическая, с его точки зрения, "социалистическая система" не являлась мировой, т.к. представляла собой нечто вроде обширного анклава.

Примечательно, что Р. Арон по существу воспринял взгляды на мировую экономическую систему "центр - периферия", высказанные марксистскими теоретиками. Он писал: "Всякое богатство создается, вскармливается прибавочной стоимостью, изымаемой эксплуататорами у своих трудящихся и трудящихся периферии. Возникает аналогия между внутригосударственной и межгосударственной структурами. Эта скрытая теория не обнаруживается, во всяком случае, в такой форме ни у Маркса, ни у Ленина в "Империализме, как высшей стадии капитализма", но она вытекает из этой работы" .

Высказывая свои предположения относительно международных проблем, которые обострятся к началу следующего столетия, Р. Арон крупнейшими из них назвал существование расистского режима ЮАР и противоречие между экономической зависимостью Латинской Америки, прежде всего Мексики, от США и ее бурным демографическим ростом.

Большинство западных авторитетов относятся к Р. Арону как к "классику жанра". Но есть и критики его. Известный французский специалист по международным отношениям М. Мерль, например, считает, что коренная ошибка Р. Арона заключается в противопоставлении международной сферы внутригосударственной по поводу власти. По мнению М. Мерля, различия между двумя сферами носят не качественный, а количественный характер, т.е. с его точки зрения международные отношения - особый тип социальных отношений .

ГЛАВА II

ФОРМИРОВАНИЕ "МОДЕРНИСТСКИХ" НАПРАВЛЕНИЙ

1. ”ТРАДИЦИОНАЛИЗМ" И "МОДЕРНИЗМ"

Прежнее разделение теоретических подходов к объяснению природы и законов развития международных отношений на "классическую", "реалистическую" школу и концепции политико-правового "идеализма'' в западной, прежде всего американской науке международных отношений после Второй мировой войны постоянно уступало место разделению ее на “традиционализм" и "модернизм".

Теоретические воззрения и концепции международных отношений, которые специалисты стали объединять понятием “традиционные", не составляют какого-то единого направления. Та классификация, которую отмечал советский ученый-международник, ныне первый заместитель министра обороны России А.А.Кокошин в соответствии с которой "традиционализм” и "модернизм" являются двумя основными направлениями в западной науке международных отношений, на наш взгляд, весьма условна. Скорее, это две группы направлений, развивавшихся на основе политико-правового "идеализма" и политического "реализма". "Традиционные" подходы в изучении международных отношений стали обозначаться таковыми в противопоставлении их так называемым "модернистским", или "научным" подходам.

Если упростить отличия между ними, то главный критерий, разделяющий первые - традиционные подходы от "модернистских", состоит в следующем: прежние концепции основаны на чисто гуманитарных знаниях, философии, истории, праве, тогда как "модернистские" складывались исходя из междисциплинарных принципов, на основе всех социальных наук и использования в гуманитарных исследованиях методов естественных наук, в первую очередь, количественных. То есть термин "модернизм" обозначает всю ту гамму концептуальных, а главное, методологических подходов и поисков в исследовании международных отношений, которые предприняли многие американские и некоторые ученые других стран примерно с начала - середины 50-х годов с целью преодолеть, как они считали, умозрительность и "ненаучность" традиционных гуманитарных теорий, складывавшихся веками, с помощью методологического инструментария точных наук, в частности, с помощью применения количественных методов. Недаром синонимом "модернизма" в американской литературе употребляется термин "саентизм" (научные теории). Советский исследователь Н.И. Доронина полагала, что хотя "модернистские теории весьма многообразны по своему содержанию, но их всех объединяет структурно-функциональный подход к исследованию международных отношений, предполагающий использование логико-математических средств и новейшей электронно-вычислительной техники"

Как уже было сказано, по нашему мнению, "модернизм" не составляет одного направления, объединенного единой методологией, и, как справедливо считает А. А. Кокошин, "модернистский" подход не следует полностью отождествлять с применением математических методов, с всеобъемлющим количественным анализом объекта изучения" . Широкое их использование, особенно в 60-е годы в американской науке международных отношений, составляет особенность ее развития, но не критерий "модернизма". Нужно сказать, что количественные методы к тому времени уже применялись в экономике, социальной психологии, социологии и демографии.

Социологические теории О. Конта и Э. Дюркгейма, начиная с XIX. в., питали идею перенесения их из социологии в другие социальные науки. Решающее же воздействие на формирование новых направлений в изучении международных отношений оказали почти совпавшие по времени и взаимосвязанные появления общей теории систем, принципы которой были изложены в ЗО-е годы Л. фон Берталанффи, и кибернетики. Они дали мощный импульс бихевиористике (от английского слова behaviour или behavior - поведение) , т.е. исследованиям поведения на индивидуальном, коллективном и общественном уровнях путем измерений его. Предпосылки бурного развития бихевиористики в 50-е годы, так называемой "бихевиористской революции" в социальных науках, были заложены американскими психологами (Ч. Мерриам, Г. Лассуэлл) в 20-е-ЗО-е годы, когда они обосновали идею изучения политического поведения в качестве основного предмета исследований политической науки .

Основанное на общей теории систем, теории информации и кибернетике, бихевиористское направление стало главенствующим среди "модернистских" в изучении международных отношений. Причем в самом бихевиористском направлении условно можно выделить группы исследователей: 1) оперировавших нематематическими концепциями, в частности, на основе теории структурно-функционального анализа Т. Парсонса и метода системного анализа политики Д. Истона; 2) применявших количественные методы и такие математические теории, как теория игр Дж. фон Неймана или теория информации Н. Винера и У. Росса Эшби (К. Дойч, Л. Сингер, Д.Модельски, А. Рапопорт).

Еще раз подчеркнем, что следует остерегаться жесткой классификации "модернистских'' направлений: то был поток различных вариаций, слияние идей и методов точных и гуманитарных знаний, смещение усилий от разработки универсальной теории на основе историко-философских знаний к теории систем и одновременно к эмпирическим исследованиям, основанным на измерении данных, наблюдаемых вне их идеологического или философского значения.

Однако сам отказ от философских взглядов как теоретической базы изучения международных отношений, как считали многие советские международники, на самом деле мог означать обращение к философии "неопозитивизма". Так или иначе “модернизм'' резко отличался от традиционных направлений стремлением к точным, эмпирическим доказательствам.

Один из наиболее видных "модернистов", являвшийся президентом Американской ассоциации политической науки, К. Дойч таким образом мотивировал обращение к эмпирическим методам: '"Современные методы хранения и возвращения информации, электронные компьютеры делают возможным обращение большого объема данных, если мы знаем, что мы хотим с ними сделать, и если мы имеем адекватную политическую теорию, способную помочь формулировать вопросы и интерпретировать получаемые выводы. Компьютеры не могут быть использованы как замена мышления, так же как данные не могут заменить оценки. Но компьютеры могут помочь нам осуществить анализ, который предлагает теории новое мышление... Доступность больших масс соответствующих данных и компьютерные методы их обработки открывают широкие и глубокие основания для политической теории, в то же время это отличается от теории более широкими и сложными задачами" .

