СТАЛИНИЗМ В СОВЕТСКОЙ ПРОВИНЦИИ

К оглавлению

Н. Н. Аблажей (Новосибирск)

«КУЛАЦКАЯ» И «РОВСОВСКАЯ» ОПЕРАЦИИ ПО ПРИКАЗУ № 00447

1. Масштабы «ровсовской» и «кулацкой» операций в Сибири

В канун массовых операций второй половины июня 1937 г. органами УНКВД Западно-Сибирского края (ЗСК) было сфабриковано широкомасштабное дело, названное позднее «эсеро-ровсовским заговором». 17 июня 1937 г. в крайком ВКП(б) Западно-Сибирского края управлением НКВД была представлена соответствующая записка1; тогда же она была направлена и наркому внутренних дел СССР2. «Ровсовская» операция представляла собой репрессивную акцию, инициированную и реализованную руководством Западно-Сибирского края, которому удалось заручиться поддержкой Москвы. Поданная в Москву информация сыграла существенную роль и в разработке будущей «кулацкой операции». Решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 28 июня 1937 г. в связи со «вскрытием контрреволюционного повстанческого подполья» в Западной Сибири была создана тройка УНКВД по ЗСК3, на которую возлагалась задача внесудебного преследования лиц, арестованных в рамках данной акции. (Именно «ровсовская тройка» стала прообразом троек, сформированных по приказу № 00447 от 30 июля 1937 г.) Действуя с 9 июля в качестве внесудебного органа, принимавшего решения по делам всего контингента репрессированных, она в дальнейшем осуществляла работу с подсудимыми и по «ровсовским», и по «кулацким» делам. Заседая единым составом, тройка УНКВД по ЗСК формально старалась сохранить разделение по двум операциям. При этом дела, как правило, в основном рассматривались одновременно. Подобное стало возможно, поскольку «ровсовский» контингент не

учитывался в рамках спущенных региону лимитов лиц, подлежащих аресту и наказанию по приказу № 00447, однако фиксировался в сводной отчетности как особая группа. Этот факт позволяет рассматривать «ровсовскую» и «кулацкую» операции как составные части репрессий, осуществленных в рамках реализации данного оперативного приказа. Две операции различались лишь уровнем полномочий регионов. Если для «кулацкой операции» основным сдерживающим фактором был оговоренный центром лимит репрессированных, то в «деле РОВС» его не было, что позволило максимально раскрутить механизм репрессий.

В Сибири «ровсовская» операция началась в июле 1937 г. и продолжалась в массовом порядке вплоть до середины марта 1938 г. Акция представляла собой совокупность операций по ликвидации «кадетско-монархических», «эсеро-монархических» и «эсероровсовских» организаций, якобы созданных под руководством белых генералов, пытавшихся сформировать повстанческую армию из кулаков, казаков и офицеров на территории Сибири. Ее штабом первоначально был назван несуществующий томский «Союз спасения России», а базой для формирования повстанческих кадров — белое офицерство и кулаки-спецпереселенцы Нарымского округа и Кузбасса. Организация якобы подчинялась указаниям эмигрантского Российского общевоинского союза (РОВС) и японской разведки, готовя вооруженный переворот и захват власти. За время проведения «ровсовской» операции было вскрыто и ликвидировано «широкое подполье», действовавшее на территории современных Новосибирской, Кемеровской и Томской областей, Красноярского и Алтайского краев, а также в 17 лагерных пунктах Сиблага. Помимо Сибири, «эсеро-ровсовские организации» были обнаружены, но в гораздо меньшем масштабе, и в других регионах СССР: на Украине, Урале, в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке. Однако там, в отличие от Западно-Сибирского края, подвергшийся репрессиям в рамках подобных операций контингент вошел в лимиты, выделенные регионам в целом по приказу № 00447. «Кулацкая операция» стартовала в Сибири 5 августа 1937 г. (в Восточно-Сибирской области, Красноярском и Дальневосточном краях — с 15 августа). Весь июль был отведен на ее подготовку, в течение которой согласовывались лимиты и проводился учет контингента репрессируемых. В отличие от «ровсовской», идеология и масштабы «кулацкой операции» оговаривались самим текстом приказа. Проведение в Западно-Сибирском крае одновременно двух массовых операций — «кулацкой» и «ровсовской» — существенно осложняет изучение механизма репрессий в рамках приказа от 30 июля 1937 г., поскольку при их сопоставлении обнаруживается поразительное сходство по контингенту репрессированных, срокам проведения и методам судопроизводства. Не меньшую сложность представляет разделение репрессированных по этим двум операциям. Оперативное делопроизводство изобилует свидетельствами, что «в число контингента кулаков по приказу вошла низовка по РОВСу» либо что «арестованный контингент по приказу — это кулацко-белогвардейский элемент, участники эсеро-ровсовского заговора»1. Даже работа с материалами троек, в частности по Алтайскому краю, не дает однозначной картины распределения контингента по «ровсовской» и «кулацкой» операциям2. Исследователи до сих пор имеют крайне фрагментарную информацию о масштабах и ходе «кулацкой» и «ровсовской» операций по Сибири и Дальнему Востоку, что существенно осложняет качественный и количественный анализ репрессий в отношении тех категорий населения, которые стали целевыми группами террора. Статистика свидетельствует о лавинообразном росте арестов и приговоров начиная с июля-августа 1937 г. На основании решения Политбюро ЦК ВКП(б) от 2 июля на места ушла директива, требовавшая к 8 июля предоставить информацию о количестве учтенных «бывших кулаков и уголовников» в регионе, распределив их на подлежащих расстрелу или высылке. К установленному сроку по 130 населенным пунктам ЗСК было учтено 25 944 чел., в том числе по 1-й категории 10 924 чел. Неучтенным осталось население еще 6,5 тыс. домохозяйств, самовольно осевших в первой половине 1930-х гг. в Нарыме3. Также отмечалось, что в указанное число кулаков частично вошла «низовка», подлежавшая аресту по «ровсовскому заговору»4. Остановимся подробнее на подготовительном этапе «ровсовской операции», в ходе которой осуществлялся учет контингента лиц, подлежавших аресту и осуждению, в том числе и бывших военнослужащих царской и белой армий. В справке по «делу РОВС» от 17 июня 1937 г. указывалось, что в Западно-Сибирском крае находится в административной ссылке 5 350 «бывших белых офицеров, активных бандитов и карателей»5. Учет велся учетно-статистическим отделом УНКВД по ЗСК; о широком использовании компрометирующих учетных данных в Барнауле за вторую половину 1937 г. можно судить по показаниям начальника отделения секретно-политического отде- ла УНКВД по Алтайскому краю Т. К. Салтымакова1. Учетные списки составлялись на основе как агентурных, так и официальных данных, информации спецотделов учреждений и адресного стола. Поступавшая из учреждений информация содержала сведения о наличии судимости за антисоветскую деятельность, о социально-политическом прошлом, имевшихся связях с антисоветской средой, а также характеристики типа «социально чуждый» или «классово враждебный элемент». Большинство подобных справок, естественно, не содержало конкретных фактов, изобличающих в контрреволюционных или антисоветских действиях. В отделении имелось значительное количество «учетных списков» прежних лет, а также информация о лицах, стоявших на особом учете. В отношении военнослужащих информация откладывалась в первую очередь в списках военкоматов, аккумулировавших сведения не только о призывниках, но и о ранее отслуживших. Имелись списки военнослужащих, состоявших на особом учете, — «бывших белых», где фиксировались воинское звание и политическое прошлое. В списках на лиц, лишенных избирательных прав, также содержались сведения о службе в белой армии, в том числе в карательных частях, эмиграции и др. Особую роль учетные списки сыграли на первом этапе операции, но, используя формулировку начальника УНКВД по Алтайскому краю С. П. Попова, к ним прибегали и позже, когда в оперсекторах «возникал дефицит» новых материалов, строившихся преимущественно по показаниям и связям обвиняемого; тогда «вновь стоял вопрос об изъятии социально-чуждых и классово-враждебных элементов [...] проходивших преимущественно по спискам»2. К моменту начала «ровсовской операции» в Барнаульском и Бийском оперсекторах имелось несколько агентурных разработок, в числе которых «Дворяне», «Казаки», «Маньчжуры» и «Переводчики», которые, по свидетельству начальника Барнаульского оперсектора К. С. Жукова, отвечавшего за «ровсовскую» линию, были использованы при разработке «ровсовского» сценария для Алтая3.

1 Выписка из протокола Т. К. Салтымакова, 23 декабря 1939 г. // ОСД УАД АК. Д. 4348. Т. 4. Л. 315-317,337. о

Выписка из показаний С. П. Попова, 29 мая 1939 г. // Там же. Л. 339.

о

Выписка из протокола допроса К. С. Жукова, 10 марта 1937 г. // Там же. Д. 7069.

Л. 97.

4 Шифротелеграмма, вх. 35879 из Новосибирска, 3 октября 1937 г. // АОМ.

5 Шифротелеграмма, вх. 35861 из Новосибирска, 2 октября1937 г. // Там же.

К концу сентября в ЗСК было арестовано по обеим операциям 24 619(8?) чел. (по «кулацкой» линии — 15 179(8?) чел.4 и 9 440 чел. — по «ровсовской»)5, к началу октября — 25 735 чел. (по другим данным — 25 413), из которых осуждено 19 421 чел. Таким образом, уже к середине осени 1937 г. первоначальный план по репрессиям был выполнен практически полностью. Динамика арестов и вынесения приговоров по «ровсовской линии» следующая: на 30 сентября арестовано 9 440 чел. (осуждено 7 556 чел.)1, на 5 октября — 9 689 (осуждено 8 047 чел.)2, к 10 октября их число выросло до 10 557 чел., в том числе 2 479 чел. на Алтае (осуждено в общей сложности 9 166 чел.)3. Доля арестов по «делу РОВС» в общем масштабе репрессий составила в Западно-Сибирском крае на конец сентября — начало октября 1937 г. 37-38 %, а по количеству осужденных — 41 % 4. Статистика по «делу РОВС» этого периода позволяет определить количество арестованных и осужденных как в целом, так и по отдельным регионам Западной Сибири. Как было указано выше, из 9 689 чел., арестованных по «делу РОВС», к 5 октября было осуждено 8 047. Конкретно по 13 оперсекторам УНКВД ЗСК на этот период число арестованных и осужденных было следующим: Сталинский — 17,2 % от общего числа арестованных и 19,5 % от общего числа осужденных по сектору; Томский — соответственно 13,5 % и 13 %; Нарымский — 12,4 % и 15 %; Новосибирский — 9,4 % и 8,6 %; Барнаульский — 8 % и 6,5 %; Кемеровский — 7,8 % и 9,3 %; Бийский — 7,9 % и 7,7 %; Ленинский — 6,9 % и 3,5 %; ОйротТуринский — 5,4 % и 3,6 %; Куйбышевский — 5 % и 5 %; Мариинский — 4 % и 4,7 %; Рубцовский — 1 % и 1,2 %; Славгородский — 1,6 % и 2 %5. Вышеприведенные данные наглядно демонстрируют, что на первом этапе основной вал репрессий прошел по северным и центральным районам края. Весьма показательным представляется анализ категорий осужденных в зависимости от операций. На начало октября 1937 г. по «кулацкой операции» из 11 374 осужденных 6 439 чел. (56,7 %) прошли по 1-й категории (ВМН) и 4 935 (43,3 %) — по 2-й категории (заключение в ИТЛ)6. По «ровсовской» операции из 8 047 осужденных 6 437 чел. (80 %) прошли по 1-й категории и 1 610 (20 %) — по 2-й категории1. Таким образом, доля осужденных по 1-й категории «ровсовцев» была выше почти на 20 %, чем по «кулацкой операции»2.

С ноября 1937 г. статистика по «ровсовской операции» представлена в меньшей степени, хотя по Новосибирской области и Алтайскому краю она имеется (в соответствии с постановлением ЦИК СССР от 28 сентября 1937 г. Западно-Сибирский край был разделен на Алтайский край и Новосибирскую область). В этой связи могут представлять интерес комментарии начальника управления НКВД по Алтайскому краю С. П. Попова, проливающие свет на причины продолжения «ровсовской операции» на Алтае. Скорее всего, это решение принималось во второй половине октября, когда региону были спущены лимиты сначала на 3,5 тыс. чел., а спустя несколько дней еще на 8,5 тыс. чел.3 С. П. Попов утверждал, что, когда в Алтайский край поступил первый лимит, было принято решение одновременно с проведением новых арестов по всем категориям, обозначенным в приказе, продолжить и «ровсовскую операцию». Райотделам НКВД указывалось: «Никаких новых дел не давать, а продолжать вести следствие по делам организаций, вскрытых еще УНКВД ЗСК, на том основании, что данные районы отошли от бывшего Запсибкрая». Это позволяло значительно расширить операцию РОВС за счет «низовки»4. Напомним, что «дело РОВС» планировалось как специальная операция именно в Запсибкрае. Несмотря на его разделение на два территориальных образования, вплоть до конца ноября тройка УНКВД по ЗСК по-прежнему продолжала действовать и осуждать «алтайцев» наряду с начавшей работу с 30 октября тройкой по Алтайскому краю. Непосредственно тройкой УНКВД по Алтайскому краю первые «ровсовцы» были осуждены уже 6 ноября 1937 г.: ими стали руководители «повстанческой организации», якобы действовавшей в Кулундинских степях. 27 ноября алтайская тройка осудила группу из 39 чел. в Барнауле, которая квалифицировалась как новый руководящий орган «ровсовцев», действовавший после ликвидации в июле первого барнаульского штаба. По 88 протоколам тройки УНКВД по Алтайскому краю «ровсовцы» проходят, но если для 1937 г. их возможно выявить как отдельную группу, то для 1938 г. «ровсовские» и «кулацкие» дела теснейшим образом переплетаются5. Если обратиться к количественным оценкам обеих операций, то станет видно, что оперативные сводки этого периода отражают ход «ровсовской операции» не слишком подробно. Нам неизвестно, имеются ли на этот период обобщенные сводки по типу тех, которые были составлены УНКВД ЗСК в октябре. Это вызвано тем, что операция постепенно ушла на периферию и пятидневная отчетность о результатах специальной операции по РОВС уже не могла поступать с прежней регулярностью. Существенно осложнила отчетность и совпавшая с основной волной террора административно-территориальная реформа. Также необходимо иметь в виду, что каждый из регионов, ранее входивших в состав ЗСК, умело оперировал поданными итоговыми цифрами в свою пользу. Попробуем соотнести цифры о масштабах операции на конец 1937 г. по двум регионам, ранее составлявшим Западно-Сибирский край. По состоянию на 5 декабря 1937 г. по Новосибирской области по «делу РОВС» было арестовано 14 626 чел., в том числе осуждено 13 644, из них 11 233 чел. (82 %) — по 1-й категории и 2 411 чел. (18 %) — по 2-й категории1. На 20 декабря 1937 г. количество арестованных по Новосибирской области с начала операции составило 18 920 чел., в том числе осуждено 15 476 чел., из них 12 954 (84 %) — по 1-й категории и 2 522 (16 %) — по 2-й категории2. В Алтайском крае к 25 ноября 1937 г. с момента начала операции по «делу РОВС» было арестовано 3 337 чел., что составило почти 22 % от общего количества репрессированных (15 365 чел.). Осуждено 2 930 чел.: 1 862 — тройкой УНКВД по ЗСК и 1 068 — тройкой УНКВД по Алтайскому краю, в том числе 2 152 чел. (73,4 %) — по 1-й категории и 778 чел. (26,6 %) — по 2-й категории3. К началу января 1938 г. оба региона, как и все остальные, подвели итоги проведения массовых операций по приказам НКВД СССР — как по «кулацкой», так и по «ровсовской» линиям. Новосибирск настаивал на цифре в 20 7314 репрессированных по РОВС. Именно такие данные были приведены и в «Докладной записке о выполнении оперативных приказов НКВД» по Новосибирской области5. Суммарно оба региона репрессировали по «делу РОВС»

к этому времени 22 108 чел.1, и, таким образом, на долю Алтая оставалось всего около 1,5 тыс. чел., что реально могло соответствовать только количеству «ровсовцев», осужденных тройкой НКВД по Алтайскому краю. На основании анализа электронной базы данных на Алтае можно сделать вывод, что с 30 октября 1937 г. по 15 марта включительно было осуждено тройкой 14 876 чел. На основании протоколов заседаний тройки УНКВД по Алтайскому краю с 30 октября по 15 марта 1937 г., хранящихся в ОСД УАД АК, установлено, что в рамках приказа № 00447 осуждено 12 195 чел.2 Понятно, что эта цифра не учитывает общего количества осужденных тройкой УНКВД по ЗСК, хотя такая статистика крайне необходима, начиная с июля 1937 г. Реально по «делу РОВС» на начало января 1938 г. в Алтайском крае тройкой УНКВД по ЗСК и тройкой УНКВД по Алтайскому краю репрессировано в общей сложности около 3 тыс. чел. Окончательно эти данные могут быть уточнены только по соответствующим региональным «Докладным запискам о выполнении оперативных приказов НКВД». Их полные версии существенно упростили бы изучение репрессий в регионах и позволили бы исследователям детально изучить ход операций, проводившихся как на основании восьми оперативных приказов в отношении национальных меньшинств, так и по приказу № 004473.

Согласно сводке ГУГБ НКВД СССР об арестованных по приказу № 00447 на начало января 1938 г., в рамках «кулацкой операции» в Новосибирской области (НСО) было осуждено 21 358 чел. и 10 897 чел. в Алтайском крае. Кроме того, в отчете о выполнении приказа Москва получила объединенную информацию о репрессированных по «ровсовской операции» в Новосибирской области и Алтайском крае, согласно которой на 1 января 1938 г. число арестованных и осужденных составило 22 108 чел., в том числе 18 530 (83,8 %) — по 1-й категории и 3 578 (16,2 %) — по 2-й категории1. Таким образом, в рамках «кулацкой» и «ровсовской» операций количество репрессированных в двух регионах составило 54 363 чел. при том, что утвержденные на два региона лимиты составляли 31 950 чел.2 Одновременное проведение двух параллельных массовых операций позволило удвоить объем репрессий, уложившись в отведенные регионам лимиты. Еще раз отметим, что «ровсовский» контингент выступает как самостоятельная величина осужденных по приказу, не входя в установленные лимиты. Однако изучение материалов алтайской тройки частично противоречит этому утверждению3. В 1937 г. «ровсовская операция» не завершилась и была продолжена наряду с «кулацкой». 31 января 1938 г. Алтайский край и Новосибирская область оказались среди 22 регионов, получивших дополнительные лимиты. В постановлении Политбюро от 31 января была установлена дата завершения операции по приказу № 00447 — 15 марта4. На проведение операции в Сибири отводилось полтора месяца, на Дальнем Востоке — два. Существенно прояснить картину, позволив более четко ответить на вопрос, в каких регионах «кулацкая операция» была к этому времени завершена, могла бы публикация отчетов управлений: на середину марта 1938 г. они составлялись по аналогии с январскими «Докладными записками». Однако до сих пор подобные отчеты не введены в научный оборот. На основании шифротелеграммы от 17 марта 1938 г. УНКВД Новосибирской области можно утверждать, что «кулацкая операция» завершилась в Новосибирской области к середине марта 1938 г.5 По данным ГУГБ НКВД, на 1 марта 1938 г. УНКВД Новосибирской области и Алтайского края по «делу РОВС» было арестовано 25 916 чел., «передано на рассмотрение троек из числа осужденных, находившихся в тюрьмах и лагерях», — 19 610 человек6. Изучение материалов троек по Алтайскому краю также подтверждает, что и здесь были окончены как «кулацкая», так и «ровсовская»

операции. К этому времени в обоих регионах исчерпали лимиты, поступившие в конце января 1938 г. В целом к концу весны можно говорить о завершении «кулацкой операции» в этих регионах Сибири. Но 15 марта 1938 г. действие приказа не было остановлено. Для четырех сибирских регионов — Омской, Иркутской и Читинской областей и Красноярского края — его продлили. В Красноярском крае операция продлевалась до середины июня 1938 г., в Иркутской области — до сентября/октября, в Читинской области — до ноября 1938 года1.

В большинстве регионов тройки возобновили свою работу в начале января — конце февраля 1938 г. Тройка УНКВД по Новосибирской области возобновила свою работу с 26 января 1938 г. К середине марта количество осужденных возросло на 6 053, в том числе на 3 652 чел. по «ровсовской» и 2 401 чел. по «кулацкой» операции. Общая численность репрессированных по Новосибирской области составила 50 541 чел., из них 23 759 — по «кулацкой операции», в том числе по 1-й категории — 10 365 чел. (43,6 %), по 2-й категории — 13 394 (56,4 %)2, и 24 383 чел. — по «ровсовской» операции3. 1 Из протокола № 61 решений Политбюро ЦК ВКП(б) за 27 апреля — 2 июня 1938 г. о продлении работы тройки и о дополнительных лимитах на репрессии для Красноярского края // Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 70, 554-555; Телеграмма секретаря Иркутского обкома ВКП(б) Филиппова и начальника УНКВД Иркутской области В. А. Малышева И. В. Сталину и Н. И. Ежову о дополнительном лимите на репрессии по первой категории // Там же. С. 194-195, 563; Из протокола № 69 решений Политбюро ЦК ВКП(б) за 23 июля — 9 сентября о продлении срока работы тройки и дополнительном увеличении лимита на репрессии по Читинской области // Там же. С. 219, 563-565; Телеграмма секретаря Иркутского обкома ВКП(б) Филиппова и начальника УНКВД Иркутской области В. А. Малышева И. В. Сталину и Н. И. Ежову о дополнительном лимите на репрессии по первой категории // Там же. С. 194-195, 563. Шифротелеграмма, вх. 13500 из Новосибирска, 17 марта 1938 г. // АОМ.

3 Там же.

4 Шифротелеграмма, вх. 13509 из Новосибирска, 17 марта 1938 г. // Там же.

Докладывая об окончании операции, Г. Ф. Горбач одновременно просил «разрешить продолжение работы Ровсовской тройки» для ликвидации контрреволюционного подполья в Кузбассе, для чего ходатайствовал о выделении лимита в тысячу человек4. В телеграмме отмечалось, что «последние диверсионные акты в Кузбассе, совершенные правотроцкистскими и кулацкими элементами, показывают, что несмотря на довольно крепкий удар, нанесенный по к.-р. формированиям Кузбасса, мы еще не полностью вскрыли существующие до последнего времени диверсионно-вредительские группы. То, что Кузбасс особенно засорен всяким к.-р. беглым элементом, к тому же наличие в Кузбассе до 13 тысяч семейств кулаков переселенцев создает условия для всякого рода к.-р. формирований и диверсионных актов»1. Подобное давление со стороны местных властей, настаивавших на продолжении операции, отмечалось в большинстве регионов страны. Москва ответила согласием. Именно этим можно объяснить факт работы новосибирской тройки до августа 1938 г. Н. Г. Охотин и А. Б. Рогинский, основываясь на количестве осужденных новосибирской и алтайской тройками, приводят по «ровсовской операции» цифру в 29 528 чел., из них к расстрелу — 24 853 (84,2 %) и к заключению в ИТЛ - 4 675 (15,8 %)2. Крайне фрагментарны сведения о ходе «ровсовской операции» в Красноярском крае. Известно, что по приказу № 00447 в этом регионе к началу 1938 г. было арестовано 9 747 чел., из которых 9 680 осуждено3. О масштабах «дела РОВС» мы можем судить только по свидетельским показаниям одного из оперативных работников УНКВД по Красноярскому краю, репрессированного в 1939 г. В соответствии с ними, по «делу РОВС» в крае было осуждено в общей сложности 1,8 тыс. чел.4 Основная операция прошла в 1937 г., однако, судя по отчетам Красноярского УНКВД, в марте 1938 г. на рассмотрении продолжало находиться значительное количество дел участников «эсеровско-ровсовского заговора». Крайне редко встречаются сведения о репрессиях по «ровсовскому делу» по Сиблагу. В данных о проведении операции в лагерях имеются существенные противоречия. Есть сведения о масштабах арестов по «ровсовской» операции в Дальневосточном крае, согласно которым с начала операции и по 20 апреля (августа?) 1938 г. репрессировано 3 177 чел.5 Напомним, что с июня 1938 г. начальником УНКВД по ДВК (с 20 октября 1938 г. — Хабаровскому краю) был назначен Г. Ф. Горбач. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 сентября 1938 г. уже не упоминаются ни «кулацкая», ни «ровсовская» операции, однако во всех регионах вновь создавались тройки для завершения текущих и необработанных приговоров в рамках «национальных» операций. Постановление оговаривало передачу «оставшихся нерассмотренных следственных дел на арестованных по к.-р. национальным контингентам на рассмотрение Особых троек на местах», которым предоставлялось право выносить приговоры по 1-й и 2-й категориям, «а также возвращать дела на доследование и выносить решения об освобождении обвиняемых». Предписывалось также приводить решения особых троек по «первой категории [...] в исполнение немедленно». Тройке надлежало рассмотреть дела на арестованных до 1 августа 1938 г. по «национальным линиям» и завершить свою работу в двухмесячный срок. 17 сентября 1938 г. вышел приказ НКВД СССР № 00606 об образовании Особых троек для рассмотрения дел на арестованных в порядке приказов НКВД СССР № 00485 и др. («национальные контингенты»)1. Персональный состав троек Политбюро не утверждало. Рассмотрение дел Особыми тройками заменило «альбомный порядок», установленный в августе 1937 года.

2. Социальный состав целевой группы

(бывшие военнослужащие царской и белой армий)

Существует возможность подробно проанализировать ход репрессий в отношении бывших военнослужащих царской и белой армий, ставших, безусловно, одной из целевых групп Большого террора. Сразу отметим, что данная группа прошла по всем репрессивным операциям 1937-1938 гг. — как в рамках отдельных масштабных операций типа «дела РОВС» или чистки аппаратов военных округов, так и по всем оперативным приказам НКВД. Что касается приказа № 00447, то бывшие военнослужащие, безусловно, присутствовали во всех трех целевых группах, таких, как «кулаки», «уголовники» и «прочий контрреволюционный элемент». Каждая из них представляла собой лишь общую группу, а более дробные целевые группы назывались в девяти позициях первого параграфа приказа. На основании пунктов 4 и 5 первого параграфа к числу бывших военнослужащих следует отнести «бывших белых», «участников казачье-белогвардейских повстанческих организаций», «карателей», «белобандитов», а также реэмигрантов, жандармов, полицейских и чиновников старого режима. И приказ, и отчетное делопроизводство о ходе «кулацкой» и «ровсовской» операций особо акцентируют внимание на белых офицерах (чаще — просто белогвардейцах) и карателях, а также казаках. Гораздо реже упоминаются дворяне и чиновники прежнего режима. Перечни категорий арестованных, приводимых в «Докладных записках», отчеты о ходе операции и уголовно-следственные дела позволяют выделить несколько подгрупп из числа бывших военнослужащих царской и белых армий, которые характеризуют социальную, профессиональную и политическую «окраску» арестованных. В них доминируют официально заданные политические характеристики. Используются многозначные неологизмы. Исходя из этого, реконструируя такую категорию репрессированных, как «военнослужащие царской и белой армии, подлежащие изъятию и преследованию», можно выделить следующие группы: 1) белые офицеры, 2) рядовые военнослужащие, 3) белогвардейцы, 4) казаки (казацко-белогвардейский элемент), 5) каратели, 6) чины полиции и жандармерии, 7) реэмигранты, 8) бывшие военнопленные царской и Красной армии, находившиеся в плену в Европе (обычно этот контингент проходил по «национальным» операциям). Абсолютное большинство из вышеперечисленных групп может быть отнесено к категории «бывших», связанных со «старым режимом», по роду своей деятельности или социальному статусу имевших отношение к армии и военизированным структурам прежнего государственного аппарата.

