Марк Солонин

22 июня. Анатомия катастрофы.

 Отрывки из книги.

         1.3.  Первый бой

          Прежде всего следует отметить, что совместные действия Северо-Западного и Западного фронтов так

и не состоялись. Главные ударные силы Северо-Западного фронта  -  12-й мехкорпус генерал-майора Шестопалова и 3-й ( без 5-ой танковой дивизии) мехкорпус генерал-майора Куркина  -  были перенацелены

с направления Каунас- Сувалки ( как это было предписано Директивой № 3 ) на северо-запад, в направление

г. Шауляй, где 23-24 июня произошло крупное танковое сражение с главными силами 4-ой Танковой Группы вермахта. Что же касается 5-й танковой дивизии, то она по приказу командующего Северо-Западного фронта утром 22 июня была выведена из состава  3-го мехкорпуса и передана в непосредственное подчинение командующего 11-й Армии. 

          С середины июня 1941 г. войска 11-й Армии, равно как и все прочие соединения Прибалтийского особого военного округа ( будущего Северо-Западного фронта ), в обстановке строжайшей секретности были приведены в состояние полной боевой готовности. Уже 15 июня 1941 г. командующий войсками округа генерал-полковник Ф.И. Кузнецов издал приказ № 0052, в котором напомнил своим подчиненным, что "именно сегодня, как никогда, мы должны быть в полной боевой готовности… в любую минуту мы должны быть готовы к выполнению любой боевой задачи". ( 19, стр. 8 )Далее в приказе давались уже вполне конкретные указания :

"… Проволочные заграждения начать устанавливать немедленно ( здесь и далее подчеркнуто мной - М.С.)… С первого часа боевых действий организовать охранение своего тыла, а всех лиц, внушающих подозрение, немедленно задерживать и устанавливать быстро их личность… Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию… Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге... Командующему армией, командиру корпуса и дивизии составить календарный план выполнения приказа, который полностью выполнить к 25 июня с. г." ( 19, стр.11-12 )

         18 июня 1941 г. командующий  Прибалтийского ОВО издает следующий приказ :

"… Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. ( здесь и далее подчеркнуто мной - М.С.) привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа…Не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи… Наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20.6.41 г. по приказу командиров соединений взять под свой контроле утвержденные мною узлы связи… Создать на направлениях Тельшяй, Шяуляй, Каунас, Кальвария подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин, возимых автотранспортом. Готовность отрядов к 21.6.41 г…. План разрушения мостов утвердить Военным Советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г…  Отобрать из частей округа ( кроме авиационных и механизированных ) все бензоцистерны и передать их по 50% в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21.6.41 г."  ( 19, стр. 22-25 )

         На обложке "Сборника боевых документов" № 34 ( из которого процитированы эти приказы ) стоит штампик : "Рассекречено". Номер Директивы Генштаба о рассекречивании и дата : 30.11.65 г. Шестьдесят пятого года. Десятки лет корифеи советской военно-исторической "науки" знали - или, по меньшей мере, должны были знать - содержание  этих документов, но они продолжали из года в год рассказывать байки про "внезапное нападение" и "мирно спящую советскую страну…" 

           К сожалению, СБД № 34 является единственным сборником боевых документов округов ( фронтов ), в который было включено хотя бы несколько документов периода до 22 июня 1941 г. Все остальные сборники

( как, впрочем, и все доступные независимым исследователям фонды ЦАМО ) начинаются сразу с 22 июня,

со дня "внезапного нападения". Все, что предшествовало этой ужасной "неожиданности", благополучно обойдено молчанием. Но - нет правил без исключений. В СБД № 33 ( боевые документы механизированных корпусов ) каким-то образом попал ( причем даже не в самом начале, а на восьмом месте, после документов июля 1941 г.) приказ командира 12-го мехкорпуса № 0033 от 18 июня. ( 28, стр. 23-24 ) Документ украшен грифом "Особой важности", что для документов корпусного уровня является большой редкостью. Приказ № 0033 начинается такими словами : "С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять ( подчеркнуто мной - М.С. )… С собой брать только необходимое для жизни и боя". Дальше идет указание начать в 23 ч.00 мин. 18 июня выдвижение в районы сосредоточения, причем все конечные пункты маршрутов находятся в лесах !

          Точный текст аналогичный приказ по 3-му мехкорпусу автору этой книги обнаружить не удалось, но известно, что 5-я танковая дивизия готовилась к скорому и неизбежному началу военных действий также, как и все остальные части и соединения Прибалтийского ОВО : 18 июня все части дивизии были подняты по тревоге, выведены из мест постоянной дислокации и развернуты вдоль восточного берега Немана в районе

г. Алитус и южнее. ( 8 ) Таким образом 5 тд оказалась именно в том районе ( Алитус - Меркине ), на который было нацелено острие немецкого "танкового клина".

           Непосредственно на Алитус наступали 20-я и 7-я танковые дивизии из состава 3-й Танковой Группы вермахта. К полудню 22 июня немецкая 20 тд, преодолев расстояние в 60 км от приграничного поселка Кальвария до Алитуса, форсировала Неман по мосту, который так и не был взорван, несмотря на наличие

"плана разрушения мостов, утвержденного Военным Советом армии" ( см. выше ). Главный советский специалист по истории начального периода Великой Отечественной войны, профессор, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории элитного МГИМО  товарищ Анфилов в одной из своих многочисленных монографий дает такое объяснение этому факту : "Форсирование противником Немана

в короткие сроки оказалось возможным потому, что понтонеры 4-го понтонно-мостового полка, вследствие сложности обстановки и неполучения от общевойсковых командиров приказа на подрыв, мосты в вышеуказанных районах не взорвали". ( 177, стр. 67)

        Здесь мы первый ( но далеко еще не последний ) раз сталкиваемся с удивительной логикой советских историков : злополучная "сложность обстановки" воспринимается ( и навязывается читателям ) как некое стихийное бедствие, как уважительная, "объективная" ( т.е. от действия или бездействия людей независящая ) причина, разом оправдывающая ВСЕ. При этом даже не обсуждается вопрос о том, что же было причиной, а что - следствием; сложность ли обстановки привела к потере такого важнейшего оборонительного рубежа, каким должен был стать полноводный Неман, или, напротив, массовое неисполнение конкретными командирами своих прямых обязанностей позволило немцам беспрепятственно пересечь Неман, что и создало "сложную обстановку"…    

          В воспоминаниях мл. лейтенанта А.Т.Ильина ( накануне войны он был начальником химслужбы автотранспортного батальона 5-й танковой дивизии ) обнаруживаются весьма примечательные детали этой "сложности обстановки" :

"Наша 5-я ТД заблаговременно по боевой тревоге вышла на восточный берег р. Неман и заняла оборону за несколько дней до начала войны. Когда заняли оборону, меня назначили делегатом связи между штабом дивизии и автотранспортным батальоном… Примерно в 11.30 привели к штабу мокрую женщину, переплывшую Неман, которая сказала, что за городом она видела немецкие танки, но тут же прокурор крикнул : "провокация", "шпионка" и сразу застрелил ее. А 30 минут спустя, возле моста бойцы задержали мужчину, который был литовцем и на ломанном русском нам сказал, что немецкие танки уже в городе, но и этого оперуполномоченный застрелил, обозвав его провокатором…"( 178 )

Впрочем, никакая река сама по себе "оборонительным рубежом" не является. В конце концов, при отсутствии вооруженного противника на такой реке, как Неман, можно в течение нескольких часов навести понтонный мост. Оборону рубежа обеспечивают ( или не обеспечивают ) люди, бойцы и командиры соответствующих воинских частей и соединений. 22 июня 1941 г. в районе г. Алитус таким соединением могла ( а в соответствии с планами и распоряжениями командования 11-й Армии - должна была ) стать

5-я танковая дивизия. В боевом донесении, которое в 9-35 22 июня командующий Северо-Западного фронта направил наркому обороны СССР, сообщалось, что "5-я танковая дивизия на восточном берегу р. Неман в районе Алитус будет обеспечивать отход 128-й стрелковой дивизии ( находившаяся непосредственно у границы дивизия 11-й Армии - М.С. ) и прикрывать тыл 11-й Армии от Литовцев, а также не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман севернее Друскининкай". ( 19, стр. 37)

Примечательно, что задача "прикрывать тыл 11-й Армии от Литовцев" ( имелись в виду две дивизии

29-го стрелкового корпуса Красной Армии, сформированные в 1940 г. на базе вооруженных сил "освобожденной Литвы" ) стоит на первом месте, а задача "не допускать переправы противника на восточный берег р. Неман" сформулирована как дополнительная ( "а также" ). Но, разумеется, не этот казус должен привлечь наше внимание. Главное - это то, что 5-я танковая дивизия обладала реальными возможностями для того, чтобы не просто задержать продвижение немецкой 20 тд, но и разгромить ее наголову.

         5-я танковая ( как и весь 3-й мехкорпус ) входила в число танковых соединений "первой волны" (первые восемь мехкорпусов были сформированы летом 1940 г.) и была практически полностью укомплектована 

боевой материальной частью. Артиллерийского вооружения было даже больше штатного расписания.

( см. таблицу )

          Несмотря на заметный "переизбыток" артиллерии, наличных средств мехтяги ( 65 тракторов и тягачей ) вполне хватало для ее буксировки ( 37-мм зенитки и минометы перевозились на автомашинах и в гусеничных тягачах не нуждались ). Уже в ноябре 1940 г. ( т.е. задолго до начала скрытой мобилизации весны 1941 г. ) в 5-й танковой дивизии числилась 1051 автомашина всех типов, в том числе - 92 автоцистерны ( при штатной норме, соответственно, 1360 и 139 ).  ( 179 ) Впрочем, численность автотранспорта и тягачей не имела существенного значения в ситуации, когда свой первый и единственный бой 5-я танковая дивизия приняла  непосредственно в районе предвоенного развертывания.

          Главной составляющей вооружения 5-й танковой дивизии были, разумеется, танки : 188 легких ( 170 БТ и 18 Т-26 ), 30 трехбашенных Т-28 ( это танк огневой поддержки пехоты, вооруженный короткоствольной

76-мм пушкой - аналогом немецкого "окурка" - и двумя пулеметами в отдельных вращающихся башнях ), 50

новейших Т-34. Не вполне ясен вопрос с наличием на вооружении 5-й танковой дивизии тяжелых танков КВ.

В большинстве источников о них ничего не сказано, но с другой стороны известно, что всего на вооружении

3 МК уже в конце апреля 1941 г. числилось 78 танков КВ. ( 180 ) Тяжелые танки могли быть только на вооружении двух танковых дивизий корпуса ( 2 тд и 5 тд ). Даже если предположить, что 2-я танковая дивизия была полностью укомплектована танками КВ до штатной нормы ( 63 единицы ), то и в этом случае "на долю" 5 тд должно было остаться как минимум 15 тяжелых КВ. Если же исходить из приведенных в весьма авторитетном источнике ( 8 ) данных о наличии на вооружении 2-й танковой дивизии 51 танка КВ, то чисто арифметически в составе 5-й танковой должно было оказаться 37 танков КВ.

          Много ли это - 37 танков КВ и 50 Т-34 в составе одной танковой дивизии ? Все познается в сравнении. Для того, чтобы по достоинству оценить вооружение и боевые возможности 5-й танковой дивизии, следует сравнить их с вооружением противника, т.е. 20-й танковой дивизии вермахта.

          Единственным немецким танком, который летом 41-го хотя бы теоретически мог вести бой с советским Т-34 ( но не КВ ! ), был средний танк Pz-III последних модификаций ( H и J ), вооруженный 50-мм пушкой

KwK-38. На ближних дистанциях эта пушка могла пробить бортовую броню "тридцатьчетверки" в зоне расположения поддерживающих катков гусеницы ( там 45-мм броневой лист был расположен вертикально, без наклона ). И хотя для стрельбы в борт противника немецкому танку надо было активно маневрировать на поле боя, и хотя попасть в узкий просвет между катками движущегося танка почти невозможно, и хотя 76-мм пушка, установленная на Т-34, уверенно пробивала лобовую ( и тем более - 30-мм бортовую ) броню Pz-III на километровой дальности, некоторые шансы на успех у экипажа Pz-III все же могли быть. Эти шансы резко возрастали при использовании специального подкалиберного бронебойного снаряда с сердечником из карбида вольфрама, но такие снаряды были большой редкостью, к тому же в силу своих конструктивных особенностей они обычно рикошетировали на наклонных броневых листах "тридцатьчетверки".

           Во всей группировке танковых войск вермахта на Восточном фронте было 707 танков Pz-III с 50-мм пушкой. Но в составе 3-й Танковой Группы не было НИ ОДНОГО танка этого типа ( в соседней, 4-й Танковой Группе таких танков было всего 71 единица ). Танковые дивизии 3-й ТГр ( в том числе - и

20-я танковая ) были вооружены главным образом чешскими танками "Шкода" образца 38-го года,

получившими в вермахте обозначение Pz-38 (t). Это легкий танк с противопульным бронированием, маломощным ( 125 л/с ) двигателем и корпусом, собранным на болтах и заклепках ( головки которых при попадании вражеского снаряда отрывались и калечили экипаж ). О.Кариус, немецкий танкист, встретивший начало войны в 20-й танковой дивизии, вспоминает :

"…8 июля в нас попали. Мне впервые пришлось выбираться из подбитой машины… Мы проклинали хрупкую и негибкую чешскую сталь, которая не стала препятствием для русской противотанковой 45-мм пушки. Обломки наших собственных броневых листов и крепежные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд. Мои выбитые зубы скоро оказались в мусорном ведре медпункта…" ( 183, стр.15)

        Вооружен Pz-38 (t) был 37-мм пушкой А-7 чешского производства, которая хотя и имела несколько большую бронепробиваемость, нежели немецкая 37-мм "колотушка", но для боя с Т-34 была практически бесполезна. В целом, Pz-38 (t) по всей совокупности тактико-технических характеристик соответствовал советскому "безнадежно устаревшему" легкому танку Т-26 и существенно уступал ( по вооружению, скорости, запасу хода ) скоростному танку БТ-7. Но и этого "чудо-оружия" для вооружения танковых дивизий вермахта не хватило, поэтому в 3-й Танковой Группе в качестве линейных танков использовались даже легкие учебно-боевые танкетки Pz-I с пулеметным вооружением, для боя с какими-либо советскими танками непригодные в принципе.

          Утром 22 июня на вооружении 20-й танковой дивизии вермахта числилось 44 Pz-I, 31 Pz-II ( несколько более мощная танкетка, вооруженная 20-мм "пушкой" ), 121 Pz-38 (t) и 31 средний танк Pz-IV ( вооружен короткоствольным 75-мм "окурком"; последние модификации имели усиленную до 50-60 мм лобовую броню ). ( 10, стр. 206 ) Соотношение танкового вооружения 5-й советской и 20-й немецкой танковых дивизий можно представить в следующей таблице :

          В условиях встречного танкового боя советские Т-34 и КВ должны были просто расстрелять весь этот

немецкий танковый "зверинец", оставаясь при этом почти в полной безопасности. Более того, встречный бой у Алитуса не был вполне "встречным" : немецкая танковая дивизия подошла к городу и мосту через Неман в походной колонне, в то время как советские танки теоретически могли быть развернуты в боевой порядок и заблаговременно ( с 19 по 22 июня ) замаскированы на подготовленных огневых позициях.      

           Никакого "двухлетнего опыта ведения современной войны" ( о чем так любили поговорить советские историки-пропагандисты ) у немецких танкистов не было и в помине : 20-я танковая дивизия вермахта была сформирована в октябре 1940 года; ни в польской, ни во французской кампаниях она не участвовала, и бой у Алитуса для нее также был первым сражением войны. В упомянутых выше воспоминаниях О. Кариуса

читаем :

"…За исключением нескольких офицеров и унтер-офицеров, никто из нас еще не участвовал в боевых действиях. До сих пор мы слышали настоящие выстрелы только на полигоне. Мы верили в старых вояк, имевших Железные кресты и боевые знаки отличия, а они сохраняли полную невозмутимость. У всех прочих не выдерживал желудок и мочевой пузырь…" ( 183, стр.11)

          Танковый бой у Алитуса ( который, скорее всего, был самым первым танковым сражением Великой Отечественной войны ) не обойден вниманием советских историков и мемуаристов. Есть, в частности, написанная доктором исторических наук М.В. Ежовым статья, специально посвященная этому трагическому эпизоду войны. ( 178 ) К сожалению, кажущееся обилие информации отнюдь не способствует установлению истинной картины событий. Скорее наоборот - приведенные факты ( если только это "факты", а не выдуманные задним числом "уважительные причины" разгрома мощного танкового соединения ) противоречат как друг другу, так и элементарному здравому смыслу. В частности, по имеющимся источникам невозможно ответить на самые простые вопросы : где, когда и какие подразделения 5-й танковой дивизии приняли участие в бою ?

           Главный Маршал бронетанковых войск СССР П.А. Ротмистров встретил войну в звании полковника и

в должности начальника штаба 3-го мехкорпуса ( а перед этим он несколько месяцев исполнял обязанности заместителя командира 5-й танковой дивизии ). Из его мемуаров следует, что лишь несколько подразделений 5 тд вступили вечером 22 июня в бой с немецкими танками, причем уже на восточном берегу Немана :

"…К вечеру 22 июня вражеские дивизии первого эшелона 3-й Танковой Группы, используя захваченные

в районе Алитуса и Меркине мосты, переправились через Неман. Пытаясь задержать продвижение противника на Немане, командование 11-й Армии бросило в бой 5-ю танковую дивизию. Командир дивизии полковник Ф. Ф. Федоров успел выдвинуть к мосту у Алитуса только артиллерию 5-го мотострелкового полка ( а это всего 4 пушки калибра 76-мм - М.С. ), отдельный зенитно-артиллерийский дивизион и 2-й батальон 9-го танкового полка..." ( 181 )

А вот из описания боя, данного в статье М.В. Ежова, следует, что 5-я таковая дивизия встретила немцев значительно большими силами, причем на западном берегу реки, в середине дня 22 июня, еще до того, как противник форсировал Неман :

"… К середине дня противник сумел прорваться к Алитусу. Тогда по приказу командования 11-й Армии

5-я танковая дивизия выдвинулась на западный берег Немана для обороны предмостных позиций ( здесь и далее подчеркнуто мной - М.С. ) и с ходу завязала бой с частями 20-й танковой дивизии. 10-й танковый полк 5-й дивизии в трех километрах западнее Алитуса первым встретил и уничтожил передовой отряд фашистских мотоциклистов. Затем танкисты 9-го танкового полка, артиллеристы 5-го мотострелкового полка и отдельного зенитно-артиллерийского дивизиона 5-й танковой дивизии, подпустив танки врага на 200-300 метров, открыли по ним огонь прямой наводкой. За 30-40 минут боя они подбили 16 вражеских машин. Продвижение танковой дивизии врага было приостановлено.

          Тогда на позиции, занятые советскими танкистами на западном берегу Немана враги обрушили бомбовые удары, огонь артиллерии. Они несли тяжелые потери. Вражеским танкам удалось прорваться через мост на восточный берег Немана южнее Алитуса. Но они были сразу же контратакованы подразделениями 5-й танковой дивизии, которые смяли немецкие танки и ворвались в город…"

           По другим источникам бой также начался днем 22 июня, на западном берегу Немана, причем в нем наряду с танковыми подразделениями принял участие и один мотострелковый батальон 5-й танковой дивизии :

"На предмостное укрепление у Алитуса  комдив-5 направил один мотострелковый батальон, усиленный артиллерией 5-го мотострелкового полка. Позже, по мере готовности, в разное время туда подошли и другие подразделения дивизии, в том числе 2-й танковый батальон 9-го танкового полка и отдельный зенитно-артиллерийский дивизион. Уже к полудню 22 июня эти части были втянуты в танковый бой с прорвавшимися к Алитусу 7-й и 20-й танковыми дивизиями противника..." ( 8 )

Есть сообщения о том, что наряду со 2-м батальоном 9-го танкового полка в бою участвовал и 1-й батальон полка ( танки Т-28 ), находившийся в засаде у моста на восточном берегу Немана.

         С другой стороны, из воспоминаний О. Кариуса следует, что до Немана танкисты немецкой 20 тд дошли, не встретив ни малейшего сопротивления :

"…С волнением мы ожидали первого боевого контакта с русскими. Но ничего подобного не случилось. Поскольку наш батальон головным не был, можно было предполагать такой контакт только в том случае, если авангард будет остановлен. Мы без происшествий достигли первой цели нашего движения

в тот день — аэродрома в Алитусе. Счастливые, мы скинули с себя пропыленную форму и были рады, когда, наконец, нашли воду, чтобы как следует помыться.

— Совсем неплохо здесь воевать, — сказал со смешком командир нашего танка унтер-офицер Делер после того, как в очередной раз вытащил голову из бадьи с водой… " ( 183, стр.12)

        Самое же удивительное заключается в том, что ни в одном источнике ( включая документы или мемуары солдат и командиров противника ) даже не упоминается какое-либо участие в бою у Алитуса главной ударной силы 5-й танковой дивизии - танков Т-34 и КВ ! Просто не заметить встречу с "тридцатьчетверкой"

немцы не могли. В многократно упомянутых выше мемуарах О. Кариуса "первому знакомству" с Т-34 посвящена целая глава, причем встреча эта оставила у немецких танкистов самые яркие воспоминания :

"… Еще одно событие ударило по нам, как тонна кирпичей : впервые появились русские танки Т-34. Изумление было полным. Как могло получиться, что там, наверху, не знали о существовании этого превосходного танка? Т-34 с его хорошей броней, идеальной формой и великолепным 76,2-мм длинноствольным орудием всех приводил в трепет, и его побаивались все немецкие танки вплоть до конца войны. Что нам было делать с этими чудовищами, во множестве брошенными против нас?"

Вот только событие это, изумившее солдат 20-й танковой дивизии вермахта, произошло не у Алитуса, а в начале августа в районе Ельни! Где же 22 июня были 50 танков Т-34 и несколько десятков КВ из состава

5-й танковой дивизии? Они слишком тщательно замаскировались?

          Окончательный разгром 5-й танковой дивизии скорее всего произошел уже на восточном берегу Немана, после того, как к полю боя подошли части 7-й танковой дивизии вермахта, переправившиеся через Неман несколько южнее Алитуса ( и также по невзорванному мосту ). В мемуарах  Ротмистрова это событие описано так :

"… После захвата второго моста через Неман, южнее Алитуса, противник развил стремительное наступление на север и вскоре зажал на восточном берегу Немана главные силы 5-й танковой дивизии с двух сторон. В неравном, крайне ожесточенном бою наше соединение потерпело поражение, потеряв 90 боевых машин, хотя наши воины уничтожили до 170 танков, бронеавтомобилей и бронетранспортеров противника".

   В документах противника сам факт танкового боя у Алитуса подтверждается. Правда, цифры потерь совершенно другие. Так, в телеграмме, направленной утром 23 июня 1941 г. штабом 3-й Танковой Группы командованию Группы армий "Центр", читаем :

"…6. Вечером 22 июня 7-я танковая дивизия имела крупнейшую танковую битву за период этой войны

( странное выражение для оперативной сводки, составленной на второй день "этой войны" - М.С. ) восточнее

Алитус против 5-й танковой дивизии. Уничтожено 70 танков противника. Мы потеряли 11 танков, из них 4 тяжелых ( в вермахте Pz-IV считался "тяжелым танком" - М.С. )". ( 182, стр. 34 ) 

          В том, что реальные потери немецких танков оказались на порядок меньше заявленных Ротмистровым, нет ничего странного - подобное завышение потерь противника является не исключением, а нормой для любых  оперативных сводок. Удивительно другое : немцы заявляют о том, что уничтожили в бою 70 советских танков ( реальная цифра была, видимо, еще меньше ), а советский маршал пишет о потере 90 боевых машин! Формально говоря, термин "боевая машина" не тождественен термину "танк", но в данном контексте Ротмистров, конечно же, имел в виду именно танки. Скорее всего, большая цифра понадобилась мемуаристу для того, чтобы подкрепить свое утверждение о том, что "бойцы и командиры 5-й танковой дивизии, несмотря на всю тяжесть положения, сохраняли мужество и сражались до последнего снаряда, до последнего танка". Однако даже после потери 90 танков в 5-й танковой дивизии должно было оставаться еще более 200 танков! Казалось бы, говорить о "последнем танке" еще рано ( далеко не каждая танковая дивизия вермахта к началу боевых действий имела в своем составе 200 танков ), тем не менее после боя у Алитуса

5-я танковая дивизия практически перестала существовать как боевое соединение.