Большинство сторонников традиционных подходов во главе с Г. Моргентау отвергали или скептически относились к применению в изучении международных отношений методов, перенимаемых из экономики, социологии и психологии. Хотя ранее в советской научной литературе нередко преуменьшалась разница в методологии между американскими "традиционалистами" и "модернистами", она была существенной и на первых порах отражала противоположные подходы.

На наш взгляд, о достоинствах и недостатках новых методов верно сказал М. Мерль. Заметив по поводу неприятия их “политическими реалистами", что "было бы абсурдно оправдывать интеллектуальной традицией нехватку исследовательского инструментария", который расширяет эти методы, он выражал сомнение в возможности квантифицировать данные о международных отношениях из-за отсутствия многих статистических показателей или ненадежности статистики во многих странах, необъятного масштаба и сложности медадународной сферы .

Попытаемся извлечь из продолжительного спора между "традиционалистами" и "модернистами" наиболее существенные аргументы тех и других: (см табл. 1) Несомненно, что аргументы сторонников старых и новых подходов с каждой стороны содержали долю истины. Но на неприятии "модернизма" традиционалистами сказывалось немаловажное объективное обстоятельство: взгляды "реалистов", ставших ведущей школой традиционных направлений, подтверждались практикой внешней политики США, ибо по существу их же взгляды ее и вдохновляли. Поэтому их реакция в отношении казавшихся им тяжеловатых нагромождений в методологии была вполне объяснимой. Другое дело, что эта реакция противоречила объективной тенденции к интеграции наук, расширению возможностей гуманитарных исследований достижениями естественных наук, их теорий и методик.

Таблица 1

Аргументы "традиционалистов” Аргументы '*модернистов" 1. Количественные и другие методы, взятые, в основном, из экономической науки, чужеродны науке международных отношений, в которых отсутствует иерархия и организация, свойственные отношениям внутри государства (социально-экономическим или политическим). 1. У традиционных подходов ненадежен научный инструментарий, критерии оценок умозрительны, понятия и термины расплывчаты. 2. В международных отношениях проявляются, кроме материальных, и нематериальные факторы (национальные чувства, воля политических лидеров), которые трудно подвергнуть систематизации, их сочетание носит неповторимый характер и поддаётся лишь качественным оценкам 2. Анализ современных международных отношений происходит на основе устаревших представлений. 3. Различие между нациями (национальный дух, традиции, культура) также носит качественный характер. 3. Неприменимость теорий традиционалистов, в частности "реалистов", для квантификации. 4. Внешняя политика государства выступает как исторически обусловленная целостность, которую невозможно квантифицировать, так же, как и силу (мощь). 4. Ограниченность предсказательной возможности концепций традиционалистов, обобщения их непроверяемы.

Итак, проследим кратко наиболее существенные этапы формирования американского "модернизма".

Характеризуя новые, "модернистские" подходы в изучении международных отношений, специалисты нередко говорят, что их суть фокусируется в бихевиористских методах, о которых ”уже упоминалось и которые означали применение методик анализа эмпирических данных, построение различных моделей на основе системных представлений.

2. "ТЕОРИЯ ПОЛЯ" КУИНСИ РАЙТА

Одним из тех, кто стал пионером "модернистских" подходов, был известный историк и социолог Куинси Райт, опубликовавший в 1942 г. двухтомник "Исследование войны". Специализируясь на изучении войны, К. Райт начал с систематизации всех данных о войнах, произошедших в истории человечества. Затем, основываясь на структурно-функциональном методе анализа, он предложил междисциплинарный подход к изучению международных отношений, который бы сочетал учет эмпирических данных, их обобщение и разработку общей теории, модели, проверяемой приложением к реальности. К. Райт озадачился созданием общей теории международных отношений. Он перечислил 16 дисциплин, необходимых с его точки зрения, чтобы создать научную теорию, так называемую "теорию поля" международных отношений: 1) международная политика, 2) военное искусство, 3) искусство дипломатии, 4) внешняя политика государства, 5) колониальное управление, 6) международные организации, 7) международное право, 8) мировая экономика, 9) международные коммуникации, 10) международное образование, 11) политическая география, 12) политическая демография, 13) технократия, 14) социология, 15) психология, 16) этика международных отношений.

К. Райт считал одной из целей такой “интегрированной” науки способность предвидеть будущее. Он был искренним пацифистом, выступал против "холодной войны", критиковал внешнюю политику США, в частности вьетнамскую войну.

3. СИСТЕМНЫЙ ПОДХОД МОРТОНА А. КАПЛАНА

Следующей после публикации в 1955 г. книги К. Райта заметной вехой в становлении "модернизма'' стала работа М. Каплана "Система и процесс в международной политике" (1957 г.). Считается, что именно в этой работе впервые был сформулирован системный подход в исследовании международных отношений на основе общей теории систем, а точнее - ее варианта, изложенного в книге У. Росса Эшби "Конструкция мозга" (1952 г.). Работа М. Каплана давно широко известна, но та эволюция, которая происходит в международных отношениях с конца 80-х, тем более оживляет интерес к его гипотезам, позволяя проверить их предсказательные возможности.

Книга М. Каплана примечательна и тем, что в ней выявляется связь, преемственность между новым подходом и традиционным "реализмом", поскольку исходным для автора является основополагающее понятие "классической" теории - "баланс сил". М. Каплан высказал предположение, что с некоторого исторического времени (примерно с XVIII в.) в международных отношениях складывались глобальные системы, которые, изменяясь, сохраняли свое главное качество - "ультрастабильность". Используя понятие из кибернетики ("вход - выход"), он попытался более точно, чем "классики", определить основные правила оптимального поведения государств ("акторов") в системе "баланса сил", существовавшей с XVIII в. до Второй мировой войны. Он описал шесть правил нормального, с его точки зрения, функционирования системы, в которой должно быть минимум 5 акторов. Итак, каждый из них должен был руководствоваться следующими правилами:

1) наращивать силу, но по возможности предпочитать переговоры ведению боевых действий;

2) лучше вступать в войну, чем упускать шанс увеличивать силу;

3) лучше прекращать войну, чем исключать из системы основного национального актора (против которого применялась сила),

4) препятствовать любой коалиции либо актору, которые стремятся занять господствующее положение в международной системе;

5) сдерживать акторов, которые применяют наднациональные принципы организации и поведения;

6) позволять побежденным или ослабленным основным акторам занять свое место в системе в качестве партнеров и помогать второстепенным акторам повышать свой статус.

Система, сложившаяся в результате Второй мировой войны, - вторая глобальная международная система в истории, по мнению М. Каплана, определялась им как "свободная (или "слабо связанная") биполярная система", в которой биполярность ограничивалась действием ООН и силой акторов, остававшихся нейтральными.

Кроме двух реальных исторических систем М. Каплан вообразил 4 гипотетических, которые могут образоваться из "свободной биполярной системы":

1) жесткую биполярную систему, где все акторы втянуты в тот или другой блок, и нейтральная позиция исключена (система менее устойчива, чем “свободная биполярность");

2) универсальную международную систему конфедеративного типа;

3) иерархическую систему с господством одного блока, где национальные государства оказались бы на положении автономных,

4) систему "вето" или многополярную систему, в которой увеличивается число держав, располагающих ядерным оружием и оказывающих ядерное сдерживание.