При изучении репрессий в отношении группы бывших военнослужащих необходимо количественно и структурно представлять данную категорию, учитывать ее региональную специфику, что позволяет избежать некритического комментирования официальной статистики НКВД. Безусловно, восемь лет мировой и Гражданской войн существенно отразились на структуре сибирского общества. На действительную военную службу в царскую армию из Сибири было призвано около 1 млн чел. В Гражданскую войну численность белых армий на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке составляла около 600-650 тыс. чел.; приблизительно 20 тыс. сибирских казаков участвовали в Гражданской войне на стороне белых. Несмотря на репрессии 1920-х — начала 1930-х гг., целые районы Сибири — Забайкалье, юг Красноярского края и др. — к концу 1930-х гг. оставались заселенными преимущественно казаками. Значителен был процент тех, кто участвовал в Гражданской войне на стороне белых, побывал в эмиграции, но в первой половине 1920-х гг. вернулся на родину. Несмотря на расказачивание и коллективизацию, сохранялись элементы прежней социальной структуры и сословная идентичность. Что касается так называемых карателей, к ним можно условно отнести всех служивших в регулярных частях колчаковской армии, занимавшихся охраной общественного спокойствия в тылу, а также в подразделениях, выполнявших карательные функции, что могло составить около 10 тыс. чел. Кроме того, за 1920-1930-е гг. Сибирь вновь стала одним из основных районов ссылки для значительного количества бывших жителей Европейской России и Дальнего Востока, включая и тех, кто в прошлом служил в армии, иррегулярных частях либо состоял на государственной службе. Подобного рода предварительные замечания способствуют определению доминантных групп из числа бывших военнослужащих, пострадавших в 1937 г., и наглядно демонстрируют, насколько массовой могла быть в Сибири данная категория. Особо следует отметить, что в отношении военнослужащих царской и белой армий к этому времени было проведено несколько крупных репрессивных кампаний. К ним можно отнести репрессии, касавшиеся карателей и белых офицеров периода Гражданской войны, значительную часть которых трибуналы приговорили к ВМН. На судьбах рядовых участников Гражданской войны в значительной степени отразились расказачивание, раскулачивание и коллективизация. С конца 1920-х гг. «белые» вновь становятся одной из целевых групп в репрессивных кампаниях. В 1930-1931 гг. в СССР в рамках операции «Весна» прошла массовая чистка царских и белых офицеров, служивших в Красной армии. Было арестовано более 3 тыс. офицеров (относительно Сибири никаких обобщающих работ о ходе этой операции пока нет). В январе-мае 1933 г. в Западно-Сибирском крае ОГПУ ликвидировало белогвардейскую «контрреволюционную повстанческую организацию», численность которой превышала 2 тыс. чел.1 Спустя три года прошла кампания чистки белых офицеров на железнодорожном транспорте. Февральско-мартовский пленум 1937 г. вновь заострил внимание на белогвардейцах, в первую очередь в связи с обсуждением вопросов по подготовке партийных организаций к выборам в Верховный Совет СССР и в «связи с вредительством, диверсиями и шпионажем японо-немецко-троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжелой промышленности и путей сообщения»2. Возникает вопрос: какими «приемами» удалось обеспечить «наличие» среди советского населения в 1937 г. столь значительного количества «белых офицеров и карателей», ставших наряду с кулаками основой «повстанческого подполья» в СССР? Для ответа на него необходимо проанализировать масштабы репрессий в региональном контексте, по группам населения, ставшим основным объектом «кулацкой» и «ровсовской» операций, а также учесть конкретные случаи фальсификации и подтасовок статистики. По данным отчета по «ровсовской» операции в Западно-Сибирском крае от 4 октября 1937 г., в котором содержится разбивка контингента по категориям, следует, что офицеры составили лишь 8 % от общего количества осужденных, на долю «карателей и белобандитов» пришлось около 4 %, а на «жандармов и провокаторов» менее 1 %. Суммарно вышеперечисленные группы дают цифру 13 %, в то время как наиболее массовую категорию среди «ровсовцев» составляют См. подробнее: Власть и интеллигенция в сибирской провинции (1933-1937). Новосибирск, 2004. Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г.: вечернее заседание, 28 февраля 1937 г., вечернее заседание, 1 марта 1937 г., и др. // Вопросы истории. 1993. № 9; 1994. № 2 и др. «кулаки и спецпереселенцы» — 54 %1. Несколько иная картина следует из барнаульского отчета о ходе операции, относящегося к концу июля 1937 г., согласно которому из 2 348 арестованных на территории будущего Алтайского края насчитывались 401 «белый офицер» (17 %) и 182 «карателя» (7,8 %), что суммарно составляло 24,8 % от общего количества арестованных. Из планируемых к дополнительному аресту 1 842 чел.: «белых офицеров» — 165 (9 %) и 40 — «карателей» (около 1 %). Из числа находившихся в местах заключения, в ссылке или на спецпоселении «офицеры, каратели и белобандиты» составляли около 10,5 %2. Сопоставляя эти данные и вышеприведенную статистику, можно говорить о сокращении численности данных групп за счет увеличения удельного веса арестов среди других категорий, в первую очередь кулаков. К сожалению, на основании более поздних статистических данных по «ровсовской операции» не представляется возможным определить точное количество «белых офи церов и карателей» среди «ровсовцев» в целом. Вместе с тем следует отметить тот факт, что из числа данной категории арестованных доля осужденных к высшей мере наказания (ВМН) была наиболее высока и составляла на октябрь 1937 г. около 98 %.

Что касается «кулацкой операции», то удельный вес описанных выше категорий репрессированных можно вычислить из текста «Докладных записок о выполнении оперативных приказов НКВД», т. к. они содержат разбивку арестованных по категориям. По итогам выполнения приказа № 00447 в Читинской области из 6 679 арестованных на начало января 1938 г. «белогвардейцы и каратели» составили 404 чел. (6 %) и реэмигранты 83 (1,2 %), или суммарно 7,2 %3. К сожалению, «Докладная записка» не содержит аналогичной разбивки на категории среди осужденных. Существенно отличаются данные по Татарской АССР, где «белые, бывшие каратели, чины полиции, жандармерии и т. д.» составили 1 043 чел. (19,5 %) от общего количества осужденных, а для города Казани и того выше (23,3 %)4. Таким образом, сопоставляя данные по этим двум регионам, можно сделать вывод, что суммарно репрессии в Татарии в отношении данной кате- гории в 2,5 раза превышали те, что были проведены на территории Забайкалья, хотя это явно противоречит соотношению данных групп в структуре населения. Из более поздних материалов нам доступен промежуточный отчет по Дальневосточному краю (где проводились и «кулацкая» и «ровсовская» операции), согласно которому к 20 августа 1938 г. из 11 258 арестованных «белые офицеры и казачьи чины» составили 1 322 чел. (11,7 %)*. В целом представляется, что вне зависимости от того, реализовывалась ли в данном регионе только «кулацкая» или еще и «ровсовская операция», с большой долей вероятности можно утверждать, что в составе осужденных «белые офицеры и каратели» составили приблизительно десятую часть, хотя, безусловно, в некоторых регионах и городах на разных этапах операций их процент мог быть существенно выше. Также представляется справедливым утверждение, что более 80 % арестованных «белогвардейцев» были приговорены к ВМН.

Богатый материал могло бы дать изучение материалов троек, содержащих некоторые социальные или, скорее, социально-политические характеристики репрессированных. Но из-за того, что в них представлено одновременно несколько совокупных характеристик арестованного, мы получаем многократное увеличение численности категорий, например «белогвардейцев и карателей». Это наиболее ярко проявилось при анализе материалов троек УНКВД по Алтайскому краю при 5-процентной выборке. На основании данных Г. Д. Ждановой, обработавшей протоколы тройки УНКВД по Алтайскому краю, следует, что к выделенной целевой группе (бывшие военнослужащие царской и белой армий, каратели) можно отнести около 3 % осужденных2. В выборку не попали целые категории военнослужащих, например казаки. С одной стороны, действительно, стоит признать, что численность казачьего населения на Алтае была незначительной. Однако необходимо иметь в виду, что именно «казачья» операция стала составной частью «дела РОВС» на Алтае. Существенно могла бы прояснить картину относительно количества военнослужащих царской, белой и Красной армий разбивка осужденных по категориям, которая иногда встречается в протоколах по итогам заседаний троек. К сожалению, подобная информация, в отличие от дел сектантов, носит крайне эпизодический характер. О распределении репрессированных по приказу № 00447 по отдельным отраслям народного хозяйства мы также можем судить только на основании «Докладной записки» по Читинской области. Около 60 % белогвардейцев и реэмигрантов работали до ареста в колхозах, 23 % — в промышленности и 5 % — на транспорте1. Таким образом, обращаясь к содержанию приказа № 00447 и итогам его выполнения, даже в отношении «бывших активных участников бандитских восстаний, белых карателей, репатриантов и т. п.» следует отметить, что большинство из них проживало в деревне, и лишь меньшая часть «проникла на предприятия промышленности, транспорта». «Ровсовская» организация, по версии следствия, конструировалась по сетевому принципу. Ее разветвленная структура была представлена штабами, региональными филиалами, повстанческими группами и боевыми дружинами. Региональные филиалы действовали под руководством краевою штаба и распространяли его указания на подчиненные им организации в городах и районах. Низовую сеть РОВС представляли диверсионно-повстанческие группы, офицерские организации и боевые дружины. Подобная структура позволяла «вскрывать» «эсеро-ровсовский заговор» не только на территориях крестьянской ссылки и в районах компактного проживания казачества, но практически повсеместно. Руководителями региональных филиалов, групп и дружин обычно назывались наиболее колоритные фигуранты из числа «бывших» либо «деятели, видные в прошлом по своему военному званию или контрреволюционной деятельности»2. По свидетельствам сотрудников НКВД, в данном случае алтайских, в реальности РОВС составлялся из мелких локальных групп, искусственно увязываемых оперативниками в единую структуру3. Еще сложнее выявить социальный состав арестованных. Казалось бы, полную картину могли бы дать уголовно-следственные дела, содержащие описания «социального лица» каждого арестованного. Но в них речь идет, скорее, о социально-классовых характеристиках. Не имея возможности выявить все «ровсовские» группы и просчитать в них долю собственно военнослужащих, попытаемся на основании нескольких наиболее характерных дел описать «ровсовский» контингент, точнее, ту его часть, которую обозначали чаще всего как «царские и белые офицеры», «белогвардейцы и каратели».

При анализе социального состава арестованных в июле-августе 1937 г. по операции РОВС в Барнауле (барнаульский штаб) среди значительной группы «ровсовцев» нами выявлено 30 бывших военнослужащих. В делах ярко прослеживается тенденция присвоить подследственным более высокий воинский ранг. Традиционно военнослужащие подразделяются на две больших категории — рядовых и офицеров. Нижние чины — от рядового до прапорщика, включая унтер-офицеров. Офицерский состав: младший — от прапорщика до капитана, равного ротмистру в кавалерии и есаулу у казаков; средний — от подполковника, равного войсковому старшине, до полковника; высший — генералитет. Большинство осужденных имели военные чины колчаковского производства, лишь некоторые получили их еще в царской армии. Среди осужденных доминируют лица младшего офицерского состава, среди которых в основном поручики, капитаны и штабс-капитаны, при этом для трети «офицерской» группы вообще не уточняется звание. В рассматриваемой группе «ровсовцев» из среднего офицерского состава всего пять человек. Свидетельства о массовых случаях подтасовок воинских званий по «ровсовской» операции имеются также в показаниях К. С. Жукова1: его показания наиболее полно раскрывают механизм фальсификаций «дела РОВС» на Алтае. Из анализа «ровсовской» группы, куда входили лица, арестованные преимущественно в сентябре 1937 г. и осужденные 6 ноября 1937 г. тройкой УНКВД по Алтайскому краю (расстреляны 15 ноября) с формулировкой «ровсовское руководство» района, включавшего город Славгород и ряд районов Кулундинских степей (Краснозерский, Хабарский, Знаменский, Чистоозерный, Купинский и Ключевский), следует, что из 20 чел., проходивших по делу, 15 служили в белой армии, при этом лишь для некоторых уточняется воинское звание (3 унтер-офицера, 1 капитан, 1 прапорщик). Пятеро отнесены к категории карателей, поскольку служили у атамана Анненкова (действительно, анненковцы участвовали в подавлении восстания в Славгородском уезде в 1918 г., но факт их непосредственного участия в этом или подобных событиях следствием не устанавливался). Военный статус двоих вовсе не определен. Для 14 чел. указано, что они реэмигранты из Китая периода 1921-1927 гг., при этом в большинстве случаев в вину им вменялся «нелегальный переход границы». В отношении еще троих с большой долей вероятности можно утверждать, что они являлись административно высланными из Дальневос- Выписка из протокола допроса К. С. Жукова от 14 апреля 1939 г. // ОСД УАД АК. Д. 7069. Л. 100 точного края1. Значительная часть прошла через службу в Красной армии. Для этой группы «ровсовцев» основным пунктом обвинения стала служба в формированиях Анненкова или факт эмиграции. Трое из них были колхозниками, остальные проходили как рабочие и мелкие служащие. Особой целевой группой в рамках операций стали казаки. В районах своего компактного проживания именно они являлись одними из жертв «кулацкой» и «ровсовской» операций. Особые «казачьи операции» прошли в Омской области, Красноярском крае и на Алтае. «Казачья операция» на Алтае стала неотъемлемой частью «ровсовской» операции. О том, как Бийским оперсектором была вскрыта и связана с «делом РОВС» повстанческая казачья организация, можно судить по показаниям Г. С. Каменских, утверждавшего, что «ровсовская» организация оказалась столь многочисленной не в последнюю очередь за счет казаков, составив 1 100 чел.2 Первые массовые аресты бывших казаков прошли летом 1937 г. в Чарышском, Змеиногорском и Быстро-Истокском районах на Алтае; главным фигурантом был назван есаул А. Н. Грязнов. Большинство казаков было осуждено тройкой ЗСК. Повторно аресты среди казаков прошли осенью 1937 года. Проанализируем «ровсовскую группу» из 57 чел., преимущественно рядовых казаков Змеиногорского района, арестованных в сентябре и осужденных алтайской тройкой 5 ноября 1937 г. к ВМН. Все осужденные характеризуются как «кулаки и казаки». Из них 39 чел. служили в колчаковской армии, часть — в «карательном отряде у Анненкова». Практически все осужденные либо их родственники ранее подвергались репрессиям, часть из них в середине 1930-х гг. вернулась из ссылки3. О типичности подобных дел можно судить по материалам другого региона. Из группы в 70 чел., арестованных в сентябре-ноябре 1937 г. по «делу РОВС» на юге Красноярского края, тройкой УНКВД по Красноярскому краю все были приговорены к ВМН. Главными пунктами обвинения стали служба в Енисейском казачьем полку в Гражданскую войну и факт эмиграции в Китай. Практически все ранее подвергались арестам за службу в колчаковских войсках и незаконное возвращение в СССР. Воинские звания в ходе следствия практически не уточнялись. Все репрессированные были на момент ареста колхозниками4. Анализ социального состава «ровсовцев» из числа «офицеров», «белогвардейцев» и «карателей», осуществленный по материалам уголовно-следственных дел, наглядно демонстрирует, что для следствия гораздо большую роль играли прежние, а не приобретенные при новом режиме социально-политические характеристики. Абсолютное большинство бывших военнослужащих не ассоциировали себя на момент ареста с категорией «бывшие», относя себя к типичным для советского общества социальным слоям. Среди них были и маргинальные группы, состоявшие в том числе из тех, кто не успевал адаптироваться к советской действительности в связи с постоянно повторяющимися арестами. Специфическая группа «ровсовцев» не выступала обособленно, а включалась в большие групповые дела наряду с другими жертвами репрессий. Для большинства осужденных по «делу РОВС» служба в царской и белой армии являлась лишь дополнительным отягчающим обстоятельством, а отнюдь не доминантным признаком для репрессий. Отсутствие закрепленных лимитов на арест и осуждение «ровсовцев» предопределило очень высокий процент приговоров к ВМН в целом, а среди «белогвардейцев» и «церковников» расстреляны были практически все. «Ровсовская операция» позволила широко манипулировать масштабами якобы существовавшего в СССР контрреволюционного подполья и опасностью белоэмигрантского террора, что в условиях возможной военной угрозы создало условия для проведения новой масштабной «социальной чистки». В. А. Волошенко (Донецк)

БЫВШИЕ ВОЕННОСЛУЖАЩИЕ - ПРОТИВНИКИ БОЛЬШЕВИКОВ В 1917-1920 гг. В ДОНБАССЕ КАК ЦЕЛЕВАЯ ГРУППА ТЕРРОРА

После победы большевиков в Гражданской войне судьба их бывших противников (зачастую всех их обобщенно называли «белыми») оказалась незавидной. Многие из них навсегда вынуждены были покинуть родину, но не менее тяжелые испытания ожидали и тех, кто остался или вернулся из эмиграции. В глазах новой власти политическое прошлое этих людей стало для них несмываемым клеймом. Однажды попав в поле зрения органов госбезопасности, бывшие «белые» оставались под наблюдением органов ГПУ — НКВД даже после амнистии1. На протяжении 1920-х — первой половины 1930-х гг. они испытывали самые различные притеснения — от лишения избирательных прав, исключения из рядов партии и официальных общественных организаций, вынужденной необходимости менять место проживания и работать не по специальности вплоть до арестов, высылок и физической расправы. В приказе № 00447 от 30 июля 1937 г. они были обозначены как одна из групп, намеченных к массовым репрессиям, в ходе которых страну предполагалось «очистить» от всего «засорявшего» ее контрреволюционного элемента путем изоляции

или уничтожения. Свой план получила и Донецкая область — регион, стратегически важный для власти с точки зрения его экономического потенциала и в то же время вызывавший опасения из-за того, что стал пристанищем для многих «бывших».

В украинской историографии существует целое направление, связанное с изучением массовых репрессий, в том числе и периода 1937-1938 гг.1 Со второй половины 1990-х гг. в работах 3. Г. Лихолобовой2 появляются первые обобщения по вопросам проведения «великой чистки» в Донбассе. Рассмотрением историко-статистических характеристик и закономерностей реализации директивы № 00447 на территории края занимается В. Н. Никольский3. Вопрос о репрессиях против тех, кто с оружием в руках противостоял большевикам в Гражданской войне, затрагивается в исследовании М. Юнге и Р. Биннера. Они приводят данные о том, что уже с 1920-х гг. бывшие «белые» дискриминировались в повседневной и общественной жизни на основе их политического или социального прошлого. В Конституции 1936 г. их гражданские права были восстановлены, однако не прошло и года, как на февральско-мартовском пленуме 1937 г. был реанимирован образ врага — бывших «белогвардейцев всех мастей», и они стали одной из целевых групп для репрессивного аппарата4. 1 Шаповал Ю. I. Украша 20-50-х роюв: сторшки ненаписано! iCTopii. Кшв, 1993; Бшокшь С. Масовий терор як 3aci6 державного управлшня в СРСР (1917-1941 pp.): Джерелознавче дослщження. Кшв, 1999; Ченцов В. В. Пол1тичш penpeci'f у радянськш УкраШ в 20-Ti роки. Тернотль, 2000 и др. 2 Л1холобова 3. Г. Сталшський тоталатарний режим та пол1тичш репресн кшця 30-х pp. в Украни: (Переважно на матер1алах Донбасу). Донецьк, 1996; Она же. Самая большая чистка в Донбассе (середина 1937 — начало 1938 годов) // Правда через годы. Статьи, воспоминания, документы. Вып. 2 / сост.: О. М. Бут, В. М. Никольский, А. М. Сабина. Донецк, 1998. Школьський В. Украшш Донеччини, репресоваш в 1937-1938 pp.: Соцюлопчний анал1з статистики // Схщ. 1995. № 3. С. 37-45; Його ж. Реалазавдя директиви НКВС №00447 в Донбаа (1937-1938 pp.) // Hoei сторшки iCTopii Донбасу. Ст. Кн. 7. Донецьк, 1999. С. 65-78; Його ж. Органи мшцево! влади Донеччини в умовах масових репресш 1937-1938 pp.//Наукова пращ icT. ф-ту Запор1зького держ. ун-ту. 1999. Вип. 7. С. 103-107; Його ж. Географ1я шштичних репресш 1937-1938 pp. на Донеччиш// 1стор1я Украши. Маловщом1 iMeHa, поди, факти: 36. статей. Вип. 18. Кшв; Донецьк, 2001. С. 214-220 и др. 4 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003. Эта тема нашла освещение и в изданной в 2003 г. монографии В. Н. Никольского. Ученый провел сравнительный анализ количественной и процентной доли «белогвардейцев» среди всех репрессированных в 1937-1938 гг. как в целом по УССР, так и по отдельным ее регионам. По его данным, по республике процент «белых» с 1937 по 1938 г. вырос с 1,1 % до 4,9 %. По Донецкой области в 1937 г. этот показатель вообще был наибольшим по Украине (4,1 %), да и в 1938 г. превышал среднестатистические данные по республике1. Несмотря на то что вопрос о «белых» как одном из объектов проведения «великой чистки» в исторических трудах уже поднимался, комплексного исследования темы еще не предпринималось. Более того, из-за разрозненности и труднодоступности основных источников решение проблемы видится в проведении микроисторических исследований: отдельно по регионам, направлениям и проблемам. Представляется, что именно такого рода научные изыскания способны по крупицам реконструировать механизм выполнения приказа № 00447. Цель данной работы — на материалах Отраслевого государственного архива СБУ и Архива временного хранения документов У СБ У в Донецкой области: ? проследить конкретные особенности проведения репрессий против бывших военных — противников большевиков в 1917— 1920 гг. на территории Донецкой (Сталинской) области2; ? ? выяснить, было ли преследование этой группы целенаправленным; ? ? определить, допускались ли искажения при определении лиц, отнесенных к данной группе и подпавших под действие приказа; ? ? проанализировать, какое значение при вынесении приговоров имели «политическая окраска» и «характер преступлений» — две категории, которые в период «великой чистки» составляли формулу обвинений. ? Задачи исследования:

? на основе содержания протоколов заседаний тройки УНКВД по Донецкой (Сталинской) области установить следующие данные (за весь период проведения операции и динамику их изменения с 1937 по 1938 г.):

— общее количество подпавших под действие приказа бывших военных — противников большевиков,

— процентное соотношение осужденных по: 1) принадлежности к разным армиям и силам, 2) содержанию обвинений и приговоров, — — процентное содержание среди всех репрессированных по категориям: 1) реэмигрантов; 2) бывших членов ВКП(б) (в приказе № 00447 от 30 июля 1937 г. среди контингента, подлежащего репрессиям, не было именно «бывших членов ВКП(б)», но эта категория, при ее наличии, обязательно указывалась в текстах приговоров тройки); 3) ранее судимых и арестовывавшихся; 4) кулаков и раскулаченных; 5) церковников; 6) бывших помещиков, дворян, торговцев, крупных и средних собственников, царских чиновников, военных, а также выходцев из их семей. — ? на основе материалов архивно-следственных дел выявить:

— процентное соотношение репрессированных по месту происхождения и социальному положению при советской власти, — — наличие данных предварительной разработки — компрометирующих документов и фактов, свидетельствующих о соблюдении органами НКВД установленной процедуры ведения дел. — Для написания статьи использовались два вида документов: протоколы тройки УНКВД в Донецкой области и архивно-следственные дела арестованных (далее — АСД). Тексты протоколов тройки позволяют установить название органа, представившего дело к рассмотрению; количество осужденных, их возраст, содержание обвинения и вынесенного приговора, частично — социальное происхождение, наличие судимостей, партийность. Информация протоколов тройки особо ценна для выявления и сопоставления статистических данных по отдельным проблемам, а также позволяет рассмотреть динамику процессов во времени. Важнейшим источником являются и архивно-следственные дела. Уже само по себе неравнозначное наполнение дел документами установленного образца может свидетельствовать об условиях, в которых проводилось следствие. В целом же из материалов АСД можно узнать личные сведения об арестованных, особенности хода ведения следствия и вынесения приговора. Особый интерес представляют протесты прокуроров по пересмотру дел во второй половине 1950-х гг. Важной в них является не только юридическая оценка процессуальных нарушений, допущенных во время следствия, но и материалы передопроса свидетелей. Вместе с тем результаты подсчетов, сделанные на основе произвольной выборки 50 дел из более чем 3 000 по категории, на наш взгляд, стоит рассматривать скорее как иллюстративные, а не репрезентативные. По подсчетам автора, за время исполнения приказа № 00447 на территории Донецкой (Сталинской) области с августа 1937 г. по сентябрь 1938 г. было репрессировано 3 074 чел., в чьих обвинительных приговорах содержались данные о причастности к одной из сил, противостоявших большевикам в 1917-1920 годах1. Количество репрессированных в разные месяцы проведения операции было неравномерным. В 1937 г. наблюдалось лавинообразное, нарастающее увеличение: август — 3,9 % (от всех осужденных за время исполнения приказа № 00447 бывших военных — противников большевиков), сентябрь — 5,8 %, октябрь — 12,7 %, ноябрь — 15,7 %, декабрь — 17,5 %. После возобновления работы тройки в феврале 1938 г. (0,4 % всех осужденных) пик соответствующих арестов и приговоров пришелся на апрель (35,5 %). Уже в мае наступил резкий спад — практически до уровня октября 1937 г., в дальнейшем незначительный рост произошел с июля по сентябрь (с 0,2 % до 2,3 %). В январе, марте и июне заседаний тройки по выполнению приказа № 00447 не проводилось. Необходимо отметить, что резкое увеличение количества репрессированных в апреле 1938 г. было обусловлено огромным количеством приговоров, вынесенных членам так называемой контрреволюционной повстанческой организации, «основанной агентурой РОВСа» (Русского общевоинского союза). Среди осужденных по рассматриваемой категории они составляли в апреле — 70,2 %, в мае-41,4 %. Дела против бывших военных — противников большевиков — в Донецкой (Сталинской) области возбуждались по представлению 51-го органа госбезопасности: городскими и районными отделами НКВД, дорожно-транспортными отделами Южно-Донецкой и Северо-Донецкой железных дорог (ДТО ЮДЖД и СДЖД), а также отделами Управления рабоче-крестьянской милиции (УРКМ) и Управления государственной безопасности (УГБ) НКВД1. Обращает на себя внимание разная интенсивность работы этих органов. К примеру, данные по 5, 7, 8, 9-му отделам УГБ, Александровскому РО, Боковскому (позднее — Боково-Антрацитовскому) РО, Володарскому РО, Марьинскому РО, Нижне-Дуванскому РО, Тельмановскому РО НКВД и УРКМ составляют всего 1,7 % от общего количества по области. В каждом из них было осуждено от одного до пяти «бывших белых». Больше всех было репрессировано по делам, представленным:

— межрайследгруппой2 — 12,8 %; — — Старобельским окружным отделом — 6,7 % (функционировал по май 1938 г. на территории, объединявшей несколько районов); — — Ворошиловградским ГО — 5,8 %; — — Дзержинским РО — 5,5 %; — — ДТО СДЖД - 5 %; — — Мариупольским ГО — 4,9 %. — Таким образом, репрессиями были затронуты прежде всего крупные промышленные районы. 1 ОГА У СБУ. Ф. 6. On. 1. Д.1; Д. 2; Д. 3; Д. 4; Д. 406. Т. 25; Архив временного хранения документов У СБУ в Донецкой области. Д. 407; Д. 408; Д. 410; Д. 18. Т. 3; Д. 55. Т. 1; Д. 56. Т. 2. 2 В Украине межрайонные следственные группы были созданы в июле 1937 г., из них пять — в Донецкой области: в Сталино, Мариуполе, Артемовске, Ворошиловграде и Старобельске (см.: Дислокация межрайонных оперативных групп // ОГА УСБУ. Ф. 42. Д. 32. Л. 14). Однако с августа по ноябрь 1937 г. в протоколах заседаний тройки УНКВД по Донецкой области не значатся приговоры, вынесенные по представлению этих органов. Записи такого рода появились с декабря 1937 г., при этом не уточнялось, какая именно межрайследгруппа представляла дела репрессированных — то ли одна из созданных в июле 1937 г., то ли некая единая для всей области. Примечательно, что в июле и августе 1938 г. дела представлялись только межрайследгруппой, а в августе-сентябре — межрайследгруппой и отделами УГБ НКВД. В 1938 г. с увеличением количества дел, представленных межрайследгруппой, данный орган явно становится важным средством репрессий, что, возможно, было связано с изменением задач, поставленных перед ним. Интересно, что в самом оперативном приказе № 00447 от 30 июля 1937 г. среди контингента, подлежащего репрессиям, не было именно «военнослужащих — противников большевиков». Но под № 3 в нем значились «социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях»; под № 4 — «бывшие белые», каратели (в царской России и во время Гражданской войны), бандиты, бандпособники, реэмигранты, «скрывшиеся от репрессий, бежавшие из мест заключения и продолжающие вести активную антисоветскую деятельность»; под № 5 — «изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций»; под № 6 — антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых и пр., содержавшихся в местах заключения1. На практике же приказ толковался гораздо шире. По материалам изученных протоколов тройки соотношение репрессированных бывших военнослужащих по их политическим симпатиям в 1917-1920 гг. было более разнообразным, чем определялось в приказе. Абсолютное большинство, почти две трети, составляли белогвардейцы — деникинцы, колчаковцы, врангелевцы, шкуровцы и просто названные белыми — белогвардейцами (см. табл. 1). Значительную часть белогвардейцев и казаков, подвергшихся репрессиям в 1938 г., составляли лица, обвиненные в участии в контрреволюционной повстанческой организации, «основанной агентурой РОВСа». В абсолютных числах количество репрессированных бывших военных, служивших в белых армиях, в 1938 г. по сравнению с 1937 г. выросло только за счет категории казаков. То, что чаще всего употреблялось именно название «бывший белый/белогвардеец», могло быть или простым, удобным при вынесении большого количества приговоров, обобщенным определением представителей всех белых армий, или же, возможно, косвенным доказательством подтасовки обвинений под определенную категорию. Так, Р. Кириченко был обвинен в проведении контрреволюционной пропаганды и приговорен к 10 годам исправительно-трудовых лагерей (далее — ИТЛ) как сын крупного кулака, бывший белый1. Из «Анкеты арестованного» следует, что в 1919 г. он пошел служить в армию, причем в какую — не уточняется. Да и к тому времени ему было лишь 15 лет. В 1921 г. он был арестован органами ЧК по подозрению в выдаче красноармейцев белым. Несмотря на то что тогда Р. Кириченко был освобожден, трагическим отзвуком прошлого ареста стало дело, сфабрикованное против него в 1937 г. Трое свидетелей были допрошены еще за два-три дня до его ареста, все были бедняками-колхозниками и дали очень похожие, почти дословные, показания о Кириченко как сыне крупного кулака. Рассказали о его службе в белом карательном отряде Деникина, о собственноручном расстреле им связанного с красными партизанами И. Сидоренко, а также о том, что в 1919 г. Кириченко «лично сам задержал трех человек партизанов [...] завел в г. Гришино и там повешали прилюдно». Кириченко на допросе отверг все выдвинутые против него обвинения, назвав фамилию убийцы И. Сидоренко, но на исходе дела это не отразилось. Решение принималось скоропалительно и предопределенно: Р. Кириченко был арестован 12 ноября, единственный раз допрошен — 13-го, а уже 14-го тройкой был вынесен приговор2. Одной из особенностей группы бывших военных, репрессированных в Донбассе в рамках приказа № 00447, было наличие в их составе не только белогвардейцев, но и 8,2 % военнослужащих украинских армий, преимущественно петлюровцев, а также 11,0 % бывших участников крестьянского повстанческого движения, из которых больше половины были махновцами. Меньше 3 % составляли те, кто в 1918 г. сотрудничал с немецкими оккупационными властями, и военные, поочередно служившие под разными знаменами. Другой характерной особенностью можно считать тот факт, что репрессировали не только людей, которых, очевидно, причисляли В советской официальной риторике со времен Гражданской войны «политбандами» называли стихийно создававшиеся повстанческие отряды, выступавшие против политики большевиков. Всплеск повстанческого движения в Украине был связан с проведением в селах политики «военного коммунизма», сопряженной с запретом рыночной торговли и массовыми реквизициями продовольствия (продразверсткой), что принуждало крестьян отстаивать свои интересы с оружием в руках. Как правило, такие повстанческие отряды действовали локально и разрозненно. Введение в 1921 г. новой экономической политики (нэпа) с заменой продразверстки фиксированным продовольственным налогом и легализацией торгово-рыночных отношений способствовало отходу большинства крестьян от повстанческого движения. к той или иной армии или «политбанде». В протоколах тройки по Донецкой области обнаружены еще пять категорий осужденных (7 % от всей рассматриваемой группы), которые не имели прямого отношения к силам, боровшимся в годы Гражданской войны против установления советской власти. В их обвинениях содержались следующие формулировки «политической окраски»: «имел связь с бандами/ белыми», «выдавал/принимал участие в расстрелах красноармейцев/партизан», «выступал против большевиков/принимал участие в вооруженном восстании» (в каком — не указывается), «оказывал помощь белым», являлся членом семьи белых. Большинство из них было арестовано в 1937 г. (см. табл. 1).

Данные архивно-следственных дел подтверждают, что подобные формулировки обвинений позволяли искусственно расширять контингент репрессированных. Так, 13 декабря 1937 г. по обвинению в членстве в контрреволюционной организации к расстрелу с конфискацией имущества был приговорен С. Литвинов. Его «политическая окраска» — «сын крупного кулака, в 1919 г. имел связь с отрядом белых» — не выдерживает критики уже после ознакомления с личной анкетой. В анкете указано, что до революции арестованный был середняком, после — кулаком, который в 1931 г. вступил в колхоз. В документе не говорится, что Литвинов служил в белых армиях, но отмечается, что в 1933 г. арестовывался Славянским ГО ГПУ «за укрывательство бандитов». Этот факт не остался без внимания во время исполнения приказа № 00447, когда было достаточно даже подозрения в неблагонадежности. 30 октября 1937 г. был написан донос неким Бельченко. Он охарактеризовал Литвинова как крупного кулака, завербованного в контрреволюционную организацию офицеромпетлюровцем Клепачом, якобы уже сознавшимся в вербовке и приговоренным к расстрелу. Арестован С. Литвинов был 9 декабря 1937 г., в тот же день были допрошены трое свидетелей-колхозников, подтвердивших его вину. Сам Литвинов ни в чем не сознался. Не подтвердились данные обвинения и при проведении повторного расследования дела в середине 1950-х гг., по учету УКГБ никакой Клепач не значился1. Анализ содержания обвинений дает основание предположить, что при рассмотрении дел и вынесении приговоров тройками первостепенное значение имела именно «политическая окраска» обвиняемого, а не конкретный состав преступления, причем по ходу проведения операции эта тенденция усиливалась: «характер преступлений» становился все более субъективным. Если в 1937 г. обвинений в контрреволюционной деятельности, вредительстве, уголовных и множественных преступлениях было чуть меньше половины, то к 1938 г. их количество практически сошло на нет. С конца 1937 г. превалировать стали обвинения в контрреволюционной пропаганде и участии в различного рода контрреволюционных организациях. Параллельно с налаживанием механизма формулировки обвинений сразу для больших групп людей произошла и смена содержания приговоров. Если в 1937 г. треть репрессированных была приговорена к 10 годам ИТЛ и еще почти два процента — к 8 годам, то в 1938 г. абсолютно все арестованные были приговорены к расстрелу с конфискацией имущества (см. табл. 2). Таблица 2

Г\ . , .4 ~ „„ it „_

В 1937 г. обвинение в контрреволюционной деятельности доминировало в августе и октябре, в контрреволюционной пропаганде — в ноябре и декабре. Уже в декабре обвинения в контрреволюционной деятельности составляли лишь 9,1 % (для сравнения: в августе — 64,3 %, сентябре — 71,6 %, октябре — 48,1 %, ноябре — 36,7 %). Зато с ноября начало увеличиваться количество обвинений в участии в контрреволюционных организациях (так, в ноябре — 7,4 %, декабре — 10,6 %). В 1938 г. этот вид обвинений преобладал абсолютно (98,0 %). Столь резкое изменение содержания приговоров могло иметь под собой вполне реальное объяснение. В конце февраля — начале марта 1938 г. появился проект приказа НКВД СССР о недочетах подготовки и проведения массовых операций на Украине за подписью народного комиссара внутренних дел СССР Н. Ежова. Одним из главных недостатков кампании 1937 г. назывались репрессии «распыленной антисоветской низовки», в связи с чем предлагалось обращать первоочередное внимание на разного рода «организованные формирования», выявляя все преступные связи внутри них1. В том же документе настоятельно рекомендовалось наносить целенаправленные удары «по наиболее опасным руководящим, организаторским, активно-действующим, кулацко-националистическим, белогвардейским и шпионским кадрам». В первую очередь репрессировать актив — бывших офицеров, командный состав, атаманов, организаторов и главарей банд и восстаний, добровольцев антисоветских армий, реэмигрантов, карателей, гетманских, петлюровских и белых чиновников. Рядовую же массу необходимо было «твердо и полно учесть, хорошо освещать, но арестовывать (если они не кулаки) только по показаниям, агентурным или иным материалам, уличающим их в антисоветской деятельности»1. Мы не располагаем данными о том, стал ли этот проект приказом, разосланным на места, но изучение особенностей проведения репрессий весной 1938 г. подтверждает, что это могло быть осуществлено. В качестве примера возьмем категорию «бывших махновцев». По данным протоколов тройки, за пять месяцев проведения операции в 1937 г. был репрессирован один человек, близкий к командованию махновцев, а именно И. Лепетченко, указанный как «личный телохранитель Махно». Зато только в апреле 1938 г. было осуждено 16 представителей командования махновскими частями (19,8 % всех «бывших махновцев», репрессированных за этот промежуток времени). Содержание же архивно-следственных дел свидетельствует о том, что далеко не все из них действительно были «командирами». В этом смысле в работе органов НКВД наблюдались даже определенные штампы. Так, сходными были дела «бывшего начальника махновской разведки» Ф. Леня и «командира махновского батальона» П. Григоренко. Оба были арестованы еще в феврале 1938 г., а допрошены лишь в середине апреля. Оба на допросах признали и приписываемые им «должности», и факт их вовлечения в контрреволюционные организации, и то, что сами занимались вербовкой. Между тем в анкете Ф. Леня отсутствуют данные о службе у белых или в бандах. В справке, выданной Ивановским сельсоветом, он был охарактеризован как зажиточный середняк, который принимал участие в восстании кадетов2. В анкете П. Григоренко указывалось, что в 1919 г. он три месяца служил в отрядах Махно рядовым. Правда, на допросе Григоренко уже сообщал, что год служил у Махно рядовым, а последние две недели — командиром батальона. Как было установлено во время пересмотра дела в 1962 г., ни его «вербовщик» М. Запорозец, ни Перетятько, якобы завербованный в контрреволюционную орга- Проект приказа НКВД СССР о «недочетах подготовки и проведения массовых операций» на Украине // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Т. 5:1937-1939. Кн. 2: 1938-1939. М., 2006. С. 50-56. низацию самим Григоренко, никогда не арестовывались. Двое свидетелей по его делу от своих показаний, данных в марте 1938 г., отказались1. В обоих рассмотренных случаях налицо осуждение на основе самооговора.

Кстати, в том же проекте приказа Н. Ежова органам НКВД Украины вменялось в вину то, что по отдельным областям количество сознавшихся достигало лишь 20-40 %, в связи с чем рекомендовалось более тщательно проводить следственную работу. По материалам просмотренных АСД абсолютно все репрессированные в 1938 г. признали себя виновными: допросы проводились до тех пор, пока они не «сознавались» во всем, что им приписывалось. Однако даже фальсификации не обеспечивали выполнения установленных лимитов преимущественно за счет «актива белых», хотя показатели и удалось увеличить. Среди репрессированных бывших военных — противников большевиков с 1937 г. по 1938 г. доля офицеров выросла с 9,2 % до 18,6 %, реэмигрантов — с 4,6 % до 12,1 %, бывших царских чиновников — с 4,3 % до 5,1 % (см. табл. 2). Количественный анализ данных протоколов тройки свидетельствует о том, что репрессированные «белые» по происхождению в большинстве своем не были представителями высших сословий дореволюционного общества. В целом за 1937-1938 гг. представителей или выходцев из помещиков, дворян, крупных торговцев, священников, царских служащих и военных насчитывалось всего 14,5 % среди всех осужденных бывших военных — противников большевиков. При этом большая их часть была репрессирована еще в 1937 г. (см. табл. 2). Относительно высокие показатели за 1938 г. обеспечиваются двумя категориями — бывшими царскими служащими и выходцами из помещиков и дворян и за счет арестованных членов организации, «основаннной агентурой РОВСа»: среди казаков было много бывших урядников. Именно «ровсовцы» обеспечивали и достаточно высокий процент офицеров и реэмигрантов. Вместе с тем с 1937 по 1938 г. среди осужденных бывших военных — противников большевиков резко уменьшилась доля «бывших кулаков» — с 42,0 % до 7,7 %, раскулаченных — с 15,8 % до 0,1 % и бежавших от высылки или из мест высылки — с 2,6 % до 0 % (см. табл. 2). Не было ли это свидетельством того, что при ведении следствия и вынесении приговора в 1938 г. уже не требовалось «утяжеления» обвинения указанием кулацкого прошлого арестованного? Анкета арестованного Григоренко П. М. // Архив временного хранения документов УСБУ в Донецкой области. Д. 14130-2ф. Григоренко Павел Михайлович. Л. 5; Протокол допроса Григоренко П. М. (17 апреля 1938 г.) // Там же. Л. 7-11; Заключение (21 августа 1962 г.) // Там же. Л. 44-45. Вызывает вопросы и значительный процент «кулаков» среди тех, кто был репрессирован в 1937 г. Дело в том, что в 1928-1931 гг. в Украине было «раскулачено» 352 тыс. кулацких хозяйств. И это при том, что в 1927 г. органы советской статистики фиксировали наличие лишь 200 тыс. таковых1. Как могло получиться, что среди бывших «кулаков», обнаруженных в 1937 г. в рассматриваемой группе, ранее подвергались раскулачиванию меньше трети, а бежали от высылки или из мест высылки меньше одной десятой процента? Преимущественно рабоче-крестьянское происхождение основной массы потерпевших дополняется сведениями об их социальном статусе при советской власти. По материалам изученных АСД, больше половины арестованных бывших военнослужащих — противников большевиков составляли рядовые рабочие (30,5 %), служащие (19,8 %) и колхозники (5,5 %). Еще 8,3 % были лицами без определенных занятий и 2,7 % — заключенными ИТЛ. И лишь около трети осужденных имели род занятий, предполагавший наличие специальных знаний: 11,1 % были работниками сферы образования, 2,7 % — священниками, 19,4 % — должностными лицами среднего звена управления. Эти цифры соотносимы с данными по уровню образованности: высшее или среднее образование имели 33,4 % арестованных. Содержание дел подтверждает, что профессию преподавателя, как правило, избирали кадровые военные, бывшие офицеры — образованные, но желавшие максимально «уйти в тень» от своего политического прошлого. При работе с архивно-следственными делами обращают на себя внимание факты, свидетельствующие о формализации процесса расследования. Уже согласно приказу № 00447 следствие рекомендовалось проводить «ускоренно и в упрощенном порядке», при этом, однако, успевая выявлять «все преступные связи арестованного». Обязательными элементами следственных дел должны были быть следующие документы: ордер на арест; протокол обыска; материалы, изъятые при обыске; личные документы; анкета арестованного; агентурно-учетный материал; протокол допроса и краткое обвинительное заключение2. Ведение дел облегчалось и согласно указу от 7 августа 1937 г. «Соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются»3. Очевидно, что главным было в срок выполнить спущенные «сверху» разнарядки, поскольку зачастую дела компоновались чересчур упрощенно. Среди изученных АСД «Постановления об избрании меры пресечения» имелись в 61,2 % случаев, санкции прокурора на арест — в 57,1 %.

Со времени ареста до вынесения приговора в 60,8 % случаев проходило от 20 дней до 2 месяцев, в 23,9 % случаев — 10-20 дней, в 13,1 % — 1-6 дней, в 2,2 % случаев — приговор был вынесен уже в день ареста или даже прежде, чем человек был арестован. Последние две позиции, как показательные, требуют конкретных примеров. И. Полякова за один день, 19 ноября 1937 г., успели арестовать, провести очную ставку и приговорить. В его же деле ордер на обыск и арест был выписан на два дня раньше, чем постановление о предъявлении обвинения. За девять дней до ареста Полякова появился документ без названия в виде доноса, подписанный рабочим модельного цеха НКМЗ Я. Кривоносовым. В сообщении докладывается, что еще 2-3 ноября инструментальщик того же цеха А. Коваленко рассказывал о том, что в 1919 г. И. Полякова белогвардейцы при отступлении «забрали» с собой как музыканта. Самого Коваленко допросили 14 ноября — также еще до того, как арестовали Полякова. Он сообщил, что во время Гражданской войны в г. Славянске И. Поляков и его два брата охраняли штаб белых, занимались мародерством, участвовали в расстреле 22 красноармейцев. Видимо, у свидетеля была и личная обида, хотя остается непонятным, какое отношение описанный случай имел непосредственно к Полякову: «[...] у меня не было портянок, я подошел к ихнему вагону, там делили награбленное [...] Я попросил на портянки, то мне Ковалев сын славянского сапожника бросил рваную простынь [...]». Из материалов допроса самого И. Полякова выяснилось, что он был сыном лесопромышленника, а оба его брата — раскулаченными. В тексте приговора значится еще и то, что отец заключенного был репрессирован органами ЧК в 1918 г. Поскольку в других материалах дела этой информации нет, как и данных агентурной разработки, выходит, И. Полякова арестовали по материалам, заведомо известным НКВД. Участие в грабежах и расстрелах обвиняемый отрицал, но его признания и не требовалось. При вынесении приговора определяющим было не наличие фактов, подтверждающих «антисоветскую деятельность», а именно принадлежность к «контрреволюционной» категории1. По делу В. Денисенко приговор был вынесен 9 октября 1937 г., на 46 дней раньше, чем появилось постановление о начале предва- Без названия (И ноября 1937 г.) // Архив временного хранения документов УСБУ в Донецкой области. Д. 14312-2ф. Поляков Иосиф Иванович. Л. 2; Протокол допроса Коваленко А. И. (14 ноября 1937 г.) // Там же. Л. 3-5; Протокол допроса Полякова И. И. (19 ноября 1937 г.) // Там же. Л. 13-14; Протокол № 53 тройки УНКВД по Донецкой области от 19 ноября 1937 г. // Там же. Д. 407. рительного следствия. Арестован же он был еще в 1936 г. на территории РСФСР по обвинению в организации аварии водопровода и паропровода, виновным себя не признавал. Уже тогда в анкете значилось, что он был офицером армии Колчака. В декабре 1936 г. его дело передали в Донецкий областной суд. Из материалов неясно, был ли он освобожден в первой половине 1936 г., но и осужден он не был. Характерно, что о причастности В. Денисенко к аварии вспомнили уже во время исполнения приказа № 00447: в октябре 1937 г. его приговорили к 10 годам ИТЛ за работу, направленную на подрыв промышленности1. Вина его так и не была доказана, определяющим вновь стал фактор «политической окраски».

В обеих описанных ситуациях, как и многих других, людей репрессировали не случайно, а по заранее накопленной информации. Ради выполнения приказа № 00447 арестам подверглись прежде всего те, кто находился на оперативном учете органов госбезопасности. Данные предварительной разработки сохранились далеко не во всех делах: найдены они лишь в 32,6 % просмотренных АСД. Из них 86,7 % относятся к 1937 г. Как версия, это может свидетельствовать о том, что большая часть «белых» с ранее собранными учетными данными была репрессирована уже в 1937 году. В делах сохранились несколько видов документов, которые могли свидетельствовать о наличии предварительной разработки: А. Характеристики, выданные по месту рождения или прежней службы еще до начала «великой чистки». Пример — дело осужденного за два дня И. Гайворонского. Одна характеристика была прислана из Ямпольского сельсовета 7 сентября 1936 г. и подтверждала его кулацкое происхождение и службу в качестве белого офицера. Вторая, с похожим содержанием, датировалась 1 октября 1937 г. Еще до его ареста были получены и показания обоих свидетелей2. Характеристики могли собирать не только органы ГПУ — НКВД, но и партийные и управленческие кадры, как, например, в деле М. Балясникова. По указанию Мариупольского ГО НКВД компрометирующие характеристики собирались в союзтресте «Трубосталь». 23 апреля 1938 г. Балясников был приговорен к высшей мере наказания. Со дня его ареста, 26 марта, не был опрошен ни один свидетель, а самооговор датируется днем вынесения приговора3. Б. Непосредственно докладные записки парторгов, документы общественных организаций. Так, в деле Ф. Крамаренко такие записки были написаны в 1936 г. парторгом железнодорожной станции, а инициатором ареста стал ДТО ГУГБ СДЖД. Крамаренко как бывшего белогвардейца, проводившего антисоветскую пропаганду, осудили на 8 лет ИТЛ. В 1940 г. дело пересмотрели и уже тогда сочли возможным сократить срок, что, однако, так и не было осуществлено1. Учитель С. Власов через три дня после ареста был приговорен к ВМН как сын кулака, бывший белый прапорщик, реэмигрант, проводивший контрреволюционную пропаганду. Во время пересмотра дела в 1956 г. отмечалось, что существовали материалы негласно-агентурной разработки на него, но они не были проверены. В деле эти документы отсутствуют, зато сохранились другие — об исключении его из профсоюза2. В. Карточки о взятии на учет органами ГПУ — НКВД. Такой документ найден только в деле И. Белухи, поставленного на учет Донецким губернским отделом ГПУ 10 июня 1924 г. и приговоренного к расстрелу 27 ноября 1937 г. По мнению прокурора, пересматривавшего дело в 1956 г., обвинение было вынесено исключительно из-за того, что Белуха служил у белых. В деле имеется также протокол допроса от 16 февраля 1929 г. фактического доносчика — рабочего А. Хоруженко, ранее судимого за хулиганство. Он указал, что неоднократно сообщал начальнику цеха о том, что Белуха — белогвардеец и «халатно» относился к своим обязанностям3. 1 Начальнику Ворошиловградского политотделения тов. Тищенко (24 августа 1936 г.) // Архив временного хранения документов УСБУ в Донецкой области. Д. 4642-2ф. Крамаренко Федор Иванович. Л. 49; Справка (19 ноября 1937 г.) // Там же. Л. 13; Постановление (о снижении наказания) (11 января 1940 г.)// Там же. Л. 70-71; Постановление (по АСД № 931) (27 мая 1941 г.) // Там же. Л. 88-89. 2 Анкета арестованного // Там же. Д. 5366-2ф. Власов Степан Иосифович. Л. 3; Выписка из протокола расширенного совещания союза Рабпрос Н.С.Ш. от 5 апреля 1935 г. // Там же. Л. 6; Постанова Президн ЦК профсшлки робатнигав початкових i середшх шил Украгаи. В|д 4 листопада 1935 р. // Там же. Л. 7; Выписка из протокола № 69 тройки УНКВД по Донецкой области от 8 декабря 1937 г. // Там же. Л. 35; Протест (в порядке надзора) // Там же. Л. 54-55. 3 Протокол допроса А. Ф. Хоруженко (16 февраля 1929 г.) // Там же. Д. 8517-2ф. Белуха Иван Ефимович. Л. 12; Учетная карточка бывшего Командира Отделения армии Врангеля //Там же. Л. 15; Протест (в порядке надзора)// Там же. Л. 43-44. В деле М. Каменева сохранился еще один интересный документ — это «Меморандум» (без даты), в котором отдельным разделом значатся «Компрометирующие материалы». Про Каменева в них сказано, что в прошлом он — активный организатор белых банд, за сокрытие службы у белых в 1933 г. был исключен из партии. Оба свидетеля по его делу были допрошены за 12 дней до подписания прокурором санкции на арест, и, видимо, не случайно это были десятник шахты и помощник начальника участка. За два дня до ареста парторгом была завизирована уничижительная по содержанию характеристика. 21 ноября Каменева приговорили к 10 годам ИТЛ. То, что на самом деле он был ударником труда и в свое время воевал на стороне красных, учтено не было1. Г. Агентурные донесения. В деле бывшего петлюровца Г. Балюка содержится восемь таких донесений. В разработке он находился, как минимум, с 1932 г. Был приговорен к расстрелу с конфискацией имущества 26 ноября 1937 г. При повторном расследовании, через двадцать лет, два свидетеля от своих показаний, данных в 1937 г., отказались2. Г< тПОО - „^„^.„nrr ^„„m,„,IO„ Т,„г,„„Лл^,."1 nTTTTT^T TT ITT", ГТОТТТТ

LKJKJZ. 1. W "I V. 11 II IIJIVJ 1 ИО.У1 CLL 1^11 1 у pllclyl VJtA^J LJtX\J\J l UV.IU^U к tt\j ^wij

С. Николаева — юриста с высшим образованием, бывшего присяжного поверенного, члена партии кадетов, в 1918-1919 гг. служившего секретарем деникинского окружного суда в г. Таганроге. В 1920— 1923 гг. (по другим данным, в 1921-1927 гг.) он был председателем церковного совета г. Мариуполя. Служил юрисконсультом в Мариупольском порту. Пользуясь связями, многим «лишенцам» помог восстановить «право голоса», устроиться на советскую службу, поддерживал репрессированных представителей мариупольского высшего духовенства. В 1933 г. Николаев был арестован, выпущен через три месяца.

Этот арест не был случайным. Материалы дела позволяют добавить несколько штрихов к образу агента ГПУ — НКВД того времени. Большинство агентурных донесений подписаны осведомителем «Поповым» — выходцем из дворян, личным другом Николаева. Его близкий родственник, Б. Попов, в 1919 г. был судьей у белых, в 1930 г. расстрелян ГПУ. Возможно, «Попова» завербовали, испугав казнью родственника. Агентурные донесения из дела С. Николаева — важный источник, свидетельствующий об отношении к работникам ГПУ того времени. Неблагонадежные, с точки зрения власти, люди приспосабливались к неблагоприятной внутриполитической атмосфере. В окружении Николаева обсуждалось начальство местного ГПУ — «кто умен, кто дурак». Во время первого ареста следователь, «из наших», даже разрешил ознакомиться с делом. Арестованный был поражен тем, какой материал находился в руках ГПУ, догадался он и о том, кто его выдал. В рамках выполнения приказа № 00447 3 ноября 1937 г. С. Николаев был повторно арестован, 20 ноября — приговорен к ВМН1.