          Первый ( он же и последний ) бой 5-й танковой дивизии завершился не то вечером 22 июня, не то утром 23 июня. В процитированном выше документе штаба 3-й ТГр речь идет о вечере 22 июня. То же самое время указано и в монографии Анфилова ( "советские танкисты несколько часов вели ожесточенный, напряженный бой с танками противника у переправ через р. Неман, но с наступлением темноты 22 июня они были вынуждены отступить" ). Однако в мемуарах Г.Гота, бывшего командующего 3-й ТГр, вполне определенно говорится про утро 23 июня : "Танковый полк 7-й танковой дивизии, который охранял мосты в Алитусе и ночью был сменен пехотной частью, при выступлении из Алитуса рано утром натолкнулся на подходившую из Варены 5-ю танковую дивизию русских. В "исключительно тяжелом танковом бою", как об этом доложил командир полка, дивизия противника, уступавшего в умении вести одиночный бой, потерпела поражение". ( 13, стр. 68 ) О том, что последний бой 5-й танковой дивизии произошел утром

23 июня, пишут и современные историки ( 8, 178 ) Встречаются сообщения и о том, что в ночь с 22 на 23 июня 10-й танковый полк из состава 5 тд занимался таким странным для танковой части делом, как поиск несуществующего немецкого "парашютного десанта численностью в 660 человек" в районе г. Варена ( 30 км к юго-востоку от Алитуса ).

            Столь пристальное внимание к установлению точного времени разгрома 5-й танковой дивизии  связано с тем, что уже на рассвете 24 июня командир дивизии полковник Ф.Ф. Федоров вместе с остатками

своей дивизии ( 15 танков, 20 бронемашин и 9 орудий ) оказался в районе белорусского города Молодечно, т.е. на расстоянии в 170 ( сто семьдесят ) км по прямой от Алитуса. Генерал армии  С.П. Иванова ( в начале войны - начальник оперативного отдела штаба 13-й Армии Западного фронта ) в своих мемуарах описывает встречу с командиром 5 тд так :

"… Вошел полковник в форме танкиста и доложил, что он является командиром 5-й танковой дивизии…  Танковая дивизия полковника Федорова получила задачу обеспечить отход остатков стрелковых частей и не допустить форсирования Немана гитлеровцами севернее Друскининкая. Однако противник, нанося мощные удары авиацией и артиллерией, не дал дивизии выйти к Неману, и у нее тоже были большие потери. На плечах нашей отступающей пехоты вражеские танки прорвались по двум мостам на восточный берег Немана...

 -  "Это непоправимая беда,— сокрушался танкист,— и мне придется расплачиваться за нее головой".

( 45, стр. 49 )

          Впрочем, из документов ( Оперативная сводка штаба Западного фронта № 4 от 10-00 24.6.41 ) следует,

что полковник Федоров не только "сокрушался", но и занимался тем, что на языке военного трибунала называется "распространение панических слухов" :

"…4. Командир из 5-й танковой дивизии Северо-Западного фронта доложил командующему войсками 13-й армии, что Вильнюс в 17-00 23.6.41 г. занят немцами, которые продолжают наступление". ( 186 стр. 37 ) В данном вопросе командир 5 тд сильно "торопил события" - немецкая 7-я танковая дивизия вошла в Вильнюс только утром 24 июня.

        Еще одна группа из состава 10-го танкового полка 5 тд ( порядка 15 танков Т-34 и 14 легких Т-26 ) к исходу 23 июня откатились в район поселка Вороново ( 20 км к северу от г. Лида, 80 км от Алитуса ), в расположение 37-й стрелковой дивизии 21-го стрелкового корпуса Западного фронта. ( 8 ) В дальнейшем эта группа была сведена

в танковый батальон, который 26-27 июня участвовал в контрударе 21 СК в районе г. Лида. В мемуарах Г.Гота встречается упоминание о том, что 25-28 июня немецкая 19-я тд в районе Вороново-Трабы "постоянно подвергалась атакам противника при поддержке 50-тонных танков.... до 28 июня она отражала атаки с южного направления". Возможно, это были танки из состава 5 тд, безвестные экипажи которых уже после разгрома дивизии продолжали свою войну...

          Командование Северо-Западного фронта потеряло к тому времени всякое представление о том, где находятся остатки 5 тд. В боевом донесении штаба фронта, направленном наркому обороны СССР в 22-45

24 июня, было сказано :  "5-я танковая дивизия в 14.00 23.0.41 г. вела бой с противником в районе Родзишки ( 30 км юго-западнее Вильнюса - М.С. ). Положение и местонахождение дивизии 24.6.41 г. неизвестно". ( 19, стр. 66 )Впрочем, стоит ли говорить про одну дивизию, если два дня спустя штаб Северо-Западного фронта "потерял" уже всю 11-ю Армию! В очередном боевом донесении, отправленном в Москву в 20-35 26 июня, читаем :

"… 11-я армия – штаб и Военный совет армии, по ряду данных, пленен или погиб. Немцы захватили шифрдокумент. 5, 33, 188, 128-я стрелковые дивизии неизвестно в каком состоянии и где находятся. Много отставших и убежавших, задерживаемых [на] направлении Двинск. Много брошено оружия..."

( 19, стр. 69 )

         Остатки 11-й Армии и ее штаб ( он отнюдь не погиб и не был пленен ) искала разведывательная авиация. Не немецкая авиация - наша. 30 июня поиски увенчались некоторым успехом. В этот день из Москвы в адрес штаба Северо-Западного фронта ( который именно в этот день "перебазировался" во Псков, т.е. на 450 км от границы ) ушла телеграмма, подписанная Г.К. Жуковым : “В районе ст. Довгилишки, Колтыняны, леса западнее Свенцяны ( Швенченис ) найдена 11-я армия Северо-Западного фронта, отходящая из района Каунас. Армия не имеет горючего, снарядов, продфуража. Армия не знает обстановки и что ей делать…"

 В классической советской историографии такую неразбериху принято было объяснять пресловутой

"потерей связи" - немецкие диверсанты перерезали якобы все провода, а про радиосвязь в Красной Армии якобы никто и не слыхивал. Связи в частях и соединениях Северо-Западного фронта ( как, впрочем, и всех остальных фронтов ), действительно, не было. Но вот технические средства радиосвязи - были. И в немалом количестве. И не только на уровне фронтов и армий. Так, в 5-й танковой дивизии уже в июле 1940 г., т.е. почти за год до начала войны числились ( не считая 120 танковых радиостанций 71ТК ) :

-  1 радиостанция 11АК,

— 23 радиостанции 5АК,

— 87 батальонных и ротных радиостанций ( 6ПК, РРС, РРУ, РБ - 22 ) . (  179 )

          Теперь стоит пояснить - что обозначают все эти большие буквы. 11АК - это мощная ( 500 Вт ) радиостанция, перевозимая на двух грузовиках. Она обеспечивала телефонно-телеграфную связь в радиусе 300-500 км. 5АК имела размер большого сундука, перевозилась в кузове автомобиля или на конной повозке. Эта рация имела радиус действия 25 км при телефонной связи и 50 км – при телеграфной связи, т.е. полностью ( и даже с заметный перекрытием ) обеспечивала радиосвязь в полосе фронта наступления дивизии…

          Последнее упоминание о судьбе 5-й танковой дивизии в боевых донесениях командования Северо-Западного фронта датировано 2 июля 1941 года : 

"…5-я танковая дивизия 24.6.41 г. в районе Вильнюс была окружена противником и рассеялась. Оставшиеся бойцы и командиры только 26.6.41 г. стали появляться в районе Полоцк ( 200 км к востоку

от Вильнюса, 185 км к северо-востоку от Молодечно ) и 30.6.41 г. в районе Псков. Материальная часть боевых машин полностью уничтожена или оставлена на территории противника. Остатки личного состава и материальной части колесных машин сейчас собираются в районе Псков и Полоцк…" ( 19, стр. 107 )

         А вот мрачные предчувствия полковника Федорова ( "мне придется расплачиваться за это головой" ) не  оправдались. Командира "рассеявшейся" на пространствах в сотни километров дивизии и не расстреляли перед строем уцелевших бойцов, и не отправили рядовым на передовую "искупать вину кровью". Он был назначен начальником Московского учебного авто-бронетанкового центра, а затем - начальником Соликамского аэросанного училища на северном Урале. Там, в глубочайшем тылу, за тысячи километров

от фронта его и настигла нелепая смерть от тифа 20 января 1945 г.

          1.4. "И пошел, командою взметен…" 

          В реальной истории прорыв немцев на восточный берег Немана означал начало конца  Западного фронта

Красной Армии. Стремительно продвигаясь по огромной дуге Алитус - Вильнюс - Молодечно, дивизии 3-й Танковой Группы вермахта вышли к Минску, где 27-28 июня встретились с наступающим вдоль шоссе Брест - Барановичи - Минск 47-м танковым корпусом из состава 2-й Танковой Группы. В огромном "котле окружения" оказались три четверти соединений Западного фронта. Но 23-24 июня сложившаяся ситуация могла быть оценена совершенно по иному : немецкие танковые дивизии ушли из района предполагавшегося контрнаступления конно-механизировонной группы Болдина, и сокрушительный удар советского танкового "колуна" должен был обрушиться на немецкую пехоту.

          Ближе всех к району запланированного наступления находился 11-й мехкорпус Западного фронта.

( см. Карта № 2 ). Он и вступил в бой первым. Отрывочная информация об очень коротком боевом пути

11-го мехкорпуса столь же противоречива и маловразумительна, как и приведенные выше сведения об обстоятельствах разгрома 5-й танковой дивизии. Вполне определенно можно констатировать лишь то, что любые упоминания о 11 МК в традиционной советской историографии сопровождаются потоком горестных причитаний ( "укомплектован на 23 % танками устаревших марок... укомплектованность  автотранспортом и тракторными тягачами составляла 15- 20 %  от  штатных  норм... укомплектованность офицерами - танкистами составляла 45-55 % от штата…") Ну и так далее.

Все это - чистая правда. Вообще. Перейдем теперь к конкретным подробностям. Прежде всего, заменим все эти "проценты" абсолютными величинами. Главное вооружение мехкорпуса - танки. Сколько их было ?

В исторической литературе встречаются  самые разные цифры : 237 единиц ( ВИЖ № 4\1989 ), 360 единиц

( Интернет-сайт "Мехкорпуса РККА" со ссылкой на ЦАМО, ф. 38, оп. 11373, д. 67), 414 единиц ( "1941г. - уроки и выводы" ). Автор предлагает взять за основу цифру 331 - именно такое количество танков указано в документе, составленном непосредственными участниками событий. Речь идет про опубликованное в ВИЖ № 9\1989  "Политдонесение политотдела 11-го мехкорпуса Военному Совету Западного фронта от 15 июля 1941 г." 

         Танки в 11 МК, действительно, были самыми устаревшими :  242 танка Т-26, 18 огнеметных ОТ-26 и

44 танка БТ старой модификации ( БТ-5 ). Новых танков очень мало : 24 ( по другим источникам - 28 ) средних

Т-34 и 3 тяжелых КВ.  К тому же, " до 10-15 %. танков в поход не были взяты, так как они находились в  ремонте". 

         Итого : порядка 280 боеготовых танков, из них почти все - легкие и устаревшие.

         Может ли воевать танковое соединение, вооруженное таким "хламом"?

         Все познается в сравнении. Десятки лет советские "историки" почему-то игнорировали это простейшее, очевиднейшее правило. Разумеется, 11МК был слабым и "недоделанным" - по сравнению, например, с 6-м мехкорпусом Западного фронта или 3-м мехкорпусом Северо-Западного фронта, на вооружении которых были сотни новейших Т-34 и КВ. Но воевать-то предстояло с немцами, а не со своими фронтовыми соседями! С немецкими танковыми соединениями, с их оснащенностью, с их вооружением, с их возможностями и надо сравнивать боевую мощь 11-го мехкорпуса.

         В составе войск пяти западных военных округов было 20 мехкорпусов. Если исключить из этого перечня

17 МК и 20 МК, в которых было всего 63 и 94 танка соответственно ( в Красной Армии про 94 танка говорили "всего 94" ), то остается 18 мехкорпусов. А в составе сил вторжения вермахта было 17 танковых дивизий. Вот

с ними-то можно и нужно сравнивать наши мехкорпуса, в частности - 11 МК.

         Немецкие танковые дивизии и корпуса не имели строго определенного состава. Поэтому возьмем для сравнения самую крупную танковую дивизию вермахта, какая только была на всем Восточном фронте. Это

7-я танковая под командованием генерал-майора фон Функа. Такое сравнение тем более уместно, что 7 тд входила в состав той самой 3-й танковой группы вермахта, во фланг и тыл которой должна была бы нанести удар КМГ Болдина.

         Главное вооружение танковой дивизии - танки. Их в 7 тд вермахта было 265 единиц. А в нашем "неукомплектованном" 11МК - 331 танк. Почему-то принято ( среди советских пропагандистов принято ) считать, что у немцев ничего никогда не ломалось, и число боеготовых танков всегда равнялось общему их числу. Даже если принять на веру это абсурдное допущение, то и тогда 11МК превосходил  самую крупную танковую дивизию вермахта по количеству боеготовых танков ( 280 против 265 ).

         Теперь от количества перейдем к качеству. К началу войны на вооружении 7 тд числилось : ( 10, стр. 206 )

-    53 танкетки Pz -II

-  167 легких танков Pz -38(t)

-    30 средних танков Pz -IV

-    15 "командирских" танков с пулеметным вооружением, из них 7 на базе Pz -38(t)

           На первый взгляд, 11 МК и 7-я танковая дивизия вермахта обладали примерно равными ( и это если не принимать во внимание неоспоримое качественное превосходства советских Т-34 и КВ над немецким Pz-IV )

боевыми возможностями. Но это поспешный и абсолютно ошибочный по сути своей вывод.

          11-й мехкорпус был значительно сильнее.

       "Танк - это повозка для пушки". В этом афоризме, авторство которого приписывается выдающемуся советскому конструктору артиллерии Грабину, есть, конечно, доля преувеличения. Но совсем небольшая.

Все параметры танка, какими бы важными они не были сами по себе, вторичны по отношению к главному - вооружению. Танк создан не для езды и не для укрытия, а для уничтожения. Уничтожения огневых средств и живой силы, командных пунктов и узлов связи в тылу противника, разгрома транспортных колон и складов в оперативной глубине его обороны.

         Так вот, для выполнения этих, основных задач танковых войск, 11МК был вооружен гораздо лучше, нежели 7-я тд вермахта. Под нашу 45-мм танковую пушку 20К был разработан осколочно-фугасный снаряд весом в 2,13 кг. Такой снаряд давал 100 убойных осколков, поражающих открытую живую силу противника в полосе 15*6 метров. Да, конечно, это очень легкий снаряд ( в три раза легче, чем у стандартной "трехдюймовки"), но все же многие цели на поле боя ( пулеметное гнездо, минометная батарея ) он мог поразить. На вооружении 11-го мехкорпуса было 345 пушек 20К ( 286 на танках Т-26 и БТ, 59 на пушечных бронеавтомобилях БА-10 ).

         А на вооружении немецкой 7 тд было всего 167 танковых пушек фирмы "Шкода" А-7. Ровно в два раза меньше, чем в 11 МК. Причем вес немецкого 37-мм осколочного снаряда ( 690 г ) был в три раза меньше, чем у соответствующего снаряда советской 20К, что и обуславливало значительно меньшее поражающее действие по пехоте и укрытиям противника.  

         Что же касается легких немецких танкеток Pz II, то установленная на них 20-мм пушка была в принципе не пригодна для борьбы с пехотой и артиллерией. Снарядик весом в 120-145 г, несущий ( в разных вариантах ) от

4 до 15 г взрывчатого вещества был очень слаб. Перед войной в СССР пушки такого калибра устанавливались только на самолетах-истребителях, но отнюдь не на бронетехнике. Причем испытания и боевое применение 20-мм авиапушек показали, что "поражение живой силы на открытой местности" возможно лишь при прямом попадании в человека, осколочное же действие 20-мм "снаряда" было совершенно ничтожным.

           Разумеется, серьезная "работа" по огневому подавлению противника должна была быть возложена не на легкие танки, а на механизированную гаубичную артиллерию. Вот тут-то главным образом и проявляется разница между советским мехКОРПУСОМ  ( пусть даже и недоукомплектованным ) и немецкой ДИВИЗИЕЙ.

         На вооружении артиллерийских полков трех дивизий 11 МК к началу войны числилось : ( 78 )

— 16 гаубиц калибра 152-мм

— 36 гаубиц калибра 122-мм

          Да, это значительно меньше штатных норм ( 36 гаубиц калибра 152-мм и 40 гаубиц калибра 122-мм ), но на вооружении немецкой танковой дивизии, полностью, "до последней пуговицы" укомплектованной по штату

осени 1940 г., могло быть только :

-  12 гаубиц калибра 150-мм

-  24 гаубицы калибра 105-мм

-   4 пушки калибра 150-мм

        Общий вывод очевиден : даже недоукомплектованный 11 МК по своей огневой мощи превосходил самую крупную танковую дивизию вермахта.

        Наконец, в составе любого советского мехкорпуса было больше людей, нежели в любой немецкой танковой дивизии. Что и не удивительно : в корпусе три дивизии и множество отдельных корпусных частей. Конкретнее, 

в неукомплектованном 11-м мехкорпусе по состоянию на 1 июня 1941 г. несло службу 21605 человек личного состава, а максимальная штатная численность немецкой танковой дивизии была в полтора раза меньше. Причем, 21605 человек было в 11МК по состоянию на 1 июня 1941 г. К 22 июня людей, скорее всего, стало больше, так как в стране полным ходом шла скрытая мобилизация резервистов ( всего на "большие учебные сборы" до начала войны успели призвать 768 тыс. человек ), а механизированные соединения доукомплектовывались личным составом в первую очередь.

          Единственное, в чем 11МК уступал 7-й тд противника, так это в количестве автомашин, т.е. в способности мотопехоты, артиллерии и тыловых служб двигаться вслед за наступающим "танковым клином". На вооружении корпуса к 1 июня 1941 г. числилось 920 автомобилей, 148 мотоциклов, 55 тракторов и тягачей. Это значительно

( в 5-6 раз ) меньше штатных норм. И если бы 11-й мехкорпус действительно перешел в наступление от Гродно на Меркине ( 60-70 км ), как это было предписано приказом Павлова, то не обеспеченная в полном объеме транспортом мотопехота неизбежно отстала бы от танков. Теоретически. В реальности же никакого прорыва в оперативную глубину обороны противника не было и в помине; гнаться за немцами не пришлось - они сами подошли к Гродно, и свой первый и последний бой 11 МК принял практически в районе довоенной дислокации. В такой ситуации нехватка автомашин не могла иметь решающего значения. Более того, из вышеупомянутого "Политдонесения" мы узнаем, что утром 22 июня командование корпуса приняло абсолютно верное решение :

"… По боевой тревоге все части вывели весь личный состав, имеющий вооружение и могущий драться, что составило 50-60 % всего состава, а остальной состав был оставлен в районе дислокации частей… Ввиду необеспеченности автотранспортом 204-й моторизованной дивизии 1-й эшелон из района Волковыск

( 82 км по шоссе до Гродно - М.С. ) перебросили на автомашинах, а последующие перебрасывались комбинированным маршем ( т.е. стрелковые подразделения 204 мд шли пешком до тех пор, пока их не забирал автотранспорт, возвратившийся после перевозки 1-го эшелона дивизии - М.С. ). Через 7 часов (  29-я тд через

3 часа и 33 тд - через 4 часа ) после объявления боевой тревоги части корпуса заняли район сосредоточения..."

         Остается признать, что, советские историки были совершенно правы. Никакого "мехкорпуса" в районе Гродно не было. Под названием "11-й мехкорпус" к 10 часам утра 22 июня 1941 г. южнее Гродно сосредоточилась, фактически, дивизия легких танков, по всем количественным параметрам значительно превосходящая самую крупную танковую дивизию вермахта.

         Самая крупная ,7-я танковая дивизия вермахта наделала много бед. Очень подробно, истинно "по-немецки" написанные мемуары командующего 3-й танковой группы Г. Гота ( 13 ) позволяют в деталях проследить боевой путь 7-й тд в первые дни и недели войны.

          К полудню 22 июня захвачены мосты через Неман у Алитуса,  в полдень 23 июня "танковый полк 7-й тд вышел на дорогу Лида-Вильнюс ( 75 км восточнее Алитуса), колесные машины дивизии остались далеко позади" ( но что примечательно - немецкий генерал вовсе не делает из этого вывод о том, что дивизия потеряла всякую боеспособность ), рано утром 24 июня "7-я тд после небольшого боя овладела городом Вильнюс,  танковый полк дивизии продолжал продвигаться на Михалишки ( Михалишки - это уже Белоруссия, и уже 180 км  к востоку от границы ). Далее "7-я тд вышла 26 июня к автостраде Минск-Москва в районе Смолевичи"

( это уже 30 км к востоку от Минска). Таким образом, за пять дней дивизия прошла 350 км по лесным дорогам Литвы и Белоруссии.

          Затем 7-я тд, потерпев неудачу при попытке форсировать Березину у города Борисов, ушла на северо-восток, через Лепель к Витебску. 5 июля в районе Бешенковичи ( 175 км от Минска ) 7-я тд "наткнулась" на подошедший из Московского военного округа полнокомплектный 7МК ( это тот самый мехкорпус, в составе которого воевал и попал в плен сын Сталина). Разгромив и отбросив к югу советский мехкорпус, 7-я и 20-я тд форсировали Западную Двину между Бешенковичами и Уллой,  к 10 июля полностью овладели Витебском, после чего их дороги снова разошлись : 20-я тд ушла на северо-восток, к Велижу, а 7-я тд  через Демидов во второй раз вышла на автостраду № 1, на этот раз в районе Ярцева ( 50 км восточнее Смоленска), преодолев таким образом две трети расстояния от границы до Москвы.

          Три месяца спустя, 6 октября 1941 г., именно 7-я танковая в районе Вязьмы в третий раз вышла на автостраду №1, замкнув таким образом кольцо окружения самого большого за всю войну "вяземского котла". Затем, в ходе кровопролитного московского сражения, 7 тд прошла еще 245 км на восток, до Яхромы ( 45 км к северу от Москвы ). Только там, у канала Волга - Москва она и была ( если верить знаменитому сообщению Совинформбюро от 13 декабря 1941 г. ) разбита войсками 1-ой Ударной армии. Правда, по немецким данным 7-я танковая воевала на восточном и западном фронтах еще до 1943 г.

          Практический вывод из всего выше изложенного : дивизия легких танков, оказывается, может воевать, может наступать, может вести успешный бой и с пехотой и с танками противника, может форсировать полноводные реки и брать штурмом большие города.  Извините за назойливость, но автор готов еще раз напомнить, что весь этот путь 7-я тд вермахта прошла на легких чешских танках и трофейных французских грузовиках, которые на наших грунтовых дорогах из средства передвижения мотопехоты превращались в предмет для толкания.  Уже за первые три недели войны 7-я тд прошла 700 км  ( считая по прямой) от границы до Ярцево, что чуть больше расстояния от Гродно до Берлина.

          Странно, но коммунистические историки всегда считали неизбежным, естественным и единственно возможным и то, и другое : и то, что 7-я немецкая танковая дивизия уже 15 июля была у Ярцево, и то, что превосходящий ее по всем параметрам 11МК не только не дошел до Берлина ( или хотя бы до Меркине ), но закончил свое существование за три дня боев у Гродно. А ведь на первый взгляд удивительным и неправдоподобным представляется тот факт, что немецкая дивизия, вооруженная лишь легкими танками с противопульным бронированием, смогла "пройти сквозь строй" десятков советских стрелковых дивизий, вооруженных сотнями 45-мм противотанковых пушек, гарантированно пробивавших броню Pz-38(t) и в лоб, и в борт, "и в хвост, и в гриву". Казалось бы, при таком соотношении "щита и меча" глубокий рейд немецких танков должен был завершиться полным их истреблением.