Позднее М. Каплан дополнил эти моделей 4 вариациями:

1) Очень свободная биполярная система, где бы возросла степень ядерного равновесия, блоки ослабли, частично распространилось ядерное оружие.

2) Система ослабленной напряженности (или разрядки), предполагавшая эволюцию в сверхдержавах ("либерализацию" СССР и демократизацию внешней политики США), делавшие возможным ограничение вооружений до минимального уровня.

3) "Неустойчивая система блоков", где будет продолжаться гонка вооружений и напряженность будет возрастать.

4) Система неполного распространения ядерного оружия (15-20 стран). Она подобна предыдущей системе, но в ней ядерные потенциалы сверхдержав не достигают уровня способности нанести первый сокрушительный удар, и в ней возможно возникновение коалиций между сверхдержавами и малыми ядерными странами, отчего вероятность войны еще более возросла бы.

"Реалисты" критиковали М. Каплана за абстрактность его моделей. Австралийский ученый X. Булл, работавший в Лондонском институте стратегических исследований, упрекал М. Каплана за то, что его модели "оторваны от реальности и неспособны развить никакого понимания динамики международной политики или моральных дилемм, порожденных этой динамикой” .

Признавая некоторую долю справедливости подобной критики, ради справедливости же напомним, что сам М. Каплан вовсе не претендовал на роль библейского пророка и достаточно реалистически рассматривал возможности научного предвидения с помощью системного моделирования. Подчеркивая неспособность любой теории международных отношений предсказать будущее в его конкретных проявлениях, он ограничивал прогностическое значение своих гипотетических моделей знанием: 1) условий неизменности системы, 2) условий изменения в системе, 3) характера этих изменений.

Методология М. Каплана обладала все-таки определенной познавательной ценностью, помогая представить вероятные эволюции международных отношений. И если ни одна из его предложенных 8 гипотез (не считая реальной свободной биполярной системы) не реализовалась полностью, то некоторые из них частично все же подтверждаются тенденциями современного развития. В советской научной литературе до второй половины 80-х годов, когда были сформулированы принципы "нового мышления", резко критиковалось положение М. Каплана об эволюции СССР как "неприемлемое", как "полностью противоречащее реальности" или "направленное на теоретическое обоснование вмешательства во внутренние дела другой стороны, которое не только не может способствовать разрядке, а может лишь усугубить конфронтационные моменты в отношениях между странами". Процесс "перестройки" и разрушение СССР, однако, доказывают, что сегодня нельзя не признать научной значимости сценарных прогнозов М. Каплана.

4. ХАРАКТЕРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ “МОДЕРНИСТСКИХ" ИССЛЕДОВАНИЙ В КОНЦЕ 50-Х - 60-Е ГОДЫ

С конца 50-х годов в США начался настоящий бум исследований международных отношений на основе новых методов. Появились тысячи работ, сформировались университетские школы, которые выделяются не только по методологическим критериям, но и по предметам исследования. В США было предпринято несколько попыток классификаций. Наиболее подробную классификацию работ на английском языке предложил видный американский специалист-международник Брюс Рассет, составивший социометрическую таблицу индекса цитирования более 70 авторов. Избрав для этого публикации 1968-1986 гг., он условно распределил всех ученых на 12 групп по критериям методологии или объекта исследования, причем из них 15 авторов одновременно причислялись к двум группам, 9 - к трем группам. Самую многочисленную группу составили ученые Йельского университета или сотрудничавшие с ними, в основном занимавшиеся "международной интеграцией" (16 человек) .

Другую подробную классификацию дал американский международник Ф. Берджес, выделивший семь направлений ("познавательный рационализм", изучение поведения с точки зрения его целей, причин и т. д.), "теорию силы", изучение процесса принятия решений, теорию стратегии, теорию коммуникаций, теорию поля (смотри выше краткое изложение метода, предложенного К, Райтом), теорию систем (М. Каплан и его последователи) .

Анализ содержания даже наиболее известных публикаций каждого направления или группы - задача чрезвычайно трудоемкая. (Такая работа в значительной мере была проделана в уже упоминавшемся коллективном труде 22 советских авторов из Института мировой экономики и международных отношений.)

Поэтому попытаемся вначале суммировать наиболее существенные методологические изменения и новшества, внесенные в науку международных отношений "модернистами", а затем рассмотрим основные теоретические направления "модернизма" и представим ряд конкретных примеров применения этих методов, в частности, в определении мощи государств.

5. ПРИМЕНЕНИЕ СИСТЕМНОГО ПОДХОДА

Применение системного подхода означало крупный сдвиг как в теории, так и в методологии изучения международных отношений - отход от "государственно-центричных" взглядов на международные отношения как на "сумму" внешних политик государств.

Другой важной заслугой "системников” стало то, что они расширили представления об участниках (акторах) международной системы, считая таковыми помимо главных акторов - государств, международные организации, негосударственные политические силы (например, партии), религиозные организации и экономические силы, главным образом, транснациональные корпорации. Дэвид Сингер из Мичиганского университета высказал в 1961 г. в широко известной статье мысль об "уровнях анализа", объединяющих две области - международные системы и национальное государство. Д.Сингер выделил основную границу в поисках явлений, влияющих на международную политику: 1) явления внутренние, происходящие внутри границ государства, 2) внешние явления, происходящие за границей государства .

Применение принципа общей теории систем не только расширило представления об "акторах" международных отношений (и по существу, изменило понимание их структуры), но и привело международников к формированию понятия "окружающая среда". Воспроизведем простейшую схему, которая приводится во многих зарубежных учебниках и монографиях, графически изображающую системный подход к изучению политической сферы, предполагающей существование "внешней среды" (рис. l):

Рисунок 1

Часто такой подход к анализу политических систем называют методом Д. И стона у который изложен в его работе "Системный анализ политической жизни"*. Применительно к международным отношениям понятие "окружающей среды'' усложняется. Оно представляется довольно простым для государства, достаточно определенным для групп государств или коалиций, наконец, можно представить более сложную "внешнюю среду*' для всей системы межгосударственных отношений, которой могут рассматриваться международные отношения в целом. Но что является "внешней средой'' для глобальной системы международных отношений, если согласиться с предположением о ее существовании? На этот вопрос в научной литературе не дается однозначного ответа.

В 60-е годы в США появился ряд работ, нацеленных на изучение внешней политики государства, рассматриваемой "в окружении среды". Несколько интересных публикаций на эту тему принадлежит супругам Г. и М. Спраугам*. Они предложили понятие "экологической триады" (термин "экология" употреблен здесь в широком смысле): 1) личность определенного характера (государственный деятель), 2) условия, которые ее окружают (окружение), 3) взаимодействие личности и условий. Г. и М. Спрауты выделяют 3 типа взаимодействия:

Первый тип - environmental possibilism, т.е. возможности, представляющие условия, в которых действует личность, принимающая решения. Эти условия исторически изменяются. Например, говорят они. Наполеон не мог угрожать Москве ядерной бомбардировкой (не могли этого сделать и немцы в 1914 г., хотя они могли достичь Москвы быстрее с помощью железных дорог, чем мог это сделать Наполеон), римляне не могли переместить свои легионы из Италии в Британию в течение часов или даже дней, Теодор Рузвельт в 1905 г. не мог поднять американский престиж с помощью посылки человека на Луну (он решил послать американский флаг в кругосветное путешествие), персидский царь Дарий не мог использовать телефон для выяснения разногласий с Александром перед походом Македонского в Азию; испанцы не могли в средние века опереться на ресурсы Нового Света для отражения исламского вторжения на Иберийский полуостров и т.п.