Компрометирующие материалы как таковые остались далеко не во всех АСД, но существовали еще и косвенные «улики», встречавшиеся гораздо чаще: например, зафиксированные в материалах дел факты реэмиграции, раскулачивания, исключения из ВКП(б), членства в других партиях, наличия ранее имевшихся «советских» судимостей. На практике «бывшие» именно с такими дополнительными характс ристиками имели больше всего шансов попасть в поле зрения органов госбезопасности. В совокупности представителей этих категорий насчитывалось 42,2 % в 1937 г., 15,6 % — в 1938 г. и 28,8 % — в среднем за время проведения операции. Если предположить, что факт раскулачивания не всегда отмечался в приговорах троек и потенциально раскулаченными были все, кто указывались как «бывшие кулаки», то суммарный показатель будет равняться почти половине — 49,8 % (см. табл. 2). Хотя опять же остается вопрос: кто из названных «кулаками» действительно в свое время ими являлся? Показательно и другое: данные АСД о предыдущих судимостях «белых», репрессированных в 1937-1938 гг., подтверждают, что уже в 1920-х — начале 1930-х гг. при вынесении приговоров превалировали обвинения политического характера, ранее судимых за вредительство и хулиганство насчитывалось лишь 11 % (в 27 % случаев причина ареста не была указана). Во время групповых арестов 1938 г. неожиданное значение получил признак отбора обвиняемых по месту происхождения и прежнему месту жительства. Особенно это касалось людей, компактно проживавших после переселения, а также просто переселившихся из других областей. Например, 19 апреля 1938 г. к расстрелу с конфискацией имущества по одному и тому же обвинению (участие в контрреволюционной повстанческой казачьей организации) была приговорена группа из 30 чел., у десяти из которых в приговоре значилось еще и Во всех 21 документе одинаковое название: Агентурное донесение (от 27 января 1932 г. до 21 декабря 1935 г.) // Архив временного хранения документов УСБУ в Донецкой области. Д. 22542-пф. Николаев Сергей Николаевич. Л. 1, 4-9, 12, 16, 17-31, 37-38, 42,43; Агентурная записка № 603 (25 октября 1932 г.) // Там же. Л. 13; Выписка из протокола № 54 тройки УНКВД по Донецкой области от 20 ноября 1937 г. // Там же. Л. 59. то, что они были «белыми». Первым из них еще 20 февраля 1938 г. был арестован П. Епифанов — выходец из Курской области, раскулаченный в 1929 г. Абсолютное большинство задержанных арестовали уже в марте — начале апреля 1938 г., все они были раскулаченными в 1929 г. русскими казаками, выходцами из Сталинградского района1.

В данном контексте показательно то, что по материалам просмотренных АСД местные жители составляли только 21,0% репрессированных, 44,7 % — это выходцы из российских губерний, 23,7 % — из других регионов Украины, 10,6 % — из иных республик (или стран). Таким образом, основная часть репрессированных — приезжие, желавшие поскорее найти убежище в густонаселенных, прежде всего промышленных, районах Донбасса. Однако это обстоятельство и использовали органы госбезопасности для их быстрого выявления и «вычистки». TJ Т1ПТТГ\» f Tiirn TTIiTTiAiiiTf iv ттечт/ч т"» «ЛТ1ТЛГ1 тт плттл11Т11тп гчлгитттт тч-*

ты подтверждают гипотезу M. Юнге и Р. Биннера о том, что в 19371938 гг. террор осуществлялся не «слепо», а достаточно целенаправленно2. Подтверждается и утверждение В. Н. Никольского о том, что налицо были факты жесткой последовательности при преследовании определенных, названных в приказе, жертв3.

Арест и осуждение бывших военнослужащих — противников большевиков в 1917-1920 гг. производился по факту их «политической окраски», а не на основе доказательств вменявшихся им преступлений. На территории Донецкой области под действие приказа № 00447 подпало значительно больше военных — противников большевиков в 1917-1920 гг., чем изначально планировалось. Помимо указанных в документе белогвардейцев, казаков, карателей и бандитов были репрессированы военнослужащие украинских воинских формирований (петлюровских, гетманских, гайдамацких, галицких), сторонники Центральной Рады, а также те, кто сотрудничал с немецкими оккупационными властями и служил одновременно в нескольких армиях. В категории «белогвардейцы» политическую окраску обвиняемых весьма часто определяли общим термином «белые/белогвардейцы», а не по принадлежности к конкретным белым армиям, что создавало поле для искусственного увеличения количества репрессированных.

В 1937 г. расширение группы проходило также за счет членов семей «белых» и тех, кто «имел связь с бандами/белыми», «помогал белым», «участвовал в расстрелах (выдавал) красноармейцев (партизан)», «боролся против советской власти». В 1938 г. представители этих категорий в протоколах тройки практически не встречались. Параллельно в группе резко снизилась доля «кулаков». Либо их действительно не было, либо уже не было необходимости в таком методе «утяжеления» вины арестованных. Зато в 1938 г. была осуществлена попытка увеличения количества репрессированных представителей командного состава вооруженных сил, противостоявших большевикам в годы Гражданской войны. Только в первые месяцы проведения операции бывшим «белым» (в широком смысле слова) чаще всего инкриминировались контрреволюционная деятельность, вредительство, уголовные преступления, пусть не доказанные, но хотя бы внешне «вещественные». Уже с середины осени 1937 г. большинству осужденных предъявлялось такое достаточно субъективное обвинение, как распространение контрреволюционной пропаганды, а с конца года все чаще встречается обвинение в причастности осужденных к разного рода контрреволюционным организациям. В условиях, когда за один день тройке нужно было вынести приговоры десяткам и сотням арестованных, неудивительно, что в 1938 г. стал преобладать именно такой тип обвинения. В организации самого разнообразного толка можно было «зачислять» и тех, кто действительно воевал с большевиками, и их знакомых, и родственников, и земляков, и сослуживцев. Типично, что именно в этот период сотни людей пострадали как участники «контрреволюционной повстанческой организации РОВС». То есть в 1938 г. круг обвиняемых расширяли с учетом не только «окраски», но и формулировки обвинения (но не реальной вины). От присутствия бывших военных — противников большевиков «вычищались» прежде всего железнодорожные узлы и стратегически важные промышленные районы, такие, как Ворошиловградский, Дзержинский и Мариупольский. Активность органов НКВД в сельскохозяйственных районах, которые в конце 1910-х — в начале 1920-х гг. представляли основную базу формирования «политбанд», была относительно незначительной. Пик арестов бывших «белых» в Донецкой области пришелся на ноябрь-декабрь 1937 г. и апрель 1938 г. Если в целом по УССР доля этой группы среди всех репрессированных в рамках приказа № 00447 выросла на протяжении 1937-1938 гг., то в Донецкой области наблюдалась обратная тенденция. В 1938 г. количество осужденных по группе уменьшилось в среднем на 20 % по сравнению с 1937 г. Это уменьшение было бы еще более интенсивным, если бы в апреле-мае 1938 г. не проводились массовые репрессии против членов «контрреволюционной повстанческой организации РОВС». В 1937 г., как правило, аресты проводились на основе уже имевшегося учетного материала, в сборе которого еще с 1920-х гг. принимали участие не только органы ГПУ-НКВД и их агенты, но и партийные, общественные и управленческие органы предприятий и учреждений. В 1938 г. кампания против «белых» активизировалась в апреле-мае и, в меньшей степени, в сентябре. Ее особенностями в этот период стали крайняя формализация ведения дел и вынесение коллективных обвинений. На протяжении всего периода «великой чистки» бывших «белых» в Донецкой (Сталинской) области обращают на себя внимание спешка при вынесении приговоров, несоблюдение установленной процедуры, фальсификация многих показаний свидетелей и компрометирующих материалов, а в 1938 г. — еще и принуждение к самооговорам. При аресте смягчающим обстоятельством не являлись ни истинное социальное происхождение обвиняемых, ни их социальный статус при советской власти, зато свою негативную роль могло сыграть указание места рождения и предыдущего места жительства. Таким образом, не вызывает сомнений факт целенаправленности репрессий против бывших военных — противников большевиков. Вместе с тем вне рамок данного исследования остается вопрос о том, с какой целью производилось расширение этой группы. То ли это было лишь местной инициативой, направленной, к примеру, на выполнение планов репрессий, то ли частью сознательной государственной политики использования «социальных чисток» как средства моделирования желаемого состава общества, в том числе стремления изолировать перед возможной войной людей, которые умели держать оружие в руках, чтобы исключить появление «пятой колонны». Возможно, именно этим объясняется то, что за период проведения операции 80 % арестованных по группе были приговорены к высшей мере наказания. Ю. И. Шаповал (Киев) «УКРАИНСКИЕ НАЦИОНАЛИСТЫ» В РАМКАХ ПРИКАЗА № 00447 НА ПРИМЕРЕ КИЕВСКОЙ ОБЛАСТИ

Перманентная борьба с реальными и потенциальными украинскими националистами является одной из стержневых линий и одной из ключевых особенностей истории коммунистических органов безопасности в Украине. Поэтому вполне естественным было предположение, что, хотя в приказе № 00447 нет прямой директивы на ликвидацию украинских националистов, репрессии против них должны были стать неотъемлемой частью реализации этого приказа. Так оно и произошло, это подтверждает анализ документов, хранящихся в Т /л ' тм 1-\/-"-г'Т1 <" .1 111 n» I or\VTTr>p С* ТП"Т|*Лт т ^полтто^ттллттт Л/тУТЧПттттт.т ( CW* & /^Т-чЛ/Ч TT

его региональных отделениях. Для подготовки данного материала были использованы протоколы тройки Киевского областного управления НКВД, а также архивно-следственные дела (всего 50) осужденных по обвинениям в украинском национализме.

1. Характеристика источников

Особенностью протоколов является их хронологическая «плотность»: одним и тем же днем датированы несколько протоколов с разными номерами. Это свидетельствует не только о высокой репрессивной активности Киевского областного управления (КОУ) НКВД в выполнении ежовского приказа, но и о том, что работа тройки носила достаточно формальный, бюрократический характер, ибо невозможно было детально решать судьбы такого количества людей, заседая в один и тот же день. Вместе с тем последовательный анализ протоколов дает основания для вывода, что на их подготовке и на работе тройки КОУ НКВД отражалось изменение политической ситуации. Так, 10 мая 1938 г. датирован протокол № 234. Следующий, 235-й, протокол датируется 29 августа 1938 г. Это было вызвано тем, что в мае 1938 г. «кулацкая операция» в Украине была закончена, но начальнику Киевского областного управления НКВД (как, кстати, и начальнику Донецкого областного управления) удалось «выбить» в Москве дополнительный «лимит», а потому репрессии были продолжены. Обращает на себя внимание и то, что последний протокол заседания тройки за декабрь 1937 г. от 31 декабря имеет номер 138, а первый имеющийся в наличии протокол за 1938 г. имеет номер 140 и датирован 15 февраля. Трудно достоверно объяснить этот временной разрыв. Вполне возможно, что отсутствующие протоколы были попросту утеряны во время войны, а может быть, их нет по другим причинам. Но длительному временному разрыву с мая по август 1938 г. объяснение можно дать. В этот период меняется состав тройки УНКВД по Киевской области и незначительно изменяется форма самого протокола. Протоколы дают основания для вывода о том, что абсолютное большинство репрессированных по обвинению в украинском национализме — более 95 % — составляли крестьяне. Это является отражением того, что приказ № 00447 был ориентирован прежде всего на сельское население1. Вместе с тем для Украины этот вывод важен и как лишнее подтверждение того, что репрессии против украинской национальной интеллигенции осуществлялись в широких масштабах ранее, с конца 1920 до 1934 г., в том числе во время голодомора и в рамках кампании по борьбе со «скрыпниковщиной»2. Тогда была проведена и «чистка» партийно-государственного аппарата, из которого изгонялись прежде всего «петлюровские», «национал-уклонистские» и «националистические» элементы3. Тем не менее и в ходе выполнения приказа № 00447 нашлось место «украинским националистам». На 4 января 1938 г. по Киевской области областной тройкой было осуждено 1312 «украинских националистов». Это не самая большая цифра. Наибольшее количество «националистов» было осуждено в Винницкой (2 062), Харьковской (1 240) и Одесской области (1 156)4. Всего по Украине и Молдавской АССР по обвинениям в «украинском национализме» осуди- ли 10 384 чел.1 С 1 января по 1 июля 1938 г. Киевским областным управлением НКВД арестовано 6 715 «украинских националистов»2. При этом следует подчеркнуть, что речь идет обо всех арестованных УНКВД по Киевской области, а не только об арестованных в рамках «кулацкой операции».

Среди арестованных в УССР в порядке исполнения приказа № 00447 по национальному составу доминировали украинцы. Например, в 1937 г. как «бывших кулаков» в УССР арестовали 41 758 чел., из них 34 531 украинца3. Среди 10 379 чел., арестованных с 1 января по 1 июля 1938 г. как «кулаки» в рамках реализации этого же приказа, украинцев было 8 3614. Анализ протоколов Киевской областной тройки дает основания для некоторых общих замечаний. На первом этапе операции по выполнению приказа № 00447, то есть с августа по декабрь 1937 г., наибольшее количество обвинений приходится на лиц, совершивших разного рода уголовные преступления. Обвинения адресованы преимущественно тем, кто в тех или иных формах высказывал недовольство политическим режимом, колхозным строем, критиковал недостатки, предрекал войну с нацистской Германией и падение сталинского режима. Рассмотрим некоторые наиболее типичные обвинения.

2. Типы обвинений

Вот обвинение в адрес Дорофея Павловича Литвинчука, жителя села Пески Сквирского района. В 1929 г. он был раскулачен и выслан на Север, откуда бежал в 1932 г.: «Обвиняется в том, что по возвращении в село проводил подрывную работу, направленную против колхозного строительства, доказывая колхозникам о нецелесообразности работы в колхозе, не обеспечивающем колхозников. Распространял провокационные слухи о приближающейся войне фашистской Германии с СССР и поражении Советского Союза. Высказывал угрозу по адресу активистов за его раскулачивание»5. В качестве обвинения использовалась также реакция на дело о «заговоре военных». Например, в деле Михаила Спиридоновича Сирмана, уроженца села Соболевка Мало-Калигорского района, в обвинительной части сказано: «Популяризировал расстрелянных фашистских шпионов Тухачевского, Якира и др.»1. Были обвинения и такого рода, как по отношению к Дмитрию Дмитриевичу Майнаровичу из села Лелев Чернобыльского района: «Обвиняется в том, что проводил контрреволюционную агитацию, высказываясь о хорошей жизни за границей»2. Или такое обвинение, как в отношении жителя села Велики Прицки Ржищевского района Афанасия Васильевича Волощенко: «Распространял среди населения к-р анекдоты и частушки...»3 В обвинениях часто фигурируют такие негативные высказывания: «против Сталинской Конституции»4, против займа «Оборона страны»5, «провокационные слухи о победе фашистов в Испании и о приходе фашистов в СССР, в связи с чем станет лучше жить»6, «сожаление по поводу расстрела контрреволюционной банды Зиновьева — Каменева»7, высказывания о том, что «Советская власть грабит колхозников, облагая их непосильными налогами»8, обвинения в компрометации «стахановского движения в сельском хозяйстве»9. 1 ОГА СБУ, Киев. Ф. 42. Д. 806. Л. 49.

2 Там же. Л. 79.

3 Там же. Д. 810. С. 39.

4 Там же. Д. 807. Л. 3.

5 Там же. Л. 16.

6 Там же. Л. 36.

7 Там же. Д. 808. Л. 28.

8 Там же. Л. 60.

9 Там же. Д. 810. Л. 3.

10 Там же. Д. 808. Л. 34.

11 Там же. Л. 45.

12 Там же. Д. 811. Л. 6.

Протоколы свидетельствуют, что обвинения арестованных с самого начала имели этническую окраску. Арестованных поляков, как правило, обвиняли в «к-р националистической агитации», как, к примеру, Алоиза Францевича Ярошинского, жителя села Березовка Житомирского района. Ему инкриминировали распространение слухов «о скором приходе поляков на Украину»10. Арестованные немцы, естественно, получали обвинения в «восхвалении фашистского строя Германии»11, а арестованные чехи — в распространении провокационных слухов, полученных от родственников в Чехословакии12. Интересно, что в протоколах встречаются обвинения украинцев в рас- пространении среди населения подписки на «гитлеровскую помощь» в 1933 г. Так было, например, с жителем села Зимовище Ново-Шепеличского района Киевской области1.

Евреям инкриминировали нечто иное. Так, раввин города Белая Церковь Лузер Аронович Шапиро обвинялся в том, что «систематически переписывался с закордонными благотворительными обществами Америки, Палестины и др. стран [...] описывая в своих письмах "голод" в СССР и нужду еврейского населения, откуда получал денежную помощь, якобы для вручения голодающим евреям, а фактически указанные деньги присваивал себе»2. По групповому делу № 17524 Уманской оперативной группы проходили Исаак Бенционович Обуховский, Авраам Давидович Ситняковский, Шоель Хаимович Каган, Татьяна Давидовна Подгаецкая. Они были расстреляны по обвинению в том, что являлись членами «подпольной сионистской организации и проводили активную к-р националистическую работу среди еврейского населения»3. Обвинения в украинском национализме конкретных лиц, как правило, укладывались в несколько стандартных формул: «являлись членами к-р националистическо-повстанческой организации», «являлись членами украинской, националистической к-р повстанческой организации», «являлись членами подпольной украинской националистической организации»4. Кроме названных, чекисты «изобретали» и другие названия «организаций», под которые подгонялись арестованные. Целями этих организаций в большинстве случаев объявлялись свержение советской власти вооруженным путем, вредительство в колхозах или сферах, имеющих отношение к сельскому хозяйству (например, животноводство), вредительство на железнодорожном транспорте, помощь (разумеется, эвентуальная) интервентам в момент войны, отторжение Украины от СССР, создание повстанческих отрядов или групп. Вместе с тем по протоколам заседаний тройки УНКВД по Киевской области не всегда достаточно четко можно проследить, сколько же на самом деле было выдвинуто обвинений в украинском национализме. Например, довольно часто встречаются обвинения тех или иных лиц в том, что они являлись «участниками украинской к-р повстанческой организации, ставившей своей целью свержение Соввласти и отторжение Украины от СССР путем вооруженного восстания в тылу Красной Армии на случай войны»1. Как видно, формально в обвинении не указано на «националистический» характер организации, но приписанные ей задачи можно квалифицировать как вполне «националистические» .

3. Внимание к «украинским националистам»

Анализ протоколов тройки Киевского областного управления НКВД дает основания для вывода о том, что дела по обвинениям в украинском национализме рассматривались с самого начала работы тройки. Тем не менее Израиль Леплевский стимулировал «обострение» внимания к украинским националистам в своем приказе № 00185 от 10 сентября 1937 г. Он подчеркивал: «Проводимая в настоящее время операция по изъятию кулацко-антисоветских элементов не используется в должной степени для вскрытия организованного националистического, контрреволюционного подполья»2. Ситуация начинает меняться: теперь в среднем тройка рассматривает 20-30 «националистических» дел, тогда как в августе-сентябре 1937 г. было от одного до пяти-шести. На начальном этапе выполнения операции под категорию «националистов» подпадали лица, арестованные еще до начала «кулацкой операции». Например, по постановлению тройки (протокол № 1 от 3 августа 1937 г.) был расстрелян житель села Березянки Ружинского района Мойсей Авдеевич Полищук. Его арестовали еще в октябре 1936 г.3 Высланный в 1930 г. в Сибирь как «кулак», он сбежал из ссылки в 1934-м и до момента ареста был на нелегальном положении. «Националистичность» Полищука доказывалась лишь утверждением из справки Березянского сельского совета, что, «по имеющимся данным, служил у Петлюры»4. В этой же справке было указано, что Полищук «в 1918-19 гг. вел борьбу за самостоятельную Украину...»5. Таким образом, Полищук стал по-своему идеальной фигурой для исполнителей приказа, подпадая под категорию и «кулака», и «националиста». В конце концов в упомянутом протоколе тройки НКВД по Киевской области против Полищука было сформулировано следую-

щее обвинение: «Обвиняется в том, что он являлся руководителем ликвидированной к-р националистической повстанческой организации, проводил вербовки в организацию. Находясь в ссылке, проводил к-р националистическую работу среди ссыльных украинцев»1. 7 августа 1937 г. Полищук был расстрелян вместе с другими лицами, проходившими с ним по одному делу.

Можно утверждать, что с течением операции количество «украинских националистов» неуклонно увеличивалось. Но подлинный пик осуждений относится к весне 1938 г. Так, в протоколе тройки УНКВД по Киевской области № 212 от 5 апреля содержится приговор 97 украинским националистам, в протоколе № 216 от 13 апреля — 74, в протоколе № 225 от 23 апреля — 70, в протоколе № 228 от 25 апреля — 68, в протоколе № 231 от 3 мая — 89. Такую тенденцию можно в первую очередь объяснить приездом Николая Ежова ь середине февраля 1938 г. и поставленными им перед чекистами УССР задачами по интенсификации репрессивных действий. Еще 24-25 января 1938 г. в Москве прошло совещание руководящих работников НКВД. В выступлении Ежова были подведены итоги «массовых операций» НКВД и выдвинуто требование об очередной реорганизации структуры НКВД СССР. Именно тогда Сталин решил направить в Украину Никиту Хрущева. Вместе с ним в Киев приехал новый нарком внутренних дел УССР Александр Успенский, до того возглавлявший Управление НКВД по Оренбургской области. Несмотря на все «успехи» Леплевского, его карьера закончилась типично для эпохи «Большого террора»: 25 января 1938 г. он был смещен с должности наркома, а 28 июля того же года — расстрелян2. Успенский тоже продержится не очень долго: 14 ноября 1938 г. он инсценировал самоубийство, оставив в служебном кабинете записку: «Труп ищите в Днепре», и исчез из Киева. Скрывался в Москве, Архангельске, Калуге, Муроме. В апреле 1939 г. его разыскали, а 27 января 1940 г. приговорили к расстрелу3. В начале февраля 1938 г. замнаркома НКВД СССР Михаил Фриновский сообщил Успенскому, что дополнительный «лимит» по приказу № 00447 для Украины составляет 6 ООО чел. по 1-й категории, а работа троек продолжена до 15 марта. Подчеркивалось также, что необходимо обратить особое внимание на транспорт. Именно в феврале 1938 г. в НКВД УССР была проведена инспекторская проверка, которая официально имела цель подвести итоги работы по разоблачению «шпионо-троцкистских, правых, военно-фашистских, националистических и иных антисоветских сил» в Украине1. Тогда же, в феврале, в Киев приехал лично Ежов, и стало понятно: поиск «врагов народа» продолжается. На оперативном совещании он дал указание: в Украине нужно расстрелять еще тысяч тридцать врагов. Тут же было предложено представителям с мест составить заявки на так называемые дополнительные лимиты, то есть дальнейшие планы уничтожения людей. 16 февраля 1938 г. в НКВД УССР обобщили заявки на лимиты для областных троек согласно докладным запискам областных управлений НКВД. Всего репрессиям предлагалось подвергнуть 46 150 чел., из них по 1-й ка- „_..„ ОО ССЛ „„„„т™.

На весну 1938 г. приходится наибольшее количество групповых «националистических» дел, которые должны были подтвердить не только масштабность действий «враждебных» сил, но и эффективность работы чекистов, в первую очередь оперативных районных групп НКВД, в 1938 г. переименованных в опереледгруппы, которые непосредственно занимались реализацией приказа № 00447. Обработанные архивные источники дают основание утверждать, что в 1937 г. «националисты» проходили преимущественно по индивидуальным делам, а в 1938 г. резко увеличивается количество именно групповых дел. В течение проведения всей операции по приказу № 00447 неизменно жесткими оставались приговоры для «украинских националистов»: в абсолютном большинстве они сводились к «высшей мере социальной защиты», то есть к расстрелу. А вообще соотношение смертных приговоров и приговоров к заключению в лагерях в рамках «кулацкой операции» в 1938 г. составляло 97,7: 2,3.

4. Адресный террор

Архивно-следственные дела разнятся по своему содержанию, но дают основания для вывода о том, что террор в своей основе не был «слепым», а осуществлялся адресно. Аресты и осуждение лиц по обвинениям в «украинском национализме» проходили на основании учета и предварительной разработки. Подтверждением этого являются карточки о взятии на учет органами ГПУ-НКВД, сообщения источников о том или ином человеке, справки сельских советов (такие справки готовились и высылались районными отделениями НКВД по См.: Мозохин О. Б. Право на репрессии: внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953). Жуковский; М.: Кучково поле, 2006. С. 173. требованию 4-го отдела УГБ КОУ НКВД УССР), характеристики других органов на того или иного человека. После официальной реабилитации в середине 1950-х гг. бывшие репрессированные снимались с оперативно-справочного учета МГБ — КГБ. В справках об этом указано, что ранее, в том числе в период «ежовщины», на этих лиц заводились агентурные дела, служившие основанием для ареста и осуждения. На основании указания КГБ при Совете министров СССР № 34сс/175сс от 3 июня 1954 г. эти агентурные дела уничтожались.

Кстати, «украинские националисты», как и другие категории осужденных, не только при жизни, но и после смерти становились жертвами фальсификаций. 24 августа 1955 г. КГБ дал указание за № 108сс о том, чтобы в информациях родственникам репрессированных относить даты смерти осужденных на более поздние годы, чаще всего на военный период. Например, житель села Городище Белоцерковского района Петр Иванович Подвальный был обвинен в участии в «украинской националистической контрреволюционно-повстанческой организации». 31 августа 1938 г. «расстрельный» приговор ему вынесла тройка (протокол № 237), а 7 сентября 1938 г. Подвального расстреляли1. Однако жене Подвального, ходатайствовавшей о назначении пенсии, и в отдел социального обеспечения Белоцерковского райисполкома было сообщено, что Подвальный «находился в местах заключения до дня его смерти, т. е. 13 сентября 1942 г.»2. Архивно-следственные дела позволяют, хотя и далеко не во всех случаях, установить инициаторов арестов «украинских националистов». Такими инициаторами оказывались не только органы НКВД или партийные органы, но и конкретные лица. Дела содержат заявления отдельных лиц, мотивы доносительства которых могли быть разными. Не следует забывать о том, что созданная и культивируемая в СССР атмосфера истерии, разоблачения «врагов народа», а также необходимость выполнения «лимитов» в поисках таких врагов создавали идеальные условия для произвола, сведения личных счетов. Так, в деле Александра Сергеевича Горкун-Воеводы и Ивана Артемовича Радюка, уроженцев села Андрушевка Андрушевского района, находятся и справки, выданные сельским советом, и заявление в политотдел железнодорожной станции Казатин, где на момент ареста работали осужденные, написанное их коллегой, бригадиром пути Иваном Поликарповичем Циоменко. Последний сообщал о том, что Горкун и другие ведут контрреволюционные разговоры, а «Горкун Александр говорит, что коммунисты кровопийцы, их нужно расстреливать, Радюк Иван говорит, что нужно жидов перебить, тогда будет лучше жить»1. По решению тройки КОУ НКВД (протокол № 13 от 14 августа 1937 г.) Горкун был расстрелян, а Радюк (протокол № 14 от 14 августа 1937 г.) приговорен к 10 годам лишения свободы2. При перепроверке дела в декабре 1959 г. выяснилось, что Циоменко находился в неприязненных отношениях с Горкуном и Радюком, что свидетельствовавшие в 1937 г. лица давали показания со слов Циоменко. В 1959 г. был допрошен бывший секретарь парторганизации станции М. С. Малиновский, подписавший в 1937 г. отрицательную характеристику на Горкуна и Радюка. Он заявил, что «характеристика была составлена под диктовку бывших сотрудников органов НКВД»3.