          Все, однако же, не так просто. Танк - это всего лишь инструмент, и результат его использования зависит прежде всего от тактики применения, а еще точнее - от соответствия этой тактики техническим характеристикам вооружения. "Безнадежное" на первый взгляд соотношение между толщиной брони легкого танка и бронепробиваемостью артиллерийского снаряда является таковым лишь в ситуации, когда

на гладком, как стол, поле стоит одинокий танк и ждет, когда в него попадет снаряд. В реальном же бою все несколько иначе.

          Во-первых, танк движется. Даже медленно ползущий по раскисшему от дождя полю Т-26 преодолеет последние 600 м ( попасть в движущийся танк с большего расстояния практически невозможно ) до огневых позиций противотанковой пушки за 3 минуты. Теоретически, расчет противотанкового орудия может произвести 10-15 выстрелов в минуту. Но это если не целиться, а просто "лупить в белый свет". Реально, и

с учетом того, что отдача после выстрела сбивает прицел, в распоряжении артиллеристов не более 5-10 выстрелов. Но танк ведь не просто ползет по полю, он ползет и стреляет. Шансы сторон в "дуэли" танка и противотанковой пушки отнюдь не одинаковы. Бронебойный снаряд, просвистевший в одном сантиметре от башни танка, не принесет ему никакого вреда, в то время как осколочный снаряд ( даже если это снаряд малокалиберной 45-мм советской танковой пушки 20К ), взорвавшийся на расстоянии нескольких метров от огневой позиции, неизбежно заставит орудие замолчать. Поэтому 5-10 выстрелов, о которых мы сказали выше, в реальном бою являются для расчета противотанковой пушки недосягаемой мечтой - после первых же выстрелов экипаж танка ( хорошо подготовленный и обученный экипаж ) обнаружит стреляющее орудие и парой осколочных снарядов смахнет пушку с лица земли.

         Из этих простых соображений следует, что самым простым и самым эффективным способом прорыва противотанковой обороны является старый как мир, базовый для всего военного дела, принцип концентрации. Танковая дивизия, развернувшись в боевой порядок на фронте в 2-3 км, уверенно пробивает  оборону стрелкового ( пехотного ) полка, на вооружении которого было в начале войны всего 12 противотанковых пушек. Даже если обороняющиеся успеют в кратчайший срок перебросить в район прорыва свой резерв ( 36 противотанковых 37-мм пушек в истребительно-противотанковом дивизионе пехотной дивизии вермахта ), остановить атаку двух-трех сотен танков они не смогут. Потери некоторого числа танков при этом неизбежны, но и прорыв обороны будет неизбежен. Это "некоторое число" может быть сведено к минимуму ( если даже не к нулю ) за счет артиллерийской поддержки танковой атаки.

         Именно массированный огонь артиллерии - как ни парадоксально такое звучит - выполняет роль "дополнительной брони", позволяющей легким танкам с противопульным бронированием выжить на поле боя. Слово "массированный" появилось в предыдущей фразе не для красоты слога. Гаубица стреляет неприцельным навесным огнем, и надо много-много раз выстрелить, прежде чем один из снарядов взорвется рядом с огневой позицией вражеской противотанковой пушки. Как выше уже было упомянуто,

по предвоенным нормативам артиллерии Красной Армии для уничтожения одного орудия ПТО требовалось  от 70 до 90 снарядов 122-мм гаубицы. Однако в танковом полку нет никаких гаубиц, но они есть в составе артиллерийского полка танковой ( моторизованной ) дивизии. Другими словами, необходимо взаимодействие. Очень простое слово, с очень понятным смыслом, от которого в бою зависит почти все.   

          Полевой Устав Красной Армии ПУ-39 категорично требовал : "Атака танками переднего края должна быть во всех случаях обеспечена артиллерийской поддержкой и не допускается без нее". Но

и взаимодействия с одной только артиллерией недостаточно. Нужна разведка, нужна устойчивая связь, корректировка артиллерийского огня, нужна поддержка со стороны собственной пехоты, и еще много всякого, что превращает пушки, танки, пулеметы в единый военный механизм. Самой же главной "деталью" этого "механизма" был, есть и будет командир. Обученный, опытный, смелый командир. При наличии такого командира и при отлаженном взаимодействии с пехотой и артиллерией танковое соединение, вооруженное всего лишь легкими танками с противопульным бронированием, пробивало оборону пехоты образца лета 1941 года с железной неотвратимостью. 

           Уважаемый читатель, все вышеизложенное не стоит воспринимать как продолжение басни про лису и виноград. Разумеется, с непробиваемыми танками вести наступление еще лучше. И совсем не случайно то, что готовясь к Большой Войне, "неизменно миролюбивая" сталинская империя начала перевооружать свою армию новыми танками с противоснарядным бронированием. Но и объявлять отсутствие ( или малое количество ) таких танков исчерпывающей объективной причиной молниеносного разгрома крупного механизированного соединения ( каковым по состоянию на утро 22 июня 1941 г. был 11 МК ), по меньшей мере, нелепо. Воюют не танки. Воюют танкисты и их командиры. Именно в их действиях ( или бездействии ), а не в миллиметрах брони и километрах межремонтного пробега следует искать причину того, что произошло летом 41-го с Красной Армией. Конечно, это гораздо сложнее - уже хотя бы потому, что документальных или мемуарных источников крайне мало, многие засекречены по сей день, доступные документы часто противоречивы и малодостоверны. Но и все это не может служить оправданием для подмены изучения истории бесконечным повторением ритуальных заклинаний про "безнадежно-устаревшие танки"…

          Анализ документов, имеющих отношение к истории разгрома 11 МК, мы начнем с упомянутого уже "Политдонесения" политотдела корпуса, подписанного полковым комиссаром А.П. Андреевым 15 июля 1941 г. Прежде всего, следует обратить внимание на дату подписания документа. 15 июля 1941 года Павлов

и его "подельники" уже арестованы, но суд еще не состоялся. Оставшиеся на свободе командиры, имевшие прямое отношение к катастрофическому разгрому войск Западного фронта, чувствуют за своей спиной отчетливое дуновение расстрельных подвалов НКВД. Это мы сегодня знаем, что поражение спишут на "внезапность нападения" и "устаревшие танки", но в июле 41-го этого еще не знал никто. Люди, на памяти которых был 1937 год, могли и должны были ожидать для себя самого худшего, и это не могло не сказаться на содержании и интонациях вышеупомянутого "политдонесения", в котором нет ни капли политики, зато есть длинный перечень "уважительных причин". Не нам судить комиссаров 1941 года, но принять во внимание эти обстоятельства для историка просто необходимо.

           Весь ход боевых действий 11 МК описан в "Политдонесении" дословно так :

"... В первый день, т.е. с момента налета немецких самолетов на Волковыск в 4.00 22.6, связи со штабом

3-й Армии и штабом округа не было, и части корпуса выступили самостоятельно в район Гродно, Сокулка, Индура согласно разработанному плану прикрытия...
В связи с отходом стрелковых частей 4 СК вся тяжесть боевых действий легла на части 11 МК, как по прикрытию отхода частей 4 СК, так и задержке продвижения немцев; мотострелковый полк 29-й тд по приказу командарма-3 находился в его резерве по борьбе с авиадесантами в районе Гродно, и дивизия вела бой без пехоты и артиллерии, неся особенно большие потери от противотанковой артиллерии противника.
В течение 22 и 23.6 части корпуса вели бой на фронте Конюхи, Новый Двор, Домброво. Под давлением противника к 24.6 части корпуса отошли на фронт Гродно ( Фолеш ), Кузница, Сокулка, удерживая фронт западнее шоссе и ж/д Гродно-Белосток (  см. Карта № 2 - М.С. ).

      В связи с быстрым отходом на восток от Гродно частей, действовавших севернее реки Неман, противник пытался форсировать реку Неман с выходом частям корпуса в тыл. Но все попытки немцев форсировать реку Неман были отбиты.  Для удержания продвижения противника приказом армии было выброшено

26.6 два мотобатальона 204 мд через Лунно на рубеж реки Котры. 1-й стрелковый батальон по приказу командира корпуса был выброшен для удержания моста у Лунно. 
Понесенные большие потери за время боев с 22 до 26.6 как личного состава, так и матчасти делали корпус малобоеспособным. В танковых дивизиях оставалось не более 300-400 человек, ( т.е. не более 5 % от первоначальной численности личного состава - М.С. ), а в моторизованной дивизии - по одному неполному батальону в полку, танков - до 30 шт. и до 20 бронемашин. Все небольшие тылы дивизий были сожжены

или расстреляны авиацией противника, которая гонялась буквально за отдельными машинами".
    Вот и все, что смог рассказать про гибель корпуса комиссар Андреев.

          Самым содержательным и важным является то, чего в "политдонесении" нет.

Во-первых, в нем нет даже малейшего подтверждения видений В. Суворова о том, как "советских танкистов перестреляли еще до того, как они добежали до своих танков, а танки сожгли или захватили без экипажей".  В момент пресловутого "внезапного нападения" командиры 11 МК, даже не имея связи с вышестоящими штабами, просто достали из сейфов "красные пакеты" с планами прикрытия и, как можно судить по документу, практически  без потерь, в кратчайшие сроки ( 3 - 7 часов ) вышли в предназначенные им районы развертывания. 
Во-вторых, в тексте нет никаких внятных сведений о противнике, в боях с которым корпус за 4 дня потерял 9/10 личного состава и техники. Но и в этом аспекте комиссар Андреев оказался гораздо порядочнее позднейших историков, которые наполнили свои макулатурные книжки описаниями каких-то "встречных боев с тяжелыми немецкими танками", якобы произошедших у Гродно.

В-третьих, в тексте нет ни одного упоминания о существовании КМГ Болдина ( в состав которой формально был включен 11 МК ) ; нет никаких сообщений о взаимодействии с танковыми дивизиями 6-го мехкорпуса, которые ( если верить отчетам их командиров ) 24-25 июня вели бой в районе Сокулка, Кузница, Индура, т.е.

буквально в "нескольких шагах" от частей 11-го мехкорпуса, которые - если верить комиссару Андрееву -

удерживали рубеж Сокулка-Кузница по меньшей мере до конца дня 24 июня…

         Теперь перейдем к тому, что в "Политдонесении" есть.

         Плохо скрытые претензии к пехоте 4-го стрелкового корпуса ( 4 СК ), которая открыла фронт и тем самым вынудила мехкорпус заниматься несвойственным ему делом по "прикрытию отхода" и "задержке продвижения  немцев", скорее всего справедливы. В соответствии с предвоенными планами высшего командования Красной Армии, войска Западного фронта должны были нанести главный удар в юго-западном направлении, по линии Седлец-Демблин, "выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радом". ( см. Карта № 3 ). Соответственно, участок 3-й Армии ( северное основание "Белостокского выступа") представлялся пассивным участком обороны. На него и выделили минимальные силы : 4 СК в составе трех дивизий и недоукомплектованный 11 МК.

         Следует уточнить, что по плану прикрытия мобилизации и оперативного развертывания войск Западного Особого военного округа в распоряжение командования 3-й Армии начиная с 3-го дня мобилизации передавались 24-я стрелковая дивизия и 21 СК в составе двух стрелковых дивизий. Эти соединения должны были занять и оборудовать тыловый оборонительный рубеж на восточном берегу

р. Неман в полосе от Друскининкай до Лунно. ( см. Карта № 2 ) Однако в реальной истории ничего этого не произошло - загадочные и по сей не поддающиеся однозначной интерпретации внешне-политические "игры" Сталина привели к тому, что планы прикрытия так и не были введены в действие. В результате утром 22 июня против пяти пехотных дивизий противника оборону на участке "сувалкского выступа" держали лишь две стрелковые дивизии 4 СК ( 27 сд и 56 сд ). Третья дивизия корпуса ( 85 сд ) находилась во втором эшелоне, у северных пригородов Гродно. Никаких других стрелковых соединений в составе войск 3-й Армии Западного фронта не было.

          Удар трех пехотных дивизий 8-го армейского корпуса вермахта ( 161 пд, 28 пд, 8 пд ) буквально смел

56-ю стрелковую дивизию, растянувшуюся на фронте от Липск до Друскининкай. Уже в 10-15 22 июня в Боевом донесении штаба 3-й Армии № 03 сообщалось : "Противник прорвал наши войска и овладел Сопоцкин, Голынка и Липск… Из Сопоцкин и Липск наши части отходят на Гродно…" ( 186, стр.138)

Потерявшие управление и деморализованные части не смогли закрепиться ни на линии оборонительных сооружений Гродненского укрепрайона ( к 1 июня 1941 г. было построено 98 ДОТов и еще 606 находились

в стадии строительства ), ни на естественном рубеже реки Неман. В 13-00 22 июня Боевое донесение штаба Западного фронта № 005 констатировало, что противник ( это была 161 пд вермахта ) форсировал Неман южнее Друскининкай. ( 186, стр.18 ) К этому моменту 256-я пехотная дивизия противника вышла на фронт Домброво - Липск и передовым частями наступала на Новый Двор. В протоколе допроса арестованного

4 июля командующего Западного фронта Д.Г. Павлова читаем: "Во второй половине дня 22 июня Кузнецов

( командующий 3-й Армии - М.С.) с дрожью в голосе заявил, что от 56-й стрелковой дивизии остался только номер..." ( 67 )       

          Таким образом, возможность организации взаимодействия танковых частей 11 мехкорпуса с пехотой

4 СК была изначально нарушена. Более того, командующий 3-й Армии изъял из 29-й танковой дивизии ее

"собственный" мотострелковый полк для борьбы с мифическими "авиадесантами", а 85-ю стрелковую дивизию ( 4 СК ) и 204-ю моторизованную дивизию ( 11 МК ) отвел на рубеж реки Лососна ( южнее Гродно ). В результате такого командования танковые части 11 МК "вели бой без пехоты и артиллерии". В этой ситуации успех или неуспех стремительного, но, увы - неподготовленного и неорганизованного, контрудара 11-го мехкорпуса зависел исключительно от того, что в войнах предыдущего столетия определяло успех или неуспех кавалерийского рейда. Если обороняющихся охватывала паника, если командиры оказывались не в состоянии с этой паникой справиться, то начиналась рубка бегущих - самый истребительный способ действия конницы. Если же командиры в эти решающие минуты боя удерживали в своих руках управление и подчиненных, то практически беззащитная конная лава беспощадно истреблялась артиллерией и пулеметами обороняющихся. То же самое, но лишь с поправкой на другие технические средства борьбы, должно было произойти и с массой легких танков, лишенных поддержки своей пехоты и артиллерии.

         Благодаря усилиям современных историков-краеведов из г. Гродно в нашем распоряжении есть воспоминания начальника штаба 29-й танковой дивизии Н.М. Каланчук, командира 57-го танкового полка

этой же дивизии И.Г. Черяпкина и старшего политрука А.Я. Марченко, который с первых часов войны исполнял обязанности командира 59-го танкового полка 29 тд. ( 83, 184 ) В их изложении события развивались следующим образом.

         Н.М. Каланчук :

"…Мотоциклист привез приказ командира 11-го мехкорпуса, в котором указывалось, что корпус силами

29-й танковой дивизии наносит контрудар на Сопоцкин, Сувалки; левее из Сокулка и Индура наносит контрудар 33-я танковая дивизия в направлении Липск, Августов, Сувалки… Начало выступления –

9-45 22.06.1941

         Когда части приступили к выполнению приказа, было получено донесение от разведывательного батальона, которое гласило, что 40 танков и около полка пехоты противника в бронетранспортерах ( здесь и далее подчеркнуто мной - М.С. ) прорвались через стрелковые части 4-го стрелкового корпуса и движутся в направлении Сопоцкин и Гродно… Дивизия, не доходя Сопоцкин, на рубеже Лойки, Голынка, Липск, развернулась в боевые порядки, вступила в ожесточенный бой с танками Т-ІІІ и мотопехотой противника. В этом бою особенно себя показали наши танки Т-34 и КВ : действуя впереди наших танковых боевых порядков они начали расстреливать танки противника и давить их как орехи, не неся никаких потерь. Идя за ними, танки Т-26, БТ-5 и БТ-7 наносили сокрушительные удары по танкам противника и давили бронетранспортеры с пехотой противника.

          Этот бой длился около 35 минут, бронетранспортеры и танки противника, в том числе и наши Т-26 и БТ-5 горели, как свечи, район боя был покрыт сплошным дымом. Наши танкисты, несмотря на слабую броню, героически сражались, не щадя жизни, и героически пали в бою смертью храбрых. Наконец, пехота противника повыскакивала из горящих бронетранспортеров и расстреливалась прямой наводкой из пушек и пулеметов наших славных танкистов. Когда наши Т-34 и КВ смяли колонну и боевые порядки противника, противник начал отступать и был отброшен с большими потерями в танках, бронетранспортерах и пехоте. Наши танковые полки с разведывательным батальоном отбросили противника на север от Сопоцкин в лес.

          В этом бою противник потерял 34 бронетранспортера, 21 легкий танк Т-ІІІ, до двух батальонов пехоты. Наши потери 27 танков Т-26 и БТ. КВ и Т-34 остались невредимые, но все в лунках (вмятины

от снарядов). В дальнейшем, к 12 часам противник подтянул артиллерию и танки. Части дивизии, подвергаясь сильному воздействию авиации и превосходящих сил противника, отходили на восточный берег р .Лососна, где закрепились и, отражая яростные атаки противника, оборонялись до 25 июня..."

          И.Г. Черяпкин :

"… Нашему полку комдив приказал рассредоточенной колонной в боевой готовности к встречному бою двигаться в направлении Конюхи, Голынка… Высланная вперед разведка сообщила, что в районе Голынки появилось до батальона мотопехоты противника с танками… Продвигаясь дальше, мы вскоре пришли в непосредственное соприкосновение с противником.

        Сначала произошло столкновение с вражеской разведкой, а затем появился передовой отряд наступающих гитлеровцев. В коротком бою было уничтожено несколько немецких танков и бронетранспортеров, а остальные отошли назад. И сразу же над боевыми порядками полка появилась вражеская авиация, подвергнувшая нас ожесточенной бомбардировке. Во время этого налета был тяжело ранен начальник штаба полка майор Петухов, которого эвакуировали в тыл.

        После бомбардировки на нас двинулось не менее батальона пехоты в сопровождении танков и бронетранспортеров. Фашисты шли с засученными рукавами и растегнутыми воротниками мундиров, ведя бесприцельную стрельбу из автоматов. Надо сказать - это производило впечатление. У меня даже мелькнула мысль, как бы не дрогнули наши боевые порядки. Я приказал подпустить немцев поближе и открыть огонь наверняка. Они не ожидали от нас серьезного сопротивления, и когда на них обрушился огонь из танковых пушек и пулеметов, были ошеломлены. Пехота сразу же залегла. Завязавшаяся танковая дуэль закончилась не в пользу фашистов. Когда загорелось более половины немецких танков и бронетранспортеров, противник начал отходить.

        Понес потери и полк. Имевшие бензиновые двигатели и слабую броню танки Т-26 и БТ вспыхивали

от первого попадания снаряда. Только КВ и Т-34 оставались неуязвимы. Полк продвинулся до рубежа Перстунь, Голынка, где встретил сильную противотанковую оборону противника, а также стал подвергаться непрерывным атакам с воздуха. Во второй половине дня мы по приказу отошли к Гродно.

         23 и 24 июня полк в составе дивизии вел бои с наступавшим противником юго-западнее и южнее Гродно. К концу третьего дня войны в полку осталось уже менее половины танков..."

         А.Я. Марченко :

"… Поскольку командир нашего полка по какой-то причине отсутствовал в районе сосредоточения, вести полк в бой было приказано мне. До сих пор я не могу себе объяснить, почему выбор комдива пал

на меня.

       Примерно в 10-30 наша колонна, насчитывав­шая более 50 танков, выступила через речку по дороге к Сопоцкину. На пол­пути к границе мы встретились с вражескими танками и бронетранспортерами и

с ходу вступили с ними в бой. Помнится также, как наши быстроходные танки Т-26 устремились на вражеские Т-III и Т-IV, как впереди и по сторонам от моей «тридцатьчетверки» начали вспыхивать немецкие и наши танки. Наши чаще, потому что броня у них была в два раза тоньше немецких.

        Я не запомнил, сколько раз они нас атакова­ли, но Андрей ( механик-водитель танка Т-34, на котором воевал Марченко - М.С. ) утверждал после, что мы отбили более десяти атак. Броня нашего танка была усеяна выбоинами и вмятинами от вражеских снарядов. Мы оглохли от грохота их разрывов, от бомб, которые то и дело сыпались на нас с неба в промежутках между атаками.   

        Тяжелый бой вел справа от нас и другой полк нашей дивизии, которым командовал майор Черяпкин.

К вечеру мы вынуждены были отойти к Гродно. Машин в строю оставалось уже мало. В мой танк угодил снаряд из 105-мм пушки, повредил поворотный механизм и вывел из строя орудие. Машина загорелась, но ее удалось поту­шить.

         У нас иссякли боеприпасы, стало недоставать горючего. Не было никакого снабжения. Вечером

мы узнали, что по приказу командования армии войска оставляют Гродно, а наша дивизия должна прикрывать их отход. Одна­ко никаких конкретных указаний мы не получили. Я решил вернуться в

распо­ложение полка, чтобы пополниться всем необходимым. На складах удалось найти кое-что из продовольствия, боеприпасов, заправиться горючим.

          Попытки связаться со штабом дивизии не дали результатов. Никого из командования в городе

не было. Решили двигаться на Лиду ( 90 км по прямой от Гродно )вслед за отступавшими частями.

Так закончился для нас первый день войны. В дальнейшем мне довелось участвовать в боях в районе Лиды, в деятель­ности партийно-комсомольского подполья в Полоцком районе, а в мае 1942 года возглавить партизанский отряд…"

Воспоминания трех участников событий совпадают, как видим, почти во всем. К сожалению, они совпадают и в заученном пересказе мифов советской пропаганды. Немцы летом 41-го "должны были"

превосходить Красную Армию в танках и разъезжать на бронетранспортерах - и вот три очевидца в один голос рассказывают о немецких танках у Гродно, и не просто о танках, а о Т-III ( Pz-III ). Наконец, совсем уже фарсовой выглядит история о том, как "фашисты с засученными рукавами и расстегнутыми воротниками мундиров" в количестве одного батальона пехоты пошли в "психическую атаку" на советский танковый ( !!! ) полк.

          Фактически, ни одного танкового соединения вермахта южнее Друскининкай не было и в помине. Ближайшая к месту событий 12-я танковая дивизия из состава 3-й Танковой Группы в полдень 22 июня подходила к Меркине, т.е. находилась на расстоянии в 50-60 км от поля боя у Сопоцкин -Гродно. Никаких танков ( и уж тем более - средних танков Pz-III, которых не хватило даже на укомплектование танковых дивизий первого эшелона армий вторжения ) в составе пехотных дивизий вермахта не было. Единственное, что в горячке боя можно было принять за немецкий "танк" - это "штурмовые орудия", шесть (189-й, 191-й, 192-й, 201-й, 203-й, 210-й ) батальонов которых ( по три батареи из шести самоходок в каждом ) были приданы пехотным дивизиям немецкой Группы армий "Центр". Кроме того, было еще два батальона ( 529-й и 561-й ) самоходных "истребителей танков" ( чешская 47-мм противотанковая пушка на шасси легкой танкетки Pz-I ), всего шесть батарей по 9 "истребителей" в каждой. Таким образом, на тридцать одну пехотную дивизию Группы армий "Центр" приходилось в среднем по пять "самоходок" разных типов. В среднем. Возможно, в какой-то дивизии могло быть и две батареи ( т.е. 12 "штурмовых орудий"), но уж никак не 40 танков Pz-III и Pz-IV.

       Что же касается бронетранспортеров, то они существовали только в старом советском "кино про войну".