Основная идея Г. и М. Спраугов - личности, принимавшие решения, ограничены возможностями, предоставленными окружающим их миром.

Второй тип взаимодействия - environmental probabilism, т.е. вероятность, с которой будет происходить то или иное событие. Иными словами, допуская, что государства взаимодействуют, авторы сосредоточивают внимание на том, какова вероятность действий личности определенным образом в условиях "определенной окружающей среды". Например, какова была вероятность того, что США и СССР станут соперниками как две сверхдержавы после Второй мировой войны? Или какова возможность взаимодействия Бирмы и Боливии, маленьких государств в разных регионах мира, разделенных тысячами миль?

Третий тип взаимодействия - cognitive behaviofism, т.е. поведение личности, принимающей решение, основанное на познании окружающей среды. Такая личность взаимодействует с окружающим миром через образы этого окружающего мира. Она действует на основе того, как она воспринимает этот мир. Это восприятие может сильно отличаться от реальности.

6. ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КИБЕРНЕТИЧЕСКИХ СХЕМ В СИСТЕМНОМ ПОДХОДЕ

Мощный толчок системному подходу дает теория коммуникации и средства кибернетики. В результате их применения сложились представления о государствах, нациях, политических режимах как кибернетических системах, имеющих "вход" и "выход", управляющихся с помощью механизма обратных связей ("стимул'' - "реакция"). Пионером и самым крупным представителем "кибернетического" подхода стал патриарх американской политической науки К. Дойч.

Впоследствии американские коллеги, французские международники, признавая позитивным использование кибернетического инструментария для анализа такой сложной системы, как государство, критиковали К. Дойча, считая, что его методология переоценивает рациональный характер принятия решений центром политической системы и что она ближе физике, чем социальным наукам.

К. Дойч, объясняя "кибернетический подход" к внешней политике, сравнивал процесс принятия решений с игрой на электрическом бильярде. Игрок задает шару начальную скорость, он перемещается, сталкиваясь с препятствиями, которые меняют траекторию его движения. Точка падения или остановки зависит одновременно и от начального импульса, последующих маневрирований игрока и воздействия препятствий.

Критикуя К. Лойча, французские международники П.-Ф. Гонидек и Р.Шарвен обращают внимание на то, что в отличие от физики препятствия в международной сфере представляют собой не только явные, но и скрытые влияния, пересечения интересов* (т. е. "препятствия" сами в движении). Поэтому "кибернетический" метод К.Дойча больше подходит к анализу военных стратегий, чем политики, так как в военной области поведение государств более жестко и взаимно детерминировано.

Тем не менее несомненно, что ЭВМ резко расширили применение математических средств в изучении международных отношений, позволив перейти в дополнение к уже применявшимся методам матстатистики, алгебраическим и дифференциальным уравнениям к новым методикам: моделированию на ЭВМ, решению информационно-логических задач. Но прежде всего возможности компьютеров стимулировали исследования по апробированным методикам в матстатистике, направленным на формализацию качественных характеристик, попытки измерить "силу*', "мощь", "солидарность", "интегрированность", "агрессивность" и т.д. Уточним, что, хотя ряд методик разрабатывался специально им исследования международных отношений, более существенное значение имела разработка их для политологии в целом.

В монографии С. В. Мелихова содержатся значительные справочные данные об использовании количественных методов в американской политологии, в основном факторного анализа (а также многомерного корреляционного, регрессивного, дисперсионного анализов и анализа временных рядов)*".

Известными учеными-международниками, применявшими математические методы в 50*х - 60-х год* в США, стали А. Рапопорт, К. Дойч, Д. Сингер, Г. Гетцков, О.Холсти, Б. Рассет, Р. Раммель, Д. Циннес и ряд других. Но чрезвычайная популярность математики в то время вовлекала в так называемые *количественные" исследования в социальных науках многих дилетантов, не владевших профессионально математикой, выставлявших напоказ какие-то отдельно "выхваченные" методы и понятия из математического арсенала.

Возможно, это добавило разочарований в математических методах, охвативших международников примерно с 70-х гг., когда большие, а лучше сказать, завышенные надежды не оправдались. Советские специалисты-международники из НМЭМО высказали на этот счет такое мнение: "В целом скудость результатов применения математики в "междисциплинарном" исследовании международных отношений связана с неразвитостью возможно подходящих к данной специфике средств самой математики. По-видимому, та отрасль математики, которая бы соответствовала рассматриваемому предмету исследования, пока еще не разработана. Попытки же заимствования математических средств из других отраслей науки, которые создавались специально для нужд этих отраслей, оказались неудачными"™.

7. ТРУДНОСТИ ПРИМЕНЕНИЯ МАТЕМАТИЧЕСКИХ СРОДСТВ В ПОЛИТОЛОГИИ

По нашему мнению, некоторые трудности надежного применения математических методов в изучении политики, истории на теоретическом уровне состоят в следующем:

1. Трудно поддается квантификацим духовная сфера, сознание, движение идей и умонастроений, индивидуальные качества тех, кто принимает решения. Обладая логическим мышлением, человек подвластен и сфере подсознательных влечений, эмоциям, страстям, затрагивающим рациональное мышление, что в поведении государственных и политических лидеров нередко обусловливает труднопредсказуемость решений.

Хотя теоретически система или "среда" должны накладывать ограничения на отклонение их от наиболее рационального выбора, история свидетельствует, что роль государственного лидера часто оказывается определяющей, тогда как сам он, принимая решение, становится невосприимчив к объективной информации, а действует, исходя из субъективно сложившегося, в значительной мере интуитивно, понимания политического процесса и намерений противников и остальных акторов. В качестве примера вспомним поведение И. Сталина накануне гитлеровской агрессии против СССР.

2. Вторая трудность связана с первой, но охватывает социальную сферу в целом, где пересекаются множества влияний, интересов, факторов, установить которые и измерить относительно друг друга кажется маловозможным. Опять же история свидетельствует, что незначительный, по видимым признакам, или крупный, но бывший неизменным параметр может резко изменить свое значение и оказать решающее воздействие.

Пример из сравнительно недавнего прошлого – четырех-пятикратное удорожание цены нефти в 1973 г., вызвавшее в краткосрочном плане мировой энергетический кризис, а в долгосрочном обусловившее структурную перестройку мировой экономики. Этот же фактор в краткосрочном плане благотворно влиял на внешнюю торговлю СССР, а в долгосрочном способствовав* назреванию кризиса советской экономики и упадку советской системы в целом. Между тем самое большое по своей значимости изменение в международной экономической системе 70-х гг. не было предсказано в моделях. Так, в известном прогнозе мирового развития "Гол 2000-ый", опубликованном накануне энергетического кризиса 1973-1974 гг. знаменитым американским футурологом Г. Канем, нефтяной фактор вообще не фигурировал среди переменных"*. т.е. многие крупные, но внезапно развившиеся процессы в экономической, социальной и политической сферах оказываются непредсказанными, что, конечно же, не является бесспорным доказательством их непредсказуемости.