Вместе с тем «фронтальное» изучение архивно-следственных дел показывает, что не во всех случаях можно однозначно говорить о мотивах ареста того или иного лица: например, во многих делах отсутствуют постановления о возбуждении уголовного дела, меморандумы оперативных и оперативно-следственных районных групп, справки на арест, готовившиеся дорожно-транспортными отделами, и др. Тем не менее обработанные архивно-следственные дела позволяют утверждать, что, инициируя аресты «украинских националистов», власть прежде всего осуществляла линию на превентивное противодействие, на устранение эвентуальных противников. Если говорить о крестьянах — а таких среди арестованных «националистов», как отмечалось, было большинство, — то внимание обращалось прежде всего на раскулаченных, высланных, ранее арестовывавшихся, служивших в армии Украинской Народной Республики или в других ее структурах, уже судимых, отбывших срок и возвратившихся в села. Особое внимание уделялось тем осужденным, кто сбежал, не отбыв положенного срока, жил нелегально. 16 июня 1938 г. уполномоченный УГБ Белоцерковского районного отделения НКВД Щитнов подписал постановление о начале следствия по коллективному делу «националистов», жителей села Пилипчи Михаила Захаровича Ярмолы, Алексея Иосифовича Назаренко, Степана Демидовича Литвина, Макара Леонтьевича Прасола, Петра Ивановича Подвального и Петра Михайловича Ткаченко. Из этих лиц Ярмола, Назаренко, Прасол высылались в 1930 г., Ткаченко арестовывался в 1931 г., Литвин в 1932 г. осуждался за грабеж, а в 1933 г. высылался, Подвальный, как указывалось в постановлении

об избрании меры пресечения, «лишался избирательных прав, скрывался от высылки, принимал активное участие в банде Зеленого, доброволец петлюровской армии»1.

Всем указанным лицам приписали ведение активной антисоветской агитации, а также участие в «украинской контрреволюционноповстанческой националистической организации»2. Все шесть человек признали свою вину и по постановлению тройки (протокол № 237 от 31 августа 1938 г.) были расстреляны. В 1961 г. все шестеро реабилитированы, поскольку их судимости не могли служить доказательством их виновности в 1938 г., существование организации и «причастность к ней всех привлеченных по настоящему делу лиц в ходе дополнительной проверки не нашли своего подтверждения, а проведение ими антисоветской агитации не доказано [,..]»3.

5. Кто обвиняемые?

И тут возникает вопрос, на который еще надлежит найти ответ: действительно ли указанные лица могли не любить власть, а власть их? Вполне могло быть. Это и сделало их жертвами приказа № 00447. Поэтому, видимо, правильно будет считать, что сама система Большого террора создавала идеальные условия, когда каждое выражение недовольства, не говоря уже о таких «грехах», как судимость и «сомнительное» в политическом отношении прошлое, легко могло быть «трансформировано» в преступление. Если мы поймем это, станет ясно, почему дальнейшие разделы ежовской «саги» (все последующие приказы, включая этнические) как бы писали уже сами себя. Как свидетельствуют документы, обвинения в украинском национализме, положенные в основу «расстрельных» постановлений тройки УНКВД по Киевской области, могли выдвигаться не сразу — зачастую они возникали после ареста обвиняемого. Так, в октябре 1937 г. был арестован киевлянин Марк Романович Гаевой, аспирант Киевского института украинской литературы имени Тараса Шевченко. В постановлении оперуполномоченного 4-го отдела НКВД УССР Хромого об избрании способа пресечения уклонения от суда и следствия, то есть о задержании, было сказано, что Гаевой является «участником контрреволюционной правотроцкистской организации»4. На первых допросах Гаевой категорически отрицал эти обвинения, хотя к нему был применен традиционный прием — «изобличение» с помощью показаний других арестованных (в их числе, между прочим, был даже бывший третий секретарь ЦК КП(б)У Николай Николаевич Попов). На допросе 10 декабря 1937 г. от Гаевого требуют: «На протяжении всего следствия вы упорно отказываетесь дать правдивые показания о вашем участии в антисоветской националистической организации. Следствие требует откровенных показаний по сути предъявленного вам обвинения»1. И хотя Гаевой продолжал отрицать эти обвинения, в обвинительном заключении, подписанном оперуполномоченным 4-го отдела УГБ НКВД УССР Беленьким и утвержденном помощником начальника того же отдела Перцовым, говорилось, что Гаевой: «а) являлся активным участником антисоветской националистической террористической организации, ставившей своей задачей свержение советской власти на Украине и установление фашистского строя;

б) был полностью осведомлен о задачах антисоветской организации и о связях ее с фашистскими государствами;

в) проводил вредительскую деятельность на культурноидеологическом фронте;

г) принимал активное участие в подготовке совершения террористических актов против руководителей партии и правительства, дав согласие выполнить лично террористический акт над наркомом обороны т. Ворошиловым»2.

Расстрелянный по постановлению тройки КОУ НКВД (протокол № 130 от 13 декабря 1937 г.) Гаевой был реабилитирован в 1988 году3. Очень важным является вопрос: кем на самом деле были арестованные по окраске «украинские националисты»? Ответ на этот вопрос невозможно отыскать в текстах протоколов. Для восстановления картины здесь важны архивно-следственные дела. Однако и архивно-следственные дела не всегда могут помочь в восстановлении подлинной картины. Вот в деле осужденного к расстрелу (протокол № 5 от 8 августа 1937 г.) уроженца села Шкаровки Белоцерковского района Сильвестра Леонтьевича Шкуренко сказано, что он «бывший петлюровец», «имел тесную связь с участниками петлюровского движения»4. Это утверждение содержится в анкете Дело № 16221 по обвинению Литвин С. Д., Ярмола М. 3. и других // Центральный государственный архив общественных объединений Украины (ЦГАООУ). Ф. 263. Оп. 1.Д. 54943. Л. 6. о

Там же. Л. 1.

3 Там же. Л. 582.

4 Следственное дело № 817 антисоветской националистической организации на Украине по обвинению Гаевого Марка Романовича // ОГА СБУ, Киев. Д. 58419 фп. Т. 1. Л. 1. арестованного, хотя в справке Шкаровского сельского совета ничего не сказано об этом. Речь идет о том, что до революции Шкуренко имел 5 гектаров земли, инвентарь, скот, а в 1930 г., когда ему поручили перевезти на ссыпной пункт одну тонну зерна, он пропал вместе с зерном. Не возвращался в село до 1936 г., а вернувшись, занимался кражей леса и перепродажей мануфактуры на рынке1. В 1989 г. Шкуренко был официально реабилитирован. В заключении Прокуратуры Киевской области и Следственного отдела КГБ УССР просто отмечено, что «обвиняемому инкриминировано участие в петлюровском движении и борьбе против советской власти»2. Так и остается до конца неясным, принимал ли Шкуренко действительно участие в петлюровском движении или это обвинение понадобилось в 1937 г., чтобы подвести его под категорию «националиста».

6. Кого в действительности обвиняли

Архивно-следственные дела дают основания для вывода о том, что часто обвинения в «украинском национализме», казавшиеся доказанными и незыблемыми, впоследствии оказывались надуманными. Так, по приговору тройки (протокол № 113 от 15 ноября 1937 г.) был расстрелян Сергей Иванович Левицкий. Его обвинили в том, что он, «являясь ярым украинским националистом, активно работал в петлюровских правительственных органах, вплоть до разгрома петлюровских войск»3. На самом деле, как выяснилось во время проверки дела Левицкого в 1957 г., это обвинение было сформулировано прежде всего на основе его собственных показаний. Обнаружилось также, что служба Левицкого в должности помощника начальника отдела перевозки почт в 1918 г. не была добровольной, а значит, считать его «ярым украинским националистом», собственно, не было никаких оснований. В 1958 г. Левицкий официально реабилитирован4. 5 сентября 1938 г. по приговору тройки (протокол № 239 от 5 сентября 1938 г.) расстрелян главный бухгалтер вагонного депо 9-го вагонного участка станции Дарница Василий Сергеевич Артеменко. 8 июля 1938 г. он написал заявление на имя начальника ОДТО НКВД станции «Киев» Юго-Западной железной дороги Евгения Алексеевича Маркелова. В заявлении Артеменко писал, что осознал «свою вражескую работу, которую я вел против Советской власти с 1919 г., как участник антисоветской украинской повстанческой организации», что завербовал его в эту организацию коллега по работе Павел Федотович Нежинец1. Артеменко погиб, а Нежинец выжил. В 1940 г. он и некоторые другие участники дела отказались от показаний 1938 г., заявили, что «на следствии к ним применяли избиения»2. Еще в 1938 г. упомянутый Маркелов и оперуполномоченный ОДТО НКВД станции «Киев» ЮЗЖД Иван Сидорович Корнюшенков были арестованы как допускавшие «грубейшие нарушения соцзаконности»3.

В 1956 г. Нежинец на допросе повторил, что в 1938 г. дал неправдивые показания, и заявил, что «Артеменко Василия Сергеевича знал с 1917 года. В 1919 году петлюровцы забрали меня и его в армию как железнодорожников. Мы с ним доехали в Бердичев, а затем удрали»1. То есть нет даже формальных оснований считать Артеменко «националистом», хотя расстрелян он был как «украинский националист».

Выводы

Осуществленный анализ протоколов тройки КОУ НКВД и архивно-следственных дел дает основания считать: — В рамках выполнения приказа № 00447 арестам подвергалась значительная часть лиц, формально не обозначенных в приказе как подлежащие репрессиям. Примером этого являются аресты «украинских националистов», осужденных тройкой Управления НКВД по Киевской области. Но уже в подготовленном Ежовым в феврале 1937 г. проекте приказа НКВД СССР о «недочетах подготовки и проведения массовых операций» на Украине речь шла о «бывших активных участниках украинских националистических организаций» и о лицах, связанных с зарубежными украинскими националистическими организациями и деятелями5. — — Среди арестованных по обвинениям в «украинском национализме» преобладали крестьяне, а аресты служащих и представителей интеллигенции производились по «остаточному» принци- — —

—

— пу, поскольку пик репрессий против этой категории пришелся на более ранний период.

— Прибегая к фальсификациям при рассмотрении дел, чекисты тем не менее решали важную для режима задачу: достаточно целенаправленное уничтожение потенциально опасных и ненадежных (с точки зрения тогдашнего истеблишмента) элементов. В этом смысле нельзя считать «ежовщину» проявлением нерегулированного или слепого террора. — — Следует продолжить работу по исследованию конкретных проблем, связанных с темой «ежовщины», в частности в рамках подробного изучения приказа № 00447, что позволит осветить новые аспекты темы, а также уточнить или откорректировать многие ранее казавшиеся аксиоматичными утверждения. — В. П. Суворов (Тверь)

МЕНЬШЕВИКИ И АНАРХИСТЫ КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ В ТЕРРОРЕ 1937-1938 гг.

1. Актуальность, историография, источники

Небольшевистские социалистические и анархистские организации, ранее бывшие потенциальными или реальными союзниками большевиков, после октября 1917 г., по мере укрепления монополии РКП(б) — ВКП(б), рассматривались ею как опасные политические соперники. Неудивительно, что в годы так называемого Большого террора (1937-1938) они оказались в водовороте репрессий. Их численность к этому времени была невелика, возможно, поэтому их судьбы не привлекали внимания исследователей. Только в последнее время в связи с полосой реабилитаций обнаружилось, что изучение истории всякого рода «бывших» в значительной степени проливает свет на проблему большевистской репрессивности. «Подсказали» идею разработки этой темы на региональном уровне германские историки M. Юнге и Р. Биннер, которые исследовали причины, особенности и масштабы репрессий против меньшевиков и анархистов в масштабах страны на основе оперативного приказа наркома внутренних дел СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. и директивы НКВД № 17231 от 14 февраля 1938 года1. Следует отметить, что некоторые историки из различных регионов постсоветской России частично затрагивали этот сюжет в контексте изучения политических репрессий. Так, материалы Калининской (ныне — Тверской) области осваивал В. А. Смирнов. В ряде его публикаций представлен механизм фабрикации органами НКВД дела о так называемой антисоветской меньшевистской организации «Рабочее бюро» в г. Калинине, когда были арестованы бывшие тверские меньшевики даже с дореволюционным стажем. В то же время автор не обладал директивами НКВД СССР, определяющими репрессивную политику в отношении всех категорий бывших меньшевиков и анархистов, и не связывал их аресты с действием оперприказа № 004472.

Однако любой уровень разработки проблемы политических репрессий требует обращения к первоисточникам — документам, отложившимся в местных архивах. Для решения поставленных вопросов привлечен обширный комплекс источников, которые условно можно разделить на следующие группы: ? Материалы тверских архивов: Государственного архива Тверской области (ГАТО) и Тверского центра документации новейшей истории (ТЦДНИ). Материалы ГАТО позволяют установить политическую принадлежность арестованных бывших меньшевиков и анархистов в досоветский период и в первые годы советской власти1, а среди материалов ТЦДНИ хранится часть уголовно-следственных дел, отражающих масштабы и специфику реализации директивы НКВД № 17231: справки, ордера на арест, протоколы допросов и очных ставок, обвинительные заключения, стенограммы судебных заседаний и приговоров судов, выписки из протоколов особых совещаний и троек НКВД, приказы, указания, информационные письма, отчеты, статистические и иные сведения по данной проблеме. Частично эти документы были опубликованы2. ? ? Внесудебно-директивные акты Советского государства и его органов — Народного комиссариата внутренних дел, Прокуратуры Союза ССР, СНК СССР, опубликованные в справочниках по истории органов госбезопасности, в сборнике документов по истории органов госбезопасности Тверского края, в региональных Книгах памяти жертв политических репрессий и иных изданиях. В середине 1930-х гг. эти документы являлись правовой базой, определявшей организационное построение органов госбезопасности, цели, задачи и направления их деятельности3. ? ? Документы ВКП(б), позволившие выявить характер взаимоотношений органов госбезопасности с партийными организациями, степень определяющего воздействия партии на организацию, формы и методы работы органов госбезопасности при проведении в жизнь политических репрессий в отношении меньшевиков и анархистов1.

Следует отметить проблему неполноты достоверности источников, и в первую очередь имеющихся в них статистических данных. Например, в докладных УНКВД КО наркому внутренних дел СССР содержатся неполные сведения о числе арестованных меньшевиков, анархистов и сроках их наказания2, поэтому необходимо пересчитывать все цифровые показатели. К сожалению, остались недоступными протоколы тройки УНКВД Калининской области, материалы УНКВД о ходе «кулацкой операции» по выполнению директивы № 17231 от 14 февраля 1938 г., хранящиеся в архиве ФСБ. На этом основании объем использованных источников лишь условно можно считать репрезентативной основой для изучения данной проблемы.

2. Особенности репрессий в отношении бывших меньшевиков и анархистов в Калининской области

Анализ уголовно-следственных дел показывает, что особенностью репрессий в отношении меньшевиков и анархистов в Калининской области был «упреждающий» характер первых арестов. Еще до появления оперприказа № 00447 заведено дело на Н. В. Ефимова, а до выхода директивы № 17231 — дела С. П. Рудакова, М. А. Филатова, И. Я. Морозова, И. М. Барова, П. А. Красова. Это означает, что под действие вышеназванных директив арестованные были подведены задним числом. Другая особенность — Н. В. Ефимов был единственным из бывших меньшевиков, а А. П. Пачковский — из бывших анархистов в Калининской области, осужденных тройкой НКВД по первой категории: первый — в сентябре 1937 г., второй — в марте 1938 г. Остальные арестованные приговаривались военным трибуналом Калининского военного округа, областным народным судом, Особым совещанием (ОСО) при НКВД СССР по второй категории на разные сроки пребывания в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ) или освобождались за отсутствием состава преступления. Если по СССР процент бывших социалистов, оказавшихся в тюрьмах и лагерях в 1937-1941 гг., по данным отечественных исследователей, составил 97-98 %, то в Калининской области в 1937-1939 гг. в отношении меньшевиков и анархистов он оказался значительно ниже — 26,4 %. Погибло шесть человек из 27 арестованных: двое были приговорены к высшей мере наказания (меньшевик II. В. Ефимов, анархист А. П. Пачковский ) и четверо умерли в тюрьме (меньшевики М. А. Филатов, Г. И. Белицкий, Б. М. Богорад, С. П. Рудаков). Однако эта статистика не включает представителей других социалистических партий — эсеров и левых эсеров, которые в официальных отчетах шли одним списком и составляли по количеству арестованных с 1 января 1937 по 1 июля 1938 г. — 114 человек1. Предопределенность этой специфики видится в том, что большинство тверских меньшевиков и анархистов до середины 1920-х гг. участвовали в работе Советов вместе с большевиками, решали многие местные социально-экономические проблемы, часть из них вступила в РКП(б), а иные сотрудничали с органами ГПУ — ОГПУ — НКВД. Они не числились, в отличие от других «бывших», на оперативном учете как особо опасные антисоветские элементы. Об этом свидетельствуют, в частности и выступления сотрудников УГБ НКВД Калининской области (КО) на партийном собрании 4-8 января 1939 года2. Влияли на приговор и «статусы» органов — внесудебных или судебных, определявших степень вины арестованных. Так, дела двоих, приговоренных к ВМН, рассматривались особой тройкой НКВД, в то время как судьбы остальных репрессированных меньшевиков и анархистов были переданы на рассмотрение военного трибунала Калининского военного округа, специальной и уголовной коллегии Калининского областного суда, Особого совещания (ОСО) при НКВД СССР, осуждавших их на разные сроки пребывания в исправительнотрудовых лагерях (семь человек: три меньшевика и четыре анархиста) или освобождавших подследственных за отсутствием состава преступления.

Однако решающим обстоятельством, на наш взгляд, оказались затяжка следствия по их делам до конца 1938 г. и неудачная попытка 4-го отдела УНКВД КО сфабриковать дело об объединенном антисоветском фронте меньшевиков, анархистов с «правотроцкистами», эсерами, левыми эсерами и сионистами, что совпало с отказом от массовых репрессий со стороны партийно-государственного руководства СССР1. Налицо и расхождение между официальной статистикой НКВД КО и числом репрессированных. Так, по сводке начальника УНКВД А. Н. Никонова от 28 августа 1938 г. за первое полугодие 1938 г. было арестовано 15 меньшевиков. Видимо, в их число были включены трое репрессированных в 1937 г. (Н. В. Ефимов, M. А. Филатов, С. П. Рудаков), поскольку в сводках за 1937 г. меньшевики не фигурируют2. Однако анализ уголовно-следственных дел позволяет сделать вывод о том, что, выполняя директиву № 17231, органы НКВД КО в 1937— 1938 гг. арестовали не только 19 чел., причисленных к двум вышеназванным «антисоветским меньшевистским организациям», но и троих бывших меньшевиков-одиночек (Н. В. Ефимова — в Вышнем Волочке, В. А. Берсенева — во Ржеве, Александрович — в Калинине) — всего 22 чел. Из них осуждено было 4 человека. Такое же несоответствие в данных в отношении бывших анархистов. Согласно директиве НКВД № 17231 от 14 февраля 1938 г., по официальной сводке УНКВД КО, было репрессировано три бывших анархиста. Однако по выявленным уголовно-следственным делам в 1937-1938 гг. было репрессировано пять бывших анархистов, причем троих из них арестовали до появления директивы, а в 1938 г. подвели под ее действие.

3. Цель и основные направления исследования

Исходя из вышесказанного, целью данного исследования является комплексное изучение проблемы политических репрессий в Калининской области в 1937-1938 гг. против бывших меньшевиков и анархистов. Для этого необходимо выяснить: — причины ареста проживавших в Калининской области бывших ссыльных меньшевиков, объединенных органами НКВД в особую антисоветскую организацию;

— социальный состав арестованных; — — механизм выбора жертв; — — сущность дела о так называемой антисоветской меньшевистской организации «Рабочее бюро»; — — подоплеку репрессий в отношении так называемых анархистских контрреволюционных образований и попытку включения их в единый «антисоветский» фронт с другими «антисоветскими организациями»; — — соотношение смертных приговоров (1-я категория) и заключения в лагерь (2-я категория); — — судьбы арестованных в контексте изменения характера и масштабов политических репрессий в конце 1930-х годов. —

4. Директивная база репрессий

Первый сигнал к арестам меньшевиков и анархистов был дан на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. В выступлении первого секретаря ЦК КП(б) Грузии Л. П. Берии прозвучало обвинение в адрес представителей бывших социалистических партий и движений в контрреволюционной, шпионской и диверсионной деятельности. Затем последовал циркуляр ГУГБ НКВД № 57057 от 29 апреля 1937 г. о чистке ссыльных и хорошо известных в НКВД и неоднократно репрессированных так называемых учетников. В оперативном приказе наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 и в директиве № 17231 от 14 февраля 1938 г. эти установки были документально оформлены. Однако аресты бывших меньшевиков начались еще до появления этих нормативно-правовых актов. Так, 21 июля 1937 г. был взят под стражу по обвинению в антисоветской агитации рабочий ткацкой фабрики имени Тельмана в г. Вышнем Волочке Н. В. Ефимов, состоявший в 1917-1918 г. в партии меньшевиков. В 1918 г. он вступил в РКП(б), а в 1924 г. его исключили из партии «за слабость в работе и за пьянство» и поставили под секретное наблюдение органов ОГПУ. Следствие по делу Ефимова длилось месяц, показания дали четыре свидетеля, двое из которых были секретными осведомителями с начала 1920-х гг. Несмотря на отрицание арестованным предъявленных ему обвинений, он был приговорен 19 сентября 1937 г. особой тройкой УНКВД к высшей мере наказания и через два дня расстрелян во внутренней тюрьме УГБ УНКВД в Калинине1. По аналогичному обвинению после начала действия оперприказа № 00447 26 августа 1937 г. в Калинине чекисты арестовали бывшего Уголовно-следственное дело по обвинению Ефимова Н. В. 21.07.193722.08.1937 // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 4877. Л. 4-31. меньшевика с дореволюционным стажем С. П. Рудакова1. 29 августа 1937 г. последовал арест другого известного в прошлом тверского меньшевика М. А. Филатова. По версии следователей, Филатов, бывший руководитель тверской городской организации меньшевиков в 1918-1921 гг., преподносился органами НКВД как руководитель антисоветской областной организации «Рабочее бюро» и координатор обширного тверского антисоветского меньшевистского подполья, включавшего в себя и другие меньшевистские группы. До ареста он работал консультантом сектора финансирования народного хозяйства облплана в Калинине2. «Выбитые» у них, в основном у М. А. Филатова, и подсказанные следователями показания стали основой для ареста в 1938 г. других бывших меньшевиков и фабрикации дел на них. При этом следователи УГБ НКВД Лисицин, Баринов, Черноглазов, Мокеев, Голодов в ходе длительных допросов запугивали их разорением семьи, использовали и методы физического воздействия3.

5. Организация и методы следствия

После появления 14 февраля 1938 г. директивы НКВД СССР № 17231«Об оперативных мероприятиях по меньшевикам и анархистам», предписывающей «собрать наиболее полные данные обо всех проживающих на Вашей территории меньшевиках и анархистах и до 28.2 [1938 г.] передачи их в 4-й отдел ГУГБ», в Калининской области начались их массовые аресты и фабрикация так называемых антисоветских организаций4. По мнению исследователей, они были вызваны: ? антагонизмами дореволюционного и послереволюционного периода между большевиками, меньшевиками и анархистами, воспроизведенными вновь в политической атмосфере 19371938 гг.; ? ? субъективным сталинским восприятием внутренних врагов, угрожающих СССР, как закрытого объединенного контрмира; ? ? поисками высланных из столицы представителей бывших социалистических партий. ? ? Арестам бывших тверских меньшевиков и анархистов, как следует из выступления на партийном собрании УГБ НКВД КО 4-8 января 1939 г. сотрудника Ржевского горотдела НКВД Красикова, предшествовала рассылка «на места» полученной из центра директивы № 17231 об аресте всех вернувшихся из ссылки бывших меньшевиков и эсеров независимо от имеющихся на них материалов. По приказу 4-го отдела УНКВД 16 февраля 1938 г. во Ржеве были арестованы «активные участники подпольной объединенной контрреволюционной организации», якобы связанной с заграницей: зубной врач И. М. Старобинский — бывший анархист, санинспектор В. М. Прозоров, причисленный к меньшевикам, и учитель В. В. Баженов — бывший ссыльный эсер. В ходе допросов выяснилось, что арестованные даже не были знакомы друг с другом. Тогда по указанию 4-го отдела УНКВД только что «обнаруженную организацию» закрыли, но возбудили одиночные дела по каждому из них1. Как должное восприняли директиву и сотрудники Калининского УГБ УНКВД. Так, начальник 2-го отделения 4-го отдела Дербенев мотивировал необоснованные аресты меньшевиков и эсеров, избиения их на допросах, составление «липовых» протоколов и корректировку показаний руководством УНКВД сложной международной обстановкой страны и идеологическими соображениями, т. к. они «в прошлом, в тяжелые для Советской власти годы не раз предавали рабочих и крестьян»2. Аресты в Калинине начались на второй день после появления директивы. Состоявшие на учете и проживавшие в г. Калинине после окончания ссылки или высылки из Москвы Б. Е. Гуревич, Л. И. Пинхасик (Иоффе), М. Я. Рабинович, Л. А. Суслович оказались в руках следствия. По замыслу руководства 4-го отдела УГБ УНКВД, они должны были составить ядро отдельно существующей с 1936 г. антисоветской организации бывших ссыльных меньшевиков, якобы хорошо знакомых между собой по деятельности в послеоктябрьский период. До ареста они работали в различных советских и хозяйственных организациях: Б. Е. Гуревич — бухгалтером-экономистом облснабпищеторга, Л. И. Пинхасик (Иоффе) — начальником сектора товарообмена областной плановой комиссии, M. Я. Рабинович — экономистом-плановиком в областной конторе «Главконсерв», Л. А. Суслович — бухгалтером-ревизором облуправления лесов местного значения. Б. Е. Гуревичу следователи НКВД отвели роль создателя и одного из руководителей замышляемой ими меньшевистской организации, инициатора «созыва в мае 1937 г. нелегального совещания участников подпольной меньшевистской группы» (Пинхасик, Рабинович, Гуревич, Суслович и другие), на котором якобы обсуждались вопросы по ведению практической антисоветской деятельности. Вторым «руководителем» организации был определен Л. И. Пинхасик (Иоффе). Это был самый высокопоставленный советский работник из четырех арестованных, поэтому ему вменялись связь и сотрудничество со многими ранее репрессированными «правотроцкистами» и с М. А. Филатовым. Суслович Л. А., не состоявший ранее в какойлибо партии, был арестован и привлечен к делу ссыльных меньшевиков по формальному признаку, как высланный в 1935 г. из Москвы в Калинин за антисемитские анекдоты и якобы завербованный в меньшевистскую организацию в 1936 г. Л. И. Пинхасиком1. При этом чекисты успешно использовали традиционные методы провокации, характерные для дореволюционных российских спецслужб, пи внедрению секретных сотрудников и основанию ими подпольных организаций с дальнейшим их провалом. Как видно из следственных дел, один из арестованных сотрудничал с органами ОГПУ с 1927 г. По заданию руководства он встречался и беседовал с бывшими меньшевиками, пытаясь выведать у них нужные сведения о существовании в г. Калинине объединенной меньшевистской организации. Не обнаружив таковой, секретный агент письменно сообщил об этом чекистам, но при этом оговорился, что ему, возможно, не доверяют. В согласии с указаниями руководителей следствия он в протоколах допросов подтвердил существование контрреволюционной подпольной организации бывших ссыльных меньшевиков и ее связь с местной меньшевистской организацией «Рабочее дело»2. Позднее других, 5 мая 1938 г., был арестован Г. И. Белицкий, руководитель промтоварной группы базы облкниготорга. Следователи связывали большие надежды с его показаниями в отношении бывших ссыльных меньшевиков и «правотроцкистов». Белицкий якобы «установил, что в "Калининторге" существует контрреволюционная организация правых, которая ведет подрывную работу в области торговли», и что в марте 1937 г. он наладил связь с ней через «меньшевика» Рабиновича. Г. Белицкий знал М. Рабиновича по совместной деятельности в профсоюзах Москвы. По версии следователей, Рабинович завербовал его в начале 1937 г. в «антисоветскую меньшевистскую организацию» и дал поручение вербовать новых членов и вести вредительскую работу в облторге. В своем заявлении на имя начальника УНКВД он утверждал, что связь с организацией «держала также [...] старая меньшевичка — Рискина, жившая в г. Кимры [...]