Немецкая пехота передвигалась пешком, мотопехота моторизованных и танковых дивизий - на разномастных  грузовиках, хлебных фургонах и автобусах. Начальник генерального штаба вермахта Ф.Гальдер в своем знаменитом дневнике (запись от 22 мая 1941 г.) отмечает, что в 17-й танковой дивизии ( 2-я Танковая Группа ) насчитывается 240 разных типов автомашин. К началу вторжения в СССР в некоторых ( далеко не в каждой ! ) танковых дивизиях вермахта была лишь одна мотопехотная рота, оснащенная полугусеничными бронетранспортерами "Ханомаг" ( Sd.Kfz. 251 ) в количестве 26 штук. И это не удивительно, учитывая, что в 1939-1940 г.г. промышленность Германии ( на которую якобы "работала вся Европа" ) произвела всего 569

бронетранспортеров. Для того же, чтобы в июне 41-го посадить на "Ханомаги" всю пехоту танковых и моторизованных дивизий, немцам надо было иметь порядка 25 тыс. бронетранспортеров. Такого количества не было произведено и за все пять лет войны ( реальный выпуск на конец 1943 г. составил 6,5 тыс. ). ( 188, стр. 262 ).

  Разумеется, не только в Советском Союзе военная пропаганда штамповала героические мифы. Так, например, в 1942 г. ( т.е. непосредственно в ходе войны ) в Германии была издана книга Хорста Слесины «Солдаты против смерти и дьявола» ( “Soldaten gegen Todt und Teufel. Unser Kampf in der Sowietunion. Eine soldatische Deutung” ). Автор был штатным сотрудником  службы пропаганды вермахта, так что искать в его книге точные цифры и правдивые факты не стоит. Книга эта, однако же, представляет огромную ценность для современного историка, так как в ее начале есть глава "Танковая битва перед Гродно", в которой описывается бой немецкой пехоты против советских танков в районе деревни Конюхи. А это ничто иное,

как тот самый бой, который в полдень 22 июня 1941 года 29-я танковая дивизия 11-го мехкорпуса вела с 8-й пехотной дивизией вермахта. И хотя Х. Слесина заканчивает свой рассказ совершенно фантастическим заявлением о том, что "пять советских танковых полков с почти 600 танками атаковала части нашей дивизии", само описание боя - несмотря на весь "картинный" пропагандистский пафос - достаточно реалистично :

        "… Приготовления к обороне заканчиваются за несколько секунд. Офицеры спешат к своим подразделениям… Трясясь и грохоча, подъезжают наши штурмовые орудия. Это – тяжелые, массивные танки без башни, с угрожающе высунутыми орудийными стволами. Хотя их немного, только одна батарея, они – самое тяжелое оружие в противотанковом бою. Это первый бой их экипажей, но они идут в бой со спокойствием и верой. Они полностью убеждены в превосходстве своего оружия …

         Противотанковые команды заняли свои хорошо замаскированные позиции, несмотря на спешку. Штурмовые орудия подъезжают к дороге справа и слева. Теперь мы должны ждать... Мы слышим грохот двигателей и скрежет и лязг танковых гусениц. Они катятся! Они окрашены в коричневый землистый цвет, с длинными стволами пушек – их пять, шесть, и еще несколько... Это – легкие и средние танки, плюс несколько броневиков… Ближе, еще ближе. Теперь видна каждая деталь. Их башни поворачиваются, потому что они ищут нас. Ревущие, скулящие и лающие выстрелы! Трассирующие снаряды из противотанковых пушек дотягиваются до противника своими огненными «пальцами».

Более низкий гром штурмовых орудий. Пулеметы со специальными пулями молотят по бортам танков.     

         Передние танки получают горячий прием. Первые два снаряда от наших двух штурмовых орудий поражают наиболее выдвинувшийся тяжёлый танк и просто с потрясающей силой срывают его башню. Её подбросило на несколько метров. Высокий столб огня, вспышка и удар взрывающегося боезапаса, танковые бензобаки взлетают в небо – в это мгновение перед нами поднимаются пять столбов дыма и огня. Пять советских танков были буквально искромсаны и разорваны на части.

         Новые цели! Оставшиеся советские танки включились в битву, и упрямо ведут обстрел  наших позиций через свои уничтоженные и подбитые танки.  Поднятая пыль, пороховой дым и дым от горящего масла скрывают нас. Русские неистово стреляют из пулеметов и орудий. Противотанковая пушка с правой стороны дороги подбита. Осколки, сталь и кровь с грязью падают на желтый песок… Картины отпечатываются в мозгу с большой ясностью. Русский танк катится вперед : 40 метров, 30 метров... Почему штурмовое орудие не стреляет? Страх душит горло. Разрушающий удар – огонь, пластины брони, орудийный ствол, человеческие тела, горящее масло и плотный, черный дым, который милостиво скрывает картину ужаса… 

         Этот адский шум длится всего несколько минут. Огонь стихает, потому что мы не имеем больше целей. Последние танки развернулись и скрылись. Одиннадцать горящих факелов, охваченных огромными столбами дыма, засоряют поле…" ( перевод Д. Лютик ). ( 184 )

К какому "общему знаменателю" можно свести все эти разрозненные и противоречивые воспоминания участников событий ? Во-первых, ожесточенный бой 22 июня между немецкой пехотой и

29-й танковой дивизией в районе Сопоцкин -Гродно был. В этом бою советские танкисты действовали без поддержки авиации, артиллерии и собственной пехоты ( в рассказе Х.Слесины нет ни единого упоминания об артиллерийском обстреле немецких позиций или же о появлении на поле боя советской пехоты ). 8-я пехотная дивизия вермахта ( кадровая дивизия "первой волны", воевавшая с первых дней Второй мировой ) встретила лавину советских танков не паническими воплями, не спинами бегущих солдат, а огнем из всего, что только могло стрелять ( "пулеметы со специальными пулями молотят по бортам танков" ). Закономерным результатом стали неудача танковой атаки и большие потери ( "дивизия вела бой без пехоты и артиллерии, неся особенно большие потери от противотанковой артиллерии противника" ).

          Оценить реальный размер потерь можно лишь ориентировочно. Начальник штаба 29 тд пишет о потере 27 танков. Х. Слесина украшает свое повествование картиной "одиннадцати горящих факелов, охваченных огромными столбами дыма". В донесении отдела разведки штаба 9-й немецкой армии ( 23 июня, 17 ч. 40 мин. ) читаем : "22 июня подбито 180 танков, из  них только 8-я пехотная дивизия в боях за Гродно уничтожила 80 танков". ( 187, стр. 34 ) Поделив число 80 на стандартный "коэффициент завышения" равный трем, мы получаем ровно 27 подбитых танков, о которых и пишет в своих воспоминаниях Н.М. Каланчук.

         Значительно сложнее определить реальный состав советских танковых подразделений, принявших участие

в бою 29-й танковой дивизии с немецкой пехотой. По словам А.Я. Марченко ( исполнявший обязанности командира 59-го танкового полка ) "наша колонна, насчитывав­шая более 50 танков, выступила через речку

по дороге к Сопоцкину". Командир 57-го танкового полка И.Г. Черяпкин в начале своих воспоминаний пишет, что "в полку имелось около 100 танков, в том числе около десятка КВ и Т-34". Н.М.Каланчук, начальник штаба 29 тд, утверждает, что "укомплектованность дивизии боевой техникой и вооружением была очень низкая. Например, танками около 66%, и то старыми образцами…" Но 66% от штатнойчисленности танковой дивизии Красной Армии образца лета 1941 года - это 248 танков! Машин новых типов, как пишет Н.М. Каланчук, в дивизии было 18 единиц ( "12 танков Т-34, 6 танков КВ" ).

          Однако в описании боя, сделанном Х. Слесиной, совершенно невозможно обнаружить полторы-две сотни советских танков. Речь там идет, самое большее, о двух-трех десятках боевых машин. Нет в его рассказе и танков Т-34 и КВ, которые ( по словам Каланчука ) "действуя впереди наших танковых боевых порядков, расстреливали танки противника и давили их как орехи, не неся никаких потерь". И это очень странно, так как пропагандист вермахта не должен был бы упустить возможность живописать сражение немецких солдат с "бронированными монстрами русских". И они ( монстры ), действительно, появляются на страницах его книги ( "Танки! Гигантские танки, каких мы прежде никогда не видели! Стальные гиганты грохочут по возвышенности на нас! Русские 52-тонные  танки с 15-сантиметровой пушкой! Ужас парализует нас. Лёгкие противотанковые орудия не приносят никакого эффекта. Снаряды отскакивают от стальных бортов как резиновые шары..." ) - но это уже описание другого боя ( скорее всего - с частями 6-го мехкорпуса, подошедшими к району Кузница-Индура 24 июня 1941 г. )

          Еще труднее реконструировать то, что произошло с 29-й танковой дивизией после первого боя. Совершенно очевиден лишь тот факт, что про бой 22 июня все три его участника ( начальник штаба дивизии

и командиры танковых полков ) пишут подробно и взволнованно, а вот события 23-25 июня упоминают как-то вскользь, торопливой скороговоркой. А из воспоминаний старшего политрука А.Я. Марченко и вовсе следует, что первый бой был и последним - не обнаружив в Гродно ни начальства, ни приказа, 59-й танковый полк "двинулся вслед за отступавшими частями" на Лиду. В любом случае, нет никакого внятного объяснения того, как потеря 30-40 танков в одной из трех дивизий корпуса через три дня превратилась в потерю 90% личного состава и боевой техники, что и "сделало корпус малобоеспособным".

Бесспорным является лишь тот факт, что контрудар 11 МК происходил изолированно от действий КМГ Болдина ( и самого генерала Болдина ) и завершился полным разгромом корпуса, потерей всей боевой техники, большей части рядового и командного состава. 14 июля 1941 г. южнее Бобруйска ( 350 км к востоку от Гродно )

из окружения вышла лишь группа в несколько сот человек во главе с командиром 11-го мехкорпуса генерал-майором Мостовенко.

         1.5.  Доклад С.В. Борзилова

        К счастью для историков, чуть лучше освещен боевой путь 6-го мехкорпуса ( 4-я и 7-я танковые дивизии,

29-я моторизованная дивизия ). В недрах "архивного ГУЛАГа" уцелел и в конце 80-х годов был опубликован

( "Военно-исторический журнал", № 11/1988 ) документ : Доклад командира  7-й танковой дивизии генерал-майора С.В. Борзилова в Главное автобронетанковое  управление РККА от 4 августа 1941 г.

         Об авторе этого документа необходимо сказать отдельно хотя бы  несколько слов. Семен Васильевич Борзилов к моменту начала советско-германской войны мог по праву считаться одним из наиболее опытных и прославленных танковых командиров Красной Армии. Во время финской войны комбриг Борзилов командовал 20-й тяжелой танковой бригадой, которая прорвала "линию Манергейма" в районе печально-знаменитой "высоты 65,5". Командование Красной Армии высоко оценило тогда роль 20-й танковой бригады и ее командира. Звания Героя Советского Союза были удостоены 21 танкист, в том числе и сам Борзилов. Ничуть

не отрицая однозначно преступный характер развязанной Сталиным войны, следует признать, что советские танкисты приобрели в ней уникальный опыт прорыва долговременных укреплений противника, причем на  совершенно "противотанковой" местности.

        К несомненной заслуге командира 20-й ттб следует отнести и очень малые потери, понесенные личным составом вверенного ему соединения. За три месяца боев в тяжелейших природно-климатических условиях

20-я танковая бригада потеряла 169 человек убитыми и 338 ранеными.( 8 ) Всего ничего - в сравнении с тем,

что общие потери Красной Армии в той позорной сталинской авантюре превысили 330 тысяч человек. ( 35 )

        Доклад Борзилова, несмотря на малый объем, содержит столько ценнейшей информации, что его стоит читать очень и очень внимательно :

1. На 22 июня 1941 года дивизия была укомплектована в личном составе: рядовым на 98 проц., младшим начсоставом на 60 проц. и командным составом на 80 проц. Материальной частью: тяжелые танки - 51, средние танки - 150, БТ-5-7 - 125, Т-26 - 42 единицы.

2. К 22 июня обеспеченность дивизии боевым имуществом : снарядов 76-мм - 1 бк ( боекомплект ), бронебойных снарядов 76-мм не было, снарядов 45-мм - 1,5 бк, бензина Б-70 и КБ-70 - 3 заправки, дизельного топлива - 1 заправка.

3. На 22 июня части дивизии продолжали выполнять план боевой подготовки и дислоцировались: ( далее идет перечень частей и наименование местечек юго-западнее Белостока - М.С. ) О предполагаемом нападении германской армии мне не было известно, хотя части были готовы к бою.

4. 20 июня 1941 г. командиром корпуса было проведено совещание с командованием дивизий, на котором была поставлена задача о повышении боевой готовности, т.е. было приказано окончательно снарядить снаряды и магазины, уложить в танки, усилить охрану парков и складов, проверить еще раз районы сбора частей по боевой тревоге, установить радиосвязь со штабом корпуса. Причем командир корпуса предупредил, что эти мероприятия проводить без шумихи, никому об этом не говорить, учебу продолжать по плану. Все эти указания были выполнены в срок.

5. 22 июня в 2 часа был получен пароль через делегата связи о боевой тревоге со вскрытием "красного пакета" ( этим термином в Красной Армии обозначался пакет с оперативным планом боевых действий части или соединения, вскрыть который командир имел право только по приказу вышестоящего командования - М.С.). Через 10 минут частям дивизии была объявлена боевая тревога и в 4ч.30 мин.

части дивизии сосредоточились на сборном пункте по боевой тревоге.

6. Боевые действия 7-й тд. 22 июня 1941 г. по приказа командира корпуса дивизия вела разведку разведывательным бытальоном по варшавскому шоссе на запад, разведка работала хорошо. Кроме этого, она имела задачу восстановить связь с частями 1 СК. Первый день войны дивизия больше задач

не имела до 22 часов.

7. В 22 часа 22 июня дивизия получила приказ о переходе в новый район сосредоточения - ст. Валпа (вост. Белостока) и последующую задачу: уничтожить танковую дивизию, прорвавшуюся в район Белостока. Дивизия, выполняя приказ, столкнулась с созданными на всех дорогах пробками из-за беспорядочного отступления тылов армии из Белостока (дорожная служба не была налажена). Дивизия, находясь на марше и в районе сосредоточения с 4 до 9 часов и с 11 до 14 часов 23 июня, все время находилась под ударами авиации противника. За период марша и нахождения в районе сосредоточения до 14 часов дивизия имела потери: подбито танков - 63, разбиты все тылы полков, в особенности пострадал тыл 13-го полка.

8. Танковой дивизии противника не оказалось в районе Бельска, благодаря чему дивизия не была использована. Поступили новые сведения : танковая дивизия противника прорвалась между Гродно и Сокулка. В 14 часов 23 июня дивизия получила новую задачу - двигаться в направление Сокулка-Кузница, уничтожить прорвавшуюся танковую дивизию с выходом в район сбора южнее Гродно ( примерно 140

км ). Выполняя задачу, дивизия в первой половине дня 24 июня сосредоточилась на рубеже для атаки южнее Сокулка и Старое Дубно. Разведкой было установлено, что танковой дивизии противника нет,

а были мелкие группы танков, взаимодействующих с пехотой и конницей.

        24-25 июня дивизия, выполняя приказ командира корпуса и маршала т.Кулика, наносила удар 14 тп Старое Дубно и далее Гродно, 13 тп Кузница и далее Гродно с запада, где было уничтожено до двух батальонов пехоты и до двух артиллерийских батарей. После выполнения задачи части дивизии сосредоточились в районе Кузница и Старое Дубно, при этом части дивизии потеряли танков 18 штук сгоревшими и завязшими в болотах. 25-26 июня до 21 часа дивизия вела оборонительный бой во взаимодействии с 29 мсд и 36 кд ( одна из двух кавалерийских дивизий 6 КК ), наносила удары перед фронтом 128 мсп 29 мсд и 36 кд.

9. В частях дивизии ГСМ  были на исходе, заправку производить не представлялось никакой возможности из-за отсутствия тары и головных складов, правда, удалось заполучить одну заправку из сгоревших складов Кузница и м.Кринки (вообще ГСМ добывали как кто сумел). К исходу дня 25 июня был получен приказ командира корпуса на отход за р.Свислочь, но выполняли его только по особому сигналу.

  По предварительным данным, 4 тд 6-го мехкорпуса в ночь на 26 июня отошла за р.Свислочь, в результате чего был открыт фланг 36-й кавалерийской дивизии. К исходу 26 июня противник, использовав резерв, перешел в наступление. В 21 час. части 36 кд и 128 мсп 29 мсд беспорядочно начали отход. Мною были приняты меры для восстановления положения, но это успеха не имело. Я отдал приказ прикрывать отходящие части 29мсд и 36 кд в районе м.Кринки, сделал вторую попытку задержать отходящие части, где удалось задержать 128 мсп ( это не вражеский, это наш полк из состава своего 6-го мехкорпуса

все еще пытается задержать Борзилов - М.С. )  и в ночь на 27 июня переправился через р.Свислочь восточнее м.Кринки ( это было начало общего беспорядочного отступления).

        В это время нарушилась связь со штабом корпуса. Связь удалось восстановить к исходу 27 июня на переправах у Волковыска. Части дивизии все время от Кузницы, Сокулки и до Слонима вели бои с преследующими десантными частями противника. 29 июня в 11 часов с остатками матчасти (3 машины

Т-34) и отрядом пехоты и конницы подошел в леса восточнее Слонима, где вел бой 29 и 30 июня. 30 июня в

22 часа двинулся с отрядом в леса и далее в Пинские болота по маршруту Булька, Величковичи, Постолы, ст.Старушка, Гомель, Вязьма ( 800 км восточнее Белостока - М.С. ).    

10. Материальная часть вся оставлена на территории, занятой противником, от Белостока до Слонима. Оставляемая матчасть приводилась в негодность. Материальная часть оставлена по причине отсутствия ГСМ и ремфонда. Экипажи присоединялись к отступающей пехоте".

         Такой вот "краткий курс" истории разгрома мощнейшего танкового соединения. Постараемся теперь перевести дыхание и подвести для начала самые простые, арифметические итоги прочитанного.

         К началу боевых действий в 7-й танковой дивизии было 368 танков, в том числе - 200 новейших Т-34 и

КВ ( т.е. больше, чем во всех танковых дивизиях Ленинградского и Прибалтийского военных округов вместе взятых ). Еще до начала первых налетов авиации противника дивизия покинула место постоянной дислокации и никаких потерь от "внезапного нападения " не понесла. В скобках отметим, что даже 19 марта 1999 г. ( т.е. через 10 лет после публикации Доклада Борзилова ) "Красная Звезда" описывала первый день войны 6-го мехкорпуса в привычном для нее стиле : "Полыхали огнем танковые парки. Пометавшись некоторое время в бессильном отчаянии, почти безоружные ( ??? ) танкисты вместе с пехотой и пограничниками подались, как говорили в старину, в отступ… Немецкие летчики безжалостно ( главная армейская газета странысчитает, что тех, кто "подался в отступ", противник должен был жалеть ? ) бомбили и расстреливали людей с бреющего полета…"

Фактически, "за период марша и нахождения в районе сосредоточения" 7-я танковая дивизия потеряла ( судя по докладу генерала Борзилова - от ударов немецкой авиации ) 63 танка. Сопоставимые потери на этапе выдвижения в исходный для наступления район понесла и 4-я танковая дивизия 6-го мехкорпуса. Так,

в Оперативной сводке штаба Западного фронта №08 ( от 20-00 27 июня 1941 г. ) сказано, что к 18-00 24 июня дивизия сосредоточилась в районе Лебежаны, Новая Мышь, имея потери до 20-26%, главным образом за счет легких танков; тяжелые танки КВ, как указано в донесении, выдерживали даже прямые попадания авиабомб.

( 186, стр. 51 )

В ходе контрнаступления 24-25 июня 7-я танковая дивизия вела бой с пехотой противника силой до одного полка ( можно предположить, что это был 481 пехотный полк 256 пд вермахта, который, действительно, вел

24-25 июня бой с советскими танками в районе местечка Кузница ), потеряв при этом всего 18 танков, причем не все они были подбиты немецкой противотанковой артиллерией - несколько машин, как пишет комдив, просто увязли  в болотах.

          Борзилов в своем докладе не уточняет, какие именно танки были потеряны. Тем не менее, зная реальные возможности немецкой авиации ( о чем пойдет речь в следующих главах ) и противотанковой артиллерии немецких пехотных дивизий ( равно как и приданных им дивизионов "штурмовых орудий", вооруженных короткоствольной 75-мм пушкой ), можно с высокой степенью достоверности предположить, что основная ударная сила дивизии - новейшие танки Т-34 и КВ - остались целыми и невредимыми. В другом своем докладе ( от 28 июля 1941 г. ) генерал Борзилов пишет : "При появлении наших танков танки противника ( реально это были самоходные "штурмовые орудия" ) боя не принимали, а поспешно отходили… машина Т-34 прекрасно выдерживает удары 37-мм орудий, не говоря уже о КВ". ( 28, стр. 118 )

          Простая арифметика приводит нас к тому, что утром 26 июня в 7-й танковой дивизии должно было еще оставаться 287 танков. Это не много, а очень много. Ни одна из 17-ти танковых дивизий вермахта не имела 22 июня 1941 г. в своем составе такого количества танков ( в среднем на одну немецкую дивизию приходилось по 192 танка ), не говоря уже про качество… И вот, через три дня отступления, практически без соприкосновения с противником (  не считая совершенно мифические "десантные части", якобы "преследовавшие" отступающую танковую дивизию ) ото всей дивизии Борзилова остается отряд пехоты с тремя танками.

          Заслуживает пристального внимания и сам ход боевых действий дивизии. За два дня до пресловутого "внезапного нападения" дивизия была переведена в состояние повышенной боевой готовности. Фактически,

в 6-м мехкорпусе Западного фронта происходило то же самое, что и в 3-м мехкорпусе Северо-Западного фронта, командир которого 18 июня приказал "части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять". С очень высокой долей вероятности можно предположить, что и то и другое не было результатом "самодеятельности" командиров корпусов ( или даже командующих округов ), а представляло собой выполнение единой для всей Красной Армии директивы высшего командования.

          Приказ на вскрытие "красного пакета" был получен за 2 часа ДО того, как на границе прогремели первые орудийные залпы ( стоит отметить, что то же самое время получения приказа о вскрытии "красного пакета" - 2 часа ночи 22 июня - содержится и во многих других воспоминаниях командиров Западного фронта ). Таким

образом ни о каком "внезапном начале боевых действий" применительно к 6 МК не приходится даже и говорить. Весьма примечательно и то, что уже утром 22 июня, не дожидаясь особых указаний из Москвы или Минска, командование 6 МК провело разведку "по варшавскому шоссе на запад" - факт, дающий дополнительное основание для предположения о том, что в "красном пакете" хранился не мифический "план

отражения агрессии", а план первых операций вторжения на территорию оккупированной немцами Польши. 

           Весь первый день войны дивизия простояла в районе сосредоточения - и это совершенно правильно. Главная ударная сила Западного фронта должна была быть использована без судорожной поспешности, после тщательной разведки противника, на основании продуманного плана действий. Однако, вместе всего этого, на основании  ложных панических донесений, уже в конце первого дня войны ( в 22-00 22 июня ) 7 тд была направлена командующим 10-й армии Голубевым на юг, к городу Бельск для борьбы с несуществующей немецкой танковой дивизией. Поскольку никаких танковых частей противника в полосе 10-й армии просто не было, то и найти их Борзилов не смог.

          Затем, в 14 часов 23 июня дивизия получает задачу найти и уничтожить еще одну мифическую танковую дивизию противника, но на этот раз в прямо противоположной стороне. Многокилометровые колонны танков, тягачей и автомашин развернулись и от Бельска двинулись на север, в район Сокулка-Кузница. ( см. Карта № 2 )

Таким образом, первые два дня войны дивизия "боролась" с безрассудными приказами командования 10-й Армии и с беспорядочным отступлением тылов армии, загромоздивших все дороги "Белостокского выступа".