3. Наконец, некоторые процессы кажутся случайными, стохастическими, потому что невидимы (в данное время) вызывающие их причины. Если образно сравнить социальную сферу с биолопотеским организмом, то причины этого подобны вирусу, на длительное время не проявляющему активность из-за отсутствия благоприятных условий среды или неизвестного их внутреннего "часового механизма". Применительно к международным отношениям важно не упускать из виду исторический аспект, так как истоки некоторых не наблюдаемых современниками процессов закреплены в национальных традициях, национальном сознании. В отличие от эволюции природы (исключая антропогенное воздействие и катаклизмы), в которой протяженность времени в масштабах человеческой истории минимальна, в мировой социальной сфере сложность систем в пространстве взаимосвязана с сильными, исторически ускоряющимися мутациями.

Как бы подводя итоги бихевиористских исследований международных отношений в 50-60-х годах, английский международник Л. Рейноллс так высказался о вскрывшихся методологических трудностях: "Речь идет о проблемах неадекватности интеллектуального инструментария. Человеческий разум совершенно не способен создать систему, включающую весь ансамбль составляющих элементов и взаимодействий во всемирном масштабе. Такая система должна быть упрощена.

Но как только допускается упрощение, реальность тотчас же оказывается фальсифицирована, и упрощение является не более чем абстракцией реальности''**.

Один из ведущих американских бихевиористов Д. Сингер утверждал противоположную точку зрения: "Мы не можем построить глобальную систему как комплекс очень гибких, подвижных кооптаций, территориальных и других, включающих менее крупные соединения, которые могут быть теперь связаны не только через правительства, но являться внутри или вненациональными так же, как и национальными как по сфере их деятельности, так и по структуре''*.

В этом споре понятен скептицизм традиционалистов, но серьезного исследователя вряд ли он может убедить в том, что методы точных наук априори непригодны в изучении международных отношений. Естественно, что эти методы вначале стали использоваться в демографии, экономике, которые по предмету исследования являются как бы промежуточными между точными и "чисто" гуманитарными науками, где с расширением такого предмета исследования, как сфера сознания, расширяются и наиболее адекватные ему формы познания (образно-метафорическое мышлением интуитивно-опытные оценки и т.п.). Не случайно переносимые через "промежуточные'' науки в политологию, международные отношения качественные и другие методы математики, биологии, физики дали, кстати сказать, наиболее заметные результаты в тех исследованиях, предмет которых также оказывался ближе к физике или кибернетике, чем к чисто гуманитарным наукам.

8. ПРИМЕРЫ ПРИМЕНЕНИЯ МАТЕМАТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ В МОДЕЛИРОВАНИИ ВОЕННЫХ КОНФЛИКТОВ И ГОНКИ ВООРУЖЕНИЙ (МОДЕЛЬ Л.РИЧАРДСОНА)

Эти примеры в первую очередь касаются военно-стратегической области, где ужесточаются критерии поведения государств, как и само поведение, а значимость разнообразных влияний, интересов оценивается в единственном измерении соотношении сил и потенциалов, т.е. так или иначе уменьшается число факторов, которые подлежат квантификации.

Еще в ЗО-е годы шотландский математик Л. Ричардсон начал создавать математическую модель войны и международного конфликта. По словам А. Рапопорта, Л. Ричардсон рассматривал международные отношения как "физическую систему". В 50-е годы его метод привлек внимание американских авторов, но Л. Ричардсон, совершенствуя его, сохранил приоритет и добился широкого признания на Западе своей модели как классической в области военно-стратегических исследований с помощью математики, что видно по индексу цитирования его в зарубежной литературе. Л. Ричардсон предложил систему дифференциальных уравнений:

dx/dt = ky - ?х+ g

dyldt = lx - ?у ±h

где x и у - уровни вооружений двух стран, k и l - "коэффициенты обороны" (представления правительства о стратегии противника); ? и ? - коэффициенты "стоимости" военных усилий; g и h - коэффициенты “агрессивности”262 (степень милитаризма или миролюбия внешней политики).

Другая методика количественного анализа, нашедшая широкое распространение в зарубежных исследованиях, содержится в проекте "Корреляция войны", разработанном под руководством Д.Сингера*. Он основан на методике парных коррекций. Д. Сингер поставил задачу установить, с одной стороны, корреляции между числом войн и военными потенциалами европейских государств с Венского конгресса 1815 г. по 1965 г., с другой - между несколькими параметрами войн (возникновение, интенсивность, продолжительность) и параметрами, характеризующими международную систему (число и сила союзов, число международных организаций).

В проекте было выделено с помощью факторного анализа шесть индикаторов военной силы: 1) общая численность населения, 2) численность населения в городах свыше 20000 тыс. жителей; 3) количество потребляемой энергии; 4) производство стали и железа; 5) уровень военных расходов; 6) численность вооруженных сил. Один вывод проекта гласит, что длительное равновесие в европейской системе XIX в. препятствовало интенсивности войн и, наоборот, войны XX в. вызваны изменениями в соотношении сил в пользу одной державы или коалиции. Другой, менее очевидный вывод заключается в том, что интенсификация процесса образования союзов в XIX в. повышала вероятность возникновения войн, тогда как в международной системе 1900-1945 гг. усиление союзов уменьшало вероятность возникновения войны.

9. ИГРОВЫЕ МОДЕЛИ

Особое место в изучении международных отношений с помощью математических средств заняли игровые модели (Г. Гетцков, Р. Броди). Теория игр возникла в 40-е годы. С конца 50-х годов игры в области международных отношений моделировались без и с помощью ЭВМ (О-Бенсон. Дж.Крэнд). Советские специалисты-международники, анализировавшие их, считают, что применение логико-математических методов и моделирование на ЭВМ открыли перспективное направление, но сдерживались "недостаточностью самих существующих математических средств, и, прежде всего теории игр''.

По аналогии с военными играми выделяются "жесткие" имитации, где заданы определенные условия поведения, и “свободные". Первые, как правило, применялись в попытках моделирования на глобальном уровне, вторые - для конкретизированных проблем (чаще всего для моделирования конфликтов). Представляется, что опыт этих моделей заслуживает более тщательного анализа математиками для возможного использования ценных элементов. Заметим, что игровые, имитационные модели, как и корреляционные, статические, также касались в основном военно-стратегической области.

ГЛАВА Ill

ОСНОВНЫЕ ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ НАПРАВЛЕНИЯ "МОДЕРНИСТСКИХ" ИССЛЕДОВАНИЙ

Совершенно очевидна условность разделения направлений "модернистских" (бихевиористских) исследований международных отношений по двум критериям - методологии и теории. Сложившаяся теория сама является методологической основой познания. Скажем, исследования процесса принятия внешнеполитических решений могут рассматриваться как методологический принцип в анализе внешней политики и одновременно как теоретическое направление. Тем не менее, теоретические построения отличаются от методологии уже тем, что они имеют определенный предмет исследования. "Классический" подход в изучении международных отношений в американской н западноевропейской науке был ориентирован на универсальную общую теорию. А поскольку многие "модернистские" подходы исходили из противоположных, эмпирических установок, то результатом их стал отказ от поисков глобальной теории и формирование ряда частных теорий международных отношений.