Впоследствии она, кажется, была арестована». Рискину рекомендовал Белицкому якобы Рабинович, хорошо знавший ее по Москве, он же дал ему «персональное задание о встрече со старыми меньшевиками в Калинине и вовлечении их в организацию»1.

По сценарию двое из арестованных, сотрудничавших с органами, должны были давать показания о существовании в Калинине и области разветвленного меньшевистского подполья, связанного с союзным центром в Москве и с другими антисоветскими организациями в Калининской области — правотроцкистской, левоэсеровской, сионистской. Поэтому каждого из привлеченных по делу об организации бывших ссыльных меньшевиков вынуждали писать собственноручные признания не только о своей «вредительской» деятельности, вербовке новых членов организации, но и о связях с вышеперечисленными «антисоветскими» организациями. Наиболее полно эта версия следствия была представлена в показаниях Б. Е. Гуревича. 23 марта 1938 г. в заявлении на имя начальника УГБ НКВД капитана ГБ А. Н. Никонова Гуревич заявил, что при встрече в 1937 г. с М. А. Филатовым последний сообщил ему, что он якобы возглавляет группу бывших членов Тверской губернской организации меньшевиков и связан с кругом финансовых и хозяйственных работников г. Калинина. Однако, поскольку многие из них были уже арестованы или находились под особым наблюдением органов НКВД, Филатов считал целесообразным воздержаться от объединения его организации «Рабочее дело» с организацией бывших ссыльных меньшевиков и ограничиться установлением «взаимной связи и контакта в работе». Филатов вроде бы имел связь с «правотроцкистской» подпольной организацией через членов последней, руководителями «Облфо» — бывшим левым эсером Мельниковым и Цимблером. В дополнении к своему заявлению Гуревич приписал — согласно предложенному следователями сценарию и, возможно, изза еврейской национальности бывших ссыльных — организационную связь меньшевистского и сионистского контрреволюционных объединений. Она выразилась в том, что «Л. И. Пинхасик в своей работе по "вредительскому" планированию товарооборота и его финансированию был связан с "сионистами" Бромбергом (Госбанк, финансирование торговли) и Розовским (зав. финотделом "Облпотребсоюза")». Из протокола допроса Гуревича от 25 мая 1938 г. следует также, что Филатов рекомендовал ему «в случае надобности» установить связь с подпольной левоэсеровской организацией в г. Калинине и ее руководителем Александровым, в прошлом возглавлявшим тверскую организацию левых эсеров. Тогда же Гуревич «признался», что имел задание от бывшего с ним в ссылке в Минусинске видного меньшевика Мордковича установить связь с Финигендлером, «в прошлом крупнейшим меньшевиком, профессором, автором ряда экономических работ», после ссылки работавшим в облздраве Калининской области. По словам Мордковича, Финигендлер якобы «имел специальные полномочия по руководству подпольной организацией меньшевиков в г. Калинине». Гуревич выяснил, что последний в 1936 г. выехал из Калинина, и эта линия следствием далее не развивалась, но само ее появление говорило как о намерении доказать связь арестованных с неким союзным «центром», так и о тотальном характере политических репрессий против бывших ссыльных меньшевиков1. Такая же схема «антисоветской» деятельности просматривалась в показаниях и в обвинительном заключении в отношении Л. И. Пинхасика и М Я Рабиновича. Пинхасик «показал», что якобы после отбытия ссылки установил в Москве связь с активным меньшевиком Кабрицким и получил от него задание связаться с меньшевиками в г. Калинине и развернуть вредительскую работу. Поэтому в мартеапреле 1936 г. он установил связь с Гуревичем и лично завербовал Никифорова и Соболева. Арестованные ранее советские руководители областного уровня Соколов и Кадер «показали» на причастность Пинхасика к «правотроцкистской организации». М. Я. Рабинович также «подтвердил», что он после возвращения из ссылки «установил связь с меньшевиками в г. Москве Анфимовым и Гладышевым, а в г. Калинине — с Гуревичем» и что им «в меньшевистскую организацию были завербованы Белицкий и Матвеев», бывшие ссыльные меньшевики2. Это были надуманные и «сценарные» показания, что следует из выступления на партийном собрании УНКВД 4-8 января 1939 г. сотрудника 4-го отдела Синодова об использовании показаний Белицкого для арестов руководящих работников облторга по обвинению в «правотроцкистской» деятельности на почве личной неприязни3. По версии следствия, в данную «антисоветскую меньшевистскую организацию» входили шесть бывших ссыльных меньшевиков: Б. Е. Гуревич, Л. И. Пинхасик, М. Я. Рабинович, Г. И. Белицкий, Н. Н. Матвеев — в Калинине и Рискина — в Кимрах (все они, кроме Матвеева, были арестованы) и четыре «завербованных» и также арестованных в г. Калинине — Л. А. Суслович, Никифоров, Соболев, Неустроева. В Ржеве среди троих арестованных бывших ссыльных

был один меньшевик — В. А. Берсенев, но его следователи к их организации не относили. Еще один бывший меньшевик-одиночка репрессирован в Вышнем Волочке — это Н. В. Ефимов. В г. Калинине в эти годы были и другие ссыльные меньшевики, которых аресты тогда обошли стороной. Так, один из них, Д. М. Бацер, заместитель главного бухгалтера в «Союззаготкоже», по каким-то причинам избежал арестов 1937-1938 гг. и был репрессирован позже, в 1941 г., с началом войны1.

На основе «показаний» арестованных с весны 1938 г. начались аресты «участников» так называемой антисоветской меньшевистской организации «Рабочее бюро», обвиненных по статьям УК РСФСР 58-8 (террор) и 58-11 (организация). В последовательности арестов наблюдаются определенные закономерности: сначала репрессировались наиболее активные в прошлом тверские меньшевики, а затем наступала очередь рядовых членов РСДРП(м) и сочувствующих им. Все они в июле 1917 г. входили в список кандидатов в Тверскую городскую думу от партии меньшевиков, состояли на учете ЧК-ГПУОГПУ с 1918 г., а некоторые из них неоднократно подвергались превентивным арестам в 1920-х годах2. 8 марта 1938 г. были арестованы Д. Т. ВахониниМ. П.Аладов.5 мая 1938 г. последовал черед еще трех бывших рабочих — меньшевиков А. А. Кокунова, А. И. Критского, М. А. Шашанова. До ареста Д. Т. Вахонин работал служащим облсобеса, М. П. Аладов — агентом снабжения и экспедитором «Облкультпромсоюза», по версии следствия они были наиболее активными членами «организации». А. А. Кокунов работал токарем механического завода «Пролетарка», А. И. Критский — прорабом калининского «Электропрома», М. А. Шашанов — специалистом по сплаву и выгрузке леса в «Калининлесбазе». Летом 1938 г. чекисты репрессировали и тех, кто примыкал до революции к большевикам, — А. А. Маклакова (его «перепутали» с его братом — меньшевиком Н. А. Маклаковым, проживавшим к тому времени вне Калинина) и К. Н. Николаева, члена ВКП(б) с 1918 г., имевшего большие заслуги перед советской властью. А. А. Маклаков работал помощником заведующего складом «Горкалининторга», а К. Н. Николаев — заведующим отделом снабжения «Швейпромсоюза». Николаев участвовал в вооруженном восстании 1905 г., избирался членом Совета рабочих депутатов и забастовочного комитета, был одним из организаторов забастовок в Петербурге и на вагонном заводе в Твери, избирался председателем правления Рождественского кооперативного общества, арестовывался в 1906, 1910, 1914и 1916 гг. Членом меньшевистской партии он никогда не был. В годы Гражданской войны был направлен лично В. И. Лениным уполномоченным Совета Труда и Обороны (СТО) по снабжению РККА по Уфимской губернии. В 1936 г. его арестовывали по делу «Колхозшвейсоюза» за должностное преступление, но вскоре освободили. Возможно, этот факт был использован как повод для его второго ареста в августе 1938 года1. К участникам «Рабочего бюро» на основе показаний Филатова калининские чекисты причислили также Б. М. Богорада — плановикаэкономиста «Культпромсоюза» В партии меньшевиков он никогда не состоял, тем не менее по версии следствия ему отводилась особая роль как связного с «меньшевистским центром» в Москве, действующего автономно от остальных членов «Рабочего бюро». Богорад под давлением следователей назвал в своем заявлении на имя начальника УНКВД нескольких человек, якобы входивших в меньшевистскую организацию: A. M. Смирнова — экономиста Облпотребсоюза, Бок — бухгалтера «Калининторга», И. И. Баркова — зав. плановым отделом Облпрофсовета, Комиссарова — технорука ткацкой фабрики «Пролетарка». Однако Филатов не подтвердил его показания, за исключением Комиссарова, которого он охарактеризовал как участника «правотроцкистской» организации. Поэтому в окончательном варианте обвинительного заключения они отсутствовали2. Членам «Рабочего бюро» первоначально инкриминировалось не только «создание меньшевистского подполья в Калинине с целью насильственного изменения существующего строя в СССР»: следователи УНКВД настойчиво стремились связать арестованных с «правотроцкистами», что четко прослеживается в материалах их допросов и показаний. Таким образом, калининские чекисты подобными обвинениями сделали то, что не удалось осуществить Ленину и Мартову, — «блок с правотроцкистами», куда усилиями НКВД были «вовлечены» бывшие руководители Калининской областной организации ВКП(б) А. Калыгина, Н. Голяков и другие3. Это обвинение следствие предъявило на основе «признаний» не только Филатова, Рудакова, Вахонина, но и ранее арестованных «правотроцкистов»: Цимблера — бывшего зав. Облфинотделом, Соломонова — бывшего председателя Облсовпрофа, Мельникова — помощника Калыгиной, а также других, используемых следователями

в качестве записных доносчиков, готовых дать любые показания по требованию следователей. Об этом говорили чекисты, выступавшие на партийном собрании УГБ УНКВД 4-8 января 1939 г. Так, начальник 5-го отделения 4-го (секретно-политического) отдела Михайлов заявил, что Цимблер «оговаривает невинных». Об этом же говорил и другой сотрудник 4-го отдела — Пликин, задавший вопрос о меньшевиках начальнику первого отделения 4-го отдела Сидорову. Из ответа Сидорова следовало, что сотрудник 1-го отделения 4-го отдела Баринов, который вел следственные дела арестованных меньшевиков, не верил в существование в г. Калинине меньшевистской организации «Рабочее бюро» и связь этой организации с «правотроцкистами», поэтому им ставился перед руководством вопрос о Баринове. Имела место и критика директивы НКВД № 17231 «Об оперативных мероприятиях по меньшевикам и анархистам» от 14 февраля 1938 г. Так, Михайлов говорил о своих письменных заявлениях А. Н. Никонову и Зайцеву, руководителям УНКВД, о том, что в отношении меньшевистской линии руководством 4-го отдела «проводится вражеская работа». Сотрудник Ржевского ГО НКВД Красиков каялся, что чекисты арестовали меньшевиков «без всяких оснований», а руководство 4-го отдела требовало добиваться признательных показаний. В итоге пришлось их освободить из-за отсутствия состава преступления1.

6. Изменение тактики политических репрессий

1 ТЦДНИ. Ф. 722. On. 1. Д. 46. Л. 5, 70-71,87, 273.

2 Там же. Ф. 7849. Д. 4874-с. Л. 173; Д. 2858-с. Т. 1. Л. 55-55 об.

В ходе следствия, затянувшегося до конца 1938 г., доказательная база обвинений оказалась весьма зыбкой и противоречившей другим показаниям арестованных. Подследственные по различным признакам — в связи с изменением поведения следователей, благодаря сведениям, проникавшим в тюрьму с воли, сокращению числа сидельцев в камерах — уловили ослабление накала репрессий. В результате последовали их отказы от прежних «признательных» показаний. Так, на очной ставке с Гуревичем в ноябре 1938 г., проводившейся помощником начальника 1-го отделения УНКВД, младшим лейтенантом Бариновым, Филатов категорически отрицал свою связь с бывшими левыми эсерами Мельниковым, Александровым и заявил, что «не знал о наличии эсеровского подполья в Калинине» и «о своей связи с правотроцкистским подпольем с Гуревичем никаких разговоров не вел». Аналогичные заявления сделали и другие арестованные по «Рабочему бюро»2. Это разрушало блочную схему «антисоветского подполья» с участием «правотроцкистов», меньшевиков, левых эсеров, анархистов и сионистов1. Военный трибунал Калининского военного округа, вынося приговор по их делу, вынужден был снимать некоторые пункты обвинения2. Каковы же были судьбы арестованных бывших меньшевиков в контексте изменения характера и масштабов политических репрессий с конца 1938 года? Многие работники Калининского УНКВД, РО и ГО НКВД не уловили тенденцию отказа от массовых репрессий и действовали по привычке, раскручивая старые и организуя новые «антисоветские» организации с участием меньшевиков, что ускорило арест и осуждение многих сотрудников НКВД. В докладной записке комиссии Калининского обкома ВКП(б) «О проверке руководящих работников НКВД области» указывалось, что имели место избиения арестованных с целью «приведения в признание», фальсификация следственных материалов, под которой подразумевалась подделка подписей свидетелей и обвиняемого под протоколами допросов, нарушение социалистической законности, выраженное в грубом отношении к обвиняемому и невыполнении необходимых требований УПК. Именно по этому пункту и проводились в основном увольнения, аресты и исключения из ВКП(б) работников госбезопасности. Из выступлений на партийном собрании УГБ УНКВД 4-8 января 1939 г. кающихся сотрудников следовало, что все вышеназванные грубейшие нарушения проявились и в отношении бывших меньшевиков3. Летом 1939 г. начался пересмотр дела об антисоветской меньшевистской организации «Рабочее бюро», в которую, по версии следователей, входило десять человек: М. А. Филатов, С. П. Рудаков, Б. М. Богорад, Д. Н. Вахонин, А. А. Кокунов, М. П. Аладов, М. А. Шашанов, К. Н. Николаев, А. И. Критский, А. А. Маклаков. Двое из них, Филатов — в феврале, а Богорад — в августе 1938 г., умерли в тюрьме УНКВД от различных болезней, обострившихся во время следствия и допросов с пристрастием. В ходе судебного разбирательства дело о меньшевистском «Рабочем бюро» было прекращено как не соответствующее действительности и большинство обвиняемых освобождены. 7-8 июля 1939 г. в г. Калинине прошло закрытое судебное заседание Военного трибунала Калининского военного округа под председательством военного юриста 1-го ранга Тулина. Длилось оно два дня (не 15-20 минут, как по делам 1937-1938 гг.), с участием за- щиты и с вызовом свидетелей. В качестве обвиняемых перед судом предстали оставшиеся члены «Рабочего бюро» — 8 чел. В ходе судебного разбирательства все они отказались от своих первоначальных показаний и заявили о своей невиновности. В отличие от приговора «правым» коммунистам, расстрелянным в 1937-1938 гг., приговор 8 июля 1938 г. был по тем временам достаточно мягок. Сказалась так называемая «сталинско-бериевская оттепель». А. Кокунов, М. Шашанов, А. Критский, А. Маклаков были освобождены из-под стражи. Дела по обвинению М. Аладова и К. Николаева были отправлены военному прокурору на доследование. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 12 июля 1939 г. их дела были также прекращены, а они освобождены. С. Рудаков и Д. Вахонин получили по десять лет с поражением в политических правах, но через год Военная коллегия Верховного суда СССР отменила приговор и в отношении их. С. П. Рудаков до этого дня не дожил — умер в тюрьме1.

Следователям УНКВД удалось частично отыграться на ссыльных меньшевиках. После того как военный трибунал Калининского военного округа в апреле 1939 г. и судебная коллегия по уголовным делам Калининского облсуда в октябре 1939 г. дважды направляли их дело на доследование как внушающее сомнение, оно было отдано на рассмотрение Особого совещания, осудившего троих из них по второй категории. Всех их, за исключением умершего в декабре 1938 г. Г. И. Белицкого и Л. А. Сусловича, признанного невиновным, осудили. В мае 1940 г. ОСО НКВД своим постановлением признало их участниками антисоветской меньшевистской организации, сняв обвинение в терроре, и определило каждому из них заключение «в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет». Их последующие апелляции на имя наркома НКВД были отклонены2.

7. Бывшие анархисты в «кулацкой операции»

1 ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 11708-с. Л. 63,98; Д. 2858-с. Т. 2. Л. 60-62 об.

2 Там же. Д. 4874-с. Т. 1. Л. 265-269, 282,341.

3 От ЧК до ФСБ. С. 162.

Столь же суровыми оказались обвинения и в отношении бывших анархистов. Так, по линии 4-го отдела УГБ НКВД «основные мероприятия» затронули и так называемые «анархистские контрреволюционные образования»3. Аресты бывших анархистов оправдывались существованием в области антисоветских анархистских групп, поиском которых и занялись чекисты. Впервые тема анархистов прозвучала в выступлении учителя Ситникова на II Калининской областной конференции ВКП(б) 2-4 июля 1937 г. Он резко критиковал работу городского отдела народного образования, где, по его выражению, «сидят такие люди, как Чарин, брат врага народа Енова, в прошлом анархист». Член бюро Калининского обкома ВКП(б), первый секретарь Великолукского окружкома ВКП(б) И. С. Енов был арестован как один из руководителей «правотроцкистской организации», поэтому для НКВД предоставлялась возможность связать «правотроцкистов» и с анархистами. Эту линию НКВД последовательно проводил после ареста в 1938 г. «правотроцкистского» руководства калининского гороно и облоно. По версии следствия, бывшие украинские анархисты, И. Я. Чарин и его жена, были трудоустроены и завербованы в «правотроцкистскую» организацию заведующей гороно С. М. Эпштейн, имевшей связь с бывшими левыми эсерами и эсерами. Однако, несмотря на все старания руководства 4-го отдела, их разработка затянулась до конца 1938 г., а затем потеряла свою актуальность и не имела в дальнейшем продолжения. С. Эпштейн, единственная из арестованных руководителей народного образования, категорически отвергла все предъявленные ей обвинения и в августе 1939 г. решением Калининского облсуда была оправдана. В деле имеется пометка, что Чарин, проходивший по ее делу, не арестован. В архиве отсутствуют уголовно-следственные дела в отношении супругов Чариных. Возможно, после увольнения с работы они покинули г. Калинин, и дальнейшая их судьба неизвестна1. Аресты бывших анархистов-одиночек начались летом 1938 г. Первым 5 августа 1937 г. арестовали И. Я. Морозова, крестьянина-карела из деревни Сосновка Ново-Карельского (Толмачевского) района. Примыкавший к анархистам, затем к эсерам, он имел «славное революционное прошлое», что, однако, не воспрепятствовало его осуждению в январе 1938 г. специальной коллегией Калининского облсуда по статье 58-10, ч. 1 УК РСФСР на десять лет ИТЛ и по статьям 31 и 34 УК РСФСР на пять лет лишения избирательных прав2. К такому же наказанию в апреле 1938 г. спецколлегией Калининского облсуда был приговорен арестованный 20 сентября 1937 г. в г. Калязине рабочий-кондитер И. М. Баров. Он никогда не состоял в какой-либо партии, поскольку считал себя сторонником П. А. Кропоткина, убежденным анархистом-коммунистом. Основанием для ареста послужило заявление его жены в районный отдел НКВД. Она указывала, что сделала это «не потому, что у нее с мужем были лич- ные счеты (муж часто избивал ее, грозил выгнать из дома, обзывал батрачкой), а потому что он похабными словами ругал советскую власть в присутствии ее малолетних детей, и она решила заявить в органы НКВД»1.

Среди бывших анархистов, арестованных до появления директивы НКВД № 17231, был и П. А. Красов (с 1911 г. — анархист-синдикалист, с 1917 г. — большевик), работавший до ареста 11 декабря 1937 г. в районном земельном отделе в пос. Максатиха. Красов признавал, что позволял себе в «нетрезвом состоянии антисоветские высказывания среди населения». Его положение усугублялось и тем, что он бравировал своими прежними знакомствами с бежецкими большевиками и эсерами, в частности с М. С. Чудовым, бывшим вторым секретарем Ленинградского обкома ВКП(б), репрессированным в 1937 г. за правотроцкистскую деятельность. Хотя причастность Красова к антисоветской организации доказать не удалось, он был осужден в ноябре 1938 г. народным судом по статье 58-10, ч. 1 УК РСФСР к пяти годам лишения свободы и трем годам лишения избирательных прав2. После появления директивы НКВД № 17231 от 14 февраля 1938 г. уже 15 февраля в г. Осташкове сотрудники органов госбезопасности арестовали бывшего анархиста А. П. Пачковского, сапожника, рабочего кооператива «Красный артельщик». Отягчающим обстоятельством, сказавшимся на судьбе арестованного, стало его «нэпмановское» прошлое. Как утверждали следствие и свидетели, Пачковский «неоднократно выступал с контрреволюционной агитацией, направленной на дискредитацию Советской власти, распространял клеветнические слухи о войне и поражении в ней Советской власти». В деле имеется лишь один протокол его допроса с отрицанием всех обвинений. Тем не менее 22 марта 1938 г. тройка УНКВД приговорила А. П. Пачковского к расстрелу3. 16 февраля 1938 г. по команде из 4-го отдела УГБ НКВД чекисты арестовали в Ржеве бывшего анархиста-индивидуалиста, зубного врача И. М. Старобинского. В документальных материалах Тверского городского совета он числился как анархист-индивидуалист, депутат горсовета, председатель секции здравоохранения. С ним руководство отдела связывало надежды на фабрикацию дела о «подпольной объединенной контрреволюционной эсеровской и меньшевистской организации [...] связанной с контрреволюционной организацией "Комитета спасения родины", находящейся в Румынии». Его обвиняли и в том, что он, «как активный участник этой организации и ее руководитель, систематически высказывал контрреволюционные террористические настроения и проводил вербовку новых лиц из числа враждебных элементов». Второе, не менее серьезное, обвинение в адрес И. Старобинского состояло в том, что он был «кадровым эсером и секретным сотрудником жандармского управления под кличкой "Кудлатый"», что подтверждалось показаниями свидетелей из ржевской еврейской общины, хорошо знавших Старобинского по его дореволюционной деятельности. К тому же после Февральской революции он редактировал ржевскую эсеро-меныневистскую газету «Единство», публиковал статьи, обвинявшие В. И. Ленина и большевиков в связи с германской разведкой. В ходе следствия версия 4-го отдела УГБ УНКВД «об объединенной организации эсеров и меньшевиков» и связи ее с заграницей отпала. К тому же протоколы допроса свидетелей о «принадлежности Старобинского к царской охранке подтверждения другими материалами не нашли». В октябре 1938 г. уголовная коллегия Калининского облсуда на своей выездной сессии в Ржеве, несмотря на доводы адвоката и непризнание вины подследственным, признала его виновным в антисоветской деятельности и осудила к десяти годам лишения свободы и к трем годам поражения в избирательных правах1.

Выводы

Анализ выполнения вышеуказанных внесудебно-директивных актов показывает, что причиной ареста бывших меньшевиков и анархистов, проживавших в Калининской области и объединенных органами НКВД в особые «антисоветские» организации и «контрреволюционные» образования, несмотря на их революционное прошлое и принадлежность к социалистическим партиям и движениям, являлось восприятие их советским партийно-государственным руководством как опасных государственных преступников, подлежавших политическим репрессиям и изоляции от общества. Социальный состав репрессированных, большинство которых арестовано после февраля 1938 г. в рамках директивы № 17231 от 14 февраля 1938 г., отражал основные слои советского общества: это были рабочие, крестьяне, служащие, последние преобладали. Из двадцати арестованных осуждено Особой тройкой двое, один меньшевик из двадцати двух и один анархист из пяти, возможно, потому, что в ди- Губернский совет профсоюзов // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 12728-с. Т. 2 . Л. 1, 11,12, '; Губернский совет профсоюзов // ГАТО. Ф. Р-640. Д. 4. Л. 7, 22. рективе не было указано, какой внесудебной или судебной инстанцией следовало их судить. Сказалось и то, что «кулацкая операция» в Калининской области, по сравнению с соседними областями, например Московской, закончилась раньше — в конце марта 1938 г. К тому же с конца 1938 г. по инициативе советского партийно-государственного руководства произошло изменение в характере и масштабах политических репрессий. В итоге следователи не успели сфабриковать дело об объединенном антисоветском эсеро-меньшевистско-анархистском подполье и провести по нему большой судебный процесс. Тем самым объясняется сокращение количества осужденных по второй категории другими внесудебными и судебными органами (военным трибуналом Калининского военного округа, специальной и уголовной коллегиями Калининского областного суда, Особым совещанием при НКВД СССР): семь человек — три меньшевика и четыре анархиста. Остальные или скончались от различных болезней в тюрьме (четыре бывших меньшевика), или освобождались через некоторое время из-за отсутствия состава преступления (четырнадцать бывших меньшевиков).

В целом же репрессии против этих категорий арестованных на основе директивных указаний органов НКВД являются примером внесудебной юстиции, противоречащим советской Конституции и нарушающим вытекающую из нее социалистическую законность. О. А. Довбня (Донецк)

РЕПРЕССИИ ПО ПАРТИЙНОЙ «ОКРАСКЕ» В РАМКАХ «КУЛАЦКОЙ ОПЕРАЦИИ» В ДОНЕЦКОЙ ОБЛАСТИ

Предлагаемое исследование связано с проблемой политических репрессий в период так называемого Большого террора (19371938 гг.). Что касается разработки данной проблемы, то с 1990-х гг. она оказалась в центре внимания исследователей как украинских, так и зарубежных. В частности были предприняты попытки проанализировать национальные, социальные, религиозные аспекты репрессий, их региональные особенности1. Основной источниковедческой базой для исследователей на первом этапе стали рассекреченные архивноследственные дела репрессированных, вследствие чего началась их систематизация2. В Украине историки получили доступ к архивам бывшего КГБ3, в результате в научный оборот были введены ранее засекреченные материалы делопроизводства (отчеты, протоколы, информационные письма) и организационно-распорядительные документы (директивы, циркуляры, постановления) как партийных органов, так и органов НКВД4.