           В запланированном контрударе КМГ Болдина дивизия Борзилова участвовала в течение двух дней ( 24 и 25 июня ). К этому моменту части 8-й пехотной дивизии вермахта переправлялись на восточный берег Немана и развивали наступление на Скидель. На линию Сокулка-Кузница вышли передовые подразделения 256-й пехотной дивизии. Таким образом, в районе контрудара 7-й и 4-й танковых дивизий 6-го мехкорпуса находились пехотные части противника общей численностью не более одной пехотной дивизии, не имевшие ни одного дня для подготовки оборудованного рубежа противотанковой обороны.

           О том, как развивался бой в районе Старое Дубно - Кузница ( единственный, по сути дела бой в короткой истории 7-й танковой дивизии ) в докладе Борзилова не сказано практически ничего. Понять смысл фразы "после выполнения задачи части дивизии сосредоточились в районе Кузница и Старое Дубно" трудно

( точнее говоря - невозможно ). Ближайшей задачей был захват Гродно, последующей - прорыв к переправам на Немане у Меркине. Ту же задачу выполняла и 4-я танковая дивизия, наступавшая на Гродно из района Индура. Если после боя 7 тд оказалась не в Гродно, а в исходном районе Кузница - Старое Дубно, то ни о каком "выполнении задачи" не может быть и речи.

          По здравой логике встречный бой между немецкой пехотой и двумя танковыми дивизиями, имевшими

на своем вооружении более 300 танков Т-34 и КВ, должен был закончиться полным истреблением обороняющихся ( или их паническим бегством в Гродно и далее за Неман ). Если же предположить, что командование Группы армий "Центр" исхитрилось молниеносно стянуть в район контрудара 6-го мехкорпуса несколько сотен 88-мм зениток и 105-мм дальнобойных пушек ( предположение явно абсурдное ), то у немцев чисто теоретически мог появиться шанс на то, чтобы уничтожить большую часть танков дивизии Борзилова.

В реальности не произошло ни то, ни другое : за два дня боя 7-я танковая дивизия потеряла от огня противника

и утопила в болотах 18 танков ( т.е. не более 6% от их общего числа ), после чего прекратила атаки и вернулась

на исходный рубеж.

          Началом конца 7-й танковой дивизии стал приказ на отход за реку Свислочь, поступивший поздним вечером 25 июня Этот приказ ( вероятно последний в своей жизни ) командир 6 МК генерал-майор  Хацкилевич отдал, выполняя распоряжение командующего Западным фронтом Павлова, который 25 июня

в 16 часов 45 минут на основании указаний Ставки и ее представителя в штабе Западного фронта маршала Шапошникова направил в войска директиву об общем отходе на линию реки Щара ( 80-90 км к востоку от

р. Свислочь ). Благие намерения - отвести войска за естественный оборонительный рубеж и там привести их

в некоторый порядок - совершенно не соответствовали реальной ситуации и реальному состоянию войск фронта. "Отход является одним из наиболее сложных видов маневра". Это уставное положение ( п. 423 Полевого Устава ПУ-39 ) было проигнорировано и забыто не только командованием Западного фронта, но

и двумя поколениями советских историков. В отечественной историографии войны сложилась уже вполне устойчивая традиция противопоставления "безрассудных и самоубийственных контрударов" мудрому и "гуманному" отступлению.

           Не говоря уже о том, что абсурдность таких рассуждений была немедленно подтверждена на практике

( директива об отходе на рубеж р. Щара не спасла войска Западного фронта, но лишь "узаконила" и ускорила повсеместно начавшееся к тому времени беспорядочное бегство ), они и теоретически совершенно несостоятельны. Отход требует строжайшей дисциплины, непрерывного и твердого управления войсками, устойчивой связи - то есть именно того, чего в войсках Западного фронта уже не было. Походная колонна ( в отличие от рассредоточенных и зарывшихся в землю боевых порядков войск ) представляет собой идеальную мишень для авиации противника, поэтому решиться на отход можно было только в условиях обеспечения хотя бы местного и временного превосходства советской авиации в воздухе - ничего подобного в июне 1941 года не было ( да и не могло быть ) достигнуто. Сам факт отхода неизбежно деморализует войска, превращая солдата из бойца на поле боя в беззащитный объект для нападения с воздуха и обстрела вражеской артиллерии - именно это и произошло в реальности. Может быть, в начале 21-го века наступило уже время для того, чтобы признать, наконец, очевидный факт : приказ от отходе "спас" бойцов и командиров Западного фронта от честной солдатской смерти в бою, но лишь для того, чтобы заменить ее мучительной гибелью от голода, побоев и дизентерии в немецком лагере для военнопленных…

           Возвращаясь от этой бесхитростной ( да и безрадостной ) теории к истории 7-й танковой дивизии, мы обнаруживаем, что именно после получения приказа об отходе в докладе Борзилова появляются такие фразы:

"Части беспорядочно начали отход... сделал вторую попытку задержать отходящие части… начало общего беспорядочного отступления…" Именно в ходе "беспорядочного отступления" лучшая по укомплектованности танковая дивизия Красной Армии и превратилась в отряд пехоты с тремя танками.

          Впрочем, в докладе Борзилова указана и объективная ( на первый взгляд ) причины разгрома дивизии и потери без малого трехсот танков : "отсутствие ГСМ". Казалось бы - о чем тут еще спорить ? Нет горючего - нет и боеспособной танковой дивизии. Увы, при всем уважении к памяти погибшего генерала, мы не будем спешить с выводами, а воспользуемся для начала калькулятором.

         Одна заправка дизельного топлива была в дивизии до начала боевых действий. Еще одну получили уже в ходе боев. Итого - две заправки. Бензина было три заправки и более. Теперь переведем "заправки" в понятные всем километры. Самый устаревший из имевшихся в 7-й дивизии танк Т-26 имел запас хода на одной заправке в 170 км. Три заправки - полтысячи километров. Самый мощный и современный КВ - те же самые 180 км ( тяжело таскать 50 тонн стали). Две заправки для дизельного КВ - это 360 км. Скоростные БТ и средние Т-34 имели запас хода на одной заправке в 300 и более километров. Фактически, 7-я танковая дивизия, беспорядочно кружась по маршруту Белосток-Бельск -Сокулка-Волковыск-Слоним, прошла за все время с 22 по 29 июня никак не более 250 км. Бросить при этом всю технику "по причине отсутствия ГСМ" было совершенно невозможно.

           Более того, территория "белостокского выступа" была буквально забита складами с горючим и боеприпасами. Накануне войны на территории Западного ОВО были сосредоточены колоссальные запасы горючего - 264 тыс. тонн. ( 68, стр. 351)  Непосредственно в зоне "блужданий" 6 МК находилось 12 ( двенадцать) стационарных складов горючего. А именно : 920 и 1040 ( Белосток ), 925 и 1038 ( Бельск ), 923 и 1019 ( Моньки ), 919 и 1020 ( Гродно ), 929 и 1033 ( Мосты ), 922 и 1044 ( Волковыск ).  Расстояния между этими складами не превышали 60-80 км ( не более двух часов езды по разбитой грунтовой дороге ). Для транспортировки горючего в 6-м мехкорпусе было 220 автоцистерн на базе трехосного полноприводного грузовика ЗИС-6 ( емкость цистерны 3200 литров ).

           Полностью укомплектованному мехкорпусу на 500 км марша требовалось 1,2 тыс. тонн горючего. Другими словами, на одной десятой тех запасов горючего, которые находились рядом с брошенными танками, 6 МК мог дойти от Белостока до Владивостока. Горючего, которого частям 6-го мехкорпуса якобы не хватило для того, чтобы, по меньшей мере, организованно отступить на восток, в избытке хватило стремительно наступающему… противнику. Начальник генерального штаба вермахта Ф. Гальдер в записи от 1 июля отмечает, что "около одной трети расхода горючего покрыто трофейными запасами". В абсолютных числах это означает, что в среднем каждый день немцы "получали" на теоретически не известных им и теоретически "уничтоженных при отступлении" советских складахпо 2.900 тонн горючего. Одного только этого количества должно было хватить всем танковым дивизиям Западного фронта для того, чтобы выйти из "Белостокского котла". Выйти вместе с танками, а не разрозненными группами разбрестись по лесам …

           Наконец, даже выработавший последние капли горючего танк не перестает быть мощным оружием. Особенно, если это тяжелый танк КВ. Особенно, если боевые действия происходят в западной Белоруссии.

Немногие автомобильные дороги "Белостокского выступа" представляли собой некое подобие "ущелья в горах". В двух шагах от обочины дороги начинается или вековой, непроходимый лес или гиблое болото. Объехать препятствие на таких "дорогах-ущельях" не удастся даже на мотоцикле - не говоря уже про автомобиль

или конную повозку. А это значит, что 50 танков КВ из состава дивизии Борзилова, зарытые в землю на перекрестках дорог, могли надолго парализовать всякое движение немецких войск : объехать невозможно, могучую броню не пробивает ни одно имеющееся на вооружении немецкой пехотной дивизии орудие, вооружение самого танка ( длинноствольная 76-мм пушка ) способно гарантированно уничтожить любую

цель ( автомобиль, артиллерийский тягач, бронетранспортер, танк ) какая только могла оказаться на дороге войны в июне 41-го…

          Что касается истории 4-й танковой дивизии 6-го мехкорпуса, то она по сей день покрыта мраком неизвестности. Документы утеряны. Командир дивизии, генерал-майор Потатурчев, попал в плен и уже после окончания войны, в июле 1947 г. умер в тюрьме НКВД. Материалы следствия никогда не публиковались. Никто из переживших войну командиров 4-й тд мемуаров не оставил. Единственным известным автору описанием "боевых действий" этой дивизии является следующий фрагмент воспоминаний С.А. Афанасьева, рядового танкиста 8-го танкового полка 4-й тд :

"… Утром 23 июня нас обстреляла немецкая авиация. Танки у нас были новейшие, все до единого Т-34 и КВ. Мы прятались по лесам. В это время нашим батальоном еще командовал капитан Рассаднев, но с полудня 23 июня я его уже не видел, потому что несколько раз в этот день мы разбегались, кто куда… Отступали лесами, болотами, по бездорожью, так как все хорошие дороги были у немцев. Мы оставили Волковыск, Слоним, Барановичи… В соприкосновение с врагом даже не вступали. Мне кажется, что панику создавали сами офицеры. На глазах у бойцов они срывали офицерские нашивки... Так дошли почти до Смоленска, а там тоже оставили столько техники! Все бежали, а технику и вооружение ( танки, пушки ) бросали. Я не могу сообщить, где проходили бои, так как их почти не было. На нашем направлении мы только одну ночь прорывались через немецкий десант, это было под Слонимом или Столбцами..." ( 165,стр. 260)

          Вот так, совершенно безрезультатно и необъяснимо закончился, так и не начавшись, контрудар самого мощного мехкорпуса Красной Армии. Тысяча танков, среди них - четыре сотни новейших, лучших в мире КВ

и Т-34, не смогли пробить оборону передовых подразделений двух ( 8-й и 256-й ) пехотных дивизий вермахта и бесславно пропали в чаще дремучих лесов Западной Белоруссии.

----------------------------------\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\-------------------------\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\---------------------------------------

         2.9.  Два комиссара

      На предыдущих страницах этой книги было высказано много ( слишком много, как скажет, возможно, иной читатель ) критических замечаний в адрес Красной Армии образца 1941 года. Пора уже вспомнить и о том, что противник был исключительно силен, и совладать с ним в то время не могла ни одна армия мира. Сила вермахта заключалась, разумеется, не в "многократном численном превосходстве", которого не было и в помине, и уж тем более не в "техническом превосходстве" худосочных немецких танков.

        Сила была в другом : в общей для всех - от генерала до рядового - уверенности в своей непобедимости, в своем превосходстве над любым противников, в непреклонной твердости командования и стойкости войск. Приходится констатировать, что прорыв советского танкового клина в тыл главной ударной группировки вермахта не вызвал и тени растерянности у немецких генералов. Панический вопль : "нас окружают" - так и не раздался. Днем 28 июня начальник генерального штаба сухопутных войск Ф.Гальдер хладнокровно записывает в своем дневнике :

"…В полосе группы армий “Юг” 8-й русский танковый корпус наступает от Броды на Дубно в тыл нашим 11-й и 16-й танковым дивизиям. Надо надеяться, что тем самым он идет навстречу своей гибели…"

        Три из четырех танковых дивизий 1-й ТГр вермахта продолжили свое неуклонное продвижение на восток. Вырвавшись из капкана у Дубно, 11-я тд  уже 27 июня захватила Острог, форсировала реку Горынь и двинулась по шоссе к Шепетовке - важнейшему железнодорожному узлу левобережной Украины. Дивизии 3-го танкового корпуса вермахта ( 13-я и 14-я танковые, 25-я моторизованная ), развивая наступление от Дубно на северо-восток, к исходу дня 28 июня заняли Ровно и уже на следующий день вышли к реке Горынь в полосе Гоща - Тучин. ( см. Карта № 5 ) Приходится признать, что немецкое командование нашло самое верное, точно соответствующее обстановке решение: немецкие танковые дивизии спаслись от неминуемого разгрома БЕГСТВОМ.

         Да, именно так. Никакого танкового сражения у Дубно ( подобного битве под Прохоровкой в июне

1943 г.) не было. Немецкие танки "сбежали с поля боя" - только сбежали они не назад, а вперед, на восток,

в глубокий тыл Юго-Западного фронта. А для локализации прорыва советских танков у Дубно немецкое командование спешно стягивало с других участков фронта четыре пехотные дивизии ( 111, 44, 75, 57 ), а также часть сил 16-й танковой и 16-й моторизованной дивизий из состава 48-го танкового корпуса. В скобках заметим, что сам факт появления немецкой пехоты в 120 км от границы уже на пятый-шестой день войны совершенно однозначно свидетельствует о том, каким было на самом деле "ожесточенное сопротивление" советских войск. Для пехоты, идущей пешком, 20 км в день - это темп марша, причем марша форсированного. Примечательно, что в октябре 1939 г. именно в этих местах, на территории оккупированной Восточной Польши, для отвода немецких и советских войск на согласованную линию новой границы был установлен как раз такой (  20 км в день ) график движения походных колонн.( 1, стр. 130 ). Воевать и преодолевать "ожесточенное сопротивление" при таких темпах немецкой пехоте было бы просто некогда...

          Разумеется, если бы вермахту в июне 1941 г. противостояла организованная, управляемая, умеющая и желающая сражаться армия, то такое решение командования привело бы немецкие войска на Украине к гибели. Брошенная под танки пехота была бы разгромлена, а отрезанные от линий снабжения танковые части сами загнали бы себя в западню, в которой им предстояло погибнуть без горючего и боеприпасов. Но немецкие генералы уже поняли ( или интуитивно почувствовали ), с кем они имеют дело. Паника, охватившая войска и командование Юго-Западного фронта после прорыва передовых немецких частей на Острог, оказалось самым эффективным оружием, гораздо более мощным, нежели малокалиберные пушки немецких танков… 

         Прежде всего, командование Ю-З.ф. добились от Ставки согласия на использование для парирования немецкого удара частей 16-й Армии генерала Лукина, которая в первые дни войны прибыла с Дальнего Востока в район Проскуров ( Хмельницкий) - Изяслав - Шепетовка. Да, немецкое вторжение спутало все предвоенные планы, и уже 26 июня 1941 г. 16-ю Армию приказано было перебросить на Западный фронт к Смоленску, но благодаря энергичным и решительным действиям командарма Лукина 109-я моторизованная дивизия и 114-й танковый полк 57-й отдельной танковой дивизии были сняты с погрузки и выдвинуты к Острогу. Затем Лукин присоединил к своей группе 213-ю моторизованную дивизию 19-го мехкорпуса, которая, как помнит внимательный читатель, из-за отсутствия автотранспорта двигалась пешком от Казатина на запад, к уже занятому немцами Ровно. В целом, группа Лукина как минимум вдвое превосходила по численности противостоящую ей 11-ю танковую дивизию вермахта.

        Кроме того, к борьбе с прорвавшимися на Острог немецкими танками была привлечена и большая часть авиации фронта, которая ( если верить докладу штаба ВВС Ю-З.ф.) только в течение одного дня 28 июня выполнила 400 самолето-вылетов в район Острог-Мизоч. ( 152, стр. 200 ) 400 вылетов, 400 бомбовых ударов по колонне одной дивизии за один день - это уже вполне соответствует постоянно присутствующим

в донесениях командиров Красной Армии фразам о том, что "авиация противника непрерывно висит в воздухе, гоняется даже за отдельными машинами…"

          В августовском отчете командующего ВВС Ю-З.ф. утверждается, что авиациифронта "в период

28.6—29.6. танковую группу противника ( до дивизии ) действиями наших бомбардировщиков во взаимодействии с войсками Шепетовского укрепрайона от Острог отбросила и рассеяла в лесах ".

( 29, стр. 118 ) Отбросили и рассеяла... Правда, по немецким данным безвозвратные потери 11-й тд даже к

4 сентября составили всего 40 танков ( 10, стр. 206 )     

          Кроме того, командование Ю-З.ф. распорядилось создать "отсечной оборонительный рубеж" по линии Вишневец - Базалия - Староконстантинов, т.е. в 60-70 км  к югу от маршрута движения немецкой 11-й тд. На этот рубеж были выдвинуты последние резервы фронта : 24-й мехкорпус ( 222 легких танка), три артиллерийские противотанковые бригады и 199-я стрелковая дивизия. Эти соединения простояли на указанном рубеже безо всякого соприкосновения с противником, который вовсе и не собирался поворачивать на юг, а рвался прямо на восток, в глубокий тыл Юго-Западного фронта.

          Кроме того ( как пишет в своих мемуарах Баграмян ) Ставка решила - надо полагать, на основании панических донесений, которые летели из штаба Ю-З.ф. в Москву - что фронт своими силами "не сможет сдержать лавину фашистских танков" ( к началу боев в 11-й тд было всего 143 танка ). 29 июня Жуков в телефонном разговоре с Кирпоносом подчеркнул, что "Ставка требует главное внимание уделить развитию событий на шепетовском направлении... Для этого танковые части Лукина в полном составе

( 13-я и 17-я танковые дивизии, 115-й тп 57-й танковой дивизии, не менее 900 танков - М.С. ) бросить на Здолбунов - Мизочь". ( 110 )  Едва ли отчаянно блефовавшее немецкое командование, бросившее изрядно потрепанную 11-ю танковую дивизию в "лихой кавалерийский рейд" по тылам советских войск, само рассчитывало на такой эффект... 

         За всей этой суматохой о 8-м и 15-м мехкорпусах, скорее всего, просто забыли. Впрочем, о том, что там происходило, лучше и не вспоминать.

         После всей неразберихи со сменой приказов, после многодневных метаний в лесном районе Радехов - Броды - Буск, утром 28 июня 15 МК перешел в наступление. Танки противника к тому времени уже ушли от Берестечко далеко на восток, и 15-й мехкорпус, продвигаясь в направлении Буск - Лопатин мог встретиться только с отдельными частями 297-й и 262-й пехотных дивизий вермахта. ( см. Карта № 6 )

         Отчету о бое 28 июня в итоговом докладе командира 15 МК предшествует длинный перечень причин, по которым удар бронированного кулака, в котором все еще оставалось более трех сотен танков, был "обречен на поражение". В частности :

"… Местность. В полосе наступления корпуса до Берестечко - 5 серьезных водных преград: р. Радоставка, р. Острувка, р. Жечка, р. Лошувка и р. Соколувка. Все реки имеют болотистые берега и представляют собой трудно доступные рубежи для действия танков. Вся местность в полосе наступления лесисто-болотистая, командные высоты на стороне противника. Вывод: местность не способствует наступлению…"

        С таким выводом спорить не приходится. Остается только задать вопрос - по какой местности наступали дивизии 1-й Танковой Группы вермахта? Как же они смогли преодолеть эти могучие, не обозначенные ни на одной географической карте, лесные ручьи ( Радоставку, Острувку, Жечку, Лошувку и Соколувку ), а также Западный Буг, Стырь, Горынь, Случь, а далее и Днепр? И откуда в заболоченном лесу появились "командные высоты", и почему они оказались в руках противника, который появился в этом лесу всего лишь несколько дней ( или даже часов ) назад?

        Впрочем, подписывая такой доклад, командир 15-го мехкорпуса лишь следовал в "общем русле" жалоб на местность и противного противника, как это было уже задано вышестоящим начальством. Так, еще 3 июля 1941 г. начальник Автобронетанкового управления Юго-Западного фронта в докладе на имя начальника Главного АБТУ Красной Армии объяснял "огромные потери и небоеспособность оставшейся в наличии материальной части" тем, что мехкорпусам пришлось действовать на "почти танконедоступной лесисто-болотистой местности", в условиях "упорного сопротивления со стороны преобладающего ( ??? ) противника и отсутствия бронебойных снарядов для КВ и Т-34". ( 28, стр. 134 )  Последнее замечание, бесспорно, является правдой. Но кто же должен был озаботиться тем, чтобы хотя бы малая часть от 132 тыс. бронебойных 76-мм выстрелов, имевшихся на складах Красной Армии, была доставлена в тот военный округ, который получил танки, вооруженные 76-мм пушкой ( КВ и Т-34 ), в количестве большем, чем все остальные округа вместе взятые? Как начальник АБТУ Киевского ОВО мог есть, пить, спать, исполнять супружеские и служебные обязанности, зная, что в доверенных ему танковых дивизиях нет бронебойных снарядов? Или он узнал об этом только 3 июля?

          Описания боя 28 июня, содержащиеся в отчетах командиров 15 МК, 10-й и 37-й танковых дивизий очень пространны, запутанны и противоречивы. Самый краткий конспект выглядит примерно так :

"...В течение дня части вели бой  за овладение Лопатин... наступающие части 10-й тд  были задержаны перед торфяными болотами, в районе которых единственная дорога оказалась совершенно непригодной для переправы танков... В процессе боя за Лопатин на рубеже р. Острувка наступавшие части были окружены ( танковая дивизия была окружена пехотой противника - М.С. ) Оставаться 10-й тд в данном районе на ночь, будучи окруженной, было бесцельно ( ??? ) и могло привести к потере всей дивизии...

.... Понеся значительные потери и не имея достаточной танковой поддержки ( ??? ) мотострелковый полк 37-й тд вынужден был приостановить наступление и перейти к обороне на западном берегу р. Стырь ... Вследствие  временной потери управления 73-й танковый полк 37-й тд с большим трудом удалось переправить на западный берег р.Стырь... Это дало возможность остаткам батальона противника, оборонявшего переправы у Станиславчик ( батальон пехоты против танковой дивизии - М.С.), отойти в лес...

        Попытка переправиться по мостам через р. Острувка была безуспешной, так как головные 2-3 танка, подошедшие к мосту, были моментально подбиты и загорелись. Несколько танков пыталось обойти мост справа и слева, но это оказалось невозможным; танки застряли в болоте и были подбиты артиллерийским огнем противника... Из такой обстановки было ясно, что продолжать атаки без артиллерии, пехоты и авиации было бы бессмысленно, в свою очередь, оставаться на достигнутом рубеже на южном берегу р. Острувка было также рискованным…

        ...С  наступлением темноты командиром 15-го механизированного корпуса был отдан приказ о выводе частей 10-й танковой дивизии на восток в район 37-й тд, а в дальнейшем, в связи с уже совершившимся ( ??? ) выходом из боя 37-и танковой дивизии -  приказ на выход из боя и на возвращение

в исходное положение..."

Трудно поверить, что все это происходило на своей собственной территории, в районе постоянной предвоенной дислокации 15-го мехкорпуса, т.е. там, где каждая дорога, тропинка, канава, брод, мост должны были быть досконально изучены. Трудно поверить в то, что перед нами описание боевых действий мехкорпуса, в составе которого были понтонно-мостовые, саперные, инженерные, ремонтно-эвакуационные, разведывательные подразделения. На каждый танк в 15 МК приходилось ( по состоянию на

1 июня 1941 г. ) 45 человек  личного состава. Из этих 45 человек внутри танка находилось, самое большее, пять членов экипажа КВ ( в БТ - три человека ). Все остальные должны были бы обеспечить боевые действия танкистов разведкой, ремонтом, топливом, снарядами, мостами, переправами и, самое главное - управлением...