За рубежом существует множество частных теорий и методик в исследованиях международных отношений. По некоторым подсчетам только к началу 60-х годов их насчитывалось до трех десятков. Однако среди них выделяются несколько основных: теория международных конфликтов, теория интеграции, теория принятия внешнеполитических решений, а в более широком смысле - теория внешней политики. Наконец, существует такое отдельное направление, как исследование проблем мира (Peace research), которое выделилось из исследований международных конфликтов.

Итак, рассмотрим на ряде примеров характерные особенности частных теорий международных отношений.

1. ОБЩАЯ ТЕОРИЯ КОНФЛИКТА

Крупнейшей из них по числу исследования и публикаций стала теория международных конфликтов. Собственно, конфликтология - более широкая отрасль международных исследований, рассматривающих конфликт как социальное явление и поведение во всех социальных сферах. В США и других западных странах существует так называемая "общая теория конфликта", доминирующей методологией которой являются системный, структурно-функциональный подходы в сочетании с бихевиористско-кибернетической методиками. Бихевиористское направление нашло отражение в публикациях основанного в 1957 г. американского журнала "Джорнэл оф конфликт резолюшн". Международные конфликты оказались центральной темой на страницах журнала, по существу ставшего приоритетным научным изданием не только в области изучения конфликтов, но в значительной мере исследований международных отношений в США в целом. Одним из наиболее известных ее представителей является конфликтолог Кеннет Боулдинг.

Поведение участников международного конфликта рассматривается бихевиористами примерно по такой схеме, которая приводится в известной работе о количественных методах, опубликованной под редакцией Д. Сингера (См. рис.2).

Рисунок 2

где:

S - стимулы, вызываемые поведением государств

R- поведение каждого государства

r - оценка стимула

s - намерения, выраженные в зависимости от восприятия.

Международные конфликты - тема, которая в 70-80-e годы, пожалуй, стала приоритетной и для советских ученых-международников. Во всяком случае, по числу монографий в сравнении с другими сюжетами теории международных отношений. Авторы зарубежных и отечественных работ подчеркивали, что в международных конфликтах фокусируются главные тенденции развития и противоречия международной сферы, а если учесть, что глобальная проблема войны трактовалась многими западными учеными как составная часть конфликтологии, то теорию международных конфликтов логично рассматривать в приближении ее к уровню общей теории международных отношений. Именно обширность и значимость предмета объясняют, почему магистральное направление в исследованиях по общей теории конфликта заняло изучение международных конфликтов.

Изучение международных конфликтов в большинстве случаев преследует прикладные цели. Поэтому в зарубежной конфликтологии с прикладной точки зрения чаще всего в начале различались два уровня анализа: 1) анализ причин, структуры и динамики конфликтов, 2) "терапия", т.е. разработка методики их урегулирования (ООН, международный суд в Гааге, переговоры, применение международно-правовых норм, сила). Затем выделился третий уровень - предупреждение международных конфликтов. В частности, идею возможности предотвращения конфликтов и необходимости разработки для этого соответствующих средств сформулировал директор Центра по изучению конфликтов при Лондонском университетском коттедже Дж. Бертон.

2. ТЕОРИЯ ИНТЕГРАЦИИ

Среди исследований по теории международной интеграции в англо-американской литературе основополагающее значение приобрели работы К. Дойча "Политическое сообщество на международном уровне. Проблемы определения и измерений", "Политическое сообщество и североатлантическое пространство. Международная организация в свете исторического эксперимента", а также "Национализм и социальная коммуникация" и ряд других работ.

Считая, что не может быть универсального закона, по которому развиваются кооперация и интеграционные процессы, К. Дойч назвал несколько необходимых для этого условий. Среди них он прежде всего выделил общность политических ценностей и такие психологические факторы, как знание партнеров, развитие торговли, интенсивность культурного обмена и обмена идеями. К. Дойч выдвинул гипотезу о преобладании факторов коммуникации в образовании политических сообществ и в поддержании их внутреннего единства, сплоченности, рассматривая языковое общение прежде всего с точки зрения обмена информацией. Каждая нация, народ обладает особыми коммуникативными средствами, которые выражаются в закрепившейся коллективной памяти, символах, привычках, традициях.

Два американских автора, Р. Кобб и Ч. Элдер, провели на основе корреляционого анализа исследование с целью определить факторы, обусловливающие сближение и сотрудничество в международных отношениях, сравнив взаимоотношения избранных пятидесяти государств мира и взаимоотношения внутри Североатлантического сообщества. В результате преобладающими оказались два фактора: 1) предшествующее сотрудничество, 2) экономическая мощь, что видно из нижеследующей схемы (значение ряда факторов не выявлено) (см. табл. 2 в Приложении).

Если учесть, что "предшествующее сотрудничество" само по себе является результатом действия других факторов, то остаются два ведущих по уровню корреляции фактора (экономическая и военная мощь).

Другие авторы подчеркивают преобладание фактора ведущей политической силы, "очага" интеграции. С этих позиций рассматривал историю США, Канады, Австралии и ЮАР бельгийский международник Ж. Барреа, считающий, что интеграция имеет тенденцию развиваться вокруг "ядра сферы" (core area), представляющего одно (возможно и больше) более мощное государство, притягивающее в свою орбиту окружающие его территории.

3. ТЕОРИЯ ПРИНЯТИЯ ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКИХ РЕШЕНИЙ

Публикации на эту тему можно подразделить на "чисто научные", в которых анализируются реальные процессы, и научно-прикладные, в которых разрабатываются методики для оптимизации принятия решение. В англо-американских исследованиях существует несколько подходов к оценке процесса внешнеполитических решений.

Одним из популярных в 40-50-х годах был социально-психологический подход, в частности, так называемый "метод операционного шифра” иди "кода". Его использовал социолог Н. Лейтс, пытавшийся на основе анализа русской литературы и произведений большевиков реконструировать систему ценностей (убеждений) советских лидеров и открыть их восприятие внешнего мира. Его целью было создать собирательный образ "большевистского восприятия" реальности, чтобы исходя из этого постараться понять поведение лидеров. Видоизменившись, этот подход затем превратился в психологический тест из 10 вопросов, задаваемых с целью выяснить взгляд политического деятеля на мир. Выяснялись и философские вопросы, например, "является ли политическая вселенная в сущности своей некоей гармонией или столкновением?", "предсказуемо ли будущее в политике?", "как далеко заходит возможность контроля или влияния личности на историческое развитие?". Помимо этого в список входят "инструментальные" вопросы, выясняющие чей-либо стиль поведения в мире политики: "Какой способ является самым лучшим для выбора, целей или объектов политического действия?"

К середине 50-х годов социально-психологическая интерпретация мотивов принятия решений была дана Р. Снайдером на основе идей М. Вебера и структурно-функционального анализа Т. Парсонса. Его метод предполагал максимально возможный учет факторов, но рассмотрение их через призму восприятия тем, кто принимает решения. (В начале 60-х годов Р. Снайдер занялся проблемой рационализации внешнеполитических решении).

В дальнейшем в США, а также в Великобритании получили наибольшее распространение два подхода к оценкам принятия решений: бихевиористский, сочетающий социально-психологические аспекты с кибернетическими понятиями, и теория рациональных решений на основе теории игр.