В центре историко-статистических исследований оказались количественные характеристики1. В настоящее время украинские историки, специализирующиеся на изучении механизма репрессий, обобщают региональные исследования в монографию в рамках общегосударственной программы «Реабилитированные историей»2. Следует отметить, что в Российской Федерации также существует аналогичная программа и в каждом субъекте федерации издан или издается мартиролог. Зарубежными историками была предпринята попытка изучить технологию проведения одной из наиболее массовых карательных операций — «кулацкой», в основе которой лежал оперативный приказ народного комиссара внутренних дел СССР Н. Ежова № 00447 от 30 июля 1937 года3. Таким образом, обзор литературы по проблеме позволяет сделать вывод, что историками активно исследуется технология политических репрессий 1937-1938 гг. Одновременно, на наш взгляд, существуют перспективы для дальнейших разработок, в частности введения в научный оборот новых источников и новых методик исследования репрессий по так называемой партийной «окраске». Проанализированная литература показывает, что они не были объектом специального исследования. В работах украинских историков указывались лишь общие цифры репрессированных по партийной «окраске»4, анализировались громкие и масштабные дела по данной категории5, а зарубежными исследователями предпринимались попытки проанализировать репрессии против социалистов-революционеров в Московской области6. Цель работы — комплексный анализ механизма репрессий по партийной «окраске» в Донецкой области в рамках «кулацкой операции» 1937-1938 гг. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач: 1) провести источниковедческий анализ протоколов тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области и архивноследственных дел на осужденных по партийной «окраске» в рамках «кулацкой операции»; 2) 3) установить количество осужденных тройкой УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области по исследуемой категории в рамках «кулацкой операции»; 4) 5) изучить динамику вынесения приговоров тройкой в отношении осужденных по партийной «окраске»; 6) 7) выявить соотношение вынесенных смертных приговоров и заключения в ИТЛ в отношении репрессированных по исследуемой категории; 8) 9) определить особенности репрессий по партийной «окраске» на различных этапах проведения «кулацкой операции»; 10) 11) выявить реальные причины арестов осужденных по партийной «окраске»; 12) 13) установить, присутствовал ли формализм при дознании; 14) 15) сделать выводы-обобщения по проведенному исследованию. 16) Географические рамки исследования охватывают современные границы Донецкой области (данные по Луганской области, входившей до 3 июня 1938 г. в состав Донецкой области, нами не учитывались)1. Хронологические рамки — период с 8 августа 1937 г. по 16 сентября 1938 г. Согласно протоколу № 1 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области проведение «кулацкой операции» в исследуемом регионе началось 8 сентября 1937 г., а закончилась операция согласно протоколу № 7 заседания тройки УНКВД УССР по вновь образованной Сталинской области 16 сентября 1938 года. ' На территории, входящей в состав современной Донецкой области, в 19371938 гг. насчитывалось 10 городов областного значения (Сталино, Артемовск, Горловка, Константиновка, Краматорск, Макеевка, Мариуполь, Орджоникидзе, Славянск, Чистяково) и 22 района (Авдеевский, Александровский, Амвросиевский, Андреевский, Болыне-Янисольский, Буденновский, Волновахский, Володарский, Дзержинский, Добропольский, Красноармейский, Красно-Лиманский, Мангушский, Петро-Марьинский, Ольгинский, Селидовский, Снежнянский, Старо-Бешевский, Старо-Каранский, Старо-Керменчикский, Тельмановский и Харцызский). 1. Характеристика источниковедческой базы исследования

Основу исследования составляют различные по содержанию и характеру исторические источники. Условно их можно разделить на три группы. К первой группе относится картотека реабилитированных, подготовленная научно-редакторской группой «Реабилитированные историей» при Донецкой областной государственной администрации на основе материалов Архива временного хранения документов Управления СБУ в Донецкой области (далее АВХД УСБУ в Донецкой области). Картотека состоит из учетных карточек, содержащих следующую информацию о репрессированном: — фамилия, имя, отчество; — — место и дата рождения; — — национальность; — — пол; — — образование; — — партийная принадлежность; — — профессия и место работы; — — место проживания на момент ареста; — — кем и когда был арестован; — — характер и статья обвинения; — — приговор и его приведение в исполнение; — — каким органом и когда был реабилитирован. — Следует отметить, что картотека содержит сведения о жертвах политических репрессий за период с начала установления советской власти в регионе в 1919 г. по 1940-е гг. Нами были обработаны 1 086 учетных карточек на осужденных в рамках «кулацкой операции», которые и стали основой для выявления репрессированных по партийной «окраске»1. Для объективности исследования отбирались репрессированные без учета возраста, рода занятий, занимаемой должности, национальности, с разным уровнем образования. Учитывалась только «окраска» преступления. В рамках исследования нами были отобраны и систематизированы сведения о так называемых троцкистах, меньшевиках, правых оппортунистах, эсерах, членах националистических партий. Также учитывалась дата ареста и осуждения. Последнее необходимо было для изучения особенностей проведения «кулацкой операции» на различных ее этапах. Для изучения особенностей функционирования репрессивно-карательной системы в Донбассе в 1937-1938 гг. были отобраны 50 учетных карточек, которые для удобства систематизированы нами в табл. 1. Анализ данных таблицы показывает, что среди отобранных жертв репрессий по партийной окраске в рамках «кулацкой операции» большинство составляли рабочие и административно-хозяйственные работники, по национальности — украинцы, имеющие начальное образование1. Что касается «троцкистов» Беловолова Григория Григорьевича, Гладких Романа Алексеевича, Дмитриева Петра Федоровича, Дреера Михаила Христофоровича, Дьякова Бориса Федоровича, то нами их дела были выбраны не случайно. В графе «дата ареста» вышеупомянутой таблицы указано, что все они были арестованы до начала «кулацкой операции», а осуждены тройкой УНКВД УССР по Донецкой области в рамках ее проведения. Исключением является дело Беловолова. В течение 19391940 гг. оно несколько раз отправлялось на дознание, рассматривалось уголовно-судебной коллегией Сталинского облсуда в Макеевке. В результате постановлением президиума Сталинского областного суда от 26-27 февраля 1940 г. подсудимый Беловолов Г. Г. был оправдан и освобожден из-под стражи2. Таким образом, данное дело выделяется из общей картины функционирования карательно-репрессивной системы в период «кулацкой операции» 1937-1938 гг., поэтому для объективности исследования мы его также включили в источниковедческую базу. Ко второй группе источников относятся материалы отобранных на основе анализа картотеки 50 архивно-следственных дел АВХД УСБУ в Донецкой области, которые позволили изучить технологию репрессий по исследуемой категории. Во время ознакомления со следственными делами основной акцент нами делался на выявлении инициаторов ареста, изучении реальных причин репрессий и анализе показаний свидетелей. Конечной целью работы с данной группой источников было выяснение степени присутствия формализма во время проведения дознания. Третью группу источников составляют протоколы заседаний тройки Управления НКВД УССР по Донецкой области (с 3 июня 1938 г. по Сталинской области), находящиеся в 6-м фонде Отраслевого государственного архива СБУ (далее ОГА СБУ) и АВХД УСБУ в Донецкой области3. Сведения о репрессированных по партийной окраске

Ф.И.О Год рождения Национальность Партийность Образование Дата ареста Должность, род занятий 1 2 3 4 5 6 7 1. Алдошин Иван

Романович 1896 русский до 1935 г. ВКП(б) низшее 15.11.1937 слесарь 2. Бандик Иван

Михайлович 1903 белорус до 1937 г. ВКП(б) среднее 27.10.1937 токарь 3. Башкатов Григорий Захарович 1891 русский ВКП(б) среднее 19.10.1937 ревизор по безопасности движения поездов 4. Беловол(ов) Григорий Григорьевич 1902 русский до 1937 г. ВКП(б) высшее 29.07.1937 горный инженер 5. Васильев Иван

Филиппович 1896 украинец б/п н/среднее 01.04.1938 не работает 6. Васильченко Николай Касьянович 1878 украинец б/п малограмотный 01.04.1938 сторож 7. Волошин Иван

Степанович 1874 украинец

н/среднее 07.05.1938 счетовод 8. Габровский Евгений Александрович 1904 русский б/п среднее 24.11.1937 агент по снабжению 9. Гайдамака Никифор Георгиевич 1886 украинец б/п среднее 01.04.1938 бухгалтер 10. Галин(а) Петр Петрович 1902 грек ВКП(б) среднее 15.10.1937 зав. хатами-лабораториями 11. Геттун Конон Феофанович 1897 украинец б/п низшее 20.10.1937 ст. прораб 12. Гинзберг Борис Иоахимович 1903 еврей б/п высшее 19.10.1937 нач. планово-произв. бюро 13. Гладких Роман Алексеевич 1892 русский ВКП(б) грамотный 28.01.1937 каменщик 14. Глейх Ион

Яковлевич 1885 еврей б/п н/высшее 04.02.1938 юрисконсульт

Продолжение табл. 1

1 2 3 4 5 6 7 15. Глинка Эдуард Францевич 1893 поляк ВКП(б) среднее 18.03.1938 шефмонтер 16. Говжеев Иван Иванович 1902 украинец ВКП(б) низшее 29.11.1937 нач.

облупр. коневодства 17. Говжеев Максим Прокофьевич 1882 украинец б/п среднее 22.09.1937 плотникчастник 18. Голенко Сергей Николаевич 1894 белорус б/п низшее 16.11.1937 плотник 19. Головин Павел Иванович 1892 русский б/п малограмотный 11.08.1938 рукоятчик 20. Головчанский Александр Емельянович 1896 украинец ВКП(б) 2 класса, совпартшкола 20.12.1937 старший электромонтер 21. Головченко Семен

Лаврентьевич 1891 украинец б/п низшее 04.05.1938 печатник 22. Голуб Степан Семенович 1902 украинец б/п низшее 16.11.1937 слесарь 23. Гольденберг Григорий Моисеевич 1897 еврей б/п высшее 04.02.1938 юрист 24. Гонтарев Захар Сидорович 1897 украинец б/п среднее 12.02.1938 колхозник 25. Горбунов Яков

Андреевич 1884 русский ВКП(б) среднее 20.10.1937 начальник группы 26. Городевич Иосиф Антонович 1894 поляк ВКП(б) низшее 20.10.1937 диспетчер 27. Горошко Петр

Григорьевич 1903 украинец б/п низшее 20.12.1937 бригадир хоз-

бригады 28. Гоцуляк Василий Пантелеймонович 1913 украинец б/п низшее 27.09.1937 путе-

проходчик 29. Гребенюк Никифор Михайлович 1899 русский б/п низшее 26.04.1938 безработный 8 9 10 11 12 13 14 з-д им. Сталина Краматорск

54-1 «А»,

54-8,

54-11 уч. к/р троцк. воен. организации 20.04.1938 расстрелять

Сталино

17-54-8,

54-10,

54-11 к/р правотроцк. орг. 15.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать

Артемовск

54-10, 54-11 к/р теория Бухарина и Рыкова 22.10.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать з-д им. 15-летия комсомола Донбасса Сталино

54-10 троцк.-фаш. пропаганда 27.11.1937 расстрелять шахта «София» Макеевка

54-9, 54-11 к/р троцк. организация 07.09.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать электроподстанция Иловайск

54-7, 54-9,

54-10,

54-11 к/р троцк. организация 27.12.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать типография

редакции

«Большевик» Славянск

54-8, 5410, 54-11 к/р меньш. организация 09.05.1938 расстрелять юджд Ясиноватая

54-7, 54-11 член троцк. организации 09.12.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать ЮК№2 Мариуполь

54-10, 54-11 а/с тер. диверсии, повет, меньш. орг. 23.04.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать колхоз им. Буденного с. Успенка Амвросиевский 54-10 к/р

эсеровская организация 19.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать Индустрой Краматорск

54-10 меньшевистская к/р орг. 15.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать Ясиноватский отдел эксплуатации ж/д Ясиноватая

54-7, 54-11 троцк. к/р организация 13.11.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать депо НовоСлавянск

54-7, 54-9, 54-11 к/р троцкистская организация 30.12.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать 13-й

околоток перегон

Землянки-

Ясиноватая

54-10 к/р троцкистская агитация 14.10.1937 10 лет ИТЛ

Артемовск

54-7, 54-8, 54-11 меньш. а/с организация 29.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать

Продолжение табл. 1

1 2 3 4 5 6 7 30. Гридин Петр

Антонович 1896 русский б/п низшее 23.11.1937 делопроизводитель 31. Гриневич Иосиф Францевич 1908 белорус б/п самоучка 06.12.1937 электромеханик 32. Губа Николай Григорьевич 1901 украинец б/п 3 группы 15.11.1937 завконторой 33. Гуржиенко Андрей Акимович 1892 украинец ВКП(б) низшее 28.10.1937 дорожный мастер 34. Давыденко Дмитрий Иванович 1894 украинец б/п низшее 18.01.1938 скотарьпастух 35. Денисенко Антон Моисеевич 1886 украинец б/п низшее 03.03.1938 плотник 36. Денисов Гавриил Моисеевич 1889 русский б/п низшее 01.11.1937 обмуровщик ПО котлам НЭВС 37. Деряжный Тимофей Алексеевич 1888 украинец б/п низшее 10.12.1937 начальник ВРП 38. Дитковский Феодосии Евлампиевич 1904 украинец б/п 7 классов не указано начальник тоннельного цеха 39. Дмитриев Петр

Федорович 1885 русский б/п среднее 06.08.1937 гл.

инженер 40. Дмитриченко Семен Алексеевич 1891 русский КП(б)У низшее 04.02.1938 электрослесарь 41. Дреер Михаил Христофорович 1903 немец б/п низшее 31.07.1937 мастер 8 9 10 11 12 13 14 Сельокризбирательная комиссия Сталино

54-2, 54-10 в прошлом член федер. анарх., а/с агитация 13.12.1937 10 лет ИТЛ шахта № 4 Авдеевка

54-6, 54-7, 54-10 троцк. к/р пропаганда, незакон, переход гр-цы с Польшей, шпионаж 27.12.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать ж/д

станция Красный Лиман

54-2, 54-9, 54-11 троцкистская диверс. группа1 29.11.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать 4-я дистанция пути СТ.

Мушкетово

54-7, 54-11 к/р троцк. вред, диверс. организация 13.11.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать совхоз им. Челюскинцев село

Дмитриевка Снежнянский 54-10 к/р троцк. пропаганда 21.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать трест

«Зелено-

строй» Сталино

54-2, 54-11 а/с эсер. орг. 15.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать завод им. Кирова Макеевка

54-10 член комитета эсеров, актив, к/р пропаганда 17.11.1937 10 лет ИТЛ

Горловка

54-7, 54-9, 54-11 а/с организ.

правых,

диверсии 27.12.1937 расстрелять,

имущество

конфисковать арматурно-изоляторный комбинат Славянск

54-7, 54-9,5410,54-11 правотроцк. орг., устраивал аварии, недов. полит, партии и прав-ва 09.05.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать завод им. Орджоникидзе Краматорск

54-6, 54-10 троцкист, а/с агитация в пользу фаш. Германии 08.08.1937 10 лет ИТЛ завод

«Электро-

мех» Артемовск

54-10, ч.1 а/с меньш. орг., а/с агит., вредительство 26.04.1938 расстрелять,

имущество

конфисковать коксохимзавод Орджоникидзе

54-10 к/р агитация в троцк. духе 04.09.1937 10 лет ИТЛ

член контрреволюционной украинской националистической организации: АВХД УСБУ в ДО. Д. 5287. с- 9, 50.

1 2 3 4 5 со 7 42. Дудин Петр Андреевич 1902 русский ВКП(б) среднее 11.11.1937 помощник машиниста 43. Дьяков Борис Федорович 1910 русский б/п среднее 28.04.1937 инструктор-электросборщик 44. Жаботинский Трофим Фёдорович 1906 украинец ВКП(б) низшее 17.11.1937 замначальника 45. Живов Александр Аникеевич 1880 украинец б/п малограмотный 02.04.1938 звеньевой 46. Живов Кирилл Ефимович 1874 украинец б/п малограмотный 21.12.1937 разнорабочий 47. Задоянц Макар Христофорович 1902 армянин до 1918 г. член Дашнакцутюн умеет писать поармянски 23.09.1937 возчик транспорта 48. Заславский Петр

Давыдович 1902 еврей ВКП(б) высшее 28.02.1938 зав, здравотделом 49. Зеленкевич Ефим Ильич 1880 белорус б/п низшее 15.05.1938 кочегар 50. Кандыбко Иван

Михайлович 1902 украинец до 1937 г. ВКП(б) низшее 15.12.1937 машинист

Материалы делопроизводства стали основой для подсчета общего количества осужденных тройкой по исследуемой категории в рамках «кулацкой операции». Но при источниковедческом анализе протоколов мы столкнулись с рядом трудностей. Во-первых, в протоколах встречаются опечатки, пропуски, ошибки в нумерации. Во-вторых, при ручном подсчете количества троцкистов по протоколам и по учетным карточкам выявлены расхождения, поэтому количество репрессированных по данной категории, к сожалению, будет приблизительным. Однако с полной уверенностью можно утверждать, что в конечном итоге эти расхождения не отразились на достоверности и объективности проводимого исследования. Следует также отметить, что протоколы тройки позволили изучить динамику вынесения приговоров в отношении репрессированных по исследуемой категории в рамках «кулацкой операции», выявить соотношение вынесенных смертных приговоров и заключения в ИТЛ, а также определить особенности репрессий по партийной окраске на различных этапах проведения «кулацкой операции» в регионе. Таким образом, исследование проведено на базе различных по содержанию и характеру источников, а применение методов критики, индукции, статистического и сравнительного анализа обеспечило его научную достоверность и объективность.

2. Количественные характеристики

В оперативном приказе наркома внутренних дел СССР Н. Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» от 30 июля 1937 г. были перечислены следующие категории контингента, подлежащего репрессиям: ? бывшие кулаки; ? ? члены антисоветских партий (эсеры, грузинские меньшевики, мусаватисты, иттихадисты, дашнаки); ? ? враждебные и активные участники казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований; ? ? ? наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантов, активистов, церковников и прочих; ? ? уголовные элементы. ? В рамках «кулацкой операции» в отчетность органов НКВД вносились данные об осужденных тройками по пяти указанным категориям. Источниковедческий анализ протоколов заседания тройки УНКВД по Донецкой (Сталинской) области за период проведения «кулацкой операции» позволил выявить в обвинительных формулировках также наличие «окрасок» — характеристик репрессируемого контингента. Во время работы с протоколами в рамках проводимого исследования нами учитывались все обвинительные формулировки, в которых присутствовала партийная окраска. В результате обобщения указанных формулировок, исходя из близких по характеру признаков, в Донецкой области нами были выделены 9 категорий репрессируемых по партийной окраске: ? троцкисты и правотроцкисты; ? ? эсеры1; ? ? меньшевики; ? ? дашнаки2; ? ? члены украинских партий и организаций3; ?

? бундовцы1; ? ? анархисты2; ? ? черносотенцы3; ? ? эсеры-анархисты4. ? По результатам ручного подсчета протоколов заседаний тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области по данным категориям в рамках «кулацкой операции» (1937-1938 гг.) было репрессировано 316 чел.5 Их количественное соотношение иллюстрирует нижеприведенная табл. 26: 1 29 ноября 1937 г. также было подписано два протокола (№ 63-64). 2

9 декабря 1937 г. тройкой было подписано два протокола (№ 70-71). 26 декабря 1937 г. тройкой также было подписано два протокола (№ 80-81). 4 27 февраля 1938 г. тройкой не поставлен номер в подписанном протоколе, а 28 февраля подписано два протокола — без номера и пр. № 88.

^ 9 и 15 апреля 1938 г. было подписано по два протокола (соответственно № 1-2 и № 3-4) измененным составом тройки — новым начальником УНКВД П. Чистовым, новым секретарем Донецкого обкома КП(б)У А. Щербаковым и оставшимся на своей Должности облпрокурором Р. Руденко. Анализируя таблицу, можно сделать вывод, что среди репрессированных по партийной окраске преобладали эсеры (34,5 % от общего количества репрессированных), меньшевики (31,9 %), троцкисты и правотроцкисты (19,6 %). Наибольшее количество последних, как видно из таблицы, было осуждено в декабре 1937 г., а эсеров и меньшевиков — в апреле 1938 года. Члены ВКП(б), по нашим подсчетам, составляли 15 % от общего количества репрессированных по всем категориям, ВЛКСМ — 0,8 %, беспартийные соответственно — 84,2 /о1. Причем наибольший процент членов партии (около 50 %) был среди репрессированных троцкистов и правотроцкистов2. Следует отметить, что все члены ВКП(б) автоматически в момент ареста подлежали исключению из ее рядов, о чем свидетельствуют имеющиеся в деле постановления партийных комитетов или партийных коллегий. Изучить динамику вынесения приговоров тройкой УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области в отношении репрессированных троцкистов, правотроцкистов, эсеров и меньшевиков в рамках проведения «кулацкой операции» в Донецкой области (1937-1938 гг.) нам поможет нижеприведенная диаграмма I3: Диаграмма 1

Динамика репрессирования троцкистов, правотроцкистов, эсеров, меньшевиков в рамках проведения «кулацкой операции» в Донецкой области (1937-1938 гг.)

100 90 80 70

о 60

S 50К 40-

$F ^ ^ $F

эсеры

меньшевики

illllliiiillillill тмяатншмпмииш - троцкисты и правотроцкисты

Подсчитано автором по: пр. № 1-88 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 8 августа — 28 февраля 1937 г. // ГО А СБУ. Ф. 6. On. 1. Д. 1-15; пр. № 1-9 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 21-29 апреля 1938 г.; пр. №11 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 9 мая 1938 г.; пр. № 1-3 заседания тройки УНКВД УССР по Сталинской области от 3-28 августа 1938 г. // Там же. Д. 61-64; пр. № 1-5 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 9-19 апреля 1938 г.; пр. № 4-5,7 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 3-7 сентября и от 15-16 сентября 1938 г. // АВХД УСБУ в ДО. Д. 410. Т. 1-3; 1 086 учетных карточек на осужденных в рамках «кулацкой операции» // Картотека реабилитированных, подготовленная научно-редакторской группой «Реабилитированные историей» при Донецкой областной государственной администрации на основе материалов АВХД УСБУ в ДО. Подсчитано автором по: Там же.

о

Диаграмма составлена автором по: Там же.

Как видно из диаграммы, резкое увеличение количества осужденных по обвинению в принадлежности к троцкистам, правотроцкистам, эсерам и меньшевикам приходится на ноябрь 1937 г. — 55 чел., декабрь 1937 г. — 42 чел., апрель 1938 г. — 74 чел. и май 1938 г. — 37 человек. Следует также отметить, что с ноября по декабрь 1937 г. фиксируется резкое возрастание количества осужденных тройкой по обвинению в принадлежности к троцкистам, правотроцкистам, эсерам, а с апреля по май 1938 г. соответственно — эсерам и меньшевикам. Значительное уменьшение количества приговоров было в июнеавгусте 1938 г., а в сентябре подвели итоги и закончили операцию. Выделить циклы в ходе репрессий по всем исследуемым девяти категориям осужденных по партийной окраске за период функционирования тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области в рамках «кулацкой операции» (1937-1938 гг.) поможет диаграмма 21. Диаграмма 2

Динамика репрессий по партийной окраске в рамках «кулацкой операции» в Донецкой области (1937-1938 гг.)

Анализируя диаграмму, можно выделить месяцы, когда маховик карательно-репрессивного аппарата НКВД в Донецкой области набирал наибольшие обороты. Так, в ноябре 1937 г. было осуждено 74 чел. (45,4 % от общего количества осужденных за период с августа по декабрь 1937 г.), а в апреле соответственно — 83 чел. (54,2 % от общего количества осужденных за период февраль-сентябрь 1938 г.). Следует отметить, что в ноябре 1937 г. 74,3 % от общего количества осужденных приходилось на троцкистов, правотроцкистов, эсеров и меньшевиков (см. диаграмму 1). В апреле 1938 г. ситуация резко изменилась. Теперь 86,7 % от общего количества осужденных приходилось на эсеров и меньшевиков (см. диаграмму 1). Таким образом, как показывает анализ диаграмм 1 и 2, наибольшая активность тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области по осуждению репрессированных по партийной окраске за весь период ее функционирования в рамках «кулацкой операции» приходится на ноябрь 1937 г. и апрель 1938 года. На основе проанализированных диаграмм выделим периоды в деятельности тройки УНКВД УССР по Донецкой (с 3 июня 1938 г. Сталинской) области1: Как показывает таблица, в деятельности тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области в 1937-1938 гг. выделяются три периода: 1) август-февраль 1937 г. — период разворачивания репрессий;

2) апрель-май 1938 г. — резкое усиление репрессий. За один месяц было репрессировано по партийной окраске 39,5 % от общего количества осужденных по данной категории за весь период «кулацкой операции» в регионе; 3) июль-сентябрь 1937г. — спад репрессий. Подведение итогов.

Усиление репрессий в апреле 1938 г., по нашему мнению, напрямую связано с пленарным заседанием Донецкого обкома КП(б)У, которое состоялось 7-8 апреля 1938 г.1 На пленуме присутствовал исполняющий обязанности первого секретаря H. С. Хрущев, а основным в повестке дня был вопрос об активизации борьбы по очистке партии от врагов, диверсантов, троцкистско-бухаринских и буржуазно-националистических агентов иностранных разведок. Пленум принял решение о снятии с должности первого секретаря Донецкого обкома КП(б)У Э. К. Прамнэка, а 8 апреля был арестован второй секретарь Донецкого обкома КП(б)У И. М. Пиндюр2. Новым первым секретарем Донецкого обкома КП(б)У стал А. С. Щербаков. Именно его подпись стоит на протоколах № 1-11 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области, когда резко увеличилось количество осужденных по партийной «окраске». Еще одним фактором усиления репрессий стала директива НКВД СССР № 17231 «О применении репрессий в отношении меньшевиков и анархистов» от 14 февраля 1938 года3. В результате произошло увеличение планов-лимитов4.

Все эти факторы привели к тому, что «кулацкая операция» заняла не четыре месяца, как было запланировано в оперативном приказе НКВД СССР № 00447, а продолжилась до сентября 1938 года. Представление о соотношении вынесенных смертных приговоров (1-я категория) и заключения в ИТЛ (2-я категория) в отношении ре-

дрессируемых по партийной окраске в рамках «кулацкой операции» в Донецкой области (1937-1938 гг.) дает табл. 41.

Анализируя таблицу, можно сделать вывод, что среди осужденных по партийной окраске приговоренные к высшей мере наказания составляли большинство. 1 Таблица составлена автором по: пр. № 1-88 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 8 августа — 28 февраля 1937 г. // ОГА СБУ. Ф. 6. On. 1. Д. 1-15; пр. № 1-9 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 21-29 апреля 1938 г.; пр. № 11 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 9 мая 1938 г.; пр. № 1-3 заседания тройки УНКВД УССР по Сталинской области от 3-28 августа 1938 г. // Там же. Д. 61 -64; пр. № 1 -5 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 9-19 апреля 1938 г.; пр. № 4-5,7 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 3-7 сентября и от 15-16 сентября 1938 г. // АВХД УСБУ в ДО. Д. 410. Т. 1-3; 1 086 учетных карточек на осужденных в рамках «кулацкой операции» // Картотека реабилитированных, подготовленная научно-редакторской группой «Реабилитированные историей» при Донецкой областной государственной администрации на основе материалов АВХД УСБУ в ДО. 2 Характер преступлений выписан автором из пр. № 1-88 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 8 августа - 31 декабря 1937 г. // ОГА СБУ. Ф. 6. On. 1. Д. 1-14. Анализ протоколов заседаний тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области в рамках «кулацкой операции» (19371938 гг.) позволил выявить следующую тенденцию: отличительной чертой репрессий 1937 г. был разнообразный характер обвинения2. Анализ таблицы показывает, что обвинения, инкриминировавшиеся осужденным по партийной окраске в 1937 г., несмотря на их разнообразный характер, можно условно подразделить на две группы: — индивидуальные преступления: агитация, пропаганда, вредительство, террор и др.; — — участие в разного рода организациях — антисоветских, контрреволюционных, повстанческо-диверсионных, националистических. — При этом преобладают индивидуальные преступления. Также следует добавить, что встречались и довольно оригинальные формулировки: ? меньшевик, член эсеровской партии, распространявший провокационные слухи; ? ? меньшевик, занимавшийся троцкистской контрреволюционной пропагандой и вредительством; ? ? троцкист, член эсеровской организации; ? ? меньшевик, член эсеровской организации1. ? Характер преступлений выписан автором из пр. № 1-88 заседания тройки

УНКВД УССР по Донецкой области от 8 августа - 31 декабря 1937 г. // ОГА СБУ.