          В бою 28 июня вместе с 15-м мехкорпусом действовала и 8-я танковая дивизия 4-го мехкорпуса. 8-я танковая была практически полностью укомплектованной, "старой" кадровой дивизией. Примечательной особенностью 8 тд было наличие на ее вооружении 68 трехбашенных танков Т-28, что делало эту дивизию грозным противником для немецкой пехоты. Впрочем, главным оружием дивизии были не экзотические трехбашенные танки, а 50 КВ и 140 Т-34. По количеству новейших танков ( 190 единиц ) 8 тд превосходила весь 15-й ( или 8-й ) мехкорпус. А вот как описывает Н.К. Попель командира этой танковой дивизии :

"Смотрю на него и восхищаюсь - ничего природа не пожалела для этого человека: ни красоты, ни ума, ни отваги, ни обаяния... Красноармейцы рассказывают легенды о его подвигах в Испании и Финляндии... Командиры на лету ловят каждое его слово…"

        К тому моменту, когда 8 тд доползла, наконец, до исходного района наступления, ото всей дивизии остался один сводный танковый полк, на вооружении которого было 65 ( шестьдесят пять ) танков. ( 29, стр. 260 ) В докладе о боевых действиях 15 МК отмечено, что "благодаря активным действиям 8-й танковой дивизии левый фланг корпуса был обеспечен с запада и 10-я и 37-я танковые дивизии смогли отойти  на  рубеж р. Радоставка". Это не опечатка. Результатом "активных  действий"  танковой дивизии в наступлении считается то, что две другие танковые дивизии смогли с ее помощью благополучно отойти, преследуемые пехотой противника. Хотя и это достижение отнюдь не бесспорно. Так, в отчете о боевых действиях 10-й тд читаем нечто прямо противоположное : "Пути отхода дивизии были отрезаны танками и пехотой противника, так как 8-я тд ( сосед слева ), имевшая задачу прикрыть с запада действия дивизии, не смогла продвинуться через сильно укрепленный противотанковый район". ( 28, стр. 197 )       

         Странно все это. Шестой день войны - а у немцев в глубине советской территории уже и противотанковый район готов, да еще и "сильно укрепленный"…

  Основные силы 8-го мехкорпуса, несмотря на наличие мощного танкового тарана ( кроме двух сотен легких танков в 12-й тд оставалось еще порядка ста КВ и Т-34 ), не смогли пробить оборону 75-й пехотной дивизии и мотопехотных частей 16-й немецкой танковой дивизии. Упорство и стойкость немецких солдат оказались сильнее стальной брони. Немецкий историк так описывает бой с советскими танками южнее Дубно :

"…Тарновка сотрясалась от взрывов противотанковых гранат, дома полыхали, все имеющееся в наличии оружие было направлено на уничтожение танков. Ветер разносил вокруг дым и гарь. Одному тяжелому пехотному орудию ( короткоствольная пушка калибра 150-мм - М.С. ) удалось подбить два средних танка. 50-мм противотанковые пушки были бесполезны даже на дистанции в 400 м. Все новые и новые стальные колоссы входили в Тарновку, но бойцы 16-й танковой дивизии держались достойно. Одна 88-мм зенитная пушка в течение получаса уничтожила 4 танка. Когда атака была отражена, убитые и раненые подобраны, и дым рассеялся, на поле боя можно было насчитать 22 подбитых танка…" ( 193 ) 

         Продвинуться дальше рубежа Козин - Верба группе Рябышева так и не удалось. Тем временем немцы вернули из Кременца в район боя танковые части 16-й танковой дивизии, подтянули мотопехоту 16-й моторизованной дивизии. В тыл группы Рябышева вышла 57-я пехотная дивизия и практически без боя заняла город Броды ( который якобы обороняла 212-я моторизованная дивизия 15-го мехкорпуса ). К вечеру 28 июня соединения 8-го мехкорпуса оказались в окружении. Снова началась паника. Погиб генерал Мишанин, в пешем строю поднимавший бойцов в атаку. В своем докладе о  боевых действиях корпуса Рябышев пишет :

"…Части 7-й мотострелковой дивизии прорывались из окружения в разных направлениях. Потеряв большое количество танков, артиллерии и автотранспорта, к 24-00 28.6.41 г. дивизия вышла из окружения и сосредоточилась юго-восточнее Броды". ( 28, стр. 169 )

        Мемуары Попеля дают гораздо более живые картины того, что скрывалось за скупой фразой "прорывались из окружения в разных направлениях" :

     "... Рябышев сел на "эмку" и помчался к Бродам. По пути он натыкался на бредущих толпами бойцов, горящие машины, лежащих в кюветах раненых ( подчеркнуто мной - М.С. ). Рубеж, предназначенный 12-й танковой дивизии, никто не занимал… Какие-то неприкаянные красноармейцы сказали, что мотопехота покатила на юг, вроде бы к Тернополю. Командир корпуса повернул на южное шоссе и километрах в двадцати нагнал хвост растянувшейся колонны. Никто ничего не знал. Рябышев попытался остановить машины. Из кабины полуторки сонный голос спокойно произнес:

— Какой там еще комкор? Наш генерал — предатель. К фашистам утек.

Рябышев  рванул ручку кабины, схватил говорившего за портупею ( рядовые бойцы ездят без портупеи - М.С.), выволок наружу.

— Я ваш комкор.

        Не засовывая пистолет в кобуру, Рябышев двигался вдоль колонны, останавливая роты, батальоны, приказывая занимать оборону фронтом на северо-запад..." ( 105 )

После беспорядочного отхода остатков 8-го мехкорпуса на Броды - Подкамень группа Попеля была обречена : лишенную связи и снабжения танковую группу все плотнее и плотнее окружали части пяти немецких дивизий. Две стрелковые дивизии ( 140-я и 146-я ) 36-го СК находились на расстоянии 15-20 км от Дубно, но, вопреки приказу командующего фронта №0018 от 28 июня, никакой поддержки группе Попеля не оказали. Колонна автомашин с горючим и боеприпасами для группы Попеля была остановлена на шоссе Броды - Дубно. Остановлена случайно оказавшимся там командиром какой-то отступающей кавдивизии 

( скорее всего, это была 3-я кавдивизия из состава 6-й Армии ) и отправлена назад, так как  "Дубно давно уже у немцев". Спорить с этим никто не захотел, грузовики развернулись и поспешно уехали в тыл...

          Скорее всего, именно с трагической историей гибели 8-го мехкорпуса связана еще одна, личная трагедия -  самоубийство Члена Военного совета Юго-Западного фронта Н.Н. Вашугина. Восстановить точную картину событий трудно ( если не сказать - невозможно ). Начнем с отрывка из мемуаров Н.С. Хрущева, который был и свидетелем самоубийства и непосредственным участником событий ( в качестве Первого секретаря ЦК КП Украины Хрущев входил в состав Военного Совета фронта ) :

     "…Хочу осветить неприятный для нас эпизод, который произошел с членом Военного совета Киевского ОВО.

          Когда у нас сложились тяжелые условия в районе Броды, мы с командующим войсками приняли меры для перегруппировки войск и уточнения направления нашего удара против войск противника, который наступал на Броды. Чтобы этот приказ был вовремя получен командиром мехкорпуса Рябышевым и командиром другого корпуса, фамилию которого я забыл ( судя по предыдущему описанию, речь идет о 15 МК - М.С.), мы решили послать Члена Военного совета КОВО, чтобы он сам вручил приказы, в которых было изложено направление удара. Перед отъездом в мехкорпуса он зашел вечером ко мне… 

       Член Военного Совета ( Хрущев упорно не называет Вашугина по фамилии - М.С.) уехал в войска,

 а вернулся рано утром и опять пришел ко мне. Вид у него был страшно возбужденный, что-то его неимоверно взволновало. Он пришел в момент, когда в комнате никого не было, все вышли, и сказал мне, что решил застрелиться.

Говорю: "Ну, что Вы? К чему вы говорите такие глупости?".

— "Я виноват в том, что дал неправильное указание командирам механизированных корпусов. Я не хочу жить".

Продолжаю: "Позвольте, как же это? Вы приказы вручили?"

— "Да, вручил".

"Так ведь в приказах сказано, как им действовать и использовать мехкорпуса. А Вы здесь при чем?"

— "Нет, я дал им потом устные указания, которые противоречат этим приказам".

Говорю: "Вы не имели права делать это. Но если Вы и дали такие указания, то все равно командиры корпусов не имели права руководствоваться ими, а должны выполнять указания, которые изложены в приказах и подписаны командующим войсками фронта и всеми членами Военного совета. Другие указания не являются действительными для командиров корпусов".

 —  "Нет, я там..."

 Одним словом, вижу, что он затевает со мной спор, ничем не аргументированный, а сам — в каком-то шоковом состоянии. Я думал, что если этого человека не уговаривать, а поступить с ним более строго, то это выведет его из состояния шока, он обретет внутренние силы и вернется к нормальному состоянию. Поэтому говорю: "Что вы глупости говорите? Если решили стреляться, так что же медлите?" Я хотел как раз удержать его некоторой резкостью слов, чтобы он почувствовал, что поступает преступно в отношении себя. А он вдруг вытаскивает пистолет ( мы с ним вдвоем стояли друг перед другом ), подносит его к своему виску, стреляет и падает… Его погрузили в машину и отправили в госпиталь, но там он вскоре умер… 

     … Не могу сейчас определить его умонастроение. Ясно, что он нервничал. Потом пришел ко мне и застрелился. Однако перед этим разговаривал с людьми, которые непосредственно с ним соприкасались, и они слышали его слова. Он считал, что все погибло, мы отступаем, все идет, как случилось во Франции. "Мы погибли!" — вот его подлинные слова…. Потом я написал шифровку Сталину, описал наш разговор. Существует документ, который я сейчас воспроизвожу по памяти. Думаю, что говорю точно, за исключением, возможно, порядка изложения. Самую же суть описываю, как это и было тогда в жизни…" ( 31, стр. 306-307 )

Хрущев не указывает точную дату этого мрачного события, нет в его воспоминаниях и каких-то конкретных деталей, которые позволили бы уточнить время действия. Есть лишь сообщение о том, что Вашугин уехал вечером, а вернулся в штаб фронта "рано утром". Это важная подробность, но, к сожалению, не слишком достоверная - Хрущев за давностью лет мог и ошибиться в таких деталях. Самое главное - нет никакой расшифровки содержания "других указаний", которые Вашугин якобы дал командирам мехкорпусов. Увы, наиболее важное для историка заменено многоточием ( "нет, я там…" )

           В мемуарах Баграмяна, Рябышева, Попеля ( а на их основании - и во множестве исторических и художественных произведений ) утверждается, что Вашугин отправился в 8-й мехкорпус утром 27 ( двадцать седьмого ) июня с целью ускорить начало наступления на Дубно. Соответственно, излишней горячностью комиссара и объясняется тот факт, что корпус начал наступление наспех, отдельными разрозненными частями. Наиболее ярко эта сцена описана Попелем ( или, что более вероятно - его "литконсультантами" ) :

"… Хлопали дверцы автомашин. Перед нами появлялись все новые и новые лица — полковники, подполковники. Некоторых я узнавал — прокурор, председатель Военного трибунала... Из кузова полуторки, замыкавшей колонну, выскакивали бойцы.

       Тот, к кому обращался командир корпуса, не стал слушать рапорт, не поднес ладонь к виску. Он шел, подминая начищенными сапогами кустарник, прямо на Рябышева. Когда приблизился, посмотрел снизу вверх в морщинистое скуластое лицо командира корпуса и сдавленным от ярости голосом спросил:

— За сколько продался, Иуда?

Рябышев стоял в струнку перед членом Военного совета, опешивший, не находивший что сказать, да и все мы растерянно смотрели на невысокого, ладно скроенного корпусного комиссара

      Дмитрий Иванович заговорил первым:

— Вы бы выслушали, товарищ корпусной...

— Тебя, изменника, полевой суд слушать будет. Здесь, под сосной, выслушаем и у сосны расстреляем...

      Я не выдержал и выступил вперед:

— Еще неизвестно, какими соображениями  руководствуются те, кто приказом заставляет отдавать врагу с боем взятую территорию.

      В голосе члена Военного совета появилась едва уловимая растерянность:

— Кто Вам приказал отдавать территорию? Что вы  мелете?

      Дмитрий Иванович докладывает. Член Военного совета вышагивает перед нами, заложив руки за спину, смотрит на часы и приказывает Дмитрию Ивановичу:

— Через двадцать минут доложите мне о своем решении....

Корпусной комиссар не дал времени ни на разведку, ни на перегруппировку дивизий. Чем же наступать? Рябышев встает и направляется к вышагивающему в одиночестве корпусному комиссару.

— Корпус сможет закончить перегруппировку только к завтрашнему утру.

Член Военного совета от негодования говорит чуть не шепотом:

— Через двадцать минут решение — и вперед…"

 Несмотря на несомненные художественные достоинства, этот текст не слишком достоверен психологически. Непонятно - что же вызвало такую дикую ярость Вашугина ( "за сколько продался… тебя, изменника, полевой суд слушать будет…"). Не знать о приказе на отход, поступившем в мехкорпуса ранним утром 27 июня, Член Военного Совета фронта (причем постоянно находившийся перед этим в штабе фронта) не мог. Так что фраза : "Кто Вам приказал отдавать территорию ?" - выглядит совершенно нелепо.              

           Вашугин был кадровым военным ( а вовсе не партийным функционером, лишь за несколько недель до войны получившим комиссарскую должность и звание ), соответственно, он не мог не понимать, что танки по воздуху не летают, и повернуть мехкорпус за пару часов невозможно. Разумеется, могли быть претензии по поводу того, что Рябышев действует не так быстро, как хотелось бы - но это еще не повод для обвинений в измене. Наконец, "быстро" и "медленно" - понятия относительные. Если вспомнить темпы, с которыми к полю боя двигалась 8-я танковая дивизия, то корпус Рябышева заслуживал скорее поощрения за мастерскую организацию форсированных маршей…

          От психологических ньюансов перейдем теперь к сухой прозе документов. Тут нас ждут еще большие

неожиданности. Никаких упоминаний о визите Вашугина в докладах командиров 8-го и 15-го мехкорпусов нет ( в то время как факт прибытия генерал-майора Панюхова с приказом на отход, а затем -  бригадного комиссара Михайловас приказом о наступлении, конкретно, с указанием часов и минут, отмечен в документах 8 МК и 15 МК ).

         Далее, приказ о немедленном переходе в наступление на Дубно Рябышев отдал в 7 ( семь ) часов утра, отнюдь не дожидаясь приезда высокопоставленного "погонщика". В его "Докладе о боевых действиях корпуса" читаем :

"… В соответствии с приказом Юго-Западного фронта № 2121 командиром корпуса в 7-00 27.6.41 г. был отдан следующий боевой приказ:

— 34-й танковой дивизии ударом в направлении Козин, м. Верба, Дубно к исходу 27.6.41 г. выйти в район Дубно…

— 12-й танковой дивизии ударом в направлении Ситно, Козин, м. Верба к исходу 27.6.41 г. выйти в район Подлуже, м. Верба, Судобиче.

— 7-й мотострелковой дивизии движением в направлении Броды, Червоноармейск, м. Верба к исходу 27.6.41 г. сосредоточиться в районе (иск.) м. Верба, Рудня, Берег…

        Начало наступления в 9-00 27.6.41 г.”.

            Примечательно, что в своих послевоенных воспоминаниях Рябышев рисует совершенно другую картину событий: 

" …Я пришел к выводу, что можно приступить к выполнению нового приказа только через сутки

( подчеркнуто мной - М.С. )… Соединения и части корпуса должны были пройти исходный рубеж для наступления в 2 часа ночи 28 июня, а в 4 часа начать атаку….  Подготовка велась в соответствии с принятым решением… Однако быстро меняющаяся обстановка не позволяла планомерно решать вопросы организации боевых действий. Днем 26 июня  ( это явная опечатка - или Рябышева, или "литконсультантов", или публикатора, т.к. "днем 26 июня" 8-й мехкорпус наступал на Лешнев-Хотин, и о двух приказах и наступлении на Дубно еще и речи не было - М.С. ) в корпус прибыл член Военного Совета фронта корпусной комиссар Н.Н. Вашугин и от имени командующего потребовал немедленно приступить к выполнению поставленной задачи…" ( 113 )

И тем не менее, событие ( встреча Вашугина с командиром 8 МК ), о котором не сговариваясь пишут четверо участников событий ( Хрущев, Баграмян, Рябышев, Попель ), скорее всего, произошло в реальности. В порядке рабочей гипотезы можно предположить, что произошло оно не 27, а 28 ( двадцать восьмого ) июня 1941 г. В этом случае многое "становится на свои места".

         В ночь с 27 на 28 июня ( если быть совсем точным, то в 4-00 28 июня ) в штабе Ю-З.ф. был выпущен Боевой приказ № 0018. ( 29, стр. 37-38 ) Мало того, что этот приказ был написан в самых решительных выражениях и ставил задачу на наступление как механизированным, так и стрелковым корпусам фронта - в приказе №0018 впервые появились конкретные указания о том, где к исходу дня 28 июня должны находиться штабы корпусов! И форма, и содержание приказа свидетельствовало о том, что терпение командования фронта подошло к концу, и оно требовало от подчиненных ему командиров лично возглавить наступление. Так, штаб 15 МК к исходу дня 28 июня должен был переместиться в Берестечко, штаб 36 СК - в Дубно, штаб 5 КК - в Козин. 8-му мехкорпусу было приказано "обеспечив за собой рубеж р. Иква, атаковать мотомеханизированные части противника, действующие восточнее р. Иква в направлении на Оструг. Уничтожив противника, к исходу дня сосредоточиться Здолбунув, Мизочь, Оженин. Штаб корпуса – Оженин ( поселок и ж/д станция на реке Горынь, в 15 км севернее Острога - М.С.)". ( см. Карта № 5 ). Другими словами, 8-й мехкорпус, фактически лишь начавший бой за Дубно, должен был в течение дня форсировать р. Иква и продвинуться на 40-50 км к Острогу.

         Под приказом № 0018 стоит подпись Вашугина - и это последний ( ! ) подписанный им приказ. Учитывая, что Приказ № 0018 ставил очень решительные ( если не сказать - авантюристические ) задачи, то становится вполне объяснимой личная поездка в войска Члена Военного Совета ( т.е. главного комиссара ) фронта. Становится понятной и психологическая реакция Вашугина на то, что он увидел, оказавшись утром 28 ( двадцать восьмого ) июня в расположении 8-го мехкорпуса : мощное танковое соединение топталось перед наспех созданным заслоном немецкой пехоты, а затем и вовсе обратилось в бегство, бросив на верную гибель своих товарищей ( группу Попеля ), уже окруженных у южных пригородов Дубно. Перед глазами комиссара Вашугина происходило нечто невероятное : беспорядочно бредущие толпы бывших красноармейцев, сотни брошенных на обочине танков и орудий, оставленные в придорожных канавах раненые… Вот тогда-то мысли и чувства этого человека, вероятно искренне верившего в партию, Сталина и "несокрушимую мощь Рабоче-Крестьянской Красной Армии", сложились в одну короткую фразу : "Я не хочу жить…"

--------------------\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\----------------\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\\------------------------------------------

          3.3.  Без головы

          Таковы факты. Эти факты достоверны, их избыточно много, и в своей совокупности они позволяют утверждать, что главная причина военной катастрофы 41-го года лежит вне сферы проблем оперативного искусства или техники вооружений.

          В самой краткой формулировке ответ на вопрос о причине поражения может быть сведен к трем словам: АРМИИ  НЕ  БЫЛО. В начале советско-германской войны на полях сражений встретились

не две армии, а организованные и работающие как отлаженный часовой механизм вооруженные силы фашистской Германии с одной стороны, и почти неуправляемая вооруженная толпа - с другой. Результат столкновения армии и толпы не мог быть иным. Даже огромное количество первоклассного вооружения не позволит толпе победить армию. И за свое поражение неорганизованная толпа заплатит потерями, намного превосходящими потери армии противника. Именно это и произошло  летом 1941 года.

           К сожалению, такой вывод, простой и ясный, основанный на готовности честно посмотреть в глаза фактам, все еще воспринимается многими читателями как "сенсационный и скандальный". Увы, связь времен распалась, и то, что отчетливо понимали участники и свидетели величайшей трагедии, приходится сегодня "открывать заново". В порядке иллюстрации того, что даже выросшие в дурмане сталинской пропаганды люди первого советского поколения сохраняли способность мыслить ясно и честно

( способность, в значительной степени утраченная их детьми и внуками ) приведем отрывок из книги

М. Корякова "Освобождение души". В 1941 году автору было 30 лет, войну он начал рядовым, закончил капитаном. После Победы эмигрировал на Запад; книга была издана в Нью-Йорке в 1952 году :  

"...Каких-нибудь четыре месяца тому назад Красная армия стояла на Немане, Буге, Пруте. Прибалтика, Полесье, Волынь, Галиция, Буковина, Бессарабия были оккупированы, присоединены к СССР, "освобождены", по советской терминологии. Наслаждаясь легкими, молниеносными победами, отъедаясь на даровых и обильных оккупационных харчах, бойцы и командиры Красной армии были настроены залихватски. То была "сталинская молодежь", выращенная в искусственном, оранжерейном климате, полная веры в гений "великого, мудрого и любимого Сталина", в "освободительную миссию Красной армии", в "непобедимость советского оружия".

  Началась война... Нестойки оказались росточки веры в Сталина, выращенные в оранжерейном, тепличном климате. Они тотчас завяли, едва на них повеяло жарким, опаляющим дыханием тяжелых

и неудачных боев. На протяжении десятилетий большевизм вытравлял в молодом поколении органическую, национальную веру в Россию; теперь напористый ураган войны выдул и веру в Сталина, — в душе советского солдата стало пусто, хоть шаром покати. Так начался разброд Красной армии.

 В июле и августе — первые два месяца войны — в действующую армию влились новые контингенты: миллионы крестьян Украины, Северного Кавказа, Поволжья, среднерусской полосы. Не комсомольцы,

а тридцатилетние-сорокалетние люди, новый — более глубинный — народный слой, слабо затронутый большевистской пропагандой, идеями "освобождения" Европы, наступательной войны. На памяти этих бойцов лежало другое: как в 1930-ом году большевики разоряли единоличные — отцами и дедами построенные — хозяйства, отбирали лошадей, коров и насильно загоняли в колхозы; как в 1932-ом году целые деревни, села и станицы вымирали от голода, зарастали бурьянами, высылались на поселение в полярную тундру, пески Туркестана, концентрационные лагеря Колымы.

  Новое пополнение принесло на фронт антисоветские настроения, которые сразу нашли отклик у "сталинской молодежи", разгромленной на границах в первые дни войны. Не только отклик, но и четкое оформление — прямую установку на пораженчество. Потеряв веру в Сталина, опустошенные душевно, молодые люди "сталинской эпохи" потянулись к немцам. Появились "нырики", прятавшиеся в погребах, подвалах. Немецкая волна прокатывалась — "нырики" вылезали. Бывшие коммунисты и комсомольцы, как правило, поступали на немецкую службу. Пожилые бойцы переодевались в крестьянскую одежду, подавались ближе к родной деревне, чтобы делить колхозы и заново строить единоличные дворы. Кто не имел поблизости родной деревни, оседал в хате какой-нибудь деревенской вдовушки, солдатской женки.

  На полях России разыгрывалась большая военная, социальная, политическая, но главное — глубочайшая психологическая народная драма. Неправильно думать, что миллионы русских людей пошли к немцам. Ни к немцам, ни к большевикам, а просто — куда глаза глядят… 

…Никто не знал, чем все это кончится. Меньше всего знали в Верховной Ставке, в Кремле. Было очевидно, что и позиция на Ламе — последний водный рубеж перед Москвой — будет вскоре сдана неприятелю. Не потому, что позиция была дурна, непригодна для обороны. Будь она много лучше, отвечай она всем требованиям тактики - теперь это не имело никакого значения.  Беда была не в том, что войска отступали, а в том, что войска разбрелись..."