Бихевиористский подход с использованием кибернетических средств в анализе внешнеполитических решений и действий государства одним из первых применил профессор Вашингтонского университета Дж. Модельски, который оперировал понятиями “силы на входе" (средства государства для внешней политики) и "силы на выходе" (применение этих средств во внешнеполитических решениях).

Воспроизведем объяснение процесса принятия решений, которое разработал американский международник О.Холсти, защитивший на эту тему диссертацию в Стэнфордском университете. По его мнению, в идеальном процессе решений следует различать три фазы. Первая - своего рода толчок из внешней среды. Восприятие воздействия внешней среды - вторая фаза, процесс, с помощью которого принимающий решение отбирает, сортирует, оценивает поступившую информацию, касающуюся окружающего мира. Интерпретация осознанного "толчка" - третья фаза. И восприятие, и интерпретация зависят от тех образов, что уже существуют (заложены) в сознании личности, принимающей решение. О. Холсти дал такое схематическое описание восприятия и его взаимосвязей с образами из внешнего мира и системой ценностей личности, принимающей решение (Рис.3):

вход выход

информация косвенно

Система ценностей Образы того, что было, есть и будет (факт)

восприятие реальности

Oбразы того, что должно бы быть (оценка)

решение

непосредственно

Рисунок 3

Даже если принять схему О. Холста в качестве адекватно описывающей поведение политического лидера, намеревающегося принять определенное решению, она не может отражать реальный процесс его принятия. В нем, как правило, действуют многие факторы, например, структура власти, внутри которой вырабатываются решения. В США в 60-70-е годы получила распространение кон- цепция бюрократического процесса принятия внешнеполитических решений (Г. Аллисон, М. Гальперин, и другие), в которой внешнеполитические действия представлены как продукт взаимодействия различных структур государства, компромисс интересов. Подчеркивая особую роль бюрократии, сторонники этой концепции избрали главным объектом анализа процесса принятия решений (и абсолютизировали значение этого объекта) те факторы, которые недооцениваются в социально - психологической интерпретации О. Холсти.

Более сложную модель процесса внешнеполитических решений разработал английский международник Дж.Бертон - также сторонник структурно-функционального анализа с помощью кибернетической схемы "стимул - реакция". Особенность его подхода заключается в разработке концепции "векторов изменения", воздействующих извне на государство. Дж. Бертон подразделяет изменения на первичные и вторичные. Первичные факторы - изменения окружающей среды (география, геология, биосфера), вторичные факторы являются результатом социального взаимодействия человеческих обществ. Представим схему процесса принятия решений по Дж. Бертону, данную в его книге "Система, государства, дипломатия и правила".

Таблица 5

Фактор изменений

внешней среды

“Вход государства А

Государство В ... N реакция социальных

групп реакция

правительства

восприятие

Восприятие

восприятие

классификация и

хранение информации классификация и

хранение информации классификация и

хранение информации

процесс

решения

политика

исполнение

внутреннее право

международное

действие

“Выход” каждого

государства B ... N внутреннее

принуждение (полиция) внешнее

принуждение

группы, интересы

которых затрагиваются

факторы

изменений государства,

чьи интересы

затрагиваются “вход”

каждого

государства

Источник: J. W. Burton. Systems, Slates, Diplomacy and Rules. L., 1968, p. 118.

Подход Дж. Бертона выгодно отличается от подобных схем тем, что он рассматривает внешнеполитические решения, учитывая внутреннюю, социальную структуру государств, реакцию социальных сил на внешнее воздействие и влияние социальных факторов на правительственные решения.

4. ТЕОРИЯ ИГР

Применение теории игр в анализе внешнеполитических решений - одно из самых распространенных направлений в науке международных отношений. Их основу составляют игровые и имитационные методы, о которых уже говорилось. Поэтому, во избежание путаницы, заметим, что методы рационального принятия решений с помощью математического аппарата могут рассматриваться одновременно как методологическая основа в теории стратегии, переговоров, но они составляют и самостоятельные средства принятия решений. В данном случае рассмотрим их независимо от области применения.

Итак, из всех разделов математики наибольшее применение у зарубежных международников в методике рациональных решений в 50-60-е годы нашла теория игр Дж. фон Неймана и О. Моргенштерна. Одним из зачинателей использования теории игр в исследованиях международных процессов стал известный американский международник, математик и психолог А. Рапопорт. Он описал применительно к конфликтному поведению государств два вида игр: игры двух лиц с нулевой суммой и игры с ненулевой суммой и сложными мотивациями нескольких игроков - международных акторов.

В играх с нулевой суммой рациональное поведение игроков должно заставлять их принимать решения, обеспечивающие определенный минимум выгоды при ограничении риска. В учебнике "Международные отношения" французские авторы П.-Ф.Гонидек и Р.Шарвэн показывают элементарной матрицей то поведение, которому должны следовать два игрока согласно правилам игры с нулевой суммой при условии, что известна ставка в игре и она не меняется. (Вне скобок выигрыш или проигрыш Пьера, в скобках - Франсуа) (Рис. 4).

Тактика Франсуа

С D

Тактика +4(-4) +2(-2)

Пьера +5(-5) +3(-3)

Рисунок 4

Предположим, что Пьер избирает тактику А, а Франсуа - тактику С, тогда первый выигрывает 4, а второй проигрывает 4. Но если Пьер применяет тактику В, а Франсуа – тактику D, первый проигрывает 3, а второй выигрывает 3. Если Пьер хочет выиграть максимум, он изберет В, но Франсуа избежит С, зная, что он проиграет. Следовательно, он изберет D, что заставит Пьера ответить тактикой А. Пьер выиграет меньше (+2), но Франсуа ограничил свой проигрыш (-2). Эта схема может быть усложнена до бесконечности. Многие американские международники считают, что выбор правительством США доктрины "сдерживания коммунизма" в конце 40-х годов вместо провозглашавшейся тогда некоторыми "ястребами" доктрины "отбрасывания коммунизма" какраз представляет собой пример внешнеполитического решения, соответствующего правилам игры с нулевой суммой.

Другие их коллеги критиковали применение этой методики в исследовании международных кризисов и конфликтов, доказывая, что их нельзя уподобить игре с нулевой суммой. В частности, эту точку зрения отстаивал американский конфликтолог Т. Шеллинг. Советские международники высказывали мнение, что уязвимость метода игры с нулевой суммой заключается в том, что теория игр носит стратегический характер и не может описывать динамические аспекты игры.

Реальные международные процессы (если рассматривать их понятиями теории игр) - "игры" с ненулевой или переменной суммой, в которых участники могут добиться обоюдных выгод или обоюдно проиграть в отличие от игр с нулевой суммой, где выигрыш одного одновременно эквивалентен проигрышу другого. Причин тому множество. Среди них можно назвать, например, отсутствие надежной информации о намерениях партнера или ее отставание от хода событий и т.п.

А. Рапопорт, применяя к кризисным ситуациям теорию игр с ненулевой суммой, описал со своими коллегами известный пример, так называемую "дилемму заключенных'', которая вошла во многие учебника и научную литературу на Западе. Изложим ее в интерпретации, данной видным американским международником Б.Расестом и его соавтором X. Старром. "Дилемма заключенных” помогает характеризовать ситуации, где присутствует конфронтация и тенденция к сотрудничеству, т.е. смешанные мотивы поведения, в условиях, когда игроки принимающие решения, лишены возможности координировать свои действия.