Ф. 6. Оп. 1.Д. 1-14. 2

Характер преступлений выписан автором из пр. № 1-9 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 21-29 апреля 1938 г.; пр. № 11 заседания В 1938 г. характер обвинений резко сузился. Репрессированным инкриминировалась принадлежность исключительно к организациям. Единственным отличием между ними была их партийная окраска и методы борьбы2: fl меньшевистская организация;

? эсеровская диверсионно-террористическая организация; ? ? эсеровская повстанческая организация; ? ? дашнакская организация; ? ? троцкистская организация; ? ? правотроцкистская организация; ? ? эсеровско-анархистская организация; ? ? украинская эсеровская организация. ? Согласно источниковедческому анализу протоколов, в 1938 г. изменились и меры наказания. Если в 1937 г. к расстрелу было приговорено 78 чел., что составляет 47,85 % от общего количества осужденных за этот период, а к заключению в ИТЛ на срок от 8 до 10 лет — 85 чел. (52,15 %), то в 1938 г. выносились по рассматриваемым категориям только смертные приговоры1. Таким образом, тройкой УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области было осуждено по партийной «окраске» в рамках «кулацкой операции» (1937-1938 гг.) 316 чел. Приговоренные к высшей мере наказания среди них составляли большинство: к расстрелу было приговорено 73,1 % от общего количества репрессированных по партийной «окраске», к 10 годам ИТЛ — 23,1 %, а к 8 годам ИТЛ - 3,8 %. Что же касается соотношения мер наказаний для каждой категории осужденных по партийной «окраске», то приговоренные к расстрелу из общего количества троцкистов и правотроцкистов составляли 51,6 %, эсеров — 68,8 %, меньшевиков — 84,1 %, дашнаков — 94,4 %, членов украинских партий и организаций — 63,6 %, бундовцев — 50,0 %, анархистов — 75,0 %, черносотенцев — 100,0 %, эсеров-анархистов — 100,0 %.

Наибольшая активность тройки по осуждению репрессированных по партийной окраске за весь период ее функционирования в рамках «кулацкой операции» приходится на ноябрь 1937 г. и апрель 1938 г. В ноябре 1937 г. было осуждено 74 чел. (45,4 % от общего количества осужденных за период август-декабрь 1937 г.), а в апреле — 83 чел. (54,2 % от общего количества осужденных за период февральсентябрь 1938 г.). При этом в ноябре 1937 г. 74,3 % от общего количества осужденных приходилось на троцкистов, правотроцкистов, эсеров и меньшевиков, а в апреле 1938 г. ситуация резко изменилась. Теперь 86,7 % от общего количества осужденных приходилось на эсеров и меньшевиков. Обвинения, инкриминировавшиеся осужденным, условно подразделяются на две группы: 1) индивидуальные преступления; 2) участие в разного рода организациях. При этом в 1937 г. преобладали осужденные за совершенные индивидуальные преступления, а в 1937 г. — за участие в организациях, отличающихся между собой партийной окраской и методами борьбы. В 1938 г. ужесточены были меры наказания — осужденных приговаривали исключительно к расстрелу.

3. Механизм репрессий по партийной окраске

1 Подсчитано автором по: пр. № 1-88 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 8 августа — 28 февраля 1937 г. // ОГА СБУ. Ф. 6. On. 1. Д. 1-15; пр. № 1-9 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 21-29 апреля 1938 г.; пр. № 11 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 9 мая 1938 г.; пр. № 1-3 заседания тройки УНКВД УССР по Сталинской области от 3-28 августа 1938 г. // Там же. Д. 61-64; пр. № 1-5 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 9-19 апреля 1938 г.; пр. № 4-5, 7 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 3-7 сентября и от 15-16 сентября 1938 г. // АВХД УСБУ в ДО. Д. 410. Т. 1-3; 1 086 учетных карточек на осужденных в рамках «кулацкой операции» // Картотека реабилитированных, подготовленная научно-редакторской группой «Реабилитированные историей» при Донецкой областной государственной администрации на основе материалов АВХД УСБУ в ДО. Источниковедческий анализ протоколов заседаний тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области за период проведения «кулацкой операции» (1937-1938 гг.) в исследуемом регионе выявил преобладание среди репрессированных по партийной окраске осужденных за принадлежность к эсерам (34,5 %), меньшевикам (32 %), троцкистам и правотроцкистам (19,6 %)х. В связи с этим в первую очередь автором были проанализированы архивно-следственные дела на осужденных по трем вышеуказанным категориям. Что касается троцкистов и правотроцкистов, то в Донбассе репрессии против них начались еще до «кулацкой операции» и затрагивали главным образом «верхушку» партийного и областного руководства, а также руководства угольной промышленности Донбасса. По делу антисоветской правотроцкистской организации в Украине (август-сентябрь 1937 г.) были репрессированы первый секретарь обкома КП(б)У Саркисов, председатель Донецкого облисполкома Иванов, его заместитель Конотоп, секретарь Донецкого облисполкома Вайсберг и другие1. В начале октября 1937 г. волна репрессий прокатилась по руководству треста «Буденовуголь»2. Отличительной чертой этих судебных процессов были их открытость и формальное соблюдение всех процессуальных норм судопроизводства. В период проведения «кулацкой операции» следствие, согласно оперативному приказу № 00447, проводилось ускоренно и в упрощенном порядке. Как показывает источниковедческий анализ дел на осужденных троцкистов и правотроцкистов, жертвами репрессий стали рабочие и административно-хозяйственные работники тяжелой, угольной промышленности и транспортного хозяйства (см. табл. 1). Такую тенденцию можно объяснить трудностями, возникшими в результате проводимой в стране индустриализации. Износ производственных фондов, в частности в тяжелой и горнорудной промышленности, объяснялся вредительством, саботажем и диверсиями, а не просчетами сталинского руководства. По нашим подсчетам, средний возраст осужденных по данной категории составлял 36 лет. Следовательно, это были люди с уже сформировавшимся мировоззрением, сознательно относившиеся к событиям, происходившим в стране. А значит, они в первую очередь и представляли угрозу для режима. Из проанализированного 31 дела на осужденных троцкистов и правотроцкистов нами было отобрано 10, наиболее полно, по нашему мнению, раскрывающих механизм репрессий по данной категории в рамках «кулацкой операции». Как показывает источниковедческий анализ этих дел, чистка носила целенаправленный характер. См.: Лихолобова 3. Г. Тотал1тарний режим та пол1тичш penpecii в Украйп у друпй половиш 1930-х poKiB. См.: Бут А. Н., Добров П. В. «Экономическая контрреволюция» в Украине в 2030-е годы XX века: от новых источников к новому осмыслению. Донецк, 2000. Продолжение табл. 6

1 2 3 4 5 3. Башкатов Григорий Захарович Арестован: 16.11.1937 г. Осужден: 28.11.1937 г. Агентурные донесения за период с 1931г. по 1933 г., служил в чине прапорщика в царской армии9. Взят на учёт как бывший царский офицер10. Показания арестованного члена к/р троцкистской вредительскодиверсионной организации Пунтуса11. Личные

показания

Башкатова12. Член к/р вредительскодиверсионной организации — расстрелять, имущество конфисковать13. 4. Беловолов Григорий Григорьевич Арестован: 29.07.1937 г. Осужден: 09.12.1937 г. Исключен из рядов ВКП(б) в 1933 г. за саботаж решений ЦК и СНК об угле. В 1930 г. осужден по ст. 99 УК УССР на 2 месяца принудительных работ за завал участка14. Срыв производственных заданий15. Показания обвиняемых по делу и допрошенных свидетелей. Вину не признал16. Член вредительской организации — 8 лет ИТЛ17. 5. Галина Петр Петрович Арестован:

15.10.1937 г. Осужден:

15.04.1938 г. Исключали из рядов ВКП(б) в ноябре 1931 г., в 1933 г. и 1935 г.18 Показания арестованных участников к/р организации Гречко и Луканова19. Акт проверки работы хатлабораторий при ДоноблЗО подтвердил вредительство, показания членов к/р вредительской организации Гречко, Ковтанского, Луканова и Бирюкова20. Сам обвиняемый вины не признал21. Член вредительской организации — расстрелять, имущество конфисковать22. 6. Гинзберг Борис

Иоахимович Арестован: 19.10.1937 г. Осужден: 13.11.1937 г. Не обнаружено Заявление-донос о неблагонадежности Гинзберга Б. И.23 Показания самого арестованного Гинзберга под физическим и моральным воздействием в процессе дознания24. Член к/р вредительскодиверсионной организации — 10 лет ИТЛ25. 7. Гладких Роман Алексеевич Арестован: 28.01.1937 г. Осужден: 08.08.1937 г.

— Дядя осужденного — кулак, дядя жены — троцкист26. В Орджоникидзенский горотдел НКВД поступили сведения о том, что Гладких ведет антисоветскую троцкистскую агитацию среди рабочих металлургического завода27. Изобличали Гладких показания 4-х свидетелей, но сам Гладких вины

не признал 28. К/р

деятельность — 10 лет ИТЛ29.

Комментарии к таблице 6 1 Анкета арестованного Алдошина И. Р. // АВХД УСБУ в ДО. Д. 5577-2ф. С. 42. о

Справка начальника ДТО ГУГБ НКВД Н. Вронского транспортному прокурору ЮДЖД//Там же. С. 38. о

Протокол допроса Алдошина И. Р. от 24.11.1937 г.; Обвинительное заключение по делу Алдошина И. Р. от 28.11.1937 г. // Там же. С. 43, 55. 4 Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 28.11.1937 г. // Там же. С. 57. 5 Анкета арестованного Бандика И. М. // АВХД УСБУ в ДО. Д. 5578-2ф. С. 20.

6 Копии протоколов допроса Шебанова и Машира // Там же. С. 1-3,5-14; Справка начальника ДТО ГУГБ НКВД Н. Вронского транспортному прокурору ЮДЖД от 23.10.1937 г. // Там же. С. 18. 7 Обвинительное заключение по делу Бандика И. М. от 23.11.1937 г. // Там же. С. 29-30. 8 Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 23.11.1937 г. // Там же. С. 31. 9 О гражданине Башкатове от 10.03.1931 г., освещение личности гр. Башкатова от 05.01.1932 г., агентурное донесение от 05.12.1933 г. // Там же. Д. 5925-2ф. С. 1-7. 10 Резолюция на агентурном донесении от 05.01.1932 г. // Там же. С. 6.

11 Обвинительное заключение по делу Башкатова Г. 3. от 13 ноября 1937 г. // Там же. С. 72-73. 12 Протокол допроса Башкатова Г. 3. от 22 октября 1937 г. // Там же. С. 47-58.

13 Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 13.11.1937 г. //Тамже. С. 74. 14 Анкета арестованного Беловолова Г. Г. // Там же. Д. 17832-2ф. С. 7.

^ Постановление о привлечении к уголовной ответственности // Там же. С. 8.

16 Копии показаний обвиняемых по делу к/р троцкистской диверсионной организации по шахтам треста «Артемуголь» Волжина Ф. М., Павлова А. Е., Чернышева Д. П., Савченко А. А.; Свидетельские показания // Там же. С. 36-39,40,41-43,44-46,47-48, 49,50-51,52-53, 55-59, 60-61. 17 Протокол № 70 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 09.12.1937 г. // ОГА СБУ. Ф. 6. On. 1. Д. 12. В самом деле выписка из протокола заседания тройки отсутствует. 18 Анкета арестованного // АВХД УСБУ в ДО. Д. 9191-2ф. С. 18-19.

19 Протоколы допросов обвиняемых по делу во вредительстве Гречко В. А. от 14.09.1937 г. и Луканова - от 16.09.1937 г. // Там же. С. 48, 53. 20 Протоколы допросов обвиняемых по делу во вредительстве Гречко В. А. от 14.09.1937 г. и Луканова - от 16.09.1937 г., Бирюкова - от 15.12.1937 г., Ковнатского — от 07.12.1937 г.; Акт проверки работы группы хат-лабораторий при ДонОблЗО от 15.11.1937 г. // Там же. С. 48, 53, 64, 71, 78-84. 21 Протоколы допросов Галины П. П. от 17.10.1937 г. - 27.12.1937 г. - 17.03.1938 г.; Протокол очной ставки между обвиняемым Галиной и Бирюковым от 15 декабря 1937 г. // Там же. С. 16-17,40-42, 75-76,85-87. Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области

от 15.04.1938 г. // Там же. С. 105.

23

Анонимное заявление в НКВД // Там же. Д. 5155-2ф. С. 7.

24 Жалоба наркому внутренних дел СССР Н. Ежову от заключенного БАМЛАГа НКВД, 16 отд., 218 колония, Хабаровск, Гинзберга Б. И. // Там же. С. 106. 25 Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области

от 13.11.1937 г. // Там же. С. 196.

26

Ответ Поныровского райотдела НКВД на запрос начальника Орджоникидзен-

ского горотдела НКВД № 1531929; Обвинительное заключение по делу Гладких Р. А. //

Там же. Д. 4634-2ф. С. 10, 86. 27

Обвинительное заключение по делу Гладких Р. А. // Там же. С. 86.

Протоколы допросов свидетелей по делу Гладких Р. А.; Протоколы очных ставок между обвиняемым Гладких и Святецким Ф. С. от 31.01.1937 г., Гладких и Прилепским от 03.03.1937 г. // Там же. С. 39-47, 54-57, 58-66. zy Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 08.08.1937 г. // АВХД УСБУ в ДО. Ф. 4634-2ф. С. 43. 30 Выписка из протокола № 8 заседания президиума партколлегии от 5 полка ГПУ от 24.10.1931 г.; Вырезка из газеты статьи «Троцкист Гриневич разоблачен» (Политотдельская правда. № 43 (1520) от 22.02.1937 г.) // Там же. Д. 5338. С. 6, 59. 31 Вырезка из газеты статьи «Троцкист Гриневич разоблачен» (Политотдельская правда. № 43 (1520) от 22.02.1937 г.) // Там же. С. 59. 32 Протокол очной ставки между обвиняемым Гриневичем и Наумовым от 27.12.1937 г.; Передопрос свидетелей по делу в 1956 г. // Там же. Нет нумерации. С. 199-202. 33 Выписка из протокола № 82 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 27.12.1937 г. // Там же. Нет нумерации. 34 Справка начальника ОДТО ГУГБ НКВД ст. Красный Лиман Матвеева // Там же. Д. 5287. С. 2. 3^ Протокол допроса арестованного Губы Н. Г. от 19.11.1937 г.; Заявление от арестованного Губы Н. Г. на имя наркома внутренних дел СССР Н. Ежова; Протокол очной ставки между обвиняемым Губой Н. Г. и Дядичевым В. И. от 24.11.1937 г. // Там же. С. 9-10,11,42. 36 Выписка из протокола заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 29.11.1937 г. // Там же. С. 50. 3^ Характеристика на бывшего мастера паровозного депо Славянск — Кандыбко Ивана Михайловича // Там же. Д. 5096. СП. оо

Опись документов дела // Там же. С 1-10.

39 Справка начальника ДТО ГУГБ НКВД Н. Вронского транспортному прокурору ЮДЖД от 14.12.1937 г. // Там же. С. 66. 40 Показания Свирикова Г. Г. от 15.09.1937 г., Курмаза К. Е. от 15.09.1937 г., Кондратенко И. И. от 27.11.1937 г., Марченко В. Н. от 17.09.1937 г., Григоровича А. Н. от 22.11.1937 г., Гречко Н. Г. от 10.11.1937 г., Братновского В. П. от 06.12.1937 г.; Заявление начальнику ОДТО НКВД ст. Славянск от арестованного Кандыбко И. М. // Там же. С. 12-15, 21-25, 27-31, 33-36, 38-40, 47-51, 55-58, 70-76, 84,107. 41 Выписка из протокола № 82 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 27 декабря 1937 г. // Там же. С. 147. 2) несоответствие показаний всех участников процесса1; 3) 4) нарушение норм УПК (обвиняемых не знакомили с делом, что противоречило ст. 200 УПК СССР)2; 5) 6) изъятые материалы в протоколе обыска полностью не отображались. Например, в деле Гладких Р. А. имеются три письма, не указанные в протоколе обыска от 29 января 1937 г. Письма адресовались родному брату жены арестованного — Шишкову И. Д., который в 1927 г., по словам Гладких, был арестован за троцкистскую деятельность. Письма не были отправлены адресату, однако являлись основным вещественным доказательством3; 7) 8) отсутствие реальных вещественных доказательств. Так, в деле Гриневича И. Ф. были собраны следующие вещественные доказательства: 1) выписка из протокола заседания партколлегии № 8; 2) выписка из протоколов заседаний парткомитета и партсобрания г. Сталино об исключении из рядов ВКП(б); 3) акты от 10 марта 1936 г., 5 февраля 1937 г., 14 февраля 1937 г., 26 февраля 1937 г.; 4) выписки из книги осмотра путей и стрелок ст. Сталино; 5) вырезка из газеты «Политотдельская правда»4. 9) Что же касается инициаторов ареста, то, анализируя следственные дела, можно с полным правом указать основного зачинщика — органы НКВД, опирающиеся на агентурные данные, свидетельские показания, справки сельсоветов и анонимные донесения. Как видно из таблицы, объектом чистки стали лица, на которых имелся компрометирующий материал. Реальными причинами арестов Алдошина, Бандика, Башкатова, Галины, Губы, Кандыбко стали показания «членов контрреволюционных диверсионно-вредительских организаций», Гладких и Гинзберга — доносы в органы НКВД. К сожалению, нельзя узнать истинные мотивы доносов. Причиной арестов Гриневича и Беловолова были аварии на производстве. Изучение материалов дознания дел арестованных троцкистов и правотроцкистов указывает на формальность процесса: 1) обвинение основывалось на личном признании обвиняемого (за редким исключением, арестованные признавали свою вину). Следует отметить, что признания были написаны по одному и тому же шаблону. Нередко в делах также находятся заявления, в которых арестованные сообщают о своих преступлениях и раскаиваются в содеянном;

Для достижения необходимого результата в ходе следствия применялось физическое и моральное воздействие на арестованных и свидетелей1. Что касается свидетельских показаний на осужденных троцкистов и правотроцкистов, то нам не удалось сопоставить сведения, дававшиеся во время «кулацкой операции» и во время процесса реабилитации в 1956-1957 гг. Поэтому выяснить реальные причины подтверждения вины подследственных на допросе свидетелей обвинения не представляется возможным2. Примечательно, на наш взгляд, то, что в протоколах заседания тройки партийная «окраска» в отношении осужденных троцкистов и правотроцкистов исчезает, остается только характер обвинения. Этим и объясняются расхождения при ручном подсчете количества троцкистов по протоколам и по учетным карточкам. Анализ дел на осужденных за принадлежность к меньшевикам и меньшевистским организациям показал, что процесс дознания ничем не отличался от проводимого расследования в отношении троцкистов и правотроцкистов. Единственным отличием являлась реальная принадлежность подсудимых в прошлом к членам РСДРП (меньшевиков). В качестве примера приведем материалы дел на осужденных Гольденберга Григория Моисеевича и Жаворонкова Александра Антоновича3. Гольденберг Г. М. был взят на учет как меньшевик-интернационалист4. Причиной ареста4 февраля 1938 г. стали показания арестованных по делу антисоветской террористической диверсионно-повстанческой меньшевистской организации Глейха И. Я. и Беленького 3. Д.5 Сам же Гольденберг свою вину не признал6. Несмотря на отрицание вины, был приговорен к расстрелу с конфискацией имущества7. Жаворонков А. А. с 27 июля 1924 г. был взят на учет и отнесен к группе пассива, а мотивом для ареста послужили два фактора — донос об антисоветских высказываниях и поддержка жен арестованных1. Арестованный отрицал свою вину, но по показаниям свидетелей был приговорен к расстрелу с конфискацией имущества2. Следует отметить, что по делу Гольденберга Г. М. проходило два бывших члена РСДРП(м), а по делу Жаворонкова А. А. — 9 человек. Что же касается дел на осужденных за принадлежность к эсерам, то под данную категорию подпали бывшие белые офицеры, раскулаченные, служители культа. К сожалению, реальных членов Украинской партии социалистов-революционеров (УПСР) и ПСР среди репрессированных, как показывают дела, выявить сложно. Их принадлежность к партии указывается в анкете, сам же подследственный о своей причастности к эсерам в прошлом не говорит. Единственное, что объединяло осужденных по данной категории, — групповой характер дел3. Интересная тенденция прослеживается при изучении территориальных особенностей репрессий по партийной «окраске». Эсеровские и меньшевистские организации были сосредоточены в Краматорске, Дружковке и Мариуполе. Объяснить это можно тем, что в прошлом именно в этих городах находились эсеровские и меньшевистские партийные ячейки, активно действовавшие в период Гражданской войны в Украине (1918-1920 гг.). Однако в период пребывания Сергеева Ф. А. на посту председателя Донецкого губисполкома (1920 г.) меньшевистские и эсеровские центры в Донбассе были фактически ликвидированы. Это подтверждается сведениями начальника 1-го спецотдела УГБ НКВД УССР ст. лейтенанта Назаренко о компрометирующем прошлом арестованных органами НКВД УССР за период с 1 января 1938 г. по 1 августа 1938 г.4 Согласно им в Сталинской 1 Жалоба наркому внутренних дел СССР Н. Ежову от заключенного БАМЛАГа НКВД, 16 отд., 218 колония, Хабаровск, Гинзберга Б. И.// АВХД УСБУ в ДО. Д. 5155-2ф. С. 106; Допрос в качестве свидетеля по делу Кандыбко И. М. Александрова Б. Н. от 21.03.1956 г. // Там же. Д. 5096-2ф. С. 130. 2 Подследственный Гладких Р. А. указывает на субъективность свидетелей, так как находился с ними в неприязненных отношениях; свидетель Святецкий во время судебного следствия заявил, что уличал Гладких под действием угроз со стороны следователя // Там же. Д. 4634-2ф. С. 21,77-79. Во время пересмотра дела Беловолова Г. Г. эксперт Бабков отказался от своих показаний. См.: Там же. Д. 17832-2ф. С. 236. 3 Там же. Д. 21825-2ф; Д. 5889-2ф.

4 Анкета арестованного // Там же. Д. 21825-2ф. С. 3.

Меморандум // Там же. С. 19. В деле Глейха И. Я. нами обнаружена резолюция следователя: «В группу, показания в основу». См.: Там же. Д. 22216-2ф. 6 Там же. Д. 21825. С. 13,17.

7 Протокол № 7 заседания тройки УНКВД УССР по Донецкой области от 2129 апреля 1938 г. // Там же. Т. 2. области такие компрометирующие сведения имелись на четверых из 202 арестованных эсеров1.

Нами также выявлен случай, когда подсудимых вербовали в агентуру НКВД. В частности в деле Гридина Петра Антоновича — анархиста, члена Федерации анархистов в Макеевке — сохранился протокол его вербовки. Интересно, что подследственный согласился на сотрудничество и обязывался создать анархистскую сеть в Мариуполе, но надежд НКВД не оправдал, без санкции прокурора был арестован и осужден к 10 годам ИТЛ2. Таким образом, «кулацкая операция» была четко спланированной. Источниковедческий анализ дел позволил увидеть, что проводилось целенаправленное изъятие «неблагонадежного элемента», на которого имелся компрометирующий материал. Партийная «окраска» носила субъективный характер. Принадлежность в прошлом к какой-либо партии становилась мотивом для проведения репрессий. Исключение составляют эсеры. Под данную категорию подпадали бывшие белые офицеры, раскулаченные, служители культа. К сожалению, реальных членов УПСР и ПСР среди репрессированных, как показывают дела, выявить сложно, учетных карточек в деле не имеется.

Вывод-обобщение

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы-обобщения. Источниковедческий анализ протоколов заседания тройки УНКВД по Донецкой (Сталинской) области за период проведения «кулацкой операции» позволил выделить 9 категорий репрессируемых по партийной окраске в Донецкой области: 1) троцкистов и правотроцкистов; 2) эсеров; 3) меньшевиков; 4) дашнаков; 5) членов украинских партий и организаций; 6) бундовцев; 7) анархистов; 8) черносотенцев; 9) эсеров-анархистов. Таким образом, тройкой самовольно был расширен контингент репрессируемых по «кулацкой операции». 1 ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 31. Д. 105. С. 280-281.

2 Агентурная заметка // АВХД УСБУ в ДО. Д. 5884.

Подсчетом протоколов заседаний тройки УНКВД по Донецкой (Сталинской) области выяснено, что по указанным 9 категориям в рамках «кулацкой операции» (1937-1938 гг.) было репрессировано 316 чел. Приговоренные к высшей мере наказания среди них составляли большинство: к расстрелу было приговорено 73,1 % от общего количества репрессированных по партийной «окраске», к 10 годам ИТЛ - 23,1 %, а к 8 годам ИТЛ - 3,8 %. Что же касается соотношения мер наказаний для каждой категории осужденных по партийной окраске, то приговоренные к расстрелу из общего количества троцкистов и правотроцкистов составляли 51,6 %, эсеров — 68,8 %, меньшевиков — 84,1 %, дашнаков — 94,4 %, членов украинских партий и организаций — 63,6 %, бундовцев — 50,0 %, анархистов — 75,0 %, черносотенцев — 100,0 %, эсеров-анархистов - 100,0 %. В деятельности тройки УНКВД УССР по Донецкой (Сталинской) области в 1937-1938 гг. выделяется три периода: 1) август 1937 г. — февраль 1938 г. — период разворачивания репрессий; 2) 3) апрель-май 1938 г. — резкое усиление репрессий; 4) 5) июль-сентябрь 1938 г. — спад репрессий. Подведение итогов. 6) Наибольшая активность тройки по осуждению репрессированных по партийной окраске за весь период ее функционирования в рамках «кулацкой операции» приходится на ноябрь 1937 г. и апрель 1938 г. В ноябре 1937 г. было осуждено 74 чел. (45,4 % от общего количества осужденных за период август-декабрь 1937 г.), а в апреле — 83 чел. (54,2 % от общего количества осужденных за период февральсентябрь 1938 г.). При этом в ноябре 1937 г. 74,3 % от общего количества осужденных приходилось на троцкистов, правотроцкистов, эсеров и меньшевиков, а в апреле 1938 г. ситуация резко изменилась. Теперь 86,7 % от общего количества осужденных приходилось на эсеров и меньшевиков. Можно с уверенностью утверждать, что усиление репрессий в апреле 1938 г. напрямую связано с пленарным заседанием Донецкого обкома КП(б)У, которое состоялось 7-8 апреля 1938 г. Основным итогом его работы стала смена партийного руководства области и состава тройки. В результате новым составом тройки за период с 9 апреля по 9 мая 1938 г. было репрессировано по партийной окраске 39,5 % от общего количества осужденных по данной категории за весь период проведения «кулацкой операции» в регионе. Обвинения, инкриминировавшиеся осужденным, можно подразделить на две группы: 1) индивидуальные преступления; 2) участие в разного рода организациях. При этом в 1937 г. преобладали осужденные за совершенные индивидуальные преступления, а в 1938 г. — за участие в организациях, отличавшихся между собой партийной окраской и методами борьбы. В 1938 г. ужесточены были и меры наказания — осужденных приговаривали исключительно к расстрелу. Что же касается механизма репрессий по партийной окраске в рамках «кулацкой операции» (1937-1938 гг.) в Донецкой (Сталинской) области, то весь процесс был четко спланированным и целенаправленным. Проводилось изъятие «неблагонадежного элемента», на который имелся компрометирующий материал. Партийная «окраска» носила субъективный характер. Принадлежность в прошлом к какой-либо партии становилась мотивом для проведения репрессий. Исключение составляли эсеры. Под данную категорию подпадали бывшие белые офицеры, деникинцы, махновцы, раскулаченные, служители культа. К сожалению, реальных членов УПСР и ПСР среди репрессированных, как показывают дела, выявить сложно. Их принадлежность к партии указывается в анкете, сам же подследственный о своей причастности к эсерам в прошлом не говорит. Среди жертв репрессий по партийной окраске на первом месте находятся рабочие и административно-хозяйственные работники тяжелой, угольной промышленности и транспортного хозяйства, что напрямую связано с проводимой в стране экономической политикой. Износ производственных фондов, в частности в тяжелой и горнорудной промышленности, объяснялся вредительством, саботажем и диверсиями, а не просчетами сталинского руководства. При этом в первую очередь репрессиям подвергались те, кто был исключен из партии во время чисток, имел административные взыскания или судимости за аварии на производстве или срыв производственных заданий. Объектом репрессий стали социально зрелые граждане, со сформировавшимся мировоззрением, придерживавшиеся определенных жизненных принципов и, таким образом, трудно поддававшиеся перевоспитанию. Можно уверенно утверждать, что вся операция была подчинена единой цели — запугать, подчинив режиму.

«