          Насколько проста и очевидна непосредственная причина разгрома Красной Армии, настолько же сложен и неоднозначен ответ на другой вопрос: ПОЧЕМУ? Почему Красная Армия оказалась в таком бессильном, недееспособном состоянии?  Как такое могло произойти в государстве, которое и по сей день представляется многим образцом строжайшего порядка и железной дисциплины? Почему грандиозная  военная машина тоталитарной деспотии в считанные дни превратилась в груду хаотично разбросанных "колесиков и винтиков"?

         Простого и короткого ответа на эти вопросы нет и быть не может. Простая арифметика  закончилась, и далее в нашей книге речь пойдет о проблемах, которые, далеко выходя за рамки военной истории как таковой, требуют обращения к социальной психологии, политология, т.е. к таким наукам, которые в принципе не позволяют прийти к точным, количественным оценкам.

          Первым в ряду причин, предопределивших ничтожную боеспособность Красной Армии образца июня 1941 года, следует назвать крайне низкое качество ее командного состава.

          Ветеран войны, полковник Т.Г. Ибатуллин в своей книге пишет :

«Моральное состояние участника боевых действий зависит от ответа прежде всего на три вопроса :

— в чем смысл войны, справедлива и законна ли она ?

— способен ли мой командир организовать бой так, чтобы с минимальными потерями выполнить задачу ?

— уверен ли я в своей собственной подготовке к действиям в боевой обстановке ?» ( 74 )

          Если ответ на первый вопрос определяется политикой, проводимой высшим руководством страны, то

ответы на второй и третий вопрос зависят не от «высоких правительственных сфер», а от ротного старшины, от комбата и комдива. Именно они должны превратить толпу вооруженных людей в боеспособную армию.

Именно они должны "организовать бой с минимальными потерями", а для этого - денно и нощно обучать своих подчиненных, готовить их к "действиям в боевой обстановке".

         Уровень профессиональной подготовки командного состава Красной Армии, качество военного обучения рядовых бойцов - все это тема для отдельного, серьезного исследования. Специалисты, которые возьмут на себя труд глубоко и беспристрастно исследовать эту проблему, в огромной степени продвинут нас в понимании того, что произошло 41-ом и последующих годах. Отнюдь не считая себя компетентным в таких, сугубо военных вопросах, автор считает возможным отметить лишь некоторые факты, лежащие, что называется, на поверхности.

         "Надо быть чрезвычайно невежественным или слепым квасным патриотом, чтобы не  признать, что все наши военные средства и наша пресловутая, будто бы бесчисленная армия, ничто в сравнении

с армией германской".  Такие вот "русофобские" мысли высказывал более ста лет назад знаменитый анархист М. Бакунин. Какие  же великие достоинства усмотрел он в немецкой армии? А вот какие :

"... Немецкий военный  мир имеет огромное преимущество - немецкие офицеры превосходят всех офицеров в мире теоретическим и практическим знанием военного дела, горячею и вполне

педантическою преданностью военному ремеслу, точностью, аккуратностью, выдержкою, упорным терпением, а также и относительною честностью. Вследствие всех этих качеств организация

и вооружение немецких армий существует действительно, а не на бумаге только, как это было

при Наполеоне III во Франции, как это бывает сплошь да рядом у нас..."

 С мнением русского анархиста вполне солидаризировался и немецкий марксист Ф. Энгельс:

"... Русский солдат является одним из самых храбрых в Европе... И тем  не менее, русской армии не приходится особенно хвалиться. За все время существования России как таковой русские еще не выиграли ни одного сражения против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. При равных условиях они всегда были биты..."  (122, стр. 480)

          Едва ли Ф. Энгельс может считаться военным экспертом, тем паче - экспертом беспристрастным

( критическое, мягко говоря, отношение Энгельса к России и русским было секретом только для советских коммунистов ). Впрочем, и беспристрастные факты свидетельствуют о том, что после триумфа 1812 года Россия с удручающим однообразием  демонстрировала неспособность превратить мужество, терпение, выносливость, самоотверженность русского солдата в военную победу. Крымская война, в ходе которой огромной ( в теории ) русской армии противостоял малочисленный десант западных союзников, закончилась сокрушительным поражением. Таким же сокрушительным - но еще более кровопролитным и дорогостоящим - поражением закончилась война с Японией ( 1904-1905 г.г.). Первая Мировая война, в ходе которой русская армия понесла людские потери большие, нежели ее западные союзники, закончилась для союзников победой, а для России - цепью тяжелых поражений на фронте, нарастающим экономическим кризисом в тылу, распадом государства и, наконец, "Брестским миром", условия которого мало чем отличались от капитуляции.

        Одним словом - в военной области большевикам досталось не самое завидное наследство. Мало

того - они еще сами поработали над тем, чтобы это "наследство" промотать и растранжирить. Тех кадровых офицеров русской армии, которые не погибли в сражениях Гражданской войны и не успели эмигрировать, большевики истребили почти поголовно. Беспощадно стреляли в 1918 -1920 годах; несколько тысяч бывших офицеров арестовали в 29-31 годах в рамках крупнейшей чекистской операции "Весна"; немногих уцелевших добили в годы Большого Террора 1937-1938 годов.

            Вот так, с "чистого листа", залитого кровью командиров старой русской армии, Сталин начал готовить новое поколение командных кадров. Будем справедливы - Хозяин старался как только мог.

Он холил и лелеял верхушку армии, осыпал ее почестями и привилегиями. Уровень материального и социального комфорта, в котором жили "красные командиры", намного превосходил все, что было доступно высококвалифицированному инженеру или врачу ( не говоря уже о нищем колхознике или живущем в фабричном бараке полуголодном рабочем ). Затраты были большими. Значительно хуже обстояли дела с результатом.

           В любой стране и во все века военная карьера была одним из способов, позволяющих парню из простой, бедной семьи "выбиться в люди". Беда в том, что в Советском Союзе этот способ стал едва ли

не единственным, а происхождение из семьи "беднейшего крестьянина" стало непременным условием успешной карьеры. В итоге желающих подняться "из грязи в князи" ничего не делая, ничему не учась, ни

за что реально не отвечая, а всего лишь согласившись носить казенные сапоги и шинель, стало слишком много. На свою командирскую службу они смотрели как на счастливый лотерейный билет, гарантирующий пожизненный комфорт и беззаботное существование. Увы, на вчерашних деревенских люмпенов, не имевших ни ума, ни образования, ни дворянской чести, ни пролетарской "революционной сознательности", обильная жратва ( и еще более обильная выпивка ) подействовала совершенно разлагающе.  

       "… Роскошный зал клуба был погружён в полумрак. Большой вращающийся шар, подвешенный к потолку, разбрасывал по залу массу зайчиков, создавая иллюзию падающего снега. Мужчины в мундирах и смокингах и дамы в длинных вечерних платьях или опереточных костюмах кружились в танце под звуки джаза. На многих женщинах были маски и чрезвычайно живописные костюмы, взятые напрокат из гардеробной Большого театра. Столы ломились от шампанского, ликёров и водки... Какой-то полковник пограничных войск кричал в пьяном экстазе: "Вот это жизнь, ребята! Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!"

          Так знаменитый чекист-невозвращенец, резидент НКВД в Испании, Орлов ( Фельдбин ) описывает

бал в клубе НКВД, имевший место быть в 1936 году. Разумеется, были и другие командиры, и кричать

они пытались совсем о другом. Так, командующий Белорусского военного округа командарм И.П. Белов, побывавший в служебной командировке в Германии,  7 октября 1930 г. писал оттуда наркому обороны СССР Ворошилову :

"...Когда смотришь, как зверски работают над собой  немецкие офицеры - от подпоручика до генерала, как работают над подготовкой частей, каких добиваются результатов, болит нутро от сознания нашей слабости. Хочется кричать благим матом о необходимости самой напряженной  учебы - решительной переделке всех слабых командиров..." ( 71, стр.272 )

           Белова расстреляли. И не его одного. Подробное рассмотрение причин, замысла и хода Большого Террора выходит далеко за рамки нашего повествования. Отметим лишь несколько моментов, имеющих непосредственное отношение к теме данной главы.

          Один из самых распространенных мифов состоит в том, что к середине 30-х годов были подготовлены  высокопрофессиональные и ( что уже совсем необъяснимо ) «опытные» военные кадры, и лишь  "репрессии 37-го года лишили армию командного состава". Спорить по данному вопросу не о чем. Надо просто знать факты. За два года ( 1938—1939 ) Советская Армия получила 158 тысяч командиров, политработников и других военных специалистов. За три предвоенных года ( 39-41 ) военные училища окончили 48 тыс. человек, а курсы усовершенствования - 80 тысяч. В первой половине 1941 г. из училищ и академий в войска было направлено еще 70 тыс. офицеров. Всего на 1 января 1941 г. списочная численность командно-начальствующего состава армии и флота составляла 579.581 человек. Кроме того, за четыре года ( с 1937 по 1940 ) было подготовлено 448 тыс. офицеров запаса. ( 150 )

          Арестовано же 37-38 годах было ( по данным разных авторов) никак не более 10 тысяч командиров и политработников. ( 1, стр.368 ) Что же касается именно погибших в годы репрессий, то наиболее полный поименный перечень, составленный О. Сувенировым, состоит из 1634 фамилий расстрелянных и замученных в ходе "следствия" командиров. ( 149 ) Не пытаясь даже в малейшей степени оправдать это тягчайшее преступление и обелить руководителей и непосредственных исполнителей кровавого террора, следует все же признать тот очевидный факт, что если бы все погибшие остались в живых, то общее число командиров Красной Армии выросло всего лишь на 0,3 процента.

          Весьма скромный некомплект командного состава  ( 13 % на 1 января 1941 г.) был обусловлен вовсе не репрессиями, а троекратным за три года ростом численности и огромным ростом технической оснащенности Вооруженных Сил. Наконец, следует в очередной раз вспомнить о том, что пресловутый «некомплект» - это всего лишь несоответствие фактической и штатной численности. А штатные расписания могут быть самые разные. Например, в вермахте на одного офицера по штатным нормам приходилось 29 солдат и унтер-офицеров, во французской - 22, в японской - 19. И только в Красной Армии предполагалось наличие одного офицера ( политработника ) на 6 солдат и сержантов. ( 1, стр. 365 ) Нельзя сказать, чтобы от такого "избытка"командиров в Красной Армии стало больше порядка.

        "Я воевал в войну 1914-1917 годов - писал 10 июля 1942 г. секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову командир 141 сд полковник Тетушкин - "В штабе полка были двое: командир полка и адъютант, в штабе дивизии трое-четверо - и все. Теперь у нас на КП командира полка - десятки людей, на КП командира дивизии - сотни, а в армии или на фронте я даже не могу сказать, там - тучи. Причем все они ездят на машинах, приезжает, привезет какую-нибудь писульку и завалится спать при этом штабе на неделю. А у противника штат тылов и штабов минимум раз в десять меньше нашего…"

        Ни на чем, кроме голословных утверждений, не основан и тезис о том, что 37-м году "расстреляли самых лучших, а на их место назначили бездарей и проходимцев". Если судить по такому формальному критерию, как уровень образования, то с 37 по 41 годы число офицеров с высшим и средним военным образованием не только не сократилось, но значительно ( в два раза ) выросло. Со 164 до 385 тыс. человек. На должностях от командира батальона и выше доля комсостава без военного образования составляла накануне войны

всего лишь 0,1 %  ( 1, стр. 366 ). Среди командиров дивизий по состоянию на 1 января 1941 г. высшее военное образование имело 40%, среднее военное - 60%. Среди командиров корпусов соответственно 52 и 48 процентов. ( 68 )

          Другой вопрос - каков был «коэффициент полезного действия» этого обучения, если в Военную академию им. Фрунзе принимали командиров с двумя классами церковно-приходской школы. К сожалению, в этих словах нет преувеличения. Именно с таким «образованием» поднялись на самый верх военной иерархии Нарком обороны Ворошилов и сменивший его на посту Наркома Тимошенко, командующий самым мощным, Киевским военным округом Жуков и сменивший его на этом посту Кирпонос. На таком фоне просто неприлично-интеллигентно смотрится предшественник Жукова на должности начальник Генштаба Мерецков - у него было четыре класса сельской школы и вечерняя школа для взрослых в Москве.  

           К слову говоря, точно такая же ситуация была и в гражданской администрации. В середине 30-х годов среди секретарей райкомов и горкомов ВКП(б) 70% имели лишь начальное образование. Наркомом оборонной ( а затем и авиационной ! ) промышленности трудился М.М. Каганович, в биографии которого вообще не обнаруживаются следы какого-либо образования.  Приведем еще один пример из более позднего

периода. В апреле 1948 года среди 171 военного коменданта в Восточной Германии ( а на такую должность, надо полагать, подбирались наиболее "солидные" во всех отношениях офицеры ) 108 человек обладали лишь начальным образованием, средним - 52 и только 11 офицеров имели высшее образование. ( 74, стр.65 )

           Отнюдь не репрессии 37-го года стали причиной такого прискорбного положения дел. Привлечение полуграмотных, но зато «социально-близких» кадров было основой кадровой политики и в 20-х, и в 30-х, и

в 40-х годах. Почему-то принято забывать о том, что немалое число так называемых "опытных военачальников, героев гражданской войны» благополучно пережили 37-ой год и встретили год 41-ый в самых высоких званиях. Это Нарком обороны маршал Тимошенко, его заместители маршалы Буденный

и Кулик, председатель Комитета обороны при СНК СССР маршал Ворошилов, командующий Московского военного округа ( с начала войны - Южного фронта ) генерал армии Тюленев, главком кавалерии генерал-полковник Городовиков…  Все они - люди того же поколения, той же политической и жизненной школы,

что и репрессированные Блюхер, Егоров, Тухачевский, Дыбенко, Федько. Все они так «славно» проявили себя, что уже через полгода - год после начала войны Сталину пришлось отправить их, от греха подальше,

в глубокий тыл. На завершающем, победном этапе войны этих горе-командиров в действующей армии

уже мало кто и помнил.

          Почему же, зная о том, как проявили себя уцелевшие, мы продолжаем строить иллюзии по поводу расстрелянных? Почему принято считать, что расстрел Тухачевского деморализовал армию в большей степени, нежели массовые расстрелы тамбовских крестьян, произведенные летом 1921 года по приказам самого Тухачевского? Наконец, были ли сами "жертвы 37-го года" мужественными полководцами ( а для военачальника отсутствие личного мужества является ничем иным, как признаком профнепригодности ), или всего лишь ожиревшими чиновниками военного ведомства?

           Среди нескольких сотен высших командиров армии и НКВД ( а у каждого из них была охрана, личное оружие, секретная агентура ) не нашлось ни одного, кто решился бы поднять «микромятеж», или хотя бы оказать вооруженное сопротивление при аресте. На пассивное сопротивление ( побег ) дерзнуло лишь несколько человек ( убежали за кордон начальник Дальневосточного НКВД Люшков и резидент НКВД в Испании Орлов, несколько месяцев скрывался в бегах главный чекист Украины Успенский ). Все остальные покорно несли свою голову на плаху, исправно "обличали и разоблачали" своих арестованных товарищей,

в лучшем случае - пускали себе пулю в лоб.

          Командарм 1-го ранга, командующий войсками Киевского округа И. Якир, приговоренный к расстрелу

за преступления, которые он заведомо не совершал, из тюремной камеры писал Сталину: "Родной, близкий товарищ Сталин ! Я умираю со словами любви к Вам…"  2 июня 1937 г., выступая на заседании высшего Военного Совета, Сталин сказал по поводу застрелившегося начальника Главного политуправления Красной Армии Я. Гамарника : "Я бы на его месте попросил свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя".  Что стояло за этими словами? Глумление? Провокация? Крик измученной души  человека, которого утомило общение с ничтожными людишками? 

          Как известно, в Вооруженных Силах Германии ничего подобного репрессиям против высшего комсостава Красной Армии не было - и это в то время, когда Германия переживала радикальную смену правящих элит. И это при том, что высший генералитет позволял себе откровенное фрондерство по отношению к ефрейтору, ставшему верховным главнокомандующим. Была ли невероятная ( по меркам товарища Сталина ) терпимость, проявленная Гитлером, проявлением мудрой предусмотрительности - или же командный состав вермахта просто не позволял "фюреру" обращаться с собой иным способом?  

         Разумеется, негативное влияние массовых репрессий на боеспособность Красной Армии было, и оно было огромным. Массовые репрессии, массовое доносительство, массовое превращение вчерашних

героев во "врагов народа, презренных шпионов и вредителей" подрывало основу основ армейской морали :  безоговорочный авторитет командира. Армия держится на единоначалии, но это единоначалие нельзя обеспечить только предусмотренным Уставом правом командира на "применение силы и оружия" по отношению к неповинующемуся подчиненному. На поле боя страх перед командиром будет немедленно сметен страхом перед вооруженным противником. Подчиненный должен уважать своего командира, верить в то, что тот способен "организовать бой так, чтобы с минимальными потерями выполнить задачу".

О каком доверии можно было говорить в армии, в которой военачальника любого ранга можно было превратить в "лагерную пыль" одним анонимным доносом…

          Самым же парадоксальным феноменом Красной Армии следует признать то, что даже жесточайшие репрессии ни на йоту не способствовали наведению разумного порядка, дисциплины и минимальной организованности.

        "Совершенно секретно. Приказ НКО №0049 от 17 сентября 1940 г.

 …Проверкой установлено, что в ряде штабов, благодаря грубейшим нарушениям приказов НКО, совершен ряд преступлений в отношении учета и хранения секретных документов…

1. Начальник штаба Барабашского укрепрайона майор К. оставил открытым и неопечатанным сейф

с документами особой важности, который в таком положении оставался на протяжении 10 суток. Порядок в штабе Барабашского УР настолько безобразный, что никто из офицеров штаба, в том и числе - и дежурные по штабу, на протяжение 10 дней не приняли мер к закрытию и опечатыванию сейфа ( Необходимо пояснить, что в данном случае слова "особой важности" - это не эпитет, а термин. К  разряду  "особой важности" по принятой в Красной Армии классификации относились наиболее  секретные документы из числа "совершенно секретных". Была разработана строжайшая инструкция на 15 страницах

о порядке составления и хранения документов "особой важности". В частности, эти документы не разрешалось передавать даже старшим по званию и должности - только лично в руки тому, кому данный документ был адресован. Документ должен был быть написан лично от руки "на твердой подложке, не оставляющей оттиска от пера", все черновики и промокательная бумага должны уничтожаться по акту, документ должен был храниться в опечатанном сейфе, находящемся в комнате с опечатываемой же железной дверью и стальными решетками на окнах…)

2. Штабом 135 стрелковой дивизии при убытии к новому месту расквартирования оставлены никому

не переданные и никем не охраняемые ( в открытом деревянном шкафу в кладовке стойматериалов ) мобилизационные документы.

3. В частях и соединениях Забайкальского военного округа выявлена недостача 59 секретных и совершенно секретных документов…"

           "Совершенно секретно. Приказ НКО №0031 от 31 мая 1941 г.

… в 23-й авиационной дивизии (Московский ВО - М.С.) до 10 мая отсутствовал авиабензин, в результате чего самолеты оставлялись на несколько недель неспособными подняться в воздух… Боевые авиабомбы были брошены на разгрузочной площадке железной дороги, где пролежали под снегом полтора месяца…

… в 24-й истребительной авиадивизии ( Московский ВО ) с октября 1940 г. и до последнего времени не проведено ни одного учения по взаимодействию со средствами ПВО, не проведено ни одной тревоги с вылетом истребителей, управление истребителями в воздухе с КП ПВО совершенно не отработано…"

           "Совершенно секретно. Доклад сотрудника Главного контрольного управления Комитета Обороны при СНК СССР тов. Семина на имя Председателя СНК тов. Молотова от 9 июля 1940 г.

… 17 июня нами обнаружена 235-я отдельная строительная рота, которая в течение 3-х месяцев бездельничала, т.е. ничего не строит и никаких занятий с бойцами не проводит. При подробном ознакомлении выяснилось, что о существовании этой роты штаб Ленинградского ВО не знал и никаких задач ей не давал. 19 июня, между Выборгом и Териоки в 300 м от Выборгского шоссе нами также был обнаружен 1-й аэродромно-строительный батальон ( 430 человек ), который также в течение

3-х месяцев ничего не делает… Несмотря на то, что батальон располагается на берегу озера, все красноармейцы, командиры и особенно комиссар тов. Ц. исключительно грязные…  

… На вокзалах г. Ленинграда, особенно на Московском и Финляндском, очень много красноармейцев, отставших от своих частей ( война с Финляндией закончилась 13 марта, т.е. за четыре месяца до дня составления этого доклада - М.С.) - ходят грязные, небритые и в зимнем обмундировании…"  

Теперь от сухой строки документов перейдем к весьма красочно написанным мемуарам:

"… Началась подготовка. Для своего отделения я подобрал одиннадцать статных молодцов - красноармейцев ростом от 175 до 180 сантиметров. И приступили… Строевая подготовка, политзанятия, чистка оружия и прогулка в строю по окрестным дорогам, с песнями… И так каждый день, в течение целого месяца... Одно лишь смущало: не слишком ладно в сравнении с другими владел я командным голосом. Не получалось это: "Ррр-ясь, ррр-ясь, рясь, а-а, три-и-и..." Или «Пады-ы-майсь!.." Нет, такого у меня не получалось.

        И тогда я решил действовать по Демосфену: регулярно стал удаляться в сопки и там кричать! Именно кричать — что есть силы, громко, ошалело, потом декламировать стихи, выкрикивать команды, отдельные слова, петь...

…  После блестящей победы в строевой подготовке у меня появилась новая забота. Теперь к командующему предстояло являться всякий раз "по всей форме". А это значит - при сабле и со шпорами. Опять проблема! Саблю я раз надел да чуть не упал: запуталась она у меня между ног… Чтобы держать марку лучшего строевика, мне предстояло еще немало поработать самому, и каждое утро

у себя в кабинете я добросовестно тренировался..."

Уважаемый читатель, как Вы думаете - о чем ЭТО? Это дважды Герой Советского Союза, замечательный летчик-истребитель, маршал авиации Е.Я. Савицкий с восторгом рассказывает в своих мемуарах о том, как весной 1941 года, когда до начала войны оставались считанные дни, он потратил целый месяц на освоение это самого "ррр-ясь, ррр-ясь, рясь, а-а, три-и-и…" А какую должность занимал весной 1941 г. 28-летний капитан Савицкий? Отвечаем - командовал 29-й истребительной авиадивизией. А кто тот идиот - другое слово подобрать не удается - который весной 1941 года отвлекает командира авиационной дивизии на конкурс строя и песни, а потом еще и требует ходить по аэродрому в шпорах и с саблей? Это командующий Дальневосточным фронтом, герой гражданской войны, генерал армии Апанасенко. Говорят, один из лучших сослуживцев Буденного и Тимошенко…

 Разумеется, наряду с идиотами были в Красной Армии и талантливые, ответственные командиры, которые "зверски работали над собой"и использовали каждый час для боевой подготовки вверенных им частей. Если бы таких командиров не было, то немцы дошли бы от Бреста до тех дальневосточных сопок,

среди которых капитан Савицкий ( не по своей, правда, воле ) кричал "Пады-ы-майсь!" В предыдущих главах

многократно говорилось о 1-й противотанковой артиллерийской бригаде, которая среди общего хаоса и панического отступления сдерживала продвижение немецких танков на Луцк-Ровно. Открывая мемуары маршала К.С. Москаленко, бывшего командира 1-й ПТАБ, мы обнаруживаем, что успешные боевые действия бригады не были результатом случайного везения - в бригаде был командир, который готовил своих подчиненных не к конкурсу строевой песни, а к войне :

"… Расписание должно было предусматривать уплотненную боевую подготовку : по 8 -10 часов в день, а также 2—3 ночных занятия в неделю… Красноармейцы и младшие командиры от подъема до отбоя видели рядом с собой своих непосредственных начальников. Командиры и политработники всех рангов учили личным примером, по очень простому, но всегда оправдывающему себя методу "делай, как я"…

     …Занятия по огневой подготовке сменялись маршами, полевыми учениями с большим количеством вводных, отрывкой окопов, сменой огневых позиций и боевыми стрельбами. Учеба велась днем и ночью, при любой погоде… Бойцы и командиры убедились в мощности своих орудий, в том, что броня современных немецких танков в случае их нападения наверняка будет пробиваться нашими снарядами. Уверенность в этом, появившаяся после того, как орудийные расчеты начали действовать слаженно, поражая без промаха цели на стрельбищах, имела исключительно важное значение. Ведь первое условие успеха в бою — вера в свои силы…"

          И что совсем уже удивительно - в бригаде Москаленко обнаружились и бронебойные 76-мм снаряды

( "мы были полностью обеспечены снарядами, в том числе бронебойными" ). Как на другой планете - в танковых дивизиях ударных мехкорпусов 76-мм бронебойных снарядов нет вовсе, генералы пишут ( а современные историки с готовностью переписывают ) жалостные отчеты об отсутствии бронебойных снарядов, а у Москаленко и снаряды есть, и мишени, и стрельбища… Остается только добавить, что формирование 1-й ПТАБ началось в начале мая 1941 года, и времени на боевую подготовку было меньше двух месяцев. А в сотне километров от места расположения 1-й ПТАБ развертывались другие соединения,

командиры которых писали потом в своих докладах :

"…Гаубичный артиллерийский полк не успел провести ни одной стрельбы из орудий... Личный состав не был подготовлен к стрельбе в полевых условиях... Не было учебных пособий и экспонатов… Полковая артиллерия послана в полки почти вся неисправная… Зенитная артиллерия имела крайне ограниченное количество снарядов… Артиллерийский полк находился в составе 12 орудий без панорам… Личный состав мотоциклетного полка не обучен, даже ни разу не стрелял..."