5. "ДИЛЕММА ЗАКЛЮЧЕННЫХ"

Итак, "дилемма" состоит в следующем. Арестованы 2 человека, оба изолированы в полицейском участке после совершенных вооруженного разбоя и убийства. Каждый из арестованных был отдельно допрошен полицейским и поставлен перед двумя непривлекательными возможностями. Следователь говорил арестованному: "Я уверен, что вы оба ответственны в преступлении. Но у меня нет вполне достаточных доказательств. Если ты признаешься первым и будешь свидетельствовать против другого арестованного, я позабочусь, чтобы ты был освобожден от какого бы то ни было наказания, однако другой должен быть осужден пожизненно. С другой стороны, я делаю то же самое предложение ему. Итак, если он признается первым, ты один сгубишь жизнь в тюрьме, а он пойдет на свободу. Если вы оба сделаете признание в один и тот же день, мы скинем тебе немного, но в таком случае ты все еще оказываешься неудачником, потому как вы оба тогда будете осуждены на 20 лет тюрьмы за вооруженный грабеж. Если же вы оба будете упрямиться, мы не сможем осудить вас за наиболее тяжкое преступление, я могу лишь наказать вас за менее тяжкое, совершенное вами в прошлом, за которое вы получите год тюрьмы. Если ты хочешь рискнуть, рассчитывая, что твой напарник будет молчать, тогда давай. Но если не будет, а ты знаешь, что он за преступный тип, в таком случае тебе придется очень плохо. Итак, подумай обо всем''.

Воспроизведем теперь матрицу, с помощью которой Б.Рассет и Х.Старр описывают "дилемму заключенных'' (Рис. 5):

Поведение Леона

Непризнание Признание

Непризнание -1, -1 (R, R) -40, 0, (S, T) Поведение Рона

Признание 0, -40, (T, S) -20, -20 (P, P)

Рисунок 5

Цифры обозначают годы заключения, первые цифры (и буквы) в таблице - для Рона, вторые - для Леона. Буквы обозначают: R - успех, Р - наказание, Т - соблазн не сотрудничать с партнером, S - "простак", означает, кем в данном случае оказывается партнер (в оригинале sucker - простой или saint - святой).

Итак, что будут делать заключенные в описанной ситуации? Так как они не могут договориться друг с другом, то каждый должен сделать наиболее возможный прогноз действия другого. Как бы имитируя теорию игр, каждый склоняется в конце концов к мини-максимальной стратегии, которая дает одному наименее плохой выход при двух возможных решениях партнера.

Рассмотрим ситуацию с точки зрения одного заключенного, допустим, Рона. Например, если он не признается как и Леон, тогда оба получают по одному году. Но если Леон признается, тогда он в этом случае жестоко наказывается (40 лет), а его "подельник" освобождается от наказания. То же самое действительно, если рассматривать ситуацию с точки зрения Леона. Следуя этой логике, в условиях, когда преступники не могут сговориться, оба признаются, чтобы избежать наихудшего. И как итог их хладнокровного рационализма - оба они получают по 20 лет, хотя, казалось бы, они оба могли отделаться годом тюрьмы.

В этом и состоит дилемма, перенося которую в сферу международных отношений, в частности отношений между СССР и США, американские авторы интерпретируют ее как "дилемму безопасности", где Т>R>Р>S.

6. ДИЛЕММА БЕЗОПАСНОСТИ

Моделируя на основе "дилеммы заключенных" "дилемму безопасности", американские международники столкнулись с проблемой ценностных измерений, необходимостью определить, что считать наихудшим результатом, наилучшим или усредненным в военной конфронтации ядерных держав. Они пришли к следующим выводам: 1) "выход S" (простак) -оказаться в ситуации, когда противник способен нанести первый сокрушительный удар, 2) обладание способностью такого удара - "выход Т" ("искушение"), 3) отказаться от гонки вооружений и направить ресурсы на внутреннее развитие - "выход R" ("награда", "успех"). Но в ситуации идеологической непримиримости и соперничества наиболее вероятной оказалась менее желанная, чем возможность достичь способности уничтожить своего противника, но достаточно приемлемая возможность продолжать гонку вооружений, что должно было препятствовать достижению противной стороной гарантированной способности нанести свой сокрушительный удар - (4-й "выход Р - "наказание").

Б.Рассет и Х.Старр следующим образом интерпретируют гонку вооружений после того, как американцы потеряли монополию на ядерное оружие. В 1950 г. научные советники президента США Г.Трумэна сообщили ему, что им не по силам создать новую мощную бомбу, в 100 раз более мощную, чем атомная (речь шла о водородной бомбе). Некоторые американцы предпочли бы быть единственными собственниками нового оружия, т.е. иметь "выход" Т (искушение), но просчитали и такую ситуацию (“выход" R - "награда"), когда ни одна из других стран не обладает этим оружием.

Но русские уже приобрели такой же научный потенциал в этой области, как и американцы, и потому ни одна из сторон не могла сидеть сложа руки, позволив другой иметь это оружие. Для американцев казалось лучшим двигаться вперед и создавать водородную бомбу, если и русские могли, как ожидалось, создать ее ("выход" Р - "наказание''). Даже если, согласно расчетам американцев, создание водородной бомбы подвергло бы их страну опасности в результате наличия нового оружия у сторон, это, как доказывают Б. Рассет и X. Старр, рассматривалось американцами лучшим "выходом", чем зависимость от милости русских ("выход" С - "простак").

Неуверенные в возможности подготовить и подписать договор о запрете на создание водородной бомбы, обе стороны почувствовали себя принужденными к разработке этого оружия, так как то, что они могли бы предпочесть, не существовало (договор). Попросту говоря, каждый может много потерять, не доверяя другому, но рискует потерять еще больше, если доверие ошибочно.

Кстати сказать, заметим, что предложенный в недавнем прошлом (1986 г.) М. Горбачевым проект неуклонного сокращения ядерного оружия с последующим его полным уничтожением к 2000г. всеми странами, обладающими этим оружием, с точки зрения "дилеммы безопасности" может быть интерпретирован как совершенно нереалистический, и если не наивный, то рассчитанный на достижение других политических и пропагандистских целей.

В международной жизни ситуации резко усложняются, когда речь идет о многих партнерах. А. Рапопорт, имитировавший с помощью своих студентов процессы внешнеполитических решений, пришел к предположению, что международные акторы обычно ведут себя рационально и сохраняют минимум доверия по отношению к партнерам. Тем не менее очевидно, что в реальных ситуациях возможности рациональных решений бывают осложнены рядом факторов, во-первых, острым дефицитом времени, необходимого для овладения складывающейся ситуацией, во-вторых, дефицитом достоверной информации, а также идеологическими мотивациями некоторых участников международных ситуаций, которые пренебрегают обычной логикой, даже риском, ради достижения экспансионистских целей. Иногда можно наблюдать нерациональное поведение некоторых лидеров в локальных конфликтах, стремящихся одержать верх даже ценой возрастания риска глобального конфликта. Аналитики отмечают также такую трудность в разработке теории принятия внешнеполитических решений, как неясность во многих случаях международной жизни обстоятельств принятия решений, роли спонтанных реакций лидеров.