 Непостижимой уму особенностью тоталитарного сталинского режима оказалось полное отсутствие единого, всеобщего порядка - хотя само слово "тоталитарный" обозначает унификацию и единообразие.

Вероятно, мы не сильно ошибемся предположив, что всеобщим и универсальным в империи Сталина ( и

в Красной Армии, как ее важнейшей составной части ) был беспорядок, лишь в ряде счастливых случаев нарушаемый порядком. Причем порядок этот обеспечивала не государственная система власти и управления, а личный энтузиазм, личная добросовестность, личная инициатива отдельных командиров.

          На рассвете 22 июня 1941 года началась война. Не очередной "освободительный поход", а настоящая, большая война. И вот тут-то товарищу Сталину пришлось столкнуться с ошеломляющей неожиданностью  - оказалось, что многие его генералы, полковники и подполковники даже не задумывались о том, что за право есть, пить и не работать профессиональный военный должен платить - платить готовностью в любой момент отдать свою жизнь за ту страну, которая и подарила ему эти права и привилегии. 

        "…24 июня в районе Клевани мы собрали много горе-воинов, среди которых оказалось немало и офицеров. Большинство этих людей не имели оружия. К  нашему стыду, все они, в том числе и офицеры, спороли знаки различия. В одной из таких групп мое внимание привлек сидящий под сосной пожилой человек, по своему виду и манере держаться никак не похожий на солдата. С ним рядом сидела молоденькая санитарка. Обратившись к сидящим ( сидящим перед генералом - М.С. ), а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не тронулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй, третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда, подойдя к  пожилому "окруженцу", велел ему встать. Затем спросил, в каком он звании. Слово "полковник" он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня. Выхватив пистолет, я был готов пристрелить его тут же, на месте. Апатия и бравада вмиг схлынули с полковника. Поняв, чем это может кончиться, он упал на колени и стал просить пощады... "

         Это отрывок из мемуаров маршала Рокоссовского. На третий день войны группа бывших командиров 5-й Армии Юго-Западного фронта уже успела не только бросить оружие, но и спороть знаки различия. Стоит ли по обобщать отдельные позорные эпизоды? Конечно, не стоит. Надо просто ознакомиться с подписанным 26 июля 1941 года приказом № 044 командующего Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта Собенникова :

        "В ряде частей фронта некоторые командиры и политработники, грубо нарушают элементарные основы дисциплины Красной Армии. Они не соблюдают установленной формы одежды, не имеют на шинелях и гимнастерках петлиц, нарукавных знаков и знаков различия…

          Приказываю:

1. Командирам и военным комиссарам соединений и частей обязать всех командиров и политработников, под их личную ответственность, в трехдневный срок нашить на шинели и гимнастерки петлицы, нарукавные знаки и знаки различия. Военкому Северо-Западного фронта обеспечить соединения и части всеми необходимыми эмблемами.

2. Впредь всех лиц начсостава, допускающих нарушения формы одежды, снявших знаки различия, рассматривать как трусов и паникеров, бесчестящих высокое звание командира Красной Армии, и привлекать их к суровой ответственности, вплоть до предания суду военных трибуналов.

3. Командирам и военным комиссарам соединений и частей довести до сознания всех командиров и политработников абсолютную недопустимость подобных нарушений формы одежды, а к нарушителям создать нетерпимое отношение со стороны командирской общественности". ( 195 )

           Приказ беспрецедентный, причем не только по содержанию, но и по форме. В нормальной, воюющей армии в подобном приказе должны были быть названы конкретные фамилии тех нескольких мерзавцев из числа командного состава, которые были расстреляны по приговору военного трибунала за то, что в боевой обстановке спороли знаки различия. Но, как явно следует из приказа командующего С-З.ф., позорное явление достигло таких масштабов, что расстрелять всех "беспогонных офицеров" уже не представляется возможным. Не представляется даже возможным нашить споротые петлицы быстрее, чем за три дня. Более того, генерал  Собенников в своем приказе стыдливо называет фактическую подготовку к дезертирству и сдаче в плен врагу всего лишь "нарушением формы одежды"!

          За шесть месяцев 1941 г. в плену оказалось  шестьдесят три генерала. А всего за время войны - 79 генералов ( мы не стали причислять к  этому перечню генералов А.Б. Шистера, М.О. Петрова, Ф.Д. Рубцова, И.А. Ласкина, Ф.А. Семеновского, которые находились в плену всего несколько часов или дней ).

          Разумеется, плен плену рознь. Автор совершенно не призывает мазать всех одним дегтем. Многие генералы ( Лукин, Карбышев, Ткаченко, Шепетов, Антюфеев, Любовцев, Мельников и другие, всего порядка двадцати человек ) были захвачены противником раненными, в беспомощном состоянии. Многие из тех, кто оказался в плену, в дальнейшем отвергли попытки врага склонить их к сотрудничеству и были расстреляны или замучены гитлеровцами. Так погибли генералы Алавердов, Ершаков, Карбышев, Макаров, Никитин, Новиков, Пресняков,  Романов, Сотенский, Старостин, Ткаченко, Тхор, Шепетов.  Несколько человек ( генералы Алексеев, Огурцов, Сысоев, Цирульников ) бежали из плена, перешли линию фронта или примкнули к партизанским отрядам. ( 20, 124 )

            Все это - правда. Другая часть горькой правды состоит в том, что большая часть плененных генералов забыла о том, что личное оружие было выдано им не только для того, чтобы гнать в бой подчиненных. Нынешним гуманистам, призывающим войти в "тяжелое положение беззащитных генералов", следовало бы вспомнить о том, что каждый сдавшийся врагу командир губил тем самым тысячи своих солдат, отдавал фашистам на растерзание сотни тысяч мирных жителей. И мера ответственности за разгром армии и разорение страны для мобилизованного колхозного мужика и осыпанного всеми благами жизни генерала ( которого государство наделило правом распоряжаться жизнью и смертью тысяч таких мужиков ) должна, безусловно, быть разной.

            За добровольную сдачу в плен и сотрудничество с оккупантами после войны было расстреляно

или повешено двадцать три  бывших генерала Красной Армии ( и это не считая тех, кто получил за предательство полновесный лагерный срок ). Среди них были и командиры весьма высокого ранга:

— начальник оперативного отдела штаба Северо-Западного фронта Трухин

— командующий 2-й Ударной армии Власов

— начальник штаба 19-й Армии Малышкин

— член Военного совета 32-й армии Жиленков

— командир 4-го стрелкового корпуса ( Западный фронт ) Егоров

— командир 21-го стрелкового корпуса ( Западный фронт ) Закутный

— командир 27-го стрелкового корпуса ( Юго-Западный фронт ) Артеменко

           Да, десять человек из числа казненных генералов были в конце 50-х посмертно реабилитированы. Но при этом не следует забывать, что реабилитации 50-х годов проводились по тем же самым правилам, что и репрессии 30-х. Списком, безо всякого объективного разбирательства, по прямому указанию "директивных органов"...  Весьма показательной как для оценки порядка расследования дел пленных генералов, так и для понимания умонастроений высшего командного состава Красной Армии образца 1941 года, может служить судьба генерал-лейтенанта М.Ф. Лукина.

           Выдающийся полководец, герой сражений у Шепетовки, Смоленска и Вязьмы, он был захвачен в плен после тяжелого ранения, в бессознательном состоянии ( в немецком госпитале ему ампутировали ногу ). В ходе спецпроверки были выявлены какие-то факты его "антисоветской деятельности", но 31 августа 1945 г. в докладе на имя Сталина начальник "Смерш" Абакумов написал : "Учитывая, что в результате ранения он остался калекой, считал бы целесообразным освободить и обеспечить агентурным наблюдением". ( 124 )

        В дальнейшем генерал Лукин медленно, но верно, стал превращаться в плакатный образец несгибаемого героя, который, оказавшись в немецком плену, "с презрением отверг все посулы и угрозы врага". Лукин был награжден орденом Ленина ( 1946 г. ), двумя орденами Красного Знамени ( 1946, 1947 г.г.), орденом Красной Звезды ( 1967 г.). Ему было присвоено звание "Почетный гражданин Смоленска", и его именем названа улица в этом городе. Появилась и побежала из публикации в публикацию легенда о том, как Сталин сказал вернувшемуся из плена генералу : "Спасибо за спасение Москвы". Наконец, в 1993 г. генералу Лукину было посмертно присвоено звание Герой России.

          К этому времени и был переведен на русский язык и опубликован давно уже известный западным историкам протокол допроса от 14 декабря 1941 г., в ходе которого пленный генерал Лукин вел с немцами такие беседы :

"…Коммунисты пообещали крестьянам землю, а рабочим - фабрики и заводы, поэтому народ поддержал их. Конечно, это было ужасной ошибкой, поскольку сегодня крестьянин, по сравнению с прошлым, не имеет вообще ничего, а средняя зарплата рабочего 300-500 рублей в месяц, на которую он ничего не может купить. Когда нечего есть и существует постоянный страх перед системой, то конечно, русские были бы очень благодарны за ее разрушение и избавление от сталинского режима….

        Если будет все-таки создано альтернативное русское правительство, многие россияне задумаются о следующем: во-первых, появится антисталинское правительство, которое будет выступать за Россию,

во-вторых, они смогут поверить в то, что немцы действительно воюют только против большевистской системы, а не против России, и в-третьих, они увидят, что на Вашей стороне тоже есть россияне, которые выступают не против России, а за Россию. Такое правительство может стать новой надеждой для народа… 

        Если Буденный и Тимошенко возглавят восстание, то тогда, возможно, много крови и не прольется.

Но и они должны быть уверены в том, что будет Россия и российское правительство… Новая Россия

не обязательно должна быть такая, как старая. Она может даже быть без Украины, Белоруссии и Прибалтики ( разумеется, речь шла не о предоставлении независимости, а о передаче этих частей сталинской империи под немецкую оккупацию - М.С. ), будучи в хороших отношениях с Германией…"  ( 173 )

          Судя по его реальным действиям, товарищ Сталин достаточно быстро понял, что в довоенные годы

он крупно ошибся в деликатном деле подбора, расстановки и истребления кадров, и очень старался исправиться. Но как ? Подобно заключенному в тюрьме, обшаривающему всю камеру в надежде найти затерявшийся окурок, он все тасовал и перетасовывал генералов в надежде найти, наконец, того, кто совершит чудо, "превратит камни в хлеба" и заставит нищих колхозников воевать за "родную партию и ее великого вождя".

          За первые четыре месяца войны на главном стратегическом направлении командующего Западным фронтом поменяли семь раз ( Павлов, Еременко, Тимошенко, снова Еременко, снова Тимошенко, Конев, Жуков). Командующего 21-й армией ( на том же самом западном направлении, за тот же срок ) меняли шесть раз ( Герасименко, Кузнецов Ф.И., Ефремов, Гордов, другой Кузнецов В.И., снова Гордов ). Немногим лучше обстояли дела у соседей 21-й армии. Пять командиров в 20-й армии ( Ремезов, Курочкин, Лукин, Ершаков, Власов), четыре командира в 13-й ( Филатов, Ремезов, Голубев, Городнянский ), по три командира сменилось

за лето-осень 1941 г. в 19-й и 22-й Армиях.

            Командармы появлялись и исчезали, не успевая даже познакомиться со своими новыми подчиненными. Довольно быстро в этой чехарде выработалось некое универсальное правило. Оно не требовало ни знакомства с подчиненными, ни разведки противника, ни знания военной техники. Оно полностью заменяло собой все тонкости тактики и оперативного искусства. Оно гремело и грохотало по всем штабам, окопам и блиндажам.

         ЛЮБОЙ  ЦЕНОЙ !

         А в довесок к этому правилу - лукавое самооправдание : «Война все спишет».

         Все и списали. Или даже возвели в образец «несгибаемого мужества и героизма». Как, например, печально-знаменитый «Невский пятачок». А ведь это действительно - ярчайший образец. Только чего ?

         Осенью 1941 года, после установления блокады Ленинграда, в наших руках остался крохотный плацдарм

на левом ( южном ) берегу Невы. Клочок земли площадью 2 на 3 км. Удержание плацдарма ( пусть даже и ценой больших потерь ) имеет оперативный смысл только в том случае, если с его территории планируется в ближайшее время начать наступление крупными силами. Плацдарм в переводе с французского как раз и означает «место для армии». На «Невском пятачке» можно было развернуть стрелковый батальон, от силы - полк. Да и прорывать кольцо окружения предстояло главным образом ударом извне, а не со стороны умирающего от голода города. «Невский пятачок» не мог иметь ( и фактически не сыграл ) никакой  существенной роли при прорыве блокады в январе 1943 года. Тем не менее, этот «плацдарм» приказано было удержать. Любой ценой. Его и удерживали. 400 дней подряд. Немецкая артиллерия простреливала каждый метр этой огромной братской могилы. Общее количество истребленных на том проклятом месте солдат оценивается разными исследователями от 50 до 100 тыс. человек… 

          Скажем честно - порой даже высшее руководство Красной Армии выражало свое возмущение такой практикой растранжиривания «людских контингентов». Сам Сталин как-то раз потребовал от своих генералов «научиться воевать малой кровью, как это делают немцы» ( телеграмма командованию Юго-Западного направления от 27 мая 1942 г.) И даже кровавый маршал Жуков ( в ту пору - командующий Западным фронтом) подписал 30 марта 1942 г. директиву, которая начиналась такими словами :

«В Ставку Верховного Главнокомандования и Военный Совет фронта поступают многочисленные письма от красноармейцев, командиров и политработников, свидетельствующие о преступно халатном отношении к сбережению жизней красноармейцев пехоты . В письмах и рассказах приводятся сотни примеров, когда командиры частей и соединений губят сотни и тысячи людей при атаках на не уничтоженную оборону противника  и  неуничтоженные пулеметы, на неподавленные опорные пункты, при плохо подготовленном наступлении. Эти жалобы, безусловно справедливы и отражают только часть ( подчеркнуто мной - М.С. ) существующего легкомысленного отношения к сбережению пополнения...» ( 117, стр. 238 )

         Увы, толку от таких директив было мало - прежде всего потому, что сам Жуков и его ближайшие соратники и до и после отдания этой директивы губили людей десятками и сотнями тысяч «при плохо подготовленном наступлении». Вот как описывает в своих воспоминаниях полковник А.К. Кононенко визит заместителя командующего Западным фронтом ( т.е. заместителя Жукова ) генерала Г.Ф. Захарова в штаб легендарного 1-го Гвардейского кавалерийского корпуса Белова :

       "…Злоба туманила его и так не весьма ясный рассудок. Захаров говорил то повышая тон, то снижая его до шепота с каким-то змеиным присвистом, злоба кипела и клокотала в нем...

«Меня прислали сюда - сказал Захаров - чтобы я заставил выполнить задачу любыми средствами, и я заставлю вас ее выполнить, хотя бы мне пришлось для этого перестрелять половину вашего корпуса.

Речь может идти лишь о том, как выполнить задачу, а не о том, что необходимо для ее выполнения»...

        Он по очереди вызывал к телефону командиров полков и дивизий, атаковавших шоссе, и, оскорбляя их самыми отборными ругательствами, кричал : «Не прорвешься сегодня через шоссе - расстреляю!»  Он приказал судить и немедленно расстрелять пять командиров, бойцы которых не смогли прорваться через шоссе... Этот человек, который по ошибке стал военачальником, природой предназначался на роль палача или пациента нервно-психиатрической клиники...» ( 163 )

          Коммунистические историки-пропагандисты заблаговременно успели сочинить для жуковых и захаровых очень благозвучное оправдание : "Страна была на грани гибели, решались судьбы всего мира, вынужденная безжалостность к своим солдатам была оправдана и необходима...»

          Звучит красиво. Вероятно, настало время задаться встречным вопросом - а не эта ли бездумная безжалостность командования подтолкнула миллионы солдат к дезертирству и сдаче в плен врагу ? Не она

ли поставила страну на грань гибели? Да и не скрывались ли за этой озабоченностью «судьбами мира» другие, гораздо более низменные мотивы?

          Возьмем еще два документа. Это приказы маршалов Конева и Жукова, отданные в один и тот же день апреля 1945 года. Страна уже не стояла на грани гибели. Она была на пороге величайшего триумфа. Не только «судьбы мира», но и послевоенные границы в Европе уже были начерчены и согласованы в Тегеране и Ялте.

В такой обстановке, 20 апреля Конев пишет приказ :

«Командующим 3-й и 4-й гв. танковых армий. Войска маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми. Исполнение донести…»

Приказ Жукова был чуть подробнее :

«Командующему 2-й гв. танковой армии. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин

и поставьте им задачу : не позднее 4 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и немедля донести для доклада т. Сталину и объявления в прессе…»  ( 74 )

Зачем посылать всего лишь по одной бригаде от корпуса ? А так быстрее удастся «донести для доклада т. Сталину» и войти в историю, как «великому маршалу победы». Почему быстрее? Потому что корпуса и танковая армия в целом «отягощены» артиллерией, саперными подразделениями, мотопехотой. Они тормозят движение. Поэтому две лучшие бригады Жуков заведомо посылает на убой. Зачем? Для "объявления в прессе"?

          Бездушное и безжалостное расходование "живой силы" естественным образом сочеталось с диким, первобытным стилем взаимоотношений внутри самой командной верхушки армии. В упомянутом выше письме Маленкову командир 141 стрелковой дивизии так описывает порядок "взаимодействия" высшего комсостава с подчиненными ему командирами :

"… Командарм или его начальник штаба, или даже начальник оперативного отдела вызывает к телефону командира дивизии, его начальника штаба и кричит: "Сволочь, оболтус... твою мать...,  почему ваш полк

не может взять деревню, сегодня приеду и расстреляю вас всех". Конечно, никто из них за полгода к нам не приезжал ( подчеркнуто мной - М.С. ), а по телефону расстреливали до пяти раз в день. В какой армии были или есть такие отношения? Эта закваска спускается вниз, кругом стоит сплошной мат…Командарм 33-й армии даже бил по лицу командиров, причем ни за что..."

Невероятная на первый взгляд фраза про мордобой, принятый среди высших офицеров, не была свидетельством уникального для Красной Армии события. Красные генералы из числа тех, кого "природа предназначала" на роль главаря воровской шайки, другого способа руководства просто не знали :

"...Еременко, не спросив ни о чем, начал упрекать Военный Совет в трусости и предательстве Родины. На мои замечания, что бросать такие тяжелые обвинения не следует, Еременко бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая расстрелом. Я заявил - расстрелять он может, но унижать достоинство коммуниста и депутата Верховного Совета не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство Ефремова помешало ему произвести выстрел.

        После этого он стал угрожать расстрелом Ефремову. На протяжении всей этой безобразной сцены Еременко истерически выкрикивал ругательства. Несколько остыв, Еременко стал хвастать, что он, якобы с одобрения Сталина, избил несколько командиров корпусов, а одному разбил голову...»

          Цитируемое письмо Сталину было написано 19 сентября 1941 г. Безобразная сцена происходила в штабе 13-й Армии, куда приехал командующий Брянским фронтом. Но, может быть, Ефремов и автор письма, член Военного Совета армии Ганенко, и вправду провинились так, что заслуживали расстрела - пусть и в более правовой форме, т.е. через трибунал ? Нет, судя по дальнейшим событиям, Еременко тут же решил помириться с разоблаченными им "предателями" : " Сев за стол ужинать, Еременко заставлял пить с ним водку Ефремова, а когда последний отказался, с ругательствами стал кричать, что Ефремов к нему в оппозиции, и быть у него в заместителях не может...» ( 117, стр. 162 ).

         Сталин почему-то любил генерала Еременко. Он простил ему не только такие мелочи, как насаждение нравов уголовной среды в войсках, но и разгром Брянского фронта ( разгром, ставший прологом окружения и гибели Юго-Западного фронта в «киевском мешке» ). В дальнейшем именно Еременко стал тем генералом, к которому Сталин в первый и единственный раз за всю войну приехал на фронт.

          Тогда же, осенью 1941 года, Сталин отреагировал на письмо комиссара Ганенко, издав приказ № 0391 от 4 октября 1941 г. Приказ назывался "О фактах подмены воспитательной работы репрессиями". Увы, не все приказа товарища Сталина выполнялись. Всего через два месяца, 12 декабря 1941 г. маршал Тимошенко издает приказ войскам Юго-Западного фронта № 0029  "О фактах превышения власти, самочинных расстрелах и рукоприкладстве". В приказе констатируется, что не все командиры "приняли к неукоснительному исполнению приказ тов. Сталина и сделали из него практические выводы". Причем самочинные расстрелы "совершались в пьяном состоянии, на виду у красноармейских масс и местного населения..." ( 68 )

          У всякой палки есть два конца. Укоренившееся в сознании многих командиров отношение к людям, как к самому дешевому "расходному материалу",вполне адекватно дополнялось безразличным отношением красноармейцев к уставной обязанности оберегать командира в бою. К сожалению, речь идет вовсе не об отдельных позорных случаях. Масштабы бесследного исчезновения командиров в Красной Армии потрясают. Всего за четыре года войны только в Сухопутных войсках ( т.е. без учета авиационных командиров, не вернувшихся с боевого вылета ) без вести пропали : ( 35.,стр 319 )

— 163 командира дивизии ( бригады)

— 221 начальник штаба дивизии ( бригады)

— 1114 командиров полков  

        Даже к началу 90-х годов ( полвека спустя ) не были известны места захоронений сорока четырех  генералов Красной Армии. ( 126 ) Это не считая тех, кто был расстрелян или умер в тюрьмах и лагерях, не считаю погибших в плену!  Сорок четыре генерала - среди них два десятка командиров корпусного и армейского звена - разделили судьбу рядовых солдат, бесследно сгинувших в пучине страшной войны.

         Солдат было много, в Красной Армии счет шел на миллионы. Солдат часто воюет в одиночку и гибнет без свидетелей. Вот почему многочисленность не погребенных по-людски солдат если и не оправдана, то, по меньшей мере, объяснима. Но как же может пропасть без вести генерал, командир корпуса или дивизии ?  Командир в одиночестве не воюет. Командование и штаб дивизии имели численность ( по штату апреля 1941 г. ) в 75 человек. Это не считая личный состав политотдела, трибунала и комендантского взвода. В штабных структурах корпуса и армии людей еще больше. До каких же пределов должно было дойти моральное разложение Красной Армии, чтобы погибшие генералы оставались брошенными в чистом поле, без приметы и следа...